Прогулки на костях Рэндалл Силвис
        Новый мировой триллерРасследования Райана Демарко #2
        Кости семерых девушек, аккуратно очищенные и бережно сохраненные, были найдены много лет назад… Это все, что сержант Райан Демарко знает о нераскрытом деле, за которое ему придется взяться, пусть и не по своей воле. Но если Райан и уверен в чем-то, так это в том, что убийца всегда оставляет за собой следы. Нужен только человек, способный в них разобраться.
        Демарко не догадывается, что ему предстоит сражение не только с загадочным преступником, но и с демонами из собственного прошлого – грузом вины за гибель собственного сына и утраченный брак, тяжелыми воспоминаниями из детства и неспособностью открыть свои чувства даже самым близким людям. Сможет ли Райан преодолеть все сложности и не только раскрыть дело, но и сохранить свои новые отношения?
        Эта история о вещах, которые были похоронены глубоко в прошлом: о воспоминаниях, сожалениях, секретах… и преступлениях.

        Рэндалл Силвис
        Прогулки на костях

        Randall Silvis
        Walking The Bones

        
* * *

        Посвящается моим сыновьям Брету и Нейтану, сердцу души моей, душе моего сердца.

        Часть I

        О, любовь – загадка загадок.
        Не нашлось еще мудреца,
        Чтобы все ее тайны раскрыл.

        Уильям Батлер Йейтс

        Тот, кто исполняет свой долг так, как диктует ему естество, никогда не грешит.
        Бхагавадгита

        Глава первая

        Восточный Кентукки, конец июля

        Сразу после того, как в первый день путешествия Райан Демарко вошел в лес, у него сел телефон. Раз уж у него пропала возможность сверять свою дорогу вверх по горе с часами и GPS, мужчина засунул свой телефон в носки и положил на дно рюкзака. На секунду он подумал убрать и свое нетабельное оружие, 40-калиберный «Глок 27», более легкий и изящный, чем «ЗИГ-Зауэр» 45-го калибра, но передумал из-за мысли о черных медведях, полосатых гремучниках, щитомордниках и диких собаках. Вряд ли он тут встретит пуму или торговца наркотиками, а сборщики женьшеня сейчас, наверное, видят седьмой сон, но каждый из вышеперечисленных все же мог представлять угрозу. К тому же без оружия он вообще чувствовал себя не в своей тарелке. Поэтому, несмотря на дополнительный вес «Глока» и кобуры, висевших на пропитавшемся потом поясе его джинсов, Демарко держал оружие наготове.
        На протяжении всего дня, пока Демарко взбирался на гору, становилось то светлее, то темнее, и сменяли друг друга разные ветровые потоки – один на несколько градусов прохладнее и отдавал мхом, другой же был теплее и нес с собой тяжелый запах гнилой древесины, вечного разложения. Ощущение собственной неугомонности, жажда, усталость, ноющие мышцы, не привыкшие к такой активности, бесконечные полчища мошек и комаров, которых привлекал пот на шее, лице и плечах, а также зов крови, бегущей по венам мужчины, были ему надежными спутниками.
        Каждое из этих ощущений воспринималось с некой остротой и отстраненностью, которые и сам мужчина находил интригующими. Как если бы второй, призрачный Демарко по пятам следовал за первым и тоже пробирался вверх по склону через густой лес. При этом не только отмечая все ощущения первого, но и подслушивая его мысли, самобичевания и угрызения совести, пока он раз за разом вспоминал все ошибки вчерашнего дня. Второй Демарко наблюдал за первым с любопытством и легкой насмешкой, а иногда с некой жалостью.
        Из-за густой сени деревьев высотой около сорока футов, а также второго слоя молодой поросли, в лесу не было прямых лучей солнца. Полумрак то сгущался, то рассеивался. Когда солнце ненадолго показывалось, многочисленные промежутки между листьями становились светящимися дырочками и быстро заполняли все пространство вокруг. Весь день Райан шел от одного тоненького желтого лучика с танцующими пылинками к другому, а забытое небо напоминало мигающую люминесцентную лампу, спрятанную где-то высоко наверху.
        Во время привалов Демарко смотрел вверх, на кроны, и ему казалось, что листья плавают в молочно-белой воде (а если вечером, то в чернилах). Он вспоминал свое детство и леса, в которые так часто сбегал, когда в те далекие времена гнев в нем уступал место всепоглощающей печали, переходящей в слезы. А это, в свою очередь, сейчас снова напомнило ему о семи убитых девочках, чье детство, без сомнения, было намного печальнее его. И тогда он с новыми силами устремился вверх по горе, надеясь, что очередной прилив решимости заглушит его усталость.
        Высокая сень дубов и других лиственных деревьев создавала живую мозаику из листьев. Оттуда доносились карканье ворон, крики козодоев и сердитый писк белок. Лес кишел и другими животными, кроме вездесущих бурундуков, которых он заметил первыми как на земле, так и на нижних ветвях. Райан слышал, как вдалеке кричат индейки. Он охотился на кроликов и тетеревов, а однажды стоял в десяти футах от лани и ее олененка, наблюдая, как они следят за ним. Дважды он слышал гул самолетов и один раз свист вертолета, доносившиеся из-за высоких облаков.
        С этой далекой реальностью у него не ассоциировались никакие запахи, разве что неожиданная свежесть, редкое, мимолетное дуновение прохладного ветерка, пересекающее его путь, даже не потревожив папоротник. Подлесок и земля же, напротив, изобиловали запахами: перегной, грибы, цветы, папоротник, мох, загнившие листья и деревья, мертвые туши и собственный пот. Однажды, в самый первый день, мужчина почувствовал запах сигаретного дыма, но с тех пор воздух наполняли разнообразные запахи леса, к которым он теперь относил и свой собственный.
        Эти запахи тоже напоминали ему о юности, о тех бесконечных днях всех времен года, когда его спасали тишина и безопасность леса, его мрак приносил с собой чувство защищенности. Сейчас мужчина осознал, как сильно ему не хватало этого запаха сухих листьев на земле, влажного слоя под ними с его густым, глинистым ароматом разложения, более легких запахов папоротника, древесной коры и гниющего бурелома. Будто ожила часть далекого прошлого – эти ароматы годами жили в его памяти, ожидая, пока он раскроет между ними окно.
        А также не хватало и звуков леса. В первый же час мужчина оставил позади себя тропы вместе с туристами, шумными подростками, опьяненными своей свободой, и даже одинокими миллениалами, бредущими к любимым лагерям. Теперь самыми громкими звуками были его собственные шаги и сухой шелест листьев на фоне приглушенного и естественного.
        Долгое время после смерти Томаса Хьюстона Демарко мучил низкий рокочущий звук, совершенно для него непонятный. Он не только слышал его, но и ощущал на своих барабанных перепонках. Словно на низких частотах играли басы, аккомпанируя всему, что делал Райан – пытался ли он заснуть, слушал музыку или просто сидел за столом, уставившись в окно. Почти всегда с ним, прямо как утренний кофе. Иногда он забывал про этот звук в течение дня, но в тишине тот неизбежно возвращался. Раз за разом мужчина открывал окно или дверь, чтобы проверить, не припарковался ли рядом грузовик, а может, соседи громко включили музыку, слишком низко пролетел самолет, приближается гроза или где-то далеко прогремел гром. Но ничего такого поблизости не оказывалось. Порой казалось, что звук исходит из самой земли. Когда он становился особенно назойливым, а источник его определить было невозможно, Демарко расхаживал по дому – прикладывал ухо к холодильнику или стоял в подвале с открытой дверью, склонившись всем телом в полумраке. Должно быть, что-то случилось с конденсатором, вентилятором или перегруженным мотором.
        Каждый раз, когда мужчина находился в тишине, искал тишины или отчаянно в ней нуждался, рокот всегда был с ним. Когда он в одиночестве просыпался среди ночи. Когда он лежал по утрам, жалея, что не поспал дольше. В душе. Один в своем кабинете с закрытой дверью. Один в своей машине с выключенным двигателем и радио. Один. Один. Одни. Рокот всегда был с ним.
        В какой-то момент он уже даже решил, что звук этот у него в голове. Опухоль давит на нерв. Короткое замыкание синапса. Может, там что-то постоянно каталось, как маленькие шарики в детских игрушках. Сгущение. Нарушенный поток. Затвердевание чего-то, что не должно быть таким.
        Но сейчас, за сотней футов на лесистой горе, рокот исчез. Здесь порхали птицы, а некоторые из них чирикали. Здесь белки прыгали с ветки на ветку. Жужжали насекомые, щекотали его кожу, пили его пот. Но никакого рокота. Слава богу, этот рокот закончился.
        Вот уже больше пяти часов он тащился вверх по склону через этот полумрак, тишину и сырость, через утомительную летнюю жару леса. Вот уже пять часов ветви и лианы хлестали и резали его, словно мученика, пока он спотыкался о корни и валуны, падая на колени в спрятавшийся за листьями перегной, пока на каждом шагу его поджидали рычание, кваканье, валуны и камни, пока его беспрерывно кусали и жалили И вот теперь день и ночь уже начали сливаться в одно бесконечное испытание.
        Все изменилось на следующее утро – последнее утро подъема в гору, по его подсчетам. Общая высота составляла всего лишь 3100 футов, поэтому Демарко думал, что поиски не займут и половины того времени. Однако он не ожидал, что лес окажется настолько темным и сбивающим с толку, что легко можно будет больше часа идти на восток и считать, что идешь на север. Не думал, сколько времени займет обходить все валуны и скользкие овраги, сколько раз ему придется устраивать привалы и насколько медленно он на самом деле двигается.
        В то первое утро в лесу Демарко вылез из спального мешка, свернул и упаковал мешок и брезент, а затем встал у стройного дуба, чтобы помочиться, перед тем как взвалить на плечи рюкзак и пойти дальше. В дороге он хотел пожевать парочку кофейных зерен. На завтрак у него остались последние четыре кусочка вяленой говядины. Он надеялся, что к полудню найдет какие-нибудь признаки того, что здесь побывал человек, – мусор, едва заметный след, разделанная туша животного, запах костра.
        Помочившись у дерева, мужчина застегнул ширинку и подумывал достать кофейные зерна и положить их в карман, когда в ствол дерева выстрелили из ружья и на него посыпались обломки коры. Демарко сразу же вытащил «Глок» из кобуры и почувствовал, как его лицо защипало, а глаза заслезились от коры. Затем он нырнул в укрытие за раздвоенный ствол широкого дуба в шести футах справа.
        Из-за скользких листьев мужчина оказался на несколько футов дальше, и вот он уже кувыркался, скатывался, отскакивал и скользил вниз по крутому оврагу. По пути вниз он ударился затылком об острый край утеса, спрятанный за листьями, и из-за этого потерял и оружие, и сознание.
        Через какой-то неопределенный промежуток времени он все лежал, еще не до конца придя в сознание, и воспринимал только плывущую высоко над головой мозаику листьев вместе с дрожащим светом, жгучую пульсирующую боль, простреливающую от лодыжки до колена в такт бешеному пульсу, и ощущение, что за ним наблюдают.
        Секунды текли, и Райан вспоминал все больше. Выстрел из ружья. Его прыжок. Долгое и беспомощное падение на дно оврага. Сейчас он лежал среди влажных листьев и чувствовал, как под ними течет медленный, но прохладный ручеек. Вскоре он вспомнил о своем оружии, согнул пустую руку и дотянулся до кожаной кобуры, которая теперь была набита листьями.
        Мужчина лежал там как будто голый. Охотничий нож с лезвием в десять дюймов остался в рюкзаке у дерева. Бежать не было смысла – Демарко сомневался, что вообще сможет встать. Он пока что не хотел даже смотреть на свою ногу, боясь того, что может там увидеть. Поэтому он остался лежать неподвижно, слушая и выжидая. С дерева упал желудь. Что-то крохотное зашуршало под листом. Весь лес щелкал, скрипел и трепетал. Он потерял все в мгновение ока.
        Он подумал: «Если в лесу будет умирать человек, кто-нибудь услышит?»
        Эта мысль вызвала у него улыбку, но отнюдь не веселую. «Ты в дерьме», – сказал он себе.

        Глава вторая

        Юго-запад Кентукки, двумя днями ранее

        – Их обнаружили в 2014 году, – сказал мужчина Демарко. – От семи девушек остались лишь кости.
        – Меня зовут Хойл, – сказал он, но руки не протянул. В его хрипловатом голосе слышались южные нотки, артикуляция была точной и заученной, а чуть прерывистая речь наводила на мысль об остром уме, за которым не поспевали слова.
        Он был на полфута ниже Демарко, но вдвое шире. Полный, медленно говорящий мужчина лет семидесяти или старше, с лысиной и покрытым потом лицом. Он тяжело дышал, несмотря на то что с момента встречи с Демарко не сдвинулся ни на шаг. На нем был черный поношенный двубортный костюм, белая рубашка с потным воротником и темно-синий галстук. На ногах простые черные туфли блестели от утренней росы. Манжеты его потрепанных брюк тоже были мокры, как и кроссовки Демарко – трава на неухоженной стоянке доходила им до колен.
        – В середине июля, – продолжил Хойл, – совсем как сейчас. Жара просто адская. Если бы не термиты, то бедняжек могли вообще не найти.
        Мужчина не отрывал своего взора от Демарко, моргал он медленно и нечасто, что добавляло странности этому утру – вместе с внешностью Хойла и некой торжественностью его речи. Даже жужжание насекомых и щебет птиц теперь казались неуместными, мир словно чуть перекосился.
        – Семь скелетов в коробке четыре на четырнадцать на десять футов, – сказал Хойл. – Каждый из них в коконе прозрачной пластиковой пленки. Такими закрывают пол, когда красят стены. Каждый такой кокон запечатан серебряной клейкой лентой. Каждый скелет тщательно очищен, вероятно, путем вымачивания в холодной воде.
        – Так можно избавиться от всего? – спросил Демарко. – Полностью отделить кости?
        – Девяносто восемь процентов. Остальное можно с легкостью убрать руками. Замачивание в отбеливателе будет столь же эффективно.
        Демарко вздрогнул.
        – Все одного возраста?
        – От пятнадцати до девятнадцати.
        Демарко задумался. Слишком мало деталей. Как же их связать?
        А затем ярко-желтое пятно скользнуло между мужчинами, прямо в дюйме от носа Демарко. Он резко отпрянул назад, но в следующую секунду узнал, что же теперь порхает мимо широкой груди Хойла. Бабочка.
        Хойл не дрогнул и не отвел взгляда от Демарко.
        – Но вот что интересно, – заговорил Хойл. – Среди убитых нет ни одной белой. Все афроамериканки с чуть светлой кожей. Что вы об этом думаете?
        – Либо фетиш на девушек с подобным цветом кожи…
        – Либо?
        – Либо ненависть к ним.
        Хойл улыбнулся. Он наконец отвел взгляд, чтобы проследить за бабочкой, которая проплыла по тихой улочке и села на куст клетры.
        – Солнечная бабочка, – сказал он. – Phoebis sennae. Самка.
        Он достал из кармана белый платок и промокнул им лицо и голову.
        – Бабочки и колибри, – заявил Хойл. – Каждое лето мы от них страдаем.
        И затем мужчина сделал престранную, по мнению Демарко, вещь. Вытянув обе короткие тяжелые руки, в одной из которых между большим и указательным пальцами все еще был зажат белый платок, Хойл медленно и с чувством взмахнул руками, словно, несмотря ни на что, сам надеялся взлететь.

        Часть II

        Мне нравятся люди, которые могут улыбаться в беде, в своем горе черпать силу и становиться храбрее от своих размышлений. Сжиматься – удел маленьких умов; но те, чьи сердца тверды, а деяния совершены по совести, будут следовать своим принципам до самой смерти.
        Томас Пейн

        Глава третья

        Западная Пенсильвания, прошлая зима

        Воскресенья Демарко проводил на могиле малыша Райана. Он не пил, не ходил в церковь, не просил прощения своих грехов. Он знал, что Бог допустил то зверство, которое пережил его умерший сын, ту дикость, которую вынесли умерший Томас Хьюстон и его семья, ту чудовищность, которую демонстрировал Карл Инман. И Демарко понимал, что мольбы и о милосердии, и о прощении подобным Богом могут быть лишь жестоко высмеяны. Поэтому Демарко ничего не просил и даже намеренно скрывал, в чем нуждался больше всего, будто надеясь, что его собственное упрямство будет сильнее Божьего.
        В это воскресенье в начале декабря он сидел в своей машине – двигатель выключен, дверца распахнута, а ноги мужчины были в снегу. В руках он держал металлический термос с дымящимся кофе. Он слушал, как скрипят от холода голые деревья. Слушал, как сухой ветер скребет по мрамору, металлу и покрытому льдом снегу.
        Пока его пальцы не закоченели от холода, Райан достал из заднего кармана круглый серебряный медальон, который всегда носил с собой. Каждую ночь мужчина клал его на прикроватную тумбочку, чтобы он мог легко взять его, если проснется среди ночи. В ту ночь, когда Демарко сообщили о смерти сына, заботливая медсестра вручила ему конверт с прядью тоненьких белых волос ребенка. На следующий день мужчина купил два серебряных медальона и одну серебряную цепочку. Ларейн носила свой медальон на шее. Она не поблагодарила его, когда Райан подарил ей медальон, и с каждой неделей говорила с ним всё меньше и меньше. Однажды, вернувшись домой после работы, он обнаружил, что вся одежда Ларейн и ребенка исчезла. В конце концов он нашел жену в крохотном арендованном домике в Эри. Она не прогнала его и терпеливо выслушивала тихие печальные мольбы, но при этом женщина никак не утешала, не упрекала его, и поэтому все казалось для Демарко обвинением, причем вполне заслуженным.
        И вот на кладбище в это воскресенье, каждое воскресенье, он держал в левой руке металлический термос с кофе, а в правой – медальон. Время от времени он поглядывал на ледяное, тусклое, затянутое облаками солнце и следил, как оно опускается за горизонт. Время от времени на шоссе тормозила огромная фура, стуча словно барабан, отчего мужчина стискивал зубы. Иногда пронзительно кричала ворона, а потом то нарастали, то стихали колонки автомобилей. Любой звук заставлял его морщиться и напрягаться. А когда посторонних звуков не было, то всегда возвращался слабый рокот, который, казалось, доносился со всех сторон одновременно.
        Демарко хотел лишь тишины – внутри и снаружи. Абсолютной, вечной тишины.
        Он сидел так подолгу – термос уже пуст, ноги онемели, а руки покраснели и горели. Теплым оставался лишь медальон, зажатый в его правой руке.
        Только после того, как он весь продрог и выплакал все глаза, вспомнил, обдумал и проклял все свои губительные поступки, только тогда он признавал, что новая боль не может заглушить старую, никогда не поможет забыться или изменить прошлое. Боль – это не огонь и не магия, это лишь человеческое страдание. И она останется с ним на всю жизнь.

        Глава четвертая

        После смерти Хьюстона и Инмана, и Бонни, и всей семьи Хьюстон Демарко согласился посещать психолога. Его босс и несколько сослуживцев начали с опаской на него поглядывать, будто он был блоком С-4 или любой другой взрывчаткой, и такое поведение, сказал себе Райан, действительно может заставить взорваться. Он хотел, чтобы все было так, как несколько месяцев назад. Нет, несколько лет. Тринадцать с половиной лет назад, если быть точным. Чтобы его сын, его тезка, снова был в его жизни… Это бы все изменило.
        Во время первого сеанса психолог поинтересовался, как Демарко относится к смерти Хьюстона. И что насчет убийства Бонни, ее глотку перерезали прямо рядом с тем местом, где он спал? Винил ли он себя в этих трагедиях?
        Демарко чувствовал себя, как будто он смотрел серию «Клан Сопрано» после трех двойных порций виски. Он не смеялся и не злился, а лишь отрешенно наблюдал, как одна сцена сменяет другую.
        Мозгоправ: Вам не нравится, что приходится со мной разговаривать?
        Демарко: Вам за это платят.
        Мозгоправ: Но вам кажется, что это не нужно. Будто я вторгаюсь.
        Демарко: Я не экстраверт.
        Мозгоправ: Простите?
        Демарко: Психологи заставляют экстравертов видеть себя.
        Мозгоправ: Под «видеть» вы подразумеваете изучать? Критиковать? Вам это не нужно?
        Демарко: Все, что я вижу, – это зеркало. Вы со стеной выглядите одинаково в моих глазах.
        На втором и последнем сеансе психолог попробовал что-то новое, попытался выудить нечто большее, чем передергивание плечами и короткие фразы. Мозгоправ был неплохим парнем, без сомнения, он хотел как лучше, но Демарко не испытывал к нему ни враждебности, ни сочувствия, ни интереса, ни презрения.
        Мозгоправ: Давайте поговорим о Карле Инмане. О единственном человеке, которого вы застрелили. Вы сожалеете об этом?
        Демарко: У меня не было выбора.
        Мозгоправ: Выбор есть всегда.
        Демарко: Убей или будь убитым. Это вы называете выбором?
        Мозгоправ: Далеко не лучший, но всё же выбор – забрать жизнь или пожертвовать своей.
        Демарко: Я не пожертвовал бы и жизнью червяка для такого, как Инман.
        Мозгоправ: Жизнь червяка для вас ценнее человеческой?
        Демарко (после паузы): Вам когда-нибудь угрожали?
        Мозгоправ: Давайте сосредоточимся на вас.
        Демарко: Будем считать, что это «нет». В таком случае у вас нет никакого представления о подобной ситуации.
        Мозгоправ: Я читал ваш рапорт. Читал ваши документы. Думаю, я вполне представляю, что вы пережили.
        Демарко: Это лишь история. История и теория. Слова, написанные другими людьми. Некоторые из которых, как и вы, никогда не знали, каково это, когда их жизни угрожают.
        Мозгоправ: Почему бы вам не рассказать, каково это?
        Демарко: Как вы поймете, если никогда такого не испытывали?
        Мозгоправ: Ну, мы же здесь не обо мне говорим, правда?
        Демарко: Вы уверены?
        Мозгоправ: В каком смысле?
        Демарко (встает, подходит к нему, наклоняется, сжимает подлокотники мягкого кресла мозгоправа): Если я прямо сейчас схвачу вас за горло и начну его сжимать, что вам подскажет ваша теория?
        Мозгоправ: Пожалуйста, вернитесь в свое кресло, сержант.
        Демарко (наклоняется ближе, шепотом): Откуда вам знать, уйду ли я? Откуда?
        Мозгоправ вжимается в свое кресло… неловко наклоняется вбок… тянется к своему портфелю… возится с застежкой.
        Демарко улыбается, встает прямо… Поворачивается спиной, возвращается на свое место. Он садится, улыбаясь, кладет руки на колени.
        Но теперь у мозгоправа пистолет, «Бретта» 380-го калибра, полуавтомат, короткий серебряный ствол виднеется над его руками, они прижаты к паху и дрожат.
        Демарко: Допустим, вы это сделаете. Допустим, вы нажмете на курок. Вы будете потом об этом сожалеть?
        Мозгоправ: Сеанс окончен.
        Демарко: Теория и реальность, док. Не одно и то же. Лучше их не путать.
        Мозгоправ: Я все это напишу в рапорте. Каждую секунду.
        Демарко (улыбается, встает): Уже мечтаю его прочитать.

        Глава пятая

        Согласно какой-то невысказанной договоренности, Джейми ушла, когда он вернулся домой после того, как навестил могилу своего сына. Уже четыре субботы подряд она проводит с ним ночи – томные, чудесные ночи. Пока она спала, мужчина часто подыскивал слова, чтобы рассказать ей, как много значат для него эти ночи, но утром, когда он их повторял про себя, они казались ему фальшивыми, и он позволял им кануть в небытие. Райан не умел красиво говорить. Его жизнь и работа никак не способствовали развитию красноречия, и ему было легко это принять. Но регулярные встречи с Джейми заставляли его заново оценить эту ситуацию.
        В их первое воскресное утро Джейми заметила, как мужчина резко изменился. Райан расхаживал из стороны в сторону, пока они мыли посуду после завтрака – он полностью одет, она все еще в трусах и в одной из его черных футболок. Чуть позже, когда женщина снова налила кофе в их чашки и понесла их в гостиную, затем села на диван, похлопала по подушке рядом с собой и протянула ему газету, он заколебался, на секунду даже запаниковал, но потом взял газету и сел.
        Она выдержала пару минут перед тем, как начать разговор.
        – У тебя есть какие-то планы на день?
        Он снова заколебался.
        – Не совсем.
        – Ты выглядишь как-то обеспокоенно. Если тебе нужно что-то сделать, то ничего страшного.
        – Это неважно, – ответил он.
        – Я не хочу вмешиваться в твои привычки. Ты только скажи, и я уйду.
        – Я не хочу, чтобы ты уходила.
        – Но ты и не хочешь, чтобы я осталась.
        – Я хочу, чтобы ты вернулась.
        – И чтобы это сделать, я сначала должна уйти.
        – Я не это имел в виду, – улыбнулся мужчина.
        Она поставила свою чашку на кофейный столик, перекинула свою длинную обнаженную ногу и села к нему на колени.
        – Я поняла. Тебе нужна секс-игрушка.
        – Я всегда хотел секс-игрушку, – его рука скользнула ей под футболку.
        – Знаешь, их можно онлайн заказать. С быстрой доставкой прямо из Японии.
        – Я покупаю только американского производства. Что-нибудь местное, если есть возможность.
        – И каковы ваши требования к техническим характеристикам, сэр?
        Он убрал свою руку с ее теплой талии и нежно обнял ее шею.
        – Кто-нибудь умный, – ответил он. – Умнее меня. Добрее меня. Нежнее меня. И красивее меня.
        – Ну, под это определение почти все подходят, – сказала она. – А что насчет физических качеств?
        – Мы сейчас идеальный вариант обговариваем?
        – Определенно. Пусть сделают на заказ.
        – Хммм. Метр семьдесят пять было бы супер. Накачанная, но при этом женственная задница. Грудь, которая помещается в ладошку. Один очень соблазнительный рот. Пара зеленых гипнотических глаз. И густая копна… – он поднял волосы с ее плеч, – как бы ты назвала этот цвет?
        – Глубокий оттенок золотистого блонда. Граничащий с медовым.
        – Вот такую секс-игрушку я и хочу. Граничащую с медовым.
        – Я немедленно ее закажу. О, и еще кое-что. Какую интимную стрижку вы предпочитаете, сэр?
        – Мне немного неловко, что ты не заметила, но у меня ее нет.
        – Нет, у вашей секс-игрушки, сержант. Предпочитаете все натурально, побрито или взлетную полосу?
        – Так вот как это у тебя называется… «Взлетная полоса»?
        – Верно. Она служит и для взлета, и для посадки.
        – С сигнальными огоньками при интенсивном движении?
        В ответ она шутливо его шлепнула.
        – Прости, – сказал он. – Это слишком?
        – И почти не по делу. Так мне заказывать или нет?
        – Да, пожалуйста, – ответил он.
        – Готово. А теперь скажи мне, почему тебе так не терпится сегодня от меня избавиться?
        Райан опустил обе свои руки вниз по плечам Джейми и накрыл ее ладони своими.
        – По воскресеньям я хожу на кладбище.
        – Боже, милый, – сказала она. – Навестить Томаса Хьюстона?
        – Я хожу навестить своего сына, – ответил он.
        Она глубоко вздохнула и наклонилась к нему, обвив руками его спину.
        Так они просидели довольно долго. Она больше не задавала вопросов, как и он.
        Спустя какое-то время она чмокнула его в щеку, слезла с него, встала и направилась в спальню, чтобы одеться.
        Когда женщина вернулась, Демарко стоял у окна на кухне и смотрел во двор. Она снова его поцеловала.
        – Я оставлю себе футболку, – сказала она ему.
        – А я себе что оставлю?
        – Меня, – она положила обе руки ему на лицо, притянула его к себе и поцеловала в губы. Постояла так еще чуть-чуть и затем отошла.
        – До завтра, любимый, – сказала она и направилась к входной двери.
        Несколько мгновений спустя он посмотрел на пустой дверной проем и задумался: «Как она это делает? Как она может так легко отдаваться любви, не задавая вопросов, без сомнений и страха?» Он делал так лишь мимолетный промежуток своей жизни, и это было спонтанно – неожиданный поток любви, который просто невозможно было сдержать. Это крохотное личико, малюсенький мягкий комочек, три с половиной килограмма волшебства.
        «И смотри, чем все закончилось», – сказал он себе. Затем он занял себя ненужными делами по дому, пока не пришло время идти на кладбище.

        Глава шестая

        После того первого воскресенья все следующие утра протекали медленно и расслабленно. Они смотрели кино, гуляли или ездили в торговый центр. Он понял, что днем может выглянуть в окно и сказать: «Пожалуй, мне пора», а она лишь улыбнется, не вставая с кровати или дивана, и ответит: «Хорошо, малыш. Увидимся завтра». И когда он вернется домой в сгущающихся сумерках, все комнаты будут пусты, а ее запах будет преследовать его повсюду, еще одна пустая боль, будто старая огнестрельная рана в его груди.
        В такие мгновения его снова окутывала тишина собственного безмолвного дома, пока он пребывал в гостиной, развалившись в кресле. Он закрывал глаза и пытался ни о чем не думать, но это было невозможно. Иногда он вспоминал о днях, проведенных в Панаме, а иногда – о своем детстве на стоянке для трейлеров в Янгстауне. Когда он чувствовал, что в ответ на эти мысли невольно напрягается, то начинал думать о Джейми, прокручивать в голове их предыдущую ночь и ее запах в мягком свете утра.
        Он не мог определить точно, чувствовал ли он к Джейми любовь или всего лишь благодарность. Сослуживцем она была первоклассным – умная, проницательная, на нее можно было положиться независимо от трудности поставленной задачи. Но когда она расплетала или распускала волосы по субботам, когда снимала черно-серую униформу, то становилась кем-то другим. Прекрасной, полной любви и волшебной в лунном свете или в мягком розовом сиянии восходящего солнца.
        Поэтому он сказал себе, что благодарность – это тоже любовь. Как и та нежность, что он к ней испытывал. И пустота, когда она уходит, и нервное предвкушение снова остаться с ней наедине. И тошнотворный страх, что однажды она передумает, а его рана станет еще глубже и уже никогда не заживет.
        Так неизбежно заканчивалась злая шутка вселенной, но он знал, что заслужил это – чувствовать такую любовь и первый раз полюбить в ответ, но так слабо.

        Глава седьмая

        Той же зимой на юго-западе Кентукки человек по имени Хойл устроился на переднем сиденье своего «Форда Бронко», закинув ноги на пассажирское сиденье, и менял свои обычные черные туфли 44-го размера на пару черных кроссовок «Скейчерс», белую «С» на них он замазал перманентным маркером. Он отрегулировал кресло так, чтобы ему было комфортно садиться в машину и выходить из нее, а тонированные стекла обеспечивали некоторую уединенность.
        Была холодная январская ночь, едва ли выше нуля, поэтому под черным пиджаком на Хойле красовался черный шерстяной пуловер с застегнутым воротником. Из-за его веса надевать новую пару обуви всегда было проблематично, а уж тем более сгибаться пополам в передней части автомобиля.
        Позади Хойла восседала Розмари Туми, невысокая белокожая женщина в синем спортивном костюме из велюра. Она все смотрела в боковое окно, подмечая любые неестественные огни или какие-то движения в деревьях между их машиной и трейлерами Макгинти. Рядом с ней пристроился высокий афроамериканец Дэвид Висенте, одетый в темно-коричневые вельветовые брюки и серовато-оливковый кардиган. В руках он держал бинокулярные очки ночного видения, которые Хойл заказал онлайн. Все трое возрастом уже точно за восемьдесят. После того, как автомобиль остановился у обочины грунтовой дороги, все разговоры в нем перешли на полушепот.
        – Прошу, – сказал Хойл, – не надевай их себе на голову, Дэвид.
        – Я просто их изучаю, – ответил Висенте. – К тому же у меня чистые волосы.
        – Там ремешки настроены специально для меня.
        – Я каждый день мою голову с шампунем.
        – На всех волосах есть жир. Как и в шампунях.
        – Розмари, – вставил Висенте, – они касались моей головы?
        – Ни разу, – ответила женщина, не поворачивая головы.
        – А я думал, ты купишь монокуляр, – сказал Висенте.
        Хойл все еще мучился со своей левой кроссовкой, голова его почти лежала на приборной панели, поэтому говорил он сквозь тяжелые вдохи.
        – Согласно исследованиям научно-исследовательской лаборатории армии США в Абердине, штат Мэриленд, бинокулярные очки обеспечивают наилучшую конфигурацию для визуально направленной деятельности.
        Он наконец завязал шнурки, сел прямо и перевел дыхание.
        Висенте протянул ему очки.
        – Ты уже еле дышишь. Если бы не твоя гермофобия, то мы с Розмари могли бы помочь.
        – Мизофобия – это патология. Мои же опасения вполне практичны, – Хойл взял очки и надел их.
        Он перекинул ноги обратно под руль, а потом пододвинулся к двери, которую тихонько открыл. Все освещение осталось выключенным – он заранее вытащил все лампочки.
        – Десять минут туда, десять обратно, – сказал Висенте.
        – С какой скоростью? – спросил Хойл.
        – Ладно, на все полчаса, – он похлопал Хойла по плечу, хоть и знал, что друга от этого передернет. – Если проснутся собаки, скорее иди назад. Розмари будет мигать фонариком, чтобы ты понял, куда идти. Я буду за рулем.
        – Надень перчатки, пожалуйста, – сказал Хойл. Он повернулся налево, свесил ноги из машины и, ухватившись правой рукой за руль, начал вылезать как можно медленнее. Затем он закрыл дверь, включил очки и направился в лес, который теперь горел зеленым.
        Его движения были медленными и точными, они почти не сбавляли его обычный темп. Он знал о своих возможностях. Когда Хойл был моложе, даже уже с весом на сотню фунтов больше нормы, он изучал и практиковался в движениях различных крупных мужчин. Тогда он понял, что разница между увесистым Орсоном Уэллсом, к примеру, и грациозным комиком Джеки Глисоном заключалась в терпении, с которым они двигались. «Грация в терпении», – регулярно напоминал он себе, пока эта привычка не стала неотъемлемой частью его натуры. Быстрым был только его ум.
        Сейчас, медленно шагая по зеленоватому ландшафту, он думал одновременно о нескольких вещах. Некоторые из них были мимолетными, основанными на мгновенных наблюдениях, а другие задерживались, будто его сознание распознавало какую-то деталь, и эта мысль ждала своего часа, как пешеход зеленого света. Такая странная, жуткая зелень повсюду, как в фильме Роджера Корвина; трейлер Лукаса темный, только он светится синим; надо было хотя бы сравнить эти очки с монокуляром; «Скейчерсы» правда очень удобные; осталось где-то шестьдесят ярдов; пальцы немеют, надо было надеть перчатки…
        Наконец показались деревья, а за ними крошечный дворик. Потом и крайние трейлеры. «Собаки на входе», – успокоил он себя. Но все же его дыхание участилось.
        К кабелю спутниковой антенны на трейлере Чеда Макгинти было подсоединено устройство, которое записывало до пятисот гигабайт данных о том, как используется интернет. Перед тем, как установить его две недели назад, Висенте нарисовал по трафарету на черной поверхности логотип компании Dishnet и придуманный серийный номер. Хойл сунул руку в нагрудный карман и вытащил специальный инструмент для резки проволоки.
        Он шел боком, пока не оказался прямо за задним углом трейлера. Хойл прислонился к толстому дереву. Впереди распласталась открытая лужайка в пятнадцать ярдов. «Если это можно назвать лужайкой», – сказал он себе.
        «Тридцать секунд до трейлера, – прикинул он. – Чик-чик. И тридцать секунд обратно к деревьям». Если он сумеет добраться туда и не разбудить собак, то все будет хорошо. Тогда он неторопливым шагом вернется к своей машине. Поедет домой, подключит USB-кабель к устройству и загрузит данные на свой компьютер. Если Чед за последние две недели посмотрел какую-нибудь детскую порнографию, особенно с участием афроамериканских девушек, то станет номером один в их списке. Если нет, тогда они сосредоточатся на Генри и Ройсе и попытаются выяснить, кто из них виновен. Еще они надеялись найти электронную переписку Чеда с Вирджилом Хелмом. Любое из этих открытий было бы преступлением.
        Хойл вполне ожидал, что дело теперь раскроется, раз Висенте и Розмари неохотно согласились использовать новейшие технологии. «К черту легальность», – спорил он. К счастью, их разочарование в конце концов победило. Любые эти доказательства могут быть анонимно переданы властям, вот, ордер на обыск получен, компьютер изъят, арест произведен. Факты остаются фактами.
        Хойл закрыл глаза, пытаясь успокоить свое сердцебиение. Он с осторожностью вдыхал через нос и выдыхал через рот.
        – Эхейе эшер эхейе[1 - Иврит.], – прошептал он стволу дерева. – Я тот, кто я есть. Я тот, кто я есть…
        А потом прочь от дерева и вперед к трейлеру. Кусачки для проволоки были зажаты в его правой руке, как боевая клешня пальмового вора. Осталось пройти четырнадцать ярдов. Тринадцать. Двенадцать.
        Когда мужчина был в десяти ярдах от трейлера, вспыхнули огни датчиков движения, заливая всю лужайку ослепительным светом. Тут же раздался яростный и злобный лай. Хойл застыл лишь на мгновение, а затем сорвал очки с головы и поспешил к трейлеру, протягивая руку к кабелю в поисках устройства.
        Но там его не было. На его месте к кабелю был прикреплен большой прозрачный пакет на молнии, а в нем листок бумаги. Хойл сорвал его, быстро надел очки, развернулся и побежал изо всех сил.
        Он был уже на полпути к машине, когда лай стал громче, и теперь можно было определить количество собак. «Их отвязали», – подумал мужчина. Три больших злобных пса теперь шли по его следу.
        Луч фонаря прорезал кроны деревьев впереди и слева от него. Затем пропал. Снова появился. И пропал. Хойл повернул к свету, сердце бешено колотилось, каждый вздох обжигал горло и легкие. Длинные, неустойчивые, неуклюжие шаги. Судя по звукам, собаки вот-вот догонят. Машина. Двигатель заведен. Фары включены. Задняя дверь открыта. Он нырнул внутрь, приземлившись головой на колени Розмари.
        Висенте вдавил педаль в пол. Из-под колес полетела грязь.
        – В прошлый раз никаких датчиков не было! – сказал Висенте. – Когда он их установил?
        Когда ответа так и не последовало, он спросил:
        – Достал?
        Прижав руку к груди, Хойл мог лишь тяжело дышать и пытаться восстановить дыхание. Другой рукой он протянул пакет Розмари. Он взяла его и посветила фонариком. Открыв пакет, достала оттуда блокнотный листок, на котором черным жирным шрифтом было напечатано короткое послание. Она прочитала вслух:
        – «Дорогие ФБР, ЦРУ, АНБ, военная разведка и вообще вся нацистская чертова федеральная система, которая вторгается в мою собственность, подотрите этим зад…» О боже, – добавила Розмари.
        – Что там еще? – спросил Висенте.
        – Только два слова. Первое – «сожрите».
        Висенте тяжело выдохнул и стукнул кулаком по рулю. Потом глянул в зеркало заднего вида и увидел, как три лающих пса глотают пыль.
        Спустя две мили они выехали на шоссе. Хойл все еще надрывно дышал и сжимал свою грудь.
        Висенте снова посмотрел в зеркало, но на этот раз на Хойла, который закрыл глаза и всем телом развалился на сиденье.
        – Ты свистишь, как дырявый аккордеон, – сказал он другу. – Все нормально?
        В ответ Хойл лишь снова простонал.
        Висенте оглядел темное шоссе сначала слева, потом справа.
        – Ладно, – сказал он. – Куда теперь? В ресторан или домой?
        Хойл глубоко вдохнул, на мгновение задержал дыхание, а потом на выдохе ответил:
        – В больницу.

        Глава восьмая

        Еще ребенком Райан научился замирать – превращаться в статую – всякий раз, когда отец приходил домой. По утрам все было легко, потому что мальчику приходилось лишь неподвижно лежать в постели, лицом к стене, пока тяжелое присутствие, заполнявшее его дверной проем, не перемещалось в спальню матери Райана, где этот резкий требовательный голос звучал до тех пор, пока его не заглушал более мягкий, успокаивающий. Потом раздавался стук кровати о стену, и отец со стоном проваливался в сон, позволяя Райану сбежать в школу или в лес.
        А вот по вечерам для мальчика все было гораздо сложнее. Иногда его отец неожиданно врывался, распахивая дешевую алюминиевую дверь трейлера, в которую даже зимой не вставляли стекла, а затем деревянную дверь, которая была потолще, но отнюдь не плотнее, и заставал Райана за выполнением домашнего задания за маленьким столиком или за игрой в карты с мамой. Тогда сыночек тут же напрягался и смотрел куда угодно, лишь бы не на отца. А тот сперва направлялся на кухню, открывал и с грохотом закрывал все шкафчики в поисках нескольких пропавших долларов. Затем он искал сумочку матери Райана и рылся в ней, а иногда даже выворачивал все содержимое на столик прямо Райану под нос. Если повезет, то отец наскребал на парочку рюмок или кружек пива и уходил, никого не тронув. Мать Райана старалась приберегать пару долларов как раз для таких случаев, но денег у них никогда не было, и иногда ей приходилось тратить припрятанные деньги. Иногда она совала их Райану на обед, а иногда покупала бутылку вина, чтобы распить ее с соседом Полом, когда Райана было недостаточно для того, чтобы удовлетворить ее потребность в любви
и заботе.
        Но иногда шумные поиски его отца ни к чему не приводили, тогда он поворачивался к Райану и требовательно вопрошал: «А где твои?» Райан, не поднимая взгляда на отца, заставлял свое тело застыть и отвечал: «У меня ничего нет». Затем заросшее щетиной лицо отца становилось ближе, как и вонь его дыхания, дыма и пота, и он выплевывал: «Не ври мне, парень. Где ты их держишь?» Райан молчал и никак не подавал виду в ожидании того, что, как он точно знал, произойдет дальше – его схватят за руку, потащат в спальню, швырнут внутрь и заставят искать. И тебе лучше надеяться, что ты что-нибудь найдешь.
        Он находил пять центов и парочку пенсов на комоде, пыльный четвертак под кроватью. Райан клал их на краешек кровати, и отец тут же хватал их, но при этом оставался в проеме, загораживая проход. Потом Райан ползал на четвереньках по комнате, проверял кучку грязной одежды, до дна перерывал свой крошечный шкаф. Затем отодвигал от стены маленький комод, купленный на барахолке, и искал за ним. Может, даже поднимал матрас, чтобы показать, что и под ним пусто.
        «Думаю, это все», – бормотал он, и иногда его отец смотрел на него с презрением и шел до конца обыскивать весь дом. Но чаще отец продолжал стоять и говорил: «Лучше найди еще, черт тебя дери, если жить не надоело». Тогда Райан делал притворно-задумчивый вид и оглядывал комнату. Потом изображал, будто что-то вспомнил, подбегал к своему рюкзаку на спинке кровати, расстегивал молнию и переворачивал его вверх дном над кроватью. Из него сыпались карандаши, тетрадки и одинокий четвертак. «Я о нем забыл», – говорил мальчик. Отец выхватывал монету и со свирепым взглядом отвечал: «Ага, забыл, конечно».
        Райан смотрел на грудь отца, но не в его глаза. «Я берег его для пиццы в школе», – мог сказать сынок, и если повезет, то здоровая рука всего лишь ударяла его по затылку и сваливала на кровать. В самом же лучшем случае отец тогда выходил из спальни, а еще через десять минут начинал раздирать подушки и кричать на мать Райана, а потом выскакивал за дверь, бросая напоследок: «Просто чертовски прискорбно, когда человеку приходится собирать бутылки на шоссе только для того, чтобы купить себе пива!»
        Только тогда Райан мог с улыбкой пошевелиться. Он уже собрал и продал все бутылки на улицах рядом с их домом и спрятал монеты в банку из-под пепла, которую Пол однажды оставил в своем дворике. Он уже десять раз перепрятал эту банку под своим любимым деревом в лесу за домом. По последним подсчетам, в банке было одиннадцать долларов и сорок семь центов. Скоро ему придется искать вторую. Он понятия не имел, что купит на эти деньги. Он лишь знал, что его отец никогда их не получит.

        Глава девятая

        Эта зима нанесла Демарко и другие раны. Журналисты преследовали его, требуя рассказать о последних часах жизни Томаса Хьюстона. Делать это он наотрез отказался. Одна киностудия предложила ему гонорар, равный его трехлетней зарплате, за авторские права на его историю.
        – Это не моя история, – сказал он им. – Мне нечего продавать.
        Однажды он совершил ошибку, согласившись встретиться с представителем «Кливленд мэгазин», анонсировавшего статью в память о Томасе. Журналистка была молода и полна энтузиазма, и Демарко согласился только из уважения к своему другу. После получасового разговора она спросила:
        – Не могли бы вы рассказать нам о том, как вы все же выследили убийцу? Как вы собрали все факты и все поняли?
        Тогда ему захотелось уйти, но еще хотелось поступить правильно по отношению к своим коллегам и их профессии. Поэтому он ответил честно, хотя и уклончиво.
        – Дело не только в сборе фактов, – сказал он. – Факты – это только часть истории. А иногда всего лишь набросок. Сначала нужно выяснить, что произошло. Это самая легкая часть. Потом нужно узнать, почему это произошло. Вот в чем вся трудность. Это лишь верхушка айсберга, а все остальное скрыто под водой.
        Он ждал, что она спросит: «Разве не так говорил Хемингуэй?» Но она только улыбнулась и кивнула, широко раскрыв глаза, словно он собирался поделиться с ней древней мудростью.
        – Есть текст, а есть подтекст, – продолжал он, пытаясь вспомнить весь разговор с Томасом и слова писателя. – Есть следствие и вывод. Есть история и предыстория. На самом деле, без второго не существует первого. Вас, к примеру, не было бы без матери. И без отца. Нет настоящего без прошлого.
        – Ух ты, – сказала она, яростно чиркая в блокноте. – Обалдеть. Это превосходно.
        Он извинился, вернулся в свой кабинет и закрыл дверь. Когда статья вышла, он даже на нее не взглянул.
        И всю эту зимы Демарко снова и снова думал о Ларейн, постоянно задаваясь вопросом, правильное ли решение он принял. Да, их отношения после расставания были токсичными, но разве стоило оставлять ее наедине с этим ядом? Каждые выходные он боролся с желанием съездить в Эри и проведать ее. Ему удавалось отговорить себя с помощью мысли о том, что она встречает незнакомцев в барах, ведет их к себе домой и занимается с ними сексом только потому, что знает – он следит за ней; следовательно, если он перестанет это делать, такое поведение прекратится. Такая логика хорошо работала после захода солнца, но при свете дня от нее не оставалось и следа. В ее действиях присутствовал и элемент саморазрушения. Возможно, она хотела стереть свои воспоминания так же сильно, как он – свои.
        Психотерапевт, к которому он ходил после смерти Хьюстона, попытался пробудить эти воспоминания, и какая-то часть Демарко болела за то, чтобы все получилось. Но другая часть, молчаливо вышколенная с четырех или пяти лет, оказалась невосприимчива к унылому перечню тщательно сформулированных вопросов, так что от них Демарко лишь клонило в сон. Как этот инцидент повлиял на ваши отношения на работе? У вас проблемы со сном? Вам не кажется, что вы слишком много пьете?
        Зачастую Демарко хотелось ответить честно, но из его уст вылетали только полуправдивые реплики. Одно лишь упоминание о малыше Райане заставляло его вздрагивать, шрам на его лице сжимался еще сильнее. Психолог назвал смерть ребенка «несчастным случаем», и это разозлило Демарко. Была ли глупость случайностью? А невнимательность, пусть и мимолетная? Нет, так называемый «несчастный случай» произошел по его вине – не по вине другого водителя, не по вине Бога, не по вине судьбы, никто не был виноват, кроме него самого. И эту вину он принимал полностью.
        Наконец, он вернулся к службе, к своей рутинной работе по поддержанию хоть какого-нибудь порядка во всех деревнях, селах и фермах округа, где главным общественным событием года была фермерская выставка в конце лета.
        И там ему пришлось столкнуться с самым обременительным раздражением той опасной зимы. То, как с ним обращались его сослуживцы… как шеф всегда смотрел на него, когда считал, что Демарко не видит, будто Райан вот-вот рассыплется на части и… что? Выпустит своих демонов? Подожжет все бараки яростью своего несчастья?
        Господи, спасибо тебе за Джейми. Он повторял эту мантру каждый раз, когда впадал в гнев или, еще хуже, в безмолвную и бессильную безнадегу. Она и понятия не имела, с каким отчаянием он цеплялся за нее, потому что всю неделю он не слишком-то уделял ей внимание. Прикосновение руки, чашка кофе, тут какой-нибудь жест, там улыбка. Демарко всегда чувствовал себя виноватым – будто он играл с ней, эксплуатировал, чтобы выжить самому.
        Субботние ночи были другими. Он занимался любовью так, словно точно верил, что утром потеряет ее. А если так, то он потеряет последнюю частичку себя, которая, возможно, заслуживает жизни.

        Глава десятая

        С первыми теплыми днями марта на юго-западе Кентукки начались гаражные распродажи. Аарон Генри, опозоренный учитель восьмых классов и известный педофил, ходил на них каждые выходные. Он искал первые издания книг, старые украшения, женские сумочки, DVD-диски, музыкальные инструменты, работающие айподы и MP3-плееры, красивую стеклянную посуду, керамические статуэтки, фигурки известных персонажей и любые другие предметы, которые можно отмыть и выгодно продать на «Ибее». Он всегда носил бейсболку и зеркальные авиаторы, держался подальше от трейлерных площадок, где почти все было хламом, как и от богатых районов, ведь там были слишком высокие цены для выгодной перепродажи, и никогда не покупал возле школы, в которой раньше учил.
        Во время третьей слежки за подобным его досугом, пока Хойл и Дэвид Висенте наблюдали в бинокль через тонированные стекла «Форда Бронко» Хойла, Розмари Туми решила попробовать прямой доход.
        – Это интересно, – сказала она, стоя у противоположной от Генри стороны раскладного стола, заваленного детскими игрушками. Она взяла резинового тролля с огненно-рыжими волосами, показала ему и добавила: – Моя внучка любит подобные игрушки.
        Он лишь на секунду поднял глаза, кивнул и отвернулся. Потом шагнул к концу стола. Розмари не отставала.
        – Я все твержу ей, что это надо выбросить, а она говорит, что однажды это будет стоить хороших денег. А вы как думаете?
        – Сколько? – взглянул он на куклу.
        – Четыре доллара, – ответила Розмари.
        – Сейчас она может и за десять продать. Сложно подгадать, сколько потом она будет стоить.
        Он отвернулся от стола и пошел к следующему. Розмари шла следом.
        – А «малыши Бинни»? – спросила она. – У внучки их штук сто. Она их собирает с того момента, как научилась ходить.
        – Их полно в магазинах, – ответил он. – Только редкие имеют какую-то ценность.
        Мужчина снова попытался отделаться от нее, а Розмари снова не отставала.
        – Мне кажется, у нее есть все, – сказала она. – Какие из них самые дорогие?
        – В интернете все цены есть, – ответил он.
        – Я ей скажу, – пообещала Розмари. – Ей уже тринадцать. Такая красавица. Давайте я вам покажу фотографию.
        Аарон Генри снова отвернулся, на этот раз с резкостью, и зашагал вниз по улице с пустыми руками. Она проследила, как он прошел полквартала до своей припаркованной у тротуара машины, затем положила тролля обратно на стол и направилась к «Бронко».
        Висенте открыл ей изнутри заднюю дверь и подвинулся, освобождая место.
        – Он не проглотил наживку, – сказала Розмари, закрывая дверь.
        Вообще никакого интереса не проявил? – спросил Хойл.
        – По крайней мере, я не заметила.
        – Этот человек добровольно согласился на «Депо-Проверу»[2 - Экспериментальная инъекция.]. Он не заслуживает нашего внимания, – Висенте откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.
        – Не факт, что его нынешнее поведение имеет отношение к прошлому, – заметил Хойл.
        – Тогда зачем, – спросил Висенте, – мы тратим на это очередную субботу?
        Хойл повернул ключ и завел машину.
        – Я заказал прослушку, – сказал он. – Она должна прийти на неделе.

        Глава одиннадцатая

        Решение Демарко уволиться из полиции штата Пенсильвания ни для кого не было новостью, кроме его шефа, коллег и всех остальных его знакомых. Никто не знал, что он подумывал об отставке еще с прошлого ноября, когда наблюдал за смертью друга, а потом пустил пулю в сердце психа. С того самого дня мысль о том, что он не смог спасти Хьюстона, давила на него тяжелым грузом, хоть он и знал, как ловко Томас Хьюстон организовал собственную смерть.
        Сейчас же, за восемь дней до летнего солнцестояния, Демарко вошел в кабинет Джейми в казарме, закрыл за собой дверь и сказал:
        – Хотел, чтобы ты знала до того, как об этом объявят официально. Я ухожу.
        Она смотрела на него долгих десять секунд, потом отодвинула стул, встала, подошла ближе и села на край стола. Даже в военной форме она была сногсшибательна – густые и длинные волосы, словно грива, зачесаны назад и заплетены в две косы; длинные, стройные, сильные ноги; длинные тонкие пальцы; восемнадцать бледных веснушек, рассыпанных по щекам… запах ее шеи, вкус кожи.
        – Ты увольняешься? – уточнила она.
        – Да, таков план, – кивнул он.
        – И что будешь делать?
        – Наконец-то высплюсь, наверное, – пожал он плечами.
        Она выпрямила спину и глубоко вздохнула. Его внимание привлекла ее грудь под накрахмаленной серой рубашкой. На ней тоже были веснушки.
        Он вспомнил их последнее воскресное утро. Джейми голой вылезла из кровати и раздвинула тяжелые шторы со словами: «Да будет свет». Всю комнату, вместе с ее белоснежным телом, залили розовые лучи восходящего солнца. Ее бледная кожа сияла ярче, чем свет из окна. А Демарко заморгал с кровати, словно восстающий из могилы труп, и сказал «Аллилуйя». Но сейчас, в последние дни весны, и здесь, в ее кабинете, казалось, что она светится еще сильнее.
        – Это какой-то твой план, чтобы от меня избавиться?
        – Я никуда не уезжаю, – ответил он.
        – Чертовски верно, – ответила она. А затем добавила чуть погодя: – Ты это хорошо обдумал?
        – Много раз.
        – И что теперь? – жевала она внутреннюю сторону щеки.
        – Ты это про нас?
        – Конечно, про нас.
        – Надеюсь, все станет лучше. Теперь нам не придется скрывать.
        – И?
        – Я не совсем понимаю, что это значит.
        – Это союз. Не конец предложения. Значит, нужны еще слова.
        – Ябба дабба ду?
        – Очень смешно, мистер Флинстоун, – улыбнулась она, – но я не говорю по-неандертальски, – она подняла руки перед собой, сложив пальцы вовнутрь. – Так ты говоришь, что хочешь продолжать отношения?
        – Да, пожалуйста.
        – Хорошо. Мне нравится, когда ты соглашаешься. Но откуда мне знать, что ты не устанешь от безделья, не купишь мотоцикл и не отправишься без меня на поиски какого-нибудь дикого приключения?
        Как сказать женщине, что единственное, в чем ты точно уверен, так это в том, что ты не сможешь жить без нее? Он еще не научился произносить такие слова.
        – Как я уже говорил, я никуда не поеду.
        В глубине ее глаз будто сиял свет. Он ждал, пока она скажет что-то еще, но когда она от него отвернулась, посмотрела на свой стол, а на отполированное дерево упала слезинка, он сказал:
        – Обещаю, ничего не изменится.
        Когда он шагнул к ней, она подняла руку и задержала ее в воздухе, наклонив чуть в сторону свою голову, поэтому он отступил к двери как можно тише и оставил ее наедине со своим молчанием.

        Глава двенадцатая

        В свой десятый день рождения Райан Демарко шел по рельсам, которые тянулись вдоль реки в паре миль от его дома. По ним больше не ездили, поэтому они проржавели, а в некоторых местах торчали вверх. Ему нравилось гулять по рельсам, потому что так он иногда мог бесшумно подкрасться поближе к индейке, куропатке или фазану, которые потом взлетали, громко хлопая крыльями. Он же от этого всегда вздрагивал и радовался одновременно.
        В свой день рождения он не испугал ни одной птицы, просто решил следовать вдоль широкого медленного ручья, чтобы посмотреть, где он заканчивается. Мальчик прошел совсем немного, минут пятнадцать или вроде того, прежде чем сухой, жаркий летний день, пахнущий кустарниками и индийским табаком, начал вонять разлагающимся трупом. Райан все шел, а вонь становилась все сильнее, и в конце концов ему пришлось зажать нос и дышать ртом через ладонь. Он никогда раньше не чувствовал такого сильного запаха гнили, поэтому ему хотелось посмотреть, откуда он идет. Ни мертвый опоссум, ни раздавленная кошка на дороге никогда так не пахли. Как и куча старого мусора или дохлая крыса на кухонном полу.
        У этого зловония будто была своя физическая форма – оно было осязаемо, как жир на его лице, как едкий дым в его глазах. Он задался вопросом, возможен ли такой запах от человеческого тела или даже двух, и задумался о том, что же произошло в лесу. Парочка пьяниц могла потерять сознание и стать обедом медведей или стаи канюков, таких больших, что пьяницы умерли под их тяжестью. Мужчина мог преследовать какую-нибудь женщину, чтобы принудить ее к сексу, и в итоге они друг друга зарезали или застрелили. Может, кто-то охотился на оленей вне сезона, споткнулся и выстрелил себе в голову, случайно вышибив себе мозги. От чего-то такого вполне могло сильно вонять. Он не был уверен, но подозревал, что гниющий человек будет вонять гораздо хуже, чем сбитое животное или гниющая крыса – пока что он имел дело только с их трупами.
        Спустя где-то двадцать минут ручей свернул в какой-то мелкий залив с застоявшейся водой. Вдруг он увидел там раздутую коричнево-белую корову – зад ее находился в мутной воде, белое брюхо казалось невероятно огромным в солнечном свете, глаза ее были полностью выклеванными, а длинный мертвый язык, высунутый из пасти, выглядел слишком черным и нелепым. Он удивился, что нечто столь обычное и безобидное, как корова, могло издавать такой ужасающий запах. Из каждой дырки в шкуре высовывались жужжащие огромные черные мухи и тихие белые личинки. Мальчик задумался, почему здесь нет ни канюков, ни собак, ни других животных, съевших корову. Никому до нее не было дела, кроме личинок и мух, которые издавали звуки, как тысяча колибри, копошащихся в поле со сладкими желтыми цветами.

        Глава тринадцатая

        Менее чем через полчаса после того, как Демарко сообщил рядовой Джейми Мэтсон о своем уходе в отставку, она вошла в кабинет Кайла Боуэна, их командира, и закрыла за собой дверь. Она быстро подошла к стулу, который стоял у края стола, села, откинулась назад, скрестила руки на груди и посмотрела на мужчину.
        – Я пытался его отговорить, – сказал он где-то через пятнадцать секунд.
        – Правда? – спросила она.
        – Это его решение. Что я могу сделать?
        – Ты же понимаешь, в каком он сейчас состоянии.
        – Я едва ли радуюсь этому больше тебя.
        – Тогда отговори его как-нибудь.
        – Я надеялся, что ты сможешь, – выдохнул он. – Ты ему сейчас дороже всех, Джейми.
        После этого она вся напряглась, руки ее упали на колени.
        – Думала, мы не знали? – спросил Боуэн. – Все знают. Он не хмурится, не огрызается и не ворчит себе под нос, только когда он рядом с тобой.
        – Это все произошло внезапно.
        – Что ты, я счастлив за вас. Ты делаешь его лучше. Сейчас хотя бы можно прекратить притворяться, что мы все слишком тупые, чтобы заметить очевидное.
        – Когда ты последний раз был у него дома? – она наклонилась вперед и сложила руки между коленей.
        – Я? Никогда.
        – Там полно призраков, – сказала она.
        – Могу представить.
        – Правда? Разве ты винишь себя за смерть собственного ребенка в автокатастрофе?
        Он промолчал.
        – Винишь себя за разрушенный брак? – она вся сгорбилась, а голос срывался. – За то, что твоя жена превратилась в какую-то садистку-нимфоманку? За то, что семью твоего лучшего друга растерзали, и за то, что твоего друга убили у тебя на глазах?
        – Я знаю, – сказал он. – Я знаю.
        – Он терпит одну травму за другой сколько… с момента нашего знакомства? Его сознание на грани, Кайл. Работа – единственное, что помогает ему сохранить рассудок.
        – Тогда почему он хочет в отставку?
        – Потому что он думает, что уже ничего не изменит, что все его дела проваливаются.
        – И выход из ситуации – просто все бросить?
        – А ему ты это говорил? – спросила она.
        – Ты же знаешь, что он меня немного пугает, да? – нервно улыбнулся Кайл.
        – Он любит тебя как сына.
        – «Любит» – слишком сильно сказано.
        – Он всех тут любит. Как любит и свою работу. Она нужна ему. Не позволяй ему уйти.
        – Я не знаю, что делать, Джейми. Он настроен решительно.
        Оба они нагнулись вперед в одной и той же беспомощной позе – плечи ссутулились, руки зажаты между коленями.
        Через несколько секунд Боуэн склонил голову набок и снова выпрямился. Он пошевелил беспроводной мышкой и разбудил компьютер, затем щелкнул, чтобы перейти от одной вкладки к другой. Джейми ждала.
        – У него есть двести девяноста три неиспользованных больничных дня, – наконец заговорил он.
        – Да? – спросила она.
        – Я могу ему сказать, что он сможет вернуться максимум через двести дней.
        – А это правда?
        – Не знаю, надо уточнить в отделе кадров. Суть в том, что, если он в это поверит, может, мы уговорим его уйти в долгосрочный больничный отпуск. Вместо увольнения. Зарплата у него останется, и страховку он не потеряет.
        – Так, – Джейми обдумывала ситуацию. – Так он будет отсиживаться в своем мрачном доме во время больничного. И слишком много пить в окружении призраков прошлого и моря неудач и горя. Но зато у него останется страховка. Ю-ху! Молодчина, Кайл!
        – Знаешь, ты теперь даже говоришь, как он. Я тут стараюсь, как могу, а в ответ получаю лишь сарказм.
        – Хреново стараешься.
        Они немного помолчали.
        – У меня самой должна быть хотя бы парочка месяцев больничных и отпускных, которые я не использовала, – сказала она после паузы.
        – Да, но… ему-то психиатр все подпишет. А у тебя откуда посттравматический синдром?
        – Даже не говори мне, что никогда не подделывал рапорты.
        – Подделывал? Это же мошенничество со страховкой, Джейми. Во всяком случае, если дело в больничном.
        – Думаешь, я не сяду ради него в тюрьму?
        – Возможно, нам дадут соседние камеры. Пока моя жена будет работать в магазине, где все за доллар.
        – Он бы для тебя это сделал. Он бы все сделал для любого из нас.
        В отчаянии Боуэн ударил кулаком по краю стола, а затем поморщился от боли и помассировал пальцы другой рукой. Когда боль утихла, он спросил:
        – Скажи мне честно. Как думаешь, что с ним будет, если он уйдет в отставку?
        – Ему сорок девять лет, он многократно травмирован и находится в клинической депрессии. Он занимается самолечением, чрезмерно употребляя днем кофе, а вечером алкоголь. Он плохо ест, не занимается спортом и мало спит. Что с ним будет, если он останется один без цели в жизни? Исчезнет. Так или иначе.
        Боуэн ненадолго задумался:
        – Так он представляет для себя угрозу?
        – Это может быть очень медленным суицидом, но да, он постепенно себя убивает. Прямо на наших глазах.
        Мужчина снова замолчал.
        – Ладно. Я подделаю. Преувеличу. Но мошенничать не стану.
        – В каком смысле?
        – В смысле, ты все еще лучшее лекарство для него, какое я могу придумать. Начиная с этого момента я ставлю тебя на постоянное наблюдение за сержантом Райаном Демарко.
        – Давай серьезно, – сказала она.
        – Твоя задача – вернуть его нам целым и невредимым. Как это сделать, решай сама. Но, как я уже сказал, он меня немного пугает. Так что, если этот разговор когда-нибудь дойдет до него, я буду все отрицать.
        – Он возненавидит меня, если узнает, что я согласилась на что-то подобное.
        – Он возненавидит нас обоих.
        – Это его оскорбит. Ты же это понимаешь?
        – Слушай, – сказал Боуэн, – а что, лучше оставить его наедине с самим собой?
        Она прикинула свои варианты.
        – Может, я просто уйду в отпуск? Неоплачиваемый.
        – На сколько?
        – На столько, сколько понадобится.
        – Ты сможешь прожить без зарплаты?
        – Я живу одна, – напомнила она ему. – Я накопила денег.
        – Он же не на другую планету уезжает. Даже если ты будешь работать, до него всего сколько, восемь миль? Будете вместе обедать. Проводить вместе выходные. Пару раз в день будешь ему звонить. Серьезно, ничего личного, но захочет ли такой, как он, иметь при себе постоянную няньку?
        – Теперь ты оскорбляешь меня, – сказала она ему.
        – Он не особо общительный человек, Джейми. Уверен, ты уже успела это понять.
        Она сидела, опустив глаза и надув нижнюю губу, а затем парировала:
        – А что, если он решит куда-то уехать?
        – Ты его отговоришь.
        – В этом все и дело. Я думаю, ему это пойдет на пользу. Выбраться из этой темной пещеры, полной плохих воспоминаний.
        – Эта пещера в его голове, – сказал он ей.
        Несколько мгновений она сидела неподвижно, потом положила руки на колени и встала.
        – Этот разговор ни к чему нас не приведет.
        – Дай знать, если придумаешь что-нибудь получше, – пожал он плечами.

        Глава четырнадцатая

        Джейми пришлось ждать до субботы, чтобы услышать о разговоре Демарко с Кайлом Боуэном в прошлый четверг. В субботу это произошло после ужина, после занятий любовью, где-то на середине «Трех могил» на «Синемаксе», когда они лежали, приятно прижавшись друг к другу, под одеялом из искусственного меха на мягком диванчике Демарко. Он в боксерах, футболке и чистых белых носках, а на Джейми лишь ее веснушки.
        – Кайл считает, что мне надо использовать часть моих больничных дней до того, как официально уволиться.
        – Правда? – сказала она. – А ты можешь так сделать?
        – Судя по всему, я могу взять двести дней больничного. Всего у меня двести девяноста три.
        – Ничего себе. Звучит как неплохой вариант, разве нет?
        – Не знаю. Больничный отпуск. Это как будто жульничество.
        На экране Томми Ли Джонс в роли Пита разговаривал со слепым стариком, который хотел, чтобы Пит застрелил его. Старик был в этой пустыне совсем один, никто о нем не заботился. Он хотел умереть, но не хотел святотатствовать, совершая самоубийство. Пит же не хотел святотатствовать, совершая убийство.
        Только когда Пит и его пленник ускакали на лошадях с разлагающимся трупом Мелькиадеса Эстрады, Джейми и Демарко вернулись к своему разговору.
        – Разве это жульничество? – спросила Джейми. – В смысле… я знаю, ты все еще пытаешься разобраться со своей жизнью. Хотя, я думаю, с психологом все прошло нормально.
        – Ага, шикарно. Мы теперь закадычные друзья.
        – Ой. Что произошло?
        – Это в моем личном деле, если захочешь прочитать.
        – Я бы никогда так не сделала.
        Он чуть сжал свою руку, лежавшую под ее бедром.
        – Он рекомендовал продолжать когнитивную поведенческую терапию и тренинги по снижению стресса. И то, и другое в форме секса. И как можно чаще.
        – Ладно, – усмехнулась она. – У тебя с этим порядок?
        – Пока да, – ответил он. – Но возможно, придется снова этим заняться после фильма.
        Она повернула голову к его плечу и прижалась губами к футболке. Он чувствовал, как его окутывает тепло ее дыхания.
        – И еще, – добавил он, – так у меня останется страховка.
        – Это хорошо, – ответила она. – Так что, ты так и поступишь? Возьмешь больничный отпуск?
        – Мне это тяжело, понимаешь?
        – В каком смысле?
        – Как будто я признаю, что я… ну не знаю… Не могу сам со всем справиться, что ли…
        Она обрадовалась, что он сейчас не видит ее лица, и постаралась выровнять дыхание.
        – Что ты, все совсем не так, – сказала она. – Больничный лишь даст тебе больше времени, чтобы со всем справиться. Ты справишься с чем угодно. Ты всегда мог.
        Демарко следил за происходящем на экране.
        – Вот Томми Ли Джонс точно может. Этот фильм вышел до или после «Старикам тут не место»?
        – Не уверена. Здесь он выглядит моложе.
        – Ты знаешь, что он учился в Гарварде? И был соседом Альберта Гора.
        – Он там изучал английский. И еще играл за вратаря в футбольной команде всей Лиги Плюща.
        – Ты все это на ходу сочиняешь, да?
        – Его отец начинал техасским ковбоем, а закончил на нефтяных скважинах.
        – Видимо, он твой кумир, раз ты так много о нем знаешь.
        Демарко какое-то время смотрел на экран, а затем сказал:
        – Мне было двадцать четыре, когда я увидел его в «Беглеце». Тогда я решил, что хочу работать в правоохранительных органах.
        – Двадцать четыре, – повторила она. – А до этого?
        – Ничего такого. Я из кожи вон лез, чтобы закончить школу. Потом полтора года пил, дрался и работал на сталелитейном заводе в Янгстауне. Потом я выбил все дерьмо из парня, который оскорбил мою девушку, и меня за это арестовали. Судья предложил мне год в тюрьме или пойти в армию.
        – Где ты служил?
        – Пять месяцев в Панаме и один в Ираке. Остальное в Штатах. Потом я вернулся домой, где у меня не было никого и ничего. Весь первый день я провел один в кинотеатре.
        – «Беглец».
        – В программу по защите свидетелей в США можно только с дипломом колледжа. Как и в ФБР. Оставалась только полиция штата. Я не хотел арестовывать своих старых знакомых, поэтому переехал за тридцать миль к западу.
        – И вот ты здесь, – сказала она.
        – В объятиях прекрасной женщины.
        Они крепко обнялись и лежали в тишине. Разговор о своем прошлом, внезапный и без принуждения, – это совсем не то, что он планировал, но теперь, когда дело было сделано, он одновременно чувствовал и облегчение, и смущение.
        Затем он спросил во время финальных титров:
        – Хочешь, перемотаю назад последнюю часть? Прости, что так много болтал.
        – Ты лучше любого фильма, – ответила она.
        – Даже «Апокалипсис сегодня»? – улыбнулся он.
        – Ну, за исключением сцены смерти Марлона Брандо, – сказала она. – Это довольно сложно побить.
        Он придвинул ее к себе, прижал губы к ее уху и прошептал, как можно лучше подражая Марлону Брандо:
        – Ужас… ужас…

        Глава пятнадцатая

        Нередко случалось, когда они занимались любовью, она вспоминала свой первый раз с Демарко. Когда такие мысли просачивались, она думала: «Это в точности как мой самый первый раз, когда мне было пятнадцать».
        Ее первый раз с Демарко был больше года назад, еще до его окончательного расставания с Ларейн, до того ужасного шока от смерти Томаса Хьюстона и его семьи. Если бы тем вечером все решал Демарко, то свидание закончилось бы поцелуем в щечку на парковке ресторана. Но вместо этого она поехала за ним домой, не тайно, а игриво, даже не пытаясь укрываться от обзора его зеркала заднего вида. А потом, когда он въехал в гараж, она заблокировала дверь своей машиной и вылезла из нее. Он подошел к ней, на лице его читалось удивление, а она взяла его за руку и сказала: «Я хочу посмотреть, где ты живешь», но в мыслях у нее звучало «как ты живешь», потому что ей хотелось узнать о нем все на свете и она боялась, что он больше никогда не пойдет с ней на такой контакт.
        В доме он налил им немного виски, отнес спиртное в гостиную, поставил ее бокал на кофейный столик напротив дивана, а свой понес к диванчику, где сам и сел. «Вот и все», – сказал он, будто больше ничего нельзя было сказать ни о доме, ни о нем самом. В ресторане он был забавным и внимательным, но теперь, у себя дома, при тусклом свете, идущем из кухни, мужчина снова стал серьезным. Поэтому она взяла свой бокал и, попивая виски, медленно протанцевала к его дивану, а затем села к нему на колени.
        Он удивился, но никак не пошевелился и ничего не сказал – все как в ее первый раз, когда ей только-только исполнилось пятнадцать и она соблазнила взрослого мужчину. Тогда она пощекотала его ребра, а мужчина неловко рассмеялся и сказал: «Разве ты уже не выросла из того возраста, чтобы сидеть на коленках?» Теперь же она прислонила свой бокал к щеке Демарко и он сказал: «Возможно, это не лучшая затея, Джейми». Оба раза она знала, что мужчины хотят ее, но пытаются побороть это желание, отчего она только хотела их сильнее. Хотела, чтобы это произошло, даже несмотря на их согласие. И даже несмотря на их борьбу со своим желанием и на то, что объектом этого желания была она сама. Не важно, как долго они протестовали, она лишь продолжала улыбаться и трогать их до тех пор, пока дело просто уже невозможно было остановить.
        В тот первый раз она лишь догадывалась, что такое минет. Она знала об этом только благодаря взрослой соседке. До того, как ее убили, она показала Джейми на своей руке, как, по ее мнению, делать идеальный минет. Но с Демарко Джейми уже не сомневалась, что все делает правильно, и в обоих случаях таким образом она завладела как их кроватями, так и сердцами – всё, как она хотела.
        После того первого раза, когда ей было пятнадцать, все продолжалось семь лет – они встречались как можно чаще, даже вместе выбрали ей колледж там, где они смогут вместе проводить выходные. Все закончилось только потому, что он не мог поверить, что совершает ошибку, и всегда ненавидел себя за это, он сам ей сказал. С Демарко поначалу тоже все было весьма неприятно, потому что он ненавидел себя за свои прошлые поступки и за то, что сейчас чувствует что-то к кому-то еще.
        Но вот год спустя он поддался, и она все еще не могла понять, почему, но теперь они вместе. Она не чувствовала никакой вины ни в первый раз, ни с Демарко и отказывалась признавать, что поступила неправильно. Джейми знала, что его чувства к ней ранят его, но само желание, судя по всему, было сильнее боли, потому что теперь она всегда была с ним, а его голод по ней был таким же реальным и ощутимым, как и ее. Она не понимала, откуда берутся оба их желания, но говорила себе, что ей и не нужно понимать. Ведь в любви нет ничего плохого, и она никогда не согласится с тем, что любая любовь может быть неправильной.

        Глава шестнадцатая

        Утро воскресенья. Демарко стоял у раковины и отмывал сковородку, в которой он жарил «яичницу по-демарковски» – омлет, приправленный специей адобо, затем смешанный с мелко нарезанным перцем поблано, луком и итальянской колбаской, сверху посыпанный сыром проволоне с сальсой верде и капелькой острого соуса, подается на половинке поджаренного бейгла. Джейми сидела за маленьким столиком у окна и попивала кофе.
        – У меня есть наблюдение, – сказала она.
        – Оно по поводу моей задницы, да? – обернулся он через плечо.
        – Твоей задницы и всего остального, – ответила она. – Ты сплошное противоречие.
        – Так мы теперь используем свой диплом по психологии? – улыбнулся он.
        – С одной стороны, ты человек привычек, – начала она. – Они помогают тебе прожить шесть дней в неделю.
        – А ты седьмой день?
        – Верно, – похвалила она. – И это лишь доказывает, что ты можешь адаптироваться при необходимости.
        – Или при достойной мотивации.
        – Каждое утро воскресенья ты готовишь мне завтрак. И, судя по всему, наслаждаешься процессом.
        – Это правда, – сказал он и промыл водой сковородку.
        – Каждый раз ты начинаешь готовить какое-нибудь блюдо с устоявшимся рецептом, например, яичницу по-мексикански, а потом…
        – Все порчу?
        – Импровизируешь. Смотришь в холодильник и в ящички, и вот, двадцать минут спустя, «яичница по-демарковски». А теперь скажи честно. Ты раньше готовил это блюдо?
        Он положил сковородку на сушилку, вытер руки кухонным полотенцем и повернулся к ней лицом.
        – С конкретно этими ингредиентами? Правда, не помню.
        – Ты почти все время изображаешь из себя старого нудного грубияна. Но ты не нудный и не старый.
        Он обошел стол, отодвинул стул и сел напротив нее.
        – Я все еще жду, что ты скажешь «и не грубиян».
        – Ну, ты можешь быть таким. Но ты не грубиян.
        – Я все еще учусь, – ответил он с улыбкой.
        – Ты правда обдумал, чем будешь занимать те пять с половиной дней привычек, если уйдешь в отставку? Тебе же даже пятидесяти нет, Райан. Чем ты займешь эти пустые часы? Будешь сидеть у чьей-то могилы?
        Демарко поморщился и откинулся на спинку стула.
        – Не надо тратить на меня свои силы, – сказал он.
        – Я о тебе забочусь.
        – А я о тебе.
        – Правда? – спросила она.
        – С чего бы тебе сомневаться?
        – А слово «люблю» тебя пугает?
        У него возникло желание встать и уйти, но он заставил себя сидеть смирно.
        – Я к этому слову серьезно отношусь.
        – Поэтому ты мне его не говоришь? Потому что не любишь меня?
        Не отдавая себе в этом отчет, он положил кулак себе на грудь. Внезапно у него начались проблемы с дыханием.
        – Зачем об этом говорить? Разве по моим действиям не понятно, что я к тебе испытываю?
        – Со дня субботы до дня воскресенья – да.
        Когда он так ничего и не ответил, она продолжила:
        – Ты вписал меня в свои привычки, вот и все. Но вот вопрос – что будет, когда у тебя не останется привычек? Что будет с нами? И самое важное, Райан, что будет с тобой?
        – Я адаптируюсь, – тут же ответил он. – Мы адаптируемся.
        Она улыбнулась и накрыла его руку своей.
        – Другими словами, любовь моя, ты и понятия не имеешь, что будешь делать после отставки. И что с нами случится. Так ведь?
        Он перевернул свою руку и сплел вместе их пальцы.
        – Я возьму больничный отпуск, – сказал он. – Девяносто три дня. А потом что будет, то будет.
        – Que sera sera.
        – Да, типа того.
        – А что, если у тебя будет напарник на эти девяносто три дня? – сжала она его руку. – Как тебе такое?
        – Ну, я подумывал завести собаку.
        – Засранец, – ответил она и дернула его руку. – А что, если я тоже уйду? Будет у нас с тобой трехмесячный отпуск. Мы можем путешествовать. Или валяться целый день в кровати. Ты сможешь придумать сотню блюд из яиц. И у нас будет целых три месяца, чтобы понять, что получится из наших отношений. Потому что я скажу тебе, чего из них точно не получится. Отношений только с субботы по воскресенье.
        Тогда ему захотелось сделать две вещи. Первое – постучать кулаком по груди, чтобы как можно больше наполнить легкие воздухом. И второе – медленно вытащить свою вторую руку, встать и смыться оттуда. Он не сделал ничего из этого и ответил как можно спокойнее:
        – Зачем тебе это, Джейми? У тебя есть еще двенадцать или тринадцать лет. Совсем скоро ты станешь адмиралом на этом корабле дураков.
        – Ну так я немножко передохну. Подумаешь.
        – Я даже не уверен, что наш отдел разрешит тебе так сделать.
        – Разрешит – хорошо, нет так нет. Чего ты боишься?
        – А ты чего боишься? – спросил он.
        – В отличие от тебя, – парировала она, – я не боюсь ответить на этот вопрос. Меня пугает, что ты будешь сидеть в своей темной пещере целый день. И что ты станешь делать? Раздумывать над своим трагичным прошлым? Один длинный праздник жалости до конца твоей жизни?
        – Джейми, – начал он.
        – Не-а. Не надо мне тут заливать, Райан. Я возьму отпуск и…
        – Я не могу тебе позволить…
        – Что? Чего ты не можешь?! С каких это пор ты принимаешь за меня решения?
        Тогда он все-таки вытащил свою руку, но только для того, чтобы поднять свои ладони в знак поражения.

        Глава семнадцатая

        В то же самое утро воскресенья в шестистах сорока девяти милях отсюда, в Иллинойсе, Хойл сидел за рулем своего припаркованного «Форда Бронко» и наблюдал, как прихожане входили в огромную баптистскую церковь Воскресения в Эвансвилле – женщины на каблуках и в ярких платьях, мужчины в костюмах различных фасонов и оттенков.
        – По моим подсчетам, – сказал он своим спутникам, – пока не меньше тысячи.
        – Вместимость церкви – полторы тысячи человек, – сказал Висенте. – Если учитывать воскресную службу – помножь на три.
        Ему пришлось замолчать, поскольку не было возможности шевелить губами, и он застыл на заднем сиденье, пока Розмари приклеивала ему усы и косматую бороду.
        – Умножить на средний вклад… ну, если в среднем, – задумался Хойл, – скажем, десять долларов на душу населения.
        – По крайней мере, – отозвался Висенте.
        – Я тебе это сейчас в рот залью, если не прекратишь говорить, – сказала ему Розмари.
        – Получается, как минимум, – продолжил Хойл, – сорок пять тысяч в неделю, не облагаемых федеральным подоходным налогом. Впечатляет.
        Висенте подождал, пока Розмари доклеит сначала усы, потом бакенбарды и такую же бороду.
        – Впечатляет не в самом хорошем смысле, – сказал он тогда. – Сама мысль о том, что такой человек извлекает выгоду из религиозного отчаяния…
        – Ты выключил телефон? – перебила его Розмари. Она уже слышала эту его тираду слишком много раз. Она была согласна со всеми его чувствами по отношению к пастору Эли Ройсу, но слушать о них заново ей совсем не хотелось.
        Висенте достал телефон из кармана брюк, отключил звонок и вибрацию. Розмари передала ему парик такого же грязно-седого оттенка, как и его борода с усами. Он надел его себе на голову, она поправила, а затем вручила ему потрепанную кожаную кепку коричневого цвета. Висенте спустил ее почти к глазам, а потом достал из своего пальто солнцезащитные очки и надел их. Оранжевые поляризованные линзы, идеально подходящие для рыбалки и езды по ночам, придавали солнечному утру резкую, желтоватую бледность.
        – Как я выгляжу? – спросил он.
        Она отодвинулась чуть подальше и осмотрела весь образ целиком. Старая кепка для гольфа, оранжевые очки, неухоженные волосы и борода, винтажный коричневый костюм в полоску и потертые коричневые лоферы.
        – Как полуслепой пьянчуга, – оценила она конечный результат. – Я удивлюсь, если они тебя вообще пустят.
        Хойл перекинул свою тяжелую руку через спинку сиденья. Большим и указательным пальцами он держал маленькую черную коробочку, полдюйма шириной и дюйм длиной, завернутую в тонкую целлофановую пленку.
        – На этом конце микрофон, – сказал он.
        – На каком? – наклонился Висенте.
        – На этом. Где булавка.
        – И как мне разглядеть эту булавку?
        Хойл повернул коробочку другой стороной вверх:
        – Это USB-порт. На противоположном конце микрофон. Убедись, что он ничем не загорожен. Вот здесь внизу он выключается.
        – Я не понимаю, включен он или выключен, – прищурился Висенте.
        – Выключен. Когда нажмешь – он включится. Устройство сможет вести запись в течение двадцати пяти часов. После этого разрядится аккумулятор.
        – А что это вокруг него обернуто? – спросил Висенте.
        – Защитная пленка. Не снимай ее, пока не установишь устройство. Верхняя сторона покрыта клеем, поэтому не прикасайся к ней. Сними пленку сверху, прикрепи устройство, сними остальную защитную пленку и включи устройство ногтем. Принеси защитную пленку обратно, а то оставишь свои отпечатки пальцев.
        – Двадцать пять часов звучит не так уж и много, – Висенте убрал устройство в боковой карман пальто.
        – Он будет здесь, в этом здании, до десяти вечера или позже. Как часто в это время человеку нашего возраста нужно в туалет?
        – Я могу помочиться тысячу раз и ни разу не сказать ничего компрометирующего, – заметил Висенте. – С кем он там будет разговаривать, со своим членом? Ой, прости, Розмари.
        Она чуть вздохнула и отмахнулась от его извинения.
        – Дэвид, – сказал Хойл, – хоть я абсолютно понимаю и даже разделяю твою неуверенность, я также должен признать, что у нас осталось не так уж много практически осуществимых вариантов. Традиционные методы слежки ничего нам не дали. Кроме нового стента в сердце. Поэтому, если ты захочешь отказаться от подобной тактики и, как говорится, опустить руки, я не стану пытаться тебе переубедить.
        Висенте смотрел, как последние утренние прихожане входят в здание. Все в его глазах казалось болезненно-желтым.
        – Ради наших семи сестер, – сказал Висенте, – я рискну еще раз. Один из моих племянников сможет забрать устройство на следующей неделе.
        Он распахнул заднюю дверцу, вылез наружу и медленно зашаркал к церкви. Там он встал в очередь у входа за последними пятью прихожанами. Затем, когда дьякон коснулся его руки и призвал его следовать за ним, пообещав найти ему место, Висенте резко остановился и прошептал:
        – Боже, мне надо идти. Я описаюсь прямо в штаны, если сейчас не схожу. Где здесь туалет?
        Положив руку на локоть Висенте, дьякон провел его обратно в вестибюль и развернул лицом к коридору.
        – Общественный туалет будет за третьей дверью слева от вас.
        – Спасибо, брат, спасибо. Я чувствую, как надвигается цунами.
        Висенте шел так быстро, как только, по его мнению, мог идти старый человек, нашел мужской туалет и вошел внутрь. Досчитав до пяти, он выглянул в коридор и, убедившись, что дьякона нигде не видно, быстро зашагал дальше по длинному коридору.
        В конце коридора он нашел личный кабинет пастора, дверь которого оказалась заперта. Но рядом была дверь с табличкой «Вход только частным лицам» – все, как ему описали. Он повернул позолоченную ручку, и дверь распахнулась.
        Внутри виднелась просторная и хорошо освещенная ванная комната. На полу и стенах была мраморная плитка с розовыми прожилками; зеркало в полный рост; огромные раковины на длинной стойке из черного мрамора; электрическая сушилка для рук; душевая кабина, в которой легко могли поместиться три человека; джакузи; туалет с мягким сиденьем и спинкой; через скрытые динамики играл инструментальный гимн; длинная скамейка из кожи винного оттенка; и бронзовый серафим с распростертыми крыльями на мраморном пьедестале.
        Висенте крутил в руках подслушивающее устройство. Куда его поставить? Будет ли Ройс говорить в основном в туалете или, скорее, стоя перед зеркалом?
        Он был тщеславным человеком, это Висенте знал наверняка. Итак, зеркало. Рама, находящаяся на одном уровне со стеной, точно отпадает. Но конец ее был где-то в полуметре над полом. Кто туда будет смотреть?
        Поспешно, хотя и не так ловко, как ему хотелось бы, Висенте опустился на колени, снял часть защитной пленки, приклеил устройство к нижней части рамы, убрал остальную пленку и почти десять мучительных секунд пытался его включить. Затем, как раз когда он собирался засунуть защитную пленку в карман, дверь позади него распахнулась. В зеркале появилось отражение мужчины в полный рост. Дьякон.
        Висенте прижал обе руки к груди и наклонился вперед так, что край его бейсболки коснулся стекла. Чья-то рука легла ему на плечо. Он посмотрел на себя в зеркало.
        – Что вы здесь делаете? – спросил дьякон. – Это не общественный туалет.
        – Молюсь, чтобы кто-нибудь меня нашел, – сказал Висенте. – Я не знаю, где нахожусь.
        – Там, где вам не место, – сказал дьякон и взял его за руку. – Вставайте.
        Он помог Висенте встать на ноги, развернул и начал пристально разглядывать его глаза. За своими оранжевыми очками Висенте попытался состроить сонный взгляд.
        – Вы пришли сюда пьяным? – спросил дьякон.
        – Я даже не знаю, куда это «сюда», – ответил Висенте. – Где я?
        – Вы в баптистской церкви Воскресения.
        – Слава тебе, Господи, – ответил Висенте.
        – Я вас на службу в таком виде не пущу.
        – Выведите меня на улицу, – предложил Висенте. – Всё хорошо. Солнце укажет мне дорогу домой.
        – Вы помните, где живете, старичок?
        – Конечно, помню. Три квартала прямо, четыре направо.
        – Уверены, что доберетесь до нужного места?
        – Вы меня просто подтолкните в нужном направлении, молодой человек, и я буду в порядке. Моя голова уже проясняется.
        Дьякон проводил его в лобби и вывел на улицу.
        – Слава тебе, Господи, – повторил Висенте.
        – Уверены, что сами справитесь? – спросил дьякон. – Может, позвоните кому-нибудь, чтобы вас забрали?
        – Благослови тебя Господь, брат, – сказал Висенте. Он потрепал дьякона по щеке и ушел, напевая под нос «Соберемся ли мы у реки».
        Хойл и Розмари наблюдали за Висенте и дьяконом из «Форда Бронко». Висенте вышел на тротуар, все еще напевая. Хойл опустил стекло, чтобы прислушаться.
        – Я и не знал, что он умеет петь, – сказал он.
        – В колледже он пел блюз, – сказала Розмари.
        Хойл повернулся к ней, широко раскрыв глаза.
        – Правда, – добавила она.
        Они наблюдали, как он идет по тротуару, продолжая петь. Когда дьякон скрылся в церкви, Хойл завел мотор и выехал со стоянки. Он догнал Висенте, который, ковыляя черепашьим шагом, уже не пел, а держался за бок и тяжело дышал. Когда машина остановилась рядом с ним, Висенте открыл заднюю дверцу и забрался внутрь.
        – Миссия выполнена, – сказал он.
        Обливаясь потом, он с ворчанием стащил с себя кепку, бороду и усы. Мужчина почесал щеки и верхнюю губу – кожа там покраснела и покрылась прыщами.
        – Видимо, у тебя аллергия на клей, – сказала Розмари.
        – Такое чувство, что кожа сейчас сгорит, – он продолжал чесать.
        – Остановись у ближайшей аптеки, – сказала она Хойлу. – Купим крем для кожи.
        Пятнадцать минут спустя на парковке «Уолмарта» Висенте, лицо которого все было в креме, откинулся на спинку сиденья, а Розмари осторожно вытерла крем салфетками.
        – Я там чуть концы не отдал, – признался Висенте. – Как неудобно быть старым.
        – А представь, каково это еще и с ожирением, – сказал Хойл.
        Розмари стерла крем с кончика носа Висенте и пробормотала:
        – Ну начинается.

