Долина Граумарк. Темные времена Штефан Руссбюльт


  Темные времена пришли на земли Серого порубежья. Много лет здесь в мире жили эльфы и гномы, люди и полурослики. И вдруг гномы развязали войну с эльфами, орки и тролли начали нападать на мирные народы, а люди — сражаться друг с другом! И даже в спокойную деревушку полуросликов пришла беда… Во всех несчастьях виновна черная магия — злой колдун намерен захватить этот край! Чтобы остановить темные силы, нужно найти таинственный дар богов. Чудом оставшиеся в живых полурослики Мило и Бонне отправляются в дальний путь. Опасные приключения начинаются!




  Штефан Руссбюльт
  Долина Граумарк. Темные времена


  Если богиня Цефея взглянет на мир из своих
  светлых чертогов и увидит полурослика,
  который сидит в палисаднике
  и уютно курит трубку, наблюдая при этом,
  как цветет и тянется к небу урожай,
  она поймет, что все в полном порядке


    Сентенция, высеченная над входом в храм Цефеи в Дуболистье



  1 Четыре судьбы
  В день летнего солнцестояния где-то в Сером порубежье

  Мило Черникс сидел в листве древнего ясеня на головокружительной высоте на ветке, которая, по его глубочайшему убеждению, была способна выдержать его вес. Одной рукой он держался за тонкую голую ветку, а другой пытался раздвинуть листву, чтобы сунуть туда нос и посмотреть, что происходит внизу. Густая крона дерева позволяла увидеть кусочек мира, чему полурослик был несказанно рад. Время от времени в пятидесяти футах под ним, в этой зелени мелькала маленькая яркая точка — его брат Бонне.
  — Помни, полуросликам неведом страх!  — кричал Бонне, задирая голову.
  — Полурослики также не прыгают с деревьев на самодельных крыльях, как у летучей мыши, чтобы проверить свои летательные способности. По крайней мере, те, кто в своем уме,  — пробормотал себе под нос Мило, пытаясь разглядеть повозку с сеном, которую они поставили неподалеку от ясеня.
  — На всякий случай, если вдруг выяснится, что полурослики не могут летать,  — пояснил брат, когда они вытаскивали повозку из сарая бургомистра.
  Точь-в-точь над Мило, в ветвях, насвистывая веселую песенку, сидел листосвист. Он живо крутил головой из стороны в сторону, наблюдая за полуросликом. Судя по всему, он прервал поиски жуков и личинок, чтобы посмотреть, что собирается делать его огромный соперник. Одетый в коричневые штаны и зеленую курточку Мило примерил цвета оперенья небольшой певчей птички. Оставалось выяснить, достоин ли он называться птицей.
  — Хочешь узнать, как бы поступил в данной ситуации мейстер Отман?  — крикнул Бонне.
  «Слез бы с дерева и устроил тебе отличную взбучку за такую идею»,  — с ужасом осознал Мило.
  Подшучивание над старым магом стало для Бонне новой забавой, и Мило вынужден был признать, что остроты брата немного развлекают его. Вот только сейчас был неподходящий момент для подобных шуток. С другой стороны — если это станет последним испытанием мужества, не помешает встретить его с улыбкой на устах.
  — Понятия не имею, говори уже!  — прокричал он, наклоняясь вниз.
  — Мейстер Отман никогда не падает, в худшем случае он парит, а в этот момент его неизмеримая сила притягивает к нему весь мир.
  Мило поражало то, насколько брата приводили в восторг его же собственные шуточки. Но именно это веселое настроение, наконец, заставило его раскинуть руки в стороны, из-за чего тонкая козья шкура, привязанная к запястьям и подмышкам, а затем уходившая вниз, к бедрам, образуя треугольник — чтобы было хоть немного похоже на крыло — натянулась, и спрыгнул с ветки. Мило камнем рухнул вниз, прямо в стоявшую под ним повозку с сеном.

* * *

  Ода, Нельф и Тисло Котлогорды зашли уже слишком далеко, чтобы поворачивать назад. Трое полуросликов прокрались мимо всех стражей, отряда гномов, который внезапно выскочил из подъемника, и мимо квартиры штоленмейстера. В такой близости от цели полурослики не сдаются — особенно когда до предмета их устремлений всего один шаг. До богатства, которое пообещал им Нельф, было уже рукой подать. Сладкая, беззаботная жизнь прям подавала им знаки — по крайней мере, пока что в образе гномской резьбы по камню в форме двери.
  — Ты уверен, что за ней они хранят драгоценные камни, найденные в штольне?  — несмело поинтересовался Тисло.
  — За этой дверью находится либо это, либо все запасы пива страны. Как ты думаешь, почему она выглядит именно так, как выглядит? Три тонны цельного камня и по меньшей мере год работы самого мейстера гномов! За такой дверью не может быть вход в отхожее место.
  — Как знать,  — глубокомысленно заметила Ода и на всякий случай зажала нос,  — как знать.
  Слова сестры не посеяли в душе Нельфа ни капельки сомнений, он продолжал изучать дверь. Тисло подсвечивал ему факелом. Дюйм за дюймом ощупывал он все возможные выступы и углубления. На казавшейся почти идеально ровной и отполированной с этой стороны поверхности виднелось несколько вытесанных на ней гномских рун, а также выпуклое изображение широкого меча.
  — Судя по виду, эту проклятую штуковину вытесали из одного огромного камня,  — простонал Нельф.  — Но это же невозможно. Должны же они как-то открывать эту дверь.
  Внезапно пальцы Нельфа замерли на полукруглом шарообразном выступе на правом конце крестовины меча, красовавшегося на двери.
  — Это место шершавее, чем все остальное,  — провозгласил он.
  — Может быть, мейстеру осточертело постоянно ваять одни только двери в нужники, и он стал халтурить,  — хмыкнул Тисло.
  — А я думаю, что это тайный механизм, для которого ты слишком туп,  — съязвил Нельф.
  Когда он начал поворачивать маленький полукруг, послышался едва различимый треск. Нельф провел рукой к другой стороне крестовины.
  — Здесь тоже,  — победно провозгласил он.
  Повернув и вторую половинку шара, он приставил ухо к двери. Когда ничего не произошло, он пожал плечами и отступил на шаг.
  — Чего-то еще не хватает,  — разочарованно произнес он.
  — Может быть, веселой гномьей присказки,  — захихикала Ода.
  Нельф попытался ткнуть пальцем в головку эфеса, но не смог туда дотянуться. Брат тут же подскочил к нему. Полурослик сложил руки в замок, образовав импровизированную ступеньку. Нельфу потребовался всего один миг, чтобы вскочить на нее и повращать элемент рельефа. Когда дверь тяжело заскрипела и начала открываться, он испуганно отскочил назад.
  Тисло осветил факелом длинную узкую комнату. Казалось, свет полностью терялся в ней, но вдалеке что-то сверкнуло красным, словно кровавая звезда на ночном небосводе.
  — Мы богаты, ребята,  — возликовал Нельф.
  — Не нужно все время смотреть на него,  — напомнил Дорн стоявшей рядом с ним черноволосой женщине.  — Вряд ли они про нас забудут.
  — Я бы предпочла, чтобы это было не так,  — прошептала в ответ Сенета.  — Как думаешь, чего он от нас хочет?
  Дорн поднес к губам кубок и сделал большой глоток.
  — То, чего он хочет всегда,  — ответил он.  — Он расскажет нам, какие нынче настали тяжелые времена, как ему плохо и что от нас никакого толку, одни только расходы.
  Сенета посмотрела на него своими большими печальными глазами.
  — Ты хочешь сказать, что от меня нет никакой пользы.
  — Глупости! Он от тебя совершенно без ума. Все, что ему мешает броситься к твоим ногам, это я. Он боится, что я его отделаю.
  В ответ на это Сенета лишь отпила из своего бокала вина, едва не подавившись от смеха.
  — Он просто устроит меня в свой бордель,  — весело заявила она.
  Дорн одним глотком допил пиво из своего бокала. Затем вытер свою трехдневную щетину тыльной стороной ладони.
  — Ты совершенно не разбираешься в мужчинах,  — хмыкнул он.  — Он богат и уродлив, благодаря тебе его мошна не станет туже. Ему нужна рядом прекрасная женщина.
  — Но мне кроме тебя никого не надо,  — чарующим голосом прошептала она на ухо наемнику.
  — Эй, голубки,  — проревел мрачный на вид парень, стороживший заднюю комнату опустевшего кабака.  — Давайте, тащитесь сюда, Слифф ждет вас уже целую вечность.
  Дорн и Сенета поднялись с табуретов у барной стойки и пошли на зов.
  Мейстер гильдии воров восседал за тяжелым дубовым столом, угощаясь вином и хлебом, а перед ним возвышались несколько стопок золотых монет.
  — Вам садиться необязательно,  — произнес он фальцетом, когда Дорн подтащил к себе стул.  — Вы не узнаете ничего нового, если я скажу, что от вас обоих одни сплошные расходы. Все ваши попытки занять место в гильдии потерпели крах. Вы для меня практически не имеете ценности.
  Дорн чувствовал затылком дыхание телохранителя.
  — Но так и быть, я сделаю вам еще одно предложение. Иначе натравлю на вас Кельфа,  — продолжал Слифф.  — Сенета отправится в «Волосы ангела», а тебе, Дорн, я обеспечу место в городской страже. Нам нужны там хорошие люди, чтобы держать все под контролем — если ты понимаешь, что я имею в виду.
  Дорн понимал, но это ему совершенно не нравилось. Он развернулся, схватил стоявшего у него за спиной прислужника и потянул так, что тот оказался между ним и Слиффом. Затем он сжал шею жертвы и изо всех сил приложил мужчину лбом о столешницу, да так, что золотые башенки рухнули и монеты покатились по столу. Когда он разжал руки, прислужник со стоном рухнул к его ногам. Сенета и Слифф, казалось, были одинаково поражены и не двигались с места.
  — Надеюсь, это был не Кельф,  — проворчал Дорн.  — У меня для тебя тоже есть предложение. Ты позволяешь нам с Сенетой действовать по своему усмотрению, а мы за это будем выплачивать тебе каждую неделю долю от заработка. Друзьями мы не останемся.
  Слифф молча кивнул. Однако Дорн знал, что он оправится от потрясения и однажды припомнит ему все.
  Рубиния постучала в дверь настолько робко, что стук был едва слышен. Так ей придется стоять здесь до вечера, но тогда чай из корней многолетника остынет, края сыра высохнут, а хлеб превратится в камень. Хоть она и сомневалась, что мейстер Отман заметит разницу, но это нанесет серьезный урон ее гордости как экономки Вороньей башни. Она поставила поднос на пол и снова постучала в крепкую дубовую дверь. Никто не ответил.
  Женщина-полурослик предприняла еще одну попытку. На этот раз несколько более громкую. Стук эхом разнесся по узкой лестнице внутри башни. В тот же миг за дверью послышался глухой треск. Рубиния вздрогнула.
  — Скорее, туши,  — услышала она торопливые слова Отмана.  — Там еще горит. Да, вот так хорошо. Смотри, чтобы это не попало на мои записи. Поосторожнее с этим.
  Судя по звукам, кто-то колотил тряпкой или полотенцем по столу, и вскоре послышалось шипение, словно кто-то плеснул воду на раскаленные уголья.
  — Посмотри, кто там.
  К двери приближались неторопливые шаркающие шаги. Кто-то повернул ключ в замке и слегка приоткрыл дверь.
  Рубиния уставилась в маленькое безволосое лицо с острыми ушами и желтыми глазами. Существо было на целую голову ниже нее.
  — У вас все в порядке, Пепельный?  — поинтересовалась она.
  — У нас нет времени на наведение порядка, у нас с мейстером. Тут как раз эксперимент в самом разгаре.
  — Я принесла завтрак для мейстера Отмана. Ему нужно что-нибудь поесть.
  — Мейстеру не нужен завтрак. У него еще осталось достаточно с ужина,  — заявил Пепельный.  — А теперь, после пожара, и чай снова нагрелся.
  Карликам мейстера было очень тяжело объяснить, каковы потребности у людей.
  И еще труднее было втолковать им, что в Вороньей башне командует женщина-полурослик, по крайней мере, в вопросах питания ее обитателей. Но Рубиния уже привыкла к этой вечной войне.
  Она подняла поднос и протиснулась мимо карлика в рабочий кабинет мага.
  Вся комната была наполнена едким желтым дымом. Мейстер Отман сидел за лабораторным столом и промокал тряпкой свои рукописи.
  — О, Рубиния, это вы. Я еще не все съел,  — произнес он, разглядев в дыму женщину-полурослика.  — Паштет из белых грибов просто великолепен.
  — Это был паштет из сморчков, а сейчас уже время завтракать,  — энергично заявила Рубиния.  — Вы опять ничего не съели. Так у вас совсем не будет сил. Со своими опытами вы забываете обо всем. Так больше продолжаться не может.
  — Мейстер никуда не пойдет,  — снова вмешался в разговор Пепельный.  — Нам нужно завершить важный эксперимент.
  — Все в порядке, Пепельный,  — произнес мейстер Отман.  — Рубиния права. Я должен что-нибудь съесть.
  — Значит, этот вопрос мы выяснили,  — сказала Рубиния.
  Она отодвинула в сторону несколько мисочек, стеклянных колб и изогнутых металлических подставок. Глаза у мейстера Отмана расширились от удивления.
  — Что-нибудь не так?  — поинтересовалась она, заметив его взгляд.
  Маг набрал в легкие побольше воздуха, на миг задержал дыхание. Рубиния медленно убрала руки от стола.
  — Нет, нет,  — прошептал Отман.  — Просто то, что вы отмели в сторону как мусор,  — это результат трудов последних двух недель.
  — О, я совсем не хотела,  — слегка пристыженно ответила Рубиния.  — Что же это?
  Отман, не отрываясь, смотрел на лежавшие на столе остатки материалов.
  — Мусор,  — сказал он.  — Но если бы эксперимент удался, у нас была бы субстанция, которая могла бы накапливать свет, а затем постепенно отдавать его.
  Рубиния нахмурилась.
  — Она светится в темноте,  — пояснил Отман.
  — Вы добьетесь того же эффекта, если откроете окно, впустите свет и выпустите чад,  — ответила Рубиния.  — И для этого вам не придется работать день и ночь на протяжении двух недель. А теперь съешьте, пожалуйста, свой завтрак. А потом, быть может, вам стоило бы прилечь. Я разбужу вас к обеду. Тем временем Пепельный сможет здесь немного прибраться.
  Карлик раздраженно скривился.
  — Вероятно, вы, как всегда, правы,  — признал маг.  — Мой талант заключается скорее в том, чтобы наводить беспорядок, и будет гораздо эффективнее, если я отдохну и сяду за чистый рабочий стол, нежели буду пытаться множить хаос.
  Отман лукаво улыбнулся Рубинии.



  2 Путешественник

  — Дуболистье? Никогда не слышал. Это где такой город?  — едва ворочая языком, произнес грязный поденщик, сидевший за столом и обращавшийся к стойке бара, не удостоив при этом своего собеседника ни единым взглядом.
  Подобное неуместное поведение, равно как и не очень полезный ответ был более чем на руку Путешественнику. Точнее говоря, именно это «никогда не слышал» и было причиной быть здесь, мириться с этим третьесортным трактиром, славившимся своей деревенщинкой, граничившей с нищетой. К тому же, сюда манили плотоядно усмехающийся хозяин, пожилая разливщица и мерзкая вонь, доносившаяся из кухни. Тому, кто попадал в их сети, хотелось выпить что-нибудь по-быстрому, узнать кое-какие новости или наоборот, принести их в народ и как можно скорее убраться восвояси. Кто ты, что тебе нужно, как ты выглядишь и уж тем более как тебя зовут — никого здесь не интересовало. Идеальное место для тех, кто не хочет привлекать к себе внимание.
  Сидевший у стойки человек довольно усмехнулся в тени своего капюшона и снова занялся своим бокалом красного вина. Такие, как он, не могли устоять перед хорошим вином. Он всегда готов был променять интересного собеседника на кувшин красного с тардийских плоскогорий. Вино всегда говорило правду, в отличие от людей, которые по большей части врали или произносили искрящиеся глупостью душевные перлы.
  — Дуболистье? Можете туда не ездить,  — пролепетал один из посетителей из-за соседнего стола.
  Путешественник немного повернул голову в сторону и бросил из-под капюшона взгляд на незнакомца. Судя по всему, тот человек был бродячим торговцем. На столе перед ним был разложен свиток пергамента, на котором он красивым почерком записывал какой-то товар и приписывал к нему цены. От стойки видны были даже две первые строчки: ткань шелковая темно-синяя — 1 отрез: 2 талера, кожаный ремень — 1 шаг длиной: 1 талер.
  Торговец на миг замер. Заметив проявленное собеседником внимание, он требовательно отодвинул от себя пустую пивную кружку.
  Путешественник на миг обернулся к хозяину и кивком головы сигнализировал о своем согласии угостить посетителя.
  Но снова торговец заговорил только тогда, когда кружка снова была полна до краев.
  — Бывают места, которые не обещают ни защиты, ни хороших сделок, не говоря уже о богатстве,  — многозначительно провозгласил он.  — В таких краях желудок сжимается еще до того, как вы туда войдете, а уезжая оттуда, чувствуешь во рту какой-то неприятный привкус.
  Путешественник нерешительно кивнул. Одной этой фразой торговец завладел всем его вниманием. Его желудок тоже сжался. Останется ли во рту неприятный привкус, зависело от дальнейшего хода разговора.
  — Из Дуболистья ничего хорошего не жди,  — заявил торговец и залпом осушил полкружки. Не вытирая остатков пивной пены с бороды, он продолжал:
  — Если хотите заключать сделки, то заключайте их с себе подобными, так я всегда говорил. Все остальные только пытаются одурачить.
  Путешественник почувствовал, как сжались его пальцы. Он поспешно спрятал их в широкие рукава.
  — Вы же знаете, что говорят о жителях Дуболистья,  — нерешительно продолжал торговец.
  Возможно, все дело было в неподвижном, направленном на него взгляде его слушателя или же в его немногословной манере, но внезапно он, похоже, испугался, что не на того напал.
  — Нет,  — проворчал путешественник,  — расскажите и мне, что о них говорят.
  Торговец нервно огляделся по сторонам. Казалось, он ищет возможности укрыться, которая в заведениях подобного типа представлялась столь же часто, как и хорошая еда или приветливое обслуживание.
  — Ну, говорите уже,  — не отставал путешественник.
  — Эльфам нельзя верить, потому что они считают людей существами второго сорта,  — выпалил пьяный торговец, словно торопился как можно скорее избавиться от собственных слов.
  Путешественник презрительно засопел, издал короткий смешок и вернулся к своему бокалу красного вина, стоявшему на стойке. Ответ, можно сказать, принес ему облегчение. С одной стороны, он свидетельствовал о том, что торговец понятия не имеет, о чем говорит, с другой, доказывал, что мнение эльфов о людях в целом правильное. Торговец говорил о Дуболистье, родине эльфов, расположенной на западе страны Нурок, выстроенной высоко над землей между ветвями массивных деревьев,  — не о Дуболистье. Первое было местом мистическим, красивым и чистым. Безупречным — посреди жадного и завистливого мира,  — рядом с которым, как с короной на голове короля, меркло все остальное. Этой стороне не могли добавить ничего ни смертные, ни боги, чтобы сделать его еще более совершенным. Его же интересовало совсем другое место…
  Вот уже тридцать лет расспрашивал Путешественник в самых разных местах мира о Дуболистье, и уже тридцать лет разговоры проходили таким или подобным образом. Некоторые признавали, что ничего не знают, другие, как этот торговец, считали, что что-то знают, еще некоторые выдумывали истории, от которых волосы на голове вставали дыбом,  — только ради того, чтобы что-нибудь рассказать. Однако же общим было одно: никто понятия не имел, где находится Дуболистье или что оно из себя представляет. И пока это оставалось так, все было в порядке.
  Было очень важно, чтобы Дуболистье оставалось для большинства людей всего лишь названием, которому придавала облик исключительно их фантазия. Там произойдут великие события, однако это может случиться только в том случае, если о них никто не будет знать заранее. Задачей Путешественника было заботиться о том, чтобы так все и оставалось. Он сам решит, когда настанет время открыть миру глаза. До этого момента Дуболистье будет всего лишь названием. Конечно, он сознавал, что его расспросы могут породить интерес к этому месту, но он был готов пойти на этот риск, поскольку он был исчезающе мал.
  Поэтому тот, кто хотел затруднить себя попыткой выяснить, почему Путешественник спрашивает всех случайных знакомых об этом загадочном месте, должен был считать себя способным на многое. Он был бы вынужден взвалить на свои плечи столь длительное, но не безнадежное занятие, коим является поиск в лавке хорошего картографа самой подробной карты северо-восточных областей континента Трумбадина. Если бы эти мучения увенчались успехом, до цели, казалось бы, рукой подать — продраться бы через путаницу черточек, символов и крохотных наименований. Возможно, тогда в какой-то момент человек наткнулся бы чисто случайно на название Серое порубежье, маленькую, свободную и довольно скромную с экономической точки зрения местность. По форме Серое порубежье напоминало приморскую полосу без моря между королевством Лоннас с одной стороны и мало исследованными землями варваров с другой. Именно на этой границе расположился огромный лесной массив с милым названьицем Скрюченный лес. На севере он граничил с Серым хребтом, горным массивом, протянувшимся на более чем сотню миль с востока на запад через все Серое порубежье. На
востоке и западе находились менее примечательные пажити, а на юге — Верхние Топи.
  В центре леса на карте северо-восточного Трумбадина предположительно стояла бы крохотная точка. На большинстве экземпляров она была бы безымянной, но на некоторых можно было прочесть написанное крохотными буквами название «Дуболистье». Отыскав эту запись, можно гордо причислить себя к тем счастливчикам, кому это удалось, и с разочарованием смотреть на микроскопическую, еле заметную точку в верхней части потрепанной и поблекшей карты.
  Тому же, кого к этому моменту не отпугнула незначительность этого места и кто не захотел утолить свою жажду знаний простыми рисунками, не остается ничего иного, кроме как отправиться в путь. Однако это путешествие привело бы такого человека не только в иное место — оно отбросило бы его назад во времени, в эпоху Ослепления.
  Для тех немногих путников, которые забредали в Дуболистье, это место казалось похожим на самую обычную деревню с населением не более трех сотен душ. Обычно люди попадали сюда проездом. Причины тому просты: в этом маленьком городке было не на что смотреть, нечего покупать и нечего красть. А если бы все же возникло желание куда-то попасть, то пришлось бы пригнуться, поскольку это городок полуросликов, а значит, и все имевшиеся архитектурные объекты строились в расчете на местных жителей. Дуболистье было одним из четырех основных поселений в Сером порубежье и чем-то вроде пограничного форпоста. Свободная от влияния монархов, эта земля служила последним бастионом между Лоннасом и землями варваров. Давно забытая война и пакт между народами превратили ее в нечто вроде третейского судьи. Около трех сотен лет тому назад каждый народ прислал сюда своих официальных представителей, чтобы заселить ее и убедиться, что никто и никогда не посягнет на Серое порубежье.
  В учебниках истории можно прочесть, что много лет назад эта местность служила рассадником агрессии в адрес соседних держав. В самих боевых действиях не было ничего необычного, но в данном случае речь шла не о рядовых пограничных стычках. Тирус Первый, тогдашний король Серого порубежья, не раз пытался присоединить к себе части земель варваров, поскольку они были богаты драгоценными камнями и рудами. Однако высоченные воины, вместо того чтобы остановить Тируса и вернуть себе земли, принялись без разбору нападать на другие королевства, вымещая свою ярость на ни в чем не повинных соседях. Бои на границе привели к постоянным конфликтам с дружественными правителями. Несмотря на неоднократные аудиенции и интенсивные беседы с королем, Тирус просьбам не внял. Соседние державы готовы были даже пойти на то, чтобы предложить ему экономическую помощь, если он прекратит свои попытки завоевать варваров, однако король отказался. В какой-то момент дружба между Серым порубежьем и окружающими королевствами дала трещину и началась война. Серое порубежье было почти полностью уничтожено, в последнем сражении у Серого
перевала пал король Тирус, а его выживших подданных согнали с их земель или продали в рабство. После бесконечных метаний и пререканий на тему, под чей протекторат пойдет страна и пойдет ли вообще, было решено управлять ею совместно. Каждый из четырех народов обязался прислать в Серое порубежье делегацию, которая должна была там поселиться и стать основой нового общества.
  Первыми, кто выполнил это решение, были эльфы. Почти тысяча мужчин, женщин и детей прошли чем-то вроде процессии через все четыре королевства, чтобы обосноваться в Сером порубежье. Как бывает всегда: кто первый пришел, первый молол. Однако вопреки всеобщим предположениям, что эльфы займут большой лесной массив на севере страны, они выбрали верховое болото на юге. В ответ на всеобщее удивление они пояснили, что не хотели бы селиться вблизи гор, поскольку предположили, что туда переедут гномы.
  Именно так и случилось. Гномы закрыли все менее прибыльные шахты в окружных королевствах и всем скопом двинули на Серый хребет. Их число можно было определить лишь приблизительно. Кто-то пустил слух, что переселенцы наткнулись на серебряную жилу, после чего число любителей поискать в горах сильно выросло. Предположительно в Сером порубежье осело не менее трех тысяч гномов.
  Чуть позже пришли и люди. Тем самым король Самет выбрался из затруднительного положения. Его второму сыну так хотелось получить уж если не его трон, то хотя бы собственное королевство. И чтобы не делить собственную страну и не затевать войну, Серое порубежье пришлось королю как нельзя кстати. Что же до числа тех, кто сопровождал его сына, король Самет не оставил сомнений в высоком происхождении своего сына. С войском в две тысячи человек и такой же свитой люди начали обустраиваться на равнине у восточной границы.
  И напоследок в новый дом пришли и полурослики. Сначала казалось, что ни одно из поселений полуросликов из близлежащих королевств не готово прислать кого бы то ни было. Полурослики славились своей нелюбовью к перемене мест, а злые языки утверждали, что они оседлее древесного лишайника, а избавиться от них труднее, чем от глистов. Просто полурослики не любили приключений, и поэтому одна крупная семья за другой с благодарностью отказывались. Причины все приводили разные: то нужно было подождать, пока отелится корова, то пришла очередь овцы, то еще какого-нибудь животного. То шло строительство новой печи, которую не хотели бросать, то урожай еще стоит на полях и его нужно убрать. У полуросликов всегда находился повод не оставлять родину, каким бы мелким он ни был. И только после недвусмысленного требования остальных народов было принято решение отослать от каждого из шести крупных поселений по одной семье. То, что выбор пал на наименее уважаемые семьи или на тех, от которых просто хотели избавиться, было очевидно.
  Поэтому Лютиксы, Оплотсы, Пешкоброды, Черниксы, Зеленолисты и Валунсы выехали в Серое порубежье, в огромный лесной массив под названием Скрюченный лес. Всего на новое место перебралось двести двадцать два полурослика. Когда спустя несколько недель они дошли до Серого порубежья, их было уже двести тридцать шесть. Полурослики любили большие семьи.
  Так возникла деревушка Дуболистье, и с течением времени воспоминания о подоплеках и истоках растворились в веках. Все словно накрыло пеленой незначительности и отсутствия интереса. Серое порубежье исчезло в тени собственного происхождения.
  — Что такое, вам не нравятся мои советы?  — заплетающимся языком пролепетал сидевший за спиной путешественника торговец.  — Могли бы быть и повежливее, если уж я решил ответить на ваши вопросы.
  А путешественник уже почти забыл о торговце. Для него этот человек был подобен камню у дороги — если он был не похож на другие или блестел, то стоило приглядеться к нему повнимательнее, обычно же все просто проходили мимо, не обращая на него внимания.
  — Что вам нужно? Вы получили пиво, этого должно быть достаточно за взбалмошные рассуждения ожесточившегося человека, устами которого говорит зависть. Давайте я попрошу налить вам еще бокал, а вы попытаетесь утопить в нем свою злобу. Думаю, это у вас получится лучше, чем давать советы.
  На миг воцарилось молчание. Даже хозяин перестал полировать бокалы и вместо этого принялся сосредоточенно вытирать стойку, чтобы послушать, чем закончится разговор.
  — Ах, так вот в чем проблема,  — возмущенно засопел торговец.
  — У меня нет проблем, ни с вами, ни с вашими рассуждениями. Проблемы я обычно решаю. Я просто пройду мимо и тут же забуду о вас,  — резко ответил путешественник, не отрывая взгляда от своего бокала с красным вином и не поворачиваясь к мужчине.  — Прошу, не обижайтесь, я всего лишь предпочитаю иметь собственное мнение.
  От хозяина не укрылось напряжение в разговоре. Слишком часто на его глазах словесная перепалка перерастала в неистовую драку. Хотя иногда это сложно было заподозрить, но большинство хозяев трактира занимались своим делом ради того, чтобы обеспечить себе безбедное существование и скопить пару лишних монет к старости. Драка с крушением попавшейся под руку мебели, битьем окон, кувшинов и бутылок могла легко означать потерю всей месячной прибыли. В случае этого кабака, пожалуй, недельного заработка, причиной чего были, конечно же, отнюдь не высокие доходы…
  Хозяин трактира решительно вышел из-за стойки, направился к столу, за которым сидел торговец, снова наполнил его пивную кружку. Он надеялся, что мужчина, как и большинство людей, предпочтет напиться, нежели колотить по голове другого посетителя ножкой стула. Однако это смелое предположение было тем более шатким, чем больше оставляли желать лучшего еда, напитки и внешность разливщицы. Хозяин приветливо кивнул пьяному торговцу, тыча пальцем в выдохшееся, мутное варево.
  Однако возмущенный посетитель даже не взглянул на него.
  — А! Теперь я понимаю, вы считаете, что имеете дело с дремучим деревенщиной, который не разбирается в происходящем. Смею вас заверить, что это не так. Я объездил почти все уголки этого мира, и ни разу еще чутье на людей, эльфов и гномов меня не подвело. Вы удивитесь, что я смогу рассказать о вас, хотя мы едва знакомы.
  Теперь путешественник отвернулся от стойки и заинтересованно поглядел на торговца.
  — Интересно послушать,  — произнес он низким гулким голосом.
  В первый миг торговец, казалось, растерялся, однако вскоре овладел собой и вызывающе улыбнулся.
  — Думаете, что можете одурачить людей своим маскарадом, но я вижу вас насквозь,  — хвастливо заявил он.  — Одежда, которую вы носите, то, как вы двигаетесь и эта странная любовь к вину выдают вас с головой.
  — Продолжайте же, друг мой,  — подзадорил его путешественник.
  Торговец принял брошенный вызов. Он зашел уже слишком далеко, чтобы теперь отступить и стать всеобщим посмешищем.
  — С чего же начать, когда все настолько очевидно?  — усмехнулся он.  — Одни только туфли, которые вы носите. Кожа: это тончайшая козья кожа, которую положили в соляной раствор и долго мяли, до тех пор, пока она не стала мягкой, как замша. Затем подошвы, которые не стерлись даже на каблуке. Я бы сказал, что вы не из тех, кто много ходит пешком, однако может позволить себе выложить золото за хорошую обувь. Такой тип остроносых туфель очень распространен на западе страны. Далее, мне бросилось в глаза кольцо у вас на правой руке, которую вы так стараетесь спрятать в рукаве. Думаю, не ошибусь, если скажу, что это знак гильдии или клира. Поскольку он мне неизвестен, значит, он нездешний и не с юга страны, не из окрестностей Подола. Похоже, вы пытаетесь выдать себя не за того, кто вы есть.
  Путешественник махнул рукой, приглашая торговца продолжать. К этому моменту за разговором следили уже и другие посетители трактира.
  — Вы этого хотели, так не жалуйтесь потом, если я расскажу вещи, которые вы о себе и сами не знаете,  — рассмеялся торговец, и некоторые посетители поддержали его. А путешественник оставался серьезен.  — Ваш мрачный плащ служит исключительно для того, чтобы скрыть то, что вы под ним носите. Вам следовало бы уделять больше внимания маскировке. Из-под плаща выглядывает крохотный краешек темно-синей каймы с серебряной вышивкой. Эта незначительная деталь выдает в вас клирика Регора. Что же до того, что вы предпочитаете красное вино, то это еще один знак. По тому, как нерешительно вы пьете и насколько мелкие глотки делаете, я прихожу к выводу, что вы предпочитаете сладкий виноград. Что-то с юга страны или, быть может, приятное церковное вино. Ну что, как вам мои рассуждения?
  — До сих пор вполне прилично,  — похвалил собеседника путешественник.
  — Теперь же перейдем к тому, что выдало вас больше всего,  — продолжал торговец.  — Это ваша манера говорить: раскатистое «р» и подчеркивание шипящих звуков. Ваше произношение очень нарочитое, почти как у мима или у того, кто владеет множеством других языков и часто использует их.
  Торговец ждал какой-то реакции, но ее не последовало.
  — Ну, и что же вам все это говорит?  — Путешественнику был интересен конечный результат.  — Как думаете, кто я и откуда?
  — Если не ошибаюсь, вы всех угощаете. У большинства пересохло в горле от того, что пришлось столько выслушать.
  Путешественник согласно кивнул.
  Торговец задумчиво постучал указательным пальцем по нижней губе. А затем огласил вердикт:
  — Вы клирик из Лоннаса или из мест, лежащих еще дальше к востоку. Ваш ранг не ниже епископского, если даже не архиепископа, и вам есть что скрывать. Вы…
  Торговец сделал небольшую паузу, чтобы еще больше подогреть напряжение, взволнованно тыча при этом указательным пальцем в сторону путешественника.
  — Вы управляющий винным погребом кардинала в Лоннасе, и вы ищете новых поставщиков вина, чтобы пополнить его запасы в храме Благоволения до наступления зимы.
  Публика затаила дыхание.
  Казалось, путешественник растерялся и снова пристально вгляделся в лицо собеседника. Несмотря на то что этот человек даже близко не подобрался к истине, его предположение было основано не просто на догадке, и именно это его и тревожило. Определенный интерес, некоторое внимание и толика правды были той самой смесью, позволить себе которую путешественник не мог.
  — Вы произвели на меня очень ошеломляющее впечатление,  — признался он.  — От вашей проницательности, похоже, не укрылась ни малейшая деталь. Я чувствую, что меня раскрыли, и прошу вас простить мои грубые слова. Позвольте мне уладить недоразумение, оплатив ваш пир и угостив остальных членов этого поистине просвещенного общества.
  Он снова отвернулся к стойке и попросил хозяина налить всем того, что они пожелают. На лице у плотного трактирщика буквально читалось облегчение. Глаза у него блестели, как у человека, впервые взявшего на руки своего наследника.
  Расчет путешественника оправдался. После столь щедрого обещания шум в трактире возрос многократно. Первые заказы некоторые выкрикивали прямо с мест, кто-то восхвалял торговца, снова загудела общая болтовня, кто-то возмущался. Никто уже не обращал внимания на путешественника, не говоря уже о мрачном бормотании, доносившемся из-под его капюшона.
  Трактирщику тут же стало чем заняться. Он подставил первые кружки под маленький бочонок пива и наполнил красным вином два кувшина. Ретиво крутя головой, он с приветливой улыбкой принимал заказы. Покончив с этим, он подошел к путешественнику.
  — Очень щедро с вашей стороны,  — мимоходом заметил он.  — Вы умеете заводить друзей. Позвольте подлить вам вина. Конечно же, за счет заведения.
  Путешественник не обращал на него внимания, продолжая бормотать какие-то непонятные слова; его руки судорожно сжимали почти пустой бокал.
  — Повторить вам?  — переспросил трактирщик, потянувшись к бокалу.
  Путешественник резко придвинул его к себе, пролив при этом жалкие остатки. Он смотрел на трактирщика мрачным и не предвещающим ничего хорошего взглядом.
  — Я не ищу друзей, да и пить это ваше кислое, как уксус, пойло, которое вы называете красным вином, мне уже совершенно не хочется,  — прошипел он.
  В тот же миг раздался резкий металлический звук, доносившийся отовсюду и в то же время из ниоткуда.
  Хозяин трактира нервно огляделся по сторонам, молча бросился к двери кабака. Пару раз дернув за ручку, он с удивлением обнаружил, что дверь закрыта. Ставни на окнах по обе стороны от нее тоже не открывались. Он озадаченно переводил взгляд с одного посетителя на другого, и по лицу его было видно, что он вот-вот ударится в панику.
  — Sententiosus dispergo,  — послышались слова путешественника.
  В отличие от многих других членов его цеха он придерживался мнения, что двух заклинаний совершенно достаточно, чтобы защитить его. Он ведь не из тех стариков, у которых трясутся руки и которые уже не могут за себя постоять и боятся даже одни пройтись по рынку, не вооружившись предварительно усилительными напитками и защитными заклинаниями.
  Вот и все, можно было начинать уборку и уничтожить нечаянно оставленные следы. Он поднялся со своего места и обернулся к посетителям.
  — Orbis per incendium!
  Воздух в трактире задрожал, стал собираться вокруг путешественника, окутывая его. Он отошел еще на шаг от стойки, внимательно наблюдая за тревожными взглядами других посетителей. Те сидели на своих местах, словно приклеенные, и, казалось, надеялись, что эта чертовщина быстро закончится.
  Мерцающий водоворот сузился вокруг путешественника, оставив от него лишь искаженный силуэт. Внезапно его подхватила невидимая сила, подняв на пядь над полом. Какое-то мгновение он парил, медленно разводя руки в стороны. А затем послышался глухой хлопок, его стрелой швырнуло на пол. Ноги путешественника проломили половицы, дерево лопнуло, образовав контур звезды, а он оказался словно в кратере.
  Теперь на него были устремлены все взгляды, но ни в одном из них не было ничего, похожего на решимость. Люди делали то, что делали всегда, если чего-то не понимали,  — боялись и не могли сдвинуться с места от страха.
  Из пола в том месте, где лопнули доски, заплясали язычки зеленого пламени и стали кругами расходиться от путешественника. Сначала пламя было маленьким, темно-зеленым, но чем больше пищи оно находило, тем стремительнее росло и ярче сияло, приобретая оранжевые, красные или желтые кончики. Из кратера выбрался еще один венчик огня, сразу же за ним — еще один. Они расходились, словно круги на пруду от упавшего в воду камня.
  Когда огненное кольцо добралось до первых стульев, большинство гостей повскакивали с мест и принялись с криками уворачиваться. Только торговец сидел, как парализованный, судя по всему, надеясь, что сумеет спастись от пламени, поджав под себя ноги. Магический огонь тут же поджег стул, ножки стола, пополз по ним вверх. Когда загорелись штанины торговца, он оттолкнулся от края стола, зашатался и упал на спину вместе со стулом. Пламя беспрепятственно продолжало поедать его, не делая различия между тканью, волосами и кожей. Мужчина не смог больше встать на ноги, он корчился на полу, как червяк под солнцем, пока не загорелся ярким пламенем, а его крики не заполнили всю комнату.
  Сидевшие в трактире люди колошматили по закрытым ставням, визжали, ревели и пытались взобраться на стулья и столы. Одного за другим их постигала судьба торговца. Комната была полна дыма и огня, дышать было невозможно. Мебель горела ярким пламенем, жертвами пожара становились постепенно даже стены.
  Трактир напоминал раскаленную печь — и только то место, где стоял путешественник, жар полностью пощадил.



  3 Мило

  С высоты птичьего полета Дуболистье напоминало большие деревни угольщиков в Вороньем лесу. Круглые или овальные домики полуросликов были широко рассеяны на одной-единственной большой поляне Скрюченного леса. Они походили на заброшенные, поросшие травой угольные кучи и время от времени посылали вверх тоненькие струйки дыма изо всех каверн.
  Однако любовно заложенные палисадники, аккуратно засеянные овощные грядки, обрамленные с двух сторон камнями дороги позволяли предположить, что внутри земляных холмов находятся не обуглившиеся поленья.
  Полурослики из Дуболистья жили идиллической, но не очень роскошной жизнью. Они были не бедны, но избытка и расточительства здесь было столь же мало, как и тех, кто был ростом выше четырех футов.
  Не считая личного имущества и предметов повседневной необходимости, в Дуболистье все было в одном экземпляре. Был один постоялый двор, один кузнец, один храм, исключительно плохая погода и совершенно ничего привлекательного для чужаков, чтобы тем захотелось остаться. Вот уже много лет, как ни один полурослик извне не приезжал сюда, что было равносильно духовному самоубийству. Рядом с домом бургомистра Лютикса находилась официальная доска объявлений. Там, кроме всего прочего, записывали численность населения Дуболистья. Слегка поблекший кусок пергамента с печальной гордостью возвещал о числе триста двадцать три.
  Многим городок показался бы гнетуще скучным. Поскольку он расположился вдали ото всех торговых путей и больших городов, можно было предположить, что весь словарный запас жителей за сотню циклов сократится до повседневного «Да пребудет с тобой Господь» — в качестве формулы приветствия и прощания, поскольку говорить больше было не о чем. Но здесь ведь жили полурослики, поэтому темы для разговоров находились всегда. Им были неинтересны слухи с королевского двора, да и открытие новых торговых маршрутов занимало их, по правде говоря, мало. Вместо этого они могли часами беседовать о том, как правильно посадить помидоры, где они растут лучше — с южной или западной стороны дома. Они спорили о том, как лучше поступить с собранными картофельными жуками — бросить на съедение курам или сжечь в угольной яме.
  Этот народец, ростом около трех футов, очень непоседливый и пребывающий как правило в прекрасном расположении духа, готов был, казалось, осветить своим дружелюбием и открытостью любой уголок этого мира — даже Скрюченный лес.
  Полурослики славились тем, что отлично ладили как между собой, так и с другими. Они всегда находили тему для разговора и повод посмеяться или затянуть песенку. А если кому-то вдруг было нечего сказать, он просто сидел в своем палисаднике, курил трубку и наблюдал за тем, как растут растения. Было однако и то, что полурослики совсем не любили. Они на дух не переносили приключения и людей из числа любителей задирать нос и сочинять про них небылицы. Маленький народец говорил так: зачем искать чудеса в дальних странах, если они растут у тебя в палисаднике?
  Как бы там ни было, Дуболистье и дальше было бы, наверное, последней искоркой веселья посреди мрачной местности, полной страшных тайн и сумрачного прошлого… Но тут случился скандал, связанный с постройкой колодца.
  Споры начались чуть меньше полуцикла тому назад. С началом весны растения набрались сил; корни снова стали переносить влагу в новые побеги деревьев, начали образовываться нежные почки. И только с большим дубом в центре рыночной площади ничего не происходило. Сначала все просто удивлялись. Затем жители начали ломать себе голову и высказывать первые теории. Чуть позже в их головах родились первые планы по спасению дерева. Некоторые утверждали, что в болезни символа городка виноват заложенный слишком близко колодец, другие доказывали, что вода заражена. Еще кто-то полагал, что деревья в какой-то момент просто начинают умирать, и тут уж злой рок не разбирается, символ перед ним или не символ.
  Всевозможные проекты по лечению дуба и сохранению колодца стали постоянной темой разговоров, которые переросли в серьезную вражду. Некоторые предлагали заменить землю вокруг дерева и удобрить ее навозом пони, другие хотели посоветоваться с эльфами, поскольку они знали много чего о деревьях, а третьи настаивали на том, что надо обрезать старый дуб, дабы он мог пустить новые побеги. Общество Дуболистья раскололось на несколько лагерей. Сначала медленно и тайно, затем последовали первые драки, пока три оборота тому назад госпожу Оплотс, жену кузнеца и сторонницу теории яда в колодце, не нашли за домом, тяжело раненную. В тот момент она не могла разговаривать и поэтому не смогла описать личность нападавшего.
  Тут-то и стало понятно, что споры начали представлять собой настоящую проблему и испытание нервов для всей деревенской общины. И все это произошло в крайне неудачный момент, поскольку необходимо было готовиться к ежегодному празднику Тыкв и у всех было полным-полно работы.
  Польза от всей этой суматохи была только двум молодым полуросликам, поскольку это отвлекало общественность от их проделок. Практически каждый день в Дуболистье можно было услышать такую фразу: «Вы уже слышали, что натворили Бонне и Мило?» Например, несколько месяцев тому назад они пытались летать на самодельных крыльях.
  Бонне и Мило Черниксы были двумя старшими отпрысками Гундера Черникса и его покойной жены Росвиты. У двух старших братьев было еще девять братьев и сестер, родившихся с разницей от одного до двух лет, пять мальчиков и четыре девочки.
  Знаменитость в Дуболистье пришла к братьям по причине их вечного соперничества. Не проходило и дня без того, чтобы брат не подтолкнул брата к отчаянным поступкам. Ладно бы они проверяли лишь мужество друг друга, но опасности подвергались и те, кто не имел к этому никакого отношения.
  Что ж, следовало признать, что их последнее соревнование несколько вышло из-под контроля. Бонне похвастался, что он, как настоящий акробат, сможет пройти по канату, натянутому между крышами дома бургомистра и здания храма, а это добрых сорок шагов. И все над землей Нуберта Пешкоброда, неприятного чудака, владельца сторожевой собаки, ни в чем не уступавшей своему хозяину.
  Бонне удалось пройти ровно двадцать шагов, да и то только потому, что он вскочил на канат с разбегу, невзирая на опасность. Падение замедлила путаница бельевых веревок и полный кур курятник. К несчастью, и то, и другое находилось на участке Нуберта Пешкоброда.
  Причиненный ущерб был бы не слишком большим, и вину наверняка можно было бы загладить парой извинений и двумя днями помощи по хозяйству, если бы не заклятая вражда между Бонне и собакой. Казалось, пес только того и ждал, чтобы молодой полурослик свалился на охраняемую им территорию. Едва Бонне совершил немягкую посадку — в туче перьев, пыли и щепок — как эта зверюга вылетела из-за угла, лая и брызгая слюной. При попытке убраться в безопасное место Бонне запутался в бельевой веревке. Не обращая внимания на хитрую паутину, он побежал прямо через цветочные грядки и рабатки, по пятам за ним несся четвероногий преследователь. Собака то и дело перегораживала ему путь к спасительному забору, поэтому Бонне намотал добрых два круга вокруг дома, прежде чем ему, наконец, удалось перепрыгнуть через садовую калитку. От обиды за то, что не удалось настичь добычу, пес выместил свою злость на летавших по всему двору пернатых. И словно два последних воина, выживших после великой битвы, Бонне и Мило стояли как завороженные на поле славы, глядя на поломанные цветы, растоптанную рассаду, руины курятника и растерзанных
кур, пока четвероногий демон пытался утолить свою кровожадность.
  И обоих призвал к ответу Нуберт Пешкоброд. Отрицать смысла не было, поскольку во всем этом хаосе угадывался их почерк. Господин Пешкоброд, конечно же, не стал лишать себя удовольствия лично притащить обоих за уши к отцу, через всю деревню. В свою очередь, Гундер Черникс не стал отказывать себе в удовольствии наказать их в назидание остальным — точнее, одного из них.
  Мило и его отец в последнее время часто ссорились. При каждом удобном случае или даже без него, Гундер тыкал своего сына носом в то, что он боггар. Боггарами называли зрелых полуросликов, которые уже достигли брачного возраста, и предполагалось, что они сами займутся зарабатыванием себе на хлеб, а остальное время посвятят поискам подходящей невесты. Что требовалось делать дальше, было очевидно: нужно было жениться, построить собственный дом, постоянно пытаться заполнить пустые комнаты отпрысками и степенно дожидаться момента, когда можно будет заставить своих воспитанников выехать из дому и самостоятельно встать на ноги.
  Однако, к ужасу собственного отца, Мило совершенно не представлял себе, что с этим делать. Он предпочитал наслаждаться свободой и пытался как можно дольше избежать удавки, которую набрасывает на шею любого полурослика женитьба. Он мечтал о великих приключениях в дальних странах, легендарных сокровищах в глубинах земли и вообще о разного рода героизме. Пока он не мог получить все это, полурослик был готов удовлетвориться разрушением курятников, вытаптыванием цветочных грядок и неприятностями с Нубертом Пешкобродом. К сожалению, ему не светили полные золота сундуки — одна только взбучка от отца или место адепта у мейстера Гиндавеля, деревенского клирика.
  — Мило, очнись, ты опять замечтался?
  Энергичный голос оторвал адепта-полурослика от размышлений. Он поймал себя на том, что словно в трансе рисует пальцем на запотевшем стекле контуры старого дуба. Мило ответил не сразу, сначала он понаблюдал за тем, как конденсат собирается в изгибах его рисунка, а затем течет дальше. Капли были похожи на листья, падающие осенью на землю.
  — Живая картина,  — прошептал он.
  — Мило?
  — Да, мейстер Гиндавель, я здесь. Я не замечтался. Я задумался,  — принялся оправдываться он.
  Клирик-полурослик подчеркнуто-встревоженно кивнул своему новому ученику.
  — Это потрясающе. Тебе следует совершенствовать этот дар. Когда-нибудь, проснувшись утром, ты сможешь решить проблемы всего мира.
  Мило знал, что делать с подобными высказываниями своего учителя: ни в коем случае нельзя было отвечать. Последний наставительный поток красноречия мейстера на кариндском языке запомнился ему просто отлично. Ему потребовалось три дня, чтобы проверить по словарю все слова, которых он не знал, и разобраться с их возможными значениями так, чтобы во всем этом появился какой-то смысл. Осталось только два варианта. В одном говорилось, что ученики по причине их положения и слабых знаний не имеют права возражать учителю. Второй сводился к поговорке: если голова не подсказывает тебе ответ, а живот не дает ощущения, слушайся сердца и держи рот на замке, пока твой собеседник не увидел глупость в твоих глазах. Первый вариант нравился Мило гораздо больше, мейстеру Гиндавелю — нет.
  Сегодня день был особенный. Не такой, который войдет в историю, но такой, который должен был немного подтолкнуть жизнь Мило вперед — хотя он такой жизни и не хотел. Ему, Мило, было впервые позволено присутствовать на заседании совета.
  Обязанности, возложенные на него мейстером Гиндавелем в связи с его поведением во время заседания, несколько убавляли радостное предвкушение.
  Ему казалось, что стоять на протяжении всего собрания рядом с тяжелой дубовой дверью и не иметь права присесть не особенно элегантно. Кроме того, необходимость присутствовать только в качестве молчаливого наблюдателя лишало его какого бы то ни было ощущения собственной значимости. Учитывая еще добрую дюжину обязательств и требование надеть шапочку в форме бумажного кораблика Мило пришел к выводу, что его единственное отличие от мебели будет заключаться в следующем: после заседания ему дозволено будет покинуть зал. Однако он будет там, его увидят члены совета. Это достаточно большая честь…  — так утешал он себя.
  Все в Дуболистье знали членов совета, многим уже доводилось иметь с ними дело. И дело было не в отдельных личностях. Важнее был тот факт, что все они встречались и решали судьбу города за закрытыми дверями. Может быть, судьба — это было слишком сильно сказано, ведь речь шла о таких вещах, как необходимость дольше жечь фонари в зимние месяцы или посоветоваться насчет того, имеет ли смысл продавать в трактире крепкое гномское пиво. Все это при неких условиях могло иметь какое-то отношение к судьбе, вот только осознать это было трудно.
  Сегодня собрание созвал мейстер Гиндавель. И из повода сбора он сделал самую настоящую тайну. С его губ до сих пор сорвалась лишь пара намеков, которые, однако, не позволили Мило разгадать, о чем на самом деле пойдет речь.
  — Ты не хочешь надеть голубой плащ, там дождь идет?  — задал риторический вопрос его наставник, словно Мило действительно имел свободу выбора в том, что касалось его гардероба.
  — Голубой хорош,  — без особого энтузиазма отозвался он.
  Гиндавель поправил свою синюю мантию. Он перепробовал несколько вариантов застежки, от наполовину расстегнутой до застегнутой на три четверти, от совсем расстегнутой до полностью застегнутой и наоборот. Наибольшее внимание он уделил при этом священному символу, висевшему на цепочке у него на шее. Это был знак божества полуросликов, богини Цефеи.
  Он состоял из круга, пронзенного разветвленной молнией. Разветвление означало силу богини Цефеи, способную как просветить кого-то, так и покарать. Молнии в небе были знаком ее присутствия, так же как и гром — отзвуками ее голоса. Полурослик, который после попадания молнии выжил, считался отмеченным самой Цефеей. В противном случае это рассматривалось скорее как кара.
  Время от времени в Дуболистье приходили святые пилигримы. Они гордо демонстрировали шрамы в тех местах, куда попала молния. Театрально повествовали о встрече с богиней, но никто из них не говорил ничего такого, что можно было бы рассматривать как прямое указание со стороны Цефеи. Мейстер Гиндавель пояснял Мило, что богиня дает каждому лишь фрагменты своего знания, поскольку разум смертного не способен вместить все послание. Таким образом, с чем большим количеством святых удастся поговорить, тем глубже будет твое понимание воли Цефеи. У Гиндавеля было полно подобных остроумных пояснений, и, когда бы ни обуяла Мило жажда знаний, у наставника на все был готов ответ: по крайней мере, так было вплоть до пяти оборотов тому назад. С тех пор в нем что-то изменилось. Мило чувствовал, что мейстера что-то мучает. Он часто задумывался и запутывался в противоречиях. На его столе грудами возвышались старые книги, он постоянно что-то калякал в истрепанной книге.
  Мило застал его за тем, как он рисовал на бумаге целый ряд языческих символов. После этого мейстер Гиндавель пояснил ему, что очень важно заняться богами минувших дней, чтобы осознать ложность их интерпретаций существующего порядка вещей. Это было еще одним противоречием, ибо он говорил о богах, а не о миражах и фанатизме, как обычно.
  — Пойдем же, Мило. Не топчись на месте, мы торопимся.
  — Я уже готов, мейстер,  — ответил Мило.  — Уже почти целую вечность,  — пробормотал он себе под нос, так, чтобы не услышал Гиндавель.
  Пригнувшись, Мило перебежал через рыночную площадь вслед за своим наставником. Дождь хлестал ему в лицо, а грязь под ногами после каждого шага обливала пальцы. Казалось, ливень только и ждал момента, когда они выйдут из дома, чтобы наброситься на них. Сильные порывы ветра трепали плащи полуросликов, закручивали в водовороты лужи под их торопливыми шагами. Мейстер и его адепт торопливо укрылись от непогоды в зале заседаний городского совета. Так называемая ратуша представляла собой не что иное, как пристройку к дому бургомистра Лютикса. После долгих препираний госпожа Лютикс согласилась отказаться от части сада, чтобы дать возможность построить официальное помещение, где смогут заседать члены совета.
  Мило и Гиндавель вошли в комнату первыми. Как и договаривались, Мило встал у входа, в то время как Гиндавель занял место в конце большого овального стола. На лоб старику упало несколько мокрых прядей, придавая ему залихватский вид. Обычно такой добродушный на вид мужчина с добрыми глазами вдруг превратился в тень самого себя. Черты его лица омрачились и застыли. Глаза смотрели пристально, во всем теле чувствовалось напряжение, однако, несмотря на все это, он оставался мейстером Гиндавелем.
  Мило услышал, как ветер распахнул дверь в прихожую, затем вошли несколько человек и закрыли за собой дверь. Затопали по полу ноги, пытаясь освободиться от влаги и грязи, кто-то стряхнул свой плащ под дружное возмущение остальных.
  Мило как завороженный смотрел на дверь.
  — После вас, почтенная,  — услышал он приторно-слащавые слова бургомистра Лютикса.
  В зал вошла Ванилия Зеленолист, не удостоив молодого адепта ни единым взглядом. Ее духи с сильным цветочным ароматом опережали ее, так же как и неуютное ощущение от ее присутствия.
  — Надеюсь, это важно, Гиндавель, иначе я призову тебя к ответу за отсутствие товарооборота в моем магазине,  — ядовито прошипела она.
  Мило понятия не имел, о каком таком товарообороте она говорит. Госпожа Зеленолист торговала тканями. Вообще-то она была девицей, однако после определенного возраста вежливость требовала того, чтобы обращаться к ней так, словно она была замужем или, по крайней мере, вдовой.
  При этом второй вариант, на взгляд Мило, был гораздо правдоподобнее, поскольку если бы у нее был муж, который оказался бы в достаточной степени мазохистом, чтобы жениться на ней, он наверняка был бы убит наповал ее шармом — в прямом смысле этого слова. Даже ее восьмеро братьев сторонились ее как чумы, и никто в деревне их не винил. Ванилия Зеленолист была дамой лет пятидесяти, с плохой и, кроме того, ужасно нелепой стрижкой. Одежда, которую она носила, обтягивала ее полноватую фигуру и, казалось, просто состояла из беспорядочно смешанного ассортимента ее магазина. И, чтобы подчеркнуть свою и без того броскую внешность, она никогда не экономила на румянах, помаде и духах. Однако по-настоящему тяжело было выносить ее не из-за ее внешности, а из-за ее постоянных желчных придирок. Она унаследовала от отца лавку и приличную сумму золотом и теперь занималась тем, что разрушала дело всей его жизни своей некомпетентностью и неприветливостью.
  — Судя по всему, остальные считают себя слишком важными персонами, чтобы ходить под дождем,  — усмехнулась она, глядя в окно.  — Стоят под козырьком «Дубовой кружки», как потоптанные куры.
  Вошел бургомистр Лютикс. Он подал Мило руку, однако при этом с интересом глянул в окно и мимоходом пробормотал:
  — Это говорит чистой воды зависть. Ну что, мальчик мой, как дела?
  Лютикс не стал дожидаться ответа, да Мило и не был склонен отвечать тому, кто смотрит словно сквозь него. Согнувшись, поглядывая на запотевшие окна, бургомистр пробрался на свое место. И только усевшись, поздоровался с Гиндавелем, кивнув мейстеру с чрезвычайно важным видом.
  — Чего еще можно ожидать от мужчин Дуболистья,  — продолжала насмехаться госпожа Зеленолист.  — Сначала они напиваются, чтобы набраться храбрости, и хвастаются своими героическими поступками, будущими и прошлыми, а потом не могут и носу высунуть, потому что на улице идет дождь.
  — Мне очень неприятно слышать такие слова из твоих уст,  — признался Лютикс.  — Я ведь тоже мужчина.
  Ванилия Зеленолист удивленно воззрилась на бургомистра, пристально вгляделась в его лицо.
  — Смелое утверждение,  — простонала она, закатила глаза и выдавила из себя сочувственную улыбку.
  И словно в насмешку над ее словами, Мило увидел через запотевшее стекло, как двое мужчин перебегают улицу под потоками хлещущего с неба дождя. В том, как они передвигались по городу, всегда было что-то забавное, но это было ничто по сравнению с представшей его взгляду игрой в данный момент. Те двое мужчин подтянули штанины до самого паха. И, пригибаясь и пританцовывая, они бежали по мокрой уличной мостовой и грязной дороге к залу заседаний. Ветер трепал одежду и так спутывал ткани, что понять, кто под ними скрывается, было совершенно невозможно.
  Громко отплевываясь и фыркая, оба вновь прибывших вошли в зал заседаний. Джеролл Лютикс, брат-близнец бургомистра и хозяин «Дубовой кружки», был похож на своего брата, как две капли воды. Обоим было около шестидесяти. Седые волосы могли бы придать им что-то вроде выражения достоинства и мудрости, если бы они не были такими всклокоченными и не торчали так во все стороны. Кожа была слегка жирноватой, а рукопожатие влажным. Но самым бесспорным признаком всех Лютиксов, украшавших галерею здания ратуши, был их огромный нос картошкой.
  Вслед за Джероллом в комнату ввалился Тильмо Лыкогорд. Этот человек попал в городской совет исключительно благодаря своим деньгам и влиянию. Никто толком не знал, откуда у него взялось состояние и откуда он вообще взялся, когда десять лет назад он купил себе дом в Дуболистье. Ясно было только две вещи: лучшие годы были у него уже позади, и раньше он был гораздо стройнее. Тильмо был из тех полуросликов, по виду которых можно было смело сказать, что нажитое состояние и влияние раздуло им не только эго, но и живот. Если присмотреться повнимательнее, еще можно было разглядеть его когда-то худощавые черты лица.
  — Что ж, теперь мы ждем только мейстера Искрометного,  — произнес бургомистр Лютикс.
  Конечно же, Искрометный было его не настоящее имя. На самом деле его звали Йоос Валунс, и он был деревенским магом. Возраст этого мужчины не мог определить никто. Даже для полурослика он был низеньким и необычайно худым. Как и положено магам, он носил длинную робу, обладал длинными седыми волосами до плеч и остроконечной бородкой.
  — Никому меня ждать не нужно,  — произнес Йоос, возникший из ниоткуда прямо рядом с Мило.
  — Просто я терпеть не могу приходить слишком рано и тратить время на приветливые фразы и выдумывание неуважительных прозвищ.
  Конечно же, это было не совсем так, поскольку на самом деле он любил эффектные появления, и это ему в очередной раз удалось. Волосы гладко спадали на спину, роба сверкала темно-синим цветом, а обувь была натерта до блеска. Откуда бы он ни пришел, он не сделал ни единого шага под дождем и бурей.
  — Это хорошо,  — с видимым облегчением произнес мейстер Гиндавель,  — значит, мы можем сразу переходить к делу.
  Он торжественно поднялся и оглядел собравшихся. Никто из остальных, похоже, не проявлял интереса к тому, что собирался сказать Гиндавель. Они копались в карманах своих плащей, выуживали оттуда один за другим маленькие узелки, которые они клали перед собой на стол. Оценивающе оглядывали места соседей. Первым открыл свой узелок Тильмо Лыкогорд. Взорам собравшихся предстала добрая дюжина сочных вишен.
  У остальных явно вытянулись лица, и только Ванилия Зеленолист не сумела сдержаться, чтобы не съязвить.
  — Я видела дерево в твоем палисаднике,  — прошипела она.  — Мне кажется, что оно слишком молодо, чтобы приносить такие плоды. Возможно, эти вишни с дерева Нуберта, причем с тех веток, которые свешиваются на твой участок? Я имею в виду, там, где стоит компост.
  Тильмо бросил на Ванилию возмущенный взгляд.
  — То, что растет над моим участком, принадлежит мне,  — принялся оправдываться он. Разве я виноват, что Нуберт не следит за ними. Такими они стали лишь благодаря моей счастливой руке. К дереву Нуберта это не имеет никакого отношения.
  Остальные уже хихикали, молчал только мейстер Гиндавель.
  После этого все, кроме клирика, похвастались своим урожаем. Бургомистр Лютикс с гордостью представил пять прямых, как палки, морковок, его брат Джеролл — горсть редисок. Узелки Йооса Валунса и Ванилии Зеленолист были наполнены очень тщательно отобранными и вымытыми смородинками.
  По взгляду Ванилии можно было понять, что ее подмывало сказать, что смородина Йооса наверняка червивая, но это было весьма опасно — не затронув свой собственный урожай. Поэтому свою зависть пришлось ей проглотить.
  Закончив мериться силами, присутствующие снова сосредоточились на Гиндавеле.
  Однако взгляды их особого интереса не обещали. Каждый из шести членов совета хоть и был достаточно компетентен, чтобы принять решение на благо городской общины, однако ради того, чтобы по-настоящему заняться проблемой, рот им открывать не очень-то и хотелось.
  Мейстер Гиндавель сделал глоток воды и откашлялся. Мило заметил, что он напряжен. Напряжен не так, как обычно. Гиндавель был полуросликом задумчивым, своенравным и иногда чересчур много волновался, но его теперешнее состояние открывало перед его воспитанником совершенно новую и пугающую сторону учителя.
  — Итак, первым делом я хотел бы указать на то…
  — Согласно протоколу требуется проверить присутствующих по списку,  — перебил его бургомистр Лютикс.
  Тильмо Лыкогорд бросил бумажный шарик, который он катал по столу, в сторону бургомистра и нечаянно попал ему под правый глаз.
  — Что за детские шалости?  — пролаял Бонс.
  — Вот и я о том же,  — заявил Тильмо.  — Ты стал бургомистром наверняка не потому, что умеешь хорошо считать. Есть шесть членов городского совета, за столом сидят шестеро. Чье присутствие ты собираешься проверять?
  Прикрыв рот ладонью, Ванилия захихикала. Вряд ли ее насмешило что-то из сказанного, скорее ее порадовало унижение бургомистра.
  — Довольно уже,  — прошипел мейстер Гиндавель, ударив кулаком по столу.  — Что я хотел вам сообщить…
  — Да я же просто хотел открыть официальное заседание,  — снова перебил его бургомистр Лютикс.
  Мило увидел, как тяжело его наставнику принимать этот новый знак неуважения с прежним спокойствием. Его кулак все еще лежал на столе, и скопившееся в нем напряжение отразилось в побелевших костяшках пальцев.
  — Я созвал собрание,  — снова дрожащим голосом начал он,  — поскольку недавние события в Дуболистье, если присмотреться к ним повнимательнее, складываются в определенную картинку. И я говорю не только об утрате нашего символа или недавних происшествиях у колодца.
  Тильмо Лыкогорд вдруг положил на стол еще один завязанный на узел мешочек из клетчатой ткани, выжидающе поглядел на него и тем самым привлек все внимание к себе. Широко усмехнувшись, он потянул за кончик, откинул в стороны четыре уголка, разгладил каждый из них ребром ладони. И перед взорами собравшихся предстали три роскошных белых гриба, равных которым сложно было даже представить.
  — Кто-нибудь хочет понюхать?  — Тильмо вопросительно оглядел собравшихся.  — Грибной сезон уже начался, милые мои,  — в тот же миг лица членов совета посветлели, узелок пошел по кругу. И только мейстер Гиндавель казался каким-то подавленным, он засунул в рот вишню Тильмо, а затем выплюнул косточку в подставленную ладонь.
  — Может быть, мы все же вернемся к первоначальной теме нашего разговора?  — произнес он.  — Как уже только что было сказано, я заметил кое-что такое, что не в состоянии объяснить. Я немного порылся в деревенской хронике и протоколах собраний этого совета. Я надеялся найти что-нибудь о строительстве колодца и возможной причине гибели дуба на деревенской площади. К сожалению, я не нашел ничего, но зато наткнулся на кое-что другое.
  Йоос Валунс торжественно поднялся со своего места, мрачно оглядел собравшихся.
  — Мои исследования дали кое-какой результат,  — с гордостью заявил он.  — Я нашел причину болезни нашего символа.
  — Старый дрючок мертв, ты, деревенский шарлатан, и уже не будет разбрасывать листья,  — выкрикнула Ванилия Зеленолист, чуть-чуть громче и на две октавы выше необходимого.  — Как раз тебе-то в твоем возрасте стоило бы знать лучше других, что ничто не вечно.
  Но Йоос был не из тех, кого могли смутить какие-то там оскорбления, не говоря уже о склочной торговке тканями. Не обращая на нее внимания, он продолжал:
  — Загадка высохшего дуба решена. Ответ — медь!
  — Что это за очередной бред,  — вырвалось у бургомистра Лютикса.  — Скажите на милость, какое отношение имеет медь к дереву?
  — Медь — один из элементов, которые дерево получает вместе с водой через корни,  — пояснил Йоос.  — Я думаю, что из-за того, что гномы добывают руду на севере, из медной жилы вымываются отложения и попадают в грунтовые воды.
  — Да речь же вообще не идет об этом дурацком дереве!  — перебил его мейстер Гиндавель и вскочил со своего места.  — Речь идет об этих наших мелочных склоках за этим столом. Кого интересует, почему гибнет дерево, есть ли медь в грунтовых водах, почему Бонс не может досчитать до шести и не одета ли Ванилия еще безвкуснее, чем во время прошлого собрания? Вопрос собственно заключается в следующем: почему я каждую неделю вынужден сидеть за одним столом со сворой слабоумных?
  Испугавшись своих собственных слов, Гиндавель стоял и подавленно смотрел на стоявший перед ним стакан с водой. Казалось, ему недостает мужества посмотреть в глаза остальным. Такую обидную бестактность можно было бы ожидать, пожалуй, от необразованного остолопа или разочарованной в целом свете мужененавистницы из тряпичной лавки, но ни в коем случае не от Гуми Гиндавеля, клирика и храмовника. Было видно, что он едва не подавился застрявшим в горле комком. Даже смотреть было страшно на то, как он, мастер слова и веры, едва не задыхался от собственных слов. Словно громом пораженный, он рухнул на свой стул.
  — Именно это я и имел в виду,  — пролепетал он.  — Разве вы не видите? Оно не пощадит никого из нас.
  На миг повисла давящая тишина. Каждый пытался понять, что происходит, конечно же, в силу собственных возможностей.
  — Теперь кое-что становится ясным,  — вдруг воскликнула Ванилия Зеленолист, вскочила со своего места, перевернув стул, который в свою очередь повалил высокую напольную вазу.  — Это очередная попытка убедить нас в том, что вода в колодце могла навредить и нам. Я больше не могу слышать этого «не пей из колодца». Тебе не удастся перетащить нас на свою сторону этими твоими угрожающими перстами и клятвами веры.
  С красным лицом она стояла посреди зала, словно фурия, тыча пальцем в мейстера Гиндавеля. Бонс Лютикс, сидевший рядом с ним, вдруг исчез за развевающейся тканью ее вычурной, безвкусно скроенной блузы. Мило толком не мог разобрать, пытается ли он успокоить Ванилию или же Бонс пытается восстановить возможность видеть других членов совета. Как бы там ни было, Лютикс ухватился за ткань и робко подергал.
  — Нет, нет, вы неправильно поняли. Я ничего такого не имел в виду,  — пролепетал Гиндавель, обращаясь скорее к самому себе.
  — Ну, так, а о чем же идет речь-то?  — завизжала Ванилия через весь стол, пока Бонс все еще пытался открыть себе обзор.
  — Речь идет о том, что кто-то или что-то в этом городе умудряется устроить так, что мы вцепляемся в глотку друг другу из-за сущих пустяков.
  — Тогда посмотри в зеркало, любитель купелей, и поймешь, кого нужно искать,  — провизжала госпожа Ванилия.
  С элегантностью танцующего медведя и энергией богини отмщения Ванилия Зеленолист развернулась и заорала на бургомистра:
  — Ты, жирная свинья, прекрати, наконец, меня лапать!
  Испуганный Бонс Лютикс съежился на стуле.
  Когда Ванилия снова обернулась к остальным членам совета, ее ожидала звонкая оплеуха от мейстера Гиндавеля. И прежде, чем красные следы от пальцев окончательно налились краской, Ванилия Зеленолист выудила из кармана серебряный гребень для волос и вонзила его в стол. С покрасневшим от ярости лицом она оглядела собравшихся и обнаружила, что все взгляды устремлены не на нее. Она нерешительно проследила за ними и уткнулась взглядом в деревянную столешницу. Ее гребень проткнул ладонь мейстера Гиндавеля и пригвоздил ее к столу. Когда их взгляды встретились, клирик, ни слова не говоря, не издав ни звука или чего бы то ни было, свободной рукой схватил Ванилию за горло. Первым пришел в себя Йоос Валунс и что-то забормотал. Но прежде чем заклинание подействовало, Тильмо Лыкогорд вынул из-за пояса серебряный кинжал с рукояткой из эбенового дерева и вонзил его в живот волшебнику. С застывшим от ужаса взглядом Йоос рухнул на стул.
  Бонс Лютикс, цепляясь за платье госпожи Зеленолист, поднялся и попытался убраться в безопасное место. В эту минуту в лицо ему угодил локоть отбивавшейся что было мочи продавщицы тканей, которая пыталась избавиться от железной хватки своего противника. Оглушенный ударом, бургомистр рухнул, как подкошенный. От его веса стул под ним сломался, шея с треском переломилась о спинку стула.
  В тот же миг Джеролл Лютикс бросился на Тильмо Лыкогорда и, схватив за шею, изо всех сил прижал к столешнице его голову. А потом принялся равномерно колотить ею об угол. Сверкающий кинжал несколько раз вонзился в спину Джеролла и вышел между ребер. Несмотря на удары, Лютикс продолжал колотить Тильмо, пока рука того бессильно не повисла в воздухе и не выпустила кинжал из пальцев. А затем рухнул и Джеролл, неподвижно навалившись на стол и своего противника. Йоос Валунс в последний раз попытался выпрямиться, но его силы хватило только на то, чтобы вытянуть руку, когда из его пальцев вылетела ослепительная молния и равномерно разлетелась по членам совета.
  Прошло некоторое время, прежде чем глаза Мило отошли от вспышки яркого света. Однако несмотря на все молитвы, которые были призваны убедить его, что все это просто сон, он в недоумении смотрел на бойню за столом и неподвижно лежащих вокруг членов совета.
  Перед глазами все еще мелькали черные и белые пятна, которые словно нарочно закрывали лица умерших. Рот был по-прежнему открыт, губы вдруг потеряли влагу. Из-за хриплого дыхания во рту пересохло, а сердце заколотилось, как сумасшедшее. Пальцы у Мило онемели, ноги заледенели.
  Медленно, мелкими шаркающими шагами, стараясь не отрывать ступни от пола, он направился к своему наставнику. Гиндавель стоял на коленях перед своим стулом, одна рука его была прибита к столу, вторая все еще сжимала горло Ванилии Зеленолист.
  Мило осторожно дернул наставника за мантию. Гиндавель завалился на бок, переворачивая при этом стул, но гребень в руке помешал ему рухнуть окончательно. Его тело безжизненно повисло рядом со столом совета. На уровне сердца в белой рубашке зияла черная обугленная дыра.
  Мило попытался поднять тело Гиндавеля, чтобы тот не оставался в столь унизительном положении, но рука его наставника вдруг схватила его за плечо и сжала. Мило в панике предпринял попытку вырваться, но хватка становилась только крепче. Его на миг сковал парализующий страх, но затем полурослик подполз к Гиндавелю. Двумя пальцами проверил пульс на шее мейстера, но ничего не почувствовал. Затем губы будто бы умершего зашевелились. Мило подполз еще ближе и прислушался к шепоту.
  — Ceeth me fammam, ищи в Рубежном оплоте.
  И мейстер Гиндавель испустил дух, тело его обмякло.
  Словно окаменев, Мило опустился на отполированный пол зала заседаний, глядя на маленькую косточку вишни прямо перед собой. Глаза его наполнились слезами, но он не мог ни закричать, ни заплакать в голос.
  В живых из членов совета больше не было никого, и никто из них никогда не узнает почему. Мило все это казалось кошмарным сном. Казалось, из ниоткуда появилась мрачная тень, поглотила все вокруг и исчезла так же быстро, как и возникла.
  Поэтому Мило ждал, когда проснется, однако вместо этого он вскочил, когда одна из нижних дверок большого комода, стоявшего у противоположной стены, распахнулась. Потом из шкафа вылезла пара грязных ног — ног, которые были слишком хорошо знакомы Мило, поскольку частенько стояли у него на плечах, тыкались ему в лицо или пинали в зад.
  — Бонне, что ты здесь забыл, идиот ты эдакий?  — вырвалось у Мило, прежде чем брат успел выбраться из укрытия и вообще сказать что бы то ни было.
  Казалось, Бонне не слышит его и отвечать не собирается. С залитым слезами лицом и пустым взглядом он полз вокруг стола совета. Мило наблюдал за ним, как наблюдал бы за призраком.
  Чуть-чуть не дойдя до брата, Бонне остановился. Он нагнулся, поднял что-то с пола и сунул Мило под нос лежавшую на ладони косточку.
  — Я хотел метнуть его в декольте госпоже Зеленолист,  — пролепетал он.  — Она уже летела, когда та повернулась. Косточка попала в глаз бургомистру Лютиксу, а потом…  — Бонне не договорил и снова заплакал.
  — Ты не виноват,  — попытался утешить его Мило.  — Здесь происходит что-то другое, и мейстер Гиндавель об этом знал. Теперь он умер.
  — И что нам теперь делать? Что мы отцу-то скажем?
  Мило попытался сделать серьезное лицо. Что ж, нельзя сказать, чтобы полурослики рождались с этим умением.
  — Мы ничего не скажем,  — заявил он.  — Нам все равно никто не поверит.
  — А что же ты будешь делать?
  — Мы уберемся отсюда,  — объявил Мило.  — Мы пойдем в Воронью башню и попросим помощи у тети Рубинии. Беги, принеси наши вещи и провиант на два-три дня. Скорее! Пока идет дождь и бушует буря, сюда никто не придет и не увидит, что здесь произошло.
  — А ты что будешь делать?  — спросил Бонне, все еще едва не плача.  — И что мне сказать, если отец спросит меня, зачем мне нужны все эти вещи? Он захочет узнать, куда я собрался в такую погоду.
  — Ничего не говори. Просто постарайся действовать незаметно. Ты справишься. Просто представь себе, что это испытание мужества. А когда закончишь, приходи к храму. Мне еще нужно сходить домой к мейстеру Гиндавелю. Нам нужны его документы. Нужно убраться до того, как закончится буря.



  4 Дорн

  — Это все я виноват,  — простонал высокий мужчина грубой внешности, обращаясь к своей грациозной и роскошной спутнице.  — Без меня тебе наверняка было бы лучше, Сенета.
  Однако молодая женщина, казалось, совершенно не слышала его. Она стояла перед старыми коваными воротами и ощупывала замок, словно он находился в стеклянном шаре, а она пыталась найти в него вход. Через некоторое время она отпрянула, подняла руки вверх и сжала их в кулаки.
  — Если ты будешь продолжать мешать мне сосредоточиться, когда я применяю заклинания, вскоре я буду склонна поверить тебе. И тем не менее — нет! Ты не виноват, Дорн.
  Мужчина, всхлипнув, протиснулся мимо нее и вцепился в решетку, ведущую на одно из городских кладбищ Рубежного оплота. Поставил ноги параллельно входу, глубоко вдохнул и рывком развел две половинки ворот. И, не хвастаясь собственным достижением, отошел в сторону, пропуская молодую женщину вперед.
  — Это ты говоришь только для того, чтобы не причинять мне боль,  — снова заговорил он.
  — Дорн, ты же сам в это не веришь,  — вздохнула женщина, беря свой посох из корня дерева длиной в три фута, который стоял, прислоненный к окружавшей кладбище стене, прошла в ворота, глядя на них так, словно это было бог весть какое чудо.
  — Сенета?
  — Что еще?  — раздраженно спросила женщина, оборачиваясь к своему спутнику.
  — Ты действительно?
  — Что действительно?
  — Обманула меня?
  Сенета сделала шаг по направлению к Дорну, остановилась прямо перед ним, разглядывая сильного и высокого мужчину. А потом улыбнулась.
  — Нет, не обманула,  — мягко произнесла она.  — Члены гильдии воров наверняка были бы рады, если бы ты к ним присоединился. Такой человек, как ты, пригодится всегда, если им не хватит ловкости пальцев, чтобы открыть замок.
  Она показала на сломанные ворота.
  — Кто им не был нужен, так это я. Бесталанный маг, да к тому же еще и женщина — это слишком много даже для воришек. Ты же слышал, нищенку они из меня сделать могли бы. Парочка иллюзий, порванная одежда и немного грязи — в таком виде я бы их устроила.
  — Ты не нищенка. Ты колдунья.
  Сенета вымученно улыбнулась и погладила Дорна по руке.
  — Колдунья, не выдержавшая в академии и года,  — все закончилось тем, что ее выставили за дверь из-за отсутствия таланта. Ей самое место в варьете вместе с фокусниками — вот что они сказали. Фокусница, нищенка, проститутка — вот кем меня считают люди.
  Дорн вдруг обнял показавшуюся ему такой хрупкой женщину и крепко прижал к себе.
  — Ты хороший друг,  — всхлипнула она.  — Самый лучший.
  Снова взяв себя в руки, она высвободилась из объятий и вытерла с лица слезы.
  — Пойдем, мы пришли сюда не для того, чтобы ныть. С моим-то везением нас схватит городская стража и бросит в тюрьму прежде, чем мы вскроем первую гробницу.
  Она обернулась к лежавшему перед ней кладбищу и попыталась потянуть за собой Дорна. Однако коренастый мужчина не сдвинулся с места, вместо этого снова привлек ее к себе.
  — Никто не арестует тебя, пока я с тобой,  — произнес он.  — Прежде я убью всех.
  — Думаю, это не понадобится. Если нас сейчас поймают, то подумают, что мы просто искали местечко, где нам никто не помешает. Принц и служанка,  — рассмеялась Сенета, отмахиваясь от глупого предложения.
  Однако в глубине души она прекрасно понимала, что Дорн не шутил.
  Рука об руку в слабом лунном свете они направились к невысокому каменному зданию. Одно было похоже на другое, и оно даже немного напоминало здания неподалеку от городской стены, где жили простые люди, не сумевшие заработать на собственный дом. И только отсутствие окон указывало на истинный смысл построек: места упокоения для тех, кто уже отмучился.
  — Вот эта выглядит неплохо,  — решила Сенета.
  Дорн только пожал плечами.
  — Не нужно видеть все в черном свете,  — произнесла она, заметив сомнение в его взгляде.
  — Нужно было сразу идти на Северное кладбище,  — заявил Дорн.
  — Мы пока еще новички среди расхитителей гробниц. Северное кладбище хорошо охраняется, и склепы крепко закрыты.
  — Я бы всех их…
  — … убил, знаю,  — договорила за него Сенета.  — Однако расхитители гробниц занимаются тем, что вытаскивают из гробниц вещи, а не вкладывают их туда.
  Не обращая внимания на рычание Дорна, Сенета повернулась ко входу в гробницу.
  — Похоже, эту запечатали давным-давно. Если немного повезет, мы найдем несколько старых украшений, о которых никто не вспомнит, если мы попытаемся превратить их в деньги. Инструмент при тебе?
  Дорн выудил из-под оборванного плаща лом длиной в два фута и взмахнул им, как барабанной палочкой.
  — А ты не хочешь для начала попробовать заклинание?  — неуверенно поинтересовался он.  — Эта штука действует очень шумно.
  — Я бы с удовольствием, но это не замок, а умение ходить сквозь стены не входит в мой репертуар колдуньи,  — ответила Сенета, негромко добавив: — Равно как и умение вызывать молнии, становиться невидимой, читать мысли и так далее.
  Дорн вышел вперед, отодвинул Сенету в сторону и встал прямо напротив запечатанного входа. Примерившись и глубоко вздохнув, он изо всех сил вогнал острие лома в узкую щелку на высохшей глине между каменными стенами. Он повторил этот процесс несколько раз, пока не образовалась приличная трещина. Затем он вставил в нее лом, уперся ногой в стену и надавил на рычаг. Массивные каменные стены с треском разошлись. Рывок — и щель стала на палец шире.
  Тем временем Сенета оглядывалась по сторонам, проверяя, не привлекли ли стражу их не слишком профессиональные действия.
  Спустя несколько минут Дорн сумел настолько расширить вход, что в него можно было протиснуться.
  — Что теперь?  — пророкотал он, бросив взгляд в мрачную комнату.
  Сенета протиснулась мимо него.
  — Теперь настал мой звездный час. Смотри и удивляйся. Lucere durabilis.
  В центре склепа образовалась маленькая светящаяся точка, которая начала расти и стала похожей на миниатюрное солнце. Через несколько ударов сердца она уже была способна осветить всю комнату.
  — Хватило бы простого фонаря,  — проворчал Дорн.
  — У тебя есть? Нет! Так что прекрати ныть,  — прошипела Сенета.
  Она с нежностью провела рукой по его гладко выбритой голове, повторяя пальцами контуры его похожей на орнамент татуировки на лбу и вокруг глаз.
  Внутри комнаты все было именно так, как обычно бывает в склепе — по крайней мере, у не слишком зажиточных жителей. Узкий центральный проход с двух сторон обрамляли устроенные в три ряда ложа и шесть могильных ниш. Каждая из них была аккуратно выложена обработанными камнями и глиной.
  — Это правильный склеп,  — произнесла Сенета.  — Видишь, как они закрыли отдельные ниши? Сейчас их просто обкладывают обожженным кирпичом или даже деревом. Эти же старые, очень старые.
  — Разве недостаточно того, что они мертвы, они еще должны быть мертвы давно?
  — Я похоронила отца и мать в подобных склепах,  — заявила Сенета.  — Поверь мне, мы были людьми небедными. Мой отец держал мелочную лавку, приносившую неплохой доход, а моя мать была из богатой семьи. Сказать тебе, что мы положили им с собой в дорогу? Я скажу. Ничего. Ничего, кроме белого савана.
  Сенета ждала реакции спутника. Она знала, что Дорн соображает медленно, когда дело доходило до необходимости применить логику. Но судя по всему, Дорн погрузился в размышления слишком уж глубоко.
  — Что случилось?  — спросила она, когда прошло некоторое время, а выражение лица у воина все не менялось.
  — Твоим родителям пришлось делить саван?
  — Нет, конечно же, каждый получил по личному,  — раздраженно ответила она.  — Я просто хотела сказать, что культ смерти давно уже не тот, что раньше.
  — А откуда ты знаешь, что раньше все было иначе?  — поинтересовался Дорн.
  — Тебе известно понятие «расхититель гробниц»?  — скучающим тоном ответила вопросом на вопрос девушка.
  Дорн кивнул.
  — Поверь мне, ты не знал бы его, если бы раньше в гробницы ничего не клали. Нет посмертных даров, нет и расхитителей гробниц.
  Дорн решил принять это к сведению. Было уже слишком поздно, чтобы предаваться таким серьезным размышлениям.
  — Открыть их?  — спросил он, пытаясь уйти от ситуации.
  Сенета кивнула.
  — Начинай!
  Дорн тут же принялся за работу. Держа лом одной рукой, он ударил по первой крышке гробницы. Тонкая мраморная плита поддалась, словно оболочка пустого кокона, и рухнула внутрь.
  На миг Дорн удивился тому, насколько легко оказалось вскрыть могилу, но потом принялся крушить остальные крышки. Жертвами осквернителя могил пали одна камера за другой, и через несколько минут все были открыты.
  Сенета опиралась на свой посох из корня дерева, дожидаясь, пока Дорн закончит работу. И только потом занялась гробницами и их обитателями.
  Тем временем Дорн с отвращением смотрел на пол. Конечно же, он не испытывал проблем с тем, чтобы смотреть на мертвых, но мешать их покою — это было нечто иное, что противоречило принципам воина.
  Сначала Сенета осмотрела могилы, расположенные внизу, но, судя по всему, осталась недовольна тем, что обнаружила в них. Однако в среднем ряду наткнулась на нечто многообещающее.
  — Вот это,  — произнесла она, дожидаясь реакции от Дорна, но ее не последовало.
  — Вот это,  — энергично повторила она.  — Вынимай.
  На лице Дорна воодушевления не было. Он с отвращением бросил взгляд в могилу. Несколько неуверенных движений рукой, затем он ухватился за ноги трупа и осторожно потянул на себя.
  — Он держится,  — произнес Дорн через миг.
  — Он не держится,  — заверила его Сенета.  — Он мертв, так что потяни немного посильней.
  Дорн предпринял очередную попытку, на этот раз более энергичную. Последовал звук, похожий на звук ломающегося хвороста, когда воин вдруг попятился и едва не споткнулся о рассыпанные по полу обломки мрамора. Неподвижным взглядом он смотрел на две ноги скелета, зажатые в руке, затем выпустил их.
  — В этой могиле ничего нет. Давай попробуем другую,  — предложил он.
  Сенета не хотела мучить воина испытанием, которое он не мог пройти, и принялась искать другую могилу, которая могла бы что-то им дать. Вскоре таковая обнаружилась в верхнем ряду, девушка уверенно ткнула пальцем в мрачную нишу.
  Дорн, который был выше колдуньи больше чем на голову, мрачно заглянул внутрь.
  — Этот лежит не так, еще и на животе,  — угрюмо заявил он.  — По крайней мере, я на это надеюсь,  — пробормотал он себе под нос.
  Его руки обхватили совершенно голый череп. Дорн очень осторожно принялся вытаскивать бренные останки. Он дюйм за дюймом выуживал труп из могилы. Когда он вытащил его до половины, из-под мертвеца вдруг выскользнул серебряный амулет. Он висел, покачиваясь на ржавой цепочке, наброшенной на шею скелета.
  — Так я и знала,  — прошипела Сенета.  — Это принесет нам немалую сумму.
  — Или год в тюрьме Рубежного оплота на хлебе и воде,  — проворчал Дорн, торопливо засовывая бренные останки обратно в могилу.  — Тихо! Сюда кто-то идет.
  Сенета уже слишком давно путешествовала с Дорном, чтобы не обращать внимания на его зачастую неожиданные предупреждения. Воин обладал невероятным чутьем на угрожающую ему опасность. Его чутье не впервые спасало их обоих. Быстро взмахнув рукой, она велела ему встать у входа. Сама сорвала медальон с шеи умершего и спрятала его в вырез своего платья. Затем оторвала кусок от своей нижней юбки, набросила на голову как вуаль и принялась негромко причитать.
  Удар сердца спустя в двери могильника просунулось неухоженное, но довольно официальное на вид лицо.
  — Что здесь происходит, ради Регора?  — заворчал он по многолетней привычке всех городских стражей.
  Сенета продолжала разыгрывать безутешную праправнучку в надежде на то, что ее план сработает. Дорн стоял, плотно прижавшись к стене у самого входа, и тоже надеялся на сценический талант своей спутницы. Однако доверие было его не настолько велико, чтобы опустить правую руку и отступить на шаг.
  — Ты только погляди, Йорге,  — хмыкнул стражник.  — У нас здесь опечаленная вдова, не оставляющая своего мужа в покое даже после смерти. Что ты на это скажешь?
  — В точности как моя старуха, она тоже терпеть не может, когда я где-то валяюсь без дела,  — крикнул его стоявший снаружи коллега.  — Не устраивай шумиху, вытаскивай старуху оттуда.
  Сенета увидела грязную ухмылку на лице мужчины и поняла, что все пойдет не так, как было запланировано.
  — То-то и оно, Йорге. Это не какая-то старая кошелка, это скорее юная перепелка. Как считаешь, может, преподать ей урок прямо здесь? Жаль было бы просто бросить ее в тюрьму. Когда она снова выйдет оттуда, то вся будет в шрамах и синяках, и тогда ее уже никто не захочет. Я считаю, нам стоит попробовать яблочко, пока оно не упало с дерева.
  — Давай-ка посмотрим на твою перепелку,  — засопел второй стражник. Судя по всему, он стоял прямо за спиной у товарища.  — Блондинка или брюнетка?
  То ли чутье Дорна, то ли понимание того, что план провалился, заставило его выскочить из укрытия. Оказавшись у входа, он схватил стоявшего впереди стражника за кожаный нагрудник и притянул к себе. Мужчина был на полголовы ниже воина и ничего не мог противопоставить его силе. Рукоятью меча Дорн дважды ударил его, а затем выпустил из рук. Одним прыжком перемахнув через свою первую жертву, он бросился на второго мужчину, который все еще стоял у входа и пытался заглянуть в гробницу.
  Увидев перед собой Дорна, он попытался бежать, что, в общем-то, было довольно разумно с учетом низкого жалования, плохого образования и недостаточного вооружения. Однако в одном городскую стражу Рубежного оплота упрекнуть было нельзя: а именно в отсутствии опыта в спасении своей шкуры. Как только дело начинало пахнуть жареным, они давали стрекача, чтобы потом вернуться с подкреплением.
  Понимание этого окрылило и Дорна. Полдюжины широких шагов — и он нагнал солдата и повалил на землю. Поставив одно колено на шею мужчины, вторым он давил на живот. Схватив свою жертву за волосы, Дорн безжалостно ударил ее по лицу. Размахнулся во второй раз, но остановился, увидев, что с мужчины уже достаточно. Разочарованный, он опустил голову стражника на траву.
  Вернувшись обратно в гробницу, Дорн увидел, что Сенета сидит над лежащим на полу стражником и оказывает ему первую помощь.
  — Ты попал ему в гортань. Он почти не может дышать,  — сказала она.  — Следи за собой, а то еще убьешь кого-нибудь. Что со вторым?
  Дорн обернулся на миг, поглядел на темное кладбище.
  — Лежит там, на улице, на свежем воздухе. Если он умеет дышать ртом, то надышится,  — проворчал он.
  Сенета была уверена в том, что Дорн даже не представляет себе, насколько сильно осложнится их жизнь в Рубежном оплоте, если они кого-нибудь убьют. Но даже если это было не так, девушка сомневалась, что воина это хоть сколько-нибудь тревожит. Казалось, Дорну довольно-таки безразлична жизнь, поэтому он так же обращался и с жизнями других людей.
  — Давай лучше убираться отсюда, пока кто-нибудь из них не пришел в себя,  — предложила Сенета.  — Как бы там ни было, одно украшение мы нашли. Если немного повезет, Длинный даст нам за него денег, которых хватит на неделю.
  Дорн мрачно кивнул и протянул руку, чтобы помочь девушке подняться.



  5 Знающий

  Темноту рассеивал лишь слабый свет свечи. Фитилек все глубже погружался в плавящийся воск, и окружающая чернота, казалось, только и ждет, чтобы покончить с остатками мерцания.
  По листку бумаги быстро скользнула рука, чтобы стержнем пера нацарапать на ней практически нечитаемые слова. Писарь, от самого локтя погруженный в темноту, обмакнул перо в чернильницу и продолжил работу.
  Отчет Путешественника:
  День 1391: Путешественник вернулся домой. Нового опыта нет.
  На миг пишущий замер. Вообще-то, с его точки зрения это не соответствовало действительности. Проход перестанет быть проходом, если в нем поставить дверь. А во время затишья порыв ветра — уже не порыв ветра, равно как и река перестает быть рекой, когда пересыхает. Сюда же можно было добавить, что его дом — всего лишь тюрьма, в которой он должен оставаться, пока не наберется достаточно сил для того, чтобы снова уйти.
  Тяжело писать о самом себе, когда ты уже не ты. Он был Путешественником, когда уходил на разведку. Всего лишь несколько лет назад он был неопытен, но, казалось, с тех пор прошла целая вечность. Как только он возвращался в свои покои, он становился Знающим. А вскоре станет Поучающим. Он был всеми этими людьми, каждый из них прошел с ним определенный отрезок своей жизни. И он был рад, что однажды сможет оставить их всех. Все они не очень-то умели вести себя и делали вещи, которые не наполняли его гордостью. А еще они были слабы. Но они были нужны ему, чтобы достичь своей цели.
  Он снова обмакнул перо в чернильницу.
  Пребывание в граничных королевствах становится значительно более затруднительным. Люди с большим недоверием относятся к чужакам.
  Снова замер на миг.
  Разве он тоже не чужой? Эту мысль он снова отбросил. Чужак — всего лишь название для любого, кого не знают местные, или кого лично не знает он, Знающий,  — напомнил он себе.
  Заставил себя сосредоточиться. Нужно наконец-то дописать этот отчет. В конце концов, осталась всего пара фраз. Может быть, они не имеют особого значения, но позднее смогут указать путь. Если не записать их сейчас, однажды важные детали могут забыться.
  Путешественник сумел прояснить ситуацию и устранил все следы.
  Выводы Знающего:
  День 1391: в Дуболистье произошли первые инциденты. Существует опасность — он обмакнул перо в чернильницу — что это привлечет нежелательное внимание. Знающий напишет отчет, как только будут известны все подробности и можно будет исключить случайность. Рекомендация: если начнется эскалация конфликта, передать решение проблемы Путешественнику.
  Знающий отложил перо в сторону, потянулся в темноту и вытащил на свет свечи бокал белого вина. Мгновение оценивал цвет и букет, затем сделал нерешительный глоток.
  — Клянусь кровью Младшего,  — проворчал он,  — этим кислым пойлом невозможно наслаждаться, даже если это подарок. Путешественнику стоит позаботиться о трактирах и постоялых дворах Серого порубежья, где подают подобную гадость. Люди были бы вечно благодарны ему.



  6 Рубиния

  Рубиния Черникс уперла руки в бока и гордо взглянула на серебряный поднос с приготовленным для мейстера Отмана завтраком. На этот раз она решила, что превзошла сама себя. На отполированном до состояния зеркала подносе красовались яичница-болтунья, сало, свежий хлеб, мисочка голубики, два ломтика ветчины, стакан меда с пыльцой и чашка ароматного чая с фенхелем.
  В каштановых волосах, спадавших на плечи Рубинии, запуталось немного муки и чуть-чуть теста, к переднику тоже кое-что прилипло. Она бы носила волосы и длиннее, но из-за такого количества грязной работы в Вороньей башне от этой идеи пришлось отказаться.
  — Даже почти жаль тебя есть,  — прошептала она, обращаясь к натюрморту, в глубине души надеясь, что мейстер Отман так не посчитает.
  Маг был высоким худощавым стариком, который очень поздно ложился спать, но слишком рано вставал и чрезвычайно мало ел. Все эти привычки усложняли жизнь экономки. Однако за исключением этого о лучшем месте Рубиния не могла даже мечтать.
  Одиннадцать лет назад она ушла из Дуболистья, нанявшись в услужение к магу. Воронья башня — так называли строение почти в сто футов высотой, в котором Отман жил уже много десятилетий. Находившееся на расстоянии ровно двух дней пути от Дуболистья, но по-прежнему скрывавшееся в глубине Скрюченного леса,  — это место стало ее новым домом, и именно так она к нему и относилась. Конечно же, хозяином дома был мейстер Отман, но все ниточки сходились в руках у Рубинии, и она умела дергать за них.
  Маг мало интересовался мирскими делами, а особенно теми, с которыми можно было совладать с помощью половых тряпок, метел и половников, или же теми, которые превращали мистерию жизни в скучную повседневность. Зато у Рубинии была добрая дюжина маленьких помощников — туннельных карликов.
  Рубиния бросила последний мечтательный взгляд на поднос с завтраком, а затем обернулась к путанице из тоненьких веревочек, свисавших с потолка рядом с очагом. Кончик каждого из них был выкрашен в отдельный цвет. Несколько движений — и она распутала клубок, дважды сильно дернула за тот, маркировка на котором была пурпурной. Едва она снова обернулась к царившему на кухне хаосу, как перед ней возникли два туннельных карлика, ожидавших распоряжений.
  Туннельные карлики были странными созданиями. Было в них что-то от постаревших младенцев. Почти лысые, не считая нескольких прядей, торчавших из головы или подбородка, эти существа ростом в два фута бегали практически без одежды. Возраст по их внешнему виду было определить так же трудно, как и принадлежность к мужскому или женскому полу. Они были существами бесполыми. Их создала не прихоть природы, а магия великих чародеев, которым надоело самим приносить себе трубки или мыть тигли да ступки и ставить их обратно на полку.
  Мейстер Отман неоднократно пытался вызвать у Рубинии восхищение этим чудом, он рассказывал ей о своих исследованиях туннельных карликов, но ей всегда удавалось сбежать от подобных разговоров, ссылаясь на срочные дела. Она считала подобные разговоры не очень приличными, особенно когда их вел хозяин дома со своей служанкой. В какой-то момент она решила одеть маленьких помощников, сшила им брюки и рубашки. Однако ее замысел постоянно саботировали, поскольку туннельные карлики использовали свои новые вещи для того, чтобы полировать столовое серебро, чистить цветные свинцовые витражи или мыть пол. Рубиния превратила беду в добродетель, пустив остатки своего шитья на тряпки. Затем сшила карликам кожаные штанишки, привязав к поясу каждому по три тряпки. Поначалу маленькие помощники отнеслись к этому без особого воодушевления, но вскоре сочли это великой сенсацией, когда обнаружили, сколько всякой всячины можно рассовать по карманам и привязать ленточками. С этого дня они бегали по дому с кучей всяких предметов в штанах, напоминавших теперь лавки старьевщика.
  Рубиния поразилась тому, насколько карлики быстро явились. Как правило, они разбредались по башне, и проходила целая вечность, прежде чем маленькие помощники откликались на зов. Да еще и вдвоем пришли.
  — Откуда это вы так быстро взялись?  — поинтересовалась она.
  Они оба показали на винтовую лестницу, которая вела вниз, в кухню, из фойе.
  — Я поняла,  — сказала Рубиния, хотя это, конечно, было некоторым преувеличением. Со временем она привыкла к скупой манере выражаться, присущей этим существам. Туннельные карлики превосходно владели всеобщим языком, однако пользоваться им не любили. Вместо этого они рычали, шипели и свистели, пользовались языком жестов, дополняя их самыми необходимыми словами.
  — Кто из вас Пурпурный?  — поинтересовалась Рубиния.
  Раздался пронзительный свист, и стоявший слева поднял руку.
  — Отлично, а ты кто?  — спросила она второго, с безучастным видом стоявшего рядом.
  — Еловый,  — небрежно ответил карлик.
  Пурпурный и Еловый, конечно же, были не настоящие их имена. Рубиния дала их им, потому что настоящие представляли собой обыкновенные скопления согласных и звучали очень одинаково. Откуда у них взялись имена, карлики говорить не хотели, но Рубиния предполагала, что это были первые звуки, которые они издали, появившись на свет.
  — Еловый?  — повторила она, напряженно уставившись в пол.  — Во имя неба, кристаллы! Где ты был все это время?
  — М-м-м, не там свернул,  — пояснил карлик, заводя руку за плечо, чтобы выглядеть несколько более внушительно.
  Рубиния почти не касалась экспериментов мейстера Отмана. Многое из того, что он делал и о чем говорил, было для нее тайной за семью печатями. Несмотря на это, маг пытался вовлечь ее в свою работу. Она искала ингредиенты для заклинаний, покупала тигли, ступки, стеклянные колбочки и самые разные сложные приборы, когда раз в полгода ходила на ярмарку в Рубежный оплот. Мелкие поручения мага она тоже выполняла. Одно из них заключалось в том, чтобы каждый месяц в новолуние расставить вокруг башни кристаллы на расстоянии полумили друг от друга. Новолуние было вчера. Она еще помнила, что вызвала Елового, а спустя полчаса он все еще не появился. А потом случилась эта неприятность с пшеничным пирогом, и она снова забыла о Еловом и кристаллах.
  — Ладно, мы поступим следующим образом,  — заявила она.  — Пурпурный, ты пойдешь наверх к мейстеру Отману и отнесешь ему завтрак. Поставишь его рядом с постелью и разведешь огонь в камине. Если он спросит, где я, скажешь, что я готовлю обед.
  — А что будет?  — спросил карлик, поднимая брови.
  — Я еще не знаю,  — прошипела она.  — Какая разница-то. Главное, ты знаешь, что ему сказать.
  Еловый с отвращением скривился, когда Рубиния ткнула в него пальцем.
  — А ты, друг мой милый, пойдешь со мной и срочно поможешь мне. Дай мне мешочек с кристаллами.
  Еловый снял с пояса маленький темно-синий мешочек и отдал ей, зашипев и изобразив на лице пристыженное выражение.
  Когда Рубиния закрыла за собой тяжелую дубовую дверь башни, то решила, что богиня Цефея решила покарать ее за забывчивость. Вдалеке в небе сверкнула молния, ливмя полил дождь.
  Рубиния набросила на голову капюшон и выбежала из-под спасительного козырька башни на поляну, где росли высокие ели. Удивленно остановилась в тени массивных деревьев, заметив, что побежала одна. Еловый все еще стоял у двери, плотно прижавшись к стене.
  — Иди уже сюда, не растаешь под дождем,  — крикнула она карлику.
  — Э, завтра погода будет лучше,  — возразил Еловый.
  — Погода была лучше вчера,  — прошипела Рубиния,  — но ты предпочел свернуть не туда. Если не хочешь, чтобы мейстер Отман превратил нас обоих в жаб, лучше иди сюда и помоги мне.
  Поразительно, но эта угроза срабатывала всякий раз, хотя волшебник ни разу не грозил подобной мерой наказания, и Рубиния была уверена в том, что он никогда не сделал бы ничего подобного.
  Она терпеливо дождалась Елового, который бежал так, словно пытался увернуться от капель или хотя бы пробежать там, где идет не такой сильный дождь.
  — Если мы поторопимся, то успеем до того, как промокнем насквозь,  — сказала Рубиния.  — Предлагаю тебе взять те два, что на восток, и один, что на юг. А я займусь четырьмя остальными. Ты помнишь, куда нужно вставлять?
  — Угу, конечно,  — ответил Еловый и, судя по выражению его лица, на этот раз сворачивать не туда не собирался.
  — Хорошо, тогда бери те три камня и пошевеливайся. Если успеешь вернуться к башне до меня, получишь в награду миску вкусного овсяного киселя.
  Еловый схватил светло-голубые осколки кристалла и побежал. Всего несколько мгновений спустя он исчез между деревьями. Рубиния решила не слишком поддаваться ему и тоже побежала.
  Полурослик прекрасно ориентировалась в окрестностях башни. Она часто ходила по лесу одна, собирая грибы, ягоды или травы, чтобы сделать еду для мейстера Отмана немного вкуснее.
  Рубиния шла по узкой тропе на север между зарослями папоротника высотой в ее рост. Она чувствовала, как при каждом шаге между пальцами проникает вязкий лесной грунт, слышала чавканье, когда поднимала ноги. Тяжелые капли дождя стучали по волосам, промачивая их до самой кожи. Чуть позже она дошла до старого дубового пня, в который вставила самый северный из кристаллов. Мейстер Отман не ограничивал ее в выборе места установки. Он лишь напоминал ей, что блестящие кристаллы не должны просто валяться в лесу, а если будут валяться, то их быстро кто-нибудь найдет. Рубиния выбирала тайники тщательно. Чаще всего это были полые пни или заброшенные норы.
  Одним движением она высвободила сокровище из трухлявого тайника и с удивлением поглядела на нее. Казалось, кристалл несколько уменьшился, кроме того, светло-голубой цвет слегка затуманился. В отличие от того, которым она должна была заменить его, он был похож на кусок высохшего фрукта. Рубиния спрятала один в пеньке, второй положила в карман своих юбки-брюк. А затем направилась к следующему кристаллу.
  Каждый шаг она делала осторожно, стараясь не поскользнуться на мокром лесном грунте. В список дел на сегодня не входило переодевание, стирка, вывешивание одежды на просушку, выбор нового наряда и, возможно, мытье головы, поэтому она старалась, чтобы этого не пришлось делать.
  Рубиния дошла до последнего тайника на юго-западе. День уже давно перевалил за половину. За кронами деревьев она разглядела верхушку Вороньей башни. Прямо за ней светило солнце, из-за чего строение напоминало фигуру из папье-маше.
  Засопев, Рубиния занялась своим насущным делом. То, что прежде казалось ей идеальным тайником, сейчас предстало перед ней второ-или даже третьеклассным. Дырка от сучка в шести футах над землей, возможно, представляла собой не самое надежное место, но защищала кристалл от большинства любопытных взглядов. Если же ты полурослик, а дождь намочил и размягчил кору, то залезть туда становилось просто невозможно. Еще месяц назад взобраться на старый дуб было для Рубинии легче легкого, но сейчас об этом нечего было и думать. Ее босые ноги несколько раз теряли опору до того, как она успевала ухватиться рукой за суковатый свищ. С каждой попыткой одежда становилась все грязнее, а сама она — раздраженнее.
  Рубиния отважилась на последнюю попытку, взяв три шага разбега. Она оттолкнулась от земли, поставила одну ногу на дерево и подпрыгнула вверх, к маленькому сучку. Одной рукой она ухватилась за край, вцепилась в него, а другую молниеносно сунула в отверстие. Рубиния ухватилась за сучок, но в тот же миг, когда пальцы ее сомкнулись, она поскользнулась.
  Ноги и руки больно оцарапались о шероховатую кору. Полурослик попыталась удержаться на ногах. Одной ногой она коснулась края корня и уперлась в него. Из-за мокрого мха снова потеряла опору, опрокинулась лицом вперед, ударилась головой о ствол дерева и на миг потеряла сознание.
  К действительности ее вернуло злобное рычание. Она не могла потерять сознание надолго, ее одежда не успела промокнуть насквозь, да и дождь все еще продолжал идти. Однако, судя по всему, это было достаточно долго, чтобы к ней явился незваный гость из леса. Сознание Рубинии разбудило ее, но мышцы были словно парализованы. Она с трудом поднялась, пытаясь устоять на ногах. Рычание стало громче, сопровождаемое сопением и прерываемое короткими приступами чихания.
  Рубиния открыла глаза и уставилась в черно-белую морду рвача. Эти животные, представлявшие собой помесь барсука и волка, жили в Скрюченном лесу припеваючи. В других местах их почти полностью истребили охотники, ценившие их из-за дорогих шкур, и здесь было их последнее пристанище. Но охотились на рвачей не только из-за шкур, но и из-за агрессивного поведения. Их называли рвачами, потому что они вгрызались в свою добычу, а затем трепали ее и рвали до тех пор, пока не отрывали от нее кусок мяса. На людей они не охотились, но многие коровы, овцы и лошади самым жалким образом распрощались с жизнью из-за их нападений на хлев или выгон.
  Рвач оскалился и сделал шаг к Рубинии. Что можно было сказать в оправдание этого животного, это разве что то, что полурослик не была человеком, а поскольку еще и лежала на земле, то и вовсе была похожа на спящую овцу.
  Рубиния предприняла попытку объяснить, что он ошибается, и зарычала на зверя. Однако голос ее так же ослаб, как и мышцы.
  — Убирайся п-п-прочь от меня, т-т-т-ты, тварь,  — пролепетала она,  — иначе я сделаю так, что ты пойдешь на шапку.
  Но, судя по всему, рвач никогда не слышал о шапках и не боялся говорящих овец. Одним прыжком он очутился рядом с полуросликом, ударил ее лапой прямо по лицу. Рубиния опрокинулась навзничь и в панике задрыгала ногами, чувствуя глубокие порезы на лбу и щеке. В следующий миг кровь залила глаза и окрасила кроны деревьев в черный, а небо — в красный цвет.
  Рвач был не один. Еще двое животных поменьше бродили вокруг, с интересом обнюхивая землю. Как только один из них встал между предводителем и его жертвой, челюсти крупного зверя щелкнули, прогоняя нарушителя. Поджав хвост, тот снова отошел. Когда звери прояснили, кто будет есть первым, рвач нацелился на ногу Рубинии. Приготовившись к прыжку, он присел на задние лапы, выжидая, когда наступит подходящий момент.
  — Исчезни!  — прошипела Рубиния, однако ее слова не произвели на зверя никакого впечатления.
  И только он собрался прыгнуть, как из-за ствола дуба вышла фигура со скучающим выражением лица, вооруженная коротким ивовым прутом.
  — Убирайся отсюда!  — проворчала она без особого энтузиазма, обращаясь к более мелким животным, которые тут же бросились наутек.
  Рубиния почти ничего не видела, но, судя по росту и голосу фигуры, она пришла к выводу, что это не кто иной, как Еловый.
  Тем временем рвач тоже заметил, что у овцы появился защитник. Оскалившись, он повернулся и зарычал на туннельного карлика.
  — Убирайся,  — прорычал тот в ответ, ударив зверя ивовым прутом по заду.
  Рвач обернулся, попытался ухватить прут зубами, но промахнулся всего на волосок. Став из-за неудачи еще агрессивнее, он решил, что мясо карлика ничем не хуже, чем у овцы, и, пригнувшись, стал подкрадываться к новой жертве.
  Народ туннельных карликов не то чтобы славился своим великим мужеством. По правде говоря, они стояли в этом отношении на одной ступени с овцами. Однако иногда они могли превзойти самих себя, когда не знали, с чем имеют дело. Туннельные карлики появлялись на свет и учились только тому, что встречалось в ближайшем окружении. Не слишком много знаний, поскольку обычно они проводили жизнь в угольном погребе, кладовой или кухне. Из-за этого они не знали большинства опасностей, существовавших за пределами дома, и обращались с ними довольно-таки необдуманно.
  Туннельный карлик сделал то, что делают с воинственной кошкой, если у нее случается приступ дурного настроения. Не боясь, он шел прямо на нее, терпеливо выслушивал шипение, а затем перетянул ее ивовым прутом.
  Поскольку рвач был раза в три больше обыкновенной кошки, карлик, судя по всему, решил, что удар нужно нанести посильнее. Он изо всех сил ударил животное прутом по морде. Визжа от боли, поражаясь наглости противника, рвач прыгнул в подлесок и исчез.
  Рубиния как раз встала на ноги и вытерла кровь с глаз. С удивлением уставилась на туннельного карлика, стоявшего прямо перед ней.
  — Ты не Еловый,  — удивленно заявила она.
  Карлик оглядел свои руки, повертев ими из стороны в сторону, затем бросил взгляд на свои ноги.
  — Нет, я не еловый,  — ответил он.  — Я грязно-коричневый.
  — Это верно,  — невесело, но с облегчением рассмеялась Рубиния.



