Себастиан Бергман [5 книг] [Компиляция] Ханс Русенфельдт
        Микаэль Юрт
        Себастиан Бергман
        Детективы Ханса Русенфельдта и Микаэля Юрта стали европейским бестселлером и положили начало литературному сериалу о расследованиях любвеобильного психолога Себастиана Бергмана - человека, который слишком непредсказуем, чтобы работать в команде, и слишком профессионален, чтобы сидеть без дела.

        Ханс Русенфельдт, Микаэль Юрт
        Себастиан Бергман
        Сборник

        Темные тайны

        ~ ~ ~

        Убийцей мужчина не был.
        Стаскивая мертвого мальчика вниз по склону, он убеждал себя: я не убийца.
        Убийцы - преступники. Убийцы - злые люди. Их души поглотила тьма, и они по разным причинам с готовностью приняли ее в свои объятия, отвернувшись от света. А он человек незлой.
        Напротив.
        Разве в последнее время он не демонстрировал полную противоположность, почти целиком отбросив собственные чувства и желания, почти совершив над собой насилие ради благополучия других? Он попросту подставил другую щеку. Разве его присутствие в этой заболоченной низине посреди неизвестно чего с мертвым мальчиком не является еще одним доказательством того, что он стремится поступать как надо? Вынужден поступать как надо. Что он больше не намерен предавать.
        Мужчина остановился и отдышался. Несмотря на юный возраст, парень оказался тяжелым. Хорошо тренированным - несколько часов в спортзале каждую неделю. Впрочем, уже недалеко. Мужчина ухватился за брючины, бывшие когда-то белыми, но в темноте казавшиеся почти черными - из мальчика вытекло очень много крови.
        Да, убивать неправильно. Пятая заповедь. Не убий! Однако бывают исключения. Библия во многих местах призывает к справедливому убиению. Некоторые этого заслуживают. Неправильное может оказаться верным. Абсолютных истин не существует.
        И если отсутствуют эгоистические побуждения. Если утрата одной человеческой жизни принесет спасение другим. Дай им шанс. Дай им жизнь. Тогда ведь деяние не может считаться злом? Если цель благая.
        Мужчина остановился возле небольшого скопления темной воды. Обычно оно представляло собой просто огромную лужу глубиной несколько метров, но в последнее время дожди так напитали землю, что лужа растеклась посреди обильно поросшего кустарником болота, образовав настоящее маленькое озерцо.
        Мужчина наклонился и ухватился за футболку мальчика возле плеч. С огромным трудом приподнял безжизненное тело и на мгновение посмотрел мальчику прямо в глаза. Какой была его последняя мысль? Успел ли он вообще что-нибудь подумать? Понял ли, что ему предстоит умереть? Поинтересовался ли почему? Думал ли он о том, чего не успел совершить за свою короткую жизнь, или о том, что на самом деле совершил?
        Не играет никакой роли.
        Зачем доставлять себе лишние мучения?
        У него не было выбора.
        Предать он не мог.
        Снова предать.
        Тем не менее он колебался. Но нет, они бы не поняли. Не простили бы. Не смогли бы, как он, подставить другую щеку.
        Он толкнул парня спиной вперед, и тело с громким всплеском упало в воду. Мужчина подпрыгнул, не готовый к пронзившему темную тишину звуку.
        Тело мальчика погрузилось в воду и исчезло.
        Человек, который не был убийцей, вернулся к машине, припаркованной на маленькой лесной дороге, и поехал домой.

        ~ ~ ~
        - Полиция Вестероса[1], Клара Лидман.
        - Я бы хотела заявить о пропаже сына. Голос женщины казался почти извиняющимся, будто она была не вполне уверена, туда ли попала, или сомневалась, поверят ли ей. Несмотря на то что разговор записывался на пленку, Клара Лидман взяла в руки блокнот.
        - Сообщите, пожалуйста, ваше имя.
        - Лена. Лена Эрикссон. Моего сына зовут Рогер. Рогер Эрикссон.
        - Сколько вашему сыну лет?
        - Шестнадцать. Я не видела его со вчерашнего вечера.
        Клара записала возраст и подумала, что делу следует сразу дать ход. Разумеется, если парень действительно исчез.
        - С которого часа?
        - Он убежал в пять.
        Двадцать два часа назад. Важных при исчезновении двадцать два часа.
        - Вы знаете, куда он пошел?
        - Да, к Лизе.
        - Кто такая Лиза?
        - Его девушка. Я ей сегодня звонила, но она сказала, что он ушел от нее вчера около десяти.
        Клара зачеркнула на листе две двойки и заменила их на цифру семнадцать.
        - Куда же он от нее направился?
        - Она не знает, думала, что домой. Но дома он не появлялся. Всю ночь. И сейчас уже прошел почти целый день.
        «И ты звонишь только теперь», - подумала Клара. Ее вдруг осенило, что женщина на другом конце провода не кажется особенно взволнованной. Скорее расстроенной. Подавленной.
        - Как фамилия Лизы?
        - Ханссон.
        Клара записала фамилию.
        - У Рогера есть мобильный телефон? Вы пытались ему звонить?
        - Да, но телефон не отвечает.
        - У вас нет никаких соображений относительно того, куда он мог пойти? Может, он заночевал у кого-нибудь из приятелей или что-нибудь в этом роде?
        - Нет, он бы позвонил.
        Женщина ненадолго замолчала, и Клара предположила, что голос изменил ей, но, услышав на другом конце провода всасывающий вдох, поняла, что женщина глубоко затянулась сигаретой. Потом выпустила дым.
        - Он просто исчез, и все.

        ~ ~ ~

        Сон возвращался каждую ночь.
        Не давал ему покоя.
        Всегда тот же сон, приносивший тот же страх. Его это раздражало. Выводило из себя. Себастиан Бергман выше этого. Уж кто-кто, а он-то прекрасно разбирается в снах, и ему следовало бы справляться с этими лихорадочными остатками прошлого. Но, насколько бы подготовлен он ни был, как бы хорошо ни сознавал истинное значение этого сна, он все равно оказывался в плену. Сон, казалось, отыскал внутреннюю точку пересечения между тем, кем является Бергман, и его пониманием значения этого сна.

        4:43.
        Начало светать. У Себастиана пересохло во рту. Неужели он кричал? Вероятно, нет, поскольку женщина рядом с ним не проснулась. Она дышала спокойно, длинные волосы наполовину скрывали ее обнаженную грудь. Себастиан машинально распрямил слегка сведенные судорогой пальцы. Он уже привык просыпаться после этого сна с крепко сжатой правой рукой. Потом попытался припомнить имя лежащего у него под боком существа.
        Катарина? Карин?
        Она наверняка в течение вечера упоминала, как ее зовут.
        Кристина? Каролина?
        В общем-то, это никакой роли не играло - он все равно не собирался с ней снова встречаться, но копание в памяти помогало изгнать последние туманные отголоски сна, который, похоже, плотно въелся во все его органы чувств.
        Сон, преследующий его уже более пяти лет. Тот же сон, те же картины каждую ночь. Все подсознание напряженно пытается справиться с тем, с чем он не мог совладать в дневное время.
        С чувством вины.
        Себастиан медленно поднялся с постели, подавил зевок и взял одежду со стула, куда положил ее несколькими часами раньше. Одеваясь, он безразличным взглядом окинул комнату, в которой провел ночь. Кровать, два прикрепленных к стене белых платяных шкафа - один с зеркальной дверцей; простенький белый ночной столик из магазина «ИКЕА» с будильником и журналом «Будь здоров», маленький стол с фотографией живущего с мамой каждую вторую неделю ребенка и разными безделушками - возле стула, с которого он только что забрал одежду. На стенах ничего не говорящие репродукции, которые ловкий маклер наверняка представил как выполненные «в гамме латте», хотя они попросту грязно-бежевые. Комната была такой же, как и полученный им в ней секс - незатейливо и немного скучно, но свою функцию выполняет. Как и всегда. К сожалению, удовлетворения хватало не слишком надолго.
        Себастиан закрыл глаза. Это всегда самый мучительный момент. Переход к реальности. Эмоциональный поворот на сто восемьдесят градусов. Знакомо до боли. Он сконцентрировался на лежащей в постели женщине, особенно на видневшемся соске. Как же ее зовут?
        Он знает, что представился, подходя с напитками, - так он поступал всегда. Никогда не представлялся, спрашивая, свободно ли место рядом, что она хочет выпить или может ли он ее угостить. Но ставя перед ней бокал - всегда.
        «Кстати, меня зовут Себастиан».
        Что же она ответила? Ему помнилось, что что-то на К. Он застегнул ремень на брюках. Раздался легкий металлический скрежет пряжки.
        - Ты уходишь? - ее голос звучал со сна хрипловато, взгляд искал часы.
        - Да.
        - Я думала, мы вместе позавтракаем. Который час?
        - Скоро пять.
        Женщина приподнялась на локте. Сколько ей? Под сорок? Она откинула с лица прядь волос. Сон отступал и сменялся осознанием того, что из утра, на которое она рассчитывала, ничего не получится. Он потихоньку встал, оделся и собирался уйти, не разбудив ее. Они не будут вместе завтракать и, перебрасываясь фразами, читать утреннюю газету, не пойдут на воскресную прогулку. Он не захочет познакомиться с ней получше и больше не позвонит, что бы он там ни говорил.
        Она это поняла. Поэтому ничего объяснять Себастиан не стал.
        - Пока, - произнес он на прощание, отбросив попытки угадать имя. Он уже больше не был уверен даже в том, что оно начинается на К.
        На улице было по-рассветному тихо. Пригород спал, и все звуки казались приглушенными, словно им не хотелось его будить. Даже шум транспорта с проходившего поблизости шоссе Нюнесвеген доносился, будто почтительно ослабленный сурдиной. Себастиан остановился возле указателя на перекрестке. Улица Варпавеген. Где-то в пригороде Губбэнген. До дома довольно далеко. Ходит ли в такое время метро? Ночью они ехали на такси. По пути останавливались у магазинчика и покупали хлеб для завтрака - она вспомнила, что у нее дома ничего нет. Ведь он же собирается остаться на завтрак? Они купили хлеб и сок, он и… ну черт возьми. Как же ее звали? Себастиан двинулся по пустынной улице.
        Он обидел ее, как бы ее там ни звали.
        Через четырнадцать часов ему предстояло ехать в Вестерос и продолжать начатое дело. Впрочем, оно другого рода, до той женщины ему уже больше не добраться.
        Пошел дождь.
        Какое мерзкое утро.
        В пригороде Губбэнген.

        ~ ~ ~

        Все откровенно шло к чертовой матери. В ботинки комиссара полиции Тумаса Харальдссона затекала вода, его рация вышла из строя, и он потерял остальных участников прочесывания местности. Солнце светило прямо в глаза, и комиссару приходилось щуриться, чтобы не спотыкаться о кустарник и корни, торчавшие по всему болоту. Харальдссон выругался про себя и посмотрел на часы. Примерно через два часа у Пенни в больнице начнется обеденный перерыв. Она сядет в машину и поедет домой в надежде на то, что он уже успел вернуться. А он вместо этого будет торчать в проклятом лесу.
        Харальдссон еще глубже провалился левой ногой. Почувствовал, что толстый носок в коротком ботинке впитывает холодную воду. В воздухе ощущалось зарождающееся, еще нестабильное весеннее тепло, вода же по-прежнему хранила зимний холод. Харальдссон задрожал, но снова вытащил ногу и нащупал твердую почву.
        Он огляделся. Восток, вероятно, там. Разве в той стороне не идут военнослужащие? Или скауты? Правда, он вполне мог крутануться на 360 градусов и окончательно утратить ощущение, где находится север. Чуть поодаль, однако, виднелся маленький холмик, означавший сухую почву - маленький рай в этом мокром аду. Харальдссон двинулся туда. Нога снова провалилась. На этот раз правая. Чертовская удача.
        Всему виной Хансер.
        Ему не пришлось бы сейчас стоять тут мокрым по колено, если бы Хансер не захотела продемонстрировать свою активность и силу. А ей это действительно требовалось - ведь она, черт бы ее побрал, исходно даже не из полиции. Этакая юристка-выскочка, сумевшая ловко обойти его и выбиться в начальники, даже не запачкав рук и не промочив ног, как он.
        Нет, если бы решать доверили Харальдссону, он бы действовал иначе. Конечно, парня никто не видел с пятницы и расширение зоны поиска вполне соответствовало служебной инструкции, особенно учитывая полученные сведения о «ночных мероприятиях» и «огнях в лесу» в окрестностях болота Листачер как раз в эти выходные. Но Харальдссон по опыту знал, что это пустой номер. Парень сидит сейчас где-нибудь в Стокгольме и смеется над обеспокоенной матерью. Ему ведь шестнадцать. А шестнадцатилетние парни любят заниматься таким делом - издеваться над своими мамашами.
        Хансер.
        Чем больше Харальдссон промокал, тем больше ненавидел ее. Эта женщина - худшее, что с ним случилось. Молодая, привлекательная, политически активная представительница новой, современной полиции.
        Она перешла ему дорогу. Когда она проводила первое совещание в полиции Вестероса, Харальдссон осознал, что его карьера резко затормозилась. Он ведь подавал на эту должность. А получила ее Хансер. И будет у них начальником минимум пять лет. Его пять лет. Из-под него выдернули лестницу, по которой он продвигался вверх. Теперь его карьера медленно двинулась по горизонтали, и ее завершение представлялось лишь вопросом времени. То, что он стоит по колено в зловонной глине в лесу километрах в десяти от Вестероса, казалось ему почти символическим.
        В полученной утром эсэмэске большими буквами было написано: «СЕГОДНЯ СЛАДКИЙ ЛЕНЧ». Это означало, что Йенни приедет домой в обед, чтобы заняться с ним сексом, а потом они еще займутся любовью вечером, один или два раза. Теперь их жизнь строилась так. Йенни проходила лечение от бесплодия и вместе с врачом разработала некую схему для оптимизации шансов на оплодотворение. Сегодня выпал такой оптимальный день. Отсюда и эсэмэска. Харальдссон испытывал двойственные чувства. С одной стороны, он ценил то, что их сексуальное общение в последнее время увеличилось на несколько сотен процентов. Ему нравилось, что Йенни всегда хотела его. С другой стороны, он никак не мог отделаться от ощущения, что на самом деле она хочет не его, а его сперму. Если бы не желание иметь ребенка, ей бы и в голову не пришло ехать домой в обед, чтобы наскоро потрахаться. Что-то во всем этом отдавало размножением животных. Как только яйцеклетка начинает двигаться к матке, они набрасываются друг на друга, словно кролики. В промежутках, по правде говоря, тоже, просто на всякий случай. Но уже больше не ради удовольствия, не ради
близости. Куда же делась страсть? Где желание? И вот теперь Йенни приедет в обед домой, а там пусто. Может, следовало позвонить ей и спросить, не заняться ли ему перед уходом онанизмом, чтобы оставить сперму в банке в холодильнике. Самое ужасное, что он не был до конца уверен в том, что Йенни сочла бы такую идею совершенно неприемлемой.

        Все началось в прошлую субботу.
        Служба безопасности переключила разговор на полицию Вестероса около 15:00. Какая-то мать заявила о пропаже сына. Поскольку речь шла о несовершеннолетнем, заявление стало приоритетным. В полном соответствии с инструкцией.
        К сожалению, приоритетное заявление пролежало до воскресенья, когда им поручили заняться дежурному наряду. В результате двое полицейских в форме посетили мать около 16:00. У нее еще раз приняли заявление, а позже вечером, перед уходом со службы, дежурные его зарегистрировали. Никаких мер все еще предпринято не было, не считая наличия теперь уже двух аккуратных и явно идентичных заявлений о пропаже того же человека. Причем оба имели пометку «приоритетное».
        Только в понедельник утром, когда с момента исчезновения Рогера Эрикссона прошло 58 часов, старший по смене заметил, что заявления лежат без движения. К сожалению, профсоюзное собрание, посвященное предложению Государственного полицейского управления о введении новой формы, сильно затянулось, поэтому Харальдссона ознакомили с отложенным делом только в понедельник после обеда. Взглянув на дату приема заявлений, Харальдссон возблагодарил свою счастливую звезду за то, что дежурные полицейские все же посетили Лену Эрикссон в воскресенье вечером. Ей ведь не обязательно знать о том, что их визит вылился лишь в написание еще одного рапорта. Нет, работа началась всерьез уже в воскресенье, но пока ни к чему не привела. Именно этой версии Харальдссон и намеревался придерживаться.
        Понимая, что перед разговором с Леной Эрикссон ему необходимо добыть хоть немного новых сведений, он позвонил подружке Рогера Лизе Ханссон, но та еще не вернулась из школы.
        Харальдссон поискал в регистре материал на Лену Эрикссон и ее сына. Рогер был несколько раз уличен в мелком воровстве. В последний раз чуть больше года назад, что плохо привязывалось к исчезновению. На мать ничего не обнаружилось.
        Он позвонил в муниципалитет и выяснил, что Рогер учится в Пальмлёвской гимназии.
        «Паршиво», - подумал Харальдссон.
        Немуниципальная гимназия с интернатом. Считается одной из лучших в стране по показателям успеваемости. В ней учатся талантливые и целеустремленные дети богатых родителей. Родителей со связями. Обязательно станут искать козла отпущения, виновного в том, что расследование началось не сразу, и тогда полное отсутствие сведений на третьи сутки будет выглядеть не слишком удачно. Харальдссон решил все остальное отложить. Его карьера и так замерла, и глупо подвергать себя дальнейшему риску.
        Поэтому всю вторую половину дня Харальдссон усиленно работал. Он отправился в Пальмлёвскую гимназию. Директор Рагнар Грот и классная руководительница Беатрис Странд выразили глубокую озабоченность и ужаснулись, узнав об исчезновении Рогера, но ничем конкретным помочь не смогли. Они не слышали о том, чтобы что-то произошло. Рогер вел себя в школе как обычно, в пятницу днем он писал большую контрольную по шведскому языку и, по словам одноклассников, пребывал после нее в хорошем настроении.
        Однако Харальдссону удалось разыскать Лизу Ханссон - последнюю, кто видел Рогера в пятницу вечером. Она училась в параллельном классе, и Харальдссону указали на нее в кафетерии. Симпатичная, хоть и самая обычная девушка. Прямые светлые волосы, челка убрана простой заколкой. Ненакрашенные голубые глаза. Белая блузка, застегнутая наверху до предпоследней пуговицы, поверх жилет. Усевшись напротив Лизы, Харальдссон сразу подумал о свободной церкви. Или о девушке из сериала «Белый камень», шедшего по телевидению в годы его молодости. Он спросил, не купить ли ей что-нибудь в кафетерии. Она отрицательно помотала головой.
        - Расскажи о пятнице, когда Рогер был у тебя.
        Лиза посмотрела на него и слегка пожала плечами.
        - Он пришел примерно в половине шестого, мы сидели у меня в комнате, смотрели телевизор, а около десяти он пошел домой. Или, во всяком случае, сказал, что пошел домой…
        Харальдссон кивнул. Четыре с половиной часа в ее комнате. Шестнадцатилетние парень и девушка. Смотрели телевизор - ну пусть попробует заставить меня в это поверить. Или я просто испорчен окружающей средой? Как давно они с Йенни стали смотреть вечером телевизор? Ни разу не перепихнувшись во время рекламы? Исчисляется месяцами.
        - А больше ничего не произошло? Вы там не поругались, не поссорились, ничего такого?
        Лиза помотала головой. Она прикусила малюсенький ноготь большого пальца. Харальдссон увидел, что кожица вокруг ногтя явно воспалена.
        - Он раньше так когда-нибудь исчезал?
        Лиза снова помотала головой.
        - Насколько мне известно, нет, но мы не так давно вместе. Вы говорили с его мамой?
        Харальдссону на мгновение подумалось, что она его обвиняет, но потом он понял, что конечно же нет. Всему виной Хансер. Из-за нее он потерял уверенность в себе.
        - С ней встречались другие полицейские, но нам необходимо поговорить со всеми. Составить общую картину. - Харальдссон откашлялся. - А какие отношения у Рогера с мамой? Там нет никаких проблем?
        Лиза снова пожала плечами. Харальдссон подумал, что у нее несколько ограниченный набор жестов. Мотание головой и пожимание плечами.
        - Они ссорились?
        - Конечно да. Иногда. Ей не нравилась школа.
        - Эта школа?
        Лиза кивнула.
        - Она считала ее снобистской.
        «Тут она чертовски права», - подумал Харальдссон.
        - А отец Рогера, он живет в городе?
        - Нет. Я не знаю, где он живет. Не знаю даже, известно ли это Рогеру. Он никогда о нем не говорит.
        Харальдссон записал. Интересно. Возможно, сын отправился на поиски своих корней. Встретиться с отсутствующим отцом. Утаил это от матери. Случаются и более странные вещи.
        - Что, вы думаете, с ним случилось? - прервала мысли Харальдссона Лиза.
        Он посмотрел на нее и впервые заметил, что у нее глаза на мокром месте.
        - Я не знаю. Но он, вероятно, скоро объявится. Возможно, просто ненадолго поехал в Стокгольм или что-нибудь в этом роде. Знаешь, захотелось немного приключений.
        - Зачем ему это понадобилось?
        Харальдссон посмотрел на ее искренне удивленное лицо. Ненакрашенный, сгрызенный ноготь во рту. Да, маленькой фрёкен Свободная Церковь этого не понять, но Харальдссон чувствовал все большую уверенность в том, что исчезновение на самом деле было бегством.
        - Иногда в голову приходят странные идеи, кажущиеся на тот момент хорошими. Вот увидишь, он скоро появится. - Харальдссон улыбнулся убеждающей и внушающей доверие улыбкой, но увидел по Лизе, что цели не достиг.
        - Обещаю, - добавил он.
        Перед уходом он попросил Лизу составить список друзей Рогера и тех, с кем тот общался. Лиза надолго задумалась, потом написала и отдала Харальдссону листочек. Два имени: Юхан Странд и Свен Хеверин. «Одинокий парень, - подумал он, - одинокие парни частенько сбегают».
        Усаживаясь в машину в тот понедельник вечером, Харальдссон все-таки испытывал известное удовлетворение от проделанной за день работы. Правда, разговор с Юханом Стрэндом не добавил ничего нового. В последний раз Юхан видел Рогера в пятницу после занятий. По его сведениям, вечером Рогер собирался к Лизе. Он не имел ни малейшего представления о том, куда тот мог подеваться после этого. Свен Хеверин явно получил длительное освобождение от школы. Шесть месяцев во Флориде. Он отсутствовал уже семь недель. Мать парня консультировала кого-то в США, и вся семья отправилась вместе с ней. «Некоторым людям везет», - подумал Харальдссон, пытаясь припомнить, в каких экзотических местах ему довелось побывать по работе. С ходу вспомнился только семинар в Риге, но там он половину времени промаялся с животом, и ему запомнилось в основном то, как раздражающе здорово веселились коллеги, пока он не отрывал взгляда от дна синего пластмассового ведра.
        Но Харальдссон, как уже говорилось, испытывал известное удовлетворение. Он проработал несколько версий и, главное, обнаружил возможный конфликт между матерью и сыном, указывавший на то, что вскоре окажется, что полиции тут делать нечего. Разве мать в своем заявлении не употребила слово «убежал»? Да, действительно. Ее сын не «ушел» или «исчез», он «убежал». Не указывает ли это на то, что он покинул дом в порыве ярости? Захлопнутая дверь перед раздосадованной матерью. Харальдссон ощущал все большую уверенность. Парень отправился в Стокгольм расширять кругозор.
        На всякий случай Харальдссон все-таки решил по пути завернуть к дому Лизы, чтобы немного пообщаться с соседями. Ему хотелось там чуть-чуть покрутиться, с тем чтобы несколько человек смогли потом его узнать на случай, если кто-нибудь заинтересуется ходом расследования. Может, кто-то из них даже видел Рогера, при самом благоприятном раскладе - шедшим в сторону центра и вокзала. Затем он собирался заехать к матери, чтобы слегка надавить на нее и узнать, насколько часто они ссорились. Отличный план, посчитал он, заводя машину. Тут зазвонил мобильный телефон. Беглый взгляд на экран телефона заставил его чуть-чуть похолодеть. Хансер.
        - Какого черта ей надо? - пробормотал Харальдссон, снова заглушая мотор. Может, не отвечать? Заманчиво, но вдруг парень уже вернулся. Возможно, именно это Хансер и хочет ему сообщить. Что он все время был прав. Он ответил.
        Разговор продолжался всего 18 секунд, и со стороны Хансер состоял из четырех слов.
        - Где ты? - были первыми двумя.
        - В машине, - в полном соответствии с истиной ответил Харальдссон. - Я только что побеседовал с учителями и подружкой в школе, где учится парень.
        К своей великой досаде, Харальдссон сам услышал, что занял оборонительную позицию. Его голос прозвучал уступчиво. Чуть тоньше обычного. Черт, он ведь сделал все как надо.
        - Немедленно приезжай.
        Харальдссон только собрался объяснить, куда направляется, и спросить, почему такая спешка, но не успел ничего сказать - Хансер уже положила трубку. Чертова Хансер. Он завел машину, развернулся и поехал в отделение полиции.
        Там его встретила Хансер. Холодные глаза. Слишком аккуратно уложенные светлые волосы. Прекрасно сидящий и наверняка дорогой костюм. Ей только что звонила взволнованная Лена Эрикссон, которая интересовалась, что происходит, и теперь она сама вынуждена задаваться тем же вопросом. Что происходит?
        Харальдссон быстро рассказал о проделанном за вторую половину дня, сумев четыре раза вставить, что получил дело только сегодня после обеда. Если ей хочется предъявить кому-то претензию, то следует обратиться к дежурившим в выходные.
        - Обязательно, - спокойно ответила она. - Почему ты, зная о том, что с делом вышла проволочка, не проинформировал меня? О таких вещах мне непременно следует знать.
        Харальдссон почувствовал, что история принимает нежелательный оборот. Он начал оправдываться:
        - Подобное случается. Не могу же я, черт возьми, бегать к тебе, как только машина дает маленький сбой. У тебя ведь есть дела поважнее.
        - Важнее, чем проследить за тем, чтобы мы незамедлительно начали поиски пропавшего ребенка?
        Она смотрела на него вопросительно. Харальдссон молчал. Такое в его план не входило. Никак не входило.

        Это происходило в понедельник. А теперь он стоял в мокрых носках на краю болота. Хансер пустила в ход всю артиллерию: опрос соседей и прочесывание местности, масштабы которой увеличивались с каждым днем. Пока без всякого результата. Накануне Харальдссон столкнулся в отделении с комиссаром полиции лена и небрежно заметил, что эта история им обойдется недешево. Много народу работает по многу часов, чтобы отыскать парня, который развлекается в столице. Толком разобрать реакцию комиссара Харальдссон не сумел, но, когда Рогер вернется со своей маленькой экскурсии, комиссар наверняка вспомнит его слова. Тогда он поймет, сколько денег попусту растратила Хансер. Подумав об этом, Харальдссон улыбнулся. Должностная инструкция - это одно, а интуиция полицейского - совсем другое. Такому не выучишься.
        Харальдссон остановился. На полпути к холму. Одна нога вновь провалилась. На этот раз основательно. Он вытащил ногу. Без ботинка. Харальдссон успел лишь увидеть, как жижа хищно засасывает черный ботинок сорок третьего размера, а носок левой ноги тем временем впитал еще несколько миллилитров холодной воды.
        Черт возьми, с него хватит.
        Достаточно.
        На колени, руку в ил, достать ботинок. Потом он поедет домой. Другие могут носиться тут и прочесывать эту проклятую местность. А ему надо оплодотворять жену.

        ~ ~ ~

        Отпустив такси и облегчив кошелек на 380 крон, Себастиан оказался перед собственной квартирой на улице Грев-Магнигатан в районе Эстермальм[2]. Он давно собирался от нее отделаться - жилье было дорогим и шикарным, словно предназначенным для успешного писателя, лектора с опытом работы в высшей школе и разветвленной сетью знакомств. Ничто из этого к нему больше не относилось. Но одна мысль о необходимости отбирать, паковать и перевозить нажитые за все годы вещи представлялась ему невыносимой. Поэтому он предпочел просто закрыть большую часть квартиры и пользоваться лишь кухней, комнатой для гостей и меньшей из ванных комнат. Остальное стояло неприкосновенным. В ожидании… чего-то.
        Себастиан кинул беглый взгляд на вечно незастеленную кровать, но предпочел ей душ. Теплый и долгий. Ночная близость уже давно забылась. Может, он зря поспешил уйти? Сумела бы та женщина что-нибудь дать ему, останься он еще на несколько часов? Конечно, еще секса. И завтрак. Хлеб с соком. А потом? Окончательное прощание было неизбежным. Иначе это закончиться не могло. Тогда не стоило и затягивать. И тем не менее. Ему явно недоставало их недолгого единения, на мгновение приподнявшего его. Он уже вновь чувствовал себя отяжелевшим и опустошенным. Сколько же он на самом деле проспал? Два часа? Два с половиной? Похмелья, во всяком случае, не ощущалось. Он посмотрел на себя в зеркало. Глаза казались более усталыми, чем обычно, и ему подумалось, что скоро надо бы что-нибудь сделать с прической. Возможно, подстричься ежиком. Нет, тогда это будет слишком напоминать о нем прежнем. А прошлого больше не существует. Да, но можно подстричь бороду, укоротить волосы, даже мелировать несколько прядей. Он улыбнулся себе самой очаровательной улыбкой. «Просто невероятно, что это работает», - подумал он и внезапно
ощутил страшную усталость. Поворот на сто восемьдесят градусов завершен. Пустота вернулась. Он посмотрел на часы. Может, все-таки стоит ненадолго прилечь? Себастиан знал, что сон обязательно вернется, но сейчас он чувствовал себя слишком усталым, чтобы волноваться по этому поводу. Он настолько свыкся со своим спутником, что в те немногие разы, когда тому не удавалось нарушить его ночной покой, ему его даже недоставало.
        Поначалу дело обстояло иначе. Сон терзал его месяцами, и Себастиан безумно устал от вечных пробуждений, от этого постоянного танца вокруг страха и удушья, надежды и отчаяния. Он начал основательно выпивать на ночь - решение проблем номер один для белых мужчин среднего возраста с высшим образованием и душевными переживаниями. На некоторое время ему удалось полностью отделаться от кошмарного сна, но его подсознание слишком быстро отыскало путь, минующий преграды алкоголя, поэтому для достижения эффекта приходилось выпивать значительно больше и начинать все раньше и раньше. В конце концов Себастиан понял, что проиграл битву, и резко прекратил.
        Решил дать отболеть.
        Предоставить время.
        Дать зарубцеваться.
        Ничего не получилось. После еще некоторого времени постоянных ночных пробуждений он обратился к лекарствам - к чему обещал себе никогда не прибегать. Однако обещания не всегда удается сдержать, это Себастиан знал по собственному опыту, причем лучше большинства, особенно если перед тобой возникают действительно серьезные вопросы. Тогда требуется проявлять гибкость. Он обзвонил нескольких весьма сомнительных старых пациентов и извлек на свет божий свою книжку для выписки рецептов. Соглашение было простым: 50 на 50.
        Ему, естественно, позвонили из Управления здравоохранения и соцобеспечения и поинтересовались относительно внезапно выписанного им большого количества препаратов. Себастиан сумел все объяснить удачно сфабрикованными ложными сведениями о «возобновлении деятельности» и «интенсивной начальной фазе» с «пациентами на стадии поиска», однако все же немного увеличил количество пациентов, чтобы не было столь очевидно, чем он на самом деле занимается.
        Поначалу он принимал в основном пропаван, прозак и декстропропоксифен, но они действовали раздражающе недолго, и Себастиан стал пробовать долконтин и другие субстанции на базе морфина.
        Управление здравоохранения создавало ему, как оказалось, минимальные проблемы. С ними он справлялся. Хуже обстояло дело с эффектом от его экспериментирования. Сон, правда, исчез. Но у него исчезли также аппетит, большинство лекций и сексуальное влечение - совершенно новое для него и пугающее ощущение.
        Но самым страшным было все-таки хроническое отсутствие концентрации. Казалось, будто он больше не способен додумать ни одну мысль до конца, а теряет ее где-то на полпути. Простейший бытовой разговор давался ему с известным трудом, а дискуссия или более длинное рассуждение стали совершенно недостижимы. Об анализах и выводах оставалось просто забыть.
        Для Себастиана, само существование которого строилось на ощущении интеллекта, причем фундаментом собственного восприятия являлась иллюзия остроты своего мышления, это было ужасно. Жить с притупленным восприятием, правда, лишенным боли, но и куда большего - самой жизни, утратить возможность ощущать остроту. Всему есть предел. Себастиан понял, что вынужден выбирать: страх, но с полноценным мышлением, или вялая, приглушенная жизнь с недоразвитым сознанием. Он пришел к выводу, что, по всей видимости, возненавидит свое существование в любом случае, и выбрал страх, резко покончив и с лекарственными препаратами.
        После этого он не притрагивался ни к спиртному, ни к наркотикам.
        Не принимал даже таблеток от головной боли.
        Но сон ему снился.
        Каждую ночь.
        «Почему это вдруг пришло в голову», - задумался он и посмотрел на себя в зеркало ванной комнаты. Почему сейчас? Ведь сон являлся его спутником на протяжении многих лет. Он изучал и анализировал его. Обсуждал его со своим психотерапевтом. Смирился, научился жить с этим сном.
        Так почему же сейчас?
        «Все дело в Вестеросе», - подумал он, вешая полотенце и выходя голым из ванной. Всему виной Вестерос.
        Вестерос и его мать. Но сегодня он завершит эту главу своей жизни.
        Окончательно.
        Сегодня будет хороший день.

* * *

        Для стоявшего в лесу возле болота Листачер Юакима этот день был лучшим за долгое время, а когда Юаким оказался одним из троих, кого выбрали для получения инструкций непосредственно от подошедшего к ним полицейского, день стал еще лучше. Обычное скучноватое собрание скаутов внезапно превратилось в нечто большее - в настоящее приключение. Юаким покосился на пистолет полицейского и решил, что непременно пойдет работать в полицию. Форма и пистолет. Как скауты, только значительно выше рангом. То что нужно. Потому что, по правде говоря, Юаким уже больше не считал жизнь скаутов самым интересным занятием. Ему только что исполнилось четырнадцать, и то, что поглощало его свободное время начиная с шести лет, стало терять свою притягательную силу. Чары разрушились. Походы, выживание, звери и природа. Не то чтобы это казалось ему глупостью, хотя все остальные парни в его классе считали именно так. Нет, он чувствовал, что просто перерос это. В свое время все было здорово, спасибо, но теперь требовалось нечто иное.
        Возможно, это сознавал и Томми, их руководитель.
        Может, поэтому, когда они добрались до болота, тот и подошел к полицейским с военными и поинтересовался, что происходит.
        Может, поэтому он и предложил полиции свои услуги и помощь группы.
        Независимо от причины полицейский по имени Харальдссон, слегка поразмыслив и посомневавшись, пришел к выводу, что лишние девять пар глаз в лесу им в любом случае не повредят. Ребята смогут обследовать собственный маленький сектор. Харальдссон попросил Томми разбить скаутов на группы по три человека, выбрать руководителей и послать их к нему. Юаким вытащил счастливый билет. Он оказался в одной группе с Эммой и Алисой, самыми красивыми девчонками отряда, а руководителем избрали его.
        И теперь Юаким возвращался к ожидавшим его девочкам. Харальдссон был приятно краток и решителен, как полицейские в фильмах про Мартина Бека[3]. Юаким преисполнился собственной важности. Он уже прямо видел, как пройдет остаток этого потрясающего дня. Он найдет пропавшего мальчика сильно травмированным. Возможно, со сломанной ногой. Во всяком случае, мальчик будет смотреть на Юакима умоляющим взглядом и окажется настолько слаб, что не сможет говорить, но его глаза скажут все. Юаким поднимет его и понесет к остальным - вот так драматично. Остальные увидят его, заулыбаются, начнут аплодировать, кричать «ура!», и все получится чертовски здорово.
        Вернувшись к группе, Юаким организовал ее членов следующим образом: Эмма пойдет слева от него, а Алиса - справа. Харальдссон строго приказал, чтобы цепочка двигалась равномерно, и Юаким, серьезно посмотрев на девочек, сказал, что важно держаться вместе. Наступил решающий момент. Выждав, как показалось, целую вечность, пока Харальдссон даст отмашку, цепочка прочесывающих лес наконец двинулась вперед.
        Вскоре Юаким заметил, что держаться ровной цепочкой довольно трудно, хоть она и состояла всего из трех групп по три человека в каждой. Особенно когда они начали углубляться в лес и заболоченная местность раз за разом вынуждала их сворачивать с намеченного курса. Одной группе стало трудно выдерживать темп, вторая его не сбавляла и вскоре скрылась за холмами. В точности как говорил Харальдссон, и Юаким проникся к нему еще большим уважением. Он, казалось, знает все. Юаким улыбнулся девочкам и заставил их повторить последние слова Харальдссона:
        - Если что-нибудь обнаружите, кричите: «Находка!»
        Эмма с раздражением кивнула:
        - Ты это уже тысячу раз говорил.
        Юаким не стал расстраиваться из-за ее ответа. Щурясь от светившего в глаза солнца, он зашагал дальше, пытаясь соблюдать расстояние и равнение. Хотя делалось все труднее. И он уже больше не видел группу Лассе, которая только что находилась чуть левее них.
        Через полчаса Эмме захотелось отдохнуть. Юаким попытался заставить ее понять, что останавливаться нельзя. Они могут отстать и потерять остальных.
        - Кого остальных?
        Алиса многозначительно улыбнулась. Юаким сообразил, что они уже какое-то время не видят остальных.
        - Судя по звукам, они идут позади нас.
        Все трое умолкли и стали особенно внимательно прислушиваться. Где-то вдали доносились слабые звуки. Кто-то кричал.
        - Нет, пойдем дальше, - решил Юаким, хотя в глубине души чувствовал, что Алиса, вероятно, права. Похоже, они двигались слишком быстро. Или не в ту сторону.
        - Тогда иди один, - сердито глядя на него, ответила Эмма.
        Юаким на секунду почувствовал, что теряет контроль над группой и Эмма начинает от него отдаляться. А ведь за последние тридцать минут она несколько раз ласково взглянула на него. Юаким весь покрылся потом, и не только из-за слишком теплого белья. Он же гнал их, чтобы произвести на нее впечатление, неужели она не понимает? А теперь выходит, будто он еще и виноват.
        - Ты проголодался? - прервала его мысли Алиса. Она достала из рюкзака несколько сэндвичей.
        - Нет, - ответил он чуть слишком поспешно, прежде чем сообразил, что, конечно, проголодался.
        Юаким немного отошел от них и встал на холме, чтобы это выглядело так, будто у него есть какой-то план. Эмма радостно взяла сэндвич, не обращая никакого внимания на попытки Юакима принять важный вид. Он понял, что надо менять тактику. Сделал глубокий вдох, наполнив легкие свежим лесным воздухом. Небо затянули облака, и солнце исчезло вместе с обещанием отличного дня. Юаким вернулся к девочкам. Решил смягчить тон.
        - Я все-таки с удовольствием возьму сэндвич, если у тебя еще что-нибудь осталось, - сказал он как можно приветливее.
        - Конечно, - ответила Алиса и вытащила ему завернутый в пластикатовый пакет бутерброд. Она улыбнулась, и Юаким понял, что такая тактика, пожалуй, подходит лучше.
        - Интересно, где мы находимся, - продолжила Эмма, вынимая из кармана маленькую карту.
        Все трое сгрудились вокруг карты и попытались догадаться, где они находятся. Это оказалось довольно трудно, поскольку местность не имела каких-либо отчетливых ориентиров, лишь холмы, чередовавшиеся с лесом и болотом. Но ребята знали, откуда они стартовали и в каком приблизительно направлении двигались.
        - Мы все время шли на север, значит, должны быть где-то в этом районе, - предположила Эмма.
        Юаким восхищенно кивнул - Эмма здорово соображает.
        - Пойдем дальше или подождем остальных? - спросила Алиса.
        - Я считаю, надо идти, - быстро ответил Юаким, но молниеносно добавил: - Или вам хочется подождать?
        Он посмотрел на девочек - на Эмму с ярко-голубыми глазами и нежным лицом и Алису с чуть более резкими чертами. «Обе выглядят классно», - подумал он, и ему вдруг захотелось, чтобы они предложили подождать остальных. А те бы не шли долго-долго.
        - Пожалуй, действительно стоит пойти дальше. Если мы сейчас здесь, то находимся недалеко от того места, где должны снова собраться вместе, - сказала Эмма, показывая на карту.
        - Да, хотя вы правы, другие группы остались позади нас, так что можно с таким же успехом и подождать их, - попытался Юаким.
        - Я думала, ты хочешь оказаться первым, ведь ты рванул вперед, как крутой спринтер, - вмешалась в разговор Алиса.
        Девочки засмеялись, и Юаким прислушался к собственному ощущению. С симпатичными девчонками смеяться приятно, решил он и в шутку слегка подтолкнул Алису.
        - Ты тоже неслась довольно неслабо.
        Они принялись гоняться друг за другом. Побежали между глубокими лужами, поначалу бесцельно, но после того, как Эмма угодила в одну из луж, стали стараться замочить друг друга. Получился чудесный перерыв в скучноватом прочесывании местности - как раз то, что требовалось Юакиму. Он побежал за Эммой и на секунду схватил ее за руку. Девочка вырвалась и попыталась удрать от него, сделав несколько быстрых шагов. К сожалению, она угодила левой ногой под торчащий корень и потеряла равновесие. На секунду показалось, что Эмма сможет снова подняться на ноги, однако глина вокруг воды была скользкой, и девочка провалилась в лужу по талию. Юаким засмеялся, но Эмма закричала. Он умолк и подошел к ней. Эмма закричала еще громче. «Странно, - подумал Юаким. - Что тут такого страшного? Немного воды». Тут он увидел едва заметно торчащее перед Эммой белесое тело. Оно словно бы лежало под водой в ожидании своей жертвы. Невинные детские игры кончились. Их сменили паника и головокружение. Эмму рвало, Алиса плакала. Юаким замер, не отрывая взгляда от зрелища, которое будет преследовать его всю оставшуюся жизнь.
        В первый раз увидеть покойника нелегко.
        От того, что тебе всего четырнадцать лет, легче не делается.

        Харальдссон лежал в постели и дремал. Йенни лежала рядом, подсунув подушку под попу и поставив ступни на матрас. Ей не захотелось затягивать дело.
        - Лучше уж покончить с этим сразу, тогда мы успеем еще разок до того, как мне надо будет возвращаться.
        Покончить. Есть ли в шведском языке более расхолаживающее слово? Харальдссон сомневался. Но теперь они покончили, и Харальдссон дремал. У кого-то играл дебютный альбом группы ABBA. Ring Ring.
        - Твой телефон звонит, - Йенни толкнула его в бок.
        Харальдссон проснулся, прекрасно сознавая, что ему не следовало бы находиться в постели рядом с женой. Он схватил с пола брюки и вытащил из кармана мобильник. Ну конечно, Хансер. Он сделал глубокий вдох и ответил.
        На этот раз тоже четыре слова.
        - Где тебя черти носят?

* * *

        Хансер раздраженно положила трубку. «Вывихнул ногу». Черт бы его побрал. У нее было сильное желание поехать в больницу или хотя бы послать туда машину, только чтобы получить неопровержимое доказательство против этого мерзавца. Но времени не было. Совершенно внезапно она сделалась ответственной за раскрытие убийства. Нельзя сказать, чтобы ситуацию облегчало то обстоятельство, что руководителя сил, отправленных к болоту Листачер, не оказалось на месте или что он согласился подключить к прочесыванию малолетних скаутов. Детей, которым теперь требовалось организовывать психологическую помощь, после того как одна девочка провалилась в воду и, поднимаясь, вытащила за собой труп.
        Хансер покачала головой. С этим исчезновением все изначально пошло наперекосяк. Абсолютно все. Теперь промахам необходимо положить конец. С этого момента они должны действовать правильно. Как профессионалы. Она посмотрела на трубку, которую по-прежнему держала в руке. У нее родилась идея. Конечно, это ответственный шаг. Многим он показался бы преждевременным. Он вполне может подорвать ее репутацию как руководителя. Впрочем, она уже давно дала себе слово не бояться неудобных решений. На карту поставлено слишком многое.
        Погиб мальчик.
        Убит.
        Надо подключать к работе лучшие силы.

* * *
        - Тебя к телефону, - сказала Ванья, заглядывая к Торкелю Хёглунду.
        Его кабинет, как и почти все вокруг Торкеля, был строгим и простым. Никаких излишеств, никаких дорогих вещей, почти ничего личного. Благодаря мебели, привезенной с какого-то крупного склада, комната больше походила на кабинет директора средней руки в маленьком городке со скромным бюджетом, нежели на кабинет одного из самых высокопоставленных руководителей полиции Швеции. Некоторые из его коллег считали странным, что человек, отвечающий за отдел расследования убийств Государственной уголовной полиции, не стремится показать миру, чего он достиг. Другие толковали это как то, что успехи не ударили ему в голову. Правда же была более простой и приземленной: Торкелю вечно не хватало времени. У него много сил отнимала работа, он постоянно находился в разъездах и был не из тех людей, кому хочется посвящать свободное время отделке кабинета, где он довольно редко сидит.
        - Звонят из Вестероса, - продолжила Ванья, садясь напротив него. - Там убили шестнадцатилетнего мальчика.
        Торкель посмотрел, как Ванья усаживается поудобнее. Беседовать ему явно предстояло при свидетеле. Торкель кивнул и поднял трубку. Со времени второго развода ему казалось, что речь в телефонных разговорах теперь идет исключительно о внезапной трагической смерти. Уже более трех лет никто не интересовался тем, придет ли он домой к ужину или чем-либо другим приятно тривиальным.
        Имя он узнал - Керстин Хансер, начальница полиции Вестероса, с которой он познакомился несколько лет назад на курсах повышения квалификации. Хороший человек и наверняка толковый руководитель, подумалось ему тогда, он помнил также, что обрадовался, узнав о ее новой должности. Сейчас ее голос звучал сдавленно и напряженно.
        - Мне требуется помощь, и я решила вызвать бригаду из Государственной уголовной полиции, больше всего мне бы хотелось, чтобы вы приехали лично, - услышал Торкель в трубке. - Думаете, это возможно? - продолжила она почти умоляюще.
        Торкель на секунду подумал, что хорошо бы уклониться - он со своей командой только что вернулся после довольно неприятного расследования в Линчёпинге, - но он понимал, что, раз Керстин Хансер звонит, значит, ей действительно нужна помощь.
        - Мы наделали ошибок с самого начала. Существует риск, что дело выйдет из-под контроля, поэтому мне действительно требуется ваша помощь, - продолжила она, словно услышав его сомнения.
        - О чем, собственно, идет речь?
        - Шестнадцатилетний мальчик. Пропал неделю назад. Найден мертвым. Убит. Жестоко.
        - Пришлите мне весь материал по электронной почте, я посмотрю, - ответил Торкель, глядя на Ванью, которая встала, подошла к другому телефону и подняла трубку.
        - Билли, зайди в кабинет к Торкелю. У нас есть работа, - сказала она в черную трубку, перед тем как вновь положить ее.
        Похоже, она уже знала, каким будет окончательный ответ Торкеля. Она, казалось, знала это во всех случаях. Торкель испытал гордость и легкое раздражение. Ванья Литнер была его ближайшим союзником в команде. Несмотря на незначительный возраст - ей только что исполнилось тридцать, - за два года, которые Ванья проработала с ним, она выросла в опытного и, на взгляд Торкеля, почти раздражающе талантливого полицейского. В ее возрасте он и сам стремился стать именно таким. Закончив разговор с Керстин Хансер, Торкель улыбнулся Ванье.
        - Начальником тут по-прежнему являюсь я, - начал он.
        - Знаю, я просто соберу команду, чтобы ты смог услышать наши точки зрения. А там уж решение, как всегда, за тобой, - сказала она, сверкнув глазами.
        - Конечно, конечно, можно подумать, что у меня есть выбор, если уж ты за что-то взялась, - ответил он, вставая. - Значит, надо начинать складывать вещи, мы едем в Вестерос.

* * *

        Билли Русэн вел фургон по шоссе E18. Как всегда, слишком быстро. Торкель уже давно прекратил делать ему замечания. Вместо этого он сконцентрировался на полученном материале об убитом Рогере Эрикссоне. Отчет оказался довольно кратким и скудным, ответственный следователь Тумас Харальдссон был, похоже, не из тех, кто особенно надрывается. Вероятно, придется начинать все сначала. Торкель знал, что на дела такого рода обожает набрасываться вечерняя пресса. Ситуация усугублялась тем, что предварительная причина смерти, установленная на месте обнаружения трупа, указывала на то, что мальчик подвергся жестокому нападению и получил многочисленные ножевые ранения в область сердца и легких. Правда, больше всего беспокоило Торкеля не это, а короткая заключительная фраза из отчета врача с места обнаружения трупа.
        «Предварительное обследование показывает, что у покойного почти полностью отсутствует сердце». Торкель посмотрел в окно на мелькавшие за ним деревья. Кто-то изъял сердце. Торкель надеялся ради всех, что мальчик не увлекался тяжелым роком или не был заядлым игроком в компьютерную игру World of Warcraft. Иначе в прессе появятся совершенно безумные теории.
        Более безумные, поправил он себя.
        Ванья оторвала взгляд от собственной папки. Она явно прочла то же предложение.
        - Вероятно, стоит сразу вызвать Урсулу, - сказала она, как всегда, прочитав его мысли.
        Торкель кивнул.
        - Адрес у нас имеется? - оглянувшись назад, спросил Билли.
        Торкель дал ему адрес, и Билли быстро ввел его в GPS-навигатор. Торкелю не нравилось, когда Билли, сидя за рулем, занимался чем-то посторонним, но тот хотя бы снизил скорость, пока вводил место назначения. Хоть что-то.
        - Осталось полчаса, - Билли снова нажал на газ, и большой фургон мгновенно отреагировал. - Возможно, сумеем добраться за двадцать минут - в зависимости от движения.
        - Полчаса вполне подойдет. Мне не нравится, когда мы преодолеваем звуковой барьер.
        Билли прекрасно знал мнение Торкеля о его вождении, но лишь улыбнулся шефу в зеркало заднего вида. Хорошая дорога, хорошая машина, хороший водитель. Почему бы не использовать это по максимуму?
        Билли еще увеличил скорость.
        Торкель достал телефон и набрал номер Урсулы.

        ~ ~ ~

        Поезд отошел от Центрального вокзала Стокгольма в 16:07. Себастиан уселся в вагон первого класса. Когда они выезжали из города, он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
        Раньше он непременно засыпал в поездах. Но теперь, хоть и чувствовал всем телом, что часок сна пошел бы ему на пользу, он никак не мог обрести требуемое спокойствие.
        Себастиан достал, вскрыл и прочел письмо из похоронного бюро. Он заранее знал, о чем в нем говорится. Одна из бывших коллег матери позвонила ему и сообщила, что та скончалась. «Тихо и достойно», - сказала она. Тихая и достойная - такова жизнь его матери в двух словах. Ничего положительного в них не заключалось, во всяком случае, если тебя зовут Себастиан Бергман, - нет, для него жизнь являла собой борьбу с первой до последней минуты. Тихие и достойные для него не существовали. Обычно он называл их мертвыми и скучными, живущими одной ногой в могиле. Теперь его уверенность поколебалась. Как бы сложилась его жизнь, будь он тихим и достойным?
        Вероятно, лучше.
        Менее болезненно.
        Во всяком случае, в этом его пытался убедить Стефан Хаммарстрём, психотерапевт Себастиана. Они обсуждали это в одну из последних встреч, когда Себастиан рассказал ему о смерти матери.
        - Насколько опасным тебе представляется быть как все? - спросил Стефан, когда Себастиан изложил ему свое отношение к тихому и достойному.
        - Безумно опасным, - ответил Себастиан. - Вероятно, смертельным.
        Потом они просидели почти час, обсуждая генетическую предрасположенность человека к опасности. Данную тему Себастиан очень любил.
        Он уже понял важность опасности как движущей силы, отчасти по собственной жизни, отчасти по своему исследованию, посвященному серийным убийцам. И рассказал терапевту, что для серийного убийцы истинным толчком являются две вещи: фантазия и опасность. Фантазия - это мотор, который крутится, постоянно присутствуя, хоть и вхолостую.
        У большинства людей имеются фантазии - сексуальные, темные, жестокие, - постоянно выпячивающие собственное «я», постоянно уничтожающие то или тех, кто встает на пути. В фантазиях человек всемогущ. Мало кто изживает свои фантазии. Те, кому это удается, сумели найти ключ.
        Опасность.
        Риск, что тебя обнаружат.
        Риск отважиться на запретное.
        В этот миг на свободу вырываются адреналин и эндорфин. Это горючее, которое взрывается и заставляет мотор работать на пределе возможного. Поэтому любители отключаться ищут новые наркотики, а серийные убийцы становятся серийными убийцами. Трудно вернуться обратно к холостому ходу, когда ты уже запустил мотор. Почувствовал силу. Обнаружил, что побуждает тебя жить. Опасность.
        - Ты действительно имеешь в виду опасность, а не напряжение? - спросил Стефан, склонившись вперед, когда Себастиан умолк.
        - У нас что, урок шведского языка?
        - Нет, ты читаешь лекцию. - Стефан налил из стоявшего возле него графина стакан воды и протянул Себастиану. - А тебе случалось получать за лекции деньги, вместо того чтобы самому платить за их чтение?
        - Я плачу за то, чтобы ты слушал. Что бы я ни говорил. - Себастиан улыбнулся и покачал головой.
        - Нет, ты знаешь, за что мне платишь. Тебе требуется помощь, а такие маленькие отступления сокращают время на разговор, который нам действительно следует вести.
        Себастиан не ответил. Не пошевелил ни единым мускулом лица. Стефан ему нравился. Не какое-то там фуфло.
        - Давай вернемся к твоей матери. Когда похороны?
        - Они уже состоялись.
        - Ты там был?
        - Нет.
        - Почему?
        - Потому что считал, что это церемония для людей, которые ее действительно любили.
        Стефан несколько секунд молча рассматривал его.
        - Вот видишь, нам много о чем надо поговорить.

        За окнами покачивающегося вагона открывался красивый вид. Поезд проезжал через только что зазеленевшие луга и леса к северо-западу от Стокгольма. Сквозь деревья мелькнуло во всем своем блеске переливающееся красноватыми красками озеро Меларен. У любого другого пассажира, вероятно, пробуждалась мысль о возможностях жизни. Для Себастиана все было строго наоборот. В окружавшей его красоте он не видел никаких возможностей. Себастиан поднял взгляд к потолку. Всю жизнь он провел в бегах от родителей. От отца, с которым боролся начиная с юности, и от матери, тихой и достойной, но никогда не встававшей на его сторону. Никогда. Так ему казалось.
        На мгновение у него на глаза навернулись слезы. Это достижение последних лет. Слезы. «Странно, - подумал он, - что человеку в моем возрасте приходится открывать такую простую вещь, как слезы».
        Эмоционально.
        Иррационально.
        Вот уж чего ему никогда не хотелось. Он перешел к единственному средству, способному, по его мнению, заглушить чувства, - к женщинам. Еще одно нарушенное обещание. Себастиан вел порядочный образ жизни с того момента, как встретил Лили и решил хранить ей верность. Однако из-за посещавшего его по ночам изнуряющего сна и пустых, бессмысленных дней он не видел иного выхода. Краткие мгновения с разными женщинами заполняли его жизнь, а погоня за новыми победами делала свое дело - мыслям удавалось хотя бы на время выдавливать ощущение бессилия. Он функционировал как мужчина, как любовник, как хищник, постоянно охотящийся за новыми женщинами. Эту способность он пронес через все. Его это радовало и пугало. Это составляло всю его сущность. Одинокий мужчина, заполняющий время молодыми и старыми, студентками и коллегами, замужними и незамужними. Он не гнушался никем. Для него существовало лишь одно правило: она должна покориться ему. Показать, что он чего-то стоит, что он живет. Он сам понимал, насколько деструктивно его поведение, но пристрастился к нему и отбрасывал мысль о том, что однажды ему, вероятно,
придется искать иной выход.

        Себастиан стал осматриваться в полупустом вагоне. Его взгляд остановился на сидевшей чуть поодаль брюнетке. Около сорока, дорогая серо-голубая блузка, дорогие золотые серьги. «Не слишком жеманная», - подумал он. Она читала книгу. Отлично, читающие книги сорокалетние женщины, согласно его опыту, занимали третье место в шкале трудности. В некоторой зависимости от того, что именно они читают, но тем не менее.
        Он встал и прошел несколько шагов до ее места.
        - Я иду в вагон-ресторан, вы что-нибудь хотите?
        Женщина с удивлением оторвалась от книги, сомневаясь, к ней ли он обращается. Встретившись с ним взглядом, поняла, что явно к ней.
        - Нет, спасибо, мне ничего не надо.
        Она почти демонстративно вновь погрузилась в книгу.
        - Точно? Даже чашки кофе?
        - Нет, спасибо.
        На этот раз она даже не подняла взгляд.
        - Чаю? Горячего шоколада?
        Тут она оторвала взгляд от книги и посмотрела на Себастиана с некоторым раздражением. Себастиан улыбнулся почти патентованной улыбкой:
        - Теперь можно получить даже вино, но, пожалуй, еще слишком рано.
        Женщина не ответила.
        - Вас, вероятно, удивляет, почему я спрашиваю, - продолжал Себастиан. - Я вынужден. Я чувствую, что мой долг - спасти вас от этой книги. Я ее читал. Вы еще будете меня благодарить.
        Женщина подняла глаза и снова встретилась с ним взглядом. Себастиан улыбался. Женщина улыбнулась в ответ.
        - Я бы с удовольствием выпила чашечку кофе. Черного, без сахара.
        - Будет исполнено.
        Новая краткая улыбка, когда Себастиан продолжил путь по вагону. Возможно, поездка в Вестерос все-таки получится недурственной.

* * *

        В отделении полиции Вестероса кипела бурная деятельность. Керстин Хансер немного нервно взглянула на часы. Надо идти. Бог свидетель, до чего же не хочется. Она могла назвать девяносто девять вещей, которыми занялась бы охотнее, чем поездкой в морг и встречей с Леной Эрикссон. Но деваться некуда. И пусть они были на сто процентов уверены в том, что найденный мальчик действительно Рогер Эрикссон, мать хотела увидеть его собственными глазами. Хансер пыталась отговорить ее, но Лена Эрикссон стояла на своем: она хочет увидеть сына. Они собирались отправиться в морг прямо с утра, но мать дважды откладывала визит. Почему, Хансер не знала, да ее это и не волновало. Больше всего ей хотелось, чтобы визит вообще не состоялся, во всяком случае с ее участием. Эту часть работы она откровенно не любила, и, по правде говоря, она не слишком хорошо ей удавалась. Хансер старалась при любой возможности избегать подобных ситуаций, но все, похоже, предполагали, что она должна справляться с ними лучше других только потому, что она женщина. Ей якобы проще находить нужные слова, и ее присутствие приносит скорбящим
родственникам известное облегчение исключительно в силу ее пола. Хансер считала это полной ерундой. Она никогда не знала, что говорить. Могла выразить глубокое сочувствие, возможно, обнять, подставить плечо для рыданий, дать номер телефона, по которому можно с кем-нибудь поговорить, неоднократно заверить в том, что полиция приложит все усилия для поимки того, кто причинил им столько страданий. На это она, разумеется, была способна, но речь, как правило, шла лишь о том, чтобы постоять рядом. А с этим мог справиться кто угодно.
        Она даже не могла припомнить, кто ходил с ними от полиции, когда они с мужем опознавали Никласа. Там был какой-то мужчина. Просто стоял рядом.
        Вообще-то она могла послать кого-нибудь другого. Наверняка так бы и поступила, если бы расследование изначально шло иным образом. Теперь же рисковать было нельзя. Их повсюду преследовала пресса. Об отсутствии сердца журналисты явно уже знали - и, конечно, скоро узнают о том, что полиция начала искать мальчика только через трое суток после исчезновения. А также про психологическую травму, нанесенную в лесу малолетним скаутам, и «тяжелый вывих» Харальдссона. С настоящего момента расследование пойдет безупречно. Она за этим проследит. Будет сотрудничать с лучшими силами и быстро покончит с этим жутким делом. Таков был ее план.
        Зазвонил телефон.
        Звонили из приемной дежурного.
        Ее разыскивает Государственная комиссия по расследованию убийств. Хансер бросила взгляд на настенные часы. Быстро доехали. Все сразу. Она чувствовала, что необходимо с ними хотя бы поздороваться. Лене Эрикссон придется несколько минут подождать, ничего не поделаешь. Хансер поправила блузку, распрямила плечи и вышла на лестницу, ведущую ко входу в здание. Она остановилась возле запертой двери, отделявшей приемную от внутренних помещений отделения. Через красивое узорчатое стекло она увидела Торкеля Хёглунда, спокойно расхаживающего с руками за спиной. На зеленом диване у выходящего на улицу окна сидели мужчина и женщина. Оба моложе Хансер. «Коллеги Торкеля», - подумала она, нажимая на кнопку и открывая дверь. Торкель обернулся на щелчок замка и улыбнулся, увидев Хансер.
        Внезапно она слегка засомневалась. Как правильно поступить? Объятия или коллегиальное рукопожатие? Они несколько раз встречались на курсах, несколько раз вместе обедали, виделись в коридорах. Торкель разрешил ее сомнения: пошел ей навстречу и по-дружески обнял. Потом обернулся к вставшим с дивана коллегам и представил их. Керстин Хансер поздоровалась.
        - К сожалению, я немного спешу, мне надо к судмедэкспертам.
        - Мальчик?
        - Да.
        Хансер обратилась к дежурному:
        - Харальдссон?
        - Должен спускаться. Я позвонил ему сразу после разговора с вами.
        Хансер кивнула. Вновь бросила взгляд на часы. Слишком сильно опаздывать нельзя. Она быстро посмотрела на Ванью и Билли, но заговорила, обращаясь к Торкелю:
        - До настоящего момента расследование вел Харальдссон.
        - Да, я видел его имя в полученном нами материале. Хансер испуганно вздрогнула. Неужели в голосе Торкеля прозвучала некоторая снисходительность? По лицу, правда, этого не скажешь.
        Где Харальдссона носит на этот раз? Хансер уже собралась достать мобильный телефон, но тут щелкнул замок двери, через которую она сама вышла несколькими минутами раньше, и в приемную, сильно хромая, вошел Харальдссон. Двигался он вызывающе медленно, но в конце концов все-таки подошел и поздоровался с вновь прибывшими.
        - Что у вас с ногой? - Торкель многозначительно кивнул на правую ногу Харальдссона.
        - Вывихнул во время прочесывания леса, когда мы искали парня. Поэтому меня не оказалось на месте, когда его нашли. - Последнюю фразу он обратил к Хансер, бросив на начальницу быстрый взгляд.
        Она не верит ему, это он знал. Значит, в ближайшее время надо не забывать хромать. Ведь не станет же она звонить в больницу? А если позвонит, ей все равно не сообщат, был он там или нет. Это ведь должно подпадать под какой-то пункт о неприкосновенности пациентов? Работодатели же не имеют права смотреть карточки своих сотрудников? Или все-таки имеют? Придется справиться в профсоюзе. Харальдссон настолько погрузился в собственные размышления, что на мгновение прекратил слушать начальницу. Тут он заметил, что она смотрит на него с самым серьезным видом.
        - Торкель с командой забирают расследование в свои руки.
        - У тебя? - Харальдссон откровенно изумился.
        Этого он никак не ожидал. Жизнь сразу показалась ему светлее. Это ведь группа настоящих полицейских, таких же как он. Естественно, они больше оценят его работу, чем привыкший сидеть за столом юрист, каковым является его шеф.
        - Нет, главная ответственность по-прежнему останется на мне, но руководить оперативной частью расследования с настоящего момента станет комиссия из Государственной уголовной полиции.
        - Вместе со мной?
        Хансер вздохнула про себя, моля Бога о том, чтобы Вестерос не захлестнула волна преступлений. Иначе у них не будет ни малейшего шанса справиться.
        Ванья бросила веселый взгляд на Билли. Торкель слушал беседу с непроницаемым видом. Хуже всего начинать сотрудничество с унижения местной полицейской власти или приуменьшения ее роли. Торкель никогда не любил подчеркивать свое превосходство. Существуют лучшие способы добиваться от всех максимума.
        - Нет, они будут полностью отвечать за расследование. У тебя это задание забирают.
        - Но нам, разумеется, больше всего хотелось бы работать в тесном сотрудничестве, - вмешался в разговор Торкель, серьезно глядя на Харальдссона. - Вы обладаете уникальными знаниями по этому делу, которые могут оказаться решающими для достижения успеха.
        Ванья посмотрела на Торкеля с восхищением. Сама она уже поместила Харальдссона в папку БС - Безнадежный Случай; следовало дать ему изложить свою версию дела, а затем отстранить от расследования как можно дальше.
        - Значит, я буду работать вместе с вами?
        - Вы будете работать поблизости от нас.
        - Насколько близко?
        - Посмотрим. Пожалуй, начнем с того, что вы проинформируете нас обо всем, что произошло до настоящего момента, и мы сразу приступим к делу. - Торкель положил руку на плечо Харальдссона и осторожно повел того к двери.
        - Увидимся позже, - бросил он через плечо Хансер.
        Билли пошел к дивану, чтобы забрать вещи, а Ванья осталась стоять на месте. Она была готова поклясться, что бывший руководитель расследования прошел первые шаги вместе с Торкелем не хромая.

* * *

        Лена Эрикссон сидела в маленьком зале ожидания, засовывая в рот еще один смягчающий горло леденец. Коробочку с леденцами она стащила на работе. Вчера. Они лежали на полке возле кассы. Эвкалипт. Не самый ее любимый сорт, но она просто взяла ближайшую коробочку, когда они закрывали магазин, и сунула в карман, толком не посмотрев.
        Вчера.
        Когда она еще пребывала в уверенности, что ее сын жив. Слепо поверив разговаривавшему с ней полицейскому, который сказал, что все указывает на то, что Рогер отправился куда-то по собственному желанию. Возможно, в Стокгольм. Или в какое-то другое место. Маленькое приключение подростка.
        Вчера.
        Не просто другой день, а совершенно иной мир. Когда была жива надежда.
        Сегодня ее сын исчез навсегда.
        Убит.
        Найден в болоте.
        Без сердца.
        Получив известие о смерти, Лена целый день не покидала квартиры. Ей следовало встретиться с полицейскими с утра, но она позвонила и отложила встречу. Дважды. Не могла встать. Какое-то время она боялась, что вообще больше не сумеет подняться на ноги. Поэтому сидела в кресле. В гостиной, где они проводили все меньше времени вместе, она и сын. Лена пыталась припомнить, когда они в последний раз сидели тут вместе.
        Смотрели фильм.
        Ели.
        Разговаривали.
        Жили.
        Она не помнила. Вероятно, сразу после того, как Рогер пошел в эту чертову школу, предположила она. Проведя всего несколько недель с тамошними юными снобами, он изменился. В последний год они жили более или менее порознь.
        Ей непрерывно звонили из вечерних газет, но она не хотела ни с кем разговаривать. Пока. Под конец она сняла трубку со стационарного телефона и отключила мобильник. Тогда они приехали к ней домой, кричали в дверную щель для почты, бросали записки на коврик в прихожей. Но она так и не открыла. Не встала с кресла.
        Ее сильно мутило. Кофе из автомата, который она выпила, добравшись домой, застрял в горле. Ела ли она что-нибудь со вчерашнего дня? Вероятно, нет. Но пила. Спиртное. Обычно она не выпивала. В больших количествах. Проявляла во всем умеренность, во что с трудом верилось встречавшим ее людям. Осветленные домашними средствами волосы с темными корнями. Лишний вес. Отслаивающийся лак на ногтях пухлых, украшенных кольцами пальцев. Пирсинг. Пристрастие к трикотажным брюкам и свободным футболкам. Большинство людей быстро создавали себе впечатление о Лене при первой же встрече. Значительная часть их предубеждений вообще-то подтверждалась. Хроническая нехватка денег. В восьмом классе бросила школу. Забеременела, когда ей было семнадцать.
        Мать-одиночка.
        Низкооплачиваемая работа.
        Но злоупотребление алкоголем - нет, никогда.
        Однако сегодня она выпила. Чтобы заглушить тоненький голос, напомнивший о себе откуда-то из задней части головы, как только она получила известие о смерти, и усилившийся в течение дня. Голос, не желавший исчезать.
        У Лены разболелась голова. Ей явно требовался свежий воздух. И сигарета. Она встала со стула, подняла с пола сумку и пошла к выходу. Ее сношенные каблуки одиноко и гулко застучали по каменному полу. Почти достигнув цели, она увидела, как в крутящуюся дверь поспешно вошла одетая в костюм женщина лет сорока пяти. Женщина решительным шагом направилась к ней.
        - Лена Эрикссон? Я Керстин Хансер, полиция Вестероса. Извините, что опоздала.

        В лифте они ехали молча. На подвальном этаже Хансер открыла дверь, пропустив Лену вперед. Потом они продолжили путь по коридору, пока им навстречу не вышел лысый мужчина в очках и белом халате. Он провел их в небольшое помещение, где в освещении лампы дневного света одиноко стояли носилки-каталка. Под белой простыней четко проступали контуры тела. Хансер с Леной приблизились к носилкам, а лысый мужчина спокойно обошел и встал с другой стороны. Он встретился с Хансер взглядом, та коротко кивнула. Тогда он аккуратно отогнул простыню, обнажив лицо и шею Рогера Эрикссона до ключиц. Лена спокойно смотрела на носилки, а Хансер почтительно отступила на шаг назад. Она не услышала от стоявшей рядом женщины ни резкого вдоха, ни сдавленного крика, ни всхлипывания. Не увидела инстинктивно поднятой ко рту руки. Ничего.
        Хансер удивилась, еще когда они встретились в зале ожидания. Лицо Лены не было красным и опухшим от слез. Она не казалась убитой горем или из последних сил собравшейся, скорее, была почти спокойной. Впрочем, Хансер ощутила в лифте приглушенный таблетками запах алкоголя и догадалась, что это и является причиной столь малого душевного волнения. Это - и шок.

        Лена стояла неподвижно и смотрела на сына. Чего она ожидала? В общем-то ничего. Она даже не решалась подумать о том, как он будет выглядеть. Не могла представить себе своих чувств, когда окажется там. Что должно было сделать с ним время, проведенное в воде? Он немного опух, это точно. Будто у него аллергическая реакция. А в остальном ей показалось, что он выглядит как обычно. Темные волосы, светлая кожа, выделяющиеся черные брови, намек на усы на верхней губе. Закрытые глаза. Безжизненный, разумеется.
        - Я думала, будет выглядеть так, будто он спит.
        Хансер молчала. Лена повернула к ней голову, словно желая получить подтверждение тому, что не ошибается.
        - Но так не выглядит.
        - Да.
        - Я столько раз видела его спящим. Особенно когда он был маленьким. Я имею в виду, он неподвижен. Прикрыл глаза, но…
        Лена не закончила фразу. Она протянула руку и дотронулась до Рогера. Холодный. Мертвый. Она задержала руку на его щеке.
        - Я потеряла сына, когда ему было четырнадцать.
        Не отрывая руки от щеки мальчика, Лена слегка повернула голову в сторону Хансер.
        - Неужели?
        - Да…
        Снова молчание. Почему она это сказала? Хансер никогда прежде не рассказывала этого никому в подобной ситуации. Но в стоящей возле носилок женщине было нечто особенное. У Хансер возникло ощущение, будто та не позволяет себе горевать. Не может. Или даже не хочет. Она сказала об этом с целью утешить. Протянуть руку, чтобы показать, что понимает, через что Лене придется пройти.
        - Его тоже убили?
        - Нет.
        Внезапно Хансер почувствовала себя дурой. Будто ее комментарий замышлялся как сравнение страданий. «Я ведь тоже кое-кого потеряла, вот так». Но Лена, казалось, уже перестала об этом думать. Она повернулась и вновь стала смотреть на своего единственного сына.
        Как много лет он был ее единственной гордостью.
        Или как много лет он был для нее всем.
        Точка.
        Это твоя вина? - начал спрашивать голосок в голове. Лена убрала руку и отступила на шаг. Головная боль сделалась невыносимой.
        - Я, пожалуй, лучше пойду.
        Хансер кивнула. Лысый мужчина вернул простыню на место, а женщины направились к двери. Лена начала вытаскивать из сумки пачку сигарет.
        - Вам есть кому позвонить? Вам, наверное, не стоит оставаться одной?
        - Но ведь так и есть. Теперь я одна.
        Лена покинула комнату.
        Хансер осталась стоять на месте.
        Все как она и предполагала.

        Конференц-зал в отделении полиции Вестероса был совсем недавно переоборудован. Мебель из светлой березы завезли всего несколько недель назад. Восемь стульев вокруг овального стола. Три стены покрывали новые обои расслабляющего, пастельного зеленого оттенка, а четвертая стена представляла собой комбинацию из белой доски и экрана. В углу возле двери стояло новое оборудование, соединенное с проектором на потолке. В центре овального стола находилась панель, управлявшая всем в комнате. Едва ступив на серое ковровое покрытие, Торкель решил, что здесь и будет штаб его команды.
        Сейчас он собрал все лежавшие перед ним на лакированном столе бумаги и допил остатки минеральной воды. Разбор проведенной к нынешнему моменту работы по расследованию убийства прошел приблизительно так, как он и ожидал. Доклад Харальдссона, собственно, принес неожиданности только в двух случаях.
        В первый раз - при разборе хронологии расследования.
        - Что вы делали в воскресенье? - спросила Ванья, оторвавшись от бумаг.
        - Полиция взялась за дело всерьез, но ничего не достигла.
        Ответ прозвучал быстро. Заученно быстро. Лживо быстро. Торкель отметил это, понимая, что Ванья тоже не упустила этого из виду. Она являла собой максимальное из известных Торкелю приближение к человеческому детектору лжи. Он с некоторым ожиданием во взгляде наблюдал за тем, как она, пристально посмотрев на Харальдссона, вновь погрузилась в бумаги. Харальдссон расслабился. Они, конечно, находятся по одну сторону, но коллегам незачем знать о том, что на начальной стадии были допущены кое-какие ошибки. Сейчас надо смотреть вперед. Поэтому он немного рассердился - и слегка заволновался, - когда Ванья снова помахала карандашом. Билли улыбнулся - он тоже заметил, что Ванья уловила в тоне Харальдссона фальшь. Она так просто не отступится. Никогда не отступается. Билли откинулся на спинку удобного стула и скрестил руки на груди. Это может получиться забавно.
        - Когда ты говоришь «взялась за дело», - продолжила Ванья еще более строго, - что ты имеешь в виду? Я не нахожу никаких допросов ни матери, ни кого-либо другого, никаких результатов обхода соседей, никакого временного графика пятницы. - Она посмотрела на Харальдссона в упор. - Так чем же именно вы занимались?
        Харальдссон заерзал на стуле. Черт подери, теперь ему еще приходится отвечать за чужие ошибки. Он откашлялся.
        - Я в те выходные не работал и получил расследование только в понедельник.
        - И что же происходило в воскресенье?
        Харальдссон посмотрел на сидящих в комнате двоих мужчин, словно ища поддержки своей позиции, что оглядываться назад совсем не обязательно. Но не получил ее. Оба смотрели на него выжидающе. Харальдссон снова откашлялся.
        - Насколько я понял, полицейские в форме выезжали к матери.
        - И что сделали?
        - Взяли сведения об исчезновении мальчика.
        - Какие сведения? Где они значатся?
        Ванья не сводила с него взгляда. Харальдссон понял, что они не сдвинутся с места, пока не узнают обо всем случившемся. Поэтому он рассказал. Правду. После чего в комнате воцарилась тишина некоего нового рода. Харальдссон, во всяком случае, истолковал ее как тишину, возникающую, когда группе людей требуется переварить, возможно, самую большую нелепость из тех, что им доводилось слышать.
        - Значит, единственное, что было сделано в воскресенье, - написание еще одного заявления о том же самом исчезновении? - в конце концов нарушил молчание Билли.
        - В принципе да.
        - О’кей, мальчик исчезает в пятницу в 22:00. Когда вы начали всерьез искать?
        - В понедельник. После обеда. Когда заявление попало ко мне. Вернее, искать мы тогда еще не начали, но стали опрашивать его подругу, в школе, других свидетелей…
        В комнате вновь воцарилась тишина. Судя по опыту, мальчик к тому времени, скорее всего, был уже мертв, а если нет, если его где-то держали в плену? Трое суток. Господи! Торкель склонился вперед и посмотрел на Харальдссона с неподдельным любопытством.
        - Почему вы не сказали этого, когда мы спрашивали о том, что происходило в воскресенье?
        - Признавать ошибки всегда не слишком приятно.
        - Но ведь это была не ваша ошибка. Вы получили расследование только в понедельник. Единственная ваша ошибка заключается в том, что вы солгали нам. Мы представляем собой команду и не можем допускать нечестности по отношению друг к другу.
        Харальдссон кивнул. Он внезапно почувствовал себя семилетним мальчиком, оказавшимся у директора за то, что натворил глупостей на школьном дворе.
        В оставшейся части доклада он рассказал все (за исключением обеденного секса с Пенни и симуляции посещения больницы), и в результате они закончили обсуждение только в начале десятого вечера.
        Торкель поблагодарил его, Билли вытянулся на стуле и зевнул, а Ванья начала укладывать в сумку свои бумаги, когда возникла вторая за вечер неожиданность.
        - Еще одно. - Харальдссон выдержал маленькую эффектную паузу. - Мы не нашли куртки и часов мальчика.
        Торкель, Ванья и Билли распрямили спины: это их заинтересовало. Харальдссон увидел, что Ванья начала поспешно вытаскивать из сумки папку.
        - Я не включил этого в отчет - никогда не знаешь, кто его прочтет и куда попадут такие сведения.
        Ванья мысленно кивнула. Умно, такие детали ни в коем случае не должны просачиваться в прессу. Они дорогого стоят при допросах. Возможно, Харальдссон не совсем безнадежен, хоть многое на это и указывает.
        - Значит, его ограбили? - поинтересовался Билли.
        - Не думаю. При нем остался бумажник почти с тремя сотнями крон. И в кармане брюк мобильный телефон.
        Все члены группы восприняли данный факт следующим образом: кто-то, вероятно убийца, взял у жертвы избранные предметы. Это что-то означало. Это и исчезнувшее сердце.
        - Куртка была фирмы «Дизель», - продолжил Харальдссон. - Зеленая. У меня на письменном столе есть фотография этой модели. Часы были, - Харальдссон сверился с записями, - «Тонино Ламборджини Пилот». У меня опять-таки имеются снимки.

        Потом Торкель остался сидеть в лишенной окон комнате в одиночестве, пытаясь придумать повод, чтобы не ехать в гостиницу. Может, начать выстраивать на белой доске временной график? Повесить карту? Фотографии? Снова просмотреть сведения Харальдссона? Впрочем, Билли сделает все это гораздо быстрее и лучше завтра рано утром, вероятно, еще до того, как в отделении появится кто-нибудь из сотрудников.
        Конечно, можно пойти поесть. Но он не особенно голоден, не настолько, чтобы сидеть одному в ресторане. Разумеется, он мог попросить Ванью составить ему компанию, но она наверняка собирается посвятить вечер изучению дела у себя в номере. Очень амбициозная и дотошная Ванья. Она бы, вероятно, не отказалась, предложи он ей вместе поужинать, но хотелось-то ей совсем другого, и она бы весь вечер немного нервничала, поэтому Торкель отбросил эту мысль.
        А Билли? Торкель считал Билли человеком разносторонним, благодаря знанию техники и компьютера являвшимся неоценимой частью команды, но Торкель не мог припомнить, чтобы они хоть раз ужинали вместе, только вдвоем. Беседа с Билли была лишена легкости. Билли обожал ночевать в гостинице. Он не пропускал ни одной телевизионной передачи, которая шла по какому-нибудь каналу между 22:00 и 2:00, и с удовольствием их обсуждал. Телевидение, фильмы, музыку, игры, компьютеры, новые телефоны, прочитанные им в Сети иностранные журналы. С Билли Торкель ощущал себя старым, как динозавр.
        Он вздохнул про себя. Придется ограничиться прогулкой и бутербродом с пивом в номере в обществе телевизора. Он утешался тем, что завтра приедет Урсула. Тогда у него будет компания для ужина.
        Торкель выключил свет и покинул конференц-зал. «Как всегда, последний», - думал он, проходя через пустое здание. Неудивительно, что у его жен кончалось терпение.

        ~ ~ ~

        Когда Себастиан расплатился за такси и вылез из машины, было уже темно. Шофер тоже вышел, открыл багажник, вынул сумку Себастиана и пожелал ему приятного вечера. Приятный вечер в родительском доме? «Ну, все когда-то бывает впервые», - подумал Себастиан. А тот факт, что оба родителя уже умерли, несомненно, значительно увеличивал шансы.
        Себастиан перешел улицу, развернувшееся на съезде к дому соседей такси проехало у него за спиной. Он остановился возле низкого белого деревянного забора, который нуждался в покраске, и отметил, что никто явно не отказался от почты и газет. Неужели после кончины человека как-то централизованно не рассылается извещение о смерти, которое бы приостанавливало все? Очевидно, нет. Почтовый ящик был переполнен.
        Прибыв в Вестерос несколькими часами раньше, Себастиан поехал в похоронное бюро и забрал ключ от дома. Когда он отказался заниматься похоронами, все, очевидно, организовала одна из старых подруг матери. Верит Хольмберг. Себастиан не мог припомнить, чтобы раньше слышал ее имя. В похоронном бюро ему предложили посмотреть что-то вроде альбома с церемонии, которая явно прошла очень красиво и торжественно, с большим количеством народу. Себастиан отказался.
        Потом он отправился в ресторан. Хорошо и обстоятельно поел. Еще посидел, почитал книгу. Выпил кофе. Повертел в руках визитную карточку, полученную в поезде от читавшей женщины, но решил подождать. Он позвонит ей завтра или послезавтра. Заинтересованно, но не слишком - эта модель всегда срабатывала лучше всего. Он прогулялся по городу. Обдумывал, не пойти ли в кино, но не пошел. В репертуаре его ничего не привлекло. Под конец он уже больше не мог откладывать свое истинное дело и взял такси.
        И теперь он стоял на улице, глядя на дом, который покинул через день после своего девятнадцатилетия. По обе стороны от мощенной камнем дорожки располагались ухоженные клумбы. Сейчас их в основном заполняли низкие благоухающие хвойные растения, но скоро должны зацвести многолетние цветы. Мать очень любила свой сад и нежно о нем заботилась. Позади дома имелись фруктовые деревья и огород. Мощеная дорожка заканчивалась двухэтажной виллой. Они переехали сюда, когда Себастиану было десять лет. Дом тогда только что построили. Даже в слабом свете уличного фонаря Себастиан видел, что дом действительно нуждается в тщательном осмотре. От фасада отвалилась штукатурка, краска вокруг окон шелушилась, а крыша в двух местах выглядела чуть темнее, чем везде. По всей видимости, отвалились черепицы. Себастиан преодолел чисто физическое нежелание заходить в дом и сделал несколько оставшихся шагов к входной двери.
        Он отпер дверь и вошел в холл. Духота. Спертый воздух. Себастиан бросил сумку на пол. Остановился в арке, ведущей в остальную часть дома. При входе стоял столовый гарнитур, а подальше направо простиралась гостиная. Себастиан отметил, что одну стену снесли и первый этаж имеет теперь так называемую открытую планировку. Он прошел дальше, узнавая лишь малую часть мебели. Дедушкин комод и несколько картин на стенах были ему знакомы, но обои за ними оказались для него совершенно новыми. Равно как и паркет. Сколько же времени он здесь не был? Себастиан отказывался думать о вилле как о «своем доме». Переезд состоялся в девятнадцать лет, но после этого он приезжал в гости. Питал тщеславную иллюзию, что сможет снова общаться с родителями, раз уж теперь они все взрослые люди. Но не получилось. Он помнил, что приезжал к ним через неделю после того, как ему исполнилось двадцать пять. Это был последний раз? Скоро тридцать лет тому назад. Неудивительно, что он ничего не узнает.
        В центре короткой стены гостиной имелась закрытая дверь. Когда Себастиан здесь жил, там находилась комната для гостей - редко используемая. У родителей, правда, было довольно много знакомых, но почти исключительно местных. Он открыл дверь. Одну из стен покрывали книжные полки, а на месте кровати теперь стоял письменный стол. С пишущей машинкой и калькулятором. Себастиан опять закрыл дверь. Весь дом, вероятно, заполнен аналогичным дерьмом. Что ему со всем этим делать?
        Он вышел на кухню. Новое кухонное оборудование, новый стол, но тот же старый накладной пол из пластика. Себастиан открыл дверцу холодильника. Заполнен. Испорченными продуктами. Он взял с дверцы один из пакетов молока. Открыл. Лучше употребить до 8 марта. Международный женский день. Прекрасно понимая, что его ожидает, Себастиан сунул нос в надорванное отверстие. Скорчив гримасу, поставил пакет обратно на дверцу и взял банку легкого пива, лежавшую рядом с мешочком, вероятно, когда-то содержавшим сыр, но теперь походившим на успешный исследовательский проект в лаборатории плесени.
        Открывая одной рукой пиво, Себастиан вернулся в гостиную. По пути зажег верхний свет. Лампы располагались под самым карнизом, были направлены вверх и шли вокруг всей комнаты, озаряя ее равномерным и приятным светом. Сделано со вкусом, почти в современном духе. Себастиан поймал себя на том, что, сам того не желая, восхитился.
        Он опустился в одно из кресел и не снимая ботинок закинул ноги на низкий журнальный столик. Потом выпил глоток из банки и откинул голову на спинку кресла. Стал вслушиваться в тишину. Полная тишина. Не слышно даже транспорта. Дом располагался почти в самом конце тупика, и до ближайшей крупной дороги было много сотен метров. Взгляд Себастиана упал на пианино. Он выпил еще глоток, поставил банку на столик, встал и подошел к сверкающему черному инструменту.
        Себастиан рассеянно нажал на одну из белых клавиш. Тишину нарушила глухая, немного фальшивая нота ля.
        Играть на пианино он начал, когда ему было шесть лет. Закончил в девять, когда после урока, на котором Себастиан в принципе отказался притрагиваться к клавишам, учительница музыки отвела отца в сторону и сказала ему, что это пустая трата ее времени и его денег - приглашать ее раз в неделю к явно незаинтересованному и, в чем она совершенно уверена, абсолютно лишенному каких бы то ни было музыкальных способностей ученику. Последнее заявление не соответствовало действительности. Музыкальный слух у Себастиана присутствовал, и играть он отказывался не в знак протеста против распоряжений отца - это пришло на много лет позже. Просто занятия казались ему невероятно скучными. Бессмысленными. Он не мог заниматься чем-то, что его совершенно не интересовало. Ни тогда.
        Ни потом.
        Ни теперь. В свое время он мог тратить бесконечно много времени и энергии на то, что его интересовало и увлекало, а в противном случае…
        Перетерпеть и выдержать - такие понятия были Себастиану Бергману незнакомы.
        Он медленно наклонился вперед и стал разглядывать стоявшие на пианино фотографии. Свадебная фотография родителей в центре, по бокам снимки родителей отца и матери. Снимок, сделанный, когда Себастиан окончил гимназию, и еще один, когда он в восемь или девять лет позировал перед футбольными воротами, одетый в форму команды. Нога на мяче. Серьезный, победный взгляд в камеру. Рядом фотография родителей на фоне туристского автобуса. Из какой-то поездки по Европе. Матери на этой фотографии на вид лет шестьдесят пять. Значит, двадцать лет назад. Хотя снимки были явно отобраны самым тщательным образом, Себастиана поразило то, как мало он знает о жизни родителей после того, как покинул их. Не знает даже, от чего умерла мать.
        Тут взгляд Себастиана упал на фотографию, стоявшую позади остальных. Он поднял ее. Это оказалась третья фотография его самого. Он сидит на новом мопеде у въезда в гараж. 1973-й год. Мать очень любила этот снимок. У Себастиана имелась теория, согласно которой фотография так нравилась ей потому, что являлась одной из немногих, если не единственной, где он в подростковом возрасте выглядит абсолютно счастливым. Однако его внимание привлек не собственный снимок на мопеде, а засунутая под рамочку газетная вырезка. На ней оказалась фотография Лили в белой больничной одежде со спящим младенцем на руках. Под снимком было написано Eine Tochter[4] и дата - и августа 2000 года. А чуть пониже - их с Лили имена. Себастиан вытащил вырезку из рамки и стал осторожно рассматривать.
        Он вспомнил, как делал эту фотографию, и внезапно ему показалось, что он ощущает больничный запах и слышит издаваемые ими обеими звуки. Лили улыбалась ему. Сабина спала.
        - Где, черт возьми, ты ее раздобыла?
        Себастиан застыл с вырезкой в руке. К этому он оказался совершенно не готов. Он никак не ожидал обнаружить в этом доме что-либо напоминавшее о них. А теперь он держал в руках их фотографию. Им здесь не место. Они принадлежат к другому миру. Два его мира, два его ада. С ними достаточно трудно разбираться по отдельности, но вместе… Они не должны иметь ничего общего. Сам того не сознавая, он раз за разом крепко сжимал правую руку. Черт бы ее побрал! Мать достает его, даже будучи мертвой! Себастиан почувствовал, что задышал тяжелее. Черт бы ее побрал! Черт бы побрал весь этот дом! Что ему делать со всем этим ДЕРЬМОМ?!
        Себастиан аккуратно сложил газетную вырезку, осторожно положил ее во внутренний карман и быстро пошел на кухню. Открыл дверь чулана - телефонный каталог действительно лежал на той же полке, что и всегда. Себастиан взял его с собой, сел в кресло и открыл в «Желтых страницах» агентства по продаже недвижимости. Начал с буквы А. Естественно, никто не ответил. В первых трех компаниях его проинформировали о времени работы офиса и пригласили перезвонить, но текст на автоответчике четвертой заканчивался словами: «Вы можете оставить сообщение после короткого сигнала, и мы вам перезвоним».
        Себастиан дождался сигнала.
        - Меня зовут Себастиан Бергман. Я хочу продать дом вместе с содержимым. Не знаю, как это делается, но хочу покончить с этим быстро, чтобы я мог покинуть этот проклятый город как можно скорее. На деньги мне наплевать, так что можете брать себе любой процент, главное, чтобы все было сделано быстро. Если вас это интересует, звоните.
        Себастиан указал свой мобильный номер и положил трубку. Снова откинулся на кресле. Внезапно навалилась страшная усталость. Он закрыл глаза и в тишине мог слышать биение собственного сердца. По крайней мере, ему так казалось.
        Слишком тихо.
        Одиноко.
        Он поднес руку к нагрудному карману рубашки, где лежала визитка женщины из поезда. Который час? Слишком поздно. Если позвонить сейчас, можно с таким же успехом начать разговор с вопроса: «Не потрахаться ли нам?» С ней это не пройдет - он знал. Он только потеряет наработанное, и придется начинать с минуса. Она его не настолько интересует. Он сделал глубокий вдох и медленно выпустил воздух. Снова. С каждым разом он чувствовал, как усталость все больше одолевает его. Никому звонить он не станет. И ничего делать не будет.
        Ему хочется спать.
        Он будет спать.
        Пока сон не разбудит его.

        ~ ~ ~

        Торкель завтракал в ресторане гостиницы. Билли уже уехал в отделение, чтобы оборудовать им помещение, а Ванью он еще не видел. Начинался серый, туманный, уже почти летний день, за окном жители Вестероса спешили на работу. Торкель стал просматривать утренние газеты. Центральные и местные. Все писали об убийстве. Центральные газеты писали немного, в основном дополняли сведения. Помимо прибытия Госкомиссии единственной новостью оказалось то, что, согласно близкому полиции источнику, речь может идти о ритуальном убийстве, поскольку у жертвы отсутствует сердце. Торкель вздохнул. Если утренние газеты обсуждают ритуальное убийство, до чего же дойдет вечерняя пресса? Сатанизм? Воровство органов? Каннибализм? Возможно, найдут какого-нибудь немецкого «эксперта», который расскажет читателям, что отнюдь не исключено, будто некий сумасшедший с определенными навязчивыми идеями мог съесть сердце другого человека с целью заполучить часть его силы. Затем сошлются на индейцев-инков или какое-нибудь другое давно вымершее племя, которое вызывает у народа ассоциации с человеческими жертвами. И рядом интернет-опрос:

        Можете ли вы представить, что съедаете другого человека?
        Да, мы являемся животными, как и все остальные.
        Да, но только если бы речь шла о собственном выживании.
        Нет, лучше умереть самому.

        Торкель покачал головой. Надо следить за собой. Он начинает превращаться в то, что Билли называет 3С, - в Скучного Сварливого Старика. Хотя он целыми днями и вращался в обществе молодых людей, он чувствовал, что все чаще скатывается к мышлению, которое можно истолковать лишь так, будто он считает, что раньше было лучше. Ничего раньше лучше не было. За исключением его личной жизни, но она едва ли оказывала воздействие на остальной мир. Надо приноравливаться к ситуации. Торкелю совсем не хотелось превращаться в одного из тех усталых старых полицейских, что цинично жалуются на время, в котором живут, все глубже проваливаясь в свои кресла со стаканом виски в руке и музыкой Пуччини в стереонаушниках. Значит, надо брать себя в руки. В мобильном телефоне зажужжало - эсэмэс от Урсулы. Он нажал на «показать». Она прибыла и поехала прямо к месту обнаружения трупа. Не могут ли они встретиться там? Торкель допил кофе.

* * *

        Урсула Андерссон стояла на краю маленького озерца. В вязаном шерстяном свитере, заправленном в темно-зеленые прорезиненные брюки, доходившие ей до груди, она больше походила на рыбака или человека, собиравшегося очищать берег от разлившейся нефти, чем на одного из самых прозорливых полицейских страны.
        - Добро пожаловать в Вестерос.
        Урсула обернулась и увидела, как Торкель кивнул Харальдссону и нырнул под заградительную ленту, шедшую вокруг большей части болота.
        - Красивые брюки.
        Урсула улыбнулась ему:
        - Спасибо.
        - Ты уже туда залезала? - Торкель многозначительно кивнул на озерцо.
        - Измерила глубину и взяла несколько проб воды. А где остальные?
        - Билли готовит для нас помещение в отделении, а Ванья собиралась поехать поговорить с подругой парня. По нашим сведениям, она последней видела его в живых. - Торкель подошел и остановился на краю озерца. - Как у тебя идут дела?
        - О следах ног нечего и думать. Тут прошла целая куча народу. Ребята, которые нашли парня, полицейские, персонал скорой помощи и просто гулявшие прохожие.
        Урсула присела на корточки и указала на бесформенную ямку в глинистой почве. Торкель присел рядом с ней.
        - К тому же следы глубоко вдавлены. Слишком глинистая и сырая почва. - Урсула обвела рукой вокруг. - Неделю назад было наверняка еще более мокро. Большая часть низины находилась под водой. - Она поднялась, бросила через плечо взгляд в сторону Харальдссона и наклонилась поближе к Торкелю.
        - Как зовут того парня? - Она кивнула в сторону Харальдссона, и Торкель обернулся через плечо, хотя прекрасно знал, кого Урсула имеет в виду.
        - Харальдссон. Он руководил расследованием до нашего приезда.
        - Знаю. По пути сюда он повторил это по меньшей мере три раза. Как он тебе?
        - Ему необходимо поработать над первым впечатлением, но он, пожалуй… о’кей.
        - Можешь подойти на минутку? - обратилась Урсула к Харальдссону.
        Харальдссон подлез под заграждение и, хромая, подошел к Урсуле и Торкелю.
        - Вы обследовали дно? - поинтересовалась Урсула. Харальдссон кивнул:
        - Дважды. Ничего.
        Урсула кивнула сама себе. Она и не ожидала, что здесь найдут орудие убийства. Урсула вновь окинула взглядом окрестности. Все верно.
        - Расскажи, - попросил Торкель, по опыту знавший, что Урсула, вероятно, видит здесь гораздо больше, чем просто простиравшуюся перед ним мокрую лесную низину.
        - Умер он не здесь. Согласно предварительному протоколу вскрытия, ножевые удары были настолько глубокими, что на коже остались следы от рукоятки ножа. Это указывает на то, что жертва лежала на чем-то твердом и жестком. - Урсула показала рукой себе на ноги. - Если мы предположим, что в прошлые выходные тут было еще более сыро и глинисто, то вогнать нож по рукоятку почти невозможно. Во всяком случае, в мягкие области.
        Торкель посмотрел на нее с восхищением. Хоть они и проработали вместе уже много лет, ее знания и аналитические способности по-прежнему производили на него сильное впечатление. Он возблагодарил свою счастливую звезду за то, что Урсула сама нашла его всего через несколько дней после того, как его назначили начальником следственной группы Государственной комиссии по расследованию убийств. Урсула просто появилась в одно прекрасное утро семнадцать лет назад. Ждала его прямо перед кабинетом. Она не договаривалась о встрече заранее, но сказала, что ей потребуется не больше пяти минут. Он впустил ее.
        Она работала в Государственной лаборатории судебной экспертизы, начинала свою карьеру в качестве полицейского, но вскоре стала все больше специализироваться на обследовании мест преступления, а впоследствии - на технических доказательствах и судебной медицине. Таким образом она и попала в Линчёпинг - в Государственную лабораторию судебной экспертизы. За свои пять минут она рассказала, что там ей вполне нравится, но не хватает охоты. Именно так она и выразилась - охоты. Одно дело стоять в белом халате в лаборатории, сверяя ДНК и испытывая оружие, и совсем другое - анализировать доказательства на месте и с остальными окружать добычу, которую затем поймают. Это дает стимул и удовлетворение, каких никогда не получишь от совпадения анализов ДНК. Способен ли Торкель ее понять? Торкель оказался способен. Урсула кивнула. Хорошо. Она посмотрела на часы: четыре минуты сорок восемь секунд. Последние двенадцать секунд она употребила на то, чтобы оставить свой номер телефона и выйти из кабинета.
        Торкель навел справки: все отзывались об Урсуле только хорошо, но быстро принять решение ему под конец помогло то, что начальник лаборатории судебной экспертизы практически пригрозил ему физической расправой, если он хотя бы взглянет в сторону Урсулы. Торкель пошел дальше - он в тот же день принял ее на работу.
        - Значит, это лишь место, куда его сбросили.
        - Вероятно. Если исходить из того, что убийца выбрал это озерцо, значит, он хорошо ориентируется в здешних местах и наверняка припарковал машину максимально близко. Там, наверху.
        Она указала на расположенный метрах в тридцати довольно крутой откос высотой около двух метров. Словно по команде они двинулись туда. Харальдссон похромал следом.
        - Как Микаэль?
        Урсула бросила на Торкеля удивленный взгляд.
        - Нормально, почему ты спрашиваешь?
        - Ты ведь вернулась домой всего несколько дней назад. Ему не удалось с тобой толком пообщаться.
        - Это работа. Он понимает. Привык.
        - Хорошо.
        - Кроме того, ему надо на какую-то выставку в Мальмё.
        Они подошли к откосу. Урсула оглянулась на озерцо. Преступник, вероятно, спускался где-то здесь. Они принялись втроем изучать склон. Буквально через минуту Урсула остановилась. Отступила на шаг назад. Для сравнения посмотрела по сторонам, присела, чтобы взглянуть сбоку. Впрочем, она не сомневалась. Растительность была слегка примята. Большая часть уже поднялась обратно, но все-таки остался такой след, будто здесь что-то тащили. Урсула присела на корточки. На слабеньком кустике сломано несколько веточек, и на беловато-желтом изломе присутствовал лишний цвет чего-то, что могло оказаться кровью. Урсула достала из сумки маленький мешочек на молнии, осторожно отщипнула кусочек ветки и положила в мешочек.
        - Думаю, я нашла, где он спускался. Вы не займетесь дорогой?
        Торкель рукой показал Харальдссону, чтобы тот продолжал идти наверх. Выбравшись на узкую гравиевую дорогу, Торкель огляделся. Чуть поодаль стояли их собственные машины.
        - Куда ведет эта дорога?
        - В город, мы ведь по ней приехали.
        - А в другую сторону?
        - Она немного плутает, но постепенно выходит на шоссе.
        Торкель посмотрел вниз, под откос, где осторожно ползала на четвереньках Урсула, с интересом переворачивая каждый листок. Если тело спускали здесь, то можно предположить, что его вытащили из багажника или задней дверцы непосредственно над этим местом. Почему бы убийце не избрать, так сказать, кратчайший путь вниз? Гравиевая дорога плотно утрамбована - ни малейшего шанса найти следы от шин. Торкель посмотрел на машины, на которых они приехали. Их припарковали чуть в стороне, чтобы они не занимали слишком большую часть узкой дороги. А что если?..
        Торкель встал точно над узким промежутком, который изучала Урсула. Багажник здесь. Торкель представил, что перед ним припаркована машина. Стало быть, если следы от шин имеются, то они должны находиться примерно на метр дальше. Он осторожно ступил на обочину. К своей радости, он обнаружил, что почва на ней значительно мягче, чем на дороге, но не такая глинистая, как в низине. Торкель принялся осторожно отклонять траву и кусты и почти сразу получил дивиденды.
        Глубокие отпечатки шин.
        Торкель улыбнулся.
        Начало положено хорошее.

* * *
        - Вы не передумали?
        Спросившая женщина поставила на стол чашку дымящегося чая и выдвинула стул для Ваньи, которая отрицательно помотала головой.
        - Нет, спасибо.
        Женщина уселась и начала помешивать ложечкой в чашке. На кухонном столе был накрыт завтрак. Молоко и простокваша стояли рядом с пакетом мюсли и овсяных хлопьев. В корзиночке для хлеба, похоже сплетенной из коры, лежали несколько кусков свежего хлеба и два разных сорта хрустящих хлебцев. Картину дополняли масло, сыр, ветчина, нарезанные огурцы и коробочка печеночного паштета. Накрытый стол контрастировал с кухней в целом, которая казалась взятой из каталога мебели. Пусть и не самого нового, но порядок на кухне царил безупречный. Никакой посуды в мойке, никаких крошек на столах, пусто и чисто. На черной плите ни единого пятнышка, как и на всем кухонном оборудовании. Ванья могла поклясться, что если бы она встала и пощупала полку с приправами над плитой, то не обнаружила бы даже тонюсенькой пленки жира. Насколько Ванья успела заметить, патологическая любовь к порядку распространялась и на остальную часть дома. Однако один предмет немного выделялся. Ванья никак не могла оторвать взгляда от висевшего на стене позади пьющей чай женщины украшения. Это была вставленная в рамку мозаичная картина из
пластиковых бусинок. Причем размером не с подставку под кастрюлю, а не менее чем 40 х 80 см. Она изображала распростершего руки Иисуса со свисающими вниз белыми одеждами. Вокруг головы у него светился золотисто-желтый нимб, а лицо с черной бородой и ярко-голубыми глазами было обращено чуть наискось и вверх. Над головой красными бусинками было выложено: «Я есмь Путь, и Истина, и Жизнь». Женщина напротив проследила за взглядом Ваньи.
        - Лиза сделала это, пока болела ветрянкой. Ей было шесть. Разумеется, ей немного помогали.
        - Очень красиво, - сказала Ванья, добавив про себя: «И чуть жутковато».
        Женщина, которая, открывая Ванье дверь, представилась как Анн-Шарлотт, довольно кивнула в ответ на похвалу, отпила маленький глоток горячего чая и опустила чашку.
        - Да, Лиза очень талантлива. Тут более пяти тысяч бусинок. На мой взгляд, потрясающе!
        Анн-Шарлотт потянулась за хрустящим хлебцем и стала намазывать его маслом. Ванью не переставало занимать, откуда им известно, сколько здесь бусинок. Неужели они считали? Она чуть не спросила об этом Анн-Шарлотт, когда та вернула нож в коробочку с маслом и посмотрела на нее, озабоченно наморщив лоб.
        - Как ужасно то, что случилось. С Рогером. Мы молились за него всю неделю, пока он считался пропавшим.
        «И видите, насколько это помогло», - подумала Ванья, но лишь пробормотала в знак согласия что-то сочувственное, бросив одновременно, возможно, чуть слишком очевидный взгляд на часы. Анн-Шарлотт, похоже, уловила намек.
        - Лиза освободится с минуты на минуту. Если бы мы знали, что вы придете… - сказала Анн-Шарлотт, разведя руками извиняющимся жестом.
        - Ничего страшного. Я признательна за возможность поговорить с ней.
        - А как же иначе? Если мы можем хоть чем-то помочь. Как себя чувствует его мама? Ее, кажется, зовут Лена? Она наверняка совсем убита.
        - Я с ней не встречалась, - ответила Ванья, - но можно себе представить. Рогер был единственным ребенком?
        Анн-Шарлотт кивнула, сразу приняв еще более озабоченный вид. Будто на ее плечи только что легла большая часть мировых проблем.
        - Им жилось не слишком легко. Насколько я понимаю, одно время у них были финансовые затруднения, потом разные неприятности в старой школе Рогера. Правда, сейчас у него вроде все наладилось. И тут случилось это.
        - Что за неприятности были у него в старой школе? - поинтересовалась Ванья.
        - Его там травили, - донеслось из дверей.
        Ванья с Анн-Шарлотт обернулись. В дверях стояла Лиза. Прямые влажные, но хорошо расчесанные волосы до плеч. Челка убрана простой заколкой. На девочке была застегнутая почти до шеи белая рубашка, а поверх нее вязаный однотонный жилет. На шее висел золотой крестик, цепочка от которого зацепилась за один из уголков воротника рубашки. Юбка заканчивалась чуть выше колен, дальше - плотные колготки. Ванья сразу подумала о девочке из какого-нибудь телевизионного сериала семидесятых годов, который повторно показывали в ее детстве. Особенно из-за серьезного, почти угрюмого выражения лица. Ванья встала, протянула вошедшей на кухню девочке руку и пододвинула стул к короткому концу стола.
        - Здравствуй, Лиза, меня зовут Ванья Литнер. Я из полиции.
        - Я уже разговаривала с одним полицейским, - ответила Лиза, принимая протянутую Ваньей руку, быстро пожала ее и согнула колени, сделав книксен. Потом села. Анн-Шарлотт встала, подошла к кухонному шкафу и вынула оттуда чайную чашку.
        - Я знаю, - продолжила Ванья, снова усаживаясь, - но я работаю в другом отделе, поэтому мне бы очень хотелось, чтобы ты согласилась поговорить со мной тоже, хотя меня, возможно, будут интересовать те же вопросы.
        Лиза пожала плечами и потянулась к стоявшему на столе пакету с мюсли. Потом вытряхнула в стоявшую перед ней глубокую тарелку солидную порцию хлопьев.
        - Когда ты говоришь, что Рогера в старой школе травили, - продолжила Ванья, - знаешь ли ты, кто именно его травил?
        Лиза опять пожала плечами.
        - Думаю, все. Приятелей у него там, во всяком случае, не было. Он не любил об этом рассказывать. Просто радовался тому, что оставил ту школу и перешел к нам.
        Лиза потянулась за простоквашей и обильно полила ею хлопья. Анн-Шарлотт поставила перед дочерью чашку с чаем.
        - Рогер был очень хорошим мальчиком. Спокойным. Чувствительным. Взрослым для своего возраста. Просто непостижимо, что кто-то… - не закончив фразу, Анн-Шарлотт села на прежнее место.
        Ванья открыла блокнот и записала на одной странице: «Старая школа - травля». Потом обратилась к Лизе, как раз засунувшей в рот большую ложку простокваши с хлопьями.
        - Давай вернемся к той пятнице, когда он исчез. Не можешь ли ты рассказать, чем вы занимались, не случилось ли чего-нибудь особенного, когда Рогер был здесь, - все, что сможешь вспомнить, каким бы обычным и несущественным оно ни казалось?
        Прежде чем ответить, Лиза не торопясь дожевала и проглотила хлопья.
        - Я уже все рассказала. Другому полицейскому, - заявила она, глядя на Ванью в упор.
        - Да, но как я уже говорила, мне тоже необходимо это услышать. В котором часу он сюда пришел?
        - Где-то после пяти. Возможно, в половине шестого. - Лиза взглянула на мать, прося о помощи.
        - Ближе к половине шестого, - сказала Анн-Шарлотт. - Нам с Эриком надо было поспеть к шести часам, и мы как раз выходили, когда появился Рогер.
        Ванья кивнула и записала.
        - А чем вы с ним тут занимались?
        - Мы сидели у меня в комнате. Немного поготовили уроки на понедельник, потом вскипятили чай и посмотрели Let's Dance[5]. Он ушел чуть раньше десяти.
        - Он говорил, куда направляется?
        Лиза снова пожала плечами.
        - Сказал, что домой. Ему хотелось узнать, кто вылетел, а это сообщают только после новостей и рекламы.
        - И кто вылетел?
        Ванья увидела, как ложка, уже направлявшаяся в рот Лизы с новой порцией хлопьев с простоквашей, остановилась. Ненадолго. Едва заметно, но все же. Возникло сомнение. Ванья просто вела легкую беседу, чтобы снять ощущение допроса, но вопрос Лизу удивил, это точно. Лиза продолжила есть.
        - Я де зда…
        - Не говори с набитым ртом, - вмешалась Анн-Шарлотт.
        Лиза умолкла. Она тщательно жевала, не сводя глаз с Ваньи. Выигрывает время? Почему она не ответила перед тем, как сунуть ложку в рот? Ванья ждала. Лиза жевала. И глотала.
        - Не знаю. Я не посмотрела после новостей.
        - Какие они исполняли танцы? Ты помнишь? - Ванья была уверена в том, что взгляд Лизы помрачнел. Вопросы ее почему-то раздражали.
        - Я не знаю, как они называются. Мы смотрели не очень внимательно. Болтали, читали, слушали музыку и тому подобное. Немного переключали каналы.
        - Не понимаю, почему вам так важно знать содержание телепередачи, когда надо найти того или тех, кто погубил Рогера, - вмешалась Анн-Шарлотт, с некоторым раздражением поставив чашку на стол.
        - Конечно, неважно. Просто к слову пришлось, - ответила Ванья с улыбкой.
        - Рогер говорил в течение вечера о том, что его что-то беспокоит? - снова обратилась она к Лизе, продолжая улыбаться.
        Девочка на улыбку не ответила, а посмотрела Ванье в глаза с вызовом:
        - Нет.
        - Ему никто не звонил? Не получал ли он эсэмэс, о которых не хотел говорить или которые бы его взволновали?
        - Нет.
        - Он не вел себя как-то по-особенному, тебе не казалось, что ему трудно сконцентрироваться или что-нибудь в этом роде?
        - Нет.
        - И он не говорил, что собирается пойти еще к кому-то, когда уходил от тебя около… десяти, ты сказала?
        Лиза разглядывала Ванью. Кого она, собственно, пытается обмануть? Ей ведь прекрасно известно, что Лиза сказала: «Рогер ушел около десяти». Значит, проверяет ее. Чтобы посмотреть, не начнет ли та противоречить сама себе. Ничего у нее не выйдет. Лиза хорошо подготовилась.
        - Да, он ушел около десяти, и нет, он сказал, что пойдет домой, чтобы узнать, кто вылетел. - Лиза потянулась к корзинке с хлебом и взяла мягкий кусок.
        Тут снова вмешалась Анн-Шарлотт.
        - Она ведь уже говорила. Я не понимаю, зачем заставлять ее снова и снова отвечать на те же вопросы? Вы что, ей не верите? - голос Анн-Шарлотт звучал почти оскорбленно. Будто одна мысль о том, что ее дочурка может солгать, казалась ей глубоко возмутительной.
        Ванья посмотрела на Лизу. Возможно, для матери это и оскорбительно, но совершенно ясно: Лиза что-то скрывает. Что-то произошедшее тем вечером, о чем она не намерена рассказывать. По крайней мере в присутствии матери. Лиза отрезала немного сыра и раскладывала кусочки по бутерброду медленными, почти обстоятельными движениями, периодически поглядывая на Ванью. Надо проявлять осторожность. Эта женщина гораздо проницательнее того полицейского, с которым она разговаривала в школьном кафетерии. Главное - придерживаться заученной истории. Точно повторять время. Мелкие подробности вечера ей не вспомнить. Ничего особенного не произошло.
        Рогер пришел.
        Уроки.
        Чай.
        Телевизор.
        Рогер ушел.
        Не может же она помнить все детали обычного скучноватого вечера пятницы. К тому же она в шоке. Ее парня убили. Умей она получше плакать, она бы сейчас выдавила несколько слезинок, чтобы заставить маму прекратить разговор.
        - Разумеется, я ей верю, - спокойно сказала Ванья, - но Лиза была последней из известных нам людей, видевших Рогера тем вечером. Важно, чтобы мы правильно установили все детали. - Ванья отодвинула свой стул. - Впрочем, я ухожу. Вы можете отправляться в школу и на работу.
        - Я работаю только несколько часов в неделю в приходе. Но это на общественных началах.
        Домохозяйка. Это объясняет безупречность дома. По крайней мере в отношении уборки.
        Ванья достала визитную карточку и протянула ее Лизе. При этом она так долго не отрывала пальца, что Лизе пришлось поднять глаза и встретиться с ней взглядом.
        - Позвони, если вспомнишь что-нибудь, чего не рассказала о пятнице. - Ванья переключилась на Анн-Шарлотт: - Я найду дорогу. Продолжайте завтракать.
        Покинув кухню, Ванья вышла из дома и поехала обратно в отделение. По пути она думала об убитом мальчике, и ей пришла в голову мысль, которая ее слегка огорчила и от которой ей стало не по себе.
        Она пока не встретила никого, кто бы казался особенно опечаленным и расстроенным смертью Рогера.

        ~ ~ ~

        Фредрик думал, что это займет десять минут. Максимум. Зайти, рассказать все полиции, выйти. Об исчезновении Рогера он, конечно, знал. Все в школе об этом только и говорили. В гимназии Рунеберга, пожалуй, еще никогда так много о Рогере не говорили. Никогда не уделяли ему столько внимания. А вчера, после того как его нашли, сразу организовали дежурство психологов, и люди, которые плевать хотели на Рогера в то недолгое время, что он с ними учился, со слезами на глазах отпрашивались с уроков, и сидели по группам взявшись за руки, и тихими голосами обменивались светлыми воспоминаниями.
        Фредрик Рогера не знал и в общем-то его не оплакивал. Они встречались в коридорах - знакомое лицо, не более. Фредрик мог откровенно признаться, что с тех пор, как Рогер осенью ушел из их гимназии, ни разу о нем даже не вспомнил. Но сейчас прибыло местное телевидение, и несколько девчонок из их класса, которые не стали бы разговаривать с Рогером, даже будь он последним парнем на Земле, зажгли свечи и положили цветы возле ворот на футбольном поле перед школой.
        Может, это благородно? Может, это знак того, что сочувствие и человечность все-таки существуют? Вероятно, Фредрик циничен, раз он видит только фальшь и способ использовать трагическое событие для привлечения внимания к самому себе и своим делам. Воспользоваться случаем и заполнить некую неопределенную пустоту.
        Ощутить сопричастность.
        Испытать какие-то чувства.
        Он помнил, как они на уроке обществоведения рассматривали фотографии из универмага «НК» в Стокгольме, когда убили Анну Линд[6]. Горы цветов. Фредрик заинтересовался уже тогда. Откуда она берется? Потребность оплакивать людей, которых ты не знаешь? С которыми даже не встречался? Таковая явно существует. Может, с ним что-то не так, раз он не способен проникнуться коллективной скорбью?
        Но газеты Фредрик читал. Все-таки сердце вырезали у его ровесника, у знакомого. Полиция хотела пообщаться с людьми, видевшими Рогера после его исчезновения в пятницу вечером. Пока Рогер считался просто исчезнувшим, Фредрику казалось, что идти в полицию не имеет смысла, поскольку он видел Рогера до исчезновения, но теперь появилось сообщение о том, что интерес представляют все касающиеся пятницы сведения, как после, так и до. По пути в школу Фредрик подъехал на велосипеде к зданию полиции и открыл дверь, думая, что освободится довольно быстро.
        Он объяснил сидевшей за стойкой женщине в форме, что хочет поговорить с кем-нибудь о Рогере Эрикссоне, но та даже не успела поднять трубку и позвонить, как к нему, прихрамывая, подошел одетый в штатское полицейский с чашкой кофе в руках и пригласил следовать за ним.
        Это было - Фредрик бросил взгляд на часы на стене - двадцать минут назад. Он уже рассказал то, что собирался, хромому полицейскому, некоторые вещи по два раза, а о месте - три, в третий раз ему пришлось отметить место на карте. Зато теперь полицейский, похоже, удовлетворился. Он закрыл блокнот и посмотрел на Фредрика.
        - Ну, спасибо, что зашел. Ты можешь минуточку подождать?
        Фредрик кивнул, и полицейский куда-то захромал.
        Фредрик сел и стал рассматривать офисное помещение с открытой планировкой, в котором за письменными столами сидели человек десять полицейских, отделенные друг от друга передвижными перегородками, кое-где украшенными детскими рисунками, семейными фотографиями и ресторанными меню, а также распечатками более профессионального свойства. Звуковой фон представлял собой приглушенную смесь клацанья клавиатур, разговоров, телефонных звонков и жужжания ксерокса. Хотя сам Фредрик всегда готовил уроки с наушниками айпода в ушах, он задумался над тем, как можно что-нибудь делать в таких условиях. Как можно сидеть напротив человека, разговаривающего по телефону, не слушая, что тот говорит?
        Не успел хромой полицейский добраться до двери, как к нему подошла светловолосая женщина в костюме. Фредрику показалось, что при приближении женщины полицейский как-то устало поник.
        - Кто это? - поинтересовалась Хансер, кивнув в сторону смотревшего на них мальчика. Харальдссон проследил за ее взглядом, хотя прекрасно понимал, кого она имеет в виду.
        - Его зовут Фредрик Хаммар, он пришел сообщить кое-что о Рогере Эрикссоне.
        Харальдссон приподнял блокнот, словно желая подчеркнуть, что все записал. Хансер изо всех сил старалась сохранять спокойствие.
        - Если речь идет о Рогере Эрикссоне, почему с ним беседует не Госкомиссия по расследованию убийств?
        - Я проходил мимо, когда он вошел, и подумал, что могу сперва его выслушать. Посмотреть, насколько это существенно. Торкелю нет смысла тратить время на вещи, ничего не дающие для расследования.
        Хансер сделала глубокий вдох. Она представляла себе, насколько тяжело должно быть, когда тебя отстраняют от расследования. Невзирая на смягчающие обстоятельства, это в конечном счете говорило о недостатке доверия. Решение к тому же принимала она, что только усугубляло дело. Она ведь знала, что Харальдссон подавал документы на ее должность. Не требовалось особых познаний в психологии, чтобы понять, что именно Харальдссон о ней думает. В любых его действиях все время сквозили неприязнь и враждебность. Возможно, ей следовало радоваться тому, что Харальдссон держится за это расследование с упорством безумца. Похвалить его за преданность работе. За истинную заинтересованность. Или же дело в том, что он просто не понял, что больше не является активным участником расследования. Хансер склонялась к последнему.
        - В твои задачи больше не входит определять, что существенно для данного расследования, а что нет.
        Харальдссон кивнул, всем своим видом показывая, что только и ждет, пока она закончит фразу, чтобы ее поправить. И действительно, не успела Хансер начать развивать свою мысль, как он ее перебил:
        - Я знаю, что ответственность лежит на них, но в то же время они четко сказали, что хотят, чтобы я работал поблизости.
        Хансер проклинала дипломатичность Торкеля. Теперь ей придется взять на себя роль злодейки. Не то чтобы это изменило что-либо в их отношениях, но все-таки.
        - Тумас, Госкомиссия взяла расследование убийства на себя, и это означает, что ты больше никоим образом не являешься его частью. Если только тебя об этом специально не попросят.
        Ну вот, сказала. Еще раз.
        Харальдссон посмотрел на нее холодно. Ему ведь ясно, чего она добивается. Раз уж она в силу отсутствия опыта и неумения руководить сочла необходимым незамедлительно призвать Государственную комиссию по расследованию убийств, ей, конечно, не хочется, чтобы кто-нибудь из ее подчиненных работал вместе с ними. Они должны раскрыть преступление совершенно самостоятельно. Доказать ее начальникам, что решение было принято правильно. Что полиция Вестероса просто оказалась недостаточно компетентной.
        - Это мы можем выяснить у Торкеля. Он ясно сказал, что я буду работать поблизости от них. Кроме того, у мальчика оказалась очень интересная информация, которую я как раз шел им сообщить. Мне бы, конечно, больше хотелось, чтобы мы попытались раскрыть это убийство сами, но если ты предпочитаешь вместо этого заниматься обсуждением того, кто кому должен подчиняться, то, вероятно, нам придется смириться.
        Значит, он намерен вести такую жесткую игру. Выставлять ее блюстителем параграфов, а сам он будет хорошим полицейским, интересующимся исключительно делом и стремящимся бескорыстно его раскрыть. Хансер внезапно поняла, что Харальдссон, возможно, является более опасным противником, чем она предполагала.
        Она отступила на шаг в сторону. Харальдссон одарил ее улыбкой триумфатора и похромал дальше. Потом с максимальной фамильярностью прокричал в комнату Госкомиссии:
        - Билли, у тебя найдется минутка?

        Попросив прощения за то, что Фредрику придется повторить все, что он уже говорил, Ванья раскрыла блокнот. Она испытывала раздражение. Ей хотелось первой выслушивать свидетелей и подозреваемых. Существовал риск, что во второй раз они могут неосознанно проявить небрежность. Опустить какие-то сведения, полагая, что они их уже сообщили. Оценить информацию и счесть ее неинтересной. Ванья сообразила, что уже во второй раз за это расследование человек, с которым она беседует, немного утратил остроту восприятия из-за того, что все рассказал Харальдссону. Двое из двух возможных. Больше это не повторится, пообещала она себе. Она поднесла авторучку к бумаге.
        - Ты видел Рогера Эрикссона?
        - Да, в прошлую пятницу.
        - И ты уверен в том, что это был он?
        - Да, мы учились в одной гимназии. В прошлом семестре. Потом он перешел в другую.
        - Вы учились в одном классе?
        - Нет, я на год старше.
        - Где ты видел Рогера?
        - На улице Густавборгсгатан, возле парковки около института. Вы, возможно, не знаете, где она находится?..
        - Мы разберемся.
        Билли сделал себе заметку. Говоря «мы», Ванья в данной ситуации имела в виду его. Надо отметить на карте.
        - В какую сторону он шел?
        - В сторону города. Ну, я не знаю, в какую это получается сторону света.
        - Это мы тоже узнаем.
        Билли опять записал.
        - Когда именно в пятницу ты его видел?
        - Сразу после девяти.
        Впервые за время разговора Ванья остановилась. Посмотрела на Фредрика чуть скептически. Может, она что-то неправильно поняла? Она снова посмотрела в свои записи.
        - В девять часов вечера? В двадцать один час?
        - Чуть позже.
        - И мы говорим о прошлой пятнице? О двадцать третьем?
        - Да.
        - Ты в этом уверен? И в часе тоже?
        - Да, я в половине девятого закончил тренировку и направлялся в город. Мы собирались в кино, и я знаю, что посмотрел на часы и у меня оставалось двадцать пять минут. Фильм начинался в половине десятого.
        Ванья умолкла. Билли знал почему. Он только что закончил чертить на белой доске в их комнате временной график исчезновения Рогера. Тот вышел от своей подружки в двадцать два часа. По сведениям той же подружки, он не покидал ее комнаты и тем более ее дома в течение всего вечера. Что же он делал на этой неизвестной улице часом раньше? Ванья думала о том же самом. Значит, девочка-дюймовочка соврала, как она и думала. Сидевший перед ней юноша, похоже, заслуживал доверия. Солидный, несмотря на юный возраст. Ничто в его поведении не указывало на то, что он пришел сюда ради внимания окружающих, получения сильных ощущений или попросту из патологической склонности к выдумкам.
        - Хорошо, значит, ты видел Рогера, а почему ты обратил на него внимание? В девять часов вечера в пятницу на улице ведь, вероятно, было довольно много народу?
        - Потому что он шел один, а вокруг него кружил мопед, ну, знаете, чтобы вроде как поиздеваться.
        Ванья с Билли оба подались вперед. Временной аспект был важен, но до сих пор сведения все-таки касались лишь передвижения жертвы в вечер исчезновения. А теперь внезапно возник кто-то другой. Некто издевавшийся. Это становилось интересным. Ванья еще раз мысленно ругнулась по поводу того, что слышит сведения второй.
        - Мопед? - пришел на смену Ванье Билли, чему она только обрадовалась.
        - Да.
        - Ты про него что-нибудь запомнил? Скажем, какого он был цвета?
        - Да, хотя я знаю…
        - Какого он был цвета? - перебил его Билли. Это была его сфера.
        - Красного, но я знаю…
        - Ты знаешь какие-нибудь марки? - снова перебил Билли, стремясь поскорее собрать мозаику. - Знаешь, что это был за тип мопеда? У него имелся регистрационный номер, ты его запомнил?
        - Да или нет, я не помню. Но я знаю, чей он, то есть знаю, кто на нем ездит, - обратился Фредрик к Ванье. - Лео Лундин.
        Ванья с Билли посмотрели друг на друга. Ванья поспешно встала.
        - Подожди здесь, я должна привести своего начальника.

* * *

        Себастиан проснулся около четырех часов утра на одной из узких жестких односпальных кроватей на втором этаже. Судя по остальной обстановке комнаты, кровать принадлежала матери. Когда Себастиан покидал дом, у родителей не было раздельных спален, впрочем, новый порядок его не удивил. Ночь за ночью добровольно укладываться в постель рядом с его отцом - такое едва ли можно было считать здоровым поведением. Очевидно, это постепенно осознала даже мать.
        Чаще всего Себастиан вставал сразу после того, как сон будил его, невзирая на время. Чаще всего, но не всегда. Иногда он оставался лежать. Дремал. Чувствовал, как судорога в правой руке потихоньку отпускает, и приглашал сон вернуться обратно.
        Он даже тосковал по таким мгновениям. Тосковал и страшился их. Когда он позволял сну вновь обрести силу, выцеживая из него по капле чистое, неизвращенное чувство любви, возвращение к действительности оказывалось значительно более тяжким и наполненным страхом, чем когда он просто отпускал сон и вставал. Чаще всего оно того не стоило. Поскольку за любовью накатывала боль.
        Утрата.
        Безошибочно и всегда.
        Это напоминало злоупотребление. Он предвидел последствия. Знал, что сразу за этим будет чувствовать себя настолько плохо, что едва сможет функционировать.
        Будет едва в силах дышать.
        Едва в силах жить.
        Но периодически ему требовалась сама суть. Более сильное, подлинное чувство, которое воспоминания больше не были способны ему давать. Воспоминания - это все же лишь воспоминания. По сравнению с чувствами во время сна они казались бледными, чуть ли не пресными. К тому же наверняка не все они отличались подлинностью… Он что-то убавлял и добавлял. Сознательно и неосознанно. Какие-то части улучшал и усиливал, другие приглушал и отбрасывал. Воспоминания субъективны, а его сон объективен. Неумолим.
        Несентиментален.
        Невыносимо болезненный.
        Но живой.
        В это утро в старом родительском доме Себастиан остался в постели и позволил себе вновь погрузиться в объятия сна. Ему так хотелось. Требовалось. Это было легко, сон уже присутствовал в нем, словно невидимое существо, и Себастиану требовалось лишь придать ему немного обновленной силы.
        Сделав это, Себастиан смог почувствовать ее. Не вспомнить - почувствовать. Ощутить ее маленькую ручку в своей. Слышать ее голос. Он слышал и другие голоса, другие звуки, но больше всего ее голос. Мог даже почувствовать, как она пахнет. Детским мылом и солнцезащитным кремом. В полусонном состоянии он явственно ощущал ее присутствие. По-настоящему. Снова. Его большой палец непроизвольно коснулся маленького дешевого колечка на ее указательном пальце. Бабочка. Он купил его среди прочей копеечной ерунды на многолюдном рынке. Она сразу полюбила колечко. Не захотела его больше снимать.
        Тот день начался словно в замедленной съемке. Из номера они выбрались поздно. Собирались просто остаться в гостинице и спокойно провести весь день возле бассейна. Лили отправилась на пробежку. Запоздалую, укороченную пробежку. Когда они наконец вышли на улицу, лежать у бассейна Сабина не захотела. Нет, ей не сиделось на месте, поэтому он решил, что они ненадолго сходят на пляж. Пляж Сабина обожала. Ей очень нравилось, когда он держал ее за руки и играл с ней в волнах. Она вскрикивала от радости, когда он бросал ее маленькое тельце то в воздух, то в воду, то мокро, то сухо. По пути на пляж они проходили мимо других детей. Два дня назад был сочельник, и дети опробовали новые игрушки. Он нес ее на плечах. Одна девочка играла с надувным дельфином, голубым и красивым.
        - Папа, я тоже хочу такого, - сказала Сабина, потянувшись к игрушке.
        Это станет ее последним обращенным к нему предложением. Пляж находился чуть дальше, за большим песчаным холмом, и Себастиан быстро зашагал туда, чтобы ей было о чем думать, кроме голубого дельфина. Номер удался - Сабина засмеялась, когда он устремился вперед по горячему песку. Ее мягкие ручки у его щетинистой щеки. Ее смех, когда он чуть не упал.
        Уехать на Рождество было идеей Лили. Он не стал возражать. Себастиан не слишком любил долгие праздники и к тому же довольно плохо переносил ее семью, поэтому, когда она предложила уехать, сразу согласился. Вообще-то загорать и купаться ему не особенно нравилось, но он понимал, что Лили, как всегда, старается облегчить ему жизнь. Кроме того, солнце и воду обожала Сабина, а все, что нравилось Сабине, нравилось и ему. Делать что-то ради других было относительно новым чувством для Себастиана. Оно возникло с появлением Сабины. «Приятное чувство», - думал он, стоя на берегу и глядя на Индийский океан. Он спустил Сабину на землю, и она, быстро перебирая маленькими ножками, сразу устремилась к воде. Было значительно мельче, чем в предыдущие дни, и край пляжа оказался дальше обычного. Себастиан предположил, что вода так далеко отступила из-за отлива. Он подхватил дочку и побежал с ней к воде. День выдался немного пасмурным, но температура воздуха и воды была идеальной. Без малейшего волнения он в последний раз поцеловал девочку, прежде чем опустить ее животом в теплую воду. Сабина вскрикнула, а потом
засмеялась - вода казалась ей пугающей и чудесной одновременно, и Себастиан на секунду задумался над психологическим термином для их игр. Упражнения на доверие. Папа не отпускает рук. Ребенок становится смелее. Простое слово, содержание которого Себастиану еще не доводилось применять на практике: доверие. Сабина кричала от радости, смешанной со страхом, и Себастиан поначалу не услышал шума. Был полностью поглощен доверием между ним и дочкой. Когда же он наконец услышал звук, было уже поздно.
        В тот день он выучил новое слово.
        Слово, которого он, хоть и очень много читал, прежде никогда не слышал.
        Слово, которое он теперь никогда не забудет.
        Никогда в жизни.
        Цунами.
        В те разы, когда он по утрам приглашал сон, он вновь терял ее. И горе разрывало его с такой силой, что ему казалось - он никогда не сможет подняться с постели.
        Но он поднимался.
        Постепенно.
        И то, что представляла собой его жизнь, продолжалось.

        ~ ~ ~

        «Леонард!» - Клара Лундин поняла, что дело касается ее сына, сразу, как только увидела на ступеньках молодую пару. Она сообразила, что они не Свидетели Иеговы и не торговцы, еще до того, как они представились и предъявили удостоверения. Она знала, что этот день настанет. Знала, и от волнения у нее в желудке образовался ком. Или, возможно, просто более отчетливо дал о себе знать. Клара уже так давно ощущала это давление на диафрагму, что больше почти не обращала на него внимания. Когда по вечерам звонил телефон. Когда по выходным с дороги доносились звуки сирен. Когда она просыпалась от того, что Леонард приходил домой вместе с приятелями. Когда обнаруживала у себя в почте мейлы из школы. - Лео дома? - спросила Ванья, убирая удостоверение.
        - Леонард, - машинально поправила ее Клара. - Да, дома… Зачем он вам понадобился?
        - Он болен? - спросила Ванья, уклоняясь от вопроса о причине их визита.
        - Нет, не думаю… Почему?
        - Я так подумала, потому что он не в школе.
        Клару сообразила, что даже не задумалась над этим.
        Она работала в больнице по скользящему графику и все реже вникала в то, как ее сын посещает школу. Он приходил и уходил более или менее когда ему заблагорассудится. Почти всегда поступал по собственному усмотрению.
        Вообще-то всегда.
        Она утратила контроль. Только и всего. Оставалось лишь признать это. Утратила полностью. Меньше чем за год. В книгах и газетных колонках с советами специалистов писали, что это естественно. Как раз в таком возрасте мальчики начинают отдаляться от родителей и помаленьку изучать мир взрослых. Необходимо побольше ослабить поводья, но продолжать крепко держать их - главным образом для того, чтобы создавать мальчикам уверенность в том, что ты всегда у них есть. Однако Леонард никогда ничего не делал помаленьку. Он прыгал. Изо дня в день. Словно в черную дыру. Внезапно он скрылся из виду, и никакие поводья в мире так далеко не доставали. Она у него была, но он в ней больше не нуждался. Совсем.
        - Он просто решил поспать немного подольше. Что вам от него надо?
        - Не могли бы мы с ним встретиться? - поинтересовался Билли, заходя вместе с Ваньей в прихожую.
        Внутри басовое пение, которое доносилось до них, еще когда они только приближались к одноэтажному дому в форме буквы L, слышалось еще более отчетливо. Хип-хоп. Билли узнал мелодию.
        DMX. X Goin Give It То Ya.
        2002.
        Oldschool.
        - Я его мать и хочу знать, что он натворил.
        Ванья отметила, что мама не хочет знать, что, как они думают или подозревают, сын натворил. Нет, она исходит из того, что сын провинился.
        - Мы хотим немного поговорить с ним о Рогере Эрикссоне.
        Убитый мальчик. Почему полиция хочет говорить с Леонардом об убитом мальчике? Теперь в желудке ощущался настоящий спазм. Клара только молча кивнула, отодвинулась в сторону, впуская Ванью и Билли, а затем удалилась налево, через гостиную, к закрытой двери. К двери, которую ей не разрешалось открывать без стука. Она постучалась.
        - Леонард, пришли из полиции и хотят с тобой поговорить.
        Билли с Ваньей остались ждать в прихожей, маленькой, но хорошо обустроенной. На стене справа крюки, на которых на плечиках висят три куртки, две из них, похоже, принадлежат Леонарду. На четвертом крюке висит одинокая женская сумочка. Под крюками - маленькая полочка, на ней четыре пары обуви. Две из них - кроссовки. Reebok и Ecko, подметил Билли. У противоположной стены - маленький комод, над ним зеркало. Поверхность комода почти пуста, за исключением небольшой салфетки и вазочки с бессмертниками. После комода стена довольно быстро заканчивалась, и начиналась гостиная. Клара вновь постучала в закрытую дверь.
        - Леонард, они хотят немного поговорить с тобой о Рогере. Выходи.
        Она опять постучала. В прихожей Билли с Ваньей обменялись взглядами и молча приняли решение. Они вытерли ноги о коврик у двери и прошли через гостиную. Возле самой двери, ведущей на кухню, на ковре с двумя коричневыми четырехугольниками на желтом фоне стоял простой столовый гарнитур, а чуть дальше, спинкой к нему, - один из двух диванов. Второй диван стоял напротив, и между ними располагался низкий журнальный столик какого-то светлого дерева. Береза, наобум решила Ванья. На стене висел телевизор. Никаких фильмов, несмотря на наличие под ним DVD-проигрывателя. Никаких игровых консолей или игр. Комната хорошо обустроена и прибрана. На диванах, казалось, давно никто не сидел. Подушечки в порядке, плед свернут, два пульта дистанционного управления лежат рядом друг с другом. Всю стену за вторым диваном занимал стеллаж с аккуратными рядами книг в твердых и мягких обложках, кое-где прерывающимися тщательно обтертыми от пыли украшениями. Ванья с Билли подошли к Кларе, которая уже начала волноваться.
        - Леонард, открывай!
        Никакой реакции. Музыка играла с той же громкостью. «Возможно, еще громче, - подумала Ванья. - Или мы просто подошли ближе». Билли постучал. Решительно.
        - Лео, мы можем с тобой немного поговорить?
        Никакой реакции. Билли снова постучал.
        - Очень странно, похоже, он заперся.
        Ванья с Билли посмотрели на Клару. Билли нажал на ручку.
        Совершенно верно.
        Заперто.
        Ванья бросила быстрый взгляд в окно гостиной, выходившее во двор. Внезапно она увидела, как на траву перед домом мягко приземлился высокий рыжеволосый парень, помчался через газон в одних носках и скрылся из ее поля зрения. Все произошло молниеносно.
        - Лео! Остановись! - автоматически закричала Ванья, бросившись к закрытой двери на террасу.
        Однако Лео и не думал останавливаться. Он только увеличил скорость. Ванья обернулась к изумленному Билли.
        - Беги с главного входа! - прокричала она, уже пытаясь открыть дверь на террасу. Вдали еще был виден убегавший мальчик. Она открыла дверь и быстро преодолела клумбу. Потом увеличила скорость и снова закричала вслед мальчику.

* * *

        Около восьми часов Себастиан встал с кровати, принял душ и дошел до кафе при бензоколонке, располагавшейся в нескольких сотнях метров от дома. Он купил завтрак и латте и поел, наблюдая за постоянными посетителями, покупавшими сигареты, кофе и 95-октановый бензин. Вернувшись в свое временное жилище, Себастиан вынул из переполненного почтового ящика газеты, письма, счета и рекламу. Все, кроме сегодняшней газеты, он отправил в бумажный пакет, который нашел в чулане в сложенном виде. Он надеялся, что маклер скоро позвонит и ему не придется регулярно питаться на бензоколонке. От скуки он вышел на улицу и уселся позади дома, где солнце уже начало нагревать довольно новый деревянный настил. Когда Себастиан был маленьким, тут лежали каменные плиты с выступающими маленькими камешками. Насколько ему помнилось, тогда у всех были именно такие. Теперь, похоже, все заменили их на деревянные настилы.
        Себастиан достал газету и уже собирался начать читать раздел, посвященный культуре, когда услышал настойчивый женский крик: «Лео! Остановись!» - и через несколько секунд из туевой изгороди соседей показался крупный рыжеволосый подросток, который перебежал через разделявшую участки узкую велосипедную дорожку и одним прыжком перемахнул через метровый белый забор на его участок. Следом появилась женщина лет тридцати. Быстрая. Ловкая. Она отставала не на много метров, уже когда продиралась сквозь тую, а теперь приближалась к юноше. Наблюдая за погоней, Себастиан молча заключил сам с собой пари, что парень не успеет добраться до забора следующего участка. И действительно. За несколько метров до забора женщина рванулась вперед и уложила парня точно направленным приемом. «Справедливости ради следует сказать, что наличие обуви создавало ей на мягкой почве известное преимущество», - подумал Себастиан, увидев, как они оба от скорости покатились по земле. Женщина быстро применила захват и заломила руку лежавшего парня за спину. Полицейский захват. Себастиан встал и прошел несколько шагов по газону. Не
потому, что хотел вмешаться, - просто чтобы лучше видеть. Женщина, похоже, держала ситуацию под контролем, а если бы и нет, то ей на помощь с другой стороны прибежал мужчина примерно того же возраста. Вероятно, тоже полицейский, поскольку он быстро достал наручники и начал застегивать их на руках парня, заведя ему руки за спину.
        - Блин, отпустите меня. Я ничего не сделал!
        Рыжеволосый извивался на газоне, насколько ему позволял эффективный захват женщины.
        - Чего ж ты тогда убегаешь? - спросила женщина и вместе с коллегой поставила парня на ноги.
        Они двинулись к главному фасаду дома - и к ожидающей машине, предположил Себастиан. Во время короткого пути женщина заметила, что они на участке не одни. Она быстро посмотрела в сторону Себастиана, извлекла из кармана удостоверение и открыла его. С такого расстояния это с таким же успехом мог быть читательский билет. Себастиан не имел ни малейшего шанса прочесть, что там написано.
        - Ванья Литнер, Государственная комиссия по расследованию убийств. Все под контролем. Вы можете возвращаться в дом.
        - Я был на улице. Ничего, если я тут и останусь?
        Но женщину он явно больше не интересовал. Она убрала удостоверение и снова взялась за руку рыжеволосого. Тот выглядел как парень, которого жизнь рано направила по наклонной плоскости. Стало быть, к ожидающей полицейской машине его наверняка ведут не впервые. На тропинке появилась еще одна женщина. Она остановилась, прикрыла руками рот и подавила крик, увидев, что происходит на газоне участка Себастиана. Себастиан присмотрелся к ней. Мать, ясное дело. Мягкие рыжие вьющиеся волосы. На вид лет сорок пять. Не очень высокая, примерно метр шестьдесят пять. Довольно хорошо тренированная. Скорее всего, фитнес. Вероятно, соседка с другой стороны живой изгороди. Когда он здесь жил, там проживала немецкая пара с двумя шнауцерами. Уже тогда люди старые. Их наверняка нет в живых.
        - Леонард, что ты натворил? Что происходит? Что он такого сделал?
        Женщину, казалось, не волновало, что никто ей не отвечал. Она фонтанировала вопросами. Быстро и с ускорением, голосом, приближавшимся к фальцету. Точно предохранительный клапан скороварки. Оставь она их при себе, она бы взорвалась от волнения. Женщина двинулась дальше по газону.
        - Что он сделал? Пожалуйста, расскажите мне. Почему ты всегда попадаешь в неприятности, Леонард?! Что он сделал? Куда вы его ведете?
        Женщина-полицейский отпустила руку мальчика и сделала несколько шагов в сторону взволнованной матери. Мужчина-полицейский повел парня дальше.
        - Мы только хотим с ним поговорить. Его имя всплыло в нашем расследовании, - объяснила она, и Себастиан отметил успокаивающую руку на плече взволнованной женщины. Контакт. Отлично. Профессионально.
        - Что значит - всплыло? Каким образом?
        - Сейчас ему придется отправиться с нами в отделение. Если вы подъедете попозже, мы сможем во всем спокойно разобраться. - Ванья умолкла и постаралась поймать взгляд женщины, перед тем как продолжить: - Клара, в настоящий момент я ничего не знаю. Приезжайте позднее, спросите меня или Билли Русэна. Меня зовут Ванья Литнер.
        Ванья, конечно, представлялась, когда они пришли к Лундинам, но Клара совсем не обязательно запомнила или даже уловила ее имя. Поэтому Ванья на всякий случай достала и протянула ей визитную карточку. Клара с кивком взяла ее, из-за сильного шока ей было не до протестов. Ванья развернулась и покинула участок. Клара увидела, как та скрывается за углом возле кустов смородины. На мгновение она застыла на месте. Совершенно растерянная. Потом она обратилась к первому попавшемуся человеку, коим оказался Себастиан.
        - Разве они имеют право так поступать? Увозить его без меня? Он ведь несовершеннолетний.
        - Сколько ему?
        - Шестнадцать.
        - Тогда имеют.
        Себастиан пошел обратно к деревянному настилу, утреннему солнцу и газете. Клара осталась стоять на месте, глядя на угол, за которым скрылась Ванья, и словно ожидая, что все трое выскочат оттуда с улыбками и смехом и объявят, что это была лишь шутка. Хорошо спланированный розыгрыш. Но они не выскочили. Клара обернулась к Себастиану, который только что снова уселся поудобнее в белом плетеном кресле.
        - А вы ничего не можете сделать? - умоляюще спросила она.
        Себастиан посмотрел на нее вопросительно:
        - Я? Что же я могу сделать?
        - Вы ведь сын Бергманов? Себастиан? Вы же работаете с чем-то подобным.
        - Работал. В прошедшем времени. Я больше ничем таким не занимаюсь. И даже когда занимался, я не опротестовывал задержаний. Я был специалистом по криминальной психологии, а не юристом.
        На улице завелась машина и увезла ее единственного сына. Себастиан посмотрел на стоявшую на его газоне женщину. Растерянную. Брошенную.
        - Что он натворил? Ваш сын? Раз им интересуется Государственная комиссия по расследованию убийств?
        Клара подошла немного поближе.
        - Это как-то связано с тем мальчиком, которого убили. Я не знаю. Леонард никогда бы ничего подобного не сделал. Никогда.
        - М-да, а что же тогда Леонард делает?
        Клара посмотрела на Себастиана непонимающим взглядом, а тот кивнул на забор.
        - Когда вы перелезали через забор, вы ругали его за то, что он вечно попадает в неприятности.
        Клара задумалась. Неужели она такое говорила? Она не знала. Было так много вопросов. Такая путаница в мыслях, но, возможно, и сказала. Леонард попадал в кое-какие неприятности, особенно в последнее время, но ведь это же совсем другое дело.
        - Но он не убийца!
        - Никто не является убийцей, пока кого-нибудь не убьет.
        Клара посмотрела на Себастиана, которого явно не интересовали и не волновали разыгравшиеся на его участке события. Он постукивал пальцами по газете так, будто ничего необычного или важного не произошло.
        - Значит, вы не собираетесь мне помогать?
        - У меня дома есть «Желтые страницы», я могу открыть их на букве А, как в слове «адвокат».
        Клара почувствовала, как к комку беспокойства и страха присоединилась злость. За те годы, что она жила по соседству с Эстер и Туре, ей доводилось кое-что слышать о сыне Бергманов. Но ничего хорошего. Ни разу.
        - А я-то думала, что Эстер преувеличивала, рассказывая о вас.
        - Меня бы это удивило: моя мать никогда не была склонна к широким жестам.
        Клара коротко взглянула на Себастиана, потом развернулась и ушла, не сказав ни слова. Себастиан подобрал с настила первую половину газеты. Он уже видел эту статью, но тогда она его не слишком заинтересовала. Теперь он ее снова раскрыл.
        «Государственная комиссия по расследованию убийств расследует убийство мальчика».

        ~ ~ ~
        - Почему ты бросился бежать?
        Ванья и Билли сидели напротив Леонарда Лундина в безлико обставленной комнате. Стол, три довольно удобных стула. На стенах обои неброской расцветки, кое-где плакаты в рамках, в одном из углов - торшер позади маленького кресла. Из окна проникает дневной свет, правда, сквозь матовые стекла, но все же дневной свет. Помещение больше напоминало номер на турбазе, чем комнату для допросов, минус кровать и плюс две камеры наблюдения, регистрирующие и записывающие все в соседней комнате.
        Леонард сидел на самом краешке сиденья, ссутулившись и скрестив руки на груди, его ноги в носках торчали из-под стола. На полицейских он не смотрел, а уставился куда-то вниз и налево. Вся его фигура излучала отсутствие интереса и, возможно, некоторое высокомерие.
        - Не знаю. Рефлекс.
        - У тебя рефлекс бежать, когда с тобой хочет поговорить полицейский? Откуда? - Леонард пожал плечами. - Ты совершил что-нибудь противозаконное?
        - Похоже, вы считаете, что да.
        Ирония судьбы заключалась в том, что, поехав к Лундинам поговорить с ним, они ничего подобного не думали, но побег в одних носках через окно, несомненно, увеличил их интерес и степень подозрения. Ванья уже решила, что они обыщут комнату Леонарда. Через окно убегают в крайних случаях. Возможно, у него в комнате имеются вещи, которые он ни за что не хочет им показывать. Вещи, связывающие его с убийством. Пока они знают только, что он в пятницу вечером кружил вокруг жертвы на мопеде. Ванья направила разговор на это:
        - Ты встречался с Рогером Эрикссоном в прошлую пятницу.
        - Разве?
        - У нас есть свидетель, который видел вас вместе. На улице Густавборгсгатан.
        - Вот как, значит, вероятно, встречался. Ну и что из этого?
        - «Вот как, значит, вероятно, встречался» - это признание? - Билли оторвал взгляд от блокнота и пристально посмотрел на мальчика. - Ты встречался с Рогером Эрикссоном в прошлую пятницу?
        Леонард встретился с ним взглядом и кивнул.
        - На этот вопрос Леонард отвечает да, - перевел Билли кивок для стоящего на столе магнитофона.

        Ванья продолжила.
        - Вы с Рогером учились в одной школе, потом он перешел в другую. Ты знаешь почему?
        - Об этом спросите у него.
        Какая жуткая глупость. Какое… отсутствие уважения. Билли захотелось хорошенько встряхнуть парня. Ванья почувствовала это и незаметно накрыла его руку своей. Без намека на раздражение или малейшего признака того, что она поддалась на провокацию, Ванья раскрыла лежавшую перед ней на столе папку.
        - Я бы с удовольствием. Но он, как тебе, возможно, известно, мертв. Его бросили в болото, вырезав у него сердце. У меня тут есть несколько снимков…
        Ванья начала выкладывать перед Леонардом сильно увеличенные глянцевые фотографии с места обнаружения трупа и из морга. Ванья и Билли знали, что совсем не важно, сколько смертей ты видел в кино или в играх. Никаким информационным средствам не под силу воздать смерти должное. Даже самые талантливые специалисты по созданию эффектов не способны вызвать чувство, возникающее при виде настоящего мертвого тела. Особенно если ты, как Леонард, неделю назад видел человека живым. Леонард бросил быстрый взгляд на фотографии. Постарался принять равнодушный вид, но Ванья и Билли видели, что ему трудно, чтобы не сказать невыносимо, смотреть на снимки. Впрочем, это ничего не значило. Причиной, по которой ему было не заставить себя смотреть, могли с равным успехом оказаться шок и вина. Подобные фотографии с одинаковой силой воздействуют на преступника и на невиновного. Почти без исключений. Поэтому его реакция являлась не столь важной. Главное - перевести допрос в серьезное русло. Пробить эту самоуверенную, уклончивую позицию. Ванья продолжала медленно и спокойно выкладывать снимок за снимком, и Билли осенило: он
не перестает ею восхищаться. Хоть она на несколько лет младше него, он воспринимает ее как старшую сестру. Старшую сестру, которая имеет по всем предметам отличные оценки, крута, всегда готова помочь младшим братьям и сестрам, но тон которой не является нравоучительным. Сейчас она склонилась к Леонарду.
        - Мы здесь для того, чтобы поймать сделавшего это. И обязательно поймаем. В настоящий момент у нас есть только один подозреваемый, и это ты. Поэтому, если ты хочешь отсюда выйти и начать хвастаться перед приятелями тем, как убегал от копов, тебе лучше отбросить позерство и отвечать на мои вопросы.
        - Я же сказал, что встречался с ним в пятницу.
        - Но я спросила не об этом. Меня интересует, почему он сменил школу.
        Леонард вздохнул.
        - Думаю, мы немного издевались над ним. Я не знаю, поэтому ли. Но издевался не только я. Его никто в школе не любил.
        - Ты меня разочаровываешь, Леонард. Крутые парни не сваливают на других. Ты, вероятно, был одним из главных заводил, не так ли? Мне, во всяком случае, так говорили.
        Лео посмотрел на нее и, похоже, как раз собирался ответить, когда Билли перебил его:
        - Красивые часы. Это «Тонино Ламборджини Пилот»?
        В комнате воцарилось молчание. Ванья смотрела на Билли с некоторым удивлением. Не из-за того, что он опознал часы, а из-за внезапности реплики. Леонард опустил руки, и его правый рукав скрыл часы. Однако он ничего не сказал. Да этого и не требовалось. Ванья наклонилась к нему:
        - Если у тебя не найдется на них квитанции, то твои дела чертовски плохи.
        Леонард поднял взгляд.
        Посмотрел в их серьезные глаза.
        Сглотнул.
        И начал рассказывать. Все.

* * *
        - Он признает, что украл часы. Он катался на мопеде и увидел Рогера, вот здесь. - Ванья поставила крестик на висящей на стене карте.
        Все были в сборе. Урсула с Торкелем внимательно слушали Ванью и Билли, пересказывавших самое важное из допроса Лео.
        - Говорит, что хотел подразнить Рогера и стал ездить вокруг него на мопеде. Тогда Рогер, по словам Леонарда, толкнул его. Они начали ссориться всерьез, подрались. У Рогера даже пошла носом кровь. Леонард несколькими ударами кулаков повалил Рогера на землю и забрал часы в качестве своего рода наказания.
        Все молчали. Именно часы - единственное, что у них на данный момент имелось против Леонарда. Не было никаких свидетельств или технических доказательств, которые бы опровергали его рассказ.
        - Но это лишь утверждения Леонарда. Вполне возможно, драка разгорелась всерьез, он вытащил нож и убил Рогера, - продолжила Ванья.
        - Нанеся ему более двадцати ударов? На одной из центральных улиц? И никто ничего не видел? - в голосе Урсулы звучал справедливый скепсис.
        - Мы не знаем, как там все выглядит вокруг. Он мог запаниковать. Удар, Рогер лежит и кричит. Лео соображает, что может угодить за решетку, тащит его в кусты, продолжая наносить удары. Только чтобы заставить его замолчать.
        - А сердце? - Урсула по-прежнему говорила с явным недоверием.
        Ванья отнеслась к этому с пониманием.
        - Не знаю. Но, что бы там ни произошло, дело было в начале десятого. Лео подтвердил время. Он посмотрел на часы, когда снимал их с руки Рогера. Следовательно, Рогер не пробыл у Лизы до 22:00, как она утверждает.
        Торкель кивнул.
        - О’кей, вы хорошо поработали. Есть ли у нас что-нибудь с места обнаружения трупа? - обратился он к Урсуле.
        - Немного. Отпечатки шин, которые мы обнаружили, оставлены шинами «Пирелли П7». Не самые стандартные шины, но довольно обычные. К тому же мы точно не знаем, принадлежат ли отпечатки именно машине, привезшей туда труп.
        Урсула вынула из лежащей на столе папки бумагу и снимок с отпечатками шин и дала Билли. Тот подошел к доске, чтобы разместить новую информацию на соответствующем месте.
        - Леонард Лундин имеет доступ к машине? - поинтересовался Торкель, пока Билли прикреплял булавками снимок и справку о шинах «Пирелли».
        - Насколько нам известно, нет. Утром возле их дома машины не было.
        - Как же он тогда довез тело до болота? На мопеде? В комнате воцарилось молчание. Конечно нет.
        И так довольно слабая версия того, как произошло убийство, сразу стала еще слабее. Но ее все равно требовалось проверить, прежде чем отбросить окончательно.
        - Мы с Урсулой возьмем с собой полицейских в форме, поедем к Лундинам и обыщем дом. Билли, ты отправляйся на Густавсборгсгатан и посмотри, могло ли убийство вообще произойти там. Ванья, ты…
        - …еще раз поговорю с Лизой Ханссон, - дополнила Ванья с почти не скрываемым удовольствием.

* * *

        Клара стояла перед домом и курила. Около часа назад приехали несколько новых полицейских из Госкомиссии вместе с еще парой полицейских в форме. Когда Клара спросила, может ли она поехать в отделение и поговорить с Ваньей Литнер, оставившей ей визитку, ей коротко сообщили, что Леонард останется в следственном изоляторе, пока они не проверят его данные. И не обыщут ее дом. Так что, если она будет так любезна…
        В результате она стояла, выгнанная из дома, курила, мерзла, несмотря на весеннее тепло, и пыталась собраться с мыслями. Или, вернее, вытеснить одну из них, упорно возвращавшуюся и пугавшую Клару больше чего-либо другого: Леонард может действительно иметь отношение к смерти Рогера. То, что они не были друзьями, Клара знала. Или… кого она на самом деле пытается обмануть? Леонард травил Рогера. Преследовал. Иногда очень агрессивно.
        Когда мальчики учились в старших классах, Клару неоднократно вызывали к директору, в последний раз речь шла о том, чтобы исключить Леонарда из школы, но ведь существует обязательное школьное образование. Не могла бы Клара поговорить с Леонардом, разрешить ситуацию, так сказать, домашними средствами? Ей сообщили, что крайне важно решить эту проблему. Предъявляемых школам исков о возмещении вреда в связи с попустительством травле становится все больше и больше, и суммы все увеличиваются и увеличиваются. И их школа не хочет становиться частью растущей статистики.
        Все как-то образовалось. После весенней четверти, когда Кларе казалось, что она только и делает, что угрожает и подкупает, средняя школа закончилась, и за летние каникулы Кларе удалось убедить себя в том, что в гимназии дело пойдет лучше. Они начнут с чистого листа. Но не получилось. Потому что они пошли в одну и ту же гимназию - Леонард и Рогер.
        В гимназию Рунеберга. Леонард по-прежнему там учился, а Рогер буквально через месяц ушел. Клара знала, что Леонард, вероятно, во многом явился причиной того, что Рогер сменил гимназию. Или более того? Клара разозлилась на себя за то, что допускает такую мысль: что же она за мать? Однако полностью отделаться от этой мысли она не могла. Неужели ее сын - убийца?
        Тут Клара услышала приближающиеся шаги и обернулась. К ней вперевалку направлялся Себастиан Бергман с двумя пакетами из кафе при бензоколонке в руках. Клара поджала губы.
        - Стало быть, они снова здесь, - сказал он, кивая на дом и подходя поближе. - Если хотите, можете подождать у меня дома, это займет некоторое время.
        - Значит, вы вдруг решили проявить участие?
        - Не совсем, но я хорошо воспитан. Мы ведь соседи.
        Клара фыркнула, бросив на него холодный взгляд.
        - Спасибо, я уж как-нибудь обойдусь.
        - Не сомневаюсь, но вы мерзнете, и весь квартал уже в курсе, что тут полиция. С минуты на минуту появятся журналисты. Они не останутся за пределами участка. Если вам кажется, что я назойлив, то по сравнению с ними я ничто.
        Клара снова посмотрела на Себастиана. Вообще-то два журналиста уже звонили. Один из них даже четыре раза. Клара не имела желания встречаться с ними лично. Она кивнула и сделала несколько шагов в его сторону. Они вместе направились к калитке.
        - Себастиан?
        Себастиан незамедлительно узнал голос и обернулся к мужчине, которого очень давно не видел. На лестнице возле двери в дом Клары стоял Торкель с, мягко говоря, вопросительным выражением лица. Себастиан поспешно повернулся обратно к Кларе.
        - Идите вперед, там открыто. Вы можете прихватить их? - Он протянул ей пакеты с едой. - Если у вас есть желание начать готовить обед - пожалуйста.
        Клара с некоторым удивлением взяла пакеты. На секунду показалось, что она собирается что-то спросить, но потом она передумала и пошла к дому Себастиана. Себастиан посмотрел на Торкеля, который спускался с последних ступенек с таким видом, будто не верит своим глазам.
        - Какого черта ты здесь делаешь?
        Торкель протянул руку, Себастиан ответил тем же. Торкель крепко пожал ему руку.
        - Рад тебя видеть. Мы не виделись целую вечность.
        Он явно почувствовал себя обязанным обнять Себастиана. Короткое крепкое объятие, на которое Себастиан толком не ответил. После объятия Торкель отступил на шаг назад.
        - Что ты делаешь в Вестеросе?
        - Я там живу. - Себастиан показал на соседний дом. - В доме матери. Она умерла. Мне надо продать дом, поэтому я здесь.
        - Как печально. Я имею в виду твою мать. Себастиан пожал плечами. Не так уж и печально, Торкелю следовало бы это знать, они все-таки какое-то время по-настоящему дружили. Правда, довольно много лет назад, двенадцать, если быть точным, но они многократно обсуждали родителей Себастиана и его отношение к ним. Просто Торкель вежливый. А чего же еще ждать? Двенадцать лёт - слишком долгое время для того, чтобы продолжать там, где закончили. Слишком долгое даже для того, чтобы сказать, что они друг друга знают. Слишком долгое для того, чтобы разговор пошел как по маслу. Соответственно, возникла небольшая пауза.
        - Я по-прежнему в Госкомиссии, - через несколько секунд сказал Торкель, нарушив молчание.
        - Я понял. Я слышал про парня.
        - Да…
        Снова молчание. Торкель откашлялся и кивнул на дом, из которого вышел:
        - Мне надо продолжать…
        Себастиан понимающе кивнул. Торкель улыбнулся ему.
        - Лучше уходи, пока тебя не увидела Урсула.
        - Значит, вы по-прежнему работаете вместе?
        - Она лучше всех.
        - Лучше всех я.
        Торкель посмотрел на мужчину, которого много лет назад описал бы как своего друга. Возможно, не как лучшего и даже не близкого, но определенно как друга. Он мог бы, естественно, оставить комментарий Себастиана без внимания, согласно кивнуть, улыбнуться, похлопать Себастиана по плечу и уйти в дом, но это казалось не совсем справедливым. По отношению к ним обоим. Поэтому он продолжил разговор.
        - Ты был лучшим. Во многих отношениях. И совершенно безнадежным в других.
        Себастиан, собственно, ничего не имел в виду, произнося свою реплику. Скорее, поддался рефлексу. Инстинкту. В течение четырех лет, которые они с Урсулой проработали вместе, они постоянно соперничали. Разные области. Разные задания. Разные методы. Все разное. Но в одном они трогательно сходились. Лучшим в команде может быть только кто-то один. Так уж они оба были сконструированы. Но Торкель прав. Себастиан был непобедим во многих - или, во всяком случае, в нескольких - областях. А в других - совершенно безнадежен. Себастиан слабо улыбнулся Торкелю:
        - К сожалению, я культивирую безнадежную сторону. Береги себя.
        - Ты тоже.
        Себастиан развернулся и пошел к калитке. К его огромному облегчению, от Торкеля не последовало «надо бы встретиться вечерком» или «давай как-нибудь выпьем пивка». Очевидно, он испытывал столь же малую потребность в возобновлении отношений, как и Себастиан.
        Когда Себастиан свернул налево, к своему дому, Торкель увидел, что на лестнице дома Клары появилась Урсула. Она смотрела вслед мужчине, скрывавшемуся за следующим домом. Если взгляд Торкеля при виде Себастиана был полон изумления, то ее взгляд излучал нечто совершенно иное.
        - Это Себастиан?
        Торкель кивнул.
        - Какого черта он здесь делает?
        - Его мать, очевидно, жила по соседству.
        - Вот как, а чем он нынче занимается?
        - Судя по всему, культивирует свою безнадежную сторону.
        - Стало быть, ничего не изменилось, - многозначительно произнесла Урсула.
        Торкель улыбнулся про себя, подумав о том, как Урсула с Себастианом вечно боролись по поводу каждой детали, каждого анализа, каждого шага в расследованиях. На самом деле они были очень похожи, поэтому, наверное, и не могли сотрудничать. Они пошли обратно к дому. По пути Урсула протянула Торкелю закрытый пластикатовый пакет. Он взял его с явным интересом.
        - Что это?
        - Футболка. Мы нашли ее в корзине с грязным бельем в ванной комнате. Она в крови.
        Торкель посмотрел на предмет одежды в пакете еще более заинтересованно. Леонарду Лундину это ничего хорошего не сулило.

        ~ ~ ~

        Повторная беседа с Лизой Ханссон заняла больше времени, чем надеялась Ванья. Она отправилась в Пальмлёвскую гимназию, расположенную чуть в стороне от Вестероса. Эту школу, несомненно, отличали высокие амбиции. Посаженные аккуратными рядами деревья, желтые оштукатуренные каменные стены без всяких граффити и неизменное место в десятке лучших по итогам государственных экзаменов. Школа, которая ученикам типа Леонарда Лундина даже не снится. В ней учился Рогер. Перевелся из гимназии Рунеберга, расположенной в городе. Ванья почувствовала, что за этой сменой школы может стоять нечто такое, что ей следует проверить. Рогер поменял одну среду на другую. Может, при этом что-то произошло? Большие перемены могут приводить к конфликтам. Ванья решила получше разобраться в личности Рогера. Это станет следующим шагом: сперва необходимо внести ясность в ситуацию с несколькими пропавшими часами, наличие которых Лиза Ханссон упорно отказывалась признавать.
        Прежде чем Ванье наконец удалось узнать, в каком классе учится Лиза, найти нужный класс и прервать урок английского языка, прошло не менее получаса.
        Класс с любопытством зашептался, когда Лиза встала и, как показалось Ванье, почти вызывающе медленно подошла к ней. Какая-то девочка с одной из первых парт подняла руку, но заговорила, не дожидаясь какого бы то ни было сигнала со стороны учителя или Ваньи.
        - Вы уже знаете, кто это сделал?
        Ванья покачала головой.
        - Пока нет.
        - Я слышала, что это парень из его бывшей школы.
        - Да. Лео Лундин, - поддержал коротко стриженный парень с большими клипсами из фальшивых драгоценных камней в ушах. - Из его старой школы, - пояснил парень, когда Ванья не среагировала на имя.
        Ванью это в принципе не удивило. Город довольно маленький, и молодежь постоянно пребывает на связи. Посредством эсэмэс, MSN и «Твиттера», естественно, уже распространились сведения о том, что их ровесника забрали для допроса. Причем при достаточно эффектных обстоятельствах. Но способствовать распространению слухов Ванья не собиралась. Напротив.
        - Мы разговариваем со всеми, с кем можем, и по-прежнему исследуем любые гипотезы, - сказала она, перед тем как пропустить вперед Лизу и закрыть за собой дверь класса.
        Когда они оказались в коридоре, Лиза скрестила руки на груди, заносчиво посмотрела Ванье в глаза и спросила, что ей надо. Ванья откровенно объяснила, что ей требуется перепроверить некоторые сведения.
        - Разве вы имеете право допрашивать меня в отсутствие родителей?
        Ванья почувствовала острый приступ раздражения, но сделала все, чтобы этого не показать.
        - Я тебя не допрашиваю. Тебя ни в чем не обвиняют. Я просто хочу с тобой немного поговорить, - максимально спокойно пояснила она, улыбнувшись Лизе.
        - Тем не менее я хочу, чтобы мама или папа присутствовали.
        - Почему? Это дело нескольких минут.
        Лиза пожала плечами.
        - Просто хочу, и все.
        Ванья не смогла сдержать раздраженный вздох, но предпочла не пытаться продолжать разговор против воли Лизы. Поэтому девочка позвонила отцу, который явно работал где-то поблизости, и после того, как Лиза отказалась от предложения Ваньи выпить кофе или лимонаду в кафетерии, они спустились на первый этаж, чтобы ждать отца.
        Ванья воспользовалась случаем и позвонила Билли и Урсуле. Билли сообщил ей, что на Густавборгсгатан столь жестокое убийство не могло произойти в принципе. Из-за наличия поблизости школы, бассейна и стадиона там было довольно много народу и транспорта. Там же, где строения отсутствовали, находились парковки и открытые пространства. Исключать из расследования Лео Лундина, конечно, рано, но им требуется разрабатывать иной, реалистичный сценарий. Хорошей новостью стало то, что Билли обнаружил на улице камеры наружного наблюдения. В случае удачи события той пятницы где-нибудь сохранились. Он собирался это проверить.
        Урсула могла в основном сообщить лишь, что футболку с кровью отправили на анализ. Урсула проверила гараж и мопед, не найдя на последнем следов крови, и собиралась заняться домом. Ванья напомнила ей о необходимости особенно тщательно осмотреть комнату Лео, но лишь услышала, что Урсула не может действовать более тщательно, чем действует в данный момент и всегда.
        Лиза сидела на полу в коридоре, прислонившись спиной к стене, и наблюдала за Ваньей, разгуливавшей с прижатым к уху мобильным телефоном. Девочка сидела со скучающим видом, но ее мозг усиленно пытался сообразить, о чем же ее хочет спросить эта женщина-полицейский. И как ей следует отвечать. Под конец она решила просто твердо держаться своей стратегии. Никаких деталей она не помнит.
        Рогер пришел.
        Уроки.
        Чай.
        Телевизор.
        Рогер ушел.
        Обычный скучноватый вечер пятницы. Вопрос лишь в том, окажется ли этого достаточно.

        Отец Лизы появился через двадцать минут. То ли потому, что у Ваньи была еще свежа в памяти выложенная из бусинок огромная картина с Иисусом (более пяти тысяч бусинок, потрясающе!), то ли из-за голубого, явно купленного по дешевке в магазине «Дрессманн» костюма и прилизанной прически в стиле куклы Кена, но устремившийся в коридор сильно возмущенный мужчина сразу навел ее на мысль о Свободной церкви. Он представился Ральфом и в последующие три минуты объяснял Ванье, что непременно пожалуется на то, что полиция пыталась допрашивать его несовершеннолетнюю дочь в отсутствие родителей и к тому же прямо в школе! Они могли бы с таким же успехом повесить ей на грудь табличку с надписью «подозреваемая». Неужели Ванья не знает, как молодежь любит сплетничать? Разве нельзя было обставить все более деликатно?
        Ванья насколько могла спокойно объяснила, что с точки зрения закона Лиза уже не является несовершеннолетней и что она все-таки была последним человеком, видевшим Рогера живым, - кроме убийцы, добавила она на всякий случай, - и полиции требовалось лишь проверить некоторые сведения. Кроме того, когда Лиза выразила желание, чтобы при беседе присутствовал отец, Ванья незамедлительно согласилась и пока не задала Лизе ни единого вопроса. Ральф посмотрел на Лизу, чтобы получить подтверждение, и та кивнула. Ванья предложила также проводить Лизу обратно в класс и объяснить, что ее ни в коей мере не подозревают в причастности к убийству Рогера Эрикссона.
        Ральф, казалось, удовлетворился этим, немного успокоился, и затем они вместе прошли в тщательно убранную комнату для отдыха и уселись на мягкие диваны.
        Ванья рассказала, что в процессе расследования они от двух не зависящих друг от друга источников получили сведения о том, что Рогер в начале десятого в пятницу вечером находился в городе, а не дома у Лизы, как та им сообщила. К изумлению Ваньи, Ральф даже не повернулся к Лизе, прежде чем прокомментировать услышанное.
        - Значит, они ошибаются. Ваши источники.
        - Оба? - Ванья не могла скрыть удивления.
        - Да. Если Лиза говорит, что Рогер пробыл у нее до десяти, значит, так и есть. Моя дочь не лжет. - Ральф покровительственно приобнял дочь, словно в подтверждение своих слов.
        - Но она, возможно, ошиблась со временем, такое случается, - попыталась Ванья, взглянув на Лизу, молча сидевшую рядом с отцом.
        - Она ведь говорит, что Рогер ушел, когда на четвертом канале начинались новости. А они каждый вечер начинаются в десять часов, если я правильно информирован.
        Ванья прекратила спор и обратилась напрямую к Лизе:
        - Не могла ли ты ошибиться со временем ухода Рогера? Нам важно установить все с максимальной точностью, чтобы мы смогли найти того, кто его убил.
        Лиза чуть крепче прижалась к руке отца и отрицательно помотала головой.
        - Значит, мы все выяснили. Вас интересует что-то еще? А то мне надо возвращаться на работу.
        Ванья ничего не сказала о том, что прождала полчаса, чтобы задать свой вопрос, и что ее тоже ждет работа. Вероятно, более важная, чем его. Она предприняла последнюю попытку.
        - Оба человека, с которыми мы беседовали, абсолютно независимо друг от друга уверены во времени.
        Ральф уставился на нее, и, когда он заговорил, в его голосе зазвучали более жесткие нотки. Ванья почувствовала, что он из людей, не привыкших, чтобы им возражали.
        - Моя дочь тоже уверена. Получается, слово против слова, не так ли?
        Продвинуться дальше Ванье не удалось. Лиза не издала ни звука, а Ральф ясно дал понять, что намерен и в дальнейшем присутствовать при возможных беседах. Ванья не стала разъяснять ему, что вопрос о его присутствии будут решать она и ее коллеги, а не он. Она просто молчала, а Ральф тем временем поднялся, обнял дочь, поцеловал ее в щеку, с кивком протянул руку Ванье и покинул комнату отдыха и само здание школы.
        Ванья осталась стоять, глядя ему вслед. В принципе замечательно, когда родитель на сто процентов стоит на стороне своего ребенка. В процессе работы Ванье слишком часто встречалась полная противоположность. Или во всяком случае семьи, где подростки казались более или менее чужеродными элементами и родители не имели ни малейшего понятия о том, чем и с кем занимаются их дети. Следовательно, отец, примчавшийся с работы, обнявший дочку, доверявший ей и защищавший ее, вроде бы должен был стать приятным исключением в Ваньином мире. Вроде бы. Поскольку Ванья не могла отделаться от ощущения, что Ральф больше, чем Лизу, защищал образ идеальной семьи с хорошо воспитанной дочкой, которая никогда не лжет. Любой ценой избежать сплетен и разговоров было для него важнее, чем установить истинный ход событий той пятницы. Ванья повернулась к Лизе, которая стояла и грызла ноготь:
        - Я провожу тебя в класс.
        - В этом нет необходимости.
        - Я знаю, но все-таки провожу.
        Лиза пожала плечами. Они молча прошли мимо ученических шкафчиков и возле двери в столовую свернули направо вверх по широкой каменной лестнице, ведущей на второй этаж. Лиза шла, опустив голову, и из-за челки Ванья не могла видеть выражения ее лица.
        - Какой у тебя сейчас урок?
        - Испанский.
        - Que hay en el bolso?
        Лиза посмотрела на Ванью непонимающим взглядом.
        - Это означает «что у тебя в сумке?».
        - Я знаю.
        - Я тоже изучала испанский в старших классах, и это в принципе единственное, что я помню.
        - А-а.
        Ванья умолкла. Своим коротким «а-а» Лиза сумела ясно показать, насколько мало ее волнуют скудные познания Ваньи в испанском языке. Они явно подошли к Лизиному классу, поскольку та замедлила шаг и потянулась к ручке двери. Ванья положила руку ей на плечо. Лиза замерла и снова подняла взгляд.
        - Я знаю, что ты лжешь, - тихо сказала Ванья, глядя девочке в глаза. Та просто смотрела на нее с ничего не выражающим лицом. - Не знаю почему, но обязательно выясню. Тем или иным образом.
        Ванья замолчала, ожидая от Лизы какой-либо реакции. Но таковой не последовало.
        - Теперь, когда ты знаешь, что мне это известно, может, ты хочешь что-нибудь сказать?
        Лиза помотала головой.
        - Что же я могу сказать?
        - Например, правду.
        - У меня сейчас испанский. - Лиза посмотрела на Ваньину руку, по-прежнему лежавшую у нее на плече. Ванья убрала руку.
        - Ладно, значит, мы, вероятно, еще встретимся.
        Ванья пошла по коридору в обратном направлении, а Лиза смотрела ей вслед, пока она не скрылась за стеклянными дверьми в конце коридора. Потом осторожно отпустила ручку двери, отошла на несколько шагов в сторону, попутно доставая мобильный телефон, и быстро набрала номер. Ни имени, ни номера человека, которому она собиралась звонить, в ее телефонной книжке не значилось, и после каждого разговора она обычно чистила список звонков. Ведь никогда не знаешь, не проверит ли кто-нибудь твой мобильный. После нескольких сигналов ей ответили.
        - Это я. - Лиза еще раз взглянула в конец коридора. Пусто. - Ко мне только что приходили из полиции.
        Лиза слегка закатила глаза, выслушав реплику с другого конца провода.
        - Нет, конечно, я ничего не сказала, но они докопаются. Я уверена. Одна женщина разговаривала со мной уже дважды. И еще вернется.
        Лиза, сумевшая в течение всего допроса изображать полное безразличие, теперь заволновалась. Она так долго скрывала правду, запрятала ее в самый дальний уголок памяти и просто похоронила. Теперь же она осознавала, что существует множество сил, стремящихся вырвать у нее правду, и ее стойкость начала ослабевать. Человек на другом конце пытался поддержать ее. Подбодрить, снабдить аргументами. Она кивнула. Почувствовала себя немного сильнее. Наверное, все будет хорошо. Услышав позади шаги в коридоре, она быстро прервала разговор, высвободила пальцем застрявший в ресницах волос челки, подавила волнение и вошла на ожидавший ее урок испанского. Самой легкой походкой, на какую была способна.

* * *

        Лена Эрикссон провела утро в том же кресле, что и накануне. Теперь же она начала бродить по квартире и беспрерывно курить. От никотина и смолы по маленькой трехкомнатной квартирке на первом этаже распространился легкий голубоватый туман. Лена, казалось, не могла подолгу оставаться на одном месте. Она немного посидела на по-прежнему не застеленной кровати Рогера, но видеть джинсы, кипы учебников, его старые игровые приставки - сохранившиеся доказательства того, что в комнате жил шестнадцатилетний мальчик, - было невыносимо. Она пыталась обрести покой в ванной, на кухне, в собственной спальне. Но любое место слишком сильно напоминало о нем, поэтому Лена переходила к следующему и следующему. Круг за кругом по всей квартире, как настоящая безутешная мать.
        Однако существовало и нечто другое, заставлявшее ее неугомонно бродить. Голос.
        Тоненький голосок в глубине ее души.
        Может, это ее вина? Неужели это ее вина? Черт возьми, зачем она только ввязалась в эти разговоры! Но она разозлилась. Хотела нанести ответный удар. С этого все началось. Деньги. Звонки, деньги, звонки. По кругу, в точности как ее хождение по квартире. Но неужели это могло привести к такому? Она не знала, действительно не знала. И не имела представления, как узнать. А узнать было необходимо. Ей требовалось знать наверняка, что она просто мать, лишившаяся сына, на которую безвинно обрушилось самое страшное. Лена закурила еще одну сигарету. Сегодня они пошли бы за покупками. И обязательно поругались бы - из-за денег, одежды, отношения, уважения, из-за всех тех слов, которые, она знала, так наскучили Рогеру. Лена заплакала. Ей так его не хватает. Она упала на колени и дала волю горю и боли. Это возымело благотворное действие, но сквозь слезы ей вновь слышался голос.
        А что, если всему виной ты?

* * *
        - Чувствуешь себя никуда не годной матерью. Думаешь, что делаешь все, а они просто берут и ускользают от тебя.
        Клара допила остатки кофе и снова поставила чашку на стол. Она посмотрела на сидящего напротив нее Себастиана. Тот согласно кивнул, даже особенно не вслушиваясь. После того как они зашли в дом, Клара говорила исключительно о своих плохих отношениях с сыном Леонардом. Вполне объяснимо, учитывая утренние события, но малоинтересно для кого-либо, кроме родных и близких. Себастиан обдумывал, не указать ли ей на то, что использование второго лица вместо первого, когда она говорит о самой себе, на самом деле является неким вербальным защитным механизмом, способом сделать собственную неудачу более общей, менее личной и таким образом отдалить от себя часть боли. Но он посчитал, что подобное утверждение будет воспринято как колкость и только усилит ее негативное отношение к нему. Этого он не хотел.
        Во всяком случае пока.
        Пока он еще не решил, стоит попытаться завлечь ее в постель или нет. Он предпочел продолжить мягкий стиль общения. Спокойно и достойно. Не с осуждением, а скорее с пониманием. Он покосился на ее грудь, смотревшуюся в бежевом пуловере весьма привлекательно.
        - С детьми всегда так. Иногда получается, иногда нет. Кровная связь еще не является гарантией хороших отношений.
        Себастиан внутренне содрогнулся. Черт возьми, как язвительно! Семь лет изучения психологии, двадцать лет в профессии, и вот он, его вывод, слова утешения женщине, жизнь которой за пару часов перевернулась с ног на голову.
        «Иногда получается, иногда нет».
        К своему изумлению, он увидел, как Клара серьезно кивнула, явно удовлетворившись столь глубоким анализом. Она даже благодарно улыбнулась ему. У него определенно получится с ней переспать, если он правильно разыграет свои карты. Себастиан встал и начал убирать со стола тарелки и стаканы. Когда он вернулся обратно, Клара уже принялась готовить обед - жарить мелкие кусочки мяса с овощами и яйцом. Ей удалось найти в холодильнике банку еще съедобной консервированной свеклы. И две банки легкого пива. Себастиан ел с хорошим аппетитом, а Клара в основном ковырялась в еде. Ком в желудке, казалось, с каждой минутой разрастался, и ее постоянно слегка подташнивало. Однако ей все равно нравилось сидеть за накрытым столом. И иметь собеседника, с которым можно разговаривать.
        Пережевывать.
        Собеседника, слушающего и столь умного.
        Это приносило успокоение. Он все же оказался довольно приятным, этот хам.
        Она обратилась к Себастиану, стоявшему спиной к ней и загружавшему тарелки в посудомоечную машину.
        - Вы ведь не жили дома, да и в гости приезжали нечасто? Мы переехали сюда в девяносто девятом, и, думаю, я вас тут ни разу не видела.
        Себастиан ответил не сразу. Раз Клара, как она утверждала в саду чуть раньше, разговаривала о нем с Эстер, то ей, вероятно, известна частота его визитов в родительский дом. Себастиан выпрямился.
        - Я здесь вообще не бывал.
        - Почему же?
        - Они были идиотами. К сожалению.
        Клара посмотрела на него и решила ни о чем не спрашивать. Конечно, его родители не казались самыми веселыми людьми на свете. Но ей представлялось, что после смерти отца мать начала оживать. С ней стало легче разговаривать. Они даже несколько раз вместе пили кофе, и она откровенно расстроилась в тот день, когда поняла, что жить Эстер осталось недолго.
        Прозвенел дверной звонок, и секундой позже они услышали, как открывается входная дверь. Торкель покричал из холла и через мгновение появился в дверях.
        - Мы закончили, вы можете возвращаться. Я сожалею, если мы причинили вам неудобства, - с ходу обратился он к Кларе.
        В голосе Торкеля, однако, особого огорчения не слышалось. Как всегда, корректен. Себастиан едва заметно покачал головой. Неудобства. Эта фраза, вероятно, значилась в какой-нибудь выпущенной году в пятидесятом должностной инструкции, определявшей, как должен вести себя полицейский при контакте с общественностью. Ведь ясно, что кое-какие неудобства Кларе он причинил. Арестовал ее сына и перевернул вверх дном дом. Однако Клара, похоже, оставила это без внимания. Она встала и почти демонстративно обратилась к Себастиану.
        - Спасибо за обед. И за компанию.
        С этим она покинула кухню, не удостоив Торкеля даже взглядом.

        Когда за Кларой захлопнулась входная дверь, Торкель шагнул в кухню. Себастиан все еще стоял, склонившись над мойкой.
        - А ты, как я вижу, ничуть не меняешься. По-прежнему дамский угодник во всеоружии.
        - Она стояла на улице и мерзла.
        - Будь на ее месте папа Лундин, он бы так и остался стоять на улице. Можно?
        Торкель показал на включенную кофеварку, где еще оставалось немного кофе.
        - Конечно.
        - А чашка?
        Себастиан указал на кухонный шкаф, и Торкель достал оттуда полосатую финскую кружку.
        - Приятно снова встретиться. Мы ведь чертовски давно не виделись.
        Себастиан испугался, что это сможет стать прелюдией к тому, что Торкель все-таки предложит встретиться вечерком или выпить пива. Себастиан занял выжидательную позицию.
        - Да, давненько.
        - Что ты сейчас поделываешь?
        Торкель вылил себе в чашку остатки кофе и выключил кофеварку.
        - Живу на доходы от авторских прав и страховку жизни жены. А теперь еще умерла мать, так что я могу продать дом и немного пожить за ее счет. Но ответом на твой вопрос будет - ничего. Я сейчас ничего не делаю.
        Торкель застыл на месте. «Слишком много информации сразу, и, вероятно, не из числа общепринятых рассказов „о, все потихоньку-полегоньку“, как он того ожидал, - подумал Себастиан. - Впрочем, полное бездействие в сочетании со смертями в семье, возможно, отобьет у Торкеля желание воспользоваться случаем и „наверстать упущенное“». Себастиан посмотрел на коллегу и увидел в его глазах выражение искренней скорби. Сочувствие всегда было одной из прекрасных черт Торкеля. Корректен, но способен сопереживать. Несмотря на все, что ему доводится видеть по работе.
        - Страховка жены… - Торкель отпил глоток кофе. - Я не знал даже, что ты был женат.
        - Да, женат и вдовец. За двенадцать лет кое-что успевает произойти.
        - Какая трагедия. Сочувствую.
        - Спасибо.
        Воцарилось молчание. Торкель потягивал кофе, притворяясь, что тот горячее, чем на самом деле, что позволяло ему уклоняться от возобновления неклеящегося разговора. Себастиан пришел ему на выручку. Торкель почему-то явно искал его общества. После двенадцати лет Себастиан вполне мог подарить ему пять минут деланой заинтересованности.
        - А ты? Как твои дела?
        - Снова развелся. Чуть более трех лет назад.
        - Печально.
        - Да. А в остальном - ну, все потихоньку-полегоньку. Я по-прежнему в Госкомиссии по расследованию убийств.
        - Да, ты говорил.
        - Да…
        Снова молчание.
        Новый глоток кофе.
        Опять спасение. Наименьший общий знаменатель. Работа.
        - Вы что-нибудь нашли у Лундинов?
        - Даже если и нашли, я не могу тебе этого сказать.
        - Да, конечно. Меня это, в общем-то, не интересует. Просто хотел поддержать беседу.
        Себастиану показалось, что на лице Торкеля мелькнуло разочарование. Что бы это ни было, но задержалось оно лишь на долю секунды, после чего Торкель бросил быстрый взгляд на часы и выпрямился.
        - Мне надо идти. - Он поставил кружку с недопитым кофе в мойку. - Спасибо за кофе.
        Себастиан вышел за ним в холл. Прислонился к стене, скрестил руки на груди и стал наблюдать за тем, как Торкель берет свисающий со шляпной полки рожок для обуви и надевает мягкие кожаные туфли, которые снял у входной двери. Внезапно Себастиан увидел поседевшего пожилого человека, старого друга, который хотел только добра и которого он принял с откровенной холодностью.
        - Это моя вина. Я мог бы написать открытку или что-нибудь подобное, если бы стремился поддерживать контакт.
        Торкель перестал надевать туфли и посмотрел на Себастиана чуть ли не вопросительно, словно плохо его расслышал.
        - Что?
        - Может, ты думаешь, что виноват в том, что прошло столько лет, что мы утратили контакт. Я сказал, что мог бы сам проявиться, если бы считал это важным.
        Торкелю потребовалось несколько секунд, чтобы вникнуть в слова Себастиана; тем временем он повесил рожок на место.
        - Я, пожалуй, не считаю, что это моя вина.
        - Хорошо.
        - Во всяком случае, не только моя.
        Взявшись за ручку двери, Торкель на мгновение остановился. Следует ли ему что-нибудь сказать? Объяснить Себастиану, что, если один человек говорит другому, будто не считает их отношения важными, не стоящими того, чтобы их поддерживать, это едва ли воспринимается как некая форма утешения, даже если так было задумано? Как раз напротив. Стоит ли это сказать? Торкель отбросил эту мысль. В общем-то, ему не следовало даже удивляться. Они в свое время много шутили по данному поводу: для психолога Себастиан не слишком хорошо разбирался в чувствах других людей. Себастиан всегда возражал, говоря, что понимание чувств слишком переоценивают. Утверждал, что интерес представляют движущие силы, а не чувства, которые являются лишь шлакообразованиями. Торкель улыбнулся про себя, сообразив, что сейчас, вероятно, представляет собой шлакообразование в памяти Себастиана.
        - Увидимся, - сказал Торкель, открывая дверь.
        - Возможно.
        Торкель закрыл за собой дверь и услышал, как повернулся засов. Он двинулся вперед в надежде, что Урсула подождала его с машиной.

        Торкель выскочил у здания полиции, а Урсула поехала ставить машину. По дороге о Себастиане они не говорили. Торкель предпринял было попытку, но Урсула ясно выразила свое отношение, и остаток пути они обсуждали дело. Предварительный анализ окровавленной футболки был уже готов, и Урсула по мобильному телефону узнала, что там имеются следы крови только одного человека. Рогера Эрикссона. К сожалению, количество крови больше соответствовало объяснению Лео, что она попала на футболку во время их драки, чем тому, что она явилась результатом жестокого убийства ножом, совершенного в приступе ярости.
        Кроме того, высокомерие парня превратилось во время последних допросов в рыдания, и Торкелю становилось все труднее представить себе, что этот жалкий персонаж был способен на нечто столь взвешенное и спланированное, как помещение тела в болото. При помощи машины, которой у него не имелось. Нет, слишком слабо. Несмотря на обнаруженную кровь, такое казалось нереальным.
        Тем не менее они пока чувствовали себя неготовыми полностью списывать Лео со счетов. В этом расследовании уже было совершено достаточно ошибок. Они задержат Леонарда на ночь, но если не найдут еще чего-нибудь, то будет трудно убедить прокурора дать согласие на его арест. Торкель с Урсулой решили собрать всю команду, чтобы попробовать общими усилиями выработать план дальнейших действий.
        С этими мыслями Торкель вошел в здание, и в холле ему призывно помахала рукой женщина из комнаты дежурного.
        - К вам посетитель, - сообщила она, указывая на зеленый диван у окна.
        Там сидела излишне полная, плохо одетая женщина. Она встала, увидев, что дежурная показывает на нее рукой.
        - Кто это? - тихо спросил Торкель, не желая оказаться застигнутым врасплох.
        - Лена Эрикссон. Мать Рогера Эрикссона.
        «Мать, ничего хорошего», - успел подумать Торкель, прежде чем та постучала его по плечу.
        - Это вы занимаетесь этим делом? Убийством моего сына. - Лена уже стояла рядом с Торкелем. Он обернулся.
        - Да. Торкель Хёглунд. Я сочувствую вашему горю.
        Лена Эрикссон лишь кивнула.
        - Значит, это совершил Лео Лундин?
        Торкель посмотрел женщине в глаза, когда та требовательно уставилась на него. Она хочет знать. Разумеется, она хочет знать. То, что убийцу определили, нашли и осудили, много значит для психологической переработки скорби. К сожалению, Торкель не мог дать тот ответ, который ей хотелось услышать.
        - Сожалею, но я не могу обсуждать детали расследования.
        - Но ведь вы его арестовали?
        - Как я уже сказал, я не могу это обсуждать.
        Лена, похоже, вовсе не слушала его. Она подошла на шаг ближе к Торкелю. Слишком близко. Он поборол импульс отступить назад.
        - Он вечно нападал на Рогера и колотил его. Вечно. Это из-за него Рогер перешел в эту проклятую снобистскую школу.
        Да, всему виной он - Лео Лундин. Или Леонард - что за идиотское имя. Сколько времени это продолжалось, Лена не знала. Травля. Она началась в старших классах, это Лене было известно, но Рогер поначалу ничего дома не рассказывал. Ничего не говорил о прозвищах и толчках в коридоре, о разорванных учебниках и взломанных личных шкафчиках. Он находил отговорки для того, почему иногда приходил домой после школы голым до пояса или в мокрой обуви, не рассказывал о том, что ему порвали футболку и что после физкультуры он обнаружил свои ботинки в унитазе. Придумывал объяснения пропаже денег и вещей. Но Лена догадывалась, что Рогер в конце концов пошел на некоторые уступки.
        Но это в порядке вещей.
        Под контролем.
        Он способен справиться сам. Если она вмешается, станет только хуже. А потом началось насилие. Избиения. Синяки. Треснутая губа и опухший глаз. Удары ногами по голове. Тогда Лена обратилась в школу. Встретилась с Лео и его матерью и после длившегося сорок пять минут разговора в кабинете директора поняла, что здесь помощи ждать не приходится. Было совершенно ясно, кто командует у Лундинов дома.
        Лена знала, что не блещет академическими знаниями, но в вопросах власти она разбирается. Хорошо умеет определять соотношение сил и видеть структуры. Шеф совсем не обязательно является решающим звеном. Родитель не всегда оказывается авторитетом, а директор - лидером коллектива учителей. Лена с легкостью вычисляла, кто обладает реальной властью, как ее использует и как ей самой лучше выстраивать свои отношения с властью, чтобы извлекать максимум преимуществ. Или хотя бы избегать вреда. Некоторые, вероятно, называли ее интриганкой, другие говорили, что она держит нос по ветру, а кое-кто наверняка считал, что она просто-напросто лижет начальству задницу. Однако только так и можно выживать, если тебя окружает власть, а ты сам ею не наделен.
        Но это неправда, - произнес у нее в голове голосок, сопровождавший ее весь день. - У тебя была власть.
        Лена вытеснила голосок, не желая к нему прислушиваться. Ей хотелось услышать, что это совершил Лео. Точно он! Она знает. Непременно он. Требуется лишь заставить стоящего перед ней хорошо одетого пожилого мужчину это понять.
        - Я уверена, что это он. Он уже раньше избивал Рогера. Жестоко избивал. Мы никогда не заявляли в полицию, но поговорите в школе. Это он. Я знаю, что это он.
        Торкель понимал ее настойчивость, ее убежденность. Он наблюдал то, что уже многократно видел раньше. Жажду, причем не только раскрытия преступления, но и понимания. Мучитель сына переходит грань. Это понятно. Постигаемо. Это снова сделало бы реальность чуть более реальной. Он знал, что их разговор дальше не продвинется, и, положив руку Лене на плечо, стал бережно, едва заметно направлять женщину к выходу.
        - Посмотрим, к чему приведет расследование. Я буду держать вас в курсе всего происходящего.
        Лена кивнула и уже начала самостоятельно машинально двигаться к стеклянным дверям, но вдруг остановилась.
        - Еще одно.
        Торкель снова шагнул к ней.
        - Да?
        - Мне звонят из газет.
        Торкель вздохнул. Естественно, звонят. В самый трудный для нее момент. Когда ей тяжелее всего. И неважно, сколько раз газетчикам приходилось проводить внутренние служебные расследования после того, как они публиковали интервью с людьми, явно выбитыми из колеи, явно не отдающими себе отчет в том, что они делают. С людьми, пребывавшими в шоке и глубочайшем горе.
        Это прямо как закон природы.
        Убили ребенка.
        Газетчики звонят.
        - По моему опыту, большинство людей, общающихся с прессой, находясь в вашей ситуации, потом об этом сожалеют, - честно сказал Торкель. - Вы можете не отвечать или направлять газетчиков к нам.
        - Но они хотят получить эксклюзивное интервью и заплатить мне. Я только хотела спросить: не знаете ли вы, сколько с них можно получить?
        Торкель посмотрел на нее с выражением лица, которое Лена истолковала как то, что он ее плохо понял. Он действительно плохо понимал ее, хоть и в другом отношении.
        - Я подумала, что вам уже доводилось с таким сталкиваться. Какая сумма кажется вам приемлемой?
        - Не знаю.
        - Я никогда не имела с ними дела. О чем может идти речь? О тысяче? О пяти тысячах? О пятнадцати тысячах?
        - Честно говоря, не знаю. Советую вам вообще не разговаривать с ними.
        По лицу Лены было ясно видно, что такой вариант ей как раз не подходит.
        - Я и не разговаривала. Но теперь они готовы заплатить.
        Торкель понимал ее. Она, очевидно, нуждается в деньгах. Ей ни к чему его моральные сомнения или основанная на опыте забота. Она добивается от него ценника. Имеет ли он право осуждать ее? Как давно он сам действительно нуждался в деньгах? И нуждался ли вообще?
        - Поступайте как знаете. Только будьте осторожны.
        Лена кивнула, и, к своему изумлению, Торкель услышал, как произнес: «Продавайте себя дорого».
        Лена кивнула ему с улыбкой, развернулась и пошла. Торкель несколько секунд постоял, глядя, как она удаляется вдоль по улице, в лучах светящего за окном солнца. Он постарался выбросить ее визит из головы и развернулся, чтобы вернуться к работе и коллегам.
        Но испытания на этом не закончились.
        К нему, прихрамывая, подошел Харальдссон. По его серьезному взгляду Торкель понял, что Харальдссон хочет поговорить. О том, что Торкель до последнего откладывал и о чем его уже трижды просила Ванья.
        - Когда кто-нибудь говорит, что мы будем работать поблизости друг от друга, как тебе кажется, что это означает?
        Харальдссон лежал на своей половине двуспальной кровати, сцепив руки на затылке и глядя прямо перед собой. Рядом с ним лежала Йенни, подсунув две подушки под попу и упершись ступнями в матрас. Она периодически выпячивала низ живота в сторону потолка, в который бесцельно уставился ее муж. Часы показывали 22:30.
        Они только что занимались любовью.
        Или трахались.
        Или даже нет, если не кривить душой. Харальдссон, повинуясь чувству долга, слил в жену сперму, а его мысли между тем пребывали совсем в другом месте.
        На работе.
        На встрече с Торкелем, во время которой Харальдссон сообщил ему, что Хансер - вопреки высказанному Торкелем пожеланию - попыталась отстранить его от расследования.
        - Это, скорее всего, означает, что люди будут работать вместе, - ответила на его вопрос Йенни, одновременно вновь отрывая бедра от матраса, чтобы сделать спуск к пребывающей в ожидании матке еще круче. - Над одним делом. Ради одной же цели, разве нет?
        - Хм.
        По правде говоря, Йенни слушала вполуха. Ситуация была для нее далеко не нова. С тех пор как у Тумаса появилась новая начальница, он в основном говорил о работе, а разговоры о работе выливались в обсуждение его недовольства. То, что мишенью его раздражения на этот раз являлась Госкомиссия, а не Керстин Хансер, мало что меняло.
        Новые слова, старая мелодия.
        - Ты знаешь, что имеет в виду Торкель Хёглунд из Госкомиссии, говоря «работать поблизости друг от друга»?
        - Да, ты же сказал.
        - Вовсе нет! Когда я стал выспрашивать у него, как он представляет себе наше сотрудничество, то выплыло, что мы вообще не будем работать вместе. Разве это не чертовски странно?
        - Да, совершенно непонятно.
        Йенни воспользовалась его собственными словами, сказанными за ужином, - хороший способ изображать, что ты в теме, на самом деле в нее не вникая. Работа мужа не была ей безразлична. Напротив. Она очень любила слушать обо всем, от безмозглых фальшивомонетчиков до деталей ограбления транспорта с ценностями, произошедшего позапрошлым летом. Но вот появилась Хансер, и рассказы о полицейской работе уступили место долгим лекциям о несправедливости.
        Горечь.
        Жалобы.
        Ему надо подумать кое о чем другом.
        - А знаешь, к кому ты можешь быть действительно очень, очень близко?
        Йенни повернулась к нему и запустила руку под одеяло, нащупывая его безжизненный пенис. Харальдссон повернулся к ней с таким видом, будто ему уже залечили три зуба и только что сообщили о наличии дырки в четвертом.
        - Опять?
        - У меня овуляция.
        Рука достигла цели и ухватилась. Стала сжимать. Мягко, но требовательно.
        - Опять?
        - Думаю, да. У меня утром на полградуса поднялась температура. Лучше не рисковать.
        К своему удивлению, Харальдссон почувствовал новый прилив крови. Йенни полностью перебралась на его половину кровати и улеглась спиной к нему.
        - Давай сзади, тогда ты проникаешь глубже.
        Харальдссон лег на бок, занял нужную позицию и легко скользнул в нее. Йенни повернулась к нему вполоборота.
        - Мне завтра рано вставать, поэтому не стоит растягивать на всю ночь.
        Она погладила Харальдссона по щеке и опять отвернулась. Взявшись за бедра жены, Тумас Харальдссон дал волю мыслям. Он еще им покажет.
        Всем.
        Раз и навсегда.
        Он дал себе слово раскрыть убийство Рогера Эрикссона.

        ~ ~ ~

        Пока Харальдссон пытался оплодотворить жену, не покушаясь на ее ночной сон, человек, который не был убийцей, сидел в халате примерно в километре от него, в спорадически освещенном районе с частными домами, и следил за ходом расследования. По интернету. Он сидел в темноте, освещенный лишь холодным светом экрана, в помещении, которое гордо именовал рабочим кабинетом. Местная газета по-прежнему много писала о происшествии - он не мог заставить себя называть это убийством, - хотя теперь уже не столь часто сообщала новые подробности. Сегодня основное внимание уделялось «школе в шоке» с четырехстраничным репортажем из Пальмлёвской гимназии. Высказаться, похоже, дали всем, от персонала столовой до учеников и учителей. «Большинство из них вполне могли бы помолчать», - заключил человек, который не был убийцей, вчитываясь в каждую шаблонную строчку, в каждую полную клише цитату. У всех вроде бы имелось собственное мнение, но сказать им было нечего. Местная газета смогла также рассказать, что прокурор принял решение о задержании мальчика того же возраста при минимальной степени подозрения в причастности.
Вечерние газеты сообщали больше. Знали больше. Освещали подробнее. На сайте «Афтонбладет» говорилось, что мальчик ранее терроризировал и избивал жертву и, очевидно, явился непосредственной причиной того, что убитый сменил школу. Автор статьи с фотографией в полный рост сделал и так трагическую историю еще более душераздирающей, написав о том, как затравленный мальчик, отделавшись от своих мучителей, поднялся и начал новую жизнь, обрел в новой школе новых друзей и уже начал смотреть в будущее с надеждой, когда подвергся бессмысленной жестокости. Все рыдают.
        Человек, который не был убийцей, прочитал трогательный текст и предался воспоминаниям. Хотел бы он, чтобы этого не случилось? Определенно. Но так думать нельзя. Уже случилось. Значит, ничего не изменить. Раскаивается ли он? В общем-то нет. Раскаяние означало для него, что он поступил бы иначе, возникни та же ситуация снова.
        А он не поступил бы иначе.
        Просто не мог.
        Слишком многое было поставлено на карту.
        Он перешел на сайт газеты «Экспрессен». Там под рубрикой «В настоящий момент» имелась заметка с заголовком «Подозрения в отношении задержанного убийцы из Вестероса ослабли». Плохо. Ели полиция отпустит этого юношу, она начнет новые поиски. Он откинулся на спинку офисного кресла, как делал всегда, когда ему требовалось подумать.
        Он думал о куртке.
        О зеленой куртке «Дизель», запихнутой в коробку у него за спиной. О куртке Рогера. Допустим, ее нашли бы у арестованного молодого человека дома.
        Мысль на первый взгляд эгоистичная, равно как и действие. Лжесвидетельство с целью переложить вину на ближнего. Аморальный прием с целью эгоистично избежать последствий собственных действий.
        Но так ли это на самом деле?
        Человек, который не был убийцей, мог бы помочь родным и друзьям Рогера. Они смогли бы перестать размышлять над тем, кто же погубил жизнь парня, и на сто процентов посвятить себя столь важной психологической переработке скорби. Он мог бы закрыть вопрос. Помочь всем жить дальше. Это дорогого стоит. В качестве бонуса он еще повысил бы процент раскрываемости дел у полиции Вестероса. Чем больше он думал, тем больше это представлялось ему неэгоистичным поступком. Просто благим деянием.
        Ему не потребовалось долго стучать по клавишам, чтобы узнать, кого задержала полиция. Леонарда Лундина. Его имя широко обсуждалось в чатах, на форумах и в блогах. Интернет - это фантастика.
        Вскоре он уже имел и адрес.
        Теперь он может помочь всерьез.

        ~ ~ ~

        Себастиан посмотрел на часы - в который уже раз? Он не знал. 23:11. В прошлый раз было 23:08. Неужели время может так тянуться? Ему не сиделось на месте. Он не хотел оставаться в этом городе, в этом доме. Что же делать? Расположиться в кресле, читать книгу и чувствовать себя как дома. Невозможно. Это жилище он не воспринимал как дом, даже когда действительно жил в нем. Себастиан уже прошелся по всем ТВ-каналам, не найдя ничего интересного. Поскольку он не пил, бар его не интересовал. Не увлекала его и мысль покопаться среди оставшихся от матери флаконов и шариков с ароматическими маслами и скользнуть в расслабляющую/освежающую/гармоничную/энергетическую ванну в просторной и почти роскошной ванной комнате, служившей матери убежищем и являвшейся единственной комнатой, которую она (если Себастиану не изменяла память) заставила мужа дать ей обставить и оборудовать самостоятельно. Ее комната в Его доме.
        Себастиан некоторое время побродил по вилле, открывая шкафы и ящики. Отчасти им двигало чистое любопытство - он всегда открывал шкаф в ванной у людей, у которых гостил, - но он был вынужден признать, что двигало им еще и желание посмотреть, что произошло в доме после того, как он его покинул. Складывалось определенное впечатление, что, по сути, ничего. Изысканный фарфор из Рёрстранда[7] стоял на своем месте в белой угловой горке, декоративные тканые украшения и скатерти для каждого торжества и времени года лежали в гардеробах отглаженными. Правда, имелась масса новых бессмысленных украшений из стекла и фарфора и разных сувениров, привезенных из поездок и отпусков, которые соседствовали на полках за закрытыми дверцами шкафов с подарками из совсем другой жизни: с подсвечниками, вазами - из другой эпохи - и пепельницами. Предметы, редко или никогда не использовавшиеся, сберегаемые лишь по той причине, что их принес в дом кто-то другой, - считалось, что невозможно избавиться от них, не показавшись неблагодарным или (упаси Господи!) не создав впечатления, будто ты обладаешь лучшим вкусом, чем даритель.
Конечно, имелись вещи, которых он прежде не видел, но дух в доме оставался тем же. Несмотря на новую мебель, снесенные стены и современные элементы в освещении, в глазах Себастиана дом представлял собой море бессмысленности, которая создавала лишь впечатление, что жизнь у Бергманов текла так же спокойно, размеренно и с оглядкой, типично для среднего класса, как ему помнилось. Один вид оставленных вещей приводил его в еще большее уныние и вызывал ощущение невероятной усталости при мысли о том, что ему придется заниматься всем этим дерьмом. Отделываться от него.
        Маклер позвонил около трех часов дня. Он казался немного озадаченным отношением Себастиана - ведь в настоящее время все рассматривают свои дома как инвестиции и обычно распоряжаются такими инвестициями с современным капиталистическим подходом. А Себастиан совсем не торговался. Он хотел продать в принципе за любую цену. Желательно сегодня же. Маклер пообещал заехать как можно скорее. Себастиан надеялся, что это произойдет уже завтра.
        Он подумал о женщине из поезда. Записка с ее телефоном лежала у него возле кровати. Почему он не спланировал все получше? Не позвонил ей раньше, предложив поужинать в каком-нибудь приятном ресторане по ее выбору. Мог бы обстоятельно и хорошо поесть и выпить. Поболтать, посмеяться и послушать. Узнать ее за вечер. Сейчас они уже сидели бы в вестибюле отеля, опустившись в удобные кресла под звуки приятной фоновой музыки, каждый со своим бокалом в руке, и он смог бы осторожно, как бы ненароком, коснуться пальцами ее голых коленей, выступающих из-под края платья.
        Соблазнение.
        Игра.
        Которую он непременно выиграет.
        Победа.
        Наслаждение.
        Все это теперь оказалось недостижимым, потому что он не действовал как обычно. Он винил дом. Мать. Внезапное появление Торкеля из прошлого. Причины имелись, но Себастиана это все равно ужасно злило. Внешние обстоятельства обычно на него не влияли.
        Жизнь подстраивалась под Себастиана Бергмана, а не наоборот.
        Во всяком случае, так было раньше.
        До Лили и Сабины.
        Нет, по этому пути он не пойдет. По крайней мере сегодня вечером. Неважно, что произошло, кто под кого или подо что подстраивается или что некоторые, пожалуй, назвали бы его способ проведения дней существованием, а не жизнью. Не имеет значения, что он, казалось бы, утратил контроль. Он по-прежнему в силах извлекать из ситуации пользу.
        Он из тех, кто выживает.
        Во всех смыслах этого слова.
        Себастиан пошел на кухню и снял бутылку с примитивной подставки для хранения вин, стоящей на кухонном шкафу. Посмотрел на этикетку. Сорт не играет никакой роли. Вино, красное, и оно выполнит свою функцию. Открывая дверь на террасу, он задумался над тем, как лучше подступиться.
        С сочувствием.
        (Мне подумалось, что вы, возможно, не хотите сидеть в одиночестве…)
        С беспокойством.
        (Я увидел, что у вас горит свет, вы в порядке?..)
        Или решительно, но заботливо.
        (В такой вечер вам никак нельзя оставаться одной…)
        В любом случае результат будет тем же.
        Он займется с Кларой Лундин сексом.

* * *

        Краска на потолке над кроватью уже начала немного шелушиться, увидел Торкель, лежа на спине в постели в очередной безликой гостинице. За последние годы ночей, проведенных в гостиницах, было так много, что безликость стала нормой. Здесь простоту предпочитают оригинальности, а функциональность ставят превыше уюта. Впрочем, по правде говоря, особой разницы между двухкомнатной квартирой в южном пригороде Стокгольма, куда он переехал после развода с Ивонн, и обычным номером в гостиницах «Скандик» тоже не было. Торкель вытянулся и подсунул руки под подушку за головой. Душ по-прежнему работал. Она явно не торопится выйти из ванной комнаты.
        Расследование. Что же у них имеется на настоящий момент?
        У них есть место, где утопили тело, но нет места убийства. Есть отпечаток шины, который, возможно, оставил автомобиль убийцы, а возможно, и нет. Призыв к общественности сообщить, если кто-нибудь вспомнит что-либо необычное в вечер исчезновения Рогера Эрикссона или в последующие дни, результатов не дал. Они задержали юношу, но все больше аргументов утверждают, что уже завтра им придется его отпустить. К плюсам относится то, что Билли после бесконечных телефонных переговоров сумел выйти в интересующем их охранном предприятии на женщину, которая знала, с кем ему следует поговорить, чтобы получить доступ к видеозаписям с камер наружного наблюдения, установленных на Густавборгсгатан. Этот мужчина пребывает на праздновании пятидесятилетия в Линчёпинге, но по возвращении обещал заняться их вопросом - завтра до обеда, при первой же возможности. Правда, он не уверен в том, что записи с той пятницы сохранились. Некоторые пленки хранятся только сорок восемь часов. Так распорядилась местная администрация. Он проверит, когда вернется. Завтра в первой половине дня. Билли дал ему время до одиннадцати часов.
        Ванья убеждена в том, что подружка Рогера лжет относительно временных параметров в вечер его исчезновения, но, как справедливо указал отец Лизы, тут получается слово против слова. Заказанные записи могли бы помочь им и здесь. Торкель мысленно вздохнул. Его несколько удручало, что успех расследования в настоящий момент, похоже, зависит от того, как долго служба безопасности Вестероса хранит записи, сделанные в общественных местах. Что произошло со старой доброй полицейской работой? Торкель незамедлительно отогнал эту мысль. Так рассуждают обожающие оперу, потягивающие виски старые комиссары в детективных фильмах. Использование техники и является новой доброй полицейской работой. ДНК, камеры наружного наблюдения, самые современные компьютерные технологии, сверки, прослушивания, отслеживание мобильных телефонов, восстановление стертых эсэмэс. Теперь преступления раскрывают так. Пытаться противостоять этому или не применять этого не просто бессмысленно - это все равно что встать и начать превозносить лупу как важнейший элемент полицейского оборудования. Глупо и ретроградно. А сейчас не время
предаваться подобному. Убит юноша. Они находятся под неусыпным вниманием. Торкель только что посмотрел новости по четвертому каналу, а затем дебаты, посвященные увеличению насилия в молодежной среде: причина - следствие - выход из положения. И это несмотря на то, что все больше фактов указывало на невиновность Лео Лундина и Торкель с командой пытались ясно дать понять это, чтобы общественность и пресса не выносили Леонарду приговор. Впрочем, программа, возможно, имела в виду, что если жертвой становится молодой человек, то надо говорить о насилии в молодежной среде независимо от возраста преступника? Торкель не знал. Он знал лишь, что дискуссия не принесла ничего нового. Обвиняли отсутствующих отцов, отсутствующих родителей вообще, насилие в кино и прежде всего в играх, и под конец женщина с пирсингом лет тридцати высказала то, чего Торкель только и ждал, чтобы поставить галочку.
        - Но не следует забывать о том, что общество стало гораздо более жестоким.
        Вот и причины: родители, ТВ, игры, общество.
        Выходы, как всегда, блистали своим отсутствием, если не считать решениями проблемы законодательно закрепленное разделение между родителями отпуска по уходу за ребенком, усиление цензуры и совет чаще обнимать детей. С обществом, очевидно, ничего сделать нельзя. Торкель выключил телевизор еще до окончания программы и заговорил о Себастиане. За последние годы он вспоминал старого коллегу нечасто, но тем не менее полагал, что встреча с ним произойдет по-другому.
        Сердечнее.
        Он испытал разочарование.
        Тут-то она и ушла в душ. Теперь она появилась из ванной - обнаженной, не считая полотенца на голове. Торкель продолжил разговор так, будто пятнадцатиминутного перерыва и не было.
        - Ты бы его видела. Он был довольно своеобразен, уже когда мы вместе работали, но сейчас… Казалось, он стремится со мной поссориться.
        Урсула не ответила. Торкель проследил за ней взглядом - она подошла к ночному столику, взяла баночку с кремом для кожи и принялась его втирать. LdB Aloe Vera, Торкель знал. Ему уже несколько раз доводилось наблюдать за тем, как она это проделывает.
        Несколько лет.
        Когда же это началось? Он толком не знал. До развода, но после того, как его семейные отношения начали портиться. Все равно получался многолетний промежуток. Какая разница? Он ведь развелся. Урсула продолжала оставаться замужем и вовсе не собиралась оставлять Микаэля, это Торкель знал. Он плохо представлял себе отношения Урсулы с Микаэлем. У Микаэля бывали тяжелые периоды злоупотребления алкоголем. Запои. Однако, если Торкель правильно понимал ситуацию, в настоящее время подобные периоды возникали все реже и делались все короче. Может, у них свободный брак и они спят с кем хотят, когда хотят и как угодно часто? Возможно, Урсула изменяет Микаэлю с Торкелем. Торкелю казалось, что они с Урсулой близки, но о ее личной жизни, вне работы, он по большому счету ничего не знал. Поначалу он задавал вопросы, но Урсула явно считала, что его это не касается. Работая вместе, они искали общества друг друга - так вполне может продолжаться и дальше. К чему требовать большего? Большего ему знать незачем. Торкель предпочел оставить все как есть и не копать глубже из опасения, что потеряет ее окончательно. А этого
ему не хотелось. Он толком не знал, чего хочет от их отношений, но явно большего, чем была готова дать ему Урсула. Поэтому он довольствовался тем, что имеет. Когда у нее возникало желание, они проводили ночи вместе. Как теперь, когда она отогнула одеяло и улеглась в постель рядом с ним.
        - Я тебя предупреждаю. Если ты снова заговоришь о Себастиане, я уйду.
        - Просто мне казалось, что я его знаю, и…
        Урсула приложила к его губам палец и склонилась над ним, опершись на локоть. Она смотрела на него с решительным видом.
        - Я серьезно. У меня есть свой номер. Я уйду туда, а тебе этого не хочется.
        Она права.
        Этого ему не хочется.
        Он умолк и погасил лампу.

        Себастиан очнулся от сна. Распрямляя пальцы правой руки, он быстро сориентировался.
        Соседний дом.
        Клара Лундин.
        Неожиданно хороший секс.
        Тем не менее проснулся он с чувством разочарования. Все получилось так просто. Слишком просто для того, чтобы он проснулся с ощущением кратковременного удовлетворения.
        Себастиан Бергман умел соблазнять женщин. Всегда. За прошедшие годы другие мужчины не раз удивлялись его успехам у противоположного пола. Красавцем в классическом смысле слова он не был. Всегда балансировал между излишним и почти избыточным весом, а в последние годы остановился где-то в промежутке; черты лица у него не были правильными или резкими, скорее бульдог, чем доберман, если проводить сравнение с собаками, волосы начали отступать назад, выбор одежды всегда больше определялся образом профессора психологии, чем модными журналами. Конечно, имелись женщины, падкие до денег, внешности и власти. Но такими были только некоторые. Для успеха у всех женщин требовалось нечто иное. То, чем обладал Себастиан. Шарм - интуиция и некий регистр. Понимание того, что все женщины разные, и, как следствие, способность варьировать тактику. Пробовать одну, менять посередине, вникать и при необходимости снова менять.
        Тактичность.
        Внимательность.
        Когда удавалось лучше всего, соблазнительницей чувствовала себя женщина. Ощущение, которого богатым мужчинам, щеголяющим в баре платиновыми карточками American Express, понять не дано.
        Оно приносило Себастиану ментальное удовлетворение - управлять процессом, парировать, регулировать и под конец, если он правильно разыгрывал свои карты, дополнять физическим удовлетворением. Но с Кларой Лундин все вышло слишком просто. Словно шеф-повара пятизвездочного ресторана попросили поджарить яичницу. Ему не удалось показать своих умений. Получилось скучно. Только секс.
        По пути к соседнему дому Себастиан избрал вариант с сочувствием и, когда она открыла дверь, протянул ей бутылку вина.
        - Мне подумалось, что вы, возможно, не хотите сидеть в одиночестве…
        Она впустила его, они уселись на диван, открыли вино, и он выслушал то же, что слышал за обедом, только в чуть более длинной, переработанной версии, где больше внимания уделялось ее неудаче как родителя. Он в нужных местах поддакивал и кивал, снова наполнял бокалы, слушал дальше, иногда отвечал на вопросы чисто полицейского свойства: о способах задержания, о том, чего следует ждать дальше, что означает степень подозрения и так далее. Когда она уже больше не могла сдерживать слезы, он утешающе положил ей руку на колено и с сочувствием прислонился к ней. Он прямо физически ощутил, как ее тело словно ударило током. Молчаливые всхлипывания прекратились, и дыхание изменилось, стало тяжелее. Она повернулась к Себастиану и посмотрела ему в глаза. Он даже не успел толком среагировать, а они уже целовались.
        В спальне Клара приняла его в объятия с полным самоотречением. Потом она снова поплакала, поцеловала его и захотела снова. Заснула она, прижавшись к нему всем телом.
        Когда Себастиан проснулся, она по-прежнему лежала, положив руку ему на грудь и уткнувшись головой в углубление между его головой и плечом. Он осторожно высвободился из ее объятий и встал. Клара не проснулась. Тихонько одеваясь, он смотрел на нее. Настолько же, насколько Себастиана увлекала фаза обольщения, его не интересовало продолжение общения после секса. Что оно могло ему дать? Только повтор. Чуть больше того же, но без напряжения. Совершенно бессмысленно. Он покинул достаточно много женщин после подобного приключения на одну ночь, чтобы знать, что такой взгляд на вещи лишь в исключительных случаях является обоюдным, а в отношении Клары Лундин он не сомневался, что она ожидает продолжения в какой-либо форме. Не просто завтрака и болтовни, а кое-чего большего.
        Чего-то настоящего.
        Поэтому он ушел.
        Муки совести обычно не входили в регистр чувств Себастиана, но даже он понимал, что пробуждение станет для Клары Лундин тяжелым ударом. Собственно говоря, он понял, как она одинока, еще утром в саду и позже получил подтверждение этому на диване. По тому, как ее губы прикасались к его губам, как судорожно ее руки обхватили его голову и как она прижималась к нему телом. Ей просто до отчаяния хотелось близости. Во всех отношениях, не только в физическом. После лет, когда кто-нибудь в лучшем случае только отмахивался от нее или полностью игнорировал ее мысли и чувства, а в худшем - ругался и угрожал ей, она изголодалась по нежности и заботе. Она напоминала песок в пустыне - впитывала в себя все, что походило на обычное сочувствие. Его рука на колене. Контакт. Отчетливый сигнал, что она желанна. Он словно бы открыл шлюзные ворота потребности.
        В коже.
        В близости.
        В ком-то.
        «Здесь-то и заключалась ошибка», - думал Себастиан, преодолевая короткий путь к родительскому дому. Все произошло слишком быстро, и она была благодарна. Он легко переносил большинство эмоций своих «завоеваний», но благодарность всегда вызывала у него некоторое отвращение. Ненависть, презрение, печаль - все было лучше. Благодарность наглядно проявляла то, что все происходило на его условиях. Разумеется, он это знал и так, но куда приятнее было уговаривать себя, что существует некое равенство. Тешить себя иллюзией. Благодарность ее разрушала. Превращала его в мерзавца, каковым он и являлся.

        Когда Себастиан пришел домой, было всего без четверти четыре утра, но ему совершенно не хотелось снова ложиться спать. Чем же заняться? Хотя он не испытывал ни малейшего желания заниматься шкафами и ящиками и надеялся, что все как-нибудь образуется само, он сознавал, что рано или поздно ему придется за них взяться. Если откладывать, лучше не станет.
        Себастиан пошел в гараж и нашел несколько сложенных коробок, прислоненных к стене перед старым «опелем». Взяв три из них и вернувшись в дом, он снова остановился. С чего начать? Решил - с бывшей гостевой комнаты, а теперь кабинета. Письменный стол со старыми пишущими машинками он оставил на потом, развернул одну из коробок и принялся сгребать в нее книги с покрывавших стену полок. Тут оказалась смесь художественной литературы, справочников, энциклопедий и учебников. Все уехало вниз. С книгами, наверное, так же, как со стоящим в гараже «опелем», - стоимость при перепродаже равна нулю. Когда коробка наполнилась, Себастиан попытался ее закрыть. Не получилось. «Пусть это будет проблемой какого-нибудь грузчика», - подумал он, с трудом подтаскивая коробку к дверям. Затем он развернул новую коробку и продолжил очистку. К пяти часам Себастиан принес из гаража еще четыре коробки и опустошил почти весь стеллаж. Оставались только две полки с правого края. С фотоальбомами, аккуратно датированными годами и снабженными кратким комментарием. Себастиан поколебался. На этих полках все же стоит так называемая жизнь
родителей. Сбросить ее в коробку и отправить на переработку мусора? Может ли он так поступить? Себастиан отложил решение: с полки их надо снимать в любом случае, а куда их потом девать, он подумает позже.
        Себастиан снял больше половины, взялся за верхнюю полку и дошел до альбома «Зима/весна 1992 года - Инсбрук», когда его рука наткнулась на что-то, стоявшее позади толстого альбома. Коробка. Он добрался до нее, ухватился и спустил вниз. Это оказалась небольшая коробка для обуви, голубая, с солнцем посередине крышки. Для детской обуви, предположил Себастиан. Странное место для хранения туфель. Он уселся на кровать и с известным любопытством открыл крышку. Коробка оказалась заполненной меньше чем наполовину. Игрушка для занятий сексом времен «детства» подобных штуковин, аккуратно убранная в коробочку с карандашным рисунком из чего-то вроде «Камасутры». Ключ от банковского сейфа и несколько писем. Себастиан достал письма. Три штуки. Два из них были адресованы его матери. Женский почерк. Третье - от матери какой-то Анне Эрикссон из Хегерстена. Письмо вернулось обратно, «адресат неизвестен», значилось на имеющемся на конверте штампе. Судя по почтовому штемпелю, корреспонденция тридцатилетней давности. Из Хегерстена и Вестероса. Коробка, похоже, содержала тайны, которые его мать скрывала от остального
мира. Она явно считала важным их сохранить, но в тайнике. Что же она такое натворила? От кого они? Любовница? Маленькое амурное приключение помимо дома и его отца? Себастиан открыл первое письмо.

        Здравствуйте.
        Я не знаю, по адресу ли обращаюсь. Меня зовут Анна Эрикссон, и мне необходимо связаться с вашим сыном Себастианом Бергманом. Он преподавал психологию в Стокгольмском университете, там я с ним и познакомилась. Я пыталась найти его через университет, но он там больше не преподает, и у них нет его нового адреса. Его коллеги, с которыми я разговаривала, говорят, что он переехал в США, но я не нашла никого, кто бы знал, где он там живет. Под конец, кто-то рассказал, что он родом из Вестероса и что его мать зовут Эстер. Я отыскала вас по телефонному справочнику и надеюсь, что пишу той, кому надо, и что вы поможете мне связаться с Себастианом. Если вы не приходитесь матерью Себастиану Бергману, то я прошу прощения за беспокойство. Но вы это или нет, будьте так добры, ответьте, мне действительно очень нужно связаться с Себастианом и важно знать, по адресу ли я послала это письмо.
        С уважением,
        Анна Эрикссон.

        И адрес. Себастиан задумался. Анна Эрикссон. Осень после переезда в США. Ее имя никаких ассоциаций не вызывало, но, может, это и не удивительно. Дело было тридцать лет назад, а за университетский период через его жизнь прошло много женщин. Сразу после блестящего окончания университета ему на год предложили временную ставку на кафедре психологии. Он был минимум на двадцать лет моложе коллег и чувствовал себя щенком в комнате со скелетами динозавров. Если как следует напрячься, он, возможно, вспомнит хоть чье-нибудь имя из тех, с кем тогда переспал, но скорее всего нет. Во всяком случае, не вспомнит никакой Анны. Может быть, что-нибудь прояснит следующее письмо.

        Здравствуйте.
        Спасибо за ваш быстрый и любезный ответ и извините, что я снова вас беспокою. Я понимаю, что вам должно казаться странным давать адрес сына совершенно чужому человеку, но мне действительно НЕОБХОДИМО найти Себастиана, и побыстрее. Наверное, неправильно писать об этом вам, но я чувствую, что вынуждена, чтобы вы поняли, что дело действительно важное.
        Я жду ребенка от Себастиана, и мне необходимо с ним связаться. Поэтому, пожалуйста, если вам известно, где он, сообщите мне. Как вы понимаете, для меня это безумно важно.

        Там было еще что-то - о переезде и обещании написать, - но Себастиан дальше не продвинулся. Он снова и снова перечитывал то же предложение. У него есть ребенок. Или по крайней мере мог быть. Сын или дочь. Возможно, он опять отец. Возможно. Возможно. От внезапного осознания того, что его жизнь могла бы быть совершенно иной, он чуть не лишился чувств. Он наклонился вперед, зажал голову между коленей и постарался дышать глубже. Мысли путались. Ребенок. Она его ликвидировала? Или он жив?
        Себастиан судорожно пытался сообразить, кто такая Анна. Подставить к имени какое-нибудь лицо. Но никаких воспоминаний не всплывало. Может, ему трудно сконцентрироваться? Он сделал глубокий вдох, чтобы мобилизовать память на лица. По-прежнему ничего. Противоречивые ощущения счастья и шока на мгновение заслонила внезапная злость. У него, возможно, есть ребенок, а мать ничего ему об этом не сказала. На него накатило знакомое чувство, что мать предала его. В животе все перевернулось. А ведь ему уже захотелось было простить ее. Или по крайней мере утихомирить ту борьбу, которую он в глубине души неизменно вел с ней. Это желание исчезло. Теперь противостояние сохранится навсегда, осознал он в эту минуту, до конца его жизни.
        Он должен узнать больше. Должен вспомнить, кто такая Анна Эрикссон. Себастиан встал. Прошелся по кругу. Вспомнил про последнее письмо - ведь в коробке лежало три письма. Возможно, в нем содержатся еще фрагменты мозаики. Себастиан достал письмо со дна коробки. Круглый почерк матери - на секунду ему захотелось выбросить конверт. Исчезнуть, так и не оглянувшись. Оставить эту тайну, навсегда похоронить там, где она уже так долго хранилась. Однако сомнения вскоре сменились действием, иначе и быть не могло, и дрожащими руками Себастиан осторожно извлек из конверта письмо. Почерк матери, ее построение фраз, ее слова. Поначалу он не понимал, что там написано, его мозг был слишком перегружен.

        Здравствуйте, Анна.
        Я не сообщила вам адрес Себастиана в США не потому, что вы чужой человек, а поскольку, как я уже написала в первом письме, мы не знаем, где Себастиан живет. Мы не поддерживаем с сыном никаких контактов. Уже много лет. Вы должны поверить, что я говорю правду. Я немного расстроилась, узнав, что вы беременны. Это полностью противоречит моим убеждениям, но я все-таки чувствую, что обязана дать вам совет, а именно - если это еще возможно, прервите беременность. Постарайтесь забыть Себастиана. Он никогда не возьмет на себя никакой ответственности ни за вас, ни за ребенка. Мне больно об этом писать, и вас, вероятно, заинтересует, что же я за мать, но большинству людей лучше не впускать Себастиана в свою жизнь. Я надеюсь, что все постепенно устроится к лучшему для вас.

        Себастиан прочел письмо еще раз. Мать в точности следовала сценарию их отношений. Даже после смерти она умудрилась ранить его. Себастиан снова попытался успокоить мысли. Сконцентрироваться на фактах, а не на мыслях. Абстрагироваться. Действовать профессионально. Что же ему известно? Тридцать лет назад, когда он работал в Стокгольмском университете, от него забеременела некая Анна Эрикссон. Возможно, она сделала аборт, возможно, нет. В любом случае она переехала с (он посмотрел на адрес Анны) улицы Васалоппсвеген, 17 примерно тридцать лет назад. Он спал с ней. Она была одной из его бывших учениц? Вполне вероятно. С несколькими из них у него был секс.
        В телефонном справочнике ему удалось найти хотя бы номер вышедшего на пенсию заведующего кафедрой Артура Линдгрена. После трех попыток и более двадцати пяти сигналов Артур все-таки ответил. Он по-прежнему жил на Сюрбруннсгатан и, немного проснувшись и поняв, кто ему звонит в половине шестого утра, проявил на удивление откровенную готовность помочь. Он обещал поискать Анну Эрикссон в имеющихся у него дома бумагах и папках. Себастиан поблагодарил его. Артур всегда относился к числу немногих людей, кого он уважал, и уважение носило обоюдный характер - Себастиан знал, что Артур даже защищал его, когда руководство университета впервые попыталось его выгнать. Под конец, правда, ситуация сделалась невыносимой даже для Артура. Истории Себастиана с женщинами перестали быть незаметными мелкими приключениями, и о нем ходило столько слухов, что руководству с третьей попытки удалось-таки его уволить. Тогда-то он и уехал в США, в Университет Северной Каролины. Он стал понимать, что время уходит, и подал документы на стипендию Фулбрайта.
        Себастиан начал выстраивать временной график - он отметил дату первого письма: 9 декабря 1979 года. Второе письмо было датировано 18 декабря. Он отсчитал девять месяцев назад от декабря. Это привело его к марту 1979 года.
        Он прибыл в Чейпл-Хилл в Северной Каролине в самом начале ноября 1979-го. Значит, период приходился на март - октябрь, восемь возможных месяцев. Скорее всего, она написала первое письмо, как только обнаружила беременность. Сентябрь - октябрь казались самыми вероятными месяцами. Себастиан попытался восстановить в памяти максимум своих сексуальных контактов осенью 1979 года. Это оказалось непросто - именно в тот период пребывания в университете он особенно широко злоупотреблял сексом. Отчасти стресс от бесконечных проверок на кафедре только усугубил его потребность в самоутверждении, отчасти после нескольких лет экспериментов он достиг почти совершенства в роли соблазнителя. Неуклюжесть, боязнь и неловкость исчезли. За несколько лихорадочных лет он преодолел все барьеры и просто наслаждался своими навыками. Позже, оглядываясь на это время, он лишь поражался собственному поведению. Когда в начале 1980-х всех стал охватывать страх перед ВИЧ и СПИДом, Себастиан с испугом осознал опасность злоупотребления сексом. Он принялся искать пути противостояния, черпал большую часть сил в углубленном изучении
серийных убийц в США. Ему помнился миг, когда он, сидя в Куантико - учебном центре ФБР, сотрудничавшем с Университетом Северной Каролины, - сообразил, что мотивы его поведения очень напоминали силы, движущие серийным убийцей. Конечно, их действия имели совершенно разные последствия, как если бы он играл в покер на спички, а серийные убийцы - на золотые слитки. Но основа была одинаковой. Трудное детство с нехваткой сочувствия и любви, низкая самооценка, надежно прикрытая потребностью демонстрировать силу. И вечный, непрерывно крутящийся цикл: фантазия - осуществление - страх. Индивидуум нуждается в самоутверждении и фантазиях, связанных с контролем, в его случае - с сексуальным, в случае же серийного убийцы речь идет о жизни и смерти других людей. Фантазия разрастается с такой силой, что под конец человек не может противостоять желанию ее осуществить. Потом приходит страх по поводу содеянного. Самоутверждение, оказывается, того не стоило. Ты плохой. Плохой человек. Сомнение возвращает фантазии, те уменьшают страх и довольно быстро настолько разрастаются, что вновь возникает потребность их осуществить.
И так далее, по кругу. Осознание этого напугало Себастиана, но и вооружило его для оказания помощи полиции в поимке серийных убийц. Он немного глубже анализировал. Обладал несколько большими знаниями в своей области. У него словно бы присутствовало нечто дополнительное, позволявшее ему необычайно точно разбираться в психологии преступника. Все правильно: в глубине души, за налетом академичности, обширными знаниями и умными высказываниями, он был, по сути, таким же, как те, кого он ловил.
        Артур перезвонил ему часом позже. К этому времени Себастиан успел позвонить в справочную службу компании «Эниро» и узнать, что в Швеции так много женщин по имени Анна Эрикссон, что компьютеры выдают: «Слишком много ответов». Он попробовал ограничить поиск Стокгольмом и получил цифру 463, а он ведь даже не знал, по-прежнему ли она проживает в Стокгольме. Или не вышла ли она замуж и не сменила ли фамилию.
        У Артура были две новости: хорошая и плохая. Плохая заключалась в том, что, согласно сохранившимся у него записям, в 1979 году никакая Анна Эрикссон на кафедре психологии не училась. Одна, правда, поступила в 1980 году, но это явно не могла быть она.
        Хорошая новость состояла в том, что ему удалось получить доступ к компьютерной базе данных «Ладок».
        Ну конечно, как Себастиан не подумал об этом сам? Когда он уходил из университета, эта система документирования оценок студентов существовала еще всего несколько лет, но он помнил, что одним из ее многочисленных плюсов являлось то, что адреса, смены фамилий и тому подобное автоматически сопоставлялось с регистрацией по месту жительства и обновлялось. И главное, сведения считались открытыми. Тем не менее по телефону они обычно не выдавались, но один из сотрудников университетского отдела кадров сделал в это раннее утро для бывшего заведующего исключение. В результате тот смог узнать адреса и телефоны трех женщин по имени Анна Эрикссон, которые числились в университете в интересующий Себастиана период.
        Себастиан просто не знал, как ему отблагодарить Артура. Он положил трубку, пообещав пригласить того на ужин в один из лучших ресторанов Стокгольма, как только вернется в город. Сердце колотилось. Три Анны Эрикссон.
        Неужели одна из них та самая?
        Первой Анне из короткого списка в актуальное время был сорок один год, и ее Себастиан быстро отмел. Не потому, что она не смогла бы забеременеть, просто секс с «мамашами» его не интересовал. Во всяком случае тогда. Позднее, сейчас, возраст имел для него меньшее значение.
        Значит, оставались двое. Две возможных Анны Эрикссон. Давно уже Себастиан не ощущал подобной смеси энергии, страха и надежды, как когда поднял трубку и позвонил первой. Сейчас она жила в Хесслехольме, а в то время изучала теорию кино. Себастиан застал ее, когда она собиралась идти на работу. Он решил действовать в открытую и рассказал ей всю историю о письмах, найденных чуть раньше утром. Столь неожиданный и личный разговор с утра пораньше явно застал ее врасплох, но она тем не менее любезно объяснила, что представления не имеет, кто он такой, и уж точно не рожала от него детей. Дети у нее есть, но они родились в 1984 и 1987 годах. Себастиан поблагодарил ее и вычеркнул из списка.
        Осталась одна.
        Себастиан позвонил ей. Разбудил ее. Наверное, поэтому она соображала куда более медленно. Сказала, что не знает его. Признала, что училась в университете на социального работника и окончила его в 1980 году, но не спала ни с кем из аспирантов кафедры психологии. Она бы это помнила. Если бы она к тому же забеременела, то уж точно бы запомнила. Нет, детей у нее нет. Если ему через столько лет удалось разыскать ее и раздобыть ее номер телефона, то он наверняка мог бы проверить и это. И положила трубку.
        Себастиан вычеркнул из списка последнюю Анну Эрикссон.
        Он выдохнул так, будто последние часы задерживал дыхание. Поддерживавшая его энергия исчезла. Он тяжело опустился на стул на кухне. Мысли путались. Требовалось навести в них порядок.
        Значит, Анна Эрикссон, которую он разыскивает, не училась тогда в университете. Это усложняло дело. Однако какое-то отношение к университету она имела. Она ведь написала, что они познакомились там. Но какое? Она преподавала или просто дружила с кем-то, кто учился в университете, и они познакомились на какой-нибудь вечеринке?
        Масса возможностей.
        Никаких ответов.
        Имя, адрес, год и привязка ко времени его работы в Стокгольмском университете - все. Он не знал даже ее возраста - это могло бы немного помочь. Но ему необходимо узнать. Больше. Все. Впервые за очень долгое время Себастиан чувствовал нечто иное, чем вечную усталость, так давно сопровождавшую его. Не надежду, но что-то подобное. Маленькую связь с жизнью. Это чувство было ему знакомо. Его в свое время дала ему Лили - чувство сопричастности. Принадлежности к чему-то. До того Себастиан всегда чувствовал себя одиноким. Будто он жил в стороне от жизни и других людей, ходил с ними рядом, бок о бок, но не вместе. Лили все изменила. Она достучалась до него, проникла сквозь стену его позиции и рационализма и прикоснулась к нему так, как не прикасался никто другой. Она видела его насквозь. Прощала его любовные связи, но предъявляла требования. Ему это было в новинку.
        Любовь.
        Он прекратил трахаться направо и налево. Это давалось тяжело, но она всегда умела каким-то магическим образом подыскать слова и утешить его в минуты сомнений. Внезапно он понял, что борется за них не только она. Он тоже. Если раньше он всегда искал дорогу назад, то теперь стремился найти дорогу вперед. Это было замечательное чувство. Он перестал быть одиноким солдатом, их стало двое. В тот августовский день, когда родилась Сабина, жизнь окружила его. Он почувствовал себя полноценным. Стал частью чего-то. Перестал быть одиноким.
        Цунами изменило все. Разорвало все связи, каждую тонко спряденную ниточку между ним и всем остальным. Он вновь оказался в одиночестве.
        Более одиноким, чем когда-либо.
        Потому что теперь он знал, как может ощущаться жизнь.
        Как она должна ощущаться.
        Себастиан вышел на деревянную террасу. Он испытывал удивительный восторг. Словно ему внезапно бросили спасательный круг. Принять ли его? Это наверняка плохо кончится. Наверняка. Но в это утро он впервые за очень долгое время чувствовал, что в нем что-то кипит, энергия, желание не секса, не завоевания - нет, желание жить. Ему надо принять круг. Ведь на нем уже лежит проклятие. Значит, терять ему нечего. Можно только что-то выиграть. Ему необходимо узнать. Неужели у него есть еще один ребенок? Он должен отыскать эту Анну Эрикссон. Но как? Внезапно его осенило. Есть люди, способные ему помочь. Правда, это будет нелегко.

        ~ ~ ~

        Торкель с Урсулой спустились на завтрак в ресторан гостиницы одновременно, но вместе они шли не всю дорогу. Когда Урсула проводила ночи в номере у Торкеля, она ставила будильник на половину пятого, вставала по его звонку, одевалась и уходила к себе в номер. Торкель тоже просыпался и прощался с ней в дверях уже полностью и тщательно одетым. Случись кому-нибудь проходить в этот безбожно ранний час по гостиничному коридору, все выглядело бы так, будто двое коллег проработали всю ночь и теперь одна из них возвращается к себе в комнату, чтобы вполне заслуженно несколько часов поспать. То, что этим утром они встретились на лестнице и поэтому одновременно вошли в ресторан, было случайностью. Они также одновременно услышали пронзительный свист и оба посмотрели в сторону одного из столиков у окна. Там сидел Себастиан. Тот поднял в знак приветствия руку. Торкель услышал, как стоявшая рядом с ним Урсула вздохнула, потом она отошла от него и, почти демонстративно повернувшись к Себастиану спиной, стала интересоваться выбором на шведском столе.
        - Будь добр, подойди на минутку. Я взял тебе кофе. Голос Себастина прозвучал на весь зал. Те посетители, которые не заинтересовались ими при свисте, теперь обратили свои взгляды к ним. Торкель решительным шагом подошел к его столику.
        - Что тебе надо?
        - Я хочу снова работать. С вами. Над делом мальчика.
        Торкель поискал в лице Себастиана признаки того, что тот шутит. Ничего подобного не обнаружив, он покачал головой.
        - Не выйдет.
        - Почему? Потому что не захочет Урсула? Послушай, удели мне две минуты.
        Торкель посмотрел в сторону Урсулы, по-прежнему стоявшей к ним спиной. Потом выдвинул стул и сел. Себастиан пододвинул ему чашку с кофе. Торкель быстро взглянул на часы и подпер голову руками.
        - Две минуты.
        На несколько секунд возникла пауза - Себастиан ожидал, что Торкель продолжит. Спросит о чем-нибудь. Но тот молчал.
        - Я хочу снова работать. С вами. Над делом мальчика. Что тебе непонятно?
        - Почему ты вдруг снова захотел работать? С нами. Над делом мальчика.
        Себастиан пожал плечами и отпил глоток кофе из стоявшей перед ним чашки.
        - Личные причины. В настоящий момент я веду немного… хаотичную жизнь. Мой терапевт говорит, что размеренность пошла бы мне на пользу. Я нуждаюсь в дисциплине. В концентрации. Кроме того, вы нуждаетесь во мне.
        - Неужели?
        - Да. Вы ведь занимаетесь ерундой.
        Торкелю следовало бы привыкнуть. Сколько раз он или его сослуживцы излагали какую-нибудь теорию или пробовали какую-нибудь версию, а Себастиан жестоко разносил их в пух и прах. Тем не менее Торкель поймал себя на том, что рассердился на слова бывшего коллеги, хладнокровно отвергшего всю их работу. Работу, с которой он даже не знаком.
        - Разве?
        - Соседский парень этого не совершал. Тело утопили в отдаленном и довольно искусно выбранном месте. Покушение на сердце кажется чуть ли не ритуальным.
        Себастиан слегка наклонился вперед и понизил голос, создавая немного драматический эффект.
        - Убийца чуть более утончен и куда более зрел, чем тот, кто носит часы жертвы на руке.
        Явно довольный собой, Себастиан отклонился обратно с чашкой кофе в руке и посмотрел поверх нее в глаза Торкелю. Тот отодвинулся от стола.
        - Мы знаем и поэтому собираемся его сегодня отпустить. А на твой вопрос я по-прежнему отвечаю - нет. Спасибо за кофе.
        Торкель встал и задвинул за собой стул. Он увидел, что Урсула уселась за столик у окна в другом конце зала, и уже собрался идти туда, когда Себастиан поставил чашку и повысил голос:
        - Помнишь, когда Моника тебе изменяла? Всю эту историю с твоим разводом? С первым разводом.
        Торкель остановился и обернулся к Себастиану, который спокойно посмотрел ему в глаза. Торкель стоял молча, ожидая продолжения, которое, он знал, непременно последует.
        - Тогда ты впал в настоящую депрессию. Не так ли?
        Торкель не ответил, но взглядом показал Себастиану: «Лучше не начинай». Себастиан проигнорировал его взгляд.
        - Бьюсь об заклад, что ты не был бы сегодня начальником, не подменяй тебя кое-кто в ту мрачную осень. Черт возьми, да весь тот год.
        - Себастиан…
        - Как ты думаешь, что произошло бы, если бы кое-кто не подавал своевременно отчеты? Не исправлял ошибки? Не сводил ущерб к минимуму?
        Торкель шагнул обратно и оперся руками о стол.
        - Я не знаю, к чему ты клонишь, но это, вероятно, некая форма самой крупной человеческой низости. Даже для тебя.
        - Ты не понимаешь.
        - Угроза? Шантаж? Чего именно я не понимаю?
        Себастиан секунду помолчал. Неужели он зашел слишком далеко? Ему действительно необходимо подключиться к расследованию. Кроме того, он ведь любил Торкеля, во всяком случае, когда-то давно, в другой жизни. Воспоминание о той жизни заставило Себастиана хотя бы попытаться, теперь уже более дружелюбным тоном.
        - Я не угрожаю. Я прошу тебя. Об одолжении.
        Себастиан поднял взгляд и чистосердечно посмотрел Торкелю в глаза. В его взгляде читалась такая откровенная мольба, какую Торкель не мог припомнить, чтобы когда-либо видел у Себастиана прежде. Тем не менее Торкель попытался отрицательно помотать головой, но Себастиан его опередил:
        - Как друга. Если ты знаешь меня хоть наполовину так хорошо, как думаешь, то ты понимаешь, что я никогда бы не стал тебя так упрашивать, не будь это мне действительно необходимо.

* * *

        Все собрались в конференц-зале здания полиции. Когда Урсула вошла в комнату и увидела сидящего на одном из стульев Себастиана, она бросила на Торкеля явно неодобрительный взгляд. Ванья посмотрела на незнакомого ей человека скорее вопросительно, когда вошла и представилась, но Себастиану показалось, что едва он назвал свое имя, как ее вопросительный взгляд сменился откровенно неприязненным. Неужели Урсула о нем рассказывала?
        Ну конечно.
        Так естественно поболтать о трудностях работы.
        Единственным, кто внешне никак не отреагировал на его присутствие, был Билли, сидевший за столом с купленным в мини-маркете завтраком. Торкель понимал, что хорошего варианта для того, что ему предстояло сказать, не существует в принципе. Самый простой чаще всего бывает наилучшим. Поэтому он высказался максимально просто:
        - Себастиан немного поработает вместе с нами.
        Недолгое молчание. Обмен взглядами. Удивление. Злость.
        - Поработает с нами?
        Торкель увидел, как напряглись челюсти Урсулы, когда она стиснула зубы. Ей хватило профессионализма, чтобы не назвать Торкеля идиотом и не выругать его перед всей группой, хотя он не сомневался в том, что именно этого ей хотелось больше всего. Он предал ее. Дважды. С одной стороны, снова ввел Себастиана в ее профессиональную жизнь, а с другой - что, возможно, было еще хуже - ни словом не обмолвился о своих планах ни за завтраком, ни во время совместной прогулки до здания полиции. Да, она разозлилась. Справедливо. Остаток этого расследования ему придется спать в одиночестве. Возможно, дольше.
        - Да, поработает.
        - Зачем же? Что такого особенного в данном деле, что нам требуется участие могучего Себастиана Бергмана?
        - Дело пока не раскрыто, а Себастиан оказался доступен.
        Торкель сам слышал, как неубедительно это прозвучало. Еще не прошло и двух суток с тех пор, как обнаружили тело, и сегодня они могли ждать прорыва на нескольких фронтах, если записи с камер наружного наблюдения предоставят им то, на что они надеялись. И - доступен? Разве это достаточный повод, чтобы подключать его к расследованию? Разумеется, нет. Им доступно много психологов. Многие из них лучше Себастиана в его нынешней форме - в этом Торкель был уверен. Так почему же Себастиан сидит в его штабе? Торкель ему ничем не обязан. Напротив. Его жизнь, наверное, была бы намного проще, держись он от бывшего коллеги подальше. Однако в желании Себастиана присутствовала какая-то обнаженная откровенность. Какое-то отчаяние. Себастиан мог сколько угодно изображать равнодушие и отстраненность, но Торкель прочел в его глазах пустоту. Горе. Это звучало преувеличением, но у Торкеля возникло ощущение, что жизнь Себастиана или по крайней мере его ментальное здоровье зависели от возможности включиться в расследование. У Торкеля попросту не было никакой другой причины, кроме того, что ему это показалось правильным.
        Тогда. В ресторане гостиницы.
        Теперь же он чувствовал, как в нем разрастается зародыш сомнения.
        - Я вообще-то немного похудел.
        Все четверо одновременно вопросительно посмотрели на Себастина, который распрямил спину.
        - Прости?
        - Урсула назвала меня «могучим Себастианом Бергманом». Я немного похудел. Если ты, конечно, не имела в виду кое-что другое могучее. - Себастиан многозначительно улыбнулся Урсуле.
        - Черт побери, прекрати! Прошло каких-нибудь тридцать проклятых секунд, а ты уже начал. - Урсула обратилась к Торкелю. - Ты серьезно считаешь, что мы должны хотя бы попытаться работать вместе?
        Себастиан с извиняющимся видом всплеснул руками:
        - Извините. Прошу прощения. Я не подозревал, что намек на могучий интеллект вызовет в группе возмущение.
        Урсула лишь фыркнула, покачала головой и скрестила руки на груди. Она посмотрела на Торкеля взглядом, явно показывающим, что она ожидает разрешения ситуации, которое будет заключаться в том, что Себастиан исчезнет. Ванья, не имевшая опыта общения с Себастианом, смотрела на него со смесью недоверия и восхищения. Словно он был крупным насекомым под микроскопом.
        - Ты серьезно?
        Себастиан снова всплеснул руками:
        - Всем своим прекрасным телом.
        Торкель почувствовал, как зародыш сомнения увеличился. Обычно внутреннее чувство его не подводило. А сейчас? Сколько прошло времени? Три минуты? А такого плохого настроения в команде не было уже много лет. Если вообще такое бывало. Торкель повысил голос.
        - Ладно, хватит. Себастиан, ты сейчас пойдешь куда-нибудь, сядешь и познакомишься с делом.
        Торкель протянул Себастиану папку. Себастиан взялся за нее, но Торкель папки не отпустил, что вынудило Себастиана встретиться с ним взглядом.
        Себастиан посмотрел на него вопросительно.
        - В дальнейшем ты будешь обходиться со мной и моими сотрудниками уважительно. Я тебя взял. Я могу тебя и выгнать. Ясно?
        - Да, конечно, отвратительно, что я не проявляю уважения, когда все приложили максимум усилий к тому, чтобы я почувствовал, как мне рады.
        Торкель пропустил иронию мимо ушей.
        - Я не шучу. Если ты не возьмешь себя в руки, я тебя выгоню. Понятно?
        Себастиан сообразил, что сейчас неподходящий случай, чтобы возражать Торкелю, и покорно кивнул.
        - Я искренне прошу всех меня простить. За все. С этой минуты вы почти не будете замечать моего присутствия.
        Торкель выпустил папку из рук. Себастиан взял ее, сунул под мышку и слегка помахал рукой присутствующим.
        - Тогда увидимся позже.
        Себастиан открыл дверь и скрылся. Урсула повернулась к Торкелю, но не успела начать свою тираду, как о дверной косяк постучал Харальдссон и вошел в комнату.
        - Мы получили мейл.
        Он протянул распечатку Торкелю, тот взял лист и взглянул на него. Ванья переместилась поближе, чтобы прочесть текст через его плечо, но в этом не оказалось необходимости, поскольку Харальдссон озвучил содержание мейла:
        - Кто-то утверждает, будто куртка Рогера находится в гараже Лео Лундина.
        Торкелю даже не потребовалось ничего говорить. Урсула и Билли протиснулись в дверь мимо Харальдссона и исчезли.

        Себастиан шел через офисное помещение с открытой планировкой, держа под мышкой папку, которую даже не собирался открывать. Пока все в порядке. К расследованию его подключили, теперь оставалось только заполучить то, ради чего он пришел. Если хочешь кого-то найти, искать надо в компьютерах полиции. База данных досье преступников - это одно, там присутствуют не все и Анны Эрикссон, как надеялся Себастиан, там нет, но обилие информации, не связанной с преступной деятельностью, которое мог узнать через полицию соответствующий человек, было весьма внушительным. Именно эта сила ему и требовалась.
        Надо только найти того, кто сможет ему помочь.
        Подходящего для такого задания человека.
        Себастиан обвел взглядом рабочие места и остановился на сидевшей возле окна женщине лет сорока. Короткая, практичная прическа. Деликатный макияж. В ушах клипсы. Карие глаза. Обручальное кольцо. Подходя к ней, Себастиан включил улыбку.
        - Здравствуйте. Меня зовут Себастиан Бергман, я с сегодняшнего дня работаю с Госкомиссией.
        Когда женщина оторвалась от работы и взглянула на него, он кивнул головой на конференц-зал.
        - Вот как. Здравствуйте. Мартина.
        - Здравствуйте, Мартина. Не могли бы вы помочь мне с одним делом?
        - Конечно. С чем именно?
        - Мне нужно найти некую Анну Эрикссон. В 1979 году она проживала в Стокгольме по этому адресу.
        Себастиан положил на стол перед женщиной конверт, вернувшийся обратно к его матери. Женщина быстро взглянула на конверт, а потом снова посмотрела на Себастиана с некоторой подозрительностью.
        - Она связана с вашим расследованием?
        - Да. Безусловно. В высшей степени.
        - Тогда почему вы не поищете ее сами?
        Действительно, почему бы ему не сделать этого самому? К счастью, в виде исключения можно было воспользоваться правдой:
        - Я только сегодня приступил и еще не получил логин, пароль и тому подобное.
        Себастиан улыбнулся своей самой обаятельной улыбкой, но увидел по глазам Мартины, что желаемого эффекта не достиг. Она повертела конверт в руках и покачала головой.
        - Почему вы не попросите кого-нибудь из членов своей группы? У них есть доступ ко всей системе.
        «Почему ты просто не обрадуешься возможности помочь в расследовании первостепенной важности, не посмотришь то, что я прошу, и не прекратишь задавать эти идиотские вопросы?» - думал Себастиан, наклоняясь к ней поближе и переходя на доверительный тон.
        - Если честно, то это только моя догадка, а вы ведь понимаете, первый день, очень не хочется опозориться.
        - Я с удовольствием помогу вам, но мне надо сперва согласовать это с вашим начальником. Мы не имеем права смотреть личные данные просто так.
        - Но это не просто так…
        Себастиан замолчал, увидев, что из конференц-зала вышел Торкель и что-то высматривает. Он явно нашел того, кого искал, - Себастиана - и решительным шагом направился к нему. Себастиан схватил конверт и поспешно выпрямился.
        - Но знаете что, давайте наплюем на это. Забудьте. Я лучше обсужу это с группой, так будет проще. В любом случае спасибо.
        Себастиан двинулся с места, еще не договорив. Ему хотелось сделать расстояние между собой, Торкелем и Мартиной достаточно большим, чтобы та не посчитала, что имеет смысл между делом спросить Торкеля, можно ли ей помочь Себастиану посмотреть данные Анны Эрикссон на 1979 год. Тогда бы Торкель заинтересовался зачем, поставил бы под сомнение его мотив для участия в расследовании и стал проявлять излишнюю бдительность. Поэтому Себастиан продолжал отдаляться от Мартины. Шаг за шагом. И тут:
        - Себастиан.
        Себастиан быстро посовещался сам с собой. Надо ли ему разъяснять повод своего разговора с женщиной - сотрудником полиции Вестероса? Может, лучше объяснить. Он решил избрать тот, о котором Торкель, наверное, все равно подумал.
        - Я шел читать, но мне помешал облегающий, хорошо наполненный топ.
        Торкель быстро взвесил, стоит ли ему прямо здесь и сейчас сообщить Себастиану, что он с этого утра является частью Государственной комиссии и любые его действия отражаются на всей группе. Следовательно, пытаться заманивать в постель местных замужних коллег - не лучшая идея. Однако Торкель понимал, что Себастиан и так все знает. Знает и не придает этому значения.
        - Мы получили анонимный сигнал, снова указывающий на Лундина. Урсула с Билли отправились проверять, но мне подумалось - не поехать ли тебе туда, чтобы немного побеседовать с матерью?
        - С Кларой?
        - Да, у вас, похоже, сложились хорошие отношения.
        Да, можно и так сказать. Близкие отношения. Еще одна женщина, которая заставит Торкеля не просто насторожиться, а молниеносно выгнать Себастиана. С матерями подозреваемых мальчиков спать не полагается. Себастиан не сомневался в твердой позиции Торкеля по данному вопросу.
        - Не думаю. Лучше я почитаю, посмотрю, не появятся ли у меня какие-нибудь новые идеи.
        На мгновение показалось, что Торкель собирается запротестовать, но тот лишь кивнул.
        - Ладно, давай.
        - Еще одно. Ты не можешь организовать мне доступ к здешним компьютерам? К базе данных и прочему.
        Торкель посмотрел на него с откровенным удивлением.
        - Зачем?
        - Почему бы и нет?
        - Потому что ты известен тем, что всегда действуешь в собственных интересах.
        Торкель подошел поближе. Себастиан понимал почему. Любопытным ушам незачем улавливать, что в группе существуют потенциальные противоречия. Для посторонних они одно целое. Это важно. Значит, Торкель собирается сказать что-то не самое приятное. Так и оказалось.
        - Ты не являешься полноценным членом команды. Ты консультант. Все исследования, которые ты захочешь проводить, все версии, которые тебе захочется проверить, должны идти через кого-нибудь из нас. Желательно через Билли.
        Себастиан попытался не показать своего разочарования. Очевидно, ему это удалось не полностью.
        - Тебя что-нибудь смущает?
        - Нет. Отнюдь. Тебе решать.
        Чертов Торкель. Теперь это займет больше времени, чем он предполагал. Он вовсе не намеревался оставаться частью расследования надолго. И уж тем более активной частью. Он не собирался ни с кем беседовать, кого-нибудь допрашивать или что-нибудь анализировать. А также предлагать возможные сценарии или устанавливать особенности преступника. Он получит то, за чем пришел, - нынешний адрес Анны Эрикссон или как ее там теперь зовут, - а потом быстро и эффективно отделается от группы, покинет город и никогда больше не вернется ни туда ни туда.
        Себастиан приподнял папку:
        - Тогда я сажусь читать.
        - Себастиан, еще одно.
        Себастиан вздохнул про себя - неужели нельзя его просто отпустить, чтобы он смог сесть где-нибудь с чашкой кофе и притвориться, будто читает?
        - Ты находишься тут в порядке дружеской услуги. Потому что я поверил тебе, когда ты сказал, что тебе это действительно необходимо. Я не жду благодарности, но смотри, чтобы я не раскаялся в своем решении.
        Прежде чем Себастиан успел ответить, Торкель развернулся и покинул его. Себастиан смотрел вслед его удаляющейся спине.
        Благодарности он не испытывал.
        Раскаяться Торкелю, естественно, предстоит.
        Так бывало со всеми, кто впускал его в свою жизнь.

* * *

        Билли открыл гараж. Там имелось место для одной машины, но в данный момент оно пустовало. Исключение. За прошедшие годы Билли с Урсулой побывали во многих гаражах. Большинство из них помимо транспортного средства были заполнены всем чем угодно. А в гараже Лундинов пол зиял пустотой, грязный и в пятнах от масла, с утопленным сливным трапом в центре. Билли распахнул дверь целиком, а Урсула нащупала выключатель.
        Они вошли в гараж. Две трубки дневного света под потолком сразу замигали, но Билли с Урсулой все-таки достали фонарики. Они без лишних слов принялись осматривать каждый свою сторону гаража. Урсула взяла правую, Билли - левую. На Урсулиной стороне пола было почти пусто. Стояли старые принадлежности для крокета, лежал пластмассовый набор для игры «бочча», в углу которого не хватало одного шара. Еще была электрическая газонокосилка. Урсула подняла ее - пусто. В точности как в прошлый раз. А полки на стене просто ломились. Однако ничто из их содержимого не указывало на то, что гараж когда-то использовали для машины. Никаких масел, свечей зажигания, спреев-смазок или ламп. Зато множество предметов для садоводства. Тесьма, полупустые, мешочки с семенами, рабочие перчатки и аэрозоли для борьбы с сорняками. Спрятать куртку здесь было просто невозможно. Урсулу бы очень удивило, если бы сведения из мейла соответствовали действительности. Будь здесь куртка, она бы ее нашла.
        - Ты проверила сток в полу?
        - А ты как думаешь?
        Билли не ответил. Он принялся поднимать три мешка с землей для посадок, кучей лежащих возле стены рядом с белой садовой мебелью из пластика. Глупо задавать такие вопросы. Урсуле не нравится, когда в ней сомневаются. Почти ничего не зная об их прежних отношениях, Билли полагал, что Себастиана Бергмана она так не любит именно поэтому. О Себастиане Билли слышал лишь, что тот последовательно ставил под сомнения всё и вся. Ставил под сомнение и всегда знал лучше, чтобы не сказать лучше всех. Билли это не смущало, главное, чтобы у него было достаточно аргументов. Билли ежедневно работал с полицейскими, куда более сильными, чем он сам. Никаких проблем. Собственного мнения о Себастиане у него пока не сложилось. Сексуальная шутка с душком с таким же успехом могла объясняться нервозностью, как и чем-то другим. Хотя Урсуле он не нравится. Ванье тоже, значит, довольно много шансов, что Билли тоже примкнет к их лагерю.
        Он добрался до угла на своей стороне. На полу в подставке стояли садовые орудия труда, а на стене на гвоздиках аккуратно висели инструменты.
        - Урсула…
        Билли остановился возле садовых орудий труда. Рядом с деревянной подставкой с разными граблями и чем-то напоминающим мотыгу, названия чему Билли не знал, стояло белое десятилитровое пластмассовое ведро с керамзитовым гравием. Урсула подошла к Билли - тот светил фонариком прямо в ведро. Среди обожженного гравия явно просматривалось что-то зеленое.
        Урсула молча начала фотографировать. Сделав несколько снимков, она опустила аппарат и обернулась к Билли. Выражение лица, которое сам он считал нейтральным, она явно истолковала как скептическое.
        - Да будет тебе известно, я не пропускаю в гараже подозреваемого припрятанных в ведре с керамзитом курток.
        - Я ничего не говорил.
        - С меня достаточно твоего взгляда.
        Урсула достала из сумки большой мешок с молнией и щипцами осторожно извлекла куртку из ведра. Оба рассматривали куртку, изрядно посерьезнев. В большинстве мест она была полностью покрыта теперь уже засохшей кровью. На спине ткань почти совсем расползлась из-за многочисленных ударов. Оба живо представили, как это должно было выглядеть, когда в куртке находилось живое тело. При полном молчании Урсула положила куртку в мешок и застегнула его.

* * *

        В отделении полиции на Вестгётегатан за своим компьютером сидел Харальдссон и ждал электронного письма. Он был по-прежнему в игре.
        Вне всякого сомнения.
        Все прилагали максимум усилий, чтобы его удалить, но он держался. Благодаря тактике упреждения, способности понимать, кто в этом здании обладает наибольшим количеством информации. Люди, с которыми большинство его коллег лишь ежедневно рассеянно здоровались, - сотрудники помещения для дежурных. Харальдссон рано понял, что люди, сидящие при входе, узнают почти обо всем. Как изнутри, так и снаружи. Поэтому он в течение нескольких лет периодически пил с ними кофе, расспрашивал о семьях, проявлял интерес, а при необходимости иногда выручал их. Поэтому сейчас им представлялось само собой разумеющимся сообщать ему, как только возникало что-нибудь связанное с Рогером Эрикссоном. Если наводка поступала по телефону или на их общую электронную почту с адресом «Полицейское управление Вестманланда[8]», то поступала она и к Харальдссону. Когда пришел анонимный мейл о куртке в гараже Лундинов, Харальдссону сразу позвонили от дежурного и секундой позже перекинули мейл в его почтовый ящик. Оставалось только распечатать и доставить. Хорошо, но недостаточно. Принести распечатку мог кто угодно.
        Это работа для стажера.
        Неквалифицированная.
        А вот отследить отправителя - это работа для полицейского. Ничто в мейле не указывало на то, что информатор к чему-либо причастен. Однако если его информация подтвердится, значит, он обладает некими сведениями о преступлении, которые наверняка заинтересуют Госкомиссию, и Харальдссон сможет направить ее по нужному адресу.
        Компьютерный отдел полицейского управления представлял собой одно название. Он состоял из Курре Далина - мужчины лет пятидесяти, чьи главные навыки заключались в том, чтобы нажимать Ctrl-Alt-Delete, качать головой и отдавать барахлящие компьютеры в мастерскую. Курре Далину, наверное, потребовалось бы меньше времени, чтобы научиться летать, чем чтобы начать отслеживать входящие электронные сообщения.
        Мейл отправили с адреса [email protected]. Сам по себе его отследить невозможно, но у компьютера, с которого послали мейл, есть IP-адрес, а у Харальдссона имеется семнадцатилетний племянник. Получив это электронное письмо, Харальдссон, в свою очередь переслал его племяннику и одновременно отправил ему эсэмэс, где предлагал 500 крон, если тот сумеет добыть физический адрес отправителя. Да, он знает, что племянник в школе, но просит действовать как можно быстрее.
        Племянник прочел эсэмэс, поднял руку и отпросился с урока. Двумя минутами позже он на школьном компьютере извлек мейл из своего почтового ящика. Увидев адрес отправителя исходного мейла, парень озадаченно откинулся на спинку стула. Харальдссон считал племянника своего рода вундеркиндом в области компьютеров и чаще всего просил о примитивно-простых вещах, но на этот раз ему, пожалуй, придется дядю разочаровать. Адрес на hotmail. Добыть IР-адрес можно без проблем, но он ведет не к самому компьютеру, откуда послали мейл, а к серверу, с которого он отправлен. А сервер может находиться где угодно. Ну, стоит все же попытаться. Если он найдет сервер, возможно, все-таки получит часть денег.
        Через две минуты он снова откинулся на спинку стула. На этот раз с широкой улыбкой. Ему повезло. Мейл отправили с компьютера, подсоединенного к персональному серверу. Пять сотен у него в кармане. Он нажал «отправить».
        В отделении полиции у Харальдссона звякнуло в компьютере. Он быстро открыл входящую почту и удовлетворенно кивнул. Сервер, с которого отправили мейл, находился в непосредственной близости от города.
        А точнее, в Пальмлёвской гимназии.

        ~ ~ ~
        - По следующей сворачивай налево.
        Себастиан сидел на пассажирском месте в одной из принадлежавших полиции машин без опознавательных знаков. В «тойоте». Вела машину Ванья. Она поспешно взглянула на маленький экран над приборным щитком.
        - GPS говорит прямо.
        - Но если свернешь налево, получится быстрее.
        - Ты уверен?
        - Да.
        Ванья все-таки поехала прямо. Себастиан развалился на сиденье и смотрел сквозь забрызганное боковое стекло на город, нагонявший на него лишь тоску.
        Чуть раньше Торкель, Ванья, Билли и он сам собрались в конференц-зале. Себастиан не сумел достаточно быстро придумать подходящую причину, чтобы уклониться от совещания, когда Торкель разыскал его и сообщил, что в деле появились новые данные. Затем он узнал, что они нашли куртку жертвы. Конечно, кровь еще не проанализировали, но никому из них не верилось в то, что куртка и кровь могут принадлежать кому-либо другому. Следовательно, интерес к Лео Лундину в контексте расследования опять возрастал. Ванья собиралась после совещания его снова допросить.
        - Конечно, можешь допросить, но это пустая трата времени.
        Все обернулись к Себастиану, который сидел у короткого конца стола, раскачиваясь на стуле. Вообще-то он мог бы посидеть молча, предоставив другим совершать любые ошибки, пока не найдет способ получить доступ к компьютерам и необходимым ему сведениям. Или, вернее, найдет в том отделе другую женщину, более восприимчивую к его шарму, чем Мартина. Это, вероятно, не составит особого труда. С другой стороны, его все уже и так недолюбливают. Можно с таким же успехом изображать из себя всезнайку, каковым он в глубине души и является.
        - Тут что-то не сходится.
        Себастиан снова опустил передние ножки стула на ковер. В комнату вошла Урсула и молча села на один из ближайших к двери стульев.
        - Лео ни за что не спрятал бы куртку жертвы у себя в гараже, - продолжил Себастиан.
        - Почему же? - Билли, похоже, проявил откровенный интерес без всякого стремления отстаивать свою позицию. Возможно, его стоит попытаться немного приблизить.
        - Потому что он не стал бы даже снимать ее с тела.
        - Но часы-то он взял. - Ванья тоже не оборонялась. Даже скорее, нападала. Ей хотелось его поправить. Уничтожить его аргументы. Она как Урсула. Или даже как он сам, каким он был в те времена, когда его действительно все волновало.
        Настроена на борьбу.
        Рвется к победе.
        К сожалению, этого матча ей не выиграть. Себастиан спокойно посмотрел ей в глаза.
        - Тут есть разница. Часы - вещь ценная. Мы имеем дело с парнем шестнадцати лет, которого мать воспитывает в одиночестве. Он пытается поспевать за непрерывно происходящей вокруг него погоней за материальными ценностями. Зачем ему стаскивать изрезанную, пропитанную кровью куртку и забирать ее с собой, если он оставляет бумажник и мобильный телефон? Тут что-то не сходится.
        - Себастиан прав.
        Все повернулись к Урсуле. Себастиан даже вздрогнул, будто с трудом верил в то, что правильно расслышал. Эти два слова Урсула за свою жизнь произносила нечасто. Себастиан с ходу не мог припомнить, чтобы такое вообще случалось.
        - Мне неприятно говорить это, но так и есть.
        Урсула быстро встала и вынула из большого конверта две фотографии.
        - Я знаю, что вы думаете, будто я в первый раз пропустила куртку. Но взгляните сюда.
        Она положила на стол один из снимков. Все наклонились вперед.
        - Когда я обследовала гараж вчера, меня особенно интересовали три вещи: мопед - по естественным причинам, сток в полу - чтобы посмотреть, не осталось ли там следов крови после того, как кто-нибудь мыл в гараже мопед или оружие, и садовые принадлежности - поскольку у нас отсутствует орудие убийства. Эту фотографию я сделала вчера.
        Она поставила палец на снимок, запечатлевший деревянную подставку с садовыми орудиями. Снимок был сделан сверху, немного наискосок, и в одном из углов гаража отчетливо просматривалось белое ведро с керамзитовым гравием.
        - А это я сняла сегодня. Найдите ошибку.
        Урсула выложила вторую фотографию. Почти идентичную первой. Но здесь сквозь тонкий слой керамзита в нескольких местах четко виднелась зеленая ткань. На мгновение в комнате воцарилось молчание.
        - Кто-то подбросил туда куртку ночью. - Билли первым произнес то, о чем подумали все. - Кто-то хочет засадить Лео Лундина в тюрьму.
        - Это не главная причина.
        Себастиан поймал себя на том, что рассматривает снимки с некоторым интересом. Только что произошедшее каким-то образом придало ему энергии. Убийца забрал с собой вещи жертвы и теперь воспользовался ими, чтобы подбросить доказательство. И не к кому-нибудь, а к главному подозреваемому. Это указывало на то, что убийца тщательно следит за работой полиции, а потом действует - спланированно и взвешенно. Он твердо намерен выпутаться. Наверное, даже не раскаивается. Человек как раз во вкусе Себастиана.
        - Главная причина в другом: подбрасывая куртку в гараж, убийца пытается отвести подозрения от себя. Здесь нет ничего личного против Лео, он просто удачно подвернулся, поскольку мы уже на нем сосредоточились.
        Торкель посмотрел на Себастиана с некоторым удовлетворением. Его прежние сомнения немного развеялись. Он знает Себастиана лучше, чем тому хочется думать. Знает неспособность коллеги активно участвовать в том, что его не интересует, но знает и то, с какой самоотдачей Себастиан может работать, если дело его по-настоящему увлекает, и какую пользу он тогда способен принести расследованию. Торкель чувствовал, что они на пути к успеху. Он молча возблагодарил присланный мейл и найденную куртку.
        - Значит, человек, пославший мейл, вероятно, и является убийцей, - быстро сделала правильный вывод Ванья. - Надо попробовать узнать, откуда отправили мейл.
        Далее все произошло как в театральном спектакле. В дверь деликатно постучали. Будто Харальдссон просто стоял снаружи и ждал нужной реплики, чтобы войти.

        Себастиан отстегнул ремень безопасности и вышел из машины. Он взглянул на фасад здания, перед которым они остановились, и на него навалилась невероятная усталость.
        - Значит, здесь он учился?
        - Да.
        - Несчастный бедолага. А самоубийство мы полностью исключаем?
        Над двустворчатыми дверями, ведущими в Пальмлёвскую гимназию, находилась большая картина, изображавшая мужчину, который мог быть только Иисусом. Он распростер руки жестом, который художник наверняка задумывал как пригласительный, а Себастиан истолковал как угрожающий. Откровенно лишающий свободы.
        Под картиной было написано: Иоанн «12:46».
        - Я, свет, пришел в мир, чтобы всякий верующий в Меня не оставался во тьме, - изрек Себастиан.
        - Ты знаешь Библию?
        - Это я знаю.
        Себастиан преодолел оставшиеся ступеньки и распахнул одну створку двери. Ванья бросила последний взгляд на огромную картину и последовала за ним.

        Директор Рагнар Грот указал рукой на небольшой диван и кресло в углу своего кабинета. Ванья с Себастианом уселись. Сам же Рагнар Грот расстегнул пиджак и сел за грубоватый старомодный письменный стол. Он автоматически передвинул лежавшую перед ним ручку, поместив ее абсолютно параллельно краю стола. Себастиан обратил на это внимание и окинул взглядом сперва письменный стол, затем остальную часть комнаты. Рабочее место директора оказалось почти пустым. С левой стороны стопкой лежало несколько папок. Край к краю. Ни одна из папок не торчала. Они лежали на дальнем левом углу письменного стола, отступая на два сантиметра от каждого из краев. С правой стороны лежали две ручки и карандаш - параллельно друг другу и концами в одном направлении. Чуть выше под прямым углом располагалась линейка и резинка, казавшаяся ни разу не использованной. Телефон, компьютер и лампа стояли точно выверенно по отношению к краям стола и друг к другу.
        Остальная часть комнаты в том же стиле. Все картины висят ровно. Никаких приклеенных как попало листочков, все на доске объявлений и аккуратно прикреплено булавками на одинаковом расстоянии. Папки стоят край в край с книжной полкой. На столе ни малейших следов от кофейных чашек или бокалов. Мебель расставлена с сантиметровой точностью по отношению к стене и лежащему под ней ковру. Себастиан быстро поставил директору Гроту диагноз: педант с признаками вынужденных действий.
        Директор встретил Ванью с Себастианом перед дверьми кабинета с удрученным видом, поздоровался, до нелепости прямо протянув руку, и долго распространялся о том, как ужасно, что одного из учеников школы обнаружили убитым. Каждый, естественно, сделает все возможное, чтобы помочь раскрыть это гнусное преступление. Они не будут чинить никаких препятствий. Полное сотрудничество. Ванья не могла избавиться от мысли, что все слова директора были словно взяты из инструкции по поведению в кризисной ситуации какой-нибудь пиар-фирмы. Директор предложил кофе. Ванья с Себастианом поблагодарили, но отказались.
        - Насколько много вы знаете о школе?
        - Вполне достаточно, - ответил Себастиан.
        - Довольно мало, - сказала Ванья.
        Грот обратился к Ванье со слегка извиняющейся улыбкой в адрес Себастиана.
        - Мы начинали в 1950-е как интернат, теперь же у нас независимая гимназия, обучающая по программе «обществоведение и естественные науки» с различными направлениями - язык, экономика и подготовка руководящих работников. У нас двести восемнадцать учеников, здесь обучается молодежь со всего региона озера Меларен, даже из Стокгольма. Поэтому мы сохранили у себя интернат.
        - Чтобы отпрыскам богатеев не приходилось общаться с простолюдинами.
        Грот обратился к Себастиану, и, хотя голос его оставался негромким и ровным, он не сумел скрыть отразившегося на лице раздражения.
        - Наша репутация школы для высших слоев общества уже сходит на нет. В настоящее время наша целевая группа - родители, которые хотят, чтобы их дети действительно чему-нибудь научились. По оценкам мы среди лучших школ страны.
        - Естественно, среди лучших, ведь благодаря этому вы конкурентоспособны и оправдываете свою до нелепости высокую плату за обучение.
        - Мы больше не берем плату за обучение.
        - Конечно берете, только теперь вам приходится называть ее «посильным взносом».
        Грот бросил на Себастиана мрачный взгляд и откинулся на спинку по-настоящему эргономичного офисного кресла. Ванья почувствовала, что все начинает уплывать у них из рук. Несмотря на свой чуть преувеличенно корректный тон, директор все-таки, похоже, хотел помочь расследованию. Наглое поведение Себастиана могло за три минуты изменить его отношение. Тогда им придется бороться за получение любых сведений об учениках и учителях. Если Рагнар Грот не даст согласия, они не смогут даже посмотреть на какую-нибудь школьную фотографию, не запрашивая специального разрешения. Ванья не была уверена в том, что директор Грот сознает, насколько он может осложнить им работу, но рисковать ей сейчас не хотелось. Она наклонилась вперед и заинтересованно улыбнулась ему:
        - Расскажите побольше о Рогере. Как он оказался в вашей школе?
        - У него были проблемы, над ним издевались в старой школе и в гимназии, в которую он поступил сначала. Одна из моих учительниц его хорошо знала, он дружил с ее сыном, поэтому она замолвила за него словечко, и мы организовали для него место.
        - А тут ему нравилось? Он не участвовал в драках или чем-то подобном?
        - Мы очень активно работаем над профилактикой травли.
        - У вас есть для этого другое слово, не так ли? Дружеское воспитание?
        Грот полностью игнорировал выпад Себастиана. Ванья бросила на Себастиана взгляд, который, как она надеялась, заставит коллегу заткнуться.
        - Вы не знаете, не вел ли себя Рогер в последнее время как-то странно? - снова обратилась она к директору. - Не волновался ли из-за чего-нибудь, не занимался ли посторонними делами?
        Директор задумался, покачивая головой.
        - Нет, мне ни о чем подобном не известно. Но вы можете поговорить с его классным руководителем Беатрис Странд, она встречалась с ним гораздо чаще, чем я.
        Теперь он обращался исключительно к Ванье.
        - Это Беатрис помогла Рогеру попасть сюда.
        - Как же он справился с посильным взносом? - немедленно встрял Себастиан. Он не собирался допускать, чтобы его игнорировали. Это бы слишком упростило ситуацию для господина Грота.
        У ректора сделался слегка удивленный вид, будто ему на некоторое время действительно удалось забыть о существовании в комнате этого чуть излишне полного, небрежно одетого мужчины.
        - Рогер был освобожден от взноса.
        - Значит, он являлся вашим маленьким социальным проектом? Заполнял квоту на благотворительность. Наверное, ему было приятно?
        Грот сдержанным жестом отодвинул кресло и поднялся. Он остался стоять за письменным столом, выпрямив спину и упершись кончиками пальцев в идеально чистую поверхность стола. «Точно Калигула в старом фильме „Травля“», - подумал Себастиан, отметив, что директор, вставая, машинально застегнул пиджак.
        - Должен сказать, что меня возмущает ваше отношение к нашей школе.
        - Ну надо же. Но, понимаете ли, я провел здесь три худших года в жизни, поэтому требуется несколько большее, чем ваша рекламная болтовня, чтобы я влился в хор восхищающихся.
        Грот посмотрел на Себастиана с некоторым скепсисом.
        - Вы наш бывший ученик?
        - Да, к сожалению, моему отцу взбрело в голову организовать этот храм знаний.
        Грот переварил информацию и, когда до него дошло то, что он услышал, снова сел. Расстегнул пиджак. Возмущенное выражение лица сменилось откровенным недоверием.
        - Вы сын Туре Бергмана?
        - Да.
        - Вы с отцом не особенно похожи.
        - Спасибо, это самое приятное из услышанного мною с тех пор, как я сюда приехал.
        Себастиан встал и повел рукой, объединяя Ванью и Рагнара вместе.
        - Вы тут можете продолжать вдвоем. Где я могу найти Беатрис Странд?
        - У нее сейчас урок.
        - Но она ведь, наверное, проводит его где-то в школе?
        - Я предпочел бы, чтобы вы отложили разговор с ней до перемены.
        - Ладно, я найду ее сам.
        Себастиан вышел в коридор. Закрывая за собой дверь, он услышал, как Ванья просит за него прощения. Эти слова ему слышать уже доводилось. Не от нее, а от других коллег, обращенные к другим людям и при других обстоятельствах. Себастиан начинал все больше осваиваться в расследовании. Он быстрым шагом двинулся к лестнице. Раньше большинство классов располагались этажом ниже. Едва ли что-нибудь изменилось. Вообще почти все выглядело так, как сорок лет назад, немного изменился цвет стен, а в остальном Пальмлёвская гимназия была верна себе.
        Ад ведь обычно не меняется.
        Это, вероятно, заложено в самом определении ада.
        Неизменная боль.

* * *

        Материалы находились на двух внешних жестких дисках LaCie. Их час назад доставил курьер охранного предприятия. Билли быстро подсоединил первую стальную коробочку к своему компьютеру и принялся за дело. На диске значилось: пятница, 22 апреля 06:00–00:00, камеры 1:02-1:16. Билли ничего не понимал в этой нумерации, но, согласно приложенному регистру, камеры 1:14-1:15 покрывали улицу Густавсборгсгатан или ее части. Последнее из известных им мест пребывания Рогера в тот роковой вечер.
        Билли отыскал среди разных папок камеру 1:14 и, дважды кликнув, запустил запись. Качество воспроизведения было лучше обычного, эту систему камер установили не более шести месяцев назад, и компания явно не поскупилась. Билли очень обрадовался - в большинстве случаев материал с камер наружного наблюдения оказывался столь нечетким, что мало помогал расследованию. Но тут совсем другое дело. «Самая крутая оптика фирмы „Цейсс“», - подумал Билли, прокручивая запись вперед до 21:00. Уже через полчаса он позвонил Торкелю.

* * *

        На то, чтобы отыскать нужный класс, Себастиану потребовалось больше времени, чем он предполагал. Довольно долго он бродил по знакомым коридорам и стучался в разные двери, прежде чем наконец нашел класс, в котором находились 9 «Б» и Беатрис Странд. По пути Себастиан решил отключить эмоции. Школа - это всего лишь здание. Здание, в котором он, внутренне протестуя, провел три года. Когда пришло время идти в гимназию, отец заставил его поступить в Пальмлёвскую, и Себастиан с первого дня решил, что ему там не понравится, что он не впишется. Он нарушал все мыслимые правила и, будучи сыном основателя, бросал вызов всем учителям и авторитетам. Его поведение, вероятно, могло бы снискать ему славу среди остальных учеников, но Себастиан решил: ничего хорошего за годы, проведенные в школе, у него не будет, поэтому сплетничал и настраивал учеников друг против друга и против учителей. Это сделало его ненавистным для всех и создало отчужденность, к которой он и стремился. Ему почему-то казалось, что, отдаляясь от всех и вся, он наказывает отца, и нельзя не признать, что полная отчужденность создавала ему своего
рода свободу. От него заранее ожидали, что он во всех случаях будет поступать как ему заблагорассудится. А это у него получалось прекрасно.
        По протоптанной в подростковом возрасте дорожке Себастиан продолжал идти всю дальнейшую жизнь.
        Му way or the highway[9]
        Всю жизнь. Нет, не всю жизнь. С Лили он таким не был, отнюдь. Как это возможно, чтобы один человек, а позднее два оказали на его жизнь такое влияние? В корне изменили его?
        Он не знал.
        Знал только, что так было.
        Было, а потом его этого лишили.
        Себастиан постучал в светло-коричневую дверь и сразу вошел. На учительском месте сидела женщина лет сорока. Густые рыжие волосы завязаны на затылке в хвост. Ненакрашенное открытое лицо, полное веснушек. Темно-зеленая блузка с бахромой, идущей по довольно внушительному бюсту. Длинная коричневая юбка. Женщина вопросительно посмотрела на Себастиана, который, представившись, отпустил учеников с конца урока. Беатрис Странд не возражала.
        Когда они остались в классе одни, Себастиан выдвинул стул и уселся за первую парту. Он попросил Беатрис рассказать о Рогере, ожидая, что сейчас последует всплеск эмоций, и не ошибся. При учениках Беатрис приходилось быть сильной, знающей ответы на все вопросы, являться им опорой в условиях, когда в их нормальную жизнь вторглось непостижимое. Теперь же она оказалась с глазу на глаз с человеком взрослым, занимавшимся расследованием и тем самым бравшим роль защитника стабильности и контроль за ситуацией на себя. Ей больше не нужно было оставаться сильной, и она дала волю чувствам. Себастиан терпеливо ждал.
        - У меня просто в голове не укладывается, - бормотала она, всхлипывая. - В пятницу мы, как обычно, попрощались, а теперь он… больше никогда не придет. Мы до последнего надеялись, но когда его нашли…
        Себастиан промолчал. Тут в дверь постучали, и в класс заглянула Ванья. Пока Себастиан представлял их друг другу, Беатрис сморкалась и вытирала слезы. Потом она приложила носовой платок к заплаканному лицу, извинилась, встала и вышла из класса. Ванья села на край одной из парт.
        - Школа не следит за компьютерными операциями, и нигде нет камер. Директор говорит, что им важно взаимное уважение.
        - Значит, мейл мог отправить кто угодно?
        - Даже не обязательно кто-то из учеников. Можно просто зайти прямо с улицы.
        - Но тут необходимо определенное знание школы.
        - Разумеется, правда, это означает двести восемнадцать учеников, плюс родители, плюс приятели, плюс весь персонал.
        - Он это знал.
        - Кто?
        - Тот, кто посылал мейл. Он знал, что проследить дальше невозможно. Однако он бывал здесь раньше. Он каким-то образом связан со школой. Из этого можно смело исходить.
        - Вероятно. Если это, конечно, «он».
        - Я бы очень удивился, если бы это оказался не «он». Метод и особенно эта история с сердцем указывают на то, что преступник мужчина.
        Себастиан уже собирался начать рассказывать о свойственной преступникам-мужчинам потребности в трофеях, об их стремлении сохранять власть над жертвой путем сохранения чего-либо ей принадлежащего, что в принципе совершенно не характерно для преступников женского пола. Но его прервало возвращение Беатрис. Еще раз извинившись, она села за стол и повернулась к ним лицом. Теперь она выглядела более собранной.
        - Это вы помогли Рогеру перейти сюда? - начала Ванья.
        Беатрис согласно кивнула.
        - Да, они с моим сыном Юханом друзья. - Беатрис сообразила, что говорит не в том времени, и поправилась: - Были друзьями. Он часто бывал у нас дома, и я знала, что ему трудно приходилось в старших классах школы, но постепенно выяснилось, что в гимназии началось то же самое, если не хуже.
        - А здесь ему нравилось?
        - Более или менее. Поначалу, конечно, было трудно.
        - Почему?
        - Ему многое было в новинку. Здесь ученики очень нацелены на учебу. Он не привык к такому темпу и к уровню, на котором мы работаем. Но потом стало лучше. Он оставался после уроков на дополнительные занятия. Действительно серьезно взялся за дело.
        Себастиан молчал. Внимание Беатрис было целиком направлено на Ванью, а Себастиан сидел, разглядывая ее профиль, и поймал себя на том, что размышляет, каково это - запускать пальцы в ее густые рыжие волосы. Целовать веснушчатое лицо. Смотреть, как закрываются от наслаждения большие голубые глаза. Что-то в ней подавало сигналы, Себастиан толком не понимал, что именно, возможно, одиночество. Но не такое, как у Клары Лундин. Не столь беззащитное. Беатрис была… увереннее. Более зрелой. Себастиану подумалось, что ее было бы труднее уложить в постель, но усилия, наверное, стоили бы того. Он отбросил эту мысль. Одной женщины, связанной с расследованием, вполне достаточно. Он снова сконцентрировался на разговоре.
        - У Рогера были здесь друзья?
        - Мало. Он общался с Юханом и иногда со Свеном Хеверином, но тот уехал на этот семестр учиться в США. Ну и конечно, Лиза, его девушка. Нельзя сказать, чтобы с ним никто не общался или к нему плохо относились. Просто он был немного волком-одиночкой.
        - Но никаких драк?
        - Здесь нет. Правда, иногда он сталкивался с людьми из старой школы.
        - Как вам кажется, его ничто не беспокоило?
        - Нет. Когда он уходил, он выглядел как обычно. Радовался тому, что настала пятница, как и все остальные. У них была контрольная по шведскому, он заглянул ко мне и сказал, что думает, что написал хорошо.
        Беатрис умолкла и покачала головой, будто внезапно задумалась над невероятностью ситуации. У нее из глаз опять хлынули слезы.
        - Он был очень хорошим мальчиком. Нежным. Зрелым. Это совершенно необъяснимо.
        - А Юхан, ваш сын, здесь?
        - Нет, он дома. На него это ужасно подействовало.
        - Мы бы очень хотели с ним поговорить.
        Беатрис подавленно кивнула:
        - Я вас понимаю. Я буду дома около четырех.
        - Ваше присутствие совсем не обязательно.
        Беатрис снова кивнула. Еще более подавленно. Это ей знакомо. Никто в ней не нуждается. Себастиан с Ваньей встали.
        - Возможно, мы еще придем, если нам попозже потребуется снова поговорить с вами.
        - Пожалуйста. Я так надеюсь, что вы разберетесь в этом. Это так… так тяжело. Для всех.
        Себастиан кивнул ей с видимым сочувствием. Беатрис остановила их.
        - Еще одно, не знаю, важно ли это, но Рогер звонил. Нам домой. В ту пятницу вечером.
        - Во сколько?
        Информация оказалась совершенно новой, что было заметно по Ванье. Она автоматически придвинулась поближе к Беатрис.
        - Приблизительно в четверть девятого. Он хотел поговорить с Юханом, но тот ушел с Ульфом, с отцом. Я сказала, что он может позвонить Юхану на мобильный, но, по словам Юхана, он так и не перезвонил.
        - Что он хотел? Он что-нибудь сказал?
        Беатрис покачала головой:
        - Он хотел поговорить с Юханом.
        - В четверть девятого в прошлую пятницу?
        - Примерно так.
        Ванья поблагодарила и вышла. Четверть девятого.
        В это время Рогер находился у своей подружки Лизы.
        Ванья все больше утверждалась в мысли, что он у нее вообще не был.