        Глава восемнадцатая

        В следующую субботу Джейми повела Демарко в салон за домиком на колесах.
        – Три месяца, – сказала она ему. – Если мы сможем прожить вместе три месяца в фургоне, тогда все будет ясно, да?
        Когда она заговорила, он был весь внимание. Если он чувствовал ее нежный запах, ее тепло рядом с собой, то не мог спорить.
        – Ты пахнешь как утро, – сказал он ей однажды, имея в виду восход солнца, всегда чистый, свежий и новый. Но когда он оставался один, к нему возвращалась затхлая темная тяжесть, и его пробирала дрожь. Он был слишком стар для нее; он никогда не сможет сделать ее счастливой; однажды она бросит его и разобьет ему сердце; он не заслуживал такого счастья рядом с ней.
        Они сидели вдвоем на передних сиденьях четырехлетнего «Флитвуд Шторма», когда он наконец высказал свои сомнения. Солнце отсвечивало на широком лобовом стекле, кожа сидений пахла чистящим средством. Руль стал скользким под его руками. В двадцати ярдах от стоянки стоял улыбающийся продавец в синем костюме с ручкой в руке.
        – Я просто думаю, что, возможно, это слишком рано, – сказал ей Демарко. Он думал обо всех тех воскресеньях, которые он пропустит, о тех сумерках с сыном. Казалось, что нарушить эти привычки – плохая примета. Для него это было похоже на пренебрежение долгом.
        Она наклонилась к нему так быстро, что он вздрогнул. Но вместо того, чтобы ударить его голову о боковое окно, она схватила его за подбородок, дернула через консоль и прижалась губами к его уху.
        – Смирись, любовь моя, – прошептала она. – Мы покупаем этот передвижной домик.

        Глава девятнадцатая

        Юго-запад Кентукки, середина июля

        Демарко бежал трусцой по улице Поплар, если его медленное, покачивающееся движение с пятки на носок можно было назвать бегом. В какой-то момент боль в боку убедила его остановиться. Он посмотрел время на телефоне – 8:36. Он бегал всего лишь семь минут. Семь минут, которые показались получасом. Позорище. Сердце уже колотилось, грудь горела огнем, а глаза опухли от летней жары. Джейми уже скрылась из виду, вероятно, в полутора милях впереди него. И преодолевать это расстояние он не собирался, если только не свалится и бригада скорой помощи не подхватит его прежде, чем он расплавится на тротуаре.
        Это все равно была ее идея. Больше никакого пива, никакого виски. Бокал-другой красного вина по вечерам. Поменьше жареного. И фастфуда. Ежедневные тренировки.
        Некоторые тренировки ему нравились. Именно они делали остальную часть этого испытания стоящей. Например, как час назад. Прохладная и обнаженная Джейми рядом с ним на якобы двуспальной койке фургона. Ее аромат утром столь же сладок, как и ночью. Ее пальцы легко касаются его спины, ее небольшая грудь, твердая и прохладная, на его собственной…
        «Хватит, – сказал он себе. – Не здесь». Он чуть отодвинул перед своих треников, быстро огляделся справа налево и с облегчением увидел, что двор пуст, за исключением двух человек: мужчины, который мыл машину на подъездной дорожке за три дома от него, и женщины, которая согнулась на коленях над клумбой двумя домами ближе, но спиной к Демарко.
        «Хороший мальчик, – сказал он своей эрекции. – Лежать».
        Прошлой ночью они остановились в этом маленьком городке на юго-западе Кентукки, примерно в двадцати милях от границы с Теннесси. Они были к югу от Хаттисберга, штат Миссисипи, в трех часах езды от Нового Орлеана, когда ей позвонили. Умерла бабушка. Поэтому они сразу же изменили направление, повернули на северо-восток к Бирмингему, а затем прямо на север по 65-й магистрали через Теннесси к бабушкиному маленькому домику в Абердине, штат Кентукки, население 1400 человек, минус один.
        Они уже провели тринадцать дней в дороге, с несколькими чудесными остановками в Оушен-Сити и Рехобот-Бич. Затем вниз к внешним берегам, потом они летали на дельтаплане в Китти-Хоук – Джейми была так взволнована, а у Демарко от страха аж двадцать минут сжимался сфинктер и проплывала жизнь перед глазами – и, наконец, ловили синих крабов с Маленького моста в Мантео.
        – Вот это моя скорость, – сказал Демарко с холодным пивом в одной руке и куриной шейкой, насаженной на леску, в другой.
        Они слушали аудиокнигу «Полночь в саду добра и зла» всю дорогу до Саванны, но, несмотря на зловещий шепот книги, город их все равно очаровал, поэтому они решили остаться там подольше, променяв на него поездку по полуострову Флориды до Ки-Уэст. После Саванны они поехали к середине острова, потому что Демарко чувствовал себя неуютно на пляже в футболке и шортах и еще более неуютно, когда по просьбам Джейми он ненадолго сменял их на плавки.
        – Знаешь, что нам нужно? – сказала она где-то за пределами Хайнсвилла, как будто ей только тогда пришла в голову эта идея. – Нам нужно начать регулярно заниматься спортом. И правильно питаться. Возможно, мы будем в пути еще очень долго. Нужно начать заботиться о себе.
        Демарко простонал, как будто она только что приблизила дату его экзекуции.
        – Будет весело, – запротестовала она.
        – Да, для того, кто уже в хорошей форме. Вообще-то даже идеальной форме. А вот для одного жиртреса…
        – Никакой ты не толстый, малыш, – потянулась она к его руке на руле. – Тебе просто нужно начать двигаться.
        – Точно, – ответил он. – Например, в сторону кладбища.
        Утомительные упражнения начались на следующее же утро и настойчиво повторялись каждое утро после этого. Он тащился где-то четверть мили, а она грациозно пробегала три или четыре. Но он был полон решимости поднять свою планку до одной мили. Хотя бы ради того, чтобы спокойно снимать футболку, когда они занимались любовью.
        Затем позвонил брат Джейми, и вчера ближе к вечеру они свернули с шоссе на двухполосную дорогу, ведущую в Абердин. Дорога шла параллельно широкому мелкому ручью с высокими, поросшими лесом утесами по обеим сторонам. Демарко будто до сих пор слышал эхо шумных магистралей. Он сбросил скорость до сорока миль в час, опустил стекло и глубоко вдохнул.
        – Чем пахнет? – спросила Джейми.
        – Деревьями, – ответил он. – Водой. Немного напоминает мне дом.
        Она ничего не ответила. Улыбнулась. Наблюдала за сверкающей водой из окна.
        – Видишь, вон там? – сказала она минуту спустя и показала на большое каменное здание у самого края утеса. – Когда я сюда приезжала, там было пусто, просто стены. Мы с ребятами пробирались туда по ночам летом.
        – Зачем? – спросил он.
        – В основном для страшилок. Считалось, что там водятся привидения.
        Демарко бросил последний взгляд на утес.
        – Сейчас он не выглядит пустым, – сказал он. – Мне кажется, я вижу свет. Или просто солнце от стекла отсвечивает.
        – Его недавно купил какой-то богач. Бабушка сказала мне, он вложил миллионы долларов.
        – Просто подумай, – сказал ей Демарко. – Если бы ты все правильно сделала, то могла бы жить там в роскоши. Как королева поместья.
        – Ну да, рассказывай, – ответила она.
        Через две мили они въехали в Абердин. Короткая подъездная дорожка, обе стороны улицы перед бабушкиным домом заставлены машинами из шести штатов, а крытое крыльцо переполнено Мэтсонами, их наследниками и родственниками, большинство из которых держали в руках пиво или холодные напитки. Демарко остановил двадцативосьмифутовый «Флитвуд Шторм» прямо перед домом.
        – У твоей бабушки много друзей, – сказал он.
        – Это все семья, – сказала ему Джейми и махнула рукой в сторону дома.
        Когда она распахнула пассажирскую дверь, на них хлынул аромат пряностей.
        – О боже, – произнесла она. – Я скучала по этому запаху.
        – Это от одного из ваших родственников? – спросил он.
        – Кусты колибри. Видишь их, с такими длинными белыми цветами? Здесь их все выращивают.
        Демарко наклонился к открытой двери и глубоко вдохнул:
        – Сладкий, как цветочный мед.
        – Еще слаще. Слушай, если ты проедешь три квартала прямо, то справа будет магазинчик. За ним достаточно места, чтобы припарковаться. Просто скажи тому, кто там работает, что ты со мной и мы здесь ради бабушки. Нам будет нужно место для парковки, по крайней мере, на две ночи, может быть, на три.
        – Три ночи? – спросил он. – На парковке за магазинчиком?
        Она скорчила ему рожицу, потом спустилась вниз, повернулась и посмотрела ему в глаза.
        – Увидимся здесь минут через десять. Так ведь?
        – Может быть, мне стоит проверить масло и давление в шинах, ну, знаешь…
        – А может, тебе надо прийти сюда и познакомиться с моей семьей?
        – Есть, капитан, – сказал он.
        – И попытайся не умничать, ладно?
        – Я уже пытался, – улыбнулся он.
        – И однажды ты научишься. Скоро увидимся.
        Она закрыла дверь и понеслась к крыльцу, в море душных объятий. Те скорбящие, что не обнимали Джейми, время от времени бросали взгляды на Демарко.
        – Ох, – пробормотал он и помахал всем незнакомцам.

        Глава двадцатая

        Поставив фургон в дальний угол посыпанной гравием стоянки за магазином «Мясо, молоко и наживка Кэппи» в Абердине, штат Кентукки, Демарко вошел в маленький магазинчик и представился продавцу.
        – Так вы с Джейми? – спросил мужчина. – Без всякой хрени? Вы женаты или как?
        Его возраст было трудно определить из-за жирных черных волос и недельной щетины. Он был одет в рваные джинсы и грязную черную футболку с сильно потертым логотипом «Металлики». Демарко дал продавцу чуть больше сорока, а футболке – не меньше тридцати. На руках мужчины были грубо набитые татуировки – череп со скрещенными костями на одном предплечье, а на другом змея.
        – Вы ее знаете? – спросил Демарко.
        – Знаю ли я Джейми Мэтсон? Она проводила здесь каждое лето до тех пор, пока ей не исполнилось семнадцать или около того. Так что да, я ее знаю. Очень даже.
        Демарко пожалел, что у него нет дубинки или фонарика. Один резкий удар, и эта ухмылка слетит с губ продавца. Вместо этого Демарко потянулся за бумажником.
        – Я с радостью заплачу столько, сколько вы сочтете нужным.
        Мужчина почесал свой затылок.
        – Для Джейми, – сказал он, – я дам лучшую скидку. Пусть будет двадцать… не, накину-ка еще десятку. У меня есть несколько постоянных клиентов, которые взбесятся из-за того, что ты занял их парковочное место.
        Демарко раскрыл кошелек и достал две двадцатки. Он сунул их в руку мужчины.
        – Я так понимаю, вы будете там спать? – спросил продавец.
        – Возможно, – ответил Демарко.
        Мужчина улыбнулся и запихнул деньги в карман:
        – Ну ладно. Тогда, видимо, я еще увижу вас двоих. Передавайте привет Джейми.
        Демарко развернулся, его рука потянулась к двери, когда продавец спросил:
        – У Джейми все такой же дерзкий ротик? Не знаю, что меня заводило в ней больше – этот самый ротик или упругая задница.
        Демарко остановился; кровь бросилась ему в лицо, отчего заболели глаза. Затем он повернулся и улыбнулся.
        – Осталось и то, и другое. Единственная разница в том, что теперь все это дополняет диплом магистра по психологии и общий рейтинг 96 процентов в использовании пистолета, дробовика, слезоточивого газа и трех видов боевых искусств.
        Продавец моргнул:
        – Я слышал, что она пошла куда-то в органы.
        – За всю мою историю она – единственная женщина-кадет, которая «сделала» 205-килограммового мужчину, используя только удушающий захват. Через три секунды он уже стоял на коленях.
        – Я думал, что эти удушающие захваты запретили.
        – Но не боковой сосудистый захват шеи. Перекрывает весь доступ крови к мозгу. Вырубает вот так, – сказал Демарко, щелкнув пальцами.
        Заметив выражение лица продавца, Демарко подошел ближе, затем наклонился вперед и заговорил мягче:
        – Конечно, если человек действительно этого заслуживает, мы можем удерживать его столько, сколько понадобится. Однако вычислить, сколько именно мозговых клеток надо убить, очень даже непросто. Мы с Джейми любим ошибаться в чуть большую сторону, понимаете? Зачем выпускать их обратно на улицу, когда лишних десять секунд давления могут заставить их пускать слюни в суп всю оставшуюся жизнь?
        Кадык продавца дрогнул, когда он тяжело сглотнул.
        – Кстати, – продолжил Демарко, – я так и не услышал вашего имени.
        – Ричи, – сказал продавец и отвернулся на несколько секунд.
        – Эти татуировки у вас из тюрьмы?
        – Из местной тюрьмы. Я долго никогда не сидел. Ничего серьезного, просто… всякая подростковая хрень.
        – Все, что мы делаем, серьезно, дружище.
        Ричи кивнул и потер свою руку.
        – Понял. Я все понял.

        Глава двадцать первая

        Припарковав фургон, Демарко не спеша направился к дому на Джексон-Роуд. Он надеялся, что у него будет еще год или около того, чтобы подготовиться к встрече со всей семьей Джейми. Мать, три брата, столько тетушек, дядюшек и двоюродных братьев, что даже она сама с трудом их всех помнила. От одной только мысли об этой удушающей толпе людей, бросающих на него фирменный мэтсоновский взгляд, тяжелели ноги.
        Больше десяти лет он жил один. Он уже почти одичал, когда встретил Томаса Хьюстона. Недолгая дружба положила начало каким-то алхимическим изменениям в нем, а затем объятия Джейми оживили эти изменения, сделав их почти необратимыми. Труднее всего было отбросить свой солдатский стоицизм при посторонних. Он хотел избавиться от этого, действительно хотел быть открытым, беззаботным и полным жизнерадостности. Но как стать тем, кем он никогда не был?
        И вот он медленно шагал и любовался широкими чистыми улицами Абердина. Аккуратными дворами и домами. Яркой зеленью, розовыми и желтыми тонами ухоженного ландшафта, все это благоухало цветочной пряностью лета. За пять минут он увидел больше бабочек, чем за все лето в Пенсильвании. И обнаружил, что улыбается. Чувствует себя как-то легче. И подумал, если все эти бабочки могут меняться, то почему он не может?
        Бабушкино крыльцо проглядывалось сквозь листву березы. Внезапно он снова стал тучным, потным и небритым после долгой дороги, с тяжестью в желудке от еды на заправках, которой они питались с тех пор, как узнали о смерти бабушки.
        К тому времени, когда он свернул на тротуар и направился к крыльцу, семь пар глаз были устремлены на него, и все разговоры смолкли.
        – Всем привет, – сказал Демарко, поднимаясь по четырем широким ступенькам.
        – Уже припарковал свой корабль? – спросил улыбающийся парень. Он был высоким и стройным, а его короткостриженые волосы – скорее оранжевыми, чем рыжими.
        – Райан Демарко, – он протянул свою руку. – А ты, наверное, Каллен, да? Брат номер три?
        – Я предпочитаю называть себя «братом номер один», – сказал Каллен и пожал руку Демарко. – Самый молодой брат, но самый лучший.
        – Ага, лучший по вранью, – заметил другой мужчина, немного ниже и чуть менее оранжевый, чем его брат. Рука Демарко только-только высвободилась, когда ее снова схватили. – Брайан. А ты тот мужик, который трахает нашу сестру?
        – Ну… – замялся Демарко и покраснел.
        Брайан рассмеялся и хлопнул Демарко по плечу:
        – Главное, чтобы она была счастлива.
        – А вот если нет, тогда стоит начать опасаться, – сказал ему Каллен.
        Тогда все засмеялись, и Демарко пожал еще пять рук, в другой появилось холодное пиво, а на лице – смущенная улыбка, пока над ним беспрестанно подшучивали.
        – Джейми сказала, что ты жил в пещере, пока не появилась она.
        – Это правда, Райан? И вообще, откуда итальянская фамилия? Райан – шотландское имя. Ты какой-то инопланетный гибрид? Если ты питаешься лазаньей, то уйдешь домой голодным.
        – Вообще-то, – сказал один кузен, – там где-то была лазанья.
        – Сделанная из хаггиса, конечно.
        – Мы все делаем из хаггиса. Даже пиво, которое ты пьешь.
        – Ты же знаешь, что такое хаггис, Райан?
        – Не совсем, – ответил Демарко.
        – Ну, это внутренности овцы. Перемолотые легкие, печень и сердце, смешанные с овсянкой и засунутые обратно в желудок. Пошли в дом, мы тебе положим немного.
        От выражения лица Демарко все смеялись чуть ли не до слез. Наконец, Каллен взял его под руку:
        – Пошли, помогу тебе найти Джейми в этом дурдоме.

        Глава двадцать вторая

        Для Демарко это был длинный день. Он познакомился еще с двадцатью людьми, даже с детьми. Его расцеловала и завалила вопросами мама Джейми – все еще красавица, хоть ей почти шестьдесят, а также куча тетушек. Кажется, он пожал руку каждому мужчине. Каждая женщина в семье Мэтсонов была похожа на сестру Кэтрин Хепберн, в то время как мужчины варьировались от пухлых до толстых и неуклюжих, от лысых до каштаново- и оранжевоволосых.
        Среди мужчин заметно недоставало отца Джейми и ее старшего брата, Галена. Отец Джейми, уже четыре года как покойный, был адвокатом в маленьком городке и умер в шестьдесят шесть лет от застойной сердечной недостаточности, вызванной незамеченным пролапсом митрального клапана. Гален же был анестезиологом и проживал в Сиэтле. Оба мужчины присутствовали только на фотографиях, оба высокие, стройные и длинноногие, носы чуть острее, чем у Джейми, глаза чуть темнее, улыбки менее непринужденные, а лица менее открытые.
        – Мне жаль, что Гален с вами не познакомится, – сказала Демарко мать Джейми, Недра. – Работа, понимаете. Он не смог отпроситься.
        – Конечно, – ответил Демарко, но не мог не заметить, как дрогнул ее взгляд, когда она говорила об отговорках сына.
        – Мы нечасто видим его в последнее время, – добавила она.
        – Она отнимает очень много времени, – предположил Демарко, – работа медика.
        – Да, так и есть. И все же, было бы неплохо. Они с Джейми были особенно близки. Она вам говорила?
        – Да, я от нее узнал немного о вашей семье. Я знаю, что она обожает всех вас.
        – Такая она, наша Джейми, – сказала ему Недра. – Но с Галеном она была ближе всех. Он так хорошо о ней заботился. Ну, знаете, защищал ее от остальных мальчишек. Они так ее мучили.
        – Брайан с Калленом?
        – Боже, это было ужасно. Они нещадно ее дразнили. Но только если Галена не было рядом. Он всегда это прекращал. Мне правда очень хочется, чтобы он с вами познакомился.
        – Как-нибудь, – ответил Демарко.
        – А у вас что в семье? – спросила Недра. – Джейми говорила, вы разведены?
        Демарко не хотел ей врать, поэтому просто улыбнулся.
        Около пяти вечера начали приходить соседи с горячими кастрюлями и дымящимися сковородками в фольге – еще больше еды, которую уже некуда было ставить на заваленных столах. Опять и опять он знакомился со все новыми людьми, многие из которых просто сливались в его памяти друг с другом в тот момент, когда отворачивались. Единственным исключением стала маленькая седовласая женщина с пронзительными серыми глазами. Она пристально смотрела на него не только во время короткого знакомства, но и каждый раз, когда он оказывался в поле ее зрения. Когда у него появилась возможность, он рассказал о ней Джейми.
        – Та, что стоит спиной к дверному косяку, – сказал он. – Она все время смотрит на меня. Она что, твоя чокнутая двоюродная бабушка или типа того?
        – Почти, – ответила Джейми. – Но она не родственница. И она экстрасенс, а не чокнутая. Раньше работала в библиотеке. Если хочешь, она разложит тебе карты Таро.
        – Можно мне уйти? – спросил он.
        – Не груби.
        – Я не смогу больше ничего ни съесть, ни выпить. И я почти уверен, что мое лицо деформировалось навсегда от всех этих улыбок.
        – Ну, это только к лучшему, – ответила она и погладила его по щеке. – Возьми чашку кофе, положи сладостей на тарелку и так и ходи. Женщины не могут успокоиться, если видят мужчину с пустой тарелкой.
        – Можешь хотя бы попросить старую мисс Эльвиру, чтобы она перестала просверливать глазами мне затылок?
        – Расслабься. Скорее всего, она просто читает твои грязные мыслишки, – сказала Джейми, чмокнула его в щеку и снова ушла.
        Время шло, и Демарко все больше уставал, в то время как Джейми, наоборот, становилась все энергичнее. Где-то в восемь вечера она нашла его спящим в кресле в гостиной. Она встала возле него на колени и прошептала в ухо:
        – Вставай-вставай.
        Он дернулся, заморгал и осмотрелся по сторонам.
        – Прости, – сказал он ей.
        – Ничего страшного. Ты долго вел машину, а теперь еще и это. Ты хорошо справился, солдат.
        – Тут что, – снова заморгал он, – кроме меня все на амфетамине?
        – Мама настаивает, чтобы мы ночевали здесь, – сжала она его руку, – но остались только надувные матрасы в подвале. Почему бы тебе не улизнуть и не пойти обратно к фургону? У нас завтра здесь будет бранч, а потом мы поедем на похороны.
        Он подумал о том, что ему придется провести ночь без нее, и широко раскрыл глаза.
        – Не переживай, – прошептала она. – Я не долго.
        – Я не хочу, чтобы ты одна шла обратно в темноте, – он сел в кресле ровнее.
        – Ну что ты, – сказала она. – Я захвачу биту. Я могу о себе позаботиться, ты же знаешь.
        Он сам удивился, что ответил ей вслух:
        – Но я не хочу, чтобы это было необходимо.
        Она нагнулась к нему и прикоснулась своей щекой к его:
        – Видишь, как хорошо это на нас повлияло? Ты уже часть семьи.
        – И меня даже не заставили съесть хаггис, – заметил он.
        – Пока что.

        Глава двадцать третья

        В ту ночь он долго лежал без сна, скорее чувствуя, чем думая или вспоминая события предыдущих дней: некоторые приятные, некоторые неловкие, но в основном пустые и лишенные смысла. Что такого важного он сделал за эти дни?
        Он порылся в памяти, чтобы найти свое последнее осмысленное действие. Тогда он считал, что отказаться от своей униформы и связанных с ней обязанностей – это значимый поступок, но теперь понял, что все как раз наоборот. Это стало уходом от единственного остававшегося определения того, кем и чем он являлся, капитуляцией перед бессмысленностью.
        Сейчас он просто плыл по течению, едва ли лучше, чем труп в реке. Физически труп сохранял все признаки жизни, мог улыбаться, есть, заниматься любовью и… нет. Стоп. Он действительно оживал, когда занимался любовью. Он совсем не притворялся, когда был с Джейми. Но потом пустота неизменно возвращалась. Так как же одна любовь, плывущая в море бессмысленности, может иметь какой-то смысл?
        Возможно, уход в отставку действительно был ошибкой, даже под видом временного отпуска, на который его уговорил Кайл. Кайл был хорошим человеком. Демарко не следовало так безжалостно над ним подшучивать. Все они были хорошими рядовыми: Кармайкл, Липински, Морган и все остальные. Каждый со своими достоинствами и недостатками, но все они хотели делать что-то хорошее, делать этот безумный мир лучше. Все кроме него. Он опустил руки. Выгорел. Вымотался. Не дожил даже до пятидесяти, а уже ни на что не годен.
        И вот он еще и тащит Джейми в небытие вместе с собой. Она спала на боку, подложив одну руку под щеку, а другой касаясь его руки. Райан думал о Томасе Хьюстоне и о том, какой выход из ситуации он выбрал. Великолепный выход. Единственный выстрел Демарко в сердце Инмана был всего лишь точкой в конце последней строки Тома. Боже, как он восхищался этим человеком! И как он скучал по их дружбе!
        Все люди, которых он позволял себе любить, исчезли. Его мать исчезла. Ларейн исчезла – по крайней мере, из его жизни. Райан младший безвозвратно исчез. Томас исчез.
        Служба исчезла. Цель исчезла. Смысл исчез.
        Только Джейми осталась. Энергичная, умная, амбициозная и уникальная женщина, которой теперь приходится быть спутницей утопленника.
        Он провел рукой по своей груди, позволяя кончикам своих пальцев коснуться ее. Закрыл глаза и подумал: «Пожалуйста, Господи. Скажи, что мне делать. Не дай мне разрушить и ее жизнь тоже».

        Глава двадцать четвертая

        Демарко проснулся от криков голубой сойки. Или, может быть, от руки Джейми между его ног – легкое, щекочущее прикосновение, которое послало электрический заряд от его паха вверх по позвоночнику в уставший мозг, где оно будто создало статический разряд, который резко разбудил его звуком, удивительно похожим на крик голубой сойки. Каков бы ни был источник этого самого звука, он открыл красные глаза и прищурился. Тусклый розовый свет будто жег его сетчатку.
        – Я тебя ненавижу, – пробормотал он.
        – Ты мне противен, – тихо сказала она, затем медленно провела губами по его груди, животу и по всей длине его удлиняющегося члена. Когда она взяла его в рот, мужчина почувствовал, будто падает вниз, поэтому запустил руки в ее густые волосы и держался за них до тех пор, пока она не поднялась и не села на него, прижавшись спиной к его груди и согнув правую ногу в колене, а левую прижав к полу, пока она чувственно, но нежно раскачивалась на нем.
        Позже она легла на его грудь, скрестив ноги вокруг его коленей и прижавшись губами к его шее. Он подождал, пока их дыхание замедлится.
        – Это было утомительно и прекрасно, – сказал он ей. – А сейчас я снова усну. Если я не проснусь завтра к полудню, сделай так еще раз.
        – Я иду в душ, малыш, – хихикнула она. – Потом будет твоя очередь. А потом мы побегаем и вспотеем. Потом снова примем душ и поедем к бабушке на бранч, а потом поедем на похороны. И только потом ты сможешь вздремнуть.
        – На четыре душа воды не хватит, – заметил он.
        – Тогда встаем и идем бегать.
        – Неееет, – протянул он.
        Она скатилась с него и села.
        – Давай, хорошая карма. Тело человека – его храм.
        – Мой храм – это твое тело.
        – Это приятно. Но если ты снова хочешь там молиться, тогда надевай на свою милую задницу треники.

        Глава двадцать пятая

        Всего через семь минут после своей первой вялой пробежки в Абердине он перестал притворяться и перешел на шаг. Джейми, наверное, уже была в дальнем конце города, возможно, даже мочила ноги в озере Баркли. Как она могла бегать так легко, как газель, после такого изнурительного дня и такой длинной ночи? Если бы не тот «сексуальный будильник», он бы все еще спал без задних ног. Надо признать, что в жизни с кем-то есть свои плюсы. Но за это тоже надо было платить. И он хотел платить и дальше, но боялся, что быстро исчерпает все свои заначки.
        Было чуть раньше восьми утра, и солнечный свет, падавший на тротуар, обжигал глаза, словно соль. Как и голубое небо. Тысячи распускающихся цветов, украшавших все лужайки, будто взрывались на его сетчатке бесшумными маленькими цветными бомбами. Только все еще влажная трава не раздражала его глаз. Поэтому он шел и смотрел чуть левее своих ног, прямо за бордюр.
        Именно аномальная длина травы после всех этих ухоженных лужаек заставила его поднять голову. Маленький участок, давно никем не стриженный. А в его центре, почти неподвижно застыв за невысоким, поросшим сорняками холмиком засыпанного фундамента, стояла еще одна аномалия: человек в черном костюме. Очень полный человек, который смотрел в его сторону.
        Демарко, чисто из-за смущения, улыбнулся и кивнул. Оба этих жеста причиняли боль. И вот тогда день стал для Демарко странным, приобрел какую-то призрачную нереальность, хотя внешне ничего не изменилось. Минуту назад этот день был совершенно реальным и точным – неприятная пробежка, тяжелый парной воздух. Но теперь, когда на этом участке появился довольно странного вида человек, Демарко почувствовал, что мир будто накренился и потерял равновесие.
        Мужчина ответил на улыбку Демарко единственным способом, который он не любим. Словами.
        – Ужасно, – произнес он.
        Демарко попытался встать чуть прямее. Это тоже было больно.
        – Простите, что?
        – То, что здесь произошло. Это ужасно. Согласны?
        «Черт, – выругался про себя Демарко. – Теперь ты ввязал себя в беседу».
        Он обдумал свои варианты: снова побежать или потом объяснить Джейми, что он только-только начал, когда его бег прервал незнакомец.
        Райан перекинул через бордюр сначала одну ногу, потом другую. Будет проще проплестись десять метров, чем говорить громче. Он подошел к мужчине.
        – Простите, – сказал он и протянул руку. – Райан Демарко. Я только второй день в городе. Так что я без понятия, что здесь случилось.
        – Меня зовут Хойл, – ответил мужчина, но руки не пожал.
        После довольно неловких нескольких секунд Демарко тоже опустил руку.
        – Так что же здесь произошло ужасного?
        – Здесь раньше была баптистская церковь, – ответил Хойл. В его хрипловатом голосе слышались южные нотки, артикуляция была точной и выученной, а чуть прерывистая речь наводила на мысль об остром уме, за которым не поспевали слова.
        – Почему ее больше нет?
        – Имя «Эли Ройс» ни о чем вам не говорит?
        – Первый раз слышу, – ответил Демарко.
        – Он был здесь пастором до того, как все снесли. Теперь он в Эвансвилле. Зовет себя голосом толпы. Раз мошенник – навсегда мошенник.
        В этом разговоре было что-то ломаное, сюрреалистичное. Демарко подумал, а не спит ли он.
        – Так этот Ройс был… ненастоящим пастором?
        – Степень святости не делает вас посланником Бога. Вы должны это знать, сэр.
        – Должен?
        – Вы ведь кавалер мисс Мэтсон, не так ли? Бывший коллега из Пенсильвании?
        – Откуда вам это известно? – Демарко еще больше сузил глаза.
        – Сплетни маленького городка. С электронной почтой все стало в сто раз быстрее.
        Хойл что, ему улыбнулся? Трудно сказать за всеми этими тяжелыми подбородками. У Демарко было странное чувство, что мужчина специально его поджидал. Но откуда ему было знать, когда и где Демарко будет бегать?
        – Ладно, – ответил Райан. – Так какое Эли Ройс имеет отношение к сносу церкви?
        – Именно об этом я тут стою и размышляю.
        Демарко моргнул и тяжело выдохнул.
        – Простите, мистер Хойл. Но у меня вчера был достаточно трудный день, а с утра я так и не выпил кофе, поэтому я ни черта не понимаю, о чем вся эта беседа.
        – Семь скелетов в коробке четыре на четырнадцать на десять футов, – сказал Хойл. – Каждый из них в коконе прозрачной пластиковой пленки. Такими закрывают пол, когда красят стены. Каждый такой кокон запечатан серебряной клейкой лентой.
        – И это все дело рук Эли Ройса?
        – Ни на чьи руки это пока что не повесили.
        – Но вы думаете, что это он?
        – То, что я думаю, касается только меня, сержант.
        – Тогда почему я стою здесь и разговариваю с вами, сэр?
        Прошло некоторое время.
        – Просто Райан, – вздохнул Демарко. – Я сейчас не на службе. Но вы и так это знали, верно?
        Теперь Хойл отвел взгляд и уставился на заросшую сорняками землю.
        – Их нашли в 2014-м, – сказал он. – В середине июля. Жара просто адская. Совсем как сейчас.
        – Да, жарко. С этим соглашусь.
        – Вы знакомы с проповедями мистера Сэмюэля Клеменса?
        – Я читал пару его книг.
        – Он говорит, что все жалуются на погоду. Но никто ничего с этим не делает.
        После этого Хойл снова попытался улыбнуться. Затем раздраженно добавил:
        – Если бы не термиты, то бедняжек могли вообще не найти. Каждый скелет был тщательно очищен, вероятно, путем вымачивания в холодной воде.
        – Господи, – пробормотал Демарко. – Так можно избавиться от всего? Полностью отделить кости?
        – Девяносто восемь процентов. Остальное можно с легкостью убрать руками. Замачивание в отбеливателе будет столь же эффективно.
        Демарко вздрогнул.
        – Ну, или их закопали ненадолго. И личинки со всем справились.
        Демарко силился вытеснить эту картину из своей головы, уставившись на траву.
        – Все одного возраста?
        – От пятнадцати до девятнадцати.
        Демарко задумался. Слишком мало деталей. Как же их связать?
        – Их всех опознали? – спросил он. – Нашли совпадения по ДНК?
        – Да, каждую.
        – А что с датами их исчезновения?
        – С 1998-го по 2004-й.
        – Семь лет – семь тел. Одно в год?
        – Интересно, правда?
        – Кто бы это ни был, – продолжил Демарко, – остановился он после 4-го года. Может, умер?
        – Или нашел другое место, где прятать тела.
        По спине Демарко пробежала дрожь, и он спросил, все ли девушки были местные.
        – Ни одной ближе пары сотен миль отсюда.
        – Матерь Божия, – сказал Демарко. – И вы думаете, в этом замешан этот Эли Ройс?
        Тогда Хойл поднял глаза на горизонт за крышами:
        – Я часто сомневаюсь в своих предположениях, пока они не подтвердятся надежными фактами. Мне правда он очень не нравится. Однако мнение одного моего знакомого, адвоката, еще более непреклонно.
        – Могу я спросить, почему?
        – Ройс – настоящий агитатор. Использовал свое положение для разжигания расовой ненависти. На чем хорошо наживался.
        – Белый проповедник-расист?
        – Антибелый расист.
        Демарко кивнул. Он таких знал.
        – Но у вас, в отличие от вашего друга, есть другие подозрения?
        – В мире полно подозрительных личностей, сэр, – Хойл снова выразительно посмотрел на Райана.
        – Это правда. Чем вы занимаетесь, мистер Хойл?
        – Занимаюсь? Я дышу, я ем, хожу в туалет, поддерживаю водный баланс. Последнее особенно важно в такой жаре. Вам стоит носить воду на тренировки.
        – Я запомню. Я пока…
        – Если же вы интересуетесь, чем я зарабатываю на жизнь, то я много лет был судмедэкспертом Гробового округа.
        – Гробовой округ? Серьезно?
        – Комично, правда? Гробовой судмедэксперт.
        – Мы сейчас в Гробовом округе?
        – Нет. Он примыкает к востоку от нас.
        – И сейчас вы вышли на пенсию?
        Полуулыбка Хойла стала чуть шире.
        – Ваши следовательские навыки вполне очевидны, сержант.
        – Прошу прощения. От старых привычек тяжело отказаться.
        – Вы спрашиваете, – отмахнулся Хойл от его извинений, – интересуюсь ли я этим просто потому, что я эстет?
        – Боюсь, я не уверен насчет определения этого слова.
        – Нахожу ли я искусство и красоту в деталях этого зверского преступления?
        – Я такого не предполагал.
        – Жаль, потому что тогда были бы правы. В каком-то смысле. Столь совершенное исполнение достойно восхищения и даже уважения в любом начинании. Разве я не прав?
        – Даже если речь идет об убийстве девушек? Простите, но в этом я не вижу ни искусства, ни красоты.
        – Разница в выбранных профессиях, видимо. Вам нужно предчувствовать одно, а мне – совсем другое.
        – Ладно, – сказал Демарко. – Наверное, я понимаю, о чем вы.
        – С другой стороны, сержант, мои интересы никогда ничем не ограничиваются.
        Взгляд Демарко стал еще подозрительнее.
        – Вы все ждете, когда я пошучу? Может, вы работаете на семью Джейми? Пытаетесь выяснить, достоин ли я ее.
        – Я верю, что это лучше всего выяснит мисс Мэтсон.
        – Тогда, может, объясните, зачем вы втянули меня в эту беседу?
        – Вы верующий, сержант?
        – Что, простите?
        – Вы упомянули Господа всуе, чтобы выразить презрение, как мне показалось. Ранее в этой беседе, в которую вас невольно втянули. У вас есть вера?
        – Вы имеете в виду… христианство?
        – Знаете, это все ложь. Истинный Иисус был ессеем. Гностиком.
        – Я не до конца понимаю этот термин.
        Тут между мужчинами, прямо в дюйме от носа Демарко, скользнуло ярко-желтое пятно. Он резко отпрянул назад, но в следующую секунду увидел, что же теперь порхает мимо широкой груди Хойла. Бабочка.
        Хойл не дрогнул и не отвел взгляда от Демарко.
        – Вас напрягает этот разговор, сэр?
        – Да, можно сказать и так.
        – Вот что интересно, – продолжил Хойл. – Среди убитых нет ни одной белой. Все афроамериканки с чуть светлой кожей. Что вы об этом думаете?
        Демарко будто хлыстом ударило от внезапной смены темы разговора Хойлом.
        – Ну, – сказал он, – либо фетиш на девушек с подобным цветом кожи…
        – Либо?
        – Либо ненависть к ним.
        Хойл улыбнулся. Он наконец отвел взгляд, чтобы проследить за бабочкой, которая проплыла по тихой улочке и села на куст клетры.
        – Солнечная бабочка, – сказал он. – Phoebis sennae. Самка.
        Он достал из кармана белый платок и промокнул им лицо и голову.
        – Бабочки и колибри, – заявил Хойл. – Каждое лето мы от них страдаем.
        И затем мужчина сделал престранную, по мнению Демарко, вещь. Вытянув обе короткие тяжелые руки, в одной из которых между большим и указательным пальцами все еще был зажат белый платок, Хойл медленно и с чувством взмахнул руками, словно, несмотря ни на что, сам надеялся взлететь. И он правда начал двигаться – медленно зашагал к улице вверх по холму с сорняками, все еще размахивая руками.
        – Я предлагаю вам начать свою деиндоктринацию с «Евангелия от Фомы», – сказал Хойл, не поворачивая головы. – По возможности в оригинале, на коптском.
        У Демарко голова шла кругом. Он сделал несколько шагов вслед за толстяком, но затем остановился, сел прямо на холм и стал ждать, пока вернется Джейми.

        Глава двадцать шестая

        Демарко лежал на спине на невысоком холмике, скрестив руки на животе. Он мельком подумал о том, чтобы встать, чуть побегать и так встретить Джейми на ее пути обратно. Но понимал, что не уйдет далеко и она все равно будет ругаться, что он так никуда и не продвинулся. Поэтому он принял горизонтальное положение и устремил взгляд в бездонную синеву. Солнце, освещавшее его неподвижное лицо и руки, казалось добрее, чем когда оно светило на макушку, пока его мозг ходил ходуном.
        Было время, когда он любил бегать как можно быстрее и дальше. В детстве он мчался домой наперегонки со школьным автобусом последнюю четверть мили от автобусной остановки, а зачастую пробегал и свой дом, особенно если в окне мелькал профиль его отца. Летом, даже когда отца нигде не было видно, он мог бежать до тех пор, пока не доберется до диких тигровых лилий, которые росли за оградой, сорвать два или три только что распустившихся соцветия и отнести их домой маме. Там она ставила их в стакан или алюминиевую банку с водой и оставляла на раковине.
        В шестнадцать лет он был все еще быстроногим, и к тому времени получил имя уличного бойца благодаря своим талантливым рукам и ногам. От некоторых из тех драк на костяшках его пальцев все еще остались шрамы.
        В армии он мог пробежать пять миль с полным рюкзаком и все равно первым добраться до душа. Но тогда он был на сорок фунтов легче. И не был обременен безумно тяжелой совестью, которая делала все ненужные движения тщетными.
        В эти дни все нужные движения происходили в его голове. И чтобы эти движения не шли по темной нисходящей спирали, он думал о девочках. Семь несчастных цветных девушек, все проживавшие за много миль и часов отсюда, оказались здесь, в тихом маленьком Абердине, с бабочками и колибри.
        Он задумался, намеренно ли Хойл создал эту метафору, когда сказал, что девушки были в коконе пленки. Каким бы странным он ни был, Хойл не был похож на человека, который необдуманно выбирает слова.
        Демарко было грустно думать о тех девушках как о несформировавшихся бабочках. Им так и не были дадены крылья, поэтому они не познали небо. И теперь каждый раз, когда Демарко будет видеть бабочку, он будет вспоминать об этих девушках.
        Он не спросил о причине смерти. Резкая смена темы Хойла сбила сосредоточенность Райана. Но сейчас было тихо и спокойно. На спине думать у него получалось лучше всего.
        По останкам скелета точно выяснить причину смерти проблематично, напомнил он себе. Приблизительный рост и пол можно определить с большей вероятностью, чем происхождение по морфологии черепа. Половой диморфизм наиболее выражен в черепе и тазовых костях. Приблизительный возраст можно определить по развитию костей.
        Используя возраст, рост и пол, следователи сравнили бы эти данные с отчетами о пропавших без вести, а затем сузили бы возможные совпадения до довольно длинного «короткого списка». Зубные карты, рентгеновские снимки и другие пищевые или скелетные аномалии привели бы к предположительной идентификации. Наконец, ДНК из костей была бы сопоставлена с семейной ДНК, что в конечном итоге привело бы к окончательной идентификации.
        «Должно быть, это был болезненный процесс», – подумал Демарко. Для всех вовлеченных. Ему было больно даже думать об этом.
        Но что же насчет причины смерти? «Когда работаешь только с костью, – сказал он себе, – легче всего распознать предсмертную травму от снаряда и острого или тупого удара». Удушение также можно определить по повреждению крошечной подъязычной кости на шее. Но не во всех случаях при удушении ломаются кости. Убийца мог использовать удушающий захват. Или удавку. Девушки были бы без сознания через пятнадцать секунд, а мертвыми через пару минут.
        Теперь Демарко поморщился, вспомнив, как он дразнил Ричи в том магазинчике. Дразнил и угрожал. Это был не очень-то взрослый поступок. Он начал прокручивать этот инцидент в голове, думая о том, как мог бы справиться с этой вспышкой ревности лучше, но потом напомнил себе, что именно такого рода мыслей ему следует избегать – этих постоянных самоанализов и переделок, будто прошлое можно как-то изменить. Тогда он напомнил себе вопрос о причинах смерти девушек. Как еще могли умереть те девушки?
        Отравление, передозировка, удушье газом… тысяча и один вариант развития событий. Слишком много способов умереть. Иногда кости разговаривают, а иногда хранят свои тайны.
        А что насчет убийцы? Как много можно узнать?
        Скорее всего, мужчина. Кто-то, кто знал о фальшивой стене в церкви. И о том, как до нее добраться. Значит, или местный, или постоянный посетитель, либо, как намекнул Хойл, пастор. А возможно, о фальшивой стене было известно и всему сообществу. Это достаточно легко проверить.
        Но сами девушки не были местными. Следственная группа должна была составить карту. Может, Хойл ее даже видел?
        По одной в год на протяжении семи лет. Очень странно. Жестко дисциплинированный сексуальный маньяк? Или в других местах было больше трупов?
        Хотел бы он расспросить Хойла подробнее. С этим человеком было нелегко разговаривать. Демарко подумал, что, может быть, стоит зайти в местную полицию, запросить копию отчета судмедэкспертизы и любую дополнительную информацию. Но даже если они откроют ему доступ…
        Что тогда? – спросил он себя. – С чего ты решил, что сможешь сделать то, что не смогли десятки других? И не забывай, что ты в отпуске. Просто путешествуешь без конечного пункта назначения.
        И вот ее голос:
        – Эй!
        Он повернул голову. Джейми бежала, оставаясь на одном месте, ее кожа блестела.
        – Что, ты так быстро сдался? – крикнула она.
        Он скатился на бок, оперся на руки и колени и встал прямо. «Господи, ну и увалень», – подумал он. Демарко вышел на улицу, чувствуя себя толстым, как никогда.
        – Серьезно? – спросила Джейми, все еще продолжая бежать.
        Он заискивающе улыбнулся, но не получил никакой улыбки в ответ. Затем он тоже присоединился к бегу на месте.
        – Здесь, – указал он ей на свою голову, – я уже пробежал целый марафон.
        – Ну конечно, – ответила она. – Вся горячая вода достанется мне.
        Она развернулась и понеслась, а он побежал за ней тяжелой трусцой, приняв наказание.

        Глава двадцать седьмая

        У Демарко с Джейми не было особо много времени на беседы, так как они опаздывали на бранч. Как и обещала, она использовала почти всю горячую воду к тому времени, как он приковылял внутрь. Все его тело было покрыто мурашками, когда он вышел из душа спустя всего пять минут.
        – Ну и как оно? – спросила Джейми из-за стола, который она завалила зеркальцами и косметикой.
        – Освежающе, – ответил он, пока вытирался полотенцем напротив зеркала в душе. – Будто я в кладовке постоял и меня там обрызгали из шланга.
        – Относись к этому как к поведенческой терапии, – хмыкнула она.
        – Меня подкараулили, – сказал он и нанес на лицо пену для бритья.
        – Что сделали?
        – Подкараулили. Мужчина по имени Хойл. Ты его знаешь?
        – Хойл? – Она чуть помолчала, пока наносила подводку. – Не припоминаю.
        – Судмедэксперт на пенсии. Гробовой округ.
        – Нет, все равно не помню. Что он хотел?
        – Вчера, в доме твоей бабушки, – Демарко говорил между взмахами бритвы, – ты кому-нибудь говорила, где мы будем сегодня бегать?
        – Кто-то предложил это место, не помню, кто. Я хотела побегать возле школы, но это лучше, правда? Особенно последняя миля. Повсюду поля и деревья. Много тенька. Жаль, что ты упустил.
        Демарко заворчал себе под нос и закончил бриться. Через несколько минут, с одним полотенцем, обернутым вокруг талии, а другим на плечах, скрывая как можно больше, он быстро прошел мимо Джейми в спальню.
        – Так что это за Хойл, о котором ты говорил? – спросила она.
        – У меня есть время, чтобы погладить рубашку и брюки? – выглянул он из спальни.
        – Малюсенькая секундочка, – ответила она. – Погладь только верх рубашки, остальное никто не увидит.
        – Я не брал костюм, – сказал он ей.
        – А что, спортивную кофту?
        – Прости. Я о похоронах как-то не подумал.
        – Рубашка-то хоть белая?
        – Желтая…
        Она уставилась на себя в зеркале, и он представил, как она спрашивает себя: «О чем я только думала?»
        – Хотя бы галстук у тебя есть? – спросила она потом.
        – Я не буду засучивать рукава, – заверил он ее.
        По дороге к дому бабушки он рассказал ей о разговоре с Хойлом. Джейми призналась, что слышала об этой истории в церкви несколько лет назад. Некоторые жители даже хотели, чтобы церковь сожгли дотла, чтобы этот скандал и позор поглотил огонь, но городской совет не смог прийти к соглашению. Через несколько дней кто-то все же поджег церковь. Добровольная пожарная команда, находившаяся всего в паре минут ходьбы, прибыла слишком поздно, чтобы спасти здание.
        – Бабушка была методисткой, – сказала Джейми, – поэтому я не знаю пастора Ройса. Но несколько ребят, с которыми я гуляла летом, знали. И о нем ходили слухи.
        – Например?
        – Он любил деньги и женщин. Всех возрастов. И я не припомню, чтобы о нем говорили как о педофиле. Или о том, что он ограничивался одной расой.
        – Кто-нибудь это расследовал?
        – Уверена, что да.
        – Странно, что Хойл, – продолжил Демарко, – знал нас обоих. Тебя-то я понимаю. Но меня? Он даже знал о моем ранге. Ты его не видела, когда пробегала мимо пустыря?
        Джейми отрицательно помотала головой.
        – Зато знаешь, кого я увидела? Розмари Туми. Библиотекаршу.
        – Ту стремную?
        – Она живет несколько… сейчас подумаю… за пять домов до пустыря. Она поливала клумбы, когда я пробегала. Помахала и пожелала мне доброго утра.
        – А потом позвонила Хойлу, сидевшему в своей машине с кондиционером у пустыря. На что хочешь поспорить?
        – Но вот вопрос – зачем? Зачем библиотекарше и судмедэксперту сговариваться, чтобы завести с тобой беседу? Ты уверен, что у тебя не было солнечного удара?
        – Это скорее была даже не беседа, а… не знаю. Какой-то тест.
        Демарко некоторое время молчал. Потом спросил:
        – Я правда буду выглядеть не к месту на похоронах? Без пиджака и галстука?
        – Ну, мы тут серьезно относимся к похоронам, – ответила она.
        – Супер. Демарко, неотесанный янки.
        – Достаточно уже того, что ты трахаешься с бывшей принцессой «Персикового фестиваля», – усмехнулась она. – Но явиться на похороны в брюках цвета хаки, лоферах и без галстука? Спорю, ты не знал, что бабушка была дочерью Американской революции, да?
        – Надо было надеть бандану с американским флагом, – предложил он.
        – Ну точно неотесанный, – сказала она и взяла его за руку.
        Ему нравилось держать ее за руку. Ему хотелось держать обе ее руки одновременно и все равно идти прямо.
        – Мне кажется, что я скинул фунт или два из-за всех этих событий, – сказал он.
        – Как будто это поможет, – ответила она.

        Глава двадцать восьмая

        За бранчем с Мэтсонами он ограничился небольшой порцией омлета, тарелкой свежих фруктов и тремя чашками кофе. Он спросил Брайана о фальшивой стене в церкви, после чего Брайан решил спросить всех в радиусе десяти футов, знали ли они, в отличие от него, о существовании такой стены до всей этой истории с термитами. Никто не знал. Как никто не знал и Хойла. Но после того, как Брайан повторил описание Демарко: «Похож на Шалтая-Болтая в выцветшем черном костюме», двое родственников из Абердина подумали, что, возможно, пару раз видели такого человека, хотя и не могли сказать, где именно. Все признали, что убийство семи девушек было отвратительным преступлением, которое запятнало честное имя маленького городка.
        – Ты, наверное, не знаешь, что у нас есть пара зарегистрированных сексуальных преступников, живущих в радиусе двадцати миль отсюда, – сказал ему кузен Уильям.
        – Правда? – удивилась Джейми.
        – Один из них живет чуть севернее. Живет в двухэтажном доме на сорока с чем-то акрах с женщиной и братом. Какая-то антиправительственная группировка. Я забыл, как они себя называют.
        – Это не с ними жила пятнадцатилетка? – спросил другой кузен.
        – Ей было четырнадцать, – ответил Уильям. – Один из них взял всю вину на себя. Отсидел полгода или где-то так. Но из того, что я слышал, они все были в этом замешаны. Даже девушка. Делитесь с ближними своими, понимаете, о чем я?
        – А с девушкой что случилось? – спросила Джейми.
        – Трудно сказать. Когда это было-то, лет пять назад?
        – И ты говоришь, здесь есть еще один? – спросил Демарко.
        – Сексуальный маньяк? – уточнил Уильям. – Он вырос где-то в восьми милях от Лейквью-Роуд.
        – Это там мы сегодня бегали! – воскликнула Джейми. А затем подмигнула Демарко. – То есть я бегала.
        – Ну, – продолжил Уильям, – если бы вы пробежали дальше, то увидели бы старую заброшенную молочную ферму. Вот только там больше ничего нет, кроме десятка собак, кошек и кур на свободном выгуле, да еще двух стариков. Я не знаю, что стало с их сыном-педофилом.
        – Все трое однозначно собирают правительственные чеки, – сказала жена Уильяма.
        – Однозначно, дорогая. Однозначно.
        Болтовня продолжалась еще где-то минут десять, и Демарко внимательно слушал, отмечая не только полученную информацию, но и различие в речи и произношении. Те родственники, кто переехали из Абердина, включая всю семью Джейми, и те пожилые, которые остались, тети и дяди, говорили либо без явного акцента, либо как-то плавно, почти певуче, не так громко и грубо, как местные жители моложе пятидесяти. До этого момента Абердин представлялся ему чем-то вроде Бригадуна, волшебного маленького городка, застывшего во времени. Но в нем было и своеобразное уродство, понял он. Тьма современности, наступающая со всех сторон.
        Брайан поднял телефон и показал на экран.
        – Народ, уже почти половина первого, – объявил он. – Лучше бы поторапливаться. Пора прощаться с бабушкой.

        Глава двадцать девятая

        В ходе похорон семья выстроилась в очередь, чтобы в последний раз взглянуть на бабушку перед тем, как закроют гроб. Демарко стоял рядом с Джейми и обернулся, чтобы взглянуть на библиотекаршу, сидевшую в одиночестве в четвертом ряду складных стульев, ее пронзительный взгляд вперился в него. Когда он посмотрел на нее, она слегка ему кивнула.
        Он нагнулся и прошептал Джейми:
        – Ничего, если я отойду на минутку?
        – Переборщил с кофе? – спросила она.
        – Я быстро.
        Чтобы не начать разговор с теми, кто стоял в очереди позади него, Демарко опустил взгляд, пока шел к библиотекарше. Он прошел мимо множества женщин в благородной одежде серых, черных и темно-синих тонов и примерно такого же количества мужчин в скромных костюмах и брюках. Даже подростки не были одеты в хаки. Ему подумалось, что стоит купить черный блейзер в ближайшем торговом центре. Он надеялся, что Джейми согласится уехать из Абердина максимум послезавтра. А пока его терзало любопытство.
        – Мисс Туми, – встал он у конца ряда, – вы не против, если я присяду?
        – Миссис, – поправила она. – Да, конечно, – она немного повернулась, чтобы сидеть к нему лицом.
        – У меня был интересный разговор с мистером Хойлом сегодня утром, – сказал он.
        – Доктором Хойлом, – снова поправила она.
        – А. Так он действительно судмедэксперт?
        – На пенсии, – ответила она.
        – Да, он мне так и сказал. Однако меня интересует вот что…
        – Да, – сказала она.
        – Да?
        – Да, он вас ждал. Я помогла все организовать.
        – Понятно. Тогда у меня другой вопрос…
        – Зачем, – вставила она.
        – Именно. Зачем весь этот разговор? Почему я? Почему там?
        – Мы надеялись, что вы почувствуете весь ужас этого преступления. Знаете, они там несколько лет пролежали. Сложенные, как дрова. Все это несчастье, просачивающееся в землю. И вы его почувствовали, правда?
        – Я всегда чувствую несчастье жертв, – сказал он.
        – Я знаю, – ответила она.
        Ее взгляд очень тревожил, эти серо-голубые немигающие глаза, он даже на мгновение посмотрел в сторону. Когда он был маленьким, один из соседей держал собаку на цепи рядом с их трейлером, помесь немецкой овчарки и хаски, они называли ее полицейской собакой. Она никогда не лаяла, никогда не рычала, но всегда была настороже, когда маленький Райан выходил на улицу. Она всегда натягивала цепь до предела и стояла, наклонившись вперед, устремив на мальчика свои серо-голубые глаза. Райан никогда не знал, хочет ли собака поиграть или разорвать его на части, и всегда боялся подойти достаточно близко, чтобы узнать. Взгляд библиотекарши пугал Демарко той же двусмысленностью.
        Он увидел, что Джейми теперь была третья в очереди и махала ему.
        Библиотекарша положила ему на колено руку, и он поморщился.
        – У вас сегодня днем есть дела, – сказала она. – И вечером. Но завтра все в порядке. На дороге к водохранилищу есть небольшое местечко. «Траттория Зиа».
        – Прошу прощения? – сказал он. – Какое водохранилище?
        – В час тридцать подойдет, – она встала. – После обеденного перерыва.
        Джейми жестикулировала еще энергичнее, и она не улыбалась. Библиотекарша прошла между пустыми стульями и направилась к двери.
        Демарко встал и быстро подошел к Джейми, которая склонилась над гробом.
        – Это он, бабушка, – тихо сказала она. – Сделай для него то, что можешь, хорошо? Видит Бог, ему нужна помощь.
        Демарко посмотрел на морщинистое лицо бабушки. Насколько он помнил, в детстве он встречался только с бабушкой по маминой линии, да и то лишь дважды. А о своей второй бабушке он не помнил вообще ничего. И все же лицо бабушки Джейми показалось ему знакомым, как будто именно так и должна выглядеть бабушка – умиротворенной, спокойной, безмятежной и успокаивающей.
        Тогда он повернулся к Джейми. Ее щеки были все в слезах. Он обнял ее за плечи, в последний раз взглянул на бабушку и в этот раз заметил поразительное сходство между ней и ее внучкой – слегка угловатые черты, высокие скулы. Он сразу же понял, что у них одинаковые зеленые глаза, что у бабушки тоже когда-то были светло-рыжие волосы, граничащие с медово-каштановыми, что ее пальцы когда-то были длинными, тонкими и изящными, язык острым, а сердце полным любви. И все, что ему пришло в голову сказать им обоим, было:
        – Мне жаль.

        Глава тридцатая

        Если Райан случайно оказывался в той же комнате, когда его отец начинал свои любовные упражнения… если его отец что-то произносил, вроде бы с юмором или игривым голосом, все эти «Эй, этот поганый холодильник, наверное, выпил мое последнее пиво!»… если Райан смотрел «Бэтмена» или, к примеру, «Напряги извилины» и не особо обращал внимание на разговор, который больше походил на грохот грузовиков на шоссе… и если его отец занимал позицию между ним и его спальней так, что Райану, уже чувствовавшему опасность, приходилось либо прошмыгивать мимо отца, либо искать какой-то другой путь в спальню… и тогда отец, скорее всего, делал пару больших шагов, хватал его за шкирку и сшибал с ног… Если все случалось так, как много раз до этого, то в какой-то момент Райан начинал чувствовать, что гнев направлен на него, а мать съеживалась и хныкала. Тогда отец садился на корточки, его красное, потное лицо оказывалось совсем рядом с Райаном, а крик был таким громким, что сыну казалось, у него лопнут барабанные перепонки. А потом было уже слишком поздно бежать в какое-то безопасное место, и слюна отца все била и била его
в лицо с каждым словом и ругательством. Тогда оставалось только стоять и считать до тысячи, двух тысяч, трех тысяч, четырех тысяч… пока большая и грязная волосатая рука отца не заезжала ему по лицу или груди или, и того хуже, не хватала Райана за волосы и не тащила его, прыгающего на цыпочках, из одного конца комнаты в другой, тряся его как щенка, которого Райан однажды принес домой и безуспешно пытался спрятать от отца.

        Глава тридцать первая

        За мрачной процессией к кладбищу – Джейми и Демарко ехали на заднем сиденье «Альтимы» Брайана – и за торжественным получасом на кладбище последовали спокойные два часа в доме бабушки. Стол после бранча был убран, посуда вымыта, вино открыто, а соседи принесли еще еды и рассказывали истории.
        Где-то после пяти Джейми подошла к дивану и втиснулась между Калленом и Демарко. Она облокотилась на Демарко и закрыла глаза.
        – Отнеси меня домой, – сказала она ему, – я просто вымоталась.
        – Ребята, – предложил Каллен, – оставайтесь сегодня здесь, с нами.
        – Мне нужна кровать, – возразила ему Джейми, – а не надувной матрас.
        – Мы уступим вам нашу спальню.
        Она отодвинулась от Демарко, наклонилась поближе к Каллену и поцеловала его в щеку.
        – Мне нужно быть наедине с Ван Моррисоном и моим солдатом, – ответила она ему.
        Каллен нагнулся вперед, чтобы посмотреть на Демарко.
        – Вы только вдвоем можете ее осчастливить?
        – По крайней мере, – ответил Демарко. – Иногда мы просим помощи у Стинга.
        – Англичанин, ирландец и итальянец с шотландским именем, – кивнул Каллен. – Неудивительно, что вам нужна большая кровать.

        Глава тридцать вторая

        Они разделись, стоя бок о бок у края кровати в фургоне, освещенные только маленькой лампой. Он снял лоферы, положил их в узкий шкаф, затем вытащил ремень, стянул брюки и повесил их на вешалку вместе с другой одеждой. Она наблюдала, как он снова повернулся лицом к кровати и расстегнул рубашку, его большие и указательные пальцы медленно спускались вниз, потом к правой манжете, затем к левой. Он вернулся к шкафу, отвернулся от нее, снял рубашку и положил ее в корзину для белья. Наполовину прикрывшись дверцей шкафа, наклонился ближе к полкам, чтобы выбрать футболку.
        Но она подошла сзади и прижалась грудью к его спине.
        – Не надевай ничего сегодня, – сказала она.
        – Ты же знаешь, я…
        – Ш-ш-ш, – прошептала она и развернула его к кровати, прижавшись всем телом.
        – Дай мне тогда выключить свет, – сказал он.
        – Пожалуйста, просто заткнись, – тихо ответила она.
        У кровати она встала к нему лицом, села, быстро сняла белье и поставила свои ноги по сторонам от него. Она стянула его боксеры до бедер, коленей, лодыжек, он отбросил их ногой, а она притянула его ближе и взяла в рот, ее руки сжали его ягодицы. Он положил руки ей на плечи и пробежал пальцами вниз по позвоночнику, так далеко, как мог дотянуться, а потом снова вверх. Она застонала и выгнула спину от удовольствия, как кошка, которую гладят, она прерывисто вздохнула, а потом снова, и тогда он понял, что она плачет.
        Он отстранился, встал перед ней на колени и приподнял ее лицо, но она не дала ему заговорить, притянула его на себя, сверху, и сказала:
        – Пожалуйста, не говори ничего. Я хочу чувствовать тебя внутри.
        – Подожди… – прошептал он.
        – Прошу, – перебила она. – Пожалуйста, кончи во мне. Пожалуйста.
        Она жадно притянула его руками и ногами, пока он снова не отстранился, и скрестила лодыжки на его копчике. Он хотел быть нежным, потому что она наконец-то дала волю своим эмоциям, и ему хотелось дать ей все, что ей было нужно, но она сказала:
        – Не жди меня, малыш, пожалуйста. Я хочу, чтобы ты кончил.
        – Сначала ты.
        – Нет, не жди, – возразила она. – Мне нужно почувствовать, как ты кончишь во мне.
        Обычно они совсем не так занимались любовью, но именно этого она сейчас хотела. Она крепче к нему прижалась и ускорила темп, надеясь, что он подхватит, и все стало быстрым и резким для них обоих. Когда его дыхание участилось, то и ее тоже, и вот он упал на нее, их тела напряжены, а мышцы сковало, ее ногти и зубы сильно впились в его кожу.
        Они лежали так, обнявшись, пока не стихла дрожь. Потом она шмыгнула носом, сглотнула и прижалась губами к его щеке.
        – Я слишком сильно тебя укусила, – прошептала она.
        – Нет, – ответил он.
        Прошла еще минута.
        – Я забыл задернуть шторки, – сказал он. – Наверное, Ричи все это видел.
        – Мне плевать, – сказала она.
        Он хотел спросить, все ли в порядке, сказать, что понимает ее горе и точно знает, как она себя чувствует. Но это были бесполезные слова, неправда, они не могли успокоить так же, как тишина и прикосновение любимого человека. Поэтому он долго лежал молча и неподвижно, чувствовал ее слезы на своей щеке и думал обо всех людях, которых они похоронили, и том горе, что им еще предстоит пережить.

        Глава тридцать третья

        Она смотрела, как он стоит у кофемашины и наливает ей в чашку кофе, не пролив ни капли, добавляет немного миндального молока, трижды помешивает ложкой, а потом кладет ее на аккуратно сложенную пополам бумажную салфетку. Он был одет в треники и светло-голубую футболку; она, только-только проснувшаяся, была завернута в одеяло из искусственного меха и облокачивалась на край стола. Он протянул ей кружку.
        – Я могу сделать кондиционер потеплее, если тебе холодно, – сказал он.
        – Нет, это приятное чувство, – сказала она и чуть отпила кофе. – Давно ты встал?
        – Где-то полчаса назад.
        – И что делал?
        – Пил кофе и ждал тебя.
        – И как там на улице? – улыбнулась она.
        – Душно, – признал он.
        – Стоит сказать, сержант, – еще раз отхлебнула она, – вы делаете прекрасный кофе. И как у тебя так получается не разлить все кофе на стол?
        – Надо держать носик над краем чашки. А потом наливать медленно и равномерно.
        – Медленно и равномерно, – повторила она и снова улыбнулась.
        – Что? – спросил он.
        – Ты мне напоминаешь папу и старшего брата, вот и все.
        Он вернулся к своему месту у краешка стола и снова взял свою чашку с кофе.
        – Сразу обоих?
        – Мы раньше звали Галена «Эд младший», – ответила она. – Что бы ни делал папа, он все повторял.
        – Твоя мама сказала, что вы были близки.
        – С Галеном? – уточнила она и согласно кивнула. – Ему было восемь, когда родился Брайан. А меня он старше на двенадцать лет. Он был моим защитником.
        – Я так и слышал.
        Он ждал, пока она продолжит, но она лишь попивала кофе и так ничего и не сказала.
        – Поэтому я тебе нравлюсь? – спросил он.
        – Наверное, – ответила она. – Тебя это беспокоит?
        – Для этого нет никаких причин. Или есть?
        Она как-то странно на него посмотрела и настолько же странно улыбнулась, поэтому он добавил:
        – Я так понимаю, он разведен. Никто не говорил ни о жене, ни о детях, когда упоминал его.
        – Он ни разу не женился, – она поднесла чашку прямо к подбородку и удерживала ее обеими руками.
        – Брак слишком переоценивают, – сказал он.
        – Сказал человек, который все еще… – начала она, а потом осеклась. – Прости. Я не хотела туда лезть.
        Он пожал плечами. Посмотрел в боковое окно. И увидел грязноватую кирпичную стену магазинчика.
        – Мы сегодня собираемся выезжать? – спросил он.
        – Мама спрашивала, можем ли мы задержаться ненадолго. Остальные уезжают сегодня, а ей нужна помощь убраться в доме. Она все еще не знает, что с ним делать.
        – Она в нем выросла?
        – Это был второй дом бабушки с дедушкой, – покачала она головой. – Его купили после того, как дети разъехались.
        – Значит, эмоций она к нему не испытывает.
        – Нет, раз теперь он без бабушки.
        – Мальчики тоже проводили там лето? – спросил он.
        – Они туда приезжали, но никогда не оставались надолго. Мы с Галеном, пожалуй, дольше всех здесь были. Сначала он учился в Берее, а потом поступил в Британский медицинский колледж.
        Вы все еще общаетесь?
        – Не так, как раньше. Но да, мы переписываемся и созваниваемся время от времени.
        Демарко кивнул и продолжил смотреть на нее.
        – Я все еще по нему скучаю, – сказала она.
        Он все еще держал кружку, хоть в ней ничего и не осталось. В какой-то момент он все-таки поставил ее на стол и тогда положил руки себе на колени.
        – Так что, сегодня без пробежки?
        – Ты можешь пойти, если хочешь. В смысле, ты уже для нее оделся. Но я чувствую себя такой опустошенной. Ты же не против, если мы останемся еще на пару дней?
        – Вообще-то, – сказал он, – у меня вчера был интересный разговор с библиотекаршей.
        – Я хотела тебя об этом спросить.
        – Меня пригласили на обед. По крайней мере, мне так показалось.
        – Ага! Теперь я буду соревноваться со старухой?
        – Возможно, – пошутил он. – А она богатая?
        – Наверное нет. Ее муж был шефом полиции, когда в этом городке еще было свое отделение. Если я правильно помню, с ним работали еще два человека. Но это было двадцать лет назад.
        – Интересно, – сказал Демарко. – Особенно учитывая ее признание в том, что она помогла организовать нашу случайную встречу с Хойлом. Есть вероятность, что это она предложила нам побегать по Поплар вместо школы?
        – Как думаешь, что они затеяли? – выдала Джейми, и было явно видно, что ее глаза округлились.
        – Здесь как-то замешаны та старая церковь и семь скелетов.
        – А меня тоже пригласили?
        – Кажется, она тебя не упоминала, но тебе все равно стоит поехать. Она сказала про какую-то тратторию за водохранилищем.
        – Зиа, – ответила Джейми. – Но я не пойду, если меня не приглашали.
        – Может, и приглашали, – сказал Демарко. – Наверное, она имела тебя в виду.
        – А еще кто там будет?
        – Думаю, Хойл.
        – A menage a trois[3 - Любовь втроем (фр.)], – сказала она.
        – Это точно. Наверное, ее привлекают толстяки.
        – Ну, веселись, – начала Джейми и отошла от стола к раковине. Там включила воду, вымыла кружку, поставила ее вверх дном на сушилку и добавила: – Ты мне сообщай, как у вас троих там все развивается.
        – Эй, – произнес он и пошел за ней в спальню. Она сбросила одеяло с плеч и направилась в ванную. Он поймал ее у порога и обнял.
        – Эй, – повторил он теперь мягче, – почему ты расстроена?
        Несколько секунд ее тело оставалось скованным, но потом полностью расслабилось. Она повернулась, обвила руками его талию и прижалась к нему.
        – Я не знаю, что со мной такое, – сказала она. – Такое чувство, что я снова хочу заплакать, и даже не знаю, почему.
        – Это были тяжелые два дня. У тебя есть полное право поплакать.
        – Я никогда не хотела так себя с тобой вести.
        – Как «так»?
        – Плакать все время. Я всегда пыталась быть с тобой сильной. Никому не нужна рыдающая, беспомощная женщина, которую приходится успокаивать.
        – Нет ничего плохого в слезах, – заверил он, поглаживая ее волосы, и поцеловал в щеку. – Это значит, ты что-то чувствуешь. Тебе не все равно. Слезы – это честность. Тебе никогда не надо ничего от меня скрывать.
        – Будь осторожен со своими просьбами, – пробормотала она ему в шею.
        – Я не боюсь, – ответил он. – Но давай-ка вернемся к той библиотекарше. Она все-таки богатая или нет?
        Джейми ударила его кулаком в живот.
        – Ай! – выдохнул он и приготовился ко второму удару.
        Она же вместо этого повернула его спиной к спальне и позволила одеялу до конца соскользнуть с плеч. Потом улыбнулась, подождала пару секунд, когда он снова двинется к ней, развернулась и, шагнув в ванную, заперла за собой дверь.

        Глава тридцать четвертая

        Подсказки Джейми и GPS-приложение в его телефоне привели его в «Тратторию Зиа» к 13:26. На парковке были еще шесть машин. Он для себя решил, что серебристый «ПТ Крузер» – машина библиотекарши, а «Хаммер 3» или винтажный «Кадиллак Эльдорадо» – машина Хойла. Демарко припарковался на ближайшем к въезду с шоссе месте – старая привычка быстро выезжать и преследовать. Просто потому, что без него он чувствовал себя не в своей тарелке, и потому, что научился всегда ожидать неожиданностей, он надел кобуру с «Глоком» под светло-синюю рубашку с закатанными до локтей рукавами.
        Город остался в десяти милях позади, а водохранилище и общественная зона отдыха на Фрэнсис-Лэйк – в трех милях впереди. Движения на шоссе почти не было. Он стоял перед кремовым «Миланом» матери Джейми, одолженным на день, и чувствовал запах зелени и соуса маринара. Сквозь тонированные окна маленького кирпичного здания не доносилось ни звука музыки, и он был благодарен этой тишине.
        Дверь вела в крошечный вестибюль и к стойке администратора, освещенной единственной настольной лампой с красным абажуром. Прохладный воздух вызвал у Демарко вздох благодарности. Стоявшая за столом миниатюрная женщина слегка за шестьдесят подняла голову.
        – Добро пожаловать в «Зиа», – поприветствовала она.
        Он оглядел небольшую комнату позади нее – все столики были пусты. В дальнем конце зала размещался бар, где один из посетителей наблюдал за бейсбольным матчем на маленьком плоском экране, установленном над полками с алкоголем, звуки игры казались не более чем шепотом. Барменша, молодая девушка чуть старше двадцати, прислонилась к стойке слева от пивных кранов, переписывалась с кем-то и улыбалась сама себе.
        – Похоже, я рано, – сказал Демарко. – Я должен здесь встретиться с Розмари Туми в 13:30.
        – А, точно, – сказала женщина. – Пожалуйста, идите за мной.
        В полумраке занавешенный дверной проем слева от бара можно было заметить лишь с нескольких футов. Он вел в помещение гораздо большего размера с длинными столами и множеством столиков вдоль стен. Лишь один огонек, копия настольной лампы на стойке регистрации, указывал им путь к большому полукруглому столу, где сидели Туми, Хойл и еще один человек.
        Только незнакомец встал поприветствовать Демарко. Это был высокий афроамериканец в кремовом костюме и бледно-зеленой рубашке с открытым воротом. Если бы не морщины вокруг глаз и коротко подстриженные седые волосы, Демарко решил бы, что ему меньше пятидесяти. Стройное подтянутое тело и безупречная осанка выдавали в нем человека гораздо моложе его семидесяти с лишним лет. Его сшитый на заказ костюм и легкая улыбка наводили на мысль, что он чувствует себя комфортно на публике.
        – Сержант Демарко, – обратился мужчина и протянул руку. – Большое спасибо, что присоединились к нам. Я – Дэвид Висенте. Полагаю, вы уже познакомились с миссис Туми и доктором Хойлом?
        Демарко пожал руку Висенте, улыбнулся библиотекарше, чья теплая улыбка показалась Райану неодобрительной, а затем посмотрел на Хойла, который сонно кивнул. На взгляд Демарко, поношенный черный костюм Хойла был идентичен тому, что он носил два дня назад.
        – Приятно снова вас видеть, – сказал он.
        – Прошу, – Висенте указал на пустое сиденье, а пожилая женщина-администратор, которая молча простояла на протяжении всего приветствия, спросила Демарко: – Вам принести что-нибудь из бара, сэр?
        Он взглянул на напитки за столом: у Хойла кофе, у Туми вода с лимоном, а у Висенте холодный чай без лимона, бурбона и воды. Демарко сначала подумал, что ледяное пиво было бы сейчас раем. Но он держал свои обещания.
        – Да, холодный чай, пожалуйста, – сказал он.
        Женщина кивнула, повернулась и исчезла в полумраке.
        – Джейми приедет отдельно? – спросила библиотекарша.
        – Ну, – замялся Демарко, – мы были не совсем уверены, была ли она приглашена. Она не хотела вмешиваться.
        – Конечно же была, – сказала Туми.
        – Может, вы ей позвоните? – спросил Висенте.
        – Да, могу, – ответил Демарко, – но я знаю, что она планировала провести этот день с матерью. Им нужно убраться в доме и все приготовить.
        – Понимаю, – сказал Висенте. – Но только на часок, думаю, мама ее отпустит.
        – Наверное, я могу попытаться, – сказал Демарко. – Я на секундочку.
        Он встал и отошел к другому краю комнаты. Когда Джейми ответила, он передал ей их просьбу.
        – Мы только начали убирать в подвале, – сказала она. – Я вся в паутине.
        – У меня такое чувство, что твое присутствие важнее моего.
        – Так к чему вся эта встреча?
        – Мы это еще не обсудили.
        – Тут остался только Каллен. Им нужно быть в аэропорту к трем.
        – Сюда ехать минут пятнадцать, – сказал он ей. – Он же не будет против тебя подвести?
        – Ты правда думаешь, что это так важно?
        – Меня неслабо пугает то, что сделает со мной библиотекарша, если ты не придешь.
        – Что, романтика умерла? – засмеялась она.
        – Только если ты не возродишь ее, – ответил он.
        Когда Демарко вернулся к своему месту, улыбался только Висенте.
        – Она приедет, как только сможет, – сказал он им.
        – Я очень жду встречи с ней, – ответил Висенте.
        Демарко обрадовался, увидев на белой бумажной салфетке высокий стакан чая со льдом. Он поднес его к губам и отхлебнул, но при первом же глотке широко раскрыл глаза от удивления. От этого Хойл улыбнулся.
        – Стандартная реакция северян, – сказал он. – Наш чай назвали «сладким» очень точно. Эта жидкость в вашем стакане по меньшей мере на 22 % состоит из сахара.
        – Двадцать два процента? – опять удивился Демарко. – У меня зубы болят только от одной мысли.
        – Чуть-чуть бурбона из Кентукки и щепотка мяты превратят это в джулеп, – сообщил ему Висенте.
        – Вопрос в том, – ответил Демарко, – во что это превратит меня?
        Висенте приподнял свой стакан и чокнулся со стаканом Демарко.
        – Добро пожаловать, сержант, – сказал он, – на ежемесячное собрание «Отступники пещеры Да Винчи».

        Часть III

        Точно зная лучший путь, мы выбираем худший.
        Еврипид

        Глава тридцать пятая

        По приезде Джейми увидела, как библиотекарша разложила перед собой карты Таро, Хойл раздумывал над чем-то своим, а Висенте и Демарко разговаривали. Они оба встали, когда Джейми подошла к столику, пожилой мужчина поднялся быстрее, протянул руку и представился. Джейми извинилась за свой наряд – шорты, босоножки и майка.
        – Наверное, я пахну как бабушкин подвал, – сказала она.
        – Вы пахнете как весна, дорогая, – сказал Висенте. – Прошу, присаживайтесь. Не хотите выпить чего-нибудь холодного?
        – Зиа мне сейчас что-то принесет, спасибо.
        Демарко сел подальше, чтобы освободить место для Джейми. И только тогда Висенте занял свое и тут же вернулся к разговору:
        – Как я уже говорил сержанту, мы трое называем себя «Отступники пещеры Да Винчи». Раньше это была любительская организация из шести человек, созданная примерно двенадцать лет назад мужем миссис Туми.
        – Одиннадцать лет и семь месяцев, – сказала Туми. – Первое собрание состоялось в нашей гостиной в декабре, через четыре месяца после того, как наш отдел расформировали из-за отсутствия финансирования. Вынужденная отставка Кертису пришлась не по душе.
        – Как и всем нам, – сказал Висенте. – У нас у всех есть богатый опыт и личные связи, благодаря которым мы слаженно работаем, не говоря уже о разных темпераментах и интересах.
        – Включая нераскрытое убийство семи девушек, – сказала Джейми.
        – Раньше мы часто помогали местным властям, – кивнул Висенте. – Разумеется, анонимно. Но это особенный случай. Ни одно из наших усилий до сих пор не принесло плодов.
        Зиа молча подошла к Джейми и поставила перед ней высокий стакан с ледяной водой и долькой лимона. После того, как Джейми ее поблагодарила, Зиа удалилась столь же незаметно.
        – Итак, – сказала Джейми. – Библиотекарь, судмедэксперт… а вы, сэр?
        – Бывший преподаватель права в Университете Вандербильта, – ответил Висенте. – А до этого генеральный прокурор штата в течение восьми лет.
        – Впечатляет, – сказала Джейми. – Не меньше, чем удивляет, что же вас заинтересовало в парочке кочующих рядовых.
        – В первую очередь, – бодро ответил Висенте, – молодость и все ее плюсы.
        – «Если бы молодость знала, – сказал Хойл, цитируя Анри Этьена, – если бы старость могла».
        – Да, давно я о себе не думал как о молодом, – протянул Демарко.
        – Также мы ценим вашу подготовку, – сказал им Висенте. – И то, что здесь вас почти не знают. Мы уже давно о вас знаем. Через вашу бабушку, разумеется, – улыбнулся он Джейми. – Она очень ждала вашего визита в следующем месяце. Как и мы. Я соболезную вашей утрате. Абердин без нее опустеет, но она успела очень много для него сделать.
        – Моя бабушка была членом вашей организации?
        – Да, она и еще несколько избранных членов нашего сообщества почтили нас своим доверием.
        – Не уверен, что понимаю, – сказал Демарко. – Вы же уже долго планировали эту встречу? Никто из местных не может вам помочь?
        Висенте еще какое-то время улыбался, а потом повернулся к миссис Туми. Она посмотрела сначала на Демарко, затем на Джейми.
        – Те вырезки из газет о семье Хьюстон, что вы прислали. Она показала их нам. Мы все были очень впечатлены.
        – Девушка-репортер написала «упорный», – сказал Висенте. – Упорный сержант Демарко.
        – На Севере мы говорим «репортерша», – нахмурился Демарко.
        – И мы подумали, – добавила Туми, – учитывая ваши проблемы в отношениях, работа могла бы вам помочь…
        Она осеклась, когда Демарко повернулся к Джейми. Она положила руку ему на бедро и сказала ему:
        – Мы с бабушкой говорили примерно раз в неделю. И я разговаривала с мамой. Я уверена, что они это между собой обсуждали. Просто я и подумать не могла, что об этом узнает кто-то еще. Клянусь, я не знала.
        Демарко наклонился вперед, пристально разглядывая полумрак между плечами Висенте и Туми.
        – Так она вас втянула в какое-то тайное сватовство?
        Он немного повернул свой подбородок вправо, но так и не встретился взглядом с Джейми.
        – Ты тоже в этом участвовала?
        – Нет! – воскликнула Джейми. – Я рассказала ей, через что ты проходишь. С чем тебе пришлось столкнуться. Она предположила, что если мы останемся у нее ненадолго, в этом маленьком городке…
        – Это была только наша уловка, – сказал Висенте. – Мы очень давно застряли с этим делом. Мы испробовали все, что только приходило в голову, включая… – он замолчал, обдумывая свои слова, – формы слежки, которые были столь же неэффективны, сколь и неуместны. Поэтому, когда мы увидели возможность привлечь две новые пары глаз, двух хорошо подготовленных, проницательных профессионалов, борющихся за справедливость…
        – Два копа из Пенсильвании, – резюмировал Демарко. – Чего такого мы можем увидеть и узнать, что не смогли вы? Кто вообще работал над этим делом? Без сомнения, отдел шерифа и полиция штата. Возможно, еще и ФБР. Полагать, что мы найдем что-то новое – безумие. Это уже паханое поле.
        – И все же, вас интригует это дело, – сказал Хойл.
        Демарко накрыл руку Джейми своей, убрал их со своего бедра и повернулся к ней.
        – Думаю, нам пора идти.
        Туми взяла одну карту Таро и показала ее Демарко.
        – Это ваше будущее, – сказала она. – Одиночество. Но это не застывшая точка. Все зависит от ваших решений.
        – Я пришел сюда не для того, чтобы мне гадали на будущее, – сказал он.
        Она положила эту карту и взяла другую.
        – А это ваша настоящая жизнь. Кто-то пытается привлечь ваше внимание.
        – Джейми, – сказал он спокойно и отвернулся от карты, – мы уходим.
        Когда она начала выходить из-за стола, Хойл снова заговорил, его слова были медленными и гипнотическими и слегка разлетались эхом по пустой комнате.
        – Когда да Винчи был молод, еще до того, как его талант полностью проявился, он обнаружил пещеру где-то в тосканских холмах. Он писал, что это была огромная и таинственная пещера, она его завораживала. Он ужасно боялся, что там находится какой-то чудовищный монстр, который разорвет его на части, но также чувствовал, что она хранит великолепные тайны. Все, что известно о его пребывании в пещере – то, что вскоре после этого расцвели его необыкновенные таланты художника и мыслителя. Некоторые считают, что он изменился благодаря тому, что нашел в той пещере. Если взглянуть на многие его картины с использованием техники зеркального отражения, можно заметить поразительное сходство с пещерным искусством, обнаруженным в Южной Франции в 1994 году. Считается, что этому искусству около тридцати тысяч лет.
        После этого повисла тишина. Демарко с Джейми остались на своих местах. Затем Висенте мягко сказал:
        – Обширный круг интересов доктора Хойла часто включает в себя мистику и эзотерику, как вы наверняка заметили. Для всех остальных наша маленькая пещера представляет собой место, где мы сталкиваемся с тайнами и открытиями – некоторые из них, к сожалению, довольно ужасны. Мы надеялись, что, по крайней мере в этом случае, вы двое присоединитесь к нашим поискам. Уверяю вас, никакого заговора не было, кроме как заручиться вашей помощью. Боюсь, нам надоели наши ограничения.
        Демарко положил руку на плечо Джейми и мягко ее подтолкнул. Она встала, как и Демарко. Затем поднялся Висенте.
        – Прошу прощения, сержант, если наши методы оскорбили вас или вам показалось, что мы обманули вас или вторглись в ваши личные дела. Мы не хотели никого обидеть.
        – Кроме темных сил, которые нас окружают, – добавил Хойл.
        Демарко перевел взгляд с одного на другого. Затем он взял Джейми за руку и повел ее к выходу.
        Туми поднялась со своего места с третьей картой в руке и сказала ему вслед:
        – Вы приближаетесь к опасному перепутью, молодой человек. Пожалуйста, будьте внимательны и посмотрите в обе стороны.