  7 Мило

  Дождь шел с самого раннего утра. Мило и Бонне в какой-то момент оставили попытки остаться сухими. К данному моменту они вымокли до самого исподнего, их обычно кудрявые до плеч волосы сейчас свисали прямыми толстыми прядями или прилипали к лицу. Одежда и на скорую руку собранные рюкзаки напитались водой, словно губки, превращая в мку каждое движение.
  — Интересно, дождь когда-нибудь прекратится?  — ныл Бонне.
  Это были его первые слова за последние несколько часов. Они шли полночи, размышляя над тем, что в действительности произошло в Дуболистье и, в первую очередь, почему. С рассветом им стало ясно, что ноги унесли их гораздо дальше, чем увели разговоры. От своих проблем они не убежали, но хотя бы, по крайней мере, так они надеялись, удалось убежать от людей, которые были виноваты в… ну, что это было, несчастный случай, стечение неудачно сложившихся обстоятельств, недоразумение? Нет, это стоит называть иными словами, не иначе как резней. После которой они были единственными выжившими. Два брата-полурослика с весьма сомнительной репутацией.
  — Дождь смоет наши следы,  — заявил Мило.
  Возмущенный его словами Бонне остановился.
  — Ты так говоришь, как будто мы — двое бессовестных и подлых убийц, пытающихся скрыться.
  Мило тоже остановился и обернулся к своему младшему брату.
  — Дом, из которого мы ушли, полон трупов. Мы сбежали, и другие будут нас преследовать. Поправь меня, если я ошибаюсь, но, не считая слова «убийцы», ты описал ситуацию совершенно верно.
  — А вот и нет! Мы не бессовестные. Нам довелось стать свидетелями того, как члены совета набросились друг на друга. Мы просто испугались, поэтому и сбежали.
  — Сказал он, когда под ним распахнулась ловушка,  — добавил Мило, впрочем, без привычной веселости в голосе.  — Когда-нибудь они нас поймают и попытаются допросить. С учетом того, что у нас рыльце в пушку, нам никто не поверит.
  — Тогда почему ты бежишь?  — поинтересовался Бонне.  — С тем же успехом ты мог остаться в Дуболистье.
  — Я не бегу. Мейстер Гиндавель послал меня в Рубежный оплот. Такова была его последняя воля, и я ее уважаю. И если нам повезет, наши соседи, друзья и родные тем временем найдут другое объяснение случившемуся.
  Бонне понурился.
  — Значит, судя по всему, я единственный, кто бежит.
  Мило пошаркал обратно к брату и обнял его за плечи.
  — Мейстер Гиндавель сказал, что я должен поискать в Рубежном оплоте нашу мать. Может быть, она все же жива. Может быть, нас усыновили. Откуда я знаю? Ты же тоже там был, слышал, что он сказал. Строго говоря, он отправил в путь нас обоих. Но сначала мы решили зайти к тете Рубинии. Нам не помешает иметь союзника. Кого-нибудь, кому мы сможем рассказать о том, что произошло.
  Бонне глубоко вздохнул.
  — Думаешь, она нам поверит? Она была на похоронах матери. Не может ли быть, чтобы ты ослышался или что мейстер Гиндавель имел в виду что-то другое? Он ведь умирал.
  — Это мы выясним,  — твердо заявил Мило, и в голосе его сквозила убежденность.  — Но сначала нам нужно к тете Рубинии. Она была единственной, кто поверил тогда, что мы не били окон в храме.
  — Но это ведь сделали мы,  — с ужасом произнес Бонне.
  — Ну ладно, возможно, я привел плохой пример, тем не менее, она была единственной, кто встал на нашу сторону, да еще зная, что это сделали мы. Значит, в этот раз ей будет легче встать на нашу сторону.
  Мило по-братски хлопнул Бонне по плечу.
  — Да ладно тебе, до Вороньей башни уже совсем близко, и если мы будем так брести и дальше, то станем первыми полуросликами, которые утонут посреди леса. Мне кажется, что у меня между пальцами уже отрастают перепонки.
  Мило пытался делать вид, что его практически не расстроила смерть членов совета. Особенно мейстера Гиндавеля. Как бы там ни было, они были не просто советом Дуболистья, но и друзьями, знакомыми, соседями и друзьями, ну или хотя бы просто хозяйкой магазина тканей. Бонне, судя по всему, чувствовал примерно то же самое, но к тому же его терзало сознание того, что вишневая косточка стала причиной развязавшейся трагедии.
  Бонне и Мило прекрасно знали дорогу к башне чародея. Они бывали здесь дюжину раз, если не чаще, с тех пор как их тетка поступила в услужение к волшебнику Отману. Рубиния была чем-то вроде точки опоры в их семье. Ей не раз удавалось убедить своего брата в том, что неприятности, которые постоянно происходили с Бонне и Мило, являются неотъемлемой частью взросления двух боггаров и совершенно нормальны. Скоро станет понятно, попадет ли под это определение происшествие в зале советов Дуболистья.
  По прикидкам Мило до Вороньей башни было еще добрых две мили. Хотя дом мага находился не на прямой дороге между Дуболистьем и Рубежным оплотом, но в любом случае дорога была надежной. Отман позаботился о том, чтобы путешественники могли свободно передвигаться между городами, не боясь диких животных или существ похуже, которые водились в Скрюченном лесу. По крайней мере, так говорил он сам, и редкие происшествия, случавшиеся обычно по вине самих прохожих, подтверждали его правоту. С точки зрения Мило Отман был странным типом. Волшебник ценил знания превыше всего остального в жизни, даже выше завтрака или обеда, что для полурослика было очень и очень странно. Кроме того, Отман был очень приветлив и всегда готов помочь, хотя производил впечатление полурослика не от мира сего. Мило был знаком с очень немногими волшебниками, но по рассказам знал, что Отман представляет собой не единичный случай, а является скорее типичным представителем своей гильдии. И в целом был чем-то вроде доброго духа этого леса.
  — Тетя Рубиния уже растопила для нас печь, и, если меня не обманывает зрение, она как раз готовит обед.
  Мило показал на запад, на небольшое возвышение, окруженное густым кольцом хвойных деревьев. Между ними торчала вершина Вороньей башни, из двух труб которой вились тоненькие струйки дыма, которые тут же растрепывал и уносил прочь ветер.
  — Если мы поторопимся, то еще успеем вывесить одежду сушиться. Мне наконец нужно снять эти тряпки,  — простонал Бонне.
  — А мне довольно будет наконец-то снять с плеч этот дурацкий рюкзак.
  — Может быть, у нее найдется теплый яблочный штрудель с компотом из черники,  — продолжал мечтать себе под нос Бонне.
  — Да, или пшеничный пирог с масляно-коричным плавленым соусом,  — продолжил мысль брата Мило.
  Так они совершенно незаметно для себя перешли на быстрый и широкий шаг. При мысли о теплой кухне и любимых блюдах тети Рубинии ни ветер, ни дождь уже не могли им помешать. Остаток пути, который вел меж густых елей вверх по склону холма, оба почти бежали. Когда полурослики добрались до Вороньей башни, с носов у них капала вода.
  Отман велел повесить дверной молоточек на высоте трех футов над землей, будто бы для того, чтобы показать полуросликам, что им всегда рады. Однако позже Рубиния рассказала им, что на самом деле волшебнику надоело постоянно отдавать распоряжение вытереть отпечатки обуви туннельных карликов, когда они возвращались из своих разведывательных экспедиций и колотили в дверь грязными сапогами, чтобы привлечь к себе внимание.
  Мило взялся за латунный молоточек в форме пестика и три раза сильно постучал в дверь. Вскоре после этого он услышал шлепанье маленьких босых ног, бегавших взад-вперед за дверью. Иногда они были совсем рядом, иногда вдалеке.
  — Эй, есть там кто-нибудь?  — крикнул Мило.  — Здесь Мило и Бонне Черниксы из Дуболистья. Мы пришли в гости к своей тете Рубинии.
  Мило надеялся, что его слова смогут немного успокоить стоявшего на страже по ту сторону двери и развеять его очевидные сомнения.
  — Туннельный карлик,  — шепнул он брату, который закатил глаза и пожал плечами.
  Мило как раз собрался с духом, чтобы постучать еще раз, когда дверь слегка приоткрылась. За ней показалось лицо туннельного карлика.
  — Приходите завтра,  — проквакал он.  — Сегодня неудобно.
  И прежде чем он смог захлопнуть дверь, Мило успел сунуть в щель ногу.
  — Мы проделали долгий путь, промокли до нитки и проголодались. Кроме того, нас ждут,  — солгал Мило.  — Если ты считаешь, что можешь отослать нас обратно, то ты свихнулся.
  Судя по всему, такое количество информации за один раз озадачило туннельного карлика. Он закружился на месте, смотря на свои руки и ноги.
  Мило воспользовался моментом и прошмыгнул мимо карлика, оказавшись в фойе башни. Бонне уже протискивался за ним, когда карлик схватил его за руку.
  — Вам нужно уйти!  — возмутился он.  — Мейстер Отман не может вас принять. Он занят важным экспериментом.
  Бонне грубо оттолкнул малыша, тот попятился, споткнулся и упал.
  — Мы никуда не уйдем, и мы пришли не к твоему хозяину,  — прикрикнул на него Бонне.  — Мы пришли к своей тете, Рубинии Черникс. Так что прекращай устраивать спектакли.
  Туннельный карлик быстро поднялся на ноги, возмущенно уставился сначала на Бонне, а затем на Мило. И как раз в тот самый миг, когда оба решили, что он успокоился, он вдруг сорвался с места и побежал прочь, исчезнув в лабиринте переходов.
  — Вторжение!  — орал он.  — Всю стражу ко входу! Вторжение!
  Бонне и Мило несколько удивились столь неожиданной выходке гнома. Кроме того, они не представляли, какую такую стражу он созывает. В Вороньей башне не было гарнизона. Кроме мага, доброй дюжины этих маленьких горлопанов и тети Рубинии они больше никого не видели.
  — Стража?  — с недоумением переспросил Мило у брата, который тоже пожал плечами.  — Наверняка будет лучше, если мы сразу спустимся в кухню к тете Рубинии, пока здесь не произошло новое недоразумение.
  Бонне кивнул.
  — Может быть, мейстер Отман призвал еще несколько этих подземных существ, чтобы лучше охранять башню.
  — От кого?  — рассмеялся Мило.
  — От других опасных существ, которые воруют яблочные штрудели.
  — С ними тетя Рубиния расправится играючи,  — произнес Мило.  — Ты помнишь, как она раньше всегда колотила нас поварешкой по рукам, когда мы пытались полакомиться из вращающейся чаши? А что она при этом кричала?
  — Смерть всем сластенам!  — донеслось из прихожей.
  Братья-полурослики обернулись и, как зачарованные, уставились в проход, ведущий в соседнюю комнату.
  Из темной комнаты вышла Рубиния, за ней по пятам бежал взволнованный туннельный карлик. Женщина хромала, к левой половине лица крепко прижимала белую тряпку. Для защиты от объявленного истошным криком вторжения она вооружилась поварешкой и теперь, узнав племянников, приветливо помахала ею.
  — Мило, Бонне, как я рада вас видеть. Вот только вы выбрали не самый удачный день, чтобы наведаться ко мне в гости. Но зачем я это здесь говорю, входите же, снимайте мокрые вещи. Вы, должно быть, ужасно промокли и проголодались наверняка. Пойдемте вниз, на кухню.
  При виде такой помятой и покрытой синяками тетки Бонне и Мило лишились дара речи. И только когда она доковыляла поближе, их языки немного развязались.
  — А что с тобой стряслось-то, тетя Рубиния?  — в ужасе воскликнул Мило.
  — На вас напали?  — почти одновременно с ним поинтересовался Бонне.
  Рубиния успокоила обоих, подняв руки.
  — Не переживайте, всего пара царапин, которые быстро заживут. Просто небольшое недоразумение со стаей рвачей, которые решили, что для разнообразия можно пообедать поварихой. Но мы им показали, кому место в кастрюле.
  — А ты сделаешь себе красивую шапку из шкуры?  — тут же выпалил Бонне.
  — Посмотрим,  — усмехнулась Рубиния.  — Но вы наверняка пришли сюда не потому, что у вас закончилась одежда на зиму. Пойдемте-ка со мной на кухню, там согреетесь возле печки, перекусите и расскажете, что вас ко мне привело.
  Это было на руку братьям и давало им еще какое-то время, чтобы придумать, как со всеми предосторожностями рассказать тетке о случившемся в Дуболистье.
  После сердечных, но осторожных объятий они вместе пошли за все еще возбужденным туннельным карликом через мрачно обставленную прихожую Вороньей башни, а оттуда спустились в кухню по винтовой каменной лестнице. Отман обставил жилье обслуживающего персонала, а также рабочие комнаты и кладовые полностью во вкусе своей экономки. Не пожалел ни денег, ни труда, чтобы устроить все так, как казалось правильным и практичным Рубинии. Так простой, ограниченный до минимума очаг превратился в роскошную кухню, где можно было бы устроить праздник для всего Дуболистья. К великому сожалению Рубинии торжеств такого масштаба здесь никогда не устраивали. Точнее было бы сказать, что Бонне и Мило были самой многочисленной компанией, которую до сих пор видела Воронья башня. Время от времени приезжали одинокие путешественники или коллеги Отмана по цеху, просили приютить их, но это было и все. Волшебник не любил, чтобы вокруг него крутилось много людей, но всегда был со всеми приветлив и дружелюбен и, казалось, радовался завязывавшимся разговорам.
  Бонне и Мило избавились от большей части своей одежды и теперь, закутавшись в одеяла, сидели в кухне перед роскошным камином на деревянных табуретах. Рубиния еще заканчивала подготовку к обеду, а карлик все еще вертелся вокруг нее. Однако с этим было быстро покончено, когда во время чистки корешка полурослик порезала палец и в ярости накинулась на него.
  — Да что с тобой такое, Алый? Ты меня ужасно нервируешь!
  Туннельный карлик замер на месте и поднял на Рубинию большие влажные глаза.
  — Вот этот сказал, что я свихнул себя, если думаю, что они снова уйдут,  — плаксивым голосом пролепетал он, показывая на Мило.  — А я не могу найти место вывиха. Что, если рана воспалится и у меня начнется жар?
  Рубиния улыбнулась маленькому слуге и, утешая, погладила по голове.
  — Он просто пошутил,  — сказала она, осознав ошибку.  — С тобой все в порядке. Не переживай.
  — Честно-честно?  — несколько раз переспросил Алый, переводя взгляд с Мило на его тетку и обратно. Когда оба заверили карлика в том, что у него все в порядке, тот с облегчением улыбнулся.
  — Тогда я схожу наверх и поднесу пару бревнышек в кабинет мейстера Отмана,  — радостно заявил он, направляясь к лежавшим у камина нарубленным дровам. Взяв под мышку три поленца, он убежал. На миг замер на уровне головы Мило и бросил на полурослика упрямый взгляд.
  — Такими вещами не шутят,  — прошипел он и бросился прочь.
  Когда он ушел, Рубиния присоединилась к своим племянникам, сидевшим у камина, дала каждому кусок яблочного штруделя и компот из черники.
  — Не сердитесь на него,  — попросила она.  — Они не понимают большей части выражений. Они существа простые, им нужны четкие указания. Но работу свою по дому делают хорошо… да и в лесу тоже,  — добавила она, ощупывая лоб.  — А теперь рассказывайте, что вас к нам привело. Опять что-то натворили?
  Мило и Бонне украдкой переглянулись. Они решили еще немного потянуть время, сунув в рот по большой ложке яблочного штруделя.
  — Ну, давайте уже, ребята,  — поторопила их Рубиния,  — все не может быть настолько плохо, вы ведь никого не убивали.
  У Бонне кусок в горле застрял, он закашлялся, изо рта полетели кусочки слоеного теста. Мило в ужасе уставился на тетку.
  — Это же была просто шутка,  — тут же поспешила заверить Рубиния.  — Правда же?
  Мило как раз решил попытаться все объяснить, когда его перебил глухой стук. Все трое полуросликов обернулись и уставились на лестницу.
  — Мейстер Отман!  — воскликнула Рубиния.  — Зачем вы здесь, внизу? Что-то случилось?
  На Отмане был кое-где пропаленный коричневый плащ из подбитого сукна и пара удобных на вид черных остроносых туфель. Судя по виду его длинных седых волос и бороды, с утра он забыл их расчесать.
  — Это я вас хотел спросить, милая моя. Я услышал крики о вторжении, а на лестнице мне встретился туннельный карлик, который сказал мне, что вы серьезно ранены. Кроме того, он что-то бормотал про двух путешественников и ложный вывих. В ответ на мой вопросительный взгляд он попытался пояснить что-то еще, но либо я постепенно старею, либо мысли нашего маленького друга по дороге из головы к языку превращаются в сущую кашу.
  Рубиния встала и бросилась к столу, быстро отрезала кусок штруделя, положила его на тарелку и вместе с ним направилась к Отману.
  — Дело наверняка не в вашем возрасте,  — успокоила она мага.  — Просто он слегка растерялся от неожиданного визита моих племянников. Вы ведь еще помните Бонне и Мило, старших сыновей моего брата?
  Бонне и Мило поднялись с табуретов. Тарелки пришлось поставить, чтобы не потерять одеяла, в которые они были закутаны. Ничто не может быть неприятнее, нежели предстать перед хозяином дома в исподнем.
  — Добрый день, мейстер Отман,  — хором прохрипели они.
  — Приветствую вас обоих,  — дружелюбно ответил волшебник.  — Ну, что вы натворили на этот раз?
  В этот миг оба с ужасом осознали, что истории об их постоянных выходках донеслись далеко за пределы Дуболистья.
  — Не хочу даже надеяться, что состояние вашей тетки имеет к этому какое бы то ни было отношение, иначе я превращу вас в туннельных карликов, как и многих других торговцев и путешественников, которые не умели себя вести в Вороньей башне.
  — Как это произошло, милая моя?  — поинтересовался волшебник.  — Выглядите не очень хорошо, возможно, нам стоит пригласить целителя?
  — Нет, не нужно,  — ответила полурослик.  — Небольшое недоразумение с тремя рвачами. Но я смогла обратить их в бегство.
  — Вы обменяли кристаллы, как я просил?
  Рубиния кивнула.
  — Как и каждый месяц,  — подтвердила она.
  — Это хорошо,  — произнес Отман и, погрузившись в размышления, откусил поданный ему кусок штруделя.
  Внезапно Отман снова обернулся к братьям:
  — Вы как раз собирались рассказать, что вас сюда привело. Что нового в Дуболистье? Может быть, Ванилия Зеленолист нашла себе храброго жениха и хотела пригласить нас на свадьбу?
  Взаимная неприязнь между владелицей магазина тканей и магом была известна всему Дуболистью. Ванилия любила очень немногих людей, а если они еще окружали себя загадочностью, как поступало большинство магов, чтобы избежать ее любопытства, это чувство многократно усиливалось. Но почему ее не любил мейстер Отман, Мило мог лишь гадать; возможно, все дело было в ее сварливости, любопытстве и высокомерной манере нервировать других. Отман никогда открыто не проявлял своей неприязни, но его сдержанность и скрытые намеки говорили сами за себя и были совершенно не в духе обычно такого любезного старого мага.
  — Ванилия Зеленолист мертва,  — вырвалось у Мило.
  И пока Отман и Рубиния в недоумении таращились на него, он добавил:
  — Равно как и мейстер Гиндавель и остальные члены совета Дуболистья.
  Мгновение царила полная тишина, казалось даже, будто остановилось само время.
  — Что произошло?  — спросил маг, у которого, казалось, даже эти два слова застряли в горле.
  Мило видел, что старый волшебник изо всех сил пытается сохранить самообладание. Многие десятилетия сдержанности и достоинства, постоянное излучение авторитета оставили свой след, и нужен был серьезный удар судьбы, чтобы заставить такого человека потерять самообладание.
  Рубиния сидела молча. Она просто таращилась куда-то сквозь Мило. И только когда она опустилась на один из табуретов, Мило и Бонне начали свой рассказ о том, что произошло в зале совета Дуболистья. Мгновение Мило размышлял, не умолчать ли об истории с вишневой косточкой, но Бонне опередил его. Мило упомянул и о последних словах мейстера Гиндавеля, обращенных к своему воспитаннику, и подчеркнул, что ничто не заставит его отказаться от путешествия.
  Когда оба полурослика закончили свой рассказ, снова воцарилось молчание. В конце концов его нарушил Отман.
  — Я съезжу в Дуболистье и сам составлю свое мнение,  — холодно произнес он.  — А вам обоим тем временем лучше исчезнуть. Как ни жаль бы мне было это говорить, вам нужно уходить отсюда. Я попытаюсь замолвить за вас словечко, но если ваш отец и община решат, что вы в ответе за случившееся, я не стану с ними спорить. Ваша тетка тоже помочь не сможет. Если мы не будем знать, где вы, то нам не придется лгать по этому поводу. Я знаю, вы неплохие ребята, вы никогда и никому не желали зла, но на этот раз ваши шутки могут закончиться весьма плачевно. Хоть вы и утверждаете, что никак не могли повлиять на происшедшее. Я предпочел бы, чтобы вы исчезли из моего поля зрения и были предоставлены сами себе, нежели мне пришлось бы наблюдать, как ваш отец будет вынужден предать вас суду. Если все действительно так, как вы говорите, то вскоре ситуация прояснится, и вы сможете вернуться.
  Мило и Бонне толком не знали, какой помощи можно ожидать от тети Рубинии или мейстера Отмана. Возможно, им уже предложили лучший из возможных планов, но на словах все звучало несколько удручающе.
  — Мы сможем вернуться в Дуболистье?  — сдавленным голосом спросил Бонне.
  — Конечно, сможете,  — подала голос Рубиния.  — Все будет хорошо. Так было всегда. Я знаю, что вы порядочные ребята.
  — Порядочные ребята в затруднительном положении,  — добавил Отман.  — Но я уверен, что за случившимся стоит нечто большее. Было бы глупо и рискованно обвинять неудачно брошенную вишневую косточку в смерти полудюжины порядочных граждан. Если существует объяснение этому злодеянию, мы найдем его, и все прояснится.
  — Но сегодня ночью вы останетесь здесь,  — решила Рубиния.  — Вы отдохнете, дождетесь, пока высохнет ваша одежда. Завтра я набью ваши рюкзаки провиантом, а мейстер Отман посмотрит, может быть, у него найдется карта Серого порубежья. Тот, кто еще не знает, куда ему нужно, должен хотя бы представлять, где сейчас находится и откуда идет, так всегда говорил ваш дед. А что касается этой болтовни насчет вашей матери, то смею вас заверить, что она умерла. Я сидела у постели и держала ее за руку, когда она сделала последний вздох. Возможно, мейстер Гиндавель что-то напутал, с учетом того, насколько ему было больно. Очень благородно с твоей стороны воспринять его последние слова как последнюю волю, но, поверь мне, эти поиски ни к чему не приведут.
  — Ваша тетка права,  — проворчал Отман.  — Мейстер Гиндавель был мудрым человеком. Но словам умирающего не всегда стоит доверять полностью. А теперь лучше поступите так, как велела вам тетушка, парни. Она существо суровое. Кроме того, вы ни в коем случае не должны пропустить ужин. Она сегодня готовит паштет из гусиной печени на капустно-тминной подложке. Если вы не поможете мне все съесть, она целыми днями будет смотреть на меня с этой своей грустью и упреком.
  — Спасибо за все,  — прошептал Мило.
  — Я люблю гусиный паштет,  — добавил Бонне.



  8 Дорн и Сенета

  Сенета стояла в небольшом проеме, ведущем на задний двор трактира. «У помещика» — так обзывалось заведение, в которое ходили в основном мужчины, пытавшиеся за небольшие деньги утопить в дешевом пойле свои повседневные заботы. Она сидела здесь уже полчаса, и пришлось отшить уже по меньшей мере с полдюжины приставал. Странно было лишь то, что уже накачавшиеся спиртным посетители с гордо поднятой головой проходили мимо нее, а еще трезвые, вновь прибывшие — все, как один, пытались хотя бы ущипнуть ее за зад.
  Дорн занял позицию на другой стороне улицы. Казалось, он уже точно знает, что или, вернее сказать, кто привлекает эту толчею. Сенете постоянно приходилось его успокаивать, поскольку какие-то мужчины кричали ей вслед непристойности, пытались полапать или раздеть ее взглядом. У Дорна для всех нашелся бы подходящий ответ, причем ему не пришлось тратить бы много слов. Но Сенете снова и снова удавалось успокоить его и убедить в том, что все это просто игра, в которую играют только те мужчины, у которых нет возможности утвердиться в другом месте. Впрочем, Дорн был всегда готов предложить им помериться силами, чтобы им полегчало. Однако Сенета сомневалась, что кто-нибудь примет вызов, столкнувшись с наемником лицом к лицу. В конце концов, эти парни были просто наглыми, жизнь им отнюдь не надоела. Если бы Дорн занялся всеми ими, вскоре можно было бы решить, что в Рубежном оплоте началась эпидемия бубонной чумы.
  Однако Дорн не отказывал себе в удовольствии проводить каждого сегодняшнего приставалу мрачным взглядом и швырнуть в него каштаном. Несмотря на то что он находился на расстоянии шагов двадцати от входа в таверну, соотношение между попаданиями и промахами было почти равным.
  «Прекрасное времяпрепровождение»,  — решила про себя Сенета, но она пришла сюда не за этим.
  У Рубенса Дира по прозвищу Длинный здесь неподалеку была лавка. Возможно, называть это лавкой было в некотором роде преувеличением. Высоченный мужчина со шрамом на лице, из-за которого постоянно казалось, что он усмехается, сидел в вонючей душной комнате, в которую почти не проникал дневной свет. Он заносчиво восседал за своим заставленным всякой всячиной письменным столом и взирал на предметы сомнительного происхождения. В зависимости от того, нравилось ему увиденное или нет, он посылал людей к черту или же в трактир по его выбору, где означенный предмет менял хозяина. Подобная мера предосторожности была нелишней, поскольку защищала его от плохо замаскированных и проявляющих излишнее рвение городских стражей. Рубенс Дир был известен в городе как драчун и убийца. На данный момент он оставил эти дела и, взяв себе кличку «Длинный», занялся сбытом контрабанды. Перечень предметов, которые ему приносили, не ограничивался столовым серебром или украшениями.
  Войти в его лавку означало ввязаться в игру, правила которой большинство людей не понимали и с которыми не могли совладать. Маленькая зарешеченная деревянная дверца в царство Рубенса была тем первоочередным местом (бесспорно после зада Сенеты), к которому было приковано внимание жителей Рубежного оплота. Мерзавцы, головорезы, городская стража, наемники, а также сами обворованные, скорбящие по своим драгоценностям, были в числе людей, которые постоянно следили за ветхой деревянной дверью в надежде понять, что происходит за ней.
  Вдобавок ко всему вот уже на протяжении нескольких недель в Рубежном оплоте было неспокойно. Время от времени местные священники начинали вещать пастве о том, что языческая вера несет страшную опасность. О каких языческих богах шла речь, или от каких горожан исходит эта самая опасность, или чем же они подрывают авторитет Регора, для большинства жителей города оставалось загадкой. Возможно, священники и сами этого не знали. Как бы там ни было, призывы святых отцов нашли отклик в среде легко возбудимых борцов за веру. Банда регориан рыскала по городу и хватала всех, кто, произнося имя Регора, при этом не закатывал глаза от переизбытка религиозных переживаний. Большинство арестованных отводили на допрос в храм, и в зависимости от ответов их либо бросали в темницу, либо облагали штрафом, либо отпускали на свободу — последнее, впрочем, почти никогда не случалось.
  В шаге от цели Сенета и Дорн решили минимизировать риск — дождаться момента, когда Рубенс останется один, а значит, их визит будет скрыт от посторонних глаз.
  Спустя десять минут, отогнав троих приставал и проделав два удачных попадания каштаном, Дорн решил, что подходящее время пришло. По улице как раз проходила вечерняя процессия во славу Регора. Одетые в черное священники, размахивавшие своими кадилами, привлекли к себе большую часть внимания менее религиозно настроенных людей, в то время как крепкие в вере люди останавливались и смиренно опускали взгляд. Сопровождала процессию дюжина регориан, раздраженно поглядывавших по сторонам. В последние несколько дней между священниками и возмущенными жителями случилось несколько стычек. После этого кардинал Ангот принял решение, что ни одна процессия не должна больше проходить по улицам Рубежного оплота без сопровождения.
  Дорн подал Сенете знак, означавший, что все чисто, и на нее не будут смотреть с бльшим раздражением, чем на любого другого человека, и что в лавке Длинного сейчас нет посетителей.
  Молодая волшебница торопливо покинула свое укрытие, Дорн перешел к ней на другую сторону улицы. Они поспешно добрались до неприметной двери, за которой, как они надеялись, наконец-то удастся заключить выгодную сделку.
  В тени Дорна Сенета скользнула в маленькую лавку. Воин еще раз оглядел улицу, а затем последовал за своей спутницей.
  — Страх — предпосылка для осторожности,  — провозгласил Рубенс Дир, увидев клиентов.
  В маленькой комнате негодяй казался еще выше, чем был на самом деле. Он сидел, откинувшись на спинку стула. Прижав одно колено к столешнице, он слегка покачивал ногой. Длинный совершенно не удивился, увидев обоих в своей лавке. Его ставшая еще более широкой ухмылка обнажила два золотых клыка.
  — Вы видите стоящего за моей спиной мужчину?  — дерзко поинтересовалась Сенета.
  Длинный слегка наклонился в сторону, хотя Дорна, конечно же, не заметить было невозможно. Неуверенно кивнул.
  — Это мой спутник, Дорн,  — заявила Сенета.  — Как думаете, мне стоит бояться, если со мной такой мужчина?
  Мерзавец снова откинулся на спинку стула.
  — Не знаю,  — признался он.  — Возможно, достаточно того, что вы боитесь его. Наемники непредсказуемы и капризны. Если им надоедает сопровождать кого-нибудь, они избавляются от него довольно быстро. Так что учтите это, если он перестанет приглядывать за вами, дорогая.
  — Мы пришли сюда не для того, чтобы выслушивать ваши добрые советы, избавьте нас от этого.
  — Как пожелаете, но вы сами спросили,  — резко заявил Длинный.  — Так покажите мне то, из-за чего пришли, или убирайтесь.
  Сенета опустила руку в карман плаща и выудила оттуда медальон на потускневшей цепочке, который два дня тому назад вынесла из склепа. Она положила украшение на письменный стол контрабандиста.
  — И прошу вас, избавьте нас от глубоких раздумий на вашем лице и хорошо заученных причитаний, мол, «оно того не стоит», или «вряд ли еще кто-то это у вас купит», или «я плач только в том случае, если могу нажиться хоть на пару монет». Это чистое золото и должно стоить свой вес в золотых монетах при любых обстоятельствах.
  Длинный потянулся к лежавшему на стопке бумаг кинжалу. В тот же миг Сенета услышала, как рука Дорна сомкнулась на рукояти своего короткого меча. Контрабандист, судя по всему, тоже услышал знакомый звук.
  — Спокойно,  — произнес он.  — Мне не нужны неприятности, а два мертвых воришки в моем магазине будут означать именно это.
  Дорн взял кинжал и осторожно просунул острие в проушину под цепочку. Поднял им медальон, наблюдая за тем, как тот покачивается у него перед глазами. Некоторое время он рассматривал его со всех сторон, а затем небрежно швырнул на стол.
  Что бы ни сказал контрабандист, по глазам его Сенета видела, что он хочет этот медальон и что ему ужасно хочется знать, откуда он взялся. Но подобный вопрос никогда не сорвался бы с его губ, поскольку так требовала его профессиональная этика.
  — Миленький,  — заявил Длинный.  — Сколько вы за него хотите?
  — Сто золотых,  — потребовала Сенета.
  — Пятьдесят.
  — Сто,  — повторила волшебница.
  — Семьдесят пять,  — уступил Длинный.
  — Сто.
  — Девяносто,  — предложил Длинный.
  — Сто,  — стояла на своем Сенета.
  — Вы красивы и, возможно, еще и умны,  — заявил Длинный,  — но, похоже, совершенно не умеете торговаться. Идея заключается в том, что люди медленно идут друг другу навстречу. Я немного уступаю, вы немного уступаете. В конце концов мы достигаем компромисса, выгодного для обеих сторон.
  Длинный выжидающе смотрел на Сенету. Судя по всему, ждал, что она передумает и уступит в цене.
  — Сто,  — упрямо повторила Сенета.
  — Ну ладно, сто,  — согласился Длинный.  — И поцелуй от вас на прощание.
  Сенета скривилась и снова услышала шелест обернутой в кожу рукояти короткого меча.
  — Мы возьмем сотню, но за поцелуи и прощания отвечает мой спутник.
  Длинный рассмеялся в своей ужасающей наглой манере.
  — Вы знаете, где находится кабак «У помещика». Ждите там моего посланника.
  Он пододвинул к себе стопку бумаг и бросил их через лежащий на столе медальон.
  — Не так быстро,  — сказала Сенета, хватая украшение. В следующий миг оно исчезло в ее кармане.  — Если посланник придет с деньгами, мы дадим ему медальон. А пока вам придется подождать, прежде чем вы сможете сомкнуть на нем свои жадные пальцы.
  — Вы слишком недоверчивы,  — простонал Длинный.  — Это плохая основа для сотрудничества.
  Дорн уже открыл дверь, и они оба собрались уходить. Но Сенета обернулась в дверях.
  — Это не сотрудничество, это обычная сделка. Если вы ищете того, кому сможете доверять, то посмотрите в зеркало и поймете, насколько безнадежна эта затея.
  Возможности подобрать достойный ответ Сенета Длинному не дала. В следующий миг они с Дорном уже снова стояли на улице.
  — Это было довольно просто,  — проворчал Дорн.  — Надеюсь, он не заставит нас слишком долго ждать. У нас почти не осталось денег на то, чтобы выпить в «Помещике».
  — Городская стража не прибежит на пьяную драку,  — успокоила его Сенета.  — А с жирным трактирщиком ты уж точно справишься.
  Похоже, Дорну понравилась практичность его спутницы. Для него, неотесанного чурбана, который по внешности и манерам отлично чувствовал бы себя в землях варваров, молодая волшебница была чем-то вроде пропуска в цивилизованную жизнь. Без нее он наверняка не прошел бы дальше городских ворот, не устроив себе неприятностей.
  Но и Сенета была в выигрыше благодаря присутствию Дорна. Молодая бездарная волшебница в таком городе, как Рубежный оплот, без защиты — на нее наверняка объявили бы сезон охоты большинство вояк. С Дорном же можно было быть уверенной, что сомнительные личности, которыми ей волей-неволей приходилось окружать себя, будут относиться к ней серьезно и слушать, вместо того чтобы просто таращиться в вырез платья. Кроме того, манера Дорна быстро удовлетворяться самыми простыми объяснениями, не переспрашивать по десять раз и не видеть во всем один только негатив казалась ей очень приятной.
  — Сядем вот там, рядом с колодцем у стены,  — сказала Сенета, указывая на свободный столик на заднем дворе «Помещика».
  Дорн, как обычно, проворчал что-то одобрительное. Для такого воина и наемника, как он, любое место в стенах города было одинаково плохим. Прошли недели, прежде чем он привык к тесноте и огромному количеству людей в Рубежном оплоте. Раньше он вел жизнь свободного наемника или пехотинца, служил в войске какого-нибудь короля, поэтому общаться с людьми ему было тяжело. На поле битвы было лишь два вида людей: те, с которыми вечером сидишь на биваке,  — это твои товарищи, и другие, которые пытаются убить тебя топором, молотом и мечом — это твои враги. А в Рубежном оплоте за ужином можно было сидеть с самыми разными людьми, но это не означало, что ночью они не попытаются всадить тебе нож под ребро.
  Едва Сенета и Дорн уселись, тут же подбежал хозяин и поставил перед ними два простых деревянных кубка, которые по дороге взял с другого стола.
  — Чего желаете?  — поинтересовался он, стараясь избежать традиционной процедуры приветствия и обмена любезностями.
  — Пива,  — ответил Дорн, которому подобное обращение нравилось гораздо больше.
  Сенета отставила в сторону свой посох волшебницы, прислонив его к стулу. Палка была слишком длинной, чтобы сидеть с ней за столом. Она ненавидела этот корешок в четыре фута высотой, но это было последнее, что осталось у нее от отца и единственное, что делало ее тем, кем ей хотелось быть,  — магом. Смерть отца случилась слишком внезапно, чтобы он успел ей сказать, какой еще силой обладает посох. Сенета знала лишь то, что в нем таилась огромная волшебная сила, которой лучше было не пользоваться. Она могла бы испытать его в тех местах, где нет людей, но с ее точки зрения, это было недостойно волшебницы. Поэтому она продолжала пытаться учиться самостоятельно, чтобы когда-нибудь все же раскрыть эту тайну. Так несправедливо. В каком-то куске дерева магии больше, чем она, возможно, сумеет познать за всю свою жизнь.
  Сенета слегка подалась вперед, чтобы заглянуть в свой кубок. От прошлого посетителя еще осталось на добрый палец какого-то мутного пойла. Сенета взяла кубок в руку и осторожно принюхалась.
  — Можете снова наполнить этот белым вином. Тогда остатки не придется выливать, это же так расточительно,  — слегка иронично заметила она, отчаянно надеясь смутить трактирщика.
  — Хороший выбор,  — засопел тот, великодушно проигнорировав намеки Сенеты.  — Еда будет только после захода солнца,  — проворчал он и побрел обратно за стойку.
  — И тому наверняка есть причины,  — прошептала Сенета.
  В следующее мгновение трактирщик вернулся с двумя кувшинами и наполнил оба кубка пивом и вином, как заказывали.
  — Четыре серебряных монеты,  — потребовал он.
  — Разве теперь не принято просить плату, когда клиенты уже уходят?  — поинтересовалась Сенета.
  — Только не у тех, кого я не знаю и кто похож на людей, которые плохо платят, зато отлично бегают.
  Дорн выложил на стол четыре серебряных и пододвинул их к трактирщику.
  — Все верно,  — разочарованно протянул кабатчик и поспешил обратно за стойку.
  Дорн быстро осушил свой бокал пива. А Сенете не настолько сильно хотелось пить, чтобы заставить себя прикоснуться к грязному кубку. Они молча сидели рядом и наблюдали за узким коридором, ведущим на улицу.
  Все было как обычно. Торговцы таскали оставшиеся товары с рынка на склады у Восточных ворот. Молодые люди из ремесленных гильдий подыскивали место, где можно было бы что-нибудь выпить и одновременно привлечь к себе внимание противоположного пола. А девушки, одетые явно слишком легко для первых прохладных осенних вечеров, поглядывали на парней, которые могли бы позволить себе воспользоваться их услугами.
  Однако Дорн, похоже, заметил что-то другое. Презрительно хрюкнув, он поднялся со стула и оглядел задний двор. Обнаружив то, что искал, он направился к столу с другой стороны колодца и заговорил с двумя сидящими там парнями. После короткого обмена фразами один из них встал и пошел вслед за Дорном к Сенете.
  — Это Йонас,  — представил молодого человека Дорн.
  Йонас робко поклонился и выдавил из себя смущенную улыбку.
  — Ты очень понравилась Йонасу, и он попросил меня познакомить вас,  — заявил Дорн и обернулся к парню.  — Йонас, это Сенета, моя сестра. Присаживайся.
  Последние слова наемника прозвучали скорее не как просьба, а как приказ, которому парень тут же подчинился. По удивленному взгляду Сенеты было ясно, что она понятия не имеет, что все это значит. Дорн вернулся за стол, от которого привел парня, и молча уселся напротив товарища Йонаса, мрачно кивнув ему.
  Сенета играла свою роль и играла ее хорошо, хотя и не понимала, что задумал Дорн. Молодой человек по имени Йонас пустил в ход все средства, чтобы расположить девушку к себе. Он ублажал ее сладкими речами о том, как красивы ее волосы, как чудесны ее зеленые глаза… все эти комплименты она пропускала мимо ушей. Сенета кивала и улыбалась, говорила «спасибо» и «пожалуйста», а сама время от времени поглядывала на Дорна, чтобы понять, не пора ли покончить с этим маскарадом.
  — Кто это у нас тут?  — поинтересовался грубый мужской голос.
  Сенета вздрогнула. Она совершенно не заметила, как этот мужчина подошел к ним. Рядом с их столом возвышалось четверо одетых в темное фигур. Из-под черных плащей выглядывали доспехи и перевязи. Небритые, с длинными спутанными волосами, мрачными татуировками, шрамами на лицах, ладонях и предплечьях — они совершенно не вписывались в обычный городской пейзаж. Однако они были его частью, как червяк является частью яблока. Это были регориане.
  — Нам не нужны неприятности,  — пролепетала Сенета. Она произносила эту фразу наверняка уже добрую сотню раз, но она еще ни разу ей не помогла.
  — Они у вас уже есть,  — буркнул регорианин.
  — Да я вообще не знаю эту женщину,  — тут же пропищал Йонас.  — Мы только что познакомились. Вообще я пришел сюда с другом.
  Йонас попытался подняться, чтобы пролить некоторый свет на ситуацию и позвать на помощь друга. Но прежде чем он успел встать на ноги, сильная мужская рука надавила ему на плечо и заставила рухнуть обратно на стул.
  — Сиди тихо, мальчонка,  — произнес воин веры.  — Я не хотел бы убивать тебя на глазах твоей любовницы.
  — Да что мы сделали-то?  — возмутилась Сенета.
  — Вы пытались продать языческие символы.
  Так вот оно что! Длинный сдал их регорианам. Можно было лишь предполагать, зачем он это сделал. Возможно, за каждый донос священники пообещали ему награду, многократно превышающую цену украшения. Если немного повезет, регориане еще и отдадут ему подвеску, если «вдруг» выяснится, что она не языческого происхождения. Так, вдобавок к медальону, у него будет целая куча золота — хорошая сделка для того, у кого напрочь отсутствует чувство чести.
  — Это же смешно,  — прошипела Сенета.  — У вас есть какие-нибудь доказательства?
  — Сладкая моя, разве мы похожи на городскую стражу?  — рассмеялся регорианин.  — Если бы нам нужны были доказательства, городские ученые по-прежнему спорили бы о том, действительно ли Бог существует. Мы здесь, вы здесь, больше никаких доказательств нам не нужно.
  Тем временем из таверны убралась большая часть посетителей, остальные же, казалось, только и ждали подходящего момента для того, чтобы броситься наутек. Краем глаза Сенета увидела, что Дорн поднялся, а пальцы его сжались на спинке стула.
  — Убирайтесь лучше и позаботьтесь о тех, кто пытается очернить честных граждан. Именно эти люди попирают законы Регора.
  Единственной причиной того, что четверо парней еще не обнажили свои мечи, было, наверное, то, что они считали, что имеют дело всего лишь с запуганным молодым человеком и беззащитной женщиной.
  Главарь схватил Йонаса за шиворот и с силой наклонил его, так что тот едва не ударился головой об стол.
  — Тебе нравится лицо твоего приятеля?  — хрюкнул он, обращаясь к Сенете.  — Мы могли бы его слегка подправить.
  В этот миг о спину регорианина сломался стул. Сила удара заставила мужчину рухнуть на колени. От стула осталась лишь горстка обломков, а в руках у Дорна красовались всего лишь две палки от спинки стула. Наемник не стал терять времени и обрушил их на следующих противников. Первому он нанес сильный удар по предплечью, после чего тот потерял равновесие, упал, увлекая за собой Йонаса вместе со стулом. Второму палка угодила прямо в лицо, превратив нос в окровавленный комок. Регорианин опрокинулся навзничь, как подрубленное дерево, и больше не шелохнулся.
  Дорн обернулся, чтобы отправить на пол последнего врага, но тот увернулся от удара, ловко отскочив назад. Одним-единственным плавным движением он расстегнул перевязь своего одноручного меча, вынул оружие из ножен и взмахнул им на уровне шеи Дорна, со свистом рассекая воздух. Острие меча прошло на волосок от цели.
  Регорианин сделал выпад вперед, взмахнув клинком на том же уровне. Дорн успел в последний момент поднять обе палки и парировал удар. Тяжелый клинок разрубил обломки стула, но они спасли Дорна от смерти.
  Двое уже поверженных регориан снова поднялись на ноги и потянулись за мечами. Дорн знал, что в битве против троих ему не выстоять. Обученные воины веры ни в чем не уступали ему, и их равноценный опыт делал их для него практически непобедимыми. Чтобы иметь хоть какой-то шанс, ему должно было удаться уровнять неравное соотношение сил, удерживая на полу хотя бы двоих или выбрав позицию, в которой все не могли колотить его одновременно.
  Дорн отбросил один из столов в надежде задеть им нападающих. Но эта мебель однозначно оказалась слишком легкой. Стол упал столешницей вниз на каменные плиты двора в шаге от нападавших. Один из регориан схватил стол одной рукой за ножку и отшвырнул в сторону, отчего тот с грохотом развалился от удара о стену двора.
  Попрятавшиеся люди только и ждали подходящего момента, когда можно будет осторожно убраться от драчунов. Худощавая женщина со сбившимися в пряди каштановыми волосами, присевшая за одним из столов, воспользовалась шансом и проскользнула через заднюю дверь, обратно в безопасный трактир. За ней в панике бросился полный мужчина.
  Выбегающие люди скоро привлекут внимание городской стражи, которая вот-вот заглянет на шум. Дорн прекрасно представлял себе, на чью сторону они встанут.
  Он отразил еще одну атаку противника. Короткие обломки спинки стула, оставшиеся у него в руках, ударились о клинок, и, сделав ловкое движение, он сумел обезоружить воина. Меч зазвенел на камнях. Двое остальных регориан пока не вмешивались. Казалось, они ждут подходящего момента, чтобы наброситься на Дорна.
  Внезапно Сенета вскочила на край небольшого декоративного колодца, раскинув руки, со слегка затуманившимся взглядом. Это выражение лица было знакомо Дорну. Всякий раз, когда она пыталась сплести заклинание, она на миг словно исчезала из этого мира. Для того чтобы никто не воспользовался ее слабостью, и был нужен Дорн. Он надеялся, что заклинание Сенеты оправдает его риск.
  Не задумываясь, он схватил стоявший неподалеку стул и швырнул его в мужчину, стоявшего ближе всех к Сенете. Регорианин повернулся, и стул угодил ему в плечо и спину. Мужчина пошатнулся и едва успел ухватиться за стол, чтобы не упасть.
  Дорн хотел было обнажить свой короткий меч, когда почувствовал колющую боль в бедре. Клинок противника безо всяких усилий рассек ткань и плоть, в левой ноге появилась зияющая рана.
  Дорн молниеносно обернулся и ударил мучителя. Короткий клинок на несколько пальцев не дотянулся до груди его противника, но этого удара оказалось достаточно, чтобы заставить того отступить на шаг.
  — Oleum sublino solum,  — звонкий голос Сенеты разнесся по всему двору.
  Дорн был не единственным, кто понял, что здесь происходит. Слишком много боев было за плечами у регориан, чтобы не знать, как важно помешать магу сделать то, что он собирается сделать.
  При звуках первого же слога окровавленное острие широкого меча главаря развернулось и указало на Сенету. Она по-прежнему была сосредоточена на заклинании, чтобы оно не лопнуло, словно мыльный пузырь.
  Регорианин отшвырнул в сторону стол, стоявший между ним и Сенетой, и побежал к волшебнице, занося меч.
  Дорн увернулся от очередного удара, поднырнув под руку противника. И прямо из приседа ринулся к воину, нацелившемуся на Сенету, перевернув при этом два стула, чтобы хотя бы на миг отвлечь возможных преследователей. Он как раз приготовился к прыжку, чтобы повалить на пол главаря регориан, когда увидел, что камни у него под ногами сначала стали матовыми, а секунду спустя заблестели. Прежде чем он успел отреагировать, ноги уже заскользили. Он растянулся во весь рост и проехался по полу, расшвыривая своим массивным телом в разные стороны столы и стулья. Что-то упало ему на голову, воина развернуло на месте. На миг он потерял ориентацию, а затем ударился о стену внутреннего дворика. Слегка оглушенный, он оттолкнулся от поросшей плющом стены. Перед глазами все плыло, но он увидел перед собой безжизненное тело — это был главарь отряда регориан, лежавший у него под ногами. Из его шеи торчал короткий меч Дорна, а вокруг головы растекалась лужа крови.
  — Нет!  — услышал он крик Сенеты.
  Только теперь воин осознал, что происходит вокруг. Сенета по-прежнему стояла на краю колодца. Прямо перед ней в маленьком внутреннем дворике царил настоящий хаос. Оба оставшихся регорианина катались по полу, пытаясь подняться на ноги. Еще двое посетителей и трактирщик тоже не устояли на ногах. Беспомощные, словно перевернутые на спину жуки, они корчились на скользкой мостовой. И всякая попытка встать на ноги, опираясь на стулья или столы, была обречена на неудачу. У них снова и снова разъезжались ноги, мешая подняться. Один из регориан почти сумел привстать, держась за ножку опрокинутого стола. Он уже стоял на коленях, но, как только поставил ногу на пол, та скользнула в сторону, словно по льду. Он изо всех сил ударился животом об ножку стола и, застонав, рухнул на пол.
  — Нужно убираться отсюда!  — крикнула Сенета.
  Оттолкнувшись от края колодца, она вцепилась в каменный забор высотой в человеческий рост и теперь пыталась подтянуться на нем.
  Дорн глядел на землю. Мостовая под ногами снова стала матовой и пыльной. Заклинание, произнесенное Сенетой, если это было оно, расходилось кругами от центра внутреннего дворика и пощадило края и углы. Вплотную прижавшись к стене, Дорн перебрался к колодцу. Подхватив Сенету за бедра, он подсадил ее на стену.
  — Давай скорее,  — прохрипела она, устремив на него испуганный взгляд.  — Нам нельзя терять времени,  — и, соскочив с другой стороны стены, она скрылась из вида.



  9 Нельф, Тисло и Ода

  — Я всю жизнь гордился своими ногами, простонал Тисло, потянув за железное кольцо, закрепленное на лодыжке,  — но что-то уже начинаю подозревать, что Цефея решила таким образом наказать нас за излишне веселый нрав. Ах нет, что-то я уже совсем запутался. Мы же оказались в цепях не из-за своего веселого нрава, а потому что наш братец Нельф, этот безмозглый бык, подговорил нас помочь гномам распрощаться с парой рубинов. Насчет которых он, кстати, говорил, что они размером с яблоко.
  — Я говорил, гранаты. Они маленькие,  — Нельф пытался оправдаться.
  — Я знаю, какого размера гранаты, братишка. Размером не меньше яблока. Наверное, ты имел в виду их зернышки,  — проворчал Тисло.  — Я еще помню, как ты гордился, показывая мне эти крохотные осколки в своем зашморганном носовом платке, и пытался убедить меня, что они будут стоить гораздо дороже после шлифовки. Идиот! Как их можно отшлифовать? Нам пришлось бы склеить двадцать таких, чтобы их вообще можно было увидеть на кольце.
  — Лиха беда начало,  — заявил Нельф.
  — Начало? Мы стали рабами гномов, сидим в шахте на глубине триста футов под землей. О каком таком начале ты говоришь? Я бы сказал, что нам конец.
  — Тихо вы, петухи, они возвращаются,  — прошипела Ода.
  В узкой, освещенной слабым светом тупиковой штольне тут же воцарилась тишина, и только приближающееся позвякивание металла эхом разносилось по туннелям, говоря о том, что под землей еще есть жизнь. Несмотря на то что звон и постукивание были едва слышны и о том, что послужило источником, можно было только догадываться, ясно было одно: этот звук приближался, а с ним и те, кто его издавал.
  Крохотный огарок свечи давал слишком мало света, чтобы осветить троих полуросликов, но когда в конце коридора появился светящийся шар, выдавая того, кто шумел, все придвинулись поближе друг к другу. Постепенно свет превратился в раскаленный шар. Из-за округлой формы туннеля и бурого камня он был похож на восходящее солнце — умирающее солнце, поскольку к нему, словно две опухоли, прилипли тени.
  Тисло и Нельф протянули дрожащие руки к своей сестре Оде.
  — Где тут наши воришки?  — воскликнул низкий ворчливый голос, доносившийся из светящегося шара.  — Поднимайте свои усталые косточки, для вас найдется работа.
  Пленникам было неведомо, что хуже: вечное ожидание во влажной и холодной темноте или лишающая сил работа на бородачей. Полурослики твердо знали одно: нет ничего хуже, чем попасть гному под горячую руку. В Сером порубежье говорили: эльф остается эльфом, человек остается человеком, но гном будет гномом ровно столько, сколько ты не будешь его злить. И говорили так не ради того, лишь бы что-то сказать. Автор этой фразы когда-то прекрасно знал, о чем говорит, и можно было только пожелать ему, чтобы он был еще жив.
  Когда светящийся шар добрался до конца штольни и окружил троих полуросликов, две черные тени превратились в гномов.
  Люди из других королевств, которые почти не общались с этими бородачами или же имели дело только с бродячими торговцами или советниками-архитекторами из народа гномов, всегда считали истории о гномах Серого порубежья бабушкиными сказками. Поскольку они славились своими длинными, тянущимися на много миль штольнями, которые невысокий народец пробивал в чистейшем граните в поисках рубинов, опалов и руды. Славу за это стяжали архитекторы, по большей части пожилые толстобрюхие гномы, обожающие крепкое пиво. Но по-настоящему стоило быть признательными тем многим мужчинам из бородатого народа, которые день и ночь долбят скалу кирками и молотами, прокладывая штольни все дальше и дальше. Однако вместо блеска и славы они получали исключительно то, что жизнь всегда дает в награду за тяжкий труд: мозоли и мышцы. При виде мускулатуры гнома лоб любого стороннего наблюдателя покрывался холодным потом. Плечи, мышцы груди и шеи достигали таких размеров, которые в Рубежном оплоте можно было встретить только на картинках в большой библиотеке, если искать в книгах о демонических существах. А те двое гномов, от которых
сейчас зависели судьбы Тисло, Нельфа и Оды, могли бы напугать любого демона. Одного из них звали Доримбур, второго Томдрин. Здесь, под землей, они были старшими рабочими и одновременно приглядывали за пленниками.
  — Ну что, маленькие воришки, набрались сил?  — проворчал Доримбур.  — У нас есть для вас новая задачка, вам опять придется совершить небольшое путешествие.
  — Как мы могли набраться сил?  — возмутился Нельф.  — Вы не дали нам ни еды, ни питья, и вы меня, конечно, простите, но спать в таком холоде на голом полу практически невозможно.
  Доримбур молча бросил троим завязанный узелок и бурдюк с водой. Полурослики тут же пустили бурдюк по кругу, а Нельф как безумный принялся дергать за завязанную на узел веревку, которой был обмотан узелок. Торопливо запустив руку внутрь, он выудил несколько обгорелых сухарей. Осторожно принюхался.
  — Полбяной хлеб,  — простонал он, сморщив нос.  — Да и то только обгоревшая корочка. Вы что, печете хлеб в кузнечном горне, рядом с мечами и топорами? Что вы сделали со всем остальным?
  — Или это, или вообще ничего не получите,  — проворчал Томдрин.  — Мягкое и не подгоревшее для тех, кто работает.
  Нельф заставил себя улыбнуться, протянул Оде выскобленную горбушку.
  — Если не сможешь прожевать, используй как шлем,  — усмехнулся он, выуживая из мешочка с рационом другие драгоценности.
  — Точило,  — восхищенно воскликнул он.
  — Это краюха сыра,  — пояснил Томдрин.
  — О,  — простонал Нельф,  — дай-ка я угадаю, это древняя, передающаяся по наследству вещь, так сказать, фамильный сыр.
  — Или ешь, или прекращай это,  — только и сказали ему.
  Оба гнома наблюдали за тем, как полурослики проглотили остатки горбушек, а затем попытались утолить жажду последним глотком воды.
  — Ну что, идем?  — поинтересовался Доримбур, когда ничего уже не осталось.  — Нам еще предстоит долгий путь. Давайте, двигайте!
  Трое полуросликов с трудом поднялись, разминая затекшие суставы, и последовали за своими надзирателями. Тупиковая штольня была короткой, а в ширину и высоту представляла собой лишь незначительную долю главного туннеля, по которому гномы поднимали на поверхность отработанный материал. В целом здесь, под землей, ежедневно работали около пяти тысяч гномов, а еще тысяча была занята тем, что валила деревья, охотилась или торговала. Если же еще посчитать женщин, детей и стариков, то получалось, что народ гномов Серого порубежья насчитывал десять тысяч голов. Это наверняка было бы не так, если бы гномы наткнулись в Сером хребте на одни только валуны. Но поскольку весь массив пронизывали серебряные жилы и друзы драгоценных камней, гномы устроили здесь настоящий бастион. Чтобы не отказываться от всех удовольствий своей родины, они приняли решение превращать пойманных воришек, браконьеров и неудачливых шпионов в своих рабов, пока те не искупят свою вину, что с учетом суровых законов гномов могло длиться довольно долго. Нельфа, Оду и Тисло совет гномов приговорил к шести годам принудительных работ, и наказание
получилось таким мягким только потому, что, когда их поймали, они тут же отдали свою добычу.
  Они быстро дошли до главного туннеля, а там их уже ждал пони с одноосной повозкой. Вместе с гномами они забрались в эту тарантайку, и началась бесконечная дорога под горой. Жесткая повозка подпрыгивала на камнях, и ехать в ней было едва ли не тяжелее, чем мерзнуть и голодать, лежа на твердом полу. Однако полурослики не были бы полуросликами, если бы позволили подобным неприятностям испортить себе настроение.
  — А куда путь держим-то?  — поинтересовался Нельф.  — Не хочу проявлять излишнее любопытство, но было бы неплохо, если бы вы поделились информацией насчет того, что мне придется делать.
  — Уходим из гор, едем на юг,  — вырвалось у Томдрина, которого тут же пнул под коленку Доримбур.
  — На юг — это хорошо, там я еще не был,  — с притворной веселостью заявил Нельф, чтобы скрыть собственный страх.  — Там случайно не Скрюченный лес находится? Я слышал, там водятся призраки. И еще есть куча монстров: лесные духи, альпы, дриады и тролли… ууу, у меня аж холодок по спине пробежал. Но к счастью, вы с нами, вы нас защитите.
  Теперь факел Томдрина дрогнул, угрожающе приблизился к лицу Нельфа.
  — Мы не защитники вам, а стражники. Вы наши пленники,  — энергично напомнил гном.
  — Тролли — тоже не лесные духи,  — быстро вмешалась Ода, чтобы слегка отвлечь гнома.
  Это у нее получилось лучше, чем ожидалось, поскольку Томдрин тут же махнул факелом в сторону Оды.
  — Что ты знаешь о троллях?
  — Ничего она об этом не знает,  — тут же произнес Нельф, пытаясь помочь сестре выпутаться из затруднительного положения.  — Все, что она знает, так это то, что где-то там прочитала. Она постоянно в каких-нибудь старых книжках возится. Настоящий книжный червь. Больше всего она любит книги с историями про гномов.
  — Вот как, истории про гномов,  — пропел Доримбур.  — И что же это за истории?
  — Это не истории,  — ответила Ода.  — Это исторические записи и описания народов.
  — Хо-хо, та ты вроде как ученая. Ну, давай послушаем, что там пишут в книгах про гномов!
  Нельф почувствовал, что они ступают на тонкий лед. Он предпочел бы снова отвлечь внимание на себя, но Ода опередила его:
  — В книгах написано, что гномам не нужны факелы, чтобы видеть в темноте. Но судя по всему, это мнение обманчиво.
  — Книги правы. Гномы видят в темноте,  — произнес Доримбур.  — Мы пользуемся факелами в основном когда строим туннели, где еще нет достаточной вентиляции. Если воздух слишком застаивается, то становится ядовитым. Если факелы гаснут, лучше задержать дыхание, пока не увидишь следующий горящий факел.
  Нельф и Тисло заинтересованно кивали, надеясь, что Ода тоже удовлетворится подобным ответом. Но оба слишком хорошо знали свою сестру, чтобы по-настоящему верить в это.
  — А еще для чего?  — дерзко поинтересовалась Ода.
  — Что еще для чего?  — раздраженно отозвался Доримбур.
  — Ты сказал, в основном вы используете факелы для этого. Так, а еще для чего они нужны?
  Доримбур бросил на Томдрина загадочный взгляд. Затем оба улыбнулись.
  У Оды не было шансов отреагировать. Томдрин прижал горящий факел к ее плечу, но тут же убрал его. Однако короткое прикосновение к горящей смоле было ужасно болезненным, и Ода вскрикнула.
  — Обычно мы прогоняем ими крыс,  — пояснил Доримбур.  — Но, похоже, помогает и от других, излишне начитанных существ.
  Ода потерла руку, пытаясь не расплакаться. Она всегда хотела быть сильной, как братья, и теперь у нее был шанс это доказать. Нельф обнял ее, Тисло тоже придвинулся ближе. Она оценила заботу братьев, но чтобы не выставить себя младшей сестренкой, которую нужно утешать, она с мрачным лицом принялась выковыривать обгоревшую ткань в том месте плаща, куда ткнулся факел. Светлая рубашка под ним пережила короткое соприкосновение с огнем, на ней осталась лишь парочка пятен от сажи.
  Остаток пути полурослики не произнесли ни слова. На сегодня с них было достаточно гномской мудрости, все прочувствовали ее последствия.
  Еще за четверть мили до того, как они добрались до конца главной штольни, сиял прямоугольник выхода, словно квадратная луна в ясную ночь.
  Вот уже добрых две недели полурослики не видели дневного света, и на лицах их отразилось радостное предвкушение от того, что скоро они выйдут из мрачной гномской шахты. Казалось, даже пони ждет не дождется возможности вдохнуть свежий воздух и пожевать чего-нибудь, что еще держится корнями за землю. Если до сих пор животному постоянно приходилось напоминать о том, что нужно бежать дальше, теперь Доримбур с трудом удерживал его стремление перейти в галоп.
  Едва первые лучи света осветили повозку и пятерых таких разных пассажиров, как полурослики почувствовали на лицах живительное тепло осеннего солнца.
  — Наконец-то мы снова в мире,  — мимоходом заметил Нельф.
  — Царство гномов тоже принадлежит к этому миру,  — прошипел Доримбур.  — Но в отличие от остальных народов, которые даже при свете дня не видят, что в нем делается, мы видим несправедливость даже в своих темных штольнях. Только вонь не шибает нам в нос.
  — Какую такую несправедливость?  — поинтересовался Тисло.
  И как раз в тот самый миг, когда ему показалось, что ему ответят, пони выбежал из штольни. Полурослики оказались на плато среди гор. Здесь собралось почти настоящее гномское войско. Строем стояли пони с полностью загруженными телегами, повозки с провиантом, среди них группы по дюжине гномов каждая с легкими походными выкладками. В целом здесь собралось более пяти сотен бородачей.
  — Вы говорили о небольшом путешествии,  — напомнил Тисло.  — А это больше похоже на переселение народов.
  — Помолчи лучше,  — набросился на него Доримбур.  — Иначе твое путешествие закончится прямо здесь, причем не только путешествие, но вообще все.
  Тисло моментально словно воды в рот набрал, его брат и сестра тоже испуганно уставились на дно телеги, в которой сидели.
  От одной из групп отделилась горстка гномов и побежала к их повозке.
  — Доримбур, вот и вы, наконец-то!  — крикнул один из бородачей, не успев еще добежать до повозки.  — Где вы были все это время? Тут ругаются. Здесь Умрин со своими двумя сыновьями. Он пытается настроить ребят против нас.
  Доримбур подскочил на месте, окинул взглядом войско.
  — И где он сейчас?  — крикнул он, обращаясь к группе взволнованных гномов.
  — Там, впереди, возле второй повозки с инструментами,  — ответили ему.  — Он пытался отвязать пони.
  Доримбур провел телегу мимо группы гномов и направил ее к одной из стоявших впереди повозок. Он погонял пони хлыстом, пока несчастное животное от отчаяния не начало брыкаться. Когда они добрались до повозки с инструментами, Доримбур не стал дожидаться, пока пони остановится, еще на ходу спрыгнул с телеги и в ярости врезался в группу стоявших там гномов. Грубо расталкивая ряды недовольных, он наконец добрался до вожака и зачинщика.
  — Умрин Сланцедроб, забирай свое отродье и убирайся отсюда, пока я не проломил тебе нагрудник молотом!  — заревел он.  — Совет тебя выслушал и отказал. Нам надоели твои вечные причитания и сомнения, которые ты постоянно высказываешь. Настало время действовать, а не закапываться в землю, словно трусливые кроты. Мы выполним решение совета и сделаем то, что должно быть сделано. Если ты не оставишь попыток саботировать нашу миссию, я лично потащу тебя к старшим, чтобы они заклеймили тебя и твою семью клеймом предателя!
  Доримбур вырвал у Умрина из рук связку лопат и положил ее обратно в повозку. Когда Доримбур повернулся к своему противнику спиной, тот схватился за висевшую у него на поясе дубинку.
  — Нет, отец!  — крикнул один из стоявших рядом с Умрином сыновей.  — Он не стоит того, чтобы из-за него ты впал в немилость.
  — Оставь меня!  — заревел Умрин, но не сумел вырваться из крепких рук своих сыновей — второй тоже подбежал к отцу и крепко схватил его.  — Из-за него начнется война, которая прокатится по всей стране, умывая ее кровью. Все они ослеплены ненавистью. Совет согласился пересмотреть границы нашей страны. Но сам Мондур Великий говорил, что это должно происходить в мире и согласии с остальными народами. Доримбур использует решение совета в своих личных целях. Это не разведывательный отряд. Это армия.
  Судя по всему, Умрин был стар, и тело его быстро слабело, поэтому сыновья снова отпустили его. Однако что не пострадало с возрастом, так это его голос.
  — Доримбур Штольногорд — слепец и дурак,  — прохрипел он.  — Если ты считаешь, что сможешь пройти со своими ослепленными юнцами через всю страну и наплевать в лицо другим существам, без последствий для тебя и всех остальных гномов, то ты так же глуп, как и твой отец. Неужели я должен напоминать тебе, какое кровопролитие накликала на нас твоя семья из-за собственного упрямства? Ты хочешь кончить, как Балир Штольногорд? Это все, чему тебя научила мать?
  Доримбур обернулся. Рыжие косички в бороде взметнулись над плечами. В руке он держал одну из лопат, которую собирался погрузить на повозку. Воспользовавшись силой разворота, он ударил Умрина по голове. Старик рухнул, как мешок картошки, да так и остался лежать. От удара рукоятка лопаты переломилась. Стоявшие вокруг гномы бросились врассыпную, и только сыновья Умрина встревоженно склонились над отцом. Ни у одного из них не нашлось достаточно мужества, чтобы связываться с Доримбуром. Особенно когда тот был в такой ярости, как сейчас.
  Доримбур поднял сломанную лопату, бросил ее на повозку и, сопя от злости, побрел обратно к своей телеге, не удостоив Умрина и его сыновей больше ни единым взглядом.
  — С этим все ясно,  — проворчал он, забираясь внутрь и садясь рядом с Томдрином и тремя полуросликами.
  — Вы же его убили,  — всхлипнула Ода, шокированная приступом ярости и агрессивности.
  — Чушь!  — сказал Доримбур.  — Так же, как и мы, Умрин — гном с Серого хребта. Чтобы покончить с ним, нужно нечто большее, чем удар лопатой. Я просто слегка подстегнул ход его мыслей.
  — Сказать, что я счастлив находиться в плену у гномов, было бы преувеличением,  — прошептал Нельф, обращаясь к брату,  — но нам наверняка повезло больше, чем тем, с кем собрался воевать Доримбур.



  10 Мило

  Мило разложил на лесной земле карту, которую дал им мейстер Отман. Несмотря на то что оба они знали дорогу в Рубежный оплот, Отман посоветовал им не идти вдоль Черноводного озера, поскольку из-за дождей, ливших на протяжении последних нескольких дней, оно вышло из берегов и дороги вокруг него стали непроходимыми. Волшебник показал им маршрут, проходивший чуть южнее и казавшийся всего лишь на полдня дольше.
  — Может быть, у Черноводного озера есть лодка, которую мы могли бы позаимствовать?  — предположил Бонне, постучав по темному пятну в центре карты.
  — А может быть, мы отрастим себе крылья и сумеем перелететь его?  — усмехнулся Мило.  — Ну, кто мог оставить там лодку? В озере нет рыбы, которую можно было бы ловить, да и не получится сэкономить много времени, воспользовавшись лодкой вместо ног.
  — Может быть, тот, кто любит плавать на лодке,  — упорствовал Бонне.
  — Мы пойдем вот этим путем, как советовал нам мейстер Отман,  — произнес Мило и провел пальцем по карте.  — Через два дня мы должны выбраться из Скрюченного леса, а потом двинем в Рубежный оплот по Восточному тракту. Если немного повезет, по дороге нам попадется какой-нибудь гостеприимный трактир, где мы сможем переночевать.
  — А если нет? Может быть, нам стоило все же остаться в Вороньей башне,  — простонал Бонне.  — Тетя Рубиния наверняка выделила бы нам комнату. Мне все еще пахнет ее чудесным черничным пирогом. У нас была бы крыша над головой, мы могли бы сидеть у печи, нас целыми днями баловали бы чудесами кулинарного мастерства. Но нет, тебе ведь нечем больше заняться, кроме как прислушиваться ко вздору, который нес старый священник.
  — Вздор, который нес старый священник?  — раздраженно переспросил Мило.  — Ты говоришь о мейстере Гиндавеле. Он был нашим деревенским священником. Он помогал нам появиться на свет. И насколько я помню, еще вчера ты рыдал и каялся, что виноват в его смерти. Кусок черничного пирога и несколько слов утешения от Отмана — и ты, кажется, все забыл. Для меня последние слова мейстера Гиндавеля — не вздор. Он умирал, но это поручение было для него важным. Он использовал свой последний вздох, чтобы передать мне послание, и я не стану осквернять его, представляя все как вздор.
  — Не волнуйся ты так, братик,  — спокойно произнес Бонне.  — Я ведь пойду с тобой. Но ты все же должен признать, что перспектива найти нашу мать в Рубежном оплоте не особенно велика. Или ты думаешь, что отец, тетя Рубиния и другие жители Дуболистья много лет обманывали нас? Ты действительно веришь в то, что они стояли у могилы матери, плакали и возлагали цветы, при этом прекрасно зная, что она просто ушла? И даже если мы поддались на величайшую ложь в своей жизни, какой нам от этого прок? Она не бросила бы нас без причины, равно как и остальные не стали бы просто так это от нас скрывать. Если она действительно сбежала, я даже знать не хочу почему. Она ушла, и только это важно.
  Конечно, Мило прекрасно осознавал: вероятность того, что их мать еще жива, весьма низка, но такова была последняя воля его погибшего наставника, и он должен попытаться ее найти. Кроме того, сейчас, похоже, лучше всего было оказаться подальше от Дуболистья, по крайней мере, если тебя зовут Мило или Бонне Черникс.
  Оба полурослика продолжали путь в молчании. Мило и Бонне часто не сходились во мнениях — таково уж было их братское соперничество — но как бы ни расходились их убеждения, Мило всегда радовался, что Бонне рядом. Это было справедливо и в обратную сторону.
  Был уже полдень, когда они дошагали до развилки. На восток дорога вела прямо вдоль Черноводного озера, на юг можно было озеро обойти. Мило остановился и принялся оглядывать тропу, однако ничего примечательного не заметил.
  — Ну, что опять стряслось?  — простонал Бонне.  — Ты же сам только что говорил: по дороге на восток не пройти. Или вчера ты недостаточно промок? Лично я вполне готов отказаться от того, чтобы бегать по округе в промокшей насквозь одежде. Так что выбрось эту идею из головы, мы пойдем по южной дороге. Давай.
  — Ты же сам говорил, что, возможно, там есть лодка.
  — А ты доказал, насколько это маловероятно,  — простонал Бонне.  — Мейстер Отман нам дурного бы не посоветовал.
  Мило едва сдержался. Ему так хотелось произнести два коротких слова. Два слова, благодаря которым любая дальнейшая дискуссия стала бы неуместной: спорим, что… я быстрее доберусь до Рубежного оплота по восточной дороге, чем ты по южной.
  Это было практически равносильно необходимости почесаться, когда где-то свербит. Но в этом случае любой спор был бы просто-напросто проявлением глупости и безответственности. Скрюченный лес — не место для детских игр. И без того достаточно опасно пересекать лес пешком. Кроме того, Бонне снова был прав: с них действительно было довольно мокрой одежды.
  — Нет, все в порядке, я иду,  — произнес Мило, хотя эти слова дались ему с трудом.  — Нужно поднажать, через пять-шесть часов уже стемнеет. До тех пор нам необходимо найти подходящее место для стоянки.
  — Подходящее место — это постель с теплым пуховым одеялом. Ты хотел сказать, хоть какое-нибудь место для стоянки.
  Тем временем оба уже находились в самом сердце леса, где росли самые высокие деревья — древние дубы вперемешку с буками и кленами. Что на земле производило довольно порядочное впечатление, в кронах сменялось настоящим хаосом. Деревья ветвились, путались в кронах соседних деревьев, ведя извечную борьбу за солнечный свет. На земле жило только то, что готово было мириться с жалкими остатками или способно было подкреплять силы иным образом. Древовидные лианы горца или сеть побегов плюща поднимались из густых зарослей папоротника, ползли по толстым стволам деревьев. Все свободное пространство на земле покрывал мох и мелкие колонии грибов. И только дорога, редко становившаяся шире, чем это необходимо для того, чтобы по ней проехала повозка, восставала против буйно разрастающейся природы. Словно отравленная полосами земля, через лес тянулась коричневая лента. Каждый шаг, каждый скрип трухлявой ветки нарушали тишину, эхом возвращаясь к источнику. Иногда даже казалось, что это место хочет напомнить им о давно минувших временах воинственности, когда Тирус собрал здесь свои войска для последней битвы. В этом
лесу окопались двадцать тысяч человек, окруженные пятикратно превосходящим их по численности войском из соседних империй. За первые три дня битвы пало столько же людей, сколько листьев падает с деревьев осенью. На пятый день Тирус проиграл битву. В тот же день он был обезглавлен по решению трибунала.
  Время от времени Бонне и Мило останавливались на миг и прислушивались. И в этот краткий миг мира и спокойствия им казалось, что они сливаются с лесом и становятся частью его, переставая быть незваными гостями.
  Бонне опустил руку в карман и выудил оттуда краюху каменного хлеба. Маленькие лепешки в форме тарелок были фирменным блюдом кухни полуросликов. Тесто из ржаной муки грубого помола и пшеничной муки скатывалось в круглые плоские лепешки, затем посыпалось смесью различных зерен и кусочков орехов, а затем высушивалось на солнце.
  — Ты будешь?  — спросил Бонне и протянул брату лепешку каменного хлеба.
  — Мне хватит и краюхи,  — ответил Мило, отломив себе кусок. Громкий треск эхом прокатился по лесу, заставив обоих полуросликов вздрогнуть.
  Бонне удивленно воззрился на остатки каменного хлеба. Взял его в руки и снова разломил. Звук получился едва слышным.
  — Ладно,  — проворчал он,  — если мы будем исходить из того, что мы в лесу одни, а вокруг одни только птицы, белки, зайцы да всякая остальная мелочь, то вопрос заключается в следующем: каких размеров может достигать белка?
  — Недостаточно больших, чтобы заставить ветку так громко хрустнуть,  — прошептал Мило.
  Оба замерли на месте, оглядывая лес вокруг себя, насколько позволял обзор.
  — И что теперь будем делать?  — спросил брата Бонне, практически не шевеля губами.
  Вот снова громко треснуло дерево. Звук был такой, словно где-то не слишком выше них от дерева отломили толстую ветку. К этому звуку добавилось низкое злобное рычание.
  — Беги!  — заорал Мило, когда уже успел обогнать брата на три корпуса.
  Бонне выпустил из рук лепешку хлеба и побежал вслед за братом. Не оборачиваясь, оба неслись вдоль дороги. Их босые пальцы зарывались в глинистый лесной грунт. Он был еще скользким после дождя, но зато ровным и без выбоин. Пока они остаются на дороге, убежать они не смогут, но перспектива нырять в заросли папоротников на глазах у потенциального преследователя была не самой радужной. Нужно было добежать до ближайшей возвышенности, за которой они ненадолго скроются из вида, а затем незаметно свернуть в подлесок. Но так уж устроена жизнь: если ты устал идти, то холмы попадаются один за другим, но если он тебе нужен, вокруг все будет ровным.
  Бонне и Мило услышали, как за спинами у них сломалась еще одна ветка — толщиной в руку. Сначала казалось, что они увеличивают расстояние до преследователя, но вскоре звуки стали быстро приближаться. Они уже чувствовали шаги за спиной, глухо и все ближе стучавшие по лесной дороге. К ним добавилось хриплое сопение, как у быка.
  Мило вознес молитву Цефее. Он буквально умолял послать ему обычное безобидное копытное животное, лучше всего, чтобы это оказалось сбежавшее из стойла животное, которое она послала ему в качестве испытания. К сожалению, о Скрюченном лесе нельзя было сказать, что в нем часто встречаются сбежавшие коровы. Возможно, потому, что после первой же сотни шагов они становились провиантом для того, что любит бегать по лесу и отрывать от деревьев ветки.
  Бонне нагнал Мило. Бок о бок они бежали, как не бегали никогда в жизни. Мило краем глаза увидел, что Бонне отважился бросить быстрый взгляд через плечо.
  — Ничего,  — прохрипел он, продолжая бежать.
  Вибрации тяжелых шагов у них за спиной с каждой секундой становились сильнее, и все чаще ломались ветки, все чаще слышался треск подлеска.
  — Я больше не могу,  — простонал Бонне.
  — Я пробегу еще два круга, спорим, ты этого не выдержишь?  — с трудом дыша, заявил Мило, сдерживая сухой кашель. Он надеялся, что таким образом сможет еще подстегнуть брата, потому что ему не хотелось бы бросать его одного, как бы ни боялся он того, что оказалось у них за спиной.
  Бонне еще раз поднажал, чтобы вырваться вперед. Затем вдруг послышался вскрик, глухой хлопок, и он исчез.
  Мило тут же понял, что произошло. Он уперся пятками в скользкий грунт, вполоборота опустился на землю, заскользил по земле, опираясь на бедро и одну руку. В нескольких шагах за собой он увидел лежащего на земле Бонне, тот свернулся калачиком и закрыл голову руками. Не считая этого, Мило не увидел никого — пока преследователь вдруг не присел над его братом и не взглянул на Мило желтыми, сверкающими и полными ненависти глазами. Маскировка у существа была практически идеальной. Среди всех веток, корней деревьев и высохших кустов он становился почти невидимкой. Вместо стоп у существа были суковатые, словно вырезанные из корней лапы. Тоненькие ножки были вдвое выше полуросликов, полные жилистых мускулов. Руки были слишком длинными для торса и свисали почти до самых колен чудовища. Кожа сверкала коричневым и зеленым, а еще была покрыта пятнами. Но при виде обернувшейся к нему морды Мило едва не перестал дышать. Нижняя челюсть сильно выдавалась вперед, из нее торчали два огромных клыка, заканчивавшиеся почти на уровне кончика бесформенного носа. Изо рта капала вязкая слизь, застывая на зеленом плаще Бонне.
С почти лысой головы свисало несколько длинных прядей, спадая на лицо существа. И между ними в темных глубоких глазницах сверкали два желтых глаза.
  — Бонне, не шевелись. Притворись мертвым. Тролль. Я попытаюсь отвлечь его. Может быть, он от тебя отстанет.
  Слишком поздно. Тролль уже схватил Бонне за ноги и поднял вверх. Одной лапой он держал полурослика на уровне своей морды и обнюхивал его, раскачивая из стороны в сторону. Большие слипшиеся ноздри раздувались, изо рта потек настоящий ручей слюней.
  — Оставь его в покое, омерзительная тварь!  — заорал Мило и принялся искать в рюкзаке старый охотничий нож, взятый на кухне в Дуболистье.
  Тролль, не обращая внимания на крики мальчика, побрел к нему. Мило нашел в рюкзаке много разного, и выуживал все больше и больше. И как раз когда он ухватился за нож, лапа чудовища сомкнулась на его лодыжке, тоже поднимая его вверх. Мило в испуге выронил нож, но успел ухватить рюкзак.
  На миг он потерял ориентацию. Затем мир перестал кружиться, и он оказался висящим вверх ногами рядом с братом. Они парили примерно в трех футах над землей, в крепкой хватке чудовища.
  — Ты пытаешься отвлечь его?  — пролепетал Бонне.  — Таков был твой план? Нужно было просто бежать. Тогда хотя бы один из нас смог бы вернуться домой. Иначе кого отец будет отчитывать?
  — Мы и так справимся,  — прошептал Мило.  — Тролли ужасно тупые. Мы попытаемся одурачить его и сбежим, когда он будет спать.
  Полурослик тут же усомнился в собственных умственных способностях. Как он мог сказать такое? Их утащат в пещеру, как двух пойманных зайцев, уже сейчас было слышно, как урчит у твари в животе, а он что-то лепечет о том, что будет убегать. Тролли были самыми крупными и опасными охотниками в лесу. И они наверняка не позволят одурачить себя каким-то петляющим полуросликам. Но что же делать? Он старший, Бонне на него рассчитывает. И если он не знает, что делать, значит, конец близко.
  — А что, если он решит перекусить нами перед тем, как вздремнуть?
  — Не думаю, что он сожрет нас сразу, иначе он бы нас уже убил,  — заявил Мило.
  Роль старшего брата снова заставила его дать ответ, в который он сам не верил. Как сказать Бонне, что спасения нечего даже ждать?
  — Думаешь, он решит для начала прибраться в пещере? Звучит очень разумно. Может быть, он еще не свернул нам шеи, потому что любит свежак. Как насчет такого объяснения?
  В голосе Бонне слышалось отчаяние.
  — Тогда я скажу ему, чтобы он сожрал тебя первым, потому что ты младше,  — прохрипел Мило.
  Похоже, троллю не понравилось, что его еда общается между собой. Сопя и похрюкивая, он помахал полуросликами, пока те не успокоились.
  Затем Бонне и Мило вынуждены были беспомощно наблюдать за тем, как перевернутый с ног на голову мир проносится мимо. Вскоре тролль сошел с дороги и вместе с пленниками пошел напролом. Меж папоротников высотой в человеческий рост, под низко нависшими ветвями чудовище все глубже и глубже забиралось в лес. Мило как раз решил смириться с их безнадежным положением и задуматься о своей дальнейшей судьбе — и это было правильное решение — когда тролль перешел на легкую рысь. Он бежал все быстрее и быстрее, все шустрее и шустрее мелькали деревья, пока не слились в одну серую пелену.
  Мило услышал, что брат борется с тошнотой. Казалось, он изо всех сил пытается удержать в себе утренний завтрак и вернуть его на прежнее место. И когда полурослик подумал, что худшее уже позади, тролль сделал огромный прыжок. На миг Мило стал невесомым, увидел, что Бонне парит рядом. Как и брат, он сосредоточился на том, чтобы подавить неприятные ощущения в животе, и тут тролль приземлился. Тело Мило рванулось, ему показалось, что ноги вот-вот оторвутся, желудок выскочит через горло, а глаза ударятся о внутреннюю поверхность черепа. Но ничего подобного не произошло, вместо этого он слегка задел левой половиной лица землю, почувствовал на коже мокрую траву. Бонне прокричал что-то, но было уже слишком поздно.
  — Крапива!
  Мило почувствовал жгучую боль на лбу и левом ухе. Сначала стало холодно, а затем на коже осталось ощущение тысячи мелких иголочек, вонзавшихся в каждую пору тела. Полурослик сразу почувствовал, как опухло ухо. А затем о себе дал знать желудок.
  Бонне повезло гораздо меньше. У него крапивой было исхлестано все лицо. Глаза слезились, кожа покраснела, как спелый помидор.
  Тролль снова замедлился, побежал, петляя между деревьями. Наконец — Мило прикинул, что прошло не меньше получаса — неприятное путешествие завершилось, когда их мучитель вместе с ним и Бонне ввалился в пещеру, вход в которую был спрятан за обломками вывернутого с корнями дуба.
  Мило предполагал, что тролли, как медведи, живут в естественных пещерах, но это укрытие троллей было больше похоже на хорошо спланированный лабиринт переходов, и единственное отношение к природе заключалось в том, что он скрывался в земле.
  Тролль побрел по темному главному туннелю, мимо двух небольших комнат и узкого ответвления. Затем нырнул в приглушенный свет факелов, весьма слабо освещавших помещение. Положил свою добычу, словно двух пойманных зайцев, на пол, а сам уселся неподалеку от входа. Сопя, он разглядывал свою добычу и, похоже, ждал момента, когда погаснут искры жизни в двух этих мелких существах.
  — Мои глаза,  — пролепетал Бонне,  — я ничего не вижу, а язык словно превратился в огромную клецку.
  Зрение Мило работало просто отлично. Однако он сомневался, что брат порадовался бы тому, что увидит, когда глаза перестанет печь. Мило потер ноги, чтобы заставить циркулировать кровь и прогнать покалывание. Превозмогая боль, он поднялся и огляделся по сторонам. Чтобы Бонне не чувствовал себя брошенным и мог принять участие в процессе, Мило описывал ему все, что видел в укрытии тролля.
  — Тролль притащил нас в свою пещеру,  — прошептал он, обращаясь к брату.  — В центре висит большой литой котел над погасшим очагом.
  — Скажи мне, пожалуйста, что он недостаточно велик для того, чтобы мы туда поместились,  — прошипел Бонне.
  — Увы, достаточно,  — простонал Мило.  — Мы даже вдвоем там поместимся. У входа висит факел, а в углу что-то вроде ложа из шкур. Стены и потолок, похоже, сделаны из глины, на ней кто-то нацарапал символы и рисунки. Лично я представлял себе пещеры троллей как-то по-другому. Не такими уютными,  — Мило резко втянул в себя воздух.  — Беру свои слова назад. Это точно тролльская пещера.
  — Ну, говори уже, что ты видишь?  — торопил его Бонне.
  Мило судорожно сглотнул.
  — В стене за нами провал. Там полно костей и черепов. Судя по всему, их вымыло из земли. Судя по всему, большинство из них человеческие. Ой, тьфу,  — прохрипел он.  — Прямо за твоей спиной лежит кучка костей, не таких старых. На некоторых еще осталось мясо. Похоже, необглоданные.
  Бонне тут же придвинулся немного поближе к брату. Лицо у него все еще было сильно опухшим, кожа поблескивала красным и была покрыта волдырями.
  — Ненавижу троллей,  — с отвращением прошипел Бонне.
  Комната заполнилась низким презрительным ревом.
  — Вот только не говори мне, что он стоит прямо передо мной,  — жалобным шепотом произнес Бонне.
  — Нет, не стоит,  — ответил Мило.  — Он сидит.
  — Он на нас смотрит?
  — Да, таращится на нас все время. Думаю, хочет посмотреть, что мы будем делать дальше.
  — И что мы будем делать дальше?  — поинтересовался Бонне.  — Как думаешь, ему понравится, если мы немного споем и станцуем? Может быть, троллям это в радость?
  Мило был уверен, что тролли терпеть не могут пение и танцы. Бонне должен был быть в полном отчаянии, чтобы предлагать подобное. Единственное, что им нравится, это, судя по всему, охота и убийство краснокровок. Если был бы хоть какой-то шанс спастись, он не медлил бы ни минуты. Однако теперь оставалось лишь молиться Цефее, но полурослик сильно сомневался, что она сможет услышать его отсюда, из-под земли.
  Внезапно тролль наклонился вперед, оперся на свои жилистые руки и придвинулся к котелку. При этом он оказался так близко, что Мило мог бы дотронуться до него рукой. Тролль внимательно осмотрел Бонне, презрительно фыркнул. В лицо полуросликам ударило зловонное дыхание.
  — Скажи мне, что это был просто сквозняк,  — взвизгнул Бонне.
  Чудовище снова отодвинулось, наклонилось над ложем, поискало что-то в шкурах. При этом оно повернулось к своим пленникам спиной.
  На мгновение Мило решил, что можно бежать, но тут же отбросил эту мысль. Тролли бегают гораздо быстрее полуросликов, а покидать брата Мило не собирался. Нет, нужно придумать план получше. Нельзя сердить тролля, следует наоборот как-то смягчить его, если в этом чудище вообще есть добрые чувства.
  — Что это был за звук?  — неуверенно поинтересовался Бонне.
  Теперь Мило тоже услышал его. Звук был похож на скольжение клинка по камню. Подобное можно было получить еще ведя мелом по шиферу. Мило очень надеялся, что верно последнее. Он сильно отклонился в сторону, чтобы видеть, что делает тролль.
  — У него в одной лапе половина черепа. А в другой — длинный острый камень, которым…
  — Постой, постой,  — прошипел Бонне,  — кажется, я совершенно не хочу этого знать.
  Мило решил не мучить его подробностями.
  Тролль вернулся на свое место и склонился над пленниками. В одной лапе он все еще сжимал половинку черепа.
  — Даже не думай, чудовище, если с головы моего брата упадет хоть один волосок, ты будешь иметь дело со мной,  — прорычал Мило, хотя он понятия не имел, как можно придать своей угрозе вес, не говоря уже о том, как ее претворить в действие на практике.
  Тролль злобно сверкнул на него глазами, затем опустил в половинку черепа другую лапу, а когда вынул ее снова, на пальцах у него была отвратительно пахнущая коричневая жидкость, каплями стекавшая внутрь черепа. Он протянул ее Мило, который с отвращением отодвинулся. Тролль вытер кашицу с пальцев о собственное лицо, а затем усмехнулся, подчеркнуто радостно.
  — Думаю, он хочет тебе помочь, Бонне,  — заявил Мило.
  — Помочь в смысле помочь? Или помочь стать вкуснее?  — неуверенно поинтересовался Бонне.
  Тролль не стал дожидаться, пока пленники разберутся в его мотивах. Опустив лапу внутрь черепа, он набрал в ладонь вязкую жидкость и следующий миг она оказалась на лице Бонне.
  — Пожалуйста, скажи мне, что это не вкусная пряная паста,  — пролепетал тот, но дергаться не стал.
  В мгновение ока лицо Бонне было обмазано целиком. Тролль швырнул опустевший череп через голову полурослика к остальным останкам и вернулся на свое место.
  — Так приятно и прохладно,  — удивленно поделился ощущениями Бонне.  — Знаешь что, Мило? Думаю, это никакой не тролль.
  — Тебе не кажется, что подобные выводы лучше предоставить тому, кто может видеть?  — поинтересовался Мило.  — Он сидит прямо напротив меня, и я даже не знаю, кем еще он может быть.
  — Ты забыл, что тролли днем превращаются в камень? Насколько я помню, когда это напало на нас, был день…
  — Я троллиха,  — проворчало существо.  — Меня зовут Ушма. Посмотри-ка сюда, думаю, у ваших женщин тоже есть такие титьки,  — троллиха подхватила свои обвисшие груди, взвесила их в лапах.  — Только тролли-воины превращаются в камень, чтобы кровь перестала кипеть,  — пояснила Ушма.  — Вот, смотри, у меня нет члена, чтобы делать детей.
  — Цефея, благодарю тебя, что ты избавила меня от этого зрелища,  — прохрипел Бонне, а смотревший во все глаза Мило тем временем мог убедиться, что Ушма говорит правду.
  — Отдохните немного. Завтра поговорим.
  Об отдыхе, конечно, нечего было и думать, но сейчас Бонне и Мило было достаточно того, что их оставили в покое. Опухоль на лице Бонне постепенно спадала, он снова смог видеть, и вернувшееся зрение дало ему новый повод прохныкать на протяжении всей оставшейся ночи.
  Мило же размышлял о событиях минувшего дня. Что можно сделать, чтобы все снова стало хорошо? Неужели Цефея забыла, что нужно заботиться о маленьком народце? Она же лучше других должна знать, что полурослики не созданы для приключений. Прыжок с дерева в повозку с сеном, рискованный проход по канату над курятником или спуск в Стенающее ущелье — это и так больше, чем можно ожидать от большинства, но случившееся сегодня уже не приключение, какое-то злоключение. Пожалуй, оставалось лишь понадеяться на то, что будет не слишком больно.



  11 Дорн

  Дорн сидел, прислонившись к стене, в проеме окна на втором этаже заброшенного здания, жевал кусок сала с мясной прослойкой и, прежде чем снова откусить кусочек, бросал взгляд на улицу. На юге и востоке над крышами вздымались столбы дыма, а улицы словно метлой вымело. Лишь немногие торговцы торопливо убирали обратно в магазины или в расположенные на севере склады товары, обычно выставленные на обозрение прохожим перед лавками в деревянных ящиках или на прилавках. Если бы небо не было таким ослепительно-синим, а ветер не был похож на слабое дуновение, Дорн списал бы все на приближающуюся грозу. Но сейчас стоял чудесный осенний день, и Дорн не знал, что и думать.
  — Интересно, что там происходит?  — огорченно прошептал он.
  — Мы узнали бы, если бы ты не предпочел зарезать регорианина у всех на виду,  — ответила Сенета, сидевшая прислонившись спиной к одной из голых стен и чинившая плащ.  — И как ты думаешь, что нам теперь делать? Они будут охотиться на нас, пока не найдут и не насадят наши головы на Северные ворота. Я сомневаюсь, понимаешь ли ты, что натворил. Эти ребята не славятся тем, чтобы великодушно прощать смерть своего товарища. Но даже если бы воины так и поступили, то храмовые жрецы нас точно не забудут. В их глазах ты плюнул Регору прямо в лицо. Убить одного из воинов Регора — богохульство. Обычное убийство обычного человека со временем могло бы быть забыто. Но этого нам не простят до конца наших дней, и мне кажется, что этот конец не заставит ждать себя слишком долго.
  — Это был несчастный случай, только и всего,  — проворчал Дорн.
  — Несчастный случай?  — прошипела Сенета.  — А мне-то показалось, что два тяжело вооруженных воина бросились друг на друга, а затем один из них подох в луже крови. Поправь меня, если я ошибаюсь.
  Дорн обмяк у своей стены, пряжки его кожаного доспеха царапнули обмазанную глиной стену, оставив на ней глубокие следы.
  — Он бросился на тебя с обнаженным мечом. Ты была беспомощна, потому что собиралась сплести заклинание. Нужно было смотреть, как он тебя убьет?
  — Потому что я хотела сплести заклинание, ты все видел, а значит, сам ответил на свой вопрос,  — ответила Сенета.  — Как ты думаешь, что я собиралась сделать? Может быть, отрастить заячьи уши, чтобы регориане не узнали меня? Если я произношу заклинание, на то есть причина. У меня все было под контролем.
  Дорн знал, что это было не так, и по голосу Сенеты понял, что она сама сомневается в себе. Но если ее резкие слова помогут ей не скатиться в уныние, как тогда, когда ее вышвырнули из школы магов, то пусть так и будет. Шесть недель потребовалось ему, чтобы она снова начала разговаривать. Все это время она практически ничего не ела, даже сделать глоток воды — и то ее приходилось уговаривать. Еще одно подобное приключение им обоим не пережить.
  — Мне очень жаль,  — простонал Дорн.  — Может быть, будет лучше, если каждый из нас пойдет своей дорогой. Я могу пойти к ним и взять всю вину на себя. Может быть, они проглотят это и больше не будут тебя искать.
  Сенета закрыла лицо руками и негромко всхлипнула.
  Дорн изучил ее уже слишком хорошо, чтобы не знать, что сейчас она проклинает свой собственный язык. Сенета была очень эмоциональной и не всегда имела в виду именно то, что говорила. Каждый раз, когда их отношения заходили в тупик, Дорн пытался спасти ситуацию, беря всю вину на себя. Но таким образом он тоже ступал на тонкий лед, поскольку его готовность к самопожертвованию сеяла в душе Сенеты очередные сомнения в себе.
  — Я ведь люблю тебя,  — всхлипнула она.  — Я не могу жить без тебя. Ты так много для меня сделал, мы столько всего вместе пережили. Нам не раз казалось, что все — вот он, конец, но пока что мы вместе со всем справлялись. Неужели не справимся с этим?
  Дорн выудил из сумки маленькое сморщенное яблоко и протянул ей.
  — Вот, возьми. Тебе нужно что-нибудь съесть, а яблоки хорошо поднимают настроение.
  Он бросил ей фрукт, она поймала его обеими руками. Она смотрела на переспелое яблоко, и по лицу у нее текли слезы.
  — Оно выглядит в точности так, как я себя чувствую.
  Дорн усмехнулся.
  — Это предпочтительнее, чем если бы это произошло с твоей внешностью.
  Сенета показала ему язык, но не сдержалась и улыбнулась.
  — Тихо!  — вдруг прошипел Дорн.
  В мгновение ока выражение его лица сменилось с веселого на встревоженное. Он придвинулся ближе к подоконнику и отважился бросить на улицу осторожный взгляд, затем снова присел.
  — У нас гости.
  — Регориане?  — испуганно поинтересовалась Сенета.
  — Нет, группа молодых людей,  — сказал Дорн.  — Судя по всему, один из них ранен.
  В следующее мгновение они услышали, как кто-то резко распахнул покосившуюся дверь. На первый этаж зашли несколько человек, дверь снова закрылась.
  — Ты будешь приманкой,  — прошептал воин, обращаясь к Сенете.  — Наше счастье, это просто парочка нищих, которые ищут, где устроиться на ночлег.
  В такой вере в собственную удачливость было что-то от невежества. Ни один нищий в этой местности не полезет в пустой дом, особенно в такой, где есть дверь. Слишком велика была опасность попасться в лапы городской стражи. Верховные судьи Рубежного оплота не понимали шуток, когда горожане выходили за рамки своего социального статуса. Нищие должны были спать на улице, бедные люди жили в северном квартале, торговцы — на востоке, а зажиточные горожане — на юге города. Нарушение основополагающих правил кастовой системы каралось жестоко. Вор мог красть, убийца убивать, но если нищий ложился в постель, то должен был понимать, что за это его могут повесить.
  — Они поднимаются,  — прошипел Дорн, занимая позицию рядом с дверным проемом. Обнажив короткий меч, он ждал незваных гостей.
  Трухлявая деревянная лестница, ведущая с первого этажа в соседнюю комнату, скрипела под шагами полудюжины мужчины. Все они молчали и, судя по всему, никуда не спешили.
  Сенета притворилась спящей, Дорн затаил дыхание.
  — Там девушка,  — сказал кто-то.
  — Не причиняйте ей вреда,  — произнес другой голос.  — Может быть, она, как и мы, просто прячется.
  В следующий миг в комнату вошел молодой человек с короткими темными волосами и трехдневной щетиной на лице.
  Дорн прыгнул на него сзади, поднес к горлу острие короткого меча, развернул его за плечо лицом от себя, чтобы поставить его между собой и его спутниками.
  У пленника Дорна в руках даже оружия не было, равно как и у остальных мужчин.
  — Мы ничего вам не сделаем!  — воскликнул один из мужчин.
  — Отпустите его, нам не нужны неприятности,  — произнес другой.
  — Слишком поздно,  — пророкотал Дорн.  — Вы выбрали плохое место для игр. Что вам здесь нужно?
  — То же самое мы могли бы спросить у вас,  — сказал единственный в группе, которому по возрасту уже перевалило за тридцать.  — Однако не хотелось бы начинать нашу встречу со лжи. Поэтому я предложил бы оставить этот вопрос без ответа и сменить тему.
  Он был худощавым мужчиной с длинными светлыми волосами, крючковатым носом и узкими плечами. Одет он был в темно-коричневую робу с капюшоном и простые коричневые сапоги. Но больше всего бросались в глаза его молочно-серые глаза, которых он не сводил с Дорна. Два его младших спутника держали его под руки.
  — Ты слепой,  — презрительно заявил Дорн.
  — А, вот и начинается,  — произнес мужчина.  — Я слепой, а вы наемник с юга континента. Видите, можно обойтись и без всех этих подначек и лжи. Поскольку вы прекрасно видите, что я не вооружен, я был бы вам благодарен, если бы вы отпустили моего друга Терека.
  — Не вооружен?  — проревел Дорн.  — А это что такое?  — Он вытащил из-за пояса своего пленника кинжал и показал остальным.
  — Нож,  — пояснил говоривший, когда один из сопровождающих что-то прошептал ему на ухо.  — Такой, какой бывает у каждого второго мальчишки. Вы же не станете утверждать, что такой человек как вы будет бояться мальчишки с ножом.
  — Когда он будет торчать у меня из спины, будет уже неважно, кому он принадлежал.
  — Но он торчал за поясом у Терека,  — заметил собеседник Дорна.
  — Оставь это, Дорн,  — произнесла Сенета, которая вела себя до сих пор очень сдержанно.  — Думаю, они не опасны.
  Дорн презрительно фыркнул и оттолкнул от себя мальчишку, прямо на руки товарищам. Затем швырнул ему кинжал, но парень не поймал его и вынужден был наклониться за ним.
  Сенета сделала несколько шагов по направлению к группе мужчин. Дорн схватил ее за плечи, но та стряхнула его руки.
  — Кто вы?  — спросила она.  — Что-то вроде вооруженного отряда горожан? Похожи на группу ученых. Зачем вы здесь? Что вам нужно в этом доме?
  С каждым новым вопросом улыбка слепого мужчины становилась шире.
  — У вас голос понежнее, чем у вашего спутника. Ваш запах кружит голову, а слова взвешены, но любопытство то же самое. Зачем мне говорить вам больше, чем ему?
  — Именно по причине только что перечисленных отличий,  — ответила Сенета.
  Мужчина звонко рассмеялся.
  — Вы полностью в моем вкусе. Этому миру не помешало бы больше таких женщин, как вы. Позвольте представиться, меня зовут Нарек,  — он слегка поклонился и развел руками.  — А эти молодые люди мои друзья, которые любят слушать меня и иногда одалживают мне свое зрение, как вы наверняка уже успели заметить.
  Сенета подошла к Нареку, взяла его руку в свою. Дорн знал, что один из ее первых учителей в школе магов тоже был слепым. По ее рассказам, ему нравилось, когда во время разговора к нему прикасались, создавая ощущение близости и доверия. Похоже, Нарек тоже воспринял этот жест с удовольствием, хоть, как показалось Дорну, и по другой причине.
  — Меня зовут Сенета, а моего спутника Дорн.
  — Сенета, какое прекрасное имя для красивой девушки,  — произнес Нарек,  — а имя Дорн очень подходит наемнику. Вы хотите знать, что нужно слепому человеку в чужом доме? Я вам скажу. Защита! Мы с друзьями являемся чем-то вроде провозвестника гласа народа в Сером порубежье или хотя бы в Рубежном оплоте — мы на это надеемся. Мы принадлежим к числу людей, которые не принимают за чистую монету все, что рассказывают жрецы Регора. Не все, что они пытаются поведать нам, служит для укрепления веры или же душевного спокойствия горожан. В их словах проскальзывает эгоизм и алчность. Кроме того, они могут сказать слишком мало в ответ на множество вопросов, и иногда можно даже подумать, что они сами не знают, какой путь избрали для нас боги.
  — А вы знаете?  — спросила Сенета, хотя ответ, казалось, был очевиден.
  — Нет, этого я не знаю, но я не стал бы спрашивать у слепого, поведет ли он меня. Так почему я должен доверять священникам, которые знают о воле господа не больше моего? Но хуже всего то, что они пытаются скрыть свою неуверенность, заставляя других людей жить в страхе и угрожая убить всех тех, кто не верит их словам.
  Дорн знал людей подобного сорта, и теперь вот Нарек утверждает, что является одним из них. Они встречались на задних дворах или в отдаленных переулках и говорили со всяким, кто готов был слушать. Они произносили громкие речи, подбадривали людей или же подстрекали их изменить хоть что-то, но как только из-за угла показывался регорианин, они исчезали, словно заяц в своей норе, когда в небе над ним появлялся гриф. Эти люди любили произносить громкие речи, если у них находились слушатели, но изо всех сил старались избегать конфликтов. Нарек был чересчур самоуверен и слишком требователен для апостола справедливости. Им руководили и другие мотивы, в этом Дорн был уверен.
  — Ты говоришь громкие фразы, кричишь об изменениях, но почему ты считаешь, что прав, а все остальные ошибаются?
  — Глухого не отравить словами, парализованного не сломить пытками, а тот, кто не способен видеть, никогда не ослепнет. Слова священников говорят мне, что они — истинные слепцы. Ими руководит ненависть ко всем, кто мыслит не так, как они, кто отказывается плясать под их дудку. Если такова воля Регора, чтобы жрецы от его имени творили такую несправедливость среди людей, то мне становится интересно, почему мы должны прославлять такого бога, вместо того чтобы просто бояться его. Бьющая меня рука не превратит меня в раба. Я сам это сделаю, поблагодарив за побои. И сейчас настало время решать, хотим ли мы быть свободными людьми или являемся лишь рабами веры.
  Судя по всему, это была не первая речь Нарека и вряд ли последняя. Хранители веры, как называли себя подобные люди, все были людьми, умевшими обходиться со словами. Однако это не означало, что их убеждения ошибочны. Внове были только эти призывы к действию. Раньше вожаки довольствовались лишь тем, чтобы побудить других задуматься, просветить по поводу мира, но все их проповеди были далеки от практики — не говоря уже о серьезном сопротивлении.
  — Почему сейчас, почему здесь?  — спросил Дорн, который всегда умел обходиться малым количеством слов и, несмотря на это, всегда попадать в яблочко.
  Слепые глаза Нарека повернулись к Дорну и нашли его на удивление быстро.
  — Потому что кто-то открыл нам глаза. После многих лет мучений наши голоса наконец-то услышала потерянная душа и набралась достаточно смелости, чтобы восстать против этих эгоистичных священников. Искра справедливости упала на хворост ига.
  Дорн устало нахмурился.
  — Слушай, ты можешь говорить нормально, проповедник подзаборный, чтобы тебя понимали простые люди?  — накинулся он на Нарека.  — Неудивительно, что вашей искре потребовались годы, чтобы вспыхнуть. Ты можешь просто рассказать нам о том, что произошло?
  — Простите, я забыл, с кем говорю,  — извинился Нарек.  — В ваших кругах больше привыкли к грубым речам.
  Сжав руку в кулак, Дорн подошел к Нареку.
  — Единственное, что сейчас будет кружить, это мой кулак.
  Сенета удержала его, и тот с готовностью пошел на попытку примирения.
  — Дорн, он слепой,  — напомнила она ему.
  — Лучше бы он был немым,  — проворчал тот.  — Рассказывай уже, что произошло?
  Нарек не заставил себя долго упрашивать и поспешил поведать историю своего успеха:
  — Священники послали регориан арестовать молодую волшебницу и привести на допрос. Говорят, она навлекла на себя подозрение из-за того, что у нее оказались языческие символы. Но вместо того, чтобы сдаться палачам и отправиться на пытки, она воспротивилась аресту. Произошло сражение, закончившееся тем, что двое тяжелораненых регориан остались лежать на земле, а один умер. Волшебнице хитростью удалось бежать.
  Сенета взволнованно дернула Дорна за рукав плаща, молодые спутники Нарека тоже, казалось, пытались что-то сказать ему.
  — Это невероятно!  — нарочито громко воскликнул Дорн, чтобы это прозвучало правдоподобно.  — И это сделала одна волшебница?
  — Да, с помощью своего ученика или слуги,  — подтвердил Нарек.  — Ему она тоже спасла жизнь. Регориане не останавливаются, если сталкиваются со слабыми и беззащитными людьми.
  — Значит, он может считать, что ему повезло, раз у него оказалась такая мужественная и крепкая наставница,  — проревел Дорн и нанес удар.
  Сенета не смогла его удержать, да и сторонники Нарека только и могли, что стоять и смотреть, как рухнул на пол их наставник.
  Когда Нарек пришел в себя четверть часа спустя, на лице у Дорна читалось разочарование. Бывало, наемник наносил удары и получше и получал в ответ больше благодарности. Вместо этого все присутствующие лишь огорчились из-за его грубого поведения. Они периодически пытались привести в чувство упавшего человека, а остальные тем временем принимались упрекать Дорна или бросать на него презрительные взгляды.
  — Это действительно вы?  — простонал Нарек, придя в себя.
  — Если под «вы» ты имеешь в виду нас, то да,  — обиженным голосом ответил ему Дорн.
  — Мне говорили, что вы покинули город. Готов на коленях благодарить Регора за то, что это не так. Я молился, чтобы он привел меня к вам.
  — Значит, он слушает твои молитвы больше, чем мои,  — фыркнул Дорн.
  Сторонники Нарека помогли ему снова встать на ноги. Сломанный нос, разбитые губы и вся та кровь, что стекала по его подбородку и пропитывала толстую холщовую ткань его плаща, казалось, совершенно не заботит его. Дорн никогда прежде не видел человека, который бы так радовался тому, что его побили.
  — Вы должны пойти с нами. В этом городе так много людей, которым нужно ваше одобрение. Если я расскажу им, как несправедливо поступили с вами, а затем они послушают, как вы защищались от регориан, они последуют вашему примеру. Они толпами выйдут на улицы, чтобы освободиться от ига веры. Прошу вас, идемте со мной.
  Сенета беспомощно поглядела на Дорна. В ее глазах он прочел, что девушка борется с собой. То, о чем рассказал Нарек, не было тайной за семью печатями. Регориане были бичом человеческим. Вере не поклонялись, ее навязывали силой. Слишком много несправедливости натворили они, чтобы ее можно было простить. Образ того, каким на самом деле должен был быть господь, утешителем, спасителем, дающим надежду, был уничтожен, и на его место пришел бог, которого нужно было только бояться.