* * *

        Торкель уселся рядом с Билли. Под потолком жужжал проектор, подключенный к компьютеру. На стене прокручивались кадры с камеры наружного наблюдения 1:15. По углу съемки можно было быстро заключить, что камера установлена в нескольких десятках метров от земли. Она смотрела на открытую площадку, по центру которой проходила улица, исчезавшая между двумя высокими домами и продолжавшаяся дальше. В одном из зданий, в левом, помещался институт, в другом - школа. Пустая площадка перед камерой казалась холодной и продуваемой ветром. В углу картинки бежали цифры таймера. Тишину внезапно нарушил въехавший в кадр мопед, и Билли нажал на паузу.
        - Вот. В 21:02 проезжает Лео Лундин. Почти сразу за этим слева появится Рогер.
        Билли снова нажал на клавишу и продолжил показ записи. Не прошло и минуты, как в кадре возник новый персонаж. На нем была зеленая куртка, и он шел быстрым, целеустремленным шагом. Билли задержал кадр, и они с Торкелем принялись разглядывать этого человека. Несмотря на то что козырек кепки скрывал лицо, перед ними, вне всякого сомнения, был Рогер Эрикссон. Рост, довольно длинные волосы - и куртка, которая теперь висела в полиции, в сейфе для доказательств, коричневая от засохшей крови, была здесь целой и безо всяких пятен.
        - Он появляется ровно в 21:02:48, - сказал Билли, снова запуская запись.
        Рогер ожил и продолжил путь. Движущиеся кадры с человеком, которому осталось жить всего несколько часов, обладали некоей особенностью. Известность катастрофы словно бы заставляла вглядываться в каждый шаг с большей тщательностью и вниманием. Смерть уже притаилась за углом, но на обычной прогулке это на самом деле никоим образом не отражалось. Знанием судьбы обладает наблюдатель, а не шестнадцатилетний парень, спокойно идущий мимо камеры 1:15. Он ничего не знает о том, что его ждет.
        Торкель увидел, как Рогер остановился и поднял взгляд. Секундой позже в кадре снова возник мопед. По жестам Рогера они определили, что тот узнал водителя и понял, что появление мопеда сулит ему неприятности. Он застыл на месте и огляделся, словно в поисках выхода из положения. Потом быстро решил попытаться игнорировать мопед, который теперь уже задиристо кружил вокруг него. Рогер попробовал отойти на несколько шагов, но кружащий мопед мешал ему, сужая круги. Рогер остановился. После нескольких кругов остановился и мопед. Лео слез на землю. Рогер смотрел на парня, который, словно желая прибавить себе роста, снял шлем и распрямил спину. Он знал, что сейчас начнется драка, и приготовился дать отпор. Торкель впервые получил возможность по-настоящему познакомиться с убитым мальчиком и составить себе о нем некоторое представление. Он не бросился бежать. Возможно, он был не только жертвой. Казалось, он тоже пытается вытянуться. Лео что-то сказал. Рогер ответил, и тут же получил первый толчок, и, споткнувшись, отпрянул назад, Лео бросился следом. Не успел Рогер вновь обрести равновесие, как Лео ухватился
за его левую руку и отогнул рукав куртки, обнажив часы. Наверное, Лео что-то сказал, поскольку Рогер предпринял попытку вырвать руку. Лео ответил ударом кулака в лицо.
        Быстро и сильно.
        Без предупреждения.
        Торкель увидел, как по правой ладони Рогера потекла кровь, когда тот поднес ее к лицу. Лео снова нанес удар. Рогер пошатнулся и, падая на колени, ухватился за футболку Леонарда.
        - Тут кровь попадает на футболку Лео, - коротко констатировал Билли.
        Торкель мысленно кивнул: это объясняет обнаруженную ими кровь. Окровавленная футболка, похоже, стала стартовым сигналом. Лео только того и требовалось, чтобы оправдать дальнейшее избиение. Он яростно набросился на Рогера. Прошло немного времени, прежде чем Лео повалил Рогера на землю и стал его пинать. Таймер на записи механически отсчитывал время, которое Рогер пролежал, скрючившись и принимая заслуженное, по представлениям Лео, наказание. Только в 21:05 Лео прекратил орудовать ногами, наклонился над лежащим Рогером и сорвал с него часы. Потом в последний раз посмотрел на лежащего на земле мальчика, нарочито медленно надел шлем, словно желая усилить свое превосходство, уселся на мопед и выехал из кадра. Рогер еще некоторое время не вставал. Билли посмотрел на Торкеля.
        - Он не смотрел с подружкой «Давайте потанцуем».
        Торкель кивнул. Лиза лжет. Однако сведения, полученные при допросе Леонарда, тоже не подтверждаются. Рогер не сталкивал Леонарда с мопеда.
        Они не дрались.
        Драка, по мнению Торкеля, подразумевала двух активных участников.
        Торкель откинулся на спинку стула и заложил руки за голову. Они всяко могут привлечь Лео Лундина за побои и ограбление.
        Но не за убийство. По крайней мере не там и не тогда. Да и позднее тоже, в этом Торкель был почти уверен. Лео - хулиган. Но чтобы вырезать сердце - нет, на такое он не способен. Во всяком случае, сейчас, быть может, через несколько лет, если его жизнь действительно пойдет под откос.
        - Куда Рогер отправляется потом?
        - Не знаю. Вот смотри. - Билли встал и подошел к приколотой к стене карте. - Он продолжает идти вперед и попадает на Васагатан. Здесь он может свернуть направо или налево. Если пойдет налево, то выйдет к Северной кольцевой дороге. На этом перекрестке имеется камера, но там он не появился.
        - Значит, он, вероятно, пошел направо?
        - Тогда бы он постепенно появился на записи с камеры, расположенной здесь. - Билли указал на карте место перед стадионом, примерно на дециметр к северу. - На самом деле там метров двести. Но там его тоже не было.
        - Значит, он свернул раньше.
        Билли кивнул, указывая на небольшую дорогу, отходящую от Васагатан чуть под углом.
        - Судя по всему, здесь. Апалбювеген. Ведет прямо в жилой квартал. Там нет никаких камер. Мы не знаем даже, в каком направлении он пошел.
        - Тогда проверь все направления. Возможно, он потом снова появляется на какой-нибудь более крупной дороге. Отправь людей походить по домам. Кто-нибудь его наверняка видел. Я хочу знать, куда он пошел.
        Билли кивнул, и оба мужчины достали телефоны.
        Билли позвонил не до конца отошедшему от праздника юбиляру из охранной фирмы, чтобы получить еще записи.
        Торкель позвонил Ванье. Та, как всегда, ответила с первого сигнала.

        Когда Торкель позвонил, Ванья с Себастианом как раз выходили из Пальмлёвской гимназии. Уже прозвенел звонок на перемену, и в школьном дворе толпилось много учеников. Торкель быстро ввел Ванью в курс дела; говорить по телефону он любил эффективно, и разговор продолжался меньше минуты. Ванья положила трубку и повернулась к Себастиану.
        - Они нашли запись с Густавсборгсгатан. В начале десятого Рогер был там.
        Себастиан стал вникать в новую информацию. Ванья упорно утверждала, что Лиза Ханссон, шестнадцатилетняя девушка, подруга Рогера, раз за разом лгала относительно его местонахождения в ночь убийства. Теперь они получили доказательство. Следовательно, ей важнее утаить правду, чем раскрыть убийство ее парня. Такие загадочные тайны Себастиана интересовали. Черт, это дело в целом начинало интересовать его все больше и больше. Приходилось признать, что небольшое отвлечение от его собственных терзаний подвернулось как нельзя кстати. Ему, пожалуй, надо продержаться в расследовании сколько потребуется, извлекая максимум пользы из ситуации, а когда представится такая возможность, заново решать вопрос о своем участии и будущем.
        - А не побеседовать ли нам немного с Лизой?
        - Я уж думала, что ты никогда об этом не спросишь.
        Они снова направились в сторону школы. Лиза ушла домой после английского. У нее оказался сегодня короткий день. Можно надеяться, что сейчас она дома. Ванья не чувствовала в себе сил звонить и проверять - это бы лишь дало родителям возможность подготовиться и выстроить линию обороны. Они сели в машину, и Ванья нажала на газ, сильно превысив предел допустимой скорости.

        ~ ~ ~

        Ехали они молча. Ванью это устраивало. Она не испытывала ни малейшей потребности в том, чтобы поближе узнать просто-напросто навязанного ей и, как она надеялась, исключительно временного напарника. Она уже знала, что болтать ради того, чтобы просто убить время, Себастиан не станет. Урсула называла его социальной катастрофой. Она говорила также, что значительно лучше, когда он молчит. Стоит ему открыть рот, как он делается грубым, сексуально озабоченным, язвительным или попросту озлобленным. Пока он молчит, на него по крайней мере не приходится злиться.
        Ванья, в точности как и Урсула, здорово рассердилась, когда Торкель представил им Себастиана и сказал, что тот будет участвовать в расследовании. Не столько из-за самого Себастиана. Конечно, она слышала о нем больше гадостей, чем обо всех полицейских вместе взятых, однако сильнее всего ее задело то, что Торкель принял решение о включении его в группу, не спросив ее. Ванья понимала, что Торкель вовсе не обязан советоваться с ней в таких вопросах, но тем не менее. Она знала: они так тесно взаимодействуют и так много значат друг для друга в работе, что ей полагалось бы дать высказаться по поводу решения, которое влияло на группу в целом, еще до его принятия. Торкель был лучшим начальником из тех, с кем ей доводилось работать, поэтому она удивилась, когда он произвел столь значительное изменение через ее голову. Через головы всех. Удивилась и, честно говоря, огорчилась.
        - Как зовут ее родителей?
        Ванья оторвалась от своих размышлений. Она повернулась к Себастиану, который сидел неподвижно, по-прежнему глядя в боковое окно.
        - Ральф и Анн-Шарлотт. А что?
        - Ничего.
        - Это есть в материале, который ты получил.
        - Я его не читал.
        Ванья не поверила своим ушам.
        - Не читал?
        - Да.
        - Зачем ты вообще участвуешь в расследовании?
        Ванья задавалась этим вопросом с тех самых пор, как Торкель, мягко говоря, туманно объяснил присутствие Себастиана. Он что, каким-то образом держит Торкеля на крючке? Нет, такое немыслимо. Торкель никогда не стал бы подвергать расследование риску по личным причинам, какими бы они ни были. Ответ последовал скорее, чем она предполагала:
        - Вы нуждаетесь во мне. Без меня вам этого никогда не раскрыть.
        Урсула оказалась права. Разозлиться на Себастиана Бергмана легко.
        Ванья припарковалась и заглушила мотор. Перед тем как выйти из машины, она повернулась к Себастиану:
        - Еще одно.
        - Что?
        - Нам известно, что она лжет. У нас есть доказательства. Но мне хочется, чтобы она заговорила. Поэтому мы не станем вваливаться и обрушивать на нее доказательства, чтобы она просто замолчала. О’кей?
        - Конечно.
        - Я ее знаю. Я руковожу. Ты молчишь.
        - Я уже сказал, что ты почти не заметишь моего присутствия.
        Бросив на него взгляд, ясно показывающий, что она не шутит, Ванья вышла из машины и двинулась к дому. Себастиан последовал за ней.
        Как Ванья и надеялась, Лиза оказалась дома одна. Увидев перед входной дверью Ванью в сопровождении незнакомого мужчины, она явно пришла в шоковое состояние. Потом попыталась привести какие-то неудачные отговорки, но Ванья вошла в холл без приглашения - она уже приняла решение, особенно когда услышала, что Лиза дома одна.
        - Это займет всего минуту. Мы можем поговорить там.
        Ванья более или менее заставила их пройти в аккуратно прибранную кухню. Себастиан держался на заднем плане. Он вежливо поздоровался с девушкой и умолк. К радости Ваньи, он пока придерживался их договоренности. На самом же деле Себастиан был не в силах говорить. Увидев выложенного бусинками Иисуса, он просто онемел. Ничего подобного ему еще видеть не доводилось. Потрясающе.
        - Садись.
        Ванье показалось, что во взгляде девушки что-то изменилось. Она выглядела более усталой. Без оборонительного огня в глазах, будто ее защитная стена дала трещину. Ванья старалась говорить максимально душевно. Ей не хотелось, чтобы ее слова воспринимались как слишком агрессивные.
        - Лиза, дело обстоит следующим образом. У нас возникла проблема. Большая проблема. Мы знаем, что в ту пятницу в девять часов Рогера здесь не было. Нам известно, где он находился, и мы можем это доказать.
        Ей только почудилось или плечи Лизы немного обмякли и опустились?
        Но она ничего не сказала.
        Пока.
        Ванья склонилась вперед и коснулась ее руки. На этот раз мягче.
        - Лиза, теперь ты должна сказать правду. Я не знаю, почему ты лжешь. Но тебе больше нельзя лгать. Не ради нас, а ради себя самой.
        - Я хочу, чтобы пришли мои родители, - выдавила из себя Лиза.
        Ванья не отрывала руки от кожи девушки.
        - Ты уверена? Тебе действительно хочется, чтобы они узнали, что ты лжешь?
        Ванья впервые увидела промелькнувшую секундную слабость, каковая обычно предвещает правду.
        - В пять минут десятого Рогер был на Густавсборгсгатан. У меня есть пленка, где он заснят. Густавсборгсгатан находится на некотором расстоянии отсюда, - продолжила Ванья. - Я предполагаю, что твой парень ушел в четверть девятого. Самое позднее - в половину девятого. Если он вообще здесь был.
        Продолжать дальше она не стала. Посмотрела на Лизу, в глазах которой теперь читались усталость и отчаяние. Все следы строптивости и подросткового высокомерия исчезли. Она казалась просто испуганной. Испуганным ребенком.
        - Они страшно рассердятся, - произнесла она наконец. - Мама с папой.
        - Если они об этом узнают.
        Теперь Ванья уже мягко сжимала руку девочки, становившуюся по ходу разговора все теплее и теплее.
        - Блин, блин, блин, - внезапно проговорила Лиза, и запретные слова стали началом конца. Стена рухнула. Девушка освободилась от руки Ваньи и уткнулась лицом в ладони. Оба услышали долгий выдох, сделанный почти с облегчением. Носить в себе тайны тяжело.
        - Он не был моим парнем.
        - Что ты сказала?
        Лиза подняла голову и чуть-чуть повысила голос.
        - Он не был моим парнем.
        - Не был?
        Лиза замотала головой и отвернулась от Ваньи. Устремила невидящий взгляд куда-то вдаль, в окно, словно рвалась туда. Прочь.
        - Кем же он тогда был? Чем вы занимались?
        Лиза пожала плечами.
        - Мы ничем не занимались. Его одобряли.
        - Одобряли?
        Лиза повернула голову и бросила на Ванью усталый взгляд. Неужели та не понимает?
        - Ты хочешь сказать, его одобряли родители?
        Лиза опустила руки и кивнула.
        - Мне разрешалось с ним гулять. Или оставаться дома одной. Правда, мы всегда куда-нибудь уходили.
        - Но не вместе.
        Лиза покачала головой.
        - У тебя есть другой парень, ведь так?
        Лиза снова кивнула и впервые посмотрела на Ванью умоляюще. Девочка, жизнь которой, вероятно, сводилась к тому, чтобы быть идеальной дочкой - маска, уже начавшая спадать.
        - Который не нравится родителям?
        - Они бы убили меня, если б узнали.
        Ванья снова посмотрела на картину из бусинок. Теперь она означала нечто иное. «Я есмь Путь». Только не когда тебе шестнадцать лет и ты влюблена в неправильного парня.
        - Ты понимаешь, что нам придется встретиться с этим парнем? Поговорить с ним. Но твоим родителям вовсе не обязательно об этом знать, мы тебе обещаем.
        Лиза кивнула. Она была больше не в силах сопротивляться. «Правда сделает тебя свободной», - при первой возможности говорил руководитель молодежи в церкви. Лиза уже давно отнесла эти слова к постоянно разрастающейся категории обманов, с которыми ей много лет приходилось жить. Но сейчас, в этот миг, она поняла, что данную категорию необходимо пересмотреть. Правда сделает тебя свободной, но страшно разозлит твоих родителей. Вот как оно на самом деле. Но это по крайней мере правда, и она действительно приносит освобождение.
        - Что с ним не так? Слишком взрослый? Связан с криминалом? Наркотики? Мусульманин?
        Вопросы задал Себастиан. Ванья посмотрела на него, и он принял слегка извиняющийся вид. Она кивнула - все в порядке.
        - Он совершенно нормальный, - ответила Лиза, пожав плечами. - Просто он не… все это. - Лиза повела рукой жестом, включавшим не только дом, но и весь квартал, ухоженные садики перед небольшими виллами на тихой улице.
        Себастиан понял, что она имеет в виду. В возрасте Лизы он сам тоже не мог проанализировать свою ситуацию и сформулировать словами, но ощущение он узнал. Защищенность, превратившаяся в тюрьму. Забота, ставшая удушающей. Условности, кажущиеся кандалами.
        Ванья склонилась к девушке и снова взяла ее за руку. Лиза не сопротивлялась, или, вернее, ей даже хотелось контакта.
        - Рогер вообще сюда приходил?
        Лиза кивнула:
        - Но пробыл только до четверти девятого, когда мы убедились, что мама с папой ушли.
        - Куда же он отправился потом?
        Лиза покачала головой.
        - Не знаю.
        - Он собирался с кем-то встретиться?
        - Думаю, да, как всегда.
        - С кем?
        - Я не знаю. Рогер никогда ничего не рассказывал. Он любил тайны.
        Себастиан смотрел на Лизу с Ваньей, которые сидели близко друг к другу за противоестественно чистым столом и разговаривали о вечере, включавшем в себя все, кроме Рогера. Порядок на кухне напоминал Себастиану дом его детства и дома соседей, с таким удовольствием общавшихся с его успешными родителями. По правде говоря, у него было такое чувство, будто он забрел в копию своего проклятого детства и отрочества. Он всегда боролся против этого. Наблюдал внешнее поддержание формы и порядка при полном отсутствии любви или смелости. Сидящая за столом девушка нравилась Себастиану все больше и больше. Из нее может получиться что-нибудь стоящее. Тайный любовник в шестнадцать лет. Ее родителям придется изрядно повоевать с ней, когда она станет постарше. Это его радовало.
        Они услышали, как открывается входная дверь.
        - Лиза, мы уже дома, - приветливо донеслось из холла.
        Лиза рефлекторно отдернула руку и застыла на стуле. Ванья с молниеносной скоростью протянула ей свою визитку.
        - Пошли мне эсэмэс, как я могу связаться с твоим парнем, и больше мы сейчас об этом говорить не будем.
        Лиза кивнула, быстро схватила визитку и как раз успела сунуть ее в карман. Первым вошел папа Ральф.
        - Что вы здесь делаете?! - Приветливый тон из холла как рукой сняло.
        Ванья встала и встретила его с чуть слишком веселой улыбкой. С улыбкой, давшей ему понять, что он опоздал. Ванья была довольна. Ральф принялся восстанавливать свой авторитет.
        - Я полагал, что мы договорились, что вы не станете разговаривать с дочерью без меня. Это совершенно неприемлемо!
        - Вы не имеете права этого требовать, а кроме того, нам надо было всего лишь уточнить у Лизы кое-какие детали. Мы сейчас уйдем.
        Ванья обернулась и улыбнулась Лизе, которая не увидела этого, поскольку сидела, уткнувшись взглядом в стол. Себастиан поднялся. Ванья двинулась к двери и прошла мимо родителей.
        - Думаю, мы больше вас не потревожим.
        Папа переводил взгляд с Ваньи на дочь и обратно. Несколько секунд он не находил что ответить, но потом избрал единственный известный ему путь.
        - Я поговорю с вашим начальником, так и знайте. Вы еще об этом пожалеете!
        Ванья почувствовала, что не в силах даже отвечать, и просто пошла дальше к двери. Она получила то, зачем приходила. Тут за ее спиной вдруг раздался голос Себастиана, прозвучавший с особой силой, словно тот давно ждал этого момента.
        - Но вы должны кое-что знать, - сказал Себастиан, придвигая стул к кухонному столу почти изысканным движением. - Ваша дочь вам солгала.
        Что он, черт возьми, делает!!! Ванья потрясенно обернулась и уставилась на Себастиана грозным взглядом. Поступать как свинья по отношению к коллегам и другим взрослым - это одно, но продавать ребенка… Без всякой необходимости. Лиза, казалось, хотела нырнуть под стол. Родители умолкли. Все видели только мужчину, внезапно сделавшегося центром кухни.
        Именно таких моментов Себастиану Бергману не хватало больше всего во время его добровольного отказа от работы. Сейчас же он не спешил, требовалось сохранить магию. Она теперь приходила не так часто.
        - В ту пятницу Рогер ушел намного раньше, чем поначалу утверждала Лиза.
        Родители посмотрели друг на друга, и на этот раз молчание прервала мама.
        - Наша дочь не лжет.
        Себастиан подошел поближе к родителям.
        - Нет, лжет. - Он не собирался щадить истинных лжецов, раз уж они попались к нему на крючок. - Но вам следует задаться вопросом, почему она лжет. Возможно, существует причина, почему она не решается рассказывать вам правду.
        Себастиан замолчал и пристально посмотрел на родителей. От волнения в преддверии продолжения атмосфера в аккуратно прибранной кухне накалилась до предела. В преддверии его продолжения. Мозг Ваньи работал на полную мощность, пытаясь понять, как ей обрести почву под ногами в том болоте, где она внезапно оказалась. Но ей удалось выдавить из себя лишь слабую мольбу:
        - Себастиан…
        Себастиан даже не обратил на нее внимания. Он доминировал в комнате и единолично держал в руках жизнь шестнадцатилетней девушки. Зачем ему кого-то слушать?
        - В тот вечер Лиза с Рогером поругались. Он ушел уже около восьми. Они поругались, а он умер, как вы думаете, каково ей? Не поругайся они, он остался бы в живых. В том, что он ушел раньше, виновата она. Это невероятный груз вины для маленькой девочки.
        - Лиза, это правда? - Голос матери звучал умоляюще, а в ее глазах показались слезы.
        Лиза посмотрела на родителей так, будто очнулась ото сна и уже толком не понимала, что является правдой, а что ложью. Себастиан незаметно подмигнул ей. Он чувствовал себя прекрасно.
        - Лизин поступок, собственно, нельзя назвать ложью. Тут скорее сработал защитный механизм. Чтобы иметь силы жить дальше. Чтобы справиться с чувством вины. Поэтому я вам это и рассказываю, - продолжил Себастиан, серьезно глядя на Лизиных родителей. Потом он еще больше понизил голос, чтобы подчеркнуть серьезность. - Лиза должна знать, что она не совершила никакой ошибки.
        - Ну конечно, малышка, ты поступила правильно, - вступил на этот раз в разговор папа Ральф.
        Он подошел к дочери и обнял ее одной рукой. Лиза стояла с откровенно удивленным видом. Переход от разоблачения к любви и заботе произошел слишком быстро.
        - Дитя мое, почему же ты ничего не сказала? - робко начала мама, но больше ничего не успела сказать, потому что ее снова перебил Себастиан:
        - Потому что она не хотела вас разочаровывать. Неужели вы не понимаете? Она испытывает огромную вину. Вину и горе. А вы говорили только о том, лжет она или нет. Неужели вы не понимаете, как одиноко она себя чувствовала?
        - Но мы же не знали… мы верили.
        - Вы предпочитали верить в то, что вас устраивало. Только и всего. Это по-человечески понятно. Но сейчас ваша дочь нуждается в заботе, в любви, она должна чувствовать, что вы ей доверяете.
        - Но ведь мы доверяем.
        - Недостаточно. Дайте ей любовь, но дайте и свободу. Ей это сейчас необходимо. Много доверия и свободы.
        - Само собой разумеется. Спасибо. Мы не знали. Простите, если мы вспылили, но я надеюсь, вы понимаете… - начала мама.
        - Конечно. Мы все хотим защитить своих детей. От всего. Иначе мы не были бы родителями.
        Себастиан расплылся в теплой улыбке, обращенной к маме. Она благодарно ответила на нее небольшим кивком: вы правы, вы правы.
        - Поехали? - обратился Себастиан к Ванье, перешедшей от злости к растерянности.
        Ванья изо всех сил постаралась кивнуть естественно:
        - Конечно. Мы не станем больше отнимать у вас время.
        Они с Себастианом в последний раз улыбнулись родителям.
        - Помните, у вас очень хорошая девочка. Дайте ей любовь и свободу. Она должна знать, что вы ей доверяете.
        С этими словами они вышли. Себастиан испытывал бурную радость от того, что ему представился шанс заложить в жизнь семейства Ханссонов маленькую бомбочку с часовым механизмом. Свобода как раз и необходима Лизе для того, чтобы побыстрее взорвать все это дерьмо. Чем быстрее, тем лучше.
        - Неужели все это было так уж необходимо? - поинтересовалась Ванья, когда они открывали калитку.
        - Мне это доставило удовольствие, достаточно? - Себастиан повернулся к Ванье, чей вид явно говорил о том, что желание развлечься не оправдывает его действий. Себастиан вздохнул. Все надо объяснять.
        - Да, это было необходимо. Рано или поздно в прессу просочится, что Рогер был не там, где сказала Лиза. Сейчас мы были у них и могли объяснить почему. Помочь ей.
        Себастиан двинулся дальше. Когда он подходил к машине, ему даже захотелось посвистеть. Давненько он не свистел.
        Очень давно.
        Ванья шла на несколько шагов позади него, пытаясь не отставать. Ну конечно. Просто отпустить Лизу было бы самой большой глупостью с их стороны. Ей следовало об этом подумать. Давненько она не чувствовала, что ее обскакали.
        Очень давно.

* * *

        Торкель и Хансер сидели в ее кабинете на третьем этаже. Совещание инициировал Торкель. Им требовалось обсудить ситуацию с доказательствами. Данные с камер наружного наблюдения, конечно, стали прорывом - теперь они точно установили, что в роковую пятницу Рогер в девять с минутами находился на Густавсборгсгатан. Вместе с тем эти сведения привели к тому, что подозрения в отношении Лео еще более ослабли - достаточно многое в его признаниях соответствовало действительности, и Торкель, посоветовавшись с прокурором, решил его отпустить, чтобы не терять времени и сконцентрировать усилия в столь сложном расследовании на главном. В прессе, естественно, поднимется шум. Они ведь уже осудили Лео Лундина. Любитель поиздеваться, зашедший слишком далеко. Журналисты начнут ссылаться на некоторые находки, указывающие на Лео. Про кровь на футболке уже известно всем. Зеленая куртка в прессе пока не фигурировала, но несколько газет уже сообщили, что полиция обнаружила еще кое-что в гараже задержанного. О том, что «еще кое-что» было подкинуто в гараж, в прессе не упоминалось и упоминаться не будет. Этими сведениями
располагала только группа Торкеля, и за ее пределы они не выйдут. Торкель хотел лично сообщить о своем решении Хансер, прежде чем звонить прокурору. Она все-таки формально отвечает за расследование и больше всех нуждается в результативности. Торкель знал, что всегда трудно отпускать подозреваемого, не предъявив вместо него другого. Хансер поняла ситуацию и согласилась с его выводом. Правда, она настаивала на том, чтобы предстоящую пресс-конференцию вел Торкель. Он знал почему. Для карьеры всегда лучше, если даже Госкомиссия пока блуждает в потемках. Торкель пообещал взять журналистов на себя и отправился звонить прокурору.

* * *

        Их машина остановилась на другой улице, перед другой виллой, в другом районе с частными домами. «Сколько же таковых в Вестеросе? В лене. В стране», - думал Себастиан, пока они с Ваньей шли по мощенной камнями дорожке к желтому двухэтажному дому. Себастиан исходил из того, что в подобном районе можно быть и счастливым. Собственного опыта у него не было, но это ведь не означает, что такое невозможно. Хотя для него - нет. Над всем районом витало ощущение «спокойствия и достоинства», которое он презирал.
        - Убирайтесь отсюда!
        Себастиан с Ваньей обернулись и увидели сорокапятилетнего мужчину, направлявшегося к ним из открытых ворот гаража. Под мышкой он держал цилиндрической формы предмет из синей ткани - палатку. Мужчина быстрым и решительным шагом подошел к ним.
        - Меня зовут Ванья Литнер, а это Себастиан Бергман. - Ванья предъявила удостоверение. Себастиан приветственно помахал рукой. - Мы из Государственной комиссии по расследованию убийств и занимаемся делом Рогера Эрикссона. Мы уже разговаривали с Беатрис в школе.
        - Извините. Я думал, вы журналисты. Сегодня я уже парочку выставил. Ульф Старк, отец Юхана.
        Ульф протянул руку. Себастиан сообразил, что это уже второй родитель Юхана, представившийся именно таким образом - «родитель». Ульф, отец Юхана, не муж Беатрис. Беатрис говорила об Ульфе точно так же. Как об отце сына, а не о своем муже. «Он ушел с Ульфом, с отцом». Не с «моим мужем».
        - Вы с Беатрис не женаты?
        Вопрос явно удивил Ульфа.
        - Женаты, а что?
        - Просто любопытно, мне показалось, что… впрочем, неважно. Юхан дома?
        Ульф бросил взгляд на дом, и у него на лбу появилась озабоченная морщина.
        - Да, но вам обязательно разговаривать с ним именно сегодня? Произошедшее на него очень сильно подействовало. Поэтому мы собираемся отправиться в небольшой поход. Ненадолго вырваться из всего этого.
        - Сожалею, но в силу разных обстоятельств мы уже и так в этом расследовании со многим запаздываем, нам необходимо поговорить с Юханом как можно скорее.
        Ульф посчитал, что ему нечего возразить, пожал плечами, отложил походное снаряжение и пригласил их зайти в дом.
        Они сняли обувь в прихожей, где уже и так вперемежку стояли несколько пар ботинок, туфель и тапочек. На полу - клочки пыли. По меньшей мере три предмета верхней одежды лежали брошенными на черный плетеный диван, стоящий возле одной из стен прихожей. Пройдя дальше, Ванья почувствовала, что дом является полной противоположностью хорошо обставленному жилищу Анн-Шарлотт с Ральфом. В одном углу гостиной стояла гладильная доска, на которой лежало белье, а также находились кое-какая недельная корреспонденция, сегодняшняя газета и кружка с кофе. На столике перед телевизором посреди крошек и пятен стояли еще две кружки. На креслах и спинке дивана валялась одежда - чистая или грязная, было не разобрать. Они прошли на второй этаж. Худенький мальчик в очках, выглядевший младше своих шестнадцати лет, сидел у себя в комнате и играл на компьютере.
        - Юхан, тут пришли из полиции, чтобы немного поговорить с тобой о Рогере.
        - Сейчас.
        Юхан не отрывался от экрана. Похоже, это была активная игра. Мужчина с невероятно длинной и уродливой рукой носился и дрался, вроде бы с военными. В качестве оружия он использовал руку. Билли, наверное, знал бы название игры. Странный персонаж забрался в стоящий на углу улицы танк, и на экране появилось слово «загрузка». Когда снова возникло изображение, мы оказались внутри танка и, очевидно, получили возможность им управлять. Юхан нажал на клавишу. Картинка застыла. Он повернулся к Ванье. Взгляд усталый.
        - Приношу свои соболезнования. Насколько мы поняли, вы с Рогером были близкими друзьями.
        Юхан кивнул.
        - Значит, можно предположить, что Рогер рассказывал тебе вещи, о которых не рассказывал никому другому.
        - Что вы имеете в виду?
        Они не услышали ничего нового. Юхан не думал, чтобы Рогера что-то беспокоило и что тот кого-то особенно боялся, хоть периодически и сталкивался с парнями из старой школы. В Пальмлёвской гимназии ему нравилось, он никому не задолжал денег и не проявлял интереса к ничьей девушке. Ведь у него была своя. Юхан полагал, что у нее Рогер и находился в ту пятницу вечером. Он проводил у Лизы много времени. Себастиан и Ванья почувствовали, что, на взгляд Юхана, слишком много. Нет, он тоже не знал, с кем Рогер собирался встретиться, если он не был у Лизы. Не знал он и почему Рогер звонил ему тем вечером домой. Во всяком случае, на мобильный Юхана он так и не перезвонил. Сплошные «нет».
        Ванья начала впадать в уныние. Они топчутся на месте. Все говорят одно и то же: Рогер был спокойным и уравновешенным парнем, держался особняком и ни с кем не ссорился. А что, если это один из тех редких случаев, когда убийца не знал жертву? Вдруг кому-то просто взбрело в голову пойти в пятницу вечером и кого-нибудь убить, и он остановил выбор на Рогере.
        Случайно.
        Просто потому, что ему представилась возможность.
        Конечно, так убивают очень редко. Во всяком случае, таким образом, как здесь. Чтобы вынуть сердце, переместить и спрятать тело, подкинуть доказательства.
        Необычно, но не исключено.
        Вместе с тем Ванья все сильнее чувствовала, что в идентичных рассказах о Рогере что-то не сходится. Ей запали в голову слова Лизы о том, что Рогер любил тайны. Ванье казалось, что эти несколько слов ближе к истине, чем все остальные. Складывалось впечатление, будто существовало два Рогера Эрикссона: один, едва заметный и никогда не высовывавшийся, и другой - с множеством тайн.
        - Значит, ты не можешь припомнить, чтобы у кого-либо имелась причина злиться на Рогера?
        Ванья уже собралась уходить, уверенная в том, что ответом будет еще одно покачивание головой.
        - Могу. На него, конечно, изрядно разозлился Аксель. Но не настолько.
        Ванья остановилась. Она прямо почувствовала прилив адреналина. Имя. Человека, который питал злобу к Рогеру. Соломинка. Возможно, начало еще одной тайны.
        - Кто такой Аксель?
        - Он был у нас в школе завхозом.
        Взрослый мужчина. Доступ к машине. Соломинка стала более ощутимой.
        - Почему же Аксель злился на Рогера?
        - Его из-за Рогера несколько недель назад выгнали из школы.

        ~ ~ ~
        - А, этот прискорбный инцидент.
        Директор Грот расстегнул пиджак и уселся за письменный стол с таким выражением лица, будто подумал о чем-то неприятном, что он съел. Ванья стояла у двери, скрестив руки на груди. Ей стоило немалых усилий, чтобы голос не выдавал ее гнева.
        - Когда мы здесь были, я говорила, что кто-нибудь из вашей школы может оказаться причастным к убийству Рогера Эрикссона. А вы даже не подумали о сотруднике, которого уволили из-за Рогера?
        Директор развел руками, с одной стороны, вроде бы извиняясь, а с другой - показывая, что не придавал этому значения.
        - К сожалению, да, прошу прощения. Я никак не связывал эти обстоятельства вместе.
        - Не могли бы вы немного рассказать о «прискорбном инциденте»?
        Грот с откровенной неприязнью взглянул на Себастиана, который сидел в одном из мягких кресел и разглядывал информационную брошюру о школе, снятую им с полки возле директорского кабинета, пока они ждали.
        «Пальмлёвская Гимназия: здесь начинаются возможности».
        - Тут особенно нечего рассказывать. Оказалось, что наш завхоз Аксель Юханссон потихоньку продает учащимся спиртное. Его, разумеется, незамедлительно уволили и забыли о нем и думать.
        - А как вы узнали о том, чем он занимается? - поинтересовалась Ванья.
        Рагнар Грот, наклоняясь вперед и смахивая со стола несколько пылинок, одарил ее чуть усталым взглядом.
        - Вероятно, поэтому вы здесь, не так ли? Рогер Эрикссон со свойственным ему чувством ответственности пришел ко мне и рассказал о том, что происходит. Я попросил одну из учениц позвонить Акселю и сделать заказ. Когда он явился с товаром в условленное место, мы взяли его с поличным.
        - Аксель знал, что на него наябедничал Рогер?
        - Не знаю. Наверное. Я слышал, что об этом знали многие ученики.
        - Но в полицию вы не заявили?
        - Нет, я не видел в этом особого смысла.
        - Не в том ли дело, что это могло бы подмочить вашу репутацию как «оптимальной среды для получения образования, означающей уверенность, вдохновение и полноценные возможности развития для каждого индивида в духе христианских ценностей и взглядов на человека»? - Себастиан оторвал взгляд от брошюры, которую только что процитировал, не сумев сдержать злорадной усмешки.
        Отвечая, Рагнар Грот изо всех сил старался не выдать голосом неприязни.
        - Отнюдь не тайна, что высокая репутация является нашим главным преимуществом.
        Ванья лишь непонимающе покачала головой.
        - И поэтому вы не заявляете о совершаемых в школе преступлениях?
        - Речь шла о незаконной продаже спиртного. В небольших количествах. Правда, несовершеннолетним, но тем не менее. Акселю в худшем случае пришлось бы заплатить штраф, не так ли?
        - Вероятно, но дело не в этом.
        - Да! - перебил Грот резким голосом. - Дело в том, что потеря доверия родителей стоила бы мне гораздо больше. Это вопрос приоритетов. - Он встал, застегнул пиджак и направился к двери. - Если вы закончили, то у меня есть другие дела. Но если вы хотите поговорить с Акселем Юханссоном, то можете получить его адрес в канцелярии.

        Себастиан стоял в коридоре перед канцелярией и ждал Ванью. На стенах висело множество фотопортретов предыдущих директоров и других учителей, заслуживших того, чтобы их помнили последующие поколения. В центре этого парада фотографий висела единственная картина маслом - портрет отца Себастиана. В полный рост. Он стоял возле кафедры, заполненной атрибутами и символами, которые должны были наводить на мысль о классическом обучении. Картина была написана немного с нижнего ракурса, так что Туре Бергман постоянно смотрел на зрителя сверху вниз. «Пожалуй, отлично ему подходит», - подумал Себастиан.
        Смотреть на всех и вся сверху вниз.
        Осуждающе.
        С центральной позиции.
        Себастиан дал волю мыслям. Каким отцом он сам был в течение тех четырех лет, что ему выпало воспитывать дочку? Ответом, вероятно, будет - неважным.
        Или, вернее, он изо всех сил старался быть хорошим отцом, но этого хватило только на «неважным». В мрачные моменты, когда Себастиан сомневался в своих родительских способностях, ему думалось, что существовала некая параллель с тем, как Сабина смотрела телевизор: качество показываемого не играло никакой роли, пока на экране двигалось нечто красочное, она была довольна. Может, так же обстояло и с ним? И Сабина радовалась ему просто потому, что он находился ближе всего? Не предъявляя требований к качеству. Он действительно проводил с дочкой много времени. Больше, чем Лили. Не сознательно следуя принципам равноправия, просто так складывался их быт. Себастиан часто работал дома, у него случались краткие интенсивные командировки в другие регионы, а затем наступали долгие перерывы, опять-таки выливавшиеся в домашнюю работу. Присутствовать-то он присутствовал. Тем не менее, если что-то случалось, Сабина кидалась к Лили. Всегда сперва к Лили. Наверное, это что-нибудь означало. В генетические причины Себастиан верить отказывался. Некоторые женщины в их окружении решительно утверждали, что мать
просто-напросто не заменить, но он считал это нонсенсом. Поэтому он стал разбираться в самом себе. Что он, собственно, давал дочери, кроме уверенности в том, что рядом всегда кто-то есть? Себастиан не считал, что первые годы с Сабиной были какими-то особенными или, по совести говоря, особо веселыми. Хотя, конечно, особенными они были. Обескураживающими. Ему часто доводилось слышать, как люди убеждали себя в том, что появление ребенка ничего не изменит. Они будут продолжать жить как раньше - с той маленькой разницей, что они станут родителями. Настолько голубоглазым Себастиан не был. Он знал, что ему придется изменить всю свою жизнь. Себя самого. И он был к этому готов. Поэтому первые годы, конечно, были особенными, но не слишком плодотворными. Чисто корыстно: в первые годы Сабина давала ему слишком мало.
        Так ему тогда казалось.
        Сейчас он отдал бы все что угодно, лишь бы их вернуть.
        Потом, надо признать, стало лучше. Чем заметнее она взрослела, тем лучше становилось, и ему казалось, что, по мере того как дочка делается все более способной что-то давать ему, их отношения укрепляются и становятся ближе. Но говорило ли это о чем-нибудь еще, кроме того, что он эгоист? Себастиан едва осмеливался думать о том, что будет, когда она вырастет.
        Начнет предъявлять требования.
        Когда она станет скорее личностью, чем ребенком. Когда он перестанет быть для нее главным авторитетом. Когда она начнет видеть его насквозь. Он любил ее больше всего на свете. Но знала ли она об этом? Умел ли он это показать? Он не был уверен.
        Лили он тоже любил. Он ей об этом говорил.
        Иногда.
        Слишком редко.
        Такие слова вызывали у него чувство неловкости. Во всяком случае, когда он говорил их всерьез. Он исходил из того, что она знает, что он ее любит и показывает это другими способами. Пока они жили вместе, он ей не изменял. Можно ли демонстрировать любовь поступками, которые не совершаешь? Умел ли он вообще ее показывать?
        А теперь оказалось, что у него, возможно, где-то есть взрослый сын или взрослая дочь. Письмо Анны Эрикссон лишило его самообладания, и с тех пор он действовал на автопилоте. Он с ходу решил, что должен отыскать ее. Просто обязан найти своего ребенка. Но так ли это, если вдуматься? Действительно ли ему следует разыскивать человека, которому уже около тридцати лет и который всю жизнь провел без него? Что он сможет ему сказать? Возможно, Анна солгала, возможно, выдала за отца кого-то другого. Может, сказала, что отец умер, и он только создаст проблемы.
        Всем.
        Но главным образом самому себе.
        На самом деле Себастиана ничуть не волновало, правильно или нет вторгаться в жизнь взрослого человека и переворачивать ее вверх дном, но что он сам получит от этого? Неужели он полагает, что его где-то ждет новая Сабина? Разумеется, не ждет. Никто не сунет ему в руку пальчики с колечком-бабочкой и, пригревшись на солнце, не уснет, прильнув к его плечу. Никто не будет сонно-теплым подкатываться к нему и едва слышно посапывать у него на плече по утрам. Зато существовал колоссальный риск, что его резко отвергнут. Или в лучшем случае его неловко обнимет совершенно чужой человек, который никогда не станет для него больше чем просто знакомым. В лучшем случае другом. А что, если его вообще не допустят в жизнь его ребенка? Справится ли он с этим? Если уж совершать еще одно эгоистическое деяние, надо по крайней мере быть уверенным, что выйдешь победителем. А уверенности больше нет. Может, все-таки лучше просто плюнуть. Продать дом, бросить расследование, покинуть Вестерос и уехать обратно в Стокгольм.
        Его размышления прервала Ванья, которая немного резко закрыла за собой дверь канцелярии в другом конце коридора и направилась к нему быстрым сердитым шагом.
        - Адрес есть, - на ходу бросила она Себастиану, не снижая скорости.
        Он последовал за ней.
        - Сколько же тут всякого может происходить, если они не обращаются в полицию? - спросила Ванья, распахивая дверь и выходя на школьный двор.
        Себастиан счел вопрос чисто риторическим и не ответил. Да этого и не требовалось.
        - Нет, серьезно, - продолжила она, - как далеко они готовы пойти, чтобы сохранить добрую репутацию школы? За десять дней до смерти Рогер способствовал увольнению сотрудника, а они об этом умалчивают. Если какая-нибудь девочка подвергнется в туалете групповому изнасилованию, он тоже попытается это замять?
        Себастиан вновь предположил, что Ванья не ждет от него ответа, но стоило показать ей, что он хотя бы слушает. Кроме того, постановка вопроса его заинтересовала.
        - Если он будет думать, что выиграет от этого больше, чем потеряет, то наверняка. Он ведь примитивно прост. Всегда ставит во главу угла школу и ее репутацию. Где-то его можно понять: это их главный козырь в конкурентной борьбе.
        - Значит, разговоры о том, что у них полностью отсутствует травля, просто брехня?
        - Разумеется. Стремление к созданию иерархии заложено в человеческой натуре. Как только мы оказываемся в группе, нам необходимо знать свое место, и мы совершаем действия, необходимые для того, чтобы там удержаться или подняться выше. Более или менее откровенно. Более или менее изощренно.
        Они подошли к машине. Ванья остановилась возле водительского места и скептически посмотрела на Себастиана.
        - Я работаю в группе уже несколько лет. Мы подобными вещами не занимаемся.
        - Это потому, что ваша иерархия статична, и потому, что Билли, находящийся в самом низу, лишен амбиций подняться выше.
        Ванья бросила на него заинтересованно-вопросительный взгляд:
        - Билли в самом низу?
        Себастиан кивнул. Конечно. Ему потребовалось менее трех секунд, чтобы понять, что Билли ниже всех по рангу.
        - А где, по-твоему, в группе нахожусь я?
        - Непосредственно под Торкелем. Урсула позволяет тебе занимать эту позицию, поскольку вы не занимаетесь одними вещами. Она знает, что в своей области она лучшая, поэтому у вас отсутствует конкуренция. Существуй таковая, Урсула бы спихнула тебя вниз.
        - Или я ее.
        Себастиан улыбнулся ей так, будто она маленькая девочка, только что невольно сболтнувшая нечто очень забавное.
        - Ну, думай так, если тебе хочется.
        Себастиан открыл дверцу с пассажирской стороны и сел в машину. Ванья немного постояла, пытаясь избавиться от возрастающего раздражения. Она не доставит ему удовольствия, не даст себя разозлить. Ванья проклинала себя. Его ведь нельзя вызывать на разговор. Пока он не открывает рта, ты хотя бы не выходишь из себя. Еще два глубоких вдоха, потом она открыла дверцу и села. Бегло взглянула на Себастиана. Вопреки здравому смыслу Ванья опять заговорила с ним. Она по крайней мере не доставит ему удовольствия оставить последнее слово за собой.
        - Ты нас не знаешь. Просто мелешь языком.
        - Неужели? Торкель взял меня. Билли отнесся равнодушно. Вы с Урсулой толком не знаете, чего от меня ждать, вам известно лишь, что я чертовски силен, и вы обе относитесь ко мне откровенно недоброжелательно.
        - Ты хочешь сказать, это потому, что мы почувствовали угрозу?
        - А почему же еще?
        - Потому что ты засранец.
        Ванья рванула с места. Ха! Победа! Последнее слово осталось за ней. Теперь, если решать предоставят ей, они поедут домой к Акселю Юханссону в полном молчании. Но ей решать не предоставили.
        - Тебе ведь это важно, правда?
        Черт побери, неужели он не может заткнуться? Ванья громко вздохнула.
        - Что мне важно?
        - Оставить последнее слово за собой.
        Ванья сжала зубы, неотрывно глядя прямо перед собой. По крайней мере она избежит созерцания самодовольной усмешки, появившейся у него на губах, когда он откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.

        Ванья держала палец на кнопке звонка. Монотонный звук просачивался сквозь дверь и эхом разносился по лестнице, на площадке которой они с Себастианом стояли. Однако больше ничего из квартиры не доносилось. Прежде чем позвонить в первый раз, Ванья приоткрыла отверстие для почты и прислушалась.
        Ни единого движения.
        Ни единого звука.
        Теперь же Ванья не отрывала пальца от звонка. Себастиан обдумывал, не указать ли ей на то, что, находись Аксель Юханссон в квартире, он, наверное, открыл бы на один из первых восьми звонков. Даже если бы он спал, к этому моменту он бы уже подошел к двери. Черт, даже лежи он там в гробу в преддверии церемонии прощания, он бы уже оттуда вылез.
        - Чем это вы тут занимаетесь?
        Ванья отпустила звонок и обернулась. Из приоткрытой двери с любопытством выглядывала серенькая старушка. При первом взгляде Себастиану действительно показалось, что она серая. И не только из-за прямых жидких волос. Женщина была в серой вязаной кофте, серых велюровых брюках и серых носках из грубой шерсти. Середину морщинистого лица закрывали очки в бесцветной оправе, усиливая впечатление серости и прозрачности. Она с вызовом щурилась на стоящих на лестнице непрошеных гостей. «Готов поклясться, что глаза у нее тоже серые», - подумал Себастиан.
        Ванья представилась сама и представила Себастиана, объяснила, что они ищут Акселя Юханссона, и спросила, не известно ли ей случайно, где он находится.
        В ответ они вместо «да» или «нет» совершенно неожиданно услышали вопрос:
        - Что он натворил?
        Серенькой соседке выдали стандартную уклончивую формулировку:
        - Нам просто надо с ним немного побеседовать.
        - Чистая рутина, - встрял Себастиан. В основном ради шутки. В действительности никто не говорил «чистая рутина», но в данной ситуации это выражение почему-то казалось подходящим. Будто серенькая старушка ожидала его услышать.
        Ванья бросила на Себастиана взгляд, показывавший, что ее тот не повеселил. Но он этого и не ожидал.
        - Фру Хольмин, вы случайно не знаете, где он? - снова обратилась Ванья к соседке, предварительно взглянув на имя над отверстием для почты.
        Фру Хольмин не знала. Она знала только, что его нет дома. И не было уже более двух суток. Это ей известно. Не потому, что она следит за тем, что происходит в доме, кто куда ходит, но ведь некоторые вещи узнаешь неизбежно. Например, что Акселя Юханссона недавно выгнали с работы. Или что его слишком юная подружка съехала от него еще несколькими днями раньше. И правильно сделала, фру Хольмин никак не могла понять, что она нашла в этом Акселе. Не потому, что Аксель какой-нибудь неприятный человек, но он очень своеобразный. Замкнутый, необщительный. Едва здоровается на лестнице. Девушка, напротив, поговорить любила. Очень приятная. Она всем в доме нравилась. Фру Хольмин ни за кем не шпионит, просто в доме хорошая слышимость, а она чутко спит, поэтому так много и знает. Только и всего.
        - У Акселя часто бывали гости?
        - Да, кое-кто заходил. Много молодежи. Ему очень часто звонили по телефону и в дверь. В чем его подозревают?
        Ванья покачала головой и повторила прежний ответ:
        - Нам просто надо с ним немного побеседовать. Ванья улыбнулась и протянула визитку, попросив соседку позвонить ей, если Юханссон объявится.
        Седая старушка, прищурившись, посмотрела на визитку с логотипом Госкомиссии, и, похоже, это помогло ей сложить два и два вместе.
        - Это связано с убитым мальчиком? - Серые глаза засверкали, когда она стала переводить взгляд с Ваньи на Себастиана, желая получить подтверждение. - Он работал в той школе, где учился мальчик, но вам это, наверное, уже известно?
        Ванья принялась искать что-то во внутреннем кармане.
        - Вы не знаете, он здесь бывал? - Ванья достала фотографию Рогера, сделанную во время последней съемки в школе, которой пользовались все полицейские, и протянула ее серенькой старушке. Та быстро посмотрела на снимок и покачала головой.
        - Не знаю, мне они все кажутся на одно лицо в этих кепках, капюшонах и слишком больших куртках. Так что не знаю.
        Они поблагодарили ее за помощь и напомнили, чтобы она обязательно позвонила, если появится Аксель.
        Спускаясь по лестнице, Ванья достала мобильный телефон и позвонила Торкелю. Кратко объяснила ситуацию и предложила объявить Акселя Юханссона в розыск. Торкель пообещал немедленно это организовать. В парадной они почти столкнулись с входившим им навстречу человеком. Знакомое лицо. Харальдссон. Ванья заметно помрачнела.
        - Что ты здесь делаешь?
        Харальдссон объяснил, что обходит жителей района. Рогера Эрикссона зафиксировала только одна камера наружного наблюдения на Густавсборгвгатан, а остальные нет, что непременно произошло бы, продолжи он путь по большой дороге. Значит, он где-то свернул, а этот район входит в радиус возможного поиска. Теперь они пытаются найти кого-нибудь, кто бы видел Рогера в пятницу вечером.
        Обходит жителей. У Ваньи возникло ощущение, что Харальдссону наконец нашли подходящее место. Значит, дом Акселя Юханссона находится в районе поиска. Соломинка еще немного окрепла.

* * *

        За светлым березовым столом конференц-зала здания полиции собралась вся усталая компания. Подведя итоги, они с прискорбием осознали, что продвинулись не слишком далеко. Им стало известно, что мейл отправили из Пальмлёвской гимназии, но это едва ли ограничило круг возможных подозреваемых. Они смогли доказать, что Лиза им лгала, подтвердив подозрения Ваньи, но это ни к чему не привело. Самое важное, что выяснилось при допросе Лизы, - это что Рогер, по всей видимости, кое-что скрывал от своего окружения. Все согласились с тем, что надо подробнее изучить его жизнь за пределами школы. Особенно интересной представлялась версия о том, что Рогер, возможно, общался с кем-то, кого никто не знал. С человеком, с которым он встречался, когда все думали, что он у Лизы. Было решено, что часть бригады сконцентрируется на дальнейшем изучении Рогера. Кем же он был на самом деле?
        - А в его компьютер заглядывали? - поинтересовался Билли.
        - У него не было компьютера.
        Билли посмотрел на Ванью так, будто ослышался:
        - Не было компьютера?
        - Да, согласно перечню, который составили местные сотрудники, побывав у него дома.
        - Но ведь ему было шестнадцать лет. Может, компьютер украли? Как часы?
        - На записи с камер наружного наблюдения компьютера у него нет, - вставил Торкель.
        Билли покачал головой, пытаясь представить себе страдания, которые, вероятно, испытывал бедный парень. Не быть подключенным к Сети. Пребывать в изоляции. В одиночестве.
        - Но он все же мог активно пользоваться интернетом, - продолжил Торкель. - С компьютера Лизы или в каком-нибудь клубе, в интернет-кафе. Проверь, не найдешь ли ты его где-нибудь.
        Билли кивнул.
        - И еще у нас есть Аксель Юханссон. - Торкель оглядел собравшихся.
        Первым слово взял Билли.
        - Сегодняшний обход жителей ничего не дал. Никто не смог припомнить, чтобы видел Рогера у себя в районе в пятницу вечером.
        - Это не означает, что его там не было, - вставила Ванья.
        - Это не означает и того, что он там был, - парировал Билли.
        - Что у нас есть на Акселя, кроме того, что он живет в районе, где Рогер то ли был, то ли нет в вечер исчезновения? - поинтересовался Себастиан.
        - Рогер способствовал его увольнению из школы, - ответила Ванья, - это у нас пока единственное, похожее на мотив.
        - Он двое суток отсутствует, - дополнил Билли.
        На долю секунды Себастиан почувствовал, что его охватывает нетерпение. Он ведь провел с Ваньей целый день. Слышал то же, что и она. Прекрасно знал о наличии того, что можно толковать как мотив, и что Аксель Юханссон отсутствовал дома.
        - Я имею в виду, помимо этого.
        За столом воцарилось молчание. Билли полистал свои бумаги и нашел то, что искал:
        - Аксель Мальте Юханссон. Сорок два года. Не женат. Родился в Эребру. Много переезжал в пределах Швеции. За последние двенадцать лет проживал в Умео, Соллефтео, Иевле, Хельсинборге и Вестеросе. Сюда приехал два года назад. Поступил на работу в Пальмлёвскую гимназию. Неоднократно запаздывал с платежами. Никаких приговоров в регистре преступлений не значится, но он фигурирует в ряде расследований, связанных с подделкой чеков и фальсификацией документов. Все закрыты из-за недостатка доказательств.
        Ванья все-таки почувствовала некоторую поддержку своей позиции. Он, во всяком случае, присутствует в регистре. Это, несомненно, делало Акселя Юханссона более интересным для расследования. Одна из непреложных истин при расследовании убийств - их редко совершают личности, ранее не замеченные в каких-либо правонарушениях. Чаще всего подобные особо тяжкие преступления являются лишь пиком возрастающей степени тяжести преступлений или жестокости. На пути к самому страшному чаще всего присутствуют другие преступления, и почти всегда убийца и жертва каким-то образом связаны.
        Почти всегда.
        Ванья раздумывала, не упомянуть ли о том, что уже приходило ей в голову раньше: что убийца, возможно, вообще не знал Рогера и они просто теряют время, пытаясь выяснить все о мальчике. Возможно, им следует браться за дело совсем с других позиций. Но она промолчала. Ей пока довелось участвовать в раскрытии четырнадцати убийств. Во всех случаях преступник был знаком с жертвой. Хотя в некоторых случаях и поверхностно. Казалось не слишком правдоподобным, чтобы Рогера убил совершенно не знакомый ему человек. Если же это действительно так, то дело, скорее всего, останется нераскрытым, сидевшие за столом четыре человека это прекрасно понимали. У полиции слишком мало возможностей для того, чтобы отыскать неизвестного убийцу, никак не связанного с жертвой, особенно при отсутствии технических доказательств, как в данном случае. Переворот, совершенный в 1990-х применением анализов ДНК, стал основной причиной раскрытия таких дел. Но у долго пролежавшего в воде трупа следы ДНК преступника обычно отсутствуют. Им предстояла задача не из простых.
        Себастиан, похоже, отнюдь не старался ее облегчить:
        - А нам известно, что Аксель Юханссон скрывается? Он ведь мог просто уехать, отправиться навестить престарелого отца или кого-нибудь еще?
        Билли быстро взглянул в свои бумаги, ища подтверждения.
        - Обоих его родителей нет в живых.
        - Хорошо, но он ведь может навещать кого-нибудь, кто еще не умер?
        - Не исключено, - подтвердил Торкель, - мы не знаем, где он.
        - Может, попросить Урсулу немного покопаться в его квартире?
        Торкель встал и начал расхаживать по комнате. Он подавил зевок. Воздух в комнате быстро становился спертым. Вентиляция, очевидно, не была столь же новой, как все остальное.
        - У нас слишком мало оснований для того, чтобы запрашивать разрешение на обыск. Если бы мы смогли привязать Рогера к этому району, тогда возможно, но пока нет.
        В комнате воцарилось немного подавленное молчание. Мрачноватое настроение нарушил Билли. Одной из его поистине сильных сторон было умение постоянно смотреть вперед, даже когда начинали накапливаться сомнения.
        - Я связался с криминалистами. Они извлекут из мобильного телефона Рогера имеющиеся там эсэмэс и восстановят уничтоженные. Кроме того, мы скоро получим распечатки его разговоров. Наверное, сегодня вечером.
        У Ваньи зазвонил телефон, и Билли умолк. Она посмотрела на дисплей, извинилась и вышла. Торкель и Билли посмотрели ей вслед. Они не могли припомнить, чтобы Ванья когда-либо ставила личный разговор выше работы. Значит, что-то действительно важное.

* * *

        Телефонный разговор с отцом всколыхнул множество чувств, и Ванья вышла из здания полиции, чтобы попытаться навести порядок в мыслях. Ей в основном удавалось держать работу и личную жизнь на большом расстоянии друг от друга - две параллельные жизни, которые редко пересекались. Однако в последние полгода ей стало значительно труднее. Коллеги ничего не замечали, для этого она была слишком дисциплинированной, но сама она совершенно измучилась.
        От мыслей.
        От тревоги.
        Ее мысли неустанно крутились вокруг мужчины, которого она любила больше всех на свете, - вокруг папы Вальдемара. Тревога, которую ты отодвигаешь, всегда возвращается обратно. Чем сильнее ты пытаешься ее подавить, тем мучительнее она при возврате. В последнее время становилось все тяжелее, и Ванья начала все раньше просыпаться по утрам, обнаруживая, что не в силах снова заснуть.
        Она свернула налево, к небольшому дворцовому парку. С озера Меларен слегка поддувало, свежие зеленые побеги и только что распустившиеся листочки раскачивались и шелестели на ветру. Пахло весной. Ванья пошла напрямик по мягкой земле, сама не зная, куда направляется.
        Значит, первый результат химиотерапии положительный, но требуются еще анализы.
        Нахлынули воспоминания. Больница. Восемь месяцев назад, когда им все сообщили. Мама плакала. Врач стоял рядом с папой и держался исключительно профессионально. Это навело Ванью на мысль о всех тех разах, когда ей самой приходилось выступать в подобной роли. Спокойно и сконцентрированно стоять перед жертвой и ближайшими родственниками. Теперь роли поменялись. Она просто дала волю нахлынувшим чувствам. Понять диагноз было легко.
        Изменения в клетках легких.
        Рак легких.
        Ванья опустилась на стул рядом с отцом. Губы подрагивали, голосу никак не удавалось найти ровный тон. Папа смотрел на нее с больничной койки и старался, как всегда, казаться спокойным. Из всей семьи он единственный был по-прежнему в силах играть свою обычную роль.
        В тот день, пять месяцев назад, Ванья вернулась на работу, выслушав обнадеживающие слова врача о возможностях современной науки. Цитотоксические сыворотки и лучевая терапия. Очень велик шанс, что папа полностью поправится. Победит рак. Ванья села на свое место напротив Билли и слушала его впечатления о вчерашнем концерте какой-то группы, которой она не знала и, начни та выступать по радио, наверняка выключила бы приемник. На секунду Билли посмотрел на нее и умолк, словно увидев, что что-то произошло. Его добрые глаза озабоченно поймали ее взгляд. Это продолжалось лишь секунду. Потом она услышала, как с некоторым сарказмом говорит что-то о его музыкальном вкусе и напоминает ему о том, что в следующем месяце ему исполняется тридцать два, а не двадцать два. Затем они немного попикировались на эту тему. Как обычно. Ванья тут же приняла решение, что так будет и в дальнейшем. Не потому, что она ему не доверяла. Билли был для нее не просто коллегой, а лучшим другом. Просто в тот момент ей требовалось, чтобы он вел себя самым обычным образом. От этого становилось чуть менее больно. Одна часть жизни могла
закончиться.
        Но другая продолжалась.
        Как обычно.
        Ванье требовалось ощущать это.
        В тот день она пикировалась с Билли особенно усиленно.
        Ванья прошла вдоль реки к берегу, вечернее солнце освещало воду. Несколько отважных лодок боролись с холодным ветром. Ванья достала мобильный телефон, отбросила мысль о том, что ей следовало бы вернуться к коллегам, и набрала номер родительского дома. Мама восприняла болезнь Вальдемара на удивление тяжело. При мысли о том, что Вальдемар может исчезнуть из ее жизни, Ванье самой хотелось плакать, кричать и чувствовать себя совсем маленькой. Но эта роль была уже занята. Обычно Ванью это устраивало. Так и повелось: мама эмоциональная, дочка более сдержанная и рассудочная, как папа. В последний год Ванья впервые осознала, что существуют моменты, когда ей хотелось бы поменяться с мамой ролями. Хотя бы на секунду. Ванья внезапно ощутила, что балансирует на грани пропасти, глубины которой не знает. А человек, всегда оказывавшийся на месте и успевавший проследить за тем, чтобы она не упала, вдруг собрался покинуть ее.
        Навсегда.
        Но, может, все-таки нет.
        Медицина подбросила в уравнение надежду. Велика вероятность того, что он поправится. Ванья улыбнулась про себя. Посмотрела на сверкающую воду и поддалась чувству радости.
        - Привет, мама.
        - Ты уже слышала? - Эмоции не давали ей даже поздороваться.
        - Да, он мне только что звонил. Потрясающе.
        - Да, мне просто не верится, что это правда. Он едет домой.
        Ванья слышала, что мама едва сдерживает слезы. Слезы радости. Такого давно не было.
        - Поцелуй его от меня как следует. Крепко-крепко, и скажи, что я приеду при первой возможности.
        - Когда это будет?
        - Надеюсь, что самое позднее в выходные.
        Они решили устроить на следующей неделе семейный ужин. Маму было трудно заставить положить трубку. Ванья, обычно не любившая долгих прощаний, сейчас испытывала лишь удовольствие. Они с мамой щебетали, выплескивали во множестве слов тревогу, которую обе носили в себе. Словно обе нуждались в подтверждении того, что все опять встало на свои места.
        Мобильный телефон запищал.
        Эсэмэс.
        - Я люблю тебя, Ванья.
        - Я тебя тоже. Но мне надо бежать.
        - Действительно надо?
        - Да, мама, ты же знаешь, но мы скоро увидимся.
        Ванья закончила разговор и открыла пришедшее сообщение. От Торкеля. Ее второй мир требовал внимания: «Куда ты подевалась? К нам едет Урсула».
        Быстрый ответ: «Уже иду».
        Она подумала, не вставить ли смайлик, но решила, что не стоит.

        ~ ~ ~

        Беатрис Странд, как всегда, поехала домой на автобусе. Она вышла на остановку раньше. Ей требовалось немного перевести дух. В школе это было невозможно. Дома тоже. Смерть Рогера проникла везде - казалось, будто она прорвала какую-то плотину и увлекла за собой всех. Ее учеников, в которых она так много вложила. Друг Юхана, с которым тот столько вместе играл. Такого просто не бывает.
        Друзья не умирают.
        Учеников не находят в лесу убитыми.
        Обычно ей требовалось восемь минут, чтобы дойти от автобусной остановки до гравиевой дорожки, ведущей к бледно-желтому двухэтажному дому. Сегодня путь занял у нее тридцать пять минут. Ульф, конечно, не беспокоится. Его уже давно не волнует, в котором часу она приходит домой.
        Когда Беатрис вошла, в доме стояла тишина.
        - Ау?
        Ответа не последовало.
        - Юхан?
        - Мы наверху, - донеслось в ответ.
        И все. Никакого «иду» или «как у тебя дела?». Только тишина.
        Мы наверху.
        Мы.
        Ульф и Юхан.
        Всегда. Все реже втроем.
        Кого она, собственно, пытается обмануть?
        Втроем - никогда.
        - Я поставлю чайник, - прокричала она, снова не получив ответа.
        Беатрис включила электрический чайник и застыла на месте, не спуская глаз с красной лампочки. Погрузилась в мысли. В первые дни она боролась за то, чтобы семья общалась, разговаривала, поддерживала друг друга. Ведь семьи всегда так поступают. В тяжелые минуты. Поддерживают друг друга. Но Юхан не хотел. Он избегал ее. В их семье все делалось только с отцом, даже в скорбные дни. Ее исключали. Но сдаваться она не собиралась. Беатрис достала три большие чайные чашки с французским узором из фруктов и поставила их вместе с медом и кусковым сахаром на поднос. Посмотрела в окно на спокойную улицу с виллами. Скоро появятся ее любимые розово-белые краски. На их вишне как раз начали появляться почки. Как рано в этом году. Семья сажала дерево вместе, казалось, целую вечность назад. Юхан, которому тогда было только пять лет, настаивал на том, чтобы лично копать, и они со смехом разрешили ему. Она помнила, что тогда сказала.
        У настоящей семьи обязательно есть фруктовые деревья.
        У настоящей семьи. Чайник выключился, и Беатрис наполнила чашки кипятком. Три мешочка с чаем. Потом она пошла вверх по лестнице. К тому, что осталось от ее настоящей семьи.
        Юхан сидел за компьютером и играл в какую-то жестокую игру, где требовалось убить как можно больше народу. Беатрис выучила ее название: First Person Shooter. Ульф, удобно устроившись на краю кровати сына, наблюдал за ним. Когда Беатрис открыла дверь и вошла, по крайней мере Ульф посмотрел на нее. Все-таки что-то.
        - Вы проголодались?
        - Нет. Мы только что поели.
        Беатрис поставила поднос на шкафчик, где хранились японские комиксы сына.
        - Полиция приходила?
        - Да.
        Снова тишина. Беатрис подошла к сыну, положила руку ему на плечо и сквозь футболку ощутила тепло его кожи. Секунду она надеялась, что он позволит ей оставить руку на плече.
        - Мама… - Дернувшееся плечо явно сигнализировало - убери!
        Беатрис нехотя убрала руку, но сдаваться она не собиралась. Пока. Она села на кровать чуть поодаль от Ульфа.
        - Мы должны об этом разговаривать. Если просто замыкаться в себе, будет только хуже, - начала она.
        - Я разговариваю с папой, - донеслось от письменного стола, причем Юхан даже не обернулся.
        - Но мне тоже требуется разговаривать, - сказала она чуть дрогнувшим голосом. Ей требуется не только разговаривать. Ей нужна ее семья. Прежде всего сын. Она надеялась, что с возвращением Ульфа Юхан тоже вернется к ней.
        Erase & Rewind[10].
        Забыть, простить и идти дальше.
        Она надеялась, что все будет как обычно. Как прежде. До всего. Когда по вечерам Юхан шел к ней со своими заботами, когда они в долгих задушевных разговорах делились горестями и радостями жизни и она имела возможность быть тем, кем ей требовалось, - мамой, женщиной, частью чего-то. Но сейчас эти мгновения казались столь же далекими, как тот давний день, когда они сажали вишню.
        - Поговорим потом, - прервал ее мысли Ульф. - С полицией все прошло нормально. Юхан рассказал то, что ему известно.
        - Замечательно.
        - Послушай-ка, мы собираемся уехать, Юхан и я. Побродим где-нибудь с палаткой. Надо немного отвлечься.
        «Отвлечься от меня», - невольно подумала Беатрис, но лишь кивнула.
        - Это наверняка пойдет на пользу.
        Снова тишина. Что же еще сказать?
        Компьютерная игра Юхана продолжала грохотать.

* * *

        Урсула вошла в комнату с улыбкой.
        - Ради бога, скажи, что улыбка означает, что у тебя хорошие новости, - взмолился Торкель.
        - Я получила отчет о вскрытии. Он полон сюрпризов, как чертов киндер-сюрприз.
        Ванья, Себастиан и Торкель машинально выпрямились на стульях. Урсула открыла принесенную папку и начала развешивать на стенке фотографии. Снимки показывали туловище и руки Рогера под разными углами и с разного расстояния.
        - Двадцать два ножевых удара на туловище, руках и ногах. Их можно подсчитать. Кроме того, имеются раны, нанесенные, когда извлекали сердце. - Урсула указала на один из снимков, где было видно асимметричное глубокое отверстие в спине между лопаток.
        Себастиан слегка отвел взгляд. Ножевые ранения всегда вызывали у него неприязнь. Это было как-то связано с гротескной комбинацией ровной бледной кожи с глубокими резкими ударами, демонстрировавшей то, что коже надлежало скрывать.
        - Никаких ран, полученных при защите, ни на ладонях, ни под мышками, - продолжала Урсула. - И знаете почему? - Она не ждала, что кому-нибудь вздумается ей отвечать. - Потому что все ножевые и колотые раны нанесены post mortem[11].
        Торкель оторвался от своего блокнота и снял очки.
        - Что ты хочешь сказать?
        - Удары ножом наносились, когда он был уже мертв. - Урсула серьезно посмотрела на коллег, словно желая подчеркнуть важность своего открытия.
        - От чего же он тогда умер?
        Урсула вновь указала на укрупненный снимок открытой раны в спине Рогера, в самом широком месте достигавшей приблизительно восьми сантиметров. Кое-где виднелись фрагменты сломанных ребер. Чтобы наносить подобные раны, требовалась изрядная сила. Сила и целеустремленность.
        - Основная часть сердца отсутствует, но это не связано с каким-либо ритуалом или странным жертвоприношением. Вырезали пулю. Только и всего.
        Урсула повесила на доску новый снимок. Никто из сидящих за столом не произнес ни слова.
        - Его застрелили в спину. Пули нет, но мы обнаружили на одном ребре ее следы. - Урсула показала на только что повешенную фотографию с максимальным увеличением раны. На одном из ребер можно было различить маленькую вмятину в форме полумесяца, оставленную пулей.
        - Речь идет об оружии относительно малого калибра. Судя по ране, 22-го.
        При этой информации все оживились и сразу начали обсуждать, какие виды оружия такого калибра они знают. Торкель принялся искать список в компьютерной базе данных. Себастиан ничего не мог привнести в подобную дискуссию, поэтому он встал и подошел к стене. Заставил себя присмотреться к снимкам. Разговор у него за спиной стих. Зажужжал принтер, выплевывая список Торкеля. Торкель посмотрел на давнего коллегу:
        - Что-нибудь нашел?
        Себастиан продолжал рассматривать фотографию с зияющей в спине раной.
        - Я не думаю, чтобы Рогера Эрикссона хотели убить.
        - Если в человека стреляют и двадцать два раза ударяют его ножом, то, пожалуй, исключить такую возможность нельзя, - сухо заметила Ванья.
        - О’кей, я неудачно выразился. Я не думаю, чтобы кто-то планировал убийство Рогера Эрикссона.
        - Почему?
        - Вырезать пулю было нелегко. Слишком много крови. Требовалось время. Это увеличивало риск быть застигнутым. Но убийца не мог поступить иначе, поскольку знал, что пуля его выдаст.
        Ванья сразу поняла, что он имеет в виду. Какое-то мгновение она проклинала себя за то, что не додумалась до этого первой. Должна была.
        - И если бы он планировал убийство, то воспользовался бы другим оружием, - поспешно добавила она, чтобы не дать Себастиану оказаться единоличным автором вывода. - Таким, которое не отследить.
        Себастиан согласно кивнул. Она быстро соображает.
        - Так что же произошло? - спросил Торкель. - Рогер разгуливал по благопристойному центру Вестероса, встретил кого-то с оружием 22-го калибра, прошел мимо и получил пулю в спину. Стрелок соображает - ой, пуля может меня выдать, и решает забрать ее, а кроме того, поехать и утопить тело в болоте. - Торкель посмотрел на остальных, молча следивших за его рассуждением. - Вам это кажется правдоподобным?
        - Нам неизвестно, что произошло. - Себастиан бросил на шефа немного усталый и сердитый взгляд. Он ведь выдал только маленький кусочек мозаики, а не сложил весь пазл. - Мы не знаем даже, где он умер. Я сказал только, что это едва ли было спланировано.
        - Значит, убийство может оказаться непредумышленным, но это ни черта не приближает нас к ответу на вопрос, кто убил парня, так?
        Все молчали. Себастиан по опыту знал, что, когда Торкель начинает цинично занудствовать, отвечать не имеет смысла. Остальные явно придерживались того же мнения.
        - Эти следы на ребре - их можно сопоставить с пулей, если мы найдем оружие? - обратился Торкель к Урсуле.
        - К сожалению, нет.
        Торкель снова ссутулился и развел руками.
        - Значит, у нас есть новая причина смерти, и на этом, черт побери, все.
        - Не совсем. - Себастиан указал на другую фотографию на стене. - У нас есть часы.
        - И что толку?
        - Они дорогие.
        Он продолжал водить рукой по глянцевым снимкам одежды Рогера.
        - Джинсы фирмы Acne jeans. Куртка Quiksilver. Кроссовки Nike. Все фирменное.
        - Он же был подростком.
        - Да, но откуда он брал деньги? Непохоже, чтобы он был из состоятельной семьи. Он ведь даже являлся маленьким благотворительным экспериментом Пальмлёвской гимназии.

* * *

        Лена Эрикссон сидела в своем кресле в гостиной, стряхивая пепел сигареты в пепельницу на подлокотнике. Утром она открыла новую пачку, а около часа назад - еще одну. Это была третья сигарета из второй пачки. Следовательно, двадцать третья за день. Слишком много. Особенно учитывая то, что Лена весь день почти ничего не ела. У нее немного кружилась голова, когда она откашлялась и посмотрела на полицейских, сидевших на диване по другую сторону четырехугольного журнального столика. Новые. Оба. Все трое, если считать женщину, находившуюся в комнате Рогера. Ту, с которой Лена встречалась в морге, они с собой не взяли. Равно как и тех, что уже приходили к ней с расспросами. Эти полицейские были в штатском и представляли нечто, называвшееся Госкомиссией. Их интересовало, откуда Рогер брал деньги.
        - Он получал пособие на учебу.
        Лена снова затянулась. Движение стало столь привычным, столь обыденным, почти рефлекторным. Что же она еще сегодня делала помимо того, что сидела в кресле и курила? Ничего. Она не могла собраться с силами. Утром она проснулась, проспав какой-нибудь час, и собиралась пойти немного пройтись. Подышать воздухом. Купить еды. Может быть, чуть-чуть прибрать в квартире. Сделать первый шажок к возвращению к некоей форме обыденной жизни. Без Рогера.
        Ей надо было по крайней мере пойти купить газету «Афтонбладет». В конечном итоге они заплатили больше всех. За двухчасовую беседу с молодой женщиной Лена получила 15 тысяч крон. Наличными. Первые полчаса присутствовал еще фотограф, но потом он ушел. Молодая женщина, имя которой Лена забыла, поставила на стол магнитофон и принялась расспрашивать о Рогере: каким он был, как проходило его детство, чем ему нравилось заниматься, каково ей приходится без него. Во время интервью Лена, к своему удивлению, не плакала. Она думала, что не сможет сдержаться, ведь с момента исчезновения Рогера она впервые разговаривала о нем с кем-то, кроме полиции. То есть действительно разговаривала. Правда, звонила Маарит - коллега по работе, сбивчиво и неловко выражала соболезнования, но постаралась закончить разговор как можно скорее. Звонил Ленин начальник, но в основном для того, чтобы сказать, что поймет, если Лена не выйдет на работу по графику, и попытается выйти из положения, разделив ее смену между остальными сотрудниками, но просил где-нибудь за день дать ему знать, когда она надумает вернуться. Приходивших
полицейских интересовало только исчезновение Рогера: убегал ли он из дома раньше, имелись ли у него проблемы, угрожали ли ему. Их не интересовало, каким он был человеком. Сыном.
        Как много он значил.
        А журналистку интересовало. Они смотрели альбомы, и она позволила Лене просто рассказывать и только иногда вставляла вопросы или просила что-нибудь уточнить. Когда Лена выплеснула все, что могла и хотела рассказать о сыне, женщина начала задавать прямые вопросы. Обращались ли друзья к Рогеру за помощью? Участвовал ли он в какой-нибудь общественной деятельности? Тренировал ли какую-нибудь молодежную команду, шефствовал ли над каким-нибудь ребенком? Что-нибудь в этом роде? Лена на все вопросы правдиво ответила нет. Из друзей к ним домой заходил только Юхан Странд, мальчик из новой школы. Однажды еще Свен. Лене показалось, что на лице журналистки появилось разочарование. Не могла бы Лена тогда побольше рассказать о травле? Что она почувствовала, узнав, что прежний мучитель сына арестован за убийство? Хоть эти новости и были уже старыми, журналистка, которую звали Катарина, решила, что их можно прокрутить еще раз. С фотографией кровати Рогера с лежащими на ней двумя мягкими игрушками это, пожалуй, пойдет. И Лена рассказала. О травле. О побоях. О смене школы. Но в основном о том, насколько она уверена
в том, что ее сына убил Лео Лундин и она его никогда не простит. Катарина выключила магнитофон, спросила, может ли она взять с собой несколько снимков из семейного альбома, расплатилась и ушла. Это было вчера. Лена сунула деньги в карман. Так много денег. Она обдумывала, не пойти ли ей куда-нибудь поесть. Ей действительно необходимо выйти из квартиры. Необходимо поесть. Но она осталась. В кресле. С сигаретами и деньгами в кармане. Она чувствовала их ногой всякий раз, когда меняла позу. Каждый раз при этом просыпался тот голосок.
        Эти деньги, во всяком случае, его не убивали.
        В конце концов Лена встала и положила пачку купюр в ящик комода. На улицу она не пошла. Не поела. Сидела в кресле и курила. В точности как и весь сегодняшний день. А теперь пришли двое новых полицейских и хотят говорить о деньгах.
        - Пока он не перешел в эту проклятую снобистскую школу, детского пособия и пособия на учебу ему хватало. А там ему все время требовалось что-то новое.
        Ванья вздрогнула от изумления. Она предполагала, что Лена будет говорить только хорошее о Пальмлёвской гимназии, которая вырвала ее сына у его мучителей и предложила ему бесплатное место в школе, казавшейся Ванье, невзирая на ее мнение о тамошнем руководстве, несомненно хорошей и привлекательной.
        - Вы были недовольны тем, что он поменял школу?
        Лена не посмотрела ей в глаза. Она устремила взгляд в сторону большого окна. На его подоконнике стояла лампа с синим абажуром и два цветочных горшка с диффенбахией пятнистой. Растения увяли. Когда же она их в последний раз поливала? Давно. Спатифиллумы выглядели получше, но тоже поникли. В тускнеющем свете солнца Лена видела, что квартиру можно смело назвать задымленной.
        - Она отобрала его у меня, - сказала Лена, загасив сигарету, вставая с кресла и направляясь к балконной двери.
        - Кто отобрал его у вас?
        - Беатрис. Вся эта школа для богачей.
        - В каком смысле они отобрали у вас Рогера?
        Лена ответила не сразу. Она закрыла глаза и вдохнула богатого кислородом воздуха. Себастиан с Ваньей почувствовали, как от открытой балконной двери по ногам приятно потянуло свежим прохладным воздухом. В тишине стало слышно, как Урсула обследует комнату мальчика. Урсула настояла на том, чтобы ехать с ними. С одной стороны, потому что не хотела оставаться вдвоем с ноющим Торкелем, на которого она к тому же по-прежнему злилась, а с другой - потому что комнату пока обыскивали только местные полицейские. Открыто Урсула никогда бы в этом не призналась, но она мало доверяла местным полицейским. Господи, они в течение двух суток не обращали внимания на заявление об исчезновении мальчика. Если ей хотелось быть уверенной в том, что все сделано как следует, требовалось осмотреть комнату самой. Чем она сейчас и занималась.
        Не отрывая невидящего взгляда от дерева на парковке, Лена слушала, как открываются дверцы шкафа, выдвигаются ящики, снимаются со стен картины и плакаты. Никакой другой зелени из окна видно не было. В ее поле зрения находился еще только фасад соседнего дома со множеством окон.
        В каком смысле они отобрали у нее Рогера? Как же ей попытаться это объяснить?
        - На рождественских каникулах ему требовалось ехать на Мальдивы, на спортивных каникулах - в Альпы, а летом - на Ривьеру. Он не хотел оставаться дома. Квартира его больше не устраивала. Ничего из того, что мы делали или имели, уже не подходило. У меня не было никаких шансов.
        - Но Рогеру ведь больше нравилось в новой школе? Да, конечно. Его больше не травили. Не били.
        Однако в мрачные минуты Лене думалось, что раньше, пожалуй, было все-таки лучше. Тогда он находился дома. Если не тренировался или не сидел у Юхана, то был дома. У нее. Он нуждался в ней так же сильно, как и она в нем. Теперь же суровая правда заключалась в том, что в ней не нуждался никто.
        В последний год она была не просто одна.
        Она чувствовала себя брошенной.
        Это хуже.
        Лена осознала, что в комнате тишина. Они ждут ответа.
        - Думаю, да. - Лена кивнула сама себе. - Думаю, что ему нравилось больше.
        - А вы работаете? - спросила Ванья, поняв, что не дождется более исчерпывающего ответа о новой школе Рогера.
        - Сдельно. В магазине Lidl. А что?
        - Я подумала, не воровал ли он деньги. Потихоньку от вас.
        - Может, и воровал бы, будь у нас что воровать.
        - Он когда-нибудь говорил об этом? О том, что ему нужны деньги? Казался очень расстроенным? Не мог ли он взять деньги в долг?
        Лена прикрыла балконную дверь, но не до конца. Вернулась к креслу. Поборола желание закурить еще одну сигарету. Она чувствовала себя смертельно усталой. Голова кружилась. Неужели они не могут оставить ее в покое?
        - Не знаю. Почему вам так важно знать, откуда он брал деньги?
        - Если он одалживал или воровал их у человека сомнительного, это может являться мотивом.
        Лена пожала плечами. Она не знала, откуда Рогер брал деньги. Не знала даже, что у него таковые водились. В те редкие разы, когда он бывал дома, она не обращала внимания на то, в каких он джинсах или какие кроссовки стоят в прихожей. Надо было обращать?
        - Он ничего не говорил об Акселе Юханссоне? - Ванья попыталась прощупать новую линию. Мама мальчика, безусловно, не отличалась особым стремлением к сотрудничеству. Черт возьми, им приходится буквально вытаскивать из нее каждый ответ.
        - Нет, а кто это?
        - Завхоз из Пальмлёвской гимназии. Бывший завхоз.
        Лена покачала головой.
        - Когда сюда приходила полиция, вы сказали, что… - Ванья пролистнула несколько страниц назад в своем блокноте и прочла: - «Рогер не чувствовал угрозы и ни с кем не ссорился». Вы это подтверждаете?
        Лена кивнула.
        - Если бы ему угрожали или он бы с кем-то поссорился, вы уверены, что знали бы об этом?
        Вопрос задал мужчина. До этого момента он ничего не говорил. Представился, когда они пришли, а потом сидел молча, или, пожалуй, даже не так. Женщина представила их обоих, показав удостоверение. Мужчина ничего не показывал. Лене помнилось, что его зовут Себастианом. Себастиан и Ванья. Лена посмотрела в спокойные глаза Себастиана и поняла, что он уже знает ответ. Видит ее насквозь.
        Он знает, что дело не только в съемной «трешке» в унылом районе, не только в том, что DVD-проигрыватель должен быть формата Blu-Ray, а мобильный телефон надо менять раз в полгода. Знает, что она недотягивала. Со своей внешностью, с излишней полнотой и плохооплачиваемой работой. Он знает, что Рогер ее стыдился. Что сын не хотел больше считать ее частью своей жизни, что он выбросил ее. Но ему неизвестно, что ей удалось найти щелочку. Путь обратно к нему, к новому обретению друг друга.
        Но тут он умер, - произнес голосок, - вот она, цена этого пути обратно.
        Прежде чем дать уже известный Себастиану ответ, Лена чуть дрожащими руками открыла пачку сигарет и закурила двадцать четвертую.
        - Вероятно, нет.
        Лена умолкла и покачала про себя головой, будто только что осознала, насколько плохие у них с сыном были отношения. Взгляд она устремила вдаль.
        Разговор прервала Урсула, вышедшая из комнаты Рогера со своими двумя сумками и фотоаппаратом на шее.
        - Я готова. Увидимся позже в отделении.
        - Еще раз выражаю сочувствие вашему горю, - обратилась она к Лене.
        Лена отсутствующе кивнула. Урсула бросила на Ванью несколько многозначительный взгляд, проигнорировала Себастиана и покинула квартиру. Ванья подождала, пока за ней закроется входная дверь.
        - Могли бы мы связаться с отцом Рогера? - снова попыталась Ванья. Новая линия. Желание посмотреть, удастся ли выудить из матери более трех слов подряд хоть о чем-нибудь.
        - Никакого отца не существует.
        - Ой, тысячу лет подобного не слышала.
        Лена спокойно посмотрела на Ванью сквозь дым.
        - Вы меня осуждаете? Вы бы прекрасно подошли новой школе Рогера.
        - Никто вас не осуждает, но ведь какой-то отец у него должен быть, - снова вступил в разговор Себастиан. Ванье это только показалось или в его голосе действительно послышались другие нотки?
        Заинтересованность?
        Участие?
        Лена стряхнула пепел и пожала плечами.
        - Мне неизвестно, где он. Мы никогда не жили вместе. Один раз пообщались, и все. Он даже не знает о существовании Рогера.
        Себастиан склонился вперед. Явно с большим интересом. Он открытым взглядом посмотрел Лене в глаза.
        - Как же вы вышли из положения? Я имею в виду, Рогер ведь наверняка когда-нибудь спрашивал об отце?
        - Когда был маленьким.
        - И что вы ему сказали?
        - Сказала, что он умер.
        Себастиан кивнул сам себе. Может, Анна Эрикссон тоже сказала сыну или дочери, что отец умер? Что же в таком случае произойдет, если отец вдруг объявится? Через тридцать лет? Разумеется, недоверие. Это, наверное, придется каким-то образом доказывать. Что он тот, за кого себя выдает. Вполне вероятно, что тот мужчина или женщина разозлится на мать или разочаруется в ней. Она солгала. Лишила ребенка отца. Возможно, появление Себастиана совсем разрушит их отношения. Принесет больше вреда, чем пользы. Как ни крути, получалось, что лучше всего, пожалуй, было бы просто жить дальше так, будто он вовсе не находил письма. Так и не узнал.
        - Почему вы сказали, что он умер? Знай Рогер правду, он смог бы его разыскать.
        - Я об этом думала. Но мне показалось - лучше сказать, что он умер, чем что он не хотел Рогера. Ну, ради чувства собственного достоинства.
        - Но этого вы знать не можете! Вы не знаете, чего он хотел. Вы ведь не дали ему шанса!
        Ванья покосилась на Себастиана. До чего же он распалился. Его голос стал громче и сильнее. Он сдвинулся на край дивана и, казалось, готов в любую секунду вскочить.
        - А что, если он бы захотел Рогера, знай он о его существовании?
        Лену энергичный выпад Себастиана явно не тронул. Она загасила сигарету, выпустив из легких последний дым.
        - Он был уже женат. Воспитывал других детей. Собственных детей.
        - Как его звали?
        - Отца Рогера?
        - Да.
        - Джерри.
        - А если бы Джерри отыскал Рогера, когда тот стал старше? Как, вы думаете, Рогер бы отреагировал?
        Ванья наклонилась вперед. Чем Себастиан занимается? Это ведь абсолютно ни к чему не ведет.
        - Как бы он смог его отыскать? Он ведь даже не знал о существовании сына.
        - Ну а вдруг?
        Ванья мягко накрыла руку Себастиана своей, чтобы привлечь его внимание:
        - Эти гипотетические рассуждения ведь не совсем относятся к делу?
        Себастиан остановился. Почувствовал, что Ванья бросает на него сбоку удивленные взгляды.
        - Верно. Я… - Впервые за очень долгое время Себастиан не знал, что сказать, поэтому он просто повторил: - Верно.
        Наступила тишина. Они встали, посчитав, что закончили. Себастиан пошел в прихожую, Ванья за ним. Лена не предпринимала попыток встать или проводить их до двери. Они уже выходили в прихожую, когда она остановила их.
        - Часы Рогера.
        Себастиан с Ваньей обернулись к Лене. Ванью не покидало ощущение, что с этой женщиной в просиженном кресле что-то не так, но не могла понять, что именно.
        - Что с часами?
        - Журналистка, с которой я разговаривала, сказала, что Лундин, перед тем как убить Рогера, забрал его часы. Дорогие часы. Теперь ведь они мои?
        Ванья шагнула обратно в комнату, слегка удивившись тому, что Лена не в курсе. Торкель обычно тщательно следил за тем, чтобы родственников информировали.
        - На настоящий момент все указывает на то, что Леонард Лундин не причастен к убийству вашего сына.
        Лена восприняла информацию не более взволнованно, чем если бы Ванья рассказала, что ела на обед.
        - О’кей, но часы-то, наверное, все равно принадлежат мне?
        - Думаю, да.
        - Я хочу их получить.

        Себастиан и Ванья поехали обратно в отделение полиции, чтобы подвести итоги дня. Ванья вела машину быстро. Слишком быстро. Она чувствовала в груди ком раздражения. Лене удалось ее спровоцировать. Ванья очень редко позволяла себе поддаваться на провокации. В этом заключалась сила. Способность сохранять хладнокровие и дистанцию. Лена же проникла к ней в душу. Себастиан держал возле уха мобильный телефон. Он разговаривал с Лизой. Ванья слушала его реплики. После заключительного вопроса о ситуации дома и явно краткого ответа Себастиан завершил разговор и сунул телефон в карман.
        - Лиза платила Рогеру за то, чтобы тот изображал ее парня.
        - Я поняла это из разговора.
        - Не столь крупные суммы, чтобы это покрывало покупки, но кое-что тут, возможно, и есть. Он был предприимчивым.
        - Или жадным. Похоже, у них это в роду - думать только о деньгах. Я хочу сказать, у нее убили сына, а она думает только о том, чтобы загрести побольше денег.
        - Извлечение пользы из ситуации, в которой ты оказался, является одним из способов справляться с болью.
        - Диким способом.
        - Возможно, у нее нет другого.
        Типично для психологов. Проявлять понимание. Все реакции естественны. Все поддается объяснению. Но Ванья не собиралась позволять Себастиану отделаться так легко. Она была зла, и ничто не мешало ей выплеснуть злость на него.
        - Если серьезно. Глаза у нее покраснели от этого чертова дыма. Бьюсь об заклад, что она не проронила ни единой слезы. Я видела людей в шоке, но это не тот случай. Ей просто все безразлично.
        - У меня возникло впечатление, что она абстрагируется от тех чувств, которых мы ожидаем. От скорби, отчаяния, даже сопереживания.
        - Почему же?
        - Откуда мне, черт возьми, знать? Я общался с ней сорок пять минут. Вероятно, она их отключила.
        - Просто отключить свои чувства нельзя.
        - Нельзя?
        - Да.
        - А ты никогда не слышала о людях, которых кто-то настолько больно ранил, что они предпочитают больше ни к кому другому не привязываться?
        - Это другое дело. У нее умер ребенок. Зачем же добровольно отказываться от реакции на происшедшее?
        - Чтобы иметь силы жить дальше.
        Ванья на некоторое время замолчала. Тут что-то не так.
        С Себастианом.
        Что-то новое.
        Сперва он подобно терьеру уцепился за вопрос об отце Рогера. За тему, после двух вопросов оказавшуюся совершенно не интересной для расследования, а сейчас Ванье показалось, что она услышала в его голосе новые нотки. Более приглушенные. Он не возражает. Не стремится проявить быстроту, остроумие или снисходительность. Нет, тут что-то другое. Возможно, печаль.
        - Не могу с этим согласиться. Не оплакивать сына дико.
        - Она оплакивает как может.
        - Ни черта она не оплакивает.
        - Откуда тебе, черт подери, знать? - Ванья вздрогнула от внезапной резкости в голосе Себастиана. - Что ты вообще знаешь о горе?! Доводилось ли тебе терять кого-нибудь, кто значил бы для тебя все?
        - Нет.
        - Тогда откуда тебе знать, что является нормальной реакцией?
        - Конечно, но…
        - Вот именно, - перебил ее Себастиан. - Ты не имеешь ни малейшего представления о том, о чем говоришь, поэтому тебе бы лучше просто заткнуться.
        Ванья покосилась на Себастиана, удивленная его вспышкой, но он просто смотрел прямо перед собой, не отрывая взгляда от дороги. Они продолжили путь в полном молчании. «Как же мало мы друг о друге знаем, - думала Ванья. - Ты что-то скрываешь. Я знаю, каково это. Лучше, чем ты думаешь».

        В офисном помещении здания полиции было более или менее темно. Кое-где ограниченные участки зала освещали включенные экраны компьютеров или забытые настольные лампы, но в целом царили темнота, пустота и тишина. Торкель медленно шел между письменными столами к освещенной столовой. Что деятельность в отделении полиции Вестероса не будет кипеть круглосуточно, он, пожалуй, себе представлял, но то, что большая часть здания после 17:00 полностью вымирала, все-таки стало для него сюрпризом.
        Торкель добрался до откровенно безликой столовой. Три круглых стола с восемью стульями возле каждого. Холодильник с морозильной камерой, три микроволновых печи, кофейный автомат, раковина и посудомоечная машина вдоль одной из длинных стен. В центре каждого стола искусственные цветы на круглой бордовой салфетке. На полу практичный линолеум в царапинах. Три окна без занавесок. На подоконнике одинокий телефон. За самым дальним от двери столом сидел Себастиан, перед ним стояла одноразовая чашка с кофе. Он читал газету «Афтонбладет». Торкель ее уже просмотрел. Лене Эрикссон отвели четыре страницы.
        Написано хорошо.
        Откровенно.
        Согласно статье, Лена по-прежнему считала, что ее сына убил Леонард Лундин. Торкеля интересовало, как она восприняла новость о том, что они его сегодня отпустили. Он неоднократно пытался дозвониться ей, чтобы сообщить, но она так и не ответила. Возможно, она до сих пор оставалась в неведении.
        Себастиан не отрывался от газеты, хоть и должен был слышать, как приближается Торкель. Только когда Торкель выдвинул стул напротив него, он бросил на коллегу беглый взгляд и снова вернулся к газете. Торкель сел, сцепил руки в замок и наклонился вперед:
        - Как сегодня прошло?
        Себастиан перелистнул страницу газеты:
        - С чем?
        - Со всем. С работой. Ты довольно много ездил с Ваньей.
        - Да.
        Торкель вздохнул про себя. Просто так он явно ничего не добьется. Наверное, вообще ничего не добьется.
        - Так как все прошло?
        - Нормально.
        Торкель увидел, как Себастиан снова перевернул страницу и дошел до розового приложения. Спорт. Торкель знал, что Себастиан не интересовался никакими видами спорта, не любил ни заниматься спортом, ни смотреть соревнования, ни читать о них. Тем не менее он, казалось, просматривал страницы с большим интересом. Говорящий сигнал. Торкель откинулся на спинку стула, несколько секунд молча понаблюдал за Себастианом, а потом встал, подошел к кофейному автомату и нажал на кнопку «капучино».
        - Не хочешь пойти вместе поужинать?
        Себастиан немного напрягся. Вот оно. Как и ожидалось. Не «хорошо бы как-нибудь вечерком встретиться» или «давай как-нибудь выпьем пивка», а прямо ужин.
        Same shit. Different name[12].
        - Нет, спасибо.
        - Почему нет?
        - У меня другие планы.
        Ложь. В точности как интерес к разделу «Спорт». Торкель это знал, но решил не продолжать расспросы. Ответом будет новое вранье. На сегодня с него хватит. Торкель взял из автомата чашку, но вместо того, чтобы уйти, как предполагал Себастиан, вернулся к столу и снова сел. Себастиан бросил на него удивленный взгляд, а затем полностью переключил внимание на газету.
        - Расскажи о своей жене.
        Такого поворота он никак не ожидал. Себастиан с откровенным удивлением посмотрел на Торкеля, который поднес полную до краев одноразовую чашку ко рту с таким спокойным выражением лица, будто спросил, который час.
        - Зачем?
        - Почему бы и нет?
        Торкель снова поставил чашку на стол, вытер большим и указательным пальцами правой руки уголки рта и пристально посмотрел Себастиану в глаза. Тот стал быстро взвешивать варианты.
        Встать и уйти.
        Вернуться к притворному чтению.
        Послать Торкеля к черту.
        Или.
        Действительно рассказать о Лили.
        Инстинктивно ему хотелось выбрать один из первых трех вариантов, но, если вдуматься, что такого, если Торкель узнает чуть больше? Он спрашивает, наверное, стремясь проявить какую-то заботу, а не из любопытства. Еще одна протянутая рука. Попытка воскресить если не умершую, то спящую глубоким сном дружбу. Надо отдать должное его упорству. Не пора ли Себастиану дать что-то взамен? Сколько - он сможет решить сам. Лучше так, а то вдруг Торкель решит поискать в интернете и узнает больше, чем того хочется Себастиану.
        Себастиан отложил газету.
        - Ее звали Лили. Она была немкой, мы встретились в Германии, когда я там работал, поженились в 1998-м. К сожалению, я не из тех, кто носит фотографию в бумажнике.
        - Чем она занималась?
        - Она была социологом. В университете в Кёльне. Мы там жили.
        - Старше тебя? Моложе? Ровесница?
        - На пять лет моложе.
        Торкель кивнул. Три быстрых вопроса, три, похоже, правдивых ответа. Дальше пойдет сложнее.
        - Когда она умерла?
        Себастиан замер. Ну хватит. Вечер вопросов и ответов закончен. Всему есть предел.
        - Несколько лет назад. Я не хочу об этом говорить.
        - Почему?
        - Потому что это личное, а ты не мой психотерапевт.
        Торкель кивнул. Верно, но все-таки было время, когда они знали друг о друге почти все. Сказать, что Торкель скучал по тому времени, было бы, пожалуй, преувеличением - в течение нескольких лет он лишь мимоходом вспоминал о Себастиане, но сейчас, когда тот вернулся, когда Торкель увидел его в деле, он осознал, что в годы отсутствия Себастиана его работа, а возможно, и жизнь протекали немного скучнее. Обусловлено это, естественно, было другими причинами, а не отсутствием Себастиана, но тем не менее Торкель не мог отделаться от ощущения, что ему не хватало старого коллеги. Старого друга. Сильнее, чем он думал. Торкель не питал надежд, что ощущение окажется обоюдным, но предпринять попытку ему все же хотелось.
        - Мы были друзьями. Сколько раз тебе приходилось выслушивать мои проблемы с Моникой и детьми и прочее дерьмо. - Торкель чистосердечно посмотрел на сидевшего напротив коллегу. - Я с удовольствием выслушаю.
        - Что?
        - Что хочешь. Если есть что-то, о чем тебе хочется рассказать.
        - Ничего такого нет.
        Торкель кивнул. Он и не предполагал, что будет просто. Ведь он разговаривает с Себастианом Бергманом.
        - Поэтому ты и приглашал меня ужинать? Чтобы я смог чуть-чуть исповедаться?
        Торкель снова поднял чашку, немного оттягивая ответ.
        - У меня сложилось впечатление, что ты себя неважно чувствуешь. - Себастиан не ответил. Вероятно, следовало ждать продолжения. - Я спросил Ванью, как у вас прошел день. Помимо того что она считает тебя трудным в общении мерзавцем, она сказала, что, похоже, тебя… даже не знаю… У нее возникло ощущение, что тебя что-то тяготит.
        - Ванье следовало бы концентрироваться на работе, - Себастиан поднялся, газету со стола он брать не стал, а свою бумажную чашку взял и смял. - А тебе не следовало бы прислушиваться ко всему дерьму, которое долетает до твоих ушей.
        Себастиан ушел, выбросив по пути чашку в мусорную корзину у двери. Торкель остался сидеть в одиночестве. Он глубоко вдохнул и медленно выпустил воздух. Чего он, собственно, ожидал? Ему бы следовало знать: Себастиан Бергман не позволяет себя анализировать. Теперь он лишился еще и компании на ужин. Билли и Ванья собирались работать, а об Урсуле нечего было и думать. Но ему ни за что не хотелось еще раз ужинать в одиночестве. Он достал мобильный телефон.
        Выйдя из столовой, Себастиан быстрым шагом направился через погруженный в темноту общий зал. Он был зол. На Торкеля, на Ванью, но больше всего на себя. Никогда прежде Себастиан не давал коллеге почувствовать, что его «что-то тяготит». Никто не мог даже догадаться, о чем он думает. Они знали лишь то, что Себастиан позволял им знать. Именно так он добился той позиции, которую занимал.
        На вершине.
        Им восхищались.
        Его боялись.
        Но в машине он обнажил себя. Утратил контроль. Дома у Лены Эрикссон тоже, если вдуматься. Недопустимо. Всему виной мать. Ее письма. Необходимо решить, что с этим делать. В данный момент это влияло на него больше, чем он мог допустить.
        В конференц-зале горел свет. Через стекло Себастиан увидел сидящего за своим лэптопом Билли. Себастиан замедлил шаг. Остановился. Каждый раз, в течение дня мысленно возвращаясь к Анне Эрикссон, он приходил к мысли, что надо на все это наплевать. Выигрыш может оказаться слишком мал, а потери - слишком велики. Но в силах ли он? Сможет ли он просто забыть о том, что знает, и продолжать жить дальше так, будто ничего не случилось? Наверное, нет. Кроме того, адрес ему, пожалуй, не повредит, если кто-нибудь сумеет его добыть. А уже потом он сможет решить, как ему поступить. Воспользоваться адресом или выбросить его. Разыскивать или остаться в стороне. Можно даже поехать туда и немного позондировать почву. Посмотреть, что за люди там живут. Составить себе представление о том, как его примут, если он вдруг объявится. Себастиан решился. Глупо лишать себя возможности выбора.
        Себастиан распахнул дверь. Билли оторвался от компьютера.
        - Привет.
        Себастиан кивнул, выдвинул стул, уселся на самый край и вытянул ноги. Пододвинул к себе стоявшую на столе миску с фруктами и взял грушу. Билли снова переключил внимание на компьютер.
        - Чем ты занимаешься?
        - Проверяю Facebook и некоторые другие социальные сайты.
        - Неужели Торкель позволяет тебе заниматься этим в рабочее время?
        Билли посмотрел на него поверх экрана, улыбнулся и покачал головой:
        - Ни в жизнь. Я проверяю Рогера.
        - Что-нибудь нашел?
        Билли пожал плечами. Это как посмотреть. Рогера-то он нашел, но ничего интересного не обнаружил.
        - Он не отличался активностью. Конечно, своего компьютера у него не было, но все равно в последний раз он что-либо писал в Facebook больше трех недель назад. В принципе неудивительно, что он не заходил туда чаще. У него зарегистрировано шесть друзей.
        - А это мало?
        Себастиан, разумеется, знал, что такое Facebook, он ведь провел последние годы не на том свете, но у него никогда не возникало желания узнать, как этот сайт работает, или стать членом - или кем ты там становишься - самому. Ему совершенно не хотелось поддерживать контакт с одноклассниками или бывшими коллегами. Одна мысль о том, что они станут «присоединяться» к нему и терроризировать его приставаниями и дурацкими банальностями, вгоняла его в полное уныние. Он, напротив, изо всех сил старался избегать общения, будь оно реальным или виртуальным.
        - Шесть друзей - это ничто, - ответил Билли. - Стоит только зарегистрироваться, и у тебя их будет больше. То же самое на MSN. Туда он не заходил четыре месяца, а общался только с Лизой и Юханом Страндом.
        - Значит, у него не было даже киберприятелей.
        - Похоже на то. Правда, и врагов тоже, я не нашел в Сети о нем никакого дерьма.
        Себастиан счел, что уже достаточно долго изображал заинтересованность, чтобы выложить то, за чем на самом деле пришел. Почему бы не проторить дорожку легкой лестью?
        - Насколько я понял, ты настоящий ас в компьютерах.
        Билли не смог сдержать улыбки, показывающей, что так и есть.
        - Лучше среднего. Мне это дело нравится, - чуть смущенно сказал он.
        - Как ты думаешь, ты мог бы мне кое с чем помочь?
        Себастиан достал из внутреннего кармана письмо и бросил его Билли.
        - Мне надо найти некую Анну Эрикссон. В 1979 году она проживала по этому адресу.
        Билли взял письмо и посмотрел на него.
        - Она как-то связана с расследованием?
        - Возможно, да.
        - Каким образом?
        Черт побери, насколько все здесь соблюдают инструкции. Себастиан слишком устал и слишком медленно соображал, чтобы выдумывать хорошую ложь, поэтому он ограничился примитивной отмазкой, надеясь, что этого будет достаточно.
        - Я тут параллельно кое-что отслеживаю, пока это просто догадка. Другим я ничего не говорил, но в случае удачи она нам кое-что даст.
        Билли кивнул, и Себастиан немного расслабился. Он уже собрался встать, когда Билли остановил его.
        - А как эта Анна связана с Рогером Эрикссоном?
        Значит, отмазки не хватило. Почему люди делают только то, что им велено? Ведь, если их застукают, Билли всегда сможет обвинить Себастиана, который в свою очередь станет утверждать, что Билли его неправильно понял. Торкель немного поворчит. Они поговорят о необходимости соблюдения инструкций. Все пойдет по-прежнему. Себастиан дал Билли еще один шанс заглотнуть крючок с той же наживкой.
        - Это долгая история, но было бы хорошо и для тебя тоже, если бы ты смог мне помочь. Я действительно думаю, что мы тут сможем кое-что получить.
        Билли перевернул конверт и стал его изучать. На случай если Билли не клюнет, Себастиан начал быстро придумывать ложь. Он собирался сказать, что не исключено, что Анна Эрикссон может оказаться биологической матерью Рогера. Нет, ни в каком регистре усыновлений сведений нет, это внутренняя информация. Нет, источник он назвать не может. Пожалуй, подойдет. Если это возможно биологически. Себастиан начал считать. Сколько же лет в таком случае было Анне Эрикссон, когда она родила Рогера? Около сорока? Подходит.
        - О’кей.
        Себастиан вернулся к действительности, не веря своим ушам:
        - О’кей?
        - Конечно, только чуть погодя, мне еще до завтра надо просмотреть кучу файлов с камер наружного наблюдения.
        - Да, разумеется, никакой спешки нет. Спасибо.
        Себастиан встал и направился к двери.
        - Еще одно.
        Билли опять оторвал взгляд от компьютера.
        - Мне бы очень хотелось, чтобы это осталось между нами. Как я уже сказал, это только догадка, а злорадство, сам знаешь, себя ждать не заставит.
        - Конечно, никаких проблем.
        Себастиан благодарно улыбнулся и вышел из комнаты.

* * *

        Ресторан «Лимоне Ристоранте Итальяно». Столик заказывала она, но Торкель пришел первым, и его провели к стоявшему в углу зала между двух окон столику, над которым на проволочках свисала с потолка металлическая сфера размером с шар для боулинга. Столик на четверых. Вместо стульев - два дивана с жесткими прямыми спинками, обитые темно-лиловой тканью. Торкель потягивал пиво прямо из бутылки. Может, это была плохая идея? Пригласить на ужин Хансер. Хотя он ведь не приглашал ее в ресторан в полном смысле слова. Ему просто хотелось подробнее обсудить с ней расследование - их краткая встреча днем носила поверхностный характер, а беседовать за едой можно было с таким же успехом, как в ее кабинете. Конечно, Хансер добровольно отошла на задний план, позволив им вести расследование исключительно по собственному разумению, но нельзя забывать о том, что она по-прежнему несет основную ответственность, а Торкель чувствовал, что в последний раз разговаривал с ней немного недовольным тоном.
        Хансер пришла, извинилась за опоздание, села и заказала бокал вина. К ней заходил комиссар полиции лена и хотел, чтобы она проинформировала его о ситуации. Он был озабочен тем, что им пришлось отпустить Леонарда Лундина, и выражал надежду на то, что вскоре последует другой, обоснованный арест. Ей, естественно, пришлось его разочаровать. Комиссар тоже испытывал большое давление. Интерес со стороны газет, особенно вечерних, не утихал. Минимум четыре страницы ежедневно. Интервью с Леной Эрикссон в «Афтонбладет» перерабатывалось и печаталось заново. Особое внимание уделялось одиночеству Рогера, высказывались догадки, что преступником является незнакомый Рогеру человек. В таком случае история может повториться. Некий «эксперт» рассуждал о том, что если человек убивает впервые - что вполне вероятно в данном случае, - то преодолевается некий барьер и пути назад уже нет. Такой человек наверняка убьет снова. Видимо, довольно скоро. Стандартные классические журналистские приемы нагнетания страха типа последней истерии по поводу эпидемических заболеваний или сенсаций из серии «Ваша головная боль может
оказаться опухолью мозга». Газета «Экспрессен» сумела разнюхать о промахах в первые выходные после исчезновения мальчика и поставила под сомнение эффективность деятельности полиции. К этой статье уже приложили перечень других нераскрытых убийств, начиная с убийства Пальме[13]. Хансер объяснила, что собирается встретиться с Торкелем и надеется завтра же снабдить комиссара более подробной информацией. Комиссар полиции лена удовлетворился, но перед уходом дал ей ясно понять, что: а) он надеется, что вызов Госкомиссии не был ошибкой, и б) в противном случае ответственность за эту ошибку несет только она, и никто другой.
        Когда официант принес ей вино и поинтересовался, готовы ли они сделать заказ, они ненадолго углубились в меню. Торкель уже знал, что хочет лосося по-калабрийски (Salmone alla Calabrese), - жареное филе лосося с томатами черри, луком-пореем, каперсами, оливками и запеченным картофельным пюре. Закусок он не любил. Хансер быстро выбрала ягненка на гриле (Agnello alla Griglia) - каре ягненка с картошкой с пармезаном и соусом из красного вина. Дороже, чем у него. Впрочем, какая разница. Ведь это он позвонил ей и попросил ее составить ему компанию. Он рассматривал это как рабочий ужин, и платить, естественно, будет он. Платить будет Управление.
        В ожидании еды они обсуждали расследование. Да, газеты Торкель читал. Ванья одно время склонялась к той же версии - неизвестный преступник. Но сообщение о том, что Рогера застрелили, по мнению Себастиана, противоречило такому сценарию. Человек, собравшийся убивать, независимо от того, кто он, не выбирает оружие, пулю от которого ему придется вырезать из жертвы, чтобы себя не выдать. К сожалению, передавать эти сведения прессе нельзя. То, что им известно, что Рогера застрелили, не должно стать достоянием общественности и тем самым преступника. Помимо этого Торкелю было особенно нечего рассказывать. За исключением Акселя Юханссона, они никаких впечатляющих успехов не достигли, многое зависит от завтрашнего дня и отчетов криминалистов. У Торкеля во внутреннем кармане завибрировал мобильный телефон. Он достал его и посмотрел на дисплей: Вильма.
        - Я должен ответить.
        Хансер кивнула и отпила глоток вина. Торкель ответил на звонок:
        - Здравствуй, малышка.
        Еще до того, как он услышал ее голос, его лицо расплылось в улыбке - так на него действовала младшая дочка.
        - Привет, папа, что ты делаешь?
        - Ужинаю с коллегой. А ты?
        - Я собираюсь на вечеринку в школу. Ты в городе?
        - Нет, я еще в Вестеросе, у тебя какое-то дело?
        - Хотела узнать, не сможешь ли ты забрать меня сегодня после вечеринки. Мы не знали, вернулся ли ты домой, и мама сказала, чтобы я позвонила и узнала.
        - Если бы я был дома, я бы с удовольствием заехал за тобой.
        - Не волнуйся. Раз тебя нет, меня заберет мама.
        - Что у тебя за вечеринка?
        - Маскарад.
        - Кем же ты будешь одета?
        - Малолеткой.
        Торкель представления не имел, что кроется за этим понятием. Ему не слишком понравилась идея костюма, выбранная его двенадцатилетней дочкой, но, с другой стороны, он сейчас далеко и не может отговорить ее или предложить более удачный вариант. Кроме того, он не сомневался, что Ивонн проследит за тем, чтобы все было прилично. В отличие от развода с Моникой развод с Ивонн прошел хорошо. Насколько хорошо вообще может пройти развод. Их совместная жизнь не удалась. Они оба так считали. Он ей изменял. Она ему тоже - в этом он был уверен. Оба хотели развестись, полагая, что для Вильмы и Эллин так будет лучше. На самом деле сейчас их отношения стали гораздо лучше, чем были в годы семейной жизни.
        - О’кей. Передавай маме привет и повеселись от души.
        - Ладно. Она тоже передает привет. Увидимся, когда ты вернешься домой.
        - Обязательно. Я по тебе соскучился.
        - Я по тебе тоже. Пока.
        Торкель закончил разговор.
        - Звонила дочка, - объяснил он.
        - Я поняла.
        Торкель убрал телефон обратно во внутренний карман.
        - У вас ведь тоже был сын, я не путаю?
        - Да, Никлас.
        - Сколько ему сейчас лет?
        Сомнение. Хоть за последние шесть лет Хансер много раз доводилось оказываться в подобной ситуации, когда речь заходила о сыне, она всегда сомневалась по поводу продолжения. Поначалу она честно отвечала как есть, но на людей это производило тягостное впечатление, и после мучительного молчания или судорожных попыток поддерживать разговор они поспешно находили повод покинуть ее общество. Поэтому теперь на вопрос, есть ли у нее дети, она обычно просто отвечала - нет. Так проще, и к тому же это правда.
        Детей у нее нет.
        Больше нет.
        Но Торкель знал, что она была матерью.
        - Он умер. Шесть лет назад. Когда ему было четырнадцать.
        - О, извините. Я не знал, я вам очень сочувствую.
        - Ну откуда вы могли знать?
        Хансер по опыту знала, о чем думает Торкель. Его интересовало то же, что и всех узнававших о смерти Никласа. Четырнадцатилетние мальчики не так часто умирают естественной смертью. Вероятно, что-то случилось? Что же? Всем хотелось знать, что именно. Хансер была уверена, что Торкель не является исключением. Исключением стало то, что он прямо об этом спросил.
        - От чего он умер?
        - Он решил пройти напрямик. Через локомотив. Оказался слишком близко к высокому напряжению.
        - Даже не могу себе представить, что вы с мужем пережили. Как вам удалось с этим справиться.
        - А мы и не справились. Говорят, восемьдесят процентов людей, потерявших ребенка, разводятся. Мне бы очень хотелось сказать, что мы принадлежим к оставшимся двадцати, но, к сожалению, не могу.
        Хансер отпила еще глоток вина. Она почувствовала, что ей легко рассказывать Торкелю. Легче, чем она думала.
        - Я так злилась на него. На Никласа. Ему было четырнадцать. Не знаю, сколько раз мы читали о ребятах, погибавших на крышах поездов. И каждый раз говорили, что им следовало иметь голову на плечах. Это были подростки. Некоторые из них почти взрослые. Никлас всегда соглашался. Он знал, что это опасно. Смертельно опасно. И тем не менее… Я так разозлилась на него.
        - Это можно понять.
        - Я чувствовала себя худшей матерью на свете. Во всех отношениях.
        - Тоже можно понять.
        К их столику подошел официант, держа в каждой руке по тарелке. Это могло стать поводом к тому, чтобы закончить разговор. Молча заняться едой. Однако они начали есть, не прерывая разговора, и через несколько минут Торкель понял, что к концу ужина оба будут знать друг о друге гораздо больше, чем раньше. Он улыбнулся про себя - приятно, когда такое случается.

        ~ ~ ~

        Харальдссон сидел в собственной зеленой «тойоте» перед домом, где жил Аксель Юханссон, и мерз, несмотря на то что догадался поддеть под брюки кальсоны, а под пуховик - флисовую куртку. В руках он сжимал кружку с кофе. Днем уже чувствовалось настоящее весеннее тепло, но вечера и ночи оставались по-прежнему холодными.
        Харальдссон ощущал себя в высшей степени причастным к тому, что Юханссона объявили в розыск. Более чем причастным. Его вклад имел просто решающее значение. Ведь благодаря его усилиям по поиску отправителя мейла Госкомиссия вышла на Пальмлёвскую гимназию, а затем на уволенного завхоза. Правда, Торкель Хёглунд, проходя вечером мимо Харальдссона, кивнул ему и слегка улыбнулся, но больше ничего не последовало. Никто не похвалил его за то, что он добыл информацию, приведшую к прорыву в расследовании. Он не был удивлен. Разочарован - да, но не удивлен. Харальдссон понимал, что не дождется похвалы за свою работу. Во всяком случае, от Торкеля и его коллег. Как бы это выглядело, если бы кто-то из местных сотрудников раскрыл дело перед носом у Госкомиссии? Перед уходом домой Харальдссон справился у Хансер, включало ли объявление в розыск круглосуточное наблюдение за домом подозреваемого. Оказалось, что нет. На первой стадии о розыске просто оповестили весь персонал, с тем чтобы все проявляли особую бдительность во время обычных патрулирований и выездов по вызовам. Кроме того, сообщили соседям, друзьям и
родственникам Акселя, что полиция разыскивает его для беседы. При этом тщательно подчеркивалось, что в настоящий момент его ни в чем не подозревают. Решение о том, следует ли устанавливать наблюдение за его домом, Госкомиссия примет позже.
        Харальдссон же принял свое решение сразу. Человек явно скрывается. Невиновные не скрываются, а что Харальдссон делает в свободное время и где проводит ночи, никого не должно касаться.
        Поэтому сейчас он сидел здесь.
        В своей «тойоте».
        И мерз.
        Он подумывал было завести машину и немного проехаться, чтобы согреть салон, но тогда существовал риск пропустить появление Акселя Юханссона дома. О том, чтобы на несколько минут запустить мотор вхолостую, не могло быть и речи. С одной стороны, подозреваемый может среагировать на стоящую и тарахтящую перед его домом машину, а с другой - в центре города холостой ход разрешен только в течение минуты. Проступок, конечно, небольшой, но все-таки. Законы и правила созданы для того, чтобы их соблюдали. Кроме того, это совершенно неприемлемо с экологической точки зрения. Чтобы согреться, Харальдссон долил в кружку еще кофе. Обхватил ее руками. Надо было взять варежки. Он подышал теплым воздухом на руки и посмотрел на компресс на тыльной стороне ладони. Когда он переливал кофе в термос, к нему сзади подкралась Йенни, и он вздрогнул от неожиданности, когда она положила руки ему на живот, а затем быстро продвинула их ниже. Харальдссон отправился в туалет, смазал маленький ожог ксилокаиновой мазью и наложил компресс. Йенни последовала за ним и, когда он выбросил пустую обертку от компресса в стоявшее у них в
ванной нержавеющее мусорное ведро с крышкой, снова подошла сзади и спросила, очень ли он торопится.
        Они занялись этим в душе. Потом ему пришлось менять промокший компресс и снова наносить мазь. Несмотря на секс под душем, Йенни выглядела разочарованной, когда Харальдссон уходил, и спросила, когда он вернется. Может, он окажется дома где-нибудь за полчасика до того, как ей надо будет утром уходить на работу? В лучшем случае. Харальдссон не был уверен. Потом он планировал поехать прямо в отделение. Тогда они просто-напросто увидятся завтра вечером. Целую, пока.
        Отпивая глоток все быстрее остывающего кофе, Харальдссон задумался над этим. Йенни он оставил в расстроенных чувствах. И теперь он расстраивается из-за того, что она расстроилась. Ему действительно хочется… Нет. Ему надо раскрыть убийство Рогера Эрикссона, но она, похоже, совершенно не понимает, насколько это для него важно. Ее желание забеременеть заслонило в их жизни все. В каком-то смысле Харальдссон ее понимал. Ему тоже хотелось ребенка. Он мечтал стать отцом и огорчался из-за того, что у них пока ничего не получается. Но у Йенни это носило характер одержимости. В их жизни теперь над всем доминировал секс. Харальдссон пытался сводить ее в кино или в ресторан, но она считала, что можно посмотреть DVD и поесть дома, тогда они смогут позаниматься еще и «этим». В те немногие разы, когда они выбирались в гости, они всегда уходили рано и ничего не пили. О приглашении гостей к себе нечего было и думать. Вдруг гости уйдут так поздно, что у них не останется времени. Харальдссон пытался разговаривать о своей работе, о проблемах, возникших у него сперва с Хансер, потом с Госкомиссией, но ему все чаще
казалось, что жена его не слушает. Она кивала, поддакивала, отвечала, чаще всего его же собственными словами, а потом снова стремилась заняться сексом. У немногих коллег-мужчин, которые иногда заговаривали о своих отношениях с женщинами или о семье, проблема заключалась в обратном. Им не хватало секса.
        Слишком редко.
        Слишком скучно.
        Харальдссон даже не решался рассказывать о своей домашней ситуации. Но задумывался над ней все чаще. А что, если у них получится? Если Пенни забеременеет. Неужели он станет одним из тех, кто читает все до единой тревожные новости обо всех продуктах подряд и разыскивает круглосуточно работающие бензоколонки в десятках километров от дома, чтобы раздобыть соленый огурец или мороженое с лакрицей? Харальдссон выбросил эти мысли из головы. У него есть важная работа. Поэтому он здесь и находится. Ведь не пытается же он просто скрываться от жены?
        Харальдссон решил немного размяться, чтобы согреться. Можно ведь походить, не теряя дверь Акселя Юханссона из виду.

* * *

        Ванья сидела, склонившись над письменным столом, и смотрела в окно. Большую часть вида заслонял дом напротив - современное чудо из стекла и бетона, но ей все-таки были видны вечернее небо и полоска деревьев в сторону озера Меларен. Перед ней лежало несколько блокнотов, кое-какие отдельные листы бумаги и черные ежедневники. Все они были изъяты из письменного стола Рогера и являлись частью того, что унесла из его комнаты Урсула. Часом раньше Ванья с Билли съели по греческому салату в греческом ресторанчике, который им рекомендовала девушка с рецепции. Еда оказалась прекрасной, и они оба поняли, что обязательно придут сюда снова. В провинциальных шведских городах глупо действовать наугад. Если они находили хорошее место, то обычно сразу становились завсегдатаями. На обратном пути Ванья заскочила в гостиницу, чтобы позвонить отцу. Его голос звучал радостно, но устало - в эмоциональном плане день прошел для Вольдемара как катание с американских горок, а от процедур его клонило в сон. Но Ванье этот разговор показался чудесным. Впервые за долгое время она положила трубку, не думая о том, что может
лишиться отца. Она испытывала бурную радость и решила, что способна употребить свою энергию на что-нибудь полезное. Она вернулась в отделение. На самом деле, когда они работали на выезде, Ванья всегда занималась расследованием сколько могла, но на этот раз мысль о дополнительных вечерних часах радовала ее больше, чем последнее время. Урсула ушла около шести. Ванья с Билли оба посчитали это несколько странным. Обычно Урсула работала так же долго, как и остальные, и, обсуждая это за едой, оба пришли к выводу, что истинной причиной является Торкель. Хоть эта парочка и соблюдала величайшую осторожность, Ванья с Билли давно подозревали, что они больше, чем коллеги.
        Ванья начала с отдельных листов. В основном старые контрольные, домашние задания и разные школьные записи. Ванья принялась сортировать их - контрольные в одну стопку, записи в другую, остальное в третью. Получилось три основные стопки, которые она потом распределила по датам и темам. Под конец перед ней оказалось двенадцать пачек, и она начала изучать их более сконцентрированно. Методу сортировать материал несколько раз Ванья научилась у Урсулы. Большим преимуществом являлось то, что ты быстро получал полный обзор материала и к тому же просматривал один и тот же документ несколько раз с возрастающей концентрацией. В результате было легче находить бросавшиеся в глаза стереотипы или события, что увеличивало точность попадания. Урсула знала толк в подобных вещах, в выстраивании системы. Внезапно Ванье вспомнились слова Себастиана об иерархии в их группе. Он был прав - у них с Урсулой существовало молчаливое соглашение: не внедряться в сферы деятельности друг друга. Это было проявлением не только уважения, но и обоюдного понимания того, что в противном случае они могут с легкостью вступить в
соревнование и тем самым начать подрывать позиции друг друга. Ведь на самом деле они обе, конечно, соперничали за право первенства в принятии решений.
        За результат.
        За то, чтобы считаться лучшей.
        Ванья обратилась к оставшемуся материалу. Из разрозненных листков следовало лишь то, что математика давалась Рогеру хуже, чем шведский язык, и что ему явно требовалось всерьез поработать над английским. Она взялась за черные ежедневники. Они охватывали период начиная с 2007 года и далее и казались почти нетронутыми. Ванья взяла наиболее актуальный, этого года, и начала просматривать его прямо с января. Записей было довольно мало. Складывалось впечатление, что Рогер получил ежедневник в подарок на Рождество и постепенно перестал его использовать. Несколько дней рождений, несколько домашних заданий, какая-то контрольная, но по мере удаления от января записей становилось все меньше.
        Сокращение ПВ впервые возникло в начале февраля, затем снова появилось в конце февраля и на первой неделе марта, а дальше присутствовало каждую вторую среду в 10:00. Ванья отметила, что это, похоже, единственная регулярно встречающаяся запись, и пролистала ежедневник вперед до роковой пятницы в апреле. Каждую вторую среду значилось: ПВ. Всегда в 10:00. Кто или что скрывается за ПВ? Поскольку речь идет о времени занятий, это, вероятно, как-то связано со школой. Ванья пролистала дальше роковой пятницы и обнаружила, что смерть помешала Рогеру встретиться с ПВ неделей позже. Она быстро схватила ежедневник предыдущего года, чтобы посмотреть, встречается ли ПВ там тоже. Оказалось, да. В первый раз в конце октября, а потом регулярно до самого конца ноября, правда, здесь каждый второй вторник в 15:00.
        Круг друзей Рогера был весьма ограничен и пока мало что дал расследованию. Тут же имелся человек, с которым он регулярно встречался, если, конечно, за сокращением скрывается человек, а не какое-то мероприятие. Ванья посмотрела на часы - только без четверти девять. Звонить еще совсем не поздно. Первым делом она набрала номер матери Рогера, Лены. Никто не ответил. Да Ванья и не особенно надеялась - пока они с Себастианом были у Лены, телефон несколько раз звонил, но та даже не предпринимала попыток ответить. Она решила позвонить Беатрис Странд. Как классный руководитель, та должна была бы лучше всех знать, чем занимался Рогер в десять часов каждую вторую среду.
        - У него было «окно», - голос Беатрис звучал несколько устало, но она, естественно, изъявила готовность попытаться помочь.
        - А вы знаете, чем он в это время занимался?
        - К сожалению, нет. Следующий урок начинается в четверть двенадцатого, и Рогер обычно не опаздывал.
        Ванья кивнула и взяла ежедневник предыдущего года.
        - А прошлой осенью? В три часа по вторникам?
        В трубке немного помолчали.
        - Мне кажется, мы к тому времени уже заканчивали. Да, именно так, по вторникам занятия заканчивались без четверти три.
        - А вы не знаете, что может означать сокращение ПВ?
        - ПВ? Нет, с ходу ничего в голову не приходит.
        Ванья кивнула, чувствуя, что это становится все интереснее. Значит, Рогер скрывал встречи с ПВ от Беатрис. Это показалось ей важным. Ведь Беатрис была не просто его учительницей, они общались и вне школы.
        - Это с ПВ он планировал встречаться по средам? - немного помолчав, спросила Беатрис, явно продолжая размышлять над сокращением.
        - Именно.
        - Тогда это может быть Петер Вестин.
        - Кто он такой?
        - Психолог, у которого есть договор со школой. Я знаю, что Рогер несколько раз ходил к нему, когда только начал у нас учиться. Я сама посоветовала Рогеру обратиться к Петеру, но я не знала, что он продолжал его посещать.
        Ванья поблагодарила за помощь, взяла у Беатрис контактный телефон Петера Вестина и сразу позвонила ему. Никто не ответил, но из сообщения на автоответчике она узнала, что прием ведется с девяти утра. Быстрая прикидка по карте показала, что кабинет психолога располагается всего в десяти минутах ходьбы от школы. За «окно» Рогер спокойно успевал обернуться, не ставя никого в известность о том, что он туда ходит, если ему не хотелось, чтобы об этом знали. Ведь с психологом обычно разговаривают как раз о тайнах, в которые не желают посвящать остальных.
        У Ваньи запищал мобильный телефон. Пришла эсэмэс: «Нашел бывшую подружку Акселя Юханссона. Хочешь, поедем к ней вместе? Билли».
        Быстрый ответ: «ДА».
        На этот раз она добавила смайлик.

* * *

        Бывшую подружку Акселя Юханссона, Линду Бекман, Билли поймал на работе. Она несколько раз подчеркнула, что больше не живет с Акселем и не знает, где тот находится и чем в настоящее время занимается, и Билли потребовалось приложить много усилий, чтобы договориться с ней о встрече. Когда она наконец согласилась, то категорически отказалась приходить в полицию. Если они обязательно хотят поговорить с ней сегодня вечером, то им придется подъехать к ней на работу, и она сможет взять небольшой перерыв. В результате Ванья с Билли оказались за столиком в пиццерии на площади Стурторгет. Еду никто из них заказывать не стал, оба удовольствовались чашкой кофе.
        Линда вошла и села напротив них. Она оказалась довольно заурядной блондинкой лет тридцати. Волосы до плеч и густая челка, достигающая зеленовато-голубых глаз. Одета Линда была в черный свитер в белую полоску и короткую черную юбку. Свитер очень удачно подчеркивал ее фигуру. На шее на тонкой цепочке висело золотое сердечко.
        - У меня есть пятнадцать минут.
        - Значит, постараемся уложиться в пятнадцать минут, - согласился Билли, протягивая руку к сахару. Он всегда клал в кофе сахар, причем в больших количествах.
        - Как я уже говорил по телефону, нам бы хотелось услышать немного об Акселе Юханссоне.
        - Вы не сказали почему.
        Тут в разговор вмешалась Ванья. Было бы глупо рассказывать, что им известно о дополнительных доходах Акселя, во всяком случае, пока они не почувствовали, как Линда относится к своему бывшему. Поэтому Ванья начала с некоторой осторожностью.
        - Вам известно, почему его выгнали из гимназии?
        Линда улыбнулась полицейским. Она смекнула, о чем речь.
        - Да. Алкоголь.
        - Алкоголь?
        - Он продавал его ребятам. Идиот!
        Ванья посмотрела на Линду и кивнула. Похоже, она не принадлежит к числу союзников Акселя.
        - Именно.
        Линда недовольно покачала головой, словно желая подтвердить свое негативное отношение к «бизнесу» Акселя.
        - Я говорила ему, что это глупо. Думаете, он меня послушал? Вот его и выставили, в точности как я предсказывала. Идиот.
        - Он никогда не упоминал некоего Рогера Эрикссона? - с надеждой спросила Ванья.
        - Рогера Эрикссона? - Линда, казалось, задумалась, но никаких признаков узнавания на ее лице не отразилось.
        - Шестнадцатилетнего парня, - продолжил Билли, протягивая ей фотографию Рогера.
        Линда взяла фотографию и принялась ее разглядывать. Она узнала Рогера.
        - Убитый парень?
        Ванья кивнула в ответ. Линда посмотрела на нее:
        - Да, думаю, он как-то заглядывал к Акселю.
        - Вам известно, зачем они встречались? Он покупал у Акселя спиртное?
        - Нет, едва ли. Он приходил скорее поболтать. Насколько мне известно, ушел он с пустыми руками.
        - Когда это было? - Ванья наклонилась вперед. Это становилось интересным. Рогер, убитый парень, о котором им так мало известно, появлялся в неожиданном месте и при непонятных обстоятельствах. Следовало выяснить все, что только можно.
        - Наверное, месяца два назад, я почти сразу после этого съехала.
        - А еще вы Рогера когда-нибудь видели? Подумайте. Это важно.
        Посидев с минуту неподвижно, Линда помотала головой. Ванья сменила тему:
        - Как Аксель воспринял ваш переезд?
        Линда снова покачала головой - похоже, это было ее привычной реакцией при мысли об Акселе.
        - Просто здорово удивился. Не разозлился, не расстроился, ничего подобного. Никак не пробовал меня удержать. Просто… продолжил жить дальше. Будто для него не играло никакой роли, там я или нет. Он мне гнусным образом изменял.
        Когда двадцатью минутами позже, поблагодарив Линду Бекман, Ванья с Билли двинулись обратно в отделение, образ Акселя Юханссона не только обрел контуры, но предстал в мельчайших подробностях. Поначалу Аксель был настоящим джентльменом, внимательным, щедрым, веселым. Линда переехала к нему буквально через несколько недель. Они прекрасно понимали друг друга - поначалу. Потом стали всплывать кое-какие вещи. Не столь серьезные - поначалу. Такие, над которыми почти не задумываешься. Например, в ее кошельке вдруг оказалось чуть меньше денег, чем она предполагала. А потом пропало золотое украшение, унаследованное Линдой от бабушки, и она начала понимать, что для Акселя их отношения в основном являются способом покрытия расходов. Линда прижала его, и он безумно испугался. У него имелись карточные долги, и он боялся, что она бросит его, если он ей расскажет, поэтому он шел на все, чтобы рассчитаться. Ради того чтобы начать жизнь с Линдой с чистого листа. Безо всякого дерьма в багаже. Она согласилась. Но вскоре у нее опять начали пропадать деньги. Последней каплей стало то, что она нашла припрятанный счет и
обнаружила, что вносит плату за квартиру практически целиком, хотя полагала, что оплачивает половину. Линда еще больше сгустила краски. Их сексуальная жизнь была никудышной. Он редко проявлял интерес, а если все-таки проявлял, то действовал властно, на грани жестокости, и всегда стремился брать ее сзади, прижимая лицом к подушке. «Лишняя информация», - подумала Ванья, но лишь кивнула, призывая Линду продолжать. Аксель всегда уходил в странное время, иногда на всю ночь, и возвращался домой утром или ближе к обеду. Остававшееся от работы в гимназии время уходило у него на поиски разных способов добывания денег. Все в его мире вертелось вокруг того, как бы обойти систему.
        Его девизом было: «Только идиоты поступают так, как говорят». В Пальмлёвскую гимназию он устроился исключительно потому, что там у учеников богатые родители и строгое воспитание - для Акселя это означало облегчение задачи. Семьи учеников имели тенденцию решать проблемы, не поднимая шума. В точности как под конец поступил и директор.
        Он всегда говорил: «Продавай тому, кто может побольше заплатить и кто больше всех потеряет, если дело раскроется». Но денег Линда никогда не видела. Этого она никак не могла понять. Несмотря на «бизнес», Аксель вечно сидел без гроша. Куда девались деньги, представляло для нее главную загадку. Друзей у него, похоже, водилось мало, а тех, что имелись, он постоянно ругал за то, что они не дают ему в долг. А если они в виде исключения давали, то он ругался, потому что они хотят получить деньги обратно.
        Он вечно бывал недоволен.
        Всем и вся.
        Главным вопросом для Ваньи и Билли было: что связывало Рогера с Акселем? Рогер заходил к нему домой - это они теперь знали. Связано ли это с тем, что несколько недель спустя Рогер позаботился о том, чтобы Акселя уволили? Сценарий, во всяком случае, вполне возможный. Расставаясь вечером, Ванья и Билли испытывали удовлетворение от проделанной в последние часы работы. Аксель Юханссон сделался еще более интересной фигурой. А следующим утром им предстояло посетить психолога с инициалами ПВ.

* * *

        По пути к лифту Торкель кивнул женщине за стойкой рецепции. Уже в лифте, вставив карточку-ключ в считывающее устройство, он поколебался, а потом нажал на кнопку с четверкой. У него самого был номер 302, на четвертом этаже жила Урсула. Из закамуфлированных колонок доносилось пение Rolling Stones. Торкель помнил эту группу как самое крутое из того, что слушал в молодости. Теперь их музыку играют в лифте. Дверцы раскрылись, но Торкель не двинулся с места. Может, не стоит? Он ведь не знал, продолжает ли она на него злиться, правда, предполагал, что да. Поступи она с ним так, как он с ней, он бы непременно продолжал злиться. Впрочем, лучше прояснить ситуацию. Торкель дошел по коридору до номера 410 и постучал. Прошло несколько секунд, прежде чем Урсула открыла. Ее совершенно нейтральное выражение лица ясно показало Торкелю, как она относится к его визиту.
        - Извини, если помешал. - Торкель приложил максимум усилий к тому, чтобы по голосу было незаметно, как он нервничает. Оказавшись с ней лицом к лицу, он осознал, насколько ему не хочется с ней ссориться. - Я просто хотел проверить, как у тебя настроение.
        - А ты как думаешь?
        Как он и опасался. По-прежнему злится. Впрочем, для Торкеля никогда не представляло трудности попросить прощения, если он совершил ошибку.
        - Прости, я должен был рассказать тебе, что собираюсь взять Себастиана в группу.
        - Нет, ты вообще не должен был его брать.
        На мгновение Торкель почувствовал раздражение. Теперь она проявляет излишнее упрямство - он ведь попросил прощения. Признал, что плохо разрулил ситуацию, но он все-таки начальник. Ему приходится принимать подобные решения и брать в группу тех людей, которых он считает наиболее полезными для расследования. Даже если это одобряется не всеми. Надо подходить к этому профессионально. Однако Торкель быстро решил не облекать такие мысли в слова. Ему не хотелось еще больше усложнять отношения с Урсулой, кроме того, он был по-прежнему не уверен, что присутствие Себастиана действительно пойдет на пользу расследованию. Торкель чувствовал, что ему требуется не только объяснить свои действия Урсуле, но и определиться самому. Почему он утром в ресторане не ответил Себастиану отказом? Он посмотрел на Урсулу почти умоляющим взглядом:
        - Послушай, мне действительно надо с тобой поговорить. Можно я войду?
        - Нет.
        Урсула не открыла дверь пошире. Напротив, она еще больше прикрыла ее, словно ожидала, что он попытается вломиться к ней. Из комнаты донеслись три коротких, три длинных, три коротких сигнала. СОС - звонок мобильного телефона Урсулы.
        - Это Микаэль. Я жду его звонка.
        - О’кей. - Торкель понял, что разговор окончен. - Передавай привет.
        - Ты сможешь сделать это сам, он завтра приедет.
        Урсула закрыла дверь. Торкель постоял несколько секунд, пытаясь переварить услышанное. Микаэль не приезжал во время расследования с… да Торкель вообще не мог такого припомнить. Он был не в силах толком обдумывать, что это означает. Тяжелым шагом он направился обратно к лестнице, чтобы спуститься к собственному номеру. За последние сутки его жизнь значительно усложнилась.
        А чего он, собственно, ожидал?
        Он ведь снова впустил в нее Себастиана Бергмана.

* * *

        Себастиан проснулся на диване лежа на спине. Должно быть, он задремал. Телевизор работал, правда, негромко. Шли новости. Правая рука была так сильно сжата в кулак, что болела до самого локтя. Снова прикрыв глаза, Себастиан стал осторожно распрямлять затекшие пальцы. За это время поднялся ветер. Стал все сильнее завывать в трубе вплоть до самого камина, но для едва пробудившегося Себастиана этот звук сливался со сном, от которого он только что очнулся.
        Гул.
        Мощь.
        Нечеловеческая сила стены воды.
        Он держал дочку. Держал крепко. Посреди всех криков, всех кричащих. Вода. Вздымающийся песок. Сила. Единственное, что он действительно помнил посреди этого безумия, - он крепко держал ее. Даже видел их руки вместе. Такое, естественно, невозможно, но нет, он действительно видел руки - ее и его. Был по-прежнему способен их видеть. Ее маленькую, с колечком, обхваченную его правой рукой. Он держал ее крепче, чем когда-либо вообще что-нибудь держал. Не было времени думать ни о чем, но он все же знает, что думал. Об одном, самом важном на свете - ему ни за что нельзя выпускать ее из рук.
        Так он думал.
        Одна-единственная мысль.
        Ни за что, ни за что нельзя выпускать.
        Но выпустил.
        Дочка выскользнула.
        Внезапно ее руки в его руке не оказалось. Вероятно, что-то поднялось с водными массами и ударило ее. Ударило его? Или ее маленькое тельце в чем-то застряло? Или застряло его тело? Он не знал. Знал только, что, когда весь в синяках, обессиленный, в шоковом состоянии очнулся в нескольких сотнях метров от того, что раньше представляло собой пляж, ее там не было.
        Ни поблизости.
        Нигде.
        Его правая рука оказалась пуста.
        Сабина исчезла.
        Он ее так и не нашел.
        Лили покинула их еще утром. Чтобы пробежаться вдоль берега. Она каждое утро совершала пробежки. Всегда приставала к нему. Читала нотации о пользе моциона. Тыкала мизинцем в мягкие складки на том месте, где когда-то была талия. Он обещал начать бегать. Когда-нибудь, во время отпуска. Обещал в принципе, не уточняя когда. Только не в этот второй день Рождества. Его он намеревался провести вместе с дочкой. Лили вышла на пробежку поздно. Обычно она бегала до наступления жары, но на этот раз они вместе позавтракали в номере, в широкой двуспальной кровати, а потом еще задержались и просто веселились. Всей семьей. Под конец Лили встала, поцеловала его, в последний раз чмокнула в щечку Сабину и, весело помахав им на прощанье рукой, вышла из номера. Бежать далеко она не собиралась.
        Слишком жарко.
        Вернусь через полчасика.
        Ее он тоже так и не нашел.
        Себастиан поднялся с дивана. Задрожал. В долго пустовавшей комнате было прохладно. Который час? Начало одиннадцатого. Себастиан взял посуду с журнального столика и направился на кухню. Придя домой, он разогрел в микроволновке какую-то принесенную из ресторана замороженную еду и уселся перед телевизором с тарелкой и слабым пивом. Ему сразу пришло в голову, что ресторан, сервирующий такую еду, как он поглощал, по-хорошему, следовало бы немедленно закрыть. Скучная - это самое мягкое, что можно сказать. Но ужин прекрасно подходил к тому, что показывали по телевизору. Сухо, неизобретательно и вяло. Казалось, на каждом канале какой-нибудь молоденький ведущий смотрел прямо в камеру, пытаясь заставить тебя позвонить и проголосовать. Себастиан съел половину порции, откинулся на спинку и, очевидно, уснул.
        Уснул и увидел сон.
        Теперь он снова стоял на кухне, не зная, чем бы ему заняться. Он поставил тарелку и бутылку на стол возле мойки. Остановился в нерешительности. К такому он оказался не готов. Обычно он не позволял себе дремать - ни прикорнуть после еды, ни проспать поезд или самолет. Это всегда портило остаток дня. А тут он почему-то расслабился. День прошел по-иному.
        Он работал.
        Включился в действие, чего с ним не случалось с 2004 года. Ему не хотелось заходить так далеко, чтобы утверждать, что день прошел хорошо, но все-таки по-другому. Очевидно, ему думалось, что день продолжится так и дальше и что сон его не настигнет. Как же он ошибался. И вот теперь он стоял посреди родительской кухни.
        Неугомонный.
        Раздосадованный.
        Машинально сжимая и разжимая правую руку. Если он не хочет бодрствовать остаток ночи, есть только одно средство.
        Сперва надо быстренько принять душ.
        А потом идти трахаться.

* * *

        Дом действительно выглядел кошмарно. Повсюду. Неглаженое белье. Нестираная одежда. Пыль. Грязная посуда. Постельное белье следовало сменить, шкафы проветрить, а днем весеннее солнце с болезненной очевидностью показывало, что окна необходимо помыть. Беатрис просто не знала, с чего начать, поэтому ничего не делала, в точности как в последнее время во все вечера и выходные. Какой промежуток именовался «последним временем», она даже боялась думать. Год? Два? Она не знала. Знала только, что у нее нет сил. Ни на что. Вся ее энергия уходила на поддержание образа любимого талантливого педагога и коллеги по школе. Надо было держать лицо, чтобы никто не заметил, насколько она устала.
        Как она одинока.
        Как несчастна.
        Беатрис отодвинула гору чистого нижнего белья, до которого так и не дошли руки, и уселась на диван со вторым за вечер бокалом вина. Если бы кто-нибудь заглянул в окно и не обратил внимания на беспорядок в комнате, воображение бы с легкостью нарисовало ему образ работающей женщины, супруги и матери, которая отдыхает на диване после тяжелого дня. Ноги поджаты, на столике бокал вина и хорошая книга, а из скрытых усилителей фоном доносится расслабляющая музыка. Не хватало только потрескивающего в камине огня. Женщина средних лет, наслаждающаяся одиночеством. Личным временем. Большей ошибки себе просто не представить. Беатрис была одинока. В этом-то и заключалась проблема. Она ощущала одиночество, даже когда Ульф с Юханом находились дома. Юхан - шестнадцать лет, самый расцвет борьбы за эмансипацию, да еще и папин сын. И всегда был таким. Это проявилось еще сильнее, когда Юхан поступил в Пальмлёвскую гимназию. В какой-то степени Беатрис могла его понять - наверняка не очень весело постоянно видеть маму в качестве классного руководителя, - но она чувствовала себя более отстраненной, чем, как ей казалось,
того заслуживала. Она разговаривала или пыталась разговаривать об этом с Ульфом. Естественно, безрезультатно.
        Ульф.
        Ее муж, который уходит утром и возвращается вечером. Муж, с которым она вместе ест, смотрит телевизор и спит. Муж, с которым она чувствует себя одинокой. Он присутствует в доме, но не «у нее». С тех самых пор, как вернулся обратно. Да и до того тоже.
        Раздался звонок в дверь. Беатрис взглянула на часы. Кто бы это мог быть? В такое время? Она вышла в прихожую, машинально отпихнула в сторону пару кроссовок и открыла дверь. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы понять, откуда ей смутно знакомо это лицо. Полицейский, приходивший в школу. Себастиан с чем-то.
        - Добрый вечер, извините, что беспокою в такой поздний час, но я оказался возле вашего дома.
        Беатрис кивнула, машинально взглянув за спину гостя. Машины ни на улице, ни возле гаража видно не было. Себастиан уловил это в ту же секунду, как Беатрис снова перевела взгляд на него.
        - Я просто прогуливался и подумал, что вам, возможно, требуется с кем-нибудь поговорить.
        - Это почему же?
        Сейчас все решится. По пути Себастиан разработал стратегию исходя из сложившегося у него впечатления о ней и ее муже. То, что оба представились родителями сына, а не второй половиной другого, показало ему, что их отношения далеки от идеальных. Видеть и слышать подобное ему уже доводилось. У супружеских пар это являлось подсознательным способом наказать второго. «Я не мыслю себя в первую очередь твоей половиной». Далее, чтобы справиться с событиями последних дней, отец с сыном уехали одни, а не отправились в поход всей семьей, что явно свидетельствовало о не самых лучших отношениях отца с матерью в данный момент. Поэтому Себастиан решил взять на себя роль хорошего слушателя. Что ему предстояло выслушать, не имело значения. Будь то смерть Рогера, неудачный брак Беатрис или лекция по квантовой физике. Он был убежден, что сейчас Беатрис помимо уборщицы больше всего нуждалась в слушателе.
        - Когда мы сегодня встретились в школе, у меня возникло ощущение, что вы сейчас вынуждены быть сильной ради своих учеников. И дома с сыном, который был лучшим другом Рогера, я полагаю, тоже. Вынуждены сдерживать свои чувства.
        Беатрис машинально кивнула в знак согласия. Себастиан продолжил:
        - Но Рогер был вашим учеником. Еще совсем мальчиком. Человек должен иметь возможность выговориться. И надо, чтобы кто-нибудь выслушал, - заканчивая, Себастиан слегка склонил голову на бок и включил свою самую сочувственную улыбку. Сочетание, благодаря которому он представал человеком, действовавшим исключительно во благо другого без всяких задних мыслей. Он увидел, что его слова до Беатрис дошли, но она еще никак не могла связать все воедино.
        - Но я не понимаю, вы ведь полицейский, ведущий расследование.
        - Я психолог. Я иногда работаю вместе с полицией, помогаю с психологическими портретами и тому подобным, но здесь я не поэтому. Я знал, что вы сегодня вечером остались в одиночестве, и мне подумалось, что мысли, вероятно, посещают именно в такие моменты.
        Себастиан обдумывал, не подкрепить ли ему слова легким прикосновением. Накрыть ее руку своей. Но удержался. Беатрис кивнула. Ее глаза слегка заблестели или ему это только показалось? Он задел нужные струны. Черт возьми, какой он молодец! Он с трудом сдержал волчью усмешку, когда Беатрис отступила в сторону и впустила его.

        ~ ~ ~

        Человек, который не был убийцей, взбил подушку.
        Он очень устал. День был длинным и во многих отношениях напряженным. Человек ловил себя на том, что все время думает о необходимости держаться естественно, а в результате боялся, что слишком сильно напрягается и поэтому ведет себя неестественно. Он попытался не думать о естественности поведения, но через некоторое время это привело к тому, что ему опять стало казаться, будто он держится неестественно, и он снова начал об этом думать. Утомительно. Кроме того, полиция отпустила Леонарда Лундина, а значит, опять начала более активные поиски. Кого-то другого.
        Его.
        Человек, который не был убийцей, улегся на спину и сцепил руки в замок. Короткая вечерняя молитва. Затем сон. Благодарность за то, что ему дали сил продержаться еще один день. Пожелание, чтобы жизнь как можно скорее вернулась к нормальному состоянию. К обычному. Он где-то читал, что первые двадцать четыре часа после убийства являются важнейшими для поимки преступника. А тут мальчика вообще начали искать только через трое суток. Промедление могло означать лишь то, что его деяние было праведным. Под конец - пожелание спокойно проспать всю ночь, без снов. Не так, как прошлую ночь.
        Тогда ему приснился очень странный сон.
        Он стоял за насыпью, возле футбольного поля. Освещенный автомобильными фарами. Перед ним на земле лежал тот парень. Повсюду кровь. Человек, который не был убийцей, держал в руках поврежденное сердце. По-прежнему теплое. Оно билось? Во сне - да. Медленными ударами.
        Затихающими.
        Умирающими.
        Как бы то ни было, во сне он повернулся направо, внезапно осознав, что там кто-то стоит, всего в нескольких метрах. Он почти не сомневался в том, кто это. Кто это должен был быть. Но он ошибся. К своему удивлению, он увидел отца, который стоял и молча наблюдал за ним. Несмотря на то что это происходило во сне, возникло ощущение нереальности. Его отец умер много лет назад. Человек, который не был убийцей, указал рукой на кровавую сцену:
        - Не стой без дела. Разве ты не хочешь мне помочь?
        Когда он заговорил, голос оказался тонким и срывающимся, как у маленького расстроенного ребенка. Отец, не двигаясь с места, продолжал разглядывать сцену пораженными глаукомой глазами.
        - Если у тебя неприятности, иногда наилучшим выходом бывает о них поговорить.
        - Поговорить о чем? О чем тут разговаривать?! - детским голосом закричал человек, который не был убийцей. - Парень мертв! Я держу в руках его сердце. Помоги мне!
        - Правда, иногда в разговоре рассказываешь слишком много.
        С этим отец исчез. Человек, который не был убийцей, стал озираться. Растерянный.
        Напуганный.
        Преданный.
        Отец не мог просто исчезнуть. Во всяком случае сейчас. Отец должен помочь ему. Как помогал всегда. Должен. Это его проклятый долг. Но отец больше не показался, а человек, который не был убийцей, осознал, что по-прежнему находящееся у него в руках сердце стало холодным. Холодным и неподвижным.
        Тут он проснулся. Проснулся и не смог снова заснуть. Днем он несколько раз возвращался мыслями к сну, пытаясь понять, что тот мог означать, если вообще что-то означал, но по мере того, как проходили часы и его внимание переключалось на будничные заботы, воспоминание о сне стало стираться. Но сейчас ему нужно было поспать. Просто необходимо. Ему надо держаться на шаг впереди. Посланный им из школы мейл не принес желаемого результата. Полиция, очевидно, каким-то образом вычислила, что Леонард не прятал куртку в гараже, что ее подкинули. Что же ему теперь делать? Он прочел все, что нашел, где говорилось об убитом мальчике, но почти ничего нового не обнаружил. Потом стал прикидывать, не знает ли он кого-нибудь из работающих в здании полиции, кто мог бы снабдить его кое-какой внутренней информацией, но никого не вспомнил. Расследующая убийство группа явно увеличилась. Газета «Экспрессен» писала, что полиция получила подкрепление. Пригласила Себастиана Бергмана - по всей видимости, известного в своей области специалиста. Он сыграл выдающуюся и решающую роль в поимке серийного убийцы Эдварда Хинде в 1996
году. Психолог. Человек, который не был убийцей, почувствовал, что начинает терять концентрацию и засыпать, но вдруг очнулся и сел. Он все понял.
        «Если у тебя неприятности, поговори о них».
        Отец таки пытался помочь ему.
        Как обычно.
        Как всегда.
        Ему просто не хватило ума, чтобы понять это. С кем обычно разговаривают при возникновении проблем? С психологом. С терапевтом.
        «Правда, иногда рассказывают слишком много».
        Он же знает. Все время знал, только никогда не связывал воедино. Не думал, что у него может возникнуть такая потребность. В городе есть человек, способный свести на нет все его усилия. Все результаты его борьбы. Человек, представляющий для него угрозу.
        Профессиональный слушатель.
        Петер Вестин.

        ~ ~ ~

        На часах было двадцать минут третьего, и стоял просто собачий холод. Может, и не минусовая температура, но около того. Во всяком случае, изо рта Харальдссона, который не отрывал взгляда от дома на противоположной стороне улицы, шел белый пар. Харальдссон где-то слышал, что смерть от холода является безболезненной и считается чуть ли не приятным способом умирать. По всей видимости, перед самой кончиной человек согревается и расслабляется всем телом. Значит, пока его жизни ничего не угрожает. Сидя на водительском месте со скрещенными на груди руками, Харальдссон мерз как собака. При малейшем движении он непроизвольно вздрагивал, и ему казалось, что температура тела опускается еще на десятую часть градуса. В доме, за которым он наблюдал, отдельные окна по-прежнему светились, но в большинстве окон свет уже погас. Там мирно спят. Под одеялом. В тепле. Харальдссон не мог не испытывать зависти. В течение вечера он не раз и не два уже был готов сдаться и поехать домой, но каждый раз, чувствуя искушение повернуть ключ зажигания, он мысленно представлял себе, как приходит завтра на работу человеком,
раскрывшим убийство Рогера Эрикссона. Человеком, поймавшим убийцу, раскрывшим дело. Он прямо видел реакцию.
        Поздравления.
        Зависть.
        Ему казалось, он прямо слышит, как комиссар полиции лена благодарит его и превозносит его умение проявить инициативу и преданность работе, с помощью которых он пошел на шаг дальше, чем того требовали служебные обязанности, на шаг дальше, чем считала нужным даже сама Госкомиссия. Такой шаг мог предпринять только настоящий полицейский. Последнее комиссар произнесет, бросив многозначительный взгляд в сторону Хансер, которая несколько стыдливо опустит глаза. Своими блестящими действиями Харальдссон, возможно, даже предотвратил угрозу для других жизней.
        Стоило Харальдссону подумать об этом, как по всему телу распространялось тепло. Как же он будет себя чувствовать, когда это действительно произойдет! Все переменится. Ведущая вниз спираль, куда угодила его жизнь, оборвется, и он снова поднимется. Во всех отношениях.
        Харальдссон очнулся от своих полусонных промерзших мечтаний. К дверям дома кто-то приближался. Высокая худощавая фигура. Мужчина. Шел быстрым шагом, глубоко засунув руки в карманы куртки и подняв плечи. В эту ночь мерз явно не только Харальдссон. Мужчина прошел мимо висевшей на фасаде лампы, и Харальдссон на мгновение отчетливо увидел его лицо. Он бросил взгляд на фотографию, прикрепленную к приборной панели. Никаких сомнений. Мужчина, направляющийся к дому, - это Аксель Юханссон.
        «Добро пожаловать домой», - подумал Харальдссон, чувствуя, что леденящую усталость как рукой сняло. Аксель Юханссон подошел к парадной и набрал четырехзначный код. Замок щелкнул, он распахнул дверь и уже собирался войти в темноту и тепло, как услышал еще один щелчок - металлический звук, явно указывавший на то, что где-то рядом открылась дверца машины. Аксель остановился, не закрывая входной двери, и оглянулся. Харальдссон секунду просидел неподвижно. Он слишком поторопился. Надо было дать подозреваемому войти в дом, а уже потом открывать дверцу машины. Что же теперь делать? Он видел, что Аксель Юханссон стоит перед открытой дверью и неотрывно смотрит на «тойоту». Сидеть в машине с приоткрытой дверцей казалось еще более подозрительным, поэтому Харальдссон вылез наружу. Метрах в двадцати от него Аксель Юханссон отпустил дверную ручку и отступил назад. Харальдссон решительным шагом пересек улицу.
        - Аксель Юханссон! - Харальдссон приложил максимум усилий к тому, чтобы это прозвучало так, будто он совершенно неожиданно увидел старого друга. С радостным удивлением, без малейшей угрозы. Будто он вовсе не полицейский.
        У него явно ничего не получилось.
        Аксель Юханссон развернулся и побежал.
        Харальдссон пустился следом, проклиная то, что так долго сидел и мерз в машине. Слишком медленно. Завернув за угол дома, он увидел, что расстояние до Акселя Юханссона увеличилось. Харальдссон прибавил скорости, наплевав на то, что бедра и ноги застыли и отказывались подчиняться. Он двигался на силе воли. Юханссон быстрым легким шагом бежал между домами. Перепрыгивал через низкие деревянные ограждения с табличками «место занято» возле прилегающих к домам парковок, пересекая асфальт, выскакивал на следующий газон и мчался дальше. Но Харальдссон не отставал. Он чувствовал, как шаги становятся длиннее и как все тело откликается на его усилия. Он постоянно наращивал скорость. Расстояние до Юханссона больше не увеличивалось. Оно даже не оставалось неизменным. Харальдссон его сократил. Не намного, но он был в хорошей форме и едва ли мог устать и сбавить ход. Если он не потеряет подозреваемого из виду или не поскользнется на покрытой ночной росой траве, то постепенно его догонит - в этом Харальдссон не сомневался.
        Недурно для парня с тяжелым вывихом правой ноги.
        Откуда взялась эта мысль?
        Харальдссон инстинктивно притормозил, выругался про себя и снова прибавил скорости. Побежал. Услышал, как отдается в висках пульс. Почувствовал второе дыхание. Ноги стучали ритмично. Мощно. Аксель Юханссон не делал попыток сбавить ход. Он пересек Скультунавеген и направился к мосту через речку Свартон. Харальдссон - следом, но его не покидала мысль: официально он травмирован. У него тяжелый вывих ноги. Он ловко поддерживал эту иллюзию. По-прежнему едва мог дойти до кофейного автомата и обратно к письменному столу, не скривившись от боли. Иногда ему приходилось отдыхать на полпути у кого-нибудь из коллег только потому, что так сильно болела нога. Чуть ли не разрывалась от боли. Если он теперь поймает подозреваемого после погони длиной в несколько километров, все узнают, что он симулировал. Лгал. Они получат доказательство того, что он покинул свой пост при прочесывании леса. Уклонился от работы. Будет ли это иметь какое-то значение? Если он поймает убийцу ребенка, никто, пожалуй, не станет раздувать историю из того, что он слегка подкорректировал правду относительно некоторых обстоятельств, имевших
место несколько дней назад. Нет, Хансер станет. В этом он не сомневался. Она наверняка позаботится о том, чтобы никаких речей и поздравлений не было. Окажется ли он объектом внутреннего расследования? Может, и нет, но что скажут коллеги? Не последует никакого шага наверх, в котором он так отчаянно нуждался. Мысли вертелись в голове. Харальдссон увидел, как Аксель Юханссон пересек речку и свернул налево, на велосипедную дорожку. Большое преимущество. Скоро он достигнет зеленого района возле горы, и тогда найти его в темноте станет невозможно. Харальдссон сбавил ход. Остановился. Потерял Юханссона из виду. Стоял запыхавшись и громко ругался. Зачем он придумал эту вывихнутую ногу? Почему просто не сказал, что Пенни заболела, или что он чем-то отравился, или, черт возьми, что угодно другое, что быстро проходит. Харальдссон повернул обратно к машине.
        Он решил поехать домой к Пенни.
        Разбудить ее и заняться с ней сексом.
        Чтобы не чувствовать себя совершенно бесполезным.

* * *

        Одно из окон было приоткрыто, и от свежего ночного воздуха в неприбранную спальню веяло прохладой. Себастиан потянулся и осторожно выпрямил сжатые в кулак пальцы правой руки. Кожа по-прежнему хранила ощущение Сабины, и он погладил ладонь, чтобы немного побыть рядом с дочкой. Под одеялом было тепло, и какой-то части Себастиана хотелось полежать еще, чтобы отдалить встречу с холодом. Он повернулся к Беатрис. Та неподвижно лежала рядом и смотрела на него.
        - Тебе приснился кошмар?
        Он ненавидел, когда они просыпались. В таких случаях прощание всегда оказывалось куда более тягостным.
        - Нет.
        Она подползла поближе, тепло ее обнаженного тела обволокло его. Он не сопротивлялся, хотя чувствовал, что ему следовало бы предпочесть холод. Она погладила его по шее и спине.
        - Тебе не нравится?
        - Нравится, но мне, пожалуй, надо идти.
        - Я знаю.
        Она поцеловала его. Не слишком крепко, без отчаяния. Ему пришлось ответить на поцелуй. Ее рыжие волосы упали ему на щеки. Потом она отодвинулась от него, поправила подушку и улеглась поудобнее.
        - Обожаю раннее утро. Возникает ощущение, будто ты один на всем белом свете.
        Себастиан сел в постели, спустил ноги на холодный деревянный пол. Посмотрел на Беатрис. Он был вынужден признать, что она его удивила. Раньше он с подобным не сталкивался. Она была потенциальным «наростом» - этот термин Себастиан использовал для женщин, которых считал по-настоящему опасными. Тех, что к тебе прирастали. Они что-то давали, большее, чем секс. К таким можно прикипеть и чувствовать, что должен вернуться. Особенно когда ты немного не в форме. Он встал, чтобы создать между ними дистанцию. Сразу стало лучше. Для Себастиана большинство женщин были красивее, когда он укладывал их в постель, нежели когда просыпался вместе с ними. С некоторыми выходило наоборот - «наростами» он называл тех, кто казался ему красивее всего перед самым расставанием, скорее, оставлял обещание в конце, чем обещал что-то в начале. Она улыбнулась ему:
        - Хочешь, я отвезу тебя домой?
        - Нет, спасибо, я прогуляюсь.
        - Я тебя отвезу.
        Он кивнул - она ведь «нарост», ничего не поделаешь.
        Они поехали. Утро было спокойным, солнце отдыхало за горизонтом и просто ожидало исчезновения ночи. По радио играли Heroes Дэвида Боуи. Они почти не разговаривали, предоставив Боуи поддерживать беседу. Себастиан чувствовал себя сильнее. В одежде всегда бывало легче. За последние дни произошло много такого, что вертелось у Себастиана в голове. Много чувств, а теперь еще это. Эмоциональная привязка, хоть и слабая. Ему оставалось винить во всем ситуацию, он был просто-напросто ослаблен, утратил свое обычное «я».
        Беатрис свернула к дому его родителей и, заглушив мотор, посмотрела на Себастиана с некоторым удивлением:
        - Ты живешь здесь?
        - В данный момент.
        - Должна сказать, дом не совсем в твоем стиле.
        - Ты даже не представляешь, насколько ты права.
        Он улыбнулся ей и открыл дверцу. В салоне зажегся свет, сделавший ее веснушки еще прекраснее. Себастиан склонился к ней. От нее приятно пахло. Что он делает? Никаких поцелуев в щечку на ночь или при пробуждении. Черт, он же собирался держать дистанцию, он ведь решил. Беатрис обхватила его и поцеловала прямо в губы, словно желая еще больше усложнить ему ситуацию. В машине было тесно, но атмосфера стала накаляться. Ее руки ласкали его волосы и затылок. Он вырвался. Деликатно, но вырвался. Все-таки что-то.
        - Мне надо идти.
        Он поспешно захлопнул дверцу, погасив тем самым предательский свет, делавший ее слишком привлекательной. Беатрис завела мотор и дала задний ход. Галогеновые лампы ослепили его, но он смог увидеть, как она в последний раз помахала ему рукой, перед тем как полностью вывернуть колеса. Фары машины скользнули по родительскому дому и дальше - в сторону дома Клары Лундин. В свете фар у соседского дома блеснули чьи-то глаза и голубая стеганая куртка. Клара Лундин сидела на лестнице с сигаретой в руке и смотрела на него со злостью и болью во взгляде. Себастиан кивнул ей и попытался прощупать почву:
        - Привет!
        Ответа не последовало. Себастиан на него, собственно, и не рассчитывал. Клара загасила сигарету, бросила на него последний долгий взгляд и ушла в дом. Наверное, плохо. Но Себастиан слишком устал, чтобы обращать на это внимание. Он пошел к дому родителей. Ему казалось, что он чувствует, как взгляд Клары сверлит ему спину. Меньше чем за сорок восемь часов он обрел дом, возможного ребенка и работу, а также столкнулся с «наростом» и потенциальным мстителем. Ему необходимо поспать.

* * *

        Приемная психологов находилась в шестистах метрах от Пальмлёвской гимназии, в трехэтажном доме с кабинетами на первом этаже и квартирами на остальных. Ванья прождала Себастиана в отделении до 8:25, а потом решила ехать к Вестину одна. С облегчением. Обычно она предпочитала проводить допросы вдвоем, какими бы примитивными они ни были, отчасти потому, что наличие разных углов зрения на любую историю всегда плюс, отчасти потому, что это позволяло неформально делиться информацией с другими членами группы. В результате не требовалось сидеть на долгих брифингах, что с годами казалось Ванье все более и более скучным. Однако с Себастианом все было по-другому. Уж точно не скучно, но он обладал способностью почти из всего устраивать борьбу. Поэтому особенно долго Ванья ждать не стала.
        На стеклянной двери значилось: «АО Вестин и Леммель», а пониже маленькими буквами: «Лицензированные психологи». Ванья вошла. Психологически уютная атмосфера, светлая мебель, освещение продумано лучше, чем в традиционных приемных врачей. На журнальном столике - маленькие белые дизайнерские настольные лампы. Удобный диван для ожидающих посетителей. В комнате имелась стеклянная дверь, за которой, как догадалась Ванья, располагались кабинеты. Она попробовала открыть дверь - заперто. Ванья несколько раз настойчиво постучала, после чего к ней вышел мужчина лет сорока. Он представился как Рольф Леммель. Ванья показала удостоверение и изложила свое дело.
        - Петера еще нет, но он должен прийти с минуты на минуту, - объяснил Рольф и попросил ее пока посидеть.
        Ванья уселась на диван и начала просматривать лежавшую на столе вчерашнюю газету. В комнате для посетителей было тихо и спокойно. Через несколько минут вошла девочка лет пятнадцати, немного полноватая, с влажными от недавнего мытья волосами. Ванья ей приветливо кивнула:
        - Ты к Петеру Вестину?
        Девочка кивнула.
        Хорошо, значит, он должен скоро прийти.
        - Мне надо с тобой поговорить.

* * *

        Себастиан сразу понял: что-то случилось. Он достаточно хорошо знал Торкеля и его тон. Правда, Себастиан в виде исключения снова уснул после звонка будильника и появился в отделении только после десяти часов, но речь явно пойдет не о позднем приходе. Тут что-то посерьезнее.
        - Конечно, - ответил Себастиан и поплелся за Торкелем, который зашел в одну из трех комнат для допросов, располагавшихся друг за другом на первом этаже здания, и помахал Себастиану, чтобы тот пошевеливался. Дело серьезное. Поторопись. Разговор наедине. К тому же в комнате с хорошей звукоизоляцией. Начало ничего хорошего не предвещало. Себастиан немного замедлил шаг - готовясь к худшему, он всегда действовал еще более раскованно. Торкелю это не понравилось.
        - Заходи же, я не могу потратить на тебя весь день.
        Торкель закрыл за Себастианом дверь и посмотрел на него в упор:
        - В день накануне того, как ты пришел и попросился работать вместе с нами, ты занимался сексом с матерью Леонарда Лундина. Это соответствует действительности?
        Себастиан помотал головой.
        - Нет, вечером накануне того дня.
        - Прекрати! Ты что, совсем с ума сошел? На тот момент она была матерью нашего главного подозреваемого.
        - Какая разница? Лео ведь был невиновен.
        - Тогда ты этого еще не знал!
        Себастиан улыбнулся Торкелю. Разумеется. Кое-кто сказал бы - высокомерно.
        - Нет, знал. Я был совершенно уверен, тебе же это известно.
        Торкель покачал головой и раздраженно прошелся взад и вперед по тесной комнате для допросов.
        - Ты поступил неправильно во всех отношениях, и ты это знаешь. Теперь она звонит мне и ставит меня в известность. Грозит сообщить в прессу, если я не приму мер. Ты должен, черт подери, попридержать свой пенис!
        Себастиану вдруг стало жаль Торкеля. Тот взял в группу печально известного возмутителя спокойствия вопреки воле большинства. Ему наверняка пришлось защищать свое решение в разных ситуациях, и прежде всего перед самим собой. Одним из аргументов, скорее всего, было классическое «Не беспокойтесь, он теперь другой, он изменился». Но правда заключается в том, что никто не меняется, Себастиан это знал. Мы просто вращаемся вокруг той же оси, в результате чего показываемые нами стороны варьируются, но основа всегда остается неизменной.
        - Безусловно. Но, когда мы с Кларой вступили в интимные отношения, я ведь у вас еще не работал, не так ли?
        Торкель смотрел на него, не чувствуя сил отвечать.
        - Больше такое не повторится, - сказал Себастиан с максимальной честностью в голосе и добавил: - Я обещаю.
        Как будто это дополнительное обещание могло стереть воспоминание об обнаженной Беатрис вчерашней ночью. О Беатрис Странд, классной руководительнице убитого. Ее сын к тому же являлся лучшим другом Рогера. Как ни крути, это было во всех отношениях недопустимо. Господи, действительно настоящий идиот, это он был вынужден признать даже сам.
        Вечно, вечно мне надо проверять, где лопнет.
        Торкель смотрел на него, и Себастиану на секунду показалось, что его попросят немедленно удалиться. Это было бы правильным решением. Но Торкель чуть слишком медлил с продолжением, он колебался по какой-то непостижимой для Себастиана причине.
        - Ты уверен? - раздалось наконец.
        Себастиан кивнул - по-прежнему с максимальной честностью, на какую был способен.
        - Совершенно.
        - Тебе ведь не обязательно заниматься сексом с каждой встречной женщиной, - чуть мягче продолжил Торкель.
        Себастиан вдруг осознал то, что раньше представлялось ему непостижимым. Все просто: Торкель его любит. Себастиан решил хотя бы попытаться проявить честность, ему почему-то стало казаться, что Торкель заслуживает некоторого поощрения.
        - Мне трудновато быть одному. Хуже всего по ночам.
        Торкель посмотрел ему в глаза:
        - Запомни одно: больше шансов у тебя не будет. А теперь ступай, чтобы я смог хоть немного от тебя отдохнуть.
        Себастиан кивнул и пошел. С нормальной точки зрения, ему следовало бы страшно радоваться и ощущать превосходство. Он сумел выпутаться из еще одной трудной ситуации, отделался легким испугом.
        - Ты впутываешь меня в дерьмо, - донеслось ему в спину. - А я этого не люблю.
        Будь Себастиан предрасположен к раскаянию или угрызениям совести, он, вероятно, испытал бы их. Пожалуй, привкус этих ощущений сопровождал его по пути к двери. Беатрис была и останется одноразовым приключением. Это он себе пообещал.

* * *

        Через двадцать минут девочка со свежевымытой головой сдалась. Петер Вестин к тому времени так и не появился. Вскоре Ванья решила пройтись вокруг дома, чтобы подышать свежим воздухом. Ей всегда было трудно сидеть на одном месте, а тут она еще и воспользовалась случаем, чтобы позвонить родителям. Те как раз собирались уходить, но все-таки немного с ней поговорили. Прямо как в старые времена. Сперва она обстоятельно побеседовала с матерью, а потом, совсем недолго, с отцом. Им, как ни странно, никогда не требовалось так много слов, чтобы сказать ровно столько же. В последние месяцы все крутилось вокруг жизни и смерти, а теперь в их разговорах стало потихоньку находиться место будням. Ванья поняла, насколько ей не хватало обычного даже в этом, и засмеялась, когда мама села на своего любимого конька - Ваньины любовные отношения. Или, вернее, отсутствие таковых. Ванья, как всегда, отнекивалась, но не так активно, как обычно.
        Не встретила ли она кого-нибудь в Эребру?
        В Вестеросе, но нет, она слишком занята работой.
        А этот симпатичный Билли, с которым она работает? Ведь он ей нравится.
        Да, но это было бы все равно что спать с братом.
        А потом они добрались до Юнатана - непременной конечной остановки в маминых рассуждениях.
        Не стоит ли ей все-таки начать с ним снова встречаться? Он ведь такой приятный.
        Несколько месяцев назад Ванья обычно уходила в яростную оборону, когда речь касалась Юнатана. Ее до крайности возмущало то, что мама все время пытается воссоединить ее с бывшим молодым человеком, не понимая, насколько унижает этим Ванью. Сейчас же это казалось лишь приятно-будничным. Ванья даже некоторое время не прерывала маминых рассуждений и уговоров. Та, похоже, сама удивилась тому, что не получает резкого отпора, несколько сбавила силу убеждения и вскоре закончила тем, к чему обычно приходила сама Ванья:
        - Ну, ты ведь уже взрослая, так что решай сама.
        - Спасибо, мама.
        Потом трубку ненадолго взял отец. Он решил сегодня вечером приехать ее навестить. Никаких возражений он не принимал, да Ванья и не пыталась возражать. Хоть она и старалась всегда четко разграничивать свои два мира, но чувствовала, что на этот раз даже рада их пересечению. Он собирался выехать на поезде в 18:20, и Ванья пообещала встретить его на вокзале. Она закончила разговор и вернулась в приемную. Раздобыла домашний адрес Петера Вестина у его коллеги, который уже успел к этому времени от нее подустать, но пообещал передать Петеру, когда тот появится, что к нему заходили из полиции. Ванья села в машину. Забила в GPS-навигатор адрес - Рутевеген, 12. Дорога займет около тридцати минут. Она обещала вернуться в отделение для совещания с остальной частью группы. Вестин подождет.

* * *

        Торкель вошел в конференц-зал. Остальные уже собрались. Войдя, Торкель сразу услышал из-за спины голос Урсулы:
        - Куда же ты дел Себастиана?
        Он в это утро как-то особенно обидчив или между вопросами «Где Себастиан?» и «Куда же ты дел Себастиана?» действительно существует разница? Последнее звучало так, будто они совершенно неразлучны. Лёлик и Болек, Том и Джерри, Торкель и Себастиан. «Куда же ты дел Себастиана?» Пассивный, но агрессивный способ дать Торкелю понять, что у Урсулы сложилось впечатление, что Себастиан для него важнее, чем она. Будто ему требовалось еще какое-то напоминание. Если бы она только знала. В данный момент Торкель готов был продать Себастиана для мучительных медицинских опытов. Однако утро уже и так казалось достаточно отвратительным без дополнительной перебранки с Урсулой.
        - Сейчас придет, - ограничившись таким ответом, Торкель выдвинул стул и сел. Потом потянулся через стол за термосом и налил кофе в один из одноразовых стаканчиков. - Микаэль еще не приехал?
        Тон нейтральный. Обычный непринужденный разговор.
        - К вечеру.
        - Как приятно.
        - Конечно.
        Ванья подняла глаза. Ее насторожил тон разговора Урсулы с Торкелем. Какой-то другой тон. Такого ей раньше вроде слышать не доводилось. Или, пожалуй, это немного напоминало то, когда мама с папой в детстве не хотели ей показывать, что они поссорились. Когда они сохраняли вежливый нейтральный тон, чтобы она думала, будто все хорошо. Тогда это не срабатывало. Не сработало и сейчас. Ванья взглянула на Билли - он тоже уловил? Очевидно, нет. Он был полностью поглощен экраном лэптопа.
        Вошел Себастиан, кивнул собравшимся и сел. Ванья исподтишка наблюдала за Урсулой. Та бросила на Себастиана мрачный взгляд, затем такой же - на Торкеля и уставилась в стол. Что же происходит? Торкель отпил глоток кофе и кашлянул.
        - Билли, можешь начинать.
        Билли распрямил спину, закрыл лэптоп, взял со стола небольшую пачку листов А4 и встал.
        - Вчера вечером я получил распечатки от телефонного оператора, а сегодня утром - списки от криминалистов, поэтому я свел все в один документ.
        Билли обошел стол и роздал каждому по несколько листов. Ванью заинтересовало, почему он просто не кинул их на середину стола, чтобы каждый сам взял себе экземпляр, но она промолчала. Открыла первую страницу полученной распечатки.
        - На первой странице исходящие разговоры. В последний раз Рогер звонил домой классной руководительнице - в пятницу в двадцать семнадцать. - Билли зафиксировал время разговора на висящем на стене графике.
        Себастиан оторвал взгляд от распечаток:
        - А можно увидеть, не пытался ли он звонить еще кому-нибудь, но не дозвонился?
        - Да, больше он никуда не звонил.
        - О чем ты подумал? - спросила Ванья, поворачиваясь к Себастиану.
        - Он ведь хотел поговорить с Юханом, когда звонил к Страндам домой? Но потом даже не пытался звонить Юхану на мобильный?
        Билли оторвался от доски и помотал головой:
        - Да. Или нет, не пытался.
        - Возможно, ему что-то помешало, - предположил Торкель.
        - Например, убийца, - вставила Урсула.
        - На следующей странице, - продолжил Билли, - принятые звонки. Последний от Лизы, около половины седьмого. Ну, вы сами видите.
        Этот звонок Билли тоже записал на стене. Потом повернулся к столу и перевернул страницу.
        - Следующая страница. Эсэмэс. На первом листе те, что, так сказать, сохранились в поврежденном водой телефоне. Их довольно мало, в большинстве своем это переписка с Юханом, Свеном и Лизой. Нам ведь уже известно, что с друзьями дела у Рогера обстояли неважно. Тут нет ничего примечательного. Если пролистнуть до последней страницы, то там у нас входящие эсэмэс, которые были стерты и, безусловно, представляют наибольший интерес.
        Себастиан пробежал глазами лежавшую перед ним страницу и выпрямил спину. Представляют интерес - это еще мягко сказано.
        - Два сообщения пришли с телефона с сим-картой экспресс-оплаты, - продолжал Билли. - Одно в четверг, а второе в пятницу, за несколько часов до исчезновения Рогера.
        Себастиан прочел первое: «ЭТО НАДО НЕМЕДЛЕННО ПРЕКРАТИТЬ! РАДИ ВСЕХ!»
        Второе: «ДОРОГОЙ, ОТЗОВИСЬ! ЭТО МОЯ ВИНА! ТЕБЯ НИКТО НЕ ОБВИНЯЕТ!»
        Себастиан опустил распечатки на стол и повернулся к Билли:
        - Технические вопросы никогда не были моей сильной стороной. Я не уверен, правильно ли я понимаю, что значит телефон с сим-картой экспресс-оплаты.
        - Если ты думаешь, что у нас имеется номер, но нет имени абонента, то да, - ответил Билли, записывая на стене номер мобильного телефона. - Я заказал распечатки всех разговоров и сообщений с этого номера, посмотрим, не даст ли это нам что-нибудь.
        Себастиан увидел, как Ванья, продолжая изучать лежавшие перед ней страницы, скорее всего машинально, поставила руку на локоть и вытянула вверх указательный палец, словно бы подняла руку. На мгновение Себастиан представил себе ее в школьной форме, но сразу же отбросил эту мысль. Он уже преступил достаточно много границ в этом расследовании, а если годы случайных связей чему-нибудь его и научили, так это сразу понимать, есть у него шанс или нет.
        - Сообщения были написаны прописными, то есть большими, буквами и в телефоне тоже или только в распечатке?
        Билли посмотрел на Ванью с некоторой усталостью во взгляде:
        - Мне известно, что такое прописные буквы.
        - Сорри.
        - Они были изначально написаны именно так, прописными буквами.
        - Похоже на крик.
        - Или тот, кто писал сообщение, не слишком знаком с функцией эсэмэс.
        - Плохо знакомыми со своими мобильными телефонами обычно бывают люди постарше.
        Себастиан перечитал короткие сообщения и был склонен согласиться с Ваньей. Он не знал, означали ли большие буквы крик, но выбор лексики явно указывал на взрослого, на человека немолодого.
        - Значит, у нас нет никакой возможности узнать, кто это послал? - спросил Торкель, и в его голосе прозвучали нотки отчаяния.
        Билли покачал головой.
        - А кто-нибудь пробовал звонить по этому номеру?
        В комнате воцарилась тишина. Все посмотрели на задавшую вопрос Ванью, потом друг на друга и, наконец, на Билли. Тот поспешно подошел к стоявшему посреди стола телефону, включил громкую связь и набрал номер. Тишина в комнате сделалась напряженной, полной надежд. Не прошло ни одного сигнала. Зато сразу раздалось: «Абонент временно недоступен, пожалуйста, попробуйте позже».
        Билли отключил громкую связь. Торкель посмотрел на него серьезным взглядом:
        - Проследи за тем, чтобы кто-нибудь продолжал звонить по этому номеру.
        Билли кивнул.
        - Что тут еще осталось? - Урсула указала на бумаги, которые снова взяла в руку.
        Себастиан принялся изучать распечатку.
        Первое сообщение: «12 пива + водка».
        Следующее: «20 пива и джин:-)».
        Следующее: «1 бут. красного & пиво».
        И так далее.
        - Это заказы.
        Остальные подняли взгляды.
        - На что?
        - На то, что тут означено.
        Себастиан обратился к Билли:
        - Когда он получил последнее сообщение такого рода?
        - Чуть меньше месяца назад.
        Чуть меньше месяца назад - значит, несколько недель. Себастиан встретился через стол взглядом с Ваньей. Он увидел, что она уже понимает, к чему он клонит, но все же высказал это:
        - Именно тогда Акселя Юханссона выгнали за незаконную продажу алкоголя.
        Ванья встала и посмотрела на Себастиана, который уставился в распечатки. Он знал, куда она хочет направиться. Ему туда не хотелось.

        Ванья двинулась к дому. Себастиан держался на несколько шагов сзади. Поначалу он собирался остаться в машине, но быстро сообразил, что это будет выглядеть странно. Не то чтобы его волновало, будет Ванья считать его странным или нет. Скорее, сработал инстинкт выживания. Себастиан решил, что ему надо еще немного продержаться в расследовании, во всяком случае пока Билли не найдет для него адрес. Если Беатрис Странд поблагодарит его за чудесную ночь, то определенно сможет помешать его плану. Ванья не успела позвонить, как дверь открылась. За ней оказалась Беатрис с подобранными волосами, одетая в простую блузку и джинсы. Вид у нее был удивленный.
        - Здравствуйте, что-то случилось?
        - Нам надо поговорить с Юханом, - начала Ванья.
        - Его нет дома, они с Ульфом отправились в поход. - Беатрис посмотрела на Себастиана, но ничем не выдала того, что с их прошлой встречи прошло всего несколько часов.
        - Мы знаем, - продолжила Ванья, - а вам известно куда?

        Они поехали на запад по шоссе E18. Инструкции Беатрис повели их мимо небольшого местечка Дингтуна, потом на юг по маленьким дорогам в сторону озера Меларен и залива Лилла Блаккен, где, по соображениям Беатрис, должны были находиться ее сын и муж. Ванья с Себастианом оба молчали. Ванья пробовала позвонить Петеру Вестину, но по-прежнему безрезультатно. Ее стало раздражать то, что психолог ей не перезванивает. Она оставила ему уже четыре сообщения. Себастиан закрыл глаза, пытаясь поспать.
        - Вчерашний вечер затянулся?
        Себастиан помотал головой:
        - Нет, просто неважно спал.
        Себастиан снова закрыл глаза, давая понять, что не хочет разговаривать. Вскоре ему, однако, пришлось их опять открыть, поскольку Ванья резко затормозила.
        - В чем дело?
        - Здесь надо поворачивать налево или направо? Ты же у нас штурман.
        - Кончай.
        - Ты ведь любишь командовать. Вот тебе хороший шанс.
        Себастиан вздохнул, взял карту и принялся ее изучать. У него не было сил препираться. Пусть на этот раз победа останется за ней.

        Он ненавидел Вестерос.
        Господи, как он ненавидел Вестерос.
        Создавалось впечатление, что он уже просмотрел каждый квадратный метр города на записях с камер наружного наблюдения - лучшего или худшего качества. Было бы приятно взглянуть на город, так сказать, вживую, но оторваться от записей ему удалось лишь однажды - чтобы сопоставлять телефонные распечатки или…
        Билли вздрогнул. Быстро нащупал нужную клавишу. Стоп. Назад. Пуск. Да, наконец. Уважаемые дамы и господа, справа входит Рогер Эрикссон. Снова стоп. Билли посмотрел в прилагавшийся к записям регистр. Какая это у нас камера? 1:22. Улица Дроттнинггатан. Где она находится? Билли достал карту Вестероса, поискал, нашел и отметил место. Время в верхнем углу: 21:29.
        Пуск.
        Билли увидел, как Рогер медленно бредет по направлению к камере, опустив голову. Метров через десять он поднимает взгляд, сворачивает направо, скрывается за припаркованной на улице поменьше машиной и исчезает из кадра.
        Билли вздохнул. Замечательное быстро закончилось. Парень еще был жив и продолжал двигаться дальше. Это означало, что Билли тоже придется продолжать. Увидеть еще больше Вестероса, хочет он того или нет. Рогер пошел на север. Билли снова посмотрел в регистр, сверился с картой, исключил кучку камер, расположенных в другой стороне, и стал искать дальше.
        Он ненавидел Вестерос.

        Побережье залива Лилла Блаккен было популярным местом отдыха, во всяком случае летом. Сейчас оно казалось совершенно пустынным. Им пришлось немного поколесить по маленьким дорожкам, прежде чем они нашли то, что искали, - перед покосившейся доской с информацией стояла машина «рено меган». Себастиан вылез и подошел к пустой машине. Ему показалось, что он накануне видел ее возле дома Беатрис, когда они встретили Ульфа. Потрепанная вывеска на доске гласила: «Добро пожаловать в зону отдыха залива Лилла Блаккен». Под ней было приколото несколько размытых зимней влагой объявлений о купле-продаже и предложение лицензии на рыбную ловлю. Себастиан обернулся к Ванье:
        - Думаю, мы у цели.
        Они огляделись. На спускавшемся к воде открытом пространстве кое-где росли группки лиственных деревьев. На самом берегу виднелась синяя палатка, слегка покачивавшаяся от ветра.
        Они прошли по влажной траве к расставленной палатке. День был облачным и серым, но от ночного холода не осталось и следа. Ванья, как всегда, шла впереди. Себастиан улыбнулся, подумав о ней. Всегда первая, всегда оставляет последнее слово за собой. В этом вся Ванья. В точности как он сам, когда был молодым и голодным. Теперь же он обычно довольствовался последним словом. Приблизившись, они увидели, что на шатких мостках, выдающихся в воду, чуть в стороне от палатки, сидят два человека. Они, похоже, ловили рыбу. Рядышком. Подойдя еще ближе, Себастиан и Ванья узнали Ульфа с Юханом. Классический образ отца и сына, какого не встречалось в жизни Себастиана.
        Ульф и Юхан изрядно утеплились, на них были даже шапки и зеленые резиновые сапоги, рядом с ними стояли несколько ведер, лежали нож и коробка с крючками и грузилами. Каждый держал по удочке. Юхан остался сидеть, а Ульф поднялся навстречу полицейским с явным беспокойством в глазах:
        - Что-нибудь случилось?
        Из-за стаявшего снега вода в озере Меларен стояла высоко, и низ мостков опасно приблизился к водной поверхности. Когда Ульф пошел по мосткам, холодная озерная вода стала выплескиваться сквозь щели на деревянные доски. Себастиан отступил на несколько шагов назад, чтобы не промочить ноги.
        - Нам надо немного поговорить с Юханом. У нас появились кое-какие новые сведения.
        - Вот оно что, а мы-то надеялись, что нас ненадолго оставят в покое, хотелось от всего отключиться. Ведь ему пришлось очень нелегко.
        - Да, вы это говорили, но нам необходимо с ним снова поговорить.
        - Папа, все нормально.
        Юхан неподвижно сидел на своем месте, глядя на воду.
        Ульф обреченно кивнул и пропустил полицейских на мостки. Когда они приблизились, Юхан отложил удочку и медленно поднялся. Ванья была больше не в силах ждать:
        - Юхан, Рогер торговал алкогольными напитками вместе с Акселем Юханссоном?
        Юхан застыл на месте, глядя на Ванью. Он производил впечатление маленького мальчика в слишком большой одежде. Юхан слабо кивнул. Ульф тут же среагировал - для него это явно оказалось новостью:
        - Что ты такое говоришь?
        Трое взрослых смотрели на шестнадцатилетнего подростка, который еще больше побледнел.
        - Изначально это была идея Рогера. Он принимал заказы. Аксель закупал. Они продавали спиртное дороже и делили прибыль.
        Ульф серьезно посмотрел на сына:
        - Ты тоже в этом участвовал?
        Мальчик немедленно замотал головой:
        - Нет, я не захотел.
        Мальчик смотрел на отца умоляюще, но тот ответил на взгляд наставлением:
        - Юхан, послушай меня внимательно. Я понимаю, ты чувствуешь, что должен защищать Рогера, но сейчас ты обязан рассказать мне и полицейским все, что знаешь. - Юхан подошел и встал рядом с отцом. - Ты меня понял?
        Юхан тихонько кивнул. Ванья почувствовала, что пора продолжать.
        - Когда это началось?
        - Где-то осенью. Рогер поговорил с Акселем, и потом они быстро взялись за дело. Они довольно хорошо зарабатывали.
        - Что же пошло не так? Почему Рогер сдал Акселя?
        - Тот не захотел ни с кем делиться и начал торговать в одиночку. Рогер ему оказался не нужен. Заказы он мог принимать напрямую.
        - И тогда Рогер пошел к директору?
        - Да.
        - А тот выгнал Акселя Юханссона.
        - Да, в тот же день.
        - Но Аксель не рассказал, что вначале Рогер в этом тоже участвовал?
        - Не знаю. Думаю, Рогер сказал об этом сам. Что он участвовал, но раскаялся и больше участвовать не захотел.
        Последние вопросы задавал Себастиан. Он прямо видел, как Рогер стоит перед педантичным директором, разыгрывая примерного и полного раскаяния ученика, и доносит на предавшего его человека. Рогер оказался более расчетливым, чем он предполагал. Все время раскрывался с новых сторон. Это увлекало.
        - Зачем Рогер занимался такими делами?
        - Ему нужны были деньги.
        Ульф счел необходимым вмешаться. Вероятно, хотел подчеркнуть, что к его семье это отношения не имеет.
        - На что?
        - Папа, ты разве не видел, как он выглядел? Что на нем было надето, когда он поступил в нашу школу? Он не мог допустить, чтобы его снова начали травить.
        Все немного помолчали, потом Юхан продолжил:
        - Неужели вы не понимаете? Он просто хотел быть как другие. И ради этого мог пойти на все что угодно.
        Расплывчатый поначалу образ Рогера стал обретать форму. На свет стали выползать его скрытые стороны, а с ними и мотивы. Печально, но по-человечески понятно. Молодой человек, который хотел быть кем-то другим. Чем-то другим. Любой ценой. Ванье это было знакомо по времени службы в полиции - удивление по поводу того, что такая борьба могла приводить к насилию и даже к убийству. Она достала полученные от Билли распечатки эсэмэс с мобильного телефона Рогера и протянула их Юхану.
        - Эти сообщения мы обнаружили в его телефоне. - Ванья указала на листы с теми двумя отчаянными сообщениями, и Юхан внимательно их прочел.
        - Ты не знаешь, кто бы мог их послать?
        Юхан покачал головой:
        - Представления не имею.
        - А этот номер телефона тебе не знаком?
        - Нет.
        - Точно? Это может оказаться чрезвычайно важным.
        Юхан кивнул в знак того, что понимает, но он не знал. Ульф приобнял сына.
        - Вы с Рогером, пожалуй, стали немного отдаляться друг от друга в этом семестре, я прав?
        Юхан кивнул.
        - Почему же? - поинтересовалась Ванья.
        - Но ведь это известное дело, парни в таком возрасте развиваются по-разному. - Ульф пожал плечами, всем своим видом показывая, что тут уж ничего не поделаешь, таков закон природы.
        Ванья не сдавалась. Она еще более подчеркнуто обратилась к Юхану:
        - Не было ли какой-то причины, почему вы стали меньше общаться?
        Юхан немного поколебался, тоже пожав плечами:
        - Он стал как бы другим.
        - В каком смысле?
        - Не знаю… В конечном счете все сводилось только к деньгам и сексу.
        - Сексу?
        Юхан кивнул:
        - Он говорил о нем все время. Мне надоело.
        Ульф наклонился и обнял сына. «Классика», - подумал Себастиан. Сколько родителей чувствуют необходимость защищать своих детей, как только речь заходит о сексе. И делают они это в основном для тех, кто за ними наблюдает. Чтобы показать остальным: в нашей семье детей защищают от всего животного, от всякой грязи. Если бы Ульф только знал, чем его жена вчера занималась с Себастианом, пока он сам дрожал в холодной палатке. Правда, с другой стороны, это бы свело на нет возможность проведения конструктивного допроса.
        Они еще несколько минут поговорили с Юханом, лихорадочно пытаясь добыть еще какие-нибудь сведения о том, кем же на самом деле являлся Рогер, но Юхану, похоже, было больше нечего сказать. Он устал и измучился, это они оба видели, да им и так удалось узнать больше, чем они могли надеяться. В конце концов они поблагодарили и пошли обратно к машине. Себастиан посмотрел на отца с сыном, стоявших у берега и смотревших им вслед.
        Любящий отец-защитник.
        Его сын.
        Другим тут места нет.
        Возможно, это не Себастиан соблазнил Беатрис.
        Возможно, наоборот.

        На обратном пути Ванья решила заехать домой к Петеру Вестину на Рутевеген. Крюк получался не слишком большим. Раздражение по поводу его нежелания перезвонить ей сменилось у нее некоторым беспокойством. Ведь прошло уже полдня. Беспокойство вскоре получило подтверждение, когда машина стала приближаться к нужному адресу и Ванья внезапно почувствовала, что салон заполняется резким запахом пожара. Через боковое стекло она увидела слабенький черно-серый столб дыма, поднимавшийся над деревьями и двухэтажными домами. Ванья сбавила скорость и свернула по поперечной улице налево, потом еще раз налево, на Рутевеген. По обеим сторонам улицы росли каштаны и располагались частные дома, но спокойствие нарушало множество пожарных машин, перегородивших дальний конец. Проблесковые маячки включены. Взад и вперед не спеша разгуливают пожарные с оборудованием. За ограждением толпятся любопытные. Даже у Себастиана сон как рукой сняло.
        - Мы ехали именно туда?
        - Думаю, да.
        Они вышли из машины и быстрым шагом направились к дому. Чем ближе они подходили, тем более жуткая картина перед ними открывалась. С одной стороны второго этажа отсутствовала стена, и внутри виднелись сгоревшая мебель и разный хлам. Через улицу к люкам текла дурно пахнущая черная вода. Чем ближе они подходили, тем резче становился запах. Несколько пожарных завершали тушение огня. На сером заборе, очевидно, имевшем до пожара тот же цвет, что и дом, висела металлическая табличка с номером 12. Это был дом Петера Вестина.

        ~ ~ ~

        Ванья предъявила удостоверение и через несколько минут получила возможность встретиться с командиром подразделения Сундстедтом. Это был мужчина лет пятидесяти с усами и в блестящей куртке с надписью «командир подразделения». Он удивился тому, что полицейские в штатском уже прибыли. Он ведь едва успел позвонить и сообщить, что на втором этаже обнаружен труп. Ванья оцепенела. - Может ли это быть хозяин дома? Петер Вестин? - Мы не знаем, но очень вероятно, ведь тело нашли в остатках спальни, - ответил Сундстедт и рассказал, что один из пожарных заметил ногу, торчавшую из-под обломков крыши. Им хотелось бы поскорее попробовать извлечь тело, но, поскольку финальная стадия тушения огня еще продолжается, а риск обрушения очень велик, возможно, это удастся сделать только через несколько часов.
        Пожар начался рано утром, и сигнал в пожарную команду поступил в 04:17. Позвонил ближайший сосед. Когда пожарные прибыли на место, большая часть второго этажа уже пылала, и им пришлось сосредоточить усилия на том, чтобы не дать огню перекинуться на соседние дома.
        - Вы подозреваете поджог с целью убийства?
        - Судить пока рано, но на это указывают точечный очаг возгорания и быстрое распространение огня.
        Ванья огляделась. Себастиан стоял чуть поодаль и, похоже, разговаривал с кем-то из любопытных соседей. Она достала телефон, позвонила Урсуле и, объяснив ситуацию, попросила ту приехать как можно скорее. Потом позвонила Торкелю, чтобы все рассказать, но не дозвонилась. Она оставила сообщение на его мобильном автоответчике.
        Себастиан подошел к ней и кивнул в сторону соседей, с которыми только что беседовал:
        - Несколько человек утверждают, что видели Вестина вчера поздно вечером, и убеждены в том, что он ночевал дома. Он всегда ночует дома.
        Они посмотрели друг на друга.
        - Мне кажется, это не слишком похоже на случайность, - сказал Себастиан. - Насколько ты уверена в том, что Рогер был его пациентом?
        - Совсем не уверена. Я знаю, что он посещал его раз-другой в начале, когда перешел в новую школу, об этом рассказала Беатрис, но ходил ли он туда в последнее время, я представления не имею. У меня есть только записи с инициалами и временем по средам.
        Себастиан кивнул и взял ее под руку.
        - Надо внести ясность. - Себастиан двинулся в сторону машины. - Эта школа слишком мала для того, чтобы хранить подобные тайны. Поверь мне, я ведь там учился.
        Они развернулись и снова поехали в Пальмлёвскую гимназию. Казалось, это дело все время возвращает их туда.
        Внешне безупречная школа.
        Но за фасадом выявляется все больше трещин.
        Ванья позвонила Билли и попросила его собрать все возможные сведения о Петере Вестине, психологе с улицы Рутевеген, 12. Тот пообещал выполнить просьбу побыстрее. Себастиан тем временем позвонил домой Лене Эрикссон, чтобы выяснить, не известно ли ей, чем ее сын занимался каждую вторую среду в десять часов. Как и подозревала Ванья, Лена о школьном психологе ничего не знала. Себастиан поблагодарил и повесил трубку. Ванья посмотрела на него и сообразила, что в последний час совсем забыла о данном себе обещании относиться к нему плохо. Он оказался в общем-то довольно хорошей поддержкой в критических ситуациях. Она не смогла сдержать легкой усмешки. Себастиан, разумеется, использовал любую возможность для превратного толкования:
        - Ты со мной флиртуешь?
        - Что? Нет.
        - Ты ведь наблюдаешь за мной, как возбужденная девочка.
        - Пошел к черту.
        - Тут нечего стыдиться, я имею такое воздействие на женщин. - Себастиан улыбнулся ей до смешного самоуверенной улыбкой. Ванья отвернулась и резко прибавила скорости.
        На этот раз последнее слово осталось за ним.

* * *
        - У тебя найдется минутка? - по тону Хансер Харальдссон сразу понял, что на самом деле та имеет в виду: «Я хочу с тобой поговорить. Немедленно!» И не ошибся. Оторвав взгляд от работы, он увидел, что Хансер стоит скрестив руки на груди и с очень суровым видом кивает на дверь своего кабинета. Так легко у нее все же не выйдет. В чем бы ни заключалось дело, Харальдссон не собирался давать ей играть на своем поле.
        - А мы не могли бы поговорить здесь? Я стараюсь по возможности не напрягать ногу.
        Хансер окинула взглядом офисный зал, прикидывая, насколько будет слышен ближайшим коллегам их разговор, а потом со вздохом умеренно раздраженным движением пододвинула себе стул от свободного рабочего места. Она уселась напротив Харальдссона, наклонилась вперед и понизила голос.
        - Ты сегодня ночью был возле дома Акселя Юханссона?
        - Нет.
        Рефлекс.
        Отпираться.
        Не задумываясь.
        Она спрашивает, потому что уже знает, что он там был? Вероятно. Тогда ответить «да» было бы лучше, а потом он смог бы придумать какую-нибудь вескую причину, почему он там находился, если все дело в этом. Наверное, так оно и есть, иначе она бы не пришла с ним разговаривать, или?.. Или она только подозревает, что он там был? В таком случае отпирательство сработает. Может, она просто хочет похвалить его за проявленную инициативу? Исключено. Мысли путались. У Харальдссона возникло ощущение, что ему придется выбирать наименьшее зло и что все-таки лучше было ответить «да» на первый вопрос. Слишком поздно.
        - Это точно был не ты?
        Теперь уже ничего не изменишь, но ведь не обязательно подтверждать или отрицать первый ответ.
        - В каком смысле?
        - Мне позвонила некая Дезире Хольмин. Она живет в одном доме с Акселем Юханссоном. Она говорит, что видела его этой ночью и что кто-то поджидал его в машине, а потом погнался за ним, когда тот пришел домой.
        - И ты полагаешь, что это был я?
        - А разве не так?
        Харальдссон лихорадочно размышлял. Хольмин. Хольмин… Не та ли это серенькая старушонка, что живет на одном этаже с Юханссоном? Да, конечно. Она проявила невероятную активность, когда он заходил ее опрашивать. Ему едва удалось от нее вырваться. Он легко мог предположить, что она из тех, кто не спит и ведет частную слежку. Чтобы помочь полиции. Чтобы внести немного волнений в серую монотонную жизнь пенсионерки. Можно также предположить, что было темно, а старушка подустала и плохо видела. И вообще немного в маразме. Он выпутается.
        - Нет, это был не я.
        Хансер молча смотрела на него изучающим взглядом. Не без некоторого удовлетворения. Харальдссон еще не знает, что уже начал рыть себе могилу. Хансер сидела молча в полном убеждении, что он продолжит ее углублять.
        Харальдссону стало не по себе. Он ненавидел ее взгляд. Ненавидел молчание, говорившее о том, что Хансер ему не верит. Неужели она еще и усмехается? Он решил сразу разыграть козырную карту:
        - Как бы я смог за кем-нибудь гоняться, ведь я едва доползаю до туалета.
        - Из-за ноги?
        - Именно.
        Хансер кивнула. Харальдссон улыбнулся ей. Вот так, значит, все выяснили. Хансер поймет всю нереальность ситуации и оставит его в покое. К его величайшему удивлению, она продолжала сидеть, по-прежнему чуть склонившись над столом.
        - Какая у тебя машина?
        - Что ты имеешь в виду?
        - Хольмин сказала, что человек, гонявшийся за Юханссоном, вылез из зеленой «тойоты».
        Ладно, подумал Харальдссон, пришла пора извлекать чуть менее сильные карты - ночь, усталость, плохое зрение и маразм. На каком расстоянии от дома он стоял? Метрах в двадцати-тридцати. Минимум. Он расплылся в обезоруживающей улыбке:
        - Я совсем не хочу дискредитировать тетушку Хольмин, но если речь идет об этой ночи, то было довольно темно, как же она могла разглядеть цвет машины? И, честно говоря, сколько ей лет, около восьмидесяти? Я разговаривал с ней, и она не внушила мне особого доверия. Меня бы удивило, если бы она различала марки машин.
        - Машина стояла под фонарем, а у Хольмин был бинокль.
        Хансер откинулась на спинку, изучая лицо Харальдссона. Ей казалось, будто она видит, как работает его мозг. Словно в мультипликационном фильме, где шестеренки вращаются все быстрее. Странно, ведь он уже должен бы понять, куда она клонит.
        - Зеленая «тойота» есть не только у меня, если там действительно стояла такая машина.
        «Явно не понял», - с некоторым изумлением подумала Хансер. Харальдссон не просто продолжил рыть могилу, он спрыгнул в нее и начал закапываться.
        - Она записала регистрационный номер, а такой есть только у тебя.
        Харальдссон утратил дар речи. Ничего на ум не приходило. Пустота. Хансер еще ниже наклонилась над столом.
        - Теперь Аксель Юханссон знает, что мы его разыскиваем, и будет еще более тщательно скрываться.
        Харальдссон попытался ответить, но не смог выговорить ни слова. Голосовые связки отказывались ему подчиняться.
        - Мне придется проинформировать об этом Госкомиссию. Это. Их. Расследование. Я говорю так членораздельно, поскольку ты, похоже, до сих пор этого не понял.
        Хансер встала и посмотрела на сидевшего с совершенно потерянным видом Харальдссона сверху вниз. Не будь это таким грубым нарушением и - по совести говоря - не будь это Харальдссон, ей стало бы его немного жаль.
        - О том, где ты был, когда тебе следовало находиться на болоте Листачер, мы еще поговорим. Дезире Хольмин сказала, что мужчина, гнавшийся за Юханссоном, не хромал. Напротив, бежал очень быстро.
        Хансер развернулась и ушла. Харальдссон смотрел ей вслед совершенно пустым взглядом. Как же так получилось? Ведь он должен был выкрутиться. Свести все к наименьшему злу. На такое он никак не рассчитывал. Благодарственная речь комиссара полиции лена оказалась далеко-далеко. Харальдссон почувствовал, как идущая вниз спираль, представлявшая собой его жизнь, завертелась быстрее, стала круче и как он упал. Навзничь.

* * *

        Урсула знала Сундстедта давно. Он некоторое время работал в Комиссии по чрезвычайным ситуациям, а потом снова вернулся к профессии пожарного. Они встретились, когда Урсула работала в Государственной криминалистической лаборатории, во время расследования сложного дела о крушении частного самолета в Сёрмланде, где подозревалось, что пилота отравила жена. Они понравились друг другу сразу. Сундстедт был точно таким же, как она, не боялся вступить в схватку. Не ловился на дерьмо. Он увидел ее, как только она вышла из машины, и фамильярно помахал ей рукой:
        - О, какие гости пожаловали!
        - А, это ты.
        Дружеские объятия, несколько быстрых слов о том, как давно они не виделись. Потом он снабдил ее защитным шлемом, провел за заграждение и направился к разрушенному дому.
        - Значит, ты все еще в Госкомиссии?
        - Да.
        - Вы здесь из-за убийства парня?
        Урсула кивнула.
        - Вы думаете, это как-то связано с тем убийством? - Сундстедт кивнул на дымящиеся остатки дома.
        - Пока не знаем. Вы достали тело?
        Он помотал головой и повел ее вокруг дома. Подойдя к припаркованной машине, Сундстедт открыл дверцу, вытащил большой брезентовый плащ и протянул Урсуле:
        - Надень. Лучше я покажу тебе, где он лежит, а то ты будешь скулить, что тебе не дали присутствовать с самого начала.
        - Я не скулю. Я жалуюсь. С полным основанием. Есть разница.
        Они улыбнулись друг другу и двинулись к дому. Вошли через отверстие, где раньше находилась входная дверь, теперь дверь валялась в прихожей. Мебель в кухне была не тронута огнем и, казалось, просто ждала, чтобы кто-нибудь уселся обедать, зато пол покрывала смешанная с сажей вода, которая все еще стекала с потолка и вдоль стен. Они стали подниматься по скользкой от воды лестнице. Едкий запах усиливался, он ударил Урсуле в нос, и у нее начали немного слезиться глаза. Хотя на долю Урсулы выпало немало пожаров, они всегда ее завораживали. Огонь пугающим, почти чарующим образом преображал обыденность. Посреди разного хлама стояло нетронутое кресло. Позади него - там, где раньше находилась наружная стена, - виднелись сад и следующий дом. Бренность жизни в сочетании с остатками обыденности. Сундстедт притормозил и пошел осторожнее, жестом велев Урсуле оставаться на месте. Пол сильно трещал под его тяжестью. Сундстедт указал на белую тряпку, лежавшую возле того, что осталось от кровати. Крыша местами обвалилась, и над ними виднелось небо.
        - Вот тело. Прежде чем его перемещать, нам надо укрепить пол.
        Урсула кивнула, присела на корточки и достала фотоаппарат. Сундстедт знал, что она собирается делать, и, не говоря ни слова, потянулся вперед, взялся за ближайший конец тряпки и сдернул ее. Под ней оказались наиболее обугленные деревянные балки, а также поврежденные и целые доски от рухнувшего потолка. Но торчавшая из-под них нога определенно принадлежала человеку. Она почернела от огня, но мясо на кости сохранилось. Урсула сделала несколько снимков. Она начала с общих крупных планов, а когда переместилась поближе к ноге, чтобы сфотографировать детально, почувствовала сладковатый запах, смешанный с резким запахом гари, словно сочетание морга с лесным пожаром. На ее работе можно было привыкнуть к чему угодно, но запахи давались ей тяжелее всего.
        Урсула сглотнула.
        - Судя по размеру ноги, это, скорее всего, взрослый мужчина, - начал Сундстедт. - Помочь тебе взять пробы тканей? Вокруг голеностопа сохранились кое-какие мягкие части.
        - Если потребуется, я смогу это сделать потом. Сейчас мне бы больше помогло сравнение с зубной картой.
        - Я смогу переместить труп только через несколько часов.
        Урсула кивнула ему.
        - Ладно, если я уже уеду, позвони мне сразу же.
        Она достала из кармана визитную карточку и протянула ее Сундстедту. Тот взял карточку, сунул в карман, вернул тряпку на место и поднялся с корточек. Урсула последовала его примеру.
        Они начали вместе искать причины пожара. Урсула не являлась специалистом по очагам возгорания, но даже она увидела в спальне ряд признаков, указывавших на чрезвычайно быстрое распространение огня. Слишком быстрое для того, чтобы быть естественным.

* * *

        Рольф Леммель был совершенно убит. Близкий знакомый позвонил и рассказал о пожаре в доме Петера. Правда, он не знал о том, что в спальне обнаружили тело, и, когда Ванья ему об этом сообщила, Рольф побледнел еще больше. Опустился на диван в комнате для пациентов и закрыл лицо руками.
        - Это Петер?
        - Мы пока не знаем, но велика вероятность, что да.
        Леммель заерзал, казалось, его тело просто не знало, куда деваться. Он тяжело и часто задышал. Себастиан пошел и принес ему стакан воды. Рольф сделал несколько глотков, это его немного успокоило. Он посмотрел на полицейских. Сообразил, что женщина искала Петера утром, пока он еще думал, что коллега просто запаздывает. Тогда она его в основном раздражала. Сейчас же он чувствовал, что недооценил серьезности ее утреннего визита.
        - Зачем вы приходили утром? Это как-то связано со случившимся? - спросил он, пристально глядя Ванье в глаза.
        - Мы не знаем. Меня интересовало, посещал ли его один пациент.
        - Кто именно?
        - Рогер Эрикссон, шестнадцатилетний парень из Пальмлёвской гимназии.
        Ванья потянулась за фотографией, но предъявлять ее не потребовалось.
        - Тот, которого убили?
        - Именно.
        Ванья все-таки дала ему фотографию. Леммель долго смотрел на нее, напрягая память, ему хотелось быть уверенным наверняка.
        - Не знаю. У Петера ведь был с гимназией договор, поэтому сюда приходило много молодежи. Вполне возможно.
        - В этом семестре каждую вторую среду в десять? Он приходил в это время?
        Леммель покачал головой.
        - Я здесь работаю только три дня в неделю, по средам и четвергам я бываю в больнице. Поэтому я не знаю. Но мы можем проверить у него в кабинете. У него там есть ежедневник.
        - А регистратора у вас нет? - поинтересовался Себастиан, пока они, миновав стеклянную дверь, шли по маленькому коридору.
        - Нет, вполне справляемся своими силами, это был бы только лишний расход.
        Леммель остановился перед второй дверью по правую сторону и достал ключи, чтобы ее отпереть. У него сделался несколько удивленный вид, когда он попробовал повернуть ключ в замке, а дверь внезапно открылась сама.
        - Странно…
        Себастиан широко распахнул дверь. В кабинете все было вверх дном: выдернутые из папок бумаги, выдвинутые ящики, битое стекло. У Рольфа сделался совершенно растерянный вид. Ванья поспешно надела белые латексные перчатки.
        - Не заходите. Себастиан, позвони Урсуле и скажи, чтобы приезжала как только сможет.
        - Думаю, лучше, если позвонишь ты. - Себастиан попытался изобразить улыбку.
        - Объясни ей, в чем дело. Она ненавидит тебя, но она профессионал.
        Ванья повернулась к Леммелю:
        - Значит, вы сегодня сюда не заходили?
        Он отрицательно помотал головой. Ванья стала осматриваться.
        - Вы видите где-нибудь ежедневник Петера?
        Леммель все еще пребывал в шоке и немного помедлил с ответом.
        - Нет, это большая зеленая книга, кожаная, форматом почти А4.
        Ванья кивнула и принялась осторожно искать среди разбросанных бумаг. Дело оказалось не из легких - ей не хотелось слишком много топтаться, чтобы случайно не испортить какое-нибудь техническое доказательство. В то же время она чувствовала, что крайне важно установить, существовала ли действительно какая-то связь между Петером Вестином и Рогером. Ведь если да, то расследование, очевидно, приобретало неожиданный оборот.
        Через десять минут Ванья сдалась. Насколько она могла судить, ежедневника в комнате не было. Правда, все переворачивать и искать повсюду она не могла. Если взлом кабинета связан с убийством, им потребуются все технические доказательства, какие только можно обнаружить. Урсула отзвонилась и сообщила, что задерживается на Рутевеген еще на несколько часов, но она поговорила с Хансер, которая пообещала прислать лучшего эксперта полиции Вестероса. Урсуле это, конечно, не нравилось, но ведь тщательно обработать одну комнату не так уж трудно? Ванья заперла дверь ключом Леммеля и вышла, чтобы продолжить разговор. Он снова сидел на диване и беседовал с кем-то по телефону. В глазах стояли слезы, тон был сдержанным, но полным скорби. Увидев Ванью, он попытался взять себя в руки.
        - Дорогая, я должен заканчивать. Полиция опять хочет со мной поговорить.
        - Криминалист уже едет. В кабинет никто не должен заходить. Я могу оставить ваши ключи у себя?
        Он согласно кивнул. Ванья огляделась:
        - Куда подевался мой коллега?
        - Он собирался пойти что-то проверить.
        Ванья вздохнула и достала мобильный телефон. Однако сообразила, что номера Себастиана у нее нет. Она никак не думала, что он ей сможет понадобиться.

        Себастиан вошел в кафетерий Пальмлёвской гимназии. В то время, когда он тут учился, на первом этаже не было сколько-нибудь уютного помещения, похожего на кафе. Тогда здесь находилась комната для дополнительных занятий. Ее стены не были белыми и увешанными маленькими светильниками. Черные кожаные кресла с низкими столиками из светлого дерева и настенные динамики, из которых звучала фоновая музыка, в памяти Себастиана тоже не запечатлелись. В его времена стены покрывали книжные полки, а на полу стояли длинные школьные столы с жесткими стульями, и все.
        В приемной психологов Себастиан почувствовал, что ему надоело играть вторую скрипку. Он весь день боролся с собой, чтобы подстраиваться, не забегать слишком далеко, быть командным игроком и все такое. Не то чтобы это давалось ему с особым трудом - плыви себе по течению и в большинстве случаев держи рот на замке. Но ему было скучно, чертовски, удручающе, смертельно скучно. Правда, ему удалось пару раз подколоть Ванью в машине, но надолго этого не хватило. Получалось какое-то существование, сведенное к минимуму, а Себастиан привык к другим масштабам.
        Глядя на то, как Ванья, чтобы не испортить работу Урсуле, осторожно перемещает бумаги в перевернутом вверх дном кабинете, он решил покинуть команду и немного поиграть соло. Информация имеется повсюду. Кто-нибудь всегда что-нибудь знает. Главное - знать, кого спрашивать.
        Поэтому сейчас он стоял и обозревал кафетерий. Увидел Лизу Ханссон, сидевшую неподалеку и болтавшую с подружками; перед ними стояло несколько бокалов из-под кофе латте. Себастиан подошел к ней. По ее взгляду он понял, что девушка ему не слишком обрадовалась. Смирилась. Вполне достаточно.
        - Привет, Лиза. У тебя найдется две секунды?
        Другая девушка посмотрела на него с удивлением, но он не стал дожидаться ответа.
        - Мне кое в чем нужна твоя помощь.

        Когда Себастиан двадцать две минуты спустя вошел в приемную Леммеля и Вестина, у него из двух независимых источников имелось подтверждение того, что Рогер Эрикссон действительно посещал Петера Вестина каждую вторую среду в десять часов. Как и во всех ярко выраженных группировках с сильным внутренним контролем - а существует мало групп, больше следящих друг за другом, чем подростковые, - Рогер никак не мог сбегать к психологу, оставаясь незамеченным. Сама Лиза не знала, с кем Рогер встречался каждую вторую среду, но она достаточно хорошо разбиралась в школьной иерархии и с готовностью согласилась найти того, кто это знал. Одна девушка, из старшего класса, видела его, а другая, из параллельного с Рогером класса, это подтвердила. Они дважды сталкивались в комнате для пациентов.
        Ванья сидела и разговаривала по телефону. Она кисло посмотрела на Себастиана, когда тот с беззаботным видом вошел в комнату. Он ей улыбнулся. Увидел, что криминалист снимает отпечатки пальцев с дверного косяка кабинета Вестина. Время он рассчитал точно. Себастиан подождал, пока Ванья закончит разговор.
        - Как дела? Нашли какие-нибудь технические доказательства?
        - Пока нет. Где ты был?
        - Немного поработал. Ты хотела получить подтверждение тому, что Рогер ходил сюда каждую вторую среду в десять. Он действительно ходил.
        - Кто это сказал?
        Себастиан выдал ей имена двух учениц, он даже записал для нее на клочке бумаги все их данные. Он знал, что это разозлит ее еще больше.
        - Если хочешь, позвони им и проверь.
        Ванья посмотрела на записку:
        - Обязательно позвоню. Позже. Нам надо ехать в офис. Там Билли что-то нашел.

        ~ ~ ~

        Торкель надеялся узнать что-нибудь хорошее. Ему требовался хоть какой-то успех, что-нибудь, чему можно порадоваться. По правде говоря, его бы удовлетворило что угодно, не шедшее к чертовой матери. Он уже успел посовещаться с Хансер. После вежливого «спасибо за приятный вечер» она рассказала о Тумасе Харальдссоне. Какими бы благими намерениями этот кретин ни руководствовался, ему, судя по всему, удалось угробить их пока что единственную настоящую зацепку. В результате добытые ими сведения из телефонных распечаток и восстановленных эсэмэс практически полностью обесценились. В довершение всего еще, похоже, убили психотерапевта, которого посещал Рогер. В любом случае тот мертв. Торкель слишком долго проработал, чтобы считать это лишь неудачным совпадением. Стало быть, у них теперь имеется двойное убийство. Убежденность Себастиана в том, что первое убийство, скорее всего, было непреднамеренным, являлась слабым утешением. Второе убийство представлялось однозначным. Вестин, видимо, умер из-за того, что обладал какими-то сведениями. О Рогере Эрикссоне. Торкель выругался про себя. Почему они не действовали
быстрее? Почему им не удалось опередить убийцу? Все в этом проклятом расследовании оборачивается против них. Прессе потребуется совсем немного времени, чтобы связать эти два убийства, - им только этого и надо, чтобы подогревать интерес публики.
        Кроме того, на него злится Урсула.
        Теперь еще приедет Микаэль.
        Шел дождь, и дул сильный ветер.
        Торкель распахнул дверь конференц-зала. Урсула по-прежнему оставалась на месте преступления, а остальные были уже в сборе. Вызвал всех Билли. Торкель уселся на стул и кивком велел Билли начинать. Под потолком жужжал проектор, поэтому Торкель предположил, что им предстоит смотреть новые записи с камер наружного наблюдения. И не ошибся. С правой стороны появился Рогер.
        - В 21:29 Рогер Эрикссон находился здесь. - Билли обвел улицу на висящей на стене карте города. - Примерно в километре от Густавсборгсгатан. Как вы видите, он переходит улицу и исчезает. Я хочу сказать, действительно исчезает. - Билли перекрутил пленку назад и остановил на кадре, предшествовавшем тому, где Рогер исчезает за припаркованной машиной.
        - Он сворачивает в переулок Спренггренд, который является тупиком и завершается пешеходными дорожками, ведущими в три стороны. - Билли показал карандашом на карте. - Я проверил все камеры к северу и западу от переулка Спренггренд. Их довольно мало. Ни на одной из них Рогер не появляется, поэтому я проверил, не пошел ли он обратно. Ничего. Я просмотрел больше безликих улиц, чем положено за целую жизнь. Это самое последнее изображение Рогера Эрикссона.
        Все посмотрели на застывший на стене кадр. Торкель почувствовал, как его изначально плохое настроение упало еще на несколько градусов - или в чем там измеряется падение настроения. В любом случае оно упало.
        - Если мы поиграем с мыслью, что он пошел прямо, на север, что там находится? - спросила Ванья.
        Торкель с благодарностью подумал о том, что у них в команде по-прежнему есть человек, пытающийся даже из ничего выжать максимум.
        - По другую сторону шоссе E18 располагаются в основном многоэтажные жилые дома.
        - Нет ли у него там какой-нибудь привязки? Скажем, живет кто-то из одноклассников или что-нибудь в этом роде?
        Билли замотал головой. Себастиан встал и подошел к карте.
        - А это что такое? - Себастиан указал на довольно крупное здание, стоявшее несколько особняком метрах в двадцати от конца переулка.
        - Это мотель.
        Себастиан принялся расхаживать по комнате и заговорил спокойно, с расстановкой, словно рассуждая сам с собой:
        - Рогер с Лизой некоторое время изображали пару. Лиза сказала, что Рогер частенько встречался с кем-то другим, но она не знает, с кем именно. Он это тщательно скрывал.
        Себастиан снова подошел к карте и приставил палец к мотелю.
        - Юхан утверждал, что Рогер много говорил о сексе. Мотель - идеальное место для встреч такого рода.
        Он окинул взглядом остальных.
        - Ну, я говорю исходя из собственного опыта.
        Себастиан многозначительно посмотрел Ванье в глаза. Не именно в этом мотеле, но ведь мы с тобой здесь еще не закончили. Ванья бросила на него усталый взгляд. За сегодня это уже второй намек на секс. Еще один, и она позаботится о том, чтобы он вылетел из расследования с такой скоростью, что даже не успеет понять, что произошло. Однако она ничего не сказала - зачем его предостерегать? Торкель скрестил руки на груди и посмотрел на Себастиана скептически:
        - Не слишком ли это… шикарно - свидания в мотеле, когда тебе шестнадцать лет? В таком возрасте, пожалуй, встречаются у кого-нибудь дома.
        - Может, это по каким-то причинам не получалось.
        Все сидели молча. Тот же скептический взгляд, что и у Торкеля, со стороны Билли и Ваньи. Себастиан всплеснул руками:
        - Очнитесь! У нас есть возбужденный шестнадцатилетний парень и мотель. Может, все-таки стоит хотя бы проверить?
        Ванья встала:
        - Билли.
        Билли кивнул, и они вместе вышли из комнаты.

* * *

        Дешевый мотель «Эделинс» был построен в 1960-е и выглядел заброшенным и обветшалым. На огромной парковке стояли всего три машины. Архитектора явно вдохновили американские мотели; здание состояло из двух низких этажей с наружными лестницами - каждый номер имел собственный выход прямо на парковку. В центре здания помещалась маленькая рецепция, над которой светилась неоновая вывеска: «Свободные номера». Билли с Ваньей решили, что ее, вероятно, довольно давно не гасили. Идеальное место для тайных свиданий.
        Они вошли через двустворчатую стеклянную дверь с написанной от руки табличкой «„Американ Экспресс“ у нас не принимают». В рецепции было довольно темно, она состояла из высокой закругленной стойки темного дерева, грязного темно-синего коврового покрытия и круглого кофейного столика с двумя креслами. Помещение казалось душным и прокуренным, с чем безрезультатно боролся маленький жужжащий настольный вентилятор на краю стойки. За стойкой сидела женщина лет пятидесяти пяти с длинными, видимо крашеными, светлыми волосами. Она читала один из самых дешевых журналов со сплетнями, содержащих максимум фотографий и минимум текста. Рядом с ней лежала сегодняшняя газета «Афтонбладет», открытая на статье об убийстве Рогера. Ванья уже успела просмотреть эту статью. Ничего нового, кроме того, что директор Пальмлёвской гимназии высказывался о том, как активно его школа работает над предотвращением травли и отчуждения, и как Рогер, по его выражению, обрел у них дом. Ванью чуть не стошнило от всей произнесенной директором лжи. Женщина подняла глаза на новых посетителей:
        - Здравствуйте, что вам угодно?
        Билли улыбнулся ей:
        - Вы работали в прошлую пятницу?
        - Что вы имеете в виду?
        - Мы из полиции.
        Билли и Ванья предъявили свои удостоверения. Женщина кивнула со слегка извиняющимся видом. Ванья достала фотографию Рогера и положила под лампу перед женщиной, чтобы той было хорошо видно.
        - Вы его знаете?
        - Да, из газеты. - Женщина опустила руку на открытую страницу. - О нем ведь пишут ежедневно.
        - Но по мотелю вы его не знаете?
        - Нет, а должна?
        - Мы думаем, что он, возможно, был здесь в прошлую пятницу. Около десяти.
        Женщина за стойкой покачала головой:
        - Мы ведь встречаемся не со всеми постояльцами, в основном с теми, кто расплачивается. Он мог находиться в одном из номеров вместе с кем-нибудь.
        - Он был в одном из номеров?
        - Мне это неизвестно. Я говорю только, что мог находиться.
        - Нам бы надо немного узнать о тех, кто останавливался в мотеле в тот вечер.
        Женщина сперва посмотрела на них скептически, но потом сделала два шага к слишком старому компьютеру. Минимум восемь лет, отметил Билли. Скорее, больше. Археологическая находка. Женщина застучала по пожелтевшим клавишам.
        - С пятницы по субботу мы предоставили в общей сложности девять номеров.
        - В половине десятого были заняты все девять номеров?
        - Вы имеете в виду вечер?
        Билли кивнул. Женщина продолжила проверять по компьютеру. Вскоре она нашла то, что искала.
        - Нет, к тому времени было занято только семь.
        - Нам нужны все имеющиеся у вас сведения об этих постояльцах.
        Женщина озабоченно наморщила лоб:
        - У меня такое впечатление, что для этого вам требуется какое-то разрешение, не так ли? Некий документ?
        Ванья склонилась к ней:
        - Я так не думаю.
        Однако женщина уже приняла решение. Не потому, что хорошо разбиралась в новом варианте закона о предотвращении незаконной разведывательной деятельности и тому подобном, но она видела по телевизору, что полицейским на все требуются специальные разрешения. Она не обязана выдавать своих клиентов только потому, что ее об этом попросили. Надо стоять на своем.
        - Нет, вы должны иметь разрешение.
        Ванья мрачно посмотрела на нее, потом на Билли.
        - Ладно, мы вернемся с разрешением.
        Женщина удовлетворенно кивнула. Она защитила частную жизнь постояльцев и таким образом - свободу слова вообще. Однако женщина-полицейский продолжила:
        - Раз уж нам придется возвращаться, мы прихватим с собой ревизора. А возможно, еще кого-нибудь из Комитета по здравоохранению. Вы ведь отвечаете и за ресторан тоже?
        Женщина за стойкой посмотрела на Ванью с некоторым недоверием. Ведь не могут же они так поступить? - Не стоит забывать о пожарной безопасности. Я вижу, что тут надо проверить кое-какие запасные выходы. Вы ведь так печетесь о постояльцах мотеля, - кивая и озираясь по сторонам, добавил мужчина-полицейский.
        Они направились к двери. Женщина за стойкой колебалась.
        - Подождите. Я не хочу причинять вам неудобств. Я могу сделать вам копию прямо сейчас.
        Она глупо улыбнулась полицейским. Ее взгляд упал на раскрытую газету. Внезапно она узнала его со странным чувством волнения и триумфа. Появился шанс заработать плюс. Возможно, ей удастся заставить их забыть о Комитете по здравоохранению. Она обратилась к направившейся к ней женщине-полицейскому:
        - Он был здесь в прошлую пятницу.
        Та подошла поближе с явным любопытством во взгляде:
        - Что вы сказали?
        - Я говорю, - она показала на раскрытую газету, - он был здесь в прошлую пятницу.
        Увидев фотографию, на которую указывала женщина за стойкой, Ванья вздрогнула.

        ~ ~ ~

        В конференц-зале возникло напряжение, которого не хватало раньше. Вопросов было много, в деле появилось несколько разных линий, и они внезапно оказались перед выбором, на что направить усилия в первую очередь. Последним стало то, что администратор мотеля уверенно утверждала, что видела директора Пальмлёвской гимназии Рагнара Грота у себя в мотеле вечером в ту самую пятницу. К тому же не в первый раз. Он появлялся у них с завидной регулярностью, всегда платил наличными и называл себя каким-то Робертом. В ту пятницу она видела, как он проходил по направлению к номерам левой стороны, но сам он номер не оформлял. Она всегда предполагала, что он встречается тут с любовницей. Ведь имеются люди, использующие мотель для такого, о чем реклама, возможно, и умалчивает, но факт остается фактом. Себастиан внутренне порадовался, ситуация нравилась ему все больше и больше - вполне могло оказаться, что педантичный директор Грот по уши погряз в дерьме. Торкель посмотрел на Ванью с Билли и с гордостью кивнул им:
        - Отличная работа. Стало быть, первым делом надо сосредоточить усилия на директоре. На мой взгляд, велика вероятность того, что в вечер убийства они с Рогером находились в одном и том же месте.
        Билли достал фотографию Рагнара Грота и вручил ее Торкелю.
        - Повесь ее там. Я еще не успел поискать на него материал в интернете, но интересно, что и Рогер, и Петер Вестин имеют привязку к директору. У Вестина был с гимназией договор, и Рогер к нему ходил.
        Торкель прикрепил фотографию директора и провел фломастером стрелочки к Рогеру и Вестину.
        - Не посетить ли нам снова нашего директора? С некоторыми новыми вопросиками, - обратился Торкель к остальным.
        Возникла пауза.
        - Думаю, нам следует действовать более осторожно, лучше бы собрать перед встречей с ним побольше информации, - нарушил молчание Себастиан. - До сих пор он на редкость талантливо скрывал важные сведения. Поэтому чем более подготовленными мы придем на встречу, тем труднее ему будет увиливать.
        Ванья согласно кивнула Себастиану. Она сама пришла к тому же заключению.
        - К тому же мы по-прежнему слишком мало знаем о Петере Вестине. Нам даже не известно, его ли труп нашли в спальне и как начался пожар, - подхватила Ванья. - Урсула еще находится на Рутевеген и пообещала как можно скорее добыть предварительный отчет.
        - А взлом кабинета что-нибудь дал? - вставил Торкель, взглянув на нее.
        - Нет. Никаких технических доказательств и полное отсутствие ежедневника. Так что тут мы никуда не продвинулись. Коллега Вестина рассказал, что тот не принадлежал к числу любителей обстоятельных записей. Возможно, набрасывал отдельные слова, чтоб не забыть, но записывал их в этом случае именно в пропавшем ежедневнике.
        - Удача нам, прямо скажем, не сопутствует, - вздохнул Билли.
        - Да, но это значит, надо работать еще напряженнее, - ответил Торкель, глядя на своих сотрудников с некоторой строгостью. - Удача добывается напряженной работой, это нам известно. Давайте будем исходить из того, что взлом кабинета связан с пожаром и что ежедневник Петера Вестина украли из-за имеющихся в нем записей. Пока не получим подтверждения противоположному. Я велел Хансер отправить несколько патрульных обойти жителей вокруг приемной психологов, чтобы узнать, не заметил ли кто-нибудь сегодня ночью чего-нибудь подозрительного.
        - А как обстоят дела с Акселем Юханссоном? - Билли кивнул на фотографию завхоза, висевшую в углу стены. - Там есть какой-нибудь результат?
        Торкель усмехнулся и покачал головой:
        - Да, там провел небольшую частную операцию наш общий любимец Тумас Харальдссон.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Не знаю, с чего начать…
        - Можешь начать с признания моей правоты. Нам следовало исключить его сразу, как только мы встретились с ним в вестибюле, не так ли? - произнесла Ванья с легкой улыбкой.
        Торкель кивнул:
        - Совершенно верно, Ванья, совершенно верно.
        В дверь постучали, женщина в полицейской форме засунула голову внутрь и спросила Билли и Ванью. Она вручила им по конверту. Билли покосился на свой.
        - Посмотреть сразу? - он вопросительно посмотрел на Торкеля.
        - А что там?
        - Предварительные сведения о тех посетителях мотеля, к которым, мы с Ваньей считаем, нужно присмотреться поподробнее.
        Торкель кивнул:
        - Безусловно. Но, чтобы закончить с Акселем Юханссоном: никаких новых зацепок там у нас нет. Благодаря Харальдссону он теперь знает, что мы его ищем. Поэтому существует риск, что он покинул Вестерос. Хансер пообещала задействовать все ресурсы, чтобы его разыскать, так что пусть доводит дело до конца. Могу добавить, что ей стыдно за случившееся.
        Пока Торкель высказывался, Билли подошел к стене и принялся вынимать новые снимки. Он дал Торкелю закончить и приступил к комментариям:
        - О’кей, около девяти вечера в ту пятницу было занято семь номеров. Мы исключили три семьи с детьми и пожилую пару, которая оставалась в мотеле до понедельника. Думается, маловероятно, чтобы Рогер или Рагнар Грот посещали семейства с детьми или эту пару. Значит, откладываем их в сторону, и у нас остается три имени, которые могут представлять интерес.
        Билли начал вывешивать фотографии двух женщин и мужчины.
        - Лисбет Стен, двадцать восемь лет, Франк Клевен, пятьдесят два года, и Стина Букстрём, сорок шесть лет.
        Остальные подошли поближе, чтобы лучше рассмотреть укрупненные паспортные фотографии.
        Лисбет Стен, урожденная Рагнарссон, была самой молодой из них - привлекательная, с длинными кудрявыми темными волосами. Согласно полученным данным, она только что вышла замуж за Уильяма Стена. Фотография в центре изображала Франка Клевена, отца троих детей, проживающего в Эскильстуне, - короткие темные, чуть поседевшие волосы, небольшие залысины. Лицо выразительное, обветренное. На фотографии выглядит весьма решительно. Последней была Стина Букстрём - узкое лицо, короткие светлые волосы, довольно нескладная внешность. Не замужем. Билли указал на темноволосую женщину.
        - Мне удалось встретиться с Лисбет Стен, она торговый агент и остановилась в мотеле на ночь после какой-то встречи торговых работников в Вестеросе. Она сообщила, что ничего не видела, сразу направилась в номер и легла спать. Живет в Стокгольме. Остальных мне пока найти не удалось, но, как вы видите, они тоже не из Вестероса, во всяком случае согласно регистрации по месту жительства.
        Торкель кивнул и обратился ко всей группе:
        - Хорошо, надо отыскать оставшихся двоих постояльцев. Исходите из того, что им, возможно, есть что скрывать. Это относится и к Лисбет тоже.
        Все закивали, кроме Ваньи. Она просматривала полученные только что бумаги, затем подняла взгляд:
        - Простите, но, думаю, это может подождать.
        Все присутствующие обернулись к ней. Даже Себастиан. Ванья наслаждалась пребыванием в центре внимания и перед продолжением сделала эффектную паузу.
        - Я подумала о том, что оружие, которое применили против Рогера, имело 22-й калибр. Классическое оружие для спортивной стрельбы, не так ли?
        Торкель смотрел на нее с нетерпением:
        - И?
        - Я только что получила список членов стрелкового клуба Вестероса.
        Ванья сделала еще одну паузу и, окидывая взглядом остальных, не смогла сдержать довольной улыбки.
        - Рагнар Грот является членом клуба с 1992 года, причем явно очень активным.

* * *

        Стрелковый клуб находился к северу от города, поблизости от аэропорта. Он располагался в деревянном здании, напоминавшем казарму и явно когда-то принадлежавшем военным. Стрельбища, похоже, имелись как внутри, так и снаружи, и, приблизившись, Ванья, Себастиан и Билли услышали глухие хлопки ружейных выстрелов. Ванья заранее позвонила секретарю клуба, тот жил неподалеку и обещал прийти, чтобы ответить на несколько вопросов. На крыльце появился мужчина лет сорока пяти, который приветливо с ними поздоровался. Он был в рубашке с короткими рукавами и потертых джинсах. По виду он напоминал бывшего военного и представился как Уббе Линдстрём. Они вместе вошли в казарму, где их пригласили в простой офис, служивший канцелярией и складом одновременно.
        - Вы сказали, что дело касается одного из наших членов, - начал Уббе, усаживаясь в потертое офисное кресло.
        - Да, Рагнара Грота.
        - А, Рагнар. Отличный стрелок. Дважды брал бронзу на первенстве Швеции.
        Уббе подошел к переполненному стеллажу, достал потрепанную папку и открыл ее. Долго искал среди множества бумаг, пока не нашел нужную.
        - Член клуба с 1992 года. Почему он вас интересует?
        - Он держит свое оружие в клубе? - спросил Билли, проигнорировав вопрос.
        - Нет, все у него дома, как и у большинства. Что он натворил?
        Вопрос снова проигнорировали.
        - Вы знаете, какое у него оружие? - вступила в беседу Ванья.
        - У него несколько видов. Знаете ли, он не только соревнуется, но и охотится. Это как-то связано с парнем из его школы? С тем, которого убили?
        Он упрям, этот Уббе. Себастиану уже успел наскучить разговор, и он потихоньку удалился из канцелярии. Чтобы игнорировать вопросы Линдстрёма, троих не требуется. Билли бросил взгляд ему вслед. Ванья продолжала настойчиво задавать вопросы:
        - Вы не знаете, нет ли у него оружия 22-го калибра?
        - У него есть Brno CZ 453 Varmint.
        Уббе по крайней мере перестал задавать вопросы и начал отвечать. Все-таки что-то. Ванья стала записывать название модели в свой блокнот.
        - Как вы сказали? Bruno?..
        - Brno CZ. Ружье. Превосходное оружие. А у вас какое? Sig Sauer p225? Glock 17?
        Ванья посмотрела на Уббе. Ему, несомненно, нравилось завершать каждый ответ собственным вопросом. На этот раз она вполне могла ответить.
        - Sig Sauer. Рагнар имеет доступ только к этому оружию 22-го калибра?
        - Не знаю. Что вы имеете в виду? Парня что, застрелили?

        Себастиан двинулся по длинному коридору и вскоре добрался до помещения для собраний с кофеваркой и большим обшарпанным холодильником. Здесь возвышались два больших застекленных шкафа с кубками и медалями. Перед шкафами стояло несколько простых стульев и прожженных сигаретами столов, оставшихся с тех времен, когда человеку с ружьем, чтобы покурить, не приходилось выходить на улицу. Себастиан зашел в комнату. За одним из столов одиноко сидела девочка лет тринадцати с банкой колы и булочкой с корицей. Она посмотрела на Себастиана исподлобья. Тот коротко кивнул ей и подошел к шкафу с золотыми кубками. Себастиана всегда восхищало то, что победителей во всех видах спорта непременно награждали золотыми кубками невероятных размеров. Можно было подумать, что спортсмены обладают чрезвычайно заниженной самооценкой и в глубине души сознают полную бессмысленность того, чем занимаются. Стремление отрицать эту правду и показать всему миру, насколько все же важно их занятие, выливалось в постоянное совершенствование кубков. В отношении как размеров, так и блеска.
        На стенах висели фотографии отдельных стрелков и групповые снимки. Кое-где виднелись вставленные в рамочки газетные статьи. Классическое клубное помещение, только и всего. Себастиан стал небрежно просматривать снимки на стенах. На большинстве из них гордые мужчины с оружием в руках стояли, широко расставив ноги, и улыбались в камеру. Что-то в этих улыбках показалось Себастиану нелепо-искусственным. Неужели действительно так приятно держать эти ружья и такой кубок? Он спиной почувствовал взгляд девочки и обернулся к ней. Она по-прежнему смотрела на него исподлобья. Затем произнесла первые слова:
        - Что вы делаете?
        - Работаю.
        - Над чем же?
        Себастиан бегло взглянул на нее.
        - Я полицейский психолог. А что делаешь ты?
        - У меня скоро тренировка.
        - Разве можно тренироваться в таком юном возрасте?
        Девочка засмеялась:
        - Друг в друга мы не стреляем.
        - Пока… Это весело?
        Девочка пожала плечами:
        - Веселее, чем гоняться за дурацким мячом. А быть полицейским психологом весело?
        - Не очень. Я бы лучше стрелял, как ты.
        Девочка посмотрела на него молча, а потом опять переключилась на булочку. Разговор был явно окончен. Себастиан вновь обратился к стене. Его взгляд остановился на фотографии шести веселых мужчин, стоявших вокруг одного из громадных кубков. Маленькая золотая плакетка над рамкой описывала данное мгновение как «БРОНЗА НА ПЕРВЕНСТВЕ ШВЕЦИИ - 1999». Себастиан присмотрелся к снимку повнимательнее. Прежде всего - к одному из шести мужчин. Тот стоял с левого края и казался особенно довольным. Широкая улыбка. Много зубов. Себастиан решительно снял фотографию со стены и вышел из комнаты.

* * *

        Прежде чем Урсула покинула Рутевеген, они с Сундстедтом еще отчетливее убедились в том, что пожар в доме Петера Вестина возник не случайно. Было твердо установлено, что начался он со спальни. На стене за кроватью и на полу возле нее имелись явные признаки чрезвычайно быстрого развития пожара. Разгоревшееся пламя жадно устремилось к потолку и получило кислородную подпитку, когда от жары распахнулись окна спальни. Вокруг кровати не нашлось ничего, что могло бы объяснить столь быстрое распространение огня. Исследовав место повнимательнее, они обнаружили явные следы катализатора. Следовательно, поджог с целью убийства. Истинная причина смерти Вестина пока оставалась неизвестной, но Сундстедту удалось вытащить тело из-под груды обломков. На это потребовалось несколько часов, поскольку сперва пришлось укрепить снизу пол. Урсула проследила за тем, чтобы тело аккуратно упаковали для транспортировки, и решила сопровождать его до судебно-медицинской лаборатории, чтобы лично присутствовать при вскрытии. Сундстедт пообещал предоставить ей отчет как можно быстрее.
        Судебные медики не слишком обрадовались ее присутствию, но Урсула не придала этому значения. Она твердо решила на сей раз никому не уступать первенства, иначе это могло вылиться для Госкомиссии в настоящий кошмар. Заказанное ею сравнение с зубной картой быстро установило, что в наполовину сгоревшем доме ими действительно был обнаружен труп Петера Вестина. Урсула почти не сомневалась в том, что одно убийство превратилось в два и теперь они имеют дело с убийцей двух человек. Она также знала, что убивший дважды способен продолжать убивать снова и снова. С каждым разом - с большей легкостью.
        Она позвонила Торкелю.

* * *

        Билли и Ванье не удалось особо продвинуться с Уббе Линдстрёмом. Чем дольше они беседовали, тем больше тот уходил в глухую оборону. Они установили главное: директор Рагнар Грот обладает оружием, по крайней мере по калибру совпадающим с тем, из которого убили Рогера. Уббе все время пытался заставить их раскрыть причину интереса, проявляемого к одному из самых преданных и успешных членов клуба. Чем меньше он получал ответов, тем короче и неохотнее отвечал на вопросы сам. Ванья подумала, что Рагнар Грот и Уббе, вероятно, не просто состоят в одном клубе, у нее возникло подозрение, что они являются друзьями, и ее все больше беспокоило то, что, как только они уйдут, Уббе Линдстрём может запросто позвонить приятелю и рассказать о их визите.
        - Вы ведь знаете, что ваша лицензия на оружие должна обновляться каждые пять лет. Если я обнаружу, что наш конфиденциальный разговор оказался не таким уж конфиденциальным, то… - Ванья оставила мысль недосказанной.
        - Что вы имеете в виду? - спросил секретарь клуба со злостью в голосе. - Вы мне чем-то угрожаете?
        Билли улыбнулся ему:
        - Она имеет в виду лишь то, что этот разговор должен остаться между нами. Согласны?
        Глаза Уббе потемнели, он сердито кивнул. Они, во всяком случае, предприняли попытку, и он предупрежден. Тут в комнату неспешно вошел Себастиан.
        - Только еще одно. - Он положил перед Уббе фотографию в рамке и многозначительно указал на какую-то ее часть. - Кто это? Крайний слева?
        Уббе склонился над фотографией и стал ее рассматривать. Билли с Ваньей успели подойти и мельком увидеть мужчину с широкой улыбкой.
        - Это Франк. Франк Клевен.
        Ванья и Билли оба сразу же узнали мужчину. Его фотография уже висела в отделении у них на стене. Правда, там без широкой улыбки, но не было никаких сомнений в том, что именно Франк Клевен останавливался в прошлую пятницу в ветхом мотеле.
        - Он тоже член клуба?
        - Он был членом. Переехал отсюда через год после первенства Швеции. Теперь, кажется, живет в Эребру. Или в Эскильстуне. Он тоже замешан?
        - Никто ни в чем не замешан. Помните о лицензии, - ответила Ванья и вместе с остальными покинула клуб. Все трое шли к машине значительно быстрее обычного. День складывался по-настоящему удачно.

* * *

        Франк Клевен жил в Эскильстуне на улице Лерквеген. Однако там Билли никто не ответил, а мобильного телефона, во всяком случае зарегистрированного на свое имя, по сведениям справочной службы, у Франка не было. После некоторых поисков Билли нашел место работы Франка - строительную фирму H&R. Тот работал инженером-строителем и пользовался мобильным телефоном, зарегистрированным на фирму. Билли позвонил ему. Франк очень удивился, узнав, что его разыскивает полиция, но Билли подчеркнул, что им надо лишь задать ему несколько вопросов.
        Они с удовольствием к нему подъедут.
        Через тридцать минут.
        Да, они настаивают.
        Ванья с Себастианом уже находились в машине, на полпути к Эскильстуне, когда им позвонил Билли, оставшийся в отделении полиции Вестероса. Он зачитал им короткую выдержку из данных регистрационной службы. Это дало им не слишком много. Пятьдесят два года, женат, трое детей, родился в Вестервике, переехал в юном возрасте в Вестерос, окончил четырехгодичную гимназию, военную службу проходил в артиллерийском полку на острове Готланд, с 1981 года имеет лицензии на пользование пистолетом и ружьем, взысканий и финансовых задолженностей не имеет. Зацепиться не за что. Но они получили адрес.
        На подъезде к Эскильстуне они свернули к стройке, где сооружался новый супермаркет. В настоящий момент это мало походило на будущий храм торговли - на месте, где предполагалось возвести стены, пока торчали только балки, но огромный литой фундамент был уже в принципе готов. Вдали виднелось несколько рабочих, возившихся возле какого-то большого желтого агрегата. Себастиан с Ваньей направились к стоявшим чуть в стороне вагончикам. Им встретился мужчина, похожий на начальника.
        - Мы ищем Франка Клевена.
        Мужчина кивнул и указал на один из вагончиков в центре:
        - В последний раз я его видел там.
        - Спасибо.
        Ванья и Себастиан пошли дальше.
        Франк Клевен принадлежал к числу людей, выглядящих живьем лучше, чем на фотографиях. Тонкие черты лица, правда, кожа обветрилась из-за регулярного пребывания на открытом воздухе. Живые глаза, сощурившиеся, как у мужчины на рекламе «Мальборо», когда он за руку здоровался с Ваньей и Себастианом. За все время разговора они ни разу не увидели широкой улыбки с фотографии. Франк Клевен предложил устроиться в его маленьком офисе в одном из соседних вагончиков - там они смогут поговорить без помех. Ванья с Себастианом последовали за ним, и Ванье показалось, будто с каждым шагом по скрипящему гравию его плечи все больше опускаются. Она чувствовала, что они на правильном пути.
        Наконец-то.
        Клевен отпер дверь и пригласил их зайти. Серый дневной свет проникал в тесный вагончик через два запыленных окошка. Внутри ощущался резкий запах дубильной кислоты. В предбаннике, объединявшем две маленькие комнаты, стояла включенная кофеварка. Франку принадлежала первая каморка. Меблировка состояла из нескольких стульев и безликого письменного стола с множеством чертежей. На стенах кое-где торчали обрывки старого скотча и висел календарь из супермаркета за прошлый год. Франк посмотрел на полицейских, которые, несмотря на предложение садиться, остались стоять. Он составил им компанию.
        - У меня плоховато со временем, поэтому надо разобраться побыстрее. - Клевен пытался говорить спокойным голосом, но у него не получилось. Себастиан заметил, что над верхней губой у Франка выступили капельки пота, а жарко в комнате не было.
        - Мы временем не ограничены, насколько быстро пойдет дело, будет зависеть от вас, - ответил Себастиан, чтобы еще отчетливее подчеркнуть, что ставить условия они Франку не дадут.
        - Я даже не понимаю, почему вы здесь, ваш коллега сказал только, что вам надо со мной поговорить.
        - Если вы присядете, моя коллега вам расскажет.
        Себастиан посмотрел на Ванью, та кивнула, но стала ждать, пока Франк сядет. После недолгой паузы Клевен решил все-таки пойти им навстречу и сел. На самый краешек стула, точно на иголки.
        - Вы можете рассказать, зачем вы останавливались в мотеле Вестероса в прошлую пятницу?
        Франк посмотрел на них:
        - Ни в каком мотеле я в прошлую пятницу не останавливался. Кто это утверждает?
        - Мы.
        Ванья замолчала. Обычно в таких случаях человек, которого они расспрашивали, начинал говорить сам. Когда его ставили перед фактом. Конечно, Франку следовало бы понять, что они бы не поехали в Эскильстуну, не имей они железной уверенности. Ему оставалось выбирать между подтверждением или опровержением. Правда, существовал еще третий путь - молчать. Клевен избрал третий вариант. Он переводил взгляд с Ваньи на Себастиана и обратно, не произнося ни слова. Ванья вздохнула и склонилась к нему:
        - С кем вы там встречались? Что вы там делали?
        - Я же говорю, что меня там не было. - Он посмотрел на них чуть ли не с мольбой. - Вы меня, вероятно, с кем-то спутали.
        Ванья стала просматривать свои бумаги, хмыкая про себя. Она явно тянула время. Себастиан не спускал с Франка глаз. Тот облизывал высохшие губы. На лбу у него выступила капля пота. Между тем в комнате по-прежнему было прохладно.
        - Разве не вы Франк Клевен, персональный номер 580518? - нейтральным тоном спросила Ванья.
        - Я.
        - Разве вы в прошлую пятницу не платили банковской картой 779 крон за номер?
        Франк побледнел:
        - Ее украли. Моя карточка украдена.
        - Украдена? А вы об этом заявили? В таком случае когда?
        Франк умолк, его сердце, похоже, отчаянно колотилось. Капля пота потекла по значительно побледневшей щеке.
        - Я не заявлял.
        - А вы ее заблокировали?
        - Возможно, забыл, я не знаю…
        - Кончайте, неужели вы действительно думаете, что мы поверим, будто у вас украли карточку?
        Ответа не последовало. Ванья почувствовала, что настало время дать Франку Клевену понять, насколько плохи его дела.
        - Мы расследуем убийство. Это означает, что мы досконально проверим все сообщенные вами сведения. Итак, я снова спрашиваю, были вы в мотеле в Вестеросе в прошлую пятницу, да или нет?
        Клевен явно пребывал чуть ли не в шоке.
        - Расследуете убийство?
        - Да.
        - Но я никого не убивал.
        - А тогда что же вы делали?
        - Ничего. Я ничего не делал.
        - Вы находились в Вестеросе в ночь убийства, а теперь лжете. В моих глазах это выглядит несколько подозрительно.
        Франк вздрогнул, заерзал всем телом. Он никак не мог сфокусировать взгляд на сидящих перед ним полицейских. Себастиан резко поднялся:
        - Хватит. Я поеду к вам домой и проверю, известно ли что-нибудь вашей жене. Ты посидишь с ним здесь?
        Ванья кивнула, не спуская глаз с Клевена, который беспомощно уставился на Себастина, медленно направившегося к двери.
        - Она ничего не знает, - выдавил он.
        - Пусть так, но она, вероятно, знает, были вы дома или нет? Жены обычно за этим довольно хорошо следят.
        Себастиан особо широкой улыбкой продемонстрировал, насколько ему приятна одна мысль о том, чтобы поехать домой к Клевену и расспросить его жену и детей. Он успел сделать лишь несколько шагов к двери, прежде чем Франк остановил его:
        - Ладно, я был в мотеле.
        - Вот как.
        - Но жена ничего не знает.
        - Да, вы это уже говорили. С кем вы встречались?
        Ответа не последовало.
        - С кем вы встречались? Мы можем сидеть тут весь день. Можем вызвать полицейскую машину и забрать вас отсюда в наручниках. Как вам будет угодно. Но знайте одно: в конце концов мы все равно это узнаем.
        - Я не могу сказать с кем. Это невозможно. Для меня уже будет достаточно плохо, если это выйдет наружу, но для него…
        - Для него?
        Франк умолк и пристыженно кивнул. Себастиана вдруг осенило.
        Стрелковый клуб.
        Пристыженный взгляд Франка.
        Лживая насквозь Пальмлёвская гимназия.
        - Вы встречались с Рагнаром Гротом, не так ли?
        Франк слабо кивнул.
        Его взгляд рухнул на землю.
        Его мир тоже.

* * *

        По пути обратно Себастиан и Ванья чуть ли не ликовали.
        Франк Клевен и Рагнар Грот долгое время состояли в любовной связи. Они обрели друг друга в стрелковом клубе. Четырнадцать лет назад. Сперва робко, потом всепоглощающе. Самозабвенно. Клевен даже переехал из Вестероса, чтобы попытаться покончить с тем, чего так стыдился. Он ведь женат. Имеет детей. Он не гомосексуалист. Просто не мог удержаться. Это подобно яду.
        Наслаждение.
        Секс.
        Стыд.
        Все закрутилось. Они продолжали встречаться. Звонил и просил о свиданиях всегда Рагнар, но Франк ни разу не отказал. Он жаждал встречи. Дома у Рагнара они никогда не встречались. Мотель стал для них оазисом. Дешевый номер. Мягкие кровати. Бронировал и расплачивался Франк. Ему приходилось выдумывать причины. С подозрительностью жены разбираться удавалось вполне успешно. Легче, когда он не оставался в мотеле на ночь. Было проще приехать домой поздно, чем вообще не возвращаться. Да, в ту пятницу они виделись. Около четырех. Рагнар показался ему каким-то ненасытным. Франк покинул мотель почти в десять. Рагнар исчез из номера примерно на полчаса раньше.
        Сразу после половины десятого.
        В то самое время, когда Рогер, судя по всему, проходил мимо здания.

        ~ ~ ~

        Все пятеро чувствовали витавшее в воздухе предвкушение, знакомое и долгожданное. Такое чувство возникало, когда удавалось добиться прорыва, когда расследование обретало новую скорость и когда впереди уже начинал маячить финал. На протяжении многих дней все версии и идеи заканчивались тупиком, но любовное свидание Рагнара Грота в мотеле привнесло в пазл совершенно новые фрагменты. Фрагменты, которые, казалось, идеально сочетаются друг с другом.
        - Значит, директор школы, исповедующей христианские ценности и христианское отношение к человеку, является гомосексуалистом. - Торкель оглядел подчиненных. В обращенных к нему взглядах чувствовался новый прилив энергии. - Напрашивается мысль о том, что он был готов зайти довольно далеко, чтобы это скрыть.
        - Убить человека - это зайти не довольно далеко, а слишком далеко, - поправила его Урсула.
        «У нее усталый вид», - подумал Торкель. Конечно, она целый день занималась пожаром и предполагаемым убийством Петера Вестина, тем не менее его интересовало, спала ли она так же плохо, как он.
        - Он вовсе не планировал никого убивать. - Себастиан наклонился вперед и, взяв из миски с фруктами грушу, смачно откусил большой кусок.
        - Мы исходим из того, что Рогера Эрикссона и Петера Вестина убил один и тот же человек? - поинтересовалась Урсула. - Ведь, наверное, никто не считает, что там тоже произошел несчастный случай?
        - Нет, но я продолжаю настаивать на том, что убийство Рогера не планировалось. - Вязнущие в размягченной груше слова разобрать было довольно трудно. Себастиан несколько секунд дожевывал, потом проглотил и начал снова: - Я продолжаю настаивать на том, что убийство Рогера не планировалось. Но мы имеем дело с человеком, который очень целенаправленно и систематично делает все необходимое для того, чтобы его не вычислили.
        - Допустим, убийство Рогера могло оказаться результатом несчастного случая, но получается, что ради того, чтобы никто ничего не узнал, он готов убивать умышленно?
        - Да.
        - Как же одно с другим стыкуется? - поинтересовался Билли. - Я имею в виду, у него в голове.
        - Вероятно, самым главным для него является собственная персона. Не обязательно ради себя самого. Он может считать, что, если его поймают, пострадает кто-то еще. Из-за него. Допустим, у него есть работа, с которой, по его мнению, никто другой не справится, или какое-то задание, которое ему необходимо довести до конца. Любой ценой.
        - Вписывается ли в эту схему директор Пальмлёвской гимназии? - спросила Ванья.
        Себастиан пожал плечами. Ему не хотелось ставить Рагнару Гроту диагноз на основании двух коротких встреч, но и списывать его со счетов было нельзя. Ради репутации школы он уже не подал заявления в полицию. Готов ли он пойти на большее? Наверняка. Зайти сколь угодно далеко? В этом еще предстояло разобраться. Себастиан оставил вопрос открытым:
        - Может и вписаться.
        - Известно ли нам, знал ли Рагнар Грот о том, что Рогер посещает Вестина? - спросила Урсула, которая по понятным причинам зациклилась на линии Вестина.
        - Конечно, должен был знать, - Билли огляделся, ища поддержки. - Вестин ведь работал на школу, он наверняка рассказывал о том, кто пользовался его услугами. Ему, скорее всего, за это платили.
        - Надо будет проверить. - Торкель решил прервать разговор, пока возникший энтузиазм не стал подталкивать их к ответам на вопросы, которые они еще даже не ставили. На этой стадии расследования желание, чтобы все встало на свои места, чрезвычайно велико, сейчас главное - не спешить. Разобраться, что им известно, что существует на уровне предположений, пусть даже вполне вероятных, а о чем они пока не имеют представления.
        - Себастиан с Ваньей составили версию развития событий. Давайте послушаем и сконцентрируемся на том, чтобы найти места, где имеются противоречия с фактами или техническими доказательствами. Идет?
        Все закивали. Торкель повернулся к Себастиану, и тот чуть шевельнул рукой, показывая Ванье, что она может начинать. Ванья кивнула, бросила взгляд на свои бумаги и заговорила:
        - Мы предполагаем, что…
        …Рогер идет в сторону мотеля. Он зол и расстроен после встречи с Лео Лундином. Лицо у него в крови, и он с уязвленным чувством собственного достоинства смахивает рукавом куртки оставшиеся слезинки. Рогер заворачивает к мотелю, где у него назначена встреча. Внезапно он останавливается, среагировав на какое-то движение возле одного из номеров. Поднимает взгляд и видит своего директора. Рагнар поворачивается к дверям номера, который только что покинул, но чья-то рука тянет его обратно. В дверном проеме появляется незнакомый Рогеру мужчина и целует Рагнара в губы. Тот, похоже, пытается слабо протестовать, но Рогер, отступая в тень, видит, как Рагнар быстро расслабляется и отвечает на поцелуй. Когда поцелуй заканчивается и дверь в номер закрывается, Рагнар тщательно озирается по сторонам.
        - Если Рогер действительно собирался встретиться с кем-то в мотеле, то теперь его планы кардинально меняются. - Ванья посмотрела на Себастиана, тот встал со стула и принялся расхаживать по комнате, подхватывая эстафетную палочку:
        - Рогер крадется к парковке…
        …и, когда Рагнар подходит к машине, Рогер его уже там поджидает. С высокомерной улыбкой на губах. Он выкладывает Рагнару только что увиденное. Тот отпирается, но Рогер стоит на своем. Раз ничего такого не было, значит, он может спокойно об этом рассказывать? Рогер видит, как Рагнар лихорадочно пытается найти выход. Смотрит и наслаждается. После встречи с Лео ему приятно ненадолго почувствовать власть. Видеть, как Рагнар покрывается потом. Как в виде исключения страдает кто-то другой. Быть сильнее. Рогер заявляет, что, конечно, может сохранить маленькие амурные похождения директора в тайне, но это обойдется недешево. Он хочет денег. Много денег. Рагнар отказывается. Рогер пожимает плечами: тогда это в течение четверти часа появится в Facebook. Рагнар понимает, что близок к потере всего. Рогер разворачивается, чтобы уйти. На парковке пусто. Освещение плохое. Повернувшись спиной, Рогер недооценил того, насколько многое для Рагнара оказывается поставленным на карту. Рагнар наносит удар, Рогер оседает на землю.
        - Дождя давно не было. Нам следует поехать на парковку мотеля и посмотреть, не осталось ли там следов.
        Урсула кивнула и сделала пометку в лежащем перед ней блокноте. С тех пор как они нашли Рогера, дождь действительно почти не шел, только пару раз слегка покапало, но думать, что на довольно хорошо посещаемой парковке через неделю после возможного совершения преступления сохранились физические доказательства, - это уже выходит за грани самого оптимистичного прогноза. Но она заскочит туда. Может, мальчик или директор там что-нибудь обронили…
        Себастиан посмотрел на Ванью. Та, прежде чем снова заговорить, опять быстро заглянула в свои бумаги. Торкель сидел молча. Не только потому, что выраставшая гипотеза выглядела вполне реальной. Себастиан позволил Ванье участвовать в ее изложении. Обычно у Себастиана места под солнцем хватало только для одного. Он ни с кем не делился. Должно быть, Ванья сумела найти к нему правильный подход.
        - С некоторым трудом Рагнар запихивает Рогера в машину…
        …Он не собирался причинять мальчику вред, но нельзя было допустить, чтобы тот просто ушел. Стал рассказывать. Уничтожил все. Они должны прийти к решению, устраивающему обоих. Все обсудить. По-взрослому и рационально. Рагнар кружит наобум по все более безлюдным кварталам, взмокший и издерганный, с потерявшим сознание мальчиком на пассажирском месте. Он раздумывает, как ему выбраться из этой ситуации, что сказать ученику, когда тот придет в себя. Когда к Рогеру возвращается сознание, Рагнар все еще пытается разобраться в кошмарной ситуации. Но не успевает даже начать успокаивающую, рациональную речь. Рогер набрасывается на него. Наносит ему удар за ударом. Рагнар вынужден затормозить. Машина съезжает на обочину и останавливается. Все попытки Рагнара успокоить мальчика ни к чему не приводят. Мало того что все будут знать о том, что он трахается с парнями, так его еще, черт возьми, обвинят в рукоприкладстве и похищении. Рагнар не успевает даже среагировать, когда Рогер открывает дверцу, выскальзывает из машины и в ярости устремляется вперед по плохо освещенной дороге, пытаясь сориентироваться. Где мы
находимся? Куда этот чокнутый мерзавец меня завез? Адреналин пульсирует, не давая Рогеру задуматься над тем, как ему страшно. Фары машины отбрасывают перед ним длинные тени. Рагнар вылезает из машины, зовет его, но в ответ получает только поднятый палец. Рагнар приходит в отчаяние. Прямо видит, как вся его жизнь рушится. Мальчишку необходимо остановить. Он не думает. Действует инстинктивно. Оббегает вокруг машины, распахивает багажник и достает спортивное ружье. Быстро и привычно вскидывает его наизготовку, ловит убегающего мальчика оптическим прицелом и нажимает на курок. Рогер падает.
        Не проходит и секунды, как Рагнар соображает, что натворил. Он в шоке озирается. Людей не видно. Нет никого, кто бы слышал или видел. Еще остался шанс выпутаться. Выжить.
        Подбежав к мальчику и увидев в свете фар, как из пулевой раны в спине хлещет кровь, Рагнар понимает две вещи.
        Мальчик мертв.
        Пуля равносильна отпечаткам пальцев.
        Он хватает Рогера и тащит его с дороги в кусты. Приносит из машины, нож. Встает над погибшим мальчиком, широко расставив ноги, и обнажает пулевое отверстие. Даже не думая, на автопилоте, Рагнар вырезает сердце и извлекает пулю. Чуть ли не с удивлением смотрит на маленький окровавленный кусочек металла, причинивший так много зла. Потом смотрит на тело, над которым стоит. Пуля, конечно, изъята, но лучше бы вообще скрыть пулевое ранение, чтобы это выглядело как нападение с ножом. Инстинкт выживания берет верх, и Рагнар начинает в бешенстве наносить удары ножом.
        - Потом он засовывает Рогера в машину, отвозит к болоту Листачер и выбрасывает его, остальное нам известно…
        Себастиан с Ваньей закончили. Они представили очень живое описание развития событий. Конечно, с добавлением мыслей и чувств действующих лиц, о наличии или отсутствии которых они знать не могли, но, если абстрагироваться от этого, описание прозвучало для Торкеля вполне правдоподобно, кроме того, оно подкреплялось всеми техническими доказательствами. Он оглядел собравшихся. Никто, похоже, не мог и не хотел отыскивать уязвимые места в изложенной версии. Торкель снял очки и сложил их.
        - Ладно, тогда побеседуем с Рагнаром Гротом.

* * *
        - Нет, нет и нет, все было совсем не так.
        Рагнар Грот замотал головой, склонился над столом и замахал руками с тщательно наманикюренными пальцами. От этого движения на сидевшую по другую сторону стола Ванью пахнуло слабым ароматом «Хьюго Босс». Тот же лосьон после бритья, что был у Юнатана, промелькнуло в голове у Ваньи, вероятно, единственное общее между этими двумя мужчинами. Ванья только что изложила начало версии развития событий в ночь убийства - что он встретился с Рогером перед мотелем и у них могла возникнуть драка. Это утверждение директор и принялся столь рьяно оспаривать.
        - А как же тогда было?
        - Вообще ничего не было. Я не встречался с Рогером в пятницу вечером, я ведь уже вам говорил.
        Действительно, говорил. Его забрали из школы чуть больше часа назад. Когда Ванья и Билли появились у него в кабинете, он встретил их с усталым и раздраженным видом. Усталость исчезла в ту же секунду, как они изложили свое дело, и сменилась оскорбленным недоумением. Не могут же они всерьез утверждать, будто полагают, что он каким-то образом причастен к этому трагическому событию? Когда они попросили его проехать с ними в отделение для беседы, он понял, что могут. Грот поинтересовался, считается ли он задержанным, или арестованным, или как это там у них называется, но Ванья заверила его, что речь идет только о беседе. Директор спросил, не могут ли они поговорить у него в кабинете, как прошлые два раза, но Ванья настояла на том, чтобы на этот раз беседа состоялась в отделении полиции. Потребовалось довольно много времени, чтобы уладить формальности, связанные с такой простой вещью, как выход из кабинета и из школы. Грота очень заботило, чтобы это не выглядело как задержание. Ванья успокоила его: они не собираются использовать наручники, его не ждет персонал в форме, и ему предоставят возможность
ехать на пассажирском месте в самой обычной машине. Она даже снабдила его поводом, когда кто-то из его коллег поинтересовался, куда он направляется. Рагнара Грота просили приехать в отделение для того, чтобы посмотреть, сможет ли он опознать кое-кого из молодежи на снимках с камер наружного наблюдения. Проходя под огромным изображением Христа на фасаде школы, директор поблагодарил ее за помощь.

* * *

        Позже в одной из трех комнат для допросов он последовательно отказался от кофе, воды, смягчающих горло леденцов и присутствия адвоката. Он познакомился с Торкелем, и все трое уселись за стол - Ванья с Торкелем по одну сторону, Грот по другую. Прежде чем прикоснуться рукавами пиджака к поверхности стола, Грот насколько смог очистил ее от пятен носовым платком.
        - Что это? - спросил он, когда Ванья взяла со стола малюсенький наушник.
        - Это? - Ванья показала Гроту наушник, тот кивнул. - Наушник.
        - Кого вы в нем слушаете?
        Ванья предпочла не отвечать, просто вставила наушник обратно в ухо. Грот обернулся и посмотрел на закрывавшее большую часть стены несколько преувеличенных размеров зеркало.
        - У вас там за ним Бергман? - Он не смог не выдать голосом откровенного недовольства.
        Ванья снова предпочла не отвечать. Но директор угадал. Себастиан стоял в соседней комнате, следил за допросом и при необходимости мог напрямую снабжать Ванью краткими комментариями. Они сразу договорились о том, что Себастиан не будет присутствовать в комнате. Неустанно контролирующего себя Рагнара Грота, скорее всего, окажется достаточно трудно заставить открыться и без такого дополнительного раздражителя, как Себастиан.
        Ванья включила лежащий на столе магнитофон, сообщила о том, кто находится в комнате и сколько сейчас времени, а потом рассказала, как они проследили путь Рогера с помощью камер наружного наблюдения, и изложила версию о том, что Рагнар Грот встретился с Рогером перед мотелем. Поначалу директор слушал с непроницаемым лицом. Впервые он проявил хоть какую-то форму реакции, только когда речь зашла о мотеле. Он молча помотал головой и сразу вслед за этим, скрестив руки на груди, откинулся на спинку стула, всем своим видом демонстрируя отрицательное отношение.
        К Ванье.
        Ко всему сказанному ею.
        К ситуации в целом.
        Только когда Ванья закончила, он склонился вперед и развел руками:
        - Нет, нет и нет, все было совсем не так.
        - А как же тогда было?
        - Вообще ничего не было. Я не встречался с Рогером в пятницу вечером, я ведь уже вам говорил.
        - Но вы находились у мотеля в интересующее нас время?
        В соседней комнате Себастиан кивнул про себя. Ко времени и месту они его привязать могут, и это Грота явно беспокоило.
        Очень.
        Настолько, что он даже не ответил на вопрос Ваньи, но она, естественно, не отступилась.
        - Вопрос является риторическим, нам известно, что вы были возле мотеля в пятницу около половины десятого вечера.
        - Но Рогера я не видел.
        - Попроси его рассказать о Франке, - произнес Себастиан в передатчик.
        Он увидел, как Ванья в комнате для допросов прислушалась к его словам и бросила быстрый взгляд на зеркальное стекло. Себастиан утвердительно кивнул, будто она могла его видеть. Ванья склонилась над столом:
        - Расскажите о Франке Клевене.
        Грот ответил не сразу. Он немного потянул время, вытащил из рукавов пиджака манжеты рубашки - так, что они показались ровно на полтора сантиметра. Затем откинулся на спинку и спокойно посмотрел на Ванью с Торкелем:
        - Это старый приятель по стрелковому клубу. Мы иногда встречаемся.
        - С какой целью? - спросил Торкель, и Рагнар переключил внимание на него:
        - Повспоминать былые времена. Мы вместе выиграли бронзу на первенстве Швеции, как вам, возможно, известно. Мы выпиваем по бокальчику вина, иногда играем в карты.
        - Почему вы не встречаетесь у вас дома?
        - Чаще всего мы встречаемся, когда Франк бывает здесь проездом по пути домой, и в мотеле получается удобнее.
        - Мы знаем, что вы с Франком Клевеном встречаетесь в мотеле для занятий сексом.
        Грот повернулся к Ванье, и на секунду показалось, будто одно это утверждение вызывает у него отвращение. Он наклонился к столу, не спуская с нее глаз:
        - Откуда, позвольте спросить, вы можете это знать?
        - Нам сказал Франк Клевен.
        - Значит, он лжет.
        - Он женат и имеет троих детей. Зачем ему лгать о том, что он ездит в Вестерос и занимается сексом с мужчиной?
        - Не знаю, спросите у него.
        - Разве вы не являетесь хорошими друзьями?
        - Я думал, что да, но услышанное заставляет меня в этом усомниться.
        - Мы можем доказать ваше присутствие в мотеле.
        - Я был там. Встречался с Франком. Этого я не отрицаю. Но я решительно отрицаю то, что мы предавались каким-либо сексуальным утехам и что я встречался тем вечером с Рогером Эрикссоном.
        Ванья с Торкелем быстро переглянулись. Рагнар Грот молодец, признает то, что доказуемо, и отрицает все остальное. Неужели они взяли его слишком рано? У них ведь есть только цепочка косвенных доказательств. Тайные сексуальные свидания, членство в стрелковом клубе, позиция, которая стоит того, чтобы ее защищать. Может, им требовалось больше?
        В соседней комнате Себастиану пришла в голову та же мысль. Они ведь знают, что Рагнар - человек с явным, хоть и не слишком серьезным, психическим отклонением, выражающимся в педантичности и компульсивных действиях. Легко предположить, что он с годами выработал глухую, почти непробиваемую оборону для защиты поступков, которые сам считал нежелательными. У Себастиана возникло впечатление, будто Рагнар Грот все время взвешивает «за» и «против», а приняв решение, подстраивает под него действительность. Решение становится истиной. Он сам наверняка даже не отдает себе отчета в том, что лжет, утверждая, будто они с Франком Клевеном не занимались в мотеле сексом. Он в это верит. Чтобы он сознался, вероятно, требуются доказательства в виде снимков. Доказательства, которых у них нет.
        - Петер Вестин? - потянула за новую ниточку Ванья.
        - А он тут при чем?
        - Вы его знаете?
        - У школы имеется договор с его медицинским кабинетом. Какое это имеет отношение к делу?
        - Вам известно, где он живет?
        - Нет, у нас с ним чисто служебные отношения. - Грота вдруг осенило, он склонился к столу: - Вы хотите сказать, что с ним я тоже состою в сексуальной связи?
        - А вы состоите?
        - Нет.
        - Где вы находились вчера около четырех часов утра?
        - Спал у себя дома. У меня есть такая дурная привычка - пытаться в это время дремать. Почему вас это интересует?
        Сарказм. Себастиан в соседней комнате вздохнул. К Гроту вернулась уверенность в себе. Он понял, что у них недостаточно доказательств против него. Им ничего не добиться. В комнате для допросов Торкель попытался спасти то, что еще поддавалось спасению:
        - Нам надо взглянуть на ваше оружие.
        - Зачем?
        Откровенное изумление. Ванья выругалась про себя. Им удалось утаить это от прессы. Никто, кроме убийцы, не знает о том, что Рогера застрелили. Сочти Грот их вопрос в высшей степени логичным или, еще лучше, откажись он показывать им оружие, это бы им очень помогло.
        - Почему бы и нет?
        - Я просто не понимаю причины. Ведь мальчика же не застрелили? - Он перевел вопросительный взгляд с Ваньи на Торкеля. Никто из них не намеревался ничего подтверждать или опровергать.
        - Вы возражаете против того, чтобы мы посмотрели ваше оружие?
        - Ничуть. Берите любое из них на любой срок.
        - Нам бы также хотелось заглянуть в вашу квартиру.
        - Я живу на вилле.
        - Тогда нам хотелось бы осмотреть ваш дом.
        - Разве вам для этого не требуется какое-то постановление суда?
        - Требуется. Если мы не получаем разрешения владельца, нам достаточно санкции прокурора. - Ванья поняла, что директор теперь едва ли выразит готовность пойти им навстречу, поэтому она решила прибегнуть к угрозе, замаскированной под заботу. - Для получения разрешения придется привлекать кое-каких административных работников. Дополнительные люди увидят наше ходатайство, больше риска, что сведения просочатся наружу.
        Грот посмотрел на нее, и ей стало ясно, что он быстро разглядел фальшь заботы и полностью осознал угрозу.
        - Конечно. Обыскивайте что хотите. Чем быстрее вы убедитесь в том, что я не причинял Рогеру вреда, тем лучше.
        У Ваньи создалось впечатление, что директор Грот выражает готовность к сотрудничеству в последний раз.
        - У вас есть мобильный телефон?
        - Да. Хотите на него посмотреть?
        - Спасибо, да.
        - Он лежит у меня в кабинете в верхнем ящике письменного стола. Вы поедете ко мне домой сейчас?
        - Вскоре.
        Рагнар Грот встал. Ванья с Торкелем замерли, но он лишь сунул руку в карман брюк и достал небольшую связку ключей. Три ключа. Он положил их на стол и размеренным движением подтолкнул к Ванье.
        - Ключ от сейфа с оружием висит справа в чулане. Я решительно настаиваю на том, чтобы вы действовали деликатно, и рассчитываю на то, что возле моего дома не появятся люди в форме или полицейские машины. Среди соседей я считаюсь человеком уважаемым.
        - Мы примем все меры предосторожности.
        - Надеюсь.
        Он снова сел на стул. Максимально удобно откинулся на спинку и опять скрестил руки на груди. Ванья с Торкелем быстро переглянулись. Ванья также бросила взгляд на зеркало. Себастиан поднес передатчик к губам:
        - Больше мы, вероятно, ничего не добьемся.
        Ванья в комнате для допросов кивнула про себя, озвучила время, потянулась вперед и выключила магнитофон. Встретившись взглядом с Торкелем, она поняла, что они думают об одном и том же.
        Они слишком поторопились его брать.

        ~ ~ ~

        Жил Рагнар Грот, строго говоря, не на вилле, а в доме ленточной застройки - его дом соединялся с соседним навесом для стоянки автомобиля. Сразу было видно, какой из домов на этой улице принадлежал ему. Билли и Урсула оба это инстинктивно почувствовали, как только приблизились к нужному адресу. Его дом выглядел… чище.
        До самой границы участка весь гравий, оставленный машинами, которые зимой посыпали дороги песком, был тщательно сметен как с улицы, так и с тротуара. Под навесом для машины все висело, стояло и лежало в идеальном порядке. Направляясь к дому, Билли с Урсулой обратили внимание на то, что ни на дорожке, ни на ухоженном газоне не осталось ни единого прошлогоднего листочка. Возле входной двери Урсула провела пальцем по ближайшему оконному скату и продемонстрировала палец Билли: никакой грязи.
        - Вероятно, у него все свободное время уходит на поддержание порядка, - констатировала Урсула, пока Билли вставлял ключ в замок, открывал и заходил внутрь.
        Дом был довольно маленьким - девяносто два квадратных метра, разделенные на два этажа. Билли с Урсулой вошли в узкую прихожую, ведущую к лестнице. На пути к ней имелись две двери и два открытых арочных дверных проема. Билли включил лампу в прихожей, и они посмотрели друг на друга. Не произнеся ни слова, оба наклонились и сняли обувь. Обычно они при обыске домов не разувались, но сюда заходить в уличной обуви казалось чуть ли не богохульством. Обувь они оставили прямо на коврике, несмотря на то что на специальной подставке под вешалкой, справа от двери, имелось свободное место. На вешалке висело одно пальто, на полке над ней лежала шляпа, а на подставке стояла одна пара обуви, хорошо начищенная, без малейших следов травы или глины. Пахло чистотой. Не чистящими средствами, а… чистотой. Урсуле вспомнился новый дом, который они с Микаэлем смотрели несколько лет назад. Там пахло так же.
        Обезличенно.
        Неуютно.
        Урсула с Билли прошли дальше и открыли каждый по двери. За правой дверью оказалась гардеробная, за левой - ванная комната первого этажа. Быстрая проверка показала, что оба помещения производят впечатление такой же безупречной чистоты и хорошей организованности, как и все остальное в жизни директора Грота. Оставшаяся часть первого этажа незамедлительно подтвердила это впечатление. Правая арка вела в небольшую, со вкусом обставленную гостиную. Напротив дивана и мягких кресел с прилагающимся к ним журнальным столиком стоял стеллаж, половину полок которого занимали книги, а половину - виниловые пластинки. Джаз и классика. В центре стеллажа располагался начисто лишенный пыли проигрыватель. Телевизор у Рагнара Грота отсутствовал, во всяком случае в гостиной.
        Левая арка вывела их в сверкающую чистотой кухню. На стене на магнитной ленте аккуратно висели ножи. Возле мойки стояла кофеварка, на столе имелись солонка и перечница. Остальные поверхности были пустыми. Чистыми.
        Поднявшись по лестнице, Урсула и Билли очутились в маленьком квадратном холле с тремя дверьми. Ванная, спальня и кабинет. В кабинете позади темного тяжелого дубового стола в санкционированном сейфе висело оружие Рагнара Грота.
        - Верх или низ? - спросил Билли Урсулу.
        - Все равно. Ты что хочешь взять?
        - Я могу взять низ и оставить оружие тебе.
        - Ладно, кто управится первым, займется навесом и машиной.
        - Идет. - Билли кивнул и стал спускаться по лестнице. Урсула скрылась в кабинете.

* * *

        Только заключив отца в объятия, Ванья почувствовала разницу. До и после. Конечно, он похудел, но дело было не только в этом. Объятия последних месяцев содержали трепетный страх перед хрупкостью жизни, отчаянную нежность, ведь каждое прикосновение могло оказаться последним. После положительного известия от врачей объятия вдруг стали означать нечто иное. Медицинская наука продлила им путешествие, спасла их от пропасти, на краю которой в последнее время пребывали их отношения. Теперь объятия обещали продолжение. Вальдемар улыбнулся дочери. Его зеленовато-голубые глаза выглядели бодрее, чем все последнее время, и поблескивали от навернувшихся слез радости.
        - Я так по тебе соскучился.
        - Я тоже, папа.
        Вальдемар погладил ее по щеке.
        - Такое странное впечатление, будто я все открываю для себя заново, как в первый раз.
        Ванья подняла на него тихий взгляд:
        - Я тебя прекрасно понимаю, прекрасно.
        Она отошла на несколько шагов, ей не хотелось плакать посреди вестибюля гостиницы. Она повела рукой в сторону окна и сгущавшихся за ним сумерек:
        - Давай прогуляемся. Ты ведь можешь показать мне Вестерос.
        - Я? Я не был здесь целую вечность.
        - Ты знаешь город лучше меня. Ты же тут какое-то время жил?
        Вальдемар засмеялся, взял дочь под руку и повел ее к вращающимся дверям:
        - Это было тысячу лет назад, мне был двадцать один год, и я только-только устроился на первую работу.
        - Ты все равно знаешь больше меня. Я знаю только гостиницу, отделение полиции и несколько мест преступления.
        Они пошли, разговаривая о давних временах, когда Вальдемар был молодым и активным инженером - выпускником гимназии. Оба наслаждались моментом, беззаботной беседой, которая впервые за долгое время являлась именно беззаботной беседой, а не способом уклониться от того, что круглосуточно занимало их мысли.
        Город уже стал погружаться в темноту, погода переменилась, потихоньку начинал моросить дождь. Они его почти не замечали, просто брели рядышком вдоль воды. Только через полчаса, когда дождь основательно усилился, Вальдемар почувствовал, что хорошо бы спрятаться под крышу. Ванья предложила вернуться в гостиницу и поесть.
        - А у тебя есть на это время?
        - Я его себе организую.
        - Я не хочу, чтобы у тебя были из-за меня неприятности.
        - Уверяю тебя, еще час расследование вполне может обойтись без меня.
        Вальдемар удовлетворился. Снова взял дочь под руку, и они, ускорив шаг, двинулись обратно в гостиницу.

        Пока Вальдемар изучал меню бара, Ванья заказала бокал белого вина и колу лайт. Она не отрывала глаз от отца. Как же она его любит! Мать она тоже любит, но с ней всегда сложнее, больше баталий, борьбы за пространство. С отцом спокойнее. Он более гибкий. Конечно, он ее тоже провоцирует, но в областях, где Ванья чувствует себя увереннее.
        Не заводит речь об отношениях.
        Не ставит под сомнение ее способности.
        Он в нее верит. Это придавало ей уверенности. Вообще-то Ванье тоже хотелось бы выпить бокал вина, но она чувствовала, что лучше не стоит. Скорее всего, ей придется еще поработать вечером или по крайней мере ознакомиться с новостями. Поэтому лучше сохранять голову свежей.
        Вальдемар оторвался от меню:
        - Мама передавала привет. Ей очень хотелось поехать со мной.
        - Почему же она не приехала?
        - Работа.
        Ванья кивнула. Ясное дело. Не в первый раз.
        - Поцелуй ее от меня.
        Официантка принесла напитки. Они сделали заказ. Ванья выбрала чизбургер-чили, а Вальдемар - рыбный суп с айоли и хлеб с чесноком. Официантка взяла меню и ушла. Они подняли бокалы и молча выпили. Ванья сидела вместе с заново родившимся отцом, полностью отключившись от расследования и разных вызовов будней, но вдруг услышала голос. Голос, который ни при каких обстоятельствах не вписывался в эту интимную атмосферу.
        - Ванья?
        Она обернулась на голос, надеясь, что обозналась. Но нет. К ним направлялся Себастиан Бергман в мокром от дождя пальто.
        - Привет, ты не слышала ничего нового о Гроте?
        Ванья посмотрела на него взглядом, который, как она надеялась, явно давал Себастиану понять, что он им мешает.
        - Нет. Что ты здесь делаешь? Ведь у тебя, кажется, есть дом?
        - Я просто зашел перекусить и собираюсь обратно в отделение. Хотел узнать, нашли ли что-нибудь Билли с Урсулой. Ты не в курсе?
        Себастиан бросил взгляд на молчавшего Вальдемара. Ванья сообразила, что надо действовать, пока отцу не взбрело в голову представиться, а в худшем случае еще и пригласить Себастиана составить им компанию.
        - Я только поем. Иди вперед, я скоро буду. Увидимся в отделении.
        Ни от одного нормального человека не укрылось бы прозвучавшее в ее голосе отмежевание, но, увидев, как Себастиан с осторожной улыбкой протягивает Вальдемару руку, Ванья поняла, что забыла: Себастиан нормальным человеком не является.
        - Здравствуйте, меня зовут Себастиан Бергман, я работаю вместе с Ваньей.
        Вальдемар вежливо поздоровался с Себастианом, привстав из кресла и пожав тому руку:
        - Здравствуйте, я Вальдемар, отец Ваньи.
        Ванья еще больше помрачнела: она знала, с каким удовольствием отец проявляет интерес к ее работе, и поняла, что коротким приветствием дело может не ограничиться. И действительно. Вальдемар уселся на место и посмотрел на Себастиана с любопытством:
        - Ванья рассказывала о большинстве своих коллег, но, думаю, о вас мне слышать не доводилось.
        - Я в их группе временно. В качестве консультанта. Я психолог, не полицейский.
        Себастиан заметил, как изменилось выражение лица Вальдемара, когда он сказал, чем занимается. Тот будто копался в памяти.
        - Бергман… Уж не тот ли вы Себастиан Бергман, который написал книгу о серийном убийце Хинде…
        Себастиан молниеносно кивнул.
        - Книги. Ну да, это я.
        - Ведь это та книга, которую ты мне подарила сто лет назад, помнишь? - спросил Вальдемар у Ваньи почти с восторгом.
        - Да.
        - Не хотите ли присесть? - вновь обратился он к Себастиану, указывая рукой на свободное кресло напротив Ваньи.
        - Папа, я уверена, что у Себастиана есть другие дела. У нас довольно сложное расследование.
        Себастиан встретился с Ваньей взглядом. Уж не мольбу ли он увидел? Во всяком случае, не оставалось сомнений в том, что она отнюдь не мечтает о его присутствии.
        - Нет-нет, время у меня найдется.
        Себастиан снял мокрое пальто и, прежде чем сесть, бросил его на спинку кресла. Он непрерывно наблюдал за Ваньей - с улыбкой, взглядом, который невозможно было истолковать иначе как вызывающий. Он наслаждался, видя, что это злит ее еще больше, чем то, что он не ушел.
        - Я не знал, что ты читала мою книгу, - сказал ей Себастиан, опускаясь в кресло. - Ты мне не говорила.
        - Наверное, не успела.
        - Книга ей страшно понравилась, - вставил Вальдемар, не замечая, как взгляд дочери мрачнеет с каждым его словом. - Она чуть ли не заставила меня ее прочесть. Думаю, книга стала одной из причин того, что Ванья пошла работать в полицию.
        - Ой, неужели? Как приятно слышать. - Себастиан с довольным видом откинулся на спинку кресла. - Подумать только, что мне удалось так на нее повлиять.
        Игра окончена. Себастиан улыбнулся Ванье самой широкой улыбкой, на какую был способен. Больше последнее слово никогда, никогда не останется за ней. Об этом только что позаботился ее любимый папа.

* * *

        Микаэль позвонил Урсуле с вокзала и поинтересовался, собирается ли она с ним встретиться или ему отправляться прямо в гостиницу? Урсула выругалась про себя. Она не забыла о том, что он приезжает, правда, за весь день ни разу об этом не подумала. Урсула бросила взгляд на часы. День получился чертовски длинным и еще не закончился. Она стояла в спальне Грота и как раз намеревалась заняться двустворчатым шкафом с аккуратно сложенными рубашками, пуловерами, нижним бельем, носками и всем прочим, что Рагнар не считал нужным вешать на плечики, расположенные на расстоянии ровно три сантиметра друг от друга. Сперва Урсула хотела попросить мужа часок подождать. У нее было плохое настроение. Ее раздражало отсутствие конкретных находок. Она начала с оружия, но сразу поняла, что толку не будет. Признаки того, что из оружия недавно стреляли, конечно, имелись, но ведь Грот занимается спортивной стрельбой. При отсутствии пули, с которой можно сравнить, такая информация бессмысленна. Оставшаяся часть кабинета ничего не прибавила. В письменном столе, в секретере возле окна, на стеллаже с книгами - нигде ничего нет.
Возможно, что-нибудь имеется в компьютере, но им потом займется Билли. Ванная комната тоже принесла разочарование - даже ни единого волоска в канализационных трубах.
        А теперь в трубке звучал голос мужа. Микаэль настаивал на своем, ведь она сама просила его приехать. Время близится к ужину, и ей же все равно надо поесть? Урсула сдалась, спустилась по лестнице и заглянула на кухню, где Билли осматривал шкафы и ящики.
        - Я ненадолго отлучусь. Вернусь через час или два.
        Билли посмотрел на нее с изумлением:
        - О’кей.
        - Я возьму машину?
        - А куда ты?
        - Мне надо поехать… поужинать.
        Билли ничего не понимал. Он не мог припомнить, когда Урсуле в последний раз требовалось отлучиться, чтобы поесть. В его глазах она была женщиной, живущей исключительно на бутербродах в пластиковой пленке, покупаемых на бензоколонках и поедаемых на разных местах преступлений.
        - Что-нибудь случилось?
        - Приехал Микаэль.
        Билли кивнул, изо всех сил пытаясь изобразить понимание, хотя ему это казалось все более и более странным. Микаэль - муж, которого Билли видел один раз в течение десяти минут, когда тот забирал Урсулу с ежегодной рождественской вечеринки, - приехал в Вестерос, чтобы с ней поужинать.
        Что-то явно произошло.
        Урсула вышла из дома и раздраженным шагом направилась к припаркованной машине. Открывая дверцу, она вдруг сообразила, что на мгновение забыла о цели приезда Микаэля в Вестерос.
        Злиться-то надо не на Микаэля.
        Отнюдь.
        Он ни в чем не виноват. Уже достаточно плохо, что она использует его в своих целях. Ведь он воображает, будто она позвонила, потому что соскучилась и хочет его видеть, а не потому, что его присутствие должно послужить уроком Торкелю.
        Надо быть с ним поласковее, все время помнить об этом, наказывать ведь следует другого человека.
        Урсула села в машину и достала мобильный телефон. По пути в центр она сделала два быстрых звонка. Один в полицию, чтобы убедиться в том, что Торкель никуда не ушел, другой Микаэлю, чтобы договориться о месте встречи. Потом сбавила скорость, чтобы наверняка приехать позже него. Включила радио, немного послушала и дала голове отдохнуть.
        Шар запущен.
        Наказание определено.