        Глава тридцать шестая

        Она наблюдала за его лицом, пока они возвращались в Абердин – челюсть сжата, рот превратился в угрюмую линию. Она понимала, что он должен чувствовать: предательство. Он был одним из самых замкнутых людей, которых она когда-либо знала, и, возможно, одним из самых раненых. Он держал себя в руках много лет, заворачивая эти раны в бинты слой за слоем, а затем скрывая их за грубым поведением, чередуя сарказм со стоицизмом. А теперь он чувствовал, как все эти бинты сорвали перед тремя незнакомцами, и все это руками женщины, которая утверждала, что любит его. Для такого человека, как он, это было самым большим унижением.
        И все же он любил ее. Она это знала, несмотря на его нежелание произносить это слово. Знала по тому, как он касался ее, по тому, как он смотрел на нее, когда ему казалось, что она спит. Иногда посреди ночи она чувствовала на своей шее его теплое дыхание, быстрое и рваное, и тогда он скользил рукой под простыню до тех пор, пока его пальцы не оказывались под ее бедром, нуждаясь лишь в контакте, не более того. Только тогда его дыхание замедлялось и становилось глубже, а тело расслаблялось для сна.
        Она не знала подробностей его тревожных снов, но понимала, что он находит в ней утешение. Утешение от декатексиса, его неисчерпаемой скорби. По Райану младшему и, возможно, по Ларейн тоже. Конечно, и по Томасу Хьюстону. Вся эта скорбь и чувство вины… Они мешали ему открыто и беззаветно любить. А теперь он чувствовал себя преданным, потому что некоторые их секреты были раскрыты. Он был человеком, который мерил себя по своим секретам и тому, насколько успешно он их скрывал.
        И что же он почувствует, если узнает о соглашении, которое она заключила с их командиром, его протеже? Двойное предательство. Она жалела, что пошла на эту сделку с Иудой. И молилась, чтобы он никогда этого не узнал.
        Если бы только она знала его до всех этих трагедий. Каким он был в детстве? Любил ли он бейсбол и рыбалку, все эти полицейские сериалы по телевизору? Она так мало знала о его прошлом. Доживут ли они когда-нибудь до того дня, когда смогут лежать в объятиях друг друга и признаваться в сокровенных тайнах, которые больше никто никогда не узнает? И если да, то сможет ли какая-нибудь любовь пережить такие откровения?
        – Думаю, нечестно винить женщину в том, что она по секрету сказала что-то своей маме и бабушке, – проговорила она едва ли громче, чем шум кондиционера.
        Он быстро повернул голову, несколько секунд смотрел на нее, потом снова отвернулся к лобовому стеклу. Беспощадная линия его рта так и не поменялась, но ей показалось, что его глаза чуть смягчились, хотя, возможно, это была всего лишь печаль. Заговорила она только минуту спустя.
        – Я сделаю все, что ты захочешь, Райан. И пойду туда, куда и ты. Но я не верю, что такой человек, как ты, сможет просто забыть о тех семи девушках.
        Тогда дрогнул его правый глаз, тот, что иногда терял фокус, а иногда слезился, когда Райан нервничал или переживал. На краешке этого глаза был крошечный шрам – итог той аварии, что забрала его маленького сына. Она знала, что его сын всегда был с ним – вечная, безжалостная, сильнейшая боль, незаживающая рана.
        Словно почувствовав ее взгляд и мысли, он на мгновение оторвал правую руку от руля, приложил указательный палец к шраму, дважды потер его и снова вернулся к рулю. Помимо этого никакого ответа не последовало.
        Через несколько минут он уже подъехал к дому ее бабушки. Поставил машину на стоянку. Заглушил двигатель. И сел, уставившись на дверь гаража. Она ждала.
        – Какая странная шайка, – наконец произнес он. И затем добавил с легким смешком: – «Отступники пещеры Да Винчи». Отступники точно запоминаются, да?
        – Хойл в точности такой, каким ты его описал, – улыбнулась Джейми.
        Он тоже улыбнулся, но продолжал смотреть на гараж.
        – А особенно библиотекарша, – сказал он. – Кто-то пытается привлечь мое внимание? Люди правда ведутся на подобную чушь?
        Она знала, что ему не нужен был ответ – он сам все для себя решит. Поэтому через несколько секунд она сказала ему:
        – Я думала, что это должен был быть обед. И где еда?
        Тогда он посмотрел на нее и по-настоящему улыбнулся. В его глазах читалось извинение.
        – Правда, – сказал он, – я умираю с голоду.

        Глава тридцать седьмая

        Этой ночью ему снились скелеты. Семь тел, как будто абсолютно живых, но только из костей, окружили его кровать. Миниатюрные и женственные, их костлявые пальцы переплелись друг с другом. Каждая косточка отчетливо видна в темноте, будто сияет.
        Он понимает, что Джейми спит рядом с ним. Слышит свист ее дыхания в ночной тишине. Ощущает тепло ее кожи. Но она всего лишь тень, как и он. Он точно знает, где находится, – рядом с Джейми на огромной кровати в доме ее бабушки. Мать Джейми, Недра, спит в конце коридора. Бабушка Джейми в могиле. И еще он знает, кто эти скелеты и почему они пришли за ним.
        У скелетов нет ни глаз, ни языков, но их горе осязаемо. Он чувствует это в их неподвижности. Их кости белы, но они словно скорбят; и он знает – они чувствуют, что он понимает их скорбь. Они пришли для того, чтобы эта скорбь полностью объяла его.
        Он садится и пытается заговорить, но не может произнести ни слова. Его рот открывается, язык шевелится, но он не знает, что сказать. И вот он закрывает глаза и снова ложится. Он думает: «Ты спишь». И слышит, как скелеты разваливаются на части, и понимает, что вокруг его кровати теперь целая насыпь из костей.

        Глава тридцать восьмая

        В восемь утра зазвенел дверной звонок.
        Демарко с Джейми провели ночь в гостевой комнате в доме ее бабушки. Вечер получился напряженным – сортировка вещей, упаковка и маркировка коробок и разговор с агентом по недвижимости о продаже дома и уходе за газоном до продажи, После всего этого Джейми, Демарко и мама Джейми развалились на диване в гостиной и не спали до часу ночи, потому что смотрели по телевизору «Бонни и Клайд» Артура Пенна.
        Джейми и ее мама засыпали по ходу фильма, затем просыпались, держались пару минут и засыпали снова. А Демарко, несмотря на его физическую и эмоциональную усталость, досмотрел до конца. Он видел этот фильм минимум раза четыре, но никогда до этого так не сочувствовал обреченным влюбленным, как сейчас, когда Джейми полулежала на нем, а ее голая нога обвилась вокруг него. Долгое время после кульминационной перестрелки – наполовину опера, наполовину кровавый балет; этакая замедленная съемка смерти и сладострастия, конечный оргазм бесконечной любви героев – Демарко сидел с выключенным телевизором в темной комнате, рядом с ним спали две красивые женщины, их тела были вялые и измученные от усталости.
        На следующий день они все поздно встали и все еще завтракали, когда раздался звонок. Мама Джейми подошла к двери, открыла ее, закрыла, а затем вернулась с огромным толстым коричневым конвертом, на котором кто-то написал печатными буквами «Демарко & Мэтсон». Недра положила его на стол между ними и вернулась к своему месту.
        – Что это? – спросила Джейми.
        – Его принес какой-то мальчик.
        – Мальчик? – удивился Демарко.
        – В маленькой красной машине, – сказала мама Джейми.
        Джейми пододвинула конверт к Демарко:
        – Не желаешь открыть?
        Он подумал: «Я не позволю им так с нами играть», но тот сон никак не шел из головы.
        – Отдам эту привилегию тебе, – сказал он.
        Внутри лежали пять разделенных пачек разрозненных бумаг, каждая в отдельной папке. Джейми вынимала папки одну за другой и складывал их в стопку. Они были помечены как Чед Макгинти, Аарон Генри, Вирджил Хелм, Эли Ройс и Жертвы.
        Последним она вынула листок бледно-желтой бумаги, быстро глянула на него и протянула его Демарко. Он продолжил есть свой омлет.
        – Это все твое, Джеймс, – сказал он.
        – Ой, разве это не мило? – заговорила ее мама. – Вы тоже зовете ее «Джеймс», прямо как Гален.
        Щеки Джейми залились румянцем. Она прокашлялась. А затем прочла вслух:
        – «Разрешите еще раз извиниться за вчерашнее вмешательство в ваши личные дела. Возможно, мы настолько привыкли к анонимности, что потеряли всякое сочувствие. Это полностью наша вина, и мы просим вас проявить снисходительность при рассмотрении данного вопроса. Мы понимаем, что у вас есть другие дела и вы ничем не обязаны ни нам, ни этому городу, но если когда-нибудь в будущем, здесь или где-нибудь еще, вы сможете уделить несколько минут тому, чтобы просмотреть прилагаемый материал, а затем поделиться с нами своими мыслями, мы будем вам очень признательны. Искренне ваш, Дэвид Висенте».
        Она положила записку сверху папок и ждала, когда Демарко на нее посмотрит.
        Мама Джейми притворилась, что ничего не слышала. Она встала и отнесла в раковину свою чашку с тарелкой. Стряхнула остатки еды, открыла кран и включила измельчитель.
        Демарко своей вилкой соскреб остатки омлета на тост, медленно прожевал его и проглотил. Затем допил последние капли своего кофе и только потом повернулся к Джейми. Она улыбнулась.
        Демарко встал и тоже отнес свою посуду к раковине.
        – Недра, – начал он, – здесь можно где-нибудь арендовать машину на пару дней?
        – В этом городе? – спросила она и отрицательно покачала головой. – Но я уверена, что по пути домой мы сможем что-нибудь найти. Каллен арендовал в аэропорту, но это не по пути, мне надо на восток.
        Джейми уже достала свой телефон.
        – Хопкинсвилль, – сказала она. – До него восемнадцать с половиной миль. Высадишь нас там, а потом поедешь на 68-м до Боулинг-Грин.
        – Погодите минутку, – сказала Недра. – Та бабушкина машина в гараже. Но на ней не ездили несколько лет, так что нужно там все проверить.
        – Все в порядке, – заверила Джейми. – Уж это Райан умеет. Мой мотор он всегда заводит.
        – Боже мой! – воскликнула Недра. – Разве так может выражаться приличная южанка?

        Глава тридцать девятая

        Они дождались, когда Недра поедет домой, прежде чем прочитать бумаги, которые прислал Висенте. Первой они выбрали папку, которая была под ярлыком «Жертвы».
        Киша Исаакс, 16, об исчезновении сообщила приемная мать 21/07/98, Лексингтон, Кентукки. На предоставленной фотокопии (просим прощения за плохое качество) любимое фото ее младшей сестры. Кише тринадцать лет, она держит свою сестру Джейд (восемь лет) за подмышки в бассейне. Обе девушки одеты в купальники из двух частей, у Киши звездно-полосатый, у Джейд неоново-оранжевый. Джейд брыкается в воде, посмеиваясь, а Киша целует девочку в макушку. По словам матери, Киша стала сексуально активной не позже четырнадцати лет, и вскоре она «целыми днями» проводила время вдали от дома. В последний раз приемная мать видела ее за девять дней до исчезновения.

        Жасмин Райт, 18, пропавшей объявлена 03/05/99, Оуэнсборо, Кентукки. На представленном фото ей 16 лет: фото из школьного альбома за 10-й класс. В начале ее десятого года обучения она вступила в романтические отношения с молодым человеком на пять лет старше ее. В последний раз ее видели с ним этой осенью на школьном футбольном матче. Когда она не вернулась домой в тот вечер, в ее спальне провели обыск, который подтвердил, что многие ее вещи пропали. Через неделю ее официально объявили сбежавшей. Позже она трижды связывалась с родителями по телефону, но ни разу не сообщала о своем местонахождении.

        Лашонда Смоллс, 16, пропавшей объявлена 10/03/ 2000, Нэшвилл, Теннесси. С трех лет воспитывалась бабушкой и дедушкой, после подозрения в сексуальном насилии со стороны партнера ее матери. Она исчезла после того, как уехала на выходные к своей матери; мать, к сожалению, забыла, что ее дочь собирается приехать, поэтому в те выходные ее не было в городе. Позже бабушка получила открытку на День матери от Лашонды, отправленную по почте из Нэшвилла с почтовым индексом 37206, но больше никаких сообщений не поступало.

        «Остальные случаи более или менее схожи», – писал Висенте.

        Тара Говард, 15, освобождена из СИЗО для несовершеннолетних округа Шелби 29/02/2001, Мемфис, Теннесси. Ни о каких контактах после этой даты неизвестно.

        Дебра Джордан, 17, пропавшей объявлена 26/11/2002, Сент-Луис, Миссури. Надежный источник сообщает, что Дебра была секс-работницей с пятнадцати лет, героинозависима. Ее начали рекламировать онлайн в качестве эскортницы летом 2002 года, была объявлена в розыск соседом по комнате четыре месяца спустя.

        Церес Батлер, 16, не вернулась домой после ночевки у своего друга ночью 02/12/2003, Луисвилль, Кентукки. Друг сообщает, что они были под действием марихуаны и грибов. Церес тогда хотела «пойти в центр»; ее друг отказался, так что Церес пошла одна. С тех пор о ней ничего не известно.

        Кристал Вудард, 19, пропавшей объявлена 19/11/ 2004, Мемфис, Теннеси. Работала эскортом как минимум три года; рекламировали онлайн. Объявлена в розыск коллегой.

        Все жертвы были афроамериканками или частично упомянутого происхождения. Все они считались светлокожими. Все темноволосые, стройные и миниатюрные, рост от пяти футов до пяти футов четырех дюймов. Некоторые из них были замечены в последний раз за несколько дней или недель до сообщения об исчезновении. По крайней мере одна из них – за несколько месяцев. Все они, за исключением Церес Батлер, как отмечалось выше, находились вне связи со своими ближайшими родственниками в течение двух месяцев или более; поэтому точные даты их исчезновения неизвестны.
        Окончательная причина смерти не установлена ни у одной из жертв. В останках одной жертвы была сломана подъязычная кость, что предполагает возможность удушения. Та же самая кость отсутствовала в останках двух других жертв. Однако у четырех других жертв подъязычные кости были целы. Во всех останках жертв отсутствовали несколько мелких костей. На останках нескольких жертв были обнаружены следы предыдущих, более старых травм, ни одна из которых не могла привести к смерти. Признаки умеренного остеомиелита, остеопении и ухудшения состояния зубов, наводящие на мысль об опиатной зависимости, были обнаружены у жертв Вудард, Райт и Джордан.
        Другими словами, причина, дата, время и место смерти не определены. Семь раз.

        Глава сороковая

        ПОДОЗРЕВАЕМЫЕ

        Чед Макгинти, 48, отбыл 172 дня в исправительной колонии Грин-Ривер за изнасилование четырнадцатилетней несовершеннолетней, с которой теперь, когда ей 19, совместно проживает. Сейчас Макгинти, девушка и его старший брат, Лукас, еще один анархист, проживают в двух передвижных домах в лесистой местности в трех милях от реки Миссисипи. Примерно за три года до открытия церкви Лукас Макгинти был осужден за хранение с намерением к продаже двух килограммов метамфетамина, за что он отсидел двадцать семь месяцев в исправительной колонии Грин-Ривер. Третий член группы Макгинти, мужчина-гомосексуал, проживал с Макгинти и другими членами его группы во время происшествия в церкви, но погиб в аварии на мотоцикле почти два года назад.
        Все три этих человека, несмотря на их явную приверженность образу жизни без кредитных карт и бартеру, получают государственные выплаты и некоторое время после освобождения Лукаса Макгинти находились под наблюдением ФБР. Неизвестный информатор дал показания о плане группы по убийству неопределенного сотрудника правоохранительных органов, чтобы начать войну со всеми правоохранительными органами, которые они считали пешками в военно-промышленном заговоре. Впоследствии их признали не представляющими угрозы для правительства США, когда их единственное автоматическое оружие «выстрелило само», разбив при этом окна и пробив борта обоих передвижных домов. Все трое из группы получили незначительные травмы от разбитого стекла. Питбуля, раненного в бедро, пришлось усыпить. Лукас Макгинти был обвинен и впоследствии осужден за неосторожное обращение с оружием и незаконное его использование. Он отсидел шестьдесят дней и заплатил штраф.
        В последние годы было подано несколько жалоб на Чеда Макгинти за «насмешки», «разговоры» и «приставания» к девочкам, возвращавшимся домой из местных средних и младших школ. Его всегда сопровождает вышеупомянутая девятнадцатилетняя девушка, с которой он живет.

        Аарон Генри – опозоренный и разведенный бывший школьный учитель обществознания. В настоящее время ему 46 лет. Он уволен после шестнадцати лет работы, когда восьмиклассница призналась своим родителям, что у нее несколько раз был секс с Генри. Она называла имена двух других учеников, которые также якобы вступали в половую связь с учителем, но они отказались подтвердить заявление первой девочки. В ходе последующего расследования несколько других учащихся добровольно дали показания, свидетельствовавшие о том, что сексуальные домогательства учителя, часто включающие предложение денег, были общеизвестны среди школьников. За два дня до того, как окружной прокурор округа Карлайл принял спорное решение не привлекать Генри к ответственности за изнасилование второй степени из-за недостаточности улик, Генри попытался покончить с собой, проглотив неопределенное количество снотворного и аспирина. После выписки из больницы он согласился признать свою вину в совращении несовершеннолетней. В качестве наказания был отстранен Управлением образования округа Карлайл от любой дальнейшей работы. Ему назначили пять лет
контролируемого испытательного срока и терапию по модификации поведения, зарегистрирован в качестве сексуального преступника. Гражданский иск привел к выплате истице 25 000 $, которые ей необходимо было сохранить до достижения восемнадцати лет. Выгнанный из родительского дома, в настоящее время Генри проживает в недорогом доме в Бардвелле, где он зарабатывает покупкой и продажей недвижимости, а также продажей антиквариата онлайн.

        Вирджил Хелм – бывший сторож и разнорабочий в баптистской церкви Абердина. Он был нанят пастором Эли Ройсом в качестве замены Чеда Макгинти, который покинул эту должность после того, как его брат вышел из тюрьмы. Хелм посвящал двадцать часов в неделю церковному хозяйству, где в его обязанности входило не только озеленение, но и обслуживание всех электрических, водопроводных и отопительных систем. Последний раз его видели на территории церкви примерно за час до появления предположения о возможном поражении здания термитами. На следующий день была назначена тщательная обработка, после чего и были обнаружены останки жертв.
        Несмотря на многочисленные интервью и допросы работодателя Хелма и всех других известных сотрудников, Хелма, которому сейчас, как полагают, около сорока лет, так и не нашли. Его не уличали ни в какой преступной деятельности, сексуальной или иной. Если верить полученным описаниям, он был человеком умеренного характера – не употреблял алкоголь, не играл в азартные игры и не говорил плохо о других, обычно держался особняком, любил играть на гитаре, но никогда не появлялся с ней на публике и вообще неуютно чувствовал себя в больших компаниях. Он не был женат и не состоял в отношениях на момент своего исчезновения. Утверждал, что с честью ушел со службы из армии Соединенных Штатов (по меньшей мере после одного срока службы в Ираке), но об этом не было найдено никакой информации, как и о том, что Хелм вовсе был в армии.

        Эли Ройс был пастором в баптистской церкви Абердина с октября 2000 по июль 2014 года, когда борьба с термитами привела к обнаружению семи скелетов, спрятанных за фальшивой стеной в северной части церкви. Несколько бывших прихожан Ройса подтвердили осведомленность многих о том, что у пастора были отношения с несколькими женщинами из его общины, даже несмотря на его семейный статус. Впрочем, ни одна из них не была моложе возраста согласия, который в Кентукки составляет шестнадцать лет. Некоторые женщины с готовностью признали эту связь и теперь с гордостью говорят о своих отношениях с человеком, который с тех пор стал знаменитым евангелистом и откровенным защитником равных прав и возможностей для «угнетенных меньшинств».
        По слухам, некая шестнадцатилетняя Антуанетта Коутс забеременела от Ройса. К сожалению, впоследствии она переехала из Абердина вместе с матерью и отцом, не оставив никакого адреса.
        Во время расследования убийств Ройс сотрудничал неохотно, часто выказывая откровенную неприязнь, хотя он действительно запрашивал и проходил тест на детекторе лжи, проводимый независимым экспертом. Сейчас Ройс живет в Эвансвилле, штат Иллинойс, и продолжает владеть несколькими арендными домами в округе Карлайл и его окрестностях. На данный момент ему шестьдесят пять лет.

        В 2014 году баптистской церкви Абердина исполнилось 154 года. Освещение в национальных СМИ обнаружения человеческих останков привлекло к этому зданию внимание со стороны исторического сообщества Кентукки. По их исследованиям установлено, что церковь исполняла роль одной из остановок «Подземной железной дороги»[4 - Тайная организация в США, помогающая рабам сбежать из рабовладельческих штатов на Север (прим. пер.)]. Говорили, что в церкви укрывали беглых рабов, а затем на повозке перевозили в один из пунктов вдоль реки Миссисипи, примерно в пятнадцати милях к западу, или в Огайо, еще в десяти милях к северо-западу, где их затем перевозили дальше на север на почтовом пароходе. Историческое сообщество тогда начало кампанию по сохранению церкви как исторического памятника. Однако неизвестные жители Абердина, которые не хотели, чтобы их город навсегда ассоциировался с обнаружением семи скелетов убитых афроамериканок, сожгли и снесли бульдозерами церковь через неделю после обнаружения. Пустырь на месте церкви теперь является собственностью муниципалитета. Текущие предложения по дальнейшему развитию
объекта включают: общественный сад, арендуемое хранилище или мемориал жертвам и истории Церкви.

        Глава сорок первая

        Джейми закончила читать бумаги в папках раньше Демарко, поэтому она снова налила в их чашки кофе, а потом села за кухонный стол своей бабушки и наблюдала за тем, как он читает. Он часто делал паузы, слегка наклоняя голову так, чтобы его взгляд уходил в сторону, пока он обдумывал прочитанное. Ей хотелось подсоединить провод к его мозгу и услышать, о чем он думает. Она хотела знать каждую мысль и эмоцию, что проходили через него, даже те, которые он держал глубоко в своем темном колодце безмолвия. Возможно, эти еще и больше остальных.
        Из всех мужчин, которых она по-настоящему любила – своего отца, деда, трех братьев и его самого, ни один не был так осторожен и скрытен, как Демарко. Любить других мужчин, помимо своей семьи, ей всегда давалось с трудом, в основном потому, что этот пол был слишком испорчен тестостероном, а их добродетель – слишком притуплена и искажена им. Узы крови как-то компенсировали этот недостаток. Но в случае с Демарко такого не было, а она увлеклась им быстро и сильно, и после стольких лет их знакомства ее желание никак не угасло. На службе он еще часто бывал с ней несколько груб и саркастичен, но сейчас этого практически не было. Каждая его улыбка, даже грустная и застенчивая, воспринималась как неожиданный подарок, от которого ее грудь сжималась в ожидании, нет, даже в жажде большего.
        И все же ее сильно озадачивало, почему из всех людей именно он держит ее в таком плену. Она знала все о дофамине и окситоцине, которые ударяют в мозг всякий раз, когда купидон стреляет в сердце, принося чувство восторга и удовлетворения, и об эндорфинах, которые вызывают усиленное состояние безмятежности, когда она лежит в его объятиях. Но все это отвечало на вопрос о том, что такое любовь, а не почему. Почему именно Райан Демарко выпустил поток всех этих химических веществ? И как долго этот кран будет оставаться открытым?
        В молодости она часто думала о своей способности любить. Джейми не испытывала недостатка ни в сострадании, ни в сочувствии, ни в любви к сексу. Но истинная любовь казалась ей недосягаемой и, возможно, даже иллюзорной. Исполненная добродетели и нарциссической снисходительности, она привыкла воспринимать человеческое сознание как инструмент достижения цели – струны, туго натянутые на деку. Они будут резонировать и издавать звуки независимо от того, какой предмет и как пройдется по ним. Но музыку породит лишь рука любви, когда она наконец придет к ней. Длинные изящные пальцы лишь нежно коснутся инструмента, и этого уже хватит. Тонкие струны души достаточно всего лишь погладить, только подышать на них, и мелодия потечет по телу, будет струится в крови. С Демарко ее возможности были разнообразны. Иногда она издавала соловьиные трели, а иногда – воронье карканье. Иногда в ее арсенале появлялся мелодичный гул, а иногда – хор. Иногда голосок белокрылых ангелов, а иногда пронзительный, словно кошачий, крик электрогитары.
        Он закрыл последнюю папку и положил ее поверх остальных. Затем взял свою чашку с кофе, но слишком резко, так что часть кофе пролилась на руку.
        – Вот ведь неряха, – сказала она, ее улыбка была полна музыки; на кухне было тепло, а в доме тихо.
        – Это ты налила туда кофе? – он посмотрел на чашку.
        – Нет, ты.
        – Я встал из-за стола и налил в чашку кофе, даже не осознавая это?
        – И в мою тоже налил, – сказала она.
        Он кивнул и вытер свою руку о ее футболку.
        – Это тебе за вранье, – сказал он ей, а потом чмокнул в щеку. – Ну так что думаешь?
        – Ты спрашиваешь, кто это сделал? – спросила она, но потом решила стряхнуть с себя эту успокаивающую тишину. – Я ставлю на анархиста. Его склонность к такого рода действиям установлена. Алиби основывается исключительно на его собственной маленькой группке психов. И если никто из них не пользуется кредитными картами, то им будет довольно легко проехать двести-триста миль и не оставить за собой никаких следов.
        – Если верить Висенте, то ни одна камера наблюдения не засекла следов их машины.
        – Они профессиональные параноики, Райан. Ты правда думаешь, что Макгинти мог похитить девушку, не зная о камерах?
        Демарко пожал плечами.
        – У него действительно был доступ к церкви. Если его обязанности были такие же, как у Хелма.
        – А с чего бы им быть другими? – спросила она. – К тому же мы не знаем, похитили этих девушек или же они пошли по своей воле. Знаешь, подростки могут сами принимать решения.
        Он кивнул и ненадолго задумался, попивая кофе.
        – С другой стороны, – продолжила Джейми, – то, что тот разнорабочий так подозрительно сбежал, ставит его во главу списка. Несмотря на то, что говорит мне нутро.
        – Ага, – сказал Демарко. – Но тебе не показалось, что тот, кто собирал эту информацию, заинтересован в Эли Ройсе?
        – В каком смысле заинтересован? – поддразнила она и скользнула рукой вверх по бедру Райана.
        – Ты же знаешь, я не могу мыслить здраво, когда ты так делаешь.
        – Одна из твоих самых милых особенностей, – сказала она.
        Он накрыл ее руку своей и отодвинул их к своему колену.
        – Я знаю, что Хойлу особенно не нравится этот человек. Подозреваю, что и Висенте тоже, а мне кажется, писал именно он, – сказал Демарко и постучал по папкам.
        – Ну, лично мне, – сказала Джейми, – не нравится каждый из этих уродов. Какой-то ящик Пандоры с отвратительным поведением! Их всех надо засадить за решетку. Однако у одного Ройса нет криминального прошлого.
        – У Ройса и Вирджила Хелма.
        – Да, – ответила Джейми, – но исчезновение Хелма наталкивает на эту мысль. Он знал, что находится за стеной. Зачем еще ему сбегать за день до санитарной инспекции?
        – Тогда почему он не вытащил тела до того, как убрали доски? У него была куча времени.
        – Может, он только той ночью их и положил?
        – А может, Макгинти? – раздумывал Демарко. – Должно быть, они ненавидели друг друга. Белый анархист работает на черного антибелого расиста?
        – Да уж, представь динамику их отношений, – сказала Джейми.
        Демарко потряс головой и глубоко и раздраженно выдохнул. Она положила руку на его плечо и слегка размяла его мышцы.
        – Думаешь, нам снова стоит поговорить с Висенте? Снова собрать отступников для очередного веселого обеда без еды?
        – С Висенте – возможно. Но не со всеми тремя. Если только ты не хочешь, чтобы тебе погадали.
        – Ей до безумия хочется тебе погадать. Ты же это понимаешь?
        Демарко отодвинул свой стул от стола.
        – Это самая страшная бабулька, которую я когда-либо видел.
        – Что именно тебя пугает?
        – Что-то в ее глазах. То, как она на меня смотрит.
        – Она заглядывает к тебе в душу, любовь моя, – Джейми наклонилась к нему. – Раскрывает все твои тайны.
        Демарко поморщился, а затем отодвинулся и встал. Он подошел к раковине, вылил остатки кофе и вымыл кружку. Затем глянул на время на духовке. 16:27.
        – Нам нужно связаться с местным отделением, прежде чем мы начнем копаться в этом деле, – сказал он.
        – Не с Висенте?
        – Я пытаюсь вспомнить, что Хойл говорил о пасторе Ройсе. Я точно помню, что он назвал его мошенником. Я что-то насчет… «Ни на чьи руки преступления пока что не повесили». Тогда мы говорили конкретно о Ройсе.
        – Получается, он думает, что это Ройс?
        – Мне именно так и показалось. Он еще сказал, что один его коллега уверен, что Ройс вовлечен в это дело. И я ставлю на то, что этот коллега – Висенте.
        – Ладно, – сказала Джейми. – Предположим, что это действительно Ройс. Может, он использовал Макгинти и Хелма, чтобы заманить девушек. Может, здесь замешаны наркотики. Они оба работали на Ройса.
        – Но исчез только один из них, – сказал Демарко.
        – Или его заставили исчезнуть, – добавила Джейми.
        Демарко кивнул и сжал губы. Затем он указал пальцем на бумаги:
        – Здесь чувствуется стиль адвоката. А адвокаты манипулируют. Я предлагаю поговорить с отделом шерифа и ребятами из полиции штата. И пока мы этим занимаемся, нарыть что-нибудь про этих отступников.
        – Так мы беремся за это? – уточнила Джейми. – Мы в деле?
        Он моргнул и выглядел пораженным.
        – Черт, – сказал Райан. – А как же Новый Орлеан? Ки-Уэст? Их фирменный лаймовый пирог?
        Джейми подошла к нему сзади, поставила свою кружку в раковину и обвила руки вокруг его талии.
        – Все, что захочешь, малыш. Я буду с тобой в любом случае.
        – Для тебя «сержант малыш», солдат, – накрыл он ее руки своими.
        – Приятно, что дом в нашем распоряжении, да? – она зарылась носом ему в шею.
        – И никакой Ричи не стоит у окна и не слушает твои стоны.
        – Да, а вот этого мне будет не хватать, – сказала она ему. – Слушай, а может, запишем ему видео?

        Глава сорок вторая

        В детстве во время прогулок по рельсам Райан иногда натыкался на черную змею или ядовитую гадюку, греющуюся на шпале или сбрасывающую кожу на зачерствевшую золу. Он видел опоссумов и сурков, енотов, бродячих собак и диких кошек, иногда лис и дважды черного медведя. Белохвостые пауки всегда выскакивали из высокой травы и пробирались сквозь кальмию в лес, что рос вдоль склона холма. Однажды он наткнулся на какого-то орла, сидевшего на ржавом поручне и вырывавшего куски розового мяса из луны-рыбы, которая отчаянно пыталась вырваться из когтей. Он любил исследовать развалины старых привокзальных домов и пивнушек, точно знал, какие из них старшеклассники использовали летом для своих вечеринок с пивом, сексом и травкой.
        Однажды он увидел странную форму, поднимающуюся из теплой золы, и когда подошел ближе, то понял, что это какая-то причудливая каймановая черепаха – ее панцирь был размером с обруч от бочки и покрыт толстыми шипами, которые спускались по ее длинному хвосту и широкой голове. Он поднес сухую палку к ее похожей на ключ пасти, и черепаха схватила палку и сломала пополам.
        В тринадцать лет он нашел заряженный револьвер, завернутый в грязную тряпку, в углу брошенного товарного вагона. Он боялся дотронуться до ткани, только если ногой, потом боялся отодрать этот замызганный лоскут, а потом некоторое время боялся поднять револьвер. Но он все-таки сделал все вышеперечисленное, а затем выглянул из вагона, оглядел все три стороны, спустился на землю и побежал в лес, крепко прижимая револьвер к бедру.
        Примерно в миле от дома, где лиственный лес сменился красными соснами, он остановился перевести дух. Там он мог почувствовать запах сосновых иголок, но еще и дыма литейных заводов и городской копоти. Райан встал среди сосен в маленькое пятнышко солнечного света и рассмотрел револьвер. Он был тяжелым, ствол гладкий и черный как смоль, а в рукоятке по обе стороны были темные деревянные вставки. В обойме имелись четыре пули и два пустых места.
        Только дома, в своей комнате, когда убедился, что мама спит, он вытряхнул пули из обоймы и опробовал курок и спусковой крючок. Он понял, как снять предохранитель и насколько сильно нужно нажать на спусковой крючок, чтобы спустить курок.
        Иногда, когда отец кричал на кухне и поливал мать грязью за что-нибудь, Райан лежал на кровати, засунув руку под подушку и положив ее поверх заряженного револьвера. Иногда он ставил палец на спусковой крючок и думал: «Как только я захочу».
        Когда ему было пятнадцать, его отца нашли мертвым в 03:00 на парковке его любимого бара. Любимого, потому что идти до него было всего двадцать минут, и там всегда кто-нибудь наливал ему пиво за доллар. Он всегда пил рядом с домом, потому что у него не было машины и права у него забрали. Мальчик думал, что теперь его мама снова будет счастлива, раз никто ее не бьет, но она стала еще печальнее и вставала с постели только в туалет. Он открывал банку супа, разогревал его в микроволновке и подавал ей в кофейной кружке, но она никогда не делала больше двух глотков, и на следующее утро он так и стоял на тумбочке, засохший по краям.
        Когда он был в армии в Панаме, Красный Крест сообщил ему, что его мать лезвием бритвы сделала длинные разрезы на обеих руках с внутренней стороны от локтей до ладоней. На похоронах какая-то женщина, которую он не узнал, сказала ему: «А она вокруг да около не ходит, да? Должна признать, это восхищает». Он даже почувствовал довольно нелепую гордость за то, что его мать проявила такую решимость. Хотя, насколько он помнил, она никогда не держала своих обещаний.

        Глава сорок третья

        Шериф округа Карлайл был высоким подтянутым мужчиной с аккуратной короткой стрижкой лет шестидесяти пяти. Кожа его стала сморщенной и загорелой, но подбородок оставался твердым, а голубые глаза стального цвета – ясными, на щеках красовалась двухдневная седая щетина. Он сидел спиной к окну, из которого струился солнечный свет, и зажимал визитки Джейми и Демарко между большим и указательным пальцами. Он немного вытянул руку, чтобы поймать утренний свет, когда расслабленно и неторопливо откинулся в свое офисное кресло. На нем были выцветшие синие джинсы и оливково-зеленая хлопковая рубашка со светло-коричневыми пуговицами и подкладками на нагрудных карманах. Рукава были аккуратно закатаны до локтя, предплечья и кисти усеяны старческими пятнами.
        – По этому номеру я могу связаться с вашим командиром? – спросил он.
        Демарко решил, что сначала попробовать договориться должна Джейми. Ее улыбка была более привлекательной и очаровательной.
        – Да, напрямую с капитаном Боуэном, – сказала она и улыбнулась.
        Шериф кивнул, затем махнул визитками в сторону двух стульев, стоящих перед его столом. Джейми и Демарко присели.
        – И что вы двое имеете общего с Дэвидом Висенте? – спросил шериф.
        – Ну, – начала Джейми, но Демарко решил, что на очарование у него не хватает терпения.
        – Полагаю, вы уже были об этом осведомлены, – сказал он. – Висенте не дал бы нам ваши контакты, если бы перед этим не поговорил с вами.
        Шериф отложил визитки и потер указательный и большой пальцы друг о друга. Его улыбка напоминала Демарко кота, которого его жена Ларейн принесла в дом много лет назад. Тот постоянно приносил в гостиную бурундуков, отпускал их и весело за ними наблюдал до тех пор, пока грызуны набирались смелости сбежать Но таких дезертирств кот не допускал, он тотчас же нападал и снова хватал беглецов.
        – Вы хотите как можно скорее взяться за дело? – спросил шериф.
        – Не совсем, – ответил Демарко. – Мы всего лишь оказываем услугу. Мистер Висенте надеется, что мы сможем взглянуть на дело под другим ракурсом. Лично я сомневаюсь, что мы сможем вынести из дела новую пищу для размышлений. Я думаю, что к нам отнесутся как к саквояжникам-янки, которые суют нос не в свое дело.
        Джейми поморщилась на слове саквояжники, но не отвернулась от шерифа и не убрала улыбку с лица.
        – Если мы найдем что-нибудь новое, то сразу же дадим вам знать, – заверила она.
        – Я на это рассчитываю, – обнадежился шериф, снова взяв в руки визитки и постучав ими по столу.
        – Досье Висенте кажется довольно подробным, – сказал Демарко. – За исключением любых сведений о нем, докторе Хойле и миссис Туми.
        – А какие вам нужны сведения? Они хорошие люди, – сказал шериф.
        Джейми сразу же уловила едва заметную перемену в выражении лица шерифа. Она была столь легкой, что трудно было сказать точно, изменился ли взгляд мужчины или же дрогнула улыбка, но выражение она все же узнала и поняла, что и Демарко тоже. Она видела это уже сотню раз – тот момент, когда вопрос попадает в самую точку, после чего от ответа уходят либо ложью, либо недосказанностью.
        – Уверен, так и есть, – ответил Демарко. – Но вам знакомо чувство, будто вами кто-то манипулирует? Последнее время у меня постоянно такое чувство.
        – Что я могу сказать? – шериф пожал плечами и улыбнулся. – Люди постоянно играют друг с другом. Это жизнь, не так ли?
        – И никакие их привычки и мотивы не помогут мне понять, почему они хотят нашей помощи с этим делом.
        – По моему мнению, сержант, у нас у всех одинаковая мотивация. Правда, справедливость и американский характер. Я прав?
        – Звучит, как работа Супермена, – сказал Демарко.
        – Если вы с ним столкнетесь, – пошутил шериф и протянул руку, – то попросите зайти. Я подкину ему работки. Как раз ему по плечу.
        – Что у тебя за проблемы с авторитетными лицами? – спросила Джейми несколько минут спустя, пока они шли к машине. – Почему ты никогда с ними не ладишь?
        – Мне не понравилась его улыбка, – ответил Демарко.
        Она знала, что дело не только в этом; у Демарко всегда было что-то большее. Он сводил сложные эмоции к полушутливым заявлениям. Что ему действительно не понравилось, так это некоторая высокомерность шерифа и его странное отношение, будто он был одновременно привратником и арбитром всего окружного правосудия. А еще не понравилось то, как шериф оглядел Джейми с головы до ног. Демарко вообще плохо переносил любое сокрытие информации, любой ответ, в котором не было абсолютной откровенности. Но ее озадачивало и интриговало, почему при этом он держался так осторожно, почему скрыл свою яростную потребность в справедливости за саркастичным поведением. Он был умным и проницательным человеком, который в одно мгновение мог свести человека к другу или врагу, и она научилась читать эту реакцию в его глазах. Своих близких людей он одаривал, как она это называла, «улыбающимся взглядом» – расслабленным и открытым. На шерифа же округа Карлайл весь разговор смотрели глаза с напряженным прищуром.
        Прошлое Демарко было для нее загадкой. Он был более начитан, чем большинство ее знакомых, иногда ее это просто поражало, как в тот раз, девять дней назад, когда он процитировал ее любимого писателя из средней школы. Они ждали, пока их проводят к столику в ресторане Северной Каролины, в «Загат» написали, что там лучший барбекю в штате. В вестибюле было шумно и многолюдно, повсюду на виниловых скамейках сидели болтливые взрослые и громкие дети. Через двадцать минут он спросил, не против ли она пойти в другое место, и уже на улице она спросила, что ему там не понравилось. Он бросил на нее взгляд, в котором читалось «как ты вообще могла такое спросить?», но ответил лишь:
        – Ад – это другие.
        – Ты знаешь, откуда эта фраза? – спросила она тогда.
        – «За закрытыми дверями». Жан-Поль Сартр, – ответил он почти жизнерадостно, а она очень обрадовалась возможности поговорить о литературе.
        – А знаешь ли ты, что он в действительности хотел сказать этой цитатой?
        – Я знаю, что я хотел ею сказать, – ответил Демарко, закрыв эту тему.
        Когда она спрашивала о его семье, его словарный запас зачастую сокращался еще сильнее. Незнакомцы, которые по ошибке пытались вовлечь его в праздную беседу, в ответ получали молчание и прищуренные глаза. Она знала по собственному опыту, а также благодаря своим исследованиям в области психологии, что люди рождаются с определенными склонностями, но настоящим катализатором развития личности является окружающая среда. Она попыталась представить его маленьким. Когда и почему он стал таким замкнутым? Она просто жаждала найти ключ, который раскроет двери и наполнит его светом.
        – У Юга своя история, которая временами заставляет людей немного нервничать, – сказала она. – Ты же это понимаешь?
        – Думаешь, не стоило мне говорить «саквояжники»? – спросил он, ухмыляясь.
        – Думаю, ты сказал это специально. Разве не я должна была договариваться?
        – Можешь сесть за руль, если это тебя успокоит, – сказал он и положил руку ей на копчик.
        – Поумерь свой снисходительный тон, Демарко, или поедешь в багажнике.
        Их визит в отделение местной полиции штата Кентукки прошел, как и ожидалось, более гладко. Никто не напоминал Демарко кота его бывшей жены. Молодой полицейский по имени Уорнер подтвердил контакты всех подозреваемых в списке Висенте и вежливо предупредил не слишком наседать на Эли Ройса, если только они не захотят появиться в его следующей телевизионной проповеди в качестве новых участников «клеветнической кампании белых против Илии этого века».
        – Если честно, – сказал ему Демарко, – Ройс находится в конце моего списка подозреваемых. Против него нет никаких достоверных улик.
        – Согласен, – сказал полицейский.
        – Только между нами, но мне кажется, что у Висенте и Ройса какая-то личная неприязнь. Вы ничего об этом не знаете?
        – Вы про тот иск о клевете?
        – Что, простите? – сказал Демарко.
        – Суд уже несколько лет с этим разбирается. Ройс подал иск на тридцать миллионов долларов или около того. Он утверждает, что Висенте несколько раз публично опорочил его. Именно поэтому Висенте уволили из Вандербильта.
        – Он сказал, что вышел на пенсию.
        – Пожалуй, это изъясняет суть дела в мягкой форме.
        Вернувшись на стоянку, Демарко и Джейми стояли возле машины и ждали, пока кондиционер заработает на полную мощность и уберет этот парниковый эффект в салоне. Демарко посмотрел на нее через раскаленную крышу и покачал головой.
        – О чем ты думаешь? – спросила она.
        – О побеге, – ответил он. – А ты о чем?
        – О том, что такой человек, как ты, никогда не бежит от проблем.
        Он сжал зубы и раздраженно рыкнул.
        – Я тебя ненавижу, – сказал он ей и открыл дверь со своей стороны.
        Она тоже открыла дверь и забралась внутрь.
        – Ты мне противен, – сказала она.

        Глава сорок четвертая

        Сразу за пределами парка Колумбус-Белмонт узкая дощатая дорожка извивалась в густом лесу к северо-востоку от реки Миссисипи. Затем она внезапно поворачивала на запад, а потом делала последний поворот на север, прежде чем оборваться у ворот из ржавых труб, на которых от руки было написано:

        ЛИЧНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ!
        Держитесь ПОДАЛЬШЕ или буду СТРЕЛЯТЬ!
        Если вас не убьют ПИТБУЛИ,
        то РЕВОЛЬВЕР точно сможет!

        В сотне ярдов за воротами бок о бок стояли два потрепанных передвижных дома, оба с пустыми садовыми стульями и спутниковыми тарелками на крышах. Еще там были два пикапа, один болезненно-зеленого оттенка, а тот, который поновее, – неоново-синий. Плюс один маленький черный седан, один кабриолет «Джип Вранглер» без колес, установленный на цементных блоках, один перевернутый холодильник без дверей и несколько пластиковых бочек. А также три большие коричневые собаки, каждая прикована цепью к своему столбу. Теперь они до предела натягивали цепи и без остановки угрожающе лаяли.
        Демарко, сидевший на пассажирском сиденье, открыл бардачок.
        – Да уж, вполне похоже на анархический притон, – сказал он. Он достал из ящичка свой золотой полицейский значок штата Пенсильвания и прикрепил его к поясу.
        – Тебе это никак не поможет, – сказала ему Джейми.
        – Когда подойдем – нет, – он отдал ей второй значок. – Но сначала нужно же еще подойти.
        – А разве это не…
        – Ложное представление? – он сунул свой «Глок» в кобуру, а затем открыл дверь. – Нет, пока мы ложно не представимся.
        – Как смешно, – заметила Джейми и потянулась за своим оружием.
        Они встали за открытыми дверьми машины. Джейми просигналила три раза. Собаки просто сходили с ума.
        Спустя полминуты дверь трейлера распахнулась и оттуда, прищуриваясь, вышел мужчина в джинсах и майке. Он на секунду снова исчез из виду, а затем опять появился, уже с биноклем, который поднес к глазам. Демарко поправил свою хлопковую рубашку так, чтобы значок было хорошо видно. Мужчина снова отошел от дверного проема, а потом вышел в шлепках и зашагал по захламленному двору.
        – Сидеть! – рявкнул он на собак, и те затихли.
        – Ну наконец-то тишина, – обрадовался Демарко.
        Джейми улыбнулась. Как бы сильно она ни умилялась его нежности, но таким Демарко ей тоже нравился. Бесстрашным и готовым горы свернуть.
        Мужчина подошел к ним на расстояние десяти ярдов и сказал громче, чем было необходимо:
        – Что?
        В нем было, пожалуй, чуть больше 170 сантиметров и где-то сто килограммов, которые сосредоточились в основном на его груди и животе. Он был лысым и с заросшей щетиной, глаза все красные, кулаки сжаты.
        – Я сержант Райан Демарко, а это рядовая Мэтсон. Мы бы хотели задать пару вопросов мистеру Макгинти.
        – Какому из?
        – Мистеру Чеду Макгинти.
        – Ну, ни хрена вам не везет. Его нет дома. И даже не спрашивайте, где он. Даже если бы я знал, то не сказал вам.
        – Всем будет лучше, мистер Макгинти, если нам не придется вламываться в ваш дом и проводить обыск.
        – Зачем? У вас есть ордер?
        – Нам не нужен ордер, чтобы пролететь над вашей собственностью и все просканировать. Я полагаю, вы сами выращиваете марихуану.
        – И в этом все дело? – Макгинти чуть передернуло. – Вы так долго сюда ехали, чтобы прикопаться к нам из-за горстки травы?
        – Ваш брат – зарегистрированный сексуальный преступник. Мы приехали, чтобы расспросить его об этом.
        Некоторое время Макгинти стоял неподвижно.
        – В жопу вас, – наконец сказал он, развернулся, сплюнул и зашагал прочь.
        Джейми дождалась, пока Макгинти уйдет из поля слышимости.
        – Гладко как никогда, – сказала она потом Демарко.
        – Тем более, мы уже пробовали то, что он сказал, да? – посмотрел он на нее и ухмыльнулся.
        Он залез в машину и захлопнул дверь. Когда она тоже села и уже аккуратно выезжала по узкой дорожке, он сказал ей:
        – Когда доедем до того последнего резкого поворота перед шоссе, притормози и дай мне выйти. Ты езжай дальше, найди место, где можно затаиться, и жди моего звонка.
        – Ты думаешь, что-то произойдет?
        – Да, веселые игры.

        Глава сорок пятая

        Демарко присел за толстым дубом, высунув голову. Ухающий гул бабушкиной машины постепенно затихал. Но похожий звук быстро приближался с противоположной стороны.
        Зеленый пикап. Демарко вжался в дерево и поднял голову немного выше. Машина промчалась мимо, оставляя за собой облако пыли. Но прежде чем пыль дошла до Демарко, он бросил короткий, но удачный взгляд на кабину пикапа. За рулем был Макгинти, но не старший. Рядом с ним сидела девушка лет девятнадцати-двадцати. Рядом с ней, ближе к пассажирскому окну, сидела еще одна девушка, явно моложе. Демарко поднял телефон и сказал: «Позвонить Джейми».
        – Зеленый пикап только что пронесся мимо меня, – сразу же ответила она. – Один мужчина, одна женщина.
        – Тебя было видно с дороги? – спросил он.
        – Да, если они специально высматривали.
        – Там были две женщины и один мужчина, – уточнил он. – Одна присела, проследи за ними и узнай, куда они едут. Я позвоню Уорнеру и доложу, что мы узнали. Посмотри, кто выйдет из машины, когда они остановятся, и скажи Уорнеру, где их найти. А потом возвращайся за мной.
        – И что же ты будешь делать? – спросила Джейми.
        – Убивать комаров, – сказал он ей и прихлопнул одного на шее.

        Глава сорок шестая

        По пути в Бардвелл с целью нанести неожиданный визит Аарону Генри – опозоренному, разведенному и нелюдимому домогателю до восьмиклассниц – Джейми с Демарко обсуждали, как лучше вести с ним разговор.
        – Почему роль плохого копа всегда достается тебе? – спросила Джейми. – У плохого копа всегда самые крутые фразочки.
        – Я хороший актер, – сказал Демарко.
        – Ага, вот только ты не играешь. Ты сам по себе противный.
        – Ну вот, тем более.
        – Может, в этот раз стоит нам обоим быть плохими копами.
        – Надо дать загнанной крысе дорожку к отступлению, – напомнил он ей. – А иначе он будет давать отпор.
        – Ну ладно. Пусть эта дорожка ведет к тебе.
        – Джейми, – сказал он ей, – обдумай это. Он гетеросексуал. Извращенец, конечно, но всё же…
        – Нетушки, – ответила Джейми и потрясла головой. – В этот раз роль достанется мне.
        Демарко нахмурился, глядя на ветровое стекло, но только чтобы скрыть свою улыбку. Никто из рядовых в Пенсильвании не говорил с ним так, как Джейми. Не то чтобы он этого хотел. Но с Джейми все всегда было по-другому. Она была ему равной, и они оба это знали. И даже больше чем равной. Интеллектуально, эмоционально, ментально… да во всех сферах, кроме опыта, она давала ему фору. И ему это нравилось. Вот только он надеялся, что она этого не узнает.
        Они уже подъезжали к Бардвеллу, когда у него зазвонил телефон. На экране светилось «Боуэн». Он поднял телефон, чтобы Джейми смогла взглянуть на него. Она поджала губы и сморщила нос. Демарко ухмыльнулся и ответил на звонок.
        – Привет, ребенок, – сказал он. – Звонишь, чтобы похвастаться, что у тебя наконец-то начали расти лобковые волосы?
        – Звоню, чтобы спросить, какого черта ты там задумал в каком-то богом забытом городке в Кентукки. Мне только что позвонил шериф округа Карлайл.
        – Надеюсь, ты ему сказал, что у тебя там жуткая неразбериха, раз я больше тебе там не помогаю?
        – Я ему сказал, что ты вконец свихнулся и я надеюсь, что ты никогда не вернешься. С чего это вы с Мэтсон решили принять участие в каком-то расследовании?
        – Разве я осуждаю твои хобби? Кстати, как там твоя овечка, которую ты держишь в шкафу? Как ты ее зовешь… Бренда?
        Джейми хихикнула и чуть сбавила скорость, чтобы прочитать дорожный знак.
        – Слушай, – сказал Боуэн, – не забывай, что ты на больничном. Если там тебе что-то заплатят…
        – Все безвозмездно, – сказал ему Демарко.
        Тогда у Джейми тоже зазвонил телефон. Она вынула его из кармана рубашки, посмотрела на номер и припарковалась у гипермаркета. Джейми ответила и сказала: «Минутку». Потом выключила двигатель, вышла из машины, закрыла дверь и продолжила:
        – Рядовой Уорнер, как там дела?
        – Да, она правда оказалась несовершеннолетней. Через два месяца будет пятнадцать. Она не особо сейчас разговорчивая, но мы надеемся хотя бы засадить Макгинти за сексуальное насилие, а девушку постарше – за незаконную сделку. В самом худшем случае остается передача алкоголя несовершеннолетней.
        – Так это был Чед, а не тот старший брат?
        – Да, это Чед. Мы сейчас ждем, пока приедет их адвокат.
        – Мы с сержантом Демарко точно захотим поговорить с Чедом пару минут, если это возможно.
        – Позвоните мне где-то через час. Мы сделаем все возможное. Лично я считаю, что он не тот, кого вы ищете, но ведь лучше убедиться.
        Нажав на отбой, она снова села в машину. Демарко ждал, его телефон был уже в кармане.
        – Боуэн передает привет, – сказал он ей.
        – Уорнер схватил Макгинти, девушку, из-за которой он отсидел, и еще четырнадцатилетнюю девочку.
        – Вот ведь мразь. Ты видела, как они заходили в мотель? Надеюсь, их застали на месте преступления.
        – Ну, этого я не знаю, – сказала она. – Он сказал, что они…
        Ее телефон, который она все еще держала в руке, снова звонил и вибрировал. Она взглянула на экран, на котором светилось «Кэп Б». Она выключила звук и быстро убрала телефон в карман.
        – Твой парень? – спросил Демарко.
        – Мама, придурок, – ответила она ему, завела машину и снова выехала на шоссе. – Короче, про Макгинти. Уорнер попробует нам дать с ним пару минут. Мы это выясним где-то через час. Но он считает, что Макгинти не тот подозреваемый.
        – И почему же?
        – Он не сказал. Может, потому, что взрослая девушка все еще жива? И она белая. Обе девушки белые. К тому же выглядит так, будто та четырнадцатилетняя была с ними по своей воле.
        – У четырнадцатилеток нет своего выбора, – сказал Демарко. – Или есть, наверное. Только вот судить о людях они ни фига не умеют. Поэтому у нас и есть закон для их защиты.
        Она кивнула и добавила:
        – Кстати, мы ищем поворот на Карсон-авеню.
        – Нет, это ты ищешь, – сказал он ей. – А я видел его два квартала назад.

        Глава сорок седьмая

        Трехкомнатная квартира Аарона Генри на седьмом этаже дома для бедных выглядела как пристанище восьмидесятилетнего старика, который никогда ничего не выбрасывал. В гостиной насчитывалось много маленьких антикварных столиков, полностью заставленных статуэтками «Хаммел», вазами, мисками, искусственными лампами Тиффани и другими вещами с гаражных распродаж. Единственное, что напоминало нынешний век, – это небольшой телевизор с плоским экраном и портативный компьютер. В комнате пахло жареным луком.
        Сам Аарон выглядел лет на двадцать старше своих сорока с небольшим. Его лицо было бледно-серым, небритым и осунувшимся, очки с цепочкой держались на кончике носа. Он вышел открывать дверь в красно-черных клетчатых брюках, коричневых носках и бледно-зеленой футболке, обляпанной пролитым кофе и горчицей.
        Он нервно сел на один конец покрытого тканью дивана, а Демарко – на другой. Джейми стояла спиной к окну, скрестив руки на груди.
        – Они так и не нашли преступника? – спросил Генри. – Сколько уже лет прошло?
        – Боюсь, колеса правосудия порою крутятся очень медленно, – сочувственно улыбнулся Демарко.
        – Расскажите нам о всех поездках, которые вы совершали с 1998 по 2004 год, – сказала рядовая Мэтсон.
        – Я тогда был еще в колледже, – Генри удивился этому вопросу. – Учился в аспирантуре.
        – Вы не ответили на мой вопрос. На самом деле, вы его избегаете.
        – Всякий раз, когда я тогда покидал город, я брал с собой свою жену и детей, – повернулся Генри к Демарко. – Моя жена… моя бывшая жена уже все это говорила полиции.
        – Я знаю, знаю, – закивал Демарко. – Нам нужно лишь снова все это услышать. Нам так будет проще, потому что мы только начали это дело.
        – И где сейчас ваша бывшая жена? – спросила рядовая Мэтсон. – Где ваши дети? Почему они переехали в Северную Каролину, если она вам так доверяет?
        – Слушайте, – обратился Генри к Демарко, – о тех девочках. Из моей прошлой школы. Я никого из них не обидел. Я хорошо с ними обращался.
        – И поэтому вас отправили в тюрьму? – спросила Мэтсон.
        – Мы вас ни в чем не обвиняем, мистер Генри, – сказал Демарко. – Мы лишь пытаемся понять, кто убил тех семерых девушек. В прошлом вы проявляли склонность к девушкам аналогичного возраста. Так что если вам есть что рассказать, лучше бы нам услышать это лично от вас. Вы понимаете? Так будет лучше, чем если мы это выясним сами.
        – А мы выясним, – сказала ему Мэтсон. – Уж поверьте, что выясним.
        Генри сидел, согнувшись пополам и упершись локтями в колени, и качал головой.
        – Я согласился на «Депо-Проверу», – сказал он им. – Я каждую неделю хожу на поведенческую терапию. Мой компьютер просматривается, я не могу устроиться на работу, мне стыдно показываться людям.
        Он снова сел прямо и широко раскрыл руки.
        – Вот! Вот все, что осталось от моей жизни.
        – Я считаю, – сказала ему Джейми, – что это намного больше, чем вы заслуживаете.
        Генри снова согнулся, крепко обвил руки вокруг живота и зажмурился.
        Демарко достал визитку из своего кармана и положил ее на диванную подушку. Затем он встал и положил руку Генри на плечо.
        – Если вы вспомните что-нибудь, что может нам помочь, – сказал он, – если вы что-нибудь услышите, я буду очень благодарен вашему звонку.
        Когда Джейми проходила мимо Генри, она нагнулась к нему и прошептала на ухо:
        – С нетерпением буду ждать нашей новой встречи.
        Когда они спускались на лифте, Демарко отвернулся от кнопок и посмотрел на нее.
        – Может быть такое, что тебе это уж слишком сильно понравилось? – спросил он.
        – Ни в коем случае, – ответила она, ухмыляясь. – Мне это понравилось ровно в такой мере, в какой должно было понравиться.

        Глава сорок восьмая

        – Готова двинуться на север? – спросил Демарко, когда они подходили к машине ее бабушки.
        Джейми глянула время на телефоне. 13:44. Пропущенный вызов от капитана Боуэна все еще высвечивался на экране.
        – До Эвансвилля как минимум два часа, – сказала она ему и передала ключи от машины. Затем взглянула на небо. Пасмурно-серое. С запада надвигались зловещие темно-серые тучи.
        – И скоро пойдет дождь.
        – У нас есть крыша и кондиционер, – он открыл ей пассажирскую дверь.
        – Как и дома у бабушки, – сказала она ему.
        Он обошел машину, сел на водительское сиденье, завел двигатель, включил кондиционер, но оставил свою дверь открытой.
        – Думаю, нам надо закончить это сегодня. Завтра допросить Висенте. А во второй половине дня уже ехать в Новый Орлеан.
        Она поднесла свое лицо поближе к кондиционеру.
        – Я сказала Уорнеру, что мы хотим допросить Макгинти. Хорошо бы поговорить и с девушками. Если об их парне и можно что-то узнать, то скорее всего от них.
        Он сидел, уставившись в лобовое стекло, с левой рукой на руле.
        – Ты так нервничаешь перед допросом Ройса? – спросила она. – Или нервничаешь просто потому, что хочешь с этим покончить?
        – Это же не наша проблема, – пожал он плечами. – Мы просто согласились помочь.
        Она откинулась на сиденье. Понаблюдала за его позой, его лицом. Его указательный палец тихонько барабанил по рулю.
        – Я тебя знаю, Райан. Ты бы не захотел просто так бросить это дело.
        Он глубоко вздохнул и громко выдохнул:
        – Я хочу и не хочу.
        – Почему и почему? – спросила она.
        – Потому что это лишь очередное дело в бесконечной веренице таких же дел. Ну и что, если мы засадим еще одного злодея за решетку? Там таких еще тысячи. И всегда будет.
        Она нагнулась к нему через подлокотник и обняла его за шею.
        – Предобеденная депрессия, – сказала она. – Тебя вылечат маленький чизбургер и большой салат.
        – Шоколадный коктейль тоже не помешает.
        – Я уверена, что видела «Стейк-н-Шейк» прямо перед поворотом на 24-е шоссе.
        – Иногда ты говоришь такие сексуальные вещи, – повернулся он к ней и поцеловал ее ладонь.
        Они ехали на север, держась за руки, их пальцы были переплетены. Она задумалась, ездил ли он вот так, когда был женат на Ларейн. Вообще-то, он до сих пор на ней женат. Он не носил кольцо, но они все еще женаты. «Тебя это беспокоит? – спросила она себя. – Пока что не очень. Но скоро может начать».
        Сначала ей нужно было вернуть его в здоровое состояние. Чтобы он больше не думал о плохом. Он и ее делал здоровее. Из-за него она хотела чего-то нормального. Того, что раньше ей никогда не хотелось. Возможно, для детей она была уже слишком стара, но сколько сегодня это «слишком стара»? И что значил тот факт, что она наконец-то жаждет нормальных отношений, которые не будут осуждать все на свете? Когда она была с ним, то редко думала о другом.
        Она удивилась своему разговору с Аароном Генри. Удивилась закипающему внутри нее гневу. Удивилась тому удовольствию, которое она получила от его унизительного стыда. Удивилась тому, как сильно ей хотелось, чтобы Макгинти отшатнулся от нее в страхе и унижении.
        Небо постепенно темнело. На западе беззвучно всплыла паутина молний. Она проверила дорогу.
        – «Стейк-н-Шейк» будет справа от тебя, – сказала она, стараясь говорить как можно спокойнее.
        – Но недостаточно близко, – ответил Демарко.
        Она сжала его руку и хотела заплакать.

        Глава сорок девятая

        Джейми училась в седьмом классе, и уже тогда была выше всех мальчиков, когда девочка на другой стороне улицы заинтересовалась ею. Обычно Джейми шла за девушкой, когда они выходили из автобуса после школы. Мэри-Кайл было пятнадцать – натуральная блондинка, стройная, красивая и популярная, она всегда шла с двумя старшеклассниками, а Джейми была в пяти ярдах позади – руки слишком длинные, ноги слишком большие, грудь слишком маленькая. Эм-Кей была той, кем Джейми хотела бы вырасти. Эта самоуверенная походка. Эта плавность и грация. Откуда бралась такая уверенность? Джейми тоже была уверена в себе, но не на людях. На самом деле, только в собственной комнате ощущала она огромную уверенность. При других она лишь смотрела в пол.
        А как-то однажды Эм-Кей отстала от мальчиков, провожавших ее домой со школы, шикнула на их жалобы и велела им идти дальше. С беспечным «Привет» она зашагала с младшей девочкой, сердце Джейми затрепетало, как испуганный кролик.
        – У тебя такие красивые волосы, – сказала Эм-Кей и взяла пальцами локон. – Они прямо отражают солнце. Тебе так повезло, что ты не похожа на толпу.
        Джейми покраснела, ее бледная кожа пылала.
        – Обычно мне не нравятся рыжие волосы, – продолжала Эм-Кей, – но твоим я так завидую.
        Все, что тогда могла придумать Джейми, было: «Спасибо».
        – Ты их когда-нибудь завивала? – спросила Эм-Кей. – Если захочешь зайти ко мне, то я могу их накрутить. Посмотришь, понравится ли тебе.
        И в течение следующих трех лет они встречались раз в неделю или чаще. Как и у Джейми, у Эм-Кей не было сестер, только брат, который уже учился в колледже. Они делали друг другу маникюр и укладывали волосы, а Эм-Кей рассказывала веселые истории о том, какие странные в старшей школе учителя и какие противные и тщеславные там мальчики. Она отвела Джейми в “Victoria’s Secret”, и там они чуть не умерли от смеха, примеряя цветные трусы и лифчики. Каждое прикосновение пальцев Эм-Кей заставляло Джейми дрожать и краснеть. И когда Эм-Кей научила ее, используя руку Джейми, как делать идеальный минет («Жизнь намного легче, если ты знаешь, как это делать», – сказала она), Джейми почувствовала нарастающий трепет между ног. Порыв, который сначала ее напугал, заставил еще неделю беспокоиться, что там случилось что-то плохое. Но когда они встретились в следующий раз, Эм-Кей спросила: «Ты знаешь, как довести себя до оргазма?» А потом сказала ей, где нужно себя трогать («Это тоже должна знать каждая девушка»). Чтобы попрактиковаться, они сели на кровать и трогали друг друга, «Потому что это тоже делает жизнь намного
лучше, особенно когда никто не звонит». И так и было. Проще, лучше, ярче и так многообещающе.
        До тех пор, пока Джейми почти не исполнилось шестнадцать и парень Эм-Кей не разбил свою машину по дороге с выпускного. Король и королева умерли по прибытии, а придворная принцесса проснулась от визга сирен в 03:00 и так и не уснула, когда полицейская машина въехала в соседний дом. Тогда она слишком онемела, чтобы дышать, чувствовала себя слишком плохо, чтобы поесть или пойти в школу. Целыми днями она тупо лежала в постели, всхлипывая, пока снова не начинала рыдать, ее тело не превращалось в слишком длинную доску, а каждая мысль – в щепку. Два или три раза в неделю она звонила своему брату Галену, шептала ему, спрятав голову под одеяло, умоляла вернуться домой. У нее не было ни аппетита, ни интереса к школе. По настоянию отца она восемь недель провела на терапии, но так никому и не сказала, почему гниет изнутри. Только когда она разговаривала с Галеном или думала об Эм-Кей и касалась себя, то снова чувствовала дрожь жизни, но лишь мимолетно, а затем она снова умирала, задыхаясь от отчаяния.
        В соседнем доме стало тихо, как в могиле. Мать Эм-Кей переехала, и Джейми снова заплакала, будто мать была своеобразным силуэтом Эм-Кей, ее остатком, тенью. «Почему ей надо уезжать?» – спросила Джейми, и ее мама сказала ей: «Горе – оно такое, милая. Иногда оно заставляет людей погружаться глубоко в себя. Иногда так глубоко, что они уже никогда не возвращаются».
        Джейми становилось лучше, когда она пробиралась в комнату Эм-Кей, когда отец уходил на работу. Она знала, где хранился ключ, знала, когда уходил отец. В спальне Эм-Кей она писала маленькие записки и прятала их под подушку, в ботинок в шкафу, в книгу на полке. Все в комнате осталось прежним. «Я скучаю по тебе», – писала Джейми. «Жизнь – отстой», «Пожалуйста, вернись».
        Она лежала на кровати Эм-Кей и касалась губами своей руки там, где были губы Эм-Кей. Она вдыхала запах Эм-Кей, который в этой комнате царил повсюду.
        Джейми перестала ходить к психотерапевту. Единственной нужной для нее терапией была комната Эм-Кей.
        Последний раз она была в комнате Эм-Кей в пятницу в марте. Отец Эм-Кей пришел с работы рано. Джейми, дрожа, спряталась в шкафу и полностью погрузилась в запах Эм-Кей, пока не услышала шум льющегося душа. Затем она выскользнула из комнаты и прокралась по коридору. Но вместо того, чтобы сбежать, она остановилась перед спальней хозяина, сама не зная почему. Может быть, она хотела снова увидеть отца Эм-Кей, поближе, а не печально махать ему через двор. Он всегда был так добр к ней, они все были так добры, но мать ушла, Эм-Кей ушла, и остался только отец. Она услышала, как он вышел из ванной и с тяжелым вздохом лег на кровать. Какое-то время все было тихо, а потом послышались тихие звуки. Никаких слов, только прерывистые тихие стоны. Она выглянула из-за дверного проема и увидела его голым на кровати с зажмуренными глазами и сжатым ртом. Она смотрела, как он дрочит, и чувствовала одновременно грусть и возбуждение. «Что он сейчас чувствует?» – подумала она, а потом он положил полотенце на живот, его рука ускорилась, и он поднял голову, и смотрел, как кончает на полотенце, а она смотрела, как он смотрит
на себя, и представляла, что подходит к нему, подползает ближе и говорит: «Мне так жаль. Так жаль». Но затем он сложил полотенце пополам, вытер свой пенис, потом снова сложил полотенце и бросил его на пол. Он перекатился на бок и повернулся лицом к ванной. Только когда он заплакал, она пошла к нему – бесшумно проскользнула и прислонилась к изножью кровати, так что он испуганно и пристыженно посмотрел на нее, а она сказала «Ш-ш-ш» и положила руку ему на лодыжку. Издав эти тихие звуки, она опустилась на кровать, сбросила ботинки и растянулась рядом с ним, прижавшись своим горем и своим телом к его.

        Глава пятидесятая

        Пока Демарко ждал их заказ и наблюдал с диванчика, как дождь серой стеной с громом и молниями извергался на дальнем краю парковки, а затем подходил все ближе и ближе, пока, наконец, не ударил с силой по стеклу, заставляя его чувствовать себя какой-то рыбой из «Мира Бизарро» в сухом аквариуме, Джейми прислонилась к кабинке в туалете, прижимая к уху телефон.
        – Я знаю, что ему это пойдет на пользу, – говорила она своему командиру. – Я это знаю. Он уже почти вернулся к себе прежнему.
        – Прежний он был занозой в заднице, – заметил Боуэн.
        – Ну, ты хочешь такого или тихого, угрюмого парня с хронической депрессией?
        – Я могу выбирать только из этого?
        – Ему это нужно, – продолжила Джейми. – Нужно снова почувствовать себя полезным. Нужно почувствовать, что он делает добро. И так и есть. Так и будет. Он этого никогда не скажет, но я знаю, что ему нравится снова работать над делом. Мы уже едем проводить третий допрос за день.
        – Тогда ладно, – согласился Боуэн. – Но я не хочу, чтобы какой-нибудь взбешенный шериф из Кентукки или, боже упаси, комиссар полиции штата Кентукки намылил мне загривок из-за моего вольного сержанта. Так что ты там держи его на правильном пути.
        – Кстати, об этом, – сказала Джейми. – Я правда чувствую себя некомфортно в том положении, в которое ты меня поставил.
        – И что же это за положение?
        – Твоего шпиона! – заявила ему она. – Ты не можешь на время перестать мне платить? Знаешь, что я чувствую, когда получаю зарплату за то, что являюсь твоим информатором?
        – Не думай так об этом. Ты сейчас тратишь свои отгулы.
        – Я – твой доносчик. Твой стукач. Твоя крыса. И я не собираюсь больше ими быть.
        – У нас есть соглашение, рядовой, и я…
        – С меня хватит! – сказала она. – Официально я в отпуске. Я с тобой поговорю, когда мы вернемся. Если вернемся.
        Она нажала на отбой до того, как он успел сказать что-то еще. Затем стояла там и дрожала, пока ждала, когда телефон снова завибрирует. Но этого не произошло. Она несколько раз глубоко вдохнула. Проверила свое отражение. Нацепила улыбочку и вышла, чтобы присоединиться к Демарко.

        Глава пятьдесят первая

        Баптистская церковь Воскресения на Линкольн-авеню в Эвансвилле представляла собой огромное строение из стекла и искусственного камня. Демарко сразу подумал о верхней части геодезического купола[5 - Геодезический купол – сферическое архитектурное сооружение.]. Из зазубренной вершины купола высился трехъярусный шпиль. Одна только парковка занимала большую часть квартала.
        К счастью, в шестнадцать тридцать на парковке у главного входа стояли только восемь машин. Все – последние модели «Кадиллак» и «БМВ». Их гладкие, блестящие отражения в широких тонированных стеклопанелях делали церковь похожей, как подумалось Демарко, на дорогущий автосалон.
        Стоявший в дверях охранник вздрогнул при виде значка Демарко и оружия в кобуре. Он попросил Демарко и рядовую Мэтсон подождать, исчез за освещенной ротондой и завернул за угол. Через три минуты он вернулся и повел их по тускло освещенному коридору к двери, на которой золотыми буквами было выведено: «Преподобный Эли Ройс». Он открыл дверь без стука, впустил Демарко и Мэтсон, затем снова закрыл дверь и вышел.
        Шестидесятишестилетний Эли Ройс сидел в глубине комнаты на вращающемся кресле из красного бархата и черной кожи за внушительным трехгранным письменным столом из толстого красного дерева, окрашенного в черный цвет. Справа от него выстроился ряд тонированных окон от пола до потолка. Три серьезных, словно на стероидах, афроамериканца в одинаковых костюмах сливового цвета стояли у трех одинаковых стен бледно-желтого цвета. Две сногсшибательные девушки, обе не старше тридцати, на шпильках и в ярких цветастых платьях, сидели на шезлонгах напротив стеклянных панелей, скрестив длинные ноги в коленях, их ярко накрашенные пальцы ритмично покачивались.
        На Ройсе был черный костюм в тонкую полоску и лимонно-желтый галстук. Из-за плеч пальто он выглядел на четыре фута шире. Он снял очки в черной оправе и повесил их на шею на украшенной бриллиантами цепочке.
        – Так вы говорите, что из полиции Кентукки? – сказал Ройс.
        – Нет, я такого не говорил, – улыбнулся Демарко.
        Ройс блеснул своей белозубой широкой улыбкой:
        – Так вы не сержант Райан Демарко из полиции штата Кентукки?
        – Мы работаем с полицией Кентукки, – сказала рядовая Мэтсон. – На неофициальной основе.
        – Неофициально, значит, – сказал Ройс, все еще улыбаясь. – Так зачем вы здесь? И прошу побыстрее. Мои партнеры сейчас ведут переговоры по бизнесу.
        Демарко оглядел высокую и широкую комнату.
        – Бизнес у вас хорошо идет, как я посмотрю.
        Улыбка Ройса чуть дрогнула. Он откинулся назад в кресле и скрестил пальцы поверх своего внушительного живота.
        – Мы расследуем преступление в бывшей баптисткой церкви Абердина, – сказала ему рядовая Мэтсон.
        – Все еще? – ответил он. – Хотите сказать, что целый штат сотрудников правоохранительных органов еще не закрыл это дело?
        – Вы бы, наверное, услышали, будь оно так, – сказал Демарко.
        – Конечно, это же Кентукки, – бросил Ройс, отчего пять его приспешников хмыкнули.
        – Да, и у вас там все еще есть бизнес, – заметил Демарко.
        – Я едва ли помню, что у меня есть, – махнул рукой Ройс. – Всем управляют мои бухгалтера.
        – В любом случае, – сказала ему Мэтсон, – мы бы хотели уточнить детали происшествия в церкви. Расскажите о том, когда именно и как вы узнали о телах за фальшивой стеной.
        – Скелеты – едва ли тела, рядовая.
        – Как вы о них узнали? – спросил Демарко.
        Теперь Ройс совсем не улыбался. Он прищурил глаза.
        – На неофициальной основе, говорите? Вас сюда послал Дэвид Висенте, чтобы снова меня донимать?
        – Я так понимаю, у вас двоих есть какая-то история? – вставил Демарко.
        Ройс медленно отодвинул кресло от стола. Затем он небрежно откинулся назад, его толстые руки неподвижно свисали с подлокотников.
        – Меня уже тошнит от этих допросов, сержант. Поэтому, если у вас нет повестки в суд, вам придется обратиться ко всем сохранившимся документам. Приятной вам дороги обратно в Кентукки.
        На этом он снова нацепил очки и нагнулся над листком бумаги на столе. Один из тройняшек в черном костюме бесшумно подошел сзади к Демарко и, схватив его за руку, развернул к двери.
        Демарко обернулся быстрее, чем того ожидал мужчина. Встав к нему нос к носу, Демарко сказал:
        – Прямо сейчас вы совершили простое нападение. Может, попробуете сделать это с отягчающими обстоятельствами?
        Рука Джейми легла на кобуру. Ройс отошел за свой стол.
        – Эй-эй, полегче, – сказал он.
        Демарко даже не моргнул. Он шагнул еще ближе, толкнув грудью мужчину, все еще его державшего.
        – У вас есть две секунды, чтобы убрать от меня свои руки, – сказал ему Демарко.
        Мужчина взглянул на Ройса, затем убрал руку и отшагнул назад. Демарко с улыбкой повернулся к столу.
        – Не могу сказать, что вы производите хорошее первое впечатление, пастор.
        – Рядовая, – повернулся он затем к Джейми, – я считаю, что нам снова нужно взглянуть на те рапорты. Чуется мне, что мы там что-то упустили.
        Демарко с Джейми направились к двери. Ройс обошел стол, чтобы пойти за ними.
        – Скажите Висенте, что я надеюсь, уход на пенсию пришелся ему по душе! Скажите, что здесь есть неплохие озера для рыбалки, если он захочет заняться чем-то полезным для разнообразия!
        И Демарко, и Джейми улыбались всю дорогу до стоянки. Когда за ними закрылась дверь, она сказала:
        – А что насчет тех «конфеточек»? Как думаешь, что они тут делают?
        – Поют в хоре, – ответил он.
        – Правда? Как по мне, они тут играют на органе.
        Ухмыляясь друг другу, они залезли в машину, Демарко сел за руль. Он завел двигатель, включил кондиционер, но так и не попытался выехать. Он больше не улыбался.
        – Как думаешь, что он прячет? – Джейми заправила свои волосы за уши.
        – Может, и ничего, – ответил Демарко.
        – Значит, поездка впустую?
        Он повернулся к ней и облокотился о дверь.
        – Подумай, – сказал он ей. – Что ты знаешь сейчас такого, чего не знала этим утром?
        Она быстро пробежалась в памяти по событиям дня.
        – Я знаю, что Чед Макгинти все еще совращает малолеток.
        – Есть, – сказал Демарко.
        – Я знаю, что Аарон Генри – жалкий человек, полный ненависти к себе и развлекающийся кастрирующими химикатами, и скорее всего, на него больше не стоит тратить время.
        – Согласен. И есть.
        – И… думаю, я знаю, что Эли Ройс – самовлюбленный нарцисс, у которого наточен зуб на Дэвида Висенте. Который, кстати говоря, в свою очередь может эксплуатировать нас в его вендетте против Ройса, имеет это отношение к тем несчастным семи девушкам или нет.
        – Есть и еще раз есть, – сказал Демарко. – Вопрос вот в чем – что будем делать дальше?
        Она на некоторое время задумалась, всматриваясь ему в глаза. Затем ответила:
        – Съедим еще парочку бургеров по пути домой?
        – Ты так чертовски гениальна, – сказал он ей и потрепал по щеке. – Я просто сражен.

        Глава пятьдесят вторая

        Двое человек, вроде как его бабушка и дедушка, жили где-то за Янгстауном, но слишком далеко, чтобы мальчик мог дойти пешком. Райан видел их только дважды, и оба раза мать уговаривала их соседа Пола отвезти их. В первый раз Райан был таким маленьким, что ему пришлось встать на колени на заднем сиденье, чтобы увидеть проносящиеся мимо фабрики и склады, огромные металлические стены и ржавые крыши, потом большие кирпичные дома с колоннами, потом ряд домов и пару детских площадок, затем маленькие грязные белые домики и дома с покорябанными стенами, и наконец поля, деревья и дом его бабушки и дедушки.
        Это был уродливый, некрашеный дом, но раза в три больше их трейлера, с маленьким, неровно скошенным двориком, окруженным другим огромным двором, совсем не скошенным, где гнездились и прятали яйца куры. Внутри дома линолеум вздулся в нескольких местах, будто под ним жили чудовищные крысы и проделали туннель, а в гостиной провисла половина потолка и стала похожа на воздушный шар, наполненный водой.
        Пока бабушка с дедушкой беседовали с мамой, Райан обследовал верхний этаж вместе со своим дядей Нипом, у которого от полиомиелита или еще от чего-то одна нога была короче другой и который очень гнусаво разговаривал. Он казался Райану скорее мальчиком постарше, чем взрослым мужчиной. Он показал Райану журналы с голыми женщинами, которые держал под кроватью, а потом спросил: «Хочешь увидеть кое-что забавное?»
        Они вышли на большой двор, где с десяток кур сидели, отдыхали или искали жуков в сорняках. Тогда Нип сказал: «Ты когда-нибудь видел, чтобы курица летала?» Райан уверенно дал утвердительный ответ, хотя видел их только по телевизору, а потом Нип спросил: «А ты когда-нибудь видел, чтобы они летали без головы?» Райан удивился: «Но она же тогда не увидит, куда лететь». Тут Нип объявил, что это неважно, и неуклюже погнался за одной. Схватив курицу, он отнес ее обратно в маленький дворик, где стоял старый пень с воткнутым в него ржавым топором. «Подержи-ка ее», – сказал Нип и показал Райану, как прижать курицу одной рукой за шею, а другой – за голову, если она бешено хлопает крыльями и перебирает ногами. А потом, прежде чем Райан успел сообразить, что сейчас произойдет, Нип отрубил ей голову, едва не задев пальцы Райана, схватил все еще дергающееся тело, из которого брызнула струйка крови, и подбросил его в воздух. Обезглавленная птица влетела прямо в ближайшее дерево и ударилась о ветку где-то в двадцати футах над землей, а затем, кувыркаясь и подпрыгивая, упала на землю, где корчилась и хлопала
крыльями еще пару минут.
        Когда все стихло, Нип положил руку Райану на плечо и сказал: «Теперь не говори, что ты никогда не видел, как летает безголовая курица». Райан посмотрел на него, ухмыляясь, и ответил: «Пожалуй, не скажу».

        Глава пятьдесят третья

        Измученные за день допросами подозреваемых по делу Абердинской церкви, Демарко и Джейми договорились отложить визит к Чеду Макгинти в окружную тюрьму до утра. Кроме того, на следующий день на повестке дня был разговор с несовершеннолетней девушкой и визит к Дэвиду Висенте.
        – Может, стоит поговорить с Розмари и Хойлом до Висенте, – предложила Джейми. – Предупрежден – значит вооружен.
        – Мне нравится, когда ты вооружена, – согласился Демарко.
        – А ты уже так устал, что несешь невесть что.
        После этого на оставшийся час дороги домой они погрузились в тишину. Когда Демарко припарковал машину позади фургона на бабушкиной подъездной дорожке, Джейми положила свою руку поверх его.
        – Ты долго молчал, – сказала она. – О чем ты думал?
        – Да все о старом, – сказал он ей и устало улыбнулся.
        – Не хотите поделиться?
        – Я скажу тебе, чем бы я хотел поделиться, – ответил он и посмотрел на нее хорошо знакомым ей взглядом.
        – Уверен, что у тебя остались на это силы? – спросила она.
        – Они будут после короткого душа.
        Она нагнулась к нему и положила голову ему на плечо.
        – Нам не нужно заниматься сексом каждую ночь, если что. Ну, это на случай, если ты хочешь мне что-то доказать.
        – Дело не в этом, – заметил он.
        – Хорошо. Потому что тебе не надо ничего доказывать.
        – Я знаю.
        – Не пойми меня неправильно, – добавила она. – Мне нравится, что я тебе так нравлюсь.
        Он поцеловал ее волосы.
        – Для меня это не просто секс, – пояснил он. – В смысле, конечно, это секс. Но еще и гораздо большее.
        – Ты меня не потеряешь, если ты этого боишься, – положила она свою руку ему на щеку. – Ты никогда меня не потеряешь, малыш.
        Он слегка повернул голову и прошептал ей в ладонь:
        – Знаменитая финальная фраза.