  12 Мило

  О сне нечего было и думать. Бонне и Мило пролежали всю ночь на жестком полу, глядя в угол. Ни один из них не осмелился даже краем глаза посмотреть на троллиху. Довольно было и того, что они чувствовали ее пристальный взгляд. Время от времени Бонне перекатывался на бок, чтобы проверить, все ли кости умерших на месте. Довольно смешно: их утащил в пещеру тролль, а его волнует, мертвы ли мертвые. Мило же мучили совсем другие мысли.
  Сейчас уже, должно быть, занимался рассвет. Было холодно, Мило проголодался, но не осмеливался вытащить хоть что-то из сумки с провиантом. Есть что-то, имея в перспективе вероятность самому оказаться чьей-то закуской, казалось ему безвкусным. Полурослик осторожно отстегнул от пояса флягу и сделал глоток воды. А затем протянул ее брату.
  — Ты же говорила, что хочешь поговорить с нами,  — неуверенно произнес Мило, обращаясь к троллихе; выносить неизвестность он уже не мог.  — Ты ведь не передумала, правда?
  Троллиха лишь коротко рыкнула в ответ и почесала грудь.
  О троллях Мило знал немного. Честно говоря, он сам удивился тому, что они умеют разговаривать и понимают, что говорят другие. Все свои знания он почерпнул из книг и рассказов. Там говорилось, что они были одиночками, и это наверняка было причиной того, почему они никогда не показывались вблизи деревни. Хотя полуросликов как воинов никто не боялся, но они могли проявить характер, стоило кому-то вытоптать их палисадники.
  Кроме того, он знал, что они были сильными и умелыми воинами, ненавидели эльфов больше остальных народов и предпочитали питаться тем, что бегает на двух ногах и владеет языком… включая полуросликов. На основании этой скудной информации Мило попытался интерпретировать рычание троллихи, но так и не понял, выражало ли оно согласие или же просто голод.
  — Может быть, она не знает, что мы полурослики,  — прошептал Бонне,  — и ждет, когда мы вырастем, чтобы получше наесться.
  Ах да, еще в историях говорилось, что тролли обладают исключительным слухом и невероятным обонянием.
  — Я знаю, кто такие полурослики,  — засопела троллиха.  — Это слабые маленькие люди с острыми ушами, как у эльфов, и ногами, как у воинов.
  С этой точки зрения Мило никогда свой род не рассматривал, но, возможно, она была права, и полурослики представляли собой лишь смешение отличительных признаков остальных народов. Оставалось лишь надеяться, что это не слишком вкусно.
  — Итак, если ты хочешь с нами поговорить, то я готов,  — заявил Мило.
  Бонне тут же сел на своем твердом каменном ложе. Из-под засохшей кашицы, покрывавшей его лицо, сверкнули два больших глаза.
  — Да, выкладывай!  — воскликнул он.  — Сегодня нам предстоит еще долгий путь.
  — Мы еще ждем шамана,  — пророкотала Ушма.  — Вопросы вам будет задавать он.
  При слове «шаман» у Мило засосало под ложечкой. Он слыхал уже об этих жрецах-язычниках, к которым относились и зеленокровки. Они поклонялись богу по имени Хадар. Ритуалы, которые они проводили, чтобы поговорить с ним или чтобы выразить ему свое почтение, представляли собой кошмарную резню. Шаманы приносили в жертву животных, пленников, если таковые были, или даже себе подобных. Они утверждали, что голос бога слышен только через уста умирающего существа. О таких ритуалах рассказывали страшные вещи. О людях, которых мучили и пытали целыми днями, потому что шаманы еще не получили ответа на свои вопросы. Речь божественного всегда заканчивалась тем, что человек умирал.
  — Ты думаешь о том же, о чем и я?  — прошептал Мило, обращаясь к брату.
  Бонне осторожно кивнул, и часть кашицы отпала от подбородка и шеи.
  — Опухоль с лица спала, ко мне вернулось зрение,  — мимоходом заметил он.
  Ушма склонилась над своим ложем — троллиха тоже ночевала на полу, сторожа выход из комнаты,  — и принялась копаться в шкурах в поисках чего-то.
  — Как насчет пробежки?  — шепотом поинтересовался Мило.
  — Сейчас ноги немного онемели, но если эта тварь погонится за нами, думаю, это быстро пройдет.
  — Рюкзак не бери. Без вещей мы будем двигаться быстрее. Как только она в следующий раз отвернется, бежим.
  — Спорим, что я выбегу из пещеры раньше тебя,  — прошептал Бонне.
  — Никогда!
  — Что никогда?  — проворчала Ушма, которая успела найти то, что искала. В руке у нее был изогнутый рог, судя по всему, сигнальный.
  — Мы еще никогда не видели троллих,  — пояснил Мило.  — Мы думали, что бывают только воины.
  Похоже, он наступил троллихе на любимую мозоль. Та возмущенно оперлась на руки.
  — Это так на вас похоже,  — взревела она.  — Наверное, вы надеялись, что, убив любого из нас, вы сократите численность нашего народа. Но так не бывает.
  — Мы никогда еще не убивали троллей,  — перебил ее Бонне.  — И, смею заверить, ни один из Черниксов никогда не обижал троллей.
  — Потому что не хотели или потому что не представилась возможность?
  — Потому что тролли никогда не обижали нас,  — быстро заявил Мило, чтобы помочь брату выпутаться из затруднительного положения.
  — И теперь надеетесь, что все так и будет,  — хрюкнула троллиха.  — Погодите, я вам кое-что покажу.
  Ушма поднялась, едва не ударившись о свод пещеры. Низко наклонившись, размахивая руками, она вышла из пещеры и спустилась немного вниз по туннелю. А затем внезапно повернула в один из боковых коридоров.
  — Спорим, что я буду снаружи первым,  — вырвалось у Мило, но брат уже вскочил на ноги.
  Не взяв ничего из своих пожитков, полурослики побежали. Они с быстротой молнии выскочили из пещеры и бросились бежать по коридору. Под ногами они чувствовали глиняный пол, из которого торчали корешки, истоптанные острые камни и обломки костей. Нырнули во тьму и перестали видеть что-либо вокруг себя, кроме маленького светлого пятна в конце туннеля. Ноги все еще были деревянными, ночной холод еще чувствовался во всех костях, но страх заставлял их бежать что было сил.
  Проклятие Ушмы прозвучало в укрытии тролля, похожее на крик умирающего. Затрещало дерево, разбился сосуд об пол, а затем послышался рев, от которого кровь стыла в жилах.
  Выход был уже близко. Мило уже чувствовал запах прохладного, чистого утреннего воздуха. Бонне дышал ему в затылок. Хотя обычно он обгонял Мило, пока что ноги его не слушались. Но для того, чтобы выбраться из пещеры, этого наверняка хватит. Если немного повезет, они смогут нырнуть в высокие папоротники и подлесок. Если ветер дует в нужную сторону, у них будет шанс.
  Холодный воздух обжигал легкие Мило. Голова гудела. На краткий миг спасительный свет в конце туннеля заслонила тень, но затем он вернулся и был ярче обычного.
  До выхода оставалось лишь несколько шагов, и Мило все еще слышал рев троллихи далеко позади. Надежда окрыляла, когда он ухватился за первый корень упавшего дуба, а в лицо ему посыпалась земля, он был твердо уверен, что поступил правильно. Он забросил ногу на земляной вал, подтянул остальное тело. На четвереньках выбрался из ямы, оставленной упавшим деревом. Оказавшись на поверхности, он оглянулся через плечо, чтобы посмотреть, где там Бонне. Брат бежал за ним по пятам. Запыхавшийся, но с улыбкой во весь рот, он тоже добежал, хоть и вторым.
  Мило отвернулся от него, чтобы посмотреть, где лучше всего нырнуть в заросли, когда ему в голову внезапно полетел огненный шар. Он едва успел увернуться, но тут же в нос ему ударил запах паленых волос. Он едва успел разглядеть три небольших силуэта, когда что-то твердое попало ему в живот. Удар выбил из легких весь воздух, он невольно согнулся. Последнее, что он помнил, это еще один летящий на него огненный шар и крик брата.
  Открыв глаза, Мило не мог понять, сколько времени прошло. Голова гудела, кожа от шеи и до горла не ощущалась. Открыв рот, чтобы смочить языком пересохшие губы, он почувствовал, как к горлу подступила тошнота. В горло посыпались горькие крошки, он закашлялся. Избавиться от этого привкуса во рту Мило не смог, стало лишь хуже. Терзаясь, он рванулся в сторону. Попытался коснуться лица, но ничего не вышло. Теперь он почувствовал, что запястья и лодыжки стянуты тугими путами.
  Кто-то грубо подхватил его под мышки и посадил ровно. Ушма. Троллиха схватила его рукой за горло и прижала к стене.
  — Не нужно было тебе этого делать,  — прорычала она.  — Если ты не будешь нам доверять, мы тебя убьем.
  Доверять ей? А как она себе это представляла? Что она может просто взять и украсть двух полуросликов, чтобы потом подружиться с ними? Тролли и полурослики — это просто-напросто даже не вяжется. На всех известных Мило рисунках тролли либо лежали мертвые у ног недоумевающих полуросликов, либо догоняли убегающих в панике полуросликов, либо жарили их над огнем. Рисунка, на котором тролль сидит с семьей полуросликов за обеденным столом и с наслаждением уписывает блинчики с черникой, просто не существовало.
  В голове Мило раздался голос отца: Ты целый день устраиваешь всякие проказы вместе с братом. Вы разорили полдеревни, а поскольку тебе недостаточно этого хаоса, ты решил убить всех членов совета. Я на коленях благодарил Цефею, когда вы пропали, молился о том, чтобы мне никогда больше не пришлось вас увидеть. Но вместо того, чтобы позволить дракону сожрать себя, ты вдруг возвращаешься домой и представляешь мне свою новую жену-троллиху. Если ты думаешь, что я разрешу ей сидеть за столом, чавкать и пускать слюни, то ты ошибаешься. Убирайтесь оба в сарай, там вам самое место.
  Когда призрачный голос отца стих, Ушма отошла в сторону, открывая его взгляду троих нагло улыбающихся гоблинов. Двое из них были довольно маленькими, даже для этих зеленокожих падальщиков, практически голых, если не считать набедренной повязки. Зато у каждого с собой было множество ножей, копий, дубинок и даже по короткому луку. Один из них хитро кивнул Мило, сделал вид, что наносит удар копьем, а другой рукой взмахнул факелом. Судя по всему, это должно было вызвать у него восхищение, но этого не произошло.
  Последний гоблин был на голову выше своих спутников и немного старше. Мило пришел к такому выводу по длинным свалявшимся седым волосам, коричневым пенькам зубов и слишком большим ушам — у гоблинов они росли на протяжении всей жизни. У таких выдающихся представителей народа гоблинов для этого должно было быть не одно десятилетие! Не считая этого, на нем был пластинчатый гномский доспех и бесшовная юбка. Очень смелое сочетание, особенно если у тебя зеленоватая кожа, руки и ноги не толще черенка метлы, а по статусу шамана тебе положено носить меховую шапку с хилыми оленьими рогами.
  Однако недооценивать гоблинов не стоило. Назвать их смелыми воинами было тяжело, но они сражались с помощью хитростей и трюков. Собравшись втроем или вчетвером, они могли свалить с коня рыцаря и убить его. А если с ними был шаман, лучше было сразу бросаться наутек. У них были порошки и микстуры, с помощью которых можно было произвести много дыма, ослепить, довести до обморока, оглушить человека. Эту помесь ведьмака и священника лучше было либо сразу вывести из игры, либо бороться собственными заклинаниями, если таковые имелись.
  — Со мной говорил голос!  — вдруг выкрикнул шаман, воздев руки к небу.
  Оба его спутника тут же опустились на колени, как воины, ожидающие посвящения в рыцари. Ушма тоже опустила голову.
  — Неудивительно, что он слышит голоса, с такой-то внешностью,  — прошептал Бонне.
  — Он говорил со мной,  — повторил шаман, а факел у входа мигнул странным светом.
  Он указал на Мило и Бонне и стал ждать реакции. Когда никто из них ничего не сказал, один из гоблинов вскочил и ударил Бонне копьем в плечо.
  — Ай! Это еще что такое?
  — Я, Ксумита Латоринсис, объявляю вас поступившими к нему на службу!  — выкрикнул шаман.
  — Я принимаю выбор,  — ответил Бонне без особого энтузиазма, но, возможно, он просто хотел защититься от еще одного удара.
  — Я тоже!  — быстро поклялся Мило, чтобы не получить удар копьем вместо Бонне, если не ответит.
  — Значит, решено. Вы, два тощих гнома, с данного момента являетесь инструментом Ксумиты Латоринсиса, слышащего голоса.
  Вообще-то Мило хотел поправить, что они полурослики, а не какие-то там отощавшие гномы. Но великодушно решил не обращать внимания на подобное недоразумение. Чего доброго, шаману не понравится, что его перебивают.
  — И мы теперь должны что-то делать?  — озадаченно поинтересовался Бонне.  — Вы ведь не станете расчленять нас и пытаться прочесть будущее по нашим внутренностям?
  В ответ он получил еще один удар копьем.
  Мило был не особенно верующим. Хоть он и помогал мейстеру Гиндавелю, то это совершенно не делало его богобоязненным полуросликом. Однако одно он знал наверняка: клятва, которую они только что принесли, совершенно не вяжется с их собственной верой. Тот, кого шаман называл «голосом», возможно, был не кто иной, как Хадар. Бог безбожников, так его называли полурослики. Ему поклонялись орки, тролли, гоблины и множество остальных существ. Почему шаман называл его не по имени, а просто голосом, Мило не понимал, но кто же разберет, что и почему делает и говорит гоблин. Они вот и полуросликов называют тощими гномами.
  — У голоса есть для вас задание,  — продолжал Ксумита Латоринсис.  — Я получил его, и он посвятил меня в тайны своего знания. Мир отравлен, и яд распространится на всех верующих и неверующих. Он поразит все цветы, растения и деревья. Отравит воду. Разложит камни, скалы и горы. А под конец проникнет к мертвым и предкам и разрушит наш мир.
  Судя по всему, ничего хорошего ждать не стоило, верующий ты или нет. Впрочем, Мило знал, что народы безбожников любят подобные мрачные пророчества. Наверное, они считали, что благодаря этому смогут обеспечить своему богу некоторое место среди других религий. И всякий раз, когда наемники, солдаты или городская стража брала в плен кого-нибудь из зеленокровок, они принимались вещать о гибели мира. Да, гибель мира! Достаточно было оставить его в живых на какое-то время, и он уже вываливал на слушателей все эти мрачные откровения.
  Мило попытался сохранить серьезное лицо.
  — Это же ужасно,  — с несколько наигранной тревогой произнес он.  — Но как двое полуросликов могут что-то изменить?
  Один из гоблинов как раз замахнулся копьем, чтобы покарать за неуместное перебивание шамана, но Ксумита Латоринсис удержал его.
  — Хороший вопрос для неверующего,  — прорычал он.  — Я тоже задал голосу этот вопрос,  — шаман мгновение остановил на Мило свой значительный взгляд.
  — И что он сказал?  — осторожно поинтересовался Мило.
  Ксумита Латоринсис выхватил у своего спутника копье и одним прыжком перемахнул через очаг. Первый удар пришелся Мило по лицу, второй по шее. Мило не мог защититься от ударов, поскольку все еще был связан. Ему не оставалось ничего иного, как уворачиваться по мере сил. Шаман все бил и бил его, сопровождая сказанное криками:
  — Неужели ты, отупевший, жалкий, отвратительный, ноющий, грязный, вонючий червь, думаешь, что у голоса нет своих причин на то, чтобы заставить двух неверующих служить ему?
  Ксумита Латоринсис продолжал бить Мило в такт своим словам. Затем удары вдруг прекратились, шаман вернулся на свое место и передал копье своему спутнику.
  — Таков был его ответ,  — провозгласил Ксумита,  — не дословно, а по смыслу. Он причинил мне сходную боль. Когда голос успокоился, он назвал мне свое истинное имя.
  «Вот теперь начнутся мрачные предсказания»,  — предположил Мило.
  — Он назвал себя Младшим Сыном. Поручил мне найти одного из первых агнцев от матери, ибо только агнец может вынуть из тела земли ядовитое жало. Младший послал меня в Рубежный оплот, чтобы найти там агнца и привести его сюда, в сердце Скрюченного леса.
  — Похоже, в Рубежном оплоте полно матерей,  — прошептал Бонне.
  На языке у Мило вертелись дюжины вопросов, но он не осмелился задать ни один из них. Вместо этого он задумчиво кивнул.
  Похоже, Ксумита заметил, что во всей этой ситуации есть что-то неправильное, и заявил:
  — Как вы, наверняка, уже поняли, я священный жрец гоблинов. Нетрудно догадаться, что произойдет, если бы я вдруг оказался перед воротами Рубежного оплота.
  Мило подумал и решил, что это тяжело представить, поскольку, по его мнению, Ксумита Латоринсис не дошел бы даже до городских стен. Какой-нибудь наемник или охотник наверняка убил бы его, задолго до того, как он выбрался бы из лесу. Однако полурослик кивнул.
  — Поэтому я посвятил в свою планы Ушму. Она пообещала мне поймать неверующего, который сможет отправиться в Рубежный оплот вместо меня, не вызывая подозрений. После нескольких неудачных попыток,  — Ксумита Латоринсис указал на маленький холмик костей в главной пещере троллихи,  — для выполнения этой задачи избрали вас.
  Мило вполне представлял себе, каким образом произошли эти неудачные попытки. Не все представители различных народов так добровольно позволяли взять себя в плен, как два испуганных полурослика. Если бы у Мило был меч, возможно, они не сидели бы здесь, а присоединились к костям в углу.
  — То есть мы должны сходить для вас в Рубежный оплот?  — подытожил Мило.
  Ксумита Латоринсис кивнул, судя по всему, он был очень доволен.
  — А потом?  — поинтересовался Мило.  — Кем или чем должен быть этот агнец матери?
  Шаман выразительно поднял брови.
  — Откуда мне знать?  — фыркнул он.  — Это ваша задача, так что сами и выясняйте.
  Вообще-то Мило надеялся получить какую-нибудь информацию. Шаман с такой уверенностью болтал о матерях, вторых сыновьях, храмах и городах, что Мило даже не пришло в голову, что он имеет об этом столь же слабое представление, как и он.
  — А Младший Сын не передал вам волшебного меча или другого магического предмета, чтобы вы отправились с ним в битву?  — вдруг поинтересовался Бонне.
  Мило был готов к тому, что Бонне получит очередную порцию ударов, но вместо этого Ксумита Латоринсис подтолкнул одного из своих спутников, указывая на кости в дальней части пещеры.
  — Принеси каждому из них по языческому символу. С их помощью они должны найти агнца матери. Это опознавательный знак матери, еще с давних времен.
  Гоблин неловко поковылял в угол пещеры, бросая на обоих полуросликов полные ненависти взгляды. С факелом в одной руке и узким потертым кинжалом в другой, он стоял перед обрушившейся стеной пещеры и напряженно вглядывался в кости умерших. Найдя то, что искал, он воткнул факел в пол и осторожно поставил одну ногу на кучу костей. С помощью кинжала отодвинул в сторону наполовину разложившиеся тряпки. Поковырялся острием ножа среди костей и выудил длинную потускневшую цепочку, на конце которой висел медальон. Затем выудил из костей еще кольцо. Вытянув руку подальше от себя, он протянул цепочку полуросликам. Когда никто из них к ней не потянулся, он опустил клинок, и цепочка упала на пол.
  Мило и Бонне рассматривали медальон. Он почернел, но, возможно, под патиной было серебро. Мило осторожно потянулся к нему рукой, большим и указательным пальцами поднял символ на цепочке и поднес его к глазам.
  — Миленько,  — произнес Бонне.  — Немножко грязный и тяжеловатый на мой вкус, но к твоей одежде очень подойдет.
  Едва он произнес эти слова, как гоблин бросил в пыль перед ними еще и спрятанное до этого момента тяжелое кольцо с печаткой. Похоже, оно было из золота. Несмотря на то что оно было матовым и поцарапанным, украшение все еще блестело. На печати кольца красовался тот же символ, что и на медальоне. В принципе, там был изображен круг, пронизанный неровными линиями, зубчатыми и волнистыми линиями.
  Описание Бонне было точным. Миленько — это было точное слово, поскольку в целом линии не говорили Мило ровным счетом ничего. Если этот узор действительно что-то значил, то он был слишком абстрактным, чтобы полурослик мог его разгадать.
  — Тогда уж лучше это,  — прошипел Бонне, вырывая медальон из рук Мило.
  И прежде чем тот успел возмутиться, Бонне уже застегнул цепочку на шее. Мило заметил, что брат старается, чтобы ни цепочка, ни амулет не коснулись кожи. Именно по этой причине он, наверное, так быстро отказался от кольца. Кольцо было гораздо более личным.
  На ум Мило тут же пришли дюжины историй о волшебных кольцах. Не все они обладали силой, помогавшей обладателям вершить великие дела. Особенно если принять во внимание, что гоблин снял это украшение с мертвеца — скорее всего, оно мало что могло сделать.
  Мило бросил на шамана неуверенный взгляд, и тот ответил ему решительным кивком. У полурослика все внутри перевернулось, когда он надел кольцо на средний палец. Но ничего не произошло. Мило подождал еще мгновение, не проявится ли магия чуть попозже, но все осталось по-прежнему. Кольцо плотно сидело на руке, тяжелое и холодное. Судя по всему, предыдущий владелец носил его на мизинце — Мило видел человеческий скелет, рука которого торчала из груды костей. Может быть, украшение проявит свою магию, если надеть его на нужный палец? Но Мило решил не будить лихо, пока тихо, и удовлетворился этим.
  — Что мы должны делать?  — спросил он, переводя взгляд с шамана гоблинов на троллиху и обратно.  — Теперь мы свободны? Мы можем идти?
  — Думаешь, что раз у нас зеленая кровь, так мы совсем глупые?  — зашипел Ксумита Латоринсис.  — Вы побежите назад в свою деревню и даже пальцем ради дела не пошевелите. Посмеетесь над нами и будете всем рассказывать, как одурачили нас и какие глупые эти зеленокровки. Ничего подобного, я никогда не стану вам доверять, что бы вы нам ни пообещали. Я кое-что придумал, чтобы можно было быть уверенным, что вы будете искать агнца матери в Рубежном оплоте.
  Шаман снял с пояса мешочек и вытряхнул из него на ладонь немного зеленого порошка.
  — Держите их!  — приказал он своей свите.
  Оба гоблина легко сумели схватить связанных полуросликов, правда по очереди. Один схватил руки, второй потянул Мило за волосы, чтобы тот поднял голову. Шаман подошел к нему и сдул порошок с ладони прямо в лицо. Похожая на пепел субстанция попала в глаза, нос и рот, затмила Мило взор и вызвала приступ кашля.
  Ту же самую процедуру пришлось вытерпеть и Бонне, но, судя по всему, он был готов к ней гораздо лучше и просто выплюнул остатки горького порошка.
  — Если вы думаете, что легко сможете нарушить данное слово и где-нибудь спрятаться, то я буду вынужден вас разочаровать. Что произойдет с одним, то же случится и со вторым. Если один из вас умрет, жизнь второго тоже оборвется. Это проклятие свяжет вас крепче обещания.
  Ксумита оценивающе оглядел полуросликов, затем ткнул пальцем в Мило.
  — Ты пойдешь и станешь моим инструментом. Найди агнца матери, чтобы извлечь яд из земли и излечить этот мир. Твой брат останется здесь до тех пор, пока ты не выполнишь задачу. Зима будет суровой, а у нас недостаточно запасов. Так что лучше поторопись, иначе тебя будет ждать его судьба,  — заявил Ксумита Латоринсис.
  Мило мог бы закричать, затопать ногами, но это не помогло бы. Его брат был предоставлен самому себе, так же, как и он. Все, что Мило мог сделать, это попытаться выполнить запутанные указания шамана, найти в них смысл или надеяться на то, что его брат каким-то образом сможет сбежать. Последнее в данный момент было вполне вероятно.



  13 Рубиния

  Старый мул беспокойно переминался с ноги на ногу. Стук копыт громко отдавался по мощеной площадке перед Вороньей башней, заполняя собой всю поляну.
  — Спокойно, Мальвин,  — обратился к животному Отман и по-приятельски похлопал его по шее.  — Наконец-то хотя бы один из нас может доказать, что его еще не пора списывать в утиль.
  — Вы не старый, просто мудрый,  — ответила Рубиния с маленькой одноосной повозки.
  — Хм, это то же самое, просто сказано так, чтобы лучше себя чувствовать. Я стар, кожа у меня сморщенная, суставы больные, а волосы седые. По крайней мере, на это знание я стал богаче. Мир принадлежит молодым. Все, что я могу им еще предложить, это свою мудрость. Но когда-нибудь наступит и такой возраст, когда им все это надоест. Тогда мне настанет пора исчезнуть.
  — Тогда потяните подольше,  — заявила Рубиния.  — Такого места, как у вас, мне никогда больше не найти.
  Отман рассмеялся, и Рубиния улыбнулась ему, пытаясь сдержать слезы. Ей не хотелось думать о том, что будет с ней, если старый магистр прикажет долго жить. Тогда придется возвращаться в Дуболистье или в Рубежный оплот, в услужение к богатому купцу. Ни одна из этих перспектив ее не радовала.
  Рядом с Рубинией на узких козлах одноосной повозки сидел Пепельный, карлик, часто помогавший мейстеру Отману в лабораторных экспериментах. На нем, как всегда, была серая ряса, а поверх нее засаленный кожаный передник. Одеваясь так, он, похоже, считал себя чем-то лучше других туннельных карликов, и в некотором роде был прав. Говорил Пепельный мало. Казалось, он всегда предельно сосредоточен, стараясь ничего не уронить, не столкнуть и ни на что не наступить — он просто сидел и ничего не делал. Однако сегодня ко всему этому прибавилось выражение удовлетворенности и гордости на лице. В случае с карликом это было больше, чем можно было ожидать. Их мимика обычно ограничивалась какой-то одной эмоцией, превалировавшей над остальными. Однако сегодня на его лице отобразилась целая гамма чувств. Рубинии казалось, что она слышит его мысли.
  Пепельный был открыт этому миру, в этот величайший для него день. Карлику позволили отправиться в путешествие вместо своего хозяина. Раньше ему приходилось идти пешком. А сейчас у него была собственная повозка с упряжным животным, которое хоть и было больше него, но по влиянию стояло на ступеньку ниже. И, ко всему прочему, ему разрешили надеть любимую рясу и кожаный передник, которые были для него чем-то вроде герба, его отличительным признаком. Он был правой рукой хозяина…
  Так или примерно так представлялись Рубинии мысли карлика. Мейстер Отман действительно называл его своей правой рукой, что приводило ко множеству ссор между Пепельным и другими туннельными карликами. Остальные говорили, что у Отмана есть своя собственная правая рука. Пепельный соглашался, но заявлял, что тогда является, по крайней мере, левой рукой, ногой или другой важной частью тела мага.
  — Надеюсь, решение было правильным,  — засопел Отман.  — Мне не по себе от того, что приходится посылать вас в Дуболистье. Может быть, вас встретят отнюдь не с распростертыми объятиями, еще и обвинят в том, что Мило и Бонне смогли сбежать. Кто знает, как отреагируют опечаленные родственники. В данных обстоятельствах им все равно, кто в ответе за случившееся в зале совета. У горя и отчаяния правил нет.
  Рубиния была рада, что старый маг попросил ее поехать в Дуболистье, чтобы разобраться с недавними событиями. Отман хорошо разбирался в свойствах отдельных народов и том, как лучше всего с ними общаться. Он хорошо умел слушать и еще лучше говорить. Казалось, он всегда выбирает правильный тон, с кем бы ни заговорил — будь то высокомерные эльфы, упрямые гномы, озлобленные люди или недоверчивые полурослики. Он знал, когда лучше всего действовать осмотрительно. Полурослики, конечно же, одна из самых гостеприимных рас из всех имеющихся в Сером порубежье, но как только речь заходила о семейных проблемах или делах, касающихся деревенской общины, они могли реагировать на чужаков очень недружелюбно, особенно если те пытались вмешаться. Если же кто-то все же решал так поступить, его вежливо, но решительно ставили на место. И тот, кому приходилось столкнуться с подобным отношением, быстро понимал, что холодность полурослика не согреть парой солнечных лучей. Заново завоевать доверие полуросликов было труднее, чем перепить гнома. Поэтому Отман решил изменить свой первоначальный план и не ехать в деревню самому.
  — Так будет правильно,  — Рубиния пыталась развеять сомнения Отмана.  — Меня все в Дуболистье знают, мне доверяют. Мой брат обрадуется, что я наконец-то приехала навестить его, и вздохнет с облегчением, когда я скажу ему, что оба его старших сына в порядке. Если там что-то происходит, я узнаю об этом очень быстро. Кроме того, у меня ведь есть еще и тайное оружие.
  Мейстер Отман бросил на нее то ли удивленный, то ли испуганный взгляд.
  — Никто из моих знакомых не сумеет скрыть от меня свою тайну, если я угощу его парой своих шиповнично-мятных пышек.
  Магу потребовалось пара мгновений, чтобы сообразить. Сначала он робко улыбнулся, потом уже усмехался, а под конец расхохотался во все горло.
  Рубиния в очередной раз удивилась, как же сильно в некотором отношении похожи на своего хозяина его маленькие помощники. Если речь заходила о слишком приземленных вещах, он быстро терялся.
  — Берегите себя,  — произнес Отман,  — и не погоняйте слишком старого Мальвина. У него, как и у меня, лучшие годы уже позади. А ты, Пепельный, присматривай за Рубинией. Если с ней что-то случится, нам придется до конца своих дней есть липкую овсяную кашу.
  Пепельный с отвращением скривился.
  — Не беспокойтесь, мейстер Отман. Ваш драгоценный помощник может быть сущей бестией. Он знает, что нужно делать, если мы повстречаем дракона. Верно, Пепельный?
  Рубиния приятельски хлопнула туннельного карлика по плечу, дожидаясь реакции. Но вместо того чтобы испугаться, громко закричать и броситься наутек, выдать один из своих непонятных и невразумительных комментариев, Пепельный подхватил свой дорожный узелок в пестрых заплатках, лежавший у него в ногах, положил его себе на колени и крепко вцепился в него.
  Рубиния перевела взгляд на мейстера Отмана и огорченно скривилась.
  Отман пожал плечами.
  — Не обижайся на него, ему пришлось прожить много лет в мрачной лаборатории, тесной башне с ворчливым стариком. Тут кто хочешь станет странным.
  Пепельный коротко рыкнул, что могло означать как согласие, так и отрицание.
  Рубиния надеялась, что безымянный туннельный карлик, который пришел ей на помощь в лесу, будет сопровождать ее, но он исчез без следа, так же внезапно, как и появился. Она спрашивала мейстера Отмана про маленького помощника, но тот точно так же не смог объяснить неожиданное появление и исчезновение. Впрочем, в этом не было ничего удивительного, поскольку старый маг не особенно интересовался большинством своих слуг. Отман посоветовал ей взять с собой Пепельного, поскольку тот разбирался в целебных травах и облегчающих боль чаях. Если в Дуболистье произошло еще какое-то недоразумение между полуросликами, он сможет помочь лучше всех.
  — Мы вернемся самое позднее через неделю,  — сказала Рубиния.  — Еда для вас готова, Пурпурный будет подавать вам ее к определенному времени. Еловый и Огненный тоже знают, что нужно делать. За Небесным нужно немного приглядывать, он все время путает…
  — Рубиния, мне уже за шестьдесят,  — напомнил ей Отман.  — Вам не кажется, что одну неделю я как-нибудь справлюсь сам? К моменту вашего возвращения я не умру от голода и не сожгу свою башню. Не беспокойтесь.
  Отман шлепнул мула по заду, и старая кляча побежала по дорожке.
  — До скорого!  — крикнула Рубиния.  — Молоко и мед из цветков бузины я спрятала во флигеле. Если захотите нагреть, берите один из синих кувшинов.
  Она повернулась на козлах и на прощание помахала магу рукой. Отман лишь на миг поднял руку, а затем вернулся в Воронью башню. Пепельный сидел рядом с Рубинией, все еще сжимая в руках мешочек.
  — Путешествие наверняка будет веселым и увлекательным.
  Пепельный только хмыкнул.
  К вечеру Рубиния изменила свое мнение. Самым веселым в поездке был хвост мула, которым он энергично размахивал из стороны в сторону, чтобы отогнать надоедливых мух. Пепельный за весь день не произнес ни слова. Казалось, его ничуточки не интересует все мероприятие и его в нем участие. Рубиния пыталась разговорить его с помощью кое-каких сладостей — безуспешно. Даже дравшиеся за гранат еноты не смогли развеселить его, а яркую осеннюю листву он не удостоил даже взглядом.
  — Нужно подыскать место для ночлега,  — сказала она.  — Ты ничего не имеешь против того, чтобы переночевать вместе со мной в повозке?
  — Лучше я здесь посижу,  — с отвращением прорычал Пепельный, словно ему сделали дико непристойное предложение.
  Рубиния хотела исправить недоразумение, когда Пепельный добавил:
  — Лучше будет, если я посторожу.
  — Ты прав,  — ответила полурослик.  — Если нужно будет тебя сменить, просто разбуди меня.
  — Я не буду спать,  — проворчал он, но на этот раз она услышала в его ворчании веселые нотки.
  Рубиния пришла к выводу, что ей действительно больше нравится, когда туннельный карлик помалкивает. Лучше помереть со скуки, нежели слушать недовольное бормотание. Она радовалась визиту к брату, хоть повод получился и очень грустный. Вернуться в родную деревню, обнять семью — это лучше любого черничного пирога с ванильным соусом, и она была настроена не позволить никакому мрачному туннельному карлику испортить это предвкушение.
  Рубиния проехала еще немного, пока не обнаружила огромный дуб, под которым можно было отлично укрыться, если бы вдруг снова пошел дождь. Она направила повозку в сторону от дороги и остановила ее у кряжистого ствола дуба. Мул тут же принялся пастись в высокой траве, довольно прядя ушами. Рубиния полезла назад, в повозку, завернулась в старое коричневое одеяло и устроилась поудобнее.
  Каким бы страшным ни был Скрюченный лес, со всеми своими мрачными историями о давно минувших днях, при желании он мог казаться мирным и легко убаюкать. Прошло совсем немного времени, и Рубиния уснула.
  За густой пеленой облаков, завесившей небо, луны было почти не видно. Высоко над головой Рубинии в светло-серое небо упиралась сухая ветка, словно пытаясь схватить его. Полурослику понадобился лишь миг, чтобы осознать, где находится. Негромкий шелест ветра в листве заглушали глухие раскаты грома. Рубиния высунула руку из-под одеяла. Ощупала шершавые грубые доски повозки. Повернула ладонь вверх, немного подождала. Ничего не почувствовала. Слышен был лишь негромкий шорох листьев в лесу. Может быть, дождь еще не пробил густую крону дерева. Рубиния отбросила одеяло в сторону, протерла глаза и села.
  — Давай двигаться дальше, может быть, проскочим грозу,  — произнесла она еще немного сонным голосом.
  — Т-с-с,  — прошипел Пепельный.
  Рубиния обернулась к туннельному карлику. Он смотрел в ее сторону, но куда-то за ее плечо, вглядываясь в темноту леса. Глаза его напоминали два мутных круглых диска. Они не светились, в них ничего не отражалось. Они были похожи на два пятна грязного снега в ночи.
  — Там,  — вдруг сказал он, указывая в ту сторону, из которой они пришли.
  Что-то постоянно грохотало и рокотало.
  Рубиния стала вглядываться в ночь. И совсем уже было решила спросить, что насторожило Пепельного, когда на миг расступились облака, и свет луны пробился до земли, сквозь листья и ветки.
  Всего в ста шагах от них тянулась мрачная процессия, состоявшая из повозок, телег, верховых животных и каких-то непонятных фигур. Несмотря на слабый свет, она увидела, что это были не просто торговцы с парой повозок или заблудившаяся в лесу семья, а целый обоз. Источником рокота и грома оказалась не приближающаяся гроза. Звуки производили колеса повозок, перекатывавшихся через коренья, скрип деревянных телег, постукивание ящиков и сундуков в повозках.
  — Кто это?  — прошептала Рубиния.  — Почему ты меня не разбудил?
  Пепельный еще мгновение смотрел куда-то мимо нее, а затем ответил:
  — Это всего лишь гномы.
  Рубиния предприняла еще одну попытку разглядеть хоть что-нибудь. Туннельный карлик оказался прав, это были гномы. Однако правильно ли будет сказать «всего лишь»? Полурослик в этом сомневалась. Гномы Серого порубежья славились как своим усердием, так и своими разгульными пиршествами. Гномы и полурослики всегда были добрыми друзьями, не только в Сером порубежье, но и во всех других королевствах. Возможно, все дело было в том, что они рассматривали мир примерно с одинаковой перспективы, или же в том, что оба эти народа любили выпить и попеть. Но пренебрежительные слова «всего лишь», сказанные Пепельным, ни в коей мере нельзя было отнести к этим гномам.
  Несмотря на то что никого из них нельзя было толком разглядеть, от этой кавалькады исходило какое-то жуткое, даже угрожающее ощущение. Рубиния знала, что, путешествуя в темноте, гномы не пользуются факелами. Не любили они и бегать повсюду, распевая веселые песни, не было ничего необычного и в том, что они пришли в Скрюченный лес, хотя они редко забирались так далеко на юг. Однако, несмотря на все это, по спине у нее пробежал холодок. Эти гномы представляли собой не обычный отряд, отправившийся пилить деревья, переносить бревна и стволы, которые так нужны им для строительства штолен. Она чувствовала, что у этих гномов какая-то темная миссия. И ни на миг не усомнилась в том, что лучше будет, если их не увидят.
  Сидя в повозке, Рубиния попыталась притвориться невидимой, еще более незаметной, чем обычно. Пепельный сидел на козлах, словно окаменев, но ему, похоже, не было страшно. Он наблюдал за проезжающими мимо повозками так, словно это была всего лишь стая гусей, летящая по небу, которые ничего не могли ему сделать и сами были для него тоже в недосягаемости.
  Казалось, этот состоящий из повозок, вьючных и тягловых животных караван просто бесконечен. Прошло почти полчаса, прежде чем последняя повозка проехала мимо них.
  Рубиния облегченно вздохнула, когда грохот, наконец, сменился негромким шепотом.
  — Стоять!  — вдруг раздалось из лесной темноты, и уже через один удар сердца все звуки смолкли.
  От испуга Рубиния задержала дыхание.
  — Верните ее, живой или мертвой, мне все равно, но она не должна уйти!  — Голос был низким и хриплым, и еще он был явно гномского происхождения.
  Только теперь Рубиния с ужасом осознала, насколько близко от них прошла кавалькада. Среди деревьев, ночью — все эти черные силуэты казались далекими, как стены города на горизонте. Резкий приказ, долетевший до нее с отчетливой холодностью, представил все в ином свете. Они были все еще слишком близко, чтобы их не заметили. И если она сейчас сядет на козлы и погонит мула, гномы услышат ее. Ее выдаст либо скрип повозки, либо недовольное фырканье мула, стит ей только хлестнуть его. Поэтому оставалось лишь надеяться, что гномы быстро найдут то, что ищут, и уберутся.
  Замерев от страха, Рубиния сидела на корточках в кузове повозки и вглядывалась в лесную темень.
  «Это гномы,  — она пыталась успокоить сама себя.  — Те же самые, с которыми мы жили бок о бок на протяжении многих сотен лет. Те же самые, с которыми из года в год вместе отмечали праздник Тыквы, пели песни, пили и смеялись. Те же самые, которые проезжают на повозках по деревням и дарят удивляющимся детям цитрины, тигровые глаза, розовые кварцы и аметисты. Они только на вид грубые, но глубоко внутри бьется доброе сердце».
  Внутренний голос умолк, поскольку полурослик понимала, что эти гномы не похожи на тех, что были в ее воспоминаниях. Эти убьют ее, если найдут.
  — Там!  — проревел голос в темноте.
  В следующий миг Рубиния увидела, как что-то сверкнуло в ветвях кустарника. Кто-то сидел там, в зарослях, пытаясь остаться незамеченным. Мгновением позже фигура вскочила и побежала прямо на нее.
  Рубиния хотела закричать, но челюсти отказались приоткрыться хотя бы на самую малость. Она испуганно смотрела на маленькое существо, бежавшее к повозке по какой-то странной траектории. Это был точно не гном. Движения были слишком проворными и недостаточно мощными.
  Прежде чем Рубиния успела решить, что ей делать, существо подбежало и вскочило на ее повозку. Полурослик по-прежнему никак не могла издать ни звука, вместо этого она, словно парализованная, таращилась на ночного гостя, сидевшего у нее в ногах в коричневых штанах, светло-зеленой накидке без рукавов и порванной белой рубашке.
  Рубиния протянула руку, чтобы убедиться, что это не мираж. Но прежде чем ее пальцы коснулись ткани, существо отбросило капюшон, и Рубиния увидела перепуганное лицо юной девушки-полурослика. Еще больше она удивилась, когда девушка приказным тоном ей сказала:
  — Поезжайте же наконец, или вы ждете, пока настанет рассвет? Если мы попадем им в лапы, они сдерут с нас кожу живьем. Доримбур приходит в ярость, когда у него сбегают пленники.
  Рубиния хотела возразить, но в эту минуту арбалетный болт вонзился в борт повозки и пробил его настолько глубоко, что острый наконечник вышел из доски всего на расстоянии пальца от ее колена. Она решила поспешить. Их обнаружили, играть в прятки и дальше было бессмысленно. Одним прыжком она взлетела на козлы, расправила поводья, быстрым движением хлестнула ими мула по заднице.
  — Вперед, Малвин!  — крикнула она.  — Беги, как не бегал никогда в жизни, если не хочешь превратиться в солонину для этих гномов. Беги!
  Она еще раз перетянула мула по крупу, но Малвин, судя по всему, понял ее и так. Повозка резко тронулась с места и поскакала по корням. Пепельный потерял равновесие, перекувыркнулся через козлы и со стоном приземлился в кузов повозки рядом с девушкой-полуросликом.
  Второй болт с грохотом вонзился в ствол старого дуба.
  Бывают такие звуки, от которых на миг замирает сердце. Несмотря на то что ты никогда прежде не слышал их, ты прекрасно понимаешь их происхождение и начинаешь молиться, чтобы тебе не довелось услышать их еще раз. В самом верху списка неприятностей стоит рев дракона, сопровождаемый криком умирающего, а замыкают его сбежавший молочный суп или звон красивой тарелки, упавшей на пол. А где-то посредине располагается свист арбалетного болта, который вошел глубоко в дерево с такой силой, что завибрировало оперение.
  — Пригнитесь!  — крикнула Рубиния своим спутникам, щелкая поводьями.
  Ни повозка, ни мул не были предназначены для того, чтобы гоняться наперегонки, но Рубиния утешала себя мыслью, что гномы так же точно не предназначены для бега. Если немного повезет, им удастся уйти в отрыв и скрыться с глаз преследователей за поворотом дороги или холмом. Поскольку гномы не очень хорошо умеют читать следы, преследование, возможно, скоро закончится.
  В борт повозки вонзился еще один болт. На этот раз он угодил в спинку козел, от удара доска треснула по всей длине.
  «Чуть-чуть повыше, и Мальвину пришел бы конец,  — подумала Рубиния,  — или же чуть правее, и тогда…» Эту мысль она не додумала до конца, быстро задушила ее и сосредоточилась на узкой тропе перед собой.
  Лунный свет и отбрасываемые деревьями тени играли с ней злые шутки. На мгновения темный лес становился светлее, и она пыталась увидеть как можно больший отрезок дороги, чтобы вовремя объехать препятствия и свернуть в нужную сторону на развилке. Потом снова становилось темно хоть глаз выколи, и Рубиния вела повозку по памяти. Когда же луна снова вырывалась из облаков, оказывалось, что дорога шла в другую сторону. Несколько раз ей приходилось натягивать поводья, поскольку повозка застревала одним из колес в густых зарослях или неслась прямо на дерево. Сердце ее билось в такт со стучавшими по лесному грунту подковами Мальвина.
  — Они еще преследуют нас?  — крикнула Рубиния.
  Ответ пришел не сразу, но потом заговорила девушка-полурослик.
  — Я их не вижу и постоянно молюсь Цефее, чтобы эти проклятые землеройки тоже нас не увидели.
  «Такой ответ мог бы дать даже эльф»,  — подумала Рубиния, задумавшись над тем, что могла сделать девушка, чтобы ее взяли в плен. В любом случае это было то, что заставило гномов решить убить ее. Ради простого вора они никогда не стали бы утруждаться и устраивать за ним погоню. Выпустить пару болтов — это да, если это сбежавший пленник, но бегать с такой скоростью, чтобы почти не касаться ногами земли — это бесчестно для любого гнома. Рубиния слышала истории о давно минувших сражениях между эльфами и гномами. На поле битвы гномы шли на врага, рыча и сопя от ярости, но стройными рядами, без беготни. Историки сравнивали атаку гномов с нисхождением лавины — медленная и неторопливая, но неудержимая и смертоносная.
  Рубиния немного сбавила темп. Судя по всему, гномы уже потеряли их из виду, поэтому больше не было причин продолжать скачку в таком смертоносном темпе.
  «Достаточно и того, чтобы Мальвин двигался лишь чуточку быстрее, чем способен бежать гном. Вскоре преследователи выдохнутся и вернутся к своему обозу, если они уже этого не сделали»,  — подумала Рубиния.
  Дорога круто забирала на запад. Рубиния знала эту лощину. Здесь росли самые лучшие и крупные грибы во всем Скрюченном лесу. Каждую осень они вместе с мейстером Отманом и туннельными карликами приходили сюда и собирали столько белых грибов, маслят, зонтиков и свинушек, сколько попадалось на глаза. Обычно после этого Рубиния два-три дня стояла на кухне, маринуя грибы. Припасов хватало потом до следующей осени. Но этой осенью большого сбора грибов, наверное, не будет. Ужасные события в Дуболистье и зыбкое будущее ее племянников разрушали все мысли о подобной вылазке.
  Если немного повезет, завтра к полудню они доберутся до Дуболистья. Рубиния помнила, как в прошлом году пыталась убедить мага съездить в деревню полуросликов. Отман позволил убедить себя после долгих метаний. А потом заявил, что нужно сделать грибное рагу для всех жителей Дуболистья. Рубиния, карлики и несколько деревенских женщин помогали чистить, мыть, жарить и варить. Ужин получился восхитительным и затянулся до рассвета, хотя в то время было уже довольно холодно. Рубиния любила вспоминать тот праздник, но из-за него ее запасы грибов закончились еще в апреле.
  Она быстро обернулась назад, чтобы посмотреть, как дела у ее попутчиков. Пепельный сидел, прислонившись к боковой стенке, и со скучающим видом рассматривал девушку-полурослика, которая, вцепившись в борт повозки, время от времени поглядывала назад, проверяя, нет ли преследователей.
  — Как тебя зовут?  — спросила незнакомку Рубиния.
  — Ода,  — коротко ответила та.
  В этот миг жгучая боль пронзила бедро Рубинии. Ее задел болт, оставив в ноге рваную рану. Ткань вокруг раны в мгновение ока пропиталась кровью. Болт торчал в козлах на расстоянии пяди от полурослика. Древко показывало прямиком на склон. Рубиния обернулась и посмотрела туда, откуда прилетела стрела. Вздымавшиеся по обеим сторонам лощины откосы пестрели всеми оттенками серого, черного и иссиня-черного.
  «Гномы отлично ориентируются здесь»,  — осознала Рубиния. Тропа, по которой они шли через Скрюченный лес, петляла, огибая скалистый ландшафт, словно речка. Пешком же можно было сократить путь, если хорошо знать эту местность.
  Затрещали ветки, зашелестела листва. Преследователей не было видно, но они явно приближались.
  — Вперед, Мальвин!  — крикнула мулу Рубиния.  — Покажи им, на что ты способен.
  Ей как никогда хотелось, чтобы животное понимало ее. Но чтобы избежать недомолвок, она взмахнула хлыстом, придавая мулу необходимое ускорение. Мальвин запрокинул голову, фыркнул и перешел на легкий галоп. Оду и Пепельного начало швырять по всей повозке.
  Но все понукания и нахлестывания не помогли. Гномы обогнали их. В слабом свете луны Рубиния увидела, как в пятидесяти шагах перед ними подлесок на краю тропы расступился, и оттуда на дорогу вышли две массивные фигуры, загораживая дорогу.
  Рубиния крепче сжала хлыст и щелкнула им Мальвина по заду. В старом муле нашлось гораздо больше сил и выносливости, чем можно было предположить по его внешнему виду. Все громче и громче стучали тяжелые подковы по лесному грунту, отбивая свой собственный боевой ритм.
  Боевых коней годами тренировали врезаться в ряды воинов. Некоторым животным так и не удавалось преодолеть страх перед препятствием, они сворачивали раньше или вставали на дыбы и сбрасывали наездника из седла. Судя по всему, на дрессировке животных можно было отлично экономить, используя вместо них старых мулов. Может быть, Мальвин не увидел этих гномов или же оказался просто упрямее бородачей — в любом случае он, не сворачивая, несся на барьер из стали, костей и плоти.
  Умению останавливать конных атакующих воинов учили на первом же занятии. Лошади представляли собой легкую цель, их легко было опрокинуть точно направленным ударом, не считая, конечно же, тяжело вооруженных боевых скакунов, на которых ездили рыцари. Однако остановить повозку — это совсем другое, если не хочешь, чтобы тебя переехали или раздавили.
  Жаль, конечно, но это не входило в число великих тайн полуросликов. Гномы тоже сообразили, что делать. Оба бородача отпрыгнули влево и вправо от дороги, показав при этом изрядную прыть. Мальвин от испуга встал на дыбы, как дикая лошадь, которую впервые объезжают. Затрещали деревянные спицы, когда тяжелый топор гнома вонзился в тяжелое колесо, едва не сорвав его с оси. Повозка покачнулась и слетела с лесной дороги в заросли. Рубиния рванула поводья, едва сумев вернуть повозку обратно на дорогу, причем ее пассажиров едва не выбросило назад. Когда Рубиния снова смогла контролировать повозку, прямо рядом с ней возник темный силуэт. Судя по всему, один из гномов сумел на полном ходу вскочить на повозку и вцепиться в козлы. И тем, что полурослик была еще жива, она была обязана исключительно тому обстоятельству, что гному нужны были обе руки для того, чтобы удержаться и не упасть.
  Рубиния сделала все для того, чтобы преследователя могла спасти только третья рука. Прямо из зарослей ежевики, плюща и папоротников она направила повозку в кусты с другой стороны дороги.
  Вплотную прижавшись к боковой стенке, гном предпринял попытку перекатиться назад, в кузов. Колючие ветки ежевики трепали и рвали его одежду, царапали кожаный нагрудник.
  Судя по всему, Ода тоже заметила безбилетного пассажира. Лежа на спине, она принялась пинать гнома обеими ногами. Бородачу не оставалось ничего другого, кроме как терпеть удары. Ему по-прежнему нужны были обе руки, чтобы держаться за повозку. Однако два сильных удара мотыгой гном вынести не смог. Руки соскользнули, он не удержался и рухнул в сухой куст бузины у дороги, ломая ветки. Треск напомнил звуки брошенного в огонь сырого хвороста, который тут же поглощает жадное пламя.
  Рубиния еще раз хлестнула Мальвина. Если немного повезет, оба гнома не настолько быстро встанут на ноги, наконец-то отстанут от повозки и прекратят преследование.
  Надежда полурослика окрепла, когда они выбрались на возвышение, ведущее к выходу из лощины. Насколько она помнила, прямо за ним был довольно длинный участок прямой дороги, который хорошо просматривался со всех сторон. Там преследователи не смогут держать нужный темп. Она совсем забыла о том, что между возвышенностью и прямым участком есть еще довольно узкий поворот, где лучше притормозить. Рубиния успела придержать поводья как раз вовремя, чтобы не слететь с дороги и не врезаться в одну из скал. Повозка слегка накренилась, одно колесо повисло в воздухе. Рубиния инстинктивно перенесла вес. За спиной слышались испуганные вопли пассажиров. Ода резко вскрикнула, в то время как Пепельный удовлетворился оханьем.
  Повозка прошла поворот на одном колесе, снова обрела равновесие и пошла ровно. Рубинию мотало из стороны в сторону по козлам. Ей с большим трудом удалось усидеть ровно. И на миг ей даже показалось, что у них получилось. А затем повозка с грохотом врезалась в корень толщиной в руку, вымытый дождем. Поврежденное колесо сложилось пополам, как сухой цветок-фонарик. Мир вокруг слетел с катушек. Мул взревел и опрокинулся навзничь. Повозка налетела на него, развернулась и опрокинулась. Треск ломающихся осей и хруст досок смешался с паническими криками и заполнил собой ночь.
  Рубиния не могла сказать, потеряла ли она сознание, но если и так, то это произошло всего на миг. Она лежала лицом на мокрой холодной земле. Что-то тяжелое упиралось ей в спину и мешало подняться. Рана на ноге адски болела.
  Маленький кожаный остроносый ботинок появился прямо у нее перед лицом, он стоял в жалких остатках лужи. Запахи кожи и пота заглушали даже природные запахи. Из туфли торчала крохотная и серая, как камень, нога.
  — Помоги мне, Пепельный,  — прохрипела Рубиния.  — Меня привалило.
  Туннельный карлик остановился, но вместо того, чтобы выполнить ее просьбу, потянул свой кожаный мешочек, который берег как зеницу ока на протяжении всей поездки.
  — Пепельный, ты что, не слышишь? Ты должен мне помочь,  — почти умоляющим тоном повторила она.
  Но судя по всему, личный ассистент Отмана либо не слышал ее, либо не хотел слышать. Он продолжал тянуть свой мешочек, застрявший в обломках телеги.
  Вдруг рядом с ними оказалась Ода. Она грубо схватила туннельного карлика за плечо.
  — Ты что, не слышал, уродливый карлик,  — зашипела она на него.  — Твоей хозяйке нужна помощь.
  — Она не моя хозяйка,  — прорычал он.
  Однако все же послушался. Вместе они освободили Рубинию из-под обломков и помогли ей встать на ноги. Все трое получили при падении самое большее по паре синяков и царапин. И только Мальвин все еще лежал на боку и устало фыркал.
  — Давайте, нужно поднять его на ноги, иначе весь остаток пути нам придется идти пешком,  — заявила Рубиния.
  Однако стоило им приблизиться, как старый мул брыкнулся всеми четырьмя копытами. Изо рта у него капала пена, из ноздрей при каждом выдохе валил пар.
  — Спокойно, Мальвин, мы просто хотим тебе помочь,  — Рубиния предприняла попытку успокоить животное. Его постепенно оставляли силы, он едва двигал задними ногами.
  Первой осмелилась подойти ближе Ода. Она погладила шею Мальвина, слегка похлопала его по плечам. Рубиния взяла поводья в руку и осторожно потянула на себя.
  Голова Мальвина метнулась вверх, он едва не опрокинул Оду, но юная полурослик ловко увернулась. Животное снова попыталось настолько повернуть грудь, чтобы удалось встать на передние ноги. И у Мальвина почти получилось, когда тело его содрогнулось, голова снова упала на землю. Из шеи у него торчал болт с редким оперением.
  — Уходим отсюда!  — взвизгнула Ода.  — Нам пока еще не удалось от них оторваться!
  Рубиния колебалась. Она чувствовала пустоту и усталость. Полурослик печально глядела на Мальвина. Старый мул был таким же членом семьи Отмана, как и она. Он дышал поверхностно и тяжело. Там, где из шеи его торчал арбалетный болт, почти не было крови. Задние лапы дергались, как у собаки, ставшей пленницей собственного сна. Рубиния задумалась над тем, огорчился ли бы кто-нибудь, если бы сейчас на земле умирала она.
  — Я ранена,  — тяжело дыша, произнесла она, прижимая руку к окровавленному бедру.  — Мне не убежать от них.
  — Я помогу тебе идти,  — предложила Ода.  — Далеко до ближайшего поселения?
  — Без лошади и в моем состоянии целый день пути,  — ответила Рубиния.  — Если я вообще смогу столько продержаться,  — равнодушно добавила она.
  — Вы не должны сдаваться,  — вдруг сказал Пепельный.  — Я задержу их ровно настолько, чтобы у вас появилось достаточное преимущество. Вы успеете уйти, и мы встретимся в Дуболистье.
  Туннельный карлик сидел на обломках повозки, крепко сжимая в руках свой узелок.
  На миг Рубиния лишилась дара речи. Нельзя было сказать, чтобы туннельные карлики славились своей готовностью помочь, не говоря уже о жертвенности.
  Ода помогла ей справиться с удивлением. Пепельному досталось обычное «спасибо», а Рубинии — опора в виде руки.
  — Уходите уже,  — прошипел Пепельный.  — Вам же нужно в Дуболистье. Так вперед!
  Туннельный карлик не оставил ни капли сомнений в том, что говорит серьезно. Он действительно собирался остаться с гномами один на один и, судя по всему, полагал, что выберется из этой переделки целым и невредимым. С такой уверенностью, исходящей от туннельного карлика, было просто невозможно спорить. Низко пригнувшись, Рубиния и Ода шмыгнули в подлесок на обочине дороги. Рубиния не осмелилась обернуться и еще раз посмотреть на Пепельного. Она боялась, что увидит на его лице сомнение вместо уверенности.



  14 Мило

  Мило повернул голову и бросил встревоженный взгляд через плечо. А затем шумно выдохнул, словно с его плеч сняли тяжкий груз, чтобы мгновение спустя на его лице снова появилось досадливое выражение. С утра он проделал эту процедуру уже несколько дюжин раз.
  — Что с тобой такое?  — спросил гоблин-воин. Было очевидно, что ему совершенно непонятно поведение Мило.  — Он сказал, что отпустит тебя, и так и поступил. Так в чем проблема-то?
  Ксумита Латоринсис действительно отпустил его, а для защиты даже дал гоблина-воина. Однако Мило опасался, что это может оказаться ловушкой или что шаман просто играет с ним. Это тощее зеленокожее создание звали Низзаком, оно болтало без остановки и должно было сопроводить его до лесной опушки.
  — Проблем нет,  — заявил Мило.
  — Ты боишься, что они будут преследовать нас,  — прошипел он.  — Это меня обижает.
  Мило недоуменно уставился на своего спутника.
  — Тебе-то какое дело до того, тревожусь ли я за свою жизнь?
  Вот теперь на лице гоблина появилось сердитое выражение.
  — Ты боишься того, что они могут преследовать нас, больше, чем меня. А что в них такого особенного? Ты думаешь, что я слабее их? Вот, посмотри на меня. У меня есть меч и лук. Я великий гоблинский воин, один из лучших охотников в своем клане. Так скажи мне, почему ты боишься их больше, чем меня?
  Мило не мог судить, насколько хорошим охотником был этот парень, но одно он знал наверняка: с большим хлебным ножом и самодельным луком из ивового прута гоблин не справился бы даже с детьми Дуболистья. Но как объяснить это, не обидев зеленокровку еще больше?
  — Конечно же, я точно так же…  — он запнулся, подбирая подходящее слово,  — … уважаю тебя, как и остальных зеленокровок. Но есть между вами одно существенное отличие: насчет тебя я знаю, что ты выполнишь приказ шамана. А что до остальных… кто знает? Может быть, не все согласны с его решением и решили, что будет лучше меня все-таки убить.
  — Это же полнейшая чушь. Ксумита сказал, что я должен оберегать тебя, пока ты не выйдешь из леса. Если бы он послал других, чтобы убить тебя, мне пришлось бы убить их всех. Кроме того, никто из народа гоблинов не отважится связываться со мной. Кстати, они в курсе, что я великий воин, как я тебе уже говорил.
  «А у малыша высокое самомнение»,  — решил Мило. Он надеялся, что оно у него сохранится, если из подлеска вдруг вылезет огромный тролль, желающий вкусно позавтракать.
  — Нет, конечно же, нет,  — с горечью в голосе рассмеялся Мило.  — Но если все же они захотят проверить, удастся ли им справиться с полуросликом и лучшим воином клана. Наверняка они не желают нам ничего плохого. Просто тролли славятся подобными шуточками.
  Гоблин только отмахнулся.
  — Тролли большие и глупые. Они Низзаку в подметки не годятся.
  — Да, если у них неприкрыты тылы и они не умеют наклоняться,  — прошептал Мило себе под нос.
  — Я тебя уверяю, что мы не стали бы брать тебя в плен, чтобы убить,  — еще раз напомнил Низзак.  — Ты уже забыл, что Ксумита что-то хочет от тебя?
  — Ты имеешь в виду эту историю с ядом, младшим сыном, мертвецами, вылезающими из могил и разрушающими мир? Все это звучит очень страшно и опасно. Не знаю, гожусь ли я, полурослик, на эту роль.
  — Ты поклялся,  — прошипел Низзак.  — Кроме того, не забывай о проклятии.
  Мило возмущенно расхохотался.
  — Раньше мама все время рассказывала мне, что меня заберет тестомолох, если я буду ронять крошки на стол.
  — И что?  — удивился гоблин.  — Думаешь, она выдумала это, потому что тестомолох предпочитает детей зеленокровок?
  На миг Мило растерялся и действительно не знал, что сказать. Но когда услышал, что Низзак изо всех сил пытается сдержать смех, не смог сохранить серьезность.
  — Тестомолох — это же просто детская страшилка,  — заявил гоблин.  — На самом деле за тобой может прийти мучная ведьма.
  Однако Мило считал, что в одном Низзаку нельзя отказать: тот отлично ориентировался в Скрюченном лесу. Гоблин вел его по узкой звериной тропе, по которой они с братом никогда не осмелились бы пойти. Но Низзаку постоянно удавалось найти ответвления от широкой извивающейся главной дороги.
  — Как ты думаешь,  — спросил Мило через еще два часа марша,  — мы выйдем из лесу до захода солнца? Мне бы больше понравилось мирно ночевать на зеленой лужайке под открытым небом, а не бодрствовать всю ночь, потому что в кустах постоянно трещат ветки и шелестят листья.
  — Скрюченный лес — наш дом,  — ответил Низзак.  — Ты тоже живешь здесь с рождения. Что ты имеешь против больших деревьев, которые защищают нас от ветра и дождя? В лесу тебя подстерегает не больше опасностей, чем за его пределами, на человеческих землях.
  — Для полуросликов это не так,  — пожаловался Мило.  — Лес коварен и опасен, если ты в нем не ориентируешься. Овраги, рвачи, ядовитые растения, тролли и орки — что угодно может привести к гибели.
  Мило увидел, как сузились глаза у Низзака.
  — Но это не самое худшее, потому что больше всего мы боимся великих гоблинских охотников. От их стрел не уйти никому,  — быстро добавил Мило.
  Низзак широко усмехнулся, грудь его раздулась от гордости.
  — Мне постепенно начинает надоедать эта одиссея,  — продолжал причитать Мило.  — Сначала это кошмарное несчастье, случившееся в совете Дуболистья, потом бесконечный марш под дождем, потом меня поймал тролль, прошу прощения, троллиха, а в довершение всего проклял гоблинский шаман. И теперь я — хоть и в сопровождении великого гоблинского воина — шлепаю по этому окаянному лесу. Мне уже хочется выбраться на настоящую дорогу, увидеть дома, вглядеться в приветливые лица.
  — Но дождь перестал идти,  — напомнил ему Низзак.  — И до вечера мы должны выйти на опушку леса.
  Мило недоверчиво уставился на Низзака.
  — Это ты говоришь только для того, чтобы успокоить меня. Ты еще никогда там не был, поэтому тоже не знаешь, сколько еще идти.
  Мило вытащил карту мейстера Отмана, разложил ее на коленях и ткнул пальцем в место, где, как ему казалось, они сейчас находились. Затем показал на север, на горы.
  — Там Тролльские вилы,  — заявил он, показывая на покрытые снегом вершины горы.  — Этот извилистый участок дороги, судя по всему, именно тот, по которому мы идем с самого утра. Там впереди есть возвышенность, а сразу за ней мы увидим Кровавую скалу, где когда-то пал король Тирус. Если все именно так, нам идти до лесной опушки еще примерно часов восемь без передышки. Сам посмотри.
  Низзак отказался.
  — Плохая карта. Многих вещей не хватает. Не нанесены тропы. Расстояния неправильные,  — ворчал Низзак.  — Четыре часа, и мы на месте.
  Мило очень хотелось поверить своему спутнику. Стороны света, неровная черная линия на карте и указание на характерную точку, про которую все точно знали, что она действительно находится в этом мире, казались надежнее, чем заявления гоблина, который, к тому же, верил еще и в собственную непобедимость.
  Мило огорченно перебрал оставшиеся у него хлебные крошки, высыпал их в ладонь и почти по-приятельски предложил Низзаку одну из тщательно разделенных кучек.
  — Выбирай любую,  — сказал он.
  Низзак улыбнулся.
  — Можешь съесть обе. Я не очень люблю толченые зерна, смешанные с водой, которые потом еще и запекли на огне, как убитое животное. Я поймаю себе парочку вкусных жаб и ящериц.
  — В таком случае, этим можешь со мной не делиться,  — поспешно ответил Мило, которого едва не стошнило при одной мысли о подобном ужине.
  Когда два часа спустя они выбрались к Кровавой скале, Мило готов был броситься Низзаку на шею, но не стал делать этого, поскольку опасался, что зеленокровка может его превратно понять. Каким бы чужим и мрачным ни был этот монумент из сваленных в кучу камней, здесь и сейчас он показался ему уютным, как теткина кухня.
  — Ну, что я говорил?  — надулся Низзак, когда они подошли ближе.  — Через два-три часа будешь на дороге в Рубежный оплот.
  — Признаю, ты лучший следопыт,  — согласился Мило,  — но все равно я рад, что наши пути скоро разойдутся.
  — С чего ты взял, чушь какая!  — хитро рассмеялся Низзак.  — Проклятие шамана скоро снова сведет нас вместе.
  — Ой, только не начинай сначала,  — простонал Мило.  — Не скажу, что ваш шаман не обладает волшебной силой, но я полагаю, что она действует только на зеленокровок. То же самое справедливо и насчет мрачных пророчеств Младшего Сына и конца света. Такие истории существуют, и у каждого народа они свои. Но ни одна из них еще не сбылась.
  Говоря это, Мило чувствовал в себе зерно сомнения и предчувствовал, что обещанное мрачное будущее все же реально существует. Как бы там ни было, мейстер Гиндавель, который обычно был тверд в вере, с недавних пор начал заниматься утверждениями язычников.
  Низзак бросил на Мило злобный взгляд.
  — Это значит, что ты не собираешься выполнять свою задачу, просто бросишь брата в беде и не выполнишь свое обещание?
  — Нет, нет,  — торопливо заверил гоблина Мило.  — Конечно же, я ничего подобного не собираюсь делать. Я ведь поклялся, в конце концов. Но я не думаю, что в результате вы получите именно то, что предполагает шаман. Что я хочу сказать, кровь младшего сына — почему мой народ ничего об этом не слышал? Если такое существует, то все уже должны были бы об этом знать.
  — Ты и про белую мучную ведьму не слышал,  — напомнил Низзак.
  Мило решил, что глупо спорить на этот счет с гоблином. Каждое следующее слово только насторожит его. У него был план, отдохнуть одну ночку за пределами Скрюченного леса, а затем вернуться в Воронью башню, чтобы сообщить мейстеру Отману о том, что его брат в плену. Отман придумает, что делать, чтобы помочь ему освободить Бонне, если тот к тому моменту не сбежит сам.
  — Что-то не слишком впечатляет для надгробного памятника королю,  — вдруг заявил Низзак.  — Похоже на кучу камней.
  — Это и есть куча камней,  — подтвердил Мило.  — Может быть, никто не хотел ставить памятник королю, который принес стране одни только войны и несчастья. Те немногие записи, которые существуют о короле Тирусе, единодушно свидетельствуют, что он был очень вспыльчивым и упрямым человеком. Говорят, что во время переговоров с представителями других королевств, которые пытались вразумить его, убил шестерых послов ножом для жаркого. Это была настоящая…  — Мило на миг замолчал и задумался,  — …резня. «Точно как в Дуболистье»,  — подумал он, но вслух ничего не сказал.  — Там есть мемориальная доска. Хочешь, прочту?
  Он снял рюкзак и полез по куче камней. Судя по виду монумента, какой-то великан приготовил камни, собираясь играть в «кто попадет в дырку». Но спустя добрых три сотни лет все это стало напоминать пирамиду. Повсюду разрослись мхи и лишайники, с течением времени в промежутки между камнями попали песок, листья и мелкие веточки, придав конструкции устойчивости.
  Мило в мгновение ока взобрался наверх. Когда нужно было куда-нибудь залезть, ему не было равных. Каждый шаг, каждый хват был точен. Он преодолевал даже самые трудные участки, не замедляясь. Теперь он наконец-то мог показать мелкому зеленокровке, на что способен.
  Мило осмотрел доску на вершине пирамиды и не поверил своим глазам. Это он прочесть не мог! Поэтому сделал вид, что наслаждается окрестностями, и быстро спустился вниз. Подхватил рюкзак, забросил его себе за спину и заявил, что готов идти дальше.
  Какой-то миг Низзак выжидающе смотрел на него.
  — Давай кто первым добежит до группы старых дубов?  — вдруг вырвалось у Мило.
  — Не хочу,  — ответил Низзак, и в голосе его послышалось недоверие.  — Что было там, наверху?
  — Никогда не помешает быть повыше, чтобы лучше видеть,  — заявил Мило.  — Повсюду одни только кроны деревьев. Дороги пока не видно. Пойдем, поторопимся, пока не стемнело.
  Вот теперь Низзаку стало по-настоящему интересно. Мило умел прекрасно лазать, но когда дело доходило до того, чтобы солгать, это получалось у него очень плохо.
  — Что было там, наверху?  — снова спросил Низзак.
  — Что ты имеешь в виду?
  — Я имею в виду дощечку. Что на ней написано?
  — Ничего важного, просто пара дат и глупые высказывания,  — отмахнулся Мило.  — Пойдем уже скорее дальше. Твой шаман наверняка хочет, чтобы мы поскорее вернулись.
  — Мне что, самому туда лезть, чтобы прочесть?  — разозлился Низзак.  — Или ты наконец скажешь, что было написано на табличке?
  Мило смущенно уставился себе под ноги. А затем пробормотал:
  — Здесь умер король Тирус. Отравленный и ослепленный кровью Младшего Сына.
  Низзак начал приплясывать на месте.
  — Я так и знал. Я так и знал,  — весело запел он.  — Шаман хитрый. Он знает о вас больше, чем вы сами о себе знаете. Младший Сын, он действительно существует, и он говорил с Ксумитой. И не только с Ксумитой.
  Мило схватил Низзака за руку, пытаясь успокоить.
  — Эта надпись может ничего не значить. Может быть, Тирус действительно был вторым сыном и поэтому так одержим властью, потому что отец никогда не уважал его. О нем известно мало. Все это может быть простой случайностью.
  Еще пару дней назад Мило сам поверил бы этому объяснению, но сейчас все изменилось. Таких совпадений не бывает. Все случившееся должно быть как-то связано. Только пока что он не знает как. Он что-то пропустил. Но что?
  — Пойдем дальше,  — вдруг сказал он.  — До наступления ночи нужно найти хорошее место для ночевки. И под словами «хорошее место» я подразумеваю место за пределами леса.
  — Повтори еще раз, что написано на табличке,  — взволнованно попросил Низзак.
  — Здесь умер король Тир. Отравлен и ослеплен кровью Младшего Сына,  — ворчливо повторил Мило.  — Сам залезь туда и посмотри, если тебе так это нравится.
  — Я не умею читать,  — признался Низзак.
  С этими словами от отвернулся, оставил Мило стоять у камня, а сам пошел на восток, в сторону лесной опушки.
  Мило остался стоять на месте и смотреть на свои грязные, поцарапанные шипами ноги. Что-то изменилось. И дело не только в том, что он далеко от дома. Он часто бывал у тети Рубинии и за границы Скрюченного леса с отцом выезжал. В Кузнецы и Тонкосвин, и в другие мелкие деревушки, чтобы продать там тыквы, брюкву или картофель с собственного огорода, которые не нужны были для запасов на зиму.
  Но после происшествия в Дуболистье все окунулось в мрачный свет. Легкость, с которой начинался день, веселье от проказ, становившихся темами для разговоров во всей деревне, вечное соперничество с братом и беззаботность, с которой они проживали каждый день,  — все улетучилось.
  Он изменился. Мир вокруг изменился. Если бы он мог, то поспорил бы с Бонне, что все снова станет как было, но это было уже невозможно.
  Мило смотрел вслед Низзаку.
  — Путь от дурацких игрищ к настоящему приключению?  — прошептал он, обращаясь к самому себе.  — Отец нас прибьет.
  Солнце уже закатилось, а они все еще не дошли до опушки леса. Мило все чаще терял Низзака из виду. Время от времени он замечал его между деревьями, перед зарослями кустарника или небольшой возвышенностью — только для того, чтобы тут же снова потерять. Но Мило чувствовал, что Низзак точно знает, чем занимается за его спиной полурослик.
  Силы постепенно оставляли Мило. Ноги уже совсем одеревенели от влаги и сырости, однако он в очередной раз припустил, чтобы нагнать гоблина. Он буквально промчался через кустарник и едва не столкнулся с Низзаком. Гоблин стоял как вкопанный и смотрел сквозь листву куста с барабанными ягодами.
  — Ну, наконец-то,  — тяжело дыша, произнес Мило.  — Я уже начал опасаться, что придется догонять тебя у самого Рубежного оплота.
  Низзак ничего не ответил, отвел в сторону ветку и указал на пустынное пастбище, лежавшее за кустом.
  Мило осознал это первым, по крайней мере, так ему показалось. Это было похоже на две звезды, свалившиеся с небосклона на землю. Два маленьких светящихся пятнышка, источавшие на черно-зеленое море травы теплый желтоватый свет.
  — Трактир,  — довольно взвизгнул Мило, указывая пальцем на светящиеся точки.  — Теплая еда, холодное пиво и уютная теплая постель у камина,  — произнес полурослик, а глаза у него подернулись мечтательной поволокой.
  — Значит, наш совместный путь заканчивается здесь,  — сказал Низзак. Он достал откуда-то рог и поднес его к черно-зеленым губам.
  — Что это ты собираешься делать?  — озадаченно поинтересовался Мило.
  — Я подам знак, что мы дошли до лесной опушки.
  — Отсюда до пещеры троллей много миль. Ксумита Латоринсис не услышит тебя.
  Низзак подул в изогнутый инструмент, внешне похожий на бычий рог.
  — Подожди, не уходи пока что,  — произнес он, убирая рог.
  Мило решил сделать ему одолжение. Пара минут сейчас ничего не изменят. Внезапно он почувствовал резкую боль, исходившую от внутренней поверхности левой ладони. Мило испуганно поднес руку к глазам и увидел длинный порез, от мизинца до большого пальца.
  — Он нас услышал,  — заявил Низзак.  — Это должно напоминать тебе о проклятии и твоем обещании. Тебе не сбежать.
  С перекошенным от боли лицом Мило таращился на свою ладонь.
  — Как такое возможно?  — пролепетал он, но ответа не получил. Низзак уже скрылся из вида.
  — Можно было бы просто сказать «до свидания»!  — крикнул Мило в лесные заросли, в глубине души надеясь, что до этого не дойдет.
  Оторвав кусок старого одеяла, которое он брал с собой, он обмотал тряпкой руку, а затем вышел из кустов и направился к дому, видневшемуся вдалеке.
  Однако, прежде чем полурослик достиг своей цели, ему пришлось пройти целых три поля, лежащих под паром.
  — Странный постоялый двор,  — хрипел он.  — Здесь же даже дороги нет.
  А затем осознал, что разговаривает сам с собой. Он привык, что рядом всегда есть кто-то, с кем можно поговорить. Впервые в жизни он оказался по-настоящему один. С горечью поглядел на кусок тряпки, которым была обмотана рука,  — к этому моменту она уже успела пропитаться кровью.
  А затем снова поглядел на чужой дом. Нижний этаж был ярко освещен, на двух окнах еще даже не были закрыты ставни. Мило заглянул вовнутрь, но так и не уяснил предназначение этого здания.
  Главный дом стоял на каменном фундаменте из обтесанных валунов. Два толстых бруса, приставленные к валунам, заменяли лестницу, по которой можно было добраться до двери. Освещали все это два фонарика, а над входом висела деревянная табличка в кованом обрамлении. Мило с сомнением уставился на вывеску.
  — Это еще что такое?  — прошептал он себе под нос.  — Верь тем, кто ищет истину, и сомневайся в тех, кто утверждает, будто нашел ее,  — прочел он вслух.
  Мило надеялся прочесть на вывеске что-то вроде «Резвый олень», «Погребок» или «Крутобедрая разливщица». Надпись «Капустный суп — ешь сколько влезет всего за две серебряных монеты», пожалуй, обрадовала бы его еще больше. Но вот это, что это такое? Какая-то житейская мудрость?
  Собравшись с духом, он поднялся по брусьям и несколько раз постучал в дверь.
  Никакого ответа.
  Он постучал снова. На этот раз несколько энергичнее.
  — Иду, иду,  — раздался изнутри сильный мужской голос, послышались шаркающие шаги.
  Чтобы не потерять равновесие и в буквальном смысле слова не ввалиться в дом, Мило пришлось спрыгнуть с стоящих под крутым углом брусьев. Кроме того, голос человека звучал не очень-то располагающе.
  Когда двери наконец открыл старик, Мило, должно быть, произвел на него довольно странное впечатление. Мило стоял под «лестницей», голова его была примерно на уровне колен человека в доме. Грязный, промокший, уставший и раненый — но улыбался, словно объевшийся медовых коврижек сластена. И, невзирая на все эти странности, мужчина улыбнулся в ответ.
  — Ну-ка, кто тут у нас?  — приветливо пробормотал он.  — Странствующий полурослик. Какое редкое явление. Я уже начал было опасаться, что маленький народец совсем ушел от мира сего и живет теперь только в своих палисадниках да огородах. Судя по вашему виду, вам нужна постель и вы ничего не будете иметь против теплого ужина. Входите, устраивайтесь у камина.
  Старик приветливо махнул рукой, приглашая вовнутрь, и зашагал в глубину комнаты. Затем остановился и снова обернулся.
  — Ах, куда же подевались мои манеры?  — пожурил он сам себя.  — Я ведь даже не представился,  — он опустился на колени и протянул Мило руку.  — Меня зовут Нингот.
  — Мило Черникс из Дуболистья,  — вежливо ответил Мило, не удержавшись от возможности окинуть взглядом огромную комнату.  — Можете называть меня просто Мило. Господином Черниксом называют только моего отца.
  Нингот рассмеялся.
  — Мило, ты мне нравишься. Нужно побольше общаться с маленьким народцем. Вы ко всему относитесь просто, без излишних сложностей. Это очень освежает.
  Мило пожалел, что это на самом деле не так.
  — А что это за дом, мейстер Нингот?  — спросил он.
  — Просто Нингот,  — ответил старик.  — Титул мейстера нужно заслужить исследованиями в области тайной магии или же тупо следовать основам веры. Ни один из этих путей не вдохновил меня.
  Он вытащил два стула из-за одного из дюжины столов и пригласил полурослика присесть.
  — Это место для людей, которым, как и тебе, нужно немного покоя и простая теплая еда.
  Сам Нингот не сел вместе со своим гостем, направился к открытой, отделенной от остальной комнаты только барной стойкой кухне.
  — Еще здесь всегда выслушают или дадут совет — в зависимости от того, чего человек жаждет. А если он просто ищет место, где можно напиться и где его не обчистят, когда он уснет над последним бокалом вина — то тоже пришел по адресу.
  Мило снова огляделся по сторонам. Судя по всему, кроме Нингота здесь никого больше не было. Комната, в которой он сидел, занимала практически весь первый этаж. Только небольшой уголок был отделен двумя покрытыми плиткой стенками. Перед входом висела вязаная шторка, закрывавшая вход в ту крохотную комнатку. Там, где в кабаках покрупнее находится сцена для артистов, бардов или музыкантов, здесь построили что-то вроде алтаря из полированных мраморных плит. Однако он был далеко не так массивен, как те, что Мило видел в храмах. Кроме того, на нем не лежало ничего — не было даже книги, скипетра или чего-то подобного. Над алтарем висел святой крест Регора, человеческого бога. По бокам зала на второй этаж вели боковые лестницы.
  — Значит, здесь что-то вроде постоялого двора и одновременно храма,  — сказал Мило.
  — Я бы назвал это скорее убежищем,  — пояснил Нингот, наливая половником горячий суп из висевшего над очагом котла в деревянную миску.  — Храмом становится место, которое сделали таковым мейстеры. Они утверждают, что там живет Регор и что он услышит молитвы своих детей, если в миску для пожертвований набросают достаточно золота. Все это ложь, распространяемая с целью не дать немногим потерять контроль над большинством. Мне надоело подчиняться принципам веры, и я основал здесь новую родину. И смотри, я оказался не одинок в своих убеждениях. Вскоре у нас образовалась небольшая семья, которая ищет истину, далекую ото всех принуждений.
  Нингот вернулся за стол и подал Мило ароматный картофельный суп. Затем присел за стол вместе с ним.
  — А что за истину вы ищете?  — с набитым ртом спросил Мило, жадно поглощая суп.
  — Всякую истину, что ведет нас к познанию. Будь то вопрос веры или что-нибудь иное — не важно. Любой вид истины суть маленький фрагмент познания жизни. Но что это я все время говорю да говорю, ты лучше расскажи немного о себе. Что привело тебя сюда, куда путь держишь?
  Мило толком не знал, что рассказать старику, поэтому быстро набрал еще одну полную ложку супа, чтобы выиграть немного времени. Но Нингот, судя по всему, не собирался торопить его, глаза неотрывно смотрели на полурослика, и Мило чувствовал, что он не отведет взгляда, пока не получит ответ.
  — Как я уже говорил, я из Дуболистья,  — начал он.  — Мой наставник, мейстер Гиндавель послал меня в Рубежный оплот, потому что я должен найти для него кое-кого. По пути туда я заглянул к своей тете, Рубинии, которая работает экономкой в Вороньей башне, у мейстера Отмана.
  — Так-так, ты был у старого ворона,  — произнес Нингот.  — Довольно чудаковатый старик. Много лет назад я был у него, хотел предложить часть урожая. Он просто отослал меня прочь, заявив, что закупает провизию в Рубежном оплоте. Ни тебе спасибо, ни тебе до свидания. Просто взял и захлопнул дверь у меня перед носом.
  Мило знал мага только как приятного, дружелюбного, но немного странного человека. Тетя Рубиния говорила ему, что маг всегда был немного не от мира сего и что сама она прекрасно справляется со странностями мейстера Отмана. Несмотря на это, Мило решил согласиться с Нинготом.
  — Ну, он же старый маг. Наверное, его никогда не учили хорошим манерам, а одиночество многих людей превращает в чудаков, как мне кажется,  — в этот миг до него дошло, что его теорию могут понять превратно. Но прежде чем он успел что-либо объяснить, Нингот уже снова перехватил инициативу разговора.
  — Если ты пришел из Вороньей башни и идешь в Рубежный оплот, то забрал слишком далеко на юг. Тракт, который тебе нужен, находится в пяти милях к северу.
  — Так я и знал,  — простонал Мило с набитым ртом.  — Нужно было выбрать другую тропу на развилке.
  — Нужно было,  — согласился Нингот.  — Но у меня к тебе есть предложение. Послезавтра здесь должны быть мои друзья. Они сейчас в Рубежном оплоте продают свеклу и картофель. Когда вернутся, привезут мясо и разные другие штуки с рынка. Затем снова загрузят повозку и поедут в город. Если хочешь, можешь к ним присоединиться.
  «Ну, что за совпадение»,  — мысленно простонал Мило. Как часто пытался отец втемяшить в их с братом головы, что у лжи ноги коротки. В доме истины, похоже, это «коротко» наступало в мгновение ока. Он не мог отказаться от предложения, оно было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Он не мог позволить этому Нинготу поймать себя на лжи спустя несколько минут беседы. Если немного повезет, его друзья задержатся или у них появятся другие дела.
  — О, это было бы чудесно. Я что-то уже подрастерял желание путешествовать пешком. Кроме того, это значит, что я могу отдохнуть день и, несмотря на это, наверстать утраченное время, если мы поедем на повозке. Это просто потрясающе. Благодарю вас.
  — Благодарю тебя,  — поправил его Нингот.  — Наверху есть свободная комната.



  15 Путешественник

  Он стоял на только что убранном картофельном поле. Была ночь, звезды прятались за плотной завесой туч. Ботинки глубоко проваливались в рыхлую землю. Неподалеку от него проходила узкая полевая тропка, ведущая к дому. В двух окнах горел свет.
  — Добродушие — суть не что иное, как слабость,  — прошептал он.  — Если позволить детям играть в амбаре, в какой-то момент начнется пожар. Нельзя постоянно присматривать за ними. Но и запрещать им всего нельзя.
  Путешественник злился сам на себя. Он думал, что эту часть своей личности уже оставил в прошлом и стал только Знающим. Но ошибся. Собственная слабость станет погибелью для него. Но он здесь для того, чтобы исправить свою ошибку.
  Он нагнулся, чтобы вытащить из земли пропущенную картофелину. Почти с нежностью стряхнул с кожуры песок. Затем поднялся и стал ждать.
  Спустя почти полчаса неподвижности завеса туч расступилась, показалась тусклая луна. Путешественник поднял картофелину вверх и произнес несколько непонятных слов.
  Небосвод скрылся за тучами так же быстро, как и появился.
  Путешественник осторожно положил картофелину обратно на землю. Еще раз с нежностью провел рукой по кожуре, словно она была его домашним животным.
  Краткий миг спустя клубень начал расти и покачиваться сам по себе. Из одного бока появились крохотные тонкие побеги, словно он решил прорасти. Отростки быстро превратились в ноги, кожура превратилась в нежный пушок. Под конец картофелина треснула с одного конца, как если бы слишком долго варилась, и издала какой-то измученный звук.
  — Ты исправишь то, что я не успел предотвратить,  — произнес путешественник.  — Нужно еще только немного подрасти. Но ты знаешь, как обходиться с детьми, которые разводят огонь в амбаре.



  16 Бонне

  Вокруг Бонне стояла кромешная тьма, но вонь, бившая ему в нос, не оставляла надежд на счастливое стечение обстоятельств. Он все еще сидел в одной пещере с Ушмой. Его нос мог это подтвердить. Факел, судя по всему, потух, равно как и очаг, который должен был не дать замерзнуть в пещере. Но огонь и холод уживаются примерно так же, как тролли с полуросликами. Если достаточно крепко прижаться к земле, то можно не видеть другого. Сравнение, конечно же, несколько хромало из-за того обстоятельства, что Бонне застрял в этой пещере, но холод все равно пришел.
  Бонне задержал дыхание и прислушался. Стояла мертвенная тишина. Может быть, Ушма бросила его без присмотра? Этого не может быть. Троллиха очень недоверчива в отношении пленника, особенно после их с братом попытки бежать. Она ни на миг не спускала с него глаз. Но, может быть, у нее появилось важное дело, и она только и ждет, чтобы он уснул, чтобы выбраться из пещеры. И полурослик принялся мысленно расписывать эту мысль.
  Она исходила из того, что ей понадобится только один миг для того, чтобы уйти и вернуться прежде, чем он проснется. Она не рассчитывала на холод и его чуткий сон. Бонне представлялось, что ситуация проясняется, словно туман, уносимый порывами поднимающегося ветра. Это его шанс, и он должен им воспользоваться. Но пока что он задержит дыхание и прислушается. Ничего!
  Бонне отбросил одеяло и сел. Пахло холодным дымом и другими вещами, которые лучше себе даже не представлять. Рука все еще болела в том месте, где гоблинский шаман разрезал ее своим грязным кинжалом. Когда гоблины схватили его и стали держать, Бонне решил, что настал его смертный час. Он топал ногами, дрался, извивался и кричал, но все безуспешно — гоблины оказались сильнее. Ксумита Латоринсис сидел у него на груди со своей мерзкой ухмылочкой на лице, крепко сжимая его запястье. А затем разрезал ладонь Бонне по все длине.
  — Это чтобы твой брат не забыл о своей клятве,  — пропел он.
  Бонне не верил в это проклятие. Бабушкины сказки, просто чтобы напугать их. Он не сомневался, что существуют великие маги, способные проделывать с помощью волшебства потрясающие вещи. Возможно, к их числу принадлежал мейстер Отман, но этот жалкий гоблин со своими звериными косточками, дурацкими рогами на голове и этим склонным к театральным эффектам голосом точно был не из них. Однако порез был болезненным и болел до сих пор, и Бонне возблагодарил Цефею, что мучители наконец отпустили его. После этого кучка зеленых падальщиков убралась из тролльской пещеры. Они собирались разбить лагерь неподалеку, но под открытым небом, чтобы Ксумита мог черпать новые силы для колдовства.
  Бонне считал это просто очередной отговоркой, чтобы сбежать от вони, поскольку какая бы кровь ни текла в их жилах, зеленая или красная, носами обладали оба.
  Бонне долго причитал, что он истечет кровью, что начнется заражение, пока Ушма не намазала ему руку своей пастой. Конечно же, все эти причитания нужны были только в надежде на то, что троллихе понадобятся новые травы и что она на минуточку оставит пленника без присмотра. Но план не сработал. У Ушмы было полно этого добра, чтобы намазать его с головы до ног, а травок в коричневатой жиже отродясь не было. Троллиха говорила ему, что кашица сделана из улиток, червей и еще чего-то, что Бонне не понял, поскольку заткнул пальцами уши и начал напевать себе под нос.
  Бонне подтянул ноги и сел на корточки. Осторожно ощупал пол вокруг. Наступишь на обломок кости — и можно забыть о побеге. Кто знает, не придется ли ему бежать. Медленно вытянул ноги. Жалкие остатки поклажи, оставленные ему братом, придется бросить. В темноте он все равно ничего не найдет. Дорога каждая минута. Ушма может вернуться в любой момент.
  Шаг за шагом Бонне пробирался через пещеру. Сначала ощупать пол большим пальцем. Убедиться, что там нет каких-нибудь обломков, камней и костей. Найти другое место, снова ощупать землю большим пальцем, решить, что место нормальное, коснуться земли, а потом медленно опустить стопу. Все это длилось целую вечность. Но с каждым шагом Бонне чувствовал себя чуточку лучше и чуть-чуть больше настоящим жуликом. Казалось, он почти дошел до туннеля. Там уже будет просто. Весь коридор устлан влажной землей.
  — Осторожнее, а то наступишь на остатки моего ужина,  — пророкотал низкий голос Ушмы, отражаясь от стен пещеры.
  Бонне замер, но знал, что если задержит дыхание и не будет шевелиться, это его не спасет, ситуацию уже не исправить.
  — Что меня выдало?  — спросил он, удостоверившись, что Ушма не будет убивать его за новую попытку к бегству.
  — Если я ткну тебе под нос в полусне нашпигованную салом заячью спинку, ты проснешься?
  Бонне решил, что объяснение понятное, но не особенно вдохновляющее.
  Ушма стукнула друг о друга двумя кусками кремня и подожгла немного хвороста. Бонне поразился тому, насколько быстро это у нее получилось. Ему всегда требовалась почти целая вечность, когда в кухне гас очаг.
  — Можешь спокойно вернуться обратно,  — произнесла троллиха.  — Сегодня мы пока никуда не выступаем.
  Бонне побрел обратно к своему ложу и сел.
  — Ах, вот она где,  — воскликнул он, поднимая оторвавшуюся от его курточки кнопку из оленьего рога.  — Я ее везде искал,  — объяснение было не особенно убедительным, он сам это прекрасно понимал, но это было лучше, чем ничего.
  Своими длинными руками Ушма подтянула к себе бронзовый щит, в который едва не вступил Бонне. На нем лежали остатки ее ужина. Выудила оттуда что-то, похожее на косточку среднего пальца, потыкала ею в свои старые коричневые зубы. Пососала, удивленно оглядела.
  — Не бойся,  — сказала она.  — Эльфийская,  — а затем продолжила обрабатывать рот.
  — Ты сказала, мы сегодня не выступаем,  — сказал Бонне, когда троллиха закончила.  — Это значит, что мы куда-то пойдем в другое место? Не останемся здесь?
  — Мы пойдем на войну!
  Глаза у Бонне расширились.
  — На какую войну?
  — На войну против предков!  — проворчала она.  — Мы ждем только Шрака. Он поведет нас.
  Бонне удивился, сколько же плохих новостей может принести один день, на протяжении которого ты просто просидел в пещере.



  17 Дорн

  Дорн неотрывно смотрел в подвальное окно темной комнаты. Лоб нахмурен, глаза превратились в тонкие узкие полоски, в уголках рта затаилось раздражение.
  Он отказался от полей сражений и войн, поскольку ему стало неприятно выступать за вещи, к которым гонит других жажда власти, и ставить свою жизнь на кон. Все, что он получил за это, это пару монет, шрамы по всему телу, а по ночам — кошмары, лишавшие сна. Много лет назад это еще казалось ему выгодной сделкой. Он надеялся получить огромное богатство и признание работодателей. Мечтал о такой жизни, которой живет знать и богатые купцы. Но за годы он осознал, что подобный образ действий не принесет ни богатства, ни признания. Если оказаться на стороне проигравших, то если повезет, тебе просто ничего не заплатят, только жизнь и останется. Если же ты в числе победителей, найдется тысяча причин урезать плату и солдату останется ровно на лечение ран и еду.
  Он пытался все забыть, и даже перспектива жить в бедности не могла отпугнуть его. Все, что ему было нужно — это заботливая и любящая жена, пара детишек, а когда до этого дойдет — мирный уход из жизни на смертном одре и несколько человек, которые будут горевать о нем.
  Но судя по всему, Дорн хотел слишком многого. Он снова оказался на войне. И чтобы мало не показалось, он шел за группой мыслителей и поэтов, которые понятия не имели, во что ввязываются. О возможной оплате он даже думать не хотел.
  Мимо подвального окошка пробежало несколько человек. Дорн видел только ноги, шаровары из тонкого сукна, мягкие остроносые туфли и простые сандалии. Эти люди не были готовы к тому, что им предстояло в ближайшее время.
  — Вот ты где, Дорн. Я искала тебя.
  Негромкие шаги Сенеты чудесно сочетались с ее нежным голосом.
  Дорн лишь раздраженно пробормотал что-то в ответ, зная, что сейчас она начнет убеждать его в том, что они поступают правильно.
  — Что ты здесь делаешь, один, в темноте?
  — Надеюсь на то, что эта беда меня минует,  — признался он.
  Сенета прижалась к нему сзади, обвила руками его мускулистое тело.
  — Я понимаю, ты не хочешь всего этого.
  Дорн высвободился из ее объятий, повернулся к ней. Посмотрел на нее сверху вниз.
  — Я хочу тебя,  — признался он.
  — Тогда помоги им с революцией. Если они смогут справиться с регорианами, и ярмо, под которым мы живем, будет сброшено, мы будем свободны. Мы пролили первую кровь. Нам не останется ничего иного, кроме как доказать, что мы были правы. А правы бывают лишь победители. Так что помоги им.
  — Так помог же,  — грубо ответил Дорн.
  Сенета покачала головой.
  — Нет, не помог. Они просили тебя показать им, как нужно защищаться, как сражаться. Вместо того чтобы выполнить эту просьбу, ты ткнул пальцем в шестерых и напророчил им, что их зарежут, если они осмелятся выйти с оружием на улицу.
  Дорн презрительно фыркнул.
  — Ну и что, это же правда. Ты посмотри на этих мальчишек. Белобрысый держит меч так, словно собрался гнать им коров на выпас, у малого с крючковатым носом едва хватает сил на то, чтобы держать щит. О хромом старике я даже говорить не хочу.
  — Может быть, они и не настоящее войско, но у них достаточно мужества. Пойди с ними туда и покажи им, что восставать против несправедливости нужно. Дело, за которое они сражаются, правое.
  — Ты хочешь сказать, дело, за которое они умрут,  — напомнил ей Дорн.
  — Называй, как хочешь, но помоги им — чтобы им не пришлось платить дороже, чем это необходимо.
  Дорн снова повернулся к подвальному окошку и стал смотреть на улицу.
  — Они должны знать цену, которую придется платить за революцию,  — проворчал он.  — Ты только посмотри, они царапают знаки на всех дверях и кусках стены, не зная, что это вообще означает,  — Дорн ткнул пальцем, указывая на противоположную стену. Символ был тем же, что и на медальоне, который они нашли в гробнице и который стал виновником теперешних неприятностей.  — Но они несут его, словно боевое знамя.
  — Они знают, что он не нравится регорианам,  — заявила Сенета.  — На данный момент этого достаточно. Важно не то, что когда-то означал этот символ, а то, что они с ним связывают.
  Шарканье шагов стало ближе. Дорн прекрасно знал, кому они принадлежат. Все те люди, которых он убивал и которые приходили к нему во снах, тоже всегда шаркали. Но этого он пока еще не убил. Хотя ему казалось, что Нарек делает все возможное, чтобы присоединиться к списку убитых.
  — Нарек идет,  — прошептала Сенета.  — Не нужно снова прогонять его. Ты нужен ему, так же, как и он тебе.
  Сенета отошла от Дорна и встала рядом с ним.
  — У нас не очень много времени,  — произнес Нарек, войдя в комнату с низким потолком.  — Я должен знать, можем ли мы рассчитывать на вашу помощь. Без вас мы, возможно, не справимся.
  Слепого, как обычно, сопровождал верный товарищ. Всю информацию, которую Нарек не мог получить с помощью своих работающих органов чувств, его спутник нашептывал ему на ухо.
  — Большинство все равно подохнет за ваше дело, с нашей помощью или без нее,  — заявил Дорн.
  — Они знают это, хотя с вашей помощью надежда на успех гораздо осязаемее.
  Дорн посмотрел на Сенету, юная волшебница кивнула ему.
  — Хорошо, мы поддержим ваше дело. Но чтобы между нами не было недоразумений: командовать буду я. Ваши люди будут делать то, что я от них потребую.
  — Как скажете, люди будут слушаться ваших приказов,  — согласился Нарек.  — Тогда не будем терять времени. Регориане придут в этот квартал примерно через два часа. Давайте подготовим им достойную встречу.
  Оказавшимися в его подчинении мужчинами Дорн был недоволен и не собирался этого скрывать. Большинство годились в лучшем случае для отвлекающих маневров. Остальные не выжили бы даже в трактирной драке. Если он правильно сосчитал, их было семьдесят пять, из которых ровно пятнадцать были в возрасте воинов. Остальные — мальчишки и старики.
  С оружием дело обстояло ничем не лучше. Дорн пытался вооружить способных ребят лучшим оружием, но самым жалким образом потерпел неудачу. Один светловолосый курчавый парень, которому едва исполнилось шестнадцать, с руками тоненькими, как прутики, не согласился менять свой широкий меч на серп, поскольку это был подарок отца. Дорн на миг задумался, видел ли вообще тот отец своего сына. Он на его месте подарил бы ему лук и стрелы в надежде на то, что никто из тех, кто умеет махать мечом, не подойдет достаточно близко. Другой не захотел отдавать свою дубинку длиной в три фута, поскольку опасался, что если ему дадут короткий меч, он ничего не сможет сделать. А последний настоял на том, что кулаками может драться так же, как любой другой мечом. Дорн не стал его разубеждать. Он быстро поймет свою ошибку, когда против него выйдет регорианин с пятью футами стали в руке. Правда, тогда понимание уже будет запоздалым.
  Семьдесят пять пар глаз на заднем дворе трактира «Чаша» глядели на Дорна как на спасителя. И он попытался не лишать их мужества одним своим взглядом. Трактирщик согласился на то, чтобы засада велась отсюда, при условии, что ему и его сыну тоже разрешат драться. Конечно же, Нарек восхищенно согласился. Дорн мог только удивляться, с какой готовностью люди готовы были ставить на кон все ради чего-то, что кто-то величественно именует справедливостью.
  Задний двор был окружен высокими стенами и очищен от лишнего. На улицу вел лишь узкий проход вдоль стены дома. Если во время сражения их загонят сюда, им конец. К тому же, улица, которую они выбрали для засады, была, ко всему прочему, тупиковой, что в случае вынужденного отступления заставит их бежать прямо через дома и сады. Дорн не выбрал бы такой план даже в том случае, если бы у них было численное превосходство сто к одному и было бы ясно, что они выиграют сражение. Нельзя просто сидеть в ловушке, даже если ты лев. Но возможность сражаться в знакомом месте придавала людям уверенности. Дорн, хоть и с неохотой, но подчинился этому чувству.
  — Готова ли баррикада, чтобы преградить регорианам обратный путь?
  Один из молодых людей смущенно поднял руку, судя по всему, пытаясь показать, что ему есть что сказать.
  — Не нужно поднимать руку. Мы тут не в школе,  — рыкнул Дорн.
  — Мы загрузили три старых повозки из-под сена стульями и столами, все облили лампадным маслом, а повозки сцепили между собой цепями. Как только регориане войдут в переулок, мы перекроем улицу у них за спинами.
  — Как только я подам знак, вы перекрываете улицу за их спинами и поджигаете телеги,  — поправил Дорн.
  Баррикада могла стать одновременно благословением и проклятием. С одной стороны, она мешала врагам получить подкрепление. Кроме того, она не давала противнику отступить и перестроиться. С другой стороны, все это очень быстро могло превратиться в ловушку, если устроивший ее оказывался в меньшинстве. Поэтому Дорн велел запрячь в цепи перед телегами двух мулов, чтобы в случае необходимости баррикаду можно было снова открыть. Чтобы животные не сошли с ума от огня и шума, один из людей должен был остаться с ними.
  — Эй ты,  — сказал Дорн, указывая на светловолосого с широким мечом.  — Ты будешь работать на баррикаде и присматривать за животными.
  — Я пришел сюда не для того, чтобы играть в наездника на осле,  — заныл парень.  — Я хочу сражаться за нашу свободу.
  Прежде чем Дорн успел осадить юнца, в разговор встрял худощавый паренек с крючковатым носом.
  — Я могу это сделать, эти мулы принадлежат нашей семье. Они меня послушаются.
  — Я не против,  — с горечью в голосе ответил Дорн.  — «Поблагодари своего упрямого дружка, он только что распрощался со своей жизнью, чтобы спасти твою»,  — мысленно добавил он. А затем продолжал: — Всем остальным скажу: бейте быстро. Не ввязывайтесь в продолжительные поединки. Накиньтесь на них всем скопом. Убивать своих противников не нужно, достаточно того, чтобы они оказались на земле без сознания или с переломанными ногами. Берите себе любого, с кем вас свел случай. Помогайте своим товарищам, которые попали в беду.
  — Затем нужно бросаться на следующего, если наш противник будет без сознания или окажется на земле, беспомощный? Разве не лучше убить их, прежде чем они снова встанут на ноги и атакуют нас?
  — Можешь поступить и так, если хочешь, чтобы его товарищ всадил тебе сзади сталь под ребро.
  — Патруль состоит из десяти человек. Это значит, что у нас превосходство восемь к одному, если наша засада удастся. Не будет никаких товарищей, если мы сделаем все правильно,  — снова подал голос мужчина.
  «Прежде чем вы вообще нанесете первый удар, у вас будет превосходство четыре к одному, если вы все сделаете правильно,  — подумал Дорн.  — Тот, кто не привык убивать, будет колебаться, а колебания означают смерть».
  — Лежащий на земле наемник, может быть, с поломанной ногой, или раной на голове, трижды подумает, стоит ли вставать, когда вокруг умирают его товарищи. Так что тревожиться нужно о тех, кто еще стоит на ногах. Поэтому делайте так, как я сказал,  — если бы Дорн мог выбирать, он бы выбрал сторону регориан, и он осознавал это все лучше с каждой секундой.
  Во время раздачи команд Сенета и Нарек держались позади, да и нечего им было делать в толчее предстоящего сражения — так сказал им Дорн. От слепого и волшебницы мало толку, когда речь идет о кровопролитной драке в узком переулке. Слишком быстро один из них мог оказаться ранен или убит. Кроме того, ему было не по себе при мысли о том, что устроит Сенета, если вокруг начнут умирать. Иногда ее заклинания были очень неожиданными, а о том, на что способен посох в ее руках, он даже думать боялся. Что, если в панике она им воспользуется? Наследие ее отца наверняка обладало огромной силой, но он видел, что она постоянно безуспешно пыталась разглядеть на нем какие-то знаки или символы. Ему не очень-то хотелось выяснить, что его разрушительная сила больше, чем он предполагал.
  Дорн уже заранее знал, что Сенета будет не согласна с его решением, поэтому подготовил несколько хороших аргументов. Он рассказал им, что они что-то вроде предводителей и примера для подражания, и поэтому с ними ничего не должно случиться, иначе мораль упадет. Кроме того, кто-то должен организовывать отступление, если они потерпят поражение. И в конце концов, Нареку нужен кто-то, кто поведет его и кто не растеряется, когда все начнется. Хотя Дорн не верил в успех, но Сенета согласилась, а именно это и было нужно Дорну.
  Один из разведчиков, которых разослал Дорн для наблюдения за соседними улицами, бегом ворвался на задний двор трактира.
  — Они… они… идут,  — с трудом переводя дух, произнес он.
  Дорн схватил парня за плечи, притянул его к себе, поднял ему голову, чтобы тот смотрел на него.
  — Спокойно,  — сказал он.  — Сколько их, и откуда они идут?
  Парень несколько раз глубоко вздохнул.
  — Они идут от Восточных ворот. Как раз свернули на улицу Принцев, там, где на углу кузница. Два отряда по восемь человек и двое всадников.
  «Вот так внезапно превосходство стало четыре к одному — это еще до первой капли крови»,  — подумал Дорн.
  — Они идут раньше ожидаемого,  — обратился он к своим соратникам.  — Делайте то, что вам было сказано, но держитесь подальше от обоих всадников. О них позабочусь я. А теперь все по местам, ждите моего знака.
  Тут же началась суматоха. Ощущение было такое, что сражение уже началось. Все бегали по двору, толкались и толпились, чтобы попасть туда, где должны были занять позицию. Дорн с шестью мужчинами остался в узком боковом переулке рядом с задним двором.
  Прошла целая вечность, прежде чем все нашли свои места. Дорну еще пришлось кое-что поправить и напомнить двум группам, что нужно получше спрятаться, но потом все вроде стало идеально. Он сам был озадачен тем, насколько хорошо это место подходило для засады. Еще час назад он советовал Нареку перенести место сражения в другой квартал. Перед его мысленным взором все еще вставал возмущенный взгляд Сенеты, когда он сказал слепому: «Нельзя срать в том месте, где ешь». Вероятно, сама Сенета выразилась бы более изысканно, но Нарек все равно понял.
  Но сейчас, когда все было готово и все разошлись по местам, Дорн вынужден был признать, что все было почти идеально. Исход битвы на треть предрешала подготовка. Еще на треть должен был сработать момент неожиданности, а последняя треть заключалась в том, чтобы не дать себя убить. Причем последняя треть всегда казалась Дорну важнее всего.
  Когда отряд регориан свернул в тупичок с главной улицы, глазам воинов веры предстала почти идиллическая картина. Худощавый паренек чесал шею мулу, кормил его соломой, которую протягивал животному. Трое мужчин сидели у входа в дом вокруг небольшого стола и играли в карты. Две сильные прачки стирали постельное белье в бочках с пенящейся водой. Двое торговцев перекладывали прилавки перед своими магазинами, решая, какие ящики переставить вперед, а какие сложить сзади. И в довершение всего у входа в кабак сидел сильный молодой парень, который, судя по всему, слишком много выпил, а его более чем полная подруга тщетно пыталась поднять его на ноги.
  Дорн в очередной раз поразился тому, насколько хорошо каждый играл свою роль. Как только отряд регориан проходил мимо кого-нибудь, лицо повстанца тут же делалось испуганным и неуверенным. Никто не спешил убраться, никто не хватался за оружие, не сплевывал под ноги воинам веры. Они были словно напуганные овцы, которых сгоняют овчарки. Ни один наемник никогда не смог бы с такой достоверностью сыграть эту покорность, включая его самого.
  Дорн заподозрил неладное. Почему регориане усилили отряд? Почему их сопровождают двое всадников? Может быть, узнали о западне? Может быть, их кто-то предал?
  Ни на один из этих вопросов у него не будет ответа до тех пор, пока в водосточный желоб улицы не польется первая кровь. Но если запланированная засада действительно превратится в ловушку для них самих, прольется больше крови, чем поместится в водосток. И это будет по большей части кровь жителей этого квартала.
  Но думать об этом было уже поздно. Если ты наемник, перед битвой лучше вообще не думать. Мысли только отвлекают. Здесь и сейчас он не простой солдат. Он полководец, люди полагаются на него. Если у подмастерьев портных, ремесленников, писарей и поденщиков, которые идут за ним, есть хоть какой-то шанс выжить, то только потому, что он им его даст. Конники слишком опасны, надо уделить им достаточно внимания. Они ни в коем случае не должны успеть вмешаться в битву. Некоторые могут думать, что конника легко спешить. Может быть, это и так, если ты стреляешь в него из лука с расстояния в сто шагов. В ближнем бою конь и всадник — это смертоносная боевая единица. Благодаря своему весу, силе и скорости он обеспечивал себе большое свободное пространство. Кто не готов отскочить в сторону — будет растоптан. Если же кто-то успевал подобраться, подвергался нападению со стороны сидящего на спине у лошади всадника. С возвышения все было отлично видно, всадник занимал самую оптимальную позицию в схватке. Его удары были по большей части смертельными, поскольку всадник обычно наносил удары по голове, шее и плечам
противников.
  Дорн запланировал еще один отвлекающий маневр, очень простой и многообещающий, но глупее всего, что ему доводилось в жизни делать.
  — Вы стойте здесь, пока я не подам сигнал,  — в очередной раз напомнил он мужчинам, стоявшим рядом с ним. Ответом ему были молчаливые кивки.
  Дорн прижался к стене дома, словно кошка, охотящаяся на птицу у водопоя. Стук копыт по мостовой стал громче, он заглушил ритмичный топот шедших за ними людей. Дорн прикинул расстояние до середины улицы и решил, что там шагов восемь. Со своей теперешней позиции он видел лишь маленькую часть переулка. Он ступал на тонкий лед. В поле зрения Дорна появилась голова лошади. Животное пугалось, беспокойно мотало головой из стороны в сторону. Казалось, его большие ноздри чуют беду. Подобно тому, как застыло животное на бегу, так и сердце Дорна пропустило удар. Наемник затаил дыхание. После щелчка всадника лошадь фыркнула и пошла дальше.
  Конные проехали мимо переулка, ведущего на задний двор. Один взгляд в сторону — и они заметили бы Дорна, весь хитро продуманный план полетел бы в тартарары. Но оба конника предпочитали смотреть на женщину, пытавшуюся поднять на ноги своего пьяного мужа.
  Вот и нужный момент. Дорн вскочил, обнажив свой короткий меч, и, издав громогласный рык, он в четыре огромных прыжка оказался рядом со всадниками. «Как же лошади предсказуемы»,  — с облегчением подумал он. Стоит их напугать, и вот они уже поворачиваются к тебе, встают на дыбы, лишая всадника возможности нанести удар с лошадиного бока в сторону нападающего.
  Дорн нырнул влево, под грудь первого животного, нанес мечом удар по правой задней ноге. Лошадь заржала, к этому звуку присоединились крики и проклятия регориан. Дорн встал между боками лошадей, вонзил свой короткий меч в живот второго всадника на лошади. Все взгляды были устремлены на него: как животного, так и умирающего всадника.
  — В атаку!  — заревел Дорн, когда раненая лошадь рядом с ним рухнула на бок, погребая под собой еще не раненого всадника. Те регориане, кто еще не обнажил оружие, сделали это сейчас. В тот же миг с обеих сторон улицы на поборников веры набросилась толпа, а за их спинами замкнули баррикаду мулы.
  Время было выбрано очень удачно. На миг даже показалось, что регориан просто сметут. Прачки выудили из бочек два длинных кинжала и набросились на одного из мужчин. Пьяный мужчина на ступеньках кабака схватился за копье, замаскированное под шест фонарщика, метнул его в одного из наемников и проткнул его кожаный нагрудник. Картежники оттолкнули в сторону стол, за которым сидели, и, словно обезумев, бросились на мужчин, стоявших к ним ближе всех.
  Как раз в тот самый миг, когда регориане оправились от первого шока и собрались дать отпор, за их спинами вспыхнула баррикада из повозок с сеном и старой мебели. Высокие языки пламени тянулись вверх вместе с угольно-черными колоннами дыма, в мгновение ока груженные повозки превратились в непроходимую стену огня. Еще двое регориан умерли потому, что позволили себе отвлечься на спектакль.
  Повстанцы набросились на воинов веры, словно муравьи. Они колотили наемников всем, что у них было. Но не всякий удар заставлял врага упасть, не каждый замах заканчивался раной. Теперь-то и стало ясно, что значит иметь настоящий меч и носить хороший доспех.
  Дорн видел, как молодой парень со старым бронзовым мечом пошел в атаку на регорианина. Он напал на наемника сзади и изо всех сил нанес ему удар по крестцу. Противник отскочил на два шага вперед, поднял меч и сильно замахнулся, поворачиваясь к нападавшему. Похоже, молодой человек надеялся нанести еще один удар, но прежде чем он успел это сделать, острие меча его противника и перерезало ему горло.
  С этого момента начались смерти в их рядах. Добрая дюжина наемников, которые еще не были ранены, взяла себя в руки и встала в позицию. Они стояли по двое, спина к спине, как их учили, кружась, проходили сквозь ряды своих противников. Каждый укол, каждый удар находил цель — отличие от неопытных повстанцев было разительным. Ударить мог каждый, но как только дело дошло до того, чтобы атаковать, блокировать, наносить обманные удары и снова бить — зерна от плевел отсеивались мгновенно. Всего за каких-то два удара сердца от мечей регориан пала добрая четверть повстанцев.
  Дорн бросился спасать ситуацию. Он хотел помочь всем одновременно. Его много лет учили не заботиться о жизнях других. Во время битвы существуешь только ты сам и тот человек, которого ты хочешь убить. Времени на то, чтобы погоревать о своих товарищах или же отпраздновать с ними победу после сражения, обычно было более чем достаточно.
  Дорн в последний миг поднял короткий меч и блокировал удар меча регорианина. Прежде чем он успел пойти в контратаку, тот уже отвернулся, и товарищ за его спиной попытался уколоть Дорна. Меч вошел точно в промежуток между рукой и грудью, пронзив пустоту, но клинок был настолько широк, что он оставил два глубоких пореза на бицепсе и ребрах Дорна. Прыжок назад спас воина от того, чтобы меч его противника вошел в его живот во время следующей атаки.
  «Соберись,  — приказал он себе,  — ты прекрасно знаком с этой пируэтной тактикой и знаешь, как на нее реагировать».
  Он дождался, пока первый регорианин снова не оказался с ним лицом к лицу. Короткий выпад вперед, удар по ногам, пригнуться от встречного удара. Шаг в сторону, противоположную вращению парочки, и вот он уже напротив второго человека. Похоже, этот был еще не готов к тому, чтобы так быстро встретиться со своим противником. Дорн нанес колющий удар от бедра под мышку правой руки, пока мужчина еще отмахивался от атаки сына мельника. Регорианин выронил оружие, второй рукой потянулся к торчащему за поясом кинжалу.
  «Работает же!»
  Дорн побежал в другую сторону. Крутнулся вокруг своей оси, схватил первого атакующего. Разворачиваясь в противоположную сторону, он вонзил ему клинок в пах. И пока тот падал, Дорн подпрыгнул и вонзил свой короткий меч между плеч мужчине с кинжалом.
  Такие двойные упряжки были очень эффективны в сражении против неопытных противников. Постоянная смена позиции быстро сбивала с толку нападающих, а вращение давало преимущество, позволяя сражаться только с одной стороны. Но как только пару разбивали, солдаты теряли защиту и становились легкой добычей.
  Дорн увидел, как сын мельника упал под попеременной атакой двух регориан. К нему, пошатываясь, брел еще один повстанец, судя по всему, какой-нибудь писарь или картограф. В ослабевшей руке он сжимал кинжал. В области легких рубашку его залила кровь. Из круглой дыры в ткани катились красные капли. Дорн попытался подхватить его до того, как он упадет, но у тяжело раненного мужчины подкосились ноги. Дорн столкнулся с ним, и писарь вонзил ему кинжал в бедро — либо случайно, либо потому что принял его за врага. Они вместе рухнули на землю. Лежа под умирающим человеком, Дорн пытался встать на ноги.
  Шесть регориан все еще стояли на ногах, а добрых две дюжины повстанцев окружили их. Дорн лежал среди воинов веры. Если он сейчас встанет, то станет их следующей жертвой. Численное превосходство по-прежнему было четыре к одному, но, похоже, его соратники подрастеряли свой боевой задор. Возможно, они еще не готовы отдать свою жизнь, а может быть, просто устали.
  Дорн высвободил правую руку. На миг неподвижно замер на земле, крепко сжимая рукоять меча. Он выжидал, чтобы один из регориан оказался в пределах досягаемости. Оба воина, свалившие сына мельника, приближались к нему — кружась друг вокруг друга, нанося удары по копьям и пикам окружавших их мужчин. Ни один из них не обращал на него внимания. Пытаясь увернуться от удара копьем и едва не наступив на него, они оказались очень близко, и Дорн ударил. Отрезал ногу одному из них сильным ударом, из-за которого едва не вывихнул руку. Клинок легко перерезал тонкий кожаный сапог, плоть и кости. Мужчина упал, увлекая за собой коллегу. Они оба упали перед кольцом нападающих. Четверо мужчин почти одновременно стали наносить им удары пиками, мечами и копьями.
  Этот момент наступает в любой битве. В наемнических кругах его называют зачисткой. Еще мгновением раньше каждый боялся за свою жизнь. Сражались лицом к лицу. Все судьбы были непрочны, исход битвы был не предрешен. А потом вдруг кто-то падает на землю, умирает, появляется брешь, рушится линия защиты, и всем хочется поскорее закончить. До победы рукой подать, а проигравшие знают, что погибнут.
  Повстанцы набросились на последних регориан, словно муравьи на сдыхающую осу. Они били дубинками, рубили топорами, протыкали мужчин ножами. Казалось, все хотят принять участие в резне, и даже умерших награждали побоями и новыми ранами.
  Дорн оттолкнул мертвое тело, под которым был погребен. Поднялся на ноги. Сапог залила кровь. Он покачнулся и вынужден был опуститься на одно колено, чтобы не упасть. Один из его соратников бросился на него, подняв пику, готовый завалить его, но успел вовремя заметить свою ошибку и не напороться на меч Дорна.
  — Это вы,  — тяжело дыша, произнес он. У него на лбу была рана, из нее текла кровь и затуманивала взор.  — Мы победили!  — вдруг заорал он.  — Мы сделали их, этих свиней. Мы победили.
  Дорн огляделся по сторонам, все еще не отводя острия меча от своего соратника. Мостовая улицы была усеяна мертвыми телами. Вязкая кровь убитых находила путь по стыкам между камнями и уходила в водосток. В трех шагах от Дорна лежал тот женоподобный парень, сжимавший в руке отцовский меч. Клинок переломился у самой рукояти, у парня было перерезано горло от уха до уха. Рядом с ним лежал старик с негнущейся ногой. Из его груди торчал кинжал, напоминая штандарт на поле боя.
  «Ты победил, и я тоже, но тем, кого замочили, от этого не легче. В утешение их близким мы скажем, что их родные пали смертью храбрых за правое дело. И все это будет ложью».
  Повозки с сеном, составлявшие горящую баррикаду, начали поддаваться огню. Ломались оси, под языками пламени исчезали высокие боковые стенки, пепел и искры взлетали вверх. Дорн кожей чувствовал силу огня. На главной улице за горящей баррикадой начали собираться зеваки, среди них были первые представители городской стражи.
  — Нужно уходить отсюда,  — пробормотал Дорн.
  Но казалось, его никто не слышит. Он грубо схватил стоявшего рядом мужчину за плечи и встряхнул:
  — Нужно уходить отсюда!  — заорал он.
  Писарчук смотрел на него расширенными глазами.
  — Мы их сделали,  — словно в трансе, повторял он, все еще опьяненный победой.  — Они не осмелятся показаться здесь снова. Мы подали знак. Знак для всех, кому надоело подчиняться этим священникам. Граждане Рубежного оплота восстанут и освободятся.
  Дорн готов был поспорить, что этот человек повторяет слова Нарека. Даже не столько слова, сколько звучавшую в них убежденность.
  — Если мы немедленно не уберемся отсюда, мы восстанем в следующий раз только тогда, когда нас поднимет из гроба некромант. Вряд ли городская стража отнесется к нашему освобождению так же, как мы. Для них мы просто люди, которые подняли мятеж и на совести которых оказалась дюжина невинных людей.
  — Они убили почти в пять раз больше наших,  — напомнил ему писарчук.
  — Это не только приведет нас на виселицу, но и заставит их насмехаться над нами. Идемте уже, горящие обломки не задержат стражу надолго.
  Дорн потащил мужчину за собой, вбежал в переулок, где ждали Нарек и Сенета. Остальные нехотя последовали за ними.