* * *
        - Привет, Торкель.
        Торкель обернулся и сразу узнал высокого темноволосого мужчину, сидевшего на одном из диванов перед комнатой дежурного. Торкель кивнул ему, изо всех сил стараясь улыбнуться:
        - Микаэль, рад тебя видеть. Урсула говорила, что ты приедешь.
        - Она здесь?
        - Насколько я знаю, нет, но я уточню.
        - Не беспокойся, она знает о том, что я здесь.
        Торкель снова кивнул. Выглядел Микаэль хорошо. В темных волосах у висков угадывались отдельные седые волоски, но это ему только шло. Они с Микаэлем были примерно ровесниками, но Торкель не мог избавиться от ощущения, что выглядит старше и измученнее. Он стареет не столь красиво, а на внешности Микаэля не отразилось даже то, что ему довелось пройти через периоды борьбы с алкогольной зависимостью. Он, напротив, выглядит более спортивно и бодро, чем когда-либо.
        «Наверняка, дело в генетике», - подумал Торкель, но все же стал размышлять над тем, не приобрести ли ему абонемент в спортзал. Они немного постояли молча. Торкелю совершенно не хотелось показаться неприветливым, но он никак не мог сообразить, что бы сказать. За неимением лучшего он решил пойти по проторенной дорожке - разыграть надежную карту.
        - Кофе? Хочешь кофе?
        Микаэль кивнул, и Торкель направился ко входу, провел своей карточкой по кодовому замку и придержал стеклянную дверь, пропуская Микаэля. Они пошли через офисное помещение к столовой.
        - Я читал об этом убийстве. Похоже, расследование не из легких.
        - Да, так и есть.
        Торкель шел впереди молча. За все годы они с Микаэлем встречались считаные разы. В основном в начале, когда Урсула только перешла к нему в отдел. Тогда Торкель приглашал их вдвоем домой к себе и Монике. Раза два или три. В то время они с Урсулой были исключительно коллегами и общались только вместе со своими половинками. Пока у них не возникли гостиничные отношения. Сколько же времени они уже продолжаются? Четыре года? Пять, если считать тот поздний вечер в Копенгагене. Вечер, который по крайней мере Торкель, покрываясь холодным потом от угрызений совести, называл единичным эпизодом, который больше никогда не повторится. Так было тогда.
        Теперь же все переменилось. Угрызения совести и обещание ограничиться одним эпизодом уступили место нескольким неписаным правилам.
        Исключительно в командировках.
        Дома - никогда.
        Никаких планов на будущее.
        Последний пункт поначалу давался Торкелю с особым трудом. Когда они лежали рядом, голые и удовлетворенные, было трудно, чтобы не сказать невозможно, не мечтать о большем. О продолжении за пределами безликого гостиничного номера. Однако в те немногие разы, когда он переходил грань и нарушал соглашение, ее глаза ожесточались, и его на несколько недель лишали свиданий. Поэтому Торкель усвоил.
        Никаких планов на будущее.
        Они обходятся слишком дорого.
        И вот теперь он стоял в невзрачной столовой, глядя, как чашка наполняется коричневым кофе. Микаэль сидел за ближайшим столиком и потягивал капучино.
        Торкель уже рассказал про расследование то, что считал возможным, значит, пришло время пустых разговоров.
        Погода и ветер. (Весна уже чувствуется всерьез.)
        Как дела у Микаэля на работе? (Примерно как всегда, сплошное мучение.)
        Как поживает Белла? (Спасибо, хорошо, она в этом году заканчивает юридическую гимназию.)
        По-прежнему ли Микаэль играет в футбол? (Нет колено не выдерживает. Мениск.)
        Торкель никак не мог отделаться от мысли что накануне утром спал с женой Микаэля. Чувствовал себя лицемером.
        Законченным лицемером.
        Какого черта Урсула назначила мужу встречу здесь? Торкель догадывался о причине и, как ему показалось, получил подтверждение секундой позже, когда за их спинами возникла сама Урсула.
        - Привет, дорогой. Извини, что опоздала.
        Урсула проскользнула мимо Торкеля, не обращая на него ни малейшего внимания, и нежно поцеловала Микаэля. Потом она обернулась к Торкелю.
        - У тебя есть время распивать кофе? - сухо спросила она.
        Торкель уже собрался ответить, но Микаэль бросился ему на выручку:
        - Я сидел и ждал у дежурного, и Торкель просто хотел проявить любезность.
        - Вообще-то у нас много дел, настолько много, что приходится привлекать дополнительный персонал. Не так ли, Торкель?
        Подтвердилось. Присутствие Микаэля вызвано желанием наказать Торкеля. Наказание, возможно, и не самое утонченное, но эффективно поставившее его на место. Торкель не ответил. Принимать этот вызов не было смысла. Во всяком случае, в присутствии Микаэля. Да и вообще. Когда Урсула в таком настроении, она непобедима.
        Торкель извинился, но перед уходом старательно пожал Микаэлю руку. Немного гордости он все-таки способен продемонстрировать. Он терпеть не мог убегать поджав хвост.
        Урсула взяла Микаэля под руку, и они вышли из столовой.
        - Я плохо разбираюсь в здешних ресторанах, но Билли говорит, что тут поблизости есть отличный грек.
        - Звучит прекрасно.
        Они сделали несколько шагов молча, потом Микаэль остановился:
        - Почему я здесь?
        - Что ты имеешь в виду? - удивленно спросила Урсула.
        - Только то, что сказал. Почему я здесь? Что тебе надо?
        - Ничего. Я просто подумала, что раз я всего в часе езды от Стокгольма, то мы могли бы воспользоваться случаем…
        Микаэль посмотрел на нее испытующе, явно не удовлетворившись объяснением:
        - Ты работала и ближе к Стокгольму, чем сейчас, но никогда не звонила.
        Урсула вздохнула про себя, но не допустила, чтобы это проявилось внешне:
        - Именно поэтому. Мы слишком редко видимся. Мне захотелось это изменить. Пошли.
        Она взяла его под руку и мягко повела дальше. Прижимаясь к мужу, она проклинала идею, показавшуюся ей накануне правильной и естественной. Чего она, собственно, хочет? Заставить Торкеля ревновать?
        Унизить его?
        Продемонстрировать свою независимость?
        Что бы это ни было, присутствие Микаэля уже, похоже, выполнило свою функцию. Торкель явно чувствовал себя неловко, и она давно не видела его со столь низко опущенными плечами, как тогда, когда он, не произнеся ни слова, поплелся прочь.
        Теперь перед Урсулой встал следующий вопрос.
        Что ей делать с мужем?

        ~ ~ ~

        Просидев чуть более часа в греческом ресторане, Урсула почувствовала, что должна возвращаться в дом Рагнара Грота. Ужин прошел приятно. Приятнее, чем она предполагала. Правда, Микаэль еще пару раз спросил о причине, по которой она его вызвала. Ему, похоже, было трудно поверить в то, что ей просто захотелось с ним повидаться. В общем-то неудивительно.
        На протяжении многих лет их с Микаэлем отношения были мучительными, и, по правде говоря, чудо, что им удалось их сохранить, впрочем, борьба даже крепче привязала их друг к другу. Когда узнаешь внутренние слабости партнера, это либо укрепляет отношения, либо ставит на них крест. Каждый из них имел свои недостатки. Особенно в качестве родителей. В отношениях с Беллой будто бы существовал некий малюсенький фильтр, тонкая пленка, мешавшая Урсуле по-настоящему сблизиться с дочерью, в результате чего она, к сожалению, часто ставила работу выше семьи. Урсулу много раз терзала мысль о том, что она подсознательно вроде бы предпочитает криминалистические исследования и мертвые тела общению с собственной живой дочерью. Она винила свое детство, родителей, мозг, предпочитающий логику чувствам. Однако факт оставался фактом - пленка имелась, а вместе с ней и горечь по поводу собственной неспособности к воссоединению. Урсула всегда чувствовала, что ей следовало бы больше бывать дома, чаще, проявлять больше интереса. Особенно в те периоды, когда у Микаэля случались рецидивы запоев. Тогда на выручку на протяжении
всех лет приходили ее или его родители.
        Несмотря на очевидные слабости Микаэля, Урсула не могла им не восхищаться. Он никогда не позволял запоям подрывать финансовое благополучие семьи или делать жизнь дома невыносимой. В самых тяжелых случаях он предпочитал исчезать, как раненое животное. Наибольший вред он каждый раз причинял самому себе. Его жизнь представляла собой сплошную долгую борьбу с собственными пороками.
        В этом, по твердому убеждению Урсулы, крылся ключ ее любви к нему. В том, что он не сдавался. Несмотря на все промахи, ошибочные шаги и лопнувшие надежды, он продолжал бороться дальше. Жестче, чем она. Он падал, совершал промахи, но поднимался и продолжал борьбу.
        За нее.
        За Беллу.
        За семью.
        А Урсула была предана тем, кто за нее боролся. Неколебимо предана. Это не имело ничего общего с романтикой, с девичьими мечтами об идеальных отношениях, но Урсулу подобные идеалы никогда особенно не вдохновляли. Она всегда ценила преданность выше любви. Человеку нужны люди, готовые прийти на выручку, а если таковые имеются, надо за них крепко держаться. Они того заслуживают. Если тебе в таких отношениях чего-то недостает, следует поискать в других местах.
        Торкель не был ее первым любовником, хотя наверняка так думал. Да, имелись и прочие. Живя с Микаэлем, она рано начала дополнять его другими. Вначале она старалась вызвать у себя отвращение к себе самой, но у нее не получалось. Как она ни старалась. Ей не удавалось представить это как измену Микаэлю. Без внебрачных приключений она не смогла бы оставаться с ним. Ей требовались и эмоциональные сложности с Микаэлем, и непритязательное физическое общение с кем-нибудь вроде Торкеля. Она походила на батарейку, непременным условием функционирования которой являлось наличие плюсового и минусового полюсов. Иначе она ощущала пустоту.
        Правда, от обоих она требовала одного.
        Преданности.
        А Торкель ее предал. По этой простой причине она и решила свести свои полюса вместе и устроить короткое замыкание - решение детское, непродуманное и принятое в состоянии аффекта. Однако оно все же сработало.
        И ужин прошел приятно.
        Урсула рассталась с Микаэлем у ресторана, пообещав вернуться в гостиницу как можно скорее, правда, какое-то время ей потребуется. Микаэль сказал, что взял с собой книгу, так что ему будет чем заняться. Она может не волноваться.

        После встречи с Микаэлем вечер у Торкеля продолжил идти по нисходящей. Ему позвонил Билли, возвращавшийся из дома Грота, и сообщил, что они ничего не нашли. Ни крови на одежде, ни запачканной глиной обуви, ни каких-либо следов пребывания в доме Рогера или кого-нибудь другого. Ни шин «Пирелли» у машины, ни крови внутри нее или под навесом, служившим гаражом. Ни канистры с легковоспламеняющейся жидкостью, ни пахнущей дымом одежды. Ничего, что могло хоть как-то привязать Грота к убийству Рогера Эрикссона или Петера Вестина.
        Ничего.
        Абсолютно ничего.
        Билли собирался еще разок просмотреть компьютер директора, но особых надежд возлагать на это не стоило.
        Торкель закончил разговор вздохом. Он сидел за столом, уставившись невидящим взглядом на стену с материалами дела. Конечно, они имеют право удерживать Грота в течение двадцати четырех часов, но в данный момент Торкель, честно говоря, не видел возможности хоть как-то подкрепить подозрения в отношении него. Ни один прокурор на свете не даст санкцию на его арест на основании того, что у них имеется. Значит, то, выпустят они его сегодня вечером или завтра днем, никакой роли не играет. Торкель уже собрался встать, когда, к его изумлению, в комнату ворвалась Ванья. Он никак не ожидал ее сегодня снова увидеть. Она намеревалась заняться какими-то личными делами.
        - Какого черта ты подключил Себастиана к расследованию?
        В ее глазах сверкала злость. Торкель устало посмотрел на нее:
        - Думаю, я это уже достаточно много раз объяснял.
        - Это было идиотское решение.
        - Что-нибудь случилось?
        - Нет, ничего не случилось. Но его необходимо удалить. Он все портит.
        У Торкеля зазвонил телефон. Он взглянул на дисплей - комиссар полиции лена. Торкель с извиняющимся видом взглянул на Ванью и ответил. Они примерно с минуту обменивались информацией.
        Торкель узнал, что газета «Экспрессен» связала Петера Вестина с Пальмлёвской гимназией и тем самым с Рогером Эрикссоном. Это выложено в Сети.
        Комиссар узнал, что Торкель собирается выпустить Рагнара Грота и почему. Торкель выслушал недовольство комиссара: дело необходимо раскрыть, и как можно скорее.
        Комиссар услышал, что они прилагают максимум усилий.
        Торкель узнал о том, что комиссар ожидает от него выступления перед собравшимися на улице журналистами.
        Комиссар положил трубку. Торкель последовал его примеру, но, встретившись взглядом с Ваньей, понял, что на этом неприятности не закончились.
        - Мы отпускаем Грота?
        - Да.
        - Почему?
        - Ты ведь слышала, что я говорил по телефону?
        - Да.
        - Вот и хорошо.
        Ванья пару секунд постояла молча, будто переваривая услышанную информацию. К выводу она пришла быстро:
        - Я ненавижу это расследование. Я ненавижу весь этот чертов город.
        Она развернулась и пошла к двери, открыла ее, но остановилась на полпути и бросила Торкелю:
        - И я ненавижу Себастиана Бергмана.
        Ванья вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Торкель увидел, как она поспешно идет через пустое офисное помещение. Он устало взял пиджак со спинки стула. Мгновенное решение относительно Себастиана обошлось ему действительно очень дорого.
        Полчаса спустя Торкель уже уладил все детали, связанные с выпуском на свободу. Рагнар Грот был корректен и немногословен. Он вновь выразил надежду на то, что они действовали деликатно, и потребовал, чтобы его отвезли домой на обычной машине или такси и выпустили через заднюю дверь. Он не намеревался рисковать оказаться добычей журналистов. Поскольку машину в столь поздний час организовать не удалось, Торкель вызвал такси. Они попрощались. Грот выразил надежду, что они больше не увидятся. Торкель невольно подумал, что желание является обоюдным. Он постоял, пока красные огоньки задних фар такси не удалились из внутреннего двора. Еще немного помедлил, пытаясь сообразить, нет ли чего-нибудь, что не терпит отлагательств. Чего-нибудь такого, чему бы он с чистой совестью мог отдать предпочтение. Тщетно. Придется идти встречаться с прессой.
        Если Торкель что-нибудь и ненавидел в своей работе, так это то, что отношения с прессой приобретали все большую важность. Он, разумеется, понимал, что общественность нуждается в информации, но начинал всерьез сомневаться в том, это ли на самом деле движет журналистами. Им требуется привлекать читателей, а ничто, похоже, не обеспечивает продажи так хорошо, как секс, страх и сенсации. В результате людей охотнее пугают, чем информируют, охотнее и быстрее обвиняют, чем оправдывают, и считают, что ради блага общественности надо раньше раскрывать личность возможного преступника. Давать имя и фотографию. До суда.
        Торкелю всегда во всех репортажах виделась пугающая подоплека.
        Это может обрушиться на тебя.
        Ты ни от чего не застрахован.
        Это могло случиться с твоим ребенком.
        Для Торкеля это было тяжелее всего. Пресса упрощала трудные ситуации, купалась в трагедиях, вызывая у людей только страх и подозрительность.
        Запирайся.
        Не выходи ночью на улицу.
        Никому не доверяй.
        Страх.
        Вот чем они на самом деле торгуют.

* * *

        Часа через два Урсула вернулась в гостиницу в отвратительном настроении.
        И ему предстояло еще ухудшиться.
        Когда она приехала обратно к дому Грота, Билли в принципе уже все закончил. Они сели на кухне, чтобы он смог проинформировать ее о том, что дал обыск. Много времени не потребовалось.
        Ничего.
        Абсолютно ничего.
        Урсула вздохнула. Вначале любовь Рагнара Грота к порядку пришлась ей по душе, однако, когда обнаружилось полное отсутствие каких бы то ни было интересных находок, у нее возникло ощущение, что его педантичность на самом деле обернулась для расследования минусом. Грот никогда не допустил бы ничего необдуманного, незапланированного. Никогда не забыл бы чего-либо по небрежности, не позволил бы случайно обнаружить веские доказательства его вины. Если бы он что-нибудь утаивал, то обязательно позаботился бы о том, чтобы оно так и осталось утаенным.
        Ничего.
        Абсолютно ничего.
        Они не нашли никакой порнографии, никаких запрещенных субстанций, никаких спрятанных любовных писем, никаких подозрительных ссылок в компьютере, ничего подтверждавшего сексуальную связь с Франком Клевеном или с другими мужчинами, мобильный телефон оказался не тем, с которого посылались эсэмэс Рогеру Эрикссону. Черт, они не обнаружили даже ни единого напоминания о неуплате. Рагнар Грот был не по-человечески идеален.
        Билли разделял разочарование Урсулы; он отсоединил компьютер, чтобы взять его с собой в отделение и проверить в третий раз, с лучшим программным обеспечением.
        Впрочем, не хватало не только запретного. Среди вещей Грота не было вообще ничего особенно личного. Полное отсутствие доказательств каких-либо отношений, интимных или других. Никаких фотографий его самого или людей, которые могли бы к нему хорошо относиться, - родителей, родственников, друзей; никаких писем, никаких сохраненных рождественских и благодарственных открыток или приглашений. Самым личным из обнаруженного были его характеристики. Естественно, отличные. Билли с Урсулой все больше убеждались в том, что личная жизнь директора, если таковая имеется, явно находится где-то в другом месте.
        Они решили, что Билли возьмет машину и поедет в отделение, чтобы отчитаться перед Торкелем, а Урсула останется, чтобы еще раз проверить верхний этаж. Ей непременно хотелось убедиться в том, что она ничего не пропустила из-за приезда Микаэля. Она ничего не нашла.
        Абсолютно ничего.
        Она взяла такси, поехала в гостиницу и сразу поднялась в номер.
        Микаэль сидел перед телевизором и смотрел «Евроспорт». Войдя, Урсула тут же почувствовала, что в по-спартански обставленном номере что-то не так. Микаэль встал чуть слишком поспешно и улыбнулся ей чуть слишком радостно. Не говоря ни слова, Урсула прошла прямо к мини-бару и открыла дверцу. Там остались только две бутылки минеральной воды и банка сока. В мусорной корзине она углядела запретные пластиковые бутылочки. Он даже не попытался их спрятать. Слишком мало для того, чтобы он как следует опьянел. Но даже этого оказалось слишком много.
        Слишком много, черт побери!
        Урсула посмотрела на него и хотела разозлиться. Но чего она, собственно, ждала? Плюсовой и минусовой полюса ведь не зря находятся на разных концах батарейки.
        Они не должны встречаться…

* * *

        Харальдссон напился.
        Такое с ним случалось нечасто. Обычно он употреблял алкоголь в очень умеренных количествах, но в этот раз он, к изумлению Йенни, открыл к ужину бутылку вина и единолично опустошил ее в течение двух часов. Йенни спросила, не случилось ли чего-нибудь, но Харальдссон туманно пробормотал что-то о большой загруженности на работе. Что же ему было говорить? Йенни ничего не знала о том, что он врал коллегам. Она ничего не знала о его частной слежке за Акселем Юханссоном и ее последствиях. Не знала - и лучше бы так и оставалась в неведении.
        Она бы сочла его идиотом.
        И вполне справедливо.
        Сейчас он был к тому же довольно пьяным идиотом. Он сидел на диване и переключал пультом каналы, убрав звук, чтобы не разбудить Йенни. Они позанимались сексом, разумеется. Его мысли пребывали совсем в другом месте. Но это не имело никакого значения, разумеется. Теперь она спала.
        Ему требовался план. Хансер нанесла ему сегодня сильный удар, но он все-таки успеет подняться до отмашки рефери. Он докажет им, что Тумаса Харальдссона нельзя отправить в нокаут. Завтра, придя на работу, он возьмет реванш. Покажет им всем. Покажет Хансер. Нужно только придумать план.
        Мысль о том, что ему удастся поймать убийцу Рогера Эрикссона, казалась все более призрачной. В данный момент было больше шансов выиграть миллион по лотерейному билету, не имея билета. К расследованию его теперь и близко не подпустят, об этом Хансер уже позаботилась. Но Аксель Юханссон - тут по-прежнему остается возможность. Насколько Харальдссон понял, Госкомиссия взяла под арест другого подозреваемого, директора школы, где учился парень. Акселя Юханссона, по сведениям Харальдссона, со счетов не списали, только отодвинули на второй план.
        Харальдссон злился на то, что не взял домой доступный ему материал о Юханссоне, и проклинал себя за то, что напился, иначе он мог бы сейчас поехать в отделение и забрать материал. Брать такси туда и обратно казалось не только дорогим и слишком обстоятельным предприятием - ему ни в коем случае не хотелось встречаться с коллегами в нетрезвом виде. Придется подождать до завтра. Когда план окончательно созреет.
        Харальдссон знал, что Госкомиссия общалась с бывшей девушкой Юханссона. Ему требовалось узнать, что она сказала. О том, чтобы ехать к девушке и допрашивать ее самому, не могло быть и речи. Если он поедет и это каким-то образом дойдет до Хансер, его положение еще ухудшится. Хансер ясно, чтобы не сказать слишком ясно, дала Харальдссону понять, что, посвяти он еще хоть минуту делу Рогера Эрикссона, она арестует его за создание препятствий расследованию. Шутка, конечно. Или, скорее, предупреждение. Способ продемонстрировать силу и поставить Харальдссона на место, раз уж он в виде исключения совершил маленький промах. Тут она сразу клюнула. Чертова Хансер…
        Харальдссон сделал глубокий вдох.
        Концентрация.
        Нечего растрачивать время и силы на проклятия в адрес Хансер. Ему надо придумать план. План, который поставит ее на место, покажет, кто из них двоих является лучшим полицейским. Связываться с бывшей девушкой Акселя Юханссона нельзя, но Госкомиссия, как известно, с ней разговаривала, и, хотя Харальдссон больше не имеет доступа к тому, что связано с расследованием, его имеют другие.
        Харальдссон взял мобильный телефон, поискал в перечне контактов номер и нажал на «вызов». Дело было около полуночи, но ему ответили после всего двух сигналов.
        Раджан Мичич.
        Это один из плюсов долгой работы на одном месте - у тебя заводятся друзья. Друзья, которым ты иногда оказываешь мелкие услуги, а они за это приходят на выручку, когда тебе самому требуется помощь.
        Ничего особенного.
        Ничего противозаконного или тому подобного.
        Просто помогаешь справляться с рутиной. Пишешь за другого отчет, когда тому надо бежать забирать из садика ребенка. Заезжаешь на машине за спиртным в пятницу вечером. Подменяешь, выручаешь. Маленькие услуги, которые облегчают окружающим жизнь, а при необходимости дают тебе возможность попросить об ответной услуге.
        Взяв поиски Акселя Юханссона на себя, Хансер назначила ответственным Раджана. Поэтому у того имелся доступ ко всем материалам, касавшимся исчезнувшего завхоза. Разговор продолжался не более двух минут. Раджан служил в полиции Вестероса столько же, сколько Харальдссон. Он все понял и, естественно, обещал помочь - снять копию с допроса бывшей подруги. Завтра утром копия будет лежать у Харальдссона на рабочем столе.
        Положив с довольной усмешкой телефон рядом с собой на диван, Харальдссон обнаружил, что в дверях стоит сонная Йенни.
        - С кем ты разговаривал?
        - С Раджаном.
        - В такое время?
        - Да.
        Йенни села рядом с ним на диван и поджала под себя ноги.
        - Чем ты занимаешься?
        - Смотрю телевизор.
        - Что ты смотришь?
        - Ничего.
        Опершись о подлокотник, Пенни положила руку Харальдссону на голову. Начала гладить его по волосам, опустила свою голову ему на плечо:
        - Что-то случилось. Расскажи.
        Харальдссон закрыл глаза. Мысли путались. Он чувствовал, что ему хочется рассказать. Рассказать о работе, о Хансер. Серьезно, не только жалуясь и высмеивая. Ему хотелось рассказать, насколько он боится. Боится, что жизнь просто ускользает у него из рук, что он совершенно не представляет, какой она будет через десять лет. Чем он будет заниматься, кем работать? Будущее пугало его. Ему хотелось рассказать, что он боится того, что им так и не удастся зачать ребенка. Выдержат ли это их отношения? Не бросит ли его Йенни? Ему хотелось сказать, что он любит ее. Он слишком редко ей об этом говорит. Ему слишком многое хотелось рассказать, но он толком не знал как. Поэтому он только закрыл глаза, покачал головой и подставил ее массирующей руке жены.
        - Иди спать. - Йенни наклонилась и поцеловала его в щеку.
        Харальдссон почувствовал, насколько он устал. Устал и опьянел.
        Они пошли в спальню и легли.
        Вплотную друг к другу. Йенни крепко обняла его. Он чувствовал возле шеи ее спокойное дыхание. Близость. Как давно он ее не ощущал. Секс стал буднями, а близость… Он чувствовал, что истосковался по ней, потихоньку погружаясь в сон.
        Виновные всегда сбегают.
        Последняя отчетливая мысль.
        Сбегают только виновные.
        Тут содержался некий вывод. Некая система. Она присутствовала, но затуманенный алкоголем мозг за нее не ухватился. Тумас Харальдссон уснул и спал крепко, без снов.

        ~ ~ ~

        Ближе к полуночи Торкелю наконец удалось выбраться из здания полиции. Он не ответил на конкретные вопросы о возможной связи между двумя убийствами, полностью проигнорировал вопрос о том, арестовали ли они по подозрению в убийстве кого-нибудь из сотрудников Пальмлёвской гимназии, но все же надеялся, что сумел показать: расследование постоянно продвигается вперед, и раскрытие преступления является просто вопросом времени.
        Торкель поспешно направился в гостиницу в надежде на то, что кухня еще не закрылась. Он безумно проголодался и собирался перекусить в гостиничном ресторанчике. Добравшись до места, он обнаружил, что плохим день сегодня выдался не только у него одного. В баре сидел Микаэль. Перед ним стояла рюмка - плохо. Торкель собрался было незаметно выскользнуть обратно, но Микаэль успел его увидеть.
        - Торкель!
        Торкель остановился и слегка помахал рукой:
        - Привет, Микаэль.
        - Иди выпей со мной.
        - Нет, спасибо. Мне завтра работать.
        Торкель, улыбаясь, попытался отделаться от него и продемонстрировать полное отсутствие интереса, не показавшись невежливым. Тщетно. Микаэль слез с барного стула и насколько мог прямо направился к Торкелю. «Черт, он же пьян», - успел подумать Торкель, прежде чем Микаэль подошел. Он встал слишком близко. Торкель ощутил его дыхание - виски и какое-то более сладкое спиртное. Он не только стоял слишком близко, но и говорил чуть слишком громко.
        - Черт возьми, Торкель, я на хрен оскандалился.
        - Вижу.
        - Может, ты поговоришь с ней?
        - Думаю, это едва ли поможет. Это ваше с ней…
        - Но она к тебе хорошо относится. Она тебя послушает.
        - Микаэль, я думаю, тебе надо идти спать.
        - Но мы ведь можем выпить по рюмочке? По одной?
        Торкель решительно замотал головой, лихорадочно соображая, как ему выпутаться из этой ситуации. Он не имел ни малейшего желания сближаться с Микаэлем. Он уже и так чувствовал себя достаточным подлецом, а мысль о том, чтобы узнать Микаэля получше, его просто пугала. До него сразу дошла важность правил Урсулы.
        Только в командировках.
        Дома - никогда.
        А здесь еще хуже, чем дома. Впрочем, правило нарушила Урсула. Ведь она сама пригласила сюда мужа, который теперь стоял, прислонившись к нему, и нуждался в собеседнике, чтобы излить душу.
        - До чего же я, черт подери, оскандалился. Я ведь люблю ее, понимаешь? Но она непростой человек. Понимаешь? Ты ведь с ней работаешь. Ты же знаешь?
        Торкель решил действовать. Он проводит его до номера Урсулы и оставит там. Это единственное, что приходило на ум. Он взял Микаэля под руку и мягко, но решительно повел его из бара.
        - Давай я помогу тебе подняться наверх.
        Микаэль послушно пошел. Лифт уже стоял на первом этаже, поэтому им удалось быстро покинуть рецепцию и косившуюся на них из-за стойки девушку. Торкель нажал кнопку четвертого этажа. «Его, наверное, удивит, откуда я знаю номер комнаты Урсулы», - подумал Торкель, но быстро успокоился. Они ведь коллеги и, естественно, знают номера комнат друг друга. Микаэль посмотрел на него:
        - Ты хороший. Урсула говорит о тебе много хорошего.
        - Приятно слышать.
        - Все-таки чертовски странно, что она позвонила. Ты же знаешь, когда Урсула на работе, она на работе. У нее есть правила: если работать, то работать. Тогда она пропадает с концами. Так было всегда. Я свыкся.
        Микаэль глубоко вдохнул. Торкель стоял молча.
        - А тут она вчера позвонила и захотела, чтобы я приехал сюда. Как можно скорее. Понимаешь?
        Эта поездка на лифте стала казаться Торкелю одной из самых долгих в его жизни. Только второй этаж. Наверное, все-таки лучше было оставить Микаэля в баре и просто уйти.
        - У нас, чтоб ты знал, в последнее время все складывалось чертовски паршиво. Поэтому я вообразил, будто она хочет сказать, ну, типа, конец. Знаешь, что она приняла решение. Иначе за каким чертом ей просить меня приехать? Такого раньше не случалось.
        - Микаэль, я не знаю, но тебе бы лучше поговорить об этом с Урсулой.
        - Она ведь такая. Бац, и приняла какое-то решение. И тогда его надо выполнять незамедлительно. Что же мне было думать?
        Они наконец доехали до четвертого этажа. Торкель поспешно открыл стеклянную дверь и вышел. Микаэль продолжал стоять в лифте.
        - Может, и нет, но мне так подумалось. Она ведь ничего не сказала. Поужинала со мной и оставила сидеть в номере. Я спрашивал, зачем я ей понадобился, но она говорит только, что хотела повидаться. Но ведь этого не может быть.
        - Выходи. - Торкель махнул рукой Микаэлю, который с известным трудом выбрался из лифта. Они вместе двинулись по коридору.
        - Ну вот я и взял бутылку из мини-бара. Я нервничал. Был уверен, что она собирается меня бросить.
        Торкель не ответил. Что он мог ответить? Микаэль снова затянул ту же песню. Дойдя до двери, Торкель постучал.
        - Думаю, ее там нет. Она ушла. Не любит видеть меня таким. Но у меня есть ключ.
        Микаэль принялся рыться в карманах и через некоторое время, показавшееся Торкелю вечностью, вытащил белую карточку-ключ и протянул ему. Встретившись с Микаэлем взглядом, Торкель увидел у него в глазах слезы.
        - Зачем бы ей иначе просить меня приехать?
        - Не знаю. Я действительно ничего не знаю, - солгал Торкель.
        Он открыл дверь. В номере Урсулы пахло спиртным - такая комбинация была Торкелю в новинку. Они вошли, и Микаэль уселся в углу на одно из двух имевшихся в номере кресел. Вид у него был напуганный.
        - Черт, я оскандалился.
        Торкель посмотрел на полную развалину в кресле, и ему стало жаль Микаэля. Ведь он не виноват. Виноваты они с Урсулой. Торкель хотел уйти, но не мог заставить себя двинуться с места. Какое-то мгновение он поиграл с мыслью рассказать ему.
        Рассказать все.
        Объяснить причину, по которой Микаэль сидит пьяный в углу гостиничного номера в Вестеросе.
        Что виноват он, Торкель.
        Наказать хотели его.
        Не Микаэля.
        Вдруг в дверях возникла Урсула. Она молчала. Вероятно, как и Торкель, чувствовала, что ей хочется и надо бы многое сказать и сделать, но что момент неподходящий. Созвучной ему мелодией казалось лишь молчание.
        Торкель коротко кивнул Урсуле и вышел.

        ~ ~ ~

        Не зная, что Торкель покинул здание менее часа назад, Билли сидел, положив ноги на стол, в маленькой комнате, в которой более или менее жил, пока просматривал записи с камер наружного наблюдения. Он ел шоколадное пирожное, чтобы добавить в кровь немного сахара. Устав после длинного дня, он ненадолго прикрыл глаза и сидел, прислушиваясь к звукам, доносившимся из пустого темного офиса. Помимо мягкого шипения кондиционеров было слышно, как новейшее программное обеспечение Stellar Phoenix Windows Data Recovery борется с жестким диском Рагнара Грота. Программа искала уничтоженные файлы, и злобное жужжание жесткого диска свидетельствовало о том, что она все еще работает.
        Билли знал, что где-нибудь обязательно что-то есть. Иначе просто не бывает. Вопрос в том, в правильном ли месте они ищут. Компьютеры обычно скрывают больше, чем можно предположить, поэтому он продолжал поиски. Большинство людей совершенно не представляют себе, какое множество информации остается на жестком диске даже после уничтожения файлов. Система распределения файлов в памяти, определяющая место информации на жестком диске, при нажатии на клавишу «удалить» уничтожает не сам файл, а только его адрес. Это означает, что информация остается в глубине жесткого диска. В отношении компьютера Грота Билли, правда, начал ощущать известный скепсис. Он уже дважды проверил его, хоть и с помощью менее солидного программного обеспечения, но ничего интересного не обнаружил. Не было и каких-либо признаков того, что Рагнар использовал мощные программы, перманентно очищающие жесткий диск, напротив. Билли локализовал много уничтоженных мейлов и документов. Все они, к сожалению, пока оказывались не представляющими никакого интереса для расследования.
        Билли потянулся. До завершения обработки жесткого диска оставалось минут пятнадцать-двадцать. Слишком мало времени, чтобы начинать что-то другое, и слишком много, чтобы просто сидеть сложа руки. Он прошелся по комнате с целью разогнать кровь и на секунду задумался, не пойти ли купить еще пирожное в автомате на первом этаже. Но решил воздержаться - его потребление сахара уже и так зашкаливало, и он знал, что, съешь он еще пирожное, через пару часов его потянет купить следующее. Его взгляд упал на один из стоящих на столе мониторов. Там светился последний кадр записи, показывавший Рогера живым. Мальчик, чуть повернув голову, направляется к мотелю. Так им по крайней мере думалось утром, но сейчас это представлялось, пожалуй, чуть более сомнительным. Билли взял клавиатуру и стал медленно вызывать кадр за кадром. Один за другим. Перед ним, словно в замедленной съемке, возникли последние шаги мальчика. Последней исчезла правая нога в кроссовке. Дальше экран зиял пустотой, если не считать заднего крыла автомобиля, за которым скрылся Рогер, оно едва угадывалось в углу кадра.
        У Билли возникла идея. Он все время исходил из того, что Рогер пошел дальше, и поэтому усиленно искал его на записи с какой-нибудь другой камеры. Но ведь могло статься, что Рогер встретился с кем-то или выполнил какое-то дело и через некоторое время повернул обратно. Звучит достаточно правдоподобно, во всяком случае стоит попробовать, это всяко полезнее, чем продолжать есть шоколад. Билли уселся поудобнее и приступил. Он прокрутил пленку до последнего кадра с Рогером и начал с него. Увеличил скорость движения кадров до четырех, чтобы дело шло побыстрее. Билли неотрывно смотрел на пустой конец улицы. Минуты на пленке побежали дальше: одна, две, три. Билли увеличил скорость до восьми, чтобы сэкономить побольше времени. Через тринадцать минут экранного времени он увидел, как машина, за которую зашел Рогер, уезжает, оставляя улицу совершенно пустой. Билли продолжил смотреть, теперь уже со скоростью шестнадцать. Вскоре появились две фигуры, двигавшиеся на пленке в шестнадцать раз быстрее обычного. Они выглядели довольно комично. Билли остановил кадр и прокрутил пленку обратно, пока перед ним вновь не
возникли те же фигуры. Это оказалась пожилая пара с собакой, двигавшаяся в направлении, противоположном тому, куда шел Рогер. Все указывало на то, что они просто выгуливают собаку. Однако Билли записал означенное на пленке время, решив, что поручит Хансер разыскать эту пару. Если повезет, окажется, что они что-нибудь видели. Билли снова запустил пленку. Минуты летели, но ничего не происходило. Рогер так и не вернулся.
        Билли откинулся на спинку стула, но вдруг его осенило: машина? Машина, уехавшая примерно через тринадцать минут после того, как мимо нее прошел Рогер, - когда она прибыла? Билли дважды кликнул и вернулся к тому времени, когда в кадре был виден Рогер. Они все время исходили из того, что машина стояла припаркованной у обочины, словно неживой объект. Но ведь кто-то на ней тринадцать минут спустя уехал. Билли начал перематывать пленку назад и обнаружил, что машина въезжает в кадр задним ходом всего за шесть минут до появления в нем Рогера. При мысли о том, что машина в течение всего девятнадцати минут простояла в непосредственной близости от Рогера, усталость как рукой сняло. Билли внезапно почувствовал себя дураком - он совершил непростительный грех, сузив толкование имеющегося у него доказательного материала. Замкнулся на поисках по одной конкретной схеме, исключив другие возможности. До сих пор Рогер шел от камеры к камере дальше и дальше. Это Билли и продолжал искать - что Рогер пойдет дальше, к следующей камере.
        Теперь, допустив существование других возможностей, Билли сообразил, что имеются иные, весьма вероятные сценарии. Машина могла стоять не пустой. Возможно, тот, кто припарковал ее за шесть минут до появления Рогера, все время оставался в ней. Билли видел только часть левого заднего крыла машины и никак не мог определить, выходил из нее кто-нибудь или нет, но он все-таки снова вернулся к кадру с Рогером и запустил пленку, пытаясь внушить себе, что смотрит ее впервые.
        Непредвзято.
        Рогер появился на экране с правого края, прошел несколько шагов вперед и потом пересек улицу. Билли остановил пленку, стал кликать назад кадр за кадром. Вот! Рогер внезапно повернул голову чуть влево, будто что-то привлекло его внимание. Потом стал переходить улицу. Билли снова запустил пленку. Если взглянуть шире, то можно с таким же успехом допустить, что Рогер заходит за машину и подходит к дверцам с пассажирской стороны.
        Билли сделал глубокий вдох. Больше никаких поспешных выводов. Надо все тщательно проверить. Сконцентрироваться на машине. На машине. Похоже, это «вольво», темно-синий или черный. Не универсал, а седан. Модель не новая, возможно, 2002–2006 годов, придется уточнить. Но точно «вольво-седан» с четырьмя дверями. Билли стал смотреть кадр за кадром, концентрируясь на машине. Исключительно на машине. Через пятьдесят семь секунд и шесть кадров после исчезновения Рогера Билли обнаружил то, чего не замечал раньше, - машина чуть-чуть качнулась, будто кто-то захлопнул дверцу. Не слишком отчетливо, он вполне мог ошибиться. Но это легко проверить.
        Билли загрузил фрагмент в простую программу для фотоизображений со стабилизатором движения. Он исходил из того, что перманентная камера наружного наблюдения не движется, значит, возможное движение должно исходить от объекта в машине. Билли быстро отметил несколько точек движения на металлической окантовке заднего крыла над колесом. 00.57.06 - точки определенно сместились на пару миллиметров, а потом стабилизировались чуть ниже исходного положения. Кто-то открыл дверцу, залез внутрь и с силой захлопнул ее. Раз точки стабилизировались чуть ниже, значит, машина вдруг стала тяжелее. Кто-то сел в машину - вероятно, Рогер.
        Билли посмотрел на часы. Почти половина первого. Для звонка Торкелю слишком поздно не бывает. Торкель скорее рассердится, если он ему не позвонит. Билли достал телефон и нажал на быстрый вызов. В ожидании ответа он смотрел на экран компьютера. Новое развитие событий кое-что объясняет.
        Рогер не появился на записях с других камер, поскольку дальше не пошел.
        Он находился в темном «вольво».
        По всей видимости, на пути к смерти.

        ~ ~ ~

        Лена Эрикссон сидела на стуле, на котором чуть более семи часов назад сидел Билли, и с изумлением озиралась. В комнате собралось много людей, с большинством из них она уже встречалась, за исключением разве что молодого полицейского, который возился с клавиатурой перед двумя большими погашенными мониторами.
        Такое количество полицейских могло означать только одно.
        Что-то произошло.
        Что-то важное.
        Это ощущение возникло у Лены в тот же миг, как они позвонили ей в дверь, и теперь оно только усилилось. На часах было 6:45, когда она после многочисленных продолжительных звонков выбралась из постели и устало открыла дверь. Молодая женщина-полицейский, которая приходила к ней домой несколькими днями раньше, снова представилась и заговорила быстро и оживленно.
        Им требовалась ее помощь.
        Все вместе - раннее утро, немногословность и серьезность женщины из полиции, поспешность, с которой та хотела забрать Лену с собой, - стерло в сознании бессонные ночи и страх. Лена почувствовала, как все ее тело наполняется тревожной энергией.
        Они проехали по городу серым туманным утром, не произнеся ни слова. Припарковались под зданием полиции в гараже, о существовании которого Лена даже не подозревала. Поднялись по бетонным ступенькам и вошли через большую стальную дверь. Женщина быстро повела ее по каким-то длинным коридорам. По пути им встретились несколько полицейских в форме, которые, похоже, направлялись на дежурство. Они над чем-то смеялись, и их веселье казалось неуместным. Все происходило так быстро, что Лене было трудно собрать впечатления в единую картину. Получался скорее ряд совершенно разных картинок: смех, поворачивающие туда-сюда коридоры и женщина-полицейский, которая все шла и шла. Последний поворот, и они вроде бы у цели. Тут ее ждали несколько человек. Они стали с ней здороваться, но Лена толком не слушала, что они говорили, а думала в основном о том, что никогда не сможет найти дорогу обратно. Мужчина, похоже, являвшийся начальником, тот, с которым она разговаривала о Лео Лундине, как теперь казалось, целую вечность назад, дружески положил ей руку на плечо:
        - Спасибо за то, что приехали. Нам надо кое-что вам показать.
        Они открыли дверь в маленькую комнату и провели Лену внутрь. «Наверное, так ощущается, когда тебя арестовывают», - подумала она.
        С тобой здороваются и заводят сюда.
        Здороваются, а потом разоблачают.
        Она сделала глубокий вдох. Один из полицейских пододвинул ей стул, а самый молодой из них, довольно высокий парень, принялся возиться с лежащей перед ней на столе клавиатурой.
        - Важно, чтобы то, что мы сейчас расскажем, не вышло за пределы этой комнаты.
        Это опять заговорил самый старший из них. Начальник. Кажется, Торстен? Лена в любом случае кивнула.
        - Мы думаем, что Рогера подобрала машина. Нам бы хотелось посмотреть, не сможете ли вы ее опознать, - продолжил начальник.
        - Она есть у вас на снимке? - побледнев, спросила Лена.
        - К сожалению, не полностью. Вернее, только очень маленькая ее часть. Вы готовы?
        С этим старший полицейский умолк и кивнул молодому, стоящему возле компьютера. Тот нажал на большую клавишу пробела, и экран внезапно заполнило изображение пустой асфальтированной улицы. Рядом с проезжей частью газон, небольшой дом, а в одном из верхних углов отблеск чего-то, вероятно, желтого света уличного фонаря.
        - Куда я должна смотреть? - растерянно спросила Лена.
        - Сюда. - Молодой полицейский указал на нижний левый угол изображения.
        Заднее крыло какой-то машины. Темной машины. Как, скажите на милость, она может ее узнать?
        - Это «вольво», - продолжал парень. - Модель 2002–2006 годов. S-60.
        - Мне это ни о чем не говорит.
        Лена неотрывно смотрела на машину и увидела, как у той включились указатели поворота, после чего она сразу уехала и исчезла.
        - Это все?
        - К сожалению, да. Хотите посмотреть еще раз?
        Лена кивнула. Молодой полицейский быстро нажал на несколько клавиш, и картинка опять перескочила к началу. Лена уставилась на машину, лихорадочно пытаясь в ней что-нибудь разглядеть. Но перед ней была только часть стоящей машины. Маленькая часть. Лена напряженно ждала, не произойдет ли чего-нибудь еще, но видела только все тот же кусок улицы, ту же машину. Пленка остановилась, и по вопросительным взглядам Лена поняла, что настала ее очередь что-нибудь сказать. Она посмотрела на них:
        - Я ее не знаю.
        Они закивали - все как и ожидалось.
        - Не знаете ли вы кого-нибудь, у кого есть темная машина «вольво»?
        - Думаю, это обычная машина, но я не знаю… Никого не могу припомнить.
        - Вы не видели, чтобы кто-нибудь подвозил Рогера домой на такой машине?
        - Нет.
        Все замолчали. Лена почувствовала, как напряжение и ожидание сменились у полицейских разочарованием.
        - Откуда у вас эти кадры? - обратилась она к Ванье.
        - С камеры наружного наблюдения.
        - Где она расположена?
        - Этого я, к сожалению, сказать не могу.
        Лена кивнула. Они не верят в то, что она сумеет держать язык за зубами, поэтому и не собираются рассказывать. Ее догадка получила подтверждение, когда слово вновь взял начальник:
        - Если что-нибудь из этого выйдет наружу, это затруднит расследование. Надеюсь, вы понимаете.
        - Я буду молчать.
        Лена повернулась к экранам и к застывшему изображению пустой улицы:
        - А Рогер на этой записи есть?
        Билли посмотрел на Торкеля, тот слабо кивнул:
        - Да.
        - Можно мне на него посмотреть?
        Билли снова взглянул на Торкеля и опять получил в ответ кивок. Он склонился над клавиатурой, перемотал фрагмент назад и нажал на «пуск». Через несколько секунд с правого края появился Рогер. Лена подалась вперед. Она не решалась даже моргнуть, боясь что-нибудь упустить.
        Он живой.
        Идет.
        Быстрым легким шагом. Он хорошо натренирован. Всегда следил за телом. Гордился им. Теперь оно, холодное и изрезанное, лежит за нержавеющей дверью в морге. Глаза Лены наполнились слезами, но она не моргала.
        Он живой.
        Быстро поворачивает голову налево, пересекает улицу и исчезает за машиной.
        Исчезает из кадра.
        От нее.
        Совсем.
        Как быстро.
        Лена боролась с желанием прикоснуться к экрану. Все и вся в комнате застыло в молчании. Молодой полицейский осторожно приблизился к ней:
        - Хотите посмотреть еще раз?
        Лена замотала головой и сглотнула, надеясь, что голос ей не изменит:
        - Нет, спасибо, просто…
        К ней подошел начальник и легонько опустил руку ей на плечо:
        - Спасибо за то, что вы приехали. Мы отвезем вас домой.
        Эти слова завершили встречу, и вскоре Лена обнаружила, что опять идет позади Ваньи. На этот раз все получилось не так быстро. Правда, полиция тут была ни при чем.
        Просто для Лены все обстояло иначе. Волнение отпустило, сменилось злостью понимания, энергией от подтверждения догадки.
        Машина S-60.
        Модель 2002–2006 годов.
        Лена точно знала, у кого есть такая машина.
        Они подошли к сидевшему за письменным столом полицейскому в форме. Ванья что-то сказала ему, он встал и взял куртку. Лена замотала головой. Она догадалась, что именно сказала женщина.
        - Не надо. Просто покажите мне, где выход. У меня все равно есть несколько дел в городе.
        - Вы уверены? Для нас это не проблема.
        - Совершенно уверена, но все равно спасибо.
        Она попрощалась с Ваньей за руку. Полицейский повесил куртку на место и проводил ее по коридору до выхода.
        Несколько дел в городе. Мягко говоря.
        Во всяком случае одно.

        Ванья встретилась с остальными в конференц-зале. Еще снаружи она увидела, что Торкель выглядит необычайно раздраженным - он расхаживал по комнате со сжатыми кулаками. Не будь Ванья по-прежнему в плохом настроении, ей бы наверняка показалось комичным то, как он описывает круги вокруг стола, за которым сидят Себастиан и Билли. Ванья толкнула дверь и вошла. При ее появлении Себастиан умолк.
        Она отвела глаза, чтобы не встретиться с ним взглядом.
        Ее злость не поддавалась логике. Ведь всему виной была болтливость Вальдемара. Это он испортил вечер, пригласив Себастиана и снабдив его козырем против нее. Придал ему важности и сильно преувеличил его значение. Все это проделал Вальдемар. Но Себастиан собирается по максимуму воспользоваться обретенными знаниями, это она чувствовала.
        Нет, знала.
        И ненавидела.
        Ванья встала возле двери, скрестив руки на груди. Торкель посмотрел на нее. Она выглядит усталой. Черт побери, они все устали. Измотались. Раскапризничались. Больше обычного. Может, не стоит приписывать все эффекту появления Себастиана? Ведь у них необычайно трудное расследование.
        Торкель кивком велел Себастиану продолжать.
        - Я только что сказал, что если он двигался задним ходом, потому что знал о наличии там камеры, то он не только рационален и предусмотрителен. Тогда, значит, он ведет с нами дьявольскую игру, и надо рассчитывать на то, что, даже если мы найдем машину, это нам едва ли что-нибудь даст.
        Ванья невольно кивнула. Это похоже на правду.
        - Совсем не обязательно, - откликнулся Билли. - Я про то, что он знал о камере. Она перекрывает только тот конец улицы, который завершается тупиком. Он мог приехать отсюда… - Билли встал, подошел к висящей на стене карте и приставил к ней кончик ручки, чтобы продемонстрировать возможный сценарий, одновременно завершая предложение, - и сдать назад, не разворачивая машины.
        Торкель прекратил ходить, посмотрел на Билли и на карту:
        - Значит, если предположить, что он не знал о наличии камеры, то, сдай он назад на два метра дальше, мы бы видели, кто он?
        - Да.
        Торкель, казалось, не верил своим ушам. Два метра! Неужели они в двух метрах от раскрытия этого проклятого дела?
        - Почему нам, черт подери, так не везет?!
        Билли пожал плечами. За последнее время он уже начал привыкать к плохому настроению Торкеля. Если бы он натворил или упустил что-нибудь сам, то, наверное, реагировал бы по-другому, но дело было не в нем. В этом он не сомневался. Более вероятно, что это как-то связано с Урсулой. А та как раз распахнула дверь и вошла с чашкой кофе и пластиковым пакетом в руках.
        - Извините, что опоздала. - Урсула поставила принесенное на стол и выдвинула стул.
        - Как Микаэль?
        Билли это только показалось или голос Торкеля прозвучал мягче? С сочувствием?
        - Он уехал домой.
        Билли посмотрел на Урсулу с откровенным удивлением. Не то чтобы это его касалось, но тем не менее.
        - Разве он не вчера приехал?
        - Да.
        - Молниеносный визит?
        - Да.
        По тону Урсулы Торкель понял, что больше ничего о визите Микаэля не услышит, если только она не заговорит о нем сама, что представлялось маловероятным. Он увидел, как она, оглядывая комнату, достает из пластикового пакета булочку с сыром и питьевой йогурт.
        - Что я пропустила?
        - Я потом введу тебя в курс дела. Давайте продолжим.
        Торкель помахал рукой Билли, который вернулся на место к своим бумагам.
        - Порадовать вас мне особенно нечем. Я просмотрел транспортный регистр. В Вестеросе имеется двести шестнадцать черных, темно-синих или темно-серых машин «вольво» S-60 моделей 2002–2006 годов. Если прибавить близлежащие городки, то цифра увеличится примерно до пятисот.
        Торкель, не чувствуя сил отвечать, только еще чуть крепче сжал кулаки. Зато Себастиан поднял взгляд на Билли:
        - Сколько из них имеют привязку к Пальмлёвской гимназии? Если сопоставить регистр со списком родителей и сотрудников?
        Билли посмотрел на Себастиана:
        - Сопоставить мы не можем. Этим надо заниматься вручную, и потребуется кое-какое время.
        - Тогда, думаю, лучше с этого и начать. До сих пор все приводило нас к этой чертовой школе.
        Доводы Себастиана звучали убедительно. Билли его предложение показалось удачным, однако не требовалось быть доцентом в науке о поведении человека, чтобы уловить, что источником раздражения в группе являлось участие в их работе Себастиана. Билли не собирался высказываться по поводу планирования работы, пока свое слово не скажет Торкель. Но Торкель тоже закивал:
        - Хорошая идея. Только мне хочется, чтобы мы параллельно просмотрели все записи со всех камер. Я хочу найти эту проклятую машину!
        Услышав ответ, Билли громко вздохнул.
        - Мне одному с этим не справиться.
        - Нет проблем. Я поговорю с Хансер. А пока тебе поможет Себастиан. Он вполне в силах немного позаниматься настоящей полицейской работой.
        Себастиан на секунду задумался, не попросить ли Торкеля пойти к черту. Сопоставлять регистры и быстро прокручивать записи с камер - это последнее, чем он мечтал заняться, но, когда грубые слова уже были готовы сорваться с губ, он все-таки промолчал. Раз уж он здесь так долго продержался, то незачем напрашиваться на то, чтобы его выгнали сейчас, пока он не добился своего, не узнал требуемый адрес. Глупо ссориться с единственным человеком, возможно, способным помочь ему в поисках Анны Эрикссон - истиной причине его пребывания здесь. Себастиан на удивление широко улыбнулся Билли:
        - Конечно, Билли, говори, что мне делать, и я буду исполнять.
        - Ты хорошо разбираешься в компьютерах?
        Себастиан покачал головой. Торкель еще раз раздраженно прошелся по комнате: он попытался вызвать старого приятеля на словесную дуэль. Отчасти ему требовалось немного выпустить пар, а отчасти хотелось показать Урсуле, что он не дает Себастиану поблажек. Даже этого ему не удалось. Себастиан встал и похлопал Билли по плечу:
        - Тогда приступим.
        Торкель сердито отошел от них.

* * *

        Лена не пошла прямо туда. Решимость, которую она почувствовала в полиции, на свежем воздухе стала постепенно ослабевать. А что, если она ошибается? Вдруг это не та машина? Еще хуже, если она права. Что ей тогда делать?
        Лена прошлась по новой торговой галерее, открывшейся прошлой осенью. Ее строили несколько лет, и местным жителям временами уже казалось, что строительство никогда не закончится. Лена бесцельно брела по сверкающему каменному полу, рассматривая большие освещенные витрины. Было по-прежнему рано, бутики еще не открылись, и она чувствовала себя единственным посетителем новой гордости Вестероса. В витринах уже начали выставлять вещи, которые будут в моде этим летом, - так, по крайней мере, с большой убежденностью утверждала реклама, - но особой разницы по сравнению с прошлым годом Лена не видела. Да и в любом случае ничто из вывешенного в витринах не будет смотреться на ней так же, как на тонюсеньких манекенах.
        Кроме того, ей действительно было над чем подумать, помимо таких тривиальных вещей, как шопинг. Снова вернулся тоненький голосок. Голосок, который ей в последние дни более или менее успешно удавалось заглушать.
        Возможно, поэтому теперь он звучал громче, чем когда-либо.
        Это ты!
        Теперь ты знаешь!
        Это твоя вина!
        Ей необходимо узнать, прав ли голос, это она понимала. Но даже приблизиться к такой возможности было настолько больно, настолько мучительно. Особенно теперь, когда отрицать его правоту, похоже, больше нельзя. Из-за темной машины на пленке.
        Посередине галереи стояла девушка, выкладывающая на огромный застекленный прилавок кафе свежеиспеченные булочки и печенье. Донесся сладкий запах сахара, ванили и корицы. Воспоминание о другой жизни - без мучительных мыслей. Лена почувствовала, что ей необходимо вернуться в эту жизнь, пусть хоть на мгновение. Ей удалось уговорить девушку продать булочку, несмотря на то что они еще не открылись. Лена выбрала большущую ванильную булочку, слишком обильно посыпанную сахаром. Девушка положила выпечку в бумажный пакетик и протянула Лене. Та поблагодарила, прошла несколько шагов в сторону выхода и достала мягкую и еще теплую булочку. Другая жизнь на секунду посетила Лену, и она жадно откусила большой кусок. Когда вкус стал реальным и она ощутила во рту приторно-сладкое тесто, ее вдруг начало мутить.
        Как она могла сюда прийти? Прицениваться к витринам и заходить в кафе. Стоять тут и пробовать насладиться. Перед ней снова всплыли снимки ее Рогера.
        Его первая улыбка.
        Его первые шаги.
        Школьные будни, дни рождения, футбольные матчи.
        Его последние слова.
        «Ну, я побежал…»
        Его последние шаги за машиной.
        Лена выбросила булочку в урну и вышла. Она уже потеряла достаточно времени. Пряталась и уклонялась от того, чтобы узнать то, что ей знать необходимо.
        Причастна ли она к этому кошмару?
        Более того.
        Ее ли это вина?
        Голос упорно настаивал на своем.
        Она почти побежала через город. Ее тело не привыкло к такому темпу. Легкие с трудом справлялись, во рту ощущалось напряжение. Но она не сбавляла скорости, целеустремленно приближаясь к месту, которое ненавидела больше всего на свете.
        К месту, ставшему началом конца для нее и Рогера.
        К месту, которое с легкостью заставило ее чувствовать себя такой второсортной, совершенно никчемной.
        К Пальмлёвской гимназии.
        Лена обнаружила то, что искала, позади школы. Сперва она ходила взад и вперед по большой стоянке перед главным входом, ничего не находя, а потом в отчаянии обошла вокруг здания и обнаружила маленькую парковку возле самого входа в школьную столовую.
        Там стояла темно-синяя машина «вольво».
        В точности как она и предполагала.
        В точности как она боялась.
        Тошнота вернулась. Мысли тоже. Значит, сюда он сел. Ее Рогер.
        В ту пятницу, события которой каким-то странным образом казались одновременно удаленными на целую вечность и произошедшими буквально вчера. Оставалось проверить только одно. Лена подошла к левому заднему крылу и присела на корточки. Она не знала, обнаружили ли это полицейские - они, во всяком случае, ничего не сказали, - но, когда машина на пленке замигала и стала отъезжать, было отчетливо видно, что левая задняя фара заклеена скотчем.
        Или Лене это привиделось. Недели две назад Рогер принес домой из школы записку. Сухое обвиняющее извещение о том, что обе задних фары машины оказались разбитыми, их временно подлатали, но виновным следует объявиться и оплатить ремонт. Как решился вопрос, Лена не знала. Она провела пальцами по широкому скотчу, будто надеясь, что время застынет и ничего больше не случится. Никогда.
        Но случиться должно. Это только начало, она знала. Лена встала и обошла вокруг машины. Осторожно прикоснулась к холодному металлу. Возможно, он прикасался именно здесь. Или здесь. Она не останавливалась, пытаясь вычислить, где именно могли касаться машины его руки. Он определенно прикасался к одной из дверей, вероятно, к передней. Лена пощупала ее: холодная и запертая. Потом наклонилась и заглянула внутрь. Обитые однотонной темной тканью сиденья. На полу ничего нет. Немного мелочи в ящичке между сиденьями. Все.
        Лена выпрямилась и, к своему удивлению, обнаружила, что все ее волнение как ветром сдуло. Самое худшее уже произошло.
        Ее вина доказана.
        Без сомнения.
        Она ощущала полную опустошенность. По телу распространялся холод, будто холодный, конкретный внутренний голос наконец слился с ней воедино.
        Это ее вина. Нигде в теле больше не находилось защиты против чувства вины, никакого тепла.
        Одна часть Лены умерла в тот день, когда у нее вырвали Рогера.
        Вторая часть умерла сейчас.
        Лена достала мобильный телефон и набрала номер. После нескольких гудков ей ответил мужской голос. Она слышала собственный голос, обладавший тем же холодом, что и все ее нутро:
        - Я сегодня кое-что видела в полиции. Я видела твою машину. Я знаю, что это ты.

        ~ ~ ~

        Собака у Сиа Эдлунд появилась недавно.
        Вообще-то она никогда не представляла себя в роли хозяйки собаки. Но однажды, два года назад, Рудольфо появился на ее дне рождения с очаровательным косматым щеночком. С кокер-спаниелем, девочкой. «Настоящая леди», - объявил Рудольфо с широкой улыбкой, а его глаза сияли так, как могут сиять только его глаза. Отказаться было невозможно, особенно когда Рудольфо, почувствовав ее спонтанное сомнение, милостиво пообещал ей помогать:
        - Это не только твоя собака. Она будет нашей, я обещаю. Нашей малышкой…
        Получилось не совсем так. Шестью месяцами позже, когда глаза Рудольфо начали сиять реже, а его визиты к ней сделались не столь частыми, Сиа поняла, что ответственность за собаку лежит на ней. Только на ней. Несмотря на то что собаку даже назвали Люсия Альмира в честь бабушки Рудольфо, женщины, проживающей в Чили, которую Сиа никогда не видела, но которую они планировали посетить, как только им позволят средства.
        Из этого тоже ничего не получилось. Поэтому теперь Сиа делила постель с существом, названным в честь бабушки, с которой она никогда не увидится.
        Главной для нее быстро сделалась практическая проблема. Сиа работала санитаркой - много и в разное время. Выгулы Альмиры превратились в постоянные страдания. Чаще всего они совершали лишь коротенькую прогулку вокруг дома. Иногда они выходили посреди ночи, а потом только вечером следующего дня в зависимости от графика Сиа. Но сегодня она не работала и собиралась погулять подольше. Это пошло бы на пользу и ей, и Альмире. Они вместе двинулись по тропинке к футбольному стадиону, граничащему с лесом и освещенными дорожками для пробежек.
        Когда они дошли до пустого стадиона, Сиа спустила Альмиру с поводка, и та с веселым лаем помчалась в кусты и еловый лес. Сиа периодически посматривала за тем, как хвостик Альмиры перемещается в зарослях низкого кустарника. Она улыбалась про себя - в кои-то веки она чувствовала себя хорошей владелицей собаки.
        Альмира прибежала обратно. Она никогда не отсутствовала подолгу, всегда хотела точно знать, где находится хозяйка. После визуального контакта собачка снова убегала, чтобы вскоре вернуться обратно. Увидев появившуюся из кустов Альмиру, Сиа наморщила лоб. Вся мордочка собаки была в чем-то темном. Сиа подозвала ее. Альмира подошла, и Сиа замерла: похоже на кровь. Но собачка выглядит слишком веселой. Значит, кровь не ее. Сиа уклонилась от пытавшейся облизать ее мордочки и опять пристегнула поводок.
        - Что ты такое нашла? Покажи мне.

* * *

        Через пятнадцать минут Себастиану наскучило пялиться в монитор, высматривая машины «вольво» темного цвета. Это казалось классической иллюстрацией бессмыслицы. Билли пытался объяснить ему, как надо действовать. Поскольку известно, когда машина с Рогером отъехала, можно бла-бла-бла приблизительно рассчитать, где она бла-бла-бла в зависимости от того, в какую сторону она поехала и бла-бла-бла. Себастиан остановил запись и покосился на Билли, сидевшего чуть поодаль с кучей списков адресов, которые он только что получил из канцелярии директора Пальмлёвской гимназии. Вид у Билли был не скучающий, а скорее ожесточенно-сконцентрированный. Он поднял глаза на неподвижно сидевшего Себастиана:
        - Что-нибудь не так?
        - Нет, все так. Как у тебя дела?
        Билли улыбнулся ему:
        - Я едва успел начать. Продолжай. Камер много, можешь мне поверить.
        Билли вернулся к своим бумагам. Себастиан со вздохом повернулся к экрану. Ситуация напоминала ему время, когда он тридцать лет назад был ассистентом у профессора Эрландера и в его задачу входило сопоставлять тысячи анкетных ответов. В тот раз он заплатил нескольким студентам, чтобы те выполнили его работу, а сам отправился в кабак. Сейчас все было немного сложнее.
        - Ты до чего-нибудь докопался с тем именем, что я тебе дал? Анна Эрикссон.
        - К сожалению, мне пришлось разбираться кое с чем другим, но я займусь этим.
        - Никакой спешки нет, я спросил просто из любопытства.
        Себастиан заметил, что Билли смотрит на него призывным взглядом. Лучше уж продолжать подыгрывать, теперь все равно ничего не изменишь. Себастиан нажал на клавишу F5, как его научил Билли, и принялся с тоской рассматривать еще один безликий кусок дороги в какой-то части Вестероса. Зазвонивший телефон спас его, не дав умереть от отвращения.

* * *

        Они приехали на футбольное поле на двух машинах. Ванья с Урсулой в одной, Торкель с Себастианом в другой. Торкелю казалось, что он вернулся в старшие классы школы и они разделились: девочки против мальчиков. Он не касался никаких личных тем, когда Урсула осталась, чтобы войти в курс событий последних часов, но она тем не менее игнорировала его по пути в гараж и, не сказав ни слова, направилась к своей машине.
        Две машины полиции Вестероса были уже на месте. Когда вновь прибывшие вышли из машин, их встретил полицейский в форме и пошел вместе с ними через футбольное поле. Он казался напряженным и, похоже, был благодарен за то, что они приехали.
        - Тут обнаружили кровь. Много крови.
        - Кто ее обнаружил? - поинтересовалась Урсула. Речь шла пока только о технической находке, поэтому вопросы, естественно, задавала она.
        - Некая Сиа Эдлунд, она выгуливала собаку. Она нас там ждет.
        Они миновали футбольное поле и проследовали за коллегой в лес. Буквально через несколько шагов местность резко шла под уклон, и, спустившись вниз, человек оказывался не виден с футбольного поля, отметила Ванья.
        Тропинка повернула налево и вскоре вывела их на маленькую полянку. Там уже ждали два человека - полицейский обтягивал большой квадрат заградительной лентой, а чуть поодаль стояла женщина лет двадцати пяти с кокер-спаниелем.
        - Это она нашла. Мы ее пока особенно не расспрашивали, как вы и просили.
        - Я хочу сперва посмотреть на находку, - отозвалась Урсула и прошла дальше.
        Полицейский указал на место примерно в метре от тропинки:
        - Можете посмотреть отсюда.
        Урсула остановилась и показала остальным рукой, чтобы они оставались на месте. Впереди, тяжело пригнувшись к земле, простиралась прошлогодняя желтая трава. Из-под нее торчали короткие ростки новой зеленой травки, создававшие лишь намек на зелень в бледно-желтом море. Зато эту ограниченную цветовую гамму нарушали пятна засохшей темно-красной крови. Посреди спорадически разбросанных пятен виднелось то, что лучше всего можно было описать как большую лужу свернувшейся крови.
        - Похоже на место бойни, - внезапно произнес полицейский, развешивавший заградительную ленту.
        - Возможно, так и есть, - сухо откликнулась Урсула, осторожно подходя поближе и присаживаясь на корточки.
        БОльшая часть крови засохла, но на земле имелось несколько углублений, напоминавших следы ног и заполненных красной желеобразной субстанцией. Это только кажется или в воздухе действительно присутствует насыщенный запах железа? Урсула кивнула остальным.
        - Я хочу сделать экспресс-анализ, чтобы мы не тратили время на какого-нибудь несчастного распрощавшегося с жизнью оленя. Это займет несколько минут. - Она открыла белую сумку и приступила к делу.
        Торкель и Себастиан подошли к женщине с собакой. Та посмотрела на них усталым взглядом, словно долго ждала, чтобы кто-нибудь выслушал ее историю.
        - Это нашла Альмира. Боюсь, что она отпила отсюда…

* * *

        Когда Лена переступила порог квартиры, ее нагнало напряжение. Она в полном изнеможении опустилась на пол в прихожей. На улице, среди людей, сохранять маску было легче. Там она могла выпрямиться и идти, устремив взгляд вперед. Притворяться. Дома это оказалось сложнее. Невозможно. Сидя на полу среди обуви и пластиковых пакетов, она увидела старую школьную фотографию Рогера, которую повесила вечность назад. Фотографию ей прислали домой, когда он пошел в первый класс. Рогер в голубой тенниске улыбался в камеру. Двух зубов не хватало. Лена давно не видела этого снимка. Она повесила его, когда они переехали сюда, но расположила слишком близко к вешалке, и фото заслоняли пуховики и зимняя одежда. По мере взросления Рогера верхней одежды у него становилось все больше и больше, и она непрерывно увеличивалась в размерах, в результате Лена на несколько лет вообще забыла о фотографии. Казалось очень странным обнаружить ее сейчас, забытую и годами скрытую под верхней одеждой. Новых курток, которые смогут скрывать от нее сына, больше не появится. Он будет улыбаться ей отсюда беззубым ртом, пока она жива. Немой,
нестареющий, с полным жизни взглядом.
        В дверь позвонили. Лена решила не обращать внимания. Мир может подождать. Эти мгновения важнее.
        Она поняла, что забыла запереть дверь, когда перед ней возник человек. Лена посмотрела на него. Самым странным казалось не то, что он стоит перед ней в ее квартире. Даже отчаяние у него в глазах ее не слишком удивляло. Нет, внутренне содрогнуться ее заставило то, что ее глаза, секунду назад любовавшиеся улыбающимся лицом семилетнего сына, теперь рассматривали того, кто лишил его жизни.

* * *

        Харальдссон опаздывал. Проспать - это было ему совсем не свойственно. Он винил во всем спиртное и Пенни. Из-за вина он спал крепче, чем обычно, и без всяких снов. Пенни не разбудила его перед отъездом в больницу. Он поставил будильник, но, очевидно, выключил его, не позаботившись о повторном звонке. Проснувшись сразу после половины десятого, Харальдссон даже не мог припомнить, чтобы будильник вообще звонил. Поначалу он подумал было быстро набросить одежду и помчаться на работу, но утро потекло точно в замедленной съемке, и, когда он принял душ, позавтракал и оделся, прошел уже час. Харальдссон решил прогуляться до работы пешком и прибыл на место ровно в одиннадцать часов.
        Раджан выполнил просьбу Харальдссона. Когда тот уселся за письменный стол с чашкой кофе, там лежала одинокая папка. Харальдссон с нетерпением раскрыл ее - в ней содержались три полновесных листа А4. Он откинулся на спинку с чашкой в одной руке и распечаткой в другой и принялся внимательно читать.
        Через сорок пять минут Харальдссон уже прочел допрос Линды Бекман трижды. Он отложил папку в сторону и повернулся к компьютеру. Завел данные Акселя Юханссона и начал прокручивать на экране результаты. Добрейший Юханссон довольно много перемещался и во всех местах проживания явно общался с полицией. Харальдссон просмотрел имеющиеся отчеты. Умео, Соллефтео, Иевле, Хельсингборг и несколько мелких правонарушений здесь, в Вестеросе. Нарушение общественного порядка, мелкая кража, воровство, сексуальное домогательство… Харальдссон поразился и стал листать обратно. В Соллефтео тоже сексуальное домогательство. Осужден за это Аксель не был ни разу, но заявления имелись. Оба расследования прекращены за недостатком доказательств. Харальдссон копнул глубже. Аксель Юханссон фигурировал также в расследовании изнасилования в Умео. Одиннадцать лет назад. Он участвовал в той же вечеринке, что и девушка, которую жестоко изнасиловали в саду, когда она вышла покурить. Всех участников вечеринки допросили. Никого к судебной ответственности не привлекли. Дело об изнасиловании осталось нераскрытым.
        Харальдссону вспомнилась вчерашняя мысль.
        Сбегают виновные.
        Он откинулся на спинку и попытался развить мысль. Взял полученную от Раджана папку с ксерокопией допроса. Короткий пассаж. Аксель Юханссон любит доминировать в постели.
        Сбегают виновные.
        Шансов на успех немного. Но, учитывая то, что Харальдссон приближался к скамье запасных со скоростью экспресса, пожалуй, стоило рискнуть. Он снова склонился над компьютером и застучал по клавиатуре. Сначала узнал, в какой период Аксель Юханссон проживал в Умео, а затем извлек нераскрытые преступления за тот же период. Таковых набралось прилично. Он исключил преступления, не имевшие сексуальной подоплеки. Меньше, но по-прежнему много. Харальдссон продолжил сужать область поисков. Сперва изнасилования. По-прежнему ужасающе много. Потом изнасилования с нападением. Намного меньше. Это все-таки довольно необычное преступление. В большинстве случаев жертва и насильник знали друг друга, пусть даже познакомились всего за несколько часов до преступления. За период проживания Акселя Юханссона в Умео было совершено пять изнасилований с нападением. Три по одному и тому же сценарию.
        Одинокие женщины в уединенных местах. В уединенных, но не совсем пустынных. Поблизости присутствовали люди, наличие которых, очевидно, внушало женщинам чувство уверенности. Они решались уходить с сигаретой вглубь темного сада, потому что слышали доносившиеся из открытых окон звуки праздника. Или шли через парк, поскольку слышали разговоры с автобусной остановки за кустами. Это оказывалось иллюзией защищенности. При трех идентичных изнасилованиях мужчина приближался сзади и набрасывался на них. Прижимал лицом к земле, не давая закричать, и насиловал сзади. Всех трех успешно. Физически сильный мужчина. Потом он исчезал. Вероятно, быстро и незаметно смешивался с находившимися поблизости людьми. Шел по улицам города, как обычный мужчина. Женщины вообще не успевали его увидеть. Никаких примет, никаких свидетелей.
        Харальдссон повторил процедуру, на этот раз в Соллефтео. Сперва выяснил, между какими датами Аксель Юханссон там проживал, потом посмотрел нераскрытые сексуальные преступления. Имелись два отчета об изнасилованиях с нападением, почти идентичные случаям в Умео. Уединенные, но не полностью безлюдные места. Нападение сзади. Лицо прижато к земле. Никаких примет, никаких свидетелей.
        Харальдссон откинулся на спинку и тяжело задышал. Намечалось нечто грандиозное. Он это чувствовал. Он возьмет реванш с лихвой. Серийный насильник. Возможно, покруче, чем Хагаманнен[14]. И напал на его след Харальдссон. Речь комиссара полиции лена казалась ближе, чем когда-либо.
        При всем уважении к Рогеру Эрикссону и тому психологу, происходящее следует признать грандиозным. Действительно грандиозным. На таких делах строят карьеру. Дрожащими руками Харальдссон снова взялся за компьютер. Иевле. Отмечено одно изнасилование за сравнительно короткий период проживания Акселя в городе. Тот же сценарий.
        За год, проведенный Акселем в Хельсингборге, - ни одного изнасилования.
        Харальдссон замер. Будто бежал по дорожке, здорово разогнался - и вдруг резкая остановка. Как ни странно, его охватило разочарование. Ему бы следовало радоваться тому, что ни одной женщине не пришлось испытать ужас, сопряженный с изнасилованием, но это подрывало его теории. Теории, к окончательному подтверждению которых он уже подошел вплотную. Харальдссон проверил еще раз. Тот же неутешительный результат. Аксель Юханссон прожил в Хельсингборге два года, но за это время не отмечено ни единого нападения, которое бы вписывалось в общую картину. Харальдссон опять откинулся на спинку и допил остатки кофе. Кофе уже успел остыть. Харальдссон размышлял. Это совсем не обязательно что-то означает. Возможно, о преступлениях просто не заявляли. Ведь не обо всех сексуальных преступлениях заявляют. Далеко не обо всех. О большинстве изнасилований с нападением, правда, заявляют, но точно-то знать нельзя.
        В принципе Хельсингборг ему не так уж и нужен. Почти во всех предыдущих случаях имеются доказательства в виде ДНК.
        Однако это раздражало.
        Нарушало целостность.
        Получалось, будто рисуешь картину, проводя линии от точки до точки, и вдруг перескакиваешь через одну или две. Конечно, увидеть, что изображено на картине, можно, но взгляд все время притягивают пропущенные места, и это раздражает. Противно. Кроме того, Харальдссон не сомневался, что Аксель Юханссон перерыва не делал. Во всяком случае длиной в два года. Раз уж он начал и пока что выходил сухим из воды.
        Харальдссон встал и пошел в столовую, чтобы налить себе еще кофе. Придя на работу, он ощущал какую-то вялость и сонливость, проще говоря, легкое похмелье, но это ощущение быстро улетучилось и сменилось не дающим покоя, напряженным ожиданием. Чувством сродни тому, которое он испытывал в раннем детстве, когда ожидал в Сочельник появления Санта-Клауса. Надо только разобраться с Хельсингборгом.
        Вернувшись на место, Харальдссон зашел в их собственный архив. Он знал, что ищет. И действительно, два изнасилования, полностью совпадающие с методом Акселя Юханссона. Оба произошли после появления Акселя в городе.
        Значит, остался только Хельсингборг.
        Теперь Харальдссон представлял себе картину. Видел ее, но все же хотел соединить последние точки. Они с Пенни однажды были в Хельсингборге. В начале 1990-х. До строительства моста. Отпуск в Сконе[15] с заездом в Данию на одном из паромов, которые в то время курсировали между странами. Харальдссон помнил, что дорога занимала всего десять минут. Другой город, другая страна, и всего в десяти минутах. Он нашел номер полиции Хельсингёра. Объяснил свое дело, его переключили, снабдили новыми номерами, потом он снова звонил, его переключали, неправильно понимали, опять переключали, но в конце концов соединили с женщиной по имени Шарлот, которая могла ему помочь. Датский язык Харальдссона оставлял желать лучшего, и после нескольких минут переспрашиваний и повторов они дружно перешли на английский.
        Он знал время.
        Знал способ действия.
        Это не должно было занять много времени.
        И действительно не заняло. За нужный период в полиции Хельсингёра имелось два нераскрытых дела об изнасиловании с нападением. Харальдссон едва удержался от победного жеста. Дело оказалось международным.
        И оно раскрыто.
        Теперь остается только найти Акселя Юханссона. Но сперва надо сообщить Хансер.
        - Как дела с ногой? - спросила Хансер, почти не отрывая глаз от работы на письменном столе, когда Харальдссон, постучавшись, открыл дверь и вошел к ней в кабинет.
        - Спасибо, хорошо.
        Харальдссон не намеревался играть по ее правилам. Не собирался давать себя провоцировать или унижать. Он мог позволить ей сохранять перевес в течение еще нескольких секунд. Скоро ей придется признать, что, несмотря на маленький промах, он все-таки отличный полицейский. Гораздо лучше, чем она когда-нибудь была или станет.
        - Ты сказала, чтобы я не смел приближаться к расследованию дела Рогера Эрикссона.
        - Именно. Надеюсь, ты так и поступаешь.
        - В каком-то смысле да. - Харальдссон взвешивал каждое слово. Ему хотелось растянуть это мгновение, не раскрывать всего сразу. Хотелось видеть каждый шаг Хансер на пути от неприязненного недоверия к невольному восхищению.
        - Я присмотрелся поближе к Акселю Юханссону.
        Хансер не реагировала, продолжала интересоваться исключительно лежащими перед ней бумагами. Харальдссон приблизился к ней на шаг. Понизил голос.
        Выразительнее.
        Интереснее.
        - У меня возникло ощущение, что он в чем-то замешан. В чем-то ином, нежели привязка к Рогеру. Ощущение… Если хочешь, можешь назвать это интуицией.
        - Хм.
        Она изображала полное отсутствие интереса. Может, еще с минуту она продержится, но довольно скоро ей придется отреагировать.
        - Я оказался прав. Он насильник. Серийный насильник.
        Хансер подняла скучающий взгляд:
        - Неужели?
        Она ему не верит. Не хочет верить. Скоро у нее не останется выбора. Харальдссон сделал последние несколько шагов к ее письменному столу и положил перед ней краткий отчет о сегодняшней работе. Города, временные параметры, переезды, жертвы.
        - Я обнаружил связь, указывающую на то, что за последние двенадцать лет он совершил изнасилования в Умео, Соллефтео, Иевле, Хельсингборге и здесь, в Вестеросе.
        Хансер бросила взгляд на список и впервые сосредоточила внимание на Харальдссоне.
        - Ты надо мной издеваешься?
        - Что? Нет, конечно, требуется анализ ДНК, но я знаю, что прав.
        - Все отделение знает, что ты прав.
        - Что? Как это? Я пока не знаю, где он, но…
        - Зато я знаю, - перебила его Хансер.
        Харальдссон был обескуражен. Разговор принял оборот, на который он никак не рассчитывал. Что она, собственно, хочет сказать?
        - Знаешь?
        - Аксель Юханссон сидит в третьей камере. Его сегодня утром арестовал твой коллега Раджан.
        Харальдссон слышал, что она сказала, но никак не мог вникнуть в информацию. Он застыл на месте буквально с открытым ртом.

* * *

        Урсула решила выбросить из головы вчерашнюю неудачу и сконцентрироваться на том, в чем была истинным профессионалом, - на обследовании места преступления. Ее примитивный тест быстро дал результат, которого она ожидала: они, вне всяких сомнений, обнаружили человеческую кровь. Это подстегнуло Урсулу еще больше. Теперь она ходила и присматривалась.
        Без спешки.
        Сейчас надо составить себе общее впечатление, познакомиться с картиной в целом, чтобы потом сконцентрироваться на деталях. Начать анализировать следы и получить представление о наиболее вероятном развитии событий. Она затылком чувствовала взгляд Торкеля, но он ее не напрягал, скорее напротив, она знала, что Торкель восхищается ею. Это ее звездный миг, а не его. Пока она медленно ходила взад и вперед внутри заграждения, осторожно, чтобы не повредить каких-нибудь доказательств, остальные наблюдали за ней с расстояния. Через десять долгих минут она подошла к ним, чувствуя, что готова.
        - О количестве крови судить трудно. Какая-то часть впиталась в землю, вероятно, тут поковырялись вороны и разные животные, но это кровь человека, и ее много. Взгляните сюда.
        Подойдя к концу заграждения, Урсула указала на мягкую землю. Ванья, как всегда проявлявшая наибольшую активность, осторожно сделала несколько шагов и присела на корточки, чтобы хорошенько рассмотреть то, на что показывала Урсула.
        - Отпечатки шин.
        - Похоже, «Пирелли П7», я узнаю этот зигзаг посередине. Здесь стояла машина. Она уехала отсюда по той маленькой лесной дороге. - Урсула показала на следы в траве, ведущие к узкой разъезженной дороге. Она улыбнулась им с известным торжеством в глазах.
        - Я бы сказала, что перед нами место преступления. Конечно, лаборатория еще должна подтвердить, что это кровь Рогера, но в Вестеросе едва ли найдется много других людей, потерявших в последние недели несколько литров крови. - Она сделала эффектную паузу, оглядывая поляну. - Однако убили его не здесь.
        - Ты ведь, кажется, только что сказала, что это место преступления, - начал Торкель.
        - Это и есть место преступления, но не место убийства. Жертву сюда перетащили. Посмотрите сюда.
        Урсула осторожно повела остальных по тропинке по направлению обратно к стадиону. Мимо заграждения и дальше.
        - Старайтесь держаться рядом с тропинкой. Уже достаточно плохо, что мы по ней разок прошлись.
        Они молча двинулись дальше и вскоре увидели то, что обнаружила Урсула. Отчетливые следы крови на бледно-желтой траве. Торкель помахал полицейскому в форме:
        - Надо расширить заграждение.
        Урсула, не обращая внимания, пошла дальше мимо кустарника и молодых побегов вверх по склону и вышла к футбольному полю.
        - Кто-то стащил его вниз. Отсюда. - Урсула показала рукой в сторону стадиона, и, присмотревшись, они увидели слабые следы на сером гравии края стадиона. Такие следы могли оставить только две пятки.
        Все застыли, проникнувшись серьезностью момента: так близко они еще не подходили. Была некая магия в том, как обычное тоскливое место обретает значение только потому, что ты смотришь на него глазами Урсулы. Маленькие, едва заметные пятнышки становились кровью, сломанные ветки - отпечатками мертвого тела, а грязный гравий переставал быть всего лишь камешками и оказывался местом, где навсегда угасла жизнь юноши. Теперь они двигались еще медленнее, стремясь вперед, но с осторожностью. Прежде всего чтобы не испортить каких-нибудь доказательств, но и чтобы не утратить эту проясняющую, освобождающую магию. Торкель достал телефон и позвонил Хансер. Ему требовалось подкрепление, надо было значительно расширить зону поиска. Как раз когда Хансер ответила, они подошли к месту, где едва заметные следы обрывались и сменялись круглым темным пятном, которое могло означать только одно. Они стояли на месте, где умер шестнадцатилетний мальчик. Где все и началось, и закончилось.
        Торкель поймал себя на том, что шепчет, объясняя Хансер, где они находятся.

        Себастиан огляделся. Они сделали важную находку. Выявили не просто отдельные следы, а весь ход событий. Теперь требовался следующий шаг. Следы крови и волочения трупа - это да, но им необходимо дойти до сути и начать сближение с убийцей. Место преступления является одним из важнейших компонентов расследования убийства. О последнем пути Рогера им уже кое-что известно. А что говорит место об убийце?
        - Странное место, чтобы в кого-нибудь стрелять. Посреди футбольного поля, - через некоторое время произнес Себастиан.
        Урсула кивнула:
        - Особенно при наличии там многоэтажных домов. - Она указала в сторону трех больших высоких серых зданий, расположенных на возвышении неподалеку.
        - Это, безусловно, подтверждает теорию, что убийство не планировалось, - Себастиан отошел на несколько шагов от темного пятна, горя желанием обсудить возможности. - Рогера застрелили здесь. Когда он умер, убийца понял, что необходимо извлечь пулю. Для этого он избрал более укромное место. Первое попавшееся, выбор нам ни о чем не говорит.
        Остальные кивнули.
        - Кроме того, мы знаем, что Рогеру выстрелили в спину, верно? Тогда существуют два варианта. Либо Рогер знал об угрозе и пытался бежать, либо его застрелили совершенно неожиданно.
        - Думаю, он знал, - решительно заявила Урсула. - Определенно. Он бежал от угрозы.
        - Согласна, - вставила Ванья.
        - Что заставляет вас так думать? - спросил Торкель.
        Урсула впервые за день посмотрела ему в глаза:
        - Посмотри на место убийства. Мы находимся в самом конце стадиона. Если бы я чувствовала угрозу, я побежала бы к лесу. Особенно если бы кто-то направил на меня оружие.
        Торкель огляделся. Урсула права. Футбольный стадион кажется отсюда прямоугольником: дальняя короткая сторона почти вплотную подходит к клубу и большой открытой парковке; вдоль одной длинной стороны идет высокий забор, метрах в десяти за ним дорога, дальше - поле; с противоположной длинной стороны расположены многоэтажные дома, и еще лес возле ближайшей короткой стороны. Лесная сторона совершенно естественно воспринимается как наилучшее убежище. Если приходится принимать решение молниеносно. Конечно, бежать к домам вроде бы не менее надежно, но они располагаются на возвышении и кажутся скорее неприступным фортом, нежели хорошим укрытием. Кроме того, разница в уровнях вынудила бы его сбавить скорость.
        Молча озиравший окрестности Себастиан робко поднял руку:
        - Позвольте мне изложить другую версию.
        - Какая неожиданность, - театральным шепотом произнесла Ванья.
        Себастиан притворился, будто не слышит.
        - Я согласен с вами. Если Рогер действительно видел угрозу, он наверняка побежал бы к лесу. Но я не совсем понимаю, каким образом он мог ее видеть. - Себастиан сделал паузу. Все его внимательно слушали. - Мы сейчас исходим из того, что Рогер приехал сюда на машине. Парковка располагается там, вдали, - Себастиан махнул рукой в направлении противоположной короткой стороны, здания клуба и парковки, где стояли несколько полицейских машин.
        На парковку свернули несколько легковых автомобилей, из них стали выходить мужчины, которых тут же остановила полиция. Сюда уже добрались журналисты.
        - Неужели Рогер проделал весь этот путь вместе с кем-то, кто имел при себе ружье? - продолжил Себастиан.
        - Правда, в лесу тоже имеются следы шин, - вставила Урсула.
        - Ты хочешь сказать, что он направлялся не к лесу, а из него? - поинтересовался Торкель.
        - Не исключено, - ответила Урсула.
        - Возможно, но маловероятно, - Себастиан покачал головой. - Недоступное, удаленное, скрытое от глаз место. Зачем бы человеку съезжать туда на машине и парковаться, если он не планировал причинять Рогеру вред? А мы вроде бы сошлись на том, что убийство не планировалось заранее.
        Остальные согласно закивали. Себастиан повел рукой в сторону леса:
        - Взгляните на это место. Довольно пустынно. Подходящее местечко для того, чтобы кого-нибудь незаметно высадить, - а мы ведь, кажется, находимся недалеко от дома Рогера?
        - Да, думаю, его дом должен располагаться позади них. - Ванья махнула рукой в направлении высоких домов. - Примерно в полукилометре отсюда.
        - Тогда это довольно удобный короткий путь, верно? - произнес Себастиан.
        Остальные закивали. Торкель посмотрел на него. Почесал щеку, почувствовав, что забыл утром побриться.
        - Что ты имеешь в виду? Рогера подвезли сюда и… что?
        Все взгляды устремились на Себастиана, в точности как ему и хотелось.
        - Лиза говорила, что Рогер собирался с кем-то встретиться…
        Водитель, которому в недалеком будущем предстоит стать убийцей, поджидает в машине и, увидев идущего по противоположной стороне улицы Рогера, тихонько сигналит. Рогер пересекает улицу и после разговора через опущенное боковое стекло садится в «вольво», они уезжают. По пути водитель с Рогером что-то обсуждают и не приходят к согласию. Водитель заезжает на парковку возле стадиона, и Рогер выходит. Возможно, он неправильно понял ситуацию и чувствует себя триумфатором. Возможно, разговор был ему неприятен, и он спешит через стадион к дому. В любом случае он не представляет себе, что происходит у него за спиной. Водитель обдумывает ситуацию. Не видит выхода. Или, точнее, видит только один выход. Он принимает поспешное и непродуманное решение: выскакивает из машины, открывает багажник и достает ружье. Рогер идет через футбольное поле, не зная о том, что кто-то целится в него с парковки. Расстояние не слишком велико. Особенно если человек хорошо владеет оружием. Охотник или стрелок. Водитель стреляет. Рогер падает. Водитель соображает, что пуля, естественно, выведет на его след. Он бежит через стадион,
тащит Рогера в скрытый от глаз лес. Бежит обратно, объезжает вокруг на машине, извлекает пулю, наносит удары по телу, загружает его в автомобиль и везет к болоту, чтобы утопить.
        Себастиан умолк. По дороге проезжали редкие машины. В лесу пела одинокая птица.
        - Ты сказал стрелок. Ты по-прежнему считаешь, что это директор? - нарушил тишину Торкель.
        - Это лишь версия. Теперь, пожалуйста, продолжайте техническое обследование без меня. - Себастиан двинулся в сторону высоких домов. Торкель посмотрел ему вслед.
        - Куда ты?
        - Хочу поговорить с Леной Эрикссон, узнать, пользовался ли Рогер этим коротким путем. Если да, то это подтвердит мою версию и увеличит возможность того, что кто-нибудь видел здесь его и машину в какой-то другой раз.
        Остальные кивнули. Себастиан остановился и обернулся, сделав пригласительный жест.
        - Кто-нибудь хочет пойти со мной?
        Никто желания не изъявил.
        Себастиан быстро нашел хорошо утоптанную тропинку, ведущую на возвышение с серыми домами. Вскоре тропинка вывела его на асфальтированную пешеходную дорожку, которая, петляя, поднималась дальше наверх и скрывалась между домами. Себастиану помнилось, что дома построили, когда он еще учился в Пальмлёвской гимназии, но подходить к ним так близко, как сейчас, ему прежде не доводилось. Дома находились не в лучшей части города, а кроме того, его родители испытывали свойственную среднему классу неприязнь к съемным квартирам. Люди их круга жили на виллах. Себастиан увидел, что к оставшемуся внизу футбольному полю подъехали новые полицейские машины. Они пробудут там долго, в этом он не сомневался. Техническая сторона полицейской работы вызывала у него смешанные чувства. Умом он понимал ее важность - она давала веские доказательства, которые чаще всего имели решающее значение в суде и приводили к большему количеству обвинительных приговоров, чем его собственная специализация. Приводимые им доказательства, если их вообще можно назвать доказательствами, были гораздо более гибкими, и хороший адвокат мог
поставить их под сомнение, повернуть под другим углом и опротестовать. Это были скорее рабочие гипотезы и теории о темных движущих силах, более применимые на стадии предварительного следствия, чем в освещенном зале суда. Однако для Себастиана доказательства никогда не играли главной роли, им двигало не стремление содействовать обвинительному приговору. Его цель заключалась в проникновении в душу преступника. Вознаграждением для него являлась возможность предвидеть следующий шаг убийцы.
        Когда-то это занимало все его мысли, составляло главную цель его жизни, и сейчас он понимал, насколько ему этого недоставало. В последние дни он вновь ощутил привкус знакомого чувства, хотя, по правде говоря, работал даже не вполсилы. В концентрации заключалось нечто особенное. На секунду Себастиан почти забыл о своем горе и вечной боли. Он остановился, обдумывая эту мысль. Неужели возможно вернуться обратно?
        Обрести движущую силу.
        Одержимость.
        Сменить фокус.
        Разумеется нет. Кого он, собственно, пытается обмануть? Как прежде никогда уже не будет.
        Никогда.
        Об этом позаботятся его сны.
        Себастиан открыл застекленную входную дверь дома Лены Эрикссон. В Стокгольме обязательно бы имелся кодовый замок, а тут просто открывай дверь и заходи. Он не помнил, на каком этаже живет Лена. Табличка при входе извещала, что на третьем. Себастиан стал подниматься пешком, эхо от его тяжелой поступи разносилось по лестничной клетке с белесо-бежевыми стенами. На площадке третьего этажа он остановился. Странно. Дверь в квартиру Лены Эрикссон была приоткрыта. Себастиан подошел, позвонил в звонок и, осторожно надавив на дверь ногой, прокричал:
        - Есть кто-нибудь?
        Ответа не последовало. Дверь медленно открылась, и перед Себастианом оказалась маленькая прихожая. На полу какая-то обувь, коричневый комод с пачкой небрежно брошенных рекламных листков.
        - Есть кто дома?
        Себастиан вошел. Слева дверь, ведущая в туалет. Прямо - обставленная мебелью из магазина «ИКЕА» гостиная. Воздух спертый, сильно накурено. Жалюзи опущены, отчего квартира казалась темной, особенно при полностью выключенном свете.
        Себастиан зашел в гостиную и увидел, что на полу валяется стул и какая-то битая посуда. Он остановился с ощущением нарастающего беспокойства. Здесь что-то случилось. Тишина в квартире внезапно сделалась предвестницей беды. Себастиан быстро прошел дальше, в помещение, очевидно, представляющее собой кухню, и тут он увидел Лену. Она лежала на линолеуме необутая, ступни обращены в его сторону. Одна нога переброшена через другую. Кухонный стол перевернут, лежит на боку. Себастиан подбежал и склонился над Леной. Ему стала видна вытекшая из ее затылка кровь. Волосы у Лены совершенно слиплись, а кровь образовала под головой круглую сверкающую лужицу, словно глорию смерти. Он принялся искать на белой шее признаки пульса, но вскоре понял, что холод, который ощущали кончики его пальцев, мог означать только одно: он опоздал. Себастиан снова выпрямился и достал мобильный телефон. Только он собрался позвонить Торкелю, как телефон у него в руке зажужжал. Номер на дисплее Себастиан не узнал, но поспешно ответил взволнованным голосом:
        - Да!
        Звонил Билли. Его голос звучал ликующе, и Себастиан даже не успел сообщить, где он находится и что обнаружил.
        - Торкель тебе уже звонил?
        - Нет, но…
        - У Пальмлёвской гимназии имеется «вольво», - быстро проговорил Билли. - Вернее, у фонда, который ее содержит. Темно-синяя модель S-60 2004 года. И есть кое-что еще получше…
        Себастиан вышел в гостиную, подальше от тела. Ситуация представлялась слишком абсурдной, чтобы обсуждать с Билли модели машин «вольво».
        - Билли, послушай меня.
        Но Билли не слушал. Напротив. Он говорил, быстро и взволнованно:
        - Я получил распечатки разговоров с того телефона, откуда отправлялись эсэмэс Рогеру. С того же телефона звонили Франку Клевену и Лене Эрикссон. Улавливаешь, что это означает?
        Себастиан сделал глубокий вдох и уже собрался прервать Билли, когда заметил кое-что в комнате Рогера. Нечто такое, чего там ни при каких условиях не должно было быть. Почти не слушая Билли, он прошел оставшиеся несколько шагов до двери в комнату мальчика.
        - Теперь мы возьмем Грота! Он у нас в руках. - В голосе Билли прямо чувствовались торжествующие нотки. - Эй, Себастиан, ты меня слышишь? Теперь директора можно брать!
        - Этого не требуется… Он здесь.
        Себастиан опустил телефон и уставился на Рагнара Грота, висевшего на крюке от люстры в комнате Рогера.
        Рагнар Грот неотрывно смотрел на него мертвым взглядом.

        ~ ~ ~

        Остаток дня они работали не покладая рук. Действовали быстро и эффективно, не допуская при этом ни малейшей небрежности. События дня требовали полнейшей концентрации. Если до сих пор им не хватало прорыва, то теперь они, судя по всему, находились в нескольких шагах от раскрытия дела. Они не имели права на ошибку. Ни в чем. А справиться со всем было чрезвычайно трудно. Им требовалось время, чтобы сопоставить данные и получить техническое подтверждение материала и находок, а от них ждали молниеносного результата.
        Торкель пытался как можно дольше скрывать все от прессы - не в интересах расследования, чтобы информация о месте убийства или о двух трупах в квартире стала достоянием общественности. Но, как и при всех экстремальных расследованиях с большим количеством задействованных лиц, сведения о смерти директора Рагнара Грота вскоре просочились наружу. Начались бурные обсуждения, особенно в местной прессе, которая, похоже, имела доступ к хорошо информированному источнику в полиции, и тянуть было уже нельзя. Торкель и Хансер устроили общую пресс-конференцию, чтобы получить возможность хоть сколько-нибудь спокойно работать. Торкель, который обычно соблюдал крайнюю осторожность в высказываниях, суммировав вместе с Урсулой и Хансер кое-какие предварительные результаты, решил, что у них есть основания обещать скорый прорыв в расследовании. Когда они приехали, комната оказалась заполненной журналистами до отказа, и Торкель не стал тратить время на раскачку, а сразу приступил к делу.
        Обнаружены еще двое мертвых: мужчина и женщина.
        Женщина приходится близкой родственницей покойному Рогеру Эрикссону, и ее, судя по всему, лишил жизни мужчина, которого нашли мертвым.
        Многое указывает на то, что мужчина, уже ранее фигурировавший в расследовании, после смерти женщины покончил с собой.
        Впрочем, одно Торкель дал понять ясно: подозреваемым является не тот юноша, которого задерживали на ранней стадии расследования. Он по-прежнему вне подозрений. Торкель подчеркнул это еще раз, прежде чем закончить свое краткое выступление.
        Журналисты напоминали ос, перед которыми поставили клубничный сок. Вверх взметнулось множество рук, вопросы посыпались градом. Все говорили, не слушая друг друга, а только требуя ответов. Торкелю удавалось различать многократно повторяющиеся вопросы.
        Соответствуют ли действительности сведения о том, что речь идет о директоре Пальмлёвской гимназии?
        Действительно ли он является тем мужчиной, которого они нашли?
        Убитая женщина - это мать Рогера?
        Торкелю пришло в голову, что между двумя командами в этой тесной душной комнате ведется совершенно особая игра. С одной стороны - журналисты, на самом деле столь же хорошо информированные, как те, кому они задают вопросы. С другой стороны - полицейские, в чью задачу, по сути дела, входит придать уже известному статус официального. Одна сторона заранее знает ответы, а вторая - вопросы.
        Это не всегда бывало выражено столь явно, впрочем, Торкель давно не участвовал в расследованиях, где бы отсутствовала утечка информации. Во всяком случае, как только сведения выходили за пределы его маленькой группы.
        Торкель отвечал максимально уклончиво, упорно продолжая ссылаться на то, что расследование еще идет. Он привык уходить от вопросов журналистов. Вероятно, поэтому и не пользовался у них особой популярностью. Хансер приходилось труднее. Торкель мог это понять. Речь идет о ее городе, ее карьере, и соблазн иметь их лучше в друзьях, нежели в недругах, стал под конец брать верх.
        - Я могу сказать лишь, что некоторые следы ведут в сторону школы, - начала она, но тут Торкель быстро поблагодарил собравшихся от имени обоих и увел ее из зала.
        Торкель видел, что ей стыдно, но она все же попыталась оправдаться:
        - Они ведь все равно это уже знали.
        - Суть не в этом. Что им выдавать, решаем мы. Не наоборот. Это дело принципа. Теперь в школе начнется настоящий цирк.
        Как раз этого Торкелю хотелось избежать. Ведь школа теперь вышла на первый план как место потенциальных находок. Одной из первых мер, предпринятых Торкелем после страшной находки Себастиана, стало расширение зоны поиска, что он предварительно обсудил с Билли и Урсулой. Дом Грота обнаружил почти подозрительное отсутствие личных принадлежностей, не говоря о доказательствах. Машина числилась за фондом, содержащим школу, поэтому проведение обыска в здании представлялось совершенно естественным. Это было единственное известное им место, к которому Грот имел неограниченный доступ. Торкель быстро принял решение направить туда Урсулу, после того как та проведет предварительный осмотр нового места преступления. Однако ехать ей предстояло не одной, а вместе с Себастианом.
        К изумлению Торкеля, Урсула даже не запротестовала. Когда фрагменты мозаики были вот-вот готовы сложиться в единое целое, возможность раскрыть дело оказалась превыше собственного «я», а хорошо помещения школы знал только Себастиан. Конечно, знания у него были тридцатилетней давности, но тем не менее… Урсула даже предложила ему сесть на переднее сиденье.
        По пути в школу они не разговаривали.
        Всему есть предел.

* * *

        Оставленный в офисе Билли чувствовал себя совершенно не в курсе происходящего. Торкель попросил его попытаться установить местонахождение темно-синей машины S-60 с регистрационным номером BSG 228. В школе ее не было - это подтвердили и Урсула, и секретарши директора. Билли оповестил патрульных и решил все-таки отправиться в квартиру Лены Эрикссон. Он сделал все что мог, и ему хотелось составить собственное впечатление о новом месте преступления. Отделение полиции казалось более пустынным, чем обычно, и Билли заподозрил, что Торкель распорядился отправить большую часть персонала для оцепления мест преступления и школы. Теперь им предстояло проанализировать много мест. Футбольное поле, квартиру Лены, повторно - дом Грота и школу. Четыре интересных места одновременно - колоссальный объем работы. Торкелю пришлось выбирать, чем они будут заниматься сами, а что передадут криминалистам из полиции Вестероса.
        Усаживаясь в машину, Билли пребывал в приподнятом настроении. Впервые за долгое время он чувствовал, что раскрытие убийства Рогера не за горами. Все сейчас, похоже, шло им навстречу. Только бы так и продолжалось. Когда Билли сворачивал к дому Лены, один из патрульных вышел на связь и сообщил, что разыскиваемая машина стоит возле дома, к которому он направляется. Полминуты спустя Билли оказался рядом с «вольво» и позвонил Торкелю, чтобы рассказать о находке. Торкель вместе с Ваньей находился в квартире Лены и как раз нашел в одном из карманов директора ключи от «вольво».
        Казалось, теперь все действительно идет им навстречу.

* * *

        В течение тридцати минут Урсула с Себастианом осмотрели все помещения школы и теперь стояли перед грязно-серой стальной дверью в школьном подвале. Спустившимся вместе с ними вниз завхозу и даме из канцелярии эта дверь оказалась незнакома. Во времена Себастиана здесь находилось бомбоубежище, но никто точно не знал, для чего используется помещение за дверью сейчас. Сотрудники школы особой услужливостью не отличались, и завхоз с дамой из канцелярии не собирались помогать открывать дверь, не поговорив с директором. Себастиан посмотрел на них, и ему вспомнилось, как суетился персонал вокруг его собственного отца. Суетился - это, пожалуй, мягко сказано. Уважение, или, скорее, страх перед авторитетом, вероятно, въелось в здешние стены. Хватит!
        - Скажем так: я знаю, что Рагнару Гроту наплевать, откроете вы дверь или нет. Его это больше не волнует.
        Не помогло. Скорее напротив.
        Завхоз слегка заважничал и стал вдруг утверждать, будто у него все равно нет ключа от этой двери. И никогда не было. Дама из канцелярии согласно закивала. Себастиан подошел к ним ближе; он видел во взгляде завхоза сомнение. Власть Рагнара Грота заканчивается, они оба это знали, но каким-то образом именно это, вероятно, и придавало завхозу энергии. Последний бой перед падением института, всегда считавшего себя выше большинства. Себастиан смотрел на мужчину, сознавая, что в данный миг приблизился к уничтожению мечты отца больше, чем когда-либо. После этого Пальмлёвская гимназия и ее безупречная репутация уже никогда не будут прежними. Независимо от того, виновен директор или нет. Себастиан понимал это, того же мнения, вероятно, придерживался и стоящий перед ним мужчина. Хоть завхоз ничего и не знал о судьбе Рагнара, допросы и постоянные визиты полиции кое-что ему подсказали. Чистое вскоре перестанет быть чистым. Они смотрели друг на друга не отводя глаз. Себастиан видел перед собой уже не просто школьного завхоза, а бесконечную ложь, лицемерие и все, что олицетворяло собой творение его отца. Чтобы
зарядиться энергией, Себастиан сделал глубокий вдох, а затем приблизился еще на шаг с целью вытрясти все до последнего ключи из карманов стоящего перед ним некрупного мужчины. Дверь будет открыта. Урсула, редко видевшая Себастиана в столь воинственном настроении, остановила его.
        - Уходите отсюда! - Она жестом отправила персонал восвояси и посмотрела на Себастиана. - Мы полицейские. Не забывай. Веди себя соответственно.
        Потом она молча прошла мимо него. Себастиан посмотрел ей вслед, в виде исключения не находя язвительной ответной реплики, что обычно являлось его коньком. Но она ошибается. Он не полицейский. Он здесь только ради себя самого, а не ради кого-то другого. С этого начиналось, этим и закончится. Он с удовольствием поможет им «опустить» Пальмлёвскую гимназию, если только это будет в его силах, но потом - все, он пойдет дальше. Разыскивать женщину, с которой когда-то переспал.
        Только и всего.
        И ничего больше.
        Урсула молча вернулась. Она принесла с собой ящик с инструментами, поставила его на пол и открыла. Нырнула в него и появилась обратно с большой электродрелью. Всего тремя минутами позже вокруг Урсулы уже летала металлическая стружка, а она вовсю сверлила замок. Они общими усилиями надавили на дверь и заглянули в скрытую за ней комнату. Внутри все напоминало хорошо организованный офис. Разумеется, без окон, но с белыми стенами, мягким освещением и большим, темного цвета письменным столом, на котором стоял компьютер. Несколько стильных шкафчиков для документов, а в центре - английское кожаное кресло. По педантичному порядку Себастиан сразу понял, что они нашли то, что искали. Мебель стояла симметрично, придавая комнате сбалансированный вид, а расположение ручек и карандашей на письменном столе просто выкрикивало имя директора. Себастиан с Урсулой переглянулись и даже улыбнулись друг другу. Маленькая тайна директора, какой бы она ни была, теперь раскрыта.
        Урсула протянула Себастиану пару белых, с синеватым отливом латексных перчаток и вошла в комнату первой. Помещение напомнило Себастиану одну из образцовых комнат для допросов, которые он видел, когда вместе с Лили посещал Музей Штази в бывшей ГДР. Внешне все красиво и цивилизованно, но стены вибрируют от тайн и событий, которые, как предполагалось, никогда не выйдут наружу. Противоречие в запахе, которое они с Урсулой ощутили, едва войдя внутрь, только подкрепило это чувство: свежий лимон и сухая спертость воздуха.
        Они приступили к осторожному обследованию. Себастиан взялся за начищенные до блеска шкафчики, Урсула - за письменный стол. Буквально через несколько минут Себастиан сделал первую находку позади папок одного из шкафчиков. Он показал Урсуле пачку DVD-дисков с яркими фотографиями:
        - Real Men, Hard Cocks. Диски два и три. Интересно, где у него первый?
        Урсула сухо усмехнулась:
        - Мы ведь только начали. Ты его наверняка найдешь.
        Себастиан продолжал перебирать отдельные диски.
        - Bareback Mountain. Bears Jacking and Fucking[16]. He слишком разнообразно, - Себастиан отложил диски и продолжил обыскивать шкаф.
        - Посмотри-ка.
        Урсула подошла к нему и заглянула в шкафчик. Сзади за папками лежала коробка от мобильного телефона «Самсунг», на первый взгляд совсем новая. Урсула потянулась за коробкой.

        Обыск в квартире Лены Эрикссон подтвердил версию, которую разрабатывали Торкель с Ваньей. Грот по какой-то причине оказался дома у Лены. Они поругались. Глубокие раны на затылке Лены указывали на то, что ее толкнули или она сама упала и так сильно ударилась об острый край кухонного стола, что скончалась от полученных ран. Не удалось обнаружить ничего, опровергавшего версию того, что Рагнар Грот покончил с собой. На письменном столе Рогера Ванья даже нашла коротенькое прощальное письмо, написанное на вырванном линованном листе А4.
        Синей шариковой ручкой было написано: «Простите меня».
        После того как Урсула провела предварительное обследование квартиры и уехала с Себастианом в гимназию, дальнейшую работу организовывал Торкель. Главной проблемой стало не допустить излишней беготни по квартире, чтобы не повредить улики. Складывалось впечатление, что сюда по какой-то причине норовила заехать вся полиция Вестероса, и Торкелю пришлось спешно поставить при входе на лестницу мощного полицейского, который следил за тем, чтобы внутрь заходили только те, кому следовало.
        Первым делом они сконцентрировались на телах. Сфотографировали их во всех мыслимых ракурсах, чтобы как можно скорее отправить на вскрытие. Ванья нашла в Лениной сумочке ее мобильный телефон, который дал дополнительные сведения о развитии событий, приведших к трагедии.
        Два часа спустя после того, как Лена покинула отделение полиции, где ей показали снимки темно-синего «вольво» S-60, она позвонила по телефону. Разговор длился всего двадцать пять секунд. Позвонила мужчине, висевшему в спальне ее сына и имевшему доступ к темно-синему «вольво» S-60. Все говорило о том, что Лена узнала машину, но по какой-то причине предпочла им об этом не сообщать.
        Возникал вопрос: почему?
        Почему она предпочла связаться с Гротом?
        Ванья немедленно предположила, что между Леной и Гротом должна существовать какая-то связь, о которой им не известно. Когда минутой позже позвонила Урсула и рассказала, что они с Себастианом обнаружили в гимназии потайную комнату, просто напичканную уликами против Грота, Ванья поняла, что не ошиблась.
        Особенно веской уликой был телефон с анонимной сим-картой, лежавший в упаковке в шкафчике для документов. Перечень разговоров с него включал только три номера.
        Один принадлежал Франку Клевену, а остальные два - Рогеру и Лене Эрикссонам. Кроме того, именно с этого телефона посылались умоляющие эсэмэс Рогеру непосредственно перед его смертью. Ванья включила на своем телефоне громкую связь, чтобы Торкель тоже мог слышать новости. Еще Себастиан с Урсулой обнаружили школьную книгу бухгалтерского учета и массу гей-порно. Все четверо решили встретиться в отделении через час.

* * *

        Билли немного задержался, и, когда он вошел, остальные уже начали обсуждение. В конференц-зале, казалось, стало теплее, будто последние часы не только накалили атмосферу в самом расследовании, но и повлияли на окружающую среду. Урсула кивнула Билли.
        - Ну, как я сказала, гимназия была для Рагнара Грота поистине любимым чадом. Он занимался всем, даже лично вел бухгалтерский учет. Вот, взгляните, - Урсула достала несколько листов А4 и раздала остальным. - Мы искали связь между Гротом и Леной Эрикссон. В бухгалтерской книге за последний месяц бросаются в глаза три статьи расхода с рубрикой «Личные расходы». Сперва две тысячи крон, а потом еще дважды по пять тысяч.
        Урсула сделала паузу. Все в комнате догадывались, к чему она клонит, но дружно промолчали, поэтому она продолжила:
        - Я позвонила в банк. Лена Эрикссон вносила на счет примерно такие же суммы буквально день спустя.
        Урсула неоспоримым образом связала покойных между собой.
        - Шантаж? - подкинул мысль Торкель.
        - Почему бы он иначе выдал ей двенадцать тысяч крон?
        - Особенно учитывая, что Рагнар параллельно посылал Рогеру эсэмэс с просьбой что-то там прекратить, - добавила Ванья, указывая на телефон в новенькой упаковке.
        - Вопрос в том, что именно он просил прекратить, - заметил Билли, которому хотелось тоже войти в игру. - Здесь тоже существует пара вариантов.
        - Нам известно, что Рагнар любил мальчиков, - сказала Ванья, кивнув на лежащие на столе порнофильмы. - Возможно, Лена об этом узнала.
        - Неужели ты заплатила бы двенадцать тысяч за то, чтобы никто не узнал, что ты смотришь на компьютере гей-порно? - поинтересовался Себастиан с резонным скепсисом в голосе. - Он мог просто выбросить диски. Для успешного шантажа она должна была разузнать о чем-то более криминальном.
        - Например о чем? - спросила Ванья.
        - Я думаю о том, что сказала тебе Лиза. Что у Рогера имелись тайны… - Себастиан помедлил с окончанием предложения, и Ванья сразу поняла, на что он намекает.
        Она взволнованно выпрямилась на стуле.
        - …и что он с кем-то встречается. С Рагнаром Гротом?
        Остальные посмотрели на Ванью и Себастиана. В их словах, конечно, что-то было. Все понимали, что тайна, ставшая причиной трагедии, несомненно, являлась для Рагнара Грота очень серьезной, чтобы не сказать роковой. Запретные сексуальные отношения с шестнадцатилетним учеником определенно подпадали под эту категорию.
        - Лена могла узнать об этом. И вместо того, чтобы заявить на него, решила извлечь из ситуации личную выгоду.
        - Нам известно, что она нуждалась в деньгах. Она ведь даже продала интервью тем, кто предложил ей заплатить больше всех, правильно? - Ванья вопросительно кивнула подошедшему к доске Торкелю.
        Он теперь снова был в форме. Все прежнее раздражение как ветром сдуло. Личную драму тоже.
        - Ладно, давайте попробуем проработать эту версию, - продолжая говорить, он принялся набрасывать на доске почти нечитабельные заметки. Его почерк ухудшался пропорционально степени экзальтированности. - За месяц до убийства Рогера Рагнар Грот начал выплачивать Лене деньги. Как мы предполагаем, чтобы помешать ей предать что-то огласке. Так? Возможно, его интимные отношения с ее сыном. Что нам на это указывает? Давайте здесь на секунду остановимся, - он требовательно посмотрел на членов своей команды, желая услышать их соображения.
        Первой высказалась Ванья:
        - Мы знаем, что Грот был гомосексуалистом. Мы также знаем, что он посылал Рогеру эсэмэс, стремясь что-то прервать или прекратить. Значит, их что-то связывало. Лиза рассказала, что, по ее мнению, Рогер с кем-то тайно встречался.
        - Подожди-ка. - Торкель не успевал записывать.
        Ванья замолчала.
        - Нам известно, что Грот был в мотеле в тот вечер, когда Рогер находился поблизости, - продолжила она, увидев на доске нечто похожее на «встречаться» и «тайно». - Мы знаем, что Грот использовал мотель для сексуальных свиданий. Кроме того, Рогера в тот вечер поджидала школьная машина, в которую тот, по всей вероятности, сел. Многое указывает на то, что машина отвезла его к футбольному стадиону.
        - Я могу, если хотите, немного рассказать о машине, - вставил Билли. - Там обнаружено кое-что интересное.
        Торкель кивнул.
        - Конечно, давай.
        - К сожалению, никаких видимых следов крови в машине нет, но я нашел в ней отпечатки пальцев Рогера, Рагнара Грота и еще двоих людей. Отпечатки Рогера имеются на двери возле пассажирского сиденья и на бардачке. Кроме того, я обнаружил в багажнике рулон полиэтилена, который можно использовать, чтобы завернуть тело. Урсуле придется заглянуть в машину после совещания, чтобы проверить, нет ли там следов крови и ДНК. У машины к тому же подходящие шины, «Пирелли П7», - Билли встал и выложил на стол изрядно потрепанную книгу в жесткой красной обложке. - Еще я нашел журнал с путевыми листами. Любопытно, что там значится поездка в четверг накануне исчезновения Рогера, а следующая - в понедельник, после выходных. Однако между ними не хватает семнадцати километров.
        - Значит, кто-то воспользовался машиной между пятницей и утром понедельника и наездил семнадцать километров? - спросил Торкель, лихорадочно записывая на доске.
        - Согласно журналу - да. Вообще-то при желании легко датировать дополнительный километраж более поздним числом. Однако семнадцать километров не вписаны.
        Себастиан бросил взгляд на карту, висящую рядом с Торкелем:
        - Путь от школы к мотелю, футбольному полю, болоту Листачер и обратно к школе, пожалуй, составляет больше семнадцати километров.
        Билли кивнул.
        - Да, в этом-то и загвоздка, но, как я сказал, путевыми листами легко манипулировать. В любом случае машиной пользовались. - Билли снова сел.
        Торкель согласился.
        - Хорошо, после совещания Урсула осмотрит машину, - согласился он и продолжил: - Но мы не должны забывать о Петере Вестине, школьном психологе.
        Торкель записал его имя на доске.
        - Нам известно, что Рогер в течение года его неоднократно посещал. Представляется логичным, что если кто-то еще знал о его предполагаемой связи с Гротом, то это Вестин. Возможно, он даже беседовал с Гротом. Тогда понятно, почему исчез его блокнот. Ведь о чем обычно разговаривают с психологом?
        - Это, вероятно, знает Себастиан, - в шутку ответила Ванья.
        Все, кроме Себастиана, улыбнулись. Он же не спеша смерил ее взглядом:
        - Ну, ты ведь читала мою книгу, значит, тоже должна знать.
        Торкель посмотрел на обоих и покачал головой.
        - Давайте не будем отвлекаться от темы. Разумно предположить, что если между Рогером и директором существовали тайные сексуальные отношения, то Рогер вполне мог рассказать о них Вестину.
        - Нет, не сходится, - возразил Себастиан. - Сожалею. Рогер ведь хотел вписаться, стать в школе своим. Для этого ему требовались деньги. Может, он и продавал Гроту сексуальные услуги, но никогда бы не рассказал об этом Вестину. Это было бы равносильно уничтожению копилки.
        - Может, его каким-то образом принуждали? - предположила Урсула.
        - Не думаю. Он уходил от Лизы, чтобы с кем-то встречаться.
        - Как ни крути, мне трудно представить, что Вестин умер не потому, что знал что-то о Рогере, - продолжила Урсула. - Альтернативы просто нет. Особенно учитывая то, что исчез только его блокнот.
        В дверь постучали, и в комнату вошла Хансер. На ней был красивый темно-лиловый костюм, похоже, совсем новый, и Торкель не мог отделаться от мысли, что она купила его специально для того дня, когда дело будет раскрыто. Чтобы хорошо выглядеть на фотографиях. Она явно готовится к следующей пресс-конференции. Тогда остановить ее будет еще труднее.
        - Я не собираюсь вам мешать, - сказала она, - только хочу спросить, нельзя ли мне присутствовать?
        Торкель кивнул и показал рукой на свободный стул с короткой стороны стола. Хансер села - аккуратно, чтобы не помять одежду.
        - Мы прорабатываем возможные сценарии, - пояснил Торкель, указывая на свои неразборчивые каракули на доске. - Нам стало известно, что Рагнар Грот тайно выплачивал Лене Эрикссон деньги. По всей видимости, шантаж. Вероятно, из-за того что Рогер был любовником Грота, добровольно или по принуждению, - взгляд Хансер сделался более сосредоточенным, она даже наклонилась вперед. - Школьная машина имеет подходящие шины, на ней имеются отпечатки пальцев Рогера и директора, и мы знаем, что она в интересующий нас вечер стояла на улице возле мотеля. Следов крови мы пока не обнаружили, так что придется осмотреть машину еще раз. Мы по-прежнему считаем, что убийство не планировалось заранее, но Грот с Рогером поехали на машине к футбольному стадиону. Там что-то пошло не так. Грот застрелил Рогера, а потом сообразил, что необходимо извлечь пулю. Когда мы утром спрашивали Лену Эрикссон, не знакома ли ей эта машина, Лена нам солгала. Однако она узнала, что ее сына убил Рагнар Грот. Она решила на этот раз надавить на него как следует, но Грот начал выяснять с ней отношения, и ситуация вышла из-под контроля, - Торкель
остановился перед Хансер.
        - Мне кажется, звучит правдоподобно.
        - Пока это лишь цепочка косвенных доказательств. Нам необходимо найти подтверждающие ее улики.
        Ванья и Билли кивнули. В те мгновения, когда возможное становилось вероятным, всегда возникало особое чувство. Теперь требовалось лишь найти способ превратить вероятное в доказуемое.
        Внезапно Себастиан в одиночку зааплодировал, и его аплодисменты вызывающим эхо разнеслись по небольшому помещению.
        - Браво. О том, что ряд мелких деталей не совсем вписывается в вашу потрясающую версию, мне, наверное, лучше умолчать? Я не хочу портить общее настроение.
        Ванья бросила сердитый взгляд на Себастиана, развалившегося на стуле с надменным видом.
        - Не поздновато ли сейчас об этом думать?
        Себастиан демонстративно улыбнулся ей и показал рукой на лежащую на столе кипу дисков с фильмами:
        - Мужчины. Настоящие мужчины. Взрослые мужчины. Маленькими мальчиками Рагнар Грот не увлекался. Он любил мускулатуру и большие пенисы. Посмотрите на Франка Клевена. Зрелый мачо. Не какой-нибудь безусый подросток. Вы заблуждаетесь, полагая, что у гомосексуалистов нет предпочтений, что для них главное - наличие пениса, все равно какого.
        - Однако некоторые мужчины не могут устоять перед сексом, невзирая на предпочтения. Кому, как не тебе, это знать? - заметила Урсула.
        - Для меня главное не секс, а завоевание. Это совсем другое дело.
        - Не можем ли мы не отклоняться от темы? - Торкель посмотрел на них умоляюще. - Тогда все же будет несколько проще. Конечно, ты прав, Себастиан. Мы не знаем, действительно ли Грот и Рогер состояли в сексуальных отношениях.
        - Меня здесь смущает еще одно, - продолжил Себастиан. - Самоубийство Рагнара. Оно тоже не вписывается.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Посмотрите на нашего убийцу. Убивать Рогера он, может, и не планировал, но, когда это произошло, он не гнушался никакими средствами, чтобы это скрыть. Даже вырезал сердце, чтобы избавиться от пули.
        Себастиан встал и принялся расхаживать по комнате.
        - Почувствовав угрозу со стороны Петера Вестина, он его тут же устранил. Он подбросил улику к Лео, вломился в кабинет Вестина. Будучи загнанным в угол, он каждый раз действовал очень целеустремленно. Исключительно ради того, чтобы его не раскрыли. Он хладнокровен. Расчетлив. Не подвержен стрессу. Он бы ни за что не повесился в комнате мальчика и уж точно не стал бы просить прощения. Ведь он не испытывает угрызений совести.
        Себастиан закончил, и воцарилось молчание. Противоречивые чувства. Авторитет и рассуждения Себастиана против желания считать, что раскрытие дела уже не за горами. Первой заговорила Ванья:
        - О’кей, господин Фрейд, только один маленький вопрос. Допустим, ты прав. Это не Грот, а совершенно другой убийца. Грот просто был в мотеле. Его машина просто стояла в том месте, мимо которого шел Рогер, как раз когда собирался с кем-то встретиться. Он вел машину. Рогер сидел в ней. Они едут к футбольному стадиону, но убивает его кто-то другой. В этом заключается твоя версия? - Она откинулась на спинку стула с суровым, но все же явно торжествующим видом.
        Себастиан остановился и спокойно посмотрел на нее.
        - Нет, своей версии я не выдвигал. Я только говорю, что ваша версия ошибочна. Мы что-то упускаем.
        У Торкеля зазвонил телефон. Он извинился и ответил на звонок. Себастиан вернулся на свое место и сел. Торкель некоторое время слушал молча, потом заговорил. Его голос звучал, мягко говоря, решительно:
        - Везите сюда. Немедленно.
        - Ваши криминалисты только что сделали в доме Грота новую находку, - обратился он к Хансер, положив трубку. - Они обнаружили в печке блокнот, принадлежавший Петеру Вестину.
        Хансер выпрямилась и улыбнулась. Теперь ясно, что это Рагнар Грот. Однозначно.
        - Себастиан, как же это вписывается в его психологический портрет? - не удержавшись, спросила Ванья.
        Себастиан знал ответ. Но он окончательно утратил интерес.
        Они ведь все равно уже приняли решение.

* * *

        Себастиан покинул конференц-зал.
        Оставшимся хотелось все закончить. Он мог их понять. Дело было сложным, они вымотались и устали. Лежавшее на поверхности решение казалось идеальным. Но Себастиана «поверхность» не устраивала. Он всегда стремился к скрытой под ней связи. К четким ответам. Когда все, что он знал, сходилось. Когда действие, последствия, движущая сила и мотив - все говорило об одном. Рассказывало ту же самую историю.
        На поверхности такого не бывает.
        Что ему, собственно, беспокоиться? Цепочка косвенных доказательств безупречна, и в личном плане ему бы следовало быть более чем удовлетворенным. Следовало бы бурно радоваться. Возведенный его отцом храм знаний будет теперь замаран, осквернен, низвергнут, лишен статуса обители богов и растоптан действительностью.
        В огромные окна светило вечернее солнце, Себастиан прошел несколько шагов к центру большого помещения, заполненного работающими полицейскими, а потом остановился и оглянулся на Торкеля и остальных в конференц-зале. Они собирали вещи. Блокнот Вестина в печке у Рагнара Грота. Большинство страниц сгорело, значит, потенциальные доказательства отсутствуют, но сам факт, что блокнот обнаружили у Грота, еще больше убедил Хансер. Для Себастиана эта находка делала историю только более туманной. Тот Рагнар Грот, с которым он встречался, никогда бы не допустил такой оплошности. Ни малейшего шанса. Он не допускал, чтобы ручка или бумага лежали не на месте. Не сходится. Когда Себастиан услышал, где нашли блокнот, он посмотрел на Урсулу. Она наверняка разделяла его мнение, уж настолько-то он ее знал. Хотя они вечно препирались по поводу деталей, они на самом деле искали того же - глубины. Четкого уравнения. И действительно, у нее во взгляде он видел то же сомнение, какое испытывал сам, но в виде исключения она изменила своему прежнему «я». Она явно дала слабину, отвлекшись на ужин с Микаэлем, когда они с Билли
обыскивали дом. Она не успела осмотреть эту часть дома, положившись на Билли. А Билли ошибочно полагал, что она уже там все посмотрела. Урсула обычно так просто ничего не пропускала. Все в комнате видели, как ей стыдно, и тогда Себастиан принял решение. Он устал от всего этого. Раз они довольны, он тоже будет доволен. Произойдет лишь то, что они втопчут имя Рагнара Грота в грязь, а настоящий убийца останется разгуливать на свободе.
        И то и другое Себастиан мог спокойно пережить.
        Поэтому он встал и ушел.
        Теперь он стоял, глядя на них в последний раз. Потом надел пальто и пошел. Он успел уже почти выйти из здания полиции, когда услышал позади себя голос. Это оказался Билли. Он направлялся к Себастиану, озираясь по сторонам, а подойдя, слегка понизил голос:
        - У меня вчера образовалось немного свободного времени.
        - Вот как. Рад за тебя.
        - Не знаю, зачем он тебе понадобился, но я нашел адрес той Анны Эрикссон, которую ты искал.
        Себастиан смотрел на Билли. Он даже не мог разобраться в своих чувствах. Внезапно она оказалась близко. Взявшись ниоткуда. Через тридцать лет. Женщина, которой он не знает. Готов ли он? Хочется ли ему этого? Наверное, нет.
        - Это ведь не имеет никакого отношения к расследованию?
        Билли смотрел на него испытующе. Лгать Себастиан был не в силах.
        - Да, не имеет.
        - Тогда я не могу дать тебе адрес, ты же знаешь.
        Себастиан кивнул. Билли внезапно наклонился и прошептал:
        - Стуршерсгатан, 12, в Стокгольме, - потом он улыбнулся и пожал руку Себастиана. - Мне все-таки очень понравилось с тобой работать.
        Себастиан кивнул. Но не смог изменить себе. Особенно сейчас, когда он получил то, ради чего изначально пришел.
        - Я был бы рад, если бы мог ответить тем же.
        С этим он ушел, решив больше никогда не возвращаться.
        Никогда.

        ~ ~ ~

        Человек, который не был убийцей, едва мог усидеть на месте. Информация шла везде: в интернете, по телевидению, по радио. Полиция, похоже, совершила решающий прорыв. Кульминацией стал показанный по телевидению короткий репортаж с последней пресс-конференции. В центре сидела женщина - начальник полиции в элегантном костюме, а рядом с ней - комиссар из Госкомиссии, которого он уже несколько раз видел. Женщина широко и расслабленно улыбалась, ее улыбка казалась такой широкой и белоснежной, что он готов был подумать, будто женщина недавно отбелила зубы и хотела их продемонстрировать. Комиссар же изменился мало, держался как всегда формально и серьезно. Женщина - в кадр попала табличка с именем, сообщавшая, что ее зовут Керстин Хансер, - рассказала, что у полиции есть подозреваемый в убийствах. Они достаточно уверены для того, чтобы довести это до сведения общественности уже сейчас, хотя детали смогут изложить только по окончании технического обследования. К прорыву привели утренние трагические события, и подозреваемым является мужчина лет пятидесяти, проживавший в Вестеросе и покончивший с собой. Они
не назвали его, но все местные жители знали его имя и так.
        Особенно человек, который не был убийцей.
        Директор Рагнар Грот.
        Он сам накануне наткнулся на этот слух на одном из сайтов. Сайт назывался «Флэшбек» и был забит злобными сплетнями и догадками обо всех и вся. Впрочем, там имелось на удивление много правдивой информации. Под рубрикой «Ритуальное убийство в Вестеросе» он обнаружил анонимную реплику, в которой решительно утверждалось, что директора Пальмлёвской гимназии забрали в полицию для допроса. Человек, который не был убийцей, сразу позвонил в канцелярию школы и попросил связать его с директором, но ему ответили, что тот до конца дня пробудет в служебной командировке. Он отпросился на работе и почти бегом кинулся к машине. Узнав в справочном домашний адрес директора, он быстро поехал туда. Припарковался на улице чуть поодаль и осторожно прогулялся мимо двухэтажного дома, разумеется, как можно более незаметно, но стоявшая перед домом машина сказала ему все. Она, конечно, не имела никаких опознавательных знаков, но он ее узнал.
        Та же машина несколькими днями раньше стояла перед домом Лео Лундина.
        Человека, который не был убийцей, бросило в жар, как будто он крупно выиграл в лотерею и об этом никому не известно. С выигрышем можно делать все что угодно. Пока он там стоял, открылась дверь, и из дома вышла женщина. Он пошел прочь, чтобы не привлекать ее внимания, но она, похоже, была целиком поглощена своими мыслями и казалась раздраженной. Это он определил по тому, как она захлопнула дверцу машины. Он прошел еще немного, но, когда она проехала мимо, осторожно огляделся и вернулся к собственной машине. Дом был довольно большим.
        Десять минут, чтобы привезти блокнот.
        Десять минут на обратную дорогу.
        В доме остался один полицейский.
        Может получиться.
        Получилось.

        ~ ~ ~

        Себастиан стоял, разглядывая темный родительский дом. Вечер выдался холодный, а Себастиан был слишком легко одет, но пронизывающий холод его не волновал, он даже скорее соответствовал моменту. Стало быть, настало время для того, что он собирался сделать сразу по приезде, но чему помешали события последних дней. Завтра все будет по-другому. Он уедет. Исчезнет. Ему даже удалось раздобыть адрес, из-за которого он изначально включился в расследование.
        Стуршерсгатан, 12.
        Там может находиться ответ.
        Если ему все-таки захочется его узнать.
        Стоя тут, Себастиан осознал, что во всем произошедшем на самом деле имелось кое-что положительное. Эти письма и открывавшаяся в них колоссальная перспектива, впрочем, даже расследование, работа с Госкомиссией зарядили его энергией. Его дни оказались заняты чем-то иным, нежели мешаниной из угрызений совести и ужаса, чересчур долго повсюду сопровождавшей его. Те чувства, разумеется, никуда не исчезли, сон оставался при нем каждую ночь и по утрам его неизменно будил запах Сабины, но боль утраты больше не парализовывала его полностью. Ему дали прикоснуться к возможности другой жизни. Это одновременно пугало и манило его. В ставшей ему привычной жизни существовала некая надежность. Как бы негативно она на нем ни сказывалась, в рутине присутствовало определенное удобство. Позиция, в каком-то смысле выбранная им самим и говорившая его внутренней сущности.
        Что он недостоин счастья.
        Что он обречен.
        Он знал это с самого детства. Цунами, казалось, лишь подтвердило это.
        Себастиан повернулся к дому Клары. Она стояла на крыльце и наблюдала за ним. Он ее проигнорировал. Может, он и правда стоит на пороге решающего мгновения жизни? Что-то, во всяком случае, произошло. Он ведь ни разу не был с женщиной после Беатрис. Даже и не думал о сексе. Это что-нибудь да значит. Он посмотрел на часы: 19:20. Маклеру следовало бы уже приехать. Предполагалось, что они встретятся в семь и быстро подпишут контракт, чтобы Себастиан смог уехать в Стокгольм на девятичасовом поезде. Таков был план. Почему же маклера еще нет? Себастиан раздраженно зашел в дом и зажег свет на кухне. Позвонил маклеру, некоему Петеру Нюландеру, который, взяв после нескольких сигналов трубку, извинился и сказал, что по-прежнему продолжает показывать какую-то недвижимость и сможет приехать не раньше завтрашнего утра.
        Типично.
        Еще одна ночь в этом проклятом доме.
        Вот тебе и решающее мгновение жизни.

* * *

        Торкель снял пиджак и ботинки и, смертельно уставший, улегся на мягкую гостиничную кровать. Он на секунду включил телевизор, но тут же снова выключил его, едва увидев кадры с пресс-конференции. И не только потому, что терпеть не мог смотреть на самого себя, - ему не давало покоя их дело. Торкель попытался прикрыть глаза и немного отдохнуть, но не получилось. Недовольство не отпускало. Цепочка косвенных улик его вполне устраивала, ведь он сам ее и выстроил, но ему не хватало неоспоримого доказательства. Доказательства, которое могло бы полностью убедить его в их правоте. Больше всего ему не хватало следов крови. Даже при наличии промышленного полиэтилена полностью устранить такую субстанцию, как кровь, преступнику крайне трудно. В этой органической жидкости настолько много оставляющих следы веществ, что для ее выявления вполне достаточно микроскопического количества. Тем не менее в «вольво» следы крови отсутствовали. Урсула чувствовала то же самое, он это знал. После совещания она несколько часов отчаянно провозилась с машиной, но ничего не обнаружила. Если он хорошо знает Урсулу, то она
по-прежнему не ушла и продолжает осмотр. Она достаточно упустила в доме Рагнара Грота с этой книжкой, чтобы теперь выпустить что-либо из рук, не перепроверив трижды. Но остановить или хотя бы немного сдержать Хансер было невозможно, и ей удалось привлечь на свою сторону комиссара полиции лена. Торкель и Хансер ходили к нему за полчаса до запланированной Хансер пресс-конференции. Торкель умолял дать ему еще немного времени, ведь какой-нибудь день не мог иметь для них особого значения. Однако он быстро понял, что сидящие перед ним хотят победить немедленно. Они, по сути, больше политики, нежели полицейские, осознал он, лихорадочно пытаясь склонить их к более осторожной позиции. Им раскрытие дела было необходимо для дальнейшего карьерного роста без пятна в характеристике. Для Торкеля же оно являло собой нечто большее - правду. Ее заслуживали жертвы, к его собственной карьере раскрытие дела отношения не имело. Под конец они его уломали. Торкель чувствовал, что мог бы бороться жестче, но он устал, был измучен и на самом деле тоже стремился поскорее покончить с этим расследованием. Плохие аргументы, но
такова реальность. Все равно решает здесь не он, а комиссар полиции лена. Ему уже не в первый раз приходилось мириться с ситуацией. В такой организации, как полиция, к этому приходится привыкать. Иначе можно закончить как Себастиан - стать несносным отшельником, с которым больше никто не хочет работать. Торкель снова потянулся к пульту в надежде на то, что программа новостей закончилась, но прежде, чем он успел включить телевизор, в дверь тихонько постучали. Он встал и открыл. За дверью оказалась Урсула. Она тоже выглядела усталой.
        - Что-нибудь нашла?
        Урсула помотала головой:
        - Машина показывает ноль кровяного протеина и даже обычного белка. Крови там просто-напросто нет.
        Торкель кивнул. Они немного постояли молча. Казалось, никто из них не знал, как продолжить разговор.
        - Значит, вероятно, завтра поедем домой? - под конец произнесла она.
        - Да, похоже на то. Хансер наверняка захочет завершить дело сама, а мы здесь по ее просьбе.
        Урсула понимающе кивнула и повернулась, чтобы уйти, но Торкель остановил ее:
        - Ты пришла, только чтобы рассказать о машине?
        - Вообще-то нет, - она посмотрела на него. - Но, думаю, можно этим ограничиться. Я как-то не знаю, что еще сказать.
        - Себастиана в любом случае уже больше нет.
        Урсула кивнула:
        - Зато с остальным полная неразбериха.
        - Знаю. Мне очень жаль.
        - Мне кажется, что в этом не только твоя вина.
        Она посмотрела на него. Подошла поближе и коснулась его руки:
        - Но я думала, что ты меня знаешь. Правда.
        - Пожалуй, теперь знаю.
        - Нет, придется, вероятно, выразиться яснее.
        Торкель засмеялся:
        - Ты выразилась достаточно ясно. Можно ли осмелиться пригласить тебя войти?
        - Попробуй. - Она улыбнулась и вошла в комнату.
        Он запер за ней дверь. Урсула повесила сумку и куртку на стул и пошла принимать душ. Торкель снял рубашку и приготовил постель. Урсула любила такую последовательность: первой в душ шла она, затем он, а потом он залезал к ней в постель. Таков был установленный ею порядок, ей нравилось именно так. Ее правила.
        Только в командировках.
        Дома - никогда.
        Никаких планов на будущее.
        И, подумал Торкель, неколебимая преданность ей. Это ему следует добавить.

        ~ ~ ~

        Себастиан никак не мог заснуть. Слишком многое крутилось в голове, слишком много всего произошло. Поначалу он думал, что расслабиться ему не дает стокгольмский адрес. Пожалуй, ничего удивительного: как можно заснуть, имея впереди то ли почти непостижимую возможность, то ли риск? Однако дело было не только в адресе. Существовало кое-что еще помимо потенциальных последствий письма из прошлого. Другой образ, куда более актуальный и отчетливый. Образ юноши, идущего через футбольный стадион навстречу своей смерти. Юноши, которого ему не удалось понять. За все это время. Он чувствовал, что здесь-то и кроется ошибка. Они слишком быстро начали концентрироваться на периферии вместо центра. Аксель Юханссон, Рагнар Грот, Франк Клевен - все логично. Они искали преступника.
        Но совсем забыли о жертве. У Себастиана возникло ощущение, что здесь-то они и начали терять взаимосвязь. Рогер Эрикссон - юноша, являвшийся центром трагедии, - по-прежнему оставался загадкой.
        Себастиан поднялся и пошел на кухню. В холодильнике все еще стояло несколько бутылок минеральной воды с бензоколонки. Он открыл одну из них и уселся за кухонный стол. Потом принес сумку и достал бумагу, ручку и оставшиеся у него материалы расследования. Бумаги и папки, которые ему наверняка следовало вернуть. Он совершенно забыл про них, да и был не из тех, кто возвращается ради того, чтобы отдать какие-то копии. Причем всегда. Напротив, он предпочитал иметь под рукой как можно больше материалов - именно для таких случаев, как сейчас. Так он работал всегда, когда, давным-давно, работал всерьез, и его порадовало, что он хотя бы не утратил привычку набивать сумку. К сожалению, материал не содержал почти ничего о Рогере. В основном отдельные бумаги, полученные из двух его школ. Себастиан отложил их в сторону, открыл в блокноте чистый лист, взял ручку и решил немного систематизировать мысли. Сверху он написал большими буквами:

        СМЕНИЛ ШКОЛУ

        Себастиан вырвал страницу и положил ее на дальний край стола. Ему обычно нравилось работать с опорными словами на отдельных листах, создавая таким образом простор для мыслей. Следовало прочувствовать доступные части скелета, чтобы затем посмотреть, как их можно повернуть и нарастить. Себастиан продолжил:

        НИКАКИХ ДРУЗЕЙ

        Ограниченность круга друзей Рогера стала для полиции одной из проблем. У него было слишком мало приятелей, о нем почти никто ничего не знал. Лиза оказалась его девушкой только понарошку, а друг детства Юхан от него отдалился. Просто-напросто одинокий человек. С одинокими людьми разбираться труднее всего.

        ПОСЕЩАЛ ПСИХОЛОГА

        Покойного Петера Вестина. Вероятно, чтобы хоть с кем-то поговорить. Еще больше подтверждает тезис о его одиночестве. Возможно, ему требовалось выговориться, чтобы с чем-то справиться.

        НУЖДАЛСЯ В ДЕНЬГАХ

        Торговля спиртным и вся история с Акселем оказались побочным следом. Но Рогер, похоже, был на многое способен ради денег. Деньги ему требовались для того, чтобы вписаться, стать равным. Особенно в новой школе, в престижной Пальмлёвской гимназии.

        МАТЬ ПОЛУЧАЕТ ДЕНЬГИ ОТ ДИРЕКТОРА

        Порочное отношение к деньгам, похоже, было для семьи характерным. Версия с шантажом казалась весьма вероятной. Лена знала нечто, вынуждавшее Рагнара Грота платить ей за то, чтобы это не вышло наружу. Наверняка нечто, способное нанести урон репутации школы, поскольку он и жил исключительно ради репутации школы. Единственным известным Себастиану связующим звеном между Леной и Гротом был Рогер. Из этого вытекало:

        ЛЮБОВНИК ГЕЯ?

        Но он быстро зачеркнул рубрику.
        Этот тезис в цепи косвенных улик беспокоил его больше всего. Такие отправные точки нередко начинают слишком доминировать и способны повлиять на весь ход расследования. Сейчас же следовало мыслить свободно, не замыкаться на чем-нибудь, а рассматривать связи, не наделяя их излишним значением. Решение, как правило, кроется в мелких деталях. Он это знал, поэтому предпочел написать:

        ТАЙНЫЙ ЛЮБОВНИК / ТАЙНАЯ ЛЮБОВНИЦА

        Этот след тоже казался в общем-то слабоватым. Ощущение Лизы, подхваченное и усиленное Ваньей. Ощущение, которое разделял и он сам. Оно вполне могло быть их субъективным восприятием слова «тайна». То, что человек скрывает, непременно имеет отношение к сексу. Есть ли что-нибудь другое помимо ощущения, что подтверждало бы их правоту? Да, кое-что есть. Он обозначил следующую рубрику:

        «ВСЕ РАЗГОВОРЫ ТОЛЬКО О СЕКСЕ»

        Ведь так сказал им с Ваньей Юхан, когда они беседовали с ним возле палатки. Возможно, это важнее, чем ему показалось поначалу. Ведь, по словам Юхана, они с Рогером отдалились друг от друга именно поэтому. Это, бесспорно, свидетельствовало об интересе Рогера к сексу - столь сильном, что Юхан находил его слишком обременительным. С кем же он занимался сексом? Не с Лизой. А с кем?

        ПОСЛЕДНИЙ РАЗГОВОР

        Он тоже не давал Себастиану покоя - последний разговор Рогера. Когда тот в роковую пятницу звонил Юхану домой, но не застал его. Почему он не перезвонил Юхану на мобильный телефон? Одно время они склонялись к мысли, что Рогер мог просто не успеть, когда же им удалось благодаря камерам проследить его последний путь, эта мысль подтверждения не нашла. Напротив. После несостоявшегося разговора, до того как сесть в машину, Рогер довольно долго шел по городу. Следовательно, временем он располагал. Наиболее вероятным представлялось, что его дело к Юхану было не слишком важным. Возможно, он счел достаточным просто передать, что звонил. Возможно.
        Себастиан достал из холодильника еще бутылку воды. Не забыл ли он чего-нибудь? Наверняка довольно многое. Он чувствовал усталость и раздражение из-за того, как трудно понять Рогера. Себастиан знал: он что-то упускает. Он принялся перелистывать школьные бумаги, школьный каталог, последние характеристики. Обнаружил только, что Рогер стал лучше успевать. Особенно по предметам Беатрис. Похоже, она хорошая учительница. Больше ничего путного найти не удалось.
        Себастиан встал, чувствуя, что ему требуется выйти на воздух. Прочистить голову, взглянуть пошире. Он знал, как у него работает мыслительный процесс. Иногда проходило некоторое время, прежде чем у него возникала мысль, переворачивающая отдельные кусочки пазла и расставляющая их по своим местам. Иногда она вообще не возникала. Гарантии, как и с большинством процессов, не было.

* * *

        Маклер появился около половины девятого. К этому времени Себастиан уже успел раздраженно собрать сумку и совершить еще одну прогулку. По-прежнему ничего. Мыслительный процесс в основном застопорился на той же заезженной схеме. Возможно, в тайну Рогера не проникнуть. По крайней мере, с доступным ему материалом. Маклер прибыл с широкой, чересчур радостной улыбкой, в отличном пиджаке и на большом сверкающем «мерседесе». Себастиан его сразу же возненавидел. Даже не пожал протянутую ему руку.
        - Значит, вы хотите продать дом?
        - Я хочу убраться отсюда как можно скорее. Давайте контракт, и я его сразу подпишу. Ведь я, кажется, все объяснил по телефону?
        - Да, но, может быть, все-таки посмотрим договор?
        - Этого не требуется. Вы ведь получаете процент с конечной суммы, правильно?
        - Да.
        - Значит, чем она выше, тем больше вы получите?
        - Именно.
        - Это все, что мне требуется знать. Следовательно, у вас есть стимул продать как можно дороже. Мне этого достаточно.
        Себастиан кивнул маклеру и взял ручку, чтобы поставить на пунктирной линии подпись. Маклер посмотрел на него слегка скептически.
        - Мне бы сперва немного осмотреть дом.
        - Тогда я позвоню кому-нибудь другому. Подписывать или как?
        Маклер колебался:
        - А почему вы выбрали нашу фирму?
        - Она оказалась первой в телефонном справочнике, у кого имелся автоответчик, где можно было оставить сообщение. Устраивает? Я могу подписывать?
        Маклер самодовольно улыбнулся:
        - Мне приятно это слышать. Знаете, сейчас все чаще устанавливают автоответчики, которые только тараторят о времени работы и просят клиентов перезвонить. Но я просчитал, что тогда человек может позвонить в другое место. Ведь так? Ловко, да?
        Себастиан счел вопрос риторическим. Как бы то ни было, он не собирался подтверждать теории маклера, рассказывая о том, что в его случае дело именно так и обстояло.
        - Я хочу сказать, что быть доступным клиенту чрезвычайно важно. Я оставлю вам в папке номер своего мобильного телефона, - продолжал маклер, не дожидаясь ответа, которого все равно бы не последовало. - Если только у вас возникнут вопросы, пожалуйста, звоните, в выходные, вечером, когда угодно, это мой принцип работы.
        И, словно чтобы продемонстрировать, до какой степени он всегда доступен, его мобильный зазвонил, прежде чем маклер успел продолжить. Себастиан устало посмотрел на мужчину, о звонке которому в данный момент очень сожалел.
        - Привет, дорогая, да, немного помешала… но, конечно, - маклер чуть отошел в сторону, чтобы разговаривать немного более уединенно. - Дорогая, ты справишься. Я уверен. Сейчас мне надо идти. Целую.
        Маклер положил трубку и обратился к Себастиану с извиняющейся улыбкой:
        - Извините, это моя девушка, она идет на интервью к работодателю. А она всегда перед этим так волнуется.
        Себастиан уставился на стоящего перед ним мужчину, о котором знал уже слишком много, и начал поспешно искать внутри что-нибудь убийственное, чтобы заставить того замолчать. Желательно настолько сильное, чтобы маклер больше вообще никогда не заговорил. И тут возникло то, чего он ждал.
        Мыслительный процесс.
        Связь.
        Кому человек звонит?

* * *

        Стив Кукувинос счел эту поездку весьма странной. Он забрал мужчину с сумкой возле его дома. Тот говорил очень быстро. Ему сперва надо было доехать до Пальмлёвской гимназии, чтобы затем сразу отправиться дальше. Выходить он не собирался, просто хотел туда доехать как можно скорее.
        По прибытии на место мужчина попросил Стива обнулить одометр, развернуться и поехать кратчайшим путем к мотелю возле шоссе E18. Мужчина достал карту, чтобы показать, где находится мотель, но Стив знал свой Вестерос и успокоил его. Они ехали в полном молчании, но, периодически поглядывая на пассажира, Стив видел, что тому едва удается сидеть спокойно. Его, казалось, просто распирает от радости.
        Когда они стали приближаться к мотелю, мужчина передумал. Он дал Стиву название улицы и велел ехать туда. Переулок Спренггренд. Мужчина попросил, чтобы Стив доехал до самого тупика, сдал назад и припарковался. Когда Стив все это проделал, мужчина посмотрел на одометр. Там значилось неполных шесть километров. Мужчина дал Стиву свою кредитку и попросил немного подождать. Вышел из машины и почти бегом направился в сторону мотеля. Стив заглушил мотор и вышел, чтобы покурить. Он в недоумении покачал головой. Если мужчине было нужно в мотель, Стив мог бы отвезти его прямо туда. Он успел сделать всего несколько затяжек, прежде чем мужчина вернулся. Выглядел он, если можно себе такое представить, еще более взволнованным, почти бледным. В руке он держал нечто напоминавшее школьный каталог. Водитель такси узнал фотографию на обложке - та самая снобистская школа, к которой они только что подъезжали, Пальмлёвская гимназия.
        Стив снова уселся в машину, и теперь мужчина захотел поехать к футбольному стадиону возле высотных домов, а потом опять к школе.
        Мужчина неотрывно смотрел на одометр.
        Странная, как уже говорилось, получилась поездка.
        Странная поездка длиной в семнадцать километров.

* * *

        Себастиан должен был понять. Если кто и мог понять, то это он. Ведь ему самому довелось пережить это в непосредственной близости. Перемену в ней, силу и мощь, появлявшиеся по мере того, как ты ее узнавал. Как тебя захватывало и тебе хотелось встретиться с ней снова.
        Как Рогеру.
        Рогер нуждался в ком-то. В ком-то помогавшем ему, поддерживавшем его, когда он сменил школу. В ком-то, кому он мог позвонить, когда нервничал. Когда его избили. В ком-то, кого он любил. Рогер сделал один звонок.
        Но не Юхану.
        А Беатрис.
        В мотель Себастиан побежал, в основном поддавшись внезапному импульсу. Когда такси, сдав назад, остановилось, у него возникло ощущение, будто мотель мог оказаться более важным местом, чем он предполагал. Что Рогер шел туда не случайно, он уже бывал там раньше. Хотя и не вместе с Рагнаром Гротом. Положив школьный каталог перед женщиной в рецепции, Себастиан получил подтверждение.
        О да, она здесь бывала.
        Неоднократно.
        Она не просто «нарост».
        Она нечто значительно большее.

        ~ ~ ~

        Ванья и Торкель сидели в комнате для допросов. Напротив них сидела Беатрис Странд. На ней были те же темно-зеленая блузка и длинная юбка, что и в тот раз, когда Ванья с Себастианом впервые встретились с ней в гимназии. Но сейчас Беатрис выглядела усталой. Усталой и бледной. Веснушки еще отчетливее выступали на ее бледном лице. Возможно, это только казалось, но стоящему в соседней комнате Себастиану подумалось, что даже ее пышные рыжие волосы утратили часть блеска. Беатрис сжимала в руке бумажный носовой платок, но даже не пыталась вытирать слезы, беззвучно стекавшие у нее по щекам.
        - Конечно, мне следовало рассказать.
        - Да, это бы многое упростило, - кратко, сердито, почти с укором произнесла Ванья.
        Беатрис посмотрела на нее с ужасом, будто ее только что осенило:
        - Они бы тогда остались живы? Лена и Рагнар. Если бы я рассказала?
        За столом возникла пауза. Торкель, казалось, понял, что Ванья собирается ответить «да», и накрыл ее руку своей. Ванья сдержалась.
        - Это невозможно сказать, и размышления на данную тему ни к чему нас не приведут, - Торкель говорил спокойно, внушая доверие. - Лучше расскажите о вас с Рогером.
        Беатрис глотнула воздуха и ненадолго задержала дыхание, словно собираясь с силами.
        - Я понимаю, что вам это кажется крайне неподобающим. Я замужем, а ему всего шестнадцать, но он был очень зрелым для своего возраста, и… так уж произошло.
        - Когда это произошло?
        - Через несколько месяцев после того, как он начал у нас учиться. Он нуждался в ком-то, дома ему особой поддержки не оказывали. А я… я нуждалась в ощущении, что нужна. Любима. Это звучит совершенно ужасно?
        - Ему было шестнадцать, и он находился в зависимом положении, вам самой как кажется - как это звучит? - снова Ванья. Жестко.
        Излишне жестко.
        Беатрис стыдливо опустила глаза. Она сидела, положив руки на стол и сжимая платок. Они потеряют ее, если Ванья немного не успокоится. У Беатрис сдадут нервы. От этого они ничего не выиграют. Торкель снова легонько коснулся руки Ваньи. Себастиан предпочел действовать через наушник.
        - Спроси, почему у нее возникла потребность ощущать себя любимой. Она ведь замужем.
        Ванья покосилась на зеркало. В ее взгляде чувствовался вопрос: какое это имеет отношение к делу? Себастиан снова нажал кнопку трансляции:
        - Не добивай ее. Просто спроси. Ей хочется об этом рассказать.
        Ванья пожала плечами и вновь переключила внимание на Беатрис:
        - Что вы можете сказать о своем браке?
        - Он… - Беатрис вновь подняла глаза. Посомневалась. Похоже, подыскивала слово или слова, которые бы лучше всего подходили к ее домашней ситуации. К ее жизни. В конце концов она их нашла: - Он лишен любви.
        - Почему же?
        - Я не знаю, что вам известно, но мы с Ульфом шесть лет назад развелись. А примерно полтора года назад снова поженились.
        - Почему вы развелись?
        - У меня завязались отношения с другим мужчиной.
        - Вы изменяли мужу?
        Беатрис кивнула и снова опустила глаза. Пристыженно. Ей стало совершенно очевидно, что именно думает о ней молодая женщина напротив. Это слышалось в ее голосе, просматривалось в ее взгляде. Беатрис ее не осуждала. Сейчас, когда она услышала, как сама озвучила в этой комнате с пустыми стенами свои действия, они предстали глубоко аморальными. Но тогда, ощущая любовь, почти граничащую с преклонением, она ничего не могла с собой поделать. Она все время сознавала, что это неправильно. Во многих отношениях.
        Во всех отношениях.
        Но как она могла отвергнуть любовь, в которой так отчаянно нуждалась и нигде в другом месте не получала?
        - И Ульф вас оставил?
        - Да. Меня и Юхана. Он в принципе просто открыл дверь и ушел. Потребовалось не меньше года, чтобы мы стали снова разговаривать.
        - Но теперь-то он вас простил?
        Беатрис посмотрела на Ванью на удивление ясным взглядом. Это важно. Необходимо, чтобы молодая женщина все поняла правильно.
        - Нет. Ульф вернулся ради Юхана. Наш развод и последующий год очень тяжело на нем сказались. Он озлобился и утратил почву под ногами. Жил он со мной, а ведь семью разрушила я. Началась открытая война. Мы никак не могли найти выход из положения. Большинство детей справляются с разводом родителей, кому-то требуется больше времени, кому-то меньше, но в конечном счете у большинства все устраивается благополучно. С Юханом же получалось иначе. Даже когда он стал жить у Ульфа каждую вторую неделю или дольше. Он вбил себе в голову, что если семья не в сборе, то все плохо. Постепенно это превратилось у него в навязчивую идею. Он заболел. Страдал депрессией. Какое-то время помышлял о самоубийстве. Он начал посещать психотерапевта, но лучше не стало. Все крутилось вокруг семьи. Мы, все трое, вместе. Как раньше. Как было всегда.
        - И Ульф вернулся.
        - Ради Юхана. Я ему очень благодарна, но мы с Ульфом… Наш брак нельзя назвать браком в полном смысле слова.
        Себастиан в соседней комнате кивнул. Значит, у него возникло правильное ощущение, что не он соблазнил Беатрис, а она его. Но все оказалось куда хуже, чем он думал. Через какой же ад ей, очевидно, пришлось пройти в последние годы. Только представить себе: изо дня в день жить с мужем, который тебя попросту отвергает и откровенно демонстрирует нежелание иметь с тобой дело, и с сыном, который обвиняет тебя во всех бедах семьи. Вероятно, Беатрис страшно одинока. Неудивительно, что она принимает любовь и подтверждение чувств, как только ей предоставляется такая возможность.
        - Каким образом о ваших отношениях узнала Лена Эрикссон? - вступил в разговор в комнате для допросов Торкель.
        Беатрис перестала плакать. Ей стало легче от того, что она кому-то все рассказала. Казалось, даже молодая женщина напротив теперь смотрела на нее с некоторым сочувствием. Она, естественно, никогда не стала бы защищать действия Беатрис, но, возможно, сумела понять, что той двигало.
        - Не знаю. Просто вдруг оказалось, что ей все известно. Но вместо того, чтобы попытаться положить этому конец, она начала выжимать из Рагнара и школы деньги. Так он и узнал.
        - И он платил?
        - Думаю, да. Рагнар ставил репутацию школы превыше всего. Он разрешил мне доработать до конца учебного года, мы ведь уже уволили завхоза посреди семестра, и если бы ушел еще один человек… это выглядело бы нехорошо. Но он, разумеется, потребовал, чтобы я прекратила отношения с Рогером.
        - И вы прекратили?
        - Да. Вернее, попыталась. Рогер отказывался понимать, что все кончено.
        - Когда это было?
        - Наверное, чуть меньше месяца назад.
        - Но вы снова встретились с ним в ту пятницу?
        Беатрис кивнула и сделала еще один глубокий вдох. Ее лицо вновь немного обрело краски. Пусть содеянное ею предосудительно и сидящие здесь люди ее вполне справедливо осуждают, но нельзя не признать, что возможность выговориться принесла ей облегчение.
        - Он позвонил в пятницу вечером и попросил встретиться с ним в последний раз. Сказал, что нам надо поговорить.
        - И вы согласились?
        - Да. Мы условились о месте, где я буду его ждать. Я сказала дома, что пойду прогуляться. Взяла школьную машину и встретилась с ним. Он пришел расстроенный, поскольку угодил в драку, у него шла носом кровь.
        - Лео Лундин.
        - Да. Мы поговорили, и я попыталась объяснить. Потом отвезла его к футбольному стадиону. Он по-прежнему отказывался понимать, что мы больше не сможем встречаться. Плакал, умолял, злился. Чувствовал себя брошенным.
        - Что произошло потом?
        - Он покинул машину. Злой и расстроенный. Последнее, что я видела, - это как он почти бегом пересекает футбольное поле.
        - Вы не бросились следом?
        - Нет. Я поехала обратно к школе и поставила машину на стоянку.
        В комнате воцарилось молчание. Беатрис сразу восприняла его как недоверие. Они думают, что она лжет. У нее из глаз снова полились слезы.
        - Я не имею никакого отношения к его смерти. Вы должны мне верить. Я любила его. Можете думать об этом что угодно. Но я его любила.
        Беатрис зарыдала, уткнувшись лицом в ладони. Ванья с Торкелем переглянулись. Торкель слегка кивнул на дверь, и они оба встали. Торкель объяснил, что они скоро вернутся, но усомнился в том, поняла ли его Беатрис.
        Когда они уже открыли дверь в коридор, Беатрис остановила их:
        - А Себастиан здесь?
        По виду Торкеля и Ваньи казалось, будто они неправильно поняли слова рыдающей на стуле женщины.
        - Себастиан Бергман?
        Беатрис кивнула сквозь слезы.
        - В каком смысле? - Ванья пыталась припомнить, встречались ли когда-нибудь Себастиан и Беатрис. Конечно, в тот раз в школе и еще когда они спрашивали у нее дорогу к палаточному лагерю Ульфа и Юхана, но это были лишь короткие мгновения.
        - Мне надо с ним поговорить.
        - Мы посмотрим, что сможем сделать.
        - Я вас очень прошу. Думаю, он тоже захочет со мной встретиться.
        Торкель придержал перед Ваньей дверь, и они оба покинули комнату.
        Секундой позже из другой комнаты вышел Себастиан. Он перешел прямо к делу.
        - Она не имеет к убийству никакого отношения.
        - Почему ты так думаешь? - поинтересовался Торкель, пока все трое шли по коридору. - Ведь это ты выдвинул мысль о том, что машину вела она и что они с Рогером состояли в связи.
        - Знаю, но я сделал поспешные выводы. Я исходил из того, что сидевший за рулем и является убийцей. Но она не убийца.
        - Этого ты знать не можешь.
        - Нет, могу. Ничто в ее рассказе или поведении не указывает на то, что она лжет.
        - Этого маловато для того, чтобы списывать ее со счетов.
        - Технические доказательства в машине соответствуют рассказу Беатрис о том вечере. Поэтому-то мы и не обнаружили в машине следов крови.
        - В виде исключения я вынуждена согласиться с Себастианом, - сказала Ванья Торкелю.
        Тот кивнул. Он сам был того же мнения. Рассказ Беатрис звучал очень достоверно. К сожалению. У Ваньи мысль явно работала в том же направлении. Она не могла скрыть усталости и разочарования.
        - Это означает, что существует еще одна машина. Мы уже в который раз вернулись к исходной точке.
        - Совсем не обязательно, - произнес Себастиан. Все трое остановились. - Если кого-то обманывают, кто-то становится обманутым. Что мы знаем о ее муже?

        ~ ~ ~

        Харальдссон пребывал в шоке.
        Описать его состояние иначе было просто невозможно.
        Его план.
        Его реванш.
        Уничтожен.
        Он в одиночестве сидел в столовой перед чашкой остывающего кофе и пытался сообразить, как могло получиться, что его план провалился. Очевидно, когда он звонил Раджану, он рассказал больше, чем ему помнилось. Проболтался. О том, что в бега ударяются только виновные и что Аксель Юханссон повинен в чем-то большем, нежели только в нелегальной торговле спиртным. Возможно, это и не имеет отношения к Рогеру Эрикссону и Петеру Вестину, но что-то за ним числится. Алкоголь развязал язык. Слишком сильно.
        Раджан не только скопировал файл, но и просмотрел его свежим взглядом. Прочитал и, так же как Харальдссон, поискал в компьютере сведения об Акселе Юханссоне. Раждан Мичич отнюдь не плохой полицейский. Он довольно быстро пришел к тому же выводу, что и несколькими часами позднее - Харальдссон. Раньше другие полицейские - в Иевле, Соллефтео и даже в их собственном отделении - естественно, видели сходство между этими изнасилованиями и подозревали, что во всех случаях действовал тот же самый преступник, но без имени, с которым можно было бы связать эту информацию, она мало что давала.
        У Харальдссона имелось имя, и он снабдил им Раджана.
        Раджан, как теперь понимал Харальдссон, имел в городе гораздо более разветвленную сеть контактов, чем он сам. В отделении поговаривали, что с того момента, как Раджан со своим коллегой Эловссоном покинул здание полиции, до того, как у них появился адрес, прошло всего четверть часа. Они арестовали Акселя Юханссона в половине одиннадцатого. Примерно тогда же, когда Харальдссон вышел из дома, чтобы идти на работу. Когда стало ясно, что у него будут брать на анализ ДНК, Аксель признался. Во всем. Причем даже в большем количестве изнасилований, чем значилось в регистре. Правда, он отрицал, что имеет какое-либо отношение к убийствам Рогера Эрикссона и Петера Вестина. Он даже представил на момент убийства Рогера алиби, которое, похоже, подтвердилось. Тем не менее утро для полиции Вестероса выдалось удачным.
        Раскрыто пятнадцать изнасилований.
        Раскрыто Мичичем и Эловссоном.
        Ходили слухи, будто во второй половине дня они встречаются с комиссаром полиции лена. Харальдссон почувствовал жжение в глазах и прижал к ним пальцы, сдерживая слезы. Крепко. В темноте возникли краски. Мигающий свет. Ему хотелось провалиться глубже, подальше от действительности. Остаться у себя за веками. Он услышал приближающиеся шаги, которые замерли возле его стола. Харальдссон опустил руки и неотчетливо увидел подошедшую к нему фигуру.
        - Идем, - кратко скомандовала Хансер и развернулась.
        Харальдссон послушно последовал за ней.

* * *

        Они снова собрались в конференц-зале. Пятеро. Билли с Урсулой все утро занимались возвращением материалов расследования на стену. В комнате чувствовалась общая инертность. Еще недавно они думали или по крайней мере стремились убедить себя в том, что все закончено. Дело раскрыто. Казалось, будто они только что выиграли марафонский забег и тут узнали, что им предстоит пробежать еще десять километров. Силы были на исходе.
        - Ульф Странд развелся с Беатрис Странд шесть лет назад, а полтора года назад они снова поженились, - сообщил Билли, собравший все что успел о муже Беатрис.
        Ванья вздохнула. Себастиан взглянул на нее и быстро понял, что вздох вызван не скукой или отсутствием интереса. Он явился выражением если не симпатии, то известного сочувствия к самоотверженному поступку, во многих отношениях, похоже, приведшему к загубленной жизни.
        - На него дважды заявляли в полицию, - продолжал Билли. - Угроза насилием и нанесение побоев. Оба заявления датированы 2004 годом, и оба поступили от некоего Биргера Франсена, который на тот момент состоял в интимных отношениях с Беатрис Странд.
        - Это с ним она изменяла мужу? - едва услышав собственный вопрос, Ванья поняла, что он не имеет никакого отношения к делу и был задан просто из любопытства. Она знала также, что не получит ответа, и оказалась права.
        - Здесь не сказано. Говорится только, что на момент подачи заявлений они состояли в «гостевом браке».
        - Какое он получил наказание? - нетерпеливо спросил Торкель. Ему хотелось поскорее услышать продолжение, двинуться дальше и покончить с этим.
        - Штраф в размере нескольких дневных заработков в первом случае и условное наказание плюс запрет на посещение во втором. Запрет на посещение Франсена, не Беатрис с Юханом, - уточнил Билли.
        - Значит, он из числа ревнивцев, - Себастиан откинулся на спинку стула. - То, что жена спит с приятелями сына, вполне могло его несколько разозлить.
        - Продолжай, - Торкель вновь обратился к Билли.
        - У него есть лицензия на оружие.
        - На несколько видов?
        - У него зарегистрировано ружье Unique Т66 Match.
        - Калибр 22, - вставила Урсула, больше в порядке информации, нежели вопроса. Тем не менее Билли утвердительно кивнул:
        - Да.
        - Что еще?
        - Это в принципе все. Он работает системным администратором в фирме, занимающейся подбором персонала, и у него есть машина «рено меган» 2008 года.
        Торкель встал.
        - Ладно, тогда поехали побеседуем с Ульфом Страндом.
        Ванья, Себастиан и Урсула тоже отодвинулись от стола и поднялись. Билли остался сидеть на месте. Когда они вернутся с Ульфом, им захочется иметь в своем распоряжении весь доступный материал. А это его работа. Все четверо как раз собрались уходить, когда в дверь постучали, и секундой позже показалась голова Хансер.
        - Вы можете уделить мне минутку? - Она вошла в комнату, не дожидаясь ответа.
        - Мы как раз собрались уходить, - ответил Торкель, не сумев скрыть нотки раздражения в голосе. Хансер их почувствовала, но предпочла не обращать внимания.
        - Какие-нибудь новости в деле Рогера Эрикссона?
        - Мы едем, чтобы забрать для допроса Ульфа Странда. Мужа Беатрис.
        - Тогда хорошо, что я успела во время. Я разговаривала с комиссаром полиции лена…
        - Ну, он, вероятно, доволен. Я слышал об Акселе Юханссоне. Поздравляю, - перебил ее Торкель.
        Он указал на дверь, давая понять, что они могут продолжить разговор по пути. Но Хансер не двинулась с места.
        - Спасибо. Он доволен, но это не предел его желаний.
        Ситуация была Торкелю знакома. Он понимал, к чему клонит Хансер, догадывался, почему именно, и тут же получил подтверждение.
        - Мы вчера довольно широко разгласили, что дело раскрыто.
        - Это не моя вина. Вчера многое указывало на то, что это Рагнар Грот, но при ближайшем рассмотрении доказательств оказалось недостаточно. Такое случается.
        - Комиссар несколько рассердился из-за того, что вы забрали Беатрис Странд, не проинформировав нас. Он настаивает на том, чтобы в случае задержаний в них участвовали представители полиции Вестероса.
        - Я не обязан информировать его о том, что делаем я или моя команда, - голос Торкеля стал жестче.
        Торкель не принадлежал к числу любителей тыкать в нос своей властью, но не намеревался и выслушивать идиотские упреки из-за того, что комиссар полиции лена, видите ли, пребывает в плохом настроении после неудачной пиар-акции.
        - Если у него имеются претензии к моей работе, почему он не явился сюда лично?
        Хансер пожала плечами:
        - Он послал меня.
        Торкель почувствовал, что готов убить посланницу. Он стиснул зубы и быстро взвесил ситуацию. Что он от этого выиграет и что может потерять?
        - Ладно. Хорошо. Мы возьмем кого-нибудь с собой.
        - У нас проходит демонстрация в поддержку дома для молодежи, которая немного вышла из-под контроля, и еще случилась авария на E18, поэтому в данный момент с людьми довольно напряженно.
        - Ждать я не намерен, если вы это имеете в виду, всему есть предел.
        - Нет, ждать не надо, я только хочу объяснить, почему вам придется взять с собой того, кого придется.
        Торкелю показалось, что он увидел на лице Хансер намек на сострадание, прежде чем та кивнула в сторону офисного помещения. Торкель посмотрел сквозь стекло в ту сторону, куда она кивнула. Обратно он повернулся с таким выражением лица, будто его только что грубо разыграли.
        - Вы шутите!
        Снаружи Харальдссон как раз склонился над письменным столом, опрокинув при этом на пол подставку для ручек.

* * *

        Машины без полицейской символики припарковались метрах в двадцати от желтого дома, и из них вышли пять человек. Харальдссон ехал, сидя в одиночестве на заднем сиденье в той же машине, что Ванья с Торкелем. Когда они отъезжали от здания полиции, он попытался завязать с ними разговор, но довольно быстро понял, что его слова не вызывают никакого интереса, и умолк.
        Они - Харальдссон, Ванья и Торкель - пересекли улицу чуть впереди Урсулы с Себастианом. В лучах дневного солнца район вилл казался тихим и спокойным. Где-то вдали слышался звук электрической газонокосилки. Себастиан не слишком разбирался в садоводстве, но разве траву начинают стричь раньше апреля? Вероятно, какой-то энтузиаст.
        Группа приблизилась к дороге, ведущей к дому Страндов. Когда они забирали Беатрис из школы, та сказала, что к приходу Юхана Ульф обычно бывает дома. У него в фирме сообщили, что он уже ушел совсем. Похоже, сходится. Возле гаража красовалась машина «рено меган».
        Ванья подошла к машине и присела на корточки возле заднего колеса.
        - «Пирелли».
        Урсула быстро подошла к Ванье и тоже присела. Достала фотоаппарат и сфотографировала шину.
        - П7. Сходится.
        Урсула вынула маленький ножичек и принялась соскабливать глину и грязь, забившиеся в протектор шины. Ванья выпрямилась, обошла Урсулу и встала сзади машины. Подергала багажник. Не заперто. Она бросила вопросительный взгляд на Торкеля, тот утвердительно кивнул. Ванья открыла крышку. Торкель подошел, и они вместе осмотрели практически пустой багажник. Стенки черные, и определить, имеются ли на них пятна крови, без специального оборудования невозможно. На дне пластиковый коврик.
        Новый пластиковый коврик.
        Торкель наклонился и приподнял его. Под ковриком оказались две закрытые крышками камеры. Вероятно, там находятся запаска, треугольник - знак аварийной остановки, предохранители и прочие неинтересные предметы. Зато сами крышки показались ему далеко не безынтересными. Они были обиты ковролином. Ковролином серого цвета. Таковым он, во всяком случае, остался по краям, а в центре находилось большое темно-красное пятно. Ванья с Торкелем достаточно много раз видели засохшую кровь, чтобы сразу определить, что именно у них перед глазами. Даже если бы они усомнились, догадку подтвердил бы запах. Они захлопнули багажник.
        Себастиан увидел, как помрачнели коллеги, и понял, что они что-то обнаружили.
        Нечто решающее.
        Наконец-то они попали в точку. Себастиан быстро обернулся к дому. Ему показалось, что уголком глаза он заметил какое-то движение в окне второго этажа. Он присмотрелся. Ничего. Все спокойно.
        - Себастиан…
        Торкель подзывал всех к себе. Себастиан в последний раз взглянул на окно второго этажа и переключил внимание на Торкеля.

* * *

        Человек, который не был убийцей, видел, как они подошли к гаражу и остановились. Возле машины. Он знал это, все время знал - его ахиллесовой пятой является машина.
        На следующий день после роковой пятницы он подумал было поехать сдать ее в утиль, но воздержался. Как бы он смог это объяснить? Зачем утилизировать абсолютно пригодный к использованию автомобиль? Это могло вызвать подозрения. Он предпочел сделать то, что было в его силах. Помыл и почистил машину, купил новый коврик для багажника и выставил ее на продажу. Два человека уже приходили ее смотреть, но купить никто из них так и не решился. Он заказал новые крышки для двух отделений в нижней части багажника. Их обещали доставить на следующей неделе.
        Слишком поздно.
        Полиция уже здесь.
        Возле машины. Две женщины сидели на корточках у заднего колеса. Неужели он где-то наследил? Вероятно. Человек, который не был убийцей, выругался про себя. Ведь тут он мог принять меры. Новые шины. Ничего странного. А теперь?
        Слишком поздно.
        Оставалось только одно: выйти и сознаться. Принять наказание. Может, они его и поймут. Поймут, но не простят.
        Никогда.
        Никто его не простит. Прощение предполагает не только признание, но и раскаяние, а его он по-прежнему не испытывал.
        Он делал то, что должен был.
        Пока мог.
        Но теперь все кончено.

* * *
        - Многое указывает на то, что на этот раз мы попали в точку.
        Торкель собрал всех и теперь тихо, почти шепотом, проводил инструктаж:
        - Мы знаем, что он имеет доступ к оружию, так что проявляйте максимальную осторожность. Держитесь ближе к стенам. Ванья, возьми заднюю сторону.
        Все согласно кивнули. Ванья, слегка пригнувшись, удалилась за дом, доставая по пути пистолет.
        - Урсула, обойди дом и стой сбоку на случай, если он воспользуется окном и попытается бежать через соседний участок. Себастиан, ты держись на заднем плане.
        Себастиан с легким сердцем подчинился. Эта часть полицейской работы его ничуть не интересовала. Он знал, что остальные ждали этого с того момента, как услышали об исчезновении шестнадцатилетнего парня по имени Рогер Эрикссон, а ему само задержание преступника ничего не давало.
        Для него действительно всем являлся путь к цели, сама же цель - ничем.
        - А мы с тобой пойдем звонить в дверь. Я хочу, чтобы ты держал оружие наготове, но стоял сбоку, опустив пистолет. Нам нельзя его спугнуть. Понятно? - обратился Торкель к Харальдссону.
        Тот кивнул. Адреналин забурлил. Это уже всерьез, по-настоящему. Он сможет участвовать в том, о чем когда-то мечтал и на что потом даже не смел надеяться. Он будет ловить убийцу Рогера Эрикссона. Пусть не один, но все-таки.
        Он здесь, он участвует. У Харальдссона зашумело в ушах, когда он, вытащив свой «вальтер», стал вместе с Торкелем приближаться к входной двери дома.
        Пройдя всего несколько шагов, они увидели, что ручка двери медленно опускается вниз. Торкель молниеносно выхватил пистолет и направил его на дверь. Харальдссон, поспешно взглянув на Торкеля, понял, что приказ держать оружие опущенным больше не действует, и тоже поднял пистолет. Дверь медленно открылась.
        - Я выхожу, - донесся из дома мужской голос.
        - Медленно! Руки держать на виду!
        Торкель остановился в четырех-пяти метрах от входной двери. Харальдссон тоже. Они увидели, как из образовавшейся между дверью и дверным косяком щели показалась нога в ботинке и как эта нога открыла дверь пошире. Ульф Странд вышел, держа руки на уровне головы.
        - Подозреваю, что вы ищете меня.
        - Не двигайтесь!
        Ульф подчинился. Он спокойно смотрел на приближавшихся вооруженных полицейских. Урсула с Ваньей вернулись к главному фасаду дома. Они тоже держали в руках пистолеты.
        - Развернитесь!
        Ульф развернулся и спокойно устремил взгляд в захламленную прихожую. Торкель знаком показал Харальдссону оставаться на месте, а сам приблизился к Ульфу.
        - На колени!
        Ульф сделал что было велено. Грубый камень крыльца сразу врезался в колени. Торкель шагнул к нему, положил одну руку Ульфу на шею, а другой принялся быстро его обыскивать.
        - Это я. Его убил я.
        Закончив обыск, Торкель поднял Ульфа Старка на ноги. Остальные полицейские зачехлили оружие.
        - Это я, его убил я, - повторил Ульф, глядя Торкелю в глаза.
        - Да, я слышал.
        Торкель кивнул Харальдссону, и тот подошел с наручниками в руках.
        - Руки за спину, пожалуйста.
        Ульф посмотрел на Торкеля почти умоляющим взглядом:
        - А без наручников никак нельзя? Мне бы хотелось уйти отсюда самым обычным образом. Тогда Юхану не придется видеть меня… преступником.
        - А он дома? Юхан?
        - Да. Он у себя в комнате, наверху.
        Даже если мальчик еще не услышал и не увидел происходящего, то он ведь рано или поздно выйдет из своей комнаты. Ему незачем обнаруживать дом пустым. Ему потребуется кто-нибудь, с кем можно поговорить. Торкель подозвал Ванью:
        - Останься с парнем.
        - Конечно.
        - Ладно, тогда пошли, - сказал Торкель Ульфу.
        Ульф повернул голову:
        - Юхан, я ненадолго уеду с полицейскими. Мама скоро придет! - прокричал он в дом.
        Ответа не последовало. Торкель взял Ульфа под руку. Харальдссон убрал наручники и пристроился с другой стороны. С Ульфом Страндом посередине они двинулись к машине. Когда они проходили мимо того места, где стоял Себастиан, он присоединился к ним.
        - Как давно вы знали?
        Ульф сощурился против вечернего солнца и посмотрел на Себастиана с откровенным удивлением:
        - Как давно я знал что?
        - Что ваша жена состояла в связи с Рогером Эрикссоном.
        Себастиан увидел, как Ульф на мгновение выпучил от изумления глаза. На его лице отразились шок и недоверие. Еще не успев полностью совладать с выражением лица, Ульф опустил глаза:
        - Ну-у… некоторое время…
        Себастиан остановился. Замер всем телом. Он сообразил, что именно только что увидел. Человека, которого огорошили. Совершенно. Полностью. Человека, который до того, как Себастиан открыл ему глаза, не имел ни малейшего представления о том, чем занимались его жена и лучший друг сына.
        - Тут что-то не так, - молниеносно сообщил остальным Себастиан.
        Торкель остановился. Ульф и Харальдссон тоже. Ульф по-прежнему смотрел прямо себе под ноги.
        - Что ты сказал?
        - Он ни черта не знает!
        Себастиан поспешно подошел к Торкелю.
        - Что такое? О чем ты говоришь?
        Себастиан уловил значение собственных слов, только когда произнес их вслух:
        - Это не он.
        Прежде чем кто-нибудь успел среагировать, раздался выстрел и крик. Себастиан повернулся к Ульфу и увидел, как Харальдссон схватился за грудь и рухнул на землю.

        ~ ~ ~
        - Оружие!
        Урсула бросилась вперед и одним движением утащила истекающего кровью Харальдссона за припаркованную машину «рено», в безопасное место. Торкель среагировал столь же быстро: резко оттолкнув Ульфа Странда на расстояние, недосягаемое для выстрелов, он пригнулся и бросился следом. В несколько секунд все покинули ведущую к дому дорогу. Себастиан использовал эти секунды для того, чтобы быстро оглянуться на дом. Из окна на втором этаже, уже раньше привлекшего его внимание, торчал ствол ружья. За ним виднелось бледное молодое лицо.
        - Себастиан! - закричал Торкель.
        Себастиан на мгновение задумался о том, что остальные действовали инстинктивно и благодаря приобретенным за годы тренировок навыкам незамедлительно позаботились об укрытии. Сам же он по-прежнему стоял на дороге, прямо на виду. Он снова взглянул на окно второго этажа и увидел, как дуло ружья смещается немного влево.
        К нему.
        Он побежал.
        Бросился к дому, к входной двери. Пробежав несколько шагов, Себастиан услышал, как пуля ударилась о камни у него за спиной. Он прибавил скорости. В дверях перед ним возникла какая-то фигура: Ванья, с пистолетом в руках.
        - Что происходит?!
        Себастиан был почти уверен, что находится настолько близко к дому, что под таким углом попасть в него нельзя, но предпочел не рисковать и не останавливаться, чтобы ввести Ванью в курс дела. Он бросился в прихожую, в безопасное место. Ванья молниеносно оказалась рядом.
        - Себастиан, что происходит?
        Себастиан тяжело дышал. Сердце бешено колотилось. Пульс отдавался в ушах. Не от напряжения, просто он, вероятно, за последние пятнадцать секунд использовал годовую норму адреналина.
        - Он наверху, - едва переводя дух, ответил Себастиан. - С ружьем.
        - Кто?
        - Юхан. Он подстрелил Харальдссона.
        Они услышали шаги на втором этаже. Ванья развернулась и быстро направила пистолет на лестницу. Никто не вышел. Шаги стихли.
        - Ты уверен?
        - Я его видел.
        - Зачем ему понадобилось стрелять в Харальдссона?
        Себастиан пожал плечами и вытащил дрожащими руками мобильный телефон. Набрал номер. Занято. Себастиан сбросил звонок, снова набрал номер. По-прежнему занято. Он решил, что Торкель звонит, чтобы вызвать подкрепление.
        Вооруженное подкрепление.
        Себастиан попытался собраться с мыслями.
        Что ему известно?
        Наверху подросток, только что выстреливший в полицейского. Подросток, который, по словам его матери, уже и раньше отличался психической неуравновешенностью. Возможно, он действовал импульсивно, увидев, что они отнимают у него отца. Возможно, он каким-то образом причастен к убийству Рогера Эрикссона и теперь чувствует, что весь его мир рушится.
        Себастиан двинулся в сторону лестницы. Ванья остановила его, упершись ему рукой в грудь:
        - Куда ты?
        - Наверх. Я должен с ним поговорить.
        - Нет, не должен. Подождем подкрепления.
        Себастиан сделал глубокий вдох.
        - Ему шестнадцать лет. Он напуган и заперся у себя в комнате. Если он увидит чертову массу полицейских и почувствует, что у него нет выхода, то направит ружье на себя.
        Себастиан устремил на Ванью серьезный взгляд:
        - Я не хочу, чтобы это было на моей совести. А ты хочешь?
        Ванья посмотрела ему в глаза. Они помолчали. Себастиан видел, что Ванья взвешивает аргументы.
        Плюсы и минусы.
        Разум и чувства.
        Себастиан наблюдал за ней, обдумывая, как ему убедить ее, если она откажется пускать его наверх. Будет трудно, но ему необходимо что-то предпринять. Он не сомневался в том, что, если в ближайшее время не поговорить с Юханом, мальчик погибнет. Это самое вероятное развитие событий, и допускать его никак нельзя. К его большому облегчению, Ванья кивнула и отошла в сторону. Себастиан прошел мимо нее.
        - Позвони Торкелю и расскажи, чем я занимаюсь. Скажи, чтобы они подождали.
        Ванья кивнула. Себастиан набрал воздуха, взялся за перила лестницы и поставил ногу на первую ступеньку.
        - Удачи. - Ванья коснулась его руки.
        - Спасибо.
        Себастиан стал медленно подниматься по лестнице.
        Лестница завершалась маленьким коридором, уходившим налево по второму этажу. Четыре двери: две на правой стороне, одна на левой и одна прямо в конце коридора. На белых стенах в рамочках беспорядочно висели афиши, фотографии и детские рисунки. На полу лежала красная дорожка, чуть-чуть не доходившая до стен и покрытая слоем пыли. Себастиан посмотрел на закрытые двери и задумался. Лестница поворачивает влево на девяносто градусов. Входная дверь располагается на той же стороне, что и окно комнаты Юхана. Значит, туда, по всей видимости, ведет закрытая дверь в конце короткого коридора. Себастиан крадучись подошел к ней.
        - Юхан?..
        Молчание. Себастиан прижался к правой стенке - стоять прямо против двери ему не хотелось. Он не имел представления о том, способна ли пуля ружья Unique Т66 Match пробить дверь комнаты, но не имел и желания проверять это.
        - Юхан, это я, Себастиан, - он осторожно постучал в дверь. - Ты меня помнишь?
        - Убирайся отсюда, - донесся из комнаты слабый голос.
        Себастиан выдохнул. Контакт. Важный первый шаг. Теперь дело за вторым. Ему необходимо проникнуть в комнату.
        - Я хочу с тобой поговорить. Можно?
        Ответа не последовало.
        - Думаю, нам стоило бы немного побеседовать. Ты помнишь, я ведь не полицейский. Я психолог.
        В последовавшей тишине Себастиан услышал приближавшиеся издалека звуки сирен. Он выругался про себя. Что они, черт возьми, делают? Мальчик только еще больше разнервничается. Необходимо войти в комнату.
        Немедленно.
        Он сменил сторону и встал слева от двери. Осторожно взялся за ручку. Она показалась ему холодной. Себастиан почувствовал, что покрывается потом, и обтер лоб второй рукой.
        - Я хочу только поговорить с тобой, и все. Обещаю.
        Ответа не последовало. Сирены приблизились. Должно быть, они уже выехали на ведущую к дому улицу. Себастиан повысил голос:
        - Ты меня слышишь?
        - Не мог бы ты просто убраться отсюда?! - в голосе Юхана слышалось больше отчаяния, чем угрозы.
        Голос звучит сдавленно. Он плачет? Собирается сдаться? Себастиан сделал глубокий вдох:
        - Я открываю дверь.
        Себастиан нажал на ручку. Изнутри не последовало никакой ощутимой реакции. Дверь открывалась наружу, поэтому Себастиан приоткрыл ее на сантиметр и замер.
        - Сейчас я открою дверь полностью и войду. Хорошо?
        Ответом Себастиану вновь стало молчание. Он запустил указательный палец в щель и осторожно открыл дверь, оставаясь снаружи, под защитой стены. Он закрыл глаза. Быстро сконцентрировался.
        Затем шагнул вперед и встал в дверях так, чтобы его руки были хорошо видны.
        Юхан сидел на полу под окном. С ружьем в руках. Он повернулся к Себастиану с таким видом, будто никак не ожидал его появления.
        Растерян.
        В шоке.
        Поэтому опасен. Себастиан замер в дверях, глядя на Юхана с теплотой. Тот выглядел таким маленьким. Таким ранимым. Бледное лицо покрыто потом. Налитые кровью глаза казались ввалившимися, вокруг них черные круги. Возможно, от недосыпа. Что бы ни произошло, что бы Юхан ни натворил, но это загнало его туда, откуда уже нет возврата. Существовал риск, что давление станет слишком велико, что тоненькая поверхность, на которой балансирует его рассудок, удерживающая его в реальности, даст трещину. Себастиан видел, насколько мальчик напряжен. Под бледными щеками судорожно двигаются челюсти. Внезапно Юхан, похоже, полностью утратил интерес к Себастиану и снова переключил внимание на окно и происходящее за ним.
        Со своего места в дверях Себастиан увидел, как подъехали «скорая помощь» и еще несколько полицейских машин. Все в сборе. Он видел, как Торкель разговаривает с вооруженным мужчиной, вероятно, представителем местной полиции. Юхан поднял ружье с коленей и направил его на Себастиана:
        - Скажи им, чтобы уезжали.
        - Не могу.
        - Я хочу, чтобы меня просто оставили в покое.
        - Они не уедут. Ты застрелил полицейского.
        Юхан сильно заморгал, и по щеке потекла слеза.
        Себастиан шагнул в комнату. Юхан вздрогнул и вскинул ружье. Себастиан сразу остановился. Вытянул вперед руки протестующим и одновременно успокаивающим жестом. Юхан скользил по нему зловещим взглядом.
        - Я собираюсь тут просто присесть.
        Себастиан шагнул в сторону и опустился на пол возле открытой двери, прислонившись спиной к стене. Юхан не спускал с него глаз, но ружье опустил.
        - Хочешь рассказать мне о том, что случилось?
        Юхан покачал головой, развернулся и снова принялся изучать происходящее на улице.
        - Они придут и арестуют меня?
        - Пока я здесь, не придут, - Себастиан осторожным движением вытянул вперед ноги. - А я временем не ограничен.
        Юхан кивнул. Себастиану показалось, будто плечи мальчика чуть опустились. Расслабился? Похоже, что так. Однако голова у него по-прежнему подергивалась, как у маленькой птички, когда он пытался разглядеть происходящее за окном, и ружье было по-прежнему направлено на Себастиана.
        - Мы всегда пытаемся защищать то, что любим. Это совершенно естественно. Я понял, что ты действительно любишь папу.
        Никакой реакции со стороны мальчика не последовало. Возможно, он настолько сосредоточенно следил за происходящим перед домом, что ничего не слышал. Возможно, просто не слушал. Себастиан помолчал. Они продолжали сидеть. Через открытое окно Себастиан услышал, как по асфальту везут носилки и как сразу за этим захлопнулись задние дверцы «скорой помощи». Врачи занялись Харальдссоном. Приглушенные голоса. Шаги. Завелся мотор, и какая-то машина отъехала. Где-то вдали, там, где жизнь оставалась понятной и контролируемой, по-прежнему работала газонокосилка.
        - Я пытался защитить тех, кого любил. Но не сумел.
        Возможно, свою роль сыграл тон. Возможно, деятельность на улице в основном замерла и перестала требовать внимания, но Юхан повернулся к Себастиану:
        - Что случилось?
        - Они умерли. Моя жена и дочка.
        - Как?
        - Утонули. В цунами - ты помнишь цунами?
        Юхан кивнул. Себастиан не спускал с него глаз.
        - Я был бы готов на все, лишь бы вернуть их. Чтобы мы снова стали семьей.
        В точности как и надеялся Себастиан, его слова, похоже, задели что-то в душе у мальчика. Что-то, явно ему очень близкое. Семья. Боль ее утраты. Беатрис рассказывала о тоске, от которой Юхан заболел. Семья. Образ идеальной семьи. Себастиан уже начал догадываться, насколько далеко Юхан способен пойти, чтобы ничто этого образа не поколебало.
        Юхан молчал. Себастиан сидел очень неудобно. Он осторожно подтянул колени и оперся о них руками. Намного лучше. Юхан на его движения не отреагировал. Они продолжали сидеть.
        Напротив друг друга.
        Молча.
        Юхан с несколько отсутствующим видом покусывал нижнюю губу. Он невидящим взглядом смотрел в окно - так, будто ничто его там больше не интересовало.
        - Я не собирался убивать Рогера.
        Себастиан с трудом улавливал слова. Юхан говорил тихо, не разжимая зубов. Себастиан на мгновение закрыл глаза. Вот, значит, как оно было. Он предчувствовал это, когда выяснилось, что у Ульфа отсутствовал мотив, но гнал от себя эту мысль. Трагедия и так была уже достаточно велика.
        - Я рассказал Лене, его маме, чтобы она их остановила. Но ничего не изменилось. Они продолжали дальше.
        - Рогер и твоя мама?
        Юхан неотрывно смотрел в окно. Его взгляд был все время устремлен наружу. Прочь. Куда-то в другое место.
        - Мама однажды встречалась с другим. До того. Ты знал об этом?
        - Да. С Биргером Франсеном.
        - Тогда папа исчез.
        Себастиан ждал. Но продолжения не последовало. Будто Юхан рассчитывал на то, что остальное Себастиан додумает сам.
        - Ты боялся, что он снова исчезнет.
        - Он бы обязательно исчез. Это ведь было еще хуже.
        Юхан говорил уверенно, и Себастиану нечего было возразить, даже если бы он захотел.
        Разница в возрасте.
        Связь учительницы с учеником.
        Лучший друг сына.
        Предательство, несомненно, воспринималось бы как еще большее. Его было бы куда труднее простить. Особенно такому мужу, как Ульф. Человеку, который еще даже не начал прощать за прошлое.
        - Как ты узнал об их отношениях?
        - Я однажды увидел, как они целуются. Я знал, что у него кто-то есть. Он довольно много рассказывал о том… чем они занимаются. Но я…
        Юхан не закончил предложение. По крайней мере вслух. Себастиан видел, как мальчик покачал головой, словно продолжая мысль в голове.
        Себастиан ждал.
        Процесс пошел. Раз уж мальчик начал открываться таким образом, он едва ли сразу снова замкнется. Ему хочется рассказать. Тайны носить в себе тяжело. В комбинации же с чувством вины они способны тебя уничтожить. Себастиан почти не сомневался, что Юхан уже испытал облегчение. Ему казалось, что он видит у мальчика физические изменения. Плечи еще больше опустились. Челюсти сжаты уже не столь плотно. Спина, прежде прямая и напряженная, немного расслабилась.
        Поэтому Себастиан ждал.
        Уже казалось, будто Юхан забыл о присутствии Себастиана. Но вдруг он снова заговорил, словно бы прокручивая в голове фильм и рассказывая о том, что видит:
        - Он позвонил. Сюда, домой. Мама ответила. Папа был на работе. Я понял, что они собираются опять встретиться. Мама сказала, что пойдет прогуляться. Я знал, где они. Чем они занимаются, - последние слова Юхан чуть ли не выплюнул.
        Слова пошли быстрее. Голос стал громче. Взгляд по-прежнему блуждал где-то, куда доступ имел только Юхан. Словно он был там, словно…
        Он ждет возле футбольного поля, спрятавшись на лесной опушке. Знает, где она обычно его выпускает. Рогер рассказывал еще до того, как узнал, что Юхану все известно. Он видит, как школьная машина приближается к парковке. Она останавливается, но никто не выходит. Ему не хочется даже думать о том, чем они, возможно, занимаются там, внутри. Он водит ногой по ружью, которое прихватил с собой из дома и положил на землю. Через некоторое время он видит, как в салоне машины загорается свет, когда кто-то выходит. Это Рогер. Юхану кажется, что он слышит, будто Рогер что-то кричит, но слов он не разбирает. Рогер быстро идет через стадион. Прямо на него. Быстрым шагом. Юхан встает и берет ружье в руки. Когда Рогер направляется к тропинке, ведущей к его дому, Юхан окликает его. Рогер останавливается. Щурится в сторону леса. Юхан выходит из-за деревьев и видит, как Рогер, увидев его, качает головой. Не обрадованно. Не удивленно. Не с испугом. Словно Юхан представляет собой проблему, которая ему сейчас ни к чему. Юхан делает несколько шагов вперед и оказывается на стадионе.
        Похоже, что Рогер плакал. Видит ли он висящее вдоль правой ноги Юхана ружье? Если и видит, то, во всяком случае, ничего об этом не говорит. Он спрашивает, что Юхану надо. Тот четко излагает свои желания. Он хочет, чтобы Рогер перестал спать с его матерью. Хочет, чтобы Рогер больше никогда не приходил к ним домой. Хочет, чтобы Рогер держался от него и его семьи как можно дальше. Он поднимает ружье, чтобы придать своим словам вес. Однако Рогер реагирует совсем не так, как ожидал и надеялся Юхан. Он кричит.
        Что все равно кругом одно дерьмо.
        Что все, вся его проклятая жизнь, идет к черту.
        Что Юхан - чертов идиот.
        Что разбираться с ним у него сейчас нет сил.
        Он плачет. Потом идет. Прочь от Юхана. Но допускать этого нельзя. Сейчас. Вот так. Он не пообещал ничего изменить. Не пообещал прекратить. Ничего не пообещал. Казалось, Рогер не понял серьезности ситуации. Насколько это важно. Юхан должен заставить его понять. Но, чтобы заставить понять, необходимо, чтобы он выслушал Юхана. Чтобы заставить слушать, надо его остановить. Юхан вскидывает ружье. Кричит Рогеру, чтобы тот остановился. Видит, что он продолжает идти дальше. Снова кричит. Рогер через плечо показывает ему палец.
        Юхан нажимает на курок.
        - Я хотел только заставить его слушать.
        Юхан поворачивается к Себастиану. Щеки мокрые. Энергия вышла. В руках больше нет сил и желания держать ружье, оно сползает на пол перед мальчиком.
        - Я хотел только заставить слушать.
        Рыдания сотрясают его тело. Это напоминает судорогу. Юхан почти складывается пополам, лбом к ногам. Себастиан ползет к трясущемуся бедняге. Осторожно берет ружье и откладывает его в сторону.
        Затем обвивает Юхана рукой и дает ему единственное, что в данный момент может дать.
        Время и человеческую близость.

        ~ ~ ~

        Ванья нервничала, теряя терпение. С тех пор как Себастиан поднялся на второй этаж, прошло уже почти полчаса. Она слышала, как он разговаривал с Юханом через закрытую дверь, но после того, как он, очевидно, вошел в комнату, вниз доносилось только приглушенное бормотание. И еще периодический скрежет, когда кто-нибудь менял положение. Ванья сочла это хорошим признаком. Никаких криков.
        Никаких взволнованных голосов.
        Главное, никаких новых выстрелов.
        Харальдссона везли в больницу - или, может, уже доставили. Пуля вошла под лопатку с левой стороны и вышла спереди. Он потерял очень много крови, и его собирались оперировать, но, согласно полученным ими первым сообщениям, опасности для жизни ранение не представляет.
        Ванья непрерывно поддерживала телефонную связь с находящимся снаружи Торкелем. Прибыли шесть полицейских машин. Двенадцать хорошо вооруженных полицейских в бронежилетах окружили дом плотным кольцом. Но войти в дом Торкель им не позволял. Персонал в форме оцепил квартал. По углам улицы толпились любопытные вместе с журналистами и фотографами, изо всех сил старавшимися подобраться поближе. Ванья снова посмотрела на часы. Что же происходит наверху? Она искренне надеялась, что ей не придется сожалеть о решении пустить Себастиана наверх.
        Тут она услышала шаги. Шаги приближались к лестнице. Ванья вскинула пистолет и, широко расставив ноги, встала возле подножия лестницы, готовая ко всему.
        Они шли бок о бок. Себастиан и Юхан. Себастиан поддерживал рукой мальчика, выглядевшего гораздо меньше и младше своих шестнадцати лет. Казалось, будто Себастиан более или менее несет его вниз по лестнице. Ванья убрала пистолет и связалась с Торкелем.

* * *

        Когда Себастиан сдал Юхана на руки врачам и того увезли в ожидавшую его лечебницу, он, не обращая внимания на происходящее на улице, вернулся в дом. С тяжелым сердцем прошел в гостиную, немного сдвинул неглаженое белье и опустился на диван. Потом откинулся на грубую обивку, положил ноги на низкий журнальный столик и закрыл глаза. В период активной работы он редко допускал, чтобы расследования, преступники или жертвы задерживались у него в сознании. Все они представляли собой лишь требующие решения проблемы, орудия, которыми он пользовался, или препятствия, которые он преодолевал. В конечном счете все это существовало только для того, чтобы бросить ему вызов.
        Доказать его талант.
        Подпитать его «я».
        Когда они выполняли свою функцию, он забывал о них и двигался дальше. Правовые последствия интересовали его столь же мало, как задержания и нанесение решительных ударов. Почему же Странды его не отпускают? Юный преступник. Развалившаяся семья. Трагично, конечно, но в принципе ничего для него нового. Ничего такого, что он намеревался носить в себе сколько-нибудь долго.
        Он покончил с расследованием.
        Покончил с Вестеросом.
        Он точно знал, что ему требуется, чтобы освободиться от Страндов.
        Секс.
        Ему требовался секс.
        Заняться сексом, продать дом и уехать обратно в Стокгольм - таков был его план.
        Стоит ли ему отправляться на улицу Стуршерсгатан, 12? Стоит ли пытаться установить контакт с сыном или дочерью? Сейчас ему казалось, что скорее всего нет, но он не собирался принимать никаких окончательных решений, пока не будет чувствовать себя лучше.
        После секса.
        После продажи.
        После Вестероса.
        Себастиан почувствовал, как диванная подушка слегка опустилась, когда кто-то сел рядом с ним. Он открыл глаза. На самом краешке сидела Ванья. Спина прямая, руки сцеплены в замок на коленях. Сама собранность. Полная противоположность развалившемуся на диване Себастиану. Казалось, будто она всеми способами хочет подчеркнуть существующую между ними колоссальную дистанцию.
        - Что он сказал?
        - Юхан?
        - Да.
        - Что он убил Рогера.
        - Он сказал почему?
        - Он боялся, что отец снова покинет его. Просто так вышло.
        Ванья скептически наморщила лоб:
        - Двадцать два удара ножом и утопление в болоте. Как-то не совсем похоже на несчастный случай.
        - Ему каким-то образом помог в этом отец. Допросите его. Вестина ведь тоже убил не парень.
        Ванья, казалось, удовлетворилась. Она встала и пошла в прихожую. Но в дверях остановилась и обернулась к Себастиану. Тот с удивлением посмотрел ей в глаза.
        - Ты спал с ней, да?
        - Что?
        - С его матерью. С Беатрис. Ты спал с ней.
        На этот раз это уже был не вопрос, поэтому Себастиан не ответил. Зачем? Молчание всегда является лучшим подтверждением.
        Неужели в глазах уже почти бывшей коллеги мелькнуло разочарование?
        - Когда ты пошел к парню, потому что думал, будто он может причинить себе вред, я подумала, что ты, возможно, и не совсем законченный подлец.
        Себастиан понял, к чему идет разговор. Знакомо до боли. Другие женщины. Другие ситуации. Другие слова. Вывод тот же.
        - Я явно ошиблась.
        Ванья покинула его. Он видел, как она уходит, но остался сидеть. Молча. Что он мог сказать?
        Ведь она права.

* * *

        Ульф Странд сидел на стуле, на котором несколькими часами ранее сидела его жена. Он производил очень благоприятное впечатление. Вежливый, прямо-таки предупредительный. Первое, о чем он спросил, когда Ванья с Торкелем вошли в комнату для допросов и уселись напротив него, - это как обстоит дело с Юханом. Получив успокаивающее известие о том, что Юханом занимаются врачи и Беатрис находится при нем, Ульф поинтересовался состоянием Харальдссона. Ванья с Торкелем объяснили, что того прооперировали и его жизнь вне опасности, а потом включили магнитофон и попросили Ульфа рассказать все с самого начала. С того момента, как он впервые услышал о смерти Рогера.
        - В тот вечер Юхан позвонил мне на работу. Он плакал и был в полном отчаянии, сказал, что на футбольном поле произошло нечто ужасное.
        - И вы поехали туда?
        - Да.
        - Что произошло потом?
        Ульф выпрямился на стуле:
        - Рогер был мертв. Юхан пребывал на грани нервного срыва, поэтому я как мог постарался его успокоить, а потом усадил в машину.
        Ванья отметила, что в голосе Ульфа совсем не чувствуется волнения. Как будто он выступает перед коллегами и клиентами, стараясь показаться корректным и опытным оратором.
        - Потом я занялся Рогером.
        - В каком смысле занялся? - поинтересовался Торкель.
        - Я оттащил его в лес, чтобы его не было видно. Потом сообразил, что пуля может вывести на след, поэтому мне пришлось ее извлечь.
        - Как вы это сделали?
        - Я сходил к машине и принес нож.
        Ульф остановился и резко сглотнул. «Неудивительно», - подумал сидящий в соседней комнате Себастиан. До этого Ульф не являлся активно действующим лицом, он лишь переместил тело, но не причинял ему вреда. Самое тяжелое начинается теперь.
        В комнате для допросов Ульф попросил стакан воды. Торкель принес воду, и Ульф отпил два-три глотка. Потом поставил стакан и вытер рот тыльной стороной ладони.
        - Вы принесли из машины нож. А дальше? - поторопила его Ванья.
        - Я вернулся и воспользовался им, чтобы вырезать пулю, - ответил Ульф ослабевшим голосом.
        Ванья открыла лежащую перед ней на столе папку и принялась перебирать крупные фотографии изрезанного тела мальчика. Казалось, она что-то ищет. «Игра на публику», - подумал Себастиан. Она знает все, что нужно для этого допроса, и без сверки с какими-либо бумагами или протоколами. Просто хочет, чтобы Ульф взглянул на дело рук своих.
        Не потому, что он забыл.
        Не потому, что сможет когда-нибудь забыть.
        Ванья сделала вид, будто нашла бумагу, которую якобы искала.
        - Когда мы нашли Рогера, у него на теле имелось двадцать два ножевых ранения.
        Ульф пытался оторвать взгляд от жутких снимков, лежащих на столе вокруг папки. Классическая дилемма автомобильной катастрофы: смотреть не хочется, а оторвать взгляд нет сил.
        - Да… Я подумал, что так будет выглядеть, будто его зарезали. Возможно, как ритуальное убийство. Злодеяние безумца, даже не знаю. - Ульф сумел-таки оторвать взгляд от снимков и посмотрел на Ванью в упор. - Собственно говоря, мне просто хотелось скрыть то, что его застрелили.
        - Ладно, а когда вы двадцать два раза ударили его ножом и вырезали сердце, что вы сделали дальше?
        - Отвез Юхана домой.
        - Где в это время находилась Беатрис?
        - Не знаю, во всяком случае не дома. Юхан, вероятно, пребывал в шоке. Он по пути домой уснул в машине. Я отвел его наверх и уложил в постель.
        Ульф умолк, похоже, полностью отдавшись этому мгновению. Его осенило, что оно, по всей видимости, было последним проявлением чего-то нормального. Отец, укладывающий в постель спящего сына. Далее последовала одна сплошная борьба. За то, чтобы хранить молчание. Держаться вместе.
        - Продолжайте.
        - Я поехал обратно к лесной поляне и перевез тело. Я решил отвезти его куда-нибудь, куда его не смог бы доставить шестнадцатилетний парень. Чтобы быть уверенным, что никто не заподозрит Юхана.
        Себастиан выпрямился на стуле и нажал кнопку связи на головном телефоне. Сквозь стекло он увидел, как Ванья прислушалась, уловив шуршание в наушнике.
        - Он не знал, что Беатрис трахалась с Рогером. Почему же, с его точки зрения, Юхан застрелил приятеля?
        Ванья коротко кивнула. Хороший вопрос. Она вновь переключила все внимание на Ульфа.
        - Я не понимаю одного. Если вы не знали о связи жены с Рогером, по какой же тогда, вы считали, причине Юхан его застрелил?
        - Никакой причины не было. Просто недоразумение. Игра, окончившаяся трагически. Они тренировались в стрельбе, и Юхан допустил неосторожность. Мне он объяснил это так.
        Внезапно Ульф стал совершенно по-новому, пристально, всматриваться то в Ванью, то в Торкеля, словно до этого думал, что главная вина сына заключается в том, что тот солгал, а сейчас до него дошло, что Юхана нельзя считать невиновным. Что это не был несчастный случай. Во всяком случае не только.
        - Что будет с Юханом? - в его голосе звучало искреннее беспокойство и забота.
        - Ему уже больше пятнадцати, значит, к нему можно применять наказание, - со знанием дела ответил Торкель.
        - Что это означает?
        - Что будет суд.
        - Расскажите о Петере Вестине, - сменила тему Ванья, рвущаяся поскорее добраться до конца.
        - Он психолог.
        - Это нам известно. Мы хотим знать, почему он мертв. Вы думали, Рогер мог рассказать ему такое опасное, что его нельзя было оставлять в живых?
        Ульф, казалось, ничего не понимал:
        - Рогер?
        - Да, он был психологом Рогера. Вы не знали?
        - Нет. Он психолог Юхана. Уже несколько лет. С нашего развода. Юхан был совершенно сломлен после… ну, после всего случившегося с Рогером. По понятным причинам. Поэтому он пошел к Петеру. Я не знал, чего он ему наговорил. Я спрашивал, но Юхан не мог толком вспомнить. Мне было понятно, что он ни в чем не признался, иначе бы у нас сразу появилась полиция, но он вполне мог наговорить вещей, которые Петеру ничего не стоило бы потом сложить вместе и понять, что произошло. Я побоялся рисковать.
        Ванья сложила разбросанные по столу фотографии и снова закрыла папку. Они узнали все, что требовалось. Теперь дело за судом. Юхан, скорее всего, отделается довольно мягким наказанием, не то что Ульф. Семье Странд еще долго не удастся собраться вместе.
        Ванья уже потянулась, чтобы выключить магнитофон, но Торкель остановил ее. Оставалось задать еще один вопрос. Вопрос, над которым он все время размышлял, поняв, как обстояло дело.
        - Почему вы не сообщили в полицию? Сын звонит вам и говорит, что случайно застрелил приятеля. Почему вы просто не взяли и не позвонили в полицию?
        Ульф спокойно посмотрел в заинтересованные глаза Торкеля. Это просто. Если Торкель тоже отец, он поймет.
        - Юхан не хотел. Он безумно боялся. Это было бы предательством по отношению к нему. Я уже однажды предал его. Когда ушел. На этот раз я должен был ему помочь.
        - Четыре человека погибли, вы попадете в тюрьму, а он получил травму, возможно на всю оставшуюся жизнь. В чем же заключалась помощь?
        - Мне не удалось. Признаю, не удалось. Но я сделал все, что было в моих силах. Единственное, чего мне хотелось, - это быть по-настоящему хорошим отцом.
        - Хорошим отцом?
        Сомнение в голосе Торкеля натолкнулось на взгляд, излучающий стопроцентную убежденность.
        - Я отсутствовал несколько важных лет. Но, думаю, стать хорошим отцом никогда не поздно.

* * *

        Ульфа Странда увели. Вечером его отвезут в следственный изолятор. Работа закончена. Себастиан продолжал сидеть в соседней комнате, наблюдая через стекло за тем, как Ванья и Торкель складывают вещи. Они радостно обсуждали отъезд домой. Ванья надеялась уехать на каком-нибудь позднем поезде прямо вечером, если, конечно, Билли не поедет в Стокгольм на машине. Торкель собирался на день или два задержаться. Урсула тоже. Торкелю предстояло разобраться с последними деталями, а Урсуле - осмотреть дом Страндов и проследить за тем, чтобы не упустили никаких улик. Последнее, что услышал Себастиан перед тем, как за ними захлопнулась дверь в коридор, - это что Торкель надеется до отъезда Ваньи успеть организовать общий ужин.
        Они явно испытывали облегчение. Оно чувствовалось в их голосах, в их движениях. Облегчение. Добро победило. Mission completed[17]. Впору затягивать песню и скакать в сторону заката.
        Себастиану же петь не хотелось. Праздновать тоже. У него пропало даже желание заняться сексом.
        Все мысли сосредоточились на двух вещах.
        На улице Стуршерсгатан, 12 и на голосе Ульфа.
        Думаю, стать хорошим отцом никогда не поздно.
        Самое странное, что Себастиан понимал, что уже более или менее решился. Не четко и осознанно, но в глубине души он был почти уверен, что, вернувшись в Стокгольм, разыщет Анну Эрикссон и/или своего ребенка. Почти уверен и доволен решением, которое приняло за него подсознание.
        Особых иллюзий он не питал.
        Что это ему даст?
        К чему приведет?
        Анна никогда не станет второй Лили, а ребенок - новой Сабиной. Ведь это их ему не хватало. Их он хотел вернуть. Думал, что волновать его будут только они. Лили и Сабина.
        Но слова Ульфа против воли Себастиана задели в нем какую-то струну. Не то, что он сказал, а как он это сказал.
        Уверенность.
        Естественность. Будто это был неопровержимый факт. Универсальная истина.
        Стать хорошим отцом никогда не поздно.
        У Себастиана есть сын или дочь. Есть ребенок, который, скорее всего, еще жив. Где-то ходит человек, наполовину являющийся им самим.
        Его человек.
        Стать хорошим отцом никогда не поздно.
        Простые слова, ставящие трудные вопросы.
        Неужели он действительно допустит, чтобы еще один ребенок выскользнул у него из рук?
        Сможет ли он?
        Хочет ли он?
        Себастиан все больше склонялся к ответу «нет» на все три вопроса.

        ~ ~ ~

        До поезда, которому предстояло увезти Себастиана обратно в Стокгольм, оставалось чуть более часа. С тех пор как Себастиан со звенящими в ушах словами Ульфа вышел из здания полиции и направился к родительскому дому, прошло почти трое суток. С Торкелем или Урсулой он больше не связывался, хотя и слышал, что они собирались задержаться в городе на несколько дней. По-прежнему ли они здесь, он не знал. Расследование закончено. В поддержании контактов вне работы никто, похоже, не нуждался. Себастиана это устраивало. Он получил то, за чем приходил.
        Позавчера снова приезжал маклер, и они договорились обо всем, что требовалось для продажи дома. Вечером Себастиан отыскал записку с именем и номером телефона, полученную от женщины, читавшей в поезде по пути в Вестерос. Встреча, произошедшая, казалось, целую вечность назад. Когда он позвонил, женщина засомневалась. Он извинился. Объяснил, что был завален работой, занят расследованием убийства, о котором она, возможно, слышала. Смерть подростка из Пальмлёвской гимназии. Как он и предполагал, женщина проявила любопытство и согласилась встретиться на следующий день. Вчера. Вечер они закончили у него дома. Отделаться от нее Себастиану удалось только сегодня в первой половине дня. Ей хотелось встретиться снова. Он ничего не обещал. Если он не позвонит, она найдет его сама, сказала она с улыбкой. Ему не отвертеться, ведь теперь она знает, где он живет. Тремя часами позже Себастиан взял с собой все, что хотел забрать, запер дверь и покинул дом, чтобы больше никогда не возвращаться.
        Теперь он стоял возле того места, которое отнюдь не предполагал посещать. По правде говоря, он клялся, что никогда сюда не придет. Никогда больше не навестит его. Теперь же они лежали тут оба. На кладбище. Могила родителей.
        Оставшиеся от похорон цветы завяли. Могила выглядела неопрятно. Себастиан задумался над тем, почему никто не убирает завядшие букеты и перевернутые, объеденные косулями венки. Может, ему надо написать какую-то бумагу, чтобы администрация кладбища занялась могилой? Сам он ухаживать за ней не собирался. Даже если бы жил в Вестеросе. Теперь же об этом не могло быть и речи.
        На памятнике из красного гранита было изображено то ли восходящее, то ли заходящее солнце, а на переднем плане возвышались две сосны. Надпись гласила: «Семейная могила Бергманов», и чуть пониже стояло имя отца: «Туре Бергман». Имя Эстер еще не приписали. Хотели, прежде чем перемещать камень для новой гравировки, подождать, чтобы могила хорошенько осела. Шесть месяцев, Себастиан где-то об этом слышал.
        Туре умер в 1988 году. Двадцать два года она прожила в одиночестве. Его мать. Себастиан поймал себя на мысли, что интересно, не думала ли она когда-нибудь разыскать его. Протянуть руку. А если бы протянула, принял ли бы он ее?
        Наверное, нет.
        Себастиан стоял в метре от неприбранной могилы. В нерешительности. Вокруг была тишина. Весеннее солнце грело ему спину. На одной из посаженных кое-где между могилами берез пела одинокая птица. По дорожке на велосипедах проехали двое. Девушка над чем-то смеялась. Искрометным, заразительным смехом, который, казалось, совершенно не подходил ярко-голубому весеннему небу, к которому устремлялся. Себастиан задумался: что он, собственно, здесь делает? Неужели ему действительно хочется подойти к могиле? Вместе с тем было что-то вдвойне трагическое в том, что последнее пристанище матери, столь любившей порядок, выглядит как компост.
        Себастиан подошел к могиле и присел на корточки. Начал неумело собирать увядшие цветы.
        - Ты ведь никак не думала, мама, что я приду.
        Звук собственного голоса удивил его. Привел в замешательство. Он никогда не представлял себя человеком, сидящим на корточках, прибирающим могилу и разговаривающим с покойной матерью. Что же с ним произошло?
        Вероятно, это как-то связано с цифрами.
        1988.
        Двадцать два года.
        Одна. Дни рождения, будни, Рождество, отпуска. Даже при наличии друзей бОльшую часть времени в огромном доме - тишина. Много времени для размышлений.
        Что было.
        Как так получилось.
        Гордость превыше тоски.
        Боязнь отказа сильнее потребности в любви.
        Мать сына, с которым не общалась. Несколько коротких лет - бабушка ребенка, которого никогда не видела. Себастиан прекратил неловко возиться с растениями и поднялся. Порылся в кармане, достал бумажник и вынул фотографию Сабины и Лили, стоявшую на пианино в родительском доме.
        - Тебе не удалось ее увидеть. Я об этом позаботился.
        Правая рука сжалась вокруг бумажника. Себастиан почувствовал, что сейчас заплачет. Скорбь. Уж точно не по отцу. Да и не по матери, хоть он и ощущал известную печаль из-за ничтожности их конфликта по сравнению с последствиями, к которым тот привел. Он оплакивал даже не Лили с Сабиной. Он оплакивал самого себя. Из-за понимания.
        - Помнишь, что ты мне сказала, когда мы виделись в последний раз? Ты сказала, что Бог покинул меня. Отвел от меня свою руку.
        Себастиан смотрел на фотографию умерших жены и ребенка, на недоделанный памятник, на кладбище в городе, где он вырос и где его никто не знает, никто им не интересуется, никто по нему не скучает. Это относилось и к любому городу. Себастиан вытер щеки тыльной стороной левой ладони:
        - Ты была права.

        ~ ~ ~

        Стуршерсгатан, 12.
        Все-таки он тут оказался. Перед большим функционалистским домом. В архитектуре Себастиан совершенно не разбирался и отнюдь к этому не стремился, но знал, что дома к западу от района Иердет построены в стиле функционализма.
        Он знал, что в этом доме живет Анна Эрикссон. Мать его ребенка.
        Хотелось бы надеяться.
        Или?
        Себастиан вернулся в Стокгольм почти неделю назад. Он ежедневно ходил мимо дома двенадцать по Стуршерсгатан. Иногда по нескольку раз в день. Однако внутри он пока еще не был. Максимум, на что он решился, это подойти и заглянуть через окно в парадную, чтобы увидеть на внутренней стене табличку с именами жильцов. Анна Эрикссон жила на третьем этаже.
        Зайти?
        Или нет?
        Этот вопрос мучил Себастиана с самого приезда. В Вестеросе вопрос казался более абстрактным. Игрой мысли. Себастиан мог взвешивать за и против. Принимать решение. Передумывать. Снова передумывать. Без последствий.
        Теперь же он был на месте. Принятое решение могло стать бесповоротным.
        Развернуться и уйти. Или нет.
        Объявиться. Или нет.
        Он менял решение. Иногда несколько раз в день. Аргументы оставались теми же, что он приводил себе в Вестеросе. Не возникало никаких новых мыслей, никаких новых соображений. Он проклинал собственную нерешительность.
        Иногда он прогуливался в район Иердет в полном убеждении, что сразу зайдет в дом, поднимется по лестнице и позвонит в дверь. Тогда случалось, что он даже не заворачивал на Стуршерсгатан.
        В другие разы, когда у него и в мыслях не было объявляться, он мог вдруг оказаться перед темной деревянной входной дверью и стоять там часами. Им словно бы управлял кто-то другой. Как будто у него вообще не было права голоса в данном вопросе. Однако на лестницу он не заходил ни разу. Пока.
        Но сегодня зайдет. Он это чувствовал. Ему удалось все время держать правильный курс. Он вышел из своей квартиры на Грев-Магнигатан и двинулся по Стургатан. Свернул направо к улице Нарвавеген, дошел до площади Карлаплан, миновал торговый центр «Фельтёверстен», пересек Вальхаллавеген и оказался на месте. Прогулка заняла менее четверти часа. Если Анна Эрикссон жила здесь и тогда, когда ребенок был маленьким, они, возможно, встречались в «Фельтёверстен». Его ребенок вместе с матерью, возможно, стоял перед ним в очереди к мясному прилавку. Эти мысли занимали Себастиана, пока он стоял на улице, глядя на дом двенадцать по Стуршерсгатан.
        Начинало смеркаться. День выдался прекрасный, почти по-летнему теплый.
        Сегодня он объявится.
        Сегодня он поговорит с ней.
        Он наконец решился.
        Себастиан пересек улицу и направился к двери. Как раз когда он стал размышлять над тем, как ему войти, внутри из лифта вышла женщина лет тридцати пяти и двинулась к выходу. Себастиан воспринял это как знак того, что ему действительно суждено встретиться с Анной Эрикссон именно сегодня.
        Он подошел, как раз когда женщина выходила на тротуар, и придержал закрывавшуюся за ней дверь: - Здравствуйте, спасибо, какая удача.
        Женщина едва удостоила его взглядом. Себастиан вошел в дом, и дверь с грохотом захлопнулась. Он снова взглянул на табличку с именами жильцов, хотя уже знал, что там написано.
        Третий этаж.
        Себастиан подумал было поехать на лифте, расположенном в центре дома внутри черного квадрата из стальной сетки, но отверг его. Ему требовалось как можно больше времени. Он почувствовал, что сердце забилось быстрее, а руки вспотели. Он нервничал. Такое с ним случалось нечасто.
        Себастиан стал медленно подниматься по лестнице.
        На третьем этаже имелось две двери. На одной из них он увидел фамилию Эрикссон и еще одну. Секунду на то, чтобы собраться с мыслями. Он закрыл глаза. Сделал два глубоких вдоха, а потом подошел и позвонил. Ничего не произошло. Себастиан испытал почти облегчение. Никого нет дома. Он попытался, но никто не открыл. Он ошибся. Значит, им вовсе не суждено встретиться - ему и Анне Эрикссон. Во всяком случае сегодня. Себастиан уже собирался повернуть обратно, но тут услышал в квартире шаги, и секундой позже дверь открылась.
        Женщина, на несколько лет моложе его, посмотрела на Себастиана вопросительно. У нее были темные волосы до плеч и голубые глаза. Высокие скулы. Узкие губы. Даже глядя на нее, Себастиан ее не узнавал. Он никак не мог припомнить, чтобы спал с этой женщиной, которая сейчас, вытирая руки о кухонное полотенце в красную клетку, вопросительно смотрела на него.
        - Здравствуйте, вы… - Себастиан запнулся, не зная, с чего начать. В голове была полная пустота, хоть там и крутилась тысяча мыслей.
        Женщина молча смотрела на него.
        - Анна Эрикссон? - выдавил из себя под конец Себастиан.
        Женщина кивнула.
        - Меня зовут Себасти…
        - Я знаю, кто ты, - перебила его женщина.
        Себастиан совсем растерялся:
        - Правда?
        - Да. Что ты здесь делаешь?
        Себастиан молчал. После прочтения писем он много раз прокручивал в голове эту встречу. Но она приняла совершенно иной оборот, нежели он рассчитывал. Такой он их первую встречу никогда себе не представлял. Он думал, что Анна будет почти в шоке, возможно, даже слегка покачнется. Ему мыслилось полное потрясение у нее в глазах, когда за дверью окажется призрак из прошлого тридцатилетней давности. Он предполагал, что ему придется всеми возможными способами объяснять, кто он такой, чтобы она вообще ему поверила. Все виделось совсем не так, как со стоявшей перед ним женщиной, которая засунула за пояс брюк уголок полотенца, оставив его висеть, и смотрела на Себастиана испытующим взглядом.
        - Я… - Себастиан запнулся. Это он тоже мысленно проигрывал. Можно по-прежнему придерживаться той линии: начать с начала.
        - Моя мать умерла, и, очищая ее дом, я нашел несколько писем.
        Женщина продолжала стоять молча, но кивнула. Явно поняла, какие письма он имеет в виду.
        - В них говорилось о том, что ты ждала ребенка. От меня. Я пришел только для того, чтобы узнать, правда ли это и что в таком случае произошло.
        - Зайди.
        Женщина отодвинулась в сторону, и Себастиан вошел в относительно маленькую прихожую. Анна закрыла дверь, а он наклонился, чтобы снять обувь.
        - Не надо. Ты сразу уйдешь.
        Себастиан снова выпрямился с удивленным лицом.
        - Я просто не хотела, чтобы ты стоял на лестнице. Там эхо.
        Анна встала напротив него в тесной прихожей и скрестила руки на груди.
        - Это правда. Я ждала ребенка и искала тебя, но не нашла. И, честно говоря, уже давно перестала искать.
        - Я понимаю, что ты злишься, но…
        - Я не злюсь.
        - Я ведь так и не получил этих писем. Я ничего не знал.
        Они молчали, стоя друг напротив друга. На мгновение Себастиан задумался над тем, что бы произошло, узнай он. Там и тогда. Приехал бы он обратно к Анне Эрикссон и стал отцом? Как бы выглядела его жизнь с этой женщиной? Даже думать об этом, конечно, идиотизм. Бессмысленно рассуждать о гипотетическом будущем, альтернативном настоящему. Кроме того, он ни за что не вернулся бы к ней, даже если бы получил письма. Там и тогда. Тот прежний Себастиан.
        - Я видела тебя, сколько же… лет пятнадцать назад, - спокойным голосом сказала Анна. - Когда ты участвовал в задержании того серийного убийцы.
        - Хинде. В 1996-м.
        - Я тогда видела тебя. По телевизору. Если бы мне по-прежнему хотелось тебя найти, я бы наверняка смогла.
        Себастиан секунду размышлял над ее словами.
        - Но у меня есть ребенок?
        - Нет. У меня есть дочь. И у моего мужа есть дочь, а у тебя нет. Во всяком случае, здесь и от меня.
        - Значит, она не знает, что…
        - Что он ей не отец? - дополнила Анна. - Нет. Он, разумеется, знает, а она нет, и если ты ей расскажешь, то все испортишь.
        Себастиан кивнул, глядя в пол. Собственно говоря, он не удивился. Такой сценарий он проигрывал: ребенок ничего не знает, у него другой отец, и он только разрушит хорошую семью. Такое ему доводилось совершать и прежде, когда он спал с замужними женщинами, не всегда заботясь об осторожности, но это другое.
        - Себастиан…
        Он поднял глаза. Анна опустила руки и смотрела на него взглядом, требовавшим полного внимания:
        - Ты действительно все разрушишь. Для всех. Она любит нас. Любит своего отца. Если она узнает, что мы все эти годы ей лгали… Я не думаю, что нам удастся с этим справиться.
        - Хотя если она моя, то… - последняя слабая попытка. Обреченная изначально.
        - Она не твоя. Возможно, она была твоей. Какое-то время. Смогла бы стать твоей, если бы ты вернулся. А теперь нет.
        Себастиан кивнул. Он видел в ее словах логику. Какая от этого будет польза? Что это ему даст? Анна словно бы сумела прочесть его мысли:
        - Что ты можешь ей дать? Совершенно чужой человек является через тридцать лет и сообщает, что он ее отец. Что, кроме разрушения всего?
        Себастиан кивнул и шагнул к двери:
        - Я ухожу.
        Когда он взялся за ручку двери, Анна положила руку ему на плечо. Он обернулся.
        - Я знаю свою дочь. Она не захочет иметь с тобой дела. Единственное, чего ты добьешься, - это разрушишь нашу семью и заставишь дочь тебя возненавидеть.
        Себастиан кивнул.
        Он понимал.
        Он покинул квартиру и альтернативную жизнь, которая могла бы быть или стать его жизнью. Анна закрыла за ним дверь, но он остался стоять на лестнице.
        Ну вот и все.
        Сделано.
        У него есть дочь, которую он никогда не увидит. Никогда не узнает. Так долго накапливавшееся напряжение отпустило, и он почувствовал физическую усталость. Ноги едва его держали. Себастиан подошел к лестнице, ведущей наверх, и сел.
        Он сидел, уставившись прямо перед собой.
        Опустошенный.
        Совершенно опустошенный.
        Издали донесся глухой звук захлопнувшейся тремя этажами ниже входной двери. Себастиан раздумывал над тем, как ему добраться домой. Вроде бы совсем недалеко, но сейчас расстояние казалось бесконечным.
        Прошло несколько секунд, прежде чем он заметил, что лифт слева от него начал подниматься. Себастиан встал. Если лифт остановится здесь, он сможет на нем спуститься. Это станет первым шагом на долгом пути домой, в пустую квартиру.
        Ему повезло. Лифт остановился на третьем этаже. Встречаться с кем-либо Себастиану уж точно не хотелось, даже для бессмысленной улыбки у двери лифта. Пока человек в лифте отодвигал предохранительную решетку, Себастиан поднялся еще на несколько ступенек вверх. Из лифта вышла женщина, и Себастиан мельком увидел ее сквозь перила над кабиной лифта.
        Что-то показалось ему знакомым.
        Очень знакомым.
        Но ведь не может быть, чтобы…
        - Привет, мама, это я! - услышал он возглас Ваньи, прежде чем за ней закрылась дверь.
        Не может быть…
        Неужели…
        Тут он вспомнил. Фамилии на двери. Он был настолько зациклен на Эрикссон, что даже не взглянул на вторую фамилию.
        Литнер.
        Ванья Литнер.
        Ванья - его дочь.
        К такой информации он оказался абсолютно не подготовлен.
        Абсолютно.
        Себастиан почувствовал, что у него подкашиваются ноги, и был вынужден сесть.
        Прошло много времени, прежде чем он снова поднялся.

        Ученик

        Когда около половины восьмого вечера такси сворачивало на Толлэнс-вэг, Рикард Гранлунд думал, что все самое худшее в этот день уже случилось. Четыре дня в Мюнхене с окрестностями. Командировка. Немцы работали в июле более или менее как обычно. С утра до вечера встречи с клиентами. Фабрики, комнаты для переговоров и бесконечное количество чашек кофе. Он устал, но был доволен. Ленточные транспортеры - возможно, не самое увлекательное, чем можно заниматься, его работа редко вызывала любопытство и никогда не становилась естественной темой бесед на ужинах и встречах, но продавались они хорошо. Транспортеры. Продавались действительно хорошо.
        По расписанию самолет из Мюнхена вылетал в 9:05. Рикард должен был прибыть в Стокгольм в двадцать минут двенадцатого. Затем ненадолго заскочить в офис. Для контроля. Около часа оказаться дома. Пообедать с Катариной и вместе с ней посвятить остаток дня саду. Таков был план.
        До того как он узнал, что рейс на Стокгольм в 9:05 отменен. Встал в очередь к стойке «Люфтганзы», и ему перебронировали билет на 13:05. Еще четыре часа в Мюнхенском аэропорту имени Франца-Йозефа Штрауса. Не смешно. Огорченно вздохнув, он вытащил телефон и написал смс Катарине. Обедать ей придется без него. Но можно надеяться, что им все-таки удастся провести несколько часов в саду. Как погода? Может, вечерком выпьем по коктейлю на террасе? Раз у него теперь есть время, он может что-нибудь прикупить.
        Катарина сразу ответила. Жалко, что он задерживается. Она соскучилась. Погода в Стокгольме потрясающая, поэтому коктейль - прекрасная идея. Жду сюрприза. Целую.
        Рикард зашел в один из магазинов, по-прежнему завлекавших такс-фри, хотя, по его убеждению, для абсолютного большинства пассажиров это уже утратило актуальность. Он нашел полку с готовыми коктейлями и взял знакомую ему по телевизионной рекламе бутылку «Мохито-классик».
        По пути в магазинчик с прессой он сверился с табло вылетов. Выход 26. Он прикинул, что доберется туда за десять минут.
        Рикард уселся с чашкой кофе и бутербродом и стал перелистывать только что купленный номер журнала «Гарденс иллюстрейтед». Время тянулось. Он немного побегал глазами по витринам магазинов аэропорта, купил еще один журнал, на этот раз по электронике, зашел в другое кафе и выпил бутылку минеральной воды. После посещения туалета, наконец, настало время идти к выходу на посадку. Тут его ждал следующий сюрприз. Рейс в 13:05 задерживается. Новое время посадки 13:40. Предполагаемое время вылета 14:00. Рикард снова достал телефон. Проинформировал Катарину о новой задержке и выразил негодование по поводу самолетов вообще и «Люфтганзы» в частности. Затем нашел свободный стул и сел. Ответа на смс не последовало.
        Он позвонил.
        Ему не ответили.
        Возможно, она нашла себе компанию и обедает не дома. Убрав телефон, он закрыл глаза. Какой смысл нервничать по поводу положения дел, сделать ведь он все равно ничего не может.
        Без четверти два молодая женщина за стойкой, извинившись за опоздание, пригласила их на посадку. Когда они разместились в самолете и персонал привычно провел инструктаж по мерам безопасности, который никто все равно не слушал, к ним обратился капитан. У них одна лампа указывает на какую-то неисправность. Вероятно, неисправна сама лампа, но рисковать они не хотят. К ним уже направляется механик, для проверки. Капитан попросил извинения и выразил надежду на понимание. В самолете быстро стало жарко. Рикард чувствовал, как его готовность к пониманию и относительно хорошее настроение улетучиваются с той же скоростью, с какой его рубашка увлажняется на спине и под мышками. Вновь послышался голос капитана. Хорошие новости. Неисправность устранена. Новости чуть похуже. Они пропустили свое время вылета, и, похоже, на данный момент перед ними должны взлететь девять самолетов, но как только подойдет их очередь, они сразу начнут выполнять рейс в Стокгольм.
        Он попросил извинения.
        В Стокгольмском аэропорту они приземлились в 17:20.
        С опозданием на два часа десять минут.
        Или на шесть часов.
        Зависит, как посмотреть.
        На пути к месту выдачи багажа Рикард снова позвонил домой. Ему не ответили. Он позвонил Катарине на мобильный. После пяти гудков включился автоответчик. Наверное, она в саду и не слышит звонка. Рикард вышел в большой зал с багажными транспортерами. На мониторе над транспортером номер три значилось, что багаж с рейса LH2416 поступит через восемь минут.
        Поступил он через двенадцать.
        Прошло еще четверть часа, прежде чем Рикард понял, что его чемодана нет.
        Новое ожидание в новой очереди, чтобы заявить о пропаже в сервисном окне «Люфтганзы». Оставив багажную квитанцию, свой адрес и максимально подробное описание чемодана, Рикард вышел в зал прибытия и отправился на поиски такси. Когда он проходил через вращающиеся двери, его буквально обдало жаром. Настоящее лето. У них будет прекрасный вечер. При мысли о коктейле на террасе в лучах вечернего солнца Рикард почувствовал, как к нему понемногу возвращается хорошее настроение. Он встал в очередь на такси: «Стокгольмское такси», «Курьер» или 020. Когда они выезжали из аэропорта Арланда, шофер сообщил ему, что в Стокгольме сегодня были совершенно безумные пробки. Совершенно безумные. Он тут же сбросил скорость до 50 километров в час и очутился в бесконечной на вид очереди машин, движущихся по шоссе E4 в южном направлении.
        Поэтому, когда такси, наконец, свернуло на Толлэнс-вэг, Рикард Гранлунд думал, что все самое худшее в этот день уже случилось.
        Он расплатился картой и через цветущий, ухоженный сад направился к дому. Войдя, он поставил на пол портфель и пластиковый пакет.
        - Ау!
        Ответа не последовало. Рикард снял обувь и прошел в кухню. Бросил взгляд в окно, чтобы посмотреть, не на улице ли Катарина, но там было пусто. На кухне тоже. Никакой записки на том месте, где жена могла бы ее оставить. Рикард достал телефон и проверил. Никаких пропущенных звонков или смс. В доме было душно. Солнце жарило вовсю. Маркизы Катарина не опустила. Рикард отпер и распахнул дверь на террасу. Потом поднялся на второй этаж. Надо было принять душ и переодеться. Он чувствовал, что весь пропотел, вплоть до трусов. Еще на лестнице он стянул галстук и начал расстегивать рубашку, но, войдя в спальню, застыл на месте. Первое, что бросилось ему в глаза, - Катарина лежит на кровати. Затем быстро пришло понимание трех вещей.
        Она лежит на животе.
        Она связана.
        Она мертва.

* * *

        При торможении поезд метро тряхнуло. Мама с коляской перед Себастианом Бергманом чуть крепче ухватилась за стальную стойку и нервно огляделась по сторонам. Она была очень напряжена, уже когда вошла в вагон на станции «Сант-Эриксплан», и хотя ее плачущий сынишка через пару остановок уснул, похоже, так и не успокоилась. Ей совершенно очевидно не нравилось находиться в окружении толпы незнакомых людей. Себастиан видел несколько признаков этого. Явные попытки сохранять в неприкосновенности свое минимальное личное пространство путем непрерывного передвижения ног, чтобы ни с кем не сталкиваться. Чуть влажная верхняя губа. Ни на чем не задерживающийся настороженный взгляд. Себастиан попытался успокаивающе улыбнуться ей, но она в ответ поспешно отвела взгляд, продолжая сканировать окружение бдительно и напряженно. Себастиан стал оглядывать переполненный вагон, который, едва миновав станцию «Хёторгет», с металлическим скрежетом вновь остановился в туннеле. После нескольких минут стояния в темноте поезд медленно продолжил движение и начал приближаться к «Т-Сентрален». Обычно Себастиан на метро не ездил и уж
точно не пользовался им в часы пик или во время туристского сезона. Слишком неудобно и суматошно. Он никак не мог свыкнуться с коллективным вариантом человечества со всеми его звуками и запахами. Обычно он ходил пешком или ездил на такси. Держал дистанцию от людей. Сторонился их. Так бывало всегда. Но теперь все было не так, как обычно.
        Все.

        Себастиан прислонился к дверям в конце вагона и посмотрел в следующий вагон. Через небольшое окно она была ему хорошо видна. Светлые волосы, склоненное над сегодняшней газетой лицо. Глядя на нее, он осознал, что улыбается про себя.
        Она, как всегда, пересаживалась на «Т-Сентрален». Быстрым шагом спускалась по каменной лестнице к красной линии. Следовать за ней ему не составляло труда. Если держать дистанцию, его скроют потоки прибывающих пассажиров и изучающих карты туристов.
        Он держал дистанцию.
        Не хотел потерять ее.
        Но обнаруживать себя было нельзя.
        Задача не из простых, но он уже хорошо наловчился.
        Когда двенадцатью минутами позже поезд красной линии остановился на станции «Гэрдет», Себастиан чуть-чуть повременил выходить из голубого вагона. Здесь приходилось проявлять бoльшую осторожность. По перрону передвигалось меньше людей, большинство пассажиров вышли на предыдущей остановке. Себастиан выбрал вагон, шедший перед ее вагоном, чтобы при выходе она оказалась к нему спиной. Она развила приличную скорость и была уже на полпути к эскалатору, когда он ее высмотрел. Женщина с коляской тоже явно ехала до «Гэрдет», и Себастиан предпочел держаться за ней на случай, если та, за кем он следовал, почему-либо обернется. Женщина неспешно катила коляску за устремившимися к эскалатору людьми, вероятно, надеясь избежать толкотни впереди. Идя позади матери с коляской, Себастиан сообразил, насколько они похожи.
        Два человека, которым всегда требуется держать дистанцию.

* * *

        Женщина.
        Убита.
        У себя дома.
        Обычно в таких ситуациях никакой причины вызывать комиссию Государственного полицейского управления и команду Торкеля Хёглунда не было.
        В большинстве случаев это являлось трагическим финалом семейной ссоры, тяжбы об опеке, драмы, вызванной ревностью, изобиловавшей спиртным вечеринки в обществе, как выяснилось, неподходящей компании.
        Все сотрудники полиции знали, что, если женщин убивают в собственном доме, преступник чаще всего обнаруживается в ближайшем окружении. Поэтому не удивительно, что, принимая звонок на номер 112 сразу после половины восьмого, Стина Каупин воображала, будто разговаривает с убийцей.
        - СОС 112, что произошло?
        - Моя жена мертва.
        Дальнейшие слова мужчины разобрать было трудно. От горя и шока он говорил невнятно, временами замолкая так надолго, что Стина думала, что он положил трубку. Затем она услышала, как он пытается нормализовать дыхание. Ей пришлось бороться, чтобы заполучить адрес. Мужчина в трубке лишь повторял, что его жена мертва и что вокруг много крови. Кровь повсюду. Могут ли они приехать? Пожалуйста! У Стины возник образ мужчины средних лет с окровавленными руками, который медленно, но верно понимает, что он натворил. Под конец ей все-таки удалось узнать адрес в городке Тумба[18 - Пригород Стокгольма. - Здесь и далее примеч. пер.]. Она попросила заявителя - и вероятного убийцу - никуда не уходить и ни к чему в доме не прикасаться. Она направит на место происшествия полицейских и «скорую помощь». Положив трубку, Стина переадресовала дело в полицию района Сёдертёрн, которая, в свою очередь, проследила за тем, чтобы на место происшествия выехала патрульная машина.
        Когда Эрик Линдман и Фабиан Хольст получили приказ отправляться на Толлэнс-вэг номер 19, они как раз заканчивали в полицейской машине несколько запоздалый ужин-перекус.
        Десятью минутами позже они прибыли на место. Выйдя из машины, они взглянули в сторону дома. Никого из них садоводство особенно не интересовало, но они поняли, что кто-то потратил изрядное количество часов и крон, чтобы создать окружающее желтый деревянный дом почти идеальное разноцветное великолепие.
        Когда они прошли полпути по садовой дорожке, дверь в дом открылась. У обоих руки машинально потянулись к висящей на правом бедре кобуре. Мужчина в дверях стоял в расстегнутой рубашке и смотрел на полицейских почти отсутствующим взглядом.
        - «Скорой» не требуется.
        Полицейские быстро переглянулись. Мужчина в дверях явно пребывал в шоке. В шоковом состоянии люди действуют по собственным правилам. Непредсказуемо. Нелогично. Конечно, мужчина казался довольно обессиленным и подавленным, но рисковать они не собирались. Линдман двинулся дальше, а Хольст замедлил шаг, продолжая держать руку поблизости от табельного оружия.
        - Рикард Гранлунд? - спросил Линдман, делая последние шаги к мужчине, который неотрывно смотрел куда-то в сторону, позади него.
        - «Скорой» не требуется, - снова произнес мужчина глухим голосом. - Женщина, с которой я разговаривал, сказала, что пришлет «скорую помощь». Этого не требуется. Я забыл ей сказать…
        Линдман достиг мужчины. Дотронулся до его руки. При физическом контакте мужчина в дверях вздрогнул и повернулся к нему. Посмотрел на него с изумлением, будто видит полицейского впервые и удивляется, как тому удалось подойти настолько близко.
        «Никакой крови на руках и одежде», - отметил Линдман.
        - Рикард Гранлунд?
        Мужчина кивнул.
        - Я приехал домой, а она лежит там…
        - Приехали откуда?
        - Что?
        - Приехали откуда? Где вы были?
        Возможно, время для расспросов человека, явно находящегося в шоковом состоянии, было выбрано неудачно, но сведения, полученные при первом контакте, могли пригодиться для сопоставления с тем, что выявится в случае последующего допроса.
        - В Германии. Я работал. Мой самолет опоздал. Или… сперва его отменили, а потом он вылетел позже, и я еще задержался, поскольку мой багаж…
        Мужчина умолк. Казалось, ему в голову пришла какая-то мысль или до него что-то дошло. Он впервые посмотрел на Линдмана с ясностью в глазах.
        - Я мог ее спасти? Если бы я прибыл вовремя, она бы осталась жива?
        При смертных случаях предположения из серии «а что, если бы» естественны. Линдману много раз доводилось их слышать. Он неоднократно участвовал в расследовании дел, когда люди умирали из-за того, что оказывались в неправильном месте в неправильное время. Они переходили улицу как раз в тот момент, когда вылетала машина с пьяным водителем. Спали в жилом автоприцепе именно в ту ночь, когда баллон с газом давал течь. Перебегали пути как раз, когда появлялся поезд. Падающие провода, возбужденные агрессивные мужчины, вылетающие на встречную полосу машины. Разные случайности. Забытые ключи могли задержать человека ровно на те секунды, которые требовались для того, чтобы он не успел пересечь пути на нерегулируемом железнодорожном переезде. Задержка рейса могла оставить жену в одиночестве достаточно долго для того, чтобы убийца успел нанести удар. Предположения из серии «а что, если бы».
        Обычные при смертных случаях.
        Не имеющие ответа.
        - Где ваша жена, Рикард? - спросил Линдман спокойным голосом.
        Мужчина в дверях, казалось, размышлял над вопросом. Его вынуждали переключиться с воспоминаний о поездке домой и внезапно навалившегося ощущения возможной вины на происходившее здесь и сейчас. На ужас.
        На то, чему он не смог воспрепятствовать.
        Под конец он попал в точку.
        - Наверху.
        Рикард указал рукой назад и заплакал. Линдман кивнул коллеге, чтобы тот шел наверх, а сам повел плачущего мужчину в дом. Наверняка, конечно, сказать нельзя, никогда не следует быть уверенным, но у Линдмана возникло твердое ощущение, что человек, которого он, приобняв за плечи, сопровождает на кухню, не убийца.
        У подножия лестницы Хольст вытащил пистолет и, поднимаясь, прижимал его к ноге. Если раздавленный горем мужчина, которым занимается коллега, не убийца, то существовал небольшой риск, что он или она, хотя это значительно более необычно, по-прежнему находится в доме. Над лестницей виднелась небольшая комната. Потолочное окно. Двухместный диван, телевизор и Blu-Ray проигрыватель. На стенах полки с книгами и фильмами. Четыре двери. Две открыты, две закрыты. С последней ступеньки лестницы Хольст увидел в спальне ноги убитой женщины. На кровати. «Это означает, что надо проинформировать Государственное полицейское управление», - подумал он, быстро заходя во вторую комнату с открытой дверью, в кабинет. Пусто. Две закрытые двери вели в туалет и гардеробную. Оба помещения оказались пусты. Хольст убрал пистолет и приблизился к спальне. В дверях он остановился.
        Уже с неделю у них циркулировало обращение комиссии Государственного полицейского управления по расследованию убийств. Комиссию следовало информировать о смертных случаях, отвечавших определенным критериям.
        Если жертву нашли в спальне.
        Если жертва связана.
        Если у жертвы перерезано горло.

* * *

        Мобильный телефон зазвонил у Торкеля посреди последней строфы поздравительной песни, и тот ответил на звонок, выходя на кухню. На заднем плане раздавалось четырехкратное «ура».
        День рождения Вильмы.
        Тринадцать.
        Тинейджер.
        Сам день рождения был в прошлую пятницу, но тогда приглашали на ужин девочек и показывали фильм. Старшим, более скучным родственникам, типа ее отца, пришлось собраться в будний день. Торкель вместе с Ивонн купил дочери мобильный телефон. Новый. Собственный. До этого Вильме доставались старые телефоны старшей сестры или его и Ивонн, когда им на работе выдавали новые. Теперь же она получила новенький. Андроид - Торкелю помнилось, что Билли назвал телефон именно так, когда он попросил его помочь выбрать модель и марку. Ивонн сказала, что Вильма, начиная с пятницы, даже спит, практически не выпуская телефона из рук.
        Кухонный стол на этот вечер превратили в стол для подарков. Старшая сестра купила тушь для ресниц, тени, блеск для губ и тональную основу для макияжа. Вильма получила все это в пятницу, но выложила снова, чтобы продемонстрировать весь урожай подарков. Принимая информацию, Торкель взял тушь, обещавшую увеличение длины ресниц вплоть до десятикратного.
        Убийство. В городке Тумба. Связанная женщина с перерезанным горлом, в спальне.
        Торкель считал, что Вильме слишком рано краситься, но ему объяснили, что во всем шестом классе не красится только она, а в седьмом классе приходить в школу без макияжа просто немыслимо. Протестовал Торкель не особенно долго. Времена меняются, он знал, что должен быть благодарен за то, что ему не пришлось вести подобную дискуссию, когда Вильма пошла в четвертый класс. Некоторым родителям из ее школы пришлось. И они явно уступили.
        Все указывало на то, что это - третья жертва.
        Закончив разговор, Торкель положил тушь обратно на стол и вернулся в гостиную.
        Он подозвал Вильму, которая разговаривала с бабушкой и дедушкой. Похоже, она не слишком расстроилась оттого, что у нее появился предлог прервать беседу с пожилыми родственниками. Она подошла к Торкелю с некоторым ожиданием во взгляде, словно думала, что он ходил на кухню, чтобы устроить какой-нибудь сюрприз.
        - Я должен ехать, дружочек.
        - Это из-за Кристофера?
        Торкелю потребовалось несколько секунд, чтобы понять вопрос. Кристофер был новым мужчиной Ивонн. Они встречались уже несколько месяцев - по его сведениям. Торкель познакомился с ним только этим вечером. Учитель гимназии. Около пятидесяти. Разведен, имеет детей. Производит приятное впечатление. Торкелю даже в голову не приходило, что их встреча может восприниматься как напряженная, неловкая или вообще создавать какую-либо проблему, поэтому он не смог сразу уловить в вопросе дочери связь. Вильма явно расценила недолгое замешательство как-то, что попала в точку.
        - Я говорила, чтобы она его не приглашала, - продолжила она с недовольным видом.
        Торкеля охватила нежность к дочери. Она хотела защитить его. Ей тринадцать лет, а она хотела уберечь его от душевной раны. В ее мире подобная ситуация, очевидно, представляется крайне неловкой. Ей наверняка не хотелось бы встретить своего бывшего парня в компании с кем-то другим. Если у нее вообще был парень. Точно Торкель не знал. Он нежно погладил ее по щеке.
        - Мне надо работать. Это не имеет никакого отношения к Кристоферу.
        - Точно?
        - Совершенно точно. Мне пришлось бы уехать, даже если бы мы с тобой сидели вдвоем. Ты же знаешь, как бывает.
        Вильма кивнула. Она прожила вместе с ним достаточно долго для того, чтобы знать: он исчезает, когда должен, и отсутствует столько, сколько требуется.
        - Кого-то убили?
        - Да.
        Ничего больше Торкель рассказывать не собирался. Он давно решил, что не станет завоевывать внимание детей рассказами о волнующих и жутких подробностях своей работы. Вильма это знала. Поэтому она не продолжила расспрашивать, а только снова кивнула. Торкель посмотрел на нее серьезно.
        - Я считаю, это хорошо, что мама кого-то встретила.
        - Почему же?
        - Почему бы и нет? Ей ведь незачем оставаться в одиночестве только потому, что она не со мной.
        - А ты кого-нибудь встретил?
        Торкель немного посомневался. Встретил ли он кого-то? На протяжении долгого времени он состоял в своего рода отношениях с Урсулой, замужней коллегой, но они никогда всерьез не определяли, что это за отношения. Они спали вместе, когда работали на выезде. В Стокгольме - никогда. Никаких совместных ужинов или будничных разговоров на личные темы. Секс и болтовня о работе. Вот и все. А теперь не было даже этого. Несколько месяцев назад он подключил к расследованию бывшего коллегу Себастиана Бергмана, и с тех пор они с Урсулой вместе только работали. Торкелю это не давало покоя. Больше, чем ему хотелось признавать. Не то, что их отношения, или что там у них было, столь откровенно подчинялись ее условиям, с этим он мог жить, но ему ее не хватало. Больше, чем он предполагал. Это его раздражало. В довершение всего она, похоже, снова сблизилась с мужем, с Микке. Они даже несколько недель назад съездили на выходные в Париж.
        Так встретил ли он кого-нибудь?
        Вероятно, нет, а объяснять сложности своих отношений дочери, которой едва исполнилось тринадцать, он в любом случае не собирался.
        - Нет, - ответил он, - я никого не встретил. Но теперь мне действительно надо ехать.
        Торкель обнял ее. Крепко.
        - Поздравляю с днем рождения, - прошептал он. - Я тебя люблю.
        - Я тоже люблю тебя, - ответила дочка, - и мой телефон.
        Она прижалась намазанными новым блеском губами к его щеке.
        Когда Торкель ехал в машине в городок Тумба, на его лице по-прежнему сияла улыбка.
        Он позвонил Урсуле.
        Она уже выехала.
        В машине Торкель поймал себя на мысли, что надеется, что это окажется нечто другое. Кто-то другой. Что связи с остальными убитыми женщинами не обнаружится. Окажется, что этот случай первый. Но нет. Торкель понял это, как только заглянул в спальню.
        Нейлоновые чулки. Ночная рубашка. Расположение.
        Третий.
        Для описания огромной раны на горле «от уха до уха» было не достаточно. Скорее, от одной стороны позвоночника до другой. Как, когда открывают консервную банку и оставляют маленький кусочек, чтобы иметь возможность отогнуть крышку назад. Горло женщины было практически полностью перерезано. Для нанесения ей подобных ран требовалась изрядная сила. Кровь была повсюду: высоко на стенах и по всему полу.
        Урсула уже вовсю фотографировала. Она аккуратно ходила по комнате, стараясь не наступать на кровь. Всегда первая на месте, если только могла. Она подняла взгляд, кивнула в знак приветствия и продолжила снимать. Торкель задал вопрос, ответ на который уже знал.
        - Такое же?
        - Абсолютно.
        - Я по пути сюда позвонил в «Лёвхагу»[19 - «Лёвхага» - психиатрический стационар закрытого типа.]. Он сидит, как сидел.
        - Это нам вроде и так известно?
        Торкель кивнул. «Не нравится мне это дело», - думал он, стоя в дверях спальни и глядя на убитую женщину. Ему уже доводилось стоять в дверях других спален и смотреть на других женщин в ночных рубашках, со связанными нейлоновыми чулками руками и ногами, изнасилованных и с перерезанным горлом. Первую они нашли в 1995 году. Затем последовали еще три, прежде чем им в конце весны 96-го удалось схватить убийцу.
        Хинде приговорили к пожизненному пребыванию в «Лёвхаге».
        Он даже не обжаловал.
        И по-прежнему сидит там.
        Однако новые жертвы были идентичными копиями его жертв. Руки и ноги связаны таким же образом. Перерезанное горло. Даже голубой оттенок белых ночных рубашек точно такой же. Это означало, что человек, которого они ищут, не только серийный убийца, но и copycat[20 - Имитатор (англ.).]. Некто, по какой-то причине копирующий убийства пятнадцатилетней давности. Торкель посмотрел в свою записную книжку и снова обратился к Урсуле. Она принимала участие в тот раз, в девяностые годы. Она, Себастиан и Тролле Херманссон, которого потом в принудительном порядке отправили на пенсию.
        - Муж сообщил, что около девяти утра получил ответ на смс, а в час дня нет, - сказал он.
        - Может соответствовать. Она мертва уже более пяти часов, но меньше пятнадцати.
        Торкель лишь кивнул. Он знал, что Урсула права. Если бы он спросил, она бы указала на то, что rigor еще не достиг ног, autolys недостаточно выражен, начали образовываться tache noire[21 - Rigor, rigor mortis - трупное окоченение (лат.), autolys - аутолиз, саморастворение клеток (лат.), tache noire - трупные пятна (фр.).] и прочее на судебно-медицинском жаргоне, который он, невзирая на долгие годы в полиции, так и не позаботился освоить. Если спрашиваешь, тебе отвечают на нормальном шведском языке.
        Урсула вытерла тыльной стороной ладони пот со лба. На втором этаже было жарче, чем на первом. Июльское солнце палило весь день. В комнате жужжали мухи, привлеченные кровью и пока еще не заметным глазу, но уже начавшимся разложением.
        - Ночная рубашка? - поинтересовался Торкель, в последний раз взглянув на кровать.
        - Что с ней такого? - Урсула опустила камеру и присмотрелась к старомодной хлопчатой рубашке.
        - Она одернута.
        - Возможно, муж. Чтобы ее немного прикрыть.
        - Я спрошу его, прикасался ли он к ней.
        Торкель покинул дверной проем. Вернулся на кухню, к безутешному мужу. Это дело ему очень не нравилось.

* * *

        Высокий мужчина проспал несколько часов. Придя домой, он рухнул в постель. Так он поступал всегда. Ритуалы. В крови у него бурлил адреналин. Он толком не знал, что происходило, но задним числом казалось, будто за то короткое время, что он активно действовал, растрачивался недельный запас энергии. Но вот он очнулся. Часы прозвонили. Настала пора быть эффективным. Снова. Он вылез из постели. Так много еще нужно сделать. И все надо непременно выполнять правильно. В нужное время. В правильном порядке.
        Ритуалы.
        Без них все превратилось бы в хаос. Хаос и страх. Ритуалы создавали контроль. Делали зло меньшим. Боль менее болезненной. Ритуалы не подпускали тьму.
        Мужчина присоединил фотоаппарат «Никон» к компьютеру и быстро и привычно закачал туда 36 снимков.
        Первый - когда женщина, плача и скрестив руки на груди, стояла в ожидании, пока он даст ей ночную рубашку. Кровь из одной ноздри стекала на нижнюю губу. Две капли по пути на пол задели ее правую грудь, оставив красные следы, точно дождь на оконном стекле. Раздеваться она поначалу отказывалась. Думала, что одежда ее, возможно, защитит. Спасет ее.
        На тридцать шестом, последнем снимке, ее безжизненный взгляд устремлен прямо в камеру. Он тогда присел возле кровати на корточки и наклонился поближе, так близко, что чувствовал тепло крови, которая все сочилась и сочилась из зияющей дыры в горле. Бoльшая часть крови к тому времени уже покинула тело и более или менее впиталась в простыни и матрас.
        Попутно он быстро проверял фотографии. Ночная рубашка надета. Нейлоновые чулки. Узлы. Трусы сняты. До содеянного. После. Нож в работе.
        Страх.
        Осознание.
        Результат.
        Все выглядело хорошо. Все 36 пригодны для использования. Отлично. Несмотря на почти неограниченную мощность цифрового аппарата, ему хотелось держаться в рамках старой пленки. 36 снимков. Не больше и не меньше.
        Ритуалы.

* * *

        Когда Торкель спустился с лестницы, Билли стоял на коленях возле входной двери.
        - Насколько я вижу, на двери никаких повреждений нет, - сообщил он своему начальнику. - Похоже, его впустили.
        - Когда мы приехали, была открыта дверь на террасу, - уточнил Торкель.
        - Ее открыл муж, когда пришел, - согласно кивнул Билли. - Она, по его словам, была заперта.
        - А он уверен? Он, казалось, плохо соображал от шока.
        - Говорил он довольно уверенно…
        - Я спрошу его еще раз. Где Ванья?
        - Снаружи. Она только что приехала.
        - Наверху, в кабинете, стоит компьютер, - Торкель кивнул в сторону лестницы, с которой только что спустился. - Возьми его с собой и посмотри, не найдется ли там чего-нибудь. Желательно такого, что связывает ее с остальными.
        - Значит, она третья?
        - Многое указывает на то, что да.
        - Мы будем кого-нибудь подключать или…?
        Билли не договорил. Торкель понял, что он, собственно, имел в виду: «Будем ли мы подключать Себастиана Бергмана?» Торкель уже сам подумывал об этом, но сразу отбросил эту мысль. Минусы казались очевидными и значительно перевешивали плюсы, но так было до сегодняшнего вечера.
        До третьей.
        - Посмотрим.
        - Я хочу сказать, учитывая то, кого он копирует…
        - Я говорю, посмотрим.
        По его тону Билли сообразил, что продолжать расспросы не следует. Он кивнул и встал. Раздраженность Торкеля Билли понимал. У них не было никаких следов или, вернее, их имелось много. Отпечатки обуви и пальцев, сперма и волоски, но тем не менее они ни на йоту не приблизились к поимке преступника по сравнению с тем, что было двадцать девять дней назад, когда нашли первую женщину, связанную и убитую таким же образом. Небрежность, с какой преступник оставлял после себя технические доказательства, указывала на то, что этот человек знает, что не присутствует ни в одном регистре. Он проявлял слишком большую организованность для того, чтобы просто допускать небрежность. Значит, ранее не наказывался, во всяком случае, за сколько-нибудь серьезные правонарушения. Но стремился рисковать. Или был вынужден. Обе возможности вызывали тревогу. Это означало, что он с большой долей вероятности совершит новое преступление.
        - Захвати Ванью, возвращайтесь в офис и проверьте все еще раз.
        Если бы им только удалось обнаружить связь между жертвами, это дало бы им очень многое. Тогда можно было бы кое-что узнать о преступнике и начать его вычислять. Самое худшее, если убийца выбирает жертв наобум. Видит кого-то в городе, направляется следом, проводит рекогносцировку, планирует и выжидает удобного случая. Если это так, если он выбирает жертв таким образом, то им не схватить его, пока он не совершит ошибку. А до сих пор он ни одной не совершил.

* * *

        Билли в несколько прыжков преодолел лестницу, бросил беглый взгляд в спальню, где по-прежнему работала Урсула, и зашел в кабинет. Очень маленький. От силы шесть квадратных метров. В углу письменный стол, перед ним компьютерное кресло. Под ним лист плексигласа, чтобы не царапать колесами паркет. Низкий столик с принтером - современным, с роутером, бумагой, папками и канцелярскими принадлежностями. На стенке над письменным столом висела длинная рамка для восьми фотографий. Жертва - Катарина, если Билли правильно запомнил ее имя, - одна на снимке, улыбается на камеру перед яблоней, соломенная шляпа поверх темных волос, белое летнее платье. Прямо реклама шведского лета. Например, в Эстерлене[22 - Эстерлен - район на юго-востоке Швеции, популярное место для летнего отдыха.]. Муж - Рикард - тоже один на одном из снимков. На корме яхты. Солнцезащитные очки, загорелый, сосредоточенный. На остальных шести снимках они вместе. Рядышком, в обнимку, улыбающиеся. Похоже, они много путешествовали. Одна из фотографий снята на белоснежном песчаном пляже с пальмами на заднем плане, а на двух других Билли узнал
Нью-Йорк и Куала-Лумпур. Детей, очевидно, нет.
        Значит, в этот раз никто, по крайней мере, не лишился мамы.
        Он задержался перед фотографиями, вглядываясь в нежные улыбки супругов. На всех снимках они обнимают друг друга. Возможно, так они всегда позировали перед камерой. Может, это просто игра, чтобы показать окружающим, как им хорошо вместе. Однако тут этого не видно, оба выглядят действительно влюбленными. Билли никак не мог оторваться от фотографий этих мужчины и женщины. Что-то в их счастье его поражало. Они выглядят такими радостными. Такими влюбленными. Такими живыми. Обычно Билли это так сильно не трогало. Он мог без труда сохранять профессиональную дистанцию между жертвами и собой. Это, разумеется, всегда оказывало воздействие, он сопереживал родственникам, но горе обычно не пронзало его так глубоко. Он точно знал, почему в этот раз все по-другому. Совсем недавно он встретил кое-кого, чей веселый взгляд и располагающая улыбка напоминали женщину на снимках. От этого трагедия становилась многоплановой и реальной. Он думал о Мю. Как она сегодня утром натягивала одеяло и сонно обнимала его. Как пыталась заставить его остаться у нее еще немного и еще чуть-чуть, и еще чуть-чуть, пока все утро не пошло
прахом. Образ улыбающейся Мю хорошо сочетался с романтическими фотографиями перед ним, но никак не вязался с жутко извернувшейся, связанной и изнасилованной женщиной в соседней комнате. И тем не менее это та же женщина. На мгновение Билли представил себе, что это Мю лежит, уткнувшись в огромную лужу крови. Он тут же отвернулся и закрыл глаза. Такой страх его еще не посещал.
        Никогда.
        И нельзя вновь подпускать его к себе. Билли это знал. Нельзя впускать в душу насилие и боязнь, позволять им себя отравить. Это разрушит любовь. Привнесет в нее испуг и постоянное беспокойство. Необходимость четко разграничивать личную жизнь и работу была ему предельно ясна, без такой дистанции он рискует потерять все. Сможет обнимать ее, крепко прижимать, но не делиться чувством. Оно слишком темное и бездонное, чтобы вводить его в их отношения. Придя домой, он будет долго не выпускать ее из объятий. Очень долго. Она спросит, почему. Он солжет. К сожалению. Но не захочет открывать ей правду. Билли развернулся, взял с письменного стола ноутбук и пошел вниз искать Ванью.

* * *

        Высокий мужчина дал компьютеру команду распечатать все снимки, и принтер сразу ответил эффективным жужжанием. Пока снимки печатались - 10х15, на глянцевой фотобумаге, - мужчина создал новую папку для находящихся на экране фотографий, скопировал ее, зашел на защищенную паролем веб-страницу, идентифицировался как администратор и выложил туда папку. Страница имела ничего не говорящий адрес fygorh.se. Собственно, это была лишь случайно выбранная комбинация букв с единственной целью не попасть в приоритеты какой-нибудь поисковой системы. Если кто-нибудь, не имеющий к странице отношения, против ожидания все-таки до нее доберется, у него появится плохо отформатированный, почти нечитабельный текст на ярком, движущемся фоне. Тексты, спорадически менявшие шрифт и цвет, представляли собой выдержки из книг, государственных отчетов, диссертаций, других веб-страниц и чистой бессмыслицы, без абзацев и даже пробелов. При этом то тут, то там без всякой задней мысли возникали странные изображения и рисунки. Страница казалась цифровой версией тарабарщины, созданной человеком, не способным выбрать среди обилия
возможностей и испробовавшим все сразу в одном и том же месте, такой, как иногда вывешивают на автобусных остановках и щитах электроуправления. Никто не мог сохранять концентрацию на этой странице особенно долго. Он в свое время запрашивал статистику посещений. Из 73 человек, по какой-то неведомой причине заходивших туда, дольше всех задержался тот, кто пробыл там 1 минуту и 26 секунд. Именно этого ему и хотелось. Никому не удавалось добраться до пятой страницы или заметить маленькую красную кнопочку посреди отрывка о принципах охраны зданий в муниципалитете Катринехольма. Если нажать на нее, то открывалась новая страница, запрашивавшая пароль и идентификатор пользователя. За ней обнаруживалась папка, которую он только что выложил. Папка имела ничего не говорящее название «3».
        Принтер закончил работать. Мужчина взял распечатанное. Перелистал и подсчитал. Все 36. Достав большой зажим для бумаг, он соединил фотографии вместе за верхние края. Перешел к другой стороне комнаты, где на стене была прибита мазонитовая пластина, и повесил зажим с фотографиями на гвоздь в правом верхнем углу. Над гвоздем значилась цифра три, обведенная черным кружком. Он взглянул на верхние снимки, висевшие на гвоздях «1» и «2». Женщины. У себя в спальне. Полуобнаженные. Плачущие. До смерти перепуганные. Крайний слева зажим содержал только 34 фотографии. Две первые у него не получились. До действа. Поторопился. Отошел от ритуала. Он проклинал себя. Торжественно пообещал, что больше это не повторится. Уже вторая пачка была полной. Он снова взял аппарат и сфотографировал мазонитовую пластину с ее чудовищным содержимым. Первая фаза завершена. Положив камеру на письменный стол, он взял с пола возле двери черную спортивную сумку.
        На кухню.
        Мужчина поставил сумку на пустой кухонный стол, расстегнул молнию и извлек пластиковый пакетик с кусочком картона - упаковку от нейлоновых чулок, которыми он воспользовался. «Филипп Матиньон Ноблесс», 50 ден, песочно-коричневые.
        Как обычно.
        Как всегда.
        Он открыл шкафчик под мойкой, бросил туда упаковку и закрыл дверцу. Вернулся к сумке, достал нож в пластикатовом пакете, вынул его, положил в раковину, а окровавленный пакет опять бросил в шкафчик под мойкой. Закрыв дверцу, он открыл кран. На широкое лезвие полилась теплая вода. Присохшая кровь начала отставать от металла и, слегка завихряясь влево, потекла в сток. Он взял нож за рукоятку и перевернул. Когда кровь перестала стекать сама по себе, он, чтобы счистить остатки, прибег к помощи щетки и средства для мытья посуды. Затем тщательно вытер свое оружие и положил обратно в сумку. Выдвинул третий сверху ящик стоящего возле плиты пенала и достал рулон трехлитровых пакетов для замораживания продуктов. Оторвал один пакет, вернул рулон на место, задвинул ящик и положил пакет в сумку рядом с ножом. После этого мужчина покинул кухню.

* * *

        Обойдя вокруг дома, Билли нашел Ванью на газоне. Она стояла спиной к террасе и панорамным окнам. Перед ней простирался тщательно подстриженный газон, завершавшийся двумя цветущими клумбами. Билли никаких названий растений не знал и предполагал, что внимание Ваньи привлекли тоже не роскошные цветы.
        - Как дела?
        Ванья вздрогнула. Она не слышала, как он подошел.
        - Здесь он визитной карточки не оставил, если ты это имеешь в виду.
        - Ну ладно… - Билли немного отступил назад.
        Ванья сообразила, что ответила необычно резко. Возможно, вопрос коллеги даже не касался работы. Он знал ее. Знал хорошо. Знал, насколько она ненавидит этот тип преступлений. Не из-за крови и сексуального насилия. Она видала и похуже. Но жертва - женщина.
        Убита.
        Дома.
        Женщин не должны насиловать и убивать у них дома. Они и так повсюду непрерывно подвергаются опасности. Им лучше переодеваться перед тем, как отправиться из ресторана домой. Им надо избегать подземных переходов, парков и безлюдных дорог. Не ходить в наушниках, слушая музыку с айпода. Их свобода передвижения ограничена, их возможности ограничены. Хотя бы в собственном доме они должны чувствовать себя спокойно.
        Расслабленно.
        Надежно.
        - Я обнаружила вот это, - сказала Ванья, разворачиваясь и направляясь обратно к террасе.
        Билли пошел следом. Они поднялись на обработанный пропиткой деревянный пол, миновали плетеные кресла и стол с опущенным зеленым зонтом в центре, показавшимися Билли более подходящими для уличного кафе, чем для террасы, и подошли к двум белым деревянным шезлонгам, в которых хозяева, возможно, сидели в лучах вечернего солнца каждый со своим бокалом в руке.
        - Там, - Ванья указала на крайнее окно слева.
        Билли посмотрел. За окном виднелась бoльшая часть первого этажа. Он увидел Торкеля, разговаривающего с Рикардом Гранлундом, и криминалистов, которые изучали оставшуюся часть дома, но едва ли Ванья хотела показать ему именно это.
        - Что это такое? - спросил он.
        - Там, - повторила она, указывая на этот раз более определенно.
        И тут он увидел. В принципе прямо перед глазами. Отпечатки на оконном стекле - один почти четырехугольный, в несколько квадратных сантиметров, а пониже небольшая точка. С двух сторон от них имелись два отпечатка в форме полумесяца - левый чуть изогнут вправо, а правый - влево, точно скобки вокруг двух других отметин. Билли сразу понял, что это. Кто-то - вероятно, убийца - смотрел через окно, прислонившись лбом и носом к стеклу и загораживая по бокам солнце согнутыми ладонями, и в результате оставил на стекле кожный жир.
        - Он высокий, - отметил Билли, наклоняясь вперед. - Выше меня.
        - Если их оставил он, - Ванья кивнула на отпечатки на стекле, - это означает, что он просматривался из тех домов. - Она показала в сторону соседних домов за клумбами. - Кто-нибудь мог его видеть.
        Билли засомневался. Посреди буднего дня, в июле. Из вилл вокруг, похоже, все уехали в отпуск. Когда прибыла полиция, на улице собралось крайне мало любопытных или обнаруживших необходимость срочно что-то сделать в саду. Это один из тех районов, что более или менее пустеют летом. У жителей имеются средства и время для того, чтобы поехать на дачу, отправиться куда-нибудь на яхте или за границу. Знал ли об этом преступник? Рассчитывал ли на это?
        Вероятно.
        Разумеется, они обойдут соседей. Многих. Если убийцу впустили в дом, как полагал Билли, он, наверное, подошел к главному входу. Стучаться в дверь террасы более пугающе и необычно, и шанс попасть внутрь значительно меньше. Значит, он прошел через сад. Прямо на виду. Насколько они знали, аналогично он поступал и в двух предыдущих случаях, но им это не помогло. Никто ничего или никого не видел. Ни машины, ни человека, странно себя ведшего, никто не спрашивал дорогу, не крался, не ехал на велосипеде, не доставлял сообщений.
        Ничего и никого.
        По соседству все было так, как всегда, с одним маленьким исключением - там жестоко убили женщину.
        - Торкель хочет, чтобы мы поехали обратно, - сказал Билли. - Если повезет, мы найдем что-нибудь общее.
        - Похоже, нам необходима удача. Он набирает скорость.
        Билли кивнул. Между первым и вторым убийствами прошло три недели. Между вторым и третьим всего восемь дней. Они вместе двинулись через зеленый, почти как для гольфа, газон, который, невзирая на продолжительную засуху и жару, не имел ни единого желтого пятнышка. Ванья посмотрела на коллегу, шагавшего рядом в темно-синем худи, с ноутбуком в руке.
        - Извини, если я вначале говорила сердито.
        - Ничего страшного, ты же была рассержена.
        Ванья улыбнулась про себя.
        Как все-таки с Билли легко работать.

* * *

        Спальня.
        Высокий мужчина прошел с сумкой в руке прямо к комоду, стоявшему у стены с окном. Поставив сумку на комод, он выдвинул верхний ящик. Достал с правой стороны тщательно сложенную ночную рубашку и сунул ее в сумку. Вынул слева пакет с чулками «Филипп Матиньон Ноблесс», 50 ден, песочно-коричневые, и тоже отправил его в черную спортивную сумку. Застегнув молнию, он уложил сумку в пространство между остальной одеждой. Поместилась она идеально.
        Разумеется.
        Он задвинул ящик.
        Снова на кухню.
        Из кладовки с принадлежностями для уборки он достал тщательно свернутый бумажный пакет и, разворачивая его, подошел к холодильнику. На дверце холодильника стояли бутылка лимонада - 0,33, стеклянная, - и пачка печенья «Мария». В прозрачном ящике, в самом низу, лежали бананы. Мужчина взял две штуки и положил их в бумажный пакет вместе с лимонадом, печеньем и шоколадными вафлями с верхней полки. Открыв в третий раз дверцу шкафчика под мойкой, он достал пустую пластиковую бутылку, когда-то содержавшую раствор гипохлорита натрия. Опуская бутылку в бумажный пакет, он почувствовал запах дезинфицирующего средства. Пакет он поставил в прихожей, справа от входной двери.
        Он обернулся и обвел взглядом квартиру. Тихо. Впервые за несколько часов. Ритуал выполнен. Он все закончил. И готов.
        Для следующей.
        Для четвертой.
        Теперь надо только ждать.

* * *

        В начале первого ночи Ванья зашла в комнату, которую они никогда не называли иначе, как «Комната». В центре, на серовато-зеленом ковровом покрытии, овальный конференц-стол, вокруг которого расставлены шесть стульев. Посреди стола - совершенно пустого, если не считать нескольких бутылок минеральной воды и четырех стаканов, - панель управления для групповых бесед, видеоконференций и проектора на потолке. Никаких стеклянных стен, отделяющих Комнату от остальных помещений отдела. Полная изоляция от посторонних глаз. На одной из длинных стен висит белая доска, на которую Билли аккуратно вывешивает все, имеющее отношение к делу, над которым они в данный момент работают. Когда Ванья вошла, села на один из стульев и положила перед собой на стол три папки, Билли как раз прикреплял фотографию Катарины Гранлунд.
        - Что ты собирался делать сегодня вечером? - спросила Ванья.
        Билли слегка удивился ее вопросу. Он ожидал, что она спросит о деле. Нашел ли он связь между тремя убитыми женщинами. Продвинулись ли они куда-нибудь. Не то чтобы Ванья не проявляла интереса к коллегам, но из всех знакомых Билли полицейских она была самой сконцентрированной и обычно во время работы редко просто болтала или разговаривала на личные темы.
        - Я был в Парк-театре, - ответил Билли, усаживаясь. - Но мне пришлось уйти сразу после антракта.
        - Ты же вроде не ходишь в театры?
        Что правда, то правда. Билли неоднократно, когда они разговаривали не о работе, отзывался о театре как о «мертвой форме искусства» и утверждал, что так же, как мы с появлением автомобиля отказались от конных экипажей, театру следовало бы тихо и достойно отойти в мир иной с рождением кино.
        - Я познакомился с девушкой, и ей хотелось пойти.
        Ванья улыбнулась - конечно, дело в девушке.
        - Что же она сказала, когда ты сбежал?
        - Не знаю, поверила ли она мне. Ей уже во время первого действия пришлось меня разок будить… А ты, что делала ты?
        - Ничего, сидела дома и читала о Хинде.
        Это привело их к причине, по которой они сидят в довольно пустом здании на острове Кунгсхольмен[23 - Имеется в виду здание Полицейского управления, расположенное в Стокгольме на острове Кунгсхольмен.], когда уже начались новые сутки.
        Минут сорок пять спустя им пришлось признать, что они ни на йоту ни к чему не приблизились. Между тремя жертвами не было ничего общего. Разный возраст, двое замужем, одна разведена, дети только у одной, выросли все в разных местах, в одной школе не учились, работали в разных сферах, в одних обществах и организациях не состояли, общих хобби не имели, их мужья и бывшие мужья, на первый взгляд, никак связаны не были, в друзьях друг у друга в «Фейсбуке» или в других социальных сетях они вроде бы не значились.
        Они не знали друг друга.
        Не имели ничего общего.
        Во всяком случае, ничего такого, что Билли с Ваньей смогли бы обнаружить. Билли разочарованно закрыл компьютер и устало откинулся на спинку стула. Ванья встала и подошла к доске. Принялась разглядывать фотографии трех женщин. Живые - на одном снимке каждая, мертвые - на нескольких. С правого края еще имелась вертикальная колонка фотографий девяностых годов. Ужасающе похожих на новые снимки.
        - Он копирует их абсолютно точно.
        - Да, я размышлял над этим, как это возможно? - Билли встал и подошел к ней. - Думаешь, они знают друг друга?
        - Вовсе не обязательно, старые фотографии ведь публиковались.
        - Где? - удивленно спросил Билли.
        Ему трудно было себе представить, какая газета могла решиться напечатать эти жуткие фотографии, а Интернет в 1996 году еще вовсе не был таким безграничным источником информации, как сегодня.
        - В частности, в двух книгах Себастиана, - продолжила Ванья, повернувшись к нему. - Ты их читал?
        - Нет.
        - А следовало бы. Они действительно хорошие.
        Билли не ответил, лишь кивнул. Учитывая отношение Ваньи к Себастиану, из положительного она, наверное, могла о нем сказать только это. Билли засомневался, стоит ли спрашивать - час уже очень поздний, а Ванья этим вечером уже проявляла признаки раздраженности, но тут он услышал, как произнес:
        - Думаешь, мы будем его подключать?
        - Себастиана?
        - Да.
        - Очень надеюсь, что нет.
        Ванья вернулась на место, собрала принесенные папки и направилась к двери.
        - Зато посетить Хинде в «Лёвхаге» нам придется. Я подумала, что мы с тобой можем съездить туда вдвоем. - Она открыла дверь и остановилась. - До завтра! Ты позвонишь Торкелю и расскажешь, как мало мы нашли?
        Не дожидаясь ответа, она ушла, оставив Билли в одиночестве. Значит, ему придется звонить и сообщать плохие новости. Как обычно. Он взглянул на часы. Почти час ночи. Билли со вздохом достал мобильный телефон.

* * *

        Себастиан проснулся от того, что кто-то прикасался к его лицу. Он открыл глаза, быстро определил, что находится в незнакомой комнате, и повернулся на левый бок, восстанавливая в голове события приведшего его сюда вечера. Он проследовал за Ваньей до ее дома. Видел, как она зашла в парадное, и уже собирался направиться к своему обычному месту наблюдения, когда она вдруг снова вышла на улицу. Через несколько секунд появилась полицейская машина и увезла ее. Что-то произошло.
        И потребовало присутствия Ваньи.
        Его присутствие нигде не требовалось.
        Он устало направился домой, в свою слишком большую квартиру, но почти сразу почувствовал, что ему неймется. Существовал только один способ отделаться от ощущения беспокойства и недовольства. Поэтому он просмотрел анонсы в утренней газете и остановился на информации лектория Общества просвещения рабочих: «Вечер с Юсси Бьёрлингом»[24 - Юсси Бьёрлинг (1911–1960) - шведский оперный певец, пользовавшийся всемирной известностью.]. Лекция его совершенно не интересовала, но на всех культурных мероприятиях большинство публики составляли женщины, и, немного поразмыслив, он уселся в третьем ряду, возле одинокой женщины лет сорока, без обручального кольца. Завел в перерыве беседу. Потом угостил безалкогольным напитком. Продолжил разговор. Договорился о совместном ужине. Прогулялся до ее квартиры в районе Васастан. Занимался сексом. И вот сейчас она его разбудила. Эллинор Бергквист. Продавщица из универмага «Оленс». Домашняя утварь. Который же теперь час? На улице светло, но это ни о чем не говорит. Ведь середина лета. Эллинор лежала на боку, повернувшись к нему и подперев голову рукой, а указательным пальцем
другой руки водила по его лицу. Поза из романтической комедии, которую она когда-то видела. Очаровательно в фильме, но безумно раздражающе в действительности. Растрепанный локон светло-рыжих волос скрывал один ее глаз, и она улыбалась, как ей, вероятно, казалось, лукаво, а указательный палец задержала у него на носу и слегка надавила.
        - Доброе утро, соня.
        Себастиан вздохнул. Он не мог решить, что хуже. То, что к нему обращаются так, будто он младенец, только что разбуженный после необходимого краткого сна, или чувство любовной привязанности, которое она излучала. Пожалуй, последнее. Уже во время короткой прогулки до ее дома он предвидел, что так вполне может случиться.
        Она тогда взяла его за руку.
        И держала.
        Всю дорогу. Прямо классическая картинка влюбленной пары, бредущей по ночному летнему Стокгольму. Пять часов спустя после знакомства. Это было ужасно. Себастиан взвешивал, не поблагодарить ли и откланяться, но под конец решил, что потратил слишком много времени и усилий, чтобы покончить со всем, не получив того, что хотел. Того, что ему требовалось.
        Секс получился скучным, лишенным энтузиазма с его стороны, но, по крайней мере, дал ему возможность несколько часов поспать. Все-таки что-то. Себастиан отвернул голову так, что кончик ее пальца соскользнул с его носа, и откашлялся.
        - Который час?
        - Почти половина седьмого. Что ты хочешь сегодня делать?
        Себастиан снова вздохнул.
        - К сожалению, мне надо работать.
        Ложь. Он не работал. Причем много лет, если не считать кратковременного участия в расследовании дела в Вестеросе[25 - Вестерос - город, расположенный примерно в 100 км к северо-западу от Стокгольма.], которое несколько месяцев назад проводила Комиссия полицейского управления. Сейчас же он ничего не делал. И намеревался продолжать в том же духе. Собственно, ему ничем и не хотелось заниматься, особенно вместе с Эллинор Бергквист.
        - А если бы я тебя не разбудила, как долго, думаешь, ты бы проспал?
        Черт, что за вопрос? Откуда ему знать? Наверное, его разбудил бы сон, которого удавалось избежать в крайне редкие ночи, но когда бы это произошло, сказать было невозможно. Рассказывать ей об этом сне он тоже не намеревался. Он собирался уйти. Покинуть квартиру в Васастане как можно скорее.
        - Не знаю, может, до девяти. Какая разница?
        - Два с половиной часа.
        Указательный палец вернулся, провел по лбу, спустился по носу к губам. Гораздо более интимное движение, чем что-либо из того, чем они занимались несколькими часами раньше. Себастиан поймал себя на том, что перестал выбираться из постели.
        - Значит, если ты не хочешь снова заснуть, - продолжила Эллинор, - у нас есть два часа для кое-чего другого, прежде чем это повредит твоей важной работе.
        Указательный палец спустился к подбородку, шее, груди и под пододеяльник без одеяла внутри. Себастиан встретился взглядом с ее зелеными глазами. На радужной оболочке левого глаза он разглядел коричневое пятнышко. Оно создавало впечатление, будто зрачок потихоньку вытекает. Рука продолжала двигаться вниз.
        Оказалось, что Себастиану все-таки есть чем заняться с Эллинор Бергквист.

        Завтрак.
        Как ей удалось его уговорить?
        Необдуманное обещание, брошенное после секса?
        Выходившее во внутренний двор окно кухни стояло открытым, но в квартире все равно было жарко. Снаружи донесся рокот проехавшего по улице мотоцикла, нарушивший тишину. Обычную тишину летнего утра. Себастиан размышлял над тем, какой сегодня день, оглядывая накрытый стол. Йогурт, два сорта хлопьев, мюсли, свежевыжатый сок, сыр, ветчина, колбаса, нарезанные огурцы, помидоры, перец, куски арбуза. Может, среда? Вторник? Когда Эллинор достала из духовки противень и выложила готовые маленькие багеты на кухонное полотенце, аромат хлеба bake-off[26 - Имеются в виду хлебобулочные изделия, заранее приготовленные для выпечки и хранящиеся в морозилке.] распространился по всей кухне. Положив полотенце в плетеную хлебную корзинку и с улыбкой поставив ее на стол, Эллинор вернулась обратно к кухонному островку, расположенному в центре просторной кухни. Голоден Себастиан не был. Электрический чайник щелкнул, Эллинор подошла и налила в стоящую перед Себастианом чашку кипящую воду. Он посмотрел в чашку, где вода, соприкоснувшись с порошком на дне, незамедлительно окрасилась в темно-коричневый цвет. Эллинор явно
восприняла его взгляд как критический.
        - К сожалению, у меня только растворимый кофе, я сама пью исключительно чай.
        - Ничего…
        Она налила воду в собственную чашку и отнесла на место чайник. На полпути обратно к столу она остановилась.
        - Тебе нужно молоко?
        - Нет.
        - Хочешь, я его подогрею? Как «латте».
        - Нет, все нормально.
        - Точно?
        - Да.
        - Ну ладно.
        Улыбнувшись, она села напротив него, взяла пакетик чая - лимон и имбирь - опустила его в горячую воду и несколько раз покачала им вверх и вниз. Она вновь заглянула Себастиану в глаза и улыбнулась. Он сумел изобразить то, что при большом желании можно было расценить как улыбку, и отвел взгляд. Ему не хотелось здесь находиться. Обычно он подобных ситуаций избегал. Он вспомнил, почему. Ему претило фальшивое ощущение единения, будто у них есть что-то общее, хотя они - во всяком случае, если это будет зависеть от него, - никогда больше не увидятся. Он устремил взгляд на один из кухонных шкафов и погрузился в размышления, а Эллинор тем временем положила в чай ложку меда. Она взяла маленький багет, разделила пополам, намазала маслом, положила сверху сыр, ветчину и два кольца желтого перца. Откусив кусочек, она посмотрела на Себастиана. У того взгляд был по-прежнему устремлен куда-то в пространство позади нее.
        - Себастиан?
        Себастиан вздрогнул и посмотрел на нее вопросительно.
        - О чем ты думаешь?
        Он действительно полностью погрузился. Опять. Туда же, куда и всегда. В мысли, которые, похоже, теперь занимали все его время. Это было почти незнакомое Себастиану чувство. Одержимость. Даже когда он бывал больше всего увлечен и успешен в работе, у него не возникало проблем с тем, чтобы отбросить нежелательные мысли. Если расследование начинало брать верх над его жизнью, он просто-напросто переставал думать о нем на несколько дней.
        Занимался другим.
        Вновь завладевал инициативой.
        Себастиан Бергман был человеком, не уступавшим контроля. Ни за что и никому. Так, по крайней мере, было раньше.
        Теперь он переменился.
        Жизнь встряхнула его. Ударила по нему.
        Не только один раз.
        Дважды.
        Три месяца назад, еще далеко не оправившись от катастрофы в Таиланде, произошедшей на второй день Рождества 2004 года, он поехал в Вестерос. Целью поездки была продажа родительского дома, и, очищая дом, он нашел несколько писем. Писем 1979 года, к его матери. От женщины, утверждавшей, что она ждет от него ребенка. Тогда он этих писем не получил, но тут сделал все, чтобы отследить отправителя. В Вестеросе как раз находились бывшие коллеги Себастиана из Государственного полицейского управления, расследовавшие жестокое убийство мальчика, и он навязался участвовать в расследовании, чтобы через доступные полиции регистры заполучить женщину.
        Адрес.
        Сведения.
        Все это он раздобыл. Дверь на Стуршерсгатан, 12, ему открыла женщина. Это она. Анна Эрикссон. Он получил сведения. Да, у него есть дочь, но она никогда не узнает о том, что Себастиан - ее отец. У нее уже есть папа. Вальдемар Литнер. Вальдемар, знавший, что Ванья не его дочь.
        Поэтому им нельзя встречаться. Себастиану и его дочери. Это разрушило бы слишком многое. Все. Для всех. Себастиану пришлось более или менее обещать никогда ее не разыскивать.
        Проблема заключалась лишь в том, что они уже повстречались.
        Даже более того.
        Успели вместе поработать.
        В Вестеросе. Он и Ванья Литнер. Следователь Государственной комиссии по расследованию убийств. Умная, талантливая, эффективная, сильная.
        Его дочь.
        У него есть дочь.
        Опять.
        С тех пор он более или менее преследовал ее. Зачем, он не мог толком объяснить даже самому себе. Он смотрел на нее и только. Никогда себя не обнаруживал. Что ему было говорить? Что он мог сказать?
        Сейчас он посмотрел на Эллинор, доброжелательно спросившую, о чем он думает, и ответил то, что, наверное, меньше всего требовало продолжения, а именно:
        - Ни о чем.
        Эллинор кивнула, казалось, удовлетворившись ответом или, по крайней мере, тем, что ей удалось снова завладеть его вниманием. Себастиан потянулся за куском арбуза. Его он, пожалуй, все-таки способен проглотить.
        - Над чем ты работаешь?
        - Какое тебе до этого дело?
        Невежливый ответ, откровенно недружелюбный, но лучше уж сразу расставить точки над i. Себастиану отнюдь не хотелось, чтобы и без того неприятный завтрак вылился в удобный случай узнать друг друга получше. Они уже достаточно знают друг о друге. Он о ней больше, чем она о нем. Ей известно, что его зовут Себастиан Бергман и что он психолог. От остальных личных вопросов он успешно уклонялся, с легкостью подменяя ответы проявлением интереса к ней.
        - Ты сказал, что тебе надо работать, - продолжала Эллинор. - В середине июля большинство людей свободно, поэтому я и интересуюсь, чем ты занимаешься.
        - Я составляю своего рода… отчет.
        - О чем?
        - Это… проверка. Для полицейской школы.
        - Ты вроде бы говорил, что ты психолог?
        - Так и есть, но иногда я сотрудничаю с полицией.
        Она кивнула. Отпила глоток чая и потянулась за куском хлеба.
        - Когда его надо закончить?
        Вот пристала!
        - Примерно через две недели.
        Эти зеленые глаза. Она знает, что он лжет. Ему было все равно. Его нисколько не волновало, что она о нем думает, но он чувствовал себя крайне неловко за обычным завтраком, когда оба знают, что это лишь декорация. Химера. С него хватит. Он отодвинул стул.
        - Я пошел.
        - Я тебе позвоню.
        - Конечно…
        Дверь за Себастианом захлопнулась. Эллинор продолжала сидеть, прислушиваясь. Его шаги. Спускается по лестнице. Она усмехнулась про себя. Так она и знала, что этим кончится. Когда его шаги перестали быть слышны, она встала и пошла обратно в спальню. К окну. Если он перейдет улицу и пойдет налево, она сможет его увидеть. Но нет.
        Эллинор опустилась на не застеленную двуспальную кровать. Легла на его сторону. Накрылась его простыней, прижалась носом к его подушке и глубоко вдохнула. Она задержала дыхание, словно пытаясь сохранить внутри его запах.
        Сохранить его.