        Глава пятьдесят четвертая

        На следующее утро к восьми часам они уже были в окружной тюрьме Бардвелла. Помощник шерифа, с которым Джейми рано утром разговаривала по телефону, привел Чеда Макгинти в комнату для допросов, где Демарко и Джейми сидели бок о бок за металлическим столом. Перед Джейми стояла большая чашка кофе из «Данкин Донатс» и лежала толстая, переполненная папка, перед Демарко стояли две чашки кофе. Когда Макгинти сел напротив, Демарко придвинул ему третью чашку.
        Демарко ничего не говорил и ждал, пока помощник шерифа выйдет из комнаты. К тому времени Макгинти уже выпил половину своей чашки.
        – Похоже, у тебя была тяжелая ночка, – заметил Демарко.
        – Это все дерьмо собачье, – сказал Макгинти. – Я не трогал Шарлин. Спросите ее сами, если мне не верите. Она вам все скажет.
        – Это не наша забота, мистер Макгинти, – пояснила рядовая Мэтсон. – Мы пришли поговорить с вами по другому поводу.
        Он сделал очередной большой глоток кофе и откинулся на своем металлическом стуле.
        – Я там ничем не владею, – сказал он. – Все на имя моего брата.
        – И снова, – продолжила Мэтсон и улыбнулась, – не наша забота.
        Макгинти ждал, но они так ничего и не сказали.
        – Тогда какого черта? – спросил он. – Вы меня сюда вывели просто кофейку бахнуть? И где же пончики?
        Демарко нагнулся к нему, положил локти на стол.
        – Баптистская церковь Абердина, – сказал он. – Июль 2014-го.
        – Ну супер, – высказался Макгинти. – Опять эта хрень.
        – Судя по нашей информации, – вмешалась Мэтсон и открыла папку, – вы следили за хозяйством церкви вплоть до… где-то предыдущего года.
        – Я стриг газон, – заметил он. – За это меня тоже арестуют?
        – И почему вы ушли с должности?
        – Потому что мне осточертело стричь хренову траву, – утвердил он.
        И снова Мэтсон и Демарко ждали. Они улыбались и попивали кофе, но так ничего и не сказали.
        – Мой брат вернулся домой, – продолжил Макгинти. – Купил тот участок рядом с границей штата, попросил меня помочь.
        – Помочь с чем? – спросила Джейми.
        – Со всем, с чем мог, – ответил заботливый брат. – Я лучше буду от него терпеть указки, чем от какого-то жирного священника-засранца.
        – Вы с пастором Ройсом не ладили? – спросил Демарко.
        – Ладили? – удивился заботливый брат. – Как бы вы ладили с тем, кто всегда всем недоволен? Кто ненавидит вас за то, как вы выглядите?
        – Потому что у вас белая кожа? – уточнил Демарко.
        – Потому что я белый мужик и горжусь этим, – подтвердил Макгинти.
        – Другими словами, – вставила Мэтсон, – это он расист, а не вы.
        – Я не считаю, что расисты во всем правы, – ответил Макгинти.
        Джейми улыбнулась, а затем начала копаться в бумагах. Демарко продолжал пить кофе.
        – Здесь сказано, что вы предложили Вирджила Хелма на ваше место в церкви.
        – Если это значит, что я сказал ему про открытую вакансию и то, что он может на нее пойти, то да, видимо, предложил.
        – Вы хорошо знали мистера Хелма? – спросил Демарко.
        – А что про это написано в ваших бумажках?
        – Лучше я услышу это от вас, – сказала Джейми.
        – Ну что ж, – протянул Макгинти и поставил на стол пустой стаканчик из-под кофе вверх дном. – У меня закончился кофе, а это значит, что у нас закончилось время.
        – Есть идеи, где сейчас может быть мистер Хелм? – спросил Демарко.
        Макгинти встал, нагнулся вперед, уперся одной рукой в край стола, а вторую вытянул вперед и помахал ей в воздухе.
        – Унесенный ветром, – сказал он, затем зашагал к двери и заколотил по металлической окаемке.
        – В следующий раз тащите пончики, – бросил он и решительно вышел, когда охранник открыл дверь.
        – Помнишь то прекрасное время, когда люди боялись полицию и не огрызались в ответ? – раздраженно выдохнул Демарко. – Не брыкались с нами и не просили услуг? Не звали адвокатов каждый раз?
        – Нет, – ответила она. – А ты?
        – И я не особо, – буркнул он.

        Глава пятьдесят пятая

        Вернувшись ко входу окружной тюрьмы, Демарко и Джейми обнаружили, что шериф сидит на краю стола его помощника и наблюдает за их приближением.
        – Узнали что-нибудь? – спросил он.
        Они остановились в нескольких шагах от шерифа.
        – Ну, нежных чувств к Эли Ройсу он не питает, это точно, – заверил его Демарко.
        – Это довольно распространено среди белых расистов.
        – Но это не объясняет, почему Дэвид Висенте тоже разделяет это чувство.
        Шериф слегка пожал плечами и быстро отвел взгляд. Затем он сказал:
        – Висенте – хороший человек. Он не стесняется правды, независимо от того, какого цвета у нее кожа.
        – Так о какой правде тут идет речь? – спросила рядовая Мэтсон.
        Шериф улыбнулся. Он не постеснялся еще раз полностью оглядеть ее тело.
        – Ну, – сказал он, – Висенте имеет право говорить о Ройсе все, что ему заблагорассудится. Если такие люди, как мы, осудим чернокожего за то, что он лжет и эксплуатирует свой собственный народ, то нас сметут той же метлой, как и кого-то вроде Макгинти.
        – Вы не могли бы пояснить это заявление? – спросил Демарко. – Я не припомню ничего подобного в отчете Висенте.
        – Я подозреваю, он надеялся, что вы сами наткнетесь на эту информацию.
        – Я знаю лишь то, что мы с рядовой сэкономили бы очень много бензина и пота, если бы кто-то просто был с нами открытым. Мне начинает казаться, что мной немного манипулируют. Не то чтобы мне нравилось это чувство рано утром.
        Шериф задержал свой пристальный взгляд на Демарко еще на мгновение, а затем перевел его на Джейми. Она встретила его взгляд и постаралась сохранить бесстрастное выражение лица. Он посмотрел в пол, затем потер щетину на щеке.
        – В те дни у Ройса был контракт на содержание церкви, – сказал он. – Это часть его обязанностей как пастора. Конечно, стричь собственный газон было ниже его достоинства. Поэтому каждое воскресенье он собирал дополнительную сумму. И этим платил Макгинти. То же самое было и с его заменой.
        – Вирджилом Хелмом, – сказала Мэтсон. – Исчезнувшим рабочим.
        Шериф кивнул.
        – А что насчет того иска, который Ройс подал на Висенте? – спросил Демарко. – Это когда произошло – до или после того, как были найдены останки девочек?
        – Почти за год до, – ответил шериф. – Это было как-то связано с обвинением Ройса в изнасиловании несовершеннолетней. Одной из его прихожанок.
        – Ройса судили за изнасилование? – спросила Мэтсон.
        – Официально обвинения не выдвинули, – покачал головой шериф. – Тогда у Абердина были свои муниципальные правоохранительные органы. Городской шериф и парочка его замов. Шериф побеседовал с каждым из участников процесса, включая родителей девушки, которые как раз снимали квартиру в одном из домов Ройса. А потом семья внезапно заявила, что все это было недоразумением. Оказывается, девушка вовсе не беременна, а просто пыталась привлечь к себе внимание.
        – Так была или не была? – спросила Мэтсон.
        – Ну, ее живот предполагал, что была. Именно поэтому ее мать начала требовать объяснений.
        – И она сказала о Ройсе, – вмешался Демарко. – Это и привело к беседам с шерифом.
        – Через пару дней, – продолжил шериф, – кто-то заметил, как семья уезжает из города на новеньком «Бьюике». Прихватив с собой еще и маленький трейлер.
        – И все это есть в полицейском рапорте? – спросил Демарко.
        Шериф снова покачал головой:
        – Никто ничего не писал. Насколько я знаю, единственное, что отразилось в прессе, так это письмо Висенте редактору, призывавшее Ройса оставить службу. Ройс отказался. И подал в суд на Висенте за клевету, дискредитацию личности и за то, что поставил на уши весь город, чтобы доказать, что он сделал что-то плохое.
        – Но никто не мог, – подхватил Демарко, – потому что семья уехала, а шериф никогда не вел записи по этому делу.
        – Ну и вот, – заключил шериф.
        – И семью никак нельзя было отследить? – спросила Мэтсон.
        – А кто бы за это платил? – парировал шериф. – Городской совет Абердина? Никаких обвинений не было, никаких нерассмотренных жалоб. Люди хотели жить с чистого листа, это их право. Собственно, так они и сделали.
        – Висенте – адвокат, – сказал Демарко. – И, видимо, очень хороший. Зачем ему писать письмо, за которое его можно засудить?
        – В этом иске нет никакой его заслуги, – пожал плечами шериф. – Даже Ройс это знает. Но его карманы гораздо глубже, чем у Висенте, и они становятся все глубже каждый месяц, каждый год.
        – Настолько, чтобы лишить Висенте его преподавательской должности?
        – Сами видите.
        Демарко какое-то время размышлял, пытаясь сложить все детали воедино.
        – И меньше чем через месяц, – сказал он, – в церкви Эли Ройса нашли семь скелетов.
        – Ну, хотя бы не на кафедре, – пошутил шериф.
        Рядовая Мэтсон прищурилась и на мгновение тоже задумалась.
        – Итак, а на сегодняшний день, – сказала она, – что с этим решило ваше отделение?
        – Дело об убийстве остается открытым, – ответил он. – Все девочки опознаны, останки возвращены семьям погибших. Мы держим ухо востро, как и местные парни из штата. Четыре жертвы были из других штатов, так что ФБР тоже участвовало в этом деле, в основном они копались в прошлом девочек, пробивали базы данных и всякое такое. Мы занимаемся основной частью раскрытия преступления. Но, знаете ли, из-за того, что финансирование постоянно урезается, ни у кого из нас нет ни времени, ни денег, чтобы вложить их в абсолютно мертвое дело, о котором большинство людей просто хотели бы забыть. Черт возьми, большинство этих девушек сбежали из дома. Их семьи отказались от них задолго до того, как их кости оказались в Абердине.
        – А что насчет Вирджила Хелма? – спросил Демарко. – С моей точки зрения, он как раз был стержнем всего преступления.
        – Может быть, – сказал шериф, – а может, и нет. Учитывая всю информацию, он тоже мертв. Мы просто еще не нашли могилу.

        Глава пятьдесят шестая

        Шериф дал адрес Шарлин – пятнадцатилетней девочки, которая недавно жила с Макгинти, но добавил также, что никакой полезной информации она не даст.
        – Тут определенный тип менталитета, – сказал он, – как у самой девушки, так и у ее семьи. Для такого менталитета пятнадцать лет – самое время обзавестись мужчиной. Если он ее кормит, обеспечивает крышу над головой, может, покупает ей туфли время от времени, то ничего другого от него и не ждут. А если у него есть запас наркотиков для всех членов ее семьи, и того лучше. Это совсем другое мышление, вы к такому не привыкли.
        – На Севере таких тоже полно, – сказал ему Демарко. – Но главное в том, что все это не имеет никакого отношения к делу в церкви. Вы разбирайтесь с настоящим, а мы – с прошлым. Я хочу лишь выяснить, не говорил ли ей Макгинти ничего про это.
        – Удачи вам с этим, – сказал шериф. – Я просто сомневаюсь, что Макгинти поделился бы такой информацией с кем-то, кроме своего брата. Если у него вообще есть чем поделиться. Конечно, вы можете попробовать, но я считаю, что в итоге вам это ничего не даст. Может, даже запутает.
        На обратном пути в Абердин Джейми задала вопрос, который уже вертелся в голове Демарко.
        – Возможно ли, что Висенте подбросил скелеты, чтобы обвинить Ройса? Стоит ли вообще рассматривать эту идею?
        – Ты читаешь мои мысли, – ответил Демарко. Последние пятнадцать минут он наблюдал за деревьями через пассажирское окно. Ему нравилась вся эта зелень и широкие голубые просторы над головой. Дорога для него была слишком ровной – ни одного подъема на горизонте, но зато много солнца и нет людей, поэтому человек может спокойно проводить деньки, блуждая по вытоптанной или травянистой тропинке.
        – Первый вопрос, – сказал он, – мог ли Висенте вообще знать о фальшивой стене. Откуда? Он тогда еще не жил в Абердине. И не посещал эту церковь. Он жил в другом месте.
        – Хорошо, – сказала Джейми. – А второй вопрос есть?
        – Даже если он знал, смог бы он так поступить? Конечно, его взбесили, но это совсем не то, что подкидывать трупы. Трупы молодых девушек, которых сначала надо было схватить на улице…
        – Или уговорить пойти с ним.
        – Или уговорить, – согласился Демарко. – И не только тела, но и скелеты. Скелеты, которые, по словам Хойла, были тщательно очищены от плоти. Задумайся над этим. Подумай, что за человек мог бы это сделать.
        – Ненормальный, – сказала она. – Очень, очень ненормальный.
        – Понадобится уединенное место, чтобы провернуть подобное. Баки. Ванные. Как минимум пятидесятигаллонный бочонок.
        – Джеффри Дамер хранил тела в холодильнике и морозилке. По баночкам раскладывал мозги и гениталии. И все это в городской квартирке.
        – Но на костях девушек нет никаких порезов. Конечности не были отрезаны. Наш парень сохранил тела в целости, пока кости не развалились.
        – И к чему ты клонишь? – спросила она. – Что он обращался с телами с… каким-то странным почтением или типа того?
        – Кто его знает? – сказал он. – Может, он, наоборот, был слишком брезглив, чтобы разрезать их на куски, поэтому просто сбросил их в чан. Или закопал на некоторое время, а потом всех выкопал. Объяснение может быть как ситуативным, так и психологическим.
        Она нахмурилась и немного почмокала губами.
        – Что мы можем знать наверняка? – спросил он ее. – С психологической точки зрения.
        – Наверняка? Немного. Когда дело доходит до такого рода безумия, вариантов бесконечное множество. Корни обычного убийства лежат практически на поверхности; как только действующие лица будут идентифицированы, мотивы и причины понять довольно просто. А вот корни серийного убийцы, которые ведут к его или ее сумасшествию, проследить гораздо труднее.
        – Но ведь есть же шаблон? Основные черты серийного убийцы?
        – Есть триада Макдональдов, – сказала она. – Там говорится, что поведенческие характеристики предсказывают особую склонность к насилию. Жестокость по отношению к животным, недержание и одержимость поджогами. Но эта теория далеко не общепринятая.
        – Ну да, к тому же никто не ведет базу данных о тех, кто мочится в постель, – сказал он.
        – Печально то, – перебила она, – что каждый серийный убийца – это отдельное животное. Отдельный вид. Его нельзя никак назвать, пока не поймаешь и не препарируешь.
        – И ради этого ты ходила в колледж? – поддразнил он.
        – Я ходила в колледж ради секси-профессоров.
        – Как жаль, что ты выпустилась.
        – Не переживай. Я сохранила их номера.
        Он ни разу не смог ее сделать и никогда не сможет. Она была быстрее и умнее его. Эта мысль заставила его хмыкнуть. Затем он снова вернулся к делу.
        – Нам нужно хорошенько поговорить с Висенте, это точно, – заключил Демарко. – Он мог бы нам и рассказать о своей перебранке с Ройсом.
        – И о беременной девушке.
        – Мы из-за него столько объехали.
        Джейми закивала, а потом решила:
        – Давай-ка все разложим по полочкам. У кого была возможность? Кто знал о потайной стене?
        – Эли Ройс, Чед Макгинти, Вирджил Хелм.
        – Макгинти не особо жаловал Ройса. Мог он так подставить босса?
        – Возможно, – сказал Демарко. – Вот только он никогда не выказывал интереса к цветным девушкам.
        – Но может, он знал, что они нравятся Ройсу? И поэтому выбирал афроамериканок?
        – Возможно, – снова согласился Демарко. – Скорее, даже вероятно.
        – И еще есть Ройс, – добавила она. – Он определенно манипулятор. Любит власть. Известный бабник. И как минимум один раз связывался с подростком.
        – Предположительно, – заметил Демарко. Он все смотрел, как мимо проплывают деревья.
        – А это значит, – продолжила Джейми, – что возможность и мотивация были как у Макгинти, так и у Ройса.
        – Хммм, – промычал Демарко. – Любовь к молодым афроамериканкам сама по себе не является мотивом для убийства.
        – Фу, – скривилась Джейми.
        Она сбавила скорость, когда они въехали в Абердин. «35 МИЛЬ В ЧАС, – гласил знак. – ОСТОРОЖНО, ДЕТИ».
        – Кроме того, – вслух размышлял Демарко, – зачем Ройсу держать тела прямо у всех под носом, если он причастен к их смерти?
        – Патология, – предположила Джейми. – Другого объяснения нет.
        – Как Дамер держал черепа и другие части тела в своем доме?
        – В холодильнике, черт возьми, – сказала Джейми. Она снова притормозила на подъездной дорожке и припарковалась за фургоном.
        – Так что тебе подсказывает интуиция? – спросил Демарко.
        Джейми выключила двигатель. Кондиционер затих. Они слышали, как под капотом затихает мотор.
        – Она мне говорит забыть про Аарона Генри, – сказала она. – Макгинти… пока что отодвинуть на задний план. Может быть, попытаться выяснить, где находится девушка, которая якобы была беременна от Ройса. Шериф сказал, что они уехали из города на новой машине и взяли напрокат трейлер. Чье имя было вписано в аренду? Может, мы так сможем выследить их? И еще нам нужно выяснить, что случилось с Вирджилом Хелмом. И кто нам это расскажет?
        – Это твой город, – напомнил ей Демарко, – не мой.
        – Едва ли мой. Я проводила тут лето. И выходные, когда училась в колледже.
        Он ненадолго задумался.
        – Так те семь-восемь лет, – произнес он. – Они, в принципе, совпадают со временем пропажи девушек.
        – Господи, – сказала она. – Так и есть.
        – Значит, ты могла быть здесь, когда что-то произошло.
        – Боже мой, Райан.
        – И никто об этом не говорил? Не шептался по углам?
        – Я тусовалась с очень маленькой группкой людей, – сказала она. – Очень… богатеньких.
        – И очень белых?
        – Я не специально. Мои бабушка и дедушка были членами загородного клуба. Я в основном имела дело с их мероприятиями.
        – Здесь становится жарко, – отметил он и распахнул дверцу машины. Она тоже вышла на улицу.
        Когда они подошли к крыльцу, он сказал:
        – Мне трудно представить себе Ричи в роли богача. От богача из загородного клуба до продавца в «Наживках Кэппи»?
        – «Мясо, молоко и наживка», – поправила она и открыла входную дверь. – К тому же Ричи с нами не тусил. Мы едва ли его знали. Я просто пару раз видела его в городе. Мы часто шутили, что он похож на того стремного парня из рассказа Джойс Кэрол Оутс. Только без харизмы.
        Они зашли в темную и прохладную прихожую. Демарко зашагал к гостиной, сел в мягкое кресло у окна и достал из кармана телефон.
        – А он точно тогда положил на тебя глаз, – сказал Демарко.
        – Да он был похож на ходячую эрекцию. Хотя а кто нет, в таком-то возрасте? Спорю, ты тоже таким был.
        Демарко сидел, уставившись на свой телефон.
        – О чем ты думаешь? – спросила Джейми.
        – Я думаю, что залез в домик на колесах, на протяжении двух недель занимался самым лучшим сексом за всю свою жизнь, а потом вышел в дурку.
        Она перебросила ногу через его колени и села.
        – Вот что хорошего в дурке. Секс становится все лучше и лучше.
        – Это правда, – сказал он. – Но мне все равно кажется, что надо поговорить с Ричи.
        – Ты же шутишь, да? Ты правда думаешь, что я бы позволила этому парню до меня дотронуться?
        – А еще я думаю о том, что тогда происходило. О некоторых вещах, о которых такие хорошие девушки, как ты, даже не подозревали.
        – А, – сказала она, а затем бросила ключи от машины на кофейный столик. – Откуда у тебя его номер?
        – Сначала Висенте, – сказал он и набрал номер. – Где ты хочешь пообедать?

        Глава пятьдесят седьмая

        В Абердине ресторанов было не очень-то много, поэтому Висенте порекомендовал маленькое заведение в центре Мэйфилда. Демарко показалось, что он звучит устало, и он даже не спросил, зачем встречаться еще раз.
        – Я уверена, он понимает, к чему это, – сказала Джейми, когда Демарко убрал свой телефон в карман и заявил, что им снова придется проехаться. – Ты звучал не особо бодро.
        – Разве? – удивился Демарко. – Тогда почему все зовут меня «мистер Бодрость»?
        Она засмеялась, поднялась с дивана и потянулась за его рукой.
        – Пошли. Мне нужно быстренько принять душ.
        Он поднял их соединенные руки до уровня ее глаз.
        – Тогда будет совсем не быстренько.
        Перед отъездом из города они остановились заправиться у «Кэппи». Демарко наполнил бак, а Джейми пошла купить воды. Он смотрел на нее, видел, как глаза Ричи следили за ее шагами до холодильника, как потом Ричи вышел из-за прилавка, подошел сзади и похлопал ее по плечу. Она в ответ повернулась, улыбнулась, он что-то сказал, она засмеялась, а потом они стояли и разговаривали, повернувшись спинами к открытому холодильнику, пока жужжал бензонасос и едва уловимая вибрация бензина, бегущего по шлангу, заставляла руку Демарко дрожать. Спустя целую минуту вонь бензина заставила его повернуться к насосу и смотреть, как медленно набираются центы и превращаются в доллары.
        Он сидел в машине за рулем, ждал ее и возился с радио, когда она вернулась, улыбаясь сама себе. Она поставила две бутылки воды в подстаканники, закрыла дверцу и пристегнула ремень безопасности. Он завел мотор, проверил зеркала и отъехал от заправки.
        – Похоже, Ричи тебя узнал, – сказал он.
        – Да! Сказал, что я ни капли не изменилась, но это вранье. Хотя я бы его никогда не узнала, уверяю. Он выглядит лет на десять старше своего возраста.
        – Какая древность, – съязвил Демарко.
        Она хихикнула и кивнула, но ничего не ответила.
        «Окунулась в прошлое», – отметил он про себя. Он чувствовал, как напряглось его тело, как пальцы яростно сжали руль. Он постоянно проверял зеркало заднего вида, как будто кто-то или что-то их преследовало.

        Глава пятьдесят восьмая

        Единственным школьным мероприятием, на котором Райан когда-либо хотел побывать, был рождественский бал в девятом классе. В тот год он познакомился с девушкой по имени Сара, которая сидела с ним за одним столиком в библиотеке. Она была маленькой, тихой и носила очки в коричневой оправе – того же цвета, что и ее волосы. Еще за столом сидели подруга Сары, Эмми, и ее парень, Баз, добродушный сын фермера. Его оставили на второй год, и у него уже были водительские права. Когда по всей школе развесили афиши этого бала, он сказал: «А почему бы нам четверым не пойти вместе?» И еще до того, как Райан понял, что происходит, ему устроили свидание с Сарой. Райан быстро начал осознавать, как она мила в своей застенчивости и как приятно было бы медленно кружить ее в танце; она положит руки ему на плечи, а он обнимет ее за тонкую талию.
        В тот вечер, когда Баз, Эмми и Сара остановились перед трейлером в фургончике родителей База, Райан все еще возился в ванной со своими волосами. Его мать увидела свет фар в кухонном окне, вышла на холодную улицу и помахала детям, приглашая войти. Она приготовила Райану рождественские пирожные из арахисового масла, экспресс-риса и сгущенного молока, скатала это все в маленькие шарики и посыпала сахарной пудрой. Вообще-то она задумывала их как праздничные угощения, которые они будут есть с Райаном, когда он придет вечером домой и будет рассказывать ей все о своем первом свидании, школьных украшениях и музыке, под которую они танцевали. Но, когда в дом вошли друзья ее сына, мама достала пирожные из холодильника, выложила их на тарелку и сказала: «Должно быть, вы промерзли до костей. Я быстро приготовлю горячий шоколад, чтобы вы согрелись, пока ждете Райана».
        Она вылила в ковш остатки молока, добавила несколько ложек «Несквика» и стала размешивать его в молоке. Тут вернулся из бара отец Райана и втиснулся рядом с Сарой. Она лишь нервно сжимала пальто, в которое все еще была плотно закутана.
        Особо не заставил себя ждать и Райан. Он быстро появился, поскольку нервничал, но все равно был счастлив, предвкушая самую чудесную ночь в своей жизни. Выйдя из ванной, он сразу обнаружил, что его друзья застыли вокруг маленького столика, тесно прижавшись друг к другу из-за огромной туши его отца. Два маленьких лакомства уже были съедены, а третье – раздавлено чьим-то большим пальцем. Его отец в грязной зимней шапке, натянутой до ушей, с небритой физиономией, пропахшей пивом и дымом, повернулся к Райану и сказал: «Черт возьми, я еще даже не думал, что ты уже достиг половой зрелости, а тут ты с девушкой. Ты хоть знаешь, что делать с такой хорошенькой малышкой, как она?»
        По дороге на танцы Райан и девушки молчали, а Баз пытался все это превратить в шутку, но даже после одного танца Райан не мог избавиться от скованности в конечностях и сухого жжения вокруг глаз. Он извинился перед Сарой и, без всяких объяснений, повернулся, взял пальто и прошел четыре мили домой пешком. Снег обжигал его лицо, как горячий пепел, стряхнутый с сигареты. Он вошел в трейлер, сжимая в кармане пальто большой камень, но трейлер был пуст. Его мать, наверное, ушла в трейлер Пола, а отец где-то рыскал в поисках очередного рождественского напитка. Тарелка с угощениями была практически пуста. На ней остались только три раздавленных. Ковшик с подгоревшим горячим шоколадом валялся в раковине.

        Глава пятьдесят девятая

        Ресторан, который выбрал Висенте, находился внутри каменного здания с магазинчиком, изначально бывшим хозяйственным магазином. В просторной комнате пахло омлетом с беконом, а на заднем плане раздавался гул голосов. Многие посетители сидели с вафлями, оладьями и омлетом на тарелочках; другие же наслаждались бургерами, сэндвичами или домашним супом в белых керамических мисочках.
        За маленьким столиком у переднего окна Демарко и Джейми наблюдали, как черный седан Хойла медленно проехал через пустое место для инвалидов на соседней улице и припарковался на соседнем месте. Затем Хойл вылез из-за руля, закрыл дверцу и запер машину, подошел к счетчику, порылся в кармане в поисках монет и вставил по очереди четыре монеты, перепроверяя время стоянки после каждой монеты. Вся эта скорбная операция длилась целых четыре минуты, включая несколько долгих пауз, когда он смотрел на разные части неба.
        – Нам нужно было не только взять столик побольше, но и сделать заказ. Это все равно что смотреть, как сохнет краска, – сказал Демарко.
        – Не язви, – сказала она. – Представь, как тяжело бедняге каждый день натягивать этот черный костюм.
        – А кто сказал, что он вообще из него вылезает?
        – Ну что ты, Райан? Отдай ему должное. Он мог бы припарковаться на месте для инвалидов, но не стал.
        – Ну что ж, хвала ему за то, что он не засранец.
        «А тебе никакой хвалы», – подумала она. Она научилась распознавать мельчайшие нюансы его выражения лица и молчания – насколько сжата его челюсть или сузились глаза, была ли его улыбка натянутой или расслабленной. Красноречивее всего был его отказ смотреть кому-то прямо в глаза. Это означало, что Райан ужасно раздражен, даже почти зол, и сдерживается только благодаря тому, что не смотрит на объект своей злости. Он был тем человеком, который давно превратил замкнутость в свою маску. Возможно, для того, чтобы те, кто не знал всех тонкостей его скрытности, держались на расстоянии, неспособные понять его поведение. К тому же она чувствовала, так он контролировал себя и не позволял себе ощущать весь спектр эмоций, которые он порой воспринимал как слабость.
        Когда Хойл втиснулся в слишком узкий дверной проем и посмотрел в их сторону, Демарко встал – плечи расправлены, взгляд насторожен, правая бровь чуть выше левой.
        Но вместо того, чтобы повернуться к столу, Хойл согнул указательный палец, махнул им в конец комнаты, а затем продолжил идти, даже не оглянувшись. Демарко не сдвинулся с места. Он наблюдал, как Хойл подошел к ближайшему официанту, короткостриженому молодому человеку в накрахмаленных черных брюках и хрустящей белой рубашке, и указал на большой круглый стол на шестерых, который еще не был убран. Официант тут же принялся убирать тарелки, приборы, грязные салфетки и стаканы.
        Только после того, как стол протерли и Хойл уселся спиной к стене, Демарко повернулся к Джейми. Он медленно вдохнул через нос, выдохнул, а затем взял их стаканы с холодным кофе. Тут глаза его сузились, а рот сжался. Он встал и пошел к столу, выбранному Хойлом, Джейми последовала за ним, слегка поглаживая его по спине.
        Демарко поставил их стаканы рядом друг с другом прямо напротив Хойла. Затем он выдвинул стул для Джейми. Она села, улыбнувшись Хойлу, который поприветствовал ее медленным кивком. Как только Демарко сел рядом с ней, она положила руку ему на бедро. Четыре раза мягко похлопала. Он снова вдохнул, медленно выдохнул, затем откинулся на спинку стула и только потом поднял взгляд на Хойла.
        – Мистер Висенте скоро подъедет? – спросил Демарко так, будто уже знал ответ на свой вопрос.
        Официант снова подошел и положил перед каждым специальные салфетки с приборами. Только переложив салфетку так, как ему нравится, Хойл сказал:
        – Вы когда-нибудь задумывались, почему людей с докторской степенью в юриспруденции редко называют «докторами» в этой стране?
        Джейми почувствовала, как напряглись мышцы на бедре Демарко. Она улыбнулась еще шире.
        – Не хочу грубить, доктор Хойл, но у нас сегодня плотный график. И у нас есть несколько вопросов к досье, которые составил доктор Висенте.
        Хойл склонил голову набок, словно услышал какой-то необычный звук. Через секунду он сказал:
        – Конечно. Простите меня. Вернемся к делу.
        Их снова прервал официант, на этот раз с кувшином воды и стаканами. Демарко на мгновение закрыл глаза. Джейми была уверена, что услышала тихий рык, исходящий из его горла.
        Официант наполнил все стаканы и поставил рядом с кувшином маленькую вазочку с дольками лимона. Затем он положил ламинированное меню рядом с каждой тарелкой и неподвижно встал рядом с Хойлом. Тот махнул рукой у своего уха. Молодой человек повернулся и ушел. Затем Хойл кивнул сам себе.
        – Вернемся к делу. Висенте. Запятнанный, – сказал он. – И это вполне понятно. Но все же. Вот он я, сижу здесь, его заместитель.
        Демарко наклонился вперед, поставив локти на стол. Глаза сузились.
        – Запятнанный, – повторил он.
        Хойл развернул салфетку и вытащил ею из кувшина дольку лимона. Он выжал его в свой стакан и вернул смятый кусок обратно в кувшин.
        – Как много вы узнали? – спросил он.
        – Мы бы хотели услышать все, – ответил Демарко. – В хронологической последовательности.
        Хойл кивнул, поднял стакан и отхлебнул воды. Он говорил в течение нескольких минут, его тон был бесстрастным, слова точными и тщательно подобранными, будто он записывал детали вскрытия.
        – Дэвид Висенте родился в одной из самых бедных семей Абердина, – начал он. – Отец был поденщиком в кузнице, которая находилась тут раньше. Мать собирала грязное белье, которое стирала и гладила у себя дома, и одновременно воспитывала четверых детей. Дэвид был самым старшим. Все работали. У всех на плечах была своя ответственность. Дэвид был умным, выиграл стипендию, работал еще в университете, пока учился на юридическом. Устроился на работу в Луисвилле, устроил всех братьев и сестер в колледж. Все жили хорошо, а потом их дети и внуки. Все они были приучены к работе. Как и к бесконечной вере в американскую мечту. Дэвид был судьей в апелляционном суде, вышел на пенсию с честью и отличием, занял преподавательскую должность в юридическом университете Вандербильта.
        Хойл остановился, перевел дыхание и глотнул еще воды.
        – Примерно в 1990 году Эли Ройс, ранее живший в Чикаго и не известный тогда ни Дэвиду, ни нам, становится пастором баптистской церкви. В то время младшая сестра Дэвида, Элисия, и ее семья были прихожанами. Вскоре Элисия высказала брату свое беспокойство по поводу того, что проповеди Ройса становятся все более резкими. Расовое стравливание, по ее словам. Все это, как вы понимаете, было вызвано пожаром расового неравенства, разгоревшимся в Чикаго в конце восьмидесятых, который тлеет и по сей день. Затем начались восстания в Маунт-Плезант, в Краун-Хайтс, в Родни-Кинг. Проповеди Ройса перестали быть размышлениями о вечной жизни и стали подстрекательными инвективами. В то же время он насильно вербует церковную молодежь, в том числе и тринадцатилетнюю племянницу Дэвида, Шону, в псевдобиблейскую группу под названием «Молодежь черного Иисуса». Девяносто процентов из них – молодые девушки, которые должны были наедине встречаться с Ройсом два раза в неделю для личных уроков. В конечном итоге Ройс стал поощрять группу протестовать при любом предполагаемом инциденте из-за расовых предрассудков в окрестностях
Абердина. У футбольной команды расовые предубеждения, потому что там никогда не было черного квотербека – при том, что только восемь процентов населения округа чернокожие. Школьный альбом пропагандирует расовое предубеждение, потому что в нем представлено слишком много белых. Месяц черного искусства в начальной школе – это вопиющая дискриминация, потому что он сегрегирует чернокожих вместо того, чтобы представлять их как часть населения. И так далее. Сестра Дэвида и ее семья в конце концов переезжают из Абердина из-за растущей враждебности к ним за отказ участвовать в махинациях Ройса.
        Хойл снова остановился, чтобы отпить воду с лимоном.
        – Дэвид, однако, все еще беспокоится не только за Абердин, но и за страну. Он пишет заметки в газету округа Карлайл. Напрямую Ройса не упоминает, однако открыто на него намекает. Ройс отвечает заметками, осуждающими поведение а-ля «дядя Том» и иное предательство. Никто не упоминал имен до тех пор, пока семья прихожан баптистской церкви не обратилась к Дэвиду за советом: их пятнадцатилетняя дочь, член группы «Молодежь черного Иисуса», якобы беременна от Ройса. Дэвид советует обратиться в полицию и выдвинуть уголовное обвинение, а также рекомендует адвокату подать гражданский иск. Процесс начинается, но длится недолго. Никаких обвинений не предъявлено, и семья уезжает из города, не оставив адреса для пересылки документов. И здесь Дэвид дает волю своему возмущению. Он открыто осуждает Ройса в своей заметке. Ройс обвиняет его в клевете и оскорблении личности. В Чикаго и Эвансвилле полно адвокатов и активистских организаций, готовых ему помочь. Несколько таких организаций, хорошо финансируемых и не лишенных политического влияния, добились увольнения Дэвида с позиции преподавателя. По сей день он
продолжает защищаться от судебных исков Ройса, а финансовые резервы, в свою очередь, продолжают уменьшаться. Что и возвращает нас к настоящему моменту.
        Тут Хойл взял меню:
        – Ой, сегодня подают телятину чили! Одно из моих любимых блюд.

        Глава шестидесятая

        Висенте, как объяснил Хойл, не хотел навязывать полицейским предвзятое мнение о возможном участии Эли Ройса в убийствах, поэтому и не стал упоминать в досье свою личную историю с Ройсом. Также Висенте опустил информацию о летней программе чтения, которую Розмари Туми вела в течение одиннадцати лет, пока группа Ройса «Молодежь черного Иисуса» не добилась ее закрытия благодаря шумным протестам. Эти протесты требовали введения совершенно отдельной программы только из произведений чернокожих писателей и поэтов. Также речь шла об удалении из первоначальной программы таких произведений, как «Приключения Гекльберри Финна» и «Убить пересмешника» из-за расовых оскорблений и пропаганды превосходства белых, «451 градус по Фаренгейту» за изображение горящей Библии, «Унесенные ветром» за прославление рабства, и всех книг Чарльза Диккенса за его поддержку колониализма и рабства во время Гражданской войны в Америке.
        Туми дважды звонила Ройсу и один раз обращалась лично с предложением включить в программу несколько романов по своему выбору, но он отказался. Она предложила ему выбрать время для проведения своей собственной программы для интегрированной аудитории. Но видимо, его единственный интерес состоял лишь в закрытии ее программы, чего и добилась «Молодежь черного Иисуса» весьма эффективно своими воинственными протестами, которые отпугнули ее посетителей.
        – Ну что ж, с двумя отступниками ясно, остался один, – ответила на это Джейми. – А что вы имеете против него?
        – Личных счетов у нас никаких нет, – сказал Хойл. – Хотя я и ненавижу такой типаж людей. Самовлюбленные оппортунисты, которые провоцируют чисто ради провоцирования, намеренно раскалывают общество, предпочитают конфронтацию компромиссу и охотно оправдывают любого убийцу, насильника, мародера или другого преступника только исходя из цвета кожи.
        – Но ничего личного, – уточнила Джейми.
        – Верно. Я ненавижу его чисто из идеологических соображений.
        Демарко молчал какое-то время. Теперь он смотрел в свой стакан с кофе, лед растаял, отчего цвет стал не таким насыщенным.
        – Мотив как минимум неясен. Известный бабник, но не только среди несовершеннолетних. Все происходило, по-видимому, по обоюдному согласию. Никаких зафиксированных случаев физического насилия. Никаких улик, связывающих его с преступлением.
        Хойл оглядел зал в поисках официанта, поймал его взгляд и подозвал жестом.
        – Шесть малиновых макарун, пожалуйста. С собой.
        Официант кивнул и посмотрел на полицейских.
        – Нам ничего, спасибо, – сказала Джейми.
        Демарко продолжил смотреть на свой кофе, глаза сужены, губы сжаты.
        – Однако же его доступ к церкви предполагает возможность, – сказал Хойл.
        – Что ничего не значит без мотива.
        – Сэр, – сказал Хойл, – могу я намекнуть, что…
        В этот момент Демарко вздернул голову и встретился взглядом с Хойлом.
        – Могу я намекнуть, сэр, что мы потратили два дня на то, чтобы объездить два округа из-за этой вашей с Висенте охоты на монстров. Да, Аарон Генри – зарегистрированный педофил. Да, Чед Макгинти – первоклассный подонок. Но ни один из них не может быть связан с этими убийствами. Чем же вы и ваша группа занимались в течение последних сколько там лет?
        Хойл смущенно улыбнулся, его щеки чуть покраснели.
        – Разве неуловимые улики не характерны для глухарей?
        Несмотря на то, что Джейми все еще потирала его бедро, Демарко отодвинулся от стола и встал. Он зашагал к приближающемуся официанту и пересекся с ним на полпути к их столику. Они тихо обменялись репликами, затем Демарко вручил молодому человеку две двадцатки, забрал коробку с макарунами и вернулся к столу.
        – Наслаждайтесь десертом, доктор, – поставил он коробку перед Хойлом. Затем взглянул на Джейми, которая уже поднималась из-за стола. Он лишь слегка коснулся ее руки, тем самым отворачивая от стола. Двигаясь очень осторожно, он проводил ее до двери. Когда им в лицо ударил солнечный свет, она отстранилась от его руки.
        – Какого черта, Райан? – она встала так, чтобы он не мог пойти дальше. – Кто тебя так взбесил?
        – Висенте, Хойл… все трое.
        – Они попросили нас о помощи. Они хотят правосудия для всех этих девушек, но не знают, что делать дальше. Каким образом тебя это бесит?
        Он ничего не ответил, лишь продолжал смотреть куда-то поверх ее головы. Она обхватила его подбородок и нагнула его голову так, чтобы встретиться с ним взглядом.
        – Кто на самом деле тебя взбесил?
        Он отвернулся куда-то вбок от нее.
        – На кого ты тут злишься? – спросила она, но он все еще не смотрел на нее.
        – С тех самых пор, как я вышла из «Кэппи», ты был на взводе. До этого нет, но прям сразу после. Так почему бы тебе не сказать то, что ты хочешь?
        Он застыл как вкопанный, глаза абсолютно отстраненные, лицо пустое, как чистый лист.
        – Подросток, – наконец произнесла она, отпустила его и, развернувшись, широко зашагала к машине.

        Глава шестьдесят первая

        Подойдя к машине, она осталась стоять на тротуаре даже после того, как он забрался внутрь и открыл ее дверь, завел двигатель и включил кондиционер. Она стояла и смотрела на улицу, не видя ее. Она видела гнев и ревность, разлад и потерю. Она презирала первое и боялась последнего. На какое-то мгновение ей захотелось, чтобы Демарко был другим человеком, тем, кто ставит любовь превыше всего. На какое-то мгновение он даже проявил к этому потенциал, был нежным и чувственным и вроде бы даже внимательным к тому, что они делали вместе.
        А потом он стал свидетелем ее двухминутного незначительного разговора с Ричи, и как же он отреагировал?! Все изменилось. Он стал раздражительным, злым, настороженным и замкнутым. Готов был выместить это на Хойле или на ком-нибудь еще. Ну и куда делся тот самоконтроль, который всегда был так ему дорог?
        Сейчас же она видела, как сильно он нуждался в своей работе. Она заряжала его энергией, придавала ему целеустремленность и напористость. В течение первых двух недель их пребывания в домике на колесах, без всяких арестов, расследований и беспорядков, он был спокойнее, это точно, но действительно ли это было спокойствие или же просто безразличие? И если вести речь о безразличии с его стороны, то почему тогда он отреагировал такой ревностью к Ричи?
        Она не могла не сравнивать Демарко с теми двумя мужчинами, которые сильно ее любили. С отцом и старшим братом. Ни один из них никогда ни о чем ее не просил. Они никогда не пытались мешать ей или как-то ее охарактеризовывать. Ставили их собственные потребности на второе место относительно ее собственных. Она стремилась сделать то же самое и для них, и для Демарко. Неужели ожидать взаимности было слишком самонадеянно? И может ли любовь существовать без нее?
        Джейми отвлеклась от своих мыслей и посмотрела на автомобиль. Пассажирское окно опустилось. Демарко склонился в ее сторону и смотрел на нее снизу вверх.
        – Сядешь? – спросил он. В его голосе больше не слышалось злости, а взгляд смягчился.
        Она села в машину, закрыла дверь и перетянула ремень безопасности через свою талию. Он поднял стекло с ее стороны, проверил движение и выехал на дорогу. Прошло десять минут. Они ехали в тишине до тех пор, пока он не сказал:
        – Думаю, тот рабочий – ключ ко всему происходящему. Должен быть. В противном случае ключа просто нет.
        Она не ответила. Он взглянул на нее и увидел, что она сидит, откинувшись на подголовник с закрытыми глазами. Она открыла глаза, только когда машина въехала на подъездную дорожку ее бабушки. Джейми быстро отстегнула ремень и открыла дверь. Она встала, громко хлопнула дверью и зашагала к крыльцу. Демарко несколько минут один сидел в машине. Затем он резко схватился за коробку передач и переключился на задний ход.

        Глава шестьдесят вторая

        Из машины Демарко позвонил рядовому Уорнеру в местное отделение и попросил уделить ему двадцать минут. Полицейский с готовностью согласился, и через пять минут Демарко уже сидел рядом с ним в небольшом конференц-зале. На столе были разложены четыре ксерокопии, склеенные в один прямоугольник. На бумаге была распечатана черно-белая карта пяти штатов, соседствующих друг с другом у западной оконечности Кентукки. В разных местах карты синими чернилами были разбросаны цифры от одного до семи, и под каждой цифрой стояло имя жертвы. Желтым маркером были выделены номера и имена.
        Уорнер с Демарко стояли бок о бок, разглядывая карту.
        – Большая часть расследования велась в отделении шерифа, – сказал Уорнер. – Но оказалось, что у нас есть копия первоначальной карты. Я распечатал это на тот случай, если вы захотите это забрать.
        – Я это ценю, – сказал Демарко. – Дэвид Висенте дал мне список и краткую биографию каждой девушки. Мне кажется, это помогает, но сложно сказать, как именно. Чисто психологически, пожалуй.
        – Как видите, все города находятся в пределах тридцати миль от главной магистрали.
        – И все в двухстах милях от Абердина.
        – Да, сэр.
        – И все девушки были бездомными? Сбежали?
        – Все кроме Церес Батлер, предпоследней жертвы, – ответил Уорнер. – Остальные на улице, конечно, не жили, но точно не дома. Даже Церес, если верить ее друзьям, ночевала дома далеко не каждую ночь.
        – А это значит, что даты их похищения невозможно уточнить.
        – Если их вообще похитили, – уточнил Уорнер.
        – А мы знаем, сколько из них были секс-работницами?
        – Снова же, – сказал Уорнер, – мы опираемся на тех личностей, которые сообщили об исчезновении. В основном это были не члены семьи. Большинство девушек уже не жили с семьями, когда поступили сообщения об исчезновении.
        – Отбросы общества.
        – К несчастью, похоже, так оно и есть.
        Спустя некоторое время оба мужчины выпрямились. Демарко взял карту со стола и дважды аккуратно сложил ее.
        – Можете припомнить еще какие-нибудь общие черты? Интересы? Прическа? Домашние животные? Предпочтения в наркотиках? Хоть что-нибудь?
        – Темнокожие девушки, но относительно светлые, все миниатюрные, от пятнадцати до девятнадцати лет. Вот и все.
        Демарко покачал головой.
        – Вам знакомо это чувство, когда влетаешь в кирпичную стену?
        – Очень даже, – ответил Уорнер.

        Глава шестьдесят третья

        Демарко припарковался на широком месте вдоль обочины шоссе, вылез из машины, перешел дорогу и перебрался через маленькие кустики к полоске каменистого берега. По ту сторону неглубокого ручья высился густой лес прямо до каменного особняка на утесе, который ему показала Джейми, когда они только въехали в Абердин.
        Он присел на корточки и посмотрел на особняк, размышляя, каково это – жить так богато, одиноко и отшельнически, как Бог. Он сомневался, что ему это понравится, но все же подумал, что неплохо было бы когда-нибудь это проверить.
        Когда у него затекла шея, он опустил взгляд на ястреба, неустанно скользящего по воде. Редко хлопая крыльями, он мягко сворачивал, затем поднимался, скользил, опускался, снова сворачивал и снова поднимался. Птицы помельче парили всего в футе над водой – ловили жуков, порхали и метались, так мимолетно, словно тусклое пламя.
        Глядя на пернатых, Демарко вспомнил, что да Винчи был очарован птицами, и подумал, что это неудивительно. Какими волшебными они, должно быть, ему казались. Какими волшебными они на самом деле были!
        В детстве он часами сидел у реки, которая была ощутимо глубже, но не намного шире этого ручья. Плавное движение воды его успокаивало – скольжение ветки или листика по течению, это тихое движение воды туда-сюда вдоль берега.
        Почему то, что Джейми поговорила с Ричи, так сильно его расстроило? Его не одолевали приступы ревности еще со средней школы. Такая детская эмоция! Ему было стыдно, и он никак не мог понять, почему она вдруг напала на него из ниоткуда, словно горячий ветер, от которого сдавливало череп, а легкие переставали работать. Обнаружить в себе такую слабость… он покраснел от одного воспоминания.
        Он сунул руку в карман и сжал в нем холодный металлический диск. Хотел бы он сейчас съездить на кладбище. Наверное, он мог бы найти одно поблизости по GPS. Но это будет совсем другое. Здесь лежат только незнакомцы. Сколько воскресений он пропустил? Понимал ли его малыш, что отец не приходит? Или там, где он сейчас, совсем темно и тихо? Совсем nada y nada[6 - Ничего (исп.)].
        По какой-то причине он сразу вспомнил, как сам был мальчиком. Ему было одиннадцать лет, жарким летним днем он шел по незнакомому району. Довольно новый жилой комплекс с аккуратными двухэтажными домиками, все с новенькой виниловой обшивкой бледно-желтого, кремового, серого или белого цветов. На всех окнах синие, бордовые или серо-зеленые ставни. Круглые веранды. Гаражи на две машины. Широкие, пышные, ухоженные лужайки.
        Туда он прошел по одной улице, а обратно по другой. Попытался представить себе, как бы они с мамой жили в одном из таких домиков. Ему понравился желтый дом с зелеными ставнями. С баскетбольным кольцом на черном металлическом столбе у края бетонной подъездной дорожки. Он бы тренировался там каждый вечер, оттачивал ведение мяча и броски, научился бы прыгать так высоко, чтобы доставать до кольца. А мама бы наблюдала из кухонного окна, пока готовит ужин: тушеное мясо, макароны с сыром и шоколадный торт. На ней желтое летнее платье и жемчуг на шее. А его отца нигде нет.
        Но он не мог просто стоять и пялиться на дом, как бездомный мальчишка, потому продолжил идти сначала по одной улице в одну сторону, потом по другой – в обратную. В одном дворе красовалась вывеска: «Бесплатные щенки!»
        Из гаража вышел длинноногий парень лет семнадцати, держа на руках щенка. Мальчик был босиком, в шортах из обрезанных джинсов, без рубашки. Щенок был с короткой белой шерстью с черными пятнышками, глаза темные и настороженные.
        – Это последний, – сказал мальчик и протянул ему щенка. – Он твой, если хочешь.
        Райан погладил его по морде, по прохладному носу.
        – Я не знаю, – сказал он.
        – Конечно же знаешь. Давай, подержи его, – ответил парень и вручил Райану щенка, тельце которого было таким теплым. Он посмотрел на него снизу вверх и изогнулся, чтобы лизнуть в лицо. Райан чувствовал, как быстро бьется сердце щеночка рядом с его собственным.
        – Мне нужно от них избавиться до того, как отец вернется домой, – сказал парень. – Это последний. Давай, забери его; ты ему нравишься.
        Райан держал щенка, чувствовал его любовь, как и свою любовь к нему, и знал, что ему не позволят оставить собаку. Но парень уже уходил, шагая через зеленый двор и направляясь к широкому чистому крыльцу.
        – Это замечательная собачка, – сказал он на ходу. – Вот увидишь!
        Собачка действительно была замечательной те несколько часов, пока дома не было отца Райана. Когда же он вернулся посреди ночи и, услышав, как скулит щенок, нашел его под свернутым одеялом на кровати сына, сразу схватил за шиворот и вынес наружу. Райан умолял отца и дергал его за рубашку, пока он не ударил щенка головой о стенку трейлера, а затем закинул куда-то в сорняки за соседским участком.
        А сейчас Демарко наблюдал за птицами и водой и пытался подавить свой гнев. Он хотел бы свободно летать по воздуху, как ястреб. Но вынужден был двигаться как вода – в замкнутом пространстве, по определенной траектории, то приближаясь к берегу, то отдаляясь обратно. Ему приходилось всегда помнить о течении, всегда сохранять прежнее, но в то же время всегда быть новым, неуловимым, холодным и неприкасаемым.

        Глава шестьдесят четвертая

        На обратном пути к дому бабушки Джейми Демарко решил, что предложить помириться сейчас будет вполне уместно. Не найдя ни одного винного магазина, с помощью голосового поиска в телефоне он выяснил, что ближайший алкогольный магазин находится в двадцати милях к северу в округе Баллард. Поэтому вернулся в дом практически с пустыми руками, принес только сложенную карту. Сначала даже немного задержался у порога, ожидая приглашения. Когда он пришел, Джейми лежала на кровати своей бабушки, полностью одетая.
        – Я надеялся купить бутылку «Пино Гриджио» на вечер. Оказывается, в округе вообще нет алкоголя. Не хочешь пойти куда-нибудь поужинать? В Мэйфилде есть ресторан, где подают вино.
        Она села по-турецки, ее сцепленные руки покоились на матрасе.
        – Сколько лет ты уже не живешь с женой? – спросила она.
        – Тринадцать, – ответил он.
        – Ты ревнуешь, если узнаешь, что она спит с другими?
        – Нет, – сказал он.
        – Почему нет?
        – Не знаю.
        – Может, стоит об этом задуматься?
        – Я подумаю, – пообещал он. – Прости меня.
        – Почему бы тебе не спросить напрямую, трахалась ли я с ним когда-нибудь?
        – Мне не нужно это знать.
        – Ты не хочешь это знать?
        – Может, и так, – сказал он.
        – Ну а что же ты тогда просто ревнуешь, бесишься и портишь весь день?
        – Правда, прости меня, – сказал он ей. – Это было какое-то наваждение. Я не могу это объяснить.
        – Ты в последнее время вообще не особо много можешь объяснить, – ответила она.
        Он еще несколько секунд молча смотрел на нее, потом вошел в комнату и положил карту на край кровати.
        – Может, ты увидишь тут что-то, чего не вижу я, – сказал он, повернулся и пошел прочь.
        Она спрыгнула с кровати и подошла к порогу.
        – С похорон осталось еще много пива и вина, – сказала она ему вслед. – Можешь напиться!
        Затем она вышла из спальни, прикрыла дверь и заперла ее.
        Демарко зашел в гостиную и сел на парчовый диван. Он смотрел вокруг и понимал, что практически все, за исключением некоторой мебели, создавало у него впечатление, будто он вернулся домой. К нему вернулись весь прежний гнев, вина и жалость к себе, вся эта удушающая темнота, несмотря на солнечный свет, пробивающийся сквозь занавески. Хотел бы он знать, как заставить все это исчезнуть.
        Это была не ее вина, независимо от того, что она делала или не делала в прошлом. Виноват в этой ситуации он. И хуже всего, что он пока не знал, как все это устранить.

        Глава шестьдесят пятая

        Когда Райан во второй раз увидел своих бабушку и дедушку, ему было уже почти двенадцать. Нип к тому времени уже умер, от болезни сердца, вызванной полиомиелитом. Как сказала Райану мама. Все остальное, включая поврежденный линолеум и провисший потолок, осталось прежним, вот только на этот раз ему не разрешили подниматься наверх, потому что полы там слишком сильно прогнили. Его бабушка во время их визита произнесла лишь парочку тихих слов, но в основном просто сидела, миниатюрная и молчаливая, в потертом мягком кресле, покрытом полосатой простыней. В этот раз она показалась ему крошечной, не больше маленькой девочки.
        Райан подумал, не спросить ли дедушку, что случилось с журналами Нипа, но это показалось ему не очень хорошей идеей. В доме было жарче, чем снаружи, поэтому он сидел как можно спокойнее на маленькой скамеечке для ног рядом с рваным тканевым креслом, в котором сидела его мама. Пол остался в своей машине, как и в тот первый раз, но на этот раз он слушал по радио бейсбольный матч.
        В этот раз мама спросила у своего отца, есть ли у них немножко в долг, и старик внезапно рассердился. «Разве похоже, что у нас много денег? – сначала просто спросил он, а потом стал возмущаться более активно: – И где же этот твой муж? Что он делает, если тебе так нужна помощь?» Мама Райана ответила: «Он работает, когда может. В мае прошлого года он работал кровельщиком, но с тех пор работы было мало». А дедушка сказал: «Он вообще знает, как крыши ставить?» Мама Райана объяснила: «Это была простая работа. Всего лишь смола и гравий». С чем дедушка охотно согласился: «Да уж, это похоже на его умения». Некоторое время после этого никто вообще ничего не говорил. Потом мама Райана взяла сына за руку и сказала: «Пойдем, я дам тебе стакан прохладной родниковой воды». Когда они уже вставали, дедушка сказал: «Пусть просто выльет ведро смолы и размазывает пару часов. Он только на это и годится, тебе надо знать правду».
        На кухне мать Райана наклонилась к нему и прошептала: «Рядом с кроватью твоего дедушки стоит банка из-под кофе, там полно серебряных долларов. Как думаешь, сможешь прокрасться туда, взять ее и отнести в машину так, чтобы никто тебя не заметил? Она будет тяжелой, и я не уверена, что тебе хватит сил». Он выпрямился, отчего стал немного выше, и авторитетно заявил, что он уже достаточно силен. Она сказала: «Если ты это сделаешь, то я буду ужасно гордиться своим большим мальчиком». Он тогда спросил: «А что, если он меня увидит?» На что она ответила: «Я немного на тебя покричу, потащу к машине, и мы унесем отсюда свои маленькие задницы».
        Когда его мать вернулась в гостиную и начала хвастаться тем, как хорошо он учится в школе, что было совсем не правдой, Райан выглянул из-за дверного косяка и увидел, что бабушка смотрит на свои маленькие птичьи ручки, а дедушка уставился в стену, как будто хотел пробить ее кулаком, как иногда делал отец Райана. Затем Райан быстро прошел по короткому коридору в спальню, где рядом с кроватью стояла черно-желтая битком набитая банка из-под кофе «О’Натс» с желтой крышкой.
        Райан открыл крышку и увидел, что она действительно была почти доверху забита большими серебряными монетами, как мама и сказала. Он снова захлопнул крышку и поднял банку обеими руками, но не был уверен, что сможет выбраться из открытого окна, не уронив ее. Во-первых, на окне была сетка. Он постоял, обдумал ситуацию и сказал себе: «Первое, что нужно сделать – убрать сетку». Внимательно оглядел сетку и увидел, что она держится всего на двух штырях – по одному с каждой стороны рамы. Ему бы не составило особого труда их вытащить, чтобы они вышли из деревянной оконной рамы. Затем была проблема с тем, как выбраться из окна с банкой от кофе, не уронив ее.
        Он задумался об этом и решил, что если снимет футболку и обернет ее вокруг банки, то, возможно, сможет перегнуться через подоконник и опустить банку на землю. Он удивился, но был горд собой, когда это сработало. Банка лишь слегка стукнула, так как Райану не хватило всего фута. Затем он поставил обратно сетку, прокрался на кухню, а потом и на улицу, обошел дом, поднял банку, вокруг которой все еще была обернута его футболка, и, пригнувшись, как можно быстрее побежал к машине.
        Он залез на заднее сиденье и положил банку между ног. Пол заснул с горящей сигаретой в руке, когда по радио все еще транслировали матч, но проснулся, когда Райан опустил банку с очередным глухим стуком. Пол оглянулся через сиденье и поинтересовался: «Что это у тебя там завернуто?» Райан выглянул во двор и, не увидев ни одной курицы, ответил: «Бабушка приготовила нам курицу в банке».
        Пол затянулся сигаретой, затем выпустил облако дыма в окно машины и спросил: «Твоя мама там скоро или как?» Райан не знал, как на это ответить, поэтому ничего не сказал, а потом его мама вышла из дома и направилась к ним быстрее, чем ходит обычно. Перед тем, как забраться на переднее сиденье, она посмотрела на Райана в открытое окно и одними глазами спросила, достал ли он банку. Он ответил ей улыбкой, которую она ему вернула, и почувствовал дикую гордость за то, что хоть раз сделал маму счастливой.
        Когда они ехали обратно в город, Пол спросил: «Она приготовила вам что-то вроде вареной курицы?», на что мама Райана посмотрела на него и спросила в ответ: «Ты это о чем?» Пол сказал: «В той банке, которая между ног твоего сына. Моя мать тоже любила готовить курицу. Хотя она всегда готовила в стеклянных банках. Никогда не слышал, чтобы кто-то делал курицу в жестяных. Не понимаю, как она может долго протянуть, испортится же». Мама Райана сказала ему: «О, мы съедим ее гораздо раньше, чем она испортится», а потом повернулась, снова посмотрела на Райана и добавила: «Правда, малыш?»
        Они ехали еще некоторое время, а потом Пол посмотрел на нее и спросил: «Ну что, сегодня повезло или нет?»
        Она отрицательно покачала головой. «Этот человек такой скряга, что просто кошмар».
        Пол тоже немного разозлился, поэтому Райан откинулся на спинку сиденья и попытался отодвинуться от зеркала заднего вида. Мать Райана наклонилась ближе к Полу, дотронулась до него где-то, Райану не было видно, и сказала: «По крайней мере, у меня-то остался тебе должок». От этого Пол слегка улыбнулся, и всю оставшуюся дорогу он то и дело поглядывал на нее, одаривая все той же улыбкой.
        После того как Пол припарковался на своей подъездной дорожке, мама Райана зашла к нему в трейлер, чтобы заплатить ему за поездку, как она сказала, поэтому Райан отнес банку к ним в трейлер, в свою спальню, где встал у окна, надеясь, что машина с его отцом появится не скоро.
        Спустя долгое, как ему показалось, время его мама вбежала в дом, улыбаясь и смеясь, зашла к нему в спальню и спросила: «Где она?» Он спрятал ее под грудой грязной одежды. Она опустилась рядом с ним на колени, перебрала монеты и спросила: «Как думаешь, сколько здесь?» Он ответил: «Как минимум пара тысяч», на что она заметила: «Ну, сомневаюсь, что так много. Но ведь намного больше, чем у нас было вчера, правда?» Райан снова посмотрел в окно и произнес: «А что, если дедушка придет их искать?» И она сказала: «Во-первых, у него больше нет машины. А во-вторых, он слишком скуп, чтобы заплатить кому-то за дорогу».
        Райан спросил у мамы, сколько ей пришлось заплатить Полу, на что она ответила: «Не переживай об этом, мой маленький герой. Ты прямо как Клайд Бэрроу!» Он не знал, кто такой Клайд Бэрроу, но ему понравилось, как она его обнимала и какой счастливой выглядела. Она вынесла банку на улицу, чтобы спрятать ее под трейлером – туда его отец никогда не заглянет.
        Когда она вернулась, в руках у нее были два серебряных доллара. Она положила по одному в его руки и сказала: «Что бы ни было, не позволяй отцу узнать об этой банке. Обещаешь?» Он дал обещание и всегда его держал, даже когда его отец сильно избил его спустя пару недель, когда увидел ожерелье, которое Райан подарил своей маме. Это было всего лишь дешевенькое сердечко на дешевенькой цепочке, но отец потребовал у Райана ответ, откуда он его украл, на что Райан ответил, что купил его в «Гудвилле» на деньги, которые получил от сдачи бутылок, валявшихся на дороге.
        Его отец дал ему по лицу, отчего у мальчика треснула губа, и назвал его «сраным вруном». Затем он заставил маму Райана отдать ему ожерелье, чтобы он вернул его в магазин. Райан был уверен, в магазине его отцу скажут, что ожерелье не украдено, но после того, как отец ушел той ночью, они не видели его три дня, пока в доме не закончилась вся еда, и поэтому мама отправила Райана искать его отца по барам. Он нашел его сидящим у стойки рядом с какой-то женщиной, на вид старой и даже наполовину не такой красивой, как его мама. Но на ней было купленное им ожерелье.
        Отец велел ему вернуться, если жизнь дорога, а женщина полезла в сумочку, достала пятидолларовую купюру и дала ее Райану, чтобы он купил немного еды. Он купил пакет апельсинового сока, буханку хлеба и полфунта ветчины, а остальные деньги отдал матери и, чтобы она больше не плакала, сказал ей, что это от отца. Райан так ни разу и не спрашивал, куда делись все те серебряные доллары.

        Глава шестьдесят шестая

        Джейми разложила карту на краю кровати, встала и какое-то время рассматривала ее, скользя взглядом по часовой стрелке от ближайшей жертвы к самой дальней, не обращая внимания на хронологию. Поначалу ее мысли были заполнены лишь Демарко, он так разочаровывал ее, этакий толстый стальной сейф, который никак не открывался. Но потом имена на карте начали вытеснять ее раздражение, уступая место сочувствию, медленной, печальной песне горя.
        Жасмин из Оуэнсборо.
        Церес из Луисвилля.
        Киша из Лексингтона.
        Лашонда из Нэшвилла.
        Тара из Мемфиса.
        Кристал из Мемфиса.
        Дебра из Сент-Луиса.
        Дыхание Джейми стало прерывистым, а тело отяжелело. Она подошла к кровати и села, скрестив ноги, перед расправленной картой. «Какое отчаяние надо испытывать, – подумала она, – чтобы убежать из дома и от всего знакомого! Какой страх. Какая абсолютная безнадега. Но, судя по всему, не без маленького проблеска надежды».
        Фотографии из досье Висенте в большинстве своем были сделаны задолго до того, как девочки сбежали из дома или же их выгнали. Поэтому отсутствовали видимые синяки, следы от уколов, впалые щеки и глаза, которые потом появятся. На фотографиях все еще были девочки, дети нищеты, дети насилия всевозможных типов, но каждая все еще цеплялась за свои амбиции, за неуловимую соломинку мечты. Как они выглядели тогда, когда исчезли? Они уже отказались от своих мечтаний стать звездами, поп-певицами, учителями, матерями? Уже лишились всякой надежды на то, что их жизнь станет хоть чуточку лучше?
        Для этих девушек лучше было не больше, а меньше. Не больше одежды, не больше машин, не больше танцев, не больше драгоценностей, не больше парней, не больше плюшевых подушек на кровати. А меньше насилия. Меньше страха. Меньше побоев. Меньше всего этого уродства и боли.
        Поэтому они сбежали. Недалеко, хватит и пары кварталов. Из домов на улицу. Где они спали? У друзей? В чьей-то машине? Под мостом? Молили о кровати и ночлеге?
        Стояли в очереди в столовых для бездомных? Рылись в мусорках? Крали? Выхватывали пакеты из магазинов? Попрошайничали?
        Когда сбегаешь от семьи, чувствуя себя в большей безопасности сиротой на улицах, кишащих наркоманами, волками и вампирами всех мастей, сколько ты стоишь? Двадцать долларов? Может быть, пятьдесят, если у тебя нет следов от иголок на венах. Если нос не покраснел и не облупился. Если у тебя есть где помыться. Если от тебя не пахнет грязью, которой ты теперь себя считаешь.
        Чувствовали ли они себя любимыми? По-настоящему желанными? Или же их всю жизнь сопровождали лишь страдания?
        – Боже, – прошептала Джейми, опустила голову, положила руки на карту и расправила пальцы так, чтобы закрыть все имена и номера от одного до семи. – Утешь их, прошу. Пожалуйста, пусть они обретут покой.

        Глава шестьдесят седьмая

        Когда она вышла из спальни, держа карту за уголок одними кончиками пальцев, будто даже сама бумага была пропитана всей печалью, от которой она хотела избавиться, Демарко лежал на диване и смотрел в потолок, а послеполуденное солнце косо светило в окно. Он повернул голову, когда услышал ее шаги, увидел ее покрасневшие глаза, и сел. Она протянула ему карту.
        – Не думаю, что эмоционально готова к чему-то подобному.
        Он забрал у нее карту, положил ее на кофейный столик и свернул.
        – Да, это тяжело, – согласился он.
        Она села рядом с ним и взяла его руку.
        – Когда я росла, то даже не думала о таких девушках. Мне так из-за этого стыдно. Они сейчас были бы примерно моего возраста.
        – Я тоже об этом подумал, – сказал он. – Иногда я смотрю на тебя и представляю, как бы они сейчас выглядели.
        Она нагнулась к нему и зарылась лицом в его плечо.
        – От этого мне легче не становится. Если честно, из-за этого я чувствую себя виноватой.
        – Может, мы все должны так чувствовать? – погладил он ее волосы. – Не всем одинаково везет.
        Она тихо плакала некоторое время, положив руку ему на низ щеки. Он побрился этим утром, щетина уже начала снова проступать, но была еще совсем мягкой. Эти ощущения под рукой почему-то даже успокаивали ее, как и теплота его кожи, движение его горла, когда он сглатывал.
        – И что же нам теперь делать, босс? – спросила она.
        – То, что никто не сделал, – ответил он. – Найти Вирджила Хелма.
        Она шмыгнула носом и кивнула, все еще не желая его отпускать.
        – Есть идеи, где начать поиски?
        – Я точно знаю, где, – сказал он ей. – Там, где никто еще не смотрел.

        Глава шестьдесят восьмая

        В течение следующих пятнадцати минут он рассказал ей о своем разговоре с Уорнером и обсудил все, что было известно о Вирджиле Хелме. Все известные знакомые Хелма, а их было немного, неоднократно допрашивались как шерифом, так и полицией штата, но все безрезультатно. Он был призраком еще до прибытия в Абердин; предположительно ветераном, но без каких-либо записей или прослеживаемой истории службы; человеком, за которым иногда наблюдались трудности в дыхании и передвижении; интровертом, который ни с кем не общался.
        – А что насчет Ричи? – спросил Демарко и ощутил, как снова застыло тело Джейми. – Ему как минимум на 20 лет меньше, чем сейчас должно быть Хелму, так что, возможно, он никогда его не знал. Но он из подходящего социального класса, если ты понимаешь, о чем я. Но он может знать кого-то, кто знает еще кого-то.
        – И этого кого-то не опрашивала полиция, – сказала Джейми.
        – Именно.
        Прежде чем задать следующий вопрос, она замялась.
        – Ты уверен, что можешь с ним говорить? Или позволить мне говорить с ним?
        – Я в порядке, – ответил он ей. – Правда.
        Она улыбнулась и сжала его руку.
        – Ты же знаешь, что тебе не о чем беспокоиться, правда?
        – Об этом даже говорить не стоит. Прошлое остается в прошлом.
        Ей сразу подумалось, что это не так. Каждая секунда их прошлого хранилась в них. Каждое событие в прошлом выстроило их настоящее, все это переплетено на многих уровнях. Прошлое вездесуще.
        Она чуть отодвинулась от него и повернулась так, чтобы выглянуть в окно. Как и всегда днем, на улице виднелась пара бабочек – одна на бабушкиных цветах, а вторая на соседской лужайке. Она поняла, что ее немало поразила яркость цветов и солнца.
        – Ты знаешь, как гусеница превращается в бабочку? – спросила она.
        – Я всегда считал, что они оборачиваются в кокон, как Супермен в телефонной будке. Он выходит в плаще и синих трико, а они выходят с крыльями.
        – Почти, но не совсем, – улыбнулась она. – Гусеница переваривает сама себя.
        – Прости, что?
        – Она выделяет фермент, который превращает всю гусеницу в суп. Выживают лишь некоторые клетки. Эти клетки начинают выстраиваться, расти и размножаться. И в результате получается бабочка.
        – Потрясающе, – ответил он. – А с чего ты об этом подумала?
        – Смерть, – ответила она. – Те бедные девочки.
        Теперь он тоже повернулся и посмотрел в окно.
        – Забавно, – сказал он ей, – но мне тоже нравится так о них думать. Как о семи идеальных бабочках. Что может быть лучше этого?

        Глава шестьдесят девятая

        После ужина на кухне – остатки лазаньи и салат из ромена, редиски, сладкого перца и помидоров черри с чьего-то огорода – они решили прогуляться по городу, чтобы наверстать упущенные пробежки за последние три дня. Вскоре где-то рядом зазвучала музыка, запел женский голос, зазвучали гитара, клавиши и барабаны, а затем раздалось короткое соло саксофона.
        – Божечки, – сказала она. – Я и забыла, сегодня же пятница! В парке дают концерты!
        – Прямо как дома, – заметил он.
        – Да, но мы на них никогда не ходили. Почему мы на них не ходили?
        – Пойдем на этот.
        – И мой мизантроп не против?
        – Если не ошибаюсь, это играет «Девушка из Ипанемы».
        – Ага, а еще там будет мороженое, – поддразнила она. – И домашний пирог.
        – Веди меня, – ответил он.
        Вскоре они уже шли рука об руку по главной улице мимо маленьких прилавков, магазинов и контор, музыка вела их в парк с площадью как минимум в два ухоженных акра. По краям были расставлены желтые и белые фонари, прямо рядом с тканевыми навесами, под которыми местные жители, в основном женщины средних лет, продавали кусочки пирога, завернутые в пакетик, домашнюю помадку, бутилированную воду и банки содовой. В вагончиках оживленно торговали мороженым и сахарной ватой. В киоске двое мужчин подавали хот-доги и гамбургеры. На сцене пять музыкантов и певица в голубом платье с блестками пели серенаду публике из двухсот человек, сидевших на стульчиках или на покрывалах, которые выглядели так, будто они из 40-х или 50-х.
        – Мы как будто в прошлое попали, – сказал Демарко. Все прохожие смотрели на пару; в основном все кивали и улыбались. Демарко узнал некоторых с похорон бабушки Джейми.
        – А вот и пироги, – сказала Джейми. – И каков твой выбор?
        Широкий стол ломился от пирогов со всевозможными ягодами, фруктами и другими начинками.
        – Тут и думать не надо, – ответил Демарко. – Пирог с пеканом и двумя шариками ванильного мороженого.
        – А мне яблочный пирог, – сказала Джейми. – Я истинная американка.
        Когда улыбающаяся женщина развернула их заказ и нагнулась над контейнером с мороженым, мужской голос, громкий, грубый и злобный, привлек их внимание к вагончику. Мужчина, примерно пяти с половиной футов ростом, в сапогах на толстых каблуках, с густой копной черных волос, зачесанных на лоб, ругал двух девочек, одной из которых было лет десять, другой на пару лет меньше. Лицо и мускулистые руки мужчины были сильно загорелыми, нос широким и плоским, короткая шея туго натянута, артерия вздувалась, когда он кричал на детей.
        Обе девочки стояли неподвижно, если не учитывать их рыдания и дрожь. Женщина, которую Демарко посчитал их матерью, стояла сзади, опустив голову, но ничего не делала, чтобы как-то их успокоить или остановить поток ругани мужчины.
        Демарко повернулся к женщине, которая протягивала его пирог.
        – Вы не могли бы положить это в холод на минутку? – сказал он и зашагал к орущему мужчине.
        Когда он положил руку на плечо мужчины, крик внезапно оборвался. Удивившись, возмутитель спокойствия обернулся и оказался так близко, что Демарко хорошо увидел неестественно низкую линию волос у этого мужчины и разницу в цвете и густоте в том месте, где парик сменялся слегка седеющими, жиденькими волосами.
        – Могу я с тобой поговорить, дружище? – спросил Демарко.
        Он не дал мужчине шанса отказаться, а просто, слегка взяв под локоть, проводил его к тротуару, где они оба повернулись спиной к глазеющей толпе. На сцене блестящая девушка пела «Зеленые глаза».
        – Я просто должен отметить, какая у тебя прекрасная семья, – сказал Демарко. – Это твоя жена и твои дочери, я полагаю. Ты счастливчик.
        Выражение лица мужчины медленно сменилось от плотно сжатых от гнева губ на подхалимскую ухмылку.
        – С ними, правда, столько хлопот. Я поднял голос слишком сильно? Прости. Я просто пытался перекричать музыку.
        – Конечно, – ответил Демарко. – Музыка такая громкая. Но суть в том, что… они всего лишь дети, понимаешь? И так унижать их – это неподобающее поведение. Не важно, публично или нет.
        – Ой, да они же понимают, что это всего лишь крики. Надо же иногда привлекать их внимание, разве я не прав? Ты не отсюда, да? Я тебя что-то не узнаю.
        Демарко улыбнулся и придвинулся чуть ближе.
        – Есть термин, который называется «жестокое обращение с детьми», друг мой, тебе бы неплохо его узнать. Знаешь ли, мы, из правоохранительных органов, не особо его любим.
        Уже округлившиеся глаза мужчины стали еще шире. Еще до того, как он успел задать вопрос, Демарко знал, что сейчас последует, и крепко сжал его плечо.
        – Сержант Райан Демарко, полиция штата. Наслаждайтесь концертом. И позвольте это вашей семье.
        Он развернулся и оставил мужчину стоять на тротуаре; Джейми все еще тихо говорила с женщиной и ее детьми. Девочки не встречались с ней глазами, а смотрели только на свою маму, столь же забитые, как и прежде. Демарко вернулся к прилавку с пирогами и выудил из своего кармана пятидолларовую купюру.
        Джейми подошла к нему спустя несколько секунд. Они понесли свои тарелки и пластиковые ложки к краю лужайки за шумной толпой. Они сели там, скрестив ноги, и начали есть пирог.
        – Как-то аппетит немного испорчен, – сказал он ей.
        Она взяла немножко мороженого, подождала, пока оно растает у нее во рту, и проглотила.
        – Ты знаешь, почему он на них кричал?
        – Я не спрашивал, – сказал Демарко.
        – Потому что каждая хотела по одному фруктовому льду. Он сказал им, что они толстые жадины и должны разделить один.
        – Да уж, во льду много калорий, – отметил Демарко. Он снова прошелся взглядом по толпе, чтобы найти девочек.
        – Толстые? – повторил он. – Да их если даже рядом поставить, его шея все равно толще будет.
        – Успокойся, малыш.
        – А как тебе этот парик? – спросил Демарко. – По мне, так похож на коровью лепешку.
        Джейми улыбнулась и ждала, пока он выговорится.
        – Могу поспорить, ему этот нос разбивали кучу раз. Я так сильно хотел просто врезать ему по лицу.
        Она дважды похлопала его по ноге.
        – Карликовый неандерталец, – пробурчал он, а потом покачал головой из стороны в сторону. Спустя полминуты он медленно и глубоко вдохнул, а затем выдохнул через рот. Затем дважды моргнул, чтобы снова сосредоточиться.
        – Прости, если смутил тебя, – сказал он.
        – Ты меня не смутил. Часть меня хочет, чтобы ты хоть иногда забивал на все это, но другая часть… Боже, малыш. Почему люди должны быть такими жестокими?
        – Те семь девушек тоже начали меня преследовать, – кивнул он.
        – Давай просто послушаем музыку, хорошо? – вздохнула она. – Это вроде бы похоже на то, что любите вы, старики, да?
        – Моя мама любила, – улыбнулся он.
        От его взгляда, такого далекого и меланхоличного, у нее запершило в горле.
        – Ешь свой пирог, – сказала она ему. – А то у тебя мороженое тает.

        Глава семидесятая

        Летом после девятого класса Райан вымахал до целых шести футов. Чуть раньше, в том же году, холодным апрельским вечером, когда температура упала почти ниже нуля, его отца нашли мертвым на стоянке шумного бара. Пуля небольшого калибра попала прямо возле сердца. Его нашли с расстегнутой ширинкой, с торчащим наружу пенисом. Кровавый след указывал на то, что он стоял у задней стены здания, чтобы помочиться, затем повернулся, когда стрелок приблизился, и был застрелен в упор. Потом он подполз к стене здания, которая была где-то за пятнадцать футов, и там впоследствии скончался. Стрелявшего так и не нашли.
        Райан не мог не видеть связи между его стремительным ростом и смертью отца, будто тяжесть его присутствия, которая всегда давила на него, наконец-то растворилась. Тем летом Райан устроился укладчиком асфальта на подъездных дорожках, бригада состояла в основном из пьянчуг средних лет, которые двигались так, словно были сделаны из той же медленно застывающей смолы, что и сам асфальт. Его работа состояла в том, чтобы нести то, что просили нести, и сгребать то, что просили сгребать. С каждым днем его джинсы становились все короче, футболки – все теснее, а мышцы – все крепче и сильнее.
        Даже будучи самым молодым и низкооплачиваемым членом команды, он каждую неделю приносил домой больше денег, чем его отец, и заполнял холодильник и шкафчики их трейлера едой, которую они с матерью никогда не могли себе позволить. Он пытался уговорить маму бросить курить и лучше заботиться о себе, но сошлись они лишь на том, что она перестала курить в трейлере, когда там был Райан. В таком случае она стояла на передней ступеньке с открытой дверью и выпускала дым в их скудный двор, как будто вся проблема была только в дыме.
        Он думал, будь она моложе, мама тоже преобразилась бы в отсутствие отца. Снова стала бы счастливой женщиной, которая пела под радио и после пары бокалов вина вытаскивала своего сына в их узенькую комнату и танцевала с ним. Но вместо этого она стала потерянной и испуганной, будто наконец загорелся зеленый свет, а она вдруг забыла, как водить машину. Она все чаще и чаще проводила вечера, выпивая с Полом, чей голос иногда доносился сквозь тонкие стены трейлера, но, когда Райан стучал в дверь, чтобы проведать маму, Пол всегда смеялся и уверял, что кричит на телевизор.
        В первый день десятого класса Райан увидел, как один выпускник в коридоре дернул девушку за руку, чтобы оттащить ее от друзей. А когда она вскрикнула от боли и начала плакать, Райан, не отдавая себе в этом отчета и даже удивившись, что он правда это делает, схватил парня за руку, заломил ее за спину и с силой толкнул его в крашеную цементную стену.
        Когда парень вскочил, опустив голову в ужасной ярости, Райан шагнул в сторону и ударил его по спине кулаком и предплечьем, затем рывком поднял его на ноги и сильно ударил шесть или семь раз, пока нос парня не измазался в крови, а он сам не начал рыдать так же, как Райан в детстве.
        Спустя несколько минут Райан сидел в кабинете пухлого лысеющего директора, который то читал лекции, то угрожал ему, стоя за своим столом с телефоном у уха, чтобы сообщить матери Райана, что ее сын отстранен от занятий и, когда школьный совет придет к решению, возможно, исключен или даже арестован. Но телефон так и продолжал звонить без ответа. В конце концов заместитель директора спустился в холл, заглянул через стеклянную дверь и коротко глянул на Райана, прежде чем войти и сказать ему: «Встань-ка на минутку».
        Заместитель директора, который к тому же был тренером футбольной команды, сравнил свой рост с ростом Райана и, к своей радости, обнаружил, что на два дюйма короче. «Чем тебя кормили все лето?» – спросил он, и прежде чем Райан успел сказать, что кормил себя сам, заместитель повернулся к директору и спросил: «И каков ваш вердикт?» На это директор ответил: «Как минимум две недели, а может и весь год, если у вас нет идеи получше». На это заместитель директора, ухмыляясь, повернулся к Райану и сказал: «Мне нужен защитник. Как ты относишься к тому, чтобы толкаться с другими громилами следующие четыре месяца?» Райан посмотрел на директора, который все еще хмурился и слушал телефонные гудки, и ответил: «Мне кажется, я смогу к этому пристраститься».

        Глава семьдесят первая

        Они слушали музыку в парке Абердина уже чуть больше часа, и Демарко определенно наслаждался, причем не только любительской группой, но и всей атмосферой Мэйберри – подпевающие старики, матери и отцы со спящими младенцами на руках, бегающие по парку и смеющиеся дети. И тем не менее его мысли постоянно возвращались к семи скелетам, завернутым в пластиковую пленку, к их коконам из клейкой ленты. Все скелеты были собраны на лабораторном столе много лет назад, зубные карты и ДНК сопоставлены с таковыми членов семей. Останки возвращены семьям, которые, как он надеялся, оказали им должное уважение, но все же история оставалась незавершенной. И написание концовки теперь выпало на их с Джейми долю.
        Последние полчаса они сидели на траве, глядя уже не на группу, а на темнеющее небо или на мигающих светлячков. Он провел ладонью по ее руке, и она, улыбаясь, повернула свою ладонь так, чтобы их пальцы переплелись. Он удивился, как такой простой жест может передать столько информации от одного тела к другому, как химическая и электромагнитная магия может превратить прикосновение в утешение, любовь, желание и благодарность. Он нагнулся у ней ближе и прошептал:
        – Готова идти?
        – Да, если ты готов, – ответила она.
        Он собрал их пустые одноразовые тарелки и ложки в пакет, чтобы выбросить его в ближайшую мусорку. Они встали и обошли толпу сзади. На другой стороне улицы у банка стоял Ричи, прислонившись к банкомату, и разговаривал с другим мужчиной. Демарко наблюдал, как он затянулся косяком и передал его своему другу.
        – Вон Ричи, – сказал Демарко. – Не хочешь поздороваться?
        Она проследила за его взглядом, затем схватила его за руку и рывком остановила.
        – Ну не начинай снова, – попросила она.
        – Нет, я хочу спросить о рабочем. Может, он что-то знает.
        Она немного помолчала.
        – Это был такой хороший вечер, Райан. Пожалуйста, не надо его портить, – попросила она.
        Он чуть сжал ее руку, наклонился и чмокнул в щеку. А затем снова направился вперед.
        Заметив, как они подходят, Ричи потушил косяк и сунул его в карман рубашки своего друга, что-то коротко пробормотав.
        Друг быстро скользнул за банкомат и скрылся за углом банка. Ричи улыбнулся сначала Демарко, потом Джейми.
        – Музыка была не очень, – сказал он, – но таких южных ночей у вас точно нет, да, ребят?
        Демарко отпустил руку, а Джейми в ответ лишь слегка улыбнулась.
        – Июль 2014-го, – произнес Демарко. – Ты тогда жил здесь, я прав?
        Ричи шмыгнул носом и попытался сделать беспечный вид.
        – Да, – ответил он. – А к чему вопрос?
        – Ты хорошо знал рабочего из баптистской церкви, Вирджила Хелма?
        – Знал? – переспросил Ричи и сделал вид, будто пытался вспомнить. – Нет, не то чтобы.
        – Но ты знаешь, о ком я говорю?
        – Ну, да, он время от времени приходил в магазин, как и все остальные в городе. Заправлял бак, покупал что-нибудь попить. У него был мотоцикл, если не ошибаюсь. Почти уверен, что «Ямаха». Черный. Немного потрепанный. Где-то 96-го или 97-го года. По-моему, это был «Вираго». Хороший такой байк.
        – Но вы не особо разговаривали, это ты хотел сказать?
        – Но не из-за того, что я не пытался, – заметил Ричи. – Этот мужик просто не любил разговаривать.
        Демарко кивнул. Еще он продолжил смотреть Ричи в глаза и улыбаться, а заодно и выдержал паузу, чтобы Ричи напрягся.
        – Есть идеи, где он может сейчас быть?
        – У меня? – удивился Ричи. – Да мне-то откуда знать?
        – Человек не может просто исчезнуть без всякой помощи. Кто-то должен что-то знать. И мне кажется, что ты можешь слышать очень много всяких секретов.
        Очередная пауза. Ричи переступил с ноги на ногу, опустил глаза, пару раз расправил плечи, чтобы снять напряжение.
        – А какое дело полицейским из Пенсильвании до того, что у нас тут происходит? – спросил он.
        Демарко улыбнулся, и Джейми вмешалась:
        – Мы помогаем местным органам, Ричи. Просто собираем улики. Не поможешь?
        – Я бы помог, если бы что-то знал, – ответил он.
        – Ну, ты же должен был что-то слышать за все эти годы. Слухи, сплетни… нам поможет абсолютно все.
        Он снова перевел взгляд на Демарко:
        – Дайте подумать об этом денек, ладно? Посмотрим, смогу ли я что-нибудь вспомнить.
        Когда Демарко вытянул руку, чтобы похлопать Ричи по плечу, тот вздрогнул и вплотную прижался к банкомату.
        – Премного благодарен, – сказал Демарко. – Значит, поговорим завтра. Хорошего тебе вечера.
        Он развернулся и ушел. Джейми еще раз улыбнулась Ричи напоследок, догнала Демарко и сплела их руки.
        – Как думаешь, он обмочил штаны? – спросила она.
        – Я очень на это надеюсь, – ответил Демарко.