  18 Мило

  Мило сидел за небольшим столом в комнате на втором этаже, которую выделил ему Нингот, и смотрел в окно на ночное небо. Полурослик не мог уснуть. Да это было и неудивительно, поскольку встал он только около полудня. Судя по всему, поход через весь Скрюченный лес утомил его больше, чем он полагал. Он готов был бить себя по щекам: его брат томится в плену у зеленокровок, а он преспокойно валяется себе в мягкой и теплой постели. Последний раз он спал так долго, когда поспорил с Бонне, что сможет осушить три кувшина пива и не сходить в туалет. Он победил, но из-за того, что выпил много и быстро, он опьянел и на следующий день проспал, опоздав на воскресную мессу. В наказание ему пришлось весь вечер собирать картофельных жуков в палисаднике — целых две банки.
  Вообще-то после хорошего сна нужно было быстро собрать вещи, попросить у Нингота еды в дорогу, придумать какую-нибудь отговорку насчет того, почему ему нужно срочно идти дальше. Но к сожалению, ничего этого не случилось. Ноги словно свинцом налились, в голове все кружилось. Кроме того, он опасался, что порез на руке воспалится. Но рана просто была на руке и все.
  Тем временем Нингот весь день ходил по полям вокруг дома и собирал брюкву, белокочанную капусту и картофель, загружая все на телегу. Вернувшись вечером в дом, он не очень удивился тому, что Мило все еще здесь. Вчерашняя разговорчивость улетучилась. Они вместе поужинали, выпили немного, поговорили о повседневных вещах, пока Мило выкурил на крыльце предложенную Нинготом трубочку. А потом пошли каждый в свою комнату.
  И вот теперь он лежит без сна и предается размышлениям. У Мило было такое ощущение, что он держит в руках клубок ярких ниток и не знает, как его распутать, не говоря уже о том, как связать так, чтобы получилась веревка. Одно он знал наверняка: все, что произошло до сих пор, было как-то связано. Обычные совпадения не могли выбить их с братом из колеи привычной жизни и мешать к ней вернуться. Случившееся нельзя было повернуть вспять, и это останется с ними до конца жизни, вне зависимости от того, оправдают их или нет.
  Мило еще хорошо помнил дядю Гореха, брата своего отца. Ему было лет семь или восемь, когда дядя Горех объявил, что собирается уйти в горы и добывать там золото и драгоценные камни, в точности как гномы. Недели напролет он слышал в своей комнате, как отец уговаривает дядю Гореха остаться. Ночные споры становились громче и несдержаннее день ото дня. Все остальные жители деревни тоже отговаривали Гореха — безрезультатно.
  Много лет спустя дядя вернулся в Дуболистье. Жажда приключений не принесла ему богатства. Все, что у него осталось — лишь старая лопата, сито и надетая на нем одежда. Униженный, лишившийся иллюзий, он попросил брата принять его обратно, пока он не найдет работу и не сможет построить собственный дом. Брат дал ему сроку два месяца. Мило еще никогда не чувствовал такого холода, каким обдало его дядю в тот момент. Никто не предложил ему занятие, никто не слушал его, все в общине избегали его, как прокаженного. Ровно два месяца спустя отец Мило выставил собственного брата за дверь. Дядя Горех покинул Дуболистье. Говорили, что он направился в горы, чтобы опять попытать там счастья или найти смерть.
  Тете Рубинии тоже было нелегко, но ей зачлось то, что она нашла настоящую работу, а не отправилась на поиски приключений. Рубиния по-прежнему была желанным гостем в Дуболистье, к ее мнению прислушивались.
  Мило сомневался, что их с братом дома встретят с распростертыми объятиями. В лучшем случае их обвинят в том, что они тайком ушли из дома, а в худшем…
  Но мрачные размышления были отброшены в сторону. Что это с ним такое? Он чувствует себя мухой, прилипшей к намазанному медом хлебу. Мысли постоянно путались. Его словно заколдовали, мешая уйти из этого места.
  Он бросил взгляд на вторую пустую постель в этой комнате, нервно покрутил чужое кольцо на пальце. Он даже почти представил себе, что там лежит Бонне и мирно сопит во сне. В отличие от Мило. Мираж в виде Бонне сделал во сне такое лицо, словно ему снятся пышки с голубикой.
  Может быть, в этом и заключается тайна полуросликов. Каким бы ужасным и несправедливым ни был мир по отношению к ним, они продолжали радоваться мелким повседневным вещам. Счастье полуросликов было там, где они жили — зачастую оно просто росло у них в палисаднике.
  Мило почувствовал, как спокойствие видения передается ему. Но не отпускало и другое чувство — ощущение того, что его брат полагается на него. Ведь Мило старший, и всякий раз, как они творили что-то вдвоем, Бонне рассчитывал на помощь и совет своего старшего брата, прислушивался к нему.
  Мило надеялся, что со временем устанет от размышлений, но нужно было сделать еще кое-что, прежде чем можно будет лечь в постель. Слишком долго он откладывал это, забывал либо в суматохе, либо убегая, либо находясь в плену, подвергаясь действию проклятия или отправляясь в путешествие с гоблинским охотником. Он полез в рюкзак и выудил оттуда узелок с документами мейстера Гиндавеля. Они были похожи на дневник в толстом кожаном переплете. Судя по всему, мейстер вел записи много лет. Первые страницы пожелтели и замусолились по краям.
  На первой странице было всего несколько слов, но даже они открывали больше, чем Мило когда-либо знал о старом клирике.
  Гиндавель Солнцеклеверс, родившийся в год Медовой росы, мейстер веры своего знака, жрец Цефеи и исследователь эпохи Ослепления.
  «Гиндавель Солнцеклеверс»,  — шепотом повторил Мило.
  Ему было трудно поверить в то, что можно прожить в одной деревне с кем-то больше двух десятков лет и не узнать его полного имени. Сейчас, когда мейстер Гиндавель был мертв, полурослику стало стыдно, что он так мало знал о старике. Он надеялся, что Цефея приняла его в свое царство и что в стране мертвых полурослику воздастся по заслугам за проделанную работу.
  Большинство полуросликов были так же далеки от понимания того, что делал и исследовал клирик, как и от сбора помидоров зимой. Братья в вере имели определенный статус и пользовались определенным уважением в деревенской общине, но над ними посмеивались из-за житейской неискушенности. Казалось, никого особенно не интересует их философия.
  Мейстер Гиндавель кое-что рассказывал Мило о миссии жреца, но результатами своих собственных изысканий никогда не делился. Здесь было написано, что он исследовал эпоху Ослепления. Мило знал лишь то, что эти времена охватывают период более трехсот лет тому назад, который окончился после великих войн веры. Какая вера существовала тогда, каких богов почитали люди — это было за гранью его понимания. Такие знания считались языческими и были запрещены, поэтому он удивился, что такой ученый как Гиндавель решил этим заняться.
  В дневнике было почти две сотни страниц. Листы были тщательно перевязаны кожаными лентами, чтобы в книгу всегда можно было добавить новые записи. Судя по всему, первые годы мейстер занимался тем, что переписывал параграфы из различных трудов и, в свою очередь, высказывал свое отношение к новым тезисам и рассуждениям. У Мило не было ни времени, ни знаний, чтобы заняться этим вплотную. Он искал рисунки и символы более позднего времени. Поэтому он просто пролистывал документы, страницу за страницей. На одной странице были только изображения молнии — символа Цефеи, богини полуросликов. Некоторые Мило мог бы нарисовать и сам, им могло быть лет по двадцать — настолько по-детски они выглядели. Мейстер Гиндавель бесспорно был мыслителем. Судя по всему, Цефея не наделила его ни даром рисования, ни даром пения. Последнее Мило было известно по тем своим немногим появлениям на храмовых службах, таких как крещение или именины.
  Он осмотрел ряд других рисунков и символов, явно носивших языческий характер. Большинство из них не были подписаны, и ничто не указывало на их смысл. Одна страница была испещрена крестами. Толстыми крестами, тонкими крестами, с прямыми и изогнутыми линиями, были такие, которые завершались розовыми шипами или наконечниками стрел. Посредине этого Гиндавель вписал имя Регора. Мило знал только, что этому богу поклонялись люди. И больше ничего. Его никогда не интересовало вероисповедание других народов.
  Эльфы почитали какую-то богиню природы. Но как это часто бывало с эльфами, они редко снисходили до того, чтобы поделиться с кем-то мыслями о себе и своей вере.
  В отличие от них, гномы не делали большого секрета из того, что не являются особо верующими существами. Для них важно было только то, чего кто-то добился своим собственным трудом.
  Что же до троллей, гоблинов и орков, Мило был рад тому, что до сих пор имел не слишком много возможностей для общения с ними по вопросам веры. Если быть точным, его встреча с троллихой и гоблинским шаманом была первой. Хотелось надеяться, это будет и последний опыт общения с зеленокровками. Тем не менее, Мило был ужасно рад, что дело вообще дошло до разговора. Не то чтобы он удовлетворил свою неутолимую жажду познаний, какой обладал мейстер Гиндавель, а просто потому, что, как правило, «встречи» с этими существами оборачивались пролитой кровью.
  Разговор намного лучше выслушивания обсуждения, что лучше: сварить полурослика или зажарить на вертеле и не станет ли мясо нежнее, если предварительно его как следует отбить.
  Следующие страницы Мило быстро пролистал, несколько вообще проскочил. Многое из того, что было написано в документах, было запутанным и непонятным, а эскизы откровенно плохими. Но, когда он перевернул несколько последних страниц, все обрело смысл. У Мило захватило дух. На бумаге были углем нарисованы четыре символа. Каждый из них немного отличался от других, и несмотря на все, знак был один и тот же. Круг, который пересекали или разрывали несколько прямых и волнистых линий. Такой же самый символ красовался на кольце, полученном от гоблинского шамана.
  Мило поспешно стянул кольцо с пальца, чтобы внимательнее рассмотреть при свете свечи. Для сравнения положил рядом с рисунками.
  Мгновение рассматривал и то, и другое, затем разместил украшение в центре страницы.
  Откуда мейстер Гиндавель знал об этом? Может быть, просто встречался с кем-то из зеленокровок? Имеет ли это какое-то отношение к поискам его матери?
  Отодвинув кольцо в сторону, Мило перевернул страницу.
  И у него снова перехватило дыхание. Мейстер Гиндавель разложил рисунок символа на отдельные части. И получились молния, крест, серп, круг и что-то, похожее на меч. Молния и крест были знаками богов людей и полуросликов. А что с остальным?
  Последние пять страниц записей дали Мило ключ к загадке. Каждая из этих страниц содержала изображение отдельного символа и пояснения его значения.
  Молния — знак Цефеи, богини полуросликов. Рядом мейстер Гиндавель нарисовал символ женского начала и написал, что полурослики связывают с молнией — жизнь и смерть, просветление и наказание, чистейшую форму божественной силы, присутствие Цефеи на небе. Внизу страницы Гиндавель перечислил все известные ему храмы и клириков высшего ранга.
  Следующая страница — крест — символ Регора. Бог людей был явно мужского пола и воплощал в себе мудрость. Это показалось Мило странным, поскольку люди не показались ему особенно мудрыми — по крайней мере, по сравнению с эльфами. А может быть, он просто путает мудрость с заносчивостью. Под этим символом был обозначен только один крупный храм, в Рубежном оплоте.
  Далее шло солнце — символ богини эльфов, Таури. Воплощенное изящество и божественный лик. Храмов или жрецов не приводилось.
  На двух последних страницах называлось только имя бога и пояснялось значение символа. Серп или полумесяц — знак бога зеленокровок — Хадара. Серп символизировал раздор между народами, которые делились в первую очередь по признаку цвета крови: зеленой или красной. Меч относился к Леонису, богу гномов. Он означал силу, непреклонность и силу воли.
  Больше записей не было. Либо это была вся информация, которой обладал Гиндавель, либо он просто не успел сделать записи.
  «Нет, дело не во времени, скорее всего он просто не знал, в каком направлении двигаться дальше»,  — вдруг осознал Мило.
  Полурослик поразился тому, насколько мало знает о чужих божественных сущностях такой религиозный ученый, как мейстер Гиндавель. Судя по всему, он интересовался только народом полуросликов, историей сотворения мира и ее толкованиями. В любом случае так было вплоть до прошлого года, если верить записям. Что заставило его быть настолько слепым в отношении форм веры других народов? И, что еще важнее, кто или что открыло ему глаза?
  Мило вздрогнул, когда кто-то постучал в дверь на первом этаже. Ему показалось, что каждый удар наносит ему в грудь чья-то рука. Он не мог сказать, откуда взялось это чувство, но оно было, и оно пугало его. Полурослик от всей души надеялся, что останется единственным, кто услышит просьбу впустить в дом.
  В дверь снова постучали, на этот раз громче и настойчивее.
  — Да, да, иду, иду,  — послышался внизу голос Нингота.  — Полночь же. Могу я хоть что-нибудь надеть.
  Шаги старика глухо стучали по половицам.
  — Эй, эй, животное останется снаружи,  — произнес Нингот.  — Привяжите его там где-нибудь, пока оно ни на кого не напало.
  — Животное со мной, и оно пойдет туда, куда пойду я,  — пророкотал низкий голос.
  Мило показалось, что этот голос ему знаком, но тем не менее, это было не так.
  — Вы не хотите пригласить меня в дом? Я думал, что этот дом — место, куда могут прийти все, кому нужна защита. Сейчас темно, холодно, а эта морось насквозь промочила мою одежду. Вы ведь наверняка не хотите, чтобы я скончался у вас под дверьми.
  Ни одно из произнесенных чужаком слов не было приветливым или похожим на просьбу. На мгновение воцарилась давящая тишина.
  — Прошу прощения, я вас не сразу узнал,  — услышал Мило голос Нингота.  — Входите же, погрейтесь у огня, а я пока что заварю свежего чаю.
  Пол заскрипел под тяжелыми шагами, кроме того, раздалось постукивание, словно от когтей дикого животного, царапавших половицы.
  — Иди в угол, Грац. Сидеть. Вот молодец,  — произнес незнакомец.
  — Хотите чаю с фенхелем?
  — Не беспокойтесь, достаточно будет, если вы присядете со мной, немного поболтаете, откроете бутылку своего хорошего красного вина и выпьете вместе со мной.
  Чайник снова отправился на плиту, раздались три скрипучих шага, глиняный кувшин царапнул полку, послышалась еще добрая дюжина шагов, кто-то отодвинул стул и поставил на стол два бокала.
  Мило снова надел кольцо на палец. Подкрался к двери, осторожно приоткрыл ее. Из своей комнаты на втором этаже он видел только часть нижнего помещения. Все, что удалось разглядеть Мило — это два пустых стола и осиротевший чайник с горячей водой на печке.
  — Что привело вас в такую даль? Вам ведь нужен не просто ночлег и компания за столом,  — начал разговор Нингот.
  Снова на миг воцарилась тишина.
  — Дайте вину подышать в кувшине чуть дольше, прежде чем наполнить бокалы. Вы знаете, когда подносишь бокал к губам, запах вина, ударяющий в нос, столь же важен, как и собственно вкус.
  Снова повисла тишина.
  — Вы ведь пришли не затем, чтобы рассказать мне что-то о вине.
  — Нет, конечно же, нет,  — ответил гость.  — Я не собираюсь учить вас, мне не требуется ночлег, и компанию я не ищу.
  — Так что же вам от меня нужно?
  — Вы еще помните, что я сказал вам про дождь на улице?
  — Не понимаю,  — пробормотал Нингот.  — При чем тут дождь?
  Мило решил, что в их разговоре было что-то пугающее, и был уверен, что Нингот считает так же.
  — Слушайте внимательно,  — произнес гость.  — Я говорил вам о мороси, об этих крохотных, едва ощутимых капельках. Они настолько малы, но умудряются проникнуть сквозь любую ткань, какой бы хорошей она ни была. Сырость чувствуешь только тогда, когда дождь промочит одежду насквозь. С некоторыми народами бывает то же самое.
  — На что вы намекаете? Говорите уже, наконец, кого вы ищете, не нужно говорить со мной загадками, я устал и у меня нет желания играть,  — в голосе Нингота слышались недовольство и страх.
  — Я говорю о полуросликах,  — заявил незнакомец.  — Этот маленький народец словно морось. Они живут среди нас, но их почти не замечают, потому что они очень мало интересуются делами других народов. В принципе, довольно симпатичный народец, но есть среди них и такие, которые сильно выбиваются из общей картины. Эти экземпляры вмешиваются, задают вопросы, лезут своими неуклюжими ножками туда, где им совершенно нечего делать. И точно так же как морось, их замечают только тогда, когда они пролезают через сеть хитросплетений.
  — Я давно уже не видел полуросликов,  — резко произнес Нингот.
  — Я вас еще даже не спрашивал о них, а вы уже отрицаете, что видели или приютили кого-нибудь из них. Мне кажется, нам не стоит лгать друг другу. Мы так уютно сидим за бокалом красного вина, греемся у огня. Не разрушайте идиллию. Это моя задача.
  Кто-то сбросил бокалы со стола. Мило увидел, как один из них покатился по полу, а за ним потянулся тонкий ручеек из остатков вина.
  — Вам лучше уйти. Ваши фантазии меня утомили,  — фыркнул Нингот.
  — Вы не поняли,  — неприятно спокойным тоном произнес незнакомец.  — Вопросы здесь задаю я, и я буду решать, когда уходить. Поэтому я спрашиваю сейчас, и подумайте хорошенько, прежде чем ответить: вы предоставили убежище полурослику?
  — Даже если вы повторите свой вопрос тысячу раз, я… аааа!  — Нингот задышал тяжело, закашлялся, словно подавившись чем-то.  — Я… я… ааааа, уууу…
  — Вот такие ощущения возникают, когда мне лгут. Любая боль подобна уколу в сердце. Покончите с болью, скажите мне правду. Вы увидите, что сразу же почувствуете себя лучше. Сбросьте с души груз боли.
  — Я…  — прохрипел Нингот.  — Я дал ему комнату. Он спит наверху.
  На миг Мило перестал дышать, сердце колотилось, как сумасшедшее.
  Он пропал. Но почему? Что от него нужно этому незнакомцу? Его наверняка наняли не в Дуболистье, чтобы устроить охоту на них с Бонне. Он точно человек. Отец никогда не допустил бы, чтобы в погоню за ними с братом отправили кого-то чужого. Так что же нужно от него этому человеку?
  — Вот видите, это так просто,  — произнес ночной гость.  — Чувствуете, как отступает боль? Я ненавижу лжецов, и не только потому, что они отнимают у меня время, но и потому, что они оскорбляют мой ум.
  Нингот не мог ответить. Он все еще давился, словно что-то застряло у него в горле.
  — Грац!
  Животное, кем бы оно ни было, вскочило со своего места и тяжело затопало по половицам.
  — Он твой.
  Эти слова были подобны смертному приговору. Спустя всего один удар сердца комнату наполнило рычание, настолько низкое и злобное, что Мило готов был поклясться, что оно не из этого мира. Нингот вскрикнул. Затем существо прыгнуло на него и сбросило со стула. Сомкнулись тяжелые челюсти, разрывая ткань, а затем и плоть под ней. Что-то треснуло под ногой, словно сухая ветка. Крик Нингота превратился в стон, стон перешел в хрип, затихший с последним бульканьем.
  Какое-то время не было слышно ни единого звука.
  — А теперь бери себе второго, Грац. Ты слышал, он наверху.
  Ответом чужаку был звук, напоминающий нечто среднее между хрюканьем и лаем. А потом чудовище побежало.
  Мило решил не задерживаться у двери до того момента, когда он сможет собственными глазами увидеть существо или его хозяина. Мысленного образа в голове полурослика было вполне достаточно для понимания того, что будет лучше, если чудовище и его владелец никогда его не найдут.
  Мило осторожно прикрыл дверь. Теперь нужно ее запереть. Прижавшись к двери спиной, он наощупь задвинул засов. Оглядел комнату. Надо немедленно убираться отсюда.
  Мило подскочил к столу, схватил стул, подбежав с ним к окну, нанес удар. Тонкие деревянные перемычки круглого окна треснули. Брызнуло во все стороны стекло. Осколки посыпались на пол, несколько из них попало ему на ноги. Занавески затрепетали от холодного ночного воздуха.
  Он наступил на осколок, но решил не обращать на это внимания. Окно выходило на фронтальную сторону дома. До земли было более десяти футов, и приземляться пришлось бы на мощеный двор. Нужно придумать что-нибудь другое. Даже если он сумеет выпрыгнуть из окна, не поранившись, насколько далеко он сможет уйти? Бестия и ее хозяин наверняка двигаются быстрее полурослика.
  У двери послышалось царапанье, громкое и лихорадочное. Бестия фыркала от ярости и предвкушения того, что ждет ее за дверью. Под дверь просунулись два острых бело-бурых клыка, угрожая сорвать ее с петель. Отломилась первая щепка, лившийся из коридора свет упал на мохнатую морду, розовые губы и пару длинных клыков. Тварь пыталась вышибить дверь головой.
  Мило отскочил от окна и снова огляделся по сторонам. Побежал к сундуку, стоявшему рядом с кроватью, поднял крышку. Судя по всему, он был предназначен для подушек и одеял, когда комната пустовала. Ящик был достаточно велик для того, чтобы вместить в себя полурослика. Одним прыжком тот оказался внутри. Закрыв крышку изнутри, он почувствовал, как с последним лучом света гаснет и надежда. И как раз тогда, когда стало темно, дверь окончательно сломалась. Монстр ворвался в комнату, зарычал, засопел, понюхал пол, забегал из одного угла комнаты в другой.
  — Похоже, птичка-то упорхнула.
  Из коридора послышался звук голоса незнакомца. Пол застонал под его шагами, когда он вошел в комнату, и Мило невольно сравнил его с виселицей, которая скрипит на ветру по причине висящего на ней груза.
  — Смотри-ка, записи клирика полуросликов,  — фыркнул незнакомец, входя в комнату.
  Мило услышал, как зашелестели страницы книги мейстера Гиндавеля.
  «Документы! Проклятье, я же оставил их на столе»,  — отругал себя Мило.
  — Жалко и незрело,  — прокомментировал гость, захлопнув дневник.
  Затем он подошел к окну. Затрещало под подошвами стекло.
  — Что скажешь, Грац? Если бы ты был вполовину меньше всех остальных, а твои коротенькие ножки несли бы тебя вполовину медленнее, чем твоих преследователей, стал бы ты выпрыгивать из этого окна и пытаться убежать?
  Бестия злобно зарычала.
  — Или ты бы только сделал вид, что прыгнул, а сам бы спрятался? Может быть, в старом сундуке для белья?
  Мило окаменел от ужаса. Он услышал, как костяшки пальцев незнакомца забарабанили по стенке сундука. Пальцы Мило ощупывали крышку изнутри. Он ухватился за ломкий кожаный ремень, служивший для того, чтобы закрыть крышку или плавно откинуть ее назад. Пальцы вцепились в пряжку. Он буквально повис на ней, в надежде, что она не порвется.
  Мило услышал сопение бестии всего в пяди от себя. Ему конец. Его пальцы вцепились в кожаный ремень настолько крепко, что он почувствовал, как начало колоть подушечки пальцев, потому что он выдавил из них кровь.
  Чудовище прижалось мордой к узкой щели между крышкой и коробом. Сначала оно только принюхивалось, словно собака, пытающаяся что-то учуять за порогом, затем вцепилось зубами и попыталось расширить щель. Крышка приподнялась на полпальца, внутрь сундука полилась вонь. Мило изо всех сил потянул вниз и сумел закрыть крышку.
  — Нет, Нингот! Нет!
  Крики однозначно доносились снизу. Кричал молодой мужской голос, и в нем слышалось нечто большее, чем просто ужас.
  Затем по комнате внезапно пронесся порыв ветра, ощутимый даже в сундуке. Комнату наполнил звук, похожий на шорох листьев, поднятых в воздух, запах был горьким и металлическим.
  На первом этаже послышались и другие голоса. Много мужчин говорили торопливо, перебивая друг друга.
  Мило все еще держал крышку сундука, в котором сидел.
  Несколько человек побежали наверх по лестнице. Кто-то вошел в комнату, подбежал к окну, снова выбежал в коридор.
  Мило слегка приоткрыл крышку сундука, чтобы взглянуть на вновь прибывших. Один из них стоял в дверном проеме. Полурослик испугался и снова захлопнул крышку.
  «Не хватало еще, чтобы они меня нашли,  — сказал он сам себе.  — Сколько у нас уже было милых встреч с тех пор, как мы ушли из Дуболистья? С меня, кажется, уже хватит. Лучше я посижу здесь, пока они не уйдут».
  Мило был исполнен твердой решимости просидеть в сундуке хоть целый день, если понадобится. В конце концов, внизу лежит мертвый человек, и если бестия и ее хозяин смылись, останется весьма немного подозреваемых, на которых можно оторваться. Но отсидеться Мило не дали. Крышка сундука взлетела вверх, и Мило увидел молодого парня с длинными светло-русыми волосами. Острие широкого меча указывало прямо на нос Мило.
  — Вылезай оттуда,  — прорычал он.
  — Вылезаю, вылезаю,  — заявил Мило, выбираясь из сундука.  — Я всего лишь полурослик, здесь проездом. Я не вооружен. Мейстер Нингот был так добр, что предоставил мне на ночь постель.
  — Так надо было ей воспользоваться. Живо спускайся вниз, мне кажется, ты должен нам кое-что объяснить прежде, чем мы повесим тебя на яблоне за домом,  — произнес человек.
  — Все совсем не так, как кажется,  — попытался оправдаться Мило.
  — Прибереги свои лживые истории, полурослик,  — зашипел на него собеседник.  — Нингот мертв, а ты сидишь в сундуке, как самый подлый убийца. Что тут думать, тут все однозначно. Давай, пошевеливайся.
  Мило погнали вниз, как скотину, которую ведут на убой. Острие меча, приставленное к спине, не позволяло ему ни на миг приостановить движение или попытаться сделать еще что бы то ни было.
  Когда они спустились вниз по лестнице, на него уставилась дюжина пар глаз. Друзья Нингота собрались вокруг трупа. В их взглядах читались недоумение и ненависть.
  — Кто это у нас тут?  — засопел один из мужчин.  — Нужно было уходить, вместо того чтобы прятаться наверху. Или ты еще не все спер?
  — Сейчас я перережу глотку этому мелкому говнюку,  — сказал другой.  — Веревки он не заслужил, крысеныш эдакий.
  Мужчина обнажил кинжал, сделал шаг по направлению к лестнице, но другой сильный мужчина с длинными черными волосами удержал его, положив руку ему на плечо.
  — Давайте-ка выслушаем его, а уж потом решим, что с ним делать.
  Теперь все заговорили наперебой.
  — Мы же не слепые!
  — Все, что он скажет, будет ложью!
  — Не нужно церемониться с этим подонком. Повесить, и дело с концом!
  Но судя по всему, никто не хотел спорить с тем, что сказал мужчина с черными волосами. Скорее всего, командовал здесь он.
  Мило подождал. Он не хотел сказать ничего неправильного, пока в спину ему упиралось острие меча. Мужчины окружили его, словно стая волков зайчонка. Меч не так сильно давил в спину, и Мило, запинаясь, заговорил.
  Он рассказал людям, как Нингот принял его, а он не мог уснуть. Рассказал о ночном госте с монстром, о том, как он разбил окно, а сам спрятался в сундук.
  — Более глупой истории придумать не мог, да?  — фыркнул один из мужчин.  — Кто ж тебя уличит-то? Мужчина с чудовищем исчезли так же бесследно, как пришли. Такие истории рассказывают все пойманные с поличным убийцы. Это все не я, господин судья, но тот сбежал, а мне вложил в руку окровавленный меч.
  — Повесить, говорю же!  — взревел кто-то во втором ряду.
  Черноволосый мужчина успокаивающе поднял руку и дождался, пока все успокоятся. Голоса тут же смолкли.
  — Может быть, он нам врет,  — сказал он,  — а может быть, и нет. Как бы там ни было, есть то, что подтверждает его историю.
  — И что же это?  — вызывающе поинтересовался кто-то из второго ряда.
  — Вы бы увидели, если бы открыли глаза, вместо того чтобы, кипя от ненависти, искать виноватого. Этот дом посвятил себя мудрости, вы забыли об этом? Нингот наверняка гордился бы вами.
  Судя по всему, мужчины осознали язвительность в его словах, но и только — об этом свидетельствовали их взгляды.
  — Во-первых, рана на шее Нингота действительно говорит в том, что это была какая-то тварь. Похоже, шею ему прокусили. И это сделал не полурослик. Кроме того, есть еще кое-что, что заставляет меня поверить в его историю,  — мужчина ткнул пальцем в Мило и поманил его к себе.  — Иди сюда, мой маленький друг,  — попросил он.  — Не нужно бояться. Я тебе ничего не сделаю.
  Мило робко подошел к нему. И не успел остановиться, как рука мужчины метнулась к нему, схватила руку с кольцом. Мило хотел вырвать ее, но пальцы человека крепко держали его за запястье.
  — Это именно то, на что оно похоже, Раф?
  — Это оно,  — подтвердил он.  — Тот же самый знак, за который убивают регориане, чтобы никто не узнал о его существовании. Тот же знак, что и на знаменах восстания в Рубежном оплоте, которые полощутся на крышах домов.
  Раф поднял руку Мило вверх, показал собравшимся. Один за другим мужчины согласно кивали.
  — Откуда он у тебя, малыш?  — спросил он полурослика.
  — Нашел,  — натянутым тоном ответил тот.
  — А вот это была ложь,  — заявил Раф.  — Ты пойдешь с нами в Рубежный оплот. Хочу тебя кое-кому представить.



  19 Рубиния

  Разбудили Рубинию голоса. Кто-то разговаривал с кем-то и упомянул ее имя.
  — Я могу в очередной раз повторить: Рубиния, рискуя собой, спасла мне жизнь. О ваших сыновьях я ничего не знаю,  — говорил женский голос.
  — Ну, хорошо, подождем, пока она проснется. Тогда посмотрим, правду ли ты сказала.
  В нос Рубинии ударил запах шалфейной пасты. Бедро горело огнем, каждое движение отдавалось болью, словно она целый день таскала валуны.
  Постепенно возвращались воспоминания: ночной отряд карликов, бегство от бородачей, юная полурослик по имени Ода и их долгий и изнурительный поход в Дуболистье. Без помощи Оды она никогда бы не дошла. Последнее, что она помнила, это были дома Дуболистья, и лицо своего брата.
  — Неплохо было бы выпить чаю из крапивы,  — еле слышно пробормотала она, лежа в постели.
  — Рубиния, ты очнулась,  — облегченно произнес мужской голос, кто-то подбежал к ее кровати, сел рядом с ней.
  — Ой, моя нога,  — простонала она, когда кто-то пододвинулся поближе.
  — О, прости.
  Лоб промокнули прохладной тряпкой. Она медленно открыла глаза. Кто-то склонился над ней, поправил подушку под головой.
  — Это ты, Гундер Черникс?
  — Да, сестричка. Ты в безопасности. У тебя всего пара царапин и синяков. Ничего такого, что могло бы убить настоящего Черникса.
  Рубиния попыталась сесть на постели. Брат помог ей. Пелена перед глазами постепенно рассеивалась.
  — Гномы,  — простонала она.  — Они преследовали нас до самой деревни?
  — Нет,  — ответила Ода, стоящая за спиной Гундера.  — Они не рискнули бы сунуться в деревню. Они задумали какое-то темное дело, но хотят сохранить его в тайне.
  Рубиния свесила одну ногу с кровати.
  — Не вставай, сестричка,  — обратился к ней брат.  — Тебе нужен покой, чтобы полностью прийти в себя.
  — Но гномы же,  — ответила та.  — Мы должны сказать кому-нибудь, что они замышляют. Я должна вернуться к мейстеру Отману.
  — Ты не знаешь, что они замышляют,  — заявил Гундер.  — Мы, полурослики, не должны вмешиваться в дела, которые нас не касаются. Пусть воюют с кем хотят. Ты мне лучше расскажи, что произошло.
  — Да я же вам все рассказала,  — возмутилась Ода.  — Нам нельзя терять времени. Мои братья все еще в плену у этих гномов.
  — Гномов, которых вы хотели обокрасть, если я тебя правильно понял,  — произнес Гундер.  — Так что, судя по всему, у них были причины держать вас в плену. А теперь помолчите. Я хочу услышать о случившемся от своей сестры. А потом решим, что делать.
  Рубиния начала свой рассказ с того самого места, когда Мило и Бонне пришли в Воронью башню. Она рассказала, что оба они пошли дальше, а Отман попросил ее проверить, как дела в Дуболистье, и замолвить словечко за братьев-полуросликов. Затем она поведала о встрече с гномами и побеге Оды. История Рубинии совпадала с историей Оды.
  — Хорошо, я вам верю,  — обратился Гундер к Оде.  — Однако мы не можем помочь вашим братьям. Приговоры гномов суровы, но мы их не оспариваем.
  — Значит, я пойду одна,  — упрямо заявила Ода.
  — Я могу дать вам немного провианту и одеяло,  — холодно заявил Гундер,  — но на большую помощь не рассчитывайте. Нам не нужны неприятности.
  Рубиния с удовольствием вмешалась бы, но это был дом Гундера и его воля. Кроме того, она пришла просить за Мило и Бонне, и было бы глупо сразу же злить брата. И если она хочет что-то узнать о происшествиях в Дуболистье, то лучше подчиниться воле хозяина дома. Гундер был не из тех, кто любит, чтобы на него давили. А поэтому его решения оспаривать нельзя.
  Рубиния раздраженно пожала плечами и беспомощно улыбнулась Оде. Та сердито топнула ногой.
  — Именно по этой причине я и ушла из храма в Норгалуре,  — прошипела она.  — Нет таких, кто был бы готов видеть дальше своего носа. Любую новую идею душат в зародыше шоры и лень. Я и без вашей помощи сумею освободить братьев. Сидите и дальше в своей жалкой деревушке, выращивайте овощи. А я ухожу.
  Ода собрала вещи, которые повесила сушиться на стул рядом с камином, перекинула их через плечо. А затем направилась прямо к двери, проходя, взяла яблоко из стоявшей на столе тарелки.
  — Когда буду проходить мимо, заплачу,  — произнесла она, подняв яблоко вверх.  — Не хочу быть у вас в долгу.
  И вышла за дверь.
  Рубиния хотела что-то сказать, но брат удержал ее.
  — Пусть идет, сестра,  — проворчал он.  — От такой одни только неприятности. Можно считать, что нам повезло, если гномы не обвинят нас в том, что мы помогли ей бежать.
  Рубиния снова откинулась на подушки.
  — Надеюсь, она найдет своих братьев и сумеет спасти их,  — произнесла она.
  Гундер поднялся, сходил на кухню и сразу же вернулся с чашкой горячего чая.
  — С двумя ложками сахара, как ты любишь,  — произнес он и протянул ей чашку.
  Рубиния поправила подушку. Подвижность постепенно возвращалась. Она улыбнулась и с благодарностью приняла чашку.
  — Где дети?  — спросила она.
  — Малыши у Валунсов, остальные в лесу, ищут грибы для рагу, которое я пообещал им приготовить. А Бонне и Мило…  — Гундер не договорил. Он просто продолжал смотреть под ноги.
  — Они в безопасности,  — произнесла Рубиния.  — Они взрослые и знают, что делают. А теперь расскажи мне, что именно произошло в Дуболистье. Не может такой ужасный поступок быть результатом глупой ребяческой шутки.
  Гундер посерьезнел.
  — Никто и не говорит этого,  — произнес он,  — но то, что они просто тайно сбежали, бросает тень на обоих. Возникает много вопросов. Никто не знает, что случилось на самом деле. Судя по всему, члены совета просто поубивали друг друга во время спора. И все из-за этого дурацкого дуба. Соседи ругаются друг с другом. Мужья перестали разговаривать с женами, потому что те придерживаются другого мнения. В трактире каждый вечер начинается какая-нибудь потасовка из-за пустяков. Деревенская община трещит по швам, Рубиния. Что-то происходит, и никто не понимает, что именно, но многие обвиняют в этом Бонне и Мило.
  — Оба они абсолютно ни при чем,  — сказала Рубиния.  — Вины на них нет. Здесь что-то происходит, тут я с тобой согласна, и я пришла, чтобы выяснить, что именно.
  — Я знаю,  — простонал Гундер,  — но было бы лучше, если бы они были здесь и просто ответили на вопросы. Может быть, это немного успокоило бы людей. Клянусь Цефеей, ты говоришь уже как мейстер Отман,  — заметил он.
  С улицы послышались крики какой-то женщины, заплакали двое детей.
  — Видишь, что я имею в виду?  — засопел Гундер.  — У всех в деревне нервы на пределе.
  Гундер встал и осторожно подошел к маленькому круглому окошку возле двери, выходившему на рыночную площадь.
  — Если это орет Ода, я лично погоню ее палкой прочь из деревни. От такой одни только неприятности, я уже говорил,  — проворчал он.
  Мгновение он постоял у окна, поглядел на улицу. А затем повернулся к сестре, и на лице у него был написан ужас. Не говоря ни слова, он прыгнул к двери, повернул ключ в замке и задвинул оба засова.
  — Они здесь,  — прошептал он.
  — Кто здесь?  — переспросила Рубиния.  — Мило и Бонне?
  Гундер не ответил, снова выглянул в окно. Рубиния решила, что это повод встать с постели. Прихрамывая, на негнущихся ногах она осторожно подошла к брату.
  — Гномы,  — ужаснулась она.  — Они действительно шли за нами до самой деревни. Кто-то должен поговорить с ними.
  Едва она успела что-то сказать, как узнала тело, лежавшее у самых ног бородача. Это была женщина из деревенских. Рубиния не могла разглядеть, кто именно это был, но это явно была полурослик. Она лежала на земле и корчилась от боли.
  — Ты видел, что произошло?  — спросила она брата, но тот только покачал головой.
  В этот миг она увидела детей, спрятавшихся за поилкой для пони. Это были Синне и Элфи Валунсы. Значит, женщина — Нона Валунс, жена Бильби и сестра Йооса, погибшего во время заседания совета.
  — Они не имеют права так с нами обращаться,  — засопела Рубиния.  — Мы не должны это терпеть. Как бы там ни было, здесь совсем другие законы, нежели в горах.
  В этот миг она увидела, как из дома вышел Нуберт Пешкоброд. С ним была его собака, немного мелковатый, но сильный фазанбуль. Крайне злобное животное с широким черепом, коротким носом и пастью, из которой постоянно текла слюна. Животных любили использовать для охоты на фазанов, отсюда и название породы.
  Собака настолько сильно тянула за цепочку, что Нуберту ничего не оставалось, кроме как громко захлопнуть дверь своего дома, чтобы не оставлять ее открытой. Он не мог вразумить свое любимое домашнее животное и был вынужден нестись за ним на всех парах. Судя по всему, собаке не понравились пришельцы, впрочем, в этом не было ничего необычного, поскольку она воспринимала как незваных гостей всех, кроме своего хозяина. Вывалив из пасти синий язык, брызгая слюной, животное неслось на обоих гномов.
  Однако на полдороге собака Нуберта внезапно остановилась, подняла голову и зажала хвост между ногами. Казалось, она почувствовала запах, который привел ее в ужас. Теперь роли сменились. Нуберт несся вперед и тащил за собой собаку. Задние лапы пустолайки дрожали от страха с каждым шагом, который она делала против своей воли. Она едва поднимала морду от земли, и казалось, что Нуберт волочит ее по земле.
  Нуберт поднял руку и сжал ее в кулак — самый типичный для него жест. Все в Дуболистье знали, что делать, если у старого чудака плохое настроение. Но на гномов это не произвело никакого впечатления.
  А потом все произошло очень быстро. Нуберт наклонился, чтобы помочь лежащей на земле Ноне Валунс. В этот миг один из гномов подошел к нему и ударил полурослика ногой по голове. Нуберт опрокинулся навзничь и выронил цепочку из руки. Собака в панике бросилась в том направлении, откуда пришла. Однако теперь ее бегство было не слишком долгим, поскольку в заднюю лапу ей попал арбалетный болт, едва не сваливший ее с ног. Фазанбуль похромал дальше, на трех лапах. Затем в бок животного вонзился еще один болт, и собака упала. Гном, пнувший Нуберта, вышел вперед, выхватил из петли тяжелый боевой молот, размахнулся и сначала ударил им Нуберта по голове, а затем еще раз — по груди.
  — Нет! Они просто взяли и убили его,  — едва не задохнулась от ужаса Рубиния.  — Эти чертовы гномы просто забили его, как скотину.
  Гундер все еще стоял у окна рядом с ней. Он не произнес ни слова, просто стоял и смотрел, как гномы тащат Нону к колодцу. Затем повернулся, направился к большому дубовому сундуку, стоявшему у камина, и вынул оттуда короткий меч, замотанный в коричневое сукно.
  — Что ты задумал, Гундер?  — спросила его Рубиния, хотя уже знала ответ.
  Гундер остановился, посмотрел на нее большими, полными слез глазами.
  — Они спросили меня, не соглашусь ли я занять место Лютикса, пока не выберут нового бургомистра. Я отказался, потому что не знал, насколько сильно замешаны во всем этом Бонне и Мило. Нуберт вызвался занять должность. И вот теперь он лежит мертвый, на рыночной площади, потому что я не проявил достаточно мужества, чтобы выполнить свой долг. Это я должен был призвать гномов к ответу. И сейчас я это наверстаю.
  Рубиния преградила ему путь.
  — Ты ничего не будешь наверстывать,  — заявила она.  — Когда ты последний раз дрался мечом? Лет десять назад, во время праздника Тыкв, когда еще была жива Росвита? С соломенной куклой? Ты кончишь так же, как Нуберт. Подумай о детях. Ты им нужен.
  Гундер опустил меч.
  — Тогда что же нам делать? Дождаться, пока они не получат то, зачем пришли? Мы даже не знаем, зачем они сюда заявились. Если бы дело было только в этой Оде, им стоило только спросить. Полурослики никогда не нарушали законов гномов. Но теперь, когда они убили Нуберта и захватили Нону, мы не можем просто отпустить их с миром.
  Рубиния вернулась к окну. Оба гнома стояли у колодца, рядом с растерявшим всю листву дубом. Они посадили Нону спиной к колодцу. Она дышала, но, похоже, была без сознания. Гномы мрачно оглядывали домики Дуболистья.
  — Там должен быть еще третий,  — произнесла Рубиния.  — Собаку Нуберта убил арбалетчик. Должно быть, он сидит где-то в кустах.
  В других окнах в земляных домиках под холмами вокруг рыночной площади полурослик видела испуганные лица. Гундер прав, если бы дело было только в Оде, гномам достаточно было бы спросить. Если их приговор справедлив, никто в Дуболистье не возразил бы. Так зачем они пришли, зачем убивают невинных?
  Один из гномов снова вышел вперед. Встал посреди улицы, чтобы все могли его видеть, поднял руки, как гладиатор, приветствующий публику. По его знаку второй гном схватил Нону за волосы, заставил встать и положил на живот на край колодца.
  У Рубинии едва не остановилось сердце. До нее странным образом только сейчас начало доходить, насколько сильны бородачи. Горстка полуросликов не справится даже с одним-единственным гномом.
  Но все же с бородачами было что-то не так. Они двигались, словно деревянные, словно марионетки.
  Рубиния почувствовала, что ее накрывает волна паники. Она просто не могла смотреть, как гномы убивают беспомощную женщину. Полурослик резко обернулась. Прямо над камином висел арбалет. Это был подарок двоюродного деда, дяди Таммета. Эта штука представляла собой простой ручной арбалет, и если бы она могла спорить, то поставила бы на то, что им еще никогда не пользовались. Рядом Гундер повесил колчан со стрелами. Она еще помнила тот день, когда Отман впервые пришел к ней, когда она еще жила в доме брата, поскольку молодому вдовцу нужна была помощь. Отман тогда бросил долгий взгляд на арбалет и вытащил из колчана болт. Положив его обратно, он произнес одно только слово: «миленько».
  С точки зрения человека это могло быть правдой, но дело было не в этом. Стилет мог быть столь же смертоносен, как и длинный меч. Все дело лишь в том, кто им орудует — и именно в этом и заключалась проблема.
  Рубиния бросилась к камину, подставила стул, сняла со стены арбалет и болты и в мгновение ока снова оказалась у окна. Обеими ногами уперлась в короткие плечи оружия, натянула тетиву, чтобы она дошла до упора. Подняла арбалет, вложила болт и прицелилась.
  — Что ты собираешься делать?  — ошарашенно поинтересовался Гундер.
  Но спрашивать было уже поздно. Тетива зазвенела, окно разбилось, и болт нашел свою цель.
  Рубиния испугалась сама себя. Можно было сказать, что она произвела мастерский выстрел. Болт в полфута длиной вонзился прямо над нагрудником и пробил шею гнома настолько глубоко, что видно было лишь редкое оперенье на древке. Этот выстрел должен был быть смертельным, но гном не упал, даже не обхватил шею руками. Он лишь заревел, и даже этот звук не похож был на те, что обычно издают умирающие, испытывая предсмертные муки. В голосе не было ничего гномского, ни единого слова не сорвалось с губ бородача — было только монотонное рычание.
  Рубинию снова охватил страх. Казалось, она пробудила нечто, о существовании чего даже не подозревала. Но она не осмелилась сказать это.
  Гном с болтом в шее пнул Нону, и полурослик, соскользнув с края колодца, исчезла в глубине.
  — Нет!  — взревела Рубиния, но больше не смогла произнести ни слова, поскольку ком в горле угрожал вот-вот задушить ее.
  Гном у колодца обернулся, показал в сторону Рубинии. Из его шеи по-прежнему торчал арбалетный болт, но из раны не текла кровь. Второй гном сдвинулся с места, направившись к дому Черникса. Он сжимал в руке молот, и было нетрудно догадаться, что он собирается делать. Полудюжины ударов будет довольно, чтобы от защищавшей их двери остались одни только щепки.
  — Вот сейчас и выяснится, насколько хорошо ты умеешь махать мечом, Гундер,  — обратилась Рубиния к брату, снова заряжая арбалет.
  Она не обманывалась, но все же считала, что лучше защищаться, чем беспомощно гибнуть. И как раз в тот самый миг, когда она вложила болт в арбалет, на маленькую круглую дверь в первый раз обрушился молот. С потолка посыпались пыль и песок.
  «Ему не понадобится полудюжины ударов»,  — мучительно осознала Рубиния. Она встала рядом с братом, готовая сразиться с бородачом, когда до этого дойдет.
  От второго удара дерево затрещало, погнулся верхний засов.
  Нервы Рубинии были напряжены до предела, как тетива ее арбалета. Как завороженные, полурослики ждали следующего удара молота. Но его не последовало. Вместо этого мимо окна промчалась крохотная фигурка с горящим факелом в руке. Что-то разбилось о землю. По звуку было похоже на разбившийся глиняный сосуд. Мимо окна потянулись темные полосы дыма, в разбитое окно проник запах горелых волос.
  В следующее мгновение Рубиния увидела, что горящий гном, спотыкаясь, бредет по рыночной площади. Оружие выпало у него из рук и упало на землю, и рукоять тут же охватили крохотные желтые язычки пламени. Гном брел к поилке для пони неподалеку от колодца. Военный мундир бородача горел синим пламенем.
  Пока Рубиния и Гундер наблюдали за страшной игрой, под окном показалось миниатюрное лицо.
  — Ода, с тобой все в порядке, слава Цефее,  — прошипела Рубиния.  — Я уже начала опасаться, что они тебя поймали.
  — У нас нет времени на болтовню,  — резко ответила Ода.  — Выбирайтесь оттуда, скажите всем, чтобы пришли в храм. Это единственное место, где мы будем в безопасности от этих чудовищ. Давайте, меня люди не послушают.
  — Я не понимаю,  — пролепетала Рубиния.  — Какой смысл?..
  — Просто делай, что я тебе говорю,  — прошипела Ода,  — или вы все умрете.
  А потом она вскочила и побежала. Она бежала через рыночную площадь, прямо к храму Цефеи. Она ни на что и не на кого не обращала внимания, просто бежала.
  Рубиния подскочила к двери, отодвинула засов.
  — Давай сделаем так, как она сказала,  — бросила она, обращаясь к брату, и повернула ключ.
  Когда они вышли из дома, загоревшийся гном как раз сунул голову в поилку для пони. На него брызнул каскад воды, и уже через мгновение поилка сломалась под его весом, вода разлилась по рыночной площади.
  — Возьми на себя дома, которые находятся прямо по дороге к храму. С такой раной далеко тебе не уйти,  — заявил Гундер.  — А я побегу на другую сторону площади и попытаюсь собрать всех там.
  — Будь осторожен!  — крикнула вслед Гундеру полурослик. А сама с максимально возможной скоростью похромала от дома к дому. Не вдаваясь в подробности, она повторяла слова Оды, чтобы потом побежать к следующему дому. Она не требовала ответа, не ждала, пока кто-нибудь выйдет, не пыталась убедить тех, кто недоверчиво отмахивался от ее слов.
  Вскоре уже мимо Рубинии устремились целые семьи, бегущие к храму. Ода уже распахнула настежь двери дома веры, а сама стояла на коленях на пороге храма.
  Дом божий в Дуболистье абсолютно не выделялся на фоне деревенской архитектуры. Все было совсем не так, как во многих других городах, где церкви возвышались над остальными зданиями или же отличались по стилю и величине; здесь она словно интегрировалась в жилые дома. Она была не больше зала советов и окружена земляными стенами. И только двойные створки дверей и похожий на колокольню шпиль, торчавший из крыши, словно огромная труба, да еще большой бронзовый колокол отличали ее от обычных домов.
  Арбалетный болт вошел прямо рядом с Рубинией в садовую калитку, которую та как раз открывала. Не обращая на него внимания, полурослик, прихрамывая, пошла к дому через палисадник. Уна Лютикс, вдова бургомистра, встретила ее на полдороге, за ней бежала добрая дюжина детей. Рубинии не пришлось тратить лишних слов, многие жители Дуболистья предупреждали соседей и отправлялись под защиту стен храма.
  Уже менее сотни шагов отделяло Рубинию от круглых дверей храма Цефеи. Из-за раны в бедре у нее снова открылось сильное кровотечение и закружилась голова. Юный полурослик перебежал ей дорогу и толкнул. Рубиния споткнулась и упала. А полурослик побежал дальше. Не только не стал помогать ей подняться, но даже не обернулся. Рубинии показалось, что это один из отпрысков Пешкоброда. Светлые волнистые волосы и лишний вес отлично вписывались в семейный портрет. Рубиния раздраженно посмотрела ему вслед, и в этот миг в спину юноши-полурослика вошел арбалетный болт. Он сделал еще несколько шагов вперед, а затем рухнул на землю. Две миниатюрные девушки просто перепрыгнули через тело умирающего, словно это был не сосед, а просто куча опавших листьев.
  — Вставай, нет времени отдыхать,  — сказал кто-то, обращаясь к Рубинии, и потянул ее за руку, помогая встать.
  — Гундер, да что здесь происходит?  — спросила она, хотя знала, что ответа не будет.
  Панические крики нескольких женщин заставили Рубинию обернуться. Рыночная площадь превратилась в поле боя. На мостовой неподвижно лежали не менее дюжины мужчин и женщин. Из тел некоторых полуросликов торчали древки болтов, другие, возможно, просто упали наземь в надежде, что на них не обратят внимания.
  Гномы уже оправились от удивления и неожиданного маневра. Один безжалостно обрушивал свой молот на всякого, кто подходил слишком близко. Второй, у которого обгорела половина лица и волосы, колотил бегущих полуросликов длинной палкой, которая, судя по всему, когда-то была частью поилки. Он повалил пожилую женщину, которую Рубиния знала только в лицо, и упал сверху, чтобы одним движением сломать ей шею.
  Жители Дуболистья в панике метались по деревне. Многие пытались укрыться в стойлах или каких-нибудь палисадниках. Мужчины и женщины то и дело падали, казалось бы, без причины — пока остальные не замечали торчащее из тела древко арбалетного болта.
  Рубиния по-прежнему не могла обнаружить арбалетчика. Столь многие расстались с жизнью ради защиты, которая может и подвести. Что может помешать гномам убить их, даже если они будут в храме?
  Гундер потащил Рубинию за собой. Когда они добрались до лестницы храма, напоминавшей веер, за ними зашли всего несколько задержавшихся. Остальных либо убили, либо они попытались спрятаться в другом месте или уже были в храме вместе с Одой.
  Ода стояла на пороге храма, торопя всех отставших. Она уже закрыла одну половинку двери. На уровне груди из нее торчали два арбалетных болта.
  — Скорее, вы последние,  — крикнула им Ода.  — Нужно закрыть ворота.
  Когда мгновение тому назад Рубиния оборачивалась, за ними еще шли двое мужчин и одна женщина. Она решила больше не оборачиваться и не искать тех троих.
  Как только они оказались внутри, Ода налегла на дверь. Створка захлопнулась со звуком, похожим на раскат грома. Двое сильных ребят помогли ей задвинуть засовы.
  Гундер подвел Рубинию к ряду деревянных лавочек, чтобы она могла бы немного отдохнуть, а он тем временем осмотрел бы рану на бедре. Повязка пропиталась кровью, и не похоже было на то, что рана затянется сама по себе.
  — Ты уже слишком слаба,  — произнес Гундер.  — Нужно как-то остановить кровотечение, иначе ты скоро потеряешь сознание. Я не знаю, что делать. Гиндавель мертв, а другого целителя в деревне нет.
  — Можешь прижечь рану,  — ответила Рубиния.  — Нам нужен только огонь и кусок металла, лучше всего, если это будет нож.
  Рубиния огляделась по сторонам. Все ряды до самого алтаря были забиты полуросликами — словно в воскресное утро на мессе. Многим удалось пройти мимо гномов целыми и невредимыми. У некоторых были небольшие синяки, у других — порезы, результат падений. Затравленные взгляды, усталость, беспомощность — вот что читалось на лицах большинства. Рубиния подсчитала, что сюда смогли добраться около восьмидесяти полуросликов. Что же будет с остальными, которые остались снаружи?
  Ода опустилась на колени рядом с ней и взяла ее за руку. Рубиния испуганно вздрогнула и отняла руку.
  — Что ты знаешь такого, чего не знаем мы?  — спросила она.  — Почему мы должны были бежать в храм? Так много наших погибло. И ради чего? Ради утешения Цефеи, чтобы было не так обидно, когда придут гномы и будут смеяться?
  — Там, снаружи, вовсе не гномы,  — пояснила Ода.  — Может быть, когда-то они ими и были, но теперь это порождения мира теней, демоны, нежить. Я видела это в их глазах. Они были застывшими, холодными. У них синие губы, кожа белая и матовая. Ты всадила одному из них болт в шею. Ты сама все знаешь, просто не хочешь себе в этом признаться. Твой рассудок говорит тебе, что это невозможно, но я прошу тебя, поверь на этот раз своим глазам и не слушай своего сердца.
  — Нежить или не нежить,  — произнес Гундер,  — но если мы навалимся на них все вместе, мы справимся. Ты почти убила одного из них с помощью факела. Так почему не получится у нас?
  Ода покачала головой.
  — Вы не знаете, о чем говорите. Вы ошибаетесь насчет «почти убила». Я его даже не ранила по-настоящему. Эти существа очень сильны. Да, они боятся огня, но он горит на их коже недостаточно долго, чтобы быть смертельным. Они убьют больше полуросликов, чем вы можете себе представить, поверьте мне. Но пока позвольте мне помочь вашей сестре. Нужно обработать ее рану.
  — Кто или что ты такое?  — спросила Рубиния.
  — Я разбираюсь в таких вещах, пока это все, о чем вам следует знать,  — ответила Ода.
  Рубиния и Гундер уставились на нее широко раскрытыми глазами.
  — Что вы не договариваете?  — сердито поинтересовался Гундер.  — Никто не может так просто разбираться в лечении ран. Вы знаете больше, чем хотите сказать.
  — Это только мое дело, и вас не касается,  — фыркнула Ода.  — Я же не спрашивала, что не так с этим городом. Почему так много семей носят траур. Я понимаю, что бывают вещи, о которых не хочется говорить, и вам тоже следует повременить с расспросами. А теперь отойдите с дороги, чтобы я могла помочь вашей сестре и остальным.



  20 Мило

  У Мило было такое чувство, что все его органы собрались в области живота. Зада он вообще больше не чувствовал, а руки словно налились свинцом.
  Он уже много часов сидел на спине лошади, цепляясь за Рафа, темного типа, предводителя мужчин из Дома Истины. Темными были многие вещи из тех, о которых не говорили. Судя по всему, Раф не любил посвящать в свои дела и мысли других людей — ни друзей, ни пленников. Мило пока еще не определился, на чьей он стороне. Раф не оставил ему выбора, заставил присоединиться к ним. Они просто посадили его на коня и поехали прочь. Он знал лишь то, что они ехали в Рубежный оплот, чтобы встретиться там с кем-то, кто тоже может заинтересоваться странными рисунками на кольце с печаткой, красовавшемся на пальце у Мило. Раф отдавал совсем немного распоряжений, да и те шепотом или наедине с тем, кого они касались. Окружавшие Рафа люди решений, судя по всему, почти не принимали. Все слушали своего предводителя. Друг с другом они тоже почти не разговаривали. Либо между ними были неприязненные отношения, либо говорить было не о чем. Но большинство, кажется, решили сосредоточиться на том, что им предстояло — что бы это ни было.
  Мило убеждал себя, что является частью группы. Как бы там ни было, его не связали, никто не бил его, не обращался как с пленником. Они ехали вместе, спали вместе, ели вместе. Все это казалось Мило достаточной причиной для того, чтобы считать их товарищами, а ситуацию — более-менее сносной. Кроме того, они вели его прямо туда, куда посылал его мейстер Гиндавель. С планом освободить брата придется подождать, как бы тяжело это ни было. Но кто знает, зачем это нужно. Может быть, он выяснит что-то о Младшем Сыне и таким образом освободит Бонне. Впрочем, вполне вероятно, что его брат и так уже сидит в Вороньей башне у тети Рубинии, греет ноги у камина и уплетает за обе щеки черничные пышки.
  Кроме прочего, у Мило были и другие сложности. Чтобы не свалиться с коня, ему бы следовало вцепиться в широкий ремень Рафа. У Мило же одна рука была занята мешочком со сладким пшеничным печеньем, который он взял из дома Нингота, а другой рукой он пытался запихнуть лакомство в рот. Строго говоря, это было уже четвертое печенье, но остальные попали ему в рот только отчасти. Постоянная качка делала попытки съесть печенье, а не воткнуть его себе в глаз или не раскрошить о лоб практически невозможными. Такое привычное для Мило упражнение, даже в самых ужасных обстоятельствах, на спине у лошади превратилось в сущую пытку.
  — За возвышением остановимся!  — крикнул товарищам Раф.  — Сначала понаблюдаем за городом. У меня нет желания бросаться в битву, которая, возможно, уже проиграна.
  Мило понятия не имел, о чем он говорит. Битва? В Сером порубежье вот уже триста лет никто не воевал. Страна мало что могла предложить, а для того, чтобы предотвратить пограничные споры, каждый народ много лет назад прислал послов, которые поселились здесь. Весть о войне наверняка разнеслась бы задолго до того, как в нее оказался бы втянут Рубежный оплот. Кроме того, в Сером порубежье не было войска, чтобы можно было себе позволить с кем-нибудь повоевать.
  Гномы жадные до золота и драгоценных камней, и Мило готов был поверить, что они ввязались бы в войну исключительно ради этого. Но поскольку все стящие разведочные места и возможные жилы и без того уже находились в руках гномов, в Сером порубежье не было ничего, что могло их бы заинтересовать.
  Об эльфах Серого порубежья можно было много чего сказать, кроме того, что они склонны к войне. Мейстер Гиндавель как-то в шутку сказал, что эльфы не станут вести войну против других народов, поскольку считают ниже своего достоинства драться с чужими расами. Это объясняло и то, почему эльфы жили уединенно и в первую очередь на верховых болотах и покидали их лишь изредка.
  От людей, опять же, можно было, вне всякого сомнения, ждать проявления воинственности. Каждый раз, когда у соседа обнаруживалось нечто ценное, они не стеснялись проливать кровь. И даже если не было ничего такого, что бы им было нужно, они не оставляли других в покое. Люди Серого порубежья, конечно же, не отличались ничем от живущих в других местах, но у них не было амбициозных предводителей и ресурсов для того, чтобы вести войну. Рубежный оплот славился своими инакомыслящими и желающими изменить мир. Лорд Солвин давно уже был вынужден набрать войско из наемников, поскольку своих воинов не хватало. Даже городская стража была недоукомплектована. На одного готового драться приходилась сотня предпочитавших вооружиться пером.
  Оставались только полурослики, но мысль о том, что они способны начать войну, была более чем абсурдна. В истории маленького народца от самых его истоков не было ни единой войны, которую бы они вели, и ни одной такой, в которой их хотя бы упоминали.
  — Хо-хо, придержите коней!  — крикнул торговец, одним прыжком отскочивший на обочину.  — Рубежный оплот никуда не убежит, он только разрастается.
  Раф и его люди въехали прямо в торговый караван. Купцы расставили с полдюжины повозок на траве по обе стороны дороги, чтобы животные могли попастись и отдохнуть.
  Раф поднял руку вверх, приказав товарищам остановиться. Его лошадь затанцевала на месте и встала на дыбы. Мило едва успел ухватиться за перевязь Рафа, чтобы не вывалиться из седла.
  — Что случилось, почему стоите здесь?  — крикнул Раф одному из торговцев.  — Возникли какие-то проблемы? Мы можем помочь?
  Торговец бесстрашно вышел вперед, схватил коня за недоуздок. Ноздри животного раздувались, но конь опустился на четыре ноги, продолжая, однако, пританцовывать на месте. Раф потрепал его по шее, пытаясь успокоить. Торговец махнул рукой в сторону города. До Рубежного оплота была еще добрая пара миль. Над крышами на севере и востоке города стоял дым.
  — Вот выжидаем, захватят ли мятежники и западную часть города. Мы не можем позволить себе терять товар из-за того, что какие-то горячие головы из числа писарчуков не хотят подчиняться. Но я слышал, дрались они довольно храбро.
  Раф встал в стременах, бросил оценивающий взгляд на Рубежный оплот.
  Тем временем торговец решил удовлетвориться не менее критическим осмотром Мило. Уже через какое-то мгновение он хитро заулыбался и принялся кивать головой, словно ему преподнесли великую истину на блюдечке с голубой каемочкой.
  Не зная, как реагировать на глазение, Мило решил попробовать завести непринужденную беседу:
  — Привет, как дела?
  Торговец уставился на него, словно прежде считал, будто полурослики только и умеют, что визжать или хрюкать, но ни в коем случае не разговаривать на том же языке, что и люди.
  — Где трудишься? В туннелях и канализации, верно?  — произнес торговец.  — Я слыхал о таких, как вы.
  — Что же вы слышали?  — недоуменно поинтересовался Мило.
  — Что вас используют при осадах. Потому как нет такой дырки, в которую бы вы не пролезли. И что вы можете забраться даже в крысиный лаз,  — в голосе торговца слышалась смесь презрения и восхищения.
  Мило по-прежнему понятия не имел, о чем говорит этот человек. Но промолчать было не в его правилах.
  — Это вы слышали об Узконогах,  — заявил он, на ходу придумав фамилию.  — А мы Черниксы и работаем с медовиками и тыквенными компотами.
  На миг торговец озадачился, а затем с мрачным лицом снова обратился к Рафу.
  — Хочу предложить вам наш товар. Может быть, найдете то, что вам пригодится.
  — Нет, спасибо,  — проворчал Раф,  — у нас есть все, что нужно. И на вашем месте я не стал бы ждать, что восстание закончится. Лучше попытайте удачу в другом месте.
  Торговец рассмеялся.
  — Мы делаем ставку не на удачу. Она нужна только тем, кто не способен к торговле. Нет, нет, мы пришли по адресу, как и вы. Просто я не хочу потерять товар, предложив его не той стороне.
  — И какая из них «не та сторона»?  — поинтересовался Раф.
  Мило увидел, что глаза у него сузились, что он смотрит на торговца, как хищная птица на зайца.
  — Та сторона, у которой нет денег,  — рассмеялся торговец.  — Ведь вы, наемники, поступаете точно так же. Строго говоря, мы очень даже похожи. Какой прок от неустойчивых обещаний, если можно купить себе благосостояние. На таких людей, как мы, можно положиться — если можешь себе позволить наши услуги.
  Раф снова поднял руку и сжал ее в кулак. Это был знак спешиться. Он соскочил с коня, приветливо похлопал торговца по плечу.
  — Я — Раф,  — заявил он.  — А это мои люди. Скорее всего, нам все же понадобится что-то из того, что вы предлагаете. Давайте глянем, что у вас в повозках.
  — Меня зовут Костер,  — широко улыбнувшись, ответил торговец и протянул Рафу руку.  — Идемте, сами посмотрите. У нас изделия лучших кузнецов, которые есть в стране. Прекрасная сталь из Лоннаса. Не та дешевка, которую куют в Рубежном оплоте. Работа настоящих мастеров.
  Раф пошел за Костером к одной из повозок. По пути он несколько раз кивнул своим людям, приказывая затесаться в толпу торговцев. Мило он просто оставил верхом на коне. На мгновение Мило задумался, не сбежать ли, но когда Раф выудил из повозки заряженный и взведенный арбалет, желание бежать улетучилось.
  — Поистине отличная работа,  — похвалил Раф выбор торговца.  — А в других повозках тоже оружие?
  — Нет, только в четырех,  — заявил Костер.  — В других повозках можно найти другие вещи, от которых сердце наемника начинает биться быстрее. Там доспехи и щиты. Вот в этом, впереди, всякая всячина — от доброго рома, мази для ран и до крапивы, понижающей температуру. У нас есть точильные камни, неприкосновенный запас и многое другое, что может пригодиться на поле битвы и в уличной драке. У нас даже найдется кое-что для вашего полурослика. Он ведь не целый день лазает по канализациям? Вообще-то это задумывалось для шахтеров.
  Раф прицеливался из арбалета то в Мило, то в коня, на котором тот сидел. Возможно, среди суровых ребят это выглядит как шутка. И большинство спутников Рафа это так и расценили, судя по звукам, напоминавшим хрюканье и смешки, но Мило вдруг перестал чувствовать себя их товарищем, осознав, что в действительности он их пленник.
  — Обычно днем мы держим его в ящике,  — засопел Раф.  — Эта мелочь так и норовит все сгрызть, поэтому лучше его не выпускать. А еще у них очень ловкие пальцы, так что лучше следите за своим кошельком.
  Мило решил, что это однозначно удар ниже пояса. Конечно, такие фразы время от времени произносили, но редко бывало так, чтобы настолько открыто — в присутствии полурослика. Среди пьяниц в каких-нибудь мрачных притонах, произнесенная какими-нибудь зазнайками, считающими, что их раса — единственно истинная.
  Но судя по всему, Костеру это жеманство понравилось. А еще больше ему понравилось, когда Раф выудил из кармана полный мешок монет.
  — Работа бесспорно хороша,  — сказал Раф и прижался к арбалету щекой.  — Думаю, я возьму его.
  — Может быть, вам нужно еще что-нибудь для ваших людей? Или маленького грызуна?  — поинтересовался Костен, почуявший славную сделку.
  — Я имею в виду не только арбалет. Я беру все.
  На миг глаза торговца вспыхнули, как два драгоценных камня, но потом сомнения все же одолели его — как жадность к геммам одолевает гномов.
  — Я бы с удовольствием, но сомневаюсь, что у вас найдется достаточно золота, чтобы позволить себе все.
  Мило не мог сказать, догадывался ли торговец к этому моменту, что его сделка пошла не в том направлении, но когда Раф вдруг приставил ему кинжал к горлу, это стало совершенно очевидно.
  Товарищи Рафа тоже обнажили клинки и похватали торговцев и возничих, стоявших к ним ближе всех. Ни у кого в караване не оказалось времени на то, чтобы отреагировать на нападение. Горстка мужчин, у которых к горлу не оказался приставлен кинжал, судя по всему, не знала, что делать. Но чтобы не подвергнуть опасности жизнь своих коллег, они решили покориться. Они убрали руки от мечей и подняли их вверх, показывая пустые ладони.
  — Честно говоря, я имел в виду, что вы передадите свои товары добровольно, ради доброго дела,  — прорычал Раф.
  — И что же это за дело?  — прохрипел Костер.
  — Дать писарчукам, как вы их назвали, честный шанс постоять за свои убеждения и спасти вашу жизнь. Если это не стоит пары повозок, груженных оружием и доспехами, то я даже не знаю. Вы разве против?
  Костер то кивал головой, то трясся, ровно настолько, чтобы замершее у его шеи острие не оцарапало ее.
  — Я знал, что вы человек разумный. Я скажу вам, что будет дальше. Вы поедете, как и планировали, в Рубежный оплот. Мы с моими ребятами будем вас сопровождать, чтобы вы случайно не свернули не туда и не наткнулись на патруль регориан. Как только мы пройдем городские ворота, вы поедете на юг. Не останавливаясь, вы отправитесь на маленький ремесленный рынок неподалеку от городской стены. Поставите свои повозки у Южной крепостной стены. А потом нужно будет просто ждать и надеяться, что не произойдет никаких досадных недоразумений. Вы все поняли?
  Костер осторожно кивнул, стараясь все же не свести близкое знакомство с приставленным к горлу кинжалом.
  Раф распределил своих ребят по повозкам. С обнаженными кинжалами и короткими мечами они сидели за козлами и следили за тем, чтобы никто не нарушил план. Мило пришлось сесть в первую повозку, с Костером и еще одним купцом. Раф и один из его людей расположились у них за спиной, спрятавшись от любопытных взглядов под брезентовым тентом.
  Полчаса спустя повозки тронулись в путь. Мило предпринял попытку сесть на козлы с краю, но Раф раскусил его задумку.
  — Садись между торговцами,  — прошипел он.  — Я не хочу, чтобы ты случайно свалился с повозки и сбежал. Знаешь, я когда-то отлично стрелял из арбалета. Раньше мы часто охотились на ворон. Полурослики гораздо крупнее ворон, да еще и летать не умеют.
  — Но когда-то я чуть не полетел,  — вырвалось у Мило.  — Я специализируюсь на полете в падении.
  Мило почувствовал спиной острие кинжала.
  — Значит, я буду присматривать за тобой особенно тщательно,  — прошептал Раф.
  И до самого города никто больше не произнес ни слова. Мило не сомневался в том, что Раф немедленно воплотит свою угрозу в жизнь, как только кто-нибудь попытается бежать или поднять тревогу.
  Восточные ворота Рубежного оплота были закрыты. Непривычный и жуткий вид для города, в котором обычно улицы днем и ночью кишмя кишели людьми, из города выходило и входило так много народу, что открывать ворота каждому путнику или закрывать за ним было просто невозможно.
  Городские ворота охраняли четверо солдат в кожаных доспехах, еще двое стояли наверху на сторожевых башнях, готовые поднять тревогу при первой же необходимости.
  Когда они подъехали ближе, один из солдат вышел вперед, поднял руку в знак приветствия.
  — Вы выбрали неподходящее время для того, чтобы проворачивать сделки в Рубежном оплоте!  — крикнул он им еще до того, как повозки остановились.  — В городе беспорядки. Какие-то вздорные типы подняли мятеж, к ним присоединилась чернь.
  Костер негромко застонал, когда коллега Рафа легонько ткнул его кинжалом.
  — Мы пришли как раз туда, куда нужно, и, судя по всему, в нужное время,  — ответил торговец.  — У меня тут шесть повозок с оружием, доспехами и всякими нужными инструментами. Это все для регориан. Если идешь на чернь, это еще не значит, что в руках нужно держать плохой меч. Так что, как видите, мы пришли как раз по адресу.
  Стоявший на страже солдат убрал руку с эфеса меча, прошел к задней части повозки. Приподнял край брезента, заглянул внутрь.
  — У вас больше людей, чем обычно,  — произнес он, вернувшись к козлам.
  — Может быть, для солдат и наемников горячие головы и обычная чернь вовсе не противники, но мы — простые торговцы, которые лучше рассказывают о закаленной стали, нежели обращаются с ней. Мне не хотелось бы отдавать шесть повозок с оружием и доспехами в руки людей, которые даже не могут купить себе пиво, и еще надеются, что смогут заплатить мне стихами.
  Похоже, солдат решил, что это вполне достаточное обоснование, по крайней мере, на три шага, пока он не дошел до ворот. Потом он вдруг обернулся и недоверчиво уставился на Мило.
  — А какова функция полурослика в вашем отряде?  — спросил он у Костера.  — Вряд ли вы наняли его в качестве телохранителя.
  Но прежде чем Костер успел ответить, заговорил Мило:
  — Я подгоняю доспехи, обрезаю ленты и ремни, оборачиваю рукояти оружия кожей, тканью или сизалем. Кроме того, устанавливаю плюмажи, пришиваю эмблемы и прибиваю на доспехи гравюры, печати или даже целые гербы. А во время путешествий обеспечиваю физическое здоровье и бодрость духа.
  Солдат поднял брови.
  — Хотите попробовать?  — крикнул Мило и бросил ему одно из пшеничных печений из своего мешочка.  — Только вчера испек.
  Солдат поймал печенье рукой. Повертел его, понюхал, осторожно откусил кусочек.
  — Хм, вкусно,  — решил он и засунул печенье в рот целиком.  — Если вы так же хороши в ремесле, как и в пекарском искусстве, им с вами очень повезло.
  — Один и даром,  — крикнул Мило.  — Мне платят по росту.
  Солдат засмеялся.
  — Открыть ворота!  — крикнул он стоявшим на башнях.
  — Открыть ворота!  — С башен громко передали команду дальше.
  Послышался звон цепей и вращение деревянного колеса. Спустя мгновение ворота начали открываться, и повозки въехали в город.
  На улицах Рубежного оплота царило отнюдь не оживление. Несмотря на то что горожане встречались, они двигались перебежками, вплотную прижимаясь к фасадам домов, чтобы тут же спрятаться в темных подъездах. Другие широким шагом пересекали улицы и прятались в какие-то переулки. Какой-то старик тянул осла.
  — Вдоль Южной стены к старому ремесленному рынку. Ты же знаешь, где это, правда?  — прошептал сзади Раф.
  Костер молча кивнул, направляя лошадей в боковую улицу.
  Из домов их провожали мрачными взглядами. Когда повозки проезжали мимо, люди закрывали двери и ставни. Молодая женщина взяла за руки двух детей и потащила их к подъезду дома.
  — Похоже, люди стали более недоверчивы,  — произнес Мило.  — Раньше дети махали нам руками, хотели посмотреть на ноги, потому что им казалось забавным, что кто-то может быть ростом с них, а иметь ноги, как у взрослого человека.
  — Они не недоверчивы,  — ответил Костер.  — Больше всего они боятся. Люди потеряли уверенность. Во время гражданской войны никто не может сказать, друг ли тебе сосед, или не запрет ли тебя в темницу городская стража в следующий миг, или же не очернит ли тебя собственный сын перед жрецами. Все начинается с мелочей, а потом загорается все вокруг, люди умирают один за другим. Нет ничего хуже ложного друга, который много лет жил рядом с тобой. Бывали города, которые считались неприступными, и тем не менее, пали — от рук собственных жителей. Это как лихорадка. Снаружи почти не видно, но внутри все горит огнем.
  — Да, все всегда начинается с мелочей, как и в случае со старым дубом, который вдруг потерял все листья,  — задумчиво произнес Мило.
  Мысли снова вернули его в Дуболистье. Сказанное Костером показалось ему знакомым. Почему-то все события последнего времени были связаны друг с другом. То, что произошло в Дуболистье, теперь происходит здесь, только в бльшем масштабе. И все это имеет какое-то отношение к знаку, который красуется на кольце у него на пальце.
  Мило поглядел на кольцо. Но сколько бы ни таращился, изображенное там оставалось для него скоплением знаков и символов, говорившим о давно забытых богах — не более.
  — Что это?  — спросил его Костер.
  — Это причина, по которой я был вынужден присоединиться к этим людям.
  — Из-за этого крохотного куска металла?  — рассмеялся Костер.  — Мы явно добыча получше.
  — Спокойнее там, впереди,  — прошипел Раф, ткнув каждого под ребра.
  Но заткнуть рот полурослику — это все равно что запретить петуху копаться в навозе в поисках червяков — то есть безнадежно. И тут Мило вспомнил, как в Дуболистье обычная дискуссия превратилась во вспышку ненависти и к чему это привело. Его язык без костей не раз втягивал его в неприятности, но ему не хотелось ставить свою жизнь на кон ради этого.



  21 Нельф

  Длинный караван возов и легких повозок остановился. Как же приятно, когда тебя не швыряет постоянно из стороны в сторону. Нельф и Тисло забились в уголок и завернулись в вонючее одеяло. Вместе с ними в повозке находились пять гномов и один эльф, руки и ноги которого были стянуты ремнями, а самого его привязали к деревянной лавке веревками.
  Один из стражников, проходя мимо повозки, ударил по прутьям решетки. Гномы дремали. Один из них проснулся от шума, открыл глаза и посмотрел на Нельфа, а затем улыбнулся.
  — Он сильно злится,  — заявил гном.  — А это значит, что твоя сестра еще жива и ее не поймали.
  — Мне очень жаль его,  — заявил Нельф,  — поскольку, если он не сумеет перестроить свое настроение, то до конца своих дней останется брюзгой. Оду они ни за что не поймают. Она для этого слишком хитра.
  Гном мрачно кивнул.
  — Хочется, чтобы ты оказался прав. Не нужно было брать вас с собой в путешествие. Вы не имеете никакого отношения к этому делу. Равно как и мы с сыновьями. Это безумие.
  Нельф слегка подался вперед, Тисло сделал то же самое.
  — Куда же мы едем и что будет с нами, когда мы доберемся до места?  — прошептал Нельф.
  Гном откинулся на спину, скрестил руки на груди и закрыл глаза.
  — Ты недооцениваешь ситуацию,  — засопел он.  — Мы не пили вместе, да и не родственники мы. Все, что у нас есть общего, это то, что нас держат в плену в одной повозке. Но это не значит, что мы друзья и что я захочу поделиться с тобой всеми своими знаниями и размышлениями. Не обижайся, но ты же не гном. А для того, чтобы я предал свое племя, нужно нечто большее, чем общая судьба.
  — Какая такая общая судьба?  — нервно поинтересовался Тисло.
  — Смерть,  — пробурчал себе под нос гном.  — Если прислушаетесь, то услышите ее шаги.
  — Lilieth menee nagoth naran,  — прокомментировал эльф.  — Lunef skan siliman netrobek.
  Гном попытался пнуть эльфа ногой, но промахнулся.
  — Заткнись, остроухий хрыч,  — выругался он.  — Я точно знаю, что ты нас понимаешь. Но вместо того, чтобы поговорить, как мужик, ты уже которую неделю кряду лопочешь эту чепуху.
  — Он сказал, что шаги смерти нельзя услышать, потому что она придет из-за деревьев,  — перевел Нельф.
  — Ах, да что он может знать?  — возмутился гном.  — Мы сняли его с дерева камнями. Какое же хоть наполовину разумное существо будет лезть на дерево, если не может летать?
  — Белка,  — вырвалось у Тисло.
  Гном закатил глаза.
  — Как я мог забыть.
  Гном снова заколотил палкой по прутьям решетки.
  — Просыпайтесь, вы, отбросы!
  Это был Доримбур, и, судя по его голосу, он пребывал в дурном настроении, что бывало, впрочем, практически всегда. Два гнома открыли укрепленную дверь, на которую запиралась крытая повозка, и отступили на шаг. Доримбур протиснулся мимо них и поставил ногу на лестницу.
  — Невероятно,  — усмехнулся он.  — Один эльф, другой гном. Отличаются друг от друга, как день от ночи. И несмотря на это, металл и путы помогают обоим выглядеть безутешно.
  — Если ты думаешь, что я или мои сыновья спустя пару дней за решеткой поклянемся тебе в верности, то ты глубоко заблуждаешься, Доримбур.
  — Мне не нужна твоя верность, Умрин Сланцедроб. Мне достаточно того, чтобы ты, прикованный цепью, словно раб, стоял в штольне и убирал щебень. Я здесь не из-за тебя. Мне нужен длинноухий. Пусть посмотрит кое-что.
  Доримбур велел обоим гномам, стоявшим за его спиной, вывести эльфа из повозки.
  — Эй, вы двое, полурослики, вы владеете языком остроухих, верно?
  Тисло и Нельф кивнули.
  — Возьмите одного из них с собой,  — велел он своим людям.  — Второй останется здесь.
  Гномы выбрали Нельфа. Вместе с эльфом их вывели из повозки. Когда Нельф стал спрыгивать со ступеньки на ступеньку, Доримбур схватил его за шиворот.
  — Если ты тоже решишь сбежать, как твоя сестра, то клянусь тебе, что проломлю твоему брату череп прежде, чем ты успеешь убежать за пределы слышимости. Ты услышишь его крики, это я тебе обещаю.
  Нельф попытался вырваться из гномской хватки, но это удалось ему только тогда, когда Доримбур оттолкнул его от себя. Полурослик упал.
  — Зачем же мне бежать, нам ведь у вас так хорошо,  — решил подразнить его Нельф.  — У нас есть крыша над головой, нас возят, словно лордов каких-нибудь, целое войско гномов следит за тем, чтобы с нами ничего не произошло. Лучше и быть не может.
  — А хуже может, и об этом забывать тебе не стоит.
  Один из гномов-стражников поднял его. Их с эльфом отвели немного в сторону от дороги. Кусты и папоротники были гораздо выше Нельфа. На лицо липла паутина, а от росы на листьях промокли штаны. Он знал, что Доримбур только и ждет, когда он попытается бежать. Но сегодня он не собирался оказывать ему эту услугу. Они остановились, когда фургоны каравана были еще видны.
  — Nanin de tross?  — поинтересовался эльф.
  Нельф перевел для Доримбура и двух своих стражей.
  — И что здесь?
  Трое гномов злобно усмехнулись и перевели взгляд наверх, на деревья.
  — Natas ungalik trvon!  — взревел эльф при виде разведчика своей расы, висевшего на развилке ветвей. Из тела его торчало с полдюжины арбалетных болтов.
  — Вы, проклятые…  — начал переводить Нельф, но Доримбур перебил его.
  — Мы и так поняли,  — произнес он.  — Лучше спроси его, не сидят ли здесь на деревьях другие его друзья. Скажи ему, что если он не будет сотрудничать, я разошлю своих людей, они прочешут всю южную часть Скрюченного леса и будут пытать, а затем убьют всех эльфов, которые попадут им в руки. Я передам им, что в их столь мучительном конце виноват он. Если, конечно, он не расскажет нам, как их обойти.
  Нельф перевел в меру своих сил, но эльф с отвращением сплюнул еще до того, как он успел озвучить перевод.
  Плевок еще не долетел до земли, когда Доримбур ударил эльфа древком своего молота в живот. Светловолосый воин сложился пополам, как доска, которую сломали, но перебили не все волокна. И чтобы убедиться, что эльф понял, какого Доримбур мнения о его оскорблении, он ударил еще раз с такой силой, что остроухий свалился на землю, хватая ртом воздух.
  — Так вы не заставите его помогать вам,  — заметил Нельф, что привело к тому, что эльфа снова пнули.
  — Нам не нужна его помощь,  — признался Доримбур.  — Мне просто хотелось кого-нибудь побить. Кроме того, я хотел увидеть его лицо, когда покажу ему, как мы поступаем с его друзьями, если наши пути пересекаются.
  Нельф знал, что гномы могут быть очень плохими ребятами, ведь он на своем опыте успел убедиться в этом, но происходящее выходило даже за гномские рамки.
  — И каким же путем вы идете? Скрюченный лес скоро закончится. За ними только Верхние Топи, в которых живут эльфы. Думаю, вы не настолько глупы, чтобы вести своих людей в город на деревьях. Вы и близко не подойдете. Эльфы превосходят вас числом три к одному.
  Теперь на землю рухнул Нельф. Рукоять топора Доримбура угодила ему в грудь, и ему показалось, что у него вот-вот сломаются ребра.
  — Я ценю твое участие, но никогда больше не смей давать мне советы. Ты прав, три к одному — это очень плохое соотношение — для остроухих. И тем не менее, я не пожертвую жизнью ни одного из своих людей, чтобы согнать этих листовиков с их деревьев.
  — Значит, вы не собираетесь нападать на эльфов?  — простонал Нельф, которому все еще было трудно дышать.
  — Мы оставим повозки и дальше пойдем пешком,  — поделился с ним Доримбур.  — Пройдем в Южное ущелье, где будет основана величайшая шахта в истории гномов,  — произнес гном и хитро усмехнулся.
  При мысли об этом Нельфу стало не по себе: и от того, что придется идти пешком, и от того, что придется помогать Доримбуру снискать славу. Кроме того, он всегда считал, что величие шахты определяется богатством рудных или каменных жил. Чтобы кто-то еще до начала знал, что его ждет — это было нечто новенькое.



  22 Дорн

  Дорн сидел вместе с Сенетой в темном и затхлом подвале. Наемник не мог толком сказать, под каким домом он находится. Пытаясь уйти от городской стражи, они бежали, сломя голову. Когда люди Нарека повели того ко входу в подвал, они, не раздумывая, бросились за ними.
  Они с Сенетой сидели несколько в стороне от Нарека и его людей. После того, как Дорн осмелился поставить под сомнение «славную» победу над регорианами, отношения между ними ухудшились.
  — Если мы не сумеем покинуть город в ближайшие дни, нам конец,  — хлебая густой свекольный суп, прошептал Дорн Сенете.  — Нечто подобное мне уже доводилось видеть. Единства не будет. Они будут сражаться до полного истощения, а это подразумевает и нас.
  — Но может быть, у них получится одолеть регориан,  — заметила Сенета.
  Дорн только фыркнул.
  — Откуда ты знаешь? Это хорошие люди, которые сражаются за правое дело.
  — Это мертвые люди, которые сражаются за безнадежное дело,  — ответил Дорн.  — Ты же сама видела, как крушили их регориане. Ты хочешь закрыть на это глаза, так же как тот безумец? Мне кажется, семьи погибших мужчин считают иначе. То, что произошло там, в переулке, это была не победа. У нас было вчетверо больше людей, чем у регориан, и мы застали их врасплох. И, несмотря на все это, выжила лишь горстка из них. Я бы сказал, что у этой победы горький привкус. Когда-нибудь, когда каждая семья Рубежного оплота будет оплакивать убитых, их боевой дух будет сломлен. И настанет момент, когда начнется настоящая резня. Мы так же далеки от победы, как корова от возможности взлететь.
  — И что же ты предлагаешь?
  — Убираться, пока еще есть такая возможность. Попытаться перелезть через стену и скрыться. Кстати, мы должны были сделать это еще неделю назад, пока городская стража не встала на сторону слуг храма.
  Дорн не стал говорить, что однажды уже предлагал это, но Сенета не стала его слушать. Молодая волшебница принимала решения интуитивно, так же, как и Дорн, но ратовала за справедливость. Дорн был за то, чтобы выжить.
  — При первой же возможности,  — прошептала она.
  — Возможность можно создать,  — мрачно заявил Дорн, потянувшись к мечу.  — Двое против шестерых — это хороший шанс.
  — Угомонись,  — прошипела Сенета.  — Они наши друзья, хоть ты и считаешь иначе.
  — Отец всегда предостерегал меня, чтобы я не заводил подобных друзей.
  Дорн и Сенета доели свой суп. Вкус был сносный, судя по всему, в бульоне даже когда-то был кусок мяса. Дорн только-только прислонился к стене и закрыл глаза, когда по лестнице в подвал скатился юноша с затравленным взглядом.
  — Вернулись люди Нингота,  — с трудом переводя дух, сказал он.  — Они говорят, регориане убили его.
  — И где они сейчас?  — встревоженно поинтересовался Нарек.
  — Они на старом ремесленном рынке у южной стены. По пути им удалось раздобыть пару повозок с оружием и доспехами, а торговцев они взяли в заложники. Раф сказал, что мы должны присоединиться к ним после захода солнца и привести с собой достаточно людей, чтобы распределить товар. Он с повозками по городу не пройдет — его схватит стража или регориане. Вообще он сказал, что они там стоят уже целый день, но не могли с нами связаться.
  Нарек задумчиво принялся ходить взад-вперед по маленькой комнате.
  — Южная стена прекрасно подходит для наших планов,  — прошептал Дорн своей спутнице.  — Стражи мало, а за ней — полно кустов, чтобы быстро спрятаться.
  Сенета кивнула, но на лице ее читались сомнения.
  — И еще кое-что,  — произнес разведчик.  — С Рафом полурослик, у которого есть кольцо с таким же знаком, как у волшебницы,  — парень указал на Сенету.
  Нарек остановился, и Дорну показалось, что на лице слепого проступило что-то вроде улыбки.
  — Собери как можно больше людей,  — сказал Нарек, обращаясь к разведчику.  — Мы встретимся в полночь на старом ремесленном рынке у Южной стены.
  Парень кивнул и бросился прочь.
  — Это знак,  — провозгласил Нарек, обращаясь к своим людям.  — Вы видите? Мы не одни. Другие народы тоже поняли силу символа. Может быть, наш мятеж давно уже вышел за пределы городских стен.
  — Он ведет себя так, будто лично ковал эту штуку. А ведь он даже значения его не знает,  — прошептал Дорн.
  — Но, может быть, этот полурослик знает больше,  — ответила Сенета.  — Маленький народец знает много древних историй и песен. Никто не станет без причины украшать себя подобным символом.
  — Никто, кроме тебя,  — напомнил Дорн.
  С наступлением сумерек небо затянули облака, душившие слабый лунный свет, как подушка на лице умирающего. К этому моменту в тесном подвале собралась дюжина мятежников. В помещении было душно, а настроение — накалено до предела. Нарек изо всех сил старался подзадорить мужчин и женщин. Он без остановки говорил о несправедливости по отношению к гражданам Рубежного оплота, о том, насколько могущественными могут стать мятежники, если будут держаться вместе и не сдаваться под ударами судьбы.
  Дорн прекрасно знал подобные речи. По большей части их произносили какие-нибудь полководцы в ночь перед сражением, и они нужны были для того, чтобы подбодрить воинов и попрощаться с теми из них, кого не будет в их рядах на следующий день. Чем чаще человек слышал подобные высказывания, тем быстрее начинал видеть их насквозь. Судя по всему, для свиты Нарека такая речь была первой. Они заглядывали ему в рот жадно, как маленькие котята, когда сосут титьки мамы-кошки.
  — Сейчас он скажет что-то вроде того, что «Настал день, когда мы заявим о своих правах. Я почти вижу нашу победу. За мной, ребята!» — сказал Дорн, обращаясь к Сенете, а стоявший рядом с ним мужчина бросил на него злобный взгляд.
  Нарек поднял руки, как поступал всегда, когда хотел, чтобы слушатели сделали глупость.
  — Сегодня ночью станет ясно, готовы ли мы сбросить с себя путы веры. Но одно я могу обещать вам точно: если мы потерпим поражение, Рубежный оплот запылает, и храм вместе с ним.
  — Он еще более безумен, чем я предполагал,  — проворчал Дорн.
  Голоса стали громче. Кто-то крикнул:
  — Смерть регорианам!
  Другой заорал:
  — Поджечь храм!
  Все наперебой кричали, пытаясь подбодрить и раззадорить остальных.
  Нарек велел всем сохранять спокойствие.
  Дорн грубо потянул Сенету в сторону.
  — Если мы сейчас выступим, ты все время будешь рядом со мной. Поняла? Я чувствую, что ничем хорошим этот мятеж не закончится. Слишком уж все распалены. Я уже видел подобные вещи и знаю, что остывание проходит только через пот и кровь. И мне хотелось бы, чтобы сегодня ночью пролилась не наша кровь.
  Похоже, Сенета постепенно начинала понимать опасения Дорна. Они ввязались во что-то такое, что обрело самостоятельность и перестало поддаваться контролю. Она кивнула.
  — Хватит нам сидеть в подвале, словно крысы. Сегодня ночью мы заявим о своем праве на улицах этого города,  — провозгласил Нарек.  — Мы объединим наши силы на старом ремесленном рынке, получим хорошее оружие. Потом никто не осмелится встать у нас на пути. Настало время навеки стряхнуть ярмо регориан. На рынок, говорю я вам!
  После этого возгласа толпа пришла в движение и по узкой лестнице стала подниматься на улицу. Толчея была ужасная, некоторых шедших сзади толкали, они падали с лестницы без поручней. Но внизу их ждали новые тычки и удары локтями — от озлобленных соратников.
  Дорн удержал Сенету, которая пыталась не потерять из вида Нарека и двух его приближенных.
  — Оставь его, он никуда не денется. Лучше посмотри на людей, с которыми ты собираешься сражаться бок о бок. Они не способны даже организованно выйти из подвала. Дай им в руки оружие, и они зарежут друг друга.
  — Это обычные люди,  — попыталась объяснить своему спутнику Сенета, но Дорн только махнул рукой.
  — Это были обычные люди, но теперь они решили ввязаться в дело, в котором ничего не смыслят. Это люди, которым ты собираешься доверять в бою. Посмотри на них — других не будет.
  Взгляд Сенеты омрачился.
  — Дай им шанс,  — попросила она.
  — Да пожалуйста,  — ответил Дорн,  — но регориане наверняка решат иначе.
  Толпа постепенно рассасывалась, и Дорн с Сенетой вышли из подвала на улицу. Наемник по-прежнему не понимал, где они находятся, и только увидев башни Восточной стены, он наконец сориентировался. Они шли по ночным улицам, словно какая-то процессия. Ни стражи, ни регориан не было видно, и в большинстве окон уже потух свет.
  Через две улицы к ним присоединилась еще одна группа повстанцев. Этот отряд численностью в почти пятьдесят человек производил не лучшее впечатление, чем те люди, с которыми шли Дорн и Сенета. Портные, паяльщики и писари выглядели не очень-то устрашающе, но крепко сжимали в руках древки своих метел, а лица выражали мрачную решимость раздавить любого противника.
  Нарек и его спутники вели повстанцев через множество маленьких улочек, чтобы не проходить через Восточные ворота, поэтому они целыми и невредимыми добрались до старого ремесленного рынка. Повозки торговцев стояли настолько близко к Южной стене, что были почти не видны. Площадь была по большей части не освещена, и если никто не бил тревогу, стража по стене не ходила. Ведь как-никак, последние атаки варваров на Серое порубежье имели место триста лет назад, и со временем к другим странам тоже стали относиться спокойно. Кроме того, всю городскую стражу перебросили на север города, чтобы подавить тамошние беспорядки.
  Дорн поразился тому, насколько бесшумно двигались мятежники, когда вошли на рыночную площадь. Время от времени слышалось негромкое шарканье или перешептывание двух людей. Однако он быстро понял, что не нужен большой талант, чтобы вести себя тихо, если у тебя все равно нет практически никакого оружия, а на ногах обуты обычные кожаные ботинки.
  Нарек все еще вел людей. Никто не осмеливался пройти мимо него, чтобы захватить себе лучшие экземпляры из повозок. В этом было отличие между фанатичными мятежниками и наемниками. Последние были лояльны ровно до тех пор, пока могли себе это позволить, а ради хороших доспехов они готовы были даже убить.
  Из полумрака вышли четыре фигуры, точнее, три с половиной, поскольку трое из них были высокими и коренастыми мужчинами, а четвертый — полуросликом. Они шли навстречу мятежникам. Один из спутников Нарека что-то прошептал своему слепому наставнику, и Нарек поднял руку в приветствии.
  — Хорошо, что ты так быстро вернулся, Раф,  — негромко произнес он.  — И, насколько я слышал, вы сумели раздобыть оружие и доспехи. Это очень хорошо, потому что без него мы можем только окопаться в подвалах, словно крысы какие-нибудь. Пусть твои люди распределят это между моими соратниками. Я намерен заявить о нашем праве сегодня же ночью.
  Раф подошел ближе, положил руку на плечо Нарека.
  — Они убили Нингота,  — произнес он.  — Мы с моими людьми хотим не только прав. Мы жаждем мести.
  — Я слышал о вашей потере. Я соболезную тебе, и мы сделаем все возможное, чтобы найти виновных.
  — Я хочу заполучить не только тех, кто это сделал. Я хочу всех.
  — Ты их получишь,  — попытался успокоить его Нарек.  — Но давай сначала поговорим о другом. Разведчик доложил, что тебя сопровождает полурослик, у которого есть символ мятежников.
  Полурослик вырвался из хватки своего спутника и бросился вперед.
  — Он не раздобыл ни доспехов, ни оружия, и я не сопровождаю его,  — возмутился малыш.  — Он обокрал этих торговцев, а меня взял в плен.
  Дорн увидел, что Нарек, который был почти на целую голову выше остальных, пытается определить источник голоса.
  — А ты кто?  — мягко поинтересовался он.
  — Меня зовут Мило Черникс,  — ответил полурослик,  — я из Дуболистья. Я не имею никакого отношения к вашему восстанию в Рубежном оплоте. Единственная причина, почему я собирался в этот город, это последняя воля нашего деревенского священника мейстера Гиндавеля. Он хотел, чтобы я здесь кое-кого отыскал.
  Нарек потянулся в сторону, схватил за шиворот своего спутника, притянул к себе, а затем отвесил звонкую оплеуху.
  — Если ты не мои глаза, то зачем ты тогда нужен, халтурщик?  — зашипел он на мужчину.  — Или я слышал в твоем шепоте слово «полурослик»?
  — Нет, учитель,  — произнес мужчина.  — Простите мою ошибку.
  Нарек оттолкнул шептуна от себя, снова обернулся к полурослику.
  — А теперь снова вернемся к тебе, маленький человек. Покажи мне кольцо, которое ты носишь при себе. Я хочу потрогать его.
  — А что, если я не хочу? Это же мое кольцо, как бы там ни было,  — упрямо заявил Мило.
  Нарек усмехнулся.
  — У тебя есть выбор, маленький Мило. Ты знаешь, что делают мародеры, если не могут снять кольцо с пальца?
  Дорн увидел, что полурослик колеблется. А потом нерешительно вытянул руку и показал кольцо. Сразу же осознал, что Нарек не заметил этого жеста, снял кольцо с пальца и передал украшение предводителю мятежников.
  Слепой ощупал кольцо со всех сторон, провел пальцами по всем краям.
  — Никаких надписей,  — огорчился он.  — Скажи мне, кто тебе его дал.
  Мило на миг задумался и пришел к выводу, что рассказывать о троллях и гоблинах было бы глупо.
  — Мне дал его наш мейстер Гиндавель, который и отправил меня в путешествие.
  — А что именно он сказал, когда дал тебе кольцо?  — поинтересовался Нарек.
  — Он сказал, что в Рубежном оплоте я должен искать свою мать. Он произнес это на кариндском языке. Ceeth me fammam, ищи в Рубежном оплоте. Вот и все.
  — Это и все?  — удивился Нарек.  — Ничего не сказал про амулет и его значение. Может быть, твоя мать что-то знает об этом?
  — Я бы не рассчитывал,  — ответил Мило.  — Она умерла много лет назад.
  — Жрец полуросликов, загадочный символ, из-за которого все дерутся, мертвая мать и сын, который ее ищет,  — вслух размышлял Нарек.  — Что же это все может значить?
  Судя по виду полурослика, он хотел добавить что-то еще, но вдруг передумал. Он украдкой бросил взгляд в их сторону, и Дорн осознал, что Сенета все время таращится на малыша.
  — Раф, раздели добычу между мужчинами,  — приказал Нарек.  — Высокие и сильные получат мечи и топоры, худощавые — луки или арбалеты. Части доспехов раздать воинам с оружием для ближнего боя, остальным ничего не нужно. Вы согласны, наемник?
  Дорн так привык к тому, что Нарек не обращается к нему по имени. Так он показывал, что он не с ними, и что ему не рады. Если бы Дорн мог, он бы с удовольствием и очень быстро выполнил подспудное желание этого шута горохового и смылся.
  — Вы прекрасно разбираетесь в том, как вести людей, ученый. А что до вашей стратегии боя, то я могу лишь надеяться на то, что повозки снизу доверху загружены короткими луками и стрелами, потому что единственный меч, который нужен этому сброду, уже у меня в руках.
  — Наемнику не понять, что может сделать убеждение с простыми людьми. Сражаться плечо к плечу, восстать против несправедливости — это может оказаться сильнее любого меча.
  Нарек подал мятежникам знак подходить к повозкам торговцев. Толпа медленно потекла мимо.
  — Так всегда говорят полководцы, когда у них нет монет, чтобы нам платить,  — ответил Дорн, но Нарек уже отвернулся от него и стал слушать отчеты о том, как открывают повозки торговцев, чтобы распределить добычу.
  Первые мятежники встали плотным строем вокруг боковых стенок, чтобы получить меч, щит или лук. Почти никто не роптал. Казалось, большинство довольны тем, что им выдали. И только один юнец не сдержался, когда ему вложили в руки лук.
  — Я не слабак и не трус,  — возмутился он.  — Дай мне меч, я хочу сражаться с этими регорианами лицом к лицу. Они забрали на допрос мою жену. С тех пор как она вернулась, она не произнесла ни слова и целыми днями плачет. Одному Регору ведомо, что они с ней сделали. Я хочу показать этим гадам, что было ошибкой связываться с моей семьей.
  Торговец, раздававший оружие из повозки, растерянно оглянулся на Рафа. И только когда тот кивнул, мужчина получил свой меч.
  Взгляд Дорна снова упал на полурослика, который поглядывал на окрестные здания, стараясь держаться как можно незаметнее. Он сказал, что его взяли в плен. Значит, он с этими людьми не добровольно. Может быть, он попытается бежать?
  Тут в конце улицы, тянувшейся с севера, мелькнул отблеск света и осветил фасад углового здания. На стене дома заплясали длинные, еле различимые тени. Мгновение спустя из соседнего переулка на мощеной главной улице показались первые факелоносцы. Они широким строем двигались прямо к ремесленному рынку. В свете факелов сверкал металл — мечи, доспехи, отполированные щиты.
  — Регориане! Городская стража! Это ловушка!  — заревел Дорн.
  В тот же миг на площади воцарился хаос. Мятежники, у которых еще не было оружия, бросились к повозкам торговцев, чтобы ухватить хоть что-то. И во всей этой суматохе и криках зазвучал один чистый низкий голос.
  — Сейчас все решится!  — крикнул Нарек.  — Покажите им, что с нами будет не так-то просто. Если мы падем, с нами падет город. Долой тиранию веры. Смерть тиранам!
  Прежде чем полурослик успел принять решение, что ему делать на поле боя, Дорн схватил его, перебросил через плечо и побежал коротким путем к Южной стене. Сенета последовала за ним.
  Оказавшись в тени городской стены, Дорн поставил полурослика на ноги. Он ткнул пальцем в маленького человечка и как раз собирался спросить, как тот попал в плен к людям Нарека, когда всего в тридцати футах от них в стене открылась дверь. Стража пользовалась ею, когда нужно было попасть на галерею крепостной стены.
  Дорн обернулся и побежал прямо на стража, показавшегося из-за двери, схватил его за руки и отшвырнул прочь. Молодой солдат ударился о стену, попытался обнажить меч, но Дорн добил его коленом в подбородок. Солдат потерял сознание.
  Сенета схватила испуганного полурослика за руку и потащила за собой. В мгновение ока они оказались внутри городской стены. Дорн последовал за ними. Он хотел захлопнуть за собой дверь, но тут кто-то вставил ногу в щель между дверью и дверным косяком.
  Дорн просунул руку в щель и схватил мужчину. Это был один из повстанцев, худощавый тип около пятидесяти лет.
  — Отпустите меня, Дорн,  — пролепетал он.
  — Найди себе свой камешек, за который сможешь спрятаться, писарчук,  — засопел он.  — Или, еще лучше, возвращайся к своим приятелям и пусть тебя убьют, как всех остальных. Вы же так хотели этого мятежа. Вот он вам, получите.
  Дорн хотел оттолкнуть мужчину, но тот вцепился в его плащ.
  — Впустите меня,  — умоляющим тоном произнес он.  — Я могу вам помочь. Я слышал, что говорил господин полурослик. Ceeth me fammam, это означает…
  — Поиски матери,  — опередила его Сенета.  — Для этого ученый не нужен. Как видишь, ты не можешь сказать ничего такого, чего бы мы не знали.
  Дорн все еще пытался стряхнуть с себя мужчину, который вцепился в него, словно репей.
  — Вы не знаете, что «Ceeth me fammam» — это книга. А еще я знаю, где ее найти.