* * *

        Ванья жила в доме на холме над гаванью Фрихамнен. Себастиан был почти уверен, что квартира у нее трехкомнатная. Ровно настолько, насколько возможно, если разглядываешь квартиру с пригорка метрах в ста от нее. Дом был светло-желтым, в функциональном стиле. Семь этажей. Ванья жила на четвертом. Насколько он мог видеть, в квартире никто не двигался. Возможно, она по-прежнему спит. Или уже на работе. То, что он в данный момент ее не видит, не имело для него особого значения. Он пошел сюда в основном потому, что не знал, куда ему направиться.
        Несколько недель назад дело обстояло иначе.
        Тогда он вбил себе в голову, что ему необходимо увидеть ее. Требуется увидеть ее. Видеть, что она делает. Он решил, что для хорошего обзора пригорка недостаточно. Поэтому он попытался взобраться на одно из больших лиственных деревьев, растущих в низине под пригорком. Первый метр прошел лучше, чем можно было ожидать. Он крепко ухватился за несколько веток повыше и двинулся дальше. Потом увидел возможность забраться еще выше, сумел, пошарив немного рукой, хорошо уцепиться и поднялся еще на несколько метров. Внезапно он почувствовал себя мальчишкой, пустившимся в приключение. Когда он в последний раз лазал по деревьям? Много, много лет назад. Но тогда у него получалось здорово.
        Ловко.
        Быстро.
        Отец не поощрял этого, он всегда считал, что Себастиану следует решать более интеллектуальными задачи, развивать музыкальность, художественные и креативные таланты. Мать в основном волновалась за его одежду. Никому из них его лазание не нравилось, поэтому он лазал по деревьям часто. Как только мог. Сейчас он наслаждался ощущением, что вновь занимается чем-то авантюрным и запретным.
        Однако, посмотрев вниз, он сообразил, что уже с этой высоты будет далеко не просто спуститься. Во всяком случае, не поранившись. Ловкость и быстрота больше не являлись двумя первыми качествами, возникавшими при виде него в сознании окружающих. Одновременно с появлением этой ошеломляющей и пугающей мысли его пиджак зацепился за выступающую острую ветку, и он потерял равновесие. Внезапно на смену рвущемуся к приключению мальчишке пришел нетренированный мужчина средних лет, который с быстро накапливающейся в мышцах рук молочной кислотой висел на дереве в нескольких метрах от земли. Себастиану пришлось пожертвовать мальчишеским приключением и пиджаком, он с трудом добрался до ствола, по которому сполз или, скорее, просто съехал на нижние ветки, где ему, превозмогая боль, удалось остановить свое тело. На землю он спустился на трясущихся ногах, с разорванным пиджаком и длинными ноющими ссадинами на внутренних сторонах бедер.
        После такого приключения он стал довольствоваться тем, что стоял на уже хорошо знакомом пригорке и наблюдал за квартирой Ваньи.
        Это казалось достаточным.
        Достаточным безумием.
        Он не осмеливался даже представить себе, что бы произошло, если бы Ванья выглянула в окно и вдруг увидела, как он висит на дереве перед ее квартирой.
        Ее жилище выглядело очень уютно. Современные занавески. На окнах красные и белые цветы. Маленькие оконные светильники с регулируемым светом. Выходящий на северо-восток балкончик, где она в хорошие дни пила кофе между 7:20 и 7:45. Тогда Себастиану приходилось приседать за несколькими можжевеловыми кустами, с которыми он вовсе не предполагал так близко знакомиться. Она, несомненно, была женщиной твердых привычек, его дочь. Вставала в 7:00 по будням, около 9:00 по выходным. По вторникам и четвергам перед работой совершала пробежки. По шесть километров. По воскресеньям удваивала расстояние. Работала она часто допоздна и редко возвращалась домой раньше 20:00. В кафе или рестораны ходила нечасто. Раз или два в месяц. С компанией девушек. Никакого молодого человека - насколько Себастиан мог видеть. По четвергам она ужинала с родителями на Стуршерсгатан. Туда она ходила пешком одна, но домой возвращалась чаще всего в компании Вальдемара Литнера.
        Отца.
        Они были близки, это становилось видно издали, когда они шли вместе. Очень близки. Они дружно смеялись, и все прогулки заканчивались нежным, ласковым объятием, и перед уходом он целовал ее в лоб. Всегда. Отличительный знак их отношений. Картина была бы прекрасной, если бы не одно но. Ее настоящий отец стоял поодаль и наблюдал. Такие мгновения причиняли Себастиану наибольшую боль. Странную боль.
        Хуже зависти.
        Больше ревности.
        Тяжелее всего остального.
        Боль за жизнь, которую он не прожил.
        Четырнадцать дней назад, когда Себастиан смотрел, как Ванья и Вальдемар вместе обедают в итальянском ресторане неподалеку от здания полиции, у него возникла мысль. Идея не самая симпатичная, как раз напротив. Но она показалась удачной. По крайней мере, именно там и тогда.
        Со временем зависть, которую он питал по отношению к Вальдемару, медленно переросла в злобу и продолжила развиваться в сторону того, что можно определить только как ненависть. Ненависть к высокому, худощавому, элегантному мужчине, имевшему возможность тесно общаться с его дочерью. Его дочерью! Ее объятия и нежность должны были доставаться ему. Любовь тоже.
        Ему!
        Никому другому!
        Несколько раз Себастиан взвешивал, не подойти ли и не рассказать обо всем, но всегда в последний момент передумывал. Он вынашивал мысль каким-то образом сблизиться с Ваньей, чтобы потом, позднее, когда у них сложатся некие отношения, рассказать. Тогда у него, по крайней мере, появилась бы возможность общаться с ней. Узнать ее. Не исключено, что она сочтет, что он предал ее, но останавливало Себастиана не это. Главную проблему составляло то, что когда бы и при каких обстоятельствах он ни рассказал ей правду, он испортит ее отношения с Вальдемаром. И за это она его возненавидит. А она уже и так относится к нему очень плохо.
        Когда дело касалось Ваньи, все было непросто.
        Конечно, если только она сама не начнет сомневаться в фальшивом отце. Если Себастиану удастся заставить ее самостоятельно сдернуть Вальдемара с пьедестала, на который тот столь нагло взгромоздился, это может привести к успеху. Едва ли это нереально. Что, если она начнет узнавать правдивые сведения о Вальдемаре, причем грязные, которые будут очернять его и основательно пошатнут его героический ореол? Ничто не может заставить человека изменить свои устоявшиеся взгляды так, как его собственные открытия и опыт. Себастиан это знал. Часто человек видит реальную ситуацию только благодаря личному впечатлению от положения вещей. Поэтому поступок всегда ценится больше слов, а поступок, совершенный у тебя на глазах, ценится превыше всего.
        При таком собственном открытии могло бы зародиться естественное сомнение в отношении Вальдемара.
        Такой ли уж он идеальный отец?
        Может, он представляет собой нечто иное?
        Значительно худшее.
        Если Себастиану удастся подтолкнуть Ванью к такому сомнению, оно породит отчаяние и растерянность. В этой ситуации она почувствует себя одинокой, обманутой и будет открыта к влиянию, открыта к правде и, возможно, в глубине души даже обрадуется ей. Обрадуется фигуре отца, ожидающего ее, в тайне находившегося рядом с ней. Вот в этот момент она, возможно, даже обнимет его, почувствует, что он ей нужен. Когда будет уязвлена и утратит почву под ногами. Будет просто-напросто готова.
        План казался отличным. Изощренным, трудновыполнимым, но жизненно важным, если он удастся.
        Главное - провести исследование. Никто не идеален. Всем людям есть что скрывать. Надо только добыть материал. А потом подать его наилучшим образом.
        План был настолько коварный, что Себастиан сам на секунду засомневался.
        Если когда-нибудь выйдет наружу, что он был каким-то образом замешан в очернении Вальдемара, он навсегда лишится возможности общаться с Ваньей. Но если план удастся, это станет поворотным моментом, к которому он так долго стремился. В парадном напротив итальянского ресторана он решил, что она стоит этого. Стоит того, чтобы за нее бороться.
        Жизни у него все равно нет.
        Отбросив сомнения, он пошел прямо домой, чтобы отыскать номер телефона. Номер, которым очень давно не пользовался. Телефон старого комиссара, являвшегося полной противоположностью Торкеля.
        Импульсивный, беззастенчивый, готовый идти по трупам.
        Его выгнали из Государственного полицейского управления, когда оказалось, что он, проводя частное расследование в отношении бывшей жены, подбрасывал доказательства для того, чтобы в результате попытаться засадить в тюрьму ее нового мужа за преступления, связанные с наркотиками, и все ради получения права единоличной опеки над детьми. Сейчас Себастиану требовался именно такой человек, как он.
        Тролле Херманссон.
        Тролле ответил после девяти гудков. Хотел поначалу поговорить об общих воспоминаниях, но Себастиан, проявив откровенную незаинтересованность, кратко объяснил, что ему нужно. Закончил он тем, что пообещал тысячу крон или больше, но Тролле отказался. Он, казалось, искренне обрадовался обретению хоть какого-то занятия. Ему требовалось всего несколько дней.
        Прошло две недели.
        За это время Тролле неоднократно звонил ему, но Себастиан каждый раз игнорировал звонки. Неподвижно сидел у себя в квартире в полной тишине, слушая, как телефон все звонит и звонит. Так долго не вешать трубку был способен только Тролле, это он знал. Себастиан не чувствовал уверенности в том, что все еще хочет знать. Если он двинется в этом направлении дальше, не перейдет ли он вообще все границы?
        Но сейчас он ощущал приступ отчаяния. Часы на пригорке перед квартирой Ваньи. Секс. Этой ночью с Эллинор, завтра с кем-нибудь еще. Пустая квартира. Пустая жизнь. Ему необходимо что-нибудь предпринять. Что угодно. Изменить. Он достал мобильный телефон и набрал номер.
        Тролле ответил после трех гудков.
        - Я как раз интересовался, когда же ты позвонишь, - произнес он еще чуть сонным, хриплым голосом.
        - У меня были кое-какие дела, - сказал Себастиан, отходя от дома Ваньи с прижатой к уху трубкой. - Я уезжал.
        - Не ври мне. Ты следил за ней. За дочерью.
        На мгновение Себастиан оцепенел, но затем понял, что Тролле имеет в виду дочь Вальдемара. Естественно.
        - Откуда тебе известно?
        - Просто я лучше тебя. - Себастиану показалось, что он слышит, как бывший коллега довольно ухмыляется.
        - Я просил тебя проверить не ее, - раздраженно проговорил Себастиан.
        - Знаю, но я человек основательный. Старый полицейский, знаешь ли.
        - Ты что-нибудь узнал?
        - Кое-что. Но никакого дерьма. Мужик, похоже, чертовски правильный.
        Тролле сделал паузу, и Себастиану стало слышно, как он роется в бумагах, которые наверняка лежат перед ним беспорядочной кучей.
        - Зовут его Эрнст Вальдемар Литнер. Родился в 1953 году в Гётеборге, - вернувшись к разговору, сообщил Тролле. - Сперва учился в Техническом университете Чалмерса, но потом переключился на экономику. В 1981 году женился на Анне Эрикссон. Которая, между прочим, не взяла его фамилию. Никаких бывших жен или других детей. Никаких судимостей. Долго работал аудитором, но в девяносто седьмом переквалифицировался и руководил немного разными фирмами. Занимался всем, от бухгалтерии до налоговых вопросов. Зарабатывал явно хорошо, поскольку не только внес задаток за квартиру Ваньи, но и годом позже прикупил большой летний дом в Ваксхольме[27 - Ваксхольм - небольшой курортный городок в шхерах, неподалеку от Стокгольма.]. Никаких любовников или любовниц, насколько я смог проверить, но я велел одному парню хакнуть его компьютер, так что посмотрим. В прошлом году он заболел.
        - Что значит «заболел»?
        - Какое-то клеточное изменение в легких, ну знаешь, рак, тот, что приводит нас к концу. От чего умерла твоя мать?
        Себастиан даже не среагировал на то, что Тролле снова подколол его, доказав, что за прошедшие недели проверил и его тоже. Несмотря на жару, его прошиб озноб. Неужели у Вальдемара рак? Этого не может быть. Человек, укравший у него дочь, казался полным жизни. Возможно, встречаясь с ней, он просто делает такой вид, напрягается ради нее.
        - Прошлой весной его признали здоровым, - продолжал Тролле. - Настолько, насколько мы все считаемся здоровыми. Историю болезни мой парень в больнице Южного района раздобыть не сумел, но ему назначены только обычные плановые посещения, значит, он вне зоны непосредственного риска.
        - О’кей… Еще что-нибудь? - разочарованно пробормотал Себастиан.
        - Нет, ничего особенного. У меня тут имеются кое-какие бумаги, они тебе нужны?
        - Нет, не надо. Значит, он чист, как свежий снег?
        - Пока да, правда, я только начал. Могу покопать поглубже, если хочешь.
        Себастиан задумался. Дело обстояло хуже, чем он предполагал. Вальдемар не только любим своей дочерью, а еще выжил и выздоравливает. Больной раком святой, возвратившийся к семье из преддверия смерти.
        У Себастиана нет ни единого шанса. Безнадежно.
        - Нет, не надо. Все равно - спасибо. Деньги я завезу.
        Он положил трубку.
        С этим планом покончено.

* * *

        Третий день на работе. Наконец-то ему удалось раздобыть маркировочный аппарат, который пропечатывает этикетки и самоклеящиеся ленты, и теперь он стоял в коридоре возле металлической таблички, указывающей на то, что помещение занимает начальник учреждения. Сдернув с отпечатанной ленты защитную пленку, он прикрепил ее на место. Получилось слегка криво, но это не имело значения. Текст отчетливо читался. Начальник учреждения Тумас Харальдссон.
        Он отступил на шаг и посмотрел на табличку с довольной усмешкой.
        Новая работа.
        Новая жизнь.
        Он подал заявление на эту должность несколько месяцев назад, но вообще-то не думал, что ее получит. Не потому, что не имел достаточной квалификации, а поскольку в данный период жизни все у него шло наперекосяк. На работе дела обстояли плохо, он не мог сработаться с новой начальницей - Керстин Хансер, и профессиональных успехов, честно говоря, не наблюдалось. Во многом из-за того, что Хансер отказывалась видеть, какую он представляет собой силу, и активно противодействовала ему, но тем не менее. Это начало его угнетать. Дома тоже было несколько напряженно. Не без любви, без рутинного занудства, но уж больно сконцентрировано на одной мысли. Йенни, его жена, начала проверяться на фертильность, и вся их совместная жизнь крутилась исключительно вокруг вопроса зачатия ребенка. Йенни почти круглосуточно думала об оплодотворении. Он - о Хансер, работе и нарастающей озлобленности. Все казалось каким-то неудачным, и Харальдссон просто-напросто не смел надеяться на то, что получит работу, на которую подал на авось в конце зимы. В объявлении говорилось, что место освободится только к лету, поэтому он
продолжал работать в полиции Вестероса и более или менее забыл о своем заявлении. Потом убили того парня, объявилась комиссия из Государственного полицейского управления, и все закончилось тем, что Харальдссона оперировали из-за пулевого ранения. В грудь - если бы ему пришлось описывать самому. В нижнюю часть плеча - значилось в его истории болезни. В любом случае он еще до конца не оправился. Когда он повторно прижимал ленту со своим именем, где-то по-прежнему немного тянуло.
        Выстрел стал в каком-то смысле поворотным моментом. Очнувшись после операции, он обнаружил рядом Йенни. Взволнованную, но благодарную. За то, что он выжил. Не покинул ее. Ему повезло, как им сообщили. Пуля повредила правое легкое, вызвав кровотечение в его верхней доле и плевральной полости. Харальдссон знал только, что пулевое ранение причиняло чертовскую боль. Ему выдали больничный на три недели. Пока сидел дома, он размышлял над тем, как произойдет его возвращение на службу. Начальник областного управления полиции, наверное, произнесет какую-то приветственную речь и отметит его героический вклад - возможно, существует какая-нибудь небольшая медаль для таких случаев: ранен при исполнении. Ему представлялось, что, конечно, следует ожидать кофе с тортом, осторожное похлопывание по спине, чтобы пощадить его раненую грудь, и желание коллег услышать, как он себя чувствует и что думает.
        Вышло не совсем так.
        Никакого начальника управления, ни речи, ни медали, правда, торт девушки в канцелярии организовали. Было также меньше похлопываний по спине и любопытства, но ему показалось, что кое-что все-таки произошло. Судя по тому, как его встретили и как с ним общались коллеги. Ему хотелось думать, что в этом присутствовала некоторая доля уважения. Уважения и, пожалуй, определенного неосознанного облегчения. Полицейских ранят при исполнении не так уж часто, и чисто статистически было в высшей степени неправдоподобно, чтобы такое вновь произошло в Вестеросе в обозримом будущем. Он, так сказать, принял на себя пулю за весь корпус. Впервые за долгое время он ходил на работу с удовольствием. Невзирая на Хансер.
        Дома тоже кое-что произошло. Стало более расслабленно, более тепло, будто существующая жизнь - их совместная жизнь в настоящий момент стала важнее той, которую они пытались создать. Они по-прежнему занимались сексом. Часто, но главным образом потому, что испытывали желание, ощущали необходимость близости. Выходило более нежно и тепло, менее механически. Возможно, поэтому у них получилось.
        Казалось, вдруг стало получаться все.
        Ровно через пять недель после того, как в него выстрелили, его вызвали на первое интервью по поводу работы. В тот же день у Йенни тест на беременность оказался положительным.
        Тут-то и произошел поворот.
        Он получил работу. Хансер, как он узнал, дала ему исключительно хорошую характеристику. Возможно, он Хансер недооценивал. Конечно, за время, пока она была его начальницей, у них случались разногласия, но когда дошло до дела, когда ей пришлось оценивать его работу и возможности справиться с должностью в «Лёвхаге», она проявила достаточную профессиональность, чтобы, отбросив личные взгляды, правдиво рассказать о том, какими отличными качествами руководителя он обладает и каким является хорошим администратором.
        До него доходило, что злые языки в полиции шептались о том, что она просто хотела от него отделаться и будто бы даже сама посоветовала его «Лёвхаге», но они просто завидовали. Ему.
        Начальнику учреждения Тумасу Харальдссону.
        Он вошел в свой кабинет, пусть не особенно большой, но его собственный. С рабочими местами в общих залах покончено. Харальдссон уселся в удобное кресло за по-прежнему довольно пустым письменным столом. Включил компьютер. Третий день, по-настоящему войти в работу он еще не успел. Вполне естественно. Единственное, что он пока сделал, это затребовал весь материал об одном заключенном из спецкорпуса, поскольку к нему проявила интерес Госкомиссия по расследованию убийств. Похоже, они снова звонили вчера вечером. Харальдссон положил руку на лежащую на письменном столе папку, но задумался, не позвонить ли лучше Йенни. Не потому, что ему было что-то от нее надо, а просто, чтобы узнать, как у нее дела. Они теперь виделись меньше. Закрытая психиатрическая больница «Лёвхага» находилась километрах в шестидесяти от Вестероса. Почти час на машине в одну сторону. А рабочие дни, возможно, будут затягиваться. Пока никаких проблем еще не возникло. Йенни буквально светилась от счастья. В настоящий момент жизнь казалась ей полной возможностей. При мысли о жене Харальдссон улыбнулся про себя и как раз собрался
позвонить ей, когда в дверь постучали.
        - Войдите, - сказал Харальдссон, возвращая телефонную трубку на место.
        Дверь открылась, и в нее просунулась голова женщины лет сорока пяти, Анники Нурлинг, его секретарши.
        - К вам посетители.
        - Кто же?
        Харальдссон быстро заглянул в лежащий на столе открытый ежедневник. Первая встреча значилась в час. Он что-то упустил? Или, вернее, что-то упустила Анника Нурлинг?
        - Государственная комиссия по расследованию убийств, - ответила Анника, - они заранее не записывались, - добавила она, словно читая мысли Харальдссона.
        Харальдссон тихо ругнулся про себя. Он надеялся, что интерес комиссии расследования убийств к «Лёвхаге» будет ограничиваться телефонными разговорами. Во время своего пребывания в Вестеросе они обходились с ним не слишком хорошо. Совсем не хорошо. Напротив. Они делали все, чтобы отстранить его от расследования, хотя он раз за разом оказывался исключительно полезным.
        - Кто конкретно пришел?
        - М-м… - Анника взглянула на листочек, который держала в руке. - …Ванья Литнер и Билли Русэн.
        Хотя бы не Торкель Хёглунд. Уже что-то. Торкель тогда, при первой встрече, сказал Харальдссону, что тот станет важной фигурой в их расследовании, а всего через несколько дней выгнал его без малейших объяснений. Фальшивый человек. Особого желания встречаться с Ваньей и Билли Харальдссон, правда, тоже не имел, но что ему оставалось делать? Он посмотрел в сторону двери, где ожидала распоряжения секретарша. У него родилась идея. Он может попросить Аннику сказать, что он занят, и чтобы они пришли в другой раз. Позже. Пожалуй, через несколько дней, когда он успеет получше вникнуть в работу. Будет чуть больше подготовлен. Можно ли просить секретаршу лгать? У Харальдссона прежде никогда не было секретарей, но он исходил из того, что это в каком-то смысле входит в ее служебные обязанности. Она ведь здесь для того, чтобы облегчать ему жизнь. Если она выпроводит визитеров из Госкомиссии, это определенно упростит ему рабочий день.
        - Скажи, что я занят.
        - Чем?
        Харольдссон посмотрел на нее несколько вопросительно. Существует ведь не так много вещей, которыми можно заниматься у себя в кабинете.
        - Естественно, работой. Попроси их прийти в другой раз.
        Анника бросила на него взгляд, который можно было истолковать только как неодобрительный, и закрыла дверь. Харальдссон ввел в компьютер пароль, повернулся на кресле и стал смотреть в окно, ожидая, пока загрузятся его персональные данные. Будет еще один хороший летний день. К нему снова постучались. На этот раз он не успел даже сказать «войдите», прежде чем дверь открылась и в кабинет решительным шагом вошла Ванья. Увидев Харальдссона, она опешила и остановилась так резко, что Билли чуть не натолкнулся на нее. Выражение ее лица отчетливо говорило, что место и человек никак не связываются у нее воедино.
        - Что ты здесь делаешь?
        - Я теперь здесь работаю. - Харальдссон слегка развалился в удобном компьютерном кресле. - Начальником учреждения. Уже несколько дней.
        - Ты кого-нибудь замещаешь? - У Ваньи это по-прежнему не укладывалось в голове.
        - Нет, это моя новая работа. Меня назначили.
        - Вот оно что…
        Билли почувствовал, что сейчас от Ваньи последует: «Как, черт возьми, такое могло произойти» - или нечто подобное, и поспешно встрял с их истинным делом:
        - Мы здесь из-за Эдварда Хинде.
        - Я понял.
        - И тем не менее не хотел с нами встречаться? - снова подала голос Ванья. Она уселась в одно из кресел для посетителей и посмотрела на него с вызовом.
        - У новичка всегда бывает довольно много дел, - Харальдссон развел руками над письменным столом, быстро сообразив, что там несколько пустовато для визуального подтверждения загруженности работой. - Но я могу уделить вам несколько минут, - продолжил Харальдссон. - Что вы хотите знать?
        - С ним что-нибудь происходило в последний месяц?
        - Что, например?
        - Не знаю… Перемена в поведении, что-нибудь новое в привычках, смены настроения. Что угодно необычное.
        - Я ни о чем таком не слышал. В его журнале ничего такого не отражено. А лично я с ним не встречался. Пока еще.
        Ванья кивнула, казалось, удовлетворившись ответом. Билли взял инициативу на себя.
        - Какие у него возможности общаться с внешним миром?
        Харольдссон подтянул к себе лежавшую на столе папку и открыл ее. Возблагодарил свою счастливую звезду за то, что сегодня утром привез папку обратно из дома. Наличие перед ним всей доступной информации на следующий день после звонка и вопросов Госкомиссии свидетельствовало о его способности проявлять инициативу.
        - Тут сказано, что он имеет доступ к газетам, журналам и книгам из библиотеки. А также ограниченный доступ к Интернету.
        - Насколько ограниченный? - тут же спросил Билли.
        Харальдссон не знал. Зато он знал, кому следует позвонить. Виктору Бекману, ответственному за безопасность. Виктор ответил сразу и пообещал незамедлительно подойти. Они втроем, молча, ждали в пустом, безликом кабинете.
        - Как твое плечо? - минуту спустя поинтересовался Билли.
        - Грудь, - автоматически поправил его Харальдссон. - Нормально. Я еще не до конца оправился, но… нормально.
        - Хорошо.
        - Да…
        Снова молчание. Харальдссон подумывал, не следует ли предложить им кофе, но тут как раз вошел Виктор. Высокорослый мужчина в клетчатой рубашке и брюках чинос, очень коротко подстриженный, с карими глазами и усами в форме подковы, непроизвольно вызвавшими у Билли во время рукопожатия мысль о группе Village People.
        - Разумеется, никакой порнухи, - ответил Виктор, когда Билли повторил вопрос об ограничениях. - В крайне ограниченном количестве насилие. У нас самая строгая форма возрастных запретов, какую только можно себе представить. Мы спрограммировали ее сами.
        - Социальные сети?
        - Никаких. Для него они полностью закрыты. Он не имеет никакой возможности общаться с внешним миром через компьютер.
        - Можно ли увидеть, на какие страницы он заходил? - вставила Ванья.
        Виктор кивнул.
        - Мы храним весь веб-трафик в течение трех месяцев. Хотите его получить?
        - Да, пожалуйста.
        - У него в камере ведь тоже есть компьютер? - вставил Харальдссон, чтобы не чувствовать себя полностью не участвующим в разговоре.
        Виктор кивнул.
        - Но к Интернету он, естественно, не подключен.
        - Что же он с ним делает? - обратился Билли к Харольдссону, который в свою очередь обратил вопросительный взгляд на Виктора.
        - Решает кроссворды, судоку, такой тип программ. Кое-что пишет. Так сказать, поддерживает мозг в форме.
        - А как насчет телефонных разговоров, писем и тому подобного? - поинтересовалась Ванья.
        - Разговоры ему запрещены, а писем теперь уже много не приходит. Те, что приходят, все одинаковые. - Виктор многозначительно посмотрел на Билли и Ванью. - От женщин, которые хотят «излечить» его своей любовью.
        Ванья кивнула. Еще одна из маленьких загадок жизни: тяга, испытываемая некоторыми женщинами к самым чокнутым и жестоким мужчинам страны.
        - Они у вас сохранились?
        - Копии. Оригиналы получает Хинде. Вы их тоже можете получить.
        Они поблагодарили за помощь, и Виктор пошел собирать материал, который им хотелось взять с собой. Когда дверь за начальником службы безопасности закрылась, Харальдссон наклонился через письменный стол.
        - Можно спросить, почему вы так интересуетесь Хинде?
        Ванья вопрос проигнорировала. Им до сих пор удавалось скрывать от прессы тот факт, что они гоняются за имитатором. Никто даже не привязывал три убийства женщин к одному и тому же преступнику. Вероятно, летом в газетах работают временные сотрудники. Госкомиссии очень хотелось оградить расследование от вмешательства прессы, и чем меньше людей знали о том, чем они на самом деле занимаются, тем больше был шанс, что им это удастся.
        - Нам надо поговорить с ним, - сказала она, вставая.
        - С Хинде?
        - Да.
        - Нельзя.
        Во второй раз с тех пор, как вошла, Ванья резко остановилась, с удивлением.
        - Почему же? - спросила она Харольдссона.
        - Он один из трех человек в спецкорпусе, кому запрещено принимать посетителей без предварительного ходатайства и его одобрения. Сожалею. - Харольдссон развел руками жестом, который был призван подчеркнуть, как он огорчен, что не может им помочь.
        - Но ты же знаешь, кто мы такие.
        - Существуют правила. Я должен им следовать, но Анника может дать вам бланк ходатайства о разрешении на посещение, который вы сможете заполнить. Это моя секретарша…
        Ванья не могла отделаться от ощущения, что Харальдссон упивается своей властью. Пожалуй, ничего странного, ведь когда они впервые встретились, он действительно находился значительно ниже в иерархии; хотя это и было понятно и, возможно, даже объяснялось типичной человеческой слабостью, но по-прежнему раздражало.
        - Сколько времени требуется на рассмотрение такого ходатайства? - поинтересовалась Ванья, с трудом сдерживая возмущение.
        - От трех до пяти дней, но для вас может получиться быстрее, вы ведь все-таки из Государственной комиссии по расследованию убийств. Я посмотрю, что смогу сделать.
        - Спасибо.
        - Не стоит благодарности.
        Ванья вышла, не сказав ни слова. Билли, прежде чем покинуть кабинет и закрыть за собой дверь, кивнул в знак прощания. Харальдссон посмотрел на закрытую дверь. Все получилось отлично. Сейчас ему принесут чашку кофе, и он позвонит Йенни.
        День будет хорошим.
        Его третий день.

* * *
        - Значит, ты по-прежнему преследуешь ее? - Стефан посмотрел на Себастиана хорошо знакомым тому взглядом, говорившим: «Я знаю о тебе больше, чем ты сам, так что не лги мне».
        Себастиан этот взгляд ненавидел.
        - Я смотрю на это не так.
        - Ты каждый день стоишь перед ее домом. Ходишь за ней по городу, провожаешь до работы и к родителям. Как же это называется? Как бы ты сам это назвал?
        - Я интересуюсь ею. Только и всего.
        Стефан со вздохом откинулся на мягкую светлую спинку кресла.
        - Помнишь, как мы обсуждали тот инцидент с деревом?
        Себастиан не ответил.
        - Тогда ты сам себя слегка напугал, помнишь? Сказал, что это было безумием. - Выдержав маленькую паузу, Стефан вновь пристально посмотрел на Себастиана. - По-моему, ты даже употребил слово «сумасшествие»…
        Себастиан продолжал хранить молчание. Лишь зыркнул в ответ глазами. Даром терапевт от него ничего не получит.
        - Как это, по-твоему, называется, когда ты следуешь за ней практически каждую секунду?
        - Она моя дочь, - попытался оправдаться Себастиан. - Мне это необходимо. Я не могу отпустить ее.
        Себастиан понимал, как неубедительно это звучит для Стефана. Он радовался тому, что ничего не рассказал ему о Тролле.
        Стефан покачал головой и на секунду посмотрел в окно, главным образом чтобы подчеркнуть, насколько его начинает утомлять эта дискуссия. Как бы он ни старался, они всегда возвращаются к этой болевой точке. К Ванье. К дочери, которую Себастиан внезапно нашел, и которая ничего не знала и, вероятно, никогда не сможет узнать. Или сможет? Есть ли какой-нибудь способ? Себастиан сохранял надежду. Рано или поздно он обязательно возвращался к этому вопросу. Пройти мимо этого пункта он не мог. Мимо того, за что все время боролся.
        Стефан прекрасно понимал проблему. Словно бы встречались два полюса. Ванья, желание и жажда - с одной стороны, наталкивались на реальность - с другой. Объединить их казалось невозможным. Отсюда возникали вопросы, на которые сложнее всего найти ответы. С ними Стефан сталкивался по работе почти всегда. Пациенты приходили к нему именно в таких случаях - когда вдруг больше не могли найти ответов сами. По-человечески понятно. Ничего странного. Странным в этой ситуации было то, что перед ним сидел Себастиан Бергман. Человек, живший за счет того, что знал все ответы и никогда не сомневался. Стефан никак не думал, что он станет искать у него помощи.
        Себастиан был преподавателем Стефана в университете. Студенты не слишком любили посещать его лекции. Сами по себе лекции всегда бывали очень полезными, но Себастиан сразу, уже в первый день, давал всем понять, кто тут звезда. И делиться славой он не собирался. Студент, который все-таки пытался поставить под сомнение рассуждения Себастиана или критически высказаться по поводу его тезисов и теорий, подвергался унижениям и насмешкам. Не только все оставшееся от лекции время, а до конца учебного года, до конца обучения. Поэтому за фразой Себастиана: «Есть ли вопросы?» - всегда следовала полная тишина.
        Исключения составлял Стефан Ларсен. На встречу с Себастианом он приходил хорошо подготовленным. Ужины дома в Лунде[28 - Лунд - университетский город на юге Швеции.] вооружили Стефана - младшего сына в роду полнокровных научных работников - для словесной борьбы, и он часто стремился к дискуссиям с этим острым на язык, невозможным человеком, которого боялись так много других студентов. Кроме того, Себастиан напоминал ему старшего брата Эрнста, который, испытывая не менее сильную потребность в самоутверждении, всегда переходил границу в борьбе за свою правоту. Поскольку для них обоих - для брата Эрнста и Себастиана - самым важным было именно это. Настоять на своем. Не обязательно быть правым. Это делало их обоих трудными интеллектуальными противниками, идеально подходившими Стефану. Он оказывал им сопротивление, в котором они нуждались, но никогда не оставлял за ними конечной победы. Он возвращался с новым вопросом, потом со следующим и так далее. Они стремились к большой решающей битве, а получали долгую изматывающую войну. Против них это было единственным способом самоутверждения.
        Изматывание.
        Однажды утром почти два года назад Себастиан поджидал Стефана перед его приемной. Словно призрак из его прошлого. По усталому взгляду и мятой одежде казалось, будто Себастиан прождал целую ночь. Уже тогда он представлял собой осколки самого себя. Он потерял дочь и жену во время цунами 2004 года и с тех пор катился по наклонной спирали. На смену успехам, лекциям и презентациям книг пришли мучительные мысли, апатия и нарастающее злоупотребление сексом. Больше идти ему было не к кому, объяснил он. Не к кому. Они начали встречаться. Всегда на условиях Себастиана. Между встречами иногда могли проходить месяцы, а иногда лишь несколько дней. Но контакта они не теряли.
        - Как, по-твоему, отнеслась бы к этому сама Ванья? Если бы узнала? - продолжил Стефан.
        - Сказала бы, что я псих. Заявила бы на меня в полицию и возненавидела. - Себастиан ненадолго умолк. - Я это знаю, но… думаю только о ней… все время, по кругу, по кругу…
        Голос немного изменил Себастиану, и конец предложения прозвучал почти шепотом. Он ненавидел внезапно лишаться сил, позволять чувствам брать верх и мучительно понижать голос до толики былой мощи.
        - Это нечто совершенно новое. Я привык к контролю, - с трудом прошептал он.
        - Неужели? Значит, ты считаешь, что вплоть до того, как ты узнал, что она твоя дочь, ты держал все под контролем? Твой гениальный план заключался в том, чтобы полностью, на сто процентов изгадить свою жизнь? В таком случае поздравляю, тебе это действительно удалось.
        - Просто чудо, что тебя еще не лишили лицензии, - чуть более уверенно ответил Себастиан, посмотрев на своего терапевта пустым взглядом.
        Стефан наклонился вперед. Больше всего ему в Себастиане как в пациенте нравилось то, что можно было, отбросив деликатность, бить наотмашь.
        - Ты же не хочешь, чтобы я потакал тебе. Всю твою жизнь люди потворствовали тебе. А я не буду. Ты потерял во время цунами семью и с тех пор утратил контроль. Полностью.
        - Поэтому-то я и нуждаюсь в ней.
        - А Ванья в тебе нуждается?
        - Нет.
        - У нее ведь уже есть отец?
        - Да.
        - Кто выиграет в сложившейся ситуации от того, что ты расскажешь?
        Себастиан молчал. Он знал ответ. Просто не хотел произносить его вслух. Но Стефан не выпрямлялся, не спускал с него требовательного взгляда. И ответил за него.
        - Никто. Ни ты, ни она, ни кто-нибудь другой.
        Стефан откинулся на спинку кресла. Взгляд дружелюбнее. Доверительнее.
        - Не рассказывай ей, Себастиан. - Голос теплее. Более сочувственный. - Прежде чем пытаться стать частью чьей-то чужой жизни, тебе необходимо обрести собственную. Перестань преследовать ее и посвяти время тому, чтобы встать на ноги. Одержимость ни к чему хорошему не приведет. Лучше создавай собственную жизнь. А когда создашь, мы сможем обсудить следующий шаг.
        Себастиан кивнул. Стефан прав. Разумеется.
        Разделить с кем-то жизнь можно, только имея собственную.
        Тоскливо умный Стефан в своем тоскливо мягком кабинете прав. Это раздражало Себастиана. Полагать, что Тролле станет решением, возможно, было ошибкой, но это было легко. Легче, чем создавать собственную жизнь. Во всяком случае, приятнее для размышлений.
        - У меня есть группа, - прервал его мысли Стефан. - Мы встречаемся и беседуем дважды в неделю. Сегодня вечером и завтра. Я считаю, тебе следует присоединиться.
        Себастиан впервые посмотрел на Стефана с удивлением. Как ему такое могло прийти в голову?
        - Я? В группе?
        - Там собираются люди, которые по разным причинам, похоже, не знают, как им дальше жить. Звучит знакомо?
        В глубине души Себастиан обрадовался тому, что Стефан предложил ему нечто столь банальное, как групповая терапия. Это чуть-чуть отвлекло его от черных мыслей и добавило ему слегка освобождающего примитивного раздражения.
        - Звучит невероятно знакомо и невероятно скучно. - К своей радости, он обнаружил, что вновь обрел голос. - И ты, должно быть, невероятно глуп, если думаешь, что я стану в чем-нибудь подобном участвовать.
        - Я хочу, чтобы ты пришел.
        - Нет.
        Себастиан встал, чтобы подчеркнуть, что сеанс окончен, и он не намерен продолжать дискуссию.
        - Я настаиваю на том, чтобы ты пришел.
        - Да, но я по-прежнему говорю «нет».
        Себастиан направился к двери. Раздражение казалось прекрасным. Оно давало ему горючее. Неужели Стефан действительно думал, что увидит Себастиана Бергмана в обливающейся слезами и соплями группе самопомощи?
        Ни малейшего шанса.
        Черт побери, ни малейшего шанса.
        Себастиан закрыл за собой дверь. Энергия окрыляла его. Это его радовало. Может, он сегодня все-таки что-нибудь сделает.
        Непривычное ощущение.

        Себастиан сумел добраться до Фрескати[29 - Фрескати - район Стокгольма, где расположена бoльшая часть корпусов Стокгольмского университета.] прежде, чем подпитывающее энергией раздражение исчезло. Ему хотелось показать Стефану, что он способен создать жизнь, но усталость стала брать верх.
        Все началось, собственно говоря, дома, в квартире на улице Грев-Магнигатан, когда он несколькими днями раньше нашел аккуратный старый конспект трехчасовой лекции под названием «Начальные навыки составления психологического портрета преступника». Конспект лежал в самом низу кучи газет и других бумаг, в его рабочем кабинете - комнате, которой Себастиан никогда не пользовался, но которую в приступе безделья и скуки решил вдруг привести в порядок. Когда именно он писал этот текст, он не помнил, но точно до катастрофы, поскольку конспект был почти полностью свободен от удушающего цинизма, сопутствовавшего теперь всем его мыслям. С разгона Себастиан прочел текст дважды и преисполнился некоторой гордости. Когда-то он действительно умел писать.
        Четко, компетентно и увлекательно.
        Себастиан немного посидел за письменным столом с текстом в руках. Странное, почти сюрреалистическое ощущение - обнаружить лучшую версию самого себя. Через некоторое время он огляделся по сторонам, и повсюду вдруг обнаружились признаки лучшего Себастиана. Дипломы на стенках, книги, газетные вырезки, записи, которые он когда-то вел, и написанные им слова. Его рабочий кабинет был полон обломков другой жизни. Чтобы избежать воспоминаний, он отошел к окну. Посмотрел вниз, на улицу, в основном, чтобы обнулить впечатления, но остатки старой жизни присутствовали повсюду, и ему вспомнилось, как он обычно парковал внизу машину, напротив антикварного магазина. В те времена, когда у него была машина и было куда ездить.
        После разговора со Стефаном он ощущал некоторую приподнятость, почти вдохновение. Поехал прямо домой и прошел в кабинет. Принялся перелистывать кипу бумаг в поисках договора, пытаясь найти имя. Кто-то же заказал ему когда-то трехчасовую лекцию. Постепенно он нашел две копии проекта договора с кафедрой криминологии, датированного 7 марта 2001 года и предполагавшего в общей сложности три лекции о навыках составления психологического портрета преступника. Себастиан попытался припомнить, почему так и не прочел лекцию. В 2001 году он пребывал на вершине. Сабина уже родилась, и они с Лили жили в Кёльне, значит, он, вероятно, посчитал, что у него есть более интересные занятия. Наплевал на это. Договоры подписаны не были, но у второй стороны имелось имя - преподаватель университета Вероника Форс. Это имя ему ничего не говорило. Ответственная за курс. Он позвонил на кафедру и спросил ее - на авось. Договор она послала много лет назад, но, как оказалось, по-прежнему работала, коммутатор незамедлительно переключил его дальше, однако мужество изменило ему, и он положил трубку, прежде чем женщина, чье имя
значилось на договоре, успела ответить. Он снова уселся на стол со своим текстом в руках. Во всяком случае, она на месте.

        Он стоял в нескольких сотнях метров от здания, где размещалась кафедра криминологии, которое какой-то провидец окрестил корпусом С[30 - Получается игра слов, поскольку «С» может означать третий номер, а кроме того, по-английски с этой буквы начинается слово «криминология». Кафедра в этом здании была создана позже его постройки - отсюда «провидец».]. Вероятно потому, что здание стояло третьим в ряду. В точности как лекция Себастиана, представлявшая собой начальные навыки составления психологического портрета преступника, называлась «Начальные навыки составления психологического портрета преступника». Фантазией университетский мир не отличался. Себастиан смотрел на высокие дома мертвенно-голубого цвета, больше напоминавшие район, построенный в шестидесятых годах в соответствии с программой охраны окружающей среды, нежели столичный храм науки, и чувствовал, как его охватывает сомнение. Неужели он действительно думает, что это что-нибудь изменит? По большому счету? Он проклинал свои сомнения. Пытался бороться с ними. Надо разыскать Веронику Форс. Начать отсюда.
        Мысль была простой. Для начала быстро прочесть несколько лекций в качестве приглашенного специалиста. Будни слегка подхлестнут его, направят в другом направлении - прочь от женщин по ночам, а главное, прочь от Ваньи в дневное время. Прочь от ощущения непричастности. Прочь от того, что заставило его позвонить Тролле.
        Однако первые сомнения появились, уже когда такси заехало на парковку. Сильнее всего по нему ударило ощущение, что ничего не изменилось. Место осталось тем же. Другим стал он. Может ли из этого что-нибудь выйти? Он попытался отогнать эту мысль, направившись в сторону корпуса С самым решительным шагом, будто надеялся преодолеть сомнение с помощью чисто мускульной силы.
        Чуть поодаль шли несколько девушек - студентки, судя по возрасту и книгам у них в руках. Одна из них напомнила ему светлыми волосами Ванью, пожалуй, помоложе, но ненамного. Он присмотрелся к девушке. Ведь здесь, перед корпусом С он стоит ради Ваньи. Стефан прав. Необходима собственная жизнь для того, чтобы ему когда-нибудь удалось встретиться с ней по-настоящему и открыть, кто он. Возможно, тогда она его признает. Едва ли полюбит. Но хотя бы признает.
        Ему необходима жизнь. Поэтому он здесь.
        Он почувствовал, как энергия возвращается.
        Вошел в корпус С.
        Вернулся в мир, в котором не бывал в течение многих, многих лет.
        Ему повезло. Вероника Форс оказалась свободна и смогла сразу принять Себастиана. Женщина из канцелярии провела его по длинному коридору к маленькому аккуратному офисному помещению с письменным столом и двумя светлыми стульями. На двери значилось: Вероника Форс. Когда он вошел, на лице женщины за письменным столом отразилось удивление. Он приветственно улыбнулся и без приглашения уселся на стул напротив нее.
        - Здравствуйте, меня зовут Себастиан Бергман.
        - Я знаю, - кратко ответила женщина, даже не улыбнувшись.
        Она отложила папку, с которой работала, и посмотрела на него. Он не мог определить, испытала ли она при виде него только удивление или раздражение тоже. Но что-то в ее взгляде присутствовало.
        - Вы Вероника Форс?
        - Да, - по-прежнему кратко ответила она.
        - Я по поводу лекции, которую мы планировали некоторое время назад. - Себастиан достал из внутреннего кармана найденные договоры и положил перед ней. - Речь шла об обстоятельном введении в составление психологического портрета преступника.
        Вероника взяла договор и бегло просмотрела его.
        - Но это, должно быть, было десять лет назад.
        - Около того, - честно ответил Себастиан. - Я подумал, что вы, возможно, еще заинтересованы. Материал ведь по-прежнему актуален.
        Он снова улыбнулся, насколько мог мягко, чувствуя, что нужно немного позаискивать. Похоже, начав с минуса, он пока не сумел приобрести никаких очков.
        - Вы шутите? - Вероника сняла очки для чтения и посмотрела на него.
        - Нет, шучу я значительно веселее. Даже могу быть по-настоящему остроумным.
        Он опять улыбнулся, а она нет. Что-то в ее глазах казалось ему знакомым.
        - Назовите мне хоть одну причину, по которой я вообще должна это с вами обсуждать. Научной работой вы хотя бы продолжаете заниматься? Вы просто пропали с лица Земли, а теперь появляетесь и хотите, чтобы мы заключили с вами договор десятилетней давности.
        Себастиан быстро решил прекратить улыбаться. Эта тактика явно не возымела никакого воздействия на женщину, которая смотрела на него уже враждебно. Он чувствовал, что она начинает его раздражать. Этого, вероятно, показывать не следовало, если он хочет добиться результата, но ведь он пришел с простым и хорошим предложением, и она сама когда-то заказывала его услуги. Хотела их получить. Хотела заполучить его. Из-за его опыта и глубоких знаний, которыми он по-прежнему обладает. Немного уважения к себе он все-таки может потребовать.
        - Я по-прежнему лучший специалист Швеции по психологическим портретам. Уверяю вас, вы не разочаруетесь, несмотря на то что в последнее время я, возможно, и не проявлял себя особенно активно в университетском мире.
        - А где же вы себя активно проявляли? Вы хоть что-нибудь опубликовали после девяностых годов? Вы работаете? Вы чем-нибудь занимаетесь?
        - Ладно, если вы сомневаетесь в моих способностях, я готов прочитать одну лекцию бесплатно. Тогда вы увидите мои возможности. В виде, так сказать, одноразового дельца.
        - Да, тебе ведь это привычно - одноразовые делишки?
        Себастиан содрогнулся от ее тона. Ставшего внезапно интимным. Злобным. Возможно, уязвленным. Он смотрел на нее, но по-прежнему не узнавал. Даже глаза, показавшиеся ему секунду назад знакомыми, не давали никаких подсказок. Может, она пополнела? Или похудела? Подстригла волосы? Он не знал. Его мозг работал изо всех сил. Что-то в ней… В ее озлобленном, чуть высоком голосе. Внезапно у него возникло слабое воспоминание. Слишком смутное для того, чтобы толком уловить, однако, хотя он и не помнил ее, но был уверен, что видел ее обнаженной. На лестнице в Бандхагене[31 - Бандхаген - район в пригороде Стокгольма.]. Слабое застывшее воспоминание о мгновении из давнего прошлого. Обнаженная женщина, которая сердито кричит на него на лестнице. Уж не послал ли он ее ко всем чертям? Или она его?
        Неужели дело могло обстоять настолько плохо?
        Вероника Форс разорвала у него перед носом договор и показала ему фигу.
        Значит, настолько плохо.
        К сожалению.

* * *
        - Угадайте, кто стал новым начальником в «Лёвхаге»?
        Ванья поудобнее уселась в кресле и окинула взглядом троих коллег, собравшихся за столом в Комнате. Билли мысленно улыбнулся. Она действительно никак не может успокоиться. В машине по дороге обратно в Стокгольм она несколько раз возвращалась к тому, что они опять столкнулись с Тумасом Харальдссоном. В качестве начальника учреждения. Как такое возможно? О чем они там думали? Объяснить его назначение она могла только взятками, полным сдвигом по фазе или сознательным желанием загубить «Лёвхагу».
        Билли в основном помалкивал. Харальдссон его особенно не раздражал, и он считал, что снова встретиться с ним было довольно приятно. Конечно, он не семи пядей во лбу, но в этом упорно борющемся парне из Вестероса есть что-то симпатичное и немного вызывающее жалость. Амбиций ему не занимать, и при правильной поддержке он, возможно, прекрасно справится с новой работой. Билли на это надеялся. Молча. Он был почти уверен в том, что, кроме него, в этой комнате подобных надежд не питает никто. Он посмотрел на Урсулу и Торкеля, которые лишь слегка покачали головами в ответ на вводный вопрос Ваньи.
        - Я даже не знал, что у них новый начальник, - сказал Торкель, отпивая глоток из четвертой за день чашки крепкого кофе.
        - Тумас Харальдссон, - произнесла Ванья, глядя на коллег чуть ли не с предвкушением, ожидая реакции.
        И она последовала.
        - Тот Харальдссон? Из Вестероса? - На лице Урсулы читался вопрос, будто она думала, что ослышалась. Ванья кивнула. - Как, черт возьми, он туда попал? - продолжила Урсула.
        - Не знаю. Это загадка.
        - Как он? - тихим голосом поинтересовался Торкель.
        Ванья отметила, что он не кажется удивленным или возмущенным. Скорее, озадаченным.
        - Похоже, ему там очень нравится.
        - Я имел в виду его плечо.
        - Он сказал, что оно по-прежнему немного напоминает о себе, но в остальном вроде все нормально, - вставил Билли.
        - Замечательно.
        Все-таки Тумаса Харальдссона ранили, пока он находился под началом Торкеля, и того немного мучила совесть, поскольку он так и не позвонил Керстин Хансер и в полицию Вестероса, чтобы справиться о нем. Много раз собирался, но все как-то не складывалось.
        - Что же он сказал о Хинде? - продолжил Торкель, направляя совещание на тему, ради которой они, собственно, собрались.
        - Он сидит, где сидел, и ведет себя как обычно, если персоналу «Лёвхаги» можно доверять.
        - Вы с ним встретились?
        - Мы оставили ходатайство о посещении. Встречаться с ним без предварительного одобрения явно никому не разрешается.
        - Сколько же потребуется времени?
        - От трех до пяти дней.
        - Я посмотрю, не смогу ли это ускорить.
        Ванья благодарно кивнула ему. Кто-то копирует Эдварда Хинде, который тем самым оказался частью их расследования. Ей хотелось встретиться с ним хотя бы для того, чтобы иметь возможность его исключить. До тех пор, пока ей это не удастся, он будет болтаться обособленной ниточкой, а обособленные ниточки Ванья ненавидела. Все концы расследования необходимо по возможности связывать в единый клубок. Отбрасывать что-либо в сторону только потому, что его принадлежность к делу кажется неправдоподобной, она не могла.
        Тогда возникало ощущение, будто она не выполняет свою работу, не прилагает максимум усилий. К такому подходу ее приучили дома. С молодых ногтей. Впервые отец сказал ей о нем, когда она волновалась по поводу того, как справится со своим первым школьным днем. Быть лучшим необязательно, но всегда надо прилагать максимум усилий. Больше этого все равно не сделаешь, но делать меньше глупо. Двадцать пять лет спустя она по-прежнему следовала этим словам.
        - Что-нибудь еще из «Лёвхаги»? - поинтересовался Торкель.
        Ванья повернулась к Билли, который достал из папки несколько экземпляров скрепленных листов А4 и разложил их по столу. Остальные наклонились и взяли каждый по экземпляру.
        - Я проверил, какие веб-страницы Хинде посещал в последние три месяца. Ничего особенного. Много ежедневных газет, шведских и иностранных, следит за кое-какими блогами, можете там посмотреть, за какими именно. - Билли кивнул на розданные листы. - Еще он довольно часто посещает разные форумы, в основном такие, где обсуждаются философия, психология и другие гуманитарные науки.
        Урсула оторвала взгляд от распечатки.
        - Он может участвовать в дискуссии?
        - Нет, только читать. Общаться с внешним миром он может исключительно через письма. За последние полгода он получил три. Два из них от разных женщин, которые хотят с ним встретиться, интересуются, как им следует действовать, чтобы добиться посещения, и просят его разыскать их, когда или если он выйдет на свободу.
        - Психопатки, - вставила Ванья и увидела, как Торкель с Урсулой сразу согласно закивали.
        - Третье письмо, возможно, представляет интерес. - Билли перелистнул страницу в своей распечатке. Остальные последовали его примеру. - Оно от некого Карла Вальстрёма из Стокгольма. Он пишет, что следил за действиями Хинде с большим интересом и очень хотел бы встретиться с ним лично, чтобы, я цитирую: «Ближе познакомиться с процессом принятия решений, приведших к тому, что четыре женщины лишились жизни». Он пишет выпускную работу по практической философии, но, как мне кажется, Хинде произвел на него довольно сильное впечатление.
        - Они виделись? - спросила Урсула.
        - Нет, по сведениям «Лёвхаги», Хинде ему даже не ответил.
        - Все-таки проверь его после совещания, - сказал Торкель, - это хоть что-то. - Торкель снова положил на стол бумаги, которые читал, и сдвинул очки на лоб. - Опрос соседей ничего не дал. Друзья и родители ничего не слышали о том, чтобы Гранлунды чувствовали, что за ними наблюдают или что им что-то угрожает. Муж полностью вне подозрений. Он был в Германии. Или в воздухе на пути домой.
        В Комнате воцарилось тягостное молчание. Они уже в третий раз слушали, как Торкель с незначительными вариациями докладывает о том, что на месте преступления никто ничего не заметил и никто из родственников не мог предложить даже намека на мотив.
        - Тогда остаются технические доказательства? - обратился Торкель к Урсуле.
        - Сперма и лобковые волосы. Снова. Я отправила образцы в Линчёпинг для анализа ДНК, но думаю, мы можем считать, что преступник тот же. Предварительный отчет о вскрытии говорит, что сонная артерия и трахея перерезаны, но ее задушили, прежде чем она истекла кровью. Снова. - Урсула замолчала и слегка развела руками. Она закончила.
        Больше ничего.
        Ничего нет.
        Торкель откашлялся.
        - Как все уже знают, никакой связи между этими тремя женщинами мы не обнаружили, значит, мы не имеем ни малейшего представления о том, кто станет его следующей жертвой.
        Заключительные слова Торкеля были встречены мучительным молчанием. Никто не мог поставить сказанное им под сомнение. Казалось крайне малоправдоподобным, что преступник на этом остановится. Еще одной женщине предстоит лишиться жизни, а они ничего не могут сделать для того, чтобы помешать этому. Ванья отодвинула стул и встала.
        - Мы проверим Вальстрёма.

        Ванья и Билли справились о Карле Вальстрёме на кафедре философии, но узнали, что его там нет. В такое время года университет был почти пуст. Пробовали ли они ему звонить? Не пробовали и не собирались. Были ли они у него дома? Карл летом работает над выпускной работой. Им дали адрес, который у них уже имелся. Форскарбаккен. Третий этаж. Студенческое общежитие.
        Из квартиры доносилась музыка. Нажимая на звонок, Ванья достала бумажник. Долгий звонок. Она не могла определить, здесь просто хорошая слышимость или же он включил музыку на очень высокую громкость.
        Карл Вальстрём открыл дверь с чашкой чая в руке и вопросительно посмотрел на стоявших на лестнице гостей. «Высокая громкость», - отметила Ванья, пока они с Билли предъявляли свои полицейские удостоверения.
        - Ванья Литнер и Билли Русэн, мы из полиции, можем ли мы с вами поговорить?
        - О чем?
        - Разрешите нам войти?
        Карл отступил в сторону и впустил их. В квартире было жарко. Пахло свежим хлебом.
        - Снимите, пожалуйста, обувь, я только что пропылесосил.
        Протиснувшись мимо них в маленькой прихожей, Карл прошел в спальню, прямо к стоявшему на столе вместе с принтером компьютеру, и выключил музыку. Ванья и Билли разулись и зашли в квартиру. В одном углу гостиной маленькая кухня с угловым диваном, на стене телевизор, в другом углу - маленький письменный стол с учебной литературой и компьютерное кресло. Самое обычное жилище студента, если бы не висящие на стене над диваном две большие застекленные доски, похожие на музейные стенды. За каждым стеклом были наколоты на булавки ряды бабочек и мотыльков. Большие - по шесть, восемь штук, а маленькие - возможно, до пятнадцати или двадцати. Их яркие крылышки распростерлись в навечно застывшем взмахе. Мизерная часть из них была Ванье знакома, у двух она помнила название: павлиний глаз и лимонница. Про остальных она не знала даже, встречаются ли они в Швеции.
        - Что вы хотели?
        Карл прервал размышления Ваньи о бабочках. Выйдя из спальни, он закрыл за собой дверь. Скрестил руки на груди и смотрел на полицейских. Ванья бросила взгляд на Билли и увидела, что тот тоже рассматривает наколотых насекомых.
        - Мы здесь в связи с письмом, которое вы несколько недель назад написали Эдварду Хинде, - сказала Ванья, усаживаясь на диван. Билли прислонился к стене, обращенной к кухне.
        - Вот оно что… - Карл развернул компьютерное кресло перед письменным столом и опустился в него с вопросительным выражением лица.
        - Зачем вы ему писали? - продолжила Ванья.
        - Хотел вступить с ним в контакт.
        - Для чего?
        - Надеялся, что он согласится помочь мне с моими исследованиями.
        - По практической философии?
        - Да. Почему это интересует полицию?
        Ванья не ответила. Чем меньше Карл будет знать о причине их визита, тем меньше сможет подстраивать ответы. Билли рассудил так же и сменил тему.
        - Чем занимается специалист по практической философии? Я имею в виду, какую можно потом получить работу?
        Карл развернул кресло на четверть оборота и посмотрел на Билли с намеком на улыбку в уголках рта.
        - Зачем вам это? Надоело быть полицейским?
        - Разве философия не теоретическая наука? - поинтересовался Билли, будто не услышав вопроса. - Чем занимается специалист по практической философии? Миссионерской деятельностью? Читает лекции в лектории?
        - Зачем насмехаться, если вы в этом не разбираетесь?
        - Извините, мне просто любопытно.
        Карл бросил на него неодобрительный взгляд, явно показывающий, что извинение не принято. Ванья вмешалась, чтобы опять перевести разговор на нужную тему, прежде чем Карл решит, что вообще больше не желает с ними разговаривать.
        - Мы прочитали письмо, которое вы написали Хинде.
        Карл еще секунду задержал взгляд на Билли, а затем снова повернулся к Ванье.
        - Я это понял.
        - Складывается впечатление, что вы им восхищаетесь.
        - Нет, восхищаюсь неверное слово. Он меня привлекает.
        - Он убивал женщин. Вас это привлекает?
        Карл наклонился вперед, явно больше заинтересовавшись разговором, чем с полминуты назад.
        - Не сами поступки, а путь к ним кажется мне очень интересным. Решения, которые он принимал, как он все взвешивал. Я пытаюсь понять его.
        - Зачем?
        Карл немного помолчал, явно обдумывая ответ, словно собирался скорее отчитываться перед профессором, нежели что-то рассказывать полицейским.
        - Его убийства были намеренными поступками. Спланированными и взвешенными. Он имел желание убить и исполнил свое желание. Мне хочется знать, где это желание возникло.
        - Я могу вам сказать. В его больном мозгу.
        Карл улыбнулся Ванье почти снисходительно.
        - Для выпускной работы этого маловато. Кроме того, ваше рассуждение требует признать то, что некоторые желания могут быть «больными», а другие, более социально приемлемые, как, например, завести щенка, являются «здоровыми».
        - Вы считаете, что убить четырех женщин - это здорoво?
        - Сам поступок совершенно обоснованно является в нашем обществе неприемлемым, но мне крайне трудно говорить о желании его совершить в таких терминах, как «здоровый» и «больной». Мы установили правила, как нам следует себя вести. Убийство другого человека мы, разумеется, не принимаем. Но неужели мы действительно не можем принять желание его совершить?
        Ванья вздохнула про себя. Разве необходимо все анализировать? Надо ли все крутить и вертеть, понимать и объяснять? Для нее ответ был прост. Если человек хочет убить другого, он болен. Если он это совершил, значит, он болен еще серьезнее. Или озлоблен.
        - Вы получили от него ответ? - поинтересовался Билли, отчасти потому, что был больше не в силах слушать философскую лекцию, если это можно было считать философией, а отчасти, поскольку видел, что Ванья начинает злиться.
        - К сожалению, нет.
        - Вы пишете на каком-нибудь из этих форумов?
        Билли протянул ему распечатку веб-страниц, на которые Хинде заходил в последние три месяца. Карл взял лист и стал его внимательно читать. Тут на кухне прозвенел звонок, и Карл, отложив распечатку, встал.
        - У меня готов хлеб.
        Он пошел на кухню, выключил духовку и открыл ее. Затем взял две прихватки и вытащил из горячей духовки противень. Увидев лежащие в продолговатых формах две золотистые буханки, Ванья почувствовала, что голодна. Они ждали, пока Карл потыкал хлеб, чтобы убедиться, что тот готов, взял одну из буханок и перевернул ее на решетку около мойки. Проделывая ту же процедуру со второй буханкой, он кратко спросил Ванью:
        - Из какого вы отдела?
        - Из комиссии по расследованию убийств Государственного полицейского управления.
        Карл ненадолго оторвал внимание от хлеба.
        - Он сбежал?
        - Нет.
        - Но кто-то умер, и вы заинтересовались Хинде?
        Ванья бросила беглый взгляд на Билли. Либо Карл Вальстрём очень хорошо соображает и необычайно быстро объединил полученную минимальную информацию. Либо он знал, что кто-то копирует убийства Хинде. Ни единым мускулом лица не выдав своих мыслей, Ванья продолжила:
        - Где вы были вчера между десятью и тремя часами дня?
        - Здесь. Я занимался.
        Карл накрыл хлеб чистым полотенцем, закрыл духовку и вернулся в маленькую гостиную.
        - Вы занимались в одиночестве?
        - Да.
        - И в течение всего дня вас никто не видел.
        - Да.
        В маленькой комнате воцарилась тишина. Ванье больше ничего не требовалось, она уже решила всерьез заняться проверкой Карла Вальстрёма. Она встала с дивана.
        - Вы согласились бы добровольно сдать анализ ДНК?
        Карл Вальстрём даже не ответил. Он запрокинул голову и широко открыл рот. Ванья нашла в сумке ватную палочку и быстро провела ею за щеками и по языку сидевшего перед ней мужчины.
        - А что насчет того списка? - поинтересовался Билли, пока Ванья укладывала палочку в пластиковую трубочку и закрывала крышку.
        Карл обернулся, взял список и протянул его Билли.
        - Один. Вот этот, - указал он на одно название, возвращая список.
        Билли посмотрел на название. Оно мало что давало. Собственно, ничего. Даже если Хинде знал, что Карл появляется на этом форуме, общаться с ним он все равно не мог. Но все-таки точка соприкосновения. Уже кое-что. А кое-что это больше, чем имевшийся у них до сих пор ноль.
        По пути в прихожую Ванья обернулась.
        - Ваши насекомые?
        - А с ними что?
        - Откуда появляется желание втыкать булавки в мелких насекомых?
        Карл снова улыбнулся ей, словно стремясь продемонстрировать снисходительность к ее неведению. Будто она - маленькая девочка, которая плохо соображает. Пообщавшись с Вальстрёмом всего десять минут, Ванья уже успела возненавидеть эту улыбку. Она слишком напоминала ей надменную усмешку Себастиана Бергмана.
        - Это не желание, а интерес. Я лепидоптеролог.
        - Полагаю, это означает собиратель бабочек.
        - Специалист. Специалист по бабочкам.
        - Как это делается? Вы накалываете их живьем?
        - Нет, я сперва убиваю их этилацетатом.
        - Значит, вас интересует процесс умерщвления?
        Карл слегка склонил голову набок, будто Ванья только что сказала нечто чрезвычайно милое.
        - А вы не хотите спросить еще, не страдаю ли я по ночам моченедержанием и не питаю ли страсть к поджогам?
        Ванья не ответила. Она наклонилась рядом с Билли, чтобы надеть туфли, уклоняясь от встречи с надменным взглядом.
        - Вы знаете, что полагать, будто серийные убийцы в молодости писаются, устраивают пожары и убивают животных, - это грубое упрощение?
        - Похоже, вы неплохо осведомлены о серийных убийцах, - произнес Билли, выпрямляясь.
        - Я пишу о них бакалаврскую работу. О них тоже.
        - Как она называется? Ваша работа?
        - Когда желания индивида вступают в конфликт с цивилизованным обществом.
        Билли встретился взглядом с Карлом, и у него вдруг возникло ощущение, что тема далеко не чужда самому автору работы. Несмотря на жару, Билли почувствовал дрожь.
        - Он омерзителен.
        Ванья и Билли, выйдя из дома, шли по тротуару к машине, когда Билли облек в слова то, что вертелось у обоих на языке. Ванья кивнула, надела солнцезащитные очки и застегнула тонкую куртку.
        - Омерзителен и выше тебя ростом.
        - Да, я тоже об этом подумал, - отозвался Билли, отпирая машину, хотя до нее оставалось еще метров двадцать. - Установим за ним наблюдение?
        - Он производит слишком уж расслабленное впечатление. Ведь если это он, то ему известно, что у нас есть технические доказательства.
        - Может, ему хочется, чтобы его посадили?
        - Чего ради?
        - СМИ еще не связали убийства вместе. О нем не пишут, к нему не проявляют интереса. Если кайф, который он ловит от процесса убийства, постепенно ослабевает, ему может требоваться нечто большее. Арест и суд не только показали бы, что он совершил, но и привлекли бы к нему внимание. Сделали бы его заметной личностью.
        Ванья остановилась посреди тротуара и посмотрела на Билли с изумлением. Не только потому, что она, пожалуй, еще не слышала, чтобы он так долго говорил без перерыва, а в основном поскольку не могла припомнить, чтобы он когда-либо проявлял такую осведомленность. Если речь, разумеется, не шла о технике и новомодных штучках. Но о серийных убийцах… Заметив, что Ванья остановилась, Билли обернулся к ней, и хотя ее глаз за солнцезащитными очками ему видно не было, он знал, что она удивлена.
        - В чем дело? - поинтересовался он.
        - Ты подготовился.
        - Да, и что из этого?
        - Нет, ничего.
        Что-то в голосе Билли подсказывало Ванье, что следует остановиться и уж точно не шутить по этому поводу. Во всяком случае, здесь и сейчас.
        - Мы будем следить за ним, пока не получим результат анализа его ДНК, - продолжила она, и они пошли дальше, сели в машину и захлопнули дверцы. Пока Билли заводил мотор, она пристегнулась.
        - Кстати, кто та девушка?
        - Какая девушка?
        - Любительница театра.
        - Неважно.
        Это, конечно, означало, что очень даже важно. Ванья усмехнулась про себя. За короткую обратную дорогу она обязательно вытянет из него подробности.

* * *

        Польхемсгатан. Снова. Себастиан сидел в кафе, где уже мог считать себя завсегдатаем. За своим любимым столиком, откуда лучше всего было видно его прежнее рабочее место. Государственное полицейское управление. Теперь ее рабочее место. Принимаясь за третью чашку кофе, он опять посмотрел на белые пластиковые часы на стене. Он проклинал себя. Проклинал Стефана, спровоцировавшего его проделать весь путь до Фрескати, и женщину, которая, как оказалось, его ненавидела. Он мог бы вместо этого сидеть в кафе. Ждать ее. Это обошлось бы дешевле.
        Теперь ему необходимо ее увидеть.
        Здесь, в кафе на Польхемсгатан, он чувствовал себя почти уютно. Чем ближе он находился к бывшей работе, тем увереннее себя чувствовал. Здесь ему не требовалось так тщательно скрываться. Здесь он мог сидеть по многим причинам. Если Ванья или кто-то другой увидит его, он всегда сможет сказать, что заходил в гости. Что ждет бывшего коллегу. Что у него отменилась назначенная встреча. Если они почему-либо на это не купятся, он всегда сможет сменить тактику и утверждать, что находится здесь, потому что хочет, чтобы его приняли обратно. Тут они ему поверят.
        Не потому, что подумывали пригласить его обратно. Особенно после Вестероса.
        Просто это покажется им логичным. Они поймут, почему он сидит здесь с чашкой кофе, уставившись на цементно-серое здание. Он хочет вернуться. Было бы значительно труднее объяснить его присутствие, если бы Ванья увидела его на пригорке перед своей квартирой.
        Большая стрелка пластиковых часов переместилась на пол-оборота и показывала теперь двадцать пять минут шестого. Других посетителей в кафе не осталось, молодая пара, похоже, имевшая какие-то проблемы на любовном фронте, исчезла незаметно для Себастиана, а пожилая дама, которая, как он подозревал, владела заведением, начала убирать с холодильного прилавка готовые бутерброды. Себастиан снова посмотрел в окно. На цементно-серое здание. Не обнаружил того, что искал. Почувствовал, что скоро пора уходить. Вопрос в том, что делать теперь? Возвращаться домой к остаткам другой жизни ему не хотелось, а можно ли отважиться поехать к хорошо знакомому холму перед ее домом, он не знал. С точки зрения статистики, риск обнаружения повышался с каждым разом. Но что-то делать надо. Что-то, способное усмирить нетерпение и раздражение. День получился очень плохим. Немного секса развеяло бы мысли. Вчерашнюю женщину, Эллинор Бергквист, он снова посещать не намеревался, иначе она стала бы самым простым выходом. Его возмутило то, как она утром пыталась задержать его и все время стремилась узнать больше и больше. Да еще
держала его за руку. Должны же у близости быть хоть какие-то границы.
        Свое раздражение Себастиан сорвал на женщине за кассой.
        - Кофе у вас отвратительный, - заявил он, уставившись на нее.
        - Я могу сварить немного нового, - уклончиво ответила она.
        - Пошла ты к черту со своим кофе, - проговорил он и вышел.
        «С этим излюбленным заведением, вероятно, покончено», - думал он, оказавшись на по-летнему жарком вечернем воздухе. Но он всегда сможет найти новое.
        Если в Стокгольме чего-то много, то это кафе.
        И женщин.

        После нескольких кратких, но неудачных посещений гостиничных баров в поисках кого-нибудь, с кем завершить этот плохой день, Себастиан начал сдаваться. День все больше представлялся единым длинным фиаско. К этому времени уже закрылась даже Королевская библиотека. Это помпезное здание в парке Хумлегорден было одним из его любимых мест для выуживания женской компании и обладало непревзойденной статистикой. Два раза из трех ему удавалось кого-нибудь подцепить. Техника была проста. Найти центральное место в большом читальном зале. Взять немного книг, обязательно включавших несколько экземпляров его собственных трудов, которые следовало положить на самом видном месте. Затем он усаживался и начинал изображать видимость мучительного создания нового текста и трудностей с подбором слов, а при удобном случае обращался к проходившей мимо женщине.
        «Здравствуйте, я тут пишу новую книгу и хочу спросить, нет ли у вас желания проверить, как звучит это предложение». Если он все разыгрывал правильно, то было уже недалеко до бокала вина в «Отеле Англэ» по соседству.
        Бесцельно бродя по жаркому городу, Себастиан начал раздражаться на самого себя - казалось, ничто из предпринимаемого им больше не срабатывает. Он начал снова злиться. Просто озлобляться с каждым шагом.
        Черт подери, почему все выходит как выходит?
        Черт подери, почему ничего никогда не получается, как ему хочется?
        Надо поквитаться со всем и всеми. Опять позвонить Тролле и попросить его копать изо всех сил. Просверлить насквозь жизни этих идеальных людей, пока не доберется до дерьма. Всему виной, конечно, Анна Эрикссон и Вальдемар Литнер. Надо бы проверить Анну тоже. Возможно, она является слабым звеном, щелочкой, которая сможет продырявить их идеальную внешнюю оболочку среднего класса. Какое-нибудь дерьмо про нее он, наверное, сумеет найти. Ей не чужды ложь и тайны. Ванья не знает даже правды о своем настоящем отце. Анна наверняка мотивирует это тем, что так лучше для Ваньи. Но кто дал ей право решать это? Кто возвел ее в боги? Он хочет находиться поблизости от своей дочери. Однако сейчас «поблизости», похоже, означает в нескольких сотнях метров от нее. Будто ему присудили некий запрет на посещения. Себастиан остановился. Он попросит Тролле искать вширь. Посмотреть на Анну Эрикссон. В лучшем случае это сможет что-нибудь дать, хотя за последние месяцы Себастиан заметил, что Ванья, похоже, далеко не так близка с матерью, как с Вальдемаром. Себастиан достал мобильный телефон, но остановился и снова убрал его.
Зачем звонить? Он развернулся и направился к ближайшей стоянке такси. Все равно лучших занятий у него нет. Тролле живет в пригороде Шерхольмен.
        Положиться на него можно.
        Он поймет.
        Он сам лишился семьи.

* * *

        Билли сидел на диване с планшетом и ползал по сети. Мю принимала душ. После этого Билли надеялся пойти куда-нибудь поесть. По пути домой они с Ваньей останавливались у «Макдоналдса», но он не стал ничего заказывать, поскольку знал, что встретится с Мю.
        Они стали парой с праздника летнего солнцестояния. У приятеля Билли по гимназии имелся домик в шхерах, и Билли уже третий год подряд отмечал праздник там. В этом году другой приятель привез с собой друга и его сестру - Мю Рединг-Хедберг. Во время традиционного обеда с селедкой они оказались рядом, а потом просидели вдвоем бoльшую часть вечера и ночи. С тех пор они стали парой и встречались почти ежедневно.
        Тем не менее он ничего не рассказал о Мю, когда Ванья по пути домой пыталась выдавить из него подробности. Обычно он рассказывал Ванье все. Или почти все. Иногда он воспринимал ее больше как сестру, чем как коллегу, но на этот раз у него имелись сомнения. По той простой причине, что он был почти уверен в том, что Мю Ванье не понравится.
        В том, что касалось жизни и карьеры, Ванья всегда выступала в роли ведущего.
        Она обладала многими замечательными качествами. Но, добиваясь больших успехов сама, она с трудом переносила людей, которые не строят свою жизнь. Сами. Одно дело учиться и повышать квалификацию, ходить на курсы и лекции, ставить перед собой высокие цели, а если для выявления собственной мотивации и достижения результатов человеку требовалась помощь, она рассматривала это просто как нерешительность и внутреннюю слабость. Ее простой тезис звучал так: если ты не знаешь, чего хочешь, значит, хочешь этого недостаточно сильно. Если возникают настоящие проблемы, надо идти к профессиональному психологу, а не к какому-нибудь сомнительному приверженцу течения «Нью Эйдж» с дипломом, который берет за ободряющие возгласы по тысяче крон в час.
        Нет, Мю ей не понравится.
        Не то чтобы ему требовалось Ваньино одобрение, но проще, чтобы она ничего не знала. Это избавит его от усмешек и мелких подколок. Особенно сейчас, когда он всерьез начал пытаться изменить свое положение в группе.
        Все началось с того, что Мю спросила, доволен ли он работой. Простой вопрос, простой ответ. Да, доволен. Он не мог представить себе лучшего рабочего места или лучших коллег. Со временем они продолжили эту тему. Мю заинтересовалась тем, что он делает и какие получает задания. Не так, как многие другие, желавшие на самом деле лишь услышать смачные подробности увлекательных расследований убийств. Нет, ее интересовала работа. Интересовал он. Ему это в ней нравилось. То, что она заставляла его говорить. И он начал рассказывать о своей работе. О том, чем занимается в течение дня. Доступно и конкретно. А потом она посмотрела на него, слегка наморщив лоб.
        - На мой взгляд, это звучит так, будто ты скорее техник, чем полицейский.
        Это запало ему в душу. Он стал более осознанно относиться к тому, какие получал и выполнял задания. Проверки. Подбор материала. Поиски.
        Чем больше он уделял этому внимания, тем больше понимал, что его участие в расследованиях все чаще сводится к роли некого секретаря высокой квалификации, и что его все реже задействуют в качестве ведущего расследование полицейского. Он поговорил об этом с Мю, и она сочла, что ему надо немного притормозить и поразмыслить над тем, к чему он движется. И иметь смелость услышать ответ. Ответом стало то, что он не знает. Он вообще над этим не задумывался.
        Ходил на работу.
        Получал удовольствие.
        Возвращался домой.
        Он выстраивал временн?е графики, добывал и сопоставлял сведения со всех мыслимых сторон, то есть его способность к структурированию применение находила, но использовал ли он свой потенциал полностью? Нет, этого сказать нельзя. Громко заявить о себе в такой компании трудно. Торкель Хёглунд является одним из самых авторитетных полицейских Швеции, а Ванья и Урсула входят в тройку лучших - если не считаются номером один - каждая в своей сфере. Ему незачем стремиться к таким высотам. Мю он этого не сказал, но, откровенно говоря, не думал, что обладает необходимыми качествами, однако стать более полноправной частью команды он бы мог.
        И станет.
        Он уже начал над этим работать. Даже собирался прочесть книги Себастиана, как только у него будет время.
        Мю вышла из ванной, облачившись в его халат и обмотав голову полотенцем. Она уселась на диван рядом с ним.
        - Ты придумал, что мы будем делать? - спросила она, целуя его в щеку и прислоняясь к его плечу.
        - Я хочу есть.
        - Я тоже. А потом сегодня концерт в парке Витабергспаркен. В восемь часов.
        Витабергспаркен. Концерт. Летний вечер. Это заранее отдавало трубадуром с акустической гитарой. Приятной атмосферой концертов Карла-Антона[32 - Имеется в виду Карл-Антон Аксельссон (род. в 1933 г.) - известный шведский автор-исполнитель песен, использовавший артистическое имя Карл-Антон и с 1965 года начавший регулярно выступать с концертами в Витабергспаркен. С 1981 по 1995 год его выступления транслировались по телевидению.] или чем-то подобным. То есть приятной, если тебе семьдесят пять лет и больше. Билли предпочел притвориться, будто вообще не слышал, что она сказала.
        - Мы могли бы пойти в кино, - предложил он.
        - Сейчас лето.
        - Это не ответ.
        - Приятнее находиться на свежем воздухе.
        - В помещении прохладнее.
        Мю, похоже, секунду взвешивала, что лучше - прохладно или приятно, а затем кивнула.
        - О’кей, но тогда выбирать фильм буду я.
        - Ты выбираешь очень скучные фильмы.
        - Я выбираю хорошие фильмы.
        - Ты выбираешь фильмы, на которые пишут хорошие рецензии. Это не одно и то же.
        Она подняла голову с его плеча и посмотрела на него. На прошлой неделе, когда «Синематека» начала показ фильмов французской новой волны, он стойко выдержал. Так что пусть будут космические корабли или ракеты, или что он там хочет посмотреть. Она пожала плечами.
        - Ладно, ты выбираешь фильм, но тогда я выбираю ресторан.
        - Заметано.
        - Значит, можешь заказывать билеты по своей новой игрушке. - Она постучала по лежавшему у него на коленях планшету.
        - Он не новый, и это не игрушка.
        - Если ты говоришь, значит…
        Она встала, наклонилась, поцеловала его в губы и пошла в спальню одеваться. Билли посмотрел ей вслед с улыбкой.
        Ему она нравится.

* * *

        На сегодня конец.
        Тумас Харальдссон выключил компьютер. Некоторое время назад одна энергетическая компания распространила информацию о том, что если бы все выключали свою электрическую аппаратуру, а не просто переводили в режим ожидания, то за счет сэкономленной энергии можно было бы отапливать три крупнейших города Швеции. Или освещать. А, может, три виллы. Пожалуй, три виллы в трех крупнейших городах. Нет, такая формулировка кажется слишком обстоятельной. Ну да, он толком не запомнил, но речь в любом случае шла об экономии электричества, экономии ресурсов. Это важно, ресурсы Земли не бесконечны. А он ждет ребенка. Ему тоже должно что-нибудь достаться. Или ей. Поэтому он полностью выключил компьютер.
        Харальдссон встал, пододвинул кресло к письменному столу и приготовился уходить, но тут его взгляд упал на папку об Эдварде Хинде, по-прежнему лежавшую у него на столе. Он остановился. Госкомиссия заинтересовалась и вернется обратно. Не повредило бы познакомиться поближе, правда, существует риск, что у него не будет для этого времени. Во всяком случае до завтра. Он бросил взгляд на часы. Йенни собиралась приготовить ужин к восьми. Ригатони с бараньим фаршем. Какой-то известный повар однажды готовил это блюдо по телевизору, и с тех пор оно стало у них дежурным. Когда оно появилось на столе в первый раз, Харальдссон сказал, что ему очень понравилось, и теперь у него язык не поворачивался открыть правду. Йенни зашла после работы в магазин и купила все, что требовалось, но, придя домой, захотела лакричного мороженого, поэтому Харальдссону предстояло еще заехать на бензоколонку. Может, он заодно возьмет напрокат какой-нибудь фильм. Посмотрели бы, пока еще есть время. Но тогда он определенно не успеет почитать про Хинде.
        Решай, решай.
        Он снова посмотрел на часы. До дома сорок пять минут. Пятьдесят пять, учитывая мороженое и фильм. У него в запасе оставалось полчаса. Конечно, не повредило бы иметь к следующему визиту Госкомиссии личные впечатления о Хинде. При всем уважении к отзывам психологов и отчетам он все-таки обладает значительным опытом общения с преступниками и смог бы внести свою лепту. Возможно, ему удастся в доверительной личной беседе заставить Хинде раскрыть нечто такое, чего тот не скажет на более традиционном допросе Госкомиссии. Ведь Харальдссон придет туда не в качестве полицейского, а, скорее, по-дружески. Еще раз быстро взглянув на часы, он решил нанести краткий импровизированный визит в спецкорпус.

* * *

        Эдвард Хинде удивился, когда около половины седьмого за ним пришли охранники и вывели его из камеры. Обычно после шести, когда приносили ужин, ничего не происходило. Ему давалось двадцать минут, чтобы поесть, после чего поднос забирали, и он оставался в одиночестве до побудки в половине седьмого на следующий день. Двенадцать часов наедине со своими книгами и мыслями. Каждый день. Как по будням, так и по выходным. Лишенные событий часы, ставшие с годами половиной его жизни.
        Правда, в другую половину суток тоже происходило не слишком многое. После завтрака он проводил двадцать минут в ванной комнате, а затем ему давался час на прогулку во дворе. В одиночестве. Обратно в камеру на обед, после чего час в библиотеке и еще часовая прогулка. Последняя была добровольной, если он хотел, то мог продолжать сидеть в библиотеке. Чаще всего он предпочитал оставаться там. Снова ванная комната, потом камера - ожидание ужина.
        Раз в две недели он встречался с психологом. Каждый раз по часу. За прошедшие годы Эдвард встречался со многими, и их объединяло то, что они незамедлительно ему наскучивали. Вначале своего пребывания в «Лёвхаге» он говорил то, что им хотелось услышать, но теперь он даже не утруждался. Казалось, им все равно никто больше не интересуется. Четырнадцать лет без видимых успехов охладили энтузиазм самых упорных. Последний по счету, похоже, даже не прочел журналы своих предшественников. Тем не менее визиты продолжались. Ему следовало не только нести наказание.
        Ему следовало проходить реабилитацию.
        Улучшаться как человеку.
        Рутина и бессмыслица заполняли его дни. Его жизнь. Отклонений почти не было случалось. Но этим вечером случилось. Два охранника забрали его из камеры и отвели в одну из комнат для свиданий. Давненько он тут не бывал. Сколько лет? Три года? Четыре? Больше? Он не помнил. Комната, во всяком случае, выглядела так же, как тогда. Голые стены. Мелкая решетка на окнах из небьющегося стекла. Два стула. Между ними стол, привинченный к полу. На столешнице две крепко приделанные металлические дуги. Охранники проследили за тем, чтобы он сел на один из неудобных стульев, и пристегнули ему руки наручниками к металлическим дугам. Затем удалились. Эдвард остался сидеть. Скоро выяснится, кто захотел с ним поговорить, поэтому размышлять над этим не имело смысла. Он попытался припомнить, с кем встречался в последний раз, сидя прикованным к этому столу, но так и не сообразил, прежде чем услышал, как дверь открылась и кто-то вошел. Эдвард подавил желание обернуться. Остался сидеть неподвижно, глядя прямо перед собой. Незачем создавать посетителю ощущение, будто его ждут. Шаги у него за спиной смолкли. Вошедший человек
остановился. Вероятно, разглядывает его. Эдвард знал, что тот видит. Маленького худощавого мужчину, чуть более метра семидесяти ростом. Жидкие волосы скрывают воротник, слишком жидкие для такой длины, по крайней мере, если претендуешь на хороший вид. На нем была та же одежда, что на всех пациентах закрытого отделения. Мягкие хлопчатобумажные брюки и простая хлопчатобумажная рубашка с длинными рукавами. Подойдя, посетитель увидит чуть водянистые голубые глаза за очками без оправы. Бледные, слегка ввалившиеся щеки с не отросшей за несколько дней щетиной. Увидит человека, выглядящего старше своих пятидесяти пяти лет.
        Пришедший мужчина опять двинулся с места. В том, что это мужчина, Эдвард не сомневался. Об этом говорили шаги и отсутствие парфюмерного запаха. Он убедился в своей правоте, когда на стул напротив него уселся маленький, довольно обычного вида мужчина в клетчатой рубашке и чиносах.
        - Здравствуйте. Меня зовут Тумас Харальдссон, я новый начальник учреждения.
        Эдвард перевел взгляд от окна на мужчину напротив и впервые посмотрел тому в глаза.
        - Эдвард Хинде, приятно познакомиться. Вы у меня третий.
        - Простите?…
        - Начальник. Вы у меня третий.
        - Вот как…
        В безликой комнате воцарилась тишина. Слышался только слабый шорох вентиляционной системы. Из коридора не доносилось ни звука, с улицы тоже. Эдвард не отрывал взгляда от нового начальника, полагая, что ему нарушать молчание незачем.
        - Я хотел просто зайти познакомиться, - проговорил Харальдссон, немного нервно улыбаясь Хинде.
        - Мило с вашей стороны. - Хинде улыбнулся в ответ.
        Снова тишина. Харальдссон слегка заерзал на стуле. Эдвард сидел неподвижно, продолжая разглядывать посетителя. Никто еще не заходил, чтобы просто познакомиться. Мужчине напротив что-то нужно. Что именно, Хинде пока не знал, но если он будет сидеть спокойно и молчать, то со временем узнает.
        - Вам здесь хорошо? - спросил Харальдссон таким тоном, будто Хинде только что переехал от родителей в первую собственную квартиру.
        Эдвард с трудом подавил смех. Он смотрел на сидящего перед ним явно неуверенного в себе мужчину. Первый начальник учреждения был крутым мерзавцем. Ему оставалось два года до пенсии, когда здесь появился Хинде. Он быстро дал Эдварду понять, что не потерпит никакого выпендрежа. Под выпендрежем он, как оказалось, имел в виду все, помимо того, что Хинде будет ходить туда, куда ему велят, разговаривать, когда ему разрешат, и вообще прекратит думать самостоятельно. В результате Хинде довольно много времени провел в карцере. Второго начальника, задержавшегося на двенадцать лет, он видел лишь мельком. Не обменялся с ним ни единым словом, насколько ему помнилось. Но с третьим, с этим Тумасом Харальдссоном, стоило, пожалуй, познакомиться поближе. Он улыбнулся Харальдссону обезоруживающей улыбкой.
        - Да, спасибо. А вам самому здесь нравится?
        - Я здесь всего третий день, но пока…
        Опять тишина. Однако этому нервному мужчине, похоже, нравилась бессмысленная болтовня, поэтому Эдвард отошел от избранной стратегии - предоставлять вести беседу другому и снова улыбнулся Харальдссону.
        - Как зовут вашу жену?
        - С чего это вдруг?
        Эдвард кивнул на левую руку Харальдссона, лежавшую перед ним на столе поверх правой.
        - Кольцо. Я увидел, что вы женаты. Но, возможно, вы придерживаетесь современных взглядов и женаты на другом мужчине?
        - Нет, нет, отнюдь. - Харальдссон замахал руками. - Я не… - Харальдссон умолк. Почему Хинде так подумал? Откуда он это взял? Харальдссону еще никто не говорил, что он выглядит как гей. Никто и никогда.
        - Йенни, мою жену зовут Йенни Харальдссон.
        Эдвард усмехнулся про себя. Нет лучшего способа узнать что-нибудь о чьей-то жене, чем намекнуть человеку, что он, возможно, не гетеросексуален.
        - Дети?
        - Мы ждем первенца.
        - Как замечательно. Мальчика или девочку?
        - Мы не знаем.
        - Значит, будет сюрприз.
        - Да.
        - Я не убил ни одной беременной женщины.
        Харальдссон вдруг почувствовал некоторую неуверенность. До сих пор все шло отлично. Первый контакт, поболтать о банальностях, заставить Хинде расслабиться, чтобы потом перевести разговор на Госкомиссию. Но его последнее замечание обескуражило и немного напугало. Значит ли это, что Хинде не мог даже помыслить убить беременную женщину или что ему просто не представился случай? Харальдссон ощутил дрожь. Этого он знать, пожалуй, не хочет. Пора переводить разговор на то, что ему надо.
        - С вами хочет побеседовать Государственная комиссия по расследованию убийств, - произнес он как можно обыденнее.
        Вот оно.
        Истинное дело посетителя.
        Впервые за время беседы у Эдварда в глазах появился неподдельный интерес. Он выпрямился на стуле, и его несколько вялый взгляд тотчас стал острым. Настороженным. Проницательным.
        - Они здесь?
        - Нет, но появятся через день или два.
        - Что им надо?
        - Они не сказали. А вы как думаете?
        Хинде проигнорировал вопрос.
        - Но они хотели со мной поговорить?
        - Да. Что им может быть нужно?
        - Кто придет?
        - Их зовут Ванья Литнер и Билли Русэн.
        - И они хотели, чтобы я обо всем этом знал?
        Харальдссон сбился с мысли, засомневался, задумался. Возможно, нет… Его план состоял в том, чтобы рассказать о намерении Госкомиссии посетить Хинде и надеяться, что тот откроет, почему они проявляют к нему интерес. Если, конечно, знает. Тогда Харальдссон смог бы немножко помочь Госкомиссии. Полицейский всегда остается полицейским. Однако сейчас он чувствовал, что пока у него получалось не совсем по плану. Но Государственной комиссии по расследованию убийств знать об этом необязательно.
        - В общем-то, не знаю, - ответил он Хинде с серьезным видом. - Я посчитал, что вы имеете право знать, но когда они появятся, вам, пожалуй, необязательно говорить им, что вы уже слышали о том, что они придут. От меня. Вам же известно, каковы бывают полицейские.
        Он закончил с широкой улыбкой из серии «мы против них». Улыбкой заговорщика против общего врага. Эдвард улыбнулся в ответ. За последние четырнадцать лет он не улыбался столько, сколько за последние минуты. Но это того стоило. У него возникло ощущение, что начальник учреждения Тумас Харальдссон может однажды оказаться ему полезным.
        - Да, я точно знаю, каковы бывают полицейские. Можете не беспокоиться, я ничего не скажу.
        - Спасибо.
        - Но вы мой должник.
        Харальдссон подошел к двери и постучал. Он бросил последний взгляд на мужчину за столом, снова уставившегося на окна. Через несколько секунд дверь открыли снаружи, и Харальдссон покинул безликую комнату для свиданий с сознанием того, что разговор получился совсем не таким, как он ожидал, и ощущением, что Хинде получил больше информации, чем он. Пожалуй, не очень хорошо. Но и никакой катастрофы, уговаривал он себя.
        Госкомиссия никогда не узнает о том, что они разговаривали.
        Он поедет, купит мороженое и возьмет напрокат фильм.
        С Хинде никаких проблем не будет.

* * *

        Поначалу Тролле не желал открывать. Себастиан слышал, как тот перемещается по квартире, но ему пришлось звонить больше пяти минут, прежде чем бывший коллега, наконец, отпер дверь и осторожно приоткрыл ее. Из маленькой щелки выглянул внимательный, налитой кровью глаз. В квартире позади лица было темно, что не позволяло различить какие-либо детали. Мимо Тролле на лестницу просочился спертый запах, отдающий старыми отходами.
        - В чем дело?
        - Ты спал?
        - Нет, в чем дело?
        - Я хочу с тобой поговорить.
        - Я занят.
        Тролле попытался демонстративно захлопнуть дверь, но Себастиан успел вовремя втиснуть в щелку носок ботинка. Он сообразил, что впервые препятствует закрытию двери, вставляя туда ногу. В кино он это видел сотни раз, но сам подобного никогда еще не делал. Ну, все когда-то происходит впервые.
        - Тебе понравится то, что я собираюсь сказать. - Себастиан сделал маленькую паузу и решил еще подсластить наживку. - У меня есть деньги.
        Щелка в дверях немного расширилась, и свет с лестницы осветил лицо мужчины. Он действительно постарел. Ему должно было быть около шестидесяти, но выглядел он лет на десять старше. Подернутые сединой волосы взъерошены, небритый, худой, исторгающий запах смеси табака с алкоголем. Тролле частенько прикладывался к бутылке еще пока работал, а теперь, пятнадцать лет спустя, без работы и семьи, это, похоже, стало его единственным занятием. Одет он был в поношенную белую футболку и длинные трусы. Ноги голые, ногти на ногах желтые, загнувшиеся и слишком длинные. Он не просто постарел. Он опустился.
        - Деньги меня не волнуют.
        - Может, и так, но иметь немного денег никогда не вредно.
        - Сколько там у тебя?
        Себастиан вытащил из внутреннего кармана куртки бумажник и достал все, что там имелось. Несколько сотенных и одну двадцатку.
        - Я делаю это не ради денег, - донеслось от Тролле, как только он почувствовал в руке купюры.
        - Знаю. - Себастиан кивнул.
        Если за последние годы Тролле не изменился полностью, то это правда. Ради денег он ничего не делал. Конечно, от дополнительного дохода он никогда не отказывался, даже будучи полицейским, но движущей силой для него являлось не вознаграждение.
        Главным для него было поиздеваться над людьми.
        Насолить им.
        Спланировать, ждать, собирать информацию, направлять ход событий и, под конец, превратить их жизнь в маленький ад.
        Истинной движущей силой Тролле было ощущение, что он делает из людей марионеток. Деньги являлись лишь приятным бонусом.
        - Можно мне войти? - спросил Себастиан, засовывая бумажник обратно.
        - Значит, ты передумал? - Тролле захохотал так, что эхо разнеслось по всей лестнице, но дверь по-прежнему не открыл. Он демонстративно прижал лицо к щели так, что оно заполнило все открытое пространство. - Старый Тролле тебе все-таки понадобился…
        Себастиан кивнул и склонился вперед, чтобы продолжать разговор более конфиденциально.
        - Да, но я не хочу обсуждать это здесь.
        - Ты никогда не был стеснительным. Можешь постоять, где стоишь. - Тролле выдал широкую, чуть ли не вызывающую волчью усмешку.
        Себастиан устало посмотрел на ухмыляющегося мужчину. С Тролле всегда было непросто, но годы и алкоголь, похоже, сделали его еще хуже. На какое-то ужасающее мгновение Себастиан увидел в дверях себя. Если бы он продолжал пить. Если бы предпочел успокаивающие наркотики, которые пробовал через год после цунами. Если бы у него не было Стефана. Если бы он не нашел Ванью. Все вдруг стало намного важнее. Всего четыре «если бы» отделяло его от Тролле Херманссона. Человека, которому нечего терять.
        - Я хочу, чтобы ты пошел до конца. Узнал все, что сможешь. Обо всей семье, включая мать. Ее зовут Анна Эрикссон…
        - Я знаю, мне известно, кто это, - перебил его Тролле. Он глубоко, чуть хрипловато вздохнул и провел рукой по щетине, словно обдумывая предложение. - Ладно. Но тогда ты должен объяснить мне, зачем?
        - Зачем что? - Себастиан подозревал, что ответ ему известен, но надеялся, что ошибается.
        - Что такого особенного в семье Эрикссон-Литнер? Почему ты преследуешь их дочь? Она ведь молодовата даже для тебя?
        - Ты бы мне не поверил.
        - Попробуй.
        - Нет.
        Увидев решительный взгляд Себастиана, Тролле понял, что это не подлежит обсуждению. Ну ладно, можно надеяться, что он все выведает в процессе. Тролле уже решил, что возьмется за работу, но Себастиан, казалось, испытывал слишком большую неловкость от темы и ситуации в целом, чтобы сразу все выложить.
        - Ты мне нравился, Себастиан. Пожалуй, только мне одному. Когда ты позвонил, я согласился только потому, что ты мне нравился. - Тролле пристально посмотрел на Себастиана слегка налитыми кровью глазами, и его взгляд можно было трактовать как уязвлено-просительный. - Друзья не имеют друг от друга тайн.
        - Ты согласился не потому, что к тебе обратился я. Ты согласился, поскольку усмотрел шанс причинить кому-то вред. Ты ловишь от этого кайф. Я тебя знаю, Тролле, так что не пытайся. Берешься или нет?
        Тролле засмеялся, теперь уже менее наигранно.
        - Ты меня не любишь. Ты здесь потому, что у тебя нет никого другого.
        - Себя можешь тоже не считать.
        Повисла тишина. Мужчины смотрели друг на друга. Затем Тролле протянул Себастиану руку, которую тот, немного поколебавшись, принял. Она была влажной. Холодной. Но рукопожатие получилось крепким. Сильным.
        - Хоть я берусь за это не ради денег, даром я не работаю.
        - Сколько ты хочешь?
        - Тысчонку. Могу сделать тебе маленькую скидку как лузеру.
        Тут Тролле поспешно закрыл дверь. Из квартиры послышался его голос:
        - Позвони мне через несколько дней.
        И все стихло. Себастиан развернулся и медленно пошел по лестнице вниз.

* * *

        Аннетт Виллэн обожала такие вечера. Уже около трех она начала готовиться морально. Ритуал всегда бывал одинаков. Сперва долгий горячий душ: она мыла волосы и намыливала тело пахнущим абрикосом мылом для пилинга, купленном в магазине «Боди Шоп». Затем слегка обсыхала в теплой ванной комнате, после чего натирала чуть влажное тело аптечным лосьоном. Она где-то вычитала, что при использовании лосьона, пока ты еще не до конца высох, влага задерживается в теле и способствует глубокому размягчению. Далее она надевала халат и босиком направлялась в гостиную, совмещенную со спальней. Конечно, Аннетт могла бы переехать в единственную имевшуюся в квартире спальню, но она принадлежала сыну, и хотя он съехал, Аннетт не хотела превращать ее в свою. Эта комната была ее единственной надеждой на то, что сын когда-нибудь вернется.
        Будет снова нуждаться в спальне.
        Нуждаться в ней.
        Если бы она вынесла оттуда вещи сына, это сделало бы его уход слишком наглядным и реальным.
        Аннетт открыла шкаф и начала осторожно вынимать оттуда блузки, юбки, платья и брюки. Однажды она достала даже костюм, купленный, чтобы идти на собеседование, на которое так и не пошла. Но он выделялся, точно разодетый и неуверенный гость на праздничном ужине, и после краткой гастроли всегда оставался в одиночестве висеть на вешалке. Она разложила предметы одежды по кровати, а те, которым не хватило место, разместила на трехместном диване и на журнальном столике. Потом она встала посреди комнаты и принялась впитывать распростертые перед ней различные краски, формы и материалы, ощущая контроль над ними. За пределами квартиры она, возможно, была персоной незначительной, но здесь и сейчас все решала она. Перед ней лежала ее жизнь, жизнь, которую она вскоре начнет жадно перебирать и примерять.
        Почувствовав себя готовой, Аннетт вышла в прихожую, сняла зеркало, отнесла его в гостиную-спальню и прислонила к стене. Отступив на несколько шагов назад, она посмотрела на себя - свежевымытую, в чуть коротковатом розовом халате, который сын подарил ей на сорокалетие. Каждый раз ее потрясало то, как она постарела. Не только волосы стали более жидкими и тусклыми, но и вся она в целом. Аннетт давно уже прекратила стоять перед зеркалом обнаженной. Слишком удручающим стало встречаться с собой, поскольку время столь заметно давало себя знать. Своего тела она не стыдилась. У нее всегда были женственные формы и отсутствовали проблемы с весом. Нет, она была по-прежнему изящна, с красивыми ногами и пышной тугой грудью, но вот кожа с каждым годом становилась более блеклой и менее упругой. Она будто бы постепенно сжималась, как слишком долго пролежавший на солнце персик, независимо от того, сколько бы пилинга, антивозрастных и разглаживающих морщин средств Аннетт ни применяла. Это ее пугало. Особенно потому, что она чувствовала, что время еще только начало над ней работать. Ему оставалось еще многое, и
однажды она встанет здесь и не узнает себя. А ведь ей скоро предстоит начать жить.
        Всерьез. По-настоящему.
        Чтобы освободиться от этих мыслей, она начала примерять одежду. Все предстояло попробовать со всем, проверить каждое сочетание и возможность. Кем бы ей хотелось быть сегодня?
        Если ей хотелось выглядеть моложе, она могла стать небрежной девушкой в джинсах и слишком свободном свитере или личностью артистического склада в коротком черном платье с чуть слишком смелыми кружевами. Эту роль Аннетт очень любила. Особенно, когда осмеливалась наносить на губы темную помаду. Она чувствовала, что одетая в черное девушка получилась бы совсем потрясающей, если бы у нее хватило мужества вдобавок к одежде выкрасить в черный цвет волосы. Но на это Аннетт не решалась. А наряд этого вроде бы требовал. Поэтому он, как всегда, снимался. Заменялся более аккуратной белой блузкой, немного в деловом стиле, и темной юбкой. Эта женщина Аннетт тоже нравилась. Вневременная, именно как ей того хотелось. Однако и она требовала слишком многого. Обилия волос. Лучших форм. Лучшей осанки. Всего получше. Возможно, позже. Скоро. Вещи сменяли друг друга. Черная блузка с белыми брюками, джинсы с чересчур свободным свитером, платье с кофтой. Аннетт обожала встречаться с различными личностями, висевшими и ожидавшими ее в темном платяном шкафу. Женщины подходили к зеркалу. Новые женщины, лучшие женщины,
интересные женщины. Только не Аннетт. Всегда кто-нибудь другой. В этом-то и заключалась проблема. Как бы ей ни нравились стоявшие перед ней женщины, она никогда не позволяла им выйти из зеркала. Уверенность и игра постепенно сменялись раздумьями и опасениями. Ее выбор становился трусливее и скромнее. Ритуал занимал полдня, и она всегда шла от излишеств и пестроты по линии умаления как себя самой, так и своей одежды.
        Под конец у нее, как всегда, осталось три варианта.
        Черная блузка. Белая блузка. Или водолазка.
        Непременно с джинсами.

* * *

        Где искать Себастиана, Стефан знал. В их беседах постоянно повторялись два места - перед зданием полиции или квартирой Ваньи, поэтому он решил начать оттуда. Было уже больше восьми часов, следовательно, здание полиции казалось менее надежным вариантом. Позвонив в справочное, Стефан быстро получил адрес Ваньи Литнер - Сандхамнсгатан, 44, - и задал его GPS своей машины. Время начинало поджимать. Встреча группы начиналась в девять, и действовал он вообще-то наперекор собственным принципам. У него все строилось на добровольности. Человек должен сам решать, участвует он или нет. Это важно. Однако Себастиан - случай особый. Знания словно бы мешали ему. Он намеренно выбирал неверное решение. С таким типом пациентов Стефану сталкиваться уже доводилось. Чаще всего ему приходилось просто отпускать их. Но Себастиана он все-таки считал кем-то вроде друга. Какими бы сложными их отношения ни были. В таких случаях приходилось иногда отступать от принципов. Ведь если Стефан отпустит его, кто же тогда попытается поймать Себастиана в свободном падении?
        Стефан припарковался немного поодаль от дома 44 и пошел дальше пешком. Он осмотрелся в утопающем в зелени жилом районе. Дома стояли рядами, но не слишком плотными, явно с мыслью о близости к природе. Перед входом в сорок четвертый на специальной стоянке стояло несколько взрослых и детских велосипедов. Стефан остановился, пытаясь вычислить, какое место выбрал бы сам, если бы хотел спокойно наблюдать за находящейся повыше квартирой. Решил, что максимально далекое от дороги и скрытое от посторонних глаз. Позади дома имелся небольшой пригорок, поросший лиственными деревьями. Зеленые кусты служили надежной защитой, и Стефан понял, что явно выбрал правильно, когда из-за самого большого дерева внезапно выглянул Себастиан Бергман с испуганным лицом.
        - Какого черта ты здесь делаешь? - буркнул Себастиан.
        Стефан с трудом подавил смех, увидев злобно уставившегося на него из листвы мужчину. Он походил на подростка, которого застали за тем, что он втихаря покуривает.
        - Мне хотелось посмотреть на тебя в твоей новой домашней обстановке.
        - Прекрати. Уходи отсюда, пока тебя кто-нибудь не увидел.
        Стефан покачал головой и еще больше проявил свое присутствие, демонстративно сделав несколько шагов и встав на открытой полянке перед Себастианом.
        - Только если ты последуешь за мной. Твоя групповая терапия начинается через полчаса.
        - Ты что, уже не придерживаешься никаких правил? А как же добровольность? - Себастиан посмотрел на него еще более сердито.
        - Она не распространяется на мужчин средних лет, которые шпионят из рощи за молодыми женщинами, утверждая, будто они их дочери. Ты идешь?
        Себастиан покачал головой. У него внутри все похолодело. Его мир представлялся ему все более хрупким. Он чувствовал себя пристыженным и обнаженным, и больше всего ему хотелось перейти в наступление. Вместе с тем, что-то в стоящем перед ним мужчине на мгновение дало ему возможность посмотреть на себя глазами другого, и как он ни крутил ситуацию, ответ оставался тем же.
        Он был у Тролле.
        Отправился туда.
        Он - конченый человек.
        - Стефан, я прошу тебя. Уходи. Оставь меня в покое.
        Стефан отступил с открытого места в маленький зеленый мир, где скрывался Себастиан. Взял того за руку.
        - Я здесь не для того, чтобы нервировать тебя. Не для того, чтобы тебе стало плохо. Я здесь ради тебя. Если ты действительно хочешь, чтобы я ушел, я уйду. Но в глубине души ты знаешь, что я прав. Тебе необходимо из этого выбраться.
        Себастиан взглянул на своего терапевта и спокойно отнял у него руку.
        - Я не пойду в группу. Кое-какая гордость у меня еще осталась.
        - Осталась? - Стефан устремил на него серьезный взгляд. - Посмотри вокруг, Себастиан. Посмотри, где мы находимся.
        Себастиан даже не попытался ответить.
        Даже он не мог найти из этого выход.

* * *
        - Я говорил на прошлой неделе, что попытаюсь очистить гараж, чтобы туда опять помещалась машина. Выкинуть массу всего. Думаете, я это сделал?
        Сидевший напротив Себастиана мужчина, которого остальные звали Стигом, болтал уже больше десяти минут. Тем не менее казалось, что он еще далеко не закончил. Он продолжал разглагольствовать, будто его огромное тело содержало бесконечное количество слов.
        - Мне не хватает энергии. Я ничем не могу заниматься. Мытье посуды после еды и вынос мусора - это целые проекты. Вы же знаете, каково это, когда руки опускаются? Ничего не получается. Ничего…
        Себастиан кивнул. Не в знак согласия, он через три секунды списал этого жирного мужчину со счетов как неинтересного и перестал слушать, но где-то подспудно думал, что если будет утвердительно кивать, то, возможно, человек-махина поймет, что добился своего, и нет необходимости дальше приводить примеры, описывая свою полную безынициативность группе. Этому пестрому сборищу индивидов с отклонениями, которые, по мнению Стефана, могли его спасти. Четыре женщины и двое мужчин, не считая Стефана и его самого. Стиг сделал глубокий вдох и уже собрался продолжить свое длинное выступление, но тут вмешался Стефан. Себастиан испытал колоссальную благодарность, хотя по-прежнему страшно злился на него.
        - Но ведь у тебя диагностировали легкую депрессию. Ты сходил к врачу за лекарством?
        Стиг покачал в ответ головой, и на секунду показалось, что он этим удовольствуется. Но затем он сделал глубокий вдох, который Себастиан за пятнадцать минут уже сумел возненавидеть.
        Вдох превращался в звуки.
        Звуки в слова.
        В слишком большое количество слов.
        - Мне вообще-то не хочется есть массу таблеток. Однажды я попробовал и получил вот такую реакцию…
        Себастиан отключился от болтовни Стига, широко зевнув. Как они выдерживают? Остальные, молча сидящие вокруг него. Разделяют они его раздражение или просто ждут своего шанса беспрепятственно делать глубокие вдохи, а потом слишком долго рассказывать о своих неинтересных жизнях? Не могут же они всерьез интересоваться банальными проблемами друг друга? Себастиан попытался привлечь внимание Стефана сердито умоляющим взглядом, но тот, казалось, был полностью поглощен тем, что слушал Стига. Спасла его худенькая, едва заметная женщина в белой блузке и джинсах, сидевшая напротив него. Подавшись вперед, она почти шепотом прервала монотонные разглагольствования Стига.
        - Но если это поможет тебе начать действовать, наверное, все-таки стоит попробовать лекарство. Ведь в получении помощи таким путем нет ничего постыдного.
        Остальные члены группы закивали и согласно забубнили, и Себастиан не мог определить, радуются ли они тому, что место на сцене занял кто-то другой, или соглашаются с тем, что она сказала. Себастиан пристально посмотрел на нее. Возраст неопределенный, но за сорок, худенькая, почти маленькая, с темными, негустыми волосами и едва заметным макияжем. Одета просто, но украшение на шее слишком большое, и она нервно перебирает его пальцами. Перед тем как продолжить, она пыталась встретиться с кем-нибудь взглядом. У Себастиана возникло ощущение, что ей хочется обратить на себя внимание, но она толком не решается занять место. Ее слишком много раз подавляли? Привыкла, что ей затыкают рот? Он ободряюще улыбнулся ей и попытался поймать ее внезапно ставший ускользающим взгляд.
        - Мне это знакомо, - сказала она. - Такое чувство, будто вещи просто остаются лежать, будто руки ни на что не способны.
        Себастиан продолжал улыбаться ей, внезапно осознав, что этот вечер может дать больше, чем он предполагал.
        - Именно, Аннетт, - поддержал ее Стефан. - Если ты зашел в тупик, надо отваживаться пробовать новые пути. Ты ведь действительно так и поступила.
        Аннетт согласно кивнула и продолжила говорить. Себастиан видел, как она вырастает от поддержки, как решается занять больше места и изложить текст. Слушая, как она говорит, он подумал, что они со Стефаном хорошо друг друга знают. В ее словах он узнавал слова Стефана. Она далеко не новичок. Пациентка, так долго проходившая терапию, что начала говорить, как терапевт. Поддержка и фамильярное кивание со стороны Стефана подтверждали его теорию. Маленькая незаметная Аннетт долго ходила к Стефану. Себастиан улыбнулся про себя. Стефан печется о своих пациентах. Он сам испытал на себе эту слабость Стефана несколько часов назад, когда тот забрал его из-под дерева перед домом 44 на Сандхамнсгатан.
        Заботится многовато для истинного профессионала.
        Многовато для того, чтобы быть по-настоящему полезным.
        Маленькая незаметная Аннетт определенно из тех, о ком он печется. Кого любит. Себастиан видел это по их взаимодействию. Вот она, ахиллесова пята Стефана.
        Себастиан снова улыбнулся темноволосой женщине. Замечательно. Все встало на свои места, и он вдруг понял, как покажет Стефану, что Себастиана Бергмана нельзя безнаказанно подвергать групповой терапии.

        Когда группа просидела кружком семьдесят пять минут, наконец настало время обязательного кофе перед расставанием. Подводя итоги вечера несколькими точно выбранными клише о благотворной силе присутствия и социального участия, Стефан пытался взглядом дать Себастиану понять, что тот не внес своей лепты ни по одному из пунктов. Себастиан зевнул в ответ. Когда они встали, он быстро переместился поближе к кофейному столу и женщине. Стефан завяз в дискуссии со Стигом и мужчиной помоложе, который на протяжении всего вечера упорно называл алкоголь «пойлом», а свою жену - «бабой» или «начальством». Сочтя их подходящей компанией для Стефана, Себастиан посмотрел в сторону Аннетт, которая миновала кофейный стол, ничего не взяв, и, похоже, собралась уходить. Себастиан устремился за ней.
        Аннетт двинулась к выходу, сомневаясь, стоит ли ей оставаться на кофе. Обычно она оставалась, считала это прекрасным завершением таких вечеров. Она посещала их дольше всех остальных. Была важна. Стефан однажды назвал ее настоящим профессионалом групповой терапии, и хотя слова эти были сказаны в шутку, она носила их в душе несколько недель.
        Она.
        Профессионал.
        Такого ей больше нигде не говорили. Здесь ее место, она знала. Сидя в кружке, она осмеливалась выступать, показываться, проявлять себя, а потом, за кофе, ей очень нравилось ловить комментарии других участников и давать положительную оценку их вкладам во время вечера. Но сегодня все было по-другому. Из-за нового мужчины, оказавшегося напротив нее. Его взгляды влияли на нее. Сперва он ее испугал. Потом ей стало любопытно. Он словно бы смотрел сквозь нее, описать это иначе она не могла. Когда она заговорила, он слушал, наблюдая за ней. Не пренебрежительно, а, скорее, эротично, будто раздевая ее, правда, не сексуально, а интеллектуально. Она не могла подобрать слов для своего ощущения. Прежде она его никогда не испытывала.
        Он смотрел на нее. По-настоящему.
        Это возбуждало и одновременно пугало, и когда Стефан завершил вечер, Аннетт решила сразу идти домой. Впрочем, она заметила, что идет к выходу не столь быстрым шагом, как следовало бы. Одной ее части хотелось испытать это еще раз и снова встретиться с ним взглядом. Другая же часть хотела просто бежать. Уголком глаза она видела, что мужчина движется к ней. Уверенно. Целенаправленно. Она поняла, что он хочет пообщаться с ней. Необходимо подготовиться. Она пожалеет, если все-таки не попытается сказать несколько слов. За весь вечер он не произнес ни слова. А сейчас заговорил.
        - Послушай, неужели ты не выпьешь чашечку кофе?
        Его голос ей понравился.
        - Я не знаю… я… - Аннетт поспешно думала. Проявить безразличие ей не хотелось, но неуверенность и нерешительность тоже. Она хотела остаться на кофе, теперь хотела, но как это сказать? Он ведь остановил ее почти в дверях.
        - Давай, на одну чашку и миндальную корзиночку из пакетика у тебя времени, наверное, хватит?
        Он спас ее. Понял, что она уходит. Уговаривает ее остаться. Отказаться было бы прямо-таки невежливо. Она благодарно улыбнулась ему.
        - Да, пожалуй.
        Они бок о бок вернулись обратно к кофейному столу.
        - Меня зовут Себастиан Бергман, - сказал мужчина рядом с ней, протягивая ей руку, и она пожала ее, как ей показалось неуклюже, но его рука была теплой, а улыбка, если возможно, еще теплее.
        - Аннетт Виллэн. Приятно познакомиться.
        Казалось, вся ее неуклюжесть исчезла, когда он немного задержал ее руку. Он смотрел на нее, и она чувствовала, что ее не просто видят. Больше того. Он видит в ней того человека, каким ей хотелось быть.
        - Ты сегодня не очень много говорил, - произнесла она, пока он наливал ей из термоса кофе.
        - Разве я вообще что-то сказал? - отозвался он, продолжая улыбаться.
        Аннетт покачала головой.
        - Думаю, нет.
        - Я больше слушатель.
        - Это необычно. Приходить сюда, чтобы слушать. Большинство стремится рассказывать.
        Аннетт сделала несколько шагов в сторону от кофейного стола. Сейчас ей не хотелось, чтобы ей мешали. Себастиан последовал за ней, решив продемонстрировать интерес.
        - Как давно ты в этой группе?
        Аннетт задумалась, стоит ли говорить правду. Что она уже не помнит. Нет, это прозвучало бы патетически. Слабо. У него создалось бы о ней ложное впечатление. Он вынесет о ней поспешное суждение. Она решила солгать. По крайней мере, о времени.
        - Приблизительно полгода. Я развелась, осталась без работы, и еще сын встретил свою любовь и переехал в Канаду. Я очутилась в некоем… вакууме.
        Слишком много, слишком рано. Он не спросил, почему она здесь, только как давно. Аннетт пожала плечами, словно желая преуменьшить свои проблемы.
        - Мне требовалось говорить об этом. Но я постепенно сокращаю количество посещений, - поспешно добавила она. - Надо ведь идти дальше. Правда? - Она улыбнулась ему.
        Себастиан на секунду посмотрел в сторону Стефана, который по-прежнему был поглощен дискуссией с теми двумя мужчинами. Он задержал на них взгляд, и у Аннет вдруг возникло ощущение, что ему уже наскучило, что он ищет повод извиниться, чтобы пойти дальше, и что их общение скоро закончится. Она задышала тяжелее. Ее охватила легкая паника, исходившая от глубочайшего страха, - что бы она ни делала, как бы ни старалась, она обречена на вечное одиночество.
        Но тут он снова обернулся к ней, обаятельная улыбка вернулась.
        - А ты сам почему здесь? - продолжила Аннетт тоном, который представлялся ей очень естественным и непринужденным.
        - Стефан думал, что мне это может что-нибудь дать.
        - Почему он так думал? Что с тобой произошло?
        Прежде чем ответить, Себастиан огляделся.
        - Я полагаю, мы еще не дошли до этого. В наших отношениях.
        - Нет?
        - Нет, но, возможно, дойдем.
        Прямота его ответа поразила ее. Поразила и обрадовала.
        - Ты имеешь в виду здесь, в группе?
        - Нет, я имел в виду где-нибудь в другом месте, где будем только ты и я.
        Его самоуверенность ее восхитила. Она почувствовала, что не в силах сдержать улыбки, но отважно посмотрела ему в глаза.
        - Ты со мной заигрываешь?
        - Немного. Ты против?
        - Большинство приходит сюда не для того, чтобы с кем-то познакомиться.
        - Отлично, значит, конкуренция меньше, - ответил он, делая маленький, но очевидный шаг ближе к ней. Она ощутила запах его лосьона после бритья. Он понизил голос. - Но я могу уйти отсюда, если ты считаешь, что я перехожу границу приличия.
        Аннетт воспользовалась шансом. Дотронулась до его плеча и сообразила, как давно в последний раз касалась другого человека.
        - Нет, не надо. Только знай, что я тоже хороший слушатель.
        - Я в этом не сомневаюсь. Но я не хочу говорить.
        В этот раз она тоже не отвела взгляда. Его мужество передавалось ей.
        Себастиан кивнул Стефану, когда они с Аннетт уходили.
        Получилось слишком легко.
        Но сойдет.

        Они взяли такси и уже через несколько минут начали целоваться. Поцелуи Аннет были осторожными. Она не давала ему прикоснуться к ее языку. Чувствовала себя неловкой и неуверенной. Она знала, что он это заметил. Знала, что плохо целуется. Но ей хотелось и вместе с тем не хотелось. Где-то в глубине души она не осмеливалась до конца поверить в то, что ласкающий ей шею мужчина действительно хочет ее. Возможно, он прервет поцелуй и посмотрит на нее. Не тепло и со страстью, а презрительно и холодно. Снова улыбнется ей, но на этот раз зло. Спросит, что она, по ее мнению, может ему дать, и сам ответит очевидное: «Ничего». Если она не отдастся ему полностью, то сможет убедить себя в том, что для нее это тоже не было важным. Тогда не будет так больно, когда он ее оставит. Раньше это срабатывало.
        Себастиан почувствовал, как Аннетт застыла, когда его рука скользнула по ее телу. Но она не оттолкнула ее. «Сексуальная невротичка», - подумал Себастиан и немного поразмышлял над тем, не лучше ли ему выпрыгнуть из машины и откланяться. Однако в Аннетт имелось что-то притягательное. Ее уязвимость зажигала его, заставляя забыть свою собственную, и подпитывала его эго. В конечном счете ему наплевать, если она не может расслабиться и получать удовольствие. Он здесь не ради нее. Она - развлечение.
        Сносное завершение хренового дня.
        Часть плана мести.
        Он снова поцеловал ее.

        Ее квартира находилась в районе Лильехольмен, в пяти минутах от нового торгового центра, с видом на шоссе Эссингеледен. Только дома она, казалось, смогла немного расслабиться. По всей гостиной валялась одежда. Аннетт, извинившись, поспешно очистила кровать от вещей и выбежала из комнаты с охапкой одежды в руках.
        - Не надо ради меня устраивать уборку, - сказал Себастиан, усаживаясь на кровать и снимая обувь.
        - Я не знала, что ко мне кто-то зайдет, - донесся ее голос.
        Себастиан стал осматриваться. Обычная гостиная, но с деталями, кое-что рассказывающими о хозяйке. Во-первых, у стены под окном довольно большая односпальная кровать. Войдя в квартиру, он заметил, что здесь есть еще одна комната. Почему она не спит там? Она сказала, что живет одна. Над щелью для почты на входной двери только одна фамилия.
        Во-вторых, собрание мягких игрушек на стеллаже. Животные всех цветов и размеров. Мишки, тигры, дельфины, кошки. Мягкие животные и небольшой перебор подушек, пледов и одеял. Вся комната сигнализировала о стремлении к надежности, желании иметь защищающий, мягкий и уютный кокон, куда не может проникнуть холодная и суровая действительность. Себастиан посмотрелся в прислоненное к стене зеркало. Она только что пригласила к себе эту холодную, суровую действительность. Только еще об этом не знает.
        Себастиана стало потихоньку интересовать, что же в ее жизни явилось причиной неуверенности в себе и преувеличенного стремления к надежности? Травма, неудачная связь, неправильный жизненный выбор или кое-что похуже - насилие, извращения в отношениях с родителями? Он не знал, и у него не было сил на то, чтобы узнавать. Ему хотелось секса и несколько часов сна.
        - Можно я вынесу зеркало? - спросил он, поднимая его.
        Его почти пугало что-то в том, чтобы смотреть на себя, лежащего с ней в этой комнате. Страсть к сексуальным экспериментам исчезла, и он осознал, что предпочел бы, чтобы они залезли вдвоем под одеяло и перед продолжением погасили свет.
        - Вынеси его в прихожую, - сказала она, как он думал, из ванной комнаты. - Я обычно вношу его, когда примеряю одежду.
        Себастиан вынес зеркало в прихожую и быстро нашел гвоздь, на котором оно обычно висело.
        - Ты любишь одежду?
        Услышав ее голос, Себастиан обернулся. Другой голос. Она надела черное сексуальное кружевное платье и подкрасила губы темной помадой. И выглядела другой женщиной. Такой, на которую обращают внимание.
        - Я обожаю одежду, - продолжила она.
        Себастиан кивнул.
        - Ты в этом очень красивая. Действительно красивая. - Он говорил искренне.
        - Ты так считаешь? Это мое любимое платье.
        Она подошла и поцеловала его. Подключив язык. Себастиан ответил на поцелуй, но теперь роль ведущего играла она. Он не мешал ей. Она самовыражалась. Он попытался снять с нее платье, чтобы соприкоснуться с ней телом. Ей же хотелось остаться в платье. У него возникло ощущение, что для нее это важно.
        Заняться любовью в платье.

* * *

        Урсула заканчивала по третьему кругу читать предварительный отчет о вскрытии Катарины Гранквист, когда по дверному косяку постучали, и в Комнату засунулась идеально причесанная голова Роберта Абрахамссона, того из начальников отдела наружного наблюдения, которого она переносила хуже всего.
        - Теперь вам, черт подери, придется всерьез заняться вашим дерьмом.
        Урсула, оторвавшись от чтения, посмотрела на него вопросительно.
        - Журналисты уже начали звонить даже мне, - продолжил Абрахамссон. - Говорят, что вы тут просто не берете трубку.
        Урсула сердито смотрела на слишком загорелого мужчину в немного узковатом пиджаке. Она ненавидела, когда ее отвлекают. Особенно этот тщеславный Роберт Абрахамссон. Даже если это оправдано. Поэтому она ответила максимально кратко.
        - Обсуди это с Торкелем. Прессой занимается он. Тебе это известно.
        - А где он?
        - Не знаю. Поищи.
        Урсула вернулась к отчету в надежде, что достаточно четко дала Роберту понять, что ему надо уйти. Однако тот в ответ сделал несколько решительных шагов в ее сторону.
        - Урсула, ты наверняка очень занята, но когда они начинают звонить мне по поводу вашего дела, это может означать две вещи: либо вы недостаточно общаетесь с ними, либо они нашли какой-то угол зрения, на который хотят нажать. В данном случае, вероятно, и то и другое.
        Урсула устало вздохнула. Она отличалась в команде тем, что всегда игнорировала то, что пишут газеты; любую информацию, которая могла повлиять на ее способность рационально истолковывать доказательства, она стремилась сводить к минимуму. Тем не менее она понимала, что это не очень хорошо. Госкомиссии хотелось как можно дольше избежать объединения трех убийств женщин в горячую новость под заголовками типа: «Серийный убийца в Стокгольме». Сдерживание возможностей журналистов к спекуляциям было одним из основополагающих моментов стратегии Торкеля. Когда пресса вмешивается в игру и начинает гоняться за сенсациями, может произойти все что угодно. Особенно внутри организации. Тогда это вдруг становится политикой, а политика может роковым образом сказываться на расследовании. Тогда требуется действовать «мощно» и «показывать результаты», что в худшем случае приводит к тому, что меньше думают о количестве доказательств, а больше о том, чтобы оправдать доверие.
        - Кто звонил? - спросила она. - Дай мне их номера, и я прослежу за тем, чтобы Торкель с ними связался.
        - Звонил только один. Пока. Аксель Вебер из «Экспрессен».
        Услышав имя, Урсула откинулась на спинку стула с преувеличенно радостной улыбкой.
        - Вебер! Но ведь есть и третья причина, по которой он позвонил именно тебе, не правда ли?
        Лицо Роберта сильно покраснело. Он погрозил Урсуле указательным пальцем в точности, как учитель в каком-нибудь фильме пятидесятых годов.
        - Это было недоразумение, ты же знаешь. Начальника управления удовлетворили мои объяснения.
        - В таком случае они удовлетворили его одного. - Урсула вновь наклонилась вперед, став внезапно серьезной. - Ты сдал Веберу информацию. При расследовании убийства.
        Роберт посмотрел ей в глаза с упорством во взгляде. Уступать он не собирался.
        - Можешь думать, что угодно. Мы работаем в двадцать первом веке, необходимо учиться сотрудничать с прессой. Особенно в сложных случаях.
        - Особенно если твою фотографию печатают на седьмой странице и ты за хлопоты предстаешь неким героем.
        Урсула замолчала, почувствовав, что скатывается к мелочности, к дешевке, но сдержаться не смогла.
        - Я узнаю твой пиджак, но тогда ты, вероятно, был более худым. Тебе надо думать, чем набиваешь живот, ты же знаешь, что камера добавляет пять килограммов.
        Роберт расстегнул пиджак, и она увидела, как у него почернели от злости глаза, и что он, похоже, готовится к ответной атаке, но он, все-таки сумев подавить сильнейшее возмущение, направился к двери.
        - Я просто подумал, что вам следует знать.
        - Мило с твоей стороны, Роберт, - не унималась Урсула. - Если Вебер напишет что-нибудь необычайно осведомленное об этом деле, мы будем знать, откуда у него информация.
        - Я ничего не знаю о вашем деле.
        - Ты здесь. Ты видел нашу доску.
        Роберт в ярости развернулся и ушел. Урсула слышала, как он сердито протопал по коридору и скрылся в конце за стеклянной дверью. Для начала Урсула подошла к двери и выглянула, чтобы убедиться, что он действительно ушел, а затем прошлась по практически пустому офису. Возможно, ничего страшного не произошло, но ей хотелось дать Торкелю возможность действовать быстро. Его кабинет оказался пуст. Куртки на месте нет, компьютер выключен. Который же теперь час? Она достала мобильный телефон: 23:25. Надо звонить Торкелю. Но она чувствовала внутреннее сопротивление. Идиотство, патетика, глупость.
        Но звонить действительно не хотелось.
        Ежедневно сталкиваться с ним в офисе - одно дело, работать бок о бок - вполне нормально. Но звонить ему поздно вечером… Нелогично, но она знала, почему. Она ненавидела себя за то, что вообще позволила себе размышлять на эту тему.
        Те разы, когда она звонила ему по вечерам, дело в принципе никогда не касалось работы. Если речь не шла о новом убийстве или о техническом прорыве в ведущемся расследовании. А тут ни то и ни другое. Ситуацию с Вебером можно обсудить с Торкелем и завтра. По вечерам она звонила ему только, когда хотела позвать его к себе в гостиничный номер. Или пойти к нему. Она звонила, когда нуждалась в нем. Поэтому-то она и колебалась. Нужен ли он ей? В последнее время она начала задаваться этим вопросом. Вынуть ноги из их тайной связи оказалось легче, чем она предполагала, и поначалу это действительно казалось освобождением. Упрощением. Она сконцентрировалась на Микаэле и отсекла другую часть своей жизни. Торкель был профессионалом, поэтому на рабочих отношениях это никак не сказалось. Они все равно хорошо работали вместе. Поначалу ей казалось, что она ощущает взгляды Торкеля, но поскольку она оставляла их без внимания, они стали возникать все реже. Это укрепило ее в решении, что она поступила правильно.
        Но она думала о нем.
        Больше и больше.

        Урсула вернулась в Комнату, собрала отчет о вскрытии вместе со своими вещами и спустилась на лифте в гараж. У нее пропало желание работать сверхурочно. Ей требовалось решить проблему с Вебером, переправить ее Торкелю, чтобы это стало его головной болью, а не ее. У них существовал четкий принцип общения с прессой. Высказывается один человек. Всегда Торкель. В других отделах за связь с прессой отвечали специальные сотрудники, но Торкель отказался от этого. Он хотел иметь полный контроль.
        В гараже автоматически зажглись световые трубки, когда она открыла тяжелую металлическую дверь и двинулась к стоявшей чуть подальше машине. Машина стояла в принципе в полном одиночестве.
        Посреди ночи, посреди лета.
        Урсула открыла машину, села, вставила ключ в замок зажигания и повернула. Машина сразу завелась.
        Звонить Торкелю вечером не хотелось. Это слишком напоминало о прошлом. О гостиницах в других городах. Он это неверно истолкует. Подумает, что она звонит по другому поводу. Она заглушила мотор. Посидела неподвижно, погрузившись в мысли. Хотя имеет ли это какое-нибудь значение? Ну и пусть он так подумает. Пусть думает, что хочет. Речь ведь идет о деле, связанном с работой, она расскажет о Вебере. И больше ничего. Она решила лучше послать смс. Достала мобильный телефон и быстро написала:
        «Нас разыскивает Вебер из „Экспрессен“. Явно звонил мн. раз, по словам Р.А. из наружки». Урсула отправила и положила трубку на соседнее сиденье, но не двинулась с места. Она думала о том, что Микаэль сказал ей пару дней назад:
        «Всегда на твоих условиях, Урсула. Всегда».
        Это было и справедливо, и нет. Она действительно старалась измениться. Даже порвала с любовником.
        Изначально, правда, не ради Микаэля, а потому что разозлилась и почувствовала себя преданной. Но потом получилось, что ради него. Поскольку он этого заслуживал. Или это соответствовало действительности? Она откинулась на спинку сиденья, устремив пустой взгляд в унылый гараж. Через несколько минут световые трубки погасли. В целях экономии энергии они работали от датчиков движения. Урсула сидела в почти полностью темном гараже, который лишь чуть-чуть освещался зелеными табличками аварийных выходов по углам и дисплеем лежащего рядом с ней телефона. В темноте дисплей слабо светился внутри машины блекло-голубым светом. Постепенно он погас, и стало совсем темно. Слова Микаэля не выходили у нее из головы.
        На твоих условиях.
        Всегда на твоих условиях.
        Но она ведь действительно старалась достичь единения с мужем. Точки, где условия исходят от обоих. Поездки на выходные. Ужины. Ванны с пеной. Но, по правде говоря, то, что на поверхности было приятным, романтичным и расслабляющим, на самом деле оказывалось для нее слишком мелким. Это столь разительно проявилось во время последней поездки в Париж. Они ходили, взявшись за руки, и разговаривали. Совершали долгие прогулки по романтическим бульварам, бродили вокруг восхищающей туристов базилики Сакре-Кёр, искали романтические заведения со слишком старым путеводителем по ресторанам в руках.
        Все, что следует делать в Париже.
        Все, что следует делать, если вы пара.
        Но к ней это отношения не имело.
        Она чувствовала себя в мягком мире угловатой. Формой, которая не совсем вписывалась в то, что называется отношениями. Ей требовалось расстояние. Требовался контроль. Иногда близость. Но лишь иногда. Когда ей хотелось. Но тогда уж она нуждалась в ней. Основательно. Именно это он и имел в виду. Микаэль, так хорошо ее знавший.
        Ее прервал снова зажегшийся в гараже свет, и она увидела, как в гараж вошел Роберт Абрахамссон с портфелем в руке. Ее раздражало даже то, как он идет. Намеренно ловко. Будто демонстрирует летнюю коллекцию, а не направляется к своей машине около полуночи в грязном парковочном гараже. Он уселся в черный «Сааб» чуть поодаль и уехал. Урсула подождала, пока он скроется из вида, а затем завела машину, включила режим движения и поехала.
        Надо добраться до дома, пока не будет слишком поздно.

* * *

        Торкель немного поразмышлял над тем, что ему делать с полученным от Урсулы смс. Аксель Вебер - толковый журналист, и если он подключился, то обязательно увидит связь между убийствами, это лишь вопрос времени. Возможно, он уже ее увидел. Торкель сел за компьютер и проверил, нет ли чего-нибудь на домашней странице «Экспрессен», но главной новостью там по-прежнему оставалась жара. Только прокрутив четыре статьи, он смог прочесть о последнем убийстве.
        Значит, пока ничего. Но Вебер разыскивал его. Торкель достал мобильный телефон. Было бы менее удивительным, если бы он перезвонил в рабочее время, но уж лучше узнать, до чего додумался Вебер, прежде чем это попадет в печать. Номер журналиста был у него в телефонной книжке. Ответил он сразу.
        - Вебер.
        - Здравствуй, это Торкель Хёглунд из Госкомиссии по расследованию убийств. Ты меня искал.
        - Да, как хорошо, что ты позвонил. Я только что вернулся из несколько преждевременного отпуска и… увидел, что убили трех женщин.
        Никакой непринужденной болтовни. Прямо к делу. Торкель молчал. Отпуск. Это объясняет, почему Вебер не связал убийства раньше.
        - В течение одного месяца, - не услышав ответа, продолжил Вебер.
        - М-да…
        - Я имею в виду в Стокгольмском регионе. Когда я немного разузнал, то показалось, что преступник один и тот же, а раз подключилась Госкомиссия, то… Ну, меня интересует только, можешь ли ты что-нибудь об этом сказать?
        Торкель поспешно соображал. У него есть два варианта. Подтвердить или не комментировать. Торкель старался откровенно не лгать прессе, если только этого не требовало расследование. А сейчас не требовало. На самом деле он уже подумывал о пресс-конференции. Выдать ограниченное количество информации, чтобы попытаться получить немного идей. Какие-нибудь новые ключи к разгадке. Однако ему хотелось получше подготовиться, продумать, какие сведения стоит выдавать. Он отнюдь не хотел говорить слишком много. Поэтому сказал:
        - Я не могу это комментировать.
        - Ты не хочешь подтверждать, что речь идет о серийном убийце?
        - Да.
        - Хочешь опровергнуть?
        - Без комментариев.
        Торкель знал и Вебер тоже, что не опровергать и не комментировать равносильно тому, что подтвердить, но никто никогда не сможет сказать, что Торкель выдал прессе информацию. Да ему этого и не требовалось делать. Существовало много других полицейских, которые с удовольствием выдавали сведения. Не в его команде, но в их здании. Настолько много, что это стало проблемой при конфронтации свидетелей и допросах.
        Слишком многие знали чересчур много на слишком ранней стадии.
        - Я собираюсь завтра утром созвать пресс-конференцию.
        - Зачем?
        - Узнаешь, если придешь.
        - Приду. И пойду дальше с теми сведениями, которые у меня имеются.
        - Я знаю.
        - Спасибо за то, что позвонил.
        Торкель положил трубку. Пресс-конференция. Завтра. Все равно. Имея на хвосте Вебера, им необходимо выступить с этой новостью, чтобы сохранить хоть какую-то форму контроля над информационным потоком. Это всегда эквилибристика. Если слишком долго не рассказывать о том, что им известно, это может вызвать отрицательную реакцию и привести к неприятным дебатам о безопасности общественности и о том, почему полиция хранила молчание, если знала, что речь идет о серийном убийце. К тому же они нуждаются в наводках. Конечно, он предпочел бы, чтобы, прежде чем дело станет достоянием общественности, у них имелось больше версий для разработки, возможно, даже было бы определено несколько подозреваемых, тогда огласка могла бы продвинуть расследование вперед, а не просто сделать его масштабнее. Но сейчас дело обстояло не так. У них ничего нет. Они ничего не достигли. В лучшем случае огласка может привести к чему-то хорошему. В одном Торкель не сомневался - в тот день, когда начнут появляться рубрики с горячей новостью, один человек прочтет все статьи, все заметки, проследит за каждыми дебатами: сам серийный убийца.
Их имитатор. Это может спровоцировать его. Придать ему немного высокомерия. Заставить его совершить ошибку.
        Пустые мечты.
        Торкель закрыл веб-браузер и потянулся. День выдался тяжелым.
        Слишком много вопросов, слишком мало ответов.
        Его мысли устремились прочь. К дочерям, к летнему дому, с которым непонятно, что делать, поскольку обе девочки уже скоро не захотят туда ездить. Прежде всего Элин, которая протестует против поездок в последние недели летних каникул. А скоро и Вильма, наверное, займет ту же позицию. Она ведь теперь тинейджер. Торкель всегда боялся этого момента. Мгновения, когда они начнут становиться взрослыми. По-настоящему. Когда им захочется проводить время с друзьями и жить собственной жизнью, вдали от старого отца в чересчур маленьком летнем домике в Эстергётланде[33 - Эстергётланд - провинция на юго-востоке Швеции.]. Это совершенно естественно. Воспитание как раз направлено на то, чтобы сделать их самостоятельными личностями. Он знал, что с воспитанием у него все получилось. Но от этого было не легче.
        Правда, дело было не только в этом. Никто не хотел ехать с ним в летний домик. Да и вообще куда-нибудь. У Ивонн есть Кристофер. Не то чтобы он рассматривал ее как возможную компанию для поездки на две недели в Эстергётланд, но это заставляло его еще отчетливее сознавать, что он одинок. Совсем один.
        Торкель с трудом встал из-за письменного стола и прошелся по квартире. Увиденное ему не понравилось. Беспорядок выходил за рамки обычного, и он решил взяться за уборку. Невзирая на поздний час. В основном, чтобы отвлечься от мыслей, но и потому, что ему стало стыдно. В сущности, он был человеком очень аккуратным, но жуткие убийства отнимали у него все время. Ничего необычного в этом не было. Если работа поглощала его полностью, это сразу становилось заметно. Когда к нему на стол попадали действительно сложные дела, его дом быстро приходил в запустение. Так бывало всегда. По крайней мере, после разводов. Когда он начал работать в Госкомиссии по расследованию убийств, стало лучше по той простой причине, что они работали там, где требовались, по всей Швеции. Сама идея их группы заключалась в том, что Государственное полицейское управление хотело иметь специальное подразделение для помощи в расследовании сложных убийств, на которое у местной полиции не хватало ресурсов. Это означало, что Торкель часто уезжал из Стокгольма и в особо напряженные периоды жил в гостиницах, и поэтому его квартира не
приходила в полный упадок. Однако на этот раз дело обстояло иначе. Сейчас безумие происходило в Стокгольме. Причем жуткое. О том, чтобы думать о порядке в квартире, не могло быть и речи. А теперь он стоял перед выбором: заняться уборкой или попытаться поспать.
        Он решил начать с кухни. В мойке и рядом с ней с прошлой недели стояли остатки от его ужина с дочерьми, на кухонном столе валялись газеты за несколько дней и письма. Он быстро взялся за дело и через полчаса уже был вполне доволен кухней. Затем пошел и начал наводить порядок в гостиной. Очистил журнальный столик и кресла и как раз собирался просмотреть собранную почту, когда в дверь позвонили. Торкель взглянул на часы. Поздно, поэтому, прежде чем открыть, он посмотрел в глазок.
        Там стояла она.
        Он с удивлением открыл дверь. Впуская ее, выдавил из себя приветствие. Она вошла в прихожую. Первое, о чем он подумал, это какое счастье, что он успел убрать самое страшное. Вероятно, она не обратила бы внимания, но тем не менее. Так приятнее. Посмотрев на него, она прошла прямо в гостиную.
        - Ты получил мое сообщение?
        - Да.
        - Тебя искал Вебер.
        - Знаю. Я ему звонил.
        - Хорошо.
        Торкель стоял в дверях и смотрел на нее. Почему ее так интересует, как он поступил с Вебером? Она проинформировала его, и теперь это его забота. Но он был рад ее приходу и готов на все, лишь бы удержать ее.
        - Завтра я созываю пресс-конференцию. Вебер свел воедино.
        - С Хинде?
        - Нет, друг с другом.
        - О’кей…
        Она кивнула и вышла обратно в прихожую.
        - Я хотела только убедиться, что ты получил сообщение. Поеду домой.
        Как она красива.
        - Ты могла бы позвонить.
        - У меня разрядился телефон.
        Ложь. Она видела, что он знает.
        - Мне надо домой.
        Он думал о том, что ему сказать, чтобы она осталась.
        Она думала о том, что ей надо сказать, чтобы остаться.
        Они стояли напротив друг друга.
        Молча.
        Молчание нарушил он. Постарался выразиться как можно лучше, но его первые слова, как всегда, получились банальнее, чем он предполагал.
        - Урсула, как ты себя на самом деле чувствуешь?
        Она посмотрела на него. Села на стоявший возле двери белый стул, который больше почти не использовался. Она высказалась прямее:
        - Как нам поступить?
        - Что ты имеешь в виду?
        - С тобой и мной.
        - Не знаю.
        Он проклинал себя за то, что не может высказать то, что чувствует. Решил, что следующий ответ будет откровеннее. Полностью откровенным. Она смотрела на него, но истолковать ее взгляд он не мог.
        - Может, мне поменять отдел?
        Его откровенность не поспела за неожиданным предложением, а сменилась захлестнувшим его беспокойством.
        - Подожди, о чем ты говоришь? Зачем?
        Все пошло не так, как он надеялся. Ему, по крайней мере, удалось совладать со своим телом и потянуться за ее рукой. Возможно, он не умеет сказать того, что хочет, но его руки, возможно, покажут ей.
        - Я несколько недель назад была в Париже.
        - Знаю, с Микке.
        - Вышло странно. Мы прилагали все усилия к тому, чтобы уик-энд получился романтическим. Но чем больше мы старались, тем больше меня тянуло домой.
        - Но это не в твоем духе. Ты не такая.
        - А какая я?
        Ее растерянность казалась искренней. Торкель улыбнулся ей. Нежно погладил руку, разгорячившуюся в его руке.
        - Ты более… сложная. Всегда не полностью удовлетворенная, всегда неугомонная. Ты Урсула.
        - И все на моих условиях?
        Уходить от откровенности не стоило.
        - Да. Так всегда и было.
        - Но для тебя это не проблема?
        - Да. Я не думаю, что могу тебя изменить. И даже не думаю, что хочу.
        Она посмотрела на него и встала.
        Но не за тем, чтобы уйти.
        А чтобы остаться.

        Потом, приехав в три часа домой, она прокралась в комнату Бэллы. Бэлла иногда ночевала там, когда приезжала домой из Уппсалы, и ей требовалось где-то остановиться. Урсула почти надеялась, что дочка преподнесла им сюрприз, внезапно приехав без предупреждения, но комната оказалась пуста. В последний раз дочь была дома несколько недель назад. Она ночевала здесь со своим парнем Андреасом несколько дней в начале июня по пути в Норвегию, где они собирались поработать летом в ресторане, чтобы заработать денег к началу семестра. Урсула переместила кучу одежды Бэллы, села на стул возле письменного стола и посмотрела на пустую, аккуратно застеленную кровать. На полке под ночным столиком по-прежнему лежала футболка, в которой Бэлла любила спать, - черная футболка Green Day, которую она выпросила, когда в пятнадцатилетнем возрасте шла на концерт. Урсула отвозила ее туда. В машине у них состоялся большой спор по поводу покупки футболки. Урсула утверждала, что та слишком дорогая, а Бэлла с не меньшим упорством заявляла, что футболка ей совершенно необходима, чтобы не сказать жизненно важна.
        Дочка у нее способная. Это проявляется в университете, на работе, в игре в волейбол, во всем. Она напоминала Урсуле ее саму. Высшие баллы в школе, вечно с книгой в руках, будто знания - единственное, что требуется для понимания жизни. Урсула почувствовала, что ей надо обязательно постараться сблизиться с Бэллой, они так похожи, с одинаковыми сильными и слабыми сторонами. Она могла бы кое-чему научить дочь. Тому, что знаний не всегда достаточно. Существуют вещи, которые нельзя вычитать, узнать из дискуссий или вывести логически. Одна из них - сближение с другими людьми. Это самое трудное. Без него ты предпочитаешь дистанцию. Место чуть поодаль от центра жизни, так хорошо знакомое Урсуле. Впрочем, возможно, ей уже поздно приближаться. Той же дистанции, в которой нуждалась Урсула, требовала и Бэлла. Урсула поняла это в последние годы, когда дочь жила дома. Урсула взяла аккуратно сложенную футболку и понюхала. Свежевыстиранная, но Урсуле все-таки показалось, что где-то она угадывает запах дочери. Ей пришли в голову слова, которые следовало говорить при каждом удобном случае, но которые она никогда не
произносила:
        «Знай, что я люблю тебя, только я не очень умею это показывать. Но я люблю тебя». Понюхав в последний раз, она положила футболку на место и пошла в ванную.
        Она вымылась еще раз, хотя уже принимала душ у Торкеля, но это казалось естественным, и почистила зубы. Затем осторожно проскользнула в постель рядом с Микаэлем. Легла на бок и стала рассматривать его пышные волосы и затылок, поскольку муж лежал, повернувшись в другую сторону. Казалось, он крепко спит. Она расслабилась, чувствуя себя не полностью исцеленной, но вполне удовлетворительно. Она знала, что все время берет от окружающих людей лишь кусочки.
        Только кусочки, не целое.
        И отдает только кусочки. На другое она не способна. Прямо как с футболкой в комнате Бэллы.
        Она любит свою дочь, но сказала об этом ее футболке.

* * *

        Ему приснилась Сабина. Он держал ее за руку. Как всегда.
        Бушующая вода. Сила. Звук. Он отпустил. Потерял ее. Ее унесло волной.
        Как всегда.
        Он лишился ее.
        Навсегда.
        Себастиан резко проснулся. Как обычно, не понимая, где находится. Тут он увидел Аннетт. По-прежнему в черном платье. Темная губная помада размазалась, оставив следы на подушке. Она красива. Вчера он этого не заметил. Как цветок, раскрывающийся только ночью, когда никто не видит. «Вот если бы она могла быть хоть наполовину такой, когда выходит за дверь и общается с миром», - пронеслось в голове у Себастиана. Он отогнал эту мысль. Разбираться в ее проблемах или помогать ей не его дело. Ему хватает самого себя. Он осторожно выбрался из постели. Почувствовал, что он едва разгибается, кровать была слишком узкой и слишком мягкой. Кроме того, от этого сна он всегда напрягался всем телом, и у него болела правая рука. Рядом с его одеждой на полу лежал коричневый медвежонок с бантиком и надписью на животе. «Лучшей в мире маме». Его заинтересовало, не купила ли она медвежонка сама. Ему было трудно представить, что лежащая в постели женщина могла быть лучшей хоть в чем-то. Он поднял медвежонка и поставил его рядом с ней в качестве привета. Затем посмотрел на нее в последний раз, быстро и беззвучно оделся и
ушел.

        Было жарко. По-настоящему. Жара обволокла его в ту же секунду, как он вышел на улицу, хотя было еще лишь пять утра. Из включенного где-то телевизора он услышал, что Стокгольм накрыла тропическая жара. Что требовалось для того, чтобы классифицировать жару как тропическую, он не знал, но сам просто считал, что, на хрен, слишком жарко. Все время. Не успел он отойти и ста метров от парадного Аннетт, как по спине потек пот. Толком не зная, где находится или как ему добраться до центра Лильехольмена, он пошел в основном наобум, пока не сориентировался.
        Возле метро имелся магазинчик, торгующий газетами и журналами. Себастиан двинул туда, распахнул дверь, прошел прямо к кофейному автомату и налил себе большой стакан капучино.
        - Если добавите шесть крон, сможете получить еще булочку, - сообщил молодой человек за прилавком, когда Себастиан поставил перед ним кофе.
        - Мне не надо булочки.
        Парень за кассой, пристально посмотрев на Себастиана, улыбнулся многозначительной понимающей улыбкой.
        - Бурная ночка?
        - Не твое дело.
        Себастиан забрал кофе и вышел. Сразу свернул направо. Идти отсюда прилично. Через мост Лильехольмсбрун, Хурнсгатан, Шлюз, набережная Шеппсбрун, мост Стрёбрун, Сталлгатан и потом домой по Страндвэген. Придет весь мокрый от пота. Но ехать на метро не хотелось. Если почувствует, что с него хватит, всегда можно поймать такси.
        На улице Хурнсгатан у него развязался шнурок. Поставив стаканчик с кофе на трехфазный щит, Себастиан наклонился и завязал шнурок. Когда он вновь выпрямился и забрал кофе, его взгляд задержался на собственном отражении в слегка покрытой сажей витрине магазина рубашек. Он увидел, что вопрос о бурной ночке был обоснованным. В это утро он выглядел старше своих пятидесяти с небольшим. Более изнуренным. Чуть длинноватые волосы прилипли к потному лбу. Небритый, усталый, с ввалившимися глазами. Один с картонным стаканчиком полуостывшего кофе в пять часов утра. На пути от еще одной ночи с женщиной. На пути куда? Да, куда он направляется? Домой. Но к чему? К гостиной в квартире на Грев-Магнигатан, единственной комнате в роскошных апартаментах, которой он пользуется, за исключением кухни и ванной. Еще четыре комнаты никак не задействуются. Там полная тишина, неподвижность и постоянный полумрак из-за опущенных жалюзи. Так куда он идет? Куда он идет, начиная со второго дня Рождества 2004 года? Ответ прост: никуда. Он убедил себя в том, что доволен этим. Что так ему и хотелось, что он сознательно позволяет
жизни проходить мимо, точно она - одна из комнат его квартиры, в постоянном полумраке.
        Себастиан знал, почему. Он боялся, что для возвращения ему придется отказаться от Сабины. И Лили. Чтобы жить дальше, ему требуется забыть дочку и жену. Этого он не хотел. Он знал, что множество людей, большинство, возвращается к жизни после потери кого-нибудь из близких. Идет дальше. Память о них уживается с современностью. Жизнь продолжается с нехваткой лишь одного осколка. Она не полностью разбита, как у него. Он знал об этом. Но был просто-напросто не в силах восстановить ее. Даже не пытался.
        Однако Ванья вновь придала его существованию чуть-чуть смысла, и теперь он решился предпринять первые шаги к изменению. Если только Тролле сделает свое дело, он сможет вбить клин между Вальдемаром и его дочерью. Вопрос лишь в том, как действовать дальше? Если ему удастся перевернуть весь мир Ваньи и спровоцировать ее падение, не следует ли ему быть наготове и подхватить ее? Лучше всего было бы стать частью ее будней до катастрофы. Пусть неприятной ей частью, но все-таки кем-то, кто окажется достаточно близко, чтобы естественно сблизиться с ней, когда она будет в этом нуждаться.
        Это могло бы оказать ему двойную услугу.
        Стать частью ее будней. Ее будни - это Госкомиссия. А Госкомиссия - бывшее рабочее место Себастиана. Место, где он раньше ощущал себя сопричастным, где использовал свои знания. Приносил пользу. Работал. Имел жизнь.
        Разделить с кем-то жизнь можно, только имея собственную.
        В начале шестого утра у него, потного, усталого и опустошенного, все встало на свои места, и он принял решение.
        Он должен быть поблизости от Ваньи и снова создать себе жизнь.
        Все в одном месте.
        Последний взгляд в темное окно витрины, и он все изменит.

* * *

        Торкель заехал на свое парковочное место в гараже под зданием полиции, заглушил мотор и вылез из машины. Кондиционер «Ауди» держал в салоне приятные 17 градусов, и Торкель, невзирая на то, что проспал недолго, чувствовал себя отдохнувшим и бодрым, когда, заперев машину, направлялся к лифту. Он пытался не слишком много думать о прошлой ночи. Не строить иллюзий. Когда они после всего лежали в его постели, он чувствовал, как ему ее не хватало. Он подумал было пододвинуться поближе и просто обнять ее, но не решился. Знал, что ей этого не хочется. Однако прошлым вечером она была ближе к нему, чем когда-либо прежде. Это произошло у него дома. Она вернулась. Предпочла его. Не целиком и полностью. Но все-таки.
        Урсула, вероятно, не могла предпочесть кого-нибудь целиком и полностью.
        И он достаточно взрослый для того, чтобы суметь с этим жить.
        Когда он утром проснулся, ее уже не было. Он не слышал, когда она выбралась из постели и ушла. Она не разбудила его и не попрощалась. А чего он ожидал? Ведь речь все-таки шла об Урсуле.

        Торкель заглянул в канцелярию, кивнул сидевшему за стойкой полицейскому в форме, который протянул ему утренние газеты, и уже вытащил карточку-ключ для внутренней двери, но, не успев ею воспользоваться, услышал:
        - Доброе утро.
        Первой его мыслью, когда он обернулся, было: какой-то бездомный, но миллисекундой позже он узнал посетителя. Себастиан встал с одного из двух диванов вестибюля, где сидел в полусне, и двинулся по каменному полу в его сторону.
        - Себастиан. Что ты тут делаешь?
        Торкель пошел ему навстречу и, подавив импульс обнять посетителя, протянул ему руку. Себастиан коротко пожал ее.
        - Поджидаю тебя. Я не записывался заранее, но, возможно, ты меня все-таки примешь?
        «Как типично для Себастиана, - подумал Торкель. - Просто появиться. Удобное ему время должно подходить всем остальным». После того как они вместе раскрыли в апреле дело в Вестеросе, Себастиан опять просто пропал. Не выразил ни малейшего желания начать снова общаться, восстановить дружбу, ожидавшую своего часа лет двенадцать. Бог свидетель, Торкель предоставлял ему случаи, но Себастиан ловко уклонялся от всех попыток завязать с ним более глубокий контакт.
        Несколько коротких секунд Торкель раздумывал, не взять ли и просто-напросто отказать ему. Сказать, что нет, на этот раз принять никак не могу. Нет времени. Так было бы, конечно, лучше всего. Правильнее. Опыт подсказывал, что внезапное появление Себастиана не может привести ни к чему хорошему. Тем не менее Торкель поймал себя на том, что кивком показывает Себастиану следовать за ним, проводит карточкой и впускает его в помещения Госкомиссии.
        - У тебя усталый вид, - произнес Торкель, пока они стояли в лифте, поднимавшем их на четвертый этаж.
        - Я действительно устал.
        - Ты долго ждал?
        - Где-то с час.
        Торкель бросил взгляд на часы. Без десяти семь.
        - Ты рано встал.
        - Я, собственно, и не ложился.
        - Хочешь рассказать, где ты был?
        - Едва ли.
        Они замолчали. Анонимный женский голос возвестил, что они попали на нужный этаж, и двери открылись. Себастиан вышел первым. Они двинулись по коридору.
        - Чем ты теперь занимаешься? - нейтральным тоном спросил Торкель, пока они шли к его кабинету.
        Себастиан не мог не отдать ему должное. Несмотря ни на что, всегда встречает корректно.
        - Знаешь, как обычно.
        - Значит, ничем.
        Себастиан не ответил. Возле одной из дверей Торкель остановился, открыл ее и впустил Себастиана в кабинет. Оставив дверь открытой, он снял куртку и повесил ее на один из крючков висящей на стене вешалки. Себастиан опустился на двухместный диван, стоявший вдоль одной из стен.
        - Кофе хочешь? - спросил Торкель, усаживаясь за письменный стол и легонько подталкивая мышку, чтобы пробудить к жизни компьютер из режима экономии энергии.
        - Нет, я хочу работу. Или, вернее, мне нужна работа. Поэтому я здесь.
        Торкель толком не знал, чего он ожидал. Где-то в глубине души он, пожалуй, понимал, что появление Себастиана ранним утром могло означать только одно: ему что-то нужно. Для себя. Но это? Уж не ослышался ли он?
        - Ты хочешь работу. Здесь? Ни с того ни с сего?
        - Да.
        - Нет.
        - Почему нет?
        - Я не могу просто так принимать людей на работу.
        - Можешь, если скажешь, что они тебе требуются.
        - Вот именно…
        Торкелю впервые было немного трудно смотреть Себастиану в глаза. Он чувствовал свое уязвимое место. Возможно, сейчас Себастиан им действительно нужен? Тогда почему же Торкель ему не позвонил? Из-за личного нежелания вновь принимать Себастиана? Он чувствовал себя преданным бывшим другом - не затмило ли это его профессиональную оценку? Он убедил себя в том, что даже при наличии третьей жертвы присутствие Себастиана принесет больше вреда, чем пользы.
        Себастиан истолковал молчание Торкеля как то, что тот взвешивает предложение. Он склонился вперед.
        - Брось, Торкель, ты же знаешь мои способности, знаешь, какую я могу принести пользу. Разве мы уже не обсуждали это в Вестеросе?
        - Нет, не обсуждали. Насколько мне помнится, подключившись к нам в Вестеросе, ты обращался со мной и моей командой более или менее как с дерьмом, а потом опять исчез.
        Себастиан кивнул, в словах Торкеля было, пожалуй, довольно много правды.
        - Но ведь работа шла нормально.
        - Для тебя, возможно, да.
        О дверной косяк постучали, и в комнату вошла Ванья. Она бросила беглый взгляд на гостя на диване, и в ее отношении к посетителю невозможно было ошибиться:
        - Какого черта он здесь делает?
        Себастиан быстро поднялся. Сам не зная, зачем. Просто показалось правильным встать, когда вошла Ванья. Будто он жених из романа Джейн Остен. Неважно, что он видел ее меньше суток назад, казалось, будто это было слишком давно.
        - Здравствуй, Ванья.
        Ванья даже не удостоила его взглядом. Она продолжала требовательно смотреть на Торкеля.
        - Он просто зашел навестить. Проходил мимо…
        - Как твои дела? - вновь попытался Себастиан.
        - Все в сборе. Ждем только тебя, - продолжила Ванья так, будто его вообще не было в комнате.
        - Отлично. Я приду сразу, как смогу. У нас еще этим утром будет пресс-конференция.
        - Пресс-конференция?
        - Да. Обсудим позже. Две минуты.
        Ванья кивнула и ушла, даже не взглянув на Себастиана. Торкель видел, как Себастиан проводил ее взглядом. Она вела себя необычно резко. Откровенно невежливо. Возможно, следует ей на это указать, но вместе с тем ее поведение укрепило его в правильности решения не позволять Себастиану вновь становиться частью группы. Торкель встал, и Себастиан опять переключил внимание на него.
        - Пресс-конференция… Чем вы занимаетесь?
        У Торкеля хватило ума не протягивать Себастиану мизинец. Обойдя вокруг письменного стола, он подошел к нему и положил руку на плечо.
        - Думаю, тебе действительно было бы очень полезно найти работу.
        - Я ведь это и говорю.
        - Я правда был бы очень рад, если бы мог тебе помочь.
        - Ты можешь.
        - Нет, не могу.
        Молчание. Торкелю показалось, что он видит, как у Себастиана в глазах что-то погасло.
        - Брось, не заставляй меня просить…
        - Мне надо идти. Дай знать, если захочешь когда-нибудь просто встретиться. Вне работы.
        Быстро сжав плечо Себастиана, Торкель развернулся и вышел из кабинета.
        Себастиан остался стоять. Результат его визита, пожалуй, оказался предсказуемым, но он все равно ощущал разочарование. Пустоту. Немного постояв, он взял себя в руки, покинул кабинет и отправился домой.
        Разделить с кем-то жизнь можно, только имея собственную.
        Как, черт возьми, ее создать, если никто не хочет дать ему шанс?

* * *

        «Ему необходимо их помыть», - думал Себастиан, глядя через грязные стекла окон, выходящих на Карлавэген. Прямо перед ним стоял припаркованный во втором ряду белый грузовик компании «Статойл». Два парня лет тридцати пытались вытащить оттуда слишком большое пианино. Себастиан с любопытством наблюдал за тем, что за несколько секунд определил как нереальный проект. Пианино слишком тяжелое. Парни слишком худые, и их слишком мало. Простая математика.
        Стефан побежал в магазин «Севен-Элевен», чтобы купить молока к кофе, которым всегда настоятельно угощал, и оставил Себастиана в приемной одного. Себастиан отодвинул левую занавеску, чтобы та не закрывала ему обзор, и, усевшись поудобнее в большое кресло, еще немного понаблюдал за попытками парней достать пианино. Потом откинулся на спинку и закрыл глаза.
        Он чувствовал, что чуть ли не с нетерпением ждет. Вероятно, в основном того, что должно вскоре произойти.
        Возвращения.
        Мгновения, когда снова обретет контроль и нанесет ответный удар. Сильный. Себастиан открыл глаза и бросил взгляд на приключение пианино снаружи. Дело там приостановилось, поскольку парни, похоже, обсуждали, как им действовать дальше. Себастиан потерял к ним интерес и взял со стола свежий номер газеты «Дагенс Нюхетер».
        Что-то произошло за рубежом.
        Что-то другое в стране.
        Его это не волновало, просто надо было чем-то заняться.
        Он увидел на столе срезанные цветы. Как все это типично для Стефана. Сегодняшняя газета и свежие цветы. Свежесваренный кофе с молоком. Стефан живет сегодняшним днем. Будто каждый день имеет значение.
        Еще через несколько минут Себастиан услышал, как открывается наружная дверь, и секундой позже появился Стефан с пакетом молока средней жирности. Себастиан положил перед собой в принципе не прочтенную газету и приветственно кивнул ему.
        - Кофе будешь? - спросил Стефан, направляясь к кофеварке.
        - Поскольку ты сбегал за молоком, я просто не решаюсь отказаться.
        - Ты всегда решаешься отказываться, - улыбнулся Стефан.
        - Тогда я откажусь. - Себастиан улыбнулся в ответ.
        Стефан кивнул и налил себе чашку. Открыл только что купленный пакет молока и добавил немного в кофе.
        - В последний раз ты был здесь не очень давно, - сказал он, балансируя с полной чашкой в руках обратно к креслу.
        - Знаю.
        - У тебя довольный вид. Что-нибудь произошло?
        - Нет, почему что-нибудь должно было произойти? - Себастиан улыбнулся самой обезоруживающей улыбкой, на какую был способен. Ему хотелось максимально растянуть удовольствие.
        - Не знаю, мне просто так кажется.
        Стефан поставил чашку на стол рядом с букетом цветов и уселся на свое место. После нескольких секунд молчания Себастиан почувствовал, что пора начинать.
        - Я сегодня встретился с Ваньей.
        Вид у Стефана сделался скорее усталый, нежели удивленный.
        - Я полагал, мы договорились о том, что ты не будешь вступать с ней в контакт. Что она сказала?
        - «Какого черта он здесь делает?»
        Стефан покачал головой.
        - Ты же обещал.
        - Дело было не так. Я искал работу.
        - Где же?
        - В Госкомиссии.
        - Из всех мест…
        - Брось, ты же сказал, что мне надо чем-то заняться, и я хочу начать работать, мне необходимо обрести… структуру. В этом ты прав. Но мне требуется что-то интересное. Увлекательное.
        - А не просто сидеть и страдать целый вечер, как вчера?
        Себастиан не ответил, а опять посмотрел в окно. Парни сидели и курили. Пианино стояло на том же месте.
        - Групповая терапия действует гораздо лучше, если в ней участвуют, - продолжил Стефан. - Разговаривают, знаешь ли.
        Себастиан посмотрел на Стефана честным взглядом.
        - Это не мое, я же говорил. Господи, они без конца болтали о своих банальных проблемах. Как ты только выдерживаешь?
        - Дело привычки. У меня есть пациенты, которые испытывают мое терпение куда больше, - многозначительно сказал Стефан.
        Себастиан намеренно не стал отвечать на иронию, у него еще осталась в запасе тяжелая артиллерия.
        - Сегодня вечером я все равно не приду.
        - Я считаю, тебе надо попробовать еще раз.
        - Не думаю. Знаешь… - Себастиан замолчал. Художественная пауза. По опыту лекций он знал, что внезапные сценические повороты часто оказываются более эффективными, если начать с паузы. Сейчас он стремился к максимальному эффекту. И, выждав, выдал:
        - Вчера после встречи я переспал с этой Аннетт.
        Стефан побледнел, не в силах скрыть возмущения.
        - Какого черта ты это сделал?
        Себастиан развел руками, словно извиняясь.
        - По недоразумению. Неумышленно.
        - Неумышленно? Это как? Как, черт возьми, такое возможно неумышленно?
        Стефан попытался успокоиться, откинувшись на спинку кресла. Похоже, ему это не слишком удалось, с удовлетворением отметил Себастиан.
        - Надо было… чем-то заняться. Ну, немного развеять мысли. Ты же меня знаешь. Я таков. - Он посмотрел на Стефана с притворным интересом. - Ты хорошо ее знаешь?
        - Она моя пациентка уже давно. Она чувствует себя полностью брошенной сыном, бывшим мужем, всеми. У нее проблема с доверием и крайне низкая самооценка.
        - Да, заметно. Она впитывала близость как губка. Но в постели она чистый дьявол.
        Стефан встал с кресла так резко, что кофе выплеснулся на стол, все его мягкие понимающие стороны как ветром сдуло. Он рассвирепел.
        - Ты понимаешь, что ты натворил? Понимаешь, как она себя чувствовала, проснувшись в одиночестве? Я предполагаю, что на завтрак ты не остался.
        - Да, у меня печальный опыт совместных завтраков.
        - И теперь ты намерен просто избегать ее?
        - Таков план. Обычно ничего страшного не происходит. - Себастиан сделал еще одну паузу и взглянул на Стефана с откровенно наигранным состраданием. - Мне жаль, Стефан, но я ведь предупреждал, что не подхожу для групповой терапии.
        - Вопрос в том, существует ли вообще такое место, где ты подходишь. Уходи. - Стефан указал рукой на дверь. - Не желаю тебя больше видеть.
        Себастиан кивнул и встал. Он покинул Стефана с его свежей газетой и букетом.
        Стефан прав.
        Каждый день имеет значение.

* * *

        Домой высокий мужчина пришел почти ликуя. Он видел рекламные афиши и заголовки только что вышедших вечерних газет. Состоялась пресс-конференция. О нем. Ему ничего так не хотелось, как читать, но просто вбежать в квартиру и открыть купленные газеты было нельзя.
        Ритуал.
        Он обязан ему следовать.
        Быстро и привычно он зажег лампу в прихожей и запер за собой дверь. Снял ботинки, поставил их на подставку для обуви, надел тапочки, снял тонкую куртку и повесил ее на единственную вешалку под шляпной полкой, на которой не лежало ничего, кроме большого фонаря. Сняв с себя все, что собирался - зимой на полку отправлялись также шарф, шапка и варежки, всегда в таком порядке, - он открыл дверь в туалет и зажег свет там тоже. Глядя в полную темноту помещения без окон, он, как всегда, на секунду испытал острую неприязнь, пока не замигала световая трубка. Зайдя в туалет, он, прежде чем расстегнуть ширинку и помочиться, проверил, что карманный фонарик, находящийся на полочке в пределах досягаемости, работает. Затем он взял фонарик с собой к раковине, вымыл руки, вернул фонарик на место и, оставив дверь в туалет открытой, прошел в гостиную. Зажег лампу на потолке, тут же свернул налево, вошел в кухню и включил свет там тоже - на потолке и над плитой. Здесь надо проверить два фонарика. Оба работают. Осталась только спальня. Лампа на потолке и одна прикроватная лампа, потом фонарик на ночном столике.
        Зажжено повсюду. Необходимости в этом не было. В квартиру из всех окон струился солнечный свет. Его ничто не заслоняло и не затемняло. Никаких маркиз снаружи, никаких занавесок внутри. Переехав сюда, высокий мужчина первым делом снял все жалюзи. Нет, сегодня электрический свет не требуется. Но это ритуал. Если совершать его даже при отсутствии необходимости, не придется волноваться, что забудешь его, когда он окажется важен.
        Однажды, много лет назад, в районе, где он жил, отключилось электричество. Стало темно, не только у него, а повсюду. Хоть глаз выколи. Он быстро нашел ближайший фонарик, но батарейка села или перегорела лампочка. Он давно не производил проверку. Это было до ритуала. От охвативших его паники и парализующего страха его вырвало, после чего, пока не дали электричество, ему пришлось несколько часов неподвижно пролежать на полу.
        Вообще-то он очень любил лето. Не обязательно жару, но свет. Лучше всего было вокруг праздника летнего солнцестояния, но нравился ему свет, а не праздник. Праздников он не любил. Никаких, но особенно день летнего солнцестояния.
        Именно во время этого праздника он впервые заметил, что что-то не так.
        Что она не такая, как все.
        Ему было три года, возможно, четыре. Они уселись в машину и отправились на празднование на большом лугу около озера. Когда они приехали, майский шест[34 - Майский шест - главный атрибут праздника летнего солнцестояния, его украшают цветами, а затем поднимают и устраивают вокруг него танцы.] уже стоял. Народу собралось много, и они со своими пледами и корзинкой для пикника оказались довольно далеко от самого места праздника. Ветер периодически доносил обрывки народной музыки туда, где они сидели с бутербродами и клубничным тортом, а мама с папой еще с белым вином. Танцы начались в три часа. Народу было много. Образовалось четыре или пять кругов. Он очень любил танцевать. Особенно ему нравились два танца. Там были такие забавные движения. Возможно, это началось раньше, вероятно, да, но таких воспоминаний у него не сохранилось. Впервые это произошло там. На празднике летнего солнцестояния. На солнце, в предпоследнем круге. Когда она танцевала с ним. Его ручка в ее руке. Он помнил, что был счастлив и смотрел на нее. Ее взгляд во время танца был прикован к чему-то вдали. Казался отсутствующим. Она не
пела. Не улыбалась. Ее тело двигалось в танце так, будто она спит. Без всякого чувства. Равнодушно. Он помнил, что испугался и дернул ее за руку. Она посмотрела на него и в ту секунду, когда их взгляды встретились, улыбнулась, но улыбка так и не достигла ее глаз. Была механической, заученной, нацеленной на то, чтобы убедить его, что все идет как надо. Но это было не так. Ни тогда, ни уж точно потом.
        «Мама сейчас неважно себя чувствует». Она говорила это, когда ему не позволялось залезать к ней на колени или когда она посреди дня лежала в спальне с задернутыми занавесками. Когда она сидела на полу, прижав колени к подбородку, и только плакала, и отцу приходилось забирать его из детского сада, поскольку она просто-напросто не являлась. Так она говорила, когда оказывалась не в силах готовить еду в те дни, когда он бывал с ней дома, или прямо перед тем, как захлопнуть за собой дверь, оставив его на несколько часов в одиночестве.
        «Мама сейчас неважно себя чувствует». Отец говорил это ему, когда, шикая, пытался объяснить, почему надо ходить дома в мягких тапочках, почему нельзя показывать, что он огорчен, взволнован или рассержен. В качестве причины того, почему ему приходилось часами сидеть неподвижно, почти незаметно, в те дни, когда она все-таки вставала с постели. Он приводил это в качестве причины того, что они никогда ничего не делают вместе, и почему он должен быть умницей и заботиться о ней, пока папа зарабатывает деньги.
        Потом он говорил это сам, когда достаточно подрос, и его одноклассники стали спрашивать, почему он так редко посещает школу, почему им нельзя бывать у него дома, почему он никогда никуда вместе с ними не ходит, почему он не появляется на праздниках или не занимается спортом.
        «Мама сейчас неважно себя чувствует».
        Иногда, когда она чувствовала себя лучше, она жалела его, поскольку ему приходилось расти с такой плохой мамой.
        Чаще она говорила ему, что в ее болезни виноват он. Не роди она его, все было бы хорошо. Он погубил ее.
        Когда ему исполнилось десять, она больше не могла оставаться жить с ними. Она исчезла. Куда, он не знал. Никогда ее не навещал. Как ни странно, отец стал бывать дома больше. Теперь, когда он действительно мог справляться сам. Отчасти поскольку уже достаточно повзрослел, а отчасти потому, что больше не требовалось заботиться о маме. Только много позже он понял, что отец все эти годы просто сбегал на работу. Держался подальше. Не мог справиться с болезнью и перекладывал ответственность на него. Он предполагал, что смог бы возненавидеть отца, но когда он до этого додумался, у него уже имелось очень много других объектов для куда более сильной ненависти.
        Его мать умерла через полгода после того, как покинула их. На похоронах тихими голосами говорили о самоубийстве, но точно он так и не узнал.
        Еще шесть месяцев спустя в его день рождения появилась незнакомая женщина. Звали ее София. Праздника у него не было. Кто мог бы прийти? После нескольких лет отсутствия социальных контактов и многочисленных пропусков занятий в школе у него не имелось друзей. София принесла подарок. Игровую приставку «Снес». Он мечтал о ней с тех самых пор, как она появилась год назад, но все время слышал, что она слишком дорогая и им не по средствам. Однако София, похоже, не сочла такой подарок особенно эксклюзивным. Помимо самой приставки, ему досталось еще четыре игры! Он сразу понял, что у нее, должно быть, больше денег, чем у них. Чем у них когда-либо было.
        Она осталась ночевать.
        Спала в спальне вместе с его отцом.
        Позже отец рассказал, что они познакомились в аукционной фирме, где он работал. София проявила осведомленность и интерес. Она отдала кое-что на продажу, но и приобрела на аукционе множество красивых вещей. Дорогих вещей. София ему понравилась. Благодаря ей отец стал веселее, чем был очень долгое время.
        В последующие месяцы он познакомился с Софией ближе. Намного ближе. Однажды отец с Софией уехали на выходные, а вернулись уже обручившись. Отец потом поговорил с ним. Серьезно. Он собирался жениться, и им предстоял переезд. Прочь от всего. К Софии. Которая жила в большой квартире в центре. Он вовсе не сомневался в том, что София отцу нравится, но понимал, что деньги тоже играют не последнюю роль. Отец часто возвращался к тому, что им повезло, что если они разыграют свои карты правильно, то никогда не будут ни в чем нуждаться, и что это шанс получить нечто большее.
        Новый старт.
        Новую жизнь.
        Лучшую жизнь.
        Он заслужил это. После всего происшедшего. На этот раз все будет хорошо. Ничто и никто не сможет помешать этому.
        Через несколько недель после обручения он впервые встретился с семьей Софии. С ее мамой и папой, Леннартом и Свеа - парой лет шестидесяти, и с братом Карлом. Ужин в ресторане «Вилла Челльхаген»[35 - Дорогой ресторан в центре Стокгольма.]. Приятно. Он пролил свой напиток и весь сжался, опасаясь последствий, но никто не рассердился. Чем дольше продолжался ужин, тем свободнее он себя чувствовал. У Софии, похоже, была приятная семья, без всяких там психов. Когда они собрались уходить, отец Софии отвел его чуть в сторону.
        - Меня, как ты знаешь, зовут Леннартом, но если хочешь, можешь называть меня дедушкой, мы ведь теперь родственники.
        Он радостно согласился. Ему понравился этот чуть седоватый мужчина с добродушными карими глазами, всегда готовыми рассмеяться.
        Тогда. Когда они только познакомились.
        До поездок за город.
        До игр.
        Тогда, когда он еще не боялся темноты.

* * *

        Закончив ритуал, высокий мужчина уселся на кухне и дрожащими пальцами раскрыл газеты. Наконец-то они поняли. Потребовалось время, но теперь они связали первое со вторым и с третьим. Они писали о нем. Писали, что он наводит страх. Снимки домов, которые он посетил. Какой-то обеспокоенный сосед, с серьезной миной обнимающий свою дочь. Он открыл вторую газету. Много того же. Нигде ни слова о его прообразе. Несмотря на то, что убийства - точные копии. Либо журналистам неизвестны детали, либо они просто не знают о величии Мастера. Высказывания полицейских кратки. Они хотели лишь проинформировать о том, что, вероятно, имеют дело с серийным убийцей. Хотели предупредить общественность и в особенности одиноких женщин, чтобы те не впускали в дом незнакомых мужчин. Они говорили, что у них есть несколько версий и, собственно, больше ничего. Комментировать сходство между жертвами они отказались. Не сообщили вообще никаких деталей. Они хотят его принизить. Сделать из него кого-то неприметного, кого-то, чьи поступки не являются важными. Опять. Им это не удастся. Еще ничего не кончено. Им придется признать, что он
достойный противник. Такой же наводящий ужас и великий, как Мастер.
        Высокий мужчина встал, открыл второй ящик и достал ножницы. С величайшей аккуратностью он вырезал статьи, где говорилось о нем. Закончив, он свернул изрезанные газеты и положил их друг на друга на самом краю стола. И остался сидеть. Неподвижно. Это нечто новое. Ему требуется создать ритуал. Писать будут и дальше, он не сомневался. Это только начало. Он ощущал волнение во всем теле, будто внезапно вошел в следующую фазу. Фазу, где его, таинственного, начнут, сбиваясь с ног, разыскивать по всему миру. Где он присутствует.
        Он встал и подошел к чулану. Рядом с пылесосом стоял бумажный пакет для макулатуры. Он взял газеты со стола и положил их в пакет. Затем закрыл дверцу чулана, взял вырезки и пошел в комнату, к письменному столу. Выдвинул верхний ящик. Там у него лежали конверты. Трех размеров. Он взял один из больших и положил вырезки туда. Те, что из «Экспрессен», впереди вырезок из «Афтонбладет». Решил, что если о нем напишут еще какие-нибудь газеты, то они попадут после «Афтонбладет». Если он распечатает что-либо из Интернета, то положит в отдельный конверт. Он встал, подошел к комоду, выдвинул верхний ящик и положил конверт с вырезками под черную спортивную сумку. Пусть будет так. Вырезать, собрать, макулатура, в конверт, в комод. Ритуал. Ему сразу стало спокойнее.
        Высокий мужчина пошел и сел за компьютер, запустил браузер и зашел на fygorh.se. Он уже отчитался о наблюдениях последнего времени, и информацию восприняли очень хорошо. На седьмой странице он нажал на маленькую синюю кнопочку, находившуюся посредине длинной статьи о рунических надписях. Открылась новая страница, он ввел пароль. Увидев произошедшее на странице изменение, он затаил дыхание.
        Он получил новое задание.
        И готов к следующему.
        К четвертому.

* * *

        Лифт уже целую неделю не работал. Себастиан пошел к себе на третий этаж пешком. Все равно вспотеть намного больше он не мог. Солнце светило прямо на него всю дорогу домой. Этим летом, похоже, не играло никакой роли, в каком направлении идти и в какое время суток. Солнце, казалось, стояло в зените с самого момента восхода, около четырех утра. Тень являлась вожделенным дефицитным товаром. Высокое давление держалась так долго, что вечерним газетам приходилось придумывать новые слова. «Рекордной жары» и «Супержары» уже не хватало. Последняя неделя принесла, в частности, «Солнечный удар» и «Инферно-лето». Оба в связи с тем, что многим людям пришлось обращаться в больницу с симптомами обезвоживания, а в припаркованных машинах погибли собаки.
        На двери его квартиры висели цветы. Прикрепленный скотчем букет в серой бумаге с запиской. Отпирая дверь, Себастиан отодрал его и вошел. Пока он, не развязав шнурков, стаскивал с ног ботинки, прочел записку. Там было написано только то, что он уже знал или понял. Кто-то послал ему цветы, а его не оказалось дома, поэтому их не смогли вручить и оставили на двери. Себастиан пошел на кухню и сдернул бумагу. Розы. Вероятно, дюжина. Красные. Наверняка дорогие. На одном из стеблей еще одна карточка. Его явно с чем-то поздравляли. Написано было только: «Поздравляю» - изящными буквами. И еще имя: «Эллинор».
        Любительница держать за руку.
        Он знал, что завтрак был ошибкой. Знал уже тогда, а теперь получил подтверждение. Кинув цветы в раковину, он вынул из кухонного шкафа стакан. Наполнил его водой, жадно выпил и снова наполнил. Затем вышел из кухни. На мгновение он задумался над тем, с чем же его поздравляют, но решил, что ему наплевать.
        В квартире было лишь чуть прохладнее, чем снаружи. Воздух спертый. Пыльно. Быстро прикинув, не стоит ли открыть окно, Себастиан посчитал, что особой разницы не будет. Он снял одежду и бросил ее в гостевой комнате, на неубранную кровать. Требовалось запустить стиральную машину, раз или два, но он решил, что на это ему тоже наплевать.
        Его поразило, насколько в доме тихо. Не гудят трубы, не спускается вода в туалетах, не кричат в квартире над ним дети, не слышно шагов на лестнице. Дом казался пустым. Что, вероятно, соответствовало действительности - большинство соседей уехали в отпуск. Не то чтобы ему их не хватало, он почти никого из них не знал по имени. Он принципиально избегал собраний в жилищном кооперативе, коллективных уборок и праздников во дворе. Дети с лестницы даже перестали звонить ему в дверь, чтобы попытаться продать рождественские газеты, майские цветы и прочую ерунду. Однако было тихо. Слишком тихо.
        Посещение Стефана не возымело желаемого эффекта. Он шел туда как победитель. Он выиграл. Собирался раз и навсегда показать Стефану, кто устанавливает порядок их общения. Сказать ему, что если он намерен проявлять собственную инициативу, типа этой гребаной групповой терапии, то должен рассчитывать на последствия. Он настроился на освежающую борьбу. А Стефан вместо этого казался чуть ли не подавленным. Крайне неудовлетворительно.
        Себастиан пошел в гостевую комнату и включил висящий на стене в ногах кровати телевизор. Он как раз собирался улечься в незастеленную постель, когда раздался звонок. От незнакомого звука Себастиан вздрогнул. Его домашний телефон. Вероятно, Тролле. Сперва он подумал было не подходить, но любопытство подталкивало его. Возможно, Тролле что-то разузнал. Что-нибудь смачное. Это может быть забавно. Он пошел на кухню и ответил:
        - Да?
        - Ты получил цветы?
        Себастиан прикрыл глаза. Не Тролле. Точно не Тролле. Женский голос. Отнюдь не забавно.
        - Кто это?
        - Эллинор Бергквист.
        - Кто-кто? - выдавил он из себя в меру вопросительным тоном. Он сразу понял, кто это, но не имел намерения ни в малейшей степени ее поощрять.
        - Эллинор Бергквист. Мы познакомились на лекции о Юсси Бьёрлинге, и ты пошел со мной домой.
        - Ну да, конечно, - произнес Себастиан так, будто только что соотнес имя с лицом.
        - Ты ведь сразу знал, кто я такая, когда я назвала свое имя?
        - Что тебе надо? - спросил Себастиан, даже не пытаясь скрыть раздражение.
        - Я только хотела поздравить с именинами. Сегодня Якоб.
        Себастиан не ответил. Наверное, его полное имя присутствует на какой-нибудь странице Википедии. Он прямо видел, как она рыщет по сети, чтобы отыскать какую-нибудь привязку, повод напомнить о себе. Снова вступить в контакт. Цветы на домашний адрес и звонок домой. Засекречен ли по-прежнему его номер? Когда-то был, это он знал, но как обстоит дело сейчас?
        - Тебя ведь зовут Якоб Себастиан Бергман.
        Никакой неуверенности в голосе. Констатация факта. Себастиан проклинал себя. Надо было уйти. В ту же секунду, как она всунула ему в руку свою, следовало откланяться. Отвергнуть ее. Придется сделать это сейчас.
        - Извини, я только что трахался, и мне надо в душ.
        Он положил трубку. Постоял с минуту, почти ожидая нового звонка, но телефон молчал. Себастиан ушел из кухни. По крайней мере, полуправда. Сексом он не занимался, но принять душ ему действительно требовалось. Он направился в сторону ванной, когда его внимание привлек голос из включенного в гостевой комнате телевизора.
        «…но, по словам полиции, есть признаки того, что они имеют дело с одним и тем же преступником…»
        Себастиан зашел в гостевую комнату. «Раппорт» или какая-то другая новостная программа. Молодой человек перед виллой с роскошным садом на заднем плане.
        «…означало бы, что это третья женщина, убитая у себя дома. Полиция призывает общественность проявлять осторожность, особенно…»
        Себастиан уставился в телевизор.

* * *

        Нажимая на кнопку и открывая дверь в вестибюль, Торкель уже знал, что его ждет. Ему позвонили минутой раньше, когда он сидел со своей командой в Комнате. Из канцелярии. К нему посетитель. Некий Себастиан Бергман.
        Торкель велел передать, что он занят и посетителю придется подождать в вестибюле, а сотрудник канцелярии ответил, что Себастиан сразу предупредил, что Торкель скажет именно так и что если тот немедленно не спустится, то Себастиан начнет рассказывать всем желающим все, что знает о Торкеле. Все. В подробностях. И начнет с ненастного вечера в городской гостинице города Умео вместе с парой близнецов. Торкель ответил, что идет. Сотрудник канцелярии закончил разговор тем, что извинился. Торкель покинул совещание.
        Этого следовало ожидать. Торкель знал, что, как только новость распространится в газетах и по телевидению, Себастиан тем или иным образом проявится.
        Едва Торкель успел открыть дверь, как перед ним сразу возник Себастиан.
        - Это правда? У вас серийный убийца?
        - Себастиан…
        - Действительно? Он убил троих? Это крайне необычно. Вы должны подключить меня.
        Торкель огляделся. Вести этот разговор в вестибюле он не хотел, но не хотел и пускать Себастиана дальше.
        - Себастиан… - попытался он снова, будто повтор имени бывшего коллеги заставит того успокоиться и при благоприятном раскладе забыть о своем деле.
        - Мне не обязательно быть частью команды, если это создает проблемы. Возьми меня консультантом. Как в прошлый раз.
        Торкель увидел, как открывается маленький аварийный выход. Маленькая щелочка, через которую ему, возможно, удастся выскользнуть.
        - Я не могу, - сказал он твердым голосом. - Знаешь, во что бы это обошлось? Мне не дадут дополнительных средств, чтобы тебя подключить.
        Себастиан совершенно растерялся. Несколько секунд он просто смотрел на Торкеля, сомневаясь, не ослышался ли он.
        - Неужели ты хочешь использовать вашу никудышную организацию и паршивую финансовую ситуацию в качестве предлога, чтобы не брать меня? К черту, Торкель, ты мог придумать что-нибудь получше.
        «Да, мог, - сообразил Торкель. - Или, во всяком случае, мог бы». Но он выбрал этот путь и решил пойти по нему еще немного, хотя был почти уверен в том, что он тупиковый. Маленькая щелочка вдали сжалась до микроскопических размеров.
        - Можешь думать все что угодно, но это правда. - Голос не настолько твердый на этот раз. - У меня нет на тебя денег.
        Себастиан посмотрел на него почти разочарованным взглядом.
        - У меня есть на себя деньги. Я поработаю бесплатно. Как в прошлый раз. Серьезно, Торкель, если ты хочешь от меня избавиться, тебе надо придумать что-нибудь получше, чем то, что я усложняю тебе руководство.
        - Себастиан…
        - Можно мне хотя бы познакомиться с расследованием? Вреда ведь от этого не будет. Черт возьми, ведь это как раз то, что я умею!
        Торкель молчал. Неважно, что он скажет. Себастиан все равно не намерен слушать, он уже разошелся и не закончит, пока не выскажет все, что хочет.
        - Ладно, допустим, что твою команду немного напрягало мое присутствие, но, черт побери, это же должностное преступление не подключать меня, если у вас серийный убийца.
        Торкель развернулся, достал карточку-ключ и провел ею по коробочке. Дверь со щелчком отперлась. Торкель распахнул ее. Себастиан явно истолковал его действия как окончание разговора и сменил стратегию.
        - Торкель, я пытаюсь взяться за свою жизнь. Действительно пытаюсь, но мне необходима работа.
        Торкель быстро прикидывал. Песня Себастиана о том, чтобы взяться за свою жизнь и стать более хорошим человеком, на него не действовала, ее Себастиан заводил и в Вестеросе. То, что он вошел в команду там и тогда, насколько мог видеть Торкель, ничуть его не изменило. Зато сказанное им ранее… Возможно, было бы должностным преступлением не воспользоваться знаниями Себастиана. Особенно учитывая то, кого убийца копирует. Убиты три женщины. Все уверены в том, что это не конец. К поимке преступника они сегодня не ближе, чем были месяц назад. Разве он не обязан сделать все, что может, чтобы прекратить убийства? Он опять повернулся к Себастиану.
        - Я собираюсь впустить тебя. В дверь. Не в расследование.
        - Что же мне тогда там делать?
        - Я должен сперва поговорить с командой.
        - Обо мне?
        - Да.
        - Что ты собираешься делать? Проводить голосование?
        - Да.
        Увидев серьезный взгляд Торкеля, Себастиан понял, что тот не шутит. Он кивнул. Значит, по одному шагу. Если уж он продвинулся настолько, им будет очень нелегко от него отделаться.

        Торкель опять вошел в Комнату. Остальные сидели там, где он их оставил. Кофейные чашки наполнены. Его чашка тоже.
        - Я тебе тоже принесла кофе, правда, не знала, захочешь ли ты еще, - словно прочитав его мысли, сказала Урсула, когда он выдвинул стул и сел.
        - Спасибо.
        Он улыбнулся ей. Она улыбнулась в ответ. Улыбкой, которую Торкель истолковал как больше, чем коллегиальную. Отчего он вновь задумался, не лежит ли в основе его нежелания брать Себастиана чистый эгоизм.
        - Я только что сказала, что мы получили предварительные результаты анализа ДНК Вальстрёма, - продолжила Урсула. - Это не он.
        Торкель мысленно кивнул. Он никогда не питал особых надежд в отношении Карла Вальстрёма. Странный он или нет, но это все время казалось слишком простым. Если их преступник попадется, то не потому, что послал выдавшее его письмо. Торкель снова отключился от дела. Если у них с Урсулой опять стало что-то налаживаться, он не намерен разрушать это, совершая ту же ошибку, что в прошлый раз. У их отношений существуют правила. Правила, процентов на семьдесят пять установленные Урсулой.
        Только на работе.
        Никогда дома.
        Никаких планов на будущее.
        И сам Торкель еще добавил: проявлять по отношению к ней неколебимую лояльность.
        Первые два правила, по сути, представляли собой то же самое, но сейчас она по собственной инициативе нарушила одно из них. Она пришла к нему домой. Получилось действительно дома. Ее идея. Не его. Как знать, возможно, она способна поколебать и третье правило. Может, ему со временем удастся заговорить о будущем.
        - Кто это звонил? - поинтересовалась Ванья.
        Торкель повернулся к ней, суммируя свои мысли. Если он хочет иметь будущее с Урсулой, то ему точно ни при каких условиях нельзя нарушать четвертое правило, которое он добавил после Вестероса.
        Всегда проявлять лояльность. Всегда.
        Поэтому он, откашлявшись, наклонился вперед и сказал:
        - Себастиан. Я обдумываю, не подключить ли его к расследованию.
        Реакция оказалась вполне предсказуемой. Ванья с Урсулой обменялись взглядами, быстро сказавшими, что они думают о предложении, о Себастиане и о том, чтобы опять иметь его поблизости. Билли откинулся на спинку стула с намеком на улыбку.
        - Я знаю, что, прежде всего, Урсула и Ванья об этом думают, - продолжил Торкель, - но я бы не предлагал это, если бы не считал, что Себастиан может нам помочь.
        Ванья набрала воздуха, собираясь что-то сказать, но Торкель остановил ее, подняв руку.
        - Я знаю также, что потенциальный выигрыш в расследовании от его участия будет сопровождаться потерями из-за большей раздражительности, периодической утраты концентрации и, возможно, меньшей эффективности. Поэтому мне хочется, чтобы на этот раз все дали согласие на то, чтобы его подключить.
        - А если мы не согласимся? - поинтересовалась Ванья.
        - Тогда мы его не возьмем.
        В Комнате наступила тишина. Ванья с Урсулой снова обменялись взглядами, словно решая, кто из них остановит Себастиана на пороге. Достанется это удовольствие одной из них или они выступят параллельно?
        - Я не вижу никаких проблем, - внезапно сказал Билли. - Думаю, он может принести пользу.
        Ванья посмотрела на него с возмущением. Что он делает?
        - Ладно, хорошо, - кивнул Торкель с некоторым удивлением. Выходило лучше, чем он предполагал.
        Билли встретился с Ваньей взглядом и почувствовал, что должен развить свою мысль.
        - Он все-таки эксперт в области серийных убийц, а мы ищем серийного убийцу.
        Ванья, не ответив, сердито отодвинула стул, встала, подошла к доске и принялась изучать снимки, которые уже знала во всех деталях. Торкель увидел, что она слегка прикусила нижнюю губу, и предположил, что не только он разрывается между личными взглядами и профессиональным решением. Ванья повернулась к нему.
        - Ты действительно считаешь, что с подключением Себастиана у нас повысятся шансы поймать того, кто творит вот это?
        Она повела рукой в сторону висящей позади нее доски с убитыми женщинами. Вопрос вполне обоснованный. Если Торкель отбрасывал собственные чувства и смотрел на дело объективно, то ответ получался только один.
        - Да, считаю.
        Ванья кивнула про себя и вернулась на свое место.
        - В таком случае мы считаем по-разному, ты и я. Сорри.
        Торкель кивнул ей и повернулся к Урсуле, которая сидела, откинувшись на спинку стула, скрестив руки на груди и неотрывно глядя куда-то на стол. Остальные ждали, пока она все обдумает.
        - Раз Вальстрём отпал, значит, у нас ничего нет. Если бы у нас что-то имелось, пусть самая малость, я бы сказала «нет», ни за что. - Урсула подняла взгляд и встретилась глазами с Торкелем. - Но у нас нет ничего.
        - Значит, с твоей точки зрения, его присутствие желательно?
        - Нет, но если спрашивается, способен ли он чем-то помочь, то ответ: да.
        В Комнате повисло молчание. Ванья встала.
        - Он же ходячая катастрофа.
        - Если он с нами не сработается, мы его вышвырнем, - продолжил Билли. Он встал и посмотрел на Ванью и Урсулу. - В Вестеросе он ведь оказался небесполезен. Не так ли? Ты же сама говорила, что считаешь его книги хорошими.
        Ванья пристально посмотрела на стоящего перед ними Билли. С ним действительно что-то произошло. Через несколько секунд она кивнула ему и Торкелю.
        - Если вы все трое считаете, что он на самом деле способен увеличить наши шансы, то и говорить не о чем. Так? Берите его.
        - Ты этого хочешь?
        Ванья угрюмо замотала головой.
        - Нет, но я уступаю. Я не собираюсь вносить в группу раскол. Это все равно с успехом проделает Себастиан.
        - Если он с нами не сработается, поступим так, как говорит Билли, просто вышвырнем его, - подытожил Торкель, глядя в ее сторону.
        Урсула сухо усмехнулась, явно показывая, что ни на секунду в это не верит. Торкель предпочел не реагировать, он встал и пошел к двери.
        - Пойду, приведу его.
        Получилось легче, чем он предполагал. Намного легче.
        Показало, к сожалению, в основном то, какой они охвачены паникой.

        Себастиан вошел в Комнату и, не поздоровавшись, прошел прямо к доске. «Чуть ли не с нетерпением, - подумал Торкель. - Как ребенок в сочельник».
        Остановившись перед фотографиями, Себастиан быстро окинул их взглядом. У него в голове не укладывалось. Они что, издеваются над ним?
        - Это новые?
        - Да.
        Себастиан повернулся обратно к доске и принялся заново изучать фотографии. На этот раз более тщательно. Подробно. Насколько он видел, убийства были скопированы в мельчайших деталях, правда, заметил он и различия.
        Другие комнаты.
        Другие женщины.
        Имитатор.
        - Какого черта вы не позвали меня, как только обнаружили первую? - опять обратился он к Торкелю, на этот раз скорее с возмущением, чем с вопросом.
        - Это не Хинде, - уточнила Ванья.
        - Я знаю, что не Хинде, но почему вы ничего не сказали? - Разговаривая с ней, Себастиан с трудом сдерживал раздражение. - Если бы он сбежал или вышел на свободу, мне бы сообщили, но кто-то изо всех сил пытается подражать его преступлениям. Все в принципе выглядит идентично! Вам следовало сразу же позвать меня.
        - Почему же? - с вызовом поинтересовалась Ванья.
        Она собиралась сдерживаться, Себастиан спровоцировал ее, как только переступил порог. Ни слова о том, что он рад или благодарен за возможность вернуться. Никаких фраз вежливости, никаких вопросов о том, как у них обстоят дела или что у них за это время произошло. Ничего из того, что сделал бы в его ситуации нормальный человек. Он просто ввалился так, будто является естественной частью команды. Это ее рассердило. Столь же сильно, как то, что сейчас он улыбался ей кривой улыбочкой, будто она умственно отсталая. Такой же улыбочкой, как Карл Вальстрём.
        - А ты как думаешь? - продолжил Себастиан. - Я знаю о Хинде больше, чем кто-либо.
        - Какое это имеет значение?
        Ванья решила не отступать. Сколько времени Себастиан пробыл здесь? Две минуты? По меньшей мере столь же самодовольный, как раньше, при полном отсутствии смирения. Неужели Торкель не сказал ему, что его приняли из милости? Сейчас он, казалось, уже завладел совещанием, Комнатой, всем расследованием. Пора отнимать обратно.
        - Это другой человек, с совершенно другими побудительными мотивами. Твои знания о Хинде здесь не помогут.
        - Мои знания всегда помогают. Иначе бы вы меня не подключили. Я ведь здесь не потому, что вы находите меня очаровательным. Так, может кто-нибудь рассказать мне, что у вас есть?
        Ванья вздохнула. Билли поднялся.
        - Я могу сообщить, что нам известно. - Билли пошел к доске, не дожидаясь ответа или реакции. Торкель посмотрел на Ванью, та пожала плечами.
        - О’кей…
        Себастиан выдвинул стул и сел рядом с Урсулой.
        - Рад тебя видеть, - прошептал он. Урсула одарила его взглядом, показывавшим, что радость не является обоюдной. - Ты по мне скучала?
        Урсула лишь качнула головой, переключив внимание на стоявшего у доски Билли. Тот как раз показывал на фотографию одной из женщин: чуть за сорок, карие глаза, улыбаясь, смотрят прямо в камеру из-под густой челки.
        - 24 июня. Мария Ли из Броммы[36 - Бромма - район Стокгольма.]. Одинокая. Подруга заволновалась, когда после праздника летнего солнцестояния она не позвонила и не пришла на работу. - Билли переместил палец от портретного снимка к фотографии с места преступления. - Связана нейлоновыми чулками, лежит в постели на животе. Изнасилована и убита мощным ударом ножа, перерезавшего как сонную артерию, так и трахею.
        Себастиан кивнул про себя. Все знакомо. Он словно бы перенесся назад во времени. Начал перебирать в голове все, что знает об убийцах-имитаторах. Таковые, конечно, имеются, но тех, кто копирует серийных убийц, довольно мало. Чаще встречаются резня в школах и подражание крутым убийствам из фильмов и игр. Имитатору свойственно нездоровое восхищение оригиналом, а что еще? Какое-то отклонение, само собой, но другого рода. Если серийному убийце часто удается поддерживать имидж нормального человека, быть «обычным», то имитатор нередко проявляется как личность более странная. Менее общителен. Низкая самооценка. Неуверен в себе. Продукт воспитания в детстве.
        Как всегда.
        Человек, который, подобно тому, кого он копирует, способен переступить границу и применить крайнюю степень насилия, но недостаточно силен для того, чтобы начать самому, недостаточно предприимчив, чтобы самостоятельно придумать метод и выбрать жертву. Ему требуется образец. Все его действия - сплошные повторы. Мужчина, которого они ищут, никогда не привлекает к себе внимания.
        - Никаких следов взлома, - продолжал Билли. - Складывается впечатление, что она, как и остальные, впустила преступника сама. Однако в квартире следы борьбы. На месте преступления оставлены сперма, лобковые волосы и отпечатки пальцев.
        Он приставил палец к новой фотографии. Блондинка, сорок пять - пятьдесят. Голубые глаза. На верхней губе маленький шрам, предположительно от сделанной в детстве операции заячьей губы. Никакого внешнего сходства с первой. Какой-то намек на мысль мелькнул у Себастиана в голове, когда он ее увидел, но слишком маленький и поспешный, чтобы его уловить.
        - 15 июля. Жанетт Янссон Нюберг, Нюнесхамн[37 - Нюнесхамн - пригород Стокгольма.]. Ее нашли муж и сыновья, вернувшись домой после футбольного кубкового матча. В своем блоге она написала, что все выходные проведет одна и будет «просто отдыхать». Возможно, так убийца и узнал, когда ему следует нанести удар.
        - А другие вели блоги? Ли? - поинтересовался Себастиан.
        Билли покачал головой.
        - Нет, но в «Фейсбуке» она, естественно, присутствовала, в строке статуса значилась не замужем.
        Себастиан кивнул. Сам он ни в каких социальных сетях не состоял, но иногда удивлялся тому множеству информации, которой люди готовы поделиться с посторонними. Ворам в настоящее время не требуется узнавать, когда жилища окажутся пустыми, владельцы радостно и с готовностью предоставляют им информацию в своем блоге, где пишут, какими чудесными будут предстоящие отпуск или поездка. То же самое о своей персоне. Не замужем - все равно, что одинокая, все равно, что беззащитная.
        - Мы обнаружили след ноги на клумбе у лестницы, - вставила Ванья, - не совпадавший со следами мужа и сыновей. Сперма того же мужчины, что у Ли.
        - Значит, он сознательно оставляет следы?
        - На это указывает многое, - ответил Торкель. - Или же он необычайно неловок. Впрочем, если он так неловок, то должен был бы иметь дело с нами уже раньше, но нет.
        - Он должен был бы иметь дело с полицией, - озадаченно кивнул Себастиан. - У имитаторов чаще всего бывает некое криминальное прошлое. Крайне необычно, чтобы они начинали с убийств.
        - Означает ли что-нибудь то, что он оставляет после себя следы? - поинтересовался Билли.
        Себастиан посмотрел на него. Что-то определенно изменилось. В прошлый раз Билли довольствовался тем, что отвечал в расследовании за касавшееся техники - камеры наблюдения, мобильные телефоны, списки разговоров, - к нему обращались, когда считали, что ответ на вопрос можно найти в компьютере. Теперь же он кажется более активным в вопросах, по поводу которых раньше чаще всего не имел собственной точки зрения. В общем и целом он, похоже, больше… «включился», чем в прошлый раз, когда они вместе работали.
        - Это демонстрация силы: вы не можете меня найти, хотя я оставляю наводки… Он чувствует себя более ловким, чем полиция. Далее, это надежный способ проследить за тем, чтобы все совершенные им преступления привязывали к нему. Со временем ни один хороший адвокат не сможет лишить его триумфа.
        - Значит, он хочет попасться? - с сомнением в голосе спросила Ванья.
        - Нет, но если попадется, то хочет быть уверен в том, что это еще не конец.
        - Как бы то ни было… - Билли продолжил прерванный рассказ. - Тот же метод. Та же ночная рубашка.
        Он переместил палец на третью женскую фотографию. Вновь темные волосы.
        - И вот позавчера. Катарина Гранлунд, сорок четыре. Те же следы, тот же метод, все то же самое. Это, собственно, все, что у нас есть.
        Билли пошел обратно и сел, после чего последовала тишина. Себастиан наклонился над столом.
        - Он увеличивает скорость.
        - Это важно?
        - У Хинде был довольно стабильный cooling-off period. Он сокращался лишь незначительно.
        - Что такое cooling-off period? - спросил Билли.
        - Временной промежуток между убийствами. - Себастиан встал и принялся ходить по Комнате.
        Ванья следила за ним откровенно неприязненным взглядом. Себастиана осенило, что он едва ли хоть раз подумал о ней с тех пор, как вошел в Комнату для совещаний. Дело сразу поглотило его, на мгновение оттеснив все остальные мысли. Здесь имелись привязки к Хинде. Привязки к прежнему Себастиану.
        Тому, что был лучше.
        Самым лучшим.
        - Серийные убийцы после убийства не высовываются. Отчасти поскольку боятся, что их поймают, иногда они испытывают чувство вины и угрызения совести от того, что дали выход своим фантазиям, но чаще всего просто спокойствие. Пока не вернется желание, ощущение необходимости. Этот цикл становится немного короче, но не таким коротким.
        Он остановился и махнул рукой в сторону снимков на доске.
        - Мужчина, совершивший это, потом не размышляет. Он не проходит через разные фазы.
        - И что это означает? - Снова Билли. Определенно больше включился.
        - Он убивает не вынужденно. Он рассматривает это как работу. Как нечто, что надо сделать.
        - Как нам его остановить?
        Себастиан пожал плечами.
        - Я не знаю.
        Он обернулся к Торкелю.
        - Мне необходимо посмотреть места преступления. По крайней мере, последнее, позавчерашнее.
        - Знаешь, мы их подробно изучили, - вмешалась Урсула прежде, чем Торкель успел ответить. - Если хочешь что-нибудь узнать, спрашивай.
        - Вы упустили одну вещь. Если это настоящий имитатор.
        Урсула почувствовала, как у нее внутри закипает возмущение. Она ничего не упустила. За все годы, что она проработала - сперва в Государственной криминологической лаборатории, а потом в Госкомиссии - она ни разу ничего не упустила. Себастиану это, конечно, известно.
        - Что же мы упустили? - Ей почти удалось не выдать голосом зарождающуюся злость.
        Себастиан не ответил, а опять обратился к Торкелю:
        - Я могу съездить на место преступления или нет?
        Торкель тяжело вздохнул. Он уже довольно хорошо знал Урсулу. Ставить под сомнение ее профессиональную компетентность - такие вещи не проходят безнаказанно. У нее, возможно, есть другие недостатки и слабости, но в том, чем она занимается, она лучшая, и горе тому, кто утверждает обратное. У Торкеля возникло ощущение, что она уже жалеет, что не боролась против подключения Себастиана.
        - Ванья, свози Себастиана в пригород Тумба.
        Ванья остолбенела. Ее мимика, все ее тело говорили о том, что она думает о предложении провести время в машине один на один с Себастианом Бергманом.
        - Я обязана?
        - Да, обязана.
        - Тогда поехали, - сказал Себастиан с широкой улыбкой и распахнул дверь в коридор.
        Увидев, как Ванья неохотно встает со стула, мрачно глядя на Торкеля, Себастиан поймал себя на том, что испытывает чувство, к которому не приближался уже много, много лет.
        Ликование.
        Он опять работает и в первый же день проведет время в машине один на один со своей дочерью.
        Разделить с кем-то жизнь можно, только имея собственную.
        Где-то в глубине души он чувствовал, что это дело действительно может стать путем, по которому он сумеет сделать первые шаги к возвращению.

* * *

        В темно-синей машине «Вольво» они сидели молча. Ванья выехала из полицейского гаража у площади Фридхемсплан, приостановилась возле охранника, показала удостоверение и затем продолжила путь по Дроттнингхольмсвэген. Себастиан пристально ее рассматривал. В том, что она сердита, нет никаких сомнений. Каждое движение наполнено раздражением - когда она переключала скорость, когда агрессивно меняла ряд, взгляд, который она бросила на него, когда он открыл окно, впустив в машину жаркое влажное лето.
        - Если держать окно открытым, кондиционер не работает.
        - Получить все нельзя.
        Он свесил руку в открытое окно. Ее откровенность ему нравилась. Делала ее настоящей.
        Живой.
        Сильной.
        Он так долго наблюдал за ней с расстояния, что ее близость вызывала почти головокружение. Давно он не чувствовал себя таким довольным, таким спокойным. Какой бы сердитой или злой она ни была, ему хотелось, чтобы мгновение в машине рядом с ней длилось вечно. Даже движение транспорта в Стокгольме казалось ему в данный момент гармоничным. Они молча выехали на шоссе Е4 в южном направлении. На подъезде к островам она, не выдержав, нарушила молчание.
        - Ты мазохист?
        Ее вопрос вырвал Себастиана из раздумий. Он повернулся к ней, толком не понимая, что она спросила.
        - Что?… Нет.
        - Зачем же ты вернулся? - От злости ее глаза сверкали. - Почему тебе хочется обязательно быть там, где ты никому не нравишься.
        - Я нравлюсь Билли.
        - Билли не относится к тебе откровенно плохо.
        - Same shit, different name[38 - Все едино, как ни назови (англ.).].
        Себастиан позволил себе слегка улыбнуться. Неужели она полагает, что в своих действиях он руководствуется тем, что думают о нем люди?
        - Неужели ты настолько привык к тому, что тебя ненавидят, что довольствуешься людьми, которые тебя терпят?
        - Вероятно.
        - Не будь ты таким засранцем, я бы тебя почти пожалела.
        - Спасибо.
        Он одарил ее благодарным взглядом. Увидел, как она еще больше разозлилась. Он испытывал странное чувство от того, что находится так близко к ней, и при этом только он обладает полностью правдивой картиной ситуации.
        Ему так много хотелось о ней узнать. О чем она мечтает? О чем думает, сидя утром за завтраком? Над чем смеется с мужчиной, про которого думает, что он ее отец? Удастся ли ему когда-нибудь хотя бы приблизиться к тому, чтобы так узнать ее? Встретиться с ней каким-то иным образом, нежели в противостоянии?
        - Кончай, - вдруг сказала она, глядя со злостью в его изучающие глаза.
        - Что именно?
        - Смотреть на меня так.
        - Как?
        - Вот так. Как ты смотришь. Я не хочу даже знать, о чем ты думаешь.
        - Тебе никогда не догадаться…
        Ванья сверкнула на него глазами почти с отвращением.
        - Прекрати смотреть, черт подери!
        Себастиан опять повернулся вперед. Сама того не зная, она вдруг приблизилась к правде, нащупала ее, без знания, без задней мысли. Ему не хотелось уходить от невозможного, а напротив, каким-то образом продолжать. Думать об этом было трудно, говорить еще труднее.
        - Если бы мы с тобой встретились в другом… - Он сбился. Начал заново. - В другой момент жизни. Я хочу сказать… Знаешь, существуют поводы для…
        Она прервала его на середине.
        - Себастиан?
        - Да?
        - Заткнись!
        Он замолчал.
        Она нажала на газ.
        Остаток пути они проехали молча.

        Дом 19 по Толлэнс-вэг представлял собой одну из ухоженных, очаровательных вилл одного из пригородов Стокгольма с индивидуальной застройкой. «Саду здесь уделяли намного больше часов заботы и любви, чем в среднем, - подумал Себастиан, - а так ничего примечательного». О трагедии говорила лишь яркая желтая табличка «МЕСТО ПРЕСТУПЛЕНИЯ. ВХОД ВОСПРЕЩЕН» на входной двери. Шедшая на несколько метров впереди него Ванья поднялась по лестнице и отперла дверь ключом. Себастиан не настолько торопился. Остановившись на ухоженной садовой дорожке, он принялся рассматривать дом. Два этажа. Красная черепичная крыша. Желтые стены с белыми оконными рамами. Красиво и обстоятельно, с занавесками и белыми цветочными горшками на окнах. Еще несколько дней назад здесь жила супружеская пара с мечтами и желаниями. Выделяться им, возможно, не хотелось.
        Но они хотели жить.
        Открыв дверь, Ванья посмотрела в его сторону.
        - Ты идешь?
        - Безусловно.
        Себастиан подошел к ней, и они вошли в дом. Душно, воздух спертый, пахнет чем-то металлически сладковатым. «Вероятно, из нее вытекло много крови, - подумал Себастиан, - раз запах по-прежнему висит в воздухе».
        - Где спальня?
        - Ее убили на втором этаже. Что мы ищем?
        - Сперва я хочу осмотреть спальню.
        Ванья раздраженно кивнула и пошла вперед.
        - Иди за мной.
        Они, не торопясь, двинулись вверх по лестнице. Так бывает всегда. Смерть обладает способностью понижать голоса и темп. Дойдя до спальни, они остановились в дверях. В комнате были красивые желтые рельефные обои со спокойным рисунком. Занавески задернуты, постельное белье снято, но распространившееся по матрасу двуспальной кровати огромное темное пятно говорило все. Себастиан осторожно вошел в комнату и огляделся.
        - Что же мы, по-твоему, упустили? - нетерпеливо спросила Ванья.
        - Маленькое помещение, чулан или кладовку, - ответил Себастиан, приседая возле кровати на корточки.
        Ванья устало посмотрела на него и указала на белые раздвижные двери по другую сторону кровати.
        - Там есть несколько платяных шкафов.
        Себастиан покачал головой, даже не взглянув на них.
        - Оно должно запираться снаружи.
        Продолжая сидеть на корточках, он рассматривал спальню. На ночном столике несколько книжек в мягких обложках перед черно-белой фотографией улыбающейся пары в серебряной рамке. Стекло забрызгано кровью. Мужчина и женщина. Рикард и Катарина Гранлунд. Он узнал ее по докладу в Госкомиссии. Себастиан осторожно поднял фотографию.
        - О’кей, а что, по-твоему, там должно находиться? - донеслось от двери.
        Себастиан не ответил, а продолжил рассматривать снимок. Пара стоит на каком-то пляже и выглядит счастливо влюбленной. Женщина обнимает мужчину, смотрящего прямо в камеру. Похоже на Готланд, возможно, Эланд. Какой-то каменистый пляж. Какое-то недавнее лето. Или вечность назад, если ты скорбящий супруг. Он осторожно вернул фотографию на место. Какая-то мысль.
        Слабая.
        Мимолетная.
        Себастиан опять потянулся за фотографией.
        - Что в этом чулане должно находиться?
        Ванья начинала терять терпение. Себастиан оторвался от снимка, встал и посмотрел на нее.
        - Еда.

        Ванья пошла вниз, а Себастиан принялся методично обследовать верхний этаж. Здесь имелось еще три комнаты. Одна, похоже, общий рабочий кабинет супругов, с ксероксом и принтером. Себастиан предположил, что компьютер забрал Билли. Вдоль одной стены стеллаж с аккуратно расставленными книгами, от триллеров Тома Клэнси до изданий по кулинарии. Не найдя того, что искал, он вернулся в маленькую гостиную.
        Он бегло осмотрел свежеотремонтированную на вид ванную комнату. Белая, чистая, от пола до потолка покрыта кафелем, есть ванна с гидромассажем и душевая кабина. Ванная просторная, такая, как нравится современным супругам. Но не то, что он искал. Гардеробная подходила лучше, но тоже не запиралась снаружи.
        Он спустился по лестнице. Кухня выходила на заднюю сторону и большую террасу. Далее простирался заботливо разбитый сад. Здесь было так же светло и свежо, как в ванной. Просторно, приятно, белые дверцы шкафов, черные столешницы из камня. В центре кухонный островок с двумя барными стульями. В мойке немного посуды, а остальное на удивление прибрано. Он как раз собирался перейти в столовую, когда его окликнула Ванья:
        - Себастиан!
        Судя по звуку, она находилась где-то дальше. Она снова крикнула:
        - Себастиан!
        - Да, что случилось?
        - Подвал!
        Лестница в подвал находилась у самой входной двери, и Себастиан не сразу нашел ее. Темная узкая лестница вела в полумрак. Невзирая на то, что супруги Гранлунд повесили здесь несколько плакатов с современным искусством, эту часть дома они явно не считали столь важной. Никаких светлых красок, никакой идеальной отделки. Здесь пахло подвалом, но по сравнению со сладковатым запахом в остальном доме это казалось даже приятным. Под лестницей располагалось то, что когда-то было скромной гостевой, но теперь в основном, похоже, использовалось как кладовка. Из-за низкого потолка Себастиану приходилось пригибаться под несколькими трубами горячей воды. Помимо слабого света, шедшего из подвальных окошек под потолком вдоль длинной стены, комната освещалась стоявшим в углу простым торшером. Ванья стояла возле ветхой двери в кладовку и призывно смотрела на него. От желтого света сзади ее волосы казались совершенно золотистыми. Она указала на дверь. В замке торчал простенький ключ для внутренних дверей.
        - А это? Это тебя может интересовать?
        - Ты уже открывала дверь? - Себастиан заинтересованно двинулся к ней.
        - Нет. Мне подумалось, ты захочешь сам. - Она отступила на шаг, пропуская его. - И надеюсь, ты скоро объяснишь, что мы здесь делаем.
        Себастиан посмотрел на дверь, потом на Ванью.
        - Надеюсь, что я ошибаюсь.
        - Нет, ты не ошибаешься.
        Не будучи в силах отвечать, он схватился за ручку и нажал. Дверь оказалась заперта. Тогда он другой рукой повернул ключ и отпер. Снова нажал на ручку, и маленькая дверь открылась. Внутри было темно, света от единственной лампы позади них не хватало. Однако его было достаточно для того, чтобы уловить контуры стоявшего на полу. Себастиан почувствовал, как все его тело оцепенело. Он стал на ощупь искать пальцами выключатель, который, как он знал, должен был находиться где-то внутри на стене. Когда он нашел его, белый свет от голой лампочки превратил безумное волнение в факт. Идеально расставлено.
        Бутылка лимонада.
        Пачка печенья «Мария».
        Два банана.
        Вафли в шоколаде.
        Пустая бутылка от хлорина.
        Это он. Это он.
        Хинде.

* * *

        Они вернулись обратно в Комнату. Ванья развешивала на доске снятые в доме Гранлундов фотографии. Себастиан ходил кругами. Не находя себе места. В сильном возбуждении. Он никак не ожидал, что Хинде окажется среди всего того, что могло вернуться и преследовать его.
        - Наш преступник обладает знаниями о modus operandi[39 - Способ действия (лат.).] Хинде, которые он мог приобрести только одним способом, - заявил Себастиан, когда все расселись.
        - Из твоих книг? - спросила Урсула.
        Это было также первой мыслью Ваньи, когда он обсуждал с ней свою теорию в машине на обратном пути. Не переставая расхаживать по Комнате, он дал Урсуле тот же ответ, что получила тогда Ванья.
        - В моих книгах написано только, что он оставлял запасы. Но не что именно. И как. - Себастиан остановился возле доски и постучал согнутым пальцем по фотографии тщательно разложенного сухого пайка в подвале семьи Гранлунд. - Содержимое и точное расположение полностью идентичны с запасами провианта Эдварда, - продолжил он. - Это нигде не описано. Наш преступник каким-то образом вступал с ним в контакт.
        - Как?
        Этот вопрос Ванья тоже задавала ему в ответ на его уверенное утверждение. Себастиан вздохнул, сейчас он знал не больше, чем двадцать минут назад в машине. Он не знал, как. Знал только, что он прав.
        - Не знаю, но эту информацию он мог получить только у Эдварда.
        - Или у какого-нибудь полицейского, участвовавшего в том безумном расследовании.
        Прекратив всякую деятельность, все повернулись к Билли.
        - Хинде не может общаться с окружающим миром, поэтому я просто пытаюсь найти другое объяснение.
        - Тогда в расследовании участвовали я, Себастиан, Урсула и Тролле, - спокойно и по-деловому сообщил Торкель. - Трое из нас находятся здесь, а то, что Тролле решил вновь пережить свои лучшие дни, ввязавшись в убийства женщин, представляется мне неправдоподобным. Но нам придется с ним поговорить.
        Себастиан оцепенел. Неужели Тролле может иметь к этому отношение? Конечно, он опустился, но это? Возможно, он по пьяни сболтнул лишнего тому, кому не надо, тогда, когда не надо. Никто в команде явно не верит, что он замешан, но что произойдет, если к нему поедет Ванья и станет на него давить? У Себастиана потемнело в глазах. Он представил себе, как Ванья забрасывает Тролле вопросами. Как Тролле рассказывает о том, какое задание ему поручил Себастиан. Черт, Ванье даже не понадобится на него нажимать, Тролле может заложить Себастиана просто ради хохмы. Себастиан сглотнул и попытался сосредоточиться на происходящей в Комнате дискуссии.
        - Я не говорил, что это кто-то из вас. На местах преступлений наверняка побывала масса полицейских и криминалистов, - настаивал Билли. - Если вы находили еду, то кто-нибудь из них ведь тоже мог ее видеть?
        - Еду я обнаружил позже. О ней мне рассказал Хинде. Если бы мы обнаружили ее тогда, - Себастиан повел рукой в сторону коллег, - Торкель и Урсула тоже бы о ней помнили. - Себастиан уставился на Билли. - Соображай, черт побери!
        - Я и старался. Просто мыслил немного нешаблонно. Ладно, я ошибся.
        Ванья посмотрела на коллегу с удивлением. Голос принадлежал Билли, а слова кому-то другому. С каких это пор Билли мыслит нешаблонно? Или, возможно, он так и мыслил, но с каких пор он стал это так называть?
        - Поговорите об этом с Хинде завтра утром, - вмешался Торкель. - Вам выделили время для свидания.
        - А причем тут еда? - спросила Урсула. - Почему он ее оставляет?
        - Об этом написано в моих книгах, - коротко ответил Себастиан.
        - Я твоих книг не читала.
        Себастиан повернулся к ней. Она смотрела ему прямо в глаза с довольной улыбкой. Разве такое возможно? Неужели она не стала читать лучшие книги о серийных убийцах, написанные по-шведски, из чистого упрямства?
        - Я тоже, - вставил Билли.
        Себастиан вздохнул. Неужели возможно, чтобы половина лучших специалистов страны по раскрытию убийств не читала его книг? Ванья читала, это он знал, а Торкель? Он бросил взгляд на бывшего коллегу, но тот посмотрел ему в глаза, ничего не прояснив. Наверное, он все-таки читал? Или? Себастиан опять вздохнул. Он рассказывал историю Эдварда Хинде на ряде лекций. Он знал ее от и до. Теперь, похоже, ему придется рассказывать ее снова. По крайней мере, короткую версию.
        - Эдвард вырос с матерью-одиночкой. Она была прикована к постели. Болела. К сожалению, не только в одном отношении. Он рассказывал, что помнит первый раз. В какую-то среду. Он очень хорошо запомнил. Придя домой из школы…

        он стоит и готовит еду. Жарит на сковородке рыбные палочки. Картошка кипит под крышкой в точности, как его научила мать. Он предвкушает обед. Рыбные палочки он любит, а на сладкое собирается разделить с матерью торт, оставшийся с его дня рождения. Он тихонько напевает про себя. Песню «Битлз» A Hard Day’s Night. Она первая в десятке самых популярных. Он как раз начал резать помидоры, когда услышал, что его зовет мать. Отложив нож и выключив на всякий случай плиту, он поднимается по лестнице. Иногда мать просит, чтобы он ей почитал, а это требует времени. Читает он плохо. Еще не совсем научился. С трудом пробирается через простые детские книжки, но мать говорит, что ей нравится его голос. И это хорошая тренировка. Мать почти всегда лежит в постели. На ногах она бывает только несколько часов в день. В хорошие дни больше, в плохие дни меньше. Сегодня день, похоже, довольно хороший. Она в ночной рубашке, но выглядит бодрой и похлопывает рукой по кровати, приглашая его сесть рядом. Он послушно подходит и садится. Он - послушный ребенок. Послушный и воспитанный. В школе у него все хорошо. Учительницы его
любят. Ему нравится учиться новым вещам, и ему все легко дается. Он умненький. Это говорят и мать, и учительницы. Идет речь о том, что уже весной ему разрешать заниматься математикой по программе третьего класса. Мать говорит ему, что он стал таким взрослым. Что он молодец. Она гладит его по всей руке, ласкает пальцы. Он ее большой, умный мальчик. Но сейчас ей хочется, чтобы он сделал кое-что другое. Она крепко берет его за руку и заводит ее под одеяло. В тепло. Кладет ее себе на бедро. Эдвард смотрит на нее вопросительно. Зачем ей там его рука? Иногда он согревает руки между собственными бедрами, когда мерзнет, но сейчас ему не холодно.
        - Когда это произошло в первый раз, ему только исполнилось восемь. Он толком ничего не понял. Разумеется. Когда это закончилось, ему было тридцать восемь. К тому времени он стал уже совершенно испорченным.
        - Это продолжалось тридцать лет? - Ванья посмотрела на него скептически.
        - Да.
        - Почему же он просто не оставил ее? Или не прекратил?
        Этот вопрос Себастиану задавали часто. Почему он с ней оставался? Мама болела, ей было не на кого опереться, а он стал взрослым. Почему он просто не ушел? Или не убил ее? Или… еще что-нибудь.
        - Сперва он был слишком маленьким. Потом слишком боялся. Потом… это зашло слишком далеко. - Себастиан покачал головой. - Я не могу лучше объяснить, не углубляясь в то, что делает нас такими, какими мы становимся, но в данном случае это нам не помогло бы. Тебе не хватит фантазии, чтобы понять их отношения.
        Ванья только кивнула. Возможно, со стороны Себастиана это было оскорблением, но она чувствовала, что готова его принять. Она радовалась тому, что не в силах представить себе все, через что прошел этот одинокий восьмилетний мальчик.
        - И никто не знал? Никто ничего не подозревал? - Билли заинтересованно подался вперед. - Я имею в виду, что это должно было сказаться на его учебе в школе и на всем остальном.
        - Мать угрожала самоубийством, если он кому-нибудь расскажет. Очень важно было, чтобы он вел себя как обычно, чтобы никто ничего не заподозрил. Он думал, что если его поведение изменится, то люди могут начать интересоваться или каким-то образом узнать. Как ни странно, чем дольше это продолжалось, тем более «нормальным» он становился. Он мастерски справлялся с каждой возникавшей ситуацией. Был вынужден. Если бы он себя неправильно повел, она бы умерла.

        Мама ложится на кровати на живот и задирает ночную рубашку. Ее лица он никогда не видит. Оно уткнуто в подушку. Вначале она говорила, как ему надо лечь сверху, что ему делать и как двигаться. Теперь перестала. Молчит. Во всяком случае, сначала. Он точно знает, что произойдет. Никаких отклонений не бывает. Она зовет его, просит сесть рядом, говорит ему, какой он большой и умный, как она рада тому, что он у нее есть, и какой счастливой он ее делает. Затем она берет его руку и заводит под одеяло. Каждый раз все происходит совершенно одинаково.
        Через некоторое время слышатся звуки. Из глубины подушки. Звуки он ненавидит. Мечтает, чтобы они исчезли. Звуки означают, что скоро конец. Ему не нравится то, чем они занимаются. Он уже понял, что другие мамы так не делают. Ему это не нравится. Но еще меньше ему нравится то, что наступает после звуков…
        - Каждый раз, когда его принуждали к сексу, его потом наказывали. Он утрачивал чистоту. Становился грязным. Он совершал нечто очень плохое, отвратительное, и мама была не в силах на него смотреть.

        Отвернувшись от него, она открывает дверь в лишенную окон каморку под лестницей. Он входит и садится. Прямо на холодный пол. Плакать или просить его выпустить не имеет смысла. Тогда будет только хуже. Дольше. Он обхватывает руками колени. Она, не произнося ни слова, закрывает дверь. После тех звуков в подушке она ничего не говорит. Он даже не уверен, были ли это слова. В каморке темно. Он никогда не знает, сколько там сидит. Определять время по часам он не умеет. Никто его не научил. В школе его только начали учить. Он знает целый час, половину и четверти. Но это неважно, здесь у него все равно нет часов. Иногда он думает, что это хорошо. Будь у него часы, он бы знал, сколько просидел взаперти. Тогда он мог бы запаниковать. Подумать, что она о нем забыла. Или уехала. Бросила его. Теперь же время сливается с темнотой. Учительница однажды рассказывала им, что собаки не воспринимают время. Не знают, пробыли они в одиночестве час или целый день. В темноте он - собака. Утрачивает представление. Пять часов это или два дня. Он никогда толком не знает. Просто радуется, когда дверь снова открывается. Как
собака.
        Он не понимает. И никогда не поймет. Он делает все, что она говорит, и все равно попадает сюда. В темноту и холод. Он никогда сам не предлагает заняться тем, чем они занимаются. Зовет его она. Указывает на кровать. И тем не менее потом не может на него смотреть. Считает его грязным. Уродливым. Ему хочется есть, но голод проходит. С жаждой хуже. Он писает на пол. Он предпочел бы обойтись без этого. Знает, что потом придется вытирать. Когда она откроет дверь. Когда наказание за его поступок закончится. Пока не начнется внушение, чтобы он никогда так больше не делал. Иногда он какает тоже. Если приходится сидеть долго. Он не может сдержаться, когда она долго не открывает…
        - Постепенно его выпускают. Он прощен, но это еще не конец. Ему напоминают о его грехах, и чтобы он не повторял их, она берет большой зажим для бумаги и помещает ему на крайнюю плоть. Зажим остается там, пока она не позволяет его снять.
        Себастиан видит, как лица у всех искажают гримасы, у Билли и Торкеля, пожалуй, чуть больше.
        - Я в это не верю, - опять возник Билли. - Как это возможно, проходить через такое, и чтобы никто не заметил? Ему, вероятно, приходилось довольно много прогуливать школу.
        - Она звонила, говорила, что он болен. Астма и мигрень. А учился он прекрасно. Невзирая ни на что, закончил среднюю школу, гимназию и университет. Только с отличными оценками. Потом он устроился на примитивную работу, чтобы содержать себя. Конечно, квалификация у него была слишком высокой, но он намеренно занизил ее в резюме. У него имелись поверхностные знакомства. Коллегиальные. Его IQ приближался к 130, так что ему с лихвой хватало интеллекта, чтобы играть «нормального», но он был совершенно неспособен завязывать глубокие отношения, требовавшие сопереживания или каких-то настоящих эмоций. Тут его могли раскрыть.
        Себастиан сделал паузу и выпил стакан воды.
        - Его мать умерла в 1994 году. Чуть больше чем через год Эдвард начал искать компании других женщин. Его первой жертвой стала коллега из Государственного управления здравоохранения и соцобеспечения, которая, очевидно, проявляла к нему интерес и иногда пыталась с ним разговаривать.

        Он ждет. В руках у него сумка с ночной рубашкой и чулками. Ему известно, что она его хочет. Собирается принять эстафету. Продолжить то, что делала мать. Она хочет заняться грязью. Злом. Хочет принудить его к действиям, влекущим за собой наказание. Боль. Темноту и унижение. Они все этого хотят. Но он не намерен этого позволять. На этот раз.
        Он звонит в дверь. Она улыбается. Он знает, почему. Ему известно, чего она хочет, но ее ждет сюрприз. На этот раз контролировать ситуацию будет он. Едва она успевает пригласить его войти, как он ее ударяет. Сильно. Дважды. Заставляет ее показать ему спальню. Снять одежду. Надеть ночную рубашку. Лечь на живот. Он связывает ее чулками. Когда она полностью обезврежена, он покидает спальню. Достает из сумки пакет с едой и пустую бутылку, в которую собирается мочиться. Ищет место. Где она его потом запрет. Находит его в подвале. Замок с внешней стороны. Внутри темно. Он оставляет там принесенное с собой. Теперь он справится с наказанием. После всего.
        - Но никакого «после» не следует. Он перерезает им горло, именно чтобы избежать наказания.
        У Торкеля зазвонил мобильный телефон. Все вздрогнули, когда звонок нарушил напряженную атмосферу. Торкель взял трубку, отвернулся и ответил.
        - Но он ведь должен был знать, что они не выживут? - вернулась к разговору Ванья. - Почему же он оставлял там еду?
        - Предохранительная мера. На случай если она, против ожидания, выживет и он подвергнется наказанию. Ему не хотелось голодать. Но ему, как известно, ни разу не пришлось воспользоваться своими запасами.
        Торкель закончил короткий разговор и повернулся обратно к группе. По нему было сразу видно, что новости он узнал не хорошие.
        - У нас четвертая жертва.

* * *

        Машина Ваньи прибыла на место первой. Полицейский патруль, обнаруживший тело, уже благоразумно оцепил территорию перед серым высотным домом. Ванья выпрыгнула из машины и быстро направилась к полицейскому, стоявшему за бело-голубой лентой. Себастиан остался возле машины и смотрел на дом. Когда они отправлялись, он с раздражающей естественностью опять уселся рядом с ней на переднем сиденье, но Ванья чувствовала, что при экстренном выезде вступать с ним в конфликт не подобает. Он может проявлять ребячество. А она нет. Она работает. Но когда все немного успокоится, она непременно заявит Торкелю, что в дальнейшем Себастиан Бергман должен ездить с кем-то другим. Пожалуй, подходящим вариантом является сам Торкель. Ведь это он настоял на том, чтобы возиться с Себастианом. Стоявший у дверей полицейский, узнав ее, кивнул. Она тоже узнала его - его зовут Эрик с чем-то. Он помнился ей как толковый полицейский. Обстоятельный и всегда спокойный. После его короткого отчета у нее не возникло причин пересматривать свое мнение. Они с коллегой в полном соответствии с инструкцией оповестили Госкомиссию, как только
вошли в квартиру на третьем этаже и обнаружили убитую связанную женщину. Стараясь ни к чему не прикасаться, они сразу вышли обратно, чтобы обеспечить ограждение перед самой квартирой и перед главным входом. Для того чтобы избежать загрязнения места преступления. Ванья поблагодарила Эрика и пошла навстречу подъехавшим Урсуле, Билли и Торкелю.
        - Наверху оцеплено. Квартира три. Билли, ты, вероятно, можешь принять подробный отчет у Эрика, приехавшего первым? - Она указала на стоявшего возле ограждения мужчину в форме.
        - А ты сама не можешь?
        Ванья посмотрела на него с явным удивлением.
        - А что будешь делать ты?
        - Пойду наверх.
        - Поговори с Эриком, а потом поднимайся, - вмешался Торкель.
        Билли быстро проглотил протест. Одно дело напомнить Ванье о том, что она порой забывает, что у них одинаковое положение в команде, а совсем другое ставить под сомнение приказы начальника.
        - Ладно. - Он развернулся и пошел. Остальные трое скрылись в парадном.
        Себастиан по-прежнему стоял возле машины.
        Он видел, как Билли помахал ему рукой, но не мог решить, что ему делать. Остаться стоять здесь в волнении или узнать, могут ли крутящиеся мысли оказаться правдой. Это казалось невероятным. Дом большой. Абсолютно невозможно в принципе. Таких домов много. Тем не менее избавиться от внутреннего ощущения он не мог, оно укоренилось повсюду и не давало ногам сдвинуться с места. Билли снова махнул ему. Раздраженно.
        - Пошли!
        Уклоняться дальше Себастиан не мог. Хотя какая-то часть его не хотела, ему требовалось убедиться. Рано или поздно он все равно узнает. Так пусть здесь и сейчас. Заставив ноги шевелиться, он двинулся в сторону Билли. Он пустит его вперед. Приобщится к его энергии.
        Они зашли в многоквартирный дом и стали подниматься по каменной лестнице. Билли быстрым шагом. Себастиан все медленнее. Обычная серая лестничная клетка. Существуют тысячи, десятки тысяч подобных. Анонимные, похожие одна на другую. Почему именно эта лестница должна быть особенной? Он лихорадочно выискивал детали, способные приглушить ощущение паники. Пока никаких не находил.
        Он слышал, как Билли достиг третьего этажа. Слышал, как тот наверху с кем-то разговаривает. Обогнув угол лестницы, он увидел, что с полицейским. Они стояли перед открытой дверью в квартиру. Он мельком увидел в прихожей Торкеля. Пройдя еще несколько шагов, он остановился как вкопанный. Контролировать панику он больше не мог. Опустился на колени. Тяжело задышал.
        Он достаточно собрался с духом, чтобы вновь заглянуть в квартиру в последней отчаянной надежде, что ошибается.
        Но нет.
        На полу в гостиной он увидел его.
        Коричневого мишку с красным бантиком и надписью.
        «Лучшая в мире мама».

        Торкель надел бахилы, но избегал заходить в гостиную, где находилась кровать. В том, что убийца тот же, не оставалось никаких сомнений. На это указывало все - ночная рубашка, связанные ноги и руки, зияющая рана на шее. Он ощущал злость и бессилие. Еще одна жертва, которую они не сумели защитить. Урсула стояла, широко расставив ноги, и методично фотографировала место преступления. Ей наверняка потребуется несколько часов, чтобы закончить предварительный осмотр. Он и остальные могут приступать к опросу соседей. Начать он собирался с женщины, позвонившей в полицию несколько часов назад. Вдруг он услышал позади себя голос Себастиана.
        - Торкель. - Голос звучал слабее обычного.
        Торкель обернулся и увидел очень бледного Себастиана, который стоял прямо за дверью, опершись на бетонную стену лестницы. Казалось, что на ногах его удерживает только стена.
        - В чем дело?
        - Мне надо с тобой поговорить. - Себастиан уже практически шептал.
        Торкель подошел к нему, и Себастиан потянул его немного вниз по лестнице. Торкель рассердился. Он занят тем, что вполне может вылиться в худшее расследование в его карьере, и ему уж точно незачем играть в игры с перешептыванием.
        - Что тебе надо, Себастиан?
        Себастиан смотрел на него почти с мольбой.
        - Думаю, я ее знаю. Ее ведь зовут Аннетт Виллэн?
        - Мы полагаем, что да. Проживает здесь, во всяком случае, она.
        Казалось, Себастиан на мгновение утратил почву под ногами, он вновь тяжело прислонился к стене.
        - Откуда ты ее знаешь? - поинтересовался Торкель чуть менее сердито. Себастиан был явно потрясен.
        - Мы вместе участвовали в групповой терапии. Один раз. Я был там только раз… Мы занимались сексом.
        Разумеется. Ничего другого Торкель не ожидал. Разве Себастиан мог познакомиться с женщиной и не заняться с ней сексом? Торкель сомневался. Но обычно это для Себастиана ничего не значило. Женщины обычно ничего не значили. Сейчас же он явно пребывал под сильным впечатлением, что вызвало у Торкеля дурные предчувствия.
        - Как давно это было?
        - Я ушел отсюда около пяти утра.
        - Что? Сегодня утром?
        - Да…
        Торкель почувствовал, как все остальные звуки исчезли. Он полностью сконцентрировался на стоящем перед ним мужчине. На мужчине, только что сказавшем вещи, которые он никак не хотел услышать.
        - Черт тебя подери!
        - Мне очень жаль, я не знаю… - Себастиан искал слова и не находил. - Я хочу сказать… черт, что же мне делать?
        Торкель огляделся по сторонам. Посмотрел на полицейского, который вместе с Билли и Ваньей планировал обход соседей. На Урсулу, принесшую черную сумку и новую оптику для фотографирования с близкого расстояния. Потом опять на бесцветное, бледное лицо Себастиана. Человека, которого он допустил к расследованию, превратившемуся в кошмарный сон полицейского.
        - Поезжай обратно в управление. И оставайся там до моего возвращения.
        Себастиан слабо кивнул, но не сделал попытки двинуться с места.
        Торкель раздраженно покачал головой и обернулся к полицейскому:
        - Надо, чтобы кто-нибудь отвез этого мужчину обратно, вы можете это устроить?
        Затем он отправился в квартиру, к Урсуле. К жуткому преступлению, уже раньше казавшемуся достаточно сложным, но теперь представлявшемуся более простой проблемой из двух.

* * *

        Из обратной поездки в управление Себастиан почти ничего не запомнил. Помнил, что предпочел сесть на заднее сиденье. Помнил, что вела машину женщина в полицейской форме. Он был полностью поглощен попытками разобраться в этом дне. Где-то на полпути парализующая паника начала отпускать. Вернулось логическое мышление. Он обрадовался. Ему требовалось функционировать. Он нуждался в своем интеллекте. Ситуация была экстремальной. Аннетт Виллэн мертва. Убита. Главный вопрос, которым Себастиан едва решался задаваться, заключался в том, сыграл ли он сам в происшедшем какую-то роль. Он переспал с Аннетт Виллэн. Убили ее вскоре после этого.
        Ему хотелось верить в случайность.
        Что это воля случая.
        Прихоть судьбы.
        Ему всей душой хотелось верить в то, что так оно и есть. Но насколько велика правдоподобность того, что убийца намеренно выбрал именно Аннетт Виллэн? Крайне мала.
        Они пока не установили никакого географического рисунка в выборе жертв. Одна - в Тумба, одна - в Бромме, одна - в Хамне. А теперь Лильехольмен. Остальных женщин убили в собственных домах, двоих на виллах и одну в кондоминиуме. Теперь он нанес удар в большом многоквартирном доме. Это означало повышенный риск обнаружения и еще больше говорило о том, что это не случайность. К сожалению. Как ни крути, Себастиан приходил к одному и тому же выводу.
        Это как-то связано.
        Он и Аннетт.
        Аннетт и убийца.

        Себастиан поднялся в помещение Госкомиссии. Без какого-то особого плана. Ему следовало ждать Торкеля. Он даже не знал, позволят ли ему оставаться и дальше.
        Он отправился в Комнату. Здесь он, по крайней мере, мог закрыть за собой дверь и спокойно побыть наедине со своими лихорадочными мыслями. Себастиан встал перед большой доской с фотографиями и записями. Изучил временной график Билли. Посмотрел на снимки предыдущих жертв. Вскоре тут будет висеть Аннетт Виллэн. Никто из них особенно не молод. Всем за сорок. Возможно, в этом что-то есть. У их жизней имеется история. Больше возможностей для «рисунка», относящегося к прошлому. Он знал, что Билли уже все исследовал, но ему все равно предстояло ждать Торкеля, а прежде чем тот вернется, могут пройти часы. Чем-то надо заняться. Работа хотя бы оттеснит другие мысли.
        На столе лежали три папки с материалами о жертвах. Полицейские оставили документы, торопясь в Лильехольмен. Себастиан сел и пододвинул папки к себе. В них была собрана вся информация о каждой из убитых. От официальных выписок из материалов налоговой службы и регистраций по месту жительства до технических доказательств и допросов всех: от родных и близких до коллег и соседей. Может ли он обнаружить здесь что-либо, чего никто не заметил? Шанс минимален. Эта команда лучшая в Швеции. Однако он решил попробовать.
        Ему это необходимо.
        Необходимо попробовать понять.
        Он принялся читать. Первая жертва. Мария Ли. Относительно недавно разъехалась с мужем Карлом, но официально развод еще не оформлен. Имелся длинный допрос будущего бывшего мужа, или как его там надо называть, на десяти страницах А4. С него Себастиан и начал. Женаты они с Карлом были долго, но детей не имели и отдалились друг от друга. Мария Ли работала в сити финансовым руководителем агентства по лизингу персонала. Он работал в «Теле2» и в прошлом году познакомился с молодой женщиной, с которой тайно вступил в связь. Далее быстрой чередой последовали обнаружение, скандалы и разрыв. Мария Ли выкупила у Карла его долю в вилле. Он нуждался в деньгах. Его новая женщина уже ждала ребенка, и они искали общее жилье. Мария Ли как раз только что подала ходатайство о возвращении девичьей фамилии, Кауфман, и они…
        Себастиан замер. Перечитал фамилию. Не может быть.
        КАУФМАН.
        К А У Ф М А Н.

* * *

        Урсула закончила фотографировать и предпочла подождать с перемещением и обследованием тела, пока приедут судебные медики. Полицейский транспорт для перевозки трупов задерживался из-за тяжелой автомобильной аварии, и Урсула подошла к окнам гостиной, чтобы дать глазам отдохнуть на чем-нибудь другом, кроме постели с мертвенно-бледным телом и запекшейся кровью.
        На улице еще продолжался прекрасный летний день с ярко-голубым небом. Палящее солнце переместилось к западу и хотя бы не светило в квартиру с полной силой, но в закрытой, почти раскаленной комнате жара по-прежнему была удушающей. Урсула осторожно надавила на балконную дверь и ступила на темный деревянный настил. Тут было, по крайней мере, чуть прохладнее. Маленький балкон оказался любовно обустроенным, из терракотового горшка с орнаментом по бетонной стене раскинулся большой роскошный куст желтых плетистых роз. Куст был хорошо ухожен. Урсула почти не сомневалась в том, что это роза «леверкузен». Ее мать Ингрид была помешана на розах и посадила два подобных куста возле входной двери в летний дом в Смоланде[40 - Смоланд - одна из южных провинций Швеции.]. Она пыталась обучить Урсулу искусству выращивания роз, но в памяти сохранились только названия нескольких сортов и запах опрыскивателя против растительной тли. Урсула прошла по балкону подальше. Возле кофейного столика во французском стиле, из покрашенного в белый цвет металла, стояли два складных деревянных стула. На столике стояла только голубая
эмалированная сахарница с тонкими белыми цветочками по бокам. Вскоре, вероятно, кто-нибудь ее поднимет и задумается, что ему или ей делать с ней и с остальными вещицами из квартиры. Вещи, остающиеся после нас. Подойдя к перилам балкона, Урсула посмотрела на шоссе Эссингеледен и на простирающийся за ним зеленый лес. Увидела, как по многополосному шоссе проносятся машины, каждая на пути к своей цели. Внутри квартиры одна жизнь уже закончилась, а снаружи все продолжают мчаться мимо. Так оно и происходит. Жизнь - это река, ее не остановишь, как бы тебе этого ни хотелось. Как бы тяжело ни было тому, кто пострадал, чуть поодаль жизнь все равно продолжается. Как всегда. Урсула сделала глубокий вдох, дав кислороду наполнить легкие. Потом закрыла глаза и задумалась. То, что убийца тот же, нет никаких сомнений. Все сходится: от ночной рубашки, нейлоновых чулок, зияющей раны на горле до изнасилования сзади. Чтобы окончательно убедиться, она поискала чулан, запиравшийся снаружи. Внутри квартиры ничего подобного не оказалось, но Урсула предположила, что едва ли многое изменилось с тех пор, как она сама жила в
квартире, хотя прошло много лет. Должна существовать кладовка. И она действительно имелась. В подвале.
        За стальной дверью тянулся длинный коридор с бетонным полом. Через каждые пять метров голые лампочки освещали маленькие помещения за натянутой на деревянных рейках сеткой. В каждую кладовку вела дверь из необструганных досок, с замком. Слабый, но несомненный запах плесени. Похоже, подвальные помещения в последние тридцать лет не принадлежали к числу объектов, которым домовладелец отдавал предпочтение.
        Пройдя мимо одинаковых клеток, Урсула добралась до номера 19 - номера квартиры Аннетт. Висячий замок сломан. Урсула осторожно открыла дверь рукой в перчатке и заглянула внутрь. Кладовку теперь тоже следовало считать частью места преступления. В помещении Аннетт оказалось относительно мало вещей. Большинство кладовок, мимо которых Урсула прошла, было более или менее переполнено. У Аннетт же стояли только несколько больших коробок, пара бумажных пакетов, торшер, складной стол и четыре деревянных стула, поставленные друг на друга. В центре на полу был аккуратно разложен сухой паек: бутылка лимонада, печенье, бананы, вафли в шоколаде и пустая бутылка для мочи. Они стояли и лежали точно по линии, на одинаковом расстоянии друг от друга. В точности, как на других местах преступлений. Она, опытный эксперт по местам преступлений, вдруг задрожала, в чем она никогда не признается другим, но точность, с которой преступник воспроизводил ту же расстановку на месте за местом, действовала устрашающе. Урсула осторожно села на пол, достала маленькую металлическую рулетку и аккуратно измерила расстояние между
объектами. Как она и подозревала, 4,5 см. «Он должен каждый раз отмерять, - подумала она. - Это требует времени. Но он его тратит. Как он хладнокровен. Как спокоен. Как ему важно сделать правильно.
        Выполнить ритуал.
        Сделать, как Хинде.
        Копировать.
        В малейших деталях».
        Она снова задрожала.

* * *

        Услышав, как в квартиру вошел Торкель, она прервала свои размышления. Он, казалось, искал ее и, не заметив ее на балконе, прошел в маленькую кухню.
        - Торкель, здесь! - крикнула она, постучав по окну.
        Торкель выглянул из кухни и кивнул ей. Взгляд у него был серьезным. Выйдя на балкон, он начал с простого. С того, что представлялось ему понятным.
        - Мы обошли соседей, но пока безрезультатно. Аннетт вела себя тихо и спокойно. Внимания не привлекала. Правда, ее бывший муж, очевидно, был мерзавцем. Но его здесь никто не видел уже несколько месяцев.
        Урсула кивнула и опять перевела взгляд на улицу внизу.
        - А приятельница, которая ее обнаружила?
        - Лена Хёгберг, она живет чуть поодаль. Они собирались сегодня вместе пообедать, но Аннетт не пришла. Приятельница звонила ей всю вторую половину дня, но никто не отвечал.
        Урсула утвердительно кивнула.
        - Ее убили меньше двенадцати часов назад.
        - В последние годы Аннетт явно приходилось довольно тяжко, - продолжил Торкель, - поэтому Лена заволновалась и решила заглянуть к ней после работы. Она увидела пятна крови через щель для почты…
        - В каком смысле тяжко ей приходилось?
        - Развод, сын переехал за границу, она лишилась работы. Она явно была подавлена. - Торкель взглянул в сторону шоссе. - Ванья сейчас проверяет ее бывшего мужа.
        - Это, конечно, хорошо, но убийца все тот же. И никто другой.
        Торкель тяжело вздохнул. Урсула посмотрела на него. Он казался необычно мрачным. Угнетенным каким-то образом, не свойственным ему на месте преступления. Конечно, они все ощущали поражение от того, что не смогли уберечь эту женщину от смерти, но Торкель, похоже, воспринял это тяжелее, чем обычно.
        - Мы просто обязаны сделать все правильно, - сказал он напрямик, похоже, больше самому себе, чем ей. - Нам нельзя ничего упустить.
        Они секунду помолчали, глядя на шоссе под балконом. Торкель взял ее за руку и посмотрел на нее. Урсула взглянула на него с удивлением, но руки не отняла.
        - У нас есть более крупная проблема. Большая проблема.
        - Что?
        - Ты уверена в том, что она убита менее двенадцати часов назад?
        - Трудно сказать из-за жары, но где-то между шестью и двенадцатью часами. А в чем дело?
        Торкель еще крепче сжал ее руку.
        - Себастиан сегодня ночью занимался с ней сексом.
        - Что ты говоришь?
        - Я говорю, что наш Себастиан Бергман занимался с ней сексом и покинул квартиру примерно двенадцать часов назад.
        Теперь Урсула задрожала всерьез.
        Первые разы это было в тайне.
        На этот раз нет.

* * *

        Себастиан чувствовал, как лишается всего. Воздуха. Дееспособности. Физической способности ориентироваться. Он чуть не упал на пол и спасся, только ухватившись за стол. Он судорожно держался за светлую столешницу, словно только она удерживала его от разверзшейся перед ним пропасти.
        Это невозможно.
        Просто совершенно невозможно.
        Тем не менее это правда.
        Это он осознал, продолжая лихорадочно искать среди фотографий, допросов, свидетельских показаний и личных данных. Повсюду он находил связь и аллюзии, которых прежде не видел. Правда вставала, точно самостоятельное бледное тело, вытесняя сомнения, надежды и мягкие неясности. Она, словно неведомая сила, захватила его душу. Он дрожал, едва дыша. Это жуткое понимание напомнило ему о том разе на берегу в Као Лаке, когда его нутро уже однажды сталкивалось с этой белой, как мел, непримиримой фигурой. В тот раз, когда он, полуобнаженный, окровавленный и едва живой сидел среди мусора и листьев пальм, ее движение окрашивалось в черный цвет скорби и парализовало его. На это раз в офисе Госкомиссии понимание перешло в откровенный страх. Убийственный страх. Он пытался сосредоточиться, отогнать эту мысль, чтобы каким-то образом справиться с охватывающей его паникой. Ударил со всей силы кулаком по столу. Выдавил из себя хриплый вопль. Все для того, чтобы обрести какого-то рода концентрацию и управление. Через несколько минут усилием воли ему удалось встать. Его качнуло, но он вновь обрел равновесие и нетвердыми
шагами подошел к окну, чтобы иметь перед глазами что-нибудь другое, а не фотографии убитых женщин, разложенные по столу и развешанные на стене. На улице по-прежнему светило солнце. «В тот день на берегу оно тоже светило», - услышал он собственные мысли, и внезапно начал мысленно нащупывать руку Сабины. Ему хотелось удержать ее. На этот раз не выпустить. Спрятаться в ее детской ручке и раствориться в ее нагретой солнцем коже и мягких пальчиках. На мгновение он увидел Сабину перед собой: круглые белые щечки, голубые полные жизни глаза, локоны на затылке. Он крепко держал ее. С одинаковой силой хотел защитить ее и обрести защиту. Обрести защиту от правды, присутствовавшей в этой невозможной связи. Навсегда исчезнуть вместе с дочерью.
        Внезапно она пропала. Вырванная из его объятий. Снова. Он остался один. В конференц-зале, полном фотографий других мертвых. С убийственной правдой в качестве единственного спутника.
        Он выпрямился.
        Встал в точности, как в тот раз на берегу.
        И медленно пошел прочь.

* * *

        Реакция Урсулы поначалу удивила Торкеля. Он подозревал, что наткнется на злость, но получил в ответ, скорее, бледность и молчание. Потом посыпались вопросы. Как это возможно? Неужели это правда? В том, что Себастиан Бергман сумел оскандалиться, ничего необычного не было, но что так грубо и таким образом, это казалось невозможным даже Урсуле. Она расхаживала взад и вперед по маленькому балкону, пытаясь навести порядок у себя в мыслях. Себастиан переспал с лежащей в комнате женщиной. Потом женщину убили. Все произошло в течение полусуток плюс минус несколько часов. Кто-то копирует Эдварда Хинде. В мельчайших деталях. Когда-то именно Себастиану удалось посадить Хинде, расставить по местам последние фрагменты мозаики. Это был величайший миг Себастиана как специалиста по психологическим портретам, сделавший его тем, кто он есть. Как ни крути, Урсула возвращалась к той же пугающей невозможности.
        Это взаимосвязано.
        Хотя этого быть не может.
        Вместе они быстро решили, что необходимо проинформировать всю команду. Когда они сбегали вниз по лестнице, в глубине бушующей души Торкеля присутствовала рациональная часть, которая поздравляла его с тем, что ему хватило ума предоставить группе коллективно принимать решение о подключении Себастиана к расследованию. В противном случае это стало бы его собственной невероятной проблемой. Он ненавидел себя за то, что вообще способен так думать, это казалось мелочным, когда в квартире наверху лежит убитая женщина. Однако эта мысль не покидала его, хоть он и отгонял ее.
        Билли удалился от полицейских машин и любопытных, которые уже начали собираться. Он разговаривал по телефону, расхаживая взад и вперед. Ванья встретила их и кивнула в сторону Билли.
        - Он пытается локализовать бывшего мужа, чтобы мы могли послать туда машину. - Билли отвернулся от них, продолжая дискуссию с человеком на другом конце провода. - Мы установили, что сын Аннетт в Канаде. Местная полиция отыщет его и поговорит с ним. Если он не свяжется с нами сам, мы позвоним ему позднее.
        Торкель нетерпеливо кивнул. Все это, конечно, хорошо, но оповещение родственников, несмотря ни на что, в данной ситуации является далеко не первым в перечне важных дел.
        - Попроси перезвонить, если они его еще не нашли, - резко сказал Торкель Билли.
        - Они как раз его ищут.
        - Тебе придется перезвонить. Нам надо поговорить. Немедленно.
        Билли положил трубку. Ему редко доводилось слышать, чтобы Торкель говорил таким тоном, как сейчас. За время его работы в группе, возможно, раза два. И каждый раз по серьезному поводу. Не терпящему отлагательств.
        Они вчетвером отошли немного в сторону. Собравшиеся перед оцеплением с любопытством наблюдали за тем, как они образовали интимный кружок.
        - У нас тут возникла ситуация, - начал Торкель.
        Ванья пристально смотрела на Торкеля и Урсулу. Она не могла припомнить, когда в последний раз видела их такими подавленными.
        - Себастиан переспал с жертвой около двенадцати часов назад, - произнес Торкель с таким видом, будто только что принес известие о смерти.
        Билли и Ванья молча переваривали информацию. У Билли зазвонил телефон. Очевидно, нашли бывшего мужа. Билли не ответил.

* * *

        Торкель и Билли помчались в управление на машине Ваньи. Они решили, что Урсула поедет к судмедэкспертам и поторопит их, чтобы как можно скорее постараться установить точное время смерти Аннетт.
        Ванья была готова убить Себастиана и разошлась на полную катушку, но Торкель попросил ее в виде исключения угомониться. Хотя бы ненадолго. Надо все разузнать, собрать информацию и факты, а потом действовать. Нельзя забывать о том, что убиты четыре женщины, и в центре внимания у них должно находиться это. И ничто другое. К Себастиану нужно подойти профессионально. Нельзя поддаваться эмоциям. Какими бы сильными они ни были. Ванья стиснула зубы и замолчала, но Билли видел, что у нее внутри все кипит.
        Оставив машину в гараже, они молча поднялись на лифте к себе в отдел. Для начала поискали Себастиана в Комнате. Там оказалось так же пусто, как когда они уходили, но на столе лежали открытыми папки прежних жертв, повсюду были разбросаны фотографии, протоколы и плотно исписанные листы А4. На полу лежал перевернутый стул. Кто-то тут побывал. По всей вероятности Себастиан.
        - Останься здесь и постарайся привести все это в порядок, - обращаясь к Билли и обводя Комнату рукой, сказал Торкель.
        Билли на секунду задумался, не спросить ли, не может ли этим заняться Ванья. Но ситуация сейчас была неподходящей.
        - Ладно.
        - Проверь, все ли на месте. В противном случае сообщи мне, - распорядился Торкель, направляясь к двери.
        Билли остановил его.
        - Ты ведь не думаешь всерьез, что Себастиан в этом замешан?
        Торкель остановился, держась за ручку двери, и серьезно ответил:
        - Нам известно, что он последним видел Аннетт Виллэн живой. Значит, он замешан, при всех условиях.
        Торкель покинул Комнату. Они с Ваньей продолжили поиски, ускоряя шаг. Заглянули в столовую, где несколько полицейских пили кофе из автомата. Один из них незадолго перед этим видел Себастиана. Полицейский, по его словам, поздоровался, но не получил ответа. Ванья и Торкель побежали дальше. Дверь в кабинет Торкеля стояла открытой. Засунув в кабинет голову, Торкель увидел сидящего на коричневом диване Себастиана. Его голова была опущена, как будто он то ли отдыхает, то ли несет на своих плечах бремя колоссальной вины. Торкель остановился в дверях, рассматривая съежившуюся фигуру. Потом решительным шагом вошел в кабинет, и Себастиан медленно поднял голову. В его взгляде чувствовалось отчаяние, но вместе с тем присутствовала какая-то сила. Как будто он находился на краю пропасти, без возможности куда-либо сбежать, но все равно собирался бороться. Он встал. В дверях появилась Ванья и сразу посмотрела Себастиану в глаза. Себастиан молчал. Ванья лишь покачала головой, усиленно сдерживая злость.
        - Оставь нас одних.
        Стоя в нескольких метрах от Себастиана, Торкель инстинктивно чувствовал, что ему лучше поговорить с бывшим другом самому. Ему требовался диалог. А не конфликт с первых же слов.
        - Пожалуйста, закрой дверь.
        Торкель бросил на Ванью беглый взгляд. Та смирилась с ситуацией на удивление легко. Закрыла дверь, не сказав ни слова. Чуть-чуть слишком резко. Торкель посмотрел на стоящего перед диваном Себастиана.
        - Сядь.
        Торкель пошел к Себастиану, который продолжал стоять, распрямив спину, и ждал его. Ему требовались ответы на вопросы. Сперва. Потом он должен отстранить Себастиана от расследования. Как можно скорее. Это самое главное.
        - Нам с тобой надо кое-что прояснить, - многозначительно сказал Торкель, подойдя.
        - Больше, чем ты думаешь, - ответил Себастиан четким и не менее сильным, чем у Торкеля, голосом.
        Эта неожиданная сила возмутила Торкеля. «Ему следовало бы только шептать», - подумал он.
        - Твоя роль закончится, как только мы все выясним. Ты больше не будешь иметь к расследованию никакого отношения.
        - Нет, буду.
        - Себастиан, послушай! - Торкель не смог сдержать гнева. Ему пришлось бороться с желанием встряхнуть бывшего коллегу. - Ты что, действительно не понимаешь? Ты занимался сексом с одной из жертв.
        - Я занимался сексом со всеми четырьмя.
        Торкель резко замолчал.
        - Не недавно, но… я переспал со всеми четырьмя.
        Побледневший Торкель изумленно уставился в воспаленные глаза Себастиана.
        - Это не обычный имитатор, Торкель. Это - личное. Направленное против меня.

* * *

        Собрать всех удалось не сразу. Они позвонили Урсуле в судебно-медицинскую лабораторию. Вскрытие было еще далеко не закончено, поэтому она не обладала никакой новой информацией, но услышав, в чем дело, она бросила все. К тому времени, когда Себастиан и Торкель появились в Комнате, Билли уже привел папки в порядок. По его впечатлениям, все оказалось на месте. Ванья, хоть и с раздражением, но добровольно взяла на себя вместо Билли поиски бывшего мужа Аннетт. После произошедшего ей требовалось почувствовать, что они по-прежнему дееспособны как полицейские и могут вести себя корректно. Ей удалось локализовать его и отправить к нему патруль, чтобы сообщить о том, что случилось с его бывшей женой. Если он уже в курсе, они все равно собирались его кратко допросить, главным образом, для того, чтобы посмотреть, есть ли у него алиби. Ванья прибыла в Комнату последней и демонстративно встала у входа, скрестив руки на груди. Как можно дальше от Себастиана. Тот слабо кивнул ей в знак привета, но получил в ответ лишь фырканье. Он явно пребывал под впечатлением событий, но его глаза горели даже еще сильнее.
        - Мы оказались в экстремальной ситуации, - начал он.
        - Ты оказался в экстремальной ситуации. Не мы. Пожалуйста, не объединяй себя с нами, - покачав головой, не выдержала Ванья.
        Торкель взглядом заставил ее замолчать.
        - Дай ему договорить.
        Себастиан благодарно кивнул Торкелю и вновь попытался бросить извиняющийся взгляд на Ванью. Воевать ему с ней не хотелось. Все, что угодно, только не это. Он давно не чувствовал себя настолько одиноким.
        Себастиан развернулся и указал на фотографию первой жертвы.
        - Марию Ли я поначалу не узнал, но когда она училась в университете, ее фамилия была Кауфман. Согласно ее бумагам, мы с ней учились там одновременно, и я помню, что тогда какое-то время состоял с ней в близких отношениях.
        Себастиан сглотнул и перешел к фотографии Катарины Гранлунд.
        - Катарину мне следовало бы узнать. Она подошла, когда я в девяносто седьмом году подписывал желающим книги. На книжной ярмарке. Она тогда была уже замужем. Мы с ней несколько раз встречались. Я понял, что это она, когда прочел, что у нее есть маленькая татуировка зеленой ящерицы на… интимном месте…
        Ванья не смогла смолчать.
        - Черт возьми, неужели ты это всерьез? Ты не помнишь, как твоих баб зовут или как они выглядят, но помнишь их татуировки в интимных местах?
        - Не знаю даже, что сказать, - чуть ли не извиняющимся тоном ответил Себастиан.
        - Татуировку проще запомнить, чем лицо, - вставил Билли.
        Ванья молниеносно повернулась к нему.
        - Ты его защищаешь?
        - Я говорю только…
        - Прекратите! Оба! - прервал их спор Торкель, словно разнимая двух маленьких драчунов. - Себастиан, продолжай.
        Обращаясь к третьей фотографии, Себастиан не осмеливался встретиться с Ваньей взглядом. Блондинка из Нюнесхамна. Жертва номер два.
        - Жанетт Янссон… Я не узнаю ее, к сожалению, вообще не помню, но я прочел в одном из допросов, что ее называли Жужу, а я… спал с некой Жужу через несколько лет после окончания университета. В Векшё… Она была блондинкой и имела шрам вот тут. - Себастиан показал на собственную верхнюю губу. - Жанетт Янссон из Векшё, и ее в детстве оперировали по поводу заячьей губы…
        В Комнате воцарилась тишина. Ванья смотрела на него с выражением полного отвращения на лице. У Себастиана вдруг сделался невероятно усталый и старый вид.
        - Следовательно, моя вина в том, что этих женщин убили. Я та связь, которую вы искали. Я и Хинде.
        Билли начал с того, за что смогла ухватиться логическая часть его мозга.
        - Но Эдвард Хинде сидит в заключении в «Лёвхаге». Можем ли мы действительно быть уверенными в том, что он имеет к этому отношение?
        - Чтобы кто-то в мельчайших деталях копировал убийства Эдварда, адресуясь ко мне… а он бы не имел к этому отношения… Совершенно неправдоподобно. Их четверо, четыре женщины, с которыми я спал! Это связано!
        Снова наступила тишина. Они знали, что Себастиан прав. Как бы им ни хотелось, отрицать этот «рисунок» было невозможно.
        Урсула встала и подошла к доске с женщинами.
        - Но почему сейчас? Почему это происходит сейчас? Хинде совершил свои убийства более пятнадцати лет назад.
        - Это-то нам и необходимо выяснить, - ответил Торкель, вдруг осознавший, что, как ни крути, ключом к разгадке является Себастиан. Он посмотрел на него.
        - Ты имел какой-нибудь контакт с Хинде после того, как допрашивал его в девяностые годы?
        - Нет. Вообще никакого.
        Опять тишина. Торкель посмотрел на свою команду. На каждого в отдельности. Ему давно не доводилось видеть такой смеси удивления, шока и ярости. Внезапно он понял, что ему придется сделать. Вероятно, остальные не поймут этого. Но он был уверен. Торкель не знал Эдварда Хинде так, как Себастиан, но знал достаточно, чтобы понимать, что их противник - психопат, обладающий повышенными интеллектуальными способностями и все просчитывающий. Он все время на шаг опережал их, пока к расследованию всерьез не подключился Себастиан Бергман.
        Большинство членов группы тогда скептически отнеслись к тому, что эгоцентричный психолог получит расширенные полномочия, но довольно скоро изменили свое мнение, по крайней мере, Торкель его изменил. Только задействовав Себастиана на сто процентов, они начали находить «рисунки», которые, в конце концов, помогли им схватить Эдварда Хинде. Это правда. Он нуждался в Себастиане. Попытавшись поймать взгляды, прежде всего Ваньи и Урсулы, он откашлялся.
        - Вы не согласитесь со мной. Но вам придется довериться мне. Я хочу, чтобы Себастиан тоже поехал допрашивать Хинде.
        - Что ты хочешь этим сказать? - Ванья, которая, казалось, немного успокоилась, вдруг обрела новую энергию. Ее щеки слегка раскраснелись от злости.
        - Вы должны положиться на меня. Если Хинде видит в Себастиане своего противника и пойдет, как тогда, на то, чтобы показать это… - Торкель запнулся и посмотрел на Себастиана, стоявшего с на удивление безразличным видом. - Тогда он получит его в качестве противника. По-настоящему.
        - Почему? - Снова Ванья. Разумеется. - Что мы на этом выиграем?
        - Есть риск, что в противном случае он не остановится. Пока мы не покажем ему, что поняли.
        - Значит, если появится Себастиан, он прекратит?
        - Возможно. В лучшем случае. Я не знаю.
        Остальные молчали. Никто не знал даже, с чего начать.
        - Ты завтра поедешь с Себастианом в «Лёвхагу», - обратился Торкель к Ванье.
        - Ни за что! Я в группе не одна.
        - Но контролировать Себастиана будешь ты. Кто-то должен задать ему жару, если он не будет вести себя как положено. А ты справишься с этим лучше всех.
        Ванья замолчала и посмотрела сперва на Себастиана, потом опять на Торкеля. Где-то в глубине души она понимала, какую игру затеял Торкель, хотя его идея представлялась ей исключительно странной. Конечно, Себастиан и Хинде, похоже, связаны каким-то непонятным ей образом, а теперь Торкель намерен предоставить Хинде именно того противника, которого ему хочется. Это не соответствует уставу. Напротив. И может кончиться очень плохо. Она сделала несколько шагов в сторону Торкеля.
        - Ты понимаешь, что ты затеял?
        - Да.
        Ванья огляделась в поисках поддержки, но не получила ее. Билли распрямил плечи и наклонился вперед.
        - Я тут вот о чем подумал. Не стоит ли нам выступить с каким-то предупреждением?
        Остальные смотрели на него, явно. Билли очевидно растерялся.
        - Я имею в виду, что наверняка существует множество женщин, оказавшихся… ну, понимаете… в зоне риска.
        Ванья покачала головой.
        - И что же нам делать? Опубликовать фотографию: «Вы спали с этим мужчиной?» Сколько их? Сотня? Две сотни? Пять сотен?
        Себастиан посмотрел на нее, а потом на фотографии убитых.
        - Я не знаю… Представления не имею.
        Урсула покачала головой и встала.
        - Пойду, позвоню судмедэкспертам, хоть поговорю немного с кем-нибудь разумным.
        Торкель попытался поймать ее взгляд, но не сумел. Не успела она дойти до двери, как Билли тоже поднялся. Он, казалось, что-то сообразил и был полон энтузиазма.
        - Подождите, еще одно. Как он их выбирает?
        Он быстрым шагом подошел к доске с фотографиями. И стал показывать.
        - Посмотрите. Допустим, если немного поискать и долго планировать, можно отыскать твои старые связи, но эта, только что, Аннетт Виллэн. Как он о ней узнал? С ней ведь ты познакомился вчера?
        Остальные поняли значение его слов. Казалось, будто чудовище, которое они ищут, вдруг задышало им в затылок. Билли серьезно посмотрел на Себастиана.
        - У тебя не было ощущения, что за тобой кто-то следит?
        Вопрос Себастиана удивил. Почему он сам не подумал о такой возможности? Почему не увидел, что расстояние во времени между ним и убитыми женщинами вдруг сжалось? С десятилетий до одних суток. Вероятно, увидеть ему помешал стресс от необходимости смириться с тем, что было уже невозможным.
        - Я об этом не подумал.
        Но сейчас он задумался.
        Всерьез.

* * *

        На следующее утро они вместе ехали в лифте. Ванья не отрывала взгляда от цифр над дверью, отсчитывавших этажи вниз. Они направлялись на этаж Г - гараж.
        Подавив зевоту, Себастиан устало потер глаза. Спал он недолго. Не давали покоя мысли. Хинде, четыре убитые женщины, связь. Все крутилось в голове. Около четырех он задремал, но где-то через час проснулся. Снова заснуть уже не было никаких шансов. Он встал, выпил кофе, принял душ и поехал в полицию, ждать Ванью. Чтобы встретиться с Хинде.
        Ванья появилась в самом начале девятого и нашла его сидящим в одном из компьютерных кресел.
        - Готов? - спросила она и, не дожидаясь ответа, развернулась.
        Себастиан встал и пошел за ней в лифт.
        - Если все верно, то из-за тебя погибли четыре женщины, - сказала Ванья, не глядя на него.
        Себастиан не ответил. Что тут скажешь? Объединял этих женщин только секс с ним. Секс с Себастианом Бергманом.
        Смертный приговор.
        - Тебе бы следовало повесить предупреждающую табличку. Ты хуже ВИЧ.
        - Наверное, ты думаешь, что я это заслужил, - тихо проговорил Себастиан, - но будь так добра, помолчи немного.
        Ванья повернулась к нему с какой-то жесткостью во взгляде.
        - Прости, тебе тяжело? Но знаешь, жертва тут не ты.
        Себастиан вместо ответа стиснул зубы. Нет никакого смысла. Ей все равно этого не понять. Ему было больно. Больнее, чем могла себе представить Ванья.
        Да, возможно, он не жертва в прямом смысле слова, но он и не виноват. Он никак не мог предвидеть, что кто-то станет десятилетия спустя разыскивать его ночных подружек и жестоко убивать их, чтобы извращенным образом показать свою власть над ним. Точно так же, как он не мог предвидеть или помешать цунами. Он молчал. Не находил, что еще можно сказать.

        «У тебя не было ощущения, что за тобой кто-то следит?»
        Слова Билли не выходили у Себастиана из головы. Как человек узнает, что за ним следят? Он не имел представления. Сегодня утром в такси, по пути в управление, он периодически посматривал в заднее стекло, но определить, преследует его какая-то из идущих сзади машин или нет, не смог. Возможно, у полицейских развивается чутье, а он не полицейский. Нет, тоже не сходится. Он следил за Ваньей в течение нескольких месяцев, а она ничего не заметила. В этом он не сомневался. Тогда бы она не сидела вместе с ним в темно-синем «Вольво».
        Ванья привычно вывела машину из гаража прямо к охраннику. Выехав из ворот, она включила сигнал правого поворота.
        - Подожди.
        Ванья посмотрела на него, как всегда, немного раздраженно. Он успел задаться вопросом, неужели у нее существует для него только одно выражение лица, но углубляться в это не стал.
        - Лучше сверни налево. Поезжай мимо главного входа.
        - Зачем?
        - Притянутая за уши догадка. Если за мной кто-то следит, то не исключено, что он или она поджидает там. Я всегда хожу этой дорогой, а если не иду пешком, то меня там высаживает такси.
        Ванья бегло взглянула на него, похоже, обдумывая его предложение, но затем переключила сигнал поворота на левый и выехала в поток машин. После еще одного левого поворота они оказались на Польхемсгатан.
        - Остановись.
        Ванья выполнила его просьбу. Себастиан проверил улицу перед ними. Народу на тротуарах было мало. Но напротив здания полиции располагался Крунубергспаркен. Его взглядом не охватишь. Особенно из машины. Особенно невооруженным глазом.
        - У тебя нет в машине бинокля? - спросил Себастиан.
        - Нет.
        Себастиан снова принялся обозревать улицу. Кое-что о слежке он знал. Держаться вне зоны видимости, но при этом на таком расстоянии, чтобы быстро «сесть на хвост», если человек, за которым ты следишь, начнет перемещаться. Все идущие по улице люди, казалось, куда-то направлялись. Никто не стоял на месте или не прогуливался бесцельно. Тогда оставался парк. И тут его осенило: кафе на углу. Конечно. Полный обзор, и не вызываешь ни малейших подозрений. Поэтому он сам его когда-то выбрал.
        - Подъезжай к кафе на следующем углу. - Себастиан показал рукой, и Ванья завела мотор.
        Пока они медленно ехали мимо главного входа в Полицейское управление, Себастиану пришла в голову мысль. А что, если они сидели там вместе? Он и его преследователь. Если кто-то действительно за ним следил.
        Возможно, даже вероятно, но не точно.
        Себастиан посмотрел в боковое стекло на припаркованные с правой стороны улицы машины. Попытался припомнить, не было ли в кафе еще завсегдатаев. Кого-нибудь, кто находился там столь же часто, как он. Никого не вспомнил, но его ведь не особенно интересовали другие посетители. Он был сосредоточен на кое-чем другом.
        Припарковаться было негде, и Ванья встала, наполовину заехав на тротуар, слишком близко от перехода. Оба вышли из машины и пересекли улицу. Ванья преодолела две маленькие ступеньки лестницы одним шагом и открыла дверь. Внутри прозвонил маленький колокольчик, хорошо знакомым Себастиану звуком. Он уже собрался подняться по лестнице и зайти в кафе впереди Ваньи, но застыл на месте.
        Воспоминание.
        Только что.
        В машине.
        Непосредственно перед тем, как они миновали вход в управление. Припаркована с правой стороны. Синяя машина, «Форд Фокус». Голубая. Как детская пижама. Мужчина в солнцезащитных очках на водительском месте.
        Мысли понеслись дальше. К тому дню, когда он решил навести порядок у себя в кабинете. Он тогда смотрел в окно. Видел свою бывшую парковку перед антикварным магазином. Там стояла другая машина. Голубая…
        - Ты идешь? - Ванья по-прежнему стояла перед открытой дверью и ждала его.
        Себастиан едва слышал ее. Мысли крутились. Визит к Стефану. Когда тот бегал покупать молоко. Парни, у которых не ладилось с пианино. Позади маленького грузовика. Голубая машина. Возможно, «Форд Фокус».
        - Себастиан?
        Не ответив, Себастиан пересек улицу и пошел обратно в ту сторону, откуда они пришли. К припаркованной машине.
        - Ты куда? - прокричала ему вслед Ванья, но он не ответил.
        Он ускорил шаг. Услышал, как далеко позади опять прозвонил колокольчик, когда Ванья отпустила дверь и двинулась следом. Он перешел на бег трусцой. Подозрение переросло в уверенность, когда он увидел, как человек на переднем сиденье голубой машины зашевелился.
        Наклонился вперед.
        Завел машину.
        Себастиан удлинил шаги.
        - Себастиан!
        Голубая машина отъехала от тротуара. Пробежав между двумя припаркованными автомобилями, Себастиан выскочил на мостовую. С мыслью блокировать дорогу тем, что у него есть. Своим телом. На мгновение показалось, что водитель «Форда» собирается сделать разворот на сто восемьдесят градусов, но Себастиан видел, что тому это не удастся, улица слишком узкая. Водитель явно тоже это сообразил. Он снова выровнял машину и прибавил скорости. Поехал прямо на Себастиана.
        - Себастиан! - Опять Ванья. Слишком далеко. Резким голосом. Поняла, что сейчас произойдет.
        Когда до Себастиана оставалось метров десять, машина не сделала попытки затормозить. Напротив. Мотор работал мощнее и мощнее. Увеличивал скорость. Себастиан стоял на месте до тех пор, пока это было возможно, но в последнюю секунду понял, что водитель машины не намерен останавливаться. Себастиан опрометью бросился в сторону, в промежуток между двумя припаркованными автомобилями. Возможно, ему лишь почудилось, но показалось, что мчащаяся машина задела каблук его ботинка. Удирающий «Форд» понесся дальше на большой скорости. Ванья выхватила пистолет, но посчитав, что не может стрелять в центре Стокгольма по быстро удаляющейся машине, снова зачехлила его. Вместо этого она побежала к тому месту, где упал Себастиан. Оттуда, где она стояла, было трудно увидеть, задели его или нет. Она присела около него на корточки.
        - Ты в порядке?
        Себастиан повернулся к ней. Запыхавшийся. Перепуганный. Из маленькой ранки у виска и по ладоням у него текла кровь.
        - Номер машины. Запиши номер.
        - Уже записала. Ты в порядке?
        Себастиан, казалось, проверял. Поднес руку к голове и посмотрел на кровь. Вероятно, он в падении задел одну из припаркованных машин. Зацепился руками. Могло быть гораздо хуже. Он выдохнул.
        - Да, в порядке.
        С помощью Ваньи он поднялся на ноги. Люди на обоих тротуарах остановились, чтобы посмотреть. Себастиан отряхнулся, насколько это было возможно. Они пошли обратно к своей незаконно припаркованной машине.
        - Ты его видел? - поинтересовалась Ванья.
        Себастиан пожал плечами. Почувствовал небольшую боль. Вероятно, он упал тяжелее, чем поначалу подумал.
        - Бейсболка и солнцезащитные очки.
        Остаток пути до машины они прошли молча.
        - Билли был прав. Кто-то за мной следил, - произнес Себастиан перед тем, как сесть в машину.
        Он понимал, что сказал очевидное, но ему требовалось выплеснуть это из себя. Облечь в слова. Получить подтверждение. За ним следили. Повсюду. А он не имел представления. Ощущение было нереальным. Нереальным и определенно неприятным. За ним вели наблюдение.
        - Да. - Ванья посмотрела на него поверх машины, на этот раз без раздражения. Не требовалось истолковывать ее взгляд чересчур благожелательно, чтобы прочесть в нем известное сочувствие.
        Себастиан, не сходя с места, решил, что прекратит ее преследовать, что бы ни случилось. Никогда больше не будет стоять перед ее домом. Никогда больше не будет ездить в метро в предыдущем вагоне. Придется покончить с этим проектом. Он понял, что ему необходимо позвонить Тролле и все отменить. Хватит.

* * *

        Примерно через час они припарковались и вышли из машины. Начинался еще один прекрасный летний день, и как только они открыли дверцы, им навстречу пахнуло жарой. По пути они почти не разговаривали. Себастиана это устраивало. Ему требовалось спокойно подумать.
        Когда Ванья выходила из машины, у нее зазвонил телефон. Она стала разговаривать, запирая машину и отходя в сторону. Себастиан остался стоять, глядя на безликое бетонное здание за высоким забором. Еще один привет из его прошлого. Еще одно место, которое, как оказалось, по большому счету не изменилось. Согласно плану, вообще не изменилось. Он ведь собирался снова взяться за свою жизнь. Начать заново. С чистого листа. С этой мыслью он пришел в Госкомиссию.
        Разделить с кем-то жизнь можно, только имея собственную.
        Но потом его нагнало прошлое. Хинде. Убитые женщины. Все в этом деле тянуло его обратно. В последний раз он был здесь много лет назад. Летом 1999 года он закончил интервью с Эдвардом Хинде и покинул «Лёвхагу», как ему думалось, навсегда. И вот он снова стоит здесь. За окнами с решетками, за колючей проволокой на высоком заборе и укрепленными дверьми сидят самые опасные и имеющие самые большие отклонения преступники Швеции. Себастиан поймал себя на том, что немного нервничает перед предстоящей встречей. Эдвард Хинде чрезвычайно умен. Манипулятивен. Расчетлив и со способностью чаще всего видеть насквозь. Для встречи с ним надо находиться в отличной форме, иначе он постарается быстро перехватить инициативу. Учитывая все произошедшее, Себастиан не был уверен в том, что сумеет держать оборону. К нему подошла Ванья.
        - «Форд Фокус» объявлен в розыск. Есть заявление о его угоне из Сёдертелье[41 - Сёдертелье - пригород Стокгольма.]. - Себастиан лишь кивнул, услышав информацию. - Его угнали в феврале.
        Себастиан взглянул на Ванью, словно желая убедиться, что не ослышался. Она утвердительно кивнула. Это не обязательно означало, что за ним следят уже полгода, но такая возможность не исключалась. Себастиан попытался сообразить, какие последствия это может иметь, но оказался не в силах додумывать мысли до конца. Не все сразу. Он набрал побольше воздуха. Ему требовалось сосредоточиться на встрече с Хинде. Они с Ваньей двинулись в сторону калитки и охранника, молча наблюдавшего за ними с тех пор, как они вышли из машины.
        - Каков он, этот Хинде? - с любопытством спросила Ванья голосом, свободным от осуждающего тона, который она обычно употребляла в разговоре с ним. Казалось, она сама чувствовала, что они направляются в логово льва.
        Себастиан пожал плечами. Он не сомневался в том, что Ванье еще не доводилось встречаться с таким человеком, как Эдвард Хинде. Мало кому доводилось. Хинде не был обычным преступником, ревнивым мужем или необразованным юным уголовником из опустившейся семьи. Хинде представлял собой нечто совершенно иное. Поэтому ей не с кем его соотнести. В той же степени, в какой ей не хватает способности вникать в извращенные отношения и поступки, ей трудно представить себе и невероятную глубину внутреннего мира Хинде. Сравнивать его с кем-нибудь из встретившихся Ванье за все годы преступников, это все равно, что сравнивать семиклассника на уроке физики с лауреатом Нобелевской премии.
        - Читай мои книги.
        - Я прочла твои книги.
        Ванья подошла к охраннику.
        - Ванья Литнер и Себастиан Бергман из Госкомиссии.
        Они предъявили удостоверения и разрешение на посещение. Охранник взял документы и зашел в маленькую будку возле калитки. Похоже, стал звонить по телефону.
        - Ну расскажи, ты же с ним встречался, - снова обратилась к Себастиану Ванья.
        - Ты скоро тоже встретишься.
        - Надо ли мне думать о чем-нибудь особенном?
        В калитке что-то зажужжало, и Себастиан открыл ее, пропустил Ванью вперед и вошел следом. Охранник вернул им их бумаги.
        - Будь осторожна.
        Они продолжили путь к «Лёвхаге». К Хинде.