        Глава семьдесят вторая

        В ту ночь Демарко все никак не мог заснуть – шея затекла, а мышцы ноги ныли. Поэтому он вылез из постели и принялся перебирать свои вещи, пока не нашел наушники. Вернувшись в постель, он воткнул наушники в телефон и поискал в интернете какую-нибудь радиопередачу, которая могла бы отвлечь его от бесконечного потока мыслей. Прежде чем в его жизни появилась Джейми, он часто включал шоу под названием «От побережья к побережью», на котором обсуждали абсолютно все – от ангелов до людей в черном и от детей знаменитостей до простых жителей. В эту ночь речь шла о клыкастых криптидах, причем особое внимание уделялось чупакабре, крупному существу, походящему на собаку, известному тем, что оно пьет кровь домашнего скота.
        Он заснул, когда программа еще не закончилась. Во сне он увидел, что проснулся и обнаружил у кровати мальчика лет двенадцати-тринадцати. Мальчик, одетый в синие джинсы, желтую рубашку и белые кроссовки с одним развязанным шнурком, улыбнулся, кивнул головой и направился к порогу спальни. Его улыбка подначивала Демарко следовать за ним.
        Демарко глянул на Джейми. Она спала, прикрыв глаза одной рукой. Поэтому он тихо встал с кровати и понял, что полностью одет, не считая ног. Очевидно, он лег спать в брюках цвета хаки и рубашке с короткими рукавами. Без обуви и носков.
        Мальчик уже шагнул за порог спальни и оказался в каком-то надвигающемся мраке с оттенком индиго. Он махнул рукой и одними губами произнес: «Идем. Быстрее».
        Демарко бросил последний взгляд на Джейми. Все еще спит, этакая принцесса в постели. Затем поспешил догнать мальчика и последовал за ним.
        За спальней вся остальная часть дома исчезла, остался только один узкий туннель с таким высоким и черным потолком, что его не было видно. Когда Демарко быстро шагнул вслед за мальчиком, темно-синий мрак начал медленно наступать и окутал его настолько, что Демарко больше не видел своих рук и ног. Под его босыми ногами земля казалась влажной, словно плотно утрамбованная почва. Однако фигуру мальчика, находившегося примерно в десяти ярдах, он видел отчетливо. Она не была ярко освещена или затемнена, хотя вокруг него была тьма. И все же он улыбнулся. Взмах руки. Идем.
        Быстрее.
        Демарко ускорил шаг. Сырость земли его напрягала. А что, если он поскользнется и упадет? Что, если он потеряет мальчика из виду?
        Затем где-то справа от него послышался топот, приближавшийся сзади. Он оглянулся через плечо. Теперь стена туннеля справа от него была уже не сплошной, а толстой металлической решеткой, скрывающейся в темноте. По другую сторону решетки за ним бежало огромное животное. Его черты были неясны, кроме тени ничего не было видно, но Демарко подумал о чупакабре и ускорил шаг.
        Зверь зарычал, оскалил зубы и легко его догнал. Чем быстрее двигался Демарко, тем быстрее бежал и зверь, его глаза теперь были видны, льдисто-голубые. Время от времени животное бросалось на Демарко и щелкало пастью, но его останавливала решетка. Каждый раз, когда Демарко смотрел на него, а затем переводил взгляд вперед, чтобы найти мальчика, тот оказывался все дальше и дальше.
        Демарко бежал, и уменьшающаяся фигура мальчика была его единственным ориентиром. Впереди и сзади мрак, если не считать мальчика, слева тоже, а справа – решетка и светло-серый, словно занимающаяся заря, зверь. В какой-то момент Демарко рванул изо всех сил, не сводя глаз с фигуры мальчика. Зверь начал отставать. Демарко еще прибавил скорость. Теперь он бежал быстрее, чем вообще мог себе представить, бежал так, будто снова был мальчишкой, один на один с железнодорожными путями, бежал просто ради движения, ради иллюзии спасения.
        И вот, наконец, свет. Демарко ухмыльнулся этому клише – свету в конце туннеля. В этом свете его ждал мальчик, но улыбка его померкла. «Что не так? – подумал Демарко. – Что происходит?»
        Конец туннеля приближался, мальчик стоял у входа, окутанный дымкой рассвета, но все еще весьма четкий в глазах Демарко. Он повернулся спиной к приближающемуся мужчине, поднял руку и указал на приглушенный свет.
        Запыхавшись, с жаром в груди, Демарко остановился у входа в туннель. Там, в сизом рассвете, в профиль к нему сидела обнаженная женщина, подняв колени и обхватив их руками, печальная и замерзшая, так ужасно замерзшая. Демарко буквально ощутил в воздухе ее голод, ее страх и пустоту, холодок пробегающего отчаяния. Он заплакал, опустошенный ее горем, слишком ослабевший, чтобы двигаться.
        «Смотри!» – раздался в его голове громкий голос мальчика. Демарко обернулся – зверь прыгал вперед с горящими глазами и открытой пастью. Через несколько секунд он прыгнет на них.
        «Быстрее!» – сказал мальчик.
        Демарко растерялся, замешкал – куда идти, куда спешить? Спасти девушку? Спасти мальчика? Отступить назад в темноту и спасти себя, вернуться к Джейми, ожидающей его в постели? Но ждала ли она? Демарко не был уверен, ведь он сейчас так далеко, это же было много лет назад, он не мог мыслить ясно. Она была всего лишь сном?
        Зверь уже почти дошел. Всего две секунды, и он выйдет из решетки. Демарко чувствовал его дыхание, вонь гнилого мяса. Он потянулся к мальчику, но понял, что остался один. Прищурившись, он услышал, что в тумане плачет ребенок, рванул вперед, а зубы зверя вот-вот вонзятся в него, и упал, оступился в скользком мраке…
        Он проснулся, хватая ртом воздух, подняв руки и растопырив пальцы, готовясь к удару… Сквозь занавески мягко светила луна. Джейми равномерно дышала рядом с ним.
        Он принял сидячее положение. Отчаянно пытался замедлить дыхание. Оглянулся вокруг себя, все еще ожидая увидеть где-то мальчика. Голубые цифры будильника на прикроватном столике показывали 03:36.
        Спустя несколько минут он все еще сомневался. Это реальность или сон? Постепенно он выбрался из кровати. Боксеры и футболка. Ладно, это нормально. Он достал свое оружие сверху шкафа и вытащил его из кобуры. Он прокрался к порогу, выглянул наружу. Коридор, бабушкин дом. Знакомый запах. Знакомый ковер на полу.
        Затем вниз, на цыпочках в приглушенном свете. Он подошел к входной двери, тихо открыл ее, не уверенный в том, что будет за ней простираться.
        Обычная ночь. Двор в лунном свете, запах цветов. Воздух не был прохладным, но все же освежал. Рай остался на своем месте.

        Глава семьдесят третья

        Джейми проснулась и увидела, что другая сторона кровати пуста, простыня под ее рукой была уже прохладной. Она выбралась из постели, натянула огромную футболку и тихонько спустилась вниз, прислушиваясь к любым звукам, которые могли бы означать его присутствие. Но дом был безмолвен, никакого света, чтобы разбавить естественный полумрак. Она нашла его спящим за кухонным столом – голова на руках, раскрытый ноутбук в нескольких дюймах от его головы, но экран погас, рядом желтый блокнот. Его «Глок» лежал в центре стола. Единственное окно выходило на север, поэтому свет в «еще-не-шесть-утра» был мягким и рассеянным. Она наклонилась над его плечом, чтобы прочесть написанное.

        132 Кларенс Эрл Коутс,
        Западный Пайн-Элизабеттаун, Кентукки
        Антуанетта/Тони, 4617, старшая школа Клиффорд, Карбондейл, Иллинойс
        Семейная стоматология Шони Хилз,
        438 по шоссе Максвелл

        Она подвигала мышкой, и экран загорелся. Онлайн-карты, маршрут из Абердина в Карбондейл, Иллинойс. Семьдесят восемь и три десятых мили.
        Она подошла к стойке, вылила остатки вчерашнего кофе в раковину, сполоснула кофейник и начала заниматься свежим кофе. В холодильнике оставались только три яйца, но еще толстый кусок ветчины. Когда она потянулась за яйцами, послышался скрежет отодвигаемого стула. Она обернулась и увидела, что Демарко встает.
        – Приветик, – сказала она.
        – Угу, – промычал он и поплелся из кухни.
        К тому времени, как она уже взбила яйца, наверху послышался шум душа и журчание воды, стекающей вниз по трубе в стене, так что она еще очистила и нарезала печеную картошку и положила ломтики на чугунную сковородку своей бабушки вместе с нарезанным луком и сладким перцем. Когда все поджарилось, она выложила еду на тарелку и поставила ее в духовку, чтобы не остыла. Когда ветчина была готова и разложена на тарелке в духовке, из спальни доносились шаги Демарко, скрипели старые половицы, поэтому она очистила сковородку, расплавила на ней ложку масла и вылила яйца.
        Она выкладывала на тарелку сырный омлет с ветчиной и картошкой, когда Демарко спустился с лестницы – чистый, побритый и полностью одетый, не считая ботинок. Она вручила ему огромную чашку кофе и чмокнула в щеку.
        – Не мог заснуть? – спросила она.
        – Я поспал, – ответил он. – Только почти в вертикальном положении.
        – И что сподвигло тебя спуститься сюда при оружии?
        – Плохой сон, – сказал он.
        – Не хочешь об этом поговорить?
        – Я в порядке, – он отодвинул стул и сел. – Это все для меня?
        – Если сможешь один съесть.
        – Может, тебе стоит присоединиться?
        – Как галантно, – заметила она.
        Джейми взяла два набора приборов из шкафчика и положила их на стол, затем села рядом с ним и подвинула тарелку на середину.
        – Планируешь съездить в Иллинойс? – спросила она.
        – Мгм, – промычал она.
        – Зачем?
        – Ммм, пахнет вкусно. Я люблю мясо.
        Она взяла нож и начала разрезать ветчину на маленькие кусочки. Разговор может подождать. За последние две недели она поняла, что по утрам они оба обычно быстро встают и полностью просыпаются где-то за пару минут, но при этом ему требуется чуть больше времени, чем ей, чтобы начать разговаривать. Она однажды услышала, как он ответил их командиру, когда тот предложил, чтобы Демарко больше общался с молодыми полицейскими, что «человеческое общение сильно переоценено». Она вспомнила эту фразу и улыбнулась, пока они завтракали.
        Для мужчины, подумала она, он был тихим и аккуратным, почти дотошным за едой. Никакого громыхания вилки, никакого чавканья или причмокивания. Его манеры были почти женственными, то, как он протыкал вилкой кусочек ветчины, а затем заедал его кусочком подрумяненной картошки.
        Может быть, однажды она спросит, откуда у него такие манеры. «Наверное, от мамы», – подумала она. Джейми все еще мало знала о его семье, только то, что они были бедными и жили в арендованном трейлере, что его отец часто отсутствовал, иногда бывал жесток, а мама любила его и была заботливой, когда не впадала в депрессию или не пила. Он потерял отца в пятнадцать лет; ему выстрелили в грудь, нападавшего не нашли. Мать покончила с собой пять лет спустя, вскоре после Рождества 1989 года, когда Демарко служил в Панаме – мальчик с ружьем.
        Раньше он рассказывал об этих происшествиях, но только в общих чертах и бесстрастно: «Один из соседей нашел ее тело» и «тогда в Сан-Мигелито творилось безумие, так что новости дошли до меня только двадцать седьмого».
        Теперь она исподтишка наблюдала за ним и пыталась представить его ребенком. Он был тихим и неестественно спокойным, предполагала она. Крайне наблюдательный, но внешне этого не показывал. Спокойствие и бдительность служили навыками выживания.
        Он закончил есть раньше нее, допил остатки кофе и отодвинулся от стола. Теперь, если он готов, он заговорит с ней.
        Сначала он встал, вытащил кофейник из кофеварки и снова наполнил обе чашки. Он заговорил только после того, как снова уселся и сделал первый глоток.
        – Я на девяносто девять процентов уверен, что Эли Ройс не связан со смертью этих семерых девушек.
        – Но? – подначила она.
        – Надо избавиться от этого одного процента. Перед тем, как забыть о нем, Генри и Макгинти.
        – Ты готов и Макгинти отбросить?
        – А ты нет? – спросил он.
        – В целом да. Хотя я бы поговорила с теми двумя девушками. Которых он увез тогда с собой.
        – Это можно устроить, – сказал Демарко.
        – Что за Тони из Карбондейла?
        – Это да девушка, что забеременела от Ройса за год до того, как нашли кости. Если верить ее страничке в фейсбуке, то сейчас она работает стоматологом. Мать и отец живут к востоку отсюда.
        – Элизабеттаун, – сказала Джейми. – Так написано у тебя в блокноте.
        Он кивнул и отхлебнул кофе.
        – Как же ты их выследил?
        – Позвонил ночью Висенте. Он крайне сварлив в четыре утра.
        – Почему они нам сразу не сообщили эту информацию?
        – Он знал лишь имя ее отца. Остальное я узнал у транспортного департамента. И еще со страницы Антуанетты в фейсбуке. Дочери уже почти пять. Аня Сейдж Коутс.
        – Красивое имя. Но не Ройс.
        – Не Ройс.
        – И тебе кажется, нам надо с ней поговорить? В смысле, с Антуанеттой.
        – Я думаю, тебе надо.
        – А я-то думала, что буду спать весь день.
        Он встал из-за стола и собрал тарелки.
        – Я вымою посуду, а ты вымоешь себя. Идет?
        Она откинула голову назад, чтобы посмотреть на него.
        – И как мне одеться?
        – Думаю, мы сразу же поедем в Карбондейл, чтобы поговорить с Антуанеттой.
        – И после этого мы либо вычеркнем Ройса из списка, либо прижмем его?
        Демарко остановился в шаге от раковины, удерживая грязную посуду в руках.
        – Если тебе все равно, я бы в любом случае его прижал. Просто веселья ради.
        – Значит, на утро мне надо надеть что-нибудь спокойное, – сказала она, отодвинула стул и встала. – А на день – что-нибудь садистское. Кажется, пора доставать леопардовые лосины.
        Она стояла босиком, подбоченившись, все еще только в одной огромной футболке. От такого наряда Демарко резко вдохнул.
        – По мне так на тебе и сейчас вполне садистский костюм.
        – У тебя есть пятнадцать минут, чтобы загрузить посудомойку, – оповестила она его, затем развернулась и на ходу начала медленно задирать футболку.
        – Я справлюсь и за три, – ответил он.

        Глава семьдесят четвертая

        По дороге в Карбондейл они застали последние утренние пробки; за рулем была Джейми. У них было негласное соглашение о том, что с пробками она справлялась лучше – меньше нервничала, реже неконтролируемо болтала ногами, чем особенно отличался Демарко в такие моменты, нога то на газе, то на тормозе, на газе, на тормозе, рука на клаксоне. Он предпочитал мчаться по местным асфальтовым двухполосным дорогам, преодолевая самые крутые повороты. Скорость и открытые дороги расслабляли его. Его единственным утешением на перегруженных городских дорогах была Джейми за рулем.
        Он взглянул на желтый блокнот, лежащий у него на коленях, и сказал своему телефону:
        – Семейная стоматология Шони Хиллз.
        Через несколько секунд навигатор голосом чопорной новоанглийской учительницы подсказал, что приближается левый поворот.
        – Ты услышала? – спросил он Джейми.
        Она кивнула и включила поворотник, затем взглянула на часы на приборной панели – 08:47.
        – А стоматологии открываются в восемь или девять? – спросила она. – Я всегда записывалась на вторую половину дня.
        – Мне кажется, наша Тони встает рано.
        Все полтора часа поездки Демарко собирал воедино факты, свидетельствующие об уровне жизни Антуанетты Коутс. Ее четырехэтажный многоквартирный дом из красного кирпича раньше был средней школой. На фотографии была изображена круговая подъездная дорожка перед зданием, флагшток, недавно выкрашенный в серебристый цвет, и объявление, гласившее «ВСЕ КВАРТИРЫ НОВЫЕ!», застыв на полпути. Аренда двухкомнатной квартиры не больше чем за восемьсот в месяц.
        Ездила она на «Шевроле Кобальт» 2010-го.
        Аню Сейдж она устроила в недорогой садик.
        Стоматология располагалась в центре восьмиэтажного торгового центра. Примерно половина парковочных мест на стоянке была заполнена. Одной из машин был красный «Шевроле Кобальт» со стикером Иллинойского университета. Через три двери от кабинета стоматолога находилась небольшая пекарня с двумя железными столиками на улице, оба пустовали.
        Джейми припарковалась напротив пекарни.
        – Я займу столик, – сказал Демарко, а потом вылез из машины.
        Она отстегнула ремень, вышла и закрыла машину.
        – И съешь за ним пончик, отвечаю.
        – Это похоже на правду, – заметил он.
        Через несколько минут после того, как зашла в кабинет, Джейми уже вернулась и села за столик к Демарко. Он быстро вытер глазурь от пончика со рта и вручил ей стаканчик с кофе. Третий стаканчик стоял посередине стола с двумя пакетиками сливок на салфетках.
        – У нее пациент, – сказала Джейми, когда села. – Вкусный был пончик?
        – Без сахара. Все как я люблю.
        – Ну конечно, – сказала она.
        Джейми положила свой телефон на стол экраном вверх, открыла диктофон, а затем развернулась так, чтобы сидеть лицом к кабинету стоматолога. Они медленно пили кофе, наблюдали за дорогой и молчали на протяжении следующих трех минут. Затем из кабинета вышла миленькая девушка в бледно-зеленом медицинском халате поверх черных брюк и белой рубашки и посмотрела в их сторону. Стройная, среднего роста, волосы заплетены в тонкие дреды длиной по плечи.
        Джейми помахала ей, включила диктофон, перевернула телефон экраном вниз и встала. Демарко взял свой кофе, встал и спокойным шагом направился в другой конец торгового центра.
        – Здравствуйте, Тони, – сказала Джейми и протянула руку. – Спасибо, что согласились поговорить.
        Антуанетта Коутс остановилась в трех шагах от стола.
        – Кто вы? У Сейдж какие-то проблемы? – спросила она.
        – Нет-нет-нет, – заверила Джейми. – Все в порядке. Я займу у вас буквально пару минут. Может, присядете? Я взяла вам кофе.
        – Я не пью кофе. И у меня там пациент, к которому мне нужно вернуться через пять минут.
        – Значит, я займу всего четыре, – сказала Джейми и улыбнулась. – Мы можем сесть?
        Немного поколебавшись, девушка отодвинула себе стул. Она села на самый краешек, чтобы с готовностью встать в любую секунду.
        – Меня зовут Джейми, – представилась Джейми. – И вы, наверное, гадаете, кто я и зачем пришла?
        Ответом ей был лишь гул машин на дороге. Она продолжила:
        – Мы с моим другом собираемся задать пастору Ройсу в Эвансвилле некоторые вопросы, но единственный, что касается вас, это вопрос алиментов. Мы просто хотим убедиться, что вы и дочь пастора получаете достаточно. Кстати, Аня Сейдж – очень красивое имя. Вы сами выбрали?
        Миндалевидные зеленые глаза молодой женщины сузились.
        – А кто вообще сказал, что она дочь пастора? Я такого никогда не говорила.
        – Нет, но это же общеизвестно, разве нет? И я не припомню, чтобы пастор Ройс это отрицал. Так что… мы только хотим убедиться, что он выполняет свои обязательства. Вовремя ли поступают платежи? Достаточно ли их для удовлетворения ваших потребностей?
        – Они такие, какие есть, – сказала Тони.
        – А что, если я смогу выбить вам большую сумму? Разве это не поможет?
        – Ну конечно, поможет, – сказала Тони. – Но как вы собираетесь этого добиться?
        – Я думаю, три тысячи в месяц. Вам это кажется разумным? – улыбнулась Джейми.
        – За алименты? Он ни за что не согласится. В три раза больше, чем я получаю сейчас? Вам это просто не удастся.
        – Я думаю, вы не до конца осознаете свои права, Тони. Вы никогда не говорили об этом с адвокатом, насколько я понимаю?
        – Он заставил нас пообещать, что мы этого не сделаем. Сказал, что тогда затаскает моего папу по судам.
        Джейми нахмурилась и покачала головой.
        – Это вы должны на него подать. А помимо алиментов, он заплатил за все медицинские счета до и после того, как родилась Аня?
        – Мы зовем ее «Сейдж». И да, заплатил.
        – А ее будущее он обеспечивает? Фонд колледжа? Воспитать ребенка не так уж и дешево, правда?
        – Если правильно воспитывать – да, правда. А я воспитываю правильно.
        – Я это знаю. Вы платите ренту каждый месяц, вы водите восьмилетнюю машину, вы ходите в университет. Вы выкладываетесь по полной. Вас не в чем упрекнуть. Но вот вопрос, помогает ли он так, как должен?
        – Откуда вы все это обо мне знаете?
        – Защищать таких девушек, как вы, – наша работа. Именно этим мы и занимаемся.
        Тони какое-то время молчала. Затем она чуть выпрямилась на стуле.
        – Мне нужно к пациенту.
        – Я понимаю. Последний вопрос. Он когда-нибудь был с вами жесток? Оскорблял или бил вас?
        – Я не видела этого мужчину уже три, почти четыре года. И не хочу это менять.
        – Он когда-нибудь проявлял признаки насилия, когда был с вами?
        – Он мужчина, ведь так?
        – Другими словами – проявлял.
        Тони пожала плечами:
        – Он хватал меня за руку, немного прикрикивал. Этот человек делает то, что ему заблагорассудится, и не хочет ничего слышать, – она чуть подвинулась. – Мне правда нужно возвращаться.
        Девушки встали. Джейми потянулась к руке Тони и взяла ее в обе свои.
        – Вот что вам нужно сделать, – сказала Джейми. – Если я пришлю вам номер телефона одного…
        – Кого?
        – Адвоката. Какого-нибудь местного. Того, кому вы сможете доверять. Вам это не будет стоить и цента. Но вам нужно узнать о своих правах, Тони. О своих возможностях. Как для вас, так и для Сейдж. Бизнес этого человека стоит 8,6 миллиона долларов.
        – Вы шутите, – ответила Тони.
        – Я говорю крайне серьезно. Могу я прислать вам номер? Я позвоню секретарю в вашем офисе, так вам будет удобно?
        – И это все бесплатно?
        – Абсолютно. Сделайте это для Сейдж, хорошо? И для самой себя. Вы обе заслуживаете большего.
        – А что насчет того, что он сделает со мной и моей семьей?
        – Он – личность публичная. Этим он рисковать не сможет. Поверьте мне, именно у вас вся власть, Тони. В течение двадцати четырех часов я позвоню в ваш офис и сообщу номер телефона адвоката и свой. И вы сможете позвонить мне в любое время. Хорошо?
        Джейми сжала руку Тони, и та ответила:
        – Это же не какая-то дурацкая шутка? Вы же появились просто ниоткуда и сообщаете мне все это.
        – Это то, что вам должны были сообщать уже давно.
        Тони посмотрела на свой кабинет, потом снова на Джейми и вытащила свою руку.
        – Мне нужно идти, – сказала она и развернулась.
        Джейми проследила, как девушка зашла в кабинет, а затем отвернулась и увидела, как к ней шел Демарко.
        – Чертовы вы мужики, – сказала ему Джейми, когда он подошел.
        – Я знаю, – ответил он. – Прошу прощения за мой гендер и весь свой род.

        Глава семьдесят пятая

        Демарко сел за руль и проехал сотню миль от Карбондейла до Эвансвилля, чтобы Джейми могла найти юристов и адвокатов, которые согласились бы вести дело о выплате алиментов без предоплаты или совсем бесплатно. По пути он вставил наушники, чтобы прослушать запись разговора Джейми с Антуанеттой Коутс.
        К тому времени, как Демарко въехал на обширную парковку блестящей баптистской церкви Воскресения, Джейми уже успела позвонить в офис семейной стоматологии Шони Хиллз и сообщить контактную информацию двух фирм. Густые темные облака отражались в стеклянных панелях церкви.
        Джейми закрыла и убрала ноутбук.
        – Так каков же протокол, сержант? Учитывая, что сейчас мы не совсем на задании.
        – Мы не так уж от этого далеки, – сказал он. – Встряхнем-ка его последний раз, чтобы посмотреть, что из него выпадет.
        Она чувствовала, что он меняется, хотя и неуловимо. До смерти Хьюстона он был известен как офицер «по-уставу». Но ни для кого не было секретом, что его отчет о последних двадцати четырех часах жизни Хьюстона содержал множество неправдоподобных фактов. В последующие месяцы он еще больше замкнулся в себе, если не считать выходных с ней. Но даже тогда он был настороже и держал свои эмоции под жестким контролем. Однако в последнее время эти эмоции начали проявляться сами собой, подобно выбросам дыма и пепла из спящего вулкана. Ревность. Повышенная агрессивность. И, по крайней мере, в том, что касалось Ройса, едва скрываемое желание чего-то похожего на месть.
        Она отстегнула ремень и распахнула дверцу машины. Тяжелый, влажный воздух хлынул на них, словно волна.
        – Все будет мило и вежливо, как всегда?
        Он достал из бардачка свой «Глок» и кобуру.
        – По-другому я и не умею.
        Их заставили ждать в приемной десять минут, прежде чем разрешили войти в святилище Ройса. Он был весь красным, а лоб блестел от пота. Его подружек явно не было рядом, как и других людей, кроме двух головорезов, которые закрыли за собой дверь и последовали за Джейми с Демарко, когда те подошли к столу Ройса.
        – Все еще отдыхаете от Пенсильвании, как я погляжу, – сказал Ройс. – Вы пришли сюда в поисках спасения?
        – Истина – это спасение, не правда ли? – улыбнулся Демарко.
        Вместо того, чтобы встать перед столом Ройса, он неторопливо прошелся по комнате, рассмотрев сначала стоявшую на столе фотографию Ройса с губернатором, затем книги на книжной полке, картины на стене и одинаковые вазы на подставках в разных углах комнаты. Один из головорезов следовал за Демарко, куда бы тот ни пошел.
        Джейми стояла спокойно и неподвижно, сцепив руки за спиной. Ей хотелось не спускать глаз с Демарко, но вместо этого она пристально смотрела на пастора, готовая к любым неожиданностям.
        – Правда освободит тебя, – ответил Ройс.
        – Или отправит в тюрьму, – сказал Демарко. – Кстати, о ней, у вас все еще осталась та привычка грубо обращаться с девушками, преподобный?
        Губы Ройса сомкнулись в улыбке.
        – Вы тут, мягко скажем, не в своей юрисдикции, не так ли, сержант? Могу ли я предположить, что это светский визит? Вы пришли сделать пожертвование?
        – Давайте вернемся к тому дню, когда обнаружили термитов, – сказал Демарко. – Вы тогда были на своем месте?
        Ройс откинулся на спинку и пару раз качнулся в кресле.
        – Вы же понимаете, что я не обязан отвечать на ваши вопросы.
        – Разумеется, понимаю.
        Ройс кивнул. Он медленно перевел дыхание.
        – Полагаю, вы уже знаете, что я там был. Это был день летнего пикника.
        – Но ведь вы обнаружили заражение.
        – Один из наших дьяконов. Которого предупредил прихожанин.
        – А как зовут этого прихожанина?
        – Не могу вспомнить. Но это должно быть в записях. Ранее тем же летом приезжали в еще несколько домов на той же улице. В личные жилища.
        – И после того, как дьякон сообщил вам эту информацию, что вы сделали?
        – Проверил, конечно же. И обнаружил, что переживать было о чем. Дырки в дереве, грязь, парочка живых термитов висели на стене.
        – Кто позвонил службе?
        – Я, – сказал Ройс, видимо раздражаясь. – Затем я позвонил нашему рабочему, чтобы сообщить, что с утра проведется инспекция и чистка.
        – Вы говорите о Вирджиле Хелме, – сказал Демарко. – И как он отреагировал на новости?
        – Немногословно, как и всегда. Я попросил его явиться в церковь ровно к семи утра, и он согласился. Но этого не произошло, и я все думаю, почему вы продолжаете обыскивать то, что и так уже обыскали сто раз, а не найдете того единственного человека, которого действительно следует найти.
        – Если вы правда позвонили, – заметил Демарко. – Это же никогда так и не подтвердилось. И это заставляет задуматься, действительно ли Вирджил Хелм исчез по собственной воле.
        К этому времени Демарко уже сделал полный круг по комнате. Он стоял около стола Ройса, касаясь кончиками пальцев гладкого края стола. Ройс глянул мимо него на рядовую Мэтсон.
        – Он всегда такой забавный или сегодня у него просто особенный день?
        Она не стала на это отвечать. Потом Демарко спросил:
        – Чед Макгинти присутствовал на пикнике?
        – С какой стати мне пускать этого дурака на пикник для моих прихожан?
        – Вы не очень хорошо ладили?
        – Я был рад избавиться от него. Он был ленивым до мозга костей. Мне приходилось повторить все по шесть раз, прежде чем он что-нибудь делал. Почти все время был под кайфом.
        – И почему он уволился? – спросил Демарко.
        – Заявил, что у него есть другая работа. Если верить тому, что я слышал потом, это связано с его братом и его травой, но совсем не той, что около моей церкви.
        – По вашим сведениям, был ли Макгинти в курсе потайной стены?
        – И как же мне об этом знать, если я и сам об этой потайной стене не имел ни малейшего понятия?
        Демарко кивнул, поджал губы и ненадолго задумался. Затем он наклонился к пастору:
        – Сколько прошло с вашего последнего визита к Ане Сейдж, преподобный? Я слышал, что она очень славная девчушка.
        Ройс резко выпрямился, казалось, он вот-вот встанет.
        – Думаю, вам пора уходить, – сказал он.
        – Вам надо сняться вместе с ней в телепередаче в это воскресенье. Может, попросить ее спеть пару гимнов? Если только не боитесь, что аудитория увидит ее маму и посчитает.
        – Ваше время истекло, – сказал Ройс и встал. Громила за спиной Демарко напрягся.
        – Полагаю, как и ваше, сэр, – усмехнулся Демарко.
        Он повернулся и обнаружил, что стоит лицом к лицу с более чем двумястами фунтами тупости. Демарко продолжал улыбаться. Громила сунул руку под куртку.
        – Я покажу свою пушку, если вы покажете свою, – сказал Демарко.
        Громила хмурился еще пару секунд. Затем он опустил свою руку и отступил.
        – Рядовая, – обратился Демарко, – вы знаете, где выход?
        – Как свои пять пальцев, – ответила она и вышла с ним за дверь.
        В холле она наконец повернулась и посмотрела на Демарко – длинным, тяжелым взглядом.
        – Что? – спросил он.
        Она дождалась, пока они вышли и направились к машине. Воздух теперь стал еще горячее и душнее, а небо полностью почернело.
        – Зачем ему звонить в службу, если он знал, что там скелеты? Очевидно, не он их туда поместил.
        Демарко нажал на кнопку, чтобы открыть машину.
        – Где Вирджил Хелм? – задался вопросом он.
        Они открыли двери и залезли в машину. Он завел двигатель и настроил кондиционер на максимум.
        – Он сбежал, – сказала Джейми. – Потому что он знал.
        Демарко пристегнул ремень, дернул коробку передач и выехал с парковки.
        – Возможно, – сказал он. – Или нет.

        Глава семьдесят шестая

        Ранее этим утром Демарко и Джейми планировали под конец дня навестить девятнадцатилетнюю компаньонку Чеда Макгинти, которая в настоящее время была в окружной тюрьме Бардвелла, и пятнадцатилетнюю несовершеннолетнюю в доме ее бабушки в нескольких милях к востоку от города. Но их планы изменились, когда Демарко позвонили с заблокированного номера. Звонивший представился специальным агентом Федерального бюро расследований Кевином Эрдески.
        Демарко остановился на обочине и включил громкую связь.
        – Я хотел бы узнать, не могли бы вы с рядовой Мэтсон встретиться со мной на пару минут.
        – Как насчет завтра утром? – спросил Демарко.
        – Лучше сегодня. А где вы сейчас находитесь?
        – Примерно в двенадцати милях к северу от Бардвелла.
        – Отлично, – сказал Эрдески. – Вы знаете собачий парк на Темплтон-стрит?
        Джейми достала свой телефон и начала искать. Демарко выглянул в окно. Небо прочертила молния.
        – Если я не ошибаюсь, сейчас начнется ливень.
        – Время еще есть, – сказал агент. – Какой кофе вы любите?
        – Что, теперь бюро занимается метеорологией?
        – Радар Доплера, – рассмеялся Эрдески. – До ливня еще полчаса.
        – Ну, тогда увидимся в парке. Я буду холодный. Со сливками, без сахара.
        Увидев, что Джейми кивнула, Демарко добавил:
        – Рядовая Мэтсон будет то же самое.
        – До встречи.
        Демарко нажал на отбой.
        – Как думаешь, с чего это все? – спросила Джейми.
        – Готовь спорить, о собаках говорить точно не станем, – пожал он плечами.

        Глава семьдесят седьмая

        Как и ожидалось, собачий парк был пуст. Стемнело рано, поэтому зажглись несколько уличных фонарей. Когда Демарко и Джейми шли через парк, гремел гром.
        – Вон он, – сказала Джейми и кивнула в сторону скамейки возле большой огороженной территории, где сидел мужчина в синих джинсах и черной спортивной куртке, а рядом стояли три прозрачных пластиковых стаканчика с кофе, выстроенные в ряд. За кофе виднелась прикрепленная к забору вывеска: «Большая собачья гонка».
        – Думаешь, это зашифрованное послание? – спросила она. – Он так нам говорит, что он тут большая собака?
        – Как будто мы этого уже не знали, – сказал Демарко.
        Агент встал и пожал им руки. Он уже лысел, ему было лет пятьдесят, может, сорок.
        – Извините, что так внезапно, – сказал он. – Я уезжаю из города рано утром, так что это был мой единственный шанс встретиться с вами лично.
        Демарко взял два стаканчика кофе и протянул один Джейми.
        – Почему у меня такое чувство, что вы знаете о нас гораздо больше, чем мы о вас? – спросил он.
        Эрдески взял последний кофе и снял крышку.
        – Я должен попросить вас рассказать мне кое-что о нашем славном преподобном.
        – У вас там работают свои? – сказал Демарко.
        – Я могу вам сказать, – ответил агент, отхлебывая кофе, – что баптистская церковь Воскресения находится под следствием по нескольким делам, не имеющим отношения к вашему собственному расследованию.
        – Мы больше не трогаем славного преподобного, – сказал ему Демарко. – Вряд ли нам снова придется с ним разговаривать.
        – Приятно слышать, – сказал агент. Он сделал еще один глоток кофе и, казалось, расслабился. – И что вы будете делать дальше?
        – В нашем расследовании? – уточнил Демарко. – Вирджил Хелм. Это наш последний шанс. Он ведь не из ваших, да?
        – Удачи вам с этим, – улыбнулся Эрдески. – Судя по всему, он просто призрак.
        – И вы уверены, что Ройс к этому не имел никакого отношения?
        – Вполне уверен. Если вы узнаете другую версию, то передайте это мне, буду вам очень признателен, – он сунул руку в карман пиджака, достал визитную карточку и протянул ее Джейми. Когда она взяла ее большим и указательным пальцами, на тыльную сторону ее ладони упала капля дождя.
        – Похоже, пришло время вернуться в машину, – сказал Эрдески. – Еще раз спасибо за встречу. Приятного вам пребывания в Кентукки.
        Улыбнувшись напоследок, он развернулся и ушел.
        Демарко сделал шаг назад и сел на скамейку в парке. На мгновение парк озарила вспышка молнии, а через четыре секунды за ней последовал долгий раскат грома.
        – И ты сейчас решил посидеть? – спросила Джейми. – Молния ведь совсем рядом.
        – Машина всего в пятидесяти футах, – сказал он. – Мне нравится такая погода. Заметила, как сейчас пахнет? Свежее. Даже в собачьем парке.
        – Ты сидишь на кованой железной скамье рядом с сетчатым забором. Ты же поджаришься.
        – Иногда ты поджариваешься, а иногда получаешь магическую силу, – улыбнулся Демарко.

        Глава семьдесят восьмая

        Еще до того, как Райан пошел в школу, когда его отец почти каждый день ходил на работу на железнодорожную станцию, до того, как пьянство и насилие стали ежедневной нормой, отец иногда ставил у трейлера садовое кресло и рассматривал звезды и луну в старый охотничий бинокль. Если у Райана получалось очень тихо, то он на цыпочках подкрадывался к тому месту, где сидел его отец, и аккуратно садился рядом на землю, и тогда его не отправляли обратно домой. Они сидели вместе и не разговаривали, а иногда Райан засыпал, а потом просыпался у себя в постели.
        Отец Райана особенно любил летние грозы, тогда он переносил свое садовое кресло в конец трейлера. Там небольшой навес в значительной мере защищал его от дождя. Много раз Райан сидел на коленях на своей кровати рядом с мамой, а она прижималась лицом к оконной сетке и убеждала отца Райана зайти внутрь, пока его не ударила молния. Отец смеялся, потягивал пиво и говорил: «Она с таким же успехом может ударить меня и снаружи». В конце концов Райан и его мать садились за стол и играли в карты, а дождь барабанил по металлической крыше, за окнами гремел гром, а молния заполняла их маленький домик резким и пугающим блеском.
        Однажды после особенно страшной молнии, когда свет и звук одновременно ослепляли и оглушали их, лишая всяких сил, Райан в дрожащей, клокочущей темноте спросил: «Почему папа не боится молнии?» Его мама прошептала ему: «Потому что он сумасшедший. Он думает, что если она его не убьет, то он получит какую-то магическую силу». Райан спросил: «Какую?», а мама сказала: «Экстрасенсорику или что-нибудь такое. Как будто он сможет видеть будущее». И тогда Райан понял, почему его отец молча сидел летними вечерами, уставившись на луну в бинокль. Он искал будущее, что-то лучшее, может, другую семью, другую жизнь, другого сына, и ему так сильно этого хотелось, что ради этого он был готов рискнуть даже своей жизнью.

        Глава семьдесят девятая

        – Я вымоталась, – сказал Джейми. – Тебе нормально, если мы просто закажем пиццу?
        – Пицца – всегда нормально, – сказал Демарко.
        Она позвонила в пиццерию, пока он медленно ехал под проливным дождем, с которым дворники не могли справиться даже на самой высокой скорости. Пиццерия находилась в конце главной улицы Абердина, в одном ряду с семейными магазинчиками. В окнах уже нигде не горел свет, если не считать тусклых отсветов, едва видимых за стеной дождя по краям крыши. Демарко щурился, с напряжением смотря сквозь лобовое стекло, за которым все расплывалось, и часто поглядывал в боковое окно, чтобы убедиться, что не свернул с правильной полосы движения. К счастью, машин было совсем мало.
        В квартале от пиццерии он еще сбавил скорость, а затем и вовсе остановился, наклонившись ближе к боковому окну.
        – Ты еще не доехал, – сказала Джейми.
        – А там разве не Ричи? – сказал он. Под навесом стояли трое мужчин, двое курили.
        Джейми нагнулась к нему, чтобы всмотреться в окно.
        – Да, – сказала она. – И что?
        – Нам нужна зацепка, где искать Вирджила Хелма. Он должен был что-то вспомнить.
        – Должен был? – повторила она со смешком. – Он просто так это сказал, чтобы ты от него отцепился.
        – Есть только один способ выяснить, – сказал Демарко. Он переключил коробку передач на «Паркинг» и открыл дверцу. – Заберешь пиццу и подхватишь меня, когда будешь возвращаться?
        – Это вопрос только в том случае, если у меня есть выбор, – сказала она ему и пихнула его ближе к двери. – Иди мокни.
        Он выпрыгнул, захлопнул дверь и помчался через улицу. Джейми перелезла на водительское сиденье. Всю дорогу до пиццерии она качала туда-сюда головой.

        Глава восьмидесятая

        От троих мужчин разило потом, пивом, табаком и марихуаной – каждый из запахов был весьма сильным, но под дождем все это превратилось в вонь мокрого помойного пса, которую Демарко встречал уже тысячу раз от Янгстауна до Панамы, от Ирака до Пенсильвании, и вот теперь Кентукки. При его внезапном появлении все трое нарушили их линию, которая шла перпендикулярно улице, и образовали тесную группку, а Демарко один остался стоять в ярде от них.
        Ричи не представил Демарко своим друзьям. И сами они тоже не представились.
        – Господа, – сказал Демарко и чуть вытер лицо от дождя.
        Один Ричи вымучил улыбку.
        – Добрый вечер, сержант, – сказал он. Двое других тут же как будто сжались, напрягли плечи и втянули головы. – Что привело вас сюда в такой-то вечер?
        – Пицца, – сказал Демарко. – А потом я увидел тебя. Подумал, спрошу, какие у тебя для меня новости.
        – Новости? – переспросил Ричи. – О чем это вы?
        Демарко посмотрел на каждого из мужчин. Матерые, жилистые, настороженные. Один смотрел себе под ноги, другой – куда-то сквозь дождь.
        – О местной недвижимости, – сказал Демарко. – Разве ты не помнишь, что мы вчера об этом говорили? Ты сказал, что подкинешь мне парочку предложений.
        – А, ну да, – замялся Ричи, – у меня было не так уж много времени, чтобы подумать об этом.
        – У меня есть минутка, – сказал Демарко с улыбкой. – Может, подумаешь сейчас? И кстати, кто твои приятели?
        – Послушай, – сказал тот, что стоял ближе, – я должен был быть в одном месте уже полчаса назад. Мы завтра поговорим, Ричи.
        И он умчался под дождем. Второй сказал, что он тоже, и скрылся следом. Ричи смотрел, как они уходят. Демарко подождал полминуты перед тем, как начать говорить. У него был тихий голос, едва ли громче грохочущего дождя.
        – Ты и я, Ричи, – сказал он, – мы никогда не станем лучшими друзьями. Но нажить врага ты себе точно не хочешь.
        – Я не знаю, что вы от меня хотите, – сказал Ричи. – Тот парень… и все это, случившееся с девочками? Я об этом слышал, да, но это не значит, что я что-то знаю.
        Демарко шагнул ближе и повернулся лицом к улице, как это делал Ричи, но держал руки свободно сцепленными перед собой, а Ричи засунул руки глубоко в карманы. Демарко чувствовал, как в его груди растет презрение, даже гнев. Он хорошо знал это чувство, но не знал его причины. Он уже много раз имел дело с людьми вроде Ричи и всегда мог проявлять к ним какое-то подобие сострадания – к людям, не наделенным особыми талантами или амбициями, проклятым сложившимися обстоятельствами, ограниченным собственным воображением, которое вело их к тяжелой жизни, полной неизбежных несчастий. Так почему же эта враждебность к Ричи, это злобное презрение становилось все больше ядовитым с момента их первой встречи?
        – Я знаю таких людей, как ты, всю свою жизнь, – сказал ему Демарко. – Ты занимаешься то одним, то другим. Ты обходишь закон при любом удобном случае, но никогда не выходишь далеко за рамки дозволенного. Говоришь себе, что ты какой-то преступник, но на самом деле у тебя для этого кишка тонка. Ты уже побывал в тюрьме и знаешь, что это далеко не на пикник сходить. Снова туда вернуться ты точно не захочешь, даже на месяц. Но ты всегда держишь ухо востро, верно? Всегда ищешь что-нибудь, на чем когда-нибудь сможешь нажиться, – Демарко повернулся к нему и посмотрел в лицо. – Что ж, я твой шанс, друг мой. Я твоя нажива. Или твой враг. Тебе решать.
        Он увидел, как Ричи сглотнул. Даже представил, как у него в голове крутятся шестеренки. Дождь теперь стихал и превращался в ритмичное постукивание. Вокруг витал запах свежего, словно обновленного воздуха. Маленький городок замер.
        Ричи глянул на Демарко, не поднимая головы:
        – Я слышал, у него есть сводный брат, которого никто не знает, где-то по дороге к Поттсвиллю. Прямо напротив Вест-Форк.
        – Имя? – спросил Демарко.
        – Стампнер. Зовут Уолтер, кажется. Он вроде амиш или типа того.
        – Я ценю твою помощь, Ричи.
        – Я не говорю, что он что-то знает. Но он единственный, кто может. Если он вообще все еще жив. Я только знаю, что люди раньше говорили. Даже не помню, от кого это услышал.
        Демарко положил руку на плечо Ричи.
        – Теперь я твой должник, – сказал он. – Видишь, как это работает?
        Ричи задержал дыхание, а потом медленно выдохнул.
        – Чувак, – сказал он, – я даже не понимаю, зачем ты лезешь в эту хрень. Ты же даже не отсюда. Если б меня дома ждала такая же куколка, как и тебя…
        В то же мгновение рука Демарко скользнула вверх по плечу Ричи и обхватила его за горло. Он поднял подбородок Ричи и сильно толкнул его назад, услышал глухой удар его головы и почувствовал вибрацию через руку. Еще услышал, как ему показалось: «Не делай этого»…
        Звук автомобильного гудка, казалось, доносился до Демарко издалека, но становился все громче, пока не оказался прямо позади него, непрекращающийся, пронзительный и настойчивый. Тут Демарко снова пришел в себя, почувствовал, как напряглись его рука и плечо. Он отстранился, отпустил Ричи и повернулся лицом к свету фар. Джейми была где-то внутри этих огней, он знал, хотя и не мог ее разглядеть. И тут он понял, что натворил.
        – Это был комплимент! – заговорил Ричи, закашливаясь. – Я хотел только комплимент сделать!
        Демарко ушел, опустив голову под дождем. Он открыл дверь со стороны пассажира, взял коробку с пиццей, сел и положил ее на колени. Периферическим зрением он видел, как она смотрит на него, широко раскрыв глаза, все еще слышал эхо от гудка в тишине.
        Наконец, она дернула рычаг коробки передач и рванула вперед с визгом шин. Жар от пиццы обжигал его бедра, но он не смел поднять коробку, не смел даже шелохнуться, чтобы не разбить этот ужасный покой.

        Глава восемьдесят первая

        Я становлюсь своим отцом.
        Эта мысль ужасала его. Почему это происходило сейчас? Из-за отсутствия униформы? Из-за отсутствия режима и рутины? Он думал, что уже пережил эту возможность, загнал ее слишком глубоко, чтобы когда-нибудь она снова всплыла на поверхность. Почему сейчас?
        Она слишком много для него значила.

        Глава восемьдесят вторая

        Он ждал в машине почти час – дождь уже давно перестал, а пицца осталась на водительском сиденье. Из окна, по которому все еще стекали капли, не было видно ни звезд, ни луны.
        Изо всех сил стараясь не шуметь, он вылез из машины с коробкой пиццы в руке и захлопнул дверцу. Потом на крыльцо. Входная дверь не заперта. Дом тихий и темный. Наверное, она была наверху. Он надеялся, что она что-нибудь съела, а не легла спать голодной. Он положил пиццу в холодильник, криво засунув ее, чтобы она поместилась.
        Идти наверх или нет?
        А что он ей скажет? Мне жаль. Я не знал, что это произойдет. Он отвесил ремарку.
        Какую ремарку?
        Он сказал, что это комплимент. Я так не считаю.
        Какая разница, что он говорит? Почему тебе вообще не плевать?
        Я не знаю.
        Ты думаешь, что я с ним трахалась, вот почему.
        Это не важно.
        А ты что, никого не трахал?
        Пожалуйста, не надо.
        Думаешь, ты первый меня трахаешь? Сколько тебе лет, шестнадцать?
        Пожалуйста, хватит повторять это слово.
        Хочешь, чтобы я тебе перечислила всех, с кем я трахалась? Этого ты хочешь? Присаживайся поудобнее, я перечислю тебе всех до одного.
        А может, все будет не так? Может, она заплачет? Нет, она не станет плакать. У нее есть право быть злой.
        Я боюсь, что превращаюсь в отца, – скажет он.
        Бога ради, Райан. Повзрослей.
        Ключи от фургона лежали на комоде. Он взял их и потряс ими в руке.
        Ладно, он тоже может пойти спать голодным.

        Глава восемьдесят третья

        Серый свет проникал в окно. 05:17. В фургоне уже становилось жарко и душно. Ему следовало бы открыть окно над кроватью, но теперь уже слишком поздно. Спать было невозможно.
        То, что он боялся встретиться с ней лицом к лицу, было почти смешно. Но в том, что ему было стыдно от самого себя, ничего смешного не было. Он подвел ее, и это главное. Он не был тем человеком, кем она его себе представляла. Он всегда знал правду, а теперь знает и она.
        Он попытался вспомнить что-то из однажды им прочитанного, что-то о способности человека к саморефлексии – то, чего нет у животных. В отличие от животных мы обладаем способностью остановиться, подумать, отбросить низменные желания или импульсы.
        За последние десять с лишним лет он не особо рефлексировал. Огромное количество размышлений за год до этого сломало всю систему. Он выбрал менее болезненную тактику и похоронил все желания, все импульсы глубоко в своем горе. Он разрешал себе рефлексировать только при исполнении служебных обязанностей. Все по делу, ничего личного. Утром он выпивал кофе и погружался в рутину, шел на работу, потом возвращался домой. Там ел сэндвич, выпивал пару баночек пива, а потом и три-четыре порции виски, пока телевизор его не усыплял. К черту все эти системы! Кому нужна саморефлексия, когда сломалась материнская плата?
        Теперь же он насаморефлексировал целую бурю, смотрясь в кривое зеркало, которое сам себе создал.
        Ему нужно было чем-то заняться. Закрыть одеялом зеркало, пока он не сошел с ума от того, что пытается в нем разглядеть. Может, дать Джейми время решить, что она сейчас чувствует, стоил ли он всего этого хаоса или нет. Дать себе время разобраться в себе самом.
        «Иди найди Вирджила, – подумал он. – Покажи ей, что все-таки чего-то стоишь. Но не только ради нее. Ради семи девушек. И давай начистоту: и ради себя самого.
        Что ж, ладно. Либо приведи в порядок всю эту ситуацию в Абердине, либо признай поражение и уходи, зная, что сделал все возможное. Или, во всяком случае, попытался. А затем, так или иначе, один или с Джейми – Господи, пожалуйста, с Джейми – убирайся отсюда к чертовой матери».

        Глава восемьдесят четвертая

        Солнце едва показалось из-за деревьев, но было уже достаточно высоко. Его резкие лучи уже жгли глаза Демарко, когда он пересекал залив Уэст-Форк в Мэйфилде. Через несколько миль он повернул на восток, к Поттсвиллу, и ему пришлось надеть солнцезащитные очки. Вскоре навигатор на телефоне сообщил ему, что он должен еще раз повернуть налево через одну милю. По обе стороны от дороги лежали широкие зеленые поля кукурузы и больше ничего.
        – Через четверть мили поверните налево, – сказал навигатор.
        Все еще ничего, кроме кукурузы. Акр за акром, она росла так высоко, что за ней почти ничего не видно. Только когда он подъехал совсем близко, из моря кукурузы показалось небольшое строение – деревянная широкая рама, словно окно без стекол, выходящее на дорогу. На прилавке под «окном» выстроились в ряд маленькие коробки с большими помидорами, огурцами, кабачками и другими овощами. Девочка-подросток в маленькой синей шляпке стояла позади коробок и расставляла их в идеальном порядке.
        – Поверните налево, – сказал навигатор. – Поверните налево.
        Сразу за придорожной стойкой перпендикулярно шоссе тянулась длинная грязная тропинка. Демарко не заметил бы ее, если бы не темно-синий пикап с открытой задней дверцей, припаркованный рядом с пересечением тропинки и шоссе. Женщина средних лет в длинном синем платье и узкой шляпке вынимала из машины коробку зеленых и красных сладких перцев. Бородатый мужчина в мешковатых джинсах, синей рабочей рубашке и желтой соломенной шляпе стоял и наблюдал за этим, затем захлопнул заднюю дверцу и забрался в грузовик. Он уже отъезжал, исчезая в кукурузе, как раз в тот момент, когда Демарко свернул на обочину. Он опустил стекло.
        – А это, случайно, был не Уолтер Стампнер? – крикнул он женщине.
        Она глянула на него, а затем продолжила идти к стойке, куда и поставила коробку.
        Демарко выбрался из машины, подошел к ней и широко улыбнулся.
        – Доброе утро, – сказал он. – Тот мужчина, который только что уехал. Это был Уолтер Стампнер?
        Женщина не обратила на него никакого внимания, а девочка уставилась. Демарко попробовал подойти с другой стороны.
        – Эти помидоры выглядят чудесно, – сказал он и взял один размером с его кулак. – Почем они?
        – Полтора доллара за два, – ответила девочка.
        Он вытащил две купюры из кармана и отдал их ей.
        – Я отдам вам огурец за пятьдесят центов, – сказала она.
        – Идет, – улыбнулся он.
        После этого женщина повернулась к нему:
        – Зачем это вам мистер Стампнер в такую рань?
        – У меня есть пара вопросов, – сказал он.
        Она посмотрела его домик на колесах.
        – Вы на такой штуковине по тропинке не проедете. Только если не хотите там застрять.
        – Я не против пройтись, – сказал он ей. – Мне бы не помешали упражнения.
        – Если вам нужно обрезать дерево, – сказала она ему, – то он этим до осени заниматься не будет. Оставьте мне ваш телефон, и он вам сегодня вечером позвонит.
        – Нет, дело не в этом, – сказал он. – Я хочу поговорить о его брате. Вирджиле.
        Она смотрела на него какое-то время с непроницаемым лицом, затем повернулась к девочке и протянула руку с раскрытой ладонью. Девочка залезла в карман фартука, достала телефон и протянула его через стойку. Не говоря ни слова, женщина подошла к задней части прилавка и пропала за кукурузой.
        – Она вернется? – улыбнулся девочке Демарко.
        Девочка ухмыльнулась, ее ясно-голубые глаза горели жизнью.
        – Она ему звонит.
        – Я думал, что амиши не пользуются такими вещами, как телефоны и пикапы.
        – Мы меннониты, – сказала девочка. – А вы откуда?
        – Пока что я живу в Абердине. Но вообще-то я из Пенсильвании.
        – А мы были в Ланкастере, – сказала она ему.
        – Это почти соседний штат. Тебе там понравилось?
        – Там много людей, – сказала она. – Но да, мне понравилось. Хотя я бы не захотела там жить.
        – Я тебя не виню. Здесь ужасно красиво.
        – Если вы любите кукурузу, – уточнила она.
        В тот момент из этой самой кукурузы снова появилась женщина. Она подошла к прилавку и передала девочке телефон. Демарко же она сказала:
        – Он подготавливает трактор к выезду. Если вы доберетесь туда за пять минут, то сможете его поймать.
        – Спасибо, – ответил он. Он взял свои помидоры и огурец, отнес их в фургончик и положил на сиденье. Затем зашагал по грязной тропинке. Где-то за четверть мили он увидел белый домик, сарай и несколько построек.
        – Ну супер, – сказал он и пустился в тяжелый бег.

        Глава восемьдесят пятая

        Когда до домика осталось еще пятьдесят ярдов, Демарко просто не смог дальше бежать.
        Он присел на корточки над неглубокой дренажной канавой, тяжело дыша, пытаясь понять, вырвет его или нет. Несколько секунд спустя грохот дизельного двигателя заглушил стук в ушах. Он повернул голову налево и увидел большой трактор «Джон Дир», который поворачивал от сарая и направлялся в его сторону, а соломенная шляпа Стампнера подпрыгивала в такт тяжелому стуку колес – пум пум пум.
        Сделав три глубоких вдоха, Демарко заставил себя более или менее выпрямиться и направился к трактору. Вскоре он поравнялась с ним. Стампнер заглушил мотор и посмотрел вниз. На его лице не отразилось ни удивления, ни страха.
        – Вы, мужики, явно не торопились сюда попасть, – сказал он. – А ты откуда?
        Демарко подумал, что ему где-то лет шестьдесят или больше. Лицо его было обветренным и загорелым от солнца и ветра, руки крепкими от многолетнего тяжелого труда, борода и волосы испещрены сединой.
        – Я просто помогаю, – сказал ему Демарко. – В качестве одолжения. Я приехал из Пенсильвании, там я работаю в полиции штата.
        – Мы доезжали до Ланкастера, – кивнул Стампнер. – Были там еще и в Геттисберге.
        – Да, я слышал, – он подошел ближе к трактору и положил руку на толстое колесо. – Я действительно первый спрашиваю вас о Вирджиле?
        Стампнер поднес руку к подбородку и слегка погладил бороду.
        – Мы с ним никогда не проводили много времени вместе. Его мать ушла из церкви сразу после того, как родила.
        – Так что, скорее всего, нет никаких официальных документов, подтверждающих родственные связи.
        – Мы сами ведем записи, – сказал Стампнер. – Не распространяемся о личных делах.
        Демарко кивнул. Затем он взглянул на дорогу, стукнул кроссовкой по колесу. «Повсюду секреты», – подумал он. И религия от этого не застрахована.
        В Пенсильвании он много лет имел дело с несколькими девушками-амишами. Все они сбежали из дома из-за инцеста, изнасилования или физического насилия. На каждую сбежавшую девушку приходилось, наверное, пять, которые оставались и молча страдали. Их церковь склонна обвинять девушек в том, что они соблазняют мужчин, часто своих собственных братьев и отцов. Из-за всего этого Демарко не особо уважал религию амишей. Эти люди нанимались к тем, кого они называли англичанами, требовали высокой зарплаты и даже брали с ничего не подозревающих клиентов дневную плату за водителей, которые доставляли их на работу в кондиционированных фургонах и внедорожниках. Почти у каждой семьи амишей был один или два телефона, зарегистрированных на имя соседа-неамиша. Некоторые прятали свои машины в гаражах в нескольких милях от общины. Он знал одного человека, у которого была двадцатисемифутовая рыболовная лодка, пришвартованная на пристани озера Эри.
        По крайней мере, большинство меннонитов перестали притворяться, что не пользуются машинами и электроникой. Он размышлял о том, сколько информации он мог бы получить от Стампнера и как лучше ее выудить.
        Стампнер заерзал на сиденье и размял плечи.
        – Мне нужно доехать до пары мест, – сказал он. – Если ты хочешь что-то спросить, то давай уже спрашивай.
        – Когда вы в последний раз видели Вирджила? – спросил Демарко.
        – За последние лет десять я видел его раза два. Когда он вернулся с войны в Ираке, то ночевал здесь. А потом как-то в июле 2014-го. Он приехал сюда ночью, чтобы спросить, не можем ли мы дать ему консервов и всякого такого. Тогда я его в последний раз и видел.
        – Он тогда говорил, куда направляется?
        – Нет.
        – А у вас самих нет никаких догадок?
        Стампнер снова погладил свою бороду.
        – Дай-ка теперь я спрошу вопрос. Насколько вы там уверены, что это он сделал эту ужасную вещь?
        Демарко какое-то время раздумывал над ответом.
        – У него была, как мы это называем, возможность. Хотя бы учитывая то, где нашли тела. А насчет мотива… пока что нет ни малейших деталей, указывающих, что он был на это способен.
        Стампнер кивнул.
        – А вы? – спросил Демарко. – Я уверен, вы уже это обдумывали. Мог он это сделать?
        – Это не мне судить. Только Господь может сказать, что у человека на душе.
        – И все же нам тоже нужно выяснить. По крайней мере, ради тех девушек.
        Стампнер подождал еще несколько мгновений.
        – Так мы закончили?
        – Вы же знаете, куда он поехал. Вы однозначно видели, как он уезжал. Возможно, даже спросили, куда он направляется.
        – Это было не мое дело, – ответил Стампнер.
        Теперь была очередь Демарко ждать. Он стоял, подняв глаза на мужчину, глаза мягкие, ободряющие. Наконец Стампнер заговорил:
        – И я заключу с ними Завет мира и выведу злых зверей из земли: и они будут процветать в безопасности в пустоши и спать в лесах.
        – И где же могут быть те леса? – спросил Демарко.
        Стампнер приложил к глазам два толстых пальца и сдвинул уголки. Потом поднял голову и посмотрел на солнце.
        – Считается, что семья его матери изначально происходила именно оттуда. Из горных племен. Пожалуй, это единственные настоящие леса и горы, которые можно найти в этом штате.
        – А есть вероятность, что вы будете изъясняться более точно? – спросил Демарко. – И помните, у меня в этом штате нет никакой юрисдикции. Я хочу лишь поговорить. Понять точку зрения Вирджила.
        Стампнер сидел, положив одну руку на ключ зажигания, другую – на рычаг передач, а ногу – на сцепление. Он тихо и медленно выдохнул.
        – Он сказал, что хочет быть похоронен вместе с матерью. У него были проблемы со здоровьем из-за той войны.
        – Вы не знаете, где она похоронена?
        – Не знаю.
        – А имя знаете?
        Мужчина долго смотрел на него.
        – Просто чтобы вы знали, мистер Стампнер, – сказал Демарко, – в целом я обязан передавать любую собранную информацию окружному шерифу. В целом.
        – И что это значит? – спросил Стампнер.
        – Это значит, что я понимаю, как важно для вашего образа жизни и вашей религии не вмешиваться в дела англичан. Однако я не уверен, что это поймет шериф. Поэтому, когда я говорю, что в целом обязан сообщать ему обо всем, это значит, что я время от времени страдаю небольшой амнезией. Например, как я узнал имя матери Вирджила.
        Стампнер снова замолчал. Выражение его лица не выдавало никаких эмоций.
        – Ли Грейс, – произнес он и наклонился вперед, чтобы зажать ключ зажигания между большим и указательным пальцами, а затем добавил: – Саммервилл.
        Мужчина повернул ключ зажигания, и мотор с ревом ожил. Он отпустил сцепление, и трактор с оглушительным рычанием рванул вперед, едва не задев ногу Демарко, прежде чем тот отпрыгнул в сторону. Затем он съехал с тропинки, подняв небольшое облако желтой пыли, которое закружилось вокруг Демарко, пока он смотрел, как отъезжает машина.

        Глава восемьдесят шестая

        Она плохо спала ночью и, казалось, просыпалась почти каждый час от звука закрывающейся двери или шагов в коридоре. Либо от ощущения того, что кто-то толкает сбоку матрас, будто он укладывается в постель рядом с ней. Но когда она протянула руку, его там уже не было, как и тогда, когда она села, прислушиваясь и оглядывая темную комнату в поисках его движущейся тени.
        Проснувшись, она с удивлением обнаружила, что в комнате очень тепло и светло. Она взяла свой телефон со столика – 07:29. На подушке рядом с ней не было вмятины. На простынях не осталось ни капли тепла. Она подошла к окну и выглянула на улицу. Никакого фургона.
        – Вотсукинсын, – пробормотала она на одном дыхании.
        Когда проступили слезы, она вернулась в постель, свернулась калачиком и заплакала, сжимая в руке телефон. А потом разозлилась на себя за то, что плачет, и на какое-то время затихла, оттолкнув телефон.
        Она не могла припомнить ни одного случая, когда бы мужчины не разочаровывали ее. Если они теряли себя на несколько минут в акте любви, то потом извинялись и чувствовали себя виноватыми. Практически всегда они были или высокомерными и самодовольными, или молчаливыми и замкнутыми. Даже отец, ее первая любовь, подводил ее раз за разом. Каждую праздничную субботу он уходил с тремя мальчиками рано утром в загородный гольф-клуб с восемнадцатью лунками. Почему он никогда не приглашал ее пойти с ними? Почему он никогда не брал ее вместо одного из мальчиков? Иногда она играла с мамой, всегда только в женской компании, и к четырнадцати годам она уже обыгрывала всех. Но она так сильно жаждала именно мужского общества. Ей хотелось посмотреть, как они ведут себя друг с другом, смеются ли они свободно и неосознанно или скрывают свои эмоции, хвастаются ли своими талантами или ищут сочувствия из-за своих недостатков.
        Этого так и не произошло. Они остались для нее загадкой. Выводящей из себя, сводящей с ума загадкой. Она любила их всех, любила до сих пор, но чувствовала себя каким-то пришельцем, когда была с отцом и братьями. Даже с Галеном, которого она любила сильнее всех. А теперь еще и Демарко. Еще одно разочарование.
        Она подумала, что, возможно, он был своего рода восполнением той любви, которую ей не давал отец. Может, и Гален тоже. Что делало Демарко заменой и отца, и Галена.
        «Любовь такая сложная», – подумала она.
        Она ненавидела их всех, поодиночке и всех вместе. Все они просто кучка придурков. Она надеялась, что он никогда не вернется.
        Ну конечно, она понимала, что это не так. Рано или поздно он вернется, поджав хвост между ног. А до тех пор он ничего не дождется. Ни единого слова. Уж точно она ни за что не позвонит и не напишет что-то жалкое, типа «Где ты?» и «Когда ты вернешься?» Пусть он немножко попотеет. Пусть осознает, что поступает неправильно.
        А когда он вернется, все будет по-другому. Она больше не будет почтительной. Теперь они были обычными гражданскими. Равными. Вот только она была совсем ему не ровней. Она превосходила его в интеллекте. Сексуальности. Беге трусцой. Посмотрим, сможет ли он сам себе сделать минет. А, ты хочешь сейчас заняться сексом? Ну так иди и сам себя трахай – как тебе такое?
        Ему повезло, что она у него есть. И если он рассчитывал удерживать ее, то ему лучше начать открываться. Больше никаких секретов. Больше никаких недоговорок. Либо все, либо ничего, мальчик. Пускай прибережет эту сильную, молчаливую, твердолобую личность для всех остальных.
        – Вся правда, черт тебя дери, – сказала она его подушке и ударила ее. Затем, для большего эффекта, она еще дважды ударила по ней кулаком и сказала ей: – Да пошел ты!
        Она решила еще и выключить телефон, поклявшись, что не включит его до наступления темноты.
        Потом она уткнулась лицом в подушку. Его запах. Она почувствовала, что становится опустошенной и слабой. И решила попытаться проспать все эти ощущения, проспать так долго, как только сможет. Если повезет, она снова проснется в здравом уме и свободной.

        Глава восемьдесят седьмая

        Со своего обдуваемого кондиционером водительского кресла в фургоне, весь окруженный кукурузными полями и бледнеющим от солнца небом, Демарко гуглил «горы Кентукки». Возвышенные пики простирались по всему штату, но самые высокие были частью Национального леса Даниэля Буна в Аппалачах к югу и востоку от Лексингтона. Вся горная цепь была похожа на длинный узловатый палец с вывернутыми, сломанными и распухшими костяшками и простиралась через Джорджию, Теннесси, Кентукки и вверх через Пенсильванию в Новую Англию. Шириной в три тысячи миль в некоторых местах, а длиной более полутора тысяч миль. Та часть, что была в Кентукки, занимала всего лишь семьсот тысяч акров.
        – Да вы шутите, что ли, – пробормотал Демарко.
        Он сидел и напряженно рассматривал через лобовое стекло залитые ярким солнечным светом окрестности. Как вообще он сможет найти человека среди всех этих деревьев? Особенно того человека, которого не смогли выследить ни местная полиция, ни ФБР.
        «Видимо, он использует вымышленное имя», – сказал себе Демарко.
        Неужели он унесет это имя с собой в могилу?
        Онлайн-карта захоронений Департамента по делам ветеранов не показала никаких записей о Вирджиле Хелме. Демарко и ожидал такого результата, учитывая, что никаких военных сведений о Вирджиле Хелме, похоже, не существовало. В реестре захоронений были указаны могилы всех Хелмов, они были разбросаны по всему штату, в том числе и вдоль южной черты лесистых гор Кентукки, но имена не были указаны.
        «Он хотел, чтобы его похоронили рядом с матерью», – сказал сводный брат Хелма.
        Демарко снова попробовал найти на карте могилу. Никакого Вирджила Саммервилла. Так что он либо жив, либо его могила не была зарегистрирована, либо он не использовал это имя.
        Поиск по военным данным показал одиннадцать Вирджилов Саммервиллов, но ни один из них не соответствовал возрасту Вирджила.
        «Может, – подумал Демарко, – он полностью изменил имя». А это сделает любой поиск статистически невозможным.
        Что теперь?
        Стампнер указал на две вещи: что Вирджил сбежал в пустошь в горы и что он хотел быть похоронен с матерью. Что указывает на то, что она уже почила.
        «Ли Грейс, – подумал Демарко. – Найди ее могилу».
        Национальный реестр захоронений показывал, что Саммервиллы захоронены по всей стране, включая и Кентукки. «Какая же из них твоя, Ли Грейс?»
        Обратно к карте леса. «Пустошь и горы, – сказал себе Демарко. – Пустошь и горы…»
        Участок земли между Лондоном и Корбином, казалось, вполне подходил этому описанию. Только несколько маленьких дорог туда и обратно. Никаких больших городов. Никаких крупных туристических достопримечательностей. Прямо у восточного края Национального леса Дэниэля Буна.
        Обратно к реестру захоронений. Пятеро Саммервиллов похоронены в маленьком городке Сизый Гусь.
        – Пять часов до места назначения, – сказала онлайн-карта.
        «Пять часов туда, пять часов обратно», – подумал он. Целый день поисков. Минимум два дня.
        Что сейчас делала Джейми? Если она проснулась, то увидела, что фургон отсутствует. И он сам вместе с ним. Волнуется ли она?
        Он проверил телефон. Ни сообщений, ни пропущенных звонков. Понятно, она не волновалась. Без сомнений, все еще бесится. Может, навсегда.
        Демарко обдумал свои варианты. Он может вернуться в Абердин, умолять о прощении, его простят или отвергнут. Он бы поставил шесть к одному, что его не простят. Что оставят его именно там, где он был сейчас – в одиночестве смотрящим на восток. Джейми может ездить по своим делам на машине своей бабушки. Когда он вернется в Пенсильванию, он продаст фургон и разделит с ней деньги. Она вернется к своей работе и светлому будущему, а он…
        «Что? – спросил он себя. – Что ты будешь делать?»
        «Одно сообщение», – сказал он себе. Если он не получит ответ, который будет состоять полностью из ругательств, он развернется, примчится обратно к ней, сделает все необходимое, чтобы все исправить. А пока он не собирался просто сидеть и смотреть на утреннее солнце.
        Какую же цитату позаимствовал старый Гораций Грили? «Иди на Запад, юноша, и расти вместе со страной».
        «Ладно, у меня будет другой вариант, – подумал он. – Иди на восток, старик, и повзрослей уже».
        Он напечатал сообщение указательным пальцем: «Нашел очень стоящую зацепку на Вирджила Хелма, нужно ее проверить. Займет максимум два дня. Я буду на связи. Надеюсь, ты знаешь, как мне жаль. Как много ты для меня значишь».
        Надо ли еще что-нибудь написать? Добавить смайлик?
        Нет, это не очень хорошая идея. Он нажал «Отправить». И ждал. Если она ответит, если напишет «Вернись», он вернется.
        Пять минут. Нет ответа. Он убедился, что связь здесь ловит. Проверил, что сообщение отправилось. Подождал еще пять минут. Нет ответа.
        Он выключил холостой двигатель, выбрался из фургона, облокотился о забор, уставился на кукурузное поле. Наблюдал за медленно проплывающими облаками, похожими на серые миноносцы и фрегаты. Вслушивался в жужжание насекомых. Смотрел, как три канюка парили к северу от него. Нет ответа. Нет ответа.
        «Что ж, ладно, – подумал он. – У тебя есть с собой одежда. Походные ботинки. Кофе и немножко еды. Рюкзак Джейми и спальник. А насчет Джейми… она еще не готова к разговору. Дай ей немного времени».
        Он залез обратно в фургон.
        – Восток, – сказал он себе и повернул ключ.

        Глава восемьдесят восьмая

        Он остановился в зоне отдыха к северу от Киви, штат Кентукки, ближайшего городка от крошечного Сизого Гуся на восточном краю горного хребта. На своем ноутбуке он открыл Киви, написал «Хелм», и ему вышло шесть записей. Он позвонил всем, но Верджила никто не знал. Вернемся к Саммервиллам. Семнадцать совпадений. Ни одним из них не была Ли Грейс, Л. Г. или любая другая вариация. Пояснение: Ли Грейс больше не нуждалась в телефоне.
        Он снова начал звонить, на первый номер из двух – с фамилией Саммервилл и Сизым Гусем в адресной строке. И попал в яблочко с первой же попытки. Женщина, немолодая. Она медленно выговаривала слова, каждый слог прерывался.
        – Я знаю. Я действительно знаю Грейс. Я хорошо ее знала. Могу ли я поинтересоваться, зачем вы спрашиваете?
        – Вообще-то, я пытаюсь найти ее сына. Уверен, его звали Вирджилом.
        Женщина сделала длинную паузу. Когда она снова заговорила, то в голосе слышалось больше уверенности. Паузы стали короче, а слоги складывались быстрее.
        – Боже, он скончался на той войне. Мне очень жаль.
        Она повесила трубку до того, как он успел задать еще один вопрос. Он снова позвонил по тому же телефону, но на этот раз ему не ответили. Ну что же, следующая остановка – кладбище.

        Глава восемьдесят девятая

        Городок Сизый Гусь разместился на окраине неглубокой долины, окруженной полями и лесами. Демарко въехал в южную часть города и медленно проезжал мимо нескольких передвижных домов и маленьких домиков. Затем видел, что по обеим сторонам дороги выстроилась плотная группа двухэтажных зданий начала двадцатого века и старше. Когда-то в них располагались процветающие предприятия, но теперь они либо пустовали, либо были переделаны в низкодоходные повседневные павильончики – прачечную, магазин «Все по доллару», пивную, магазин сантехники, центр проката, салон красоты, центр неотложной помощи, отделение банка и банкомат, а также несколько семейных предприятий с квартирами на втором этаже, в том числе и закусочная под названием «Обеденный уголок Донны». Дома на широких участках были разбросаны по улицам сразу за главной – это больше, чем он ожидал увидеть в местечке под названием Сизый Гусь.
        Он уже давным-давно съел помидоры и огурец, купленные этим утром у дороги, плюс батончик с арахисовым маслом из тайничка с «перекусами» Джейми. Демарко свернул на боковую улицу и припарковал фургон на стоянке за закусочной Донны. Он вылез, чувствуя, как затекли колени и плечи, и почувствовал запахи жира и мусора, первый из которых исходил от щелкающего вентилятора, установленного на задней стене, а второй – от переполненной мусорки под вентилятором.
        «Если бы это был голливудский фильм, – сказал он себе, – Донна оказалась бы либо соблазнительной блондинкой лет тридцати, либо увядающей красоткой, утомленной жизнью, но с золотым сердцем, и дарила бы всем драгоценные крупицы своей мудрости вместе с лучшим кофе в округе». После пяти часов за рулем любой из этих вариантов будет приемлемым.
        Трое посетителей, все старики, сидели в одиночестве, сгорбившись над своими тарелками, за тремя разными столиками. Когда вошел Демарко, они все посмотрели вверх, как и женщина, видимая через открытое окошко за короткой стойкой. Она коротко кивнула ему и продолжила оттирать гриль.
        Он сел на центральный стул из пяти за стойкой. Музыка, играющая где-то на кухне, мягко лилась через окошко, приятный женский голос исполнял: «Когда она увидела их вместе, то попрощалась с вечностью…» Он перевернул толстую эмалированную кофейную чашку правой стороной вверх и внимательно изучил меню на бумажной подставке.
        Спустя минуту к нему подошла женщина из кухни, взглянула на чашку, схватила кофейник и налила ему кофе. Ее волосы были черными, но местами уже тронутыми сединой, бедра широкими, а пальцы по-мужски толстыми.
        – Гриль сейчас не работает, – сказала она ему. – Но я могу вам налить суп чили и сделать холодный сэндвич с индейкой, если хотите.
        – Звучит прекрасно, – ответил он и улыбнулся.
        Если она и умела улыбаться, то явно этого не показывала.
        – Умеренный или нет?
        – Простите?
        – Чили.
        – Ну, скорее острый, – сказал он. – А в сэндвиче салат, помидоры и майонез?
        – По-другому и не делаю, – резонно заявила она и слегка прикрикнула, глянув за его спину: – У вас все в порядке, мальчики?
        Двое мужчин кивнули; один поднял свою чашку:
        – Налей-ка мне еще кофейку, когда освободишься.
        – Все, что осталось в кофейнике, ему, – сказала она и дернула подбородком в сторону Демарко. – Ты уже и так много выпил…
        – Я не против, если он… – начал Демарко.
        – А я против, – возразила она. – Он будет тут целый день сидеть, если я позволю.
        Она резко развернулась и ушла на кухню.
        Демарко пожал плечами и отхлебнул кофе. Он был крепким, вяжущим и с привкусом пережаренных зерен. «Вот тебе и Голливуд», – подумал он.
        Чили был слишком жирным на его вкус, но он все равно доел его, как и сэндвич с белым хлебом и толстыми кусками сухой индейки. По раздельности все три его «блюда» были на грани съедобного, но вместе они сочетались идеально. Чили будто покрывал его рот пленкой и медленно тлеющим пламенем, сэндвич как будто впитывал жир и остужал пожар, а кофе смывал все вышеперечисленное, чтобы он смог начать все это снова.
        Пятнадцать минут спустя, утолив голод, Демарко глянул на чек – 10.42$. Он положил три пятидолларовые купюры под чашку. Затем вытер рот, встал и обратился к Донне, которая теперь сидела за пустым столиком и курила вейп, уставившись в окно.
        – Спасибо, все было чудесно.
        Она слегка кивнула ему и снова повернулась к окну.
        – Ребят, а можете мне сказать, где кладбище? – спросил Демарко.
        Вот теперь Донна отвернулась от окна.
        – А кого вы ищете?
        – Старого друга из армии.
        – Как его звали?
        Не успел Демарко ответить, как старик, который просил еще одну порцию кофе, встал из-за стола.
        – Я могу показать вам дорогу, – сказал он. – Мне самому туда надо.
        – Он опять попросит довезти его до бара. Не берите его.
        – А тебе-то какая разница, куда я поеду? – парировал мужчина, а потом повернулся к Демарко: – Туда ехать всего пару минут.
        – Предупреждаю тебя, – вновь вмешалась Донна, – как только ты переступишь через порог, я позвоню Челси.
        Старик ухмыльнулся, поднял руку в воздух и пару раз нажал на воображаемый гудок поезда.
        – Ту-ту! Все на борт! – сказал он, вышел за дверь и зашагал по тротуару.
        – Не смейте давать ему денег, – сказала Донна Демарко.
        – Хорошего вам дня, – ответил Демарко.

        Глава девяностая

        – И вы живете в этой штуке? – спросил старик. С водительского кресла он выглядел словно ребенок – его коричневые лоферы едва ли доставали до пола.
        – Ну, иногда, – сказал Демарко.
        – Похоже, у вас тут много места. Прямо какой-то дворец на колесах. Сколько у вас тут кроватей?
        – Всего одна.
        Старик повернулся и пробежался взглядом по всему пространству.
        – А что насчет того миленького диванчика?
        – Что насчет него?
        – Кто-нибудь с легкостью может там спать.
        – Да, пожалуй, кто-нибудь сможет. Если бы я искал компанию. А я не ищу.
        – Я вас жениться не прошу, – сказал старик.
        – А как же Челси?
        – Челси – заноза в заднице.
        – Ваша жена?
        – Правнучка. Ей едва ли тридцать, и она думает, что знает, что мне нужно, а что нет.
        – Вы с ней живете? – спросил Демарко.
        – С ней и мистером Дебилом. И еще двумя воющими детьми, которые только едят, срут и спят.
        – Звучит как хорошая семья, – сказал Демарко.
        – Если захотите поменяться жильем, только свистните.
        Демарко улыбнулся про себя.
        – Кладбище вон там слева от вас. Вы можете высадить меня чуть подальше.
        – Мы поговорим об этом, – сказал Демарко и включил поворотник.
        Пока он медленно ехал по асфальтированной дороге к кладбищу, он глянул на боковое зеркало, надеясь, что увидит следующую за ним машину. Ничего.
        – Так тот человек, которого я ищу, – сказал он. – Фамилия Саммервилл. Зовут Ли Грейс.
        – Ага, конечно, друг из армии, – хмыкнул старик. – Ваша старая пассия?
        – Вы не узнаете это имя? – спросил Демарко. Пока он ехал, пытался разглядеть имена на памятниках возле дороги.
        – «Саммервилл», говорите? А отзывалась она на «Ли» или на «Грейс»?
        – А вы никакое не узнаете? – он повернулся к пассажирскому креслу и увидел, как старик уставился на мелочь и смятые купюры в подставке для стаканов. Потом старик поднял на него глаза.
        – Дайте-ка подумать пару минут.
        Демарко припарковал фургон на обочине и выключил двигатель.
        – Я выйду и пройдусь немного. Можете пойти со мной или посидеть тут.
        – Вообще-то, я как бы спешу попасть туда, на дорогу. Это займет всего пару минут.
        – А я как бы спешу найти Ли Грейс, – улыбнулся Демарко. Он открыл дверь и вышел. В этот момент на кладбище въехала синяя маленькая машина, сначала медленно, а затем она прибавила скорость и устремилась прямиком к фургону.
        Старик, снова оглядев подставку, спросил:
        – Вам же не нужна вся эта мелочь?
        – Она для платных дорог, – повернулся к нему Демарко.
        – Здесь таких нет, так что нечего и переживать! – ухмыльнулся старик и сунул руку в подставку.
        Синяя машина, обрызганная грязью, припарковалась рядом с фургоном. Демарко развернулся, чтобы подойти к ней. Из нее вышла миниатюрная девушка в серых трениках, черной футболке и розовых шлепках. Она была без макияжа, с распущенными темными волосами, брови нахмурены, а губы сжаты. Крохотные близнецы были пристегнуты в детских креслах на заднем сиденье, один из них плакал. Девушка оставила дверь открытой.
        – Он сидит спереди, – сказал ей Демарко.
        – Он пил? – спросила она.
        – Только кофе, насколько я знаю.
        Выражение лица девушки стало гораздо более расслабленным.
        – В прошлый раз он загремел в больницу на три дня. И стоило это немало.
        Демарко улыбнулся и протянул руку.
        – Я Райан Демарко. А вы, должно быть, Челси?
        Она пожала его руку, но с опаской.
        – Донна сказала, что вы выглядели как богатый доктор или типа того.
        – Надо было оставить больше чаевых.
        – Я выведу его из вашей машины, – улыбнулась она. – Простите, если он причинил вам неудобства.
        – Никаких неудобств, – заверил ее Демарко.
        Она подошла к пассажирскому сиденью и открыла дверь, напугав тем самым старика.
        – Да господи ты боже мой, – пробормотал он.
        – Давай, дедуль, пошли. Майли уже плачет, и Миранда вот-вот начнет.
        Старик вылез, медленно спускаясь с высокого кресла. Демарко ждал сзади фургона. Челси улыбнулась, когда прошла мимо него.
        – Спасибо, – сказала она.
        – Всегда пожалуйста.
        Старик остановился рядом с Демарко и показал ему деньги, которые он все еще сжимал в жилистом кулаке.
        – Вам нужно это вернуть?
        – Здесь же нет платных дорог, да?
        Старик ухмыльнулся и зашаркал к машине.
        – Берегите себя, – сказал ему Демарко.
        Старик обернулся, засовывая деньги в карман.
        – И какая в этом радость? – спросил он и хмыкнул себе под нос, пока забирался в синюю машину.