  23 Рубиния

  Когда Рубиния открыла глаза, солнце уже взошло, и его свет преломлялся в цветных стеклышках свинцовых витражей. Тело Рубинии затекло, а зад болел от лежания на деревянной скамье. Гундер и Ода настояли на том, чтобы она отдохнула, вместо того чтобы стоять на страже как все остальные взрослые. Ода снова обработала ее раны, сварила ей отвратительный на вкус чай, из-за которого она уснула еще до того, как осушила чашку. Сон ее был настолько глубок и крепок, что ей даже ничего не снилось. Вот уже десять часов они сидели в храме. Ожившие мертвецы больше не показывались. Можно было подумать, что их вообще нет.
  Мира Лютикс и Суза Валунс играли с детьми в желуди неподалеку от купели. Все сидели в кругу и пытались подвести свои желуди как можно ближе к каштанам. Несмотря на то что обе женщины изо всех сил пытались поддержать в детях бодрый дух, настроение было подавленным.
  — Нужно выйти на улицу и попытаться поговорить с ними,  — предложил Хамс Пешкоброд, брат Нуберта.  — Мы же живем бок о бок с гномами много лет, и раньше всегда все вопросы решались мирно.
  — Хамс, они убивали женщин и детей. На их совести твой брат и его собака,  — напомнил ему Гундер.  — Они пришли в Дуболистье, чтобы убить нас всех. Я не думаю, что они собираются вести с нами переговоры.
  — Для начала нужно выяснить, что им вообще нужно,  — вмешалась Венде Пешкоброд, чтобы поддержать мужа.
  — Я могу вам сказать, что им нужно,  — произнесла Ода, не отводя взгляда от треугольного, почти прозрачного куска стекла, через которое глядела наружу.  — Они хотят перебить нас всех, только и всего. Это мертвяки. В них нет ни жизни, ни разума. Все, что ими движет, это ненависть ко всему живому. Их не интересуют переговоры или золото, им все равно, чего хотите вы. Они уйдут из Дуболистья только тогда, когда расправятся со всеми нами.
  — Это же полный бред,  — прошипел Хамс, и с перекошенным от злости лицом пошел на Оду. Гундер преградил ему путь.  — Кто вообще эта женщина? По какому праву она здесь командует? Она чужая.
  — Она чужая,  — подтвердил Гундер.  — И что, теперь это преступление в Дуболистье?
  Разозленный Хамс отвернулся и пнул ногой лавку.
  — Гномы пришли после того, как Рубиния привела эту женщину в нашу деревню,  — заявила Венде.  — Может быть, они здесь из-за нее?  — Венде оглянулась по сторонам в поисках поддержки и нашла ее.
  — Нужно просто вышвырнуть ее. Может быть, тогда гномы оставят нас в покое и пойдут себе своей дорогой,  — предложила Исла Зеленолист.
  — Да, кто знает, что она натворила. Может быть, обокрала гномов,  — предположила Фрига Лютикс.  — Пусть выйдет и сдастся… или хотя бы поговорит с ними.
  С Рубинии было достаточно. Разозленная, она вскочила со скамьи.
  — Это ваше хваленое гостеприимство, которым вы встречаете незнакомцев в Дуболистье? Я знаю всех вас как разумных и понимающих людей. Что с вами стряслось? Отвечать на одно зло другим — это новая заповедь Цефеи? Вы же все с ума посходили.
  Рубиния знала, как обходиться со взволнованными соотечественниками, по крайней мере, она так думала до этого дня. Пара энергичных слов — и большинство ее прежних соседей быстро умолкали или хотя бы заставляли на миг задуматься. Полурослики не были вспыльчивы, и стоило немного осадить их, как они тут же переставали злиться. Но сегодня все было иначе. Лютиксы, Валунсы и Пешкоброды с ненавистью смотрели на нее. Даже те, кто до сих пор не вмешивался, спокойно ждал, чем все разрешится, начали бросать на нее враждебные взгляды.
  — Это ты притащила сюда чужачку,  — зашипел Хамс.  — Может быть, это ты стоишь за всем этим. Не зря мы отослали тебя из Дуболистья. Так же, как и у отпрысков Гундера, у тебя один ветер в голове. Мужа тебе нужно, вот что. Он бы показал тебе, как все есть на самом деле, как нужно вести себя, чтобы стать уважаемым членом деревенской общины. Но вместо этого ты пошла в услужение к магу. Этот Отман отравил тебя своим колдовством.
  На миг Рубиния лишилась дара речи. Неужели все постепенно сходят с ума? Что, ради всего святого, творится в этом городе? Рубиния не сдержалась. Обычно она славилась своим спокойным характером и подходом к вещам, способностью урегулировать конфликты, но теперь взорвалась, словно вулкан.
  — Вам всем чеснок в голову ударил?  — закричала она.  — Я добровольно ушла из Дуболистья, и, судя по всему, это было единственно верное решение. Я пришла, чтобы разобраться, что здесь происходит. Мило и Бонне рассказали мне об ужасном происшествии в зале совета. Я предложила им свою помощь. И да, вы правы. Ода бежала от гномов. Ее осудили за кражу. Но даже если она бежала, бородачи не имеют права охотиться на нее и убивать, равно как и входить в Дуболистье и крушить невинных направо и налево. Вам всем должно быть стыдно даже думать о выдаче. Как вы думаете, что они сделают с Одой?
  На миг Рубинии удалось заставить всех замолчать. Но горящие взгляды никуда не делись.
  — Я так и знал!  — закричал Хамс.  — От вас обоих одни неприятности. Из-за вас погибло столько детей, женщин и мужчин. Как ты могла привести сюда эту воровку, а потом надеяться, что гномы не станут преследовать ее?
  Ода отошла от окна, толкнула декоративную колонну, стоявшую неподалеку от входа. Стоявшая на ней чаша со свежими цветами упала и разбилась об пол, под ноги всем полетели вода и осколки.
  — Там, за дверями, не гномы,  — повторила она, когда все взгляды устремились на нее.  — Вы что, не слушали меня? Это нежить. Ожившие мертвецы, которых вернули в этот мир. Им наплевать на законы гномов или на ваши судьбы. Они вообще больше не подчиняются земным законам. Они повинуются одной только высшей силе. Ни один эльф, гном, человек или полурослик не способен создать подобных существ. То, что подкарауливает нас там, снаружи, это инструмент богов.
  — Значит, ты прогневила богов,  — возмутилась Венде Пешкоброд.  — Еще одной причиной больше выдать тебя. Твоей смерти хочет наверняка не Цефея. Может быть, этот бог гномов или вообще какой-нибудь идол, которому поклоняются зеленокровки. Я говорю, вышвырните ее из храма, и эти мертвые гномы оставят нас в покое.
  Рубиния встала между Одой и возмущенной толпой. Она чувствовала, что еще немного, и все вцепятся друг другу в глотку. Нужно сделать так, чтобы все держались вместе. Враг стоит у дверей, а не внутри. Одолеть гномов, или что это такое, они смогут только вместе.
  — Нужно подождать, пока не придет помощь,  — взмолилась она.  — Когда я ехала сюда, меня сопровождал туннельный карлик. Возможно, он уже на пути обратно в Воронью башню, чтобы проинформировать мейстера Отмана. Если кто и может помочь нам справиться с этими существами, то только он. А пока нам следует сохранять спокойствие и продолжать сидеть здесь.
  Суза Валунс и еще кое-кто принялись задумчиво кивать головами. Остальные беспокойно оглядывались по сторонам и, похоже, искали голос, который бы снова разжег огонь.
  — Они поджигают дома,  — задыхаясь от возмущения, произнесла Мира Лютикс, тыча пальцем в цветное окно, за которым, казалось, плясали разноцветные огоньки пламени.
  Ода тут же вернулась к молочно-белому кусочку и устремила взгляд на улицу.
  — Может быть, это произошло случайно,  — удивилась она.  — Нежить старается избегать огня.
  Рубиния тоже сделала шаг к окну. И когда она собиралась снова обернуться к взволнованным полуросликам, чтобы успокоить их, ее ударили по голове. Она вскрикнула и пошатнулась. Перед ней стоял Хамс Пешкоброд. В руке он сжимал выточенный кусок дерева, похожий на ножку стула. Лицо его было перекошено от ярости, и, прежде чем она успела поднять руку и защититься, он ударил еще раз, и Рубиния рухнула на пол.
  — Этого нам еще не хватало,  — закричал он.  — Этот Отман, которому ты продалась, здесь так же не нужен, как и ты. От магии один только вред, всем. И эти карлики просто маленькие черти. Моя жена права, нужно просто вышвырнуть тебя и эту воровку и молиться, чтобы гномы удовлетворились вами. Идите сюда, кто мне поможет?
  Гундер выскочил вперед и так толкнул Хамса, что тот упал на пол между скамейками, но тут же поднялся на ноги и замахнулся дубинкой. Гундер обнажил кинжал. В глазах его читалось, что он не остановится перед тем, чтобы пустить его в ход.
  — Только посмей тронуть мою сестру, Хамс Пешкоброд,  — засопел он.  — Я заколю тебя и любого, кто попытается это сделать.
  — Это на тебя похоже, Гундер. Вся семья Черниксов — червивое яблочко. Вы все порченые и гнилые. Вас здесь просто не должно быть. Неудивительно, что у тебя такие непутевые сыновья, потому что и ты, и твоя сестра — вы ничуть не лучше.
  Гундер не опускал направленного на Хамса кинжала, а другую руку протянул Рубинии, чтобы помочь ей подняться.
  — У тебя опять рана кровоточит,  — произнес он.  — Присядь там. Нужно перевязать ее.
  Тем временем Хамс нашел себе новых союзников. Его брат Туне, обычно такой сдержанный человек, вооружился подсвечником в свой рост. Он нес перед собой изогнутый железный прут, словно боевое знамя, вперед острием, на котором обычно находилась свеча.
  — Может быть, ты и защитишь свою сестру,  — выкрикнул Хамс,  — но эта сорока-воровка принадлежит нам.
  В несколько шагов они окружили Гундера и Рубинию, а затем пошли на Оду. Девушка прижалась спиной к двери храма.
  — Отойдите от меня,  — пригрозила она.  — Иначе я выцарапаю вам глаза.
  Хамс и Туне приближались к ней с двух сторон. Рубиния хотела броситься ей на помощь, но брат удержал ее.
  — Ты не сможешь остановить их,  — прошептал он ей.  — Они вышвырнут тебя из храма вместе с ней.
  — У тебя же нож, помоги ей,  — умоляюще обратилась к брату Рубиния, но Гундер покачал головой.
  — Как ты это себе представляешь, что я должен сделать? Убить своих соседей, потому что они хотят выдать гномам воровку, чтобы спасти свои жизни? Я знаю Хамса с самого детства. Мы вместе играли у старого дуба. Напивались вместе на празднике Тыкв, чтобы набраться мужества и заговорить с девушкой. Я крестный его сына. Нили стоит вон там, впереди. Я что, должен заколоть его отца у него на глазах, чтобы спасти чужачку?
  Ода закричала, когда Туне ткнул ее канделябром. Легко отпрыгнула в сторону, но не подумала о том, что там ее ждал другой противник. В этот миг Хамс подскочил к ней и изо всех сил ударил по голове ножкой от стула. Ода сделала пируэт, но ноги не сдвинулись с места. Туне подхватил ее до того, как она упала на землю.
  — Вы что, совсем с ума посходили?  — закричала Рубиния.
  Хамс и Туне не обратили на нее внимания, так же, как и все остальные. Хамс отодвинул засов на двери храма, а Туне тем временем пытался уложить Оду на одну из скамеек. Тяжелая дверь со скрипом отворилась. Полурослики подхватили Оду под руки и потащили на улицу.
  Гномы без движения стояли у колодца и глазели на храм. Ничто не указывало на то, что они что-то поджигали. И арбалетчика по-прежнему не было видно.
  — Давай просто положим ее на веранду,  — предложил Туне, когда понял, что задумал Хамс.  — Тогда они смогут сами забрать свою воровку.
  — Ничего подобного! Я хочу, чтобы они лично пообещали мне, что оставят нас в покое, как только получат то, что им нужно.
  Туне подчинился. Они с Хамсом потащили Оду через всю площадь. Девушка-полурослик все еще была без сознания. Убитые гномами полурослики лежали там, где упали,  — в песке, на мостовой вокруг колодца или на зеленой лужайке напротив старого дуба. Из тел некоторых из них торчали древки арбалетных болтов, другие, казалось, просто спали. На калитке дома Зеленолистов висел племянник Ваниллы. Нигде ни шевеления. Хамс и Туне, у которых тоже погибли родственники, неотрывно глядели на обоих гномов.
  В нескольких шагах от воинов-гномов они остановились. Хамс поднял голову Оды, чтобы показать бородачам ее лицо. Сказал что-то, но был слишком далеко, чтобы Рубиния могла разобрать его слова.
  Когда гномы не отреагировали, Хамс и Туне подтащили Оду еще ближе и положили прямо под ноги бородачам.
  Какой-то миг казалось, что полурослики и гномы договорились с помощью взглядов. Братья Пешкоброды оставили Оду и отвернулись. Но не успели они сделать и шагу, как гномы напали на них. Один ударил Туне тяжелым боевым молотом по затылку, второй вогнал Хамсу топор между лопаток. Никто из полуросликов не видел нападения. Обоих братьев убили, и они ничего не могли противопоставить нападавшим.
  Собравшиеся в храме в недоумении смотрели на происходящее. Венде зарыдала, заголосила по мужу и деверю. Нили с плачем вцепился в мать. Другие дети тоже заревели. Суза Валунс пыталась успокоить их, оттащить от двери. Она взяла на руки маленькую девочку, но вдруг у нее подкосились ноги, и полурослик рухнула на колени. Ребенок выскользнул из рук. Мира Лютикс едва успела подхватить малышку.
  Суза Валунс стояла на коленях. Ее руки безвольно висели вдоль тела. А затем она упала лицом вперед, прямо посреди круга из детворы. Из ее спины торчал арбалетный болт, на пядь ниже плеча. Светлая ткань плаща вокруг болта окрасилась красным.
  — Закройте двери!  — крикнул Гундер, обращаясь к остальным. Сам он все еще обнимал Рубинию, которая еще не оправилась. Первыми отреагировали Йост Зеленолист и Квимм Оплотс. Они с обеих сторон навалились на створки двери. Квимм торопливо задвинул засов.
  — Ода еще снаружи,  — напомнила им Рубиния.  — Она еще жива. Мы должны помочь ей.
  — Пусть подохнет!  — истерически заорала Венде.  — Это она во всем виновата.
  Рубиния не разделяла этого мнения, хотя прекрасно понимала боль и потерю Венде. Если Ода и виновата, то она сама виновата в той же мере. И несмотря на это, девушку нельзя просто так отдавать гномам.
  — Помоги мне подняться,  — попросила она Гундера.  — Нельзя просто стоять и смотреть, как они убьют Оду. Мы должны что-то предпринять.
  — Ты же едва ходишь. Как ты собираешься ее спасать?
  — Еще не знаю,  — зашипела на брата Рубиния.  — Что-нибудь придумаю.
  — Почему ты так хочешь помочь ей? Ты же ее почти не знаешь.
  — Это еще не повод бросать кого-то на погибель,  — ответила Рубиния.  — Она имеет такое же право на жизнь, как ты и я,  — Рубиния сумела подняться и похромала к двери.
  — Подожди, я пойду с тобой,  — произнес Гундер.
  — Я тоже,  — поддержал его Квимм.
  — И я,  — заявил Йост Зеленолист.
  Гундер отодвинул засов.
  — Подождите,  — крикнул Квимм и бросился к стульям, стоявшим в ряд вдоль стены. Гиндавель поставил их там, чтобы у всех была возможность присесть, если на крестинах или свадьбе не всем хватало места на скамейках. Несколько точных пинков — и Квимм превратил стулья в щепки. Протянул каждому по палке от спинки и сиденью. А потом поднял их, словно меч и щит.
  — Лучше, чем ничего,  — заявил он.
  Они вместе вышли из храма. Стоя вплотную друг к другу, держа импровизированные щиты полукругом, они шли прямо к двум гномам. Сами бородачи даже не думали готовиться к приближению полуросликов. Они стояли неестественно прямо, уверенные в собственной силе, помахивая оружием. Гном с топором поставил Оде ногу на спину, но, судя по всему, больше никакого вреда не причинил.
  Гундер сделал шаг назад, когда в его щит вонзился болт. Острие снаряда торчало с тыльной стороны сиденья стула почти на четыре пальца, едва не коснувшись подбородка Гундера.
  — Хороший щит,  — дрожащим голосом произнес он.
  Судя по всему, стрелок сидел где-то за домом Оплотсов. Квимм и Йост повернули щиты в ту сторону.
  Только теперь Рубиния осознала, насколько глупой и бесперспективной была ее затея. Одной смелости мало, чтобы убить гномов, не говоря уже о том, чтобы помочь тем, кто уже убит. Гундер был прав: они погибнут при попытке спасти жизнь незнакомой им воровки. Что заставило ее пойти на подобную глупость?
  — Мы с Йостом атакуем их,  — решительно заявил Квимм.  — Пока мы отвлекаем их, вы попытаетесь оттащить девушку обратно в храм. Как только вы будете в безопасности, мы пойдем за вами.
  Рубиния не понимала, откуда такая уверенность в успехе. До сих пор они ничего не могли сделать, только бороду подожгли одному из противников. Но уже поздно отступать. Это ведь была ее идея — помочь Оде.
  — Мы справимся, я чувствую,  — солгала она, чтобы подбодрить себя и послушать, каково это — слышать такие слова.
  Но прежде чем они успели претворить в действие свой план, в саду Оплотсов вдруг вспыхнул украшенный бурыми листьями куст ежевики, с которого уже собрали весь урожай. Вверх полетели темный дым и горящие ветки. От горящего куста исходил просто неестественный жар. Даже стоя на площади, на расстоянии пятидесяти шагов от него, Рубиния чувствовала приятное тепло на коже. Куст буквально взорвался дождем искр, когда из него вывалилась приземистая, окутанная пламенем фигура, отчаянно хлопая по себе руками. В пламени Рубиния разглядела гнома. Вскоре после этого на поросшую невысокой травой крышу дома бургомистра вышел Отман в сопровождении Пепельного.
  В руке он держал короткий посох волшебника с темно-синим камнем на конце, про который несколько лет назад Рубиния сказала, что это только для тех магов, которые не разбираются в собственном ремесле и недостаточно талантливы, чтобы плести настоящие заклинания. Он направил посох на гнома с молотом. Пепельный прыгал вокруг него. Вырвавшееся словно из ниоткуда пламя окутало бородача.
  Отман направил посох на последнего гнома.
  «Нет,  — пронеслось в голове у Рубинии,  — он сожжет Оду». Может быть, он не видел, что девушка еще жива. Выяснять этот вопрос времени не было.
  Рубиния отделилась от группы полуросликов и ринулась вперед. С палкой и деревянным щитом она подбежала к гному. Бородач не отводил взгляда от волшебника. Возможно, он догадывался, что с ним сейчас произойдет, и знал, что ничего не сможет с этим поделать.
  Рубиния прижала щит к плечу и на полной скорости врезалась в бородача. Он попятился, отступил на два шага и поднял топор. В этот миг его окутало пламя, жадно принявшееся лизать его волосы и одежду.
  Жар был невыносимый. Кожу Рубинии обжигало, и ей пришлось закрыть глаза, чтобы не ослепнуть. Защищая беспомощную Оду, лежавшую на земле, она прикрыла ее своим телом.
  В этот момент Рубиния могла думать только о том, как сказать мейстеру Отману, что его мул мертв.



  24 Бонне

  Бонне решил, что это точно звук сигнального рога. Сейчас он услышал этот низкий протяжный рев третий раз за день. Кто бы ни пытался привлечь к себе внимание, он постепенно приближался.
  Ксумита Латоринсис ушел из пещеры троллей чуть меньше дня тому назад. Он собирался отправиться со своими людьми на север и поискать место, где, по его мнению, находится яд в земле. Бонне был убежден, что шаман безумен — безумен и, слава Цефее, далеко отсюда. Сигнальный рог гоблинов звучал иначе, чем этот звук, который он слышал с раннего утра. У этого тон был выше.
  Бонне повернул голову, пытаясь найти Ушму. Троллиха все еще сидела на своем ложе из шкур, костей и вещей, о назначении которых ему и знать не хотелось. Глаза ее были закрыты, но Бонне видел, как двигаются зрачки под прикрытыми веками. Он спросил себя, слышала ли и она сигнал, и если да, тревожит он ее или нет. Она не казалась ни напряженной, ни встревоженной, и Бонне не знал, испытывают ли тролли вообще подобные чувства или нет. Напряжение было результатом грозящей опасности, а тревога возникала, если было неясно, чем закончится подобная встреча. В случае с огромными зеленокровками единственный невыясненный вопрос заключался в том, можно ли съесть встреченное существо или нет.
  Вот опять. Сигнал. Теперь он приближался быстрее. Ушма по-прежнему не реагировала. Должно быть, слышала. Может быть, знает, кто дудит в рог. В этом случае возможностей две: либо она ждет кого-то, кто считает разумным оповещать о своем прибытии заранее, и в этом случае это, должно быть, какие-то другие зеленокровки, или же это тот, кто частенько проходит мимо ее пещеры, но не представляет опасности. Например, отряд охотников. И теперь Бонне предстояло решить, какой вариант кажется ему более вероятным.
  «Это группа охотников. Люди или гномы, которые решили, что смогут славно поохотиться в Скрюченном лесу. Охотники, точно. Это было бы идеально. Люди с мечами, луками. Такие ребята, которые умеют обращаться с оружием. Которые не стесняются выпустить стрелу в то, что движется им навстречу».
  Бонне вытянул ноги. Нужно размяться. Похоже, Ушма либо не заметила этого, либо решила, что краснокровке просто нужно двигаться. Троллиха могла сидеть весь день в одной позе, и ничего с ней не случалось. Бонне почувствовал, как кровь побежала по ногам. Они были очень важны для того, что он задумал. Хоть и коротенькие, не особенно сильные, и сейчас больше похожи по ощущениям на две палки от метлы, но они нужны. Бонне принялся как можно незаметнее растирать ноги.
  — Ты голоден?  — рыкнула Ушма, не глядя на него и не открывая глаза.
  Бонне вздрогнул. Неужели что-то заметила?
  — Нет,  — коротко ответил он. Он боялся, что, если скажет больше, Ушма услышит напряжение в его голосе.
  Бонне осторожно пошевелил пальцами. Придется бежать, лазать. Свобода близко, футах в ста, а потом еще футов десять, чтобы вылезти из норы. Если он сумеет сделать это, можно считать, что он спасен. Или все же нет? Может быть, Ксумита Латоринсис со своими спутниками уже вернулся? Нет, это невозможно. Он ушел не больше дня назад и собирался на север. Он говорил, что вернется через три дня. Но может быть, он просто передумал? Откуда ему знать, что происходит в голове у гоблина? И тем не менее, это маловероятно. Сигнал доносился с юга. Шаман гоблинов ушел на север.
  Нет! Это охотники, и они спасут его — эта мысль прочно закрепилась в голове у Бонне.
  Внезапно сигнал раздался снова. Он звучал в длинном узком туннеле, ведущем в пещеру. Должно быть, спасители совсем рядом. Как они так быстро добрались? А, лошади! Охота верхом, с собаками — вот что представлялось Бонне. Нельзя терять времени, если он не хочет все пропустить.
  Бонне вскочил и одним прыжком перемахнул через погасший много часов назад очаг. Ушма не успела среагировать. Бонне побежал по туннелю. Он был хорош. Нет, он был просто в отличной форме. Он мог бы убежать от ветра. Звук его босых ног по тяжелому влажному грунту напоминал плеск горного ручья. И именно в этом и заключалась проблема: его шаги звучали в коридоре, подобные шуму одинокого ручья. Никакого шипения, никакого рева, никаких громких шагов за спиной.
  Бонне добежал до выхода. Нужно только вылезти из норы. Он оглянулся назад. Ушма не топала за ним. Ее лица не было в проходе, ведущем из пещеры в туннель. Она продолжала сидеть на своем ложе, и Бонне готов был спорить, что глаза ее все еще закрыты.
  Можно ли бежать, если тебя никто не преследует?
  Мужество оставило его и протянуло руку надежде. Весь побег был обречен на неудачу с самого начала. У него никогда не было ни единого шанса уйти, и Ушма знала это.
  Он уже почти добежал. Тут уж нужно узнать, что будет с его планом. Глубоко вздохнув, он ухватился за первый корень и начал подъем из пещеры троллей. Наверху слышно было, как кто-то бросил на землю тяжелую поклажу. Затрещали сухие ветви, кто-то разрубил палку топором или похожим на него оружием. Бонне вцепился в корень упавшего дерева и подтянулся. На миг он остановился и посмотрел на вновь прибывших, разбивавших лагерь снаружи.
  Задумался, насколько ты наивен, если вырос в безопасности, в маленькой деревушке, и самое страшное известное тебе животное называлось псина Нуберта. Каким бы ни был ответ, он перешел все границы. Охотники? Он чуть не расхохотался. Да, но не те, что охотятся на косуль и кабанов, а те, что ловят гномов, людей, эльфов и полуросликов. Всего в тридцати футах от него в папоротниках и кустах сидел огромный тролль и жевал один из своих когтей. Вокруг него кружилось с полдюжины орков и примерно столько же гоблинов. У каждого из них было по нескольку видов страшного на вид оружия и доспех, собранный из всевозможных частей, которые надели куда попало. Бонне бросился в глаза гоблин, который с помощью кожаных ремней закрепил на ногах наручи от пластинчатого доспеха. На другом был половинчатый шлем, который он подогнал под себя с помощью молота или камней, а переднюю часть просто отрезал, чтобы не закрывала нос и глаза.
  Бонне решил, что спокойнее быть наивным. Нужно только уметь переигрывать. Он бесстрашно вылез из пещеры и направился к троллю, который хоть и заметил его, но продолжал заниматься педикюром. Бонне встал напротив него, приветливо похлопал по бедру.
  — А мы ждали вас еще сегодня ночью,  — произнес он, стараясь, чтобы голос его звучал мужественно и презрительно.  — Я думал, что если вы не появитесь до рассвета, то вам придется где-нибудь искать укрытие и снова отправиться в путь уже ближе к ночи. Ну, ты понимаешь, все из-за…  — Бонне не договорил, вместо этого он встал в перекрученную позу, которая должна была изображать окаменение.
  Все уставились на него.
  — Еда!  — зарычал орк сбоку от него.
  Бонне все еще стоял в той же позе, но перевел глаза на орка, который так мило пригласил к столу. С облегчением вздохнул, увидев, что зеленокровка держал за задние лапы двух зайцев. Бонне постепенно вернулся в привычное положение.
  — Это у нас еще что такое?  — поинтересовался другой орк и грубо схватил полурослика за руку.
  — Полурослик и спутник Ушмы,  — весело ответил Бонне.  — У нас миссия по поручению Ксумиты Латоринсиса, шамана гоблинов. Вы же его знаете, правда?
  Орк толкнул Бонне на землю, и, прежде чем тот успел подняться, над ним уже зависла лапа тролля. Его длинные острые когти были нацелены прямо на грудь Бонне.
  — Что-то мне кажется, что ты хотел сбежать тайком,  — зарычал он.  — Показать тебе, что мы делаем с тощими гномами, которых встречаем в лесу?
  Несколько орков выжидающе захрюкали, а гоблины довольно взвизгнули, когда тролль провел когтем по груди Бонне.
  — Мы ждали тебя, Шрак,  — вдруг раздался от входа в пещеру голос Ушмы.  — Я послала полурослика за новыми дровами. Ты же знаешь, я могу стать очень несдержанной, когда огонь гаснет, а в животе урчит. Но судя по всему, Бонне нашел вас до того, как вы заблудились в лесу.
  Опираясь на длинные руки, Ушма выбралась из пещеры. Орки и гоблины уважительно расступились.
  — Мы не заблудились,  — засопел Шрак.  — Но в этом лесу сейчас полно гномов и других краснокровок. Нам пришлось обходить целую армию.
  — С каких это пор ты боишься бородачей?  — поинтересовалась Ушма.
  Шрак только хрюкнул и отмахнулся. А потом толкнул Бонне, упавшего на бок.
  — Тогда беги давай, маленький тощий гном,  — засопел он.  — Принеси нам немного дров. Помогай давай. И, кстати, воины-тролли не превращаются в камень каждый день только потому, что от убийства краснокровок у них закипает кровь. Так что веди себя как следует, если не хочешь, чтобы Хадар устроил мне передышку.
  Бонне не помнил, чтобы когда-нибудь так быстро оказывался на ногах. Он отряхнул грязь с курточки и штанов и попытался произвести как можно более деловое впечатление.
  — Это не годится,  — заявил он гоблину, который принес несколько веток.  — Они еще сырые, будет сильно дымить,  — Бонне вытащил из кучи хвороста несколько еще зеленых веток.
  — Ты что, повелитель огня?  — усмехнулся гоблин.
  — Нет, но и не использую голову, чтобы подгонять шлем прямо на ней,  — парировал Бонне.
  Похоже, гоблин задумался над тем, оскорбительно ли его замечание, но ничего не придумал. Вместо этого он прикрикнул на Бонне:
  — Беги, давай, тощий гном, ищи сухие ветки. Слышал же, что сказал генерал Шрак.
  В других обстоятельствах Бонне ни за что не позволил бы гоблину отдавать себе приказы. Но с учетом того, что у этого была здесь вся его родня, полурослик решил послушаться. Под недовольными взглядами зеленокровок он сунулся в папоротники и начал подбирать с земли сухие ветки. Он тщательно следил за тем, чтобы всегда оставаться в поле зрения, поскольку орки и гоблины, казалось, только и ждали, чтобы неосторожное движение или слишком сильное удаление от лагеря можно было принять за попытку к бегству и, таким образом, получить повод нашпиговать его стрелами. Уйти незамеченным шанса не было.
  Когда он вернулся с целой охапкой веток, настроение в лагере изменилось. Теперь в центре всеобщей ненависти был не он, а Ушма. Полурослик не совсем понял, что именно произошло, поскольку был слишком сосредоточен на дровах, и каждый раз поднимал руку, наклоняясь, чтобы зеленокровки не потеряли его из вида. Ушма ссорилась с двумя орками. Те наставили на нее оружие, изогнутый зазубренный меч и шипастую булаву.
  — Попридержи язык, самка,  — рычал один.  — Генерал Шрак не привык, чтобы с ним так обращались.
  — Генерал Шрак, не смешите меня,  — сопела Ушма.  — Я вашему так называемому генералу давным-давно родила двух крепких заместителей. Тогда он был еще бродягой, который шатался у поселений краснокровок и надеялся на то, что сможет украсть какую-нибудь больную скотину. Я рассказала ему о великих воинах, которые почти уничтожили нашу расу в этом лесу. Так что не надо указывать мне, как мне с ним разговаривать.
  Оба орка слегка растерялись и, судя по всему, ждали, что сейчас выскажется Шрак. Но воин был занят делами поважнее. Наконец-то он выгрыз коготь, который рос криво и мешал ему при каждом шаге. Одним рывком он выдрал его и с отвращением выплюнул.
  Тем временем орки решили не мешкать и снова стали давить на Ушму и теснить ее.
  — Вся твоя болтовня — ложь!  — крикнул один и замахал булавой перед лицом троллихи.
  Та завела руку за спину, схватила один из высохших корней у входа в пещеру и потянула на себя.
  — Хватит глупостей!  — заревел Шрак и грохнул своей булавой о землю.
  Все бормотание разом стихло, двое спорщиков отошли от Ушмы. Казалось, Шрак сам удивился, насколько быстро удалось прекратить спор. И только проследив за недоуменными взглядами своих товарищей, увидел две тонкие ручки, безжизненно торчавшие из-под булавы. Тролль поднял огромное оружие, но маленький зеленый гоблин не отлип от него, а остался там, словно переспелый фрукт. Шрак повернул булаву нижней стороной к себе, бросил огорченный взгляд на результат вспышки ярости.
  — Вот, полюбуйтесь, до чего меня довел ваш спор,  — засопел он.  — Я любил Ватнаца. Он был веселым малым. Всегда смешил меня. А теперь от него осталась лишь горстка зеленой слизи.
  — Я еще здесь,  — произнес робкий голос из-за спины тролля.  — Ватнатц еще здесь, и я жив.
  Шрак удивленно огляделся по сторонам, поглядел на маленького гоблина с тремя самодельными копьями и выпуклым бронзовым щитом вместо нагрудника.
  — Ты еще жив. Слава Хадару,  — произнес Шрак тоном матери, спасшей своего ребенка.  — Но кто же тогда прилип к моей булаве?
  — Уруниц, мой младший брат,  — прохрипел Ватнац.
  Шрак на мгновение задумался. Снова оглядел булаву с липкой массой на ней. Пожал плечами, соскреб безжизненные останки и швырнул их в подлесок.
  — И все равно, возможно, Уруниц мог бы мне понравиться, если бы я успел узнать его получше. Разошлись немедленно, не то будете следующими, от кого я избавлюсь.
  Речь возымела свое действие. Все тут же занялись своими делами, даже те, кому нечего было делать.
  — А теперь насчет тебя, маленький тощий гном,  — произнес Шрак, хотя Бонне изо всех сил старался делать вид, что занят больше всех.  — Скажи мне, где ваше поселение. А потом покажи на карте, где здесь в лесу еще есть поселения краснокровок.
  Бонне так перепугался, что машинально ответил:
  — Здесь, в Скрюченном лесу, есть только одна-единственная деревня, моя родная, Дуболистье.
  — Это хорошо,  — засопел Шрак.
  — А почему, позволь поинтересоваться?
  — Потому что нам предстоит война с предками. Мне не нужны другие враги.
  Бонне смущенно убрал руки в карманы брюк, пнул ногой несколько веток.
  — От жителей Дуболистья не исходит опасность,  — заявил он.  — Это очень мирные полурослики, которые никому не причинят вреда. У нас даже оружия нет, не говоря уже об умении им пользоваться.
  — Это хорошо,  — снова произнес Шрак,  — значит, достаточно будет послать туда орков, чтобы они убили всех и сравняли деревню с землей.
  У Бонне душа ушла в пятки. Что он натворил? Нужно все срочно исправить. Но как же? От правды никуда не денешься.
  — Орки умрут еще до того, как подожгут первые наши дома,  — убежденно заявил Бонне.
  — Ты же сказал, что там всего парочка полуросликов,  — раздраженно заревел Шрак.
  — Это так,  — ответил Бонне,  — но мы находимся под защитой Отмана.
  — И кто этот Отман?  — поинтересовался тролль.
  — Мейстер Отман,  — поправил Бонне.  — Это величайший волшебник из всех, кого я знаю,  — и это даже не было ложью.  — Он настолько могущественен, что, входя в озеро, не намокает. Нет, озеро превращается в Отмана. Что видят во сне тролли, когда боятся?
  — Тролли ничего не боятся, только Хадара, нашего бога,  — заявил Шрак.
  — Сказать тебе, что видел во сне Хадар, просыпаясь в поту? Отмана.
  Шрак снова ударил булавой по земле, но на этот раз предварительно убедился, что поблизости нет гоблинов.
  — Кончай с этими глупостями!  — взревел он.  — Значит, сначала убьем этого Отмана.
  Бонне оглядел зеленокровок. Оставалось надеяться, что у мага достаточно волшебной силы, чтобы расправиться с этой обезумевшей толпой. На него одна надежда. А если не хватит магии, можно укрыться в башне. Она надежна, и в ней можно отлично спрятаться.
  Шрак сорвал с груди одного из орков сигнальный рог, поднес его к губам и подудел. Долгий, протяжный звук заполнил лес. Сначала Бонне подумал, что к ним вернулось эхо, а потом осознал, что это ответы на сигнал. Они доносились со всех сторон. И их было по меньшей мере две дюжины.
  — Мне очень жаль, мейстер Отман,  — прошептал Бонне.  — Я не хотел.



  25 Мило

  Мило, Дорн и Сенета вместе с писарчуком всю ночь бродили по городу. Перебегали из одного укрытия в другое, постоянно опасаясь, что их обнаружит патруль регориан или что они наткнутся на мятежников, которые будут требовать от них, чтобы они вместе с ними пошли на смерть.
  Бои продолжались до самого рассвета. Судя по всему, обе стороны понесли огромные потери. Повсюду горели дома. На улицах лежали убитые и раненые, и на них почти никто не обращал внимания, поскольку все боролись за выживание или за свою семью.
  Когда день сменила ночь, боевые возгласы стихли. Мятежники и регориане отступили — зализывать раны. На улицах остались лишь маленькие, плохо вооруженные патрули воинов Регора, которые пытались создать видимость того, что этой ночью одержали победу.
  Вместо этого днем на улицы вышли горожане, которые не сражались ни за одну из сторон и теперь пытались защитить свое добро. Они черпали воду из колодцев и, образовав длинные цепочки, передавали ведра, не давая пожару найти себе новую жертву, пока не тронутый огнем дом. Другие оказывали помощь раненым или искали в храмах целителей, работу которых могли бы оплатить. Казалось, что день принес реальность, но тень ночи была вездесущей.
  Мило вместе с тремя людьми сидел в переулке за поленницей. Отсюда было прекрасно видно простое здание в конце улицы, к которому привел их писарчук.
  — И что это, библиотека?  — рыкнул Дорн на ухо худощавому мужчине.  — Ты уверен?
  Последний вопрос собственно даже вопросом не был, в нем было что-то вроде обещания: если ты мне лжешь, я тебе шею сломаю.
  — Это Дом запретных свитков,  — пояснил ученый.  — Он существует со дня основания города. Жрецы возвели его, чтобы собрать там все кощунственные труды. Все, что было написано рукою смертного и могло разозлить Регора, хранится там, надежно спрятанное от любопытных взглядов. Среди них находится и книга, которую вы ищете. «Поиски матери» еще древнее, чем эта библиотека. Существует лишь несколько экземпляров, сохранившихся еще с эпохи Ослепления. Большинство же сгорело во время войны.
  — Все это мне совершенно не нравится,  — заявил Дорн.  — Все в этом чертовом городе пытаются вцепиться нам в глотку. Регориане с удовольствием запытали бы нас до смерти, городская стража предпочла бы повесить, а повстанцы поколотить, потому что мы похитили их священного гнома. Все остальные нас просто ненавидят, потому что думают, что это мы подожгли их дома. А мы чем занимаемся? Бежим в дом, похожий на огромную печь.
  — Я не гном, а полурослик,  — поправил Мило.  — У гномов волосы растут на лице, а у нас на ногах.
  Дорн бросил на него недовольный взгляд.
  — Еще чуть-чуть подобной болтовни, я и повешу ноги тебе на шею.
  — Оставь его в покое,  — сказала Сенета.  — Он втянут в это дело не по своей воле, так же, как и мы. Все это связано с этим символом, и единственный след, который у нас есть, чтобы узнать побольше, ведет в эту библиотеку.
  — А мы не можем бросить все это дерьмо и просто убраться отсюда?
  — Можем, конечно можем,  — ответила ему Сенета.  — Именно это мы всегда и делаем — бежим. Но оно постоянно нас нагоняет. Тебе не кажется, что нам пора бы этим заняться?
  — Этим?  — засопел наемник.  — «Эти» отлично вооружены, у них острое оружие, и они умеют с ним обращаться. Ты говоришь об «этом» как о задачке, которую следует решить, или посуде, которую нужно перемыть. Тем временем «это» всеми силами пытается нас уничтожить.
  — А мы хотим выяснить почему,  — вмешался Мило.
  Сенета кивнула и приветливо улыбнулась Мило. Дорн только недовольно заворчал.
  Мило не очень нравился наемник, но он считал, что полезнее иметь его на своей стороне, чем на стороне противника. Его неприязнь была вызвана не столько грубым поведением Дорна или его очевидной антипатией по отношению ко всем, кто ниже его ростом, сколько выбором его профессии. Жизнь наемника нарушала почти все неписаные законы полуросликов. Идти в бой за деньги, каждый день служить новому господину, постоянно искать приключения и не иметь своего дома — для полурослика все это было равнозначно вечному проклятию.
  — И ты говоришь, что его не охраняют?  — поинтересовался Дорн у писарчука.
  — Нет, никто самовольно не входит туда и не выходит оттуда. Только жрецы посылают туда адептов. Сам я был там только один раз, нужно было вплести новые страницы в книгу архивариуса. Тогда-то я и наткнулся на название книги, которую вы ищете. Она стояла в списке первой.
  — Расскажи мне про архивариуса,  — потребовал Дорн.
  — Я о нем ничего не знаю,  — залепетал писарчук.  — Я с ним не встречался. Я вообще там никого не встретил. Дверь была открыта, я просто вошел. Внутри находился только стол с откидной крышкой, а на нем эта страница и книга. Закончив работу, я положил книгу архивариуса в стол.
  Похоже, особо ответ писаря Дорна не порадовал.
  — За свою жизнь я много ради чего рисковал, но ради книги? Пойдем, покончим с этим.
  Дорн просто встал и вышел из-за поленницы.
  — А может быть, лучше подождем, пока стемнеет?  — подал голос Мило.
  Ему было не по себе при мысли о том, что нужно вломиться в дом храмовников, да еще в такое время, когда они за всеми следят.
  — Ты помнишь вчерашний вечер?  — засопел Дорн, обращаясь к нему.
  Мило кивнул.
  — Следующий такой ты не переживешь. Так что, как видишь, у тебя не так уж и много времени.
  Мило решил, что Дорн обладает особым талантом облекать неприятную правду в неприятные слова, но от сказанного им нельзя было просто так отмахнуться. И все же полурослику хотелось бы, чтобы к нему относились с уважением.
  — Да я просто хотел сказать,  — заныл Мило,  — что, может быть, было бы лучше, если бы мы не привлекали к себе внимания…
  Дорн огляделся по сторонам. Мрачно протопал несколько шагов до ближайшего дома, взял ведро, стоявшее у двери, и передал его Мило.
  — Наполни его водой, стань в цепочку,  — рыкнул он и зашагал прямо через улицу к Дому запретных свитков.
  — Он ничего такого не имел в виду,  — Сенета попыталась утешить Мило.  — Под грубой оболочкой кроется доброе сердце.
  — У нас дома мы называем таких занудливыми упрямцами,  — произнес Мило, а затем протянул ей руку.  — Попробуем сделать вид, что мы мать и дитя.
  Рука об руку, с писарчуком за спиной, они пошли за Дорном.
  Казалось, на них никто действительно не обращал внимания, ни на мужчину решительного вида, ни на мать с ребенком, и уж точно не на человека, передвигавшегося по улице, как побитая собака. Горожане были заняты другими делами. На востоке над крышами все еще поднимались густые столбы дыма, где-то на параллельной улице слышны были команды водоносов.
  У входа в библиотеку лежала собака с серо-черной шерстью. Увидев Дорна, она лениво поднялась, поджала хвост и потрусила прочь.
  — Дверь всегда открыта,  — снова подал голос писарчук.
  Дорн нахмурился и нажал на ручку двери. Простая, без украшений, дверь с темными железными петлями со скрипом отворилась.
  Дорн снова схватил писарчука за шиворот.
  — Наверное, ты считаешь нас полными глупцами, ты, маленький крысеныш,  — засопел он.  — В этом городе запирают даже дровяные сараи, потому что жители боятся, что их обворуют, а ты хочешь сказать, что эта библиотека не охраняется и всегда открыта. Что же тут не так? Лучше говори, пока я не потерял терпение.
  — Войдите внутрь и вы все поймете,  — простонал писарчук.
  — Ты первый,  — произнес Дорн и втолкнул мужчину в дом.  — Не хочу, чтобы пришлось лишний раз оборачиваться, если мне не понравится то, что я увижу.
  Мило и Сенета последовали за ними. Мило отпустил руку волшебницы, но не потому, что ему было неприятно к ней прикасаться. Напротив, прикосновение Сенеты дало ему чувство защищенности, несмотря на то что он ее почти не знал, просто полурослик хотел показать, что справится с этой ситуацией, так же, как и другие.
  Изнутри здание было не более примечательно, чем снаружи. Насколько понял Мило, в нем была лишь одна-единственная комната. Кроме горстки колонн, подпиравших потолок высотой почти в четыре шага, и нескольких ниш, в которых стояли двухфутовые статуи Регора в различных позах, она была практически пустой. Мило подошел к одной из скульптур. Судя по всему, все они были изготовлены одним скульптором. Бога людей всегда изображали в виде блестящего героя с юношеской внешностью, то с мечом, то верхом на коне с копьем. Ни одна статуя не была проработана до конца. Тонкости отсутствовали напрочь, а там, где нужна была большая сноровка, скульптор просто схалтурил. За такое подмастерью скульптора мастер-гном отрезал бы бороду и прогнал бы из мастерской.
  — Я, конечно, всего лишь наемник и не очень хорошо умею читать,  — проворчал Дорн, схвативший писарчука за шиворот, и затряс его на вытянутой руке, словно тряпичную куклу,  — но даже я знаю, что в библиотеке должны быть книги. Я что-то ни одной не вижу. Либо ты мне немедленно скажешь, зачем ты нас сюда привел, либо я вытру тобой пол. Мыть тебя потом будет кто-нибудь другой.
  Мило решил, что столь недипломатичное поведение наемника уже несколько чересчур, ведь писарчук присоединился к ним добровольно, но, тем не менее, оно подействовало.
  Ученый указал на нишу в дальней части комнаты.
  — Вход там,  — прохрипел он.
  Строго говоря, ниша не была нишей, а чем-то вроде подъемника, какие бывают в особняках — ими пользуются слуги, чтобы перенести на другой этаж посуду или белье.
  — Туда кладут свитки, картины или документы, а потом спускают их вниз,  — пояснил писарчук, прежде чем Дорн снова успел упрекнуть его.
  — А кто их внизу принимает?
  — Я не знаю. Но другого входа в библиотеку, кроме этого, нет.
  — Это самая большая глупость, какую я когда-либо слышал,  — выругался Дорн.
  Он схватил Сенету за руку, как юнец, впервые решившийся пригласить на танец даму своего сердца.
  — Сенета, давай просто уберемся отсюда. Этот мятеж нас не касается. Я добуду нам двух лошадей, и, как только стемнеет, мы проедем через Восточные ворота и попытаем счастья в другом городе.
  Она улыбнулась ему так, как могла сделать только женщина, радующаяся тому, что ей обещают, что все будет хорошо, но поверить в это не может.
  — И чем мы займемся в другом городе? Опять будем пытаться смешаться с подонками общества в надежде на то, что сможем жить где-то спокойно? Станем королем и королевой нищих? Продолжим грабить могилы по ночам? Жить в каком-нибудь темном подвале? Что приготовила для нас жизнь лучше, чем это маленькое приключение?
  Дорн ничего не сказал. Он понурился, уставился на руки — свою и Сенеты. Нежно погладил ее пальцы.
  Мило больше не мог смотреть на них. Он почувствовал себя человеком, подслушивающим у двери чьей-то спальни. Ему было неприятно, кроме того, он опасался того, что может сделать Дорн, чтобы убедить свою возлюбленную все же пойти с ним.
  — Я могу поехать на подъемнике вниз,  — поспешно предложил полурослик.  — Я наверняка без проблем помещусь туда. Вам нужно будет только опустить меня вниз, а потом поднять, когда книга будет у меня.
  Трое людей уставились на него, как смотрят родители на ребенка, который взял деревянный меч, надел себе на голову кастрюлю и заявил, что отправляется убивать короля троллей.
  Втиснувшись в узкий деревянный ящик, Мило был уже не так уверен, что предложение его было таким уж разумным. Он смотрел на людей, втянув голову в плечи и подогнув под себя ноги. Вообще-то их взгляды должны были передать ему чувство уважения и уверенности в том, что все будет хорошо, но в их глазах он читал лишь одно: они рады быть не на его месте.
  — Просто покричи, когда тебя нужно будет поднять. Если это будет слишком опасно, постучи по крышке подъемника,  — напомнил ему Дорн.
  — А что, если вы не услышите меня, если библиотека находится слишком глубоко внизу?
  — Тогда кричи громче.
  Дав полурослику этот добрый совет, Дорн снял веревку с крючка на стене и стал медленно опускать Мило вниз.
  Последнее, что увидел Мило, были три лица. Одно улыбающееся, словно говорящее: «Возвращайся целым и невредимым, маленький Мило». Второе глядело мрачно и угрюмо: «Если у тебя ничего не получится, я наконец-то смогу убраться отсюда». И на третьем читался неземной ужас: «Пожалуйста, возвращайся назад, иначе они вымоют мной пол».
  А затем вокруг Мило стало темно. Он надеялся, что вскоре все изменится, когда он наконец-то доберется до низа. Он исходил из того, что библиотека, находящаяся в подвале, освещена. Подъемник двигался медленно, но ровно. Но стоило Мило слегка перенести вес, как внешняя сторона ящика тут же качнулась в сторону одной из стен шахты. Мило показалось, что он просидел в тесном ящике много часов, несмотря на то что прошло не более минуты до того момента, как он доехал до нижнего этажа. Сначала он не понял, что его путешествие подошло к концу, поскольку вокруг было по-прежнему темно.
  А потом низкий звучный голос, доносившийся словно из полого ствола дерева, произнес:
  — Посмотри, что нам там прислали.
  Поначалу свет был едва виден, но он быстро приближался, в нем Мило разглядел очертания длинных полок.
  Полурослик торопливо выбрался из ящика и спрыгнул с подъемника. Пол был холодным и гладким, но сухим. И как раз в тот самый миг, когда несший свет показался из-за угла и свет осветил коридор, Мило вскочил в один из боковых проходов. Он ощупью пробирался вдоль полок. Они были выше, чем он мог дотянуться, и казалось, снизу доверху заполнены книгами, свитками и отдельными страницами.
  Далеко внизу Мило нащупал брешь. Полка была совершенно пустой и достаточно большой, чтобы на ней мог поместиться полурослик. Он забрался на нее и лег так, чтобы иметь возможность наблюдать за подъемником.
  Свет стал ярче. По каменному полу шлепали босые маленькие ноги. Мило успел бросить быстрый взгляд на стеллаж напротив него. На каждой полке стояли сотни книг и свитков. Некоторые представляли собой толстые, обернутые в кожу фолианты, другие были толщиной не больше пальца, отдельные страницы были перевязаны шнурком. Рядом высились горы бумаги. Вплотную друг к другу лежали свитки, некоторые из них — из пожелтевшего пергамента, другие — из белоснежно-белой бумаги.
  Мило отчаялся. Как же среди всех этих книг найти нужную? У него нет света, и он не сможет зажечь его, если хочет остаться незамеченным. А еще он даже не знал, как выглядит книга, которую он ищет.
  Пятнышко света добралось до подъемника. Оно исходило от свечи, стоявшей на блюдце. Блюдце несло существо ростом в три фута, одетое в дерюгу и ходившее босиком.
  Туннельный карлик — понял Мило. На почти лысой голове красовалось лишь несколько островков волос, все они торчали в разные стороны. Существо выглядело истощенным, из-за чего руки, ноги и голова казались еще больше, чем были на самом деле. Кожа была бледнее, чем у карликов, которых видел Мило. Он списал это на здешнюю темноту, равно как и тщедушное телосложение малыша.
  Карлик стоял перед открытым подъемником. Нижний край ящика находился как раз на уровне его глаз. Он поставил свечу на пол и запрыгал, как взволнованный маленький пес, которому вот-вот должны бросить палку. Затем снова взял свечу в руку и попрыгал еще. Карлик обыскал пол перед собой, ощупал подъемник изнутри. Почесав голову в нескольких местах, он убрался в том же направлении, откуда пришел.
  Мило сидел в своем укрытии и ждал, что будет дальше. Может быть, они решат, что ошиблись.
  — Что ты мне принес?  — снова пророкотал голос.
  — Там было пусто,  — подобострастным фальцетом ответил карлик.
  — Где было пусто? В ящике или листок был пуст?  — поинтересовался голос.
  На миг воцарилась тишина. Маленькие босые ноги вернулись, снова принесли свет во тьму. Карлик снова встал перед ящиком и повторил процедуру, проделанную в первый раз. А затем побежал обратно.
  — Ящик пустой,  — гордо провозгласил он.
  Снова молчание.
  — Этого не может быть!  — вдруг взревел голос.  — Это против предписаний. Наша задача была иной. Они сказали, если ящик спустится вниз, возьмите из него документы и расставьте по полкам. Это неправильно. Такого не должно быть. Не стой столбом, ничтожество. Беги и пересчитай все книги. Проверь свитки и посмотри, не затесался ли между ними отдельный листок. Где-то что-то должно быть. Ящик никогда не спускается вниз пустым. Беги уже, ты, мерзкое существо!
  Что тут началось. Свет заметался из одного конца комнаты в другой. Книги летели на пол, складывались в стопки и снова убирались на полки.
  — От «а» до «ак» все на месте, великий библиотекарь!  — взвизгнул карлик.
  — Не останавливайся! Продолжай, червяк!  — послышалось в ответ.
  И перекладывание книг продолжилось, однако на этот раз оно было ближе. Затем в конце прохода, где прятался Мило, показался свет. Полурослик торопливо снял с полки над своим укрытием одну из книг и поднес ее к свету.
  «Воля богов — основные идеи».
  «Во» — карлик найдет меня довольно скоро»,  — решил Мило.
  Ему нужен был план. Лучше всего — хороший. План, в котором он не попадает в лапы библиотекаря. Сильного голоса оказалось достаточно, чтобы Мило понял, что бой будет неравным.
  «Бой? Какой такой бой,  — одернул себя полурослик.  — Он просто растопчет меня. Бой — это когда все наносят хотя бы по одному удару».
  Единственное слабое место здесь, внизу,  — это карлик. Хотя он был знаком с этим народом только в лице слуг мейстера Отмана, но этого впечатления оказалось достаточно, чтобы понять, что карликов одурачить довольно просто. И, что показалось ему еще более важным,  — они были низенькими, еще ниже, чем полурослики.
  Карлик продвигался вперед быстрее, чем предполагал Мило, и оперативнее, чем он надеялся.
  — От «бл» до «бы»,  — зазвучало на всю библиотеку.  — Все на месте.
  — Дальше! Ты работаешь слишком медленно.
  Свет осветил проход, в котором спрятался Мило. Он услышал, как туннельный карлик залазит на шкаф, бросает вниз книги и свитки. Он очень быстро устраивал беспорядок и так же быстро убирал его.
  Ногой карлик передвинул свечу на блюдце прямо к полке, на которой лежал Мило.
  — От «ва» до «вн» все на месте!  — крикнул он.
  — Быстрее, подонок!  — послышалось в ответ.
  — А можно мне немного попить, великий библиотекарь?
  — Только после того, как закончишь и я найду то, что искал.
  — А что он ищет-то?  — негромко пробормотал себе под нос карлик.  — Может быть, я должен помочь ему, тогда дело точно пойдет быстрее. Мог хотя бы сказать, что ему так срочно понадобилось. Но сначала нужно найти ту штуку из ящика, тогда я ему помогу. Если найду, то точно получу краюху хлеба. О, я бы все отдал ради чудесной черствой краюхи!
  Именно этого момента и ждал Мило. Он схватил стоявшие перед ним тоненькие ножки, потянул на себя и опрокинул карлика навзничь. Прежде чем тот успел понять, что с ним произошло, Мило выбрался из укрытия, уселся на грудь малыша и зажал ему рот. Карлик замахал руками, как выпавший из гнезда птенец. Сначала он пытался подняться, потом стал ощупывать пол в поисках того, что могло бы ему помочь. Но все усилия были тщетны. Мило был просто слишком большим и тяжелым, чтобы карлик мог освободиться. А так как он был ослаблен и изнурен, то сопротивление было сломлено очень быстро.
  Рука Мило закрывала больше половины лица карлика. На него смотрели два широко открытых глаза, такие большие, что напомнили Мило сову. Малыш был жалок. Он пытался укусить Мило за руку, но поскольку зубов у него не было, это было бессмысленной затеей.
  — Слушай меня внимательно,  — прошептал Мило.  — Я могу тебе помочь. Документ из ящика, который ты ищешь, у меня. Если ты пообещаешь мне не кричать, я уберу руку ото рта и отдам его тебе. Но ты должен вести себя очень тихо.
  Глаза туннельного карлика засверкали. Он попытался кивнуть, и попытки укусить мучителя за пальцы превратились в нежное посасывание, как иногда малыши сосут пальцы своей мамы.
  — Ну хорошо, тогда я сейчас отпущу тебя,  — предупредил его Мило. Едва он слез с малыша, как карлик вскочил и принялся дергать Мило за одежду.
  — Где он? Где он?  — взмолился он.
  — Ш-ш-ш, ты должен вести себя тихо,  — напомнил ему Мило.  — Он здесь, у меня в кармане. Подожди, я сейчас достану его и дам тебе.
  Карлик взволнованно подпрыгивал на месте. Когда Мило вытащил из кармана карту мейстера Отмана, он схватил ее и тут же возбужденно развернул.
  — Это карта,  — радостно заявил он, провел пальцем по черточкам и линиям. Повертел ее в руках, осмотрел со всех сторон. Не найдя то, что искал, малыш расстроился, взгляд его затуманился, уголки губ опустились вниз.
  — На ней не написано, как она называется,  — захныкал он.  — Без названия я не смогу поставить ее на место,  — его голос становился все громче.  — В пункте третьем предписаний сказано, что у каждого документа должно быть название, чтобы его можно было поставить по алфавиту.
  Мило попытался успокоить взволнованного помощника библиотекаря.
  — Ш-ш-ш, тише, пожалуйста. Я же знаю, как называется этот листок. Это карта Серого порубежья.
  Глаза туннельного карлика снова засияли.
  — Карта — «ка». От «ка» до «кш» тут рядом. Вот, там внизу она должна быть. Да! Здесь и места достаточно. Сейчас, я сбегаю, отнесу ее великому библиотекарю, чтобы он мог внести ее в список.
  Мило едва успел ухватить его за потрепанный край одежды. Чтобы малыш не закричал от страха, он снова зажал ему рот и притянул к себе.
  — Я помог тебе, а теперь ты должен помочь мне,  — прошептал он ему.
  Карлик вращал глазами так, словно они жили своей жизнью. Он пытался что-то сказать, но зажавшая рот рука мешала ему. Мило слегка ослабил хватку.
  — Так сказано в предписаниях?  — прошептал карлик.
  — Не в этих,  — заявил Мило и со значением ткнул пальцем вверх,  — а во внешнем мире.
  Туннельный карлик восхищенно захихикал.
  — Что я должен для тебя сделать?
  — Покажи мне книгу. Она называется «Ceeth me fammam».
  — «Ce» это между «са» и «cр» во втором проходе. Пойдем со мной,  — туннельный карлик снова попытался было побежать, но Мило снова удержал его.
  — Но нужно вести себя очень тихо,  — снова напомнил он карлику. Тот сжал губы и встал на цыпочки.
  — Вот так,  — похвалил его Мило.
  Они вместе стали прокрадываться вперед. Мило опасался, что библиотекарь услышит их или увидит отблеск света свечи, но этого не произошло. Карлик мгновенно отыскал книгу. Гордо постучал пальцами по корешку.
  Мило вытащил книгу, стоявшую в ряду других. Она была старой, это точно, но не слишком сильно отличалась от других старых книг. Мило точно не знал, чего ожидал, но предполагал, что она будет отличаться от других книг, как белый гриб отличается от каштана. Он осторожно раскрыл книгу. Она была полностью написана на кариндском языке, и на первый взгляд ничего не объясняла.
  Карлик не разрешит ему просто взять книгу, и Мило это прекрасно осознавал. Но если предложить ему взамен что-то равноценное, возможно, помощник библиотекаря согласится.
  Мило выудил из сумки рукописи мейстера Гиндавеля. На языке жестов пояснил карлику, что собирается сделать. Тот стиснул губы и покачал головой, словно в раздумьях. Затем широко усмехнулся и схватил документы Гиндавеля.
  У Мило камень с души свалился. Туннельные карлики — существа непредсказуемые, но этот, кажется, очень общительный. Теперь главное выбраться отсюда, пока библиотекарь его не обнаружил. Мило поклонился карлику, который повторил поклон, словно дрессированная обезьянка. А затем стал красться обратно к подъемнику. Он как раз собрался выйти из прохода, когда за его спиной раздался скрипучий голос малыша.
  — «Ги», это не пойдет. Эта книга должна быть совсем на другой полке. Это против предписаний.
  Мило хотел вернуться, чтобы успокоить карлика, но тут над стеной книг возник библиотекарь.
  — Что здесь происходит?  — заревел он.
  Мило даже не надеялся на то, что, возможно, он стоит на лестнице, поскольку одна его голова была размером с пивной бочонок. Лицо колосса состояло из камней, земли и кусочков коры. Изо рта торчали массивные клыки, похожие на обломки большого молочного кварца. Нос представлял собой кусок корня, а глаза сверкали синим, словно аквамарины. Длинные светло-русые волосы свисали, словно сухая трава, путаясь с бородой, достававшей ему до груди. Но больше всего встревожило Мило то, что он выглядел очень рассерженным.
  — Предписание номер один!  — заревел он, заметив полурослика.  — Чужакам нет входа в библиотеку. За нарушение смерть.
  Он потянулся к Мило своей наполовину деревянной, наполовину каменной лапой. Но немного не достал, что было очень даже на руку Мило, поскольку тот еще размышлял, то ли сдаться и пусть его раздавят, или же лучше все же бежать.
  Библиотекарь наклонился далеко вперед, чтобы дотянуться до полурослика. Под его весом заскрипели шкафы. Они ломались, полка за полкой, книги и бумага сыпались на пол. Колосс потерял равновесие. Чтобы не упасть, он оперся руками на соседние шкафы. Эти тоже не выдержали веса чудовища. С треском вырвались крепления, все стоявшие в ряд шкафы угрожающе наклонились вперед — в сторону Мило и карлика. И в этот миг оба приняли одно и то же решение: лучше бежать!
  Мило побежал по одному боковому проходу в сторону подъемника, карлик по другому. На втором пересечении, примерно между «е» и «ж» гном все еще бежал параллельно с ним. За спиной Мило услышал, как первый ряд шкафов упал на следующий и своим весом заставил крепления оторваться.
  — Нет!  — встревоженно закричал библиотекарь.  — Блог, останови это.
  На следующем пересечении карлик пропал. Мило побежал дальше. А сзади шла цепная реакция. Шкафы падали ряд за рядом, погребая под собой все, что попадалось им на пути. Вместе с карликом вдруг исчез и свет. Шум от падающих полок был просто оглушительный. Это, да еще пугающая темнота заставили Мило бежать сломя голову. И только налетев на дальнюю стену и больно ударившись плечом, он осознал, что пробежал мимо подъемника.
  А безумная волна трещащего дерева и падающих на пол книг все катилась и катилась прямо на него. Мило сел у стены, спрятал голову между колен. Он боялся, что его в любой момент может снести потоком запретного знания и что он окончит свои дни на дне бумажного моря. Но вместо того, чтобы обрушиться на него, шум стих. Лишь кое-где на пол шлепались отдельные книги и шелестел пергамент.
  Мило еще никогда не был на море, но полагал, что ощущения от того, что ты сидишь на берегу и слушаешь волны, должны быть именно такими. Рев библиотекаря вернул его от грез к действительности.
  — Блог, червяк ты эдакий, куда ты подевался? Мне нужен свет!
  Мило облегченно вздохнул. Голос все еще доносился с другого конца маленького зала. Однако когда крохотная вспышка света, похожая на потухающего светлячка, зажгла свечу, которую держали две тоненькие ручки, торчавшие из груды книг меж упавших шкафов, облегчения и след простыл.
  Библиотекарь стоял за конторкой. Массивная голова не обманула ожиданий, поскольку тело ни в чем не уступало ей. Дерево и камень слились в настоящее торжество силы и разрушительной мощи.
  — Вот он, незваный гость!  — заревел он, увидев Мило.  — Давай, Блог, веди его ко мне!  — Ударив кулаком по полу, он разнес дерево, стопку бумаги и обернутые в кожу книги с такой легкостью, словно они были не тверже сухой листвы.
  Туннельный карлик высунул голову из груды бумаг и встряхнулся.
  — От «гр» до «дм» полный хаос,  — простонал он.
  — Забудь про книги!  — заревел колосс.  — Поймай этого вора. Он не должен уйти.
  Блог вылез из обломков, словно червяк из печеного яблока, и отыскал взглядом Мило. Прежде чем карлик побежал, полурослик скрылся за последним рядом шкафов, прислонившимся к стене.
  Мило полз по узкому лазу, пробираясь между книгами и свитками. На другом конце показался свет. Сбросив стопку документов с нижней полки, он пробрался в другой переход. Здесь тоже был лаз меж лежащих шкафов. Мило прополз немного в противоположную сторону и вылез в другой переход. Так он пробирался все дальше и дальше. Блог все еще был где-то у него за спиной, постепенно загоняя Мило к своему господину. Сам библиотекарь в поисках участия не принимал. Может быть, боялся, что сломает еще больше, либо полагал, что его маленький помощник справится с этой проблемой самостоятельно.
  Внезапно Мило услышал жалобный голос Блога.
  — Ох, ох, это же «Путешествие Джеротта к святыням». Это совсем плохо.
  — Хватит перебирать книги,  — закричал библиотекарь.  — Лучше приведи ко мне вора.
  — Я не перебираю, я пытаюсь потушить ее!  — закричал Блог.  — Вот теперь горят еще и карты Юнталя и «Записки молодого путешественника». Должно быть, я задел их пламенем свечи.
  — Попытайся потушить их!
  Огонь распространялся быстро, освещая комнату, и с этим ручки карлика ничего не могли поделать. Отсветы огня упали на пол между шкафами, осветив кожаный переплет книги, лежавшей на полу возле Мило. «Волшебство друидских трав. Основы». «Во».
  Вот он, шанс Мило. Судя по всему, он в том проходе, где прятался поначалу. А это значит, что подъемник должен быть прямо напротив него. Вцепившись в книгу, ради которой он пришел, он снова пополз по туннелю из дерева и бумаги.
  Мило уже видел подъемник. Где-то на заднем плане в панике визжал Блог, что-то о воде и одеялах. Мило вскочил и одним прыжком вскочил в спасительный ящик. Но прежде, чем он успел крикнуть Дорну, что его пора поднимать, его заметил библиотекарь.
  — Тебе не уйти от меня,  — заревел он.
  — Поднимайте меня!  — закричал Мило в шахту.
  Библиотекарь бросился к подъемнику. Его ноги, похожие на два огромных валуна, раздавливали все под собой. В ящике было настолько тесно, что Мило едва мог пошевельнуться, а Блог все скакал вокруг горящих книг, словно чибис, у которого из гнезда украли еду.
  Подъемник рывком двинулся наверх, но библиотекарь был уже рядом и схватился за ящик. Он пытался опустить его обратно. Мило принялся пинать пальцы из дерева и камня.
  — Поднимайте меня!  — умоляющим голосом закричал он.
  Судя по всему, Дорн изо всех сил потянул за веревку. Подъемник с треском пошел наверх. Дно ящика оторвалось и улетело вниз, и Мило удержался только потому, что прижимался плечами и коленями к стенкам.
  Внизу раздался яростный рев библиотекаря.
  — Потуши же, наконец, огонь, а затем принимайся за уборку!



  26 Нельф

  Сладкий аромат леса постепенно слабел, вместо него появился кислый затхлый запах, похожий на запах намокшего трубочного табака. Высоких елей и массивных дубов, росших в сердце леса, здесь уже тоже не было, вместо этого повсюду виднелись группы покосившихся от ветра берез.
  — Ну, что я говорил? Они ведут нас в болото,  — сказал Нельф, обращаясь к своему брату Тисло.  — Судя по всему, ты должен мне новую тыквенную трубку.
  Тисло только слегка обернулся к нему и бросил на Нельфа раздраженный взгляд. Вместе с остальными сорока пленниками, которых выгнали из повозок, полурослики шли гуськом по узкой лесной тропке. Всех связали одной веревкой, которая проходила от последнего человека между ногами следующего, затем была несколько раз обернута вокруг запястья и опять шла к следующему. Нужно было быть чертовски осторожным, чтобы не упасть, поскольку в противном случае ты тянул за собой в грязь тех, кто идет спереди и сзади. Или у тебя подкашивались ноги, потому что падал кто-то другой. Однако если за спиной у тебя, как у Нельфа и Тисло, очень толстый, вечно плотоядно усмехающийся купец, а перед тобой плотного телосложения гном, то оставалось только всей компанией шлепаться на землю, хочется тебе этого или нет.
  — И что тебе не дает покоя это болото,  — произнес Тисло.  — Можно подумать, у тебя связаны с ним какие-то детские воспоминания. Кроме того, я не могу достать тебе тыквенную трубку. По крайней мере, в ближайшей перспективе.
  — Если бы я был размером с заборную жердь, я бы тоже боялся болота,  — заявил шедший за спиной Нельфа купец.
  — Лучше молчите и идите себе дальше!  — проревел один из гномов-стражников, шедший рядом с пленниками.  — Иначе мы позатыкаем вам рты и свяжем ноги.
  Бородач побежал вперед, как поступал всегда, когда настроение у него падало до нуля, и погнал вперед мула, который возглавлял кавалькаду пленников.
  — Если ты прав и гномы ведут нас в болото, мне интересно, как это связано со словами Доримбура, который хочет организовать свою шахту. Торф добывают из земли, но для этого не нужно рыть глубокие шахты,  — прошептал Тисло.
  — Уголь, мой маленький друг,  — произнес торговец за спиной у Нельфа.  — Им нужен уголь для кузниц. Черное золото состоит из торфа, формировавшегося сотни лет, который теперь лежит без воздуха в болоте.
  Нельф задумался над тем, что сказал торговец, но почему-то смысла в этом не увидел. То небольшое количество угля, которое нужно было гномам, они производили из древесины в собственных углевыжигательных печах. Он сам видел горы угля у подножия гор, и ему не показалось, что гномам не хватает топлива для горнов. Кроме того, бородачи Серого порубежья специализировались на добыче золота, серебра и драгоценных камней. Поэтому потребность в угле для кузниц была очень низкой.
  Прошло еще добрых три часа, прежде чем Нельф немного подобрался к решению загадки. К этому моменту они дошли до опушки уже в третий раз. Но к сожалению, кавалькада снова не попала в то место, которое разведчики назвали безопасным. На этот раз они промахнулись почти на целую милю. Неудача привела гномов в бешенство. К привычному для них дурному настроению добавились угрозы, а еще и пинки с ударами, которые они щедро раздавали пленникам. Это повторялось каждый раз, когда приходилось разворачиваться и искать новую дорогу через лес, якобы ведущую их к нужному месту. Те, мимо кого стражник проходил, чтобы прицепиться к кому-нибудь другому, радовались. Нельф и Тисло перепали тычок в бок и пинок под зад. И наконец маленькая армия гномов со своими пленниками достигла цели.
  Перед ними расположилось глубокое ущелье, проходившее параллельно раскинувшемуся за ним болоту. Однако Нельф сразу решил для себя, что лучше он еще раз обойдет Скрюченный лес, а потом еще раз в другую сторону, чем снова окажется там, где он сейчас находился. Кавалькада стояла на длинном скалистом плато, где собрались уже сотни гномов. Ветер доносил ужасный запах болотного газа. Без защиты деревьев сразу стало немного холоднее, а убогий скалистый пейзаж обещал множество ушибов, царапин и даже переломов.
  Как и предполагал Нельф, перед ними были болота Северного порубежья. В шутку эти места называли эльфийскими торфяниками. Здесь находилась огромная заболоченная область, состоявшая из расположенной ниже долины, которая на юге и востоке переходила в верховое болото на двух длинных грядах холмов — настоящая родина эльфов Серого порубежья.
  Болотистая местность была усеяна мелкими трясинами и озерцами, до краев наполненными темно-бурой водой или вонючей жижей, из которой поднимались и лопались пузырьки. Между ними через болото тянулась цепочка низких плотин, дававшая любому знавшему эти места существу возможность надежного прохода. Для всех остальных болото представляло собой смертоносный лабиринт. Тропы были ненадежны. То, что было похоже на твердую почву, иногда оказывалось просто корочкой из засохшей травы. Повсюду торчали корни корявых болотных берез, которые, казалось, так и норовят поймать тебя за ногу. Один неосторожный шаг без спасительной руки неподалеку чаще всего означал верную смерть.
  Все это было не очень весело, если тебя тащат в качестве пленника ради неведомо чего, но настоящая проблема находилась между ними и болотом: вдоль лесной опушки тянулось длинное ущелье. Естественная граница между Скрюченным лесом и Верхними Топями была глубокой, холодной и негостеприимной. Было вполне возможно обойти ущелье и таким образом попасть к болоту, но, судя по всему, гномов интересовало собственно само ущелье.
  — Надеяться, что они сами попрыгают вниз, как лемминги, наверное, слишком смело, да?  — шепотом поинтересовался у брата Нельф.
  — Мне было бы достаточно, если бы они не побросали туда нас,  — признался Тисло.  — Интересно, что там вообще можно увидеть?
  Сзади к двум полуросликам подошел толстый купец. Это далось ему с трудом, поскольку пленники все еще были связаны.
  — Уголь! Говорю же я вам, гномы пришли сюда ради черного золота.
  И вдруг Нельф понял, откуда пошла поговорка: торговец продаст тебе веру за правду, глупец — ложь. Но даже если это так, каким образом гномы собираются добывать уголь? И, что еще важнее: как они собираются производить его, перевозить, отправлять в горы?
  Пока ответа на эти вопросы не было, зато Нельф сразу сообразил, почему гномы сгрудились на краю плато, глядя вниз. В качестве подъемника, с помощью которого можно было попасть в ущелье и в который помещалось от шести до восьми гномов, служила железная клеть. Она висела на грузовой балке толщиной с корабельную мачту. Подъемный механизм, судя по всему, находился где-то внизу, в ущелье. После того, как в клеть забралась первая партия гномов, толкотня на плато усилилась. Все стремились попасть на подъемник как можно скорее, но в таком темпе должен был пройти целый день, прежде чем все спустятся. Судя по всему, гномам надоело довольствоваться скудным рационом и запивать его несвежим пивом.
  Доримбур и Томдрин, стоя впереди, решали, кто сядет в подъемник следующим. Кроме того, они раздавали амуницию, которую нужно было спустить вниз.
  Нельф услышал, как двое гномов говорили о том, что внизу готово много еды и выпивки, и их хватит, чтобы прокормить войско на протяжении целого года. Полурослик сомневался, что еда внизу будет сильно отличаться от той, которую давали в дороге. Но он осознал, что эту миссию, какой бы она ни была, готовили очень долго. А это означало, что существовал некий хитроумный гномский план и что эта акция устроена не под влиянием мимолетной прихоти, обреченной на провал. Что в свою очередь означало, что у них с братом шансы выжить значительно возрастают.
  Нельф и Тисло приготовились ждать долго. Скорее всего, пленники вместе со своими стражами будут последними, кому будет позволено спуститься вниз на подъемнике. Гномы, судя по всему, считали так же, поскольку согнали всех в кучу и расставили стражу, чтобы никому не пришло в голову попытаться бежать. Полурослики сели на холодную землю, скрестив ноги. В такой позе было не так холодно и гораздо меньше дергали те, к кому они были привязаны веревкой. Устроившись поудобнее, братья поделились друг с другом припрятанными запасами. Один из гномов даже бросил им краюху хлеба и полный бурдюк воды.
  — Мне это уже не понадобится,  — рассмеялся он.  — Там, внизу, меня ждет свежее пиво и пара кусков роскошной свинины. Такая, знаете, с корочкой, порезанная кубиками, она так чудесно похрустывает, когда кусаешь его…
  Нельф не спорил. Он не возражал никогда, если это хоть как-то могло улучшить настроение гнома. Не потому, что он был таким добродушным, нет, причина была всего одна: он предпочитал погрызенный хлеб пинкам под зад.
  Едва полурослики уселись и принялись передавать друг другу бурдюк с водой, как послышались первые взволнованные крики.
  — Интересно, что это там происходит?  — поинтересовался тут же подскочивший Тисло, но вынужден был снова сесть, когда понял, что за гномами все равно ничего не увидит.
  — Наверное, спорят из-за того, кто поедет следующим,  — произнес Нельф.
  — Нет, там подъемник где-то застрял,  — пояснил толстый торговец.  — Один из гномов забрался на балку и дергает за веревку, как ненормальный. А остальные его подбадривают.
  Вдруг толпа возликовала.
  — Наверное, уже отцепил,  — прокомментировал Нельф, вопросительно поглядев на торговца. Однако тот ответил не сразу, прищурился так, что глаза превратились в узкие черточки, сжал губы, нерешительно покачал головой.
  — О да, отцепил,  — проворчал он.  — Да так удачно, что улетел в пропасть вместе с канатом.
  Прошло почти два часа, прежде чем подъемник починили, а канат снова перебросили через большую кованую катушку.
  Все это время по просьбе Нельфа торговец комментировал происходящее на плато.
  — Ну, теперь можно наконец-то продолжать,  — простонал он, усевшись на землю рядом с двумя полуросликами.
  Но спокойствие продолжалось недолго. Вскоре явились двое тяжело вооруженных гномов и окинули пленников взглядом.
  — Ты, ты и ты — пойдете с нами!  — приказали они, отвешивая торговцу пинка. Нельфу и Тисло досталось по щелбану. Как им еще было пояснить, кого именно они имеют в виду.
  Вообще-то Нельф собирался больше пинков во время путешествия не получать, поэтому тут же вскочил на ноги. Тисло решил так же.
  — Я не такой сильный, как кажется,  — заявил торговец.  — Лучше возьмите кого-нибудь покрепче, чем я,  — после этого заявления его шлепнули одетой в латную рукавицу рукой.
  — Ты именно тот, кто нужен,  — проворчал гном.  — Нам нужна парочка жирных свиней, которых будет не жалко. Так что ты нам, кажется, отлично подойдешь.
  Судя по всему, торговцу больше тумаков получать не хотелось. Он поднялся, словно ленивая корова, поправил сползшие с задницы штаны. Нельф с отвращением отвернулся.
  — Если я так необходим, глупо было бы не помочь,  — фыркнул торговец.
  Освободив пленников от пут, гномы повели их через толпу мрачных бородачей к краю плато, где их уже ждали Доримбур и Томдрин. Еще двое стражников привели к подъемнику мужчину и двух женщин.
  — Чудесно!  — воскликнул Доримбур.  — Мужественные добровольцы, готовые без колебаний доверить свою жизнь искусству гномов. Вот это я понимаю — пример для подражания. Если вы меня не разочаруете, я подумаю над тем, чтобы скостить ваш срок на год.
  Их по одному загнали в подъемник. Первым шел Нельф. Проходя мимо Доримбура, он неуверенно поинтересовался:
  — А что нужно сделать, чтобы не разочаровать вас?
  — Добраться до дна ущелья целыми и невредимыми,  — рассмеялся Доримбур. А затем показал пальцем вниз. Нельф осторожно наклонился и тут же понял, что гном имеет в виду. Канат был «починен» — примерно на середине завязан на узел.
  — Хорошая работа,  — прошептал Нельф, снова заставив Доримбура расхохотаться.
  Следующим шел Тисло. Он прошел мимо гнома бочком, как побитая собака. Затем был торговец, он встал перед предводителем гномов и упер руки в несуществующие бока.
  — Мне осталось торчать у вас всего полгода,  — заявил он.  — Как видите, для меня это путешествие не особенно привлекательно. Может быть, стоит взять кого-нибудь другого, кто сумеет лучше оценить ваше великодушное предложение.
  Доримбур поглядел на него даже с некоторой долей сочувствия.
  — Говоришь, еще всего полгода?
  Торговец усердно закивал.
  — Ну ладно, тогда тебе нужно проделать целым и невредимым всего лишь половину пути вниз — и будешь свободен.
  Нельф не мог сказать, что больше задело торговца — подобная отповедь на его предложение или хохот гномов. Как бы там ни было, протискиваясь в клеть через маленькую дверцу, он был весь в поту и бледен, как смерть.
  — Радуйся,  — подбодрил его Нельф.  — Когда мы доберемся вниз, ты будешь свободным человеком.
  Торговец не отреагировал. Он не мигая глядел на скалу.
  В клетку по одному входили другие пленники. Все старались не смотреть вниз, изо всех сил таращась в какую-то точку прямо перед собой. И только Нельф и Тисло временами поглядывали вниз, под ноги.
  — Я бы сказал, тысяча футов,  — заявил Нельф.
  — А может, и того больше,  — прокомментировал Тисло.  — Но какая разница-то.
  — Опасно будет, когда узел пойдет через катушку. Вполне может быть, что он соскользнет с нее или вообще развяжется.
  — Вы не могли бы заткнуться?  — зашипел мужчина, которого привели другие стражники в сопровождении женщины.  — Вы же видите, что моя спутница боится.
  Нельф не понял этого возмущения. Они ведь просто рассуждали о том, что может произойти, только и всего. Если бы остальные дали себе труд хоть немного поинтересоваться ситуацией, вместо того чтобы сидеть и дрожать, то осознали бы, что спуск будет просто немного неровным, только и всего. Гномы в подъемниках разбираются, а качество их работы известно на весь мир. Они не станут идти на новые жертвы. Но для того чтобы избежать ссоры, он решил выполнить столь неприятным тоном произнесенную просьбу.
  Едва захлопнулась решетчатая дверь, как клеть поехала вниз. Люди почти сразу же схватились за железные прутья подъемника, и Нельф заметил, насколько сильно побелели костяшки их пальцев. Одна из женщин с отвращением убрала руку, глядя на кровавые пятна на ладонях.
  — Гномская кровь,  — пояснил Тисло. Судя по всему, он надеялся, что тем самым успокоит женщину, но в награду ему достался лишь злобный взгляд ее спутника. Вообще-то Нельф с удовольствием обратил бы их внимание и на множество сломанных и на скорую руку починенных прутьев, чтобы никто не порезался, но решил воздержаться. Они с братом сели, просунули ноги через прутья решетки и принялись болтать ногами.
  Спуск вниз оказался очень спокойным. Настолько спокойным, что мужчина сумел заставить себя улыбнуться своим спутницам. Но судя по всему, женщины не чувствовали себя в достаточной безопасности для того, чтобы ответить на его улыбку.
  Тем временем толстый купец потел с такой силой, что дежурившие внизу гномы, которые должны были встретить их в ущелье, должно быть, подумали, что идет дождь.
  Сквозь прутья пола клети Нельф смотрел на приближавшееся дно ущелья. Внизу собралось по меньшей мере двести гномов. Некоторые с надеждой глядели наверх, предвкушая, что повезет посмотреть, как будут падать пленники. Другие стояли вокруг трех костров, на которых жарили свиней, кое-кто поудобнее устроился с кружкой на скалах. А еще несколько на южной стороне ущелья таскали амуницию через врата штольни, ведущей под землю.
  Вдруг клеть слегка дрогнула и остановилась. Все снова вцепились руками в прутья с такой силой, словно пытались выжать из них воду.
  — Узел,  — напомнил остальным Тисло.
  Мужчина снова бросил на него злобный взгляд и сердито покачал головой.
  Когда клеть несколько раз приподнимали вверх и снова опускали, толстого купца стошнило. В конце концов узел преодолел катушку, и спуск продолжился. Чем ниже опускался подъемник, тем больше улучшалось настроение в клети, тем меньше интереса оставалось во взглядах, устремленных на них со дна ущелья.
  Когда клеть коснулась земли, на них уже практически никто не смотрел. Только два гнома-стражника подскочили к двери, распахнули ее и вытащили пленников наружу.
  — Возьмите себе поесть и попить,  — рыкнул один из них.  — Вам нужно набраться сил, иначе вы и трех дней в этом аду не продержитесь.
  Нельфу и Тисло было совершенно неинтересно, что такого в этой шахте. Выяснить это можно было довольно быстро. Сейчас главное было наесться от пуза и залить в себя пива столько, сколько влезет, пока гномы еще в настроении.
  Это состояние продлилось ровно полчаса. Нельф как раз приговорил вторую кружку пива, когда один из стражников грубо схватил его за плечо.
  — Ну все, малыш, хватит лентяйничать. Принимайся за работу. Помоги своему другу загрузить мулов, а потом отведите их в штольню. Стражник в шахте покажет вам, куда дальше.
  Он показал на Тисло, который складывал хлеб, копченую ветчину и сыр в корзины, притороченные к бокам мула. Нельф тут же бросился выполнять указания.
  — Было бы здорово еще разок побаловать себя едой, вкус которой чувствуется только тогда, когда жуешь ее без всякой спешки,  — пожаловался он брату.
  — Если бы он застукал тебя за тем, как ты вливаешь в себя его пиво, у тебя возникли бы большие проблемы с жеванием,  — ответил Тисло, показав пальцем на клеть, которая везла с плато следующую партию гномов.
  Нельфу потребовался лишь один взгляд, чтобы понять, о ком говорит брат. Рыжая борода со вплетенными кожаными ремешками и широкие сверкающие браслеты с рубинами были видны даже снизу.
  — Доримбур.
  Подъемник еще не опустился, а Доримбур уже пнул дверцу клети и спрыгнул на землю.
  — Бронин Рудолом, ты куда запропастился?  — заревел он.  — За тобой должок: восемь лучших людей и внятные объяснения,  — сжимая в руках молот, Доримбур носился по лагерю, сопя от ярости.
  — Я здесь, Доримбур Штольногорд,  — откликнулся гном откуда-то из темноты штольни.  — Не ори так или тебя уже выбрали королем Серого порубежья? Если нет, то лучше придержи язык.
  Бронин вышел из тени, тоже вооруженный боевым молотом. Сттью он ничем не уступал Доримбуру. Мышцы на руках говорили о том, что он не только всю жизнь отдавал приказы, да и сейчас не гнушался работы. Однако был он намного старше своего собеседника. Борода и волосы, аккуратно заплетенные в манере гномов, были седыми.
  Они пошли друг на друга, сошлись, закипая от ярости.
  — Нужно было использовать для подъемника цепь, все было бы совершенно иначе.
  — Нужно было не перегружать клеть,  — ответил Бронин.  — Ты же видел, что канат проходит через блок.
  — И сколько мы должны были сидеть там, наверху? Еще неделю? На подъемнике должна быть цепь.
  — Цепь в две тысячи футов длиной,  — добавил Бронин.  — Ты себе ее представляешь? Гуськом пойдем, как ты сюда своих людей привел?
  — Если бы ты не сидел в этой дыре со своими людьми, а разослал разведчиков, расставил бы стражу, как договаривались, мы были бы здесь еще вчера, да и не пришлось бы пробираться в одиночку.
  — Моя задача — прокладывать штольню, а это и без того достаточно тяжело с учетом местности. Я не могу позволить себе быть еще и нянькой для парочки сорвиголов.
  — Тебе все тяжело,  — фыркнул Доримбур.  — Ты стар и слаб для задач, которые перед тобой поставили, уже не справляешься с ними. Так что лучше всего убирайся домой, к жене, будешь там греть ноги у камина и пить человеческое пиво, если уже не переносишь настоящих пиров.
  Бронин сплюнул на землю и отвернулся. Доримбур сделал то же самое и прошел несколько шагов по направлению к своим людям.
  — Знаешь, Доримбур, ты тоже станешь слишком стар, если так решит Леонис,  — дрожащим голосом произнес Бронин.  — Желаю тебе к тому моменту найти себе жену, которая будет заботиться о тебе, чтобы не пришлось против воли спаивать девушек, а потом портить — или это были мальчики?
  Глаза Доримбура вспыхнули, как шахтерская лампа в темной штольне. Он плавно развернулся, поднял молот и бросился на Бронина.
  Старый сторож шахты ожидал нападения. В последний миг он обернулся, поднял молот и блокировал атаку Доримбура. Молоты сцепились друг с другом, древки затрещали. Доримбур ударил противника локтем в подбородок и, когда старик запрокинул голову, добавил по лбу. Оба попятились, сделали несколько шагов назад. Доримбур снова атаковал. Один удар следовал за другим. Бронину пришлось обороняться. Сильные удары постепенно заставляли его отступать. Страж штольни уступал натиску более молодого противника. Было видно, что с каждым ударом руки его тяжелеют, а сам он пошатывается. Постепенно Бронин оказался прижат спиной к скале. Доримбур провел обманный выпад, нацеленный в бедро, поднял оружие и нанес удар по голове. Старый гном едва успел выставить древко своего оружия на пути обрушивающегося на него молота. От силы удара древко переломилось, как гнилой шест. Железная часть молота упала в бурую пыль, а Бронин из последних сил вцепился в то, что у него осталось.
  — Ты победил, Доримбур,  — натужно прохрипел он.  — Но не стоит считать…
  Доримбур развернулся вокруг своей оси и изо всех сил ударил Бронина молотом в грудь. Изо рта стража брызнула кровь, окрашивая седую бороду и уголки губ в алый цвет. Старый гном рухнул, как подкошенный.
  Доримбур сорвал с его головы кожаную шапочку и ударил лежащего по голове занесенным боевым молотом.
  — Вот теперь я победил,  — прорычал он.  — И я давно уже ничего не считаю.



  27 Мило

  — Необязательно это будет правдой просто потому, что так написано в книжке,  — проворчал сидевший в углу Дорн, отправляя себе в рот кусок хлеба, вырезанный из середины заплесневевшей буханки.
  Мило, Дорн, Сенета и писарчук почти целый день сидели в подвале дома сапожника. Дорн видел, как регориане забрали мастерового и увели на допрос. Поскольку, когда его уводили, в дверях дома не стояли ругающаяся женщина или плачущие дети, он предположил, что сапожник одинок. И оказался прав.
  Мило рассказал своим высоким спутникам о происшествии в подвале. С этого момента Сенета стала словно одержима книгой, которую Мило с удовольствием ей передал, поскольку все равно не знал языка, на котором она была написана. Сенета читала ее и по кусочку переводила остальным. Пространные описания, перечисления дат и списки имен она опускала. На вкус Дорна она все равно оставляла слишком много подробностей, об этом он заявлял во всеуслышание, но Сенета не могла насытиться книгой.
  Когда она перевела абзац о варварах-безбожниках на востоке, Мило спросил ее, почему она так углубляется в книгу и что надеется найти. Ее ответ оказался еще более странным, чем если бы она сказала, что книга пахнет цветками апельсина.
  — Глем из библиотеки и карлики так же интересуются запретными книгами, как и Дорн. С той лишь маленькой разницей, что наемникам можно заплатить, чтобы у них пробудился интерес. С этими существами это не сработает.
  Мило хотел расспросить поподробнее, но она уже углубилась в следующий абзац.
  Она не выпускала из рук книгу всю ночь. В какой-то момент перестала переводить для остальных. Продолжив читать про себя, она делала пометки на каких-то важных местах.
  Мило это было только на руку. После пережитого в библиотеке сон ему был просто необходим.
  Утром Сенета сжато передала суть прочитанного. То, что она рассказала, казалось ошибочным и странным. Автор книги, имя которого нигде не было указано, судя по всему, считал, что все боги состоят в родстве. Он зашел еще дальше, осмеливаясь утверждать, что это одна семья: отец, мать, два сына и дочь.
  Далее пересказывался миф о сотворении. Вначале Мать была одна. Она властвовала над жизнью и смертью. Она создала мир и жизнь в нем. Однако творение быстро надоело ей. Ей было мало наблюдать за тем, как возникает и исчезает новая жизнь. Она взяла себе мужа и сделала его владыкой войны и мира. И мире разразились войны. Крупные народы напали на мелкие, взяли их в рабство или перебили. В мире воцарилось право сильного. Жизнь того, кто не мог защититься или попросить защиты у сильной общины, не стоила и ломаного гроша.
  Но что за войны без героических деяний, без тех, кто превозмогает себя, без тех, кто готов рискнуть и совершить что-то невозможное?
  Мать захотела иметь ребенка. Ему она хотела отдать власть над разумом. С помощью этого дитяти народы должны были научиться развиваться, устранилось бы разделение просто на слабых и сильных. Она возлагала надежды на изобретательность, хитрость и коварство.
  Но даже в жизни бога бывают неожиданности. Вместо одного ребенка у матери родились двое. Близнецы! Два мальчика, как две капли воды похожих друг на друга. Первому она поручила мудрость, второго сделала повелителем наваждения. Так братья разделили между собой свет и тень одной и той же божественной силы.
  Все случилось так, как и надеялась мать. Различные народы стали развиваться в разных областях. Успех ждал не только сильных, но и тех, кто искусен в переговорах, наделен творческим даром и умеет применить нужную тактику.
  Мать была почти довольна своим творением. Лишь немногое огорчало ее — малое разнообразие. Ей хотелось, чтобы в мире было множество самых разных существ, которые отличались бы внешне, были сильны и слабы в разных областях.
  И родила мать еще одно дитя, дочь, и сделала ее богиней привлекательности и уродства.
  Благодаря ее влиянию жизнь на протяжении веков приняла новые формы. Многим было отведено не более десяти лет, другие проживали по нескольку столетий, и лишь немногим удавалось найти для себя прочное место в мире. К их числу принадлежали люди, гномы, эльфы и полурослики, а также множество разных народов зеленых орд.
  Историей возникновения божественной семьи собственно книга и заканчивалась. Однако на последней странице автор подчеркнул, что этот рассказ является лишь частью другого, который он читал у эльфов Серого порубежья. Только там можно обрести всю мудрость знания о мире богов, записанную на коре белокорых деревьев.
  Когда Сенета закрыла книгу и вернула ее Мило, они просидели почти целый час, не сказав ни слова. Затем Мило вдруг вскочил, запахнул плащ, набросил на плечи рюкзак.
  «Значит, Младший — это бог»,  — размышлял Мило. Жаль, что в тексте ничего не сказано об агнце. Но он был уверен в том, что нужная информация отыщется у эльфов.
  — Что ты делаешь?  — поинтересовался Дорн.
  — Если я хочу узнать, правда ли что-то из того, что написано в этой книге, мне придется съездить к эльфам. Это мой единственный шанс спасти брата.
  Прежде чем Мило успел затянуть последний ремешок, Дорн уже встал у входа в подвал со скрещенными на груди руками, преграждая ему путь.
  — Похоже, ты что-то забыл,  — прорычал он.  — Во-первых, ты здесь не совсем добровольно, во-вторых, хоть ты и можешь утащить с собой эту книгу, но она не твоя. И в-третьих: городские ворота охраняются, чтобы помешать мятежникам уйти безнаказанными.
  — И именно по этой причине мы и пойдем к эльфам вместе с Мило,  — заявила Сенета.
  Если бы она всадила Дорну в грудь арбалетный болт, его удивление не могло бы быть сильнее.
  — Ты собираешься сделать что?  — пролепетал он.  — Я что-то пропустил? Первоначальный план заключался в том, чтобы обеспечить себе место в одной из гильдий. Мы хотели иметь стабильный доход, не сражаться в каких-то битвах, при этом не зная, сможешь ли ты воспользоваться теми деньгами, которые тебе швырнут, как подачку. Или же зарабатывать монеты в дешевых трактирах какими-то дурацкими трюками.
  Сенета улыбнулась ему.
  — Да, все это мы умеем. Только теперь у нас появился шанс кое-что изменить. Мы можем узнать правду. Все, ради чего жители этого города готовы расстаться с жизнью,  — мы можем добиться этого, проделав всего лишь одно-единственное путешествие.
  — Ты говоришь не о жителях, а о мятежниках. Какое нам дело до того, что произошло с богами?  — фыркнул Дорн.
  — Дело не в богах.
  — А в чем же тогда?
  — Дело в том, чтобы сделать что-то важное, заняться своей жизнью, встать за правое дело. Мы считали, что зарабатывать деньги и не рисковать при этом своей жизнью или достоинством — это верный путь. Мы ошибались. Мы искали не богатства. Мы просто хотели придать смысл тому, что делаем. Что же может быть лучше, чем найти истину, которую ищут все?
  Дорн опустил руки, сделал шаг к Сенете. Потом резко остановился, пристально посмотрел ей в глаза.
  — Если ты хочешь именно этого, я пойду с тобой,  — с грустью в голосе произнес наемник.
  У Мило должен был бы камень свалиться с души, однако он не почувствовал такого уж огромного облегчения, как ожидал. Дело было явно не в том, что с ним пойдут воин и волшебница. Все дело было в чувстве, что он разрушил чью-то мечту, пусть даже это была всего лишь мечта наемника, которого он все равно почти не знал.
  — Я точно не пойду с вами,  — заявил писарчук.  — То немногое, что я слышал об эльфах, вынуждает меня держаться от них подальше. Они ненавидят все народы, которые не похожи на них, относятся к ним с пренебрежением и уважения не проявляют.
  — Значит, они почти ничем не отличаются от людей Рубежного оплота,  — усмехнулся Дорн.  — Ты можешь, конечно, остаться здесь — у нас одной заботой будет меньше. Но если ты дернешься и поднимешь тревогу прежде, чем мы выедем за городские ворота, ты пожалеешь, что не подох у эльфов. Мы друг друга поняли?
  Писарчук с облегчением кивнул. Он сидел на свернутом одеяле и наблюдал за тем, как остальные собираются в дорогу. Вещей было немного: чуть-чуть провианта, два бурдюка с водой и по одеялу на каждого.
  — Нам потребуется не меньше недели, чтобы добраться до Верхних Топей,  — произнес Дорн.  — Без лошадей или хотя бы двух мулов мы не сможем уйти, если они будут преследовать нас.
  — А зачем им устраивать погоню?  — спросил Мило.  — Мы ведь ничего не сделали. Мы ни с мятежниками, ни с теми забияками на службе у клира.
  — Они будут преследовать нас потому, что скоро разнесется весть о том, что Нарек не досчитался наемника, волшебницы и полурослика, которые завладели символом мятежа. Нас будет преследовать либо та, либо другая сторона — в зависимости от того, в чьих руках сейчас городские ворота. Единственный шанс, который у нас есть — это сделать вид, что мы обычная семья, которая спасается от творящихся в городе беспорядков,  — Дорн показал по очереди на себя, Сенету и Мило.  — Отец, мать, ребенок.
  Мило посмотрел на свои ноги.
  — Если ты думаешь, что я обую ботинки, то ошибаешься. Забудь об этом! Я всю жизнь без них обходился, а сейчас и подавно.
  — А как насчет розовых платьев, достающих до земли?  — усмехнулся Дорн.  — Вуаль на волосах тоже будет к месту.
  — А ты не боишься, что в этом случае женщина будет командовать тобой?  — дерзко усмехнулся Мило, в то время как Дорн, ворча, поднимался по лестнице, ведущей из подвала.
  — Я бы не стала так его злить,  — прошептала Сенета.  — Когда у него заканчивается хорошее настроение, начинается острие меча.
  — У него было хорошее настроение?  — захихикал Мило.
  Одного взгляда на улицы Рубежного оплота оказалось довольно, чтобы понять, что мятеж еще не закончился. Хотя большинство пожаров в этом квартале были потушены, кое-где еще тлел огонь, а на юге над крышами стояли темные столбы дыма. Большинство людей не высовывали свой нос из дома. Те немногие, кому нужно было за покупками или на работу, шли торопливо, с опущенными головами.
  Нарек вел бои только ночью, чтобы не так было заметно, что его мятежники вооружены очень плохо. Темнота давала также шанс отступить, ведь его люди хорошо знали город, им будет нетрудно уйти от преследователей по темным улочкам. А может быть, ночью он просто чувствовал себя увереннее, поскольку в это время его слепота была не так заметна.
  Регориане решили воздержаться от преследования мятежников. И без того было достаточно людей, которые были недовольны образом действий клириков — поэтому они решили, что не стоит настраивать против себя горожан решительными мерами. Судя по всему, регориане надеялись, что со временем переловят мятежников и так.
  Мило, Дорн и Сенета вели себя так же, как и многие другие, оказавшиеся на улице в это утро,  — они старались двигаться быстро и незаметно.
  До городской стены было недалеко, и троица без труда достигла площади перед Восточными вратами. Дорн удержал Мило и Сенету, которые решительно направились к воротам.
  — Здесь что-то не так,  — прошептал он.  — Потерна открыта, а стражника я вижу только одного.
  Мило был вынужден признать его правоту. Возможно, в любой другой день это было бы нормально, но с учетом того, что в городе бушевала гражданская война, открытые ворота и скучающая стража — это слишком хорошо, чтобы быть правдой.
  Некоторое время они оглядывались по сторонам в попытках обнаружить хоть что-то, но ничто не указывало на то, что это действительно ловушка.
  — Я проверю, все ли чисто,  — предложил Мило.  — На ребенка никто не обратит внимания.
  — На ребенка с большими ногами,  — напомнил Дорн.
  — А ты что, первым делом смотришь на ноги?
  — Зависит от того, кто передо мной. Если не стоит смотреть на другие места, то да.
  Мило отмахнулся от наемника и потопал вперед, через всю площадь, к стоявшему у ворот стражу. Одетого в половинчатый шлем и кожаный доспех мужчину, казалось, абсолютно ничего не интересует. Он стоял, прислонившись к сторожке и задумчиво поглядывал на полуприкрытую потерну.
  — Сегодня утром не проезжал торговец с повозкой, полной горшков, на двух усталых мулах? Его зовут Олек,  — конечно же, никакого Олека Мило не знал, просто хотел сказать что-нибудь безобидное.
  — Это имя торговца или одного из мулов?  — прогнусавил стражник и обернулся.
  Мило не мог решить, кричать ему или бежать прочь, поэтому просто встал, как вкопанный, глядя на стражника. Им оказался Раф. Его длинные волосы были собраны на затылке и убраны под доспех, а одежду свою он сменил на плащ стражника.
  — Что такое, чего ты так на меня уставился? Ну, сменил я сторону. За такую работу, как у стража, платят неплохо. Я просто стою здесь целый день, приветливо киваю людям, а вечерами напиваюсь на зарплату в каком-нибудь дешевом кабаке. Ты хоть что-нибудь из этого понял?
  Мило испуганно покачал головой.
  — Я тоже,  — прошипел Раф. В следующий миг он уже схватил полурослика и, держа за горло, потащил в сторону.  — Выходи, наемник. Я знаю, что ты здесь. И будет лучше, если ты свою шлюшку тоже приведешь.
  Мило даже не пытался вырваться. Раф держал его так крепко, что это все равно ничего бы не дало, кроме, пожалуй, парочки синяков.
  Дорн и Сенета вышли из своего немудреного укрытия. Дорн уже обнажил меч и выглядел ни слишком удивленным, ни чересчур злым.
  Раф дважды коротко и пронзительно свистнул, мгновение спустя из северной боковой улочки прямо на площадь выехали его люди. Четверо его прихвостней. Один из них вел в поводу еще одного коня. Они встали за спиной у Дорна и Сенеты.
  — Не надо было тебе нас предавать,  — произнес Раф, обращаясь к Дорну.  — Нарек доверял тебе и твоей хорошенькой спутнице. Он совсем не рад, что вы так подвели его, да еще и драгоценного полурослика увели. Думаю, он не умеет проигрывать и не любит, когда его обманывают. Конечно, но я могу ошибаться, однако согласно его указаниям, полурослика нужно привести обратно к нему, а тебя и твою любовницу просто где-нибудь закопать. Что-то мне подсказывает, что он решил, что вы недостойны его дружбы.
  Дорн по-прежнему и ухом не повел. Только Сенета встревоженно переводила взгляд с одного на другого.
  — Как вам удалось сменить стражу?  — поинтересовался Дорн.
  — В том-то и проблема, что, будучи предателем, ты отсиживался по подвалам и вылез только тогда, когда понял, что все спокойно. Ничего не видишь. Вчера ночью городская стена оказалась у нас в руках. Городская стража окопалась вместе с регорианами в северном квартале, у храмов, раны зализывают. Н-да, удивился ты, верно? Город наш.
  — Город будет ваш, когда у клириков закончится золото, чтобы платить наемникам. Или у короля не останется отрядов, которые он сможет послать своему племяннику. Но ничего из этого ты не увидишь.
  Раф мерзко усмехнулся и еще чуть крепче сжал Мило.
  — Ты за меня не беспокойся. Это о твоей жизни сложат стихи. Нарек хочет твоей смерти, но мне кажется, что это не нужно никому из нас. Зарубить тебя — это же просто неинтересно. Мне кажется, ты заслужил второй шанс.
  — И что это за шанс?
  — Все очень просто: я тебя отпускаю, а ты пообещаешь больше здесь не появляться. За это ты оставишь нам свою любовницу. Мы с ребятами хорошо позаботимся о ней, если ты понимаешь, что я имею в виду.
  Улыбка Рафа казалась такой же натянутой и застывшей, как и ничего не выражавшие лица Дорна и Сенеты. Мило показалось, что переговоры дошли до точки, когда не могли больше развиваться — по крайней мере, вперед.
  — Почему бы вам просто не отпустить нас,  — попросил он.  — Как и вы, мы ищем истину. Мы же на одной стороне. Посвятили себя одному и тому же делу.
  Раф презрительно расхохотался.
  — А он смешной. Теперь я понял, что в тебе так ценит Нарек. Истина, маленький человечек, это то, что сделают таковой верхи. Ее не нужно искать, нужно быть в числе тех, кто ее определяет. Истина — это для глупцов и стадных животных.
  — Но мы вот-вот откроем истину,  — произнес Мило.  — Разве вы не хотите знать, как вам на протяжении многих лет лгали жрецы?
  — Может быть, и да, а может быть, и нет,  — признался Раф.  — Что, если истина нам не понравится?
  Ответа на этот вопрос Мило не знал.
  — Что теперь, Дорн?  — хрюкнул Раф.  — Согласишься на сделку или нам все же стоит швырнуть вас с малышкой в холодную яму?
  Сенета что-то прошептала Дорну на ухо. Раф и его люди не пытались ей помешать.
  — Умолять его нет смысла, детка,  — заявил Раф.  — Он же наемник. В первую очередь он думает о своей жизни, во вторую — об оплате, а потом уже идешь ты. Может быть, он забыл бы тебя в ближайшей деревне и начал развлекаться с другой.
  Сенета отвернулась от Дорна, потерянно уставилась на землю. Мило показалось, что в глазах у нее стояли слезы.
  — Ну, что я тебе говорил,  — сказал Раф.  — Легко прочесть мысли наемника.
  В этот миг Дорн отпрыгнул немного назад к лошадям. Взмахнул мечом в вытянутой руке и вонзил его в живот всадника. Мужчина рухнул вперед на лошадиную шею. Дорн схватил его за ногу, вытянул ее из стремени и выбросил мужчину из седла. Умирающий рефлекторно ухватился за шею своей лошади. Животное запаниковало, прянуло в сторону и лягнуло задними ногами. Копыта ударили в бок другую лошадь, которая встала на дыбы и попыталась сбросить седока.
  Люди Рафа изо всех сил пытались удержаться на разнервничавшихся кобылах и снова взять их под свой контроль. Дорн не стал обращать на них внимания, вместо этого бросился на Рафа, которому в мгновение ока пришлось решать, что делать — принимать бой или продолжать держать Мило. Мятежник отшвырнул полурослика к стене сторожевой башни и поднял меч. Как раз вовремя, чтобы блокировать удар Дорна.
  Мило ударился спиной о стену. Жгучая боль пронзила плечо, он рухнул на колени.
  Тем временем Дорн продолжал теснить Рафа. С помощью серии быстрых ударов он загнал противника в нишу между городскими воротами и башней. У Рафа не было шансов провести настоящую атаку. Он мог только пытаться худо-бедно отражать сыпавшиеся на него удары.
  Дорн сделал обманный выпад и ударил своего противника ногой в бедро. Раф попятился и ударился спиной о ворота. Попытался отскочить в сторону, чтобы выбраться из западни, но Дорн оказался проворнее. Он ударил его кулаком в живот, отбросил назад и сверху вниз проткнул мечом руку. Раф заорал, но успел перебросить клинок в другую руку. Отчаянно размахивая мечом, он сумел создать вокруг себя немного свободного пространства. Дорн отпрянул и оставил его в покое.
  Три больших шага — и он снова оказался рядом со всадниками. Один из них спешился, сжимая в одной руке меч. Вокруг другой он обмотал поводья своего коня. Остальные двое еще сидели верхом, дожидаясь возможности нанести Дорну удар сверху, если он снова отважится атаковать.
  Раф плелся за наемником. При этом он яростно размахивал мечом, но настоящей опасности не представлял.
  — Иди сюда, ты, трус, давай покончим с этим!  — злобно кричал он.
  Насколько понимал Мило, Дорн был далеко не трус. У него была своя тактика боя, он следил за тем, чтобы никто не атаковал его со спины, и всегда набрасывался на того, кто мог представлять для него наибольшую опасность.
  Дорн вскрикнул и поднял вверх руки. То, что лишь слегка удивило людей, на животных сработало совсем иначе. Оба сидевшие верхом мужчины изо всех сил вцепились в уздечки лошадей, чтобы помешать им развернуться и не дать таким образом наемнику возможности атаковать их со спины. Третьему мужчине пришлось совсем несладко. Его животное испугалось и встало на дыбы. Поводья рванули руку мятежника и подняли ее вверх, он неловко заплясал на одной ноге. Когда он пытался высвободить запястье из кожаной петли, ему пришлось опустить меч.
  Дорн подскочил к нему, сделав шаг в сторону, и вонзил своему противнику меч в незащищенную грудь. Клинок остановился только тогда, когда острие наткнулось на закаленную внутреннюю сторону кожаного доспеха. Дорн выдернул оружие и что есть силы толкнул лошадь в грудь. Животное пошатнулось, в первую очередь потому, что умирающий мужчина все еще висел на поводьях на вытянутой руке. Лошадь и всадник врезались в стоявшую рядом упряжку. Оба животных потеряли равновесие и упали на землю. Умерший мужчина отлетел в сторону, словно кукла, второго погребло под телом коня.
  Дорн отскочил, чтобы не попасть под удар тяжелых копыт, и подошел на опасно близкое расстояние к своему последнему противнику. В последний момент наемник успел поднять меч над плечом и парировать удар, нацеленный в шею. Клинки столкнулись, закрутились, сталь царапнула сталь.
  Дорн схватил лошадь за уздечку, поднырнул под шею животного, потащив его за собой, затем резко поменял направление, скользнул вдоль корпуса коня и вонзил всаднику клинок в шею.
  Не удостоив ни единым взглядом человека, обеими руками пытавшегося остановить хлещущую из шеи кровь, Дорн бросился на Рафа.
  Для главаря искателей истины, ситуация, судя по всему, оказалась слишком сложной. Покачиваясь, он со свистом рассекал воздух клинком. Из повисшей плетью правой руки текла кровь. Дорн без труда парировал удары. Было прекрасно видно, как он дожидается подходящего момента, чтобы покончить с этой игрой. Одним мощным ударом по клинку Рафа он отогнал его от себя, создавая пространство, которое было ему необходимо. В руке сверкнул кинжал, он сделал еще один шаг к противнику и вонзил сталь ему в живот.
  Раф попятился. Кинжал все еще торчал у него в животе. Мужчина рухнул на землю, обеими руками схватился за оружие. Он пытался вытащить его, но силы оставляли его. Затем он закрыл глаза, выронил меч и испустил дух.
  Вопли мужчины, придавленного тушей коня, разносились по всей площади. Животное снова встало на ноги и стояло у стены, ноздри его трепетали.
  Дорн не стал устраивать себе передышку. Он развернулся и бросился к лежавшему на земле мужчине, который кричал не переставая. Одним прыжком он оказался над ним и нанес ему удар рукоятью меча в висок.
  Крики над площадью тут же стихли.
  — Берите себе по лошади, и убираемся отсюда,  — засопел Дорн.
  Сенета отошла к подножию городской стены. На протяжении всего сражения она не сплела ни единого заклинания, чтобы помочь Дорну. Да и теперь она просто стояла и с грустью смотрела на своего возлюбленного.
  В душе у Мило поселилась неуверенность. Правильно ли ехать к эльфам? Что, если агнец находится в Рубежном оплоте, а путешествие на болота окажется пустой тратой времени? Ксумита и Гиндавель оба послали его в этот город, а теперь он принял решение уехать из него с пустыми руками. И что насчет Дорна и Сенеты, можно ли им доверять?
  Однако стоя здесь ничего из этого он не узнает.
  «Тот, кто не может видеть, должен медленно, ощупью пробираться вперед,  — сказал когда-то мейстер Гиндавель.  — Потому что тот, кто стоит на месте, будет вечно слепым».



  28 Рубиния

  — Двести восемьдесят один,  — грустно произнесла Рубиния.  — Они убили сорок три полурослика, а четверых мы все еще не нашли — Ольму Пешкоброд и трех ее сыновей. Мооса Пешкоброда мы похоронили чуть раньше. Он не выжил. Рана была слишком глубока.
  Отман задумчиво кивнул.
  — Хм, значит, не нашли четверых. Однако больше ждать мы не можем. Настало вам время убираться отсюда. Собери всех, пожалуйста. Все собрали то, что нужно — провиант, одеяла для детей и много воды?
  Рубиния удивлялась, откуда у старого мага столько сил. Он уже два дня был на ногах, заботился о раненых, утешал овдовевших и осиротевших, помогал всем словом и делом. Он старался сделать так, чтобы те семьи, которые слишком сильно боялись возвращаться в свои дома, могли поспать в храме. Сам он ночами вместе с Пепельным стоял на страже и готовил мазь для ран и успокоительный чай.
  Большинство жителей Дуболистья пребывали в крайне угнетенном состоянии и поэтому говорили мало, но Рубиния знала, что они благодарны магу за все, что он для них сделал и делает. Они не признавались в этом даже сами себе, но присутствие мага вселяло в них уверенность.
  Ода помогла Рубинии собрать всех жителей Дуболистья на деревенской площади. Многие из них уже приготовили все, что хотели взять с собой, другие не могли решить, что важнее — фляга с красным вином, мешочек акебий или тщательно оберегаемые семена для посадки на будущий год.
  Полчаса спустя все были в сборе, напряженно ожидая, что скажет им Отман и куда он их поведет.
  Маг не спешил, лично поздоровался со многими полуросликами, поинтересовался насчет их самочувствия, проверил, как заживают раны. И только когда Рубиния подала ему знак, что все его ждут, маг вышел вперед и встал у колодца. Он попытался залезть на сложенный из камней край, сначала поднял ногу, потом убрал ее, затем попробовал с другой. Приподнял робу, повертелся вправо-влево, оперся руками, но отказался и от этой попытки, обернулся, сел на край колодца и предпринял попытку подтянуть ноги. Ничего не получилось. Он откашлялся, встал и улыбнулся Рубинии.
  — Иногда я забываю, насколько стар,  — вздохнул он.  — Но сойдет и так, моего роста должно хватить.
  Отман поднял руки и попросил всех успокоиться. Полурослики тут же умолкли.
  — Слушайте меня, жители Дуболистья. Скрюченный лес был добрым домом вам на протяжении многих поколений. Вы выросли здесь, а теперь наблюдаете за тем, как растут ваши дети. Все, что у вас есть и что вам дорого и мило сердцу — все находится здесь. Я знаю, что вы готовы защищать свои дома и сады ценой своей жизни. Не поймите меня превратно, если я сейчас попрошу вас бросить все. Я обещаю вам, что вы вернетесь. Расценивайте свой уход как нечто вроде вылазки, как временную перемену климата, выезд на природу.
  — И куда же нам идти?  — крикнул кто-то в толпе.
  Крик подхватили другие, еще кто-то требовал, чтобы магу просто дали высказаться.
  Рубиния в очередной раз удивилась, как маг умел найти для каждого нужные слова. Для человека, который одиноко жил в своей башне, занимался исследованиями и общался в основном только с горсткой карликов да экономкой, говорил он очень умело. Маг даже ухитрился не использовать ни одного слова-раздражителя, которые настраивали полуросликов против всякого, кто их произносил: стоило кому-то сказать о приключении или рискованном предприятии, разговор заканчивался прежде, чем успевал толком начаться.
  — Я лишь прошу вас отправиться в путешествие на север, идти туда один день — в ущелье Вздохов.
  Все смолкло, и на миг, казалось, умолкла даже тишина.
  — А оттуда?  — крикнул кто-то.  — Куда нам идти потом?
  — Никуда, вы будете ждать внизу, в ущелье, пока все не уляжется.
  Рубиния пересмотрела свое мнение. Отман мог три раза вслух произнести слово «приключение, приключение, приключение», как ненормальный крутиться вокруг своей оси, но все эти выходки вместе взятые не могли бы напугать полуросликов больше.
  — Ущелье станет для нас могилой. Все знают, что из земли выползают мертвые, а вы советуете нам подойти к ним поближе? Может быть, они уже ждут нас там, внизу.
  — Ущелье — это ваш единственный шанс,  — громовым голосом произнес Отман.  — Я уже неоднократно говорил вам на протяжении последних дней: эти трое гномов не были ни нежитью, ни авангардом огромной армии оживших мертвецов. Вам это все просто показалось. Возможно, они были ранены, замерзли и просто испачкались во время длительного марша по лесу. В такой кризисной ситуации, как та, в которой вы оказались, чувства готовы сыграть злую шутку. Истинная опасность подстерегает вас среди деревьев, и исходит она от зеленокровок. В Скрюченном лесу собираются тролли, орки и гоблины и преследуют всех, кто не такой, как они. Они собирают армию, чтобы напасть на цивилизованные народы. Если вы не спрячетесь от них, они убьют вас всех.
  Жители Дуболистья встревожились, но убеждения в глазах не было, да и сама Рубиния чувствовала, что слова мага ее не убедили. Однако она доверяла Отману. Он знал окрестности лучше любого другого, и если он говорил, что настоящая опасность исходит от зеленокровок, это точно так и есть. Тем не менее, про себя она вынуждена была с ним не согласиться. Она видела гномов. Стояла на расстоянии всего одного шага от них. Эти бородачи были нежитью. Что бы ни превратило их в этих существ, оно было еще здесь, и полурослик чувствовала это.
  — А не лучше ли попытаться попасть в Рубежный оплот?  — На этот раз вопрос задала Мира Лютикс.  — Северная опушка леса недалеко. Оттуда мы можем пойти вдоль гор, а затем повернуть на юг.
  — Даже если вы сумеете выйти из леса, во что я не верю, вполне возможно, что вы попадете в клешни между фронтами гномов и орков. Насколько я знаю зеленокровок, они сначала атакуют бородачей, чтобы воспользоваться преимуществом внезапности. И что вы будете делать тогда? Вежливо попросите их пропустить вас? Забудьте! Они перережут вас, словно скот.
  Полурослики совещались. Обычно они поступали так только в том случае, если не знали, что делать дальше. Члены деревенского совета были мертвы, большинство семей горевали о своих близких, а теперь они вынуждены покинуть дома и спрятаться в ущелье, в котором никто даже грибов не собирал? В легендах говорилось о страшных существах, которые поджидали там, внизу, всякого, кто отважится спуститься к ним. По слухам, там орудовали изголодавшиеся волчьи стаи, в ожидании дичи, которая скатится со склона или упадет вниз.
  Началась страшная суматоха. Каждый пытался высказать свое мнение и оспорить аргументы других. Судя по всему, они считали, что чем громче, тем лучше. Расплакались первые малыши, но никто не обращал на них внимания. Все пытались внести свой вклад в общее благо.
  — Что-то происходит в этом лесу,  — произнесла Рубиния, обращаясь к Отману.  — Я никогда не видела их такими. Они словно ослепли.
  — Они напуганы,  — пояснил Отман.  — Лучше бы они поступили так, как я им советую. Иначе от Дуболистья останутся только руины, и лес постепенно вернет себе эту территорию. Столько лет прошло, а полурослики мне все еще не доверяют. Горько смотреть, как они слепо идут на погибель.
  — Нет, нет,  — засопела Рубиния и вскочила на край колодца.
  — Послушайте меня,  — обратилась она к взволнованной толпе.  — Вы знаете, что я уже давно не являюсь жителем Дуболистья. Многие из вас считают, что после смерти Росвиты я бросила брата на произвол судьбы. Может быть, это даже правда, но я должна была пойти своим путем. Мейстер Отман принял меня и взял к себе в услужение. За все эти годы, на протяжении которых я работала экономкой в Вороньей башне, мейстер Отман старался помогать полуросликам словом и делом. Вы помните, как Дуболистье накрыла эпидемия горького кашля или как на все наши палисадники и овощные грядки напала серебряная роса. Тогда нам помог именно мейстер Отман. И, в отличие от остальных, кто утверждает, что является другом полуросликов, он ничего не требовал взамен. Он делал это просто потому, что он хороший человек. И даже теперь, в это трудное время, он помог нам, а теперь пытается дать совет. Мне кажется, мы должны поступить так, как он нам советует. Он заслужил наше доверие.
  Жители Дуболистья растерянно оглядывались по сторонам. Они не привыкли принимать столь трудные решения без одобрения совета. Никто не хотел отвечать за то, если что-то пойдет не так во время спуска в ущелье.
  — И он помог нам, когда у нас была картофельная гниль,  — крикнула девушка-полурослик.
  — Да, и Гиндавеля сумел убедить тогда воспользоваться другим вином для крещения вместо того отвратительного горького варева из Заполья.
  Большинство согласно закивали.
  — А Джеролл Лютикс пытался тогда продать остатки в своем кабаке,  — рассмеялся молодой полурослик и заразил веселостью остальных.
  Внезапно все сомнения сменились всеобщим весельем. Полурослики поверили в собственное мужество и принялись строить планы насчет того, как проведут время в ущелье. В предстоящем мероприятии уже никто не сомневался. Всех охватило радостное предвкушение.
  Рубиния вздохнула с облегчением.