* * *

        Эдвард Хинде вновь сидел в комнате для свиданий. Его забрали десять минут назад. Два охранника. Наручники и кандалы.
        В комнату.
        Посадили на стул.
        Пристегнули к столу.
        Все, как всегда, за исключением того, что по другую сторону стола на этот раз стояли два стула. Идет Госкомиссия. Тумас Харальдссон сказал, что их зовут Ванья Литнер и Билли Русэн - полицейских, которые придут с ним разговаривать. Интересно, о чем? Как далеко они продвинулись?
        Дверь позади него открылась, и у него появилась компания. И в этот раз он сдержал желание обернуться. Подожди. Позволь им подойти к себе. Хоть и маленькое, но незамедлительное преимущество. Они приблизились. Краем глаза он видел, как они обходят стол с одной стороны. Справа от него. Даже когда они оба стояли перед ним, он продолжал смотреть в окно. Только когда женщина села напротив него, он окинул ее взглядом. Блондинка, красивая, лет тридцать, голубые глаза, хорошо тренированная, если судить по плечам под блузкой с короткими рукавами. Положив перед собой на стол безымянную черную папку, она, не мигая, стала смотреть в его изучающие глаза. Не говоря ни слова, Эдвард переключил внимание на ее коллегу, по-прежнему стоявшего у стены рядом со столом.
        Это оказался не Билли Русэн. А кое-кто гораздо более знакомый. Эдварду пришлось использовать все свое самообладание, чтобы не показать, насколько он удивлен.
        Себастиан Бергман.
        Они продвинулись далеко.
        Дальше, чем он смел надеяться.
        Эдвард не отрывал глаз от Себастиана, пока не почувствовал, что голос точно его не выдаст. Тогда он расплылся в довольной, чуть ли не приветственной улыбке.
        - Себастиан Бергман. Какой сюрприз.
        Себастиан не ответил на приветствие. Эдвард не спускал с него взгляда. Себастиан помнил это. Этот взгляд. Изучающий.
        Наблюдательный.
        Впивающийся. Иногда возникало ощущение, что Эдвард не только смотрит тебе в глаза, а еще и сквозь них, прямо в мозг, забирая оттуда нужную ему информацию, которую иначе бы не получил.
        - И ты привел с собой?… - продолжил Эдвард расслабленным голосом, поворачиваясь к Ванье.
        - Ванья, - ответила она прежде, чем Себастиан успел ее представить.
        - Ванья. - Эдвард, казалось, смаковал слово. - Ванья… а дальше?
        - Достаточно Ваньи, - вмешался Себастиан. Не было никаких причин выдавать Хинде больше информации, чем требовалось.
        Эдвард снова повернулся к Себастиану, по-прежнему с обезоруживающей улыбкой.
        - Чем же я обязан таким высоким гостям после стольких лет? Истекает срок авторских прав? Подумываешь о трилогии? - Эдвард опять переключил внимание на Ванью. - Он написал обо мне книги. Две штуки.
        - Я знаю.
        - Я был его claim of fame…[42 - Предметом гордости (англ.).] Это выражение так используют?
        Ванья сидела неподвижно, скрестив руки на груди и, похоже, не проявляя к рассуждениям Эдварда никакого интереса. Ясно давая понять, что она не намерена заниматься болтовней о подборе слов.
        - Как бы то ни было, - продолжил Эдвард, - сперва он помог меня засадить, а потом открыл… механизмы за «рисунком». - Он снова улыбнулся. На этот раз не Ванье, а больше про себя, будто ему напомнили о дорогом воспоминании, лучшем времени. Или как будто он был просто очень доволен собственной формулировкой.
        - Мы возглавляли списки бестселлеров. Автографы. Лекции по всей Европе. Может, и в США, как там обстояло дело, Себастиан?
        Себастиан тоже не ответил. Он флегматично прислонился к стене и тоже скрестил руки на груди, но не спускал с Эдварда почти провоцирующего взгляда. Хинде с готовностью посмотрел ему в глаза, слегка наклонил голову набок и опять обратился к Ванье.
        - Он молчит. Хороший план. В этой стране мы не любим неловкой тишины. Поэтому мы ее заполняем. Болтаем. Выдаем себя. - Эдвард сделал паузу в рассуждениях, словно обдумывая, не сказал ли он лишнего, не продемонстрировал ли как раз пример того, о чем только что распространялся. - Я тоже психолог, - объяснил Эдвард, бросая взгляд на Ванью. - Учился двумя годами старше Себастиана. Он об этом говорил?
        - Нет.
        Себастиан смотрел на Хинде настороженно. К чему он клонит? Зачем это рассказывает? Эдвард Хинде ничего необдуманного не делает. Все у него имеет смысл. Вопрос только в том, какой.
        - Он не хочет признавать, насколько мы похожи. - Хинде все продолжал говорить. - Психологи средних лет со сложным отношением к женщинам. Ведь мы такие, правда, Себастиан?
        Хинде снова перевел взгляд с Ваньи на Себастиана. Внезапно у Ваньи возникло сильное ощущение, что Себастиан прав. Хинде действительно причастен к этим четырем убийствам. Не только как вдохновитель. Замешан. По-настоящему. Каким-то образом. Она не имела представления откуда, но он знает, почему они здесь.
        Это было просто ощущение, трудно поддающееся определению, интуиция. Оно периодически приходило к ней. Когда она сидела с подозреваемыми или перепроверяла алиби, оно иногда вдруг приходило ей в голову. Внезапная внутренняя убежденность в связи. В причастности и (или) вине. Хотя не имелось никаких физических доказательств, возможно, даже цепочки косвенных, указывавших в эту сторону. Но было ощущение. Оно могло родиться почти из чего угодно: из языка жестов, из того, как человек смотрит тебе в глаза, или от тона, в котором зазвучали фальшивые нотки во время самого будничного разговора. Ванья обладала талантом подмечать фальшивые нотки, она это знала, и сейчас в том, как Хинде обратился к Себастиану, что-то такое присутствовало. Маленький, едва различимый призвук самодовольства и триумфа. Его легко упустить. Но он имелся, и Ванье этого было достаточно. Торкель, пожалуй, оказался прав, хотя она ни за что не признала бы этого открыто: предъявить Хинде Себастиана было правильным решением.
        - Что тебе известно о моих женщинах? - поинтересовался Себастиан, никак не выдав голосом того, что они начали приближаться к причине визита.
        - Их много. Или, по крайней мере, было много. Как обстоит дело сейчас, я не знаю.
        Себастиан отошел от стены, выдвинул свободный стул и сел. Эдвард пристально разглядывал его. Постарел. Не только из-за прошедших лет. Жизнь не пощадила его. Эдвард полагал, что знает, в чем дело. Он быстро прикинул, стоит ли заговаривать о браке с немкой.
        О дочери.
        О цунами.
        Эта новость его очень порадовала, когда он, наконец, об этом узнал. Потребовалось время. Потери Себастиана отнюдь не широко освещались прессой. Эдварду пришлось провести кое-какую детективную работу. Повозиться. Сложить два и два.
        Началось с того, что он увидел в списках погибших и пропавших без вести несколько имен, показавшихся ему знакомыми. Шведов или с привязкой к Швеции. Среди 543 имен два имени представлялись ему откуда-то известными, Лили Швенк и Сабина Швенк-Бергман. Ему пришлось покопаться в архивах газет. И в газете за 1998 год он нашел. Маленькую заметочку, сообщавшую, что Себастиан Бергман, известный специалист по психологическим портретам и писатель, женился. На Лили Швенк. И примерно через год в немецкой газете - маленькую Сабину. Жена и дочь Себастиана в списках погибших и пропавших без вести. Поначалу он обрадовался. А затем испытал разочарование. Почувствовал себя обманутым. Почти завидовал. Как ему хотелось бы быть той волной цунами. Неумолимой силой, которая отняла у Себастиана семью и оставила его сломленным. Все равно хорошая информация, когда-нибудь ею можно будет воспользоваться, но не здесь и не сейчас. Не при первой встрече. Он хотел знать, что им известно. Как далеко они продвинулись. Поэтому Эдвард молчал. Теперь их очередь говорить.
        - Убиты четыре женщины.
        Ванья видела, как у Эдварда сверкнули глаза и как он с интересом наклонился над столом.
        - Можно ли надеяться услышать немного подробностей?
        Себастиан и Ванья быстро переглянулись. Себастиан коротко кивнул, и Ванья раскрыла лежавшую перед ней на столе папку. Она достала фотографию с места первого преступления. Крупный план. Все видно.
        - Ночная рубашка, нейлоновые чулки, припрятанная еда, изнасилование лежащей на животе жертвы, - перечислила Ванья, протягивая снимок Хинде.
        Бегло взглянув на него, Хинде посмотрел на них с неподдельным удивлением.
        - Кто-то меня копирует.
        - Можешь себе представить? - сдержанно произнес Себастиан.
        - Так вот почему вы захотели со мной поговорить. А я-то недоумевал.
        В его голосе звучало внезапное понимание. Будто он только что получил ответ на давно мучивший его вопрос. Демонстрация искреннего изумления обманула бы кого угодно. Даже Ванью, не будь она начеку. Теперь же она активно искала признаки, способные подтвердить ее интуитивное ощущение, и тогда становилось очевидным, что Хинде вовсе не недоумевал. Он знал. Знал все время. Он просто играл.
        Хинде грустно покачал головой.
        - Немного завидую и возмущаюсь. Неужели люди разучились что-нибудь придумывать сами? В этом беда нынешнего времени. Никакой оригинальности. Все заимствуется у тех, кто был раньше. И лучше.
        - Это не что-нибудь, что кто-то придумал сам. Это ты. - Голос Себастиана обрел жесткость.
        Обвинение.
        Ясное и отчетливое.
        Ванья не была уверена в том, что по отношению к Хинде такая техника правильна, но Себастиан знал его лучше нее, поэтому она проглотила свои возражения. Эдвард поднял взгляд от лежащего на столе снимка с откровенным удивлением, которое слышалось и в его голосе.
        - Я? Я никогда не покидаю спецкорпуса. Меня не отпускают домой на побывку. Свобода перемещения у меня крайне ограничена. - Он развел руками так, что цепи наручников натянулись, демонстрируя, как он прикован. - Мне не разрешают даже пользоваться телефоном.
        - Тебе кто-то помогает.
        - Неужели?
        Эдвард с явным и откровенным интересом склонился над столом. Он чувствовал, что как раз этого ему и не хватало. Разговора. Игры. Утверждения со стороны Себастиана, на которое он сможет ответить. Выбрать, пуститься ли ему в рассуждения, поставить под сомнение или отвлечь его внимание, начать петлять, провоцировать и ждать провокации. Господи, как ему этого не хватало. Большинство тех, кто встречался ему в отделении, были лишенными интеллекта низменными людьми. Здесь же имелась возможность небольшого интеллектуального противоборства, было, во что вцепиться зубами. Это казалось прекрасным, приносило чувство освобождения.
        Он выпрямился.
        - И как же, по-твоему, это может происходить?
        - Как ты их выбираешь? - Себастиан предпочел не заглатывать наживку. Он был не в настроении. Каждый раз, когда отвечаешь на вопрос, теряешь контроль над разговором. Становишься ведомым, а не ведущим. Допустить этого Себастиан не мог. С Хинде.
        - Кого?
        - Женщин.
        Хинде глубоко вздохнул и покачал головой. Разочарован. Себастиану следовало бы вообще не отвечать. Оставить вопрос Хинде висеть между ними безответным. Их взгляды бы встретились. Как на дуэли. Кто первым подхватит нить? И как? Прямой ответ на вопрос - самый худший вариант. Это убивало для Хинде напряжение. Убивало разговор. Убивало интерес.
        - Себастиан, Себастиан, Себастиан… Что с тобой случилось? Напрямик. Никакой утонченности. Никакого разговора. Ты спрашиваешь, ожидается, что я отвечу. Куда подевалась встреча равных?
        - Мы не равные.
        Хинде вздохнул чуть-чуть слишком громко. Не клюет даже на это. Даже здесь Себастиан не смог пойти на диалог, помериться с ним силами. Он откинулся на спинку стула. Разочарованный.
        - Ты нагоняешь на меня тоску, Себастиан. Раньше такого не случалось. Ты был более… - Хинде подбирал правильные слова. И вскоре нашел: - …стимулирующим вызовом. Что с тобой произошло?
        Эдвард решил оставить Себастиана в покое. Слишком скучно и бессмысленно. Он явно больше не такой потрясающий противник, как когда-то. Хинде повернулся к его красивой коллеге. От нее, пожалуй, можно кое-что получить. Она достаточно молода, чтобы угодить в его лабиринт.
        - Ванья, можно я прикоснусь к твоим волосам?
        - Прекрати! - Слова Себастиана прозвучали как удар кнута.
        Хинде содрогнулся. Сильная реакция. Повышенный голос. Похоже на откровенную злость. Интересно. До сих пор Себастиан казался собранным и решительным. Полным решимости не втягиваться в дискуссии, ничего не обнажать. Однако эта маленькая короткая вспышка гнева явно стоит того, чтобы исследовать дальше. Хинде склонил голову набок и принялся разглядывать волосы Ваньи.
        - Они кажутся такими мягкими. Готов поспорить, что пахнешь ты тоже хорошо.
        Ванья смотрела на сидящего напротив тощего мужчину с жидкими волосами и водянистыми глазами. Что ему надо?
        Четырнадцать лет.
        Четырнадцать лет взаперти.
        Она предположила, что за это время Хинде видел не слишком много женщин. К женскому полу, возможно, принадлежит кто-нибудь из психологов, с которыми он встречается, возможно, кто-нибудь из персонала библиотеки. Но чтобы ему удавалось прикасаться к кому-нибудь из них, казалось немыслимым. Поэтому понять его желание она могла. Его тоску. Вопрос в том, насколько она сильна? Может, из нее удастся что-нибудь извлечь? Ванья решила продолжить тему, по крайней мере, на один вопрос.
        - А что я получу, если позволю тебе потрогать мои волосы?
        - Перестань, - вмешался Себастиан, по-прежнему с заметной резкостью в голосе. - Не разговаривай с ним.
        Не отводя глаз от провоцирующего взгляда Ваньи, Эдвард стал анализировать ситуацию. На этот раз в голосе Себастиана присутствовало нечто большее, чем злость и нетерпение, - желание защитить. Может, она его любовница? Она, вероятно, больше чем на двадцать лет моложе его, а тот Себастиан, которого Хинде знал в девяностые годы, в основном имел связи с женщинами своего возраста. Но в их поведении нет ничего, что говорило бы о любовных отношениях. Даже напротив. Особенно Ванья излучает определенный холод по отношению к коллеге. В обращенных к нему взглядах не чувствуется взаимопонимания, а язык ее жестов в общении с Себастианом столь же хладнокровен, как и в общении с ним. Может, они это просто хорошо скрывают? Стоит поинтересоваться.
        - Вы спите друг с другом?
        - Нет, отнюдь, - ответила Ванья.
        - Тебя это не касается, - тут же отрезал Себастиан.
        Эдвард был доволен. Ответ Себастиана - это антиответ, чтобы сохранить контроль. Ответ Ваньи эмоциональный и прямой. Искренний. Они не любовники. Тогда откуда этот защищающий тон? Нельзя ли тут еще чем-нибудь поживиться? Эдвард опять обратился к Ванье.
        - Если ты только наклонишься вперед и положишь волосы сюда…
        Эдвард перевернул крепко пристегнутую руку, как маленькую мисочку, и несколько раз сжал пальцы жестом, который казался почти непристойным.
        - А ты тогда ответишь на мои вопросы? - Ванья отодвинула стул, словно собираясь встать.
        - Черт подери! - Себастиан выкрикивал слова, точно приказ. - Сядь!
        Определенно он отошел от задуманного сценария. Пора увеличивать нажим.
        - Твои волосы, один ответ. На любой вопрос. - Эдвард смотрел на нее с полной искренностью во взгляде. - Твоя грудь, три ответа.
        Себастиан встал так резко, что опрокинулся стул, и, бросившись через стол, схватил перевернутую руку Эдварда. Сжал ему пальцы. Крепко. Стало больно, но Эдвард не подал виду. Боль была ему не в новинку. Ее он мог контролировать. Не показать радость, которую он ощутил от того, что задел Себастиана за живое, было труднее.
        - Ты слышал, что я сказал? - почти прошипел Себастиан. Совсем рядом. Взгляд зловещий, всего в сантиметре от глаз Хинде. Хинде ощущал его дыхание и пот на его ладони. Он выиграл.
        - Да, слышал.
        Эдвард расслабил руку, отчего Себастиану пришлось ослабить хватку. Хинде откинулся на спинку стула. Довольный. В уголках рта заиграла усмешка. Он торжествующе посмотрел Себастиану в глаза.
        - Хоть ты и не играл, но только что проиграл.

        Ванья и Себастиан молча шли по спецкорпусу. В результате маленькой вспышки Себастиана встреча с Хинде завершилась. Эдвард не сказал больше ни слова, а просто сидел, откинувшись на спинку, с довольной усмешкой на губах, не спуская с Себастиана взгляда. И теперь они шли к выходу в сопровождении охранника.
        - Я сама могу за себя постоять. - Нарушила молчание Ванья.
        - Правда? Хорошо бы это еще было заметно.
        Себастиан не сбавлял скорости. По-прежнему в ярости. Эдвард был прав. Он проиграл. Нет. Он проиграл из-за Ваньи. Это другое дело. Не менее раздражающее, но другое. Только потому, что она не поняла, что Хинде ничего давать нельзя. Даже с ним торговаться. В каждом его предложении присутствует задняя мысль, в каждом обещании обман. Возможно, Себастиан виноват сам. Она спрашивала, какой Эдвард. Хотела знать. Он не подготовил ее как следует, это очевидно. Это его тоже злило.
        - У меня ведь не было ни малейшего шанса, не так ли? - Ванье приходилось почти бежать, чтобы не отставать от Себастиана. - Большой Себастиан Бергман вступился и защитил маленькую беззащитную женщину.
        Они добрались до выхода. Тяжелая стальная дверь с маленьким окошечком посередине. Никаких запоров или ручек с внутренней стороны. Сопровождавший их охранник, стуча в дверь, изо всех сил делал вид, будто его не интересует их разговор. В окошечке возникло лицо. Охранник с другой стороны внимательно оглядел компанию, чтобы убедиться, что они имеют право покинуть отделение и что это происходит без какой-либо угрозы.
        - Ты серьезно думаешь, что мы бы что-нибудь узнали, если бы ему удалось взяться за твои сиськи? - впервые обратился Себастиан к Ванье с тех пор, как они покинули комнату для свиданий.
        - Ты серьезно думаешь, что я позволила бы ему ко мне прикоснуться?
        В двери что-то зажужжало, и она открылась. Себастиан и Ванья покинули спецкорпус и пошли дальше по коридору. Ванья не знала, на что она больше злится. Выбор у нее был довольно большой, но все имело отношение к Себастиану. Он недооценивает ее, употребляет слово «сиськи», точно какой-нибудь пьяный футбольный хулиган, считает, что она нуждается в защите, чертовски быстро ходит и не доверяет ей.
        - Я тоже вела игру. - Ванья опять догнала Себастиана. - Если бы ты не вмешался, как какой-то долбаный рыцарь, может, это к чему-нибудь и привело бы.
        - Нет, не привело бы.
        - Откуда ты знаешь? Ты же сразу встрял.
        - Тебе не по силам вести игру с Хинде.
        - Почему же?
        - Он гораздо сообразительнее тебя.
        Ванья замедлила шаг, отпустила его вперед. Глядя на удаляющуюся спину, она решила наплевать на выбор приоритетов и просто ненавидеть в Себастиане все. И точка.

* * *

        Анника Нурлинг изо всех сил старалась усадить Себастиана и Ванью на стулья возле кофейного автомата, пока она сходит доложить начальнику учреждения о том, что они хотят с ним встретиться, но тщетно. Себастиан промчался мимо ее письменного стола прямо к двери и распахнул ее, даже не постучав. Тумас Харальдссон подскочил в кресле за письменным столом. Он сам удивился ощущению, что его застигли врасплох. Подняв взгляд, он незамедлительно узнал мужчину, который остановился на пороге с выражением лица, явно говорившем о том, что увиденное никак не вязалось у него в голове. Его первые слова это подтвердили.
        - Что ты, черт возьми, здесь делаешь?
        Харальдссон откашлялся и слегка развалился в кресле, пытаясь вернуть себе часть инициативы, хотя не владел ею изначально.
        - Я теперь здесь работаю.
        Переварив информацию, Себастиан быстро пришел к единственному мыслимому выводу. Полиция Вестероса, наконец, нашла способ отделаться от Тумаса Харальдссона и выгнала его. Теперь он, похоже, работает в «Лёвхаге» охранником. Харальдссон не первый полицейский, проделавший такой путь. Чаще всего вынужденное изменение карьеры бывает связано с тем, что человек проявлял излишнюю жестокость, вызывал слишком много нареканий или скомпрометировал себя каким-то иным образом. Откровенная некомпетентность редко являлась причиной понижения в должности, но если исходить из того, что все когда-то бывает впервые, это как раз случай Харальдссона.
        - Ну да, полицейскими могут быть не все, - произнес Себастиан, заходя в комнату.
        Следом за ним вошла Ванья, которая кивнула Харальдссону в знак приветствия. Тот даже не обратил на это внимания. Что имел в виду Себастиан, говоря, что полицейскими могут быть не все? Почему, как он думает, Харальдссон тут находится?
        - Где начальник учреждения? - спросил Себастиан, усаживаясь в одно из гостевых кресел.
        - Что? - Теперь Харальдссон, если такое возможно, еще меньше понимал, что имеет в виду Себастиан. Он же сидит тут…
        Ванья остановилась, поняв, что Себастиану никто не сообщил о том, что Тумас Харальдссон теперь начальник «Лёвхаги» и ему такое явно даже не приходит в голову. Это может быть интересно.
        - А чем ты занимаешься? - спросил Себастиан, многозначительно кивая в сторону компьютера. - Смотришь порнуху, пользуясь его паролем? Это так им удалось тебя выставить из Вестероса?
        Харальдссон совсем ничего не понимал. Тут, очевидно, какое-то недоразумение. Себастиан явно не знает, кто он или, вернее, какую он занимает должность.
        - Я здесь работаю, - произнес Харальдссон с отчетливостью, способной обидеть пятилетнего ребенка.
        - Да, ты говорил.
        - Я здесь работаю. - Для большей убедительности Харальдссон постучал ладонями по письменному столу. - Это мой кабинет. Я начальник учреждения.
        - Ты начальник учреждения?
        - Да. Первую неделю.
        - Как это получилось? Должность разыгрывалась в лотерею?
        В высшей степени обоснованное удивление, на взгляд Ваньи, но хотя она была отнюдь не высокого мнения о Харальдссоне и его компетентности, она знала, что в его власти существенно затруднить им расследование. Теперь, когда она не сомневалась в том, что Хинде каким-то образом причастен к убийствам, это было последнее, чего ей хотелось. Однако, как и в прошлый раз, когда они работали вместе, Себастиан, казалось, совсем не чувствовал, с кем им надо поддерживать хорошие отношения. Увидев, как помрачнел Харальдссон при его последнем комментарии, она решила вмешаться и сменить тему, пока Себастиан не сказал чего-нибудь такого, что того всерьез оскорбит. Возможно, с опозданием.
        - Мы только что разговаривали с Хинде, - сказала она, усаживаясь во второе кресло.
        Она улыбнулась Харальдссону, когда тот переключил внимание на нее.
        - Я знаю. Я дал добро на ваше посещение.
        - Мы очень признательны, это значительно облегчило нам работу, но нам требуется немного больше информации о нем. - Ванья продолжала улыбаться Харальдссону и видела, как плечи сидящего за столом мужчины слегка опустились, когда он расслабился. Только бы Себастиану хватило ума молчать. Он, похоже, еще не оправился от шока.
        - С этим мы можем помочь, - кивнул Харальдссон, - но тогда мне надо бы знать, что именно вы расследуете.
        Он устремил на Ванью самый решительный взгляд, на какой был способен. Он не намеревался ставить Госкомиссии палки в колеса, но не собирался и позволять им обращаться с собой как с человеком, с мнением которого можно не считаться. Если в Вестеросе они еще могли так с ним поступать, то здесь нет.
        Его учреждение, его правила.
        «Нет, не надо, - подумала Ванья, продолжая улыбаться. - Тебе ни черта не надо знать». Она быстро перебрала в голове варианты. Либо она покидает «Лёвхагу» с нужной ей информацией, либо ей придется ходатайствовать о ее получении. Последний вариант потребует времени и вызовет ненужное раздражение. Ванья решила кое-что сообщить Харальдссону, проявить добрую волю.
        - У нас есть основания полагать, что Хинде причастен к нескольким убийствам, которые мы расследуем. - Эту информацию она могла выдать спокойно. Она не сомневалась в том, что пресса все равно привяжет его к убийствам, это лишь вопрос времени.
        - Как такое могло бы произойти? - На лице Харальдссона отразилось справедливое сомнение. - Он никогда не покидает своего отделения.
        - Мы не сказали, что он их совершил, - сказал Себастиан, который пришел в себя после сюрприза и, к своей радости, осознал, что тот привел его в еще большее раздражение. Почти взбесил. Он почувствовал прилив чудесной энергии. - Мы сказали, что он причастен, а это не одно и то же.
        - Можно спросить, почему вы так думаете?
        - Да, но ответа не будет.
        - Мы полагаем, что ему помогли извне, - сказала Ванья, сразу пойдя наперекор Себастиану. Она ощущала на себе взгляд коллеги. - Не вышел ли за последнее время на свободу кто-нибудь из друзей Хинде? - продолжила она, не обращая внимания на тяжелые, усталые вздохи Себастиана.
        - Я не знаю.
        - Ты знаешь, кого отсюда выпустили? - Себастиан встал, сильное раздражение не давало ему сидеть спокойно. - Какая у тебя должность, ты сказал? Начальник учреждения?
        - Я здесь только первую неделю и еще не успел во все вникнуть, это совершенно естественно.
        Харальдссон не закончил мысль. Он оправдывается, а у него на это нет никаких причин. Йенни ругала его за это, за его дурацкую привычку уходить в оборону каждый раз, когда его правоту подвергают сомнению. Лучше игнорировать этого неприятного психолога, от него Харальдссону все равно ничего не добиться. Харальдссон вновь обратился к Ванье.
        - Я это узнаю.
        Он достал телефон и набрал короткий номер. Себастиан принялся расхаживать по холодному полу, но вскоре ему это надоело. Харальдссон начал с кем-то разговаривать. Совершенно неинтересно. Себастиан направился к двери.
        - Ты куда? - поинтересовалась Ванья.
        Себастиан покинул кабинет, не ответив ей. Он вышел в маленькую приемную с диванами, кофейным автоматом и секретаршей Тумаса Харальдссона, представившейся им как Анника что-то там. Сейчас она подняла взгляд на Себастиана, слегка улыбнулась и вернулась к своим делам. Себастиан стал ее рассматривать. Около сорока лет, несколько лишних килограммов, особенно заметных благодаря облегающему джемперу и ремню на талии. Рыжеватые волосы, крашеные, у корней прямого пробора начинает давать себя знать исходный мышиный цвет. Скромный макияж на чуть кругловатом лице, кулон, висящий между грудями. На двух пальцах кольца, но обручального кольца нет. В виде исключения он не ощутил соблазна. В данный момент он никак не мог представить себе занятия сексом, как ни пытался.
        - Могу ли я вам чем-нибудь помочь? - Анника подняла взгляд, вероятно, почувствовав, что он молча наблюдает за ней с тех пор, как вышел из кабинета Харальдссона. Который только что подтвердил справедливость распространенного тезиса о том, что большинство людей поднимается по карьерной лестнице на шаг или два выше, чем позволяет уровень их компетентности. В Себастиана вселился бес.
        - Ваш начальник сказал, чтобы вы принесли ему кофе.
        - Что?
        - С молоком, без сахара, и просил побыстрее.
        Себастиан видел, как это ее задело. Возможно, не сама просьба о кофе, а то, с какой скоростью его предписывалось принести. Она встала, сдерживая вздох, и подошла к стоящему между диванами автомату. Взяла пластиковый стаканчик. Себастиан решил добавить еще шаг.
        - Он сказал, что не хочет растворимую бурду. Настоящий кофе, из столовой. В настоящей чашке.
        Анника обернулась к нему, чтобы проверить, не ослышалась ли она. Себастиан пожал плечами, показывая, что он только посыльный.
        - А вам двоим тоже принести, если уж я все равно пойду? - Он слышал, как Анника борется с тем, чтобы в ее голос не прорвалась злость.
        - Нет, спасибо. - Себастиан тепло и сочувственно улыбнулся ей. - Если мы передумаем, то возьмем из автомата.
        Анника кивнула, показывая взглядом, что и она считает, что Харальдссон тоже мог бы ограничиться автоматом. Она вышла, хлопнув дверью. Себастиан в чуть более веселом настроении вернулся в кабинет Харальдссона.
        Рассчитать время лучше было нельзя. Харальдссон как раз положил трубку, повернулся к компьютеру и принялся стучать по клавишам клавиатуры.
        - Насколько я понял, никто с Эдвардом Хинде особенно близко не общается и не общался. Вместе с Хинде в спецкорпусе сидел Роланд Юханссон, и у них явно был какой-то контакт, но он уже два года как освободился. - Он взглянул на экран и прокрутил вниз мышью: - Да, два года назад, в сентябре.
        - Больше никого? - поинтересовалась Ванья, записывая имя.
        - Он иногда играл в библиотеке в шахматы с Хосе Родригесом, - продолжил Харальдссон и опять застучал по клавишам. - Того выпустили почти восемь месяцев назад.
        - Я хочу получить всю информацию о них, какая есть, - сказала Ванья, записывая второе имя.
        - Конечно, я распечатаю их досье, и вы сможете, уходя, забрать их у Анники.
        Ванья кивнула в знак благодарности - получилось легче, чем она ожидала, - и встала как раз в тот момент, когда в дверь легонько постучали и вошла Анника с чашкой кофе. Себастиан указал на сидящего за столом Харальдссона.
        - Это боссу.
        Анника подошла и, не говоря ни слова, поставила кофе перед Харальдссоном. Тот посмотрел на нее с радостным удивлением.
        - Спасибо, как мило с твоей стороны. - Он взял чашку за ручку и немного повертел, словно разглядывая ее. - И еще в виде исключения настоящая чашка.
        Себастиан видел, как Анника бросила на шефа мрачный взгляд, а потом удалилась, по-прежнему молча. Себастиан развлекался. Не послать ли ее перед уходом за булочкой? Возможно, это уже слишком. Он услышал, как Ванья благодарит за помощь, и вышел вместе с ней.
        Когда Госкомиссия покинула кабинет, Харальдссон взял чашку и откинулся на спинку кресла. Отпил глоток. Хорошо. Не обычная бурда из автомата за дверью. Он спросит Аннику, не сможет ли она всегда приносить кофе из столовой. Но это попозже. Значит, Хинде причастен к каким-то убийствам.
        Нескольким.
        Во множественном числе.
        Скорее всего это та серия убийств, о которых он читал в газетах. Одна из вечерних газет окрестила его «летним мясником». Четыре убитых за месяц с небольшим. Зарезаны ножом, согласно прессе. Большое расследование. Важное дело, и Госкомиссия считает, что каким-то образом к этому имеет отношение Хинде.
        Эдвард Хинде из спецкорпуса Харальдссона…
        Он отпил еще глоток хорошего горячего кофе. Госкомиссия явно ищет убийцу на воле, не имея представления, кого именно. Знает ли Хинде? А что, если Харальдссон сможет им посодействовать? Даже больше, а что, если ему удастся заставить Хинде открыть то, что ему известно? Конечно, Харальдссон больше не полицейский, но ведь это у него в крови. Было бы неплохо оказаться тем, кто привнесет решающие фрагменты мозаики в таком наиважнейшем деле. Может, ему не захочется навсегда остаться начальником учреждения. Существуют другие должности. Повыше. Харальдссон отпил еще глоток и решил почаще навещать Хинде. Стать ему другом.
        Завоевать его доверие.
        Он уже видел заголовки газет.
        Уже смаковал славу.

* * *

        Все вновь собрались в Комнате после ланча. Себастиан съездил домой и принял душ. Он по-прежнему не мог пережить неудачу в «Лёвхаге». Мало того что они ничего не узнали, так еще Хинде одержал победу. Нокдауном. Стоя в душе, Себастиан прокрутил в голове всю встречу и пришел к выводу, что всему виной Ванья. Не потому, что она начала торговаться с Хинде - это они, возможно, сумели бы, хоть и не обратить в свою пользу, но свести к ничьей. Проблема заключалась в самой Ванье. В том, кто она. Его дочь. Себастиан отправился на встречу с Хинде с тайной. Когда он встречался с Хинде в прошлый раз, ему не требовалось ничего скрывать. Он мог разыгрывать все свои карты, реагировать, как хотел, принимать все решения в нужный момент, не опасаясь, что мужчина по другую сторону стола узнает больше, чем следовало бы. Теперь же все было иначе. Предпосылкой равной борьбы с Хинде являлась возможность задействовать все игровое поле. Если же имелась хоть какая-то маленькая часть, куда тебе не хотелось ступать, можно было рассчитывать на то, что Хинде направит разговор именно туда. На этот раз у него были тайны, которые
требовалось скрывать не только от Хинде, но и от Ваньи. Невозможная ситуация.
        Ошибка Торкеля.
        Или его.
        Ему следовало отказаться.
        Ему не следовало посещать «Лёвхагу» вместе с Ваньей, надо было ехать с Билли.
        Самое время сообразить это под душем.
        В Комнате Себастиан уселся рядом с Урсулой. Было нестерпимо жарко, воздух казался спертым. Кто-то открыл окно, но лучше не стало. Кондиционеров в Комнате не имелось, она была просто подключена к обычной вентиляционной системе, которая не справлялась с летней жарой.
        Когда все расселись, Билли включил проектор под потолком и принялся стучать по клавишам лежащего перед ним ноутбука.
        - Я нашел обоих выпущенных, ничего трудного, у нас на них есть довольно много.
        Он нажал на одну из клавиш, и на стене появилась фотография мужчины лет пятидесяти. Волосы собраны в хвост. Широкое лицо, сломанный нос и красный шрам, спускающийся через левый глаз вниз по щеке. Мужчина выглядел как карикатура на кого-нибудь из регистра преступников.
        - Роланд Юханссон. Родился в 1962 году в Гётеборге. Две попытки убийства и умышленное причинение тяжкого вреда здоровью. Разные виды злоупотреблений. Сидел в «Лёвхаге» между 2001 и 2008 годами. Отбыв наказание, вернулся в Гётеборг. Я разговаривал с прикрепленным к нему куратором. Во время совершения второго и третьего убийств они вместе ездили на автобусе в Эстерлен[43 - Эстерлен - курортный район на юго-востоке Швеции.] с группой «Анонимных наркоманов».
        - Он опять взялся за наркотики? - вставила Ванья.
        - Нет, по словам куратора, он ничем не злоупотребляет, но регулярно ходит на встречи. - Билли заглянул в свои записи. - На время первого убийства алиби у него нет, но вчера утром он, по словам куратора, находился в Гётеборге.
        Торкель вздохнул. Похоже, это еще один человек, которого можно спокойно исключить из расследования.
        - Кто его куратор?
        - Некий… - Билли принялся листать лежащие рядом с ноутбуком бумаги. - …Фабиан Фридель.
        - Что нам о нем известно?
        Билли понимал, почему Торкель спрашивает. Все алиби Юханссону составлял один и тот же человек. То, что они совершали убийства вдвоем, было неправдоподобным, но Юханссон вполне мог каким-то образом держать Фриделя на крючке и вынудить того предоставить ему алиби.
        - Довольно мало. Насколько я смог увидеть, никаких замечаний или жалоб, но я его проверю.
        - Давай.
        - Я еще поговорю с некоторыми другими участниками той автобусной поездки.
        Торкель кивнул. Роланд Юханссон наверняка разгуливал по Эстерлену, смотрел на производство сидра и малевал что-нибудь маслом на берегу моря, или чем там занимаются в автобусных поездках анонимные наркоманы. Но чем скорее они убедятся, тем скорее смогут его исключить.
        - Я заказала из регистра отпечатки пальцев обоих, - сообщила Урсула, как нечто само собой разумеющееся. - Тогда мы сможем сравнить их с отпечатками, обнаруженными на местах преступлений.
        - Отлично, - ответил Торкель, - проверим у этих парней и пальчики, и алиби.
        - Я могу взять на себя Фриделя, - сказал Билли.
        - Откуда у Юханссона шрам? - поинтересовался Себастиан.
        Билли снова принялся искать в бумагах. Быстро и энергично. Ему хотелось проявить себя с лучшей стороны.
        - Нигде не написано. Это имеет какое-то значение?
        - Нет, просто любопытно.
        Билли показал следующую фотографию. Мужчина помоложе, лет тридцати пяти. Латиноамериканская внешность. В каждом ухе по большому золотому кольцу.
        - Хосе Родригес, 35 лет. Сидел в «Лёвхаге» с 2003 года. Нанесение телесных повреждений и изнасилование при отягчающих обстоятельствах. Живет в Сёдертелье.
        - Как раз оттуда угнали тот «Фокус», - вставила Ванья.
        - Именно. Когда я это обнаружил, сразу связался с местной полицией, и они его допросили. - Билли слегка расправил спину, радуясь тому, что оказался на шаг впереди, проделал половину пути, прежде чем они об этом заговорили.
        - По сведениям местной полиции, Родригес не помнит, что делал в актуальные для нас даты, - продолжил он. - Он явно здорово квасит. Во всяком случае, периодами.
        Он выключил компьютер, встал, подошел к доске и прикрепил туда бумажные копии фотографий, которые они только что видели на стене.
        Торкель обратился к Себастиану, беря руководство совещанием на себя.
        - Что вам удалось узнать у Хинде?
        - Ничего.
        - Ничего?
        Себастиан пожал плечами.
        - Он сбавил вес и хотел пощупать Ванью за сиськи, и все.
        - Но он что-то знает об убийствах, - сказала Ванья, предпочтя никак не комментировать слова Себастиана.
        Торкель посмотрел на нее вопросительно.
        - Откуда тебе известно?
        Теперь уже Ванья пожала плечами.
        - Ощущение.
        - Ощущение?
        Торкель резко выдвинул стул и встал. Принялся расхаживать вдоль длинной стены Комнаты.
        - Значит, у меня есть человек, считающий себя экспертом по серийным убийцам вообще и по Эдварду Хинде, в частности, и он ни черта не узнает при личной встрече.
        Он сурово посмотрел на Себастиана. Тот секунду-другую холодно смотрел Торкелю в глаза, а затем потянулся за бутылкой минеральной воды. Отвечать он не стал исключительно из заботы о кровяном давлении Торкеля. Чаще всего Торкель бывал воплощенным спокойствием, но иногда оно ему изменяло. Следовало выждать. Себастиан открыл бутылку и отпил. Торкель явно решил, что с ним он уже разобрался, поскольку обратился к Ванье.
        - И еще у меня есть следователь, у которого имеется ощущение, что Хинде причастен. Ощущение! Что нам делать дальше? Составлять его гребаный гороскоп?! Проклятье! - Торкель остановился и ударил ладонями по столу. - Ведь женщины умирают!
        В Комнате воцарилось молчание. С улицы доносились слабые звуки транспорта, на которые раньше никто не обращал внимания. В окно с жужжанием влетела оса, но, похоже, передумала и, ударившись несколько раз о стекло, вылетела обратно на улицу. Никто не шевелился. Все смотрели в каком-нибудь нейтральном направлении, чтобы точно не встретиться ни с кем взглядом. Все, кроме Урсулы, которая посматривала то на одного, то на другого, явно довольная тем, что ее не обругали. Себастиан выпил еще глоток минеральной воды. Билли прижимал к доске фотографию, которая уже и так хорошо прикрепилась. Ванья начала ковырять кожицу у ногтя указательного пальца. Немного постояв возле длинной стороны стола, Торкель собранно вернулся на свое место, подтянул стул и сел. Разрушить возникшую атмосферу подавленности мог только он. Он сделал глубокий вдох.
        - Если я организую вам новую встречу с Хинде, сможете ли вы что-нибудь из нее вынести?
        - Возможно, если я поеду один, - ответил Себастиан, по-прежнему не выпрямляясь.
        - Вот как, значит, я виновата в том, что мы ничего не добились? - тотчас среагировала Ванья.
        - Я этого не сказал.
        - Ты сказал, что без меня у тебя получилось бы лучше. Как, черт возьми, я должна это истолковать?
        - Мне наплевать. Истолковывай как хочешь. - Себастиан допил остатки воды и слегка рыгнул от углекислого газа, отчего его ответ прозвучал неприятнее, чем он хотел.
        - Ты считаешь, так можно работать? Да? - обратилась Ванья к Торкелю.
        - Ванья…
        - Помнишь, что мы договорились сделать, если он с нами не сработается? Мы договорились его выставить.
        Торкель вздохнул. Он разозлился, в команде плохая атмосфера. Вопрос в том, возникла она от раздражения по поводу того, что они по-прежнему ничего не знают о преступнике, или она является результатом того, что они вновь допустили к расследованию Себастиана. Торкель не знал ответа, но понимал, что ему необходимо прервать ссору хотя бы сейчас. Он спокойно встал.
        - Ладно… Давайте успокоимся. Здесь жарко, мы интенсивно работали, день получился длинным, и он еще не закончился.
        Он подошел к доске, обвел взглядом снимки и повернулся обратно к остальным.
        - Мы должны приблизиться к этому человеку. Должны взять его. Урсула, сравни отпечатки пальцев и по возможности ДНК из регистра.
        Урсула кивнула, встала и покинула Комнату.
        - Ванья, поезжай в Сёдертелье и посмотри, не удастся ли тебе освежить Родригесу память, - продолжил Торкель.
        - А нам не стоит подождать и посмотреть, что получится у Урсулы?
        - Машина, которая, вероятно, преследовала Себастиана, угнана из того же города. В данный момент этого достаточно для того, чтобы мы уделили господину Родригесу немного больше внимания.
        Ванья кивнула.
        - Но он со мной не поедет. - Она повела рукой в сторону Себастиана, даже не удостоив его взгляда.
        Торкель вздохнул.
        - Да, не поедет.

* * *
        - Я тебя не понимаю.
        Торкель и Себастиан вошли в кабинет Торкеля.
        - Ты в этом не одинок.
        Себастиан прошел и сел на диван. Торкель уселся на край письменного стола.
        - Ты борешься за то, чтобы вернуться, а когда тебя взяли, ты, похоже, изо всех сил стараешься, чтобы тебя снова выгнали.
        - Неужели ты правда собираешься меня вышвырнуть из-за того, что я наступил кому-то на любимую мозоль?
        - Дело не в этом. Уже не в этом.
        - Я не мог знать, что Аннетт Виллэн убьют.
        - Позволяя тебе продолжать участвовать в расследовании, я иду на большой риск. Ты связан со всеми четырьмя жертвами. Представляешь, как это выглядит для начальства.
        - С каких пор тебя начали волновать такие вещи?
        Торкель устало вздохнул.
        - Они меня всегда волновали, потому что это дает моей команде свободу действий. Я знаю, что тебе на это наплевать. Ведь ты всегда поступаешь как тебе заблагорассудится. Но я тебя в последний раз предупреждаю. Возьми себя в руки.
        Себастиан перебрал в голове все, что он делал, что говорил и как действовал с тех пор, как подключился к расследованию. Быстро пришел к выводу, что вел себя как обычно. Он говорил то, что думал, и не семенил на цыпочках в какой-то вечной благодарности. Но вылетать отсюда ему действительно не хотелось. Ему надо быть поблизости от Ваньи, но это не единственная причина. И теперь уже не главная. Если бы его несколько дней назад спросили, что могло бы уменьшить его интерес к Ванье, его зацикленность на ней, он бы ответил: ничто. Однако теперь произошедшее все больше занимало его мысли, заслоняя все остальное, даже Ванью. Из-за него убили четырех женщин.
        - Я обязательно постараюсь, - сказал Себастиан, глядя на Торкеля с искренностью в глазах. - Я теперь не хочу отсюда уходить.
        Торкель встал, подошел к приоткрытой двери и закрыл ее. Себастиан немного скептически наблюдал за коллегой, когда тот уселся в кресло напротив него. Что у него на уме?
        - А что происходит с Билли? Он, похоже, пытается взобраться на пару ступенечек вверх, - сказал Себастиан в надежде, что сеанс терапии забудется, если он сместит фокус.
        - Ты уходишь от темы.
        - Да, хочу посмотреть, понимаешь ли ты намек.
        - Я с удовольствием поговорю о Билли. В другой раз.
        Торкель наклонился вперед и сцепил руки в замок, словно собираясь начать молиться. Плохой знак, Себастиан знал. Поза «весь во внимании».
        - Себастиан, что произошло? Ты и раньше вел себя эгоистично, высокомерно и неприятно, но с тех пор, как мы снова встретились… Такое впечатление, что ты на ножах со всем и всеми.
        Торкель замолчал. Вопрос повис в воздухе. Что произошло? Себастиан на секунду задумался над тем, что будет, если он действительно расскажет. О Лили. О Сабине. О счастье, какого он не переживал ни до, ни после. О волне, отобравшей у него все? Какой от этого может быть вред? Не исключено, что это даже создаст ему в группе чуть большее пространство для маневра. Торкель будет его жалеть, в этом он не сомневался. По-настоящему. Переживать так, как Себастиан не мог припомнить, чтобы кто-нибудь за него переживал с тех пор, как это случилось. Он, правда, не давал никому шанса, но тем не менее.
        Ему мог быть полезен Торкель, истолковывающий все его поступки как реакцию на горе. Проявляющий к нему бoльшую снисходительность. Особенно если бы Себастиану удалось уговорить его ничего не рассказывать остальным. Если бы у них имелась общая тайна, нечто их связывающее.
        Это его джокер.
        Его бесплатный билет.
        Он собирался приберечь его на случай крайней необходимости. Но какой-то ответ, он чувствовал, Торкелю дать надо. Просто встать, попросить его позаботиться о самом себе и уйти на этот раз нельзя. Он точно знал, что скажет. Будет честен.
        - Я чувствую себя ответственным.
        - За убийства.
        Не вопрос, утверждение. Себастиан кивнул.
        - В каком-то смысле я могу это понять, - подтвердил Торкель. - Но в их смерти ты не виноват.
        Себастиан понимал это. Разумом. На уровне эмоций - другое дело. Говорить об этом было все-таки на удивление здорово. Наверное, он мог бы поговорить со Стефаном, но сомневался в том, что после случившегося может по-прежнему считать Стефана своим терапевтом. Себастиан звонил ему и оставил на автоответчике просьбу простить его. Стефан не перезвонил. Причем тогда Стефан еще не мог знать о том, что Аннетт убили. Если до него дойдет, что причиной послужило то, что она провела ночь с Себастианом, их отношения уже будет не восстановить. Вероятно, пришло время искать нового собеседника. В данный момент сойдет и Торкель.
        - Знаешь, последняя, Аннетт. Я переспал с ней, чтобы разозлить своего терапевта.
        - Вот как, а какие у тебя были мотивы, чтобы спать со всеми остальными?
        Себастиан удивился вопросу и спокойному отношению Торкеля. Он ожидал осуждения. Возможно, мягкого - Себастиан ведь явно подавлен, - но все-таки осуждения. Моральный компас Торкеля был хорошо калиброван.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Поправь меня, если я ошибаюсь, но ты ведь не занят поисками своей единственной. Все женщины были для тебя просто каким-то… развлечением. - Торкель откинулся на спинку кресла. - Ты злоупотребляешь ими. Женщины ведь тебя не волнуют. Ни до, ни после.
        Себастиан даже не пытался возражать. Ничего нового он не услышал. Он сам, Стефан, женщины, полагавшие, что могут обрести нечто постоянное, все поставили ему диагноз уже несколько лет назад. Новым же и удивительным казалось ему то, как хорошо было разговаривать об этом с Торкелем.
        По поводу первых трех, из прошлого, он испытывал угрызения совести, но существует предел того, как далеко назад можно прокручивать пленку, в насколько давних поступках можно раскаиваться. Но Аннетт. С ней дело обстояло иначе. Она задела его за живое.
        - Она была так неуверена в себе. Аннетт. Так отчаянно нуждалась в поддержке. Было так легко…
        - Тебя мучает совесть.
        Опять не вопрос, утверждение.
        Себастиану пришлось задуматься. Его очень давно не мучила совесть, поэтому он сомневался в том, как это ощущается.
        - Вероятно.
        - А если бы ее не убили, мучила бы?
        - Нет.
        - Тогда это не считается.
        Сурово, но справедливо. Использовать, одержать верх - это для него ничего не значило. Но она умерла из-за того, что у него выдался плохой день. От этого было трудно отмахнуться.
        - У тебя сохранился контакт с кем-нибудь из женщин, с которыми ты спал? - Торкель перевел разговор в новое русло. Вперед.
        - Между первой и последней прошло почти сорок лет. Я ничегошеньки не помню.
        Торкель поймал себя на том, что размышляет над тем, сколько партнерш было у него. Две жены, четыре или пять женщин до первой жены. Скорее четыре. Несколько между браками. И теперь Урсула. Возможно, больше десяти. Ему не требовалось даже особенно напрягаться, чтобы вспомнить имена всех. Впрочем, в случае Себастиана, конечно, приходится умножать на двадцать или тридцать. Может, больше. Память подводит.
        - Я просто пытаюсь сказать, - продолжил Торкель, - что если ты изо всех сил постараешься предотвратить повторение, возможно, это поможет. И тебе, и нам. - Он встал, показывая, что разговор окончен. - Но раз ты никого не помнишь, то не помнишь.
        Себастиан остался сидеть на диване, глядя перед собой пустым взглядом.
        Он размышлял.
        Некоторых он помнил…

* * *

        Ванья стояла, рассматривая центр городка. Он мог бы находиться где угодно. Но она была в Ховшё. В одном из тридцати восьми районов, которым правительство, как ей помнилось, хотело в 2009 году уделить «особое внимание», чтобы «бороться с отчужденностью». «Вложение» в «нуждающиеся в помощи районы». Все это красивые слова для пригорода, где проблем стало больше, чем их решений. Ванья понятия не имела, привело ли к чему-нибудь дополнительное внимание. Во всяком случае, на вид так не казалось.
        GPS направил ее на Гранёвэген. Несколькими метрами дальше имелся поворот налево, на Кварставэген. Отсюда-то и угнали голубой «Форд Фокус» полгода назад. Хосе Родригес внезапно стал еще более интересен.
        Ванья припарковалась, вышла из машины и взглянула на коричневый восьмиэтажный дом. Нашла нужный подъезд и нужную дверь. Позвонила. Никто не открыл, поэтому она позвонила к соседям напротив. На двери значилась фамилия Хаддад. Открыла женщина лет сорока пяти. Предъявив удостоверение, Ванья спросила, не видела ли женщина Хосе Родригеса или не знает ли она, где его можно найти.
        - Он, наверное, на площади, - с едва заметным акцентом ответила женщина и пожала плечами, словно желая пояснить Ванье, что это догадка.
        - Он там работает? - поинтересовалась Ванья, представив себе оживленную рыночную торговлю на площади Хёторгет в центре Стокгольма.
        Женщина в дверях улыбнулась так, будто Ванья сказала что-то ужасно смешное.
        - Нет, он не работает.
        Последними четырьмя словами женщина ясно показала, что она думает о своем соседе. Возможно, не сами слова, а тон и выражение лица дали Ванье понять, что между ними нет особенно теплых чувств. Ванья поблагодарила за помощь и пошла пешком в сторону центра.
        Парикмахерская, ресторан, продовольственный магазин, закусочная, пиццерия, киоск, магазин одежды. Между ними открытое бетонное пространство. Осенью и зимой тут продувается насквозь, предположила Ванья, но сейчас палило солнце, и площадь можно было по праву назвать каменной пустыней. В тени, возле поликлиники, на одной из выставленных скамеек сидели несколько человек. Лежащая и тяжело дышащая тощая немецкая овчарка и две банки пива, которые передавались по кругу сидящими на скамейке мужчинами и женщиной, подсказали Ванье, что тут, вероятно, и стоит начать поиски Родригеса. Она направилась к скамейке. Когда ей оставалось пройти метров десять, все пять человек на скамейке обратили свое внимание на нее. Ее появление, казалось, оставило безучастной только овчарку. На последних шагах к тени под выступом дома Ванья достала фотографию Хосе Родригеса.
        - Вы не знаете, где я могу найти этого парня? - Она протянула фотографию. Притворяться или как-то камуфлировать свое дело не имело смысла. Они, скорее всего, вычислили, что она из полиции, как только она вступила на площадь.
        - Зачем это? - Седой мужчина с поводком в руках, чей возраст было невозможно определить, бросив беглый взгляд на фотографию, посмотрел на нее. У него не хватало обоих передних зубов, поэтому вопрос прозвучал довольно шепеляво.
        - Мне надо с ним поговорить, - продолжила Ванья напрямик.
        - А он-то захочет с тобой разговаривать? - Опять седой мужчина.
        Его шепелявость казалась почти милой. Ванья быстро прикинула, что, вероятно, довольно трудно добиваться уважения, если ты звучишь как шестилетка с басом. Наверное, поэтому у него овчарка. Для компенсации.
        - Это уж решать ему.
        Ответ их явно не удовлетворил. Словно по сигналу, они все вернулись к тому, чем занимались до ее прихода. Продолжили разговор, прерванный, когда она приблизилась. Закурили. Рассеянно похлопывали собаку по голове. Сделав глоток пива, посылали банку дальше. Никто не обращал на Ванью никакого внимания. Даже не смотрел в ее сторону. Будто она перестала существовать. Ванья вздохнула. Конечно, она могла обойти площадь по кругу, показывая фотографию и задавая вопросы другим, и, в конце концов, добиться результата, но было жарко, а она устала и хотела домой. Она сунула руку в передний карман джинсов и вытащила сотенную купюру.
        - Мне надо только узнать, где он. Я не скажу ему, откуда я узнала.
        - Он обычно торчит возле садовых участков, - сразу сказал худой длинноволосый мужчина в джинсовой куртке и потянулся грязной, трясущейся рукой за купюрой, пока остальные не успели обменяться взглядами и решить, достаточна ли цена.
        Ванья держала деньги вне досягаемости.
        - Где это?
        - Там, - длинноволосый махнул рукой в том направлении, откуда Ванья пришла. - Возле озера, как это называется… Томатстиген…
        Название улицы. Сойдет. Ванья дала ему сто крон, и худощавый мужчина поспешно сунул ее в карман куртки, будто не замечая неодобрительных взглядов остальных.
        В машине Ванья набрала Томатстиген и увидела, что улица действительно находится поблизости. Но если ехать туда на машине, то придется сделать основательный крюк.
        Вместо этого она проехала по Кварставэген, припарковалась как можно ближе, прошла через маленькую рощицу к соседнему жилому району и вышла прямо к садовым участкам. Они больше походили на дачный поселок. Участки оказались довольно солидных размеров, и речь тут вовсе не шла о маленьких сараях в углу. Дома были не меньше двадцати квадратных метров, а перед ними виднелись летняя мебель, грили, гамаки и прочие удобства для отдыха после садовых работ. Ванью ничуть не тянуло к природе, во всяком случае, в таком варианте. Сажать, пропалывать, возиться и прореживать - это не для нее. Ей с трудом удавалось поддерживать жизнь цветов в горшках. Правда, в такое время года тут красиво. Повсюду цветы и зелень. За каждым забором жужжат пчелы и шмели.
        Ванья пошла по шуршащей гравиевой дороге к близлежащему озеру, осматривая окрестности. Казалось, этот район не потерпел бы, чтобы идиллию нарушали разгуливающие бомжи и подвыпившие мужчины и женщины. Неужели ее на площади просто надули? Ванья дошла до окраины района и решила возвращаться к машине, но тут увидела их. Несколько человек возле скамейки, стоящей на поляне, вдоль асфальтированной пешеходной дорожки. На земле маленькие пакеты из винного магазина. Довольно большая группа. Человек восемь или десять. На этот раз две собаки. Ванья быстро направилась туда. Приблизившись, она увидела, что стоящие ближе всего к ней мужчина и женщина едят яблоки, которые они, наверное, стащили из какого-нибудь сада. Ванья вынула фотографию и спросила напрямик:
        - Я ищу Хосе Родригеса, вы его не видели?
        - Это я.
        Ванья повернулась направо и была вынуждена посмотреть вниз, чтобы встретиться взглядом с мужчиной с фотографии. Ванья почувствовала, как сразу устала. Устала и разозлилась. Черт побери, этого не может быть.
        - Как давно ты сидишь в этом?
        - Зачем тебе?
        - Как давно?
        - Я попал под машину с полгода назад, может, чуть больше…
        Ванья громко вздохнула, постояла, словно набираясь сил, развернулась и пошла прочь.
        - Чего тебе надо? В чем дело? - кричал ей вслед мужчина.
        Ванья лишь отмахнулась от него, не оборачиваясь, и пошла дальше. Она достала телефон и набрала короткий номер Торкеля. Занято. Ванья сбросила звонок и позвонила Урсуле.

* * *

        Урсула стояла в столовой и тупо смотрела на вращавшуюся в одной из микроволновок порцию рыбной запеканки. Поздний ланч. Или ранний ужин. Чтобы, если Микке позвонит, сказать, что она уже поела. Ей почему-то не хотелось покидать работу и ехать домой.
        К Микке.
        К еще одному вечеру фальшивой семейной жизни.
        Ее мысли прервал звонок мобильного телефона, который она положила на столе возле прибора. Покинув место около микроволновки, она прошла через комнату, над которой в свое время усиленно работали, чтобы сделать ее менее безликой и стерильной. На шести прямоугольных столах лежали скатерти в красную клеточку, подходившие к занавескам и тканым украшениям на стенах. На белые пластиковые стулья положили подушечки, а на стенах вокруг всей комнаты нарисовали по трафарету цветочную кайму. Тот же цветочный рисунок появился кое-где на дверцах шкафов и на бытовой технике в кухонной части. Яркие световые трубки на потолке заменили на висевшие над каждым столом лампы и другое точечное освещение. Три продолговатых ящика на стальных ножках, заполненные зелеными растениями, и аквариум рядом с входом служили подтверждением того, что комната «стала не только местом для еды, но и помещением, способным подарить мгновения гармонии и содействовать восстановлению сил», как значилось в распространенной после ремонта информации. Интересно, во что обошлась эта формулировка? Урсула, поев в столовой, никогда не чувствовала
себя особенно гармоничной или восстановившейся. Сытой - возможно, но она наедалась и в прежнем помещении.
        Она взяла звонящий телефон и посмотрела на дисплей: Ванья. Урсула ответила.
        - Привет.
        - Это я, - услышала она голос Ваньи, слегка запыхавшийся, будто та быстро шла.
        - Я поняла. Как дела?
        - Черт бы их всех побрал! - выпалила Ванья. - Местные, проверявшие Родригеса, сумели разузнать даже, что он запойный, но упустили малюсенькую деталь, что он прикован к инвалидному креслу.
        Урсула не смогла сдержать усмешки. Она в принципе не доверяла местным полицейским. Это лишь подтверждало ее представление, что даже если те напрямую не затрудняют расследование, никакой пользы они все равно не приносят. Она задумалась о том, стоит ли сейчас говорить Ванье, что они уже исключили Родригеса как преступника. Ни отпечатки его пальцев, ни ДНК не совпали с добытыми на местах преступлений. Урсула решила, что пусть Ванья лучше узнает эту информацию позже. Казалось, что на сегодня с коллеги неудач уже хватит.
        Микроволновка звякнула. Рыба готова. Урсула пошла, чтобы ее забрать.
        - Постарайся увидеть светлую сторону, ты приятно проехалась в Сёдертелье.
        Урсула открыла дверцу микроволновки, достала тарелку и тут же услышала, что в столовую кто-то вошел. Обернувшись, она увидела прислонившегося к дверному косяку Себастиана. Урсула, даже бровью не поведя, вновь переключила внимание на ужин и телефонный разговор.
        - Я сегодня уже больше не появлюсь, - сказала Ванья, - ты передашь Торкелю?
        - Конечно. До завтра.
        Закончив разговор, Урсула сунула телефон в карман и пошла с тарелкой обратно к столу. По пути она бросила беглый взгляд на Себастиана.
        - Звонила Ванья. Тебе привет.
        - Ничего подобного, - со знанием дела возразил Себастиан.
        - Да, привета она не передавала, - подтвердила Урсула и села.
        Себастиан остался стоять у дверей. Урсула начала есть в полной тишине. Она пожалела о том, что не взяла с собой чего-нибудь почитать, куда можно было бы упереться взглядом. Почему он тут стоит? Что ему нужно? Что бы там ни было, она не сомневалась в том, что ее это не интересует. Урсула придерживалась твердого убеждения, что ему больше не следует оставаться частью их команды. Она даже боялась подумать, что произойдет, если пресса установит связь между жертвами и человеком, участвующим в расследовании. Торкель наверняка не согласовывал свое решение где-нибудь наверху, в этом она была уверена. Если все пойдет наперекосяк, его могут снять. Он многим рисковал ради Себастиана. Ей стало интересно, испытывает ли Себастиан хоть какую-то благодарность или, вообще, сознает ли это. Вероятно, нет.
        Самой же ей хотелось кое о чем подумать. О личных делах. Например, почему ей не хочется ехать домой? Можно ли рассматривать Торкеля как альтернативу и на этот вечер? Она сомневалась. После прошлой ночи, когда они лежали в его постели и Торкель рассказывал об Ивонн и каком-то новом мужчине в ее жизни, имя Урсула забыла, у нее возникло ощущение, что Торкель прощупывает, не может ли между ними получиться чего-то большего.
        Чего-то более постоянного.
        Винить, вероятно, надо саму себя, она нарушила два из установленных ею для их отношений правила, и, пожалуй, не удивительно, если он подумал, что она готова пересмотреть свое отношение к третьему тоже. А она не готова.
        - Как поживает Микке? - спросил Себастиан будничным тоном, нарушив тишину и словно прочитав ее мысли.
        Урсула вздрогнула и выронила нож, который со звоном упал, сперва на тарелку, потом на пол.
        - Почему ты спрашиваешь? - поинтересовалась Урсула, наклоняясь за ножом.
        - Собственно, без всякого повода. - Себастиан пожал плечами. - Просто общаюсь.
        - Ты просто так никогда не общаешься.
        Урсула положила вилку рядом с поднятым ножом и встала. Аппетит у нее пропал. Неужели ему что-то известно? О ней и Торкеле? Тогда дело плохо. Очень плохо. Чем меньше Себастиан Бергман знает, тем лучше. Это касается всего. Он обладает способностью оборачивать против человека самую безобидную информацию. А если он думает, что может извлечь из этого для себя какую-то выгоду, то не преминет этим воспользоваться.
        Себастиан вошел в столовую, выдвинул ближайший стул и сел.
        - Я тут кое о чем подумал…
        - М-м, - отозвалась Урсула, стоя к нему спиной. Она вытерла руки о кухонное полотенце и повернулась, чтобы уйти.
        - Сядь ненадолго.
        Себастиан указал на стул напротив.
        - Зачем это?
        - Затем, что я тебя прошу.
        - Мне некогда.
        Когда Урсула проходила мимо Себастиана, тот схватил ее за руку. Урсула остановилась и взглядом велела ему немедленно отпустить руку. Но он не отпускал.
        - Сядь, пожалуйста…
        Урсула выдернула руку и посмотрела на Себастиана. В его голосе против обыкновения не слышалось ни иронии, ни надменности, а что-то в глазах говорило, что это важно. Не для собственной выгоды, а для чего-то другого.
        Чего-то настоящего.
        Значительного.
        И он сказал «пожалуйста» - слово, которое она даже не думала, что присутствует в его вокабуляре. Урсула села на один из стульев. Правда, с самого края, готовая незамедлительно уйти.
        - Я разговаривал с Торкелем, - чуть неуверенно начал Себастиан.
        - Вот как, - отозвалась Урсула, определенно все больше убеждаясь в том, что ей не понравится то, что у Себастиана на душе.
        - О том, что все четыре жертвы имели со мной отношения, - продолжил Себастиан, не глядя на нее. - Сексуальные отношения.
        Урсула внезапно поняла, к чему идет разговор. Не к ней и Торкелю, отнюдь, а к теме, которой ей еще меньше хотелось касаться.
        - Если вдруг это будет продолжаться, - произнес Себастиан тихим серьезным голосом, - то под угрозой окажутся и другие…
        - Я могу сама о себе позаботиться, - перебила его Урсула и резко встала.
        - Я знаю, но только… - Себастиан поднял голову и встретился с Урсулой взглядом. - Я не хочу, чтобы с тобой из-за меня что-нибудь случилось.
        - Мило с твоей стороны, - сказала Урсула достаточно нейтральным тоном и пошла к выходу. В дверях она обернулась.
        - Было бы еще лучше, если бы ты проявил ко мне немного подобной заботы в то время.
        Она развернулась и скрылась.

* * *

        В закрытую дверь камеры кратко постучали. Хинде отложил книгу, которую читал, сел на кровати и быстро оглядел комнату. Не забыл ли он чего-нибудь на видном месте? Чего-нибудь, что может его разоблачить? Быстрый взгляд на письменный стол, на прикроватный столик и наверх, на одинокую полку - вот осмотр всего помещения и закончен. Если у маленькой камеры и есть преимущество, то оно заключается в том, что ее легко обозреть. Ничего лишнего не видно. Хинде спустил ноги с кровати и сел как раз, когда дверь открылась, и в нее просунулась голова Тумаса Харальдссона.
        - Привет, я не помешал?
        Хинде слегка подскочил, удивленный столь обыденным приветствием. Будто Харальдссон наскоро забежал к соседу по кондоминиуму или к коллеге в соседний кабинет. Он предположил, что таким приветствием начальник учреждения хочет показать, что пришел не по служебному делу, а для чего-то другого. Это может быть интересно.
        - Нет, я просто читал. - Хинде решил не отходить от разговорного обращения. - Заходите, - добавил он, слегка махнув рукой.
        Харальдссон вошел в камеру, и дверь за ним закрылась. Хинде молча наблюдал за ним. Харальдссон оглядывался так, будто впервые оказался в одной из камер спецкорпуса. Эдварда интересовало, продолжит ли Харальдссон фразами вежливости из мира по ту сторону забора и скажет ли ему, как у него тут мило. Потрясающе, как можно обустроиться в несколько компактных условиях.
        - Я скоро собираюсь домой, но вот решил заглянуть, - сказал Харальдссон, закончив краткую инспекцию камеры. Он впервые очутился в одной из них. Какая маленькая. Как они выдерживают?
        - Домой к Йенни, - уточнил Хинде с кровати.
        - Да.
        - И ребенку.
        - Да.
        - На каком она месяце?
        - Одиннадцатая неделя.
        - Замечательно.
        Эдвард улыбнулся Харальдссону, который выдвинул единственный стул и сел. Ну, хватит просто болтать.
        - Мне немного любопытно, - начал Харальдссон будничным тоном, - как прошла встреча с Госкомиссией?
        - А как они сказали, она прошла? - поинтересовался Хинде, наклоняясь вперед.
        - Они сказали довольно мало.
        Харальдссон задумался: что он, собственно, узнал от Ваньи и Себастиана после их встречи с Хинде? Что они полагают, будто тот причастен к нескольким убийствам, но ведь это они могли рассказать, не встречаясь с Хинде. Его осенило, что о самой встрече они ничего не сообщили.
        - Собственно, они ничего не сказали…
        Хинде понимающе кивнул. Харальдссон быстро прикинул, не рассказать ли о его неприятных впечатлениях от работы с Госкомиссией в Вестеросе, чтобы обменяться с Хинде оскорбительными сплетнями по их адресу, встать, так сказать, на сторону Хинде, но внезапно он вспомнил, что мужчине на кровати неизвестно, что он бывший полицейский. Этого ему знать незачем. Действительно, пусть лучше не знает. Пусть думает, что Харальдссон просто обычный безопасный канцелярский работник.
        - А как, на ваш взгляд, прошла встреча? - в конце концов спросил он.
        Хинде, казалось, обдумывал вопрос. Он поставил локти на бедра и уперся подбородком в сжатые в замок руки.
        - Честно говоря, я немного разочарован, - задумчиво произнес он.
        - В каком смысле?
        - Разговора толком не получилось.
        - Почему же?
        - Я сделал им предложение, которое они не приняли.
        - Надо же, а что это было за предложение?
        Хинде выпрямился, похоже, подбирая слова.
        - Мне… кое-чего хотелось, и если бы я это получил, то ответил бы на один или несколько их вопросов. Правдиво.
        Он бросил взгляд на Харальдссона, чтобы посмотреть, заглотнул ли тот наживку, но мужчина на стуле выглядел прежде всего растерянным.
        - Услуга за услугу, - пояснил Хинде. - То есть как игра. У меня есть кое-что нужное им, у них есть кое-что нужное мне, зачем же просто отдавать? Но Себастиан отказался играть.
        Хинде посмотрел Харальдссону в глаза. Не слишком ли он разъяснил? Не стало ли слишком очевидно, к чему он клонит? Его гость все-таки когда-то был полицейским, причем даже совсем в недавнем прошлом. Не насторожился ли он? Похоже, нет. Эдвард решил идти до конца.
        - Вы можете получить то же предложение.
        Харальдссон ответил не сразу. Что же Хинде предлагает? Информацию в обмен на что? Он узнает это, если согласится на игру. Но почему Хинде это предлагает? Естественно, чтобы добиться преимуществ. Привилегий. Впрочем, возможно, ему просто-напросто скучно, и он хватается за каждый удобный случай, чтобы сделать будни менее будничными, более стимулирующими. Харальдссон быстро прикинул в голове все плюсы и минусы.
        Плюсы очевидны. Хинде ответит на его вопросы. На любые. Это обеспечит его уникальными сведениями и знанием. В случае удачи достаточными для раскрытия четырех убийств.
        Минусы? Он не знает, что захочет Хинде в обмен на свои ответы. Однако если он не согласится, то никогда не узнает. Если это будет что-то, противоречащее правилам, или окажется, что он не сможет пойти на это по какой-то другой причине, всегда можно просто сказать «нет». Прервать.
        Ничего плохого получиться не может.
        Харальдссон кивнул.
        - Конечно. Как, по-вашему, это должно происходить?
        Эдварду пришлось напрягаться, чтобы побороть рвавшийся наружу довольный смешок. Но он лишь широко и тепло улыбнулся Харальдссону и наклонился вперед, почти доверительно.
        - Я говорю, что хочу получить, а когда получу, вы задаете мне любой вопрос, и я отвечаю.
        - Правдиво.
        - Обещаю.
        Хинде протянул правую руку, предлагая скрепить договор. Рукопожатием. Этого мужчинам достаточно.
        - О’кей, - кивнул Харальдссон.
        Они пожали руки. После этого Эдвард отодвинулся на кровати подальше, прислонился к стене и поставил ноги на матрас. Расслабленно. Фамильярно. Никакого драматизма. Он изучал Харальдссона, глядя между согнутыми коленями. С чего бы начать? Надо понять, насколько мужчина на стуле заинтересован.
        - У вас есть фотография жены?
        - Да…
        Сомнение в ответе.
        - Я могу ее получить?
        - То есть как? - спросил Харальдссон с некоторой растерянностью на лице. - Просто посмотреть или насовсем?
        - Насовсем.
        Харальдссон сомневался. Как-то нехорошо. Совсем нехорошо. Он представлял, что Хинде попросит что-нибудь совершенно другое. Больше времени для прогулки. Лучшую еду. Больше свободы за компьютером. Может, пива. То, что улучшит и украсит его пребывание в «Лёвхаге». Но никак не это. Что Хинде собирается делать с фотографией его жены? Согласно отчетам к сексуальной активности он не способен, значит, заниматься онанизмом над фотографией Йенни он не сможет. Но зачем она ему?
        - Зачем она вам?
        - Это вопрос, который вы хотите задать?
        - Нет…
        Харальдссон почувствовал стресс. Прервать уже сейчас? Стоит ли?
        Это ведь лишь фотография.
        Госкомиссия убеждена в том, что человек на кровати причастен к четырем убийствам. Если Харальдссон хорошо разыграет свои карты, то сумеет в принципе раскрыть дело сам. Хинде сидит, где сидит. Сделать он ничего не может. Харальдссону даже незачем информировать Госкомиссию. Он сможет пойти со своими сведениями выше, напрямую. Получить всю славу. Раскрыть то, с чем другие не справились.
        Это ведь лишь фотография.
        Он достал из заднего кармана бумажник и раскрыл. На одной стороне, за прозрачным пластиком, лежала фотография Йенни. Ее сняли в гостиничном номере в Копенгагене примерно полтора года назад. Комната была почти не видна, фотографию пришлось обрезать, чтобы она уместилась в бумажнике, но Йенни сияла. Счастливая. Харальдссон очень любил эту фотографию. Она точно уловила характер Йенни. Но она осталась на карте памяти. Он сможет распечатать новую.
        Это ведь лишь фотография.
        Тем не менее, помещая ее в протянутую руку Хинде, он никак не мог отделаться от ощущения, что совершает большую ошибку.
        - Вы замешаны в недавно произошедших убийствах четырех женщин? - спросил Харальдссон, как только фотография сменила хозяина.
        - Уточните, что значит «замешан», - ответил Хинде, бросая беглый взгляд на фотографию. Слегка за тридцать. Худенькая. Улыбающаяся. Брюнетка. В детали придется углубиться потом. Он положил фотографию на книгу на прикроватном столике.
        - Вы о них знаете?
        - Да.
        - Откуда?
        Хинде покачал головой и опять прислонился к стене.
        - Это вопрос номер два, Тумас. Но только, чтобы показать, как я ценю то, что вы со мной разговариваете, я отвечу на него, не прося ничего взамен. - Он сделал маленькую паузу и встретился с Харальдссоном взглядом. Увидел ожидание, надежду. Заинтересован, никаких сомнений. - Об убийствах мне рассказала Госкомиссия, - наконец сказал он.
        - А до того? - оживленно продолжил Харальдссон. - Вы знали о них что-нибудь до того?
        - Ответ на этот вопрос требует платы.
        - Какой?
        - Дайте мне подумать. Приходите завтра.
        Хинде лег и потянулся за книгой. Фотография Йенни соскользнула на столик, будто он забыл о том, что она там лежала. Харальдссон понял, что разговор окончен. Удовлетворен он не был, но это ведь только начало. И это определенно может к чему-нибудь привести. Он встал, подошел к двери и покинул камеру.

        По пути обратно в кабинет Харальдссон решил для себя две вещи.
        Во-первых, он не скажет Йенни, что отдал ее фотографию Эдварду Хинде. Он толком не представлял, как сумеет это объяснить. Надо как можно скорее распечатать новую копию и положить на место старой.
        Во-вторых, он решил считать день удачным. Оказавшись перед трудным выбором, он принял верное решение. Сделал шаг в правильном направлении.
        - Ловко у меня это получилось, - громко сказал он самому себе в пустом коридоре. Ему показалось, что это прозвучало так, будто он вынужден убеждать себя, поэтому он откашлялся и сказал еще раз:
        - Ловко у меня это получилось.
        Эдвард Хинде лежал у себя в камере, изучая фотографию Йенни, и думал то же самое.

* * *

        Ванья ехала слишком быстро. Как всегда. Она чувствовала, что ее переполняет энергия. По приезде домой она собиралась на пробежку. Еще несколько часов будет светло, и уже стало немного прохладнее.
        Вообще-то выходить на беговую дорожку ей не хотелось.
        Хотелось поработать.
        Продвинуться дальше. К чему-нибудь прийти. Через месяц после первого убийства они по-прежнему двигаются вслепую. Хинде замешан, но как? Жертвы привязаны к Себастиану, но почему? Разумеется, месть. А если поиграть с мыслью, что Себастиан не подключился бы к расследованию? Ведь было вовсе не очевидно, что он снова станет работать вместе с Госкомиссией. Тогда они, возможно, так и не обнаружили бы этой привязки, не установили бы связь между жертвами. Какая же получилась бы месть, если бы человек, которому мстили, никогда ее не заметил. Или Хинде рассчитывал на то, что Себастиан рано или поздно вмешается? Может, поэтому и было важно, чтобы убийства являлись точными копиями? И просто кричали о Хинде? Чтобы к Себастиану обязательно обратились за советом, и он в результате понял связь.
        А теперь, когда Себастиан активно участвует в расследовании и понял личную привязку, убийства прекратятся?
        Как много вопросов.
        Никаких ответов.
        Это дело все больше претендует на звание самого жуткого из всех. Ванья еще прибавила скорости. Стрелка спидометра касалась цифры 140. Ей хотелось как можно скорей наверстать выброшенные в Сёдертелье часы. Но действительно ли они выброшенные или она сама их выбросила? Она не могла отделаться от ощущения, что ее разочарование и нетерпение наложили отпечаток на ее работу.
        Она переключила телефон на гарнитуру громкой связи и набрала номер.

        Когда у Билли зазвонил телефон, он стоял на кухне и резал брокколи, паприку и лук. Мю готовила на одной конфорке цыпленка, а на другой обжаривала на маленьком огне орехи кешью. Вообще-то для цыпленка требовалась сковорода-вок, но у Билли ее не было. Обычную сковородку он много лет назад получил на Рождество в подарок от родителей. Начиная с праздника летнего солнцестояния, он пользовался ей чаще, чем за все предыдущее время. Мю нравилось вместе готовить еду.
        - Билли слушает, - ответил он, крепко прижимая телефон плечом и продолжая резать.
        - Привет, ты где?
        Ванья звонила из машины. Билли приходилось напрягаться, чтобы слышать ее сквозь шум. Ее гарнитура и его плохо державшийся телефон не слишком этому способствовали.
        - Дома. А ты где?
        - Еду домой из Сёдертелье. Родригес сидел в инвалидном кресле после аварии, так что это не может быть он.
        - О’кей. Подожди минутку, я включу громкую связь.
        Он показал Мю губами: «Ванья», нажимая на функцию громкой связи и опуская телефон на стол. Она кивнула так, словно уже поняла.
        - О’кей, теперь я тебя слышу.
        - Что это шипит?
        - Наверное, сковородка.
        - Чем ты занимаешься?
        - Готовлю еду.
        - Что? Серьезно?
        - Да.
        В трубке замолчали. Билли понимал удивление Ваньи. Он был крупным потребителем готовой еды и еды быстрого приготовления. Жизнь в нем поддерживали морозильные прилавки ближайших магазинов. Не то чтобы он не умел готовить, его это просто совершенно не интересовало, он считал, что время, которое уходит на готовку с самого начала, можно использовать лучше. Однако его полное безразличие было не той темой, в которую ему хотелось углубляться в присутствии Мю. Он смутно припоминал, что утром после праздника назвал готовку одним из своих интересов.
        - Что ты хочешь? - Билли ножом отодвинул овощи в сторону, взглянул на Мю, с интересом слушавшую их разговор, и начал мелко рубить красный перец чили.
        - Не можешь ли ты узнать, когда произошла авария? Которая парализовала Родригеса.
        - А он сам этого не знал?
        - Я не спросила, меня так разозлило то, что местные не удосужились сообщить, что он парализован, что я просто ушла. Но мне подумалось, что он ведь по-прежнему может иметь отношение к краже «Форда». Он живет совсем рядом.
        Билли застыл с ножом в руках. Она звонит ему, чтобы попросить о примитивном поиске. О том, что может сделать кто угодно. Уголком глаза он видел, как Мю покачала головой. Билли отложил нож и наклонился поближе к телефону.
        - Подожди минутку, я правильно понимаю? Ты забыла спросить, когда произошла авария, и я должен это узнавать?
        - Да.
        - Я дома.
        - Я не имела в виду сейчас, можешь завтра.
        - А почему ты сама не можешь завтра это сделать?
        Снова наступило молчание. Билли знал, почему. Ванья не привыкла к тому, чтобы ей противоречили или ставили ее слова под сомнение. Во всяком случае, он. «Ну, ничего, все когда-то бывает впервые, - подумал он, - пусть привыкает».
        - Ты лучше меня находишь такие вещи. У тебя получится быстрее, чем у меня, - сказала Ванья, и Билли уловил в ее голосе оттенок раздражения.
        Конечно, правда, но это недостаточный аргумент. Он слишком долго выполнял в группе роль некой административной правой руки. С этим пора кончать.
        - Я могу показать тебе, как это делается.
        - Я сама знаю.
        - Тогда вперед.
        В трубке замолчали. Билли бросил взгляд на Мю, которая одобряюще улыбалась.
        - О’кей… Хорошо, - услышал он краткий ответ Ваньи.
        Затем опять стало тихо, а через секунду исчез и шум машины. Ванья положила трубку. Билли взял телефон и сунул его в карман. Мю подошла и прижалась к его руке.
        - Как ощущается?
        - Хорошо. - Сделав паузу, Билли решился на откровенность. - И немного мелочно, если быть откровенным. Мне на это требуется секунда.
        - Но она знает, как это делают?
        - Да, но знаешь, теперь она разозлилась на меня из-за ерунды.
        Мю протиснулась между Билли и столом и обняла его за шею. Заглянула ему глубоко в глаза.
        - В следующий раз, когда она тебя о чем-нибудь попросит, ты сделаешь. Речь не о том, что вы не должны помогать друг другу, а о том, что она не должна принимать тебя как данность.
        Она поцеловала его и погладила по щеке, после чего вернулась к плите.

* * *

        Урсула сидела за своим письменным столом. Она пыталась работать, но никак не могла сосредоточиться. Мысли все время возвращали ее обратно. Не к разговору в столовой, а дальше.
        К тому времени.
        К ним.
        Впервые они встретились ранней осенью 1992 года. Себастиан Бергман, получивший образование в США специалист по составлению психологического портрета преступника, читал в Гётеборгском университете лекцию о том, что может рассказать место преступления, когда речь идет о серийном убийце и о его почерке. Урсула работала в Государственной криминологической лаборатории в Линчёпинге[44 - Линчёпинг - седьмой по величине город Швеции, расположен на юго-востоке страны.] и попросила, в качестве повышения квалификации, разрешить ей поехать на лекцию. Лекция оказалась интересной и познавательной. Себастиан был в своей стихии - очаровательный, знающий, непринужденный, и публика слушала внимательно и с любопытством. Сидевшая на одном из первых рядов Урсула задала несколько вопросов.
        Потом они занимались сексом в его гостиничном номере. Она думала, что на этом все и закончится. Их профессиональный мир тесен, и до нее доходили слухи о Себастиане. Она вернулась домой в Линчёпинг. К Микке и Бэлле, которая только что пошла в школу. Период привыкания к школе взял на себя Микке, возвращавшийся с работы пораньше, чтобы дочери не приходилось долго оставаться на продленке. Урсула работала. Как всегда. Все шло своим чередом.
        Микке уже больше года не пил. Работал, сколько хотел, на собственной фирме. У них был дом в хорошем районе, нормально с деньгами, Бэлле нравилось в школе, работа стимулировала, Микке не пил. Жизнь среднего класса из пригорода. Хорошая жизнь. Все шло, по ее представлениям, нормально.
        И вот однажды, когда она собиралась ехать домой, на парковке ее кто-то окликнул. Это был он. Себастиан Бергман. Она поинтересовалась, что он здесь делает.
        Встречается с ней.
        Хотелось бы надеяться.
        Она была рада его видеть. Обрадовалась тому, что он приехал к ней. Больше, чем ей хотелось признавать. Она позвонила домой Микке и сказала, что ей придется задержаться на работе. Они поехали в мотель. Наперекор любым запретам. Ведь дело происходило в Линчёпинге, кто-нибудь мог прийти, кто-нибудь мог увидеть и узнать их. Урсулу это не волновало.
        Себастиан закончил чтение лекций. Ему предстояло снова появиться в университете ближе к середине семестра, а сейчас у него образовалось свободное время. Он с таким же успехом мог провести его в Линчёпинге. Если бы она захотела.
        Почти два месяца они встречались при первой возможности. Иногда во время ланча, иногда утром, до начала ее работы. Чаще всего по вечерам и ночам. Он мог всегда. Всегда хотел. Где, как часто и сколько времени, решала она. Ее это очень устраивало.
        В декабре она предложила Микке переехать в Стокгольм. Ей хотелось устроиться на работу в Государственную комиссию по расследованию убийств. Она уже какое-то время подумывала о смене работы, чувствовала, что устала от Криминологической лаборатории. Устала от отсутствия активного участия в расследовании, ей не хватало адреналина, завершенности, поимки преступников. В Госкомиссию назначили нового начальника, Торкеля Хёглунда - человека, о котором она слышала много хорошего. Пришло время заняться чем-то новым, шагнуть вперед.
        Не только ради Себастиана. То, что они окажутся на одном рабочем месте, если ей удастся получить там работу, было бонусом. Бонусом приятным, но не причиной того, что ею овладела охота к перемене мест. Она не была маленькой школьницей, бросающейся куда-то сломя голову под влиянием эмоций.
        Никогда не была, никогда так не поступала.
        Она прекрасно понимала, что это в любой момент может закончиться. Однако близость и тот факт, что они будут видеться ежедневно, в принципе могли превратить это в нечто большее, более глубокое. Она впервые почувствовала, что с Себастианом может получиться нечто другое. Что она смогла бы расслабиться и перестать держать дистанцию, как она всегда это делала.
        От Микке.
        От Бэллы.
        От всех.
        Кроме того, ее сестра жила в Мелархёйдене. Родители - в Норртелье[45 - Мелархёйден и Норртелье - пригороды Стокгольма.]. Идеально, если им в какие-нибудь выходные потребуется няня. Имелись все причины для переезда и никаких, чтобы оставаться.
        Микке не соглашался.
        Его фирма уже успела пустить корни, и круг клиентов находился в Западной Швеции. Что ему делать в Стокгольме? Начинать сначала? А Бэлла? Она проучилась в школе полгода, завела новых друзей, сохранила старых и очень любит учительницу. Разве правильно вырывать ее из привычной обстановки? Урсула приводила контраргументы, утверждая, что дети легко заводят новых друзей, и что Микке, конечно, сможет руководить фирмой из Стокгольма, ну, будут дополнительные командировки, немного прибавится ночевок вне дома. Но все время, пока она пыталась уговорить семью на переезд, ее не покидала подспудная мысль, что не будет катастрофой, если они останутся. Это дало бы ей возможность спокойно разобраться в том, что происходит. Пришло ли время для глобальных перемен.
        Ей повезло. Микке сам высказал идею, что она может переехать одна. Чтобы они хотя бы какое-то время пожили гостевым браком. Он не хотел вставать на пути ее карьеры, а если другие ездят друг к другу каждую неделю, то, наверное, смогут и они?
        Урсула подобающим образом протестовала, но не слишком долго. Она поговорила с Бэллой, пообещала как можно дольше и чаще бывать дома. Бэлла, разумеется, огорчилась. Это была перемена, немного напоминающая развод, но Урсула не сомневалась в том, что если бы переехать собрался Микке, это вызвало бы гораздо более бурную реакцию. В мире Бэллы оставался правильный родитель.
        Урсула получила работу и переехала. Она обзавелась двухкомнатной квартирой в районе Сёдермальм, но проводила столько же времени, если не больше, дома у Себастиана. На работе они вели себя очень профессионально, никто не догадывался, что у них не только рабочие отношения. За пределами работы они, казалось, все больше становились парой. Они делали то, что вполне подобает коллегам, - ходили в театр, в кино, в ресторан, но начали также общаться с сестрой Урсулы и ее мужем. Ужинали вчетвером. Урсула по-прежнему почти каждые выходные ездила в Линчёпинг, правда, ей стало все больше казаться, что она едет от чего-то, а не к чему-то. Не домой. Отношения с Себастианом значили для нее гораздо больше, чем для него, в этом она была уверена. Иногда ей становилось почти страшно, как много он для нее значит. Весной она отважилась сформулировать это самой себе.
        Она полюбила.
        Впервые в жизни.

        Урсула встала из-за письменного стола. Она так ничего и не сделала, а размышления о событиях почти двадцатилетней давности ни к чему не вели. Надо ехать. Наверное, домой, во всяком случае, отсюда. Роланд Юханссон и Хосе Родригес оба исключены как убийцы. Отпечатки и сперма принадлежат кому-то другому. Это не означает автоматически, что оба мужчины не замешаны каким-то образом, например, машина, использовавшаяся для слежки за Себастианом, была украдена всего в нескольких сотнях метров от дома Родригеса, но пусть решение о том, стоит ли им идти дальше и - в таком случае - как, останется на завтра. По пути к лифту Урсула шла мимо кабинета Торкеля и заглянула туда. Пусто. Обидно. Не потому, что она знала, что сделает, будь он на месте. Просто приятно было бы закончить день на его диване, возможно, договориться о совместном ужине. Ей хотелось есть. Ведь толком поесть ей не удалось. Из-за мужчины, который стоял в конце коридора, явно поджидая ее. Урсула прошла мимо, не удостоив его даже взглядом.
        - Увидимся завтра.
        - Я провожу тебя до машины, - сказал Себастиан, пристраиваясь рядом с ней.
        - Не глупи. Нет никакой необходимости.
        - Не препирайся. Мне этого хочется.
        Урсула, вздохнув, подошла к лифту, нажала на спуск вниз и стала ждать. Себастиан стоял рядом. Через полминуты двери лифта открылись, и Урсула вошла внутрь в сопровождении Себастиана. Она нажала на кнопку Г и уставилась на металлические двери.
        - Я подумал о Барбру, - нарушил молчание Себастиан. - Наверное, надо ей тоже рассказать.
        Урсула молчала, собираясь притвориться, будто ничего не слышала.
        - Я не знаю, где она сейчас живет, - продолжил Себастиан, и Урсуле показалось, что она различила в его голосе намек на оправдывание. - Если она вышла замуж и сменила фамилию…
        - Я тоже не знаю, - прервала его Урсула.
        - Я подумал, если вы вдруг…
        - Нет, - снова перебила его она.
        Себастиан замолчал. Лифт остановился, и двери открылись. Урсула вышла и направилась в гараж. Себастиан следом. Урсула шла быстрым, целеустремленным шагом, ее каблуки стучали по полу, и их звук эхом отдавался от холодного бетона. Себастиан держался на несколько шагов сзади, озираясь на случай какого-нибудь изменения, движения. Гараж был пуст. Отперев машину с расстояния нескольких метров, Урсула подошла, открыла заднюю дверцу, забросила в машину сумку и открыла дверцу с водительской стороны. Себастиан как раз достиг радиатора.
        - Ну, ладно, спокойной ночи, береги себя.
        Он развернулся и вперевалку двинулся обратно к лифту. Урсула призадумалась. Не то, чтобы она считала, что в этом есть необходимость, но на всякий случай…
        - Себастиан!
        Себастиан остановился и обернулся. Оставив дверцу машины открытой, Урсула подошла к нему. Он смотрел на нее с любопытством.
        - Не смей ни при каких условиях рассказывать о нас с тобой. - Урсула шептала, но, отдаваясь от стен, ее шепот, как ни парадоксально, звучал мощнее обычной речи. - Никому.
        Себастиан пожал плечами.
        - О’кей.
        Если он никому не говорил последние семнадцать лет, то, вероятно, сможет помолчать еще немного. Урсула явно истолковала пожатие плечами и краткий ответ как то, что он не считает это важным.
        - Я говорю серьезно. Я тебя никогда не прощу.
        Себастиан посмотрел на нее.
        - А ты меня когда-нибудь прощала?
        Урсула встретилась с ним взглядом. У него в глазах желание? Надежда?
        - Спокойной ночи, до завтра.
        Урсула развернулась и пошла обратно к машине. Себастиан постоял, пока она не выехала из гаража, и направился к лифту.
        Вечер будет долгим.

* * *

        Стуршерсгатан, 12.
        Место, навсегда впечатавшееся в память Себастиана. Сюда его привело письмо, обнаруженное в родительском доме. Здесь он обрел дочь. Снова. Открыв парадное, он вступил в темноту лестничной клетки. В этом доме он второй раз. В первый раз, когда он поднимался по лестнице, речь шла о нервном ожидании, и ему приходилось уговаривать себя, что он может испытать разочарование. На этот раз… Во многих отношениях было хуже. Он поднялся на третий этаж. На двери фамилии: Эрикссон/Литнер. Себастиан глубоко вдохнул и медленно выпустил воздух сквозь губы долгим вздохом. Затем позвонил.
        - Что ты здесь делаешь? - первое, что она сказала, открыв дверь и увидев, кто это.
        Анна Эрикссон. Волосы короче, чем в прошлый раз. Что-то вроде пажа. Те же голубые глаза. Те же высокие скулы и узкие губы. Потертые джинсы и клетчатая хлопчатая рубашка, достаточно большая, чтобы принадлежать Вальдемару.
        - Ты одна? - поинтересовался Себастиан, быстро решив тоже обойтись без приветственных фраз. Вопрос касался того, нет ли в квартире подруги или кого-нибудь в этом роде. Себастиан видел, как Вальдемар пять минут назад вышел из дома.
        - Мы же договорились больше не встречаться.
        - Я знаю. Ты одна?
        Анна, казалось, понимала, к чему он клонит. Она шагнула вперед и еще более эффективно блокировала дверной проем. Бросив быстрый взгляд на лестницу позади Себастиана, чтобы убедиться, что с ним никого нет, она перешла на шепот.
        - Тебе нельзя сюда приходить. Ты обещал держаться от нас подальше.
        Насколько он помнил, подобных обещаний он не давал. Он ушел отсюда, молча согласившись, что никогда не будет искать встречи с Ваньей, Вальдемаром или Анной, но ничего не обещал. Кроме того, ситуация изменилась.
        - Я вынужден поговорить с тобой.
        - Нет! - Анна в подтверждение своих слов замотала головой. - Уже достаточно плохо, что ты работал вместе с Ваньей. Мы не будем поддерживать никаких контактов.
        Себастиан среагировал на глагольное время. Работал. Очевидно, Ванья не рассказала, что он опять входит в их группу. Во всяком случае, матери.
        - Речь идет не о Ванье, - почти умоляюще произнес Себастиан. - Речь о тебе.
        Себастиан видел, что женщина перед ним остолбенела. На мгновение Себастиан представил себе, каково ей, вероятно, было в последние месяцы. Тридцать лет она жила с ложью. Не просто жила, ложь была фундаментом, на котором покоилось все ее существование. Тридцать лет. Достаточно долго для того, чтобы самой начать в нее верить. Определенно достаточно долго для того, чтобы верить, что сможет отделаться ею. Была уверена. И тут появился он. Внезапная внешняя угроза, способная разрушить все. Все, что она создала. Все, что у нее есть. Все. И вот он снова здесь, хотя не собирался, не должен был приходить. Хуже некуда.
        - Что значит обо мне? - Теперь в голосе исключительно оборона.
        Себастиан решил не ходить вокруг да около.
        - Ты в опасности.
        - Что это значит? Почему? - Больше растерянности, чем страха. Вопрос в том, уловила ли она вообще смысл слов.
        - Можно мне войти? - как можно мягче произнес Себастиан. - Я хочу только сказать то, зачем пришел, и обещаю сразу уйти.
        Анна всматривалась в него, словно пытаясь определить, не лжет ли он. Не пришел ли он с другими, скрытыми намерениями. Не появятся ли какие-нибудь дополнительные неприятные сюрпризы. Себастиан посмотрел ей в глаза с максимальной честностью и открытостью. Анна, похоже, взвешивала, не закрыть ли дверь.
        - Пожалуйста… - попросил Себастиан. - Это важно, я бы иначе не пришел.
        Анна коротко вздохнула, опустила взгляд и отступила на шаг от двери, немного ее приоткрыв. Себастиан взялся за дверь, открыл ее пошире и прошел мимо Анны в квартиру. В последний раз выглянув на лестницу, Анна закрыла за ним дверь.

* * *

        Снаружи, на Стуршерсгатан, метрах в тридцати от дома двенадцать, сидел в машине высокий мужчина. В новой машине. От «Форда» кто-то избавился сразу после того, как Себастиан Бергман пытался поймать его на улице перед Управлением полиции. Теперь мужчина получил серебристую «Тойоту Ариус». Он не знал, куда подевалась старая машина и откуда взялась новая. Вероятно, краденая. На fygorh.se имелось сообщение о том, где и когда он может ее забрать. Он пошел в нужное время, и действительно, на оговоренном месте стояла машина с ключом зажигания. Он опять мог следить за Себастианом. На этот раз с более дальнего расстояния. Меньше показываясь за рулем. Он пригибался глубже и чаще, чем раньше, был осторожнее, но Себастиан, казалось, не искал его. Он ни разу настороженно не оглядывался или не ходил обходными путями, которые быстро затруднили бы его преследование. На мгновение высокому мужчине подумалось, что это ловушка. Что безразличие психолога к окружающему его и внешне совершенно независимое перемещение связаны с тем, что за ним следуют другие полицейские, чтобы взглянуть на преследователя. Однако, похоже,
это не так. Иначе бы к этому времени высокий мужчина их уже заметил.
        Они нашли четвертую. В квартире. Газеты это широко освещали. В течение дня высокий мужчина купил все дневные и вечерние газеты. Они лежали рядом с ним на пассажирском сиденье. Он рвался домой, чтобы прочитать. Вырасти. Увидев, как быстро дополнительная информация появляется в сети, он понял, что ритуал вокруг сохранения того, что о нем пишется, требуется увеличить и улучшить.
        С ней все оказалось не так просто, с четвертой. Насколько он мог видеть, она была новой знакомой Себастиана. Приятель-психолог забрал Бергмана с холма перед домом, где живет Ванья Литнер - женщина-полицейский из Госкомиссии, и тот поехал с ним в помещение для собраний. Вышел оттуда часа два спустя и вскочил в такси вместе с женщиной, которой предстояло стать четвертой. Они поехали к ней на квартиру. Высокий мужчина проследовал за ними в подъезд и сумел услышать, на каком они остановились этаже, но определить, в какую квартиру они вошли, было трудно. Пока Себастиан был у женщины, высокий мужчина сел обратно в машину и принялся искать. У него имелись имена, значившиеся на почтовых щелях квартир третьего этажа. Ему не потребовалось много времени, чтобы установить, что на нужном этаже имеется только одна одинокая женщина. Аннетт Виллэн. Конечно, существовал маленький риск, что Себастиан проследовал домой к какой-нибудь соломенной вдове, и что женщина, с которой тот спит, является одной из обнаруженных высоким мужчиной замужних или состоящих в гражданском браке. Но, вероятнее всего, это Аннетт Виллэн.
Он решил начать оттуда.
        Около пяти утра Себастиан вышел из дома. Выглядел он усталым и потрепанным, отметил высокий мужчина, провожая его взглядом, пока он не скрылся из виду. Настало время удостовериться. Права на ошибку у него не было. Высокий мужчина покинул машину, зашел в дом и поднялся на третий этаж. Вот дальше трудно. Звонок в дверь в такое время суток мог привлечь ненужное внимание. Кто-нибудь из соседей, возможно, проснется и посмотрит в глазок, а он и знать об этом не будет. Но как же убедиться? Он осторожно постучал. Никакой реакции. Он снова постучал, на этот раз посильнее и подольше. За дверью послышалось движение. Шаги.
        - Кто это? - раздался за дверью сонный голос.
        - Извините, если я вас разбудил, но я ищу Себастиана, - тихо проговорил мужчина, отворачиваясь от глазка ровно настолько, чтобы не показаться подозрительным.
        - Кого?… - Женщина в квартире еще явно не до конца проснулась.
        - Себастиана Бергмана. Он должен быть здесь…
        - Подождите минутку…
        Внутри все стихло. На несколько секунд. Столько времени понадобилось Аннетт Виллэн, чтобы обнаружить, что она в квартире одна. Высокому мужчине этого было достаточно. Она ищет Себастиана, значит, тот был здесь. Только это мужчине и требовалось узнать. Он уже отступил от двери, когда вновь раздался женский голос.
        - Его нет. Он ушел…
        Даже сквозь солидную дверь он слышал ее удивленное разочарование. Казалось, она в любой момент готова расплакаться.
        - Ладно, извините, что потревожил.
        Мужчина поспешно спустился вниз по лестнице, пока Аннетт не пришло в голову открыть дверь, чтобы поговорить с ним. Узнать больше. Кто он? Зачем ему Себастиан? Откуда он узнал, что Себастиан был здесь? Заходить в квартиру высокому мужчине было незачем. Пока. Ему следовало сперва отчитаться и получить приказ. Потом он вернется.
        Он ненадолго отпустил Себастиана, поехал домой и получил приказ. Она станет четвертой.
        Высокий мужчина опять приехал к дому, припарковался довольно далеко от него и прошел обратно пешком с черной спортивной сумкой через плечо. Поднявшись на третий этаж, он снова постучал. Аннетт была дома, но не открыла. Спросила, кто это.
        - Это я. Я приходил ночью и искал Себастиана…
        У высокого мужчины имелся план, как заставить ее открыть. План у него имелся всегда. Новый для каждой жертвы. Было очевидно, что утреннее расставание произошло не по обоюдному согласию. Себастиан выскользнул, пока она спала. Покинул ее. Бросил. Этим он и воспользуется.
        - Я с ним работаю, - тихо продолжил высокий мужчина возле самой двери. - Ему не по себе от того, как он закончил здесь. С вами.
        Никакой реакции с той стороны. Молчание. Во всяком случае, она не послала его к черту. Уже кое-что.
        - У него плохо получается… на следующее утро. Но если вы позволите мне войти, я попытаюсь объяснить.
        - Он вас послал?
        Нежелание в голосе. Высокий мужчина усмехнулся так, будто она сказала что-то не просто забавное, а немыслимое.
        - Нет-нет, он разозлится, если узнает, что я был здесь.
        Следовало показать, что они на одной стороне. Завоевать ее доверие. Они вдвоем против Себастиана Бергмана. Высокий мужчина решил сгустить краски:
        - Он в некоторых ситуациях ведет себя как идиот.
        Ответа не последовало. Неужели он переборщил? Но вот зазвенела дверная цепочка, и дверь открылась.
        Высокий мужчина оказался внутри.

        Теперь же высокий мужчина сидел перед домом на Стуршерсгатан. Опять. Себастиан бывал здесь неоднократно. Не внутри, а снаружи. В основном по четвергам, когда Ванья Литнер приходила навещать, судя по всему, своих родителей. Анну Эрикссон и Вальдемара Литнера. Но сегодня Себастиан зашел внутрь. Вальдемар Литнер покинул здание. Себастиан выждал, пока тот уйдет, и сразу зашел. Неужели он спит с матерью Ваньи? Невозможно. Все возможно. Он никак не мог разобраться в том, что связывает Себастиана с этой семьей. С Ваньей он в сексуальных отношениях не состоял, в этом высокий мужчина не сомневался, поэтому никогда не докладывал о том времени, которое Себастиан проводил перед ее домом.
        Высокий мужчина наклонился вперед и посмотрел на двенадцатый дом. Он надеялся, что Себастиан вскоре выйдет. Лето, конечно, в самом разгаре, но скоро стемнеет. Как в подвале. Когда гасла голая лампочка.

* * *

        Мысли крутились в голове у Анны Эрикссон. Она неоднократно читала эту формулировку в разных книгах, что мысли крутятся, но никак толком не могла представить себе, каким должно быть потрясение, чтобы человек не мог поймать и удержать отдельную мысль. Сейчас она точно понимала, какое это ощущение.
        Кто-то убивает бывших любовниц Себастиана. Убийства, о которых она читала. Она - бывшая любовница.
        Она может умереть.
        Хотя никто не знает. Но он сказал, что за ним следили.
        Как будто с нее не достаточно появления Себастиана в апреле.
        Значит, знает и кто-то еще? О Ванье тоже?
        Она может умереть. Но это безумие.
        Себастиан сидел рядом с ней на диване. Она ничего не предложила ему, когда он вошел. Ему действительно не следовало оставаться. Но он остался.
        На ее диване.
        В ее гостиной.
        В ее жизни.
        Которая, в результате его визита, стала просто невообразимо трудной. Анна осознала, что сидит молча, уставившись прямо перед собой невидящим взглядом. Себастиан наклонился поближе к ней.
        - Ты поняла, что я сказал?
        Анна медленно кивнула и перевела взгляд на его лицо, словно подтверждая, что ответила на вопрос.
        - Да, но это безумие. Никто же не знает.
        - Я думал, что про других тоже никто не знает. Но если он нашел их, то может найти и тебя.
        Анна опять кивнула. Двое из убитых женщин действительно состояли в связи с Себастианом более двадцати лет назад. Все жертвы из Стокгольмского региона. С семьей и друзьями. Тем не менее они умерли. Угроза велика. От волнения у нее все перевернулось в животе. Почти сжалось. Как ни странно, казалось, будто сознание, что ее жизни может угрожать опасность, все равно заслонялось страхом того, что кто-то где-то может вычислить, как обстоит дело с ее дочерью.
        - Значит, кто-то может знать и о Ванье? - почти шепотом спросила Анна.
        - Совсем необязательно, и речь сейчас не об этом. - Себастиан умолк. Поддавшись импульсу, он протянул руку и взял ее руку в свою. - Тебе необходимо ненадолго исчезнуть.
        Анна выдернула руку и встала. Он не должен ее касаться. Не должен утешать ее или пытаться поднять ей настроение. Это все его вина. Если окажется, что ей нужна помощь, Себастиан Бергман - последний, к кому она обратится.
        - Я не могу просто взять и уехать. - Она сделала несколько быстрых шагов к центру комнаты и всплеснула руками, подчеркивая, что это не выход. - У меня есть работа. Есть семья. Жизнь.
        - Именно поэтому.
        Анна застыла. В центре комнаты. Разумеется, он прав. К сожалению.
        - У тебя нет никого, у кого ты могла бы какое-то время погостить? - поинтересовался Себастиан с дивана.
        - Конечно, есть, но просто исчезнуть? Что я всем скажу? Вальдемару? И Ванье? Что мне сказать Ванье?
        - Ничего. Ты не можешь ей сказать, почему уезжаешь. Тогда она поймет.
        Анна кивнула. Сосредоточенно. Себастиан встал и подошел к ней.
        - Поезжай к кому-нибудь. Твои родители живы?
        - Да, мама.
        - Поезжай к ней.
        - Не знаю…
        Анна не закончила фразу, задумавшись. Она начала приводить мысли в порядок. Теперь уже ее мозг работал вовсю. Мысли, всего несколько минут назад крутившиеся невообразимой кашей, представлялись ей теперь ясными и отчетливыми, и их можно было отбросить или развить дальше.
        - Разве странно будет, если ты к ней на недельку съездишь? - спросил Себастиан, стремившийся перед тем, как покинуть Анну, получить определенный ответ.
        - Ни с того ни с сего? Да, это будет странным, мы с ней не совсем в таких отношениях.
        Однако, несмотря на уверенный ответ, Анна уже начала обдумывать возможный сценарий. Она уцепилась за эту мысль и с бешеной скоростью принялась ее развивать.
        Мама могла позвонить, пока Вальдемара не было дома. Сегодня вечером. Попросила ее приехать. Потому что неважно себя чувствует или у нее что-то с домом, в любом случае, потому что ей нужна помощь. Вальдемар этому поверит. Тогда она сможет уехать. Маме она тоже расскажет вымышленную историю о том, почему приехала. Много всего на работе. Начинает отказывать голова. Требуется от всего отключиться. Если позвонит Вальдемар, пусть мама будет такой милой и скажет, что ей понадобилась помощь Анны. Она не хочет его волновать. Почти сразу после истории с раком. Мама, наверное, согласится. Солгать ради нее. Анна там немного поживет. Вернется, когда они поймают убийцу. Скажет маме, что чувствует себя гораздо лучше, а если эта тема когда-нибудь всплывет на семейном ужине или на каком-нибудь большом празднике, она лишь посмеется и скажет, что мама все неправильно поняла. Никто копать глубже не станет. Может получиться. Получится.
        Должно получиться.
        - Тебе нельзя здесь оставаться, - продолжал давить Себастиан. - Если с тобой что-нибудь произойдет, если тебя найдут… Тогда Ванья узнает. Самым ужасным образом.
        - Знаю, но уехать сегодня вечером я не могу.
        - Почему?
        Потому что это не отвечает плану. Нельзя, чтобы получилось слишком внезапно. Иначе Вальдемар настоит на том, чтобы ехать вместе. Отвезти ее. Придется ехать завтра. Тоже очень быстро, но сойдет.
        - Просто не могу, и все, - ответила она Себастиану. У нее не было ни сил, ни желания посвящать его в свой план. - Но ничего страшного. Вальдемар скоро придет.
        - Я могу подождать, пока он придет, - предложил Себастиан.
        - Нет! Ты должен уйти. Сейчас же. Немедленно.
        Анна чувствовала, что после первого шока вновь обрела контроль. Она разберется с этим, как решала все остальные проблемы, возникавшие за прошедшие годы. Но Себастиана надо выставить. Она ухватилась за него и подтолкнула к прихожей. Вернулась энергия. Как много дел. Нельзя допускать никакой рассеянности. Важно, чтобы все получилось правильно. Важно для всех.
        Поняв, что больше ничего сделать не может, Себастиан кивнул и вышел в прихожую.
        - Не открывай никому, кроме Вальдемара.
        - У него есть ключ.
        На мгновение обернувшись и увидев Анну посреди гостиной, погруженной в глубокие раздумья, Себастиан понял, что он ей, вероятно, устроил. Всего пару месяцев назад ее мужу сняли диагноз «рак». Сколько времени она прожила с сознанием, что ее спутник жизни может умереть? Месяцы? Годы? А теперь он пришел с новой угрозой. Вновь втащил смерть в эту красивую квартиру.
        - Я сожалею.
        Эти слова он употреблял редко, но чувствовал, что говорит искренне. Себастиан наклонился и начал зашнуровывать ботинки. Анна вышла в прихожую, чтобы проследить за тем, что он действительно уходит. Себастиан выпрямился, но, взявшись за ручку двери, остановился. Ему очень хотелось знать, а ухудшить отношение к себе или создать больше проблем он все равно уже не мог.
        - Он никогда не спрашивал?
        - Кто? - Мысли Анны находились где-то в другом месте.
        - Вальдемар. О том, кто отец?
        Выражение лица Анны ясно показывало, что обсуждать эту тему она больше не желает. Ни с ним. Ни с кем-либо другим.
        - Однажды, - кратко ответила она. - Но я не сказала.
        - И он этим удовлетворился?
        Анна пожала плечами.
        - Он хороший человек.
        - Я это понял.
        Молчание. О чем еще говорить? Себастиан открыл дверь. Анна шагнула вперед и взялась за ручку, как только он ее выпустил из рук, стремясь поскорее от него отделаться.
        - Я сожалею, - снова произнес Себастиан, выходя на темную лестницу.
        - Да, ты уже говорил…
        Она захлопнула за ним дверь. Себастиан секунду постоял, чувствуя, насколько он устал. Физически и психически. День получился одним из самых длинных в его жизни, и он еще не закончился. Еще одна остановка. Еще одна женщина. Он тяжелыми шагами стал спускаться по лестнице.

* * *

        Высокий мужчина уже почти собрался уезжать, когда увидел, как Себастиан выходит с телефоном в руке из парадного чуть дальше по улице. Он опустился за рулем настолько, что как раз видел верхнюю половину туловища мужчины, которого преследовал. Почти уверенный в том, что даже если Себастиан повернет в его сторону, слегка отражающее стекло и начинающиеся сумерки помешают тому его обнаружить. Но Себастиан убрал телефон и пошел в противоположном направлении. Высокий мужчина остался сидеть, провожая его взглядом. Остановившись у перекрестка, Себастиан, казалось, просто ждал.
        Через пять минут подъехало такси. Себастиан сел, и машина тронулась. Высокий мужчина повернул ключ зажигания и начал преследовать ее. Еще немного. Через полчаса его позовет долг.
        Он наслаждался. Не самим преследованием, а тем, к чему оно может привести.
        К пятой.
        Возможно, к шестой.
        Имена трех первых женщин ему просто дали. Имена и адреса он получил через веб-страницу. Он отыскал их, разузнал об их жизни то, что ему показалось необходимым, и выбрал время. С четвертой дело обстояло иначе. Внезапно потребовалась женщина, переспавшая с Себастианом Бергманом только что. Чтобы «рисунок» стал очевиден. Сработало. Госкомиссия установила привязку, это он знал. Они вычислили общий знаменатель. Подключение Себастиана к расследованию служило подтверждением. По мнению Мастера, это должно было привести к тому, что Себастиан начнет копаться в своем прошлом и пытаться предупредить кое-кого из бывших партнерш. Не всех, это, разумеется, невозможно, но самых недавних или тех, кто значил для него больше всего, он, вероятно, постарается предупредить, чтобы они не пострадали. Неужели мать Ваньи Литнер одна из них? Не поэтому ли Себастиан ездил туда сегодня вечером? Возможно. Стоит, во всяком случае, доложить.
        Такси продолжило путь по Валхаллавэген. Себастиан едет явно не домой. Предупреждать еще кого-то? Высокий мужчина не мог сдержать улыбки. Может, на этот раз он получит разрешение выбирать сам? Распоряжаться жизнью и смертью. Он. Никто иной. Его наделили такой властью. За это он будет вечно благодарен.
        Вот если бы он обладал ею тогда.
        После свадьбы и переезда в большую роскошную квартиру в центре Леннарт зачастил к ним. Иногда с женой, чаще один. Когда София с отцом куда-нибудь уходили или уезжали, а случалось это отнюдь не редко, Леннарт приезжал посидеть с ребенком.
        Он любил «дедушку». Они вместе готовили уроки, играли в карты, и ему даже довелось попробовать научить пожилого мужчину пользоваться игровой приставкой. Переход в новую школу новых друзей не принес, но Леннарт часто возил его в выходные на экскурсии и прогулки. В Скансен, на башню Какнестурнет, на остров Юргорден, во дворец. Большинство его ровесников в этих местах уже побывали или хотя бы о них слышали, но для него они еще оставались более или менее неизвестными. Леннарт привлекал его к разным занятиям, чтобы посмотреть, что ему нравится. Они ловили рыбу, катались на коньках, собирали ягоды, играли в боулинг и ездили в аквапарки. Попробовать надо было все. То, что ему нравилось, они повторяли, а то, что нет, забывали.
        Поездки с дедушкой доставляли ему большое удовольствие. Отец и София никогда к ним не присоединялись. Напротив, они, похоже, ценили то, что он периодически исчезал. Об этом, конечно, не говорилось, но годы, проведенные с матерью, привили ему почти уникальную способность улавливать настроение взрослых, истолковывая их взгляды и язык жестов. Это пришло естественным путем, как способ избегать проблем. Целиком и полностью подстраиваться под нее. Всегда подчиняться ее желаниям.
        Однажды Леннарт, как обычно, забрал его из дома. Они собирались на прогулку. Он был преисполнен ожиданий.
        - Куда мы поедем? - спросил он.
        - Постепенно увидишь, - прозвучало в ответ.
        Они поехали дальше в молчании. Дедушка казался более напряженным, чем обычно. Немногословным, почти неприветливым. Он попытался истолковать это, чтобы подстроиться, но не понимал сигналов. Леннарт излучал новое ощущение закрытости, с которым прежде не сталкивался. Поэтому он сидел молча. Вроде это подходило.
        Выехали из города. Более узкие дороги. Много поворотов, у него порой возникало ощущение, будто они снова едут в ту же сторону, откуда приехали, но он не спрашивал. Он не имел никакого представления о том, где они находятся, когда Леннарт свернул на маленькую лесную дорогу, приведшую на поляну, к маленькому коричневому деревянному домику на каменном фундаменте. Зеленая наклонная железная крыша, зеленые нащельники и ставни вокруг окон.
        Леннарт заглушил мотор, и они остались сидеть, глядя на домик.
        - Что это за дом? - поинтересовался он.
        - Это спортивный домик, - объяснили ему.
        - Он твой?
        - Нет.
        - А чей?
        - Неважно.
        - Что мы тут будем делать?
        - Сейчас увидишь.
        Они вышли из машины и направились к домику. Было лето. Лес пах в точности так, как и должен пахнуть лес в жаркие безветренные дни. Верхушки елей шелестели, но там, где они шли из-за густой растительности ветра не чувствовалось. Жужжали насекомые. Ему показалось, что между деревьями мелькнуло озеро. Может, они будут купаться?
        К зеленой деревянной двери вела каменная лестница в несколько ступенек. Леннарт открыл дверь, и они вошли в узкую переднюю. На стенках деревянные панели. Полка для шапок на стене, подставка для обуви на полу. Несмотря на отсутствие в передней одежды и обуви, у него возникло ощущение, что они в доме не одни. Он никого не видел. Ничего не слышал. Просто ощущение. Справа угадывалась комната побольше, а слева - маленькая кухня, но Леннарт открыл дверь прямо слева от входа и указал ему на лестницу вниз. В подвал.
        - А что там внизу? - поинтересовался он.
        - Спускайся, - прозвучало в ответ.
        Он пошел вниз по узкой лестнице с горизонтальными деревянными панелями по бокам. В конце голая лампочка освещала не только лестницу, но и находящуюся внизу маленькую комнату размером примерно с полдомика. На потолке деревянные балки. Каменные стены. Окон нет. Холодно и сыро. Пахло плесенью и чем-то еще, отдающим металлом, но запах он не узнавал. На полу коврики. Больше ничего. Сидеть негде. Делать нечего. Он как раз собирался опять спросить, чем они тут будут заниматься, когда услышал наверху не что иное, как шаги. Нескольких человек. Больше, чем двоих. Они, казалось, торопились. Правда, тихонько. Больше с удивлением, чем с испугом, он повернулся к Леннарту, остановившемуся прямо у подножия лестницы. Рука на старомодном черном выключателе на стенке. Не говоря ни слова, Леннарт повернул его. За громким щелчком, погасившим лампочку, последовала темнота. Стало так темно, что он не знал, открыты у него глаза или нет. На мгновение ему показалось, будто он видит наверху лестницы полоску света и тени, которые медленно скользили через светлую полоску внутрь, но незамедлительно поглощались темнотой.
Впрочем, он не знал. У него в памяти по-прежнему сохранялась картина ярко светящей лампочки, которая все искажала и сбивала с толку. Он несколько раз моргнул. Одна темнота. Но шаги на лестнице он слышал, в этом он не сомневался. Шаги и тяжелое, предвкушающее дыхание.
        - Дедушка… - произнес он.
        Ответа не последовало.
        В машине, по пути домой, Леннарт вел себя как обычно. Попросил прощения за то, что напугал его. Это была просто игра. Такой большой мальчик, как он, ведь способен выдержать маленькую игру? Ничего же не случилось, правда? Он покачал головой. Он напугался. Звуков. Темноты. Но помимо этого… Он не знал, как долго простоял в темноте, но когда Леннарт снова зажег лампочку, в комнате оказалось пусто. Никаких следов других людей. В машине ему хотелось сказать, что игра ему не понравилась. Совсем не понравилась, но он промолчал. Ведь ничего же не произошло. И при дневном свете, в машине, он даже не был уверен в том, что там были еще люди. Возможно, он просто испугался. Вообразил разные вещи. Спросить у Леннарта он не решился. Они остановились у «Макдоналдса» и купили мороженое. Потом поехали и купили новую игру для приставки. По возвращении домой все было почти как обычно. Он напугался, но воспоминание поблекло. Стало восприниматься как сон. Как нечто, не происходившее в действительности. За годы, проведенные с матерью, он привык быстро приспосабливаться к новым ситуациям, новым настроениям, к обещаниям,
которые нарушались, к условиям, которые внезапно менялись. Он мастерски научился забывать и идти дальше. Так он сумел поступить и на этот раз.
        Они с Леннартом продолжали ездить на прогулки. Поначалу он сомневался. Не хотел ехать, но все происходило как обычно. Они занимались веселыми вещами. Хорошими вещами. Воспоминание все больше стиралось. Исчезало до тех пор, пока он о нем почти совсем не забыл.
        Пока они снова не оказались возле спортивного домика.
        Несколькими месяцами позже. Идти вместе с Леннартом к коричневому деревянному дому на поляне ему не хотелось. Дедушка держал его за руку. Более или менее тащил его. Ноги тяжелые. Дышать трудно. Снова в переднюю. В особую тишину, возникающую только, когда несколько человек пытаются не издать ни звука. Ему казалось, что он ощущает их присутствие в комнатах, которые не видит. Как они ждут. Лестница вниз. Голая лампочка. Леннарт у выключателя. Темнота. Быстрые, крадущиеся шаги наверху. На этот раз он не смотрел в сторону лампочки перед тем, как она погасла, и поэтому больше и лучше видел в слабом свете, просачивавшемся внутрь, когда открылась дверь подвала. Люди. Разумеется. Голые. В масках зверей. Он отчетливо видел лису и тигра. Действительно ли видел? Он не был уверен. Все произошло так быстро. Он боялся. Дверь стояла открытой всего несколько секунд. Потом темнота.
        Крадущиеся шаги.
        Дыхание.
        - Кто они? - тихо спросил он в машине по дороге домой.
        - Кто? - вопросом на вопрос ответил Леннарт.
        - Те, в масках, - уточнил он.
        - Я не знаю, о чем ты говоришь, - услышал он в ответ.
        После второго раза он больше не хотел ездить с Леннартом на прогулки. Никуда. Никогда. Он поговорил об этом с отцом. Умолчав о причине. Нельзя ли ему просто отказаться? Отец не захотел слушать, не хотел ни о чем подобном и слышать. Важно поддерживать с новой родней хорошие отношения. Он у Леннарта единственный внук. Естественно, тот хочет общаться. Естественно, они должны общаться. Ему следовало радоваться обретению нового дедушки, который с готовностью столько им занимается. Тратит так много времени и денег. Радоваться и испытывать благодарность.
        Он пытался объяснить, что действительно не хочет. Услышал, что это не имеет значения. Он должен. Разговор окончен. В общем-то он не удивился. Даже не огорчился. Ему следовало бы знать. Все точно, как с мамой. Его чувства не считаются.
        Желания других всегда важнее.
        И прогулки продолжались. В большинстве случаев как обычно. Нормальные занятия среди нормальных людей. Но периодически все чаще, как ему казалось, они ездили к спортивному домику. Он стал пытаться сообразить, что делал по-другому в те разы, когда оказывался там. Из-за него ли это происходит? Из-за каких-то его действий? Может, он даже сам виноват? Он начал все более пристально следить за своими поступками с того момента, как узнавал, что за ним приедет дедушка, до того, как они оказывались в машине. Если прогулка получалась веселой и хорошей, в следующий раз он делал точно то же самое. Если он попадал в спортивный домик, значит, наверное, что-то упускал. Важным стало все. Как заправлена кровать. Как сложена одежда. Никаких ошибок. Как лежит на тарелке еда. Сколько времени он чистит зубы. Малейший промах, малейшее отклонение могли привести к тому, что он попадет в темноту подвала. Сколько шагов он делает от своей комнаты до кухни, когда идет завтракать. В каком порядке распаковывает мешок со спортивной формой. Его жизнь все больше обрастала ритуалами. Однажды вечером, когда они думали, что он спит,
он слышал, как София говорила с отцом о чем-то, что называлось «навязчивыми идеями».
        Она звучала взволнованно. Отец пообещал Софии с ним поговорить.
        И через несколько дней поговорил. Спросил, чем сын, черт возьми, занимается? Тогда он рассказал. О спортивном домике. О людях-зверях. Которые сначала только подкрадывались в темноте и пугали его. А теперь делают другое. Они повсюду. Вокруг него. На нем. В нем.
        Отец ему не поверил. Люди-звери! Он попытался объяснить про маски, но запутался. Сбился. Устыдился. Где находится этот домик? Он не знал. Они, казалось, каждый раз ездили туда разными путями. Поняв, куда они направляются, он терял концентрацию. Все становилось каким-то неотчетливым. Домик находится в лесу. На поляне. Отец схватил его с самым серьезным видом. Чтоб не смел об этом больше говорить! Понятно? Никогда. Почему он не может просто оставить все как есть? Почему ему обязательно надо все портить, когда у них, наконец, настала хорошая жизнь во всех отношениях? Своим странным поведением он пугает Софию. А что, если они ей надоедят? Что им тогда делать?
        - Я не знаю, - ответил он.
        - А я знаю, - сказал отец.
        И напомнил ему, что стало с его матерью. Она ведь тоже была больна, воображала разные вещи, превратно понимала действительность. Может, это наследственное. Если он будет продолжать в таком же духе, им, вероятно, придется его тоже куда-нибудь сдать. Запереть. Ему ведь этого не хочется?
        Он никогда никому не говорил о происходившем в спортивном домике.
        Но это произошло снова.
        И снова.
        И закончилось через несколько недель после того, как ему исполнилось шестнадцать. Когда умер Леннарт. Он широко улыбался во время всей похоронной церемонии, предаваясь фантазиям, что убил его.

        Такси остановилось, и Себастиан вышел. Васастан. Эллинор Бергквист. О ней высокий мужчина уже знал, но раз Себастиан возобновил контакт, следует доложить о ней еще раз. Он посмотрел на часы. Даже если Себастиан успеет посетить еще одну или двоих, прежде чем станет слишком поздно, он вынужден завершить преследование здесь. Он включил первую скорость и пронесся мимо по-прежнему стоявшего такси. Он надеялся, что ему разрешат выбрать. Тогда он возьмет Анну Эрикссон. То, что Себастиан работает вместе с ее дочерью, было бы дополнительным приятным бонусом.

* * *

        Себастиан поднялся по лестнице к квартире Эллинор. Перед тем как позвонить, он немного посомневался. Это будет быстро. Должно быть быстро. Она держала его за руку, заставила с ней завтракать, послала ему на именины цветы. Углублять с ней знакомство он точно не намеревался.
        Туда, рассказать, в чем дело, обратно.
        Коротко и по-деловому.
        Таков был план. Не давать ей возможности неправильно истолковать цель его визита, для чего, он был уверен, она использует любой шанс. Себастиан глубоко вдохнул и позвонил. Не успел он отнять большой палец от звонка, как дверь широко распахнулась. Эллинор улыбнулась ему.
        - Я увидела тебя в окно, - сказала она, пригласительно отступая на шаг в сторону. - Заходи. Я по тебе соскучилась.
        Себастиан мысленно вздохнул. Ему пришлось бороться с желанием просто развернуться и уйти. Бежать. Наплевать на все. Но нет, он обязан ее проинформировать. Ради самого себя.
        Туда, рассказать, обратно.
        Он будет придерживаться плана.
        Себастиан вошел в прихожую.
        - Я без тебя не соскучился. И пришел не поэтому.
        - Но ты все-таки здесь. - Эллинор, чуть шаловливо подмигнув ему, наклонилась мимо него и закрыла дверь, - Раздевайся. - Она указала рукой на вешалку.
        - Я не останусь.
        - Но ты ведь хоть немного побудешь?
        Эллинор смотрела на него почти с надеждой. Быстро прикинув, Себастиан решил, что его дело не годится излагать, стоя в прихожей. Даже с Эллинор Бергквист. Куртку он снимать не стал, но проследовал за Эллинор в гостиную. На окне полно горшков с цветами. Маленькая диванная группа, журнальный столик с четырьмя газетами под ним, вдоль одной стены стеллаж с небольшим количеством книг. Несколько мелких предметов в ряд - наверное, сувениры из заграничных поездок. Никаких фотографий. С каждой стороны от двери по высокой тумбочке с большими зелеными растениями.
        - Хочешь что-нибудь? - спросила она, когда он сел на диван.
        - Нет.
        - Точно? Может, кофе?
        - Нет.
        - С тех пор, как ты был здесь в последний раз, я купила настоящий молотый кофе и такой кофейник… френч-пресс.
        Она правой рукой показала в воздухе, как полагается вдавливать в кофейнике фильтр.
        - Не хочу я никакого кофе! Мне необходимо с тобой поговорить.
        - О чем же?
        Кажется, в голосе прозвучало предвкушение? Неужели он увидел полную надежд маленькую улыбку? Он не имел представления о том, что, по ее мнению, он пришел рассказать, но решил, что пытаться ходить вокруг да около нет смысла. Набрав побольше воздуха, Себастиан начал заученную речь.
        Убиты четыре женщины. (Да, она об этом читала.)
        Общим у них у всех является то, что они состояли в сексуальных отношениях с Себастианом. (Какое совпадение!)
        За ним, вероятно, долгое время следили, поэтому существует риск, что убийце известно и про их one night stand[46 - Связь на одну ночь (англ.).]. (Что он хочет этим сказать?)
        Ей, возможно, угрожает опасность.
        Эллинор присела на краешек одного из кресел и серьезно посмотрела на Себастиана.
        - Ты имеешь в виду, что он может прийти сюда?
        - Есть риск.
        - Что же мне делать?
        - Было бы лучше всего, если бы ты к кому-нибудь поехала. Ненадолго исчезла отсюда.
        Эллинор сцепила руки на коленях и, казалось, обдумывала его слова. Себастиан ждал. В точности, как с Анной Эрикссон, ему хотелось, прежде чем уйти, убедиться в том, что Эллинор поняла серьезность ситуации и действительно собирается покинуть квартиру.
        - К кому же мне ехать?
        Вопрос Себастиана удивил. Откуда ему знать? Ему известно об Эллинор только то, что он узнал после лекции о Юсси Бьёрлинге, а тогда они даже не приближались к вопросу о том, к кому ей переехать, если придется поспешно покинуть дом. Ей прекрасно известно, что он не может этого знать. Тем не менее она спрашивает. Его это разозлило. Естественно.
        - Откуда мне, черт возьми, знать? Кто-то ведь должен быть.
        - Не знаю…
        Эллинор замолчала. Себастиан встал. Он сделал то, для чего пришел. Единственное, что мог сделать. Он предупредил ее. Как она распорядится этой информацией, точно не его дело. Тем не менее он поймал себя на том, что ему ее немного жаль. Ее вопрос указывал на то, что у нее нет само собой разумеющегося места, куда бы она могла поехать при крайней необходимости. Неужели она действительно так одинока? Он представления не имел. И его это в общем-то не волновало. Но, сидя на краешке кресла со сжатыми руками, она казалась такой маленькой.
        - В крайнем случае ты ведь можешь поселиться в гостинице.
        Эллинор молча кивнула. Себастиан на секунду задумался. Может ли он просто уйти? Не то чтобы существовали какие-либо правила этикета относительно того, сколько времени следует пробыть после того, как ты сообщил о том, что чья-то жизнь в опасности. Если бы такие правила существовали, он все равно бы на них наплевал. Но, может, все-таки остаться? Выпить этого кофе? Это будет неверно истолковано. Она усмотрит в этом больше, чем есть. Он ни при каких обстоятельствах не хотел поощрять то, что она к нему чувствовала. То, зачем пришел, он выполнил. Хочется надеяться, что они видятся в последний раз. Зачем же затягивать? Ради нее? Еще полчаса на кухне не сделают ее менее одинокой. Он вычеркнул кофе. Надо следовать плану.
        - Я ухожу.
        Эллинор снова кивнула и встала.
        - Я тебя провожу.
        Они вышли в прихожую. Себастиан открыл дверь и остановился. Ему казалось, что надо что-нибудь сказать, но в голову ничего не приходило. Предупреждать ее еще раз не имело смысла. Она поняла серьезность ситуации, это он по ней видел. Он стал спускаться по лестнице и услышал, как звякнула предохранительная цепочка, когда Эллинор закрывала за ним дверь.

        Когда Себастиан покинул ее, Эллинор прислонилась к двери и улыбнулась. Сердце забилось быстрее. Ноги слегка дрожали. Он вернулся. Конечно, вернулся. Эллинор прошла обратно в гостиную и села на диван, на место, которое только что покинул Себастиан. Оно еще немного сохраняло тепло его тела. Ей стало тепло изнутри не только от оставленного им тепла, но и от его заботы. Весь разговор о том, чтобы не впускать никого в квартиру и проявлять осторожность при приближении посторонних мужчин - что это, как не обстоятельный способ сказать, что он не хочет, чтобы она встречалась с другими? Что она принадлежит ему.
        Она откинулась на спинку дивана. Ей казалось, что она ощущает его запах. Он робок. А ведь сразу не скажешь. Он так хорошо скрывает это за хамоватой, неотесанной поверхностью. Она дала ему несколько шансов сказать, чего ему на самом деле хочется, выдать истинную причину его прихода, но он не смог. Вместо этого он придумал настоящую страшилку. Только для того, чтобы привязать ее.
        «Ей нельзя здесь оставаться».
        «Ей необходимо переехать».
        Эллинор приходилось напрягаться, чтобы сохранять серьезную мину. Подыгрывать. На самом же деле ей хотелось выскочить из кресла и обнять его, встряхнуть и сказать, что она все поняла. Но пусть поступает по-своему. Как ему хочется. Эллинор снова улыбнулась про себя. Есть даже что-то милое в том, как ему трудно сказать, что он хочет видеть ее у себя. Но она поняла. Она так хорошо его понимает. Родственные души. Что есть, то есть. Она закрыла глаза, наслаждаясь тем, что сидит на его месте. Несколько минут она может себе позволить.

* * *

        Урсула опустилась в горячую воду. Прислонившись головой к краю ванны, она прикрыла глаза. Постаралась расслабиться. Расслабиться требовалось. День получился, мягко говоря, сбивающим с толку. Дело приобрело оборот, который никто не мог предвидеть. Никого из команды это не оставило равнодушным, но Урсула чувствовала, что на нее это, пожалуй, подействовало больше всех.
        Привязка к Себастиану открыла выход воспоминаниям, от которых она усиленно и целенаправленно старалась отделаться. И уже предала забвению. Теперь же они вырывались наружу. Непрошенные и нежеланные. Напрягали и злили.
        Внезапно она вздрогнула. Какой-то звук? С первого этажа? Она замерла в воде, прислушиваясь, но больше ничего не услышала.
        Фантазии.
        Привидения.
        Микке нет дома. Он ужинает с каким-то клиентом. Может задержаться допоздна. Наверняка задержится. Ее не пригласили принять участие. Приглашали ее редко. Почти никогда. Ужины с клиентами бывали у Микке не такого типа, где рядом с ним требовалась репрезентативная супруга. И слава богу. Ее, честно говоря, не слишком интересовала его работа. Там все шло хорошо, и ему нравилось. Остальное ее не волновало.
        Приехав домой, она по-прежнему чувствовала себя голодной. Она достала на кухне тарелку, йогурт и хлопья, сделала бутерброд с паприкой на датском ржаном хлебе, который лежал в пакете на самом виду. Поев, она достала из холодильника бутылку пива и пошла посмотреть телевизор, но никак не могла сосредоточиться. Себастиан Бергман. Мысли все время возвращались к нему. Возвращались к ним. Не находя себе места, она выключила телевизор и решила принять горячую, расслабляющую ванну. Прежде чем зайти в ванную комнату, Урсула проверила, что все двери заперты и все окна хорошо закрыты. Она бросила в ванну бомбочку с эфирными маслами и включила воду. Пока ванна наполнялась, Урсула разделась и надела халат. По пути в ванную комнату она немного поколебалась, отрицательно покачала головой по поводу возникшей идеи - идея казалась совершенно безумной. Однако она все-таки достала табельное оружие и взяла его с собой в ванную. Теперь пистолет лежал на унитазе. Она с легкостью успеет схватить его, прежде чем кто-нибудь сможет преодолеть запертую дверь ванной. Урсула резко отбросила эти мысли.
        Как глупо.
        Никто не придет. Ей ничто не угрожает. Она уверена. По той простой причине, что никто, абсолютно никто не может знать об их с Себастианом отношениях. Они за этим тщательно следили. Существовал один человек. Единственный человек, знавший, что в то время они были больше, чем коллегами-друзьями. Ее сестра Барбру. Только с ней и ее мужем Андерсом Урсула и Себастиан общались вне работы.
        Однажды летним днем, когда они накрывали стол на террасе, Барбру спросила напрямик:
        - Что у тебя с Себастианом?
        Урсула посмотрела в сторону Андерса и Себастиана, стоявших возле гриля в саду, каждый с бутылкой пива в руке. Вне пределов слышимости.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Я имею в виду, что у тебя с Себастианом?
        - Мы вместе работаем, симпатизируем друг другу.
        - Ты с ним спишь?
        Урсула не ответила, что, естественно, было достаточным ответом.
        - Что ты собираешься делать с Микке? - продолжая раскладывать приборы, спросила Барбру таким тоном, будто они говорят о погоде.
        - Не знаю.
        - Когда ты последний раз была в Линчёпинге?
        - В прошлые выходные.
        Клара, восьмилетняя дочка Барбру, вышла из дома с миской для салата. Барбру взяла миску и погладила Клару по голове, бросив на Урсулу выразительный взгляд.
        - Спасибо, солнышко.
        Клара кивнула и ушла обратно в дом.
        - Ты считаешь, что я плохая мать.
        - Я считаю только, что тебе надо сперва покончить с одним, а уже потом начинать следующее.
        Больше они об этом не говорили. Ни в этот вечер. Ни позже. Никогда. В первое время после разговора Урсула довольно много о нем думала. Почему она не порывала с Микке? Того, что она ощущала с Себастианом, она прежде еще не испытывала. Нечто гораздо большее, чем секс. Он хорошо соображал и ценил то, что она хорошо соображает. Он не пасовал перед конфликтами. Лгал, когда ему это было удобно. Всегда следил за тем, чтобы держать малюсенькую дистанцию от всех, включая ее. Практически был сам по себе.
        Он был таким же, как она.
        Он представлял собой вызов.
        Она любила Себастиана и была отнюдь не уверена в том, что чувства взаимны. Они проводили вместе много времени, но не все время. Ей хотелось встречаться с ним чаще, чем ему с ней. Они занимались сексом, ночевали друг у друга, но никогда не говорили о том, чтобы съехаться. Никогда не говорили о совместном будущем. Поэтому ли она не порывала с Микке? Это изменило бы предпосылки. Пока она была замужем и регулярно ездила домой, между ней и Себастианом не могло идти речи о чем-то большем. Если бы она вдруг стала доступной, смогла говорить о том, чего ей хочется, рассказать о своих чувствах, что бы произошло? Ей и хотелось, и не хотелось узнать. Она уговаривала себя, что им хорошо и так, одновременно желая чего-то более постоянного. Участия. А потребуй она этого, исчез бы из ее жизни Себастиан? Риск существовал.
        Осенью они с Себастианом встречались гораздо реже. Микке пришлось больше заниматься фирмой, ему стало труднее справляться с домашними делами в Линчёпинге в одиночку, и в течение нескольких месяцев он опять здорово пил. Дома требовалось присутствие Урсулы. Она взяла отпуск за свой счет и переехала домой. Оказавшись там, она поняла, как ее отсутствие сказалось на их с Бэллой отношениях. Иногда она чувствовала, что дочь смотрит на нее как на чужую. Как на человека, временно появившегося, чтобы разбираться с делами, пока не вернется отец. Микке бoльшую часть времени дома не показывался. В те разы, когда он уходил в запой, он всегда так поступал. Не хотел, чтобы кто-нибудь его видел и, прежде всего, Бэлла. Урсула изо всех сил старалась сохранить дом и исправить отношения с Бэллой, но ее душа рвалась в другое место. Родителям Микке приходилось подключаться все чаще. Она ссылалась на работу. Уезжала в Стокгольм. К Себастиану. Но что-то изменилось. Трудно сказать, что именно, но перемены чувствовались. То ли потому, что они стали реже видеться? То ли имелась какая-то другая причина? После третьего
возвращения у Урсулы возникло твердое ощущение, что он ей, возможно, изменяет.
        Себастиан всегда верен себе. Это она знала. Его репутация дамского угодника была широко известна. Но она действительно думала, что ему будет достаточно ее. Надеялась. Однако довольствоваться надеждами и его словами она не собиралась. Она все-таки была лучшим криминалистом Швеции.
        После проведенных у Себастиана выходных она забрала с собой простыню из корзины с грязным бельем. Простыню с отчетливыми следами сексуальных занятий. Урсула отвезла простыню в Линчёпинг, на прежнее место работы, и попросила одного из бывших коллег об услуге. Ей хотелось провести тест ДНК. Коллега довольно быстро сообразил, что речь идет не о полицейском расследовании, и, по понятным причинам, не захотел вмешиваться, но он разрешил ей воспользоваться лабораторией. Поэтому она все сделала сама. Это было просто.
        ДНК Себастиана она добыла из нескольких волосков на его щетке.
        Результаты теста показали, что одни следы ДНК на простыне появились от Себастиана. Разумеется. Но другие совпадали с Урсулой только в некоторых моментах. С нарастающим ужасом Урсула поняла, что именно она видит.
        Перед ней был пример из учебника. Элементарная криминалистика. Если ДНК-профиль имеет не в точности тот же рисунок, но выглядит приблизительно похожим, можно заподозрить родственника. Чем ближе родство, тем больше похожи ДНК-профили.
        Эти были очень похожи.
        Как от сестры.
        Она предъявила это Себастиану, который сразу же признался. Да, он спал с Барбру. Насколько ему помнилось, они с Урсулой не давали друг другу обещания хранить верность. Она практически отсутствовала в течение нескольких месяцев. Что же ему было делать? Жить в целибате?
        Она оставила его.
        Возможно, возможно, она пережила бы его измену. С кем-нибудь неизвестным, с кем угодно. Вероятно, пережила бы. Но не с Барбру. Не с ее сестрой.
        Оставив Себастиана, она сразу поехала в Мелархёйден. Вся семья была в сборе, когда она ворвалась и сообщила Барбру то, что ей известно. Как же насчет того, что надо сперва покончить с одним, а уже потом начинать следующее? Барбру все отрицала. Урсула предъявила результаты теста ДНК. Андерс рассвирепел. Клара и Хампус заплакали. Барбру не знала, пытаться ей все объяснить Андерсу, утешать детей или ругаться с Урсулой. Урсула покинула дом в состоянии хаоса. Больше она с сестрой не виделась. Позднее она узнала от родителей, что Барбру и Андерс развелись и переехали. Куда, она не знала. Не хотела знать. Прощать сестру она не собиралась.
        Она поехала обратно в Линчёпинг. К Бэлле. К Микке, который взял себя в руки. Они обсудили свою ситуацию, и Урсуле, в конце концов, удалось уговорить семью переехать в Стокгольм. Она обожала свою работу. И не собиралась ее бросать только потому, что Себастиан Бергман оказался свиньей. Они смогут работать вместе. Она это обеспечит.
        Она поехала вперед и встретилась с ним. Расставила все точки над i. Им предстоит работать вместе. Она ненавидит его, ненавидит его поступок, но уходить с работы не собирается. Она не позволит ему испортить ей что-нибудь еще. Если он хотя бы пикнет кому-либо про их отношения, она его убьет. Именно так она и сказала. Всерьез. Себастиан проявил необычайную сговорчивость. Он сдержал слово и, насколько ей было известно, никому даже не намекнул на их связь. Микке и Бэлла приехали в Стокгольм. Жизнь потекла дальше. Вполне нормально на всех уровнях. Семья. Работа. Правда, никто не радовался больше нее, когда Себастиан в 1998 году ушел из Госкомиссии.
        А теперь он вернулся.
        Теперь ни горячая вода, ни эфирные масла не могут помочь ей расслабиться.
        Теперь у нее на унитазе лежит пистолет с полной обоймой.
        Теперь она думает о событиях, которые на протяжении многих лет пыталась вытеснить.
        Да, Себастиан Бергман вернулся.
        Самым худшим образом.

* * *

        На улице было по-прежнему жарко и по-летнему светло, но заключенные cпецкорпуса начали, как обычно, готовиться к вечеру. Некоторые уже разошлись по камерам, но кое-кто еще сидел в общей комнате. Все закрывалось и запиралось уже в 19:00. Очень рано, посчитали заключенные, когда руководство сократило вечер на два часа, но их протесты никакого воздействия не возымели. Эдвард обычно всегда оставался в умывальном блоке последним. В этот вечер он, однако, был не один, компанию ему составлял новый заключенный, который еще не понял распорядка отделения и два дня подряд появлялся без четверти семь. Его поведение раздражало Эдварда, и он решил, что при удобном случае подчеркнет, что в это время умывальня принадлежит ему и только ему. Ветераны это знали и обычно непосредственно перед его появлением беззвучно покидали помещение. Хинде стоял перед умывальником и тщательно мыл лицо. Умывальня вмещала ряд из десятка раковин перед небьющимся зеркалом, растянувшимся во всю длину покрытой кафелем стены. По другую сторону, чуть поодаль, находились души и туалеты. Эдвард рассматривал мокрое лицо и даже не взглянул на
проходивших мимо охранников.
        - Запираем через пятнадцать минут, - кратко оповестили они умывальню и проследовали дальше, в общую комнату, чтобы сообщить то же самое тем, кто там сидел.
        Каждый вечер одно и то же, Эдвард уже перестал слушать. Собственный распорядок он усвоил телом, вплоть до полминуты, и больше не нуждался в часах. Он точно знал, когда должен вставать, есть, читать, ходить в туалет, прогуливаться, беседовать и мыться. Единственным положительным в абсолютной одинаковости дней было то, что она давала ему время сосредоточиться на важном, значимом, а не на буднях - те проходили теперь на автопилоте.
        Хинде достал свою черную электробритву, одну из немногих вещей, которая по-прежнему вызывала у него недобрые чувства. Ему хотелось побриться по-настоящему, но бритвенные лезвия или бритвенные ножи были в cпецкорпусе совершенно немыслимы. Он мечтал о том дне, когда опять ощутит на коже заточенное лезвие, проведет им по мощной щетине, которая каждый день появлялась вновь. Это означало бы свободу. Опять держать в руке что-нибудь острое. По этому он, пожалуй, тосковал больше всего. По стали в руке.
        Электробритва взялась за дело.
        В зеркале он видел, как охранники выключили прикрепленный к стене телевизор и кивнули троим сидящим в общей комнате, показывая, что пора. Те же трое, что всегда. Они безропотно встали и направились по длинному коридору к своим камерам. За ними, возле единственного входа и выхода, послышался звук защелкивающегося замка. Прибыл уборщик. Как всегда, в это время. Камеры заключенные убирали сами, но для уборки общих площадей персонал нанимали по подряду. Из компании «ЛС Стедсервис». Когда-то давно заключенных заставляли убирать и общие площади, но эту повинность отменили десять лет назад, когда возникла яростная ссора по поводу того, кому что следует делать. Двое заключенных серьезно пострадали. С тех пор это задание выполняла клининговая компания, правда, всегда после того, как запирались двери камер. Уборщик, высокий, худощавый мужчина лет тридцати катил металлическую тележку с моющими средствами и прочими принадлежностями и, провозя ее по коридору, кивнул охранникам. Те приветливо поздоровались в ответ. Они его знали. Он убирал здесь уже много лет.
        Уборщик подкатил тележку к умывальне - он обычно начинал оттуда - и остановился на надлежащем расстоянии, чтобы подождать, пока уйдут Эдвард и новенький. Все согласно распорядку. Уборку можно было начинать только после того, как все заключенные окажутся в камерах и двери будут заперты. Уборщик прислонился к длинной стене и ждал. Минутой позже к нему присоединились охранники. Они посмотрели на мужчин в умывальне.
        - Давайте, вы двое, уже пора.
        - Еще только 18:58. - Хинде спокойно пощупал ладонью свежевыбритый подбородок. Он точно знал, сколько времени. Охранников он опять не удостоил и взглядом.
        - Откуда ты знаешь, у тебя же нет часов?
        - Я ошибаюсь?
        Эдвард уловил в зеркале движение, когда один из охранников посмотрел на свои наручные часы.
        - Меньше болтай, лучше поторопись.
        Это означало, что он прав. Эдвард улыбнулся про себя. 18:58. Осталось еще чуть более минуты. Он положил бритву в светло-коричневый несессер, застегнул молнию и в последний раз умылся. Его раздражало то, что новичок по-прежнему стоял, не делая никаких поползновений уйти. Эдвард ненавидел людей, не умеющих соблюдать время. Персонал в любую секунду может опять прицепиться, но Эдвард опередил их, развернулся, с капающей с лица водой покинул умывальню и подошел к тележке. Кивнул уборщику.
        - Привет, Ральф.
        - Привет.
        - Какая сегодня вечером погода?
        - Как вчера. Жарко.
        Эдвард посмотрел на гору новых бумажных полотенец, которыми Ральфу вскоре предстояло заполнить пластиковые контейнеры. Кивнул на них.
        - Можно мне взять несколько бумажных полотенец?
        Ральф вяло кивнул.
        - Конечно.
        Эдвард наклонился и взял три верхних полотенца. Охранники тут же шагнули вперед, направляясь к новичку. Не к Эдварду.

        18:59.
        - Давай. У тебя осталась одна минута!
        Они распрямили спины, увеличившись в размере в дверном проеме, чтобы показать, кто здесь главный. Эдвард все проигнорировал. Он уже направлялся к своей камере.

        18:59:30.
        Он слышал, как позади него охранники зашли в умывальню. Надеялся, что они дадут там парню кое-какую пищу для размышлений. Такую, от которой станет больно. Боль - лучший метод обучения, это он знал по собственному опыту. Боль не знает равных. Но это Швеция. Здесь использовать боль не смеют. Вероятно, все ограничится замечанием, сокращением времени прогулки или лишением других привилегий. Хинде опасался, что ему придется призвать парня к порядку самому. Пенитенциарная система не справится. Он еще больше утвердился в своем предположении, услышав, как они начали громкую дискуссию. С тремя бумажными полотенцами в руках он вошел в камеру.
        Идеальный тайминг.

        19:00.
        Дверь за ним закрылась.
        Эдвард сел на кровать и аккуратно положил бумажные полотенца на прикроватный столик. Он обожал этот миг, когда распорядок «Лёвхаги» сменялся на его собственный. Когда время принадлежало ему. Через два часа он приступит. Он медленно вытащил среднее полотенце и с надеждой развернул. Под складкой с обратной стороны тонким карандашом было написано:
        «5325 3398 4771»
        Двенадцать цифр свободы.

* * *

        Последним в списке значилось: попытаться найти Тролле и заставить его прекратить изыскания. Себастиан звонил ему с работы и позже - с мобильного, но за весь день Тролле ему так и не ответил. Теперь он опять раз за разом слушал длинные гудки. Он начал волноваться. От одной мысли о том, что Торкель рано или поздно свяжется с бывшим коллегой, Себастиан холодел. Но это обязательно произойдет. Тролле все-таки был одним из лучших полицейских, занимавшихся в девяностых годах расследованием дела Хинде. Торкель в каком-то смысле уважал его. Не как человека, тут они слишком отличались друг от друга, но как полицейского. Думать о Тролле можно все что угодно, но нельзя отрицать того, что он всегда доводил дело до конца и добивался результатов. Рано или поздно Торкель захочет поговорить с ним. Особенно если расследование не сдвинется с мертвой точки. Ведь качественная полицейская работа так и происходит. Переворачивают камень за камнем, расставляют приоритеты и начинают с тех, которые представляются наиболее важными для расследования, и двигаются в сторону менее существенных. Дальше и дальше, пока не
отработают весь набор. Тогда начинают все сначала. Тролле не является самой актуальной ниточкой, но со временем хороший полицейский должен прийти к тому, что поговорить с ним стоит, а Торкель - хороший полицейский. На самом деле один из лучших. В какой-то момент в будущем камень «Тролле» перевернут. Когда это произойдет, все запруды могут внезапно дать трещину, все, что Себастиан пытался скрывать, может хлынуть наружу, и все рухнет.
        Поскольку полагаться на Тролле Херманссона нельзя.
        Имелась еще одна причина, почему Себастиан обратился именно к нему. Тролле не испытывал угрызений совести, не терзался моральными сомнениями. Открыть Торкелю или, еще хуже, Ванье, что Себастиан Бергман поручил ему раскопать дерьмо про ее родителей, несомненно, доставило бы ему удовольствие. Большое. Так рисковать Себастиан не мог.
        После еще одного безответного звонка Себастиан решил поехать к Тролле домой. То, что он не отвечал, совсем необязательно означало, что его нет дома. Себастиан сел в такси. Стало немного прохладнее, и он открыл окошко, чтобы подышать свежим воздухом. Он видел вышедших прогуляться вечерком людей в легкой одежде. Теплыми летними ночами город буквально оживал. Все выглядели молодыми и счастливыми, шли группами, по двое и больше. Глядя на них, Себастиан задумался над тем, куда летом деваются одинокие, старые и удрученные.
        Когда он почти доехал и уже готовился выйти из машины, он увидел Тролле - на тротуаре, на другой стороне улицы. Одетого в большое черное пальто, пропустить его было невозможно. Большинство тех, кого Себастиан видел во время поездки, были вообще без верхней одежды, а если уж шли в ней, то светлых цветов и из тонкого материала. Тролле, казалось, приготовился к суровой зиме. Себастиан быстро попросил шофера остановиться и бросил ему несколько сотенных купюр. Он выскочил из такси и побежал за Тролле, который в нескольких сотнях метров от него скрылся из виду, свернув на Экхольмсвэген. Похоже, он направлялся домой. Себастиан побежал следом. Его ногам и сердцу давно не приходилось работать с такой нагрузкой, и небольшую прохладу, которую он ощущал в такси, сразу как ветром сдуло. Обливаясь потом и пыхтя, он завернул за угол на Экхольмсвэген и увидел, как Тролле входит в свой подъезд. Себастиан остановился и перевел дух. Теперь он знал, где Тролле, и чувствовал, что чисто тактически при разговоре выгоднее не казаться слишком потным и загнанным, слишком заинтересованным. Выждав еще несколько минут,
Себастиан подошел к подъезду.

        Тролле открыл дверь после всего двух звонков. Выглядел он намного свежее, чем во время их прошлой встречи, но квартира у него за спиной была такой же темной, и на лестницу из нее проникал тот же довольно неприятный запах.
        - Видел на телефоне, что ты звонил. Как раз собирался тебе звякнуть, - начал он и удивил Себастиана тем, что пригласил его зайти, открыв дверь.
        Себастиан вошел.
        - Нам надо поговорить.
        - Очевидно, девять пропущенных звонков что-нибудь да значат.
        Озираясь в маленькой темной квартире, Себастиан попытался обезоруживающе улыбнуться. Квартира, вероятно, была двухкомнатной и, несомненно, знавала лучшие времена. Повсюду валялись газеты, одежда и мусор. Жалюзи опущены, занавесок нет, стены совершенно голые. Пахло сигаретами, старыми отходами и грязью. Тролле провел его в гостиную. Телевизор бы включен, но без звука, и фрагмент какой-то кулинарной программы со знаменитостями выполнял функцию единственного источника света. Меблировка состояла из дивана, на котором Тролле, очевидно, спал, и стеклянного стола, когда-то наверняка стоившего кругленькую сумму, но теперь служившего пристанищем для винных бутылок, коробок от пиццы и переполненной пепельницы. Потолок над диваном был жирным и пожелтевшим от никотина. Тролле повернулся к Себастиану и, заметив его критический взгляд, развел руками.
        - Добро пожаловать в мой мир. Когда-то я жил в белой двухэтажной вилле в престижном пригороде. А теперь живу здесь. Жизнь полна неожиданностей. - Тролле покачал головой, осмотрелся, подошел к дивану и сдвинул в сторону грязное постельное белье.
        - Садись. Я для тебя кое-что нашел. Хорошие вещи. - На его губах появилась улыбка, которую можно было расценить только как злорадную. - Очень хорошие.
        Себастиан садиться не стал и помотал головой.
        - Мне это больше не нужно. Я пришел, чтобы попросить тебя прекратить копаться.
        - Сперва прочти. А потом решишь. - Тролле наклонился и достал стоявший возле дивана белый пакет из универсама, который был полон каких-то бумаг. Он протянул пакет Себастиану. - Вот.
        - Мне этого не надо. Уничтожь их.
        - А ты все-таки прочитай, это займет около получаса. Оно того стоит.
        Себастиан нехотя взял пакет. Тот весил, наверняка, граммов сто, но ощущался у него в руке гораздо тяжелее.
        - Ладно. Но ты должен прекратить. Ты получишь деньги и потом должен пообещать мне, что никогда никому не расскажешь об этом задании. Мы с тобой даже не встречались.
        Несмотря на полумрак в квартире, Себастиану показалось, что он увидел, как у Тролле сверкнули глаза. Интерес. Ничего хорошего это предвещать не могло.
        - Кто может меня об этом спросить? - Тролле смотрел на него с любопытством. - Что происходит, Себастиан?
        - Ничего. Я просто хочу, чтобы ты пообещал ничего не рассказывать.
        - Конечно, могу, - Тролле пожал плечами. - Но ты же меня знаешь. Обещания ничего не значат.
        - Я заплачу тебе вдвойне.
        Тролле покачал головой и отвернулся от Себастиана. Потом тяжело вздохнул.
        - Я помогал тебе, а теперь ты хочешь от меня откупиться. За кого ты меня принимаешь? Я думал, мы друзья.
        - Если мы друзья, ты можешь просто пообещать молчать. И сдержать слово, - мрачно возразил Себастиан.
        - Лучше расскажи мне правду.
        - Если кто-нибудь узнает, для меня это обернется полной катастрофой. Полной. - Себастиан умоляюще посмотрел в несговорчивые глаза Тролле.
        - Почему? Кто она такая, Ванья? Почему ты ее преследуешь? Кто собирается меня спрашивать? Я хочу знать. - Тролле впервые казался относительно откровенным. - Тогда я прекращу. Но только тогда.
        Себастиан смотрел на него. Все пропало, как ни крути. Если он солжет, это приведет к катастрофе. Тогда Тролле из чистой зловредности скорее всего пойдет и расскажет Ванье. Открой он правду, ему казалось, что он все равно не сможет быть уверенным. Но это хотя бы даст ему небольшой выигрыш во времени.
        - Ну так как же? - наседал Тролле.
        Себастиан лихорадочно думал. А еще содержимое белого пакета. То, что обнаружил Тролле. Возможно, там уже есть правда. Возможно, он уже знает. Вранье только усугубит дело. Он решился.
        - Она моя дочь. Ванья - моя дочь.
        Он сразу увидел, что Тролле не знал.
        Но теперь скрывать было больше нечего, поэтому он рассказал все.
        Все.
        Открылся полностью.
        Когда он закончил, пришло умиротворение. Спокойствие. Он почувствовал себя легче. Тайны тяготили его больше, чем он предполагал.
        Тролле стоял молча и смотрел на него.
        - Черт побери, вот это история.
        Тролле опустился на диван. Казалось, он размышляет. Потом он поднял взгляд на Себастиана.
        - Что ты собираешься делать? - Совсем другой тон. Никакого вызова.
        - Не знаю.
        - Думаю, тебе надо отпустить ее. Прекратить то, чем ты занимаешься. Ни к чему хорошему это привести не может.
        В словах Тролле присутствовала искренняя боль, которую Себастиан оценил. Он утвердительно кивнул.
        - Вероятно, ты прав.
        - Посмотри на меня, - продолжил Тролле. - Я не отпустил. Никого не послушался.
        Он умолк и посмотрел в сторону подоконника, на котором стояла фотография в рамке. Два юноши и девочка, а в центре - женщина, которую он заштриховал черной тушью.
        - Теперь у меня от них осталась только фотография. И все.
        Себастиан не ответил. Он смотрел на Тролле с нежностью.
        - Если слишком много борешься, то только портишь, - тихо, словно про себя, произнес Тролле.
        Себастиан подошел к дивану и сел рядом с ним. На мгновение он задумался, не сказать ли Тролле, что существует некоторая разница между тем, чтобы ходить за кем-то на расстоянии, и тем, чтобы пытаться посадить в тюрьму нового парня своей бывшей жены за хранение наркотиков и похитить собственных детей, но воздержался. Тролле расслабился. Ему бы не понравилось, если бы Себастиан этим воспользовался.
        - Я никому об этом не рассказывал, - сказал он.
        - Понимаю.
        Дальнейшие действия Тролле удивили Себастиана. Тот взял его за руку. По-дружески, доверительно, утешающе сжал ее. Они посмотрели друг на друга. Но тут Тролле резко вскочил с дивана. Его худощавое тело опять обрело энергию.
        - Если кто-то тебя действительно преследовал, то ты привел его к Анне Эрикссон.
        Ну, разумеется. Тем не менее Себастиан до этого не додумался. Когда Торкель говорил ему, что, вероятно, следует попробовать предупредить кого-то из женщин, с которыми он спал, то, естественно, имел в виду по телефону. Но после разговора с Урсулой в столовой Себастиан почему-то настроился на то, чтобы посетить их. Лично. Ему казалось, что это самое меньшее, что он может сделать. Он не додумался до того, что за ним могут по-прежнему следить. После того, как его чуть не протаранил голубой «Форд» перед Управлением полиции, он каким-то образом исключил эту возможность. Мужчина разоблачен, застигнут врасплох, все кончено. То, что мужчина продолжит слежку, скажем, на новой машине, ему просто не пришло в голову.
        - Ты думаешь? Но я уже предупредил Анну. Она собирается уехать из города.
        - Так ты за этим ходил туда сегодня вечером?
        - Ты меня видел?
        Тролле кивнул, но в голове у него крутилось нечто другое.
        - Я видел и кое-кого еще.
        Себастиан оцепенел. Ему не понравился ставший внезапно озабоченным тон Тролле. Совсем не понравился.
        - Я тогда об этом не подумал, - продолжил Тролле. - Просто обратил внимание, но раз ты говоришь, что тебя преследовали…
        Тролле не закончил фразу. Себастиан ощущал нарастающее волнение.
        - Ты о чем? О чем ты не подумал?!
        Тролле побледнел.
        - Дважды за то время, что я был там, и ты тоже, там в голубом «Фокусе» сидел парень. Я все время предполагал, что он кого-то ждет.
        Себастиан резко встал с дивана.
        - Это он. Он следил за мной.
        - Сегодня вечером он тоже был там. Только поменял машину. На серебристую японскую.
        - Как он выглядел?
        - Трудно сказать. На нем были солнцезащитные очки.
        - И бейсболка?
        Тролле кивнул.
        - И бейсболка.

        Они выбежали на улицу, чтобы найти такси. Себастиан хотел сразу же ехать на Стуршерсгатан, но Тролле настаивал, что им надо сперва как следует убедиться в том, что они одни. Хотя никакой серебристой машины на улице они не увидели, до конца уверенными быть нельзя. Они нашли свободное такси и запрыгнули на заднее сиденье. С шофером разговаривал Тролле. Тому поездка наверняка показалась весьма странной. Тролле постоянно менял конечную цель и заставлял его ехать то туда, то сюда, а в центре просил его максимально пользоваться полосой, отведенной для автобусов и такси. Он непрерывно бросал взгляд назад и удовлетворился только через полчаса.
        Они одни.
        Под конец он направил такси на площадь Карлаплан, и последний отрезок они пошли пешком. Себастиану каждый шаг казался беззвучным и чужим, словно он шел во сне, и ему было трудно собраться с мыслями.
        На Стуршерсгатан было пустынно. Немного поодаль прогуливался в парке мужчина с собакой, но он направлялся в другую сторону. Тролле повернулся к Себастиану.
        - Оставайся здесь. Тебя он знает.
        Себастиан хотел запротестовать, но не знал, как. Он промолчал. Посмотрел на квартиру, где, как он знал, живут Анна и Вальдемар. Из окон струился теплый свет, но он никого не увидел. Как он мог привести сюда угрозу? Он идиот!
        - Ты понял?
        Себастиан кивнул, не спуская глаз с квартиры. Тролле казался спокойным. Его глаза сверкали. Себастиан еще не видел его таким оживленным и сосредоточенным.
        - Я проверю там наверху тоже, обещаю, - сказал Тролле и удалился.
        Зайдя в тень возле одного из угловых домов, Себастиан наблюдал за человеком, которому был рад, что доверился. Тролле медленно шел по короткой улице. Казалось, он совершает маленькую вечернюю прогулку, но Себастиан видел, как он по пути тщательно проверяет каждую стоящую машину. Себастиан опять поднял взгляд на квартиру. Внезапно он ощутил в левой руке тяжесть белого пакета. Тролле не захотел забирать его обратно, и пакет по инерции поехал вместе с ними.
        Странно, как быстро ситуация может меняться. Несколько дней назад Себастиан был одержим желанием навредить живущим там, наверху. А теперь ему хочется их спасти. Чуть в стороне он увидел урну. Собрался было пойти и выбросить пакет, но увидел, что Тролле возвращается к нему, теперь по другой стороне улицы. Он шел спокойно, разговаривая по телефону, но по-прежнему проверяя каждую машину. Он подошел поближе, и Себастиану стали слышны обрывки разговора.
        - …Я понимаю, конечно, если вы довольны выбором своего пенсионного обеспечения, то… О’кей, спасибо. - Он закончил разговор и засунул мобильный телефон в карман. Прошел мимо Себастиана.
        - Пошли, чтобы нам тут не светиться.
        Себастиан быстрым шагом присоединился к нему. Они свернули к Вальхаллавэген.
        - Она дома. Вальдемар тоже.
        - Что мы будем делать?
        - Мы ничего делать не будем. Ты пойдешь домой. А я здесь понаблюдаю.
        - Но…
        - Никаких но, Себастиан.
        Тролле остановился и подошел к нему вплотную. Положил руки Себастиану на плечи.
        - Положись на меня. Я тебе помогу. Будем разбираться с этим вместе. Можешь звонить мне в любой момент.
        Он ободряюще похлопал Себастиана по плечам и развернулся. Пошел опять в сторону Стуршерсгатан. Себастиан остался стоять. Он ощущал доверие, чуть ли не любовь к удаляющемуся от него человеку. Обычно он ни к кому подобных чувств не испытывал. Только не он. Не Себастиан. Он всегда норовил справляться со всем сам. Во всех ситуациях. Но теперь этому пришел конец.
        Он всегда будет благодарен Тролле. Станет ему настоящим другом.
        Он пошел домой. Дойдя, оказался совершенно без сил. Снял куртку и брюки и рухнул в постель. Белый пакет он не выбросил.
        Не смог себя заставить. Пакет весил слишком много - в решительную минуту. Себастиан поставил его возле кровати.
        Внутрь не заглянул.
        Этим вечером.
        Пока.

* * *

        Торкель сидел на кухне у Ивонн. От вина он отказался, но взял бутылку легкого пива и устроился в гостиной, пока Ивонн упаковывала вещи для того, чтобы на следующий день отправиться на остров Готланд. Они с дочками сняли на неделю маленький домик на западной стороне, и обе девочки в последнюю секунду сообразили, что в квартире Торкеля имеются вещи, которые им совершенно необходимо взять с собой. Поэтому он заехал домой, все собрал и привез в большом пакете.
        - Когда завтра отходит паром? - спросил он, отпивая глоток пива.
        - В половине десятого.
        - Вас отвезти?
        - Нас отвезет Кристофер.
        Торкель кивнул. Ну, разумеется.
        - А он к вам туда приедет?
        - Нет, почему тебя это волнует?
        - Просто поинтересовался.
        Ивонн ненадолго оторвалась от вещей и посмотрела на него с любопытством.
        - Девочки говорят о нем?
        - Нет.
        Торкель быстро попытался вспомнить, упоминали ли дочери хоть раз имя Кристофера, когда они проводили время вместе, но ни одного раза припомнить не смог. Они с ним вообще не слишком много разговаривали. Меньше, чем ему бы хотелось. Пожалуй, ничего странного в этом не было. При разводе они с Ивонн без всяких споров договорились о совместном праве опеки, но дочери гораздо больше жили у Ивонн, чем у него. Его работа не позволяла строго соблюдать положенную каждую вторую неделю. Он часто уезжал, а когда бывал дома, девочкам не всегда оказывалось удобно жить у него. Поэтому получилось, что, живя у Ивонн, они говорили, что живут «дома», а у него - «у папы». Ивонн была им ближе, чем он. Он не сомневался. Немного больно, но ничего не поделаешь.
        - Вильма думала, что, возможно, поэтому я раньше ухожу с празднования ее дня рождения, - продолжил Торкель, - но она поняла, что дело в работе.
        - Что? Она думала, что ты уходишь из-за того, что здесь Кристофер?
        - Да. Она, наверное, боялась, что мне это неприятно.
        На мгновение показалось, что Ивонн спросит: «А тебе было неприятно?», но она воздержалась и вернулась к укладыванию вещей.
        - А как ты сам? - спросила она будничным тоном. Если ее и интересовало, как он воспринимает ее новые отношения, то слышно этого, во всяком случае, не было.
        - Так себе. Мы обнаружили связь между жертвами, но я опять взял Себастиана, поэтому у нас немного напряженно.
        - Понимаю, но я имела в виду не это. - Она закончила укладывать вещи и опять посмотрела ему в глаза. - Ты встретил кого-нибудь?
        Торкель задумался. Тот же вопрос задавала ему несколько дней назад дочка. Но это Ивонн. Ответ мог быть другим. Ей можно сказать правду.
        - Не знаю. Я иногда кое с кем встречаюсь. Она замужем.
        - Она собирается его оставить?
        - Не думаю.
        - И из этого сможет что-нибудь получиться?
        - Не знаю. Наверное, нет.
        Ивонн лишь кивнула. На секунду Торкель почувствовал, что с удовольствием углубился бы в эту тему. Рассказал бы, как ему временами одиноко. Как сильно ему хотелось, чтобы у них с Урсулой получилось нечто большее. Он мало с кем мог говорить об этом. Собственно, ни с кем, но момент был упущен. Ивонн сменила тему, и они еще немного поболтали о будничных делах и предстоящей поездке. Торкель допил пиво. Четверть часа спустя он встал, пожелал счастливого пути, попрощался с дочерьми и отправился домой.
        На улице было жарко, несмотря на то, что стрелка часов уже миновала 22. Торкель наслаждался прогулкой домой, к пустой квартире. Тянул время. Раздумывал, не заскочить ли куда-нибудь по пути, выпить еще пива. Отдалить приход домой. Он шел, погрузившись в мысли, когда дверь одного из выходивших на улицу подъездов вдруг открылась, и он чуть не столкнулся с появившимся оттуда человеком. С человеком, которого он узнал.
        - Микке! Привет.
        - Привет. Здорово. Привет… - Микке явно не мог прийти в себя от неожиданности. Он рассеянно присматривался, словно пытаясь сообразить, кто перед ним.
        Тем не менее он знал Торкеля довольно хорошо. Они неоднократно встречались. В последний раз в Вестеросе. Урсула попросила Микке приехать туда в качестве своего рода мести за то, что Торкель подключил к расследованию Себастиана. Ничего особенно хорошего из этого не получилось. Урсуле он на самом деле был там не нужен. Микке толком не понимал, зачем его вызвали. Он слишком часто оставался в гостиничном номере один на один со своими размышлениями. А там имелся мини-бар, и у Микке случился небольшой рецидив. Он встретил Торкеля, будучи поддатым. Возможно, поэтому он, казалось, испытывал неловкость, наткнувшись на него сейчас.
        - Значит, ты добрался до Сёдера[47 - Сёдер (Сёдермальм) - район в центре Стокгольма.], - сказал Торкель, пытаясь разрядить обстановку.
        - Я был тут у приятеля. - Микке кивнул в сторону закрывшейся позади него двери. - Смотрел матч.
        - Вот как, что за матч?
        - Нет, это был какой-то… Я толком не знаю, мы смотрели не особенно сосредоточенно.
        - А-а.
        Молчание. Взгляд Микке стремился куда-то за спину Торкеля. Дальше. Прочь.
        - Ну, я, пожалуй, пойду домой.
        - О’кей. Передавай привет Урсуле.
        - Передам. Пока.
        Микке пошел. Торкель взглянул ему вслед. Ему только показалось или Микке действительно слишком спешил? Торкель почувствовал, как у него слегка свело живот.
        Ему известно?
        Он знает, что Торкель спит с его женой? Но тогда он, наверное, все бы ему выложил, подумал Торкель. Вышел бы из себя. Или, по крайней мере, проявил откровенную неприязнь. А он, казалось, в основном испытывал неловкость. Нет, он, вероятно, ничего не знает. Прошлой ночью Урсула, приехав домой посреди ночи, вероятно, заползла к нему под одеяло. Свежевымытая. Неужели его это не удивило? Может, он не проснулся? Возможно, он доверяет ей настолько, что ему даже в голову не приходит мысль о том, что она может ему изменять, Торкель не знал, но даже если Микке что-то подозревает или убежден в том, что у Урсулы есть кто-то другой, ничто не указывает на то, что это именно Торкель. По всей видимости, имелась другая причина того, что Микке поспешил от него уйти. Это никак не связано с ним и Урсулой. Уверившись в том, что так и есть, Торкель пошел дальше. На углу находился ресторан. В уличном кафе перед ним было полно народу. Значит, пиво. А может, еще какой-нибудь перекус. Торопиться ему некуда. Его все равно никто не ждет.

* * *

        Эдвард, как всегда, работал до часу ночи. Таков был его распорядок. Это давало ему четыре собственных часа. Двести сорок минут чистого времени, когда его никто не беспокоил. Тишина в камере давала ощущение свободы. Единственным звуком было жужжание его старого переносного компьютера, давней модели с довольно громким маленьким вентилятором, но руководство одобрило его, поскольку в нем отсутствовали модем и Wi-Fi. Он вообще не мог общаться с внешним миром. Не мог. Прошедшее время. Хорошая мысль, сформулированная в основополагающих документах пенитенциарной системы, но выведенная из игры в тот день, когда повсюду начали продавать мобильный широкополосный Интернет в виде маленьких пластиковых овалов, дополненных сим-картой и USB-контактом. Код из двенадцати цифр, и весь мир вдруг становился доступен.
        День, когда Эдварду потихоньку пронесли модем и он впервые подключился к внешнему миру, был лучшим днем в его жизни, во всяком случае, лучшим с тех пор, как его заперли в «Лёвхаге». До лишения свободы существовало много счастливых мгновений. Но это было в другое время. До этого. Эдвард делил свою жизнь на до и после. Это был хороший способ рассматривать свое существование. До и после основополагающих изменений, на которые наталкиваются жизненные пути у всех.
        До и после матери.
        До и после Себастиана Бергмана.
        До и после «Лёвхаги».
        До и после модема.
        После прибытия модема 240 минут каждый вечер стали очень продуктивными и обогащающими. Он пользовался модемом только после запирания дверей и не все время. По старой привычке он подсоединялся к сети между 21:00 и 1:00. Тогда риска внезапной проверки камеры практически не существовало. Хинде не мог понять, куда смотрит руководство. Имелось постановление о том, что все необъявленные проверки камер должны проводиться нерегулярно, неожиданно и непредсказуемо. Однако они никогда не происходили между 21:00 и 6:00. Во всяком случае, в последние шесть лет. Причиной идиотизма, как он быстро вычислил, было то же сокращение бюджета, из-за которого сдвинули на более раннее время запирание дверей в камерах. С 21:00 на нынешние 19:00. Руководство уменьшило количество дневного персонала, который раньше работал до девяти вечера. Теперь ночной персонал приступал уже в семь часов. Кроме того, для большей экономии сократили изначально меньшие ночные силы, что сделало неожиданные проверки невозможными в принципе. До тех пор, пока какой-нибудь умный человек не осознает этого факта и не переделает график охраны или не
увеличит ночной персонал, так и будет продолжаться. Услышав, что в «Лёвхагу» назначили нового начальника после Свена Тиделя, Хинде заволновался, но после двух встреч с Тумасом Харальдссоном он не сомневался в том, что этот человек никогда не доберется до анализа распорядка дня. Пока Харальдссон занимает пост начальника, модем и двести сорок минут принадлежат Хинде. Только ему.
        Каждую ночь он прятал этот маленький кусочек пластика в вентиляционном отверстии за кроватью. Он научился откручивать решетку ручкой кофейной ложки. Внутри он той же ложкой в течение многих долгих ночей до прибытия модема выдалбливал в кирпичной стене, сразу налево от отверстия, маленькое пространство. Потом превратил пространство в тайник, соорудив узкую, кирпичного цвета пластинку, которой он его закрывал. И теперь, даже если кто-то, вопреки ожиданиям, откроет вентиляционное отверстие, ничего видно не будет.
        Теперь, когда он уже навострился, на добывание любимого маленького беленького модема уходило в среднем две минуты. Сегодня вечером получилось побыстрее - из-за сильного вдохновения. Он быстро подсоединился и, верный своей привычке, начал с того, что уже довольно давно было его стартовой страницей.
        fygorh.se
        Там его ждал новый материал. Он обожал Интернет. Если очень захотеть, там можно найти все. Если знать, что или кого ты ищешь. Если у тебя есть двести сорок минут каждый день.
        Каждую неделю.
        Каждый год.

* * *

        Снаружи стемнело, но квартира сияла светом. Придя домой, Ральф тщательно выполнил ритуал, и теперь все лампы горели. Доложив о событиях вечера, он уселся за большой белый стол в почти пустой гостиной. Перед ним лежала только черная папка. Он снова принялся сортировать газетные вырезки. Работал спокойно и методично. Пребывая в возмущении и полном восторге от своей потребности. Он любил ощущать силу черных рубрик и притягательность черно-белых фотографий, но вместе с тем сердился на то, что его дисциплина отчасти казалась отброшенной. Обычно он не вел себя как ребенок в кондитерском магазине. Он долго тренировался подавлять свои инстинкты и потребности, но давление на его нутро было колоссальным. Он списывал это на то, что не нашел оптимальной системы сортировки. Не нашел идеального ритуала.
        Вырезать, собирать и бросать разрезанные газеты в макулатуру - эта часть по-прежнему проходила удовлетворительно. Но остальное - в конверт, в комод - имело свои недостатки. Это необходимо было модифицировать. Улучшить.
        Ему хотелось видеть их, держать, передвигать.
        Он обзавелся папкой. Поначалу у него была мысль полностью довериться компьютеру, чтобы каждый день имел собственный ярлык, но в конце концов он решил, что газеты надо сортировать по отдельности, чтобы иметь возможность быстрее отслеживать развитие событий, исходя из конкретной публикации. Но чего-то не хватало. Что-то было неправильно. Этой ночью он вновь сортировал материал, теперь по размеру. Сперва целые страницы, потом три четверти страницы и так далее, по убывающей. К своей радости, он обнаружил, что самое меньшее - это четверть страницы. Он совершенно очевидно представлял собой большую информационную ценность. Для него это было в новинку.
        Что-то значить.
        Быть в центре внимания.
        Представлять собой хоть какую-то ценность.
        Удовлетворившись новой системой - в данный момент она казалась правильной, - он закрыл папку и встал. Она уже почти полная. Все больше газет, все больше статей. Завтра он купит новую. Или даже две. Обязательно что-нибудь более эксклюзивное. Уже недостойно хранить собрание самого крупного из содеянного им в нескольких примитивных папках фирмы «Эсселте». Необходимо усовершенствовать. Показать значимость папки для него и Мастера.
        Гордиться.
        Он пошел в ванную, чтобы приготовиться ко сну. Перевернул привинченные к стенке маленькие песочные часы. Он нашел их в небольшом магазинчике забавных мелочей в районе Сёдер. Сами часы были приделаны к покрашенному в голубой цвет деревянному брусочку, и над ними имелась надпись: «Две минутки сыпется песок - тщательно чисти каждый зубок». Идеальное вспомогательное средство для облегчения и сохранения силы ритуала. Он тщательно чистил зубы, пока не высыпалась последняя песчинка, и завершил, как всегда, зубной нитью. Ею он пользовался по утрам и вечерам, любил держать рот в чистоте. Ему нравился вкус крови из десны, и он с силой провел пять раз между всеми зубами, пока кровь не выступила в нескольких местах. Затем сполоснул рот, всматриваясь в окрашенную кровью воду, которую он выплевывал в раковину. Снова сполоснул и сплюнул. На этот раз крови меньше, но стекающая вода по-прежнему красноватого оттенка. Будет ли вода менее красной при третьем полоскании, он не знал. Он никогда не споласкивал рот больше двух раз.
        Из спальни донеслось краткое позвякивание переносного компьютера. Ральф знал, что это означает. Новое сообщение от Мастера. Компьютер сигнализировал каждый раз, когда на fygorh.se появлялось что-то новое. Ральфу хотелось немедленно броситься в спальню, но он сперва умылся.
        Мастер призывал к терпению. «Об этом забывать нельзя, - подумал он. - Надо заботиться о месте в душе, где делаешь все в правильном порядке».
        Ритуалы.
        Фундамент.
        Он намочил под проточной водой руки, дважды нажал на наконечник бутылочки с жидким мылом, добился пены, шесть раз растерев руки в обоих направлениях, и смыл ее под краном таким же количеством растираний. Затем так же обстоятельно вымыл лицо, вытерся, согласно ритуалу, и в завершение нанес на лицо мягкий крем.
        Теперь он готов для Мастера.
        Сообщение было коротким и содержательным. Новое задание.
        Выбирать ему не разрешили. Но ничего страшного. Мастер сделал тот же выбор.
        Анна Эрикссон.
        Она - следующая.
        Пятая.

* * *

        Тролле проспал лишь четыре часа, когда его разбудил будильник. Тем не менее он чувствовал себя бодрым и сразу встал с дивана. Это казалось странным - обычно он спал ночью минимум девять часов и все равно просыпался гораздо более усталым. Он поднял жалюзи и посмотрел на уже гревшее утреннее солнце. Давненько он не вставал до шести часов. А когда-то вставал так ежедневно. Тогда имелись собака, которую следовало вывести, и дети, которых надо было отправить в садик и школу. Жена, с которой он вместе ехал на работу. Все то, что тогда не воспринималось как жизнь, но на самом деле жизнью и было.
        То, чего стало не хватать, только когда оно исчезло.
        Отказавшись от утренней сигареты, Тролле заглянул в холодильник. Как он и подозревал, там оказалось практически пусто. Он допил остатки молока прямо из пакета и решил купить остальную часть завтрака в «Севен-Элевен». Требовалось поддерживать себя в форме. Контролировать питание и сон. Он не имел представления, насколько растянется его участие, но прежде всего сна скоро может начать не хватать. Следовало сохранять остроту восприятия, параллельно борясь с сопутствующей долгим наблюдениям скукой, от которой легко начинает клонить в сон. А никакой смены у него не будет.
        Он окажется в полном одиночестве.
        Поэтому ночью он прекратил наблюдение около половины второго. Наверху, в квартире, свет погасили несколькими часами раньше, и, обстоятельно все обдумав, Тролле пришел к выводу, что риск нападения убийцы посреди ночи, когда муж дома, значительно меньше, чем следующим утром, после ухода Вальдемара из квартиры. До сих пор все убийства происходили, когда женщина пребывала в одиночестве, и Тролле не видел никаких причин изменения именно этого фактора. Впрочем, это была лишь оценка риска, не точная наука, поэтому сообщать Себастиану о своем решении он не стал. Себастиан, будучи слишком эмоционально связанным с этими событиями, ни за что не смирился бы с таким риском и захотел бы, чтобы Тролле оставался там все время. Или пришел бы его сменить. Поэтому Тролле принял решение единолично.
        Чтобы немного сэкономить силы. Сегодня они ему потребуются, ему придется непрерывно принимать трудные решения, свободные от эмоций, основанные на приемлемом риске.
        Кроме того, он нуждался в некотором снаряжении. В машине и оружии. Он заказал машину напрокат по Интернету и постарался раздобыть пистолет. Получилось довольно удачно. Рогге пообещал в течение дня организовать пистолет. Но оставаться совершенно безоружным Тролле не хотелось, поэтому он вернулся на кухню, пододвинул стул, открыл дверцу шкафа над холодильником и пошарил позади нескольких старых пакетов с макаронами. Нашел то, что искал. Завернутый в полиэтиленовый пакет пистолет-электрошокер. «Тазер 2», который он несколько лет назад приобрел по Интернету. Проверил, что тот работает - между полюсами сверкнуло, и удовлетворенно засунул его в карман большого пальто с сознанием того, что электрошокер эффективнее, чем предполагают. Тролле испытал его однажды вечером на заносчивом парне, который рухнул, как сосна, как только ему к шее приставили электрошокер. Тролле решил, что на всякий случай надо будет при возможности купить новые литиевые батарейки, но пока сойдут и эти.
        Он вышел из дома. Купил по пути большую порцию кофе с французской булочкой. Доехал на такси до пункта проката машин, находившегося по пути в город и открывавшегося уже в 6:30. Сперва ему дали белый «Ниссан Микра», но он поменял его на темно-синий. Белый слишком бросается в глаза, а он хотел оставаться незамеченным. Проезжая мимо бензоколонки, он пополнил запасы сигаретами, виноградным сахаром, водой и печеньем. День, вероятно, будет долгим, и он не знал, когда ему выдастся шанс опять купить продовольствие.
        В четверть восьмого он был на месте, перед квартирой Эрикссон и Литнера. За десять минут до того, как Вальдемар обычно выходил из дома и направлялся к метро, чтобы ехать на работу. Тролле нашел парковочное место с хорошим обзором дома, максимально откинул сиденье и устроился. Сообразил, что за утро ни разу даже не подумал о спиртном. Это приятное чувство он отпраздновал, выпив немного воды прямо из бутылки.
        Пятнадцатью минутами позже из подъезда появился одетый в костюм Вальдемар и пошел быстрым шагом, вероятно, направляясь на работу. Судя по тому, что Тролле видел раньше, он обычно ходил на работу в костюме, а темп шагов указывал на то, что он немного запаздывает. Он прошел в сторону торгового центра «Фельтёвештен» и скрылся из поля зрения Тролле. Конечно, Тролле мог бы выйти и отправиться за ним, но он находился здесь не для того, чтобы еще что-нибудь узнать о Вальдемаре. Он здесь для того, чтобы защищать женщину на третьем этаже, которая сейчас, вероятно, осталась в одиночестве. И он должен проследить за тем, чтобы она продолжала оставаться одна. Себастиан сказал, что она собирается покинуть Стокгольм. Теперь он отвечает за то, чтобы она уехала. Тролле присмотрелся к остальным припаркованным машинам в поисках движения. Ничего не обнаружил. Все было по-прежнему неподвижно. Он достал мобильный телефон.

* * *

        Анна Эрикссон достала чемодан. Ночью она долго лежала без сна. Просто не могла заснуть. Вся ситуация представлялась настолько абсурдной, что она толком не знала, что и думать. Впрочем, в том, что кое-что из этого правда, она теперь была убеждена. Она в опасности. Полностью картину она себе не представляла, но то, что ситуация серьезная, поняла более чем хорошо. По бледному, умоляющему лицу Себастиана и позднее, по краткому рассказу дочери об убийствах.
        Анна позвонила Ванье спустя примерно час после ухода Себастиана, поскольку усомнилась в том, что рассказанное им соответствовало действительности. У него могла иметься собственная причина хотеть от нее избавиться. Она не чувствовала уверенности.
        Ванья, похоже, была задергана. Могла поговорить только кратко. Анна притворилась, будто беспокоится по поводу того, что прочла в газете. Попыталась выудить из Ваньи как можно больше, не раскрывая истинной цели. Узнала она не слишком много. Полицейская конфиденциальность и способность разграничивать работу и дом имели для Ваньи большое значение, и она крепко держалась и за то и за другое.
        Но то, что Анна узнала, ее напугало.
        Да, Себастиан опять работает вместе с Госкомиссией.
        Убийства с ним как-то связаны. Серьезным образом.
        Ванья отвечала крайне немногословно, а Анна не могла давить, иначе ее интерес показался бы странным. Однако из короткой части их разговора она поняла, что все правда.
        - Я не понимаю, почему ему вообще позволили остаться.
        - Что тебя удивляет? Он ведь не замешан?
        - Замешан. Я не могу рассказать, каким образом. Ты бы мне не поверила… Никто бы не поверил.
        Значит, верно. Анна попыталась завершить разговор, не выдав своей внезапной паники.
        «Никто бы не поверил».
        Она поверила.
        Она знала.

        Анна сразу позвонила матери. Выдумала историю. Мать удивилась, но обрадовалась тому, что она приедет.
        Дальше работа. Рассказала, что ей нужны отгулы. По семейным обстоятельствам. Получилось. На работе ее любили и, скорее, забеспокоились о ней, нежели усомнились в необходимости отгулов.
        Она их успокоила.
        Ничего страшного. Просто ей надо кое-что сделать для старой матери. Но это может занять какое-то время.
        Потом она начала собираться. Взяла вещей на неделю. Позвонила Вальдемару и попросила его сразу вернуться домой. Не хотела оставаться одна. Рассказала ему, что мама приболела и что она собирается на некоторое время поехать к ней. Он предложил поехать вместе, но она его отговорила. Ведь это ее мама, и они так давно не общались. Ничего серьезного. Скорее, повод съездить, ее навестить… Он купился на ложь. Даже не заметил, что она лжет.
        Хорошо, что она умеет лгать.
        Очень хорошо умеет. Интересно, когда она этому научилась? Ведь она всегда считала, что важна честность.
        Но в тех случаях, когда правда не причиняет боли. Когда она простая спутница.
        Как много раз она хотела рассказать Ванье правду.
        Как много раз была близка к этому.
        Но ложь, начавшаяся как оберегающая, удобная мера, постепенно подпитывалась тысячью мелких будничных отклонений от истины, пока не стала реальностью. Правда со временем закуклилась и превратилась в компактный неприступный замок, куда Анна вовлекла с собой и Вальдемара.
        Он сначала хотел рассказать Ванье об истинном положении вещей, когда та достаточно вырастет, чтобы понять, но Анна все время откладывала. Все время передвигала момент признания, неделями, месяцами, годами, пока тяжесть правды ни оказалась столь велика, что могла бы разрушить все. Пока просто-напросто ни стало слишком поздно.
        - У Ваньи нет другого отца, кроме тебя, - в конце концов, твердо заявила она мужу, на том и порешили.
        Они буквально приросли друг к другу, Ванья и Вальдемар. По тому ли, что он особенно старался? По тому ли, что невозможно было усомниться в его заинтересованности и любви? Как бы то ни было, но ему это удалось. Ванья любила Вальдемара больше, чем Анну.
        Больше, чем кого-либо.
        Они на удивление хорошо друг друга дополняли. Протесты Вальдемара со временем стихли, и он оказался причастным. Поскольку любил Ванью как собственную дочь.
        И они заперли дверь.
        Закрыли зам?к.
        Но однажды, несколько месяцев назад, появился он. Себастиан Бергман.
        С несколькими письмами из давно минувших времен.
        С доказательствами, которые не закуклились.
        Она сказала «нет» и закрыла дверь. Понадеялась, что он просто исчезнет.
        Но он не исчез.
        Он, как узнала Анна, работал с Ваньей в Вестеросе. И теперь снова работает. Каким-то непостижимым образом он проник через защитные стены и приблизился к ее дочери.
        Ванье он категорически не нравился - единственное положительное и единственное, защищавшее правду. Все остальное превратилось в хаос. У Анны образовалась тайна в тайне. О роли Себастиана Бергмана знала только она. Она всегда скрывала эту информацию от Вальдемара.
        Пыталась пощадить его.
        Или не доверяла ему.
        Он не такой, как она. Хуже переносит ложь. Поэтому в тот единственный раз, когда он спросил, кто отец, она сказала, что это не имеет значения. Что она не намерена это кому-либо сообщать, и если для него, для них, это создает проблемы, то пусть он лучше сразу порвет с ней отношения.
        Он остался. Никогда больше не спрашивал.
        Он хороший человек.
        Лучше, чем она заслуживает.
        Теперь ей, возможно, угрожает смертельная опасность, а ей по-прежнему приходится лгать. Пожалуй, это даже справедливо. Вероятно, к тому шло.
        Зазвонил телефон. Анна вздрогнула от его звука. Еще один торговец. На этот раз широкополосный Интернет. Она поспешно отказалась и положила трубку. Голос показался ей знакомым. По вчерашнему дню, когда какой-то мужчина поздно вечером звонил и хотел поговорить о пенсии. Она замерла. Действительно ли она узнала голос? Похолодев, она снова схватила телефон и взглянула на дисплей, чтобы посмотреть, высветился ли там номер звонившего.
        Номер засекречен.
        И только что, и вчера вечером.
        Это что-нибудь означает? Наверняка у нее просто паранойя. Но она не могла отделаться от ощущения, что в этом голосе что-то есть. Оба раза он звучал одинаково - пожилой, измученный, чуть хрипловатый, совсем не такой, как обычно у торговцев по телефону. У них обычно молодые, приветливые голоса. Им хочется что-то предложить. А этому нет. Он хотел чего-то другого. Слишком легко отстал. Будто удовлетворился тем, что она ответила. Удовлетворился тем, что она дома.
        Она с беспокойством подошла к окну и посмотрела на улицу внизу. Ничего не увидела. А что, собственно, искать? Она подошла к входной двери и заперла замок с семью защелками. Ключ не вынула.
        Решила уложить вещи и вызвать такси.
        Лучше сразу поехать на вокзал.

* * *

        Ральф посвятил последние десять минут поискам парковки. Он пару раз проехал мимо Стуршерсгатан по Де-Геерсгатан. Одна из них - тупик, на второй одностороннее движение, поэтому, чтобы вернуться обратно, ему пришлось объезжать большими кругами через Вертавэген. Необходимость так откровенно циркулировать его очень раздражала. Ездящая по кругу та же серебристая машина могла привлечь взгляд какого-нибудь любопытного соседа. С другой стороны, альтернативы он не видел. Машина ему нужна. Желательно припаркованная как можно ближе. Она создавала ощущение меньшей уязвимости. Уменьшала время, за которое его могли опознать. В этом отношении районы с частными домами имели преимущество. Там парковка не составляла проблемы. Новый объект вообще представлялся намного более затруднительным, чем предыдущие. У Ральфа было меньше времени для разведки. К первым жертвам он имел возможность готовиться несколько дней, но результаты ограниченной разведки, на которые ему предстояло ориентироваться, показывали, что самое надежное время - утром, между половиной восьмого и половиной девятого, после ухода мужа и до того, как она
сама садилась на две остановки в автобус или шла пешком до больницы, где работала.
        Вместе с тем он теперь стал смелее. Лучше. Сильнее. Перед первой женщиной нервозность несколько раз брала верх, и он прерывал операцию из-за мелких помех: у соседей было открыто окно, как раз когда он вылезал из машины, мимо проезжал велосипедист; где-то начинал плакать ребенок. Пару раз он просто-напросто падал духом и уезжал домой.
        С третьей женщиной пошло легче, а у последней, у этой Виллэн, он начал импровизировать, осмелел. Разумеется, в пределах заданных рамок, но, во всяком случае, подстраивался под ситуацию, полагался на инстинкты. Это придавало ему ощущение свободы, позволившее почувствовать себя более доросшим до задания. Он стал опытным человеком. Человеком с властью. На задании, с которым мало кто способен справиться так же хорошо, как он. Если вообще кто-нибудь способен.
        Многие отдельные части оказались более стимулирующими, чем он мог предположить, когда они были лишь смелыми фантазиями. В первый раз, когда он перерезал шею ножом, ему стало плохо. Звук разрывающейся кожи был странным и неожиданно плотским, а хлынувшая кровь такой теплой и липкой, что его на мгновение охватила паника. Но он начал привыкать. Развил свои навыки. В последний раз он даже отважился смотреть ей в глаза, когда уходила жизнь. Удивительное ощущение. Если существует Бог, в чем он сильно сомневался, то, вероятно, он смотрит на нас именно так. Существо, свободное от бурлящих чувств, от которого зависит решение. Точно смотришь на предсмертную борьбу муравья. Интересно. Но не более того. Это всего лишь человек и ритуал, а задание важнее всех людей, вместе взятых.
        Самую большую проблему для него по-прежнему составляла сексуальная часть. Он знал, что ему надо это сделать. Он должен. Это входит. Но удовольствия он не получал. По правде говоря, едва справлялся. Это было сложно и отвратительно. Ему с трудом удавалось сохранить эрекцию. Слишком много звуков и слишком трудно входить. Женщин он вообще не любил. У них слишком округлые формы, отвислые груди и задницы, а еще запахи.
        Вокруг него.
        На нем.
        В нем.
        Эта часть требовала от него полной концентрации. Ему не нравилось находиться рядом с кем-то таким образом. Совсем не нравилось. Но он не мог пропустить этого. Это означало бы жульничество. Поражение. Неспособность идти по стопам Мастера. Но он не понимал, как люди могут заниматься этим добровольно.
        Хотеть этого.
        Это было для него большой загадкой.
        Он в третий раз свернул на Де-Геерсгатан, но опять не нашел парковочного места. Начал волноваться за время. Ему следовало бы уже находиться в квартире и приступить. Он съездил в один из строительных супермаркетов за городом, открывавшихся уже в шесть часов утра, и купил белый малярский комбинезон. Чтобы проникнуть к ней, ему требовалось придумать историю, и роль маляра, которому предстояло красить лестницу, казалась наиболее подходящей. Он купил также несколько дешевых банок краски и малярскую кепку, чтобы прикрыть лицо. Пожалуй, сойдет.

* * *

        Тролле среагировал уже, когда машина проехала мимо него во второй раз. Виденная им ранее серебристая японская машина. За рулем персонаж в солнцезащитных очках и бейсболке. Похоже, ищет парковку. Поблизости от Стуршерсгатан. Тролле отложил бутылку с водой, инстинктивно сунул руку в карман. Электрошокер на месте. Тролле достал его. Нагревшийся черный пластик удобно расположился в руке. Пульс у Тролле участился, и он стал обдумывать варианты. Например, позвонить в полицию. Проблем с Торкелем у него никогда не было. Напротив, во время заката его карьеры и окончательного краха Торкель ни разу не осудил его. Он не вставал на защиту всех действий Тролле, но это было не так уж странно. Многие вещи граничили с полной глупостью. Однако Тролле всегда чувствовал поддержку со стороны коллеги. Они больше не общаются, но в этом едва ли виноват Торкель. Он сам обрубил все контакты. Правда, в глубине души он убеждал себя в том, что они все-таки относятся друг к другу с уважением.
        Вместе с тем разговор с Торкелем поставил бы Себастиана в щекотливое положение.
        Почему этого мужчину схватят перед домом матери Ваньи?
        Что там делает Тролле?
        Причинить вред Себастиану он никак не хотел. Теперь. Когда знал правду о том, насколько они похожи. Казалось, будто разобравшись с этим, он сможет искупить собственные ошибки. Упускать такой шанс никак нельзя.
        Но как ни крути, тайна Себастиана все равно оказывалась в опасности. Не вмешаться он не может. Просто спугнуть мужчину означало бы, что тот сбежит, и под угрозой будут другие женщины. Тролле необходимо действовать. Обезвредить его. Потом придумать план. Другого выхода нет.
        Ответственность на нем.
        Только на нем.
        На душе стало очень хорошо. Впервые за долгое время.
        Машина проехала мимо в третий раз, и Тролле решился. У него на руках все козыри. Мужчина в серебристой машине о нем не знает. Момент неожиданности на его стороне. Он завел взятую напрокат машину и медленно тронулся с места несколькими минутами позже. Незаконно припарковался на пешеходном переходе, проехав несколько метров вперед по Де-Геерсгатан.
        Вылез из машины и пошел назад.
        Тут как раз освободилось место для кого-нибудь, кто ищет парковку.
        Тролле был уверен в том, что мужчина в «Тойоте» его займет.

* * *

        Ральф увидел это место еще с Вертавэген. Идеальное место. Всего в тридцати метрах от ее дома. Но если не повезет, место успеют занять, поэтому он увеличил скорость и проскочил светофор на Вальхаллавэген как раз, когда тот переключался на красный. Быстро направо и еще раз направо. Тут он сбавил скорость. Не хотел привлекать к себе ненужного внимания. «Дырочка» сохранилась. Он осторожно припарковался. Огляделся. Все тихо и спокойно. Его злило то, что он запоздал, уже почти восемь. Он пощупал на поясе нож типа финки. Потом он воспользуется не им, поварской нож, как всегда, лежал в пластикатовом пакете в сумке. Однако нож поменьше пригодится в самом начале. Как только ему откроют дверь. Руку на рот, нож к горлу. Испуг и смертельный страх. Обычно это срабатывает. Одет он правильно. Оружие можно не прятать. Мастера ходят с ножами.
        Он отстегнул ремень безопасности и как раз собирался выйти, когда распахнулась дверца с пассажирской стороны, и в машину запрыгнул какой-то человек. Пожилой мужчина. Потрепанного вида, довольно длинные седые волосы, большое черное пальто. Но его глаза горели. Он явно что-то хотел. В руке он держал какой-то черный пластиковый предмет, напоминавший испорченный фонарик.
        - Все кончено, - сказал мужчина, пытаясь прижать этот странный предмет ему к горлу.
        От предмета донеслось электрическое шипение и слабое тиканье. Ральф машинально взмахнул правой рукой и сумел изменить направление руки нападающего мужчины. Но действовал недостаточно быстро. Черный предмет, издававший звуки, ударился о подголовник. Тут Ральф внезапно понял, что это.
        Маленькие синие вспышки.
        Электрическое жужжание.
        Электрошокер.
        Он попытался с новой силой прижать руку нападавшего назад, в сторону заднего сиденья.
        Тролле выругался и как раз собирался попытаться подтянуть руку обратно, когда высокий худой мужчина ударил его левой рукой. Удар пришелся прямо на рот и зубы, но особой боли не причинил, а только еще больше разозлил его. Он осознал, что момент неожиданности полностью упущен, и что он внезапно попал в очень невыгодную ситуацию. Для ближнего боя он не в форме. Необходимо кончать быстро. Он нанес два быстрых удара свободной левой рукой, одним промахнулся, а вторым угодил в щеку, мужчина застонал, и его голова слегка подалась вперед.
        Тролле сумел в драке высвободить правую руку и прижал ее к телу мужчины. С изысками пора кончать. Нельзя же, черт возьми, драться в машине. Опять запустив в действие электрошокер, он ждал лишь, пока тот достанет до мужчины. Уголком глаза он видел, как левая рука мужчины взметнулась к его животу. Попытался блокировать удар, но промахнулся. Ничего страшного, скоро все и так будет кончено.
        Удар мужчины попал в цель первым. Стало жутко больно. Настолько больно, что Тролле полностью утратил мускульную силу, и электрошокер просто выпал из его руки.
        Как же это получилось?
        Когда мужчина снова ударил, причинив резкую боль, у Тролле начало темнеть в глазах. Тут до него дошло.
        Мужчина не бил.
        Он рубил.
        Снова.
        Тролле почувствовал, как вся нижняя часть его тела внезапно стала теплой и влажной. Почти теряя сознание, он все-таки сумел посмотреть на руку мужчины. Она что-то держала, и что-то вываливалось из его живота.
        Первым был нож.
        Вторым - его собственные кишки.
        Последнее, что он видел, это вновь вонзавшийся нож.

        Ральф увидел кровь и внутренности, выплескивавшиеся и попадавшие мужчине между ног. Зрелище было странным, но он продолжал наносить удары ножом. Ему требовалось убедиться. Пожилой мужчина на пассажирском сиденье протяжно захрипел, а затем полностью замолчал. Его тело реагировало само по себе на каждый удар, а потом медленно упало вперед, на панель управления. Ральф на мгновение перестал атаковать, продолжая оставаться наготове. Стоило мужчине лишь пошелохнуться, как он начал бы снова рубить. Но тот полностью замер. В машине вдруг стало совершенно тихо. Рукава малярского комбинезона были кроваво-красными. Пахло внутренностями и кровью.
        У него в голове замелькали мысли.
        Что произошло? Кто, черт побери, этот сидящий рядом с ним мертвый мужчина? Появятся ли еще люди? Он с беспокойством огляделся, но улица казалась пустой. Насколько он видел, никто к его машине не направлялся. Никто не обращал на них никакого внимания. Едва ли этот старик полицейский. Они не пользуются электрошокерами. Они используют настоящее оружие. Но его личность или, по крайней мере, его планы каким-то образом оказались раскрытыми. Ведь мертвец сидит в его машине не в результате случайности.
        «Все кончено», - единственное, что он сказал. Так не говорят, если хотят кого-то ограбить. Так говорят, если хотят кого-то остановить. Мастер был прав. Он где-то допустил небрежность. Разоблачил себя. Может, за этим стоит Себастиан Бергман, оказавшийся более серьезным противником, чем он думал. Он ведь понял, что Ральф за ним следит. Побежал ему навстречу возле здания полиции. Возможно, сменить машину было недостаточно.
        Но все равно нелогично.
        Если Себастиан причастен к тому, что у него в машине сидит мертвец, то это должен был быть полицейский. Ведь он работает вместе с ними. И их наверняка оказалось бы больше. Намного. Он ведь их главная цель. Он - важнейшее расследование, над которым они работают. Где же все остальные?
        Приемлемых ответов на вопросы не находилось.
        Ральф снова беспокойно огляделся. Усмотрел какое-то движение возле дома, в котором ему уже следовало бы находиться. Подъехало такси. Он опустился вниз, чтобы его не заметили. Увидел, как из подъезда вышла Анна Эрикссон с чемоданом. Она села в такси. Ему следовало бы поехать следом. Но он понимал, что это невозможно. Ему требовалось поменять одежду. Ликвидировать тело. Отделаться от машины.
        Он потерпел неудачу.
        Подвел Мастера.
        Придется отвечать за последствия.

* * *

        В здание полиции Ванья пришла в мрачном настроении. По правде говоря, она уже накануне легла спать, пребывая в ярости, и наутро проснулась сердитой.
        Не было еще даже половины восьмого, а день уже казался совершенно отвратительным.
        Мало того, что они нисколько не продвинулись с расследованием, что само по себе ее невероятно раздражало, так еще в нем по-прежнему активное участие принимал Себастиан Бергман. Она не понимала, почему. Как мог человек, имевший связь со всеми четырьмя жертвами, оставаться в самом центре расследования? Хотя Торкель и прав в том, что участие Себастиана, благодаря его знанию Эдварда Хинде, возможно, воспрепятствует дальнейшим убийствам, это совершенно непростительно. Если это выйдет наружу, то Торкелю конец. Даже он не справится с грязью, которую выльют на них СМИ. Впрочем, выводило ее из себя не только это. Она действительно любила Торкеля, и если ему хочется рисковать карьерой ради Себастиана, то она могла бы на это наплевать. Ее безумно злило то, что Торкель, казалось, все время ставил Себастиана выше всех остальных в команде. Не такой уж он и гений. Кроме того, он действует ей на нервы. В его присутствии она не может расслабиться. Он постоянно так странно на нее смотрит. Она чувствовала себя под наблюдением. Становилась из-за него не таким хорошим полицейским. Она ненавидела его. Всей душой.
        А вчера еще это вялотекущее расследование вынудило ее понапрасну съездить в Сёдертелье.
        Сёдертелье она тоже ненавидела.
        Когда же она потом попросила Билли о маленькой услуге, тот ей отказал. «Сделай сама». Что это, черт возьми, такое? С каких это пор у них в команде на просьбу о помощи стали отвечать: «сделай сама»?
        Дома, после бессмысленного заезда в Сёдертелье, к тому же стоившего ей сто крон, она приняла душ, заварила чай, сделала несколько бутербродов и уселась, чтобы в полглаза посмотреть телевизор. Решила не садиться за кухонный стол с материалами расследования - как обычно, а расслабиться. Отдохнуть.
        Не получилось.
        И уже окончательно не вышло после того, как поздно вечером позвонила Анна с сообщением, что бабушка заболела и что она собирается поехать и провести у нее несколько дней. Ванья, естественно, поинтересовалась, что с бабушкой, и узнала, что ничего серьезного. Но чего ради Анне брать отгулы и ехать, если ничего серьезного нет? Анна скрывает правду. Так же было, когда заболел Вальдемар. Она скрывала результаты анализов, приуменьшала, приукрашивала. Чтобы узнать об истинном положении дел, Ванье пришлось обратиться напрямую к отцу. Тот объяснил. Всё. Ванье очень не нравилось, когда Анна лгала ей. Конечно, она наверняка просто старалась пощадить дочь, но независимо от мотива ложь в тот период их явно не сблизила. А некая дистанция уже и так имелась. Она называла мать Анной, а Вальдемара - папой. Это кое о чем говорило.
        Ванья чувствовала, что придется когда-нибудь поговорить с Анной об этом. О том, что она считает ложь лишней в их отношениях. Вчера по телефону ей очень хотелось сказать, что она тоже поедет к бабушке. Но взять выходные сейчас она не могла. Когда они больше чем за месяц никуда не продвинулись. Хотя нет, кое к чему они пришли. Они обнаружили связь с Хинде. Но по этому следу ей пойти не позволят. По нему пойдет Себастиан. Так решил Торкель.
        Чертов Торкель.
        Чертов Себастиан.
        Будь оно все проклято.
        Она выключила телевизор и вышла на улицу. Поначалу, чтобы просто прогуляться. Подышать воздухом, развеять мысли, устать. Но проходя мимо ближайшего кафе, она забрела туда. Выпила бокал пива, потом еще несколько. Объединилась с несколькими парнями и пошла дальше. Встретила знакомых. Выпила еще пива. И кто-то заказал шоты. Возможно, она. Она даже несколько минут обдумывала, не прихватить ли кого-нибудь из парней домой, но под конец решила воздержаться. В постель она все равно попала уже значительно позже двух. Сильно навеселе. Пьяная. Очень на нее не похоже. Будильник зазвонил в обычное время. И теперь, после неполных четырех часов хмельного сна, она пришла на работу. Скорее мрачная, чем с похмелья, но все равно не лучшая комбинация.
        Ванья села за письменный стол и застучала по клавишам компьютера. Начала искать информацию о Родригесе. Нашла его, но там ничего не было написано о том, где или когда он попал в автокатастрофу, в результате которой его парализовало. Придется искать дальше. Но она почувствовала, что сперва нужно выпить кофе. Кофеин и таблетка от головной боли творят чудеса. Она пошла в столовую, достала из шкафчика над раковиной кружку, наполнила ее капучино и вернулась обратно на место. Открыв верхний ящик стола, она достала упаковку ибупрофена. Запила таблетку маленьким глотком кофе. Она как раз собиралась продолжить и начать расширять поиск, когда вошел Билли. Наискосок через грудь у него висела сумка на ремне, в руках он держал велосипедный шлем. Велосипед у Билли имел двадцать четыре скорости и был произведен из того же материала, что какой-то космический корабль многоразового действия или что-то в этом роде. Хай-тек, разумеется. Велосипед Ваньи имел три скорости. Она им никогда не пользовалась.
        - Привет, как дела? - поздоровался Билли, стаскивая с себя сумку возле своего места.
        - Хорошо, - ответила Ванья, не поднимая головы. Она изо всех сил старалась выглядеть максимально сосредоточенной, чтобы избежать дальнейших разговоров. Но не получилось.
        - Что ты делаешь? - поинтересовался Билли, обходя ее стол, чтобы посмотреть.
        Она увидела, что он разгорячен. По щекам на шею стекал пот. Он склонил голову набок и вытерся рукавом футболки.
        - Узна?, когда Родригес угодил в инвалидное кресло.
        Билли почувствовал, что у него слегка заныло в груди. По правде говоря, если бы Ваньи еще не оказалось на месте, он бы начал день с того, что нашел бы нужную ей информацию. Мю посчитала, что он вчера повел себя замечательно. Однако, как бы хорошо ни было периодически давать отпор и активно работать на то, чтобы тебя не принимали как данность, его весь вечер мучили угрызения совести.
        - Где ты ищешь?
        - Зачем тебе? - Ванья оторвала взгляд от монитора и впервые с тех пор, как он вошел, посмотрела на него. - Хочешь помочь?
        Билли немного посомневался. Эта ситуация была ему в новинку. Ванья не просила помощи. Она спрашивала, не хочет ли он ей помочь. Поскольку это может доставить ему удовольствие? Чтобы поработать вместе? Или просто хочет проверить его после вчерашнего разговора? Решив лучше не рисковать, Билли ответил встречным вопросом:
        - А тебе нужна помощь?
        - Нет.
        Ванья опять отвернулась к компьютеру и застучала по клавишам. Билли стоял в некоторой растерянности. Она, несомненно, сердится. Вероятно, на него. В какой-то степени справедливо. Оставить незамеченным? Понадеяться, что это пройдет, ведь пройдет обязательно. Постепенно. Он припомнил, что собирался сегодня в любом случае проявлять по отношению к Ванье побольше услужливости. Пребывать с ней в ссоре он не любил.
        - Хочешь кофе? - Маленький шаг в сторону трубки мира, пожалуй, не повредит.
        - Спасибо, у меня уже есть.
        Она коротко показала головой на почти полную кружку капуччино. Билли мысленно кивнул. Ему следовало бы ее увидеть. Оставалось сделать подарок во имя мира. Протянуть руку, которую, как он знал, Ванья не отвергнет.
        - Ее зовут Мю.
        - Кого зовут Мю?
        - Девушку. Любительницу театра… Мою девушку.
        Ванья подняла на него взгляд, словно ожидая продолжения. У Билли такового не имелось. Он ожидал, что его забросают любопытными вопросами. Приготовился ответить на все, кроме того, чем Мю занимается. После вчерашнего разговора Ванья сразу сложит два и два вместе, и тогда Мю для нее пропала. Безнадежно и навсегда. Этого ему тоже не хотелось. Черт, как все стало сложно. Ванья по-прежнему смотрела на него испытующе. Он начал чувствовать себя довольно глупо. Будто сказал это, чтобы как-то похвастаться.
        - Ну, то есть… Я думал, ты хочешь знать…
        - О’кей. - Ванья опять углубилась в компьютер, не проявляя интереса к его девушкам. Она очень сердита. Возможно, не только на него.
        - Ну… Я быстренько приму душ.
        - О’кей.
        Постояв еще секунду, Билли покинул офис.
        День предстоит тяжелый.

* * *

        Эдвард сидел в библиотеке.
        «Лёвхага», будучи небольшим учреждением, обладала солидной библиотекой. Причин тому, вероятно, имелось много. Большая потребность заключенных в заботе. Их жуткие преступления. Идея усиления интеллектуального развития пациентов, чтобы те росли как люди. Вера в то, что книги и знания каким-то магическим образом заставят их стать лучше. И то, что обычно стоит за большинством человеческих построений - собственный интерес. Чем лучше библиотека, которую руководство может предъявить, чем больше заключенных регулярно сидят там и совершенствуются, тем более высоко оценивается учреждение во внутренних отчетах. Логика проста до банальности: хорошая библиотека равна компетентному и активному начальству.
        Хинде сам наблюдал результат подобного рассуждения после крупной драки из-за уборки. Несколько месяцев спустя библиотеку основательно расширили, добавив антресоль для отдела, ориентированного на гуманитарные науки. Как будто дальнейшие драки между осужденными за неоднократные жестокие преступления бывшими югославами с посттравматическими симптомами стресса можно предотвратить с помощью «Истории Ренессанса» в двенадцати томах или трудов по философии и истории научной мысли.
        В предложении имелись и справочники, и романы, но чтобы найти крупицы золота, требовалось хорошенько поискать. У Эдварда это заняло довольно много времени, но теперь он, верный своей привычке, сидел на антресолях и читал одну из любимых книг. Она подробно описывала переход Наполеона через итальянские Альпы в 1797 году. Наполеона тогда только что сделали генералом и поспешно отправили защищать французских союзников в Италии от габсбургских войск. Именно во время этих знаменитых боев он проявил стратегическое чутье, которое привело его в дальнейшем к центральному месту в истории. Эдвард уже неоднократно перечитывал книгу, но вовсе не из-за описаний битв, перестрелок, проблем со снабжением или прагматичной политики. Нет, в середине книги имелась глава, задуманная для более глубокой характеристики Наполеона как личности и описывавшая, прежде всего, его отношения с матерью - Летицией Бонапарт.
        Сильная мать.
        Доминирующая мать.
        Эдварду казалось, что в этой главе он обнаружил тайну Наполеона. Увидел маленького мальчика, которому так многого хотелось по одной-единственной причине: Летиция. Вероятно, она была женщиной, с которой стоило бороться.
        Хинде на мгновение оторвался от Летиции и огляделся. Он знал, что сейчас две или три минуты первого, и в библиотеке вот-вот произойдет смена персонала. Охранник верхнего этажа спускался вниз к маленькой стойке информации, расположенной на первом этаже прямо возле входа, и должен был вместе с коллегой покинуть библиотеку, как только придет смена. На смену им всегда приходил один человек, который оставался на более крупном и лучше посещаемом первом этаже. Когда десятью минутами позже появлялся второй библиотечный охранник, один из них поднимался наверх.
        Эдвард отложил книгу. Аккуратно передвинул стул поближе к перилам, чтобы как можно лучше видеть происходящее внизу.
        На верхнем этаже Хинде, как всегда, находился в одиночестве. Остальные заключенные больше наверх не поднимались, по крайней мере, пока там был Эдвард. Они послушно придерживались первого этажа. Это продолжалось уже давно, и иногда складывалось впечатление, что руководство, потратив миллионы крон, построило весь верхний этаж, чтобы им пользовался один-единственный человек.
        Приятное чувство.
        Потребовалось несколько интенсивных недель после пышного открытия, чтобы неписаное правило основательно укоренилось в сознании остальных. В то время Эдварду здорово помог его значительно более рослый друг Роланд Юханссон, которого ему теперь очень не хватало. Роланд обладал уникальной способностью убеждать других. Он совершенно ничего не боялся, и его никогда не сдерживали банальности типа сочувствия или милосердия. В то же время по отношению к Эдварду он проявлял нечто вроде солдатской преданности и всегда молча находился рядом с ним. Особой разговорчивостью Роланд не отличался, но Хинде путем разных манипуляций нашел к нему ключ через его детство и ряд сформировавших его предательств. Родители-алкоголики. Одна приемная семья за другой. Разрыв отношений и незащищенность. Ранние преступления и увлечение наркотиками. Обычная грязь, применимая к девяносто процентам тех, с кем он теперь в высшей степени недобровольно жил вместе. Однако разница между Роландом и остальными заключалась в том, что Роланд был умным. Невероятно. Быстро заподозрив это, Хинде с помощью одной из библиотечных книг проверил его
IQ. По шкале Стэндфорд-Бине у Роланда получилось 172. Выше, чем 176 имела 0,0001 процента населения. Хинде перепроверил по тесту Векслера и получил примерно тот же результат. Роланд Юханссон оказался уникальным, и для Эдварда он стал посланным Богом даром. Забытый умнейший парень, закаленный, как сталь, тяжелой жизнью и предательствами. Человек, которого никогда не принимали за того, кем он на самом деле являлся. Пока он не встретил Эдварда. Ментальное стимулирование с успехом заменило химическое, и его подготовили к тому, чтобы он в будущем сумел справиться со своей ролью. После освобождения Роланд держался тихо. Никаких преступлений, никаких наркотиков. Он ждал сигнала. Терапия Эдварда оказалась более эффективной, чем двадцать лет неуклюжих попыток общества. Он дал Роланду идентичность, веру в себя. Это превзошло все книги в мире, в скольких бы томах они ни выходили. Эдвард радовался наличию такой преданной силы на воле, но ему не хватало Роланда здесь. Отчасти потому, что дружба стала для него важной, а отчасти, поскольку без Роланда его властная позиция в «Лёвхаге» ослабла. Вместо него Эдварду
пришлось в этих целях опираться на троекратного убийцу Игоря. Игорь был, по меньшей мере, столь же эффективен чисто физически, но, к сожалению, страдал биполярным расстройством психики, поэтому на него было трудно полностью полагаться.
        Эдвард увидел, как внизу в библиотеку вошел охранник-сменщик, чуть позже сегодня, но в пределах допустимой погрешности. Он остановился перекинуться несколькими словами со своими двумя коллегами. Все трое над чем-то посмеялись, и, похлопав вновь прибывшего по плечу, двое других отправились обедать. В дверях они встретили одетого в синюю форму уборщика, который вместе со своей тележкой направлялся в библиотеку. Они кивнули ему. Он кивнул в ответ. Это был Ральф. Как раз вовремя. Как всегда. Эдвард видел, как Ральф остановился и обменялся несколькими словами с охранником, как раз усевшимся за стойкой информации. Затем Хинде проскользнул к лифту у короткой стены. Хинде держался позади стеллажей, чтобы выглядело так, будто он ищет какую-то книгу, но охранник внизу никогда не обращал на него внимания. После четырнадцати лет без малейшего инцидента они перестали волноваться. Избаловались.
        - Я начну с антресоли, - услышал он слова Ральфа.
        - Начинай, где хочешь, - равнодушно ответил охранник.
        Хинде услышал, как Ральф быстро подкатил тележку к лифту и нажал кнопку вызова. Двери лифта сразу открылись, и Ральф втолкнул туда тележку.
        До того как у охранника появится компания и один из них поднимется наверх, у них будет приблизительно девять минут. Таким образом они встречались крайне редко. В исключительных случаях, если им обязательно требовалось что-нибудь обсудить. Когда не хватало Интернета. На этой мере безопасности настоял Эдвард. Было чрезвычайно важно, чтобы их встречи не стали слишком регулярными. Не проходили по схеме, на которую могли бы обратить внимание охранники и что-либо заподозрить. Однако сейчас увидеться было необходимо. Ральф через fygorh.se прислал тревожное сообщение. Кто-то вышел на их след. Убит мужчина. Мужчина, которого Хинде знал, во всяком случае, если обнаруженные Ральфом водительские права соответствуют действительности.
        Тролле Херманссон.
        Один из полицейских в душной комнате для допросов. В то время комиссар. Самый агрессивный из тех троих, с которыми он чаще всего встречался в период интенсивных допросов.
        Больше не полицейский.
        Так что же он делал перед домом Анны Эрикссон?
        Вероятно, это как-то связано с Себастианом. В те разы в комнате бывали Себастиан, Тролле и этот Торкель Хёглунд. Иногда они чередовались. Но кто-нибудь из троих присутствовал всегда. Теперь один из них мертв. Тот, что больше не является полицейским. Это должно быть как-то связано с Себастианом Бергманом. Только он мог подключить бывшего союзника. Вероятно, пошел собственным путем. Если бы Госкомиссия знала о существовании Ральфа, они бы послали национальные силы быстрого реагирования. Не старого бывшего полицейского, причем в одиночку.
        Эдвард встал возле ближайшего к лифту стеллажа. Ральф вытащил тележку и поставил ее в дверях лифта, чтобы не дать им закрыться. Затем он взял одну из щеток и подошел к стеллажу, по другую сторону которого находился Эдвард. Ральф несколько раз быстро провел щеткой. Говорил он шепотом, но все равно слышалось, как он взволнован.
        - Я положил тело в багажник, как ты написал.
        - Хорошо.
        - Машина стоит в промышленном районе Ульвсунда, на Брюггеривэген. Но я не понимаю, как он меня нашел?
        Эдвард переместил две книги, чтобы иметь возможность наблюдать за своим учеником. Смотрел он на него спокойно.
        - Наверное, ты допустил небрежность. Сам угодил под слежку.
        Ральф пристыженно кивнул. Опустил глаза.
        - Анна Эрикссон? Что произошло с ней? - продолжил Хинде.
        - Она исчезла.
        Эдвард покачал головой.
        - Она ведь была следующей?
        - Да.
        - А что я тебе всегда говорил? Планирование. Терпение. Решительность. Все остальное ведет к небрежности и поражению. Теперь мы на пути к проигрышу, понимаешь?
        Ральф не осмеливался на него взглянуть. Так ему было стыдно. Сила, которую он ощущал, прикасаясь к газетным вырезкам, покинула его. Он едва мог говорить. Начинал становиться прежним Ральфом, едва решавшимся посмотреть кому-либо в глаза.
        - Но почему там не было полиции? - все-таки попытался он. - Я не понимаю. Почему только старик?
        - Потому что полиция не знает.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Кто-то, возможно, догадался, что ты собрался нанести удар. Именно там. Но не полиция.
        - Кто же?
        - А ты как думаешь?
        - Себастиан Бергман?
        Эдвард кивнул.
        - Наверняка он. Но по какой-то причине он не захотел сообщать коллегам, что следующей жертвой может стать Анна Эрикссон. Почему?
        - Не знаю.
        - Я тоже. Пока. Нам нужно найти эту причину.
        - Я не понимаю…
        Ральф отважился поднять взгляд на Мастера и увидел в его глазах презрение.
        - Конечно, не понимаешь. Но подумай. Ты говорил, что он следил за ней. Причем долго.
        - За кем? - растерянно спросил Ральф.
        - За Ваньей Литнер. Дочерью Анны Эрикссон.
        Эдвард замолчал. Ральф по-прежнему ничего не понимает. Естественно. Идиот. Но Эдвард понимал все больше. Разгадка заключается в Ванье. В блондинке, чью грудь ему хотелось потрогать. Ее приходу в «Лёвхагу» на днях он особого значения не придал. Но затем узнал, что Себастиан следил за ней. Долгое время. Почему? Почему он до подключения к расследованию неделями, месяцами следил за одним из полицейских Госкомиссии? Непонятно, но это было что-то существенное. Такой поступок что-нибудь да означает. Ощущение, что это важно, укрепилось, когда Эдвард припомнил события в комнате для свиданий. Себастиан чувствовал себя вынужденным защищать ее. На Себастиана Бергмана это не похоже. Обычно он сводит свои отношения к другим людям к минимуму. Люди его просто-напросто не волнуют. Но за Ванью он беспокоился. Эдварду очень хотелось узнать, что кроется за неожиданной вспышкой Себастиана. А теперь, учитывая случившееся, он, пожалуй, нашел некую щелочку. Надо начинать копать и исследовать ее. Добраться так глубоко, как только можно.
        Ральф молча, нервно озирался.
        - Ничего страшного, времени много. - Эдвард успокаивающе улыбнулся ему. - Я хочу, чтобы ты поехал домой и проверил всю семью. Когда Анна Эрикссон забеременела? Когда родилась Ванья? И когда в жизнь Анны вошел Вальдемар? Я хочу знать все. Ее друзей. Где она училась. Все.
        Ральф кивнул. Он ничего толком не понимал. В основном радовался тому, что взгляд Эдварда больше не излучает откровенное презрение.
        - Ладно.
        - Сегодня. Сейчас. Скажи, что плохо себя чувствуешь, и езжай домой.
        Ральф с готовностью кивнул, он так боялся, что неудача станет его концом. Что начатое им исчезнет. Лопнет. Это было бы самым ужасным. Поскольку он уже вошел во вкус. Настоящей жизни.
        - А ты тогда дашь мне следующую? - внезапно вырвалось у него.
        Неожиданный вопрос рассердил Эдварда. Неужели он уже утратил контроль над стоящим перед ним ничтожеством? Он дал этому жалкому отшельнику все. Создал его. А теперь тот пытается заниматься меновой торговлей. Он ему покажет. Но не сразу, сейчас он ему нужен. Пока он не узнает. Не будет уверен. Поэтому он удовлетворенно улыбнулся.
        - Ты так важен для меня, Ральф. Я нуждаюсь в тебе. Ты можешь получить другую, если хочешь. Только сперва разберись с этим.
        Ральф незамедлительно успокоился. Вероятно, понял в глубине души, что зашел слишком далеко. Захотел слишком многого.
        - Извини. Я просто хотел…
        - Я знаю, чего ты хочешь. Ты рвешься в бой. Но помни: терпение.
        Эдвард увидел, как Ральф послушно кивнул.
        - Я жду твоего отчета, - закончил он, развернулся и пошел обратно к столу и Летиции Бонапарт с сыном.
        Ральф закатил тележку в лифт и поехал вниз.
        Второй охранник вошел менее минуты спустя.
        Идеальный тайминг.

* * *

        Йеннифер Хольмгрен зевнула.
        Не от усталости или недостатка кислорода. Ей жутко наскучило стоять на газоне, спускавшемся к озеру Лейондальсшён. Перед ней находился не только начальник наряда полиции, быстро вводивший их в курс дела, но и желтый двухэтажный дом с огромной верандой, выходящей на озеро. Рядом с ней стояло много полицейских, большинство, как и она, из Сигтуны[48 - Сигтуна - небольшой городок в пригороде Стокгольма.]. Подавив зевок, Йеннифер мысленно повторила то, что ей требовалось запомнить.
        Лукас Рюд.
        Шесть лет.
        Отсутствует несколько часов. Три, как надеялась мама Рюд. Дольше, по мнению отца. В любом случае утром, часа три назад, когда родители проснулись, Лукаса не оказалось ни в постели, ни где-либо в доме. Спать они легли около половины первого, и, по правде говоря, малыш мог отсутствовать всю ночь. Никто не знал. Когда они проснулись, двери были закрыты. Закрыты, но не заперты.
        Йеннифер чувствовала, как начала потеть в полицейской форме. Солнце неумолимо пекло ей в спину. Она впервые столкнулась с исчезновением или пропажей человека без вести, как она мысленно это называла. После четырех семестров в полицейской школе она уже второй месяц являлась полицейским-стажером в Сигтуне. Город едва ли мог считаться центром криминального мира. Тут имелось чем заняться, дело было не в этом. Йеннифер проверила статистику. В 2009 году уровень преступности в Сигтуне был выше, чем в среднем в муниципальных образованиях по стране. 19 579 зарегистрированных преступлений на 100 000 жителей. Средняя цифра держалась на уровне 10 436. Тем не менее это место было не самым увлекательным для полицейской работы. А Йеннифер хотелось увлекательности при всем уважении к тому, чтобы приносить пользу и помогать. Это, конечно, хорошо и важно, но полицейским она стала главным образом не поэтому. При поступлении в полицейскую школу она, отодвинув на задний план мечты и надежды на экшен и увлекательность, продемонстрировала более зрелый и реалистический взгляд на профессию, но на протяжении всего обучения
ей лучше всего удавались моменты, связанные с физическим напряжением и (или) включавшие какую-либо форму ближнего боя или обращения с оружием. После прибытия в Сигтуну ничего подобного на ее долю почти не выпадало. Она останавливала водителей, нарушавших ограничение скорости на отрезке перед школой. Принимала заявления о кражах со взломом, причинении ущерба, ограблениях и незначительных побоях. Тестировала на вождение в нетрезвом виде на шоссе 263, сидела в канцелярии и изготовила больше паспортов, чем ей представлялось возможным.
        Полицейская работа - да.
        Увлекательности и экшена - не слишком много.
        Два месяца показались ей двумя годами. Поэтому она поначалу слегка воодушевилась, услышав о Лукасе Рюде. Маленький ребенок. Исчез. Может, его увезли. Похитили. Она втихаря питала такую надежду до тех пор, пока они не прибыли на место и не познакомились с фактами.
        Исчез маленький рюкзачок с медвежонком, принадлежавший Лукасу. Не хватало также двух банок кока-колы, купленных семьей к выходным, и пакета с печеньем в форме букв.
        Малыш сбежал из дома.
        Или, возможно, даже не сбежал.
        Он проснулся, размечтался о пикнике и не захотел будить родителей.
        Обыденно. Банально. Скучно.
        Йеннифер Хольмгрен сознавала, что для действительно хорошего полицейского у нее, вероятно, неправильный подход, но хватит! Сбежал из дома. Это, наверное, означает, что парнишка уселся за каким-нибудь вывороченным с корнем деревом, чтобы грызть свои припасы, пока не станет слишком холодно и скучно или слишком темно, а тогда он выползет обратно и вернется домой.
        Конечно, если не заблудится. Леса вокруг хватает. Но в такое время года это адреналина тоже не повышает. В силу температуры спешки с поисками нет. Тогда остаются каменоломни и озера. Об этом Йеннифер подумала, как только увидела их участок. Парнишка мог добрести до озера и свалиться туда, но мостков у семьи нет, да и течение не сильное, значит, если малыш утонул, он должен был остаться лежать на мелком месте.
        Йеннифер выделили участок для поисков. Чуть более километра в сторону. Маленькая лесная дорога. По другую сторону шоссе. У нее опять мелькнула надежда. Мысль о спланированном похищении она отбросила. Несмотря на относительно большой дом с видом на озеро, родители, похоже, в деньгах не купаются, но малыша могли спонтанно подхватить на шоссе. Маленький мальчик на обочине. Гадкий дяденька. Педофил.
        Йеннифер вовсе не желала малышу зла или смерти. Отнюдь. Она искренне надеялась, что с ним ничего серьезного не случилось, лишь бы немного экшена, немного увлекательного. Получить наводку на подозреваемую машину, искать, вычислить, найти, броситься, схватить.
        Вот поэтому она стала полицейским. Не для того, чтобы совершать в летнюю жару укрепляющие лесные прогулки в поисках мальчика - любителя пикников. Тогда можно было с таким же успехом работать воспитательницей в детском саду. Ладно, она несправедлива, они детей не теряют. По крайней мере, часто, хотя в принципе…
        Йеннифер пошла по маленькой лесной дороге. Судя по карте, дорога завершалась гравийным карьером или чем-то подобным. Может, Лукас застрял в гравии. Забрался на какую-нибудь кучу, а мелкие камушки начали под ним перемещаться. Ускользать. Чем больше он двигался, тем глубже проваливался. Может ли такое случиться в гравиевом карьере? Она не знала, одна мысль героически схватить маленькую ручку мальчика - единственное, что торчало из огромной ямы гравия, когда она примчалась, и вытащить его, очистить ему рот от гравия и вдохнуть в него жизнь на глазах у подбегающих коллег. Одна эта мысль заставила ее немного ускорить шаг. Она рассеянно посматривала между деревьями. По представлениям родителей, на нем были синие хлопчатые брючки, желтая футболка и поверх нее клетчатая синяя рубашечка с короткими рукавами. Во всяком случае, накануне он ходил именно так, а утром одежда отсутствовала. Прямо бегающий по лесу маленький шведский флаг. Йеннифер поймала себя на том, что ей интересно, почему мальчик убежал из дома. Если это не просто возникшая у малыша жажда приключений, а побег. По какой-то причине. Йеннифер
сама неоднократно злилась в детстве на родителей - а кто не злится? - но из дома она никогда не убегала. И не знала никого, кто убегал бы. Может, тут есть что-нибудь увлекательное? Если ей удастся отыскать малыша, она выдавит из него немного сведений. Ему ведь только шесть. В этом возрасте они, наверное, еще боятся полицейских?
        Йеннифер подошла к гравийному карьеру. Ей хотелось пить. Она вся взмокла. Вокруг нее кружили мухи. По рации регулярно отчитывались остальные. Она толком не понимала смысла того, чтобы каждые пять минут сообщать, что ты никого не нашел. Наверное, лучше было бы договориться, что тот, кто найдет мальчика, сразу закричит.
        Она его, во всяком случае, не нашла. И уже собиралась уходить, когда увидела, как за кучей гравия, возле самого леса, что-то блеснуло. Йеннифер приставила руку ко лбу, защищая глаза от солнца, и слегка прищурилась. Часть переднего крыла и разбитая фара машины. Там стоит машина. Странное место для парковки. Очень странное. Подозрительное.
        Какая-то проститутка привезла сюда клиента?
        Происходит сделка торговцев наркотиками?
        Брошенный труп?
        Расстегнув кобуру, Йеннифер медленно двинулась к машине.

* * *

        Билли принял душ и принес себе кофе. Вернувшись в офис, он бросил взгляд в сторону Ваньи, но та даже не подняла головы, когда он вошел, поэтому Билли решил ее больше не отвлекать. Он надеялся, что она не злопамятна, правда, уверен не был. Насколько ему помнилось, они еще никогда не ссорились. Не сходились во мнениях, спорили - да, но ни разу не ссорились. Он решил немного выждать, в крайнем случае, придется потом попросить у нее прощения. Ничего страшного.
        Билли уселся за компьютер, авторизовался, надел наушники и запустил на мобильном телефоне «Спотифай»[49 - «Спотифай» (Spotify) - шведская служба потокового воспроизведения музыки.], одновременно открыв текстовый документ. Его он написал ночью, когда не мог заснуть. Там содержались одни колонки. Способ структурировать мысли. По поводу их дела. От начала и до настоящего момента. Мысли и теории. Он так еще никогда не работал. Хотел посмотреть, может ли это что-нибудь дать. Он откинулся на спинку кресла и стал просматривать написанное.
        Существовала возможность, что кто-то убивает любовниц Себастиана, копируя действия Хинде при полном отсутствии связи между убийцей и Хинде. Просто идея, пришедшая в голову какому-то психу. Чтобы отомстить Себастиану.
        В высшей степени неправдоподобно.
        Поскольку Хинде каким-то образом замешан в этих убийствах. Себастиан, похоже, в этом уверен, и у Ваньи после встречи с Хинде тоже возникло твердое ощущение, что так и есть. Значит, они, вероятно, могут из этого исходить.
        Хинде причастен.
        Однако убивать он не мог. Это исключено. Тогда, на взгляд Билли, имелось две альтернативы.
        Первая - Хинде попросил кого-то совершить это. В какой-то момент. При однократной встрече. Сказал, что хочет, чтобы все жертвы объединяло одно, объяснив, что именно, и после встречи этот некто действовал самостоятельно. Следил за Себастианом и таким образом вышел на Аннетт.
        Возможно, но маловероятно.
        Против говорило то, что убийством Аннетт преступник отошел от своего modus operandi. Женщины из прошлого Себастиана внезапно заменились на его последнее завоевание. Чего ради? Представим себе, что у Хинде имеется список актуальных женщин. Неужели имитатор действительно отошел от него? Начал импровизировать?
        Возможно, как уже сказано, но маловероятно.
        Тогда остается другая альтернатива - у Хинде есть постоянный контакт с убийцей. Они каким-то образом обмениваются информацией. То, что одной из жертв стала Аннетт Виллэн, убеждало Билли в том, что так и есть. Преследуя Себастиана, убийца увидел Аннетт, сообщил об этом Хинде, который в ответ распорядился ее убить. Или наоборот, Хинде поручил убийце найти женщину из недавнего, так сказать, времени. Чтобы привязка к Себастиану стала явной.
        Вполне вероятно, но, к сожалению, невозможно.
        Поскольку у Хинде нет никаких контактов с внешним миром. Или? Билли позвонил в «Лёвхагу», Виктору Бекману, и получил сведения о веб-трафике Хинде за последние дни. Решил начать оттуда. Существовала возможность, что на тех страницах, куда заходил Хинде, кто-нибудь вписал закодированную информацию, истолковать которую мог только Хинде. Как в старом шпионском романе.
        Но как он в таком случае отвечал? Он не может общаться, комментировать или вообще что-либо выкладывать с библиотечного компьютера. Тогда остается только один вариант…
        В комнату просунулась голова Торкеля.
        - Давайте приступим, - сказал он, слегка похлопав Билли по плечу.
        Билли снял наушники, собрал с письменного стола кипу бумаг, встал и вышел из Комнаты. Ванья еще несколько секунд посидела, крепко зажмурившись. Помассировала лоб указательным и большим пальцами. Таблетка от головной боли не помогла. Ванья снова достала из верхнего ящика стола упаковку таблеток и выдавила еще одну. Запила ее уже остывшим кофе и вышла в коридор, где почти столкнулась с Урсулой. На несколько шагов позади нее брел Себастиан. Его Ванья проигнорировала.
        - Доброе утро, - сказала она, демонстративно обращаясь к Урсуле.
        - Привет. У тебя усталый вид.
        Ванья лишь кивнула, обдумывая подходящий ответ. Ссылаться на все отрицательные эмоции прошлого вечера и основательное похмелье посреди недели ей не хотелось. Она избрала приемлемую причину для черноватых мешков под глазами. Беспокойство.
        - У меня заболела бабушка.
        - Как жаль, - посочувствовала Урсула. - Надеюсь, ничего серьезного?
        - Нет. Туда поехала Анна. Она, наверное, позвонит…
        Себастиан с облегчением усмехнулся про себя. Анна уехала. Покинула город. Одной причиной для беспокойства меньше. Он долго размышлял над всем этим. Как он поступил. Как ему следовало бы поступить. Что ему делать. Раз он напортачил и, возможно, привел к квартире Анны убийцу, то лучше всего было бы посадить туда двоих полицейских. Которые бы ждали преступника. Потихоньку провести их внутрь. Дать Вальдемару уйти, создать видимость того, что Анна дома одна и ждать появления имитатора. Это было бы лучшим, правильным, но невозможным для него. Как он смог бы объяснить, что опасается, как бы Анна не стала следующей жертвой, если всех жертв объединяет только одно? Это исключено. Приходилось полагаться на Тролле. А тот не отвечает по телефону. Все утро. Себастиана это беспокоило. Следуя за остальными в Комнату и усаживаясь, он достал телефон и снова набрал номер Тролле. Послышались гудки. Никто не отвечает.
        - Себастиан… - Торкель многозначительно кивнул ему. - Мы начинаем.
        Себастиан со вздохом нажал на кнопку «прервать разговор» и сунул телефон в карман. Ванья потянулась за одной из стоящих посреди стола бутылок воды. Открыла ее и принялась пить большими глотками.
        - Ладно, - начал Торкель. - Давайте быстренько обсудим новости. Ванья, начни, пожалуйста.
        Ванья поспешно проглотила последний глоток и немного покашляла.
        - Мне удалось снять с Родригеса подозрение в краже машины. Синий «Фокус» угнали через два дня после того, как Родригес немного небрежно пересекал шоссе Е4. Явно здорово поддатым.
        - Что-нибудь еще?
        - По поводу Родригеса больше ничего. Нет никаких доказательств того, что он вообще причастен.
        Торкель кивнул. Возможная идея, оказавшаяся тупиковой. В этом расследовании таких было уже много. Слишком много. Он обратился к Билли.
        - Билли…
        Билли выпрямился и в принципе продолжил вслух свои размышления с того места, где его прервали.
        - Я думаю, что ему кто-то помогает.
        - Поздравляю, Энштейн. - Себастиан слегка поаплодировал. - Черт возьми, это же ясно, что кто-то ему помогает.
        - Я имею в виду не с убийствами, а с информацией. С контактами. Думаю, ему помогают в «Лёвхаге».
        Себастиан умолк. Все слегка подались вперед. С интересом. Со вниманием. Ничего революционного в этой идее не было, они ее уже прощупывали, но у Билли, похоже, появился новый подход, который может к чему-нибудь привести.
        - Я проверил у Виктора Бекмана, который отвечает там за безопасность, - продолжил Билли. - Никто из заключенных спецкорпуса не может общаться через компьютеры. Однако у двоих есть право пользования телефоном. Их разговоры записываются. Вот распечатки.
        Он взял пачку из пяти подшивок, страниц по пятнадцать каждая, и послал их вокруг стола. Все сразу начали их перелистывать.
        - Насколько я вижу, здесь ничего нет, - сказал Билли, - но они, конечно, могут использовать какой-нибудь код.
        - С кем они разговаривают? - спросил Торкель, не скрывая некоторого восхищения.
        - У меня есть список. - Билли взял еще пять листов и послал по кругу. - Имена, адреса и номера телефонов. Их не очень много. Один чаще всего звонит своей девушке. Второй в основном матери. Несколько исключений, но ничего регулярного. Впрочем, думаю, нам стоит поговорить с ними. С теми, кому они звонят.
        - Безусловно. - Торкель оторвался от полученного списка. - Ванья, займешься этим?
        Ванье пришлось напрягаться, чтобы отчетливо не показать, насколько она удивлена. Мир перевернулся. Билли излагает длинный план следственных действий, конечно, их более техническую часть, но тем не менее. Набирает обороты. А она должна посадить полицейских разыскивать и опрашивать людей из полученного от него списка. Головная боль усилилась.
        - Конечно, - тихо произнесла она, не отрывая глаз от стола.
        - Что-нибудь еще? - Торкель по-прежнему обращался к Билли.
        - Если это не кто-нибудь из заключенных, то, возможно, кто-то из тех, кто там работает. Я запросил списки персонала и собираюсь сопоставить их с тем, что у нас есть.
        - Я исхожу из того, что ни за кем из охранников «Лёвхаги» уголовное прошлое не значится.
        Билли пожал плечами.
        - Вы говорили, что Хинде умеет манипулировать. Он с кем-то общается. Я это знаю…
        - Откуда ты можешь это знать?
        Опять Себастиан. На этот раз с откровенным любопытством.
        Билли принялся излагать свою теорию. Четвертое убийство отличается от остальных. Себастиан кивнул. Чтобы серийный убийца стал по ходу менять свой modus operandi, это необычно. Для имитатора - почти немыслимо. Если только Хинде не нашел какого-нибудь слабовольного человека, которым он может управлять. Кого-то, для кого убийство является предпосылкой расположения к нему Хинде. Вполне возможно. Надо только его найти. Торкель явно пришел к такому же выводу.
        - Проверь персонал. Если понадобится помощь, привлекай. Хорошая работа, Билли. - Он повернулся к Урсуле, которая говорящим жестом развела руками.
        - С технической стороны мы сегодня имеем столь же много, как вчера. Или столь же мало, в зависимости от того, как посмотреть.
        Торкель кивнул, собрал принесенный с собой и только что полученный материал и приготовился закончить совещание.
        - А Себастиан? Разве мы не послушаем, что может сообщить он? - Ванья чувствовала, что ей надо выплеснуть на кого-то свое плохое настроение и головную боль. А кто для этого подходит лучше, чем Себастиан Бергман? Она наклонилась вперед, уставившись на него с вызовом. - Чем поспособствовал ты? Кроме того, что не спускал штанов, как я надеюсь.
        Прежде чем Торкель успел прокомментировать выпад Ваньи, у него зазвонил телефон. Он предпочел ответить на звонок, сознавая, что Себастиан в силах постоять за себя, когда его атакуют.
        Себастиан спокойно смотрел Ванье в глаза. Стоит ли рассказывать, что он вообще-то постарался предупредить нескольких человек? Сделал все, что мог, чтобы это не повторилось. А сегодня собирается сесть с телефоном и попробовать отыскать еще нескольких. Нет, не стоит. Потому что, с одной стороны, им захочется узнать, кого он предупредил, а с другой - они сочтут, что он совершил невероятную глупость, посещая женщин, когда за ним, возможно, по-прежнему следят. Но позволять обливать себя еще лишним дерьмом он тоже не намеревался. Он пострадал, и Ванья этим воспользовалась. Никакого сочувствия, одно презрение. Наплевать на то, кто она. Себастиану Бергману пришло время снова подняться.
        - Штанов я не спускал. Только немного подрочил через ширинку, но против этого ты, наверное, ничего не имеешь?
        Бросив на него мрачный взгляд, Ванья почти отчаянно замотала головой.
        - Я тебя ненавижу.
        - Я знаю.
        Торкель закончил разговор и обратился к группе, никак не показав, что слышал последний обмен репликами.
        - Нашли машину. Выгоревшую. Теперь уже бывший синий «Форд Фокус».
        - Где?
        Ванья, Билли и Урсула незамедлительно вскочили.
        - В гравиевом карьере, в районе Бру[50 - Бру - местечко в Стокгольмском лене.]. У меня есть описание дороги.
        - Тогда поехали.

* * *

        Билли свернул к гравиевому карьеру вслед за джипом Урсулы. Он выключил мотор и еще немного посидел. Видел, как Урсула вышла, открыла багажник и достала две большие сумки с оборудованием. Ванья сидела на пассажирском месте в солнцезащитных очках. Тяжело привалившись головой к подголовнику, она спокойно и размеренно дышала.
        Когда они спустились в гараж, она бросила ему ключи от машины.
        - Поведешь ты, - заявила она.
        После этого они вообще не разговаривали. Не обменялись ни словом. В полной тишине они выехали из города в северном направлении. Проехав немного по шоссе Е18, Билли спросил, не возражает ли она, если он включит радио. Ответа не последовало. Он выбрал песни участников шоу «Голос». Потом Снупа Дога[51 - Снуп Дог (Snoop Dogg) (род. в 1971 г.) - американский рэпер, продюсер и актер.]. Она не протестовала, поэтому он предположил, что она уснула. После Бру он свернул направо, на шоссе 269 и добрался с помощью GPS до небольшой дороги, ведущей к гравиевому карьеру. Приехали. Он легонько потряс ее за плечо.
        - Просыпайся, приехали.
        - Я не сплю.
        - О’кей. Но мы на месте.
        Ванья выпрямилась на сиденье, потянулась и немного растерянно посмотрела в окно так, как смотрит только что проснувшийся человек, но Билли оставил это без комментариев. Они вышли из машины и двинулись к сгоревшему «Форду». Между горами гравия воздух был совершенно неподвижным. Повсюду жужжали насекомые. Ванья предположила, что температура воздуха где-то около сорока пяти градусов. Возле самого ограждения, которое как раз начинали устанавливать, стояла девушка лет двадцати пяти в полицейской форме. Ванья направилась к ней, а Билли пошел к машине.
        - Йеннифер Хольмгрен, - представилась девушка в форме, протягивая руку в знак приветствия.
        - Ванья Литнер, из Госкомиссии. Это ты ее обнаружила?
        - Да.
        Ванья посмотрела в сторону машины. Или того, что от нее осталось. Кое-где, куда почему-то не добрался огонь, угадывалось, что машина когда-то имела синий цвет. В целом же она была пепельно-серой. Шины и бамперы расплавились, как и все внутри. Дверцы и крыша выгнулись от жара. Все стекла полопались. Багажник был открыт. Капот отсутствовал. Возможно, в моторе что-то взорвалось. В таком случае об этом им сообщит Урсула. Она ходила вокруг остатков машины и фотографировала под всеми мыслимыми углами. Ванья снова обратилась к Йеннифер.
        - Ты что-нибудь трогала?
        - Да, я открыла багажник.
        - Зачем?
        С тех самых пор, как Йеннифер доложила о своей находке и узнала, что должна ждать Госкомиссию на месте, она раздумывала над тем, что истинная причина того, почему она открыла багажник, - надеялась найти труп после разборки криминальных группировок - не выдерживает критики. Она поняла, что Госкомиссия, вероятно, в лучшем случае сочтет поиски убитых в летних гравиевых карьерах под Сигтуной глупостью, а в худшем - должностным преступлением. Впрочем, несколько лет назад в багажнике горящей машины на шоссе Е6 в Халланде[52 - Халланд - юго-западная провинция Швеции.] два трупа обнаружили. Йеннифер отдала бы что угодно за то, чтобы оказаться в патрульной машине, прибывшей туда первой… Здесь же багажник оказался пустым, но пока она ждала, ей пришла в голову лучшая причина того, почему она вообще его открыла.
        - Мы ищем пропавшего шестилетнего мальчика. Я просто хотела убедиться в том, что он где-нибудь там не спрятался. Так жарко, - добавила она.
        Она увидела, как Ванья из Госкомиссии кивнула. Этот кивок показал Йеннифер, что причина, по которой она открыла багажник, не только одобрена, но и произвела приятное впечатление.
        - Больше ничего? - поинтересовалась Ванья.
        - Нет. Почему эта машина вас интересует? Она была в чем-то замешана?
        Ванья посмотрела на коллегу. Ошибиться по тону ее голоса было невозможно. Ожидание, граничащее с возбуждением.
        - Малыша нашли? - спросила Ванья, уклоняясь от ответа.
        - Какого малыша?
        - Того, которого искали.
        - Нет. Пока не нашли.
        Ванья пошла за заграждение к машине, Урсуле и Билли.
        Йеннифер смотрела ей вслед. Госкомиссия. Вот куда надо стремиться. Как только она закончит стажировку в Сигтуне, она подаст заявление туда. Сколько этой Ванье может быть лет? Пожалуй, тридцать. Разница в пять лет. И она, похоже, не первый день на этой работе. Если она может, то может и Йеннифер. И Йеннифер там будет. Но сперва надо найти Лукаса Рюда. Тут неподалеку есть какое-то болото под названием Даммчеррет. Звучит многообещающе.

        Ванья подошла к полностью выгоревшей машине и заглянула внутрь. Единое месиво из расплавившегося пластика, сгоревших проводов и перекошенных металлических фрагментов. Урсула все еще продолжала фотографировать, но обычно она могла быстро составить себе представление о том, что является на месте преступления самым важным. Ванья выпрямилась.
        - Что-нибудь есть?
        - Солидный акселератор. Никаких следов того, что кто-нибудь в ней сидел. - Урсула опустила камеру и встретилась с Ваньей взглядом через крышу машины. - Не хочу опережать события, но слишком больших надежд не питай.
        Ванья вздохнула. Номерные знаки сгорели, и что-либо прочесть на них невооруженным глазом было невозможно. Они даже не знают, тот ли это «Форд». В худшем случае они попусту тратят драгоценное время из-за того, что у кого-то не хватило сил отвезти свою поганую машину на утилизацию.
        - Пойду пройдусь по этой лесной дороге и посмотрю, не найду ли чего-нибудь. - Билли явно думал то же самое. Им тут особенно нечего делать. По крайней мере, сейчас это выглядело именно так.
        - Найдешь что?
        - Не знаю. Что-нибудь. Что угодно. Нам незачем стоять тут всем вместе и смотреть.
        Отойдя от останков машины, он пролез под ограждением и скрылся. Ванья осталась. Задним числом стало ясно, что они слишком поторопились поехать сюда втроем, но все мечтали о прорыве. Нуждались в нем. Они понадеялись, что это станет прорывом. Но от этого мало толку. Очень мало. О следах ног и думать нечего. Никаких свидетелей. Никаких камер наружного наблюдения. С машиной Урсула справится одна. Что же тогда делать? Незачем стоять всем вместе и смотреть, как сказал Билли. Но кто-то должен. Очевидно, это ее работа. Дьявол, как жарко!

        Билли шел по маленькой гравиевой дороге, попутно осматривая ближайшие окрестности. Он толком не знал, что ищет или что надеется найти. В лучшем случае их преступник совершил здесь какую-нибудь ошибку, не рассчитывая на то, что они тут появятся. Скажем, выбросил пустую канистру от бензина, которая сможет привести их к бензоколонке, где есть камеры наружного наблюдения… Скорее всего пустые мечты, но все равно больше смысла искать вдоль лесной дороги, чем стоять, глядя на выгоревшую машину вместе с чертовски злой Ваньей.
        Он прошел около восьмисот метров, ничего не найдя, и уже почти добрался до более солидной дороги. Метрах в ста впереди, по левую сторону от перекрестка, стоял одинокий дом. Деревянный, красный с белыми углами и оконными рамами. На солидном каменном фундаменте. Остроконечная двускатная черепичная крыша. Возле гаража две машины. На участке трехколесный велосипед и игрушки. Дом жилой. Стоит посетить. Билли направился к дому, но едва успел пройти несколько шагов, как прямо за ним, с левой стороны, в лесу что-то зашуршало. Билли резко развернулся и автоматически поднес руку к оружию, но расслабился, увидев идущую ему навстречу женщину лет сорока с собакой на поводке. Какая-то разновидность сеттера. Коричневая. Длинношерстная. Ей жарко. Язык висит как галстук.
        - Вы полицейский? - спросила женщина, выходя на дорогу в нескольких метрах от Билли. Собака, задыхаясь, рвалась поздороваться.
        - Да.
        - Что вы тут делаете? Я целый день вижу полицейских.
        Женщина с собакой подошли к Билли. Он наклонился и потрепал нетерпеливую собаку по голове.
        - Некоторые ищут пропавшего ребенка.
        - Кто пропал?
        - Я не знаю. Какой-то паренек из окрестностей. Я здесь потому, что в карьере обнаружили выгоревшую машину.
        - Вот оно что.
        - Вы живете где-то поблизости? - поинтересовался Билли, выпрямляясь.
        Собака начала проявлять слишком большой интерес к его рукам. Яростно их лизала. Вероятно, нехватка соли.
        - Я живу здесь.
        Она показала на красный дом у перекрестка, куда Билли как раз направлялся.
        - Как вас зовут?
        - Карина Торстенссон.
        - Меня зовут Билли. Вам о ней что-нибудь известно?
        - О машине?
        - Да.
        - Нет.
        - Она оказалась там где-то между десятью утра вчерашнего дня и… - Билли запнулся. Вообще-то они не знали, когда машина попала в карьер. Она уже остыла, что исключало последние десять часов, но дальше она могла там оказаться когда угодно. Он пожал плечами.
        - … каким-то временем этой ночью. Вы за этот период не видели ничего необычного?
        Карина, казалось, задумалась, качая головой. Билли предпринял последнюю попытку.
        - Когда гуляли с собакой или… Другую машину? Кого-нибудь, показавшегося вам посторонним…
        - Я встретила какого-то мужчину, когда собирала грибы. - Покачивание головой перешло в задумчивое кивание. - Это было вчера.
        Билли затаил дыхание. Наконец! Кто-то его действительно видел. До сих пор он оставался неким проклятым призраком, а Карина Торстенссон кого-то видела.
        Когда ходила за грибами.
        В самую жару.
        В июле…
        Карина заметила в его взгляде сомнение.
        - Лисички уже стали появляться. Сейчас чуть слишком сухо, но начало лета было дождливым. Поэтому кое-что есть… - Она посмотрела на ярко-голубое небо. - Но, конечно, немного дождя не помешало бы.
        - Мужчина, которого вы встретили… - Билли решил пока не сбрасывать ее со счетов и снова вернулся к нужной теме. - Он шел оттуда?
        Он показал большим пальцем через плечо, в направлении карьера.
        - Со стороны гравиевого карьера?
        - Да.
        - Вы не помните, как он выглядел? - Билли вытащил записную книжку и ручку и открыл пустую страницу.
        - Крупный. Одет не для леса. Кожаная куртка. Длинные волосы, забранные в хвост. Большой шрам через один глаз.
        Билли прекратил записывать. Большой шрам. Роланд Юханссон.
        - Через левый глаз? По щеке? - Билли показал ручкой на себе. Женщина кивнула. Билли опять начал записывать.
        - Вы видели, куда он направился потом? За ним кто-то приехал?
        - Нет, он сел на автобус.
        - На какой автобус?
        - На 557-й. В направлении Кунгсэнген. Он ходит там. - Она указала на большую дорогу, и Билли увидел автобусную остановку примерно в пятидесяти метрах от дома Карины.
        - Вы не помните, в какое это было время?
        Билли почти не дышал. Если у них будет время, то будет автобус, будет шофер автобуса и возможное место назначения. Карина задумалась.
        - Минут пятнадцать-двадцать первого. Он, должно быть, сел на автобус в 12:26.
        - Спасибо! - Билли с трудом удержался, чтобы не обнять ее. - Спасибо!
        Он убрал записную книжку и бросился бежать.

        Далеко ему бежать не пришлось. Через несколько сотен метров ему встретилась Ванья на машине. Она притормозила рядом с ним и опустила стекло, а он тем временем быстро восстановил дыхание.
        - Ты куда?
        - Достаточно того, что останется Урсула, от нас там все равно никакой пользы.
        - О’кей…
        Билли обошел вокруг машины и запрыгнул на пассажирское сиденье. Пока он пристегивал ремень, Ванья уже тронулась с места.
        - Здесь побывал Роланд Юханссон.
        Ванья бросила на него быстрый взгляд, и Билли почувствовал, как она рефлекторно немного сбавила скорость. Удивлена.
        - Тот, что сидел в «Лёвхаге» одновременно с Хинде?
        - Да.
        - Откуда ты знаешь?
        - Я встретил женщину, которая живет возле поворота. Вон там. - Он показал через стекло на красный дом, который им вскоре предстояло проехать. - Она видела его здесь. Вчера.
        - Ты ушел, чтобы поговорить со свидетелями?
        Билли удивленно замолчал. Он ожидал услышать от Ваньи массу вопросов. О деле. О Юханссоне, о том, куда тот потом направился, о свидетельнице. Показалась ли та ему надежной. А вместо этого она интересуется, зачем он покинул карьер. К тому же с намеком на критику в голосе.
        - Нет, я пошел проверить дорогу и там встретил ее.
        - И спросил про машину?
        Билли вздохнул. Он пришел с хорошими новостями.
        С большими новостями.
        Возможно, с решающими.
        «Get your priorities straight»[53 - Расставляйте ваши приоритеты правильно (англ.).], - подумал он.
        - Нет, я шел по дороге, - Билли изо всех сил старался сдерживать раздражение, но сам слышал, что говорит слишком нравоучительно. - Она вышла с собакой и спросила, чем мы тут занимаемся, я ответил, а потом она сказала, что видела, как мужчина с большим долбаным шрамом выходил из карьера в подходящее время. Что я должен был сделать? Попросить ее помолчать, пока ты не присоединишься, чтобы послушать?
        - Нет, ты теперь у нас, похоже, тянешь одеяло на себя.
        Ванья свернула налево, на большую дорогу, и увеличила скорость. Еще критика. Собственно, за что? Билли быстро обдумывал, что же произошло - не только непосредственно сейчас, с женщиной с собакой, а за последнее время.
        Что он сделал, чего он не сделал.
        Он никак не мог припомнить, чтобы где-нибудь поступил неправильно. Честно говоря, даже когда отказался помочь ей с поиском. Он стремится развиваться. Хочет перемен. Настала пора разобраться в том, что же ее так безумно злит.
        - Что с тобой?
        Ванья не ответила. Просто продолжала ехать, будто бы полностью сосредоточившись на дороге. Билли не сдавался.
        - Стоит мне поступить не точно так, как ты говоришь, или проявить инициативу, как ты просто выходишь из себя, - продолжил он. - Ты что, чувствуешь угрозу?
        - В чем?
        Призвук веселья в тоне. Будто она подавила смешок над нелепой мыслью. Билли выпрямился на сиденье.
        - Во мне, - решительно заявил он. - Боишься, что я стану лучше тебя?
        На этот раз она уже ничего не подавляла, а издала саркастический смешок.
        - Да, конечно. Точно.
        Она по-прежнему не отрывала взгляда от дороги. Билли показалось, что он различил в уголке рта усмешку, но не был уверен. Зато не уловить иронии в этих трех коротких словах было нельзя.
        - Что ты хочешь этим сказать? - Теперь он уже не старался не выдать раздражения. Чего ради? Он действительно разозлился.
        - Чем?
        - Этим гоготом и «да», «конечно», «точно».
        Ванья ответила не сразу. Имелось несколько вариантов. Можно продолжать молчать, игнорируя его и его вопросы. Можно сгладить, попросить прощения, если это прозвучало плохо, - дескать, она не хотела.
        Или можно сказать, как есть.
        - Я хочу сказать, что не боюсь того, что ты станешь лучше, чем я.
        - А-а, и почему же?
        - Потому что этого никогда не произойдет.
        Билли откинулся на спинку сиденья. Он мог бы продолжить спрашивать: «Почему?» и «Почему нет?», но какой смысл? Ванья со всей откровенностью дала ему понять, что она думает о нем как о полицейском. Достаточно. Добавить нечего. Ванья явно придерживалась того же мнения. Они поехали дальше в молчании.

* * *

        Харальдссон понял, что основательно опаздывает на работу, и, вывернув на автостраду, прибавил скорости. Хотя это не столь важно, уговаривал он себя. Ему не надо отмечать время прихода на службу. Он же начальник. Сейчас июль. Он может спокойно позволить себе гибкий график. Так сказать, авансом.
        Будильник прозвонил в обычное время, но Йенни сонно перекатилась на его сторону и скользнула к нему под одеяло. Прижалась головой к ямке между его шеей и плечом, положила руку ему на грудь. Беременность еще была не особенно заметна, но Харальдссону показалось, что он чувствует возле члена небольшую округлость ее живота. Внутри жизнь. Их ребенок. Наполовину он, наполовину она. Иногда ему хотелось, чтобы ребенок больше походил на Йенни. Скажем, 70/30. Она такая красивая. Во всех отношениях. Что касается внешности - конечно, но… во всех отношениях. Возможно, считать, что кто-то красив во всем как человек, - это рассуждение в стиле журнала «Митт Ливс Новелль»[54 - «Митт Ливс Новелль» (Mitt Livs Novell) - шведский журнал для девочек-подростков, выходивший в 1964–1998 годах и состоявший в основном из новелл о любовных проблемах молодых женщин.], но Йенни действительно такая. Теплая, заботливая, умная, веселая. Все хорошее - это она. Иногда он просто не мог понять, как ему так повезло, что она стала его женой.
        Он так радовался ее беременности. Разумеется, потому что станет отцом, но также и, возможно, больше, больше всего, потому что беременность сделала Йенни настолько счастливой. Это единственное, чего она желала на протяжении нескольких лет, и долго казалось, что он не сможет осчастливить ее. Что они не смогут стать родителями. Неважно, чья в этом была «вина». Ему это причиняло боль. Он хотел дать Йенни все.
        Он любил ее.
        Так сильно.
        Он сказал ей об этом. Этим утром. Она в ответ обняла его еще крепче. Одно повлекло за собой другое. Они занялись любовью. Потом он опять повторил.
        - Я люблю тебя.
        - Я тоже люблю тебя.
        - У меня есть для тебя на завтра сюрприз.
        - Ш-ш… - Она приложила указательный палец к его губам. - Не говори больше ничего. Я не хочу знать.
        На следующий день у них пятилетие свадьбы. Он распланировал весь день. Сначала он подаст ей завтрак в постель: чай, тосты с малиновым джемом и сыром, яичница с хрустящим беконом, дыня и клубника в шоколадном соусе. Он поедет на работу попозже - завтра тоже, сообразил он. Днем, когда Йенни будет на работе, за ней приедут и отвезут на спа-процедуры. В это же время к ним на участок приедут несколько парней и посадят яблоню согласно всем правилам искусства. «Ингрид Мари»[55 - Датский сорт яблок.]. Йенни любит яблоки с кислинкой, а в магазине растений или саженцев, или как он там называется, сказали, что тогда «Ингрид Мари» очень хорошо подходит. И название красивое. Если у них будет дочка, они смогут ее так назвать. Ингрид Мари Харальдссон. В предвкушении завтрашнего дня Харальдссон ликовал.
        Пять лет.
        Деревянная свадьба.
        И она получит дерево. Они в дальнейшем смогут каждый год собирать с него яблоки. Оно так красиво цветет весной. А в преддверии первого снега они будут вместе сгребать вокруг него листья. Ингрид Мари и ее сестры и братья смогут на него залезать. Осторожно, но тем не менее. Харальдссон прямо видел, как они с Йенни сидят под яблоней каждый в своем плетеном кресле, когда станут пожилыми. Состарятся. Дети и внуки в гостях. Увозят к себе домой мешки с яблоками, чтобы варить варенье и выжимать сок. Если они, конечно, не возьмут от дерева побеги и не посадят у себя. Этот подарок будет приносить им пользу и радость на протяжении всей их совместной жизни. Подарок, выбранный с любовью. Йенни очень обрадуется. Но это еще не конец. Годовщина свадьбы продолжится тем, что к ним домой вечером приедет повар. Харальдссон позвонил на фирму, которая позаботится обо всем. Они приедут с продуктами и оборудованием. Меню из трех блюд, а потом приберут на кухне. Только отдых. Наслаждение обществом друг друга.
        Ничто не может пойти не так.
        У него зазвонил мобильный телефон. «АББА», «Ring, ring». Перед тем как ответить, он быстро взглянул на дисплей. Работа. Что еще такое?
        - Харальдссон.
        - Вы где? - Анника. Его секретарша.
        Он мысленно отметил, что надо будет с ней побеседовать. Ему казалось, что в их отношениях что-то пошло немного наперекосяк. Сам он считал, что поощряет и поддерживает ее предприимчивость. Например, инициативу принести кофе из столовой. Он это оценил и предложил продолжать в том же духе.
        - Я уже еду. Возникло что-нибудь срочное?
        - Совещание с психологами.
        Черт, он совсем забыл. Начальник учреждения и медицинский персонал всегда встречаются по понедельникам. И в последнюю среду каждого месяца. Харальдссон собирался перенести совещание, поэтому и не записал его в ежедневник. Ему хотелось до встречи получше войти в курс дела, но до переноса совещания руки у него так и не дошли. Теперь, вероятно, уже слишком поздно.
        - Где оно состоится?
        - Здесь. Через двадцать минут.
        Харальдссон посмотрел на часы. Чтобы добраться до работы, ему требовалось еще минимум полчаса.
        - Я успею, - сказал он и закончил разговор.
        Анника скажет участникам совещания, что он в пути и прибудет вовремя. А у него есть полчаса на то, чтобы придумать причину, почему он опоздал. Лучше всего подойдет что-нибудь, связанное с транспортом. Например, дорожные работы. Или закрытая полоса движения. Длинные пробки. Он попросит прощения, но такое ведь не запланируешь. Проверять никто не станет. Он увеличил громкость радио и еще прибавил скорости.

* * *

        Билли и Ванья сидели в столовой автобусного парка в ожидании Махмуда Каземи, который вел интересующий их автобус в интересующий их день. Женщина-диспетчер, с которой они разговаривали, сказала, что он появится меньше чем через десять минут и у него будет пятнадцатиминутный перерыв. Билли спросил, что произойдет, если им понадобится разговаривать с ним дольше пятнадцати минут, и узнал, что тогда им придется поехать с автобусом. Задерживать отправление автобуса они не могут, и сейчас у них нет возможности быстро найти водителю замену. Билли решил, что допрос займет не дольше четверти часа. Что думала Ванья, он не знал. И не узнал. Они не разговаривали друг с другом после того, как закончили в машине выяснять, кто из них лучший полицейский. Это могло показаться глупым. Точно двое соревнующихся детей. Несерьезно. Но дело не в этом, внушал себе Билли. Главное, что Ванья ясно дала понять, что считает его худшим полицейским, чем она сама. Возможно, так и есть. Даже вполне вероятно, но отношение. Само собой разумеющееся превосходство, с которым она это сказала, его рассердило. Обидело. Сильно. От Ваньи он
этого не ожидал. Думал, что у них есть нечто общее, благодаря чему они выше подобных комментариев и нападок. Конечно, они иногда спорят, а с кем этого не бывает, если ежедневно работаешь вместе, но спор - это одно.
        А злость - другое.
        Женщина-диспетчер провела их в столовую. Функциональное помещение. Деревянные столы, клеенки с веночками из брусники, пластиковые стулья, кофейный автомат, микроволновки, посудомоечная машина. К пестрым обоям прикреплены плакаты с автобусной и транспортной тематикой. Все не слишком потрепанное, не слишком новое. Сиди, отдыхай, ешь. Ничто не располагает к более долгим перерывам, чем необходимо. В воздухе смесь пота и запаха еды. Билли сел за один из столов. Ванья направилась к кофейному автомату.
        - Хочешь?
        - Нет, спасибо.
        Ванья пожала плечами и, повернувшись к нему спиной, стала ждать, пока наполнится картонный стаканчик. Затем она подошла и уселась за стол рядом с Билли. Вероятно, потому, что выглядело бы очень странно, сиди они за разными столами, когда придет Махмуд. Она молча пила кофе, и Билли тоже ничего не говорил.
        В дверях появился мужчина лет сорока. Рост около 1,85. Темные волосы, усы и карие глаза, которые чуть нервно смотрели в их сторону.
        - Они там сказали, что вы хотите со мной поговорить. - Мужчина неопределенно ткнул большим пальцем назад, словно показывая, какие «они» имеются в виду. Ванья предположила, что это диспетчер.
        - Махмуд Каземи? - уточнила она, вставая. Билли тоже поднялся.
        - Да. В чем дело?
        - Ванья Литнер и Билли Русэн, мы из Госкомиссии по расследованию убийств. - Оба предъявили свои удостоверения. Махмуд бегло и без всякого интереса взглянул на них. - Мы хотели бы задать вам несколько вопросов по поводу одного из ваших вчерашних рейсов.
        Мужчина кивнул, и все трое снова сели. Ванья протянула Махмуду фотографию Роланда Юханссона.
        - Вы узнаете этого мужчину?
        Мужчина взял снимок и принялся его внимательно разглядывать.
        - Да, возможно…
        Ванья почувствовала, как ее охватывает нетерпение. Роланд Юханссон выглядел как член клуба «Ангелы Ада»[56 - «Ангелы Ада» - один из крупнейших в мире мотоклубов, основанный в США и имеющий филиалы по всему миру.] со шрамом через половину лица. Если встретишь его, то точно не забудешь. Как он может сомневаться? В отношении времени - да, допустимо, но видел ли он его вообще - невозможно.
        - Он мог сесть в ваш автобус вчера, - стала помогать Ванья. - Недалеко от Лёвсты.
        - Лёвста…
        - Между Стенторпом и Мариедалем.
        Махмуд оторвался от фотографии. Он посмотрел на Ванью немного усталым взглядом.
        - Я знаю, где это, я вожу там автобус.
        - Извините.
        Наступила тишина. Ванья отпила глоток кофе. Похоже, Махмуд Каземи не их тех, кого следует торопить. Он еще поизучал фотографию, потом положил ее на стол и решительно кивнул.
        - Он сел в автобус. Я помню, потому что от него пахло.
        - Пахло чем? - поинтересовалась Ванья.
        - Дымом. Как будто он разводил огонь.
        Ванья утвердительно кивнула, в глубине души задумавшись над тем, не может ли у некоторых людей память на запахи быть лучше зрительной памяти. Она абсолютно не понимала того, как водитель автобуса мог, увидев Роланда, не узнать его сразу же. С другой стороны, неважно, каким образом Махмуд запомнил Юханссона. Главное, что запомнил. Теперь она держала кулачки за то, чтобы он сумел помочь им еще больше.
        - Вы помните, где он вышел?
        - Брунна.
        - Что? - переспросил Билли, слегка поворачивая голову, чтобы лучше слышать.
        - Брунна, - повторил Махмуд. Из-за его акцента слово больше походило на «брошена».
        - Брошена? - чуть вопросительно повторил Билли.
        - Да.
        - Это про машину, - пояснил Билли.
        Махмуд явно ничего не понимал.
        - Про какую машину?
        - Которая брошена.
        - Нет, нет. Он сошел в Брунна. В селении Брунна.
        Билли потребовалось несколько секунд, чтобы врубиться. Когда же он сообразил, Ванья заметила, что у него слегка покраснели щеки. Он пристыжено опустил глаза.
        - Ну, конечно… Извините.
        Ванья едва заметно улыбнулась его оплошности. Понятное недопонимание. Понятное, но не лишенное предрассудков. Билли исходил из того, что Махмуд не достаточно хорошо знает язык и поэтому неправильно произнес слово. Она сама была не лучше. Она тоже связала произнесенное Махмудом «Брунна» с машиной, которую они нашли, но сейчас радовалась тому, что ничего не сказала. Особенно принимая во внимание их спор в машине.
        - А раньше вы его там видели? - спросила она, снова переключив внимание на Махмуда.
        - Нет.
        - Вы уверены?
        - Нет, но думаю, что не видел. Иначе бы я его запомнил. С большим шрамом.
        Последние слова Ванья предпочла не комментировать. Они получили то, за чем приехали.
        Ванья и Билли поблагодарили за помощь и оставили свои телефоны на случай, если Махмуд вспомнит что-нибудь еще. Покинув автобусный парк, они молча направились к машине. Махмуд привел их к селению Брунна. У них есть время и место. Если повезет, новый след там не закончится. Им следовало ехать в Управление и продолжать работу.
        Еще одна поездка на машине.
        То же неизменное молчание.

* * *

        Себастиан никак не мог определить главную составляющую своего состояния: сыт, устал или бессильно раздражен?
        После того как Ванья, Билли и Урсула уехали, он почти целый час просто бродил по офису. Выпил слишком много кофе. Пытался собрать энергию, чтобы взяться за то, что пообещал сделать.
        За эти разговоры.
        Под конец оттягивать уже было нельзя. Он вошел в Комнату. Закрыл дверь. Чтобы ему не мешали. Комнатой пользовалась только команда. Команда, частью которой он по-прежнему являлся. Пора это показать. Сделать что-нибудь. То, что в его силах.
        Для начала он сел с бумагой и ручкой и стал копаться в памяти. С чего же начать? Возвращаться на десять, двадцать лет назад бессмысленно. Он их не помнит. Только и всего. Ни их имен, ни внешности, ни где они жили, ни кем они были. То, что убийца взялся за Аннетт Виллэн, не обязательно означает, что он хотел убедиться в том, что Госкомиссия связывает жертв с Себастианом. С таким же успехом может быть, что Хинде, который, по мнению Себастиана, несомненно каким-то образом стоит за всем этим, просто-напросто не нашел больше никого из его прошлого, и ему пришлось взять кого-то из недавнего времени.
        Поэтому он сам тоже сконцентрировался на нем.
        Довольно много.
        Довольно трудно.
        Еще через час в его блокноте появилось шесть имен. Шесть женщин, с которыми он проводил время после возвращения из Вестероса в конце апреля. В Стокгольме или, по крайней мере, в окрестностях. Шесть, кого он помнил по именам и фамилиям. Или пять. От шестой у него имелись только имя и смутное представление о районе. От седьмой - только район. С помощью компьютера он раздобыл номера телефонов, о чем никогда не просил при встрече. Если они хотели дать ему номер телефона, он брал, но сразу же выбрасывал листок.
        Прежде чем начать звонить, он задумался над тем, не стоит ли ему связаться еще и с двумя женщинами, с которыми он спал во время расследования в Вестеросе. Но не могли же за ним следить уже там и тогда? Он к тому же забыл имя одной из них, но она живет рядом с домом его родителей, так что адрес он знает. Кажется, ее фамилия Лундин? Про вторую он точно помнит, кто это. Беатрис Странд. Но можно ли ей звонить? Надо ли? Она и так сильно пострадала. Ее сын Юхан сидит в исправительном учреждении для малолетних преступников, а муж отбывает двенадцать лет за убийство, поджог с целью убийства и пособничество в убийстве. Ее жизнь разбита вдребезги. Звонок с сообщением, что ее жизни вдобавок грозит опасность из-за супружеской измены с Себастианом, может, скорее, еще больше навредить, чем принести пользу, убеждал он себя.
        Он притянул к себе блокнот и сделал глубокий вдох. Но тут ему в голову пришел повод еще отложить трудные разговоры. Тролле. Он по-прежнему не мог поймать Тролле. Себастиан набрал номер. Не отвечает. Он оставил пятое или шестое сообщение. Оттяжки, на которую он надеялся, не получилось, поэтому он встал и покинул Комнату. Сходил в туалет и принес еще кофе. Задумался об обеде, но взял себя в руки. Пять разговоров. Возможно, шесть, если имя и район выведут его на телефон.
        Тяжелыми шагами он вошел в Комнату, закрыл за собой дверь и приступил.
        Получилась показательная бессмысленность. Одна из женщин настаивала на том, что он ошибся номером. Сказала, что они никогда не встречались. Две, когда он объяснил, кто он, отказались с ним разговаривать. Просто бросили трубки и не стали отвечать, когда он перезвонил. Одна слушала, но когда он собрался объяснить, как обстоит дело, что произошло, мужество изменило ему. Он оказался не в силах рассказывать, что их жизни в опасности. По телефону. Поэтому получилось туманное предупреждение о том, что вообще следует проявлять осторожность. Не впускать посторонних. Его речь, вероятно, показалась женщине совершенно бессвязной и, мягко говоря, странной. Под конец она спросила, что ему, собственно, надо. Он положил трубку и даже не пытался звонить последней из списка.
        По телефону не получается.
        Не получается.
        Но посетить лично еще кого-то он тоже не может.
        Он ничего не может поделать.
        Ванья спрашивала, чем он поспособствовал. Ответ прост и убийственен. Ничем. Ему необходимо снова встретиться с Хинде. Отгадка находится там. Там имеется что-то, с чем он сможет поработать, что он сможет понять. Придется встретиться с Хинде. И пообедать.

        Себастиан купил в пиццерии на углу пиццу. Он не позавтракал и чувствовал, что выпил слишком много кофе. Требовалось дать желудку поработать. Дать что-нибудь, что его наполнит. Себастиан выбрал пиццу «Белкер». Ветчина, шампиньоны, бекон, лук, салями, банан, карри, чеснок и беарнский соус. Фрукты в еде он всегда не любил, поэтому заменил банан на несколько кусочков горгонзолы.
        Себастиан принес пиццу в Комнату и расправился с ней меньше чем за пятнадцать минут. Ел руками прямо из коробки. Запил пиццу пол-литром колы. Эффект проявился только через несколько минут. Он ел слишком быстро. Объелся. Настолько, что стало почти трудно глубоко дышать. Он отрыгнул немного углекислого газа от колы, и стало полегче. Чуть-чуть, но ненамного.
        Он откинулся на спинку стула, вытянул под столом ноги. Сцепил руки на животе. Закрыл глаза.
        Он чувствовал себя усталым. Накануне ночью, после всех хлопот, связанных с Анной, он никак не мог успокоиться. Придя домой, он пребывал в сильном возбуждении. Даже подумывал вернуться и составить Тролле компанию, но отказался от этой идеи. Лег в постель и вполглаза смотрел телевизор, пока около половины третьего не уснул.
        Еще до пяти его разбудил все тот же сон. Правая рука крепко сжата. Ногти в двух местах прорвали кожу, и оттуда сочилась кровь. Распрямив пальцы, он почувствовал, как судорога отпустила. Он немного полежал, раздумывая, не вызвать ли сон снова. Иногда он так делал. Позволял сну заново захватить его. Наслаждался каждой секундой неподдельного ощущения любви, которую тот, несмотря ни на что, нес в себе и передавал. Правильным, конечно, было бы сразу встать. Как можно быстрее отделаться от сна. Отправить его обратно в подсознание. Но иногда Себастиан отдавался сну. Хотя остаток утра, остаток дня давался потом гораздо труднее.
        Иногда он нуждался в этом сне.
        Нуждался в том, чтобы ощутить Сабину. Рядом. Ее ручка в его руке. Почувствовать ее запах. Вновь пережить, как она бежит к воде на маленьких быстрых ножках. Услышать ее.
        - Папа, я тоже хочу такого.
        Ее последние обращенные к нему слова. Когда она увидела, как другая девочка играет с надувным дельфином. Ему требовалось ощутить ее тяжесть, когда он нес ее. Прикосновение ее мягких ручек к его горячей от солнца, покрытой щетиной щеке. Услышать ее смех, когда он чуть не упал.
        Ему хотелось раствориться в ней.
        Пока не возникнет звук.
        Гул.
        Волна. Которая отнимет ее у него. Навсегда.

        Дверь в Комнату открылась, и вошли Ванья, Билли и Торкель. Себастиан вздрогнул на стуле и чуть не свалился с него.
        - Ты спал? - без намека на улыбку поинтересовался Торкель, выдвигая стул и усаживаясь за стол.
        - Я пытался, - ответил Себастиан, выпрямляясь. По правде говоря, он все-таки сделал еще кое-что. Взглянул на часы. Пятнадцать минут исчезли. Чувствовал он себя по-прежнему неважно.
        - Что же ты сделал, что так утомился?
        Ванье каким-то образом удалось заложить в вопрос ответ «как всегда, ничего», поэтому Себастиан предпочел не реагировать.
        - А где Урсула? - спросил он вместо этого. Он предположил, что у них будет какое-то совещание.
        - Думаю, осталась в гравиевом карьере, - ответил Торкель. - Я от нее пока ничего не слышал.
        Он посмотрел на Ванью и Билли, сидевших по другую сторону стола. Оба молчали. Они переглянулись, но никто из них, казалось, не стремился взять слово.
        - Давай ты, - кратко сказал Билли и почти демонстративно откинулся на спинку стула.
        - Почему я?
        - Так будет лучше.
        Себастиан наблюдал за разыгрывавшейся перед ним сценой с нарастающим интересом. Ясно, что эти двое не только ездили и работали вместе всю первую половину дня. Что-то, видимо, произошло. Несмотря на короткий обмен репликами, между ними явно ощущается холодок. Интересно. Ванья пожала плечами и быстро доложила о произошедшем после того, как они покинули здание полиции.
        Машина в гравиевом карьере, свидетельница, Роланд Юханссон, водитель автобуса и Брунна.
        - Мы проверили в Брунне, - по собственной инициативе подключился Билли. - Никакой Роланд Юханссон там не живет, почту никому с таким именем туда не пересылают.
        - Но вчера поступило заявление о том, что оттуда угнали машину. - Снова взяла слово Ванья. - Серебристую «Тойоту Аурис». Время совпадает.
        - Это она! - воскликнул Себастиан. Слишком громко и с излишним энтузиазмом, сразу понял он, увидев, как всякая деятельность в Комнате на мгновение прекратилась, и как все, словно в хорошо поставленном фильме, одновременно повернулись к нему.
        - Откуда ты знаешь? - Ванья облекла в слова то, что, как видел Себастиан, вертелось на языке у всех троих.
        Он умолк. Ругнулся про себя. Он знал это, потому что Тролле говорил, что его преследователь сидел в серебристой японской машине. Знал, потому что Тролле видел эту машину перед домом Анны Эрикссон. Но то, что он знал, и то, что мог рассказать, - это две разные вещи. Он не мог ничего сказать про Тролле и Анну. Не мог ничего рассказать. Он также не мог по идее знать, что угнанная «Тойота» имеет отношение к их расследованию. Тем не менее, он только что это заявил. Причем веско. Остальные по-прежнему смотрели на него вопросительно.
        - Не знаю, - тихо произнес Себастиан. Он откашлялся. Нельзя, чтобы голос изменил ему, если он хочет выпутаться из этой ситуации. - Знать я, разумеется, не могу, - повторил он. - Просто… ощущение.
        - Ощущение? С каких это пор ты доверяешь ощущениям?
        Торкель удивился вполне обоснованно. Из сидевших в Комнате он знал Себастиана лучше всех. Тот мог выдвигать теории и гипотезы, частично ошибочные, как потом оказывалось, но всегда основанные на фактах. Возможные. Вероятные. За все годы, что Торкель работал вмести с ним, он никогда не выдвигал предположений, построенных на ощущении. Себастиан пожал плечами.
        - Роланд сошел в Брунне, машину украли там же, Роланд каким-то образом замешан. Все сходится. Это… соответствует.
        В Комнате повисла тишина. Ванья качала головой. Билли смотрел прямо перед собой, будто он просто не слушал. Взгляд Торкеля отчетливо говорил о том, что он думает по поводу последней реплики: Себастиан болтает ерунду. Казалось, Торкель размышляет над тем, есть ли у такой болтовни какая-то причина. Стоит ли попытаться узнать. Себастиан уже подумывал было развить свое выступление, когда Торкель, похоже, потерял к нему интерес и обратился к Ванье и Билли.
        - Нельзя не принимать это обстоятельство во внимание. Объяви «Тойоту» в розыск. - Он кивнул в сторону Билли.
        - Уже объявил, - ответил Билли, быстро взглянув на Ванью.
        - Отлично. А я поговорил с куратором Роланда Юханссона в Гётеборге, Фабианом Фриделем.
        - И что же он сказал? - спросил Себастиан с преувеличенным интересом, стремясь компенсировать свою реакцию на серебристую «Тойоту».
        - Он несколько дней не общался с Роландом Юханссоном.
        - Что это значит? - поинтересовалась Ванья. - Два дня? Неделю?
        - Наш друг Фабиан высказывался в этом отношении очень уклончиво.
        - Запуган.
        Не в порядке вопроса.
        - У меня возникло ощущение, что да, - кивнув, подтвердил Торкель.
        Опять тишина, пока все сидящие за столом переваривали информацию. Билли кратко подытожил то, о чем подумали все.
        - Значит, Роланд Юханссон каким-то образом причастен, но технические доказательства с места преступления исключают его в качестве преступника, и на момент второго и третьего убийств у него есть алиби.
        - Хотя алиби ему составляет Фридель, - возразила Ванья. - Если там имеет место угроза, то оно может оказаться ложным.
        Билли отрицательно помотал головой.
        - Я проверял у других участников поездки в Сконе. Роланд Юханссон в нее ездил.
        - Значит, мы разыскиваем не только одного человека, - подытожил Торкель.
        - Но руководит всем Хинде, - сказал Себастиан, заботясь о том, чтобы среди всех новых сведений не потерялось основное. - Я это знаю.
        - Знаешь? - с ехидной усмешкой переспросила Ванья. - Или это только… ощущение?
        - Заткнись. Ты тоже это знаешь. Все здесь знают. - Себастиан встал и принялся расхаживать вокруг. - С Роландом Юханссоном я никогда не встречался. То, что он стремится мстить мне, исключено. Но он связан с Хинде. - Он остановился и обратился к Торкелю. - Как обстоят дела с моим разрешением на встречу?
        - В прошлый раз потребовалось два дня.
        - Ты сказал, что дело не терпит отлагательств? Что это важно.
        - А ты как думаешь? - Торкель снова переключился на Ванью и Билли. - Что будем делать дальше?
        - Я отправила полицейских к адресатам звонков из «Лёвхаги», - ответила Ванья. - Скоро, вероятно, поступят отчеты.
        - Я видел, что пришел полный список персонала спецкорпуса, - добавил Билли. - Я сейчас сразу займусь им.
        Взгляд Торкеля опять упал на Себастиана. Несколько секунд тот ничего не понимал, но затем сообразил, что от него тоже ожидается ответ на вопрос о дальнейших действиях.
        - Я продолжу заниматься своим, - выдавил он из себя.
        Никто не спросил, чем именно. Совещание закончилось. Себастиан выходил из Комнаты последним. Значит, теперь они ищут серебристую «Тойоту». И Роланда Юханссона. О «Тойоте» Тролле уже знает, но ему следует знать о том, что замешан еще один человек. Это может быть важным.
        Выходя, Себастиан опять набрал номер Тролле.
        По-прежнему никто не отвечает.

* * *

        Он нарушил собственное правило пользоваться компьютером только после того, как запирают камеры. Прямо после обеда он закрыл дверь и подключился к Интернету. Полчаса, вероятно, можно спокойно работать. Он вынужден. Ему требуется получить подтверждение своим подозрениям. Когда он прочел мейл Ральфа, время как будто перестало существовать, он сидел перед компьютером неподвижно, точно в молитве, и неотрывно смотрел на экран. Он уже не знал, прошло пять, десять или двадцать минут. Ничего страшного. Теперь они могут забирать у него компьютер.
        Он уже знает все, что ему требовалось.
        Анна Эрикссон вышла замуж за Вальдемара Литнера только через полтора года после рождения Ваньи. Когда Анна забеременела, он учился в Гётеборге. Нет никаких сведений о том, что в то время он вообще ее знал. Когда Ванья родилась, он проходил практику в Эссексе[57 - Эссекс - графство на юго-востоке Англии.]. Какой новоиспеченный отец так поступает? В Стокгольм он переехал, только когда Ванье было шесть месяцев.
        Ральфу удалось найти свидетельство об отцовстве.
        Там значилось: отец неизвестен. Два простых слова. Какая женщина заявит так, а восемнадцатью месяцами позже выйдет замуж за того же мужчину? Никакая.
        Гораздо более вероятно, что отец вовсе не неизвестен Анне, а просто безответственен. Шалопай, который никогда не берет на себя ответственность, а ходит от женщины к женщине. Который просто наплевал на нее и уехал в США, потому что ему захотелось.
        Себастиан Бергман.
        Тогда его преследование Ваньи становится понятным. Его одержимость наблюдать за ней на расстоянии, не обнаруживая себя, - рациональной. Его потребность защищать ее во время совместного допроса - логичной.
        Это веские косвенные доказательства, но ему требовалась полная уверенность. Допустить ошибку никак нельзя. Необходимо узнать, встречались ли Анна Эрикссон и Себастиан Бергман раньше. Состояли ли они в связи в 1979 году? Поскольку Анна Эрикссон не училась в Стокгольмском университете, это оказалось не так-то просто. Но Ральф поискал через других, слушавших курс Себастиана весной и осенью 1979 года, и обнаружил связующее звено между этими двумя.
        Не где-нибудь, а в «Фейсбуке».
        Хинде казалось невероятным то, как много некоторые люди там выкладывают. Без всякого смущения. С самой низкой степенью защиты, то есть кто угодно может запросто заходить туда и просматривать. К таким людям принадлежала Карин Лестандер. Она была одной из студенток Себастиана в 1979 году и обожала выкладывать старые фотографии из прошлого, когда она сама и ее друзья были молодыми и красивыми. Лучшее время ее жизни, как она написала. Ее большая папка с фотографиями оказалась полностью доступной для любых посетителей. Ральф стал одним из них. Чтобы еще больше упростить дело тому, кто зашел, Карин рассортировала снимки по годам и, потратив много времени, подписала под каждым снимком маленькие банальные комментарии. Для докапывающегося до правды это оказалось настоящей золотой жилой.
        Папка 1979 года содержала пять фотографий.
        Самая важная из них была снята, похоже, на каком-то празднике в Швеции. На фотографии были Карин, Себастиан и незнакомая Хинде женщина. Анна Эрикссон. Все улыбались на камеру. Себастиан держал руку на плече женщины. Чуть слишком нежно. Под фотографией было написано:
        «Осенний праздник в университете. Анна Эрикссон примкнула к нам. Интересно, что с ней стало?»
        Да, что с ней стало?
        Теперь, по крайней мере, один человек знал точно. Он только что обнаружил последний маленький фрагмент головоломки, превративший терзающее подозрение в правду.
        Все сходилось. Судя по всему, она забеременела ранней осенью 1979 года. Возможно, даже в день праздника.
        Он встал. Просто не мог сидеть спокойно, как ни старался. Щелочка, которую он искал, превратилась в дыру глубиной с пропасть. Достаточно большую, чтобы вместить фантастические возможности. Великое дело. Идеальную месть. У него просто дух захватывало, весь план радикальным образом изменился.
        Его роль тоже.
        Ванья Литнер - дочь Себастиана Бергмана.
        Теперь он в этом не сомневался. Это один из лучших дней его жизни и воистину миг, разделивший все на до и после.
        До знания о Ванье.
        После знания о Ванье.
        Теперь требуется он. Только он.
        Ральф является лишь помехой. По ходу дела он был пригоден. Присланная им информация стала просто решающей. Но он по-прежнему лишь мелкое ничтожество, не смеющее смотреть Хинде в глаза. Маленький мальчик в высоком туловище, начавший в последнее время пытаться претендовать на роль, которой не обладает. Хинде понял, что у Ральфа растет уверенность в себе, когда среди выбранного наугад материала на fygorh.se однажды вдруг обнаружились отдельные отсылки на веб-страницы, а кое-где цитаты о свирепствующем убийце женщин. На каждой странице что-нибудь.
        Хинде никогда не придавал значения медийной стороне преступления. Она казалась банальной, однобокой и не приносившей истинного удовлетворения. А на Ральфа она действовала, он вдруг превратился в подростка, которому хотелось быть на виду. Действовать напоказ. Искать подтверждения. Конечно, такое развитие было естественным, и Эдварду все время хотелось, чтобы изменение произошло. Но скорость перемен в Ральфе его удивила. Прежде тот поклонялся Эдварду, теперь же он преклонял колена перед другим богом - перед лучами рампы.
        Он помнил, как они встретились впервые. Ральф неуверенно пробормотал, что прочел о Хинде все. Он чувствовал, что они похожи. Что у них много общего. Хинде вежливо поощрял дальнейшую беседу. Худощавый высокий мужчина перед ним так откровенно проявлял признаки уступчивой слабости, что Хинде незамедлительно увидел возможность вести его. Куда именно, он не знал - тогда. Однако он сразу начал обрабатывать Ральфа, и результат превзошел ожидания. Тот рассказал о больной матери - очевидно, это он считал у них общим. Хинде быстро прикинул, не наказать ли Ральфа сразу за то, что тот назвал его мать больной, но раздумал. Возможность привести наказание в исполнение существует всегда, а шанс манипулировать кем-то по своему усмотрению выпадает определенно реже. Ральф рассказал о «дедушке», спортивном домике и людях в звериных масках. Еще одно общее. Насилие. Эдвард не мешал ему говорить. Ральфу никогда не понять того, что, сколько бы он ни думал, что у них есть общее, оно всегда будет перекрываться различиями.
        Ральфу за всю жизнь ни разу не удалось добиться своего.
        Хинде добивался всегда.
        Вместе с тем Ральф был на воле. Одним из его заместителей в реальной жизни. Его прямым источником информации в великом плане.
        Бесценный в краткосрочной перспективе.
        В долгосрочной перспективе - заменимый.
        В процессе рассуждений у него возникла идея. В ее простоте и ясности Хинде усмотрел применение этому ничтожеству. Место, где человек, который бесконечно ему поклоняется, сможет принести наибольшую пользу в увиденной Эдвардом новой перспективе. Идеально. Надо только все сделать правильно. Чтобы причинить Себастиану максимальную боль.
        Для начала он дал Ральфу еще одно задание.
        Их осталось уже не много.
        Одну он хочет сохранить для себя.
        Тогда пусть будет она, Эллинор Бергквист.