        Глава девяносто первая

        «Это странно, что мне нравится снова быть на кладбище?» – спросил себя Демарко.
        Он шел уже минут двадцать или около того под чистым небом, солнце грело его лицо и руки, его рука сжимала серебряный медальон. Серые облака-фрегаты уплыли на север, оставив за собой дымчатый налет, который смягчал палящее солнце и снижал температуру на пару градусов. Самая новая часть кладбища была дальше всего от шоссе, на добрых сотню ярдов от фургона, а в двух шагах высились толстые лиственницы. Последние несколько минут он уже стоял здесь на коленях рядом с двумя маленькими скошенными надгробиями, каждое из которых было размером с большую коробку для обуви. Они были идентичны друг другу, если не считать слов и образов, высеченных на полированной поверхности.
        То, что было слева от него, гласило: «Ли Грейс Саммервилл, любящая мать, 1959–2011». В верхних углах были высечены ангелы. Бархатцы, которые кто-то положил перед надгробием, уже завяли. Некоторые были просто выцветшими, другие совсем засохли, в каких-то еще проглядывали желтые и оранжевые тона. Но все они не выглядели совсем уж древними. Демарко снова положил медальон в передний карман, а затем убрал мертвые цветы с надгробия, но аккуратно, чтобы не повредить живые.
        Он проходил и других Саммервиллов, пока искал этих двух, но все они были намного старше, некоторые даже на сто пятьдесят лет. Он подумал, что эти двы надгробия поставили всего через день или два после того, как скончалась Ли Грейс.
        Земля перед вторым надгробием казалась нетронутой, словно ее и не вскапывали. Оно гласило: «Эмери Элиот Саммервилл, любящий сын, 1977-». Верхние уголки были украшены одинаковыми гравюрами гитар. Демарко стряхнул грязь, покрывшую верхушку надгробия.
        – Привет, Вирджил, – сказал он.

        Глава девяносто вторая

        Уходя с кладбища, Демарко прошел мимо сарайчика с оборудованием сторожа и заметил кран на стене. Он подошел к нему, чтобы смыть грязь с рук. К запертой двери была прикреплена ламинированная карточка с номером телефона сторожа, а также контактными данными фирмы, поставлявшей надгробные камни. Он достал телефон, сфотографировал эту информацию и вернулся в фургон. По пути он дважды проверил, не прислала ли Джейми эсэмэску или голосовое сообщение. Ничего.
        Он открыл дверцу фургона, чтобы проветрить, пока звонил рядовому Моргану в Пенсильванию и просил его связаться с Национальным реестром Сент-Луиса. Морган был самым неразговорчивым из всех полицейских в его отделе и меньше всех задавал вопросы.
        – Я слышал, вы там работаете над одним делом, – сказал он. – А что нужно – ДД 214?
        – Именно, – ответил Демарко. – Фамилия Саммервилл. Эмери Элиот.
        Затем он набрал указанный номер сторожа, и тот ответил на третьем гудке. К сожалению, у сторожа не было доступа к записям о приобретении участков; они хранились в реестре кладбища, у которого не было своего офиса. Все файлы хранились в доме секретарши, некой Ширли Винкуп, которая сейчас отдыхала со своей семьей в Эпкоте.
        Ему больше повезло с управляющим «Памятники Пога» в Киви.
        – Вероятно, мне следует попросить у вас доказательства того, что вы действительно тот, за кого себя выдаете, – сказал мужчина после того, как Демарко представился.
        – Я могу назвать вам номер телефона полиции штата Кентукки, – сказал ему Демарко, – или номер моего командира в Пенсильвании. Могу и то, и другое, если хотите.
        – Тогда ладно, – ответил мужчина. – Дайте минутку, я найду накладную. Как еще раз, Саммервилл?
        – Верно. Два надгробия. Одно для Ли Грейс, второе для Эмери Элиота.
        Он слушал, как мужчина печатает. Спустя тридцать секунд менеджер сказал, что нашел, и уточнил:
        – Два одинаковых маленьких надгробия. Заплатили наличными. Что вы хотите знать?
        – Есть адрес заказчика?
        – Да. Эмери Элиот Саммервилл. 2, дом 12, Сизый Гусь, Кентукки, 40738.
        – Дом 12, 40738, – повторил Демарко. – А номер телефона?
        – Нет. Как я и сказал, он заплатил наличными.
        – Может, вы его запомнили?
        – Заказ оформляла Нэнси. Она у нас больше не работает. Мужу предложили повышение на Севере.
        – Хорошо. Хватит и адреса. Спасибо вам за помощь.
        – Хорошего дня.
        Навигатор на телефоне Демарко привел его к обветшалому коттеджу на ухабистой дороге из щебня в двух милях к востоку от Сизого Гуся. Дом был повернут от дороги, к крошечному крыльцу и деревянной двери вели три деревянные ступеньки. Дверь, как и весь остальной дом, была белой и явно нуждалась в новой покраске. Черепица на крыше дала трещину, лужайка заросла, более широкое переднее крыльцо было завалено чем-то похожим на кучу использованных кипятильников, фильтрами для воды и деталями для печи. К крыльцу цепью были прикованы две собаки, одна из которых была толстой гончей, а другая – помесью немецкой овчарки. Они настороженно наблюдали, как он вылез из фургона и подошел к боковой двери. Вскоре гончая разразилась пронзительным, визгливым лаем.
        Дверь распахнулась в тот момент, когда Демарко поставил ногу на первую ступеньку. На пороге стоял босой мужчина в мешковатых джинсах и вытирал бумажным полотенцем испачканные жиром руки, на левой груди темнело жирное пятно. Ему было лет около пятидесяти. Он носил толстые очки в черной оправе, плотно прижатые к голове красной резинкой.
        – Добрый день, – сказал Демарко. – Я ищу старого друга из армии, его зовут Эмери Саммервилл.
        Мужчина почесал грудь и тем самым оставил еще одно жирное пятно.
        – Саммервиллы здесь больше не живут. Я купил у них дом где-то шесть лет тому назад.
        – Видимо, вы купили его у Эмери, – сказал Демарко. – Кажется, его мать умерла в 2011-м.
        Мужчина шмыгнул носом, отвернулся, потом повернулся назад.
        – Да, примерно так.
        – Вы, случайно, не знаете, где сейчас может быть Эмери?
        – Ни малейшего представления.
        – Он не оставил адрес в вашем контракте?
        Мужчина нахмурился и повернул голову набок.
        – Можно еще раз, кто вы такой?
        – Старый друг из армии. Мы вместе служили в Ираке.
        – Дело в том, – сказал мужчина и снова отвернулся, на этот раз в сторону фургона, – я даже не помню, чтобы встречался с этим человеком. Кажется, всю эту куплю-продажу организовал юрист или какой-нибудь агент по недвижимости.
        – Вряд ли такое могло быть, – заметил Демарко.
        Мужчина сузил глаза и снова перевел взгляд на Демарко.
        – Ну, как бы то ни было, я вам не помогу. У меня дела.
        На этом он отступил назад и закрыл дверь. Засов со щелчком встал на место.

        Глава девяносто третья

        «Он где-то поблизости, – сказал себе Демарко. – Если он хочет быть похороненным рядом со своей матерью, то он должен жить где-то здесь».
        Стоя в тени от своего фургона, Демарко сначала посмотрел в одну сторону дороги, затем в другую. Еще три дома – один где-то в шестидесяти ярдах впереди, два сзади, ближе к шоссе. Трое соседей.
        Он не хотел, чтобы тот очкарик смотрел, как он ходит по домам и звонит соседям. Но проверить их надо, Не исключено, что один из них Эмери. Поэтому Демарко забрался в фургон и медленно поехал к главной дороге, осматривая два дома по пути. У ближайшего к шоссе дома во дворике стояли ярко-красные качели, а крыша, казалось, была покрыта новой черепицей. Входная дверь закрыта. Другой дом и двор были опрятными, с двумя маленькими клумбами у переднего крыльца, но показались Демарко немного тусклыми, как будто дом нужно хорошенько отмыть. Веранда была пуста, если не считать единственного деревянного кресла-качалки, корзинки с папоротником, висевшей над перилами крыльца, и кормушки для колибри на тонком шесте, воткнутом в одну из клумб. Парадную дверь не было видно за сетчатой дверью, и поэтому, решил он, она должна быть открыта.
        – Это твой лучший шанс, – сказал он себе.
        Демарко припарковал фургон рядом с шоссе – частично на дороге, частично на обочине – так, чтобы из старого дома Саммервиллов его не было видно. Затем подождал, надеясь, что очкарик вернется к своей грязной работе. Спустя пять минут ожидания Демарко получил звонок от рядового Моргана.
        – Эмери Элиот Саммервилл, специалист Е 4, – сказал Морган. – Согласно форме ДД 214, домашний адрес на момент поступления на службу и отставки один и тот же: 2, дом 12, Сизый Гусь, Кентукки. Специалист по делам морга. Медаль «За безупречную службу». Похоже, он отслужил четыре года, еще два года был в резерве, а потом получил увольнение по состоянию здоровья 15 октября 2004-го.
        – «По делам морга», – повторил Демарко. – Это значит, что он восстанавливал трупы, так?
        – Насколько я знаю, – ответил Морган. – Я еще могу как-то помочь, сержант?
        – Все прекрасно, – сказал ему Демарко. – Как раз то, что мне было нужно. Как дела на замерзающем севере?
        – Тридцать градусов и солнечно. А у вас как?
        – Пятьдесят в тени. Как там держится капитан Боуэн? У него уже случился нервный срыв?
        – Только парочка маленьких, – ответил Морган. – У нас тут новый парень из академии, помогает нам, пока нет вас с рядовой Мэтсон. Что-то среднее между Спиди Гонзалесом и сестрой Рэтчед.
        – Вы там, парни, научили его, как нужно себя вести?
        – А то как же, – ответил Морган. – Но мы в этом не так хороши, как вы.
        Демарко охватил приступ ностальгии, и он понял, как сильно скучает по своей «военной» семье. У каждого из них были свои особенности и причуды, но также и свои достоинства. Вместе они сглаживали причуды и в несколько раз увеличивали достоинства.
        – Передай всем мои наилучшие пожелания, – сказал он.
        – Так точно, сержант. И вам тоже. Мы с нетерпением ждем, когда вы с Джейми вернетесь домой.

        Глава девяносто четвертая

        «Восстановление трупов», – сказал себе Демарко. Этим и объясняется болезнь. Этим ребятам достается худшая часть. Постоянное радиационное, бактериологическое и химическое загрязнение в ближайшей окружающей среде. Длительное воздействие таких факторов – это болезнь Персидской войны, умноженная на три.
        «Однако, – подумал Демарко, – если он поступил на службу в 98-м, то к тому времени пять или шесть девушек-жертв уже были мертвы».
        Демарко отметил даты и их значение в маленьком блокноте на спирали, который Джейми держала в бардачке. А потом сидел и смотрел на то, что написал. И подумал: «Это все еще не исключает его». Вымышленное имя. Исчез еще до того, как были найдены тела. Соседи прикрывают его.
        Он сунул блокнот обратно в бардачок, распахнул дверь и быстро зашагал по дорожке, огибая край ближайшего дома, чтобы пройти через задний двор и мимо качелей к боковой двери другого дома.
        В комнате неподалеку играла музыка, кантри-госпел. Он узнал мотив: братья Гэтлин. Демарко дважды постучал, прежде чем отодвинулась занавеска на стеклянной части двери и оттуда выглянуло маленькое круглое лицо.
        Он улыбнулся и поздоровался одними губами. Дверь открылась, удерживаемая на месте цепью. Вместе с этим на него хлынул поток холодного воздуха от кондиционера. Он увидел на уровне груди один заплывший глаз, мясистую щеку и половину ватного комка белых волос.
        – Добрый день, – сказал он. – Я Райан Демарко из полиции штата Пенсильвания.
        – О боже, – ответила женщина.
        – Нет-нет, – сказал он ей и достал кошелек, чтобы показать бейдж и удостоверение. – Ничего не случилось, вам не о чем беспокоиться, я обещаю. Я просто обхожу район, чтобы собрать информацию. У вас есть минутка, чтобы со мной поговорить?
        Она достаточно долго просто продолжала смотреть на него, за это время видимый глаз успел моргнуть три раза, а потом, наконец, сняла цепочку и открыла дверь шире. При виде ее на его лице появилась улыбка. Она меньше пяти футов ростом, в свободных серых брюках, футболке с изображением огромного желтого подсолнуха и синих, не скользящих больничных носках. Очки для чтения в черной оправе висели у нее на шее на бисерной цепочке.
        – Какая вам нужна информация? – спросила она.
        – Как хорошо вы знали Ли Грейс Саммервилл?
        От этого вопроса она снова моргнула.
        – Ну, я ее очень хорошо знала. Мы были соседками почти двадцать лет.
        – Так, значит, вы знали и ее сына, Эмери?
        – Он раньше сюда приходил, когда был маленький, – улыбнулась она. – Всегда напевал под нос песенки. У меня раньше во дворе стояла вишня, и он обожал забираться на дерево, кушать вишню и петь весь день. Я звала его своей маленькой канареечкой.
        – Значит, вы и потом его знали, – кивнул Демарко. – После того, как он вернулся из Ирака.
        – Ох уж эта война! – воскликнула она. – Он будто стал другим человеком. Едва ли снова пел. А у него был такой миленький голос. Напоминал мне Джимми Роджерса. Вы, наверное, такого не помните.
        – Моя мама иногда его слушала. Это у него же была песня про пчелиные соты, да?
        – Пчелиные соты, – запела она, переступая маленькими ножками, и допела весь припев.
        – Да, эта самая, – сказал Демарко.
        Затем ее лицо стало серьезным.
        – Я ни на секунду не верю в то, что говорят о нем люди. Как я понимаю, вы слышали, что произошло там, к западу?
        – Да, ужасное событие, – сказал он.
        – Такой милый мальчик, как Эмери, никогда бы не смог такого сделать. Никогда.
        Демарко снова кивнул и на какое-то время замолчал.
        – В любом случае, – продолжил потом он, – мне сказали, что семья Ли Грейс происходит откуда-то из гор.
        – Хребет Дикой кошки, – ответила женщина. – Так его называла Ли. Ее предки были там лесорубами, пока государство их не перенаправило.
        – Вы, случайно, не знаете, как мне попасть на этот хребет Дикой кошки?
        Она снова моргнула.
        – И что вы там ищете?
        – Я разыскиваю ее семью, – сказал он ей.
        – Полицейский? – удивилась она, а затем грозно продолжила: – Если этот парень так умен, как я о нем думаю, он уже давно отсюда уехал.
        – Когда вы видели его в последний раз? – спросил Демарко.
        – Когда он вернулся домой, чтобы похоронить свою мать, вот когда. И он был со мной столь же добр и любезен, как и всегда. Я просто надеюсь, что вы все оставите эту семью в покое.
        На этом она резко закрыла дверь. От этого Демарко в лицо ударил прохладный воздух, а затем снова стало душно.

        Глава девяносто пятая

        По дороге обратно к фургону Демарко ухмыльнулся, вспомнив, как Уолли Стампнер даже не моргнул от имени Вирджил. Вирджил Хелм. Эмери Саммервилл. Каждый раз, когда Демарко говорил «Вирджил», приходилось ли Стампнеру делать паузу и думать «Эмери» перед тем, как ответить? Это тогда было бы похоже на перевод с одного языка на другой.
        И если не считать Уолли Стампнера, а взять Абердин, знал ли кто-нибудь из тех людей настоящее имя Вирджила? Наверное, нет.
        Но что насчет Ройса, его работодателя? Разве он не знал?
        Нет, если он платил Вирджилу-Эмери неофициально. Избегал налогов. Всей этой бюрократии.
        «Но если Эмери-Вирджил все еще жив, – рассуждал Демарко, – ему будут приходить военные чеки, так? Этот человек болен, сейчас, вероятно, еще сильнее, чем когда уехал из Абердина. Бронхит. Мигрени. Проблемы с кишечником. Потеря памяти. Сексуальная дисфункция. Боли в суставах и мышцах. И благодаря обедненному урану даже повреждения клеток и ДНК».
        Демарко знал трех таких ветеранов в Пенсильвании. Двое из трех в конце концов отказались от лечения и просто ждали неизбежного конца. И один уже дождался. Эмери, подозревал Демарко, тоже должен был отказаться от лечения. Поэтому он стал Вирджилом Хелмом? Чтобы отдалиться не только от войны, но и от страны, которая бросила его?
        Демарко залез в фургон, завел двигатель, включил кондиционер и снова позвонил рядовому Моргану.
        – Можешь еще проверить, нет ли у Эмери Элиота Саммервилла каких-нибудь штрафов или арестов?
        – Я так и подумал, что вы это спросите, – сразу ответил Морган. – Нет, он чист.
        – Черт. А ты сейчас за компьютером?
        – Да. Что вам нужно?
        – Открой снова его дело. Медицинское. Последнее число его лечения.
        – Минуту.
        Демарко ждал. Воздух от кондиционера теперь уже был прохладным, поэтому он закрыл дверь и откинулся на спинку сиденья. Если не считать стоимости бензина и трудностей с поиском места для парковки, то ему уже начала нравиться его сухопутная яхта. «Половина которой, – напомнил он себе, – принадлежала не на шутку взбешенной Джейми».
        Он задумался, как она там. Как она проводила свой день? Прошло уже почти семь часов с тех пор, как он послал ей эсэмэску. Может, ему снова ее послать? Но что, если сейчас она как раз отходила – может, новая эсэмэска ее только снова раззадорит? Эта сторона отношений теперь стала сложнее, чем раньше, благодаря всем этим телефонам и электронной почте. В прошлый раз, когда у него была девушка, все, что от него ожидалось, – это лишь один звонок в три-четыре дня. Меньше, если ты звонишь из другого штата. Теперь, судя по всему, ожидания варьировались от…
        – 2014-й, – сказал Морган. – 9 апреля.
        Демарко резко вернулся в настоящее:
        – Это было всего лишь за три месяца до его исчезновения.
        – Так, значит, он беглец? – спросил Морган.
        Демарко решил не отвечать. Вместо этого он снова поблагодарил Моргана, повесил трубку и потянулся за блокнотом.
        – Ладно, – сказал он вслух, так ему было проще разложить свои мысли по полочкам. – Например, он перестал ходить в государственную больницу и пошел в местную. Или же вообще бросил это дело. Скорее всего, не захотел терять свои чеки, но как он их получал? Может, кто-то ему их присылал? Может, он берет их из какого-то определенного почтового ящика? Или, может, у него есть личный счет? Но в каком банке?
        Он знал, что в квартире Вирджила в Абердине не было найдено ни клочка бумаги, вообще ни единой ценной улики. Она была абсолютно пуста и выглядела так, словно там никто никогда не жил.
        – Но как это относится к другому имени? – задался он вопросом.
        – Итак, – сказал он. – Если мы предположим, что это он ответственен за смерть тех девушек, тогда новое имя ни к чему не приведет. Ему нужно было оставаться анонимным, или же его могли поймать. А если же мы предположим, что он невиновен… Тогда это труднее объяснить.
        – Труднее, – сказал он зеркалу заднего вида, откуда на него смотрели его же глаза, – но это возможно.
        Ветеран в отставке, которого он знал в Пенсильвании, три раза ездил в Ирак. Чем больше страдало его здоровье, тем больше он ненавидел государство за то, что оно его туда посылает. Он перестал лечиться. Говорил, что перестал бы брать чеки, если бы не жена и дети. Под конец все, чего он хотел, – схватить парочку автоматов и убрать всех государственных служащих в больнице штата Вирджиния. Но тогда он уже был в инвалидном кресле, и жена отказалась везти его в больницу. Так что вместо этого он убрал себя сам.
        Демарко тяжело выдохнул, глядя в окно. Он нарисовал на стекле круг. Провел линию через круг. Посмотрел через круг на горы на востоке.
        – Хребет Дикой кошки, – сказал он себе.
        – Роджер Уилко, – добавил он полминуты спустя и пристегнул ремень безопасности.

        Глава девяносто шестая

        – Маршрут до Национального леса Дэниеля Буна, – сказал Демарко своему GPS-приложению. Приятный женский голос с иногда забавным произношением заявил, что ближайшая точка въезда находится в Лондоне, в пятнадцати милях к северу. Но слабенький голосок в его голове сказал что-то вроде: «Не-а. Слишком далеко». Чтобы добраться до Лондона, Демарко нужно было проехать пятнадцать миль вдоль леса и, как он подозревал, мимо Эмери, который наверняка выходил из леса, чтобы навестить могилу своей матери.
        Каждый хороший следователь должен сильно полагаться на интуицию, и Демарко учился доверять ей все больше и больше, хотя она часто была какой-то смутной. На протяжении большей части своей карьеры он боялся доверять этим предчувствиям и прислушивался только к самым сильным, а остальные, зачастую в ущерб себе, игнорировал в пользу логики. Но из разговора с Томасом Хьюстоном он узнал об исследованиях, выявивших, что сердце – это чувствительный орган сенсорного восприятия, способный производить электромагнитное поле, которое примерно в пять тысяч раз мощнее магнитного поля мозга. Также сердце обладает собственной нервной системой (так называемым «сердечным мозгом»), которая позволяет ему учиться, запоминать, контактировать с мозгом и влиять на него. С тех пор, поскольку он доверял Хьюстону и восхищался его умом, Демарко старался более внимательно прислушиваться к «мозгу» своего сердца, способного говорить через интуицию. И вот теперь оно твердило ему: «Не-а. Слишком далеко».
        Поэтому вместо того, чтобы ехать пятнадцать миль до Лондона, он проехал три мили до Киви и припарковался на двух местах напротив хозяйственного магазина. Прежде чем войти внутрь, он провел инвентаризацию походного снаряжения, которое упаковала Джейми, но они им еще не пользовались. Брезент и спальный мешок. Оранжевый рюкзак с металлической окаемкой. Две металлические бутылки; охотничий нож с десятидюймовым лезвием в черных кожаных ножнах; набор из складной металлической чашки, металлической тарелки и ложки-вилки; походные спички в водонепроницаемой пластиковой коробке; маленькая походная печка, имеющая в своем составе емкость с бензином, варочную емкость на десять унций и железную раму; банка растворимого кофе; оставшиеся одиннадцать батончиков и нераспечатанный пакет вяленой говядины.
        – Более чем достаточно, – сказал он себе. Он рассчитывал провести в лесу максимум одну ночь. Самая высокая точка, дальше к югу от того места, куда ему предстояло идти, была высотой всего четыре тысячи футов. Если завтра к полудню он не найдет никаких следов Эмери, то вернется в фургон и вызовет пехотинцев и авиацию. Единственная причина, по которой никто до сих пор не нашел Эмери, заключалась в том, что все искали Вирджила Хелма, невидимку. Очевидно, истинную личность Эмери держали в секрете несколько человек. Какие у них были еще секреты?
        Демарко задумался, любил ли его кто-нибудь так сильно, чтобы хранить такой секрет. Мама любила. Сколько секретов они хранили от отца! И Джейми бы согласилась. По крайней мере, он верил, что согласилась бы. По крайней мере, надеялся.
        Он снова подумал о том, чтобы позвонить ей. Подержал телефон в руке. Поднес ближе к губам. Все, что надо было сделать, лишь нажать пальцем.
        Но нет. Она не любила, когда на нее давили. Она ненавидела давление. Надави на нее, и она давила в ответ намного сильнее.
        «Оставь ее в покое», – сказал ему мозг его сердца. Или так ему показалось.

        Глава девяносто седьмая

        В хозяйственном он спросил управляющего, приятного на вид мужчину средних лет с выпирающим животом и бритым блестящим черепом, не слышал ли тот о месте в лесу под названием «хребет Дикой кошки».
        – Насколько мне известно, – сказал мужчина из-за прилавка в дальнем конце магазина, – никакого официального хребта Дикой кошки здесь нет. Хотя люди любят давать этим местам свои имена.
        Рядом с ним шумная машина энергично трясла банку с краской, заставляя вибрировать дощатый пол под ногами Демарко.
        – Что вы там хотите посмотреть? – спросил мужчина, перекрикивая машину.
        – Я слышал, это хорошее место для похода, – ответил Демарко.
        – В основном люди ходят к Шелтови. Там много всего можно посмотреть.
        – Я не хочу туда, где людно, – сказал Демарко с улыбкой. – Хочу уединения, понимаете?
        – Ну что ж, – сказал мужчина. Он наклонился и выключил машину. Вибрация и монотонный шум задержались в ушах Демарко еще на полминуты.
        – Мне кажется, я слышал, как кто-то говорит о хребте Дикой кошки, всего один раз, и уже давно. Это был один из старожилов. Туда обычно лесорубы ходили. И насколько я помню, это где-то к северу от озера. Но там хороший вид.
        – И что это за озеро? – спросил Демарко.
        – Озеро Лорел Ривер, – ответил мужчина. – Мы сейчас находимся недалеко от северного края острова. Двигайтесь отсюда прямо на запад и держитесь севернее озера. Любая высокая точка, которую оттуда будет видно, вполне может оказаться хребтом Дикой кошки.
        – Спасибо вам большое, – сказал Демарко. – Поблизости есть какое-нибудь место, где можно припарковать фургон на ночь? Он двадцать восемь футов в длину.
        – Лагерь отсюда где-то в трех милях, на 312-м. Там вы увидите пару тропинок. Вас там разместят, прежде чем вы отправитесь. У вас есть компас?
        – Если я потеряюсь, надо просто спуститься, разве нет? – улыбнулся Демарко.
        – В теории, – сказал мужчина. – Но я предпочитаю компас.
        – У меня есть на телефоне, – заверил его Демарко. – Какую сегодня погоду обещают? Будут дожди?
        – Нет, будет ясно и тепло, – ответил мужчина. – Сколько вы там планируете пробыть?
        – Не настолько долго, чтобы намокнуть, – сказал Демарко. – Спасибо вам за помощь.

        Глава девяносто восьмая

        Джейми уже в третий раз перечитала эсэмэску Демарко. «Займет максимум два дня». Слова поплыли у нее перед глазами. Два дня? И он вот так просто ее бросил? Как будто несколько слов и извинение все решили? Это настолько она для него важна?
        Что ей надо сделать, так это упаковать бабушкину машину, запереть дом и уехать, не сказав ни слова. Ни сообщений, ни записок, ни единого слова, указывающего, где она.
        Хороший план.
        Но куда ей поехать?
        Куда угодно! Куда только пожелает.
        И на мгновение эта мысль показалась ей прекрасной – быть такой свободной и ничем не скованной, мчаться по шоссе, как в тех ее любимых видео из Ютуба, «Философский камень» Вана Моррисона будет плыть по зеленым холмам, медленная река музыки будет течь по долине.
        Но затем снова наступила пустота, и она скучала по нему. Скучала так сильно, что ее желудок казался огромным камнем, холодным, пустым и одновременно тяжелым, как свинец. И прямо над этой свинцовой тошнотой горела ее грудь, и сердце ныло от горя.
        Демарко был единственным мужчиной, которого она открыто любила – ненасытно, романтично и так нормально. Она все еще любила того первого мужчину, но научилась скрывать эту любовь в потаенном темном уголке своего сердца, как он и просил ее сделать. Он уехал от нее за тысячу миль специально для того, чтобы облегчить участь обоих, а еще потому, что он ужасно устал от своей борьбы с моральными последствиями их отношений. Из своего многолетнего опыта он знал, что простая сила воли никогда не сможет их разлучить, тем более что Джейми не боролась ни с какими доводами – ни моральными, ни любыми другими. Однако она признавала, что если что-то приходилось скрывать из-за всеобщего осуждения, то это, вероятно, было обречено. Она могла бы процитировать Библию на все эти осуждения – и какое-то время так и делала, но потом перестала, потому что никакие доводы не смягчали пагубных для него последствий. В любом случае, они никогда не проявляли свою любовь публично. По его словам, ее любовь была лишь подростковой зависимостью. Он уверял, что у нее будет куча парней, когда она перерастет этот неуклюжий возраст. Но
объятия всех этих парней никогда не доставляли ей такого удовольствия, никогда надолго не утоляли другого голода. Она все надеялась, что он уменьшится и превратится в любимое, хоть и тайное воспоминание.
        Но он так и не стихал, пока она не встретила Демарко. Она с удивлением поняла, что так часто о нем думает. Конечно, это было связано с их близостью, с тем, что Демарко она видела пять раз в неделю, а с другим мужчиной даже не созванивалась в скайпе, потому что, как они обнаружили, это неизбежно приводило к киберсексу, который не оставлял после себя ни эмоций, ни спокойствия.
        И, возможно, именно это отличие и принес ей Демарко. Их занятия любовью всегда оставляли после себя ощущение безмятежности, безопасности, чистоты и удовлетворения. Даже сейчас она не могла не восхищаться им. Он же не уехал с другой женщиной, не изменял ей и никак ее не оскорблял. Он расследовал дело этих семерых несчастных девушек. Проверял зацепку. В этом он был очень похож на волка. На барсука. На каймановую черепаху. Как только он вцеплялся во что-то зубами, его приходилось бить палкой, чтобы он это отпустил.
        Он просто ревновал, вот и все. Разве ревность – это обязательно плохо? Небольшая неуверенность в отношениях? В каждом человеке есть что-то от зверя. Но существует подходящее время и место, чтобы выпускать этого зверя на свободу. Ему просто нужно научиться правильному поведению. Она же не сможет терпеть, если он будет взрываться каждый раз, когда мужчина ей улыбается.
        Так что теперь все свелось к ее воле. Немного страданий пойдет ему на пользу.
        Но что, если он не страдает?
        Что? Демарко, и не страдает? Демарко же просто первоклассный страдалец. Из всех известных ей людей у Демарко одного просто-таки черный пояс по самопроизвольному страданию.
        Значит, ей нужно пока что занять себя чем-то. Она не станет валяться и хандрить. Она тоже может заняться делом. Нужно допросить девушек Макгинти. Если они что-то знали, то она сможет это выбить. Может, даже направит их на путь истинный. Научит этих бедолаг, что есть такая вещь, которая называется самоуважение.

        Глава девяносто девятая

        В лагере Демарко поднял рюкзак, теперь уже набитый всем снаряжением и припасами из фургона. Он уже вспотел, устал и проголодался, но не испытывал ни малейшего желания оставаться в шумном лагере, его фургон стоял всего лишь в десяти футах от соседнего. Немного времени с самим собой в лесу придаст ему бодрости. На вершине первого холма он заварит себе кофе, съест немного вяленой говядины, расстелет брезент и спальный мешок и будет ждать, пока появятся звезды. Прогноз погоды, вывешенный на доске объявлений в лагере, обещал ясное небо и не ниже восемнадцати градусов.
        Он ожидал, что Джейми рано или поздно ему напишет, и тогда он сделает все возможное, чтобы исправить положение, и тогда сможет провести ночь в блаженной тишине, не думая ни о чем, кроме запахов и звуков природы. Завтра он найдет Эмери Элиота Саммервилла. А может, и нет. Остальное тогда уже можно будет понять. Он прислушается к мозгу сердца. Прислушается к шепоту семи несчастных девочек – семи нелюбимых детей, чье присутствие, казалось, витало где-то рядом с ним с тех самых пор, как он начал собирать рюкзак.
        Он не мог выбраться из лагеря так быстро, как хотел. Рюкзак был тяжелее, чем он ожидал. «Или ты слабее», – сказал он себе. С 27-м «Глоком», спрятанным под футболкой, он нес на себе лишние тридцать фунтов, а то и больше, и большая их часть лязгала при каждом шаге.
        По пути к тропе он миновал цементную площадку с баскетбольными кольцами, установленными с разных сторон и окруженными сетчатым забором. Там один на один играли двое молодых людей в джинсах и белых носках, но без рубашек. Руки и лицо у каждого из них были сильно загорелыми, а грудь и спина – прыщавыми и бледными. Волосы у них не отличались особой уложенностью, но в целом это выглядело стильно. Местные парни, предположил Демарко; подростки или чуть за двадцать. Их ботинки стояли в ряд у забора. С каждой парой соседствовала большая банка пива. Они играли в баскетбол неуклюже – низко пригибались, чтобы вести мяч, бросались вперед, чтобы ударить по кольцу с двадцати футов, но траектория мяча была плоской, что не оставляло им никаких шансов попасть.
        Он смотрел на них и чувствовал к ним жалость – парочка неудачников, никаких особых талантов, никаких грандиозных амбиций. Он хорошо знал этот типаж, чувствовал их печаль всем своим нутром. Он подумывал о том, чтобы присоединиться к ним на некоторое время, поиграть в лошадку или в 21.
        Но он на самом деле не хотел этого делать. Он хотел поговорить с ними. Сказать им, чтобы они никогда не теряли надежды. Никогда не отказывались от любви. Продолжали пытаться попасть в кольцо. Просто вели мяч чуть-чуть по-другому. Бросали его чуть легче. «В жизни не всегда будет такой праздник уныния», – сказал бы он им.
        Но оценят ли они такой разговор? Да и оценил бы он сам в их возрасте?
        «Трудно сказать, – подумал он. – С другим отцом – может быть».
        Такой человек, как Том Хьюстон, изменил бы его жизнь до неузнаваемости, это он знал наверняка.
        А затем он увидел тропинку и просвет между деревьев, зияющую черную пасть шириной в четыре фута и высотой в двенадцать, а языком была утрамбованная земле – дыра, полная теней.

        Часть IV

        Нужно носить в себе хаос, чтобы родить танцующую звезду.
        Фридрих Ницше

        Глава сотая

        Темнота леса удивила его. Он рассчитывал хотя бы на четыре часа дневного света, но свет в лесу падал случайными тонкими лучиками, прерывающимися и живыми от летающих пылинок. Тот свет, который не был заслонен густой сенью деревьев высотой около сорока футов, загораживал или частично прятал второй слой молодых и маленьких деревцов высотой около десяти футов. Первые двадцать минут, пока его глаза не привыкли к полумраку, он строго держался тропы. Встретив десятого или одиннадцатого туриста, спускающегося вниз с пустой бутылкой воды или собакой на поводке, неизменно стремящейся обнюхать брюки Демарко, он решил, что с него хватит, и пошел немного вправо от тропинки прямо вверх по склону.
        Там его шаг замедлился почти в два раза. Но после того, как он отошел на достаточное расстояние от шагающих по тропе, а их крики и смех превратились в шепот, а затем и вовсе утихли, он перестал обращать внимание на темп и почувствовал, как его тело приспосабливается к подъему, а органы чувств реагируют на тончайшие вздохи, запахи и звуки леса.
        И тогда к нему вернулись все те дни в лесу, когда он еще был пацаном, то прежнее спокойствие и принятие буреломов или торчащих валунов. В детстве он научил себя, что если сражаться с лесом, он ослабит тебя и в итоге победит, но если ты беспрекословно будешь выполнять его требования, то сможешь найти радость и награду везде, куда ни посмотришь. Теперь его взгляд не поднимался выше шести футов вверх по склону и часто останавливался на подлеске или даже почве. Он примечал все, от приземистых кустов и папоротников до грибов, цепляющихся, как винтовая лестница, за ствол дерева, мха, лишайников и прижимающихся к земле лиан, которые обвивались вокруг его лодыжек и терзали кожу своими шипами, если он не обходил их стороной.
        Часто ему приходилось останавливаться, чтобы перевести дыхание и дать пульсу выровняться. Он уже не был мальчиком с бесконечной выносливостью, он не мог ходить и карабкаться весь день без отдыха. Но преимуществом возраста была способность переносить большую боль, принимать ее как спутницу жизни, так что лямки, стягивающие его плечи, и боль в икрах он принимал без всякой горечи.
        Так он шел еще два часа, пробираясь через поле валунов и огибая зубчатые выступы песчаника, перелезая через бурелом с колючими сломанными ветвями, спускаясь по неглубоким оврагам, скользким от старых листьев, медленно пробираясь под низко свисающими ветвями. Он остановился, чтобы полюбоваться обнаженным пластом скалы, отполированным природой так, что он напоминал высеченную в камне морскую волну. Еще остановился на несколько минут из-за солнечных пятен, разбросанных по лесному покрывалу, словно желтая краска на полотне Поллока.
        «Как Джексон Поллок на ходулях», – сказал он себе. Он стоял и улыбался, представляя, как полупьяный Поллок с сигаретой во рту скачет по лесу на ходулях, наполненных желтой краской и при каждом прыжке выплескивающих на полотно леса по литру или около того. «Конечно, он бы упал от первой же попавшейся ветки, – подумал Демарко, – но это нисколько бы не повредило композиции, может, даже улучшило бы ее».
        Теперь он шел по непротоптанному пути, ни единой зарубки на деревьях, ни единого признака на земле, что кто-то когда-либо ходил здесь до него. Он позволил себе идти, куда вздумается, двигаясь только по интуиции: «Туда», а потом «Сюда». Его мог остановить какой-нибудь запах – это был дым от сигареты? Запах жареного мяса? Аромат жимолости? Он часто останавливался не только чтобы перевести дыхание и дать ногам отдохнуть, но и чтобы прислушиваться к разным звукам, ощущениям, идущим откуда-то изнутри, а может, идущим к нему из леса, точно он не знал. Но кто сказал, что он должен идти, пока не выдохнется? Он мог немного пройтись, потом остановиться, погреться в проглядывающем сквозь ветви солнце или обрадоваться неожиданному крошечному фиолетовому цветку, растущему между двумя камнями, затем пройти еще немного и снова остановиться, выпить воды, съесть батончик. Гора же не была бесконечной, рано или поздно он дойдет до вершины. Надо лишь перебирать ногами, вот и все. Но никто же не говорил, что это надо делать без отдыха. Даже скелеты смогли бы уважать это решение. Киша, Жасмин, Лашонда, Тара, Дебра,
Церес, Кристал. Он знал, что они торопились; иногда он чувствовал эти семь пар рук у себя за спиной. Но иногда их давление ослабевало и переставало подталкивать его вперед, становилось легче, будто они гуляли вместе, наслаждаясь днем.
        Иногда из темноты позади него доносился звук, похожий на девчачий смех. Иногда за ним следовало несколько шагов. А затем наступала тишина. Даже птицы не чирикали и белки не шуршали в листьях.
        Ему показалось странным, что он шел вверх по склону, но не чувствовал особого напряжения. Когда он свернул с тропы, его не стали, как можно было бы ожидать, больше беспокоить насекомые – настырные комары и тихие мошки, способные противно жужжать около головы, невидимые пауки и жуки, каким-то образом залезающие на брюки, маленькие зеленые червячки, падающие с деревьев на плечи или голову.
        Бесконечный, едва слышный рокот, который раньше его мучил, теперь затих. Возможно, из-за того, что он поднялся над ним? Или потому, что сейчас он шел совсем иначе, не так, как раньше. Сейчас это было совсем не похоже на его ежедневные походы в полиции, когда ему с утра до вечера казалось, что он идет против ветра, будто этот тяжелый воздух пытается удержать его. Будто он плывет против медленного течения – не такого сильного, чтобы не проплыть вперед, но достаточного, чтобы на это требовалось больше усилий. Вот так он и жил последние тринадцать лет – тащился по болоту. Но в этом лесу ближе к концу дня он шел с какой-то странной легкостью, несмотря на тяжесть рюкзака. Он знал, что скоро остановится, найдет место, где можно прилечь, и немного поспит. Но после этого ему будет несложно идти дальше. Сейчас на него не дул тяжелый ветер. Если он что и чувствовал, так это силу, которая подталкивала его вперед. Может, он просто привык к ходьбе, нашел свой ритм, плыл по течению? Что бы ни происходило, это было приятное чувство. Хорошее чувство. Он уже очень давно не чувствовал себя так хорошо.

        Глава сто первая

        Он решил не разводить огонь. В любом случае ему нечего было готовить, а кофе он сейчас не хотел. К тому же слишком устал. Последние двадцать минут он обходил половину акра ежевики, спускаясь и поднимаясь по крутому, глубокому оврагу, скользкому от сухих коричневых листьев сверху и влажных разлагающихся листьев внизу. Пока он добрался до вершины, у него горел каждый мускул.
        Очистив от сучьев и корней небольшой, почти ровный участок земли в нескольких футах от края оврага, он расстелил брезент и спальный мешок, затем снял походные ботинки и носки, улегся и глядел наверх сквозь листья. Они уже потемнели из-за сумерек, но кое-где сквозь них пробивались тусклые звезды. Он не мог вспомнить, в какой фазе сейчас луна, но не видел никаких ее следов на полотне неба. Он прожевал несколько кусков вяленой говядины и допил первую бутылку воды.
        Он мысленно вернулся на много лет назад, к тому моменту, когда его сын погиб в автокатастрофе. Демарко не чувствовал себя одиноким, не чувствовал себя разорванным на кусочки только наедине с Джейми. Место не имело значения. В машине, в его спальне, на парковке. Как мог всего лишь один человек так кардинально все изменить? Хотя Райан-младший изменил. А перед ним – Ларейн. До них никого не было. Никого. И кто же остался? Только Джейми. А теперь и это могло быть разрушено.
        Если бы только она не флиртовала с этим ничтожеством. Теперь все, что раньше было добрым и чистым, стало испорченным, отравленным из-за Ричи.
        А потом он сказал себе, что все это чушь. Чистота – это итог любви и доверия, а не прошлого. Конечно, в его прошлом не было абсолютно ничего чистого. Долгое время после смерти матери он не позволял себе ничего чувствовать, только гнев, страх и горе. В Панаме и затем в Штатах после Ирака он был с женщинами, но только для того, чтобы утолить физическую потребность. Другая потребность всегда оставалась с ним, острая, как копье, но он никому не позволял ее касаться. Он уже привык к своей внутренней тьме и считал, что заслужил ее, поэтому не позволял ей рассеяться, даже сомневался, что такое вообще возможно.
        Все его размахивания кулаками в юности были просто ничто по сравнению с тем, чем он занимался в военной форме, и когда он уехал из этих мест, то смертельно устал от насилия. Устал от горя, страданий, одиночества и отчаяния. Ему надо было основательно подумать, что делать со своей ужасной жизнью. И вот в один прекрасный день, когда его сердце почернело от горя, он решил просто сделать то, что хочется. Он купил билет в кино, а потом очень удивлялся, что попал на фильм, который подсказал направление и цель в жизни. И после этого он был благословлен моментами чистоты только благодаря трем людям – Ларейн, затем маленькому Райану и теперь, наконец, Джейми.
        «Правда в том, – сказал он себе, – что очиститься в этом мире можно только любовью. И если ты все еще недостаточно взрослый или умный, чтобы понять это, Демарко, то никогда уже не станешь».
        «Ну ладно, – подумал он. – Ты знаешь, что ты сделал, а что сделать не смог. Это уже не переделаешь, но, возможно, ты сможешь научиться на своих ошибках, стать лучше, быть достойным партнером для Джейми. Ты можешь открыться ей больше. Дать ей то, в чем она нуждается. Может, ты сумеешь забрать то, что чувствуешь здесь, в этих лесах, и унести это с собой, спустившись с гор».
        Боже, как он по ней скучал. Он хотел бы поделиться с ней всем этим – спокойствием, лесом, ветерком в листьях. Запахом ночи. Ее запах. Такой свежий, чистый, теплый, всепоглощающий запах, который никогда не увядал.
        Ночь была прекрасная, душистая и тихая, она даже немного пугала своим спокойствием. Но даже это казалось пустым без нее.
        Он перевернулся и потянулся к своему рюкзаку. Покопался в нем и вытащил телефон. Черный экран. Зарядка села. Почему он забыл его зарядить перед тем, как уйти из фургона? Почему он вообще ревновал? Почему что-то такое дивное, чудесное и редкое, как любовь, чувствовалось в его сердце словно битое стекло?

        Глава сто вторая

        Во сне он услышал приближающиеся шаги. Он узнал эти шаркающие шаги, тяжелые и медленные. Он узнал это присутствие, узнал зловонное дыхание, и его охватил парализующий страх, дыхание перехватило, сердце рвалось из груди. Его окутала бездонная тьма.
        Но потом пришло осознание: «Ты уже не мальчик». И страх перерос в гнев, его тело затопил такой жар, что он резко сел, сжав кулаки, и вскочил бы на ноги, если бы только что не спал. Он еще не совсем проснулся, но глаза были открыты и вглядывались в темноту, которая теперь пахла только лесом. Воздух был густым и влажным.
        Ему потребовалось некоторое время, чтобы разжать кулаки и отличить сон от реальности. Было темно, хоть глаз коли, как и несколько ночей назад в трейлере, но его отца, как он теперь понял, здесь не было. И все же образ его, стоящего рядом и протягивающего к нему руку, было трудно выбросить из головы.
        Во сне Райан видел себя маленьким, и именно таким он всегда чувствовал себя рядом с отцом. Затем, летом после смерти его отца, он скаканул в росте. На футбольном поле его боялись за жестокий стиль игры, причем как в его команде, так и соперники. На физкультуре Демарко понял, что быстрее и сильнее своих одноклассников, может с молниеносной скоростью швырнуть мягкий мяч для вышибал, чтобы прижать самоуверенных противников к трибунам. Он часто вставал перед самым слабым членом своей команды, чтобы перехватить мяч и кинуть обратно, где-то на уровне груди или головы соперника.
        Но спорт мог лишь поумерить его внутренний пыл, он никогда его не погашал. Даже когда Демарко неподвижно сидел за своим столом, одноклассники чувствовали его бурлящее естество. Учителя редко его спрашивали и обращались с ним деликатно, боясь высвободить ту силу, что кипела внутри него. Демарко всегда это смешило. Они считали, что он полон необузданной ярости – сын убитого отца. Как может мальчик с таким детством чувствовать что-то, кроме ярости?
        Только он знал, что это было освобождением. Бесконечными возможностями. Голубь в клетке, которого освободили, чтобы он стал соколом. Они все его боялись, и ему это нравилось.
        Теперь же, в лесу, все еще испуганный сном об отце, он чувствовал лишь стыд за те годы и за все последующие. До Ларейн, а потом малыша Райана, он культивировал и оттачивал в себе устрашающую личность, обращался к ней всякий раз, когда того требовала ситуация, и так же часто просто ради удовольствия. Затем Ларейн и его сын убрали все это. Она была уже на втором месяце, когда они узнали о беременности. Райан младший был еще ребенком, когда умер. Прошло всего не больше тринадцати месяцев. Тринадцать месяцев он был хорошим человеком – нежный, заботливый, сама благодарность и радость. А потом автокатастрофа. Демарко вернулся с полной силой. Тихий. Задумчивый. Недосягаемый. И по-настоящему полный ярости.
        Сейчас он лежал на боку, уставившись на темную кору ближайшего дерева. Он понял, что стал копией собственного отца. Обидчик. Каратель. С душой такой жестокой, маленькой и злой.
        Он презирал этого человека. Хотел навсегда от него избавиться. Хотел срезать его с себя, сбросить, как кожу.
        Джейми была ключом. Он не сможет сделать это без нее. Это был его последний шанс открыться, стать тем мужчиной, каким всегда хотел быть мальчик, который все еще живет в нем. Тем, кем всегда чувствовал себя мальчик, который любил лес, но всегда возвращался домой в трейлер к нищете, страху и беспомощности.
        «Теперь ты не беспомощен, – сказал он себе. – Теперь уже некого винить. Надо измениться».
        Ствол ближайшего дерева был темнее самой ночи и при этом почти блестел. Кора будто состояла из толстых потрескавшихся чешуек черного цвета, лежащих друг на друге слоями. По-своему красивая, необычная в своей структуре и даже немного блестящая. Почему она такая? А если подумать об этом как об ошибке природы, как о продукте бессмысленной эволюции… «Не может быть, – сказал он себе. – Просто не может».
        Опадание листьев, смена сезонов. Гумус, земля, благоухающие плоды. Почему он все это забыл? Вообще, как много всего он уже забыл в этой жизни! Как много кругом красоты, а он ее не видит! Почему он вообще допустил это? А его чувства, его эмоции… Сколько их он уже растерял, позабыл? Его уверенность в себе и в этой жизни… Как же она изменилась! Почему он позволил ей так далеко ускользнуть?
        Сон. Тень отца нависла над ним. Она должна уйти. Но как?
        «Перепиши сон», – подумал он и улыбнулся от воспоминаний. Глубоко и медленно вдохнул и так же медленно выдохнул.
        Однажды он спросил Томаса Хьюстона, когда тот признался, что его мучают кошмары, как он с ними справляется. А Том сказал: «Я их переписываю. Я сижу в полудреме, но понимаю, что мне приснился сон, и полностью его переписываю. Я вхожу в дверь до того, как мою маму застрелили, хватаю парня и вырубаю его. Или достаю револьвер и всаживаю ему пулю в голову. Или стреляю в него через окно».
        «Это не меняет действительность, – пояснил еще Том, – но не дает сну преследовать меня весь день. Это не дает снам свести меня с ума».
        Демарко свернул верх спального мешка в подушку, стер с лица нечто похожее на паутину, снова лег на спину и стал смотреть вверх. Листья были черными, как и небо. Все вокруг него было черным. Он закрыл глаза и представил себя мальчиком в своей постели в такую же черную ночь. Он позволил шагам приблизиться, но на этот раз мальчик не испугался. Дверь в спальню открылась, и вошел он, Демарко, а не его отец. Демарко тихо подошел к кровати и увидел, как мирно спит его сын. Он наклонился, чтобы поцеловать голову ребенка, и мальчик улыбнулся во сне.

        Глава сто третья

        Он проснулся под пение птиц и лежал без сна, слушая их в сером свете. Ворон было легко отличить, как и визгливых соек. Было слышно как минимум двух соловьев, перекликающихся друг с другом, и кучу воробьев и поползней.
        Спина болела после сна на твердой земле, но он знал, что боль пройдет уже через несколько минут ходьбы. В целом у него было хорошее предчувствие по поводу предстоящего дня.
        Он отпил из второй бутылки воды и подумал, не развести ли небольшой костер, чтобы подогреть воду для растворимого кофе. Но потом передумал. Бодрости ему придаст ходьба, и она полезнее кофе. Он посмотрел на холм. Это займет где-то час. Он заберется на вершину и при удачном раскладе увидит поляну, дым, хоть какой-нибудь признак человеческого обитания. Если он ничего не найдет, то повернет вниз, вернется в фургон, позвонит местным властям и позволит им найти Эмери Элиота Саммервилла.
        Теперь он понимал, как безрассудно поступил, вообразив, что справится сам. Какое тщеславие. Это было воистину смешно. «Упрямый и глупый, как всегда», – сказал он себе.
        Надев ботинки и носки, он вытряхнул спальный мешок и брезент, туго их свернул и закрепил на рюкзаке. Сунул «Глок» с кобурой в задний карман брюк. Поднял рюкзак, собираясь просунуть руку через лямку и закинуть его на спину. Но сперва снова посмотрел вверх на холм.
        В глубине души он понимал, что ничего не добьется, продолжая идти. И все же не хотел сдаваться. Вчера во второй половине дня у него было странное ощущение, что девушки были с ним. Семь неосязаемых духов шагали рядом с ним. Теперь он ничего не чувствовал. Никакого присутствия. Никаких рук, легко касающихся его спины и подталкивающих его вперед.
        «Просто покончи с этим, – сказал он себе. – Поднимись на вершину, осмотрись. Отдохни, съешь батончик и потом иди обратно. Ты дойдешь до фургона к полудню, а в Абердин вернешься к вечеру».
        Но сначала ему нужно было отлить. Он поставил рюкзак у толстого дуба, отшагнул от него подальше и встал лицом к деревцу поменьше, прежде чем расстегнуть ширинку. Спустя пятнадцать секунд, как раз когда он застегивался, кора дерева взорвалась, обсыпав его лицо, в глаза ему попали маленькие кусочки. Спустя секунду до него долетел грохот выстрела. Моргая и щурясь, почти ослепленный корой, он нырнул в укрытие за более широким дубом, одновременно хватаясь за пистолет на бедре – неловкий, шатающийся прыжок, из-за которого он ударился левым плечом о дуб и пролетел еще шесть футов вперед, и вот он уже кувыркался, скатывался и скользил вниз ко дну оврага.

        Глава сто четвертая

        Он помнил, как тяжело упал, и короткий взрыв боли, когда его голова ударилась о камень, а потом ничего, пока не открыл глаза и не понял, что лежит на спине в листве. Теперь, в дополнение к пульсирующей боли внизу черепа и чего-то похожего на жидкий огонь в левой ноге, он чувствовал что-то странное в позвоночнике… будто он холоднее, чем все остальное тело, от основания до лопаток.
        Он приподнял одно плечо, проверяя его на паралич. Ладно, он мог двигаться, по крайней мере, выше пояса. Так, его спина мокрая. Но кровь была бы горячей. Вода под листьями. Ручей.
        Некоторое время он лежал, прислушиваясь к хрусту шагов, который принесет за собой его смерть. Все это время пульсирующая боль в ноге росла и увеличивалась, ритмично вспыхивая от лодыжки до колена, ноя, как истерзанное сердце. Он не знал, сможет ли пошевелить ногой, и боялся даже попытаться. Боялся посмотреть и проверить повреждение. Все болело.
        «Просто сделай это», – сказал он себе.
        Он рывком подтянул левую пятку ближе, согнув колено, и боль пронзила его ногу, как зазубренное лезвие, обжигающая и тошнотворная, проникла в анус, яйца, живот и грудь, такая внезапная и сильная, что задушила его крик и заполнила все в его голове, вытеснив остальные мысли.

        Глава сто пятая

        Он открыл глаза. Чувствовал, как с каждым вдохом поднимается и опускается его грудь. Боль все еще не утихла, она была повсюду. Солнце пока еще не заполонило своим сиянием маленькие клочки неба над головой, так что без сознания он был недолго. Демарко смутно помнил, что кто-то стоял над ним и смотрел вниз, но эта фигура была в тени, где-то в отдалении слышались бензопила, газонокосилка и ощущался смутный запах выхлопных газов, но все это могло быть сном.
        Он потрогал карман и нащупал там пустую кобуру, если не считать набитых в нее листьев. Без «Глока» он был совершенно беззащитным. Беззащитным и сломленным. Теперь ничего не оставалось, кроме как ждать возвращения тени. Ждать еще одного выстрела.
        Он сунул пальцы в карман и глубоко опустил руку. Кончиком пальца он коснулся серебряного металлического диска. Все еще здесь. Он подтолкнул его выше, в свою ладонь, и сжал его в кулак.
        Шуршание листьев. Он лежал неподвижно, прислушивался. Больше ничего не услышал.
        – Это ты, Эмери? – спросил он и не узнал собственный голос. Испуганный и хриплый.
        Он подумал, что, возможно, ему стоит помолиться. Но о чем ему молить, о прощении? Наверное, на это не стоило рассчитывать. Прощать было слишком много.
        Больше всего он жалел о тех годах, когда никого не любил. После того, как умерла его мама, до Ларейн так никого и не было. А потом на несколько коротких месяцев он был благословлен вдвойне – женой и сыном. А потом авария, и вот он снова все потерял.
        А потом из ниоткуда возник еще один подарок. Джейми. Незаслуженный божий дар. И он плохо с ней поступил, позволил слабости овладеть собой. Он не воспринял этот дар как проявление милосердия.
        И теперь он снова один, затянутое листьями небо над головой было почти черным, а гниющие листья влажными и холодными. Его нога, казалось, распухла от боли. Иногда обжигающий жар бежал вверх по лодыжке к яйцам, и ему приходилось хватать их и сжимать, чтобы не закричать. Иногда боль вспыхивала до самого позвоночника, обжигая каждый позвонок, а затем поднималась к затылку, поджигая кожу и волосы.
        Он умрет в этом лесу. А кости оттащат и загрызут падальщики. Клочья одежды спрячут опавшие листья.
        Все это было неважно. Важно лишь то, как он непоправимо упустил свой первый шанс на счастье. И второй. Он никогда не говорил Джейми об истинной глубине своих чувств. Всегда хотел, всегда собирался, но слова, когда он обдумывал их про себя, всегда звучали как предательство Ларейн и Райана-младшего.
        Как быстро опадают листья в этом скоротечном времени! Он воображал, что сможет обуздать эти горы и их леса. Думал, что восстановит справедливость за семь несчастных девушек. Как много тщеславия! Тот, кто стрелял в то дерево, может в любой момент вернуться и прикончить его.
        Он закрыл глаза. Как он опустошен! Как он устал!
        – Отец наш, – начал он, но тут же осекся. Отец никогда ничего ему не давал. Отец был гневом и наказанием. Мать была самой природой, зачастую ласковой и успокаивающей, но столь же часто пренебрежительной и погруженной в свое собственное отчаяние. Поэтому он не мог молиться, даже сейчас. Нет, пока он не найдет еще кого-то или что-то, чему молиться. Но что еще осталось?
        Под его веками мелькали образы. Лица людей, которых он знал. Незнакомцы. Он слышал свое тяжелое дыхание, тихие стоны, как будто они принадлежали кому-то другому. Он чувствовал, как его тело тонет в листве, как его уносит ручьем, словно он тоже был очередным опавшим листом среди бесчисленных миллиардов.

        Глава сто шестая

        Он открыл глаза под пение птиц, воздух был теплым и душным, вязким от запаха земли, мертвых листьев и гниющего дерева. Влажный холодок двигался то вверх, то вниз по его спине, но основная масса, казалось, собралась в плечах.
        Пение птиц означало, что он пролежал в листве достаточно долго, чтобы птицы успокоились. В детстве он часто испытывал птиц и других животных. Он сидел неподвижно, прислонившись к дереву, и ждал, когда лес примет его в свои объятия. И вот он принял. Свет, пробивавшийся сквозь купол листьев, был ярче всего под углом примерно в шестьдесят градусов над его телом. Он пришел в лес с востока. Солнце все еще стояло на востоке. Утренний. Он проспал – или провалялся без сознания; точное определение здесь не имело значения – по меньшей мере два часа.
        «И что это значит?» – спросил он себя.
        «Это значит, что, кто бы тогда ни выстрелил, он не вернется.
        Это значит, что ты еще не мертв.
        Хотя ты все еще в диком дерьме».
        Пока он лежал неподвижно, боль в ноге тоже оставалась на своем месте, но она была такой же напряженной и готовой, как змея, обвивающаяся вокруг его ноги от лодыжки до колена. Но эта змея была не просто змеей, а гадюкой, и она уже успела его укусить, и ее яд обжигал кровь. Любое движение вызовет новую атаку, и ее жало опять…
        «Есть ли другие варианты? – задался он вопросом, а потом ответил себе: – Ни одного».
        Ему придется как-то подняться на ноги, найти толстую палку, чтобы использовать ее как костыль, и ковылять вниз по холму до тех пор, пока он не сможет дальше идти. Может, ему повезет набрести на одну из туристических троп.
        Он медленно повернул голову сначала чуть вправо, потом чуть влево. Больно, но возможно. Основная часть боли здесь приходилась на затылок. Он мог чувствовать на своем черепе болезненную шишку размером с грецкий орех.
        «Тебе нужно встать», – подумал он.
        Рядом с его ухом жужжал комар, его вой был похож на звук бормашины. Еще один завтракал на его предплечье. Над его лицом, почти касаясь, вилось облачко мошек. Он сильно выдохнул, и они отлетели, но потом снова вернулись. Одна заползла ему к краю глаза. Он спугнул ее, сильно зажмурившись, а потом часто заморгал.
        Затем Демарко опустил обе руки в грязь под ягодицами и постепенно принял сидячее положение боком, упершись правым локтем в землю. Его левая нога, та, что пострадала, не казалась как-то неестественно вывернутой. Но болела просто адски. Еще одна попытка согнуть ее в колене вызвала вспышку жгучей боли, исходящей от лодыжки. Поэтому он согнул другое колено, повернувшись чуть в сторону. Другая нога ноет, но она цела. Он просунул правую ногу под левое колено, провел рукой по грязным джинсам от колена до голени. Никаких выступов. Никакой разломанной кости. Но самое легкое прикосновение к середине голени заставило его всего сжаться от внезапной боли. И теперь он мог различить там другой цвет среди грязи – красновато-коричневое пятно крови. Он выдыхал громко и быстро, лицо напряглось и горело.
        Медленно повернувшись, дюйм за дюймом, он оперся на руки и правое колено, держа левую ступню и ногу поверх правой. Он провел левой рукой по листьям, надеясь рядом найти пистолет. Безрезультатно. И голова закружилась – его тело хотело упасть обратно на землю.
        Ему понадобится какой-нибудь костыль. К несчастью, в центре узкого оврага не росло ни одного дерева, ни одной толстой ветки в пределах досягаемости. Ему оставалось только двигаться вверх или вниз по ущелью, прыгать на здоровой ноге или ползти вверх по скользкому склону на четвереньках.
        Последнее даст ему возможность поискать в листьях свое оружие. Длинный тяжелый охотничий нож должен быть все еще привязан к рюкзаку, который, в свою очередь, должен стоять рядом с деревом, у которого он решил помочиться. Но сначала нужно до него добраться.
        Он посмотрел вверх, изучил листья. То тут, то там вдоль склона он мог различить следы того, где волочились ноги, а где скользило его тело, помяв собой листья. Невозможно было сказать, как далеко от него отлетело оружие. Он знал наверняка лишь то, что без него он был не сильнее покалеченной утки. И он тихонько рассмеялся, представив, как сейчас поползет вверх по склону.
        «Ты всегда выбираешь самые сложные пути», – сказал он себе.
        «Да, выбираю», – ответил он и продвинул обе руки вперед, затем потянул за ними все тело, морщась на каждом дюйме.

        Глава сто седьмая

        К тому времени, когда он добрался до вершины оврага и лежал там, тяжело дыша, уткнувшись лицом в листья, его одежда промокла от пота, а руки, лицо и шея были испачканы перегноем. Боль в ноге быстро достигла своего крещендо и чуть утихала только между ударами пульса, которых теперь приходилось два на одну секунду. Каждый удар казался огромными горячими тисками, одновременно сдавливающими не только ногу, но и пах, грудь, шею и череп. Его кровь превратилась в аккумуляторную кислоту; он чувствовал во рту ее вкус.
        От боли к нему подступала сильная тошнота, но желудок был пуст, так что он чувствовал позывы в основном в горле – периодический рвотный рефлекс, который он подавлял жесткими, сухими глотками.
        Подъем занял больше часа из-за частых пауз, чтобы провести по листьям сначала правой рукой, а затем левой. Он нащупывал многочисленные корни и камни, но ни одной вырезанной в Австрии рукоятки.
        Теперь он приподнялся на локтях и стал искать дерево, у которого оставил свой рюкзак. Может, это дерево? Но там ничего нет… Может, то дерево? Ничего нет. Куда бы он ни смотрел, нигде не было видно ни одной вещи, которая не росла из земли. Только сам Демарко.
        – Сукинтысын, – простонал он. Потом выпрямил руки и снова опустился на грудь.
        Пот высох, а тело остыло. Через некоторое время его дыхание стало ровнее, но нога все еще пульсировала. Она ощущалась на десять градусов горячее груди. И большой, как бочка.
        «Хотел бы я позвонить Джейми, – подумал он, – и рассказать, сколько я тут сжег калорий».

        Глава сто восьмая

        На этот раз он проснулся от дрожи и жара. Лес стал заметно темнее, но его линии казались четче, будто жар прояснил его зрение и даже прояснил мысли. Он поднял глаза к небу. За листьями все казалось серым. Неужели он так долго спал или небо затянулось тучами? Может быть, это все еще утро? Может быть, уже вечер?
        «Ты собираешься вставать или нет?» – спросил он себя.
        Лежать неподвижно все равно что умереть. Этакая гонка между инфекцией и голодом. Вероятно, выиграет инфекция.
        Ему вспомнилось, что Томас Хьюстон писал, что самоубийство – не что иное, как точка в конце «Я больше этого не вынесу». Выбрать жизнь – значит открыть еще одну страницу, может тысячу страниц, текста, заполненного длинным фолкнеровским предложением с запятыми, скобками, двоеточиями, тире и другими не финальными знаками препинания.
        «К черту эту точку, – подумал Демарко. – Я еще не дошел до конца своих страниц».

        Глава сто девятая

        Он лишь изредка поглядывал вверх, ковыляя от дерева к дереву с помощью костыля, сделанного из оторванной с дерева ветки. Костыль был короче как минимум на целый фут, чем нужно, но он помогал ему сохранять хоть какое-то равновесие. Он прыгал вперед на правой ноге, левая же при этом была в трех дюймах от земли. Затем резко дергал костыль, перенося свой вес на левую подмышку, где и был зажат костыль, а потом снова прыгал. Время от времени его левая нога опускалась и цеплялась носком за землю, и этот короткий контакт посылал резкий поток боли через подошву стопы в голень и коленную чашечку.
        По пути какая-то его часть абстрагировалась от боли и отошла, чтобы смотреть на него со стороны – отстраненно, но с любопытством, а может, даже с толикой смеха. Такой опыт был ему не в новинку. Подобное случалось девять месяцев назад, когда он мчался через лес на звук выстрелов и знал, что Томас Хьюстон находится в непосредственной близости от места происшествия. А до этого – когда он несколько раз сидел в своей машине возле дома Ларейн и наблюдал, как она возвращалась домой с очередным мужчиной. А еще раньше – в те горестные минуты, когда он ждал, пока приедет скорая помощь и заберет Райана-младшего. Ну и десятки раз в детстве и подростковом возрасте, когда попадал под пристальный взгляд отца.
        И все же ему всегда было странно наблюдать за собой с такого расстояния. Долгое время он считал, что с ним что-то не так – возможно, какая-то стадия социопатии. До обеда с Хьюстоном. Демарко спросил тогда с ноткой зависти в голосе, каково это – большую часть своей жизни заниматься богоподобной деятельностью, создавая и уничтожая людей.
        – Иногда впадаешь в депрессию, – ответил Хьюстон, – и не знаешь почему. Чувствуешь себя раздраженным, взволнованным, нервы на пределе, и совсем не можешь понять причину. У тебя прекрасная жизнь, лучшая семья на свете – все, чего ты когда-то хотел. Так какого же черта ты так несчастен? А потом ты резко осознаешь: ты живешь жизнью своего героя. Все, что он чувствует, чувствуешь и ты. Он просто поселился в тебе, потому что в каком-то смысле он и есть ты, твое воплощение. У тебя есть свои эмоции, но его сильнее, они могут тебя подавить. И остается только одно – не знаю, отделиться, что ли, от своего героя. Ты должен отойти от него и просто наблюдать. Позволить ему страдать по тем или иным причинам. И постараться не обращать на него внимания.
        И теперь, окруженный только деревьями и болью, Демарко был рад, что он не писатель. Обрадовался, что ему не нужно отстраняться так каждый божий день. И обрадовался еще сильнее, что он не был Богом. Восемь миллиардов душ вопят в твоей голове. Все это горе. Все это отчаяние.

        Глава сто десятая

        Казалось, сумерки наступили слишком рано. С другой стороны, он больше не мог доверять своему чувству времени. Боль будто растянула его. А несколько минут лихорадочного сна превратили его в пепел. В любом случае было уже слишком темно, чтобы продолжать путь. Его правая нога уже одеревенела от усталости, а левая подмышка была до крови исцарапана импровизированным костылем.
        Ему казалось, что он преодолел уже очень большое расстояние, но он не мог сказать точно – слишком устал, а мозг был слишком затуманен. А ветер все усиливался, воздух становился душнее. В одно мгновение он промерзал до костей, а в следующее весь горел.
        Он прижался к дереву, надеясь повернуться спиной к ветру, но тот был слишком хитер – он уходил то вправо, то влево, то низко пригибался, то поднимался обратно.
        Демарко вытянул левую ногу и провел ладонью вверх-вниз по разорванным джинсам. Кровь засохла и превратилась в корку, залатав дыру. Он вспомнил, как мама гладила заплатки на его джинсах, когда он был маленьким. Он ненавидел заплатки. Ни у кого из других детей их не было.
        Демарко не был голоден, но ужасно хотел пить. Он закрыл глаза, и в сознании снова забился рой мыслей. Они разбивались вдребезги и врезались друг в друга. Ни Джейми, ни телевизора, ни виски, ни пива. Ничто не отвлекало его от мыслей, кроме деревьев, земли и клочков неба. Щебет, скрип и щелканье. За листьями то вспыхивали, то гасли звезды.
        Ему ничего не оставалось, кроме как отпустить все свои мысли…

        Глава сто одиннадцатая

        Ночь разверзлась, как наэлектризованный ад, разбудив его неоново-белой паутиной молнии над деревьями. Гром взорвался резкими, пугающими всплесками одновременно с непрерывным грохотом и рычанием. Он отодвинулся от дерева, оперся на локти и открыл рот. И пил дождь, пока его челюсть не затекла от такого положения. Он закрыла рот, с трудом открыл и снова закрыл. Попил еще немного. Снова и снова, пока дождь не прекратился так же внезапно, как выключенный кран.
        Ветер продолжал хлестать верхний полог деревьев туда-сюда, отчего вниз сыпались листья, желуди и хрупкие ветки, а стволы скрипели и раскачивались. Демарко подполз обратно к дереву, подтянул свою промокшую футболку за край и высосал из нее влагу. Чтобы согреться, он вытащил серебряный медальон и зажал его между ладонями.

        Глава сто двенадцатая

        Опять сон. Демарко стоит в пустой спальне на втором этаже своего дома. В задней стене есть большое панорамное окно. Он знает, что раньше там этого окна не было, но его это не волнует. Как не волнует и то, что из этого окна он видит огромный скрюченный дуб без листьев, который теперь стоит на заднем дворе, кривой и черный, намного выше его дома. Действительно необычным ему кажется то, что на одной из верхних веток спокойно стоит большая коричневая корова.
        Он подходит к порогу и кричит вниз через лестницу: «Ларейн! Там на заднем дворе корова сидит на дубе!»
        Нет ответа. Он возвращается к окну, снова заглядывает во двор и теперь понимает, что корова – это на самом деле огромный старый бык с длинными пожелтевшими рогами. Очень занятно. И пока он смотрит, бык спокойно подходит к концу ветки, останавливается на мгновение и шагает в сторону. С тяжелым стуком падает на землю. Лежит неподвижно. Очевидно, мертв.
        «Как странно», – думает он.
        Он отворачивается от окна, выходит из комнаты и быстро спускается по лестнице к задней двери. Открывает дверь и выходит во внутренний дворик, чтобы посмотреть поближе. И теперь видит не только огромного неподвижного быка, лежащего на боку на земле, но и его сына Райана, лет двенадцати-тринадцати, полулежащего на толстой нижней ветке. Этакий белолицый Маугли! Он босой, с обнаженной грудью, в одних свободных белых брюках, улыбается и смотрит вдаль, на далекие холмы. На ветке над ним спит белый тигр, свесив ноги вниз.
        Демарко идет по дворику, чтобы подойти чуть ближе. Говорит как можно тише, чтобы не разбудить тигра: «Райан, можешь зайти внутрь, пожалуйста? Мне не нравится, что ты здесь с этим тигром».
        Райан не отвечает, но его улыбка становится шире. Она будто говорит: «Все хорошо».
        И Демарко стоит и смотрит, озадаченный, пытаясь все это осознать – мертвого быка, спящего тигра, огромное дерево, безмятежного и прекрасного мальчика…

        Глава сто тринадцатая

        Он проснулся в сером свете, густой туман поднимался от земли. Его тело было напряжено, болело и дрожало, одежда все еще была влажной от ночного дождя, а раненая нога все еще пульсировала от лодыжки до колена. Несколько птиц защебетали свое утреннее приветствие. Запах леса значительно усилился – влажные листья и земля, папоротники и зелень. Он чувствовал себя хорошо, несмотря на боль и холод в теле, чувствовал странный оптимизм. Спокойствие его сна никуда не ушло.
        И тут он вспомнил про медальон – в руках ничего не было. Он замер. Не шевелись. Он не может быть где-то далеко. Демарко спал скривившись, опираясь на дерево; он посмотрел через левое плечо на мокрые листья, потом вниз вдоль руки, медленно поворачиваясь, охватывая каждый дюйм, и увидел медальон у своего бедра, мокрый и блестящий. Осторожно взял его с листьев и вытер о рубашку. Положил на ладонь и поднес ко рту. «Если бы я потерял тебя», – подумал он.
        Через несколько минут, когда туман медленно рассеивался, он заставил себя встать на колени у дерева и постепенно выпрямился. Он наклонился в сторону, чтобы расстегнуть молнию и облегчиться. Большая часть леса все еще лежала в глубокой тени, хотя и была освещена голубоватым сиянием из-за тумана. Но примерно в двадцати ярдах от него, на поляне размером не больше его гостиной, лишь частично освещенной слабым солнечным светом, пробивающимся сквозь листву, виднелся силуэт толстого низенького человека, прислонившегося к стволу дерева. Сам силуэт был неясным – тут серый свет, а там тень, но по очертаниям он напоминал не что иное, как маленького толстяка в остроконечной шляпе с одной рукой на бедре. Демарко улыбнулся от такой странной иллюзии. Какова вероятность, что свет потечет вниз с расстояния в девяносто три миллиона миль и превратится в нечто настолько незнакомое, но узнаваемое? Насколько он помнил, на самом деле он ни разу не видел маленьких мужчин в остроконечных шляпах. Может, в школьных учебниках, когда был маленьким, в первом или во втором классе. А может, в одной из многих книг, которые он
читал малышу Райану. В любом случае, вот он, стоит среди деревьев, такой же узнаваемый, как и деревья. Он не мог не ухмыльнуться, наслаждаясь такой интересной игрой света.
        Но затем маленький человечек наклонился в сторону, встал и вытянулся, превратившись в человека стандартного размера, сделанного из силуэта и полутьмы – силуэта, который теперь развернулся и пошел прочь, сливаясь с мистическими туманными деревьями.
        Через минуту взревел небольшой мотор, порычал где-то десять секунд и вскоре исчез вдали, оставив позади только деревья, туман и Демарко с его вопросами.

        Глава сто четырнадцатая

        Там, где призрак приседал на корточки у дерева, земля была примята, листья сплющены или отброшены в сторону. А поскольку земля все еще была влажной, на ней виднелись и следы шагов от дерева, и следы шин квадроцикла, на котором он уехал. Демарко внимательно изучил следы.
        – Четырехколесный, – пробормотал он. Два четких следа, оставленных широкими шинами низкого давления. И они уходили к холму. В воздухе витал запах бензиновых выхлопов.
        Этот человек даже не пытался прятаться. Что же это значит?
        «Это может значить, – подумал Демарко, – что это был не Эмери. Или не тот человек, что стрелял в меня. Или же он подумал, что я его уже заметил, поэтому и не думал скрываться. Это может значить, что у меня галлюцинации».
        Он снова посмотрел на землю. Разве галлюцинации оставляют следы? Был только один способ узнать.

        Глава сто пятнадцатая

        Демарко притаился за деревом на краю относительно ровной поляны. Размером примерно в акр, она не была совсем без деревьев, но над ней виднелось широкое голубое пятно. Столько неба он не видел с самого начала этого долгого пути.
        Примерно в сотне футов впереди, в самом центре поляны, стояло небольшое каменное строение. Оно было примерно пяти футов в ширину и восьми в длину и сделано из того же самого песчаника, на котором он отдыхал, перелезал через него или обходил, бормоча проклятия, в течение где-то сорока часов. Из этого песчаника были грубо высечены прямоугольные блоки и сложены в восемь рядов в высоту. Сверху покоилась крыша под крутым углом из ржавых рифленых панелей. В ближайшей к нему стороне виднелось отверстие высотой в пять рядов. Внутри было темно.
        Еще в двадцати ярдах за этим зданием стояла простая, но умело сделанная хижина с каменным фундаментом и некрашеными дощатыми стенами. Две деревянные ступеньки вели к массивной двери без окон. Два маленьких окна выходили, как ему показалось, на юг. Никакого движения, кроме шевеления листьев над головой. И только пульсирующая горячая боль от лодыжки до колена.
        Он начал свой путь примерно в три часа дня в понедельник. Сейчас, насколько он мог судить, была среда. Где-то между семью и восемью утра. Он был лишен всего, кроме одежды на нем, лишен всяких средств связи и самообороны. В его лицо попала шрапнель от дерева, череп пульсировал и покрылся синяками, нога была разорвана, тело скрючено и растянуто всеми мыслимыми способами. У него болела каждая мышца и кость, он был голоден, исцарапан, раздавлен, его мучили жажда, лихорадка, недосып и насекомые. А теперь он прятался за деревом, глядя на первый проблеск чего-то несотворенного природой: странный каменный дом, который в утреннем свете выглядел чем-то средним между игрушечным собором и бункером для боеприпасов. «И что теперь?» – спросил он себя.
        Чем бы оно ни было, из этого здания будет удобно наблюдать за хижиной. Он заковылял вбок за линией деревьев, пока не оказался параллельно зданию и хижине за ним. Затем как можно быстрее направился вперед, сдерживая вопли каждый раз, как его левая нога касалась земли.
        Ему пришлось пригнуться, чтобы войти в здание. В темноте пахло сырой землей и протухшим мясом. Эта вонь заставила его замереть на корточках. Он прищурился, пытаясь разглядеть, что перед ним лежало, но солнце еще не встало до конца, поэтому он видел только наслоение теней.
        Ближайшая тень, казалось, висела в воздухе всего в паре шагов и где-то на высоте его головы, большая, как пляжный мяч. Она частично скрывала отверстие в дальнем конце – такое же, как то, через которое он вошел. Он стоял неподвижно, неглубоко вдыхая через рот, и ждал, пока палочки и колбочки его глаза приспособятся. И постепенно он смог различить объект впереди себя – голову оленя, подвешенную на проволоке за рога, всю покрытую мухами.
        Сзади раздался громкий и ясный звук – хлопанье в ладоши. Он быстро повернулся на здоровой ноге. Черно-серая собака размером с волка мчалась к нему на всех парах, а за ней стоял человек в джинсах, ботинках, фланелевой рубашке и бейсболке – в одной руке веревка, а в другой ружье. Ружье принимало горизонтальное положение, а собака была от него в трех секундах.
        Демарко побежал. Но недостаточно далеко и недостаточно быстро. С первым же неуверенным шагом он споткнулся о проволоку, натянутую по щиколотку, и две решетчатые двери – одна спереди, а другая сзади – с грохотом упали на металлические ставни.
        Собака просунула голову между прутьями решетки у него за спиной и теперь начала разъяренно лаять. Человек опустил ружье и шагнул вперед. Демарко поднял руки на уровень лица.
        – Я безоружен, – перекрикивал он лай. – И я думаю, что у меня сломана нога.
        Но человек, теперь он видел, что это была женщина, хотя и шире его и почти такого же роста, зашагала мимо здания, даже не взглянув на Демарко.
        – Ко мне! – позвала она, и собака сразу же высунула голову из прутьев и помчалась к женщине.
        Демарко наблюдал из-за решетки, как она открыла дверь хижины и пропустила туда собаку. Дальше дверь с грохотом закрылась за ними. И снова мир окунулся в тишину, если не считать оживленного жужжания во тьме над головой Демарко.

        Глава сто шестнадцатая

        Он лежал щекой на прохладной, утрамбованной земле, повернув лицо к более свежему воздуху за решеткой.
        Он попытался набрать слюну, чтобы выплюнуть этот отвратительный вкус своей тюрьмы. Но во рту по-прежнему было сухо. Между тем утро медленно проходило. Воздух стал влажным и горячим. Весь мир провонял гнилью. Он смотрел на дверь хижины до тех пор, пока его глаза не стали тяжелыми и он, наконец, не поддался сну. «Сознание, – сказал он себе, – переоценено».

        Глава сто семнадцатая

        Во сне он перевернулся на правый бок, прислонившись спиной к решетке. Противоположная решетка исчезла, и вход в постройку заполнил голубой туман. Но Демарко знает, что не может покинуть свою тюрьму, знает, что побег невозможен, поэтому не делает никаких попыток встать, а просто лежит там, слишком тяжелый, чтобы двигаться, и смотрит на человека, сидящего рядом с ним на корточках в тумане. Это его друг Том Хьюстон, с чистым и улыбающимся лицом и аккуратно причесанными волосами. «Какого хрена, брат?» – спрашивает Хьюстон. А Демарко, мучаясь от пересохшего горла и сухих губ, отвечает: «Могу спросить тебя то же самое». И Хьюстон смеется. Его внезапный раскатистый смех постоянно застает Демарко врасплох, а чистый, ничем не омраченный мгновенный восторг тоже всегда заставляет Демарко улыбнуться, как получилось и сейчас. Демарко говорит: «Я персонаж одной из твоих историй, Том?» Хьюстон спрашивает: «Ты имеешь в виду Гудмена Брауна?» И Демарко отвечает: «Это не твоя история». Хьюстон кивает, наклоняется ближе и кладет руку на голову Демарко. Его прохладное касание успокаивает. «Это я твой персонаж, –
говорит Хьюстон. – Как и ты, друг мой». Теперь Демарко захотелось рассмеяться, но он слишком сонный для этого. «Я никогда писать не умел», – говорит он. «Ты научишься, – отвечает ему Хьюстон. – Просто продолжай строчить». Хьюстон ухмыляется, а затем отодвигается и начинает вставать. Но тут Демарко охватывает внезапная паника, и он протягивает руку, хватает Хьюстона за рукав и спрашивает: «К чему это все, Том? Все это сумасшествие? Эта жизнь? Зачем все это?»
        Хьюстон какое-то время молчит, только улыбается. А затем, почти шепотом:
        – Сентипенсанте, друг мой.
        – Я не знаю, что это значит.
        – Жизнь – это стихотворение.
        – Как это?
        – Глухое. Как глобус, как плод.
        – Я ничего из этого не понял.
        Хьюстон продолжает улыбаться, даже несмотря на то, что исчезает, его рукав, ладони и руки превращаются в дымку, его тело возвращается к туману до тех пор, пока не остается лишь прохлада его касания.

        Глава сто восемнадцатая

        Что-то прохладное и влажное коснулось сзади его шеи. Что-то шевелящееся и шаркающее. И тут он понял: собака.
        Он откатился от прутьев, перевернулся на левую ногу, а затем снова откатился, неловко лежа на спине с поднятой головой, согнув одну ногу в колене, боль пронзила его до самого бока. Собака продолжала совать свою морду сквозь прутья решетки. Женщина стояла сзади животного, ее силуэт был черным на фоне яркого дневного света.
        – Как давно я здесь? Мне нужна вода, – сказал Демарко.
        Она шагнула вперед и протянула руку к двери. Щелчок. Он прижал кулаки к груди, ожидая, что собака нападет. Затем она отвернулась, один раз хлопнула в ладоши и сказала: «Ко мне!» Собака повернулась и побежала за ней, проскочив перед ней в открытую дверь хижины, в которую вошла и женщина, оставив дверь открытой.
        Все было тихо, за исключением пения птиц где-то снаружи и жужжания мух, все еще роящихся вокруг головы оленя. Он подождал пару минут, прислушался и услышал приглушенный женский голос, доносившийся из хижины. Он повернулся еще на четверть оборота. На здоровое колено, руки на земле. Нашел рядом свой костыль. Поставил его, а затем с трудом встал во весь рост.
        Дверь клетки резко распахнулась.