  29 Нельф

  Туннель все не заканчивался и не заканчивался. Уже почти целый день Нельф и Тисло шли по подземному ходу, который вел их все глубже и глубже в недра земли. Оба полурослика шли за группой в девять гномов, замыкая процессию. Чтобы полурослики не были обузой, на них навесили немного провианта: хлеб и сушеные домовые грибы. Остальное разделили между четырьмя мулами и послали вперед.
  — Тьфу! Как они могут такое есть?  — пожаловался Нельф, откусив кусочек гриба.  — Грибы должны вызреть на лесном грунте, иметь коричневые шляпки и красивые твердые ножки. А это больше похоже на соскобленную с ног грязь.
  Тисло вырвал у Нельфа из рук остатки домового гриба и сунул его себе в рот.
  — Я даже не знаю, чего ты хочешь,  — пробормотал он с набитым ртом.  — Для выросших в руднике они очень даже вкусны. А если размягчить в воде и полить ароматным соусом для жаркого, будет вообще объедение.
  Нельф с упреком поглядел на брата.
  — Во-первых, эта штука, даже если ты будешь несколько дней будешь варить ее в бульоне из мяса косули, все равно будет на вкус как кабанья моча, а во-вторых, она не из шахты, а из этой странной червячьей норы.
  — О чем ты вообще говоришь?  — возмутился Тисло.  — Мы в норе под землей. А нору эту вырыли гномы. Норы в земле, вырытые гномами, называются шахты. Что тут непонятного?
  — Откуда ты берешь свои простодушные изречения, братишка? Если ты вступишь во что-то теплое и мягкое, это еще не значит, что это ромашковая ванна.
  — Если это не шахта, то что это такое?
  — Понятия не имею,  — признался Нельф,  — но если это шахта, то гномы, наверное, собираются носить руду в карманах. По этому туннелю они точно не будут пускать вагонетки. По этому грунту даже деревянная повозка не пройдет, не провалившись. Кроме того, здесь слишком узкий ход. Не сходится и кое-что еще. Ты уже видел боковые туннели? Я что хочу сказать: мы бредем уже целый день, и кроме парочки тесных, кое-как укрепленных ответвлений я не видел ни малейшего указания на добычу чего бы то ни было. А ведь считается, что гномы такие целеустремленные, когда речь заходит о том, чтобы отыскивать всякие залежи. Столько миль туннеля и ни одной штольни? Не хотелось бы мне оказаться в роли начальника шахты.
  — Я тоже, кстати, Доримбур зарубил его. Ты помнишь?
  — В данном случае я говорил скорее образно,  — ответил Нельф.  — Но есть еще кое-что, что не вписывается в картину обустройства шахты. Хочешь узнать что?
  — Ты все равно скажешь, даже если я отвечу «нет», верно?
  — Твоя правда,  — признался Нельф.  — Мы уже целый день идем в гору. И я задаюсь вопросом: что это за шахта такая?
  — Может быть, тут выращивают отвратительные домовые грибы?
  Нельф огорченно зашипел.
  — Эй, вы двое сзади, если не заткнетесь, я нагружу вам на спину столько доспехов, что, несмотря на свои большие ноги вы провалитесь в грунт по колено.
  Нельф и Тисло уже перестали обращать внимание на подобные страшилки со стороны гномов. Все бородачи произносили такие или похожие угрозы, если хотели, чтобы что-то было сделано быстрее или лучше. Почему-то это было неотъемлемой частью процесса и частью наказания. Однако пребывающие в дурном настроении гномы были слишком прагматичны и деловиты, чтобы лишать себя обслуги из-за бессмысленных санкций. Задачей Нельфа и Тисло в гномской шахте было приносить бородачам еду и питье в подземные переходы. Кроме этого, они обеспечивали бородачей одеялами и новым инструментом. Хоть без обоих полуросликов и можно было обойтись, но с их существованием было связано множество приятных моментов.
  Тем не менее, братья замолчали, поскольку по части пинков сапогом, щелчков по лбу и тычков под ребра гномы не скупились никогда.
  Два часа и три сушеных домовых гриба спустя отряд гномов внезапно остановился.
  — Что случилось, мы уже на месте?  — поинтересовался Нельф.
  — Мы нет, а вы да,  — проворчал один из гномов, показывая на узкий боковой ход, завешенный куском кожи. Где-то внутри мерцал слабый источник света.
  — О, нас что, повысили до поварят? Самое время вам оценить наши таланты.
  — Мечтай побольше, коротышка,  — рыкнул гном.  — Это было бы вполне в вашем духе. При первой же возможности вы налили бы в еду немного яда, а когда мы валялись бы на земле, держась за животы, вас бы и след простыл.
  — Честно говоря, я не знаю, как отравить того, кто питается такими мерзкими вещами,  — с этими словами Тисло протянул гномам мешок с сушеными домовыми грибами.
  Гном взял мешочек и недоуменно заглянул внутрь.
  — Это не для еды, глупец ты эдакий,  — произнес он.  — Это же волчьи грибы, для лечения мозолей и волдырей у тех, кто не привык целый день махать киркой. От них бывают газы и понос, кроме того, на вкус они как кабанья моча. Эти бестии метят территорию, писая на них.
  Тисло как раз хотел поинтересоваться, о каких бестиях говорит бородач, о свиньях или о волках, пока не сообразил, что вообще-то это неважно и что он уже наслушался достаточно.
  — Сюда, верно?  — спросил он, указывая на кожаную занавеску.
  — Точно! Все время прямо, пока не дойдете до старого Нодрина. А он скажет вам, что делать. Припасы оставьте здесь.
  Тисло уже сбросил со спины свой багаж и исчез в боковом туннеле. Нельф поставил на пол свои мешки и еще раз сунул руку в мешочек с грибами.
  — У полуросликов нежные руки,  — произнес он, а затем тоже исчез за кожаной занавеской.
  За занавеской ничего необычного не было, всего лишь еще один коридор, чуть поменьше, чем тот, из которого они пришли. Стены туннеля были влажные и испещрены корнями. Кое-где земля отвалилась. Здесь не было опорных балок, каменных пут, никаких тебе наполненных обожженной глиной полостей, мешающих земле проседать и погребать все под собой.
  Если это и была шахта, то не в обычном смысле этого слова. Гномы не копаются в земле просто так. Любая лопата вынутой земли, любой выкопанный ими туннель, любая построенная штольня — это памятник на века. Работа с землей, камнем и металлом была для них священна. Казалось, они хотят тем самым показать своему богу, что он не единственный, кто может обуздать стихию.
  Однако эта сеть туннелей не проживет и года, и Нельф взмолился про себя, чтобы его не было здесь, когда настанет день и земля вернет себе отвоеванные у нее полости.
  Нельф был первым, кто учуял странный запах. Он представлял собой смесь уксуса и разложения, и с каждым шагом он становился сильнее. Футов примерно через триста туннель закончился еще одним куском кожи, служившим занавеской. Только на этот раз он был наполовину свернут и открывал взгляду пещеру, которая тоже точно была не естественного происхождения. Несмотря на то что остальные туннели выглядели так, будто строили их на скорую руку, это место затмевало собой все. Нельф предположил, что эту пещеру просто выкопали кое-как и убрали землю. Из стен комнаты торчали тяжелые корни, при этом это была скорее пещера, нежели комната. Правда, пол был покрыт щебнем и утоптан. Освещали все это два сильно чадящих факела, которые кто-то просто воткнул в мягкую землю. Вонь явно шла из этой комнаты. Прежде чем войти в комнату, Тисло обернулся к Нельфу.
  — Это точно не кухня,  — зажав нос пальцами, произнес он.
  Затем он скользнул за занавеску, Нельф пошел за ним. Внутри пещеры стояли импровизированные полевые койки. На каждой из них лежал гном, в той или иной степени мучившийся от боли. Один катался на постели, уставившись на обоих полуросликов и умоляя их помочь ему подняться. Чуть позади, почти скрытый в тени, стоял простой стол, а за ним сидел гном с длинными седыми волосами и коротко стриженной бородой. На плечи у него был наброшен темно-красный плащ.
  — Тебе нужно лежать,  — произнес он.  — Если хочешь, чтобы все снова стало в порядке, тебе нужен покой.
  Он встал, взял кувшин, стоявший на столе среди всего прочего, и побрел вместе с ним к постели гнома. Осторожно, почти заботливо, он поднял голову больного и влил ему в горло что-то из кувшина. Только после этого он обернулся к вновь прибывшим.
  — А вы кто?  — спросил он, когда помог больному утолить жажду.
  — Я Нельф, а это мой брат Тисло.
  — Пленники, насколько я понимаю?
  — За попытку кражи,  — честно признался Нельф.
  — Вдвойне обиднее,  — усмехнулся гном.  — Я мейстер Нодрин. Вы умеете ухаживать за больными?
  — Не особенно, но сами пару раз болели, может быть, этого будет достаточно.
  Гномский мейстер скривился и зашаркал обратно к своему столу.
  — Делать вам нужно немного,  — сказал он.  — Достаточно будет дать им попить или переброситься парой ласковых слов. Большинство все равно почти весь день дремлют. И если кто-нибудь из них отмучается, нужно пойти к главному туннелю и воткнуть в стену вот этот белый флаг. Остальное сделают другие.
  Нельф и Тисло с сомнением оглядывали одну постель за другой. Нигде не было видно повязок, да и окровавленных тряпок, мисок для гноя, клейма и пилы для распиливания костей тоже ни следа. Значит, этих мужчин ранило не в бою. Вопрос только в том, что же с ними не так.
  — Помогите мне встать,  — снова умоляющим тоном произнес гном.
  Нельф и его брат бросились к нему. Лучше поскорее привыкать к новым задачам, которые поставили перед ними гномы. В остальном же стоило браться за поручения, которые невозможно выполнить неправильно.
  — Я сказал, что вы даете им попить или разговариваете с ними, ничего больше,  — прикрикнул на обоих мейстер Нодрин и поставил кувшин на край стола.  — Вот, здесь у меня есть кое-что от боли и жажды. Дайте ему это.
  Тисло подбежал к столу гнома, взял стоявший на нем сосуд.
  — Это крепкое пиво,  — удивленно отметил он, понюхав содержимое.
  — От жажды и боли, как я и говорил.
  — А что с ним такое-то?  — поинтересовался Нельф, немного надеясь, что на него это тоже нападет.
  Гном кивком головы предложил ему поднять старое одеяло и посмотреть самому. Тисло изо всех сил вцепился в кувшин, в то время как Нельф откинул в сторону одеяло. Сначала они не увидели ничего необычного. Гном, одетый в одну только набедренную повязку, почти неподвижно лежал на импровизированном соломенном матраце. И только присмотревшись повнимательнее, Нельф заметил, что кожа его выглядит неестественно серой и матовой. Полностью отбросив одеяло, он увидел нечто, от чего у него захватило дух. Правая нога гнома была из камня. Превращение происходило начиная с пальцев до таза. Переход между плотью и камнем был незаметен. Нельф снова прикрыл гнома.
  — Это заразно?  — спросил он у мейстера Нодрина.
  — Разве я был бы здесь в этом случае?
  — Вы же мейстер,  — удивился Нельф.  — Вы лечите больных, облегчаете страдания, произносите благословения. Никакие страдания, сколь сильными они ни были бы, не могут заставить мейстера бросить больного в беде.
  Нодрин уставился на полурослика так, словно у него из груди торчала третья рука.
  — Я мейстер, это верно. Я посвятил свою жизнь Леонису. Это тоже правильно. Но это совершенно не значит, что я наделен сверхъестественными способностями целителя и могу защититься ото всех болезней. Мы гномы, а не эльфы. Мы не жалуемся на какое-то там бо-бо. Я много десятков лет забочусь о гномах Серого порубежья, и все, что я видел до сих пор — это были сломанные кости, порезы и колотые раны, контузии, ожоги и ампутации. Клирик у гномов больше ремесленник, чем ученый. Конечно, сила Леониса помогает мне выполнять свою работу, но ждать от меня великих чудес не стоит. А еще я не думаю, что какой-либо другой народ обладает великой клирикальной силой — хотя любят об этом говорить. Лично я не видел ни одного такого чуда, о которых говорится в старых легендах других народов.
  Нельфу показалось, что он все это уже слышал, только в отношении полуросликов. Так или примерно так говорила Ода, когда незадолго до принятия в орден клириков Цефеи покинула храм у Речной стены и решила вместе с братьями отправиться на поиски приключений. Тогда она, скорее рассерженная, нежели разочарованная, призналась, что в храме пытаются поддержать веру, ослепляя собственный народ. Если Нельф правильно помнил, дословно она сказала следующее:
  — Я же не какой-то там третьесортный фигляр, который пытается произвести на публику впечатление с помощью дешевых фокусов.
  После этого она ни слова больше не сказала о том времени, когда была послушницей.
  Нельф решил, что мейстера Нодрина тоже не стоит расспрашивать. Где-то он слыхал, что клирики становятся очень восприимчивыми, когда речь заходит о вере. Поскольку подобная чувствительность выражалась у гномов по большей части во вспышках ярости, которые в свою очередь приводили к побоям, он решил, что разумнее будет просто принять услышанное к сведению и заняться пациентами.
  — А как нога превратилась в камень?
  — Болотный метляк,  — только и сказал Нодрин.
  — Кто?  — почти одновременно переспросили Нельф и Тисло.
  — Вы не знаете, что такое болотный метляк?  — проворчал гномский мейстер.
  Братья покачали головами.
  — Мы не так часто ходим в болота,  — попытался объяснить Тисло.  — Возможно, все дело в том, что мы маленькие и у нас тяжелые ноги — все это плохо сочетается с болотом.
  — Кому ты это рассказываешь, парень?  — фыркнул Нодрин.  — Если бы были такие умные, мы никогда не полезли бы в этот ад под болотом. Ну да как бы там ни было, болотный метляк — это та еще бестия. К счастью, их очень мало, но временами они встречаются в крупных болотах и топях. Издалека они похожи на старых пасущихся лошадей. Они чуть больше и крупнее, а шея длиннее. Но если подойти ближе, можно увидеть, что по большей части голова торчит в воде или трясине. Одному Леонису ведомо, как эти твари дышат. Возможно, как рыбы. Если же подойти настолько близко, лучше сразу убираться куда подальше, потому что если они вытащат голову из воды и посмотрят на тебя, то превратят в камень. Почти как василиск, но они заставляют каменеть все: растения, животных, зеленокровок, краснокровок — возможно, даже самих богов. К счастью, мускулатура у них на шее настолько слабая, что им редко удается поднять голову. Говорят, что череп у них как у древнего дикого кабана, с омерзительными кривыми клыками и длинной свалявшейся шерстью. Но точно, конечно, никто не знает.
  — Ну, на этот раз этот болотный метляк все же нашел в себе силы вытащить голову из воды,  — заявил Нельф.
  — К счастью, нет, мальчик, иначе он не лежал бы здесь в постели, а стоял бы у входа в виде статуи. Ему и еще двоим просто не повезло, они прошли через пещеру метляка. Эта тварь действительно постепенно превращала в камень все вокруг себя и сидела в своей собственной темнице, словно в друзе — пока не пришли мы. Эти трое сделали мостки, чтобы не идти по воде и не разбудить тварь. Что я могу сказать, мостки сломались, все трое рухнули в воду. Одного взгляда на их ноги хватило. Результат ты видишь.
  — А как же вы убили тварь?  — поинтересовался Тисло.
  — Никак! Она все еще стоит где-то в этом пещерном аду, как чертова утка. Если хотите посмотреть на нее, не стесняйтесь. Если решите убить ее, я лично выдам вам два маленьких клиночка. Но за это вы должны будете пообещать мне, что если она превратит вас в камень, вы будете не против, если я поставлю вас на каминную полку у себя дома.
  — Думаю, для начала мы попытаемся ухаживать за больными,  — произнес Нельф, снова оглядев окаменевшую ногу гнома.  — Ему больно?
  — Только когда по лестнице поднимается,  — рассмеялся Нодрин.



  30 Мило

  После двух с половиной дней, проведенных в седле, Мило мог сказать две вещи: способа путешествовать быстрее нет, засыпать, сидя верхом на лошади, опасно для жизни, особенно если ты не достаешь ногами до стремян. Они скакали круглые сутки, легкой рысью или шагом, чтобы дать отдых лошадям. Дорн не давал покоя ни животным, ни всадникам.
  В первый вечер они проезжали через маленькую крестьянскую деревушку под названием Разводье. Мило еще помнил покачивающуюся на ветру деревянную вывеску у входа в трактир. На ней было написано «Золотая форель». Из приоткрытого окна доносился аромат жареной рыбы и тушеных кубиков шпика. Мило считал, что в этом запахе было что-то домашнее, но в любом случае он требовал остановиться, спешиться и зайти. И ему казалось, что будет правильно отдохнуть после долгой скачки за тарелкой хрустящей форели, стаканчиком белого вина, а потом, ночью, насладиться мягкой постелью. Дорн так не думал.
  В маленькой деревушке было домов двадцать: горстка хуторов, пара охотничьих хижин, жили здесь два рыбака, чьи избы виднелись на другом берегу большого рыбоводного пруда, трактир и несколько жилых домишек. Позже Мило осознал, что больше времени требовалось на то, чтобы пересчитать дома, нежели для того, чтобы проехать меж ними.
  В душе Мило забрезжила слабая надежда хоть на какой-то комфорт после проведенной в седле ночи, когда Дорн рассказал еще о двух деревнях, мимо которых они будут проезжать утром: Вербная Стреха — поселение дровосеков, и Заполье, притянувшее к себе множество ремесленников, поскольку там добывали мрамор. Мило предвкушал сытный завтрак, и если будет время, то и ванну.
  Вербную Стреху видно было издалека. Она горела. Не так, как часто бывает в деревнях, когда из-за печи в одном из домов загорелась крыша. Вся Вербная Стреха была охвачена пламенем.
  Дорн предложил объехать деревню по широкой дуге. С учетом того, что Вербная Стреха не могла больше предложить ничего, кроме пепла, Мило даже не пытался переубедить его. Еще пару недель тому назад Мило ни за что не помешали бы помочь жителям деревни. Может быть, среди этого народа и не было великих героев, но готовностью помочь они отличались всегда. Однако после случившегося в Дуболистье в Мило жил страх, что придется снова беспомощно наблюдать за тем, как другие безо всякой на то причины набрасываются друг на друга, не останавливаясь перед убийством.
  Несколько часов спустя они добрались до Заполья. Уже рассвело, но утренний туман словно проглотил деревню. Дорн остановился у края каменоломни и прислушался к окружавшей их тишине. Казалось, все было спокойно. Наемник первым поехал по узкой, присыпанной гравием тропе, ведущей в Заполье. Тишина была призрачной. Ни шевеления, никакого утреннего шума, никаких голосов. А потом они увидели на козырьке над дверями одного из домов шестеро повешенных мужчин. Лица их были бледны, как туман. Все остальные люди деревню, похоже, покинули. Двери хижин и домов были открыты нараспашку. Огонь в каминах погас. Где-то далеко залаяла собака.
  — Что здесь произошло?  — спросил Мило, нагнав Дорна.
  — То же самое по всему Серому порубежью. Они убивают друг друга. Люди всегда найдут повод вцепиться друг другу в глотку.
  Может быть, он и прав, но все же за этим должно стоять еще что-то. Все эти беспорядки, множество погибших, резня в Дуболистье — все это ненормально. У всего был один корень, и Мило казалось, что постепенно он начинает понимать, зачем мейстер Гиндавель послал его в это путешествие. Он должен выяснить, в чем заключается причина такой взаимной ненависти. Полурослик осознал, что это должно иметь какое-то отношение к этой книге и богам. Если немного повезет, путешествие Мило прольет некоторый свет на мрачное пророчество Ксумиты Латоринсиса, гоблинского шамана.
  — А разве мы не должны их снять?  — неуверенно поинтересовался Мило, пытаясь не смотреть в лицо погибшим.
  — Не думаю, что им от этого будет лучше. Кроме того, это хорошее предостережение для всякого, кто проезжает эти места — отсюда нужно убираться как можно скорее.
  — Думаешь, те люди, которые повесили его, еще неподалеку?
  — Может быть,  — проворчал Дорн.  — Лично я не собираюсь оставаться здесь слишком долго, чтобы выяснить это, и тебе не советую.
  Дорн ударил свою лошадь пятками по бокам и послал ее в галоп. Сенета понеслась за ним. Густой туман почти сразу же проглотил их, и только подковы стучали по узкой, мощенной гравием дорожке.
  Мило по-прежнему с трудом управлял лошадью. Приходилось вытягивать руки, чтобы как следует взять поводья, а ноги у него не доставали до боков, чтобы пришпорить лошадь, как обычно. До сих пор всегда хватало шлепнуть ее по крупу, и ездовое животное Мило переходило на рысь, но туман и запах смерти смущали животное. Вместо того чтобы поскакать вперед, лошадь прыгнула в сторону, а затем тревожно завертелась вокруг себя.
  — Давай уже, упрямая тварь,  — прохрипел Мило, шлепая лошадь по крупу то справа, то слева.  — Сейчас не время демонстрировать мне, что у лошадей тоже есть своя воля.
  Животное остановилось, нервно фыркнуло и принялось рыть копытом гравий.
  Мило поглядел на казненных мужчин, которые покачивались под легким ветерком. Все они были крепкими ребятами. У троих из них на лице были большие кровоподтеки, а у висевшего в середине петля выглядела как-то не так. Узел был прижат к кадыку, а не красовался на затылке, как обычно. Из-за петли его голова была запрокинута назад. Под носом и на подбородке виднелась запекшаяся корочка крови. «Судя по всему, борьба со смертью была отчаянной»,  — подумал Мило. Глаза мертвеца далеко вывалились из глазниц, пальцы на левой руке были сведены странной судорогой.
  Он смотрел на Мило своими мертвыми глазами, а Мило глядел на него в ответ. Вдруг повешенный открыл рот и высунул набухший синий язык. Полурослик вскрикнул, лошадь, сопя, отскочила на два шага. Прежде чем он успел что-либо сделать, кто-то схватил его лошадь за поводья и развернул к себе.
  — Ты что, больше не хочешь ехать с нами, решил поселиться в одном из домов? Они точно не будут против.
  — Он пошевелился,  — пролепетал Мило, показывая на повешенного.
  Дорн еще раз оглядел мужчин.
  — Это просто ветер,  — попытался он успокоить полурослика.
  — У него рот открылся, а потом он мне показал язык.
  — Как некрасиво,  — рассмеялся Дорн.  — Никаких манер у нынешних мертвецов. Смерть всем нелегко дается. Большинство просто лежат и гниют, другие вдруг начинают шевелиться и негромко постанывать. Но у всех у них есть одно общее: они холодны и мертвы и ничего тебе не могут сделать.
  — Но я видел, как он шевельнулся,  — настаивал Мило.  — И это был не какой-то там рефлекс. Он посмотрел на меня и вывалил язык.
  — По размеру и разум,  — раздраженно проворчал Дорн и просто потащил за собой лошадь Мило. Животные с трудом поднимались по крутой тропинке, ведущей прочь из Заполья. Наверху, на краю каменного карьера, их ждала Сенета.
  Целый день они молча ехали друг за другом. Дорн выбрал путь в стороне от дороги. Каждые четыре часа он устраивал короткий привал, но, судя по всему, больше тревожился о лошадях, чем о своих спутниках. Когда с наступлением вечерних сумерек они добрались до Верхних Топей, Дорн вдруг остановился и спешился.
  — Что, опять привал?  — усмехнулся Мило.  — Мы же утром уже пили по глотку воды и съели по краюхе хлеба. Зачем моим ногам чувствовать под собой землю? И храни меня Цефея от того, чтобы моя задница снова начала что-то ощущать.
  — Ты еще будешь тосковать по тому времени, когда трясся на своей кляче,  — произнес Дорн.  — От этого места пойдем пешком. Ехать дальше опасно. Верхом мы сумеем заметить болотистые места только тогда, когда в них провалимся.
  Сенета выполнила команду Дорна спешиваться беспрекословно. Мило еще боролся с собой.
  — Ты же шутишь, правда?  — пожаловался он, обращаясь к наемнику.  — Ты два дня заставлял меня сидеть на спине у этого монстра, а теперь, когда нам нужно проехать через чертово болото, я должен спешиться?
  — А что ты имеешь против болота?  — поинтересовался Дорн.
  — Во мне и четырех футов не будет. Угадай с трех раз.
  — Слезай!  — не уступал Дорн.
  Мило соскользнул со спины лошади.
  К грубому обращению Дорна с собой он уже начал постепенно привыкать, но с момента бегства из Рубежного оплота охладели и отношения между наемником и Сенетой.
  — У ворот Рубежного оплота, когда меня захватил в плен Раф, что ты прошептала Дорну на ухо?  — спросил волшебницу Мило, когда был уверен, что наемник его не услышит.
  Сенета остановилась и уставилась себе под ноги.
  — Ты не обязан этого делать,  — ответила она.
  Мило не понял.
  — Чего он не обязан делать?
  — Не нужно было ему их убивать. Я никогда бы от него этого не потребовала,  — пояснила Сенета.  — Я вижу по его лицу, когда он готовится помочь кому-то расстаться с жизнью. Тогда у него глаза становятся пустыми, а губы сильно сжимаются. Мне кажется, его ненависть к врагу сильнее, чем любовь ко мне.
  — Прости, пожалуйста, но я тоже там был,  — ответил Мило.  — У него не было другого выхода. Как иначе я мог освободиться от этого ненормального Рафа?
  Сочувствующий взгляд Сенеты был очень красноречив и не очень-то вселил в Мило уверенность в том, что он однажды целый и невредимый вернется в Дуболистье.
  — Если он со всем, что ненавидит, управляется так же, как с убийствами, мне очень интересно посмотреть, как он делает то, что ему нравится.
  Сенета слабо улыбнулась.
  — В этом-то и проблема. Во всем, что могло бы принести деньги и что не нужно добывать мечом, он ужасен. Регор наделил его даром, не очень приятным, но очень прибыльным.
  — Золото — это еще не самое главное в жизни,  — заметил Мило.  — Есть вещи и поважнее.
  — Вы, полурослики, просто поразительные существа,  — удивленно произнесла Сенета.  — Во всем видите хорошее. В любой несправедливости найдете искорку доброты, а если вам плохо, то думаете о славных временах, которые, быть может, настанут. Люди не такие. Тот, у кого нет денег, не может позволить себе мечтать. Потому что для того, чтобы мечтать, нужно закрыть глаза, а если ты сделаешь это, кто-то другой перережет тебе горло, чтобы ты не украл мечту у него.
  Подобная точка зрения показалась Мило очень странной. Если всегда опасаться худшего и подозревать всякого, что он задумал нечто злое, то так никогда не станешь счастливым. Люди просто не умеют радоваться простым вещам. Им всегда хочется заполучить что-нибудь, что есть у кого-то другого. Вопрос только в том, почему Дорн и Сенета сопровождают его и чего ждут от него взамен. Однако он решил, что не хочет знать этого, просто соскочил с коня и протянул поводья волшебнице.
  — Возможно, будет лучше, если лошадь возьмешь ты,  — произнес он.  — Мне кажется, что она только и ждет, когда представится возможность утопить меня в болоте.
  Волшебница приняла поводья, потащила за собой обоих животных.
  Мило был замыкающим. Идти по надежной тропе через топи очень просто, если ее предварительно вытоптали двенадцать подков и четыре ноги. Но с наступлением темноты продвигаться вперед стало сложно. Через час Дорн принял решение стать лагерем на ночь.
  — Это можно было сделать два часа назад,  — пожаловался наемнику Мило.  — Тогда нам не пришлось бы спать посреди этого проклятого болота.
  — Ты что же, хотел бы спать там, где есть люди, которые любят вешать других людей или перерезать им горло, когда те спят? Я предпочитаю кваканье лягушек и жаб. Чудесный звук, в отличие от хрипа умирающего человека.
  — Здесь здорово,  — с наигранной веселостью ответил Мило. Босыми ногами он вытоптал высокую траву, чтобы расстелить одеяло.  — Лягушачий концерт — то, что нужно, чтобы отдохнуть после тяжелого похода.
  Трое спутников разделили свой скудный провиант и молча сели рядом. Дорн отказался разводить костер, чтобы приготовить хотя бы чай. Поэтому Мило не оставалось ничего иного, кроме как выпить немного вина, предложенного Сенетой, и сделать глоток воды из собственного бурдюка, немного пожевать сушеное мясо и улечься спать.
  Полурослик едва задремал, когда услышал отдаленные крики о помощи, заставившие его подскочить. Дорн тоже встал со своего одеяла и напряженно вслушивался в темноту. Сенета проснулась только тогда, когда Мило потряс ее за руку.
  — Что случилось?  — простонала она в полусне.
  — Кто-то зовет на помощь,  — пояснил Мило.  — Наверное, он заблудился или застрял в болоте.
  — Или хочет заманить нас в ловушку,  — мрачно заявил Дорн.
  — Мы не узнаем этого, если будем стоять на месте,  — произнес Мило.  — Нужно поторопиться, пока не стало слишком поздно.
  — Он прав,  — согласилась Сенета.  — Ловушка или нет — нужно посмотреть, кто там.
  Дорн презрительно фыркнул.
  — Ну ладно, но не смейте зажигать факелы. Свет будет виден на много миль. Нужно держаться поближе друг к другу и выяснить, что там происходит.
  Каждый шаг по болоту ночью — большой риск. На небе виднелся лишь тонкий бледный серпик луны, от него света было меньше, чем от трубки Мило. Продвигались вперед они ужасающе медленно. Крики о помощи то и дело перемежались негромкой руганью Дорна, когда его сапоги увязали в трясине. Крики становились все более умоляющими, а Дорн все более раздраженным. Мило с удовольствием крикнул бы: «Держитесь, мы уже идем!» — но опасался, что Дорн будет против — а еще больше он боялся того, как именно мужчина выразит свое несогласие.
  До источника криков о помощи было рукой подать. Дорн остановился и негромко выругался.
  — Проклятье, дальше не пройти. Нужно обходить!
  — Прошу, помогите нам,  — умолял голос.  — Мы здесь, рядом.
  Всего одно слово, произнесенное резко и отрывисто, покончило со всеми рассуждениями насчет того, что теперь делать:
  — Lux!  — В мгновение ока раскаленный шар размером с детскую голову разогнал темноту.
  Сенета держала заклинание света в руке, как огромного светлячка, а затем надела его на навершие своего посоха.
  — Они там, впереди!  — крикнул Мило, показывая на четверых гномов, до подбородка провалившихся в болото. На поверхности вязкой жижи плавал один перевернутый шлем. Гномы словно застыли в болоте; их бороды плавали на поверхности, похожие на хвосты комет.
  — Держитесь, сейчас мы найдем длинную палку и вытащим вас!  — крикнул им Мило.
  Дорн обнажил меч, бросился к пушистой березе и одним ударом отрубил ветку длиной футов в восемь. Сенета подняла посох со светящимся шаром высоко над головой. В глазах гномов вспыхнула надежда.
  Дорн лег плашмя на землю на краю топей и протянул ветку гномам — насколько хватало руки.
  — Хватайтесь за нее!  — крикнул он им.  — Я вытащу вас, одного за другим.
  Гном, который был ближе всего к ветке, медленно попытался вытащить руку из болота. С каждым дюймом, на который он поднимал руку, его голова погружалась в вязкую жижу. Когда он ухватился за тоненькие веточки, над поверхностью болота торчала только его макушка. Дорн вытащил ветку вместе с гномом, словно рыбак, который поймал самую большую рыбу в своей жизни.
  Мило тоже бросился к краю болота и протянул руку, чтобы помочь гному вылезти из топи. Дорн и Мило схватили его за обе руки и вытащили на берег. Бородача было почти не видно; он весь превратился в один сплошной комок грязи. Усталый гном тяжело рухнул на берег. Мило и Дорн оставили его на месте и занялись остальными утопающими. В мгновение ока освободили второго гнома. Мило помог ему сесть. Судя по всему, гном избавился от всех доспехов и тяжелой одежды, чтобы не утонуть сразу. На нем не было ничего, кроме тонкой льняной сорочки и простых коротких штанов, да еще разве что кучи болотной грязи. Он сложился пополам от приступа кашля.
  — Да, выплевывай все,  — попытался подбодрить его Мило и похлопал ладонью по широкой гномьей спине.
  Резкая боль заставила его одернуть руку и посмотреть внимательнее. Но в темноте видно было плохо, поэтому полурослик просто принялся осторожно ощупывать спину спасенного гнома. Прямо между лопаток из спины у него торчал острый шип.
  — Что это у тебя такое?  — спросил Мило гнома, который, судя по всему, справился с приступом кашля. А потом понял, что «справился» вряд ли будет правильным словом по отношению к тому, кому вонзили в грудь стрелу.
  — Кто-то стрелял в них,  — объявил Мило и как раз собирался попросить помощи у Дорна, когда увидел, что наемник отбросил длинную ветку березы прочь и та тонет в болоте.
  — Что ты делаешь? Ветка нам нужна для того, чтобы вытащить других!  — закричал Мило на Дорна, а потом увидел, что там, где из болота только что торчали две гномские головы, теперь уходят в трясину несколько стрел с пестрым оперением.
  Мило обернулся к гному, которого спас первым. Тот лежал ничком на земле, вытянув в стороны руки и ноги. Из груди у него торчали две стрелы.
  — Что здесь происходит?  — закричал он.
  Дорн и Сенета стояли, как вкопанные.
  — Ты хотел к эльфам?  — холодно поинтересовался Дорн.  — У тебя получилось. Они нас нашли.
  Из темноты вышли несколько фигур и оказались в круге света, источаемого заклинанием Сенеты.
  — Что теперь будем делать?  — прошептал Мило, тоже застывший на бегу.
  — Для начала будет вполне достаточно попытаться выжить,  — ответил Дорн.



  31 Знающий

  В окно маленькой комнатки на втором этаже падал неестественный красный свет. Скромный трактир с двенадцатью комнатами был единственной гордостью его владельца, Овена Тира. На протяжении двадцати лет сдача комнат в аренду и продажа красного вина в трактире на первом этаже обеспечивали ему стабильный доход. «Северный вид» — так он назвал его, потому что дом стоял так, что из верхних комнат открывался отличный вид на Серый хребет, горный кряж на севере страны. Двадцать лет Овену Тиру приходилось считать, подсчитывать, договариваться о новых ценах на вино с торговцами, использовать сарафанное радио для того, чтобы можно было отложить хоть что-то на старость. Никто не гарантировал ему, что он сумеет справиться с подобной задачей. Двадцать лет его правоту признавал маленький ящичек, который он прятал в своей спальне под половицами. От года к году он наполнялся, обещая Овену безбедную жизнь. До позавчерашнего дня.
  Незадолго до захода солнца в трактир вошли пятеро регориан. Настроение у них было премерзкое, поскольку каждую ночь им приходилось драться на улицах с мятежниками. Сопротивление оказалось ожесточеннее, чем казалось изначально, и улетучилась надежда заработать пару лишних монет за то, что они разгонят писарчуков и паяльщиков. В их собственных рядах тоже были потери, и это тяжким камнем ложилось на плечи наемников. Чтобы тут же не выбрасывать на ветер с трудом заработанные деньги, в городе действовал неписаный закон: регориане имеют право есть и пить в трактирах и кабаках бесплатно. Это было известно всем — кроме Овена. Он упрямо отказывался обслуживать регориан за просто так. Началась словесная перебранка, потом потасовка, и наконец все закончилось арестом и приговором для Овена Тира. В качестве причины регориане указали, что Овен давал приют мятежникам. Суд оказался скор, а приговор суров. Овену пришлось отправиться в тюрьму на два года, кроме того, он лишился всей собственности.
  Эта очередная несправедливость со стороны ревнителей веры стала поводом для Нарека в очередной раз отправить своих товарищей в бой против регориан. Но слепой главарь не преминул воспользоваться информацией для своих нужд. Он был знаком с Овеном Тиром и после множества ночных посиделок за бокалом вина ему было известно о его сбережениях. Он не знал, где точно находится шкатулка, в которой лежит состояние Овена, но это не могло быть далеко. Вместе со своими доверенными людьми Нарек занял трактир после того, как регорианцы как следует в нем порезвились. Сам он выбрал личные комнаты Овена, а его ребята разместились в других.
  Уже через несколько часов Нарек нашел то, что искал. Его слепота, или, точнее, его другие органы чувств, усиленные слепотой, помогли ему в поисках. Одна из половиц, которую вынимали чаще других, издавала отличный от других звук, когда на нее наступали. Нарек нащупал маленькую шкатулку, вынул ее из тайника и присвоил небольшое состояние себе.
  В эту ночь он впервые засыпал с чувством защищенности.
  Знающий сидел за небольшим круглым столом у окна и наблюдал за беспечно спавшим Нареком. Одним движением руки зажег свечу, прилипшую к покрытой лаком глиняной тарелке — и комнату залил свет. Маленькая комната практически опустела. Все ценное регориане унесли и обратили в деньги. Рядом со свечой стояла открытая шкатулка из кедрового дерева.
  Потревожил сон слепого наверняка не свет. Знающий списал случившееся на запах горящей свечи. У слепых здоровые органы чувств наверняка работают даже во сне, а запах огня — это сигнал тревоги.
  Он наблюдал за тем, как Нарек заметался по постели, переворачиваясь с боку на бок, и жалобно застонал. Прошло несколько минут, прежде чем предводитель мятежников Рубежного оплота проснулся и сел на кровати. Удивленно повернул голову то в одну, то в другую сторону, чтобы понять, откуда идет запах.
  — Не волнуйтесь,  — спокойным голосом произнес Знающий.  — Нигде не горит. Просто я позволил себе зажечь немного света, чтобы лучше вас видеть.
  Нарек натянул на себя одеяло, словно испуганная девственница.
  — Кто вы? Что вы делаете в моей комнате?
  — Мне кажется, в этой комнате уже не осталось ничего, что стоило бы искать. Вы открыли и присвоили себе последнюю ее тайну.
  Слепые глаза Нарека поискали открытую шкатулку, стоящую на столике, уверенно нашли ее.
  — Деньги были уже ничьи,  — принялся оправдываться Нарек.  — Они помогут в нашей битве за правду.
  Знающий поднялся, прошелся несколько раз вдоль окна. То, что слепой слышал его шаги, произвело на него некоторое впечатление.
  — Я бы с удовольствием поверил вашим словам,  — произнес он,  — но, к сожалению, знаю, что это не так. Ваши мысли выдали вас. Вам хочется жизни с пажами и слугами, которые позволят вам забыть о вашем увечье. Не хочу судить. Я тоже ставлю свои потребности выше всего остального. Поразительно, но ваш поступок совпал с моей непосредственной задачей, и я не могу позволить вам вести жизнь в роскоши.
  Нарек просунул руку в щель между кроватью и матрацем, извлек оттуда кинжал и направил его в ту сторону, где находился его ночной гость.
  — Убирайтесь отсюда, или я позову своих охранников,  — пригрозил он.
  — Видите ли, в этом-то и проблема. Это не ваши охранники, равно как и в карман вы спрятали не свои деньги. Даже этот мятеж — не ваш мятеж. Эта затея — моя. Так что мне решать, чем здесь все закончится.
  Нарек поставил ноги на пол и встал. Держа нож обеими руками, он изо всех сил старался, чтобы острие постоянно указывало на его собеседника.
  — Вы меня не разочаровали,  — произнес Знающий,  — тем не менее, меня огорчает, что вы относитесь ко мне так враждебно. Вы слепы, а я стар, и это почти уравнивает силы. Но кинжал у вас в руке заставляет меня тоже обнажить оружие.
  Знающий запустил руку в карман своего длинного темно-синего платья и извлек оттуда кинжал. Оружие покоилось в серебряных ножнах, на которых темным цветом выделялся символ Регора, крест, равно как и на рукояти оружия. Когда он извлек его, клинок царапнул по металлу.
  Слепые глаза Нарека нервно заметались из стороны в сторону.
  — На помощь!  — закричал он.  — Помогите мне. Нас нашли.
  По лицу Знающего промелькнула довольная ухмылка. А потом он присоединился к крику Нарека.
  — Да, на помощь. Здесь в комнате незнакомец. На помощь. Он хочет отобрать все только что украденное мною золото, от которого вам не достанется ни монетки. Помогите мне, мои маленькие спутники! Убейте человека, который хочет помешать мне сделать вас своими рабами. Я ведь хочу стать новым…
  Знающий перестал кричать и снова обернулся к Нареку, который уже давно молчал. Мгновение оба прислушивались к ночной тишине. В доме было тихо, как будто устроенный ими шум не выходил за пределы комнаты.
  — Я ведь хочу стать новым… да, кем, кстати? Кем вы хотите быть?
  Острие кинжала Нарека все еще указывало на Знающего.
  — Никем, никем не хочу я быть,  — пролепетал он.
  — О, тогда у меня для вас есть отличное предложение. Но сначала скажите мне, куда скрылся тот полурослик, который искал у вас убежища?
  — Какой такой полурослик? Не знаю я никаких полуросликов.
  — Вы меня разочаровываете. Я следил за каждым вашим шагом. Лучше вашего знаю, что вы будете делать дальше, а теперь вы мне нагло врете. Это некрасиво с вашей стороны.
  — Он бежал. Не знаю куда. Ему помогли наемник и волшебница. Может быть, затаились где-то в городе. Я не знаю, поверьте.
  Знающий сделал несколько шагов, наблюдая за тем, как движется за ним острие кинжала.
  — Я благодарен вам,  — сказал он.  — Вы привели в движение то, что у меня, возможно, не получилось бы. Эта революция отлично сочетается с моими планами. Но должен сказать, что вы дошли до точки, за которой особого развития уже не будет.
  — Мы еще можем победить. На нашу сторону встает все больше и больше горожан,  — перебил Знающего Нарек.
  — Не в этом дело. Мне все равно, кто победит. Мне важно, чтобы эта революция забрала как можно больше жертв. С каждым умершим эта земля становится слабее, а моя сила возрастает. Поэтому я решил сделать вас мучеником. Ваша смерть еще раз как следует подхлестнет эту гражданскую войну. Рубежный оплот запылает, и жертв будет больше, чем смогут вместить все кладбища и склепы в стране.
  Знающий сделал шаг в сторону, и нацеленный на него клинок последовал за ним. Губы у Нарека стали шершавыми, потрескались. Несмотря на то что его глаза ничего не видели, они безостановочно двигались в глазницах.
  Знающий нацелил острие регорианского кинжала прямо в сердце Нарека, насладился этим мигом превосходства — и нанес удар.



  32 Рубиния

  Ущелье Вздохов было самым северным из трех ущелий, пересекавших Скрюченный лес подобно следам от удара когтей чьей-то гигантской лапы. Рубиния и Ода лежали примерно в ста шагах от дна пропасти за покинутым муравейником и наблюдали за полосой вокруг ущелья, покрытой очень редкой растительностью. Рубиния с детства помнила это место, и оно как и раньше напоминало ей порез на теле земли с запекшейся корочкой крови.
  — Никого не видно,  — с облегчением в голосе произнесла Ода.  — Может быть, этот мейстер Отман тоже ошибся.
  — К сожалению, он редко ошибается,  — ответила Рубиния.  — Если он говорит, что здесь повсюду таятся зеленокровки, значит, они где-то поблизости. Если ты их не видишь, это еще не значит, что их здесь нет.
  — Но за те два дня, что мы шли через лес, мы не встретили ни одного из них,  — напомнила Ода.  — Они ведь непременно атаковали бы нас: мы же двигались медленно и были совершенно беззащитны.
  — Только не напоминай мне об этом,  — прошипела Рубиния.  — Не знаю, что нашло на дуболистян, но они ведут себя хуже, чем орава туннельных карликов. Нам потребовалось почти два дня, чтобы преодолеть расстояние, которое я одна прошла бы за полдня. Сначала они решили пополнить запасы воды, поскольку им показалось, что вода в колодце недостаточно хороша, потом захотели пособирать грибы и ягоды про запас. Когда наконец разобрались и с этим, они внезапно решили, что следует идти в ущелье другой дорогой, а когда мы согласились, вдруг оказалось, что они устали от долгого брожения и нужно сделать привал. В детстве я часто представляла себя генералом, ведущим в бой сотни воинов. Если бы я знала, каково это, я захотела бы стать эльфийской принцессой, как другие девочки в деревне.
  Ода захихикала, но, переведя взгляд на девушку, Рубиния увидела, что по щекам у полурослика текут слезы.
  — А мне всегда приходилось изображать злого короля троллей,  — засопела Ода,  — чтобы братья могли убить меня.
  — А кем были твои братья?
  — Они были просто Нельфом и Тисло, двумя мальчишками из маленькой деревушки. Жаль, что они сейчас не с нами. Они бы не испугались.
  Рубиния погладила свою юную спутницу по каштановым волосам.
  — С ними наверняка все в порядке,  — произнесла она.  — Конечно, гномы — это кучка грубых и вечно хмурых забияк, но они не чудовища.
  Ода вытерла слезы.
  — Нет, чудовищем всегда была я. Ты когда-нибудь видела тролля?
  Рубиния кивнула.
  — И как они выглядят?
  — Как старое кряжистое дерево — пока не пошевелятся.
  Ода вскарабкалась на муравейник и бросила осторожный взгляд в ущелье.
  — Может быть, все же будет лучше, если мы еще немного понаблюдаем за ущельем,  — прошептала она.
  Полурослики просидели в засаде еще час, но ни одна из них не увидела никаких следов орков, гоблинов или троллей. Они решили, что нужно привести жителей Дуболистья в ущелье до наступления темноты. Есть ли внизу что-то опасное, будет понятно только тогда, когда начнется спуск. Рубиния достаточно хорошо знала ущелье Вздохов, равно как и Воронье, чтобы иметь право с уверенностью сказать: для того, чтобы разглядеть хоть что-то внизу, просто заглянуть внутрь будет недостаточно. Оно было похоже на море: взглянув на воду, никогда не узнаешь, что скрывается под поверхностью.
  Они покинули свой пост и скрылись в лесных зарослях, где в полумиле к югу стояли лагерем остальные полурослики. Конечно же, снова начались обычные споры между жителями деревни, но на этот раз каждую назревающую ссору Рубиния прекращала резким вмешательством, которого даже сама от себя не ожидала.
  — Наверняка в детстве ты была хорошим генералом,  — прошептала ей на ухо Ода, когда все остальные полурослики, ошалев от окриков, вняли зову Рубинии и приготовились выступать.
  Рубиния гуськом повела остальных к ущелью. В процессии дуболистян царило напряженное молчание. Полурослик чувствовала, что они с удовольствием восстали бы против ее указаний, но, судя по всему, не видели альтернативы.
  Когда Рубиния последний раз совала нос в ущелье Вздохов, она была еще совсем юной девушкой. Она прекрасно помнила тот день. Это был день Перевернутого листа, и жители Дуболистья выходили в лес, объявляя открытие грибного сезона. Вся семья Черниксов отправилась далеко на север верхом на пони и на повозках, чтобы поискать белые грибы и красные сморчки. Однако поскольку у девушки-подростка не было особого интереса к собиранию грибов, Рубиния воспользовалась возможностью нарвать львиного зева и сплести себе из него венок. Тогда она впервые подумала, что название «ущелье Вздохов» слишком безобидно и мило для пореза на теле земли, настолько глубокого и мрачного, что можно подумать, что он тянется до самого сердца мира. И это впечатление осталось прежним. Ущелье зияло в земле, похожее на огромную пасть зверя, задумавшего поглотить всякого, кто осмелится подойти поближе. Склоны венчали крутые скалы. Из трещин и расщелин в камне торчали засохшие кусты. Дно ущелья обрамляли массивные валуны, вывалившиеся из стен с течением времени. Рубиния облегченно вздохнула, отметив, что никакого шевеления внутри не
наблюдается.
  — И как мы спустим туда всех наших?  — поинтересовалась Ода.  — Дети и старики ни за что не преодолеют спуск.
  Рубиния подняла камень и бросила его в ущелье. Светлый камешек быстро поглотила и заставила исчезнуть наползающая тень. Когда спустя несколько ударов сердца долгожданного удара камня о дно не последовало, Рубиния указала на широкое плато в пятидесяти шагах прямо под ними.
  — Под ним есть еще восемь других, расположенных уступами друг относительно друга, словно ступени огромной лестницы.
  — Откуда ты знаешь?
  — Мило и Бонне уже спускались туда. Это было одно из их дурацких испытаний собственного мужества. Они мне рассказывали. Я предлагаю поставить на каждом плато по трое крепких мужчин или женщин, которые будут спускать всех оттуда на следующий уступ. Если мы поторопимся, то успеем попасть на дно ущелья до наступления ночи.
  Рубиния занялась отбором мужчин и женщин, которые должны были занять места на плато. Распределила веревки, раздала указания, что и как делать. На лицах дуболистян не было особой радости по поводу предстоящей вечеринки с элементами скалолазания, но Рубиния не отступилась. Они с Одой собрали все, что жители просто понавешивали на себя, не зная, куда это сложить. Каждому приходилось объяснять, как это важно — вести себя тихо и что дополнительный вес сильно затруднит спуск. Лишние вещи, которые нужно было оставить здесь, свалили в одну общую кучу. Выбор предметов простирался от серебряных приборов, всевозможных сувениров и до кастрюль со сковородками. Несгибаемая твердость Рубинии увенчалась успехом и привела еще и к тому, что страх перед предстоящим спуском возрос настолько, что смолкли даже самые тихие шепотки.
  И как раз вовремя, поскольку во внезапно наступившей тишине послышался отчетливый треск сухой ветки, сломавшейся под весом массивной ноги. Почему-то этот звук сумел преодолеть ущелье, несмотря на то что, казалось, оно поглощает абсолютно все звуки, и привлек внимание полуросликов.
  Ветка может треснуть по ряду причин. Ничего такого, от чего стоило бы впадать в панику, если только этот звук не будет громким, словно лай собаки,  — несмотря на то что доносится с другой стороны ущелья. Судя по всему, ветка сломалась под собственной тяжестью.
  Все полурослики повернули головы, устремив взгляды на границу лесов и раскинувшиеся за ней горы на другой стороне ущелья.
  И вдруг появились они, просто вышли из подлеска. Тролль, настолько огромный и массивный, что оба орка рядом с ним казались игрушечными. Троица, заметив полуросликов, остановилась. Они не казались ни удивленными, ни возмущенными, да и враждебность их тоже не ощущалась. Орки заворочали шеями, подставили ветру приплюснутые носы и стали принюхиваться.
  Казалось, время на миг остановилось. Полурослики, орки и тролль глядели друг на друга. Затем огромное зеленокровное существо засопело, развернулось и снова исчезло за деревьями. Орки последовали за ним, словно собаки. Но прежде чем скрыться из виду, один из них еще раз обернулся и поднял вверх свое оружие, ржавый кусок железа,  — словно здороваясь. Этот жест несколько не вязался с его мрачным выражением лица, но разве поймешь, улыбается орк, просто облизывает гнилые зубы или кривится от отвращения. А потом в густом лесу исчез и он.
  Никто из полуросликов не вскрикнул, ни один ребенок не расплакался, никто не стал возносить молитвы Цефее. Страх прочно проник в тела и парализовал волю. Напряжение отступило только спустя некоторое время после того, как тролль и орки скрылись в лесу.
  — Давайте-ка поторопимся,  — произнесла Рубиния, когда голос снова вернулся к ней.  — В ущелье мы будем в безопасности.
  По крайней мере, на это она надеялась. Отман говорил ей, что зеленокровки избегают ущелий. Почему и отчего, он тоже не знал. Может быть, все дело в том, что они не любят лазать.
  Хотя она бы с удовольствием избежала такой встречи с зеленокровками, но было в ней и кое-что хорошее: больше никто из полуросликов не жаловался на рискованную идею спускаться вниз, в ущелье. Распрощавшись с сомнениями, они связали веревки, сделали люльки и начали спускаться вниз, один за другим.
  Первой была Ода, за ней последовала Рубиния, а затем остальные, кого выбрали для расстановки на плато. Они спускались шаг за шагом: трое полуросликов оставались наверху, спуская следующих на расположенный ниже уступ. От самого нижнего, где встали Рубиния, Ода и Гундер, до дна ущелья было всего тридцать шагов. С течением времени изрезанное расщелинами дно наполнилось упавшими камнями, принесенной дождями грязью и выровнялось. Поскольку ущелье Вздохов тянулось с востока на запад, в самые солнечные часы кое-какой свет падал даже на самое дно, поэтому здесь выживали самые непритязательные растения. Папоротники, мхи и несколько скрюченных деревьев обрели здесь новый дом.
  — Через два часа стемнеет,  — сказала Рубиния.  — До этого времени все должны спуститься. Кажется, там достаточно дров, чтобы разжечь костер и хоть немного согреться.
  — Может быть, Отману пришла в голову не такая уж хорошая идея — послать нас сюда. Сейчас уже все в Скрюченном лесу знают, что мы прячемся здесь. Говоря «все», я имею в виду в том числе и зеленокровок. Что, если они придут сюда? Тогда мы окажемся в ловушке.
  Рубиния хлестнула Гундера свободным концом веревки.
  — Держи свои мрачные мысли при себе. Привести всех их сюда было и без того тяжело. Если ты теперь будешь пугать их своей болтовней и они разбегутся кто куда, окажется, что все было зря. Тогда им никто уже не поможет. Твои причитания словно соль в яблочном пироге.
  — А кто поможет им сейчас?  — поинтересовался Гундер.
  — Мы будем держаться вместе, в этом наша сила. Так было всегда.
  Рубиния знала, что это очень слабый аргумент, но общность — это все, что у них было. Это самая большая сила полуросликов. В прошлом общность помогла им преодолеть много кризисов и опасностей, и всякий раз, когда происходило что-то плохое, общность помогала им справиться с этим.
  В принципе то, что этот аргумент привела именно она, был парадоксален, поскольку именно она ушла из Дуболистья и повернулась к общине спиной.
  Но времени на размышления у Рубинии не было, поскольку с верхних плато уже спустили первых дуболистян.
  Первым на дно ущелья должен был ступить Квимм Оплотс. За ним последовали Йост Зеленолист и Венде Пешкоброд.
  Все шло как по маслу, что утвердило Рубинию в мысли, что она отличный предводитель.
  Странно. Она много лет только и делала, что готовила еду, стирала и убирала Воронью башню. И вот теперь она провела всего несколько дней с себе подобными, и вот уже ей хочется сделать что-то значительное. В глубине души ей даже хотелось, чтобы в ущелье занесло пару зеленокровок, чтобы у нее появилась возможность повести полуросликов в бой.
  Только это безумие! Как можно думать о том, чтобы рисковать жизнями друзей и семьи ради того, чтобы воплотить свою детскую мечту? Нельзя предаваться подобным грезам. Нужно позаботиться о том, чтобы все как можно легче пережили этот кошмар.
  Ода как раз обернула вокруг талии Венде уплотненную тканью люльку, рассказала об особенностях спуска на последнем отрезке, когда ее прервали доносившиеся снизу крики.
  Рубиния встала на колени на краю плато и поглядела вниз. Квимм и Йост стояли спина к спине на большом валуне, пытаясь с помощью трухлявых веток отогнать от себя что-то, что полурослик сверху разглядеть не могла.
  — Проваливайте, твари!  — кричал Квимм.  — Только попробуйте подойти ближе, и эта дубинка пройдется по вашим спинам.
  Первой мыслью Рубинии было, что в ущелье все же пробралась парочка зеленокровок и что теперь они поджидают их, но затем разглядела серую шерсть в скудном кустарнике. Это был волк, насколько она поняла, тучезуб. Второй затаился с другой стороны. Вообще-то эта разновидность волков встречалась только высоко в горах. Они были крупнее и стройнее волков, живших в лесах. Длинные ноги позволяли делать большие прыжки и таким образом легко передвигаться по горам. Они легко могли запрыгнуть на скалу и схватить одного из полуросликов.
  Рубиния действовала не задумываясь. Она прыгнула к Гундеру, вырвала у него из ножен короткий меч, развязала обмотанную вокруг талии Венде люльку и сбросила свободный конец веревки в ущелье, велев Гундеру и Оде держаться за другой конец.
  — Вы оставайтесь здесь,  — сказала она остальным, заткнула меч за пояс, взяла веревку и скользнула за край плато прямо в ущелье.
  Рубиния почувствовала, как горит в руках и бьет по ногам веревка, но не осмеливалась замедлить спуск и просто бросить Квимма и Йоста на произвол судьбы.
  Когда она коснулась ногами дна ущелья, ей показалось, что руки у нее горят. Оглушенная от боли, она взялась за рукоять торчавшего за поясом короткого меча. Прохладный металл немного смягчил боль. Кроме того, ее захлестнула волна мужества и жажда деятельности. Обнаженный клинок, друзья в опасности, а посредине две диких твари, жаждущих мяса,  — все это было похоже на жизнь генерала. И этим генералом была она.
  Но на то, чтобы как следует распробовать этот эмоциональный подъем, времени не было, поскольку оба тучезуба уже заметили Рубинию и, оскалив зубы и рыча, начали приближаться к ней. Рубиния сжала меч в руках и вытянула клинок в сторону нападавших.
  Волки привыкли охотиться на добычу, а не к тому, чтобы она им угрожала. Они остановились на приличном расстоянии, скаля зубы и сердито рыча. Однако Рубиния была недостаточно страшной, чтобы удержать зверей на таком расстоянии, чтобы волкам не хватило одного хорошего прыжка — преодолеть расстояние между ними.
  Оба тучезуба были истощены, шерсть свалялась, лапы были израненными и окровавленными. Казалось, они чувствуют, что это последний шанс поймать добычу и поесть. Через день или два они будут слишком истощены, ослабнут и просто лягут где-нибудь, дожидаясь конца. Поэтому прогонять их смысла не было. Оставалось лишь принять бой.
  Волки не могли договориться. Обычно они медленно окружали добычу, дожидаясь возможности совершить прыжок в нужный момент и укусить. Но первым сомкнуть челюсти на горле жертвы имел право только вожак стаи. Только после того, как он закончит с трапезой и насытится, могли есть животные более низкого ранга. Эти же двое были самками и ни одна из них не желала подчиниться сопернице. Они попеременно рычали то на Рубинию, то друг на друга. Никто из волчиц не хотел подкрадываться к полурослику сзади и предоставлять другой право перегрызть горло.
  Рубиния ждала подходящего момента, равно как и оба тучезуба — только ей не нужно было никому подчиняться.
  Внезапно одна из волчиц схватила соперницу за заднюю лапу, чтобы таким образом закрепить свое право на лакомый кусочек. Вторая самка не оставила сомнений в том, что она не позволит увести у себя добычу из-под носа, и ответила, вонзив зубы в бок обидчице. Они обе вдруг набросились друг на друга, пытаясь перегрызть горло.
  Рубиния дождалась, пока одна из волчиц победит. Самка поменьше лежала на спине, большая стояла над ней. Но вместо того, чтобы сдаться, проигравшая волчица потянулась к горлу второй и схватила ее. Визг и рычание слились в страшную какофонию. Кровь заляпала серую шерсть.
  Вот он, миг, которого ждала Рубиния. Она прыгнула вперед, сжимая обеими руками меч, бросилась на комок из шерсти, когтей и зубов. Навалившись всем весом, она протыкала клинком истощенные тела тучезубов, пока визг и рычание не стихли. Рукоять меча неприятно впивалась в живот Рубинии. Однако она продолжала лежать. Она боялась, что стоит ей шевельнуться, волки набросятся на нее и тут же растерзают. Она не могла поверить в то, что звери мертвы, что она одолела их, хотя этим она была обязана скорее везению, чем умению. Она не шевельнулась и тогда, когда увидела краем глаза, что к ней бегут Квимм и Йост, когда услышала крики Оды, доносившиеся с плато.
  Напряжение, державшее Рубинию, постепенно спадало, но когда оно отошло, пришел страх. Она испугалась самой себя. Как она могла быть настолько глупа? Что заставило ее встать на пути у двух волков? Квимм и Йост не подпустили бы их к себе с помощью палок, а остальные могли бы швырять в них камни. Достаточно было просто прогнать их. Потом полурослики просто разожгли бы костер, а через пару дней проблема с волками решилась бы сама собой. Рубиния заплакала.
  — Я не генерал,  — всхлипывала она.



  33 Мило

  Мило не думал, что наткнется в своей жизни на кого-то, кто был бы более неутомим в путешествии, нежели Дорн. Группа эльфов показала ему, как он ошибался. Они были на ногах уже всю ночь, а стражи безжалостно гнали их вперед. Им не разрешали остановиться даже для того, чтобы попить. И было еще кое-что, в чем эльфы сильно опережали Дорна: в неразговорчивости. Они обменивались только самыми необходимыми командами, большую часть их общения составляли жесты и взгляды. Понять их было не очень сложно, поскольку эльфы просто хотели, чтобы за ними шли. Что произойдет, если кто-нибудь откажется, Мило прекрасно себе представлял. Он понял, что эльфы не особенно церемонятся, когда они безо всякого шума повыдергивали стрелы из гномов, а бородачей просто утопили в болоте.
  Всего эльфов было восемь. Четверо шли впереди, четверо позади. Способность видеть в темноте давала эльфам серьезное преимущество и душила на корню мысли полуросликов о сопротивлении.
  Время от времени Мило слышал, что похитители о чем-то перешептываются. Эльфийский язык, даже шепот и обрывки звучали, словно мелодичный перезвон. С наступлением сумерек эльфы отошли от пленников дальше и взяли луки на изготовку. На лицах их не было ни злости, ни гнева, однако Мило ни капли не сомневался в том, что при попытке к бегству они будут стрелять сразу. Да и не считая этого, он все равно не смог бы убежать, поскольку еле держался на ногах. Но Мило не обманывался на свой счет. Все эти меры предосторожности были не из-за него, а из-за Дорна. Наемник не проявлял никакой усталости. Взгляд был живым. Он внимательно наблюдал за эльфами и, казалось, только и ждал возможности попытаться освободиться. Его шансы были не так уж малы, поскольку эльфы не забрали у них ни обмундирование, ни оружие. Несмотря на это, Мило надеялся, что до этого не дойдет. Как бы там ни было, эльфы вели их в Исфаллар, город эльфов, то есть именно туда, куда они и собирались. В переводе на язык полуросликов Исфаллар означал примерно то же самое, что «Дом в листве».
  — Неужели они никогда не устают?  — пожаловался он своим спутникам.  — Должны же и эльфы когда-нибудь спать, правда?
  — Они могут целыми днями обходиться без сна,  — пояснила Сенета.  — Им достаточно нескольких минут медитации. И даже это они умеют делать на бегу.
  — Ну и ну,  — простонал Мило,  — может быть, им еще и о еде достаточно просто подумать, чтобы наесться?  — Вообще-то это должна была быть шутка, но когда он произнес ее вслух, она прозвучала противно и плаксиво.
  Несмотря на голод, жажду и усталость, они гнали Мило и двух людей все дальше и дальше сквозь топи, не давая им ни минуты отдыха. Днем было проще идти по узкой тропе, которую показывали эльфы, чтобы никто не провалился в болото. Мило уже видел большие деревья душ, росшие на востоке болота, которые эльфы считали своей родиной. Где-то высоко в кронах деревьев они строили свои домики из ветвей и листьев.
  — Еще полдня,  — произнес Дорн, который тоже увидел деревья.  — Тогда мы узнаем, что они собираются с нами делать.
  — А что они могут сделать? Они же нам даже оружие оставили,  — напомнил Мило.
  Дорн с отвращением фыркнул.
  — Здесь оружие есть только у одного меня, и его оставили, чтобы показать, что они все равно лучше меня и что кусок стали ничего не изменит.
  — Просто они не видели, как ты дерешься.
  — И не увидят,  — с горечью в голосе произнес наемник.  — Меч против лука — это плохой выбор, если имеешь дело с эльфами. Меня нафаршировали бы стрелами еще до того, как я к ним подошел.
  — Правильно говорить «нашпиговали стрелами»,  — поправил Мило.  — Фаршировать можно что-нибудь изнутри, например кролика грибами. А тебя бы утыкали стрелами, то есть наделали бы в тебе дырок снаружи, и вот в эти дырки можно было бы что-нибудь положить, чтобы мясо пропеклось лучше и приобрело более насыщенный вкус.
  — Слушай, умник, можешь взять себе мой меч, если уж так хочется попробовать.
  — Нет-нет,  — замахал руками Мило,  — во мне слишком мало мяса для хорошего жаркого. Вот на суп, быть может, еще хватило бы.
  — Мы не едим мяса,  — вдруг сказал один из шедших позади эльфов.
  Мило удивился и ответу, и довольно приветливому началу разговора.
  — А почему?
  — Мясо нечистое,  — пояснил эльф.
  — Без мяса нельзя сделать нормальный соус,  — напомнил Мило.
  Эльф не ответил, и Мило не осмелился еще раз начать разговор. Что ж, по крайней мере, это был хоть какой-то шаг к взаимопониманию, и он не собирался разрушать его ненужными дискуссиями относительно приготовления еды.
  День уже перевалил за половину — если можно так сказать, поскольку обеда, после которого она обычно начинается, не говоря уже о хотя бы самом коротком привале, не было — когда они добрались до первых больших деревьев душ. Мило представлял себе эти деревья более высокими, однако это не означало, что на самом деле они были низенькими. Они были выше всех остальных деревьев в Скрюченном лесу, и полурослик решил, что в них футов триста. В диаметре ствол каждого из них был равен дому, в котором жил Мило и его семья. Но тогда, когда еще была жива его мать и рассказывала им истории об эльфах, ему всегда представлялось, что родина эльфов находится высоко в облаках. Однако это точно было не так, даже в грозу, когда облака опускаются очень низко. Тем не менее, Мило не был разочарован. Деревья душ были в сотни раз старше Скрюченного леса. Их кроны тесно переплетались, образуя густую сеть из веток и листьев, несмотря на то что стволы стояли друг от друга на расстоянии не менее сотни шагов. И только присмотревшись повнимательнее, высоко в ветвях можно было увидеть переплетения лестниц и подвесных мостов. Дома
эльфов напоминали причудливые коконы из веток и листьев, висевшие в кронах деревьев, словно огромные плоды.
  — Должно быть, Дом в листве огромен,  — прошептал Мило себе под нос.
  — Здесь живут две с половиной тысячи воинов,  — произнес один из эльфов, которые теперь снова шли поближе к пленникам.
  Мило в очередной раз отметил, что эльфы обладают отличным слухом и способностью быстро передвигаться. Осознал он и кое-что еще: в голосе эльфа не было дружелюбия, как он предположил поначалу. В нем сквозили равнодушие и высокомерие.
  Однако это отрезвляющее понимание не могло уменьшить великолепия эльфийского города. При каждом шаге ноги Мило утопали в мягком ковре мха и, казалось, совершенно забыли о последних тяжелых днях. Ощущение было такое, будто на землю этого леса никогда не ступало живое существо. Красоту ровного зеленого пейзажа не нарушали ни одна примятая травинка, ни одна сломанная ветка, ни одна протоптанная тропа, ни один увядший лист.
  Эльфы повели трех пленников дальше в рощу деревьев душ. Пока что больше ни одного эльфа им не повстречалось. Понять, что они рядом, можно было лишь по едва заметным движениям высоко в листве деревьев. Эльфы наблюдали.
  Мило заметил, что густые кроны не пропускали ни единого лучика света, и, несмотря на это, в эльфийском лесу было светло и приятно. Он не стал ничего говорить по этому поводу, опасаясь, что снова услышит этот ледяной тон в ответах. Полурослик понимал, что они пленники, но считал, что напоминать об этом постоянно вовсе не обязательно. Если они переживут все это, Дорн позаботится о том, чтобы он не забыл, кому они всем этим обязаны.
  Чуть позже они вышли на поляну, в центре которой из земли поднималась скала, на добрых двадцать футов. Часть камня была потертой, а часть поверхности гладко обработана и отполирована, так что напоминала по виду стол или алтарь. Сама поляна была шагов триста в диаметре, а на севере ее виднелась небольшая рощица с деревьями, кора которых была разрисована черной и белой красками. В отличие от деревьев душ они были поменьше и совершенно голыми. Должно быть, это и есть белокорые деревья, истинная цель путешествия.
  Это Мило тоже представлял себе иначе. Они были похожи на деревья, какими их рисуют на картинках дети. Прямые стволы, слабо разветвленные ветки, да еще и слишком толстые, а круглые темно-зеленые листья, которых было очень мало, казалось, кто-то просто специально развесил, чтобы изображение выглядело более живым.
  — Туда,  — прошипел Мило, обращаясь к своим спутникам.  — Мы у цели.
  — Поверь мне, малыш,  — произнес Дорн,  — если я скажу тебе, что сейчас мы ни на йоту не ближе к цели, чем в тот момент, когда решили ехать сюда. Может быть, мы и преодолели дорогу, но между нами и деревьями по-прежнему стоят эльфы.
  — Все это недоразумение, они поймут, когда мы объясним им, зачем пришли,  — произнес Мило очень громко, чтобы его все слышали.  — Мы ничего им не сделали.
  — Гномы, наверное, тоже,  — проворчал Дорн, тоже достаточно громко.
  Эльфы велели им остановиться, что Мило счел приятным разнообразием после такой дороги, и сел. Легкий тычок копьем в спину убедил его в том, что ждать можно и стоя.
  Теперь до вырезанного в скале алтаря было рукой подать. Мило разглядел на нем маленький предмет. Он был похож на сложенную ветку или сплетенный венок. Возможно, это было что-то вроде священного символа для эльфов. Мейстер Гиндавель мог бы сказать наверняка. Он точно знал бы, что это такое, и опять стал бы говорить загадками, и Мило опять ничего бы не понял. Когда Гиндавель был еще жив, Мило готов был проклинать его за это, но теперь, когда его не стало, полурослик скучал за старым священником со всеми его причудами и привычками.
  Однако он не стал дальше развивать эту мысль, а стал снова рассматривать эльфийский город, раскинувшийся высоко над ним. То, что сделали эльфы, было просто фантастическим. Постройки соединялись с деревьями таким образом, будто на них и выросли. Все сходилось идеально, и, похоже, ничто не мешало природе делать то, что она хочет. Мило осознал, что наверх, в эльфийский город, не ведет ни одна ни приставная, ни построенная лестница. Дом в листве казался похожим на остров, к которому не может причалить ни один корабль, потому что нигде нет причала.
  Спустя мгновение невысказанный вопрос насчет того, как эльфы спускаются вниз и поднимаются наверх, прояснился сам собой. С веток упали тонкие серебряные веревки. Они были похожи на крохотные метеориты, падающие с неба и касающиеся земли. Канатов были сотни, и они окружили деревья сверкающей паутинкой. Ни один из них земли не коснулся. Словно по мановению руки под каждым из них осталась еще пядь, чтобы дать возможность сверканию поплясать над мхом.
  А затем с крон деревьев по веревкам спустились первые эльфы. Они были похожи на капли росы, катящиеся по ниточкам паутины. В мгновение ока они достигли земли и со всех сторон стали приближаться к поляне. Образовав по ее периметру почти идеальный круг, они остановились. Лишь один из них нарушил геометрию круга и подошел к каменному алтарю. У него были длинные серебристые волосы. На нем был кожаный доспех с серебристыми орнаментами, а под ним — зеленая туника из тонкой ткани.
  Сенета схватила свой посох обеими руками и поставила прямо перед собой.
  — Нет, нет,  — прошептал Дорн, положив руку ей на плечо.  — Если бы они хотели нас убить, то уже давно сделали бы это. Так что подождем, что они скажут.
  Когда эльф дошел до алтаря, остальные представители его народа опустились на колени и подобострастно опустили головы.
  Мило не испытывал проблем с тем, чтобы встать перед кем-нибудь на колени. Если им от этого легче, он всегда готов был оказать такую маленькую услугу. А если от этого зависело отношение к ним, с возможным размещением, удобной постелью, капелькой теплой еды, то тем более стоило постараться.
  Дорн и Сенета были не настолько уступчивы, чтобы вот так сходу почтить кого бы то ни было, поэтому остались стоять с гордо поднятыми головами там, где стояли.
  — Когда с вами говорит Высокий лорд Иселаф Чеэн, лучше встать на колени,  — посоветовал один из стоявших рядом эльфов, не поднимая головы.
  — Я не склоняюсь ни перед кем, не зная, дружелюбно ли он настроен по отношению ко мне или нет. Мою правую руку можно купить за пару монет, а уважение нужно заслужить.
  Иселаф Чеэн взял с алтаря маленький предмет и поднял его вверх. Мило отважился бросить на него быстрый взгляд и увидел, что это действительно ветка, на которой висят сухой листок и маленький плод. Но рассматривать его дольше побоялся, поскольку решил, что за недостаток уважения можно получить удар копьем.
  Эльфийский лорд медленно повернулся, держа ветку высоко над головой, убедился, что мужчины и женщины его народа готовы внимать его голосу. Упрямство Дорна и Сенеты он принял, ни капли не изменившись в лице. С другой стороны, сделать его еще более каменным и ледяным вряд ли было возможно.
  Иселаф Чеэн положил ветку обратно на алтарь, снова обернулся к своей свите и заговорил. Его голос звучал хрипло и был чуть громче шепота. Любое пение птицы или стук дятла по коре дерева могли бы заглушить его, но лес и его жители молчали, словно все живые существа напряженно затаились, желая узнать, что скажет эльфийский лорд.
  Прошло некоторое время, прежде чем до Мило дошло, что Иселаф Чеэн воспользовался эльфийским языком. Он звучал так красиво и мелодично, что по спине у него побежали мурашки. К сожалению, он не понял ни единого слова из речи, однако безошибочное чутье подсказывало ему, что эльфийский лорд говорит о двух людях и о нем, полурослике.
  То, что Дорн тоже не понял эльфийского, было очевидно; почти ни один представитель других рас не владел языком жителей леса. Он был сложным, и многие фразы, произнесенные с другой интонацией, приобретали иное значение. Но в отличие от Мило, наемник не ценил звучание и мелодичность. Вместо того чтобы проникнуться, он собрал все свое возмущение в слюну и сплюнул себе под ноги.
  — Там, откуда я родом,  — заревел Дорн, заглушив речь Иселафа Чеэна,  — человеку говорят прямо в лицо, если его в чем-то обвиняют или считают, что он поступил неверно. Кроме того, с ним говорят на том языке, который он понимает.
  На миг на поляне воцарилась мертвая тишина. Затем один из эльфийских стражей подошел и ударил Дорна древком копья под колено.
  — Высокий лорд не говорит на языке низших,  — прошипел он.
  Когда у Дорна вопреки ожиданиям не подкосились ноги и он не упал на колени, а остался стоять, как ни в чем не бывало, эльф размахнулся для нового удара.
  — Нет,  — тихо произнес Иселаф Чеэн.
  Слово было подобно клинку, рассекшему воздух.
  Страж замер, не завершив движения, опустил голову и отступил на шаг.
  — Я не презираю и не уважаю людей,  — произнес эльфийский лорд.  — Ваш язык мне так же противен, как и ваше бесстыдство. Но это еще не значит, что я им не владею. Если тебе будет лучше, понимая, что я говорю, я окажу тебе эту услугу, человеческий наемник. Но ты не услышишь ничего нового для себя. Вас обвиняют в том, что вы сговорились с гномами и планировали нападение на Дом в листьях. Вы пришли в качестве шпионов. Вы предали свой народ и народ эльфов. По эльфийским законам за это полагается смерть.
  Дорн принял приговор эльфийского лорда, не моргнув и глазом. Но Мило заметил, что Сенета крепче сжала посох своего отца, и костяшки ее пальцев побелели. Мило не знал, на что способен посох, но знал, что если она им воспользуется, ни один из них не выпутается из этой передряги. Нужно было что-то предпринять.
  Поскольку полурослики не обладали звучными голосами, да и внешне представляли собой мало примечательного, Мило вышел немного вперед и низко поклонился.
  — Высокий лорд эльфов, прошу, позвольте мне сказать.
  Иселаф Чеэн кивнул ему.
  — Говори, полурослик.
  Разрешение прозвучало довольно грубовато, но Мило не собирался сдаваться сразу же.
  — Полурослики с давних времен живут в мире с эльфами. Мы всегда уважали законы лесных жителей. Вы знаете наш народ, а еще вы знаете, что мы не питаем неприязни к другим народам. Мы никогда не вставали ни на чью сторону в спорах, но всегда были готовы предложить свою помощь. Поэтому я уверен в том, что вы поверите моим словам, если я скажу, что ваши обвинения в наш адрес беспочвенны и ошибочны. Причина нашего визита не имеет никакого отношения к подлости, которую мы будто бы задумали вместе с гномами. Мы просто хотели попасть к белокорым деревьям. Нам ничего не известно о готовившемся нападении на эльфов. Встреча с гномами была случайной. Они звали на помощь, и мы ее оказали.
  Эльфийский лорд бросил на Мило мрачный взгляд.
  — Мы, эльфы, избегаем ходить в рощу белокорых деревьев. В ней нельзя находиться никому из лесных жителей,  — пояснил он.
  — Эльфы всегда считали деревья священными,  — произнес Мило.  — Вы решили защищать деревья, и они в ответ предоставили дом. Что же не так с белокорыми деревьями?
  — Дерево может быть священным, но плоды его ядовиты,  — произнес Иселаф Чеэн.  — А что касается тебя, я не стану утверждать, что твои слова — трусливая ложь, но если хороший фрукт положить к гнилым, он тоже однажды сгниет. Может быть, ты говоришь правду, а может быть, и нет. Факт в том, что вы помогли врагам эльфов. Пусть вашу судьбу решает община.
  Эльфийский лорд снова взял лежавшую на алтаре ветку, подошел к одному из мужчин, стоявших вокруг него, и передал ее ему. После того, как к священному символу прикоснулся каждый эльф из свиты лорда, ветку вернули на алтарь. Лорд обратился к эльфам.
  — Братья и сестры, я спрашиваю вас, должны ли мы проявить милосердие с учетом тяжких преступлений, совершенных нашими гостями? Помогите мне принять решение.
  Эльфы один за другим поднимали головы, сигнализируя, что они обдумали свое решение.
  — Произнесите приговор,  — потребовал Иселаф Чеэн.
  Эльфы как по команде отступили обратно к краю поляны.
  — Мы не желаем отпускать вас безнаказанными,  — объявил эльфийский лорд.  — Община высказалась и требует вашей смерти. Однако мы намерены исполнить желание одного из приговоренных, поскольку его народ на протяжении многих лет был в числе добрых друзей эльфов. Ты можешь войти в рощу белокорых деревьев, юный полурослик. Твои друзья вольны сопровождать тебя. В самой роще никто из эльфов вас не тронет, однако как только ты или твои друзья-люди выйдете из рощи, вы будете казнены. Итак, бегите в дозволенное место или умрите здесь и сейчас.
  Выбрать было легко. Роща была целью их путешествия и обещала, по крайней мере, отсрочку приговора. Если Мило чему и научился в жизни, так это тому, что надежду губит лишь окончательность.
  Однако прежде чем им было дозволено удалиться в крохотное место ссылки, они получили от эльфов угощение. Однако это не было ни дружеским приглашением отобедать с народом леса, ни акт милосердия по отношению к любимому животному, если того настигает старческая слабость. Это был просто ритуал, переживший жестокосердие эльфов. Тем не менее, блюда показались Мило самыми вкусными из того, что он ел за последнее время. Его хорошие манеры требовали отблагодарить хозяев за лакомство, несмотря на то что это был последний обед приговоренного к смерти.
  После еды подали миски с водой и ароматные масла, с помощью которых они должны были очиститься, прежде чем войти в рощу. Все это было частью древнего ритуала, и эльфы его придерживались.
  Уже стемнело, когда стражники-эльфы провели Мило, Дорна и Сенету в рощу. Слабый лунный свет не позволял разобрать тонкий шрифт, выделявшийся на березовой коре подобно темным прожилкам. Поэтому троица приняла решение подождать до утра, а для начала разбить лагерь, чтобы немного отдохнуть после продолжительного марша. Несмотря на то что они находились в темнице, спокойствие и умиротворенность эльфийской рощи чувствовались везде. Мило уснул, думая о том, каково сейчас его брату и увидятся ли они когда-нибудь еще.



  34 Бонне

  Бонне поглядел на синяки на своем бедре и задумался, откуда они могли взяться. Его не били, он не падал, но, несмотря на все это, они появились, словно по мановению волшебной палочки. Он осторожно надавил на самый большой и вздрогнул от боли. Может быть, это как-то связано с проклятием Ксумиты? И синяки эти вовсе не его, а Мило? Размышлять об этом было бесполезно. Если это так, значит, его брат по крайней мере еще жив. От пары синяков еще никто не умирал.
  — Это здесь живет твой великий волшебник?  — злобно прорычал Шрак.  — Как-то все заброшено и напоминает развалины.
  — Судя по виду, гореть будет хорошо,  — хрипло проговорил один из тех орков, которые постоянно крутились под ногами у генерала, как мухи вокруг кучи навоза.
  Бонне с трудом различал прихвостней Шрака. Для него все орки были на одно лицо, а все вместе были просто уродливы и омерзительны. Но этого звали Наздак, в этом Бонне был уверен. Только один орк был отвратительнее всех остальных. Левую половину лица его украшал длинный шрам, стоивший ему глаза.
  — Мы называем это Вороньей башней,  — пояснил Бонне,  — потому что летом на крыше полно ворон. И да, здесь живет Отман, но дома ли он сейчас, я вам сказать не могу. В любом случае я не спешил бы называть эту башню развалинами. Тете Рубинии это может не понравиться.
  Больше всего Бонне хотелось куда-нибудь спрятаться. Он казался себе предателем. То, что он сказал о мейстере Отмане, как представил его великим волшебником — все это должно было быть просто шуткой. Он же не знал, что у зеленокровок напрочь отсутствует чувство юмора. Но Бонне ничего не мог с этим поделать. Он лежал в первом ряду за поваленным деревом, а Шрак крепко прижимал его ногу к земле — как кошка, играющая с мышью.
  — Кто такая тетя Рубиния? Могущественная ведьма?
  — Нет, нет,  — торопливо произнес Бонне, чтобы не плодить еще больше недоразумений.  — Она не волшебница и не ведьма. Она просто экономка в Вороньей башне. Единственное, что она делает волшебного — это лучшие черничные пончики в мире.
  Шрак отодвинулся еще чуть дальше к зарослям кустарника и потащил Бонне за собой, словно куклу. Затем подозвал своих прихвостней, которые, казалось, только того и ждали. Несколько мгновений спустя их окружило с полдюжины орков, ждавших приказа, чтобы заслужить милость генерала.
  — Мы дождемся сумерек,  — произнес Шрак.  — Полурослик проведет вас к башне. Наздак и Кунзук со своими ребятами попытаются взломать двери. Остальные полезут по внешней стене башни и влезут через окна.
  — А почему бы нам просто не сжечь башню, генерал Шрак?  — спросил Кунзук, выжидающе и гордо оглядывая остальных, ожидая признания за свое предложение.
  Шрак тут же схватил его за руку, поднял ее вверх и откусил ему палец. И тут же с отвращением выплюнул его. Кунзук хотел заорать, но Наздак и двое других воинов отреагировали мгновенно. Они сделали ему захват шеи и зажали рот. Через полминуты все успокоились, и только сопящий и хнычущий Кунзук сидел на земле.
  — Я могу назвать тебе десять причин, Кунзук. Хочешь?
  — Нет, генерал,  — засопел орк, глядя на обрубок своего пальца.  — Это была глупая идея. Простите меня.
  Бонне казалось, что время до сумерек тянулось бесконечно, он наблюдал, как в лагерь стекается все больше орков, гоблинов и троллей. К этому моменту полурослик насчитал около пяти сотен зеленокровок. Примерно пятьдесят из них были троллями.
  Незадолго до сумерек в лагерь пришел Ксумита Латоринсис со своей маленькой свитой. Гоблинский шаман казался нервным и растерянным, равно как и его люди. Они ворвались в сердце лагеря и направились к Ушме, сидевшей у большого бука и занимавшейся недавно пойманным зайцем. Сначала она попыталась запихнуть зверя себе в рот целиком, прямо с шерстью, а затем все-таки решила разорвать его на две части. Ксумита обменялся с ней парой слов, затем троллиха показала на Шрака. Ксумита скривился, дал своим людям несколько указаний и направился к тролльскому генералу.
  — Этого еще не хватало,  — засопел Шрак,  — еще один всезнайка, который думает, что знает, как надо воевать.
  Ксумита приветствовал генерала троллей легким поклоном и сразу перешел к делу:
  — Генерал Шрак, я узнал, что вы собираетесь атаковать башню мага.
  — А что, если это так?  — громыхнул Шрак.
  — Мне кажется, что я нашел кровь Младшего. Она находится прямо в ущелье за башней. С вашей стороны было бы неразумно приносить в жертву ценных воинов ради того, чтобы связываться со стариком. Слишком велика опасность понести большие потери из-за совершенно неважной задачи. Первостепенной нашей целью должны быть поиски крови Младшего, ее нужно убрать, чтобы она перестала отравлять землю.
  Шрак оглядел свою состоявшую из орков свиту. Бросил взгляд на каждого, затем снова обернулся к гоблинскому шаману.
  — Кажется, мои верные лизоблюды забыли сообщить мне, что у нас новый полководец,  — с пугающим спокойствием произнес он.  — А знаете почему?
  Ксумита покачал головой. Похоже, он знал, что заговаривать опять опасно.
  — Так я вам скажу. Вы используете слова «кажется» и «опасность». Оба эти слова говорят мне о том, что вы неспособны вести войну, и мои ребята это понимают. Вам кажется, что вы нашли кровь Младшего, и вам кажется, что атаковать старого, как вы говорите, человека опасно. И что мне с этим делать? Ваша болтовня не стоит грязи под моими ногтями. Я готовлю своих солдат к войне. Предки не заставят себя ждать. Они со всех сторон направляются к сердцу леса. Старик — могущественный маг. Вы считаете разумным даровать предводителя темному отродью? Я — нет. Ксумита Латоринсис, если вы еще раз усомнитесь в правильности моих решений, я смешаю кровь Младшего с вашей, пока все это не превратится в вязкую кашицу. А теперь убирайтесь с глаз моих, не то я за себя не отвечаю.
  Ксумита развернулся на каблуках и умчался туда, откуда пришел.
  Пока Бонне смотрел вслед гоблинскому шаману, Шрак вдруг схватил его и подтащил к себе.
  — Так, а теперь насчет тебя, мой маленький тощий гном. Сейчас ты подведешь моих ребят к башне. Покажи им ее слабые места и попытайся, чтобы этот Отман открыл тебе. Если старик заметил, что мы здесь, и разгадает хитрость, помоги моим воинам попасть в башню иным путем.
  — Я и отсюда могу показать вам, где лучше всего залазить,  — напомнил Бонне.
  — Это что, добрый совет мне? Тоже решил отдавать приказы?  — пророкотал Шрак, дохнув в лицо Бонне смрадом.
  — Нет, ни в коем случае,  — произнес Бонне.  — Постучать — это просто отличный план. Он наверняка сработает.
  — Ты умный тощий гном. Быстро учишься. Тогда поспеши, чтобы ты опять ничего не забыл.
  На душе у Бонне было более чем нехорошо, когда он вместе с двумя дюжинами орков вышел на поляну, накрытую тенью башни. Но хуже всего было то, что именно он вел их. Шрак все продумал. Если на пути к башне есть ловушки, о которых Бонне знает, он поведет орков в обход, по безопасной дороге. Если Отман увидит их, то не сможет ударить заклинанием, не ранив и, возможно, не убив Бонне.
  Ловушек не было, и, судя по всему, Отман их не видел. Они целыми и невредимыми добрались до двери Вороньей башни. Орки прижались вплотную к стене башни, а Бонне подошел ко входу.
  Постепенно темнело, а ни одно из окон не было освещено. Бонне начал питать надежду на то, что Рубинии и мейстера Отмана нет дома. Собрав все свое мужество в кулак, он протянул руку, чтобы воспользоваться дверным молоточком. И вдруг Кунзук схватил его за запястье.
  — Я понял, что ты хочешь выдать нас тайным стуком, а себя таким образом обезопасить,  — прошипел он.  — Вам, тощим гномам, доверять можно ровно настолько, насколько вас можно забросить подальше. Мы и без тебя в башню войдем.
  Развернув Бонне, Кунзук швырнул его в стену.
  — Веди себя тихо и не двигайся с места, понял?  — пригрозил он Бонне.  — А вы двое ломайте дверь,  — приказал он двум своим товарищам.  — Судя по виду, она не выдержит даже сильного ветра.
  Оба мерзко ухмылялись, предвкушая забаву, по крайней мере, так показалось Бонне. Они пристегнули к плечам по два маленьких выпуклых щита, прижали к груди зазубренные мечи и стали ждать знака от своего командира. Когда тот коротко кивнул, они ринулись вперед.
  Бонне приготовился к тому, что сейчас во все стороны полетят щепки, будет стоять оглушительный грохот от ломающихся досок, но вместо этого последовал лишь глухой щелчок и сопение двух орков, когда их щиты ударились о дверь. Звук был такой, словно вся башня сверху донизу была наполнена песком. Оба живых тарана удивленно отошли от двери, потирая плечи. А потом заметили, как у них под ногами заплясали крохотные язычки синего пламени, и начали медленно подниматься вверх. Перевели беспомощные взгляды на Кунзука, который в свою очередь раздраженно уставился на них.
  Орки заплясали на месте, пытаясь сбить пламя. Но ничего не помогало, маленькие синие язычки поднимались по ногам, начали обжигать кожу тел, доспехи, а затем добрались до волос. Один из орков бросился на пол, второй в панике забегал вокруг башни. Третий попытался помочь лежавшему на земле. Он принялся колотить по огонькам голыми руками, но в результате его руки тоже загорелись. Вскоре все трое полукровок были охвачены пламенем. Кожа буквально плавилась и коричневатой вязкой массой стекала на землю. Они давно уже орали во все горло. Двое орков катались по земле, третий бегал по поляне, отчаянно колотя себя руками. Их рев был слышен на много миль вокруг. Раздраженный Кунзук выхватил у одного из своих товарищей арбалет и избавил живые факелы от мучений. Затем швырнул оружие на землю, извлек из ножен свой орочий клюв и убил третьего одним ударом.
  Сопя от ярости, он обернулся и схватил Бонне за шиворот, но не сказал ни слова.
  — Я же хотел для начала постучать,  — напомнил ему Бонне, но про себя порадовался, что не сделал этого.
  Кунзук грубо оттолкнул его от себя.
  — Теперь ваша очередь,  — приказал он Наздаку и его воинам.
  Наздак без особого энтузиазма отобрал четверых товарищей, которые должны были взобраться по внешней стене башни. Однако никто не осмелился воспротивиться его приказу. Они обнажили кинжалы и орочьи клювы, вонзили их в глиняные стыки между камнями башни и начали подниматься. Наздак и Кунзук с довольным видом наблюдали за тем, как они справляются со своей задачей. Наверняка они не впервые лезли по каменной стене. Бонне поразился тому, насколько быстро и бесстрашно орки поднимались по каменному строению. Он не сомневался, что они стали бы достойными противниками для них с братом во время испытаний на мужество.
  В мгновение ока они добрались до зарешеченных окон на третьем этаже. Вцепились в стены вокруг темного отверстия, словно стая летучих мышей, готовые в любой момент проникнуть внутрь. И тут это произошло. Один из орков ухватился за решетку, чтобы сломать ее с помощью оружия, и тут из окна вылетело яркое пламя, взорвавшись кошмарным огненным шаром. Стоявшие на земле орки закрыли головы руками, пытаясь защититься, а Бонне сел на землю. Мгновение спустя на землю рухнули четверо обуглившихся орков. Из их тел исчезла почти вся жидкость, просто испарилась. Теперь от них остались только кости и пепел. От удара о подножие башни они разлетелись на кусочки, словно глиняные вазы.
  Это было уже слишком для воинов-зеленокровок. Они в панике бросились врассыпную. Кунзук схватил Бонне за курточку и потащил за собой к лагерю. Башня по-прежнему не подавала признаков жизни. Если мейстер Отман и Рубиния были там, то должны были заметить ночную атаку. Бонне пришло в голову, что, может быть, они покинули башню, но перед уходом Отман выставил защиту из ловушек. Полурослик очень надеялся, что так и было.
  Генерал Шрак встретил их с очень мрачным выражением лица. Ноздри его раздувались от гнева. Он схватил Кунзука за горло и поднял вверх.
  — Ты должен был взять эту старую башню штурмом, вместе со всеми своими воинами!  — заревел он.  — Но вместо того ты предпочел пустить одних бегать по поляне в виде горящих факелов, а другим — позволить упасть с неба, точно кометам. О чем ты только думал. Теперь волшебник предупрежден, и предки тоже будут знать, где мы.
  — Это он во всем виноват,  — пролепетал Кунзук, тыча пальцем в Бонне.
  — Что за игру ты затеял с нами, тощий гном?  — зашипел он, повернувшись к полурослику.  — Ты заманил нас в ловушку.
  — Вовсе нет,  — храбро возразил Бонне.  — Я говорил вам, что мейстер Отман — могущественный маг. Вас даже Ксумита предупреждал, что не стоит атаковать башню. Вы сами послали своих воинов на смерть.
  Шрак в ярости грохнул булавой по земле.
  — Этот Отман нужен мне мертвым. Скажи мне, что нужно сделать для этого.
  Бонне ничего не мог с собой поделать. Он просто должен был это сказать. Это стало бы венцом всего. Оставалось только надеяться, что Отман когда-нибудь простит его.
  — Вы не можете убить Отмана. Единственный, кто представляет опасность для Отмана…  — он сделал многозначительную паузу,  — … это сам Отман.



  35 Мило

  Казалось, Мило никогда и никуда не уходил из Дуболистья. Он лежал в своей постели. Было воскресенье. Можно было выспаться, а потом слушать доносившиеся из кухни негромкие звуки — как младшие сестры накрывают на стол и шепотом обмениваются секретами.
  Но сейчас было не воскресенье, он не лежал в своей постели, а голос, который он слышал, принадлежал Сенете. Волшебница говорила с Дорном, и тот ворчливо соглашался.
  Мило отбросил тонкое одеяло, сел и сонно потер глаза.
  — Почему вы меня не разбудили?  — возмущенно воскликнул он, увидев, что Дорн и Сенета сидят на корточках у одного из деревьев с белой корой, пытаясь расшифровать надписи.
  — Мы не знали, что ты так торопишься,  — произнес Дорн, бросая ему кусок хлеба.  — Судя по всему, у тебя будет еще достаточно времени, чтобы поглазеть на деревья. Если, конечно, ты не собираешься выйти из рощи, чтобы выяснить, насколько хорошо эльфы управляются с луками.
  Мило поглядел на тонкий ряд деревянных колышков, ограждающих рощу. Колья торчали из земли всего на полфута. Сегодня их тюрьма показалась ему еще более смешной, чем вчера. На самом деле их никто не запирал. Граница была скорее воображаемой, она просто говорила: остановись! До сих пор, а дальше ни шагу.
  Из эльфов никого не было видно. Мило заморгал и поглядел наверх.
  — Успокойся, они там, и только и ждут, чтобы ты ступил на землю их леса,  — произнес Дорн, заметив оценивающий взгляд Мило.  — Даже сверху они утыкают тебя самое меньшее десятком стрел. Я уже видел эльфов в бою. Их стрелы летят, словно по невидимой натянутой нитке. Как бы медленно или быстро ты ни бегал, петлял бы или двигался прямо — они уложат тебя прежде, чем ты добежишь до каменного алтаря.
  — Я не собирался бежать,  — недовольно заявил Мило, откусив кусок черствой краюхи.  — Время на нашей стороне.
  Дорн невольно расхохотался.
  — Довольно смелое утверждение, когда имеешь дело с эльфами, малыш. Или тебе так не кажется?
  Мило затолкал остатки хлеба себе в рот, поднялся со своего одеяла и побрел к людям.
  — Эльфы сказали, что гномы планируют нападение на Дом в листьях. У нас появилась бы отличная возможность бежать. Даже если гномы нападут на нас, между народом полуросликов и гномов разногласий нет,  — прошептал он.
  — С эльфами у вас тоже раньше разногласий не было,  — возразил ему Дорн,  — и несмотря ни на что, они приговорили тебя к смерти. Кроме того, я тоже знаю гномов. Они никогда не стали бы планировать явного нападения на эльфов. Если эльфы думают, что они просто прокопают туннель и внезапно выскочат тут в лесу изо всех нор, чтобы позволить эльфам поубивать их, одного за другим, то они тупые. Гномы великие полководцы. Их тактик боятся повсюду. Если их нападение на остроухих настолько очевидно, значит, таков их план.
  В таких вещах Мило совершенно не разбирался, поэтому возражать не стал. Да ему было и все равно. Гномы что-то задумали, и что бы это ни было, если у них появится шанс сбежать, они им воспользуются.
  — А что насчет посоха, может быть, его магия сможет увести нас отсюда?  — спросил Мило, указывая на наследство, доставшееся Сенете от отца.
  Волшебница не ответила, но Дорн, конечно же, не мог упустить возможности высмеять предложение Мило.
  — Можешь сам попробовать,  — рассмеялся он.  — Но только дай нам с Сенетой сначала спрятаться за деревом, прежде чем ты произнесешь тайное слово и разозлишь эльфов. Может быть, появится облачко розовой пыльцы фей, незадолго до того, как твое тело пронзит дюжина стрел.
  — А что, есть какое-то тайное слово, активирующее посох?  — полюбопытствовал Мило.
  Сенета бросила на Дорна злобный взгляд.
  — Да, и оно звучит так: «уродливый тощий гном»,  — произнес Дорн, щелкнув Мило по лбу.
  — Вот это место было в книге «Поиски матери»,  — произнесла Сенета, указывая пальцем на участок коры на дереве.
  Мило чуть подвинулся к ней, чтобы повнимательнее рассмотреть шедевры письменности давно погибшей культуры. Дорн даже головы не повернул.
  — Все опять на каринтийском,  — простонал Мило.  — Мне вовек это не расшифровать.
  — Тогда радуйся, что по крайней мере один из нас умеет бегло читать на этом языке,  — заявила Сенета.  — Но даже если хорошо знаешь язык, потребуется немало времени, прежде чем мы найдем место, которое нам нужно. А пока попробуй, каково это на вкус.
  Она вложила в руку Мило овальный фрукт, выуженный из мха, что-то вроде желудя.
  — Они тяжелые, как свинец,  — удивился Мило, подобрал еще два, которые тут же спрятал в карман штанов. Если он когда-нибудь вернется назад в Дуболистье, можно будет посадить его на месте высохшего дуба.
  — А может быть, и на вкус такие же,  — добавил Дорн.
  — Читай уже, что там написано,  — попросил волшебницу полурослик и тут же получил от наемника еще один щелчок по лбу.
  — Ай, это еще что такое?  — возмутился полурослик.
  Дорн усмехнулся.
  — Мы договорились, что, если у нас когда-нибудь будут дети, воспитанием буду заниматься я. Так что наберись терпения, или я приучу тебя выполнять указания.
  — Да, папа,  — недовольно произнес Мило.
  Сначала Сенета показала им, как нужно читать написанное на коре деревьев. История начиналась внизу ствола дерева, а затем шла по спирали вверх, до того места, где дерево разветвлялось и начиналась крона. Затем она снова начала читать вслух. Мило и Дорн тем временем устроились на мягкой лесной земле и стали слушать.
  Написанное в книге большей частью совпадало с тем, что было записано на коре деревьев. Однако здесь тоже было кое-что пропущено, и не только то, о чем не стоило и упоминать. Так, в записях было сказано, что множество различных существ, живших в мире, возникли не только благодаря силе дочери, а и благодаря тому обстоятельству, что различные народы поклонялись силе одного бога, а не всей семье богов. Кроме того, стало заметно влияние Младшего. Народы оспаривали силу других богов и начали поклоняться только одному богу.
  Гномы сделали своим богом отца и стали называть его Леонис. С течением времени благодаря его авторитету бородачи стали знаменитыми полководцами. В том, что касалось тактики, боевых машин и дара ведения поединков, с ними не мог сравниться никто.
  Эльфы поклонялись Таури, дочери. Им достались красота и обаяние, а также презрение ко всему, что не соответствовало их идеалу.
  Люди верили в силу Регора, Старшего сына. Им досталась мудрость, способность учиться на ошибках и, таким образом, возможность стать одним из самых сильных народов мира.
  Мать, именуемая Цефеей, пользовалась уважением своих любимцев, полуросликов. Именно они принимали жизнь и смерть так, как велела им богиня. Они понимали смысл жизни и свое прошлое, не сомневаясь в этих знаниях. Радовались бытию и горевали об уходящих, не считая это наказанием и не проклиная Цефею.
  Оставался Хадар, Младший. Он нашел свой народ в лице зеленокровок. Как изменил темный близнец народы орков и троллей, знают все. Ими двигала ненависть и ослепление по отношению ко всем остальным народам.
  Автор книги проделал серьезную работу. Обобщение читалось легче, чем оригинал на белокорых деревьях. Сенета час за часом читала о континентах, известных Мило только по названиям. Он понятия не имел, где они находятся и кто их населяет. На белокорых деревьях было написано все, что происходило между богами и смертными. Речь шла о великих сражениях и о святых, несших имя своего божества в дальние страны.
  К вечеру Сенета добралась только до верхней трети дерева. Надпись всякий раз заканчивалась там, где дерево впервые разветвлялось, переходя в крону. Мило уже бы испытывал трудности, однако высокой волшебнице достаточно было немного привстать на цыпочки, чтобы прочесть даже самые верхние предложения. В головах у Дорна и Мило стоял гул от имен и дат, словно на них, как на цветущий куст сирени, слетелась туча пчел.
  Сенета предложила пропускать целые абзацы, которые не давали особой надежды на разгадку и таким образом сэкономить немного времени и нервов. Дорн и Мило обрадованно согласились, хотя полурослик испытывал некоторые угрызения совести: мейстер Гиндавель никогда бы на это не пошел, когда дело касалось знаний о богах, он был безжалостен. Однако потом Мило подумал, что с учетом малого количества припасов это было единственно верным решением. Кроме того, возможно, им предстоит нападение гномов, а кто может предугадать, что случится, если они ворвутся в Дом в листве.
  Так прошел еще один целый день: Сенета читала, а остальные двое слушали. Мило уже утратил надежду найти указания на кровь Младшего. В любом случае выяснилось, что Младший — это бог, а истекающих кровью богов встретишь не каждый день. Боги проливали кровь, но не свою. В остальном же они понятия не имели, что могло подразумеваться под агнцем, которого должен был найти Мило.
  — Вот целый абзац про Младшего,  — произнесла Сенета.  — Все происходило добрых две тысячи лет назад, если я ничего не путаю в хронологии.
  — Читай, это все, что у нас сейчас есть. Скучнее, чем все остальное, все равно не будет,  — проворчал Дорн.
  Удивленная Сенета обернулась.
  — Скучно?  — переспросила она.  — Разве ты знал, что боги — это большая семья? Ведь каждый народ утверждает, что именно их бог единственный во всем мире. А чего ты ожидал? Захватывающей истории про наемников, милых девственниц и сказочные сокровища? Кроме того, если верно то, что здесь написано, у всех нас одно происхождение. Это примерно то же самое, что считать нас всех одной расой — только влияние определенных богов сделало нас теми, кто мы сегодня есть.
  Однако сказанного Сенетой оказалось недостаточно для того, чтобы пробудить интерес Дорна.
  — Значит, тебе повезло, что я выбрал Регора, иначе, возможно, я был бы вдвое ниже и весь волосат, а может быть, вообще зеленым и уродливым.
  Сенета выудила из мха желудь и сердито бросила им в наемника. Плод пролетел всего на волосок от него.
  — Хе-хе,  — усмехнулся Дорн,  — не волнуйся, в виде гномихи я тебя вполне представляю. Правда, что у них такие смешные коротенькие бородки?
  Сенета принялась искать, что еще можно в него зашвырнуть.
  — Хватит вам уже, обоим,  — одернул спорщиков Мило.  — Скоро стемнеет, а я хотел бы еще послушать, что там написано про Младшего. Возможно, от этой информации зависит жизнь моего брата, а вы тут дурачитесь.
  Сенета бросила на Мило еще один злобный взгляд, а потом продолжила чтение текста, написанного на коре дерева.
  — Однако Младшему казалось, что его обделили. У его родителей и младшей сестры были и светлая, и темная сторона их силы. Они скрупулезно взвешивали меру применения своей божественной силы, играли ею и пытались удержать равновесие. И даже его брат, Старший, которому была дарована мудрость, управлял судьбами смертных и за это его в семье ценили и уважали. Несмотря на то что ему была дарована лишь одна сторона силы, ему удалось использовать ее в качестве решающего инструмента. Благодаря ему люди смогли стать одним из господствующих видов.
  Все это злило Младшего. Ему досталось отребье, оставшееся от других рас. Зеленокровки были либо слишком ленивы, чтобы совершить что-то великое, либо слишком глупы, чтобы занять свое место среди других народов, либо слишком злобны, чтобы строить что-то, а не разрушать. И все, что Младший мог дать своим народам, было ослепление. Зеленокровки были настолько разрознены, что не могли договориться даже между собой. Они жили в пещерах маленькими бандами, охотились и убивали, сколько хотели.
  Однако люди создали огромное войско и потребовали смерти всех зеленокровок. Мощь людей была настолько велика, а их знания в области ведения военных действий и техники обращения с оружием были настолько грандиозны, что у орков, троллей и гоблинов не было даже призрачного шанса на победу в этом сражении.
  Младший чувствовал на себе насмешливые взгляды брата и сестры. За его спиной посмеивались и перешептывались, все предвкушали предстоящую резню. Даже мать и отец просто наблюдали за тем, как брат и сестра планировали покончить с народами Младшего.
  Младший не собирался так просто сдаваться и признавать грядущее поражение, однако поскольку он не обладал способностью своих родителей напрямую вмешиваться в судьбы мира, он решил пойти на хитрость. Отправился к Матери и попросил передать ему грабли сфер, с помощью которых она снимала с мира корочку после его создания, чтобы создать на нем реки, моря и горы. Он рассказал ей, что хочет отделить небольшой кусок земли и отвести его далеко в море, чтобы поселить там сотню своих сильнейших воинов. Он попросил права создать новую расу, которая будет равна расам его брата и сестры. Мать поняла тревогу своего сына, но не поверила его словам. И чтобы не разочаровывать его и дать ему шанс проявить себя, она решила пойти на компромисс. Она превратила правую руку Младшего в когтистую лапу с тремя длинными острыми когтями на пальцах. Затем сказала ему, что с помощью этого он может отделить от мира кусок суши и осторожно перенести в открытое море. Но напомнила ему, что нужно быть осторожным, поскольку мир хрупок, и чтобы он выбрал себе ненаселенный кусок.
  Младший пообещал, что выполнит ее указания, поблагодарил мать. Однако вернувшись в свои чертоги, он услышал, что в мире началось движение. Увидев, что большое войско людей собирается в лесистой местности, чтобы скоординировать нападение на зеленокровок, он изо всех сил ударил по ним своей лапой, пытаясь уничтожить. Он был настолько исполнен ненависти по отношению к народу своего брата, что когти его вонзились глубоко в землю, раздавив под собой людей. Он порвал часть тонкой корочки и выпустил из-под нее горячую лаву. Жидкий камень опалил пальцы Младшего. Боль была внове для бога, и он инстинктивно убрал руку. При этом он порезался об острый край земной коры, и капля его крови проникла в одну из расщелин, которые он оставил, и отравила землю. Тем не менее, победа людей над гномами оказалась невозможной.
  Мать и отец были в ярости, когда Старший и его сестра рассказали им о том, что произошло. Они решили наказать своего сына и лишили его способности общаться со своими народами. С этого момента зеленокровки были предоставлены сами себе, остались без руководства своего бога.
  Мило вскочил со своего одеяла.
  — Именно это мы и искали!  — воскликнул он.  — Поиски матери, кровь Младшего! Мейстер Гиндавель и гоблинский шаман хотели одного и того же. Серое порубежье отравлено кровью Младшего, и мы должны извлечь яд.
  — Какая чепуха,  — засопел Дорн.  — У всех народов есть такие мистические истории. И ни в одной из них нет ни капли правды. Их выдумали, чтобы людям, гномам, эльфам и полуросликам было во что верить. Это все просто бабушкины сказки. И даже если это правда, откуда ты знаешь, что все это происходило в Сером порубежье? Это могло быть где угодно.
  В принципе, Мило не собирался убеждать наемника, который зарабатывал деньги, убивая других, в том, что он прав, но указания были слишком очевидны, чтобы игнорировать их, даже для такого, как Дорн.
  — Много сотен лет в Сером порубежье то и дело возникали беспорядки и начинались войны. В стране никогда толком не было покоя. Земля здесь просто усеяна костьми убитых. Затем наконец было принято решение не отдавать Серое порубежье под власть какого-то правителя, а поселить в этой местности по одной делегации от каждого народа. На протяжении нескольких десятилетий этот план работал, но теперь снова начались разногласия. Гномы идут на эльфов, люди втянуты в гражданскую войну, а полурослики убивают друг друга по совершенно мелочным причинам. Постепенно кровь Младшего отравила всех нас. Кроме того, речь идет о лесистой местности с тремя расположенными рядом глубокими ущельями.
  Мило подошел к своему рюкзаку и вытащил оттуда карту мейстера Отмана. Разложил ее на земле и принялся изучать.
  — Забавно,  — вздохнул он.  — Ущелья не нанесены на карту.
  — Видишь, я же говорил,  — заявил Дорн.  — Все это просто байки.
  — Нет, ущелья есть. Одно совсем рядом с Дуболистьем, второе неподалеку от Вороньей башни, а третье — на границе между Скрюченным лесом и Верхними Топями эльфов. Они там — это точно.
  — Ущелья и войны есть повсюду,  — напомнил Дорн.  — Я не готов повестись на болтовню клирика полуросликов и гоблинского шамана. Если мы когда-нибудь выберемся из этой рощи живыми, я постараюсь убраться как можно дальше отсюда, чтобы никакая война Серого порубежья меня не достала.
  Сенета вышла из полумрака, царившего за белокорым деревом.
  — А я, я что, в твоем будущем больше роли не играю?  — обиженным тоном поинтересовалась она у Дорна.
  Наемник вздрогнул, словно его укусило какое-то насекомое.
  — Что ты, Сенета! Что за вопрос? Ты пойдешь со мной.
  — А что, если я не желаю бегать за тобой, словно верная собачка? Что, если я тоже хочу попытаться сделать что-то великое, вместо того чтобы заработать пару мелких монет, жить в полуразрушенной хижине и радоваться тому, что я с тобой?
  — Но Сенета,  — пролепетал Дорн, но не смог подобрать нужных слов и умолк.
  — Никаких «но»,  — набросилась она на него.  — Если ты не хочешь использовать свои таланты, это еще не значит, что я позволю пропасть своим и задушить их домашней работой. Я волшебница, не твоя маленькая куколка. Я отправлюсь вместе с полуросликом на поиски крови Младшего. Может быть, это не принесет денег, но я хотя бы попытаюсь изменить свою судьбу, а не стану убегать от нее, как ты.
  Сенета схватила свое одеяло, жалкие пожитки и, сердито сопя, потопала прочь, не удостоив Дорна больше ни единым взглядом. Дойдя до засохшего дерева, она разбила лагерь там.
  Дорн сидел с широко раскрытыми глазами и шевелил губами, не издавая при этом ни единого звука. И только когда Сенета завернулась в свой синий плащ, а затем закуталась в тонкое, заскорузлое одеяло, наемник сумел произнести первые внятные слова.
  — Это не так,  — пролепетал он,  — и ты это знаешь.
  Эта внезапная ссора показалась Мило знакомой. В Дуболистье члены совета были настроены друг по отношению к другу так же враждебно. Это было подобно искре, упавшей на вязанку хвороста. Все происходило, как гром среди ясного неба, а чем заканчивалось — ему уже один раз довелось наблюдать.
  Дорн хотел встать и подойти к Сенете. По его лицу было видно, что первое недоумение ушло, уступив место гневу.
  — Нет,  — произнес Мило.  — Оставь ее пока в покое. От всего, что ты сейчас скажешь или сделаешь, будет только хуже. Лучше всего подождать до утра. Вы и завтра успеете решить, что делать дальше. Может быть, на коре белокорых деревьев найдутся еще какие-то указания. Но если ты пойдешь к ней сейчас, то потеряешь ее. Я чувствую это.
  Похоже, именно слово «потерять» заставило Дорна остановиться и вернуться на свое одеяло.
  — Я еще никогда не видел ее настолько рассерженной,  — произнес он.  — Я всегда думал, что все, чего она хочет — это быть со мной.
  — Она хочет,  — прошептал Мило.  — Просто на миг забыла об этом. А завтра все будет хорошо. Давай сейчас тоже поспим. Целый день слушать старинные истории так же тяжело, как и полоть сорняки на земляничной грядке. Силы нам еще понадобятся, если хотим убежать отсюда.
  Не успел Мило закончить, как Дорн уже завернулся в одеяло и повернулся на бок.
  Полурослик удивился и обрадовался тому, что его слова заставили наемника передумать. Выходит, чтобы погасить искру, достаточно капли воды. Если это так, значит, его бездействие во время совета было большой ошибкой.
  Но потом он подумал, что упрекать себя теперь бессмысленно, и тоже лег спать. Прошло немало времени, прежде чем он уснул. В голове роились сотни мыслей, не дававших ему покоя. Но в какой-то момент тело взяло свое, и полурослик погрузился в сон.
  Проснулся Мило от криков Сенеты. Стояла темная ночь, ветер шелестел в листве белокорых деревьев. Вряд ли Мило проспал долго. Нащупав кинжал на поясе, полурослик вскочил.
  — Сенета!  — раздавался над поляной крик Дорна.  — Сенета, где ты?
  Молодая волшебница снова закричала.
  Сквозь темень Мило побрел в ту сторону, откуда доносились звуки. Он нащупал кинжал, но не стал обнажать его, чтобы случайно не поранить Сенету или Дорна.
  Полурослик ударился головой о ствол дерева. Кора была холодной и поразительным образом влажной. Он обхватил дерево, чтобы не упасть.
  — Сенета,  — прохрипел он.
  Завывания ветра прорезал еще один крик, но сразу же оборвался.
  Мило почувствовал, как что-то теплое упало ему на бровь и побежало по щеке. Капля скатилась ему на губы, на вкус она была металлической и соленой. «Кровь»,  — была его первая мысль, и он списал все на столкновение с деревом. Должно быть, порезался. А потом капель стало все больше и больше.
  Тучи расступились, серебристый лунный свет осветил поляну в эльфийском лесу. Мило стоял на развернутом одеяле Сенеты и глядел на ветви мертвого дерева.
  Мило поднял голову и замер. Безжизненное тело Сенеты висело прямо над ним в негустой листве дерева. Из живота у нее торчала ветка. Девушку буквально насадили на нее. По ноге ее стекала кровь, вязкие капли падали на лицо Мило.
  Тучи снова закрыли луну, опять стало темно.
  Мило услышал, как ветер взвыл в ветвях. Что-то твердое ударило его по лицу. Удар был такой силы, что Мило отлетел на несколько шагов и упал на землю. Грудь болела, ноги онемели.
  Луна несколько раз показалась из-за облаков, и Мило увидел Дорна, мечом рубившего ветви мертвого дерева. Ветки пытались схватить Дорна и поднять вверх. Наемник то и дело выкрикивал имя Сенеты, как безумный колошматя по веткам дерева.
  А затем Мило потерял сознание.
  Ветер гладил его лицо.