* * *

        Планирование. Терпение. Решительность.
        Для него сейчас три самых важных слова. На этот раз нельзя допустить, чтобы что-нибудь пошло не так. Длинный поварской нож, ночная рубашка и нейлоновые чулки были идеально упакованы в черной сумке, стоящей в прихожей. Рядом - пакет с едой. Цифровой фотоаппарат лежал в кармане вместе с небольшим острым складным ножом фирмы «Лизерман». Он переоделся в голубую пикейную тенниску и бежевые брюки чинос. Такая же одежда была на нем во время первых четырех убийств. Одежда хорошая, но неприметная. Собираясь напасть на Анну Эрикссон, он впервые прибег к камуфляжу. Чувствовал необходимость. Время на планирование преступления оказалось минимальным, и для нанесения удара он был привязан к определенному часу. Она жила не одна, и, возможно, ее предупредили. Ему требовалась уверенность в том, что его впустят. Отсюда камуфляж. Он отступил от ритуала. Это обернулось наказанием. Появился тот толстый мужчина.
        Получив через fygorh.se имя Эллинор, Ральф сразу отправился в парикмахерскую за углом. Стричься он не собирался. Он стригся с промежутком ровно в девяносто один день. Ритуалы. Ему хотелось просто иначе уложить волосы. Уже это его достаточно пугало. Бейсболку он заменил на другую - иного цвета, но той же модели, сунул ее в задний карман, и вместо того чтобы надеть солнцезащитные очки, прицепил их к вырезу тенниски. Они все-таки с собой. Ритуал не нарушен, убеждал он себя. Просто видоизменился.
        Посмотревшись в зеркало ванной комнаты, он возненавидел собственный вид. Запустил руки в непривычно уложенные волосы. Они казались странно липкими и жесткими. Парикмахерша объяснила ему, что волосы лежат прилизанными назад благодаря какой-то извести для ухода за волосами. На всякий случай она даже заставила его купить две баночки. Он улыбнулся себе и новому стилю, пытаясь полюбить его. Уговаривал себя, что теперь выглядит, скорее как пижон, которому место в районе площади Стуреплан[58 - В окрестностях площади Стуреплан в центре Стокгольма обычно обитает золотая молодежь.], а не как худой высокий мужчина, на которого никто не обращает внимания. Что это - улучшение. Но тщетно. Правда, это во имя благой цели. На этот раз нельзя допустить, чтобы что-нибудь пошло не так. Хоть что-нибудь. Человек, которого он обожествлял, простил его и дал ему еще один шанс. Поскольку это важно для Ральфа. Мастер заботится о его чувствах. Раньше, за всю его жизнь, это никого не волновало, и он должен оправдать доверие. На этом фоне маленькие изменения в одежде и частично новая прическа казались мелкими жертвами. Главное
- начиная с этого момента, все делать правильно. Совершенно ясно, что ему требуется действовать осторожнее.
        Он не имел ни малейшего представления о том, насколько много или мало известно его преследователям, но чем больше часов проходило с момента смерти мужчины в машине, тем увереннее Ральф себя ощущал. Знай они, кто он такой, они бы к этому времени уже стояли у него за дверью. За такими, как он, не следят. Их сразу хватают.
        На счету Мастера четыре. А он на пути к пятой. Скоро он войдет в историю. Для этого надо взять себя в руки. Собраться, отбросить эмоции. Понять, насколько важно сохранять спокойствие.
        На улице стало немного прохладнее, чем в последнюю неделю, и он быстрым шагом направился к станции метро, находившейся в минутах десяти ходьбы.
        Он вовсе не считал, что требуется поменять транспортное средство, но брать собственный зеленый «Фольксваген Поло» он не хотел и не решался. Серебристую «Тойоту» он, как ему велели, припарковал в Ульвсунде, а о новой машине Мастер в своем коротком сообщении ничего не написал. Он каким-то образом отвечал за доступ к угнанным машинам. Ральфу только сообщали, где их брать и где оставлять. На Мастера работали еще и другие люди, это Ральф знал. Однако на этот раз новой машины ему не указали, значит, нужно ехать в район Васастан и обратно на метро. По пути он зашел в цветочный магазин. Купил двадцать красных роз и попросил продавщицу создать романтический букет, дополнив его маленькой карточкой. Текст он написал простой: «Прости, твой Себастиан». И остался доволен. С одной стороны, потому что знал - Себастиану всегда требуется просить прощения, а с другой - поскольку ему показалось удачным каким-то образом еще отчетливее связать Себастиана с женщиной, которой вскоре предстоит умереть. Ральф решил, что оставит букет на кухонном столе так, чтобы полиция сразу увидела карточку. Ему очень хотелось бы
посмотреть на их лица, когда они обнаружат мертвое тело в спальне и романтический букет на кухне.
        Это вписывается в ритуал, уговаривал он себя. Он оставляет после себя следы. Это будет просто другой след. Новым образом. Мастер наверняка оценит. Он знал.
        Расплатившись за цветы, Ральф снова вышел на солнце. Наверняка у него вид влюбленного, подумал он. Пижон, купивший букет красных роз женщине, с которой, возможно, только что познакомился. Он отцепил маленькую наклейку с одного из стеблей, сообщавшую, что букет куплен у фирмы «Вестерторпс Бломстерхандель».
        Следы, да.
        Но только те, которые он предпочитает оставлять.
        В этом-то и заключается планирование.

* * *

        Эллинор Бергквист провела день в хлопотах. Звонила на работу и брала сэкономленный отпуск. Занималась всеми имеющимися в квартире цветами, поливала их и просила вдову Линдель с третьего этажа присматривать за ними во время своего отсутствия. Линдель усадила ее пить кофе с булочками, и они просидели чуть ли не час. Было очень приятно, но постепенно Эллинор начала сознавать, что у нее осталось еще много дел.
        Нельзя же просто бросить все из-за мужчины, каким бы замечательным он ни был. Надо взять себя в руки и проследить за тем, чтобы дом остался в приличном виде. Особенно если соседка будет разгуливать по квартире одна.
        Поэтому она взялась за генеральную уборку. Пылесосила, вытирала пыль и обтирала влажной тряпкой. Мыла окна. Поменяла простыни и красиво разложила подушки на диване. Опустошила холодильник и решила вынести все растения на балкон, чтобы у Линдель не было повода ходить по всей квартире.
        Почувствовав, что все закончила, она уселась на диване с рюмочкой своего любимого коньяка. Бутылка стояла у нее уже несколько лет, и пила она из нее только по особым случаям. Производитель коньяка - коньячный дом «Деламен» - не принадлежал к числу самых крупных, но она прочла об их коньяке «Резерв де ла Фамий» в одном из женских журналов. Он был дорогим, но доступным, и ей очень нравился его мягкий спиртовой вкус с фруктовым послевкусием. Благодаря ему она чувствовала себя избранной и исключительной в мире примитивных вознаграждений. В мире, неспособном наслаждаться, как она.
        Жить, как она.
        Любить, как она.
        С тех пор, как она впервые встретила Себастиана Бергмана - ворвавшуюся в ее жизнь родственную душу, прошло несколько напряженных дней. Прежде чем двигаться дальше, ей требовалось немного побыть наедине с собой и своими мыслями. Она просто сидела на диване, медленно потягивая коньяк.
        Несколько мгновений для себя. Сейчас.
        Прежде чем ее жизнь продолжится.

        Ральф вышел из метро на станции «Оденплан». Вообще-то он не был уверен в том, что это ближайшая станция к улице Вестманнагатан, он слишком мало ездил по зеленой линии, чтобы знать, но, судя по карте, казалось, что так. Других пассажиров на перроне было довольно мало, и он быстро поднялся наверх. Пересек большую дорогу и пошел в западном направлении. По идее Вестманнагатан должна была находиться через несколько перекрестков. Раньше он пешком здесь не ходил. По пути он обдумывал, как ему действовать. Достав мобильный телефон, он набрал номер Эллинор. Та ответила с третьего гудка.
        - Да, слушаю, это Эллинор.
        Ральф сразу положил трубку. Эллинор дома. Он знал, что она живет в квартире одна, и на следующий день после первого визита к ней Себастиана ему удалось узнать код домофона, когда он помог войти пожилой даме, так что первое препятствие было, во всяком случае, устранено. Но после него требовалось импровизировать. Планирование, как и у Анны Эрикссон, имело издержки, что его беспокоило. Но альтернативой было следить несколько недель или, по крайней мере, дней, а он знал, что этого времени больше нет. Все перешло в новую фазу. Необходимо действовать быстрее. И в решениях, и в поступках. Следует с этим справиться. Он должен справиться. Он же теперь опытный. Уже на пути в историю. Он - простой разносчик цветов, пришедший с подарком. Какая женщина не откроет ему дверь?
        «Прости, твой Себастиан».
        Подумав о своем плане, он улыбнулся.
        Он подошел к подъезду и конечному пункту назначения, но проследовал мимо цели, не останавливаясь. Отправился в маленький парк и ненадолго присел на одну из темно-зеленых скамеек. Огляделся. Никого поблизости не видно. Никто за ним или подъездом специально не наблюдает. Мимо медленно проехал автофургон, но скрылся за углом. Ральф встал, держа букет так, чтобы тот прикрывал бoльшую часть его лица.
        Медленно пошел обратно. Не слишком быстро. Нельзя показывать, что он нервничает. Привлекать внимание.
        Просто быть охапкой роз.
        Романтическим подарком на пути к женщине.
        Код 1439. Он дважды сверился с мобильным телефоном, куда на всякий случай записал его.
        1439. Все верно.
        Дверь подъезда открылась сама. Она оказалась снабженной автоматическим открывающим механизмом, чтобы облегчить вход и выход детским коляскам и пожилым. Ему это не понравилось. Его появление получалось слишком величественным, слишком театральным, словно он выходит на сцену. Ральф быстро вошел в большой вестибюль и остановился. Притворился, будто ищет на доске с перечнем квартир имя, хотя знал, где она живет. На четвертом этаже. Трое соседей. Автоматическая дверь медленно закрылась за ним, и, когда доносившиеся с улицы звуки исчезли, в доме воцарилась освобождающая тишина. Казалось, он стал невидимым в красивом белом вестибюле с изящными, напоминающими греческие, фигурами в стиле неоклассицизма. Розы подходили идеально.
        Красное и белое.
        Цвета любви и невинности.
        Какой поэтичный приход смерти.
        Он решил подняться на лифте. Наверху он оставит дверцу-решетку открытой, чтобы лифт не смог уехать и всем, кому потребуется перемещаться в доме, пришлось бы воспользоваться лестницей. Это даст ему возможность слышать, если кто-нибудь пойдет вверх или вниз, и время, чтобы действовать. В конечном итоге все могут решить секунды.
        Лифт оказался наверху, и Ральф нажал потертую черную бакелитовую кнопку над словом «Вызов». Механизм с грохотом запустился. Ральф заглянул через черную решетку в шахту и увидел, что лифт находится на четвертом или пятом этаже. Спускался он к Ральфу раздражающе медленно.
        Критическим будет момент между тем, когда она откроет дверь, и тем, когда он окажется в квартире за закрытой дверью, полностью контролируя женщину. Необходимо, чтобы это заняло всего несколько секунд и произошло максимально беззвучно. Акустика на лестнице усиливает все звуки. Он достал складной нож. Разложил его и спрятал за розами в правой руке.

        Эллинор в последний раз обошла квартиру. Решила все-таки оставить балконную дверь приоткрытой, чтобы воздух не казался спертым, когда прибудет Линдель. А та, если Эллинор хорошо знает эту пожилую даму, появится здесь уже вечером. Она снова повернула ручку так, что балконная дверь закрылась, оставив маленькую щелку. Теперь Эллинор была довольна. Квартира в идеальном порядке.
        Она открыла входную дверь и вышла с ключами в руке. Заперла за собой дверь. Увидела, как лифт проехал мимо ее этажа вниз. Типично. Выйди она минутой раньше, она бы смогла на нем спуститься. Теперь придется ждать. Она подкатила к лифту маленький черный чемодан на колесах, который купила со скидкой для персонала. Чемодан ей нравился. Функциональный и отвечающий моде. Лифт продолжал медленно ехать вниз. На последнем собрании кооператива они говорили о том, что его следует обновить, но отложили этот вопрос. Старый, открытый стиль лифта с решеткой и темным деревом, безусловно, обладал очарованием, но с функциональной точки зрения лифт оставлял желать лучшего. Эллинор и еще несколько человек неоднократно предлагали более современную и быструю модель. Такую, которую можно вызвать и дальше просто ждать. Теперь же приходилось ждать, пока лифт остановится, и только потом его вызывать.

        Услышав, что где-то над ним открылась дверь, Ральф замер. Он точно не знал, с какого этажа донесся звук. Первый он смог исключить сразу, это явно выше, но из-за акустики определить точнее было невозможно. Он усиленно прислушивался, но слышал только жужжание лифта. Стал ждать звука шагов по лестнице. Но нет, тишина. Значит, этот человек, вероятно, ждет лифта. Как и он. Теперь важно проявить хладнокровие. Он поднял букет повыше, так что представлял собой тело, лицо которого скрыто розами, и крепче сжал нож. Наконец лифт прибыл и остановился с небольшим глухим хлопком, сопровождавшимся более резким металлическим щелчком, когда открылся запирающий механизм. Ральф максимально тихо открыл дверь, толком не зная, что предпринять. Имелось два варианта: прервать операцию или поехать наверх.
        Он выбрал последний. Прервать всегда можно на более поздней стадии. Сперва надо вынудить действовать человека наверху. Ральф держал дверь открытой, чтобы лифт не мог уехать. В доме стояла тишина. Мертвая тишина.
        Прошла минута. Ральф успел обдумать варианты много раз. Слишком много. Возможно, лучше все-таки прервать. Вернуться через некоторое время и начать с начала. Он как раз собирался отпустить дверь лифта и уйти, когда услышал, как человек наверху начал спускаться по лестнице. Шаги были довольно поспешными, и казалось, будто они быстро приближаются. Решение было принято молниеносно. Пути назад нет. Он вошел в лифт.

        Эллинор злилась. Как типично! Вообще-то она ничего не имела против того, чтобы воспользоваться лестницей. Подвигаться даже хорошо, но все дело в чемодане. Он казался слишком тяжелым для того, чтобы нести его всю дорогу. А потом прочитанная статья, которая четко проинформировала ее о том, что ходить вниз по лестнице вредно. Это слишком напрягает колени. Ходить вверх полезно. Вниз же лучше избегать. Но у нее нет выбора. Ждать дольше нет сил. К ее досаде, лифт начал двигаться, когда она уже прошла половину пути до третьего этажа. Хотя можно с таким же успехом пойти дальше и сесть в лифт этажом ниже, если он остановится там. Она спустилась ниже и стала ждать. Хотелось бы надеяться, что это поднимается Роберт Андерссон с третьего этажа. Он обычно приходит в это время. Лифт, наконец, поднялся, и она отошла в сторону, чтобы пропустить Роберта, если это он. Но это оказался не Роберт, а какой-то высокий парень. Она увидела только бежевые брюки, голубую тенниску и большую охапку роз, закрывавшую лицо. Лифт проехал вверх, не остановившись. Эллинор улыбнулась про себя. Кто-то на верхних этажах получит
прекрасный букет. Любовь придала ей энергии, и она решила идти вниз пешком. Стоять и ждать лифта она не могла.

        Только не снова. Только не снова. Только не снова.
        Он инстинктивно собрался нажать на кнопку аварийной остановки. Но пока мысль превращалась в действие, он уже находился на полметра выше двери третьего этажа и просто застрял бы. Между этажами. Через решетку он видел, как Эллинор побежала дальше. Вниз. Прочь от него. Он слишком изменил ритуал. Она ускользнула. Сильный сладковатый запах роз вдруг показался удушающим. Доехав до четвертого этажа, он распахнул дверь и бросился бежать. Наплевав на осторожность. На этот раз упустить никак нельзя. Если это сопряжено со слишком большим риском, значит, так тому и быть. Как выполнить ритуал, он решит позже. Сперва необходимо ее поймать. Он сразу сообразил, что из-за звука от собственных ног больше не слышит ее шагов. На секунду приостановившись, он вскоре услыхал ее. Особенно далеко она находиться не могла. Примерно этажом ниже. Максимум. Он снова помчался.
        Второй этаж остался позади. На следующем марше лестницы Ральф попытался перескакивать через ступеньку, но стало трудно удерживать равновесие. Мешали сумка, пакет и цветы. Он чуть не поскользнулся, ухватился за перила и вновь обрел контроль над ситуацией. Бросил на первом этаже розы и побежал дальше. Добрался, наконец, до стильного вестибюля, в котором только что стоял.
        Пусто.
        Дверь на улицу еще открыта, значит, она только что вышла. Спрятав нож в ладони, он выскочил из парадного. Она должна быть поблизости. Очень близко.
        И действительно. Она шла в направлении площади Норра-Банторгет. В восьми или десяти метрах от него. Одна на тротуаре, но мимо регулярно проезжали машины. Чуть поодаль шли несколько молодых мамаш с колясками. Сразу предпринять ничего было нельзя. Ему пришлось перейти к преследованию. Пытаться найти более удобный случай, не теряя ее из виду.
        Дыхание едва поспевало за ним, он чувствовал, что весь вспотел. Сбавил скорость и осторожно сложил нож. Убрал его в карман. Отпустил ее еще на несколько метров.
        Терпение. Решительность.
        Вот что ему сейчас требовалось.
        Он видит ее. И не выпустит.
        Она - его.

        Эллинор искала такси. Обычно несколько свободных машин стояло перед гостиницей на Норра-Банторгет, поэтому она двинулась туда. Не потому, что часто ездила на такси. Ей нравилось ходить пешком. Особенно когда погода бывала хорошей и Стокгольм представал во всей летней красе. Будь это обычный день, она бы наверняка прошла всю дорогу пешком. Но сегодняшний день - особый, сегодня у нее есть цель, которую хочется поскорее достичь. День промелькнул быстрее, чем ей хотелось. Странная вещь время. Как нечто столь постоянное может тем не менее быть таким относительным? Если действительно требуется что-либо сделать, то время летит быстро. Если же стоишь на месте и ищешь смысл, оно тянется. Лучше бы наоборот, чтобы важным мгновениям отводилось больше времени, чем бездействию. Навстречу ей показалось такси, вроде бы свободное, и она поспешно подняла руку, чтобы его остановить. К ее радости, такси затормозило и остановилось прямо перед ней. Подхватив чемодан, она забралась на заднее сиденье. Она заметила, как высокий парень чуть поодаль пристально смотрел на нее, а когда машина проехала мимо, выскочил на
мостовую. «Наверное, тоже искал такси», - подумала она, увидев, как он машет машине, которая ехала в противоположном направлении, но не остановилась. Эллинор улыбнулась. Какая удача, что она поймала такси.
        Вероятно, сегодня у нее все-таки удачный день.
        Она попросила шофера ехать в направлении района Эстермальм.
        Навстречу любви.

* * *

        Себастиан Бергман звонил Тролле весь день. С каждым неотвеченным звонком у него возрастало неприятное чувство. Прошло уже более шестнадцати часов с тех пор, как они расстались перед домом Анны Эрикссон. Они никогда не были более близки, чем в тот миг, и близость, которую Себастиан тогда ощутил, только усиливала его беспокойство. Особенно, поскольку Анна теперь должна была находиться в безопасности. О чем Тролле и следовало бы ему сообщить. Весь смысл присутствия бывшего полицейского перед ее домом заключался именно в этом.
        Защитить ее.
        Защитить Ванью.
        Защитить тайну.
        Впрочем, Себастиан не знал, что еще он может предпринять, кроме как продолжать звонить. Он не видел никаких других возможностей, чувствуя себя к тому же совершенно одиноким в своем страхе. Обычно ему никто не требовался. Только он сам. Но он пребывал уже почти на грани.
        Чтобы отогнать эти мысли, он стал сосредоточенно думать о предстоящей встрече с Хинде. В данный момент он никакой пользы команде не приносит. Ванья была совершенно права. Необходимо, чтобы новая встреча с Хинде состоялась. Он принялся с раздражением разыскивать Торкеля. Эдвард Хинде - это ключ. Прежнее нежелание как ветром сдуло. Теперь Себастиан действительно мечтал о возможности столкнуться с Хинде один на один, без беспокойства за Ванью. Он выиграет эту встречу. Нокаутом.
        В кабинете Торкеля не оказалось. Когда Себастиан справился о нем, секретарша сообщила, что тот занят административными делами. Совещание с руководством полиции на этаже начальника. Себастиан взбежал на один этаж. Подошел к окнам в большой конференц-зал, где они заседали. Торкель сидел там вместе с несколькими другими людьми. Сразу видно, шишки. На некоторых даже эта дурацкая белая форма начальников с золотом на плечах. Себастиан ненавидел полицейских с золотом на плечах. Они безумно далеки от полицейской работы. Никогда не выезжают на место преступления, лишь выступают по телевизору или сидят в комнатах за столами с минеральной водой. Как сейчас. Себастиан демонстративно уселся на стул перед окнами. Торкель его не видел. Или, по крайней мере, притворился, что не видит. Себастиан злился все больше и, просидев четверть часа, не выдержал. Он встал и попросту распахнул дверь.
        - Приветствую вас. Вы тут сидите и выясняете, кто убил Пальме[59 - Улоф Пальме (1927–1986), премьер-министр Швеции, убитый в центре Стокгольма. Убийство до сих пор не раскрыто.]?
        В зале все стихло, и все уставились на него. Какое-то из лиц показалось Себастиану знакомым по прежним временам, но большинство присутствующих он не знал. Однако единственный, кого он знал хорошо, встал.
        - Себастиан, дверь была закрыта не просто так, - сказал Торкель со сдержанным гневом в голосе. - У нас совещание.
        - Да, вижу. Но мне необходимо встретиться с Хинде. Сегодня. Ждать больше нельзя.
        - Мы еще не получили разрешения на посещение. Я потороплю их, насколько смогу.
        - Сделай больше, чем можешь. Организуй это.
        - Сейчас мы не будем это обсуждать, Себастиан. - Торкель чуть извиняющимся взглядом обвел присутствующих, а затем снова обратился к Себастиану. - Пожалуйста, уйди.
        - Если только получу разрешение, я сразу исчезну. Обещаю.
        Себастиан взглянул на сидящих вокруг стола людей. Большинство смотрело на него со смесью удивления и презрения в глазах. Он понимал, что несет полную чушь, но был больше не в силах играть по их дурацким правилам. На кону стоят жизни. Не только его собственная.
        - Твои разодетые друзья ведь, наверное, заинтересованы в том, чтобы решить этот вопрос прежде, чем он перережет горло пятой. Я же ключ к этому.
        Он увидел, как глаза Торкеля сверкнули. Ясно, что он зашел слишком далеко. Сидевшая справа от Торкеля женщина сдержанно встала. Себастиан узнал в ней начальника Государственного полицейского управления.
        - Полагаю, мы не знакомы, - произнесла она голосом, способным вызвать обморожение. Цивилизованный способ спросить: кто ты, черт побери, такой?
        - Да, не знакомы, - подтвердил Себастиан, изобразив свою самую победительную улыбку. - Но если вы сможете помочь мне организовать это разрешение, у вас появится шанс.
        Торкель быстро подошел к Себастиану и крепко взял его под руку.
        - Извините меня. Я сейчас вернусь.
        Он вытащил Себастиана из зала и закрыл за собой дверь.
        - Что ты, черт подери, творишь? Совсем рехнулся? Хочешь, чтобы я тебя вышвырнул?!
        - Почему требуется столько времени? Это что, Харальдссон артачится?
        - Не знаю! Это, черт возьми, не важно! Мы обязаны ждать. Ты не полицейский, поэтому требуется некоторое время. Если тебя это не устраивает, можешь сразу убираться.
        - Конечно. Можешь угрожать мне этим сколько угодно раз. Я единственный, кто способен остановить убийства. Ты это знаешь.
        - Да, твоя экспертиза и твои бесценные соображения действительно нам пока очень помогали.
        - Сарказм тебе не идет.
        Наступила минутная тишина. Торкель тяжело дышал. Собирался.
        - Ладно, тогда слушай: езжай домой. Ты обходишься мне слишком дорого.
        - Я работаю бесплатно.
        - Я имею в виду не деньги.
        Себастиан встретился с Торкелем взглядом и проглотил висевший у него на языке комментарий.
        - Когда придет разрешение, я сообщу.
        Торкель открыл дверь и вернулся на совещание. Себастиан слышал, как он просит прощения, пока дверь снова не закрылась и его голос не превратился в неотчетливое бормотание.
        На секунду Себастиану захотелось вернуться обратно. Оскандалиться еще больше.
        Но это означало бы зайти слишком далеко. Чересчур далеко.
        Его дела и так обстоят неважно.
        В виде исключения он послушался Торкеля и отправился домой.
        Это заняло у него довольно много времени. Сначала ему пришлось поискать возможных преследователей. Прежде всего серебристую «Тойоту». Но он с некоторой долей подозрительности всматривался во все проезжавшие мимо или стоявшие вдоль тротуара машины. Заглядывал в каждую. Убийца уже однажды поменял машину, это он знал, и мог поменять еще раз. Себастиан шел домой зигзагами, кругами, не жалея времени. Только окончательно убедившись в том, что его никто не преследует, он зашел в подъезд на Грев-Магнигатан. Поднялся по лестнице до квартиры. Вошел и сел на кровать у себя в комнате.
        Постоянная тревога, что его преследуют. Тайны. Двойная игра. Тролле. Женщины. Ванья. Все это терзало его, заставляло действовать иррационально, и если он продолжит двигаться по избранному пути, то ему едва ли вообще разрешат встретиться с Хинде. Он знал, что такая организация, как полиция, допускает только определенный уровень конфликтов без последствий.
        Чтобы прочистить мозги, он улегся на кровать. Закрыл глаза и попытался отключиться от этих мыслей. В квартире было тихо и спокойно. Просто лежать оказалось приятно. Он ощущал потребность в этом. Старался дышать спокойно и медитативно, как его когда-то научила Лили.
        Глубокие вдохи. Регулярные. Медленные. Обрести покой.
        Он так любил Лили. Память о ней находилась сразу за образом Сабины, она была более мягкой, менее рельефной, но постоянно присутствовала, точно тень. Он не знал, почему Лили номер два. Потому что стыдился. Потому что выпустил из рук их дочку. Потерял ее в море.
        Ощущения потери нахлынули на него, и он поспешно встал. На смену спокойному дыханию незамедлительно пришли неравномерные вздохи горя. Он чувствовал себя загнанным. Самим собой и своими воспоминаниями. Они нигде не давали ему покоя.
        Его взгляд упал на полученный от Тролле пластикатовый пакет, ручки которого торчали из-под кровати. Даже здесь он видел их - доказательства того, кто он на самом деле такой. Наполовину скрытыми под кроватью лежали документы, заказанные и оплаченные им, чтобы очернить родителей Ваньи. Что они ему, собственно, сделали? Ничего. Анна просто пыталась защитить свою дочь от человека, способного на все. Вальдемар, по словам Анны, ничего не знает. Наверняка это правда. Однако хотя они оба ни в чем не виноваты, им предстояло понести кару, наказание. Они даже не являются истинными противниками. Противник - это он. Только он.
        Личный враг.
        Он медленно поднял пакет с пола. Его следовало бы сжечь. Уничтожить. Он не имеет права на их жизни. Едва ли имеет право на свою собственную. Он посмотрел на белую кафельную печь, которой не пользовался с тех пор, как сюда въехал. Знать бы, где находятся спички. Возможно, на кухне. Он пошел туда. Начал с ящиков. В верхнем - приборы. Во втором - разная кухонная утварь. Спичек нет. В третьем - прихватки и подставки, которыми он ни разу не пользовался. Вдруг раздался звонок в дверь. Он с удивлением посмотрел в сторону прихожей. Не мог припомнить, когда к нему в последний раз звонили. Вероятно, когда кто-то хотел ему что-то продать. Или свидетели Иеговы. Звонок раздался снова. Себастиан решил его игнорировать, у него не было ни времени, ни сил их выдворять. Но тут он услышал из-за двери голос.
        - Себастиан! Открывай. Я знаю, что ты дома.
        Это она. Эллинор Бергквист. Не может быть. Что она тут делает?
        - Ау, Себастиан, открывай!
        Он застыл. Решил следовать первоначальному плану и игнорировать звонки. Она опять позвонила. На этот раз более продолжительно. Упорно. Может ли она действительно знать, что он дома? С Эллинор станется. Новый звонок.
        - Себастиан!
        Себастиан с проклятиями покинул кухню, проходя мимо гостевой комнаты, кинул пакет под кровать, быстро вышел в прихожую и распахнул дверь. Постарался принять максимально сердитый вид. Это было нетрудно. Особенно с Эллинор Бергквист на лестнице. Она стояла с маленьким черным чемоданом на колесах. Радостно улыбалась ему с преисполненными ожидания глазами. Будто ее вообще ничто в этом мире не заботило.
        - Вот я и здесь, - первым делом сказала она, как нечто само собой разумеющееся.
        Он ответил не менее само собой разумеющимся образом:
        - Какого черта ты здесь делаешь?
        - Думаю, ты понимаешь. - Она подняла руку, явно стремясь прикоснуться к нему, возможно, погладить по щеке. Себастиан машинально отступил на шаг. Эллинор продолжала ему улыбаться. - Возьмешь чемодан?
        Себастиан замотал головой.
        - Я просил тебя ненадолго уехать из города. Пока не раскроют убийства. - Он смотрел на нее очень серьезно. - Ты что, не понимаешь? Ты в опасности.
        В ответ она взяла чемодан сама, протиснулась мимо Себастиана и вошла в прихожую. Он ее пропустил. Или, вернее, не успел ее остановить. Эллинор обладала способностью застигать его врасплох. Она поставила чемодан.
        - Я действительно в опасности? - Она пошла и закрыла за собой дверь. Обернулась к нему. Подошла вплотную. С этими зелеными глазами, которым ему так трудно было противостоять. - Или дело в том, что ты хочешь, чтобы я была рядом?
        Она вновь протянула руку, чтобы прикоснуться к нему. На этот раз он не противился. Сам не зная, почему. В Эллинор было нечто такое, что он никак не мог определить. Он ощущал ее дыхание. Сладковато-свежее, наверное, она только что сосала леденец от кашля. Всегда готова.
        - Так же, как и мне хочется быть с тобой? - продолжила она, проводя рукой по его щеке, шее, за ворот рубашки.
        Она сердила и одновременно возбуждала его. Он встречал много женщин, но таких, как она, - никогда в жизни. Она никогда его не слушала. Что бы он ей ни говорил, она всегда превращала это в нечто иное. Нечто положительное. Для себя. Просто неподвижная звезда в отдельной собственной Вселенной, совершенно необузданная природная сила перед лицом окружающей действительности. Он предпринял новую попытку.
        - Я сказал тебе правду. Это не выдумки.
        - Я тебе верю, - ответила Эллинор беспечным тоном, сразу раскрывавшим противоположное. - Но я с таким же успехом могу побыть с тобой, вместо того чтобы сидеть в гостиничном номере одной. - Она взяла его руку и подвела ее к груди. - Это гораздо приятнее и душевнее.
        Себастиан пытался собраться с мыслями. Эллинор проявляла отчетливые признаки синдрома преследования. Синдрома сталкера. Держала его за руку в первый вечер, прислала цветы, поздравила с именинами, то, как она истолковала его предупреждение. Возможно, она не больна в медицинском смысле, но то, как она к нему привязалась, носит нездоровый характер. Надо ее выставить.
        - Мы занимались любовью только у меня дома, - шептала Эллинор возле его уха. - Ведь так?
        - Мы не занимались любовью. Мы трахались.
        - Не порти это гадкими словами.
        Она слегка укусила его за мочку уха. От нее пахло мылом. Ее кожа была мягкой и теплой, и он скользнул рукой по груди, к затылку и шее. Ему следовало объяснить, что он вовсе не выдумал всю эту историю в качестве какого-то безумного плана, чтобы она приехала. Что она должна его выслушать. Понять, что он говорил всерьез.
        Но если ему действительно этого хочется, зачем же он тогда обжимается с ней в прихожей? Зачем он притянул ее к себе и повел в спальню, к постели? Придется списать это на зеленые глаза.
        Всему виной они.
        Поскольку в ней что-то есть.
        Она всегда преодолевает его сопротивление.

        Потом он остался лежать в постели. Она отправилась осматривать квартиру. Он давно не чувствовал себя настолько расслабленным. После Лили он ни с кем не занимался любовью у себя дома. Всегда играл на чужом поле. Вины он, как ни странно, не чувствовал. Послеоргазменная тревога блистала своим отсутствием. Сам того не желая, он прислушивался к тому, как Эллинор ходит по квартире. Звучала она радостно. Он улыбался, слушая ее веселые восклицания по поводу количества комнат и возможностей.
        - Какая огромная комната! Здесь можно устроить шикарную столовую!
        По крайней мере, они не занимались этим в их с Лили постели, уговаривал он себя. К тому же эта квартира так и не стала их настоящим домом. Они с Лили провели здесь какое-то время, но, поженившись, переехали в Кёльн.
        - У тебя есть еще и библиотека?
        В ней действительно есть что-то особенное, в этой женщине, которая разгуливает по тем частям квартиры, которыми он больше не пользуется. Что-то привлекательное, в чем он никак не может разобраться. Как бы он ее ни отталкивал, она всегда возвращалась обратно. Точно отскакивающий рикошетом мяч, который набирает от его толчка силу. Отправившись на лекцию и встретившись с ней, он никак на это не рассчитывал. Впрочем, с тех пор произошло много такого, на что он не рассчитывал. Вещи, о которых он на время забыл. Об Эллинор можно сказать многое, но одно - правда.
        Она заставила его думать о другом.
        Через несколько минут она вернулась. На ней была его рубашка, правда, не застегнутая. Ее рыжие волосы сияли, и она выглядела как женщина из одного французского фильма. Женственная и неотразимая. Казалось, будто она смотрела тот же фильм. Она уселась на кровать, подтянула ноги и посмотрела на него.
        - Это не квартира. Это апартаменты.
        - Знаю.
        - Почему ты не используешь ее целиком?
        - Из-за тебя.
        Она просияла, как ребенок в сочельник.
        - Правда?
        - Нет, но что бы я ни сказал, ты все равно услышишь именно это.
        Она игриво толкнула его, как всегда, игнорируя колкости. Казалось, они на нее не действуют.
        - Мы наведем тут порядок, я тебе обещаю.
        - Мы никакого порядка наводить не будем. Ты можешь остаться здесь на несколько дней. Но потом ты должна переехать.
        - Разумеется. Не будем торопиться. Если ты не хочешь, чтобы я тут находилась, я сразу уеду. - Она села на него верхом и поцеловала в губы.
        Наверняка видела тот же фильм.
        - Ладно, хорошо. Я не хочу, чтобы ты здесь жила.
        Она улыбнулась его попыткам, опять не слушая.
        - Почему же? Ты ведь беспокоишься за меня. Если я буду здесь, то ты сможешь держать меня под контролем. И ты нуждаешься во мне.
        - Я ни в ком не нуждаюсь.
        - Не ври, дорогой, кто-то тебе нужен. Это видно издали.
        Он не знал, что отвечать. Она права. В ком-то он нуждался, но едва ли в ней. Точно не в ней. Не дожидаясь его ответа, она пошла на кухню, чтобы приготовить им кофе. Себастиан лежал в постели и прислушивался. Эллинор посвистывала на кухне, разыскивая кофе.
        Прежде там никто не свистел.
        Но это было не самое худшее.
        Хуже всего было то, что где-то в глубине души ему это нравилось.

* * *
        - Свами хочет поговорить Эдвард Хинде.
        Анника засунула голову в кабинет Харальдссона. Тот оторвался от папки, которую читал, сидя в одном из имевшихся в кабинете двух мягких кресел. На обложке было написано: «Лёвхага 2014 - перспективы и цели». В документе из тридцати страниц Харальдссон продвинулся страницы на две, а на столе перед ним лежал большой блокнот, куда он выписывал непонятные ему формулировки или отрывки, для которых ему требовалось больше базовых знаний и информации. Его записи составляли уже почти половину листа А4. Четверть текста была ему непонятна в принципе. Поэтому он невероятно обрадовался возможности отложить документ в сторону и заняться более важными делами.
        - Хочет поговорить?
        - Да, звонил один из охранников. Как можно быстрее.
        - Сейчас иду.
        Харальдссон чуть ли не выпорхнул из кресла и покинул кабинет. Наконец-то. Он уже несколько раз порывался туда пойти. Со спонтанным визитом. Однако требовалось соблюдать баланс. Не казаться излишне заинтересованным, но и не терять контакта. Не упускать возникшей между ними доверительности. Но теперь первый шаг сделал Хинде. Проявил инициативу. Это добрый знак. Харальдссон и сам очень надеялся на скорую встречу. Он не мог дольше задерживать ходатайство Госкомиссии о посещении. Им явно необходимо поговорить. Но Харальдссону хотелось получить шанс прийти первым. Разобраться с этим. А что, если Хинде сможет сообщить ему нечто решающее? Если завтра он не только отпразднует годовщину свадьбы, а еще и прочтет в утренней газете, что орудовавший в Стокгольме серийный убийца схвачен. А возможно, и что неподтвержденные данные указывают на то, что решающие фрагменты головоломки предоставил персонал «Лёвхаги». При самом удачном раскладе его назовут по имени. Вчера газета «Экспрессен» проследила связь между Эдвардом Хинде и новыми убийствами. Ничего не писалось о том, что Хинде каким-то образом замешан, но им
явно кто-то сообщил о наличии сходства в методе. Харальдссон видел в Интернете, что сегодня сильно нажимали на то, что орудует имитатор. Жертвы девяностых годов опять стали материалом первых полос. Имелась также рамочка с фактами о Хинде, краткое резюме произошедшего в те годы.
        Убийца схвачен, обеспечил это человек, работающий в «Лёвхаге», где сидит Хинде.
        Это станет событием.
        Большим событием.
        Входя в камеру к Эдварду Хинде, он по-прежнему улыбался.
        - У вас радостный вид. - Эдвард, как всегда, сидел на кровати, опершись спиной о стену и подтянув колени. - Произошло что-нибудь хорошее?
        Стул был выдвинут из-за стола и повернут к кровати. Харальдссон сел. Он понимал, что лучше бы не рассказывать о своих надеждах в преддверии встречи, но вместе с тем хотел держать Хинде в хорошем настроении, а тот, похоже, ценит непринужденную беседу личного характера, которой они предавались до сих пор. К тому же для радости имелось несколько поводов.
        - У нас завтра годовщина свадьбы. У нас с Йенни.
        Что напомнило ему о… Харальдссон быстро огляделся, чтобы посмотреть, не увидит ли он где-нибудь фотографию жены. Похоже, она нигде не висит. Слава богу. Что бы произошло, увидь персонал, что у Хинде на стене висит фотография жены начальника учреждения?
        - Как приятно, - сказал Хинде. - И сколько лет?
        - Пять.
        - Деревянная свадьба.
        - Вы знаете. Ведь это известно не многим. - Харальдссон действительно слегка восхитился. Сам он обнаружил это в Интернете несколько месяцев назад.
        - Вы бы удивились, если бы узнали, как многое мне известно. - Эдвард сам услышал, что произнес это с бoльшим удовольствием, чем собирался.
        - Вам бы участвовать в какой-нибудь телевизионной викторине.
        - Да… но не суждено.
        - Да.
        Хинде посмотрел на умолкшего Харальдссона с улыбкой. План на будущее начал обретать форму. Чтобы он сработал на сто процентов, ему требовалось несколько вещей. Большинство из них ему мог дать Тумас Харальдссон. Остальное дадут двести сорок минут за компьютером сегодня ночью. Эдвард знал, что у Харальдссона завтра годовщина свадьбы. Точно так же, как знал, что новый начальник учреждения - бывший полицейский. Услышав о том, что в «Лёвхаге» будет новый начальник, он провел в Интернете обстоятельный поиск. Если бы Харальдссон спонтанно не упомянул о годовщине свадьбы, Хинде попытался бы постепенно подвести разговор к этой теме. Теперь этого не требовалось.
        - Как вы собираетесь праздновать? - спросил он с неподдельным интересом в голосе. - Годовщину свадьбы, - быстро уточнил он.
        - Сперва будет завтрак в постели, потом я договорился у нее на работе, чтобы ее на несколько часов отпустили. За ней приедут перед ланчем, и у нее получится роскошная вторая половина дня в спа-салоне.
        - Где она работает?
        - Это называется БДО. Аудиторская и консультационная компания. А вечером будет ужин.
        - Прямо целый день.
        - Еще она получит в подарок яблоню. «Ингрид Мари». В саду.
        - Вы удивительно заботливы.
        - Она этого стоит.
        - Не сомневаюсь.
        Снова наступила тишина. Отнюдь не мучительная или неприятная. Харальдссон поймал себя на мысли, что ему в камере почти уютно. Его удивляло, насколько все-таки приятно беседовать с Хинде. Тот слушает. По-настоящему. Помимо Йенни, Харальдссон не мог припомнить никого в своем окружении, кто бы проявлял такой откровенный интерес и так… поощрял рассказывать дальше. Однако какой бы хороший контакт ему ни удалось установить с Хинде, визит он нанес с определенной целью.
        - У меня есть несколько вопросов, на которые я, как вы понимаете, хотел бы получить ответы.
        Он надеялся, что не проявил излишней прямолинейности. Излишнего нажима. Ему не хотелось создавать у Хинде впечатление, будто он встречается с ним только, чтобы извлечь какую-то пользу. Все в порядке, понял он, когда Хинде спустил ноги с кровати и наклонился вперед.
        - Как хорошо, потому что мне как раз хотелось бы кое-что получить. - Эдвард обезоруживающе улыбнулся и развел руками. - Win-win[60 - Обоюдный выигрыш (англ.).].
        - Да, - подтвердил Харальдссон, улыбаясь в ответ с полным убеждением, что его выигрыш все-таки будет больше. С чем Хинде согласился бы. Поскольку у него было и больше, что терять.

        Две вещи.
        Оказалось, что Хинде хочет получить две вещи. Ни того ни другого у Харальдссона с собой не было. Он даже не мог раздобыть их на территории «Лёвхаги». Во всяком случае, не вызвав массы нежелательных вопросов. Поэтому он покинул камеру, вернулся к себе в кабинет, сказал Аннике, что ему надо ненадолго отлучиться, взял машину и поехал в маленький торговый центр.
        Две вещи. Два быстрых захода в два магазина. На обратном пути Харальдссон косился на лежащие на пассажирском сиденье покупки, пытаясь сообразить, для чего они понадобились Хинде. Он также размышлял над тем, этично и правильно ли будет давать их ему. Решил, что вполне нормально. Оба товара совершенно безопасны. Ведь он же не предоставляет этим Хинде доступа к какому-либо оружию. В одном случае это продающееся без рецепта лекарство, во втором - овощ. Или, возможно, корнеплод. Харальдссон не был уверен, что именно.
        Харальдссон заехал на свою личную парковку, забрал из машины пакеты и направился прямиком в спецкорпус. Он с трудом сдерживался, чтобы не перейти на бег. Казалось, он всего в нескольких минутах от решения. Он тщательно продумал, о чем спросит у Хинде. Сегодня он явно сможет задать два вопроса. Этого хватит.
        Охранники открыли дверь в спецкорпус, и один из них проводил его до камеры Хинде. Два маленьких пакета Харальдссон засунул под тонкую куртку, незачем было вызывать вопросы о том, что он несет с собой в камеру к осужденному серийному убийце. Хинде по-прежнему сидел на кровати, где его оставил Харальдссон. Дождавшись, пока дверь хорошенько закроют, он нарушил тишину.
        - Достали?
        Харальдссон вытащил спрятанные под курткой пакеты и засунул руку в один из них. Шагнув вперед, он медленно, почти театрально поставил на прикроватный столик Хинде стеклянную банку из универсама. Хинде быстро взглянул на банку и кивнул.
        - О чем вы хотите спросить?
        - Вы знаете, кто убил этих четырех женщин?
        - Да.
        - Кто?
        Хинде, глубоко дыша, прикрыл глаза. Попытался скрыть свое разочарование. Как такое возможно? У Харальдссона было много времени, чтобы подготовиться к встрече. Имелась возможность оптимизировать вопросы. Почему он в качестве первого вопроса не спросил: «Кто убил этих четырех женщин»? Ответ Хинде знал. Новый начальник учреждения лишь подтвердил мнение Хинде о пенитенциарной системе. Она точно не притягивает к себе лучшие умы общества. По крайней мере, среди тех, кому разрешено покидать изолятор по вечерам. Хинде легонько вздохнул. Получается слишком просто. Вызов равен нулю. Скучно.
        - «Кто» - это новый вопрос, - чуть ли не наставительно произнес Хинде.
        Харальдссон выругался про себя. Это не соответствовало плану. Первый вопрос должен был дать ему имя, а второй - место, где полиция - после подсказки Харальдссона - смогла бы найти убийцу. Он поторопился. Теперь он получит только имя. Но этого достаточно. Это больше, чем известно Госкомиссии. И по-прежнему будет решающей информацией. Он по-прежнему окажется тем, кто раскрыл дело.
        Харальдссон взял аптечный пакет. О содержимом пузырька он почти ничего не знал. Никогда им не пользовался. Оно казалось отвратительным. Он немного посомневался с пузырьком в руке. У него в каком-то смысле возникло ощущение, сходное с тем, когда он отдавал фотографию Йенни. Гложущее беспокойство, что он поступает неправильно. Совершает ошибку. Быстро решившись, Харальдссон кинул бутылочку Хинде.
        - Кто их убивает?
        Молчание. Тщательно изучив полученную бутылочку, Хинде поднял взгляд на Харальдссона. Казалось, он хочет потянуть с ответом, как жюри в мыльной опере. Нагнетает напряжение.
        - Человек, которого я знаю, - под конец произнес он.
        - Это не ответ. - В голосе Харальдссона звучало чуть ли не детское разочарование. Будто он пятилетний малыш, открывший пакетик с причитающимися ему по субботам конфетками и обнаруживший там одни овощи.
        Хинде пожал плечами.
        - Я не виноват в том, что вы задаете неправильные вопросы.
        - Я спросил, кто.
        - Вам следовало спросить, как его зовут.
        Молчание. Хинде размеренным движением наклонился вперед и поставил бутылочку на прикроватный столик. Харальдссон проследил за движением взглядом. Остановил его на стеклянной бутылочке. Подумал, не взять ли ее назад. Видит бог, Хинде не заслужил ее. Первый вопрос Харальдссон задал плохо, но от ответа на второй Хинде просто уклонился.
        - Я хочу еще одну вещь, - прервал его размышления Хинде.
        Харальдссон быстро переключился. Одно желание, один вопрос. Еще не поздно уйти отсюда победителем.
        - Вот как, что именно? - спросил Харальдссон с плохо сдерживаемым нетерпением.
        - Я хочу завтра позвонить Ванье Литнер из Госкомиссии.
        - Зачем?
        - Хочу с ней поговорить.
        - Ладно. Как зовут того, кто убил четырех женщин? - выпалил Харальдссон, едва не вскочив со стула. Уже совсем близко.
        Эдвард медленно покачал головой.
        - У вас больше не осталось права на ответы.
        - Ведь я же согласился позволить вам позвонить Ванье? - Сидеть Харальдссон больше уже не мог. Он встал и шагнул к кровати. - За это полагается ответ.
        - Но вы спросили, зачем я хочу ей позвонить. Я ответил. Правдиво.
        Харальдссон остолбенел. Было прямо видно, как из него вышел воздух. Его «зачем» выскочило машинально. Это даже не был вопрос. Ведь ясно же, что Хинде хочет поговорить с ней, иначе бы он не просил дать ему позвонить ей. Это не считается. Хинде жульничает. Но Харальдссон умел при необходимости давать симметричный ответ. Пора это показать.
        - Можете забыть об этом телефонном разговоре, - заявил он и в подтверждение своих слов погрозил Хинде пальцем. - Если не назовете мне имя.
        - Не нарушайте данных обещаний, Тумас. Во всяком случае, со мной.
        Внезапно Харальдссон увидел другого Хинде. Несмотря на то, что тот неподвижно сидел на кровати, не меняя позы. Несмотря на то, что он не повысил голоса. Его глаза потемнели. В сказанном им присутствовала мощь, которой Харальдссон прежде не слышал. Он излучал серьезность. Угрозу.
        Опасность для жизни.
        У Харальдссона возникло ощущение, что последним, что видели перед смертью убитые Хинде четыре женщины, был тот человек, который сидел сейчас перед ним. Он попятился к двери.
        - Я вернусь.
        - Буду всегда рад.
        Прежний Хинде опять вернулся, спокойно наклонился вперед и быстро переместил бутылочку и банку в постель, подальше от посторонних глаз. Превращение произошло так быстро, что Харальдссон усомнился в том, что виденное им действительно имело место, но взгляд на гусиную кожу на руке убедил его в том, что ему это не привиделось.
        - Вы получите имя, - тихо сказал Хинде. - Когда сделаете последнее.
        - Что же? - Харальдссон тоже перешел на шепот.
        - Ответьте «да».
        - На что?
        - Со временем поймете, когда и на что. Просто скажите «да». И я отвечу еще на один вопрос.
        Бросив на Хинде последний взгляд, Харальдссон вышел в коридор. Все пошло не по плану. Совсем. Но у него остался еще один шанс. Ответить «да». Что мог Хинде под этим подразумевать? Что ему надо от Ваньи Литнер? Что он собирается делать с полученными от Харальдссона вещами? Вопросов много. Слишком много, чтобы Харальдссон мог сосредоточиться на документе «Лёвхага 2014 - перспективы и цели».
        Он решил снова воспользоваться своим гибким графиком и поехать домой. К Йенни.

* * *

        Себастиан проснулся около пяти. Спал он лучше, чем предполагал. Сон, как всегда, разбудил его, но не нес в себе столь мощной разрушительной силы, какой так часто обладал. Себастиан расслабил правую руку и потянулся. Рядом лежала Эллинор.
        Он осторожно выбрался из постели и надел трусы. Вышел посмотреть, пришла ли газета. Двери в остальные комнаты были распахнуты. Как их оставила она. С некоторой неохотой он отправился их снова закрывать. В три комнаты он не заходил уже несколько лет, поэтому не смог удержаться от того, чтобы заглянуть в них перед тем, как закрыть двери. Квартира действительно роскошная, апартаменты, если смотреть на нее свежим глазом. Ее глазами. Особенно когда в большие окна светит низкое утреннее солнце. Однако открытые двери и комнаты за ними принадлежат другой жизни. Жизни, о которой он не хочет, чтобы ему напоминали. Вторжение Эллинор - это уже достаточное изменение. Остальная часть его жизни останется нетронутой и неприкосновенной.
        Накануне вечером они о чем только ни разговаривали. Он и Эллинор. На кухне. Она рассказала о бывшем муже, Харальде, который однажды пришел домой и захотел развестись. Вот так просто. Он встретил другую. Она сказала, что ей это причинило невероятную боль. Заставило усомниться в себе. Это произошло несколько лет назад. Какое-то время она пыталась знакомиться по Интернету, но никого не нашла. Было так трудно. А как получилось у него? Почему он один? Себастиан немногословно, но успешно уклонялся. Предоставлял говорить ей, а сам в основном сидел с чашкой кофе, слушая ее банальности и анализы отношений и сожительства, почерпнутые из женских журналов. Как ни странно, он против обыкновения не испытывал ненависти к каждому слову. Вероятно, из-за всего происшедшего чувствовал слабость и пребывал не в лучшей форме, но, как ни крути, он приходил к одному и тому же выводу.
        Ему нравилось, что она здесь.
        Она часто смеялась, поддерживала легкую будничную беседу, не особенно слушая его. Ему было непривычно общаться с человеком, на которого не действуют колкости. Из-за этого он чувствовал меньшую потребность продолжать в том же духе. Она его развлекала. Привносила будни и обыденность. Он сомневался в том, что ему чего-нибудь из этого хотелось, но это было передышкой. Чем-то новым.
        Он положил утреннюю газету на кухонный стол, взял телефон и позвонил Тролле. По-прежнему безрезультатно. Беспокойство вернулось. Что случилось? Почему он не отвечает? Что-то явно произошло. Внезапно он почувствовал странное желание забраться в постель к Эллинор. Снова приостановить действительность. Наплевать на все. Он вдруг сообразил, чем она для него является. Кем-то, кого можно обнять, когда тебе трудно. Кто всегда ему рад. Кто забывает все колкости.
        Он со всей очевидностью понял, почему не испытывает угрызений совести по отношению к Лили.
        Эллинор для него как домашнее животное.
        Некоторые заводят собак, а ему досталась Эллинор Бергквист.
        Довольный тем, что определил их отношения, он сварил кофе и прочитал газету. Сходил в магазинчик за углом и купил еды на завтрак для них обоих и на обед - для Эллинор. Ему не хотелось, чтобы ей пришлось выбегать на улицу в поисках еды, пусть, на всякий случай, лучше посидит в квартире.
        Когда он вернулся домой, она уже проснулась и сидела на кухне, в рубашке. Естественно, она истолковала все как жест любви.
        - О, ты купил для нас завтрак? Какой ты милый.
        Он начал выкладывать еду.
        - Я не хочу, чтобы ты выходила на улицу. Ты должна оставаться в квартире.
        - А ты не преувеличиваешь? - Она подошла к нему, поцеловала в щеку, подпрыгнула и уселась на стол возле мойки. - Я хочу сказать, что не исчезну только потому, что ненадолго выйду.
        Себастиан кивнул. Приводить аргументы он был не в силах.
        - Дорогая, не можешь ли ты просто меня послушаться? Пожалуйста.
        - Безусловно. Но тогда тебе придется по пути домой купить ужин. Я напишу список. - Она соскочила на пол. - Где у тебя бумага и ручка?
        Себастиан указал на один из двух ящиков стола, на котором она только что сидела. Эллинор выдвинула ящик и достала черную ручку и маленький блокнот. Уселась за кухонный стол и принялась писать.
        - Паста, говяжье филе, овощи для салата, лук шалот, сахар-сырец, бальзамический уксус, телячий бульон, кукурузный крахмал. Скажи, если у тебя дома что-нибудь из этого есть, - прервалась она. - Масло, наверное, есть? А как насчет красного вина?
        - Я не пью.
        Эллинор с некоторым удивлением оторвала взгляд от списка.
        - Вообще?
        - Да, ничего алкогольного.
        - Почему?
        Причины имелись. Потому что несколько лет назад он месяцами пытался избежать своего сна с помощью водки и в результате чуть не стал алкоголиком. Потому что он имеет склонность к зависимости. Потому что ему трудно установить границу. Ей все это знать незачем.
        - Просто не пью и все, - ответил он, пожав плечами.
        - Но если ты пойдешь мимо винного магазина, купи бутылочку красного. Для соуса. Ты ведь не станешь возражать, если я выпью бокал?
        - Нет.
        - Что ты предпочитаешь, картошку или пасту?
        - Мне безразлично.
        - Ладно. Есть ли у тебя пожелания по поводу десерта?
        - Нет.
        - Тогда выбор за мной.
        Она стала писать дальше. Он продолжил заниматься завтраком. Будни и обыденность. За всю жизнь он ни разу не совершал покупки по списку. Впрочем, с другой стороны, ему еще никогда не встречался кто-нибудь такой, как Эллинор.

* * *

        Себастиан решил прогуляться, пересек город пешком и прибыл в Управление полиции первым. Он в одиночестве уселся в Комнате и стал ждать остальных. Достав телефон, он набрал номер, по которому уже звонил бесчисленное количество раз. Несмотря на то, что Тролле по-прежнему не отвечал, это не вызвало в теле столь же сильного волнения, как раньше. После завтрака они с Эллинор занимались сексом. В чисто сексуальном отношении они прекрасно подходили друг другу. Любовью это не было. Отнюдь. Но что-то такое было. Любовь приносит боль.
        Это боли не приносило.
        Когда он собрался уходить, Эллинор выдала ему новую рубашку и попросила хорошенько побриться. Странная штука жизнь. В последнее время она менялась с такой интенсивностью, что скоро его будет уже ничем не удивить. Но ему необходимо найти Тролле. Вопрос в том, как действовать? Может быть, подключить Билли? Не рассказывать всей правды, но дать коллеге понять, что, осознав, что за ним следят, он связался с Тролле. То, что Себастиан попросил о помощи старого друга, не может показаться совершенно невероятным. Билли обычно умеет хранить тайны, а с Ваньей у него сейчас, похоже, особо напряженные отношения, так что ей он, пожалуй, не проговорится. Совершенно очевидно, что Билли начал прилагать усилия к тому, чтобы подняться в иерархии. Ванья оказывает сопротивление. Она, естественно, никогда не признается в этом, но Себастиану было ясно, что она считает, что Билли начал заявлять о себе. Группа всегда действует наилучшим образом, когда все признают свои роли и не ставят под сомнение роли других. Именно поэтому он сам не подходил для работы в группе. Его стиль жизни состоял в том, что он подвергал сомнению
всех. Билли ему нравился, он оказался довольно хорошим полицейским. Кроме того, в Вестеросе он помог ему off the record[61 - В неофициальном порядке (англ.).] найти Анну Эрикссон и раздобыть ее нынешний адрес. Он может стать хорошим союзником в поисках Тролле. Себастиан решил, что после утреннего совещания поедет к Тролле домой. Если он там ничего не найдет, то поговорит с Билли. Довольный планом он пошел и взял себе из автомата в столовой кофе. Собрался с мыслями и пообещал себе сегодня не конфликтовать ни с Ваньей, ни с Торкелем. Ему требуется защитить право на присутствие в группе и проявить готовность к сотрудничеству. Не вступать в конфронтацию.
        Тридцатью минутами и двумя чашками кофе позже дружно появились остальные. Они едва взглянули на него, хотя он был в новой рубашке. Разве хотя бы женской части группы не стоило обратить на это внимание?
        - Я начну? Я получила отчет о вскрытии Аннетт Виллэн, - обратилась к остальным шедшая первой Урсула, кладя на стол папку, которую держала в руке.
        - Давай, - кивнул Трокель.
        Урсула выложила на стол несколько укрупненных снимков изуродованного обнаженного тела Аннетт. Им бросилась в глаза огромная открытая рана на горле. Себастиан впервые увидел Аннетт мертвой, и это подействовало на него сильнее, чем он предполагал. Было трудно эмоционально переключиться от сложившегося у него ее образа при жизни - в платье, теплая и жаждущая любви - к тому, как она выглядела на фотографиях. Урсула выложила еще более укрупненный снимок перерезанного горла.
        - Трахея и сонная артерия перерезаны. Один удар ножа и мощное движение в сторону. Точно, как у остальных.
        - Она очень страдала?
        Урсула посмотрела на Себастиана. Его вопрос, несомненно, шел от сердца. Она ответила без сочувствия.
        - Все произошло довольно быстро. Она задохнулась раньше, чем истекла кровью, так что смерть наступила быстро. Относительно быстро.
        Себастиан ничего не сказал, только побледнел. Урсула отвела взгляд и продолжила, обращаясь к остальным. Пусть страдает.
        - Точно определить время, когда это произошло, трудно. Она лежала под прямыми лучами солнца. Но если Себастиан покинул ее около пяти, то убийца определенно появился вскоре после этого. Предварительно время установлено между 5:00 и 10:00.
        - Значит, он пришел туда, следя за ним?
        - Логично предположить. Особенно, раз мы знаем, что за Себастианом следили.
        В Комнате воцарилось молчание. Этого требовал краткий временн?й промежуток между Себастианом и убийцей. Себастиан лихорадочно пытался воспроизвести в сознании то роковое утро. Видел ли он кого-нибудь? Что-нибудь? Встретил ли он кого-нибудь на лестнице? Слышал ли, как хлопнула дверца машины, и обернулся туда? Заметил ли что-нибудь мельком? Но нет.
        - Я никого не видел, но ведь, с другой стороны, я никого и не искал.
        - Да, тебе, вероятно, хотелось просто побыстрее оттуда смыться. Ты, похоже, не любитель задушевных завтраков, - сухо сказала Ванья.
        Себастиан опустил взгляд. Не хотел отвечать. Отвечать и снова ввязываться в перебранку не следовало. Сотрудничество. Без конфронтации.
        - Раз нам теперь известны более узкие временн?е рамки, - вступил в разговор Торкель, - мы опять направим туда несколько патрульных, чтобы обошли квартиры. Посмотрим, не заметил ли кто-нибудь из соседей слонявшегося поблизости мужчину.
        - Желательно вокруг синего «Форда Фокус», - добавил Билли.
        - Что у нас есть нового насчет этих машин? - спросил Торкель.
        - «Фокус» больше ничего не дал, а «Тойота» проезжала несколько пунктов оплаты дороги, в последний раз вчера в первой половине дня…
        Раздался стук в дверь, и в Комнату заглянула молодая стажерка, явно очень взволнованная.
        - Извините, но Ванью просят к телефону. Очевидно, это важно.
        - Пусть подождут, у нас совещание.
        - Это из «Лёвхаги». Некто Эдвард Хинде…
        Ванья и все остальные оторопели. На секунду им подумалось, что они ослышались.
        - Ты уверена? - спросила Ванья с сомнением в голосе. - Что это Хинде?
        - Он так сказал.
        Ванья собралась с силами и пододвинула к себе стоящий на столе телефон.
        - Переключи сюда.
        Молодая стажерка поспешно развернулась и скрылась. Ванья склонилась над столом в ожидании разговора. Остальные подошли к ней поближе. Казалось, будто стоявший на столе кремовый предмет из жесткого пластика превратился в гравитационный центр Комнаты, к которому все притягивалось. Билли встал рядом с Ваньей, держа одну руку наготове возле кнопки громкой связи, а другой положил поблизости от динамика свой мобильный телефон. Все молча ждали. Только Себастиан остался стоять чуть поодаль. Он лихорадочно пытался понять, что происходит. Почему Хинде звонит? Каков повод разговора? Не попытаться ли помешать? Он инстинктивно чувствовал, что ничего хорошего это не предвещает. Хинде их, как всегда, опережает.
        Он действует.
        Они реагируют.
        Всегда в таком порядке. Раздавшийся звонок заставил всех содрогнуться, невзирая на то, что они его ждали. Билли включил громкую связь и одновременно функцию записи на мобильном телефоне. На другом конце провода кто-то был. Хинде внезапно оказался у них. Ванья незамедлительно еще больше подалась вперед, словно желая удостовериться, что в тишине действительно он.
        - Да, это Ванья Литнер…
        Ответ последовал быстро и четко:
        - Это Эдвард Хинде. Не знаю, помнишь ли ты меня.
        Несомненно, это он. Его хорошо поставленный голос. Спокойный, собранный, а за спокойствием сознание явного превосходства. Совершенно ясно, что это его следующий ход. Себастиан прямо видел его перед собой. Улыбка, холодные водянистые глаза, телефон прижат к губам.
        Ванья попыталась говорить столь же уверенно.
        - Да, помню.
        - Как дела? - Хинде звучал расслабленно и интимно. Будто позвонил старому другу, чтобы просто поболтать.
        - Что тебе надо? - почти огрызнулась в ответ Ванья. У нее не было времени для каких-либо игр. - Почему ты звонишь?
        Они услышали, как Эдвард усмехнулся.
        - Ванья, это мой первый телефонный разговор за очень долгое время. Не можем ли мы его немного растянуть?
        - Я думала, тебе вообще запрещено звонить.
        - Они сделали исключение.
        - Почему же?
        Себастиан шагнул в сторону Ваньи. Он задался тем же вопросом. Кто-то в «Лёвхаге» стал торговаться с Хинде. Несомненно, проиграл. Он инстинктивно чувствовал, что разговор необходимо прекратить. Тон Хинде был слишком игривым, слишком фамильярным. Слишком довольным. Что-то в нем напугало Себастиана до безумия. Его дочь сидит и разговаривает с мужчиной, у которого всегда имеется план. И он всегда воплощает его в жизнь. Торкель увидел, что Себастиан приближается, и остановил его очень жестким взглядом. Себастиан засомневался. Его позиция была слабее, чем когда-либо. Он потерял доверие Торкеля. Он умоляюще посмотрел на своего временного начальника, но тот снова покачал головой. Тем временем беседа перед ними продолжалась.
        - У меня есть информация, с которой тебе следовало бы познакомиться.
        - Я слушаю.
        - Только тебе. Поскольку я предполагаю, что наш разговор слушают другие.
        Ванья вопросительно взглянула на Торкеля, который поспешно утвердительно кивнул в ответ. Эдвард знал, с полным на то основанием, что Ванья никогда не станет вступать в разговор одна, и лгать казалось более рискованным. Ванья повернулась обратно к телефону.
        - Да, слушают.
        - Информация, которой я хочу с тобой поделиться, предназначена только для тебя. Но тебе, наверное, не позволят поехать и встретиться со мной?
        - Кто же?
        - Себастиан, похоже, очень о тебе печется. Казалось, он прямо-таки не верит, что ты способна правильно вести себя со мной. Он там?
        Себастиан ответил, не спрашивая разрешения у Торкеля. Просто подошел вплотную к Ванье.
        - Да, я здесь, что тебе надо?
        - Ведь правда Ванье можно приехать сюда и немножко поговорить со мной? Ну, будь добр?
        - Зачем же? Если ты что-нибудь хочешь, говори сейчас.
        - Нет. Только Ванье. С глазу на глаз.
        - Никогда, - услышал Себастиан собственный голос.
        Но было уже поздно. Что-то затрещало, когда трубку клали, и шум прекратился. Вскоре из усилителя раздались регулярные гудки. Разговор прервался. Хинде исчез. Ванья решительно встала. Себастиан сразу понял, куда она направляется.
        - Нет, нет. Не делай этого. Не езди туда.
        Ванья бросила на него очень сердитый взгляд.
        - Почему же?
        - Он ничего тебе не выдаст. Просто добивается внимания. Я знаю Эдварда.
        - Подожди, подожди. Мы подозреваем, что он замешан. Он звонит и предлагает информацию. Что же, мы должны просто наплевать на это?
        - Да.
        Себастиан смотрел на нее умоляюще. Будто это могло ее убедить. Он чувствовал, как все что-то ускользает у него из рук. Надо бороться. Он знал, что ни при каких обстоятельствах не должен выпускать это. Еще раз. Ванье нельзя туда ездить. Ни за что.
        - Только потому, что он позвонил не тебе? Это тебя уязвило? Что он, возможно, хочет рассказать что-то мне? - Ванья встретилась с ним взглядом. Полностью нацеленная на борьбу.
        - Нет, это опасно!
        - Черт побери, о чем ты говоришь? Я могу постоять за себя сама. - Она повернулась к Торкелю в поисках поддержки. И незамедлительно ее получила, чему почти удивилась.
        - Поезжай. Нам стоит выслушать, чего он хочет.
        - Но разрешение на посещение…
        - Я его организую.
        - Ага, теперь ты можешь его организовать, - пробормотал Себастиан.
        Торкель притворился, будто не слышал.
        - Я могу снабдить тебя магнитофоном, - предложил Билли и быстро пошел к двери. Ванья остановила его.
        - Нет, если он это заметит, то может ничего не сказать.
        - Он все равно ничего важного не скажет, - вставил Себастиан, твердо решивший не сдаваться. - Он будет просто болтать. Массу ерунды… Вранья.
        - В таком случае вы действительно похожи, ты и он, - прервала Себастиана Ванья.
        - Ванья…
        Себастиан увидел, как она пошла к двери. Он ощутил неподдельный страх: она направляется к Хинде. К Чудовищу. Которое уже с такой силой нанесло удар по нему. Теперь оно встретится с его дочерью. Сдаваться нельзя, его последними обращенными к ней словами стала слабая мольба.
        - Позволь мне, по крайней мере, поехать с тобой.
        Ее слова были всем чем угодно, только не пониманием. Она даже не взглянула на него.
        - Сорри, тебя не приглашали.
        С этим она исчезла.
        У Себастиана вдруг возникло ощущение, что он видел ее в последний раз. Вся его борьба за то, чтобы достучаться до нее, оказалась тщетной. Он тяжело опустился на стул. Остальные смотрели на него. Они его не понимали. Конечно, они знали, насколько Себастиан эгоцентричен, но его реакция на данную ситуацию все равно представлялась им непостижимой. Для Торкеля это стало последней каплей. Себастиан действительно утратил чувство реальности. Казалось, он воспринял то, что Ванья поедет к Хинде одна, как личное поражение. Это немного напомнило ему то, как Себастиан рассказывал, что спал со всеми убитыми женщинами. Тогда он видел в его глазах ту же скорбь с примесью паники. Правда, тогда это было объяснимо, а сейчас нет. Сейчас это просто неприемлемо. Одно желание помешать Ванье, лучшему полицейскому группы, получить информацию, переходило все границы. Независимо от того, думал ли он, что она не справится, или считал, что право получить информацию принадлежит ему.
        Себастиан смотрел на них, особенно на Торкеля, видел их изумление, но был не в силах развеять его. Им все равно не понять всей картины, она слишком сложна. Себастиан замер. А что, если дело в том, что Хинде знает?
        - Можно я возьму твою машину? - обратился он к Урсуле.
        Она покачала головой.
        - Себастиан.
        - Можно я возьму твою долбанную машину!
        Урсула с удивлением посмотрела на Торкеля, который тоже покачал головой.
        - Себастиан, хватит уже.
        Себастиан посмотрел на него со злостью в глазах.
        - Не для меня. Дай мне ключи!
        - Себастиан, так дальше продолжаться не может, - начал Торкель.
        - Ладно! Хорошо! - перебил его Себастиан. - Выгоняй меня. Мне наплевать. Но дай мне эти проклятые ключи!
        После нового взгляда на Торкеля, который в ответ обреченно пожал плечами, Урсула потянулась за висевшей на спинке стула сумкой. Достала ключи от машины и бросила их Себастиану.
        Он почти бегом покинул Комнату.
        Необходимо как-то остановить Ванью.
        Он только не знал, как.

        Он бежал по широким, обычно таким спокойным коридорам. Работавшие там смотрели на него с любопытством, но его это не волновало. Он только увеличивал скорость. Надеялся, что Ванье придется ждать одного из лифтов в гараж, и что он успеет догнать ее, спустившись по лестнице. При выходе на лестницу он столкнулся с двумя женщинами, каждая из которых несла по стаканчику кофе. Одна из них уронила стаканчик, но Себастиан, не обращая внимания на сумятицу, просто распахнул дверь. Ноги понеслись вниз по лестнице, и, мчась вниз, он считал этажи. Третий, второй, первый, парковки располагались на двух этажах, и он надеялся, что Ванья, как обычно, оставила машину на верхнем этаже. Он достиг его и распахнул тяжелую серую металлическую дверь. Побежал между машинами. Гараж был почти полон. Себастиан услышал, что чуть поодаль едет машина, бросился туда. И увидел. Ванья как раз выезжала в сторону площади Фридхемсплан.
        - Ванья! Подожди!
        Вероятно, она его не заметила. Или просто не стала обращать внимания. Во всяком случае, она поехала дальше. Он увидел, как машина скрылась из виду. Огляделся. Понял, что не знает, на какой машине ездит Урсула. Где она ее паркует, тоже. Посмотрел на ключи в руке. «Вольво». Он побежал между машинами. Принялся нажимать на открывающую кнопку на черном ключе в надежде, что фары какой-нибудь машины очнутся и приведут его к цели. Безрезультатно. Он носился по всему гаражу, непрерывно нажимая на кнопку. Через некоторое время машина отозвалась. Она стояла в самом дальнем от выезда конце и откликалась на его постоянное нажимание спокойным подмигиванием. Он подбежал к ней, открыл дверцу и уселся. Немного повозился с ключами, прежде чем ему удалось завести машину.
        Газанул на полную, шины взвизгнули о бетонный пол, когда он разворачивался.
        Плана у него по-прежнему не было.
        Просто ехать как можно быстрее.
        Остановить ее.

* * *

        Харальдссон провел утро именно так, как надеялся.
        Будильник зазвонил в 6:20, и Харальдссон сразу встал. В предвкушении. Йенни спала крепким сном на своей половине кровати. Он осторожно закрыл дверь в спальню, надел футболку и мягкие тренировочные штаны и пошел на первый этаж. Когда он спускался по лестнице, чтобы приготовить завтрак, у него возникло то же ощущение, что в детстве, в преддверии сочельника и дней рождения. Трепетная радость от сознания, что впереди его ждет совершенно идеальный день. Он сходил в туалет, быстро принял душ и направился на кухню. Начал он с того, что растопил на водяной бане плитку шоколада и обмакнул туда клубнику, которую купил накануне по дороге домой. Затем выложил клубнику на блюдо, чтобы шоколад снова застыл, и достал тостер и сковородку. Сделал тосты и обжарил бекон. Разрезал дыню. Разбил четыре яйца, вмешал молоко и растопил на сковородке масло. Сделал еще тостов. Включил электрический чайник и положил в чашку пакетик зеленого чая. Достал из холодильника сыр и малиновый джем. Поставил все на самый большой поднос. С удовлетворением проверил, что все на месте. В заключение он сходил к машине и открыл бардачок.
Там лежала маленькая красная коробочка. Кольцо. Золотое, с бриллиантом и двумя рубинами. Когда они поженились, он ничего не подарил Йенни на утро. Просто не знал, что это от него ожидалось. Упустил. Подруги Йенни и его коллеги-женщины очень удивились, узнав, что Йенни не получила подарка. Или, как выразилась Маргарета из полиции Вестероса: «Странно, что Йенни вышла после брачной ночи обделенной». Словно тот факт, что она получила в законные мужья Тумаса Харальдссона, не считался. Йенни никогда на эту тему ничего не сказала. Не произнесла ни слова разочарования или не намекнула, что ей не хватило подарка. Но теперь она его все-таки получит. С опозданием на пять лет. Но лучше поздно, чем никогда.
        Харальдссон поспешил обратно и положил маленькую красную коробочку на поднос. Завершено. Подняв поднос, он отправился вверх по лестнице. К ней. Ему пришлось сдерживаться, чтобы не запеть поздравительную песенку, как на день рождения.
        Когда он вошел к ней, она уже не спала. Улыбалась ему.
        Господи, как он ее любит.
        - Поздравляю с годовщиной свадьбы, любимая, - произнес он, поставил поднос на пол, наклонился и поцеловал ее.
        Она обняла его за шею и притянула к себе в постель.
        - Я тебя тоже поздравляю.
        - Я приготовил завтрак.
        - Знаю. Я тебя слышала. Ты самый лучший.
        Она поцеловала его. Он встал с кровати и принес поднос, а она тем временем взбила подушки и придвинула их к стене. Они сидели рядышком и завтракали. Он кормил ее клубникой. Кольцо ей очень понравилось.
        Как он и предполагал, на работе он появился с опозданием.
        Когда он вошел, Анника была уже на месте. Разумеется.
        - Извини, что я опоздал, - сказал Харальдссон, заходя в ее комнату и слегка насвистывая. - У меня сегодня годовщина свадьбы.
        Ему, естественно, не требовалось оправдываться перед Анникой, для него это был просто способ сообщить, что у него есть повод для праздника. Ему хотелось, чтобы об этом знали все. На лице Анники отразилась умеренная заинтересованность.
        - Вот как. Тогда поздравляю.
        - Спасибо.
        - Звонил Виктор, - продолжила Анника, быстро сменив тему. - Он послал вам мейл, на который хотел бы получить ответ как можно скорее.
        - Что там написано?
        - Вы можете прочитать, - ответила Анника, кивнув на кабинет Харальдссона. - В своем компьютере, - добавила она на всякий случай.
        - Ты не могла бы его распечатать? Так будет быстрее, мой компьютер выключен, а твой уже на ходу, и тогда я смогу прочитать, пока мой компьютер будет включаться, и потом ответить…
        - Ладно…
        - Отлично, а потом принесешь его мне?
        Не дожидаясь ответа, он вошел к себе в кабинет, снял куртку и уселся за письменный стол. Запустил компьютер и достал документ «Лёвхага 2014 - перспективы и цели». Он как раз успел открыть папку, когда Анника, постучав в дверь, вошла и протянула ему распечатку.
        - Спасибо.
        Харальдссон отложил папку в сторону и принялся читать мейл.

        Здравствуйте, Тумас,
        Дело касается телефонного разговора Эдварда Хинде, на который вы вчера выдали разрешение. (Кстати, нам надо об этом поговорить, я предпочитаю, чтобы меня информировали, когда для заключенных меняются предписания, связанные с безопасностью.) Разговор этим утром, судя по всему, вылился в то, что Госкомиссия приедет уже сегодня. Для меня в этом нет никаких проблем, но вам придется в обычном порядке выдать разрешение на посещение.
        С уважением,
        Виктор Бекман

        Тумас прочел мейл еще раз. Хинде позвонил Ванье Литнер, и теперь она приедет в «Лёвхагу». Сегодня.
        Не очень хорошо.
        Совсем не хорошо.
        Харальдссон встал и быстрым шагом покинул кабинет.

* * *

        Эдвард Хинде сидел на своем обычном месте, на втором этаже библиотеки, и читал, когда услышал приближающиеся по лестнице шаги. Его охватило раздражение. Неужели это новичок? В таком случае придется немедленно поговорить с Игорем, чтобы тот объяснил новенькому, что необходимо следовать правилам. Его правилам. Но оказалось, что это не новичок, а Харальдссон. Эдвард закрыл книгу о Наполеоне и отодвинул ее в сторону. Харальдссон кивнул сидящему чуть поодаль охраннику, выдвинул стул и уселся напротив Эдварда. Он с нетерпением склонился над столом.
        - Я хочу участвовать, - прошептал он.
        Эдвард не знал, вызван шепот тем, что они находятся в библиотеке, или нежеланием, чтобы их слышал охранник.
        - Участвовать в чем? - спросил Хинде с неподдельным удивлением.
        - В вашей встрече с Ваньей.
        - Думаю, не получится.
        - Это не подлежит обсуждению. Я должен участвовать. - Харальдссон подчеркнул последнее, почти ударив кулаком по столу. Он остановился буквально в сантиметре от столешницы. «Поскольку мы в библиотеке», - предположил Хинде. В принципе ничего страшного, если бы до охранника донесся хлопок с их стороны.
        - Думаю, не получится, - спокойно повторил Хинде.
        - Тогда вы не сможете с ней встретиться.
        Взгляд Эдварда потемнел, но Харальдссон был к этому готов. У него имелись аргументы.
        - Я ведь не обещал, что вы сможете с ней встретиться, - сказал он с некоторым удовлетворением. - Позвонить - да, но не встретиться. Это будет стоить вам один ответ.
        Хинде увидел внутренним зрением, как он встает, быстро наклоняется вперед, хватает голову Харальдссона и сильно ударяет ею о стол. Как он, прежде чем начальник учреждения или охранник успевают среагировать, обходит вокруг, снова хватает Харальдссона, приставляет ладони к его вискам и поворачивает. Слышит звук ломающейся шеи.
        Каким бы заманчивым это ни казалось, делать этого нельзя. Зато пришло время показать, кто тут решает.
        - Вы, похоже, человек с амбициями, Тумас, - произнес он тихо, но с напором, от которого каждый слог звучал отчетливо. - Поправьте меня, если я ошибаюсь, но эта работа для вас важна.
        Харальдссон кивнул, ощущая себя не совсем уютно от предчувствия, к чему ведет этот разговор.
        - У меня в камере ваши… подарки, - продолжил Хинде. - Как вы объясните руководству то, что потихоньку проносите мне товары?
        - Буду отрицать.
        - И вам кто-нибудь поверит?
        - Они скорее поверят мне, чем вам.
        Эдвард сидел неподвижно, только брови вопросительно взлетели вверх.
        - Правда?
        - Да.
        - Значит, если я раскрою наше маленькое соглашение, ну то, что я расскажу все, что знаю, в обмен на то, что мне нужно, они поверят вам, а не мне?
        - Да.
        Харальдссон сам слышал, что его прежнее желание явно неосуществимо.
        - А как вы объясните наличие у меня этих вещей? - спросил Хинде будничным тоном, сильно контрастировавшим с его пристальным взглядом.
        - Вам их дал кто-то другой.
        - И в зависимость от этого вы готовы поставить всю свою карьеру?
        Харальдссон молчал. Он чувствовал себя как шахматист, оставшийся с одним королем, когда противник раздобыл еще одного ферзя.
        - Если они вам не поверят, вы не только потеряете работу. Вы, возможно, окажетесь за решеткой, когда родится ребенок.
        Харальдссон резко встал и, не говоря ни слова, спустился по лестнице. Эдвард не смог сдержать широкой улыбки. План продолжается.

* * *

        Харальдссон возмущенно шагал обратно в кабинет. Все получилось совсем не так, как он планировал. Теперь ему придется выдать разрешение на посещение. Хинде встретится с Ваньей Литнер без него. Но он проследит за тем, чтобы ему удалось увидеться с Ваньей сразу после. Заставит ее рассказать, что выяснилось в ходе встречи. Это в его силах.
        Это его учреждение.
        Его правила.
        На мгновение он поиграл с мыслью, не отправиться ли ему в камеру Хинде и не отыскать ли фотографию Йенни, бутылочку и банку. Но что он приведет в качестве причины, если кто-нибудь застанет его в пустой камере? Внеплановый обыск. Но сам он его проводить не может. Это не его работа. Это покажется подозрительным. А что, если он к тому же не найдет эти вещи? Нет, лучше, пожалуй, позволить Хинде встретиться с Ваньей, а потом выжать из той информацию. Из вторых рук. Далеко не лучшая ситуация, но решающим может стать то, что он сделает с полученными сведениями. Ванье предстоит отчитываться Торкелю. Он же имеет возможность сразу пойти выше. Все еще можно спасти.
        День по-прежнему может стать совершенно идеальным.

* * *

        Ее ждали.
        Охранник, едва завидев ее, сразу открыл калитку. На территорию «Лёвхаги» существовал только один путь - мимо маленького кирпичного домика охраны. В первые два раза, когда она сюда приезжала, ей приходилось предъявлять документы через окошечко. Теперь же они ее узнали и, как только она приблизилась, пригласительно замахали руками. Она прошла по дорожке к зданию, мимо высокого забора, увенчанного колючей проволокой. По другую сторону находилось открытое отделение. Она увидела, что несколько заключенных наслаждаются солнцем во дворе для прогулок. Для игры в футбол было, очевидно, слишком жарко, и они, сняв футболки, просто лежали и расслаблялись. Один из них встал, чтобы рассмотреть ее.
        - Ты пришла, чтобы встретиться со мной? - крикнул он, напрягая мускулы.
        - А тебе бы этого хотелось? - ответила она и пошла к другой калитке, в другом заборе, тоже с колючей проволокой. Этот барьер отделял спецкорпус от остальных зданий. Здесь охранник потребовал, чтобы она предъявила удостоверение и сдала оружие. Впрочем, тут ее тоже ждали.
        - Вы быстро доехали, - сказал охранник. - Они думали, что вы появитесь только около двенадцати.
        - На дорогах было свободно.
        - Харальдссон просил меня сразу провести вас внутрь.
        - Но он ведь не будет присутствовать? - Она не смогла скрыть возникшего при этой мысли недовольства.
        - Нет, но он хотел знать, когда вы придете. - Охранник запер ее пистолет в серый сейф, взял ключ и вызвал по рации коллегу.
        - Посетительница к Хинде прибыла.
        Ванья кивнула ему и встала на гравиевой площадке перед караульной будкой. Через несколько минут появился другой охранник и забрал ее. Повел к большой укрепленной входной двери и открыл ее перед ней. Они миновали еще две стальные двери, свернули налево по коридору и поднялись по лестнице на несколько маршей. Казалось, они направлялись не в ту комнату, что в прошлый раз. Однако сказать точно ей было трудно, интерьеры «Лёвхаги» повсюду не отличались друг от друга. Характерные для подобных учреждений голубые стены и относительно плохое освещение. Время тут словно бы застыло. Вскоре охранник остановился и попросил ее подождать.
        - Подождите здесь. Поскольку вы одна, нам надо его сперва хорошенько обезопасить.
        Ванья кивнула, задумавшись над тем, так же ли они беспокоились бы о безопасности, будь она мужчиной. Вероятно, нет. Впрочем, это, пожалуй, не так уж странно. Хинде, безусловно, обладает специфическим отношением к женщинам. Несмотря на то что Ванья не сомневалась в своей способности постоять за себя, она испытала благодарность. Она относилась к опасности с уважением, хотя никому бы не призналась, что немного нервничает. Ванья вошла в маленькую комнату ожидания и села на простой одноцветный диван. Здесь было душно и довольно темно, единственный свет проникал сквозь маленькое окошко под потолком, снабженное решеткой. Она откинулась на жесткую спинку дивана. Попыталась успокоиться. Весь день прошел в большом напряжении. Совещание, прерванное звонком Хинде, и быстрая, импровизированная поездка в «Лёвхагу». И еще поведение Себастиана. Он сегодня действительно перешел все границы и, похоже, вообще не на шутку разошелся. Через несколько минут после того, как она отъехала, ей позвонил Торкель и сообщил, что Себастиан отправился следом на машине Урсулы. После этого Ванья всю дорогу ехала с мигалкой и, к
счастью, так и не увидела машину Урсулы в зеркало заднего вида.
        Какое-то время она подумывала позвонить коллегам и попросить их остановить Себастиана, но это было бы напрасной тратой ресурсов, хотя она не сомневалась в том, что он не придерживается ограничений скорости. Кроме того, теперь Себастиану наверняка уже не долго осталось у них работать - единственное положительное во всей ситуации. Она понимала, что Себастиан чувствовал себя загнанным в угол от того, что произошло. Каким бы хладнокровным и бесчувственным он ни был, это на него, естественно, подействовало. Тем не менее то, что ему вообще разрешили продолжать участвовать в расследовании, казалось безумием. Ей никогда не понять того, что Торкель, которого она все-таки уважает, так долго его защищал. Правда, она не знала Себастиана во времена его величия. Вероятно, дело в этом. Она не видела его в действии. Ведь Торкель не идиот. За исключением этой ошибки, он лучший из начальников, с кем ей доводилось работать, и она решила не слишком зацикливаться на происшедшем. Книга Себастиана даже когда-то произвела на нее большое впечатление. Значит, раньше что-то в нем было. А теперь уже нет. И сейчас это понял
даже Торкель.
        Наконец.
        Ей требовалось сосредоточиться на том, чтобы остановить убийства и восстановить отношения с Билли. Ей его не хватало. Может, это просто-напросто связано с его новой девушкой? То, что он вдруг перестал довольствоваться тем, что она и остальные члены команды используют его только для технической помощи? Пожалуй, что-то в этом есть. Ванья слишком долго воспринимала его как данность и не всегда интересовалась его точкой зрения. С другой стороны, они всегда были честны друг с другом. Этого-то она и не понимала. Почему так произошло? Чем он недоволен и почему ничего не сказал ей? Не объяснил своих переживаний. Ванья думала и надеялась, что они как раз в таких отношениях. Очевидно, нет. Она решила, что при первом удобном случае обстоятельно поговорит с ним. Это, вероятно, единственный выход.
        Она услышала, как чуть поодаль открылась дверь, и вышла, чтобы посмотреть. Это вернулся охранник.
        - Он готов.
        Ванья с напряжением последовала за ним. Распрямила плечи и попыталась приобрести максимально спокойный вид. Она встречалась с Хинде только раз. Но одно она поняла. Он видит людей насквозь. Читает их. Нельзя нервничать или быть напряженной.
        Необходимо просто-напросто блефовать.

        Новая комната. Меньше той, где они встречались в прошлый раз. Окон нет. Тот же грязно-голубой цвет, что в коридоре. Похоже на камеру, которую больше не используют. Два стула, между ними стол, и все. Хинде сидел спиной к ней, ноги и руки накрепко пристегнуты наручниками к толстому металлическому столу. Стол, в свою очередь, привинчен к полу. В следственном изоляторе полицейские никогда бы не зашли так далеко. Помимо всего прочего, этого не допустили бы представители арестованных. Но здесь никаких адвокатов нет. Это «Лёвхага». И это не обычный допрос. Повышенная безопасность была, очевидно, одним из требований Харальдссона, чтобы разрешить Хинде с ней встретиться. Ее интересовало, как Хинде удалось добиться встречи за такое короткое время. Себастиан еще по-прежнему не получил разрешения. Вероятно, Хинде что-нибудь дал директору изолятора. Хотя она ничего не имела против именно этого свидания, ей казалось неприятным то, что Харальдссон вообще может влиять на расследование.
        Хинде по-прежнему сидел неподвижно, несмотря на то что к этому моменту должен был заметить ее присутствие в комнате. До нее доносился только лязг блестящих цепей, которые позвякивали всякий раз, когда он осторожно перемещал руки. Охранник протянул ей маленькую черную коробочку с красной кнопкой.
        - Тревожная кнопка на случай нападения. Я буду прямо за дверью. Постучите, когда закончите.
        Ванья взяла у него тревожную кнопку и скептически посмотрела на нее. Охранник улыбнулся в ответ.
        - На всякий случай. Согласно правилам вас вообще-то должно быть двое. И еще Харальдссон хочет поговорить с вами сразу после встречи. Хочет получить отчет.
        - Само собой разумеется, - ответила она, кивнув, хотя вовсе не собиралась что-либо сообщать Харальдссону. Прежде чем побольше узнает о его роли во всем этом.
        Охранник плотно закрыл за собой дверь. Ванья вновь посмотрела на неподвижную спину Хинде, подождала несколько секунд, а потом медленно подошла к нему.
        - Ну вот, я здесь, - сказала она, еще не успев обойти его, чтобы встретиться с ним взглядом.
        - Знаю, - ответил он, не оборачиваясь.
        Ванья обошла вокруг стола, стараясь держаться от Хинде на расстоянии. Впервые встретилась с ним взглядом. Он смотрел на нее с непринужденной улыбкой, словно сидел в ресторане с чашкой кофе, а не пристегнутым в запертой комнате.
        - Я так рад, что ты пришла. Пожалуйста, садись. - Он пригласил ее садиться, кивнув на стул напротив.
        Она игнорировала его.
        - Что тебе надо?
        - Я не кусаюсь.
        - Что тебе надо?
        - Немного поговорить. Я больше не встречаюсь с женщинами. Поэтому, раз уж мне выпал шанс, надо хотя бы попытаться. Ты бы на моем месте поступила так же.
        - Я никогда бы не могла оказаться на твоем месте.
        - Я не такой ужасный, как говорит Себастиан. На все есть свои причины.
        Ванья повысила голос и подошла на шаг ближе.
        - Я здесь не для того, чтобы «немного поговорить». Я здесь потому, что ты сказал, что можешь мне что-то сообщить. Но, похоже, это была пустая болтовня.
        Она развернулась и направилась обратно к двери камеры. Подняла руку и уже собиралась постучать охраннику.
        - Ты пожалеешь.
        - Почему же?
        - Потому что я знаю, кто убивал женщин.
        Ванья опустила руку и опять обернулась к нему. Он сидел столь же неподвижно, как раньше.
        - Откуда тебе это известно?
        - Сидя здесь, можно кое-что узнать.
        - Ерунда.
        - Ты знаешь, что я знаю. - Хинде впервые повернулся и посмотрел на нее в упор. - Ты видела это по мне, когда была здесь в прошлый раз.
        Ванья остолбенела. Он просто угадал или действительно заметил у нее в прошлый раз какую-то реакцию? Неужели он уловил то понимание, которое она сама лишь отметила как ощущение? В таком случае, он умеет читать людей лучше, чем кто-либо из тех, кто ей встречался. Значит, он и опаснее всех.
        - Если ты знал в прошлый раз, когда мы здесь были, почему ты ничего не сказал?
        - Я не был уверен. А теперь знаю точно.
        - Каким образом?
        - Поговорил с тем парнем. Он здесь работает. Он признался. Даже похвастался. Он боготворит меня. Можешь себе представить?
        - Нет. Как его зовут?
        - Сперва я хочу кое-что узнать о тебе. Одну личную вещь. Ты больше похожа на маму или на папу?
        - Я не намерена говорить с тобой на личные темы.
        - Это просто вопрос.
        - Но что это за чертов вопрос?
        Ванья опять обошла вокруг него. Он проследил за ней взглядом. Улыбка с его лица исчезла. Взгляд все-таки дружелюбный, но вместе с тем отвратительно изучающий. Она чувствовала, как он пытается проникнуть в нее. Прочитать ее. Изучить ее.
        - Мне просто интересно. Сам я в детстве был больше похож на маму.
        Ванья покачала головой.
        - Думаю, на папу. Кто убийца?
        Хинде посмотрел на нее и закрыл глаза. Он на секунду отвлекся и глубоко вдохнул. Представил его перед собой. Ее папу. Попытался увидеть неразрывную генетическую связь между мужчиной, которого ненавидел, и его дочерью, стоящей перед ним в комнате. Надо решать. Рассказать ей? Открыть ей маленькую грязную тайну, которая, если ее знаешь, кажется более чем очевидной. У нее его глаза. Его неугомонная энергия. Ему ничего так не хотелось, как лишить ее этой энергии. Сломить. Осквернить. Ему пришлось напомнить себе о том, что торопиться надо не спеша.
        Планирование. Терпение. Решительность.
        Краеугольные камни.
        - Мне тоже так кажется, - мечтательно произнес он и снова открыл глаза. - Мне тоже кажется, что ты больше похожа на папу.
        - Последний шанс, или я ухожу. Называй имя!
        Хинде кивнул про себя и наклонился вперед.
        - Я не просто дразнил Себастиана, когда говорил, что хочу тебя потрогать, - сказал он тихо и многозначительно.
        Ванья встала над ним, скрестив руки на груди.
        - Ты никогда ко мне не прикоснешься.
        - Может, и нет. Но у меня имеется кое-что, в чем ты нуждаешься. Мой опыт говорит, что люди, чтобы получить то, что им надо, готовы пойти довольно далеко. Ты согласна?
        Он раскрыл правую руку, которую до того держал сжатой в кулак. На ладони лежала малюсенькая свернутая бумажка, не больше ногтя большого пальца.
        - Вот он. Всего в метре от тебя. - Хинде снова улыбнулся ей.
        Внезапно он молниеносно наклонился и поймал записку губами. Выпрямился и вскоре опять показал ей записку, которую теперь держал зажатой между передними зубами.
        - Чтобы ее проглотить, достаточно двух секунд, - произнес он, не разжимая зубов. - Она исчезнет навсегда, и я не скажу больше ни слова. Мне по-прежнему нельзя тебя потрогать?
        Ванья стояла, не отнимая рук от груди, ее взгляд был прикован к записке.
        - Не грудь. Только твои волосы, - продолжил Хинде. - Это все-таки не такая уж большая жертва с твоей стороны?
        Он с откровенным намерением протянул к ней раскрытую левую руку. Поднять руку ему удалось сантиметров на десять, после чего его движение остановила цепь. Пальцы задвигались требовательно, призывно.
        - Пожалуйста, положи сюда свои волосы.
        Ванья не знала, что ей делать. Может ли в этой записке действительно содержаться ответ на загадку, который они так долго искали? Или это просто трюк? Себастиан предостерегал ее от участия в играх Хинде. Она склонялась к тому, чтобы последовать этому совету.
        - Как мне узнать, что ты не лжешь?
        - Я всегда держу свои обещания. Ты знаешь это, если выучила домашнее задание. Выбор за тобой.
        Он широко улыбнулся ей, по-прежнему держа записку на виду и продолжая дразняще играть пальцами левой руки.
        Ванья попыталась быстро проанализировать ситуацию, экстремальную во всех отношениях. Риск того, что это ловушка, был велик, но вместе с тем она не могла отделаться от ощущения, что Хинде говорит правду. Все это казалось слишком изощренным, чтобы привести к простой ситуации заложницы. Он обстоятельно пристегнут цепями. У нее есть сигнализация на случай нападения. Прежнее беспокойство теперь сочеталось у нее со странной формой любопытства, чуть ли не безрассудной смелости. Если она просто развернется и уйдет, то, возможно, всегда будет об этом сожалеть. Ведь если маленькая записка в зубах у Хинде является решением, то это того стоит. Если Хинде говорит правду, то это означает, что она не только спасет жизни будущих жертв, но и окажется человеком, сумевшим получить у Эдварда Хинде решающую информацию. Совершенно самостоятельно. Она, и никто другой. Это навсегда сделает пребывание Себастиана в группе излишним. Ведь если она сумеет раскрыть это дело, разве они когда-нибудь опять сочтут, что им необходим какой-то Себастиан Бергман? Никогда.
        Она осторожно придвинула левый большой палец к кнопке. Чтобы нажать на нее потребуется меньше секунды. Охранник появится в комнате от силы через полминуты. Хинде не может поднять правую руку и схватить ее сильнее. Одна рука. Она сумеет вырваться. Возможно, это будет стоить ей немного волос, но она вырвется. Речь идет о какой-то минуте, в течение которой она подвергнет себя относительно небольшому риску.
        Она решила вступить в игру. Медленно наклонилась вперед и присела на корточки перед прикованным цепями мужчиной. Как можно дальше от него, но с тем, чтобы он смог достать левой рукой до кончиков ее волос. Если вытянет руку, насколько позволят цепи. Она услышала их бряцанье, а затем его пальцы достигли ее светлых волос. Она встретилась с ним взглядом. Что же она увидела?
        Ожидание?
        Счастье?
        Его пальцы мягко ласкали бархатные волосы. Те оказались лучше и тоньше, чем он представлял себе. Ощущались в его руке легче. Он уловил запах фруктового шампуня. Немного подался вперед, чтобы лучше почувствовать запах. Внезапно ему захотелось, чтобы прикованной цепями сидела она, а не он. Чтобы у него было больше свободы. Возможность узнать ее. По-настоящему. Он возбудился больше, чем ожидал, и ему пришлось бороться, чтобы не выдать своих чувств. Его мать тоже была блондинкой. С еще более длинными волосами. Но не с такими мягкими. За эти хотелось потянуть. Сильно. Но получить все нельзя. Пока.
        Планирование. Терпение. Решительность.
        Придется ограничиться этим. Он нехотя убрал руку и выплюнул записку, которая угодила на середину стола. Посмотрел на Ванью с максимальной мягкостью.
        - Вот, видишь, я держу свои обещания. - Он откинулся на спинку и опустил руку, давая понять, что он все закончил.
        Ванья поднялась и быстро схватила свернутую бумажку. Не разворачивая ее, она направилась к двери.
        - Мы еще увидимся, Ванья.
        - Не думаю. - Она с силой постучала по двери. - Я готова!
        Через несколько секунд охранник открыл дверь, и Ванья покинула маленькую комнату. Хинде остался сидеть неподвижно, по-прежнему ощущая ее запах.
        «Я всегда держу свои обещания, - думал он. - Мы еще увидимся, Ванья».

        Показывать охраннику записку она не хотела и сразу попросила проводить ее в туалет. Туалет для посетителей находился этажом выше, там, где, похоже, располагалось чисто административное отделение. Оно было окрашено в те же удручающие цвета, что и остальные интерьеры «Лёвхаги», но его, по крайней мере, явно недавно убирали.
        Ванья села на крышку унитаза и развернула записку. Увидела написанные карандашом крупные буквы:

        РАЛЬФ СВЕНССОН.

        Имя показалось ей знакомым. Фамилия, пожалуй, нет. Но имя, с Ф на конце. Где-то она его уже читала. Но где? Она вынула мобильный телефон и позвонила тому, кто мог знать. Билли. Он ответил через несколько гудков.
        - Привет. Мне надо, чтобы ты проверил одно имя. Ральф Свенссон. Если тебе сейчас удобно? - добавила она.
        - Ты получила его от Хинде?
        Билли, казалось, даже не заметил маленького добавления. Она услышала, как он застучал по клавишам.
        - Он говорит, что это убийца. Имя кажется мне знакомым.
        - Мне тоже. Подожди.
        Билли на какое-то время исчез. Постукивание по клавишам продолжилось. Ванья нервно постукивала пальцами в ожидании, пока он вернется. Вопрос в том, насколько достоверной окажется наводка, но волноваться по этому поводу сейчас не было смысла. Им придется проверить ее целиком и полностью. Узнать о Ральфе Свенссоне все. Билли снова возник. Она сразу услышала, что он в восторге.
        - Он у них не в штате, но присутствует в списке тех, у кого есть пропуск в «Лёвхагу». Работает от клининговой компании. «ЛС Стед». Он один из тех, кого мы проверяли. Тогда на него ничего не было.
        - Узнавай все. Я позвоню из машины. Расскажи Торкелю.
        Она положила трубку и встала. На всякий случай спустила перед уходом воду и вымыла руки. Охранник стоял чуть поодаль и постарался сразу привлечь ее внимание.
        - Все?
        - Да, действительно. Мне надо ехать.
        - А Харальдссон? Я уже сообщил, что мы идем.
        - Передайте, что, если для него это важно, он может позвонить в Госкомиссию. Я уже опаздываю.
        Ванья двинулась в том направлении, где, как ей помнилось, находился выход. Охранник на секунду растерялся, но вскоре бросился следом. Попытался еще раз. Умоляя. Но это не подлежало обсуждению.
        У нее не было времени на идиотов.

        Билли позвонил еще до того, как она успела забрать свое оружие. Он говорил быстро, и на заднем плане слышался Торкель.
        - Торкель спрашивает, насколько это точно? Как ты думаешь, можно ли считать его подозреваемым на достаточных основаниях?
        - Не знаю, насколько точно. Хинде дал мне только имя. Вы что-нибудь нашли?
        - В общем-то нет. Родился в 1976 году. Живет в Вестерторпе[62 - Вестерторп - район в пригороде Стокгольма.]. В регистре ничего нет. Работает в «ЛС Стед» семь лет. Я пообщался с руководителем фирмы. Говорит о нем только хорошее. Единственное любопытное, что в прошлом году Ральфу предлагали перебраться убирать в больницу, поближе к дому, оплата лучше, время удобнее, но он отказался. Сказал, что ему нравится в «Лёвхаге».
        - Он сейчас здесь?
        - Нет. Вчера в районе обеда сказался больным.
        Ванья кивнула и отвернулась, чтобы охранник, возившийся в будке с сейфом, не слышал, что она говорит.
        - Он имел доступ в отделение Хинде?
        - Да, он работает и в открытом отделении, и в спецкорпусе.
        - Этого должно быть достаточно. Нам на него указали, и доказана возможность контакта.
        Она услышала, как Билли быстро обсуждает ее слова с Торкелем. Вскоре он вернулся обратно.
        - Торкель сейчас поговорит с прокурором по поводу обыска квартиры. Ему требуется знать, что именно рассказал Хинде.
        - Он мало что сказал. Только, что этот Ральф ему признался. Похвастался убийствами. Хинде для него что-то вроде идола.
        - Может, Хинде просто хочет его засадить.
        - Возможно. Но я считаю, это он. Думаю, Хинде не солгал.
        - Больше ничего?
        - Нет.
        Некоторые вещи никому другому знать не надо. Детали ее встречи с Хинде принадлежали к этой категории. Как именно она получила информацию. Это в любом случае не будет иметь значения для того, дадут им разрешение на обыск или нет.
        - Он сказал, почему он нам помогает? - поинтересовался Билли.
        Ванья резко замолчала. Она была настолько поглощена тем фактом, что Хинде связался с ними, что совершенно упустила в высшей степени обоснованный вопрос, почему он это сделал.
        - Нет. Законопослушный гражданин?
        - Едва ли.
        - Это важно?
        - Возможно, нет.
        - Если окажется, что важно, придется узнать. - Она повернулась к охраннику, взяла свое оружие и убрала его в кобуру. - Позвони мне, когда вам разрешат обыск. Я еду в Стокгольм.
        Она положила трубку и поблагодарила охранника за помощь. Тот показал в сторону больших ворот.
        - Там снаружи стоит мужчина, который вас спрашивал. У него нет разрешения на посещение.
        Ванья сразу поняла, кто это.
        Мужчина без разрешения на посещение. На секунду она подумала, что предпочла бы Харальдссона.
        Идиоты бывают разных категорий.

        Себастиан стоял перед машиной Урсулы и смотрел на высокие заборы и грязно-серые здания. Он припарковался на обочине прямо возле главных ворот - насколько получилось, сбоку. Он счел это компромиссом. Персонал выходил, и у Себастиана состоялся с ними бурный спор. Они утверждали, что он мешает въезду и выезду транспорта, и что у него, помимо отсутствия полицейского удостоверения, нет к тому же и разрешения на посещение. Он, в свою очередь, заявлял, что они, как идиоты, цепляются за букву параграфа и не понимают, что ему необходимо попасть внутрь. После нескольких минут крика они, в конце концов, ушли, покачав головами, и оставили его в покое.
        Он нервно расхаживал туда и обратно через дорогу, с одной стороны на другую. Раздраженно поддавал ногами гравий на обочине. Собирал одуванчики и, как в детстве, отковыривал их от стеблей большим пальцем. Ему требовалось с помощью простых физических действий забыть абсурдную бюрократию «Лёвхаги» и, прежде всего, подавить беспокойство за Ванью. Персонал по другую сторону забора не захотел даже подтвердить, что она там. Хотя Себастиан видел ее машину. Они позволили ему стоять, но не больше. Казалось, в настоящий момент это то, что осталось от его жизни. Он находился на ничьей земле, где никто уже не был в силах воевать с ним.
        Он отдаляется от центра событий, а ведь когда ему удалось вонзиться в расследование, он планировал свое участие совсем не так. Предполагалось, что расследование приведет его к сближению с Ваньей. Что он обретет жизнь. Возможно, даже раскроет дело, хотя это и не было изначально его истинным побудительным мотивом. Но все это было до Хинде. До того, как это вылилось в личную борьбу. До того, как перед ним начали закрываться все ворота. Ведь захлопнулись не только стальные ворота в «Лёвхагу». Он звонил из машины Торкелю, чтобы как-то попытаться заставить того остановить Ванью. Торкель не ответил. Не перезвонил. Билли тоже. Он сам виноват, ему удалось настроить враждебно по отношению к себе всех. Как бы ему ни хотелось, винить было некого. Вместе с тем, чем больше проходило времени, тем меньше становилось беспокойство по поводу нависшей над Ваньей опасности. Ванья умна и не будет рисковать понапрасну. Хинде не заинтересован в чем-нибудь столь банальном, как примитивный захват заложника. Нет, у него всегда более масштабные планы. Вопрос только в том, в чем они заключаются.
        Хинде знает правду.
        Себастиан это чувствовал. Потому-то он и попросил разрешения встретиться с Ваньей.
        Собирается рассказать ей?
        Или это для него тоже слишком банально?
        Неведение выводило Себастиана из себя. Он снова принялся ходить. Прошелся мимо ворот и заглянул внутрь. Внезапно он увидел Ванью. Она быстрым шагом шла через двор к своей машине. Покричать ей? Помахать? Или просто стоять здесь? Что она узнала? Себастиан решил встать посередине дороги, заняв максимум места, чтобы она не смогла проехать мимо. Это показалось наиболее естественным. Просто сделаться препятствием. Он увидел, как она посмотрела на него. Не смог разглядеть вообще никакой реакции. Будто он был лишь воздухом. Отсутствие у нее интереса его обрадовало.
        Она не знает.
        Если бы она знала, он увидел бы злость или ненависть, а не полное безразличие. С нормальной точки зрения, радоваться, пожалуй, особенно нечему. Но в данной ситуации это все-таки лучше. Он поймал себя на том, что непроизвольно улыбается. Широко.

* * *

        Подъехав ближе к воротам, она не поверила своим глазам. Он что, насмехается над ней? Или просто пытается изобразить непринужденность? Она не знала, что думать. Себастиан Бергман действительно не такой, как остальные люди. Но это больше не имеет значения. Скоро ей никогда больше не надо будет на него смотреть. Она опустила стекло и высунулась.
        - Извини, но ты загораживаешь дорогу.
        Ворота между тем автоматически открылись, и она очень медленно выехала к нему. Он стоял, не подавая никаких признаков того, что собирается подвинуться.
        - Я хочу с тобой поговорить, - попытался он.
        - Но я с тобой разговаривать не хочу. А для беседы требуются двое, хотя тебе, это, похоже, неизвестно.
        Она остановила машину в нескольких дециметрах от него. Он не решался сдвинуться с места. Тогда она, вероятно, сразу нажмет на газ и скроется.
        - Мне необходимо узнать. Что хотел Хинде?
        - Он назвал мне имя убийцы.
        Небольшая улыбка, сохранявшаяся у Себастиана во время всего разговора, незамедлительно исчезла. На это он не рассчитывал.
        - Что? Что ты имеешь в виду?
        - Он сказал, что знает, кто убийца. Некий Ральф Свенссон. Он убирает помещения в «Лёвхаге». Мы знаем, что у него имелась возможность общаться с Хинде.
        - И ты ему веришь?
        - У меня нет оснований не верить. Мы ведь проверяем все версии, не так ли?
        - Почему он решил рассказать это тебе?
        - Вопрос, пожалуй, скорее в том, почему он не рассказал этого тебе. Ты же считаешься экспертом. Человеком, который знает, как заставить его говорить.
        Она не могла не выдать голосом злорадства. Даже не пыталась. Себастиан, не подумав о последствиях, подошел к ней.
        - А сам он к этому отношения не имеет? Неужели ты действительно в это веришь?
        - Я полицейский. Я не думаю. Я разбираюсь. Извини.
        Она нажала на газ, шины с визгом подчинились, и машина сорвалась с места. Он инстинктивно отскочил в сторону и смотрел, как она уезжает.
        Опять уехала от него.
        Он уже начал к этому привыкать.
        Он бросился к машине.

* * *

        Торкель получил разрешение на обыск у Ральфа Свенссона, уже направляясь на машине к его дому в Вестерторпе. Прокурор Гуннар Халлэн после долгого телефонного разговора все-таки дал санкцию. У них имелась сильная цепочка косвенных доказательств, но проблему составляла оценка свидетельских показаний Хинде. Доверию к ним не способствовал тот факт, что он осужден пожизненно. Потребовались долгие уговоры со стороны Торкеля. Однако уже вскоре после начала разговора Торкель понял, что Халлэн в конечном счете даст ему разрешение. Дело относилось к разряду столь важных, что имело решающее значение для его карьеры. Санкционировать обыск на зыбких основаниях было все-таки предпочтительнее полного бездействия.
        Торкель попросил Билли быстро собрать группу захвата для прорыва в квартиру и вскоре после этого сел вместе с ним в машину. Ему хотелось оказаться на месте и быть в полной готовности к моменту, когда они получат добро. Терять время на организацию логистики было нельзя. Предполагалось, что Ванья присоединится к ним в Вестерторпе, как только сможет. Торкель пообещал, что постарается ее дождаться. Себастиану он даже не позвонил.
        Билли припарковался на площадке для разворота позади нескольких рыжих многоквартирных домов пятидесятых годов. Дом Ральфа Свенссона находился в трехстах метрах оттуда, на холме, ближе к районному центру, лучшие дни которого давно миновали. Билли связался с руководителем группы захвата, который пообещал прибыть в течение пяти минут. Затем он позвонил Урсуле и объяснил, где они стоят. Торкель прошелся вокруг, рассматривая утопающие в зелени окрестности и отдельные точечные дома. Теплый ветер доносил запах еды и звуки музыки из открытых окон. Чуть поодаль несколько детей с веселым гомоном катались на велосипедах вокруг песочницы. Царило летнее спокойствие.
        Билли подошел к багажнику, открыл его, достал защитный жилет и начал надевать его. Торкель посмотрел на него с удивлением.
        - Мы пустим вперед группу захвата.
        - Я хочу пойти с ними. Это все-таки наше дело.
        - Да, наше. Для подтверждения этого факта нам необязательно вышибать дверь.
        - Ладно. Я пойду с ними просто как наблюдатель.
        Торкель покачал головой. За последние недели с Билли действительно что-то произошло. Раньше он с готовностью играл роль второй скрипки, оказывая прежде всего ему самому и Ванье информационно-техническую поддержку. Теперь же он рвется штурмовать квартиру с оружием в руках.
        - Поступим, как всегда, - твердо сказал Торкель. - Они обезвредят подозреваемого, а потом уже подключимся мы.
        Билли кивнул, но жилета не снял. Он стоял с видом недовольного подростка.
        - Можешь не снимать его, если не хочешь. Но ты останешься со мной.
        - О’кей. Решать тебе, - мрачно произнес Билли.
        - Вот именно.
        Торкель подошел к нему и положил руку на плечо.
        - Что-нибудь произошло? Такое впечатление, что у нас в команде возникли небольшие… - Он подыскивал слово. - …трения. Прежде всего между тобой и Ваньей.
        Билли не ответил. Торкель не убирал руки.
        - Ты должен поговорить со мной об этом. Мы команда. А сейчас иногда складывается впечатление, будто это не так.
        - Ты считаешь меня хорошим полицейским?
        Билли обернулся и серьезно посмотрел на него. Насколько Торкель мог припомнить, Билли впервые высказывался о себе с долей сомнения.
        - В противном случае ты бы со мной не работал.
        Билли кивнул.
        - Но если мы команда, почему к нам относятся по-разному?
        - Потому что мы разные, - не задумываясь, ответил Торкель. - У нас разные сильные и слабые стороны. Это и делает нас командой. Мы дополняем друг друга.
        - И лучший полицейский у нас - Ванья.
        - Этого я не говорил.
        - О’кей, но если бы Ванья надела защитный жилет и захотела войти в качестве наблюдателя, ты бы остановил ее?
        Торкель уже собрался ответить вертевшееся у него на языке естественное «нет», но остановился, сообразив, что Билли, возможно, прав. Проявил бы он такую же решительность в отношении Ваньи? Вероятно, нет. Потому что она лучше как полицейский? Вероятно.
        Он не ответил.
        Это стало достаточным ответом.

* * *

        Ральф как раз уселся за компьютер и начал регистрироваться на fygorh.se. Собирался послать сообщение Мастеру. Признать свою неудачу. Накануне он до темноты ждал возле подъезда Эллинор. Надеялся, что она вернется. Но она не вернулась.
        Домой он приехал усталым и разбитым. Обычным образом обошел квартиру и зажег все лампы в правильном порядке. Затем остановился. В растерянности. Спортивная сумка и пакет с едой. Что делать с ними? К сожалению, похоже, требуется найти ритуал для неудач. Немного поразмыслив над созданием ритуала, он пришел к выводу, что лучшим и наиболее естественным будет выполнить подготовительный ритуал только в обратном порядке. Он достал из пакета бутылку с хлорином и поставил ее обратно в шкафчик под мойкой, снова убрал еду и питье в холодильник, сложил пакет и поместил его в чулан. Пошел в спальню. Вынул из сумки нейлоновые чулки и ночную рубашку и положил их в верхний ящик. Дальше дело застопорилось. Теперь следовало бы убрать сумку в промежуток между одеждой, но как же тогда поступить с ножом? Им он не воспользовался, но из-за всех неудач последних дней потребность следовать правилам до конца ощущалась еще сильнее. Он решил взять сумку с собой на кухню. Там он сполоснул и вымыл нож, вытер его и положил обратно в сумку вместе с новым трехлитровым пластикатовым пакетом. Старый пакет он бросил в шкафчик под
мойкой и вернулся с сумкой в спальню. Теперь можно положить ее в верхний ящик комода и закрыть. Все.
        Он обессиленно рухнул в постель. В комнате было светло и жарко, стоящие в каждом углу лампы по 100 ватт ликвидировали тени, любые мельчайшие частицы пугающей темноты и успокаивали его. Он проспал пару часов. Очнулся от лишенного видений сна и попытался все припомнить. Первую половину дня он провел в поисках Эллинор Бергквист. На работе ее не было, и там отказались сообщить, когда, по их представлениям, она появится. Он попробовал позвонить в Стокгольмское такси и узнать, где машина с регистрационным номером JXU 346 высадила женщину, которую подобрала накануне около четырех часов на улице Вестманнагатан. Выяснилось, что подобные сведения они просто так не выдают, а когда они поинтересовались, кто он такой, он положил трубку. Он ее не нашел. Потерпел неудачу.
        Ральф ввел имя пользователя и пароль. Сообщение. От Мастера. Посланное этой ночью.
        Сообщение оказалось кратким и содержательным.
        «Ты теперь я».
        И больше ничего. Ральф встал и прошелся по комнате, пребывая в растерянности, но и где-то в глубине души в восторге. Что бы это ни означало, это признание. Его возвысили в равные. Никак иначе истолковать сообщение было нельзя. Его бросило в жар, на такое он никак не рассчитывал.
        Но что это означает? Он больше не будет получать приказов от Мастера? Должен действовать совершенно самостоятельно. Развиваться?
        Он пребывал в этих размышлениях, когда услышал со стороны входной двери нечто, похожее на небольшой взрыв. Несколькими секундами позже он увидел врывающихся в квартиру персонажей, одетых в черное, со шлемами и чем-то вроде автоматов, стволы которых были направлены на него.
        - Полиция! Лечь на пол! - закричали персонажи.
        Ральф молниеносно бросился к компьютеру, схватил его и швырнул об стену. В воздух взлетели фрагменты пластика и электроники. Он подбежал к ним и топтал остатки до тех пор, пока здоровенные мужчины не придавили его к полу. Ральф даже не сопротивлялся, когда они заламывали ему назад руки и надевали наручники. Он смотрел на лежащий перед ним на полу разбитый компьютер. Мастера он защитил.
        Они действовали грубо. Но это не имело значения. Ральф скорее ощущал внезапно нахлынувшее спокойствие. Это ощущение усилилось, когда в комнату вошли дополнительные персонажи, которые подняли его и вынесли из квартиры. Он достиг следующей фазы и понял содержание сообщения Мастера целиком.
        Ты теперь я.
        Так и есть.

* * *

        Ванья прибыла, когда отъезжал автобус группы захвата с Ральфом Свенссоном. Из машины она видела, как они втаскивали на заднее сиденье высокого худощавого мужчину в тенниске и серых брюках. Он, не сопротивляясь, совершенно спокойно лежал между несшими его четырьмя полицейскими. Проводив уезжающий автобус взглядом, Ванья вышла из машины. С силой захлопнула дверцу и пошла в сторону многоквартирного дома. Она злилась, и ее настроение не улучшилось, когда она увидела возле подъезда улыбавшегося ей Билли в защитном жилете.
        - Мы взяли его, Ванья. Это он.
        - Почему вы не могли подождать меня? - Она подошла ближе. - Это была моя наводка. Его имя добыла я.
        Детская улыбка Билли незамедлительно исчезла и сменилась уже знакомым Ванье холодом.
        - Разбирайся с Торкелем. Решение принимал он.
        Он пошел прочь, оставив ее одну. Чуть подальше она увидела Торкеля, идущего вместе с руководителем группы захвата. Они оживленно разговаривали, и второй полицейский жестикулировал. Похоже, обсуждают захват. Ванья двинулась было в их сторону, но передумала. Ругаться с Торкелем у нее не было сил. Кроме того, он ведь принял правильное решение. На его месте она поступила бы так же. Главным было действовать быстро, а не кто что сделает.
        Это одна сторона вопроса - полицейская. Другая же - личная, связанная с ее местом в группе, с ролями всех и распределением ответственности. С тем, что до этого дело было столь очевидным и простым. Она увидела, как Торкель пожал второму полицейскому руку, и они пошли в разных направлениях.
        - Отличная работа, Ванья! - крикнул Торкель, подходя к ней.
        - Спасибо, насколько мы уверены?
        - Там сейчас Урсула. Пусть лучше проведет предварительный осмотр сама во избежание каких-либо загрязнений. Но, похоже, там золотое дно.
        - Правда?
        Торкель спокойно кивнул. Он казался совершенно расслабленным, и Ванья поняла, что он уже уверен в том, что они поймали того, кого надо. Она почувствовала, как часть раздражения уходит и сменяется радостью. Возможно, они уже раскрыли это дело.
        - Десять одинаковых ночных рубашек, нейлоновые чулки, кожаная папка с газетными вырезками об убийствах, - продолжил Торкель. - Нож, похоже, подходящий по размеру к площади разрезов. И целая стена фотографий жертв.
        - Здорово, - с удивлением произнесла Ванья.
        Неужели действительно будет так просто привязать Ральфа Свенссона к убийствам, как кажется?
        - Да, действительно, и Урсула еще только начала. ДНК займет примерно день. Во всяком случае, для предварительного ответа.
        Ванья кивнула ему, и они посмотрели друг на друга почти с нежностью. Оба ощущали весомость момента. День был прекрасным. За пределами длинной тени от дома, где они стояли, светило солнце, делая траву особенно притягательной. Казалось, они сами находятся на пути в солнце. Прочь от тени, в которой они так долго пребывали.
        - Я сожалею, что мы взяли его без тебя, - по-дружески сказал Торкель. - Но мы не могли ждать.
        - Я понимаю, - не колеблясь, ответила она. - Это было правильное решение, - добавила она.
        К ним подошел Билли, уже без защитного жилета. Он встал рядом с коллегами и тоже посмотрел на солнце и зелень перед ними.
        - Урсула говорит, что мы сможем войти не раньше, чем через несколько часов.
        Двое других кивнули, но ничего не сказали. Они молча стояли вместе.
        Как группа.
        Как команда.
        Как это обычно бывало.
        Тишину нарушил телефон Билли. Его новая девушка, как поняли двое других по его мягкому тону. Он отошел подальше, чтобы поговорить с ней о планах на вечер.
        - Халлэн захочет провести во второй половине дня пресс-конференцию, - сказал Торкель Ванье. - Я хочу, чтобы ты присутствовала.
        Она искренне удивилась.
        - Но ведь обычно ты туда ходишь один?
        - Да, но я так хочу. Ведь мы раскрыли это дело благодаря тебе.
        Она улыбнулась ему. Поняла, почему когда-то попросилась на работу к Торкелю Хёглунду и в Госкомиссию. Потому что он хороший руководитель. Разбирается в людях. Понимает, что всем требуется чувствовать себя причастными.

* * *

        Себастиан приехал в полицию около часа. Принялся искать Торкеля и остальных. Никто не мог сказать, куда они подевались. На захвате, узнал он под конец от одного из полицейских, с которым обычно здоровался. Очевидно, к югу от Стокгольма, и у них все прошло успешно. Себастиан с возмущением позвонил всем членам группы. Начал с Торкеля и двигался по нисходящей. Никто не ответил. Ему пришла в голову мысль, и он отправился в следственный изолятор, примыкавший к зданию полиции, чтобы посмотреть, не встретит ли он кого-нибудь из них там. Возможно, за оформлением ареста этого Ральфа Свенссона, имя которого Хинде по какой-то необъяснимой причине выдал Ванье. Никого. И никто там не захотел говорить ему, не ждут ли они кого-нибудь. Он опять оказался на ничьей земле. Где он будто и не существовал вовсе. Он вышел на улицу. Пошел к площади Фрихетсплан и охраняемому въезду в гараж в полной уверенности, что они воспользуются этим въездом, когда вернутся. Он находится на общественной территории и не сделал ничего противозаконного. Мужчина средних лет в мятом пиджаке, чуть погодя улегшийся в высокую траву. Для
охранника Службы безопасности он наверняка выглядел как алкоголик, направлявшийся в Крунубергспаркен, но не дотянувший и присевший на первом попавшемся зеленом пятачке. Не хватало только бутылки.
        Он чувствовал себя совершенно ни на что не годным. Лучший студент курса, годами повышавший квалификацию, в частности, в Академии ФБР в США, самый продаваемый писатель, в течение нескольких лет один из лучших специалистов шведской полиции по психологическим портретам, а теперь ему оставалось надеяться только на то, что остальные участники расследования поедут мимо, и ему каким-нибудь волшебным образом удастся снова к ним присоединиться. Таков был единственный план, единственное решение, которое ему удалось извлечь из своего колоссального набора знаний. Вцепиться мертвой хваткой.
        У него зазвонил телефон. Он выдернул его. Оживился. Это может быть кто-то из них. Но нет. Знакомый номер, но с него ему еще никогда не звонили.
        Его домашний номер.
        Он ответил.
        Это оказалась Эллинор. Разумеется.
        Он собрался сорвать на ней свое раздражение, накричать на нее, дать ей почувствовать его боль. Но она звучала так радостно, что он осекся. Ее голос журчал так заразительно.
        - Прости, дорогой, я знаю, как неприятно может быть, когда кто-то звонит на работу. Но я немного беспокоюсь, что ты рассердишься.
        - Почему же?
        - Потому что я выходила из квартиры.
        - Зачем?
        Его злость превратилась в беспокойство. Возможно, необоснованное. Если задержание прошло успешно и если Ральф действительно тот, кого они искали, то угроза устранена. Она может отправляться домой. Выезжать. Он может ее выставить.
        - Понимаешь… из дома я не выходила.
        - Что? Куда же ты ходила?
        - К соседям. Я решила представиться.
        Себастиан лишился дара речи. На смену всему негативному, что он чувствовал изначально, внезапно пришло странное ощущение, что он всегда находится с ней в параллельных мирах. Они на самом деле несовместимы. Не имеют ничего общего. Не могли встретиться в принципе.
        - Я не общаюсь с соседями, - кратко заметил он.
        - Да, они так и сказали. Они очень заинтересовались тобой. Поэтому тебе придется купить больше, нам надо дополнить список.
        - Я не понимаю. - Он сел на траву.
        - Не сердись, пожалуйста, но я пригласила на ужин ближайшего соседа. Яна-Оке. У него семья в отъезде. Он врач, как и ты.
        - Я не врач, я психолог.
        - Значит, тебе надо быть дома около пяти, - продолжала Эллинор так, будто вообще не услышала маленькую поправку, - и позвони, когда окажешься в магазине. Будет очень приятно. Или ты рассердился?
        Себастиан принялся вновь хвататься за злость, за слова, способные ранить ее настолько, чтобы она исчезла. Но не находил их. Отыскать их оказалось трудно. Ее мир был намного мягче. Намного приятнее. В ее мире его ценили.
        - Ты же понимаешь, я делаю это потому, что люблю тебя. Ты не можешь жить отшельником, раз у тебя такая хорошая квартира. Так нельзя. Ты придешь к пяти?
        - Да.
        - Целую.
        - Целую, - услышал он собственный ответ. И она исчезла.
        Он встал, ощущая полную растерянность. Ужинать с соседом, с которым он за двадцать лет даже ни разу не разговаривал. Но это не самое ужасное. Самое ужасное состояло в том, что он слегка предвкушал это. Существует место, где он по-прежнему может быть в центре внимания. Где его по-прежнему с нетерпением ждут.
        Место, которого у него так давно не было.
        Дом.
        В котором, правда, поселилась крайне странная женщина, но тем не менее. Дом.

* * *

        Прокурор Халлэн был настолько возбужден, что поначалу забыл, как завязывают галстук. Ему хотелось завязать его французским узлом, которым он редко пользовался, и желаемого результата он добился только после нескольких попыток. Он позвонил жене, чтобы попросить ее записать все программы новостей. В самом лучшем случае сделают еще дополнительную трансляцию, но повлиять на это он не мог, оставалось только надеяться. Главный вопрос, схватили они того, кого надо, или нет, казался ему решенным. Предварительные доказательства были более чем убедительными. По-хорошему им, возможно, следовало бы подождать полного технического исследования, но это нереально. Сведения о поимке обязательно просочатся, и необходимо помешать распространению слухов. А также продемонстрировать результаты.
        Прибыли Торкель Хёглунд и Ванья Литнер и привезли с собой фотографии, сделанные в квартире подозреваемого. Они оказались жуткими и усугубляющими его вину. У мужчины была целая фотостена с 36 снимками каждой жертвы, кроме первой женщины, где преступник ограничился 34 снимками. Когда Халлэн увидел фотографии, ему стало не по себе. Женщины при жизни, связанные, в ночных рубашках. Всего за несколько секунд до смерти.
        - Это он, - произнес Халлэн и быстро перевел взгляд на маленький конференц-зал. - Я уже увидел достаточно.
        Они вместе отправились на первый этаж, в комнату для прессы. Уже спускаясь по лестнице, они увидели, что интерес к пресс-конференции огромен. На улице стояли машины всех крупных телевизионных каналов, а очередь из желающих войти растянулась до канцелярии.
        - Я сделаю краткое вступление, вы возьмете на себя отчет, а потом мы вместе ответим на вопросы? - обратился Халлэн к Торкелю.
        - Конечно.
        Халлэн распрямил спину и стал пробираться вперед через море любопытных журналистов. Ванья улыбнулась, глядя на идущего впереди них прокурора. Он, узнавая, кивал незнакомым ей лицам в толпе. Она понимала, что Торкелю это ненавистно. Об этом отчетливо говорил язык его жестов. Плечи подняты. Подбородок опущен к груди. Он наверняка тоже знал большинство собравшихся, но никому не кивал. Весь его облик показывал, что ему хочется побыстрее покончить с этим и снова взяться за работу. Сама Ванья испытывала нарастающее ощущение ликования. Чувствовала, что ей это по душе. Если немного повезет, возможно, ее участие в подобных мероприятиях не ограничится этим разом. Если уж Билли начал отвоевывать себе в группе новую позицию, то, может, и она сумеет переместиться. Она увидела стоящего чуть в стороне Себастиана. В его взгляде читались отчаяние и усталость. Когда они вернулись из Вестберги, он ждал их у въезда в гараж. Уставился на них, когда они проезжали. Ванья поначалу надеялась, что Торкель его проигнорирует, но ее начальник повел себя не столь по-детски, как она. Они остановились. Торкель открыл дверцу и
кратко проинформировал Себастиана о том, что они схватили Ральфа Свенссона и сейчас будут давать пресс-конференцию. Если его интересуют подробности, ему ничто не мешает пойти послушать. Затем Торкель закрыл дверцу, и они поехали дальше.
        Возможно, он ведет себя не столь по-детски. Но действует эффективно. Ванья осознала, что не хотела бы восстановить Торкеля против себя. Ни за что.

* * *

        Ральф осматривался в маленькой камере. Значит, вот как оно выглядит в следственном изоляторе Крунеберга. Он много раз интересовался, проходя мимо. Теперь он знал. Кровать, стол со стулом и туалет. Мебель из светлой сосны, стены выкрашены в два цвета - желтые внизу и серовато-белые наверху. По его виду, возможно, ничего особенного заметно не было, но внутри он ощущал страшное волнение. С улицы это безликое, напоминавшее бункер здание в центре острова Кунгсхольмен казалось каким-то угрожающим. Его внешний вид не раскрывал никаких тайн, он представлял собой просто стену, скрывавшую существовавшие внутри истории. Но попав туда, человек знакомился с ними. С воспоминаниями, которые хранили стены камеры.
        Когда-то сюда привезли Мастера. Ральф не знал, в какой камере тот сидел. Но это не имело значения. Он шел по его стопам. Они проходили по одному коридору.
        Ему пришлось раздеться, и охранники выдали ему серую тюремную одежду из застиранной хлопчатой ткани. Проверили рот и анальное отверстие на наличие субстанций. Заставили его принять душ. Ему это понравилось. Он чувствовал, что их грубая тщательность означает только одно.
        Они его боятся.
        Он важен.
        Он кто-то.
        Он видел это по их глазам, слышал в том, как они о нем говорили. Они уже начали каждые пять минут контролировать его через маленькое окошечко в стальной двери. Либо волновались, что он совершит самоубийство, либо их просто разбирало любопытство. Для него это не имело значения. Он наслаждался их любопытством, а о самоубийстве даже не помышлял. Оно означало бы поражение. Ведь сейчас все только начинается. Настоящий матч. Скоро они откроют дверь и поведут его на первый допрос. Он наверняка займет не меньше дня. Так было у Мастера, когда тот здесь сидел. Им хочется подготовиться и предъявить подозреваемому неоспоримые доказательства. Сразу вывести его из равновесия. Но он готов. Он искренне надеялся только на одно. Что в комнате для допросов перед ним окажется Себастиан Бергман. Вот если бы встретиться с ним, как встречался сам Мастер! Почувствовать, как Себастиан Бергман пытается глубоко вонзиться в его мозг, чтобы извлечь то, что ему так хочется добыть.
        Признание.
        Они с Себастианом поведут борьбу. Долгую, как он надеялся. Подобную тому поединку, в котором когда-то сражались Себастиан и Хинде.
        Ральф улыбнулся про себя. Он прошел такой долгий путь. Научился управляться с кровью, с ножами и криками. Теперь ему предстояло научиться встречать противника всерьез. Внезапно он ощутил крайнее возбуждение, причем такое, какого еще в жизни не испытывал.
        Сексуальное.
        В теле все просто закипало, и ему стало трудно сидеть спокойно. Он пощупал член. Твердый. Ну и плевать, если за ним наблюдают в окошечко. Он думал только об одном. Если перед ним в комнате для допросов окажется не Себастиан, он будет очень разочарован.
        Во многих отношениях.
        Пресс-конференция началась. При первых словах прокурора беспорядочный гул смолк. Себастиан встал как можно ближе к выходу. Он обдумывал свои возможности. От расследования он отстранен, в этом сомневаться не приходится. Вместе с тем у него только росло убеждение, что люди на подиуме не хотят видеть полной картины. То, что Хинде удовольствуется этим, немыслимо в принципе. Это не в его натуре.
        Прокурор закончил свое несколько туманное выступление, казалось, в основном нацеленное на то, чтобы отразить дееспособность прокуратуры и лично его. Слово взял Торкель. Как всегда, сразу к делу. Будто он стремился как можно скорее отсюда уйти.
        - Сегодня в 12:45 был задержан человек, который, как мы подозреваем, ответственен за серию жестоких убийств женщин, произошедших в Стокгольме и окрестностях. Его взяли дома, где мы также добыли веские, на наш взгляд, доказательства вины подозреваемого.
        Себастиан видел, как Ванья вытянулась и принялась оглядывать собравшуюся прессу. Их взгляды встретились. Она не отвела взгляда. Совершенно очевидно, что этот миг она запомнит надолго. Его дочь. Она действительно похожа на него в годы его величия. Властный взгляд, становившийся только более горделивым, когда перед ним оказывалось больше народа. Он понимал, что она чувствует. Лучше, чем она способна себе представить. Выступать перед ними следовало бы ей. Не Торкелю. Она рождена для этого. Однажды ей такой шанс, несомненно, представится. Вопрос только в том, сможет ли он тогда присутствовать, чтобы ее послушать. Хоть он и знал, что они ошибаются или, по крайней мере, не хотят видеть всей картины, он не мог не испытывать за нее определенную гордость. Они так похожи, когда доходит до дела.
        - Мы обнаружили орудие убийства, следы крови и целый ряд объектов, которые можно напрямую связать с этими преступлениями. У нас также имеется ДНК с мест преступлений, которую теперь предстоит сравнить с ДНК задержанного, - продолжал Торкель.
        Один из наиболее рьяных журналистов встал. Похоже, просто не смог дольше ждать. Себастиан узнал в нем одного из самых опытных лисов газеты «Экспрессен». Насколько ему помнилось, его зовут Вебер с чем-то.
        - Что вы скажете относительно слуха, что в убийствах замешан Эдвард Хинде? - выпалил он.
        Торкель наклонился к микрофону и ответил с предельно возможной четкостью.
        - Я не хочу предвосхищать расследование, но на сегодняшний день мы исходим из того, что преступник действовал самостоятельно. Однако мы можем подтвердить, что его вдохновили более ранние преступления Эдварда Хинде.
        Похоже, это послужило сигналом к новым вопросам. Другие журналисты стали гнуть ту же линию.
        Хинде. Хинде. Хинде.
        Вероятно, такая рубрика казалась наилучшей. Имитатор. Вдохновленный великим Хинде. Всем хотелось, чтобы это было так.
        Просто и ясно.
        Легко объяснимо.
        Хотя все далеко не так просто. Это знали и Себастиан, и Эдвард Хинде. Они знали, что вещи бывают связаны не только одним образом. Что за каждым событием всегда стоит больше, чем кажется на первый взгляд. Себастиан выслушал достаточно. Упрощения его не интересовали. Он пошел прочь. Ванья едва ли станет его искать. Он посчитал, что ему надо докапываться до правды самому. До истинной цели, которую преследовал Эдвард Хинде, выдавая убийцу именно сейчас.
        Собравшиеся в зале удовольствуются Ральфом Свенссоном.
        Это вписывается в их примитивную картину мира.

* * *

        Утро оправдало все надежды Йенни. Будильник Тумаса прозвонил в 6:20. Тот сразу встал. Пока он осторожно закрывал дверь в спальню, она притворялась спящей. Затем Йенни потянулась в постели. Пять лет. В браке. А вместе они более восьми лет. Плохо они никогда не жили, но вопрос в том, было ли им когда-либо лучше, чем сейчас. Она знала, что это во многом благодаря беременности. Беременности и новой работе Тумаса. На старой ему не нравилось. Или, вернее, нравилось, пока у него не появилась новая начальница. Керстин Хансер. Она получила должность, на которую твердо рассчитывал Тумас. Работа для мужа значила много.
        Ему хотелось быть лучшим.
        Ему хотелось, чтобы другие замечали, что он лучший.
        Иногда у Йенни возникало ощущение, что причина того, что так немногие это, похоже, замечают, кроется в том, что Тумас просто-напросто не лучший. Возможно, он даже не всегда оказывается просто хорошим работником. В амбициях нет ничего плохого, но он иногда все слишком запутывает без всякой необходимости. Пытается закамуфлировать свои промахи и недостатки, но, как ни парадоксально, чем больше он усердствует, чтобы их скрыть, тем более очевидными они становятся. Впрочем, он научился гораздо лучше расслабляться. Открываться. По крайней мере, дома. Как обстоят дела у него на новой работе, она не знала. Но то, что он получил эту работу, было просто даром свыше. Он чувствовал свою недостаточность. И на работе, и дома. Разочарование от того, что им не удавалось зачать ребенка, угнетало их. Сказывалось на их отношениях. Она, правда, никогда не сомневалась в том, что у них получится. Считала, что Тумас сомневается, а она нет.
        Потом его ранили. В грудь, если спрашивали его. В плечо, если спрашивали всех остальных. Впрочем, независимо от того, куда попала пуля, это происшествие стало звонком. Для них обоих. Оно заставило их понять, что на самом деле важно. Конечно, банально и мелко, но правда.
        Работа важна, но она еще не все.
        Дети важны, но их можно усыновить.
        Их двоих, вместе, не заменить никогда.
        А теперь они опять на верном пути. Более того, она счастлива и уверена в том, что Тумас тоже. Йенни слышала, как он возится на кухне. Она видела в самой глубине холодильника клубнику и предполагала, что ягоды обмакнут в шоколад. Честно говоря, она точно знала, как будет выглядеть меню завтрака. Оно каждый день рождения и каждую годовщину свадьбы состояло из тех же блюд. Ну и ничего страшного, она любит яичницу, бекон, тосты с малиновым джемом, дыню и клубнику в шоколаде, правда, сюрпризом это не назовешь. Их Тумас преподносил редко. Сегодня ему бы это удалось, если бы она не искала флешку, думая, что та, возможно, лежит в машине. Скажем, в бардачке. Флешки там не оказалось, но зато лежала маленькая красная коробочка, в которой могло находиться только украшение. Кольцо, чтобы быть точным. Действительно красивое кольцо. Она разыграет изумление. Но обрадуется по-настоящему.
        Йенни услышала, как Тумас вышел из дома - чтобы забрать кольцо, предположила она, - и вернулся обратно. Сразу после этого послышались его шаги на лестнице. Она решила не притворяться спящей. Дверь открылась, и она улыбнулась ему.
        Господи, как она его любит.
        Она опоздала на работу.
        Ничего страшного. Она работает неполную неделю. Дел много, но она считала, что эффективнее работает в офисе, чем когда посещает клиентов. Там присутствовал социальный момент, который иногда, казалось, занимал больше времени, чем сама работа. А еще она немного отстала с занятиями. Приближался аудиторский экзамен. Идея заключалась в том, чтобы получить лицензию. Признанный аудитор он и есть признанный. А когда она получит лицензию, у нее будет больше возможностей и выше зарплата. Правда, этим вечером позаниматься ей не удастся. Она почти не сомневалась в том, что Тумас заказал столик в ресторане «Карлсон на крыше». Он обычно так делает. Ее мысли прервал стук в дверь. Подняв взгляд, она увидела мужчину в форме шофера такси.
        - Йенни Харальдссон?
        - Да?
        - Я приехал, чтобы вас забрать.
        - Простите?
        - Я приехал, чтобы вас забрать, - повторил мужчина в дверях.
        Йенни быстро взглянула на лежащий на письменном столе открытый ежедневник. Пусто весь день, кроме записи на самом верху, что это годовщина свадьбы.
        - Нет, это, вероятно, какая-то ошибка… - Она снова подняла взгляд на мужчину. - Забрать меня куда?
        - Я думаю, это сюрприз. - Мужчина в дверях широко улыбался.
        Наконец до нее дошло. Позади мужчины тут же послышался веселый смешок. В дверях показались Вероника - ее начальница и Амелия - ее коллега. Йенни встала и подошла к ним.
        - Вы об этом знали?
        - Ну, получилось чуть раньше, чем я думала. - Вероника бросила взгляд на эксклюзивные наручные часы. - Но да, я знала.
        - Я тоже, - подтвердила Амелия. - И я тебе так завидую.
        - Что я буду делать? - Йенни чувствовала, что она чуть ли не подпрыгивает. Как маленькая девочка.
        - Мы ничего не скажем, - заявила Вероника, приняв серьезный вид. - Просто поезжай и отдыхай. Увидимся завтра.
        - Я только закончу и заберу вещи, - сказала Йенни шоферу.
        Она почти бегом вернулась на свое место. Забирают с работы. А она даже представления не имела. Тумас действительно постарался. Она сохранила и поспешно закрыла документы, с которыми работала. «Отдыхать», - сказала Вероника. Весной им домой принесли рекламную брошюру «Хасслё Спа». Йенни тогда сказала, как приятно это смотрится и как бы ей хотелось туда поехать. Неужели Тумас запомнил? Оставалось держать кулачки. Йенни сняла с вешалки за дверью куртку и сумочку. Эта годовщина свадьбы может стать лучшей из всех.
        - Я готова.
        - Тогда поехали, - сказал шофер, показывая рукой, чтобы она шла первой. Он снова улыбнулся. «Ему следует чаще улыбаться», - подумала Йенни. Это немного смягчало его довольно суровые черты лица и слегка отвлекало внимание от шедшего через левый глаз уродливого красного шрама.
        Они вместе покинули офис.

* * *

        Себастиан получил адрес Ральфа Свенссона у одного из стоявших на выходе с пресс-конференции полицейских. Совершенно очевидно, что официально из расследования его пока не вышвырнули, поскольку полицейский, знавший Себастиана по Лильехольмену и убийству Аннетт, с удовольствием быстро ввел его в курс последних событий.
        Он сам участвовал в захвате, но ничего особенно существенного рассказать не мог. Все произошло очень быстро. Им хотелось вывести объект из квартиры как можно скорее. Вообще-то все прошло, как ожидалось, единственным упущением стало то, что Свенссону явно удалось бросить компьютер в стену и таким образом разломать его. Ральфа отвезли в следственный изолятор и, насколько знал полицейский, еще не допрашивали.
        Себастиан секунду обдумывал, не попробовать ли ему организовать собственный допрос Ральфа, но выбросил это из головы. Никто не получит доступ к арестованному без непосредственного одобрения Торкеля, такова практика. Вероятность того, что Торкель согласится на отдельную встречу для Себастиана, была равна нулю.
        Вместо этого он взял такси и отправился в Вестерторп. При небольшом везении он сумеет, по крайней мере, добиться доступа в квартиру и, возможно, что-нибудь найти. Перед домом стояла полицейская машина, но входная дверь не охранялась. Себастиан поднялся по лестнице, однако его остановил стоявший при входе на этаж здоровый полицейский и спросил, куда он направляется.
        Потребовались просьбы и уговоры, но через некоторое время в дверях квартиры появилась Урсула в белой защитной одежде. Она посмотрела на Себастиана с удивлением.
        - Что ты здесь делаешь?
        - Я подумал, что мне разрешат зайти и немного посмотреть. Если ты уже закончила?
        Она покачала головой.
        - Я даже не знаю, каков теперь твой статус в расследовании. Ты по-прежнему участвуешь?
        Себастиан пожал плечами.
        - Не знаю, - честно ответил он, разговаривать с Урсулой иначе не имело смысла. - Но мое самое заветное желание раскрыть это дело, ты же знаешь. Я просто придерживаюсь другой точки зрения на то, как это надо делать.
        - У тебя, как правило, на все есть своя точка зрения, это нам известно, но обычно ты действуешь лучше. Намного лучше.
        - Сожалею.
        - Твоей вины тут нет. Нам следовало выставить тебя, как только обнаружилась твоя связь с жертвами, - сухо сказала она.
        - Можно мне войти? Я обычно вижу вещи, которые могут пригодиться. Я обещаю ничего не трогать.
        Она посмотрела на него. Что-то в Себастиане показалось ей очень трогательным. За это время он утратил обычно имевшуюся у него небольшую точку опоры и безнадежно упал в их глазах. Таким слабым она его еще никогда не видела. Она попыталась заглянуть в его усталые глаза, хотела видеть их.
        - Если ты ответишь мне на один вопрос.
        - Какой же?
        - Входи.
        Она кивком попросила полицейского отодвинуться и впустила Себастиана в квартиру. Там было светло и очень мало мебели. Налево находилась кухня, которой, казалось, пользовались редко. Направо, за прихожей, располагалась гостиная, меблировка состояла только из дивана и большого стола. На столе фонарик. Повсюду большие напольные лампы. Вся квартира производила крайне педантичное впечатление, будто в ней вовсе не жили. Было жарко - в основном из-за отсутствия занавесок и жалюзи, отчего солнце светило прямо в квартиру. Себастиан прошел следом за Урсулой в спальню.
        - За вещами он, во всяком случае, следил тщательно. Все лежит в идеальном порядке.
        Она выдвинула верхний ящик комода и показала стопку сложенных голубых ночных рубашек. Рядом открытые упаковки нейлоновых чулок.
        - Правда, мерзко?
        Он кивнул в ответ.
        - Если заглянешь сюда, тебе станет плохо, - продолжила Урсула.
        Она указала на дверь, которая, казалось, вела в гардеробную или в маленький чулан. Себастиан двинулся туда.
        - Надень бахилы.
        Она протянула ему несколько пластикатовых бахил. Он взял их, наклонился и начал натягивать их на черные ботинки. Она протянула ему пару стерильных перчаток.
        - Надень их тоже.
        Себастиан с благодарностью взял перчатки.
        - Что у тебя за вопрос?
        - Зачем ты спал с моей сестрой?
        Он посмотрел на нее с удивлением. Он мог бы сто лет гадать, о чем она хочет у него спросить, но до этого не додумался бы точно.
        - Меня это всегда интересовало, - добавила она.
        Барбру. Так давно. Зачем? Что ему отвечать? Что он может ответить? Ничего. Он покачал головой.
        - Наверное, я не смогу ответить.
        Урсула кивнула про себя.
        - Ладно. Я просто пытаюсь найти способ тебя простить.
        - Зачем?
        - Потому что мне кажется, что тебе это нужно.
        Их взгляды встретились. Замкнулись друг на друге. Она хорошо его знала. Урсула незамедлительно прервала это мгновение, всплеснув руками.
        - Впрочем, я могу ошибаться, - непринужденно произнесла она. - Осматривай, если хочешь.
        Она развернулась и ушла обратно на кухню. Себастиан остался стоять. Посмотрел ей вслед, не зная, что ответить. Что ни скажи, он обидит ее. А этого ему не хотелось.
        Он открыл указанную Урсулой дверь. Помещение оказалось маленьким. Вдоль одной стены скамья с принтером. Коробки с фотобумагой. На стене мазонитовая доска. Себастиан подошел к ней. На доске висели четыре пачки фотографий, каждая со своим зажимом для бумаги. Над ними тушью написаны цифры - 1, 2, 3, 4 - и обведены кружками. Подойдя поближе, Себастиан увидел, что изображено на снимках. Его женщины. Все четыре. Перепуганные. Сфотографированные в ракурсе, который лучше всего описать, как ракурс Господа Бога. Фотограф смотрел на них сверху. Управлял ими. Себастиан надел перчатки и снял пачку, висевшую под тройкой. Катарина Гранлунд. Обнаженная и плачущая на первом снимке. Мертвая, уставившаяся прямо перед собой на последнем. Он пролистал другие пачки тоже. Пролистал быстро. Не хотел застревать на деталях. Последний снимок каждой серии был одинаковым. Нож, перерезавший им горло. Себастиану стало плохо. Захотелось убежать оттуда как можно дальше. Будто его бегство могло сделать преступления несостоявшимися. Но он остался на месте. Повесил снимки обратно. Отвел взгляд. Услышал Урсулу на кухне. Она была
права. Но вместе с тем заблуждается. Как он когда-нибудь сможет получить прощение? После этих снимков.
        Он вернулся в спальню. В основном для того, чтобы уйти от этого ужаса. Маленькая спальня соответствовала по стилю остальной квартире. Единственным отличием была светлая, аккуратно застеленная односпальная кровать. Так же много напольных ламп. Фонарь на прикроватном столике. Так же светло. Однако после фотографий на стене этот свет воспринимался как ложь. Эта квартира была самой темной из всех, где ему доводилось бывать. Он заглянул в единственный платяной шкаф. Здесь в ряд висело несколько хорошо отглаженных рубашек и брюк. Под ними в проволочных корзинах, в военном порядке, лежали батарейки и фонари. В корзинах нижнего яруса - носки и трусы.
        Ральф Свенссон ценил фонари больше нижнего белья. Наличие у него невроза навязчивых состояний не вызывало никаких сомнений. Вопрос состоял в основном в том, сколько диагнозов ему можно поставить. Если кому-нибудь вообще захочется этим заниматься. Себастиана, по крайней мере, это больше не волновало.
        Он вынул один из больших фонарей. Нажал на черную резиновую кнопку. Лампочка сразу зажглась. В полной боевой. Готов распространять вокруг себя свет. Укладывая фонарь на место, он обратил внимание на что-то, лежавшее под фонарем. Спрятанное. Похоже на водительские права. Во всяком случае, светло-красный, почти розовый цвет показался ему знакомым по собственным правам. Он осторожно вынул это и развернул.
        На него смотрела фотография Тролле Херманссона. Его моментально пронзил холод. Одновременно с болью. Он почувствовал необходимость посмотреть снова. Прочесть текст. Несколько раз. Каждый раз там оказывалось написано: Карл Тролле Херманссон.
        Поэтому-то он и не отвечал.
        Поэтому-то его и не было дома.
        Он нашел того, кто преследовал Себастиана. Возможно, даже спас Анну. Но заплатил за это жизнью.
        Никакого другого объяснения быть не могло. Почему бы иначе права Тролле находились в самой темной из квартир?
        Себастиан понес еще одну потерю.
        Всех, к кому он прикасался, вырывали у него. Жестоко и насильственно. Такова правда. Единственная правда, которая раз за разом являлась ему. Он долгое время пытался бороться с ней, не подпускать ее к себе. Винил всех остальных, кроме себя. Бога, мать, отца, Анну, Ванью - да, всех, кроме того, кто на самом деле несет ответственность. Поскольку всему виной оказывался только один человек. Он осторожно положил фонарь обратно. Засунул права в карман.
        Все кончено.
        Он сдался.
        Внезапно у него за спиной возникла Урсула.
        - У него еще был компьютер. Билли его изучит. Поскольку он швырнул его в стену, там наверняка что-то есть.
        Себастиан не ответил. Она повернулась, чтобы уйти обратно. Тут он собрал последние силы и попытался ее остановить.
        - Урсула?
        Она не ответила, но остановилась.
        - Я думаю, что нуждаюсь в прощении. Только я не знаю, как мне его хоть когда-нибудь получить.
        - Я тоже не знаю. Но те, кто знает, говорят, что лучший способ - честность.
        Она снова ушла.
        Он больше ничего не сказал.
        Но ощущал в кармане права Тролле. Вину на своих плечах.
        Ему никогда не получить прощения.
        Никогда.

        Себастиан сидел на камне перед домом, когда они припарковались рядом с полицейской машиной. Он неподвижно просидел там не менее получаса, сжимая в руке права, словно мог таким образом уменьшить боль. Эти двое вышли из машины и направились к дому. Первой шла Ванья. Торкель за ней. Они продолжали что-то обсуждать, говорили восторженно. Будто его тут и нет. Впрочем, все правильно. Он действительно больше не имеет к ним отношения.
        Ванья, похоже, гордилась своим первым выступлением по телевидению.
        - Анна видела это по телевизору. Она позвонила от бабушки.
        - Как твоя бабушка себя чувствует? Она ведь, кажется, приболела? - заботливо спросил Торкель, догоняя ее.
        Себастиан медленно поднялся и убрал права обратно в карман. Достал пропуск. Пошел им навстречу.
        - Ей гораздо лучше. Анна собирается домой, - продолжила Ванья.
        - Хорошо, что все обошлось.
        Казалось, они только сейчас увидели идущего к ним мужчину. Остановились, замолчали и стали ждать его. Никаких видимых эмоций. Будто они встретились с уже забытым воспоминанием.
        Себастиан остановился перед ними.
        - Нам надо поговорить, - сказал Торкель.
        Он решил облегчить им задачу. Протянул Торкелю полученный в начале недели пропуск.
        - Я еду домой.
        - Хорошо… - Торкель взял пропуск и кивнул бывшему коллеге и другу.
        - Я обо всем сожалею.
        - Мы его все равно взяли, - сказал Торкель. Ссориться ему не хотелось. Себастиану тоже. Но ему требовалось предостеречь их. Хотя они наверняка не станут его слушать. Ради самого себя.
        - Хинде еще не закончил. Надеюсь, вы это понимаете?
        - Что он еще сможет сделать? - услышал он голос Ваньи.
        - Не знаю. Но он еще не закончил. - Он сунул руки в карманы пиджака. Нащупал права Тролле. - Зато я закончил. Теперь это ваша проблема.
        Он собрался уйти, но не смог. Вероятно, это его последнее мгновение вместе с Ваньей. Ходить за ней он больше не будет. Никогда больше не полезет на дерево в надежде увидеть ее. С мечтой покончено. Ведь это и было мечтой. И вот оно, единственное доступное ему прощание. Последний миг с дочерью, которой у него на самом деле никогда не было.
        О которой он лишь так искренне мечтал.
        - Будь осторожна. Обещай мне это, - почти прошептал он ей.
        Она совсем не поняла его печального взгляда.
        - Ты действительно не веришь, что это Ральф?
        - Верю. Но знаете, что меня беспокоит?
        - Что дело раскрыл не ты? - Ее голос был язвительным до предела. По-прежнему в битве, которая для него уже позади.
        - Что вы не хотите видеть того, что за всем этим стоит Эдвард. Он никогда не сдается. Никогда.
        С этим он пошел.
        Прощание получилось не слишком удачным.
        Но иного ему не дано.

* * *

        Ральф Свенссон.
        Один из уборщиков. Так близко, но тем не менее совершенно недостижимо. День для Харальдссона был испорчен. Даже мысль о предстоящем вечере не ободряла его. Госкомиссия наверняка получила имя от Хинде. Они схватили его всего через какой-нибудь час после того, как Ванья Литнер покинула «Лёвхагу». Не поговорив с ним. Несмотря на то, что это являлось одним из условий выдачи ей разрешения на встречу с Эдвардом Хинде. Она нарушила соглашение. Ему следовало знать, что на тех, кто работает в Госкомиссии, полагаться нельзя. Они его постоянно разочаровывали. Что такого могла предложить Ванья, чтобы незамедлительно получить имя? Сам он выстраивал отношения, проявлял готовность к сотрудничеству, доставлял покупки. Что у нее имелось такого, чего не было у него? Напрашивался очевидный ответ, но они ведь не… Не могла же она пойти на то, чтобы… Конечно, они находились в комнате одни, но тем не менее. Его размышления прервал телефон. Группа «AББA». Мобильный. Харальдссон достал телефон и посмотрел на дисплей. Номер незнакомый.
        - Тумас Харальдссон.
        - Здрасьте, это говорят из «Такси Вестероса», - донесся из трубки мужской голос. - Вы заказывали на сегодня поездку.
        Харальдссон наморщил лоб. Они что, звонят для подтверждения? Не слишком ли поздно? Он бросил взгляд на наручные часы. К этому времени им следовало бы уже приехать за Йенни.
        - Да, все верно, - ответил он выжидающе.
        - Мы приехали по адресу, где должны забрать пассажира, но здесь никого нет.
        - Никого нет? - Харальдссон предположил, что позвонивший мужчина имеет в виду, что Йенни нет на месте. Все остальное казалось в высшей степени неправдоподобным. Фирма у них не самая крупная, но кто-то же там должен быть.
        Там должна быть Йенни.
        Непременно.
        Значит, естественно спросить:
        - А вы в правильном месте?
        - Энгельбрехтсгатан, 6. Ее коллеги говорят, что приезжал другой шофер и забрал ее. Немного раньше.
        - Значит, вы послали двоих?
        - Нет, поэтому я и звоню. Вы заказывали еще одну машину?
        - Нет.
        Харальдссон ничего не понимал. Где-то явно произошла ошибка. Трудно представить, что с его стороны. Что касается празднования, то весь день был распланирован по минутам. Пришлось поговорить с Вероникой. Она сказала то же, что шофер такси. Какой-то мужчина забрал Йенни около часа назад. Он был в форме шофера такси. Крупный парень. Забранные в хвост волосы и шрам на лице. Он шутил на тему о том, что это сюрприз, поэтому, вероятно, его Тумас и заказывал.
        Харальдссон закончил разговор, понимая ничуть не больше, чем вначале. Очевидно, таксисты что-то напутали. Вопрос только в том, где в таком случае находится Йенни. Он сразу нашел ее имя в списке контактов и позвонил. Ему не ответили. Он встал из-за письменного стола и принялся расхаживать по комнате. Гудки слышны, значит, телефон не выключен. Вскоре включился автоответчик. Харальдссон наговорил краткое сообщение, попросив ее перезвонить, как только она это услышит. Положил трубку. Позвонил домой. Тоже не отвечает. Там тоже включился автоответчик. Харальдссон опять оставил сообщение. Возможно, чуть с большим беспокойством в голосе. Положил трубку. Немного поразмыслив, вернулся к креслу. Открыл браузер и принялся искать в «Гугле» спа-салон. Нашел его и позвонил. Здесь ему, по крайней мере, ответили. Йенни Харальдссон еще не появлялась. Но до забронированного времени еще около четверти часа, попросить ее, чтобы она позвонила ему, когда придет? Харальдссон попросил передать, чтобы она позвонила мужу.
        Он откинулся на спинку кресла. Вообще-то, он не волновался, но чтобы она не отвечала по мобильному, это на нее не похоже. Он погрузился в размышления. Попытался поймать конец, за который можно было бы потянуть, чтобы найти объяснение тому, что произошло. Где она находится.
        Вероника сказала, что забравший Йенни мужчина знал, что это сюрприз. Об этом мало кому было известно. Даже в «Такси Вестероса» не знали, осенило его. Он просто заказал машину к Йенни на работу. Не говорил о том, что человеку, которого предстоит забрать, ничего об этом не известно. По поводу сюрприза он разговаривал только с Вероникой. Чтобы Йенни отпустили с работы. Знала только Вероника.
        Она и Эдвард Хинде.
        Харальдссон похолодел.
        Может ли Хинде иметь к этому отношение? Это казалось невозможным. Невероятным. Харальдссон с ним сотрудничал. Хинде получил все, о чем просил. Если уж кто и мог остаться недовольным результатом их разговоров, то Харальдссон. Зачем Хинде нужна Йенни? Он действительно проявлял к ней некоторый интерес. Получил фотографию. Но Хинде сидит, где сидел. Даже если он сотрудничал с этим Ральфом, как, похоже, думает Госкомиссия, так тот ведь арестован. Его взяли почти за час до того, как Йенни увез этот таинственный шофер.
        На мгновение Харальдссон подумал было, не сходить ли ему все-таки к Хинде и надавить на него, но быстро отказался от этой мысли. Во-первых, мысль о том, что Хинде может иметь отношение к исчезновению Йенни, представлялась абсурдной.
        «К возможному, - убеждал он себя. - К возможному исчезновению».
        Происшедшему, наверное, есть какое-то совершенно естественное объяснение.
        Во-вторых, прямое давление на Хинде, как оказалось, особого успеха не приносило.
        Харальдссон отбросил пугающие мысли. Он сошел с ума. Слишком много общался с Эдвардом Хинде. Этот отвратительный человек сумел глубоко проникнуть к нему в душу. Он снова позвонил Йенни на мобильный телефон. Гудки, не отвечает, включается автоответчик. Харальдссон не мог отделаться от неприятного чувства. Он опять открыл папку с перспективами и целями, но вскоре отложил ее. Открыл электронную почту. Там кое-что требовало ответа. Но он не мог сосредоточиться.
        Кто-то забрал ее.
        Она поехала с ним и исчезла.
        Он не мог продолжать заниматься делами так, будто ничего не произошло. Хотя наверняка ничего не произошло.
        Харальдссон покинул «Лёвхагу» и поехал домой.

* * *

        Эдвард Хинде неподвижно сидел на кровати в позе лотоса. Глаза закрыты. Дыхание спокойное, равномерное.
        Сконцентрирован.
        Собран.
        Погружен в себя.
        Едва по отделению поползли первые слухи о Ральфе, он приступил к делу. Находясь поблизости от одного из охранников, он намекнул, что неважно себя чувствует и поэтому собирается удалиться к себе в камеру и немного отдохнуть. Придя в камеру, он хорошенько закрыл за собой дверь, заполз под кровать и сразу принялся отвинчивать решетку вентиляционного отверстия. Работал он быстро, сознавая, что это самое уязвимое место плана. То, что к нему без приглашения зайдет кто-нибудь из заключенных, представлялось крайне маловероятным. А если бы все-таки зашел, то по рассеянности, не более того. Но если дверь откроет охранник, то все пропало. Стресс помогал ему. Никогда еще он не удалял решетку за столь короткое время. Он протянул руку и вытащил украденную накануне в столовой вилку вместе с банкой, полученной от Тумаса Харальдссона.
        Семьсот пятьдесят граммов консервированной свеклы.
        Хинде вернул решетку на место, но до конца привинчивать не стал. Он встал, засунул вилку в носок, а банку со свеклой спрятал под пуловер. Опять рискованный момент. Хотя он и обхватил руками живот так, будто он у него болит, внимательный глаз мог заметить банку. Но приходилось рисковать. Хинде вышел из камеры, чуть наклонясь вперед, и поспешно направился в сторону туалета.
        Руки на животе. Быстрые шаркающие шаги. Человек, которому приспичило.
        Зайдя в один из туалетов, он достал банку со свеклой и поставил ее на край умывальника. Вытащил из держателя основательную пачку бумажных салфеток и расстелил их на крышке унитаза. Затем открыл банку, выловил вилкой несколько кусков свеклы, дал им стечь, положил на салфетки и принялся их тщательно разминать. Когда не осталось ни единого кусочка свеклы, а все превратилось в кашицу, он сгреб вилкой напоминавшую пюре субстанцию и сунул в рот. Затем повторял процедуру до тех пор, пока банка не опустела. Под конец он едва впихивал в себя пюре. Семьсот пятьдесят граммов свеклы оказалось больше, чем он предполагал. Перед выходом из туалета он взял банку со свекольным рассолом и выпил его большими глотками. Затем сполоснул пустую банку, опять засунул ее под пуловер, пристроил вилку в носок и пошел обратно в камеру. Возиться с тем, чтобы прятать банку обратно, Хинде не стал, решив, что достаточно поставить ее за письменным столом. Он сел на кровать, скрестил под собой ноги и закрыл глаза.
        Планирование. Терпение. Решительность.
        Он просидел на кровати чуть больше часа. Роланд Юханссон уже должен был закончить задание в Вестеросе. Ждать следующего. Самое время для второй фазы.
        Медленно и аккуратно Хинде высвободил ноги, встал и сразу же снова заполз под кровать, чтобы достать полученную от Харальдссона бутылочку.
        Ипекакуана.
        Рвотный корень.
        Двести пятьдесят миллилитров.
        Хинде отвернул пробку и в два глотка выхлебал содержимое бутылочки. Приятного мало. Но это не имело значения, надолго оно все равно у него не задержится. Перед выходом из камеры он все-таки решил засунуть пустые сосуды обратно в вентиляционное отверстие. Было бы глупо потерпеть неудачу только потому, что он поленился и допустил небрежность. Правда, он почувствовал, что привинтить решетку не успеет. В животе бурлило. Хинде пошел в общую комнату, по-прежнему держа руки на животе. Челюсти были крепко сжаты, и он чувствовал, что у него начинает выступать пот. Он остановился посреди комнаты.
        Showtime![63 - Представление начинается! (англ.).]
        Почувствовав первые признаки того, что живот начинает всерьез сводить, он рухнул на пол. С криком. Все остальные, находившиеся в комнате, застыли. Просто смотрели. Хинде извивался на полу, держась руками за живот. Он набрал воздуха, чтобы опять закричать, но не успел: содержимое желудка поднялось и вырвалось наружу бурным каскадом рвоты. Стоявшие ближе всего к нему заключенные с отвращением отскочили. Охранники, которые двинулись к нему, когда он упал, остановились, не понимая, что им делать. Было хорошо известно, что персонал пенитенциарной системы не особенно разбирается в физических недугах. Хинде на это рассчитывал, и работавшие в этот день охранники его не разочаровали. Они стояли в полной растерянности. В точности, как он планировал. Желудок снова вывернуло. Сквозь наполнившие глаза слезы Хинде с радостью увидел, что и на этот раз содержимое желудка оказалось густым и почти черного цвета. Правильная консистенция, правильный цвет. Свекла успела вступить в реакцию с желудочной кислотой и утратить бoльшую часть своей окраски. Если не принюхиваться с близкого расстояния, отличить от внутреннего
кровотечения просто невозможно. Хинде хладнокровно рассчитывал на то, что никто не станет совать нос в то, чем его вырвало уже в третий раз - теперь чуть более слабой струей. Один из охранников вынул рацию и объявил тревогу, второй, похоже, обдумывал, как ему подобраться к Хинде, не наступив в содержимое его желудка. Судороги ослабли. Хинде втянул носом воздух и проглотил застрявшую там часть рвоты. Она имела вкус свеклы и ипекакуаны. Он согнулся пополам и, еще раз громко вскрикнув от боли, принялся, беспомощно поскуливая, перекатываться с одной стороны на другую. Один из охранников подошел к нему, сел на корточки и осторожно положил руку ему на плечо. Хинде закашлялся, как казалось, от тяжелых мучений.
        - Помогите, - слабо скулил он. - Пожалуйста, помогите.
        - Мы обязательно поможем, - произнес сидевший перед ним на корточках охранник, не зная, насколько он окажется прав.

* * *

        Харальдссон добрался до дома за рекордное время, нарушив все ограничения скорости и правила движения. Беспокойство нарастало и подгоняло его. Свернув на подъездную дорогу к гаражу, он остановился, заглушил мотор и вышел из машины.
        Ему уже успели позвонить из спа-салона. Не та женщина, с которой он разговаривал раньше, другая. Йенни Харальдссон не появилась. Не знает ли он, может, она просто опаздывает? Он сказал, как есть, что не думает, что она приедет. Женщина сообщила ему, что придется оплатить 75 процентов стоимости, поскольку отказ поступил слишком поздно. Она попросила за это извинения. Его это не волновало. Ненужный расход был для него сейчас наименьшей проблемой. Он отпер входную дверь и вошел.
        - Йенни!
        Полная тишина. Не разуваясь, он вошел в дом.
        - Йенни! Ты здесь?!
        Та же тишина. Он быстро прошел через гостиную на кухню, заглянул в комнату, служившую одновременно гостевой и комнатой для шитья. Распахнул двери в прачечную и туалет.
        Пусто.
        Тихо.
        Он вернулся обратно в прихожую и стал подниматься по лестнице. Не дойдя несколько ступенек до второго этажа, он остановился. Как странно работает мозг. Харальдссон вообще ни о чем не думал. Все вытеснил страх. Но тут ему вдруг вспомнилось. Хинде и те четыре убийства в девяностые годы. Все одинаковые. Имитатор, Ральф Свенссон. «Летний мясник». Там тоже четыре женщины. Он об этом читал. Метод идентичный.
        Связанные. Изнасилованные. С перерезанным горлом.
        Дома.
        У себя в спальне.
        Харальдссон поднял взгляд. В сторону спальни. Их с Йенни. Там они сегодня утром завтракали и занимались любовью. Дверь закрыта. Обычно она бывает открыта. Зачем закрывать ее, когда никого нет дома? Тишину нарушил негромкий звук, и Харальдссон осознал, что издал его сам. Слабый стон. Болезненный. Испуганный. Ему пришлось заставлять себя двигаться по лестнице дальше. Ступенька за ступенькой. Уже поднявшись, он схватился за последний кусок перил, чтобы не упасть назад. Он не мог оторвать взгляда от закрытой двери. Не мог выбросить ее из головы. Особенно сейчас, летом, внутри будет слишком жарко спать, если дверь весь день простоит закрытой. Йенни ее не закрывала. Зачем бы ей ее закрывать? Он набрал побольше воздуха, медленно выпустил его через напряженные губы и только после этого сумел пойти дальше. Услышав песню «ABBA», Харальдссон подскочил. Его телефон. Он выхватил его, не глядя на дисплей.
        - Харальдссон.
        Он надеялся, что это она. Что он услышит ее голос. Что все хорошо, и просто произошло нелепое недоразумение.
        - Это Виктор Бекман, - донеслось из трубки. Не она. Ничего хорошего. На него нахлынуло разочарование, все силы уходили на то, чтобы стоять вертикально. Отвечать он уже не мог, но этого и не потребовалось, Виктор сразу продолжил:
        - Эдвард Хинде упал в общей комнате, и его вырвало большим количеством крови.
        - Что?
        - Ну… Он, кажется, в очень плохом состоянии, мы здесь не можем о нем позаботиться. Похоже, что-то с желудком.
        - О’кей… - Харальдссон слышал, что говорит Виктор, но не мог толком понять, зачем ему надо знать об этом именно сейчас. Ведь он все равно не в силах до конца усвоить эту информацию.
        - Скоро приедет «скорая помощь», поэтому я и звоню. Вы должны разрешить транспортировку в больницу.
        - Должен?
        - Да. Перевозить его?
        Опять, словно неоткуда, возникла мысль.
        Картинка.
        Воспоминание.
        Хинде сидит на кровати в камере. Сам он стоит у двери. На руках гусиная кожа. Тихий голос Хинде.
        - Ответьте «да».
        - На что?
        - Со временем поймете, на что. Просто ответьте «да».
        - Вы слушаете? - поинтересовался Виктор у него в ухе.
        - Что? Да.
        - Нам перевозить его? Да или нет?
        Просто ответьте «да».
        Харальдссон пытался полностью уловить суть услышанного, связи, которая только что возникла у него в голове. Значит, Хинде знал, что заболеет. Что произойдет этот разговор. Что вопрос будет задан. Наверняка знал. Но как? Он просто притворялся или… Может, это каким-то образом связано с теми вещами, которые ему дал Харальдссон? Со свеклой и бутылочкой из аптеки. С каким-то южноамериканским названием типа «Икакака…» Зачем болезнь? Мнимая или настоящая. Чтобы его увезли. Чтобы выбраться наружу. Бежать. Надо ли предупредить Виктора? Рассказать о своих подозрениях?
        Просто ответьте: «Да».
        Это не означало предупредить или попытаться воспрепятствовать. Просто призыв произнести одно слово. Дать согласие. Подчиниться приказу. Он старался, но не мог просчитать последствия. Взвесить «за» и «против». Сплошной хаос. Дверь спальни закрыта. Он прошел последние шаги. Ему было необходимо узнать.
        - Тумас? Вы здесь?
        Харальдссон взялся за ручку двери. Сделал глубокий вдох. Закрыл глаза. Вознес молитву к Богу, в которого даже не верил. Коротко выдохнув, распахнул дверь. Быстро, как сдергивают пластырь. Подготовленный к худшему, но вместе с тем совсем не готовый.
        Комната оказалась пуста.
        Йенни по-прежнему отсутствовала.
        - Да, - произнес он, хотя прозвучало это скорее как сухой скрип.
        - Что вы сказали? - переспросил Виктор.
        Харальдссон откашлялся.
        - Да, - повторил он более твердым голосом. - Перевозите его.
        - Хорошо. А вы где? Вы сегодня еще появитесь?
        Харальдссон закончил разговор. Сунул телефон обратно в карман. И заплакал, стоя в дверях пустой спальни.

* * *

        Прежде чем решиться считать работу на этот день оконченной, Урсула почувствовала, что должна дважды перепроверить, прибыли ли в криминологическую лабораторию Линчёпинга отосланные ею два стерильных пакета с материалом ДНК, взятым в квартире Свенссона. Их отправили специальным транспортом несколько часов назад, и планировалось, что Торкель уже во время завтрашнего допроса сможет опираться на предварительный отчет. Она поймала руководителя криминалистов, Вальтера Стина, который ее успокоил. Все выглядело хорошо. Лаборатория уже приступила к работе, и он лично проследит за тем, чтобы ответ поступил к ним в течение завтрашнего дня. Урсуле этого было достаточно, она давно знала Стина и не сомневалась в том, что он человек, который всегда держит слово. Удовлетворенная, она покинула душную квартиру Ральфа Свенссона. Как раз прибыла смена, и Урсула кратко переговорила на лестнице с двумя новыми полицейскими, снова нажимая на то, что никого, кроме нее, в квартиру пускать нельзя, во всяком случае, без ее разрешения. Она оставила им на всякий случай свои домашний и мобильный телефоны и пошла вниз. День
получился невероятно интенсивным, и она чувствовала, что устала и телом, и душой. Выйдя из подъезда, она ненадолго остановилась и понаслаждалась летним запахом теплой травы. Несмотря на усталость, она испытывала удовлетворение. Квартира оказалась кладезем, и ей приходилось, скорее, нацеливаться на выбор наиболее важного, нежели на углубленные поиски. Хотя ей предстояла еще многочасовая работа, она не сомневалась в том, что они уже добыли достаточно доказательств для того, чтобы Ральфа Свенссона осудили за все убийства - при наличии признания или без него. В этом и заключалась истинная цель ее работы. Находить настолько веские доказательства, что собственный рассказ и слова подозреваемого уже не имели особого веса. Когда правда становилась объективной и измеримой, она считала, что выполнила работу хорошо.
        Урсула двинулась в сторону своей машины. У нее закралась мысль, не позвонить ли Торкелю. Они с Ваньей заезжали к ней после пресс-конференции. Перед домом они, вероятно, столкнулись с Себастианом, раз Торкель первым делом рассказал, что Себастиан с этого момента больше не участвует в расследовании. Особенно Ванья, похоже, испытывала облегчение. Ее переполняла энергия, и она выпалила несколько жестоких осуждающих слов в адрес невозможного человека, которого терпеть не могла. Сама Урсула ощущала в основном смутную печаль. Не потому, что считала, будто Себастиан в этот раз многое привнес, но она помнила его прежнего. Когда он обладал невероятной внутренней силой. Человек, покидавший квартиру Ральфа Свенссона с опущенными плечами, был уже не тем человеком. Никто не должен падать так сильно. Так тяжело. Даже Себастиан Бергман. Поэтому разделить радость Ваньи она никак не могла.
        Перед уходом Торкель ненадолго задержался в прихожей и пытался поймать ее взгляд. Она узнавала блеск в его глазах по аналогичным мгновениям во время работы. Он возникал, когда они совершали большие прорывы в расследованиях, и казалось, будто они смогут продлить это мгновение, если окажутся в одной постели.
        Однако на этот раз она не намеревалась этого допускать. Это представлялось в каком-то смысле неправильным. Когда они находились в другом городе, это каким-то странным образом воспринималось совершенно по-другому. Не настолько серьезно. Сейчас это, правда, казалось более заманчивым, но и более грязным. И еще Микаэль…
        Она села в машину и поехала в сторону города, сама не зная, куда направляется. Компромиссом стало бы, пожалуй, поехать на работу, но этого ей не слишком хотелось. Она решила ехать домой.
        Микаэль оказался дома.
        Когда она вошла, он сидел на диване. Он тоже выглядел усталым.
        - У тебя усталый вид.
        Вместо ответа он кивнул и встал.
        - Кофе хочешь?
        - С удовольствием.
        Он пошел на кухню и включил кофеварку. Сама она уселась поближе к открытому окну. На улице было восхитительно тихо, и она наслаждалась, слушая, как он возится на кухне. Она чувствовала, что приняла верное решение. Правила есть правила, и только потому, что ты их однажды нарушил, совсем не обязательно продолжать в том же духе. Что-то в Микаэле ее успокаивало. Нельзя было этого не признать. Возможно, он не самый пылкий человек на свете, но у него всегда находится для нее время. А это дорогого стоит.
        - Я слышал по радио, что вы кого-то поймали, - донеслось до нее из кухни.
        - Да, я всю вторую половину дня провела в квартире подозреваемого.
        - Что-нибудь нашла?
        - Массу. Он виновен.
        - Отлично.
        Микаэль вернулся, посмотрел на нее.
        - Садись, - начала она, похлопав рукой по месту на диване рядом с собой, но он перебил ее.
        - Не сейчас. Нам надо поговорить.
        Она содрогнулась. Выпрямилась и посмотрела на него. Микаэль нечасто хотел поговорить, хотел, чтобы она его выслушала.
        - Что-нибудь случилось с Бэллой или?…
        Он покачал головой.
        - К Бэлле это никакого отношения не имеет. Это касается нас.
        Теперь она остолбенела. Голос у него был каким-то другим. Будто он долго репетировал то, что хочет сказать. Будто долго готовился.
        - Я кое-кого встретил и хочу быть с тобой честен.
        Поначалу она не поняла, что он сказал. Под конец ей пришлось спросить, хотя она уже предчувствовала ответ.
        - Я не совсем понимаю, ты хочешь сказать, что встретил другую?
        - Да. Хотя на данный момент все кончено. Я посчитал это нечестным по отношению к ней. Или к тебе.
        Она смотрела на него в полном шоке.
        - Ты состоял с кем-то в связи и покончил с ней?
        - Мы не состояли в связи. Только несколько раз встречались, и я приостановил это. В настоящий момент. Я хочу сперва выяснить отношения с тобой.
        Она сидела, утратив дар речи. Не зная, как ей вообще продолжать разговор. Самым простым путем была бы злость. Чистейшей воды злость. Но она не находила ее. И ничего другого тоже. Они сидели молча.
        - Урсула, я в последнее время действительно старался, свозил тебя в Париж и прочее. Но я больше не нахожу сил. Мне жаль. Это моя вина.
        Его вина.
        Если бы все было так просто.
        Она действительно не знала, что сказать.

* * *

        «Скорая помощь» из Уппсалы заехала в «Лёвхагу» ровно через восемнадцать минут после звонка в колл-центр. Фатима Ульссон выпрыгнула из машины и обошла вокруг, чтобы вытащить каталку. Она радовалась тому, что они уже доехали. На обратном пути в больницу она поедет с пациентом, и ей не придется сидеть вместе с Кеннетом Хаммарэном. Его она не любила. По той простой причине, что он не любил ее. Почему, она не знала. Потому ли, что она родом из Ирака, что она лучше образована - она реанимационная медсестра, а он санитар «скорой» - и у нее выше зарплата, или же потому, что она женщина. Возможно, из-за всего вместе, возможно, по совершенно другой причине. Фатима не спрашивала. Она решила поработать с ним две недели и при первом удобном случае поговорить с заведующим и попросить в дальнейшем освободить ее от поездок с Кеннетом. С работой он справлялся вполне удовлетворительно, но был мрачным и всегда откровенно неприветливым. Использовал любую возможность для того, чтобы помыкать ею, делать замечания или критиковать ее действия. Так он вел себя только с ней. Она видела, как он работает с другими, и тогда
он проявлял совершенно другое отношение. Нет, дело в ней. Он ее не любит.
        Кеннет вышел из машины, как всегда, примерно на полминуты позже нее, чтобы не помогать вытаскивать каталку. Фатима достала сумку первой помощи и положила ее на носилки, оставила задние дверцы «скорой помощи» открытыми - территория ведь обнесена забором - и двинулась к Спецкорпусу, где их прямо в дверях поджидал охранник. Кеннет, верный своей привычке, шел на пять метров впереди нее.
        В общей комнате находился только Хинде, по-прежнему лежавший на полу. Один из охранников подсунул ему под голову подушку. Остальные заключенные разошлись по камерам. Фатима быстро разобралась в ситуации. Мужчина средних лет. Сильнейшая черная рвота. Судя по положению тела, боли в желудке. Определенно внутреннее кровотечение. Фатима склонилась к Хинде.
        - Здравствуйте, вы меня слышите?
        Мужчина на полу открыл глаза и обессиленно кивнул.
        - Меня зовут Фатима, вы можете рассказать, что произошло?
        - У меня заболел живот, а потом… - Голос, похоже, изменил ему. Он слабым жестом указал на рвоту на полу. Фатима кивнула.
        - А сейчас вам больно?
        - Да, но чуть меньше.
        - Вам придется поехать с нами.
        После требовательного взгляда в сторону Кеннета они совместными усилиями молча подняли мужчину на носилки и накрепко пристегнули. Весил он не очень много. Казался совсем обессиленным. Обратно они точно поедут с сиреной.
        Сидевший возле мужчины охранник проводил их по коридору на улицу, к ожидающей «скорой». Они без помощи Кеннета поместили пациента в машину, и, когда Фатима начала закрывать задние дверцы, охранник предпринял попытку залезть внутрь.
        - Что вы делаете?
        - Собираюсь поехать с вами.
        Эдвард лежал на носилках и с интересом слушал. Это была самая неконтролируемая часть плана. Он не имел представления о том, какая охрана из «Лёвхаги» будет сопровождать медицинский транспорт. Сколько человек? Будут ли они вооружены? В отделении они имели при себе только дубинки и электрические пистолеты. Так же ли бывает при транспортировке? Одна сопровождающая машина? Две? Собираются ли они ждать полицейский эскорт? Он не знал.
        Он услышал, как охранник объясняет Фатиме, кто такой Эдвард Хинде и что они ни при каких обстоятельствах не могут отправить «скорую помощь» без охраны. Охранник возле его ног собирался поехать сзади, вместе с ней и Хинде, а его коллега займет место в водительской кабине. Значит, двое. В разных местах и, возможно, вооруженные. Тем не менее это едва ли создаст какие-либо проблемы. По крайней мере, речь не идет о том, чтобы ждать настоящих полицейских.
        Прибежал второй охранник и сразу уселся в кабину. Его коллега запрыгнул к Хинде, и Фатима указала ему место. Они закрыли дверцы. Фатима дважды постучала по окошку из матового стекла в перегородке, отделявшей водительскую кабину, и «скорая» тронулась. Всего через несколько метров включилась сирена. Хинде чувствовал, как в нем нарастает напряжение. Пока все шло точно по плану, но оставалась самая трудная и рискованная часть.
        - У вас есть аллергия на какие-нибудь лекарства? - обратилась к нему Фатима.
        - Нет.
        - Вы потеряли много жидкости и солей, поэтому я введу вам немного раствора хлорида натрия.
        Она развернулась в трясущейся машине, выдвинула ящик и привычными движениями достала капельницу, которую повесила на крюк над Эдвардом. Затем встала, открыла шкафчик ближе к потолку и вынула маленькую иглу. Сев рядом с Хинде, она прижала компресс к содержащему дезинфицирующее средство флакону с насосом. Быстро приложила маленький влажный кусочек к его локтевой ямке.
        - Сейчас я вас уколю. - Она точным движением ввела иглу в нужное место, примотала ее скотчем, расправила шланг от капельницы и прикрепила его к игле в его локтевой ямке. Затем наклонилась вперед, чтобы запустить капельницу. Ее грудь оказалась прямо перед глазами Хинде. Он подумал о Ванье. Раствор начал поступать в него.
        - Ну вот, теперь мне надо задать несколько вопросов. Вы думаете, у вас хватит сил?
        Эдвард кивнул и отважно улыбнулся. Фатима улыбнулась в ответ.
        - Ваша дата рождения?
        Прежде чем он успел ответить, «скорая помощь» резко затормозила, а потом совсем остановилась. Через перегородку он услышал, как шофер выругался. Эдвард лежал как на иголках. Конечно, их мог вынудить остановиться неосторожный водитель какой-то машины, но это могло означать и прелюдию к последнему шагу к свободе. Он увидел, как сопровождающий охранник застыл, насторожился, а Фатима тут же попросила прощения за внезапное торможение. Эдвард огляделся в поисках какого-нибудь орудия для удара. Или, еще лучше, колющего оружия. Ничего нет. Кроме того, он пристегнут к носилкам. Значит, помочь он не сможет. Остается только ждать.

        Кеннет снова выругался и почти лег на гудок. Кому-то ведь должен принадлежать красный «Сааб», который так небрежно припаркован на левой стороне дороги, что им не проехать. Еще сразу после поворота. Идиот. Чистая удача, что у него такая быстрая реакция, иначе бы они с ним столкнулись. Где владелец этой гребаной машины? Не мог же он, так по-дурацки припарковавшись, взять и отправиться на укрепляющую лесную прогулку? Он явно должен находиться где-то поблизости. Хотя тогда бы он услышал сирену. Увидел синие огни. Типично. Всего в двухстах метрах от шоссе. Там он уж исхитрился бы и проехал, а на этой долбаной дороге ничего не поделаешь. С одной стороны от «Сааба» - забор. С другой - глубокая канава. Кеннет снова загудел.
        Мужчина, составлявший ему компанию в кабине, похоже, нервничал. Он непрерывно озирался по сторонам, держа руку на каком-то электрическом оружии, пристегнутом к ремню.
        - Что происходит? - поинтересовался Кеннет.
        - Не знаю. Ты можешь сдать назад?
        Кеннет пожал плечами и включил задний ход. Он видел, как мужчина рядом отцепил от ремня рацию и поднес ко рту.
        Тут мир взорвался.

        До кузова «скорой помощи», перекрывая сирену, донеслись два выстрела и звук бьющегося стекла. Казалось, все произошло одновременно. Мимо матового окошка в кабину метнулась тень, и на него что-то брызнуло. Что-то темное. Текущее. Сидевший рядом с Эдвардом охранник вскочил на ноги. Фатима вскрикнула, прижала локти к ушам, сцепила руки на затылке и наклонилась вперед. «Военные впечатления», - подумал Хинде, увидев ее реакцию. Сам он просто лежал и наблюдал за разразившимся всего за несколько секунд хаосом. Вскоре послышались три сильных удара по машине.
        - Что происходит? - закричала Фатима.
        Охранник держал электрический пистолет в руке, но направлять его было некуда. Эдвард лежал совершенно спокойно. Он не собирался понапрасну привлекать к себе внимание. Достигнув уже так многого, он не намеревался подвергать себя риску, что у охранника с нервами на взводе возникнут какие-нибудь идеи.
        Внезапно сирена смолкла. Вместо постоянного шума на заднем плане воцарилась полная тишина. Настораживающая тишина. Охранник стоял неподвижно. Только вертел головой. Прислушивался. Ничего слышно не было. Фатима медленно распрямилась и с ужасом посмотрела на охранника.
        - Что происходит? - прошептала она.
        - Кто-то пытается его освободить, - ответил охранник, по-прежнему пребывая в напряжении.
        Словно в подтверждение его слов распахнулась задняя дверца. Прозвучало еще два выстрела. Первая пуля прошла прямо через мягкие ткани под ребрами и, выйдя через спину, разбила матовое окошко. Вторая застряла в грудине. Охранник рухнул. Фатима закричала. Роланд Юханссон распахнул вторую дверцу так, что Фатима стала ему видна, и направил пистолет на нее.
        - Нет, - кратко сказал Эдвард.
        Роланд опустил пистолет и влез в тесное помещение, казалось, еще ужавшееся с появлением этого мощного человека. Он начал молча отстегивать Эдварда. Освободившись, тот сел на носилках. Больше всего ему хотелось просто выбежать наружу. Запрыгать. Ему пришлось призвать всю силу воли, чтобы не утратить контроля. Теперь уже так близко. Он поднял взгляд на мешочек с раствором. Вытянулся и отцепил его от держателя.
        - Это я возьму с собой.
        Никакой реакции. Фатима пребывала в шоке. Она отстраненно всхлипывала и раскачивалась из стороны в сторону. Взгляд устремлен в одну точку. Роланд протянул руку, предлагая Эдварду помощь, чтобы слезть с носилок и выбраться из машины. После маленького представления в общей комнате тот был слабее, чем предполагал. Они медленно двинулись вдоль «скорой помощи». Остановились на полпути до кабины.
        - Ты справишься?
        - Да. Спасибо.
        Эдвард слабо прислонился к машине. Роланд, похлопав его по плечу, прошел до кабины и открыл дверцу с пассажирской стороны. Без видимых усилий он вытащил охранника, который неподвижно сидел, скрючившись. Кровоточащая рана на горле прямо под челюстью и еще одна чуть пониже ключицы, успел отметить Эдвард, пока Роланд тащил мимо него охранника в сторону задних дверей. Живой, но долго не протянет. Он услышал, как закричала Фатима, когда Роланд более или менее закинул умирающего охранника в заднее помещение. Эдвард закрыл глаза.
        Роланд обошел вокруг машины с другой стороны. Когда он выстрелил в сидевшего на переднем сиденье охранника, водитель попытался удрать. Но оказался недостаточно проворным. Роланд успел обежать вокруг, схватить его и трижды ударить головой о стенку машины. Теперь он схватил потерявшего сознание шофера и отправил его составлять компанию остальным. Собрав всех в одном месте, он снова забрался в «скорую». Охранники его не волновали. Один мертв, второй умирает. Он отцепил от их поясов наручники и перевернул шофера. Запер ему руки на спине и обратился к Фатиме, по-прежнему сидевшей на стуле возле носилок.
        - Иди сюда.
        Фатима только помотала головой, не будучи в силах пошевелиться. Роланд шагнул к ней, сдернул ее со стула и придавил к полу рядом с остальными. Когда он стал запирать ей руки на спине, она не сопротивлялась. Он выдернул одеяло, опять прошел вокруг машины, мимо Эдварда, к пассажирской стороне. Принялся выгребать лежавшие по всей кабине осколки стекла. Удалив бoльшую часть, он расстелил одеяло на пассажирском сиденье. Вернулся к Эдварду и помог тому разместиться с капельницей в кабине. Прежде чем закрыть дверцу, он выбил из окна остатки стекла, чтобы оно казалось открытым, а не разбитым. Устроив Эдварда, он поспешил к припаркованному «Саабу» и достал с заднего сиденья рулон серебристого скотча. Вернулся к «скорой» и четверым в кузове. Связал ноги шоферу и женщине. Не потому, что думал, будто кто-нибудь попытается привлечь внимание ударами ног, - мужчина не придет в сознание еще долго, а девица кажется совершенно апатичной. Просто на всякий случай. В завершение Роланд дважды обмотал им скотчем рты. Потом выпрыгнул, закрыл дверцы, уселся на водительское место и повернул ключ. Все заняло пять минут.
Никто их не видел. Нигде ничто не шевелилось. Никакие сирены не приближались. Только звуки леса.
        Они тронулись в путь. Эдвард взглянул в зеркало заднего вида и увидел, как «Сааб» становится все меньше и меньше. Они поставили на нем крест. Покинули его. Так же, как он поставил крест на «Лёвхаге». Покинул ее.
        Теперь он может, теперь он должен смотреть вперед.

        Роланд гнал «скорую помощь» с очень небольшим превышением скорости. Эдвард был уверен в том, что шоссе 55 не является излюбленным местом полиции для проверки скорости, во всяком случае, когда дело касалось спецтранспорта, но рисковать было глупо. Встреча с блюстителями порядка не представлялась оптимальной по нескольким причинам. Их бы заинтересовало разбитое окно. В кабине имелись следы крови. Роланд был одет не соответствующим образом. Внимательный полицейский все это заметил бы. Ну, если проблема возникнет, им придется ее решить.
        Вокруг было красиво. По-летнему зелено. У Эдварда возникло почти головокружительное ощущение, когда он смотрел на простирающийся перед ним колышущийся ландшафт. Как много площади. Пространства. Теперь, когда перед ним открывалась перспектива, когда он видел, в чем ему отказывали, последние четырнадцать лет казались еще более изолированными и ограниченными. Он наслаждался поездкой, каждым новым видом, возникавшим вдоль извилистой дороги. Ветер через выбитое окно трепал его жидкие волосы. Он снова закрыл глаза. Дышал глубоко. Дал себе отдых. Воздух казался более легким. Другим. Каждый вдох укреплял его. Вот каково это, когда дышишь как свободный человек. Роланд сбросил скорость. Эдвард открыл глаза. Они подъехали к шоссе Е18. Чуть более получаса, и они в Стокгольме.
        - У тебя есть телефон? - спросил Эдвард.
        Роланд сунул руку в карман и протянул ему мобильный телефон. Эдвард набрал номер по памяти и стал ждать ответа, а Роланд перешел на безопасные 110 километров в час.

* * *

        Харальдссон стоял у окна спальни. Он стоял там с тех пор, как открыл дверь и обнаружил комнату пустой. Прошел мимо не застеленной двуспальной кровати к окну. И остался стоять. А что еще было делать? Искать Йенни? Где? Он не имел представления и был буквально парализован.
        Тревога, страх, Йенни, работа.
        В саду начали сажать яблоню. Он видел, как приехали садовники. Как они обошли сад, размахивая руками и что-то обсуждая. Пришли к согласию относительно лучшего места и принялись отмерять и копать. Принесли мешки с землей. Нормальная жизнь, проходившая всего в нескольких метрах от него. Понятная действительность.
        Думать трезво было трудно. Что он может сделать? Он не может оказаться замешан. Ему нельзя быть замешанным. Йенни исчезла. Он замешан. Но об этом никому не следует знать. Нельзя, чтобы с Йенни что-нибудь случилось. Мысли скакали, меняли колею, точно на поцарапанной виниловой пластинке.
        Хинде будут перевозить. Вероятно, он уже покинул «Лёвхагу». Он хотел, чтобы его перевезли. Что-нибудь произойдет. Что? Следует ли Харальдссону поднять тревогу? /скачок/
        Может ли это спасти Йенни? Йенни исчезла. /скачок/
        Чем он может обосновать тревогу? Лучше бы не рассказывать о том, что он оказывал Хинде кое-какие услуги и что одна из них вылилась в то, что Хинде покинул территорию. Это означало бы не только самоубийство в плане карьеры. Это наверняка наказуемо. /скачок/
        Йенни. Где она? Она не должна умереть. Что он будет делать? Как сможет жить дальше? /скачок/
        Когда Йенни исчезла, Хинде еще не покинул «Лёвхагу», а Ральф был уже арестован. Что это означает? Что Хинде контактировал еще с какими-то людьми за пределами «Лёвхаги»? /скачок/
        Нельзя допустить, чтобы отец Ингрид Мари сидел в тюрьме. /скачок/
        Поднимать тревогу? Может ли он поднять тревогу? Что привести в качестве причины своих подозрений? Возможно, Хинде болен. По-настоящему. Возможно, он поехал в больницу. Тогда предупреждение о попытке к бегству покажется, мягко говоря, подозрительным. А если он опасался такой попытки, почему тогда дал согласие на транспортировку?
        /скачок/
        Я не убил ни одной беременной женщины. /скачок/
        Что произойдет, если он поднимет тревогу?
        Что произойдет, если он этого не сделает?
        С Йенни.
        Телефон снова зазвонил. Доставая его из кармана, Харальдссон почувствовал, как от надежды у него быстрее забилось сердце. Незнакомый номер. Не Йенни. Он все равно ответил.
        - Харальдссон.
        - Это Эдвард Хинде.
        В голове у Харальдссона образовалась полная пустота. Теснившиеся там ранее мысли как ветром сдуло.
        - Откуда вы звоните? - только и смог выдавить он.
        - Неважно. Вы сделали то, о чем я просил, так что у вас есть право на вопрос.
        Харальдссон слышал каждое слово. Слышал, но не понимал.
        - Что?
        - Я держу свое слово, Тумас. Вы ответили «да», что мне и требовалось, и за это вы получите ответ на один вопрос.
        - Что вы…
        - Тумас, подождите, - перебил его Эдвард. Харальдссон сразу умолк. - Я не могу решать за вас, - мягко продолжил Эдвард, - но я бы на вашем месте спросил: «Где моя жена?».
        Харальдссон закрыл глаза. Под веками сверкало. Он боялся, что упадет в обморок. Этого допускать нельзя. Иначе он никогда не узнает. По щекам потекли неслышные слезы.
        - Где моя жена?
        Голос едва слушался. Хинде начал рассказывать.

* * *

        Окна стояли открытыми во всей квартире.
        Тем не менее было жарко.
        Липко.
        Душно.
        Ванья сидела на диване и переключалась с канала на канал. В такое время суток никто не передает лучших программ, это было до боли очевидно. Она выключила телевизор, бросила пультик на диван рядом с собой и подтянула к себе лежавшие на столе экстренные издания обеих вечерних газет. В «Экспрессен» было десять страниц о задержании Ральфа Свенссона. Не считая первой страницы, которую украшала крупная фотография его лица. Без маски, под заголовком: «ОН И ЕСТЬ ЛЕТНИЙ МЯСНИК». Если хорошенько приглядеться, можно было увидеть, что на самом верху страницы значительно более мелкими буквами напечатано: «Полиция подозревает». Ральфа еще не осудили, даже не арестовали, насколько знала Ванья, но уже выставили напоказ. Ограничения на публикацию имени и портрета не соответствовали духу времени. Установление личности на ранней стадии и незамедлительная публикация имени и фотографии осуществлялись в «интересах общественности». Это означало, что никто не готов платить за массу пикселей. Помимо того что лично она считала это неэтичным, это еще иногда затрудняло им работу. Опознание подозреваемого свидетелями сразу
обесценивалось, если он смотрел с каждой рекламы газеты. Фотография на первой странице «Экспрессен» взята с паспорта Ральфа. Не слишком лестная. Он выглядел примерно таким же безумным, как и все остальные на своих паспортных фотографиях. Внутри газеты имелась вся история его жизни. Больная мать, заново женившийся отец, новая мать, добрые родственники, переезды, деньги, работа и школы. Они отыскали нескольких его бывших одноклассников, которые запомнили Ральфа Свенссона тихим и замкнутым. Немного странным. Плохо идущим на сближение. По большей части одиноким. Возможно, все верно, Ванья об этом ничего не знала, но ее интересовало, те же ли ответы получила бы газета, если бы журналисты позвонили и сказали, что Ральф Свенссон получил Нобелевскую премию, а не подозревается в серии убийств. Это как бы вписывалось в картину. Одинокий волк. Отшельник. Чудак. Ванья полагала, что бывшие одноклассники, которые наверняка за последние двадцать лет даже ни разу не вспомнили о Ральфе, просто-напросто подпали под воздействие ожиданий. После полного жизнеописания Ральфа, исключая его возможные мечты, надежды, желания
и прочие отвлекающие моменты, способные его очеловечить, следовал столь же большой материал об Эдварде Хинде. Им повезло, журналистам, что Ральф оказался имитатором. Они получили возможность еще раз опубликовать новости 1996 года. Читать все это Ванья была не в силах. Отбросив газету, она встала и пошла на кухню. Выпила стакан воды. Часы показывали чуть больше половины седьмого. До захода солнца оставалось еще часа два, но на улице уже хотя бы начало становиться приемлемо. В открытое окно проникал теплый ветерок.
        Ванья не находила себе места.
        В обычных случаях, когда они заканчивали расследование, наступала приятная усталость. Как будто тело и мозг, наконец, получали возможность отдохнуть после недель напряжения. Расслабиться. Обычно в такие дни она довольствовалась тем, что съедала пиццу, выпивала слишком много вина и просто валялась на диване. Но на этот раз нет.
        Они взяли того, кого надо, в этом она не сомневалась. Себастиан Бергман полностью удален - тоже нечто положительное. Она не могла себе представить, чтобы он сумел еще раз к ним пробраться. Торкель ясно дал понять, что с него хватит, даже с самого Себастиана, похоже, хватило. Так что в целом хорошая работа. Хороший день. Так почему же она не может расслабиться?
        Потому что не все хорошо. Между ней и Билли. Теперь, когда расследование вошло в более спокойную фазу, она могла больше сосредоточиться на их в конец разлаживающихся отношениях. С тех пор, как она сказала в машине, что является лучшим полицейским, чем он, они, естественно, были напряженными. До того, по правде говоря, тоже, но после ее выпада в машине началась открытая война.
        Она, по крайней мере, воспринимала это именно так. Он заварил эту кашу, но она своим дурацким комментарием подлила масла в огонь, и заканчивать ссору ей. Она, во всяком случае, протянет руку. Билли слишком важен для нее, чтобы пускать дело на самотек. Если так будет продолжаться, один из них непременно постарается уйти из команды, в этом она не сомневалась. А этого ей совсем не хотелось. Необходимо нормализовать положение. Она пошла в гостиную и взяла мобильный телефон.

        Мю открыла духовку и вынула оттуда свиное филе, запеченное с овечьим сыром. Билли поставил на стол блюдо с кус-кусом и слегка обжаренными овощами. Ужин получился ранним. Когда ему предоставили свободный вечер, они решили сходить в театр. Изначально идея принадлежала не ему, но решение они приняли вместе. Билли совсем не знал труппу, которая, по сведениям Мю, давала на этой неделе четыре вечерних представления. Называлась она «Спайманки». Английская театральная группа. Мю сказала, что это физический театр. Билли не мог себе представить, что это такое. Это не вызывало у него никаких ассоциаций.
        - Как смесь из «Монти Пайтон»[64 - «Монти Пайтон» - комик-группа из Великобритании.] и Сэмюэла Беккета[65 - Сэмюэл Беккет (1906–1986) - ирландский писатель, поэт и драматург, один из основоположников театра абсурда.].
        О’кей, одно сравнение он понял. Группа «Монти Пайтон» ему нравилась. По крайней мере, кое-что из их номеров. Не все. От них слегка отдавало нафталином. Но вроде бы была очередь Мю выбирать, что им делать. В последний раз фильм выбирал он. Кроме того, он много работал, и они редко встречались. Ради ее общества он способен выдержать немножко британского телесного юмора. Он налил им с Мю вина и сел за стол. С тех пор как он познакомился с Мю, его привычки питаться улучшились на тысячу процентов. Ему это нравилось. Когда дело касалось Мю, ему нравилось многое. Собственно говоря, все. Зазвонил телефон. Билли посмотрел, кто это. Ванья.
        - Придется ответить.
        - Ладно. Только не застрянь.
        Билли встал и вышел в другую комнату. Он не рассказывал Мю об их с Ваньей разговоре в машине. Они обе ему нравились. Ему хотелось, чтобы они тоже нравились друг другу. А шансы на это основательно уменьшились бы, узнай Мю об их перебранке, которая уже так многое испортила. Усаживаясь на диван, он ответил, назвав свое имя.
        - Привет, это я, - донесся до него голос Ваньи.
        - Я знаю.
        - Что ты делаешь?
        Билли стал быстро прикидывать. Что бы ему делать? Решил, насколько возможно, придерживаться правды.
        - Мы как раз собираемся ужинать.
        - Ты и Мю?
        Присутствовала ли какая-то доля нежелания в том, как она произносила имя? Не слишком ли она протянула «ю»? Мю-ю-ю. Или он просто вообразил? Искал ошибки. Возможно.
        - Да. Я и Мю. - Билли посмотрел в сторону кухни, где Мю потягивала вино. Она явно ждала, не начиная есть, пока он не придет. Наверняка какое-нибудь правило этикета. - Ужин уже готов. Тебе что-нибудь нужно? - спросил он, изо всех сил стараясь, чтобы это не прозвучало неприязненно.
        - Пойдем потом вместе бегать?
        - Сейчас?
        К такому вопросу он не был готов. Не думал, что она станет искать его компании.
        - Чуть позже. Когда ты поешь. Жара спадает.
        - Не знаю…
        - Я думала, мы сможем заодно немного поговорить. О нас.
        Билли умолк. Вот он. Первый шаг. Его сделала Ванья. Билли опять посмотрел в кухню. Мю встретилась с ним взглядом и улыбнулась, изобразив рукой без конца болтающий рот. Он улыбнулся в ответ и немного покатал глазами, показывая, что на самом деле основательно болтают на другом конце, а сам тем временем поспешно перебирал варианты. Ему хотелось побегать. Определенно хотелось поговорить с Ваньей. О них. Но и туда, и в театр он не успеет. Идти в театр ему не хотелось, но хотелось побыть с Мю. Хотелось пить вино и общаться со своей девушкой. Приходилось выбирать. Они с Ваньей свои проблемы решат. Он чувствовал это. Знал. Но не сегодня вечером. Он собрался выбрать Мю. Ведь это вполне нормально.
        - Сожалею, - искренне сказал он. - Но я не могу.
        - А что ты собираешься делать?
        Разочарование в голосе? На этот раз ему, пожалуй, не показалось.
        - Мы идем на одну штуку. На пьесу.
        - На пьесу?
        Он понимал, как это, наверное, прозвучало. Его отношение к театру ей известно. Он предпочел ей самое худшее. Звучало так. Но ведь это так. Возможно, он предпочел ей Мю, но этого говорить ему тоже не хотелось.
        - Да, мы уже давно решили. - Билеты он забронировал менее часа назад, но пришло время отступить от правды. Спасать то, что можно спасти.
        - О’кей. В другой раз.
        - Да.
        - Приятного вечера. Передавай привет.
        - Да. Мне действительно хочется, чтобы мы… - Но она уже положила трубку.
        Билли остался сидеть, быстро прикидывая, не перезвонить ли ей и закончить предложение. Решил оставить, как есть, но завтра на работе обстоятельно этим заняться. Позвонить ей, если ее там не окажется. Иногда она не приходила на следующий день после задержания.
        Билли встал и вернулся на кухню.
        - Кто это был? - спросила Мю и начала накладывать себе еду. Она действительно ждала его.
        - Ванья.
        - Что она хотела?
        - Ничего.
        Он сел и взял бокал с вином. Он солгал. Ванья хотела вовсе не этого, но получила именно это.

* * *

        Их годовщину свадьбы он представлял себе не так. Совсем не так.
        После разговора с Эдвардом Хинде Харальдссон помчался к машине и ввел координаты в GPS. Быстро появилась карта. Мимо Сурахаммара и Рамнеса, налево, в лес, к озеру Эйешён. Он спросил, жива ли Йенни, но ответа не получил. Это был второй вопрос, а ему полагался только один, сказал Хинде и положил трубку.
        Всю дорогу Харальдссон пытался убедить себя в том, что Хинде не имело смысла говорить, где Йенни находится, если он не может ее спасти. Логично было бы отпустить ее, она уже сыграла роль средства давления. Нет никакого резона причинять ей вред. Но сколько бы он ни пытался себя убедить, в глубине души все-таки присутствовало сознание того, что Хинде не действует логично и не нуждается в резонах. Существовала еще одна причина, по которой Хинде четырнадцать лет просидел в «Лёвхаге».
        Он психопат.
        Опасный.
        Кровожадный.
        Харальдссон следовал указаниям навигатора. Дороги становились меньше и меньше, лес все гуще. Наконец он увидел между деревьями воду, и вскоре дорога кончилась. Он припарковался возле огромного рододендрона и вышел из машины. Летний домик. Построенный на спуске к озеру. Очевидно, много лет назад, сейчас никому не разрешили бы строиться так близко к берегу. Харальдссон подошел к дому и подергал дверь. Заперто. Он заглянул в ближайшее окно. Кухня. Явно нет ни воды, ни электричества. Дровяная плита, возле маленькой раковины перевернутые вверх дном тазы. Крана нет, зато на табуретке рядом большое металлическое ведро с ковшом внутри. Живописно, но пусто.
        - Йенни! - закричал он. Ответа не последовало.
        Харальдссон двинулся дальше вокруг дома, заглядывая в те окна, до которых доставал. Ничего. Он остановился и стал изучать окрестности. Участок небольшой, но красиво расположенный. С трех сторон газоны. Посередине того, что протянулся вдоль озера, бадминтонная сетка. На том, что повыше, садовая мебель и флагшток. Кто-то спокойно и приятно проводил здесь время.
        - Йенни!
        Откуда-то с озера отозвалась обитавшая там птица. Харальдссон ощущал нарастающую панику. Чуть поодаль, на лесной опушке стоял деревенский туалет. Харальдссон пошел туда. Тоже пусто. Не считая роя жужжащих мух. Закрыв дверь, он решил вломиться в дом, но тут увидел позади флагштока неестественно округлый холмик. К нему через кусты черники вела тропинка. По бокам между травой и дерном торчали большие камни. Погреб для продуктов. Харальдссон бросился туда. Приблизившись, он услышал слабое постукивание. Остановился. Неужели это правда, или ему просто мерещится? Нет, определенно кто-то стучит. Из земляного погреба. Слабо, но тем не менее. Харальдссон оказался рядом в несколько секунд. Звук усилился. Надежда тоже.
        - Йенни!
        Он обежал вокруг холмика и очутился перед большой темной деревянной дверью. Повернул затвор и распахнул ее. Промежуток с метр до следующей двери. Удары теперь громкие и сильные. Она все-таки жива. Раньше толстые каменные стены надежно заглушали звук, но теперь он был отчетливо слышен. Ключ в двери. Харальдссон повернул его и открыл.
        Йенни стояла прямо за дверью, щурясь от внезапного света. Харальдссон подбежал и обнял ее.
        Крепко.
        Она вцепилась в него.
        Надолго.

        В машине по пути домой она поначалу молчала. Конечно, она перепугалась. До смерти. Она поняла, что что-то не так, только когда они свернули к летнему домику. Там крупный мужчина выхватил у нее сумку, заставил выйти из машины и залезть в земляной погреб. Думать она тогда не могла. Но теперь, в безопасности, пришли мысли, вызывавшие вопросы. Ей требовалось понять. Харальдссон терпеть не мог ей лгать, но в данный момент слишком многое представлялось слишком неопределенным, чтобы он мог рассказать даже приглаженную версию правды. Вместо этого он объяснил, что после звонка настоящего шофера такси связался с бывшими коллегами, и, похоже, существует банда, специализирующаяся на увозе людей с рабочего места с целью ограбления. Полиция предполагает, что они взломали компьютеры таксомоторной компании и узнали, какие машины заказаны заранее.
        Йенни удовлетворилась этим объяснением.
        Вероятно, позже, когда все уляжется, у нее возникнут еще вопросы, но к тому времени он будет знать, во что вылились сегодняшние события, и сможет соответственно подстроить ответы. А сейчас они поедут домой.
        Он радовался тому, что она не пострадала.
        Едва они успели войти в дверь, как снова позвонил Виктор. Взволнованный. Возбужденный. «Скорая помощь» с Хинде до Уппсалы не доехала. Больница никак не может с ними связаться. «Лёвхага» не может дозвониться до сопровождающих охранников. Харальдссону придется приехать.
        Он попытался уклониться, но Виктор дал ему понять, что такая ситуация требует присутствия начальника учреждения. Харальдссон объяснил Йенни, что вынужден ненадолго поехать на работу. Действительно вынужден. Отвезти ее к какой-нибудь подруге, если она не хочет оставаться одна? Нет, она хочет быть с ним. Они вместе вышли к машине.

        Бoльшую часть поездки Йенни молчала. Вероятно, переживала по поводу случившегося. Харальдссона это устраивало. Ему требовалось просчитать возможное развитие событий и решить, как действовать в сложившейся ситуации.
        Явно пора позаботиться о том, чтобы свести потери к минимуму.
        Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы вышло наружу, что он имеет к этому какое-то отношение.
        Ради него. Ради Йенни. Ради всех.
        Он начал с Йенни. О ее исчезновении никто не знает. Нет, знают девушки у нее на работе, но больше никто. То, что известно им, никогда не дойдет до руководства «Лёвхаги», значит, она риска не представляет. Если даже она расскажет кому-нибудь у него на работе о своих неприятных переживаниях, с побегом Хинде их никто не свяжет. Есть!
        Следующий вопрос.
        Стоит ли попытаться забрать банку со свеклой и бутылочку с лекарством?
        Рискованно. Если их найдут, то, наверное, подумают, что их потихоньку пронес Хинде Ральф. Ведь не станут же они снимать с этих предметов отпечатки пальцев? Особенно раз у них уже есть подозреваемый, который долгое время контактировал с Хинде? Естественно, все подумают, что помог ему Ральф. Лучше всего, пожалуй, даже не приближаться к камере Хинде.
        Или все-таки стоит?
        Он мог бы продемонстрировать способность проявлять инициативу и обыскать камеру. «Найти» эти вещи. Это в случае исследования объяснило бы наличие его отпечатков пальцев. Впрочем, какая разница? Отпечатков Ральфа там все равно нет. Но уборщики ведь пользуются перчатками…
        Его мысли прервал телефон. Звонил повар, находившийся у них дома. Где они? Харальдссон вздохнул, об этом он совсем забыл… Он объяснил, что возникла некая экстренная ситуация, и они, к сожалению, не смогут насладиться кулинарным искусством. Повар, по понятным причинам, обиделся. Харальдссону придется оплатить все полностью. Еду, вино, поездку и работу. Просто, чтоб он знал. Харальдссон не протестовал, попросил прощения и положил трубку.
        - Кто это был? - поинтересовалась Йенни.
        - Повар, который должен был приехать к нам домой и приготовить ужин. - Приятно в виде исключения иметь возможность сказать правду, не думая и не подстраиваясь.
        - Ты такое организовал?
        - Да, но все вышло не так, как я задумал. Мне очень жаль.
        - Но ты же не виноват.
        - Да, но тем не менее…
        - Ты самый лучший.
        Она наклонилась к нему и поцеловала в щеку. Он улыбнулся про себя, но мысленно уже вернулся к более важным делам.
        Да, с бутылочкой и банкой он разберется, но если камеру обыщут и найдут там фотографию Йенни. Как ему это объяснить? Он чуть ли не надеялся на то, что Хинде забрал фотографию с собой. Но когда Хинде поймают, если поймают, и найдут фотографию жены начальника учреждения… Он просто-напросто изобразит удивление. Сам заинтересуется тем, как Хинде, черт возьми, сумел ее раздобыть. Это останется загадкой…
        Когда они подъехали, Виктор Бекман ждал их на парковке. Он вопросительно посмотрел на Йенни, но Харальдссон объяснил ее присутствие тем, что у них годовщина свадьбы, и им хотелось быть вместе. Виктор это проглотил. У него имелись более важные заботы. Они вместе направились к зданию.
        - Мы обследовали его камеру. Обнаружили бутылочку из-под рвотного средства и банку из-под свеклы. И то и другое пустое.
        - Откуда он их взял? - спросил Харальдссон как можно естественнее.
        - Вероятно, их дал ему Ральф.
        - Да, вероятно, так, - с облегчением согласился Харальдссон.
        - Но это не самое страшное. - Виктор выглядел очень озабоченным. - Мы нашли модем.
        - Что это означает?
        - У него была неограниченная связь с внешним миром. Мы сейчас изучаем компьютер, пытаемся посмотреть, нет ли там чего-нибудь про побег. Но он защищен паролем, поэтому потребуется некоторое время.
        Харальдссон пропустил последнее мимо ушей. Связь с внешним миром. Это наверняка при необходимости сможет кое-что объяснить. Сфера Виктора. Промах Виктора. Не его. Похоже, все улаживается. О фотографии он спросить не решился. Очевидно, они ее не обнаружили. Иначе бы Виктор сказал.
        Он осознал, что начальник службы безопасности остановился и смотрит на него призывно.
        - Что?
        - Я сказал, что больница по-прежнему не установила местонахождение «скорой помощи». Что будем делать?
        - Свяжемся с полицией и скажем, что, возможно, произошел побег. - Харальдссон сам чувствовал, как хорошо владеет голосом, как принимает командование. Больше никаких ошибок.
        Виктор кивнул. Они вместе вошли в административное здание.

        Прошло совсем немного времени, прежде чем внимательные журналисты, уже интересовавшиеся «Лёвхагой», узнали о том, что произошел побег. Из полиции сведения иногда просачиваются как из сита. Это тут же связали с исчезнувшей «скорой помощью», и начался цирк. Харальдссон какое-то время уклонялся, но сообразил, что пусть они лучше общаются с ним, чтобы он мог контролировать то, что говорится. Он распорядился, чтобы всю прессу направляли к нему. Тем самым он словно бы открыл несколько шлюзов.
        Телефоны звонили непрерывно. Анника переключала их один за другим.
        Новые беседы.
        Те же вопросы.
        Да, «скорая помощь», забравшая одного из пациентов в «Лёвхаге», действительно пропала.
        Да, многое говорит в пользу того, что это попытка побега, но еще рано говорить что-либо наверняка.
        Нет, он не намерен сообщать, кто находился в «скорой».
        Все спрашивали, был ли это Хинде.
        Он положил трубку. Как ни странно, телефон больше не зазвонил. Харальдссон встал и подошел к Йенни, сидевшей в одном из кресел для посетителей. Ей принесли из столовой чашку кофе и бутерброд. Она съела не больше половины. Какая годовщина свадьбы. Придется отпраздновать в другой день.
        Главное, что они вместе. Ему никогда не доводилось переживать подобных эмоциональных американских горок. Но он хорошо справился. Хорошо справится и дальше. Самое страшное позади.
        - Ну, как ты? - Он сел на корточки перед ней и отвел прядь волос с ее лица.
        - Я сижу и думаю.
        - Да, понимаю… - Харальдссон обхватил ладонями ее руку. - Тебе, наверное, надо потом поговорить с кем-нибудь о том, что произошло. С каким-нибудь профессионалом.
        Йенни чуть отсутствующе кивнула.
        - Дорогой?
        - Да.
        - Откуда ты узнал, где я?
        Харальдссон остолбенел.
        Пожалуй, худшее еще все-таки не позади.

* * *

        Домой он приехал раньше, чем собирался. Оказавшись на площади Эстермальмсторг, он вспомнил, что обещал Эллинор купить еду на вечер. Вероятно, ему напомнил шедший перед ним мужчина с двумя пакетами. Сперва он решил просто наплевать на это, ужин с Эллинор и незнакомым соседом представлялся ему полнейшим абсурдом. Фрагментом головоломки, который не может никуда подойти в принципе. Но как он ни пытался вытеснить ужин из головы, тот не давал ему покоя.
        В простоте есть нечто освобождающее. Список продуктов и корзина, чтобы их туда складывать. Совершать покупки, будто ты нормальный человек. Будто тебя ожидает что-то хорошее.
        Он вошел в крытый рынок и принялся покупать так, как не покупал никогда. Вообще. Говяжье филе, молодая картошка, овощи, фрукты и десяток десертных сыров. Предварительно попробовав итальянскую салями и прошутто, он решил купить и то и другое. Взял базилик и укроп. Купил божественного вкуса французский паштет. Какой-то эксклюзивный сорт кофе, который мололи на месте. Прекращать делать покупки не хотелось. Казалось, все вкусы открывают возможность к чему-то новому, прежде не испытанному. Зайдя в винный магазин, он купил шампанское, белое и красное вино, виски и коньяк. Собрался купить выдержанный портвейн, но рук и пакетов уже не хватало. По пути домой ему приходилось несколько раз останавливаться и ставить пакеты на землю, чтобы ничего не уронить, поскольку руки затекали.
        Эллинор подбежала и обняла его еще прежде, чем он успел поставить пакеты. Ее радость при виде него была ошеломляющей. Его тянуло обнять ее. От нее приятно пахло. Ее рыжие волосы были мягкими, прижимавшиеся к его рту губы еще мягче. Он крепко сжал ее. Ему хотелось просто раствориться в ней и ее освобождающем хихиканье. Они долго стояли в прихожей. Она отпустила первой, но продолжала держать руку у него на затылке. Посмотрела на пакеты на полу.
        - Сколько же ты всего накупил?
        - Безумно много. Я плюнул на список.
        Она радостно рассмеялась.
        - Ты сумасшедший. - Она снова поцеловала его в губы. - Я весь день по тебе скучала.
        - А я скучал по тебе.
        В это мгновение он осознал, что не лжет. Возможно, не лично по ней. Да, не лично по ней. А по тому направлению, в которое она его тянула. По нему он скучал. Давно. Она пошла на кухню с несколькими пакетами. Он остался стоять, глядя ей вслед. Казалось, он вдруг попал на параллельные рельсы, шедшие в другом направлении, и ему хотелось никогда больше не подсоединяться к основным рельсам. Никогда.
        Она вернулась обратно, улыбнулась ему.
        - Какие замечательные покупки.
        - Спасибо.
        - Хочешь заняться любовью или сперва выпьем шампанского?
        - Я не пью.
        - Даже шампанское?
        - Да.
        - Зануда. - Она игриво улыбнулась ему. - Ну, тогда остается только одна альтернатива.
        Она откинула назад длинные волосы и посмотрела на него тем самым взглядом, которому было так трудно противостоять. Он на секунду увяз в этом обещании близости. Но затем поразил самого себя.
        - Может, сначала приготовим еду? Ведь придет сосед.
        Она посмотрела на него с наигранным разочарованием.
        - Зануда.
        Она развернулась на каблуках и пошла на кухню. Он отправился следом, чтобы помочь ей распаковывать продукты.
        Он был, мягко говоря, удивлен расстановкой приоритетов.
        Сосед важнее секса.
        Для него это было ново.
        Очень ново.

        Меню выбрала она. Его кулинарные способности были ограниченными, и он нацелился на мытье овощей, чтобы затем покрошить их. Смазывая мясо, она непрерывно говорила. Строила планы относительно квартиры и конца лета и волновалась за свои цветы. Обдумывала, не перевезти ли их сюда. Себастиан в основном просто слушал, не столько то, что она говорила, сколько звук ее голоса. Ни в какие дискуссии он не вступал. Она немного походила на стоявший рядом с ней бокал шампанского. Журчит и приятная на вкус, но лучше всего, если его лишь пригубить.
        - Не возражаешь, если я включу радио? - вдруг спросила она.
        Он даже не знал, что у него есть радио. Где же оно?
        - Отнюдь.
        - Я люблю включать музыку, когда работаешь вот так. Вместе.
        Она включила маленький приемник, стоявший на шкафчике со специями. Себастиан попытался припомнить, как тот попал к нему домой, но тщетно. Послышалась томная, полная эмоций любовная баллада. Он почти начал улыбаться. Она даже не обычное шампанское, а розовое. То, которого он раньше всегда избегал. На которое смотрел с пренебрежением.
        - Это «Спокойные фавориты»[66 - «Спокойные фавориты» (Lugna Favoriter) - шведская коммерческая радиостанция, передающая спокойную поп-музыку.], - сказала она. - Обожаю «Спокойных фаворитов».
        - Я тоже, - отозвался он, хотя только в эту секунду узнал о существовании радиоканала с таким нелепым названием.
        Она ненадолго вышла в гостевую комнату. Он положил измельченные листья салата в миску. Задумался над тем, есть ли у него какой-нибудь дрессинг. Его он, во всяком случае, не покупал. Как обычно. Он собирался купить этот дорогой бальзамический уксус, но после отдела сыров забыл о нем. Эллинор вернулась.
        - Да, кстати, я немного прибирала и нашла вот это. Похоже, тут важные бумаги. Куда их положить?
        Она держала в руке пластиковый пакет Тролле. Пакет казался в ее руке очень легким. Когда он нес его домой, тот был тяжелее.
        Намного тяжелее.
        Внезапно он увидел перед собой Тролле. Его успокаивающую улыбку перед тем, как он скрылся за углом в последний раз. Увидел себя, стоящего там с пакетом в руке. В нескольких метрах от Стуршерсгатан и исчезающего Тролле. Это было пару дней назад и в то же время вечность назад. Параллельные рельсы вдруг снова слились с главными рельсами.
        Потребовалось всего несколько секунд.
        Настолько они близки друг к другу, эти два мира. Они идут бок о бок. Достаточно было пластикового пакета, полного вины. Он сглотнул и опустил взгляд в миску. Ему хотелось обратно к розовому шампанскому. Немедленно.
        - Это просто мусор. Выброси его, - проговорил он как можно более небрежно.
        - Ты уверен? Потому что я не хочу выбросить что-нибудь, что может оказаться важным.
        - Я совершенно уверен. - Он улыбнулся ей, желая подчеркнуть, насколько неважным для него является содержимое пакета.
        Она кивнула и снова исчезла, подпевая по пути исполнявшейся по радио песне. Если бы он мог решать, то песня по радио и поющая ее в соседней комнате женщина никогда бы не исчезли. Просто продолжали бы создавать иллюзию жизни. Но ему решать было не дано.
        Мир устроен не так.
        Песня закончилась, и кто-то начал рекламировать получение кредитов через смс.
        После этого начались новости.
        Иллюзии пришел конец.
        Он с грохотом вернулся на главные рельсы.

        Сперва он толком не расслышал, что сказала женщина по радио. Что-то об исчезнувшей «скорой помощи». Но вот прозвучало слово, заставившее его выронить нож. «Лёвхага». Он повернулся к приемнику. Стал слушать, как никогда раньше не слушал. На пути из «Лёвхаги» исчезла «скорая помощь». При транспортировке какого-то больного. В данный момент полиции ничего больше не известно. Затем начался следующий новостной сюжет. К этому времени Себастиан уже был в прихожей с мобильным телефоном в руке. Дрожащими руками он искал номер «Лёвхаги». Номер находился среди последних набранных. После телефона Торкеля. Он звонил туда утром, когда стоял снаружи и пытался пройти к Ванье. Эллинор с любопытством вышла в прихожую. Вид у нее был немного обеспокоенный.
        - Что-нибудь случилось?
        - Заткнись!
        Она посмотрела на него обиженно. Но ему было наплевать. Ее банальная болтовня его больше не интересовала. Ответила секретарша Харальдссона, он узнал ее голос. Звучала она устало. На это ему было тоже плевать. Он сразу потребовал дать ему поговорить с Тумасом Харальдссоном. Это важно. По поводу «скорой помощи», которая исчезла. Сказал о последствиях, если она не соединит его. Она сразу переключила его. Послышались длинные гудки. Он едва взглянул в сторону Эллинор, которая развернулась и сердито пошла обратно на кухню. Разочарование на этот раз не наигранное. Голова опущена, излишне подчеркнуто, будто это могло заставить его раскаяться.
        Харальдссон ответил после третьего гудка. Звучал он устало, обессиленно, словно зациклился на стандартных формулировках, которые повторил уже слишком много раз.
        - Начальник учреждения Тумас Харальдссон. Чем я могу вам помочь?
        - Это Себастиан Бергман. Госкомиссия. Кто находился в пропавшей «скорой»?
        - Мы решили не разглашать эту информацию, - донеслось в ответ. - Это вопрос защиты наших…
        Себастиан перебил его.
        - Я спрошу только еще один раз. Потом я разрушу тебе жизнь. Тебе известно, что я знаком с руководителем Госкомиссии. А известно ли тебе, кого я еще знаю?
        Харальдссон умолк. Себастиан задал вопрос, на который уже, собственно, знал ответ.
        - Там был Хинде, не так ли?
        - Да.
        - Когда же ты собирался сообщить об этом нам?
        Не дожидаясь ответа Харальдссона, он положил трубку. Он по-прежнему не знал, когда именно исчезла «скорая» и Хинде сбежал. Вероятно, некоторое время назад. Иначе бы об этом не сообщали сейчас по радио. У Себастиана возникло ощущение, что новостям потребовалось довольно много времени, чтобы достичь радиостанции «Спокойные фавориты». У Хинде имелось преимущество.
        Одно Себастиан знал точно.
        Он этим воспользуется.
        Необходимо найти Ванью. Немедленно.

* * *

        Она очень любила бегать. И зимой, и летом. Как и большинство ее друзей, она испробовала множество разных тренировочных программ и направлений. Все, от велоаэробики до йоги. Но всегда возвращалась к бегу. Он давал ей больше всего энергии, возможности думать. Казалось, будто ритм шагов и дыхания очищал мозг и тут же наполнял его. Кроме того, она была не из тех, кто любит тренироваться в группе. Ей больше нравилось бросать вызов себе. Сегодня она собиралась бежать далеко. Сделать круг, который обычно делает, когда у нее много времени. Возможно, даже два круга.
        Завтра ее ждут первые допросы Ральфа Свенссона. Торкель захотел, чтобы она присутствовала на всех. Они ждали только предварительного анализа ДНК. Торкель любил иметь как можно больше козырей.
        Она пересекла Лидигёвэген и побежала в район Стураэнгсботтен. Целью являлись лес Лилль-Янсскуген и имевшиеся там освещаемые беговые трассы. Ванья ничего не имела против пробежек по лесу. Спокойствие и природные запахи усиливали впечатление, а более мягкая почва меньше изнашивала колени и суставы. Увеличив темп, она вдруг почувствовала, что в кармане брюк вибрирует мобильный телефон. Она не всегда брала его с собой. Чаще всего ей хотелось, чтобы ее оставили в покое. Но, учитывая все произошедшее, она хотела быть доступной все время. Поначалу она собралась наплевать на телефон. К ней пришло второе дыхание - два коротких вдоха, один долгий выдох - и останавливаться не хотелось. Но это мог быть Билли. Возможно, он передумал и хочет с ней пробежаться. Получилось бы идеальное завершение дня. Она остановилась и выудила мобильный телефон. Посмотрела на имя звонившего. Номер, который она еще не успела удалить.
        Себастиан Бергман.
        Она сунула телефон обратно.
        Он может продолжать звонить сколько угодно.
        Она ни за что не ответит.

        Себастиан позвонил Ванье три раза подряд. Два раза она не ответила. В последний раз сбросила звонок. Вернулась Эллинор с бокалом шампанского в руке. Ласково посмотрела на него. Попыталась помириться.
        - Может, продолжим?
        Вместо ответа он просто открыл входную дверь и, не глядя на нее, покинул квартиру. Он так сильно захлопнул перед ней дверь, что по пустой лестнице разнеслось эхо. Снова один в настоящем мире. Где находится Эдвард Хинде. На свободе.
        Спускаясь по лестнице, Себастиан позвонил Торкелю. Тот, в виде исключения, ответил сразу, но его голос звучал не слишком приветливо.
        - Что тебе теперь надо?
        Себастиан остановился на лестнице.
        - Послушай меня, Торкель. Хинде сбежал.
        - Что за чушь ты несешь?
        - Ты должен мне верить. Я думаю, он охотится за Ваньей.
        - С какой стати? Почему ты думаешь, что он сбежал?
        Себастиан ощущал резко нарастающее раздражение. Следом притаилась паника и только и ждала, чтобы разорвать его на куски, но он сдерживал ее. Ему требовалось производить рациональное впечатление. Не паническое, иначе Торкель ему ни за что не поверит. А ему это было необходимо. Речь могла идти о минутах.
        - Я не думаю, что он сбежал. Я знаю, что он сбежал. Я звонил в «Лёвхагу». У тебя там есть телевизор?
        - Да.
        - Посмотри текстовое телевидение. Там это должно быть. При транспортировке больного из «Лёвхаги» исчезла «скорая помощь». Это был Хинде.
        Серьезность в голосе Себастиана подействовала на Торкеля. В нем присутствовал напор, которому было трудно противостоять. Торкель включил пультиком телевизор и выбрал первый канал. Текстовое телевидение. Эта новость шла первой строкой.
        - Тут не написано, что это Хинде.
        - Если ты мне не веришь, позвони этому проклятому идиоту Харальдссону.
        Себастиан опять пошел. Ему требовалось ощущать, что он куда-то направляется. Что-то делает.
        - Я тебе верю, верю, но зачем ему охотиться за Ваньей? Я не понимаю. Остальные убийства были направлены против тебя. Зачем же ему охотиться за ней?
        Себастиан набрал побольше воздуха. Они подошли к границе, через которую ему никак нельзя переступать, но казалось все более и более невозможным держать это в себе.
        То, что он знал.
        То, что с большой долей вероятности знал и Хинде.
        Правду.
        - Ты должен просто поверить мне, - единственное, что он смог выдавить из себя. - Торкель, пожалуйста, поверь мне. Позвони ей. Мне она не отвечает.
        - Ты с ней спал? - Голос полон недоверия.
        - Господи! Нет, черт возьми! Но я видел это по нему, когда он встретился с Ваньей. Она что-то в нем пробудила. Я был там. Он видел, что мы коллеги. Для него этого достаточно.
        Торкель кивнул про себя. Пожалуй, это все-таки звучит не так уж безумно. Она была с ним наедине, Себастиан прав.
        Ванья довольно туманно говорила о деталях допроса, давшего им Ральфа. Немного уклончиво.
        Возможно, в ситуации присутствует больший риск, чем он предполагал. Подвергаться этому риску ему ни за что не хотелось.
        - Я сейчас сразу ей позвоню. Увидимся в Управлении.
        В трубке все смолкло. Торкель уже отсоединился. Себастиан вышел на улицу и принялся лихорадочно искать такси.

        Ванья бежала вверх по самой длинной горе маршрута. Сократила шаг, отталкивалась, сохраняла темп и дыхание. Два коротких вдоха, длинный выдох. Воздух до самого низа диафрагмы. Получалось хорошо. Она чувствовала себя сильной. Достигнув вершины, она еще больше сконцентрировалась на дыхании. Проверила пульс по пульсометру. Восемьдесят восемь процентов от максимальной ЧСС[67 - ЧСС - частота сердечных сокращений в единицу времени (обычно в минуту).]. У нее опять зазвонил телефон. Пора бы ему уже сдаться. Она даже не стала утруждаться вытаскивать телефон из кармана. Побежала дальше. Телефон продолжал звонить. «Пойми же намек», - подумала она, когда звонки смолкли.
        Она увеличила шаг, сохраняя дыхание. Ноги двигались ритмично. Она еще поднажала. Почти девяносто процентов согласно пульсометру. Спуртовать слишком рано. Осталось больше четырех километров. Она немного снизила скорость. Два вдоха, один выдох.
        Побежала дальше, трасса пересекала лесную дорогу. Ванья бросила взгляд в сторону. Там стояла машина. Припаркованная возле горы бревен. Серебристая «Тойота». Правый подфарник мигал. Ванья успела пробежать несколько шагов, прежде чем сообразила, что видела. Она сбавила скорость и остановилась. Ненадолго наклонилась вперед, приложив ладони к коленям, но быстро опять распрямилась. Слишком взволнованная, чтобы ждать. Приставила руки к бокам и выдавила вперед грудь. По пути обратно к лесной дороге обрела контроль над дыханием. Вот и машина. Насколько Ванья слышала, мотор не работал. Поблизости никого.
        WTF 766.
        Это она. Машина, которую угнали в Брунне. Ванья помнила это, поскольку слышала, как Билли обсуждал с одним коллегой, каким образом по Швеции может разъезжать машина с буквами WTF на регистрационном номере. Будь все, как обычно, он наверняка обсуждал бы это с ней. Коллега знал, что есть машины с буквами LOL, так что вполне могли существовать и с WTF. Транспортное управление просто не поспевало за быстрым миром интернет-сокращений[68 - WTF (what the fuck) - что за хрень; LOL (lots of laughs, laughing out loud) - ржу не могу, смеюсь в голос (англ.).].
        Ванья свернула на лесную дорогу и приблизилась к припаркованной машине. Она вытерла выступивший на лбу пот напульсником. Обтерла щеку о закрытое футболкой плечо. Вокруг нее зажужжали любопытные насекомые, привлеченные потом и излучаемым ею теплом.
        Машина была пуста. Приставив руку ко лбу, Ванья заглянула внутрь через стекло. С пассажирского сиденья явно стекло на пол что-то темное. Возможно, кровь. Ванья осторожно попробовала открыть дверцу. Перчаток у нее не было. Заперто. Она сместилась вправо и заглянула на заднее сиденье. Ничего. Она распрямилась. Собралась достать телефон и сообщить о своей находке, но тут почувствовала это.
        Запах. Вонь. Несомненную.
        Ванья прошла назад и встала перед багажником. Открывать его, собственно, не требовалось. Она знала, что там найдет. Не кого, но что.
        Затхлый. Сладковатый, но тем не менее резкий. Отдающий металлом.
        Трупный запах.
        Она попробовала замок багажника, надеясь, что багажник тоже окажется запертым. Но нет. Крышка со щелчком открылась. Ванья поспешно отвернулась, зажав рукой рот. Справившись с рвотным рефлексом, она повернулась обратно. Часто задышала, одним ртом.
        В багажнике был мужчина. Пожилой. Распухший. Распластанный. Синевато-зеленый. Из полопавшихся волдырей сочились бурые капли. От разложения из ноздрей и рта вытекала жидкость. В целом создавалось впечатление, что он влажный, почти текущий. Ванья захлопнула крышку багажника и отошла на несколько шагов назад, доставая мобильный телефон.
        Она увидела, что в последний раз звонил не Себастиан, а Торкель.
        Позади нее что-то хрустнуло. Она молниеносно развернулась. Вся напряглась. Метрах в шести-семи от нее стоял огромный мужчина. Сломанный нос, волосы забраны в хвост, через левый глаз к щеке идет красный шрам. Роланд Юханссон. Вероятно, он вышел из-за кучи бревен. Подкрался неслышно. Ловкий для таких размеров. Ванья начала медленно пятиться. Роланд шел к ней. Без спешки. Держа дистанцию. Всего через несколько шагов Ванья почувствовала бедрами машину. Она бросила быстрый взгляд вниз и снова перевела его на Роланда. Адреналин прибывал. Она чувствовала, как бьется в груди сердце, когда скользила вдоль машины вправо до тех пор, пока не перестала ощущать ее. Сзади никаких препятствий больше нет.
        Роланд Юханссон. Огромный. Сильный.
        В ближнем бою ей его не победить. Но убежать от него можно. Он продолжал двигаться к ней. Шаг вперед. Ванья отступила на шаг. Внимательно. Спокойно. Проверяя, куда ставит ногу. Оступиться нельзя, иначе все пропало. Она держала дистанцию, готовясь быстро развернуться и броситься бежать. Рвануть. Ему ни за что не наверстать семь метров. Никаких шансов. Она справится.
        Роланд остановился. Сейчас! Теперь ему к тому же придется разгоняться. Сейчас! Ванья развернулась и сразу изо всех сил оттолкнулась левой ногой о твердую почву. Она рванулась вперед…
        …и тотчас ощутила жгучую боль в груди. Боль распространялась по всему телу. Правая нога, которой предстояло придать ей еще большее ускорение, просто беспомощно дрожала и не могла нащупать опору. Колено подогнулось. Откуда-то издали она услышала крик и, пока земля стремительно приближалась к ней, осознала, что кричала сама. Падение наверняка причинило боль, но она этого не заметила. Новая боль не смогла перекрыть первую, которая по-прежнему пронзала ее тело. Она лежала и тряслась, мелкие камушки вдавились в щеку. Сквозь слезы она увидела приближающуюся фигуру. Ванья заморгала. Сильно. То ли сознательно, то ли нет. Тело по-прежнему не слушалось. Несколько секунд она видела отчетливо. Хотя это не могло соответствовать действительности.
        Немыслимо. Невероятно.
        Это был Эдвард Хинде.
        С электрическим пистолетом.

* * *

        Себастиан распахнул стеклянную дверь и вбежал в здание полиции. Без пропуска он не смог пройти дальше канцелярии и сидящей там женщины. Она отказалась впускать его, сколько он ни кричал. Торкель еще не приехал. Он отзвонился Себастиану через несколько минут после их разговора и сообщил, что ему Ванья тоже не отвечает. Звучал он гораздо более взволнованно, чем раньше, и собирался звонить Билли, чтобы спросить, не знает ли тот, где Ванья. Сам он направлялся в здание полиции.
        Это было десять минут назад.
        Себастиан выскочил обратно на улицу - пока он двигался, ему было немного легче. Он достал телефон. Ожидая, пока Торкель ответит, прошел в сторону Хантверкаргатан. В трубке послышались гудки. Тут он чуть поодаль увидел едущего в машине Торкеля. Себастиан сбросил звонок и, размахивая руками, побежал за темной машиной, выкрикивая имя Торкеля так, что люди на улице стали оборачиваться. Он не обращал внимания. Торкель, очевидно, увидел его, машина, во всяком случае, затормозила, развернулась за светофором и устремилась к нему. Машина подъехала к тротуару и остановилась прямо перед Себастианом. Из-за руля выскочил Торкель.
        - Билли думает, что она пошла бегать. Она собиралась на тренировку.
        - Она обычно бегает позади Технологического института.
        - Ты уверен?
        - Да. Я так думаю, - добавил он. - Она как-то рассказывала.
        Разумеется, он точно знал, где она обычно тренируется. Он несколько раз ходил следом. Не по всему маршруту. Но туда. К старту и финишу. Она наверняка побежит большой круг. Она обычно выбирала его, когда у нее бывало время. Если он следовал за ней, значит, возможно, и Ральф тоже. Тень тени. Тогда Хинде может знать.
        Себастиан слишком долго простоял неподвижно, паника вернулась.
        - Мы должны ее найти! - закричал он. Он распахнул пассажирскую дверцу.
        Торкель попытался его успокоить.
        - Билли уже едет. Подождем его. Он несколько раз бегал вместе с ней и, возможно, знает точнее.
        Себастиан вздохнул, ему совершенно не хотелось ждать. Но, если Билли знает маршрут, это может все облегчить.
        - Где же он?
        - Появится в любую минуту. - Торкель посмотрел на него, взгляд сосредоточен.
        - Пока отправь туда людей.
        Торкель кивнул и взял телефон. Себастиану хотелось только ехать. Он нервно дрожал, но пытался скрыть это. Отправляя наряд в лес Лилль-Янсскуг, Торкель указал ему рукой на приближающуюся к ним на велосипеде фигуру. Это был Билли. Он казался так же поглощенным серьезностью ситуации, как они. Они увидели это по тому, как он давил на педали. Они вышли ему навстречу. Билли тяжело дышал.
        - Давайте сразу поедем. Билли, ты поведешь.
        Они втроем побежали обратно к машине. Когда они уже садились в машину, у кого-то из них зазвонил телефон. По вибрации Себастиан определил, что у него. Он вытащил его.
        - Подождите, - обратился он к остальным.
        Посмотрел на дисплей. Тот номер, о котором он мечтал. Он выдохнул.
        - Это Ванья. - Он сразу ответил. - Ты где?
        Голос на другом конце оказался не ее.
        - Привет, Себастиан.
        Это был Эдвард Хинде.
        Торкель и Билли увидели, как Себастиан побледнел. Замер. Похолодел.
        - Что тебе надо? - под конец выдавил он из себя.
        Остальные внезапно поняли, с кем он разговаривает. Никто другой не мог бы вызвать у Себастиана такой реакции.
        Хинде разговаривал с ним с легкостью победителя в голосе.
        - Думаю, уж ты-то знаешь. Когда ты собирался ей об этом рассказать?
        Себастиан отвернулся от остальных. Хотел скрыть от них свои чувства. Он не мог стоять у всех на виду, когда его жизнь разваливалась на куски.
        - На первый взгляд вы с ней не слишком похожи, - продолжал Хинде. - Но я изучу ее поподробнее, раз уж мне представился шанс.
        - Если ты ее тронешь, я убью тебя!
        - Неужели это единственное, что ты способен сказать? Ты действительно потерял сноровку, Себастиан. Обычно слушать твои формулировки доставляло такое наслаждение. Но теперь, как я понимаю, ты уже не так крут.
        Себастиан просто чувствовал через телефон, как Хинде наслаждается. Этого он ждал все эти годы.
        - Заткнись. Мне надоели твои игры. Не смей трогать Ванью!
        - Тебе не кажется почти поэтичным, что ты засадил меня после четырех убийств, и я засадил Ральфа после четырех. Мы с тобой становимся все более похожими.
        - Я не убиваю женщин.
        - Нет, ты их только трахаешь. Но все твои женщины так же заменимы, как и мои. Все являются лишь… вещами. Ты просто пока не отважился пройти весь путь до конца. Тебе бы понравилось…
        У Себастиана потемнело в глазах. Сама мысль о Ванье в руках человека на другом конце провода вызывала ужас.
        - Проклятый псих…
        Таким путем Хинде не проймешь. Его можно называть как угодно. Любыми словами из лексикона. Это не имеет значения, это всего лишь слова. Все ценные карты теперь у Хинде.
        - Кстати, о всем пути… Ты выдержишь потерю еще одной дочери?
        Себастиану пришлось напрячься, чтобы удержать телефон в руке. Больше всего ему хотелось выпустить его и вместе с ним упасть на землю. Две дочери. Обе мертвы. Для чего же ему жить?
        - Но, возможно, ты сумеешь меня опять найти. Как в старые добрые времена.
        С этим Хинде исчез, и разговор оборвался. Себастиан опустил телефон и уставился на Билли и Торкеля, которые стояли перед ним почти такие же бледные.
        - Она у Хинде. Он хочет, чтобы я его нашел.
        По сути дела, речь идет именно об этом.
        Не о мести за счет других.
        Он хочет настоящей мести. Хинде нужна жизнь Себастиана.
        Сейчас, в данный момент, он был готов с этим мириться.
        Только бы найти его. Он посмотрел на Торкеля.
        - Мне необходимо встретиться с Ральфом.
        Торкель вытащил из кармана пропуск Себастиана и отдал ему.
        - Пошли.

* * *

        Он вспомнил бабочек-лимонниц из своего детства. Им нравилось летать над лугом за домом. Он сумел поймать несколько штук. Положил их под перевернутые стаканы из французского стекла «Дюралекс» и с любопытством наблюдал за тем, как они пытаются вырваться наружу. Иногда он оставлял их умирать в стакане. Иногда отрывал им крылышки и смотрел, как бескрылые бабочки ползают кругами, пока не затихают кверху брюшком. Какой он выбирал способ, особого значения не имело. Ему хотелось видеть борьбу. Борьбу за выживание, хотя исход был уже предрешен. Это проходило красной нитью через всю его жизнь. Уловить момент, когда жертвы прекращают бороться и просто смиряются с фактом. Из людей мало кто доходил до этой стадии.
        Он продолжил путь к дому. Давненько здесь никто не был. Это его устраивало. Выбитые окна и подгнивший деревянный фасад подходили для сцены, которую он так долго вынашивал.
        В своих фантазиях.
        В мечтах.
        Теперь они, наконец, станут реальностью. После этого будет трудно найти для осуществления фантазию лучше. Ведь она действительно его дочь. Это стало окончательно ясно. Реакция Себастиана по телефону избавила его от последней капли сомнения, делавшей знание не стопроцентным.
        Роланд перенес ее из машины в дом. Она оказалась сильной и боролась, изворачивалась, несмотря на мешок на голове и связанные шнуром руки и ноги. Возле двери она напряглась, как стальная пружина, и Эдвард увидел, что Роланд собирается ударить ее головой о толстый дверной косяк, чтобы успокоить. Ему удалось в последний момент остановить его. Он вновь воспользовался электрическим пистолетом, приставив его ей к затылку, все ее тело свело судорогой, а затем она обмякла на руках у Роланда. Эдварду не хотелось, чтобы она пострадала при транспортировке. Ей следовало быть максимально чистой и прекрасной. Никаких синяков или ссадин.
        Они общими усилиями перенесли старую стальную кровать в большую спальню. Он очень обрадовался, узнав от Роланда, что кровать сохранилась. Обои отслоились, но он узнал видневшиеся кое-где голубые лилии флёр-де-лис. Воздух спертый, отдает плесенью, но сойдет. Несколько ароматических свечей легко с этим справятся. Они бросили ее на тонкий матрас, который Роланд завез туда заранее. Крепко привязали ноги к спинке кровати дополнительным куском шнура. Еще раз проверили, что ей будет не вырваться. Она вспотела от борьбы, и Хинде успокаивающе погладил ее горячую кожу. Затем они вышли, чтобы принести из машины оставшиеся вещи.
        Роланд припарковал «Тойоту» возле самых ворот. Вечер выдался теплым, и они молча шли по уже начавшей желтеть из-за засухи последнего времени траве. Идя рядом с огромным Роландом, Эдвард всегда чувствовал себя очень надежно. Ему не хватало его. Теперь все опять было в порядке. Подойдя к машине, Роланд достал из нее коричневую коробку, с самого начала стоявшую на заднем сиденье. Она казалась довольно увесистой. Эдвард посмотрел на приятеля.
        - Ты ничего не забыл? - спросил он.
        - Нет, но посмотри на всякий случай сам.
        Хинде покачал головой.
        - Я доверяю тебе, Роланд.
        Он взял коробку и поставил рядом с собой. Повернулся к Роланду, который достал из машины свою куртку и приготовился идти обратно. Эдвард остановил его.
        - Здесь мы расстанемся. Теперь я справлюсь сам. Отделайся, пожалуйста, от машины. Труп оставь лежать в багажнике.
        Роланд кивнул. Протянул Хинде огромную руку, и тот пожал ее.
        - Береги себя.
        - Постараюсь.
        Он даже обнял Роланда. По-дружески. Роланд запрыгнул в серебристую машину, завел мотор и уехал. Хинде остался стоять, провожая взглядом направляющуюся к роще машину. Ранний вечер сделал лес темным, и машина быстро скрылась из виду. Вскоре смолк и звук мотора. Стало тихо.
        Теперь здесь остались только он и Ванья.
        Если повезет, скоро появится Себастиан.
        Он поднял тяжелую коробку и пошел обратно к ветхому дому. Ему предстояло многое сделать.

* * *

        Комната была маленькой. Воздух - спертым. Пахло пылью и потом. Вентиляционная система была старой, и температура приближалась к тридцати градусам. Себастиан мысленно возблагодарил архитектора за отсутствие окон. Проникай сюда солнце, тут было бы невыносимо. Торкель и Себастиан сидели по одну сторону. Ральф Свенссон напротив. Одетый в безликую тюремную одежду. Чуть съежившийся. Он переводил взгляд с одного мужчины на другого и под конец остановил его на Торкеле.
        - Я буду говорить только с ним. - Ральф кивнул на Себастиана.
        - Не тебе решать, с кем ты будешь разговаривать.
        - Как угодно.
        Ральф опять замолчал. Сцепил руки на животе. Опустил подбородок к шее. Торкель вздохнул. Он не намеревался позволять престижу становиться на пути к возможному результату. Ральф является связующим звеном с Хинде, во власти которого находится его коллега и друг. Нельзя тратить время ни на что, кроме того, что может быстрее всего привести к успеху. Торкель отодвинул стул и встал. Положил руку на плечо Себастиана, а затем, не говоря ни слова, направился к двери, открыл ее и удалился.
        Как только за ним закрылась дверь, Ральф поднял голову и посмотрел в глаза Себастиану. Он распрямил спину, положил руки на стол и подался вперед. Себастиан сидел молча и ждал. Ральф изучающе смотрел на него. Наследие Хинде. Однако Себастиан сомневался в том, что за его взглядом кроется столь же много. Впрочем, немного поучаствовать в игре можно. Происходившая молчаливая дуэль «chicken race»[69 - Шведы понимают под этим автомобильную дуэль, при которой машины мчатся навстречу друг другу на таран, чтобы выяснить, кто первым свернет; термин употребляется также по отношению к другим дуэлям, например, между политиками.] его вполне устраивала. Он успеет собраться с мыслями. Отбросить чувства. Вытеснить волнение. Эмоциональными нападками Ванье не поможешь. Необходимо извлечь на свет того Себастиана, который когда-то действительно существовал.
        Хладнокровного. Гибкого. Умеющего мыслить аналитически.
        Способного видеть разницу.
        - Себастиан Бергман. Наконец-то я с тобой встретился.
        Ральф нарушил молчание. Репликой, которая к тому же подтверждала определенное восхищение противной стороной. Он благодарен за встречу. Это давало Себастиану некоторое преимущество. Класс определенно не тот, что у Хинде.
        - Как ты себя чувствуешь? - нейтрально спросил Себастиан, отвечая на вступление Ральфа не более чем подтверждающей улыбкой.
        - Что ты хочешь этим сказать?
        Себастиан пожал плечами.
        - Всего лишь простой вопрос. Как ты себя чувствуешь?
        - Почему тебя это интересует?
        Вообще-то его это не интересовало, но с годами он научился тому, что это прекрасный первый вопрос. При всей своей простоте он говорил о противной стороне больше, чем можно предположить. В данном случае нежелание отвечать могло, например, означать, что Ральф не привык к тому, чтобы кто-нибудь интересовался его чувствами. Ощущает неловкость. Возможно, тех, кто спрашивал, совсем не волновал ответ. Поэтому не возникало необходимости его формулировать. С другой стороны, это могло означать, что у Ральфа имеется плохой опыт обнажения своих чувств. Что слишком большая открытость повредила ему. Дальше углубляться Себастиан не стал. Он взял и быстро попробовал другой путь. Небольшую провокацию.
        - Как ощущается быть просто пешкой в игре Хинде?
        - Хорошо. Лучше, чем быть просто Ральфом.
        Себастиан кивнул про себя.
        Быть просто Ральфом.
        Слабохарактерный. Он не способен. То, что он мог прийти к Хинде и просто сознаться, естественно, ерунда. Сидящий напротив мужчина в страшном сне не смог бы сам додуматься до такой великолепной идеи. Ни за что не проявил бы такой инициативы. Себастиана удивило бы, если бы ему за всю жизнь вообще удалось чего-нибудь достигнуть. Зато преклонение перед Хинде наверняка соответствует действительности. Обнаруженные дома у Ральфа газетные вырезки говорили сами за себя.
        Прославление и подтверждение.
        Хинде дал ему и то и другое. Это могло осложнить Себастиану добывание нужных сведений. Осложнить, но не сделать невозможным. Надо просто вбить клин.
        - Ты знаешь, как мы тебя нашли?
        - Да.
        - Тебе известно, кто тебя выдал?
        - Да, мне рассказали.
        - Наверное, кажется странным, когда тебя предает кто-то, кому ты доверяешь.
        - Если у Мастера есть план, а это часть плана, то…
        Ральф развел руки ладонями вверх. Если не знать, что он убил четырех женщин, его можно было бы счесть чуть ли не кротким.
        - Я всего лишь простой человек, пытающийся идти по стопам великого человека, - продолжил он.
        Себастиан встал и принялся расхаживать по маленькой жаркой комнате. Время ускользало. Ему приходилось действительно напрягаться, чтобы не дать просочиться стрессу. Кратчайших путей не существует. Это он знал.
        - Ты, вероятно, тянешь на большее. Поэтому Эдвард и проследил за тем, чтобы ты угодил сюда.
        - Ты мне льстишь?
        - А разве ты этого не достоин?
        - За все, что я собой представляю, я должен благодарить Мастера. Ты, кстати, тоже.
        - Неужели? Каким же образом?
        - Твои книги. Это его слова. Своим успехом ты обязан его поступкам. Я тоже. Он великий человек.
        Себастиан внимательно слушал. Появился маленький намек на механическое проговаривание. Будто это заучено. Некое заклинание. Когда-то справедливое, но теперь, возможно, есть причина поставить его под сомнение. Или он слышит только то, что хочет услышать?
        - Значит, ты считаешь, что мы оба всего лишь мелкие рыбешки. По-моему, это чертовски возмутительно.
        - Разница между тобой и мной заключается в том, что ты думаешь, будто можешь с ним сравниться. А я знаю, что не могу. - Ральф кивнул про себя, словно только что понял нечто важное. - Как раз это он и хочет нам показать. Наше место в аду под названием жизнь.
        Проигнорировав квазириторику, Себастиан ухватился за квинтэссенцию. Что тебе захочется сделать, если ты находишься в самом низу? Взобраться наверх.
        - Но ты покинул свое место. - Себастиан оперся ладонями о стол и склонился ближе к Ральфу. - Ты развивался. Ты можешь больше, чем просто сравниться с ним.
        Прославление и подтверждение.
        Похоже, сработало. Ральф слегка наклонил голову набок. Не только слушал. Слушал и думал. В лучшем случае, пересматривал.
        - Тебе не кажется интересным, что Эдвард засадил тебя как раз, когда ты чуть не обошел его? - продолжил Себастиан.
        - Я смотрю на это не так…
        Возможно, раньше он так на это не смотрел, но сейчас данная мысль определенно пустила корни. Себастиан это видел. Он двинулся дальше по проторенному пути, чувствуя, что он куда-то ведет.
        Прославление и подтверждение.
        - Эдвард смотрит на это так, - твердо заявил он. - И засадил он тебя по одной-единственной причине. Он заволновался, что ты станешь более великим, чем он.
        Себастиан увидел, как Ральф еще больше выпрямился на стуле. Начал вырастать с каждым словом. По мере осознания.
        - Я так не считаю.
        «Конечно, считаешь, - подумал Себастиан. - Теперь ты считаешь именно так. Возможно, ты полный психопат, но в своем языке жестов ты разбираешься неважно».
        Теперь надо вдолбить это ему в голову. Не давать ему времени думать. Клин вбит. Осталось только вспороть броню.
        - Спроси меня, кого я боюсь, Эдварда или тебя? О ком я думал? Задумайся.
        Слова прямо вылетали из него. Ему не требовалось думать, сомневаться над формулировками. Он говорил правду, и было приятно получить, наконец, возможность ее высказать. Как он боялся. Как ужасно себя чувствовал. Ему требовалось лишь сдерживать гнев. Укреплять эго. Он наклонился еще ближе.
        - Ранил меня ты, - почти шепотом произнес он. - Лишил меня сна. Заставил усомниться в себе. Ты был звездой. Живой. О ком писали газеты? Кто держал весь город в страхе? К кому было приковано всеобщее внимание?
        - Оно ко мне по-прежнему приковано.
        - Но ненадолго. Пока ты сидишь здесь, Эдвард находится снаружи. С эстафетной палочкой в руке.
        Ральф посмотрел на него с полным изумлением. Себастиана интересовало, знал ли Ральф о планах Хинде. Сейчас он получил ответ, даже не задавая вопроса.
        - Что значит снаружи? Он сбежал?
        - Да.
        Себастиан видел, как Ральф пытается переварить информацию. Свести все воедино. Но безрезультатно.
        - Ты не знал? Он тебе об этом не рассказывал?
        Ральф не ответил. Этого и не требовалось. Его разочарование было несомненным.
        - Наверное, он не хотел, чтобы ты узнал, - продолжил разъяснять Себастиан, чтобы Ральф не упустил какого-нибудь нюанса постигшего его предательства или не успел придумать какое-либо объяснение происшедшему.
        - Он собирался отобрать у тебя твою силу, - пояснил Себастиан. - То есть кто теперь тебя боится?
        Ральф смотрел на него почти растерянно. Себастиан почувствовал, что он, пожалуй, достаточно подготовлен для того, чтобы его можно было победить.
        - Но ты можешь сохранить силу, - сказал он максимально спокойно и доверительно. - Обрести контроль над тем, кто контролировал тебя. Ученик станет Мастером. Разве не этого тебе всегда хотелось? Стать таким, как Эдвард Хинде.
        - Я уже лучше Эдварда.
        «Эдвард, - с радостью отметил Себастиан. - Больше не „Мастер“».
        Ральф поднял взгляд с решительной черточкой вокруг рта.
        - Я взял пятерых.
        Себастиан похолодел. Пятерых? Еще одна женщина? Которую они не нашли. Как они могли это упустить? Кто это?
        - Я взял толстого мужчину, - пояснил Ральф, увидев непонимающий взгляд Себастиана.
        Тролле. Да. Тролле мертв. Это он на самом деле уже знал. Но подтверждение тем не менее стало ударом. Он закрыл глаза. Сохраняй концентрацию. Ты на пути к цели. Ты уже прорвал несколько рядов обороны. Вспори доспехи. Не поддавайся чувствам. Тролле мертв. Ничего нового. Живи с этим. Победи его.
        - Это не считается.
        - Почему?
        - Это не планировалось. - Себастиан сознавал, что ступил на тонкий лед, но понадеялся, что достаточно хорошо разобрался в Ральфе, чтобы это сработало. - Чтобы убить кого-нибудь на улице, ничего особенного не требуется. С этим справится любой идиот.
        - В машине, - задумчиво произнес Ральф.
        - Что?
        - Я заколол его в машине. Но я понимаю, что ты имеешь в виду. Он не входил в ритуал.
        - А ты способен на большее.
        Ральф посмотрел на Себастиана с теплотой. Эдвард говорил, что они похожи, Себастиан и он сам. Действительно. Оба видят его. Принимают за того, кто он есть. Он что-то значит. Но Эдвард предал его. Действовал у него за спиной.
        Поймав почти восхищенный взгляд Ральфа, Себастиан улыбнулся. По телу распространилось теплое ощущение. Он проник вглубь. Достиг неуверенного зерна, жаждущего подтверждения. Теперь оставалось только поливать его.
        - Как ты себя сейчас чувствуешь? Ведь пришлось воспринять много информации.
        - Как ни странно, я чувствую себя сильным. - Ральф сделал паузу, проверил и кивнул про себя. - Достойным.
        - Ты такой и есть. Достойный противник. Тебе надо лишь решить, чьим противником ты являешься. Победа достигается только так.
        - Ты считаешь, что я должен пойти против него?
        - Ты лучше него. - Себастиан набрал воздуха. Они подошли к переломному моменту. Больше нельзя продолжать подготовительную работу. Необходимо к чему-то приходить. Каждая минута может сыграть для Ваньи важную роль.
        - Мне нужна твоя помощь.
        Ральф посмотрел на него. Искреннее удивление.
        - Я должен помогать тебе?
        - Это единственный способ. Без меня ты не сможешь бросить Хинде вызов. И тогда ты останешься лишь сноской в учебниках истории. А Эдвард Хинде будет жить дальше.
        - Что ты хочешь, чтобы я сделал?
        Себастиану пришлось бороться, чтобы не рассмеяться. Напрягаться, чтобы даже не улыбнуться. Черт, до чего он хорош! Приятно вернуться обратно.
        - Ответь на один вопрос.
        - Ладно.
        - Если Эдвард не сможет находиться дома у жертвы, куда бы он ее отвез?
        - Вам известно, кого он собирается взять?
        - Да.
        - Он уже это сделал?
        - Да.
        - Но вы не знаете, где они?
        - Да.
        Ральф улыбнулся и покачал головой. Он вновь обрел контроль. Пожалуй, даже слишком большой. Себастиан почувствовал, что скоро он не станет выбирать противника, а бросит вызов им обоим. Необходимо по-прежнему чуть заискивающе поторапливать его.
        - Тебе следует прочесть свою книгу.
        - Которую из них?
        - Первую. Страница 112.
        Он снова улыбнулся. Даже слегка усмехнулся про себя.
        - Я что-то упустил? - спросил Себастиан, уже направляясь к двери.
        - Это номер экстренных служб. 112. Туда звонят, чтобы тебя спасли. Мне просто нравится символичность.
        Себастиан не стал это комментировать. Он покинул комнату, надеясь, что у него больше не будет поводов туда возвращаться.

* * *
        - Что он сказал?
        Торкель встретил Себастиана прямо за дверью комнаты для допросов, и по коридору они пошли уже вместе.
        - У тебя здесь где-нибудь есть мои книги?
        - Какие книги?
        - Те, что я написал. Они здесь есть?
        - Я держу их у себя в кабинете.
        Себастиан увеличил скорость, распахнул дверь на лестницу и стал подниматься наверх, шагая через ступеньку. На лифте получилось бы быстрее, но ему требовалось двигаться. Энергия бурлила в нем, как некая физическая сила. Торкелю приходилось напрягаться, чтобы поспевать за ним.
        - Есть новости о Ванье? - спросил Себастиан через плечо.
        - Нет. Мы обыскали в лесу всю беговую трассу. Безрезультатно. - Торкель с трудом набрал воздуха. У него уже начала появляться одышка. - Мы нашли «скорую помощь». Двое убитых, двое раненых. Ему явно кто-то помогал.
        - Роланд Юханссон.
        - Возможно. Вероятно.
        Себастиан продолжал идти вверх, не сбавляя темпа.
        - Причем тут твои книги? Что он сказал?
        Торкель тяжело дышал между каждым предложением. Себастиан не отвечал. Просто продолжал идти. Теперь тоже начиная дышать с трудом.
        - Себастиан, ответь мне!
        Голос почти надорванный. Себастиан остановился. Торкель вне себя от беспокойства. Разумеется. Он заслуживает тех немногих ответов, которые можно дать.
        - Он сказал, что там написано, где Хинде.
        - В твоих книгах?
        - Да, в одной из них.
        - Ты же их написал, неужели не помнишь?
        Себастиан даже не ответил. Если бы он помнил, то не бежал бы вверх по лестнице. Тогда бы он рассказал. Беспокойство, из-за него они не способны ясно мыслить. Он двинулся дальше. Торкель следом.
        В кабинете Торкеля Себастиан сразу подошел к книжному стеллажу. Он незамедлительно узнал коричневые корешки с желтым текстом. Вытащил первую книгу. Она называлась «Он всегда казался таким приятным». С подзаголовком: «Эдвард Хинде - серийный убийца». Цитату он позаимствовал у человека, работавшего вместе с Эдвардом в течение трех лет. В точности как и все остальные, с кем Себастиан разговаривал в процессе работы, коллега ни на минуту не думал, что в Хинде есть что-то подозрительное. Ничего удивительного. Эдвард Хинде был личностью, исключительно владевшей искусством манипуляции и камуфляжа. Подавляющее большинство видело только то, что ему хотелось, чтобы они видели.
        - Ты знаешь, где надо искать? - нетерпеливо спросил Торкель.
        - Да. Подожди.
        Себастиан быстро открыл нужную страницу и принялся читать:

        Для серийного убийцы типа Эдварда с потребностью к структурированию чрезвычайно важен выбор места убийства. При выборе географическому положению не отводится ведущая роль. Расстояние от дома, возможности добраться туда и оттуда и потенциальные пути бегства - все подчинено символической ценности…

        Он перескочил дальше.

        Выбор домашней обстановки в качестве места нападения определяется, в первую очередь, не контролем - во всех случаях, совершая убийство, он находился в жилище жертвы впервые. Главным в выборе места преступления является ощущение надежности. Может показаться противоречивым, что он чувствовал себя надежно там, где оказывался впервые; но там, где женщины не ожидают нападения, значительно меньше риск, что они окажут сопротивление или сумеют убежать…

        Себастиан умолк и продолжил быстро проглядывать страницу.
        - Вот.

        Если у него по какой-то причине не получится совершить преступление в квартире жертвы, он, скорее всего, прервет задуманное. В качестве последнего варианта Хинде указывает, что может попытаться воссоздать, или, что еще лучше, вновь посетить одно из мест, имевших для него наибольшее значение. Например, место, где когда-то зародились его фантазии или началась серия убийств.

        Себастиан захлопнул книгу.
        - Где началась серия убийств, - повторил Торкель. - Где было первое убийство?
        - Точного адреса я не помню, но это было к югу от города. В Вестерберге или Мидсоммаркрансене, или где-то в этом роде.
        - Билли найдет.
        Торкель пошел искать Билли. Себастиан отправился следом.
        - Фантазии, наверняка, зародились у него дома, - сказал он. - После смерти матери. Тогда начались нападения.
        Он встретился с Торкелем взглядом. Надежда и напряжение казались почти физически ощутимыми.
        - Его родительский дом находится в Мэрсте[70 - Мэрста - небольшой город, расположенный к северо-западу от Стокгольма.].

* * *

        Мать Эдварда, Софи Хинде, прожила в доме своих родителей до самой смерти. На уединенном крестьянском хуторе неподалеку от района Ринкебю, к северу от Мэрсты. Там Эдвард и вырос. Себастиан дважды посещал этот дом в конце девяностых годов, пока писал первую книгу. Уже тогда в доме никто не жил, и он стоял заброшенным.
        Они с Торкелем ехали в одной из головных машин группы захвата с синим проблесковым маячком по шоссе Е4 в северном направлении. За ними следовали два больших фургона с остальной частью опергруппы. Торкель и руководитель группы что-то обсуждали, разложив перед собой карту. Полиция Мэрсты уже оцепила подъездные пути к дому, но Торкель решил, что врываться будет группа захвата. Они обучены и имеют оборудование. Полицейским Мэрсты предстояло играть роль резервного подразделения. Захват представлял большую сложность. Дом, конечно, находился на отшибе, что было удачным, но, принимая во внимание открытые поля вокруг, подойти близко, оставаясь незамеченными, было трудно. То, что в заложниках оказался сотрудник полиции, увеличивало нервозность и моральное давление. Не потому, что подобные мгновения бывали когда-нибудь лишены напряженности. Но в каком-то смысле казалось страшнее совершить ошибку, когда в опасности жизнь коллеги.
        Себастиан почти всю дорогу сидел молча. Он попытался снабдить руководителя группы захвата как можно большим количеством воспоминаний о доме. Их было не так уж много. Он помнил, что дом большой. Два этажа. Обветшавший. Больше всего ему запомнилось помещение под лестницей, где Эдвард сидел в детстве. Этого ему никогда не забыть. Холодно и сыро, под потолком простая лампочка. Грубые доски пола и запах застарелой мочи. Чем больше он думал об этом темном месте, тем больший страх его охватывал. Одна мысль о Ванье в родительском доме Эдварда была невыносимой.
        Возле Уппландс Вестбю поступил отчет от Билли. Он нашел в архиве адрес дома в районе Мидсоммаркрансен и направлялся туда с другой командой. Он пообещал сообщить, как только будет знать больше.
        Значит, теперь у них две команды. С одной целью. Спасти Ванью. Торкель оторвался от карты и посмотрел на Себастиана.
        - Ты думаешь, она в Мэрсте?
        Себастиан кивнул.
        - Родительский дом должен быть важнее, чем место первого убийства. Порождает больше фантазий.
        Себастиан умолк и стал смотреть в окно. Торкель собрался было задать еще вопрос, но понял, что не в силах. Ему не хотелось слишком много знать о ходе мыслей Хинде. Во всяком случае, деталей. Пусть Себастиан оставит их при себе. Его волновала только возможность найти Ванью. Руководитель группы захвата наклонился к нему.
        - Прибудем через двадцать минут. Максимум.
        Торкель кивнул.
        Скоро начнется.

* * *

        Хинде стоял в комнате и смотрел на Ванью. Он развязал шнур вокруг ее ног и снял с нее тренировочные брюки. Ноги у нее были сильными, поэтому он на всякий случай развязывал их по очереди. Но она все время лежала неподвижно. Он точно не знал, в сознании она под мешком или нет. Он коснулся ее теплых голых ног. Посмотрел на черные трусики, видневшиеся под серой майкой. Немного понаслаждался этим мгновением.
        Затем встал и подошел к коробке, которую поставил в центре комнаты.
        Он открыл коробку и бережно вынул лежавшую на самом верху ночную рубашку. Из мягкого хлопка, еще ни разу не использованную. Почти такой же рисунок, как у оригинала. Такую модель, как у матери, больше не производили, и Ральф обошел много магазинов, прежде чем нашел эту, одобренную самим Хинде. Хотя голубые цветочки были чуть поменьше, рубашка вызывала у него то же ощущение, как те, которые он сам использовал в девяностых годах.
        Он несколько раз встряхнул ночную рубашку, чтобы проветрить, а затем повесил ее на спинку кровати. Вернулся к коробке и достал нейлоновые чулки и специально купленный поварской нож. Разглядел внизу пакет с едой. Его он выставит чуть позже. Сперва ему хотелось привести в порядок ее. Он положил чулки рядом с рубашкой и вынул нож из упаковки. Пощупал лезвие. Очень острый и хорошо ложится в руку. Лезвие ламинировано вместе со 100 слоями стали, попеременно твердой и мягкой, и способно прорезать почти все.
        Внезапно она шевельнулась. Не сильно, но настолько очевидно, что он решил, что она в сознании. Пришло время следующего шага. Он был сопряжен с риском.
        Ему хотелось, чтобы она надела ночную рубашку сама. Пусть не добровольно, но, во всяком случае, собственноручно.
        Для начала он стал накрепко привязывать новым шнуром ее левую ногу, по-прежнему остававшуюся свободной. Ванья оказала небольшое сопротивление, но он действовал решительно и вскоре привязал ногу. Затем встал, подумав, что нейлоновыми чулками воспользуется позже. Это станет вторым шагом. Он пошел и сел рядом с ней на середине кровати. Старые пружины внизу заскрипели, кровать показалась ему слишком мягкой от старости и неудобной. Впрочем, это не имело значения. Ей тут все равно не спать.
        Хинде взял нож и перерезал обмотанную вокруг ее талии веревку, которая удерживала скрывавший верхнюю часть тела коричневый мешок. Ухватился обеими руками за дно мешка и резким движением стащил его. Ему стали видны лицо и светлые волосы Ваньи. Она была в сознании. Он с любопытством разглядывал ее. Плотно приклеенный ко рту серебристый скотч слегка уродует ее лицо. Но она красива. Волосы растрепаны, лицо немного раскраснелось от напряжения. Но глаза горят.
        - Здравствуй, Ванья, - сказал он. - Я ведь говорил, что мы еще встретимся.
        Она сердито застонала в ответ, и он увидел, как она озирается, чтобы сориентироваться. Он склонился вперед, погладил ее волосы. Попытался осторожно уложить их получше. Она стала дергать головой взад и вперед, стараясь стряхнуть его руку. Он схватил ее за волосы так, что она прекратила шевелиться. Наклонился еще ближе.
        - Я хочу, чтобы мы поступили следующим образом. - Он взял нож и коснулся острием ее шеи. Потом крепко прижал нож к мягкой части под ее подбородком, над трахеей. Увидел, как она нервно напряглась.
        - Я освобожу тебе руки, но если ты попытаешься что-нибудь выкинуть, я воспользуюсь вот этим. Ты знаешь, что я на это способен, - продолжил он.
        Она не ответила.
        - Кивни, если ты меня поняла.
        Она не пошевелилась ни на миллиметр. Просто неотрывно смотрела на него.
        Он ласково улыбнулся ей.
        Это будет хорошая борьба.
        Ванья нравилась ему все больше.

* * *

        Они, пригнувшись, пробирались через лес. Себастиан видел двигавшихся впереди него полицейских. Группа захвата разделилась на три команды. Одна шла с востока, со стороны леса. Позади нее они с Торкелем и крались. Одной предстояло зайти с севера, со стороны озера, и ее главной задачей было отрезать путь к бегству и выполнять функцию резервной силы. Ворваться в дом первой должна была команда, двигавшаяся с запада. Последний кусок пути до исходного положения им следовало ползти в высокой траве, чтобы не оказаться на виду, но благодаря садящемуся у них за спиной солнцу их все равно будет трудно увидеть. Критическим моментом в их продвижении вперед являлись последние двадцать метров. Тут они окажутся наиболее хорошо видны из дома, и им придется пробежать этот отрезок совершенно открыто, но в создавшейся ситуации лучшего варианта не имелось. Руководитель группы захвата вел западную команду лично, поддерживая связь по рации с остальными. Он договорился с Торкелем, что тот вместе с Себастианом доберется позади восточной команды до ветхого сарая в начале луга и будет ждать там. Оттуда открывался хороший
обзор на главное здание. Восточной команде предстояло дойти до канавы перед сараем и присоединиться, только когда их коллеги ворвутся в дверь. Штурмовая команда была оснащена шоковыми гранатами, которые следовало разбросать по разным комнатам, чтобы вывести Хинде из игры. Гранаты в принципе являлись безопасными, но испускали сильную ослепляющую вспышку, сопровождавшуюся мощным хлопком, что оглушало находящихся в комнате и приводило их в шоковое состояние. Существовала надежда на то, что гранаты дадут достаточный выигрыш во времени, чтобы успеть помешать Хинде причинить Ванье вред.
        Им оставалось метров двадцать до сарая, когда Себастиан, взобравшись на холм, наконец увидел дом. Он остановился на корточках. Дом выглядел хуже, чем когда он был там в последний раз. Сад совершенно зарос, окна выбиты. Часть фасада отсутствует, вид абсолютно необитаемый. Себастиан вспомнил, что когда был там во второй раз, судебный исполнитель пытался продать дом с аукциона, как описанное имущество, но никто им, естественно, не заинтересовался. Жилища серийного убийцы, похоже, спросом не пользовались.
        Себастиан видел, как северная группа приближается к своей конечной позиции. Посмотрел туда, где должна была находиться штурмовая команда, но не увидел их. Это его обрадовало. Если ему их не видно, то, возможно, их не видит и Хинде. Ему и хотелось и не хотелось оказаться в этой группе, но Торкель проявил твердость. Себастиан пойдет с ним в качестве наблюдателя. И только. Это - операция для профессионалов, не для любителей.

* * *

        Ванья дождалась, пока Хинде развяжет ей запястья. Попыталась застать его врасплох ударом наотмашь, но он ловко уклонился, быстро отступив назад. Она пыталась. Иного он и не ждал. Она замахала руками в воздухе, но Хинде быстро надоели ее попытки, он подошел и несколько раз сильно ударил ее обухом ножа над виском. Она снова упала на кровать, чувствуя, как во всей левой стороне головы стучит от боли. Стало бросать в жар, как при кровотечении. Она подняла руки к лицу, чтобы защититься от боли. Хинде наблюдал за ней с ножом в руке.
        - Я могу быть мягким, а могу жестоким. Решать тебе.
        «Нет, решаешь здесь ты», - подумала она. Его водянистые глаза ликовали от предвкушения.
        Она не сомневалась в том, что Хинде не составит проблемы ее убить. Однако его взгляд говорил о нем нечто большее. Он наслаждается. Хочет провести свой ритуал вместе с ней. Она поняла, что, когда он в «Лёвхаге» попросил потрогать ее волосы, это являлось частью того, что продолжается сейчас. Себастиан был все время прав. Действительно существовала истинная причина того, что Хинде захотел встретиться с ней с глазу на глаз. Ему хотелось приблизиться. Прикоснуться к ней, и она позволила ему это. Раньше она считала, что получение имени Ральфа обошлось ей дешево. Теперь она больше так не думала.
        Казалось жутким вдруг очутиться на будущем месте преступления, быть предполагаемой жертвой. И знать предназначение всех деталей. Больше ничто не ускользало от ее внимания. Лежащие возле ее ног на кровати нейлоновые чулки. Висящая на спинке ночная рубашка. Нож у него в руке.
        Другие женщины обладали тем преимуществом, что не знали всего того, что произойдет.
        А она знала.
        Знала каждый момент ритуала.
        Впрочем, это давало ей маленькую надежду. Время в каком-то смысле работало на нее. Чем дольше ей удастся продержаться в живых, тем больше времени будет у тех, кто ее ищет. Потому что они ищут. Это она знала. Эдварда Хинде будут разыскивать повсюду. Он уже не просто какой-то неизвестный убийца, который может сбежать из «Лёвхаги» и не быть объявленным в розыск.
        Они ищут. Они ищут.
        Во всяком случае, ей необходимо себя в этом убеждать.
        Хинде внезапно поднял ее в сидячее положение и сорвал с нее майку и находившийся под ней спортивный бюстгальтер. Нападение произошло само по себе. Ему хотелось начать. Теперь на ней оставались только трусики. Ее первый инстинкт - прикрыть грудь - вызвал у нее отвращение. Это только покажет ее слабость. Поэтому она опустила руки и позволила ему рассматривать себя. Это все-таки лишь тело. А борется она за жизнь. Он бросил ей ночную рубашку. Та приземлилась ей на колени.
        - Надень это.
        Она посмотрела на рубашку. Значит, вот как это происходило. Остальные надевали рубашку добровольно.
        - Хочешь узнать кое-что, упущенное даже Себастианом? Меня всегда интересовало, как так могло получиться. Наверное, из-за того, что это самый недооцененный из пяти органов чувств.
        Она смотрела на него с полным безразличием.
        - Ральфу я об этом тоже не рассказывал. Но ты, Ванья, скоро узнаешь. Скоро у нас с тобой не будет друг от друга тайн.
        Он прошел через комнату и достал что-то из стоявшей чуть поодаль большой коробки. Вернулся обратно. В руке он держал маленький прямоугольный флакон с духами. Он улыбнулся ей и несколько раз нажал на флакон, направив его на ее обнаженное тело. Она почувствовала, как легкий влажный туман духов достиг ее шеи.
        - Мамины любимые духи.
        Запах был сильным.
        Она узнала его.
        «Шанель № 5».
        Переговоры по рации в последнее время интенсифицировались. Сперва северная команда подтвердила, что находится на исходной позиции. Через несколько мгновений поступило аналогичное сообщение от команды впереди Торкеля и Себастиана. Они оба встали вдоль короткой стены сарая. Отсюда им открывался лучший обзор на дом, казавшийся столь же необитаемым, как прежде. Стояла почти оглушительная тишина. Даже мухи больше не жужжали. Себастиан пребывал в сильном напряжении. Он чувствовал, что все его тело разгорячилось и вспотело. Места преступлений, допросы и лекции были ему привычны. А это нет.
        Здесь он ощущал себя просто бессильным. На карту поставлена вся его жизнь, а он наблюдает за происходящим с места для зрителей.
        - Сейчас они будут заходить, - произнес Торкель, и Себастиан увидел, как из травы неподалеку от дома поднялись шесть одетых в черное фигур. Им оставались только те самые двадцать критических метров. Они бросились бежать со всех ног, не переставая следить за домом. Снаряжение было у них примотано скотчем, поэтому от группы доносился только слабый звук придавливаемой их черными ботинками травы.
        Себастиан упорно смотрел на дом, лихорадочно ища в каждом выбитом окне хоть малейшее движение. Пока он ничего не видел. Но не знал, успокаивает ли это его.
        Первые члены группы подошли вплотную к дому. Быстро прижались к стене возле входной двери. Подоспели остальные. Один занял место у большого окна первого этажа. Один - с другой стороны, около входа в подвал. Двое других, вытащив гранаты, проскользнули к двери. Себастиан увидел, как один шлем из команды в канаве перед ними поднялся и сразу опустился, они тоже явно не находят себе места и рвутся в бой.
        Когда фигуры впереди заняли заранее оговоренные места, все пошло быстро и слаженно. Себастиан видел, как двое возле двери распахнули ее и бросили внутрь по шоковой гранате каждый. Стоящие возле окон сделали то же самое. После краткого мгновения тишины почти одновременно послышалось четыре хлопка. Окна осветились вспышками, и команда ворвалась внутрь. В тот же миг сидевшие в канаве выскочили оттуда и тоже побежали. Чуть ли не с большей скоростью. Себастиан вышел из-за сарая. Он слышал доносившиеся из дома новые хлопки. Из нескольких разбитых окон валил белый дым. Он понял, что они совершают ошибку.
        Его место внутри.
        Ведь Хинде ждет его.
        Внезапно он бросился что есть силы бежать к дому. Он слышал, как Торкель кричал ему в след:
        - Себастиан, что ты, черт возьми, делаешь?
        Он продолжал бежать.
        Ноги неслись по траве. Возле канавы он оступился, но снова вскочил на ноги. Еще больше увеличил скорость, бежал так, как никогда прежде не бегал. Один из полицейских второй команды, увидев его, развернулся и попытался движением руки заставить его остановиться.
        На него Себастиан тоже наплевал. Ему требовалось найти свою дочь.
        Достигнув входной двери, он ворвался в темный дом. Внутри было задымлено и висел тяжелый запах магния и других металлов. Себастиан настолько запыхался, что ему было трудно дышать. Он направился к помещению под лестницей, к месту, о котором подумал прежде всего. Но остановился, увидев выходящего оттуда полицейского.
        - Там что-нибудь есть?
        Полицейский покачал головой.
        - Нет, там пусто. Но тебе не следует здесь находиться.
        - Там была еда?
        - Что?
        Услышав новые хлопки на втором этаже, он бросился вверх по лестнице. Спальня матери находится на втором этаже. Вероятно, они там.
        На втором этаже оказалось темнее, чем на первом, и еще больше дыма. Себастиану было трудно ориентироваться, и вскоре он уже совсем не понимал, где находится. Закашлявшись от дыма, он все же попытался пробраться в ту сторону, где по его соображениям располагалась спальня. На полу валялся разный хлам, и Себастиан упал, споткнувшись о несколько торчащих досок. Оцарапал ладони, но быстро снова поднялся на ноги. Он чувствовал, что время уходит.
        Что он теряет ее.
        Несколько последних быстрых шагов, и он вбежал в комнату. Столкнулся в дверях с какой-то фигурой. Сперва он испугался и отпрыгнул назад. Это оказался руководитель группы захвата.
        - Какого черта ты здесь делаешь?
        - Где она?
        Руководитель группы захвата покачал головой.
        - Пусто. Здесь никого нет.
        Себастиан уставился на него.
        - Что ты говоришь?
        - Здесь никого нет. Вообще.

* * *

        Они подогнали свои машины и прямо перед домом быстро подвели итоги. Торкель вместе с руководителем группы захвата стоял перед остальными полицейскими. Они дважды, даже трижды проверили дом. Без всякого результата. Себастиан лично спускался в помещение под лестницей. Возвращался он туда со страхом и одолжил у одного из полицейских фонарик, чтобы иметь при себе хоть какой то свет. Пахло, как прежде. Даже хуже. В принципе там было пусто. На полу лежало несколько старых банок из-под пива. Но на том месте, где юный Эдвард Хинде давным-давно обычно выставлял свои запасы, никакой еды не оказалось. Для Себастиана это служило достаточным доказательством. Этой детали Хинде никогда бы не упустил. Только спрятанная еда создавала ему ощущение надежности. Во многом именно она придавала ему смелости для совершения преступлений. Себастиан был уверен в том, что там, где находится Ванья, в каком-нибудь маленьком запирающемся помещении непременно аккуратно расставлена еда. Она будет стоять там до того дня, когда они найдут Ванью.
        Вероятно, мертвую.
        Во всяком случае, при той скорости, с какой поиски осуществляются в данный момент.
        Ему хотелось как можно скорее вернуться в здание полиции и начать заново. Ральф солгал. На этот раз Себастиан прекратит утонченную игру и проследит за тем, чтобы добиться нужного ответа.
        Он опять с раздражением взглянул на Торкеля и полицейских. Он не понимал, зачем они тратят так много времени. Им надо ехать.
        Наконец они, похоже, закончили. Торкель подошел к нему, одновременно отвечая на звонок. «Билли», - показал он губами Себастиану и начал утвердительно мычать в телефон. Затем он поднял взгляд на Себастиана и покачал головой.
        - Он ничего не нашел.
        - Можно мне с ним поговорить?
        Торкель протянул Себастиану трубку. В голосе Билли чувствовались напряжение и отчаяние.
        - Как я сказал, в доме в Мидсоммаркрансен живет семья. У них там семейная встреча, полный сбор, от бабушки с дедушкой до всех остальных. Никаких шансов, что он там.
        - Ладно, что теперь?
        - Я возвращаюсь обратно в офис. Начну проверять компьютер Ральфа. Это у меня, во всяком случае, получается лучше всех.
        Билли положил трубку, даже не попрощавшись. Времени на любезности не было. Себастиан вернул телефон Торкелю и пошел к машине руководства, чтобы сесть на свое место, но когда он уже собирался залезть в машину, его остановил руководитель группы захвата. После его поведения во время штурма ему придется ехать вместе с остальными. Сил ругаться у Себастиана не было, и, устало покачав головой по поводу дурацких дисциплинарных наказаний, он пошел к следующей машине. Эти люди, похоже, постоянно неправильно расставляют приоритеты. Себастиан их ненавидел. Он залез на заднее сиденье. Рядом с ним никто не сел. Ему было наплевать. Он все равно не хотел ни с кем разговаривать.
        Когда они уже проехали несколько минут и выбрались на большую дорогу, у него вдруг завибрировал телефон. Он после штурма так и оставался у Себастиана в беззвучном режиме. Себастиан достал телефон. Ему пришло ммс. Таких сообщений он еще не получал. Отправлено с неизвестного номера. Он глубоко вдохнул. Почувствовал, как у него от волнения заболело в животе и пересохло в горле. Он знал, что сообщение окажется болезненным. Набрав побольше воздуха, он открыл его большим пальцем.
        Фотография и короткий текст. От вида фотографии его лицо утратило последний цвет. Голая Ванья сидела с брошенной ей на колени ночной рубашкой. Она умоляюще смотрела в камеру. Он узнал сюжет с фотостены Ральфа. Перспектива Господа Бога, обнаженная кожа и страх. Чтобы сохранить самообладание, он стал смотреть в окно. Попытался выбросить фотографию из головы. Почувствовав, что обрел достаточный контроль, он прочел маленький текст под фотографией.
        «Первый снимок из моих 36. Где ты?»
        Он быстро убрал фотографию и снова уставился в окно. Ему было плохо, но он старался не показывать этого.
        Теперь дело за ним. Не за сидящими вокруг него людьми в форме.
        Хинде хочет, чтобы было так.
        Значит, он это получит.

* * *

        Ральф неподвижно лежал на нарах в темной камере, глядя в потолок, когда услышал быстрые шаги по коридору. Они остановились у его двери, открылось окошечко, и в замок тут же вставили ключ.
        - Ты пытаешься меня обманывать? - с ходу закричал Себастиан. Никаких любезностей. На это у него не было времени. - Я думал, ты знаешь Эдварда. Но значит, это просто треп.
        Ральф поспешно сел в постели и слегка просиял при виде лица Себастиана в маленьком отверстии.
        - Его там не было?
        Дверь распахнулась, и Себастиан прошел мимо охранника в камеру. Его взгляд являлся достаточным ответом.
        - Куда вы поехали? - спросил Ральф.
        - В Мэрсту.
        Лицо Ральфа расплылось в улыбке, и он немного покачал головой так, будто название местечка объясняло все.
        - Это началось не оттуда.
        - Эдвард - психопат. Под «началось» он мог подразумевать любое долбаное место.
        - Вовсе нет. Я точно знаю, где он.
        Именно это Себастиан и хотел услышать. К этому он и стремился. Он надеялся, что добьется результата, если признает свою неудачу, даст Ральфу шанс блеснуть, знать больше, но все получилось за рекордное время. Теперь оставалось только затянуть на мешке петлю.
        - Где? Где он?
        - Я могу тебе показать.
        У Себастиана на лбу появилась озадаченная морщина. Что-то в голосе Ральфа подсказывало ему, что тот имеет в виду не карту.
        - Показать как?
        - Я поеду с тобой.
        - Нет.
        Пожалуй, жестко. Он увидел, как у Ральфа немного поубавилось энтузиазма, но нестись прямо в тупик не имело смысла. Куда-либо брать с собой Ральфа было немыслимо.
        - Ты говорил, что я как Эдвард, - сказал Ральф, вставая. В его голосе появились жесткие нотки, раньше в нем отсутствовавшие. - Даже лучше. Он никогда бы не стал тебе помогать, не получив ничего взамен. Я должен участвовать.
        - Когда мы будем его брать?
        Ральф указал на Себастиана тощим пальцем.
        - Ты можешь его брать. - Он повернул палец на себя. - А я получу пятую женщину. Я стану лучше него. Самым великим.
        Последнее он произнес с какой-то мечтательностью в голосе, устремив взгляд вдаль. Себастан едва верил своим ушам. Безумие переходило все границы. Неужели Ральф всерьез думает, что ему позволят поехать с ними и убить? Ральф снова посмотрел на Себастиана в упор.
        - Не ты один должен остаться в выигрыше.
        Ясно. Этого Себастиан и опасался. Теперь противниками являются и он, и Хинде. Противниками стали все.
        У Себастиана звякнул мобильный телефон.
        Ммс.
        Второй снимок.
        Себастиан уставился прямо перед собой. Глубоко дыша. Размышляя. На удивление быстро нашел, что раздумывать особенно не над чем и вызвал ожидавшего за дверью охранника.
        - Он пойдет со мной. - Себастиан кивнул в сторону Ральфа, который победно и мечтательно улыбался.
        Охранник зашел в камеру, а Ральф послушно развернулся, заведя руки за спину. Охранник надел ему наручники, вывел его в коридор и передал Ральфа и ключи Себастиану. Они вместе двинулись по коридору.
        Ральф ошибся.
        Выиграет только один Себастиан.
        Любой ценой.