        Глава сто девятнадцатая

        К тому времени, как он добрался до двух деревянных ступенек, ведущих к двери хижины, он почувствовал запах какой-то еды – благоухающие ароматы помидоров, говядины и трав, которые он не мог определить.
        Преодолеть даже две ступеньки с костылем было нелегко. С каждым прыжком его тело сильно вело влево, но слишком короткий костыль смог удержать его, поэтому он наконец добрался до порога и стоял там, тяжело дыша.
        Пес, лежавший теперь перед каменным очагом в дальнем конце хижины, поднял голову, настороженно прислушиваясь.
        – Лежать, – сказала женщина, не глядя в сторону Демарко. Она сидела в деревянном кресле-качалке, а рядом с ней мужчина лежал на матрасе поверх простого каркаса. На мужчине были синие пижамные штаны, серые носки и выпущенная фланелевая рубашка, он лежал на спине с закрытыми глазами. Если бы не костлявые руки, торчащие из-под манжет рубашки, не тонкая шея и не изможденное лицо, то можно было подумать, что в одежде никого не было. Но лицо его было свежевыбрито, а тонкие волосы аккуратно причесаны.
        На маленьком столике справа от кровати стояла стеклянная банка с зубными протезами, пластиковая упаковка ибупрофена, пузырьки перекиси водорода и йода, маленькая желтая коробочка с лекарством по рецепту, мочалка, банка вазелина, несколько рулонов бинтов и марли, а также прозрачный пластиковый стакан с водой.
        Из хижины доносился запах не только горячего супа, улавливался и дым с пеплом. В маленькой дровяной печке, на которой стоял чугунный котелок, тлели угольки. Кроме того, в воздухе чувствовался смутный, неприятный запах жира и чего-то еще. Какое-то безымянное зловонье, которое Демарко уже чуял прежде на месте смертельных автомобильных аварий, в доме бывшего коллеги, умирающего от рака, и дважды на месте расстрелов – запах, наводящий на мысль, что если человек на кровати все еще жив, это ненадолго.
        Теперь женщина повернулась к Демарко и кивнула в сторону единственного оставшегося стула в комнате, потертого и винилового, справа от маленького столика.
        – Садись туда, – сказала она.
        Демарко заковылял к нему, сел, посмотрел на стакан с водой, посмотрел на женщину. Она уже встала со своего места.
        – Пей, – сказала она. – Она свежая, я только налила.
        Он выпил. Вода была холодной и такой вкусной, что у него закружилась голова и сперло дыхание. Он делал глоток, пару раз коротко выдыхал, глотал снова.
        – В желтой коробке бактрим, – сказала она ему.
        Он вытряс себе на ладонь две таблетки и проглотил их с очередным глотком воды.
        Она опустилась перед ним на колени, посмотрела на его ногу, опустила глаза на ботинок, который теперь был весь измазан грязью и кровью.
        – Возможно, мне придется отрезать этот ботинок, – сказала она. – Там есть ибупрофен от боли, если тебе надо.
        Он кивнул, потянулся за ибупрофеном, вытряхнул две маленькие капсулы и проглотил их.
        Вытащив нож из ножен, прикрепленных к ее поясу, она разрезала шнурки, затем отложила нож в сторону и раздвинула края ботинка. Язычок прилип к носку с засохшей кровью, а носок – к распухшей ноге. Она осторожно высвободила язычок, изо всех сил стараясь пока что не трогать носок, хотя это все равно нужно будет сделать.
        Высунув язычок полностью из ботинка и растянув края по бокам как можно дальше, она теперь могла двигать ботинок вдоль пятки.
        – Я потяну, – сказала она. – Другого выхода нет.
        – Давай, – ответил он ей.
        Она тянула медленно, но уверенно, левой рукой обхватив его икру и удерживая ногу над полом, а правой держась за пятку. Он сосредоточился на интерьере хижины. Против часовой стрелки от кровати стояли круглый стол и два стула, затем камин, дровяная печь, одинокая раковина со шкафчиком внизу и с крючками для полотенец с двух сторон. Дальше шел книжный шкаф, заставленный консервированной и упакованной едой, а также сушеными овощами, фруктами и травами в стеклянных банках. Потом книжный шкаф поменьше где-то с десятком книг, а на верхней полке стоял транзисторный радиоприемник на батарейках. Затем шли настенные крючки, с которых свисали различные куртки, свитера, шляпы, рыболовный жилет, весь в крючках и мухах, инструменты на кожаных ремешках, фонари, кастрюли, сковородки и другие предметы. На стене рядом с дверью висели два ружья, дробовик и два пистолета. Под ними, в самом углу, размещались две удочки и плетеный крючок.
        Между стулом Демарко и дверью стоял старый шкаф со снятыми дверцами, там на полках лежали сложенные рубашки, джинсы и другая одежда. У стены притаилась скамеечка для ног. Две масляных и три газовых лампы. Потрепанный черный чехол для гитары. Дощатый пол потемнел от старости, потолок кое-где запачкался сажей.
        Когда он обводил взглядом комнату, его грудь вздымалась с каждым вздохом. Мышцы были напряжены из-за боли в ноге, когда она снимала сначала ботинок, а потом носок. Засохшая кровь потрескивала, высыпались кусочки мертвой кожи.
        Он почувствовал прохладу воздуха на своей голой ноге, а затем тепло и шершавость ее руки. Демарко сделал еще несколько глубоких вдохов и посмотрел вниз.
        Она засунула кончик ножа в дыру на его джинсах и теперь разрезала штанину. Потом отложила нож в сторону и наклонилась ближе, осторожно, несмотря на его вздрагивания, прощупывая пальцами от лодыжки до ступни.
        – Простите, что у меня такая грязная нога, – сказал он.
        – Перелома я не чувствую, – сказала она, не поднимая взгляд. – Но это еще ничего не значит. Все очень сильно опухло из-за инфекции.
        Она потянулась за перекисью водорода и губкой. Демарко облокотился головой о стену. Закрыл глаза. Как она может быть такой нежной после того, как все утро держала в клетке? «Женщины», – подумал он.
        – И что они? – внезапно спросила она.
        Он открыл глаза и посмотрел вниз. Она все еще промывала его ногу, вычищая порезы по всей распухшей ноге.
        – Я не осознавал, что говорю вслух, – ответил он ей. Когда она так и не ответила, он продолжил: – Это вы в меня вчера стреляли?
        – Ты бы здесь не сидел, если бы я в тебя выстрелила, – сказала она. Она вылила перекись на его раненую ногу. Он дернулся, не в силах сдержать стон. От боли ему захотелось опорожнить мочевой пузырь, но он стиснул зубы и сжал мышцы таза и живота, быстро и неглубоко вдыхая через нос.
        Когда острая боль стихла и он снова смог видеть слезящимися глазами, Демарко хотел спросить у нее, что значит этот ответ. Что она в него не стреляла или стреляла, но не хотела убивать? Но потом решил, что это не имеет значения. Он еще немного понаблюдал за ее затылком, чистыми каштановыми волосами, сильными плечами и руками. Она немного напоминала ему маму в те лучшие дни, когда он еще был маленьким. Вот только эта женщина была почти такой же высокой, как Демарко, ну уж по крайней мере такой же широкой. И все же ее касания были нежными и аккуратными, что противоречило силе ее толстых пальцев и рук. Ему хотелось положить руки ей на голову или на плечи. Ему хотелось прижать ладони к ее щекам. Он не мог понять этого желания, а потом и вовсе решил перестать пытаться.
        Когда он поднял взгляд, то увидел, что мужчина на кровати проснулся, повернул голову к дверному проему и смотрел на Демарко.
        – Это Эмери там лежит? – спросил Демарко у женщины.
        Фигура на кровати не соответствовала образу Вирджила Хелма, который Демарко себе представил. Вирджил болел, да, но ему же было всего сорок, и поэтому, по мнению Демарко, он должен был сохранить хотя бы часть жизненной энергии молодого человека. Человек на кровати казался лет на двадцать старше, истощенным болезнью, лишенным всякой силы. И только в глазах проглядывалось какое-то подобие молодого духа.
        В ответ на вопрос Демарко женщина ничего не сказала. Но спустя пару секунд мужчина поднял пальцы левой руки с кровати. Подержал их в воздухе пять секунд и снова опустил. Демарко нагнулся ближе к женщине.
        – Как давно он в таком состоянии? – тихо спросил он.
        Сначала женщина снова промолчала, но потом высказалась:
        – С тех пор, как мы сюда перебрались, ему все хуже.
        – Его проверял врач?
        Теперь она потянулась за полотенцем и вытерла насухо его ногу. И взяла йод – снова жгучая боль, снова сжимающиеся мышцы.
        – Если вы так и продолжите, то я обоссусь в штаны, – сказал он.
        – Это уж сам выбирай, – ответила она. Потом медленно замотала ему ногу до самого колена, использовав широкий хирургический бинт и компрессионный. Затем встала и положила все медикаменты обратно на столик.
        – Спасибо, – сказал ей Демарко.
        Она наклонилась, чтобы достать из-под кровати горшок, повернулась и протянула его Демарко со словами:
        – Давай, вперед.
        – Пожалуй, я выйду на улицу, если вы не против, – сказал он.
        – Не глупи, – отрезала она, бросила ему на колени горшок и отошла.
        Женщина подошла к раковине, вымыла руки и губку, пока Демарко справлял нужду в горшок. Затем она взяла с вешалки полотенце и вернулась к Демарко. Одной рукой подняла с его колен горшок, а другой протянула ему полотенце и мочалку.
        – Давай умойся, а потом можешь поесть супа, – сказала она.

        Глава сто двадцатая

        Мокрая губка охладила его лицо и успокоила глаза. Он сжимал губку между пальцами, пытаясь просунуть ее под ногти. Просто сидеть на стуле уже казалось роскошью. А скоро будет и суп. Он обожал суп. Рот его наполнился слюной, а голова закружилась – почти пьянящее облегчение и счастье.
        Но потом он снова посмотрел на Эмери. Скелет с широко раскрытыми настороженными глазами. Легкая улыбка на тонких потрескавшихся губах.
        – Мне так жаль, – сказал Демарко.
        В ответ Эмери поднял слабую руку к горлу, дотронулся до него двумя пальцами, покачал головой из стороны в сторону.
        Затем женщина вернулась в хижину с ведром свежей воды от внешнего насоса. Она вымыла руки в раковине, налила суп в тяжелую миску и поставила ее на стол вместе с ложкой и салфеткой. Потом достала из шкафа самодельную трость и протянула ее Демарко.
        – Съешь немного супа, – сказала она ему. – А потом ногу нужно будет осмотреть.
        Он с трудом поднялся и заковылял к столу. Компрессионный бинт укрепил ногу и притупил боль, но не убрал ее. Уже присев, но еще не взяв ложку, он повернулся к ней и сказал:
        – Могу я узнать ваше имя?
        Как и всегда, она ответила не сразу.
        – Кэтрин, – сказала она, а затем, удивив его, добавила: – Он зовет меня Кэт.
        – Ему повезло, что вы с ним, – сказал Демарко. – Как и мне.
        Она опустила глаза и отодвинулась. Взяла его стакан с маленького столика, снова наполнила его, окунув в ведро с пресной водой, и поставила перед ним.
        – А здесь есть тропа, по которой я мог бы спуститься? Мне кажется, я выбрал не самую удачную дорогу, когда поднимался. Этот лес сбивает с толку.
        – Эм сказал то же самое, когда впервые попал сюда, – ответила она. – И я тебе повторю то, что ответила тогда. С этими лесами дурить не стоит. Они могут излечить и могут убить. А иногда все вместе.
        Она отвернулась от него, потом рявкнула «Ко мне» и резко вышла из хижины с собакой, следующей за ней по пятам.
        Демарко взял ложку, повернулся к Эмери и сказал:
        – Она такая милая.
        Улыбка мужчины стала шире, и все его тонкое тело затряслось от сдавленного смеха.

        Глава сто двадцать первая

        Суп был с морковкой, луком, мягким картофелем, кабачками, помидорами и кусочками мяса. На его взгляд, это была оленина. Демарко ел быстро, опустив голову, прекрасно понимая, что за ним наблюдает Эмери. Когда женщина вернулась и заняла свое место рядом с Эмери, она не обратила на Демарко внимания.
        Когда он закончил, допив остатки бульона, то вытер рот салфеткой, повернулся к ней и сказал:
        – Это лучший суп, который я когда-либо пробовал. Спасибо.
        Она ничего не ответила, просто сидела, уткнувшись подбородком в грудь и уставившись в пол.
        Демарко повернулся в своем кресле так, чтобы быть лицом к лицу с Эмери. Боль в ноге все еще ощущалась, но ибупрофен и бактрим почти погасили жар.
        – Кэт, – сказал он с улыбкой. – Мне нравится это имя. Как кошка с собакой. Большой собакой.
        Мужчина улыбнулся и моргнул. Он приоткрыл бледные губы и облизал их языком. Его глаза были открыты совсем слегка и блестели. От него очень сильно пахло; Демарко старался не показывать этого на своем лице.
        – Меня зовут Райан Демарко, – начал он, но мужчина снова поднял пальцы. На этот раз он не махал. Останавливал. – Вы не хотите говорить?
        Кэт чуть подвинулась на стуле, села прямее и положила руки на колени.
        – Так что же ты пришел спросить? – спросила она.
        Когти собаки щелкнули по полу, когда она выпрямилась, серые глаза сосредоточились на незнакомце.

        Глава сто двадцать вторая

        Демарко тщательно обдумал вопросы, понимая, что его время, как и энергия Эмери, ограничено.
        – Я пришел спросить про останки тех девушек. Это вы положили их туда, где их нашли?
        Губы Эмери почти не двигались, его ответ был похож на дуновение ветра.
        – Нет.
        – Вы видели, как это делали?
        – Нет.
        – Вы знаете, кто это сделал?
        – Нет.
        – Вы знали, что они были там?
        Эмери ничего не ответил, кажется, он пыталась сглотнуть. Кэт ответила, когда встала и пошла к раковине, чтобы наполнить чистый стакан свежей водой из ведра.
        – Он знал, что там что-то было. Но не знал, что именно.
        – Так он должен был знать, – сказал Демарко, раздумывая вслух, – хотя бы примерно когда это произошло. И кто это делал.
        Она села, наклонилась ближе к Эмери и поднесла стакан к его губам, выливая лишь глоток воды ему в рот.
        – У него не было ключа к тому месту, где их прятали, – сказала она.
        – Но у кого-то был, – сказал Демарко и снова посмотрел на Эмери. – Вы знаете, у кого?
        Эмери облизал губы. А затем прошептал:
        – Наркотики.
        – Кто-то торгующий наркотиками? Это был Ройс? Он уже признал, что звонил предупредить вас об утренней инспекции. Просил вас прийти в 07:00, верно?
        Дыхание Эмери ускорилось, он коротко выдохнул четыре раза, перед тем как задержать последнее дыхание и произнести:
        – Следующий звонок.
        Затем он снова быстро задышал, глаза его испуганно расширились, он часто моргал.
        Кэт уловила изменения в его дыхании, наклонилась ближе и мягко подула на его лицо, положив руку на щеку. Спустя где-то минуту он задышал синхронно с ней.
        Она подождала, когда его веки снова опустятся, а лицо успокоится.
        – Он даже не может набрать в легкие достаточно воздуха, – сказала она Демарко. – А еще ему больно дышать.
        – Можете вы вместо этого ответить на вопрос? – спросил Демарко.
        Ее лицо все еще было рядом с Эмери, но теперь она смотрела прямо ему в глаза – немой вопрос. Эмери моргнул, потом медленно опустил веки, поднял и с улыбкой снова направил взгляд на нее. Она просидела так еще несколько мгновений. Затем отодвинулась и откинулась на своем стуле.
        – Он не скажет никому никаких имен, – сказала она. – Ни мне, ни тебе, никому. Я знаю лишь, что ему той ночью кто-то позвонил до того, как нашли тех девушек. Поэтому он уехал и пришел сюда.
        – Хорошо, – протянул Демарко, – но он сказал «следующий звонок». Это значит, что ему звонили два раза. Первый раз Ройс звонил днем. И второй раз кто-то, кто имеет дело с наркотиками? Это, должно быть, Макгинти, да?
        – Я не знаю имен. Я знаю, что это был тот, у кого изначально были ключи. Какой-то пучеглазый коротышка, вот и все, что он мне сказал.
        – Это и не Ройс, и не Макгинти, – сказал Демарко.
        Глаза Эмери медленно закрылись. С каждым выдохом он тихо хрипел.
        – Это все, что ты сможешь от него выведать, – сказала Кэт. – Теперь оставь его в покое.
        Демарко кивнул и заговорил:
        – Ничего, если я задам вам еще пару вопросов?
        – Только быстро, – сказала она.
        – Очевидно, он говорил вам о тех семи девушках. Вы верите, что он никак в этом не участвовал?
        Эта чертова война, на которую его послали, забрала его здоровье, как физическое, так и ментальное, – глаза ее горели. – Когда он узнал, что было в той церкви, это его просто с ума свело. Еще хуже, чем все кошмары, которые он успел повидать. Он пришел сюда в надежде снова обрести покой. И смотри, что из этого вышло.
        – Поэтому вы в меня стреляли? – спросил Демарко. – Чтобы спугнуть меня?
        – Ему не понравилось, что я это сделала, – теперь она смотрела на собаку. – Сказал позволить тебе прийти, раз уж нашел нас. Он всегда знал, что рано или поздно кто-то придет.
        – Он знал, что я был там в клетке?
        – Не сразу. Он на меня так разозлился, что я тебя там оставила, что хотел сам встать и вытащить тебя. Это его почти убило.
        Затем она встала и подняла с пола костыль рядом со стулом Демарко. Протянула его.
        – Этот суп, скорее всего, организм быстро переварит, – сказала она. – На заднем дворе есть пристройка.
        Она взяла его миску и ложку, стакан с водой и салфетку, отнесла их в раковину и принялась мыть водой из ведра. Демарко хотел задать еще несколько вопросов, но понимал, насколько шатко сейчас его положение. Еще он знал, что она была права насчет супа, учитывая сорок с лишним часов голодания; его живот ужасно напрягся. Он оперся на трость, поднялся и заковылял к двери.

        Глава сто двадцать третья

        На пути между хижиной и пристройкой он увидел ручной насос и кран, два огородных участка с овощами и травами, огороженных проволокой, полторы связки дров и грязный четырехколесный квадроцикл. Он хотел бы еще полюбоваться садом, но требовательный живот толкал его прямиком в уборную.
        Когда через пять минут он вышел из маленькой пристройки, Кэт уже ждала его у ручного насоса. Она взяла средство для мытья посуды и сказала:
        – Дай мне руки.
        Он сложил их перед ней чашечкой. Она брызнула мыла ему на ладони, а когда он энергично растер их, стала поливала его пальцы и запястья ледяной водой.
        – Как хорошо вы тут все обустроили, – сказал он ей. – Наверное, потратили на это кучу сил.
        – Ты веришь в то, что он сказал? – спросила она.
        Он потряс руками, чтобы сбрызнуть воду и высушить их.
        – Не могу представить, зачем ему врать. Сейчас это не имело бы никакого смысла. – Он подождал какое-то время и добавил: – Хотя мне интересно, зачем он сменил имя?
        – Не хотел больше иметь никаких дел с государством. Чтобы они нашли его. Начали расспрашивать. Совать свой нос. Он подумал, что будет лучше сам о себе заботиться, чем с их помощью.
        Демарко кивнул, но не стал озвучивать свои мысли. А думал он о том, что сам когда-то так себя чувствовал. Как пушечное мясо, натренированное убивать. Обманутое. Преданное.
        – Раньше он довольно хорошо играл на гитаре, – сказала Кэт. – Оттуда он имя и взял. Знаешь «Ночью, когда они ехали по старому Дикси»?
        Демарко быстро мысленно пробежался по словам песни.
        – «Его звали Вирджил Кейн», – процитировал он.
        – А кто ее спел?
        – Это был… Левон Хелм. Ну конечно. Вирджил Хелм.
        – Раньше Эмери и сам песни сочинял.
        – Хотелось бы мне их услышать.
        Она посмотрела на горизонт, голубые и чуть размытые холмы вдалеке, небо, которое было тогда необычно ярким. А потом она запела, ее голос был мягким и низким:
        – «Есть у меня история, но я не знаю, где начать. В начале и в конце мне будут сердце разбивать. И где-то с середины не вернуть уже все вспять. Я знаю, это грустно, но такова моей жизни печать». – Она помолчала, потом моргнула и сказала: – Это первый куплет. А следующий куплет – уже последний.
        – Его вы тоже знаете?
        Она кивнула:
        – «Я воспряну, ножи наточу и меч. Наступила ночь, и меня уже нечем отвлечь. Где любовь-то моя? Красавицы все так жестоки. И похоже, умру я вовек одиноким».
        Когда она допела, на глаза у нее навернулись слезы.
        – Боже мой, – пробормотал Демарко. – Эмери это написал?
        – Но он так и не закончил эту песню.
        Демарко воспользовался случаем и положил руку на плечо. Она сразу же напряглась, но потом расслабилась. Женщина кивнула, коротко шмыгнула и повернулась к нему лицом.
        – Забирайтесь внутрь квадроцикла, – сказала она ему. – Нам нужно немного прокатиться, а потом вам еще придется идти пешком.
        Она взяла жидкость для мытья посуды и вернулась в хижину.
        Часть его просто безумно горела чувством самосохранения и мыслью о возвращении к Джейми и мягкой кровати с кондиционером. Другая же его часть не хотела покидать это святилище высоко над Кентукки, эту Шамбалу, полную пения птиц и одиночества.
        Он неуклюже залез на пассажирское сиденье квадроцикла, упершись в спинку только правым плечом, его неповоротная левая нога осталась выглядывать из открытой двери. Он оставил трость прислоненной к внешней стороне автомобиля.
        Кэт вернулась с красно-черной банданой, которую держала обеими руками, и длинным плетеным кожаным шнуром, свисающим с петли на поясе. Она взмахнула банданой в воздухе круговыми движениями, формируя плотную повязку шириной в два дюйма. Он увидел бандану и понял, что сейчас будет, но не стал сопротивляться, а, наоборот, наклонился к ней, чтобы ей было легче закрепить повязку на его глазах.
        – Я хотел спросить у вас о той клетке, в которой я был, – сказал он. – Это просто удивительная конструкция.
        – Медвежья клетка, – ответила она. – Вытяни руки.
        Он сложил руки вместе и протянул их ей.
        – Меня не обязательно связывать. Я обещаю, что не стану поднимать бандану.
        Он почувствовал, как вокруг его рук несколько раз туго обернулась кожаная веревка.
        – Я знаю, ты кого-нибудь сюда пошлешь, – сказала она. – Я не стану упрощать тебе задачу.
        – Если и пошлю, то только для того, чтобы оказать Эмери медицинскую помощь.
        – Он ее не хочет, – сказала она, когда затягивала узлы. – И она все равно не поможет.
        Демарко раздумывал над ответом, но не придумал, что сказать, никакой аргумент ее не убедит.
        – Это самая продуманная медвежья клетка, какую я когда-либо видел, – решил он сказать.
        – Их размещали в больших поместьях в Германии, когда мой дедушка был еще мальчиком. Именно он все это и построил, – она подняла трость и прислонила ее к его ноге. – Держись за нее.
        – Она ведь Эмери? Я не хочу забирать у него трость.
        – Ему она не нужна, – сказала она.
        Затем, не имея возможности видеть, он почувствовал, как она отходит от него, услышал ее шаги на деревянной лестнице. Через минуту она вернулась, бросила что-то тяжелое на заднее сиденье квадроцикла, затем обошла его и устроилась на водительском сиденье. Он почувствовал ее закоптелый, землистый, но все же женственный запах, а затем почувствовал небольшой взрыв, когда двигатель ожил, квадроцикл завибрировал, а шум двигателя загудел, терзая уши Демарко.
        – Спасибо, что делаете все это, – сказал он громко, почти крича.
        Она на какое-то время замерла, а потом повернулась к нему.
        – Благодари его, не меня, – ответила она. – Я бы тебя и в лесу закопала, если бы ему это как-то помогло.
        Она потянула рычаг передач вниз, и, сначала накренившись, словно бык, квадроцикл рванулся вперед. Почти тут же он резко развернулся, отшвырнув Демарко на Кэт, а потом сделал еще один поворот, едва не сбросив его на землю. И наконец умчался прочь к едва заметному склону, окатив лицо Демарко потоком прохладного и самого свежего, самого насыщенного воздуха, который он когда-либо вдыхал.

        Глава сто двадцать четвертая

        После часа пыток или даже больше, пока он подпрыгивал и много раз чуть не падал, ему показалось, что квадроцикл снова взбирается на гору, и тогда он подумал, не обманули ли его, и, может, вот-вот загонят на скалу и столкнут вниз. Но потом квадроцикл затормозил и резко остановился. Двигатель затих, вибрация прекратилась.
        Она выбралась наружу. И вскоре она уже стояла рядом с ним, положив руки ему на затылок и развязывая бандану. Она сняла ее с его глаз и сунула себе в карман брюк.
        Он заморгал и прищурился, будто его глаза никогда не видели света, небо было огромным и до боли синим, вдали простиралась зелень полей, потом, где-то за четверть мили, деревья невероятного зеленого цвета высились к горам. Квадроцикл был припаркован на вершине невысокого холма, по колено заросшего кустарником. Затем он услышал громкий гудящий звук и сначала подумал, что это к нему вернулся тот самый рокот в голове. Но потом он понял, что это шум дороги вдалеке.
        Он развернулся лицом в противоположную сторону. Под холмом располагался торговый центр длиной в половину футбольного поля, а сразу за его асфальтированной стоянкой начиналось двухполосное шоссе, по которому то и дело проезжали легковые автомобили и пикапы.
        Она подняла что-то с заднего сиденья квадроцикла и бросила ему справа: его рюкзак.
        – Узлы будешь развязывать, только когда я уеду, – сказала она ему.
        Он прищурился, чтобы разглядеть ее в ярком солнечном свете.
        Когда глаза привыкли, он увидел, что она была с головы до ног окружена ореолом крошечных золотых искр в тысяче солнечных лучиков; пылинки непрерывно плавали с каким-то гипнотическим движением.
        – А теперь вставай и отваливай от моей машины, – сказала она.
        К нему снова подкатила тошнота, когда он встал, и он почти что свалился на землю. Она никак ему не помогла.
        – А зачем, по-твоему, я тебе трость дала?
        Тогда он вспомнил о ней, схватил двумя руками и поставил на землю.
        – В твоем рюкзаке осталось, – сказала она ему, – все, с чем ты пришел. Нам чужого не надо.
        – Я знаю, – ответил он, теперь стоя искривленно. – Спасибо.
        Все еще моргая и щурясь, он огляделся. Деревья и высокая трава. Узенькая тропа с примятой травой под ногами.
        – Там внизу есть место, где можно осмотреть ногу, – кивнула она в сторону шоссе. – На твоем месте я бы шла помедленней.
        Он знал, что хочет сказать ей еще что-то, но это чувство никак не складывалось в слова.
        Она забралась в квадроцикл и села на сиденье, сжимая руль двумя руками.
        – Заманивать тебя в эту медвежью клетку, – сказала она, – не надо было этого делать. Надеюсь, я не повредила тебе ногу еще сильнее.
        – А что, если мы сможем отправить к нему вертолет… – начал Демарко, но она отрицательно покачала головой.
        – Просто оставьте все его в покое. Это все, чего я прошу. Он уже и так через столько прошел.
        Какое-то время она ждала его ответа, но он ничего не мог выдавить. Как сказать ей, что он чувствует, если сам не может этого объяснить? Физическая боль, которую он пережил; облегчение в этот момент. Желание сдаться и умереть; решение двигаться дальше. Вкус ее супа. Живой труп Эмери Саммервилла. Огромное солнце висело низко на западе, но все еще ярко светило и обжигало его кожу.
        Он улыбнулся. Кивнул.
        Спустя мгновение двигатель квадроцикла взревел. Снова лихо рванув с места, она запетляла по высокой траве и стала спускаться по склону холма обратно к линии всепоглощающих деревьев.
        Он смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду, а потом еще дольше, пока не стих шум мотора и не остался только глухой гул шоссе. Затем он опустился на здоровое колено, а потом и на ягодицы. Отложил трость в сторону и поднес запястья ко рту, чтобы зубами развязать узлы.
        Он немного отдохнул, улыбаясь и не веря в происходящее. Потом свернул шнур в маленький моток и сунул его в карман. Он подтянул свой рюкзак поближе и перекинул его через плечо. Затем потянулся за тростью и поднялся на ноги.
        Морщась от каждого движения, он повернулся лицом в другую сторону, увидел внизу шоссе и торговый центр, низкие здания с плоскими крышами, прямоугольные кондиционеры и круглые вентиляторы на крышах, линию гор, уходящих на север, зелень, уплывающую в далекую синеву. Тут он почувствовал, как что-то нахлынуло на него и пронзило насквозь. Что-то мощное, теплое и яркое, большое, бурлящее, что-то такое, что заставляло его смеяться, вобрать в себя все это и навсегда наполниться этим. И тогда он подтолкнул себя вперед и захромал вниз с последнего выступа, один кособокий шаг за другим.

        Глава сто двадцать пятая

        Демарко вышел из травмпункта с новым компрессионным бинтом, намотанным от основания пальцев ног до середины бедра, металлическим костылем, специально подобранным под его рост, рецептами на викодин от боли и амоксициллин от инфекций, набором рентгеновских снимков, показывающих его порванные связки и травму субталярного сустава, и списком инструкций, предназначенных ограничить его передвижение в течение следующих нескольких недель. Ему сделали проверку на сотрясение мозга, которую он почти прошел, и наложили двадцать швов, чтобы закрыть рану от внешней стороны его левой лодыжки до середины бедра. А также помазали одиннадцать мест от головы до лодыжки мазью для царапин и ссадин, приклеили четыре «бабочки» на более глубокие рваные раны, еще не покрытые коркой, и сделали выговор устами миниатюрной рыжеволосой медсестры вдвое моложе его за то, что он рискнул пойти в лес таким «до смешного неподготовленным».
        Она выкатывала его инвалидную коляску на стоянку, где его ждало такси, чтобы отвезти обратно к фургону.
        – Считается, что с возрастом люди умнеют, – сказала она ему.
        Демарко, сидевший с рюкзаком на коленях, зажав между ними костыль и трость, со всем спокойствием ответил:
        – Да, я слышал, что это правда.
        – Ну, по вам и не скажешь, да?
        – Пока что нет. Может, с этого момента все изменится.
        Она открыла ему дверь в такси и отошла, чтобы он пролез внутрь.
        – На всякий случай повторю, – сказала она, – не ходите снова в горы один. А если и пойдете… – Она решила не заканчивать предложение, но потом добавила, глядя на его робкую улыбку: – Просто не ходите.
        Он с удивлением обнаружил, что находился всего в четырех милях от того места, где оставил свой фургон. После того, как он завел двигатель и включил кондиционер, Демарко достал из рюкзака телефон и подключил его к зарядке.
        Там было девять эсэмэсок и пять голосовых сообщений от Джейми. Посыл первых был – Где ты? Ты в порядке? Последние же в основном состояли из таких синонимов, как эгоистичный, невнимательный, глупый, безголовый, эгоцентричный и эгоистичный.
        После того, как он достал из холодильника новую бутылку воды и выпил где-то треть, он позвонил Джейми.
        – Где тебя черти носили, Райан? – таким было ее приветствие.
        «Начни с травм», – подумал он.
        – Я порвал несколько связок, у меня стрессовый перелом левой голени, вывих лодыжки, множество ушибов и легкое сотрясение мозга, очень легкое, но…
        – Какого черта! – воскликнула она. – Чем ты занимался?
        – Несчастный случай в лесу, – ответил он ей. – Прости меня, я…
        – В каком лесу? Где ты? Мне нужно за тобой приехать?
        – Я сейчас в фургоне. Вернусь через шесть часов или чуть меньше.
        – Шесть часов!
        – Наверное, поменьше.
        – Тебе нельзя водить машину с сотрясением!
        Все, что она говорила, сопровождалось восклицательным знаком. Он чувствовал, как каждый из них, словно костяшками пальцев, ударяет его по больному месту на затылке.
        – Я в порядке, – сказал он ей и вдруг почувствовал себя очень усталым, но и счастливым, таким счастливым, что мог заплакать.
        – Ты ни в каком не порядке, Райан! Абсолютно!
        – Я знаю, – сказал он. – Я люблю тебя.
        В ответ он услышал лишь тишину. А затем снова ее голос, но тише, более хриплый и чуть сдавленный:
        – Тебе нельзя водить в таком состоянии.
        – Моя правая нога в порядке, – сказал он ей. – Я уже еду. Можешь пока не бросать трубку? Я расскажу тебе все, что случилось.
        И снова тишина. Она шмыгнула носом и пару раз кашлянула.
        – Ты все время творишь такие ужасные глупости.
        – Я знаю, – сказал он. Затем он включил громкую связь и положил телефон на приборную панель. Он потянулся за своими темными очками и надел их. Пристегнул ремень безопасности, посмотрел в обе стороны, переключил передачу и снова выехал на солнце.

        Часть V

        Мы в ночи пришли на острова блаженных
        И лежали, словно рыбы,
        Под сетью наших поцелуев.

        Пабло Неруда

        Глава сто двадцать шестая

        Первые два часа они просто лежали на кровати бабушки Джейми, оба голоса уже смягчились из-за долгой разлуки, каждое движение было сдержанным и нежным, сожалеющим. Они оставили окна открытыми, чтобы слышать вечернее пение птиц, а вентилятор на потолке создавал прохладный бриз. Он снова рассказал ей все, что помнил о предыдущих трех днях, но на этот раз более подробно, нежели по телефону. Он ничего не скрыл, даже своих снов.
        – И ты понял, что это твой сын? – спросила она. – Даже несмотря на то, что он стал старше?
        – Даже не сомневался. В смысле, я не подумал: «Да, это Райан», а просто… даже не знаю. Просто признал это. Он мне снился еще за ночь до моего отъезда. И он выглядел одинаково в обоих снах.
        – Думаешь, это по-настоящему? – продолжила она. – Что он правда пришел к тебе во снах?
        – Я могу сказать лишь то, что он казался настоящим. Как и Том. Настолько же настоящим, как и ты сейчас. – Он на минуту замолчал, наблюдая, как вертятся размытые лопасти. – Может, все это правда, а может, и нет. Но нам в любом случае надо продолжать жить, так? Даже если мы ненастоящие.
        – Что ты будешь делать насчет Вирджила Хелма? – провела она рукой по его груди.
        – Я никогда его не видел, – ответил Демарко.
        – Нет? Разве ты мне про него не рассказывал?
        – Про кого?
        – Ну ладно. И тогда что, ты просто шатался по лесу? И потерялся? Типа того?
        – Пытался его найти, – сказал он ей. – Проверил везде, где только можно. Этот человек просто растворился. А потом я задумался, споткнулся и упал. Повезло, что шею не свернул.
        – Хорошо, – сказала она. – И ты нормально относишься к этой версии?
        – Лучше не бывает, – ответил он.
        Она улыбнулась. Поцеловала его грудь.
        – Я сходила к двум девушкам Макгинти, – сказала она потом.
        – Да? И как прошло?
        – Ни одна не призналась в каком-то насилии с его стороны. Физических следов нет. Никаких необычных сексуальных практик, кроме групповушек с тремя и четырьмя людьми. И обе они считают это совершенно естественным и красивым, в отличие от всей нашей буржуазной моралистской чуши.
        – Мне, вообще-то, нравится наша буржуазная моралистская чушь.
        – Мне тоже, – сказала она. – Только мы не станем уж буржуазными.
        – Дай мне знать, если у меня появятся такие звоночки.
        – Можешь на меня рассчитывать, – она просунула свою голую ступню под его ногу. – Окружной прокурор обвинил Чеда в девиантном сексуальном контакте с несовершеннолетней, а девушку постарше – в развращении несовершеннолетней. Он подумывает обвинить старшего брата в том же самом, и тогда полиции можно будет обыскать весь дом.
        – И тогда выдвинуть серьезные обвинения из-за наркотиков. Если только Лукас там все не подчистил.
        – Именно.
        Он лежал, улыбаясь и вдыхая запах ее волос и свежий, все еще мыльный после душа запах ее кожи. Рано или поздно она коснется его определенным образом, и он коснется ее так же, а потом они разденутся, и мир взорвется и снова сольется воедино. Но сейчас, а может, и навсегда, ему было достаточно просто дышать ею, просто держать ее руку в своей, прижав друг к другу их ноги и плечи.
        – И что теперь, попрыгунчик? – спросила она. – Что будешь дальше делать?
        – Дальше надо найти бывшего партнера Макгинти, о котором говорила Кэт. Вот только никто из подозреваемых не подходит под описание.
        – Повтори-ка, как она его описала?
        – Пучеглазый коротышка. Дома есть парочка таких знакомых, но тут ни одного такого не знаю.
        – Минуточку, – сказала она. – Нет, знаешь.
        Он перекатился на бок, чтобы повернуться к ней лицом.
        – Тот мужик, с которым ты говорил в парке в пятницу. Ты назвал его «карликовым неандертальцем».
        – Вот черт, – удивился Демарко, моргнул и медленно вдохнул. – Ты, случайно, не узнала его имя у жены?
        – Да она мне едва ли кивнула.
        Он снова глубоко вдохнул, а затем со свистом выдохнул через сжатые губы. Звук был похож на то, будто где-то вдалеке падает бомба.
        – Ладно. Кто может такое знать? Кто в этом городе будет знать абсолютно всех?
        – Бармен, – сказала Джейми. – Парикмахер. Начальник почты и/или почтальон.
        – И/или библиотекарша? – спросил Демарко.
        – Наша провидица по картам Таро и одновременно «Отступница пещеры Да Винчи», – ухмыльнулась Джейми. – Ну конечно! Хочешь сам ей позвонить или мне?
        – Ты, если не возражаешь.
        После этого она тоже повернулась на бок.
        – Но сперва… – протянула она и положила руку на его ремень. – Если ты в этом заинтересован, конечно.
        – Я был заинтересован и ждал целых четыре дня, – ответил он ей. – Так что ты поаккуратней.
        Она расстегнула его ремень, а потом и ширинку и скользнула рукой в его белье.
        – И как мы это устроим только с одной ногой? – спросила она.
        – Я буду спокойно лежать, а ты сможешь делать со мной все, что захочешь.
        – Хммм. Должна признать, это было очень даже возбуждающе, когда ты рассказывал, как Кэт связывала тебе руки.
        Ее прикосновение было словно алхимия – магия эндорфинов, счастливая, парализующая легкость страсти.
        – Сопротивляться я точно не буду, – сказал он.

        Глава сто двадцать седьмая

        – Нет, мы просто пытаемся собрать полную картину, – сказала Джейми в телефон. – Я дам вам знать. Еще раз спасибо, Розмари.
        Она нажала на отбой, повернулась со своего места на краю кровати и снова легла ничком рядом с Демарко.
        – Тодд Берл, – сказала она ему. – Люди за глаза называют его Тодд-Бегемот.
        – Оно и понятно, – заметил Демарко.
        – А теперь самое интересное. Угадай, на кого он работал в конце восьмидесятых – начале девяностых.
        – Видимо, на нашего старого доброго преподобного.
        – Ты знаешь, что у Ройса в этом районе много недвижимости? Ну, мистер Бегемот был его штатным рабочим. Делал ремонт, мыл, косил траву, все, что просили.
        Демарко сел прямо. За окном квакала земляная квакша. Теперь в комнате было темно, единственным источником света служили редкие фары проезжающих машин и мягкий, приглушенный полумесяц.
        – Значит, он работал до Макгинти? И, по словам Эмери, каким-то образом еще и сотрудничал с Макгинти. Что-то насчет наркотиков.
        – Интересно, Берла вообще допрашивали?
        – Нужно это выяснить. И если нет – узнать, почему. Чем он сейчас занимается?
        – Помнишь, как мы проезжали вдоль реки, когда впервые приехали в город – тот особняк на утесе? Он там главный рабочий.
        – Нам нужно это записать, – сказал ей Демарко. – Составить что-то вроде карты. А то я уже запутался.
        – Ты просто устал, вот и все. Давай немного поспим и утром начнем на свежую голову.
        Они тихо лежали, держась за руки, Джейми на боку рядом с ним, а Демарко на спине. Воздух за стеной пах чистотой и сладостью, благоухая цветами под окном и благодарностью Демарко за то, что его простили и дали еще один шанс. Он улыбался, вспоминая свой сон, и мечтал, что Райан снова ему приснится. Других снов он и вовсе не хотел. Испытание в лесу и клетке уже казалось ему сном, хотя отвратительно острая боль и осталась. Он мог представить придуманный им образ семи скелетов девушек, их семь жалобных лиц, с плотью и кровью, то, как их руки тянулись к нему, брали его за руки, шли вместе с ним через самые трудные участки пути. Он понял, что его разум, как и сама жизнь, полон одновременно и ужасной тьмой, и каким-то галлюциногенным светом. И оба они полезны, если их использовать эффективно и с нужной дозировкой.
        Он смотрел на лицо Джейми в этом скудном свете и слушал ее дыхание, вдыхал аромат цветов, слышал приглушенную ночную песню – кваканье лягушек, трель соловья и скорбный плач голубей.

        Глава сто двадцать восьмая

        В комнате допросов окружной тюрьмы Демарко столкнулся лицом к лицу с закованным Чедом Макгинти за металлическим столом, усеянным следами от сигарет, пятнами от кофе и тысячами отчаянных царапин. Джейми без улыбки прислонилась к стене. Кулаки Макгинти и наручники, удерживающие их вместе, скребли по столу взад и вперед, пока он говорил.
        – Я не знаю, что вы имеете в виду под словом «партнер». Единственный партнер за всю мою жизнь – это мой брат.
        – А мне говорили другое, – сказал Демарко.
        – И кто же тебе это сказал?
        – Бог на ушко нашептал.
        – Ха, – ответил на это Макгинти. – А еще у тебя грибов не осталось? Мне бы тут не помешало.
        – Чед, ты в глубоком дерьме. Тебе это известно?
        – Ну раз уж вы с Богом так решили.
        Демарко повернулся к Джейми:
        – Еще раз, что ему там грозит?
        – Девиантный сексуальный контакт, вторая степень. От 3 до 5 лет, если повезет. Больше, если нарвется на судью-женщину. Хотя всегда можно выбрать химическую кастрацию.
        – Не будет ничего такого, – заерзал Макгинти на своем стуле.
        – Наверное, нет, – сказала она. – Твои новые дружки из Литл Сэнди первыми о тебе позаботятся.
        Его взгляд вернулся к Демарко. Он нагнулся ближе, нависая над своими кулаками.
        – Все это дерьмо собачье, – сказал он. – Я никого не заставлял делать ничего такого, чего они не хотели.
        – Ну, – протянул Демарко, – сам понимаешь, что это так себе аргумент. Слушай, у тебя есть сейчас возможность завести друга. Может, даже шанс выбраться.
        – А насколько хорошего друга? – Макгинти пощелкал языком, задумавшись.
        – Ты же понимаешь, что это не от меня зависит. Но я почти уверен, что окружной прокурор отнесется к серийному убийце серьезнее, чем к тебе. Вы с Шарлин отправляетесь в тюрьму – никто не заметит. Справедливость по отношению к семи молодым жертвам наконец восторжествовала? Такое заметит вся страна.
        Макгинти поджал губы, пожевал внутреннюю сторону щеки.
        Так что это за партнер, который вроде как у меня был?
        – Ты хочешь, чтоб я тебе память освежил? – Демарко снова обернулся к Джейми. – Как бы вы его описали, рядовая?
        – Если снять ботинки, то он будет метр пятьдесят в прыжке, – сказала она. – Носит ужасный парик, уже поседел ближе к вискам. Глаза как будто выкатываются. Большой, плоский нос и огромные губы.
        – Именно для описания таких губ было придумано слово «набухший», – добавил Демарко. – Как будто две гигантские мокрые личинки присосались ртом к жопе.
        – И у него череп похож на гриб, – вставила Джейми.
        – На гриб в волосатом презервативе, – описал Демарко.
        Макгинти не смог удержаться и рассмеялся.
        – Бегемот Берл никогда мне не был партнером. Че бы он со мной делал?
        – Ладно, – сказал Демарко. – Чисто ради разговора, допустим, мне неверно сообщили детали. Вы не были партнерами. И никогда не пользовались этой потайной стеной, чтобы хранить там, ну, даже не знаю, метамфетамин, кокс, траву или что там предпочитают местные. Но он работал в церкви на той позиции, которую потом занял ты. Как такое произошло?
        Макгинти пожал плечами и отвернулся:
        – Черт, да это ж сто лет назад было. Наверно, услышал о работе и подал заявку или типа того.
        – Ладно, ты устроился на работу. Кто сказал тебе о потайной стене?
        – Такое я не… ну, в смысле… наверно, услышал от кого-то. Но у меня не было от нее ключа. Я никогда ей не пользовался.
        Демарко откинулся на спинку. Немного отодвинул стул от стола. Приготовился встать.
        – Рядовая, – сказал он, – похоже, нам тут никакого сотрудничества не найти. Вы сходите к шерифу, чтобы он уже передал это дело окружному прокурору?
        Джейми кивнула.
        – Значит, мы добавляем обвинения по препятствованию правосудию? И ему, и Шарлин?
        – Верно. И выясните, когда будет проходить обыск трейлера и остального имущества. Я бы хотел, чтобы мы были там.
        – Будет сделано, – сказала Джейми и потянулась к двери.
        – Слушайте, – сказал Макгинти до того, как она успела повернуть ручку. И Джейми, и Демарко замерли, повернувшись к нему.
        – Ладно, – выговорил Макгинти, – хорошо. Я помню только то, что Бегемот из-за чего-то разозлился на Ройса, и его уволили. И вот он ко мне пришел и сказал, что мне надо туда вместо него. Типа чтоб я успел к нему прийти перед тем, как он нанял кого-то еще. Вот и все, что было.
        Демарко уставился на пятно от воды на потолке.
        – И ты устроился на работу, где надо стричь газон за гроши. Хотя у вас с братом уже было довольно прибыльное дело с наркотиками. А потом твоего брата арестовали, он взял вину на себя за вас обоих и провел какое-то время в тюрьме. Когда он вышел, ты передал работу в церкви Вирджилу Хелму, чтобы больше времени уделять семейному бизнесу, – он перевел взгляд на Макгинти. – Так дело было?
        Прежде чем заговорить, Макгинти трижды провел языком по передним зубам.
        – Я уже и так на много вопросов ответил, – сказал он. – Мне нужна какая-то бумажка. Я хочу, чтобы с Шар были сняты все обвинения, как и с моего брата. И никакой этой херни про кастрацию. Это даже не вариант.
        Демарко улыбнулся. Потом встал:
        – Посмотрим, что мы сможем сделать.

        Глава сто двадцать девятая

        Шериф встретил их в своем кабинете с коробкой пончиков в руках – десятком колечек, поджаренных во фритюре и засыпанных сахарной пудрой.
        – Я как раз собирался отнести их в комнату отдыха. Возьмите по парочке, пока они все не исчезли.
        Джейми взяла один пончик большим и указательным пальцами.
        – С кремом? – спросила она.
        – Вроде того, – ответил он ей. – Там джем. Кажется, сегодня малиновый. Так что аккуратнее, может вылиться.
        Демарко тоже взял один, как и шериф перед тем, как отложить коробку.
        – Берите еще, – сказал он.
        – Мне повезло, что она один-то разрешила съесть, – сказал Демарко и кивнул в сторону Джейми.
        – Это точно, – сказала она ему.
        После того, как они вытерли сахарную пудру с пальцев и губ, они рассказали шерифу о разговоре с Макгинти.
        – Интересно, – ответил он. – Пожалуй, стоит поговорить с прокурором.
        Он поднес коробку со сладостями к двери, позвал ближайшего коллегу, отдал ему коробку и вернулся к своему месту на краешке стола.
        – Так кто именно навел нас на Берла? – спросил он.
        – Розмари Туми, – сказала Джейми. – Мы пробивали всех работников Ройса. Оказывается, Берл работал до Макгинти. Вы должны были это знать.
        – Так и есть, – сказал шериф. – Мы проверили его еще в самом начале дела. Он был чист.
        – Нам кажется, он заслуживает новой проверки.
        – И с чего вы это решили?
        – Мне кажется, они с Макгинти работали вместе. Макгинти есть чем торговать. Мы упомянули Берла, и он занервничал.
        Шериф кивнул и уставился в пол. Когда он поднял голову, то кивнул подбородком на раненую ногу Демарко.
        – Вы все это время бродили в лесу и нигде не унюхали следа Хелма?
        – В лесу можно много разного унюхать, шериф, – улыбнулся Демарко, – но не его.
        – Но если мы попросим, – сказал шериф, – вы сможете сказать, где вы его искали?
        – Я могу вам сказать, где я зашел в лес и примерно где вышел, – провел рукой Демарко по своему бедру. – Если все-таки задумаете выслать туда поисковую группу, то там есть конкретный овраг, в который я хотел бы вернуться с парой динамитных шашек.
        – Он всегда такой неуклюжий? – повернулся шериф к Джейми.
        – Часто, – сказала она.
        Шериф приложил руку к подбородку и потер свою ухоженную бороду.
        – Вы двое еще забавнее, чем Мартин и Льюис, – сказал он. – Я пошлю парочку своих ребят еще раз поговорить с Берлом, может, выжмем из него что-то.
        – Кстати, об этом, – сказал Демарко. – Он показался мне довольно пугливым.
        – Что вы имеете в виду?
        – Мы думаем, что дальше нам надо накопать побольше информации про Берла. Сначала от Ройса, а потом от нынешнего работодателя Берла.
        – От миллионера?
        – Именно, – ответила она. – Мануального терапевта на пенсии.
        – Как можно стать миллионером, вправляя кости?
        – На побережье Мексиканского залива шесть клиник. Там много рыболовов и нефтяников с больными спинами, наверное.
        Шериф пожал плечами:
        – Я должен сказать, что моему отделу было рекомендовано держаться подальше от пастора Ройса.
        – Нам тоже, – сказал Демарко. – Но мы тут как гражданские. Хотим стать баптистами. Нам лишь нужен духовный совет, вот и все.
        – Я слышал, что он самая подходящая для этого кандидатура, – улыбнулся шериф.
        – И вообще, почему им интересуется ФБР? – спросила Джейми.
        Шериф глянул за ее спину, посмотрел на открытую дверь, нет ли кого рядом…
        – Поговаривают, но это всего лишь слухи, что часть денег из его фонда могла попасть в руки кучки черных радикалов в Чикаго. Из тех, которые любят хранить тяжелое вооружение.
        – Видимо, мне нужно поприсутствовать на одной из проповедей пастора, – сказал Демарко.
        – А он ловкач, – сказал ему шериф. – Всегда на волоске от того, чтобы выступить в защиту мятежа. Во всяком случае, публично. То, что он отстаивает лично, – вопрос догадок.
        – Ну что ж, – сказал Демарко, – оставлю анархиста большим мальчикам. Расследовать мятеж – совсем не мой уровень, мне платят меньше.
        – Я вас понял, – сказал шериф. – Если говорить о домашнем и сексуальном насилии, жестоком обращении с животными, браконьерстве на оленей и диких кабанов, лабораториях с метом, наркопритонах, а также горе бумажной волокиты, то дел у нас здесь более чем достаточно.
        – Спасибо за пончики, – сказал Демарко. – Мы будем на связи.
        – Уж пожалуйста, – попросил шериф.
        Выйдя на тротуар, который кипел уже в девять утра и буквально сиял кусочками слюды, Демарко надел солнцезащитные очки и сказал Джейми:
        – Неужели женщинам действительно нравится, когда мужчины выглядят так неряшливо?
        – А ты подумываешь попробовать такой стиль?
        – Мне кажется, это занимает больше времени, чем просто начисто бриться каждый день.
        – Мальчикам идет, – сказала она ему. – Хотя вот эта седая борода мне не то чтобы нравится.
        – Знаешь, что меня последнее время заводит? – спросил он.
        – Лучше бы это было то, о чем я думаю. Если тебе жизнь дорога.
        Он ухмыльнулся. Положил руку ей на копчик.
        – Кто такие Мартин и Льюис? – спросила она.

        Глава сто тридцатая

        Преподобный Ройс направился по коридору к вестибюлю, где Джейми и Демарко попросили его подождать. За ним широкими шагами следовали двое крупных чернокожих мужчин в дорогих костюмах. Его голос эхом отразился от мраморной плитки, когда он спросил, словно вещал со сцены:
        – Висенте платит вам двоим за то, чтобы досадить мне? А что дальше вы мне принесете, чуму?
        – Хорошая акустика, – сказал Демарко. За его спиной, сидя за письменным столом, хмыкнул охранник.
        Ройс остановился в двух шагах от того, чтобы врезаться прямо в Демарко.
        – Я сейчас веду переговоры о контракте с одной крупной телевизионной компанией. У меня нет времени на всякие разговоры. И уж точно у меня нет никаких обязательств перед людьми, не имеющими никаких полномочий за пределами Пенсильвании.
        – И все же вот они мы, стоим здесь, – сказала Джейми с лучезарной улыбкой, – снова миленько болтаем.
        – Потому что я праведный человек, который не имеет никакого отношения к несчастной смерти этих девушек, как бы сильно Висенте не желал обратного. Я уже поговорил с десятком сотрудников правоохранительных органов. Я подписал письменное показание под присягой. Я запросил и прошел проверку на полиграфе. Так что теперь я прошу вас сообщить мистеру Висенте Звезде-Журналов, что больше я такого не потерплю!
        – Тодд Берл, – сказал Демарко.
        Голова Ройса вздернулась так резко, будто кто-то врезал ему под подбородком.
        – Какое отношение к делу имеет этот подонок?
        – Как я понимаю, он какое-то время был вашим партнером, – сказал Демарко.
        – Партнером? Этот человек стриг мне газон и чинил туалеты. Как такое можно назвать партнерством?
        – Почему вы его уволили? – спросила Джейми.
        Ройс взглянул на охранника. Затем повернулся к одному из своих телохранителей:
        – Откройте святилище.
        Телохранитель отпер тяжелые деревянные двери, ведущие в церковь на пятьсот мест. Он открыл одну из дверей и остался там ждать.
        – Если не возражаете, – обратился Ройс к Демарко и Джейми.
        Он последовал за ними в святилище, а затем, когда телохранитель закрыл за ними дверь, подошел к заднему ряду и облокотился о спинку скамьи – за ним простиралось святилище, ряд за рядом скамей, обитых красным бархатом, широкий центральный проход, ведущий к мягким алтарным подушкам, а за ними возвышались алтарь, кафедра и четыре стойки для хора, огромный золотой крест высоко на задней стене, камеры и фонари, подвешенные над скамьями.
        – Кажется, мы больше не в Абердине, Тотошка, – сказал Демарко.
        – И слава Богу. А насчет Тодда Берда? – Ройс так скривил рот, будто хотел сплюнуть. – Даже его имя меня отвращает.
        – И почему же? – спросила Джейми.
        – Вы его видели?
        – Мельком.
        – Этого должно хватить, – сказал Ройс. – Но раз уж вы спросили, позвольте пояснить. Его наняли, как я уже сказал, для общего обслуживания и содержания моей собственности. Кажется, тогда у меня было всего три дома. Один двухквартирный дом, один четырехквартирный и, конечно, сама церковь, которой я не владел, но за которую отвечал по контракту. Я нанял Берла, когда только приехал в Абердин. До того, как понял, что этого человека надо всячески избегать.
        – Вы посчитали его ненадежным? – спросил Демарко.
        – Да нет, он делал свою работу. Вообще-то, качество его работы было исключительным. Его подхалимские приставания – вот что испортило наши отношения. Постоянно совал нос в мои дела по бизнесу. Все хотел купить так называемый им «заслуженный капитал». Как будто я когда-нибудь буду иметь дело с такими типами.
        – И что вы подразумеваете под «такими типами»? – спросила Джейми.
        – Я начал узнавать от своих прихожан определенные слухи. Во-первых, что этот человек – патологический врун. Что доверять ему очень опасно. Во-вторых, он был известен тем, что время от времени – извините уж за такой жаргон – сдавал свою жену напрокат.
        – Правда, что ли? – удивилась Джейми. – Она совсем не похожа на такой типаж.
        – И я так же подумал, – ответил Ройс. – И поэтому однажды решил с ним поговорить. Сделал вид, что и правда подумываю о партнерстве. Короче говоря, я позволил ему нести все, что вздумается, чтобы посмотреть, куда он в итоге «принесется». Итог был впечатляющим.
        – А поконкретнее можно? – спросила Джейми.
        – Помимо много другого, он утверждал, что был морским котиком. Что у него IQ 140. Что у него есть степень по экономике в Университете Дрю. Что сколотил целое состояние, вкладывая деньги в сырье, и все потом раздал. Просто по доброте душевной.
        – И что-то из этого правда? – спросил Демарко.
        – Насколько я мог проверить, ни капли.
        – И поэтому вы его уволили?
        Ройс резко вдохнул через нос.
        – Он предложил мне свою жену, – сказал он.
        – И что? – спросил Демарко.
        – Представьте себе это. Этот мужчина до такой степени параноик, что он едва ли выпускает свою жену на люди, но все же предлагает ее в обмен на бизнес-сотрудничество.
        – Так вы отказались от его предложения?
        Ройс понизил голос, но в нем возросла непреклонность.
        – Я даже пальцем не прикоснусь к тому, что пачкал этот человек.
        – И это для вас стало последней каплей?
        Ройс кивнул.
        – Но, к сожалению, это еще не все. Я расспросил несколько своих прихожан, которые неплохо его знали, и они все подтвердили мои подозрения. Я был не единственным, кому он предлагал подобное. Совершенно презренное существо.
        – Вы утверждаете, что он предлагал свою жену в качестве проститутки? – спросила Джейми.
        – Если верить моим источникам – постоянно.
        Демарко вскинул брови.
        – Когда вы его уволили, то объяснили, почему? – спросил он.
        – Я тогда завтракал со своими коллегами, – кивнул Ройс, – в том местечке рядом с магазином бытовой техники. И вот он явился. Подошел ко мне, положил руку на плечо, назвал меня «братом» и сделал вид, что мы знакомы и вообще близкие друзья. Я некорректно отреагировал. Потерял самообладание. Перечислил все его грехи во всеуслышание. И точно обозначил, какой он мерзкий человек. Оглядываясь на прошлое, – задумался Ройс, – не стоило мне так горячиться на публике. Это не очень по-христиански.
        Демарко пристально посмотрел на подвешенные камеры и десяток микрофонов, стратегически расположенных в разных местах.
        – Вы говорили об этом шерифу, когда только началось расследование? – спросила Джейми.
        – Всему свое время, – ответил Ройс, – и время всякой вещи под небом.
        – И почему это время пришло сейчас? – спросил Демарко.
        – Потому что я до смерти устал тянуть эту волынку с кучкой негодяев.
        Демарко улыбнулся.
        – И почему вы решили заменить Берла на Чеда Макгинти?
        – Он пришел ко мне в тот же день, когда я накричал на Берла. Сказал, что слышал о том, что мне нужен новый рабочий. Было очевидно, что у него дела плохи и он уже не сводит концы с концами. Поэтому я дал ему шанс. Еще одна ошибка в моем суждении.
        – А что насчет Вирджила Хелма?
        – И он тоже. Я нанял его только потому, что он был ветераном. И очевидно нездоровым. Но все же желающим работать. Я все еще поражен, насколько гнусная у него душа.
        – Так вы уверены, что это он виновен? – спросила Джейми.
        – Только вы и заблудшая группка Висенте не хотите признавать очевидное. Я позвонил Хелму, чтобы предупредить о термитах, и он пропал на следующее утро.
        – Может быть, – сказал Демарко. – Может быть.
        Ройс подошел к двери и обхватил пальцами позолоченную ручку:
        – Надеюсь, мы больше не увидимся?
        – Кто знает? – протянул Демарко. – Вы, ребята, все еще погружаетесь полностью в воду при крещении в баптизме?
        – Я с радостью погружу вас, – ухмыльнулся Ройс. Затем он распахнул дверь. Один из его телохранителей подошел, чтобы придержать дверь.
        – Кстати, – обратилась Джейми к пастору, – Антуанетта – прелестная девушка. Держу пари, ваша дочь очень красива.
        Ройс обернулся, прищурившись.
        – Я должен был догадаться, – сказал он. – Вы хоть представляете, чего от меня требует этот адвокат?
        – Я могу только надеяться, – сказала Джейми и ушла, ухмыляясь.

        Глава сто тридцать первая

        На обратном пути в Абердин, прихватив коробку хрустящих куриных наггетсов и две охлажденные бутылки воды в ближайшем фастфуде, Джейми и Демарко обсуждали всю полученную с утра информацию, добавляя ее к той, что уже была известна, и правдоподобным догадкам.
        – Давай идти от Вирджила Хелма, – предложил Демарко. – Эмери. Жаль, что ты его не видела. К сожалению, мы сможем полагаться только на мое впечатление.
        – И ты ему веришь? – уточнила она.
        – На мой взгляд, этим враньем он не смог бы ничего добиться. К тому же, если бы не он, я, наверное, был бы уже мертв, или заперт в клетке, или все еще бродил бы по этим лесам. Он говорит, что у него никогда не было ключа от потайной стены, и я ему верю.
        – Тогда идем к Макгинти… ты веришь, что у него никогда не было ключа?
        – Сначала ты.
        Оставив левую руку на руле, она откусила куриный наггетс, медленно прожевала, проглотила, аккуратно положила его на салфетку, расстеленную на ее бедрах, потянулась за бутылкой воды в подстаканнике и сделала глоток.
        – Да, верю. У него, конечно, есть свои странности, тут без вопросов. Но как по мне, он не похож на серийного убийцу. Думаешь, он добьется того, о чем просит?
        – Что-то в этом роде. Шар отпустят. Брата, вероятно, тоже. И самому Чеду дадут минимальный срок.
        – И тебя это устраивает?
        – Это округ шерифа, – пожал плечами Демарко, – не мой. Наверное, он все продумал, сейчас схватит Чеда, потом брата. Помаленьку за раз.
        – Ну ладно, – сказала она. – У Вирджила не было ключа, не было возможности и не было явного мотива. У Макгинти не было ключа, не было возможности, мотив слабо ощутим. У Эли Ройса была куча возможностей. Хотя…
        – Да, тут куча «хотя».
        – В основном всего два, как мне кажется, – сказала она. – Он прошел проверку на детекторе лжи. Кроме того, этого человека можно обозвать множеством способов, но он не глуп. Завалить церковь скелетами? Церковь, где он сам служит? А потом запланировать инспекцию, которая почти наверняка их раскроет? Если он сам их там спрятал, то почему бы не убрать их до инспекции?
        Демарко какое-то время молчал. А немного погодя заговорил:
        – Дело вот в чем. Если верить Макгинти, он просто как-то где-то услышал о вакансии и подал на нее. А если верить Ройсу, то Макгинти появился у него на пороге спустя считаные часы, как это место стало вакантно. Кто-то ему сказал, что там есть работа. Не могу себе представить, чтобы такой человек, как Тодд Берл, открыто вещал о том, что его уволили.
        – А разве Вирджил не сказал тебе, что Берл и Макгинти были партнерами?
        – Не Вирджил, а Кэт. Она заверила, что ей об этом рассказал Эмери. Только если мы наткнулись не на того Бегемота.
        – Мы уже знаем, что Чед Макгинти врет.
        – Все врут.
        Она сделала очередной глоток воды.
        – Так с каким лжецом ты сначала хочешь поговорить? – спросила она потом.
        Демарко на мгновение задумался:
        – А что бы ты сказала о той старшей девушке после вашего разговора?
        – Что она пончик с джемом, – улыбнулась Джейми.
        – Ну что ж, – рассмеялся Демарко, – давай посмотрим, что у нее за начинка.

        Глава сто тридцать вторая

        Эта девушка, Шарлин, показалась Демарко старше своих девятнадцати лет. Закаленной, готовой к бою. Она вошла в комнату нахмуренной, презрение ясно считывалось с жесткой линии ее рта и с затаенной скуки в ее взгляде.
        – Если вы, ребята, занимаетесь только этим, – сказала она, – то это довольно жалко.
        Она подошла прямо к окну, выходящему на парковку, но до этого взяла сигарету и спички, которые положили на кофейный столик специально для нее. В женской тюрьме, в отличие от мужской, комната переговоров отличалась хорошим освещением и жизнерадостными тонами. Там были голубые стены, имелись четыре виниловых кресла оранжевой и зеленой расцветки, два из которых в данный момент занимали Демарко и Джейми.
        – Это сержант Райан Демарко, – сказала ей Джейми. – Райан, это Шарлин.
        Она улыбнулась, но ничего не сказала. Шарлин не повернулась, лишь выпустила дым в окно.
        – Если вы думаете, что я скажу против него хоть слово, то зря теряете время.
        – Дело приняло серьезный оборот, Шарлин, – сказал ей Демарко.
        Она чуть повернула голову, но недостаточно, чтобы встретиться с ним взглядом.
        – Ты должна знать, – продолжил он, – что мы собирали информацию не только насчет Чеда, но и насчет его бывшего работодателя, Реверенда Ройса, как и его отношения с Тоддом Берлом и Вирджилом Хелмом. Мы знаем, что Чед тебе все об этом рассказал. Мы знаем, что он сказал тебе о той потайной стене в церкви и о том, как ее использовали. Так ты становишься соучастницей. Обвинение – тяжкое убийство по семи пунктам. Возможно, ты никогда больше не сможешь смотреть в окно.
        Они сидели очень тихо, наблюдая за видимой частью ее лица и тела. Ее рука дрожала, когда она в очередной раз поднесла к губам сигарету, ее затяжка была неглубокой и прерывающейся как стаккато. Пальцы на ее свободной руке дернулись.
        – Мы знаем, что ты никак не причастна к убийству тех девушек, Шарлин, – голос Джейми был мягче. – К сожалению, тебе все равно предъявят обвинения, если ты будешь утаивать информацию. Так устроен закон.
        – Чушь какая, – сказала она в окно.
        – Так и будет, – сказала Джейми. – Но если ты будешь с нами честна и подтвердишь то, что мы уже знаем, то у тебя есть шансы вскоре отсюда выбраться. Без всяких обвинений.
        После этого Шарлин отвернулась от окна.
        – И Чед тоже?
        – Его все еще будут судить за сексуальный контакт, но это все, – сказал Демарко.
        Она посмотрела на закрытую дверь, а потом снова на Джейми:
        – Мне нужен адвокат?
        – Ты можешь позвонить кому-то, если хочешь, – ответила Джейми. – Или можешь просто сесть и честно с нами поговорить. У нас нет полномочий в этом штате. Мы не собираемся обманывать тебя или как-то вредить. Нам нужна лишь правда, чтобы мы смогли передать ее шерифу. Именно он сделает официальное заявление.
        Шарлин продолжала смотреть на Джейми, но ее глаза опустели от страха.
        – У тебя впереди еще вся жизнь, Шарлин, – сказала Джейми. – Я бы очень хотела, чтобы ты прожила ее за пределами тюрьмы штата Кентукки.
        В конце концов девушка отошла от окна и села рядом с Джейми на оранжевое виниловое кресло. Она попросила что-нибудь попить, и Демарко взял банку содовой из автомата в коридоре. Джейми повернулась коленями к Шарлин, подвинулась и наклонилась ближе, когда они разговаривали. Лицо Демарко оставалось бесстрастным, он изо всех сил старался не показывать своего удивления, не пугать ее своим взглядом. Он сидел, зажав руки между коленями, опустив глаза и слегка склонив голову набок, слушая и запоминая.
        – Давай ты начнешь с того, как Чед связался с Тоддом Берлом, – предложила Джейми. – Что там вообще произошло?
        – Я тогда с ним не жила, – сказала Шарлин. – Я знаю только то, что он сам мне говорил.
        – Это нам и нужно знать.
        – Его сначала знал брат Чеда. Они встретились в каком-то баре и накидались там. Наверное, в ту же ночь Берл отвел его к себе домой и разрешил трахнуть свою жену.
        – Тодд Берл отвел Лукаса в свой дом и позволил ему заниматься сексом со своей женой?
        – Он так сказал. Берлу нравится на это смотреть. Наверное, тогда-то Берл и начал покупать товар Лукаса.
        – И о каком товаре мы говорим?
        – Трава. Раньше Берл покупал ее в Теннесси, привозил сюда и продавал жильцам Ройса и еще парочке людей. Но оказалось, что у Лукаса можно покупать ближе и дешевле.
        – Значит, Берл тогда работала на Ройса?
        – Да. И продавал на стороне. Как траву, так и его жену, насколько мне говорили.
        – Ройс был в этом замешан?
        – В дури? Нет, конечно.
        – И это продолжалось?..
        – Ну, после того, как Лукаса загребли и засадили, какое-то время работали только Берл и Чед. Пока Ройс не разозлился из-за чего-то и не уволил его.
        – Уволил Берла?
        – Да. И тогда Берл сразу позвонил Чеду, и они придумали этот план, чтобы Чед устроился на эту работу, где надо стричь газон и все такое. Потому что у Берла была запасная связка ключей от церкви. А что может быть лучше, чем продавать их товар там, где этого никто не видит? В смысле, Ройс ваще туда не ходил, только по воскресеньям, у него же типа куча своих личных дел. В основном, судя по разговорам, с девочками.
        – Проституция?
        – Да не, он просто трахал всех, кого мог. Еще в Чикаго какое-то дерьмо назревало или еще где. Типа сила черных, знаете? И Ройс пытался наладить контакты с теми людьми.
        – Понятно, – сказала Джейми. – Так Берл покупал у Чеда траву и продавал ее в церкви?
        – Они и метом торговали. Всем, что покупали. Самое смешное, что кабинет Ройса был обставлен дорогой мебелью, картинами и всякой всячиной, включая большой черный кожаный диван, на котором он вроде как лежал и сочинял свои проповеди. Черпал вдохновение от Бога, да? А на них-то он и трахал половину черных женщин в городе, так говорил Берл. Так что Берлу пришла в голову гениальная идея, чтобы его жена тоже трахалась с парнями на этом диване. Пару раз в неделю. Просто чтобы досадить Ройсу, вот и все. С тех пор, как его уволили, он досаждал Ройсу как только мог.
        – И ты уверена, что Берлу нравилось на это смотреть? На его жену с другими мужчинами?
        – Абсолютно. Он кучу раз смотрел, как Чед меня трахал. Или и меня, и его жену одновременно. Он даже сделал маленькую дырку в стене, чтобы стоять за ней и смотреть на нас. Это типа его фишка – смотреть и дрочить. Мне-то нужно за что подержаться. Но тут уж кому как нравится.
        – Ладно, – сказала Джейми, – давай по порядку. К этому времени у Берла уже была другая работа, но он продолжал торговать наркотиками в церкви. Он и хранил все там?
        – Ну, как мы поняли, да. В смысле, а зачем с собой-то таскать? Никто кроме него и не знал о той стене. Однажды Чед попытался взломать замок в подвале, ну, на потолке подвала. Типа под одной из панелей, что-то такое. Но потом он передумал, потому что боялся, что Берл как-то это заметит. И я не знаю, в курсе вы или нет, но Берл – вообще поехавший засранец. Он может еще как затаить обиду. Он всегда говорил о том, что когда-нибудь отомстит Ройсу. Типа вообще ему все испортит, понимаете? Это одна из причин, почему Чед бросил ту работу с газоном, не хотел, чтобы Берл впутал его во всю эту чертовщину.
        – А другие причины?
        – Ну, Лукас уже отсидел и хотел, чтобы Чед полностью вернулся к своей работе. Ну, с подготовкой к революции.
        – Значит, тогда Чед бросил работу у Ройса. И порекомендовал на его место Вирджила Хелма?
        – Точно. Вирджил приехал в город, заселился в квартиру над баром и искал работу. Вот только этот мужик был очень странный. Он был такой тощий, напоминал мне голодающую кошку. У него вроде были проблемы с легкими. Но газонокосилку несложно же волочить за собой.
        – А что было в тот день, когда пропал Вирджил? Он знал, что было спрятано за той стеной?
        – Никто не знал, – сказала Шарлин. – Ну, в смысле, кто-то знал, но не Чед и не Вирджил. А потом, в тот день, когда Вирджил узнал об инспекции на термитов, он пил пиво внизу с Чедом. Который сразу же рассказал ему про тайник Берла и то, что если его найдут, стопудово все свалят на Вирджила.
        – И поэтому Вирджил сбежал?
        – А ты бы не сбежал? Закинул все вещи на свой мотоцикл и свалил. На следующий день мужик из инспекции снял парочку панелей на стене, и все, тогда-то ад и начался.
        Через двадцать минут после начала их разговора Шарлин вернулась в свою камеру, тихо плача, но с надеждой. Джейми и Демарко остались сидеть в своих креслах – Джейми печатала на своем ноутбуке, Демарко быстро делал заметки в маленьком блокноте на спирали, пользуясь своей стандартной стенографией, пропуская несущественные слова.
        Когда они оба закончили, Демарко сказал:
        – Один из нас должен поблагодарить дежурного. А другой позвонит шерифу.
        – Я беру дежурного, – Джейми закрыла ноутбук и встала.
        – Ты просто знаешь, что шериф будет к тебе подкатывать, – улыбнулся Демарко.
        – Да, знаю, – сказала она. – И я не хочу, чтобы нас арестовали за нападение на сотрудника правоохранительных органов.
        – Я начал сочувствовать шерифу, – сказал Демарко. – Я понимаю, что он чувствует.
        – Ладно, – сказала Джейми. – Увидимся внизу.
        Через десять минут они вместе вышли на обжигающую жару.
        – Шериф поручил своим ребятам пробить кредитную карту Берла еще в девяностых годах, посмотреть, сохранились ли какие-нибудь записи. Проверить все, что угодно, чтобы понять, был ли он в тех городах, где пропали девушки. А пока он с радостью позволит нам расспросить о Берле его работодателя. Даже предложил нам стать его помощниками.
        – Ура, – хмыкнула Джейми.
        – Я не принял такую честь, – сказал ей Демарко. – Как у гражданских, у нас развязаны руки.
        – К тому же тебе претит сама мысль работать на него.
        – Это правда, – сказал Демарко. – Но мне очень понравились его пончики.

        Глава сто тридцать третья

        В поместье миллионера-терапевта было более чем восемьсот акров земли на вершине утеса высоко над Вест-Форк у залива Мэйфилд, притока реки Миссисипи. С дороги вдоль залива был виден только главный дом, а в сотне футов под ним находился исцарапанный утес карьера, из которого были вырезаны огромные строительные блоки. Джейми и Демарко стояли снаружи машины со стороны водителя, глядя на здание, пока на дороге в обе стороны проезжали редкие машины, от которых им на лица дул теплый ветер.
        – А когда его восстановили? – спросил Демарко.
        – Я перестала проводить все лето у бабушки, когда мне было шестнадцать. Так что когда-то после этого.
        – Девочки начали исчезать в 1998 году.
        По спине Джейми пробежала дрожь. Она потерла руки.
        – А что ты знаешь о владельце? – спросил Деарко.
        – Немного, – ответила Джейми. – Я знаю, что он очень закрытый человек. Его почти никто никогда не видит. Помню, бабушка упоминала, что он женился через несколько лет после того, как переехал сюда. Уехал куда-то и вернулся с женой. У нее какое-то заболевание позвоночника, и она передвигается в инвалидной коляске. Вроде как, но это все только слухи, сама бабушка никогда их не видела. Несколько раз за каждое лето они ездят в «Сладкую сказку», она на заднем сиденье, и покупают шоколадное мороженое с собой. Это мило, да?
        – Ну да, – сказал Демарко. – А сколько ему лет, не знаешь?
        – Где-то около семидесяти.
        Демарко достал телефон и проверил время.
        – 16:17, – сказал он. – Как думаешь, Берл заканчивает в четыре или в пять?
        – Ну, это зависит от того, работает он с животными или просто в доме? Я слышала, что у них есть ламы, маленькие козлики и павлины.
        – Прямо-таки сад Эдема, – сказал Демарко.
        – Не завидуй, – поддразнила она.
        – А какая разница по времени? – спросил он. – С животными или без?
        – Я просто подумала, что животные занимают больше времени. Ну, пока покормишь, попоишь… не знаю, в общем.
        – Давай подождем до пяти. Лучше бы ему пока не знать, что мы под него копаем. А далеко эта «Сладкая сказка»?
        – Если ты думаешь о супершоколадном мороженом, то это тысяча двести калорий, малыш. Это двенадцать миль бега. Ты такое сможешь с тростью?
        – В последнее время на мне куча миль.
        – Когда ты их проезжаешь, то это не считается.
        – Я залез на гору, – сказал он. – Провел три дня в лесу. Почти без еды. В меня стреляли. Меня почти сожрал огромный волкодав. У меня огромный дефицит калорий. Минимум восемь тысяч.
        – О господи, – сказала она ему. – Я сама поведу. Тебе нужно беречь силы. А то эти пластиковые ложки такие тяжелые.

        Глава сто тридцать четвертая

        Джейми нажала кнопку вызова на воротах в полумиле от главного дома. Четыре минуты назад, припарковавшись на перекрестке частной дороги и шоссе, они наблюдали, как синий пикап Берла выехал на шоссе и направился в сторону Абердина. В динамике щелкнуло, и женский голос произнес:
        – Да? Алло?
        – Здравствуйте, – сказала Джейми. – Меня зовут Джейми Мэтсон, я пришла с сержантом Райаном Демарко. Мы бы хотели поговорить с доктором Фридлом, если это возможно.
        – Что-то не так? – спросила женщина.
        – Нет, мэм. Мы лишь собираем информацию для одного дела, над которым мы работаем.
        – А… – протянула женщина и добавила через несколько секунд: – Уильям в своей мастерской, наверное.
        – У нас всего пара вопросов. Это много не займет. Вы не против ему позвонить?
        – Он не носит с собой телефон, – сказала женщина. – Подойдите к дому, и я покажу вам дорогу.
        – Спасибо, – сказала Джейми. Через секунду ворота открылись.
        Они медленно проехали мимо открытого поля и пруда, потом мимо леса из красных сосен, потом мимо лиственниц по обеим сторонам асфальтовой дорожки. Затем поле справа от дороги начало спускаться вниз, там виднелись сарай и загон, где паслись шесть лам. Боковая дорожка, примыкающая к главной, вела вниз к передней части амбара. Также внизу виднелись длинная узкая оранжерея, сарай поменьше и несколько других живописных строений из камня, красного кирпича или досок. Все сравнительно новые и выполненные в своеобразном сочетании архитектурных стилей. Так, на глаза Джейми и Райану попались небольшое здание, похожее на крепость, вольер, отдельно стоящая башня, на вершине которой красовались горгульи, домик для гостей, беседка в саду с розами, крошечная часовня и другие непонятные сооружения, соединенные лабиринтом выложенных плиткой дорожек и кустов.
        Перед главным домом широкая круговая подъездная дорожка огибала ухоженную лужайку со стриженой травой. Справа от въезда на эту дорожку располагалась мощеная парковка, пустая, если не считать небольшого красного купе. Дом – трехэтажный особняк из полированного песчаника с белыми римскими колоннами – располагался сразу за подъездной дорожкой, его широкое крыльцо было украшено несколькими плетеными креслами в ярких тонах. Ближайшая сторона дома была окаймлена рядом ухоженных розовых кустов; множество других сортов роз выстроилось вдоль передней стены.
        Джейми остановилась рядом с красным купе, переключилась на паркинг и выключила двигатель. Демарко продолжал смотреть в сторону маленькой женщины в электронном инвалидном кресле, которая ждала их под сводчатой крышей крыльца.
        – Она темнокожая, – сказал он, пытаясь не шевелить губами. – Ты мне не говорила, что она афроамериканка. А он?
        – Я не знала, – сказала Джейми. – И нет, не думаю, что он тоже.
        Они оба вылезли из машины с улыбками. Он оставил трость в машине и сначала двигался с осторожностью, его левая нога все еще плохо сгибалась и была плотно обернута от лодыжки до верха колена.
        Миссис Фридл наблюдала за ними, недоуменно сдвинув брови. Демарко прикинул, что ее рост составлял где-то метр шестьдесят, а вес – не больше пятидесяти килограммов. Только лицо выдавало ее возраст – как ему показалось, около сорока лет. Ее кожа была светло-карамельной, волосы цвета воронова крыла и коротко стриженные, неровная челка падала ей на глаза. Она криво сидела в своем кресле, и в верхней части ее позвоночника виднелся небольшой выступ.
        – Я не понимаю, зачем вы здесь, – сказала она. – Наверное, мне следовало попросить у вас какое-нибудь удостоверение.
        Они показали ей свои полицейские удостоверения.
        – Из Пенсильвании? – удивилась она.
        – Мы работаем с местной полицией штата и с отделом шерифа этого округа, – сказала Джейми.
        Она моргнула, глянув на Джейми, потом на Демарко, ее маленькие руки покоились на подлокотниках кресла, тонкие ноги и ступни не двигались. Она слегка кивнула в сторону раненой ноги Демарко.
        – Вы можете ходить?
        – Только не по прямой линии, – улыбнулся он.
        Она улыбнулась в ответ.
        – Если вы пройдете по этой дорожке, – сказала она и указала направо, – то мастерская будет третьим зданием. Я думаю, что он там, но, возможно, вам придется немного его поискать.
        – Спасибо, – сказал Демарко.
        Когда он ушел, Джейми повернулась к женщине:
        – Вы не против, если мы с вами немного поговорим?
        – Если так нужно, – сказала женщина. – Хотите зайти в дом?
        – Нет, здесь очень уютно, – ответила Джейми. – Пахнет розами. Ничего, если я сяду в одно из этих кресел?
        – Да, хорошо, – сказала женщина.
        Когда Джейми уселась, а женщина повернула инвалидное кресло так, чтобы сидеть к ней лицом, Джейми сказала:
        – Как я понимаю, у вас работает Тодд Берл?
        – Да, он ушел отсюда едва ли десять минут назад, – сказала женщина.
        Джейми кивнула:
        – Что вы можете мне о нем сказать? О его поведении? Характере? Какие у вас вообще с ним отношения?
        – Я особо с ним не пересекаюсь. Он работает не в доме.
        – Но за несколько лет вы же смогли сформировать о нем какое-то впечатление, разве нет?
        Женщина слегка наклонила голову, ее выражение лица излучало неловкость.
        – Наверное, вам лучше поговорить о нем с моим мужем.
        – Этим займется сержант Демарко. Мне бы хотелось услышать ваше мнение.
        – У него какие-то проблемы?
        – Я пока что не могу это обсуждать, – сказала Джейми, как всегда улыбаясь. – Давайте начнем с описания его обязанностей.
        Миссис Фридл отвернулась и, кажется, просто уставилась на какую-то точку среди травы внутри подъездной дорожки. Ее брови остались нахмуренными.
        Когда сетчатая дверь справа от них внезапно открылась, и миссис Фридл, и Джейми вздрогнули.
        Оттуда вышла девушка лет двадцати с небольшим. Джейми попыталась оценить ее с первого взгляда: выцветшие синие джинсы и футболка, где-то метр семьдесят пять, крепкая, каштановые волосы, собранные в короткий хвост, стянутые резинкой. Она быстро взглянула на Джейми, затем на миссис Фридл.
        – Простите, Ди, я не хотела мешать, – сказала девушка.
        – Все в порядке, – ответила миссис Фридл. – Ты уже уходишь?
        Девушка кивнула.
        – Я закончила стирку и загрузила посудомойку. У вас заканчивается миндальное молоко и английские маффины.
        – А можешь еще купить свежего базилика? Уильям завтра хочет сделать песто.
        – Я куплю, – ответила девушка и, быстро улыбнувшись, направилась к красному купе.
        Джейми подождала, пока девушка заберется в машину и начнет выезжать.
        – Одна из ваших работниц? – спросила она.
        – Сьюзан, – кивнула миссис Фридл. – Приходит на пару часов каждый день. Такая милая девушка. Она вот-вот закончит колледж. Ситуация у нее дома… не очень хорошая.
        Джейми кивнула.
        – Так вас зовут Ди?
        – Даймонд. Но, как говорит мой муж, это очень жесткое имя. Он сразу начал называть меня Ди. Я уже привыкла. Даже предпочитаю этот вариант.
        – У вас такое большой и красивый участок, – улыбнулась Джейми. – Спорю, на все это нужно много людей.
        – Не так много, как вам кажется, – сказала миссис Фридл. – Мы стараемся много людей не брать. В основном на полдня.
        – Кроме мистера Берла? – спросила Джейми.
        Миссис Фридл снова замолчала и посмотрела вдаль.
        – Он главный смотритель, – сказала она. – Его работа – следить, чтобы все было так, как надо. Он ухаживает за животными, присматривает за садовником и любой строительной бригадой, которую мы нанимаем. Если что-то идет не так в одной из надворных построек, он либо исправляет это сам, либо нанимает для этого специалиста.
        – И вы довольны его работой?
        Очередная пауза.
        – Мой муж, похоже, да.
        – Я ошибаюсь, – протянула Джейми, – или я улавливаю определенный дискомфорт, когда вы говорите о Берле? Можно сказать, что вы не особо его жалуете?
        Женщина очень долго размышляла над ответом.
        – Он… – начала она, но потом остановилась. – Я не люблю говорить о ком-то плохо. Особенно если это просто чувства. Ничего конкретного.
        – Меня именно чувства и интересуют, – сказала Джейми.
        – От него исходит определенная… энергия, – сказала миссис Фридл. – Собственническая. Думаю, можно назвать так.
        – В каком смысле? – спросила Джейми.
        – Я часто чувствую, что ему не нравится мое присутствие. Как будто это его дом, а я просто гость. Причем нежеланный. Иногда он тут обедает с Уильямом. Я в таком случае стараюсь не приходить к ним. Из-за него я… нервничаю.
        – Я понимаю, о чем вы. Я видела его всего лишь раз. Мельком.
        – И у вас были те же ощущения?
        – Да.
        – Однажды я сглупила и села очень близко к цветам после дождя. И он взбесился. Он в буквальном смысле накричал на меня за то, что я порчу газон. Конечно, потом он сильно извинялся, как только понял, что натворил. Умолял о прощении. Но с тех пор я считаю, что этот инцидент показал мне, что он на самом деле за человек.
        – Вы говорили об этом с вашим мужем?
        Женщина покачала головой.
        – Рядом с Уильямом он всегда такой послушный и вежливый, соглашается с ним абсолютно во всем. Слишком уж… Вы понимаете, о чем я? Слишком послушный. Уильям этого не видит.
        – У них близкие отношения?
        – Пожалуй, – сказала она. – Мистер Берл уже был здесь, когда приехала я, так что я ничего о нем Уильяму не говорю. Но иногда мне кажется, что он бывает в доме. В смысле, без Уильяма.
        – И что он делает в доме, как вы считаете?
        – Я стараюсь об этом не думать, – женщина взглянула на тропинку, ведущую к мастерской ее мужа.
        – Уильям очень легко поддается на лесть, – сказала женщина спустя некоторое время. – Куда бы он ни пошел, люди просят его внести свой вклад во что-то. Я не могу сказать, как много он отдал. Даже наш бухгалтер сказал ему, что надо осторожнее выбирать, кому доверять.
        – Да, у него сложилась репутация филантропа.
        – В половине случаев он даже не знает, куда уходят деньги. Он просто любит хвальбу. Он говорит, что в детстве постоянно сидел дома и у него не было друзей. Я просто переживаю, что мистер Берл им пользуется.
        – Я понимаю, как такое может беспокоить, – сказала Джейми. – Как давно вы женаты?
        – В этом мае будет тринадцать лет.
        «Весна 2005-го», – подумала Джейми, а вслух добавила с заигрывающей улыбкой:
        – Наверное, вы тогда были ребенком.
        – У нас большая разница в возрасте, – мягко рассмеялась она. – Но для меня это не важно. Мне было двадцать семь.
        И тогда Джейми подождала. Скажет ли она еще больше? Она не была похожа на женщину, которая выберет уединенную, замкнутую жизнь, скорее на ту, кому такую жизнь навязали. Она заговорила, изучая свои ногти с идеальным белым маникюром:
        – Для некоторых людей это был прямо скандал – выйти замуж за человека, которому уже за шестьдесят. Но я им обычно говорила: «Покатайтесь столько же в инвалидном кресле, и тогда сможете судить».
        Джейми все еще молчала.
        – Я не ходила с тех пор, как была подростком. Уильям первый стал ко мне относиться как к человеку. Как к женщине. Он для меня все. И мне не нравится, когда люди им пользуются. У него тоже было тяжелое детство.
        – Правда? – сказала Джейми.
        – Не бедное, как у меня; его-то семья была богатой. Но он был большим ребенком, нелепым и неуклюжим, не занимался спортом. Некрасивым для общепринятых стандартов. Но для меня он прекрасен.
        – И вы думаете, что мистер Берл его использует?
        – Вы видели животных, когда ехали сюда?
        – Да.
        – Это его идея. Как и еще несколько зданий и проектов. И конечно же Уильям просто без вопросов выписывает чеки. И некоторые суммы просто немыслимы.
        – Это не очень здорово, – сказала Джейми. – А что вы знаете о семье мистера Берла?
        – Я знаю, что он женат. У него две маленькие девочки. Я никого из них не видела. Мы с Уильямом не особо общительные.
        – Ваша семья местная? – спросила Джейми.
        – Моя семья? Я единственный ребенок. Мой отец… решил начать новую жизнь задолго до моего брака. Моя мама приезжает каждый год на Рождество. Она все еще живет в Мобиле. Именно там мы встретились с Уильямом. Я была его пациенткой, – она гордо улыбнулась. – И теперь я его единственная пациентка. Не знаю, что бы я без него делала. Он просто дар свыше.