  36 Нельф и Тисло

  Нельф зачерпнул медным котелком розовую воду из маленькой лужицы в пещере. С отвращением заглянул в него.
  — Хочешь добрый совет?  — спросил он брата.
  — Если я скажу «нет», ты от меня отстанешь?
  — Лучше не заболевай тут, внизу, иначе мейстер Нодрин тоже будет лечить тебя этим пойлом. Чем все заканчивается, сам видишь: больше половины его пациентов уже мертвы.
  Брат даже не собирался помогать Нельфу. Он стоял у входа в пещеру и вглядывался в темный коридор, ведущий назад, к главному туннелю.
  — Можешь говорить, что хочешь, но гномы что-то задумали против эльфов,  — заявил он.  — Это не нормальная шахта. Здесь нет ничего, что нельзя было бы получить где-нибудь в другом месте.
  — Ты слишком много думаешь,  — ответил Нельф.  — Просто делай, что тебе говорят. Если немного повезет, они сократят нам срок и отпустят на волю раньше.
  — Но ты же в это на самом деле не веришь, правда?  — Тисло пнул ногой маленькую кучку темных камешков и стал наблюдать за тем, как они рассыпаются по земле.  — Если хочешь знать мое мнение, мы здесь без одобрения Модура Великого. Доримбур спланировал все это в одиночку. Его ненависть сильнее, чем верность главе клана. Если есть какая-то награда за это дело, то только виселица, ничего кроме виселицы.
  Нельф наполнил второй котелок и поднялся.
  — Давай-ка возвращаться. Мейстер Нодрин будет ждать нас. У меня нет желания злить его, не то он снова заставит нас чистить отхожие места.
  — Все лучше, чем слушать его грязные застольные песенки,  — признался Тисло.
  — Но только потому, что ты никогда не помогаешь,  — пожаловался Нельф.
  — Да я бы с удовольствием взял у тебя котелок, но тогда у тебя останется только один, а такое искривление плохо скажется на бедрах. Я не хочу быть виноватым в том, что в старости ты будешь перекошенный на один бок и будешь испытывать боль при каждом движении, когда примешься полоть мой огород.
  — Мечтай и дальше,  — прошипел Нельф.
  Они вместе побрели по темному переходу обратно к хорошо освещенному главному туннелю. Для гномской шахты в туннелях было слишком пусто. Там, где должны туда-сюда сновать пони, впряженные в вагонетки, вывозя на дневной свет отходы и руду, царила тишина. Кроме того, им не встречались ни гномские патрули, ни рабочие, которые должны были сменить предыдущую бригаду, чтобы те могли отдохнуть за кружкой пива и доброй порцией еды. Эта шахта, если это вообще была шахта, напоминала истощенную и давно заброшенную шахту по добыче золота, какие встречались на северо-западе Серого порубежья.
  Нельфу и Тисло это было на руку. Чем меньше гномов они встречали, тем меньше поручений им давали. Им за глаза хватало и постоянного нытья мейстера Нодрина — «сделайте то, сделайте это».
  Спустя добрых полчаса они дошли до лазарета. Мейстер Нодрин наверняка уже с нетерпением ждет их и сразу же выдаст новое поручение. Об отдыхе нечего было и думать. Всегда находилось что-нибудь, и единственная возможность отдохнуть у них появлялась в то время, когда мейстер Нодрин спал. К огромному неудовольствию полуросликов, гномский клирик обходился весьма малым количеством сна.
  У входа в комнату уже снова висел флаг, что означало, что умер еще один бородач и ждет, когда его унесут.
  — Я ставлю на того, что с болотной лихорадкой,  — произнес Тисло.
  — Я не согласен,  — ответил Нельф.  — Это наверняка тот жирный, у которого из груди торчит обломок.
  — Это ты говоришь потому, что тебе постоянно приходится чистить его гноящиеся раны.
  Тисло был не так уж неправ. Нельфу надоело вставать каждую ночь по три-четыре раза, чтобы очистить рану от гноящейся плоти и гноя. Он никому не желал смерти, но считал, что для этого гнома она стала бы избавлением.
  Они вошли в короткий туннель, который вел к пещере-лазарету. На полдороге Тисло взял у брата один из медных котелков.
  — Он не должен подумать, что я лентяй,  — прошептал он.
  Нельф скривился.
  Прежде чем войти в пещеру, они замерли. Изнутри доносились чавканье и скрежет.
  — Нужно было поторапливаться,  — прошептал Нельф.  — Боюсь, мейстеру Нодрину пришлось самому чистить жирного. Он разозлится, потому что мы шли так медленно.
  — Я что-нибудь придумаю,  — ответил Тисло и вошел в маленькую комнатушку.
  Нельф хотел сделать то же самое, но заметил, что Тисло словно окаменел. Котелок выпал у него из рук, полетел на землю, его грязно-бурое содержимое разлилось и тут же впиталось в неутоптанный пол.
  Полурослик бросил осторожный взгляд за плечо брата и едва сдержался, чтобы тоже не выронить свой котелок.
  Мейстер Нодрин лежал поперек импровизированных носилок. Его голова была неестественно вывернута набок. Из уголка губ текла кровь, а глаза были широко открыты. Над ним сидел больной гном с болотной лихорадкой, тесно прижавшись головой к шее клирика. Чавкал именно он.
  Жирный гном сидел на корточках рядом с постелью. Сжимая в руке нож, он отрезал от ноги мейстера огромный кусок. Большая берцовая кость клирика мешала ему. Отсюда и скрежет.
  Нельф схватил брата за шиворот и вытащил обратно в узкий темный туннель. Поднес к губам кружку с болотной водой и сделал большой глоток. Затем передал ее брату, который поступил так же.
  — Мне нужно вернуться туда,  — прошептал Тисло.
  — Зачем?  — прохрипел Нельф.
  — В ящике стола мейстера Нодрина есть карта шахты.
  — Зачем она тебе нужна?
  — Чтобы мы могли убраться отсюда,  — пояснил Тисло.
  — Зачем?
  Тисло решил, что у Нельфа шок. Но не хотел усугублять все еще больше, поэтому ответил:
  — Потому что мне здесь нравится еще меньше, чем поначалу. И, кроме того, лучшей возможности для побега больше не представится.
  — Почему?
  На этот раз Тисло решил проигнорировать вопрос и сразу перешел к своему плану.
  — Я прокрадусь туда и спрячусь за кроватями справа. Потом поползу к столу и возьму карту. Если гномы заметят меня, ты должен будешь отвлечь их.
  — Ты спятил? Ни в коем случае,  — прошипел Нельф.
  Тисло обрадовался, что ответом ему стало ни «зачем», ни «почему», но вообще-то рассчитывал, конечно, на некоторую поддержку. Тем не менее, он был уверен в том, что брат поступит правильно, если сам он окажется в опасности. Он спасет его, как делал прежде всегда.
  Тисло присел на корточки, бросил быстрый взгляд в комнату и на четвереньках шмыгнул за первую койку. Гномы все еще были слишком заняты, чтобы обратить на него внимание. Он медленно полз вдоль стены, все дальше и дальше, в дальнюю часть лазарета, где стоял стол мейстера Нодрина.
  Он полз уже мимо третьей койки, когда кто-то схватил его за волосы. Он едва не закричал, но успел подавить импульс.
  — Воды, пожалуйста, воды,  — простонал чей-то голос, доносившийся с постели.
  Скрежет и чавканье стихли. Кто-то, шаркая, подошел. Тисло улегся плашмя на пол, но рука не отпускала его волосы. Шаги приближались. Сердце билось, как сумасшедшее. Кто-то остановился рядом с койкой. Он слегка хрипел. Это хрипение было ему знакомо. Его издавал жирный гном, когда начинал задыхаться. Всякий раз, когда это случалось, мейстер Нодрин клал на нос и рот гному платок, пропитанный мятным маслом. И через несколько минут хрипение стихало.
  Нельф осторожно заглянул за угол, и у него захватило дух. Его брат лежал за одной из постелей. Перед ней стоял жирный гном, устремив взгляд белесых глаз на раненого товарища, лежавшего перед ним. Нож, которым он пилил ногу мейстера, он приставил к его груди. Осторожно прижал острие к тонкой сорочке — и оно тут же ушло в плоть бородача на толщину большого пальца. Мучившийся от жара гном выгнулся дугой. Затем его товарищ надавил сильнее, и клинок вошел в грудь гнома по рукоять. После этого он снова вытащил нож и зашаркал обратно к мертвому мейстеру, на груди у которого по-прежнему сидел его товарищ и наслаждался мясом ученого.
  Нельф увидел, что брат пополз дальше и исчез за последней кроватью в ряду. До письменного стола мейстера оставалось еще футов десять.
  Нельф уже не видел Тисло, но над краем стола вдруг появился скатанный трубочкой пергамент и заплясал над столом. Вскоре после этого сбоку стола появилась голова Тисло. Он широко усмехался. Нельф увидел, что брат борется с собой, не зная, ползти ли обратно точно так же, или же просто пробежать через всю комнату.
  Нельф покачал головой и тут же понял, что это было ошибкой. Его брат любил делать то, от чего его отговаривали. Он считал это вызовом, полагая, что должен доказать, что по-другому тоже получится. Так и вышло.
  Тисло вскочил и побежал. Он пробежал уже через половину комнаты, когда гномы заметили его. Жирный ткнул в него кинжалом, но промахнулся. Тисло перепрыгнул через две последние койки, как через препятствия, и выбежал из комнаты мимо Нельфа.
  Тот не стал терять времени и последовал за братом, не зная, куда тот направляется. Они бежали по главной штольне на юг, все дальше удаляясь от главного выхода.
  Спустя добрых полчаса они остановились, с трудом переводя дух. Обессилевший Тисло сел у стены штольни и вытянул ноги. Нельф решил, что слишком устал, чтобы садиться.
  — Ты все еще держишь в руках котелок,  — прохрипел Тисло.
  Нельф опустил взгляд и с удивлением поглядел на сосуд, словно видел его впервые.
  — Если бы я бросил его, то побежал бы быстрее, чем ты.
  — Но я же не знал, куда ты направляешься. Кроме того, я подумал, что после такой пробежки ты не откажешься от глоточка.
  — Тьфу!  — с отвращением отмахнулся Тисло.
  — И что мы теперь будем делать?  — спросил Нельф.
  — Как что? Убираться отсюда,  — ответил ему брат.  — Мало того, что гномы взяли нас в рабство, так еще есть опасность быть сожранным нежитью.
  — Думаешь, это были ожившие мертвецы?  — удивился Нельф.
  — А кто же еще? Гномы, которые в здравом уме пожирают друг друга — это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой. Кажется, они оба отнюдь не выздоровели. А может быть, им не нравились методы лечения мейстера Нодрина. Как бы там ни было, нужно убираться отсюда поскорее и предупредить эльфов.
  Нельф отставил медный котелок в сторону и забрал у брата карту.
  — Это еще что такое?  — возмутился Тисло.
  — Я старший,  — ответил Нельф.  — Планировать наш побег должен был я. Хотя иногда тебе в голову приходят хорошие идеи, но планы их реализации, увы, большей частью обречены на провал.
  — А чей это был план — обокрасть гномов?  — вызывающе поинтересовался Тисло.  — Кроме того, я достал карту, пока ты еще дрожал в темноте от страха.
  — Вот именно. Нельзя так испытывать удачу.
  Нельф подбежал к одному из фонарей, освещавших главный туннель. Присел на корточки и расстелил карту перед собой прямо на земле. Спустя миг он постучал по ней пальцем и произнес:
  — Мы здесь.
  — Мое почтение,  — насмешливо произнес Тисло,  — какой выдающийся дар комбинаторики.
  Нельф решил не комментировать подколку со стороны брата. Он был старше, а значит, и умнее. Довольно и того, что брат убедил его бежать.
  Полурослик провел пальцем по нескольким коридорам, прикинул их длину. Затем постучал пальцем по одной из крупных штолен в форме звезды, от которой отходило в разные стороны несколько туннелей поменьше.
  — Я исхожу из того, что главный вход все еще хорошо охраняется. Если есть еще один выход, то он должен быть где-то здесь,  — провозгласил он.
  — Это же отлично,  — ответил Тисло.  — Нам в ту сторону и нужно.
  — Это еще почему?  — удивился Нельф.
  Тисло махнул рукой в сторону севера.
  — Я, конечно, не боюсь фонарей, но вон те движутся явно в нашу сторону и причем достаточно бодро.
  Братья быстро убрались с освещаемого фонарем пространства и прижались к стене, чтобы гномы их не заметили.
  Два светлых шарика света раскачивались не только из стороны в сторону, но и вверх-вниз.
  — Пони! Наверное, это Доримбур или Томдрин,  — предположил Нельф.
  — Может быть, ожившие мертвецы, или кто они там есть, нападут на них и сожрут,  — понадеялся Тисло.
  — Скорее все получится наоборот,  — раздраженно засопел Нельф.  — Нужно убираться отсюда. Они будут нас искать.
  Нельф и Тисло повернули на юг, чтобы уйти дальше в штольни, когда перед ними тоже появился огонек.
  — Вот, что называется, везет, как полурослику,  — прошипел Тисло.  — Что теперь будем делать?
  Нельф поднял карту и углубился в ее изучение.
  — Где-то там впереди слева есть тупиковая штольня. Там и спрячемся, пока они не уйдут.
  Ответвление нашлось быстро. В конце штольни гномы просто перестали копать, поскольку возникла опасность затопления. Стены и потолок укрепили сложенными как попало бревнами. Полурослики забрались между балок и спрятались в пятидесяти футах от главной штольни за грудой щебня. И стали ждать.
  Прошло добрых двадцать минут, прежде чем свет проник в начало глухой штольни и осветил гномий патруль. С другой стороны тоже кто-то приближался. Обе партии остановились прямо напротив штольни, где прятались Нельф и Тисло.
  В свете фонарей они узнали Доримбура и Томдрина, сидевших верхом на пони. Напротив них стоял отряд гномов. Судя по стуку и топоту, бородачей было около двадцати.
  — Вы последние?  — не здороваясь, поинтересовался Доримбур.
  — Да, это все,  — ответил ему собеседник.  — Мы готовились к тому, что будем разжигать горны только через три дня. Что случилось-то? У нас почти закончились пастушья древесина, у горна на юге был прорыв воды, а та, что на северо-западе… Ну да сами знаете.
  Доримбур презрительно фыркнул.
  — Двумя горнами меньше — это ничего не меняет. Больших дождей еще не было. Торф достаточно сухой, а когда уголь загорится…
  — Здесь, внизу, возникли кое-какие проблемы,  — перебил его Томдрин.  — Кажется, что-то вроде эпидемии. А поскольку постепенно надвигается буря, мы решили выступить уже сегодня.
  — Эпидемия?  — переспросил незнакомый гном.
  — Ничего такого, по поводу чего стоило бы переживать,  — натянуто произнес Доримбур.  — У нас все под контролем. Просто возвращайтесь назад в ущелье, подъемные клети уже готовы, перевезут вас всех постепенно наверх.
  — Что там с механизмом?  — поинтересовался Томдрин.
  — Все, как вы приказали. Котел наполнили ста тридцатью галлонами воды. Через шесть часов все испарится. Ветряные паруса у входа в ущелье уже готовы?
  — Это уже наша забота,  — все так же непримиримо ответил Доримбур.  — Буря надвигается с запада. Она идет прямо на ущелье. Если ветер не переменится, паруса поймают его и вдавят в шахту.
  — Хорошо, тогда идем к остальным.
  Доримбур, Томдрин и гномы из штольни вместе отправились в ущелье. Нельф и Тисло дождались, когда стихнет топот подков пони, а затем выбрались из своего укрытия.
  — Ты понял, о чем говорили Доримбур и Томдрин?  — спросил Нельф.
  — Не совсем,  — признался Тисло,  — но они упоминали пастушью древесину. Эта штука страшно дорогая и редкая. Ее используют в кузнях при дворе и в замках всяких богатых лордов. Она горит жарче других видов древесины и не дает дыма. Одно я знаю наверняка: если мы не разберемся с этим в течение следующих шести часов, окажемся в тисках.
  — Значит, не будем терять времени.
  И они побежали на юг. Нельф был уверен, что если карта выдержана в масштабе, то они сумеют добраться до штольни в форме звезды за четыре часа. А там видно будет.
  Общий план шахты был правильным, только Нельф переоценил их с братом состояние. Чтобы добраться до большого зала, им потребовалось более пяти часов, а когда они наконец вошли туда, у них не осталось сил, чтобы поразиться. Комната достигала почти двести шагов в поперечнике и, как и было нарисовано на карте, действительно имела форму звезды. От круга во все стороны расходились туннели в форме воронок, совершенно одинаковые на вид. В центре зала гномы сделали огромную жаровню, над которой на множестве цепей висел чан, в котором что-то кипело.
  — Должно быть, это тот самый котел, о котором говорили гномы,  — тяжело дыша, произнес Нельф.  — Может быть, мы сможем как-то задержать его.
  — Что задержать?  — удивился Тисло.
  — Механизм, о котором говорил Доримбур. Кажется, котел приводит его в действие.
  Тисло поглядел на чан без особого энтузиазма.
  — Мы даже поднять его не сможем, даже если бы он не висел прямо над раскаленной жаровней.
  — Если бы ты слушал, то знал бы, что дело не в том, чтобы поднять его, а в том, чтобы удержать внизу. Когда вода в нем испарится, он будет медленно подниматься вверх и приведет в движение механизм. Значит, нужно просто сделать так, чтобы он оказался достаточно тяжелым.
  — Твоя идея, ты и делай.
  — У меня есть идея получше. Пойдем со мной,  — произнес Нельф.
  Жаровня дышала таким жаром, что братьям пришлось остановиться на расстоянии нескольких шагов. Котел висел в десяти шагах над огнем.
  — Собери все кусочки угля и брось их в котел,  — велел брату Нельф.
  Полурослики стали собирать валявшийся вокруг жаровни уголь и пытаться забросить его в котел. К сожалению, это оказалось труднее, чем они думали.
  — Не в огонь бросай, бросай в котел,  — зашипел на брата Нельф после второй неудачной попытки.
  — Тебе хорошо говорить,  — пожаловался Тисло.  — Эти штуки слишком легкие, чтобы их кидать. Кроме того, я бежал несколько часов, стою перед горячей жаровней, а на уши давит так, что мне кажется, будто я лежу на дне моря.
  — Хватит ныть. Мы часто бывали внизу в шахте. Пора уже было привыкнуть к давлению.
  — Так я и привык, но мы не в глубине шахты. Мы прошли очень много, но не вглубь, просто очень далеко от входа. Скажу, что шагах в тридцати над нами на солнце колышется щавель.
  Заскрипели цепи, и котел немного приподнялся вверх.
  — Мы не успеем!  — закричал Нельф.  — Давай убираться отсюда. Будем надеяться, что ты прав. План меняется.
  — Надеюсь, твой запасной план лучше первоначального.
  Нельф побежал, направляясь к северо-западному туннелю. Услышал за собой шлепанье босых ног брата по земле.
  — Ты же не собираешься бежать туда, правда?  — поинтересовался Тисло.
  — На северо-западе безопасно!  — крикнул Нельф.  — Гномы сами сказали.
  — Они просто намекнули, что там что-то не так,  — поправил брата Тисло.
  — Это одно и то же.
  Нельф пробежал вдоль входов в разные туннели, пока наконец не остановился перед одним из них.
  — Это здесь. Почти нет следов ног,  — решил он.  — Нам сюда.
  Он побежал, брат побежал за ним. Через сто шагов туннель заканчивался наполовину затопленной комнатой. Посреди лужи стояло животное с длинной свалявшейся шерстью и тонкой шеей, опущенной в воду. Через естественную пещеру вели шаткие мостки. В конце мостков гномы сделали леса из балок, на которых стояла угольница десяти шагов в диаметре.
  — Скажи мне, что это не то, что я думаю,  — прошептал Тисло на ухо брату, когда нагнал его.
  — Не скажу, поэтому лучше веди себя потише.
  — Давай поскорее убираться отсюда,  — попросил Тисло.
  Нельф указал на место над угольным бункером в потолке комнаты.
  — Видишь там обожженную глиняную дощечку в конце воронки?
  Тисло только кивнул. Он боялся издать малейший звук.
  — Когда вода из котла испарится, котел в звездной комнате поднимется. Цепи, проходящие сквозь землю и заканчивающиеся в каждой такой комнате, свяжут все между собой. И тогда с помощью противовесов эти цепи откроют глиняные заслонки, и туннель, ведущий наверх, будет свободен. Кроме того, в данном случае под ней находится тлеющий горн, готовый вспыхнуть от малейшего дуновения ветерка. А это значит, что мы должны поторопиться и выбраться через эту дыру.
  Тисло все еще недоверчиво глядел на застывшего в неподвижности болотного метляка.
  — Давай же,  — поторопил его Нельф,  — нам нужно в шахту. Времени совсем мало.
  Тисло отреагировал только тогда, когда брат дернул его за курточку.
  — Это ты придумал бежать,  — напомнил ему Нельф.  — Давай не бросать дело на полдороге,  — поставив ногу на мостки, он схватил Тисло за руку.  — Не входи в воду, окаменевшие ноги полуросликов тяжелее, чем у всех остальных.
  Нельф улыбнулся. Он хотел показать брату, что уверен в успехе, но нужного эффекта не добился.
  Оба полурослика шли по мосткам, широко раскинув руки. Прошла почти целая вечность, пока они дошли до безопасных лесов. Больше всего Нельфу хотелось рассмеяться от облегчения, когда он ухватился за толстые бревна, но опасность разбудить болотного метляка была слишком велика.
  Нельф как раз взобрался на первую перекладину, когда цепь отодвинула в сторону глиняную заслонку. Сверху посыпались куски дерна, в пещеру проник дневной свет. В тот же миг возник сквозняк, через шахту наверх пронесся сильный поток воздуха. Курточка Нельфа затрепетала у него над головой, закрыв ему обзор. Если бы рукава были шире, ее просто сорвало бы с него.
  Ревела буря оглушительно. Нельф поглядел вниз, на брата, потом на болотного метляка. Существо по-прежнему неподвижно стояло по бедра в воде. Шерсть трепетала на ветру, поднимаясь против него, обнажая бледную белую кожу.
  — Быстрее!  — закричал Нельф.  — Скоро этой твари станет холодно, и она решит поинтересоваться почему. К этому моменту нам лучше быть снаружи.
  Оба полурослика выбрались из воронки наверх. Сплетение корней, пронизывавших торфяные стенки шахты, было отличным подспорьем для желающего выкарабкаться наружу. Они в мгновение ока добрались до дерна и продрались на поверхность. Нельф первым показался снаружи, как только что вылупившийся жучок. Он протянул брату руку и вытащил из норы. Они оказались посреди леса. Над ними возвышались огромные деревья, однако несмотря на густую крону, здесь было светло как днем и очень мило. Нельф рассмеялся и обнял брата. Они ободряюще хлопали друг друга по плечам, когда у Тисло вдруг подкосились ноги. Нельф едва удержал брата. А потом он выскользнул у него из рук и упал на землю. Из спины Тисло торчало три стрелы. Пестрое оперение на древках трепетало в потоке воздуха, поднимавшегося из шахты.
  Нельф поднял голову, оглядывая деревья. Высоко в ветвях он увидел сидящих на корточках стройных эльфов. Они целились в него из луков.
  — Нет!  — закричал Нельф, с плачем падая рядом с братом на траву.  — Вы его убили! Он же ничего вам не сделал. Мы просто хотели вас предупредить!



  37 Мило

  Казалось, мир пытается выплюнуть все происходящее в нем зло. И все началось, когда рано утром Дорн положил последний камень на могилу Сенеты.
  Всю ночь наемник голыми руками и мечом как безумный выкапывал камни из земли. Он складывал их вокруг тела своей возлюбленной, пока оно полностью не скрылось под ними. Из его уст не вырвалось ни единого звука. Ни одна слеза не пробежала по щеке. Лицо его словно окаменело.
  Закончив, он вонзил меч в землю и присел рядом с могилой, закутавшись в одеяло.
  Мило опасался, что эльфы не допустят погребения Сенеты в роще, но еще больше он боялся Дорна. Поэтому он не стал мешать наемнику оказывать волшебнице последнюю услугу и был очень рад тому, что эльфы просто безучастно наблюдали за происходящим.
  Дерево, убившее Сенету, казалось, было Дорну совершенно безразлично. Он отрубил только ветку, которая убила молодую женщину. Наверное, понимал природу этого поразительного растения.
  В любом случае Мило понял, что это за дерево такое. Все дети Дуболистья знали истории о ночных тисах. Матери и бабушки рассказывали их своим внукам, когда хотели удержать их от одиночных походов в лес. Ночные тисы были прихотью богов. На вид они были похожи на засохшие деревья и, в принципе, ими и были — лишь с той небольшой разницей, что, когда они были живы, в них жила дриада. Со смертью дерева погибала и дриада. И только в безлунные ночи они снова просыпались и оживали. И от бессильной ярости и отчаяния из-за окончившейся жизни, дух дриады нападал на любое живое существо, искавшее укрытия под деревом. Как только светало, дух исчезал, и ночной тис снова превращался в обычное дерево.
  Мило мучился угрызениями совести. Он чувствовал свою вину в гибели Сенеты. Это ведь он посоветовал Дорну оставить ее в покое. Может быть, они бы все же помирились тем же вечером, и волшебница снова легла бы рядом с ними. Тогда ничего этого бы не произошло, и Сенета была бы жива.
  Пока полурослик размышлял над тем, как быть дальше, а Дорн снова погрузился в немую печаль, разверзся ад.
  Небо было ясное, но над лесом, откуда ни возьмись, пронеслась буря. Над поляной летали листья, с деревьев сыпались крохотные сухие ветки, оторванные от деревьев непогодой. Эльфы крепко вцепились в свои деревья или попрятались в дома. Подвесные мосты раскачивались из стороны в сторону; веревки натягивались и едва не рвались.
  Мило увидел, что неподалеку от него, рядом со стволом дерева душ, вверх взлетели мох и куски дерна. В земле осталась круглая дыра. Рев бури заглушал нескончаемый глухой свист. Не слышно было даже сигнального рога эльфов, его унес ветер.
  Вверх взлетели первые искры — в тех местах, где земля только что взорвалась дерном. Из дыры в земле их летело все больше, с дымом и пеплом. Воздух над ней затрепетал. Нижние ветви ближайшего дерева душ загорелись. Взлетели первые стрелы эльфов, вонзаясь глубоко в землю вокруг искрящегося источника. Но врага не было видно.
  Мило увидел еще одну дырку, к востоку от себя. Похоже, она была точно такой же. Все это напоминало Мило наполненную табаком раскаленную чашу курительной трубки, что есть силы раздуваемую курильщиком. Чем глубже жар проходил в землю, тем больше вылетало из нее искр и огня. Горящий торф давал густой белый дым, путающийся в деревьях. Его несколько едкий запах был знаком Мило. В холодные долгие зимы, когда дров было мало, его отец топил сухими торфяными кирпичами. Кроны деревьев постепенно исчезали за пеленой. Мило почувствовал на лице жар.
  Если когда и представится возможность бежать, то только сейчас. Вот только сам Мило не справится. Даже если он выйдет из эльфийского леса целым и невредимым, самостоятельно болото ему не пересечь. Нужно сделать так, чтобы Дорн пошел с ним.
  Мило подбежал к белокорому дереву, под которым находилась могила Сенеты. Дорн все так же безучастно смотрел на свой короткий меч, клинок которого наполовину был воткнут в землю.
  — Дорн, ты должен пойти со мной!  — крикнул он наемнику.  — Это наш единственный шанс убраться отсюда. Гномы атакуют город эльфов. Без тебя мне не выбраться. Дорн, ты меня слышишь?
  Дорн не слышал либо же просто ни на что не хотел обращать внимания. Он сидел и просто смотрел на творившийся вокруг хаос, словно это был мираж и он ничего не мог ему сделать.
  — Дорн, не время сейчас горевать.
  Мило осторожно коснулся его плеча, опасаясь, что Дорн может отреагировать не так, если он сделает это слишком резко. Но разве можно показаться назойливым, сидя на поле боя, где вот-вот сойдутся две армии?
  Но все было бессмысленно. Дорн был глух к мольбам.
  Мило обернулся, когда краем глаза заметил какую-то фигуру, кравшуюся по краю поляны. Это был эльф. Низко пригибаясь к земле, с натянутым луком, казалось, он ждет первую волну атакующих. Мило потерял его из вида, когда поляну накрыла еще одна волна дыма.
  — Гномы с огромными молотами и топорами против эльфов с длинными луками, и я посредине со старым кинжалом,  — пожаловался сам себе Мило.  — Да я же сам не знаю, на чьей я стороне.
  Перевел огорченный взгляд на Дорна.
  — От тебя тоже мало толку,  — произнес он.  — Шесть футов, если быть точным. Но чтобы они заработали, ты должен встать, потому что в данный момент из нас двоих выше я. Хоть и всего на пядь.
  Шальная стрела — по крайней мере, он еще питал надежду на то, что она прилетела в его сторону случайно,  — просвистела рядом с Мило и скрылась где-то в лесу за его спиной. Полурослик в ужасе бросился на землю. Чуть-чуть подождал, не будет ли других стрел, потом на четвереньках переполз за белокорое дерево. Повернувшись спиной к эльфийскому лесу, он оглядел поляну. Дорн сидел в десяти шагах от него, без прикрытия, беззащитный и неподвижный.
  — Дорн,  — прошипел Мило.  — Иди сюда. Если ты планировал, что тебя не заметят, если ты будешь просто сидеть неподвижно, то вынужден тебя разочаровать, ничего не вышло. В меня стрела полетела наверняка случайно. С такой видимостью полурослика легко спутать с гномом, но ты-то человек. Причем довольно высокий и мрачного вида. Я пойму обе стороны, если они решат убить тебя, просто на всякий случай, чтобы не возникло опасности, что ты задумал что-то против них. Если ты будешь сидеть так и дальше, в тебя даже гном из лука попадет.
  Все было бессмысленно. Мило просто не мог к нему пробиться. Но и бросить наемника просто так не мог. Хоть они были знакомы совсем недолго, они делили вместе тяготы дороги, а для полурослика это имело большое значение. Только он не знал, имеет ли это такое же значение для людей-наемников.
  Мило не оставалось ничего другого, кроме как ждать и надеяться на то, что их либо не заметят, либо Дорн все же придет в себя.
  Огонь бушевал, пожирая торфяной лесной грунт. Неподалеку от Мило дерево душ вскоре полностью охватило пламя, и сквозь пелену дыма Мило видел, как прочь от него разбегаются эльфы. Готовые защищать свою родину, они рассредотачивались по лесу. Но врага, которого они ждали, не было. Единственным противником, которого они видели, были горячие и брызжущие искрами дыры в земле — неумолимый и выносливый враг.
  С наступлением ночи Мило оценил полный масштаб разверзшегося ада. Эльфийский лес освещали дюжины пожаров. В отблесках огня белые полосы дыма напоминали призраков, бродящих меж деревьев. Раскаленный кратер на краю поляны уже достиг диаметра в двадцать футов и с каждым часом разрастался. Дым стал невыносимым и не позволял увидеть ничего вдалеке. Над кронами деревьев по-прежнему бушевала буря.
  Часть эльфов покинула свои посты, пытаясь потушить пожары. Вооружившись длинными копьями, они подходили достаточно близко к раскаленным дырам, пытаясь обвалить края. Другие рубили нижние ветви деревьев душ, пытаясь предотвратить распространение пожара на другие деревья. Но все эти усилия практически не увенчались успехом. Раскаленный торф и горячий воздух, поднимавшийся из дыр, победить не удавалось.
  Эльфы бегали туда-сюда с чанами к близлежащей реке или пруду, пытаясь одолеть огонь. Но бой был неравным. В конце концов, оставалось лишь бросить деревья душ и попытаться обезопасить хотя бы свои пожитки.
  Мило всю ночь не спал, защищая глаза и нос от дыма. Дорн от защиты отказался. Одеяло уже сползло с его плеч и запуталось вокруг торчавшего в земле меча. Либо дым был ему не страшен, либо он перестал дышать. Мило считал, что оба варианта вполне вероятны.
  Он как раз собрался предпринять очередную попытку вырвать Дорна из оцепенения, когда неподалеку от рощи увидел среди деревьев приземистую фигурку. Она была такой же заметной и неуместной в эльфийском лесу, как земляника на снегу. Однако уже в следующий миг она исчезла из вида.
  Мило потянулся за кинжалом. Если начнутся новые неприятности, он хотел иметь хоть какую-то защиту. На миг задумался, не предупредить ли эльфов — но от чего? Поэтому он отбросил эту мысль и сел на корточки рядом с Дорном.
  — Ты меня убедил,  — прошептал Мило, не отводя взгляда от могилы Сенеты.  — Мы будем просто делать вид, что не имеем к этому никакого отношения. Может быть, нас не заметят или подумают, что мы ненормальные, и пощадят. Мой брат Бонне однажды так и поступил. Мы поспорили, что он не сможет… скажем, позаимствовать три огурца с огорода Нуберта Пешкоброда. Чтоб ты знал, у Нуберта есть такая противная псина, которая терпеть нас не может. Строго говоря, она почти всех в Дуболистье терпеть не может, но моего брата ненавидит больше всех. В любом случае Бонне считал, что собака ничего не сделает ему, если он просто не будет обращать на нее внимания. Эта идея показалась мне дурацкой, но мне было интересно, как выглядит тот, кто пытается не обращать внимания на собаку, которая кусает тебя за ногу. Итак, Бонне перелез через забор. Тварь кинулась на него, и казалось, вот-вот вцепится ему в глотку. Но Бонне просто смотрел в никуда. И, что я тебе скажу: эта шавка тявкала, рычала, прыгала вокруг моего брата, как ненормальная, но она его не тронула.
  Мило начал сам себе казаться смешным, словно разговаривал с камнем или деревом. Дорн не реагировал, и, возможно, даже не слушал его. Неужели утратил волю к жизни? Может быть, собрался сидеть здесь, пока не умрет от голода, жажды, не сгорит или не будет убит?
  В детстве Мило часто представлял себе, каково это — быть рыцарем на поле боя. Два войска стоят друг напротив друга. Лучники, конница, пехота — все один к одному. Взгляды устремлены неподвижно на врага, выстроившегося на другой стороне поля. В воздухе висит напряжение, на лицах — оно же. Краткий миг тишины, а затем приходит звук, которого все ждали. Низкий, гулкий, протяжный звук сигнального рога.
  Так Мило представлял себе войну. То, что боевые действия могут начаться и с глухого удара по кожаному доспеху и сдавленного крика — а именно эти звуки доносились к ним из тумана, ему никогда не приходило в голову. Но именно в этом и заключается разница между мечтой и реальностью. Осознал он и еще кое-что, и понимание этого заставило его быстро повернуть голову: не обращать внимания на то, что непосредственно касается тебя, практически невозможно.
  Приземистая фигура, которую он заметил некоторое время назад, принадлежала гному, и он был не один. Они дюжинами выбегали из-за деревьев и, одетые в тяжелые доспехи, с молотами и топорами, нападали на эльфов. Мрачные воины гномов отказались от своих привычных варварских криков, чтобы не спугнуть врага заранее. Их выдавали только тяжелая поступь латных сапог и металлическое позвякивание доспехов. И, несмотря на это, большинство эльфов все же были застигнуты врасплох. Либо они были заняты тушением пожаров, либо пытались спасти то немногое, что могли унести на себе. Гномы прошлись по ним, словно коса по полю пшеницы. Их потери были минимальными. Судя по всему, огонь и отсроченная атака были частью плана гномов — и он сработал.
  План Мило до сих пор тоже работал отлично. На них никто не обращал внимания. Он чувствовал на себе взгляды, когда мимо них бегали гномы и эльфы. Но никому не было до них дела. У всех были свои заботы. Либо они спасали собственную жизнь, либо пытались отнять чужую. Сражение между гномами и эльфами бушевало не более двух часов, а затем воцарилась пугающая тишина.
  Мило услышал, что к ним кто-то идет. Буря слегка поутихла, дым от огня висел над лесом, словно густой туман. На расстоянии тридцати футов еще можно было оставаться незамеченным.
  К ним приближались гномы. Их металлические доспехи позвякивали на каждом шагу, а низкие гулкие голоса разносились над поляной.
  — Мурим и Хадгар подтверждают, что более половины эльфов бежали на юг еще до того, как мы атаковали их. Огонь из наших кузниц сделал свое дело. Женщины, дети и старики длинноухих перешли границу еще ночью. Мы потеряли всего не более ста пятидесяти воинов, потери эльфов почти в пять раз превосходят наши. Остальные воины разбежались кто куда и больше носа сюда не сунут. Они тоже убегут в замок своего короля и не вернутся в Серое порубежье. Война выиграна, Доримбур, Мондуру не останется ничего, кроме как поблагодарить тебя при всех. Он не осмелится признаться, что ты действовал без его согласия. Остальные лорды потребовали бы его головы, если бы знали, как ты восстал против него.
  Гномы остановились. Мило осмелился бросить быстрый взгляд в ту сторону, откуда доносились голоса, и увидел силуэты двух гномов. Один из них стоял, опираясь на древко своего оружия. Другой снимал с себя тяжелый нагрудник.
  — Это была не война, Томдрин. Это была лишь искра в кузнечном горне. Скоро эльфы оправятся от поражения и вернутся. Они вернутся, чтобы мстить. Король Бодил не оставит этого просто так, тоже пошлет отряды нам на помощь. Если немного повезет, мы сумеем полностью захватить Серое порубежье. Люди всегда готовы ослабить сами себя. Их гражданская война понесет за собой большие потери. Когда они будут повержены, нам нужно будет просто переступить через них, и страна будет наша. Что же до головы Модура — если ее не потребуют лорды, это сделаю я. Я буду новым лордом печати.
  — Тогда я надеюсь, что ты не забудешь своих…  — Голос вдруг оборвался.
  Мило закусил губу. Он готов был ругать себя на чем свет стоит — за то, что не спрятался. Как можно было вести себя настолько по-детски?
  — Там кто-то есть. Там, впереди, у деревьев,  — произнес один из гномов.
  Шаги приближались. Мило заставил себя смотреть на могилу Сенеты.
  — Ну-ка, кто у нас тут? Один слишком велик для эльфа, второй слишком мал.
  Мило вынужден был признаться себе, что план насчет игнорирования был полнейшей глупостью. И несмотря на это, он решил держаться его. Но и кинжал под одеялом держать тоже.
  — Вы кто такие, друзья эльфов? Или это тут что-то вроде священного места?
  В жизни Мило редко бывали случаи, когда он терял дар речи. Мейстер Гиндавель добился этого своими постоянными непонятными вопросами. Его отец тоже был мастером в том смысле, что касалось его легендарных речей. Но на этот раз все было иначе. Его парализовало от страха. Он не мог даже заставить себя поднять голову.
  — Что такое, вы ненормальные, что ли? Язык проглотили?
  — Смотри, Томдрин, у длинного под одеялом меч,  — предупредил своего спутника второй гном.
  — Значит, кто-то считает себя крепким орешком, да?  — Гном подхватил древко своего топора и сдвинул им в сторону соскользнувшее с плеч Дорна одеяло.  — Какой хорошенький,  — прокомментировал он оружие наемника.
  Он пнул рукоять короткого меча и вытащил его из земли. Затем наступил ногой на клинок.
  — Дайте я угадаю, под кучей камней вы похоронили своего товарища? Кажется, поездка в лес длинноухих не принесла вам счастья.
  Гном просунул древко топора между наваленными над телом Сенеты камнями и раздвинул их в стороны. Два больших валуна с грохотом покатились вниз. Под ними показался кусок синей мантии и краешек волшебного посоха.
  — Ну, что у нас тут?  — икнул гном и наклонился вперед.
  В этот миг рука Дорна скользнула под одеяло Мило, схватила его за руку и вырвала из рук кинжал. Плавным движением наемник вскочил на ноги и вонзил гному нож прямо в сердце через наполовину расстегнутый нагрудник.
  Прежде чем Дорн успел вытащить свой кинжал, тяжелый молот второго гнома угодил ему в живот, а сразу после этого его ударили рукоятью по голове. Дорн рухнул на свою жертву и так и остался лежать.
  Взгляд Мило упал на короткий меч наемника, лежавший на полу. Не задумываясь, он вскочил на ноги и потянулся к нему. Однако прежде, чем его пальцы успели сомкнуться на рукояти, тяжелый латный сапог гнома угодил ему прямо в лицо.
  За миг до того, как Мило окутала тьма, он успел бросить один короткий взгляд на атаковавшего его гнома. Глаза на его лице сверкали ненавистью.



  38 Рубиния и Ода

  — Не обижайся на них, Рубиния,  — произнесла Ода, когда они вместе перелезли через несколько валунов.  — Они ничего такого не имели в виду. Просто боятся и не знают, что делать. Они страдают от того, что пришлось бросить дома, многие семьи в трауре. Им не к кому пойти со своим горем, когда у всех остальных то же самое.
  Рубиния поглядела на отвесные скалы, пугающие и крутые, возвышавшиеся над ней. Небо над ними было почти такого же серого цвета, с той лишь разницей, что по нему передвигались светлые и темные полосы. Вскоре у нее закружилась голова.
  — Там, наверху, все еще бушует буря,  — задумчиво произнесла она.
  — Ты меня слушала, Рубиния?  — поинтересовалась Ода.
  — Да, но ты ошибаешься. Я не обижаюсь на их поведение. Они сторонятся меня не потому, что боятся, горюют или впали в отчаяние. Они поступают так исключительно потому, что я ушла из деревенской общины. Дуболистяне справляются со всеми трудностями. Но если ты осмелишься повернуться к ним спиной, они никогда не простят тебя. Худшего промаха и допустить невозможно. Он граничит с предательством.
  — Поверь мне, я знаю, о чем ты говоришь,  — ответила Ода.
  И вдруг Рубиния осознала, как мало знает об этой девушке. У нее два брата, Нельф и Тисло Котлогорд, вместе с которыми их держали в плену у гномов, отчасти за дело. Ей удалось бежать, ее братья остались в плену. Она разбирается в целительстве, хорошо владеет мечом и кинжалом. На вид она была очень хорошенькой, даже после всех тягот, которые довелось пережить в последнее время. Но, в общем-то, это и все.
  — Твой клан тоже не простил тебе того, что ты ушла?  — спросила Рубиния.
  — Можно сказать и так,  — рассмеялась Ода.  — Меня учили на жрицу в крупном храме Холмомошья. Но я собрала свои вещи и ушла. Я не знала, куда идти и что делать. Братья уговорили меня отправиться с ними на поиски приключений.
  — Ты клирик?  — удивилась Рубиния.  — Почему же ты ушла из храма?
  Оглядевшись по сторонам, Ода нашла удобный камень, на который и села.
  — Я почти стала жрицей, но покинула храм до того, как прошла заключительную церемонию, орденское крещение. На крещении тебя официально принимают в круг клириков и закрепляют, какими исследованиями ты будешь заниматься на службе. Сколько я себя помню, я хотела стать жрицей Цефеи. Я была еще совсем маленькой девочкой, но каждый день бегала в наш деревенский храм, чтобы послушать, какие истории рассказывает мейстер. Он рассказал мне о великой власти Цефеи. Говорил о далеких континентах, блестящих героях нашего народа, о принцессах полуросликов, настолько прекрасных, что они ни в чем не уступали эльфийским. Он говорил о чудесах. Но причина того, почему я каждый день возвращалась туда, была иной. Он рассказывал, что с ним говорит сама Цефея, говорит с каждым клириком, и что их задача — нести голос богини в мир. С того самого дня моим самым большим желанием было стать жрицей и тоже слышать слова Цефеи. Я представляла себе, как будет звучать ее голос — кристально-чисто, как бриллиант, и нежно, как прикосновение шелка к коже. Как только выдавался свободный час, я читала свитки и впитывала в себя знания,
доступные лишь немногим. Став послушницей, я намного опередила других учениц храма. Я легко проходила все испытания и стала самой юной адептом, которую когда-либо возводили в этот ранг. Получив регалии и пройдя посвящение в жрицы, я удалилась в свою комнату и прислушалась к себе. Но Цефея не говорила со мной. Я спросила наших жрецов ордена, с чем может быть связано то, что я не слышу ее голоса. Они объяснили мне, что голос богини — это не звучащее слово, это скорее чувство или убеждение, что ты поступаешь правильно, и что оно зреет в душе жреца. Мне велели упражняться в терпении и прислушиваться к себе.
  Рубиния не знала, что ответить Оде и нужно ли вообще ей что-то отвечать. Она не была особо верующей и никогда не интересовалась задачами клирика. Строго говоря, за всю свою жизнь она видела только одного жреца — мейстера Гиндавеля. Он был признанным членом общины Дуболистья, несмотря на то что не входил в число семей-основателей. Он вступался за жителей деревни, помогал им словом и делом, выступал третейским судьей в спорах, лечил и врачевал, если это было в его силах. Ее никогда не интересовало, говорит ли он лично с Цефеей.
  — Может быть, твой мейстер просто неудачно выразился,  — сказала она, чтобы сказать хоть что-то.
  — Ответ, поистине достойный полурослика,  — рассмеялась Ода, но в смехе ее слышалась горечь.  — Он выразился правильно, и я правильно поняла его. Небольшое исследование даже помогло понять, что жрецы пользуются услугами могущественных магов, чтобы обмануть прихожан и проявить так называемую божественную силу. Они просто шарлатаны. Нужно всех их…  — Ода не договорила.
  Несмотря на то что Рубиния знала Оду совсем немного, такого всплеска эмоций она от девушки не ожидала. Здесь что-то происходит, и оно влияет на всех.
  — Нужно идти дальше,  — напомнила Рубиния.  — Мы не можем каждую ночь расставлять столько стражи просто потому, что не знаем, насколько здесь безопасно.
  — Ты же не думаешь на самом деле, что в ущелье есть еще волки, правда?
  — Как ты уже говорила, Ода, вера — дело такое. От нее иногда только хуже спишь.
  — Поэтому ты разослала всех в разные стороны, даже туда, где мы уже были?  — удивилась Ода.
  — Нет, я разослала их для того, чтобы к вечеру они устали, как собаки, и повалились спать, чтоб у них не было сил снова начинать ссориться. Мы двое — единственные, кто ищет бродячих волков.
  Ода довольно зашипела и подняла с земли камень.
  — Значит, не будем терять времени.
  До конца ущелья оставалось уже недолго. Круто уходящие вверх скалы стремились друг к другу, ширина здесь была не более десяти футов в ширину.
  — Никаких волков,  — в голосе Рубинии даже слышалось некоторое разочарование.  — Как и никаких фазанов, зайцев или хотя бы белок. Я бы многое отдала за то, чтобы иметь возможность приготовить хорошего жирного зайца с сальцем, пюре и свеклой.
  — Ты настоящая повариха,  — ответила Ода.  — Я бы многое отдала за то, чтобы его съесть.
  Полурослики как раз собрались возвращаться в лагерь, когда Ода заметила расщелину, уходившую далеко вглубь земли.
  — Подожди, Рубиния, может быть, мы найдем здесь грибы. Было бы здорово, если бы мы вернулись не с пустыми руками. Мне братья показали, где они растут и какие из них съедобны.
  — Без сыра и куска мяса от грибов толку мало,  — напомнила ей Рубиния.  — Но может быть, нам повезет и другие что-нибудь нашли.
  — Вполне вероятно, что нашли сырного ежика или мясной хлебец, они тут повсюду водятся,  — рассмеялась Ода.
  Она вскарабкалась на крутую скалу, затем немного поднялась по отвесной стене, пока не добралась до расщелины и не заглянула внутрь.
  — Там настоящая пещера!  — взволнованно воскликнула она.  — Но на вид слишком сухая для лесных или домовых грибов. Там что-то красное. Похоже на корень.
  Спускайся, Ода!
  — Этого я делать не собираюсь!  — крикнула она.
  — Чего ты не собираешься делать?  — поинтересовалась Рубиния.
  — Ну, лезть в эту проклятую…
  Ода не договорила. Голос, который она слышала, принадлежал не Рубинии. Она удивленно огляделась по сторонам. Никого. Теперь, задумавшись об этом, она не могла сказать даже, был ли голос женским или мужским. И действительно ли он обратился к ней или же ей просто померещилось.
  — Что с тобой?  — поинтересовалась Рубиния, испуганная странным поведением своей спутницы не меньше самой Оды.
  — Ничего. Мне просто показалось, что я что-то услышала,  — пролепетала она.  — Подожди, я сейчас спущусь.
  Не уходи, Ода. Иди ко мне!
  Ода вздрогнула, словно схватившись обеими руками за горячую кастрюлю. Сначала она посмотрела на удивленно глядевшую на нее Рубинию. Спрашивать не было нужды, она по ее лицу видела, что женщина голоса не слышала.
  Иди!
  Ода оглянулась на мрачную расщелину. Неужели голос доносится оттуда? Почему его слышит только она?
  Ода приняла решение. Нужно выяснить, кто или что с ней разговаривает. Может быть, это тот голос, которого она так долго ждала и про который все говорили, что его не существует.
  Протиснувшись в расщелину, она спустилась в находившуюся за ней пещеру. Рубиния звала ее, но полурослик не реагировала. Прошло некоторое время, прежде чем глаза Оды привыкли к темноте, но желание выяснить, откуда идет голос, было сильнее страха споткнуться и упасть. Она на четвереньках поползла вглубь пещеры. Чем дольше она искала и не находила, тем больше волновалась. Девушку захлестнула паника. Она опасалась, что все это ей померещилось и что она постепенно сходит с ума.
  — Где ты? Покажись!  — закричала она.
  Кто-то заслонил лаз, который вел наружу, и на миг в пещере снова стало темно хоть глаз выколи.
  — Ода, что ты здесь делаешь?  — услышала она голос Рубинии.  — Выходи, ты меня пугаешь.
  Внезапно пещеру осветил свет. Рубиния стояла у входа и держала между большим и указательным пальцами светящийся камень в форме яйца.
  — Вот ты где. Что это все значит?
  Ода заморгала, закрыла глаза рукой.
  — Что это?  — удивленно поинтересовалась она.
  — Всего лишь игрушка мейстера Отмана,  — пояснила Рубиния.  — В камне сохранен свет. Сначала я не хотела брать его с собой, но судя по всему, он на что-то годится.
  Отвернувшись от яркого света, Ода поглядела на пол.
  — Здесь что-то есть,  — произнесла она, но Рубинии показалось, что она просто пытается отвлечь ее от чего-то реального.
  — Что?
  — Похоже на мертвый корень дерева,  — заявила Ода.  — Тянется через весь камень. А потом снова исчезает в трещине.
  Попытка Оды отвлечь Рубинию от назойливых вопросов сработала. Полурослик вместе со своим светящимся шаром перелезла через несколько валунов, чтобы поглядеть на странный корень.
  — Не знаю я деревьев, у которых были бы такие корни,  — произнесла она.  — Мы слишком глубоко,  — отложив светящийся камень, она принялась исследовать красную линию, тянувшуюся сквозь массивный камень, словно червяк сквозь землю.
  Тем временем Ода продолжала осматривать пещеру. Оказалось, что это была скорее длинная расщелина, нежели пещера, но явно естественного происхождения. Света камня не хватало, чтобы понять, насколько далеко она тянется.
  — На ощупь как свекла,  — услышала Ода слова Рубинии.  — Может быть, это съедобно.
  Слишком поздно поняла девушка, что задумала полурослик. Дошло до нее уже тогда, когда она увидела блеск ножа у нее в руке.
  — Нет, нет!  — закричала она, но было уже поздно.
  Рубиния вонзила нож глубоко в плоть мертвого корня. В тот же миг скала содрогнулась, словно сама Цефея ударила по миру молотом. На полуросликов посыпались мелкие камешки и песок, а огромный валун в форме клина загородил собой вход.
  — Ода, с тобой все в порядке?  — поинтересовалась Рубиния.
  — Да, все хорошо.
  — Что это было?  — удивленно произнесла полурослик.  — И, что гораздо важнее, как нам отсюда теперь выбраться?
  Идем, Ода, уже недалеко. Мне нужна твоя помощь.
  — Я чувствую сквозняк,  — солгала Ода.  — Если пойдем туда, наверняка найдем выход.



  39 Мило

  Мило лежал на телеге или повозке, чувствовал тряску, слышал скрип деревянных колес, катящихся по песчаному грунту. Он лежал на спине, и лопатки у него болели. Он бы с огромным удовольствием перевернулся на бок, но руки тоже болели, а в запястьях были словно парализованы. Левое ухо горело огнем. Он хотел что-то сказать, но пересохшие и потрескавшиеся губы слиплись. Он хотел открыть глаза, но опасался, что будет больно.
  — Воды,  — промычал он, не размыкая губ.  — Воды, пожалуйста.
  — Эй, малыш, мне кажется, твой друг постепенно приходит в себя,  — услышал Мило низкий голос гнома.
  — Он не мой друг,  — ответил кто-то.  — Я его вообще не знаю.
  В голосе слышалась печаль и какая-то безнадежность.
  Вскоре Мило почувствовал на лице влажную тряпку. Кто-то вытер ему лоб и промокнул губы.
  — Что с ним случилось?  — услышал он грустный голос.
  — Он связался с Доримбуром. Он и вон тот немой убили в эльфийском лесу Томдрина. Доримбур вмешался и захватил их.
  — Почему он просто не убил их?
  — Успеется,  — произнес гном.  — Но эльфийский лес — не то место, где стоит умирать.
  Мило заставил себя открыть глаза. Он хотел услышать, кто это так беспечно болтает о его жизни и смерти.
  И увидел склонившееся над ним размытое лицо полурослика. Оно казалось приветливым, но глаза его лишились привычного для этой расы блеска. Он осторожно лил воду из бурдюка на лицо Мило. Другой рукой слегка приподнимал его голову.
  — Спасибо,  — прошептал Мило.  — Меня зовут Мило Черникс.
  Второй полурослик посмотрел на него так, словно не знал, что ответить. Потом собрался с мыслями и произнес:
  — Нельф… Нельф Котлогорд,  — с отсутствующим видом произнес он и пополз обратно в свой угол.
  Мило находился в повозке для пленников, принадлежавшей гномам. Они как раз выехали из Топей и въезжали в Скрюченный лес. Вдалеке, над родиной эльфов, висели тяжелые черные клубы дыма. Если не пойдет дождь, торф и бурый уголь, составлявшие большую часть лесного грунта, будут тлеть еще не одну неделю. Эльфийский лес потерян, а с ним и огромные деревья душ, и история богов, записанная на белокорых деревьях. Судя по тому, что сказал Доримбур, многие эльфы бежали, спасая свои жизни. Небольшое утешение, с учетом огромных потерь. Хотя гном говорил, что эльфы вернутся, Мило сомневался в том, что в своей ненависти он осознавал истинное значение этого факта для Серого порубежья. Эльфы придут. И приведут с собой столько воинов, что второе поражение будет исключено. Это привлечет новые отряды гномов и в конце концов в войну будут втянуты и люди, поскольку поймут, что отношение к ним остальных народов сильно испортится, если они не вмешаются. Может начаться война, которая принесет такие потери, что быстро оправиться от них не сможет ни один народ. Может начаться война, которую не выиграть никому. Нет! Война
начнется, это уже ясно.
  — Эй, малыш, что с твоим большим другом? Он немой или тупой?
  Мило уже привык, что к нему обращаются «малыш». Оторвался от созерцания горящего эльфийского леса и оглядел остальных пленников, сидевших вместе с ним в зарешеченной повозке.
  Здесь был приветливый на вид гном с седыми прядями в бороде и коротко стриженными волосами, который к нему и обратился. Слева и справа от него сидели два гнома помладше. Судя по форме носа и глаз можно было предположить, что они приходятся ему сыновьями.
  — Нет, с ним все в порядке,  — ответил Мило.  — Просто разговаривать не любит.
  В повозке сидело почти двадцать пленников. Большинство были людьми, за исключением Дорна, совершенно миролюбивые и даже безобидные на вид. Мило решил, что это бродячие торговцы, купцы и искатели приключений, пытавшиеся обмануть гномов во время сделки или вообще обокрасть. К сожалению, они выбрали не то место и не тот народ для своих махинаций. Поскольку Серым порубежьем правил не король, в стране действовали законы отдельных лордов, глав кланов или старейшин. И издаваемые ими законы строже всего наказывали те преступления, которые касались лично их. Как говорится, можешь спокойно линчевать своего врага, но лучше использовать для этого свою собственную веревку, иначе будешь висеть рядом с ним.
  Большинство пленников, и Мило не исключал себя из их числа, были в ужасном состоянии. Скудная еда, мало воды, тяжелая работа в гномской шахте, недостаточно времени на отдых, побои, пинки и плеть оставили на них свои следы.
  Мило предположил, что их везут обратно в гномский город, находившийся в глубине горного хребта. Кое-кому, возможно, даже светит помилование, если они хорошо проявили себя. А против них с Дорном наверняка устроят процесс. Если им повезет, их просто приговорят к долгим годам принудительных работ. Однако для этого им нужен защитник — если его не будет, дело плохо.
  Еще две повозки с решетками, тоже битком набитые пленниками, шли за ними. Впереди вился длинный хвост из повозок, гномов-всадников и пехотинцев — и все это подбиралось к опушке Скрюченного леса.
  — Что с твоим братом, он сумел бежать?  — спросил старший гном.
  Мило обернулся, решив, что вопрос предназначается ему, но гном разговаривал с Нельфом.
  — Он мертв,  — ответил полурослик.
  — Доримбур?  — поинтересовался гном.
  Нельф покачал головой.
  — Эльфийские стрелы. Они и меня прикончили бы, но когда первые вонзились в землю рядом со мной, я в панике бросился наутек и петлял, как заяц при виде ястреба. Я надеялся, что спрячусь среди деревьев на востоке, а ночью сбегу. Ну, что я могу сказать? Я сумел сбежать от эльфов и попался прямо в руки Доримбуру. Нужно было просто остаться рядом с братом, тогда эти мучения наконец закончились бы и я не чувствовал бы себя настолько виноватым в его смерти.
  — Он умер не из-за тебя,  — гном пытался утешить полурослика.  — Эльфы тоже не виноваты. Может быть, убили его стрелы длинноухих, но причина его смерти едет там, впереди, и у нее рыжая борода.
  После этих слов для Мило прояснился вопрос, почему гнома и двух его сыновей держат в плену вместе с ними. Гномы ненавидели клятвопреступников и предателей едва ли не сильнее, чем эльфов. Прав ли был этот гном или нет, в данном случае было неважно.
  — Да что случилось-то?  — спросил Мило бородача.  — Почему этот Доримбур вообще напал на эльфов? И зачем эти повозки, полные доспехов и оружия?
  Гном мрачно поглядел на него.
  — Ты же был там,  — зарычал он.  — Ты хотел убить его. Почему бы это?
  — Он хотел убить нас,  — попытался оправдаться Мило.  — Мы просто защищались.
  — Так же, как и эльфы,  — проворчал бородач.  — И так одно цепляется за другое, и несчастье невозможно остановить. Вот тебе и ответ на все твои вопросы. Мы выезжали на повозках со строительными материалами, а теперь наши повозки заполнены телами мертвых гномов.
  — Ваши семьи притянут его к ответу за то, что он сделал. Они поймут, что он ошибался, когда он передаст им тела любимых существ,  — возразил Мило.
  — Он не передаст их им,  — мрачно обронил гном.  — Он закопает их где-нибудь в Скрюченном лесу и скажет, что оставил их в качестве арьергарда на краю Топей. Поверь мне, я знаю Доримбура.
  — Это никогда не сойдет ему с рук,  — возмутился Мило.  — Это невозможно утаить. Кто-нибудь выдаст его.
  Гном потупился и покачал головой.
  — Он сделает так, чтобы в Штоленград вернулись лишь те, кто верен ему. Там попытается силой захватить власть, а когда это будет сделано, против него не восстанет никто, ни Мондур, ни горюющие родственники.
  Мило даже спрашивать не стал, что будет с теми, кто готов заклеймить Доримбура позором, в их числе были и пленники. Нужно бежать, пока не дошло до этого. Скорее всего это получилось бы с помощью Дорна, но наемник по-прежнему сидел и безучастно глядел прямо перед собой. Кроме того, гномы вели себя не так высокомерно, как эльфы, и на всякий случай забрали у них оружие.
  Поэтому сейчас не оставалось ничего иного, кроме как ждать и надеяться, что представится возможность бежать. Он с удовольствием посвятил бы в свой план Дорна и, возможно, другого полурослика, но поблизости было слишком много ушей, которые наверняка готовы купить себе свободу ценой доноса на кого-нибудь другого. Поэтому он просто сидел, размышлял и ждал.
  Караван продолжал движение, медленно, но верно углубляясь в лес. Время от времени они останавливались, когда у какой-нибудь повозки слетало колесо или она сползала в придорожные заросли.
  Мило не ориентировался в этих местах, но если он правильно помнил карту и оценивал положение солнца, они ехали с юга прямиком через Скрюченный лес на север, в Штоленград, город гномов.
  А это означало, что они будут проезжать неподалеку от Вороньей башни. Если и есть хорошее место для побега, то только там. Если он добежит до башни мейстера Отмана, маг и тетя Рубиния бросятся ему на помощь, даже если гномы будут преследовать его. Хотя Отман почти никогда не вмешивался в дела других народов, не становился на чью бы то ни было сторону, но спасти его он спасет, в этом Мило был уверен. В остальном же еще оставалась тетя Рубиния, и она наверняка сумеет переубедить мага. Если нет, мейстеру весь остаток жизни будут готовить подгоревший полбяной хлеб на завтрак, а этого не стоят даже самые чудесные принципы.
  В мыслях все было просто. Никаких отклонений от плана, непредвиденных событий или осложнений, которые рушат все, что ты задумал. Мило понимал, что он, конечно, далеко не самый гениальный стратег, совсем не похож на тех полководцев из множества историй, которые рассказывал мейстер Гиндавель.
  И на этот раз задуманный Мило план бежать к Вороньей башне накрылся, когда караван вдруг остановился. Сначала он подумал, что где-то впереди снова требуется ремонт колеса, но когда Доримбур и еще несколько гномов развернули своих пони и поехали вдоль повозок, направляясь к ним, он понял, что ему срочно нужен новый план.
  — Эй вы там, выводите пленников из повозок,  — приказал Доримбур нескольким воинам, бежавшим рядом с повозками и охранявшим их. Никто из бородачей даже не поинтересовался зачем. Может быть, Доримбур обладал таким авторитетом, что никто не ставил под вопрос его приказы, однако сейчас казалось, что все просто понимают, о чем идет речь.
  Солдаты Доримбура открыли клетки и выпустили Мило и остальных. Численное соотношение стражников и пленников было примерно равным, но одна сторона была тяжело вооружена и в хорошем состоянии, вторая нет. Поэтому мятеж пленников был затеей безнадежной.
  — Раздайте им кирки и лопаты!  — заорал Доримбур.  — Здесь еще торфяной грунт, им должно быть легко выкопать яму, достаточную для того, чтобы похоронить наших павших в бою товарищей. Если кто-то попытается бежать, убивайте!
  У гномов были короткие ноги, и бегали они плохо. Но какой от этого прок? Двое немых не пойдут на соревнования миннезингеров, чтобы выяснить, кто из них лучше. Может быть, у людей получилось бы, но большинство из них настолько ослабли, что им даже идти было тяжело — за исключением Дорна.
  Наемник был последним, кто остался в клетке, и выходить из нее не собирался. Один из гномов ткнул его древком боевого топора в спину сквозь прутья решетки.
  — Пошевеливайся, ты, падаль,  — заорал стражник.
  — Пускай,  — крикнул Доримбур.  — Пусть сидит в повозке. Им я займусь позже — лично.
  Несмотря на его слова, бородач еще раз ткнул наемника древком оружия, затем обежал вокруг повозки и запер дверь. Казалось, Дорн не замечает ничего вокруг.
  Гномы повели Мило и остальных пленников к следующей повозке. Ее тянули пони, и она была вдвое шире обычных телег и почти вчетверо длиннее. Такие повозки были знакомы Мило. Ими пользовались при прокладывании штолен, чтобы вывозить щебень.
  Стражники сбросили с повозки тяжелый брезент и открыли взгляду несколько дюжин гномьих тел. Они лежали в неестественных позах, были искалечены, а некоторые еще и обгорели. Их побросали на повозку в том виде, в каком их застала смерть на поле боя. Некоторые трупы даже еще держали в руках оружие или негнущимися пальцами хватались за то, что вонзили в их тела враги.
  — Что такое?  — прикрикнул предводитель отряда на Мило, заметив удивленный взгляд полурослика.  — Собираешься выхватить какое-нибудь оружие и сразиться за свою свободу? Ну, давай! Если достанет мужества. Это касается всех. Вряд ли будет проблемой выкопать яму, достаточно большую для того, чтобы туда поместилось еще несколько пленников.
  Заскрипела кожа, которой была обмотана рукоять гномского топора, когда пальцы его крепче сжали оружие.
  Мило испуганно покачал головой.
  — Нет, я просто удивился, что вы хороните погибших вместе со всем оружием и доспехами.
  Предводитель довольно усмехнулся.
  — Если хочешь, чтобы кто-то исчез, не нужно везти домой его вещи. Все пойдет под землю, вернется туда, откуда все и пришло.
  Поверх горы трупов набросали лопаты и кирки, как будто павшие товарищи были не более чем мусором, который нужно убрать из штольни.
  — Вперед, вы слышали, что сказал генерал Доримбур. Берите лопаты да кирки и начинайте копать яму там, меж деревьев,  — приказал один из стражников.
  — Пара сотен своих же на твоей совести — и вот ты уже генерал. Так это обычно и бывает,  — проворчал старший гном, сидевший в одной повозке с Мило, обращаясь к своим сыновьям.
  — Вперед, за работу!  — закричал гном-стражник.  — Мы хотим закончить до захода солнца.
  Мило и остальных отвели немного в сторону к деревьям, где они и начали копать. Как и сказал Доримбур, земля была мягкой, копать было легко. Через час они уже вырыли яму размером двадцать на тридцать футов, три фута в глубину. Мило прикинул, что, если они сделают еще столько же, этого хватит, чтобы положить в нее всех погибших. А если еще три фута, то хватит и на пленников.
  Когда смеркалось, яма углубилась футов на десять вниз. К тому времени четверо людей свалились от усталости. Доримбур велел своим людям оставить их лежать на краю ямы и больше на них внимания не обращал. Мило повезло. Благодаря росту ему не пришлось копать долго, он был в числе тех немногих, кто принимал из рук копавших ведра с землей и высыпал их на кучу.
  Тем временем Доримбур уже раз десять прошелся взад-вперед вдоль каравана, проводя осмотр своего войска и раздавая приказы. Он как раз что-то говорил одному из возниц, сидя верхом на своем пони, когда кто-то из стражников вдруг дунул в рог. Низкий сигнал разнесся по лесу. Все замерли и принялись оглядываться по сторонам. Доримбур развернул своего пони, пришпорил его и поскакал к гному с рогом.
  — Что происходит?  — заорал он на него.  — Зачем подал сигнал?
  Бородач махнул рукой в ту сторону, откуда они пришли.
  — За нами кто-то идет,  — взволнованно произнес он.  — Полагаю, их около пятидесяти и движутся они очень медленно.
  Доримбур достал из-за пояса подзорную трубу и посмотрел туда, куда показывал дозорный. Мгновение подержал ее у глаз, поглядел налево, направо вдоль линии горизонта. Затем убрал трубу на место.
  — Их больше пятидесяти,  — произнес он.  — По меньшей мере двести.
  — Пойдем дальше?
  — Нет, они пешие и очень медленно пробираются через болото. Пока они доберутся сюда, пройдет часа два. Проследи, чтобы они закончили как можно быстрее, и догоняй. А я поведу остальных через лес.
  Доримбур размахнулся латной перчаткой и ударил дозорного по лицу, от чего тот рухнул на землю.
  — И в следующий раз думай, прежде чем подавать сигнал. Теперь все преследователи знают, где мы.
  — Мне очень жаль,  — прохрипел лежавший на полу гном, вытирая окровавленные губы.  — Простите, генерал.
  — Просто проследи, чтобы они поскорее закончили,  — засопел Доримбур,  — и позаботьтесь о наемнике.
  С этими словами он тронул поводья и поскакал в начало каравана. Пленники, их стража и три повозки остались на месте.
  — Вы слышали, что сказал генерал!  — взревел бородач.  — Снимайте трупы с повозок и складывайте в яму. Поторапливайтесь, у меня нет желания застрять здесь, когда наши преследователи доберутся до леса.
  Бредя к повозкам вместе с остальными, Мило бросил взгляд на длинную прямую тропу, ведущую обратно в болото. На фоне горящего эльфийского леса преследователи казались крошечными, но приближались широким фронтом. Это ни капли не походило на строй или боевой марш, они просто бежали рядом, как люди, которым приходится покидать свои дома. Кем они были — эльфами или людьми, с такого расстояния сказать было трудно.
  Снимать с повозки мертвых гномов было тяжело. Большинству не хватало на это сил, а Мило и Нельфу еще и роста.
  Остальные повозки гномов уже скрылись за деревьями, издалека доносился топот подков и скрип повозок, пробиравшихся по лесу.
  — Не стойте столбом!  — заорал один из стражников и злобно ткнул Мило в бок.  — Не укусят вас, если вы их немного уроните.
  Он спрыгнул с повозки и потащил труп вперед к краю ямы, где его приняли другие. Сложись все иначе, никто из стражников и пальцем бы не пошевелил, но приближающиеся преследователи заставили их нервничать все больше и больше.
  Мило и Нельф работали вместе. Нести тела было легче, когда твой товарищ примерно одного с тобой роста.
  — Для вас я припас своего лучшего друга,  — рыкнул бородач, сидевший на повозке, когда к нему подошли Мило и Нельф.  — Ругор был славным парнем. Мы не один вечер провели в нашем любимом кабаке. Он ел и пил за троих. Трактирщик Гондогар огорчится, узнав, что он ушел от нас. Как бы там ни было, прокутил он у него немало.
  Мертвый гном, которого бородач скатил с повозки, представлял собой просто роскошный экземпляр. Весил он фунтов двести, и, судя по всему, убила его одна или несколько стрел, торчавших у него в животе.
  — Если бы он не пил и не ел так много, его убили бы, пожалуй, две или три стрелы,  — заметил бородач.  — Но в такого не промахнешься. Уроните его — получите вот это,  — и он нежно погладил кожаную плетку, висевшую у него на боку.
  Мило и Нельф как раз приготовились принять тело мертвого гнома, когда за спиной у стражника возникла фигура. Это был гном. Мертвый. Судя по длинной глубокой ране, шедшей через все его лицо, его убили ударом эльфийской сабли. Порез проходил от глаза через нос и спускался на щеку. Кровь залила его бороду красным, из плеча торчала стрела.
  Тело Ругора свалилось с повозки на землю под ноги Мило и Нельфу, а те даже не попытались поймать его. Они недоуменно таращились на тело гнома, поднявшееся за спиной у стражника.
  — Вы, оборванцы, вы его уронили!  — заревел бородач, не подозревая, что происходит у него за спиной.  — Я вас предупреждал!
  Он потянулся за плеткой, но прежде чем успел размахнуться, чтобы проучить Мило и Нельфа, оживший гном схватил его сзади и вонзил в грудь кинжал. Борясь со смертью, стражник рухнул с повозки, увлекая за собой мертвеца. Гном взревел в последний раз, а затем клинок снова вонзился в его тело, и он умолк.
  Остальные стражники тут же переполошились. Обнажив топоры, они подскочили к ним, чтобы посмотреть, что случилось с их товарищем. Мило и Нельф в ужасе отпрянули, пропуская стражников. На миг бородачи, как и полурослики, опешили, не зная, что делать. Удивленно и испуганно глядели они на мертвого гнома, сидевшего на груди другого мертвого гнома, вонзив в того свой широкий короткий кинжал.
  Когда стражники пришли в себя, было уже поздно. С повозки поднялось еще несколько мертвых гномов, державших в руках зазубренные клинки и готовых напасть на своих живых товарищей. Они бросались с повозки на стражников, вонзали в них оружие, если оно у них было, или просто кусали их.
  Живой гном не слабее мертвого и, возможно, несколько ловчее, но зато мертвецы не чувствовали боли, не испытывали страха и сожаления. Кроме того, численное превосходство было на их стороне и увеличивалось с каждой секундой.
  Остальные пленники в панике бросились врассыпную и скрылись в лесных зарослях.
  Мило увидел, что из ямы лезут другие ожившие мертвецы, среди которых был даже один человек. На повозке все еще лежали мертвые тела гномов. Они не шевелились. Что отличало их от тех, кто восстал, и не оживут ли и они тоже, Мило не знал. Он знал лишь то, что не задержится здесь ни минуты, чтобы выяснить это. Он схватил Нельфа за порванную курточку и потащил за собой.
  — Идем быстрее, в повозку!  — крикнул он ему.
  Они тут же вскочили на козлы, Мило хлестнул пони плеткой, а Нельф схватил поводья и направил телегу прямо в лес. В них не полетело ни единого болта, никто не пытался помешать им бежать. Вместо этого они слышали крики гномов, сражавшихся за свою жизнь.
  Нельф уводил повозку все дальше и дальше в лес. За ними оставался широкий след из поваленных папоротников и поломанных кустов.
  — Найти нас будет легко,  — заметил Мило.
  — Вопрос лишь в том, кто будет преследовать нас,  — ответил ему Нельф.
  — Главное, чтоб вы не забыли взять ключ от этой чертовой клетки,  — проворчал чей-то голос у них за спиной.
  Дорн сидел на низкой скамье и держался руками за прутья решетки.



  40 Знающий

  Знающий говорил, и слова его уходили в темноту. Он легко мог бы осветить комнату, в которой находился, несмотря на всю ее величину, но знал, что его собеседнику тяжело воспринимать его. Поэтому он решил, что будет лучше не вести этот разговор лицом к лицу. Он так долго готовился и не имел сейчас права на ошибку.
  — Скоро все закончится. Не сомневайся на мой счет. Это ведь не я привел тебя сюда. Ты сам виноват. Все, что я делаю, лишь для того, чтобы предложить тебе выход. Прими его, и твое существование будет достойно прежней жизни. Это я тебе обещаю.
  Знающий ждал реакции, но ее не последовало.
  — Если дело в том, что я тот, кто я есть, то могу успокоить тебя. Помоги мне достичь цели, и я буду тем, кем ты захочешь. Возврата больше нет, ни для тебя, ни для меня. Позволь тебе напомнить, что это ты хотел все изменить и самым жалким образом потерпел поражение. Я просто взял на себя труд довести все до конца. Ты не можешь упрекать меня в этом.
  Знающий почувствовал, что его собеседник пытается проникнуть в его голову. Поначалу это ему почти всегда удавалось, но теперь, когда у него появились собственные планы, этого нельзя было больше допустить. Он никогда не превратится из Знающего в Поучающего, если позволит своему визави копаться у себя в голове.
  — Прекрати это,  — произнес Знающий.  — Ты уже не тот, кем был когда-то. Ты тот, в кого я тебя превратил. Я скоро тоже не буду тем, кем был когда-то. Строго говоря, мы поменялись ролями. Тебе лучше смириться с этим. Вместе мы можем воплотить в жизнь все твои мечты. И кто знает, возможно, однажды у тебя появятся силы отомстить за то, что с тобой сделали. Мы оба родились не теми, кем хотели быть. Но в отличие от всех остальных, обладаем силой изменить ситуацию.
  Где-то в темноте заскрипели валуны, с потолка посыпались мелкие камешки и песок. Низкий голос, сильный и чистый, заполнил собой пещеру:
  — Я потерял одного брата и обрел нового.



  41 Мило

  — Нам нужно каким-то образом перебраться через ручей,  — произнес Мило.  — Воронья башня к северу отсюда, почти в самом центре леса. Там нам помогут. А потом пойдем дальше, в Дуболистье, чтобы предупредить мою семью.
  — О чем ты хочешь их предупредить?  — спросил Нельф.  — О нежити, о гномах или и о том, и другом?
  — Да какая разница,  — раздраженно ответил Мило.  — Они должны знать о том, что здесь происходит.
  Дорн пнул ногой прутья клетки, в которой по-прежнему сидел.
  — А что здесь происходит, дружок мой? Гномы воюют с эльфами. Горит лес, люди убивают друг друга. И что произойдет, если ты им расскажешь? Может быть, полурослики тоже пойдут на войну, чтобы помочь эльфам или кому-то еще? Если они об этом узнают, ничего не изменится. Если им повезет, несчастье обойдет их стороной. Ты никого не спасешь, ты же видел. Ты же был там, когда…
  Дорн не договорил, а снова с силой пнул решетку.
  — Давай лучше займемся тем, как нам выбраться отсюда. Мне не хотелось бы сидеть в клетке, если мы опять наткнемся на этих существ.
  — Это нежить,  — пояснил Нельф.  — Мы видели первых в гномской шахте.
  — Мне насрать, где ты с ними познакомился. Я хочу выбраться отсюда!  — заорал Дорн.
  — Не понимаю, что тебе не нравится,  — заявил Нельф.  — Ты сидишь сзади, спокойно, можешь наслаждаться красивым пейзажем, тебе не нужно возиться с этими упрямыми пони. Но вместо того, чтобы удовлетвориться этим, вытянуть ноги и закурить трубочку, ты все время ноешь.
  На мгновение Дорн удивленно уставился на Нельфа.
  — Но я не курю трубку!  — словно обезумев, заорал Дорн.  — Я просто хочу выбраться отсюда!
  Нельф хотел что-то ответить, но заметил, что Мило качает головой и умоляюще смотрит на него.
  — Что? Можно же высказать свое мнение? Я был бы рад, если бы мог проводить время у гномов столь уютным образ….
  — Давай лучше поищем, чем сбить замок,  — перебил его Мило.  — Может быть, мы вызволим Дорна из клетки быстрее, чем перетащим повозку через ручей.
  Нельф обиженно скривился.
  Несмотря на это, он пошел за Мило, который уже взобрался на склон, под которым протекал ручей, в поисках камней и больших веток, которые могли бы помочь ему открыть замок на клетке. Вооружившись камнями и толстыми ветками, они вернулись к повозке.
  — Ну, думаю, с помощью этого справимся,  — убежденно заявил Мило, оглядев принесенное.
  Он выбрал один из камней из-под ног, взвесил его в руке и встал на подножку с тыльной стороны закрытой решетками повозки. Поправил тяжелый кованый замок, примерился и изо всех сил ударил по нему камнем. Безуспешно! Мило пришлось внимательно приглядываться, чтобы вообще найти место, где булыжник ударил по металлу. Полурослик предпринял вторую, затем третью попытку. Принес еще один камень, и еще. Потом — тяжелую дубинку. Тщетно. Через дюжину ударов на замке по-прежнему не было ни царапинки.
  — У тебя сил побольше, чем у меня,  — обратился он к Дорну.  — Может быть, попробуешь сам?
  — Ты не заметил, что я не с той стороны сижу, чтобы помогать?
  — Просунь руки сквозь решетку, и мы попытаемся вместе,  — предложил Мило.
  Они вместе принялись колотить по замку, но результата не было, только Мило прищемил себе пальцы.
  — Это все ничего не даст,  — простонал Дорн.  — Хорошую гномскую работу не разнести обычным камнем. А эти прутья — не знаю, кого обычно гномы берут в плен, но, кажется, они сильнее всех, кого я знаю.
  Мило трогал пальцами влажный лесной мох, а Дорн выронил камень и снова уселся на стоявшую в клетке скамью.
  — Я не сказал бы, что это ничего не дало,  — дрожащим голосом произнес Нельф.  — Как бы там ни было, стучали вы достаточно громко, чтобы привлечь вот его,  — полурослик махнул рукой в сторону юга.
  Между деревьями кто-то шел прямо к ним, покачиваясь из стороны в сторону. На первый взгляд он был похож на тучного торговца, одетого в темно-синюю тунику, коричневые бриджи и сандалии. Он шатался из стороны в сторону, как человек, который слишком много выпил. Только со второго взгляда Мило понял, что большая часть его сбившихся в пряди волос вырвана, а в живот по рукоятку всажен кинжал.
  — Кажется, он мертв,  — неуверенно произнес он.
  — На мой вкус не до конца мертв,  — признался Нельф.  — Нужно поскорее убираться отсюда.
  — Хорошая идея,  — пробормотал Мило, вскакивая на козлы.  — Сначала пойдем по ручью на запад, может быть, найдем где-нибудь переход.
  Остальные двое не возражали, и Мило шлепнул обоих пони хлыстом по крупу. Каурые в пятнышках лошадки еще не почуяли опасности и тронулись с места довольно медленно, низко наклонив головы, они еще щипали сухую траву, медленно переходя на рысцу.
  — Давайте уже!  — крикнул им Мило и хлестнул чуть посильнее.  — Нежить не ездит верхом, поэтому у них для таких кляч как вы найдется только одно применение.
  От многолетней работы и постоянных понуканий в гномских шахтах животные сильно закалились в отношении ударов хлыстом. И только когда Мило вложил в удар весь свой страх и ярость, они побежали быстрее.
  Дорн сидел сзади в клетке и наблюдал за преследователем.
  — Мы достаточно оторвались,  — крикнул он полуросликам.  — Он слишком жирный и медлительный, чтобы догнать нас.
  — И слишком мертвый,  — добавил Нельф.
  Несмотря на это, Мило пытался еще сильнее погонять лошадей. Если они застрянут в прибрежных кустах или провалятся в яму, всей форе придет конец.
  Дорога вдоль ручья оказалась в высшей степени хорошей. Наверху склона росли почти одни только папоротники, а дно было ровным и твердым. Они продвигались вперед довольно быстро, и Мило надеялся, что когда-нибудь они наткнутся на одну из дорожек, ведущих через лес, которая переведет их через ручей. Когда это наконец удастся, в течение дня они доберутся до Вороньей башни. Но сначала нужно было как следует оторваться от этих оживших мертвецов. Через несколько часов стемнеет, и они станут продвигаться вперед гораздо медленнее, если вообще смогут двигаться. Может быть, мертвым и все равно, день или ночь, но привалы им точно не нужны.
  — От этого мы оторвались,  — засопел Дорн спустя примерно полчаса.  — Не думаю, что он пойдет по нашим следам.
  Мило не был так в этом уверен. Даже если это было и так, этих существ было достаточно, чтобы бродить по всему лесу. Лучше двигаться и держать курс на север.
  Нельф тоже был напряжен. Он цеплялся за прутья клетки и с потерянным видом глядел на проносящиеся мимо папоротники.
  — Что с тобой?  — поинтересовался Мило.
  — Я все время вспоминаю о брате,  — произнес он.  — У нас почти получилось, а потом…
  Мило не знал, каково это — потерять брата, и готов был сделать все, чтобы не узнать этого. Но решил, что Нельфа не помешает подбодрить.
  — Моя тетя Рубиния работает экономкой в Вороньей башне,  — сказал он.  — Она готовит самые лучшие черничные кексы, которые ты когда-либо ел. Она всегда добавляет в тесто немного ванильного сахара, это старинный семейный рецепт Черниксов.
  Нельф робко улыбнулся.
  — Тисло любил черничные кексы. Мы не ели нормальной еды уже больше года. Мне кажется, гномы умеют только запекать грибы с сыром, делать плавленый сыр с грибами или грибы в сырном тесте. Я готов был бы многое отдать за черничный кекс.
  «Утешение слабенькое, но, по крайней мере, у Нельфа появилось что-то, чему он может радоваться»,  — подумал Мило и стегнул лошадок хлыстом.
  — Бегите, пони!
  Животные делали все возможное. Массивная зарешеченная повозка подпрыгивала на кочках, раскидывая все, что вставало у нее на пути. От деревянных колес летели грязь и листья.
  Внезапно один пони встал на дыбы и мотнул головой в сторону. Мило натянул поводья, но животные перестали реагировать. Их и без того почти растерянный темперамент улетучился совсем. Стучали подковы, вырывая из земли целые комья травы и мха и швыряли их в лицо полуросликам.
  Одно из животных прыгнуло в сторону, толкнуло второе и стало сползать по берегу вниз. Повозка покачнулась и едва не свалилась со склона. Мило рванул поводья. Второй пони отреагировал молниеносно, подстегиваемый собственной паникой и боязнью падения, и буквально втащил второе животное вверх по берегу. На полном скаку повозка вернулась на дорогу. Мило рванул на себя поводья. Пони перешли на легкую рысь. И только Мило решил, что снова контролирует животных, как они снова запрокинули головы. Снова встали на дыбы и качнулись в сторону русла реки. Мило увидел только тень, преградившую им путь, когда животные потащили повозку за собой к реке. Она накренилась и начала опрокидываться. Нельф спрыгнул с повозки, а Мило вцепился в козлы. Дорн закричал, когда пони столкнулись, а повозка перевернулась.
  Мило полетел в ручей головой вниз. Вокруг были грязь и вода. Что-то тяжелое ударило его по голове. На миг полурослик едва не потерял сознание, но холодная вода, проникшая в рот и в нос, тут же привела его в чувство. На долю секунды он увидел, что на него падают козлы, угрожая раздавить и погрести под собой. Мило нырнул обратно в воду. Что это — конец? Утонуть в ручье из-за поломанных конечностей? Вода омывала его, трепала волосы. Но ожидаемой боли не последовало. Мило нужно было набрать воздуха, и он поднял голову. Вокруг было темно, только впереди под поверхностью воды сверкала пара солнечных лучиков. Он лежал между козлами и клеткой.
  На этот раз прочная гномская работа сыграла свою роль. Крепкая клетка удержала повозку и помешала ей утопить или раздавить Мило под тяжелыми обломками. Мокрая одежда предательски тянула вниз, он чувствовал, как напрягаются мускулы, отказываясь повиноваться. Собравшись с остатками сил, он выбрался из-под повозки. Копыто пони пролетело на волосок от его головы. Животное лежало перед ним, наполовину в воде, наполовину на берегу, и в панике отчаянно лягалось и брыкалось. Оно чудом пережило падение. Мило снова нырнул в спасительную воду. И только когда животное обессилело, он осмелился высунуть нос из укрытия. Осторожно, стараясь не делать резких движений, чтобы не напугать животное еще больше. Осторожно похлопал пони по боку, освобождая его от недоуздка. После легкого хлопка по крупу животное снова поднялось на ноги и, дрожа, встало рядом.
  Второму пони повезло меньше. Во время падения он сломал себе шею и теперь лежал посреди узкого русла ручья, устроив запруду.
  — Помогите мне вылезти отсюда!  — услышал Мило рев Дорна.  — У меня рука застряла.
  Мило побрел по неглубокому ручью вокруг клетки. Дорн лежал по шею в воде и изо всех сил вытягивал шею. Рука у него застряла между прутьями решетки, он навалился на нее всем своим весом.
  — Поищите длинные ветки,  — попросил Дорн.  — Вы должны попытаться как-то приподнять повозку с одной стороны, чтобы я мог высвободиться. Где Нельф?
  — Я здесь,  — ответил жалобный голос по другую сторону повозки.
  Полурослик, спотыкаясь, прошел по ручью и ухватился за прутья решетки.
  — Нужно убираться отсюда как можно скорее,  — пролепетал он, неотрывно глядя на береговой склон прямо перед собой.
  Мило заподозрил неладное. С трудом прошел по холодной воде на другую сторону повозки.
  — Интересно, он нас видит?  — неуверенно поинтересовался Нельф.
  Мило услышал сказанное, но не осознал. Все его органы чувств были настроены на существо, которое стояло на берегу ручья и качало головой из стороны в сторону, словно колышущийся на ветру цветок.
  Теперь стало понятно, какая тень так напугала пони. Оживший мертвец. Мило показалось, что когда-то он был человеком. Рост и фигура не давали прийти к другим выводам, несмотря на то что тело угадывалось только по наличию доспеха. Судя по всему, этот человек был мертв уже целую вечность. Кожа истончилась и обтягивала кости словно тонкая ткань. Гнилые зубы торчали из челюсти, а в глазницах зияли две черные дыры. На нем был кожаный доспех солдата или наемника, в руке он сжимал обломок меча.
  Мило было все равно, видит ли это существо их, слышит или обоняет, ясно было одно: каким-то образом оно их чует. Оно таращилось на них своими пустыми глазницами, а зазубренный клинок указывал в их сторону.
  — Скорее, помоги мне, Нельф,  — попросил Мило,  — мы должны освободить Дорна. Без его помощи нам конец.
  Мило потащил своего спутника за собой. Они нашли толстую ветку, отломанную бурей, и просунули ее под опрокинувшуюся повозку, чтобы использовать в качестве рычага. Дорн высунул ноги наружу сквозь прутья решетки, ухватился за два прута и уперся в землю, чтобы полуросликам не приходилось поднимать еще и его вес, и чтобы он тоже мог помочь. Казалось, будто он пытается натянуть брюки, прибитые штанинами к полу. Общими усилиями они пытались приподнять клетку.
  — Нужно что-нибудь подложить под ветку, иначе она слишком сильно провалится в песок русла ручья,  — сказал Мило и начал искать подходящий камень. И только нашел и предпринял попытку поднять его обеими руками, как услышал крик Нельфа.
  — Эй, убирайся, гнилой подонок! Лезь обратно в свою вонючую яму, из которой вылез, а нас оставь в покое!
  Мило увидел, что Нельф вылавливает из ручья камни величиной с кулак и швыряет их в ожившего мертвеца. Не обращая особого внимания на атаки, оживший воин продолжал двигаться на Нельфа, размахивая сломанным мечом. Удары были неловкими, а до полурослика было еще далеко, но, судя по всему, силу и скорость это существо не утратило и после смерти.
  Мило уронил камень обратно в грязь, и тот плюхнулся, издав чавкающий звук, и схватил первую попавшуюся под руки ветку, которую можно было использовать как дубинку. Оббежал повозку по дуге, взобрался по склону, чтобы атаковать существо сзади. Если они будут колошматить нежить с обеих сторон, возможно, им удастся сбить его с ног. Что делать потом, Мило не знал. Как победить того, кто уже мертв? Полурослик надеялся, что Дорн поможет им, если сумеет выбраться.
  Мило без труда обошел ожившего мертвеца с тыла. Тем временем Нельф швырял в того всем, что под руку попадалось, а Дорн все еще пытался вытянуть руку из-под прутьев.
  От существа исходил странный кислый запах. Во всех трещинках и складках собралась грязь и прелая листва. Кожа, точнее, то, что от нее осталось, была почти черного цвета.
  Мило не колебался. Если уж, будучи полуросликом, тебе приходится сражаться с противниками повыше, нужно пытаться атаковать нижние части тела. И вот когда враг будет на одном уровне с тобой, можно надеяться, что удастся решить исход боя в свою пользу. Мило изо всех сил хватил ожившего мертвеца по коленным чашечкам. Тем не менее, несмотря на то что он ударил своего противника по незащищенной ноге, ощущение было такое, словно он нанес удар по доспеху. Полурослик с ужасом осознал, что рефлексы мертвых и живых существенно отличаются. Вместо того чтобы рухнуть на колени, существо махнуло рукой назад, и сломанный клинок просвистел над головой Мило. Тот тут же успел порадоваться, что чудовище все же не рухнуло на колени.
  Нельф метнул камень и попал противнику в голову. Мило воспользовался шансом и ударил ожившего мертвеца еще раз. На этот раз он пытался выбить оружие у него из рук. Он ударил дубинкой точно по запястью, но мумифицированные пальцы не отпускали меч. Вместо этого рука чудовища метнулась назад, и головка эфеса больно ударила Мило в плечо. Он потерял равновесие, споткнулся и полетел вниз по склону головой в ручей. Тут же снова вскочил на ноги — как раз вовремя, чтобы отразить следующий удар своего противника. Парировал дубинкой, но сила удара клинком была настолько велика, что дерево сломалось. Острый обломок меча полоснул Мило по бедру, порезал штанину и кожу.
  Дорн взревел, словно это могло помочь ему еще раз мобилизовать все свои силы и освободиться. Подскочил Нельф и метнул в ожившего мертвеца еще один камень. Тот угодил ему в спину, но чудовище, казалось, даже не заметило этого. Оно возвышалось над Мило, стоявшим на коленях в ручье и надеявшимся на то, что конец наступит быстро. Несмотря на холодную воду, рану жгло огнем. Руки у Мило онемели, колени дрожали, а его кровь окрасила воду в красный цвет. У полурослика уже не оставалось сил на то, чтобы отражать атаки. Он готов был принять уготованную ему Цефеей судьбу.
  Оживший воин схватил Мило за волосы и поднял. Другой рукой размахнулся изо всех сил. И в тот миг, когда он собирался нанести удар, в грудь нежити на пядь выше головы Мило вонзилось массивное копье. Древко было толщиной с запястье полурослика и почти в три раза длиннее его руки. Сила и вес копья сбили нежить с ног и швырнули на склон берега. Деревянное древко вонзилось глубоко в землю. Чудовище осталось висеть на нем, словно прибитое, между корней и стебельков высохшей травы. Оружие оно выронило, цепляясь за копье в надежде вытащить из своего тела.
  — Видите, что я вам говорил?  — пророкотал низкий голос с другой стороны ручья.  — Чем дольше они лежат в земле, тем легче становятся и больше прогнивают. Один удар булавой — и вот они уже летят, как испуганные куропатки.
  Мило обернулся. Никогда еще ничей голос не звучал для него настолько приятно и успокаивающе — ведь он принадлежал его спасителю. Тем больше он удивился, когда встретился взглядом со злобно сверкающими глазами тролля и трех орков.
  — Этих крох мы возьмем с собой,  — заявил своей свите тролль.  — А воина в клетке убьем сразу. Судя по его виду, от него могут быть одни неприятности.
  Орки как по команде спрыгнули с берега. У каждого из них в руках был костяной серп — типичное оружие орков, нечто среднее между топором и кривой саблей.
  — Даже не пытайтесь бежать, маленькие тощие гномы,  — засопел один из них.  — Я сильно разозлюсь, и мне придется причинить вам боль.
  Мило было совершенно не до бегства. Рана на ноге болела ужасно, он выбился из сил и растерял все мужество. Судя по всему, Нельф чувствовал себя примерно так же, а Дорн перестал дергать прутья решетки и теперь сидел в гномской клетке, съежившись, высвободить руку ему так и не удалось.
  Мило увидел, как один из орков одним ударом зарубил мирно пасшегося на берегу пони. Второй направился к беспомощно трепыхавшемуся ожившему мертвецу, а последний с отвратительной широкой ухмылкой, обнажившей гнилые зубы, топал по ручью прямо к Нельфу.
  — Нас троих послал выполнять одну миссию Ксумита Латоринсис,  — в отчаянии завопил Мило.  — Мы должны были найти агнца матери, чтобы извлечь из земли кровь Младшего.
  — Что нам до агнца, когда у нас есть два пони?  — хрюкнул орк.  — Мне наплевать, о чем там с вами договаривался Ксумита. Мы получаем приказы непосредственно от Шрака. А тот велел нам поискать наживку для предков. Вы двое отлично подходите.
  Орк грубо схватил Нельфа за руку и потащил за собой.
  — Подождите!  — крикнул тролль, сидевший на берегу и спокойно наблюдавший за спектаклем.
  — Вы нашли этого агнца?  — спросил он у Мило.
  Мило знал, что бывают моменты, когда к истине нужно относиться попроще. Правда может быть очень болезненной, а в данном случае даже убийственной.
  — Да, один из нас троих и есть агнец, которого ищет Ксумита,  — солгал он.  — А кто он, я скажу только шаману.
  — А ты хитрец, как и все в вашем народе,  — проворчал тролль.  — Если ты обманешь меня, я постараюсь устроить, чтобы с тебя живьем содрали кожу, а потом отпустили в лес к предкам. Их будут полчища, и они набросятся на тебя, едва почуют кровь.
  — Но я говорю правду,  — ответил Мило, хотя на самом деле у него дрожали колени. Главное выиграть время. Он быстро помолился Цефее.
  Тролль спрыгнул со склона прямо на клетку. Опрокинувшаяся повозка вздрогнула под весом массивного зеленокровки. Вцепившись лапами в прутья, он раздвинул их, словно ивовые веточки.
  — Заприте их в клетке вместе с человеком,  — велел оркам тролль.  — Всех возьмем с собой.
  Орк подтолкнул Мило и Нельфа к повозке, где тролль поднял их и швырнул в клетку к Дорну. С такой же легкостью, как он разогнул прутья, он согнул их снова. Затем спрыгнул с клетки и поставил повозку на колеса, которые благодаря тому, что гномы все делали на совесть, пережили падение.
  — Усук, тебе не трудно было убить пони?  — поинтересовался тролль у одного из орков. Тот слушал вполуха, поскольку был занят тем, что наблюдал, как его приятель отрывает голову ожившему мертвецу.
  — Один удар, и конец лошадке,  — хмыкнул он.
  — Ты великий воин, Усук,  — произнес тролль.  — А теперь мне интересно посмотреть, насколько ты хорош в качестве тяглового животного.



  42 Рубиния

  — Я больше не могу,  — простонала Рубиния, опускаясь на землю между двух выступающих скал.  — Кто знает, куда ведет это ущелье. Может быть, оно вообще заканчивается где-нибудь глубоко под землей.
  Полурослик поглядела на слабо светящийся камень, лежавший у нее в руке.
  — В нем осталось совсем мало энергии. Было бы здорово, если бы я могла рассказать мейстеру Отману, как он хорошо работает. Он так был горд, когда вручал мне его, а я сделала вид, что это совсем пустяковый подарок.
  — Ты еще успеешь сказать ему об этом,  — крикнула Ода, которая с самого начала подземной одиссеи шла на несколько шагов впереди.  — Уже недалеко, Рубиния, я чувствую это.
  — Ты говоришь это уже не первый раз,  — простонала Рубиния.  — Очень мило с твоей стороны, что ты пытаешься подбодрить меня и придать мужества, но будем честны друг перед другом: ты точно так же понимаешь, где мы находимся, как и я.
  — Нет!  — закричала на нее Ода.  — Ты ошибаешься. Я точно знаю, что где-то там впереди есть выход. Он мне сказал.
  Рубиния вздрогнула от испуга. Ей еще никогда не доводилось видеть девушку-полурослика настолько взволнованной. Хотя она была довольно отважной и безудержной, но с тех пор, как они влезли в эту расщелину, с каждым часом она становилась все более странной.
  — Кто это тебе сказал? О ком ты говоришь?
  — Мой брат!  — удивленно откликнулась Ода.  — Нельф. Он рассказывал мне, на что нужно обращать внимание, когда находишься под землей. Мы же были долго в плену у гномов. А тут волей-неволей наберешься всякого о том, что тебя окружает. А теперь соберись и пошли дальше.
  Умом Рубиния понимала, что Ода лжет ей, но что-то заставляло девушку-полурослика верить в то, что она говорила. Женщина решила, что расспрашивать дальше бессмысленно, и решила пойти за Одой. Потом станет ясно, кто прав, а возможно, и то, что скрывает Ода.
  Рубиния поднялась. Ноги болели, все колени были в ссадинах и синяках от лазания среди острых камней.
  — Мы сможем идти до тех пор, пока не погаснет камень мейстера Отмана,  — предупредила Рубиния.
  — Вот увидишь,  — ответила ей девушка,  — мы увидим солнце до того, как он погаснет.
  — Твои слова бы да Цефее в уши,  — произнесла Рубиния.
  — Или одному из ее детей,  — добавила Ода.
  — С каких это пор у богини есть дети?  — рассмеялась Рубиния.  — Надеюсь, она взяла себе в мужья не кого-то из дуболистян, не то ей придется пересмотреть свое творение.
  — Для этого уже слишком поздно,  — печально произнесла Ода.
  Рубиния решила не выяснять подробности. Все и без того было достаточно плохо. Ссориться с теми немногими, кто у нее остался, просто бессмысленно. Несмотря на все эти размышления, Ода пугала ее все больше и больше. Оставалось лишь надеяться, что вопреки ожиданиям они вскоре найдут выход.
  Казалось, юная жрица одержима. Едва Рубиния согласилась идти за ней, как она, не тратя лишних слов, побежала дальше. Она была неутомима и бежала все быстрее — как насекомое, которого манит свет. Рубиния готова была отдать все за то, чтобы этот свет действительно существовал.
  Спустя еще добрый час Ода обогнала ее настолько, что Рубиния потеряла девушку из вида. Только слышала постукивание камешков, которые убирала в сторону шедшая впереди полурослик. Внезапно светящийся артефакт в руках Рубинии погас, и ее окружила темнота.
  — Он погас!  — сдавленным голосом крикнула она.
  Ответа не было.
  Рубиния покричала еще раз, потом еще раз, но Ода не отвечала. С последней искрой света в магическом камне она исчезла. Женщина чувствовала, что на глаза у нее наворачиваются слезы. Ноги онемели и обессилели и полностью отказались служить ей. Она рухнула на колени, и острые камешки, о которые она ударилась, порвали штаны, оставили новые порезы и ссадины. Рубиния закрыла лицо руками и заплакала. Она злилась на Оду, которая бросила ее на произвол судьбы. Прошло несколько минут, прежде чем она снова взяла себя в руки и задумалась над своей судьбой. Вытерла слезы с глаз, потерла израненные колени. Осознав безнадежность своего положения, она едва снова не разревелась опять, когда заметила крохотное светлое пятнышко. Сначала женщина решила, что это все от того, что она терла глаза, а потом поняла, что оно не движется, когда она поворачивает голову. Пятнышко было слишком светлым, чтобы иметь источником факел или другой огонь. Такой свет могло давать только солнце.
  Рубиния поднялась, опершись на камни, и побрела вперед, на каждом шагу натыкаясь на валуны с острыми краями. Острые камешки резали ноги, но всего этого она практически не ощущала, поскольку именно теперь она почувствовала, что ее, как Оду, что-то тянет — медленно растущий свет. И он рос быстрее, чем она осмеливалась надеяться.
  Рубиния отругала себя за слабость. Она едва не сдалась в трехстах шагах от выхода. Умерла бы от голода или жажды, хотя свобода была так близка. Всю свою жизнь она боролась, а сейчас едва не потерпела поражение из-за собственного неверия в успех. Впереди зияла расщелина, которая должна была вывести ее на свет, размером с двери в храме Цефеи в Дуболистье. Рубиния вздрогнула от испуга, когда увидела сидящую в тени Оду. Юная жрица сидела меж скал, как ночная кошка, ожидающая наступления сумерек, чтобы отправиться на охоту.
  — Ода, что ты здесь делаешь? Мы свободны. У нас получилось.
  Больше всего Рубинии хотелось броситься девушке на шею, но что-то в поведении Оды удержало ее от этого.
  — Ты никого не видишь?  — с отсутствующим видом поинтересовалась Ода.  — Он должен быть здесь.
  — О ком ты говоришь?  — поинтересовалась Рубиния.  — Кто здесь может быть? Никто не знает, что мы здесь. Мы же даже сами не знаем, где оказались.
  Рубиния отважилась бросить взгляд наружу. Перед ней раскинулось ущелье, похожее на ущелье Вздохов, из которого они пришли.
  — Должно быть, это Воронье ущелье! Ода, ты понимаешь, что это означает? Мы неподалеку от Вороньей башни! Мы спасены! Если найдем возможность вылезти, то нужно будет пройти всего четверть мили на юг, и все будет позади. Мейстер Отман поможет и нам, и остальным, кто находится в ущелье Вздохов. С его помощью мы сможем провести их сюда через туннель. Хотя он вряд ли сможет разместить всех в Вороньей башне, Воронье ущелье тоже хорошая защита, а рядом с Отманом я чувствую себя немного лучше. Кроме того, в башне достаточно запасов, которыми можно воспользоваться. Это наверняка улучшит настроение остальных.
  Но судя по виду девушки, Ода совершенно не понимала, что ей говорит Рубиния. Она продолжала таращиться прямо в ущелье.
  Рубиния не выдержала. Нужно вылезать из этой расщелины. Ей хотелось вдохнуть свежий воздух, почувствовать на лице дождь или солнечные лучи. Она вышла наружу и запрокинула голову назад. Было холодно, на лицо полурослика капал легкий моросящий дождь, а глаза болели от яркого дневного света. Это было самое прекрасное ощущение в мире. Мгновение она просто стояла, раскинув руки, и наслаждалась им.
  — Иди же сюда, наконец, Ода. Не бойся. Здесь никого нет.
  Ода вылезла из своего укрытия. Широко открытыми глазами оглядела отвесные склоны ущелья. Несколько раз покрутилась на месте, словно ища что-то.
  — Его здесь нет!  — вдруг закричала она.  — Где ты? Ты обещал мне, что встретишь меня с распростертыми объятиями.
  Она рухнула на землю и расплакалась. Испуганная Рубиния помогла ей подняться и отвела ее к низенькой скале, на которой Ода могла отдохнуть и успокоиться. Наверняка все дело в напряжении, накопившемся за несколько последних дней. Должно быть, она голодна и хочет пить, а еще ужасно устала. А теперь такое неожиданное спасение. Может быть, у нее бред или нервный срыв, как бы там ни было, сама Рубиния тоже была недалека от этого.
  Она мягко заговорила с Одой, но на девушку не подействовали ни попытки утешения, ни мягкие прикосновения. Она плакала, съеживалась и вообще не обращала на старшую подругу никакого внимания. Рубиния терзалась. С одной стороны, она была страшно рада, что сумела выбраться из-под земли, а с другой — не понимала, что происходит с подругой. Она решила поискать возможность выбраться из ущелья. Ода лежала, свернувшись калачиком, и плакала — пока что Рубиния ничего не могла с этим поделать.
  Скалы были отвесными, растений на них почти не было. Уступы, которые обнаружила Рубиния, располагались слишком высоко и были слишком далеко друг от друга, чтобы воспользоваться этим. Она поворачивалась на месте, обследуя голые скалы, пока у нее не закружилась голова. И заметила, что Ода перестала плакать только тогда, когда оказалась рядом с ней. Подавленность юной жрицы сменилась полной апатией. Она то смотрела на скалы, открыв рот, то бесцельно скользила взглядом по окружавшей ее местности.
  — Нам нужно идти дальше, на восток,  — произнесла Рубиния.  — Без веревок мы никогда не поднимемся. Если немного повезет, на другом конце ущелья ситуация будет получше. С Вороньей башни я видела, что на востоке ветер опрокинул несколько деревьев, и они свесились прямо в ущелье.
  Ода приняла предложение и что-то согласно замычала, но продолжала исследовать землю вокруг себя.
  — Ода, да что ты ищешь-то?  — поинтересовалась Рубиния.  — Веревки здесь точно не найти.
  И только она собралась тронуться в путь в надежде, что юная жрица пойдет за ней, когда заметила слабый блеск между двух крупных камней.
  — Этого не может быть! Как он здесь оказался?  — Рубиния наклонилась и выудила меж камней кристалл, светящийся бледно-голубым светом.  — На вид он точно такой же, как те, которые я раскладывала в лесу для мейстера Отмана. Может быть, его кто-нибудь нашел, а потом снова потерял. Или его стащила сорока и выронила, когда пролетала над ущельем.
  — Он у меня,  — прошептала Ода.
  — Что у тебя?  — озадаченно поинтересовалась Рубиния.
  Но ответ не понадобился, поскольку внезапно Рубиния все увидела сама. В грубой серой скале вдруг открылся проход. Он был похож на естественную расщелину в камнях, которую потом расширили, бока обмазали глиной, чтобы не дать осыпаться камням и песку. Рубиния была уверена в том, что еще несколько мгновений тому назад никакого прохода не было. Либо его защищала иллюзия, либо он только что возник с помощью магии.
  — Не ходи туда!  — крикнула Рубиния.  — Ты не знаешь, не ловушка ли это, не закроется ли проход. Давай подождем, посмотрим, что будет дальше.
  Ода не слышала ее, она вошла в темный туннель. Стоило ей нырнуть во тьму, как прямо перед ней вспыхнул факел, закрепленный в обмазанной глиной стене. Через несколько шагов словно по мановению волшебной палочки загорелся второй.
  Во всем этом чувствовался почерк мейстера Отмана. Кристалл, игра с факелами и иллюзия однозначно были делом рук мага. Рубинии вдруг стало стыдно того, что она всегда считала размышления и исследования мейстера шарлатанством, несмотря на то что одно из этих магических приспособлений только что спасло ей жизнь. Отман по меньшей мере знает об этом туннеле и не засыпал его. Одного этого было достаточно Рубинии, чтобы сомнения рассеялись, и она пошла за Одой. Женщина нерешительно вошла в туннель и тут же узнала отпечатки маленьких рук на глиняной стене. Они явно принадлежали туннельным гномам. Неужели все это сделали они?
  С каждым сделанным Одой шагом подземное помещение открывалось все больше и больше. Рубиния старалась догнать юную жрицу, но получилось это только тогда, когда Ода остановилась перед одной из дверей. Казалось, Ода шепчется с ней или с кем-то, кто стоит за ней. Дверь была деревянной, с черными петлями и простой ручкой. Она была расположена чуть выше в стене, а коридор вел дальше.
  — Там что-нибудь слышно?  — поинтересовалась Рубиния.
  Ода покачала головой.
  — Нет, ничего, но мне кажется, что за дверью есть лестница, ведущая в Воронью башню.
  — Откуда ты знаешь?
  — Я долгое время прожила у гномов, разве ты забыла? Большинство воспоминаний не очень приятны, но у бородачей можно, по крайней мере, научиться кое-чему о жизни под землей. Что означает сквозняк, насколько разнятся звуки, когда стучишь в дверь, за которой находится маленькая комната, а не большой зал. За этой дверью лестница, я в этом уверена.
  — Так чего же мы ждем? Открывай.
  Ода потянулась к темной ручке, надавила на нее и открыла двери.
  — Иди вперед. Может быть, мейстер Отман меня не узнает и превратит в лягушку.
  — Этого он точно делать не станет,  — рассмеялась Рубиния.  — Он терпеть не может лягушек. Разве что в белку. Но ты права. Лучше мне пойти вперед.
  За дверью обнаружились ступени, которые вели наверх и терялись в темноте. Когда Рубиния ступила на порог, зажглись факелы, стоявшие вдоль стен то слева, то справа на расстоянии десяти шагов друг от друга. Судя по всему, их было больше сотни. Лестница шириной в три фута на вид была бесконечной. Каждая ступенька была результатом кропотливого труда и выложена камнями и глиной.
  — Возможно, она ведет прямо в Воронью башню,  — произнесла Рубиния и обернулась к Оде. В этот миг дверь захлопнулась. Что-то со скрипом сдвинулось под порогом. Клин?
  — Это еще что такое, Ода?  — закричала Рубиния — Открывай!  — Она принялась колотить по двери кулачками.  — Выпусти меня, ты меня пугаешь,  — Рубиния изо всех сил налегла на дверь. Она была заблокирована.  — Открывай сейчас же!
  Ода не ответила, да и звуков никаких не было слышно. Да что же творится с этой девушкой?
  Рубиния засопела — то ли раздраженно, то ли устало. Поглядела на бесконечные ступеньки. Если лестница действительно ведет в Воронью башню, скоро все тайны прояснятся. Ноги были тяжелыми, словно свинец, но она все равно начала подъем.
  Лестница была произведением пыточного искусства для любой экономки. Если о ней известно мейстеру Отману, то он не сказал о ней для ее же блага. Рубиния представила себе, как она, вооружившись маленькой метелкой и совком, подметает ступеньки. Рано утром начала бы, а поздно вечером пришлось бы подниматься с двумя ведрами, полными мусора.
  С несколькими передышками Рубинии потребовалось более трех часов, прежде чем впереди, наконец, показался конец лестницы. Полурослик прекрасно умела оценивать время. Ожидая увидеть перед собой дверь, она уткнулась в гладкую, слегка пожелтевшую белую поверхность. Женщина осторожно надавила. Поверхность подалась, как обтянутая кожей рама. Рубиния отняла руку и принялась искать механизм. Вскоре сбоку обнаружились два маленьких крючка. Один открылся без труда, а второй оказался слишком высоко. Она надавила на нижний уголок рамы и слегка отогнула ее. Полурослик приложила чуть больше усилий, верхний крючок вырвался из деревянной рамы, и она распахнулась.
  Перед ней открылся холл Вороньей башни. Ничто не внушало беспокойства, на вид все выглядело точно таким же, каким она все оставила. Рубиния осторожно выбралась с лестницы и оглядела вторую сторону потайной двери. Потайной ход начинался за картиной с изображением башни Асбина, магической школы Лоннаса.
  — Мейстер Отман, вы здесь?  — позвала Рубиния.
  Этажом выше что-то упало на пол и разбилось. По звуку было похоже на одну из множества ваз, которые она расставила повсюду в доме, на подставках или в стенных нишах, которые мейстер Отман любил использовать для складирования остатков своих неудавшихся экспериментов. Дверь библиотеки на втором этаже распахнулась, по лестнице стали спускаться шаркающие шаги.
  — Рубиния, что ты здесь делаешь? Как ты сюда попала?  — воскликнул мейстер Отман.  — В лесу полно зеленокровок, они осаждают башню. Разве ты не увела дуболистян в ущелье, как я тебя просил? Тебе повезло, что тебя не поймали!
  Судя по положению солнца, день уже перевалил за половину — это было видно за зарешеченными окошками второго этажа, а маг все еще бродил по дому в халате. Волосы были растрепаны и всклокочены, лицо покраснело от напряжения.
  — Я пришла через потайной ход, который ведет сюда из Вороньего ущелья. Вы об этом знали?
  Спускаясь по последним ступенькам лестницы, маг оглядывал картину, отодвинутую от стены. В недоумении уставился на горящие факелы, освещавшие потайной ход.
  — Пепельный, а ну иди сюда!  — заорал Отман.