* * *

        Они поехали на лифте вниз. Оба молчали, говорить было особенно не о чем. Когда Себастиан вытащил Ральфа из лифта и открыл сиреневую железную дверь, тот по-прежнему сохранял нахально довольный вид. Перед ними тянулся длинный подземный коридор. На потолке трубы с желтыми и зелеными бумажками. Стены голые, только по обеим сторонам примерно через каждые пять метров белые полушария ламп. Себастиан втолкнул Ральфа в коридор и двинулся следом. Их шаги эхом отдавались о голый цементный пол.
        - Куда мы идем? - поинтересовался Ральф.
        - В гараж.
        Метров через двадцать Себастиан остановился перед белой дверью с двумя большими металлическими ручками-запорами, обращенными концами наискосок вверх, в левую сторону. Посреди двери по трафарету было краской выписано: «Убежище», а пониже имелась пластиковая табличка, сообщавшая, что внутри может находиться максимум 60 человек.
        - Подожди…
        Ральф остановился, а Себастиан повернул металлические запоры вправо и открыл дверь на громко скрипящих петлях. Он пошарил рукой по стене с внутренней стороны, нашел выключатели, зажег свет и взял Ральфа под руку.
        - Что ты делаешь? Что мы там будем делать?
        Ральф упирался, но Себастиан кое-как заволок его в комнату, подтащил к привинченной к стене батарее напротив двери и достал ключи от наручников. Он освободил Ральфу одну руку, развернул его на четверть круга и пристегнул наручник к батарее.
        - Что ты делаешь?
        - Эдвард хорош. Но он просидел четырнадцать лет в «Лёвхаге» потому, что его туда посадил я…
        Себастиан развернулся, подошел обратно к двери и покинул убежище. Ральф нервно огляделся. Он слышал эхо шагов Себастиана в коридоре. Комната была ослепительно белой. Вдоль длинной стены имелись две привинченные скамейки. Кроме них ничего. В дверях опять возник Себастиан, со старым плетеным стулом в руке.
        - Значит, я лучше, - закончил он предложение.
        Он поставил стул возле двери.
        - Ты, возможно, лучше Эдварда, но ты прикован к батарее…
        Себастиан повернулся и закрыл дверь. Пустая комната усиливала звуки, когда тяжелая металлическая дверь захлопнулась, и Себастиан повернул оба запора. Ральф сглотнул. Они взаперти. Ему это не нравилось.
        - Значит, я самый лучший.
        Себастиан без всякой спешки подошел к Ральфу. Встал совсем близко. Ральфу было трудно заглянуть ему в глаза. Неприятно. Очень неприятно.
        - Но знаешь, кем я не являюсь? - Ответа Себастиан не ждал. - Я не являюсь полицейским. Поэтому я могу сделать вот так.
        Внезапно и без всякого предупреждения он сильно ударил Ральфа головой в лицо. Попал идеально. Угодил лбом Ральфу прямо в нос. Что-то хрустнуло, и из обеих ноздрей хлынула кровь. Ральф вскрикнул и упал навзничь. Себастиан спокойно отошел к стулу и уселся. Стал наблюдать за Ральфом, который поднес свободную руку к носу и рассматривал кровь с таким выражением лица, будто не мог понять, что она вытекает из него. Себастиан не получил никакого удовольствия от того, что ударил Ральфа. Зато это был быстрый и эффективный способ дать ему понять, что Себастиан способен на что угодно. Похоже, сработало. Ральф продолжал, почти в шоковом состоянии, смотреть на кровь со слезами на глазах. Себастиан наклонился вперед, уперся локтями в колени и сцепил руки.
        - Я довольно хорошо умею составлять представление о человеке по тому, как он живет. У тебя дома я побывал.
        Ральф коротко вдыхал носом, чтобы оттуда не лилась кровь, в результате чего ему приходилось глотать ее. Дышал он тяжело. Боролся. Ему ни за что не хотелось проигрывать. Он получил власть. Нельзя давать Себастиану отнять ее у него. Он не позволит. Он сильнее, чем когда-либо.
        - Важно уловить рисунок, - продолжал Себастиан. - В мелочах. Увидеть связь. На твоих окнах отсутствовали поднимающиеся шторы и жалюзи. В спальне тоже. В туалете лежал фонарик. Еще один около кровати. Собственно, по фонарю в каждой комнате. Ящик с пробками, батарейками, запасными лампочками.
        Он сделал короткую искусственную паузу.
        - Я бы сказал, что ты не любишь темноты.
        Обращенный к нему взгляд Ральфа подтверждал, насколько он прав.
        - Что происходит в темноте, Ральф? Что появляется? Чего ты так боишься?
        - Ничего… - Едва слышный шепот.
        - Значит, ты не возражаешь, если я выключу свет?
        Себастиан выпрямился и повернулся к двойному выключателю на стене. Ральф не отвечал. Он напряженно глотал. Водил взглядом из стороны в сторону. Себастиану показалось, что он видит выступившие на лбу капли пота. Жарко в комнате не было.
        - Ну, пожалуйста, я знаю, где он, - произнес Ральф умоляющим голосом.
        - Я тебе верю. Но как я сказал Эдварду, мне надоело играть с психопатами в игры.
        - Я не собираюсь играть.
        - Я не могу рисковать.
        Себастиан нажал на один из двух выключателей. Один ряд ламп погас. Ральф вскрикнул.
        - Здесь будет так темно, что станет даже непонятно, закрыты у тебя глаза или открыты.
        «Точно, как там, - подумал Ральф. - Как в подвале. Как с ними».
        Он затрясся и стал дергать за цепь.
        Появились признаки гипервентиляции. Себастиан засомневался. Реакция у Ральфа оказалась сильнее, чем он мог себе представить. Он явно в ужасе. Но необходимо продолжать. Надо сделать все, иначе он себе этого никогда не простит. Себастиан вызвал в памяти образ Аннетт Виллэн. Если этого не хватит, у него есть в телефоне Ванья.
        Хватило.
        Он выключил свет.
        Ральф запыхтел, задержал дыхание. Прижался к стене и свернулся, как только мог. Пытался молчать, но услышал, как выдох обрел форму беспомощного скуления. Появилась полоска света или это зрительное воспоминание в его взбудороженном мозгу? Открылась дверь? Да, действительно. Они прокрались внутрь. Голые. Они нашли его. Люди в звериных масках. Звери в человеческих телах. Они дышат. Шепчут.
        - Зажги свет. Умоляю… Зажги свет.
        Ему на лицо попал маленький луч света. Фонарик в мобильном телефоне Себастиана. Ральф сразу же повернулся к лучу. Попытался поймать на себя как можно больше света. Он видел, как звери-люди притаились в окружающей тени. Стоят и раскачиваются. Танцуют странными, шаркающими шагами. Ждут, пока темнота снова поглотит его, чтобы подойти ближе.
        Оказаться вокруг него.
        На нем.
        В нем.
        - Где Эдвард? - спросил Себастиан, невидимый позади света.
        Он выключил фонарик.
        - Выключаю.
        Темнота. Набросилась на него.
        - Включаю.
        Свет вернулся.
        - Выключаю.
        Свет снова исчез.
        - Включаю. Как тебе больше нравится?
        Отвечать Ральф не мог. Только тяжело дышал.
        - Выключаю.
        Ральф затаил дыхание. Полная тишина в темноте. Кроме перешептывания. Легких шагов. Передвижения тел. Он не один. Всегда не один.
        - Себастиан…
        Никакого ответа. Что-то схватило его за ногу. Ральф взвыл. Изо всех сил. Его тащат обратно.
        К прошлому.
        К ним.
        Его накрыло со всей мощью. Не только воспоминание. Он ощущал запах. Вкусы. Слышал звуки. Они здесь. Они хватают его. Они озверели. Это было так давно. И никогда не кончится. Он попытался стряхнуть их с себя. Стал крутиться, вырываться, отбиваться ногами. Почувствовал острую боль, когда содралась кожа вокруг запястья. Ударился головой о батарею. Снова задергался в наручниках, внутри запястья что-то сломалось. Неважно. Кричать он все равно больше не в силах.
        Вспыхнул свет. Он купался в лучах света. Белого спасительного света с потолка. К нему подошел Себастиан. Ральф благодарно улыбнулся.
        - Где это началось, Ральф? Где они?
        Он хотел рассказать. Хотел выкрикнуть. Но получалось только бормотание в духе стаккато. Себастиан склонился к нему.
        - Ок-ер-с-бр…
        Себастиан наклонился еще ближе. Горячее дыхание мелкими толчками возле его уха. Теперь только шепот. Он выслушал и выпрямился.
        - Спасибо.
        Что скажешь? Гордиться тут нечем. Но он столько раз говорил, что пошел бы на что угодно, лишь бы получить свою дочь обратно. Это же относилось и к тому, чтобы не потерять еще одну.
        Он пошел назад к двери. Повернул запоры и распахнул ее. Обернулся и посмотрел на сидящего на полу Ральфа. Кровь на лице и течет по руке, волосы прилипли ко лбу, глаза уставились пустым взглядом.
        У Себастиана звякнул мобильный телефон.
        Третий снимок.
        Он погасил лампы и покинул комнату.

* * *

        Ничего. Ничего. Ничего.
        По возвращении из Мэрсты Торкель послал машины к трем другим местам преступления девяностых годов. Просто чтобы подстраховаться. Чем бы все ни закончилось, важно, чтобы никто и прежде всего он сам не смог бы сказать, что он не сделал все, что было в его силах. Поэтому он распорядился направить машины также в Бромму, Нюнесхамн, Тумбу и Лильехольмен, к четырем последним местам преступлений. Вообще-то Торкель не думал, чтобы Хинде направился туда, это были места Ральфа, Хинде не имел к ним личной привязки, но он разослал бы наряды по всему миру, если бы считал, что это сможет спасти Ванью. Женщина-полицейский взята в плен сбежавшим серийным убийцей с сексуально-невротическими отклонениями. Никто не ожидал, что Торкель станет разбираться с этим, как с обычным исчезновением, и он действительно разбирался по-другому. Он вызвал все необходимые, с его точки зрения, ресурсы, и, кроме того, некоторые коллеги пришли по собственной инициативе, в свое свободное время, и предложили помощь. Силы были задействованы колоссальные. Но пока это ни к чему не привело. Все посланные им машины уже отчитались.
        Ничего. Ничего. Ничего.
        Нигде.
        Торкель обдумывал следующий шаг. Лучшим и ближайшим из того, что у них имелось, был все-таки Ральф. Неважно, чего ему хочется. Ему придется поговорить с Торкелем. Если ему что-либо известно, Торкель это узнает. Покинув кабинет, он отправился в следственный изолятор. Камера Ральфа оказалась пустой. Торкель нашел одного из охранников.
        - Вам известно, где Ральф Свенссон?
        - Его около часа назад забрал ваш коллега.
        Спрашивать, какой коллега, Торкелю не требовалось. Он не видел Себастиана с тех пор, как они вернулись в Управление. Тот выскочил из машины, как только они подъехали, и исчез. Чуть более часа назад. Торкель поспешно вытащил мобильный телефон. Себастиан ответил с первого гудка.
        - Да?
        - Где, черт возьми, Ральф?
        - Успокойся. Он в убежище, в подземном коридоре. Если хочешь, можешь спуститься и включить ему свет.
        Торкель выдохнул. Он сам был готов далеко зайти, чтобы добыть возможную информацию, которую скрывает Ральф, но он знал, что Себастиан готов пойти дальше. Вероятно, слишком далеко. Торкель успел на мгновение представить себе, как Себастиан забирает с собой из здания подозреваемого серийного убийцу.
        - Ты где? - спросил он в основном из любопытства.
        Наступившая краткая тишина сразу дала ему понять, что ответ ему не понравится.
        - В данный момент я не могу этого сказать.
        Так и есть. Беспокойство вернулось. Ральф явно заперт в убежище. Себастиан куда-то ускользнул, ничего не сказав. Это могло означать только одно. Он собирается пойти чертовски слишком далеко.
        - Тебе известно, где Эдвард, - обессиленно констатировал Торкель.
        - Да.
        - Дай мне адрес. Оставайся там, где находишься и подожди нас.
        - Нет.
        - Себастиан, черт тебя возьми! Делай, что я говорю!
        - Только не в этот раз.
        «В этот раз», - подумал Торкель. Будто он когда-нибудь делал то, что говорил Торкель. Что говорил кто-нибудь еще. Выполнение приказов не являлось одной из сильных сторон Себастиана Бергмана.
        - Ты не можешь ехать к нему один. - Торкель предпринял последнюю попытку договориться с ним. Найти нужные кнопки. Достучаться. - Возможно, ты стремишься к суициду, но подумай о Ванье.
        - О ней я и думаю.
        Себастиан умолк. Торкель не знал, что ему делать. Умолять, просить, злиться. Все одинаково бессмысленно.
        - Торкель, я сожалею, но это дело касается только Хинде и меня.
        Себастиан положил трубку.
        Фары машины высветили надпись «Окерсбрюк» и стрелку направо. Себастиан включил сигнал поворота и свернул.
        Что бы ни произошло, этому скоро наступит конец.

        Торкелю пришлось сдерживаться, чтобы не швырнуть телефон на пол. Проклятый идиот. Себастиан, разумеется, но и он сам тоже. Надо было его выставить. Ни за что не подключать его снова. Вообще никогда. А он так и не извлек урока.
        Перед тем как покинуть изолятор, он объяснил охранникам, где они могут найти Ральфа Свенссона. Велел им привести его и посадить в комнате для допросов. Он придет туда через пять минут. Но сперва ему надо посадить всех имеющихся у него людей искать Себастиана. Тот, вероятно, взял машину. При удачном раскладе они смогут отследить его с помощью GPS. Если нет, то он, по крайней мере, узнает, чью машину тот взял, и разошлет модель, марку и регистрационный номер. Объявит розыск по всему долбаному региону. Охрана отзвонилась в тот момент, когда Торкель входил к себе в кабинет. Они нашли Ральфа Свенссона, но он не в том состоянии, чтобы его допрашивать. Когда они его обнаружили, он был практически неконтактен. Не реагировал ни на обращение, ни на прикосновения. Его изувечили или он изувечил себя сам. Раны на лице и голове. Запястье сломано. Его везут в больницу.
        Торкель выругался про себя. Что, черт подери, Себастиан натворил? Избил подозреваемого. Это ему так не пройдет. Торкель лично проследит за тем, чтобы ему это не сошло с рук.
        - Торкель, - послышался от двери голос Билли.
        Торкель развернулся.
        - Что там еще?!
        - Я кое-что нашел. В компьютере Ральфа.
        Вернувшись из дома в районе Мидсоммаркрансен, Билли принялся сосредоточенно работать. Отчасти потому, что действительно хотел помочь. Отчасти потому, что работа помогала ему не думать о том, что произошло бы, отправься он на пробежку вместе с Ваньей. Если бы он согласился, проявил себя настоящим другом. Торкель сразу отвел его в сторону и сказал, что, окажись он тоже там, в лесу, он бы, вероятно, не выжил, или им пришлось бы сейчас волноваться за двух похищенных полицейских. Билли тогда кивнул, конечно, все правильно, но ведь могло быть и так, что, не откажи он ей, они с Ваньей сейчас сидели бы здесь вместе. Что они бы схватили Хинде. Он знал, что думать так неправильно, непродуктивно, но чувствовал себя виноватым. Он просто-напросто обязан сделать все, чтобы попытаться найти Ванью, пока еще не поздно. Все занимавшиеся этим делом знали, что она умрет, но никто вслух этого не произносил. Вопрос был только в том, сколько у них времени. В худшем случае они уже опоздали. Мысли такого рода ему и приходилось отгонять работой. Они оказывали парализующее воздействие. Поэтому он полностью погрузился в
поврежденный диск компьютера Ральфа. Это принесло результаты.
        Торкель пошел с Билли к его месту. Билли сел в свое кресло, Торкель склонился к монитору.
        - Они общались через сайт fygorh.se с помощью чатовой программы. Мне удалось восстановить фрагменты их переписки.
        - Ближе к делу. - Торкелю не терпелось. Ему было наплевать, как, хотелось знать, что. Билли указал на экран.
        - Вот, смотри… Ральф рассказывает о каком-то спортивном домике в лесу, куда он обычно ездил с дедушкой. Довольно бессвязно, с людьми в виде зверей и…
        - Ладно. Они там? - подгонял Торкель.
        - Нет, но Эдвард ответил. Довольно длинный пассаж о важности того, чтобы не забывать. Он рассказывает о брате матери, у которого они с матерью проводили лето, когда он был маленьким. Судя по всему, на самого Хинде дядя никогда не посягал, но матери доставалось здорово. Он связывает это с собственными переживаниями. То, что она получила травму. Вот, смотри.
        Билли показал на самый низ экрана.
        «Я думаю, что здесь все и началось».
        - Мы знаем, где это?
        - Я прокрутил мать Хинде, нашел ее брата. Он жил в местечке Окерсбрюк. Он уже умер.
        - Адрес у тебя есть?
        - Естественно.
        «Вполне хватило бы просто листочка с адресом», - подумал Торкель, но он понимал, что пытается сделать Билли. Уменьшить вину. Показать, что он работал изо всех сил. Сделал все, что мог. Торкель полностью понимал его ощущение. Он похлопал молодого коллегу по плечу.
        - Отличная работа.
        Прежде чем выйти из офиса, Торкель уже успел связаться с группой захвата.

* * *

        Сначала она не поняла, что он делает, стоя с мобильным телефоном в руке. Это произошло очень быстро. Но когда он опустил телефон, улыбнулся ей и попросил надеть ночную рубашку, Ванья сообразила, что он воспользовался камерой. Она разозлилась. Ей следовало понять. Она упустила это только потому, что он использовал телефон, а не обычный фотоаппарат. Она сердито уставилась на него. Ему придется надевать на нее рубашку самому. Что бы он ни делал, ему не удастся заставить ее надеть рубашку добровольно. Она знала, что серии снимков жертв являются частью его фантазии, и те, которые она видела у Ральфа, все начинались одинаково. Голая, выставленная напоказ женщина - именно так только что сидела она сама. Следующий снимок будет в рубашке. Это она знала.
        С этим снимком ему придется повозиться. Она уж как-нибудь постарается.
        Ванья помотала в ответ головой и отвернулась от него. Он сильно придавил ее вниз, угрожая и ножом, и электрическим пистолетом. Она попыталась бороться, но не слишком активно, чтобы затянуть процесс, не провоцируя его воспользоваться оружием. Было трудно соблюдать баланс - бороться и изворачиваться изо всех сил, но при этом создавать у него ощущение, что он на пути к цели, что он победит, чтобы он не предпочел вырубить ее.
        Все, чтобы выиграть время.
        Тут она вдруг почувствовала, как возле матраса с правой стороны кровати высунулось что-то жесткое и острое. Оцарапало ей правую руку. Перед этим он начал натягивать ей через голову ночную рубашку, и она бросилась вправо, насколько смогла. Попыталась уклониться. Теперь она старалась найти это острое, хотела посмотреть, что это такое. Но с того места, где она лежала, не получалось, выходило не под тем углом, и, кроме того, рубашка почти полностью закрывала ей глаза. Она попробовала нащупать рукой. Не нашла, ее правая рука больше не доставала до края. Ванья решила возобновить борьбу, на этот раз с целью придвинуть руку ближе к острому предмету. Начала со сдавленного вопля. Выгнула тело ногами, сделалась жесткой, как палка, и, казалось, на секунду вывела противника из равновесия. Она бросилась вправо и почувствовала, что рука теперь дотягивается дальше, стала ощупывать пальцами край матраса, лихорадочно ища острый предмет. Она надеялась, что он не будет ни к чему прикреплен. Хинде снова сильно прижал ее и попытался обрести над ней контроль. Ванья поддалась, но крепко ухватилась правой рукой за раму
кровати, не отодвигаясь от края. Сработало. Она позволила ему продвинуть рубашку чуть дальше, а сама опять принялась искать пальцами острый предмет. Она чувствовала, как он дергает рубашку, чтобы протащить ее через голову, и боролась левой рукой. Правая продолжала щупать. Внезапно она опять нашла это. Что-то металлическое, острое и жесткое. Во время борьбы она выпустила предмет из руки, но теперь она знала, где он приблизительно находится, и вскоре сумела снова поймать его. Похоже, болтающаяся сломанная пружина. Ванья сильно потянула за нее большим и указательным пальцами, чтобы освободить полностью. Не получилось. Тогда она сменила тактику и принялась наклонять пружину туда-сюда, чтобы ослабить место крепления. Несколько раз. Как могла быстрее. Туда-сюда.
        Пружина оторвалась, и Ванья молниеносно спрятала ее в руке.
        Она позволила ему протащить рубашку через голову, чтобы он полностью сосредоточился на ней. Получилось. Он смотрел на нее сердито. Снова взял нож.
        - Я это сделаю, - сказал он.
        Ванья слабо кивнула ему. Позволила выиграть. Сдалась. Села и надела рубашку, зажав отломанную пружину в правой руке. Натягивая рубашку на тело, она выпустила пружину между ног и прикрыла ее тканью. Она ощущала ее бедрами, как какой-то маленький, холодноватый и острый раздражающий предмет.
        Но пружина была чем угодно, только не этим.
        Она была надеждой.
        Хинде еще раз сфотографировал ее мобильным телефоном. Затем подошел и перерезал шнур, привязывавший ее левую ногу к кровати.
        - Перевернись.
        Ванья знала, что последует дальше. Он хочет уложить ее на живот. Она подумала было помешать ему, но потом сообразила, что если перевернется сама, то у нее будет больше шансов захватить с собой пружину. Она положила левую ногу на правую, крепко зажала бедрами пружину и стала двигать следом верхнюю половину туловища. Вскрикнула от боли, когда шнур вокруг правой ноги врезался в кожу, но, оказавшись на животе, почувствовала, что отломанная пружина не выпала во время переворота.
        Хинде уселся верхом ей на ноги и принялся связывать ей руки за спиной нейлоновыми чулками. Затем хорошенько проверил узел. Убедившись, что она уже готова к следующей фазе, он, казалось, немного сбавил темп. Он встал с нее и подошел к концу кровати. Взял Ванью за левую ногу, проследил за тем, чтобы ноги были основательно раздвинуты, и крепко привязал ногу к спинке кровати нейлоновым чулком. Правую ногу он тоже крепко привязал к кровати, после чего перерезал шнур. Довольный своей работой, он подошел к коробке. Ванья видела, как он наклонился и стал вынимать по очереди разные упаковки. Она узнала их. Еда. Взяв пакеты в руку, Хинде покинул комнату.
        Ему предстояло найти маленькое запирающееся помещение.
        Ванья принялась задирать рубашку на бедрах, чтобы схватить пружину, до которой не доставала.
        Она надеялась, что он там немного задержится. Ей требовалось время.

        Гравиевая дорога, по которой он ехал, заросла, пользовались ею редко. Дорога петляла по лесу, который по обеим сторонам постепенно сменился открытыми лугами. Чуть подальше он увидел нечто, похожее на дом. Галогеновые фары освещали длинную траву перед машиной, и ему казалось, будто он едет по морю из сухой желтой травы. Отсвет не давал ему рассмотреть дом подробнее, увидеть что-либо, кроме темных контуров.
        Вскоре он подъехал к забору и чему-то вроде площадки для разворота. Он остановился, заглушил мотор, вышел из машины и подождал, пока глаза привыкнут к темноте. Тщательно присмотрелся к дому. Тот выглядел совершенно необитаемым. Свет, похоже, нигде не горел.
        Он осторожно перелез через забор. Возвышавшееся на фоне ночного неба здание проступало все отчетливее. Оно находилось метрах в ста от него. Большое, но отнюдь не привлекательное. Луна голубоватым светом освещала черепицу крыши и фасад, и постепенно он сумел различить темные отверстия на месте бывших окон. Он пошел вперед. В нескольких окнах он обнаружил слабо трепещущий свет от зажженных свечей. Казалось, будто темнота внутри периодически внезапно обретала оранжевый оттенок, и по оконным рамам и стенам пробегали слабые, едва заметные тени. Он понял, что приехал туда, куда надо.
        Он двинулся дальше.
        Высокая трава шуршала при каждом его шаге навстречу судьбе.
        В лучшем случае он сумеет обменять свою жизнь на ее жизнь.
        В худшем случае этой ночью закончатся жизненные пути и его, и Ваньи.

        Ванье удалось задрать рубашку, прогнуть спину настолько, что она смогла опустить связанные руки между бедер и снова схватить пружину. Она держала ее спрятанной в правой руке. Царапать нейлоновые чулки она могла только, когда Хинде не было в комнате. А тот удалялся слишком редко. Несколько минут назад он ненадолго выходил, чтобы зажечь свечи. А так почти все время оставался здесь. Казалось, он кого-то ждет. Складывалось впечатление, что столь важный ранее ритуал стал теперь второстепенным. Хинде в основном ходил вокруг и явно выжидал.
        У Ваньи возникло чувство, что она больше не является главным действующим лицом. Что она лежит здесь по какой-то другой причине, чем думала поначалу. Ей было все равно. Она ощущала в ладони острый конец пружины и только ждала нового ухода Хинде, чтобы продолжить дальше. Результата своего предыдущего царапанья она пока не ощущала. Руки оставались связанными столь же крепко. Кроме того, они начали холодеть от ограниченного притока крови. Больше всего ее беспокоило то, что она чувствовала, как у нее все больше устают мышцы. Вопрос заключался в том, сколько у нее еще хватит сил царапать.
        Если бы он только вышел из комнаты.
        Но он стоял на месте. Совершенно неподвижно.

        Себастиан заглянул в ближайшее к входной двери разбитое окно и увидел то, что когда-то явно было кухней. Грязно, стены исчирканы. Мойку кто-то вырвал. В углу стояла освещенная луной старая дровяная плита. Чуть дальше угадывался свет от свечи, вероятно, находившейся в соседней комнате. Себастиан прислушался, но ничего не услышал. Шагнул к двери, которая оказалась приоткрытой. Перед ней лежали осколки стекла. Он распрямил плечи.
        Настало время показать, что он здесь.
        Дверь громко заскрипела, когда он распахнул ее и вошел в маленькую темную прихожую.
        - Эдвард, я здесь! - крикнул он и замер, чтобы услышать реакцию. Но ее не последовало. В доме было так же тихо, как прежде.
        Хинде, очевидно, еще не готов показаться.
        Себастиан пошел налево и оказался в кухне, которую видел снаружи. Половина пола провалилась, и ему пришлось обходить черную дыру в центре помещения. Пахло гнилью и плесенью, и он направился к трепещущей свече в соседней комнате. Она была большой и впечатляющей, вероятно, когда-то ее использовали как столовую. Большое черное пятно на светлом деревянном полу указывало на место, где когда-то лежал ковер, а со стен свисали отслоившиеся от времени обои. Стены словно бы обрели руки и протягивали их к нему. На старом резном металлическом экране батареи стояла одинокая горящая свеча, держащаяся на собственном стеарине. Из комнаты имелось два выхода. Прямо перед ним находилась еще одна большая комната, продолжавшая анфиладу. Направо шел коридор, ведущий глубь дома. В той стороне Себастиан увидел еще одну мерцающую свечу. Возможно, так задумано, чтобы он следовал за свечами.
        Во всяком случае, он так и поступил.

        Ванья услышала голос. Поначалу она не могла его определить. Или точнее: связать голос с ситуацией.
        Она обернулась к Хинде и поняла, что расслышала правильно. Его лицо сияло от предвкушения. Он смотрел на нее самым сосредоточенным взглядом из тех, какие ей доводилось видеть за всю жизнь. Хинде ждал именно этого голоса. В течение долгого, долгого времени.
        Хинде взял нож и, крадучись, скрылся за дверью. Она смотрела ему вслед, на секунду забыв об остром предмете в руке.
        Что здесь делает Себастиан? Почему он предупредил Хинде?
        Как-то не сходится. Себастиан не делает ничего для кого-нибудь, кроме себя. Он так устроен. Она же это знает.
        Она знает.
        Тем не менее он здесь.

        Себастиан закончил с первым этажом. Там было пусто, за исключением еще нескольких свечей и старого хлама. Он вернулся обратно к ведущей наверх лестнице, мимо которой несколько раз проходил во время поисков внизу. Осторожно посмотрел вверх и прислушался. Снова крикнул.
        - Ау!
        Но ему опять никто не ответил.
        Он стал подниматься наверх. Пройдя половину лестницы, он увидел свет от еще одной свечи. Эта игра начала ему надоедать. Он вновь крикнул. Теперь еще громче.
        - Эдвард, я знаю, что ты здесь!
        Он двинулся дальше. Некоторые ступеньки прогнили, и ему приходилось переступать через них. Поднявшись наверх, он увидел, что находится в начале коридора. Несколько дверей по бокам и одна в самом конце. Все закрыты.
        Себастиан пошел вперед. Открыл первую дверь. Окна заколочены и поэтому совершенно темно. Он открыл дверь полностью, чтобы небольшой свет из коридора проникал в комнату, и вошел. Кажется, пусто. В углу наискосок стоит старый письменный стол. Больше ничего.
        Он как раз собрался выйти оттуда, когда услышал в темноте позади себя слабый звук. Он быстро обернулся, но слишком поздно. Почувствовал у лица дыхание Хинде и прижатый к горлу нож. Он попытался расслабиться и позволил Хинде прижать себя к дурно пахнущей влажной стене.
        - Я ждал этого, - прошипел ему Хинде.
        Он был так близко, что Себастиан прямо чувствовал его возбуждение. Сам он старался держаться спокойно. Нож острый. Если Хинде нажмет чуть сильнее, нож пронзит кожу.
        - Я ждал тебя, но теперь надо начинать.
        Себастиан встретился с Хинде взглядом. Глаза у того сияли, несмотря на то, что в комнате было так мало света.
        Она жива. Ванья по-прежнему жива.
        - Отпусти ее. Я ведь теперь здесь, - попытался сказать он как можно убедительнее. - Это же касается только тебя и меня.
        Хинде улыбнулся ему. Его взгляд сказал все. Покачивание головой только подтвердило самые худшие опасения Себастиана.
        - Нет. Я хочу, чтобы ты посмотрел. Тебе ведь нравится изучать меня. Я решил дать тебе возможность понаблюдать в непосредственной близости.
        Себастиан пытался сохранять спокойствие. Но было трудно.
        - Отпусти ее. Возьми вместо нее меня.
        - Вместо? Ни за что. Тоже - возможно.
        Он внезапно развернул Себастиана на сто восемьдесят градусов и оказался позади него. Нож по-прежнему у горла. Он вытолкал Себастиана из комнаты в коридор.
        - Решаю теперь я, - заявил он.
        Чтобы подчеркнуть это, он прижал нож так сильно, что Себастиану стало трудно дышать. Стал толкать Себастиана перед собой к концу коридора. Дверь все приближалась и приближалась. Себастиан понял, что происходить это будет там. Целью является комната за дверью.
        Сознавая, что это совершенно бессмысленно, Себастиан не мог сдержаться.
        Он умолял.
        Он не мог потерять ее.
        - Пожалуйста, возьми меня вместо нее. Пожалуйста.
        - Как героически с твоей стороны. Но у тебя ведь имеются свои причины, - прозвучало в ответ.
        Они добрались до двери. Хинде свободной рукой распахнул ее.
        - А вот и мы! - насмешливо крикнул он в комнату.
        Потребовалось несколько секунд, чтобы Себастиан и Хинде осознали значение того, что увидели.
        Кровать была пуста. Вместо Ваньи на ней лежали разорванные нейлоновые чулки. Хинде от изумления выпустил Себастиана. Тот среагировал молниеносно: оттолкнул нож от горла и сумел высвободиться.
        Он повернулся к по-прежнему изумленному Хинде.
        - Что-то пошло не по плану?
        Разочарованный и разъяренный Хинде бросился на него с ножом. Себастиан попятился к кровати. Хотя он сознавал, что его дела очень плохи, но не мог не испытывать некоторой радости. Ванья, похоже, сбежала. Это самое главное. Заходя в дом, он был готов ради нее принести себя в жертву. И был по-прежнему готов.
        Хинде снова замахнулся на него ножом, и Себастиан отступил к углу комнаты. Скоро отступать будет некуда. Он лихорадочно искал что-нибудь, чем можно защититься, но ничего не находил. Чем дольше он сумеет продержаться, тем большее преимущество получит Ванья. Он попытался перепрыгнуть через кровать, но споткнулся и упал на нее. Хинде молниеносно подскочил и, хотя Себастиан пытался отбиваться ногами, сумел вонзить нож ему в икру. Стало ужасно больно. Себастиан схватился обеими руками за спинку кровати и попытался отползти подальше от Хинде. Он видел, как из раны на ноге хлещет кровь.
        Хинде остановился и спокойно наблюдал за Себастианом, который, волоча за собой ногу, полз в угол. Он вдруг опять решил не торопиться.
        - Вышло, возможно, не так, как я хотел. Но тебя я все-таки заполучил. - Он медленно двинулся к Себастиану. В его глазах, смотревших на истекающего кровью мужчину в углу, вновь появилось ледяное спокойствие. Он занес нож.
        Себастиан смотрел на него. Бежать ему было некуда, и он готовился к тому, что должно произойти.
        Он увидел, как в воздухе сверкнуло лезвие. Почувствовал дикую боль между ребрами. Хинде вытащил нож и снова занес его. На этот раз он прицелился повыше.
        - Знаешь, что? Ты получишь по удару за каждый год, который я просидел в «Лёвхаге». Осталось всего двенадцать.
        Себастиан чувствовал, что начинает терять сознание, но боролся за то, чтобы его сохранить. Ему удалось выдавить из себя ответ.
        - Ванья спаслась, - произнес он с последней улыбкой.
        Хинде злобно посмотрел на него и поднял нож.
        И тут Себастиан вдруг увидел ее. Она мчалась от двери с чем-то в руке.
        Ей ведь следовало убежать отсюда. Ее не должно здесь быть.
        Нет.
        Хинде успел в последний момент уловить движение у себя за спиной и повернулся к ней. Он увидел у нее в руке электрический пистолет и сумел увернуться как раз, когда она в него выстрелила. Он перевернул в руке нож и нанес обухом удар ей по голове. Сильный удар. Ванья выронила пистолет и упала. Хинде набросился на нее. Она боролась, но он нанес новый удар. Затем остановился и посмотрел на ее безжизненное тело. Улыбнулся Себастиану.
        - Вот что значит любовь. Вернулась.
        Себастиан из последних сил пополз к ним. Рубашка, брюки, все пропиталось кровью. Он волочил за собой окровавленную ногу.
        - Не делай этого. Не делай этого.
        Хинде смотрел на него с удовлетворением.
        - Ты уж извини, но я сразу перейду к финалу. - Он посмотрел на Ванью, схватил ее за волосы, отклонил ей голову назад и обнажил шею.
        - Смотри внимательно, Себастиан. Это последнее, что ты увидишь.
        Себастиан больше не чувствовал боли. Ничего не чувствовал. Он все полз и полз, но, похоже, сдвигался по миллиметру за раз.
        Все будет кончено в любой момент.
        Хинде занес нож, но тут от двери послышался голос.
        Себастиану показалось, что там стоит Билли.
        Билли. Что он тут делает?
        Он услышал выстрел и увидел, как Хинде упал навзничь.
        Потом все потемнело.

* * *

        Себастиан ничего не помнил о поездке в «скорой помощи», о прибытии в больницу или об операции. Ничего. Первое, что запечатлелось в его сознании после того, как он видел падающего Хинде, - он открывает глаза в какой-то послеоперационной палате. Раны чертовски тянут и болят, и какой-то врач с чрезмерным энтузиазмом объясняет ему, что ему невероятно повезло, и затем углубляется в то, какие ранения он получил и какие, гораздо более серьезные, мог бы заработать. Себастиан прекратил слушать.
        Он жив и поправится, ничего другого ему знать не требовалось.
        У него брали анализы и осматривали его. Затем вошли Ванья и Торкель. Спросили, как он себя чувствует. Заполнили пустоты между ударами ножа и настоящим моментом.
        - Ты огреб много дерьма? - поинтересовался Себастиан, обращаясь к Торкелю, который выглядел очень усталым. Вероятно, он вообще не спал.
        - Еще нет, но день только начался.
        - Извини.
        - Я переживу. - Торкель пожал плечами. - Ванья в порядке, Ральф Свенссон и Роланд Юханссон у нас, а Хинде мертв. Ты же знаешь нашу организацию. Путь не имеет значения. Главное цель.
        - Значит, вы взяли Роланда?
        - Да, в другой украденной машине на пути обратно в Гётеборг. - Торкель замолчал, похоже, взвешивая, стоит ли продолжать. - Ты, наверное, помнишь Тролле Херманссона, - произнес он более подавленным голосом.
        Себастиан немного выпрямился в постели. Он не ожидал, что имя Тролле всплывет. Сейчас. Когда все закончилось. Когда он уже чувствовал себя в безопасности. Но Торкель звучал так серьезно.
        - Да?…
        - Мы нашли его мертвым. В «Тойоте».
        - Вот черт.
        Торкель расстроенно покачал головой.
        - Должно быть, он затеял какую-то самостоятельную слежку или что-то в этом роде. Не соображал, во что ввязывается.
        Себастиан слабо кивнул. Пожалуй, верно. Он не соображал, во что ввязывается, когда решил помочь Себастиану.
        - Бедняга.
        - Да…
        Говорить было особенно не о чем. Дело закончено. Больше их на этот раз ничего не связывало. Вероятно, пройдет довольно много времени, прежде чем они снова увидятся. И Себастиан, и Торкель оба это знали.
        - Мне надо завершить дела в офисе, - сказал Торкель, тихонько показывая рукой на дверь в знак того, что он собирается уходить. - Хочешь, я подвезу тебя обратно? - обратился он к Ванье.
        - Я немного задержусь.
        - Ладно. Поправляйся, Себастиан. Ну, пока.
        Стандартная фраза.
        Ничего не значащая.
        Торкель покинул палату, и дверь за ним беззвучно закрылась. Ванья спокойно пошла и принесла стул, стоявший возле одной из других кроватей. Себастиан с любопытством следил за ней взглядом. Она уселась возле его изголовья.
        - Я хочу тебя поблагодарить.
        - Все нормально.
        - Я слышала тебя. В коридоре. Ты предлагал занять мое место.
        - Да.
        - Почему?
        Себастиан пожал плечами. Раны болели. Он поморщился.
        - Потому что я люблю врываться как долбаный рыцарь.
        Ванья улыбнулась ему и встала. Она наклонилась и крепко обняла его.
        - Спасибо, - прошептала она.
        Отвечать Себастиан не мог. Не хотел. Ему хотелось заморозить это мгновение. Она обнимает его. Проявляет к нему нежность. В точности, как он мечтал. Месяцами. Даже более того, если быть честным. Когда кто-нибудь в последний раз демонстрировал ему истинную преданность? Эллинор, но то была… Эллинор. Он задержал объятие. Чуть-чуть слишком долго. Ванья, казалось, не возражала.
        Усаживаясь обратно на стул, она опять улыбнулась ему.
        Себастиан выдохнул, как мог, осторожнее. Объятия причинили ему изрядную боль, но это того стоило.
        - Ну, что ты теперь собираешься делать? - спросила Ванья.
        - Ты видела тут медсестру, ту, что немного постарше…
        Она толкнула его. Это тоже причинило боль. Его заинтересовало, может ли он сделать хоть что-нибудь, чтобы это не вызвало боли.
        - Я имела в виду в плане работы.
        - Не знаю.
        Ванья кивнула, взглянула на лежащие на коленях руки, а затем подняла голову и посмотрела ему в глаза честным взглядом.
        - Я бы не прочь опять с тобой работать.
        - Правда?
        - Да.
        - Для меня это имеет большое значение.
        Он не отрывал взгляда от ее глаз. Надеялся, что она видит, что для него это не стандартная фраза. Что он действительно так думает. Без всякой иронии или цинизма. Искренне.
        У Ваньи зазвонил телефон. Мгновение, если таковое существовало, ушло. Она достала телефон из кармана и посмотрела на дисплей.
        - Я должна ответить.
        Она отвернулась от кровати и ответила.
        - Привет, папа… Нет, я в больнице. У Себастиана… Да, у того Себастиана.
        Она коротко улыбнулась ему. Он улыбнулся в ответ. По крайней мере, он надеялся, что действительно улыбнулся. Его захлестывали чувства.
        Радость, печаль, гордость, боль.
        - Да, я была там, - продолжала Ванья. - Это долгая история. Можно я перезвоню тебе позже?… О’кей. Я тоже тебя люблю.
        Она закончила разговор и убрала телефон.
        - Это папа. Он увидел информацию о Хинде в Интернете.
        - Он не знает, что произошло?
        - Нет, и я не знаю, насколько подробно стоит рассказывать. Он очень разволнуется. Мне хочется поберечь его. И Анну.
        «Явно семейная черта», - подумал Себастиан. Уберегать от неприятной правды. Такой, например, как он.
        - Я пойду, - сказала Ванья, вставая. - Тебе надо отдохнуть.
        Она взяла стул и понесла его на прежнее место.
        - Он может радоваться, что у него есть ты. Твой папа, - произнес Себастиан ей в спину.
        - Я рада, что у меня есть он. Он замечательный.
        - Да, не сомневаюсь.
        Ванья поставила стул и направилась к двери. Взявшись за ручку, она остановилась. Ей словно бы не хотелось уходить.
        - Ладно, пошла. Береги себя.
        - Ты тоже.
        Он смотрел, как она уходит. Не в гневе. Не после бурной перебранки. Не после борьбы. Он принял решение. Что бы там Тролле ни накопал о Вальдемаре, он никогда этим не воспользуется. Теперь он больше не сомневался. Если он причинит вред Вальдемару, то причинит вред Ванье. Это так просто и естественно, он был просто ослеплен. А теперь уже нет. Он даже не станет узнавать, что Вальдемар сделал. Как только попадет домой, он сожжет содержимое пакета. Тайна Вальдемара умрет с Тролле.
        Он повернулся. Почувствовал боль. Разумеется. Он взглянул в окно. Было самое начало шестого. Солнце взошло около получаса назад и еще не припекало. Но день будет хорошим.
        Она спрашивала, что он собирается делать.
        Он теперь знал, чего не будет делать.
        Он не будет ее отцом. Никогда. Он прекратит попытки. Если он разыграет свои карты хорошо, то сможет быть близок к ней. Принят ею. Не любим, но, возможно, немного ей симпатичен.
        Это уже хорошо.
        У него в жизни не так много хорошего, поэтому глупо отказываться от этого.
        У него получится.
        Он знал это.
        Все образуется.

* * *

        Билли пришел на работу рано. Первым. Мю ночевала у себя дома, поэтому никакой особой причины валяться в постели не имелось. Он все равно только периодически дремал, не будучи в состоянии погрузиться в настоящий сон.
        Он выстрелил в человека.
        Убил.
        У него не было выбора, объяснять ему это не требовалось, хотя и Ванья, и Торкель сразу же ему об этом сказали. Билли был на сто процентов уверен в том, что Хинде убил бы Ванью, если бы он его не застрелил. Обязательно ли было его убивать? Сказать невозможно. Даже раненому Хинде потребовалась бы лишь секунда, чтобы нанести Ванье серьезные раны. Смертельные. Билли просто-напросто не осмелился рисковать.
        Они с Ваньей поговорили. Кратко. После всего. Пока она ждала «скорую помощь». После того, как первая машина увезла Себастиана.
        Все уладилось.
        Выяснилось, что похищения и смертельные выстрелы хорошо способствуют разрешению конфликтов.
        Все остальное сразу показалось мелким.
        Неважным и легко разрешаемым.
        Он уселся за компьютер. Задумался, не пойти ли принять душ, но он не слишком вспотел - не торопился и наслаждался практически пустым летним Стокгольмом, да и лучше поработать, пока ему разрешают. Он попал под следствие. Мало того что он выхватил оружие и выстрелил, так выстрел еще оказался смертельным. Дело рассмотрят и признают его невиновным. В этом он не сомневался. Но он сможет сходить в душ, когда за ним придут внутренние следователи.
        Он запустил поврежденный жесткий диск Ральфа. В принципе его никто не заставлял. На Ральфа Свенссона у них уже имелось все, что нужно. Отпечатки пальцев, ДНК, следы крови жертв, нейлоновые чулки, подборка газетных вырезок и главное - признание. Чтобы осудить Ральфа, никому не потребуется содержимое его восстановленного компьютера.
        Он делал это не ради расследования.
        А ради самого себя.
        Работа снова, как и тогда, когда он волновался за Ванью, была для него лучшим способом отвлечься от нежелательных мыслей. О выстреле. О том факте, что он лишил человека жизни. Кроме того, он это хорошо умел. Получал от этого удовольствие. Здесь он чувствовал вызов. Добивался результатов. Пусть Мю говорит что угодно. Его «старые» служебные обязанности привели их к Хинде. Спасли Ванью.
        Билли дошел до той части их переписки, где Хинде говорил о том, что Ральфу пора переходить от фантазий к действию. Хинде выбирал ему жертв. Одну за другой. Мария Ли, Жаннетт Янссон Нюберг, Катарина Гранлунд. Сообщал имена и адреса.
        Параллельно Ральф докладывал о том, с какими новыми женщинами Себастиан занимался сексом. В частности, с Аннетт Виллэн. Тут ответ от Хинде последовал практически сразу. Она должна была умереть в тот же день. Чтобы привязка к Себастиану стала совершенно очевидной. Было странно читать эти короткие строки, зная, что они привели к смерти четырех женщин.
        Он продолжил читать.
        Знакомое имя.
        Анна Эрикссон.
        Разве это не?…
        В Вестеросе Себастиан просил Билли помочь ему найти адрес. Некой Анны Эрикссон. То же имя. Оно, конечно, обычное, но все-таки многовато для случайного совпадения. Билли тогда помог Себастиану найти нужный ему адрес. Где это было?
        Он сохранил окно с жесткого диска Ральфа и открыл на рабочем столе папку «Вестерос». Открыл файл под названием «разное», который именно это и содержал. Идеи версий и прочее, возникавшее в процессе расследования, что он не мог привязать ни к чему конкретному. Среди этого адрес.
        Стуршерсгатан, 12.
        Он открыл адрес на справочном сайте. Все верно. Анна Эрикссон проживала вместе с Вальдемаром Литнером.
        Литнер.
        Погодите-ка.
        Мать Ваньи зовут Анна.
        Неужели Анна Эрикссон, которую искал Себастиан, - это мать Ваньи?
        Все фрагменты мозаики лежали перед ним, но целой картины он не видел. Стал действовать методично. Начал сначала.
        Себастиан искал Анну Эрикссон.
        Оказалось, что она живет на Стуршерсгатан.
        Это мать Ваньи.
        Ральф доложил об Анне Эрикссон со Стуршерсгатан, 12, как о возможной жертве.
        Означает ли это, что Себастиан с ней спал? Вероятно, да. По крайней мере, когда-то.
        Себастиан и мать Ваньи.
        Может, Ванья поэтому так не любит Себастиана?
        Билли откинулся на спинку кресла. Почувствовал, что за этим кроется нечто большее. Почему Себастиан искал Анну в Вестеросе? Если он знал, что она приходится Ванье матерью, он мог бы просто спросить о ней у Ваньи. Но не спросил. Что это означает? Он не знал или не захотел спрашивать?
        Билли инстинктивно чувствовал, что следует остановиться. Возможно, даже уничтожить то, что он только что узнал об Анне Эрикссон. Это все равно никому не понадобится. Он еще немного подумал. Любопытство все-таки взяло верх, но не надо делать это достоянием общественности. Он скопировал открытые страницы к себе в компьютер и стер их с жесткого диска Ральфа.
        Это будет его маленьким проектом.
        Обычно говорят, что в Интернете есть все. Билли знал, что это правда. А благодаря внутреннему расследованию у него будет масса времени для поисков.

* * *

        Эллинор проснулась около шести. Себастиана дома не было. Похоже, он отсутствовал всю ночь. Его одеяло и подушка остались нетронутыми. Вставать Эллинор не стала. Зачем? Она освободилась от работы на целую неделю. Ее никто не ждал.
        Но она кое-кого ждала.
        Она потянулась за лежавшим на ночном столике телефоном. Набрала мобильный номер Себастиана. Он не ответил. Накануне вечером он тоже не отвечал. В последний раз она звонила ему уже после часа ночи. Где же он? Что делает? Заснуть снова не удалось, поэтому она встала, натянула его рубашку и вышла на кухню. Наполнила и включила электрический чайник. Пока вода закипала, приготовила себе два бутерброда с домашним сыром и помидором. Налила чашку чая, принесла из прихожей газету и села завтракать. Она посмотрела в окно и зацепилась взглядом за водосточный желоб дома напротив. Конечно, она знает Себастиана не слишком долго, но он вроде не из тех, кто работает всю ночь. Тогда где же он? Почему он не позвонил и не отвечал на ее звонки?
        Он ей изменяет?
        Накануне, перед тем как исчезнуть, он говорил по телефону о каком-то Хинде. Или с каким-то Хинде. Это фамилия? Это женщина?
        Возможно, это кто-то, с кем следовало бы по-дружески поговорить, уточнить, кто кому принадлежит, и объяснить, насколько неправильно пытаться украсть нечто чужое. Ее бывший муж изменил ей. Бросил ее.
        И вот он умер.
        Но вспоминая события последних дней, она чувствовала, что как-то не сходится. Себастиан был очень настойчив. Действительно боролся за то, чтобы заполучить ее к себе. Тогда он, пожалуй, не стал бы изменять ей, как только она к нему переехала, как только он добился своего. До сих пор он был исключительно нежен.
        Идеальный мужчина.
        Она осудила его слишком быстро. Ей стало стыдно. Она решила искупить свою вину, как только он придет домой. Ведь могут иметься другие причины его поспешного ухода и ночного отсутствия. Должны существовать другие причины. Пока нетронутый чай остывал в чашке, она мысленно перебрала события прошлого вечера. Уходил он явно в стрессовом состоянии, это точно. Наверное, проблемы. На работе или личного характера. Разумеется, ей хотелось бы, чтобы он делился с ней тем, что его тяготит, но некоторые мужчины бывают такими стойкими и справляются со всем сами. Им безумно трудно попросить помощи. Но Эллинор просить и не требуется. Она бы и так помогла. Если бы только знала, в чем.
        Она принялась систематично перебирать все, что они делали вместе накануне. Вел ли он себя хоть раз как-то иначе. Пытался ли что-то скрыть.
        Она остановилась на воспоминании о том пакете из универсама. Там, похоже, лежали важные бумаги, и когда она спросила, он замолчал. Молчал довольно долго, вспомнилось ей. Размышлял с несколько печальным видом. Будто содержимое пакета его тяготило, и он раздумывал над тем, следует ли с ней поделиться. Будто взвешивал, в праве ли он вовлекать ее в свои проблемы, но потом все-таки решил оставить ее в неведении. Он попросил ее выбросить пакет. Беспечным голосом. Словно бы тот ничего для него не значил. Вообще ничего. Маскировка, которую она видела насквозь. Ему хотелось уберечь ее. Придется поговорить об этом, когда он вернется. Ее незачем беречь. Она способна справиться с большим, чем он думает. Но его попытка ей очень понравилась.
        С легкой улыбкой на губах она зашла в их спальню и снова достала пакет. Отодвинув нетронутый завтрак, она принялась выкладывать на стол содержимое пакета.
        Через сорок пять минут она прочла все.
        Дважды.
        Речь всюду шла о каком-то Вальдемаре Литнере. Он понаделал разных глупостей. Насколько она сумела понять, противозаконных. Это могло соответствовать действительности, ведь Себастиан иногда работает с полицией. Может, это кто-то, кого они собираются посадить? Кто-то, за кем они вели «слежку», а теперь дали Себастиану материалы расследования, чтобы он смог дать психологическую оценку этой личности. «Психологический портрет»? Очень даже возможно.
        Но почему он тогда попросил ее выбросить содержимое пакета?
        Может, этого просто-напросто мало для суда. Недостаточно для того, чтобы задержать Вальдемара Литнера, или арестовать, или что они там делают.
        Но даже если это объясняет просьбу Себастиана выбросить собранный материал, то почему он так разволновался? Почему просто не сказал правду? Не объяснил, в чем дело и почему материал больше не представляет интереса.
        Нет, не сходится. Юридического образования у Эллинор, конечно, не было, но тем не менее она почти не сомневалась в том, что лежащих перед ней бумаг достаточно для того, чтобы на некоторое время упрятать Вальдемара Литнера за решетку.
        Значит, тут кроется нечто другое.
        Знает ли Литнер, что его дела плохи? Может, он угрожал Себастиану и другим полицейским, и тем пришлось прекратить расследование? Ей показалось, что вчера он произнес в телефон «Хинде». Но он с таким же успехом мог сказать «Литнер». Имена звучат похоже, а она слушала не очень внимательно. А что, если с Себастианом что-то случилось? И поэтому он не пришел домой. Она замерла. Эллинор Бергквист была не из тех, кто дает волю фантазии. Среди бумаг лежала записка с именем и номером мобильного телефона. Вероятно, человека, собравшего материал. Она взяла телефон. Не повредит узнать немного больше. Факты ее успокоят. После третьего гудка ответил какой-то мужчина.
        - Да?…
        - Здравствуйте, - сказала Эллинор. - Мне нужен Тролле Херманссон.
        - Кто это говорит? - поинтересовался мужчина.
        - Меня зовут Эллинор. Я работаю в универмаге «Оленс». Мы получили товары, которые заказывал Тролле.
        Она не смогла сдержать улыбки. Как увлекательно! Себастиан был бы горд ею. Она действует почти как настоящий полицейский.
        В трубке замолчали.
        - Алло? С кем я разговариваю? - спросила Эллинор.
        - Это полиция.
        - А Тролле на месте?
        Опять тишина. Ей казалось, она чувствует, как мужчина на другом конце провода засомневался. Решился.
        - Он умер.
        Этого она не ожидала.
        - Вот как… Когда он умер?
        - Несколько дней назад. Я не думаю, что кто-нибудь придет забирать то, что он заказал.
        - Да, понимаю. Спасибо. Примите мои соболезнования, - она положила трубку, закончив разговор.
        Эллинор снова уселась за кухонный стол. Спокойнее ей не стало. Напротив. Мужчина, собравший бoльшую часть лежащего перед ней материала, мертв. И теперь бумаги следует уничтожить. Вальдемара Литнера явно никогда не призовут к ответу за его грехи. Если она немного не поможет Себастиану.
        Если Вальдемар Литнер угрожает ее мужу, она должна действовать.
        Это самое меньшее, что она может сделать.

        Благодарности

        Спасибо издательству «Норстедтс». Эве, Линде, Саре и всем остальным, кто работал с нами и нашими книгами. Мы всегда чувствуем вашу заботу и доброе отношение. Отдельное спасибо Сусанне Романус и Петеру Карлссону за большую поддержку и постоянное подбадривание.
        Спасибо также доктору Андерсу Линдбергу, который с открытой душой принимает все возникающие у нас странные вопросы и не только отвечает, но и вносит предложения и идеи. Все, что в отношении медицины в книге правильно, - его заслуга, все, что неверно, - наша вина.
        Мы хотим также особо поблагодарить Рольфа Ласгорда за помощь и вдохновение при создании образа Себастиана Бергмана. Рольф, ты прошел с нами весь путь - во всех отношениях.
        И, разумеется, наши семьи, которым пришлось терпеть то, что мы временами проводили больше времени с Себастианом, чем с ними.
        Микаэль хотел бы поблагодарить Цезаря, Вильяма, Ванессу и свою любимую Астрид за всю любовь и нужные и своевременные слова. Спасибо, вы для меня всё.
        Ханс хочет поблагодарить Лотту - мне так повезло, что ты у меня есть. Сикстена, Алис и Эббу - благодаря вам я каждый день испытываю гордость и радость. Вы лучшие во всех отношениях, и я люблю вас!

        Могила в горах

        2003 год

        В этот раз ее звали Патриция.
        Патриция Велтон.
        Новые города. Новое имя.
        Поначалу, давным-давно, это было самым трудным - отзываться, когда ее окликали администраторы гостиниц или шоферы такси.
        Но так было тогда. Теперь же она свыкалась с именем, значившимся на новых документах, как только их получала. В этой поездке по имени к ней обратился пока только один человек. Владелец фирмы проката автомобилей в Эстерсунде - когда он вышел и сообщил ей, что заказанная ею машина вымыта и готова к использованию.
        Самолет приземлился по расписанию, в начале шестого, в среду, и она, сев на поезд «Арланда-экспресс», доехала до центра Стокгольма. В шведской столице она оказалась впервые, но ограничила свой визит ранним и довольно унылым ужином в расположенном поблизости ресторане.
        Около двадцати одного часа она села в ночной поезд, которому предстояло довезти ее до города Эстерсунд. Она заранее забронировала себе отдельное купе. Не потому, что думала, что кто-нибудь ее когда-нибудь поймает, - сколько бы людей ни сообщили полиции и властям ее приметы, - она просто не любила спать рядом с другими, незнакомыми людьми. Никогда так не делала.
        Ни в молодости, выезжая на турниры с волейбольной командой.
        Ни в студенческие годы, будь то на базах или в палатках.
        Ни во время выполнения заданий.
        Когда поезд отъехал от вокзала, она пошла в буфет, купила маленькую бутылочку белого вина и пакетик арахиса и уселась у себя в купе читать новую книгу «Я знаю, что ты на самом деле думаешь» с несколько необычным подзаголовком: «Как читать язык жестов не хуже судебного адвоката». Женщина, именовавшаяся в данный момент Патрицией Велтон, не знала, обладают ли судебные адвокаты особыми способностями в толковании языка жестов, - ей, во всяком случае, не доводилось сталкиваться с кем-либо, кто отличался бы подобным талантом. Но книга была если и не поучительной, то, по крайней мере, коротенькой и развлекательной. В начале второго ночи Патриция улеглась в чистую постель и погасила свет.
        Пятью часами позже она сошла в Эстерсунде, узнала адрес ближайшей гостиницы и обстоятельно позавтракала там, прежде чем отправиться в салон, где заказала автомобиль. Там ее попросили немного подождать и предложили выпить кофе из автомата, пока проверят и вычистят машину - новую серую «Тойота Авенсис».
        Преодолев примерно сто километров, женщина прибыла в Оре. Всю дорогу она соблюдала ограничения скорости. Нарываться на штрафы не стоило, хотя, по сути дела, это ничего бы не изменило. Насколько она поняла, шведские полицейские не имели привычки и, возможно, даже полномочий при мелких правонарушениях обыскивать машину и багаж, а единственное, что могло поставить задание под угрозу, - это обнаружение пистолета. Документов на право носить в Швеции оружие у нее не было. Стоило им найти у нее пистолет «Беретта М9», как они начали бы докапываться до его происхождения, и выяснилось бы, что Патриция Велтон нигде не значится и существует исключительно здесь и сейчас. Поэтому она сбавляла скорость, проезжая мимо зеленых склонов, где зимой катались на лыжах, и на въезде в небольшое селение, расположенное неподалеку от озера.
        Немного прогулявшись, она выбрала наобум место для ланча и заказала панини и бутылку колы лайт. За едой она рассматривала карту. Ей предстояло проехать еще чуть более пятидесяти километров по шоссе Е14, затем свернуть и оставить машину, после чего оставалось пробежать около двадцати километров. Она посмотрела на часы. Если считать, что на месте она будет через три часа, еще час потребуется, чтобы все прибрать, два, чтобы добраться до машины, отчитаться… Она окажется в Тронхейме вовремя, чтобы улететь в Осло и вернуться домой в пятницу.
        После еще одной прогулки по горнолыжному курорту Оре она села в машину и продолжила путь на запад. Хотя работа забрасывала ее в самые разные места, соприкасаться с таким пейзажем ей еще не доводилось. Мягкие изгибы гор, четко очерченная граница леса, солнечные блики на воде в конце ведущей вниз долины. Женщина чувствовала, что здесь ей бы понравилось. Пустынно, тихо, чистый воздух. Ей хотелось бы снять здесь уединенный домик и совершать долгие прогулки. Рыбачить. Летом наслаждаться светом, а осенью читать по вечерам возле костра.
        Возможно, в другой раз.
        Вероятно, никогда.
        Когда появился указатель поворота налево, на Рундхёген, она свернула с шоссе Е14. Вскоре после этого оставила взятую напрокат машину, взяла рюкзак, достала карту горного района и побежала.
        Через 122 минуты она остановилась. Слегка запыхавшись, но не устав. Бежала она далеко не в полную силу. Она присела на горном склоне, выпила воды, дыхание тем временем быстро выровнялось. Затем достала бинокль и посмотрела в сторону расположенного метрах в трехстах от нее маленького деревянного домика. Она в нужном месте. Все выглядело в точности как на снимке, полученном ею от информатора.
        Если она правильно понимала ситуацию, сегодня никому бы не позволили строить дом у подножия горы, там, где располагался этот деревянный домишко, но его, как ей сообщили, соорудили в тридцатых годах. Какому-то директору с хорошими связями при дворе, видимо, требовалось место для обогрева, когда он тут охотился. Да и, честно говоря, назвать это домом было нельзя, даже домишком - и то с трудом. Какую он может занимать площадь? Восемнадцать квадратных метров? Двадцать? Бревенчатые стены, маленькие окошки, из покрытой толем крыши торчит маленькая труба. К входной двери ведут две ступеньки, а метрах в десяти стоит небольшой разделенный надвое сарай. С правой стороны - дверь, очевидно, в туалет. Слева - пустой проем: судя по всему, в той части хранили дрова, поскольку возле входа лежала колода.
        За зеленой москитной сеткой что-то шевельнулось. Он там.
        Она отложила бинокль, снова сунула руку в рюкзак, достала «Беретту» и быстрыми, привычными движениями прикрутила глушитель. Затем встала, убрала оружие в специальный карман на куртке, снова надела рюкзак и двинулась вперед. Время от времени она оглядывалась назад, но никакого движения нигде не замечала. Домик располагался чуть в стороне от туристской тропы, да и в конце октября путешественники в этих местах не толпились. После того как она оставила машину, ей встретились только двое.
        Когда пройти оставалось не более пятидесяти метров, она вытащила пистолет из кармана и прижала его к бедру. Стала взвешивать варианты: постучать и выстрелить, когда он откроет, или положиться на то, что дверь не заперта, и ворваться неожиданно. Она остановилась на первом варианте, но тут дверь дома открылась. Женщина на секунду оцепенела, но затем молниеносно присела на корточки. На маленькую лестницу вышел мужчина лет сорока. Местность открытая. Спрятаться негде. Лучше всего сидеть неподвижно. Движение может привлечь его внимание. Она крепче сжала пистолет. Если он ее увидит, она сумеет вскочить и выстрелить в него, прежде чем он успеет убежать. Чуть более сорока метров. Она наверняка попадет, вероятно, убьет его, но ей хотелось, чтобы события разворачивались несколько иначе. Если он будет только ранен, то сможет забраться обратно в дом. Не исключено, у него там есть оружие. Стоит ей себя обнаружить, и все многократно усложнится.
        Но он ее не заметил. Закрыл дверь, спустился на две ступеньки, повернул направо и пошел к сараю. Она увидела, как он взял торчащий из колоды топор и принялся колоть дрова.
        Она медленно поднялась и сдвинулась немного вправо, чтобы дом заслонил ее на случай, если мужчина, сделав перерыв в работе, распрямит спину и примется любоваться пейзажем.
        Топор. Может ли он создать проблемы? Наверное, нет. Если все пойдет по плану, мужчина не успеет воспринять ее как угрозу и уж тем более наброситься на нее с этим оружием для ведения ближнего боя.
        Она остановилась возле дома, выдохнула, дала себе несколько секунд, чтобы сосредоточиться, а затем вышла из-за угла.
        Увидев ее, мужчина, казалось, был ошеломлен. Он начал что-то говорить, женщине показалось, что он пытался выяснить, кто она такая, возможно, что она делает здесь, в горах Йемтланда[71], и не может ли он ей чем-нибудь помочь.
        Это не имело никакого значения.
        Шведского языка она не знала, и ответа ему все равно было не получить.
        Пистолет с глушителем один раз кашлянул.
        Мужчина резко замер и замолк, будто кто-то нажал на паузу в фильме. Потом топор выскользнул у него из рук, колени согнулись влево, тело упало направо. При ударе его восьмидесяти килограммов о землю раздался глухой хлопок. Когда мужчина растянулся на боку, будто кто-то кое-как уложил его в восстановительное положение, он был уже мертв. Пуля пробила сердце.
        Женщина подошла вплотную к телу, встала над ним, широко расставив ноги, и спокойно прицелилась мужчине в голову. Выстрел в висок, в трех сантиметрах от левого уха. Она знала, что он мертв, но все-таки выпустила еще одну пулю ему в голову, в сантиметре от первой.
        Засунув пистолет в карман, она задумалась над тем, следует ли ей сделать что-нибудь с кровью на земле или просто предоставить заниматься ею природе. Даже если кто-нибудь хватится убитого мужчину - а она знала, что его хватятся, - и приедет искать его к маленькому домику в горах, тело все равно найти не удастся. Кровь покажет, что с ним произошла какая-то беда, и все. Даже если они заподозрят худшее, их подозрения никогда не подтвердятся. Этот человек исчезнет навсегда.
        - Папа?
        Резко обернувшись, женщина снова выхватила пистолет. В голове у нее промелькнула одна-единственная мысль.
        Дети. Никаких детей здесь быть не должно.

        Его слегка потряхивало. Плечи и голову. Странно, поскольку эти движения не вязались у него со сном. А вообще, сон ли это? Во всяком случае, не обычный. Он не сжимает в руке маленькую ручку. Никакого неумолимо приближающегося грохота. Никакой поднимающейся сумятицы. Однако он, вероятно, все-таки пребывает во сне, поскольку кто-то произносит его имя.
        Себастиан.
        Но если ему это снится, в чем он был далеко не уверен, то в этом сне он, во всяком случае, один. Один в полной темноте.
        Он открыл глаза. И увидел перед собой другие. Голубые. Над ними черные волосы. Коротко стриженные. Взлохмаченные. Под глазами прямой маленький нос и улыбающийся рот.
        - Доброе утро. Прости, но мне хотелось перед уходом тебя разбудить.
        Себастиан с некоторым трудом приподнялся на локтях. Женщина, разбудившая его и, похоже, удовлетворенная результатом своих усилий, подошла к изножью кровати, остановилась перед большим зеркалом и принялась надевать сережки, лежавшие на полочке рядом с зеркалом.
        Сон как рукой сняло. Ему на смену пришли воспоминания о вчерашнем дне.
        Гунилла, сорок семь лет, медсестра. Они виделись несколько раз в Каролинской больнице. Вчера он нанес туда последний визит, после чего они вместе отправились в город и к ней домой. На удивление отличный секс.
        - Ты уже на ногах.
        Он осознал, что констатирует очевидное, но создавшаяся ситуация вызывала у него ощущение некоторой неловкости - он по-прежнему лежит нагишом в чужой постели, а женщина, с которой он провел часть ночи, стоит одетая и готовая начинать новый день. Как правило, первым вставал он. Желательно и чаще всего, не будя случайную партнершу. Так ему нравилось больше. Чем меньше приходится с ними разговаривать перед уходом, тем лучше.
        - Мне надо идти на работу, - оповестила она, бросив на него в зеркало беглый взгляд.
        - Как? Прямо сейчас?
        - Да. Сейчас. Я уже слегка опаздываю.
        Себастиан наклонился вправо и взял с ночного столика свои часы. Почти половина девятого. Гунилла закончила с сережками и застегнула на шее узкую серебряную цепочку. Себастиан посмотрел на нее с недоверием. Сорок семь лет, живет в центре Стокгольма. Нельзя же быть такой наивной и доверчивой.
        - Ты в своем уме? - спросил Себастиан, подтягиваясь повыше. - Ты познакомилась со мной вчера. Я же могу вынести полквартиры.
        Гунилла встретилась с ним в зеркале взглядом. На ее губах играла улыбка.
        - Ты собираешься вынести полквартиры?
        - Нет. Но я ответил бы так же, даже если бы собирался.
        Надев украшения и бросив заключительный взгляд в зеркало, Гунилла вновь подошла к нему. Она присела на край кровати и положила руку ему на грудь.
        - Познакомилась я с тобой не вчера. Вчера я пошла с тобой в ресторан. Но на работе у меня есть все твои данные. Так что, если ты прихватишь телевизор, я знаю, где тебя искать…
        На мгновение у Себастиана мелькнула мысль об Эллинор, но он отогнал ее. Все равно вскоре придется уделить Эллинор довольно много времени и энергии. Но не сейчас. Гунилла опять улыбнулась ему. Она шутит. Себастиану это запомнилось по вчерашнему дню.
        Она часто улыбается.
        Очень смешлива.
        Вечер получился приятным.
        Гунилла так быстро наклонилась и поцеловала его в губы, что он даже не успел среагировать. Она встала.
        - Вероятно, Юкке придется за тобой присматривать, - проговорила она, направляясь к закрытой двери спальни.
        - Юкке? - Себастиан поискал в памяти какого-нибудь связанного с ней Юкке. Но безрезультатно.
        - Юаким. Мой сын. Если хочешь, можешь позавтракать вместе с ним, он уже встал.
        Себастиан смотрел на нее, не в силах произнести ни слова. Неужели она это всерьез? Сын? По-прежнему в квартире? Сколько ему лет? Сколько времени он тут пробыл? Всю ночь? Себастиану помнилось, что они особенно не скрытничали.
        - Но теперь мне действительно надо идти. Спасибо за вчера.
        - Это тебе спасибо, - выдавил из себя Себастиан, прежде чем Гунилла покинула спальню и закрыла за собой дверь.
        Он соскользнул обратно в постель и опустил голову на подушки. Услышал, как она с кем-то прощается - вероятно, с сыном - затем, как закрылась еще одна дверь. В квартире стало тихо.
        Себастиан потянулся.
        Не больно.
        В последние недели боли он уже не испытывал, но по-прежнему с радостью отмечал, что может шевелиться без мучений.
        Чуть более двух месяцев назад на него напали с ножом. Ранили в ногу и живот. Напал Эдвард Хинде, психопат и серийный убийца. Себастиана незамедлительно прооперировали, и казалось, все идет хорошо, даже очень, но потом возникли осложнения. Чуть больше недели в его проколотом легочном мешочке стоял дренаж. Когда его удалили, Себастиану сообщили, что выздоровление теперь - вопрос времени. Но тут приключилось воспаление легких, а после него образование жидкости. Ему снова прокололи дырку. Высосали и зашили. Выдали инструкции и домашние задания. Слишком много, слишком неприятные и скучные. Возможно, из-за воспаления легких. Возможно, ему бы их выдали в любом случае. Теперь он, по крайней мере, поправился. И со вчерашнего дня официально объявлен здоровым.
        С телом у него было все в порядке, но его мысли постоянно возвращались к делу Хинде.
        Отчасти потому, что Хинде отомстил ему, распорядившись убить нескольких женщин, с которыми Себастиан вступал в сексуальные отношения. Сам он убивать, разумеется, не мог, поскольку с 1996 года, когда Себастиан способствовал его поимке, сидел в спецкорпусе психиатрической больницы «Лёвхага». Однако ему все-таки удалось с помощью уборщика спецкорпуса осуществить часть своей мести.
        Убито четыре женщины.
        Их объединяло только одно: Себастиан Бергман.
        Ощущение, что он виноват в смерти четырех женщин, было иррациональным, но тем не менее Себастиан не мог полностью от него отделаться. Когда Госкомиссия по расследованию убийств арестовала уборщика, Хинде бежал из заключения и похитил Ванью Литнер.
        Неслучайно. Не потому, что она работала вместе с Себастианом в Госкомиссии. Нет, Хинде каким-то образом понял, что Ванья - дочь Себастиана.
        Эдвард Хинде мертв, но иногда Себастиану приходила в голову мысль, что если Эдвард сумел выведать правду, то возможно, это сумеют сделать и другие. Ему этого не хотелось. У них с Ваньей сейчас были хорошие отношения. Лучше, чем когда-либо.
        В том заброшенном доме, куда ее притащил Хинде, Себастиан спас ей жизнь. Это, естественно, сыграло свою роль. Себастиану было наплевать, терпит ли она его из благодарности. Главное, что терпит. Даже более того: за последние два месяца она дважды искала его общества. Сперва она навестила его в больнице, и потом, когда его выписали домой, но еще до того, как воспаление легких приковало его к постели, она предложила ему сходить выпить кофе.
        Себастиан до сих пор помнил ощущение, когда он услышал ее вопрос.
        Его дочь позвонила и захотела с ним встретиться.
        Он почти не помнил, о чем они разговаривали. Ему хотелось сохранить в памяти каждую деталь, каждый нюанс, но мгновение было ошеломляющим. Ситуация слишком значимой. Они просидели в кафе полтора часа. Один на один. По ее желанию. Никаких жестоких слов. Никакой борьбы. Таким живым и увлеченным чем-нибудь он не чувствовал себя со второго дня Рождества 2004 года. Он раз за разом возвращался к проведенным вместе с ней девяноста минутам.
        Их может стать больше. Будет больше. Он сможет снова начать работать. Хочет снова работать. Он даже ловил себя на том, что тоскует. По всему вместе, конечно, но главное для него - иметь возможность находиться поблизости от Ваньи. Он смирился с мыслью, что никогда не станет ей отцом. Любая попытка отобрать эту роль у Вальдемара Литнера закончится тем, что Себастиан все разрушит. Пока ему удалось выстроить не слишком многое. Одно посещение больницы и девяносто минут в кафе, но это уже что-то.
        Принятие.
        Определенная забота.
        Возможно, даже начинающаяся дружба.
        Себастиан откинул одеяло и встал. Отыскал на полу свои трусы, а остальную одежду на стуле, куда бросил ее девятью часами раньше. Взглянув напоследок в зеркало и проведя рукой по волосам, он открыл дверь спальни и пробрался в гостиную. Там он на минуту остановился в дверях. Из кухни в конце квартиры доносились звуки. Музыка. Позвякивание ложки о посуду. Юкке явно завтракал без него. Себастиан дошел до туалета, проскользнул туда и запер за собой дверь. Он мечтал принять душ, но мысль о том, что он снова разденется донага, находясь через стенку от сына Гуниллы, вынудила его отказаться от этой затеи. Он спустил воду, вымыл руки, умылся и вышел обратно в коридор.
        Направляясь к входной двери, он понял, что придется пройти мимо кухни. Именно так он и намеревался поступить: просто пройти мимо. Если сидящий там сын посмотрит в его сторону, то увидит спину. Миновав кухню, Себастиан вышел в прихожую. Нашел свои ботинки, надел их и начал оглядывать крючки на стене в поисках куртки. Но не увидел ее.
        - Ваша куртка здесь, - донесся из кухни низкий голос.
        Себастиан закрыл глаза и выругался про себя. Конечно. Накануне он снял ботинки, но остался в куртке. Хотел сделать вид, будто немного торопится и, возможно, не успеет у нее задержаться, хотя они оба знали, что именно это он и намерен сделать. Куртку он снял на кухне, пока она открывала бутылку вина.
        Себастиан глубоко вздохнул и зашел на кухню. За столом сидел молодой человек лет двадцати, как подумалось Себастиану. Перед ним стояла миска йогурта, рядом лежала электронная книжка. Не отрывая взгляда от книжки, он кивнул на стул по другую сторону стола.
        - Там.
        Себастиан подошел и снял куртку со спинки стула.
        - Спасибо.
        - Кстати, вы чего-нибудь хотите?
        - Нет.
        - Уже получили то, за чем приходили?
        Молодой человек по-прежнему не отрывался от лежавшей перед ним книжки. Себастиан посмотрел на него. Наиболее простым для них обоих, вероятно, было бы оставить последний вопрос без комментариев, просто развернуться и уйти, но зачем упрощать?
        - У тебя есть кофе? - поинтересовался Себастиан, натягивая куртку. Если сын Гуниллы не хочет, чтобы он тут находился, то он, пожалуй, ненадолго задержится. С него не убудет.
        Молодой человек за столом с удивлением оторвал взгляд от книжки.
        - Там, - сказал он, кивнув в сторону Себастиана, который истолковал это так, что кофе находится позади него.
        Он обернулся. Поначалу ничего не увидел - ни кофеварки, ни кофейника или термоса, или что там ожидалось, что он должен увидеть. Затем его взгляд упал на какой-то черный предмет полукруглой формы, больше всего напоминавший футуристический велосипедный шлем, но с решеткой под чем-то вроде крана. По бокам кнопки. Еще нечто металлическое на верхушке. Рядом стояли три маленькие стеклянные чашки, поэтому Себастиан предположил, что предмет поставляет какой-то напиток.
        - Вы знаете, как это работает? - спросил сын, когда Себастиан двинулся в сторону агрегата.
        - Нет.
        Юкке отодвинул стул и мимо Себастиана подошел к столу возле мойки.
        - Что вы хотите?
        - Чего-нибудь крепкого. Вечер вчера выдался длинный.
        Бросив на него усталый взгляд, Юкке взял какую-то капсулу с полочки рядом с агрегатом, которую Себастиан даже не заметил, открыл верхушку кофеварки, опустил туда капсулу, снова закрыл крышку и поставил стеклянную чашку на решетку, нажав другой рукой на одну из кнопок сбоку.
        - Ну вот. А кто вы такой? - спросил он, глядя на Себастиана без всякого интереса.
        - Твой новый папа.
        - Да вы шутник. Ей стоило бы к вам присмотреться.
        Он развернулся и направился обратно к столу. У Себастиана внезапно возникло ощущение, что Юкке частенько доводится по утрам общаться у себя на кухне с незнакомыми мужчинами. Он молча взял чашку с решетки. Кофе действительно оказался крепким. И горячим. Себастиан обжег язык, но все-таки допил кофе, продолжая хранить молчание.
        Двумя минутами позже он вышел навстречу серому сентябрьскому утру.

        На улице ему потребовалось несколько секунд, чтобы сориентироваться и сообразить, как быстрее добраться до дома. До квартиры на Грев-Магнигатан.
        До Эллинор Бергквист.
        До его квартирантки, или как бы ее точнее назвать. Как она стала таковой, как угодила к нему в дом, по-прежнему оставалось для Себастиана загадкой.
        Они повстречались как раз в то время, когда Хинде начал убивать его бывших партнерш. Себастиан зашел к Эллинор, чтобы предупредить ее, а в результате та переехала к нему домой. Ему следовало сразу вышвырнуть ее. Но она все-таки осталась.
        Себастиан посвятил много времени попыткам разобраться в своих отношениях с Эллинор. Кое-что он уже знал точно.
        Он ее определенно не любит.
        Нравится ли она ему? Нет, нельзя сказать даже этого. Правда, он в каком-то смысле ценил то, что она, непрошенно вселившись к нему, сделала с его жизнью. Она ее в некотором роде упорядочила. Вопреки всему он ловил себя на мысли, что ему приятно в ее обществе. Они вместе готовили еду. Смотрели, лежа в постели, телевизор. Занимались любовью. Часто. Эллинор свистела. Хихикала. Когда он приходил домой, говорила, что скучала по нему. Ему даже не хотелось признаваться в этом себе, поскольку на самом деле не хотелось, чтобы это было правдой, уж точно не с Эллинор, но благодаря ее присутствию он впервые за много лет начал думать о своей квартире как о доме.
        Дом.
        Неблагополучный, но все-таки дом.
        Использует ли он ее? Безусловно. На самом деле ему на нее глубоко наплевать. Все, что она говорит, влетает ему в одно ухо и вылетает через другое. Она подобна шумовым эффектам. Но в период выздоровления она оказалась очень кстати. Честно говоря, он не представлял себе, как справился бы без нее в те недели, когда воспаление легких приковало его к постели. Она не бросила его, взяла у себя в универмаге отпуск за свой счет. Но как бы благодарен он ей ни был, этого ему было недостаточно.
        Эллинор - восхищающаяся им, готовая ко всему, вплоть до самоуничижения, не вполне здоровая домашняя помощница, с которой он занимается сексом. Несмотря на то что его жизнь стала проще и во всех отношениях удобнее, долго так продолжаться не может. Обыденность и будничность, которые она привнесла с собой, были просто некой конструкцией. Химерой. Какое-то время он это ценил, даже поощрял, но теперь был уверен в том, что больше не хочет ей подыгрывать.
        Он снова здоров, он начал потихоньку сближаться с Ваньей, у него, вероятно, будет работа. Начало чего-то, что может стать жизнью.
        Эллинор ему больше не нужна.
        Ее надо выставить.
        Без проблем не обойдется - это он знал.

        Шибека Хан ждала. Как обычно. Она сидела возле кухонного окна на третьем этаже обветшалого дома, построенного в районе Ринкебю в рамках «Миллионной программы»[72]. Листья деревьев за окном уже начали желтеть и краснеть. На открытых пространствах между домами галдели детсадовские ребятишки. Шибека не могла припомнить, сколько лет она уже сидит тут и смотрит, как играют дети. То же окно, та же квартира, новые дети. За окном время летит очень быстро. На кухне же кажется, будто оно остановилось.
        Она очень любила часы после ухода сыновей, когда день еще не набрал силу. Она вела активную жизнь: имела много друзей, работала санитаркой, изучала шведский на курсах высшей ступени, а в прошлом году поступила учиться на младшую медсестру. Но в свободные дни она по нескольку часов сидела утром, наблюдая за жизнью за окном. В каком-то смысле это было ее другой жизнью. Временем, отведенным для того, чтобы показать уважение и любовь к Хамиду.
        Она знала, что если пересчитать годы в обратном порядке, получится точное количество лет, проведенных у окна. Но сейчас у нее не было на это сил. Не было сил вспоминать. Самым наглядным признаком пролетевшего времени являлись сыновья. Мехран уже заканчивает среднюю школу. Эйер продирается через седьмой класс - учеба дается ему не так легко, как старшему брату. Когда Хамид исчез, Эйеру было четыре, а Мехрану как раз исполнилось шесть. Шибека помнила его улыбку, когда отец подарил ему новенький ранец, черный с двумя голубыми полосками, с которым ему предстояло осенью впервые пойти в школу. Его радостные темные глаза, сверкающие гордостью за то, что он становится взрослым. Объятия отца и сына. Неделей позже Хамид исчез. Как сквозь землю провалился. Это был четверг. Четверг, очень давно.
        Как ни странно, чем дальше шло время, тем больше она тосковала по нему. Не так остро, как поначалу, но более… горестно, более болезненно.
        Внезапно Шибека разозлилась на себя. Она опять предается воспоминаниям. А ведь они-то и лишают ее сил. Но мысли не обращали внимания на ее желания. Они с легкостью ускользали от ее попыток их контролировать и устремлялись в прошлое. К друзьям, приходившим и помогавшим в поисках. К вопросам и плачу детей. К выходному костюму Хамида, который она забрала из химчистки и который потом его понапрасну дожидался. Карусель картинок и мгновений, движимая надеждой, что мысли отыщут что-то упущенное ранее, нечто, способное все прояснить. Однако ее всегда ждало разочарование. Все детали уже тысячи раз рассмотрены, все лица ей уже знакомы. Бесполезно.
        Чтобы отделаться от бесплодных раздумий, Шибека встала и подошла к окну. Сегодня пятница, и она знает, что он скоро приедет. После сегодняшнего будет два дня, как он вообще не появлялся в их доме. Она уже не верила, что ей что-нибудь придет, ей уже давно перестали отвечать, но она отказывалась сдаваться. Продолжала писать, шлифовала свой шведский, почерк и лексику официального языка. У нее стало так хорошо получаться писать письма властям, что многие друзья теперь обращались к ней за помощью.
        И тут она увидела его. Почтальон! Он, как обычно, прикатил на велосипеде по пешеходной дорожке и начал обход с подъезда номер два, потом четыре, шесть, и дальше он должен войти в восьмой. В ее подъезд.
        Она дождалась, пока он выйдет из шестого, а потом осторожно прокралась в прихожую. Старалась двигаться как можно тише, не потому, что в этом была необходимость, а просто надеялась, что тишина каким-то образом повысит шансы.
        До сих пор это не помогало.
        Встав у двери, она прислушалась. Через несколько секунд послышался глухой металлический щелчок открывшейся внизу входной двери. Шибека внутренним зрением увидела, как почтальон подходит к лифту и нажимает кнопку вызова. Он всегда поднимается на самый верх, а потом спускается вниз, этаж за этажом. Таков у него заведенный порядок. А у нее - молча стоять в прихожей.
        Она плотнее прижалась к двери и прислушалась. Два типа звуков. Один - снаружи, вдалеке. Второй - близко, ее собственное дыхание и жужжание холодильника на кухне. Два разных мира, разделенных деревянной дверью и стальной щелью для писем. Шаги снаружи приближались, и Шибека еще плотнее прижалась к двери. Такие мгновения содержали в себе нечто религиозное.
        Аллаху будет угодно или же нет.
        Все просто.
        Щель для писем приоткрылась и захлопнулась с почти оглушительным, как показалось Шибеке, хлопком. На пол перед ней упало несколько красочных рекламных брошюр. Когда Шибека сосредоточенно склонилась к тому, что лежало на коврике у двери, звуки и мир снаружи исчезли. Под недельными предложениями продовольственного магазина лежал белый конверт.
        С телевидения.
        На этот раз Аллаху было угодно.

        Она не виновата.
        Или виновата, конечно, но она просто ошиблась. Ошибку ведь может совершить кто угодно. Мария разозлилась неоправданно. Разумеется, она устала, а кто не устал? Ведь она же повела их в обход не нарочно.
        По ошибке.
        А еще несколько часов назад все было так хорошо. Невзирая на дождь.
        В июле Марии исполнилось пятьдесят. Карин преподнесла ей в подарок турпоход по горам, по Йемтландскому треугольнику.
        Стурульвон - Блохаммарен - Сюларна, что означало «Река большого волка» - «Синий молот» - «Шпалы».
        Она считала, что уже одни эти названия придавали путешествию особый шарм. Они звучали экзотично. Идея заключалась в том, что они пойдут в горы, но легко преодолимые. Никаких испытаний. Доступные ежедневные переходы, а затем, по достижении очередной турбазы, - душ, сауна, еда, вино и настоящая постель. Карин много лет назад ходила по этим местам с Фредриком и считала, что маршрут идеален. Оздоровительное общение с природой плюс немного роскоши.
        Масса времени для разговоров.
        Отличный подарок. И дорогой. Включая поездку туда, четыре ночевки и ужины для них обеих, он обошелся в пятизначную сумму, но Мария того стоила. Она - лучшая подруга Карин уже на протяжении многих лет. Она всегда была рядом, когда другие несколько отдалялись. Рак груди, развод, смерть матери - через все это они прошли вместе. Разумеется, веселого тоже было много, но по горам они еще вместе не ходили. Мария вообще не бывала севернее Карлстада. Так что самое время.
        Карин выбрала последние выходные, когда еще работали горные турбазы. Конец сентября. Отчасти, чтобы избежать относительной толкотни, присущей лету, и чтобы у Марии было немного времени для планирования и получения отпуска на работе, но также и в надежде, что осень уже успеет вступить в свои права, и им достанутся прозрачный, чистый воздух и яркая игра красок природы. Что горы покажут себя любимой подруге с лучшей стороны.
        Мысль, что, когда они сойдут с поезда в Энафорсе, может лить проливной дождь, даже не приходила ей в голову.
        Однако так и случилось.
        - Говорят, что в начале следующей недели будет лучше, - ответил на вопрос о погоде шофер автобуса, ожидавший их, чтобы отвезти на турбазу в Стурульвон.
        - Значит, все выходные будет лить дождь?
        В голосе Марии послышалось некоторое отчаяние.
        - Да, говорят, что да, - утвердительно кивнул шофер.
        - В горах все может быстро меняться, - ободряюще сказала Карин, когда они садились в автобус. - Вот увидишь, все будет хорошо.
        И начиналось все действительно очень хорошо. Они приехали на турбазу, получили комнату, простую, но уютную, прогулялись по ближайшим окрестностям, немного вздремнули после обеда, посидели в сауне и искупались в холодном источнике, а вечером вкусно поели в ресторане турбазы. Позволили себе выпить вина, а потом дополнили кофе ликером.
        Сегодня утром они встали в семь часов. После завтрака каждая приготовила себе перекус для ланча и наполнила термос кофе. Около половины девятого они отправились в путь. Небеса разверзлись, но для них это особого значения не имело - у обеих были хорошая непромокаемая одежда, сапоги и теплая одежда на смену.
        Они пересекли реку Стурульвон и двинулись по густо заросшей долине, которая, согласно карте с турбазы, называлась Парком. Они не спешили. Разговаривали, останавливались, чтобы пофотографировать или просто понаслаждаться окрестностями. Между Стурульвон и их следующим пристанищем - Блохаммарен - было всего двенадцать километров. Через три километра они покинули березовую рощу и продолжили путь по плато вверх, к месту привала. Придя туда, они уже почти забыли о дожде. Поскольку после отдыха их ждал долгий подъем, они посидели подольше и, не торопясь, съели свою еду и выпили кофе. Они сошлись на том, что еще будут впоследствии вспоминать чудовищную погоду и смеяться. Вероятно, намного позже, но когда-нибудь, поэтому… После перекуса они двинулись дальше, временами молча, временами оживленно болтая.
        Еще примерно через час они увидели на вершине горы турбазу Блохаммарен и дружно решили, что первым делом пойдут в душ и сауну. С новыми силами они продолжили подниматься по почти лишенной растительности и очень мокрой горе.
        Когда пройти оставалось около километра, они остановились, достали ковшички и попили из бурно текущей вдоль склона горы речки. Позже Карин уже не могла припомнить, почему вынула пластиковый пакет с подтверждением брони. Она открыла рюкзак, чтобы достать пакетик с орехами и изюмом, и ее взгляд по какой-то причине упал на бумаги.
        То, что она увидела, не укладывалось у нее в голове. Никак. Она снова посмотрела, поняла, что произошло, и опустила пакет обратно в рюкзак, размышляя над тем, как лучше рассказать о своем открытии Марии. Поняла, что хорошего способа не существует, нет даже терпимого. Оставалось просто сказать правду.
        - Черт побери, - выдавила она из себя, чтобы четко показать, что прочтенное ей тоже далеко не безразлично.
        - В чем дело? - поинтересовалась Мария с набитым орешками кешью ртом. - Если ты что-нибудь забыла, тебе придется возвращаться одной. Я мысленно уже в сауне с бутылкой пива.
        - Нет, я посмотрела на нашу бронь…
        - И что? - Мария сунула в воду желтый пластиковый ковшичек, выпила еще глоток и выплеснула остаток.
        - Мы… мы пошли немного неправильно.
        - Как это? Ведь турбаза находится наверху. Мы пропустили какую-то дорогу?
        Мария привесила ковшичек к рюкзаку и приготовилась идти дальше. Карин стиснула зубы.
        - Блохаммарен находится наверху. А нам сегодня надо в Сюларна.
        Мария остановилась и посмотрела на нее, ничего не понимая.
        - Но ты же все время говорила про Блохаммарен. Из Стурульвон в Блохаммарен, потом в Сюларна. Ты же все время так говорила.
        - Да, знаю, я была уверена, что так и есть, но в бумаге написано, что сегодня вечером у нас комната в Сюларна, а завтра вечером в Блохаммарен.
        Мария продолжала смотреть на нее непонимающим взглядом. Только не сейчас. Не когда они уже так близко. Карин шутит. Наверняка шутит.
        - Прости.
        Карин посмотрела Марии в глаза, и та сразу поняла: она не шутит. Но, может быть, все не так плохо? Они шли немного неправильно. Есть надежда, что им надо вернуться обратно всего на какой-нибудь километр.
        - А какое расстояние до Сюларна?
        Карин засомневалась. По голосу Марии она слышала, что та начинает злиться. Но сказать «небольшое» или «не очень далеко» - не выход. Опять же остается только сказать правду.
        - Девятнадцать километров.
        - Девятнадцать километров? Ты шутишь?
        - Между Блохаммарен и Сюларна девятнадцать километров. Мы еще не дошли до Блохаммарен, значит, восемнадцать. Возможно, семнадцать.
        - Это же, черт возьми, еще четыре часа!
        - Прости.
        - Когда начинает темнеть?
        - Не знаю.
        - Да, но черт возьми! Это невозможно! А не могут ли они принять нас на сегодняшнюю ночь здесь, чтобы мы пошли в Сюларна завтра? Мы перебронируем. Ведь должна же быть такая возможность?
        На мгновение Карин испытала большое облегчение. Конечно. Это выход. Умница Мария. В полной уверенности, что решение проблемы близко, она достала из рюкзака подтверждение брони и мобильный телефон.
        Оказалось, что перебронировать невозможно. Все номера заняты. Последние выходные очень популярны. Если у них есть надувные матрасы или подстилки, то их могут поселить в бытовке. Два места на ужин есть только после 21.30. К сожалению. Карин с Марией взвесили этот вариант, но Мария коротко заявила, что отказывается ночевать в какой-то чертовой бытовке, надела рюкзак и пошла.
        Поначалу Мария разговаривать не хотела, а потом, вероятно, просто не могла. Несмотря на дождь и хлеставший их по щекам встречный ветер, лицо Марии приобрело серовато-белый оттенок, а б?льшая часть кожи обвисла так, будто у подруги вообще отсутствовали лицевые мышцы.
        Она выглядела вконец измученной. Едва отвечала, когда к ней обращались. Карин пыталась сохранять хорошее настроение, но чувствовала, что это дается все труднее.
        Она не виновата.
        Или виновата, конечно, но она просто ошиблась.
        - Подожди, давай немного передохнем, - предложила Карин, когда они прошли еще полтора часа.
        - Какой, черт возьми, смысл? Лучше уж идти, тогда мы в какой-то проклятый момент наконец дойдем.
        - Возьми немного орешков, подкрепись. Мне надо набрать воды в бутылочку. - Она кивнула на бурный поток несколькими метрами ниже плато, по которому они шли.
        - Ты не сможешь тут спуститься.
        - Смогу.
        Особой уверенности Карин не ощущала, но ответила твердо, чтобы казаться бодрой и не поддаваться унынию и плохому настроению Марии. Подходя к краю, она надеялась, что ужин и ночной сон придадут Марии оптимизма, чтобы не весь отпуск оказался испорченным. Мария была права, спуститься будет трудно, здесь слишком круто. Трудно, но не невозможно.
        Карин шагнула ближе к краю, и земля ушла у нее из-под ног. Она упала, вскрикнула и попыталась за что-нибудь зацепиться. Левая рука за что-то ухватилась, но этот предмет обломился, и Карин покатилась по крутому склону вместе с землей, глиной и камнями. Она ушибла правое колено и, едва успев подумать, что это все равно не помешает ей добраться до Сюларна, как обнаружила себя лежащей в нескольких метрах от бурного потока. Отдельные камешки прикатились следом за ней и застряли в грязи.
        - О господи! Ты в порядке?! Как ты? - заволновалась наверху Мария.
        Карин с трудом приняла сидячее положение. Начала проверять. Ее светлый непромокаемый костюм выглядел так, будто она провела десять раундов боя в грязи, но тело, похоже, уцелело. Только немного побаливало колено.
        - Я в порядке, все нормально.
        - Что у тебя в руке за палки?
        Палки в руке? Карин посмотрела и, испуганно вскрикнув, отбросила их.
        Чья-то рука.
        Скелет руки.
        Палки оказались костями предплечья, отломанными у локтя. Она посмотрела на откос, с которого упала. Метром ниже того места, где стояла Мария, торчал остаток руки, а рядом, в глине, лежал череп.
        Карин явственно поняла, что отпуск все-таки спасти не удастся.

        Эллинор Бергквист.
        Вальдемар Литнер громко вздохнул. Впервые она возникла в его жизни чуть более двух месяцев назад. Позвонила в фирму и записалась на прием. Явно настаивала на том, чтобы встретиться именно с ним. Цель визита была немного неясна и не особенно прояснилась во время последующих встреч. Что-то по поводу компании, которую она предполагала создать, и требовавшейся ей помощи. Несмотря на то что он консультировал ее изо всех сил, ничего так и не произошло. Сейчас Эллинор была ничуть не ближе к воплощению своего плана, чем в их первую встречу. Тогда он поинтересовался, почему она обратилась именно к нему. Эллинор ответила, что его ей рекомендовал один знакомый. На вопрос Вальдемара, кто именно, она ответила очень уклончиво. Снова. Оказалось, что существует ряд вопросов, на которые она толком не может дать ответ. Например, что за компанию она собирается создать и чем намерена заниматься.
        Но сегодня они встречаются в последний раз, после чего он сможет забыть об Эллинор Бергквист навсегда. По пути к двери он прижал руки к ноющей пояснице и изо всех сил выпрямил спину. Затем открыл дверь в маленькую рецепцию. Эллинор встала с черного дивана в ту же секунду, как увидела его.
        - Здравствуйте, Эллинор. Рад вас видеть.
        - Спасибо.
        Когда они пожимали друг другу руки, она ему улыбнулась. Вальдемар пригласил ее в кабинет, и она, сняв свое красное пальто, уселась на стул напротив письменного стола и поставила на колени большую сумку.
        - Я принесла с собой бумаги, которые вы мне дали, - начала она, засовывая руку в сумку.
        - Эллинор, - прервал ее Вальдемар, и в том, как он произнес ее имя, было что-то такое, что заставило ее немедленно прекратить рыться в сумке. - Я не думаю, что вам стоит быть нашим клиентом.
        Эллинор остолбенела. Неужели у него возникли подозрения? Не совершила ли она какую-нибудь ошибку? Неужели он каким-то образом вычислил, что она здесь вовсе не для получения экономических советов, а для… а, собственно, для чего? Она хотела только посмотреть, кто он такой. Что он собой представляет. Ей казалось увлекательным сидеть тут, напротив экономического преступника, угрожавшего ее жениху и, возможно, замешанного в убийствах.
        Переехав к своему обожаемому Себастиану, она нашла пластиковый пакет с бумагами. Пакет, при напоминании о котором Себастиан разволновался и попросил ее выбросить его. Уничтожить.
        Она же пакет не уничтожила.
        Она прочла его содержимое. Прочла, узнала название - «Дактеа Инвест» - и поняла, что Вальдемар Литнер определенно уголовник. Никто из запутанных в клубок вокруг фирмы «Дактеа», о которой несколько лет назад так много писали в газетах, невиновным быть не может - в этом Эллинор не сомневалась.
        Однажды, когда Себастиан лежал дома с воспалением легких, она спросила его о Вальдемаре. Просто поинтересовалась, кто он такой, и больше ничего. Себастиан страшно рассердился. Спросил, откуда ей известно это имя и что она знает. Она ответила, как есть, что посмотрела в пакет, который он велел ей выбросить. Потом ей пришлось солгать.
        Отвечая на следующий вопрос, она сказала, что выкинула пакет.
        Вместе с тем она обрадовалась. Бурная реакция Себастиана подтвердила, что она на правильном пути. Себастиан, похоже, боится Литнера. Она стремилась помочь Себастиану, самостоятельно изучая Вальдемара, чтобы постепенно засадить его за решетку. Но теперь, стало быть, разведке пришел конец.
        - Почему же мне не стоит быть вашим клиентом? - поинтересовалась Эллинор и скользнула на край стула, приготовившись бежать на случай, если Вальдемар вдруг вздумает применить силу.
        - Я не думаю, что могу вам помочь. Мы встречаемся уже в четвертый раз, а вы еще даже не запустили свою компанию.
        - Возникли кое-какие препятствия…
        - Знаете, что я предлагаю? Вы запустите фирму, и когда она заработает, и у вас будут в наличии все бумаги, вы снова придете, и мы посмотрим, что можно сделать.
        К своему большому удивлению, он увидел, что Эллинор кивнула и встала.
        - Да, так, вероятно, будет лучше всего.
        Вальдемар застыл на месте. Он почему-то ожидал большего сопротивления. Ведь она же провела у него в кабинете более шести часов. Оплатила их. Ничего не добилась. Он ожидал, что она не отцепится. Почему, он толком не знал, просто ему казалось, что она из таких.
        Но тут он увидел, как она забрала со спинки стула пальто и пошла к двери.
        - В любом случае, спасибо. Это было очень познавательно, - проговорила она, открывая дверь.
        - Спасибо, приятно, что вы так считаете.
        Эллинор улыбнулась ему, вышла и закрыла за собой дверь. В рецепции она надела пальто, а мысли у нее тем временем крутились со страшной скоростью. Неужели он ее раскусил?
        Она сделала глубокий вдох. Успокоилась. Взглянула на ситуацию трезво. Прописана она по-прежнему по старому адресу, между ней и Себастианом нет никакой связи, если только он не следил за ней. Это казалось неправдоподобным. Наверное, все обстоит именно так, как он сказал: он почувствовал, что не может ей помочь. Дальше ей не продвинуться. Пришло время передать дело в руки профессионалу. Себастиану незачем знать, что это она позаботилась о том, чтобы Вальдемар Литнер исчез. Это будет ее тайным подарком. Знаком ее любви.
        После этого ничто не будет угрожать их счастью.

        Шибека бродила по квартире, ликуя. Однако она так долго ждала чего-нибудь подобного, что, когда ее желания сбылись, испугалась. Она села и вновь посмотрела на письмо, которое аккуратно положила на столе перед собой. Текст занимал только середину листа. Казалось странным, что нечто столь важное может быть таким кратким.

        Здравствуйте, Шибека!
        Спасибо за Ваше письмо. Сожалею, что ответ потребовал времени. Мы в редакции обсудили полученную от Вас информацию, и нам бы очень хотелось с Вами пообщаться. Лучше всего было бы встретиться без каких-либо обязательств, чтобы мы смогли лучше оценить Вашу историю и то, как следует дальше разбираться с исчезновением Вашего мужа.
        Свяжитесь с нами.
        С наилучшими пожеланиями,
        Леннарт Стрид,
        Репортер
        «Журналистские расследования»

        В самом низу имелись адрес и два телефона, судя по всему, редакции. Шибека осторожно опустила письмо обратно на стол. Рассказать об этом сыновьям? Наверное, не стоит. Для нее надежда могла гаснуть и вспыхивать, она к этому привыкла, за прошедшие годы такое случалось многократно. Но детей надо щадить. Им и так было тяжело расти без отца. Впрочем, уверенности она не чувствовала. Справится ли она в одиночку? Она снова перечитала письмо, словно желая посмотреть, не даст ли оно каких-нибудь ответов, но это привело лишь к новым вопросам. Что означает «без каких-либо обязательств»? Просто способ не брать на себя ответственности? Как они собираются оценивать ее историю? История правдива, но достаточно ли этого? Решиться ли пойти на встречу с этим мужчиной одной? Родственникам и знакомым это не понравится. В принципе они правы, но в то же время брать кого-нибудь с собой ей не хотелось. Они будут ее сдерживать. Говорить вместо нее, заставлять ее молчать. А тогда все напрасно. Такая перспектива ее не устраивала. Ей хотелось, чтобы на этой встрече звучал только ее голос. Друзья, конечно, знают, как она
боролась, никогда не сдаваясь, но поймут ли они, что это Швеция? Что здесь женщины могут встречаться с мужчинами без сопровождающего? Сомнительно.
        Значит, никому говорить нельзя. Она вышла в прихожую и села возле черного беспроводного телефона. Он стоял на маленьком столике, и она вспомнила, как они с Хамидом принесли его домой. Телефон был куплен в большом универмаге рядом с тем, что теперь называется торговым центром «Бромма Блокс», где было так много телевизоров, что она поначалу не поверила своим глазам. Целая стена движущихся картинок. Многочисленные ряды упаковок со всем, начиная от наушников и кончая DVD-плейерами. Изобилие. Они с Хамидом посмотрели друг на друга и только посмеялись: они-то считали, что теперь у них много денег, а на самом деле их оказалось так мало.
        Они купили телефон и самый дешевый телевизор, какой нашли. Саид отвез их с покупками домой. Она помнила, как сидела на заднем сиденье, нетерпеливо ощупывая белую картонную упаковку с фотографией телефона. Только и ждала возможности ее открыть. Подержать телефон в руках.
        Они просидели много вечеров, пытаясь дозвониться до родственников и друзей в Кандагаре. Это всегда бывало очень трудно. Их мобильные телефоны редко работали, а если дозвониться удавалось, то разговор мог в любую минуту оборваться. Тем не менее она вспоминала эти мгновения с теплотой.
        Связь с домом.
        Веселые голоса на заднем плане.
        Они сидели вместе, рядышком, она и Хамид. Она заваривала чай, он набирал разные номера, и вместе они надеялись. Чаще всего им никто не отвечал, но когда отвечали, оба вскрикивали от радости, и она крепко прижимала телефон к уху, чтобы услышать слова из их прежнего дома. Хамид ей не мешал. Давал слушать. Улыбался ей. Поглаживал ее руку, пока она сидела молча и только слушала.
        Хамид. Ее муж.
        Шибека взяла трубку и посмотрела на нее. Теперь телефоном пользовались не особенно часто. Чтобы ощутить связь с родиной, она обычно ходила к друзьям и сидела на кухне вместе с женщинами, слушая, как мужчины разговаривают в комнате. Это было не то же самое. Отнюдь. Звонить сама она не могла, они хотели разговаривать с мужчиной. Не с ней. Так уж у них заведено.
        Шибека набрала один из указанных в письме номеров. Мобильный номер. Шведы в основном отвечают на звонки по мобильному, она знала это и поэтому сперва попробовала этот номер. После двух сигналов послышался мужской голос.
        - Да, Леннарт слушает.
        Поначалу она не решалась ничего сказать. Вероятно, надеялась, что он не ответит, и тогда она сможет обдумывать разговор. Не вести его по-настоящему. Но мужчина на другом конце хотел, чтобы ему ответили.
        - Алло, Леннарт слушает.
        Она чувствовала, что должна говорить, но никак не могла придать голосу силу.
        - Здравствуйте, меня зовут Шибека Хан, я получила от вас письмо.
        - Простите, я не расслышал.
        Она сделала над собой усилие, иначе мужчина, возможно, потеряет к ней интерес.
        - Письмо. Я получила от вас письмо. Меня зовут Шибека Хан.
        Она услышала, что он заинтересовался.
        - Да, здравствуйте, как хорошо, что вы звоните, - сказал он с большей энергией и интересом в голосе. - Как я написал, исчезновение вашего мужа вызвало у нас некоторый интерес, - продолжил он. - Я не могу ничего обещать, но нам кажется, что в деле стоит разобраться.
        Мужчина говорил быстро, и она улавливала не все. Однако слово «интерес» она определенно узнала. Поэтому постаралась говорить так, будто все понимает. Почувствовала, что это важно, чтобы он не отмахнулся от нее.
        - Хорошо.
        - Мы могли бы встретиться?
        - Сейчас?
        - Нет, не сейчас. Скажем… - Наступила тишина, и Шибеке показалось, что она слышит, как он листает ежедневник. - В понедельник, около одиннадцати. Идет?
        «Идет» - означает то же, что «подходит». Так же говорят сыновья и коллеги. Его интересует, возможно ли это. Она поняла. Но внезапно испугалась.
        - Я не знаю.
        Мужчина на другом конце ненадолго замолчал, а потом спросил:
        - Вы не знаете или не можете?
        - Думаю, не знаю. - Шибека сомневалась в том, как лучше ему объяснить. Она хотела, но это казалось неправильным. - Вы имеете в виду, только вы и я? Будем встречаться?
        - Если вы не хотите пригласить переводчика. Но, похоже, необходимости нет. Вы говорите по-шведски очень хорошо.
        - Спасибо, я стараюсь.
        Она сомневалась. В мире Леннарта Стрида нет ничего странного в том, что женщина одна встречается с незнакомым ей мужчиной. В этой стране такое не считается странным, а она теперь живет в этой стране. Шибека вдохнула поглубже и набралась мужества.
        - Где?
        - Возле универмага «Оленс», около метро «Т-Сентрален» есть кафе. Кафе «Болеро».
        Кафе. Естественно. Шведы пьют кофе. Шибека сообразила, что ей требуется ручка и бумага, чтобы все записать. Но кафе и «Б что-то там» она, пожалуй, запомнит.
        - Как вы сказали, оно называется?
        - Кафе «Болеро». Около универмага «Оленс».
        - Спасибо.
        - В одиннадцать часов?
        - В одиннадцать часов, хорошо. - Она чувствовала себя глупо, только повторяя его слова, но мужчина, казалось, так не думал.
        - До встречи, - сказал мужчина и положил трубку.
        Шибека немного посидела молча, потом тоже положила трубку. Все получилось лучше, чем она могла надеяться.

        Та же самая квартира, но все-таки не та. Все вещи стоят там, где всегда. Мебель на месте. Деревянный пол перед кухней по-прежнему скрипит, когда она идет завтракать. Даже цветы на окнах продолжают расти так, будто ничего не случилось. Но Урсула больше не чувствовала себя здесь дома. Казалось, словно бы она находится в незнакомом месте, хотя ей известен каждый уголок, каждый квадратный сантиметр. Возможно, ей не хватало звуков или его костюма на коричневом кресле, или того, что к ее приходу домой не включается кофеварка. Она не знала. Ощущение, что она чужая в собственном доме, ее раздражало, и ее рациональное «я» отважно пыталось сопротивляться и добираться до сути произошедшего, преуменьшая его значение.
        Разница все-таки не так уж велика.
        Она пробовала уговаривать себя, что большинство звуков все же исчезло из квартиры, когда Бэлла переехала в Упсалу, и тогда ей это не мешало. Их с Микаэлем отношения в последние годы все равно утратили былой смысл, убеждала она себя. По правде говоря, они отдалились друг от друга. Ведь пары регулярно расходятся, разъезжаются и находят новых партнеров. То, что произошло, совершенно естественно.
        Однако никакие логические построения не могли облегчить ее мучения. Она страдала не от одиночества. С ним она могла справиться. Проблема заключалась в том, как все случилось. В том, что оставил ее он. Это было невозможно, и она не могла этого пережить. Ему следовало бороться за нее.
        Не просто исчезнуть.
        Не Микаэлю.
        Только она могла вот так все бросить и уйти.
        Тем не менее так поступил он. Даже не пытаясь ничего исправить. Без видимого сожаления. Быстро и решительно - она и не знала, что он на такое способен.
        Он сказал, что прервал отношения с другой женщиной. Прервал, не порвал. Взял паузу, потому что хотел, прежде чем идти дальше, выяснить все с Урсулой. Это было не совсем правдой. Ему не хотелось ничего выяснять, он хотел просто рассказать, возможно, слегка извиниться и затем сбежать.
        К ней.
        К Аманде.
        Он говорил рассудительно, мягко, но решительно. Не дал ей ни малейшего шанса найти путь обратно к его сердцу, эта дверь была закрыта. Рассказывая о неизбежном, он взял ее за руку, чтобы утешить. Она чувствовала, что он избегает деталей, способных причинить ей боль, но в то же время не боится правды.
        В это мгновение Урсула его любила.
        Во всяком случае, ей так думалось. Такого чувства она еще никогда не испытывала. Сильного и противоречивого. Будто какой-то метафизический алфавит обрел новую букву, о существовании которой она не подозревала.
        Ей хотелось кричать и швырять в него всем, что попадется под руку. Целовать его. Умолять. Но она была не в силах. Ее полностью парализовала абсурдная комбинация из любви, злости и удивления. Она просто сидела и кивала. Выпустила его руку и сказала, что понимает, хотя на самом деле ничего не понимала.
        Он еще немного пожил у нее, но все больше и больше его вещей исчезало, и визиты становились все короче и короче, пока однажды не прекратились вовсе. Он переехал.
        Оставил ее.
        За долгие годы им с Микаэлем довелось пережить много испытаний. Двумя крупнейшими препятствиями, которые им приходилось преодолевать, были его склонность к зависимости и ее неспособность к душевной близости. Раньше они всегда с этим справлялись. Находили моменты, когда вновь сближались. Их различия каким-то образом становились подходящими друг к другу фрагментами мозаики.
        А на этот раз нет.
        Он сказал, что влюблен.
        Второй раз в жизни. На этот раз в женщину, дававшую ему столько же, сколько она получала.
        Урсула знала, что ей нечего предложить взамен.
        Поэтому она отпустила его.

        После разговора с Микаэлем Урсула несколько дней не покидала квартиры. Была не в силах. По прошествии начального шока оказалось, что надо заняться многими делами и проблемами. Больше всего ее пугало то, как - и прежде всего кому из них - следует сообщить о случившемся Бэлле. Чем больше она думала, тем отчетливее понимала, что все рассказать должна она. Иначе она может легко потерять не только мужа, но и дочь. Бэлла всегда была папиной дочкой. Они с отцом на протяжении всех этих лет с легкостью находили общий язык. Урсула, конечно, тоже присутствовала в ее жизни. Чуть в стороне. Иногда.
        Когда она не работала.
        Когда у них с Бэллой не возникали конфликты, в которых они так легко увязали.
        Когда Урсула сама хотела и прилагала усилия. Только тогда.
        На ее условиях.
        Последней мысли она старалась избегать до последнего, но в пустой, теперь чужой квартире эта мысль вновь посетила ее.
        Урсула внезапно осознала, что ей необходимо строить новые отношения с Бэллой. Более серьезные. Собственные, а не находящиеся в кильватере Микаэля. Опираться на него она больше не может.
        Она теперь одна.
        Стать тем, кто расскажет правду, - пожалуй, хорошее начало. Так ей, во всяком случае, казалось. Урсула позвонила Микаэлю и попросила разрешения сообщить обо всем Бэлле. Он сразу согласился, даже нашел эту идею удачной.
        В результате в пятидесятилетнем возрасте она оказалась перед задачей, которая раньше ей была не по зубам.
        Пообщаться с дочерью как с человеком.
        Как мать.
        Всерьез.
        Ей потребовался почти целый день, чтобы решиться позвонить.

        Они встретились в кафе неподалеку от университета. Место предложила Бэлла. Такое современное заведение в американском духе, где продают гигантские плюшки и пончики и наливают кофе в картонные стаканчики. Урсула пришла рано, заказала латте, села и посмотрела в окно. Увидела спешащих мимо людей и машины. Время ланча еще не подошло, и кафе было полупустым. Урсула потягивала горячий кофе и пыталась направить мысли в одном направлении, не позволяя им расползаться и разлетаться во все стороны. Когда же ей это удалось, все мысли оказались об одном и том же. Неужели она потеряет Бэллу? Ее ли в этом вина? Почему она не может быть, как другие матери? Почему она не может…
        Внезапно Бэлла возникла у нее за спиной. Урсула даже не заметила, как она вошла.
        - Привет, мама.
        Урсула попыталась улыбнуться, но у нее, вероятно, не получилось. Лицо Бэллы сразу стало серьезным, она села.
        - Что случилось? Ты такая бледная.
        Урсула рассказала. Старалась сохранять беспристрастность и не взваливать вину на Микаэля. Она представила случившееся как общее решение. Нечто, к чему пришли два взрослых человека. Звучало, вероятно, не совсем убедительно. Но Урсула чувствовала, что она на правильном пути. Необходим баланс. Нельзя заставлять Бэллу выбирать сторону. Потому что она знала, кого тогда выберет дочь.
        Они прогулялись пешком обратно до вокзала. Мать и дочь. Урсула не могла припомнить, когда они в последний раз вместе гуляли. Она уже большая, ее дочь. Умная, взрослая и наделенная душевным теплом, которое сейчас было направлено на Урсулу. Напряжение ушло, и она наслаждалась моментом. Казалось, они ближе друг к другу, чем когда-либо.
        Это ощущение сохранялось и когда они остановились на перроне возле поезда, которому предстояло увезти Урсулу обратно в Стокгольм. Когда они подходили к вокзалу, Бэлла спросила мать, не хочет ли та остаться ночевать: у нее в комнате можно было устроить дополнительное спальное место. На секунду Урсула задумалась, не удивить ли Бэллу согласием. Но потом передумала. Встреча превзошла ее ожидания, и она побоялась показаться слишком навязчивой. Сослалась на работу, но пообещала снова приехать навестить дочь. Очень скоро.
        - Ты справишься? - спросила Урсула, подавив желание погладить Бэллу по щеке.
        - Конечно.
        Бэлла наклонилась и обняла ее. Когда такое случалось в последний раз, Урсула тоже не могла припомнить. Во всяком случае, давно.
        - Я не так сильно удивлена, как ты, возможно, думаешь, - опустив руки, сказала Бэлла.
        Урсула оцепенела. Какой-то внутренний голосок кричал ей, что надо просто улыбнуться в ответ. Улыбнуться и зайти в поезд. Сохранить приятное чувство. Она не послушалась.
        - Что ты имеешь в виду, говоря, что не так сильно удивлена?
        - Ну… Мы с папой ведь довольно много разговариваем…
        Бэлла отвела взгляд, явно испытывая некоторую неловкость. Урсула попыталась понять, что означают в данном контексте слова Бэллы. Ей в голову пришло только одно.
        - Ты знала, что у него есть другая?
        - Нет, этого я не знала. Правда.
        - Но ты знала, что он собирается оставить меня?
        - Нет-нет, отнюдь. Честное слово, я не имела ни малейшего представления.
        - Но ты сказала, что не так уж сильно удивилась. Значит, ты чего-то такого ожидала.
        - Мама…
        - Значит, ты понимаешь, что он оставляет меня, поскольку я… какая? Человек, с которым невозможно жить?
        - Мама, я совсем не то имела в виду. - Урсула увидела, как в глазах Бэллы выступили слезы. Она протянула руку, и Урсула с удивлением заметила, что отступает на шаг. Бросив на дочь последний взгляд, разворачивается и идет к поезду. - Останься! - кричала ей вслед Бэлла. - Пропусти этот поезд, чтобы мы могли обо всем поговорить!
        Но она не осталась. Не поехала следующим поездом. Не отважилась. Где-то в глубине души маленький голосок говорил ей, что Бэлла полностью, полностью права.
        Урсула продолжала ходить на работу, как обычно, но ничего никому не говорила. Что ей было говорить? Что ее бросил муж? Ни за что. Она никогда не делилась с другими своими проблемами и мыслями за чашкой кофе с булочкой. Ближе всех из коллег ей был Торкель, ее начальник и любовник, но ему она ничего рассказать не могла. Он все истолковал бы неправильно, у него пробудилась бы надежда на то, что их эпизодический секс перерастет в нечто большее. Пока в ее жизни существовал Микаэль, Торкель не претендовал на серьезные отношения. С исчезновением Микаэля ситуация изменится. Поэтому она ничего ему не сказала. Просто подыгрывать, делая вид, что все как обычно, оказалось легче, чем она предполагала.
        Она пыталась концентрироваться на работе. Однако это давалось ей труднее обычного. Их группа пребывала в режиме ожидания, но Урсула каждый день приходила рано. Разбирала завалы на письменном столе. Проводила чистку в материалах расследований и каталогизировала старые акты. Примерно на неделю этого хватило. Потом она опять осталась без дела.
        Урсула знала, что Ванья обычно разделяла ее раздражение в подобных ситуациях. Она тоже не была создана для спокойной жизни. Но она как раз подала документы на получение трехгодичного углубленного специализированного образования, организованного ФБР в США, и все время проводила за подготовкой к трудным вступительным экзаменам. Урсула ее днем почти не видела, а если видела, то Ванья сидела, углубившись в книги или не отрываясь от компьютера.
        Билли вернулся на службу после разбирательства по поводу выстрела, убившего Эдварда Хинде, но в офисе почти не показывался. Ходили слухи, что у него новая девушка.
        Спасение пришло от Свена Далена, одного из ее бывших коллег по Государственной криминологической лаборатории в Линчёпинге, которого включили в только что сформированную при Госкомиссии по раскрытию убийств общедоступную Группу нераскрытых преступлений. Раньше подобное подразделение существовало в Сконе[73] - большой отдел с шестью следователями, куда входил и Свен, но теперь предстояло повторить достигнутый ими успех на национальном уровне, и Свена попросили возглавить криминологическую часть.
        Он получил офис этажом ниже Госкомиссии, и они пользовались той же лабораторией.
        Урсула начала придумывать себе дела этажом ниже. Прогуливалась мимо кабинета Свена. Спрашивала, не хочет ли тот выпить кофе.
        Беседовала.
        Интересовалась деталями и давала советы.
        Старалась постоянно быть на виду.
        Вскоре к ней обратились с вопросом.
        Речь шла об убийстве в Ханинге. Восьмилетней давности. Не могла бы она ему помочь?
        Она могла.
        Торкель понимал, чем она занимается, но ничего не говорил. Урсула, у которой есть работа, была гораздо лучше Урсулы, которая неугомонно бродит, подобно тигру в слишком маленькой клетке, и ищет, во что бы ей вцепиться. Поэтому он промолчал, когда она, даже не спрашивая разрешения, практически начала работать в отделе Свена.
        Допоздна. С раннего утра. Все время.
        Свен отправлял ее домой. Говорил, что ей надо заниматься семьей. Урсула лгала, отвечая, что никаких проблем не возникает.
        Они всего лишь вдвоем с Микке, а муж все понимает.
        «Как всегда», - говорила она с улыбкой.
        Поэтому она продолжала работать дальше, прекрасно сознавая, что пользуется работой, как щитом, чтобы отгородиться от всего остального.

        Александр Сёдерлинг встал с дорогого эргономичного компьютерного кресла и подошел к окну. Несмотря на поздний час, на Дроттнинггатан здесь и там прогуливались люди. Он взглянул на часы. Дети уже спят. Хелена тоже. Сегодня он так и не увидел никого из них.
        Весь день вылился в целую череду разных совещаний. Дела уже некоторое время шли хорошо. Фирма росла, но возрастала и рабочая нагрузка. Он вернулся обратно в офис около шести и подумывал, не наплевать ли на все. Поехать домой. Отвезти в виде исключения Сельму в конный манеж. Остаться там и понаблюдать за уроком. Провести перед сном часок с Хеленой. Это было заманчиво, но он все-таки избрал компромисс. Он плюнет на гору бумаг, которые секретарша перед уходом положила ему на письменный стол, но просмотрит электронную почту. Чуть более получаса. Вероятно, пропустит конную школу, но час с женой провести успеет.
        Через сорок пять минут он закончил и, довольный собой, решил перед отъездом домой пробежать глазами последние новости.
        Верхний заголовок на первом же сайте гласил:

        «МАССОВОЕ ЗАХОРОНЕНИЕ В ГОРАХ»

        В статье сообщалось не многим больше. Туристы наткнулись в горах на могилу. Несколько человек, пролежали долго. Александр поискал на других страницах. Те же сведения в другой форме. Больше никаких деталей. Нигде не было сказано кто, сколько или как долго. Александр откинулся на спинку кресла. Опустил плечи, которые от напряжения почти прижимал к ушам. Выдохнул, попытался расслабиться и думать трезво.
        Их нашли.
        Или?
        Да, это должны быть они. Сколько массовых захоронений может находиться в Йемтланде?
        Александр принес чашку кофе. Ехать домой сейчас нельзя. Он выпил кофе, стоя у окна и глядя на Дроттнинггатан, затем опять сел к компьютеру. Еще с час просматривал разные сайты, чтобы проверить, не обновились ли статьи, и не появилась ли дополнительная информация, но ничего не обнаружил. Предположил, что она появится завтра. Вопрос в том, что делать? Позвонить, проинформировать? Они, наверное, уже в курсе. Но если он не позвонит, то его могут обвинить в пассивности. В халатности. Он решил, что звонок может оказаться ошибкой, но не такой большой, как если он не позвонит.
        Поэтому он встал и опять подошел к окну. Начался дождь. Редкие прохожие ускоряли шаг, пригибаясь на усиливающемся ветру. Александр достал мобильный телефон. Набрал номер. Ему ответили с третьего гудка. На заднем плане музыка.
        - Да?
        Женщина на другом конце больше ничего не сказала. Музыку Александр узнал. Люкке Ли. «Возможность». Они в офисе часто заводят Люкке Ли.
        - Это Александр. Сёдерлинг, - добавил он на всякий случай. - Мы давно не разговаривали.
        - Да, знаю.
        В любом другом разговоре Александр вежливо спросил бы, как обстоят дела или все ли в порядке. Услышанные им краткие ответы подсказали ему, что здесь его любезность едва ли оценят. Он перешел прямо к делу.
        - Вы читали газеты?
        - Что мне там следовало прочесть?
        - В Йемтланде обнаружили массовое захоронение.
        - Нет, этого я не знала.
        - Это написано в Интернете.
        - Вот как.
        Александр стоял молча, глядя, как капли дождя быстро стекают по стеклу напоминающим кровеносные сосуды рисунком. Он ожидал вопроса, например, о том, что там написано, но вопроса не последовало.
        - Мы, наверное, можем исходить из того, что это они, - уточнил Александр, по всей видимости, совершенно напрасно. Действительно, сколько в Йемтланде может быть массовых захоронений?
        - Вот как.
        На этот раз тоже больше ничего не последовало. Женщина на другом конце явно не намеревалась поддерживать разговор. Она казалась даже не особенно заинтересованной, чуть ли не рассеянной. У Александра возникло ощущение, что звонок все-таки был ошибкой.
        - Я постараюсь узнать, известно ли полиции, кто они такие, - продолжил он, чтобы показать, что способен проявлять инициативу.
        - А если известно?
        - Я не думаю, что существует сколько-нибудь серьезный риск. Все было очень… профессионально.
        - Так, что мы будем делать? - Женщина на другом конце сделала короткую паузу. - Или, точнее говоря, ты…
        - В настоящий момент ничего.
        - Ничего?
        - Это, пожалуй, лучше всего.
        - Зачем же ты тогда звонишь?
        - Я хотел только… Я думал, вы захотите узнать, что они нашли могилу.
        - Я хочу, чтобы мне дали знать, если у нас возникнут проблемы. У нас есть проблемы?
        - Нет, - ответил Александр.
        - Тогда я ничего знать не хочу.
        Снова тишина. Полная. Исчезла даже Люкке Ли. Разговор окончен. Александр положил трубку. Он стоял, глядя на улицу внизу пустым взглядом.
        Есть ли у них проблемы?
        Нет, пока нет, но Александр был почти уверен в том, что проблемы возникнут.

        Звонок раздался в понедельник чуть позже половины восьмого. Торкель как раз принес первую в этот день чашку кофе. Он подтолкнул мышку, чтобы разбудить компьютер, глотнул горячего напитка и ответил.
        - Торкель Хёглунд.
        Человек на другом конце провода представился как начальник областного полицейского управления Хедвиг Хедман. Торкель сразу определил, что она из Йемтланда. Не потому что, держал в голове имена всех начальников областных полицейских управлений, а поскольку на Хедвиг Хедман только что поступила жалоба канцлеру юстиции за высказывание об одном из сотрудников. Канцлер юстиции, судя по всему, устраивать разбирательство не собирался, но ее имя еще было свежо у Торкеля в памяти.
        - Чем я могу вам помочь? - поинтересовался он, отпивая еще глоток и усаживаясь в офисное кресло.
        Через несколько минут он положил трубку.
        Обнаружено шесть трупов.
        В горах.
        Они явно лежат там не первый день.
        Хедвиг Хедман в начале разговора сказала, что они обнаружили массовое захоронение. Торкель задумался, достаточно ли шести человек, чтобы так называть их могилу, но все четыре крупные газеты использовали тот же термин, поэтому Торкель предположил, что да. Впрочем, это не имело значения.
        Вполне достаточно, чтобы они выехали на место.
        Он встал и вышел из кабинета. Кристель, его секретарша, еще не пришла, поэтому он написал записку и попросил ее сразу по приходе узнать расписание самолетов в Эстерсунд[74] и как можно скорее сообщить ему.
        Вернувшись в кабинет, он сел обратно в кресло и допил кофе, тем временем размышляя.
        Ему предстояло собрать команду.
        Но следовало обдумать две вещи.
        Первая была связана с тем, что Ванья подала документы на учебу при ФБР в США. Первые отборочные туры она уже прошла и являлась одним из восьми кандидатов на поездку. Мест там три. Торкель был на сто процентов уверен, что одно из них достанется Ванье. Он сам дал ей самую лучшую характеристику. Правда, со смешанными чувствами. Он очень любил Ванью, она была потрясающим полицейским, важной частью команды и действительно заслуживала возможности развиваться и двигаться дальше. Но это означало, что он ее потеряет. Она будет отсутствовать в течение трех лет.
        Три года без лучшего следователя.
        Торкель уже начал подыскивать ей временную или постоянную замену в зависимости от того, предпочтет ли она после США вернуться к ним или, получив образование, пойти другой дорогой. Он еще не подавал объявления о наличии свободного места и не предавал огласке тот факт, что он ищет нового сотрудника. Отчасти из-за микроскопической вероятности, что Ванья не окажется в числе троих принятых. Отчасти потому, что хотел избежать затяжного процесса принятия на работу, при котором ему в худшем случае пришлось бы разбираться с сотнями заявлений. Торкель намеревался благополучно наплевать на такие показатели, как стаж, формальные квалификации и возможное право преимущества. Наверняка вопреки массе каких-то там правил приема на работу, но они его не волновали.
        Госкомиссия по раскрытию убийств - это команда.
        Его команда.
        Он собирался взять того, кто ему понравится. В конечном счете решающее значение имеет сам человек, а не его заслуги. Да, можно быть исключительно талантливым полицейским, но этого мало. Требуется нечто другое. Более трудноопределимое. Человек должен вписаться. Торкель лично знал ряд полицейских, прослуживших по пять, десять, двадцать лет, которые, вероятно, могут отлично работать с чисто профессиональной точки зрения, но частью своей команды он никого из них не видел. Кроме того, большинство из них мужчины, а Торкель довольно твердо считал, что заменять Ванью следует женщиной. Не ради квотирования или требований какого-то плана гендерного равноправия, а по той простой причине, что опыт подсказывал ему: смешанные коллективы работают лучше. Он знал, к чему идет дело. Его мысли постоянно возвращались к заявлению от молодой женщины, только что закончившей стажировку в Сигтуне.
        От Йеннифер Хольмгрен.
        Она написала ему несколько недель назад. Просто так. Объяснила, как ей хочется работать в Госкомиссии и почему, и что-то в ее заявлении Торкеля сразу привлекло. Оно дышало заинтересованностью и желанием - желанием не внедриться в их организацию или формально продвинуться вперед, а развиваться, расти, работать с лучшими, чтобы учиться.
        Когда Ванья рассказала, что подала заявление в Куантико[75], Торкель пригласил Йеннифер для короткого интервью. Не потому, что всерьез думал, что она сможет стать заместителем, а в основном из любопытства.
        Она его не разочаровала. Оказалась общительной, толковой и увлеченной. У Торкеля возникло ощущение, что, когда она говорила о том, чего ждет от полицейской работы, ей приходилось сдерживаться, чтобы ее не захлестнул энтузиазм. Она напомнила ему Ванью, когда он впервые с той встретился, а это было высшей оценкой. Против нее, конечно, говорили молодость и полное отсутствие опыта. За это ему влетит, если он решится ее попробовать. Но если взглянуть с другой стороны, можно сказать, что она тем самым не застряла в каких-нибудь привычных схемах и не воспротивится новым идеям, аргументируя тем, что «мы так никогда не делали». Она открыта и поддается воспитанию.
        Ванья должна получить решение примерно через неделю. Уехать в ноябре. Не будет ошибкой взять возможного заместителя уже сейчас.
        Торкель решил позвонить в Сигтуну и посмотреть, удастся ли ему забрать у них Йеннифер.
        Второе, с чем ему предстояло определиться, это Себастиан.
        Себастиан Бергман.
        Безнадежный, но блистательный.
        Во время двух последних расследований ему удалось затесаться в команду. Никто вообще-то не хотел его подключать, но он оба раза принес пользу. Вне всяких сомнений. Особенно во втором деле.
        Он спас Ванье жизнь.
        Вместе с тем его присутствие создавало в группе ненужные конфликты. Расследование убийства всегда изматывает, а привлечение Себастиана неизбежно влечет за собой дополнительные сложности. Из-за своего высокомерия, эгоизма и полного безразличия к окружающим он оказывается постоянным раздражителем. Он подобен черной дыре, которая грозит высосать энергию из всех, находящихся в комнате, и разорвать группу изнутри.
        Блистательный очаг конфликтов.
        За и против.
        Подключить ли Себастиана снова?
        Ох уж эти решения.
        Если бы Ванья его не признала, Торкель бы даже не раздумывал. Но в последний раз, когда он с ней разговаривал, казалось, она прямо-таки ждет возможности опять поработать с Себастианом. Билли он нравится. Торкелю в глубине души тоже, хотя он может до безумия злиться на то, какие трудности создает его старый друг во всех ситуациях, в которые попадает. Урсула обладает способностью сосредоточиваться на главном и не поддаваться на провокации. Ее больше раздражает, когда ее ставят перед фактом и она чувствует, что решение было принято без ее участия. Стоит ему только объяснить, как он думает и почему, Урсула не воспротивится его решению.
        Шесть закопанных трупов на первый взгляд не требуют знаний Себастиана Бергмана.
        Но шесть закопанных трупов означают серийного или массового убийцу, а никто в Швеции не знает о таковых лучше Себастиана.
        Ох уж эти решения.
        Торкель решился.
        Сперва Сигтуна. Затем спуститься на этаж ниже, к Урсуле, и дать ей почувствовать себя сопричастной. Потом Ванья, Билли и последним Себастиан.
        Так тому и быть.
        Он потянулся к телефону.
        - Ты должна выехать.
        Себастиан воткнул нож обратно в лежащее на столе масло и обернулся к Эллинор, ставившей свою чашку в посудомоечную машину. Он выбрал подходящее для такого сообщения время. В выходные Эллинор была свободна, а Себастиану ни за что не хотелось сорокавосьмичасовой дискуссии на повышенных тонах, упреков, слез и ярости, которые закончились бы тем, что ему пришлось бы физически вышвыривать ее. Теперь же она собиралась на работу, а человек она исключительно обязательный и ни в коем случае не останется дома, не предупредив заблаговременно. Если вообще правильно воспримет его слова. В этом у него уверенности не было.
        - Какой ты шутник, - ответила она, даже не взглянув на него, чем подтвердила его опасения.
        - Нет, я говорю серьезно. Ты должна выехать, иначе я тебя выгоню насильно.
        Эллинор закрыла посудомоечную машину, выпрямилась и посмотрела на него с веселой улыбкой.
        - Но лапочка, как же ты без меня справишься?
        - Я отлично справлюсь, - ответил Себастиан, стараясь не выдать голосом накатывающее раздражение. Он ненавидел, когда она разговаривала с ним как с ребенком.
        - Ты шутник, - опять заключила она, подошла к столу и быстро погладила его по щеке. - Тебе надо побриться, ты колешься. - Она улыбнулась, наклонилась и поцеловала его в губы. - Увидимся вечером.
        Эллинор покинула кухню, и Себастиан слышал, как она скрылась в ванной. Уже хорошо знакомые ему к этому времени звуки подсказывали, что она чистит зубы. Он тяжело вздохнул. Все получилось как всегда. А на что он рассчитывал? Каждый разговор с Эллинор, если он не касался будничных банальностей, шел кругами. Она никогда не слушала его. Не вникала в смысл его слов. Все истолковывалось в ее пользу. Если его слова нельзя было трактовать как похвалу или комплимент, она предпочитала просто игнорировать сказанное. Как сейчас.
        Ты должна выехать.
        У этих слов есть только один смысл. Все ясно. Такова реальность.
        Впрочем, в мире Эллинор нет постоянной непреложной реальности. Она способна преобразовывать факты, как ей хочется. Он слишком много раз позволял ей уклоняться. Хватит. На этот раз ей придется слушать. Он дал волю досаде и раздражению, встал из-за стола и направился к ванной. Распахнул дверь - Эллинор никогда не запиралась - и встал на пороге. Их взгляды встретились в зеркале.
        - Ты не хочешь знать, где я в четверг провел ночь?
        Эллинор продолжала чистить зубы, но ее взгляд в зеркале давал четкий ответ.
        Нет, она не хочет.
        - Хочешь знать, почему я не пришел домой?
        Эллинор сплюнула в раковину, поставила зубную щетку в пластиковый стаканчик на полочке и вытерлась одним из полосатых махровых полотенец, которые принесла домой с работы.
        - У тебя наверняка имелись свои причины, - сказала она, протискиваясь мимо Себастиана в прихожую.
        - Да, причину звали Гунилла, ей сорок семь лет, она медсестра.
        - Я тебе не верю.
        - Почему?
        - Ты бы не смог так со мной поступить.
        - А вот смог.
        Эллинор покачала головой, натягивая пальто.
        - Нет, не смог бы. Ведь это означало бы, что ты хотел меня обидеть, а зачем тебе это?
        Себастиан смотрел на нее, она наклонилась и принялась натягивать сапоги быстрыми, судорожными движениями. Блестящее голенище выскользнуло у нее из рук. Пришлось начинать сначала. Еще более судорожно. Словно она боролась, чтобы не потерять контроль. Себастиан почувствовал, как раздражение стихает и на его место рвется что-то вроде сострадания. Он попытался противиться этому чувству. Необходимо проявить решительность. Тем не менее он, к своему разочарованию, услышал, что его голос приобрел более мягкий тон.
        - Я не хочу тебя обижать. Я хочу только, чтобы ты поняла, что мы больше не можем жить вместе.
        - Почему?
        - Это было ошибкой, тебе не следовало сюда переезжать. Это моя ошибка, я чувствовал что-то вроде, не знаю, чего… вины. Какое-то время я думал, что мне этого хочется, но ошибся.
        Впервые с тех пор, как они вышли в прихожую, Эллинор подняла взгляд и посмотрела ему в глаза.
        - Разве у нас не было все хорошо?
        - У нас ничего не было.
        Эллинор промолчала. Себастиану показалось, что у нее в глазах появились слезы. Неужели он близок к цели? Невзирая на то, что пришлось развивать свою мысль больше, чем он собирался. В таком случае наконец-то. Теперь надо не дать ей шанса истолковать или понять превратно. Вдолбить суть.
        - Ты у меня как домработница, которую я трахаю. Ты меня не интересуешь, а я вызываю у тебя настолько сильные эмоции, что это даже нездор?во.
        Эллинор не ответила, но Себастиан заметил небольшую перемену: ее взгляд чуть-чуть ожесточился. Глаза сверкнули так, как ему прежде видеть не доводилось. У него возникло ощущение, что кто-то другой уже когда-то называл ее больной. Возможно, называло несколько человек несколько раз. Совершенно очевидно, ей это не понравилось.
        - Поговорим об этом вечером.
        Такие твердые нотки в ее голосе ему раньше тоже слышать не доводилось. Она в виде исключения услышала. Теперь только не ослаблять хватку.
        - Нет, разговаривать нам незачем. Все просто. Ты должна выехать. Тебе вообще не следовало ко мне переезжать.
        - Я уже сказала, увидимся вечером.
        Эллинор открыла дверь и удалилась. Никакого поцелуя перед уходом - уже что-то. Впрочем, битва еще далеко не выиграна. Если Себастиан ее хорошо знает, то вечером она придет домой с подарком в знак примирения, приготовит потрясающий ужин и попросит прощения за то, что они ссорились, - какая глупость. Она захочет заняться любовью и все забыть.
        Не исключено, что у нее получится. Ей каким-то образом всегда удавалось преодолевать его сопротивление. Надо просто-напросто не давать ей шанса.
        Эллинор переехала к нему с обычным маленьким чемоданчиком на колесах. Конечно, она несколько раз ездила к себе в квартиру и привозила необходимые ей мелочи, но в целом ее вещей в квартире Себастиана было совсем немного. Черного чемоданчика и бумажного пакета должно хватить. Сейчас он все быстренько упакует.
        Довольный своим планом, он пошел вглубь квартиры, но его остановил звонок мобильного телефона. Себастиан быстро ощупал карманы куртки и вытащил его. Посмотрел на дисплей. Он боялся, что звонит Эллинор, но это оказался Торкель. Себастиан удивился охватившему его ощущению надежды.
        Его не разочаровали.
        Шесть трупов. Стурульвон. Они вылетают в Эстерсунд через три часа.
        Собирая вещи, он словно бы перенесся на пятнадцать лет назад. Быстро побросать в чемодан самое необходимое, не знать, сколько времени будешь отсутствовать, надеяться, что тебя ждет сложная задача. Он не задумывался об этом на протяжении многих, многих лет, а теперь, пока он сновал между шкафом и раскрытым на кровати чемоданом, его осенило.
        Ему этого не хватало.
        Он не только сможет применить свои знания. Он сможет применять их вместе с Ваньей. Кроме того, он отделался от Эллинор.
        В настоящий момент все складывалось как нельзя лучше.

        Утром Шибека встала рано. Разбудила любимых сыновей и подала им завтрак. Свежеиспеченный рохт - сладкий хлеб из пшеничной муки, йогурт и кардамон вместе с чаем со специями и тарелкой купленной ею на рынке кураги. Вдобавок к этому оба мальчика получили хлопья «Фростис» и молоко. Когда сыновья были маленькими, Шибека решила, что к завтраку на столе обязательно должна присутствовать и шведская еда, и оба, не колеблясь, выбрали хлопья «Фростис». Наверное, в основном потому, что они сладкие, кроме того, сыновьям, вероятно, понравился украшавший упаковку большой тигр. Шибека несколько раз пыталась предлагать им более полезные хлопья, но безуспешно.
        У Мехрана сегодня спортивный день, его будут учить ориентированию, поэтому она упаковала ему в дорогу еду. Эйер с завистью наблюдал, как она укладывает в ранец Мехрама пластиковые контейнеры с кавурмой, оставшейся от вчерашнего дня. Он молниеносно поинтересовался, нельзя ли ему тоже взять с собой немного любимого тушеного блюда. Шибека улыбнулась ему. Как это типично для Эйера. Он никогда ничего не упустит, постоянно пытается получить от жизни больше. Мехран более серьезный, замкнутый и совсем не такой разговорчивый. Она покачала головой.
        - Тебе тоже останется, но ты получишь блюдо на полдник, когда придешь домой.
        Эйер, кивнув, вернулся к хлопьям. Шибека наблюдала, как они едят. Ее сыновья. Все выходные она промучилась. Рассказать ли им? Мехран уже такой большой, что ему, наверное, следовало бы знать и, возможно, даже пойти с ней. Говорить за нее. Защищать ее. Но ей этого не хотелось. Она хотела пощадить их. Поговорить с мужчиной самостоятельно. Девять лет назад такое даже не пришло бы ей в голову. Ее мир исключал для женщины возможность действовать так, как поступала сейчас она. В том, что она собиралась совершить, было нечто постыдное и в то же время очень освобождающее. Она гордилась собой, хотя где-то в желудке и пряталось чувство вины.
        Мальчики уже собрались идти в школу. Они обычно шли туда вместе. Шибека поцеловала обоих в лоб и открыла дверь. Они побежали вниз по лестнице, а она осталась стоять в дверях, прислушиваясь к их шагам чуть дольше обычного. У нее действительно замечательные сыновья. Почтительные и вежливые, не то что у некоторых друзей, у кого столкновения между обычаями старой и новой стран приводили к конфликтам. Ей хотелось верить, что это ее заслуга. Она действительно старалась учить их брать лучшее из обеих культур. Это было нелегко. Но она старалась.
        Шибека вернулась на кухню и допила остатки теплого чая. Взяла кусочек рохта - сладко и вкусно. Затем пошла в гардеробную и начала одеваться. Наряжаться она не собиралась, но в то же время хотела выглядеть солидно. Надо, чтобы он воспринял ее всерьез. Она решила надеть на голову черную шаль, чтобы скрыть волосы. Ведь у нее траур, хотя и прошло много времени. Взяв транспортную карточку, она вышла из дома.
        Станция метро находится в десяти минутах ходьбы. Если она встретит кого-нибудь из знакомых, то скажет, что едет за покупками на рынок, и будет надеяться на то, что встреченный человек не захочет составить ей компанию. Она солжет. Но иногда без лжи не обойтись.
        Голубая линия вела прямо к «Т-Сентрален», поэтому пересаживаться ей не требовалось. Поезд был полупустым. Шибека сообразила, что не сможет связаться с мужчиной, если не найдет кафе. Мобильного телефона у нее не было. Ей и в голову не приходило, что он ей может понадобиться. Дети имели каждый по телефону. Им они нужны. В Швеции вся молодежь ходит с мобильными. Может, ей следовало одолжить телефон у кого-нибудь из сыновей? Но это показалось бы странным, и они начали бы задавать вопросы - вопросы, на которые она не хотела отвечать. По крайней мере, сейчас. Собственно, она о многом не подумала. Была слишком зациклена на ожидании хоть какой-нибудь реакции. Поэтому сейчас, когда после стольких лет что-то наконец произошло, она оказалась к этому толком не готовой. Шибека решила, что если начатое дело получит продолжение, то она обязательно заведет собственный мобильный телефон. Кое-кому из ее подруг и прежде всего их мужьям это не понравится. Впрочем, им все равно не понравилось бы то, чем она занимается. Во всех отношениях.
        - Хочешь, я тебя провожу?
        Мю нажатием кнопки выключила мотор и повернулась к Билли, сидевшему на пассажирском месте. Они остановились перед четвертым терминалом аэропорта Арланда. Билли быстро взглянул на часы. До отправления самолета оставалось 45 минут.
        - Нет, не надо. Здесь чертовски дорогая парковка.
        - О’кей.
        Билли отстегнул ремень безопасности, наклонился и поцеловал ее.
        - Я позвоню, когда узнаю, на сколько я там застряну.
        Мю кивнула. Билли открыл дверцу и вышел. Едва он успел обойти вокруг и забрать из багажника сумку, как услышал, что дверца с водительской стороны открылась и Мю вышла из машины.
        - Когда ты вернешься… - начала она, направляясь к нему.
        - Я не знаю.
        - Что?
        - Не знаю, когда вернусь, - пояснил Билли, закрывая багажник. - Я позвоню сразу, как выясню.
        - Я не то имела в виду. - Мю подошла к нему. Она взялась за его расстегнутую куртку и встала вплотную. - Я сказала, когда ты вернешься.
        - И?
        - Как ты смотришь на то, чтобы сразу съехаться?
        Билли мог бы с легкостью перечислить двадцать вещей, которые удивили бы его меньше, спроси она о них. Возможно, даже больше. Он понятия не имел, что отвечать, вместе с тем мучительно сознавая, что не ответить вообще, вероятно, хуже всего. Но как же поступить? Мысль о том, чтобы съехаться, ему даже в голову не приходила. Как давно они вместе? С конца июня, сколько это получается? Примерно три месяца. Не рановато ли? Можно ли так и ответить? Что-то сказать ведь все равно надо.
        - Значит, не хочешь, - констатировала Мю, подтвердив, что он молчал слишком долго.
        - Я просто немного удивился.
        - Потому что мы не так давно друг друга знаем?
        - Да, отчасти, и потом… - Он не закончил предложение. Что же сказать? Больше и лучше аргументов за последние десять секунд у него не появилось. - Или да, дело, пожалуй, в этом, - признался он.
        - Но мы ведь любим друг друга и почти живем вместе, правда, по двум адресам.
        Она права. Они с самого начала проводили друг у друга много времени, а сейчас дело обстоит именно так, как сказала Мю. Они более или менее живут вместе. Иногда у нее, чаще у него. Работал он в последнее время не слишком много - делать было особенно нечего, а перед тем он был отстранен. После того как он застрелил Эдварда Хинде, он стал объектом внутреннего расследования. У них расследовались все случаи, когда полицейские применяли оружие, особенно если это приводило к смертельному исходу. Несколько допросов и два визита к Хокану Перссону Риддарстольпе, психологу Главного полицейского управления, и на том все.
        Билли осознал, что Мю смотрит на него несколько требовательно. Явно настал его черед что-нибудь сказать.
        - Тогда мы будем жить у меня или?.. - выдавил он из себя.
        - У тебя. У меня. Купим что-нибудь новое. Это можно обсуждать. Но надо, чтобы ты хотел.
        - Да… Да, я хочу, - проговорил он. - Действительно, - добавил он, надеясь, что она больше прислушивается к словам, чем к сомнению, звучащему в его голосе.
        - Отлично, тогда обсудим это, когда ты вернешься домой. Удачи! - Она приподнялась на цыпочки и поцеловала его. Он постоял позади машины, пока Мю садилась обратно, выруливала и отъезжала.
        Он помахал ей. Она помахала в ответ.
        Когда он переходил дорогу, на него загудело такси. Он присмотрелся и увидел на переднем сиденье Ванью.
        Она помахала ему. Он помахал в ответ.
        Остановился и подождал ее.
        Ему пришла в голову странная мысль, что Ванья и Мю никогда раньше не находились так близко друг от друга. Каждая в своей машине в аэропорту. Они никогда не встречались. Теперь же он, возможно, съедется с Мю, а его ближайшая коллега и, пожалуй, лучший друг - или, по крайней мере, бывшая когда-то его лучшим другом - с ней даже не знакома. Разве это не признак того, что съезжаться рановато? Или он просто боялся их знакомить? Неужели именно поэтому ему не захотелось, чтобы Мю пошла с ним в здание аэропорта? Он был почти уверен, что Мю Ванье не понравится, и существовал большой риск, что чувства окажутся взаимными.
        Проблема.
        Впрочем, она, вероятно, решится сама собой. Ванья собирается в США. В том, что она отхватит одно из трех мест, Билли почти не сомневался. Сам он документы не подавал. Он убеждал себя, что не стал подавать, потому что не хочет жить три года за границей, что это не совсем его, и что ему - если он вообще соберется учиться дальше - надо делать ставку на нечто другое. Более техническое. Ближе к его сфере.
        Однако это было лишь частью правды. В глубине души Билли знал, что одна из причин, почему он даже не предпринял попытки, заключается в том, что он не был уверен, как среагирует, если Ванья пройдет, а он нет.
        - Привет, какой у тебя задумчивый вид, - сказала Ванья, подходя и обнимая его.
        - Да нет…
        В последние месяцы они почти не виделись, поскольку сперва его отстранили, потом отдел работал в режиме ожидания, и Ванья усиленно готовилась к тестам ФБР. Он почувствовал, что соскучился по ней.
        - Как ты добирался?
        - Меня привезла Мю.
        - Ага, значит, по-прежнему Мю?
        Ему только показалось или в ее голосе присутствовала капелька разочарования?
        - Да.
        - Здорово.
        Она не поинтересовалась, когда он их познакомит.
        Он не стал об этом заговаривать.
        Они двинулись к терминалу.

        Билли и Ванья вошли в здание и возле табло с расписанием прибытия и отправления самолетов увидели Торкеля с Урсулой. Рядом с ними стояла какая-то женщина. Молодая, лет двадцати пяти. Высокая, выше Ваньи, за 180. Длинные каштановые волосы собраны в простой хвост, узкое, продолговатое лицо, ярко-голубые, живые глаза, которые обратились к Билли и Ванье, когда Торкель поднял руку и помахал им. После приветствий и объятий Торкель повернулся к высокой женщине, которая, улыбаясь, стояла чуть в стороне.
        - Это Йеннифер, о которой я говорил. Она полетит с нами.
        Ванья протянула руку.
        - Привет. Ванья.
        - Йеннифер. Мы уже виделись.
        - Да, правда?
        - Да, в гравиевом карьере, в Бру. Я обнаружила сгоревшую машину, которая вас заинтересовала.
        Ну, конечно. Ванья мысленно кивнула. Она не вспомнила Йеннифер, отчасти потому, что та была просто полицейским, докладывавшим им о ситуации в течение секунд тридцати, а отчасти потому, что Ванья усиленно пыталась забыть тот день. Тогда было невыносимо жарко, она мучилась похмельем, злилась и заявила Билли, что как полицейский она лучше него, что чуть не испортило их отношения и не раскололо группу. Потом они об этом поговорили - она и Билли. Начистоту. Но порой у Ваньи все-таки возникало ощущение, что они так и не вернулись к тем отношениям, которые у них были до этого дня в гравиевом карьере Бру.
        - Вы нашли мальчика? - поинтересовался Билли, когда тоже пожал руку новенькой.
        - Ты о чем?
        - Вы разве не искали пропавшего мальчика, когда ты обнаружила машину?
        - Да. Лукаса Рюда. Нашли. Он отправился в маленький поход и заблудился.
        Йеннифер улыбнулась Билли. Вот человек, который в отличие от Ваньи помнит и ее, и что она делала, когда они виделись. Человек, который обратил на нее внимание. Билли улыбнулся в ответ.
        Ванья отступила на шаг.
        Когда Торкель рассказал, что собирается взять с собой новенькую, потенциального заместителя, Ванья не предполагала, что та окажется настолько молоденькой. Когда она улыбается, то выглядит еще моложе, отметила Ванья. Исчезают чуть суровые черточки вокруг глаз, и она производит более расслабленное впечатление. Неужели такая молодая и неопытная девушка действительно может ее заменить? Как Торкель себе это представляет?
        Неужели ее роль в команде так невелика?
        Разумеется, нет.
        Но она собирается в США. Поэтому Йеннифер здесь. На самом деле Ванья радовалась, что Торкель уже подобрал заместителя. Это свидетельствовало о том, что он уверен в ее победе. Что ему надо заботиться о своих подопечных. По правде говоря, когда Ванья попала к Торкелю, она тоже была довольно молодой и неопытной. Хотя не столь молодой.
        Из раздумий ее вырвала брошенная Урсулой фраза:
        - Ну вот, спокойствию конец.
        Ванья повернулась к дверям и увидела, что к ним направляется Себастиан с радостной и немного самодовольной улыбкой на губах. С улыбкой, которая несколько недель назад вывела бы ее из себя, но которую теперь она просто отметила.
        - Насколько я понимаю, вы ждете меня, - сказал он, поставил чемодан и обнял Ванью. - Приятно тебя снова видеть.
        - Мне тоже.
        Билли смотрел на них во все глаза. Он никак не мог до конца разобраться в их отношениях. Хотя нет, одно ему было ясно: Ванья приняла Себастиана после того, как тот предложил Хинде взять его в заложники вместо нее. Это Билли понять мог.
        Но существовало еще кое-что другое.
        Эдвард Хинде приказывал убивать только женщин, которые вступали с Себастианом в сексуальные отношения. А Билли обнаружил, что мать Ваньи присутствовала в списке потенциальных жертв. Значит, Себастиан, несомненно, когда-то спал с Анной Эрикссон. Находясь под следствием, Билли немного покопался в этом, но особенно далеко не продвинулся. Было в принципе невозможно узнать, где и когда это в таком случае происходило, и под конец он почувствовал, что копается в грязном белье, пытаясь разузнать побольше о сексуальной жизни матери своей коллеги. Если Анна Эрикссон изменяет или изменила мужу с Себастианом, едва ли его дело в этом разбираться. Конечно, его немного занимал вопрос, так же ли по-дружески, как сейчас, Ванья стала бы относиться к Себастиану, узнай она об этом, но Билли не собирался ей ничего рассказывать. Ему не хотелось снова рисковать уже слегка подпорченной дружбой с Ваньей.
        - Извините, что опоздал, - покончив с приветствиями, сказал Себастиан. - Я ждал слесаря по замкам.
        - Неужели ты захлопнул дверь и не мог попасть в квартиру? - поинтересовалась Урсула, и Себастиану показалось, что она улыбается с некоторой надеждой.
        - Нет. - Он снова повернулся к Йеннифер с теплой улыбкой. - Значит, тебя зовут Йеннифер?
        - Да. Хольмгрен.
        Коротко кивнув, Себастиан повторил ее имя. Торкель увидел, как Урсула закатила глаза, и обратился к Себастиану.
        - Можно с тобой немного поговорить?
        Не дожидаясь ответа, он взял Себастиана под руку и оттащил его шагов на десять в сторону.
        - Я запрещаю тебе с ней спать, - тихо, но очень отчетливо сказал он, когда они оказались вне пределов слышимости.
        Себастиан быстро взглянул через плечо Торкеля на остальную компанию. Йеннифер разговаривала с Билли. Урсула с неприязнью посмотрела Себастиану в глаза. Вероятно, вычислила, что говорит Торкель. Себастиан улыбнулся ей.
        - Думаешь, она захочет со мной спать? - спросил он, переводя взгляд обратно на Торкеля.
        - Нет, не думаю, но ты обладаешь странным талантом заманивать женщин в постель, а тут не смей даже пытаться.
        - О’кей.
        Торкель умолк. Встретился с Себастианом взглядом. О’кей? Сходу? Слишком легко.
        У него внезапно возникло ощущение, что он, возможно, только усугубил ситуацию. Если говоришь Себастиану, что он должен делать, то он чаще всего делает прямо противоположное. Себастиан не в силах позволить кому-либо собой командовать. Может, от того, что Торкель ему запретил, Йеннифер стала его интересовать еще больше?
        Риск существует.
        Даже вполне вероятно, что так и есть.
        - Я не шучу, - выразительно сказал он. - Я тебя сразу выставлю.
        Торкель продолжал смотреть ему в глаза. Он надеялся, что радость Себастиана от того, что его снова пригласили, перевесит его потребность действовать вопреки.
        - Я понимаю. Ничего не будет.
        - Ладно. Хорошо.
        Торкель развернулся, чтобы вернуться к остальным. Себастиан двинулся следом.
        - Кстати, почему она с нами?
        - Она, возможно, заменит Ванью.
        Себастиан остановился как вкопанный и схватил Торкеля за руку. Чересчур крепко, чересчур резко. Он сразу выпустил руку, как только Торкель с недоумением обернулся.
        - Почему? - Себастиан изо всех сил старался не проявить слишком большого удивления и заинтересованности. - С какой стати, куда денется Ванья?
        - Она подала документы на учебу в ФБР.
        Слова Себастиан услышал, понял, что они, собственно, означают, но не мог толком их осознать. Не хотел.
        - В США? - Только и смог он выдавить.
        - ФБР обычно находится именно там, да.
        - Надолго? Когда же? - Себастиан чувствовал, что у него пересохло в горле. Ему показалось, что его слова прозвучали просто слабым хрипом. Наверное, потому что у него шумело в ушах. Торкель, похоже, не среагировал.
        - Учеба?
        - Да.
        - На три года. Начинается в январе.
        Торкель пошел к остальным. Себастиан остался стоять на месте. Его словно бы заклинило.
        Три года.
        Три года без нее.
        Когда он наконец сумел с ней сблизиться.
        Он услышал свое имя. Снова. Увидел, как остальные остановились на полпути к лестнице, ведущей к контролю безопасности. Они интересовались, собирается ли он лететь. Он двинулся вперед. Взял чемодан. Телом - на пути в Йемтланд, мыслями - в каком-то совершенно другом месте.

        Леннарт Стрид выскочил из такси возле универмага «Оленс», напротив кафе «Болеро». Он на пять минут опаздывал и опрометью бросился к переходу, где светофор уже переключался на зеленый. Кто-то из автомобилистов сердито загудел, но он, даже не взглянув на него, побежал прямо к кафе, открыл тяжелую дверь и вошел. Внутри сладко пахло венскими булочками и молоком для кофе. Он стал оглядывать просторный зал: посетителей оказалось больше, чем он предполагал. Ей, по всей видимости, где-то между тридцатью пятью и сорока пятью. У нее два сына-подростка - вот, собственно, все, что ему известно. Чуть поодаль со своего места поднялась и посмотрела на него женщина с черной шалью на голове. Робко сделала несколько шагов вперед. Тонкие руки и ноги, темные глаза и более смуглая, чем у большинства окружающих, кожа. Это должна быть она. Она выбрала столик немного в стороне от остальных посетителей, в углу, откуда ее почти не было видно.
        - Шибека?
        Она слабо кивнула в ответ. Он подошел. Протянул руку.
        - Здравствуйте, я Леннарт.
        Она опять кивнула. Он видел, что ей явно неловко стоять в центре зала. Наверняка нервничает, заподозрил он. Ничего особенно странного. При встрече с ним большинство начинало нервничать.
        - Приятно познакомиться. Не возражаете, если мы посидим здесь?
        - Не возражаю, - впервые ответила она.
        Вроде бы, теперь она говорила с мешьшим акцентом, чем ему показалось по телефону и у нее стал немного более расслабленный вид, будто волнение слегка отпустило, когда она услышала собственный голос.
        - Хотите кофе?
        - Чай, пожалуйста.
        Хотя она почти не смотрела ему в глаза, она производила впечатление более сильной, чем он себе представлял. Во время разговора по телефону у него возник образ более подавленной женщины. Он пошел к кассе и купил чай, обычный кофе и две булочки с корицей. Ожидая заказа, он смотрел на нее. Она опять казалась напряженной. Руки на коленях, взгляд устремлен в пол. Получив кофе и чай, он вернулся к ней. Уселся напротив и протянул ей чашку. Решил сразу перейти к делу.
        - Вы нервничаете? Не надо.
        - Это немного необычно.
        - Я понимаю, но все просто. Я задам несколько вопросов о вашем муже, а вы постараетесь ответить. Все, что вы скажете, останется между нами.
        Она кивнула и, не отрывая взгляда от стола, решилась выпить глоток чаю. Леннарт вынул блокнот. Щелкнул шариковой ручкой. Некоторые его коллеги записывали все интервью на диктофон, но он предпочитал блокнот и ручку. Диктофон мог заставить людей больше нервничать. Он решительно отнимал у них возможность утверждать, что их неверно процитировали, поэтому Леннарту казалось, что они начинают осторожничать, цензурировать свои высказывания. Этого ему не хотелось. Надо было составить представление о Шибеке и потенциале ее истории. Оценить достоверность ее слов и решить, стоит ли заниматься исчезновением ее мужа или это тупик. В этом году Леннарт уже попадал в ряд тупиков, и новых ему не хотелось.
        - Начнем с вас, - сказал он, поднося ручку к блокноту. - Вы с мужем приехали в Швецию в конце 2001 года?
        - Да. Дети тоже. Им тогда было два и четыре.
        - Из Афганистана?
        Шибека посмотрела на него. Как легко у него получается. Будто они сели в самолет и несколько часов спустя приземлились в Швеции. Ее мысли на секунду перенеслись в лагерь в Пакистане, куда они бежали сперва. Повсюду вонь, толчея и детский плач. Палатки, ледяные ночью и душные днем. Хамид, убеждавший ее в необходимости оттуда выбираться. Двигаться дальше. Мужчины, которым они заплатили, чтобы те довезли их до Ирана. Жуткая поездка на грузовике через горы и каменные пустыни. Слившиеся воедино дни и недели. Единственное, что она помнила, - как сидит, притиснутая к водительской кабине, держа в объятиях Эйера и Мехрана. Боли в руках от того, что она так долго прижимала к себе сыновей, - вот, собственно, ее единственное воспоминание о бегстве. Остальное - неразбериха из разных картинок. Но болей ей не забыть никогда. Она слегка вытянула руки, чтобы убедиться в том, что они больше не вернутся.
        - Да. Но сначала мы приехали в Грецию. Добрались до Греции.
        - Значит, вы хотите сказать, что первой страной-убежищем была Греция?
        Страна-убежище. Какое слово. Одно из первых, которые она выучила по-шведски. Это первая страна в ЕС, до которой ты добрался, и первая же, куда тебя высылают перед отправкой домой.
        - Но потом вы приехали в Швецию? - не получив ответа, продолжил Леннарт.
        Шибека кивнула.
        - У нас были здесь друзья и родственники. Поэтому Хамид хотел сюда.
        - Но политическое убежище вам не предоставили?
        - Сначала нет. Было много проблем.
        Она замолчала. Леннарт немного наклонился вперед. Уже сейчас может решиться, надо ли ему просто поблагодарить собеседницу и попрощаться или все-таки нет.
        - Хамид, наверное, так и не получил убежище? А вам и детям его предоставили только через несколько лет. После исчезновения мужа?
        Шибека вздохнула, она уже знала, к чему идет разговор. К чему он идет каждый раз. К тому, что всегда говорили шведы в органах власти. Как она от этого устала.
        - Он исчез не потому, что ему не разрешили бы остаться. И не для того, чтобы нам разрешили остаться. - Шибека повысила голос и впервые за время разговора посмотрела Леннарту в глаза. - Вы всегда говорите, что он исчез поэтому. Но это неправда!
        Леннарт рассматривал ее. Немного робкая и задумчивая женщина исчезла. Ее глаза излучали силу. Леннарту показалось, что он видит силу ее характера, и ему вдруг стала понятной ее многолетняя борьба за мужа. Перед ним сидела женщина, которая никогда не сдается, невзирая на сопротивление.
        - Я этого не говорю. Но полиция и Государственное миграционное управление утверждают, что Хамид исчез после встречи в Государственном миграционном управлении, где он узнал, что вас, скорее всего, отправят обратно.
        Шибека почувствовала, что должна протестовать. Изо всех сил. Она покачала головой и сжала кулаки.
        - Они не знают Хамида. Он никогда бы не оставил нас, никогда бы не допустил, чтобы его дети росли без отца. Никогда. Произошло что-то другое.
        Шибека почти с мольбой смотрела на мужчину напротив, который, немного помолчав, перестал записывать и взглянул на нее с искренним любопытством.
        - Что же, вы думаете, произошло?
        - Не знаю.
        - Но вы считаете, что это связано с тем мужчиной? С тем, что пришел через неделю после исчезновения Хамида?
        - Да.
        - Вы подумали, что он полицейский?
        - Он разговаривал как полицейский. Но формы на нем не было.
        - Имени он не сообщил?
        Шибека посмотрела на него вопросительно.
        - Сообщил?
        - М-м, он не сказал, как его зовут?
        - Нет.
        - Значит, вы не представляете, откуда он был?
        Она покачала головой.
        - Он спрашивал как полицейский.
        - О чем он спрашивал?
        Шибека задумалась. С чего начать? Вопросов было так много. Все крутились вокруг Хамида и его кузена. Она посмотрела на сидящего перед ней мужчину и поняла, что от ее слов сейчас многое зависит. Необходимо, чтобы он понял, что приходивший к ней домой швед в темной куртке имеет какое-то значение. Что он важен. Он что-то искал. Что-то, чего она не могла ему дать, даже если бы хотела.
        - Он спрашивал в основном о Хамиде, - медленно проговорила она. - И о Саиде, его кузене. Говорили ли они, куда собираются, взяли ли что-нибудь с собой, встречались ли с кем-нибудь перед тем, ездили ли они куда-нибудь в предыдущие недели и еще… еще…
        Она остановилась посреди предложения. Ее мысли постоянно возвращались к тому второму. Он и швед в темной куртке каким-то образом связаны с исчезновением Хамида. В этом она не сомневалась.
        - Еще об Иосифе.
        Леннарт взял ручку и записал имя.
        - Кто это?
        - Не знаю. Он знал Саида.
        - А Саид исчез одновременно с вашим мужем?
        Она кивнула.
        - Саид довольно много встречался с Иосифом. Хамиду он не нравился. Так он мне говорил.
        - Но вы никогда с этим Иосифом не встречались и больше ничего о нем не слышали?
        - Ничего. Я пыталась, но так его и не нашла.
        Леннарта вдруг охватили сомнения. Женщина перед ним вызывала доверие. Он не видел никаких причин, зачем бы ей лгать. Она в течение долгого времени пытается выяснить, что случилось с мужем. Дольше, чем пытаются, если на самом деле знают ответ. Но хоть она и не знает, что произошло, не факт, что это дело окажется интересным для него и для редакции. Причин исчезновения может быть множество. Они могут быть печальными и трагическими для семьи, но не представлять ценности для программы с журналистскими расследованиями или для телезрителей.
        Вместе с тем что-то в сидящей напротив женщине его привлекало. Что-то в этой истории не давало ему покоя. Не в рассказе женщины, ему он верил. А в реакции властных структур. Не столько в том, что они сказали, сколько в том, о чем они умолчали. Небольшое исследование, которое он провел после получения письма, не не дало особенных результатов, напротив. Начал он со звонка в Государственное миграционное управление, и его, как обычно, соединяли с рядом делопроизводителей, прежде чем он нашел нужных людей. Ему подтвердили, что Хамид пропал через несколько дней после встречи с ними и что они подозревают, что он просто скрывается. Никаких свежих сведений у них не имелось, последняя запись гласила, что они ждут полицейского расследования. Запись была занесена в августе 2003 года. С тех пор ничего не произошло, кроме того, что жена Хамида Шибека Хан и двое ее сыновей, Эйер и Мехран, в 2006 году получили вид на жительство. После этого Леннарт позвонил в полицию. Ему рассказали, что следствие пришло к заключению, что мужчина, по всей видимости, исчез в связи с предстоящей депортацией, а от дальнейших
комментариев отказались. Леннарта заинтересовало, почему. Ему удалось узнать, что дело имеет гриф секретности. Именно по этой причине Леннарт Стрид и сидел сейчас с Шибекой. Он не мог припомнить, чтобы уклонение от депортации когда-либо раньше снабжали грифом секретности.
        Далее имелась история о Саиде Балхи, кузене Хамида, пропавшем одновременно с ним. Он приехал несколькими годами раньше и еще в 2000 году получил вид на жительство. Держал магазинчик на площади Фридхемсплан, где Хамид иногда подрабатывал. В ночь исчезновения в 2003 году Саид позвонил домой и сказал, что выезжает. Они закрыли магазин, заперли помещение и потом просто пропали. Жена Саида через несколько месяцев ждала первого ребенка. Исчезать у него не было никаких причин. Вообще. Что-то в этой истории не сходилось. Леннарт чувствовал это все сильнее.
        Он решил положиться на свой инстинкт. Хотя это потребует от редакции времени и ресурсов, изучить дело поподробнее не повредит.
        - Шибека, мы возьмем эту историю в работу. Я ничего не обещаю. Но мы, по крайней мере, начнем.
        Шибека просияла. Она подскочила и чуть не разлила свой чай.
        - Спасибо! Большое спасибо!
        Видя ее неподдельную радость, Леннарт не смог сдержать улыбки.
        - Но помните, - сказал он. - Я ничего не обещаю.
        - Я знаю. Знаю, но я так долго ждала этого.
        Шибека успокоилась, осознала, что большинство посетителей смотрит на нее, и снова села, но радость продолжала бурлить у нее внутри и не давала ей сидеть спокойно.
        - О’кей, нам предстоит много работы, - продолжил Леннарт. - Мне нужен список всех ваших родственников и друзей, которые могут что-нибудь знать. Мне потребуются копии всех писем, которые вы посылали, и доверенность от вас, чтобы я мог заказать весь материал из органов власти. Потом нам надо будет сесть и обстоятельно обсудить все, что вы помните про то время, когда он исчез. Вы справитесь?
        Он произнес много слов и очень быстро. Она уловила не все, но последний вопрос поняла. На него ответ она знала.
        - Я справлюсь со всем, - сказала она, глядя ему в глаза, и Леннарт инстинктивно почувствовал, что это правда.

        Самолет взлетел вовремя, и предполагалось, что он совершит посадку на десять минут раньше времени, указанного в расписании. Сидевший около прохода Себастиан эту информацию не уловил. Правила безопасности на борту он тоже пропустил мимо ушей. Не имел никакого представления о расчетной продолжительности полета и о погоде в Эстерсунде. Он отмахнулся от предложенных стюардессой горячих напитков и ролла с ростбифом.
        Ванья уезжает на три года.
        Он не мог выбросить это из головы. Это не может быть правдой. Не должно. Что делать? Он не знал, что лучше предпринять.
        Поехать вместе с ней?
        Или хотя бы вслед за ней?
        В Стокгольме и Швеции его ничто не держит. Только Ванья. Ему хотелось находиться там же, где она. Но он понимал, что это невозможно. Поехать следом за ней в США? Она решит, что он сошел с ума. Это действительно безумие. Она с полным основанием снова начнет его избегать. Не доверять ему. Ненавидеть его. Такого допустить нельзя.
        Ванья шла в его сторону от туалета, расположенного в носу самолета. Когда она поравнялась с ним, Себастиан легонько коснулся ее руки. Она остановилась.
        - Я слышал, ты подала документы на учебу в ФБР?
        - Да.
        На мгновение Себастиан задумался, не сказать ли, что он думает. Откровенно попросить ее не ездить. Но подкрепить эту просьбу ему нечем. Он не сможет ответить на ее неизбежный вопрос: «Почему?»
        - Как далеко ты продвинулась? - поинтересовался он с зарождающейся надеждой, что ей предстоит еще многое. Несколько трудных экзаменов. Сложных тестов, с которыми она, возможно, не справится.
        - Я сдала оружие, физподготовку и письменные тесты, а в выходные встречалась с этим Перссоном Риддарстольпе для психологической оценки.
        - Риддарстольпе идиот, - почти автоматически вырвалось у Себастиана.
        - Я знаю, что ты так считаешь.
        - Я не просто считаю. Он действительно идиот. Это такой же факт, как то, что Земля круглая.
        Ванья улыбнулась ему.
        Он любил эту улыбку.
        - В любом случае, думаю, все прошло хорошо. Он даст оценку, и тогда, насколько я понимаю, остается только несколько ролевых игр.
        Разумеется, прошло хорошо. Малюсенькая надежда, которую позволил себе питать Себастиан, сжалась и умерла. Разумеется, она выдержала все испытания. Разумеется, ее примут.
        Она - самая лучшая.
        Она - его дочь.
        - Торкель думает, что я все пройду, - продолжила Ванья. - Поэтому он взял с собой Йеннифер.
        - Да, он говорил.
        Ванья продолжала стоять в проходе, похоже, ожидая чего-то еще.
        Например, «поздравляю».
        Или «удачи!».
        Но ничего не последовало.

        Начальник областной полиции Хедвиг Хедман ждала их в зале прибытия. Она поздоровалась и попросила прощения за то, что не смогла организовать им погоду получше. Получив багаж, они быстро проследовали за ней к ожидавшему их минивэну. Они покинули аэропорт и поехали вдоль озера Стуршён, пока не добрались до шоссе Е14.
        По пути к Стурульвон Хедвиг рассказала им то немногое, что ей было известно. Одна горная туристка вышла на выступ, который, вероятно, подмыло дождем. Часть выступа оторвалась и обнажила скелет. Прибывшие на место полицейские начали раскапывать вокруг обнаруженных останков и наткнулись еще на один череп. Когда они все закончили, оказалось, что там было шесть трупов. Хедвиг просмотрела все возможные регистры и архивы, не найдя за последние пятьдесят лет никаких заявлений об исчезновении компании из шести человек.
        - Вам известно, сколько времени они там пролежали? - поинтересовался Торкель.
        - Нет, они все оставлены на месте, в горах. Мы не начинали их исследовать. Ждали вас.
        Урсула одобрительно кивнула. Слишком многие областные полицейские хотели показать свои способности. К чему-нибудь прийти до приезда Госкомиссии. Здесь, похоже, мыслят по-другому. Правильно мыслят, по мнению Урсулы. Поняв, что дело, наверное, слишком сложное, вызвали подкрепление сразу, а не когда зашли в тупик.
        - Вам известно, как они умерли? - спросила она, встретившись с Хедвиг взглядом в зеркале заднего вида.
        - Многое указывает на то, что их застрелили. Но полная уверенность появится, только когда мы их исследуем.
        Йеннифер сидела в самом конце, рядом с Билли, и просто наслаждалась. У нее прямо не укладывалось в голове, как это ей так повезло. Она в минивэне вместе с Госкомиссией по расследованию убийств. Обнаружено шесть тел. Застреленных. Похороненных в горах. Это не то что стоять и контролировать скорость и разнимать пьяные драки в пятницу вечером. Ради этого она и стала полицейским. Убийцы. Версии. Сложное расследование. Погоня и напряжение. У нее внутри все клокотало. Ей хотелось поделиться новостью со всеми.
        Йеннифер Хольмгрен, Госкомиссия.
        Ей с трудом удавалось усидеть на месте. Билли обернулся к ней. Йеннифер знала, что улыбается, но ничего не могла поделать.
        - Чему ты так радуешься?
        - Я просто безумно рада, что я здесь, - ответила она как есть.
        Ванья покосилась назад, на свою заместительницу. Она прямо-таки ждала, что Йеннифер закончит словами «с тобой, Билли». Они, казалось, моментально нашли друг друга. Сидели рядом в самолете, смеялись, разговаривали о твиттер-аккаунтах, на которые были подписаны, и о прочих ничуть не интересовавших Ванью вещах. Всего за несколько часов Йеннифер заставила ее почувствовать себя старой. Она опять устремила взгляд вперед. Надо все-таки взять себя в руки. Она ведь покидает группу, и, наверное, просто здорово, что Билли хорошо общается с ее заместительницей. Она не ревнует, но… это ее место. Йеннифер займет ее место. Конечно, она оставляет его по собственному желанию, но все-таки. Впервые с тех пор, как она начала эту историю с ФБР, она почувствовала, что не только куда-то отправляется, но и что-то покидает. Что-то хорошее.

        Они повернули налево в местечке Энафорс. Направо перед Хандёлем. Оказались в долине, где по обеим сторонам дороги под дождем возвышались расцвеченные теплыми осенними красками горы. Дорога стала еще уже. Но вдруг перед ними распростерлась большая парковка: они у цели. Большой продолговатый дом, от которого во все стороны расходились пристройки. Одна короткая стена заканчивалась каким-то восьмиугольным, немного напоминающим силосную башню отростком. Повсюду серые крыши. На первый взгляд казалось, будто дом на восемьдесят процентов состоит из крыш. Себастиан совершенно не разбирался в архитектуре, но знал, когда что-то кажется ему уродливым. Этот дом был уродливым. Возможно, функциональным в качестве турбазы, но красивым он, черт возьми, не был.
        Вся компания поспешила внутрь, где в рецепции ее встретили и приветствовали мужчина и женщина, представившиеся как Матс и Клара. Они выдали ключи, попутно обрисовав ситуацию на ближайшие дни. Оставаться в гостинице можно сколько угодно, хотя на самом деле она уже закрыта. В дневное время в гостинице будет находиться персонал, чтобы подготовить все к зиме. Кое-кто будет здесь жить, но в корпусе для персонала. Приедет повар, чтобы готовить ланч и ужин. Завтрак им придется брать на кухне. Возможно, появится несколько работников для проведения мелкого ремонта, но в таком случае только на день. Если им что-то понадобится или возникнут вопросы, Матс и Клара всегда к их услугам.
        Было решено забросить вещи в комнаты, быстренько поесть и как можно скорее отправиться в горы, пока не стемнело. У Хедвиг имелось наготове две машины.
        Оказавшись у себя в номере, Торкель положил чемодан на кровать и подошел к окну. Оттуда открывался вид на реку. Вода стояла высоко. Через стремнину вел навесной мост а за ним хорошо просматривалась протоптанная дорожка, по которой обычно направляются в горы проводящие тут отпуск туристы. Торкель был рад, что они здесь. По правде говоря, он связывал с этой поездкой определенные надежды. В первую очередь не профессиональные, а личные. Он надеялся, что они с Урсулой опять вернутся к прежним отношениям. Возможно, пойдут дальше. Они долго жили в соответствии с тремя правилами, установленными для них Урсулой:
        Только на работе.
        Дома никогда.
        Никаких планов на будущее.
        Этим простым правилам они следовали в течение нескольких лет, и получалось вполне нормально. Но затем ситуация изменилась. Урсула пришла к нему домой. Искала его общества. Хотела его. Дома. В Стокгольме. Он расценил это как нарушение двух из трех правил, и нарушила их Урсула. На его взгляд, это все усложнило. В те немногие разы, что они за последнее время виделись или разговаривали, у Торкеля возникло ощущение, что Урсула изменилась. Не сильно, не радикальным образом, а в мелочах, в деталях. Он думал, что, быть может, дело в том, что она опасается приближения к отмене и третьего правила тоже. Возможно, ее пугает мысль об общем будущем. Самому ему только этого и хотелось, но он понимал, что первому проявлять инициативу нельзя. Все, что они делали, происходило на условиях Урсулы. Всегда. Он стремился вперед, но сейчас у них появилась возможность для отступления.
        Вернуться обратно.
        Снова следовать правилам.
        Тогда все, несомненно, стало бы проще. Он надеялся, что они смогут вернуться обратно и уже оттуда пойти дальше. Несколько ночей в гостинице вдали от ее мужа. Отступить, чтобы иметь возможность сделать шаг вперед.
        Ему хотелось этого. Он на это надеялся.
        Что думала Урсула, он, как обычно, не имел представления.

        После обеда, состоявшего из супа-гуляша, хлеба, кофе и шоколадного бисквита, они собрались на улице перед турбазой. Дождь усилился. Когда они шли через висячий мост к ожидавшему их на другой стороне транспорту, лило буквально как из ведра. Себастиан ненавидел дождь. Хотя он обстоятельно оделся, всего через несколько минут он почувствовал, что все равно промок до нитки. Промок и замерз.
        «Плохой погоды не бывает, бывает только плохая одежда».
        Так могут говорить только чертовы фанатики природы с промытыми мозгами. Это плохая погода. Чисто объективно отвратная погода независимо от того, как ты одет. Себастиан задумался, не стоит ли повернуть обратно и подождать в гостинице. На самом деле ему не обязательно осматривать место находки. Но тут они уже подошли к машинам и укрытию от сырости. Он протиснулся мимо Йеннифер и запрыгнул в машину самым первым.
        Примерно через полчаса они оказались на месте.
        Над останками стояла большая белая палатка. Электроагрегаты с бензиновыми двигателями снабжали энергией прожекторы, установленные снаружи и внутри палатки для работы в начинающихся сумерках. Хедвиг подвела их к мужчине лет пятидесяти, который представился как Ян-Эрик Каск. Пожав всем руки, он двинулся по глиняной каше в сторону палатки.
        - Одна туристка ступила на выступ, он обрушился, и в результате мы нашли их…
        Он отогнул полог палатки, и Себастиан сразу бросился внутрь. За ним последовала Урсула. Торкель остановился у входа и осмотрелся.
        - Мы все тут поместимся?
        - Да, должны бы. Только не подходите близко к краю, а то тоже скатитесь вниз.
        Торкель, Билли, Ванья и Йеннифер зашли в палатку. Внутри было душно и сыро. Влажный воздух пронизывали лучи прожекторов, как будто полицейские оказались в инсектарии для бабочек. Зайдя внутрь, все сразу расстегнули куртки.
        В центре находился прямоугольный раскоп размером примерно два на пять метров и около метра в глубину. На дне ямы более или менее в ряд лежали шесть скелетов. Два из них были значительно короче остальных. У двоих вокруг костей истлевшими тряпками свисали остатки одежды. У самого дальнего от входа скелета рука уходила за край палатки, словно он проверял, продолжается дождь на улице или нет. Снизу доносилось бурление воды. Ян-Эрик вошел в палатку и сел перед могилой на корточки.
        - Обвал произошел вон там, - сказал он, кивая на остатки выступа в другом конце. - Женщина потащила за собой кисть и предплечье. Они у нас лежат в ящике снаружи.
        Урсула утвердительно кивнула. Она сняла крышку с объектива камеры, и тот, как она и предполагала, незамедлительно запотел. Отдав камеру Билли, Урсула натянула тонкие перчатки и присела на корточки возле могилы, напротив Яна-Эрика. Себастиан и остальные выстроились по краям палатки. Это по части Урсулы. Ее шоу. Они только зрители.
        - Шесть скелетов в относительно хорошем состоянии. Их аккуратно расположили рядом друг с другом, не побросали кое-как.
        Говорила она громко, в одинаковой степени давая объяснения самой себе, команде и Яну-Эрику.
        - Это имеет какое-то значение? - тихо поинтересовалась Йеннифер, неуверенная, можно ли внутри палатки разговаривать.
        Урсула быстро взглянула на Себастиана, словно разрешая ему ответить.
        - Возможно. Это может указывать на то, что человек испытывает к жертвам определенное уважение. Или что он человек очень организованный и не слишком поддается эмоциям.
        - Как вы их выкапывали? - спросила Урсула, обращаясь к Яну-Эрику.
        - Мы привезли маленький экскаватор.
        - Их зацепило копавшей машиной?
        - Ну-у, да, возможно, кого-то коснулись…
        Урсула наклонилась и молча подняла бедренную кость. Ее серо-коричневая поверхность казалась чуть ли не заплесневелой. Кое-где к ней пристали земля и глина. Посреди темного налета виднелась зарубка, где просвечивала светлая, почти белая костная ткань. Экскаватор не просто слегка коснулся скелетов. Увидеть, какие повреждения появились на костях совсем недавно, было, конечно, нетрудно, но, прояви они б?льшую осторожность при раскопках, на подобное не пришлось бы тратить время и энергию. Урсула аккуратно вернула кость на место, мысленно взяв обратно все положительное, что подумала о полиции Йемтланда по дороге сюда.
        Они оказались халтурщиками.
        Она потянулась за камерой. Билли отдал ей аппарат. Ян-Эрик встал и повернулся к Торкелю.
        - Сначала мы думали, что они старые. В смысле очень старые, - пояснил он. - Ведь здесь в горах поумирало много народу. Зимой 1718–1719 года тут насмерть замерзли более трех тысяч солдат Карла Двенадцатого. Случается, что мы до сих пор находим их останки. Нечасто, сейчас уже давненько не находили, но случается.
        - Вы должны были сразу увидеть, что им не триста лет, - откликнулась Урсула, продолжая фотографировать содержимое могилы во всех мыслимых ракурсах. - У них у всех в головах пулевые отверстия.
        - Мы же не могли сразу знать, что это пулевые отверстия.
        Урсула с удивлением опустила камеру.
        - А что бы это еще могло быть?
        - Какое-нибудь круглое колющее оружие…
        - Вы обнаруживаете шесть трупов с двумя круглыми отверстиями в черепах, и вам первым делом приходит в голову античное колющее оружие, а не пуля?
        - Солдаты Карла ведь не из античности.
        Урсула предпочла полностью проигнорировать последнее замечание. Она продолжила фотографировать.
        - А много этих солдат разгуливало в гортексе? - Она опустила камеру и кивнула на два скелета, частично покрытых серо-желтыми остатками одежды.
        - Этих двоих мы выкопали последними. Они лежат дальше всего от выступа. - В голосе Яна-Эрика слышалось напряжение от сдерживаемого гнева. Его терпению явно приходил конец.
        Себастиан с интересом наблюдал. Урсула и раньше демонстрировала местным талантам свое превосходство, но это было жестоко даже для нее. Торкель тщательно следил за тем, чтобы они не схлестывались с местной полицией. Всегда. Это являлось одной из важных причин их столь успешной работы. Урсула это знала. Тем не менее она вправила несчастному мужику мозги.
        Себастиан услышал, как стоящий рядом с ним Торкель кашлянул.
        - Отдай камеру Билли, пусть он фотографирует дальше, а сама расскажи нам что мы тут видим. Пора ехать обратно.
        Урсула остановилась и взглянула на Торкеля, который сделал маленький шаг вперед. Он спокойно посмотрел ей в глаза. Высказался он негромко, хорошо модулированным голосом, словно просил об одолжении, но маленький кивок в ее сторону четко давал понять, что это приказ. Себастиан даже слегка восхитился. Типично для Торкеля. Он прервал негативное развитие ситуации, Ян-Эрик наверняка посчитал, что Торкель встал на его сторону. Но, сославшись на вымышленную нехватку времени и необходимость услышать экспертизу, он не стал повышать голос и не смутил Урсулу. Билли шагнул вперед, и Урсула протянула ему камеру, а сама вновь присела перед могилой на корточки.
        - Самое предварительное: четверо взрослых, двое детей. Исходя из костей таза, можно предположить, что двое из взрослых - женщины.
        - Сколько времени они здесь пролежали?
        - Трудно сказать. Влажно, почва глинистая, пористая, регулярно проливается дождями… Во всяком случае, более пяти лет. - Она встала и пошла вокруг могилы. - Двое, похоже, похоронены в одежде. Остальные двое взрослых и дети без нее.
        - А не могла их одежда исчезнуть? - поинтересовалась Ванья. - Сгнить. Если была из другого, быстрее истлевающего материала.
        - Возможно, но вокруг них не имеется никаких следов от одежды. Ни пуговиц, ни молний, ничего.
        - А как ты думаешь, не могли эти четверо пролежать дольше тех двоих?
        - Непохоже. Они все лежат на одном уровне. Одинаковые цветовые изменения у костей. Одинаковое расположение тел. Думаю, можно исходить из того, что их закапывали одновременно.
        - Но зачем четверых раздевать, а двоих нет?
        Урсула не ответила. Она опять присела на корточки и аккуратно повернула два черепа, оказавшихся немного в стороне.
        - У тех четверых, что без одежды, отсутствуют зубы, - констатировала она. - Это не объясняется тем, что они, возможно, пролежали дольше.
        - А из-за чего исчезают зубы?
        Это опять спросила Йеннифер.
        - В могиле? Они не исчезают. - Урсула встала. - Кто-то их предварительно выбил.
        - Кто-то, кто хотел, чтобы их нельзя было идентифицировать? - поинтересовалась Йеннифер. Она почувствовала, как по спине пробежал холодок. Она ведь поступила в полицию, чтобы добавить в жизнь приключений и драматизма. Конечно, более рутинная работа тоже приносила известное удовлетворение, но мечтала-то она именно об этом. Искать, вычислять, обнаруживать, бросаться в бой, ловить. Она изо всех сил старалась не улыбнуться во весь рот, ее могли бы неправильно понять. Атмосфера в сырой палатке была подавленной и тяжелой.
        - Это гипотеза, - кивнула в ответ на ее вопрос Урсула.
        Себастиан б?льшую часть времени промолчал. Теперь же он решил выйти из палатки. Ему захотелось на улицу. Внутри стало слишком душно. Трудно дышать. Даже дождь казался предпочтительнее.
        Он отогнул полог и вышел. Дождь почти прекратился. С севера дул холодный ветер. Себастиан застегнул куртку и несколько раз глубоко вдохнул.
        Шесть трупов. Двое детей. Судя по всему, казненных. В его времена Госкомиссия редко работала с убитыми детьми, хотя порой доводилось. Это всегда давалось им тяжелее других расследований. Убить ребенка решится далеко не каждый. Уже это говорило о том, что они имеют дело с очень специфическим преступником. А уж выбить им потом зубы…
        Шесть человек, лежащих в могиле, явно не первые, кого он убил.
        И не последние.
        Себастиан был в этом уверен.

        Леннарт расхаживал взад и вперед по открытому офисному пространству, представлявшему собой сердце «Журналистских расследований». Редакция сидела здесь уже более десяти лет и на сегодняшний день состояла из двадцати с лишним человек. Они теснились на втором этаже бетонного здания телецентра в одном из центральных районов Стокгольма. У их ближайших соседей - редакции культуры людей было меньше, а помещение больше, и некоторые имели даже такую роскошь, как собственный кабинет. У Леннарта раньше тоже был кабинет - до тех пор, пока два года назад их не возглавил Стуре Лильедаль, который первым делом велел снести все перегородки, чтобы «дать волю креативности и спонтанным идеям». По его словам, ему хотелось поощрить обмен информацией и сотрудничество, но Леннарт знал, что на самом деле ему просто требовалось втиснуть максимум сотрудников на минимальную площадь. Теперь все сидели в одной большой комнате за повернутыми друг к другу столами. Леннарт это ненавидел. Он хотел разговаривать по телефону и работать над текстами без постоянных помех. Когда он пожаловался, то услышал от Стуре, что он консервативен
и должен развивать социальную компетентность. Сам Леннарт считал желание, чтобы тебя оставили в покое, вполне нормальным. Вдобавок ко всему, сам Стуре по-прежнему сидел в собственном кабинете, созданном из двух маленьких комнат. Он даже установил толстую стеклянную перегородку и новый конференц-стол, благодаря чему мог проводить все встречи обособленно и наблюдать за редакцией, имея возможность их не слышать. Такие слова, как «обмен информацией», «социальная компетентность» и «сотрудничество» явно относились не ко всем. Но ведь он начальник. А для них всегда существуют другие правила.
        В данный момент Стуре беседовал с восходящей звездой Линдой Андерссон - талантливой тридцатилетней журналисткой, ранее работавшей в газете «Экспрессен». Эти двое, казалось, никогда не закончат, и Леннарт не понимал, чего ради встреча продолжается так долго. Когда он, запыхавшись, примчался обратно из кафе, то сразу попросил у Стуре разрешения поговорить с ним. Сказал, что получил важную информацию, и поинтересовался, найдется ли у Стуре для него время. Тот пообещал.
        Чуть позже.
        Не сейчас.
        Сначала ему предстояло совещание за ланчем, затем встреча с директором программы, а после нее - просмотр программы, которая пойдет в эфир в следующую среду.
        Но после этого, пожалуйста.
        «После этого» в его кабинете оказалась Линда. Она перехватила Стуре, едва тот вернулся в редакцию, и они все еще разговаривали.
        Леннарту вдруг очень захотелось покурить, и он быстро сунул в рот никотиновую жевательную резинку с искусственным фруктовым привкусом. Курить он бросил больше двух лет назад, но часто испытывал внезапную потребность в сигаретах, особенно в случае стресса или скуки. Сейчас в какой-то степени присутствовало и то и другое. Изначальная энергия, которую он ощущал после встречи с Шибекой, сменилась беспокойством. Он видел, как они смеются за стеклянной стенкой. Леннарт никогда не понимал Стуре. Когда тот ему не был нужен, он набрасывался на него, как ястреб, но как только с ним действительно требовалось поговорить, вечно повторялось одно и то же.
        Чуть позже.
        Не сейчас.
        Леннарт устало сел за свой письменный стол. Взял наполовину остывший кофе и отпил глоток. Не слишком вкусно. Может, стоит проверить электронную почту, будет хоть какое-то занятие. Как только он включил компьютер, дверь у Стуре открылась. Похоже, они наконец закончили. Линда забрала их со Стуре кофейные чашки и сложила свои бумаги. Стуре, стоя у двери, вяло помахал Леннарту рукой. Наконец-то. Король дает согласие на аудиенцию. Леннарт кивнул в ответ, перелистал несколько бумаг, изображая занятость, встал и медленно двинулся в его сторону. Особого рвения ему изображать не хотелось, чтобы Стуре не подумал, будто он стоял в полной готовности и просто ждал. Нет, он тоже занятой человек. Очень занятой.
        По дороге он выплюнул жевательную резинку. К сожалению, промахнулся мимо урны, и ему пришлось оборачиваться и наклоняться, чтобы ее поднять. Стуре следил за ним взглядом, и Леннарт ясно осознал, что вступление в королевские покои могло бы произойти немного более внушительно.

        Начиналось все хорошо. Стуре Лильедаль сидел за столом напротив него и слушал с интересом. Даже ни разу не перебил. Леннарт, сам того не желая, испытывал гордость. Похоже, на этот раз он вышел на что-то стоящее. Когда он закончил представление материала, Стуре наклонился вперед, пристально глядя на него.
        - Насколько нормально присваивать гриф секретности делам о депортации?
        - Полицейский, с которым я разговаривал, раньше с таким не сталкивался. Во всяком случае, при работе с рутинными делами, - ответил он.
        - Значит, мы имеем двух афганцев, исчезнувших в августе 2003 года, - подвел итог Стуре. - Полиция называет это уклонением от депортации. Но, по крайней мере, у одного из мужчин никаких причин исчезать не было. Как его зовут?
        - Саид Балки. Он получил вид на жительство в 2001 году, и у него жена ждала ребенка.
        Стуре подошел к большой белой доске, висевшей у него за спиной. Помимо стеклянной стенки, он сразу обзавелся этой доской и очень любил все на ней записывать красным маркером. Леннарт считал, что благодаря этому он чувствует, что держит ситуацию под контролем. Его записи, на его доске, чтобы все видели. Он нацарапал «Саид».
        - Что еще нам известно о Саиде?
        - Почти ничего. Только то, что рассказала Шибека. Он приходился Хамиду двоюродным братом. Владел магазином вместе с двумя кузенами жены. Я собирался в качестве следующего шага попытаться с ней поговорить.
        - Ничего криминального?
        - Я ничего такого не обнаружил.
        Стуре кивнул.
        - Ладно. Еще у нас есть Шилека… ее так зовут?
        - Шибека. Это мой контакт. Я встречался только с ней.
        - Но ее сведения производят достоверное впечатление?
        - Весьма. Она хорошо говорит и пишет по-шведски. Я не представляю, зачем бы ей лгать. Она с 2003 года пытается узнать, что случилось с Хамидом.
        - И по ее мнению, что-то не сходится. На чем она основывается?
        - Говорит, что, с одной стороны, Хамид никогда бы не исчез, не предупредив ее, а с другой - есть еще этот мужчина, который приходил к ней домой через двенадцать дней после их исчезновения с вопросами о Хамиде.
        - Она полагает, он был из полиции?
        - Или, по крайней мере, из каких-то органов власти.
        - Хотя был в штатском?
        Леннарт кивнул.
        - Расспрашивал о родне Хамида, его друзьях и обо всем прочем.
        - А описать его получше она не в силах? - спросил Стуре со слегка скептическим видом.
        - Нет. Швед, лет сорока. Она считает, что все шведы выглядят более или менее одинаково.
        Прежде чем продолжить, Леннарт просмотрел свои записи.
        - Полицейские, с которыми она разговаривала, сказали, что никого на той неделе к ней не посылали. В полиции Сольны это вчера подтвердили.
        Стуре посмотрел на него. Явно пришло время для скептицизма.
        - А может, Хамид был замешан в чем-нибудь, о чем жена не знала? В каком-нибудь криминале. В какой-нибудь… сети. Существует тысяча возможностей.
        - Конечно, такое возможно. Но в начале двухтысячных было какое-то специфическое время. Ты, наверное, помнишь депортацию в Египет в две тысячи втором?
        Стуре кинул на него злобный взгляд. А как он думает? Что ему неизвестна главная горячая новость конкурирующего канала, принесшая тому «Золотую лопатку»[76]?
        - Может быть, здесь нечто подобное, - продолжал Леннарт. - Тогда двоих подозревавшихся в терроризме мужчин по заданию ЦРУ молниеносно выслали в Египет. В тот раз были замешаны и СЭПО[77], и Министерство иностранных дел.
        Стуре немного помолчал. Интересная версия. Не самая правдоподобная, но в принципе возможная.
        - Значит, по-твоему, что-то утаили под прикрытием уклонения от депортации?
        - Уклонения от депортации с грифом секретности, - поправил Леннарт.
        - А этот Иосиф, о котором говорила Шибека, что нам известно о нем?
        Леннарт покачал головой.
        - Ничего. Но Шибеке его имя запомнилось. Хамид явно называл его перед самым исчезновением. Правда, больше она ничего не знает.
        Стуре написал на доске «Иосиф» и поставил после имени вопросительный знак. Он сел и задумчиво посмотрел на Леннарта.
        - Вообще-то у нас слишком мало сведений. Сконцентрируйся на полицейском отчете. Это единственный имеющийся у нас объективный факт. Узнай, почему он засекречен.
        Леннарт кивнул ему и улыбнулся. Во время встреч со Стуре он улыбался не особенно часто.
        - С этого я и собирался начать.
        Очевидно, вид у него был слишком довольный, поскольку Стуре наклонился над столом и устремил на него пристальный взгляд.
        - Я хочу, чтобы ты подключил к расследованию Линду.
        Улыбка Леннарта сразу погасла. Как раз этого ему хотелось избежать - вмешательства.
        - Но она, наверное, и так по уши занята делом Государственного управления рынком труда? - попытался он. - Мне уже немного помогал Андерс, можно, я обращусь к нему, если увижу, что не справляюсь?
        - Леннарт, нам необходимо узнать, есть тут что-нибудь или нет. Я снабжаю тебя ресурсами, чтобы это проверить, а Линда толковая, - любезно сказал Стуре.
        - Понимаю, - ответил Леннарт, - но мне хотелось бы еще немного покрутиться самому. Ты ведь знаешь, что я предпочитаю работать…
        Стуре кивнул, но не сдался. Это было не в его стиле.
        - Могу я предложить компромисс? Ты расскажешь Линде, что тебе известно, и она будет помогать тебе со сбором материала. Но в поле работать будешь ты. Ты руководишь. О’кей?
        Леннарт посмотрел на него в упор. «Руковожу тут не я, - подумал он, - а ты». Но что он мог сказать. Бал правит Стуре. А его, Леннарта, заменить можно.
        - Звучит хорошо, - ответил Леннарт и опять улыбнулся.
        Правда, на этот раз улыбка выглядела вымученной.

        Когда они вернулись в гостиницу, уже стемнело.
        Вернулись все, кроме Урсулы, оставшейся, чтобы провести техническое обследование и руководить работой по перемещению трупов. Торкель предлагал остаться с ней, но она отказалась. Он и правда ничем там особенно помочь не мог. Однако, благодаря своей политической власти внутри организации, в одном деле он мог пригодиться. Трупы, обнаруженные в лене Йемтланд, по правилам следовало отправить в судебно-медицинскую лабораторию города Умео, но Урсуле хотелось, чтобы Торкель попытался переправить их в Стокгольм.
        Оказалось, что сказать легче, чем сделать. Получилась небольшая война на два фронта. Судебные медики в Умео восприняли это как вотум недоверия, а их коллеги в Стокгольме ясно дали понять, что и так не испытывают недостатка в работе и им не хватает только лишних шести трупов. Если Торкелю каким-то образом все-таки удастся добиться переправки трупов, то он не может ожидать, что ими займутся в первую очередь. На более высоком уровне в организации тоже усомнились, что его требование принесет пользу. После десятка звонков Торкелю пришлось признать, что ничего не получится, игра не стоит свеч. Пусть отправляют в Умео. Урсуле придется просто-напросто с этим смириться. Он сообщит ей об этом, когда она вернется. Хотелось бы надеяться, что с глазу на глаз. У него в номере. Или у нее.
        Переходя через мост к турбазе, они увидели, что восьмиугольная пристройка, где располагался ресторан, уютно и заманчиво светится. Матс с Кларой встретили их в рецепции и спросили, когда они хотят ужинать. Все договорились на полчаса разойтись по комнатам, а потом собраться в ресторане.
        Жили они в номерах, которые Матс и Клара называли комфортабельными. Торкель предположил, что так оно и есть, если под комфортом подразумевать двухъярусную кровать, тряпичный половик, примитивные фанерные шкафы без дверей и собственный душ с туалетом. Сам он считал, что номер выглядит как самая обычная комната на турбазе.
        Приняв горячий душ, Торкель встал перед зеркалом с маникюрными ножницами в руках, протер запотевшую поверхность и принялся удалять нежелательные волоски. Правая ноздря явно нуждалась в обработке. Он ненавидел длинные волоски, которые в последние годы начали появляться в местах, где он определенно не хотел их иметь. Мало вещей заставляло его чувствовать себя таким старым, как не лишенные злорадства замечания дочерей, что ему необходимо опять подстричь уши. Зазвонил телефон. Торкель вышел из ванной и ответил.
        Звонили из газеты «Экспрессен». Аксель Вебер. Правильно ли он понял, что Госкомиссия находится в Йемтланде? Торкель подтвердил, сознавая, что теперь это получит широкую огласку в СМИ. Вебер - толковый журналист, а участие в расследовании Госкомиссии автоматически привлекает больше внимания. Веберу хотелось знать, почему они там. Что там обнаружили? Или, вернее, может ли Торкель подтвердить, что обнаружено массовое захоронение? Торкель подтвердил, что они нашли некоторое количество трупов, пролежавших там долгое время. Высказывать предположения относительно сроков он не намерен, поскольку им неизвестно. Но долго.
        Возраст, пол, точное количество, версии и возможный мотив - вдаваться в такие подробности или выдавать их прессе Торкель не хотел. Когда относительно короткий разговор был окончен, Вебер знал не больше, чем когда позвонил.
        - Вы ведь понимаете, что я все равно обо всем узнаю, - закончил он, и Торкель готов был поклясться, что слышит, как журналист улыбается на другом конце провода.
        - Не от меня.
        Торкель положил трубку. Вебер, скорее всего, сказал правду. Кто-то в окружении Хедвиг Хедман явно уже выдал сведения и, наверное, продолжит их выдавать. Представляющие ценность для СМИ дела в настоящее время практически невозможно сохранять в тайне. Необходимо сейчас же ограничить информационный поток. Возможно, даже в направлении Хедвиг. Заявление в департамент канцлера юстиции свидетельствует о том, что ее окружают не самые лояльные сотрудники, или же - что она как начальник не способна трезво оценивать ситуацию. И еще она вызвала Госкомиссию. Некоторые местные полицейские всегда расценивают такие действия как неуважение. Таких становится все меньше, в большинстве своем они с благодарностью принимают экспертизу и дополнительные ресурсы, привозимые Госкомиссией, но в каждом провинциальном участке один или несколько человек обязательно почувствуют себя обиженными. Вероятно, надо исходить из того, что из полиции Эстерсунда информация просачивается как через сито.
        Торкель незамедлительно позвонил Урсуле. Ей стоило попросить коллег на горе проявлять дополнительную осторожность. Маловероятно, что кто-нибудь отправит туда в темноте фотографа, чтобы взглянуть на могилу и трупы, но наверняка знать нельзя. Случались и более странные вещи.
        - Удалось договориться насчет судмедэкспертизы? - спросила Урсула под конец разговора.
        - Обсудим это, когда ты приедешь сюда, - уклончиво ответил Торкель.
        - Значит, повезут в Умео.
        Торкель задумался. Он мог бы солгать, сказать, что продолжает этим заниматься, но он ничего на этом не выиграет. Ему все равно не изменить того факта, что трупы повезут в Умео.
        - Да. Я пытался, но ничего не получилось. Когда ты приедешь? - продолжил он, чтобы помешать ей слишком долго размышлять над неприятным известием.
        - Я почти готова, возможно, еще часок.
        - Я прослежу за тем, чтобы тебя ждал горячий ужин.
        - Хорошо.
        Урсула положила трубку. Отсутствие заключительного «пока» не обязательно означало, что она рассердилась. Возможно, разговор помешал ей, и она просто торопилась вернуться к работе. Торкель предпочел остановиться на последнем и вернулся обратно в ванную.
        Рагу из дичи, жареная картошка, салат и брусничный соус. Затем белый шоколадный мусс.
        Они как раз перешли к десерту, когда по лестнице в часть ресторана, именуемую «Чердаком», поднялась Хедвиг Хедман. После короткого приветствия она положила перед ними на стол папку.
        - Думаю, что двоих мы, возможно, уже идентифицировали. Тех, что с одеждой, - уточнила она.
        Торкель открыл переданный ему материал. Сидевшая рядом с ним Ванья наклонилась вперед. Билли и Йеннифер, сидевшие напротив, встали и обошли вокруг стола, чтобы смотреть через плечо Торкеля. Себастиан остался сидеть на месте. Он предположил, что начальник областного полицейского управления сопроводит материал устным комментарием. И не ошибся.
        - В ноябре 2003 года поступило заявление об исчезновении двоих голландцев. Яна и Фрамке Баккеров из Роттердама. По словам заявителя, они собирались начать поход в Осене, в Норвегии, 27 октября и закончить неделей позже в Володалене. Оба очень опытные туристы. Мы искали их вплоть до первого снега, который в тот год выпал 18 ноября.
        - Какие есть основания думать, что это они? - спросил Торкель, отрываясь от материала. - Кроме них, здесь никто не пропадал?
        - Пропадали, но они единственная пара, пропавшая в этом регионе. Кроме того, заявитель сообщил, что они путешествовали в серой одежде с желтыми деталями.
        Хедвиг наклонилась и перелистала материалы вперед до пластикового файла, находившегося за последней страницей папки. В нем лежала фотография мужчины и женщины лет тридцати, снятых на какой-то покрытой снегом вершине. Возможно, в Альпах. Оба в солнцезащитных очках, загорелые, с обветренными лицами. У женщины пышные рыжие волосы, собранные в хвост. Мужчина практически лысый. Оба улыбаются в камеру и держат пальцы буквой V. Одеты в плотные серые комбинезоны с желтыми деталями.
        - На вид хорошо совпадает с остатками одежды в могиле, - кивнула Ванья, увидев снимок.
        Торкель согласился. Несомненно, совпадает. Надо показать Урсуле, когда она вернется.

        Двумя часами позже они сидели в одном из небольших конференц-залов турбазы. Не будь на улице темно, из окон открывался бы потрясающий вид на окрашенный в приглушенные осенние тона мир гор. Теперь же в окнах они видели только собственные отражения. Из-за света четырех мощных люминесцентных ламп лица казались более бледными и измученными, чем на самом деле. Благодаря стоявшим на столе кофейным чашкам, термосу и бутылкам минеральной воды все чувствовали себя в знакомой обстановке. Всем, кроме Йеннифер, уже многократно доводилось сидеть в подобных помещениях. Открывавшийся из окон вид был скрыт в темноте, и они будто бы находились в самой обычной переговорной.
        Билли уже распечатал фотографии могилы и теперь прикреплял их магнитами к белой доске.
        - Будем исходить из того, что мы нашли голландцев, - сказал Торкель. - Если это так, то у нас есть приблизительное время убийств. Но необходимо удостовериться. Ванья, свяжись с голландской полицией и узнай, не можем ли получить зубные формулы, рентгеновские снимки, что-нибудь, что поможет их идентифицировать.
        Ванья кивнула и приняла протянутую ей Торкелем через стол папку.
        - Откуда они прибыли?
        Все перевели взгляды на Себастиана, который встал и, не торопясь, подошел к доске с фотографиями.
        - М-м, из Голландии… из Роттердама.
        Себастиан устало посмотрел на Билли.
        - Вот как, голландцы приехали из Голландии. Спасибо, я бы никогда не догадался.
        Билли набрал воздуха, словно собираясь ответить, но передумал и опять немного сгорбился на стуле.
        - Я имел в виду вот этих. - Себастиан постучал пальцем по одному из снимков. - Шесть человек. Раздеть четверых и выбить им зубы - это требует времени. Неужели он потом рыл могилу глубиной почти в метр, оставив шесть трупов преспокойно лежать рядом?
        - Может, он сперва вырыл могилу. - Билли слегка выпрямился, мечтая о реванше.
        Себастиан посмотрел на него еще более усталым взглядом.
        - А эти шестеро стояли рядом и ждали, пока он закончит?
        - Нет…
        - Именно. Не имеет значения, в каком порядке он это проделал. Убили их, по всей видимости, не там. Так откуда они прибыли?
        Группа дружно закивала. В каком-то смысле они все это знали, но никто не озвучивал. Действительно, это - место обнаружения, но не обязательно или даже, скорее всего, не место убийства. Если же его определить, то сразу повысится шанс найти какую-нибудь зацепку. Билли отодвинул стул.
        - Я принесу из рецепции карту.
        Он быстрым шагом покинул комнату. Себастиан вернулся на место и сел напротив Урсулы. Откинувшись назад, он уперся в нее взглядом. Она явно это почувствовала, поскольку подняла глаза и посмотрела на него в упор.
        - В чем дело?
        - Ты сердишься?
        - Нет.
        - У тебя сердитый вид.
        - Вовсе нет. Пока. - Она устремила на него многозначительный взгляд, который он предпочел не понять.
        - Ты кажешься сердитой и усталой, - продолжил он. - Измученной.
        - Себастиан… - неправильно понять тон Торкеля было нельзя. Он означал «прекрати».
        Себастиан повернулся к нему и всплеснул руками.
        - Что такого? У нее измученный вид. Первый день, а она выглядит как развалина. Я просто интересуюсь, как она себя чувствует.
        - Почему же ты так и не спросил? - поинтересовалась Урсула. - Как я себя чувствую, вместо того чтобы говорить, что у меня сердитый вид?
        - Извини. Как ты себя чувствуешь?
        - Спасибо, хорошо. А ты как себя чувствуешь?
        Ответить Себастиан не успел, поскольку распахнулась дверь и вошел Билли с картой окрестных гор. Он разложил ее на столе. Все придвинулись поближе. Кроме Себастиана. Он опять понадеялся, что сможет послушать обсуждение коллег.
        - Тела обнаружили здесь, - сказал Билли и нарисовал на карте крестик.
        Все молча смотрели на карту. Искали одно и то же. Не находили.
        - Никаких зданий. Никаких укрытий от ветра. Никакого леса. Никаких защитных строений поблизости, - подвела итог Ванья с некоторым разочарованием в голосе.
        Все опять распрямились. Билли взял карту со стола и прикрепил ее к стене.
        - Судя по точности попаданий, убийца действовал достаточно собранно, - вставила Урсула. - Эффективно. Неужели он стал бы рисковать оказаться обнаруженным?
        - Это происходило в октябре, - сказал Билли. - Турбазы были закрыты. Народа почти нет. Наверное, он рискнул.
        - Или же оказался, - тихо произнесла Йеннифер.
        До сих пор она в основном сидела молча и только слушала, но уже некоторое время размышляла. Начиная с ужина, когда Хедвиг пришла с голландцами, но никак не решалась что-нибудь сказать. Она полагала, что если думает правильно, кто-нибудь из группы придет к тому же выводу. Но пока никто не изложил ее теории. Она быстро еще раз прокрутила ее в голове. Вроде не полная глупость. Была не была.
        - Обнаруженным, - наклоняясь вперед, уточнила Йеннифер уже более уверенно. - Эти двое в одежде, которых мы, вероятно, сможем идентифицировать, - голландцы. Возможно, они проходили мимо и оказались свидетелями.
        Все промолчали, но Торкель заметил, как Урсула и Ванья кивнули. Он посмотрел в сторону Йеннифер. Неплохая теория. Вовсе не плохая. Торкель был доволен. Ею, но и самим собой. Независимо от того, окажется теория соответствующей действительности или нет, рассуждение показывает, что Йеннифер мыслит правильно. А это, в свою очередь, показывает, что он сделал правильный выбор.
        - Если мы немного разовьем эту версию, - нарушил молчание Торкель, - то, значит, четверо без одежды являются изначальными жертвами, на которых нам следует сосредоточиться. Мы знаем о них что-нибудь еще? - обратился он к Урсуле, которая покачала головой.
        - Двое взрослых, мужчина и женщина. Два ребенка, пол определить невозможно. Если они были нормального роста, то предположительно от пяти до восьми лет.
        Себастиан устало потер глаза. Он встал, прошел вокруг стола к окнам и открыл одно из них. Оперся о подоконник и жадно глотнул холодного, чистого вечернего воздуха. Как он себя на самом деле чувствует? Честно говоря, не очень хорошо. По крайней мере, не так хорошо, как предполагал. Он ждал этого с нетерпением.
        Мечтал.
        Даже более того: нуждался в этом.
        Проводить время с Ваньей. Снова работать с ней. Сблизиться с ней. Узнать ее. А она собралась уехать. Покинуть его. Перерезать единственный имевшийся у него маленький спасательный трос к чему-то, напоминающему пристойную жизнь.
        И вдобавок двое мертвых детей.
        До сих пор поездка была чертовски поганой.
        - У пары жертв видны повреждения на ребрах, что может указывать на то, что им сперва выстрелили в грудь, а затем в голову, - продолжала Урсула. - Это подтверждает тезис о том, что убийца привычен к оружию. Сначала самая крупная мишень…
        Себастиан покосился на Йеннифер. Вообще-то она молода для него минимум лет на пятнадцать, но она, несомненно, могла бы сделать его пребывание здесь немного более приятным. Но Торкель вышвырнет его, если он хотя бы приблизится к ней. Достаточно один раз угостить ее пивом в баре и поболтать, чтобы вызвать укоризненные взгляды. Если он хорошо знает Торкеля, тот будет караулить в коридоре, словно они на школьной экскурсии.
        - А это семья? - поинтересовался Билли.
        - Такая мысль напрашивается, - кивнула Урсула, - но мы не знаем. Ответ на этот вопрос нам даст анализ ДНК.
        С другой стороны, что такого, если придется уехать домой? В отсутствие Ваньи зачем ему оставаться? Дело только вгоняет в депрессию, и пока оно относительно неинтересное.
        - Будем исходить из того, что все попали в могилу одновременно. Хедвиг проверяла: за весь 2003 год больше никаких заявлений об исчезновении не поступало. - Торкель оторвал взгляд от бумаг. - А заявлений о пропаже детей вообще никогда не было.
        - Закрой, пожалуйста, окно, холодно.
        Себастиана отвлекли от размышлений. Ванья требовательно смотрела на него. Он кивнул, закрыл окно и вернулся на место. Ванья не уехала. Пока. Она здесь, в той же комнате. Три месяца она будет продолжать работать. Три месяца он сможет находиться рядом с ней. Эти бесценные дни нельзя подвергать риску, заигрывая с женщиной, которая, скорее всего, все равно не ляжет с ним в постель. Он решил притвориться, будто обсуждение дела его интересует.
        - Билли, узнай, нет ли какого-нибудь заявления о том, что в период вокруг исчезновения голландцев кто-то покинул гостиницу, не оплатив, - сказал Торкель. - Проверь, не сообщали ли об отбуксировании брошенных машин, не находили ли на горе инвентарь для активного отдыха или нечто подобное. Ведь они могут не значиться среди пропавших потому, что их сочли просто сбежавшими.
        Билли кивнул.
        - Если хочешь, я могу тебе помочь, - предложила Йеннифер.
        - Отлично, - ответил Билли с улыбкой. - Спасибо.
        Ванья посмотрела на них. Черт, как быстро происходит замена. Впрочем, все правильно. Это расследование может растянуться на месяцы и стать для нее последним. Внезапно она поймала себя на мыслях о том, как здорово это будет.
        Комната, кофе, белая доска, фотографии, теории.
        В данный момент она чувствовала, что немного все это переросла.
        Настала пора идти дальше.
        Делать следующий шаг.
        Развиваться.
        Но пока надо сосредоточиться на деле.
        - Вполне возможно, что никто не знал, что они вообще здесь были, - произнесла она и немного выждала, чтобы привлечь общее внимание. - Я имею в виду, что им не обязательно было оставлять после себя какие-нибудь следы. Они могли приехать на поезде и ходить по горам с палаткой. Никаких ночевок в гостиницах. Никаких машин.
        - Но, черт возьми, где-то об их исчезновении все равно должны были заявить, - возразила Урсула. - Кто-то же должен был их хватиться.
        - Ванья, проверь исчезнувшие семьи с двумя детьми за осень 2003 года по всей стране. Возьми Норвегию тоже.
        - О’кей.
        - Мы не знаем, семья ли это, - продолжила Ванья. - Это могут быть двое взрослых каждый со своим ребенком. Или мама с детьми и ее второй муж. А отец детей, возможно, из числа ревнивцев, имеющих оружие…
        Себастиан видел, как Ванья едва заметно бросила взгляд в сторону Йеннифер. Он улыбнулся про себя. Йеннифер выдвинула теорию, согласно которой голландцы оказались проходившими мимо свидетелями. Хорошую теорию. Но раз Йеннифер проявила себя хорошо, то Ванье требовалось быть лучше. Самой лучшей.
        Типично для Ваньи.
        Типично для его дочери.
        - Ладно, расширим поиск до пропавших детей или до пропавших с детьми, - сказал Торкель. - Так уж много их быть не может. В первую очередь осень 2003 года. Исходим из того, что в могилу они попали одновременно.
        Сделать намного больше они в настоящий момент не могли. Казалось, что Стокгольм они покинули давным-давно. Все устали, им требовалось поспать. Торкель собрал свои бумаги.
        - Остановимся на том, что эти четверо, все равно семья они или нет, ходили по горам с палаткой. Кто-то проходил мимо и застрелил их. Когда он их закапывал, появились двое голландцев, и ему пришлось их тоже убить. Считаем ли мы, что над этой теорией стоит работать?
        Все закивали и стали собирать вещи. Это совсем не обязательно правда, но некая основа для работы. Как всегда, придется подстраиваться и вносить коррективы в зависимости от того, к чему они придут в ходе расследования.
        - Но тут что-то не так, - произнес Билли.
        Все прекратили собираться и опустились обратно на стулья.
        - Что именно? - с заметной усталостью в голосе поинтересовался Торкель.
        - Почему он позволил нам идентифицировать голландцев, а остальных нет?
        - Остальные четверо разоблачают убийцу, - почти наставительно сказал Себастиан. - Господи, сколько ты уже лет в полиции? Ничто в этом деле не указывает на то, что преступление совершено в приступе безумия, что их выбрали случайно. Кто-то вышел на гору с оружием и расстрелял этих четверых. - Он обратился к Урсуле: - Он использовал пистолет или ружье?
        - Пока сказать невозможно. Посмотрим, к чему придут в Умео.
        Сказав это, она бросила быстрый взгляд на Торкеля, которому показалось, что она сделала на слове «Умео» дополнительное ударение. Он почти не сомневался в том, что этой ночью останется без компании. Но они еще пробудут здесь какое-то время…
        - Все равно, - продолжил Себастиан, вставая. - Наш убийца знает, что, когда установят личности этих четверых, риск его попадания за решетку увеличится.
        - Да, я знаю, но голландцы дают нам довольно точные временн?е параметры, - настаивал Билли, не желавший так просто сдаваться. - Они помогут нам идентифицировать остальных.
        Быстро обдумав аргумент, Себастиан посчитал, что в нем что-то есть, но уступать победу Билли он не собирался. Сейчас. Он пожал плечами, чтобы умалить ценность сказанного.
        - Либо он совершил ошибку, и тогда нам повезло, либо время захоронения нам абсолютно не поможет.
        - Должно помочь. Сколько семей с детьми исчезло в октябре 2003 года?
        - Пока мы знаем, что нисколько.
        - Ладно, остановимся на этом, - сказал Торкель и встал, чтобы придать словам веса. - Сегодня мы дальше не продвинемся, у нас есть, с чем работать завтра. - Он обвел взглядом остальных коллег. - Главный приоритет - идентификация тех четверых. Не зная, кто они, мы не сможем распутать это дело.

        Открывая входную дверь на Грев-Магнигатан, Эллинор бросила взгляд на часы. Поздно. Уже далеко перевалило за одиннадцать. Она надеялась, что Себастиан еще не спит. Когда она вошла, лампы на лестнице автоматически зажглись. Эллинор покосилась на лестницу, но решила поехать на лифте. На сегодня она уже достаточно постояла и походила. Работала до закрытия. До 21.00. Она часто задавалась вопросом, зачем держать универмаг открытым так поздно, но сегодня, на неделе после зарплаты, народу было много все время. Закончив работу, она прошлась до Вестманнагатан. До своей старой квартиры. Эллинор думала о ней именно так. Старая квартира. Д?ма - это у Себастиана.
        Беспокойство и злость, которые она более или менее вытесняла весь день, вернулись. Утром он говорил необычно жестко.
        Нет, не жестко. Зло.
        «Домработница, которую он трахает».
        Гадкие, ужасные слова. И еще эта мерзкая история о какой-то Гунилле. Некоторое время она подумывала слегка побаловать его по приходе домой. Поворковать и все сгладить, вернуть ему хорошее настроение. Ссориться ей не нравилось. Но на этот раз он зашел слишком далеко. Мириться и просить прощения должен он, не она. Поэтому она весь день ему не звонила. Это было необычно, и она несколько раз уже бралась за трубку, но удерживалась. Пусть знает, что он ее обидел. Ее молчание послужит ему наказанием.
        Она задвинула за собой решетку и нажала в лифте на тройку.
        На старую квартиру ушло больше времени, чем она планировала. Поднимаясь наверх, она встретила вдову Линдель с третьего этажа. Та, естественно, стала приставать с расспросами. Где же Эллинор сейчас обитает? Ее ведь совсем не видно. На самом деле Эллинор поехала туда, только чтобы полить цветы и удостовериться в том, что пакет с материалами о Вальдемаре Литнере по-прежнему на месте, но вдова Линдель настояла на том, чтобы угостить ее чаем. Действительно настояла. Хотя времени у нее в общем-то не было, Эллинор все-таки подумала, что будет приятно рассказать о своей большой любви, о знаменитом Себастиане Бергмане. Тот факт, что они как раз сегодня поссорились, она предполагала опустить. Какие пары не ругаются? Никакие отношения не состоят из одних праздников.
        Сорока пятью минутами позже Эллинор открыла дверь в свою старую квартиру. Она видела, что ее рассказ произвел на Линдель впечатление, хотя та пыталась это скрыть. Она даже долго притворялась, будто не знает, кто такой Себастиан, но Эллинор ей ни на секунду не поверила. Типичная шведская зависть.
        Она прошла прямо в спальню, открыла шкаф и увидела, что пакет лежит на том же месте. Она не знала, почему, но с тех пор, как Вальдемар Литнер перед выходными отказался продолжать с ней профессиональное общение, у нее сохранялось неприятное ощущение от всего, с ним связанного. По большей части ей удавалось успокаивать себя тем, что он - справедливо - чувствовал, что это ни к чему не ведет. Однако временами у нее возникала мысль, что ее раскрыли, что Вальдемар или кто-то из его криминальных дружков вломился в ее старую квартиру, чтобы посмотреть, кто она на самом деле такая, и не знает ли она чего-нибудь об их темных делишках. Но никаких признаков постороннего присутствия в квартире не имелось, и если бы кто-то тут побывал, то едва ли оставил бы компрометирующий материал лежать в шкафу. Ее осенило, что она совершила глупость, не сняв с документов копии. Правда, теперь это не имело значения. Завтра она отнесет пакет в полицию и предоставит справедливости свершиться.
        Она опять закрыла шкаф и пошла поливать цветы. Час был поздний, но она не позвонила Себастиану, чтобы сказать, что задерживается. Она немного поразмышляла, не остаться ли в старой квартире. Переночевать. Пусть поволнуется, поскучает без нее. Потомится. Но если она не придет домой, он не сможет попросить прощения. Тогда они не смогут прояснить то неприятное, что стояло между ними с утра. Поэтому теперь она стояла в лифте его дома и надеялась, что Себастиан еще не лег спать.
        Первое, что она увидела, открыв дверцу лифта, был чемодан. Ее черный чемодан на колесиках. Почему он стоит на лестнице? А рядом с ним пластикатовый пакет. Она подошла и заглянула в пакет. Ее вещи. Он выставил ее вещи на лестницу? Это уже действительно выходит за всякие рамки! Она достала из кармана ключ.
        Странно, он вроде не подходит.
        Она посмотрела на связку ключей: да, ключ тот. Попробовала снова - с тем же результатом. Ключ даже не входил в замок.
        Лампа на лестнице погасла. Эллинор подошла к маленькой светящейся оранжевым кнопке и опять зажгла свет. Затем вернулась к двери и позвонила. Никто не открыл. Она снова позвонила, на этот раз дольше. Сердито. Из квартиры не доносилось ни звука. Эллинор наклонилась и открыла щель для почты. Внутри полная тишина. Она вновь позвонила, практически навалилась прижалась спиной всем телом на кнопку звонка. Никто не открыл.
        Теперь уже она рассердилась всерьез. Она не позволит ему так с собой обращаться! Она готова вытерпеть многое, поскольку любит его, но всему есть предел, и сейчас он его перешел с лихвой. Она достала мобильный телефон и докрутила в контактах до строчки «Любимый». Позвонила. Снова открыла щель для почты, слушая, как гудки идут ей прямо в ухо. За дверью квартиры звонков слышно не было. Эллинор нажала кнопку сброса и тяжело задышала. Что же ей делать? Где Себастиан и почему она не может попасть внутрь? Она бросила взгляд на свои вещи и увидела белый конверт, прикрепленный к боку чемодана. Выхватив конверт, она вскрыла его резкими движениями.
        Лампа опять погасла.
        Эллинор снова зажгла свет, достала из конверта единственный имевшийся там лист бумаги и развернула его.

        Я говорил всерьез. Ты должна выехать. Замки сменены. Меня нет дома и некоторое время не будет, так что стоять и звонить нет смысла. На твои телефонные звонки я отвечать не буду. Тебе вообще не следовало сюда переезжать. Я виноват и прошу прощения.
        Себастиан

        Эллинор перечитала короткий текст. Еще раз. Затем скомкала бумагу и отбросила. Перед глазами у нее заплясали маленькие черные точки. Она закричала как раненый зверь. По лестнице прокатилось эхо. Потом она успокоилась. Глубоко задышала, вновь обрела контроль.
        Как много всего сразу. Гнев, шок, страх. Необходимо попытаться мыслить трезво.
        Он не может ее вышвырнуть.
        Он не смеет ее вышвыривать.
        Он ее не вышвырнул.
        Она опять вынула связку и попробовала ключ еще раз. Не входит. Но должен войти. Она же здесь живет! Она снова попробовала. Нажала посильнее. Тот же результат. Она принялась колотить ключом по замку. Свет опять погас, но она этого почти не заметила.
        Ей надо внутрь. Ей надо домой!
        Ключ соскользнул в сторону, и она почувствовала, что оцарапала большой палец о металл на двери. Связка упала на пол, и она присела на корточки, чтобы ее отыскать. Шарила руками по каменному полу, но ничего не находила. Встала на колени и принялась водить по полу размашистыми движениями. Наконец наткнулась на ключи, отчего они отлетели к соседской двери. У нее не было сил подняться и двинуться следом. Не было сил ни на что. Она вся сжалась и заплакала.
        Она не знала, сколько времени просидела в темноте, рыдая, но вот наступил конец. Именно так это и ощущалось. Будто наступил конец. Она выплакалась. От сидения здесь лучше не станет. Эллинор сосредоточенно встала и вытерла мокрые щеки тыльной стороной ладони. Хлюпая носом, пошла и снова включила свет. Наклонилась, подняла ключи, сунула их в карман, вернулась обратно и взяла чемодан в одну руку, а пакет в другую. Назад на Вестманнагатан и попытаться в этом разобраться. Ведь ничего, по сути дела, не изменилось, уговаривала она себя. Это что-то временное. Кризис. Но с кризисом они разберутся. Нет никакой причины для паники или необдуманных поступков. У нее есть план. Она будет его придерживаться.
        Сначала займется Вальдемаром Литнером.
        Потом Себастианом.

        Солнце.
        Яркое солнце.
        Он обнажен до пояса и обливается потом. Воздух влажный. Липкий. Из-за жары и влажности больше всего хочется сидеть в тени с книжкой. Жара отняла у него все силы. А у нее нет. Сидя у него на плечах и призывая идти быстрее, она являет собой просто сгусток энергии. Ей хочется к воде. К прохладе и играм. Когда он споткнулся, она засмеялась и крепче прижала мягкие ладошки к его покрытым щетиной щекам.
        - Папа, я тоже хочу такого.
        Он посмотрел туда, куда она показывала. Какая-то девочка играла с надувным дельфином.
        Вот они и у моря. Едва спустив ее на землю, он почувствовал, как солнце обжигает плечи. Почти одновременно две мысли:
        Сегодня мало воды.
        Он забыл козырек от солнца.
        Они бегут в воду. Брызги. Смех. Крики с берега.
        Шум.
        Стена воды. Он видит, как она надвигается. Бежит к дочери. Ловит ее. Держит. Ее ручка в его большой руке. Ему кажется, что под пальцами он чувствует колечко с бабочкой, которое она получила в подарок. Только не выпускать. Ни за что. Все силы, все его сознание - сконцентрированы. Вся его жизнь в правой руке.
        Но вдруг дочка исчезла. Рука внезапно опустела. Он ее не удержал.
        Себастиан проснулся в коконе из толстого пухового одеяла. Потный. Разгоряченный. Запыхавшийся. Судорога в правой руке распространяется к локтю. Бесконтрольно замахав руками, он высвободился из одеяла и сел. Испытывая боль, он разогнул пальцы правой руки. На ладони кровь.
        Сон.
        Проклятый сон.
        Такой живой.
        Богатый деталями. Как фильм. Более того, он ощущал запах. Как в действительности. Весь ход событий.
        Ход событий.
        Не отдельные фрагменты, из которых, бывало, состоял сон. Тогда Себастиан просыпался с управляемым страхом, с навязчивым остатком впечатлений, воспоминаний и фантазий, зная, что скоро тот исчезнет. Сейчас же он словно бы пережил все заново. С такой силой сон не ударял по нему уже много лет. Себастиан сидел как парализованный. Сердце бешено колотилось. Пот тек по лбу. Он плакал беззвучно, неутешно.
        Всему виной дети. Дети в этой проклятой могиле. Ему нельзя заниматься мертвыми детьми. Он больше с этим не справляется. Они сразу вызвали мысль о Сабине. Угодили прямо в эпицентр боли и вины, которые он все эти годы пытался загнать в капсулу, но которые всегда немного просачивались и отравляли его. Сейчас капсула взорвалась. Распахнулась. Оставила его психически разбитым. Во всем теле такие же ощущения, как тогда. Потом. Когда он очнулся посреди катастрофы. Один.
        В конце концов он поднялся. Встал на ноги. Отметил, к своему удивлению, что ноги его все-таки держат. Как и тогда.
        Он доковылял до стула, где лежала одежда, и натянул через голову футболку. Больше все равно не заснуть. Который час? Двадцать минут пятого. Проспал чуть более четырех часов. Когда удастся еще поспать? Его уже сейчас пугала мысль о необходимости снова ложиться, хотя это должно было произойти больше чем через двадцать часов. Ему ни за что не хотелось провести еще одну ночь в этой постели. Не хотелось находиться в этой комнате.
        Себастиан открыл дверь и вышел в коридор. В гостинице стояла тишина. За дверью оказалось холоднее, и он задумался, не стоит ли вернуться и надеть брюки, но решил не возвращаться. Босиком он прошел по коридору мимо рецепции в ресторан. Подошел к холодильнику и взял с верхней полки банку колы.
        - А платить ты собираешься?
        Себастиан вздрогнул и чуть не выронил из руки банку. Он поспешно развернулся. В конце зала у окна сидела Урсула. Перед ней на столе стояли две пивные бутылки. Одна пустая, вторая наполовину полная.
        - Что ты здесь делаешь? - спросил Себастиан, направляясь к ней.
        - Я не смогла заснуть. А ты?
        - Мне приснился…
        - Кошмарный сон?
        - Да.
        Себастиан выдвинул стул по другую сторону стола и сел. Открыл банку колы и выпил глоток. Урсула смотрела на него вопросительно.
        - Такой жуткий, что тебе пришлось встать?
        - Да.
        - О чем он был?
        - Почему тебе не спится?
        - Я первая спросила.
        - Почему тебе не спится? - повторил Себастиан в точности тем же тоном.
        Поднося бутылку пива ко рту, Урсула встретилась с ним взглядом. Ночные разговоры за кухонным столом. Несколько таких разговоров им вести доводилось. Довольно приятных, насколько ей помнилось. Может, надо выплеснуть все из себя? «Открыть кому-нибудь душу», как это обычно называют. Себастиан - это кто-нибудь. Он ее знает, но не слишком близко. Теперь. Кроме того, он может быть объективен и сохранять желательную дистанцию. Не впадать в сентиментальные утешения и не пытаться жизнерадостно подбадривать. Пожалуй, подойдет. При одном условии.
        - Только не смей никому рассказывать.
        - Вообще-то умение хранить тайны - одна из немногих моих сильных сторон.
        Урсула кивнула. Безусловно, он не кривил душой. В то время, когда они состояли в близких отношениях, он спал с ее сестрой. С сестрой и бог знает со сколькими еще женщинами. А Урсула не имела об этом ни малейшего понятия. Эдвард Хинде вынудил их обоих вернуться мыслями к тому времени. Урсула, к своему удивлению, обнаружила, что злоба, которую она в течение многих лет питала, почти исчезла, заменившись чувством, больше всего напоминавшим печаль. Того мужчины, который предал ее, больше не существовало. Вернувшийся к ним Себастиан был кем-то другим. По-прежнему блистательный, эгоистичный, раздражающий, самоуверенный и невозможный во всех отношениях, он, казалось, был вынужден прилагать чуть больше усилий ради того, что раньше давалось ему без всякого труда. Когда она смотрела на него, стоящего возле холодильника, пока он еще не знал, что за ним наблюдают, босой, в боксерских трусах и футболке, он выглядел одиноким. Именно это слово первым пришло ей в голову.
        Одинокий.
        Огорченный или, во всяком случае, печальный.
        Почему, она не знала. Дело Хинде и личные привязки Себастиана к жертвам сильно на него подействовали, но прежний Себастиан довольно просто поднялся бы и пошел дальше. А этот нет. Теперь. Почему, она не знала. Он действительно сказал правду. Хранить тайны Себастиан умеет хорошо. По крайней мере, собственные. Она надеялась, что так он поступит и с чужими тайнами. С ее тайной.
        - От меня ушел Микке.
        Себастиан не удивился. Он догадывался, что это как-то связано с семьей, но думал, что речь идет о Бэлле. Никак не предполагал, что отношения с Микке могут подействовать на Урсулу так сильно. Микке иногда выпивал и слишком много работал над тем, что никогда не интересовало Урсулу. Если Себастиан правильно понимал ситуацию, кроме дочери, у них больше не имелось почти ничего общего. И, по его мнению, никогда не существовало. Их брак был для него загадкой.
        - Неужели тебя это действительно огорчает?
        Урсула посмотрела на него. Она толком не знала, что ожидала от него услышать, но не это.
        - Муж бросил меня после двадцати пяти лет ради другой женщины. Да, это довольно непросто…
        - Я не думал, что ты его любишь, - произнес Себастиан, откидываясь на спинку стула с колой в руке.
        Урсула поняла, что к объективности и желанной дистанции можно добавить «жестокую откровенность».
        - Я не хочу быть брошенной, - честно призналась она, в виде исключения оставив его реплику без комментариев.
        - Потому что ты предпочла бы сама его бросить? - Себастиан вглядывался в нее в полумраке. - Проблема не в том, что вы расходитесь, а в том, что он бросил тебя. Тебе бы хотелось решать самой?
        - Знаешь, забудь об этом, - вздохнула Урсула и положила ладони на стол, показывая, что разговор окончен. Она собирается идти спать. Себастиан наклонился вперед и накрыл ее руку своей.
        - Я не собирался иронизировать. Я вижу, что тебе тяжело, только не совсем понимаю, почему. Ты двадцать лет изменяла ему.
        - Двадцать лет назад, - поправила его Урсула.
        - Значит, то, что ты трахаешься с Торкелем, не считается?
        Урсула остолбенела. Откуда ему известно? Или он просто догадался? Она посмотрела ему в глаза.
        - Да, я знаю, и нет, он ничего не говорил, - сказал Себастиан. - По вам это видно.
        Из нее словно выпустили воздух, и она опять опустилась на стул. Он сказал правду. Не о Торкеле, - хотя это, конечно, тоже правда, - а о Микке. Он не был большой любовью ее жизни, как и никто другой. Когда-то Себастиан мог бы претендовать на эту роль, но сейчас она всерьез думала, что неспособна любить, по крайней мере так, как ожидают другие люди. Микке долго продержался. Торкель готов был попробовать, она знала. Принять ее такой, какая она есть. Целиком и полностью на ее условиях. Проблема заключалась в том, что он ей не нужен. Ей хотелось только одного. После развода это сделалось для нее особенно важным, и именно этого, она была почти уверена, ей получить не удастся.
        Любви дочери.
        Она снова посмотрела на Себастиана. Он молча выжидал.
        - Ты прав, - тихо произнесла Урсула. - По правде говоря, дело не в Микке. В Бэлле.
        - А что с ней?
        - Она всегда была папиной дочкой. Но пока мы были вместе, мне все-таки тоже немного перепадало.
        Себастиан увидел в приглушенном освещении, как ее глаза немного заблестели. Что-то изменилось.
        Если не верить, что все заранее предрешено и твои поступки не имеют значения, то перемена всегда заставляет человека копаться в себе. Как я до этого дошел? Что я мог сделать иначе? Что происходит? Что мне теперь делать? Перемена вынуждает тебя к некоторому самопознанию, и этот взгляд внутрь не всегда оказывается лестным и безболезненным.
        - Как ты думаешь, как часто она будет приезжать ко мне домой, когда там не будет Микке?
        Себастиан молчал, чувствуя, как разговор подходит неприятно близко. Дочь на расстоянии. Мечта о сопричастности. Боязнь ее не добиться.
        - Никогда, - ответила Урсула на собственный вопрос и покачала головой при мысли о предполагаемом сценарии. - Она будет звонить на Рождество и мой день рождения, но про последний постепенно забудет.
        - Почему ты так думаешь?
        - Мы, собственно, не знаем друг друга, - сказала Урсула несентиментально и так быстро, что Себастиан понял, что она посвятила довольно много времени анализу отношений с дочерью. - Я держала определенную дистанцию. Я со всеми ее держу. Отдаю лишь маленькие части души. С детьми так поступать нельзя. Им ты нужен целиком. Все время.
        - Ты сказала ей это?
        - Слишком поздно. Она уже взрослая.
        - Я так не думаю, - произнес Себастиан со смесью убежденности и надежды в голосе. - Я искренне надеюсь, что еще не поздно. - Он увидел, как она среагировала на необычно заинтересованный тон. - Для тебя, - добавил он на всякий случай.
        - Спасибо.
        Себастиан кивнул. Они посидели молча. Себастиану было больше нечего добавить, а Урсуле явно было больше нечем поделиться. Она опустошила вторую бутылку пива, отодвинула ее в сторону и положила руки на стол.
        - Ну, а ты?
        - А что со мной? - поинтересовался Себастиан.
        - Что тебе приснилось?
        Себастиан взял банку и принялся пить колу, быстро перебирая в голове варианты. Каково его положение в команде? Ванья относится к нему нормально, Билли, несмотря на недавний маленький спектакль, тоже. Торкель - это Торкель. Урсула - по-прежнему человек, которого, возможно, потребуется завоевывать. Правда, она предпочла открыться. Ему. Не кому-нибудь другому в команде, с кем она, вероятно, должна бы находиться в более близких отношениях. Ему. Человеку, который ее когда-то обидел. Человеку, который просил у нее прощения, но не получил. И наверное, не сможет получить. Ни за что. Учитывая их совместную историю, немного откровенности с его стороны, пожалуй, не повредит.
        Тем не менее что-то мешало. Не было желания. Просто не хотелось, и все.
        Тогда остается ложь. Тоже не вариант - сейчас.
        - Поговорим об этом в другой раз, - сказал он, непринужденно пожав плечами, в надежде, что ей такого ответа хватит.
        Ей хватило.

        Как только рассвело, Себастиан пошел прогуляться. Ориентировался он не слишком хорошо, поэтому решил идти вдоль стремнины, или реки, или как они ее там называли. Дождь временно прекратился, но туман над влажной почвой остался, и облака висели кучно и низко. В те немногие разы, когда Себастиан поднимал взгляд, обзор ему почти полностью закрывали узловатые, перекошенные деревья. Тропинка представляла собой просто глиняную кашу посреди корней и неровностей, поэтому ему приходилось смотреть, куда он ставит ноги, чтобы не поскользнуться.
        Они с Урсулой просидели еще несколько минут в пустом ресторане, а затем вернулись к себе в номера. Она напомнила ему, что он пообещал молчать, он сказал, что помнит, и повторил обещание.
        У себя в комнате он уселся за маленький складной столик возле окна. Включил мобильный телефон. Восемь сообщений, все от Эллинор. В нескольких она рассуждала, кое-где кричала и чуть ли не угрожала, где-то просила прощения и обещала все забыть, если только он позвонит. В последнем она спокойным голосом объясняла, что все понимает, и обещала обо всем позаботиться. Себастиан опять выключил телефон. Возможно, он решил эту проблему не самым лучшим образом, но в таком случае пусть она подождет до его возвращения в Стокгольм. Сейчас требовалось подумать над другими, более важными вещами.
        Поэтому он сидел в номере в полном одиночестве на довольно неудобном деревянном стуле и пытался выработать план.
        Прийти к решению.
        Не получилось. Мыслям не удавалось задержаться в голове. Сон, словно пеленой, покрывал сознание. Воспоминание принимало почти физическую форму. Раз за разом он ловил себя на том, что крепко сжимает правую руку. Он встал. Принялся расхаживать по комнате, но чем дольше ходил, тем более взвинченным становился. Ему требовалось выйти на улицу. Развеяться.
        Движение, свежий воздух, природа, одиночество без ощущения замкнутого пространства, возможно, помогут ему сосредоточиться.
        И теперь он шел вдоль бурлящего потока. Взгляд устремлен на горный склон. Тропинка резко повернула влево. Впереди виднелось что-то вроде металлического висячего моста с двойными деревянными досками. По обеим сторонам - перила из стальных тросов. Себастиан вышел на мост и остановился посередине.
        Птица, названия которой он не знал, скакала по воде и берегу в том месте, где вода, врезаясь в его край, успокаивалась, почти совсем затихала. Наблюдая за резкими, будто нервными движениями птицы, Себастиан дал волю мыслям.
        От сна к разговору с Урсулой и к Ванье. Всегда к Ванье.
        Это взаимосвязано.
        Она покинет его. Да, он сможет ее навещать. Но сколько раз, чтобы это не показалось странным? Один? Два? Они смогут звонить друг другу, обмениваться мейлами, в крайнем случае он может обзавестись этим скайпом. Но все это вспомогательные средства для поддержания уже имеющихся отношений. Не для создания новых. Было бы просто странно общаться с ней через экран компьютера, если они почти не разговаривают в реальной жизни. Лет через пять это, пожалуй, смогло бы подойти. Когда они стали бы друзьями. Когда он стал бы человеком, чье общество она будет ценить. По-настоящему, за его личные качества, а не потому, что он спас ей жизнь.
        В данный момент это не так.
        Пока.
        Вот сейчас у него есть шанс. Сейчас он может сблизиться с ней и создать нечто прочное и жизнеспособное. Но только если она будет здесь. Рядом с ним.
        Птичка явно закончила свои дела на воде, поскольку она низко пролетела между нависающими над берегом деревьями и скрылась. Себастиан выпрямился.
        Вообще-то ответ лежит на поверхности.
        Все довольно просто.
        Разумеется, это неправильно. Эгоистично, он знает. В том, что он собирается сделать, нет ничего от отцовской заботы. Но другого выхода все равно нет.
        Себастиан пошел обратно. Спустившись с моста, он решил, что будет действовать.
        Как именно, он не знал, но он позаботится, чтобы Ванья не уехала.
        Позаботится, чтобы она осталась в Стокгольме.
        Осталась с ним.

        Утренняя прогулка оказывала освежающее воздействие. Мост Барнхусбрун, улица Шеелегатан, мимо здания суда и налево на Хантверкаргатан. Эллинор шла быстрым шагом, крепко сжимая в левой руке пакет. Она шла не только для того, чтобы вершить правосудие, но и чтобы спасти свои отношения с Себастианом.
        После бессонной ночи она чувствовала себя на удивление бодрой. Вчера, когда она так поздно вернулась к себе в квартиру, все казалось совершенно безнадежным. Она звонила Себастиану. Несколько раз. Слышала только короткое сообщение на автоответчике. Каждый раз что-нибудь наговаривала, что именно, она толком не помнила, ее переполняли мысли и эмоции. Под конец она очутилась на диване в гостиной, совершенно обессиленная. Как долго она там просидела, она не знала.
        Поздно ночью или, скорее, уже рано утром к ней пришло понимание, как обстоит дело. Как все взаимосвязано.
        Почему она не подумала об этом раньше? Она ведь знает своего Себастиана. Его девиз: сильный в одиночку. Ему трудно выражать чувства, трудно рассказывать, чего он на самом деле хочет.
        Он слишком упрям, чтобы просить о помощи.
        Слишком горд, чтобы казаться нуждающимся.
        Слишком заботится о ней, чтобы взваливать на нее свои неприятности и проблемы.
        Вспомнить хотя бы, как он заставил ее переехать к нему. Как он пришел к ней домой с историей о серийном убийце, который, возможно, охотился за ней, из-за чего ей необходимо было покинуть квартиру. Вместо того чтобы просто сказать, как есть, - что он хочет ее. Теперь то же самое. На этот раз за его действиями, естественно, тоже кроется нечто иное. Чем дольше она размышляла, тем больше убеждалась в своей правоте.
        Когда она догадалась о главном, остальное было довольно просто. Очевидно.
        Какая у него может быть причина бросить ее?
        Он боится, что она попадет в беду.
        Ему кто-то угрожает.
        Тогда совершенно естественно, что он не хочет, чтобы она находилась рядом с ним. Она видела такое по телевизору. Как подвергавшийся давлению полицейский, или прокурор, или кто-то там еще отсылал своих родных и близких, чтобы не подвергать их опасности. Поэтому-то он и уехал. Ушел в подполье. Не отвечает на звонки. Ради ее безопасности он готов пожертвовать их любовью.
        Но кто угрожает Себастиану?
        Естественно предположить, что Вальдемар Литнер.
        В любом случае надо начать отсюда и посмотреть, изменится ли ситуация с его отсутствием. Если нет, придется заставить Себастиана открыться ей, заставить его понять, что они должны делить в этой жизни не только радости, но и неприятности. Что они справятся со всем, если только будут вместе и откровенны друг с другом.
        Она снова позвонила Себастиану и спокойным, убедительным голосом объяснила, что все понимает, но что она обо всем позаботится.
        Ровно в восемь часов она стояла на Хантверкаргатан перед Управлением по борьбе с экономическими преступлениями. Эллинор плохо разбиралась в архитектуре, но шестиэтажная постройка на острове Кунгсхольмен напомнила ей о семидесятых. Здание казалось полосатым из-за того, что окна на каждом этаже завершались расположенными на одном уровне черными пластинами. Идеально ровную поверхность нарушал только флаг, рекламировавший какую-то фирму, находящуюся в этом огромном здании. Напротив за кованой решеткой располагался маленький парк, а в конце улицы возвышалась Ратуша. Солнце светило с раннего утра, и казалось, что после ночного дождя будет хороший осенний день. Эллинор повернула возле обнаженной бронзовой дамы, открыла дверь, посмотрела на доску в фойе и поднялась на лифте на нужный этаж.
        - Чем же я могу вам помочь? - спросил забравший Эллинор из рецепции молодой человек, указывая ей на стул по другую сторону письменного стола.
        - Ну, как я уже говорила в рецепции, я хочу подать заявление о преступнике.
        - Совершившем экономическое преступление?
        - Да, экономическое преступление. - Она повторила эти слова с некоторым ударением. Уже произносить их казалось увлекательным. Находиться здесь было увлекательно. Увлекательно и необходимо.
        - Хорошо… - Молодой человек повернулся к компьютеру, открыл какой-то бланк и положил руки на клавиши. - На кого вы хотите подать заявление и за что?
        - У меня все здесь.
        Эллинор положила на стол плотно набитый пластикатовый пакет. Полицейский посмотрел на него с некоторым недоверием.
        - Что это такое?
        - Расследование. Доказательства. Все, что вам требуется.
        Взгляд мужчины по другую сторону стола говорил, что он думает как раз противоположное. Он взялся за ручку пакета, взглянул на кипы бумаг и не смог сдержать вздоха. Эллинор поняла, что пора прибавить словам немного веса.
        - Все в порядке, я это не придумала. Расследование проводил полицейский.
        Молодой человек оторвался от пакета и посмотрел на нее с любопытством.
        - Полицейский?
        - Да.
        - Кто?
        - Его зовут Тролле Херманссон. Или звали. Он умер.
        Услышав эти сведения, молодой человек за письменным столом вежливо кивнул. Он явно никогда не слышал о полицейском с таким именем.
        - Что же будет дальше? - поинтересовалась Эллинор.
        - Мы посмотрим на все это, - мужчина указал на пакет, - и решим, будем ли мы проводить расследование.
        - Это и есть расследование, - перебила его Эллинор. - Тут имеется все, что вам надо.
        - Если мы станем проводить расследование, - продолжил мужчина, не обращая внимания на ее слова, - то проведем его относительно быстро. Если речь идет о менее серьезных экономических преступлениях, то мы стараемся заканчивать дело в течение пятидесяти дней.
        - Я не знаю, насколько это серьезно.
        - Поэтому мы должны посмотреть.
        Эллинор не уходила. Не забыла ли она чего-нибудь? Она выполнила то, зачем пришла. Пятьдесят дней - это, конечно, очень долго, но у них, наверное, много дел. Она встала. Мужчина тоже поднялся и протянул руку. Эллинор пожала ее, но засомневалась. Возможно, ей все-таки удастся добиться, чтобы ее дело рассмотрели в числе первых.
        - Чем скорее вы сможете засадить этого мужчину, тем лучше. Я думаю, он угрожает моему гражданскому мужу.
        - Вы так думаете?
        - Да.
        - Ваш гражданский муж заявлял о какой-нибудь угрозе?
        - Нет, но он выставил меня из дома, чтобы защитить.
        Эллинор увидела, как мужчина слегка кивнул как будто недоверчиво. Но проблема ему, естественно, знакома. Он же полицейский. Она читала, что угрозы свидетелям являются в обществе возрастающей проблемой.
        - Мы посмотрим, что сможем сделать…
        - Хорошо, но чем скорее вы возьмете этого Вальдемара Литнера, тем лучше.
        Эллинор развернулась и пошла.
        Петер Горнак смотрел ей вслед.
        Все произошло быстро. Звонок из рецепции, приветствие и знакомство. Как обычно. Однако затем обычное заявление от обычной на вид женщины вылилось в «расследование» в пластикатовом пакете и дальше - в умерших полицейских и угрозы бывшим гражданским мужьям. Как только пластикатовый пакет очутился у него на письменном столе, Петер инстинктивно почувствовал, что это будет пустой тратой времени. Он добросовестно пролистает несколько из полученных бумаг, чтобы потом быстро закрыть дело. Он был совершенно уверен. До тех самых пор, пока она не назвала имя.
        Вальдемар Литнер.
        Петер учился в Полицейской школе вместе с Ваньей Литнер. На втором курсе у них даже был короткий роман. Через несколько месяцев она поставила в их отношениях точку. Никаких скандалов. Никаких проблем. Они продолжали учиться вместе. Как друзья. Коллегами не стали: после школы они пошли разными путями. Он знал, что она работает в Госкомиссии по расследованию убийств, но они уже несколько лет не виделись. Но ведь ее отца зовут Вальдемар? Да, Петеру помнилось, что так и есть. Разве Литнеров может быть особенно много? Неужели это заявление против отца Ваньи? Тогда еще больше оснований покончить с этим побыстрее.
        Петер подтянул к себе пакет, вытащил оттуда бумаги и папки и разложил все перед собой на столе. Открыл верхнюю папку и содрогнулся.
        Копия полицейского расследования.
        Из Управления по борьбе с экономическими преступлениями.
        Петер закрыл папку и повернулся к компьютеру. Он ввел имя, и незамедлительно появился результат. Проводилось предварительное следствие в 2008 году. Прокурор решил не давать делу ход ввиду нехватки доказательств. Петер вернулся к полученному материалу. Полицейское расследование составляло чуть больше половины материалов. Все остальное представляло собой свежие сведения. Новые доказательства.
        Отложив верхнюю папку, он взял новые материалы, откинулся на спинку кресла и начал читать.
        Буквально через минуту он наткнулся на «Дактеа Инвест» - название, знакомое всем его коллегам и заставившее его незамедлительно отправиться к своему непосредственному начальнику.

        Ингрид Эрикссон хорошо помнила Вальдемара Литнера.
        Даже очень хорошо. Не самый крупный экономический преступник, которого им не удалось засадить за решетку, но и не самый мелкий. Несколько компаний, опустошенных прямо перед банкротством, переведенные в Панаму доходы, стрелочник, принявший на себя удары в Швеции и счет в Латинской Америке, про который оказалось невозможным узнать, ни кто его подписал, ни куда делись попавшие на него деньги. Речь шла о паре миллионов. Летний дом, квартира для дочери, новая машина. Тратить деньги Вальдемар не боялся, явно пребывая в полной уверенности, что до него ничего проследить нельзя. И был прав. Ингрид пыталась изо всех сил. Будучи начальником отдела, она отвечала за предварительное следствие, с которым теперь пришел Петер Горнак и которое опять оказалось перед ней. Петер сказал, что получил его от какой-то женщины вместе с большим количеством нового материала. Самое интересное было связано с запутанным делом компании «Дактеа».
        Если Литнер в нем замешан, значит, он, несомненно, является одним из крупнейших экономических преступников, которых им не удалось засадить за решетку - до сих пор. Если материал, который Ингрид держит в руках, окажется достоверным, на этот раз Литнера осудят.
        «Дактеа Инвест» была крупной мошеннической компанией, построенной по «схеме Понци»[78]. На вид она представляла собой надежный финансовый продукт, но по сути являлась финансовой пирамидой, и когда мыльный пузырь лопнул, ответственные лица бесследно исчезли. Тысячи мелких вкладчиков и инвесторов лишились всего. Управление по борьбе с экономическими преступлениями бросило большие ресурсы на поиски ответственных лиц, но те очень ловко скрывали свою идентичность через сложную сеть перекрестного владения, при помощи анонимных фондов и холдинговых компаний в таких райских для ухода от налогов местах, как Каймановы острова и Панама. Ингрид не сомневалась в том, что Литнер играл далеко не главную роль - это было для него слишком крупно, - но он участвовал в создании частей конструкции и воспользовался частью денег. Это отчетливо следовало из нового материала. Для нее этого было достаточно.
        Сказать, что ее лично сильно задело, когда им в прошлый раз пришлось закрыть расследование, было бы преувеличением, но все-таки мысль о возможности поймать такого человека, как Вальдемар Литнер, в виновности которого она была убеждена, вызывала у нее известное удовлетворение. Поэтому она действовала быстро. В обычных случаях ее отдел начинал расследование в течение пятидесяти дней с того момента, как они получали информацию или каким-то иным образом узнавали о непорядках. На этот же раз, если бы решала Ингрид, не потребовалось бы даже пяти часов.
        Она позвонила в прокуратуру и поговорила со Стигом Венбергом, который занимался этим делом в прошлый раз. Объяснила, почему хочет снова открыть предварительное следствие, переслала по факсу новые сведения и всего через полчаса получила зеленый свет.
        Ингрид была очень довольна. Она не просто улучшит процент раскрываемости в отделе, она привлечет СМИ, и это станет отчетливым сигналом для всех тех, кто, подобно Вальдемару Литнеру, думает, что ушел от ответственности, выпутался. Они узнают, что хоть они, возможно, и выиграли несколько, даже много лет, но Управление по борьбе с экономическими преступлениями может нанести им удар в любой момент. Чувствовать себя уверенно они больше не смогут.
        Она вызвала к себе своих сотрудников. Работа Литнера, его бизнес, финансовое положение - ко всему этому необходимо снова вернуться и изучить, раз они теперь лучше знают, что следует искать.

        У Вероники Стрём не было времени.
        Действительно не было.
        Ей требовалось сделать массу вещей перед предстоящим в феврале переездом в Найроби. Она не хотела сидеть в кафе, изображая, будто наслаждается чашкой кофе в ожидании Александра Сёдерлинга. Слегка раздраженными движениями она быстро перелистывала лежавший перед ней на столе журнал «М Магазин».
        Какая-то журналистка из этого журнала уже несколько недель звонила и добивалась у нее интервью. Ведь у Вероники такая потрясающая карьера, и она кажется такой вдохновляющей женщиной, щебетала журналистка. Именно о таких, как она, их читатели хотят узнать побольше.
        Немного подумав, Вероника предположила, что это правда. По окончании Стокгольмской школы экономики через банк и газеты она попала в Объединенную администрацию министерств в качестве редактора в пресс-бюро Министерства иностранных дел. Проработав там три года, она стала советником министра иностранных дел, а в 2002 году получила вновь образованную в Объединенной администрации министерств должность координатора по вопросам политики безопасности. Начиная с 2008 года она служила руководителем аппарата Министерства обороны. До настоящего момента, когда ей предстояло стать послом в Кении.
        Когда Веронику попросили об интервью, она плохо представляла себе, что это за журнал, но посмотрела в Интернете. Репортажи, мода, красота, здоровье, путешествия, финансы и советы тем, кому за 50. Вероника не знала, не следовало ли ей немного обидеться. Ей в декабре исполнялось 49. Она поговорила с коллегами, и все сошлись на том, что в таком месте засветиться очень даже стоит. Вероника позвонила журналистке, и та, услышав согласие, буквально забулькала от неподдельной радости. Сказала, что это будет просто замечательно. Они договорились встретиться на следующей неделе.
        Но сейчас ей предстояла другая встреча.
        Где же Сёдерлинг?
        Его звонок ее удивил. О событиях в Йемтланде она уже несколько лет как и думать забыла. Эту страницу она уже давно перевернула. Разговор с Сёдерлингом, по ее мнению, еще не являлся достаточной причиной для беспокойства. Ну да, трупы обнаружили, но еще очень далеко до того, чтобы кто-нибудь смог представить себе целостную картину, и риск, что кто-то когда-то сумеет ее сложить, ничтожно мал. Вероника отнеслась к разговору как к летней мухе - раздражает, но легко отмахнуться.
        Однако в выходные он опять позвонил. Захотел встретиться. Это означало, что они столкнулись с проблемами.
        Вероника оглядела помещение. Место встречи выбрал он. Старый дом на Риддаргатан. Кафе занимало несколько этажей, соединенных узкой каменной лестницей. Маленькие комнаты, явно обставленные с мыслью создать семейную атмосферу, ощущение, будто ты у кого-то в гостях: разрозненные стулья, старые диваны и шаткие столы. Но Веронике комнаты казались захламленными, пыльными и ветхими. Сидеть здесь - все равно что пить кофе на блошином рынке.
        И тут она увидела, как он торопливо поднимается по лестнице и начинает искать в ближайших комнатах. Он обнаружил ее не сразу, чего, собственно, ей и хотелось. В их встрече нет ничего странного, но слишком афишировать ее незачем.
        Они поздоровались, Александр извинился за опоздание и сел. Поставив портфель на пол рядом со стулом, он наклонился над столом.
        - Я довольно много думал о… событиях последних дней, - сразу сказал он тихим голосом.
        - А я нет, - холодно ответила Вероника. - Честно говоря, я надеюсь не думать о них и в дальнейшем.
        Александр сделал паузу и покачал головой.
        - Боюсь, что вам не удастся, - произнес он с сожалением в голосе, которое показалось ей искренним. - Мне нужна помощь.
        Вероника вздохнула. Помогать ей не хотелось. Она хотела продолжать подготовку к предстоящему вскоре ей и ее семье переезду. Хотела стать шведским послом и забыть об осени 2003 года.
        - В чем? - все-таки спросила она, прекрасно сознавая, что все предпринимаемое Александром Сёдерлингом для собственной защиты защищает и ее.
        - Помнишь об уклонении от депортации, на которое нам удалось получить гриф секретности…
        Вероника кивнула. Один из самых простых моментов в операции. Один звонок нужному человеку, и все в порядке. Полиции Сольны дел хватало и без того, чтобы следить за беглыми беженцами, поэтому они были чуть ли не благодарны. Никто не среагировал.
        - Нам необходимо убрать оттуда одно имя, - продолжал Александр. - Отсылку.
        - Почему?
        - Они ведь обнаружили трупы, - сказал он, похоже, с некоторым удивлением. Он явно считал, что ей следовало бы понимать: - Риск, что они докопаются до связи, невелик, но если докопаются…
        Он не закончил фразу. Этого и не требовалось. Она все поняла. Оставшиеся ниточки длинные и запутанные, но возможность проследить их имеется. Естественно, лучше обрезать все, что можно. Лучше поздно, чем никогда. Она кивнула.
        - Я займусь этим. Что-нибудь еще?
        - Больше мне ничего в голову не пришло.
        - Значит, это последнее.
        - Можно надеяться.
        - Хорошо.
        Она быстро встала и, даже не взглянув на него, покинула маленькую комнату. Никто, похоже, не обратил на ее уход внимания. Она сделает один звонок, проследит за тем, чтобы имя исчезло, а потом навсегда забудет об этой печальной истории.
        Таков был план. Хороший план.
        К ее разочарованию, что-то подсказывало ей, что едва ли выйдет так просто.

        Минутная стрелка часов над дверью переместилась на двенадцать, Торкель вошел в комнату и начал совещание. Остальные были уже в сборе.
        Они договорились на одиннадцать.
        Торкель пришел в одиннадцать.
        С точностью до секунды. Ванья понимала, что это случайность, но все-таки не сумела сдержать улыбки. Торкель гордился бы собой, если бы заметил.
        - Что у нас имеется на сегодняшний день? - спросил Торкель, усаживаясь.
        - Мы проверили заявления, поданные в октябре две тысячи третьего года, - начал Билли, бросив в центр стола несколько скрепленных степлером распечаток.
        Остальные наклонились и взяли каждый по экземпляру. Все, кроме Себастиана. Урсула, протягивая руку за распечатками Билли, взглянула на него и слегка улыбнулась. Себастиан ответил на улыбку кивком.
        Торкель собирался было спросить Себастиана, почему тот не знакомится с материалами расследования, но, увидев кивок, удержался. Он заметил, как Урсула, встретившись взглядом с Себастианом, откинулась на спинку стула с улыбкой, ставшей несколько шире. На мгновение Торкель ощутил легкую ревность, но быстро и эффективно отмахнулся от нее.
        Урсула и Себастиан.
        Это исключено. Немыслимо. Урсула относится к Себастиану хуже всех в команде. Они работали вместе в девяностых годах, и, насколько помнилось Торкелю, тогда все шло очень хорошо. Затем что-то произошло. Их сотрудничество продолжалось, но казалось более… профессиональным, напряженным. Тесное, дружеское общение прекратилось. Потом Себастиан от них ушел. Урсула никогда не жаловалась. Торкель не знал, что произошло, но предполагал, что Себастиан каким-то образом обидел ее или навредил ей. Это было чем-то вроде отличительной особенности Себастиана. Уже тогда. Что бы там ни случилось, оно оставило свой след. В последние разы, когда Себастиан работал с Госкомиссией, Урсула открыто демонстрировала свое недовольство его присутствием. Когда он с большой долей вероятности спас Ванье жизнь, Урсула смирилась с ним, но о большем не могло быть и речи.
        - Мы сосредоточились на той неделе, когда исчезли голландцы, - продолжал Билли, и Торкель полностью переключил внимание туда. - Никаких заявлений о том, что кто-нибудь в этом районе уклонился от оплаты гостиницы или турбазы, не поступало.
        - Не попадалось и не увозилось никаких брошенных машин, в горах не находили и не сдавали никакого туристического оборудования или чего-либо подобного, - добавила Йеннифер.
        - И за актуальный период не существует, как мы уже знали, никаких других заявлений о пропаже в этом районе людей, - закончил Билли.
        Ванья посмотрела на них. Прошли сутки, и они уже начали дополнять фразы друг друга. Как братья-утята из мультиков Диснея. Или Чип и Дейл. Мило, но слегка раздражает.
        - Я получила самый предварительный отчет из Умео, - сказала Урсула, и Ванья повернулась к ней. - Девять миллиметров. По всей видимости, то же оружие. Вероятно, автоматический пистолет. Но повторяю, очень предварительно.
        Себастиан слегка кивнул. Дело сразу стало более интересным. Автоматический пистолет. Совсем не так обычно для этих мест, как ружье. С ним обычно не ходят по горам. Все указывает на то, что убийца выслеживал именно этих четверых. Знал, где они находятся и когда окажутся здесь. Теперь он был уверен, что жертвы знали своего убийцу. Как только они их идентифицируют, они сразу сильно приблизятся к цели.
        - Я искала пропавшие семьи и пропавших детей, - переняв эстафету, начала Ванья. Себастиан наклонился вперед. Вот теперь это становится интересным. - Пока подходят три семьи, - продолжала Ванья. - Двое взрослых, двое детей. Но никто из них не исчез осенью 2003 года.
        Она тоже выложила распечатки, которые коллеги сразу стали разбирать. Себастиан прихватил себе один экземпляр. Не повредит проявить немного интереса к работе Ваньи. Он надеялся, что она заметит, что его интересуют только ее бумаги.
        - Как вы видите, семья Турильсен из Норвегии исчезла во время поездки в отпуск в районе Тронхейма летом 2000 года.
        - Это близко, - отметил Билли главным образом для себя самого.
        - Если предварительная оценка Урсулы верна, то возраст детей подходит, - продолжила Ванья, не дав себя прервать. - Шесть и восемь. Их так и не нашли.
        - Но в таком случае они исчезли на три года раньше, чем очутились в могиле, - сказал Торкель. Он знал, что все сидящие за столом думают то же самое, но никому не хочется первому указывать на недостатки многообещающей версии. Никому, кроме Себастиана, но тот молчит. Довольно странно. Зато сразу подал голос Билли:
        - Или же они исчезли в 2000 году, но умерли только в 2003-м.
        - И где же они в течение трех лет находились? В норвежском расследовании ничто не указывает на то, что они скрывались добровольно, - быстро возразила Ванья.
        Билли промолчал. Чтобы кто-нибудь три года удерживал семью в плену, а потом убил, представлялось крайне маловероятным.
        - Давайте пойдем дальше, - распорядился Торкель, перелистывая полученные материалы.
        - Вторая семья, Хагберги из Йевле, исчезла в 2002 году, но их исчезновение сочли бегством в какой-нибудь налоговый рай. Когда начали расследование, оказалось, что папа Хагберг растратил у себя на работе крупные суммы. Правда, дети по возрасту подходят. Пять и восемь.
        Никто не задал вопросов или не высказал каких-либо замечаний, поэтому Ванья перелистнула страницу.
        - Последняя семья, Седерквисты. Исчезли где-то после февраля две тысячи четвертого года во время кругосветного путешествия на яхте, которое началось в Гётеборге в ноябре предыдущего года. Брат отца получил на первой неделе февраля открытку из Занзибара, после чего о них ничего слышно не было. Ни семью, ни яхту так и не нашли.
        Ванья замолчала. Остальные члены группы и на этот раз ничего не вставили. Торкель знал, почему. Некоторое отчаяние. Ничто не говорило в пользу того, что они нашли какую-нибудь из пропавших семей. Лучше всего подходили норвежцы, но вокруг них имелось слишком много вопросительных знаков для ощущения, будто дело действительно сдвинулось с мертвой точки.
        - Что касается одиночек с детьми, то там список чуть длиннее, - сказала Ванья, листая дальше. - Но ненамного. Трое мужчин исчезли с детьми в первом, третьем и четвертом годах. Все подозреваются в том, что похитили детей и увезли обратно к себе на родину. Все детали и возраст детей есть у вас в отчете. Одна женщина исчезла с дочерью в Эребру в 2002 году, мать была в глубокой депрессии, которая, вероятно, вылилась в самоубийство. Их не нашли. В Трольхеттане в 2005 году пропал четырехлетний ребенок, тоже не найден. - Ванья отбросила бумаги в сторону.
        Опять тишина. Накануне все казалось чуть более оптимистичным. Если только они идентифицируют жертв, то подойдут ближе к убийце. Намного ближе. Двое взрослых, двое детей. Где-то их, естественно, должны были хватиться. Целая семья не может просто исчезнуть. Тем не менее казалось, что дело обстоит именно так.
        - Нам придется расширить поиск, - произнес Торкель с громким вздохом. - Связаться с Интерполом, выйти на международный уровень, эти места популярны у туристов. Ванья, синхронизируй поиск с Билли и Йеннифер, чтобы мы действовали максимально широко и эффективно.
        Ванья кивнула и стала собирать свои бумаги с удовлетворенной усмешкой.
        - Вещи голландцев, - проговорил Билли и откинулся на спинку, сцепив руки на затылке.
        - А что с ними? - поинтересовалась Урсула.
        - Мы их не нашли.
        - А должны были?
        Билли опустил руки, опять наклонился вперед и пожал плечами.
        - Одежда осталась, а почему нет вещей? - Он быстро взглянул в сторону Себастиана, словно ожидая получить оттуда отпор. - Они собирались путешествовать неделю, значит, кое-что при себе имели.
        - Может, он забрал вещи с собой, - предположила Ванья. - Убийца, - уточнила она.
        - Зачем? Только лишний груз.
        - Мы же не знаем, как он сюда добрался. Возможно, у него была какая-нибудь машина.
        - В том, что говорит Билли, есть здравое зерно, - вмешалась Урсула. - Вещи могут находиться где-то поблизости. - Она обратилась к Торкелю. - Я хочу, чтобы они расширили площадь раскопа вокруг могилы.
        Торкель опять вздохнул. Это было на него не похоже. Он не любил вздохов и стонов во время совещаний. Такое поведение понижало энергию, создавало ощущение поражения, чего он стремился избегать.
        - Ладно, но, насколько я понял, уже поступали протесты. Здесь заповедная зона.
        - Здесь расследуется убийство, - сухо возразила Урсула. - Надо правильно расставлять приоритеты.
        - Скажи это местным фанатам природы.
        - Я думала, это им скажешь ты.
        Улыбнувшись ему, она собрала лежащие перед ней бумаги. Дальше они не продвинутся. Все приготовились уходить.
        - Еще одна вещь… - остановил их голос Йеннифер. - Я кое-что обнаружила, пока искала пропавшие машины.
        Все опять опустились на стулья и пристально посмотрели на новенькую.
        - Тут, в горах, тридцать первого октября 2003 года нашли мертвую женщину в сгоревшей машине.
        Все сидевшие за столом неосознанно выпрямились: это интересно. Самое интересное из сказанного за все совещание.
        Билли повернулся к Йеннифер в надежде, что та посмотрит ему в глаза и увидит в них вопрос. Почему она ему об этом не рассказала? Он чувствовал, как в нем поднимается возмущение. Они вчера вечером, после совещания, около часа сидели рядом и работали, как и сегодня все утро после завтрака. Он прекрасно понимал, что она чувствует необходимость что-то доказать, оправдать свое место в команде, ее все-таки взяли только на пробу, но она все равно могла бы ему что-нибудь сказать. Он бы, естественно, предоставил ей излагать информацию остальным. Пусть бы ей достались все лавры. Он снова поискал ее взгляда, но она не отрывала его от Торкеля. У Билли стало закрадываться чувство неуверенности. Они с Йеннифер быстро наладили контакт. Очень хороший. Она неоднократно говорила ему, как рада, что ей выпал такой шанс. Он тоже радовался, не до конца признаваясь себе в причине, но было приятно общаться с кем-то новым. Кто только пробует свои силы. Кто, грубо говоря, находится ниже него в неписаной иерархии. И вдруг, откуда ни возьмись, такое. Важные сведения, которые она от него скрыла, несмотря на то, что работали
они вместе. Почему? Может, он недооценил ее амбициозность? Неужели она хочет стать в группе ведущим следователем? Быть лучшей? Не окажется ли она новой Ваньей во всех отношениях?
        - Установить личность женщины не удалось, при ней не было никаких документов, - продолжала Йеннифер, казалось, не чувствуя вопросительных взглядов Билли, - но машину, в которой ее нашли, днем раньше взяла напрокат в Эстерсунде некая Патриция Велтон. Но Патриции Велтон не существует.
        - Что значит не существует? - поинтересовалась Ванья.
        - Ее не существует, - твердо заявила Йеннифер. - Фальшивая идентичность. Никто не знает, кто она такая. Согласно отчету, она разговаривала по-английски и имела американские водительские права.
        - Но в США ее не разыскивают?
        Йеннифер покачала головой.
        - Согласно отчету, в США никогда не было Патриции Велтон с такой датой рождения и номером прав, а отчет необычайно тщательный.
        В заключение Йеннифер выложила свои распечатки. Все протянули руки и взяли по копии. Торкель быстро просмотрел материал.
        - Перепроверьте все еще раз, - велел он, обводя взглядом Ванью, Йеннифер и Билли. - Посмотрите, не удастся ли узнать, где она въехала в страну, соберите все, что есть об этой аварии. Фотографии, протокол вскрытия, все. Когда, ты говоришь, ее обнаружили?
        - Утром тридцать первого октября.
        - Где?
        Йеннифер встала и подошла к висевшей на стене карте. Взяла один из маркеров и обвела красным кружком маленький участок возле шоссе Е14.
        - Здесь. Полагают, что она потеряла управление и съехала в ущелье.
        - И машина загорелась? - уточнила Ванья.
        - Да.
        Ванья продолжала молча просматривать материал. Крайне необычно, чтобы при одиночной аварии машина загорелась или взорвалась. В кино это происходит непрерывно, а в реальности не так часто. Это обстоятельство делало катастрофу еще более подозрительной.
        - Неопознанная женщина с фальшивой идентичностью погибает на той же неделе, когда, как мы предполагаем, шесть человек угодили на горе в общую могилу.
        Большего Торкелю говорить не требовалось. Существовала маленькая вероятность, что эти два события не имеют друг к другу отношения, но логика и опыт подсказывали, что они каким-то образом связаны.
        У них внезапно возникли новые первоочередные задачи.
        - Можно с тобой поговорить?
        Билли перехватил Йеннифер, как раз когда та собиралась покинуть комнату. Он знал, что произошедшее не будет давать ему покоя остаток дня, а то и дольше. Уж лучше разобраться. Высказать все сразу.
        - Конечно, а в чем дело? - Йеннифер была по-прежнему разгоряченной от всех услышанных ею похвал перед тем, как Торкель закрыл совещание. Она повернулась к Билли, выглядевшему, как она отметила, не столь радостным.
        - Почему ты не рассказала мне о сгоревшей машине?
        - Что ты имеешь в виду?
        В голосе Йеннифер звучало искреннее удивление.
        - Когда мы вместе работали, - уточнил Билли. - До совещания. Почему ты не рассказала мне о сгоревшей машине?
        - Я искала все, что касалось машин за этот период, и там всплыло это.
        - И тебе даже не пришло в голову сказать мне?
        - Ты имеешь в виду раньше, чем остальным?
        - Да.
        - А нужно было?
        - А ты как считаешь?
        Йеннифер пожала плечами, глядя на Билли с некоторым недоумением.
        - Ты занимался гостиницами и турбазами. Если бы ты что-нибудь нашел, тебе совсем не обязательно было мне об этом рассказывать. Я думала, что главное, чтобы узнали все члены группы.
        Билли не ответил. В ее словах присутствовала доля правды. Именно поэтому совещания устраивались так часто. Каждый работал самостоятельно и на встрече информировал остальных. Йеннифер так и поступила. Почему же он проявляет такую щепетильность? Билли начал сожалеть, что не махнул на это рукой.
        - Но если я обнаружу еще что-нибудь, то могу сперва обсудить это с тобой, - сказала Йеннифер, истолковав его молчание так, что она все неправильно поняла. - Никаких проблем.
        - Нет, не надо, - тихо ответил Билли. Он смотрел в сторону, в коридор у нее за спиной, не желая встречаться с ней взглядом.
        - Точно? Если ты хочешь представлять группе то, что мы находим, вместе, тоже нет никаких проблем.
        - Нет, правда, не надо. - Билли посмотрел ей в глаза, изобразив слабую улыбку, которая, как он надеялся, немного сгладит остроту его обвинений.
        - Точно? - Йеннифер, казалось, по-прежнему испытывала некоторую неуверенность.
        - Совершенно точно. Я был неправ. Извини.
        - Значит, все в порядке?
        - Все в порядке.
        - Хорошо, потому что я действительно не хочу совершить ошибку и кого-нибудь рассердить.
        - Ты никого не рассердила. Не сомневайся.
        Йеннифер ему тепло улыбнулась и ушла. Билли остался немного озадаченным. Что с ним произошло? Чем он занимается? Злится на то, что Йеннифер сначала не проинформировала его. Это означает, что он в каком-то смысле ощущает угрозу. А это, в свою очередь, означает, что болтовня Ваньи о том, кто является лучшим полицейским, засела глубже, чем он полагал. Он думал, что покончил с этим. Они же все выяснили. Он вернулся к тому, в чем ему нет равных, понял, что они делают в команде разные, но одинаково важные вещи. Так он, во всяком случае, полагал. Но тут возникла эта ситуация с Йеннифер. И к тому же он не подал документы в ФБР. Маленькие сигналы.
        Неужели он сомневается в своих способностях? Или начинает превращаться в этакого озлобленного полицейского, который не поднимается по служебной лестнице и считает, что все и вся ему противодействуют? Этого допускать нельзя. Ни того, ни другого. Он слишком молод и, по правде говоря, чересчур сильно любит свою работу. Тогда лучше начать все сначала. Покинуть Госкомиссию и устроиться куда-нибудь в другое место.

        Вальдемар Литнер перекатился на правый бок и посмотрел на стоящие на ночном столике часы. Пора отправляться обратно на работу. Он приехал домой на ланч. Поел на кухне немного йогурта с хлопьями, а потом пошел и прилег. В последнее время он ощущал усталость, толком не зная, почему. Спал он столько же и так же хорошо, как обычно, но никогда не чувствовал себя по-настоящему отдохнувшим. Симптом того, что ты на пути к полному изнеможению и нервному срыву, как он слышал, но это казалось неправдоподобным. Работал он сейчас не больше, чем раньше, скорее, наоборот, и не ощущал стресса или преследования. Но сил стало немного меньше, и еще эта ноющая боль внизу спины. Может, он потянул спину? Однако на травму мышцы это было не похоже. Покинув спальню, Вальдемар прошелся по пустой, тихой квартире. Через несколько месяцев в ней станет еще тише и пустыннее. Ванья переедет в США.
        Она уже много лет не жила вместе с ним и Анной, но регулярно их навещала. Каждый четверг они вместе ужинали, но часто случалось, что она просто заглядывала на огонек, смотрела с ними телевизор, пила кофе, ужинала. Если она оказывалась поблизости, то могла позвонить ему в офис и пригласить его вместе пообедать. Теперь все это прекратится. Она долго будет очень далеко, и Вальдемар лишится того, что ценит превыше всего в жизни: близких отношений с дочерью.
        Ему, естественно, хотелось, чтобы она поехала. Он безумно гордился ею, всегда. Но когда ее выбрали и она начала работать в Госкомиссии по расследованию убийств, он испытывал исключительно радость и гордость, теперь же к этим чувствам примешивалась печаль. Стоило ему представить себе, что дочь будет так далеко, как грудь сжимало от тоски, хотя оставалось еще несколько месяцев до расставания.
        Он останется не один. Не будет испытывать недостатка в любви и близости. Им с Анной хорошо вместе, они по-прежнему любят друг друга, и когда он порой задумывается о своем будущем, - как оно будет выглядеть, что он станет делать, - в его мыслях Анна всегда была рядом с ним. Но с Ваньей у него особые отношения, такие близкие. И всегда были. Когда она была маленькой, он проявлял больше терпения, чем Анна. Любил играть с ней и в прятки, и в настольные игры, всегда соглашался на ее условия, и Анна была благодарна, что может оставаться в стороне. Когда кто-то из коллег или приятелей жаловался на своих дочерей-подростков и рассказывал о ссорах и вспышках ярости, говорил, что живет как будто с инопланетянином, Вальдемар никогда не находил сходства со своей семьей. Он всегда мог поговорить с дочерью. Обсудить и приять общее решение. Возможно, потому что она всегда была очень зрелой для своего возраста, но ему хотелось думать, что еще и поскольку они оба очень дорожили связывавшими их узами и не хотели или не решались испытывать их на прочность. Анне приходилось с Ваньей в подростковый период гораздо
труднее, и поэтому она многие решения и установки перекладывала на него. Вообще, у Анны были значительно более сложные отношения с Ваньей, чем у него. Никаких открытых войн, никаких жестоких слов, но у них просто-напросто не было той близости.
        Ванья всегда была папиной дочкой. И теперь она от него уедет.
        Когда она рассказала о своих планах, его первой мыслью было, что ее нельзя отпускать. Он собирался запретить ей. Каким-то образом удержать ее. Впервые в жизни, насколько ему помнилось, он сознательно солгал ей. Сказал, что идея хорошая. В последующие недели ему приходилось бороться, чтобы на самом деле не желать ей потерпеть неудачу. Уговаривать себя, что ей этого действительно хочется. Поездка сделает ее счастливой, и тем самым его тоже.
        Теперь он всем сердцем желал, чтобы у нее все получилось, но иногда на него накатывала тоска. Уже сейчас, еще до ее отъезда. Каково же ему придется, когда она действительно переедет?
        Отогнав мрачные мысли, он вернулся на кухню, выпил стакан воды и снова бросил взгляд на часы. Надо ехать. Он поставил стакан в посудомоечную машину и вышел в прихожую, зазвонил мобильный телефон. Анника, его секретарша. Он ответил и услышал длинную, быструю тираду. Вальдемар уловил не все из сказанного Анникой, - она явно сильно волновалась - и понадеялся, что неверно ее понял. Ему пришлось сделать над собой небольшое усилие, чтобы голос не дрожал, когда он просил ее успокоиться и повторить снова. Анника набрала побольше воздуха, и вскоре он, к сожалению, убедился, что в первый раз все понял правильно. К ним прибыла полиция, они требуют материалы за несколько лет, и ему, вероятно, следует вернуться. Вальдемар быстро закончил разговор, сказав, что уже едет, и положил трубку.
        Он застыл в прихожей, пытаясь разобраться в мыслях.
        Он ведь тогда выпутался.
        Он пошел кратчайшим путем.
        Предварительное следствие закрыли. Недостаток доказательств.
        Это было ради семьи.
        Разумеется, ошибочно. Просто, но ошибочно. Он перевернул эту страницу, все забыл, вытеснил воспоминания. Полиция у него в офисе. Едва ли речь идет о чем-то другом. Почему сейчас? Почему снова?
        Простой способ дать семье то, чего он иначе дать бы не смог.
        Они бы не пришли, если бы не думали, что на этот раз сумеют его поймать. Что произошло? Он не преступник, просто предложение выглядело так заманчиво. Так просто.
        Кратчайший путь.
        Надежный кратчайший путь.
        Что же теперь делать?
        Тишину нарушил новый звонок. От его звука Вальдемар вздрогнул. Дверной звонок. Кто ищет здесь кого-то в такое время? Никого ведь не должно быть дома. Он открыл, а его мысли по-прежнему находились совсем в другом месте, но вскоре они объединились с визитом воедино.
        Он узнал ее.
        Ингрид Эрикссон из Управления по борьбе с экономическими преступлениями.
        Она улыбалась.

        После утреннего совещания у всех появились дела. Билли поручили попытаться выяснить, где и когда Патриция Велтон въехала в страну. Все знали, что это задание в лучшем случае потребует много времени, а в худшем - окажется невыполнимым. Если Патриция Велтон, кем бы она ни была, приехала на поезде или на машине, им ее никогда не найти, но предпринять попытку было необходимо. Билли попросил Йеннифер помочь ему. Она с радостью согласилась. Он подчеркнул, что она не обязана сообщать ему о том, что, возможно, найдет, и еще раз попросил прощения за предыдущий разговор. Она просто отмахнулась. Все нормально.
        Они уселись друг напротив друга в пустом ресторане, вооруженные каждый своим телефоном и компьютером, и начали с начала. Что им известно? Немногое. Пожалуй, только то, что Патриция Велтон утром 30 октября 2003 года взяла напрокат машину в Эстерсунде. Они довольно быстро узнали, что прямых рейсов в аэропорт Эстерсунда в интересующее их время не было, за исключением чартеров, но те летали очень редко. Утром 30 октября ни один самолет не приземлялся. Ближайший по времени рейс прибыл из Амстердама утром 26-го. Билли и Йеннифер прикинули, не могла ли Патриция провести четыре дня в Эстерсунде, но почти сразу отбросили эту гипотезу.
        Тогда оставались внутренние рейсы и поезда. Они решили, что надо искать в Швеции и начали с двух крупнейших аэропортов. Йеннифер взяла Арланду в Стокгольме, а Билли - Ландветтер в Гётеборге.
        Перед тем как взяться за дело, они принесли из кухни термос с кофе и отыскали в одном из шкафов пачку печенья «Балерина». На листе возле барной стойки они записали все, что взяли. Такие правила Матс и Клара ввели в первый вечер. «Берите, что хотите и когда хотите, но записывайте».
        Вернувшись в ресторан, они налили себе по чашке кофе и посмотрели друг на друга через стол. Билли слегка вздохнул.
        - Ладно, поехали.
        Они чокнулись чашками и принялись обзванивать авиакомпании, которые совершали перевозки в Стокгольм и в Гётеборг с 23 по 30 октября, чтобы постараться получить у них списки пассажиров. Мало того что им придется продираться через бюрократические препоны, даже если они получат сведения, о которых просят, речь идет о тысячах имен, и кроме того, велик риск, что нужная им информация не сохранилась.
        - Какой сизифов труд, - сказала Йеннифер, улыбаясь Билли через открытый ноутбук.
        - Да, действительно, - ответил Билли и тоже улыбнулся ей. Он толком не знал, кого или что представляет собой Сизиф, вроде что-то из греческой мифологии, но спрашивать он не собирался.

        Торкель решил проверить, не сможет ли кто-нибудь в США помочь ему установить личность Патриции Велтон. Водительские права, которыми она пользовалась, выглядели как настоящие, насколько Торкель смог оценить по копии из фирмы проката машин. Хорошая подделка. В лучшем случае настолько хорошая, что она пользовалась этим именем и раньше, а тогда американские органы власти, возможно, сумеют помочь ему с ее настоящей идентичностью. При условии, что она американка. Разумеется, существовала вероятность, что она приехала из какой-то другой страны, но пользовалась американской идентичностью. Однако с чего-то начинать было надо.
        Было маловероятно, что Торкелю самому удастся найти нужного человека в США и получить сведения прямо оттуда. Он позвонил в ИПО - отдел Государственной уголовной полиции, занимающийся международным сотрудничеством. Ему ответил Бёрье Дальберг. Торкель его хорошо знал, и после нескольких быстрых фраз о работе и жизни, что в случае Торкеля, как ни грустно, означало то же самое, Бёрье сказал, что посмотрит, что можно сделать по поводу Патриции Велтон, и пообещал перезвонить. Торкель поблагодарил и положил трубку. В данный момент намного больше он сделать не мог. Он вышел из своей комнаты в коридор. Прошел мимо номера Урсулы, но не остановился. Он знал, что там пусто. Урсула опять поехала к могиле. Накануне вечером там начали процеживать выкопанную землю. Сегодня утром эта работа продолжилась, и Урсула хотела присутствовать. Перед звонком в ИПО Торкель просил разрешения раскопать на горе больший участок, чтобы попытаться отыскать вещи голландцев. Он приготовился к жесткому сопротивлению и собирался прибегнуть к властному тону, но ему на удивление легко удалось договориться, что туда снова направят
экскаватор. Разумеется, Урсуле он преподнесет эту историю по-другому. Она услышит рассказ об орде цепляющихся за параграфы муниципальных чиновников, упорствующих друзей природы и журналистов с заточенными перьями, с которой Торкель без устали сражался ради расследования, но и ради нее тоже.
        Он зашел в ресторан и увидел Йеннифер и Билли, сидящих друг напротив друга. Оба говорили по телефону, причем оба по-английски. Торкель подошел к барной стойке, взял пустую кружку, добрел до их стола, налил себе кофе и стал ждать, пока один из них закончит разговаривать, чтобы они могли сказать ему, какая им требуется помощь.