        Глава сто тридцать пятая

        Когда Демарко приблизился к первому зданию вдоль дорожки – длинному, похожему на конюшню зданию из красного кирпича, – он оглянулся через плечо и увидел, как Джейми идет на крыльцо, чтобы сесть в кресло, а миссис Фридл едет в своем инвалидном кресле за Джейми. Он быстро шагнул влево и пошел вдоль стены здания, теперь его совсем не было видно за кустами. Воздух был полон сладкого аромата цветов и зелени. Где-то вдалеке три раза подряд крикнул павлин, и этот звук показался Демарко до жути похожим на женский крик: «Ой! Ой! Ой!»
        В пыльных окнах здания было темно, но, сложив ладони на стекле и посмотрев в эту щелку, он смог разглядеть полдюжины винтажных автомобилей, выстроившихся в ряд – длинные, широкие, в плавниковом стиле пятидесятых и шестидесятых годов.
        Второе здание, в двадцати футах за длинной навесной беседкой, увитой виноградными лозами, листьями и гроздьями крупного иссиня-черного винограда, оказалось большим сараем без окон на бетонной площадке. Входная дверь была закрыта на маленький кодовый замок. Следы, похоже от садового трактора, вели с площадки в глубь газона. На бетоне трактор оставил следы грязи, а на газоне – примятой травы. И они были явно уже вчерашние.
        За этим зданием стоял деревянный амбар, достаточно большой, чтобы вместить два школьных автобуса, припаркованных бок о бок. Его двойные двери были широко распахнуты, оттуда доносилась тихая музыка – барабан и труба, Бобби Дарин пел о мисс Лотте Ленье и старой Люси Браун. Возле открытых дверей стоял красный гольф-кар.
        Демарко подкрался к амбару и заглянул внутрь. Передняя половина здания была пуста, один лишь дубовый дощатый пол и запах свежих опилок. У одной стены стояли козлы для пилки дров, у другой – метла и совок. В дальней половине здания под флуоресцентной лампой расположился длинный крепкий стол. К одному концу стола была привинчена спиральная пила, к другому – циркулярная пила, а между ними были разбросаны несколько инструментов. На полке вдоль окна разместились несколько кусков пиломатериалов разных размеров, а также портативная стереосистема, настроенная на старую радиостанцию, антенна была прислонена к окну.
        В углу на решетчатом садовом кресле лицом к столу сидел Фридл – широкое, обвисшее лицо, большой нос, крупные уши, тонкие белые волосы с пробором сбоку, толстые руки и предплечья. Демарко было трудно судить о его росте, но он прикинул, что плюс-минут с метр девяносто, а вес – чуть больше ста десяти килограммов, большая часть которого заключалась в животе и бедрах. Одет терапевт был в мешковатые хлопковые брюки, синюю рубашку из «шамбре» с закатанными выше локтей рукавами и коричневые ботинки. В очках на носу он сидел, сгорбившись над расставленными коленями и раскинув на три фута в стороны руки с большим листом бумаги, на котором было напечатано что-то вроде строительной схемы.
        Демарко легонько постучал по дверному проему. Фридл поднял голову, снял свои очки и прищурился в вечернем свете.
        – Извините, что отвлекаю, – сказал Демарко. – Ваша жена сказала, что я могу вас здесь найти.
        Фридл с неким трудом встал со своего кресла, подошел к радио и выключил музыку.
        – Повторите еще раз, – сказал он Демарко.
        Демарко подошел ближе, вытаскивая кошелек из кармана.
        – Я сержант Райан Демарко, – сказал он и развернул кошелек с удостоверением. Он оставил его открытым еще на два шага, затем закрыл и снова положил в карман. – Я работаю с полицией штата и окружным отделением шерифа.
        Фридл моргнул, взял обеими руками свои очки и положил их на радиоприемник. Затем он повернулся лицом к рабочему столу и прижал ладони к его закругленному краю.
        – Работаете с ними над чем?
        – Я надеялся, что вы сможете помочь мне и предоставить информацию о вашем рабочем, Тодде Берле.
        – Например какую? – спросил Фридл. Его голос не дрожал, но был неуверенным, после каждой фразы шла короткая пауза.
        – Как давно он на вас работает? – спросил Демарко.
        – Что ж, давайте посчитаем, – Фридл посмотрел на поверхность стола и смахнул на пол опилку. – Он здесь почти с самого начала. Я начал тут работать в конце девяностых. Помню, это был апрель. Вроде бы с Алабамы шли холодные ветра.
        – И как вы наняли мистера Берла?
        Фридл уставился на Демарко, моргнул, а потом еще раз.
        – А о чем тут идет речь?
        – О случае в баптистской церкви несколько лет назад, – спокойно ответил Демарко, внимательно наблюдая. Фридл быстро повел бровями. Шмыгнул носом.
        – И что он сделал, по вашему мнению? – спросил Фридл. Но взгляд его расфокусировался; он больше не смотрел на Демарко.
        – Мы пока не сформировали мнение, сэр, – сказал Демарко. – Мы просто собираем информацию.
        Фридл застыл на какое-то время. Затем он обернулся, вернулся к своему креслу, проведя рукой по столу. Когда он садился, его рука дрожала, заметил Демарко.
        – Я в то утро вернулся от риелтора, закрыл сделку, – сказал Фридл, – и он был здесь, бродил вокруг. Представился и сказал, что слышал, что мне, возможно, нужно будет несколько человек.
        – И вы сразу же его наняли?
        – Зато не надо было объявление в газете писать, – пожал плечами Фридл.
        Демарко кивнул, улыбнулся и принял расслабленную позу, облокотившись бедром о стол.
        – Как хорошо вы знаете мистера Берла?
        – Я знаю, что он приходит вовремя и хорошо работает. Скрупулезно, я бы даже сказал. Он очень внимателен к деталям. Он все держит под контролем.
        – Вы бы сказали, что у вас с ним дружеские отношения?
        – Он на меня работает. Мы разговариваем время от времени. Но не более того.
        – А вы ему доверяете? Он вам нравится как человек?
        Фридл сложил руки, правая рука сжала пальцы на левой.
        – Я не совсем понимаю, к чему вы клоните, сержант.
        – Вы бы удивились, если я бы сказал, что против честности мистера Берла уже выдвигались обвинения? Что он был уволен своим предыдущим работодателем, пастором Эли Ройсом, за возможное участие в деятельности, связанной с наркотиками и проституцией?
        Фридл поморщился и сжал пальцы.
        – И правда, – сказал он. Теперь он поменял положение – сжимал и тянул пальцы правой руки. – Но это было давно, так? Люди меняются.
        – Некоторые да, – сказал Демарко. – Так когда вы его наняли, то ничего такого не знали?
        – Я не знал в этом городе ни души, кроме риелтора и адвоката. Он утверждал, что имеет опыт работы главного рабочего, сказал, что хочет сменить работу, найти вариант лучше.
        – И вы не проверили, где он работал?
        – Я поверил на слово, – теперь Фридл откинулся на спинку, расправил плечи и коротко выдохнул. – Возможно, я совершил ошибку, конечно. Моя жена считает, что я слишком доверяю людям.
        – И ему особенно?
        Фридл кивнул.
        – Она постоянно мне это твердит. Она говорит, что у нее от него мурашки.
        Некоторое время Демарко изучал его. Он казался усталым, медлительным, отягощенным каким-то подобием смирения, которое часто проявляют мужчины его возраста. Теперь его поза стала расслабленной – руки свободно и спокойно лежали на животе. Он напомнил Демарко некоторых фермеров с Севера, усталых стариков, которые всю свою жизнь жили лишь надеждой, хотя она разрушалась сезон за сезоном слишком обильными или слишком короткими дождями, слишком большим количеством вредителей, слишком большим количеством правил.
        Когда Фридл снова поднял глаза, его взгляд казался почти жалобным, его веки отяжелели.
        – Это все? – спросил он. – Мы закончили?
        – Мне любопытно, сэр. Для чего все это? – Демарко махнул рукой в сторону открытой двери. – Все эти здания, все ваши траты. Миллионы долларов, я уверен. Это кажется чересчур для двоих людей. Зачем вы все это построили?
        Фридл помотал головой из стороны в сторону.
        – А почему вообще люди что-то делают? Пытаются себе что-то доказать, наверное. Вы никогда такого не испытывали, сержант?
        «Каждый день», – подумал Демарко. Он отошел от стола.
        – Я попрошу вас не говорить об этом разговоре мистеру Берлу, – сказал он. – Да и вообще никому.
        – Это будет несложно, – сказал ему Фридл.
        Демарко был на полпути к беседке, когда в мастерской снова заиграла музыка.
        – Лето, – пела Сара Воан, ее голос казался каким-то замогильным, – и жизнь становится проще…

        Глава сто тридцать шестая

        – Есть тут что-то странное, – сказал Демарко Джейми. – Он как-то тут замешан. Я бы поставил на это свою пенсию.
        Он смотрел, как мимо проплывают красные сосны, пока Джейми увозила их из поместья. Когда машина приблизилась к противоположной стороне улицы, ворота поднялись.
        – Я не хочу, чтобы он вмешивался, – сказал Джейми. – А что тогда будет с ней?
        – Подумай об этом, – сказал Демарко. – Его жена чернокожая. Все жертвы были чернокожими. Но относительно светлыми, все семь.
        – Но ведь она жива.
        Демарко покачал головой.
        – Ты к ней поближе пригляделась, чем я, – сказал он потом. – Она просто так сидела, или…
        – У нее какая-то деформация позвоночника. Она была его пациентом. Так они и познакомились.
        – Ни у кого из девушек не было подобных заболеваний? Не помню, чтобы об этом упоминалось.
        – Мы не видели отчет судмедэкспертизы.
        Демарко снова покачал головой, размышляя, гадая.
        – Он в этом замешан. Я просто это знаю.
        – О боже, – ответила Джейми. – Его жена такая милая… такая беззащитная.
        – Мы не можем решать такое, – сказал Демарко.
        Какое-то время они ехали в тишине.
        – Он привез ее сюда весной 2005-го, – сказала потом Джейми. – После того, как они поженились.
        Демарко отвернулся от окна и уставился на сторону ее лица, повернутую к нему.
        – Может, это всего лишь совпадение? – сказала она.
        – Их уже целая куча.
        – Я буду молиться, чтобы это был не он. Ради этой женщины.
        Он нагнулся ближе к Джейми и положил руку ей на плечо:
        – Ты мне никогда не говорила, что молишься.
        – Последнее время я делаю это чаще.
        – Я бы хотел как-нибудь поговорить с тобой об этом, – сказал он.
        – О молитвах?
        – Скорее о том… кому они?
        – Я не уверена, – ответила она.
        – Я тоже, – пробормотал он.

        Глава сто тридцать седьмая

        Ночью Демарко проснулся в панике и потянулся за телефоном, чтобы проверить дату. Он был почти уверен, что вчера было воскресенье, но телефон твердил обратное. Это еще больше сбило его с толку. Почему его сердце колотилось так, будто он изо всех сил бежал от чего-то невидимого? И почему воскресенье?
        И тогда он все понял. Он и так уже пропустил слишком много воскресений с Райаном-младшим. Он чувствовал себя не в своей тарелке. Ему нужно было быть ближе к своему мальчику. А его могила за сотню миль.
        Он выскользнул из постели, стараясь не разбудить Джейми. В боксерах и футболке он на цыпочках спустился вниз в темноте, крепко держась за перила.
        Он остановился внизу лестницы, безуспешно пытаясь вспомнить, зачем спустился. Может, он ходит во сне? Или услышал какой-то шум? Какой-то беспорядок снаружи?
        Он подошел к входной двери, открыл ее и выглянул в темноту трех часов ночи. Воздух словно прилипал к его груди и рукам и был прямой противоположностью искусственно охлажденному воздуху, дующему в спину. Он стоял, уставившись в темноту, не видя ничего конкретного – просто какой-то огромный черный бассейн, заполненный домами, кустами, деревьями и лужайками, со спящими, ничего не замечающими людьми, которых можно убить во сне или по дороге на работу и в школу. Он чувствовал запах кустов клетры, как и едкий креозот. На главной улице в двух кварталах отсюда слышалось легкое движение – туда-сюда мелькали необычные тусклые огоньки. Ничто из этого не было четким, все было окутано мраком.
        «Тьма прячется сама в себе», – подумал он.
        Джейми нежно коснулась его талии, отчего он испугался и на мгновение напрягся. Ее руки обвили его талию, и она прижалась к нему, ее губы оказались у основания его шеи.
        – Что такое? – прошептала она.
        – Все вот это – иллюзия, – сказал он спустя какое-то время.
        – Что «это»? – спросила она.
        – Этот милый городок. Любой городок. Они хорошо выглядят со стороны, но… не когда ты присматриваешься ближе.
        – А что ты видишь ближе? – спросила она.
        Он не ответил, и она задумалась, к чему он ведет. Может, он все еще спал? И никак не мог проснуться?
        – Ты в порядке? – осведомилась она, почувствовав его дрожь, будто что-то прошло сквозь него.
        – Ты читала Монтеня? – спросил он.
        – Не припоминаю такого. Что он написал?
        – «И вот мы восседаем на самом высоком троне в мире, однако там же восседаем на собственных хвостах». Что-то такое.
        – Насколько я понимаю, смысл в том, что мы все еще животные?
        Он снова молчал. Она коснулась лбом его спины, а руками его живота.
        – Знаешь, что я вижу, когда смотрю туда? – сказал он.
        – Расскажи, – прошептала она.
        – Я вижу лаборатории амфетамина и наркопритоны. Мужчин, избивающих своих жен, подружек и детей. Я вижу, как пьяные водят машины… как подонки насилуют маленьких девочек и мальчиков… как политики врут, шпионят и продают нас направо и налево. Все улицы кишат ими. Ублюдками, продающими наркотики, пушки, женщин и бог знает что еще.
        – Они не повсюду, малыш. К тому же нас таких много, кто старается все это подчистить. Я права?
        Он положил свои руки поверх ее, она дарила ему такое тепло.
        – Мы проигрываем, – сказал он.
        – Нет, – заверила она его и прижалась губами к его спине, поцеловала плечо.
        – Я никогда не рассказывал тебе, что сделал в Панаме, – сказал он.
        – Ты и не должен.
        – Наши вертолеты освещали небо, как рождественскую елку, – сказал он ей. – Это и было на Рождество. В полночь рождественской ночи. Ракеты и бомбы падали так же часто, как снежинки. Три дня они сжигали целые кварталы и убивали все, что двигалось. И все для того, чтобы избавиться от Норьеги. Тогда он уже много лет получал чеки от ЦРУ, но передумал сотрудничать. И знал слишком много.
        – О ЦРУ?
        – И о том, почему мы там. Даже я этого не знал. Я понял только много лет спустя.
        – Ты был солдатом. Делал то, что тебе приказали.
        – Мы использовали огнеметы, – сказал он. – Потом бросали тела в ямы и закапывали. Они просто таяли, когда ударяло пламя. Их лица, имена, семьи… все. Четыре тысячи градусов по Фаренгейту. Все просто растаяло в земле.
        К тому времени, как он закончил, она дрожала. На его коже она тоже чувствовала мурашки. Она обняла его крепче, сильнее прижалась к нему.
        – Наверное, для тебя это было ужасно, – сказала она. – Но малыш…
        Она осеклась, раздумывая, что сказать дальше. Как с помощью простых слов можно потушить пожар?
        – Я знаю, это трудно понять. То, почему все происходит именно так, – прошептала она, сжав вокруг него руки. – Но знаешь, что понять совсем не трудно? – спросила она. – И никогда не будет?
        – Что? – спросил он таким же хриплым голосом, как и у нее, будто в его горле застрял ком.
        – То, что чувствует к тебе мое сердце. А твое – ко мне. Это нечто прекрасное и полное света. И ничто там во тьме этого не изменит.
        Он кивнул, но не сдвинулся с места. Где-то во тьме просигналила машина, залаяла собака. Через какое-то время жалобный козодой издал свой клич – короткий, резкий свист, а затем длинная, медленно затихающая трель.
        – Теперь мы можем вернуться в кровать? – спросила Джейми, водя руками по его груди.
        Через какое-то время он обернулся и улыбнулся. Положил руки на ее плечи и мягко развернул ее. И последовал за ней вверх по лестнице в темноту.

        Глава сто тридцать восьмая

        Он поспал совсем недолго, а потом снова проснулся. Его ноги просто не лежали на месте, и после того, как он несколько раз согнул и разогнул их, он оставил попытки снова уснуть и поднялся с постели. Ему нужно было с кем-то поговорить. Ему нужна была новая информация. Такая, какую не мог предоставить ни один министр или советник.
        Он тихонько оделся и на цыпочках вышел из комнаты, оставив там и костыль, и трость. Внизу он прополоскал рот в раковине на кухне. Он хотел кофе, но не так сильно, как нечто другого.
        Десять минут спустя он стоял на тротуаре перед домом Розмари Туми – этакая неподвижная фигура в сером предрассветном сумраке. Утро пахло влажной травой, деревьями, клетрой и затхлой влажностью уходящей ночи.
        Он нажал кнопку сбоку телефона и посмотрел на светящийся экран. 05:49. Это было слишком рано для визита?
        «Старики рано встают, – сказал он себе. – Или спят допоздна».
        В первый раз в жизни он не мог принять решения. И тут входная дверь распахнулась. Розмари стояла босая в пушистом розовом халате.
        – Хотите зайти? – спросила она. И после того, как он кивнул, пригласила: – Ну тогда заходите.

        Глава сто тридцать девятая

        Она усадила его на диван – его левая нога была вытянута под кофейным столиком – спиной к широкому окну. Шторы были открыты, но тюль задернут, поэтому на него падал лишь слабый свет.
        – Я могу сварить вам кофе, – сказала она ему, но ее голос был столь же приглушенным, как и свет.
        Он отрицательно покачал головой:
        – Простите, что так вот к вам врываюсь.
        Она села в мягкое кресло справа от него, между ними стоял маленький столик с лампой.
        – Просто скажите то, ради чего вы сюда пришли.
        Он попытался собрать мысли в кучку.
        – Вы помните, в нашу первую встречу?.. Вы сказали, что кто-то пытается привлечь мое внимание.
        – Я помню, – сказала она.
        – Я думаю, возможно… возможно, это произошло.
        Она ждала, пока он скажет что-то еще, но он лишь продолжал на нее смотреть, низко опустив подбородок и нахмурив лоб. Тогда она открыла ящичек в конце стола и достала оттуда бархатный мешочек винного оттенка.
        – Вы хотите, чтобы я снова разложила вам карты?
        – Я не знаю, – сказал он. – Не думаю.
        – Тогда зачем вы сюда пришли, сержант?
        – Не знаю, верю ли я во все это. Не знаю даже, хочу ли я в это верить.
        – А вы верите, что у вашего сына есть душа?
        – Вам Джейми об этом рассказала? О моем сыне?
        Она улыбнулась, но без всякой застенчивости.
        – Она рассказала своей бабушке, а Лоис рассказала мне. Она так хотела с вами встретиться. Вы бы с ней поладили, я в этом уверена.
        Он кивнул. И потом почувствовал, как его мысли снова разбегаются, как будто дикий ритм его сердца отпугивает их.
        – Так что? – спросила она.
        – Мэм?
        – Вы верите, что у вашего сына есть душа? Вы должны. Иначе зачем вам сидеть у его могилы каждое воскресенье?
        – Это вы тоже от Лоис узнали?
        – Или от мамы Джейми, – улыбнулась она.
        Полминуты протекли в тишине.
        – Это нормально, – сказала она ему. – Вы чувствуете, будто мы нарушаем ваше личное пространство. Но это нормально. Мы не должны жить в изоляции, понимаете?
        Когда Демарко снова поднял на нее взгляд, она выкладывала карты Таро на краю кофейного столика.
        – Мне хотелось думать, что, возможно, он как-то меня видит, – сказал он, – то, как я сижу рядом с ним. Хотелось, чтобы он знал, как сильно я по нему скучаю. Как мне жаль за то, что случилось.
        Он смотрел, как в три ряда выстраиваются карты. Смотрел, как она их изучает. Она дотронулась указательным пальцем до центральной карты.
        – У вас что-то изменилось. Где вы были?
        Его грудь заболела. В голове так и роились мысли.
        – Он был старше. Я не был уверен. И я не понял, что он сказал.
        – Вы имеете в виду, что он пришел к вам?
        Демарко кивнул.
        – Во сне?
        – Не знаю. Это должен был быть сон. Но я не смог услышать, что он мне говорил. Все было нечетким. А потом, в другом сне, он и вовсе молчал.
        – Язык духа, – сказала она ему, – это символ и метафора. Он никогда не сообщает напрямую. Поэтому вы должны найти смысл в том, что вы чувствовали. Именно это важно. Что вы чувствовали, когда увидели его?
        Демарко помотал туда-сюда головой. Некоторые вещи слишком личные. Он всегда прятал свое горе и свою вину. А теперь и прекрасную грусть от встречи с его сыном. Радость, болезненную утрату. Никто больше не должен был нести эту ношу.
        И все остальное, все другие. Визит его отца. Хьюстона. И те тонкие девчачьи руки на его плечах и спине, они не толкали, а скорее подбадривали, направляли. Ничто из этого не было пугающим. Не было нежеланным.
        – Но почему там? – спросил он. – Почему не все те разы, когда я был дома?
        – Где это все произошло?
        Он не ответил, а лишь прищурившись смотрел на карты.
        – Он там, где вы, дорогой. Надо лишь помолчать и прислушаться.
        Демарко опустил голову и прижал кончики пальцев к краю глаз. Он шмыгнул носом, его дыхание было быстрым и прерывистым. Он пытался никак не шевелиться, пока по его рукам текли слезы.
        – Райан? – сказала она, а потом, помолчав, добавила: – Мы же можем перейти на «ты»?
        Он кивнул.
        – Я на сколько… на тридцать лет старше?
        – Чуть меньше, – сказал он.
        – Даже если так… мы оба перенесли много боли в жизни. Нет людей нашего возраста, которые бы не страдали от боли. Ты согласен?
        – Согласен, – сказал он.
        – Но, к счастью, с возрастом эту боль выносить становится легче. Мы можем с ней жить. Просто потому что обязаны. Когда мы молоды, все такое новое. Все плохое кажется нам катастрофой, концом света. Но мы взрослеем… мы переносим все больше потерь… больше горя. И, если повезет, мы понимаем, что нет ничего такого, чего бы мы не смогли вынести.
        После этого она переместила руку, коснулась пальцем карты в третьем ряду.
        – И если очень повезет, то мы понимаем, что даже смерть можно преодолеть. Это всего лишь очередное препятствие. Очередной холм, на который надо взобраться. – Затем она замолчала и нагнулась ближе, а когда заговорила снова, ее голос едва ли был громче шепота. – Вы понимаете, о чем я говорю?
        – Думаю, да, – кивнул он.
        Она молча собрала карты и сложила их обратно в бархатный мешочек. Затем встала, подошла к гостю вплотную и положила маленькую хрупкую руку ему на плечо.
        – Оставайся здесь столько, сколько захочешь, – сказала она ему. – И приходи в любое время.
        После этого она вышла из комнаты, пока он уговаривал себя относиться к этому практично, быть реалистом. Но слезы продолжали капать и рыдания сотрясали его, и он признался себе, что жаждет другой реальности.

        Глава сто сороковая

        – Знаешь, как мы постоянно ссылаемся на бритву Оккама? – спросил он.
        Джейми только-только зашла на кухню, с едва ли открытыми глазами, на ее щеке еще не пропал след от подушки, на ней не было ничего кроме одной из его футболок. Сквозь окно она видела ясный свет утра, свет на кухне тоже горел. Демарко сидел за столом, разложив на нем свои записи по делу, перед ним лежал желтый блокнот, а на засохшем кофейном кольце – пустая чашка из-под кофе. Из его ноутбука доносилась музыка, но такая тихая, что она не могла ее опознать. Она глянула на него краем глаза перед тем, как достала кружку из шкафчика.
        – Кто? – спросила она. Кофейник был почти пустой. Когда она вытащила его из кофемашины, ей в нос ударил запах горелого кофе.
        – Копы, – ответил он.
        Она вылила остатки кофе себе в кружку и выключила машину.
        – Тебе нужно будет еще?
        Тогда он повернулся, чтобы посмотреть на нее. Она стояла к нему спиной, всматриваясь в холодильник в поисках пакета миндального молока. Когда она повернулась, чтобы поставить кружку на стол и налить туда молока, он улыбался ей.
        – Что? – спросила она.
        – Наверное, я смогу смотреть на тебя такую каждое утро, и это все равно каждый раз будет в новинку.
        Она отодвинула несколько бумажек и села напротив.
        – Смотреть на меня сонную? – спросила она. – Ты знаешь, что сейчас только… – и она глянула на экранчик на бабушкиной духовке, – 07:34? Как давно ты не спишь?
        – Было чуть позже пяти.
        – И с тех пор ты выпил почти весь кофейник?
        – Я сварю тебе свежий, – сказал он.
        – Пока и это нормально. Три четверти молока к одной четверти кофейного осадка. Тебе бы рецепты в «Старбакс» писать.
        Он продолжал улыбаться, глядя, как она пьет из кружки, как вздымается и опускается ее грудь, когда она дышит, как ее веки остаются почти закрытыми, как ее лицо все еще сохранило мягкость после сна.
        – В такие вот моменты, – сказал он, – я мечтаю быть поэтом.
        – Можно на онлайн-курсы записаться, – предложила она. – Так что там с бритвой Оккама?
        – Тут творится какая-то странная хренота, – сказал он, постучав пальцем по блокноту.
        – Хренота? – спросила она. – Ты только что придумал новое слово?
        – Мне кажется, его придумала Эми Уайнхаус.
        – Ты фанат Эми Уайнхаус? – вскинула брови она.
        – У нее был огромный талант.
        – Вы никогда не перестаете меня удивлять, сержант, – она откинулась на своем стуле.
        – Нет во мне ничего удивительного, – сказал он ей. – Просто отброс из трейлерного городка в Янгстауне.
        Ей казалось, что ее сердце вот-вот разобьется. Она протянула руку, чтобы положить ее поверх его.
        – Для тебя отброс, а для кое-кого сокровище, – сказала она.
        Он встал, подошел к ней, наклонился и поцеловал ее в макушку. Затем отвернулся и занялся кофе – вытащил использованный фильтр и поставил новый.
        Она еще хлебнула кофе и затем напомнила:
        – Бритва Оккама?
        – Это дело, – сказал он ей. – Бритва Оккама сюда не подходит. Тогда какова будет полная противоположность?
        – Ну… полной противоположностью самого простого ответа будет самый сложный и запутанный.
        – Самый замысловатый? – уточнил он, наливая в кофемашину холодной воды.
        – Ну да. Почему бы и нет.
        – И что тогда у нас будет вместо бритвы? Нужна какая-нибудь хорошая метафора для чего-то замысловатого и непредсказуемого.
        – Ты правда ждешь сейчас от меня каких-то идей?
        – Ты сможешь, – сказал он ей. Он долил воду, закрыл крышечку и нажал на кнопку. Затем вернулся к своему месту.
        – Как тебе «лента Мёбиуса»? – спросила она.
        – Идеально. Потому что у нас здесь именно это. Идеально описывает это дело.
        Она наклонилась вперед, чтобы бегло пробежаться по разбросанным перед ней бумагам. Затем она потянулась к его блокноту, подвинула его в свою сторону и перевернула его к себе лицом.
        – А ты времени зря не терял.
        – Да я только даты накидал. И мне кажется, я начинаю видеть кое-какую связь. Но еще я выпил слишком много кофе, поэтому возможно, это все из-за туннельного зрения.
        Она провела пальцем по списку дат.
        – Ты в этом уверен? – спросила она. – Первая жертва исчезла меньше чем через год после приезда Фридла в Абердин?
        – Он сам мне это сказал. Дату своего приезда, в смысле. И в ту же дату к нему устроился Тодд Берл.
        – Обалдеть, – сказала она. – Это ведь значит, что… твою-то налево… да?
        – Может быть.
        Она посмотрела на следующую запись.
        – Это дата последнего исчезновения. Это из бумаг, которые дал нам Висенте?
        – Верно.
        – Дай мне ручку, – попросила она. Он передал, и тогда она написала что-то в блокноте и пододвинула его обратно к Демарко.
        Он прочитал, что она написала: «Фридл привез свою жену в Абердин в мае 2005 года».
        – Мне тоже так запомнилось по твоим словам, но я ждал, чтобы ты точно подтвердила, – кивнул он.
        – Получается, никаких жертв до того, как Берл устроился на работу к Фридлу, и никаких после того, как на сцену выходит жена Фридла. Дважды обалдеть, – сказала она.
        Она откинулась на спинку стула, сжимая кофейную кружку двумя руками у своего рта. Она искоса посмотрела на стол, но ее взгляд был рассеянным. Он ждал, наблюдал, пока она не подняла на него взгляд, теперь уже абсолютно сфокусированный и настороженный.
        – О чем ты думаешь? – спросил он.
        – Это не то чтобы озарение какое-то, – сказала она ему. – Особенно с феминистической точки зрения.
        – Я бы послушал.
        – Его жена милашка, – сказала она. – Это может объяснить все или ничего. Не знаю. Просто…
        – Скажи мне, – попросил он.
        – Я не могла не задуматься, пока сидела там и разговаривала с ней, зачем белому миллионеру выбирать себе в жены темнокожую девушку из бедной семьи, прикованную к инвалидной коляске. Ей было всего лишь двадцать семь, когда они поженились. А ему за шестьдесят.
        – Так объясни, – сказал он. – Это у тебя тут диплом магистра.
        – И это делает меня экспертом?
        – Ну, из сидящих здесь ты точно умнее.
        – Была ли кто-нибудь из жертв в инвалидном кресле? Или были ли у них какие-нибудь деформации позвоночника? Мы этого пока не знаем, да?
        – В записках Висенте об этом ничего не было. Судмедэксперты наверняка бы об этом написали. Но мы точно знаем, что все они были миниатюрными и относительно светлокожими. Как и его жена.
        – Так что фетиш может быть… больше чем просто деформация позвоночника, – сказала она. – Фетиши обычно формируются в период полового созревания. Что ты знаешь о детстве Фридла?
        – Я знаю, что оно было.
        – Гениально, – похвалила она. – Мы наконец-то разгадали загадку.
        – Ты знаешь, что прекрасна, когда ты вся такая саркастичная и полуголая? – ухмыльнулся он ей.
        – Заткнись и налей мне нормального кофе, Эйнштейн, – подняла она свою кружку.

        Глава сто сорок первая

        Следующие два часа они провели за своими ноутбуками, перескакивая с одного сайта на другой. В интернете было не так уж много информации о жене Фридла, кроме ее полного девичьего имени, Даймонд Сицилия Уокер, и даты ее замужества с Фридлом. А вот мануальный терапевт, наоборот, был удостоен большего внимания. Он получил несколько наград от различных «Ротари» и городских организаций в заливе, где и располагались его клиники. О нем было напечатано в десятке различных газет и двух профессиональных журналах. Отец – врач общей практики в Форт-Майерсе, штат Флорида; мать – домохозяйка и чемпионка родного города по теннису среди любителей; Уильям Блейн Фридл – их единственный ребенок. Оба родителя уже умерли.
        – Послушай-ка, – сказал Демарко и зачитал вслух отрывок из газеты Форт-Майерса:
        «Когда его спросили, почему сын успешного врача общей практики выбрал хиропрактику в качестве своей специальности, доктор Фридл ответил: «Когда мне было где-то восемь лет, моя мама наняла горничную по имени Идора. У нее была дочь на год младше меня. Ее звали Беатрис. Я звал ее Би. Мы очень сблизились и общались столь же тесно, пока она не умерла в шестнадцать лет. Большую часть своей жизни она провела в инвалидном кресле из-за ужасной врожденной болезни, которая, помимо других осложнений, вызывает деформацию позвоночника. Ее состояние тронуло меня до глубины души. Пока с годами ей становилось все хуже, у меня появилась наивная мысль, что я смогу найти какой-то способ вылечить ее. Я проводил все свое время, изучая структуру костей, как работает позвоночник и так далее. Я не смог ее спасти, конечно, но к этому времени страсть всей моей жизни уже сформировалась».
        Глаза доктора Фридла наполнились слезами, когда он рассказывал эту трогательную историю. Совсем неудивительно, что его пациенты и коллеги так высоко отзываются о таком сострадательном враче».
        Когда Демарко замолчал, Джейми сказала:
        – Его подругу звали Беатрис, но он называл ее Би. Имя его жены – Даймонд, но он называет ее Ди.
        На это Демарко поднял глаза от экрана:
        – Здесь не написано, была ли горничная и ее дочь чернокожими, но что, если да? Это бы стало большим и громким бабах.
        Глаза Джейми округлились от такого открытия.
        – Это, – сказала она, – стало бы трах-бабах-бубух.

        Глава сто сорок вторая

        Он стоял под душем, вода с сильным напором струилась между его лопатками, достаточно теплая, чтобы ее можно было почувствовать на спине, когда ему в голову пришла мысль. Он приоткрыл дверь душевой кабинки на шесть дюймов и крикнул так, чтобы его было слышно внизу:
        – Ты можешь еще раз проверить записи Висенте?
        Голос Джейми оказался тише и ближе, чем он думал.
        – Я лежу здесь на кровати и жду, когда ты прекратишь тратить всю горячую воду.
        Он повернул диск над краном и выключил воду. Вышел, схватил полотенце и наспех вытерся, прежде чем войти в спальню. Она лежала на кровати с милой улыбкой. Одна ее рука была поверх другой на животе, правая лодыжка – поверх левой. Она показалась ему более обнаженной, чем когда-либо раньше.
        – С тебя течет, – сказала она ему.
        Он пытался не отводить глаз от ее лица, его эрекция упиралась в полотенце, обернутое на талии.
        – Что именно там написано о причине смерти?
        – Мы уже это обсудили.
        – Мои мозги сейчас в режиме отжима. Напомни, пожалуйста.
        – Ничего конкретного или общего для всех семерых, – ответила она. – Возможны асфиксия путем странгуляции или удушье. Как и яд. Но только потому, что нет никаких других явных улик.
        – У двоих была повреждена подъязычная кость, да?
        – У одной. У двоих ее не было. Но почти у всех недоставало каких-то мелких костей. А что? О чем ты думаешь?
        – Я пытаюсь как-то связать Берла с причинами смерти. Помнишь, когда мы говорили с ним и его женой в парке? – спросил он. – И на ней была такая длинная юбка, почти как у амишей. А еще водолазка с коротким рукавом. Желтая, кажется.
        Джейми повернулась на локоть и чуть приподнялась:
        – Ты уверен насчет водолазки?
        – Насчет цвета не совсем, но в том, что это была водолазка – абсолютно.
        – Я помню юбку, а верх не особо.
        – Мы тогда обращали внимание на другие вещи. На плачущих девочек. Но что, если я все помню правильно? Зачем женщине так одеваться в такую-то жарищу?
        – Так ты говоришь, что этот мужик любит душить женщин?
        – Я говорю то, что говорю. Если женщина носит водолазку в тридцать пять градусов, то она точно что-то скрывает.
        – Может, она скрывала засос? Может, следы сексуальной асфиксии? Может, она просто любит водолазки?
        Он молчал какое-то время, а затем с шумом выдохнул.
        – Ты права. Я пытаюсь выискать связь там, где ничего нет.
        – Может, и есть, – сказала она и свесила свои длинные ноги с кровати. – Она уже должна быть одна дома с детьми. Наверное, он уже у Фридла.
        – Хммм, – задумался Демарко, а потом покачал головой. – Мы с ней поговорим, и что она потом сделает? Позвонит мужу через тридцать секунд, как за нами закроется дверь. Мы к этому не готовы. К тому же есть еще кое-что. Даты исчезновений девушек. Когда это все произошло?
        – В любое время между сентябрем и ранним декабрем указанных годов.
        – А те три, у которых есть точная дата? – спросил он.
        – Первые две недели декабря.
        – А что, если все они пропали в первые недели декабря?
        – И что, если так? – спросила она.
        – Дай мне минутку, – он поспешил из комнаты, вниз по лестнице, и потом к своему ноутбуку на кухонном столе. Кликнул на несколько ссылок на тех сайтах, которые оставил открытыми. Нашел тот, который искал, и вбежал наверх как раз тогда, когда она заходила в душ.
        – 19 декабря, – сказал он, тяжело дыша.
        – Ладно, – сказала она. – В чем важность?
        – День рождения Фридла.
        Она поставила мокрую ногу обратно на коврик и закрыла дверь душевой кабины. Вода застучала по стеклу и кафелю, словно ливень.
        – Сначала ты намекаешь, что жена Берла могла прятать синяки на шее. А теперь ты приписываешь день рождения. Факты говорят о том, что у Фридла мог быть фетиш на черных девушек в инвалидных колясках. Этих улик совсем не достаточно, малыш.
        – Но это все же улики, – сказал он, ухмыльнувшись, и собрался уходить. – Давай, иди мойся. Я пойду позвоню шерифу.
        – А потом что?
        – А потом мы поговорим с единственным человеком, к которому можем обратиться. И вывернем его наизнанку.

        Глава сто сорок третья

        За несколько минут до полудня Джейми нажала кнопку вызова на воротах службы безопасности и сказала миссис Фридл, что у них есть еще несколько вопросов.
        – Мы только собирались садиться обедать, – сказала миссис Фридл после минутного колебания.
        – Это важно, мэм, – сказала Джейми.
        Спустя двадцать секунд ворота медленно открылись, и Джейми проехала дальше на территорию дома.
        Настороженная тем, что Демарко стучал пальцем по пассажирскому окну, она сбавила скорость прямо перед неглубокой долиной, в которой показался загон для лам. Синий пикап Берла был припаркован кабиной наружу, а кузов грузовика находился внутри загона.
        – И что теперь? – спросила Джейми.
        – Остановись дальше, там, где дорога поворачивает к дому, – ответил Демарко.
        – Тебе все равно, если он нас увидит?
        – Он следующий в очередь на разговор. Особенно если я выбью из Фридла то, что мне нужно.
        Он открыл бардачок, достал свой «Глок» в кобуре и тонкий, маленький «Глок 42» Джейми, подождал, пока машина остановится, и протянул ей пистолет 380-го калибра. Принимая его, она спросила, куда ей пойти.
        – В тень под деревьями сбоку от тебя, – сказал он. – Если пикап покинет территорию и начнет уезжать, звони в отделение шерифа и сообщи им координаты. Если он пойдет в мою сторону, дай мне знать. А если нет, то просто будь начеку и жди, пока я вернусь к тебе.
        Они оба вышли из машины, пряча пистолеты. Демарко захромал к водительскому сиденью, а Джейми направилась в глубокую тень в двадцати ярдах от них вдоль линии деревьев. Затем он остановил машину рядом с ней и опустил стекло.
        – Он может испугаться, если увидит тебя, а может и нет, – сказал ей Демарко. – Если да, то это значит, что Фридл рассказал ему о нашем визите.
        – Если он испугается, – сказала Джейми, – то это наш парень.
        Демарко кивнул:
        – Не понятно, вооружен он или нет. Защити себя. Чего бы это ни стоило.
        Твердость и напряженность его взгляда заставили ее улыбнуться.
        – Ты тоже, – сказала она.

        Глава сто сорок четвертая

        – Мне интересно узнать о ваших отношениях с Тоддом Берлом, – сказал Демарко.
        Он стоял спиной к южным окнам во всю стену в солярии Фридла. Сам Фридл сидел на плетеном диванчике с подушками, украшенными огромными оранжевыми, желтыми и синими цветами бугенвиллеи. Ему приходилось смотреть прямо на свет, если он хотел видеть Демарко, поэтому делал он это редко, да и то лишь искоса.
        Три бамбуковых вентилятора на потолке поддерживали поток охлажденного воздуха, идущего через вентиляционные отверстия под потолком. Высокие папоротники, фикусы и четыре миниатюрных лимонных дерева наполняли просторную комнату тропическим ароматом. Мягкий гул моторов вентиляторов раздражал Демарко, как и сморщенный и униженный доктор.
        – А если точнее, – продолжил Демарко, – почему вы позволяете ему на вас работать. Абсолютно все, с кем я разговаривал, твердили, что этому человеку нельзя доверять. Один из них назвал его патологическим вруном. Сказал, что он спустит своих детей вниз по реке, если сможет из этого выудить пару баксов. Я лично видел, как он оскорблял своих детей, а также заметил следы того, что он применяет насилие по отношению к своей жене. В то же время ваша жена вполне ясно дала понять, что он выманивает у вас деньги, но все же вы ничего с этим не делаете. Как вы все это объясните, доктор?
        Фридл ничего не ответил, его лицо исказила гримаса, а в глазах застыла боль.
        – Ладно, – сказал Демарко. – Знаете, чем я это объясняю? Он вас шантажирует.
        – Нет, – сказал Фридл, опустив взгляд в мраморный пол. Демарко прождал целую минуту, пока Фридл не приподнял голову и не встретился взглядом с Демарко.
        – Давайте поговорим о тех семи несчастных девушках, – сказал Демарко.
        Фридл заметно вздрогнул.
        – Вот что я об этом думаю, – сказал Демарко. – Не стесняйтесь меня перебивать, если я ошибаюсь. В детстве у вас был только один настоящий друг – дочь горничной, которая жила с вами. Ее звали Беатрис, но вы звали ее Би. Это была очень милая, но также очень слабая чернокожая девочка. С душераздирающей болезнью.
        Он прервал свою речь, давая Фридлу возможность исправить рассказ, но врач молчал.
        – Шли годы, – продолжил Демарко, – и вы стали очень близки. А если честно, то вы влюбились. И когда ваши тела сформировались, вы нашли новый способ показывать эту любовь. Вы жили в одном доме, отец весь день на работе, а мать играет в теннис и общается с соседями – море возможностей. Беатрис была парализована ниже пояса?
        Фридл сидел неподвижно, снова отвел глаза, левая рука непрерывно тянула пальцы правой.
        – В любом случае, – сказал Демарко, – вам все равно было, чем заняться. Ее мать всегда занята готовкой, уборкой и, наверное, различными покупками. Поэтому возможность – совсем не проблема. И только тогда вы не чувствуете себя неуклюжим домашним цветочком. Она значит для вас все.
        Теперь Фридл наклонился вперед и положил локти на колени. Он шмыгнул носом. Начал дышать через рот.
        – К тому времени, как она умерла, вы уже стали взрослым, деньги текут рекой, но ничто не заставляет вас чувствовать себя так, как она. Ничто не делает вас полноценным. Вы с головой погружаетесь в работу, покупаете этот дом, может, восстанавливаете его как дань уважения ей. Думаете, что проведете остаток жизни здесь лишь с воспоминаниями о ней.
        Фридл положил руку на горло и стал массировать его так сильно, что Демарко увидел, как под пальцами доктора краснеет кожа.
        – И в это время, – продолжил Демарко, – вы нанимаете Тодда Берла. Насколько вы знаете, он хороший человек. Может, слишком болтливый. Слишком панибратский. И однажды он заговаривает о сексе – просто два холостяка делятся секретами. В этом нет ничего такого. Вот только ваш секрет не очень-то обычный. Вам даже немного стыдно сейчас, когда вы повзрослели. Но это желание никогда не угасало.
        Тело Фридла все осунулось. Он уронил руки на колени, тянул и сжимал пальцы.
        – А Берл, он же прирожденный оппортунист. Поэтому прямо перед вашим днем рождения в декабре 1998-го он преподносит вам подарок. Или, может, вы вместе поехали его искать.
        – Нет, – сказал Фридл. – Я никогда не ходил. Первый раз это было сюрпризом. А после этого…
        – А после этого вы уже стали это ожидать. С большим нетерпением, готов поспорить.
        – Я никогда не просил его это делать.
        – А вам и не надо было просить. Он знал, как угодить своему боссу. Уверен, он привозил их в инвалидных колясках, так ведь? Чтобы вам казалось, будто Беатрис вернулась.
        Фридл ничего не сказал, лишь издавал едва слышные всхлипы с каждым выдохом.
        – Как долго вы держали здесь девушек?
        Доктор тряс головой туда-сюда, вправо-влево.
        – Только одну ночь?
        Кивок.
        – Потому что потом вам становилось противно от себя, – сказал Демарко. – Вы больше не мальчик, а взрослый мужчина. Вы говорите себе, что никогда больше этого не сделаете. Но вы делаете. Один день рождения за другим. Возможно, вы просите Берла остановиться, но он не останавливается, ведь он в точности знает, как вас уговорить. Теперь вы у него в руках. И все же, подумаешь, это же всего лишь подачки от приятеля. Пока вы не встретили Ди по пути из клиники в Мобиле. Она настоящая. И она считает, что вы прекрасны. Вы просите Берла не дарить вам ничего на день рождения. Такие подарки вам больше ни к чему.
        Демарко ждал. К этому времени Фридл уже согнулся пополам. Его руки закрывали лицо, а кончики пальцев сжимали края глаз. Нос и рот были закрыты ладонями. Дыхание стало громким, каждый выдох протекал с коротким стоном.
        – Я пытался отпустить его, – произнес он.
        – Вы имеете в виду, что пытались его уволить?
        Фридл кивнул.
        – У него есть видео? – спросил Демарко.
        – Он говорит, что есть, – ответ Фридла был приглушен из-за прижатых рук.
        – Наверняка есть, – согласился Демарко. – Он нашел вашу слабость, воспользовался ею и теперь держит вас на коротком поводке. Вас и вашу любимую Ди.
        Фридл резко поднял голову, лицо все мокрое, в руках дрожь.
        – Она ни о чем не знает.
        – Конечно не знает. Поэтому у него так много над вами власти.
        Фридл сжался, вернулся в согнутую позу и закрыл все лицо руками.
        – О боже, – простонал он. – О боже.
        Телефон Демарко завибрировал в кармане. Он вытащил его и прочитал смс: «Он едет в вашу сторону на гольф-каре. Наверное, увидел меня. Последую за ним». Демарко снова убрал телефон в карман.
        – Девушки, – сказал он, теперь его голос был более настойчивым. – Мне нужно знать о девушках.
        – Они приходили по своей воле, – сказал ему Фридл. – Никто их не заставлял ничего делать.
        – А убийство это тоже включает?
        Фридл шмыгнул и опустил руки. Слегка приподнял голову и посмотрел на ближайшее лимонное дерево.
        – Я каждый раз давал ему за них деньги. Много денег. Я просил его отвезти их домой. И он говорил, что отвезет. И мы больше никогда о них не упоминали.
        – С глаз долой, из сердца вон, – сказал Демарко. – До июля 2014-го, да? Вы ведь подумали о них? Даже здесь, в вашем замке, вы должны были услышать эти новости.
        – Он поклялся, что это были не те девушки. Он сказал, что наверняка тут как-то замешан священник.
        – И вы так отчаянно хотели ему поверить. Семь девушек в церкви, семь подарков. Но это все наверняка совпадение. Потому что только так вы могли ужиться сам с собой. Особенно после того, как появились новости о том, что они все были афроамериканками.
        Теперь Фридл рыдал уже намного громче, чем раньше.
        Демарко позволил ему рыдать. Он полез в карман за телефоном, хотел написать Джейми смс и попросить ее вызвать шерифа для подкрепления. Но когда он слегка повернулся, чтобы на экран не падал такой яркий свет, его внимание привлекло какое-то движение в углу солярия, скользящая тень в стекле. Он поспешил к окну, сделал четыре длинных шага, чуть прихрамывая, и увидел, как Берл уезжает на синем гольф-каре с одной рукой на руле, оглядываясь назад на стекло.

        Глава сто сорок пятая

        Демарко побежал так быстро, как только мог, с одной негнущейся и туго забинтованной ногой, но гольф-кар уже исчезал в зелени. Всего в двадцати ярдах от дома Демарко уже тяжело дышал, его зрение затуманилось, а голень пронзила острая боль. На бегу он сказал своему телефону: «позвонить Джейми».
        Когда она ответила, он тяжело дышал и кое-как выдавил в трубку:
        – Я бегу за Берлом, он уехал на гольф-каре. Он пытается скрыться за кустами и зданиями, но я думаю, он направляется к своему пикапу. Где ты?
        – Все еще на холме, но ближе к дому, – ответила она.
        Колеблющееся голубое пятно в поле зрения Демарко резко свернуло влево возле угла здания.
        – Дерьмо! – воскликнул он.
        – Что случилось?!
        – Он точно срезает к своему пикапу. Будет там через полминуты.
        – Я бегу, я уже вижу загон.
        – Ты должна добраться да пикапа быстрее него! Я позвоню шерифу.
        Она не ответила. Он знал, что она поднажала и теперь бежит на полной скорости, зажав телефон в кулаке или сунув его в карман. Он представил себе, как ее длинные ноги сокращают дистанцию.
        У гольф-кара скорость двенадцать миль в час. Фло Джо бежала двадцать четыре. Джейми, наверное, где-то восемнадцать?
        – Давай, детка, – сказал он вслух.

        Глава сто сорок шестая

        Она увидела забор высотой по грудь, пасущихся лам, одна из которых теперь смотрела на нее снизу вверх. Берл был в двадцати ярдах внизу и тоже наблюдал за ней, а гольф-кар подпрыгивал на неровной земле. Она крикнула ему: «Стоять!», но он лишь опустил голову и ехал дальше.
        Она быстро оценила ситуацию. Ему придется ехать вдоль забора, чтобы добраться до другой стороны загона, где и был припаркован его пикап. Может быть, она сумеет перехватить его, перепрыгнув через забор и проскочив мимо лам в загон с ближайшей стороны? Но в этом плане было слишком много «а вдруг». А вдруг нога зацепится за верхнюю часть и она упадет вниз лицом в грязь. Насколько ей было известно, ламы могут взбеситься. А вдруг перегородят ей дорогу, собьют ее с ног и растопчут. А вдруг, когда она забежит в загон, окажется, что ее путь загорожен и быстрого выхода на другую сторону нет. Но другим вариантом было только бежать за забором на склоне холма и надеяться, что она успеет выстрелить по шинам, когда грузовик будет мчаться прочь.
        «К черту все это», – сказала она себе.
        В шести шагах от забора она поднесла телефон ко рту и спросила:
        – Ламы кусаются?
        Но Демарко не ответил. Никто не ответил.
        Пока гольф-кар Берла проехал мимо заднего угла загона, а до забора оставалось всего две секунды, она могла бы замедлиться и засунуть телефон в карман, а могла бы…
        Она бросила телефон. Ухватившись обеими руками за забор, она наклонилась к своим рукам и подпрыгнула на левой ноге, затем на правой. И вот левая поднялась, инерция подняла ее вверх и через забор. Она уверенно приземлилась, но лицом к забору, затем развернулась и увидела застывших лам. Их длинные шеи были вытянуты, уши высоко подняты, а большие глаза полны удивления и страха.
        Когда она обернулась и снова понеслась вперед, она скользнула рукой под футболку, почувствовала шершавую рукоятку своего. 380, одновременно нажала на предохранитель и вытащила оружие из кобуры.
        Она вбежала в тусклый проем и тут же нырнула вправо, а затем резко остановилась и, не меняя положения, вытянула пистолет и стала размахивать им в разные стороны. Она стояла в широком проходе между рядами со стойлами, каждое из которых было распахнуто настежь. Примерно в сорока футах за стойлами находилась передняя часть загона, там вдоль стен были расставлены детали и инструменты для трактора, мешки с кормом и другие припасы. Припаркованный пикап Берла стоял прямо перед ней, задняя дверь открыта, кузов в загоне.
        И тут в полумраке, в нескольких футах за пикапом, она заметила какое-то движение у левой стены. Девушка, Сьюзан, студентка из колледжа, отвернулась от деревянной мусорки и, зажав в руке белое пластиковое ведро, теперь стояла неподвижно, не сводя глаз с Джейми.
        – Ложись! – крикнула Джейми. – Иди в мою сторону!
        Джейми аккуратно начала приближаться к девушке. Но та застыла на месте.
        – Что я сделала? – спросила она.
        И в этот момент Берл, шатаясь, проскочил мимо двери загона, рывком распахнул дверцу пикапа, схватил дробовик со стойки у заднего окна, зарядил его, вылез из грузовика, повернулся и выстрелил в потолок.
        – Не шевелиться! – закричал он. И снова перезарядил дробовик. Пустая обойма упала на пол.
        Девушка съежилась у мусорного ведра. Берл придвинулся ближе к стене и к Сьюзан, поставил ее прямо перед собой. Его дробовик теперь был чуть выше ее левого плеча и целился в Джейми.
        – Брось оружие! – крикнула Джейми. Но он был слишком близко к девушке, и стрелять Джейми было крайне опасно. Берл стукнул стволом по руке девушки.
        – Давай! – сказал он. Она выпрямилась, но ее плечи все еще были сгорблены, а руки прижаты к груди. Потом он обратился к Джейми: – Бросай свое. Живо!
        Девушка почти полностью закрывала его. «Где же ты, Райан?» – подумала Джейми.
        – Живо! – повторил Берл и пальнул над головой Джейми. Выстрел прогремел и срикошетил в стропилах, а он снова перезарядился.
        Она подняла левую руку в воздух. Медленно опустилась на колени. Положила. 380 на пол. Затем встала, высоко подняв обе руки. Чуть отошла от оружия.
        – Начинай идти задом, – сказал он девушке.
        – Люди шерифа ждут тебя у входных ворот, – сказала Джейми. – Тебе не уйти с территории.
        – Это мы еще посмотрим, – сказал он, а потом повернулся к девушке. – Давай, иди. Медленно, шаг за шагом.
        Джейми знала, что у него есть и другие варианты. Проехать через лес. Вернуться к особняку и убить Фридла с женой. Или на длительный срок взять их в заложники.
        Она сделала ставку на лес. Теперь он знал эти леса как свои пять пальцев.
        – Отпусти девушку, Тодд, – сказала Джейми. – Я буду твоим заложником.
        Он запихнул девушку в пикап.
        – Шевелись! – крикнул он ей.
        Она поползла по сиденьям, прижимаясь к пассажирской двери. Берл все еще целился в Джейми. На мгновение он заглянул в грузовик, потом снова посмотрел на Джейми. Девушке он сказал:
        – Заводи его! Поверни ключ!
        «Ему придется отвернуться, чтобы сесть в грузовик, – подумала Джейми. – У него нет другого выбора, кроме как сначала застрелить меня. И он поймет это в любую секунду».
        Она снова быстро оценила ситуацию: похоже на двенадцатый калибр. Разлет дроби примерно по дюйму на ярд. Здесь десять ярдов. Прямое смертельное попадание.
        Он стоял, прислонившись спиной к открытой двери грузовика. Поднял левую ногу на подножку. Он продолжал смотреть на Джейми, потом быстро взглянул на девушку, которая завела двигатель и все еще лежала поперек сиденья, прижавшись головой к рулю.
        – Двигайся! – крикнул он.
        «Еще одну ты не получишь», – подумала Джейми. И когда он снова повернулся к ней, она крикнула:
        – Вылезай из пикапа, Сьюзан!
        Он повернулся, и Джейми нырнула за своим оружием, схватила его и, когда приземлилась на плечо, сделала два выстрела. Первая пуля ударила в дверь. Вторая вошла с правой стороны его грудины.
        У него подогнулись колени, и он рухнул на дверь грузовика, но все еще держался на ногах. Сейчас она могла видеть только его. Все вокруг казалось каким-то размытым и темным, а Тодд был человеком в конце туннеля, медленно поворачивающимся в ее сторону.
        Все было как в замедленной съемке. Вокруг все затихло и замерло. «Засади в него еще две пули», – сказала она себе. Но она ждала, пока он повернется еще на несколько градусов, чуть больше откроет свое тело.
        И вдруг в него врезалась дверь грузовика, толкнув его вперед и о бок грузовика. Тогда все вернулось к обычной скорости. Дробовик ударился о металл. Демарко рухнул на Берла, сильно ударив его голову о внешнюю стену кузова. Джейми вскочила на ноги и побежала к ним. Дробовик выскользнул из руки Берла и с грохотом упал на пол, а Берл упал на него сверху.
        Джейми держала Берла на мушке, пока Демарко поднимался на ноги и поднимал дробовик. Сам Демарко тяжело дышал, пытаясь не наступать на свою раненую ногу. Берл лежал на левом боку, постанывая и часто дыша. С каждым его вдохом из пулевого ранения раздавался свист.
        – Проникающее ранение в грудь, – сказала Джейми. – Нам надо его перевернуть. На спину или на бок?
        – Тебя учили по новой программе. Ты решай.
        – На спину! – сказала она, и тогда они вместе оттащили его от пикапа и перевернули. Джейми отдернула его футболку и накрыла руками рану. А затем позвала Сьюзан, сказав, что им нужна ее помощь.
        Девушка выбралась из пикапа, обошла его сзади, опасливо начала подходить, но потом увидела, как под руками Джейми сочится кровь, и шагнула назад.
        – Мне нужен целлофановый пакет, – сказала ей Джейми. – Или пищевая пленка. Что-нибудь не слишком толстое. И что-нибудь типа скотча. Сейчас же!
        Девушка дернулась как от удара, затем развернулась и помчалась к задней части здания. Демарко, все еще пытаясь отдышаться, вызвал скорую помощь.

        Глава сто сорок седьмая

        После того, как он положил телефон в карман, Демарко посмотрел вниз на Берла и улыбнулся от увиденного. Несмотря на боль, Берл пытался ощупать свою голову, чтобы поправить парик.
        Демарко присел на одно колено, чтобы схватить парик и оторвать его – окончательное унижение.
        Но в последний момент Демарко остановился, застыл из-за паники и смятения в глазах мужчины, хрипа его затрудненного дыхания, крови под рукой Джейми. И презрение Демарко к Берлу исчезло, растворилось, превратилось во что-то еще, что-то вроде жалости, будто Берл был маленьким раненым животным, испуганным, беспомощным и обреченным.
        Демарко отстранился от него, поднял глаза и посмотрел на деревья.
        Когда девушка вернулась с белым пластиковым пакетом для продуктов и рулоном клейкой ленты, Джейми оторвала кусок пакета и прижала его к ране. Демарко взял ленту и стал отрывать одну полоску за другой, чтобы заклеить все, кроме уголка целлофана. Каждый раз, когда Берл делал вдох, целлофан плотно прижимался к коже, запечатывая рану. Когда он выдыхал, уголок дрожал, выпуская воздух.
        – Возвращайся домой и открой ворота, – обратилась Джейми к Сьюзан. – Сюда сейчас приедут.
        Джейми не отрывала глаз от пакета, прислушиваясь к дыханию Берла. Они с Демарко остались стоять на коленях в ожидании сирен. В какой-то момент по ее телу пробежала ледяная дрожь.
        – Ох, – выдохнула она. Казалось, это вышло непроизвольно.
        Демарко положил руку ей на спину. Тепло ее кожи сквозь рубашку манило его; ему хотелось прижать ее к себе, заключить в объятия. Но она была занята, поэтому он просто легонько погладил ее по спине, прикоснулся своей головой к ее.
        – Ну и денек, – сказала Джейми.
        – Ну и женщина, – сказал он ей.

        Глава сто сорок восьмая

        Когда раздался тяжелый храп отца, Райан осторожно выбрался из постели, нашел свои джинсы и ботинки и надел их. На кухне он выдвинул ящик, который они называли «мусорным», тот, что под столовыми приборами. Там хранились спички, соломинки, скрученные галстуки и другие случайные предметы. Возле задней стенки ящика он нащупал цилиндр фонарика, обхватил его рукой и вытащил наружу.
        В зарослях сорняков за трейлером он двигался осторожно, медленно водя тусклым светом туда-сюда, раздвигая сорняки свободной рукой. Сорняки были влажными, а ночной воздух – липким и тяжелым, давящим на грудь. Храп отца создавал такой же эффект, как напильник. Он будто скрежетал из стороны в сторону по нервам мальчика.
        Его взгляд зацепился за белое пятно. Райан опустился на колени и положил руку на маленький животик щенка. Он все еще был теплым, а его дыхание – быстрым и неглубоким. Райан посветил фонариком на головку щенка, увидел панику и смятение в его глазах, кровь стекала по его морде.
        Райан перекатился на одно бедро, поднял щенка так осторожно, как только мог, и прижал его к своему животу. Он выключил фонарик, лег на бок в траве и прижал к себе щенка.
        Через некоторое время он открыл глаза и увидел небо, усыпанное звездами. Живот щенка больше не двигался.
        Райан поднялся на ноги и, не зажигая фонарика, пошел в лес и нашел мягкую впадину между корнями большого дерева, куда он любил спускаться. Он положил щенка на землю и вычистил ладонями впадину. Потом вытер руки о влажные сорняки и снова вернулся в трейлер, в свою постель, сунул голову под подушку и безуспешно попытался заглушить ужасный храп.

        Глава сто сорок девятая

        Джейми, Демарко и шериф округа Карлайл разговаривали в беседке, пока персонал из трех машин шерифа, одной патрульной машины полиции штата и одной машины скорой помощи входил и выходил из дома. Еще одна машина скорой помощи и патрульная машина уже выехали из загона и направлялись в больницу. Кто-то позвонил сиделке миссис Фридл, и через несколько минут она приехала, чтобы ввести ей десять миллиграммов диазепама. Самому Фридлу, который теперь носил пластиковые наручники с двойной петлей, разрешили остаться в доме вместе с женой, пока шерифу сообщали все новости.
        – Все эти годы, – сказал шериф и помотал головой, глядя на эту безупречно ухоженную территорию, – и никто ни разу не взглянул в нужном направлении.
        – Мало кто рассматривает наименее вероятные варианты, – ответил ему Демарко. – Нам просто повезло.
        – Может быть, – согласился шериф и повернулся к Джейми. – Вы точно уверены, что миссис Фридл никак в этом не замешана?
        – На сто процентов, – ответила Джейми.
        – А что вы думаете о жене и детях Берла?
        – Они будут сотрудничать, – сказала она, – если их правильно попросить. В вашем отделе работают женщины? Или кто-то терпеливый?
        Шериф кивнул:
        – А еще есть потрясающий адвокат по делам жертв.
        – Обыщите дом Берла, – сказал ему Демарко. – Там должны быть видеозаписи двадцатилетней давности.
        – И что на них?
        – Предположительно, он записывал, как другие мужчины занимаются сексом с его женой. Возможно, он также записал Фридла с его жертвами. Вы даже можете найти что-то с пастором Ройсом в главной роли.
        – Боже праведный, – выдохнул шериф.
        – Смягчите приговор Макгинти, – продолжил Демарко, – и тогда, скорее всего, у вас будет подтверждающий свидетель.
        – Если он вообще станет говорить с адвокатом.
        – Если нет, то у вас есть рядовая Мэтсон и я. Мы слышали его признание.
        – А вы зачитали его права? – спросил шериф.
        – Хорошо, что вы нас не наняли, – улыбнулся Демарко.
        Через какое-то время шериф встал, поднял обе руки к балке на потолке и потянулся. Он оставался в этой позе, когда заговорил:
        – Есть вероятность, что вы мне расскажете, что же на самом деле было в том лесу на востоке?
        – Насекомые, – ответил ему Демарко. – Просто прорва насекомых.
        – Кто-то навел вас на Берла. Розмари Туми, может, и упомянула его, как бывшего рабочего Ройса, но мне кажется, кто-то еще вам рассказал о нем. И я считаю, что это был Вирджил Хелм.
        – Я могу ответить вам, положа руку на сердце, – сказал Демарко. – Насколько мне известно, Вирджила Хелма уже нет в живых.
        Спустя пару мгновений шериф кивнул, отпустил балку и поправил рубашку. Затем посмотрел на Демарко, потом на Джейми.
        – Я пошлю парамедиков, чтобы они позаботились о вашей руке.
        – Я просто проехалась по полу, – заверила его она.
        – Она сделает рентген, – добавил Демарко.
        – И ты тоже, – сказала Джейми. – Своей заново раненной ноги.
        Шериф наблюдал за ними с улыбкой, а затем с шумом выдохнул.
        – Вы уже собираетесь возвращаться в Пенсильванию?
        Джейми посмотрела на Демарко, вопросительно подняв брови.
        – Думаю, будет уместно сказать, что мы пока открыты для любых вариантов, – сказал Демарко.
        Шериф снова кивнул и спустился из беседки.
        – Вы не могли бы записать все происходившее в хронологическом порядке? – попросил он, не оборачиваясь. – Мне кажется, я уже почти все забыл.
        – Можно же по электронной почте? – спросила Джейми.
        Он махнул рукой в знак согласия. Затем ушел по направлению к дому. Джейми нагнулась ближе к Демарко и прошептала:
        – Мне кажется, ты начинаешь ему очень нравиться.
        – Что ж, удачи ему, – ответил Демарко и обвил руку вокруг ее талии. – Мне нравятся девчонки.
        Она ткнула его локтем в ребра.
        – Ай! – вскрикнул он и потер ушибленное место. – В смысле, женщины. Сильные и быстрые. И слегка злобные.

        Глава сто пятидесятая

        Перед тем как направиться в бабушкин дом позже тем же вечером, Джейми позвонила Розмари Туми и предложила встретиться, чтобы они все рассказали «Отступникам». Розмари пообещала, что через час Висенте и Хойл будут у нее в гостиной.
        Они все сидели вокруг кофейного столика, попивая чай, а Хойл заедал его песочным печеньем Розмари, когда приехали Джейми с Демарко. «Отступники» не стали занимать диван, так что Джейми и Демарко, отказавшись от чая, уселись спинами к окну. Солнце уже садилось, оно мягко проникало сквозь занавески, словно пламя свечи.
        Джейми хотела избежать всяких прелюдий, быстро все сообщить и вернуться в спокойное уединение бабушкиного дома, поэтому она вкратце повествовала о происходившем в загоне для лам. Даже Хойл выпучил глаза, когда она рассказала о перестрелке. Ее тон был деловитым и бесстрастным, хотя внутри нее до сих пор все подрагивало.
        – А вы, сержант? – спросил Висенте после монолога Джейми. – Где вы были во время всех этих происшествий?
        Джейми вздрогнула от этого вопроса – он звучал, словно обвинение. Но Демарко лишь расслабленно улыбнулся.
        – Волочил свою хромую ногу сотню ярдов.
        – Он прибежал под конец, – сказала Джейми. – На самом деле, все это происходило намного быстрее, чем мое описание.
        – Вы оба герои, – сказала Розмари.
        Висенте сидел, наклонившись вперед, зажав руки между коленями и уставившись в ковер. Его кривоватая улыбка показалась Джейми чем-то вроде недовольной гримасы.
        Она подумывала упомянуть о своем разговоре с Антуанеттой Коутс и об увеличенных алиментах, которые она вскоре будет получать от Эли Ройса, но потом решила промолчать. Если Висенте не может просто наслаждаться победой, то она не станет его умасливать.
        – Я заинтригован внезапным, хотя и случайным поворотом в вашем расследовании, сержант, – сказал Хойл, – поворотом, о котором никто из нас никогда не думал. Что привело вас к Тодду Берлу?
        – Местные сплетни о том, что раньше он работал на Ройса, – пожал плечами Демарко и улыбнулся Розмари. – После этого мы лишь сопоставили факты.
        – И фактов этих, – сказал Хойл, – было очень мало, насколько я помню.
        – Мы наконец уговорили Макгинти и его подружек чуть-чуть открыться, – сказала Джейми. – Чтобы, так сказать, не в полной мере ощутить гостеприимство округа.
        – Хотя бы они понесут какое-то наказание, – сказал Висенте. – А то Эли Ройс так и вышел сухим из воды.
        Джейми подумала, что Демарко сейчас взбесится, и повернулась, чтобы посмотреть на него. Но он лишь продолжал улыбаться. Его взгляд казался почти сочувствующим.
        – ФБР пристально за ним наблюдает, – сказал он. – Рано или поздно он проколется.
        За этим последовала недолгая пауза. Розмари развеяла напряженную тишину, спросив:
        – И вы думаете, что Берл находил этих девочек, чтобы выслуживаться перед доктором Фридлом?
        Демарко поднял взгляд на Джейми и слегка кивнул.
        – Я бы использовала слова «оказывал давление» или даже «шантажировал» вместо «выслуживался», – сказала Джейми. – Думаю, сам мистер Берл считает себя в какой-то мере искусным манипулятором. У него есть патологическая потребность держать все под контролем, будь то жена, дочери, мужчины, которые платили ему за секс с женой, или доктор Фридл. Изначально Берл ставил на Ройса, но тот отказался сотрудничать. Поэтому Берл втайне использовал церковь не только как свой тайник, но и как бордель. Он получал от этого удовольствие. От…
        – Осквернения, – подсказал Хойл.
        – Именно, – согласилась Джейми. – От осквернения личного пространства Ройса. А потом, когда на сцену вышел Фридл, думаю, Берл увидел новую возможность к самоутверждению. В тот же день, когда Фридл оформил покупку дома, Берл уже ждал его там. И Фридл стал легкой добычей. Слабый. Восприимчивый к лести. Возможно, тогда он был очень одинок.
        – Любопытно, – сказал Хойл. – Так вы полагаете, что у Берла был… тщательно продуманный план?
        Джейми повернулась к Демарко, чтобы тот продолжил, но он заверил ее:
        – Ты хорошо все рассказываешь.
        – Тогда нет, – продолжила Джейми. – Не обязательно продуманный. Возможно, в самом начале он хотел просто работать. Может, он воспринял Фридла как нового богача, как замену Ройсу. И чем больше он узнавал доктора, а особенно его фетиши, тем больше видел возможностей.
        – Но зачем убивать девушек? – спросила Розмари. – Зачем очищать все их кости?
        – Не стесняйтесь влезать в разговор, сержант, – сказала Джейми Демарко.
        – Сначала, – начал отвечать Демарко, – наверное, просто ради денег. Фридл сказал, что он каждой девушке платил «много». Мне кажется, каждой по тысяче долларов или даже больше. И вот Берл подумал, зачем кататься туда-сюда по четыреста миль и везти их домой? Думаю, он никогда их из штата и не вывозил. Уводил в лес, душил, может, насиловал, а потом закапывал. Они были для него деньгами в банке. Страховкой на тот случай, если Фридл пойдет против него.
        – И все же они оказались в церкви, – сказал Висенте.
        – Лично я, – снова заговорила Джейми, – думаю, что церковь, а особенно эта потайная стена, стала своего рода… местом особых полномочий для Берла. Оттуда он мог наблюдать, как его жена занимается сексом с другими мужчинами. Он мог оставить свои следы по всему офису.
        – Пометить свою территорию, если сказать другими словами, – вставил Хойл.
        – Именно, – сказала Джейми. – Вполне вероятно, что у него самого выработался фетиш к этому месту. Там он чувствовал такую силу. Словно в личном царстве.
        – И окруженный, – сказал Хойл, – трофеями его войны со всем миром.
        – Сознание Берла – то еще крысиное гнездо, – пожал плечами Демарко. – Пока что мы можем только догадываться о его мотивах.
        – Я вот, – заявил Хойл, макнув песочное печенье в чай, – с удовольствием послушаю эти догадки.
        – В том поместье все шло прекрасно, – сказал Демарко после паузы. – Каждый раз, когда доктор хотел построить новое здание, Берл был за главного. Делал покупки, нанимал бригаду, забирал оставшиеся суммы себе.
        – И понимал, – добавила Джейми, – что Фридл не станет жаловаться. Ведь Берл знал слишком много.
        – И однажды, по какой бы то ни было причине, гнойник приглушенной когда-то обиды Берла на Ройса все же прорвался. Поэтому он выкопал тела, превратил их в скелеты и нашел им новый дом. За что Ройс, как он полагал, когда-нибудь заплатит свою цену.
        – Может, у Берла даже изначально был этот план, – добавила Джейми. – С первой девушки. Возможно, он никогда и не прекращал пытаться отомстить Ройсу.
        – И все же, – сказал Хойл, подняв палец вверх, и задумался над тем, что хочет сказать. – Та забота, если можно это так назвать, которую Берл проявил к останкам жертв. Кости были начисто вымыты. Убраны все остатки одежды. И даже их волосы. Кто-то даже назвал бы такое отношение «благоговением».
        – Этому я могу придумать два объяснения, – сказала Джейми. – Первое: Берл – собственник. Ему нравится иметь абсолютный контроль над теми вещами, которые он считает своими. Доктор Фридл назвал его «скрупулезным», а миссис Фридл назвала «собственническим». Этим и может объясняться подобное его поведение.
        – Он таким своеобразным способом, – размышлял Хойл, – сохранил личность каждой жертвы, а не просто собрал все кости в кучу.
        Джейми кивнула и продолжила:
        – А другая теория базируется на особенностях его возбуждения. Некоторые исследования связывают преступность с низким уровнем возбуждения в головном мозге. Некоторые люди наследуют нервную систему, невосприимчивую к нормальным уровням стимуляции.
        – И так они поднимают этот уровень? – спросил Демарко.
        – Опасная деятельность, асоциальное поведение, преступления, сексуальная распущенность, все, что считается девиантным или извращенным, – кивнула Джейми.
        – Включая, – снова вставил Хойл, – скрупулезное и одержимое очищение костей своих юных жертв.
        – Господи боже, – покачала головой Розмари. – Какое у него сознание. Я с содроганием думаю о том, что такие люди вообще существуют.
        – К сожалению, – заметил Хойл, – их очень много. Только не у всех есть возможности.
        Они все затихли на какое-то время. Хойл отряхивал крошки с коленей. Свет за окном затухал, поэтому комната становилась все темнее.
        Первым встал Демарко и пожал руки собеседникам. Джейми последовала его примеру, но под конец Розмари сжала ее в долгих объятиях.
        – Увидим ли мы вас снова? – спросила Розмари перед тем, как выпустить руки Джейми.
        Джейми повернулась к Демарко за ответом.
        – «История никогда не прощается, – сказал он. – История говорит: «Еще увидимся»».
        – Прекрасная цитата, – восхитился Хойл. – Эдуардо Галеано. Просто прекрасная.

        Часть VI

        Я стану водяным колесом, вращающимся и вбирающим твой вкус, пока движется вода.
        Руми

        Глава сто пятьдесят первая

        Вечером они немного посидели на крыльце бабушкиного дома, мягко покачиваясь на качелях, скребя ногами по доскам. Они оба не испытывали особой потребности ни в разговоре, ни в чем-то еще кроме присутствия другого, сплетенных рук, ее головы на его плече. Свет померк, все остыло, и в полумраке запах летней клетры стал сильнее, благоуханнее, чем в любую другую ночь.
        – Должна признать, – сказала ему Джейми, – ты был почти нежным тогда с Висенте.
        – Я понимаю его разочарование, – пожал он плечами. – Ройс лишил его работы. И все еще пытается лишить всех денег.
        Качели так и скользили вперед-назад, вперед-назад.
        Время от времени где-то лаяла собака, но в остальном ночь казалась Демарко сверхъестественно тихой. Почти как те октябрьские ночи, которые он помнил еще из детства – когда он достаточно подрос, чтобы после наступления темноты одному выходить из трейлера и отправляться бродить по лесу или искать поле, откуда можно было бы изучать звезды.
        Крик гагары где-то вдалеке удивил их обоих. Отчаянный в своей пронзительности, он начинался низко, затем поднимался на несколько тонов выше, а затем снова возвращался к первоначальному.
        – Это странно, – заметила Джейми. – Гагары обычно проходят через Кентукки гораздо позже.
        – Она заблудилась, – предположил Демарко.
        – Звучало оттуда, да? Этот крик такой печальный и жалобный.
        Они снова на время затихли и еще раз качнулись. Спустя несколько минут Джейми спросила:
        – О чем ты думаешь, малыш?
        – О Томе Хьюстоне. И о том, что он сказал мне в том сне, когда я был в медвежьей клетке.
        – Ты помнишь, что он говорил? Или все как в тумане?
        – Он какое-то странное слово сказал… «сентипенсанте». Оказывается, это португальский. Оно означает «чувствовать размышление».
        – Чувствовать и размышлять о чем? – спросила она.
        – Не чувствовать и размышлять. Это скорее размышления, которые исходят из чувств. Только от опыта. Не от логики и анализа, а только от чувства. Чувства, которое излучает правду. Такую правду, которую нельзя описать словами.
        – Как любовь, – подсказала она.
        Демарко кивнул.
        – А еще эта фраза про «глобус и плод». Я это загуглил, но не особо ожидал что-то найти.
        – И?
        – Это из стихотворения «Арс Поэтика», написанного Арчибальдом Маклишем. Оно о поэзии. О том, что такое стихотворение и что оно должно делать.
        Джейми на мгновение задумалась, а потом сказала:
        – Ладно. И как это относится к вопросу, который ты задал Томасу, о смысле жизни?
        – Том сказал: «Жизнь – это стихотворение». Так что да. Если я поставлю слово «стихотворение» вместо слова «жизнь», то все обретает смысл. Особенно последняя часть. «Стихотворение должно не значить, просто быть».
        – Тогда получается и «Жизнь должна не значить… просто быть», – продолжила Джейми и потерла предплечья. – У меня мурашки. «Жизнь должна не значить, просто быть». Как сентипенсанте. Жизненный опыт и есть смысл жизни.
        – Это довольно мило, да? – улыбнулся Демарко.
        – Да, правда. И еще жутко.
        – Только если я не приписываю особого значения тому, что было просто бессмысленным сном.
        – Что говорит тебе сентипенсанте?
        В ответ он лишь улыбнулся. Обвил вокруг нее руку и потер ее предплечье.
        – Ты знаешь песню Тома Уэйтса «Серенада Сан-Диего»? – спросил он минуту спустя.
        – Вроде нет.
        – Там отличные слова.
        – Спой ее мне, – предложила она.
        – У меня есть идея получше, – он вытащил телефон из кармана, кликнул на поисковик и произнес: – Том Уэйтс, «Серенада Сан-Диего».
        Когда заиграла музыка, он встал и протянул к ней руки. Она тоже встала и шагнула в его объятия, обхватив руками его талию. Они медленно танцевали, соприкасаясь лбами. Резкие ноты старого пианино Уэйтса и его прокуренный голос, смягченный скрипками, их мягко скользящее глиссандо – все это превращало резкий крик гагары во что-то другое, в некую горько-сладкую песню, наполненную благодарностью и воспоминаниями.
        Когда песня закончилась, Джейми прошептала «Еще раз», и они снова танцевали, едва двигая ногами, почти касаясь друг друга губами, вдыхая друг друга.

        Глава сто пятьдесят вторая

        Этой ночью в 03:13 на прикроватном столике завибрировал его сотовый телефон. Демарко мгновенно проснулся, перекатился на бок и прикрыл телефон рукой, чтобы приглушить вибрацию, когда подносил его поближе. Даже в те мгновения, пока он подносил телефон к уху, он чувствовал, как меняется атмосфера комнаты, как сгущается вокруг него темнота.
        Джейми спала, пока он не сел и не свесил ноги с края кровати. Когда он начал подниматься, то почувствовал ее руку на своей спине, поэтому снова опустился на кровать. Спустив обе ноги на пол, он тихо говорил в трубку, в основном задавая вопросы, но тон его был мрачным. И вскоре она тоже села, наклонилась вперед, прижалась лбом к его спине, положила руки ему на талию. Свет от телефона был ужасно ярким.
        Закончив разговор, он некоторое время продолжал сидеть неподвижно. Затем снова положил телефон на стол экраном вниз, чтобы притушить эту яркость. Только когда экран потемнел, он повернулся всем телом, подтянул ноги и, неловко усевшись, повернулся к ней лицом.
        – Ларейн пыталась покончить с собой, – сказал он.
        – О боже, – выдохнула Джейми. – Как?
        – Запястья, – коротко ответил он.
        – Где она сейчас?
        – В госпитале Милосердия. Звонил ее врач.
        – Кто ее нашел?
        – Там был какой-то парень, – сказал Демарко. – Он услышал, как она плачет в ванной. Она не открывала дверь, поэтому он ее выбил.
        Джейми ничего не ответила – вопросов слишком много, но сейчас не самое подходящее время их задавать. Она потянулась к его руке, притянула ее ближе и прижала к своему животу.
        – Только я понимаю, через что она проходит, – сказал он. – Мне нужно туда поехать. Нужно убедиться, что ей оказывают помощь.
        Джейми кивнула, но все равно заплакала.
        – Сейчас? – спросила она.
        – Скоро. Давай пока что просто полежим, хорошо?
        Они лежали на спине, держась за руки, и оба смотрели в темный потолок. Демарко хотелось, чтобы окно было открыто и он дышал свежим воздухом. В комнате было прохладно благодаря кондиционеру, но теперь воздух казался тяжелым и в его груди, и вне ее. Все казалось тяжелым в этой темноте, кроме руки Джейми в его руке, которая казалась легкой, маленькой и красивой, как раненая птица.
        – Лучше бы тебе вернуться, – сказала она, когда перевернулась на бок, из-за чего ее лицо оказалось совсем близко.
        – Обещаю. С согласием на развод.
        – Да плевать мне на эту чертову бумажку, – сказала она. – Мне нужна плоть и кровь.
        – Это у тебя и так есть, – заверил он ее, – всегда.
        Он знал, что она наверняка думает: «Тогда почему ты бросаешь меня?» Хотелось бы ему ответить на этот вопрос убедительно. Хотелось найти верные слова, чтобы выразить все эти годы вины и обязательств, что его воздаяние еще не полностью выплачено. Но для этого никаких слов не было достаточно, поэтому вместо этого он поцеловал ее в кончик носа, потом в щеку, потом в уголок губ. От вкуса ее слез у него закружилась голова, и ему тоже захотелось плакать. Но он и так уже был с ней в этом горе, ему не нужны были слезы, чтобы понять это.
        Зато ему нужно было дать ей что-то. Даже если ему это было трудно. Даже если ему это будет стоить больше, чем он когда-либо отдавал, кроме своего маленького сына.
        – Как ты относишься к поэзии? – спросил он.
        – Чьей поэзии? – уточнила она.
        – Просто поэзии, в целом.
        – Ну, она мне нравится. Какая-то. Я не часто думаю об этом. Почему ты спрашиваешь?
        – Я написал тебе стихотворение, – сказал он.
        – Серьезно? Когда?
        – В медвежьей клетке.
        – О, малыш, – сказала она.
        – Ну, знаешь, я лежал там, а нога просто горела. Наверное, я немного сошел с ума. Поэтому, чтобы не зацикливаться на боли, я начал концентрироваться на других вещах. Вроде птиц на деревьях. Я начал слушать их песни и то, как они перекликались друг с другом. И, наверное, это напомнило мне о тебе. О том, как ты заставляешь меня чувствовать себя.
        – Песни птиц?
        Он кивнул.
        – И первая строчка вроде как сама пришла мне в голову. А потом еще одна. И я просто продолжал так сочинять. Том мне сказал, что он так пишет. Просто менять предложения снова и снова до тех пор, пока ничего нельзя будет изменить.
        – Ты можешь мне его прочитать? – попросила она. – Ты его запомнил?
        – Да, но… я никогда прежде не писал стихов.
        – Вообще никому?
        – Раньше я сочинял маленькие песенки, когда убаюкивал Райана. Ну, когда он просыпался среди ночи. Мне нравилось вставать, укачивать его и чувствовать, как он вот так спит у меня на груди. Это было самое спокойное, умиротворенное чувство за всю мою жизнь.
        – Это большая честь, что мне ты тоже написал что-то. Я правда хотела бы услышать это стихотворение.
        – Не смейся, – попросил он.
        – Я и не собиралась смеяться.
        – Я его еще не назвал.
        – Я переживу.
        Он на мгновение закрыл глаза и мысленно вернулся в медвежью клетку. Затем отпустил эту иллюзию, открыл глаза и посмотрел ей прямо в глаза, улыбаясь. Он продекламировал:
        Твое сердце мне поет языком птиц.
        От музыки его слетают листья и дрожат ветви.
        Она возносит луну на небо и не дает упасть звездам.
        Та птица, что сердце твое, сидит средь листвы
        И песнью призывает солнце и дожди.
        Эта песнь распускает бутоны,
        помогает расти сладким плодам.

        После этого она, всхлипывая, прижалась к нему всем телом и крепко сжала его руки.
        – Что, настолько плохо? – спросил он.
        Она засмеялась, снова зарыдала и прижалась к нему ближе. Ее слезы казались такими теплыми и гладкими на его коже.
        – Лучше бы тебе вернуться, – повторила она.
        Он кивнул и тяжело сглотнул, ее дыхание казалось ему касанием перьев. «Тринадцать лет, – подумал он, – с тех пор, как мной овладевало это чувство». Эта всепоглощающая любовь и доверие, которые наполняли его до краев. Непостижимое. Необъяснимое. Запах волос и кожи его ребенка, то, как он жадно вдыхал его, это тепло и доверие, красота и благодарность, такие огромные, что их просто невозможно вынести. Он плакал тогда и плакал сейчас, вспоминая все это и вспоминая то, что все это ушло. Он плакал от запаха, прикосновения и благодарности за эту женщину в его объятиях. Они оба плакали, так крепко обнимая друг друга, такие благодарные и такие испуганные.

        Благодарности

        Моя благодарность, как всегда, Сэнди Лу, моему замечательному агенту, и моим звездным редакторам, Шане Дрес и Анне Миайклс, а также моей банде из трех бета-читателей / генераторов идей / выискивателей неточностей – Джону Фортунато, Марку Хоффу и Майклу Деллу. Мы – прекрасная команда!
        notes

        Примечания

        1

        Иврит.

        2

        Экспериментальная инъекция.

        3

        Любовь втроем (фр.)

        4

        Тайная организация в США, помогающая рабам сбежать из рабовладельческих штатов на Север (прим. пер.)

        5

        Геодезический купол – сферическое архитектурное сооружение.

        6

        Ничего (исп.)