  43 Мило

  Повозка с пленниками мучительно медленно катилась по подлеску меж высоких папоротников и колючих кустов. Тролль был непреклонен. Он заставил орков тащить повозку и помогал им только тогда, когда они безнадежно застревали на каком-то трудном участке пути.
  — К такому способу путешествия можно даже привыкнуть,  — негромко произнес Мило, обращаясь к Дорну и Нельфу.  — Это может стать весьма прибыльным занятием для зеленокровок. Я знаю кучу людей, которые предпочли бы, чтобы их тащили на повозке, нежели проехаться на пони или стереть ноги в кровь.
  Дорн скривился.
  — Да я просто хочу сказать,  — пояснил Мило,  — что это все же лучше, нежели нападать на бродячих торговцев в надежде, что подвернется что-то стоящее.
  Дорн наклонился вперед и жестом попросил Мило сделать то же самое.
  — Поверь мне, если я скажу тебе, что уши у орков работают гораздо лучше ума,  — прошептал Дорн.  — Так что когда говоришь, думай о том, что когда-нибудь мы приедем на место. И когда это произойдет, дверь наверняка откроется и трое недовольных орков вспомнят, кому обязаны всеми этими насмешками и подколами. А теперь угадай, на ком они будут спускать пар: на огромном тролле, который многократно сильнее их, или на полурослике, в котором всего-то три фута росту?
  — Конечно, слух у них должен быть лучше, чем ум,  — также шепотом ответил Мило.  — Иначе они были бы глухие. Как бы там ни было, у народов Хадара никогда не было великих жрецов или магов, и тому должны быть причины. В любом случае я уже узнаю местность. Если я не ошибаюсь, мы направляемся прямо к Вороньей башне. Что только подтверждает теорию о том, что они несколько не в своем уме. Там живет мейстер Отман, могущественный маг. Я хорошо знаю его. Он друг полуросликов. Если я правильно помню, зеленокровок он очень не любит. Если оркам повезет, он просто превратит их в жаб. А если нет, то нам пора бы с ними попрощаться.
  Мило подмигнул Дорну.
  — Что-то ты слишком рассчитываешь на живущего в уединении и наверняка уже старого и седого мага,  — хмыкнул Дорн.  — Может быть, пока ты будешь приветливо махать ему рукой и просить о помощи, он будет сидеть у окна и дрожать от страха.
  — Кажется, ты что-то путаешь,  — ответил Мило.  — Наемники однажды становятся дряхлыми стариками. Маги же с каждым годом становятся только могущественнее.
  — Это верно,  — подал голос Нельф.  — Я слышал о маге, которому больше сотни лет, но заклинания помогают ему поддерживать себя в отличной форме. Говорят, он по-прежнему силен и быстр, как молодой парень. Взгляд как у орла, а слух как у зайца.
  Дорн сплюнул на землю между прутьями решетки.
  — Ну, отлично, значит, он будет чувствовать себя прекрасно до тех пор, пока вдруг не свалится замертво. С помощью заклинаний нельзя предотвратить все неприятности. Сенета…  — Он не договорил, грустно уставившись на проплывающие мимо папоротники. В повозке воцарилось подавленное молчание.
  Нельф запустил руку в грязный холщовый мешочек и извлек оттуда маленькую резную пенковую трубку и грустно поглядел на нее.
  Мило подумал о брате. Раньше Бонне всегда мог на него положиться. Что бы они ни натворили, Мило всегда находил выход. По крайней мере, до сих пор. Все испытания мужества, все шалости и безумные споры — они все преодолевали вместе. Но во время, возможно, самого важного испытания в своей жизни Мило бросил брата на произвол судьбы. Он надеялся, что на этот раз Бонне сам нашел выход. Некоторую надежду и уверенность вселяло проклятие Ксумиты Латоринсиса. Если заклинание зеленокровки все еще действует, это может означать только одно: что его брат все еще жив.
  Однако сентиментальные размышления Мило были прерваны самым внезапным образом, когда воин-тролль спрыгнул на крышу повозки с небольшого возвышения. Повозка чуть не перевернулась, когда массивный зеленокровка вцепился в прутья решетки. Мило испуганно вскочил и увидел мрачно ухмылявшееся лицо тролля.
  — Мы скоро приедем,  — хрюкнул он.  — Вы рады?
  — Не больше, чем орки,  — признался Мило, ткнув пальцем в упряжку зеленокровок, вынужденных тащить по пересеченной местности теперь еще и вес своего вожака.
  Тролль бросил взгляд на тяжело дышащих подчиненных.
  — Нужно всегда находить для них занятие, иначе им приходят в голову глупые мысли и они начинают выпускать пар на других.
  Мило был бы даже тронут такой предупредительностью по отношению к нему и его товарищам, если бы не текущие изо рта, полного гнилых зубов, слюни и злобно сверкающие желтые глазки тролля.
  — Приедем в лагерь — я передам вас генералу Шраку,  — поведал тролль.  — Он решит, что с вами делать. Либо поверит слову краснокровок, либо решит, что мы потратили много времени и сил на то, чтобы привезти в лагерь немного провианта.
  Впервые в жизни Мило воспринял слово «краснокровки» как комплимент. Он очень надеялся, что этот Шрак поверит в его историю или по крайней мере решит не злить Ксумиту Латоринсиса. Все лучше, чем быть зажаренным на костре, а потом разрезанным на множество мелких кусочков.
  Вместе с этой мыслью в нос Мило ударил запах паленой шерсти и горелого мяса. Благодаря рассказам мейстера Гиндавеля он быстро понял, что это за запах. Жрец рассказывал ему о привычках зеленокровок. Орки, гоблины и тролли зажаривали добычу на костре, не очищая ее от шерсти, копыт, головы и внутренностей, а иногда и вовсе ели сырой. «Судя по всему, дичь, которую готовят столь неаппетитным образом, большого размера,  — подумал Мило,  — лань какая-нибудь или какое-нибудь ездовое животное. В любом случае у этого нечто больше волос, чем у человека, полурослика и даже гно…» Мило быстро отбросил эту мысль. Она была отвратительной и какой-то звериной, как и становившийся все сильнее неприятный запах.
  Судя по виду Нельфа, он испытывал такое же отвращение и зажал нос. И только Дорн ни на что не обращал внимания. Наемник сидел, скрестив руки на груди, запрокинув голову и сильно щуря глаза. Мило готов был поспорить, что у воина слюнки текут.
  — Как думаешь, Дорн, это лошадь?
  — Понятия не имею,  — фыркнул наемник,  — но надеюсь, что в качестве последнего ужина нам дадут по кусочку.
  — Он вообще не говорил, что нас убьют,  — вмешался Нельф.
  — Значит, дело плохо,  — произнес Дорн,  — потому что в этом случае нам точно не дадут поесть. Единственное, в чем не отказывают зеленокровки, это в набитом брюхе — прежде чем они зажарят тебя на костре. Для них это нечто вроде вложений в будущее, понимаете?
  Ничего этого Мило не хотел знать. Еще всего несколько недель тому назад он вел спокойную и сытную жизнь в Дуболистье, без ответственности, а теперь нужно задумываться над тем, не служит ли каждый съеденный тобой кусочек для того, чтобы его откормить. Кроме того, в его руках была жизнь брата, а новое знание о богах подкидывало вопросов больше, чем ответов.
  Орки с трудом втащили повозку по склону, и тролль снизошел до того, чтобы подталкивать ее снизу. Не успели они перевалить вершину, как Мило увидел столбы дыма, клубившиеся между деревьями и уходившие вверх. Около полудюжины костров горели меж стволами величественных буков и дубов. Передняя ось повозки с пленниками со скрипом перевалилась через склон. Дно царапнуло песок и корни, словно корабль, вышедший на мелководье. Повозка рывком освободилась и наклонилась вперед. Орки сильно потянули, радуясь тому, что так легко тянуть. А потом стало еще легче, когда повозка покатилась сама собой. Мгновение спустя Мило, Нельф и Дорн нагнали зеленокровок, а еще миг спустя они проехали мимо них. Неуправляемая повозка неслась вместе со своими обитателями вниз по склону холма прямо в лагерь зеленокровок.
  Вокруг каждого костра сидела добрая дюжина орков, троллей или гоблинов и жарили то, что им послала охота. К огромному облегчению Мило выяснилось, что у еды, по крайней мере, были ноги. Стоявшие лагерем зеленокровки тоже увидели их. Под крики и рев орков повозка проскакала вниз по склону, направляясь к самому большому костру, свет от которого обрамлял силуэт массивной тролльской спины. Мило, вцепившись в один из прутьев решетки, беспомощно наблюдал за спуском. Все больше и больше пар глаз смотрело на разгонявшуюся повозку, грозившую раздавить всякого, кто встанет у нее на пути. Гоблины повскакали со своих мест, орки удивленно тыкали пальцами в странное транспортное средство, а тролли презрительно хрюкали и отмахивались, не проявляя особого интереса.
  — Дорогу!  — кричал Мило.  — Дорогу, мы едем!
  Предупреждение полурослика было встречено пониманием, и только широкая тролльская спина, на которую они неслись, не сдвинулась с места ни на дюйм. Мило на миг задумался о том, кто больше пострадает от этого столкновения, и решил, что лучше будет пойти к остальным в дальнюю часть клетки. Повозка неудержимо неслась на тролля. Мило узнал Ксумиту и Ушму, троллиху, стоявшую вплотную к огромному зеленокровке и, судя по всему, они пытались решить, стоит ли продолжать слушать слова тролля или лучше бежать. И решили остаться. Предупредить тролля и тем самым перебить его было, судя по всему, плохой идеей.
  Мило уперся ногами в одну из стоявших по бокам лавок, чтобы не улететь вперед, когда они протаранят колосса. Он вцепился двумя руками в прутья решетки, давившие ему на спину. Дорн и Нельф сделали то же самое. Мило задумался над тем, простят ли их зеленокровки, если они задавят одного из их боевых колоссов и признают ли их невиновными. Когда спина тролля полностью заслонила им обзор, зеленокровка вдруг обернулся. Массивная нога, похожая на волосатый ствол дерева, ринулась вперед. Похожие на корни лапы вцепились в передние прутья решетки, а плечами и коленями тролль уперся в несшееся на него препятствие. Сидевшим в повозке показалось, что они налетели на скалу. Нельфа швырнуло в переднюю часть повозки, он грубо ударился о прутья. Дорн застонал, словно из него вышибло дух гномским молотом, а Мило показалось, что у него вот-вот оторвутся запястья, но прутьев не выпустил.
  — Это кто у нас тут такой?  — совершенно спокойно проворчал тролль.  — Это же в самом настоящем смысле слова неприкосновенный запас.
  Два орка громко захохотали, хотя Мило был уверен в том, что намека они совершенно не поняли. Они скорее радовались тому, что тролль не отскочил в сторону и тем самым не превратил их в следующее препятствие на пути повозки.
  Никто внутри не чувствовал, что должен ответить троллю. Нельф панически пытался как можно больше увеличить расстояние от себя до этой твари, а Дорну нужно было хотя бы перевести дух. Мило как раз собирался начать отвечать — как бы там ни было, а хоть какой-то ответ лучше, чем никакого,  — когда голос брата заставил его забыть обо всем.
  — Мило! Слава Цефее, с тобой все в порядке! Ты вернулся. Я знал, что так и будет!
  Мило поднялся, опираясь на прутья решетки, хотя все кости у него болели.
  — Бонне! Ты еще здесь?  — отчасти радостно, отчасти разочарованно воскликнул он.  — С тобой все в порядке?
  Его брата вел на поводке Ксумита, гоблинский шаман, словно тот был маленьким щенком, да так себя Бонне и вел. Несмотря на то что на ноге у него была рана, он изо всех сил тянул поводок. Он пытался потащить своего мучителя вперед и постепенно лишал себя воздуха. Но судя по всему, шаман пожалел его и отпустил веревку. Бонне поскакал к повозке, словно молодой фазанбуль, который, несмотря на рану, предвкушал свою первую охоту и от радости забыл о боли. Полурослик бежал к Мило, раскинув руки. Тот прижался к решетке, вытянул руки и обнял брата. Какое-то мгновение они обнимали друг друга настолько крепко, насколько это было возможно.
  — Не нужно было тебе возвращаться,  — прошептал Бонне.
  — Ты должен был смотаться,  — ответил Мило, радостно улыбаясь брату, несмотря на, судя по всему, безнадежную ситуацию, в которой они оба оказались.
  — Что они с тобой сделали?
  Бонне коснулся перевязанного бедра.
  — Они или кто-то другой,  — произнес он.  — Внезапно у меня появилась рана во всю ногу. А я даже штанов не порвал. Представляешь?
  Мило показал свою раненую ногу.
  — Проклятие Ксумиты,  — прошептал он.
  — Ах, как мило,  — прорычал тролль, растаскивая братьев в стороны.  — Два тощих гнома, которые любят друг друга. Насколько я понял, вы уже знакомы. Не слишком привыкайте к воссоединению. Иначе будет слишком тяжело расставаться, когда я скормлю одного из вас оркам. Они любят мясо тощих гномов.
  Тем временем Ксумита разобрался в ситуации. Без своего украшения, закутанный в коричневый плащ, он был похож на черепаху.
  — Это тот тощий гном, о котором я вам рассказывал, генерал Шрак,  — торопливо произнес он.  — Мы отправили его на поиски агнца матери, с помощью которого мы сможем вытянуть из земли яд и смести мусор с этого мира.
  Шрак раздраженно взревел на шамана.
  — Что за чушь про отравленную землю? Сначала я должен выслушивать твой бред про голоса богов, теперь еще что-то. Агнцы! Матери! Если у вас нет ничего конкретного, что поможет нам в битве против предков, лучше заткнитесь.
  — Вы отрекаетесь от Хадара!  — прохрипел Ксумита.
  — Я ни от чего не отрекаюсь. Я только сказал, что голос в голове — не обязательно голос бога. После двух бочонков гномского пива я тоже голоса слышу, но ни черта не делаю, просто слушаю, что они мне говорят. У нас больше нет времени на то, чтобы ждать знака. Если мои разведчики не ошиблись, предки достигнут сердца леса завтра на рассвете. То есть будут там, где мы сейчас стоим. Но вместо того, чтобы смазывать оружие, я должен выслушивать какие-то пророчества.
  Ксумита Латоринсис угрожающе поднял посох.
  — Хадар узнает, кто был с ним, а кто предал его.
  Шрак зашипел, склоняясь над шаманом, и это было похоже на грозу над полем пшеницы. Изо рта у него на крохотного зеленокровку текли слюни. И когда все решили, что Ксумите конец, прозвучал сигнальный рог.
  Глаза Шрака злобно сузились, затем он оперся на одну руку и поднял голову. Окинул взглядом лагерь, остановился на маленькой группе орков, которые как раз преодолели гребень холма на востоке и направлялись прямо к нему. Шрак схватил подол плаща Ксумиты и крепко сжал его в лапах.
  — Я с вами еще не закончил, но есть дела поважнее,  — засопел генерал.
  Мило хлопнул брата по плечу, привлекая его внимание к группе орков, которые, казалось, ждали генерала Шрака.
  — Разведчики,  — спокойно прокомментировал Бонне.
  Трое зеленокровок быстро приближались. Мило заметил, что у них практически не было доспехов или оружия, да и вообще почти никаких вещей. Только у одного из них в руках был кожаный мешочек, который он держал в руках, словно большую драгоценность.
  Орки умели долго и хорошо бегать, и, несмотря на это, они совершенно обессилели. Шрак подождал, пока они отдышатся. Затем взял мешочек и велел докладывать.
  — Все было так, как вы и сказали, генерал!  — прошипел один из орков.  — Гномы, кажется, спешили закопаться обратно в свою гору. Не рассылали разведчиков. Мы застали их врасплох и смяли их боевые порядки. Треть их пала во время первой же атаки. Они отошли на восток, перестроились, как вы и предсказывали. Пока они отступали, мы перерезали еще треть. Остальные побежали прямо в лапы предков. Из Рубежного оплота и его окрестностей пришли сотни оживших мертвецов.
  — Сколько же гномов вы им отдали?  — поинтересовался Шрак.
  — Сто, может быть, сто пятьдесят,  — ответил орк.  — Но мы убили их предводителя. Принесли вам его голову, а всех остальных, кого убили, тоже обезглавили. В точности, как вы приказывали.
  Шрак развязал мешок и заглянул в него. Затем перевернул и вытряхнул его содержимое на землю.
  Внутри оказалась отрубленная голова гнома. Несмотря на запекшуюся кровь искаженного гримасой ярости лица, гнома еще можно было узнать. Это был Доримбур.
  Ксумита пытался протолкаться вперед, но плащ в руках тролля удержал его.
  — Нужно было убить всех. А так вы оставили войску предков еще воинов. Сто пятьдесят хорошо вооруженных гномов-воинов,  — скрипучим голосом заявил шаман.
  Шрак одной рукой отшвырнул Ксумиту в сторону. Гоблин упал, двое из его клана помогли ему подняться.
  — Я отдал приказ атаковать гномов,  — пророкотал Шрак.  — Они никогда не дошли бы обратно в горы через лес. На севере из земли вылезают предки, там, где в эпоху Ослепления друг на друга набросились полчища людей. Тысячи погибших, которые только и ждали, что с их костей спадет песок и мох и они снова смогут отправиться в бой. Орки правильно сделали, убив столько гномов до того, как это сделали предки. Иначе нам предстояло бы сражаться с целой армией холодных бородачей с пустыми глазами.
  Постепенно Мило начинал понимать, о чем говорят зеленокровки. Ожившие мертвецы, которых они называли предками, возникли не после резни, устроенной гномами среди эльфов. Не проклятие живших на деревьях отправило их мстить за погибших. Сама земля заставляла мертвецов оживать.
  — Если правда то, что вы говорите, генерал Шрак, то они просто сметут нас,  — произнес Ксумита.  — Нам не выстоять против таких полчищ.
  — А ваш агнец может? Тогда покажите мне, где он, и я понесу его на руках!  — заревел Шрак.  — Что-то я никаких агнцев не вижу. Вижу только испуганных тощих гномов и сломленного наемника.
  Ксумита подавленно уставился в пол. Он знал, что Шрак прав.
  А Мило наоборот, впервые ощутил в себе искру надежды. Неужели это шанс, которым он должен воспользоваться? Он вспомнил, как говорил о подобных ситуациях мейстер Гиндавель. «Когда ни у кого нет ответа, настает время лжеца». Хотя эта мудрость была произнесена относительно одного из заседаний совета в Дуболистье, но Мило надеялся, что она справедлива повсюду. Может быть, ему удастся хотя бы спасти себя и брата.
  — Я нашел агнца матери!  — сдавленным голосом закричал полурослик.
  Все уставились на него. Но лица были нерадостные, на них не было облегчения. Словно повторенное дюжину раз лицо отца, поймавшего его на лжи. Даже на лице Ксумиты Латоринсиса не было ни малейшей искры надежды. Но Мило лгал слишком часто, чтобы подобные мелочи могли смутить его. Если ложь звучит неправдоподобно, ее нужно подкрепить еще большей ложью.
  — Агнец матери, которого вы ищете, находится в Вороньей башне. Его зовут Отман.
  К удивлению на лицах добавилась еще и неприятная тишина. Мило был готов к тому, что вот-вот его растерзает орда возмущенных зеленокровок. Но вместо этого вперед вышел Шрак, наклонился к нему и окинул взглядом своих желтых глаз.
  — Так приведи его к нам,  — засопел он.  — У тебя есть время до начала дня. Если до тех пор у тебя ничего не получится, я брошу твоего брата на поживу предкам.
  — Но было бы лучше, если бы мой брат сопровождал меня,  — произнес Мило.  — Если я появлюсь в Вороньей башне без него, мейстер Отман может что-нибудь заподозрить.
  Шрак отвернулся и побрел к своему месту у костра.
  — Вы, тощие гномы, хитрый народ. Но мы, зеленокровки, не настолько глупы, чтобы этого не понимать. Можешь взять другого. Этот твой Отман разницы не заметит, потому что вы все все равно на одно лицо.
  То, что произошло потом, показалось Мило похожим на вязкий тягучий сон, из которого запомнился только умоляющий взгляд брата. Он снова пришел в себя только тогда, когда они вместе с Нельфом вышли на поляну вокруг Вороньей башни. Это место лишилось всего, что помнилось Мило. Поляна перестала быть островком спокойствия этого леса, исчезло чувство безопасности и мира. Даже сама башня, напоминавшая типичный дом волшебника из детской сказки, такого, с длинной белой бородой и в пестрой остроконечной шляпе — теперь напоминала костлявый палец, торчавший из земли. Еще издалека Мило увидел обуглившиеся тела, лежавшие у входа в Воронью башню. Еще несколько лежали неподалеку.
  — Кажется, этот Отман особенно не церемонится,  — прошептал Нельф.  — Думаешь, он нам поможет?
  — Не знаю, достаточно ли он могущественен для этого,  — ответил Мило.  — Он вообще смешной дедуля, но довольно общительный. Моя тетка уже много лет работает у него экономкой.
  — В любом случае он знает, как не подпустить к себе орков.
  С этим Мило оставалось только согласиться. Он никогда не думал, что мейстер Отман способен проделать нечто подобное. Слушая истории своей тетки, он представлял себе, что старый волшебник хоть и понимает кое-что в магии, но способен только на то, чтобы заставлять предметы светиться, делать металлические палки настолько мягкими, чтобы их можно было завязать на узел и не давать засыхать чернилам на перьях. Она называла все это «пустыми финтифлюшками». Мило даже в страшном сне не могло присниться, что Отман может сжечь орков.
  Впечатленные результатами недавних «исследований» волшебника и испытывая некоторую дрожь в коленях, Мило и Нельф направились к двери Вороньей башни. За окнами, расположенными в стенах башни лесенкой, ничто не шевелилось. Пахло горелым мясом, от одного из мертвых орков все еще поднималась тоненькая струйка дыма. Судя по всему, зеленокровки приходили в гости совсем недавно. Мило надеялся, что Отман уже больше расположен принимать гостей. Он подошел к двери.
  — Я бы не стал стучать,  — заявил Нельф.
  — Почему это?
  Нельф указал на обуглившиеся тела.
  — Кажется, они попытались сделать это и получили от ворот поворот.
  Мило задумался на мгновение, но потом пришел к выводу, что стоять и кричать под дверью башни просто бессмысленно. Он был уверен, что мейстер Отман или Рубиния видели их, когда они бежали через поляну. Может быть, они окопались где-то наверху башни и не могут выйти так быстро, либо же боятся быть обнаруженными. Мило не хотел терять времени. Дорога была каждая минута — если у Отмана нет плана действий.
  — Может быть, так бывает только с зеленокровками,  — уверенно заявил Мило.
  — Что-то ты вдруг сильно поверил в магию мейстера Отмана.
  Мило как раз потянулся к дверной ручке, когда дверь распахнулась изнутри, а его самого схватила тоненькая серая рука, втащив Мило в фойе.
  Нельф не стал терять времени и проскользнул вслед за ним. Полурослики оказались в окружении горстки карликов. Все они были вооружены — подсвечниками, древками для метел или кухонными сковородками.
  — Что здесь происходит?  — озадаченно поинтересовался Мило.  — Где мейстер Отман и тетя Рубиния?
  Один из карликов вышел вперед. Это был Пепельный, помощник и доверенное лицо волшебника. Он был единственным, у кого не было оружия, если можно было так сказать. Зато голову его украшало широкое серебряное кольцо с инкрустированным желтым топазом. Камень слегка светился.
  — Вопросы здесь задаю я,  — скрипучим голосом произнес он. И тут карлики набросились на них. Мило получил по голове чем-то твердым, и перед глазами у него потемнело.



  44 Ода

  Иди ко мне, Ода!

  Голос в голове уже занимал все ее мысли. Казалось, прошло уже много часов или даже целый день с тех пор, как они расстались с Рубинией. Она снова пошла по туннелю, идя на голос, но вскоре ее путешествие окончилось перед еще одной дверью, у которой словно по мановению невидимой руки зажглись два факела, стоило ей подойти поближе. Дверь была сделана из грубой необработанной дубовой древесины, вставленная в тяжелую раму из таких же брусьев. На ней не было ни замка, ни ручки, за которую можно было бы потянуть или надавить.
  В попытках открыть дверь Ода перепробовала множество вариантов. Бросалась на нее, пинала, колошматила руками и проклинала ее. Плакала, молила и хныкала. Все бесполезно. После каждой неудачной попытки голос снова начинал звать ее. Каждое слово обжигало, словно раскаленное железо, и ее желание найти источник голоса едва не свело ее с ума. Словно обезумев, она колошматила кулаками по тяжелой дубовой двери, пока не разбила в кровь костяшки пальцев. В какой-то момент она заплакала и рухнула на пол.
  Сидя на корточках и свернувшись калачиком, она сидела у двери уже не первый час, слишком устав, чтобы о чем-то думать.
  — Это не дверь,  — произнес вдруг кто-то у нее за спиной.
  Ода испуганно обернулась, подхватила с пола кусок засохшей глины, отвалившийся откуда-то с потолка, и приготовилась бросить его.
  Перед ней стоял туннельный карлик. Малыш совсем отощал, а набедренная повязка у него была сделана из порванных половых тряпок. Маленький человечек переводил взгляд с кусочка глины в руке у Оды на потолок и обратно.
  — Без лестницы ты никогда его туда не прилепишь,  — произнес он.  — Я бы просто выбросил. Кто заметит, что от потолка отвалился кусок штукатурки?
  — Ты откуда взялся?  — поинтересовалась Ода, все еще пытаясь взять себя в руки.
  Туннельный карлик ткнул пальцем себе за спину.
  — Ты один из помощников этого Отмана?
  Туннельный карлик смущенно покачал головой.
  — Раньше был,  — признался он.  — А потом провалил эксперимент, и Пепельный вышвырнул меня из окна. С тех пор я живу здесь.
  — Как тебя зовут?
  — Другая маленькая женщина назвала меня Грязно-коричневым,  — заявил он.
  — Рубиния? Ты ее знаешь? Это она тебя послала?
  Грязно-коричневый удивленно уставился в землю, что-то считая на пальцах.
  — Да, да, нет,  — через некоторое время произнес он и, похоже, удовлетворился своим ответом.
  Ода удивленно уставилась на него.
  — Мне нужно пройти через эту дверь,  — сказала она.
  — Это не дверь,  — повторил Грязно-коричневый.  — Она похожа на дверь, но ее нельзя открыть. Дверь, которую нельзя открыть, не дверь. Может быть, она дверь для длинного старика, но не для тебя и не для меня.
  — Дверь есть дверь,  — уперлась Ода, но снова занялась своей насущной проблемой, принялась колотить по толстым дубовым доскам, усевшись на пол.  — Ее можно открыть и можно закрыть, если знаешь как. Скажи мне, по крайней мере, что находится с той стороны.
  Не получив ответа, Ода разозлилась. Она вскочила, чтобы вытрясти из малыша хоть что-то полезное, если придется, то силой. Но его не было! Он исчез так же бесшумно, как и появился.
  — Куда ты подевался, грязный маленький крот?  — закричала она.
  Полурослик постепенно начала сомневаться в себе и своем рассудке. Неужели она сходит с ума? Может быть, туннельный карлик ей просто померещился? Отчаявшись, обессилев, она обмякла, сползла по двери и уселась на пол.
  Иди ко мне, Ода!
  — Я не могу,  — устало прошептала она.
  — А если мы попробуем вместе?  — спросил Грязно-коричневый приглушенным голосом.
  Ода вздрогнула от испуга. Карлика по-прежнему нигде не было видно.
  — Где ты?  — хрипло произнесла полурослик.
  — Здесь,  — радостно ответил карлик.
  — Где? Я тебя не вижу.
  — Я тебя тоже не вижу, но отлично слышу.
  Ода уставилась на дверь. Голос карлика доносился с другой стороны.
  — Как ты туда попал?  — поинтересовалась она.
  — Сначала полз, потом бежал,  — ответили ей.
  — Да покажи же мне, наконец, ради Цефеи, как ты туда забрался.
  На миг воцарилась тишина. Ода уже стала опасаться, что карлик снова исчез и оставил лишь ощущение того, что она говорила с иллюзией.
  — Карлик, ты там?  — робко поинтересовалась она.
  — Да.
  — Что ты делаешь?
  — Я показываю на место, в котором я пролез через стену,  — неуверенно произнес он.  — Ты же просила.
  Ода не хотела смеяться, ей было не до того, но сдержаться не смогла.
  — Пожалуйста, вернись ко мне,  — взяв себя в руки, попросила она.
  Спустя несколько мгновений она увидела, как в коридоре перед ней над полом слегка приподнялся кусок глиняного слоя. Из узкого туннеля, открывшегося за ней, выбрался Грязно-коричневый и принялся отряхивать свою набедренную повязку.
  — Вот он я,  — скрипучим голосом произнес он.  — Что теперь?
  — А теперь мы вместе полезем обратно,  — объявила карлику Ода.
  Грязно-бурый поднял несуществующие брови.
  — Это что-то вроде игры?
  — Точно.
  Первым в дыру под стеной пролез Грязно-коричневый. Ода полезла за ним. Может быть, туннельному карлику легко было ползти по такой узкой норе, но Ода — хоть и была полуросликом — была крупнее, поэтому должна была тщательно следить за тем, чтобы не застрять. Кроме того, пол и стены были неровными. Отовсюду торчали острые камешки, грозя поранить ее. Грязно-коричневый в мгновение ока оказался на другой стороне. Свет подсказал Оде, что она преодолела около половины пути. Туннель был не более двадцати футов в длину, но в некоторых местах он достигал всего одного фута в диаметре. И на половине случилось то, чего Ода все время пыталась избежать.
  — Я застряла!
  — Чем?
  — Бедрами, конечно,  — ответила полурослик, сдерживаясь изо всех сил.
  — Сними штаны,  — потребовал Грязно-коричневый.
  — Этого я точно делать не собираюсь,  — возмутилась Ода.
  — Тогда втяни попу.
  — Я не могу ее втянуть.
  — Она сломалась?
  До сих пор Ода считала, что гномы — самый забавный народец, не считая зеленокровок. Их грубые выражения, попойки, жизнь под землей и куча дурацких обычаев отличали их ото всех остальных народов. Но туннельные карлики превзошли даже их своей непонятливостью.
  — Просто не получается,  — сказала она, чтобы избежать недоразумений.
  — Вдохни поглубже, прижми язык к небу, растопырь пальцы и упрись пятками,  — подсказал Грязно-коричневый.
  Какой выбор был у Оды? Ползти обратно — не может быть и речи. И она решила, что ничего не потеряет, если попробует. Поэтому она сделала то, что посоветовал ей туннельный карлик, и… высвободилась. Когда она вылезла из норы, ее уже с широкой улыбкой на лице ждал туннельный карлик.
  — Что это за проклятый лаз?  — поинтересовалась Ода.
  — Ремонтный туннель,  — ответил Грязно-коричневый.  — Если часть пещер обвалится, через этот туннель можно попасть в другие области и производить ремонт оттуда.
  — А где мы сейчас?
  Карлик огляделся по сторонам.
  — В пещере,  — убежденным голосом заявил он.
  Иди ко мне, Ода!
  Она огляделась по сторонам. Они действительно стояли в пещере. На стенах горели факелы, похожие на те, которые раньше освещали дверь в туннеле. Но если стены коридора были обработаны глиной, то эта часть казалась естественного происхождения. Земля перемежалась с острыми скалами. Пещера была извилистой и размером примерно с храм в Дуболистье.
  — Ты знаешь, куда ведет эта пещера?  — спросила она туннельного карлика.
  — В большую пещеру,  — произнес он, показывая на юг.
  — А что в большой пещере?
  — Ничего хорошего,  — ответил Грязно-коричневый и отважился бросить украдкой взгляд в темную часть пещеры.  — Я чувствую это.
  — Мне нужно туда,  — произнесла Ода.
  — Мне нет,  — заявил карлик.  — Я останусь здесь, на случай если ты застрянешь.
  Ода кивнула Грязно-коричневому — в благодарность и на прощание.
  Пещера сходилась углом и заканчивалась проломом. Каждые двадцать шагов словно по мановению невидимой руки между скал загорались факелы. Ода скептично оглядывала камни вокруг себя. Казалось, будто они изъедены. Твердый гранит стал пористым по углам, как пемза, а потом раскрошился. Весь пол был усеян похожими на пепел остатками.
  Иди ко мне, Ода!
  — Я уже почти пришла,  — прошептала она.
  И едва она произнесла эти слова, как вспыхнули новые огни, осветив пещеру перед ней, настолько огромную, что в ней можно было бы возвести замок. В воздухе висели сотни парящих светильников, похожие на огромных светлячков, некоторые из них — на высоте сто футов и выше. В отличие от стен, пол был ровным и гладким. Здесь тоже все покрывал слой раскрошившегося камня. Ода удивленно огляделась по сторонам. Пещера была пуста. Почти в самом центре помещения стояли только один-единственный стул и маленький столик.
  — Где ты?  — закричала Ода, и слова ее эхом отразились от стен.
  Никто не ответил.
  Ода медленно подкралась к стулу. Она осторожно переставляла ноги, следя за тем, чтобы поднимать как можно меньше пыли, испуганно оглядываясь по сторонам. Огромные размеры пещеры и множество огней лишали какого бы то ни было чувства расстояния. Прошла целая вечность, прежде чем Ода добралась до стула и стола. Они были покрыты тонким слоем пыли, но на столе был виден отпечаток бутылки и бокала. Полурослик ничего не понимала. Внезапно у нее закружилась голова, и она села.
  Я не люблю свет. От него болят глаза.
  — Где ты? Покажись!  — спокойным голосом произнесла она.
  Я прямо перед тобой, присмотрись, — ответил голос у нее в голове.
  Взгляд Оды дюйм за дюймом крался по столешнице. Внезапно она почувствовала страх. Неужели она совершила огромную глупость? Что, если все это только ловушка, призрак, злое колдовство?
  Она перевела взгляд на пол. Взгляд ее двигался вперед, между светом и тенью. А затем она заметила между скалами похожие на корни кроваво-красные веревки. Они проходили через остроконечные камни, временами исчезали в земле, а затем вырастали из нее в других местах. Ода обнаружила дюжину таких веревок, и все они вели наверх, меж крутых скал. В этой части пещеры не было магических огоньков, которые освещали все вокруг. Глазам Оды потребовалось мгновение, чтобы привыкнуть к темноте за светящимися точками. А потом она увидела это: призрачный силуэт огромного существа, которое висело на стене, словно распятое. Ода хотела закричать, но с губ сорвался лишь тихий шепот:
  — Что ты такое?
  Я то, что ты так долго искала.
  Ода пыталась разглядеть больше, несмотря на испытываемый ужасающий страх, что ей не понравится то, что она увидит. И страх оправдался. Там, где сбегались кроваво-красные веревки, образовалось нечто невероятное. Веревки уже не были похожи на корни, они больше напоминали пуповину, тянувшуюся ко всем частям тела. Существо висело на стене на высоте более десяти футов. Оно было более двадцати футов ростом. Мышцы и плоть были обнажены. Одна рука была развита нормально, вторая изуродована в причудливую трехпалую лапу с когтями. Грудь и живот были словно обмотаны окровавленными тряпками, шеи почти не было. Лицо представляло собой тестообразную, перепачканную кровью массу с искаженным беззубым ртом и двумя черными как смоль глазами, сидевшими глубоко в глазницах и таращившимися на Оду. Но хуже всего для нее было то, что это существо все еще имело человеческие черты и, казалось, испытывает бесконечные муки.
  Можешь подойти ближе, посмотри внимательно.
  Ода вцепилась пальцами в спинку стула и отвернулась.
  — Я не хочу видеть больше и не хочу, чтобы ты продолжал говорить у меня в голове,  — как можно сдержаннее произнесла она.
  Ода услышала, как существо изо всех сил пыталось оторваться от стены.
  — Ты права, и я тебя понимаю,  — произнесло висевшее на стене существо измученно низким голосом, пронизывавшим все,  — но мне легче заставить других делать то, что я хочу, когда я обращаюсь к ним мысленно. Хотя, наверное, нам это уже не понадобится.
  — Я пришла сюда добровольно,  — прошипела Ода.  — И если захочу, то смогу снова уйти, и ты мне не сможешь в этом помешать.
  — Конечно, ты можешь уйти в любой момент, если захочешь, но ты захочешь, когда я тебе разрешу. А я разрешу сразу, как только ты кое-что сделаешь для меня.
  Ода почувствовала, что существо говорит правду. От него исходила гигантская сила и в то же время бесконечная беспомощность.
  — Что ты такое и чего ты хочешь от меня?
  На миг воцарилась тишина, и Ода испугалась, что вот-вот снова услышит в голове голос. Но ничего не произошло, вместо этого существо заговорило обычным голосом:
  — Я единственный бог, который будет существовать для тебя, если ты не сделаешь то, что я тебе скажу. Тогда Мать умрет для тебя. Поверь, я хочу совсем немного. Тебе будет легко исполнить мое желание и тем самым исполнить и свое — а именно познать силу Матери. Все, что тебе нужно сделать — простить мою вину.
  — Я не могу, я не жрица,  — ответила Ода.  — Меня не посвятили в сан братьев и сестер по ордену. Моя вера была недостаточно крепка.
  — Ты преувеличиваешь силу жрецов и недооцениваешь влияние богов. Мать, которую ты называешь Цефеей, избрала тебя своей жрицей. Какая разница, если пара смертных не надела на тебя мантию своей гильдии. Ты жрица Матери и единственная возможность для меня сбежать из этого плена и исправить свою ошибку. Лишь твое благословение может избавить меня от оков.
  — Богиня полуросликов — Цефея,  — произнесла Ода.  — Согласно нашей вере, других богов не существует. Они не что иное, как идолы, которым поклоняются другие народы. Так что, как видишь, в моей вере нет места для самопровозглашенного бога. Ты просто не что иное, как монстр.
  — Я сын Цефеи, Младший, более известный в этом мире как Хадар, повелитель всех зеленокровок, и когда-то был виновником начала эпохи Заблуждения. Я виноват во всем. Я нарушил равновесие и расколол веру народов своими заблуждениями. Моя кровь — яд для этого мира. Она отравляет видение целого и заставляет прорастать фанатизмом и одержимостью единичные мысли. Лишь душа смертного, черпающая благословение из части власти моей семьи, может спасти всех. Души умерших должны быть посеяны заново, иначе никто не обретет избавления. Без душ и веры в божественную семью нить, соединяющая богов и смертных, порвется. Меня взяли здесь в плен, я был пленником того, в ком сам посеял заблуждение. Верни мне мою силу, дай мне свое благословение, и мир снова расцветет.
  — Никогда, ты, отвратительный демон! Ты не бог. Ты просто пытаешься ослепить меня своими словами об очищении и исправлении!  — закричала Ода.  — Скорее сгниет мое сердце, нежели чем я благословлю такое существо, как ты. Твои народы не дали этому миру ничего, кроме подлости.
  Голос существа раздался в голове Оды, громче и пронзительнее, чем раньше.
  Благослови меня, Ода.



  45 Обучающий

  — Не смей, Пепельный,  — услышал Мило голос Рубинии.  — Я лично шкуру с тебя спущу и скормлю зеленокровкам.
  — Народы Хадара не любят мясо туннельных карликов,  — упрямо ответил Пепельный.  — Они говорят, что оно на вкус прогорклое и слишком жесткое.
  Голова у Мило гудела, он все еще чувствовал себя несколько оглушенным, но прекрасно помнил, кому обязан всем этим.
  — Значит, предварительно им нужно будет как следует его отбить,  — заявил он и осторожно приоткрыл глаза.
  — Слава Цефее, ты в порядке,  — воскликнула Рубиния, обнимая полурослика, как поступала всегда, когда он был еще маленьким.
  — Осторожнее, тетушка,  — простонал Мило.  — У меня такое ощущение, словно я рухнул в ущелье Вздохов.
  — И всем этим ты обязан этому маленькому омерзительному предателю с крысиными глазками-пуговками. Я столько лет подкармливала его,  — ругалась Рубиния.  — А надо было в первый же день напоить чаем из ракитника.
  — Я не люблю чай,  — прошипел Пепельный, словно не понял угрозы.  — Я предпочитаю козье молоко.
  Высвободившись из объятий тетушки, Мило сел. Они сидели в клетке — опять. Полурослик постепенно начинал чувствовать себя кем-то вроде попугая в вольере, каких торговцы в крупных городах вешают на окна, чтобы казаться экстравагантными. Помещение, в котором они оказались в плену, было, судя по всему, кабинетом мейстера Отмана. Повсюду стояли полки с книгами, свитками и просто стопками бумаги. Мило увидел двустворчатую дверь на внешней стене комнаты. Дверь эта была ему знакома. Она вела на небольшой балкон на самом верху Вороньей башни. Мило всегда хотелось постоять там и посмотреть сверху на Скрюченный лес, но до сих пор вход в личные комнаты мага был ему заказан. Теперь же, когда балкон оказался в досягаемости, полурослику вдруг расхотелось выходить на него. Может быть, все дело было в туннельном карлике в грязном плаще с капюшоном, стоявшем рядом с клеткой со взведенным арбалетом и целившемся в него и двух других пленников, Рубинию и Нельфа.
  Его тетя принялась снова обследовать синяки, полученные Мило, и решила, что он ранен не серьезно. У Нельфа был подбит один глаз и слегка поцарапан нос. Но в остальном он дешево отделался.
  — Мог спать себе и дальше,  — сказал он, обращаясь к Мило.  — Твои сны наверняка были приятнее, чем необходимость смотреть на эту сморщенную физиономию.
  Слово «сморщенный» навело Мило на важный вопрос:
  — Что с мейстером Отманом?
  — А что с ним может случиться?  — встряла Рубиния.  — Возможно, этот гнусный паразит напал на него так же, как на нас, или сделали с ним еще чего похуже. Он ведь все-таки старик.
  В этот миг дверь кабинета отворилась, и в комнату вошел Отман. На нем был рубиново-алый плащ, а под ним черная перевязь через плечо. Седые волосы были тщательно причесаны, борода аккуратно пострижена. В последний раз Мило видел мага таким ухоженным, без дырок от подпалов и пятен на робе, много лет назад. Это было по поводу одного из праздников, устроенных в Дуболистье. Молча, не удостоив ни полуросликов, ни своего ассистента ни единым взглядом, он прошел к двери балкона и открыл ее.
  Багряно-красный солнечный диск уже довольно высоко поднялся над темно-зелеными верхушками деревьев. Отман вышел на маленький балкон, глубоко вздохнул. Трое полуросликов лишились дара речи, чем тут же воспользовался Пепельный.
  — Что мне делать с этими, мейстер?  — довольным, скрипучим голосом поинтересовался он.
  — Какое мне дело до того, что ты сделаешь с этими жалкими существами,  — ответил Отман, продолжая наблюдать рассвет.  — Ты их сюда притащил. Теперь думай сам, как от них избавиться. Тебе пора учиться брать на себя ответственность. Вскоре мне придется посвятить себя более важным задачам.
  Мило почувствовал, что рука Рубинии судорожно сжала его ладонь. По щекам ее побежали крупные слезы, она едва дышала.
  Щелчок плеч арбалета и свист тетивы заставил Мило обернуться. Нельф вскрикнул. Болт пробил его руку и вонзился в один из книжных шкафов у них за спиной. Нельф спрятал руку под мышку, пытаясь таким образом остановить кровотечение.
  Тем временем Пепельный занялся перезарядкой арбалета, вкладывая болт на направляющую и взводя курок.
  — Зачем вы делаете это, мейстер Отман?  — закричал Мило, обращаясь к волшебнику.
  — Зачем я делаю что?  — переспросил Отман, все еще наблюдая за рассветом.  — Наблюдаю за тем, как вы умираете? Я этого не делаю. Я предпочитаю смотреть, как умирает целая страна.
  — Нет, я имею в виду, как вы можете допустить, чтобы кровь Младшего отравляла все? Ненависть народов друг к другу уничтожает все.
  Ceeth me fammam. Конечно же, вы знали истинное значение этих слов, но ничего не сказали. Но мы все равно нашли его.
  Вот теперь Мило пробудил интерес мага. Отман вернулся с балкона в комнату и пристально поглядел на полурослика.
  — Хватит играться, Пепельный,  — рыкнул он на ассистента.  — Ты все равно из этой штуки никогда не попадешь.
  Туннельный карлик разочарованно скривился, но арбалет в сторону отложил.
  — Вижу, ты открыл часть тайны. Храбрый, умный полурослик. Нельзя было недооценивать вас с братом. Но все ваши знания вам уже не помогут. Спрашиваешь, почему я допустил все это? Глупец! Я не допускал этого. Я сам все это устроил. Все, что сейчас происходит, происходит потому, что я так хотел.
  Мило поднялся и упрямо встал впереди у решетки.
  — Мы раскрыли тайну богов. Правду можно прочесть на белокорых деревьях. Ее может прочесть там любой, кто захочет. Что бы вы ни задумали, они узнают об этом и помешают вам.
  — О ком ты говоришь?  — рассмеялся Отман.  — Все, что вы выяснили — это то, что все знали бы и так, если бы народы были способны хранить собственную историю. Но поскольку большинство, кажется, предпочитает планировать будущее, нежели учиться на ошибках прошлого, это рано или поздно должно было аукнуться. Кто бы ни были эти «они», кто расстроит мои планы, вскоре от них ничего не останется.
  — И именно через вас это и аукнется, это вы собираетесь отомстить за невнимательность к прошлому?
  — Месть для тех, у кого нет своих собственных целей. Я не планирую мстить. Я собираюсь создать нечто великое. То, что проживет дольше, чем все созданное богами. Может быть, ты узнал, какая судьба постигла богов в этом мире. Это было несложно. Предательство Младшего повсюду. Равновесие было нарушено, и боги постепенно утрачивали влияние в этом мире. А в какой-то момент умолкли совсем. Однако это не помешало жрецам людей, гномов, эльфов, полуросликов и даже зеленокровок продолжать проводить ритуалы. Впервые с зарождения мира клирики различных народов пришли к единому мнению. Они любой ценой хотели сохранить свою власть. Но как можно было компенсировать сильное влияние и чудеса богов? И тут в игру вступили маги. Более тысячи лет назад, в эпоху Ослепления, наша гильдия была под угрозой вымирания. Тогда мы, маги, жили в постоянном страхе, что будет некому передавать свои знания. Поэтому мы согласились на сделку. Жрецы финансировали наши исследования, дали столь нужное нам уединение, обеспечили нас знанием о богах. За это они пользовались нашей магией. Мы творили небольшие чудеса, придумывали возможности
исцеления и делились со жрецами своими предположениями. Какая жалкая жизнь! Никто не знал, что именно мы поддерживали веру в могущество богов. Мы же в глазах народа опустились до фокусников и шарлатанов.
  Меня попросили охранять запретные свитки и заботиться о том, чтобы они не попали никому в руки. В тех текстах я наткнулся на историю богов и предательство Младшего. Мне было легче легкого выяснить, где именно в нашем мире было совершено предательство. Я пришел сюда, в Скрюченный лес, нашел кровь Младшего и сумел ею воспользоваться. Я создал бога, как прежде пробудил к жизни дюжины карликов. А еще я использовал его силу. Вводящий в заблуждение. Я распылил его дар по всей стране, и все народы впитали ее, словно губка впитывает воду. Но самое лучшее в этом то, что заблуждение оказывает влияние не только на все живое. Его влияние распространяется далеко за пределы этого.
  Если мысль в умах превращается в неутолимую жажду, сила его не знает границ. Достигнув определенной концентрации, это желание становится способным оживлять даже мертвых. Кровь Младшего подобна свету во тьме, привлекающему мотыльков. И в этот миг они идут тысячами. И каждый смертный, которого они убьют, восстанет снова. У меня есть армия, которая прирастает с каждой жертвой. Вскоре мне будет принадлежать эта страна, затем — окрестные королевства, а затем и весь мир. Вот тогда дело будет сделано: мне будут поклоняться как богу.
  Нельф подобрался к решетке и встал рядом с Мило. Кровь из его раны уже проступила из-под мышки, окрасив красным рукав рубашки. Он плюнул магу под ноги.
  — Никто из народа полуросликов никогда не станет поклоняться длинноногому. Даже зеленокровки не допустят, чтобы их дурачил дряхлый колдун, страдающий манией величия. Выпусти меня из этой клетки, и я покажу тебе, насколько ты велик на самом деле, дедуля.
  Отман прищурился, недоверчиво оглядел полурослика. Затем отошел в сторону, чтобы свет зарождающегося дня осветил клетку.
  — Это не Бонне Черникс,  — обратился он к Пепельному, который недоуменно пожал плечами.
  — Они же все на одно лицо,  — принялся оправдываться туннельный карлик.
  — Сказал один желудь другому,  — прокомментировал Отман фразу своего ассистента.
  По лицу карлика Мило понял, что он пытается понять слова своего хозяина и в случае чего опровергнуть. Но, похоже, возразить магу ему не хватило духу.
  Внезапно Нельфа подняло вверх. Он парил на расстоянии пяди от дна клетки. По лицу Отмана было ясно, что сплести подобное заклинание ему не составило труда.
  — Хочешь выбраться из клетки? Так иди сюда,  — произнес волшебник.  — Я слыхал, что полурослики словно мыши. Могут протиснуться в самую узкую щель и суют свой нос в дела, которые их не касаются.
  Отман взмахнул рукой и подтянул Нельфа поближе к себе. Полурослик ударился о прутья решетки. Чародей прижал его настолько крепко, что у того затрещали кости.
  — Тебе придется мне немного помочь,  — с подчеркнутым спокойствием произнес Отман.
  Нельфа еще крепче прижало к железным прутьям. Лицо его исказилось. Он хотел что-то сказать, но только хрюкнул.
  — Прекратить!  — взревела Рубиния и вскочила на ноги. Вот только Отман не отреагировал. Он повернул поднятую руку, и Нельф покатился вдоль решетки.
  Рубиния и Мило пытались удержать его, но ничего не могли противопоставить силе чародея. Левая нога Нельфа проскользнула меж прутьев решетки. Ременная пряжка зацепилась и передавила полурослику живот. Мило и Рубиния пытались оттащить его. Нельф закричал от боли. Затем кожаный ремень лопнул, и полурослик пролетел между прутьями. Мило услышал, как у Нельфа сломалась рука, когда он не вовремя прижал ее к корпусу. Одно ухо счесало до крови. Кричали они с Рубинией наравне. И только Мило стоял и наблюдал за мейстером Отманом. Как он мог всю жизнь так сильно ошибаться в маге? В детстве он сидел у него на коленях, а позже восхищался им из-за множества трюков, которые тот устраивал во время празднеств.
  Чародей тянул кричащего Нельфа по воздуху, словно воздушный шарик на невидимой веревочке. Вывел его на балкон, за перила, а затем сжал руку в кулак, и Нельф рухнул вниз. Крики полурослика смолкли.



  46 Дорн

  Уже серело, а вместе с ночной темнотой исчезли и зеленокровки. После того как Мило не вернулся, Шрак решил, что надежнее будет встретить предков как можно дальше от поляны. Он не подал виду, что боится засевшего в башне мага, но Дорн видел сомнения на лице тролля. Шрак то и дело украдкой поглядывал на Воронью башню.
  Тролли всегда боялись волшебников. По силе и скорости эти великаны намного превосходили лучших воинов всех остальных народов, но против магии были бессильны. Шрак не дожил бы до своих лет, если бы не принимал этого в расчет. Зеленокровки пользовались такой тактикой, что использовать против них магию было тяжело. Народы Хадара не группировались в правильные отряды, атаковали быстро и безжалостно, как только подворачивалась такая возможность. Поэтому у применяющих магию оставалось мало времени для того, чтобы плести заклинание. Зеленокровки в первую очередь занимались разобщенными или более слабыми врагами, которых можно было победить без особого труда. Многие из товарищей Дорна утверждали, что зеленокровки трусливы, но это было не так. Зеленокровки были эффективны, хотя возможно, никто из них даже не подозревал, что означает это слово. И соотношение убитых врагов к оркам и гоблинам показывало, что они правы. То и дело всплывали истории о побежденных и убитых троллях, но те, кто рассказывал их, по большей части говорили и о морских драконах, и рубинах размером с голову ребенка. В любом случае Дорн не
знал никого, кто бы сражался с троллем и мог бы потом об этом поведать. К счастью, троллей, как и великих магов, было немного.
  Чем светлее становилось, тем громче звенела битва. Это могло означать лишь одно: ожившие мертвецы постепенно гонят зеленокровок обратно на поляну. Если правда то, что сказали разведчики Шрака, на тысячу зеленокровок приходилось около десяти тысяч предков. Если же еще учесть то, что оживший мертвец не падал наземь только от того, что в его тело вонзали фут стали, и не испытывал страх только от того, что вокруг него перебили его товарищей, можно было представить себе, насколько неравен был бой. И эти десять тысяч — лишь первая волна.
  Дорн сидел в центре зарешеченной повозки. Шрак послал обоих полуросликов к башне, а его оставил погибать за решеткой. Дорн был голоден, ему хотелось пить, он был безоружен — оставалось только сидеть и ждать конца. Если немного повезет, один из предков насадит его на копье, а не разорвет живьем на части. Но все это лучше, чем то, что сделал Шрак с братом Мило. Он отлично видел малыша сквозь прутья решетки. Он стоял на северо-востоке поляны, привязанный к колу, который тролль лично воткнул в землю голыми руками. Полурослик оказался достаточно умен, чтобы не кричать всю ночь и не звать на помощь. Если что-то и могло заставить живых мертвецов стать еще более кровожадными, так это такие беспомощные малыши, которые так громко ревут. Подобное действовало на них примерно так же, как курочка в военном лагере, которая громко кричит: «Съешь меня!»
  Дорн задумался над тем, какие еще у него есть возможности, когда треск невысокого кустарника напомнил ему о том, что время для размышлений миновало. Он встал на колени, повернулся в ту сторону, откуда доносился треск, и вгляделся в залитый утренним светом лес. Потребовалось совсем немного времени, чтобы найти его источник. Что-то запуталось в зарослях ежевики и все пыталось выбраться. Дорн мог с уверенностью утверждать, что это не зверь. А что это такое точно, можно было только гадать.
  — Выходи уже, мерзавец!  — зарычал Дорн.
  И словно в ответ на его слова из кустов вывалилась одетая в темное фигура. Это был человек среднего роста, худощавый, одетый во что-то темное, причем часть ткани лоскутками висела на кустах. У мужчины не было одной ступни, и после каждого шага обрубком ноги он покачивался и готов был вот-вот свалиться, однако мертвец принимался махать руками, и равновесие восстанавливалось. Сразу за ним ковыляла девушка, по крайней мере, Дорн так решил потому, что на ней было порванное домашнее платье. Волосы, которые когда-то были волнистыми, грязными прядями свисали на ее лицо. Оба они были мертвы, и судя по всему, не первый год.
  — Безоружные,  — разочарованно прошептал он.
  Он-то надеялся, что к нему придет мертвец с оружием из стали, оружием, достаточно крепким, чтобы сломать замок на двери клетки. А эти два наполовину разложившихся экземпляра были даже не в состоянии вскрыть деревянный ящик, не поломав себе при этом руки. Дорн отодвинулся чуть-чуть дальше к центру повозки. Без оружия они его не достанут, но у него тоже не будет шанса выбраться из темницы.
  Оба оживших мертвеца быстро приближались, привлеченные запахом живой плоти. Они вцепились руками в прутья решетки, принялись трясти ее, затем стали просовывать руки внутрь, насколько хватало сил. Дорн сидел всего в нескольких дюймах от тянущихся к нему рук и изо всех сил пытался не замечать их. Мертвецы с каждой секундой приходили во все большую ярость. Они стонали и хрипели, колотили клетку руками и пинали ногами. Это была не просто нежить. Это были неконтролируемые бестии, отравленные кровью Младшего, которым хотелось только одного: разрушать все живое.
  Вскоре из зарослей выбрались другие ожившие мертвецы. Судя по всему, их привлекли громкие звуки. К повозке направилось с полдюжины этих существ. Они стонали и сопели, пробираясь к клетке с пленником. Двое из них были достаточно проворны, да еще и одеты в нагрудники и половинчатые шлемы — и опять же, безоружны.
  — Идите сюда, идите, полусгнившие трупы!  — заорал на них Дорн.  — Давайте уже покончим с этим. Меня в этом мире уже ничто не держит.
  Своими громкими угрозами Дорн привлек внимание других оживших мертвецов. Он видел, как они выходят на край поляны и целенаправленно устремляются к нему. Какая разница, десять их или сто? Он в ловушке.
  Внезапно на севере поляны показались двое орков, которые выскочили из-за деревьев и принялись колотить нежить, которую выгнали из лесу. Несколько точных ударов — и они повалили существо. Не обращая внимания на удары, их жертва тянула руки к обоим зеленокровкам и пиналась. Один из орков позаботился о том, чтобы их противник никогда больше не встал на ноги, второй отделил голову ожившего мертвеца от туловища двумя точными ударами. Затем зеленокровки ринулись обратно в лес в поисках следующей жертвы.
  Дорн опустил голову и задумчиво уставился на потрепанные доски, на которых сидел. Сквозь прутья решетки тянулось все больше и больше мертвых рук, пытавшихся ухватить его. Злобное рычание и стоны усиливались. Похоже было на звуки ветра перед грозой. Повозка с пленником раскачивалась из стороны в сторону, как до этого во время бешеной скачки через лес, вот только ни на дюйм не двигалась с места.
  В душе у Дорна разлилось спокойствие. Подобные мирные моменты были ему знакомы. Не по собственному опыту, а из рассказов товарищей, с которыми сражался бок о бок. В такие мгновения сознание прощалось с телом. Дух понимал, что наступил конец, и только тело все еще боролось. Однако бой был безнадежный. Сознание брало контроль над телом и постепенно отрезало все, оставляя только сердце. А потом замирало и оно.
  Дорн готовился к тому, что ожившие мертвецы опрокинут повозку. Тогда он перекатится на бок, к нему потянутся гнилые руки и порвут его на кусочки. После этого сердце перестанет биться. Он часто представлял себе, как именно погибнет. Он мысленно представлял себе тысячи вариаций гибели и всегда считал, что знает все возможные варианты. Но судя по всему, смерть полна сюрпризов.
  Что-то с силой ударилось о повозку. Боковые колеса вдруг поднялись в воздух. Дорн зажмурился, покатился по толстым деревянным половицам и ударился плечом о решетку. Вот сейчас его схватят жадные руки и разорвут на части. Он взмолился Регору, чтобы тот даровал ему милость встретить смерть достойно, а не кричать, словно старая баба. Но никто к нему не потянулся. Затем повозка опрокинулась обратно и с грохотом встала на массивные деревянные колеса. Сломалась задняя ось, повозка несколько раз качнулась из стороны в сторону. Послышались жалобные стоны, звук разрываемой ткани и кошмарные чавкающие звуки. А потом шум стих, до ушей Дорна доносились лишь отдаленные звуки битвы. Его не коснулась ни одна рука.
  Наемник медленно открыл глаза. Перед ним лежала оторванная рука, сгнившая до самой кости. Между локтевой и лучевой костью застрял обрывок ткани. Рука почти ничем не отличалась от похожих на выделанную кожу остатков плоти у других мертвецов. Робкие лучи утреннего солнца, выползавшие на поляну, закрывали мрачные тени. Дорн поднял голову. От нежити, окружавшей повозку, осталась только куча рук и ног, разбросанных по истоптанной траве. Дорн не мог определить, что от кого отлетело. И среди всего этого стоял Шрак. Генерал троллей дрожал от ярости. Глаза его сверкали, словно в них сияло солнце, встававшее у него за спиной. Изо рта капала вязкая слюна, под похожей на кору кожей подрагивали длинные волокна мышц.
  Шрак ухватился за прутья повозки для пленников и раздвинул их, словно тоненькие ивовые прутики. Затем отступил на шаг и устало застонал.
  Дорну не приходилось задумываться над тем, что делать. Ему было все равно, сражаться против тролля или против оживших мертвецов, он просто хотел сражаться. Любой конец лучше, чем беспомощное сидение в клетке, когда тебя съедают заживо, а ты не в силах защититься. Несмотря на все это, он хотел знать, что его ждет.
  — Почему ты вернулся?  — спросил он Шрака, вылезая меж погнутых прутьев решетки.
  По глазам тролля Дорн видел, что тот изо всех сил пытается сохранить спокойствие. Нижняя челюсть задрожала, изо рта потекло еще больше слюны. Шрак отвел руку за спину, извлек откуда-то зазубренный клинок орков, нижняя часть которого была похожа на пилу, и бросил оружие под ноги наемнику.
  — Такие воины, как ты, должны погибать в бою,  — засопел Шрак.  — Смерть нам знакома, но мы должны иметь возможность взглянуть ей прямо в глаза, а не быть разорванным на куски, не отправив в царство мертвых добрую дюжину врагов. Надеюсь, ты оценишь этот жест и вспомнишь мои слова.
  Дорн подобрал клинок с мокрой от росы травы. Когда он снова поднял голову, тролль уже изменился. Потрескавшаяся темная кожа посерела, лишилась того слабого блеска, который у нее был. Он застыл в движении, лишь на искаженном гримасой лице темными пятнами сверкали два глаза. Слюна матовыми сосульками застыла прямо в падении из широко раскрытого рта. Шрак превратился в камень. Дневной свет стал для него проклятием.
  Теперь Дорн понял, что хотел сказать ему Шрак. Предстоявшая ему судьба теперь угрожала и массивному зеленокровке. Если верно то, что говорят о троллях, Шрак останется каменным до наступления темноты. И только потом дыхание жизни вернется к нему, если кто-нибудь не воспользуется возможностью и не расколет его на куски. Казалось, тролль надеялся, что Дорн избавит его от подобной судьбы, так же как спас его он.
  Наемники далеко не были людьми чести, и убийство тролля наверняка принесло бы ему уважение в определенных кругах. Дорн взвесил клинок в руке. Один точный удар, и он сделал бы то, о чем мечтали многие его товарищи, хоть это и не принесет ни единой монеты. Он занес клинок, размахнулся, чтобы нанести удар,  — и снова опустил его. Может быть, он и не человек чести, но если и есть что-то общее у них с Шраком, то это страх погибнуть смертью, недостойной честного воина.
  Окончательно убедил его пощадить тролля голос полурослика.
  — Не смей приближаться, ты, суповой набор на ножках!  — кричал Бонне.  — Я скормлю тебя Нубертовой шавке. Она обгрызет с твоих костей все мясо, а потом разделает и закопает между головок цветной капусты на грядке. И все, не будешь ты больше спотыкаться и стонать.
  Цепь, которой Бонне приковали к колу, была туго натянута. Полурослик пытался отойти от подкрадывавшегося к нему ожившего мертвеца как можно дальше. На вид чудовище было похоже на крестьянина с севера. Он слегка прихрамывал, руки вяло свисали вдоль тела. Одежда, темно-зеленый или коричневый плащ, была вся в дырах. Сгнившие до колен штанины открывали две лишившиеся плоти икры. И только кожаная шапочка, покрывавшая голову существа, все еще выглядела безупречно.
  Дорн поглядел на окаменевшего тролля и коснулся его лба орочьим клинком.
  — Если появится гном с топором, мертвый или живой, я отгоню его от тебя. Но есть и другие, кто так же беспомощен, как и ты, и к которым я испытываю некоторую привязанность. Так что стой тут.
  Дорн побежал на помощь Бонне. К малышу, прихрамывая, приближались еще двое представителей нежити, привлеченные криками полурослика.
  Бонне плясал вокруг кола, как дикий пони, не желающий, чтобы его обуздали. Он обнажил нож, вроде тех, кто полурослики всегда носили с собой, чтобы собирать грибы или резать яблоки. В качестве оружия против предков он был, конечно же, бесполезен.
  Оживший крестьянин даже не видел, как Дорн подбежал к нему. Наемник взмахнул на бегу мечом и одним-единственным ударом отрубил существу голову. Шапочка все еще была на голове, когда та покатилась по траве. Дорн увидел еще трех предков, вышедших на поляну. У двух из них были длинные мечи и кольчужные доспехи. И двигались они заметно проворнее.
  Значит, правда то, что говорили об оживших мертвецах. Они могли перейти на другую сторону только с тем, что вошло у них в плоть и кровь. Поэтому глуповатый крестьянин и в смерти не станет другим, а боец останется бойцом — и до, и после смерти. Конечно же, все это было справедливо только тогда, пока тело играло в эту игру. Но похоже, в случае с облаченными в доспехи мертвецами дело обстояло именно так.
  Дорн подбежал к Бонне, который просиял от радости.
  — Классный удар,  — заявил он.  — Я бы тоже с ним справился, но это было бы ужасно.
  — Не болтай,  — рыкнул Дорн.  — Обмотай цепь дважды вокруг кола и натяни ее. Я попытаюсь перерубить ее.
  Бонне сделал так, как ему велели. Дорн размахнулся, чтобы нанести удар, и обрушил всю свою силу на железные звенья. Во все стороны брызнули искры, но цепь устояла.
  — Проклятая гномская работа,  — простонал Дорн, осмотрев зарубки на цепи. Он снова замахнулся, чтобы нанести удар, но застыл в движении, не доведя его до конца.
  С юга на поляну вышла стройная фигурка. Грязные длинные черные волосы закрывали лицо. Синий плащ был порван в нескольких местах и пропитан кровью — Дорн знал это. Женщина опиралась на длинную палку. Она двигалась неловкой шаркающей походкой. Движения умершей.
  — Сенета,  — прошептал Дорн.



  47 Мило

  — Вы не должны делать этого, мейстер Отман,  — в десятый раз умоляющим голосом произносила Рубиния.  — Будет разрушено все Серое порубежье. Подумайте о множестве невинных — детях, стариках, юных девушках. Неужели вы действительно готовы пожертвовать всем этим только потому, что вашему сословию не досталось заслуженное признание? Вы же неплохой человек, я точно знаю это, и если вы задумаетесь об этом, то поймете, насколько глуп и в то же время жесток ваш план.
  В отличие ото всех остальных возражений, которые уже приводила Рубиния, на которые мейстер Отман не обратил никакого внимания, сказанное теперь все же заставило мага ответить. С искаженным от гнева лицом он подскочил к клетке и пнул ее ногой. Некогда такое доброе лицо со всегда приветливо глядящими глазами исчезло, как не бывало.
  — Ты, маленькая неблагодарная тварь! Более десяти лет назад я дал тебе новый дом, потому что твоя родня прогнала тебя. Все эти годы я заботился о тебе, терпел твои вечные причитания, глотал твою отвратительную стряпню. И в благодарность ты называешь меня теперь безжалостным уродом, который думает только о собственной выгоде? Ты даже осмеливаешься упрекать меня в том, что я все недостаточно хорошо продумал. Кто ты такая, что позволяешь себе говорить подобные вещи?
  Рубиния хотела что-то сказать, но ей приходилось сдерживать слезы. Мило схватил ее руку и крепко пожал.
  — Оставь это,  — прошептал он ей на ухо.  — Нет смысла,  — и он обернулся к Отману.  — Если вы такой хороший человек, то зачем вы убили Нельфа?
  — Всего этого не было бы, если бы вы вечно не совали свой нос в то, что вас не касается. Зачем вам понадобилось искать эту книгу? Я думал, достаточно будет послать вас с братом в лапы старой троллихи, но вы каким-то образом ускользнули. Когда же потом я пошел по твоему следу до дома старика Нингота, то понял, что будут неприятности. Но ты и там сбежал от меня, благодаря этим искателям истины. Сколько было возможностей избавиться от тебя: восстание в Рубежном оплоте, голем в Доме запретных свитков, который, кстати, был моим великодушным подарком жрецам Регора. Этим одухотворенным олухам даже в голову не пришло, что я могу пробраться туда и обогатиться знаниями. Все, что можно узнать о богах, там есть. И эти знания и подкинули мне идею осуществить этот план. Как бы там ни было, ты не должен был зайти настолько далеко. Но теперь ты заслужил право посмотреть, чем все закончится.
  Мило не мог судить, действительно ли Отман способен сделать все то, о чем говорил. Он явно был не в себе и одержим манией величия. Впрочем, по всей стране бушевали восстания, ожившие мертвецы появлялись, как грибы после дождя, и в центре всего этого находилась Воронья башня.
  — Тетя Рубиния не имеет ко всему этому никакого отношения,  — напомнил Мило.  — Отпустите ее. Она не виновата в том, что вашу башню осадили.
  Мейстер Отман удивленно поднял брови, а мгновение спустя разочарованно покачал головой.
  — Ты что, не слушал меня? Мне все равно, виноват кто-то в чем-то или нет. Дело уже давно не в этом. Осада со стороны этих разрозненных зеленокровок меня не волнует. Зачем мне отпускать Рубинию? Куда ей идти? В лес? И как думаешь, далеко ли она уйдет? Если я отпущу ее, она умрет, либо от меча зеленокровки, либо от рук предков. Неясная судьба любого существа становится определенной благодаря мне. Боже мой, она не смогла даже съездить в Дуболистье, чтобы на нее не напали эти глупые гномы. Если бы Пепельный не позаботился о трех бородачах и не превратил их в мои творения, она давно бы уже погибла. Я послал за ней трех одушевленных гномов, чтобы она не натворила еще больше глупостей. Но теперь уже поздно. Она останется здесь, пока мне не надоест слушать ваши причитания. И когда все закончится, вы последуете за своим наглым дружком, за балкон.
  И чтобы подчеркнуть, что разговор окончен, Отман отвернулся и обратил свое внимание на Пепельного, который уже некоторое время сновал вокруг агрегата, похожего на самогонный аппарат гномов. Только эта штуковина была сделана из темной древесины с бронзовыми установочными кольцами и наконечниками, которые соединяли отдельные трубки с тремя котлами. Весь аппарат поблескивал, словно дерево натерли сажей и воском. Пальцы Пепельного смыкались на каждом уплотняющем кольце, проверяли, правильно ли оно сидит.
  — Кажется, все в порядке, мейстер,  — провозгласил туннельный карлик, заметив нетерпеливый взгляд Отмана.
  — Тогда проверь еще раз, пока «кажется» не превратится в «я уверен», ничтожество ты этакое,  — набросился на помощника маг.
  Пепельный тут же заворчал и принялся за работу. Тем временем Отман вышел на балкон и проверил, насколько высоко поднялось солнце.
  Мило и Рубиния тем временем забились в самый дальний угол клетки и, поджав под себя ноги, уселись на пол.
  — Ты когда-нибудь уже видела эту штуковину?  — спросил тетку Мило.  — Или хотя бы представляешь, что он собирается делать?
  Рубиния испуганно покачала головой.
  — Я никогда особенно не интересовалась его экспериментами. Думала, что он просто старик, который проводит время за магическими игрушками.
  — Если бы это было так,  — прошептал Мило.
  Он отметил, что впервые с тех пор, как его тетка стала работать в Вороньей башне, она говорила о мейстере Отмане не как о человеке, а просто о «нем».
  Пепельный вскочил, вытер почерневшие руки о грязный плащ с капюшоном и побежал на балкон.
  — Нигде не протекает, мейстер. Теперь я уверен.
  Отман еще мгновение постоял, не реагируя на очевидное приглашение Пепельного. А затем резко обернулся.
  — Давай не будем терять времени. Целая страна ждет возможности пасть к моим ногам.
  Пепельный побежал впереди него к аппарату, пока не осознал, что допускает ошибку, и не отошел в сторону, пристыженно понурившись, а затем и вовсе спрятался за темным плащом чародея. Отман шел с гордо поднятой головой, было видно, что он наслаждается каждым сделанным шагом. Потом он остановился, Пепельный, согнувшись, скользнул мимо него и встал у аппарата. Старик же еще раз обернулся к Мило и его тетке:
  — Вы двое сейчас станете свидетелями того, какая сила заключается в маге, если он соединит в себе тайную магию и веру.
  — В эпоху Ослепления было полно некромантов, которые думали, будто правят миром и могут подчинить себе всех. Счастливого будущего не дождался никто,  — зашипела в ответ Рубиния.
  — Некроманты были магами, которых страх перед смертью лишил рассудка. Я же соединяю в себе искусство магии и жрецов. Я не боюсь смерти. Она ничего не может мне сделать, ибо бог стал моим рабом,  — Отман поспешно обернулся, приказав Пепельному запускать аппарат. Карлик повернул бронзовый кран и побежал обратно к своему хозяину.
  — Теперь можешь отнести мой посох на балкон,  — произнес маг.  — Но смотри, чтобы он стоял ровно.
  Пепельный поспешно бросился к узкому шкафу шести футов высотой, почти скрытом за книжными полками. Открыл дверцу и достал оттуда магический посох Отмана. Туннельный карлик нес знак власти мага перед собой, словно это была какая-то священная реликвия. Он вынес посох на балкон и поставил его вертикально. Конец магического посоха был похож на раскрытую ладонь, пытавшуюся что-то поддержать. Убедившись, что все сделано правильно, Пепельный побежал обратно к чародею.
  — Все готово,  — объявил он.
  Мейстер Отман как зачарованный уставился на латунный кран, торчавший у нижнего конца маленького бочонка. Некоторое время ничего не происходило, и Мило уже думал, что эксперимент Отмана провалился, но затем увидел на конце крана крохотную каплю черной жидкости, которая росла медленно, но верно. Достигнув размеров вишни, она оторвалась и стала падать. Рука чародея метнулась вперед. Пальцы его ладони образовали щепоть, словно маг пытался поймать бабочку на лету. Мило казалось, что время потекло медленнее. Он видел руку, видел каплю, парившую между котлом и полом — в пяти футах от мага. Отман снова подтянул руку к себе, и капля последовала за рукой, сохраняя первоначальное расстояние.
  Пепельный заметил любопытный взгляд Мило и сделал несколько шагов к клетке.
  — Заклинание телекинеза,  — загадочно прошептал он.
  Мило с отвращением скривился.
  — Очень впечатляет,  — хмыкнул он.
  Мейстер Отман медленно отступал, ведя за собой темную каплю. Его пальцы постоянно тянулись к воображаемому нечто, словно ему приходилось постоянно поправлять силу телекинеза. Капля проплыла через всю комнату в сторону балконной двери. Если раньше он тянул, то теперь толкал ее. И вдруг остановился. Руки мага начали странный танец. Казалось, он моет их воздухом вместо воды. Его жесты становились все более крупными, и вскоре стало похоже, будто маг поглаживает невидимый мяч.
  Мило сосредоточенно наблюдал за процессом. Он и раньше видел, как колдует Отман, в особые праздничные дни в Дуболистье, где он приводил в восхищение зрителей потрясающими заклинаниями света и иллюзий. Там его заклинания казались совершенно безобидными. Отман широко улыбался и буквально плясал на полянке по такому поводу. Теперь же от той легкости не осталось и следа. Лицо мага было напряжено. Глубокие морщины тянулись от носа к подбородку, из-за чего его лицо было похоже на гримасу деревянной марионетки. На той части рук, что были видны из-под плаща, выступили сухожилия и вены. От напряжения все тело Отмана дрожало.
  И только когда Пепельный взволнованно запрыгал на месте, Мило снова обратил внимание на парящую в воздухе каплю. Маленький колышущийся шарик из жидкости постоянно увеличивался в размерах. В мгновение ока он стал размером с помидор из сада бургомистра Лютикса, а уже через миг достиг размеров яблока, которые росли у окна комнаты Мило в Дуболистье. По мере увеличения капли в размерах менялся и ее цвет. Первоначальная чернота постепенно сменилась темно-красным.
  Отман по-прежнему плел заклинание. Теперь он вытянул руки вперед, повернув их ладонями друг к другу.
  Капля уже достигла размеров тыквы, ставшей чемпионом в прошлом году. Отман постепенно выводил ее на балкон. Солнце пронизывало ее, и цвет капли напомнил Мило раскаленный металл. По ее поверхности метались оранжевый, красный и черный цвета, словно разноцветные текстуры мыльных пузырей. Это было похоже на изображение умирающего и остывающего солнца.
  Отман подвел пузырь к похожему на ладонь навершию посоха и осторожно опустил его. Когда шар лег туда, напряжение оставило Отмана, он опустил руки и вместе с Пепельным вышел на балкон.
  — Смотри,  — обратился маг к туннельному карлику.  — Смотри, что может сделать в умелых руках одна-единственная капля крови бога. Мертвецы оживают! Живые и мертвые лягут к моим ногам.
  Мило увидел, как Пепельный вылез на балюстраду балкона, на самый верх, а затем стал балансировать на поручнях. Он прыгал из стороны в сторону, словно белка, тыча пальцем то в одно, то в другое место поляны. Отман совершенно спокойно стоял рядом и, похоже, наслаждался тем, что происходило внизу.
  Полурослик не выдержал. Он вскочил и встал у прутьев решетки. Неужели все дошло до того, что теперь придется наблюдать, как ослепленный маг угрожает уничтожить все, что имеет для него значение?
  Он вцепился в прутья, потряс их, пытаясь разогнуть их и сломать, но они не сдвинулись ни на волосок. Мило просунул руку за прутья решетки и схватил висевший с той стороны замок. Он был большим и тяжелым, словно сделан был для того, чтобы запирать двери в подземное царство.
  — Он скорее проржавеет, чем ты его сломаешь,  — обреченно произнесла Рубиния.
  — Но у полуросликов очень ловкие пальцы. Все великие воры были полуросликами. Если бы у меня было что-то вроде ржавого гвоздя…
  — Никто из Дуболистья никогда еще не стяжал славу в столь сомнительной области,  — заметила Рубиния.  — Большинство радуются, когда после визита в кабак могут открыть дверь дома ключом.
  — Но мы же не можем просто сидеть и наблюдать за происходящим!  — фыркнул Мило, рассерженно опустил руки в карманы и изо всех сил пнул решетку.
  — Ай,  — зашипел он, изо всех сил пытаясь стерпеть боль, чтобы не привлечь внимание Пепельного и Отмана.
  Стиснув зубы, он запрыгал на одной ноге, пока не ударился спиной о прутья решетки. Прислонился к ней, поставил ногу на колено, чтобы осмотреть синяки, но, вынув руку из кармана, вдруг замер. Протянул Рубинии кулак и произнес:
  — Если уж я не могу остановить его, то хотя бы оставлю памятку,  — он раскрыл ладонь и показал тетке желудь, который нашел под одним из белокорых деревьев. По-прежнему поражаясь весу маленького плода, он подбросил его на ладони.
  — Что это ты задумал?  — неуверенно поинтересовалась Рубиния.
  — Может быть, я не умею взламывать замки,  — ответил Мило,  — но в метании предметов я первый в Дуболистье.
  Мило ощупал швы своей верхней одежды и наконец нашел то, что искал. Снял плащ и расстелил его на полу. Затем ухватился за уплотнение на воротнике и оторвал его одним движением. Быстрый взгляд через плечо поведал ему, что ни Отман, ни Пепельный ничего не заметили. С довольным лицом он помахал длинным куском ткани перед лицом тетки.
  — Давай проверим, нельзя ли заставить мечту Отмана лопнуть,  — прошептал он.
  Он встал, зажал концы ткани между большим и указательным пальцами, привел ее в нужное положение, затем положил желудь от белокорого дерева в петлю и принялся раскручивать его. И как раз в тот самый миг, когда он уже думал, что достаточно разогнал его, к нему с хитрой ухмылкой на лице повернулся Пепельный. От неожиданности Мило выпустил концы петли, и желудь вместе с куском ткани полетели в сторону балкона.
  Снаряд еще не долетел, а полурослик уже понял, что упустил свой шанс. Словно крохотная комета с зелено-коричневым хвостом, желудь пролетел через всю комнату, промахнулся мимо красно-коричневого солнца Отмана на добрых три фута и просвистел над головой Пепельного.
  То ли инстинктивно, то ли из озорства — Мило так и не понял по лицу туннельного карлика,  — но рука Пепельного метнулась вверх и схватила трепещущие концы петли. Вес желудя и сила, с которой метнул его Мило, заставили стоявшего на узком карнизе карлика потерять равновесие. Взмахнув руками, стоя на одной ноге, он пытался восстановить его, но все было тщетно. Пепельный рухнул вниз без единого звука.
  Отман видел все это краем глаза. Он медленно повернул голову и мгновение смотрел на место, где только что стоял его помощник. А затем, разозлившись, повернулся к Мило и Рубинии.
  — Я предупреждал тебя, Мило Черникс!  — заорал он.  — Твои детские попытки помешать моему замыслу дорого тебе обойдутся. Я покажу тебе, что значит связываться со мной. На этот раз никто не защитит тебя.
  Отман вытянул руку, и пальцы его потянулись к полурослику, словно когти хищной птицы. Прежде чем Мило успел отскочить, прутья клетки расступились, словно по ним нанес удар кулак тролля. Парня подхватила сила, от которой сдавило грудь, и вынесла его из клетки. Он услышал, как прутья решетки снова согнулись у него за спиной. Он повернул голову и увидел Рубинию. Тетя стояла у прутьев решетки и тянула к нему руки. По виду прутьев можно было подумать, что по ним колошматил молотом гном, но они были согнуты настолько близко друг к другу, что тетя не смогла бы выбраться.
  — Мило!  — умоляющим голосом закричала она.
  Но все было напрасно. Мило неотвратимо приближался к магу. С помощью своего заклинания Отман заставил его выплыть на балкон, держа его на расстоянии двух вытянутых рук. Дрожа от ярости, чародей бросил на полурослика рассерженный взгляд.
  — Смотри, чего я достиг. А ты, глупый мальчишка, думаешь, что сможешь остановить меня своими детскими шалостями.
  Мило подняло еще на шаг. Теперь его ноги были почти на одном уровне с глазами мага. Сила, с которой держал его Отман, едва не ломала ребра. Полурослик дышал с трудом, одновременно с ужасом глядя на разворачивавшийся внизу на поляне у Вороньей башни кошмарный спектакль.
  Там толпились сотни медленно шаркающих фигур. Даже сверху Мило видел, что к башне направлялись не нормальные граждане Серого порубежья, а ожившие мертвецы. У многих не хватало каких-то частей тела, по большей части рук, но были и такие, кто ковылял на одном, а то и двух обрубках ног. Другие отличались заметно более деревянной походкой. Мужчины в кольчугах, с широкими мечами и щитами, два гнома, вооруженные кирками, молодой дворянин, одетый в синие шаровары и белую рубашку, где на груди красовалось большое темно-красное пятно. Значит, вот она, армия предков, о которой говорил Ксумита, которая должна повергнуть страну в пучину гибели. Армия, разрастающаяся с каждым убитым врагом. Скоро она будет состоять не из жалких останков, нет, с каждым павшим воином она получит полноценных бойцов.
  При мысли об этом Мило содрогнулся. Его охватила паника. Он мог думать только о том, что ни в коем случае не хочет окончить свои дни вот так: безвольной нежитью, управляемой безумным магом. Смутное представление о том, как будет выглядеть его смерть, появилось у него, когда он взглянул на фундамент Вороньей башни, на то место, где, как он предполагал, лежали Пепельный и Нельф. Долго их искать не пришлось. Оба маленьких тела лежали на мощеном дворе, где запасали дрова на зиму. Пепельный, падая, судя по всему, переломал себе все кости. Руки и ноги были раскинуты в стороны, а маленькая спина изогнута дугой. Рядом лежал Нельф. Казалось, он спит. Лицо его смотрело вверх, руки и ноги были прижаты к телу. А вокруг головы разлился темный ореол.
  Мысленно Мило представил себе, что лежит рядом с ним. Глаза открыты, устремлены на балкон — туда, где стоит его будущий повелитель. После смерти он наверняка ничего не сможет ему противопоставить.
  — Посмотри на них,  — прошипел Отман, который, судя по всему, понял, что творится в душе у Мило.  — Может быть, тебе и жаль их, но в принципе, они свободны. Свободны от жизни, полной зависти, недоверия и тревог. Их вырвало из пучины жалкого существования, теперь они просто пустые оболочки. Кровь Младшего отравила их мертвые тела. Они были в тягости ослеплением и заблуждениями, как и все живые. Но, в отличие от них, мертвые не знают, что с этим делать, поскольку теперь их головы свободны от размышлений. Они уже не могут ссориться из-за старого дуба, на котором весной не распустились листья. Их не мучит давняя вражда, какая существовала между гномами и эльфами. Они не чувствуют, что подчиняются чему-то высшему. Но если удастся вдохнуть в них мысль, они становятся словно одержимы ею, и эта одержимость заставляет их восстать из могилы. Я хозяин и повелитель их, я — голос в их головах. Они последуют за каждой мыслью, которую я им внушаю, и пойдут за ней до конца. Посмотри на них, Мило Черникс, вскоре ты станешь одним из них. Никто, ни живой, ни мертвый не сможет противостоять моей воле.
  Мило почувствовал, как увеличилось давление на грудь, словно в него вцепилась чья-то невидимая рука и начала медленно сдавливать в кулаке. Мило продолжал двигаться к парапету. Тело его постепенно переворачивалось горизонтально. Голова уже поднялась над балконом. Снизу на него уставились сотни мертвых глаз. Он знал, что они смотрят не на него, а на шар из крови бога и его создателя. Но это ничего не меняло. Стоит ему упасть, и все взгляды устремятся на него.
  Мило готов был услышать голос Цефеи или, по крайней мере, отца, который скажет ему, что он сам виноват во всем. Но полурослик не слышал голосов, а только биение собственного сердца.
  Возможно, это было что-то вроде защитного механизма, заставлявшего Мило неотрывно глядеть на небольшую группу оживших мертвецов, которые, в отличие от всех остальных, повернулись к Вороньей башне спиной. Но наверняка дело было и в некоторой наглости, присущей полуросликам, и желании Мило непременно оставить за собой последнее слово, потому что, превозмогая смятение, он сказал:
  — Они не пойдут за вами, и я не собираюсь этого делать,  — он попытался поднять руку, но не сумел.
  Невидимая сила сдавила его еще сильнее. Мило почувствовал, как впиваются в мясо ребра. Все органы были словно заперты в клетке, прутья которых стискивали его все сильнее и сильнее. Чтобы сделать вдох или выдох, приходилось прилагать сознательные усилия. Сердце сопротивлялось давлению и билось в груди, словно обезумев. «Должно быть, именно так чувствуют себя те, кого пытается раздавить великан»,  — подумал Мило. И когда он подумал, что Отман сожмет его еще раз, а затем швырнет оземь, заклинание ослабло.
  Мило набрал полные легкие воздуха, отвел назад плечи, чтобы расслабить их. Он готовился к тому, что вскоре пытка продолжится. Может быть, Отман просто хочет помучить его, даруя обманчивую надежду, а затем продемонстрирует ему всю полноту своей силы. Но заклинание продолжало слабеть. Мило словно лежал на огромной невидимой ладони в трех футах над балконным парапетом.
  — Как вы смеете!  — услышал он возмущенный крик Отмана.  — Я поднял вас из могил и призвал сюда. Без меня вы были бы всего лишь кучкой старых, пожелтевших костей. Немедленно возвращайтесь.
  Мило увидел, что все больше предков отворачиваются от Вороньей башни и начинают медленно двигаться на север. За поляной отчетливо виднелся западный отрог Вороньего ущелья. Между деревьев были видны шаркающие ногами умершие, направлявшиеся к пропасти, словно вязкая масса, текущая в сток.
  Южный край ущелья по большей части закрывали верхушки деревьев, но Мило прекрасно видел все, находившееся за ними. Когда из-за деревьев на севере вышла небольшая группа оживших мертвецов и просто рухнула в ущелье, у него захватило дух. Они, словно ослепнув, один за другим подходили к краю отвесного склона и бесшумно падали вниз. Отман тоже увидел их, но, в отличие от Мило, пришел в ярость.
  — Ты не сможешь мне помешать!  — заорал он.  — Ты не бог. Ты обладаешь силой только потому, что тебе дал ее я. Я укажу тебе, где твое место. Выходи, давай посмотрим, кто здесь учитель, а кто ученик.
  Мило понимал, что чародей говорит не с ним, но с кем же тогда? С Младшим? Отман не отводил взгляда от ущелья на севере. Казалось, он ждал ответа, и Мило задумался, каково это, когда с тобой говорит бог. К ущелью тем временем направлялось все больше и больше оживших мертвецов, они шагали за край и исчезали.
  А потом пришел ответ, которого Отман ждал с таким нетерпением. И он выглядел совсем не так, как предполагал Мило. Из ущелья словно на гейзере взлетели ввысь мертвые тела. Взмыли на миг и посыпались обратно. Большинство рухнуло обратно в теснину, а некоторые остались неподвижно лежать на краю.
  — Нет!  — изо всех сил закричал Отман и угрожающе поднял руки над головой, готовый колдовать.  — Ты не воспротивишься мне.
  В этот миг сила, заставлявшая Мило парить над парапетом Вороньей башни, сошла на нет, и он начал падать. Бедра больно ударились о парапет. Торс опрокинулся вперед, он ударился головой о внешнюю сторону балюстрады. На миг Мило повис на перилах вниз головой, а потом ноги заскользили по поручням. Все еще слегка оглушенный, скорее инстинктивно полурослик вцепился рукой в одну из тонких каменных колонн, обрамлявших балкон, и только благодаря этому не рухнул вниз.
  Из комнаты донесся крик его тети, и в тот же миг с пальцев Отмана сорвались первые ярко-зеленые молнии. Тонкие лучики сплелись между собой в нескольких шагах от чародея. Сформированный таким образом толстый жгут сконцентрированной энергии полетел над кронами деревьев в сторону Вороньего ущелья.
  Мило повернул голову в сторону, чтобы посмотреть, на кого направлена магия Отмана. И от испуга едва не разжал руки. Из глубин ущелья выбралось огромное существо. Оно было более тридцати футов в высоту, и не считая того, что у него были руки, ноги, голова и тело, в нем не было ничего общего с кем-либо из знакомых полурослику существ. Он походил на лишенного кожи колосса. Мясо, мышцы и сухожилия — все было видно. Монстр обладал большой и безволосой головой и несколько удлиненными конечностями. Больше ничего с такого расстояния Мило разглядеть не смог.
  Зеленая молния мага угодила существу прямо в грудь, но, судя по всему, не причинила никакого вреда и какой бы то ни было боли. В вспышке яркого света Мило увидел множество теней, порхавших вокруг существа, словно комары вокруг фонаря.
  Зеленый луч оборвался. А на существо обрушились тени и принялись терзать его. Затем они поднимались прямо в небо, где их поглощал свет солнца. Мило смог разглядеть, откуда берутся тени. Они исходили из мертвых тел предков, лежавших повсюду. Достигая существа, ожившие мертвецы падали замертво.
  — Ты не освободишь их души, не уйдешь вместе с ними туда, откуда пришел!  — заревел Отман.  — Тебе никогда не простят того, что ты сделал. Ты должен мне свою кровь. Я заботился о тебе, дал тебе будущее. Ты сделаешь то, что я потребую.
  У Мило постепенно соскальзывали руки. Он попытался перебросить ногу через балюстраду и протиснуть ее между колоннами. Нога его коснулась края, но снова съехала. Полурослик махнул ею опять. На этот раз ему удалось зацепиться за колонны, и теперь он висел поперек внешней стороны парапета. Он просунул руку до локтя между колоннами, вцепился в нее и попытался собраться с силами. Отман мог бы отправить Мило вниз одним-единственным пинком, но магу было не до него. Он вытянул руки вперед и сжал кулаки. В следующий миг с его рук сорвались новые зеленые молнии. Лучи были толщиной с предплечье и попали в существо на краю ущелья на уровне груди. Тени тут же отпрянули и бесцельно закружились на месте.
  Мило ждал подходящего момента. Может быть, удастся незаметно перебраться через балюстраду и вернуться обратно в кабинет, чтобы освободить из клетки тетю Рубинию. Он обернулся назад и посмотрел на поляну вокруг башни. Ряды оживших мертвецов поредели. Большинство предков отправились к существу, стоявшему на краю Вороньего ущелья. Другие ползли по низкой траве к той же цели, но медленнее, поскольку у них не было у кого одной, а у кого и двух ног.
  У Мило захватило дух. С восточной стороны башни он увидел под собой Бонне, прикованного к колу. Казалось, он о чем-то говорит с Дорном, стоявшим совсем рядом с ним. Вокруг наемника образовался круг из трупов. И только одно мертвое тело лежало прямо рядом с ним. Оно было высоким и стройным, одетым в темно-синюю робу. Головы не было, но Мило узнал яркий цвет ткани. Рядом с Дорном лежала Сенета. В руке она сжимала волшебный посох своего отца. Наемник наклонился, поднял с земли посох и снова поднялся. Очень медленно повернулся к башне, посмотрел на балкон, в который вцепился Мило и на котором стоял Отман, посылая молнии на север. Дорн направил посох на них.
  В памяти Мило всплыли слова Сенеты. «Ты не обязан делать этого, Дорн». Несмотря на то что лицо наемника отсюда казалось просто светлым пятном, он знал, что на нем появилось то самое выражение, про которое Сенета говорила, будто оно предвещает смерть.
  У Мило не оставалось времени на то, чтобы ждать подходящего момента для маневра. Нужно было срочно покидать балкон. Полурослик подтянулся на каменных колоннах, вцепился в перила, перебросил ногу через парапет.
  Отман повернул голову. Из кулаков его вырвались зеленые молнии и окутали существо на краю ущелья. Вокруг него парило столько теней, что казалось, будто он стоит в тумане. Лицо Отмана искажала нечеловеческая гримаса, глаза сверкали ненавистью. Казалось, заклинание забирает все его силы, но полурослик не сомневался в том, что чародей убил бы его, если бы это было возможно.
  Мило посмотрел на башню и увидел Дорна. На острие посоха Сенеты образовался ослепительно-яркий красный шар, который медленно нарастал и пульсировал. Достигнув размеров небольшой тыквы, он сорвался с посоха и полетел к балкону. Мило полностью перевалился через парапет и одним прыжком вернулся в кабинет, растянулся на полу во весь рост. Волна боли пронзила плечо и локоть. Полурослик поглядел на балкон. Отман обернулся назад, поглядел на него, сверкнул глазами, все так же злобно, как и прежде, но зеленое сияние, окружавшее его, исказилось из-за несшегося прямо на него сгустка ярко-красного света. Спустя один удар сердца балкон и все вокруг него превратилось в раскаленную печь.
  В лицо Мило ударила волна удушающего жара. В проеме балконной двери полыхало пламя, он стал похож на горящую картину, в центре которой стоял Отман. Огонь окутал и поглотил его. Одежда рассыпалась в пепел, волосы и борода сгорели. Кожа на лице расслоилась и обуглилась в мгновение ока. Маг рухнул на колени. Он превратился в раскаленный комок, по-прежнему с ненавистью глядевший на Мило. А затем балкон отвалился от внешнего фасада, увлекая мага за собой вниз. Мило в ужасе глядел сквозь горящую дверь на горный кряж на севере, Серый хребет. В небо вонзилась колонна теней и исчезла из вида.
  Дверь в кабинет распахнулась. Мило обернулся. В комнату вошел оборванный туннельный карлик. Сначала он поглядел на Мило, потом перевел взгляд на Рубинию, улыбнулся и побежал к ней. Мило вскочил, одним прыжком оказался у письменного стола, схватил тяжелый каменный тигель и замахнулся, собираясь преградить путь малышу.
  — Нет!  — закричала Рубиния.  — Это Грязно-коричневый. Он мой друг и спаситель. Мы можем доверять ему.
  Туннельный карлик бросился к клетке, просунул голову между прутьями решетки.
  — Башня горит. Нужно убираться отсюда.
  — Спасибо за добрый совет,  — прошипел Мило, оттаскивая его от решетки. А потом принялся колотить каменным сосудом по замку. После третьего же удара тигель раскололся, а на замке не осталось ни царапины.
  — Гномская работа,  — констатировал Грязно-коричневый.
  — Избавь меня от своих комментариев,  — снова рявкнул на него Мило.  — Лучше подыщи мне что-нибудь, чем можно хорошенько ударить по замку.
  Туннельный карлик без лишних разговоров и принялся рыскать повсюду. Пламя постепенно подбиралось к стенам, ползло по потолку. Дышать было тяжело из-за удушливого дыма.
  — Он мертв?  — спросила Рубиния.
  Мило устало кивнул.
  — Теперь нужно вытащить тебя отсюда.
  Карлик вскоре вернулся. В руках у него была тяжелая каменная ступка.
  — Лучше, чем ничего,  — произнес Мило, выхватывая ее из рук карлика. Снова ударил по замку. На этот раз инструмент выдержал пять ударов.
  Грязно-коричневый попытался что-то сказать, но Мило опередил его:
  — Гномская работа, я понял, но если тебе больше нечего сказать, лучше помолчи.
  Туннельный карлик на миг задумался. Помедлил, но затем решился и произнес:
  — Может быть, ключом будет легче.
  Мило устало поглядел на него.
  — Он лежит там, в шкафу, под толстой коричневой книгой,  — поделился тайной Грязно-коричневый.  — Мейстер всегда его там прятал.
  Мило бросился к шкафу, поднял книгу и нашел ключ.
  — А почему ты раньше ничего не сказал, пустоголовый?
  — Ты же просил что-то, чем можно бить,  — удивленно ответил карлик.  — Ключ для этого недостаточно тяжелый.
  Мило сдался и покачал головой. Ключ подошел, и Рубиния в мгновение ока оказалась на свободе. После быстрых, но счастливых объятий они выбежали из кабинета и помчались вниз, в фойе Вороньей башни.
  Добежав до нижнего этажа, они наткнулись на Оду. Девушка-полурослик казалась заплаканной, усталой и несколько заторможенной. Она почти не среагировала на троицу. Рубиния взяла ее за руку и молча прижала к себе. Они вместе бросились к выходу, отодвинули дверной засов и выбежали на улицу.
  Поляна перед ними была пуста. И только на юге среди деревьев Мило увидел Ушму, троллиху, и Ксумиту, гоблинского шамана. Они глядели наверх, на крышу башни. Верхний этаж был охвачен пламенем, на землю сыпались горящие обломки. Когда оба зеленокровки увидели Мило и остальных, Ксумита Латоринсис вышел из зарослей на поляну. Он поднял свою кряжистую палку из корня дерева и низко поклонился. Затем отошел в сторону и исчез вместе с троллихой.
  — Скорее, нам нужно к Бонне!  — крикнул Мило остальным.  — Он с восточной стороны башни, прикован к колу. Мы должны освободить его прежде, чем рухнет башня.
  Они побежали вокруг Вороньей башни. Бонне стоял в одиночестве у вбитого в землю кола. Цепь была перерублена, на лодыжке осталась лишь крохотная часть.
  — Бонне!  — крикнул Мило.  — Слава Цефее, ты не ранен!  — И братья бросились друг другу на шею.
  — Да что со мной случится-то?  — рассмеялся Бонне.  — Пока ты путешествовал по миру, я просто сидел на цепи и ждал, пока ты вернешься и освободишь меня. Я знал, что могу на тебя положиться.
  — Можешь,  — заверил его Мило со слезами на глазах. Чтобы никто не заметил, что он плачет, он отвернулся и посмотрел на север.  — А что случилось с тем существом?  — спросил он.
  Бонне проследил за его взглядом.
  — Каким существом?
  — Младший вернулся туда, откуда пришел,  — произнесла Ода.  — Мать простила его.
  Мило почувствовал, что Бонне дернул его за рукав. Он поспешно вытер слезы с лица и посмотрел на брата.
  Бонне указывал на восток. На опушку леса вышел Дорн. На руках он нес тело Сенеты.
  — Куда это он собрался?
  — Он идет домой,  — ответил Мило,  — и нам следует сделать то же самое.



  48 Четыре судьбы

  В ДЕНЬ ЗИМНЕГО СОЛНЦЕСТОЯНИЯ ГДЕ-ТО В СЕРОМ ПОРУБЕЖЬЕ

  Шел снег. Дорн стоял на гребне широкой гряды холмов. Взгляд его был устремлен прямо на стены города Твердоплота, а генерал шел вдоль рядов наемников.
  — Вы были лучшим, что мог купить за свое золото король Ангус!  — ревел он.  — Король хочет снова видеть своего племянника во главе Серого порубежья. Но я сомневаюсь, что подобная кучка ничтожеств способна выполнить желание короля. Поэтому если вы хотите получить свою плату и премию, то лучше напрягитесь как следует.
  Генерал прошел мимо Дорна и остановился рядом с его соседом. Затем презрительно фыркнул и пошел дальше.
  — Он что-то имеет против женщин?
  Дорн повернулся и увидел лицо прелестной воительницы из южных земель. Кожа у нее была такой же коричневой, как и ее глаза. Темные волнистые волосы выбивались из-под кожаного шлема и спадали на волосы.
  — Может быть, он просто не любит, когда они сражаются,  — ответил Дорн.
  — Почему это?  — резко поинтересовалась она.  — Потому что боится, что одна из них победит его?
  Дорн снова перевел взгляд на город.
  — Тебе нужно драться не с ним, а с повстанцами,  — ответил он.
  — Спасибо за указание,  — насмешливо произнесла воительница.  — А ты настоящий умник. Если не буду знать, что делать, я спрошу у тебя.
  Дорн снова обернулся к ней и с удивлением обнаружил, что она кому-то его напоминает.
  — Лучше держись от меня подальше,  — проворчал он.  — Мне нужно кое-что сделать в этом городе. Есть там люди, которые не расплатились еще по моим счетам, и те, кто должен мне золото.
  — Звучит многообещающе,  — произнесла воительница.  — Как насчет того, чтобы я тебе помогла? Судя по твоему виду, тебе не помешает кто-то, кто будет прикрывать твою спину.
  — Ничего другого, кроме моей спины, ты не увидишь,  — с усмешкой заявил Дорн.
  — Пополам?  — предложила амазонка.
  — Две трети и треть.
  Ода сидела на усыпанных снегом ступенях храма в Дуболистье. Она много размышляла над тем, что произошло в Вороньей башне, и спрашивала себя, могла ли она самостоятельно разобраться в том, что истинно, а что ложно. Наверное, ей никогда не найти ответ. В конце концов, ей пришлось подчиниться воле Хадара, и результат говорил сам за себя. Она надеялась, что боги, и особенно Хадар, проявят понимание и в ответ простят ее братьям грехи.
  Кутаясь в зеленую мантию мейстера Гиндавеля, Ода наблюдала за оборванным на вид туннельным карликом, топавшим к ней, невзирая на мороз и холод. Дойдя до нее, он протянул ей три тяжелых, завернутых в кожу книги.
  — Ты размышляешь?  — спросил гном.
  — Почти все постоянно о чем-то размышляют, Грязно-коричневый,  — призналась Ода.
  — О,  — удивился карлик.  — И о чем ты размышляешь?
  — Я думаю о своих братьях,  — призналась Ода.
  Грязно-коричневый кивнул.
  — Новая добыча из Твердоплота?  — спросила она.
  — Я не смог унести больше. Но на следующий раз я уже отложил целую кучу карт и бумаг. Многое немного обуглилось, но вполне можно пользоваться.
  Ода встала, прошла несколько шагов по снегу и обернулась к храму, чтобы осмотреть вывеску над входом: круглый символ, соединяющий в себе солнце, меч, крест, молнию и серп, а сверху надпись большими буквами «Храм божественной семьи».
  — Хорошо получилось, правда?  — спросила она Грязно-коричневого, вставшего рядом с ней.
  — Большое яблоко тоже было бы красиво,  — признался карлик.  — Но так тоже сойдет. Через два дня будет первая месса. О чем ты собираешься рассказать другим тощим гномам, когда они придут?
  Ода поглядела на три толстые книги, которые держала в руке, а затем открыла ту, которая была сверху.
  — Я прочту им историю, списанную с белокорых деревьев,  — довольно заявила она и улыбнулась.
  Рубиния стояла у плиты и задумчиво помешивала капустный суп, который варила в горшке.
  — Я еще не поблагодарила тебя за то, что ты принял меня в свой дом, Гундер,  — сказала она, обращаясь к брату, который стоял у окна и смотрел на детей, игравших в снегу.
  — Ты часть семьи,  — ответил тот.  — Здесь твое место, живи сколько захочешь. Детям лучше, когда в доме есть женщина.
  Рубиния отложила ложку в сторону и встала рядом с Гундером. Они вместе наблюдали за тем, как весело играли дети на заснеженной площади. Рубиния бросила оценивающий взгляд на пенек старого дуба рядом с колодцем. Сколько она себя помнила, дерево было символом деревни. А затем перевела взгляд на хрупкое деревце с другой стороны колодца.
  — Почему вы решили посадить яблоню?  — полюбопытствовала она.
  — Дуб — дерево, конечно, величественное,  — произнес Гундер,  — но приносит только желуди. Когда новое дерево вырастет, на нем появятся вкусные сочные яблоки. Осенью мы будем собирать их, запекать с корицей и ванильным соусом, приглашать на деревенский праздник. Чем не отличная идея.
  Рубиния рассмеялась.
  — Все Черниксы одинаковые.
  Тут ее лицо снова посерьезнело.
  — Как тебе удалось уговорить других членов совета снова принять меня в деревенскую общину?
  — Ты сама этого добилась, Рубиния.
  — Вот только не говори мне, что они прониклись моими способностями руководителя,  — фыркнула она.
  — Ни в коем случае, дорогая сестрица,  — рассмеялся Гундер.  — Уне Лютикс и Исле Зеленолист пришлось пообещать, что ты поведаешь им свой рецепт черничных кексов, а Квимм Оплотс и Бильби Валунс согласились только потому, что я отдал им половину твоего компота.
  Рубиния усмехнулась. Бывают и хуже ситуации, чем те, когда тебя уважают за твое умение готовить. Тем не менее, было бы здорово, если бы дуболистяне оценили то, что она сделала для них в тяжелые времена.
  Она невольно вспомнила об Оде, которая теперь тоже обрела свою родину. Она была агнцем Матери, это Рубиния поняла из рассказов Мило и жрицы. Ода — хоть и невольно — освободила Хадара и тем самым обеспечила поражение Отмана. Пока сама Рубиния сидела в клетке. Несмотря на это, девушка долго не могла прийти в себя из-за той роли, которую сыграла в случившемся. И слава Цефее, что эти испытания уже позади. Больше тревог, чем было в Дуболистье, им долго еще не понадобится…
  Мило и Бонне шли по отлично видимому в снегу следу кролика. Вооруженные короткими луками и пращами, братья бодро топали в направлении севера. И вдруг след оборвался. Полурослики переглянулись.
  — Его забрал Отман,  — заявил Бонне.
  — Отман мертв,  — ответил Мило.
  — Он не может умереть,  — возразил Бонне.  — Потому что боги боятся сказать ему, что он скончался.
  Мило посмотрел на брата и расхохотался.
  — Прекрати распространять подобные глупости в деревне, не то детей напугаешь. Со временем и так вокруг Вороньей башни наберется столько страшилок, что тебе не придется к ним ничего добавлять.
  — Ну, я же могу кое-что рассказать,  — заявил Бонне.  — Как я замечательно провел время в гостях у зеленокровок, пока ты бродил по стране с этим огромным наемником и даже нанес визит эльфам.
  Мило ткнул брата луком в бок.
  — А что бы ты делал, если бы я не вернулся?
  — Тогда я присоединился бы к Ксумите и его уродливым приятелям,  — убежденно заявил Бонне.
  — Правда? Почему?
  — Ты видел, какую дрянь они едят, сидя в своих темных пещерах? Неудивительно, что у них кожа зеленая. Тьфу, вот что я скажу. Кто-то должен научить этих зеленокровок тому, какой бывает хорошая еда. А в этом вопросе никто не разбирается лучше меня.
  — Мне-то что, можешь поиграть в строителя мостов дружбы между народами,  — произнес Мило,  — тогда мне не придется объяснять деревенским девушкам, почему мой младший брат целыми днями таскается за мной, как собачка.
  Бонне скривился.
  — Деревенские девушки вообще заговаривают с тобой только потому, что хотят познакомиться со мной.
  — Мечтай побольше, братишка,  — рассмеялся Мило.  — Я уже практически договорился, с кем пойду в этом году на танцы во время праздника Горячего вина.
  — Я тоже,  — заявил Бонне.  — Я решил, что стоит пригласить Оду.
  — Не смей,  — зашипел Мило.  — Я собирался ее пригласить.
  Дискуссию прервали треск льда и плеск воды. Звуки доносились с другой стороны небольшого холма. Полурослики осторожно, стараясь не шуметь, взобрались на отвесный склон. Затем легли в снег у вершины и заглянули на другую сторону.
  Мило не поверил своим глазам. За холмом расположился маленький замерзший прудик. В него по бедра провалился оживший мертвец и застрял там. Трудно было сказать, кто это — мужчина или женщина. От трупа остался один скелет, который удерживала вместе задубевшая кожа. Дырявая рубашка со стеганым воротником служила единственным указанием на то, что это когда-то был человек. Существо беспомощно размахивало руками.
  Бонне сел и заскользил по склону. Найдя то, что искал, он расчистил ногами снег и достал две удобные дубинки. Одну из них он протянул брату.
  — Ты пойдешь по одну сторону пруда, а я по другую,  — заявил он.  — Кто первым подманит его к себе, тот и пригласит Оду на танцы.
  Мило задумался, а потом улыбнулся.
  — Договорились!  — заявил он, протягивая брату руку.
  Бонне медлил.
  — Почему ты так уверен, что выиграешь?
  — Ты когда-нибудь смотрел на себя в зеркало?  — рассмеялся Мило.  — Увидев твою рожу, мертвец со всех ног поковыляет в мою сторону.