        После совещания Ванья решила заняться сгоревшей машиной. Они уже получили все, что можно, от фирмы проката машин в Эресунде, и полицейское расследование аварии было проведено хорошо. «Необычно хорошо проведено, сказала бы Урсула», - подумала Ванья с улыбкой. Но Ванья несколько больше доверяла местной полиции, чем ее коллега. Что, по правде говоря, значило не слишком много. Любой, кто не считал местных полицейских дилетантами с навыками среднего шестилетки, питали к ним больше доверия, чем Урсула.
        Ванья решила съездить в Оре. Отчет отчетом, но всегда можно узнать больше. Особенно если те, кто работал в 2003 году, по-прежнему на месте. Она взяла с собой полученную от Йеннифер копию отчета, надела верхнюю одежду и направилась к выходу.
        - Ты куда?
        Ванья развернулась и увидела Себастиана, устроившегося в одном из кресел справа от входа. В руке он держал старый номер дамского журнала, и когда он опускал ее, Ванья заметила наполовину решенный кроссворд. Ей показалось, что Себастиан физически излучает тоску.
        - В Оре, - ответила она.
        - Зачем?
        - Хочу посмотреть, нет ли чего-нибудь еще об этой аварии.
        - Можно я поеду с тобой?
        Надежда в голосе. Ванья отметила, что он спрашивает разрешения. «Я еду с тобой» было бы больше в стиле Себастиана, но после дела Хинде и всего, что там произошло, он немного переменился. Помягчел, как ей казалось. Меньше стремления к конфронтации. По крайней мере, по отношению к ней. Она ничего не имела против. И против того, чтобы он поехал с ней в Оре, тоже.
        - Тебе скучно? - спросила она, кивнув на потрепанный журнал.
        - Нет, я могу хоть целый день думать о египетском боге солнца из двух букв, но мне бы хотелось немного проветриться.
        Ванья кивнула.
        - Тогда поторопись.
        - Буду готов через две минуты, - сказал Себастиан, и ей показалось, что она увидела легкую благодарную улыбку, когда он встал и скрылся в направлении своего номера.
        На самом деле ему было не просто скучно. Он ощущал во всем теле перевозбуждение и беспокойство, от которых знал только одно средство. Но переспать здесь было не с кем. Он наскоро примерился к Кларе, но ему никогда не удавалось увидеть ее на расстоянии более двух шагов от мужа с козлиной бородкой, и ее окружала аура активного отдыха и деревенского пристрастия к одежде по погоде, что он, по правде говоря, находил довольно расхолаживающим. Маленькая поездка с Ваньей, возможно, смягчит самую страшную скуку. У него здесь все равно нет какого-нибудь путного занятия.
        Шесть скелетов и автомобильная авария.
        Его знания тут применить не к чему. Так что же ему делать? Несмотря на то что дождь прекратился и настала по-настоящему хорошая осенняя погода, выходить на улицу не хотелось. Он уже прогулялся полчаса вдоль реки, обозрел местность, и хватит. Прелести природных впечатлений он толком не понимал никогда. Бескрайние пустынные пространства были, по мнению Себастиана, основательно переоценены. Почему видеть на несколько километров вперед интереснее, чем на пару сотен метров? Конечно, водопады величественны, а горы бывают грозными, но ему это ничего не давало. Ничего не говорило. За годы жизни в США он успел поездить. Видел Гранд Каньон, Скалистые горы, Ниагарский водопад. Слышал, как люди ахали и охали, говорили, что величие природы напоминает человеку о его ничтожности.
        Будто это что-то хорошее.
        Идиоты.
        Он снял куртку с крючка у двери и вернулся к входу. Обратно к Ванье.

        Б?льшую часть пути они молчали, но Себастиана это не смущало. Молчание бывает разным. Это казалось хорошим. Не враждебным отторжением, не холодной отчужденностью, а естественным молчанием двух людей, которым не требуется заполнять болтовней каждую секунду. Время от времени они комментировали увиденное, чаще всего Ванья, и чаще всего речь шла об окружающей природе. Она рассказала, что ей бы хотелось когда-нибудь отправиться в горный поход. Пройти по Королевской туристской тропе, весь маршрут, от поселения Абиску до горнолыжного центра Хемаван. Не торопиться. Рюкзак, палатка, спрей от комаров. Прочувствовать все. Но если она переедет в США, то это, вероятно, получится не так скоро.
        Себастиан не клюнул на наживку. Ему не хотелось говорить о том, что она уезжает. Он хотел понаслаждаться моментом, когда они вместе мчатся по горному краю, и им приятно в компании друг друга. Кроме того, он уже решил: она не уедет. Он по-прежнему не знал, что предпринять, чтобы удержать ее, идея уже пребывала в зачаточном состоянии, но еще не успела оформиться.
        - Королевская тропа ведь никуда не денется, - сказал он только и посмотрел в окно, опасаясь как-нибудь выдать свои мысли. Ванья все-таки полицейский, обладающий почти невероятной способностью определять по голосу, что люди лгут или что-то скрывают.
        - Ты катаешься на лыжах? - спросила Ванья, когда они уже приближались к Оре и с левой стороны показались широкие слаломные трассы и стальные тросы подъемников.
        - Нет, а ты?
        - Нечасто и не особенно хорошо, но как-то съехать могу.
        - Тебя научил отец?
        Ванья быстро повернула голову направо и вопросительно посмотрела на Себастиана. Почувствовала какую-то… напряженность в голосе? Себастиан продолжал смотреть прямо вперед.
        - Да. А почему ты спрашиваешь?
        - Просто так, - ответил Себастиан, пожимая плечами. - Вроде бы обычно этому учат детей отцы.
        «Как и плаванию», - подумал он и почувствовал, что у него сжалась правая рука. Он распрямил пальцы и уперся рукой в окно. Надо собраться. Сон это одно, его он не контролирует, но угодить в эти мысли сейчас? Здесь. В машине с Ваньей. Как бы сильно на него ни подействовали мертвые дети на горе, Себастиан Бергман способен управлять собственными мыслями. Это часть его успеха, его гордость. Он держит свой интеллект в узде, никогда не позволяет ему вырываться на волю, а заставляет работать на себя. Он всегда стремился к полному контролю и чаще всего его достигал.
        - Ты никогда не был женат? - спросила Ванья, когда они проезжали горнолыжный курорт Тегельфьель.
        Себастиан оторопел. Собственными мыслями он, возможно, управлять и способен, но разговором явно нет. Он быстро перебрал варианты ответа. Сказать, что это ее не касается. Плохо, вызовет подозрения и испортит ей настроение. Солгать. Просто ответить «нет». Может позднее вскрыться и вызвать ненужные вопросы. Правда. Он решил придерживаться правды. Во всяком случае, какое-то время.
        - Однажды был.
        - Когда?
        - В девяносто восьмом.
        - Когда же вы развелись?
        Себастиан посомневался, но продолжил по проторенной дорожке. Говорить правду.
        - Никогда. Она умерла.
        Ванья замолчала. Себастиан продолжал неотрывно смотреть вперед. Ровно столько же он рассказал Торкелю, когда они встретились в Вестеросе, но не больше. Сейчас рассказывать больше он тоже не намеревался.
        Никто не знает больше.
        Никто не знает всего.
        Если Ванья продолжит расспрашивать, он начнет лгать.
        Или?
        Может, впервые рассказать? Все. О Лили и Сабине и о волне, отнявшей у него их обеих. О тоске. О страхе. О том, как близок он был к гибели. О том, как он по-прежнему, по большому счету, больше делает вид, чем живет.
        Наверное, откровенность сблизила бы их, углубила бы их отношения. Могло бы принести только пользу. Тем не менее ему это претило.
        Он не хотел.
        Рассказывать про одну дочь во имя сближения со второй казалось неправильным. Будто бы он использует Сабину, извлекает из ее смерти выгоду. Использует ее для эмоционального нажима, в качестве орудия, способного ближе привязать к нему Ванью.
        Он не хотел.
        Не мог.
        - Мне очень жаль, - тихо проговорила Ванья.
        Себастиан лишь кивнул. Держал кулаки за то, чтобы она не спросила…
        - Как она умерла?
        Себастиан вздохнул. Придется покончить с этим. Не закамуфлировать, не уклониться. Не оставить возможности для продолжения в другой раз в другом месте. Покончить.
        Навсегда.
        Он повернулся к ней.
        - Она умерла, разве этого не достаточно? Что ты еще хочешь знать? Хочешь посмотреть протокол вскрытия?
        Ванья быстро взглянула в его сторону, а затем полностью сосредоточилась на машине и дороге. Ей хотелось просто проявить заботу, но, очевидно, тут крылось минное поле, и, невзирая на свои намерения, она угодила прямо туда.
        - Извини, это не мое дело.
        - Вот именно.
        Ванья не ответила. Что тут скажешь? Себастиан эффективно поставил в разговоре точку. Дальше они поехали молча.
        - Ты уверена, что мы приехали туда, куда надо? - спросил Себастиан, выходя из машины.
        Ванья понимала его скепсис. Коричневый двухэтажный дом перед ними, казалось, больше подходил для парикмахерской или небольшой пиццерии, но навигатор привел их сюда. Кроме того, на фасаде имелась вывеска со словом «Полиция», значит, они, вероятно, приехали правильно.
        - Они владеют даже не всем домом, - констатировал Себастиан, указывая на логотип какой-то страховой компании на стене. - Это какой-то паршивый чулан. Сколько же человек здесь работает?
        - Не знаю, - ответила Ванья, открывая дверь.
        Внутри, сразу справа, находилась стойка рецепции, а напротив у стены, вокруг стола, на котором валялось несколько сегодняшних газет и полицейских брошюр, стояло несколько стульев. Прямо напротив входа имелась дверь, ведущая в какой-то офис, а рядом с ней располагалась лестница. Ванья и Себастиан подошли к рецепции, и Ванья объяснила, кто они такие, и что их ждут. Женщина за стойкой кивнула.
        - Кеннет! - громко крикнула она в сторону лестницы, после чего с улыбкой опять повернулась к посетителям.
        Себастиан улыбнулся в ответ. Сколько ей может быть лет? Сорок, возможно, сорок пять. Короткие темные волосы, высокие скулы, узкие губы, под хорошо отглаженной форменной рубашкой довольно большая грудь. Себастиан слегка наклонился над стойкой и, бросив взгляд на ее руки на письменном столе, отметил, что обручальное кольцо у нее отсутствует.
        - Он сейчас придет, - проговорила женщина за стойкой, и тут же наверху послышались шаги. Вскоре оттуда спустился мужчина лет тридцати пяти, представившийся как Кеннет Хультин.
        - Мы все для вас приготовили, - сказал он и предложил им подняться по лестнице.
        На верхнем этаже в помещении справа от лестницы стояло три письменных стола. Кеннет провел их налево в малюсенькую кухню, которая, видимо, служила персоналу столовой. В одном конце - стол с клеенкой в желтую полоску и четыре складных стула вокруг, а в другом - маленькая мойка, рядом с которой втиснут холодильник. На холодильнике стояла микроволновая печка, а на крыле мойки находились кофеварка и сушилка с несколькими чашками. В комнате безошибочно чувствовался запах рыбы.
        - Хотите кофе или чего-нибудь? - поинтересовался Кеннет, кивая в сторону наполовину полного кофейника.
        - Что значит чего-нибудь? - спросил Себастиан.
        - Что?
        - «Кофе или чего-нибудь»? Что такое «чего-нибудь»? - повторил Себастиан.
        - Ну, чай, вода, фрукты… - Кеннет показал рукой в сторону стоящей на столе миски с несколькими яблоками.
        - Все в порядке, спасибо, - вмешалась Ванья, бросив взгляд на Себастиана, который уже потерял интерес и стоял, разглядывая с неодобрительной миной висящую возле стола тканую картину. Кеннет кивнул и покинул их. Ванья уселась за стол, подтянула к себе лежащие на нем материалы и начала читать.
        В участок позвонили в 08.23 утра 31 октября. Полиция прибыла на место в 08.57 и установила, что на переднем сиденье сгоревшей машины сидит мертвый человек.
        - Послушай, я пойду пройдусь.
        Ванья оторвалась от отчета и увидела, что Себастиан показывает на дверь.
        - Я думала, ты поехал со мной, чтобы помочь.
        - Нет, я поехал, чтобы вырваться подальше от этой депрессивной горы.
        Себастиан покинул комнату, а Ванья со вздохом вернулась к бумагам.
        Тело в машине настолько пострадало, что определить на месте пол или возраст не представлялось возможным. С помощью номерных знаков удалось установить, что машина была взята напрокат в Эстерсунде некой Патрицией Велтон из Кентукки, США. Когда же попытались найти ее родственников, зубную формулу или каким-то иным образом подтвердить идентичность погибшей, оказалось, что Патриции Велтон из Кентукки не существует. И никогда не существовало. Водительские права оказались подделкой, и дальше этого они не продвинулись. Решили исходить из того, что погибшая в машине женщина называла себя Патрицией Велтон, - о пропаже каких-нибудь других женщин заявлений не поступало, - но полной уверенности у них не было. Папка содержала фотографии с места аварии. Ванья просмотрела их и решила забрать с собой. Урсуле они скажут больше, чем ей.
        Некоторое время спустя машину вывезли и провели ее техническое обследование. Ванья пролистала отчет. В самой машине не было ничего, объяснявшего, почему она съехала с дороги. Тормоза и система управления, похоже, работали нормально.
        Обследование места аварии тоже не дало ответов на вопрос, почему автомобиль оказался на обочине. Ничто не указывало на прокол колеса или столкновение с диким животным. Отсутствие тормозного пути и других признаков маневра для уклонения наводило на мысль, что водитель уснул, или ему стало плохо и поэтому он не справился с управлением.
        Ванья перелистала обратно.
        При вскрытии оказалось невозможным определить, была женщина жива или нет, когда машина загорелась. Чисто теоретически у нее мог случиться инфаркт.
        Ванья опять долистала до отчета о техническом обследовании. В конце его присутствовал список обнаруженного в машине. Короткий список. Очень короткий. Багажник был пуст. Ванья замерла. Конечно, женщине не обязательно было иметь с собой багаж, хотя это казалось странным, учитывая тот факт, что она, очевидно, прибыла в Швецию из другой страны. Но она ведь предъявляла документы, когда брала машину и расплачивалась. Ей следовало бы иметь сумочку или, по крайней мере, бумажник. Однако ни того ни другого не нашли ни в машине, ни на теле. Ванья достала блокнот и на одной строке написала:

        ВОДИТЕЛЬСКИЕ ПРАВА/ДЕНЬГИ?

        Затем она принялась читать сначала, держа блокнот наготове. Проштудировав материал во второй раз и записав те моменты, которые вызвали у нее вопросы, она позвала Кеннета в надежде, что тот сможет прояснить хотя бы часть из них.

        Двадцатью минутами позже Ванья получила, в частности, имена сообщившего об аварии и того, кто потом увозил машину. Поблагодарив Кеннета, она собрала материалы, которые решила взять с собой, и спустилась по лестнице.
        Себастиан стоял возле рецепции. Женщина за стойкой громко смеялась и записывала что-то на обратной стороне визитки. Свой телефон, предположила Ванья, когда женщина, слегка подмигнув, протянула визитку Себастиану.
        - Ты готов? - поинтересовалась Ванья, проходя за спиной у Себастиана.
        - Да, а ты?
        Ванья не ответила, а просто открыла дверь и вышла на улицу. По пути к машине она глубоко дышала, вдыхая свежий запах осени. Было приятно уйти от пахнувшего рыбой, становившегося все более спертым воздуха в кухне отделения полиции, но это также приглушало быстро поднимавшееся раздражение. Глупость, уговаривала она себя, идиотство. Ей вообще нет никакого дела до любовных похождений Себастиана. Однако в его почти маниакальной потребности затащить в постель каждую встречную женщину было что-то отталкивающее. Отвратительное. Она поймала себя на мысли, что почти стыдится за него. Вместе с тем в его поведении таилось нечто трагическое. Трагическое и отчаянное. Чего ему не хватает? Что за пустоту призваны заполнить эти случайные связи? Кроме того, сейчас Себастиан состоит в Государственной комиссии по расследованию убийств и представляет ее, а в таком случае подобное поведение является откровенно неподобающим. Но обсуждать это с ним Ванья не собиралась. Зато она поставит в известность Торкеля, пусть это будет его проблемой.
        Когда Себастиан открыл дверь, чтобы выйти, Ванья услышала, как женщина в рецепции опять засмеялась и прокричала: «Увидимся!» Секундой позже он уже стоял возле нее, улыбаясь.
        - Ну, что мы будем делать теперь? - спросил он, открывая дверцу с пассажирской стороны.
        - У меня есть один адрес, - ответила Ванья и обошла вокруг машины.
        - Чей?
        - Парня, который обнаружил машину.
        Ванья открыла дверцу с водительской стороны и села. Себастиан, стоя снаружи, быстро прокручивал в голове последний разговор. Ванья раздражена. Конечно, ее мог разочаровать Кеннет, но более вероятно, что все, как обычно.
        Причиной является он.
        - Дело в Будиль? - спросил он, когда они стояли, ожидая, пока проедут машины из туннеля под слаломной горой, чтобы свернуть налево, на шоссе Е14.
        - Кто такая Будиль?
        - Женщина из рецепции. Мне не обязательно спать с ней, если тебе этого не хочется.
        Ванья выехала на шоссе и быстро разогналась до скорости, на пятнадцать километров превышающей допустимую. Он действительно загадка. Ванье никогда бы не пришло в голову обсуждать свою сексуальную жизнь с коллегой. Даже Билли, которого она все-таки считала очень близким человеком, не знал интимных подробностей и не делился своими. Не то чтобы Ванье в настоящий момент было много о чем рассказывать, но тем не менее. Очевидно, это еще один внутренний барьер, имеющийся у нормальных людей, но полностью отсутствующий у Себастиана Бергмана.
        - Почему ты думаешь, что меня интересует, с кем ты собираешься переспать, а с кем нет? - искренне спросила Ванья.
        - Потому что ты кажешься сердитой.
        - Ничего подобного.
        Себастиан ухмыльнулся. Круг замкнулся. Они сделали полный оборот. С тем же результатом. Дальше им не продвинуться. Ванья прибавила громкость радио.
        Четвертый канал, Йемтланд. Что-то о медведях.
        Затем Рогер Понтаре[79].
        Они поехали дальше молча.

        Леннарт весь день пытался избегать Линду Андерссон. Получалось с переменным успехом. Задачу отнюдь не упрощал тот факт, что они сидели в одном помещении. Линда, видимо, получила от Стуре инструкции связаться с Леннартом, если тот не свяжется с ней сам, поскольку в начале третьего она подошла к нему. Леннарт сбежал, сказав, что у него назначена встреча в городе. На самом деле он принялся бродить по коридорам телецентра, обдумывая, как ему разбираться с этой ситуацией. Как к журналистке к Линде не придерешься, она толковая и работает с полной отдачей. Но полагаться на нее нельзя. Если что-нибудь пойдет немного не так, Стуре узнает об этом раньше, чем Леннарт успеет подготовить стратегию защиты. А если все пойдет хорошо? Стуре внезапно проявил чуть слишком большой интерес к истории Шибеки, и это его беспокоило. Начальник имел обыкновение присваивать себе славу в случае успеха, равно как и ловко устраняться при неудачах. Лучше всего, когда Стуре проявляет умеренный интерес: не вмешивается, но и не препятствует. Леннарт решил держать Линду как можно дальше от самого важного материала. Надежнее всего
посадить ее просматривать официальные регистры полиции, Государственного миграционного управления и Налоговой службы. Это кропотливая работа; она, вероятно, ничего не даст, но займет Линду по крайней мере на несколько дней.
        Сам он сконцентрируется на неофициальной, скрытой стороне и замешанных людях - прорыва, скорее всего, следует ждать именно там. Если таковой вообще произойдет.
        Довольный своим планом, он уселся в маленьком кафе при входе, взял кофе и позвонил Линде. Голос у нее звучал радостно, но она оказалась как-то слишком хорошо знакома с именами - даже имя Шибеки произнесла правильно - и он понял, что Стуре обстоятельно ввел ее в курс дела. Они договорились встретиться через полчаса. Он сказал, что по-прежнему находится на встрече, в городе.
        Леннарт положил трубку и огляделся в почти пустом кафе, которое кто-то с помощью разрозненных кресел, мягких диванов и обоев с крупным рисунком пытался оформить современно и привлекательно. К сожалению, ассортимент в виде отдающего дубильной кислотой кофе, завернутых в пластик бутербродов и унылых обеденных блюд из микроволновки сводил усилия интерьера на нет.
        «Пожалуй, лучше все-таки пойти прогуляться», - подумал Леннарт. Будет неловко, если Линда спустится в кафе и обнаружит его там. Он вышел через автоматические двери на асфальтированную площадку. Небо затянуло тучами, и Леннарт надеялся, что хотя бы не начнется дождь. Он сообразил, что на нем только рубашка, но мысль о возвращении в редакцию за курткой ему претила. Он действительно ненавидел их огромное помещение. Уж лучше простудиться.

        Миновав Дом кино, Леннарт вышел в район Гэрдет, к большим полям, покрытым высокой пожелтевшей травой, и достал телефон. У него было слишком мало хороших источников в полиции. Больше всего ему хотелось бы позвонить Тролле Херманссону. Тот, даже уйдя из полиции контакты там явно сохранял, поскольку здорово выкапывал для Леннарта всякое дерьмо. Но Тролле умер. Его летом обнаружили убитым в багажнике какой-то машины. Как он туда попал, осталось неизвестным, но он был каким-то образом вовлечен в огромный клубок вокруг дела Хинде, которое в течение нескольких недель украшало в июле первые страницы газет. Каким именно образом, полиция сообщать не хотела, и Леннарт предполагал, что их уклончивые ответы объяснялись тем, что они толком не знали сами. Леннарт тогда был очень удивлен. Тролле получал много заданий. Он выполнял работу не только для Леннарта, но и для телевизионной программы «Холодные факты» и газеты «Экспрессен», но у Леннарта никак не укладывалось в голове, почему Тролле проявил интерес к такому человеку, как Эдвард Хинде. Тот Тролле, которого он знал, интересовался в основном деньгами. А не
тем, чтобы засадить в тюрьму убийц или сделать мир лучше. От этого он давным-давно отказался.
        Леннарт посмотрел на мобильный номер Тролле, который сохранил в телефоне под рубрикой «ПК» - сокращением для полицейских контактов, и подумал, что никогда больше ему не позвонит. Однако стирать номер ему не хотелось. Это был бы почти неуважительный поступок, как бы вычеркивающий человека из памяти. Так же он думал про номер своего дедушки, скончавшегося в прошлом году под Рождество. Он тоже остался в телефоне.
        Что-то вроде настоящих воспоминаний.
        Их хотелось сохранить…
        Немного посомневавшись, Леннарт остановился на контакте номер два в категории «ПК». Анита Лунд. Общаться с ней было вообще-то слишком сложно, от нее часто исходило больше проблем, чем решений. Ею двигали не деньги за наводку или жажда приключений. Ею двигали злость и гнев, из-за чего ценность ее информации было гораздо труднее определить. Ее вполне могла больше интересовать личная вендетта, чем поиски правды. Но в данный момент особого выбора у него не было.
        Она ответила после трех гудков.
        Звучала сердито.
        - Что тебе надо?
        - Немного поговорить, - попытался Леннарт непринужденным тоном.
        - Я работаю. И не хочу, чтобы мне мешали.
        - Зачем же ты отвечаешь, если так занята?
        - Я хорошо воспитана.
        Леннарт засмеялся. С Анитой нужно действовать решительно. Этому он уже научился.
        - Анита, ты верна себе. Но хорошим воспитанием ты не отличаешься.
        - Да, я сволочь, - сказала Анита без намека на иронию в голосе. - Спроси моих начальников или коллег. Что тебе надо?
        - Встретиться. У меня есть одно дельце, о котором мне надо бы с тобой поговорить.
        - Нет, - отрезала Анита. - Я больше не хочу с тобой работать. Ты плохо платишь, и я ничего с этого не имею.
        - Ты же знаешь, что это неправда.
        - А что же я, по-твоему, получаю?
        - Ты узнаешь разные вещи. О которых никто другой не знает. Тебе это обычно нравится. Разве нет?
        - Нет, это нравится тебе. Ты журналист. А я - человек, которому ты звонишь и мешаешь.
        - Послушай, Анита. - Леннарт понизил голос, чтобы подчеркнуть серьезность дела. - Я думаю, тебе это понравится. По-настоящему.
        В трубке замолчали. Леннарт почти слышал, как она прикидывает, перевешивает ли ее любопытство нежелание ему помогать. Значит, ему удалось направить разговор в нужное русло.
        - Посмотрим, я тебе позвоню, - сказала она под конец.
        Неправильный ответ. Не годится.
        - Нет, мы встретимся через час. Если тебе не понравится то, что я расскажу, так тому и быть. Только дай мне шанс.
        Ответ последовал не сразу. Задержался настолько, что Леннарт начал обдумывать альтернативные варианты. Проблема заключалась в том, что таковые в голову не приходили. Он понял, что надо начинать всерьез искать хорошую замену Тролле Херманссону.
        - На обычном месте, после трех, - послышалось наконец от Аниты.
        - Отлично.
        Закончив разговор, Леннарт огляделся. Он успел пройти почти до гавани Фрихамнен. Он замерз, и к тому же начал накрапывать дождь. Мелкие капли воды даже освежали, но небо становилось все более серым и грозным. Леннарт развернулся и двинулся обратно, увеличивая скорость. Сначала он быстро переговорит с Линдой, потом отправится на настоящую встречу.
        И на этот раз в куртке.

        Ванья свернула между двумя покосившимися столбами-воротами и по двум разъезженным глинистым колеям доехала до площадки перед одиноко стоявшим домом. Она заглушила мотор, и несколько минут они оба сидели в машине, разглядывая открывшуюся им картину.
        Справа, в центре огромного участка, стоял зеленый двухэтажный дом с белыми дверьми и оконными переплетами. По крайней мере, когда-то они были белыми. Теперь же краска облупилась, и во многих местах просвечивало темное, пострадавшее от сырости дерево. На больших фрагментах деревянной обшивки дома краска тоже отслоилась, и дерево под ней кое-где казалось заплесневелым. Участок вокруг дома производил впечатление небольшого склада металлолома. Ванья увидела как минимум три скутера, на вид более или менее целых и пригодных для использования. Перед навесом для машин, построенным из поперечных балок и брезента, который в нескольких местах сдуло, в ряд стояли небольшой грузовик «Шевроле», белый автофургон и ржавая машина «Вольво-242». Между навесом и солидным сараем, напоминавшим маленький хлев, который, казалось, в любой момент может рухнуть, было на первый взгляд случайным образом расставлено разное оборудование. Дровокол, рубильная машина, газонокосилка, снегоочиститель и нечто бесформенное под большим зеленым брезентом. К темно-красной стене сарая были прислонены ледовый бур и пила для резки
кустарника. По другую сторону сарая, за большой кучей дров, стоял батут, присыпанный прошлогодней листвой. За батутом виднелись мопед и спортивный мотоцикл, наполовину скрытые еще одним брезентом, и повсюду из неподстриженной травы и необработанных кустов торчал садовый инвентарь и какие-то небольшие агрегаты. Перед сараем сидел пес - норвежский серый элкхунд - крепко привязанный толстой веревкой. Как только они въехали во двор, он начала лаять. И лаял, не переставая.
        Ванья и Себастиан вышли из машины и направились к жилому дому. Не успели они подойти, как дверь открылась, и на крыльце появился мужчина. Торчавшие из-под бейсболки длинные волосы обрамляли лицо, на котором прямо под глазами начиналась косматая окладистая борода, не дававшая возможности определить возраст мужчины. Он был одет во фланелевую рубашку в красную клетку и широкие зеленые брюки с множеством карманов. Из-под брюк торчали грубые ботинки. Ванья и Себастиан остановились. Мужчина спустился с маленькой лестницы, попытался утихомирить собаку, правда, безрезультатно, и подошел к ним.
        - Что вы хотите?
        - Вы Харальд Улофссон?
        Мужчина кивнул.
        - А вы кто такие?
        Ванья представилась и представила Себастиана, предъявив полицейское удостоверение. Харальд даже не удостоил его взглядом.
        - Ведь это вы нашли здесь сгоревшую «Тойоту» в октябре 2003 года?
        - Возможно.
        - Мы хотели бы о ней немного поговорить.
        Харальд сплюнул рядом с Ваньей и засунул руки глубоко в карманы брюк. Он слегка раскачивался взад и вперед на пятках, глядя в землю так, что козырек бейсболки заслонял его глаза. Не требовалось психологического образования, чтобы увидеть, что мужчина перед ними испытывает от этой ситуации неловкость.
        - Вы обнаружили машину утром тридцать первого октября, - сказала Ванья, доставая блокнот. - Что вы сделали, когда ее обнаружили?
        - Позвонил в полицию.
        - Вы спускались к машине?
        Харальд вынул одну руку из кармана и несколько раз почесал ею бороду, надеясь создать видимость, что обстоятельно обдумывает вопрос. Будто он понял, что это важно, но дело было так давно, что ему требуется немного покопаться в памяти. На самом же деле он соображал, когда следует начинать лгать. Как много им известно? Может, вопрос о том, спускался ли он к машине, просто тест? Ему уже приходилось иметь дело с полицией, и в большинстве случаев он отлично выкручивался, отвечая уклончиво и односложно до тех пор, пока не выведывал, что им уже известно и что они хотят узнать. После чего он с легкостью подстраивал ответы и свою историю. Но сейчас перед ним стокгольмцы. Да еще из Госкомиссии по расследованию убийств. Он не знал, почему их интересует давняя авария, и спрашивать не намеревался. Он собирался твердо придерживаться роли немногословного, туповатого северного жителя. Подтверждать предрассудки. Будет отвечать на их вопросы. Уклончиво и односложно. Не отступать от старой, испытанной тактики, хотя противник и новый. Он решил, что рано или поздно ему наверняка придется отклониться от истины, но пока
не стоит.
        - Да, - ответил он, кивая про себя так, будто только что обнаружил где-то в дальних уголках памяти воспоминание о том утре. - Да, я спускался.
        - До того, как позвонили в полицию? - спросила Ванья.
        - Да.
        - Зачем?
        Харальд поднял взгляд из-под бейсболки и впервые за время разговора посмотрел Ванье в глаза.
        - Чтобы посмотреть, нет ли там пострадавших.
        Это все-таки было полуправдой. Харальд понял, что быстро приближается к границе, за которой потребуется лгать.
        - Вы трогали что-нибудь в машине?
        Огромный скачок. Он уже оказался на границе и балансировал.
        - Пожалуй, нет, - ответил он несколько уклончиво, чтобы закамуфлировать ложь, удержаться на правильной стороне.
        - Да или нет?
        Она не сдавалась.
        - Прошло девять лет, - попытался он.
        - Сколько сгоревших машин с трупами женщин внутри вы с тех пор нашли? - с явным раздражением в голосе спросил пожилой мужчина рядом с ней. - Подозреваю, что ни одной. Правильно?
        Харальд переключил внимание. Встретился взглядом с мужчиной. Кажется, его зовут Бергман? До сих пор он молчал. Это что-то означает? Его вопрос вовсе не был вопросом. Это утверждение. У Харальда возникло ощущение, будто мужчина перед ним видит полуправду и дымовые завесы насквозь. Надо выбирать: или, или. Правда или убедительная ложь. Он решил начать с первого.
        - Да.
        - Женщина была поджарена до хруста, значит, щупать пульс причин не было?
        - Да.
        - Тогда, наверное, не так уж трудно вспомнить, трогали ли вы что-нибудь в машине.
        - Да.
        - Так вы трогали что-нибудь?
        Пора лгать.
        - Нет.
        - Точно?
        Харальд выразительно кивнул. Будто воспоминание вдруг стало очень отчетливым.
        - Ну, я обошел вокруг, чтобы посмотреть, не выпал ли оттуда кто-нибудь, поэтому, возможно, машины касался, да, наверное, но внутрь я не залезал.
        Он умолк - как показалось Себастиану, от изнеможения после такой длинной тирады. Мужчина снова сплюнул и опять переключил внимание на землю перед ногами.
        Ванья смотрела на него испытующе. Последний ответ отличался от остальных. Это было рассуждение. Объяснение. Более подробный ответ, чем его спрашивали. Почти алиби. И затем опять опустил взгляд. Она как раз собралась спросить, есть ли у него оружие и, если да, то какое, но инициативу перехватил Себастиан.
        - У вас есть дети?
        Харальд поднял взгляд с неподдельным удивлением.
        - Нет.
        - А это? - спросил Себастиан, кивая в сторону батута. - Вы не похожи на любителя батутов.
        - Несколько соседей хотели от него отделаться, - ответил Харальд, пожимая плечами. - Я собираюсь выставить его на продажу в Интернете.
        Себастиан быстро огляделся. Никаких других домов в поле зрения.
        - У вас нет никаких соседей, - заключил он.
        - Чуть подальше. - Харальд неопределенно показал рукой через плечо Себастиана.
        Себастиан повернулся к Ванье, встретился с ней взглядом и понял, что она думает то же, что и он.
        - Он врал.
        Ванья сосредоточенно вела машину от одинокого дома обратно к большой дороге.
        - Я знаю, - ответил Себастиан. - По крайней мере, про батут.
        - Думаешь, он ворованный?
        Себастиан пожал плечами.
        - Может, украл не он, но скажем так, я не думаю, что у него имеются чеки на все барахло, валяющееся на этом участке.
        Ванья кивнула. Воровство или хранение и сбыт краденого. Либо, либо. Первый человек, оказавшийся на месте аварии, довольно своеобразно трактовал понятие частной собственности - это могло прояснить несколько вопросов из расследования.
        - В машине не нашли сумочки, - сказала она, бросив взгляд на Себастиана. - И бумажника тоже.
        - Он мог сгореть.
        Конечно, вполне возможно, но Ванья была в этом далеко не убеждена. Насколько она смогла увидеть, расследование пожара в машине проводили очень тщательно. Ей казалось, что они обязательно обнаружили бы остатки сумочки или бумажника, если бы таковые там имелись.
        - Материал из полиции Оре лежит на заднем сиденье. Проверь, не нашли ли в машине каких-нибудь отпечатков пальцев, которые не удалось идентифицировать.
        Себастиан обернулся и с некоторым трудом достал папку, соскользнувшую к задней дверце с противоположной стороны.
        - Надо чтобы Билли еще проверил, есть ли у него какое-нибудь оружие, - сказал Себастиан, повернувшись обратно и открыв взятую с заднего сиденья папку.
        - Естественно, есть, здесь ведь каждая собака охотится.
        - Не с пистолетом.
        Ванья опять кивнула. Она вдруг обрадовалась, что не успела спросить Харальда об оружии. Он мог бы воспротивиться тому, чтобы они обыскивали дом, а если бы они не вошли в дом, то он смог бы спокойно отделаться от оружия после их отъезда. Теперь же он даже не знает, что они ищут. Внезапно ей показалось, что поездка в Оре, представлявшаяся поначалу бесперспективной, на самом деле может кое-что дать. У Ваньи зазвонил телефон. Она достала его и быстро взглянула на дисплей.
        «АННА»
        На мгновение она задумалась, стоит ли отвечать. Ей хотелось продолжить разговор с Себастианом о деле. Обсудить со всех сторон то, что им известно, их предположения и то, что следует попытаться узнать. Мать либо хочет просто немного поболтать, а в данный момент у нее нет на это сил, либо ее что-то тяготит, беспокоит, но на это у нее тоже нет времени. Она не хотела терять концентрацию.
        - Ты что, не собираешься отвечать? - поинтересовался Себастиан, бросив взгляд на телефон в ее руке. - Анна - это вроде твоя мама?
        - Да.
        - Почему ты не хочешь поговорить с мамой?
        Ванья вздохнула. Типичный дурацкий вопрос психолога - типа: Tell me about your childhood[80]. Если альтернатива - всю дорогу обратно слушать догадки и психологические рассуждения Себастиана по поводу ее отношений с Анной, то проще ответить.
        - Привет, - сказала она, изо всех сил стараясь изобразить радостный голос.
        Едва услышав мать на другом конце провода, она поняла: что-то случилось. Что-то очень страшное.
        - Ты хочешь уехать обратно в Стокгольм?
        В голосе Торкеля отчетливо слышалась надежда на то, что он ослышался. Ванья стояла у него в номере, в нескольких шагах от двери, беспокойно переминаясь с ноги на ногу. Она уже достаточно нервничала из-за того, что ее отец то ли арестован, то ли задержан, - Анна точно не знала, - и то, что Торкель своим откровенно недоумевающим и неодобрительным взглядом заставлял ее чувствовать себя какой-то предательницей, было уже явно лишним. Кроме того, он очевидно, намеренно или нет, неправильно ее понял.
        - Я не хочу, я должна, - ответила она с дополнительным ударением на последнем слове.
        - Почему?
        Ванья засомневалась. Со временем она расскажет, как бы ни обернулось дело, но не сейчас. Ей необходимо узнать больше. Она не знала даже, насколько обоснованными являются подозрения, и не представляла, в чем отца подозревают. Если она скажет, как есть, что ее отец лишен свободы, за этим последует масса вопросов:
        Почему?
        В чем его подозревают?
        И возможно, самый ужасный из всех:
        Что бы это ни было, мог ли он это совершить?
        Прежде чем рассказывать кому-либо, ей необходимо знать ответы на эти вопросы.
        - Это связано с семьей.
        Торкель замер, и ей показалось, что она увидела, как его раздражение незамедлительно сменилось чистой заботой. Ее вдруг осенило, что ей будет не хватать его в США. Какого бы руководителя ей ни дали, он, несомненно, будет куда хуже Торкеля.
        - Что случилось? - Откровенное беспокойство в голосе.
        - Сожалею, но я действительно не могу больше ничего сказать. Но ты ведь знаешь, я ни за что бы не уехала, если бы это не было важным.
        Торкель смотрел на своего лучшего следователя. Она, несомненно, потрясена. Вероятно, что-то случилось с ее матерью или отцом. Насколько он знал, больше у нее никого нет. Он надеялся, что речь идет не о том, что у Вальдемара опять дал о себе знать рак. Не так давно казалось, что он победил рак легких. Неужели болезнь могла вернуться? Торкель знал, что Ванья права, она действительно является одним из самых ответственных из известных ему людей. Ничто никогда не вставало между Ваньей и расследованием. За прошедшие годы она неоднократно пренебрегала ради работы личной и социальной жизнью. Он должен ее отпустить. Без всякого сомнения.
        - Могу я тебе чем-нибудь помочь? - спросил он, и ему показалось, что она немного расслабилась. Для нее было трудно принять решение покинуть расследование. Значит, на домашнем фронте произошло нечто серьезное. Торкелю хотелось, чтобы она доверилась ему, но он знал, что давить не следует.
        - Сейчас, во всяком случае, нет, - ответила Ванья, покачав головой. - Спасибо, мне жаль, что я создаю проблемы.
        - Мы разберемся. Занимайся тем, чем тебе надо.
        Ванья кивнула и развернулась, чтобы уйти. В дверях она обернулась.
        - Ты можешь попросить кого-нибудь организовать билеты, пока я буду собираться?
        - Конечно, я все устрою.
        Ванья улыбнулась Торкелю, но улыбка не достигла ее глаз. Измучена. «У нее измученный вид», - подумал Торкель, берясь за телефон, чтобы позвонить Кристель и попросить ее заказать Ванье билет. Уголком глаза он увидел, что в дверях опять кто-то возник. Он подумал, что это вернулась Ванья. Возможно, все-таки решила рассказать. Он одним глазом взглянул на дверь. Там, прислонясь к косяку, стоял Себастиан.
        - Ванья хочет уехать?
        - Да. Что произошло, пока вы с ней ездили?
        - Я не виноват.
        Торкель оторопел, но быстро сообразил, что ответ не так невероятен, как могло бы показаться. Еще два месяца назад только присутствие Себастиана могло бы заставить Ванью покинуть расследование.
        - Я этого не говорил.
        - Прозвучало так.
        - Она сказала, что-то случилось в семье. Меня интересует, не знаешь ли ты, что именно.
        Себастиан покачал головой.
        - Ей позвонила мать, они несколько минут поговорили, а потом она, не говоря ни слова, рванула сюда на скорости сто сорок.
        - И ты не имеешь представления, что случилось?
        Себастиан снова покачал головой и шагнул в комнату. Он откашлялся, словно зная, что следующие его слова не вызовут восторга.
        - Я собираюсь поехать с ней.
        Торкель прекратил писать и посмотрел на Себастиана с тем же выражением лица, с каким только что смотрел на Ванью. Он опять надеялся, что его подвел слух.
        - Что ты, черт возьми, говоришь?
        - Я собираюсь поехать с Ваньей. В Стокгольм, - уточнил Себастиан во избежание недопонимания, чтобы Торкель не подумал, что он вызывается довезти ее до Эстерсунда.
        - Почему?
        Себастиан быстро прикинул варианты ответа. Потому что он думает, что больше не сможет заснуть в этой комнате. Потому что это расследование так воздействует на него, что ему хочется держаться от него подальше. Потому что турбаза скучная, окружение скучное, дело скучное. Он выбрал короткий вариант.
        - Потому что меня тянет прочь от этой проклятой горы.
        - Почему же? Не с кем спать?
        - Именно. Я принимаю все решения в зависимости от доступа к возможным сексуальным партнершам.
        Произнеся эти слова, Себастиан с удивлением осознал, насколько они близки к правде. Торкель, слава богу, воспринял их как иронию, то есть соответственно замыслу.
        - Прости, но дело обстоит так, - вздохнул Торкель. - Ванья уезжает. Я не хочу лишиться тебя тоже.
        - Честно говоря, какая от меня здесь польза? - искренне поинтересовался Себастиан. - У нас есть шесть скелетов на голой горе. Мне, для того чтобы что-то привносить, необходимо чуть больше.
        Торкель смотрел на Себастиана, понимая, что его давний коллега прав. Утрата Себастиана сейчас ничего не прибавит и не убавит. Кроме того, Торкель подозревал, что, если не приключится ничего особенного, они через несколько дней переместят все расследование в Стокгольм. Он глубоко вздохнул.
        - Я закажу билет тебе тоже.
        - Если я тебе действительно понадоблюсь, я буду всего лишь на расстоянии телефонного разговора, - сказал Себастиан и вышел.
        Он ощущал почти воодушевление. Ему явно хотелось вырваться отсюда больше, чем он себе признавался. Сейчас он пойдет и скажет Ванье, что составит ей компанию. Не исключено, что она даже немного обрадуется.

        Это ему не нравилось.
        Чашка с кофе по-прежнему стояла на столе, ее содержимое остыло и осталось почти нетронутым. Рядом лежал бутерброд с коньячной колбасой и сыром. Дважды откушенный. Харальд с силой гасил в пепельнице четвертую сигарету, выпуская дым выдохом, больше всего напоминавшим вздох. Заслышав столь необычный звук, лежавший возле плиты Цеппо поднял голову. Харальд Улофссон не имел обыкновения вздыхать.
        Он встал, прошел по линолеуму в красно-белую клетку к мойке и наклонился, чтобы открыть окно. От четырех быстро выкуренных сигарет почти вся кухня заполнилась дымом. Пес следил за ним взглядом. Харальд распахнул окно, постоял, наполняя легкие свежим воздухом с улицы, затем открыл одно из темно-коричневых отделений кухонного шкафчика над плитой и достал стакан. Он налил себе воды и выпил большими глотками, наклоняясь над мойкой.
        Это ему не нравилось.
        Харальду уже приходилось иметь дело с полицией. Даже довольно много раз. Полицейские почему-то всегда заезжали к нему, когда в окрестностях взламывали какой-нибудь гараж или у кого-то с участка угоняли скутер или нечто подобное. Они обходили его владения, поднимали брезент, обыскивали сарай. Никогда ничего не находили. Обещали приглядывать за ним. Он обычно отвечал, что ничего не имеет против, всегда приятно, когда тебя навещают. И они снова уезжали.
        Они не могли ничего найти вовсе не потому, что он был ни при чем. Большинство объявленных в розыск вещей попадало к Харальду еще до того, как те прибывали или только направлялись в его сторону. Арестовать его за что-либо, кроме мелких проступков, им не удавалось из-за его ловкости. Ловкости, последовательности и терпеливости. Купив дом почти двадцать лет назад, он чуть ли не первым делом поднял пол в сарае и притащил туда маленький экскаватор. Теперь у него под новым полом имелось помещение площадью примерно восемь квадратных метров и высотой в человеческий рост. Люк, скрывавший крутую деревянную лестницу в Комнатушку, как он его называл, находился под большим тряпичным ковриком, на котором стоял снегоочиститель, и пока помещение никто не обнаружил. Все, что попадало к Харальду, отправлялось в Комнатушку. Там он мог, не торопясь, решать, что делать с каждым предметом дальше: продать в наличном состоянии, разобрать на детали, перестроить и заново покрыть лаком. Возможностей имелось много, и Харальд всегда выбирал ту, которая приносила ему максимальное количество денег. Больше всего он зарабатывал
на скутерах, но они требовали и больше всего работы, чтобы их нельзя было узнать. Иногда на это уходило много времени, но и ничего страшного. Он был мастером своего дела. Занимался исключительно инструментами, оборудованием и транспортными средствами. Никакого искусства, украшений и прочей дряни. Знакомые норвежские парни из тех, с кем он сотрудничал, около года назад привезли ему батут. Сказали, что это подарок. Что он сможет получить за него пять тысяч. Минимум. К тому же его не опознаешь. Все батуты выглядят одинаково. Харальд взял его, но когда проверил на сайте продаж в Интернете, оказалось, что большинство батутов стоит меньше тысячи, и он даже не стал напрягаться, чтобы разместить объявление. Пока ничего из проданного им не вернулось обратно, чтобы схватить его за задницу. Полиция немного мешала, не более. Когда они уезжали, он сразу переставал о них думать. На этот раз было по-другому.
        Это ему не нравилось.
        Он постоял, проводив их машину взглядом, после чего зашел в дом и поставил кофе. Не мог найти себе места и вышел на улицу, чтобы привести для компании Цеппо. Приготовил бутерброд. Налил кофе. Закурил.
        Та машина съехала с дороги девять лет назад. Никто не проявил к нему интереса в связи с расследованием, не считая краткого допроса на обочине, когда он правдиво сказал, что проезжал мимо, увидел дым, остановился и обнаружил в ущелье машину. Харальд не слышал, чтобы кто-нибудь посчитал, будто это не просто авария. Однако теперь появилась Госкомиссия по расследованию убийств. Она занимается не авариями, а убийствами. Неужели женщину в машине убили? Вероятно, да. Оказаться замешанным в таком деле нельзя. Он догадывался, что при расследовании убийства прилагают чуть больше усилий, чем при розыске похищенного скутера, стоимость которого все равно возместит страховая компания. Стоит им обнаружить что-нибудь, связывающее его с той аварией - с убийством, поправил он себя, - как они перероют все.
        Тогда конец.
        Тогда они найдут Комнатушку.
        Тогда у него ничего не останется.
        Значит, нужно позаботиться, чтобы они ничего не нашли. Все просто.
        Тем не менее он сомневался.
        Казалось неправильным уничтожать что-то, возможно, способное помочь полиции раскрыть убийство. Хоть он сам и действовал на грани закона, человеком аморальным он не был. Одно дело - просто хранить кое-что краденое. Он никого ни о чем не просил. Не призывал к преступлению. Всего лишь зарабатывал немного денег, когда ущерб уже был причинен. Если бы не он, нашелся бы кто-нибудь другой. Это - бизнес. А убивать кого-нибудь - совсем другое дело.
        Впрочем, если они столько лет гоняются за тем, кто убил женщину в машине, то маловероятно, что они его когда-нибудь поймают. С теми вещами, которые Харальд забрал из сгоревшей машины, или без них.
        Он решился, отставил стакан на край мойки и вышел из кухни. Он точно знал, в каком месте сарая лежат рюкзаки и сумочка. Пришло время разжигать костер.

        Проверка на безопасность. В точности, как в прошлый раз. И вот они уже вырулили на взлетную полосу, увеличили скорость и оторвались от земли. Ванья сидела около окна, устремив взгляд на уменьшающийся внизу город. Себастиан наблюдал за ней боковым зрением. Сказать, что она обрадовалась, узнав, что полетит не одна, было бы, пожалуй, преувеличением, но она смирилась с тем, что он поедет с ней в Стокгольм. Разумеется, захотела узнать, почему. Себастиан повторил объяснение, которое предложил Торкелю. Ему просто-напросто хотелось уехать прочь от этой проклятой горы.
        В Эстерсунд их вез Билли. Интересовался, почему Ванья их покидает, но она сказала только, что это связано с семьей. Билли замолчал и не пытался выведать подробности, но Себастиану показалось, будто он несколько разочарован, что Ванья не рассказала ему больше. Себастиан вообще отметил явное изменение в их отношениях. Было ясно, что, когда они занимались делом Хинде, что-то произошло. Что именно, Себастиан не знал, но что бы там ни было, оно по-прежнему оказывало на них влияние.
        Билли пошел с ними в зал отлета, хотя Ванья говорила, что ему незачем их провожать. У Себастиана возникло ощущение, что Билли пошел именно поэтому. Когда они зарегистрировались, и Ванья ушла в туалет, он сразу спросил Себастиана:
        - Почему ты едешь в Стокгольм вместе с ней?
        Вопрос насторожил Себастиана. В нем присутствовали нотки подозрительности. Во всяком случае, он был сформулирован так, как будто Билли полагал, что его отъезд каким-то образом связан с Ваньей. Что они едут вместе, а не просто одновременно.
        - Я не еду с ней, - ответил он. - Мы просто летим одним самолетом.
        - Почему?
        - Люблю компанию.
        Билли бросил на него сердитый взгляд и вздохнул, словно разговаривая с маленьким ребенком.
        - Я имею в виду, почему ты тоже покидаешь расследование? Если это не связано с Ваньей?
        Себастиан быстро выдал то, что за короткое время стало его стандартным ответом на этот вопрос. Поверил ли ему Билли, он не разобрал.
        - Она сказала тебе что-нибудь о том, что случилось? - спросил он чуть позже.
        - Ванья?
        - Да.
        - Нет, ничего.
        На этот раз сомневаться не приходилось - Билли ему не поверил. Тут вернулась Ванья, и они попрощались. Краткое, почти поспешное объятие, отметил Себастиан. Когда он обернулся возле контроля безопасности, Билли уже ушел.
        И вот они уже летят. Табличка про привязные ремни погасла, но ни Ванья, ни Себастиан ремни не расстегнули. Ванья по-прежнему сидела, наполовину отвернувшись от него. Он предположил, что Ванья собирается сидеть б?льшую часть полета к нему спиной, если он ничего не предпримет.
        - Что у вас с Билли произошло?
        Сразу результат. Она повернулась к нему.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Такое впечатление, будто вы не так хорошо общаетесь, как раньше.
        - Тебе так кажется?
        - Да. Я ошибаюсь?
        Ванья замолчала. Она, конечно, могла бы отмахнуться, прекратить этот разговор, просто ответив «да» на его вопрос. Раньше она бы так и поступила. Чтобы заставить его замолчать и ни при каких условиях не признавать, что он прав. Но так было раньше.
        - Нет, - ответила она. - У нас немного напряженные отношения.
        - Почему же?
        Ванья снова засомневалась, но потом решилась. Она повернулась к Себастиану настолько, насколько позволял ремень.
        - Я сказала ему, что как полицейский я лучше его.
        Себастиан выслушал и молча кивнул. Подобные слова, несомненно, могут сделать профессиональные отношения слегка напряженными.
        - Это было глупо, я знаю, - продолжила Ванья, словно прочитав его мысли. - Можешь мне этого не говорить.
        - Глупо, - подтвердил Себастиан с улыбкой, на которую она, к его радости, ответила. - Справедливо, но глупо.
        - Я знаю…
        Ванья со вздохом умолкла. Испорченные отношения с Билли ее явно тяготили. Себастиан выпрямился, насколько позволяло самолетное кресло. Это - его сфера или, по крайней мере, была таковой. Он принялся объяснять, что Билли, естественно, всегда знал, что Ванья лучше его. Он слишком хорошо к ней относился для того, чтобы состязаться с ней, но что-то явно изменилось. По какой-то причине он перестал довольствоваться своим местом в иерархии и решил померяться с ней силами, а теперь ему просто-напросто не хочется проигрывать. Ванья поинтересовалась, что она может сделать для улучшения ситуации. Себастиан выбирал между утешающей ложью и жестокой правдой и предпочел последнюю.
        - Ничего, - сказал он. - Ты заварила кашу, заявив, что ты лучше него. Этого уже не изменишь. Теперь ему надо смириться с этой мыслью, а тебе надо приспособиться к нему.
        Ванья мрачно вздохнула. Ответ обманул ее ожидания. Как и всем остальным, ей хотелось, чтобы имелся выход. Узнать магические слова, которые расставят все по своим местам. Себастиан посмотрел на нее с нежностью. Ему пришлось подавить порыв утешающе коснуться ее руки. Надо продвигаться вперед осторожно. У них состоялся разговор. Личный разговор. Правда, связанный с работой, но тем не менее. Если ему хочется добиться большего, нужно продолжать эту линию дальше.
        - Я могу переговорить с ним, когда они вернутся в Стокгольм, - предложил он.
        - Спасибо, но мне уже полегчало от того, что я с кем-то об этом поговорила.
        Себастиан быстро соображал. Она приоткрыла ему дальнейший путь. Возможность углубиться, минуя работу, в личную сферу. Не исключено, что он слишком торопится, но он твердо решил рискнуть.
        - Может, тебе тоже станет легче, если ты расскажешь, что произошло у тебя в семье.
        Ванья оцепенела. Посмотрела ему в глаза. Поискала признаки наигранной заботы, шанса получить превосходство, узнать слабость, чтобы потом использовать. Она искала в его глазах прежнего Себастиана. Но не нашла.
        - Папу задержали, - проговорила она и, к своему удивлению, почувствовала, что беспокойство слегка улеглось от того, что она произнесла это, поделилась с кем-то.
        - Что? Почему?
        - Не знаю. Анна не знала.
        Себастиан почувствовал, как у него по спине пробежал холодок.
        А вдруг за экономическое преступление?
        Они бы незамедлительно приняли меры, попади к ним в руки материал о Вальдемаре, который несколько месяцев назад добыл Тролле Херманссон по поручению Себастиана. В то время, когда он был полон решимости испортить отношения между Вальдемаром и Ваньей. Потом он просил Эллинор уничтожить этот материал, и она сказала, что выбросила его. Но для Эллинор правда - понятие весьма относительное.
        Могла ли она воспользоваться материалом по собственной инициативе?
        Поэтому ли Вальдемара задержали?
        Чего ради ей понадобилось это делать?
        Потому что она - Эллинор. Это вдруг показалось вполне реальным. Он припомнил, что она однажды спрашивала о Вальдемаре, но знает ли она что-нибудь о Ванье? Себастиан пытался вспомнить, не было ли о ней чего-нибудь в материале Тролле.
        Он не помнил.
        В лучшем случае Эллинор сдала материал анонимно. Отправила в полицию по почте. Или отдала, не назвав своего имени.
        В лучшем случае.
        Речь, однако, идет об Эллинор. Себастиан подспудно чувствовал, что не смеет исходить из сценария «в лучшем случае». Наиболее вероятно, что, сдавая материал, она не только назвала себя, но и очень гордилась тем, что сотворила или собиралась сотворить. Если это так, может ли это повредить ему? Узнает ли об этом Ванья? Наверное, нет. Конечно, Ванья - полицейский и коллега, но выдать ей сведения о заявителе в расследовании, затрагивающем ее отца, было бы должностным преступлением.
        - Ты замолчал.
        Голос Ваньи вернул Себастиана к действительности.
        - Да… Я обдумываю, как могу тебе помочь. Я все-таки кое-кого в полиции знаю.
        - Спасибо, но я не хочу, чтобы ты оказался замешанным. Мы должны разобраться с этим сами.
        Она снова отвернулась от него. Устремила взгляд в иллюминатор на облака, напоминавшие колышущийся ледяной ландшафт.

        По личным причинам.
        Ванья покинула расследование по личным причинам.
        Урсула резко повернула руль влево и свернула на небольшую асфальтированную дорогу, по которой навигатор рекомендовал ей проехать два километра, после чего снова повернуть налево. Конечно, ее раздражение нелогично, но от этого оно не делалось менее реальным. Ее бросил муж, и дочка полностью его понимает.
        Разве это не личные причины?
        Разве это не считается делами, с которыми необходимо разобраться?
        Конечно, считается. И никто бы не понял этого лучше Торкеля, если бы он знал. Но разница между Урсулой и Ваньей состояла в том, что Урсула ничего не рассказала и хотела работать. Больше всего. Правда, не над таким делом.
        Торкель вызвал ее с горы, где она вместе с местными силами тщательнейшим образом изучала место находки. Б?льшая часть земли и гравия из могилы была уже процежена и проверена, но они не нашли ничего, что бы продвинуло расследование вперед. Прибыл экскаватор, и Урсула показала, откуда ей хотелось бы начать. Она успела трижды продирижировать экскаватором, но они по-прежнему ничего не нашли. Соответственно на данный момент само место находки давало им меньше всего, и Торкель справедливо предпочел на время переместить ее, но у нее это все равно вызывало возмущение. Ехать на склад лома и расспрашивать эвакуаторов о давних автомобильных авариях было работой Ваньи.
        Йеннифер и Билли по-прежнему пытались проследить путь Велтон в Швецию. Торкель поддерживал контакт с Европолом и Интерполом. Каждая из организаций проверяла свои архивы, выискивая семьи или разные комбинации из двоих детей и двоих взрослых, которые пропали осенью 2003 года. Пока Торкель получил три подходящих случая, но сумел быстро их все отбросить.
        Урсула не могла не признаться себе, что сам Торкель тоже представлял собой проблему, источник дополнительного раздражения. Ему хотелось, чтобы она приходила к нему. Чтобы все происходило так же, как раньше, когда они работали за пределами Стокгольма. Ночи близости в разных гостиничных номерах по всей Швеции. Он хотел ее. Физически, разумеется, но не только. Ему хотелось большего, но сейчас его желание казалось тягостным и трудновыполнимым. Проще всего было бы, наверное, пойти к нему этим вечером. Заняться сексом в его номере. Проскользнуть обратно к себе на рассвете. Притвориться, будто все, как обычно. Особенно больших жертв это не требовало.
        Но она не могла.
        Не хотела.
        Хотя Торкель и не знал, что она разъехалась с мужем, одна мысль о том, чтобы еще больше усложнить жизнь начальником и любовником, грезящим о создании в будущем семьи, казалась сейчас невыносимой. Урсула решила обращаться с ним строго. «Как в случае с этой поездкой», - подумала она, когда навигатор сообщил, что она прибыла на место назначения, и она свернула в открытые железные ворота, на склад металлолома.
        Урсула остановилась перед серым одноэтажным домом с вывеской на крыше, подтверждавшей, что она попала в «Акционерное общество Хаммарэн и сын». Она заглушила мотор, взяла с заднего сиденья полученную от Торкеля папку с материалами, вышла из машины и огляделась.
        Урсула еще не бывала на свалке автомобилей и толком не знала, чего ожидала. Она никогда особенно не задумывалась, что делают с машинами, когда те отслужили свое, но все-таки подозревала, что их разбирают на части, спрессовывают в маленькие кубики, и все, что годится для дальнейшего использования, отправляют на какую-то переработку.
        Она думала, что длинные, высотой несколько метров, ряды закинутых друг на друга машин встречаются только в американских фильмах. Но тут оно так и было. Огромная территория, огороженная забором из гофрированного железа с колючей проволокой по внешней стороне, была заполнена машинами. Всевозможных расцветок и моделей. Ряд за рядом. В большинстве своем десять-двенадцать метров высотой. Нижние машины каждой груды сплющились под тяжестью лежащих сверху. Только в ближайшем ряду Урсула быстро насчитала более ста машин. А таких рядов было несколько. Много. У «Хаммарэна и сына» нашли последнее пристанище тысячи машин.
        Ее размышления прервал звук открывшейся и захлопнувшейся двери, и, обернувшись, Урсула увидела, что к ней направляется мужчина лет пятидесяти. Светло-оранжевый комбинезон, плотно обтягивающий основательный животик. Засаленная бейсболка с названием фирмы, из-под которой виднеются несколько прядей седых волос и круглое лицо с близко посаженными голубыми глазами, широким носом и тронутыми сединой усами над полными красными губами. Когда мужчина на последних шагах улыбнулся ей, Урсула заметила у него во рту жевательный табак.
        - Здравствуйте, здравствуйте, чем я могу вам помочь?
        Урсула представилась, предъявив удостоверение. Мужчина, по-прежнему не называя себя, даже не взглянул на документ.
        - Урсула, разве не так ее звали в «Русалочке»? Злую каракатицу?
        - Возможно, - удивленно ответила Урсула. Такого начала разговора она не ожидала и не имела представления о том, как кого-то звали в «Русалочке».
        - Да, так ее и звали, - утвердительно кивнув, заверил стоящий перед ней мужчина. - Малыши были как раз в подходящем возрасте, когда она вышла. Мы закрутили кассету до дыр. Ну, тогда еще были видеокассеты.
        Урсула обдумывала, следует ли ей указать на то, что мало кто из женщин, независимо от имени, очень обрадуется сравнению с осьминогом, или просто перевести разговор на дело, но тут мужчина переместил рукавицы, которые нес, в левую руку и протянул ей правую для приветствия. Урсула пожала ему руку.
        - Меня зовут Арвид Хаммарэн. Рад познакомиться. Чем же я могу помочь длинной руке закона? - спросил он, немного сдвигая бейсболку со лба.
        Еще одна неожиданная реплика. Неужели кто-то так еще называет полицию? Да, Хаммарэн - а может, сын - явно называет, поняла Урсула, увидев откровенно вопросительную мину Арвида.
        - Мы исследуем автомобильную аварию, произошедшую возле Стурлиен осенью 2003 года. Тридцать первого октября.
        - Вот оно что…
        - Один участник. Возгорание. Одна жертва.
        Урсула открыла папку, достала один из снимков, сделанных полицией Оре на месте обнаружения, и показала Арвиду.
        - Ах, эта, мы ее забирали. Если я не путаю, машина была взята напрокат.
        - Да.
        - Они не захотели взять ее обратно, - кивнул Арвид, возвращая Урсуле фотографию.
        Урсула взглянула на ряды составленных друг на друга машин. Ее осенило, что, пожалуй, все-таки существует маленькая вероятность, что машина сохранилась. По дороге сюда она даже не смела на это надеяться.
        - Она, наверное, не сохранилась?
        - Скорее всего, сохранилась, - ответил Арвид, снял бейсболку и почесал голову. - Вопрос только в том, где.
        - Вы можете это узнать?
        - Да, вероятно, должен бы.
        Арвид снова нацепил бейсболку, развернулся и пошел обратно в серое здание. Урсула осталась ждать во дворе и старалась не думать о том, насколько загрязненной должна быть вокруг нее земля. Протекающие через все эти машины дождь и снег уносят с собой в землю свинец, ртуть, фреоны и масла. Если «Хаммарэн и Сын» когда-нибудь решат свернуть бизнес, эта территория будет настоящим Чернобылем. Ее размышления опять прервала распахнувшаяся дверь.
        - Нашел! - закричал Арвид Хаммарэн с такой неподдельной радостью, что Урсула не смогла сдержать улыбки.
        Пятью минутами позже они стояли перед останками серой «Тойоты». Она оказалась второй снизу в штабеле из шести машин и покоилась на том, что когда-то было голубым автомобилем «Вольво-242». Урсула подошла и принялась осматривать выгоревшую, а теперь и сплюснутую, ржавую развалину.
        - Мы какое-то время снимали с нее детали, - объяснил стоявший за спиной Арвид. - А потом она просто стояла.
        - Неужели в ней имелось что-нибудь пригодное для использования? - с удивлением спросила Урсула.
        - Да, мотор сохранился на удивление хорошо. Похоже, горело в основном в салоне.
        Урсула заглянула через разбитое боковое стекло и увидела, что Арвид прав. Несмотря на то что машина годами стояла под открытым небом, было по-прежнему очевидно, что салон выгорел полностью. Урсула обошла вокруг и осмотрела машину, насколько позволяло ее местоположение, а потом сверилась с фотографиями в папке. Получив их от Торкеля, Урсула лишь бегло взглянула на них, но когда сейчас она изучила их внимательно, сомнений не осталось. Возгорание началось в салоне, а потом пламя и распространилось наружу. В довольно ограниченном масштабе. Лак на капоте обгорел только примерно на метр от переднего стекла. Дальше он остался неповрежденным. Багажник практически не затронут, чего не могло бы быть, если бы бензобак взорвался или дал течь.
        Урсула подошла к задней части машины и присела на корточки. Арвид с интересом следил за ее действиями. Урсула оперлась о багажник голубого «Вольво» и заглянула под «Тойоту», чтобы насколько возможно осмотреть ее ходовую часть. Разумеется, она увидела не все, но достаточно. Она вылезла обратно и выпрямилась.
        - Бензобак разбит, - проговорила она в основном сама себе и подошла к тому месту, где оставила папку с фотографиями.
        - И что это означает? - поинтересовался Арвид, следуя за ней.
        Урсула ответила не сразу. Она принялась просматривать фотографии с места находки. Практически сразу ей стало ясно, что расколись бензобак, например, о камень по пути вниз, бензин вытек бы под машину и в ущелье. Пожар никак не мог возникнуть вследствие аварии. Кто-то хотел, чтобы женщину в машине не опознали.
        Урсула снова быстро перелистала фотографии даже с некоторым удовлетворением от того, что на свалку машин попала она, а не Ванья. Поскольку машина сохранилась, речь шла о запоздалом исследовании места преступления. Она внимательно присмотрелась к фотографиям. На всех снимках багажник открыт. Его, конечно, могло открыть от сильного столкновения, но поскольку Урсула точно знала, что кто-то побывал возле машины после того, как та угодила в ущелье, лучше было проверить, раз уж она все равно здесь.
        Она пошла обратно к задней части «Тойоты». Арвид с интересом последовал за ней.
        - Вы что-нибудь нашли? - осторожно спросил он.
        - Да, - ответила Урсула, глядя на багажник, который по-прежнему оставался открытым, насколько позволяла верхняя машина.
        Время, которое автомобиль провел на открытом воздухе, затрудняло ее задачу, но Урсуле показалось, что вокруг замка отчетливо видны царапины, которые не могли объясняться положением машины после аварии. Вероятно, замок кто-то взломал. Урсула быстро проанализировала устный рассказ Торкеля и повернулась к Арвиду.
        - Вы знаете Харальда Улофссона?
        - В?рона? Да.
        Урсула понимала, что прозвище он, видимо, получил не благодаря активности в любительской футбольной команде, но на всякий случай все-таки спросила:
        - Почему его так называют?
        Она увидела, что Арвид слегка смутился. Будто он и так уже сказал слишком много.
        - Мне не хочется ни о ком плохо говорить…
        - Нет уж, пожалуйста, - попросила Урсула.
        - Его ни разу не привлекали к ответственности, - произнес Арвид почти извиняющимся тоном. - Так что я его не обвиняю, но поговаривают, будто ему трудновато держать руки при себе.
        - Он ворует, - констатировала Урсула.
        - Он… - Арвид, похоже, искал более щадящее описание, но явно не нашел. Он пожал плечами и кивнул: - Да, ворует. И продает дальше.
        Урсула внезапно ощутила в животе легкий трепет, всегда возникающий, когда она делала открытия, способные продвинуть расследование. Надо только узнать, что нашел в багажнике Харальд Улофссон.
        - Я делаю перерыв.
        Йеннифер оторвала взгляд от компьютера. По другую сторону стола Билли отодвинул стул и закрыл ноутбук.
        - О’кей, - сказала она и увидела, как он быстрым шагом покидает ресторан.
        Йеннифер тоже была не против ненадолго прервать работу. Она не знала, что было скучнее: пытаться найти нужного человека в авиакомпаниях и убеждать его переслать им списки пассажиров или монотонно проверять те списки, которые им все-таки удавалось заполучить. До того, как Торкель пригласил ее поехать с ними в Йемтланд, до того, как она стала частью Государственной комиссии по расследованию убийств, Йеннифер думала, что работу такого типа выполняет для них кто-то другой. Но никого другого не было. Только она и Билли. Теперь явно оставалась только она.
        Йеннифер быстро взглянула на часы. До ужина чуть более двух часов. Маленький перерыв вписался бы удачно, но тогда, если зайдет Торкель, окажется, что никто не пытается выяснить, каким образом въехала в Швецию Патриция Велтон.

        Билли вошел к себе в номер и поставил компьютер на стол возле окна. Его немного мучила совесть из-за того, что он так надолго оставлял Йеннифер одну. Сперва, когда отвозил в Эстерсунд Ванью и Себастиана, и сейчас снова. Но он никак не мог сосредоточиться. Мысли все время возвращались к тому, что произошло.
        Ванья решила покинуть расследование.
        У нее что-то случилось в семье.
        Билли предполагал, что произошло нечто очень серьезное, иначе бы она не оставила работу и не уехала домой. Что именно, она сказать не захотела, и он в общем-то мог это понять. Что бы там ни было, ей, наверное, хотелось составить собственное представление о ситуации, узнать как можно больше и дать информации немного устояться, прежде чем решать, рассказывать ли коллегам и, если да, то насколько много. Вполне понятно.
        Однако его интересовало поведение Себастиана. Раз Ванья уезжает, он быстро и с удовольствием вызвался ее сопровождать.
        Почему?
        Торкель явно отнюдь не находил это странным, считая, что на данной стадии Себастиан почти ничем не мог способствовать расследованию. Это, конечно, правда. Но почему Себастиан не уехал раньше? Почему делал вид, будто его отъезд никак не связан с Ваньей? И возможно, еще важнее: почему его отъезд связан с Ваньей?
        Почему?
        Почему Себастиан Бергман, человек, которого совершенно не волнует, как к нему относятся, вдруг проявил такую заботу о своей коллеге? Напрашивалась мысль, что ему хотелось затащить ее в постель, но даже Себастиан Бергман должен был понимать, что этого никогда не произойдет.
        Тогда почему?
        Торкель не видел тут ничего странного, но он не знал то, что знал Билли. Что между Ваньей и Себастианом существует связь. Анна Эрикссон, мать Ваньи, присутствовала в списке возможных жертв, составленном Эдвардом Хинде.
        Почему?
        Билли все время мысленно возвращался к этому вопросу, а после сегодняшних событий он чувствовал, что больше не может от него отмахиваться. Ему необходимо немного покопаться в этом деле и в случае удачи получить ответ на некоторые из своих «почему».
        Он уселся за стол, открыл ноутбук и уставился в экран, пытаясь структурировать мысли.
        Что ему известно?
        Откуда следует начать?
        Сначала.
        Все женщины из списка Хинде вступали с Себастианом в сексуальные отношения. Значит, Себастиан и мать Ваньи занимались сексом.
        Когда?
        В Вестеросе Себастиан передал Билли конверт с адресом, где когда-то жила Анна Эрикссон. Васалоппсвэген, 17 в городке Хэгерстен. Это все, что имелось у Билли для начала. Письмо вернулось обратно к отправителю, а отправителем была Эстер Бергман. Себастиан приезжал в Вестерос, чтобы освободить и продать родительский дом. Его мать умерла. Когда письмо было отправлено? В конце семидесятых. В декабре 1979-го, насколько помнилось Билли. Возможно, так и есть. Анна Эрикссон писала, поскольку состояла в связи с сыном Эстер. Если они с тех пор не общались, то Себастиан не знал, что Анна - мать Ваньи, и поэтому не спросил адрес у нее.
        Билли вздохнул. Рассуждение не принесло никаких ответов, только больше вопросов.
        Почему Себастиан захотел возобновить контакт?
        Насколько Билли понял, Себастиан не нуждался в телефонах бывших подружек для решения подобных задач. Если Билли уловил достаточно сплетен, то дело обстояло строго наоборот. Себастиан любой ценой избегал повторов. Тогда почему ему захотелось более чем через тридцать лет вновь поговорить с Анной Эрикссон?
        Почему мать Себастиана писала ей письма?
        Билли видел только конверт, а содержимое нет. Но у матери Себастиана вообще-то не имелось никакой причины общаться с одной из бывших подружек сына, если только они не были очень близки. Впрочем, трудно было представить себе, что Себастиан познакомил свою подружку с родителями и та к тому же с ними сблизилась. Себастиан очень ясно дал понять, что плохо относился к родителям и в девятнадцать лет порвал с ними все контакты. А это было позже. Значит, письмо Эстер могло быть ответным. Тогда получается, что Анна послала письмо матери Себастиана первой.
        Но почему?
        Почему она не написала прямо Себастиану?
        Билли быстро набрал фамилию Себастиана в Гугле и открыл первую ссылку. Википедия. Якоб Себастиан Бергман. Родился в 1958 году. Краткая историческая справка, а затем раскладка по времени. Ноябрь 1979 года - Университет Северной Каролины на стипендии Фулбрайта. Вернулся обратно в Швецию в 1983-м.
        Билли откинулся на спинку стула. Проверил свою цепочку косвенных доказательств, чтобы найти слабые места. Не нашел.
        Себастиан спал с Анной Эрикссон в 1979 году (или раньше). В 1979 году Анна пытается связаться с Себастианом, но тот переехал в США. Она пишет его матери. Эстер отвечает, но письмо возвращается обратно. Она сохраняет письмо, и Себастиан его находит. Содержание письма заставляет Себастиана искать Анну Эрикссон.
        Почему?
        Что было написано в письме?
        Вероятно, нечто важное, поскольку Себастиан посчитал, что ему надо через тридцать лет найти ее. Встретились ли они? Билли не мог припомнить, чтобы Ванья и Себастиан когда-нибудь упоминали, что он знаком с ее матерью.
        Почему?
        Что пишет женщина мужчине, с которым у нее была связь?
        Что она несчастна и хочет вернуть его?
        Что она счастлива и хочет уязвить его?
        Стала бы мать Себастиана на такое отвечать? Зачем ей вообще было отвечать? Почему бы просто не переслать письмо Себастиану в США? Ну, конечно, если они не поддерживали отношения, она могла не знать, где он находится.
        Что она подхватила венерическую болезнь?
        Что она ждет ребенка?
        Билли застыл. Уставился на записанные фразы. Что он вообще знает, кроме своих теорий о письме?
        Что Себастиан предложил себя вместо Ваньи, когда она оказалась в заложницах у Хинде.
        Что Себастиан отчаянно боролся за то, чтобы вернуться обратно в Госкомиссию.
        Что Себастиан решил сопровождать Ванью в Стокгольм, когда у той возникли проблемы.
        Он знал еще кое-что.
        Ванья родилась в июле 1980 года.
        В дверь постучали, и Билли вздрогнул. Не успел он ответить, как дверь открылась, и появилась Йеннифер, широко улыбаясь.
        - Я нашла Патрицию Велтон.

        Леннарт вошел в зал для игры в бинго на улице Санкт-Эриксгатан. Помещение основательно обновили. Исчезли люминесцентные лампы с потолка и доминировавшие раньше обшарпанные сосновые столы с отметинами от сигарет. Стены были заново покрашены, а на полу лежал красивый узорчатый ковролин, который хорошо сочетался по цвету с современной скругленной мебелью в отсеке, отведенном для кафе. Освещение теперь обеспечивалось множеством светодиодных светильников, которые удачно подчеркивали белые столы и темно-зеленые стены. Помещение больше напоминало современный ресторан или ночной клуб, чем зал для игры в бинго, если, конечно, абстрагироваться от стоящих в центре комнаты длинными рядами игровых автоматов. Освещенные яркие экраны и сосредоточенные игроки в удобных креслах перед ними создавали антураж центра связи или диспетчерского пульта в каких-нибудь научно-фантастических комиксах. Пульта, управляемого очень пожилыми людьми. Хоть помещение и преобразилось, клиенты остались теми же - здесь никакого обновления не произошло. Скорее, они стали еще старше, более сгорбленными, седыми и прокуренными. Леннарт
был, наверное, самым молодым. Конкурировать с ним мог только мужчина с гнусавым голосом в пикейной тенниске, который сидел на освещенном подиуме и выкрикивал номера шаров бинго, вылетавших из аппарата рядом с ним. Чувствовать себя самым молодым Леннарту было непривычно. В кафе и ресторанах Стокгольма он все чаще ощущал себя старым по сравнению с другими посетителями, а здесь ситуация была обратной. Здесь он становился все моложе и моложе. У него возникло подозрение, что Анита любит это место именно поэтому. Тут она снова чувствует себя молодой.
        Леннарт уселся в дальней части комнаты, от улицы его закрывал большой картонный щит, оповещавший о магической способности бинго убивать время, одновременно позволяя зарабатывать большие деньги приятнейшим образом. Он посмотрел на свою карточку бинго и сообразил, что если бы опустил деньги и включил перед собой экран, то смог бы отметить крестиком один из только что выкрикнутых номеров.
        Номер двадцать четыре.
        Двойка-четверка.
        Он даже задумался, не поиграть ли немного, но тут увидел Аниту. Как всегда, в коричневой юбке и слишком толстом вязаном свитере. Чтобы скрыть полноту, предположил он. Каштановые волосы убраны в узел. Лицо тщательно накрашено, но чуть слишком сильно и чуть слишком ярко. Пытается выглядеть стильно, но толком не знает, что для этого надо делать. «Типично для Аниты Лунд, - подумал Леннарт. - Хочет многого, но плохо понимает, как этого достичь».
        Она работала каким-то ответственным за персонал в Главном управлении полиции, но перессорилась со всеми и вся. Ее несколько раз переводили с должности на должность, и вот теперь ей отвели роль администратора, отвечающего за повышение квалификации. Звучало красиво, но на практике ничего не значило. Она штамповала и регистрировала поступающие заявления и отправляла их к тому, кто действительно принимал решения. Леннарт в некотором смысле понимал, что она озлоблена, жизнь у нее получилась не такой, как она мечтала. Она являла собой образец человека, неустанно отстаивающего свои права.
        Такие люди выплескивают свое разочарование на всех, у кого жизнь сложилась удачнее.
        Они считают, что во всем виноват кто-то другой.
        Видят недостатки во всех системах, но не замечают их у себя.
        Обычно именно такие люди сливают информацию прессе. В начале своей журналистской карьеры Леннарт думал, что информаторы рассказывают о проблемах из соображений нравственности, чтобы сделать мир лучше. К сожалению, в реальности все было по-другому. У большинства источников мотивы были гораздо более простыми: деньги, пережитые несправедливости и месть. Не слишком красиво, но дело обстояло именно так.
        Анита увидела его. Когда она села рядом, он улыбнулся.
        - Привет, Анита.
        - Привет, Леннарт.
        - Можно спросить, а в свободное время ты сюда тоже ходишь?
        Она поставила светло-коричневую сумочку на маленькую приступку перед экраном и посмотрела на него.
        - Случается. Знаешь, это немного напоминает мою работу. Кто-то кричит. Я ставлю крестик. Кто-то снова кричит, и я ставлю крестик. Единственная разница в том, что здесь периодически можно что-то выиграть.
        Она принялась разглядывать выключенный экран с карточкой, словно собираясь поиграть.
        - Да, мне, пожалуй, следовало бы когда-нибудь попробовать, - сказал Леннарт, пытаясь сохранять фамильярный тон.
        - Что у тебя там такого безумно важного? - перешла она прямо к делу.
        - Дело о депортации с грифом «Секретно». Исчезли два афганца. Никто не знает, где они, и никого это, похоже, не волнует.
        - Явно поработала Служба безопасности.
        Леннарт повернулся к ней. Эта мысль приходила ему в голову, но засекретить расследование могли и другие.
        - Почему ты думаешь, что это СЭПО?
        - А кто же еще? Если они афганцы, то значит, мусульмане. Ты же знаешь, что если дело серьезное, то СЭПО всегда вмешивается. Угроза безопасности государства и тому подобное.
        - Тебе не обязательно объяснять мне, чем занимается СЭПО, - улыбнулся в ответ Леннарт.
        - Да, но ведь я тебе нужна? - произнесла Анита с внезапной резкостью в голосе. - Тогда изволь, черт побери, слушать, что я говорю. Или мы уже закончили?
        Она откинулась на спинку кресла, чтобы показать, что власть принадлежит ей.
        Черт, до чего с ней сложно.
        - Разумеется, я слушаю, - ответил Леннарт. - Извини, - добавил он на случай, если извиняющийся тон был не достаточно очевиден.
        Анита снова наклонилась вперед, вроде слегка успокоившись, но Леннарт знал, что она может вспыхнуть в любую минуту.
        - У тебя есть что-нибудь более конкретное? - спросила она чуть помягче.
        Леннарт кивнул и протянул ей лист А4, на котором он суммировал то, что ему известно. Она взяла лист и принялась быстро просматривать короткий текст. Леннарт взглянул на мужчину в тенниске.
        Номер сорок семь.
        Четверка-семерка.
        Номер тридцать шесть.
        Тройка-шестерка.
        - У тебя получится «бинго»? - попыталась сострить Анита, кладя лист перед собой.
        - Это зависит от тебя, - пошутил в ответ Леннарт.
        Она не улыбнулась.
        - Не знаю. На мой взгляд, жидковато, - сказала она. - У нас ведь уже вполне достаточно иммигрантов? По мне так ничего, если несколько исчезнет.
        Она отдала бумагу Леннарту и отвела взгляд.
        Номер семнадцать.
        Единица-семерка.
        - Но я согласна, в грифе секретности на постановлении о депортации есть что-то странное, - немного помолчав, добавила она. - Однако этого недостаточно.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Чтобы меня это заинтересовало.
        - Может, я каким-то образом могу тебя заинтересовать? - попытался Леннарт, чувствуя, как надежда сжимается и умирает.
        - Не думаю. Ты же знаешь, рисковать придется мне, а если я что-нибудь найду, слава достанется тебе.
        Леннарт вздохнул. Ничего не вышло.
        Номер пятьдесят два.
        Пятерка-двойка.
        Через два ряда от него седая женщина в голубой блузке закричала: «Бинго!»
        - Деньги за информацию не слишком большие, я знаю. - Леннарт предпринял последнюю попытку. - Но, возможно, я могу дать тебе что-нибудь другое.
        - Вот уж не думаю.
        Она впервые улыбнулась ему. Он знал, почему. Она наслаждалась властью. Ей очень нравилось ощущать собственную необходимость.
        - Ты даже не угостил меня кофе, - сказала она, приподнимаясь. - Тебе надо немного поработать над аргументацией, господин «Журналистские расследования».
        Анита взяла сумочку и встала.
        - Возможно, тебе больше повезет в «бинго». Пока.

        Леннарт раздраженно шел в сторону метро. Раз Анита отказалась, придется пробиваться официальным путем. Изворачиваться, угрожать, ссылаться на принцип гласности, но, к сожалению, и оказаться на виду. Ничего хорошего. Если с исчезновением Хамида и Саида что-то нечисто, то это быстро распространится внутри полиции, и замешанных лиц сразу предупредят. У них появится время для подготовки встречных мер. Леннарт уже проходил этот тяжелый путь и знал, что, натыкаясь на уклончивые ответы, всегда лучше начинать давить, когда на руках уже есть доказательства. Факты, которые нельзя отрицать или обойти. Информацию, которая разоблачает виновных и сразу представляет их оправдания уловками. Именно так делается хорошее телевидение.
        В нынешней же ситуации у него имелись только гриф секретности и несколько странных обстоятельств, причем очень давних. Этого слишком мало. Необходимо попробовать узнать больше от Шибеки и, прежде всего, все от жены Саида. Возможно, если покопать там, что-нибудь еще отыщется. Теперь ему оставалось надеяться на это. Шанс маленький, но больше у него все равно ничего нет.

        Шибека сидела на кухне и читала инструкцию к новому мобильному телефону. Узнавала, как сохраняют телефонные номера, синхронизируют контакты, скачивают игры и вставляют сим-карту. Ей не требовалась даже малая часть доступных функций. Она хотела, чтобы с ней могли связаться и, возможно, разок-другой позвонить сама - сыновьям и мужчине с телевидения, Леннарту. Еще она, пожалуй, даст свой номер кому-нибудь из подруг в школе и на работе, и на том все. Никто из ее ближайшего окружения не считает, что одинокой женщине пристало разгуливать с собственным мобильным телефоном. Это она знала. Поэтому и не покупала телефон, хотя порой ей его недоставало. Она знала, что уже и так достаточно часто раздвигает границы допустимого. Глупо рисковать понапрасну. Однако она продолжала читать шведскую версию маленькую толстую книжечку на двенадцати языках. Думать обо всех возможностях казалось увлекательным, хотя она и не собиралась их использовать.
        В прихожей раздался звонок телефона. Звонил Леннарт. Он звучал более устало, чем раньше.
        - Здравствуйте, Шибека. Все в порядке?
        - Да, в порядке, спасибо.
        - Отлично. Знаете, я хотел бы заглянуть к вам завтра, если можно.
        Шибека оцепенела от испуга.
        - Ко мне сюда?
        - Да, я бы хотел. Мне надо встретиться с вами и, возможно, с вашими детьми. И еще я должен связаться с женой Саида.
        У Шибеки все внутри похолодело. На такое она не рассчитывала.
        - Это невозможно, - почти машинально ответила она.
        Леннарт, казалось, не понял.
        - Что невозможно?
        - Я не знаю, как объяснить. Мне это кажется неправильным, - слабо попыталась она.
        - Неправильным?
        Шебека засомневалась. Как же ему объяснить? Разве он сможет понять? Он - швед. Шведы могут ездить домой к кому угодно и когда угодно.
        - Мне не следует находиться с вами наедине, - проговорила она под конец.
        Она услышала, как он снова вздохнул, и поняла, что отнюдь не способствовала улучшению его настроения. Но правила есть правила, хоть они и кажутся ему странными.
        - О’кей, понимаю, - услышала она, к своей радости, ответ Леннарта. - А если мы встретимся в городе, будет лучше?
        - Да, лучше.
        - Но когда-нибудь мне все равно придется поговорить с вашими детьми и женой Саида. Иначе ничего не получится.
        Шибека не знала, что отвечать. Она плохо представляла себе масштаб того, что затеяла. Ей думалось, что стоит им только встретиться, как все получится, что этого будет достаточно. Мужчина с телевидения узнает, что произошло с ее мужем, и все каким-то магическим образом разрешится. Теперь же она понимала, что это лишь начало пути.
        - Я должна подумать. Мне бы хотелось, чтобы это было немного по-другому.
        - Но должно быть именно так. Иначе я никуда не продвинусь.
        Естественно, он прав. Она вдруг почувствовала себя усталой и разбитой. Радость от того, что ее мечта наконец сбылась - кто-то выслушал ее и поверил ей, - исчезла. Настал час расплаты.
        - Поговорим об этом завтра, - под конец проговорила она. - Я вам позвоню. Я купила мобильный телефон.
        - Отлично, вы можете дать мне номер?
        - Я еще не включила телефон.
        - Для того чтобы узнать номер, не обязательно включать телефон, - объяснил Леннарт таким тоном, словно помогает ребенку. - Номер есть на отдельной бумажке.
        - Я знаю, но тут много бумаг…
        Она услышала, как он вздыхает на другом конце.
        - Ладно, позвоните мне потом, и у меня будет ваш номер. Мой ведь у вас есть?
        - Да. Он написан в письме. Я позвоню.
        - Хорошо, - произнес он еще более устало. - Не позднее завтрашнего дня.
        С этими словами он исчез. Шибека осталась стоять с молчащим телефоном в руке.
        Она вернулась на кухню. Села за кухонный стол и посмотрела на новый мобильный телефон и синюю упаковку, которая раньше была символом возможностей. Сейчас же она казалась ложным пророком.
        На что она, собственно, рассчитывала? Естественно, рано или поздно осложнений не избежать. Без них, наверное, не обойтись, если она хочет получить ответ на вопрос, который так давно не дает ей покоя. Придется бороться за желание узнать правду, даже если это причинит боль, невзирая на мнение ее окружения. Лично ей все равно, многие уже и так, похоже, считают, что она стала слишком… шведкой. Она беспокоится за сыновей. Они восхищаются многими из старших, рассматривают их как связь с прежней страной и отцом. Ей не хотелось, чтобы ее действия пагубно повлияли на это отношение.
        Что же делать?
        Шибека попыталась представить, что бы ей посоветовал Хамид. Он всегда проявлял мудрость, особенно когда она сомневалась. Ей не хватало его слов и мыслей. Сейчас они были ей необходимы.
        Раздался звонок в дверь, и секундой позже Шибека услышала, как в замок вставили ключ. Это Мехран, она знала. Он всегда так поступал - звонил, а затем отпирал сам. Эйер звонил и звонил, пока она не откроет. А Мехран нет. Он словно бы говорил: «Привет, это я, но я справлюсь сам».
        Шибека вышла в прихожую и посмотрела на него. Худенький, высокий, рад, что он дома. Он поставил ранец возле двери и снял ботинки.
        - Спортивный день удался?
        - Не особенно. Мы с Леваном заблудились.
        - И долго бродили?
        - Около часа. Но я оставил еду там, где мы переодевались, поэтому жутко проголодался.
        Он поцеловал ее в щеку и прошел мимо нее на кухню.
        - Что это? - спросил он, увидев на столе упаковку с мобильным телефоном.
        - Телефон, - честно ответила Шибека.
        - Для кого?
        - Для меня.
        Мехран бросил на нее взгляд, который она не могла до конца истолковать, пока сын не поднял телефон и не посмотрел на него. Дешевый, старая модель. Мехран сразу потерял интерес и положил телефон обратно.
        - Подумай, где будешь его использовать, - сказал он, пошел в гостиную и включил телевизор. Канал «Никелодеон», как всегда.
        Шибека смотрела ему вслед. Как он вырос. Уже становится мужчиной. Иногда ее пугало то, как быстро летит время.
        - Я приготовлю тебе чай, - крикнула она сыну.
        - Спасибо, - послышалось из гостиной вперемешку со звуками из телевизора.
        Шибека налила в чайник воду, поставила его и застыла на полпути. Чем она занимается? Она ведет себя, как плохая женщина. Обзавелась тайнами и втихаря действовала за спиной тех, кого любит.
        Это неправильно.
        Совершенно неправильно.
        Так больше продолжаться не может. Это опасный путь. Ложь будет расти, а вместе с ней и отрыв от мальчиков.
        Шибека решилась. Набрала в грудь воздуха, вошла в гостиную, где Мехран сидел на диване, и посмотрела на сына. Слова дались ей легче, чем она смела думать.
        - Я тут кое-чем занимаюсь. И должна тебе все рассказать.
        Он посмотрел на нее с любопытством, и она снова поразилась, как он вырос. Он уже больше не мальчик, и она, опустив в знак уважения взгляд, села рядом с сыном и взяла его за руку. Он должен узнать правду, а она прислушается к нему.
        - Это касается отца, - сказала она.
        Она почувствовала, как Мехран слегка вздрогнул. Он не любил разговаривать об отце. Шибеку это долгое время беспокоило, но постепенно она поняла, что он переживает по-своему. Как положено мужчинам.
        Хамид.
        Пропавший, но все равно постоянно присутствующий рядом.
        Шибека начала рассказывать. Все, от начала до конца.
        Хотя телевизор по-прежнему работал, его больше слышно не было.

        Мало что выводило Харальда Улофссона из душевного равновесия. Как правило, то, что возникало на его пути и должно было бы застать его врасплох, улаживалось со спокойствием и систематичностью, которые большинство людей сочли бы впечатляющими. Сам Харальд никогда об этом не задумывался. Ему не приходилось прилагать усилий, чтобы сдерживать напряжение и волнение, чтобы держать ситуацию под контролем. Просто он был методичным, вдумчивым и спокойным человеком. Поэтому ощущение учащенного пульса и затрудненного дыхания оказалось для него незнакомым и неприятным.
        Он никак не мог найти рюкзаки.
        Харальд столь же легко справлялся со стрессом, сколь тщательно следил за тем, где у него находятся вещи. Конечно, его двор, возможно, выглядел как разбомбленный склад металлолома, но Харальд точно знал, где лежит каждая вещь и откуда она взялась. В его сфере деятельности порядок являлся необходимостью. Лежавшее на виду невозможно было связать с каким-либо прежним владельцем. То же относилось к сараю. Хотя он был заполнен до краев и все вроде бы было свалено туда без всякой задней мысли, в этом помещении тоже присутствовал план. Лежавшее у самого входа, на виду, было столь же надежным, как находившееся во дворе. Чем дальше вглубь, чем более труднодоступными становились предметы, тем больше возрастала возможность, приложив много усилий, отыскать предыдущего владельца. То, что ни при каких условиях не должны были обнаружить в его владении, находилось в Комнатушке. Два рюкзака из потерпевшей аварию машины поначалу немного полежали там, но потом Харальд поднял их наверх и неоднократно перемещал. В настоящее время он не относил их к категории предметов, которые требуется прятать, поэтому их поиски не
должны были составить никаких проблем.
        Но проблемы возникли.
        Большие.
        Он уже посвятил сараю довольно много времени, проверил все даже дважды. Сейчас он не сомневался, что рюкзаков там нет. Но где же они? Может, он от них уже отделался? Насколько ему помнилось, они ничего ценного не содержали, однако у него не сохранилось и воспоминаний о том, чтобы он их выбросил или сжег. Тогда где они? Возможно, это не имеет значения: если он сам не может их найти, то их не найдет и полиция, если вдруг нагрянет. Зачем, собственно, полицейским возвращаться? Он ответил на их вопросы, и, уезжая, они казались вполне удовлетворенными.
        Харальд вышел из сарая во двор и сощурился на заходившее солнце. Цеппо при появлении хозяина поднялся со своего места и подошел к нему, насколько позволяла веревка. Харальд шагнул к псу и потрепал его, одновременно отцепляя удерживающую того веревку. После утренней прогулки они больше не выходили. Самое время. Кружок по лесу пойдет им обоим на пользу. Харальд сходил домой за поводком и свистом подозвал Цеппо. Они вместе покинули участок, прошли несколько сотен метров по узкой гравиевой дороге и свернули в лес. Всего через несколько шагов Харальд почувствовал, как окружающее спокойствие оказывает на него благотворное воздействие. Тишина. Не слышно никаких звуков, кроме лесных. Он несколько раз глубоко вдохнул, и слабое беспокойство, которое он по-прежнему ощущал, быстро ушло. Зря он так завелся. Теперь надо забыть обо всем, связанном с давней аварией и этими злосчастными рюкзаками. Он встряхнул плечами, словно хотел физически сбросить это воспоминание, и выдохнул с довольным вздохом, почти ожидая увидеть идущий изо рта пар. По вечерам теперь стало довольно прохладно. Днем солнце уже тоже грело не
так сильно. Дожди в прошлые выходные, вероятно, были последними, в следующий раз осадки, скорее всего, выпадут в виде снега.
        Они углублялись в густой еловый лес. Цеппо останавливался, принюхивался, ненадолго брал след и возвращался обратно. Временами Харальд подолгу не видел и не слышал собаки. Они шли вместе, каждый сам по себе, и обоим это доставляло удовольствие. Тут Харальд вдруг сообразил, что начинает темнеть. Пора двигаться обратно.
        - Цеппо!
        Собака не подошла. Он снова позвал, но Цеппо не объявлялся. Харальд застыл и прислушался, но до него доносился лишь глухой шелест в верхушках деревьев. Он выругался про себя. Периодически случалось, что пес брал след и забывал обо всем остальном. Исчезал из его поля зрения и слышимости.
        - Цеппо! - снова крикнул он. На этот раз громче. Прислушался в ожидании какого-либо отклика. Лая или шороха в кустарнике, свидетельствующих о том, что пес бежит обратно. Он уже собирался крикнуть в третий раз, когда его осенило.
        Они лежат на чердаке.
        Рюкзаки лежат на чердаке.
        Он вспомнил, куда запихнул их, но не мог сообразить, почему перенес их в дом. Обычно он этого не делал. Никогда. Если бы кто-нибудь вопреки ожиданию обнаружил краденые вещи в сарае, имелся, по крайней мере теоретически, шанс объяснить это тем, что их туда подбросили без ведома Харальда. Если бы такое нашли в жилом доме, то ситуация сразу бы осложнилась, поэтому ничто из «поставок» никогда не пересекало его порога. Но рюкзаки, очевидно, казались безопасными. Их никто не хватился, и никто даже, видимо, не знал об их существовании. Впрочем, раз Госкомиссия по расследованию убийств ими интересовалась, то уж точно есть причина удалить их из дома. Только бы Цеппо вернулся.
        - Цеппо! - завопил он изо всех сил. - Чертова псина! - добавил он, словно желая показать Цеппо серьезность ситуации.
        Ничто не шевельнулось, никто не появился. Харальд проходил, крича, еще минут десять, когда наконец услышал чуть поодаль шорох, и вскоре к нему, виляя хвостом и облизываясь, подбежал Цеппо с взглядом, казалось, говорившим, что ему было очень приятно, спасибо. Харальд прицепил пса на поводок и двинулся через лес.
        Вернувшись домой, он крепко привязал Цеппо веревкой во дворе, поспешил в дом и поднялся на чердак. Оба рюкзака лежали именно там, где он увидел их внутренним зрением.
        Харальд вытащил два слегка обгоревших рюкзака. Причуды собственной памяти его не слишком волновали, ему достаточно было, что мозг как-то работает. Теперь требовалось с этим покончить. Сбросив рюкзаки в чердачный люк, он погасил свет и спустился вниз. Часть вещей выпала из одного из рюкзаков на пол. В частности, сгоревшая сумочка. Зачем он ее сохранил? Ладно, теперь она исчезнет вместе со всем остальным. Зайдя на кухню, он открыл хозяйственный шкафчик и достал жидкость для розжига и спички. Затем снова вышел на улицу. Еще не окончательно стемнело, но было точно темнее, чем в сумерки. Харальд задумался, не подождать ли до утра. В темноте костер может показаться подозрительным. Но отбросил беспокойство как необоснованное - кто сможет увидеть огонь? Харальд прошел за сарай, к дальней границе участка. Цеппо с любопытством последовал за ним, насколько позволяла веревка. В том месте, где гравий и глина подъездной дороги переходили в траву, Харальд бросил рюкзаки на землю, отвернул защитный колпачок и щедро полил жидкостью для розжига красно-черный пластикатовый материал. Затем снова завинтил пробку и
зажег спичку.
        После этого все, казалось, произошло одновременно.
        Прямо перед ним вспыхнул огонь, и тут же залаял Цеппо. Секундой позже Харальда выхватил яркий свет фар завернувшей к нему во двор машины. Он изумленно посмотрел на машину, потом на горевшие возле его ног рюкзаки и опять на машину, которая уже заглушила мотор, погасив тем самым фары. Ослепленно заморгав, Харальд увидел, как к нему приближается фигура.
        - Харальд Улофссон? - спросил женский голос, а потом кто-то, вероятно, обладательница голоса, подбежал и попытался загасить пламя. Цеппо залаял, а Харальд отступил на несколько шагов.
        Не хватило совсем чуть-чуть.
        Если бы женщина, которая, как он предположил, была из полиции, появилась на пятнадцать минут позже, она нашла бы только пепел и сажу, и он бы выпутался.
        Если бы он не вспомнил, где находятся рюкзаки, он бы выпутался.
        Если бы собака не убежала, он бы выпутался.
        Как много «если бы». Слишком много.
        Он понял, что ему не выпутаться.
        - Начнем с автомобильной аварии?
        Торкель посмотрел на Харальда Улофссона, который, опустив плечи и повесив голову, сидел на стуле по другую сторону стола. Руки сцеплены перед собой, взгляд устремлен в пол. Он кивнул.
        - В дальнейшем вы должны давать ответ вслух, - сказал Торкель, показав на лежавший между ними на столе мобильный телефон. - Для записи, - уточнил он, поняв, что Харальд не увидел его жеста. Харальд снова кивнул.
        Когда позвонила Урсула с рассказом о случившемся и о своей находке и сообщила, что собирается привезти Харальда Улофссона для допроса, они решили, что проще и ближе всего будет доставить его на турбазу. Поэтому теперь Харальд Улофссон сидел по одну сторону складного стола в номере Торкеля, а Торкель с Урсулой - по другую. Урсула предпочла бы сразу обследовать остатки рюкзаков прежде, чем отправлять их в криминологическую лабораторию, но Торкель настоял на ее присутствии при допросе. В обычных случаях он занимался бы этим с Ваньей, но ввиду отсутствия Ваньи ему хотелось иметь, по крайней мере… да, чего, собственно, ему хотелось? Вероятно, следующего по качеству. Йеннифер - многообещающая и умная, но слишком новый человек в группе, чтобы бросать ее в ситуацию, требующую определенной слаженности, а Билли… Билли - это Билли. Он хорошо проводил допросы вместе с Ваньей, но Торкелю хотелось иметь при себе Урсулу. Урсула не хотела тут сидеть. Торкель понимал, что в результате его, скорее всего, ждет еще одна ночь без компании, но как бы сильно он ни тосковал, на первое место он по-прежнему ставил
расследование.
        - Вы могли бы рассказать о том утре? - спросил Торкель нарочито заинтересованным тоном, надеясь, что это создаст у Харальда Улофссона впечатление, будто они ведут скорее беседу, нежели допрос.
        - Я ехал на машине, - пожав плечами, тихо ответил Харальд, взгляд по-прежнему устремлен в пол.
        - Извините, - прервал его Торкель. - Вы не могли бы говорить чуть громче?
        - Я ехал на машине, - подняв взгляд, повторил он.
        - Откуда? - перебила Урсула.
        Харальд повернулся к ней.
        - Что?
        - Где вы были?
        - У меня есть кое-кто… знакомый сразу за границей Норвегии. Я там иногда ночую.
        - Знакомый?
        - Да.
        - Женщина?
        - Да.
        - Как ее зовут?
        - Хенни. Хенни Петерсен.
        Торкель получил адрес и номер телефона. Как бы там ни повернулось, они, вероятно, с ней свяжутся. Она, скорее всего, не вспомнит, был ли у нее Харальд Улофссон в ночь с 30 на 31 октября 2003 года.
        - Утром я направлялся домой, - не дожидаясь просьб, продолжил Харальд, когда Торкель закончил записывать. - Заметил дымок, поднимавшийся снизу, от реки, и остановился. Тут я увидел машину.
        - И что же вы сделали? - спросил Торкель. Он подумал, что уже знает, но всегда лучше дать допрашиваемому рассказать как можно больше собственными словами.
        - Я спустился вниз и посмотрел, нет ли там пострадавших, и увидел, что сидевший в машине человек мертв.
        - И что же вы сделали? - произнесла Урсула, словно эхо Торкеля.
        Харальд сглотнул. Взгляд Урсулы был более суровым, чем у Торкеля. Пронзающий. Безжалостный. Она приехала к нему домой. Обнаружила рюкзаки. Вопрос в общем-то носил чисто риторический характер. Харальд понимал, что полицейские уже знают, что он сделал.
        - Я нашел сумочку или, вернее, то, что от нее осталось. Она лежала возле дверцы, а стекло было разбито, поэтому… я взял ее.
        Урсула непроизвольно кивнула, что лишь подтвердило Харальду, что они уже вычислили б?льшую часть из происшедшего тем утром.
        - А потом?
        Харальд засомневался, помедлил с ответом, выпив воды из принесенного Торкелем из ванной стакана.
        - Потом я сходил к своей машине, принес набор ключей, открыл багажник и забрал то, что там лежало, - ответил он, осторожно отставляя стакан, благодаря чему смог не встречаться с ними взглядом.
        Урсула смотрела на него, чувствуя прилив презрения. Ей довелось повидать многое, и поступки людей по отношению друг к другу уже перестали ее удивлять, но в сидящем перед ней бородатом мужчине было что-то, что ее заводило. Обнаружив машину со сгоревшим трупом женщины, он первым делом подумал о наживе. Мародерство - вот чем занимался Харальд Улофссон. Конечно, в минимальных масштабах, но это не меняло сути. В сознании Урсулы не существовало никаких оправданий тому, чтобы пользоваться несчастьем других и наживаться на нем таким образом. Никаких.
        - Что же там лежало? - поинтересовался Торкель. Если он и испытывал к мужчине напротив те же чувства, что Урсула, то успешно скрывал их.
        - Два рюкзака.
        - Больше ничего?
        - Нет.
        - Никакой палатки? - вставила Урсула.
        - Нет.
        Торкель понимал, к чему она клонит. Они по-прежнему не знали, где жили те четверо с горы.
        - Рюкзаки, - продолжил Торкель, - они теперь оказались немного обгоревшими.
        - Да. Извините.
        Харальд посмотрел на них, и его взгляд полностью соответствовал откровенности в голосе. Если бы он не был мародером, Урсула даже почти пожалела бы его.
        - Когда вы их нашли, не было ли на них листочков с адресом или чего-то подобного? - спросил Торкель.
        - Не знаю.
        - Подумайте. Каких-нибудь наклеек или флажков, или чего-нибудь, указывающего на то, кем был их владелец?
        - Не знаю.
        Урсула наклонилась вперед и оперлась о стол руками. Она подождала, пока Харальд посмотрит на нее. Потребовалось несколько секунд молчания.
        - Дело обстоит так, - встретившись с ним взглядом, сказала она. - Доказательства указывают на то, что пожар в машине начался после аварии. Кто-то сознательно поджег ее, возможно, чтобы скрыть доказательства, - продолжила она увещевательным тоном.
        Она увидела, как Харальд вздрогнул, едва до него дошел смысл ее слов. Извиняющийся вид быстро сменился на испуганный.
        - Или, возможно, чтобы заставить замолчать женщину-водителя, - продолжала Урсула. - Если мы предположим, что она была жива, когда началось возгорание…
        Она не закончила предложение, давая возможность картине и содержанию дойти до Харальда. Увидела, что это сработало. Он, казалось, немного побледнел. Слегка подрагивающей рукой опять поднес стакан с водой ко рту. О последнем, что Урсула сказала, ей ничего известно не было. По всей видимости, к началу пожара женщина уже была мертва - в отчете судебных медиков ничего не говорилось о наличии у нее в легких дыма. Но Харальд Улофссон этого не знал.
        - Если она была жива, когда машина загорелась, то мы говорим об убийстве, - закончила Урсула и опять откинулась на спинку стула.
        - Я не имею к этому никакого отношения! - инстинктивно обратился Харальд к Торкелю.
        Хотя они не договаривались и даже не подумали об этом, получалось, что они с Урсулой обращаются с Харальдом как хороший полицейский и плохой полицейский. Урсула, казалось, твердо решила продолжать эту линию.
        - Возможно, она сидела там, а вы начали забирать ее вещи, тогда она очнулась, и вы поняли, что она вас увидела и… откуда мне знать, может, вас охватила паника?
        - Нет!
        - Вы забрали из машины что-нибудь еще? - спокойно спросил Торкель. Харальд все время проявлял сговорчивость, а сейчас он к тому же напуган. Лучше воспользоваться случаем.
        - Нет, ничего. Честное слово. Я взял сумочку и два рюкзака. Потом позвонил в полицию.
        - Мы перевернем у вас все вверх дном, и если вы нам сейчас лжете…
        Торкель умолк, но Харальд все равно понял, что он имеет в виду. Как понял и то, что пришел конец. Конец всему. Они обнаружат Комнатушку. На этот раз ему не выпутаться, но он не намерен оказываться причастным к убийству, к которому не имеет никакого отношения.
        - Я не лгу! - Он переводил взгляд с одного на другого, но остановился на Урсуле, ему казалось, что главное - убедить ее. - Я ничего больше не брал! Только сумочку и два рюкзака. И когда я обнаружил машину, она уже вся выгорела.
        Торкель и Урсула молчали.
        - Честное слово, - закончил Харальд и тоже умолк.
        Они ему поверили.

        Ванья испытывала странное ощущение, заходя в следственный изолятор Крунуберга в качестве родственника. Она много раз бывала здесь по работе и не подозревала, что однажды прибудет сюда в другой роли. Ей казалось, она чувствует, как каменные стены просторного помещения рецепции сжимаются вокруг нее. Давят на нее. Все больше утяжеляют каждый шаг в направлении охранника. В конце концов она все-таки подошла. За стеклом сидел Янне Густавссон. Он узнал ее и поприветствовал кивком.
        - Я не знал, что Госкомиссия кого-то тут содержит.
        - Мы и не содержим.
        Ванья умолкла. Янне посмотрел на нее вопросительно. Что-то в голосе? Она звучит не так уверенно, как обычно. Он едва узнал ее. Совершенно очевидно, что-то случилось.
        - Я хочу встретиться с отцом, - слабо продолжила она. - Он должен быть здесь.
        Янне уставился на нее, но вдруг все встало на свои места.
        Литнер.
        Ему даже в голову не пришло, хотя фамилия вроде говорила за себя. Литнер.
        Много ли найдется народу с такой фамилией? Пожалуй, никого. Кроме красивой блондинки из Госкомиссии и мужчины, сидящего в камере 23.
        Вальдемар Литнер.
        Он прибыл несколькими часами раньше, зарегистрировала его Ингрид Эрикссон из Управления по борьбе с экономическими преступлениями. Одна из немногих, кто знал, как Янне зовут, и всегда обращавшаяся к нему по имени. Его интересовало, помнит ли его имя Ванья. Вероятно, нет.
        - Вальдемар Литнер приходится тебе отцом?
        Ванья слабо кивнула, нервно перебирая волосы. Янне пришло в голову, что она выглядит почти как девочка. Растерянная девочка. Внезапно ему стало ее жалко.
        - Как ты думаешь, мне разрешат с ним встретиться?
        - К сожалению, это будет трудно устроить, - с сочувствием сказал Янне, покосившись на часы. - Знаешь, уже начало шестого, а я немного неуверен, что для этого требуется.
        - На него наложены какие-нибудь ограничения?
        Янне принялся листать бумаги, хотя уже знал, что там написано. Ингрид Эрикссон отрицательно ответила на все.
        Телефонные разговоры[НЕТ]
        Письма [НЕТ]
        Компьютер [НЕТ]
        Посещения [НЕТ]
        Эрикссон так поступала всегда.
        На всякий случай немного полистав документы, Янне поднял взгляд на Ванью.
        - Да. К сожалению. Все.
        - Неужели ты действительно думаешь, что я могу осложнить расследование?
        - Нет, но то, что думаю я, не имеет значения, - почти извиняясь, проговорил он. - Здесь решаю не я. Тебе придется поговорить с Ингрид или с прокурором.
        Он увидел, как Ванья почти растерянно огляделась, словно ожидая, что Эрикссон или прокурор окажутся где-то в рецепции. Вообще-то ему бы следовало отчасти порадоваться создавшейся ситуации. Обычно члены Госкомиссии бывают такими идеальными, их ничем не остановишь. Они не стоят бледными в помещении охраны изолятора и не находятся во власти таких людей, как он. Но что-то в ее беспомощности не позволяло от нее отмахнуться. Беспомощность не подходила ей, и он ощущал скорее неловкость, чем власть.
        - У тебя есть номер Ингрид? - под конец спросила она.
        Он кивнул и начал записывать на листочке номер.
        - Я напишу еще номер прокурора Венберга. С ним может оказаться проще, чем с Ингрид.
        Ванья благодарно кивнула ему, когда он протянул ей листок.
        - Спасибо, Янне.
        Она помнит его имя.
        - Удачи, - пожелал он на полном серьезе. Она ей потребуется.
        Ванья пошла обратно к входной двери. Прежде чем дверь за ней закрылась, он успел увидеть, как она вынула мобильный телефон.
        Ушла.
        За десять лет в охране изолятора он повидал всякое.
        Но это было нечто новое.
        Ванья сперва позвонила Ингрид Эрикссон, рассудив, что лучше начать с того, кто руководит расследованием. Сразу включился автоответчик. Вероятно, она отключила телефон. Ванья оставила короткое сообщение, попросив Ингрид при первой возможности перезвонить ей, но о своем деле ничего не сказала. Скорее всего, Ингрид вычислит, что оно касается ее отца, но излагать свою просьбу через автоответчик она не могла. Это будет достаточно трудно и в разговоре. Затем она набрала номер прокурора Стига Венберга. В отличие от имени Ингрид Эрикссон фамилию Венберга Ванья несколько раз слышала по работе. Он пользовался хорошей репутацией, и Ванье помнилось, что кое-кто из коллег огорчался, когда он несколько лет назад перешел в УБЭП.
        Венберг ответил после двух гудков. Ванья услышала на заднем плане детские голоса и предположила, что он находится дома. Звучал он напряженно, но слегка расслабился, когда она сообщила, что работает в полиции. Видимо, он подумал, что она звонит по поводу какого-нибудь расследования, и сразу спросил, чем он может ей помочь.
        Ванья рассказала, чем.
        Он сразу заметно напрягся.
        - Это невозможно. Вы же понимаете?
        Его голос обрел мрачность и серьезность. Добиться результата будет нелегко. Если начать слишком давить, то уже через несколько предложений она договорится до служебного преступления. Правда, в глубине души ей как раз хотелось давить. Хотелось просто крикнуть ему, что ей необходимо немедленно повидаться с отцом. Невзирая на правила. Но нельзя. Придется попридержать язык и формулировать просьбу аккуратно.
        - Я знаю, что это необычный запрос, - осторожно сказала она, - но мне действительно очень нужно встретиться с отцом.
        В ответ она услышала глубокий вздох.
        - Я сейчас занимаюсь расследованием, массовым захоронением в Йемтланде, о котором вы, наверное, слышали. - Ванья решила испробовать новую стратегию. Если он не хочет помочь просто дочери, возможно, он согласится помочь полицейскому. - Мне необходимо узнать, что произошло с отцом, чтобы скорее опять присоединиться к группе.
        - Вы работаете с Госкомиссией и Торкелем Хёглундом?
        - Да, я вхожу в его команду.
        Она услышала, как Венберг на секунду заколебался. Может быть, это шанс?
        - Вы знаете Торкеля? - спросила она, надеясь, что говорит нейтральным тоном.
        - Да, но не думайте, что вам это поможет.
        Дверь захлопнулась столь же быстро, как открылась. Но Ванья не сдавалась. Она попыталась вновь приоткрыть ее, осторожненько, не выводя его из себя.
        - Разумеется, кто-нибудь может присутствовать при встрече. Я согласна на все.
        - Ограничения наложены отвечающим за дело полицейским, это ее оценка ситуации.
        - Совершенно верно. Но ограничения часто накладываются по максимуму. Его ведь не подозревают в убийстве. Вы, как отвечающий за дело прокурор, можете разрешить сделать исключение.
        Венберг умолк. Но трубку не положил. Уже что-то. Пока разговор продолжается, шанс все-таки существует.
        - Я понимаю, что обращаюсь со странной просьбой, но, честно говоря, не вижу, какой вред это может причинить вам. Если что-нибудь произойдет, то я потеряю работу. Рискую ведь только я.
        На секунду она задумалась о своей учебе в ФБР. Может ли это негативно сказаться на ее шансах? Она устыдилась. Почему эта мысль сейчас вдруг пришла ей в голову? Ей надо думать о более важных вещах. О том, кто значит для нее больше всего.
        Об отце.
        Она должна сконцентрироваться на нем. Не на себе.
        Дети на другом конце провода затихли, или, возможно, Венберг перешел в другую комнату, чтобы разговаривать без помех.
        - Пусть Торкель позвонит мне и поручится за вас. Это единственный способ, - в конце концов донеслось от него.
        - Хорошо. - Ванья чувствовала, как слова путаются во рту. - Спасибо. Он сразу же позвонит вам. Обещаю. Он позвонит.
        - Под наблюдением. Максимум десять минут.
        - Да. Хорошо. Конечно. Огромное спасибо.
        - Если что-то получится, благодарите Торкеля.
        С этим он положил трубку. Ванья стояла с телефоном в руке. Первое препятствие преодолено. У нее получится. Теперь надо только поговорить с Торкелем. Она уже слышала в голове начало разговора, который никогда не представляла даже в самых безумных фантазиях.
        Привет, Торкель.
        Мне нужна твоя помощь.
        Мой отец задержан.

        Вальдемар удивился, когда за ним пришел охранник изолятора. Он думал, что до следующего дня уже больше ничего не произойдет. Впрочем, что он знает о порядках в изоляторе? Он так долго просидел на жесткой кровати в одном положении, что ноги затекли и не слушались, и первые шаги получились неуверенными. Охранник повел его через голый зеленый коридор в ту же комнату для допросов, где ему уже доводилось сидеть. Посадил его на тот же стул перед тем же столом и попросил подождать. Ноги отпустило, но зато вернулись боли в пояснице. Он чувствовал себя старым и измученным, и что еще хуже, ему казалось, будто он сам за собой не поспевает, будто он сидит в этой комнате и вместе с тем нет. Мысли путались. Все произошло так быстро. Появление женщины-полицейского. Первые допросы. Камера.
        И теперь, очевидно, новые допросы.
        Наверное, это часть их стратегии - сбить его с толку.
        У них получилось.
        Необходимо взять себя в руки и сосредоточиться. Отвечать на вопросы, не путаясь и не теряя контроля. Услышав звуки снаружи, Вальдемар выпрямился на стуле. Он будет говорить как можно меньше. Такова его тактика. В прошлый раз она сработала. Возможно, сработает и сейчас.
        Тяжелая дверь снова открылась, и он заметил за охранником еще одну фигуру. Его охватила почти паника. Но этого не может быть, только не это! На секунду фигура исчезла из его поля зрения, когда охранник встал в дверях и заслонил ее. Вальдемар понадеялся, что это был просто обман зрения, что, когда охранник войдет в комнату, у него за спиной окажется пусто. Или что там появится эта самоуверенная женщина-полицейский. Что угодно было бы лучше.
        Но тут он увидел ее. Понял, что она ему не мерещится. Она здесь. Столь же бледная и растерянная, как он. Взгляд прикован к нему с выражением, которое он не мог истолковать. Он предпринял попытку улыбнуться, но знал, что это бессмысленно. Здесь, в этой комнате, в этой ситуации, никакие улыбки не действуют.
        - Привет, Ванья, - произнес он, как можно более буднично.
        Она не ответила. Молча зашла в комнату и подошла к свободному стулу напротив, но садиться не стала. На секунду Вальдемар задумался, не может ли он отказаться от свидания с ней, не попросить ли охранника отвести его обратно в камеру. Возможно, так было бы легче.
        Для нее.
        Не для него.
        Он понимал, что пропал. Избранный им кратчайший путь завел его не туда, и теперь он пропал. Она никогда его не простит. Возможно, поймет, если он изо всех сил постарается объяснить. Но как можно объяснить то, чего он до конца не понимает сам?
        - Папа, что ты сделал? - вдруг спросила она.
        Он опустил взгляд на руки. Они тоже выглядели очень старыми. Изношенными. Возможно, она больше не захочет к ним прикасаться.
        Охранник закрыл дверь и подошел к столу.
        - Значит, так, - начальственным тоном объявил он. - У вас есть десять минут. Я останусь здесь.
        Ванья кивнула. Охранник пошел и сел на табуретку в углу комнаты. Расслабленно прислонился к стене и попытался изобразить полное отсутствие интереса.
        Вальдемар посмотрел на дочь, по-прежнему стоявшую перед ним. Вероятно, ей много раз доводилось бывать в этой комнате, но оказываться в подобной ситуации - никогда.
        - Папа, что ты сделал? - повторила она с б?льшим напором.
        Вальдемар почувствовал, что придется сказать как есть.
        - Боюсь, что некую глупость.
        Она выдвинула стул и тяжело опустилась на него. Посмотрела на отца. Казалось, он за несколько дней постарел на несколько лет. Ей так многое хотелось сказать. Задать так много вопросов. Так многое требовалось узнать. Но в присутствии охранника на все он ответить не сможет. Пожалуй, это к лучшему. Встреча потрясла ее больше, чем она ожидала. Чтобы успеть собраться, ей требовалось задать несколько нейтральных вопросов.
        - У тебя есть адвокат?
        - Нет, - ответил он, помотав головой. - Мне хотели прислать, но я отказался.
        - Почему?
        - Не знаю. Я подумал, что тогда ты, возможно, не узнаешь. Мне этого не хотелось.
        Он по-прежнему не решался встретиться с ней взглядом.
        - Я все равно узнала. Что ты себе вообразил? Что сумеешь удержать такое в тайне? Я же полицейский!
        Вальдемар покачал головой. Это неправда. Удерживать кое-что в тайне можно. Похоронить и надеяться. Раньше у него такое получалось.
        - Несколько лет назад меня допрашивали, но потом предварительное следствие закрыли. Я надеялся, что сейчас будет так же, - сказал он и посмотрел на нее. - Что тебе не придется об этом узнать.
        Ванья побледнела. Он понял, что ей хотелось услышать не это. Она, так же, как и он, хотела бы, чтобы все опять стало прежним. Чтобы эта абсурдность оказалась в их жизни мелочью. Ошибкой, которая сможет проясниться и исчезнуть столь же быстро, как возникла. Новость о давнем расследовании не поддерживала этой иллюзии.
        - Что было предметом расследования? - неожиданно собранно спросила она.
        Он знал ее. Какие бы чувства ни переполняли ее, когда она вошла в комнату, сейчас им пришлось отступить на задний план. Она начала сердиться.
        - То же, что и сейчас. Растрата, обман, злоупотребление служебным положением, налоговое правонарушение…
        - Однако расследование прекратили?
        - Да, но сейчас они говорят, что нашли новые доказательства.
        Он остановился, больше ничего говорить не хотелось, но он знал ее, знал, что следующий вопрос будет о том, какие новые доказательства. Рано или поздно она все равно узнает. Лучше уж пусть услышит от него.
        - О компании «Дактеа», - тихо добавил он.
        Она наклонилась подалась вперед. Посмотрела на него в упор так, будто он чужой человек, кто-то, кого она не знает. Никогда раньше она не смотрела на него таким взглядом. В нем сквозило нечто новое.
        Холод.
        - Ты был замешан в историю с «Дактеа»?!
        - Я далеко не все знал, - сказал он и покачал головой так, словно сам по-прежнему не мог понять того, что, собственно, произошло. Масштаб случившегося. - Я положился не на тех людей.
        Он попытался протянуть ей руку. Ванья не приняла ее. Если у него руки состарились, то у нее они полностью утратили интерес. Он покосился на охранника, который теперь смотрел на них с любопытством. Необходимо дать ей объяснение, но слова придется взвешивать.
        - Я просто хотел, чтобы у нас была хорошая жизнь, девочка.
        Он почувствовал, насколько пустым получилось оправдание.
        Она явно тоже.
        - У нас ведь и так всегда была хорошая жизнь, - резко откликнулась она.
        Она права. Как всегда. Чего им не хватало? Материальных благ. Вещей. Ничего такого, что на самом деле имеет значение. Ничего, способного заменить то, что он сейчас теряет. Но ему всегда хотелось быть отцом, ни в чем не знавшим проблем. Человеком, способным обеспечить своей семье жизнь, такую же, как у всех остальных. Человеком, которым они могли бы гордиться.
        - Да, но маме очень хотелось иметь летний дом, тебе требовалась квартира и…
        Она буквально взорвалась, вскочила со стула.
        - Квартира?! Ты что, пытаешься втянуть в это меня? Пытаешься сказать, что сидишь здесь из-за меня?!
        - Ванья, дорогая, нет. Я совсем не это имел в виду.
        - А что же ты имел в виду?
        Он сжался под ее взглядом. Поник. Он - полное ничтожество. Лжец, предатель. Необходимо заставить ее понять. Понять, каким простым все казалось. Каким заманчивым. Опьяняющим. Как он дал себя вовлечь и под конец даже не задумался, что нарушает закон. Это необходимо сказать, но он не мог подобрать нужных слов.
        - Я не знаю, - только и сумел произнести он. - Не знаю, Ванья.
        Все смешалось. Остались лишь банальные слова.
        - Я люблю тебя. Я так сильно люблю тебя, и я хотел… - Он остановился и вытер выкатившуюся из глаза слезу. - Я хотел дать тебе все.
        - Я никогда не просила всего.
        Холод в ее голосе действовал на него ужасно. Вонзался ему в грудь, подобно извивающемуся ледяному червю. Почти не давал дышать.
        Она отмахнулась от его любви.
        Как такое возможно? Раньше его любовь значила для нее все. Он знал. Но он ее предал. Самым жутким образом. Действовал у нее за спиной, после всех этих лет оказался не тем, за кого она его принимала, лгал ей. С Ваньей так поступать нельзя. Она сама честна и требует ответной честности. Так просто. Он знал это, знал, что требуется сделать, чтобы вновь завоевать ее. Однако вместо правды он опять солгал.
        - Я не сделал ничего противозаконного.
        - А что же ты сделал?
        Он знал, что она видит его насквозь. Он для нее открытая книга, но тем не менее он пытался изворачиваться. Не мог иначе.
        - Возможно, я слегка оступился. Помог людям, которым не следовало помогать.
        - Значит, ты это совершил, - констатировала она. Никакого сочувствия в голосе. Будто она высказалась о погоде.
        Вальдемар умолк и смотрел на нее с мольбой, но она спокойно отодвинула стул и встала.
        - В чем бы они там тебя ни обвинили, ты это совершил.
        Она развернулась и пошла прямо к двери.
        - Ванья, остановись. Пожалуйста, - умолял он.
        - Десять минут прошли.
        Охранник посмотрел на часы и покачал головой.
        - Нет, у вас еще осталось три минуты.
        Она повернулась к охраннику, и у Вальдемара зародилась надежда, что получит эти минуты.
        180 секунд.
        За 180 секунд можно успеть многое.
        - Спасибо, но я больше не хочу его видеть.
        С этими словами она исчезла. Вальдемар закрыл лицо руками в надежде, что ему больше не придется вновь увидеть действительность. Действительность, в которой у него нет дочери.

        Сердце у Мехрана бешено колотилось от злости, он чувствовал себя разгоряченным и взмокшим. Он как следует отчитал мать. Захлопнул дверь к себе в комнату с такой силой, что в прихожей упала со стены одна из семейных фотографий. Теперь он лежал на кровати, глядя в потолок. Они еще никогда не ругались. Даже когда он потихоньку курил с Леваном, а она их застукала. Но сейчас другое дело. Во всех отношениях. Его мать действовала у них с Эйером за спиной. Она сказала, что ради их же блага. Что она хотела пощадить их. Но он знал, что это не так.
        Все в точности, как говорил Мемель.
        Шибека сбилась с пути. Хамид был ее хребтом. А без хребта человек шатается. Ты обязан помочь ей, понимаешь?
        Он всегда защищал мать перед этим упрямым стариком, считавшим, что она не понимает своего места. Мехран рассказывал ему, как она борется за них, как делает для них все. Что она лучшая мать, какая только может достаться сыну. Что она работает и учится, чтобы им жилось лучше. Ради них она выучила шведский. Но теперь он понимал, что Мемель был прав.
        Его мать сбилась с пути.
        Другого объяснения нет. Она зашла слишком далеко. Он ничего не говорил, когда она посылала письмо за письмом всем: от социальной службы до полиции и газет. Молча стоял рядом, позволяя ей расспрашивать полицейских о Хамиде, хотя знал, что их это не волнует. Для мужчин в форме она была всего лишь приставучей черномазой. Но он ничего не говорил. Всегда стоял на ее стороне.
        И вот как она его отблагодарила.
        Стала что-то мутить у него за спиной.
        Он перевернулся и взял mp3-плейер, полученный в подарок на день рождения. Вставил наушники. Ему нравилась музыка хаус. Особенно Avicii[81]. Мехран докрутил до песни Levels и увеличил громкость. Музыка почему-то обладала способностью все немного прояснять. Случившееся словно бы становилось более отчетливым и незамутненным, и злость больше поддавалась контролю. Через призму музыки жизнь представала некой картинкой. Становилось не так больно. Он знал, что матери нелегко. Она старается изо всех сил.
        Но она сбилась с пути.
        Это она отчетливо доказала своей последней выходкой.
        Конечно, хорошо, что она основательно выучила шведский и может помогать ему, Эйеру и друзьям. Но в этом есть и нечто плохое, Мемель был прав. Ведь она выучила не только язык. Она получила другие знания, которые Мемель и остальные мужчины не считают полезными. Напротив.
        Они беспокоятся.
        За собственных жен.
        За то, что те тоже собьются с пути.
        Мемель Мехрану нравился. Он приобнимал его и рассказывал об их прежней стране и о Хамиде. Брал его с собой в мечеть и показывал ему, как надо совершать омовения и готовиться к молитве.
        Однако он всегда защищал мать. Но теперь она сходила на встречу с кем-то с телевидения. Одна. Со шведским мужчиной. После всего, что он для нее делал.
        Злость вернулась. Даже Avicii не мог ее заглушить. Со шведским мужчиной! Шведы еще никогда ничего для них не сделали. Напротив. Это они во всем виноваты. Отец исчез здесь. В надежной Швеции. Не в опасном Афганистане. Не по пути сюда. А здесь, где следует быть благодарным за то, что тебя приняли. Все это ложь. В Швеции вовсе не безопасно. Для всех, кого он знает. Они живут в неуверенности. Разрешат им остаться или нет? Может, их однажды вышлют? Или еще хуже, они просто исчезнут, как отец? Он помнил, как чиновник в Государственном миграционном управлении хотел вышвырнуть их, хотя у них пропал отец. Как Шибека боялась, что за ними однажды придут и просто отвезут в аэропорт.
        Сплошная ложь. Ложь он ненавидел.
        А теперь мать тоже солгала.
        Мехран глубоко вдохнул и снова включил Levels, в надежде, что повторное прослушивание вернет ему спокойствие. Но не успел даже приблизиться к нему, как в дверях возникла мать. Она смотрела на него карими глазами, казавшимися теперь скорее красными. Видимо, от слез.
        - Извини, Мехран, - мягко сказала она. - Можно мне войти?
        Мехран не ответил. Просто смотрел на нее с музыкой в ушах. Она села на кровать рядом с ним. Он позволил ей, почувствовал на животе ее теплую руку. Она успокаивала его больше музыки.
        - Не мог бы ты вынуть наушники? - попросила она.
        Она говорила на пушту. Обычно ему это очень нравилось. В будничной ситуации она предпочитала, чтобы они разговаривали по-шведски. Ради них самих. Это было одним из ее правил. Но сегодня она говорила на пушту. Он знал, почему. На пушту она была больше собой. Более настоящей. Больше мамой. Он нехотя вынул наушники, но гнев у него не прошел.
        - Я понимаю, что ты сердишься, - мягко сказала она. - Но ты должен знать, что я не хотела тебя обидеть. Я просто не знала, как тебе это рассказать.
        Он посмотрел на нее. Его первые слова прозвучали сердито:
        - Почему мы не можем всегда говорить на пушту?
        Она явно удивилась - такого вопроса она не ожидала.
        - Мне кажется, это хорошо, что мы разговариваем по-шведски. Мы ведь живем в Швеции.
        - Но мы не шведы. Хоть ты, похоже, так думаешь.
        Шибека взяла его за руку.
        - Мехран, не сердись. Я думала, он сможет нам помочь.
        - Как?
        - Не знаю, но я должна узнать, что произошло. Мы должны узнать.
        - Его нет, мама. Нет. Ты что, не понимаешь? - Последние слова он почти выкрикнул.
        Шибека взяла его руку и крепко сжала.
        - От того, что ты не хочешь с этим смириться, лучше не будет, - продолжил он, невзирая на то, что ощущал ее мягкие пальцы. - Ты сбиваешься с пути! Я сбиваюсь с пути.
        - Но я не могу сдаться. Потому что так хорошо знала твоего отца. Я вижу его в тебе. Ежедневно сталкиваюсь с напоминанием. Неужели ты не понимаешь? Это невозможно. Это все равно, что просить меня прекратить дышать. Попросить прекратить любить.
        Внезапно она заплакала. Мехрану давно не доводилось этого видеть. Поначалу, после исчезновения Хамида, она плакала все время, но потом однажды прекратила. Будто у нее кончились слезы. Он попытался ее успокоить. Сел и глубоко заглянул ей в глаза. Как же он ее любит! Но ей необходимо понять, что так продолжаться не может.
        - Мама, мне его тоже не хватает. Но все говорят, что ты должна прекратить. Я всегда говорил, что с тобой все в порядке, что ты не сделаешь никакой глупости. А ты вдруг идешь к какому-то шведу, ничего мне не сказав.
        - Я думаю, он может нам помочь.
        - Перестань, мама. Никто из них ничем нам не помог. С чего же ему быть другим? Ты делаешь из всех нас идиотов.
        Он умолк и посмотрел на нее.
        - Мама, ты не идиотка. Я знаю.
        Шибека кивнула и сняла руку с его руки.
        - Ты прав, Мехран. Начиная с этого момента, я буду тебя слушаться. Предоставлю решать тебе. Обещаю, что буду тебя слушаться. Как послушалась бы твоего отца. Но ты должен встретиться с ним. А потом решишь.
        Она говорила с ним так, как никогда прежде не разговаривала, как с равным. Он понимал, что ему следует вести себя так же. Он посмотрел на нее с нежностью.
        - Скажи ему, чтобы пришел завтра.
        - Мы расскажем Эйеру?
        Мехран покачал головой.
        - Нет. Он слишком маленький.
        - А ты нет. Уже нет.
        - Да, мама, я уже не маленький.
        Шибека робко улыбнулась ему и вышла. Мехран остался сидеть на кровати. Музыка больше не нужна. Сегодня он вырос. Чтобы понять это, музыка ему не требовалась. Он ощутил растерянность. Действительно ли он готов взять на себя переданную ему ответственность? Он чувствовал, что только этого и хочет. Однако в осознании того, что он больше не сможет прятаться за свой возраст, что он больше не ребенок, присутствовало и нечто пугающее.
        Он вышел в прихожую и посмотрел на мать, которая готовила еду. К приходу Эйера на столе, как всегда, будет горячая еда. Все будет как обычно. Однако все уже изменилось.
        Раньше Шибека думала, что они с ним разные. Что он хочет забыть. Но это оказалось неправдой. У них разные способы показывать свою скорбь, и только. Она звонила, писала и умоляла. Он хранил молчание. Она давала горю выход. Он носил все в себе. Именно так поступают мужчины. Сдерживаемая боль закаляет.
        Женщины плачут. Мужчины - нет.
        Шибека обернулась и улыбнулась ему, он тихо улыбнулся в ответ.
        У нее есть тайны.
        У него тоже. Но его тайны остались в детстве.
        Надо ли сейчас извлечь их?
        Или можно оставить их в покое? Он не знал.
        Но ему никогда не забыть мужчину со скрипучим голосом.
        Мужчину, от которого его предостерегал отец.
        Иосифа.

        Ванью вырвало в туалете для персонала следственного изолятора. Без всякого предупреждения. Она села на стульчак не для того, чтобы воспользоваться унитазом, а чтобы просто немного побыть в покое. Сидела, не шевелясь, на закрытой крышке, а желудок внезапно вывернуло. Его содержимое угодило на пол между ее ногами. Она уставилась на желтоватую жижу. Во рту ощущался вкус желудочной кислоты, и Ванья автоматически наклонилась вперед на случай, если выплеснется еще. Она не могла выйти из изолятора, пока ее не выпустит охранник, а тому пришлось отводить Вальдемара обратно в камеру. Это займет некоторое время, но она не торопилась, и в данный момент ей было наплевать, даже если она заблюет весь пол.
        Больше ничто не имело значения.
        Перед глазами стояло воспоминание о встрече с Вальдемаром. А дальше - ничего. Только он, в комнате, где никогда не ожидала бы его увидеть. Это представлялось невозможным, и тем не менее она только что это пережила. Вальдемар был виновен. Если раньше она сомневалась, то теперь знала точно. Он уклонялся от правды. Подобное поведение ей так хорошо знакомо. Она так часто наблюдала его во время работы.
        Он сказал, что слегка оступился. А ведь он никогда не оступался.
        Кислый привкус во рту казался подходящим - правильный вкус жуткого дня. Она чувствовала, что с удовольствием опорожнила бы здесь весь желудок. Ей хотелось выплеснуть из себя все.
        Но как она ни тужилась, ничего больше не выходило. Тогда она сунула два пальца в рот и продолжала совать их раз за разом, пока не почувствовала, что полностью пуста. Туфли и нижняя часть брюк были забрызганы, но ее это не волновало, она лишь ощущала освобождение, будто вновь обрела контроль над телом. Опустошила его от дерьма, которого набралась. Ощущение было чудесным. Ей хотелось напихать в себя больше. Затолкать в себя еду только для того, чтобы снова выплеснуть ее.
        Давно она подобного не испытывала. Целую вечность. Но она поняла, что ей тогда в этом нравилось.
        Терять и вновь обретать контроль.
        Наслаждаться и стыдиться одновременно.
        Она наклонилась и посмотрела на содержимое своего желудка на полу.
        Началось это, когда ей было 17 лет, и она поступила в гимназию в районе Эстермальм[82]. Соображала она хорошо и быстро, очень любила читать, поэтому с учебой все шло хорошо.
        Дело было в другом.
        В общении со сверстниками.
        Все в школе казались богатыми, красивыми и идеальными. Там существовало так много неписаных правил и кодов, которые она не знала. Ей хотелось иметь друзей. Хотелось иметь парня. Быть членом компании. Но ничего не выходило. Что бы она ни делала, получалось неправильно. Как бы она ни старалась, она все равно оставалась одной из тех, кто не вписывался. Чтобы утешиться, она начала понемножку перекусывать по пути домой. Конфеты, пирожные, чипсы. Больше и больше. Соль, сахар и жир стали ее друзьями, которых она все чаще предпочитала всему остальному.
        Правда, дребедень, которой она пичкала себя, ее и пугала - она чувствовала себя еще хуже среди окружавших ее целыми днями стройных, идеальных тел. Поэтому, чтобы не прибавлять в весе, она стала периодически вызывать у себя рвоту. Считала поначалу, что это не слишком опасно. Происходило это не так уже часто и, собственно говоря, являло собой идеальную комбинацию: вкусная еда доставляет удовольствие, попадая внутрь, но очень скоро выходит обратно.
        Однако потребность росла. Под конец она думала только о еде и о том, как бы от нее быстрее избавиться. Все остальное потеряло всякий смысл.
        Однажды она прочитала в газете «Дагенс нюхетер» статью о расстройствах пищевого поведения. Там говорилось о булимии. Пробежав глазами остальные статьи из этой серии, она вдруг поняла, что это про нее. Прочла о побочных эффектах. О менструации, которая может стать нерегулярной и прекратиться. О повреждении зубов. Она помчалась в туалет и нервно ощупала передние зубы с внутренней стороны - повреждения, очевидно, возникают там. Языком она не чувствовала ничего необычного, но, с другой стороны, не знала, как это должно ощущаться. Но менструации у нее не было уже три месяца. Она сделала себе несколько бутербродов и прочла статью еще раз, все больше узнавая себя. Все сходилось. Потом она вызвала рвоту и заплакала.
        Она больна.
        Мало того что она не вписывается в коллектив.
        Она еще и больна, и мало кому удавалось справиться с этой болезнью собственными силами.
        Она доверилась Вальдемару. Пошла к нему в офис. Она по-прежнему не знала, откуда у нее тогда взялись силы, ведь было очень стыдно, но рассказала она об всем отцу. Он взял на следующий день выходной. Они пошли на прогулку. Ей казалось, что она вот-вот упадет в обморок, но он выудил из нее все. Осторожно. Шаг за шагом. Когда дело касалось чего-то действительно важного, он становился именно тем отцом, какого ей всегда хотелось в нем видеть. Это было замечательно.
        Двумя неделями позже он перевел ее в другую школу. Дело происходило в конце весеннего семестра, поэтому она начала там учиться с осени. Он устроил все. Две недели летом в оздоровительном центре для девушек с булимией, чтобы снабдить ее необходимыми навыками. Добывал лучших психотерапевтов, меняя их, если они ей не нравились.
        Он вылечил ее.
        Своим душевным теплом и честностью.
        Этот образ никак не вязался у нее с тем человеком, которого она только что видела в тесной блекло-зеленой комнате. Когда ей было семнадцать, она открыла ему болезненную тайну. Это требовало доверия и мужества. Почему он не смог поступить так же в пятьдесят пять? Она тогда отважилась выйти и рассказать правду, а он, когда дошло до дела, предпочел отсидеться в туалете.
        Ее это ужасно удручало.
        Это был не обман. Не унижение. А гораздо хуже.
        Это означало, что ее просто-напросто бросили.
        Теперь ей придется справляться самостоятельно. По-настоящему. Ощущения защищенности от сознания, что он всегда рядом, когда она действительно в нем нуждается, больше нет.
        Папа.
        В таком смысле его никогда больше не будет.
        Никогда.
        Ванья встала. Туфли зашлепали по дурно пахнущей жиже. Ей хотелось только прочь отсюда. Все казалось омерзительным. Комната, запах, вкус во рту.
        Она задумалась, не поехать ли домой к Анне, но это казалось слишком тягостным. Анне потребуются усиленная поддержка и ответы на многочисленные вопросы. Поддержку Ванья оказать была не в силах, дать ответы на вопросы не могла. У Анны много подруг. Женщин, которые значительно ближе ей, чем Ванья. Придется им позаботиться о ней этим вечером, если потребуется.
        Ванья умылась, хорошенько сполоснула рот. Она вдруг поняла, что США и учеба в ФБР для нее важны. Важнее, чем когда-либо. Теперь это не просто перспективная стажировка. Теперь эта поездка ей необходима. Теперь, когда она осталась одна.
        Она по-настоящему повзрослеет.
        Она поедет, как только получит ответ из отдела образования.
        До начала самой учебы. Просто уедет. Покинет Госкомиссию. Покинет все. Станет самостоятельной.
        Время пришло.

        Торкель опять задержался в конференц-зале дольше всех. Это стало входить в привычку. На этот раз он не просто засиделся, он был к тому же раздражен и утомлен. Сперва его напугал разговор с Ваньей, но он выполнил ее просьбу, - позвонил прокурору. Сразу за этим опять позвонил Аксель Вебер. Он связал автомобильную аварию и погибшую женщину с находкой в горах. Интересовался что их объединяет. Даже если бы Торкель знал, он, естественно, ничего бы ему не сказал, но сам факт, что Вебер, казалось, был в курсе всех их действий, его возмущал. Журналист, похоже, не знал, что машина была взята напрокат, кто ее вел или что у Патриции Велтон были фальшивые документы. К счастью, он не знал и о том, что обнаружила Урсула у Улофссона. Выведай он и это тоже, пресса взорвалась бы от домыслов. Торкель попытался дозвониться до Хедвиг Хедман, но безрезультатно. Жалоба канцлеру юстиции или нет, но она должна в дальнейшем следить за тем, чтобы ее персонал держал рот на замке.
        - Урсула, - едва усевшись, сказал он. - Давайте работать эффективно, день выдался длинным.
        - Я, как могла, обследовала перед отправкой в криминологическую лабораторию Линчёпинга то, что мы обнаружили у Улофссона, - начала Урсула, открывая свой ноутбук. - Результаты находятся в нашей общей папке, но если вам удобнее, имеется и распечатка.
        Йеннифер и Торкель наклонились и взяли по экземпляру из лежавшей на столе маленькой пачки листов А4. Билли открыл материал в компьютере.
        - Как вам известно, наиболее интересной оказалась сумочка. В отдельном кармашке лежали остатки от водительских прав на имя Лиз Макго… что-то там.
        - Ты там до чего-нибудь докопался? - перебил Торкель, обращаясь к Билли, который оторвал взгляд от компьютера.
        - И да, и нет. Рассказать сейчас?
        - Нет, продолжай, - опять обратился к Урсуле Торкель.
        - В остальном сумочка мало что дала. Она лежала в салоне и больше и сильнее обгорела, чем рюкзаки. То, что не сгорело, полностью или частично расплавилось от жара. Как видите, я смогла идентифицировать только обычные вещи: косметику, щетку для волос, ключи и бумажник. В нем имелись остатки купюр, крон и долларов, несколько шведских монет, части того, что, похоже, было пластиковыми картами, но все они настолько пострадали, что я не смогла из них ничего выудить. Возможно, криминологическая лаборатория сумеет добыть из них больше.
        - А рюкзаки? - подгонял ее Торкель.
        - Значит, они лежали в багажнике и относительно не пострадали. Попытка Харальда Улофссона уничтожить их повредила их лишь незначительно, больше снаружи. В них лежала в основном одежда взрослого мужчины, взрослой женщины и двоих детей. Девочки и мальчика. На некоторых предметах дырки от пуль и кровь. На детских тоже.
        - С тел на горе, - вставила Йеннифер.
        Урсула кивнула.
        - Простыни и наволочки, туалетные принадлежности, несколько игрушек и детских книжек. На шведском. Все.
        - Отпечатки пальцев? - выпалил Билли.
        Урсула помотала головой.
        - За такое долгое время жировые компоненты исчезли.
        - Никаких имен или чего-нибудь, что может их идентифицировать? - спросил Торкель, хотя он, конечно, уже знал бы, если бы Урсула совершила такой прорыв в расследовании.
        И действительно, она вновь замотала головой.
        - Я ничего такого найти не смогла. У коллег в лаборатории совершенно другие возможности просвечивать поверхности. Нам остается надеяться на них.
        - Стоит ли нам объявить об одежде и посмотреть, не узнает ли ее кто-нибудь?
        - Попытаться можно, но там нет ничего бросающегося в глаза. Одежда, похоже, самая обычная.
        - На одежде детей тоже нет имен? - поинтересовалась Йеннифер.
        - Нет.
        - Ведь одежду детей обычно помечают?
        Урсула задумалась. Она никогда не писала «Бэлла» ни на единой вещи. Читала призывы написать из школы и детского сада, но никогда к ним не прислушивалась. А Микаэль? Едва ли он писал, она все-таки неоднократно стирала одежду дочери и наверняка обратила бы на это внимание. Или?
        - А ты посмотрела на этикетках на вороте?
        Прервав мысли о бывшем муже и дочери, Урсула повернулась к Йеннифер. Она новенькая, уговаривала она себя. Новенькая, амбициозная, хочет, как лучше. Будь с ней добра.
        - Да, я посмотрела этикетки на вороте, - спокойно ответила она. - Все. Даже на одежде взрослого размера…
        - Простыни, - перебил преувеличенно вежливый ответ Торкель. Нужно будет посоветовать Йеннифер не ставить под сомнение профессиональные знания Урсулы чересчур открыто. - Простынями ведь обычно не пользуются, путешествуя с палаткой.
        - Они есть на турбазах, - заметила Йеннифер.
        - Мы их проверяли, - вставил Билли.
        - Проверьте еще раз, - распорядился Торкель.
        - Никаких спальных мешков, никакой палатки, ничего, на чем можно готовить еду. Непохоже, чтобы они путешествовали с палаткой, - заключила Урсула.
        Торкель вздохнул. Откуда же эти люди прибыли? Где побывали? Что делали на горе? Где они погибли? Кто они такие? Складывалось впечатление, что им сейчас известно столь же мало, как когда они сюда только приехали. Он кивнул сидевшим по другую сторону стола Йеннифер и Билли в надежде, что те смогут что-нибудь добавить.
        - Получив от Урсулы новые водительские права, мы разделили обязанности, - начал Билли, вставая и подходя к доске. Он принялся перемещать вывешенные там фотографии с места находки, чтобы освободить место для графика хронологии событий.
        - Йеннифер продолжила заниматься Патрицией Велтон, поскольку обнаружила ее в списках пассажиров, - продолжил он, убирая снимки. - Лучше всего начать с этого.
        Он взял черный фломастер и приготовился записывать. Йеннифер посмотрела в лежащие перед ней бумаги.
        - Патриция Велтон вылетела из Франкфурта в Стокгольм днем двадцать девятого октября 2003 года. Приземлилась в Арланде в начале шестого. Мы предполагаем, что она села на Центральном вокзале на ночной поезд, идущий в Эстерсунд.
        - Как она попала во Франкфурт? - поинтересовался Торкель.
        - Мы не знаем. Но у нее был забронирован еще один билет. Из Тронхейма в Осло тридцать первого октября. На этот рейс она не явилась. Больше нам о ней ничего не известно.
        - Молодцы, - похвалил Торкель. - Бёрье Дальберг из ИПО пока не сумел ничего разузнать о Патриции Велтон. Ее нет ни в одном реестре, значит, многое говорит за то, что этим именем она раньше не пользовалась.
        - Тогда обратимся к Лиз Макго… что-то там, - перехватил инициативу Билли. - Поскольку водительские права обнаружили в машине Велтон, мы подумали, что они как-то связаны, и начали с Франкфурта. И действительно, выяснилось, что туда 28 октября прибыла некая Лиз Макгордон.
        Торкель выпрямился на стуле. Почувствовал прилив энергии. Это очень хорошие новости. Еще одно лицо в расследовании. Человек, которого они уже проследили до того же города и того же времени, как и одну из подозреваемых. Он посмотрел на записи Билли на доске.
        - За день до того, как оттуда уехала Патриция Велтон, - отметил он.
        - Да…
        Билли выглядел озадаченным, а вовсе не таким довольным, как следовало бы.
        - Но тебе, наверное, придется снова позвонить Бёрье, - почти извиняющимся тоном проговорил Билли. - Лиз Макгордон тоже не существует. По крайней мере, этой.
        - Черт побери! - Торкель опять ссутулился, пытаясь сообразить, что это означает. Две женщины. Две фальшивые идентичности. С подобным ему еще сталкиваться не доводилось. Что же это такое?
        - Откуда она прибыла? - поинтересовалась Урсула.
        - Из Вашингтона, - ответила Йеннифер, а Билли продолжил писать на доске: - Самолетом компании Delta Airlines. У нас нет сведений о том, что она куда-то проследовала из Франкфурта, но у нее тоже имелся обратный билет. Из Осло, 1 ноября.
        - Как же она собиралась добраться туда?
        - Мы не знаем.
        Торкель подавил разочарование и усталость, которые на мгновение позволил себе почувствовать. Он встал и принялся расхаживать по комнате.
        - Значит, Лиз Макгордон отправляется из США во Франкфурт двадцать восьмого. Патриция Велтон вылетает из Франкфурта в Стокгольм двадцать девятого и едет в Эстерсунд, где тридцатого берет напрокат машину. Тридцать первого она собирается улететь из Тронхейма в Осло. А на следующий день у Лиз Макгордон имеется билет из Осло обратно в Вашингтон.
        Торкель остановился и быстро сверился с написанным Билли на доске.
        - Патриция Велтон и Лиз Макгордон - один и тот же человек.
        В комнате воцарилась тишина - все переваривали сказанное Торкелем.
        - Но Патриция, или Лиз, или как там ее зовут, не попадает в Тронхейм, поскольку ее машина терпит аварию и ее кто-то поджигает, - продолжил он. - В багажнике лежат рюкзаки, которые с большой долей вероятности принадлежали тем четверым, которых откопали на горе. О чем нам это говорит?
        - Что она их застрелила, - произнесла Йеннифер.
        - Что она, во всяком случае, замешана в этом деле, - поправила ее Урсула.
        - Никакого оружия мы в машине не нашли.
        Это прозвучало как утверждение, но Торкель бросил вопросительный взгляд на Урсулу, которая в ответ снова покачала головой.
        - Может, его забрал Ворон, - предположил Билли.
        - Думаю, он бы об этом сказал, - ответила Урсула.
        - Она могла к тому времени от него уже отделаться, - вставила Йеннифер. - Она, похоже, действовала достаточно профессионально.
        Торкель, к своей радости, почувствовал, насколько переменилось настроение в комнате. Все сидели, подавшись вперед, в состоянии готовности. Слова казались важными, ответы поступали быстро. Теории опробовались, подкреплялись или отбрасывались. Возможно, Лиз Макгордон не существует, но ее появление тем не менее дало расследованию новую жизнь. Теперь надо ухватиться покрепче и распутывать дальше.
        - Значит, если исходить из того, что Лиз и Патриция одна и та же женщина, то она прибыла из США, сменила в Европе идентичность, поехала в Йемтланд и застрелила, как мы предполагаем, семью с тем, чтобы потом вернуться обратно в США? Все в течение пяти дней. В этом регионе она провела меньше суток. Эти четверо находились непонятно где. Как же она их нашла?
        - Она должна была точно знать, где они.
        - Каким образом?
        - Может, она была с ними знакома? - предложила Йеннифер. - Они могли быть американцами.
        - В рюкзаке лежали шведские детские книжки, - заметил Билли.
        - Но об исчезновении шведов никто не заявлял.
        Все посмотрели на еще раньше повешенную Билли карту. Район действительно огромный. У Йеннифер возникла идея, и ей пришлось сдерживать импульс поднять руку.
        - Они могли путешествовать с палаткой вместе с кем-то, кто сообщил Патриции точное место их нахождения. Этот человек мог помочь убить их и вырыть могилу.
        Вновь тишина. Новая теория рождала новые мысли. Все прокручивали в головах сказанное Йеннифер, пытаясь найти сильные и слабые стороны.
        Увеличение числа преступников.
        - Это объяснило бы, почему мы не нашли палатку, - продолжила Йеннифер. - Патриция взяла рюкзаки, а сообщник забрал палатку.
        - И что сделал? - спросила Урсула. Что-то в этом рассуждении не сходилось. - Скрылся в другом направлении?
        - Они могли вместе покинуть гору, а затем по пути в Тронхейм у них почему-либо вышла ссора. Сообщник убивает Патрицию и едет дальше один.
        - Тогда мы нашли бы палатку в машине. С чего бы он оставил только рюкзаки?
        Йеннифер замолчала. В словах Урсулы определенно был смысл. Нить подхватил Билли.
        - Кто-то ее убил, в этом мы практически уверены. Если не сообщник с горы…
        - Если у нее таковой имелся, - вставила Урсула.
        - …значит, кто-то другой, - продолжил Билли, не обращая внимания на эту маленькую добавку.
        - Третий преступник, - произнесла Урсула, не сумев не выдать голосом скепсис.
        Воодушевление исчезло столь же быстро, как появилось. Такое иногда случается. Когда разброс становится слишком большим. Когда вдруг открывается масса возможностей, ничто не кажется достоверным. Торкель поймал себя на мысли, что ему не хватает Ваньи. Как раз в таких ситуациях она действует лучше всех. Умеет следить за тем, чтобы они не теряли концентрации, извлекать самое важное, отбрасывать остальное в сторону. Придерживаться одной линии и следить за тем, чтобы остальные поступали так же. Сейчас он понял, какой важной частью команды на самом деле является Ванья. Он надеялся, что у нее все в порядке. Надеялся, что ее отец окажется невиновен и она скоро вернется обратно.
        - Один, два, три преступника, палатка, отсутствие палатки, оружие, отсутствие оружия. Давайте вернемся к тому, что мы действительно знаем, - попытался он вновь направить разговор в правильное русло.
        В комнате повисла настораживающая тишина.
        - Неужели у нас нет ничего, в чем мы уверены?
        - Мы знаем… что мы знаем. - Билли показал рукой на доску. - Но это совсем немного.
        - Я получила очень предварительный отчет от судебных медиков из Умео, - сказала Урсула, доставая распечатку из лежавшей перед ней маленькой пачки бумаг. - Они получили зубную формулу тех двоих голландцев и, похоже, подтверждают наше предположение, что мы нашли Яна и Фрамке Баккеров.
        - Как здорово. - Торкель не сумел скрыть разочарования в голосе, и Урсула явно приняла это на свой счет.
        - Уж извините, я просто доложила о том, в чем мы относительно уверены.
        - Да, я знаю, хорошо…
        Торкель не закончил фразу. Он понял, что дальше они не продвинутся. Во всяком случае, сегодня вечером. После краткого перечня заданий на завтра он закрыл совещание.
        Оставшись один, он сел у конца стола, поставил локти на стол, сложил ладони и уперся подбородком в большие пальцы. Его взгляд был прикован к доске, к фотографиям, разноцветным черточкам, ведущим к кратким ключевым словам, и к хронологическому графику Билли. На самом деле им известно только, что имеется женщина с двумя фальшивыми идентичностями, из которых, по крайней мере, одна достаточно хорошая для того, чтобы женщина могла летать в США и обратно через два года после одиннадцатого сентября. Торкель глубоко вздохнул. У него возникло неприятное ощущение, что расследование только что превратилось из сложного в просто чертовски сложное.

        Себастиан усиленно очищал квартиру от всего, что напоминало об Эллинор. Стоявшие на столе цветы были выкинуты. Странным маленьким ароматизированным свечкам с запахом земляники или ванили, на покупке которых она настояла, пришлось составить цветам компанию. Теперь он стоял в гостиной, складывая вязанные крючком салфеточки, которые она разложила по всем до единой ровным поверхностям. Ему хотелось, чтобы вокруг него было чисто - никакой ерунды ручной работы под дурацкими фарфоровыми фигурками. Большинство убранных им вещей Эллинор купила сама, но кое-что он узнавал. Вероятно, она обследовала каждый шкафчик, каждый гардероб в поисках чего-нибудь для приведения квартиры «в порядок». Знакомые предметы напомнили ему о Лили. Она была совсем не столь «современной и интересующейся дизайном» - эти слова Эллинор употребляла, описывая саму себя, - но тем не менее пыталась придать его дому немного индивидуальности и уюта.
        Он отогнал мысли о Лили. Из возврата в то время никогда ничего хорошего не получалось. Он вернулся к Эллинор. Самое страшное волнение улеглось. Если за проблемами Вальдемара с полицией каким-то образом стоит Эллинор, очень многое должно пойти основательно наперекосяк, прежде чем это каким-то образом смогут связать с ним.
        Раздался звонок в дверь. Складывавший большую белую скатерть Себастиан застыл как вкопанный. «Легка на помине», - подумал он. Эллинор. Никто другой не может прийти в такое время суток. Если вдуматься, никто другой вообще не может к нему прийти.
        Сперва он хотел тихонько постоять, пока она не уберется. Это наверняка сработало бы, но она ведь будет приходить снова и снова. Кроме того, такое поведение отдает трусостью. Тогда уж лучше показать ей, как мало она для него значит. Что он очистил от нее не только квартиру, но и всю свою жизнь.
        Звонок раздался снова. Впускать ее он не собирался, значит, она не увидит, насколько обстоятельно он убрал ее следы. Придется довольствоваться тем, чтобы позлить ее на расстоянии. Дать ей понять, что он дома, но намерен игнорировать ее. Он быстро подошел к стереоприемнику и включил его. «Спокойные фавориты»[83] 104,7. Ее любимая радиостанция. Себастиан улыбнулся про себя. Это разозлит ее максимально: он в одиночестве слушает «ее» радиостанцию, а ее не впускает. Он увеличил громкость. Селин Дион My heart will go on[84]. Боги на его стороне. Эллинор обожает эту песню. Себастиан повернул громкость до максимума так, что музыка гремела по всей квартире. Он не сомневался, что ее слышно на лестнице. Селин распевала вовсю. Себастиан уселся в ближайшее кресло, откинулся на спинку и прикрыл глаза. Хотелось заткнуть уши, ему казалось, что, слушая эту банальную чушь, он укорачивает себе жизнь. От двери никаких звуков не доносилось, но он предполагал, что Эллинор не ушла. Так просто она не сдастся. Он решил подпеть припев, чтобы еще больше подчеркнуть свое присутствие в квартире. Сперва немного робко - он не
пел с детства, да и тогда не особенно часто, - а потом увлекся. Звучало наверняка ужасно. Но его это не волновало, он стремился не получить музыкальное впечатление, а разозлить Эллинор. Старался изо всех сил, во имя короля и отечества.
        NEAR, FAR, WHEREVER YOU AAAARE![85]
        Наконец песня закончилась. В образовавшейся тишине он услышал, что звонки в дверь продолжаются. О, как приятно. Началась новая песня. Ее он не знал, но надеялся, что речь там пойдет о тоске.
        О безграничной и неподдельной тоске.
        Или это можно понять превратно? Себастиан резко выпрямился в кресле. Не подумает ли она, что он сидит в одиночестве, ставит ее любимые песни и подпевает, потому что тоскует по ней? Черт, тогда она вообще не уйдет. Выбьет ногой дверь. Ворвется, точно спасатель, чтобы избавить его от одиночества. Он вскочил так поспешно, что у него закружилась голова, нетвердо ступая, добрался до приемника и выключил его.
        - Себастиан, чем ты занимаешься? - послышалось с лестницы.
        Себастиан остолбенел. Прислушался. Похолодел изнутри. Это был голос не Эллинор, а Ваньи.
        - Иду! - крикнул он и бросился в прихожую, к входной двери. Перед тем как открыть, он остановился, вдруг утратив уверенность, - неужели это действительно Ванья? Может, он ослышался? Все-таки Селин била ему по барабанным перепонкам минуты три.
        - Ванья, это ты? - осторожно спросил он.
        - Да, - тут же ответили из-за двери.
        Она. У него под дверью. Он быстро открыл дверь, но улыбка сошла с его лица. Это была Ванья и вместе с тем нет. Она выглядела бледной и жалкой.
        - Что случилось? - спросил он с искренним беспокойством в голосе. Вид у нее был чудовищный.
        - Мне необходимо с кем-нибудь поговорить.
        И ты выбрала меня.
        - Заходи, - произнес он, отступая в сторону.
        Она вошла в прихожую. Ее лицо блестело от пота.
        Когда тебе потребовалось поговорить, из всех людей на Земле ты выбрала меня.
        Себастиану пришлось сделать над собой усилие, чтобы снова не улыбнуться. Улыбка ей сейчас точно не нужна, сообразил он. По крайней мере, самодовольная и удовлетворенная. Поэтому он состроил самую серьезную мину.
        - Тебе здесь всегда рады. Как ты себя чувствуешь?
        Она посмотрела на него с некоторым интересом и удивлением во взгляде.
        - Чем ты занимался, когда я звонила в дверь?
        Себастиан растерялся.
        - Я… ну… прибирался.
        Ванья внимательно посмотрела на него. Затем улыбнулась. Очевидно, улыбки все-таки не запрещены.
        - Ты поешь во время уборки?
        Ему пришлось кивнуть. А что было делать? Сказать правду? Что он хотел поиздеваться над бывшей подругой, которая, возможно, засадила ее отца в тюрьму? Это бы ей точно не понравилось.
        - Вот уж не думала, - сказала она, сумев сохранить непринужденный тон. - Я считала, что у тебя есть уборщица. С которой ты спишь.
        Легкая болтовня, похоже, действует, успокаивает ее, заметил он. Поэтому решил продолжить. Все что угодно, только бы ей было хорошо. Только бы она не ушла. Ему необходимо узнать, что произошло.
        - Музыка меня расслабляет.
        - Селин Дион?
        - Да, она хорошо подходит для уборки. - Он улыбнулся на пробу. - А у тебя нет таких маленьких странностей?
        Она кивнула.
        - Есть, но я пою не так громко.
        Он развел руками.
        - Ты же знаешь, у меня во всем небольшой перебор. Не так ли? Проходи.
        Себастиан пошел впереди нее в глубь квартиры. Он видел, что к Ванье частично вернулся нормальный цвет лица. Она осматривалась с так хорошо знакомым ему любопытством.
        - Я не знала, что ты живешь на такую широкую ногу, - сказала она, не сумев скрыть некоторого восхищения.
        - Как я говорил, у меня во всем небольшой перебор.
        - Ну, если позволяют средства.
        - Когда-то я действительно хорошо зарабатывал. Давай сядем там.
        Он указал ей на гостиную и стоящие под большим окном диван и кресла. Они смотрелись располагающе. Сюда их вопреки его воле переместила Эллинор, но сейчас он вдруг почувствовал, что они могут тут остаться, при таком расположении мебели комната казалась немного более просторной.
        - Садись, я сварю тебе кофе.
        Ванья покачала головой.
        - Мне лучше бы воды.
        Она села, а Себастиан быстро пошел на кухню. Достал большой кувшин, наполнил его льдом, отрезал несколько долек лимона и положил туда же. На этом тоже настаивала Эллинор, и сейчас это вдруг показалось правильным. Ему хотелось произвести самое лучшее впечатление. Хотелось быть человеком, достойным того, чтобы ему много раз звонили в дверь, когда требуется поговорить. Он налил в кувшин воды, взял два стакана и вернулся к ней.
        Когда он вошел, его поразило, какой хрупкой она выглядит. Хрупкой и уязвимой. Руки скрещены на груди, серьезное лицо напряжено. Напряжение, казалось, отпустившее ее в прихожей, вернулось. Себастиан сел напротив нее, стараясь принять самый заботливый вид, на какой был способен. Он налил воду в стаканы, сделал глоток из своего и немного подождал, прежде чем заговорить. Так лучше, он знал. Противная сторона в таких ситуациях часто истолковывает молчание как искренность. Это создает ощущение, что у слушающего есть время, и поэтому он собирается отнестись к тому, что ему хотят сказать, с глубочайшей серьезностью.
        - Дело в Вальдемаре? - в конце концов спросил он.
        Ванья слабо кивнула.
        - Ты виделась с ним?
        Она лишь покачала головой. Себастиан увидел, как ее глаза наполнились слезами.
        - Не торопись. Начинай, откуда захочешь. Я никак не ограничен временем, а в кране полно воды.
        Она посмотрела на него с благодарностью.
        - Я посетила его. В следственном изоляторе.
        - Он взят под стражу?
        - Задержан.
        Себастиан понимающе кивнул.
        - В чем его подозревают?
        - Хищение, обман, злоупотребление служебным положением… - Она слегка пожала плечами, словно показывая, что не в силах перечислить всего. - Он виновен, - сказала она и посмотрела Себастиану в глаза.
        - Ты уверена?
        Она слабо кивнула. Он увидел, что ей всем сердцем хочется, чтобы это было не так.
        - Я толком ничего не понимаю. УБЭП уже раньше проводил в отношении него расследование, но дело закрыли. А теперь им явно удалось связать его с «Дактеа».
        - Каким образом?
        - Не знаю. Новые доказательства.
        Уже знакомый Себастиану холодок на спине вернулся, причем в компании с легкой болью в желудке.
        УБЭП.
        Возникшие новые доказательства.
        «Дактеа».
        Эллинор. Других объяснений быть не может. Это не обязательно приведет к нему, но ему требуется время, чтобы подумать. А сейчас его нет. Себастиан сообразил, что уже долго молчит. Он надеялся, что Ванья решит, что он просто расстроился за нее. А не что он обдумывает собственную вину в этой драме.
        - Звучит неважно, - сумел выдавить он. - Тебе известно, что они нашли? - продолжил он в надежде на то, что всплывет какая-нибудь деталь, благодаря которой он окажется невиновным.
        Ванья отрицательно помотала головой.
        - Фамилия прокурора Венберг, следствие ведет Ингрид Эрикссон. Ты кого-нибудь из них знаешь?
        - О Венберге я слышал, - тихо ответил Себастиан.
        Он встал, ощущая раздвоение.
        Одной его части хотелось вскочить на стол и плясать.
        Вторая часть волновалась и не находила себе места.
        Его план - свергнуть Вальдемара с пьедестала, - претворение которого в жизнь он поручил Тролле, осуществился и, похоже, сработал лучше, чем он осмеливался мечтать. Это в каком-то смысле прекрасные новости. Пока им не удастся проследить путь к нему. Он взойдет на пьедестал, Вальдемар опустится. Будет уничтожен. Теперь надо осторожно позаботиться о том, чтобы мечта стала реальностью.
        - Возможно, имеется простое объяснение, - начал он мягко. - Он ведь работает консультантом по экономическим вопросам?
        - Да?
        - Его могли втянуть во что-то, чего он толком не понял. Кроме того, экономические преступления трудно доказывать.
        Не с материалом, раздобытым Тролле.
        Он лично тщательно просмотрел бумаги, как теперь казалось, вечность назад. Там имелись выписки из иностранных счетов с именами и датами. Имелись настоящие отчеты о том, куда ушли деньги. Выплаты подставным лицам. Все. Вальдемару конец.
        Себастиан склонился к Ванье. Дал ей лучший совет, какой мог.
        - Ты должна ему помочь. Независимо от того, виновен он или нет. Ты же понимаешь.
        Она кивнула, и из глаз хлынули слезы. Себастиан чувствовал ее боль.
        Он испытывал такую радость.
        Запретную радость.
        - Почему он ничего не сказал? Почему ни о чем не рассказал? - вдруг донеслось от нее.
        - Наверное, не решился.
        - Почему? Он же мой отец.
        Скоро он им больше не будет. Скоро.
        - Так поступают многие, - спокойно, но веско сказал Себастиан, встал и пошел за салфеткой. - Он, вероятно, безумно боится тебя потерять.
        Себастиан умолк. Не слишком ли он очеловечивает Вальдемара? Не слишком ли много проявляет понимания? Сейчас нужно лавировать осторожно. Чересчур сильно критиковать Вальдемара нельзя, это он знал. Ведь она не перестала любить отца. Напротив, она чувствует себя настолько преданной именно из-за любви к нему. Поэтому она и сидит здесь. Об этом забывать нельзя. Никогда.
        Она любит Вальдемара.
        Вопреки своему желанию он не может топтать Вальдемара слишком открыто. В то же время нельзя проявлять излишнюю мягкость и понимание, поскольку тогда Ванья, возможно, захочет простить Вальдемара. Придется балансировать, чтобы в перспективе увеличить расстояние между ними, работать с возникшей трещиной, расширяя ее. Для того чтобы завоевать ее, ему потребуется задействовать весь свой арсенал. Сейчас она рассержена и разочарована, но появятся мгновения, когда ей захочется вернуть Вальдемара. Вот тогда-то Себастиану надо будет заставить ее предпочесть его.
        - Я не понимаю, почему он не рассказал мне, - всхлипывала Ванья. - Меня это злит. Он лгал.
        Себастиан вернулся и дал ей обнаруженную в одном из ящиков салфетку. Ванья вытерла щеки и громко высморкалась. Себастиан сел на диван рядом с ней. Поближе. Ему надо обезличить Вальдемара. Потихоньку превратить его в символ. Символы людям убивать легче. Именно поэтому политики так стараются говорить об абстрактных «народностях» и «стратах». К обезличенным группам легче плохо относиться. К цыганам, гомосексуалистам, евреям и… преступникам. Нужно заставить Ванью смотреть на Вальдемара как на преступника, а не как на отца. Это будет нелегко. Впрочем, если кто и способен справиться с этим, то только Себастиан Бергман. Он это знал. Но ему необходимо приблизиться. Оказаться более человечным, именно в тот момент, когда Вальдемар проявил не лучшие душевные качества. Он набрал в грудь побольше воздуха.
        - У меня когда-то была дочь, - внезапно сказал он.
        - Что? - Ванья посмотрела на него красными от слез глазами с явным удивлением.
        - С Лили, на которой я был женат. Я этого никому не рассказывал.
        Ванья уставилась на него.
        - Что с ней случилось?
        - Она погибла во время цунами. В Таиланде. Ей было четыре года.
        - О господи.
        - Когда накатила волна, я держал ее за руку, но упустил ее. Ее выдернуло потоком. - Он посмотрел на нее со всей теплотой, на какую был способен. - Поэтому я кое-что знаю о том, каково это - терять кого-нибудь.
        - Я очень тебе сочувствую.
        - Спасибо.
        Он взял ее за руку. Она позволила.
        Когда она пришла, он был коллегой.
        Теперь он стал скорбящим отцом.
        Это уже шаг в нужном направлении.

        Они оставили Эйера смотреть телевизор, сказав, что им надо ненадолго уйти. Эйер сперва поинтересовался, куда они собираются, потом захотел пойти с ними, но Мехран строго посмотрел на младшего брата и сказал, что тот останется дома. Им с мамой надо кое-что сделать.
        Одним.
        Шибека не меньше Эйера удивилась решительному тону Мехрана, в нем звучала какая-то новая непреклонность. Однако его тон подействовал, Эйер забрался на диван, не задавая больше никаких вопросов. Мехран посмотрел на удивленную мать.
        - Пошли, - сказал он и первым направился к входной двери.
        Даже не успев ответить, она просто последовала за ним. На самом деле ей хотелось пойти к Мелике, жене Саида, одной, им предстоял тяжелый разговор. Но когда она рассказала Мехрану, что ей нужно поговорить с Меликой о том, что Леннарт хочет с ней встретиться, Мехран проявил такую же решительность, как только что с Эйером. Отныне они будут заниматься этим вместе. Он будет участвовать во всех ее действиях. По крайней мере, пока дело касается Хамида и этого журналиста. Обсуждению это не подлежит. Мехран будет рядом с ней. Она гордилась тем, как он внезапно вызвался взять ответственность на себя, но вместе с тем не могла отделаться от ощущения, что он на нее больше не полагается. Это казалось ужасным. Ей хотелось только расставить все по своим местам и узнать, что произошло с Хамидом. В той же степени ради детей, в какой ради себя.
        Они шли молча. Осенний вечер выдался прохладным. Как только скрылось солнце, стало значительно холоднее. До зимы еще оставалось несколько месяцев, но казалось, что в этом году холода наступят рано. Они свернули налево и пошли кратчайшим путем через холмы между высокими коробками домов. Мелика с сыном жила в другом конце большого жилого района Ринкебю, и дорога туда занимала около четверти часа. С Меликой она теперь встречалась не особенно часто. Поначалу, сразу после исчезновения мужей, они виделись все время, но теперь казалось, будто они слишком сильно напоминают друг другу об утрате, и поддержка, которую они вначале ощущали друг в друге, превратилась в бесконечные дискуссии о правильном и неправильном. После исчезновения к Мелике не приходил никто из шведов, кроме полицейского в форме, и вначале, когда Шибека заговаривала об этом, они сразу ссорились. Мелика считала, что Шибека во всем подозревает связь и заговоры. Шибека же считала, что Мелика отказывается видеть разные возможности, которые необходимо исследовать.
        Они очень по-разному переживали горе. Мелика винила во всем новую страну, где они живут, и замкнулась, твердо придерживаясь порядков своей родины. Шибека, напротив, стремилась получить ответ, стала активной. Продолжала учить шведский, начала работать, писать письма и звонить в разные инстанции. Ей хотелось добиться ответа, не уклоняться. Впрочем, по большому счету они не так уж отличались друг от друга. Обе были женщинами, которые не сдаются, возможно, из-за этого у них и возникали трения, они избрали разные пути и упорно защищали свой выбор. Шибеке иногда казалось, что слишком упорно.
        Когда они стали приближаться к голубовато-серому многоэтажному дому Мелики, Шибека почувствовала, что у нее слегка сводит живот. Правильно ли она поступает? Не попросить ли Мехрана подождать снаружи? Так было бы проще. Они остановились перед подъездом. Мехран обернулся и посмотрел на мать. Показал на несколько пустых качелей на маленькой игровой площадке слева от дома.
        - Папа качал меня здесь за несколько дней до исчезновения.
        - Я знаю.
        - Наверное, поэтому я сюда больше почти не хожу.
        Шибека кивнула. Он поднял взгляд на дом. Большинство окон светилось.
        - Ей это не понравится, - сказал он, словно прочитав ее мысли.
        - Я знаю.
        - Она хочет забыть. В точности, как остальные, - осторожно произнес Мехран, вдруг явно расстроившись.
        - Мехран, хочет не забыть. Ей хочется, чтобы все опять стало, как обычно. Мне тоже. Мы просто пытаемся достичь этого разными способами.
        Мехран взял ее за руку и посмотрел на нее. В его красивых темных глазах таилось что-то печальное, чего она прежде не видела.
        - Но, мама, как обычно больше уже быть не может.
        Она кивнула.
        - Ты умен, Мехран. Я всегда буду тебя слушаться. Обещаю.
        Мехран вдруг обнял ее. Это было так приятно. Ей весь вечер хотелось обнять его, и по тому, как он прижался к ней, она чувствовала, что он мечтал о том же.
        Теперь они вдвоем.
        Она и старший сын.
        Хамид продолжает жить в нем.

        Билли сидел на террасе перед зданием турбазы. Сбоку от ближайшей горы висела бело-желтая круглая луна, отбрасывавшая холодный свет на темную воду внизу и находящийся чуть поодаль редкий, низкорослый березовый лес. Помимо бурления воды, периодически слышался крик какой-то хищной птицы, названия которой Билли не знал. И больше ничего. Билли наслаждался тишиной и прохладой. Он не посмотрел перед выходом на термометр, но температура явно была не сильно выше нуля. Ему это не мешало. Он тепло оделся. Вышел он, собственно говоря, чтобы позвонить Мю. Не потому, что связь на улице была лучше, просто ему казалось приятным, разговаривая с ней, иметь возможность спокойно разгуливать без помех.
        Разговор продолжался около четверти часа. Билли рассказал все, что мог, о расследовании, а она о том, чем занималась с тех пор, как он покинул Стокгольм. Ей его не хватало, без него было пусто и скучно, и она интересовалась, не знает ли он, когда вернется домой. Он не знал, но тоже скучал по ней. Билли ожидал, что раз уж они так долго говорят, как соскучились друг по другу, то Мю опять заведет речь о том, чтобы съехаться, но ничего такого не последовало. На мгновение он подумал, что предложение вырвалось у нее тогда случайно, поскольку он уезжал, и что потом, придя домой и оказавшись от него подальше, она об этом пожалела. Он поймал себя на мысли, что надеется, что так оно и есть, и сразу немного устыдился. Она, казалось, это почувствовала, потому что он внезапно услышал:
        - Ты подумал о том, о чем мы говорили в аэропорту?
        - Нет, как-то не успел…
        - А я подумала.
        Естественно.
        - Я хочу, чтобы мы жили у тебя.
        - У меня?
        - Мне нравится район Сёдер.
        - О’кей…
        Явно довольная тем, что ей удалось высказаться и получить ответ, она сменила тему. Билли предположил, что она могла воспринять его «о’кей» как «хорошо, так и договоримся, тогда считаем, что мы с этим разобрались», но он не чувствовал в себе сил пояснить свой ответ как «ладно, теперь я в курсе, там посмотрим», что он, собственно, и имел в виду. Проговорив еще несколько минут, они еще раз упомянули, как друг без друга тоскуют, и положили трубки.
        И теперь он сидел на террасе, глядя на луну. Уже некоторое время. Дал мыслям волю, но они постоянно возвращались к одному и тому же: он не намерен съезжаться.
        Услышав приближающиеся по гравию шаги, он обернулся. К нему направлялась Йеннифер с подносом в руках. На нем стояли две бутылки пива и две кружки с чаем. Под мышкой она сжимала два пледа.
        - Привет, я увидела, что ты тут сидишь. Не помешаю?
        - Нет.
        - Плед?
        Она держала перед собой два грубых темно-коричневых пледа в катышках, с разбросанными по ним в разных местах грязно-желтыми логотипами Шведского туристического общества. У Билли возникло ощущение, что пледы старше него. Причем намного. Он взял один из них и набросил на плечи. Йеннифер поступила так же со своим и села на стул рядом с Билли. Он отпил глоток пива, она потягивала чай, выдыхая с довольным вздохом. Ее дыхание превращалось в пар.
        - Что ты тут делаешь? - немного помолчав, спросила она.
        - Ничего, просто сижу и думаю.
        - О расследовании?
        - Нет.
        - Нет?
        - Нет. Когда я не работаю, я довольно хорошо отключаюсь от расследования. Думаю, это необходимо…
        Йеннифер согласно кивнула. «Оставлять работу на работе» - философия не слишком нова, но от этого не менее справедлива. Сама она не могла думать ни о чем, кроме расследования, с тех пор, как они сели в самолет. После вечернего совещания она попыталась заснуть, расслабиться, но не получилось. Она встала, чтобы приготовить себе какой-нибудь горячий напиток, и увидела на террасе Билли. И вот она здесь. Йеннифер отпила еще глоток чая. Он быстро остывал.
        - У тебя был очень сосредоточенный вид.
        Билли кивнул. Он сидел и размышлял о том, что теперь постоянно не давало ему покоя. О том, что казалось более увлекательным, чем дело, которым они занимались.
        Может ли Себастиан Бергман действительно быть отцом Ваньи?
        Просмотреть все снова Билли не успел. Ему хотелось еще раз рассортировать сведения. На то, что он знает, и то, о чем догадывается. Что говорит «за» и что «против». Проверить места, время, предположения. Он собирался заняться этим сегодня вечером, но потом вышел, чтобы поговорить с Мю, и остался сидеть. В принципе реально, Себастиан и Ванья. Но такая возможность строится на очень зыбких основаниях, на письмах, которые он не читал, предположениях, которые он не мог проверить. Однако эта мысль крепко засела у него в голове. Единственное, в чем он был уверен, - если это так, то знает об этом только Себастиан. Если бы Ванья узнала, это было бы заметно. Она боготворит отца. Или того, кого считает своим отцом…
        - Ты застрелил Эдварда Хинде.
        Билли быстро вернулся обратно в освещенную луной действительность. Он повернулся к Йеннифер, но едва видел ее. Она натянула шапочку до самой куртки, держала передо ртом кружку с чаем и говорила из-за края кружки.
        - Что? Да.
        - Подозреваю, что тебя все время спрашивают, но все-таки, что ты при этом испытал?
        Это было ее первой мыслью, когда они встретились в аэропорту, и она поняла, кто такой Билли. Сама она еще ни разу не вынимала оружия из кобуры, но мысленно неоднократно представляла себя с выхваченным пистолетом.
        Экшен. Быстрые решения. Погоня и волнение.
        Впрочем, каждый раз, когда она пускалась в фантазии об этой части профессии, которую, она очень надеялась, ей когда-нибудь доведется испытать, все заканчивалось тем, что негодяи сдавались. Они чувствовали себя побежденными, разбитыми. В ее мечтах ей никогда не приходилось стрелять и уж тем более - кого-нибудь убивать. Временами ее интересовало, сможет ли она, если придется.
        Она повернулась к Билли, но тот молчал. Йеннифер попыталась угадать, рассердился он или просто обдумывает ответ. Вероятно, первое. Она сама слышала, как это прозвучало.
        «Что ты испытал?»
        Дурацкий «спортивный» вопрос.
        - Я не то имела в виду, - объяснила она, - я хочу знать, можно ли с этим справиться? Как ты справился?
        Билли задумался. Готового ответа у него не было, насколько ему помнилось, никто его об этом не спрашивал. Никто из членов команды. Даже Торкель. Они заботились о его благополучии, да, конечно, заверяли его в том, что он вернется на работу, что он не мог поступить иначе, что у него не было выбора, но о его самочувствии никто не спрашивал всерьез. Помимо обычного: «Как дела?» и «Ты в порядке?» Вопросы задавались тоном, который явно свидетельствовал о том, что от него не ожидалось глубокомысленного или даже откровенного ответа. Хотя все они были обучены заботе о людях, получивших шок или травму, когда пострадал один из своих, казалось, будто все считают, что об этом лучше не говорить. Для таких вещей существует психолог. Мю, если вдуматься, тоже ничего не спрашивала. Они много разговаривали об этом, но речь в основном шла о том, как ему использовать данный опыт для дальнейшего роста и не поддаться искушению усомниться в правильности выбора профессии и в самом себе.
        - Иначе он убил бы Ванью, - пожав плечами, сказал Билли. - Вот так и справляюсь. Себастиан был ранен, и Хинде убил бы Ванью. У меня не было выбора.
        - Сам факт, что ты поступил правильно, ведь еще не означает, что для тебя это было просто.
        Билли повернулся к ней. Он же сказал, что у него не было выбора. Большинство удовлетворилось бы таким ответом. Он сделал единственно возможное. При отсутствии выбора человек в общем-то освобождается от ответственности. Но Йеннифер это явно казалось недостаточным. Он видел в ее глазах откровенную заботу и интерес. Она заслуживает чуть большего.
        - Я об этом не думаю, - честно признался он. - Никогда не думаю.
        - Это хорошо? Не думать.
        - Не знаю. Но работает.
        Билли посмотрел на луну. Йеннифер явно удовлетворилась. Она перестала расспрашивать. Допила чай и поставила кружку на поднос. Вероятно, последние два его ответа довольно отчетливо дали понять, что он не хочет говорить на эту тему, а на самом деле он хотел. Йеннифер ему нравилась. Ее, похоже, интересовал не только резонанс в прессе и захватывающая история о жестоком маньяке. Такое случается редко. Может, глупо не воспользоваться случаем?
        - Мне было приятно, - произнес он так тихо, что Йеннифер пришлось наклониться поближе к нему, чтобы слышать. - Убить его. Было приятно. Поэтому я никогда об этом не думаю.
        Он не смотрел на нее. Не отрывал взгляда от луны. Говорил вроде бы больше самому себе, чем ей. Йеннифер молчала. Даже не шевелилась. Казалось, малейший звук с ее стороны напомнит ему о ее присутствии и заставит замолчать.
        - Хотя он этого заслуживал и убил бы Ванью и все такое, мне не следовало испытывать приятных ощущений. Я не думал, что я такой человек. Я не хочу быть таким человеком. Меня это пугает, и поэтому я никогда об этом не думаю.
        Йеннифер не знала, что сказать, она надеялась и думала, что ничего говорить не требуется. Билли по-прежнему смотрел прямо перед собой. Если бы дело происходило в американском фильме, она взяла бы его за руку и утешающее сжала ее, но это не фильм, поэтому она сидела неподвижно.

        Они сидели в гостиной. Мелика удивилась, увидев их в дверях в такой поздний час, поспешно пригласила их войти. Заварила красный чай и предложила им сесть на большой черный кожаный диван, которым когда-то так гордился Саид. Мелика вернулась с кухни с подносом, на котором стояли чайник и чашки. Рядом на тарелке лежало несколько кусочков баклавы.
        - К сожалению, у меня дома почти ничего нет.
        - Все замечательно, - любезно ответила Шибека.
        Расставляя чашки, Мелика вопросительно смотрела на гостей. Потом стала разливать из красивого чайника горячий чай. Слышался лишь легкий звон фарфора. Шибека как раз собралась начать, когда тишину нарушил Мехран.
        - Мама хочет кое-что рассказать.
        Шибека благодарно кивнула ему и, встретившись взглядом с Меликой, постаралась принять максимально спокойный вид. Мысленно приготовилась к тому, что разговор будет нелегким.
        - Мне понадобится твоя помощь.
        - В каком смысле? - поинтересовалась Мелика, усаживаясь напротив них. Себе она чаю не налила. Явно намеренно.
        - Я разговаривала с одним журналистом с телевидения. О Саиде и Хамиде.
        Они оба увидели, как лицо Мелики застыло. Словно бы легкое ощущение неловкости, которое она все время испытывала, превратилось в откровенное недовольство. Несмотря на это, Шибека продолжила:
        - Ему эта история кажется такой же странной, как и мне.
        Больше она ничего сказать не успела. Мелика вскочила на ноги и встала напротив нее. Ее голос звучал пронзительно, слова прямо выплескивались наружу.
        - Прекрати, Шибека! Мне не нужно, чтобы какой-то посторонний мужчина объяснял мне, что странно, а что нет.
        - Я не то имела в виду.
        - Нет, то. Ты думаешь, ты единственная на свете, кто горюет, и теперь ты побежала к какому-то мужчине, который говорит, что ты права. Но меня это не интересует!
        - Я вовсе не бегала ни к какому мужчине, - сдержанно ответила Шибека. - Я писала письма, звонила, и только он захотел меня выслушать.
        - Мужчина? Шведский мужчина? Незнакомый?
        Шибека слабо кивнула. Мелика расхаживала перед ними взад и вперед и, по всей видимости, не собиралась садиться снова, пока они не уйдут.
        - Шибека, ты слышишь, как это звучит? - Она говорила быстро. - Сколько раз вы встречались? Ты встречалась с ним одна?
        Шибека на секунду опустила взгляд, разговор превратился в кошмар, и она не видела выхода из этой катастрофы. Она вдруг поняла, как глупо поступила. Ей следовало знать, что Мелика отреагирует именно так. Мелика еще больше повысила голос.
        - Ты встречалась с ним одна? Может, поэтому он так заинтересовался?
        Последние слова она проговорила с ехидством и уставилась на Шибеку, которая уже начала было злиться, но знала, что ей нужно держаться спокойно. Не поддаваться на провокации. Необдуманные колкости только усугубят ситуацию.
        - Естественно, нет, я был с ней, - услышала она вдруг рядом с собой спокойный голос Мехрана. - Мама знает, как положено себя вести.
        На мгновение Шибека утратила самообладание. Этого она никак не ожидала. Она почти забыла, что он сидит рядом. Мехран, однако, казался совершенно невозмутимым. Он продолжал говорить так, будто всю жизнь только и занимался тем, что лгал.
        - Он, похоже, заслуживает того, чтобы к нему прислушаться, - спокойно проговорил он своим новым голосом. Голосом, который обрел сегодня днем. Возможно, он давно таился у него внутри, но Шибека услышала его только сейчас. Голос казался таким естественным, он не мог возникнуть только что. Наверное, он просто выжидал нужного момента.
        Шибека сидела, не шевелясь, она восхищалась сыном и вместе с тем пребывала в смятении. Она знала, что требуется что-то сказать, чтобы ложь Мехрана не раскрылась, но было трудно сориентироваться в новой ситуации, которую внезапно обрисовал ей Мехран. Он же, напротив, казалось, чувствовал себя в новой роли как рыба в воде.
        - Он хочет встретиться и с тобой. Мы с мамой очень надеемся, что это возможно.
        Мелика замолчала и теперь уже смотрела на них обоих. Шибека наконец решилась открыть рот. Она позаимствовала спокойствие у сына.
        - Мелика, я знаю, ты считаешь, что я наделала много ошибок. Но я действительно думаю, что сейчас правильно будет поступить именно так.
        Мелика по-прежнему сохраняла скептический вид, но, по крайней мере, села. Казалось, ее тоже успокоил Мехран и его уверенность.
        - Я не могу. Будь это женщина, я смогла бы с ней встретиться. А с мужчиной нет. Я уважаю Саида.
        - Я уважаю твою точку зрения, - сказала Шибека. - Я поговорю с Леннартом…
        - Я поговорю с Леннартом, - быстро поправил Шибеку Мехран. - Но думаю, это можно устроить.
        Мелика кивнула в ответ. Мехран ободряюще улыбнулся ей.
        - Спасибо, Мелика, - произнесла Шибека.
        - Благодари своего сына, - ответила та.

        Себастиан заказал домой еду из расположенного на углу итальянского ресторана. Он настоял на том, что Ванье необходимо поесть, и накрыл им на кухне. Красивые тарелки цвета слоновой кости с тонким серебряным рисунком и тяжелые изысканные приборы в сочетании с высокими хрустальными бокалами и приятно пахнущей едой выглядели настолько заманчиво, что Ванья согласилась остаться без особых протестов. На улице стемнело, и Себастиан зажег несколько свечей. Они с аппетитом ели и спокойно, доверительно разговаривали. Если бы кто-нибудь увидел их со стороны, то подумал бы, что двое старых друзей в очередной раз ужинают вместе. Хотя этот ужин был первым. После всех событий сегодняшнего дня Ванья почувствовала облегчение. Будто она, находилась в полном одиночестве в неком пузыре, а теперь наконец обрела компанию. Ей ни за что не хотелось отсюда уходить. Хотелось любой ценой остаться на кухне в квартире на Греве-Магнигатан, с мужчиной, продемонстрировавшим качества, которые она в нем даже не подозревала. Полная откровенность, с которой он рассказал о жуткой трагедии в его жизни. Его гостеприимство. Умение ее
слушать.
        Казалось, будто существуют два Себастиана: один - эгоцентричный, преспокойно растаптывающий всех вокруг, и вот этот искренний мужчина, потерявший всю семью, но все-таки борющийся. Ей было немного стыдно. Отчасти потому, что она так жалела себя и полностью отдалась горькому чувству, отчасти потому, что никогда не давала ему возможности показать эту свою сторону. Он открыл ей перспективу.
        Она ведь не имела представления, каково это - всерьез потерять близкого человека. С предательством Вальдемара все-таки можно справиться. Он, по крайней мере, жив. Она сможет двигаться по жизни дальше, сама решив, с ним или без него. Возможно, она все же не совсем одинока.
        Ванья посмотрела на стоящую перед ней еду. Паста с морепродуктами была изумительно вкусной и не влекла за собой безрассудного желания. Еда и только, не вызывающая психологической привязанности. Просто еда. Вкусная еда.
        Может, рассказать Себастиану о булимии?
        Он откровенно рассказал ей о своей утрате. Поделился с ней своей тайной. Тем не менее это казалось неправильным. Ведь, в конце концов, у них не соревнование в страданиях. Кроме того, ее рецидив был лишь временным, неким способом вырваться из экстремальной ситуации. Уже сейчас она чувствовала себя намного лучше.
        Себастиан достал бутылку белого вина. Объяснил, что сам не пьет, но не хочет ли она? Они подняли бокалы. Вино оказалось идеально холодным, с привкусом фруктов и свежести. Вот такой и должна быть жизнь. Ванья приняла решение. Она ему расскажет. Когда-нибудь. Но не сейчас.
        Ей хотелось узнать побольше о Сабине, но она не знала, можно ли расспрашивать. Не хотела выпытывать и причинять ему боль. Она чувствовала неподдельный интерес, ей нравился тот Себастиан, который сидел напротив нее, и она вдруг поняла, почему он имеет такой успех у женщин.
        Вид у него не слишком привлекательный. Он тучный и довольно потрепанный, явно не особенно заботится о своей внешности. Но он чуткий. Это привлекательная черта. В этом, вероятно, и кроется тайна, предположила она. Раньше Ванья никогда об этом не думала. Доходя до этой части характера Себастиана, она всегда отключала голову и реагировала злобно. Считала, что он просто использует женщин. Но теперь она понимала, почему так многие на это идут. Он говорит нужные вещи в нужное время. Наверняка внушает им ощущение, что они достойны внимания или даже желанны. Это явно его метод, игра, которую он с годами отточил до совершенства.
        Техника.
        По сути, трюк, не более того.
        Внезапно ее осенило. А что, если он проделывает с ней то же самое? Вино, внимательное отношение, рассказы о личных переживаниях.
        Трюк.
        Может ли он быть таким хладнокровным? Не является ли все это планом, чтобы затащить ее в постель? Она прекратила есть, отложила вилку и нож. Подбадриваемая выпитым вином, пошла напролом:
        - Не потому ли ты так мил со мной, что хочешь со мной переспать?
        Себастиан перестал жевать. Она ошибается, или у него немного покраснела шея?
        - Ты действительно так думаешь?
        - Не знаю. Ты ведь этим известен.
        - Но господи… Мы же с тобой вместе работаем. Ну, знаешь, business and pleasure[86].
        Она смотрела на него в упор. В его серо-голубых глазах мелькнуло что-то, что она не могла истолковать.
        - Я была вынуждена спросить. Я тебя таким прежде не видела.
        - Каким это «таким»? - Он отложил нож и вилку и наклонился вперед.
        - Нормальным, - ответила она, пожав плечами. - Приятным. Впервые вижу тебя приятным.
        Она подняла бокал.
        - Это не потому, что я хочу заняться с тобой сексом.
        - Отлично. Мне этого тоже не хочется.
        - Отлично, стало быть, это мы выяснили, - сказал он и широко улыбнулся ей. Потом вдруг стал серьезным. - Но я очень хочу быть твоим другом.
        - Ты и есть мой друг. Правда. И я с удовольствием выпью еще вина.
        Себастиан наполнил ее бокал. Ванья снова принялась есть. Она не могла припомнить, когда в последний раз получала такое удовольствие от ужина. Себастиан сидел неподвижно, глядя на нее. По-доброму, почти с нежностью.
        Он готов был поклясться, что с тех пор, как они сели за стол, она ни единого раза не подумала о Вальдемаре.

        Было два часа ночи, бутылка вина уже практически опустела. Все это время они сидели и разговаривали о самых разных вещах. Себастиан сумел увести разговор от их личных переживаний и следил за тем, чтобы они оставались в рамках достигнутого ими простого общения.
        Ванья тяжело опустила голову на спинку дивана. Казалось, будто ужас пережитого стал немного слабее. А настоящее сильнее. Вероятно, заслуга алкоголя. Но не только. Благодаря смеху и дружеской беседе ей удавалось не думать о Вальдемаре. Отправляться домой не хотелось. Она закрыла глаза. Но засыпать здесь было нельзя.
        Следует ехать домой.
        Необходимо ехать домой.
        Однако ей очень не хотелось. Было бы даже проще, если бы он соблазнил ее. Секс тут ни при чем. Ничто в Себастиане ее не привлекало. Но тогда ей не пришлось бы выбирать. Принимать решение. Тогда она смогла бы остаться. Она знала, что произойди что-нибудь между ними, это стало бы катастрофой во всех отношениях. Правда, в данный момент ей все равно этого почти хотелось.
        Она отбросила эту мысль столь же быстро, как та возникла. Полнейший абсурд. Омерзительно. Переспать с ним, чтобы получить возможность остаться. Она слишком много выпила. Ванья поспешно поднялась с дивана. Она злилась на себя, что наверняка было заметно.
        - Мне надо идти.
        Себастиана принял слегка удивленный вид, будто не сразу понял, что она имеет в виду.
        - Ну, конечно. Вызвать такси?
        - Да, пожалуйста. - Она успокоилась, обошла вокруг стола и направилась в прихожую, чтобы надеть туфли.
        - Прости, но уже очень поздно.
        - Я понимаю, - отозвался он. Он вышел следом за ней и прислонился к дверному косяку. - Если хочешь, можешь переночевать здесь.
        Она сообразила, что сердито уставилась на него. Он успокаивающе улыбнулся.
        - У меня есть дополнительная спальня. Для гостей. Ее несколько лет не использовали, но она есть. Так что, если хочешь…
        Нет, она должна идти. Она уже решила, и это не подлежит обсуждению. Вместе с тем она знала, что ее ждет: когда она опять окажется в одиночестве, Вальдемар вернется. В этом она не сомневалась. Когда она начнет расхаживать взад и вперед по своей маленькой квартире, он придет к ней. А с ним, возможно, и желание наесться.
        - О’кей. Спасибо, - услышала она свой голос.
        Себастиан кивнул и пошел готовить постель. Ванья осталась стоять, размышляя над тем, что сейчас произошло. Он все-таки пытался ее соблазнить? Почему она не запротестовала? Почему не ушла?
        - Зубную щетку я организую! - донесся до нее его возглас.
        Потому что не хотела, сообразила она.
        Ей хотелось остаться у него.

        Погони он не ощущал, скорее чувствовал, что за ним наблюдают. Но он был один в незнакомой комнате. Он не помнил, как сюда попал. Наверное, через дверь, однако таковой здесь, похоже, не имелось. Во всяком случае, позади него. Имелась ли дверь в другом конце, он не видел. Комната была большой, и прямо ему в лицо светили два больших прожектора. Он прошел пару шагов по шахматному полу. Шаги отдались эхом. Чувствовался запах… шампуня. Он прошел еще немного, но, казалось, ничуть не приблизился к другой стене комнаты. А есть ли тут вообще другая стена? Лампы ослепляли его, а за ними была лишь темнота. Раздался колокольный звон. Где-то вдали. В темноте. Хотя он не двигался с места, звук становился громче, приближался. Вдруг кольнуло в боку, прямо под ребрами. А может, «кольнуло» - неправильное слово; скорее, это был удар. Он с удивлением посмотрел вниз, но ничего не увидел. Только клетчатый пол. Новый удар в грудь. Колокольный звон уже совсем близко. Мелодия была ему знакома, но он не мог сообразить, откуда.
        - Александр…
        Женский голос.
        Имя.
        Его имя.
        Александр Сёдерлинг открыл глаза. Он лежал рядом с Хеленой, уткнувшись лицом в ее длинные волосы. Позади него звонил мобильный телефон. Хелена толкала его локтем в бок.
        - Да, да, я проснулся… - пробормотал он, повернулся к ней спиной и взял телефон. Часы показывали, что уже скорее утро, чем ночь. Номер не определяется. Александр нажал на «ответить».
        - Александр, - невнятно произнес он и откашлялся.
        - Александр Сёдерлинг?
        Голос произнес его фамилию как «Содерленг». На американский манер. Александр сел в кровати.
        - Да. Или yes.
        Мужчина на другом конце назвал свою фамилию и организацию, которую представляет, на неспешном диалекте южных штатов. Александр понял, что предстоит разговор, который ему не хотелось бы вести в метре от Хелены, хотя она вроде бы опять заснула. Он встал и вышел из спальни.
        - Чем я могу быть вам полезен? - спросил он, выходя в коридор и закрывая за собой дверь.
        - Шведская полиция явно расследует смерть Лиз Макгордон.
        Александр опять откашлялся, продолжая двигаться босиком по длинному узкому коридору в сторону лестницы.
        - Кто это? - поинтересовался он и, быстро заглянув к Сельме, закрыл ее дверь тоже.
        - Женщина, которая погибла в автомобильной аварии на севере Швеции несколько лет назад.
        Александр остановился на пути к комнате сына. Он никогда не слышал ни о какой Лиз Макгордон.
        - Мы говорим о Патриции Велтон? - уточнил он.
        На другом конце засомневались. Александру показалось, что он слышит шуршание бумаг, затем мужчина вернулся к разговору.
        - Можно сказать и так, да.
        - Почему же вы так не сказали? - Александр почувствовал нарастающее раздражение. Ему отнюдь не хотелось вести этот разговор и обсуждать эти вещи из дома по мобильному телефону.
        - Насколько я понимаю, они нашли несколько трупов, - продолжил мужчина, полностью игнорируя вопрос Александра.
        Александр закрыл дверь к Даниэлю, даже не заглянув к нему.
        - Да, предполагаю, что так и есть.
        - Насколько я понимаю, - продолжал мужчина, чье имя Александр уже забыл, - они связали обнаруженные тела с Патрицией Велтон.
        Неужели? Этого Александр еще не знал. Накануне он не выходил в Интернет после того, как около трех часов покинул офис. Решил провести вторую половину дня и вечер с семьей. Съездил с детьми выкупаться, а потом вместе с Хеленой готовил ужин. Пил вино. Он не мог припомнить, когда такое случалось в последний раз. После еды он укладывал детей спать, прочел им на ночь не одну, а две сказки, они с женой посмотрели новости, допили бутылку, которую открыли во время приготовления ужина, вместе отправились спать и перед сном занимались любовью. Тут тоже требовалось подумать, чтобы вспомнить, когда это происходило в последний раз. Засыпая, он чувствовал себя почти как обычный отец семейства, человек, ничего не знающий о массовом убийстве в горах и мертвых американках. Но это было вчера. Сейчас же действительность ворвалась ему в ухо с другой стороны Атлантики, и он пошел на первый этаж, чтобы узнать свежую информацию.
        - Я об этом еще не знаю, - честно признался он, придвигая к себе лежащий на столе гостиной планшет.
        - Это написано в ваших газетах.
        - Сейчас проверю.
        Александр быстро открыл сайт газеты «Экспрессен» и секундой позже увидел причину ночного звонка.

        ЖЕНЩИНУ, ПОГИБШУЮ ПРИ ПОЖАРЕ В МАШИНЕ, СВЯЗЫВАЮТ С МАССОВЫМ УБИЙСТВОМ

        Он быстро пробежал глазами статью. Ничего о том, что она американка, собственно, вообще ничего, кроме того, что аварию каким-то образом связали с обнаружением на горе тех шести трупов. Как и почему, не говорилось.
        - Нашли? - спросил мужчина в трубке с откровенным нетерпением в голосе.
        - Да, вижу, но…
        - Во-первых, - перебил его американец, - неприятно уже то, что это вообще выплыло наружу.
        Александр почувствовал, как нарастающее раздражение слегка изменилось и превратилось в злость. Звонить и жаловаться на вещи, с которыми он ни черта не мог сделать. Ни сейчас, ни тогда.
        - Значит, так, - сказал он, совершенно не заботясь о том, чтобы звучать любезно. - Если вы не хотели, чтобы их нашли, вам следовало лучше делать свою работу, когда их закапывали, разве нет?
        - Во-вторых, - спокойно и ровно начал мужчина в телефоне, будто даже не слышал Александра.
        - Послушайте, - настал черед Александра перебивать. - Здесь четыре часа утра, и если у вас имеется целый список, может, вам стоит позвонить в офисное время.
        - Во-вторых… - Голос в ухе внезапно приобрел более резкий тон, свидетельствовавший о том, что мужчина на другом конце не привык, чтобы его перебивали или ставили его слова под сомнение. И что в те немногие разы, когда такое случалось, ему это не нравилось. - Во-вторых, нас проинформировали, что Патриция Велтон погибла в результате несчастного случая.
        - Да?..
        - Насколько я понимаю, полиция расследует ее смерть как убийство.
        Проклятье! Александр остолбенел. Он сразу понял, что это означает, если это правда. Но ведь это не может быть правдой?
        Не должно быть правдой.
        Он снова прочитал относительно короткую статью. Действительно. В одном предложении журналист упоминал, что возгорание в машине, вероятно, не являлось следствием аварии. Проклятье!
        - Мне об этом ничего не известно, - проговорил Александр, заметив, к своему разочарованию, что голос ему изменяет. Он снова откашлялся. - Согласно полученным мною сведениям, это был несчастный случай.
        - Похоже, ваши сведения неверны.
        - Или же газетчик ошибается. Такое уже случалось.
        - Будем на это надеяться.
        Наступила тишина. Мужчина оставил последнее предложение висеть в воздухе, чтобы Александр почувствовал в нем скрытую угрозу. Он ощутил ее и задрожал, стоя в одних трусах посреди гостиной, несмотря на то, что температура на вилле всегда поддерживалась на уровне приятных 22 градусов. Климат-контроль был одной из тех вещей, которые привлекли их, когда они четыре года назад покупали дом. Когда дети немного подросли, Хелена захотела выехать из города. Избавиться от транспорта. Иметь свой сад. Она получила три тысячи квадратных метров. Вид на море из дома, возведенного на холме по индивидуальному проекту. Сам Александр несколькими годами раньше покинул Министерство обороны и возглавил «Нунтиус», а Хелена поднималась по служебной лестнице в банке. Они вели хорошую жизнь, он, Хелена и дети. Во всяком случае, пока. Теперь же вернулись старые призраки и начали его преследовать.
        - Мы будем следить за развитием событий отсюда, - продолжил американец. - Но мы были бы очень признательны, если бы вы нашли время проинформировать нас в случае появления новых сведений.
        Он имел в виду следующее: «Узнай, что там, черт возьми, произошло, и доложи нам». Приказ в форме любезной просьбы.
        Александр пообещал позвонить, и разговор закончился. Он положил телефон рядом с планшетом и долго смотрел через большие окна на темноту. Затем отправился на кухню, подошел к холодильнику Sub-Zero PRO 48, стоившему, по его мнению, слишком много, и открыл дверцу. Пробежался взглядом по полкам и, придя к заключению, что ему на самом деле ничего не хочется, снова закрыл холодильник. Поразмыслил над стаканом воды, но отверг и эту мысль. Вернувшись в гостиную с пустыми руками, он уселся в одно из кресел Ханса Й. Вегнера[87] возле большого стола и опять придвинул к себе планшет. Еще раз прочел статью, написанную неким Акселем Вебером. Не связаться ли с этим Вебером? От этой идеи Александр отказался почти сразу. Учитывая его историю, это могло бы только усугубить ситуацию. Он продолжил бродить по Сети и заглянул на сайт газеты «Афтонбладет», которая не уделяла этой истории столько места, возможно, чувствуя, что материал принадлежит конкуренту. Утренние газеты писали только об обнаружении на горе трупов и ни словом не упоминали о сгоревшей машине или погибшей женщине. Александр вздохнул, отодвинул планшет
в сторону и задумался. Довольно быстро он пришел к заключению, что, как ни подступайся к проблеме, все равно приходишь к тому же месту, к тому же самому человеку. Необходимо узнать. Взять быка за рога. Он потянулся за мобильным телефоном и по памяти набрал номер. Они не общались много лет, но он надеялся, что номер по-прежнему правильный. Послышались гудки. Затем ему ответил мужской голос.
        - Чарльз.
        Никакого намека на то, что его разбудили.
        - Это Александр, - представился Александр. - Сёдерлинг, - добавил он на всякий случай.
        - Что тебе нужно?
        Прямо к делу. Почему бы и нет? Попусту болтать не о чем. Александр не любил мужчину, отношения с которым ему пришлось возобновить, и не сомневался в том, что это взаимно. Кроме того, Александр испытывал перед ним… страх - слишком сильное слово, скорее неловкость. В нем, несомненно, было что-то неприятное. Непредсказуемое.
        - Что на самом деле произошло в Йемтланде? С Патрицией Велтон? Только что звонили янки.
        - Серьезно?
        - Да, ты думаешь, я звоню тебе в четыре утра, чтобы пошутить?
        - Нет, я интересуюсь всерьез. «Янки». Ты используешь это слово? Звучит как из фильма сороковых годов.
        Александру показалось, что по голосу Чарльза он слышит, как тот улыбается. Будто это не серьезно. Будто это его не касается. Александр решил как можно скорее завершить разговор.
        - Ты имел к этому отношение?
        - Имел ли я к этому отношение?
        - К смерти Патриции Велтон.
        - Ты действительно хочешь знать?
        Нет, закричал голосок внутри у Александра. Нет, ты этого не хочешь. Пока ты не знаешь, тебе надо только реагировать, а не действовать. Ты не хочешь знать. Голосок был, разумеется, прав, знать Александру действительно не хотелось, но требовалось.
        - Да, хочу.
        - Тогда тебе, возможно, придется лгать в разговоре с… янки.
        Александр прикрыл глаза. Значит, Патрицию Велтон убили. Всего за несколько минут ситуация проделала путь от плохой к худшей, а потом к чистой катастрофе.
        - Поскольку ты ведь не собираешься рассказывать, - продолжил Чарльз на другом конце. Теперь Александр слышал, что он больше не улыбается. Отнюдь.
        - Какая разница, что я скажу, - стараясь не выдать голосом отчаяния, произнес Александр. - Если полиция объявит, что ее убили, они все равно узнают.
        - Это проблема.
        - Да.
        - Но твоя проблема, Александр. Если ты превратишь ее в мою, я прослежу за тем, чтобы твои проблемы стали еще больше.
        Еще одна угроза. Они так и сыплются этим утром. Думать над ответом Александру не пришлось. Мужчина на другом конце положил трубку.
        Александр положил телефон на стол, поднялся с кресла и замер. Он не знал, куда идти и что делать. Знал он, по сути, только одно: заснуть этой ночью ему больше не удастся.

        Себастиан не мог заснуть. Не получалось. Он пытался успокоиться, но, как ни ворочался, ничего не выходило. Хотя в квартире было тихо и спокойно, казалось, будто жизнь в ней бьет ключом.
        Она здесь.
        Спит в гостевой комнате, на обустройстве которой настояла Лили на случай, если к ним кто-нибудь приедет.
        Его дочь.
        Спасибо, Лили, за то, что настояла на своем.
        В голове у него все крутилось. Как он ни пытался, все равно не поспевал за мыслями. Они были слишком многочисленными и разрозненными, опасения вперемешку с возможностями.
        В половине пятого он сдался и вылез из постели. Деревянные полы громко скрипели, это его беспокоило. Ему не хотелось, чтобы она проснулась. Стоит ей открыть глаза, как она засобирается уходить. Он заметил, как настороженно она вела себя, когда отправлялась спать, беспокоясь, что он прикоснется к ней, проявит себя как тот мужчина, каким в глубине души является. Тем не менее она осталась. Он сумел найти к ней подход и сблизиться с ней так, как раньше даже не смел мечтать. Если ему удастся больше общаться с ней, ее настороженность по отношению к нему совсем исчезнет. Она поймет, что он никогда не попытается вести себя с ней пугающим ее образом. Убедившись в этом, она оценит его еще больше. Он заберется на пьедестал. Она никогда не выведает, почему он не предпринимает никаких эротических маневров. Никогда.
        Он пытался красться, но деревянные полы всюду скрипели. Махнув на них рукой, он вышел на кухню и налил себе стакан воды. Прислушался, но ничего не услышал. Прошедший вечер по-прежнему затуманивал ему глаза. Хотя он ничего не пил, он ощущал себя почти пьяным. Опьянение от возможностей. Сама судьба привела ее сюда. Теперь от него зависит сделать так, чтобы она пришла снова. И снова. И снова. Пока для нее не станет таким же естественным навещать его, как когда-то было встречаться с Вальдемаром.
        Он подошел к комнате, где она спала. Дверь была закрыта, и он прижался ухом к выкрашенному в белый цвет дереву. Ничего не услышал. Вернулся на кухню и наполнил водой еще один стакан - для нее. Если она не спит, ей наверняка хочется пить. Она выпила довольно много вина.
        Он осторожно открыл дверь и ступил в маленькую гостевую комнату. Внутри было темно, свет проникал только из прихожей позади него.
        Она, похоже, спала. Он видел только контуры ее тела под бежевым пододеяльником и торчащие из-под него волосы. Она лежала лицом к стене. Он осторожно закрыл за собой дверь и прошел в комнату. Здесь было душновато, стоял запах пота, алкоголя и похмелья. Но пахло человеком. Это казалось замечательным. Комната была уютной, хоть и немного узковатой. Голубые обои, элегантный белый комод, письменный стол в стиле рококо и кровать с тяжелыми металлическими спинками. Все это Лили купила на аукционе в Норртелье. Красивые вещи, хорошо сочетающиеся друг с другом. Особенно при наличии в комнате живого существа.
        Себастиан осторожно поднял стоящий возле письменного стола стул и сел рядом с кроватью. Глаза успели привыкнуть к темноте, и ему не требовалось освещения, чтобы видеть ее. Она дышала спокойно и равномерно. Одна нога слегка высовывалась из-под одеяла. Она легла спать прямо в коротеньких белых носках. Он улыбнулся про себя. Внезапно увидел в ней ребенка. Ему захотелось подоткнуть ей одеяло. Он почувствовал себя отцом, которым никогда ей не был.
        Отцом, которым он станет.
        Ему хотелось остаться сидеть здесь, пока первые лучи света не проникнут сквозь занавески и не осветят ее русые волосы, увидеть, как она проснется и станет озираться. Но он сообразил, что испугает ее, она сочтет это дикостью. Он осторожно поставил стакан с водой на маленький ночной столик и откинулся на спинку стула.
        Ему вдруг вспомнилась Сабина.
        Он нечасто вот так с ней сидел. Тогда он еще не понимал, насколько хрупка жизнь, и принимал все как данное. Однажды такое, правда, случилось. У Сабины были серьезные проблемы с желудком, и он поссорился с Лили из-за того, кому сидеть у ее постели. С его эгоистичной точки зрения, Лили преувеличивала риск того, что дочка задохнется во сне от рвоты, но под конец он сдался. Они разделили дежурство, и он сидел у постели под утро.
        Как сейчас.
        Он опять сидит и наблюдает за дочкой. На этот раз он не злится. На этот раз он понимает, что детей надо любить в те мгновения, когда они с тобой.
        Не дожидаясь тех, на которые рассчитываешь в будущем.
        Настоящее - это все.
        В этом и заключается тайна.
        У него возник внезапный порыв. Он осторожно встал, наклонился вперед и легонько отвел ее волосы в сторону. Его пальцы коснулись теплого и нежного лба. Он осторожно поцеловал ее в лоб. Лишь коснулся его губами. Немного устыдился и выпрямился. Может, следует уйти? Может, следует проявлять б?льшую осторожность теперь, когда она пришла к нему и начала любить его? Вероятно. Но это так трудно. Почти невозможно. Ничего нет прекраснее спящего ребенка. Он подошел к двери, открыл ее, обернулся и снова посмотрел на Ванью. Она слегка пошевелилась.
        - Себастиан?
        - Я только поставил тебе водички, - прошептал он.
        Она явно не заметила поцелуя. Иначе ее голос звучал бы значительно более сурово.
        - Который час?
        - Скоро пять. Спи.
        - М-м. Сегодня важный день.
        - В каком смысле?
        - Думаю, я сегодня получу ответ из США. Или завтра.
        Себастиан оцепенел.
        - Неужели ты туда поедешь? После всего, что случилось.
        - Именно поэтому мне надо ехать. Спокойной ночи.
        Он ненадолго увидел ее лицо, прежде чем она опять отвернулась.
        - Спокойной ночи.
        Значит, это все-таки была только мечта. Она больше никогда не будет здесь спать.
        Она уедет.
        Опять покинет его.

        Анита Лунд пришла на работу рано. Как всегда. Еще до того, как большинство других сели завтракать. Даже до того, как они встали с постели. Она обычно приезжала около половины шестого. Это давало ей возможность минимум два часа избегать компании товарищей по работе. Это выражение она вообще-то ненавидела. Оно подразумевало людей, которые, с одной стороны, работают, а с другой - ведут себя по-товарищески, но никто не отличался ни тем ни другим, по крайней мере, в ее отделе. Для начала она с удовольствием пила кофе с молоком в пустой кухне третьего этажа. Раньше, будучи начальником, она имела для питья кофе собственный кабинет, но теперь, когда она сидела среди простых смертных, хороший вид перед ней открывался только на кухне. Она сидела там, обозревая остров Кунгсхольмен. Долгое время она, чтобы понаслаждаться утренним кофе, прокрадывалась в кабинет нового начальника, но после того, как ее там недавно застукали, идти туда она больше не решалась.
        После кофе, около шести, Анита пошла к своему столу, чтобы немного поработать. Рассортировала поступившие новые заявления. Это заняло чуть более получаса. Покончив со значительной частью дневных заданий, она могла приступить к любимому занятию. Побродить по Интернету. Поискать в Сети разную дрянь. Зайти на форум Флешбэк[88] и написать комментарии обо всем: от иммиграции до сексуальной жизни знаменитостей. Это было ее настоящей работой. Служебные задания, которым она уделяла тридцать минут утром и еще немного времени посреди дня, выполнялись ради зарплаты. И только. Раньше ей казалось, что такая маленькая нагрузка ее унижает и лишает перспектив, но после того как она нашла Флешбэк и другие сайты со сплетнями, ее праздность вдруг обернулась преимуществом.
        Проходя мимо комнаты Юакима, которую тот делил с Виктором, чересчур элегантным, чтобы быть искренним, она увидела, что его компьютер включен. Небрежность с его стороны. Новая директива предписывала всем выключать компьютеры в конце рабочего дня. Решение было принято по соображениям безопасности и энергосбережения. Типично для Юакима, он всегда считает себя выше правил. Впрочем, этим можно воспользоваться. Она быстро огляделась: офис по-прежнему пуст. Юаким никогда не появляется раньше половины девятого, а Виктор ходит эту неделю на курсы. У нее есть по крайней мере полчаса. Она успеет посмотреть, не напал ли все-таки господин «Журналистские расследования» на след чего-нибудь стоящего. Именно таков был ее план. Не помогать Леннарту, а посмотреть, есть ли здравое зерно в его рассказе, и сможет ли она в таком случае извлечь из этой информации какую-нибудь пользу.
        Анита уселась в кресло Юакима и развернула полученные от Леннарта бумаги. Зовут их, судя по всему, Хамид Хан и Саид Балхи. Новые шведы. На форуме она обычно называла их «обогатителями культуры». Типично для шведского телевидения. Оно вечно проявляет такую долбаную политкорректность, всегда готово разоблачать несправедливости, пока их разоблачения происходят в русле правильных взглядов. Они утверждают, что стоят на стороне маленького человека. Пустая болтовня. Знать правду они не хотят. Поскольку правда причиняет боль. Правда заключается в том, что наводняющие Швецию новые люди только портят ее. В этом Анита ничуть не сомневалась.
        Она кликнула на форму регистрации. Ненадолго задумалась над тем, чьим именем воспользоваться. У нее имелись четыре любимца - пожилые начальники, чьими паролями и логинами она обзавелась. Вопрос заключался в том, кто привлечет меньше всего внимания. Она знала, что при поисках в базе данных фиксируются три вещи. Время, уникальный IP-адрес компьютера и имя зарегистрировавшегося.
        Время то, какое есть. Возможно, следовало бы подождать до обеда, когда в офисе будет больше народу, но поскольку две другие переменные с ней связать было нельзя, она чувствовала себя в безопасности и решила рискнуть. Она быстро остановила свой выбор на Гуннаре Бенгтссоне. Он сидел этажом выше и тоже обычно приходил рано. Конечно, странно, что он воспользовался компьютером Юакима, но Анита решила на это наплевать. Объясняться придется Гуннару, не ей.
        Им следовало обновлять пароль каждые девяносто дней, но Гуннар просто менял цифру после имени своей собаки. Молли1, Молли2 и так далее. Сейчас он уже дошел до Молли14. Пароль сработал, и Анита вошла в систему. У них все чаще говорили о проблеме защиты данных, вводились все новые и новые порядки, и Анита не понимала, почему никто не следит, чтобы все пароли были динамическими и регулярно полностью менялись. Не в том смысле, что намеревалась когда-нибудь заявить о слабостях системы. Кликнув на строку поиска, она почувствовала себя жизнерадостной хулиганкой - такие мгновения она очень любила.
        О Хамиде Хане и Саиде Балхи имелось две записи. Первая представляла собой отчет из полиции Сольны, подтверждавший, что эти двое исчезли 3 августа 2003 года, и, по сведениям Государственного миграционного управления, имелись основания полагать, что они скрылись из-за риска высылки, так называемое уклонение от депортации. Отчет дополняли личные данные мужчин, в этом не было ничего странного. Результаты поиска отсутствовали, поэтому Анита не могла определить, насколько энергично их искали. Вторая запись оказалась интереснее. Ее добавили примерно неделей позже, и она свидетельствовала о том, что дело передано СЭПО.
        Больше ничего.
        Анита попыталась открыть файл, чтобы посмотреть, нет ли еще какой-нибудь информации на вкладках, но ничего не вышло. Она замерла и огляделась. Вроде она по-прежнему одна, но она на всякий случай подошла к двери и прислушалась. В офисе было все еще тихо и пусто. Анита села и снова сосредоточилась на экране. Она обнаружила нечто необычное. Согласно правилам тут должно было присутствовать, по крайней мере, имя ответственного лица для связи, даже если сама информация засекречена или по каким-то причинам считается щекотливой. Однако здесь не имелось ни единого указания на кого-либо. Это уж точно не соответствует правилам. Сама идея системы заключалась в ее четкости и наличии поискового аппарата для тех, кто обладает правом доступа к секретной информации. У них всегда имелась возможность направить дальше возникавшие вопросы. В данном же случае такой возможности не было. Анита толком не знала порядков СЭПО, так что это могло иметь вполне естественное объяснение. А может быть, все было еще проще.
        Предположение Аниты представлялось наиболее вероятным.
        Они что-то скрывают.
        Возможно, интерес господина «Журналистские расследования» имеет некоторые основания.
        Она снова вышла в главное меню. Поискала на всякий случай на персональные идентификационные номера обоих мужчин, вместе и по отдельности, чтобы посмотреть, нет ли еще каких-нибудь записей. Но нет, вновь возникали те же два файла. Она задумалась. Для работы ей требовалось больше сведений. Она записала имя ответственного в полиции Сольны, значившееся в первой записи. Полицейский инспектор. Эва Грансетер. Толку от нее, наверное, не будет, и Анита точно не знала, как с ней лучше связаться, но она всегда подходила к делу тщательно, особенно когда имелось так мало исходного материала.
        Уже собираясь выходить из системы, она сообразила, что может проверить кое-что еще. Даты записей. Это может что-нибудь дать. Система была устроена таким образом, что при каждом обновлении или вводе новых данных автоматически указывались дата и время. Возможно, то же касалось и изъятия сведений. Стоило проверить.
        Анита открыла вторую запись и дважды кликнула строку «Дата». На экране появилась маленькая белая табличка с несколькими цифрами. Быстро прочитав их, Анита улыбнулась. Какой она молодец! Они могут обращаться с ней как с дерьмом, но когда действительно надо, она находит то, что пытаются скрыть другие.
        Второй файл, созданный 12 августа 2003 года и сообщавший, что дело перешло к СЕПО, оказался отредактирован позавчера.
        Что именно убрали, не говорилось.
        Кто это сделал, тоже.
        Но вчера кому-то потребовалось удалить некоторые сведения из файла, к которому не прикасались с 12 августа 2003 года.
        Это не обычное уклонение от депортации, а нечто иное. Нечто большее.
        Значительно большее.
        У нее полно времени, чтобы покопаться в этой проблеме. Маленькое задание среди прочих мелких дел, которые скрашивают ее дни.
        Теперь у нее есть чем заняться.
        Вопрос только в том, как двигаться дальше.

        Ясно и холодно, прекрасный день.
        Таким сообщением приветствовала его постоянно улыбающаяся Клара, когда они встретились в коридоре. Торкель даже не обратил внимания на погоду. Утром он был по уши занят другим.
        Сперва позвонила Ивонн.
        - Я видела, что ты в горах, - сказала она. - Ты вернешься домой к выходным?
        Торкель сразу понял, почему она спрашивает. Они с Кристофером собирались поехать в Финляндию в пятницу до воскресенья. Вдвоем. Романтический уикенд, предположил он. Это было решено еще в августе. Девочкам предстояло жить у него. Если, конечно, он не застрянет на пустой турбазе в Йемтланде. Он устало провел рукой по лицу, чувствуя, что надо побриться.
        - Не знаю, и даже если я окажусь дома, то не знаю, насколько буду занят работой.
        - О’кей, я так и думала. Я договорюсь с кем-нибудь другим.
        Никаких претензий или разочарования в голосе, просто констатация факта. Практическая проблема, которую требуется решить. «Молодец Ивонн», - подумал Торкель с теплотой. Она упрощает ему жизнь.
        - Мне жаль.
        - Знаю. Девочки надеялись провести с тобой немного времени.
        Сейчас она тоже не имела намерения вызвать у него угрызения совести или испортить ему настроение, Торкель знал. Однако ей удалось и то и другое.
        - Я поговорю с ними и посмотрю, не сможем ли мы что-нибудь придумать.
        - Давай.
        Торкель быстро взглянул на наручные часы.
        - Они сейчас дома?
        - Нет, они ушли в школу.
        - Я позвоню сегодня вечером.
        - Давай.
        Вот, собственно, и все. Больше особенно разговаривать не о чем. Практический вопрос обсужден и решен. Тем не менее Торкелю не хотелось заканчивать разговор.
        - А как вообще дела? Дома все в порядке? - спросил он непринужденным тоном.
        - Да, дел хватает. Одна в старших классах школы, вторая - в гимназии, и Элин завела себе парня.
        - Правда?
        - Да, его зовут Эрик. Они вместе уже несколько недель. Он из ее класса.
        Ее класс в гимназии имени Йона Бауера[89], куда Элин поступила в августе, называется ОТ12 - программа «Отели и туризм». Свой выбор она с отцом не обсуждала. Узнав о ее планах, Торкель зашел в Интернет, чтобы узнать побольше. Прочитанное его не слишком порадовало. Описание программы завершалось следующим пассажем: «После выпускных экзаменов ты сможешь работать, например, рецепционистом, координатором мероприятий на конференциях или в сфере обслуживания в ресторане». А он-то в глубине души надеялся, что у Элин будут более солидные амбиции, чем стать рецепционистом или официанткой. Несмотря на это, он ни словом не поставил выбор дочери под сомнение. Какое он имел право высказываться по вопросам, в обсуждении которых и выработке решений не принимал участия? Ему казалось, что у них хорошие отношения, но в последнее время, если он ставил под сомнение то, что делала или решала Элин, или задавал вопросы, то все чаще слышал в ответ: «Если бы ты проявлял немного больше заинтересованности, ты бы знал». Становилось больно, но правда иногда причиняет боль. Он решил, что вечером, когда будет разговаривать с
ней, скажет о ее парне только хорошее.
        - Ты его видела? - спросил он у Ивонн.
        - Да, он производит очень приятное впечатление. Он ночевал у нас в прошлые выходные.
        - Ночевал?
        - Да, с пятницы на субботу.
        Торкель чуть не спросил, как они разобрались с дополнительными кроватями и отдельными комнатами, но осознал, что опять предстанет безнадежно старомодным. Теперь большинство его взглядов воспринималось так, будто он смотрит на жизнь с позиций динозавра.
        - Не следует ли нам установить для этого… правила? - спросил он.
        - Они у нас есть. Им разрешается ночевать друг у друга только по выходным, когда на следующий день не надо идти в школу.
        О правилах он спросил не для того, чтобы узнать, какие они, а потому что полагал, что с ним тоже следовало бы посоветоваться. Но он знал, что Элин считает, что живет у Ивонн, поэтому ей и устанавливать правила.
        - О’кей, - произнес он.
        - Торкель, ей через три месяца исполнится семнадцать, - сказала Ивонн, явно понявшая по одному-единственному слову все, что думал Торкель.
        - Знаю. Просто я чувствую себя посторонним.
        - Изменить это может только один человек.
        - Я знаю.
        - Девочки всегда рассказывают, если ты их спрашиваешь.
        - Я знаю, - повторил он, хотя знал, что это не совсем правда. Теперь уже. Чем больше дочери взрослели, тем труднее ему было становиться естественной частью их жизни. Идти дальше примитивных вопросов о школе и тренировках. Он не всегда решался на более глубокий разговор, спрашивать о том, что действительно имело значение. Что они думают, что чувствуют, об их мечтах и планах. А дочери больше не делились с ним спонтанно, как раньше, когда были помладше, и ему иногда приходилось чуть ли не просить их замолчать, поскольку им так много хотелось рассказать. Как это ни парадоксально, но чем больше проходило времени, тем меньше он о них знал. Виноват, разумеется, он, ведь такой тип общения необходимо поддерживать.
        - Слушай, мне нужно идти, - сказала, к его облегчению, Ивонн.
        - Мне тоже, надо попытаться начать действовать…
        - Позвони девочкам сегодня вечером.
        - Обязательно. Пока.
        Закончив разговор, Торкель немного посидел с телефоном в руке, а затем пошел в ванную и начал бриться. Телефон снова зазвонил.
        - Бёрье, ИПО, я тебя разбудил? - спросил веселый голос на другом конце, когда Торкель ответил.
        - Отнюдь, все в порядке. - Торкель сел и достал блокнот. - Что ты нашел?
        Оказалось, немного. Или, точнее, ничего о Патриции Велтон. По сведениям американских властей, вообще не существовало женщины с таким именем, родившейся в нужное время и имевшей американское гражданство или получавшей в США водительские права.
        «Возможно, она использовала это имя и документы только за границей», - думал Торкель, пока Бёрье продолжал рассказ.
        С Лиз Макгордон им повезло больше. Не то чтобы они утопали в информации, но пять записей о ней все же имелось. Все о том, как она выезжала из США или въезжала обратно. Первый раз - в апреле 2001 года, второй - годом позже и в последний раз - в 2003 году.
        - Тогда она выехала двадцать восьмого октября, - сказал Бёрье, - но в регистре не указано, что она после этого вернулась. Складывается впечатление, будто в пределах США ее не существовало. На нее ничего нигде нет, кроме этих поездок.
        - Наверное, в США ее звали как-то иначе, - предположил Торкель, решив, что будет с Бёрье откровенен. Он хорошо знал коллегу и понимал, что дальше информация не пойдет. - Мы полагаем, что Патриция Велтон и Лиз Макгордон - одно и то же лицо.
        - Серьезно?
        - Да, и она не вернулась обратно в 2003 году потому, что тридцать первого октября погибла здесь, в горах.
        - Вот, черт! Ты хочешь, чтобы я продолжил искать материал на обеих?
        Торкель пришел к тому, что это, пожалуй, не имеет смысла. Бёрье уже узнал все, что можно узнать, о Патриции и Лиз по отдельности. Они не добудут больше информации, если не найдут третью идентичность.
        - Нет, не надо, - ответил он. - Но могу я тебя кое о чем спросить?
        - Давай.
        - У нее имелись фальшивые американские паспорта, достаточно хорошие для того, чтобы въезжать и выезжать из США в годы после одиннадцатого сентября. Кто делает такие хорошие фальшивки?
        - Что ты имеешь в виду?
        Торкель опять засомневался. Этими мыслями он пока еще ни с кем не делился.
        - Не могла ли она, не знаю… находиться на какой-то государственной службе?
        - На какой еще государственной службе?
        - Ну, знаешь… быть агентом?
        - ЦРУ?
        - Или где-то еще, я не знаю.
        - Есть что-нибудь, что на это указывает? - спросил Бёрье с интересом в голосе.
        Торкель ответил не сразу. Да, ему казалось, что кое-что на это указывает. Две фальшивые идентичности, хорошо и эффективно спланированная поездка, участие в массовом убийстве на горе, профессиональное попадание в цель. Вместе с тем это лишь беспочвенные теории, просто мысли, пришедшие ему в голову. Мысли, которые могут иметь сокрушительные последствия, если выйдет наружу, что их высказывал начальник Госкомиссии по расследованию убийств.
        - Знаешь, забудь об этом, - сказал он коллеге непринужденным тоном. - Просто подумалось от усталости. Вероятность слишком мала. Забудь.
        - О’кей.
        - Спасибо за помощь.
        Он закончил разговор, почувствовал, что изрядно голоден, покинул номер, встретил по пути Клару, сообщившую ему о погоде, и вошел в ресторан. Там он увидел только Урсулу, сидевшую и читавшую за одним из угловых столов, перед ней стояли остатки завтрака. Из ее чашки по-прежнему шел пар, поэтому Торкель предположил, что она завершает завтрак кофе с газетой.
        Накладывая себе выставленную еду, он обдумывал, не пора ли им покинуть Йемтланд и перенести расследование в Стокгольм. Расслабленное поведение Урсулы за завтраком подсказывало ему, что у них тут, в общем-то, маловато дел. Где находятся Йеннифер и Билли, он не знал. Возможно, все еще спят.
        Торкель взял поднос с завтраком, пошел и сел за стол Урсулы.
        - Привет, хорошо поспала?
        - Да, а ты?
        - Да.
        Торкель насыпал немного сахарного песка в простоквашу, оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что они действительно одни.
        - Я скучаю по тебе, - тихо произнес он.
        Урсула вздохнула. Этого она и боялась, когда увидела входящего Торкеля и поняла, что они окажутся одни. Что он заговорит о личном. Об их отношениях. Вынудит ее принимать какое-то решение. Поэтому она вздохнула. Торкель явно подумал, что это связано со вторым мужчиной в ее жизни.
        - Дело в Микке? - спросил он.
        Да, конечно. Что бы она ни собиралась сказать, все равно, решит она рассказать правду или солгать, дело, естественно, будет в Микке.
        - Да, - честно ответила она.
        Торкель понимающе кивнул. Съел молча несколько ложек простокваши.
        - Как… как у вас там? - не отрывая взгляда от тарелки, спросил он, когда Урсула уже подумала, что отделалась коротким «да». Она опять вздохнула. На самом деле все довольно просто. Правда или ложь. Разъехались или женаты. Трудно или труднее.
        - Похоже, мы снова все больше и больше сближаемся, - сказала она с умеренным сожалением в голосе.
        - Понимаю, - кивнул Торкель. - Хорошо.
        - Поэтому было бы неправильно, чтобы мы с тобой… - продолжила Урсула. Уж если лгать, то лучше основательно. - Из-за этого я держалась немного недружелюбно. Я должна дать нам шанс. Вероятно, он у нас последний.
        - Безусловно. Я понимаю. - Торкель вытер попавшую на подбородок простоквашу. - Удачи, - добавил он.
        Он говорит откровенно. Замечательный Торкель. Рано или поздно он узнает о том, что они с Микке разошлись, и поймет, что она ему солгала, но думать об этом сейчас она была не в силах. Самый насущный кризис разрешен. Торкель будет держаться в стороне.
        У Урсулы зазвонил телефон.
        Она ответила, задала два коротких вопроса и положила трубку.
        - Звонили люди с места находки, - сказала она Торкелю. - Они обнаружили вещи голландцев.

        Леннарт злился. Линда Андерссон ликовала. Они сидели в одной из машин телевидения и направлялись в Ринкебю через район Бромма. Машину вела Линда. Она слушала утренние новости первого канала радио. Леннарту рано утром позвонила Шибека и испортила ему весь день. Очевидно, жена Саида отказалась с ним встречаться, потому что он - мужчина. Зато поговорить с женщиной она согласилась. Сколько Леннарт ни упрашивал, Шибека стояла на своем. Таково требование Мелики. Иначе ничего не будет. Он до последнего пытался представить это как большую проблему, угрожавшую всему их сотрудничеству, но Шибека проигнорировала его полускрытую угрозу, и в конце концов ему пришлось сдаться и пообещать привезти с собой коллегу-женщину. Шибека поблагодарила его.
        Ему подумалось, что больше его никто не поблагодарит. Линда страшно обрадуется, Стуре тоже, но благодарить его они едва ли станут. Сейчас он оказался в ситуации, которой все время стремился избежать. Его материал ускользал из рук и менял статус. Становился просто вкладом в командное дело. Какое-то время он подумывал попросить Аннику Мурин поехать вместо Линды - она была фрилансером, и на нее он полагался, - но если бы Стуре узнал, что он заменил Линду, то вышел бы из себя. Уж он-то понял бы, что Леннарту хочется блистать единолично, поэтому оставалось проглотить горькую пилюлю и выжать из сложившейся ситуации максимум.
        Он позвонил Линде Андерссон и быстро ввел ее в курс дела, и уже тридцатью минутами позже она получила машину. Приходилось признать, что в эффективности ей не откажешь.
        Леннарт заставил ее пообещать, что информация, которую они получат, останется между ними, и решать, как ею воспользоваться, будет он. Линда произнесла все правильные слова. Она знает, что это его материал, и не будет занимать больше места, чем он захочет ей отвести, будет командным игроком.
        Конечно. Возможно, до тех пор, пока этого будет хотеть Стуре. Леннарт понимал, что теперь необходимо опережать Линду на шаг. Или же, наоборот, начать с ней сотрудничать по-настоящему. Он не мог решить. Отчасти ему надоело, что все надо делать самому.
        Около строительства Северного участка кольцевой дороги, возле большого сводчатого головного офиса банка SEB образовалась пробка, и они двигались медленно. Леннарт, вздыхая, смотрел в боковое стекло. В соседней машине широко зевала женщина. Он ненавидел пробки. Не мог понять, как у людей хватает сил на то, чтобы ежедневно часами так стоять. В таких случаях он радовался, что живет в центре и ездит в основном на такси или на метро. Он раздраженно сунул в рот новую никотиновую жевательную резинку. Наверняка уже десятую, а день только начался. Линда улыбнулась ему.
        - Как давно ты пытаешься бросить курить?
        - Я бросил три месяца назад, - соврал он.
        - Ты не освободишься от зависимости, пока не завяжешь с резинкой.
        «Знаю, поэтому и не сказал, что бросил два года назад, - подумал Леннарт. - Чтобы ты не вообразила, будто я бесхарактерный».
        - А ты курила? - спросил он.
        - Нет, но немного разбиралась в том, как никотиновые резинки вдруг стали самой крутой индустрией. Знаешь, никотин превратился в лекарство, и деньги, которые делают на бывших курильщиках, доходят до абсурда.
        Леннарт посмотрел на нее. Ему совершенно не хотелось это обсуждать. Но требовалось проявлять по отношению к ней любезность.
        - Интересно, - сказал он единственное, что пришло в голову. К тому же не слишком убежденно, что, похоже, полностью укрылось от Линды.
        - В таком случае так считаем только мы с тобой. Стуре на это не клюнул.
        - Возможно, ты подала материал не под правильным углом. Стуре любит крупные разоблачения, тянущие на «Золотую лопатку».
        - Как это дело?
        - Если из него будет толк. Я немного побаиваюсь, что мы гоняемся за тем, что может ни к чему и не привести, - честно признался он. - Нам необходимо подключить семьи.
        - Я буду стараться изо всех сил. Ты знаешь что-нибудь еще об этой Мелике?
        - Нет. Я практически ничего не знаю. Поэтому ты для меня важна.
        Он постарался сделать максимально приветливое лицо. Создать у нее впечатление, что он ей благодарен. Только бы не переборщить.
        - Повторяю, буду стараться изо всех сил.
        Светофор переключился на зеленый, и они проехали еще четыре метра.
        Леннарту уже захотелось взять новую резинку.
        - Здравствуй, мы приехали, чтобы встретиться с Шибекой. Меня зовут Леннарт, а это Линда, - с приятной улыбкой сказал Леннарт парню лет пятнадцати, открывшему дверь при первых же звуках звонка.
        Парень кивнул им, но не улыбнулся в ответ. Он был в голубых джинсах и черной рубашке, короткие волосы были аккуратно уложены, казалось, будто он специально принарядился по случаю этого дня. Смотрел он на них выжидательно, с некоторой подозрительностью.
        - Меня зовут Мехран Хан. Входите.
        Он открыл перед ними дверь, и они вошли в просторную прихожую. Квартира была тщательно прибрана и пахла моющими средствами. На стенах висели семейные фотографии - на некоторых снимках Леннарт узнал Шибеку - и вышивки золотой нитью. Леннарту подумалось, что их жилище представляет собой любопытную смесь характерных для шведских квартир прямых линий, приправленных более экзотическими красками. Мехран молча показал им, куда можно повесить верхнюю одежду. Леннарт увидел в гостиной Шибеку: она сидела на краешке большого серого дивана в черной шали, полностью скрывавшей волосы. В кресле перед ней Леннарт различил еще одну женщину в шали, сидевшую, отвернув от них лицо. Вероятно, Мелика. Леннарт помахал Шибеке рукой. Та быстро отвела взгляд, зато Леннарт сразу наткнулся на требовательный взгляд Мехрана, сказавший ему все. Он сейчас в их доме. Здесь действуют их правила. Леннарт почувствовал себя дураком. Он здесь для того, чтобы выстраивать доверительные отношения. Тогда нельзя просто вваливаться так, будто пришел в гости к приятелю.
        - Пока мы будем разговаривать, вы можете посидеть там, - сухо сказал парень, указывая Леннарту на светлую кухню, расположенную через стену от гостиной.
        «Я ему не нравлюсь, - подумал Леннарт. - Совершенно не нравлюсь».
        Он понял, что их с Шибекой встреча в кафе была воспринята плохо, и ему придется выстраивать отдельные отношения с этим парнем с решительным взглядом.
        - Я надеялся, что мы с тобой сможем немного поговорить, - осторожно попытался Леннарт, но Мехран, похоже, не проявил ни малейшей заинтересованности.
        - Возможно, потом. Сперва я посижу с женщинами, - ответил он. - Подождите здесь, я сейчас приду, - обратился он к Линде.
        Мехран пошел вперед и провел Леннарта на кухню. Там он указал ему на плетеный стул возле кухонного стола.
        - Если захотите, можете попить, - сказал он, показывая на стоящий на столе коричневый чайник. С этим он ушел обратно к Линде.
        Леннарт тяжело опустился на стул. Он видел, как Мехран, не говоря ни слова, забрал Линду с собой в гостиную и закрыл за ними дверь. Вскоре до Леннарта донеслось оттуда приглушенное бормотание. Мелика, похоже, вообще не говорила по-шведски, и Шибеке явно предстояло переводить. Разговаривали они, к сожалению, слишком тихо для того, чтобы Леннарт мог что-нибудь улавливать. Он раздумывал, не подобраться ли поближе к двери, чтобы лучше слышать. Ведь он здесь именно для этого. Не для того, чтобы в одиночестве сидеть на кухне и пить чай. Но он решил остаться на месте. Едва ли он больше понравится Мехрану, если тот застанет его за подслушиванием. Леннарт чувствовал, что его не просто объехали. Его переехали.
        Он слышал внутри голос Линды.
        Она звучала радостно, энергично и заинтересованно.
        Это он понял.
        Она находилась там, где должен был быть он.

        Два одинаковых рюкзака «Арктерикс» объемом по 65 литров, черные с красными деталями. Похоже, Ян и Фрамке Баккер принадлежали к тому типу супругов, которые стремятся подчеркивать свое единство одинаковым внешним видом. Серо-желтая одежда из гортэкса, красно-черные рюкзаки, даже походные ботинки, насколько помнилось Урсуле, были одной фирмы и модели. Внутренним зрением она легко представляла супругов летом в одинаковых тренировочных костюмах и пластиковых сандалиях перед палаткой около какого-нибудь озера. Хотя такого уже никогда не будет, да и быть не могло. Едва ли пластиковые сандалии уже изобрели к тому времени, когда эти горные туристы угодили здесь в события, незамедлительно стоившие им жизни.
        Урсула осторожно переворачивала их багаж. Он оказался на удивление в хорошем состоянии, учитывая, как долго он пролежал закопанным. Конечно, рюкзаки были в земле и глине, кое-где влага и плесень разъели наружную материю, проделав дырки, но этот багаж значительно больше походил на рюкзаки, чем лежавшие перед ней остатки рюкзаков из машины.
        Обнаружили их в десятках метров от тел, что только подтверждало теорию, согласно которой для убийцы или убийц не имело значения, установит кто-нибудь личности голландцев или нет. Поэтому представлялось странным, что они потрудились вырыть новую яму в стороне от могилы, но над тем, почему они так поступили, Урсуле не хотелось даже задумываться. Это не ее работа.
        К низу одного рюкзака двойными ремнями была прикреплена палатка. Урсула аккуратно отвязала ее и пока отложила в сторону вместе с пластиковым ковшичком, висевшим рядом с палаткой на металлическом крюке. Затем поставила рюкзак дном вниз. Сверху такими же ремнями, как палатка, были прикреплены остатки подстилки и спальный мешок. Урсула отцепила их, положила возле палатки и открыла верхний клапан рюкзака. Пластиковые замочки были забиты гравием и грязью, но открылись относительно легко. Отогнув верхний клапан, она почувствовала, что в двух его карманах что-то лежит, и взялась за молнии, чтобы их открыть. Впервые с тех пор, как рюкзаки принесли в отведенную ей комнату, время, которое они пролежали в земле, создало ей проблему. Молнии не открывались. Она взяла со стола ножик и разрезала ткань снаружи вдоль обеих молний. Извлекла содержимое: металлические ложку, вилку и нож; многофункциональный перочинный нож с чем-то вроде герба на боку - белый крест на красном фоне; пластиковую бутылку со средством от комаров и то, что осталось от бумажных носовых платков и пластырей. Во втором кармане лежало нечто,
почти не поддающееся идентификации, но с помощью остатков оберток и упаковок Урсула догадалась, что это когда-то был мешочек с шоколадом, орехами, изюмом и другими придающими энергию сладостями.
        Перерезав тонкий шнурок, завязывавший сам рюкзак, она сразу поняла, что Ян и Фрамке Баккер несколько облегчат ей работу. Все уложенное в рюкзак было упаковано в отдельные, тщательно закрытые, пластикатовые мешки. В некоторых случаях влага даже не добралась до содержимого. Урсула стала вынимать мешок за мешком и раскладывать их по столу. Она ощупала внешние отделения рюкзака и достала с одной стороны бутылку с водой, а с другой - бутылку технического спирта. В самом низу лежали несессер и спиртовая горелка фирмы «Трангия». Опустошив рюкзак, Урсула отложила его в сторону и принялась открывать извлеченные оттуда мешки. Почти везде одежда. Едва увидев привязанную тяжелую палатку, она догадалась, что начала с рюкзака Яна. Боксерские трусы, футболки, непромокаемый костюм, теплый свитер, термобелье. В несессере: безопасная бритва, мыло, презервативы, дезодорант, нечто, бывшее, вероятно, таблетками от головной боли, зубная щетка и зубная паста. Урсула остановилась и посмотрела на разложенные по столу предметы. Большинство из них было сделано из пластика или лежало в пластиковых упаковках, отчего время
лишь коснулось их, не оставив существенных следов. Обычные функциональные предметы, собранные для недельного отпуска. Для недели, к которой Баккеры наверняка готовились, о которой мечтали. А оказались в неправильном месте в неправильное время.
        С легким вздохом Урсула подтянула к себе второй рюкзак. От него она тоже отцепила подстилку и спальный мешок и открыла верхний клапан. По тяжести она почувствовала, что здесь тоже имеются вещи в карманах. Она как раз собиралась опять распороть карманы ножом, когда у нее зазвонил телефон. Высветился незнакомый номер.
        - Урсула, - ответила она.
        - Это Урсула Андерссон? - спросил на другом конце женский голос на певучем северном диалекте.
        - Да, - подтвердила Урсула, с удивлением поймав себя на мысли, не взять ли ей обратно девичью фамилию, раз уж она разведена. Не столько ради самой фамилии, Линдгрен или Андерссон - особого значения не имеет, - сколько потому, что она уже больше не Андерссон. Или все-таки Андерссон? Она так долго носила эту фамилию, что, возможно, она по-прежнему Андерссон, независимо от того, есть ли рядом с ней мужчина с такой фамилией или нет.
        - Ренате Гроссман из судебно-медицинской лаборатории Умео, - представилась женщина, прервав размышления Урсулы. - Я по поводу тех шестерых человек из Йемтланда. Если я правильно поняла, вы за это отвечаете.
        - Да, точнее, за само расследование отвечает Торкель Хёглунд, но эту информацию вы можете сообщить мне.
        - Первым делом причина смерти. - Урсула услышала, как Ренате выводит на экран компьютера нужное изображение. - Все шестеро застрелены из девятимиллиметрового оружия. Мы смогли удостовериться в том, что четверым из шести стреляли в грудь, но были эти выстрелы смертельными или нет, сказать невозможно. В любом случае, у всех имеется по два пулевых ранения в голову с близкого расстояния, каждое из которых было точно смертельным.
        - Когда вы говорите, что четверым стреляли в грудь, означает ли это, что в остальных двоих не стреляли или что вы не можете подтвердить того, что в них стреляли? - поинтересовалась Урсула.
        - Мы не можем это подтвердить.
        - О’кей. - Урсула мысленно кивнула. - Что еще?
        - У нас есть предварительные результаты анализа ДНК четырех тел, которые вы хотели, чтобы мы проверили, двоих детей и двоих взрослых.
        - И?
        - Взрослые - родители, два ребенка - их дети.
        - Значит, семья.
        - Да.
        Урсула замолчала. Они все время работали, исходя из того, что это семья, но, получив подтверждение, она все равно ощутила дрожь. Там, на горе, кто-то должен был видеть, как умирают другие. Родители - как умирают дети, или наоборот. Даже представить страшно.
        - Остальные повреждения на телах, - продолжала Ренате, - вы хотите, чтобы я рассказала все по телефону или достаточно вам это просто переслать?
        - Перешлите, пожалуйста, этого достаточно.
        Однако она тут же передумала.
        - А нет ли на них чего-нибудь, что помогло бы нам с идентификацией?
        Ренате несколько секунд молча стучала по клавишам, после чего опять возникла в телефоне.
        - Нет, зубы у всех отсутствуют, и нет ничего, никаких шин или штырей, или чего-либо другого, что позволило бы отследить возможные операции или посещения больниц.
        - Все равно, спасибо.
        - Удачи.
        Разговор окончен. Урсула отложила телефон, немного подумала, снова взяла его, набрала номер и стала ждать.
        Торкель ответил сразу.
        - Мне звонили из судебно-медицинской лаборатории, - прямо перешла к делу Урсула, - предварительные результаты ДНК подтверждают, что в могиле была семья.
        - О’кей, - ответил Торкель. - Значит, теперь нам это известно, - добавил он, чтобы его короткий ответ не был воспринят как отсутствие интереса или же как свидетельство обиды.
        - Те пропавшие семьи, которые разыскала Ванья, - продолжала ему в ухо Урсула, - норвежская и две шведские.
        - Да?
        - Я хочу, чтобы мы нашли кого-нибудь из родственников и взяли у них пробы ДНК для сравнения.
        - Ты действительно думаешь, что это кто-нибудь из них? - скептически поинтересовался Торкель. - Ведь никто из них не пропал в актуальное для нас время.
        - Знаю, но мне хочется их полностью исключить.
        Торкель кивнул сам себе. Естественно, ей хочется. Урсула ничего не оставляет на волю случая. Именно так становятся лучшими.
        - Я посажу Билли и Йеннифер искать родственников.
        - Хорошо.
        - Еще одно, - сказал Торкель, прежде чем она успела положить трубку. - Если ты не найдешь ничего особенного в багаже голландцев, мы сегодня вечером поедем обратно в Стокгольм.
        - Наконец-то.
        С этим она исчезла.
        Убрав телефон, Урсула снова занялась лежавшим перед ней на столе грязным рюкзаком. Она взяла нож, прорезала им вдоль молнии на клапане и засунула внутрь руку. Что-то твердое. Четырехугольное. Завернутое в полиэтилен. Оказалось, в два полиэтиленовых пакета, когда она вытащила предмет и начала его разворачивать. Еще не сняв второй пакет, она подумала, что знает, что сейчас найдет. Фотоаппарат. Маленький практичный цифровой аппарат. Аккумулятор, естественно, давно разрядился, но отверстие для карты памяти закрыто и на вид не повреждено. Урсула представления не имела, что происходит со снимками на карте памяти, если та пролежала в полиэтилене закопанной в земле почти десять лет, но она знала, у кого следует спросить. Звонить она на этот раз не стала, а отправилась искать Билли.

        Шибека Хан производила очень приятное впечатление. Четкая и энергичная, а ее шведский язык был почти безупречным, с большим словарным запасом. Линда ужасно волновалась, сидя на диване рядом с женщиной, о которой так много говорил Леннарт. По другую сторону от нее сидел впустивший их юноша, который, как она поняла, был старшим сыном Шибеки. Усевшись, он сразу замолчал, но следил внимательными карими глазами за каждым словом, за каждым движением. Линда и Шибека начали с обмена любезностями. Линда поблагодарила всех за возможность поговорить с ними. Шибека любезно откликнулась, сказав, что рада их приходу, но вторая женщина, Мелика - немного моложе и полнее Шибеки - явно чувствовала себя в этой ситуации неловко. Это было видно по напряженному языку ее жестов и слышно по кратким предложениям, которые она периодически произносила на своем родном языке. Линде даже не требовалось понимать этот язык, чтобы осознать: интервью с ней не будет легким. То, что Мелика не знала шведского и Шибеке приходилось переводить все сказанное ею, еще больше усложняло Линде задачу пробить защитную стену Мелики и выстроить
доверительные отношения. Язык пушту оказался красивым, и Линда изо всех сил старалась, пока Шибека переводила ее вопросы, смотреть на Мелику с пониманием и заинтересованностью. Они немного поговорили о погоде и о том, как им нравится в Швеции. Шведский превращался в пушту, а затем снова в шведский. Мелика, казалось, смягчилась, хотя точно знать было нельзя, но она, во всяком случае, несколько раз кивнула и больше не отводила от Линды взгляд.
        Линде было важно, чтобы все прошло хорошо. Она не сомневалась в том, что Леннарту не хотелось ее подключать. Он был одним из лучших журналистов редакции, но настоящим одиноким волком. Так что эта ситуация носила характер исключения. Когда он попросил Линду поехать с ним, она испытала гордость, и ей хотелось, чтобы он понял: она - ресурс, способный приносить пользу, а не противник.
        - Мелика, сколько у вас детей? - спросила она.
        - У нее есть сын, которому сейчас восемь, - поступил ответ через Шибеку.
        - Как его зовут?
        - Его зовут Али.
        Линда кивнула.
        - Значит, он никогда не видел отца?
        Шибека опять перевела, но Линда поняла еще до получения ответа. Мелика помотала головой.
        - Да, он родился в ноябре того же года.
        Как печально. Они с Меликой примерно одного возраста. Ей самой в ноябре исполнится тридцать один. Три года назад она потеряла кота, ничего хуже этого на ее долю не выпадало. Мелика потеряла мужа, будучи беременной, и ей пришлось воспитывать сына одной. Они, возможно, одного возраста, но их жизни отличаются друг от друга самым кардинальным образом.
        - Должно быть, вам пришлось очень тяжело, - с искренним сочувствием сказала Линда. - Вы позволите мне задать несколько вопросов о вашем муже?
        - Она интересуется, зачем, - проговорила Шибека, когда Мелика перестала качать головой.
        - Мы хотим посмотреть, не сможем ли мы помочь вам узнать, что произошло. За этим мы и приехали. Чтобы помочь вам.
        Шибека посмотрела на Мелику и произнесла несколько коротких слов на своем красивом языке. Мелика ответила ей. Ее слова звучали враждебно. Шибека смотрела на Линду слегка пристыженно.
        - Она интересуется, каким образом вы можете ей помочь.
        Линда понимающе кивнула, но сдаваться она пока не собиралась. Ей требовалось найти подход к этой трудно поддающейся очарованию женщине.
        - Мы пытаемся узнать правду.
        Линда попыталась подтвердить сказанное, слегка улыбнувшись. Никакой реакции в ответ не последовало. Шибека повернулась к ней снемного разочарованным лицом.
        - Она спрашивает, чем нам поможет правда. Они вернутся обратно? - проговорила Шибека и добавила от себя: - Я сожалею, что она не особенно хорошо настроена.
        - Ничего страшного, я понимаю. Но разве не лучше знать, чем не знать?
        - Она так не считает.
        - Она не хочет узнать, что произошло?
        - Нет. Она знает, что случилось. Он приехал в Швецию. Работал изо всех сил. Был честным, хорошим человеком. И все равно пропал.
        - Именно поэтому мы и хотим узнать, что произошло. Именно потому, что он был хорошим человеком.
        Снова пушту. Линда откинулась на спинку дивана, пытаясь выглядеть спокойной. Главное, чтобы ее не сочли любопытной. Необходимо держаться достойно. Раз она не говорит на их языке, то язык ее жестов приобретает еще большее значение. Шибека, похоже, сказала нечто такое, что подействовало. Когда Мелика опять заговорила, ее пушту стал, по крайней мерее, чуть более музыкальным и менее резким.
        - Она говорит, что вы можете спрашивать.
        Линда посмотрела в свои записи.
        - Саид имел вид на жительство, так?
        - Верно.
        - Он владел магазином?
        - Вместе с двумя кузенами Мелики. Саид должен был в тот вечер закрывать, но домой так и не пришел.
        - И кузены ничего не знают?
        Шибека покачала головой.
        - Я их спрашивала сама. Они ушли несколькими часами раньше.
        - Спросите Мелику, - попросила Линда. - Я хочу услышать это от нее.
        Снова пушту. Ответ поступил быстро.
        - Она говорит то же самое.
        - Никаких проблем с деньгами или чем-то еще?
        Поняв вопрос, Мелика широко улыбнулась. Шибека тоже.
        - Мы живем здесь. Но у Саида дела шли хорошо, - добавила Шибека. - Он один из тех, у кого дела шли лучше всех. Он был очень способным человеком.
        Линда улыбнулась им обеим, но почувствовала раздражение. Разговор приятный, но ничего толком не дает. Чтобы продвинуться вперед, необходимо заострить вопросы.
        - Приходил ли к ней неделей позже какой-нибудь мужчина с вопросами о Саиде? Как к вам?
        - Она говорит, нет, - перевела Шибека. - Никто не приходил.
        Линда кивнула.
        «Хотя она не просто говорит нет», - подумал Мехран, пристально глядя на Мелику. Он все время сидел молча, слушая разговор с учащающимся пульсом. Как только вопросы стали чувствительными, у Мелики изменился тон. Он полагал, что мать тоже уловила разницу.
        Мелика лжет. Он был в этом убежден. Кто-то приходил к ней домой, в этом он тоже не сомневался. Он встрял в беседу.
        - А Иосиф? Тебе знакомо это имя, Мелика? - спросил он ее на пушту. Мелика повернулась к нему. Вид у нее был испуганный. Линда посмотрела на Мехрана.
        - Что ты сейчас сказал?
        Мехран, полностью игнорировав шведку, сурово посмотрел на мать.
        - Мама, не переводи. Это только для нас!
        Теперь перед ним сидела другая Мелика, не та, которую он знал. Женщина, вообще не желавшая здесь находиться.
        - Я не знаю, кто это. Даже имени такого не слышала, - чуть ли не прошипела она в ответ.
        Она опять лжет, он знал.
        - Саид его знал, мне это известно. Говори правду. Не ей. - Мехран кивнул в сторону Линды. - Нам.
        Мелика сердито замотала головой.
        - Я же говорю, что не знаю, кто это.
        Они замолчали. Линда растерянно смотрела на них.
        - Кто-нибудь может рассказать мне, что она говорит?
        Мехран увидел, что Шибека собирается что-то сказать, но опередил ее.
        - Она говорит, что не хочет больше разговаривать.
        Линда всплеснула руками.
        - Почему же?
        - Она так говорит, - ответил он и встал. - Значит, мы закончили.
        Линда уставилась на него.
        - Мы ведь едва начали.
        Линда нервничала. Мехран понимал ее. Она догадывалась, что что-то произошло, но никак не могла узнать, что именно.
        Правда откроется. Не этой блондинке, с которой разговаривала его мать. И не сидящему на кухне мужчине. Правда откроется ему.
        Иосиф.

        Хокан Перссон Риддарстольпе сидел у себя в маленьком кабинете на шестом этаже Главного полицейского управления, дописывая последние характеристики, когда по косяку открытой двери постучали. Хокан поднял руку и не спеша закончил начатое предложение, а затем обернулся с выражением лица, которое, как он надеялся, показывало, насколько он занят. Но этот спектакль оказался напрасным.
        Что бы ни транслировало его лицо, едва он увидел, кто стоит в дверях, как выражение лица у него тут же сменилось на чистое изумление.
        Себастиан Бергман.
        Хокан Перссон Риддарстольпе с легкостью мог сходу назвать сотню людей, чье появление у него было бы более вероятным, среди них Короля и Мег Райан - он в тайне надеялся, что она постучит ему в дверь с тех самых пор, как в 1989 году увидел ее в фильме «Когда Гарри встретил Салли».
        - Привет, как дела? - спросил Себастиан так, будто он имел обыкновение заглядывать, чтобы немного поболтать. На самом же деле они не виделись много лет, больше десяти, предположил Хокан.
        - Что тебе, черт возьми, надо?
        Хокан не сумел не выдать голосом удивления и злости.
        - Можно я на минуточку зайду? - спросил Себастиан и зашел в комнату, не дожидаясь «нет», которое, по всей вероятности, последовало бы. Он поднял несколько распечаток и папок с одного из стульев и сел.
        Хокан Перссон Риддарстольпе смотрел на мужчину, который навязался к нему в кабинет, с откровенным отвращением. Как это в его духе.
        Себастиан Бергман захотел войти и сесть.
        Себастиан Бергман вошел и сел.
        Ничуть не задумываясь, удобно это или нет, мешает ли он, хочет Хокан с ним общаться или нет. За десять лет, которые они не виделись, ничего не изменилось. Вселенная, похоже, по-прежнему вращается вокруг Себастиана.
        Было время, когда они действительно довольно много разговаривали друг с другом. Они были примерно одного возраста, получили одинаковое образование и работали в одной организации. Назвать их друзьями было бы преувеличением, но у них сложились профессиональные отношения, строившиеся если не на дружбе, то, по крайней мере, на обоюдном уважении, - как полагал тогда Хокан.
        В 1999 году Себастиан находился на вершине славы. Две книги об Эдварде Хинде привлекли к нему - и заслуженно, не мог не признать Хокан - много внимания. Себастиан сделался настоящим авторитетом в своей области. Человеком, которого приглашали в программы новостей и на ток-шоу, чтобы он прокомментировал самые жестокие преступления и углубил образы стоявших за ними людей. После того как Себастиан отошел от публичности, эту роль возложили на Лейфа ГВ Перссона. А ведь на этом месте мог бы оказаться Хокан Перссон Риддарстольпе, тогда он сидел бы там и уверенным голосом рассуждал об опасных преступниках.
        Мог бы оказаться.
        Должен был оказаться.
        Если бы не Себастиан Бергман.
        В 1998 году Себастиан переехал в Германию, в Кёльн, насколько помнилось Хокану, и освободил место преемнику.
        Месяцем позже в штольне около города Сала обнаружили трех мертвых девочек. Муниципалитет собирался открыть для доступа общественности старые шахты, закрытые еще в пятидесятых годах, и спустившиеся вниз для проверки безопасности работники увидели там жуткую картину. В одной из штолен среди подушек, мягких игрушек и догоревших ароматических свечей сидели три девочки-подростка. Судебно-медицинская экспертиза сразу установила, что девочки умерли вследствие отравления ядом, принятым орально. На месте обнаружили термос в цветочек с остатками отравленного чая, кроме того, около каждой мертвой девочки лежало по кружке.
        Себастиана не было, в СМИ образовалась пустота, и ее требовалось заполнить. Хокан Перссон Риддарстольпе, работавший тогда, как и сейчас, в Главном полицейском управлении, увидел свой шанс. Было бы глупо не проявить себя. Об этом деле невероятно много писали, и существовала потребность, чтобы кто-нибудь объяснил, что сподвигло трех девочек, правда, довольно одиноких и «неправильных», решить вместе покончить с жизнью в старой закрытой шахте.
        Хокан был человеком, способным удовлетворить эту потребность.
        Он вдруг оказался не только экспертом в области ритуальных коллективных самоубийств, но и, в качестве психолога, человеком, весьма сведущим в таких вопросах как бедственное положение молодых женщин и возрастающие требования общества. Вскоре он уже стал появляться в телестудиях и радиопрограммах, рассказывая о зацикленности на внешнем виде, неправильных нормах, об усилении психологического давления, вызванного требованиями добиваться хороших результатов, и о слабом самосознании. Он был там, где хотел находиться, где должен был находиться.
        До тех пор, пока Себастиан Бергман не решил вернуться из Германии.
        Потом Хокан пытался найти причину возвращения коллеги, но не нашел ничего другого, кроме того, что Себастиан захотел поставить его на место.
        Что он с успехом и проделал.
        Проведя всего пару дней в Сала, Себастиан выступил с заявлением, что те три девочки были убиты, и несколькими часами позже судмедэксперты признали его правоту, обнаружив при повторном обследовании признаки внешнего насилия, вынудившего девочек принять яд. Вызвали Госкомиссию по расследованию убийств, и, хотя Себастиан активного участия в расследовании не принимал, ему досталась - и незаслуженно, непременно подчеркивал Хокан, - большая часть славы, когда убийцу наконец схватили.
        Но это было еще не самое ужасное. Люди и раньше совершали ошибки и возвращались, получали второй шанс. Самое ужасное заключалось в том, что Себастиан в одной из новостных программ полностью лишил его чести и достоинства. Он заявил, что тому, кто полагал, будто речь шла о коллективном самоубийстве, следовало снова сесть за парту и желательно изучать другие предметы, ибо совершенно очевидно, что криминальная психология этому человеку не подходит. Он повторил употребленные Хоканом слова и выражения, которые в устах Себастиана, в новом контексте, звучали нелепо и совершенно неподобающе.
        Да, люди возвращаются, совершив ошибку, но не в том случае, когда король криминальной психологии буквально стер в порошок весь их кредит доверия и навсегда списал их в разряд непригодных. Хокану оставалось радоваться, что его оставили работать в Главном полицейском управлении. Он знал, что после событий в Сала его соответствие должности обсуждалось. Однако он оказался очень далеко от общественности, от крупных дел и сложных расследований. Теперь он занимался делами персонала, оценивал пригодность, помогал справляться с травматическими переживаниями, писал характеристики по запросам и для направления на повышение квалификации. Сидел, где сидел. Уже тринадцать лет. Делал одно и то же в том же кабинете, вдали от лучей рампы и денег. Далеко от успеха, которого достиг мужчина, усевшийся на его стул.
        - Что тебе надо? - снова спросил Хокан, на этот раз более спокойно, контролируя свой голос.
        - Хочу попросить тебя об одной услуге, - ответил Себастиан столь же естественно, как если бы просил у него на время ручку.
        Хокан снова изумился. Из всех поводов визита Себастиана, которые он мог себе представить, услуга точно занимала самое последнее место в списке.
        - Почему это я должен оказывать тебе услугу? - поинтересовался он, хотя, произнеся это, почувствовал, что правильным, пожалуй, было бы спросить, какую именно услугу.
        - Потому что ты находишься в чертовски выгодном положении для переговоров, - ответил Себастиан, спокойно посмотрев Хокану в глаза.
        - Что ты имеешь в виду? - по-прежнему настороженно ответил Хокан. Насколько ему помнилось, мало кому удалось получить что-нибудь хорошее, связавшись с Себастианом Бергманом. Если вообще кому-нибудь удалось.
        - Что я хочу, чтобы ты помог мне в одном деле, и что ты в принципе можешь решать, что хочешь получить взамен.
        По-прежнему честное, открытое выражение лица. Хокан быстро соображал. Себастиан его тоже не любит. Еще никогда к нему не приходил.
        Неприязнь взаимна.
        Тем не менее он здесь.
        - Чего ты хочешь? - спросил он под конец, и Себастиан подался вперед.

        Анита провела день, сидя на своем рабочем месте и глубоко погрузившись в инструкции к компьютерной системе. Они состояли из трех толстых папок, стоявших над общим ксероксом отдела. Папка номер один была сильно потрепанной от многократного чтения. В ней содержалась инструкция для рядовых пользователей и имелись ответы на самые обычные вопросы. После недолгих бесплодных поисков в ней Анита сосредоточилась на папках номер два и три. Ей хотелось узнать, как пользоваться резервным копированием, чтобы восстановить файлы после выхода компьютера из строя. После нескольких часов поисков она пришла к тому, что их главная система использует два метода резервного копирования. В первом случае, если она правильно поняла, зеркальный сервер копировал всю информацию с главного сервера раз в три минуты. Это был основной способ резервного копирования системы и ее первая линия защиты. Оно было полностью автоматизировано и предназначено для того, чтобы свести потери данных к минимуму. Где именно копирующий зеркальный сервер находится чисто физически, из текста не следовало, но Анита смогла выяснить, что за него
отвечает компания «Ай-тек», когда-то разработавшая и по-прежнему регулярно обновлявшая это решение.
        Второй метод резервного копирования был откровенно консервативен и предполагал ежедневное копирование информации на магнитные ленты. Он требовал ручного управления, благодаря которому ленты заменялись и архивировались. Кто конкретно этим занимается, из инструкций не следовало, но Анита подозревала, что это входило в обязанности внутреннего компьютерного отдела полиции. С одной стороны, оставляя более простые сведения во внутреннем пользовании, руководство экономило деньги, а с другой - компьютерный отдел не сократил штат после того, как Главное полицейское управление купило решение у «Ай-тек». Чем дольше Анита думала, тем больше уверялась в том, что работа с резервными магнитными лентами происходит в их здании, и если в цепи безопасности имеется слабое звено, то им является именно внутренний отдел. О пути через «Ай-тек», напротив, можно было забыть сразу. Они настоящие профессионалы. Хотя «Ай-тек» и является шведской компанией, программное обеспечение у них в основе своей израильское. Оно первоначально разрабатывалось для израильской службы безопасности «Моссад» и израильской обороне и только
позже стало коммерческим продуктом. Анита была убеждена в том, что «Ай-тек» по-прежнему контролируют израильтяне. Она полагала, что евреи знают толк в бизнесе - это всем известно - и они никогда не позволили бы каким-то шведским компьютерщикам получать большие деньги.
        Когда шли переговоры о покупке, она тщательно изучила компанию и даже написала анонимное письмо в Главное управление полиции, где указывала, что им не подобает выбирать «Ай-тек» из-за связи с сионистским государством. Разумеется, это не оказало никакого воздействия на тех, кто принимал решение, как, похоже, и остальные ее анонимные письма. Задание получила компания «Ай-тек». Правда, Анита должна была признать, что они поставили очень хорошее ПО. Стабильное, с очень эффективными поисковыми возможностями и фильтрующими функциями. Ничего удивительного, ведь они живут в окружении врагов и поэтому вынуждены поставлять качественные продукты, не то что в Швеции, где не поставляют почти ничего, кроме политкорректности и мягкотелости. По мысли Аниты, евреям это требовалось, раз они зажаты между мусульманами и прочими террористами.
        Она продолжала штудировать папки, чтобы проверить, не упустила ли чего-нибудь. Ненадолго даже углубилась в перечень ошибок, чтобы посмотреть, не даст ли ей это что-нибудь. Там она нашла последнюю необходимую подсказку.
        Называлась она «Ошибка 237».
        Длинный комментарий под заголовком Soft write error with backup-exec[90] был написан по-английски. Анита стала читать дальше, и в самом конце длинного непонятного объяснения, полного технических терминов и сокращений, было написано: Please contact RPS computer support[91]. «Тот, кто ищет, всегда найдет», - подумала она. Это потребовало времени, но теперь она, по крайней мере, видела возможный путь. Резервные магнитные ленты, вероятно, находятся в их здании. Отсылку в файле о тех двух афганцах стерли четыре дня назад. Значит, существует возможность, что неизмененный файл, оригинал, еще имеется.
        Вопрос в том, как долго хранят резервные копии? Анита знала, что их используют заново, хранить все было бы немыслимо, это означало бы колоссальные архивы резервных магнитных лент, на что, как она знала, у них там нет мощностей. Однако сроки хранения у них должны быть больше месяца, предположила она, значит, шанс, что файл с оригиналом где-то там имеется, довольно велик.
        Но насколько реально ей до него добраться?
        За неимением ни полномочий, ни достаточных знаний в обращении с этими машинами ей требовалась помощь. Она подумала, что знает, где ее можно получить.

        Он явно удивился, когда она постучалась к нему в кабинет. Морган Ханссон был в белой рубашке, едва сходившейся на животе, и в очках с роговой оправой, у него были полудлинные, курчавые каштановые волосы и борода. Много бороды. Именно она первым делом обращала на себя внимание. Добрая половина Моргана напоминала дикорастущий куст. Далее бросались в глаза коричневые сандалии, которые он носил постоянно. Он выглядел как карикатура на фанатичного компьютерщика, каковым на самом деле и являлся. В его кабинете царил беспорядок: повсюду валялись бумаги, а полки едва вмещали стоявшие вперемешку испорченные мониторы и компьютеры. Оставшееся небольшое пространство загромождали серые кабели, кассеты для принтеров, жесткие диски и прочее списанное оборудование. Казалось, все, что портилось в здании полиции в компьютерной сфере, находило пристанище у него в кабинете. Поспешно выпустив из рук лежавшие на письменном столе кабели, Морган поздоровался с Анитой. Рука у него оказалась теплой и влажной. Наверняка от пота.
        - Привет, тебе требуется какая-то помощь? - спросил он.
        Анита огляделась в этой неразберихе, испытывая некоторую неловкость. Она не знала, как лучше подать ему свою проблему.
        - Нет, я просто решила прогуляться.
        - Сюда, вниз?
        - Да, знаешь, надо немного проветрить башку. Подальше от начальства.
        Он понимающе засмеялся. Она улыбнулась ему и, когда он стал очищать от коробок стул перед столом, освобождая ей место, поняла, что чуть ли не смутила его своим визитом.
        - Пожалуйста, садись.
        Анита покачала головой.
        - Нет, спасибо, я хотела узнать, нет ли у тебя желания пообедать вместе со мной?
        Мысль ненадолго выкрасть его пришла внезапно. Анита давно подозревала, что нравится ему. Во всяком случае, когда она звонила в компьютерный отдел с жалобами, перезванивал ей всегда он. При встрече он обычно кивал ей. Похоже, она не ошиблась.
        Морган покраснел, его взгляд неуверенно заметался, явно не решаясь остановиться на ее глазах. В каком-то смысле он даже славный. Слишком округлый, повсюду торчат волосы, но симпатичный, как косматое домашнее животное.
        - Ну, конечно, если у тебя есть время, - добавила она, продолжая улыбаться.
        Он посмотрел на нее с искренним удивлением.
        - Разумеется, есть.
        Морган огляделся и взял со стула слишком короткую светло-бежевую куртку. Аниту заинтересовало, имеется ли у него какая-нибудь другая верхняя одежда. Она, во всяком случае, никогда не видела его ни в чем, кроме этой блеклой, чересчур спортивной куртки, немного в духе моделей Ральфа Лорена, с коричневыми кожаными отворотами. Она ему совершенно не подходила. Возможно, она сгодилась бы для игрока в гольф или стремившегося выглядеть моложаво аудитора, но никак не для мужчины, похожего на тролля.
        - Здесь, в здании или в городе?
        - Давай в городе, - быстро предложила она.
        Уж лучше уйти отсюда, в столовой для персонала их ведь могут увидеть вместе. А этого ей не хотелось.

        Они вышли на улицу Кунгсхольмсгатан. Дождь, к счастью, прекратился, из-за туч пробивалось солнце. Морган остановился в некоторой растерянности.
        - Куда же мы пойдем? - спросил он.
        Анита быстро перебрала в уме известные ей рестораны. Ей хотелось избежать тех, что находились поблизости от здания полиции.
        - На Сант-Йорансгатан есть довольно хороший итальянский ресторанчик. Если ты не против?
        - Звучит неплохо. Я обычно ем в нашей столовой.
        «А еще, вероятно, в „Макдоналдсе“», - подумала она.
        - Тогда небольшое разнообразие не повредит, ведь правда? - произнесла она с улыбкой, похлопала его по плечу и направилась в сторону парка Крунубергспаркен.
        Он кивнул в ответ, и они побрели вверх по ведущему в парк крутому холму. Хотя трава была по-прежнему мокрой, стояла хорошая осенняя погода. Им встретилось несколько женщин с колясками. Чем дальше они уходили от здания полиции, тем легче становились их шаги. Казалось, будто они вырвались на свободу из стен оставшегося позади колосса. Беседа складывалась лучше, чем предполагала Анита. Она старалась говорить о жизни Моргана, что оказалось не так уж трудно. Она задавала вопросы, а он отвечал. К своему удивлению, она обнаружила, что он, если разобраться, довольно приятный.
        Они спустились к площади Фредхемсплан, и она предложила прогуляться подальше, например, дойти до ресторана на Северной набережной озера Меларен. Он по-прежнему открыт, а она в этом году там еще не была. Морган сказал, что вообще никогда там не был и с удовольствием его опробует. Она наверняка могла бы предложить «Макдоналдс» в южном пригороде Стокгольма, и он послушно пошел бы с ней туда.
        Они свернули к воде. Анита раздумывала над тем, когда следует приблизиться к истинному поводу для обеда. Подождать ли, пока они усядутся в ресторане, дождаться кофе или обратной дороги? Она боялась, что, чем дольше будет выжидать, тем труднее будет завести разговор на нужную тему естественным образом. В то же время надо дать ему понять: она обращается к нему потому, что им так приятно вместе, и поскольку доверяет ему. Пожалуй, лучше подождать до кофе.
        Она замолчала, и вид у нее, видимо, был взволнованный, потому что Морган остановился и посмотрел на нее испытующе.
        - Что-нибудь случилось? - спросил он. - Ты выглядишь немного расстроенной.
        Она подняла взгляд и решила, что он подарил ей возможность. Если ему кажется, что она страдает, остается только продолжить эту линию.
        - Я должна кое в чем сознаться.
        Ее голос звучал серьезно и прямо. Совсем по-иному, чем только что. Она осталась довольна собственным тоном.
        - В чем?
        - Я накосячила. Основательно. Даже лучше, если ты узнаешь. Это касается компьютерной системы. На работе.
        Он побледнел и явно сразу забеспокоился. Как будто его внезапно полило дождем.
        - Что случилось?
        Анита отвела взгляд и посмотрела на озеро. Морган отреагировал как-то слишком сильно. Если он разволновался еще до того, как она успела рассказать, как же он воспримет ее главный вопрос? Но тормозить уже поздно. Придется продолжать.
        - Давай, лучше сперва поедим. Я ведь пригласила тебя пообедать не для того чтобы ты решал мои проблемы. - Она старалась говорить храбро, однако надеясь, что по ее тону чувствуется потребность в поддержке. В его поддержке. - Тогда ты сочтешь меня полной идиоткой хотя бы не на пустой желудок, - продолжила она, опустив взгляд.
        - Я не считаю тебя идиоткой.
        - Ты еще не слышал, что я натворила.
        - Тогда расскажи.
        Сделав глубокий вдох, она стыдливо отвела глаза. Сейчас ей требовалось быть слабой.
        - Я собиралась помочь приятельнице найти кое-что в системе, но нажала не на ту клавишу. Файл просто исчез, и теперь я не могу его найти.
        Морган засмеялся и расслабился. Он не видит никаких проблем. Ясное дело. Но она еще не дошла до сути.
        - Ничего страшного, надо просто завести его обратно. После ланча я тебе помогу.
        Она робко кивнула, пытаясь найти поворотный момент для вопроса, который требовалось задать. Потом отошла на несколько шагов в надежде, что слегка наигранное волнение в уединении подействует наиболее эффективно.
        - Дело не только в этом…
        Она почувствовала, как он двинулся за ней. Встал прямо у нее за спиной.
        - А в чем же?
        Она не стала оборачиваться к нему. Медленно опустила голову. Принялась рассматривать лежащий на земле окурок. Надо же, народ по-прежнему курит. «Удивительно, - подумала она. - Гитлер не курил. Он ненавидел курильщиков». Она могла это понять.
        - Файл был с грифом секретности.
        Она рассматривала окурок. Истоптанный, сморщенный желтый фильтр. Грязная папиросная бумага, уже начавшая растворяться от влаги и солнца. Мысль не оборачиваться, похоже, оказалась правильной: он еще не убежал. Анита решила, что обернется и попробует привлечь его к делу как можно позже. Казалось, будто чем дольше она стоит, отвернувшись, тем ближе он становится, и физически, и эмоционально, будто ее спина заставляла его не уходить.
        - Успокойся. Уверяю тебя, ничего страшного не произошло, - услышала она его слова. - Если у тебя нет доступа, ты не можешь уничтожить что-либо перманентное. Файл должен где-то лежать.
        Его голос стал мягче, он хочет ей помочь, она это слышала. Он слегка коснулся ее плеча. Может, пора оборачиваться и вводить его в курс дела? Она решила выждать еще немного. У нее будет только один шанс, и ей хотелось придать ситуации значимости. Превратить ее в вопрос жизни и смерти. Надо, чтобы он почувствовал, что она отдает свою жизнь ему в руки. Тогда он не сможет отказать.
        - Меня уволят с работы, - робко прошептала она, глядя на окурок.
        - Нет, не уволят.
        Анита почувствовала, как его рука сильнее сжала плечо. Рука, говорившая: «У тебя есть я». Анита решилась, обернулась и посмотрела на него с отчаянием. Она проклинала себя за то, что не умеет плакать по заказу. Это помогло бы.
        - Уволят, я зарегистрировалась от имени начальника. Я не имела права даже искать этот файл. Меня выгонят.
        Морган побледнел и стоял перед ней молча. Казалось, он только сейчас осознал весь смысл сказанного ею. Слышались лишь звуки города и шелест листвы, которую колыхал над их головами легкий ветерок. Чуть поодаль загудела машина. Морган отпустил ее плечо и отступил на шаг назад. Анита почувствовала, что ситуация выходит из-под контроля. Она устремила на него взгляд, полный мольбы. Требовалось превратить все в моральную дилемму, где она стремилась помочь ближнему. А не просто хотела что-то разнюхать, поскольку узнала кое-что от «Журналистских расследований».
        - Я всего лишь хотела помочь коллеге из полиции Сольны. Эве Грансеттер, ты ее знаешь?
        Морган, к счастью, помотал головой, и Анита продолжила, радуясь, что запомнила имя ответственного полицейского.
        - Я собиралась только помочь ей найти, с кем следует связаться в СЭПО, но случайно это стерла. Все исчезло.
        Она посмотрела на него. Он, казалось, размышлял. Она чувствовала, что он выбирает: уйти от нее или остаться и слушать дальше.
        Возможно, она все-таки поторопилась. Надо было сперва хорошенько пообедать и побольше сблизиться с ним, пообщаться, скажем, неделю. Впрочем, задним умом все крепки. Она снова отвела взгляд, на этот раз не стала смотреть на окурок. Сейчас не до такой ерунды. У нее есть только один шанс.
        Он должен выбрать ее.
        - Извини, я не хотела тебя в это втягивать, не будем больше об этом. Я понимаю. Извини.
        Анита отошла от него на несколько шагов. Ей требовалось оставить ему выход. Дать шанс отказаться, просто не следуя за ней. Она уже было собралась уйти и оставить его, когда он наконец что-то произнес. Одно банальное слово. Не такое трагическое, как ей в глубине души хотелось, но его хватило.
        - Подожди.
        Он сделал выбор.

        С опозданием на четверть часа Ванья открыла дверь в японский ресторан «Роппонги» и вошла. На самом деле ей совсем не хотелось суши, она по-прежнему ощущала легкое похмелье, и организм тянуло на жирное, но Петер предложил это заведение, а у нее не было сил придумывать альтернативный вариант.
        Накануне она выпила слишком много вина. Дома у Себастиана Бергмана. Такое никогда даже не пришло бы ей в голову. Впрочем, она никогда не думала и о том, что ее отец будет задержан по подозрению в экономическом преступлении. Странный вчера был день. Перевернутый с ног на голову мир. Отец предал ее, а Себастиан раскрылся с совершенно новых сторон. Благодаря вину в сочетании с заботой она смогла ненадолго отключиться от мыслей о Вальдемаре, но сегодня, после быстрого завтрака у Себастиана, они неумолимо вернулись обратно.
        Ей необходимо узнать больше.
        Знать все.
        Она стала перебирать всех, кого знала достаточно хорошо, чтобы они могли ей помочь. Желательно в УБЭПе. Есть ли там кто-нибудь? Да, есть. Петер Горнак. Бывший приятель-сокурсник, ее бывший парень, с которым, если Ванья правильно помнила, они расстались без обид. Она знала, что несколько лет назад он, во всяком случае, там работал. Там ли он по-прежнему? Она позвонила на коммутатор, и ее с ним соединили.
        Дураком Петер не был, он, разумеется, понял, что ей надо. В последний раз они виделись много лет назад, а тут она звонит и предлагает вместе пообедать, как раз когда его отдел расследует дело ее отца. Но он все равно согласился. Выбрал ресторан, и, когда она появилась, опоздав на пятнадцать минут, сидел и ждал ее. Он встал с барного стула возле прикрепленного к стене стола, который находился под одним из больших окон, выходивших на Хантверкаргатан. Место подходило ей идеально. Столики в большом внутреннем зале располагались близко друг к другу, а ей не хотелось, чтобы кто-нибудь слышал, о чем они будут разговаривать.
        - Привет, давно не виделись, - сказал он и, похоже, на секунду засомневался, обнимать ее или нет. Она облегчила ему задачу, быстро обняв его.
        - Да, действительно, - подтвердила она, снимая куртку и усаживаясь на барный стул рядом с ним.
        - Как у тебя дела?
        - Бывало и получше.
        - Понимаю…
        Они замолчали. Ванья посмотрела в меню. Блюдо дня: «Тори катсу и майонез с чили». Она не знала, вызвано внезапное желание остатками алкоголя или давней болезнью, но майонез с чили сразу определил ее выбор: блюдо дня. Когда подошла официантка, Ванья заказала его и минеральную воду. Петер взял большой набор суши.
        - Как мило с твоей стороны, что ты согласился со мной встретиться, - сказала Ванья, когда они покончили с заказом.
        - Иначе и быть не могло, но разговаривать о расследованиях против твоего отца мы не сможем, - ответил Петер, серьезно глядя на нее.
        - Да, я слышала, что было старое расследование, которое ни к чему не привело, - проговорила Ванья, словно полностью пропустив мимо ушей сказанное Петером. - Почему дело снова открыли? Что изменилось?
        Петер вздохнул. Соглашаясь на встречу с ней, он в глубине души знал, что речь пойдет о его работе. Оставалось винить самого себя, но чуть-чуть он вообще-то рассказать мог, не совершая должностного преступления. Следовало только тщательно взвешивать слова.
        - Старое расследование дополнилось, - произнес он и отпил глоток слабоалкогольного пива, которое заказал, пока ждал ее.
        - Каким образом?
        Ну вот, а чего же он ждал? Возможно, что она все-таки слегка закамуфлирует свою просьбу. Что они для начала немного поговорят о том, чем занимались со времени последней встречи, как у каждого идут дела на работе, и, возможно, коснутся некоторых старых воспоминаний. Но явно нет. Вообще-то он не удивился. Та Ванья, с которой он когда-то жил, никогда не сдавалась, пока не разузнает все. Кроме того, она нетерпелива.
        - Ну, ты ведь можешь сказать, каким образом оно дополнилось, - наседала она. - Если его арестуют и привлекут к судебной ответственности, я все равно прочитаю предварительное расследование.
        Петер опять вздохнул. Пока подошедшая официантка ставила на стол бутылку воды и стакан, он наблюдал за Ваньей. Разумеется, она отчасти права. В том, что Вальдемара арестуют и привлекут к судебной ответственности, он ничуть не сомневался. Он решил разбираться с проблемами по мере поступления. Думать, прежде чем говорить. Тогда все обойдется.
        - К нам пришла женщина и передала целый пакет материалов о твоем отце, - медленно проговорил он. - Старое полицейское расследование, дополненное новыми данными, в том числе, о причастности к запутанной истории «Дактеа», - продолжил он, прежде чем она успела спросить, что находилось в пакете.
        - Как она раздобыла старое полицейское расследование? - спросила Ванья, наливая себе воду.
        - Мы не знаем. - Петер пожал плечами, чтобы подчеркнуть сказанное. - Женщина сообщила, что в этом был замешан Тролле Херманссон.
        Ванья вздрогнула так, что часть воды угодила на стол.
        - Ты знаешь, кто это? - увидев реакцию Ваньи, спросил Петер.
        - Да, бывший полицейский.
        - Он явно умер, - добавил Петер.
        - Знаю, я нашла его в багажнике одной машины.
        Ванья встала и взяла несколько салфеток из подставки на барной стойке. Это не укладывалось у нее в голове. Тролле Херманссон, бывший полицейский, с которым она никогда не встречалась и о котором никогда раньше не слышала, всего за несколько месяцев дважды возникал в непосредственной близости от нее. Какое отношение он имеет к Вальдемару?
        - Этот Херманссон участвовал в расследовании дела отца? - поинтересовалась она, вытирая стол.
        - В первый раз?
        - Да.
        - Насколько мне известно, нет, но она, женщина, принесшая материалы, сказала, что Тролле Херманссон участвовал в добывании того, что мы сейчас получили.
        Ванья почти не слышала слов Петера. По правде говоря, она не питала на этот обед особых надежд. Не думала, что Петер сможет или захочет ей сколько-нибудь серьезно помочь.
        Но вдруг опять возник Тролле Херманссон, причем вместе с незнакомой женщиной, которая явно полна решимости засадить отца за решетку. Теперь придется распутывать этот клубок. Херманссон мертв, значит, надо приниматься с другого конца.
        - Вам известно, кто она такая? - спросила Ванья. - Женщина, которая приходила, - уточнила она.
        - Нет, но мы ее и не искали. Расследование обстоятельств смерти Херманссона закончено.
        - Как ее звали? - Ванья наклонилась вперед, словно боясь пропустить хоть слог из фамилии.
        На этот раз Петер вздохнул громко. Тут не требовалось даже думать. Дать Ванье имя - совершенно немыслимо. Назвать имя человека, предоставившего сведения, родственнице подозреваемого - это противоречит всем существующим правилам. Даже если родственница служит в полиции и, он не мог не признать, по-прежнему очень привлекательна.
        - Брось, Ванья, - выдавил он. - Ты же знаешь, что я не могу этого сказать.
        Ванья кивнула. Конечно, она знала. Впрочем, знала она и то, что не намерена покидать ресторан без имени. Она быстро перебрала в голове наиболее реальные возможности его заполучить. Отбросила лежащие на поверхности - она ведь даже не знала, свободен ли он или у него есть девушка, - и решила взывать к полицейскому Петеру Горнаку, пытаясь превратить это в общее дело.
        - Я знаю, что отец задержан не по ошибке, - начала она, глядя на Петера с максимальной искренностью. - Я, возможно, постараюсь обеспечить его хорошим адвокатом, но больше ничем помогать ему я не намерена.
        Она наклонилась вперед, оглядела зал, словно желая убедиться в том, что никто не слушает, и понизила голос. Петеру пришлось тоже наклониться, чтобы слышать, что она говорит.
        - Я нашла мертвого Тролле в машине, убитого человеком, который совершал убийства по приказу Эдварда Хинде, а тот, в свою очередь, сбежал из «Лёвхаги»[92], похитил меня и угрожал убить.
        Горнак лишь кивнул. Он, естественно, знал кое-что из того, что она рассказывала, но не все, и, конечно, не мог не проявить любопытства. Во всех отделениях полиции по-прежнему ходили толки о побеге и смерти Эдварда Хинде.
        - Если Тролле участвовал в проверке отца, - продолжала Ванья, - то, возможно, все взаимосвязано. Для случайности многовато совпадений: вышедший на пенсию старый полицейский дважды возникал в расследованиях, где общей точкой соприкосновения являюсь я. Ты не находишь?
        - Да…
        - Я только проверю ее, обещаю.
        Она смотрела на Петера самыми большими и честными глазами, какие только была способна изобразить. На мгновение ей вспомнился Кот в сапогах из серии мультфильмов про Шрека, и, поняв, что нельзя заходить слишком далеко, она перевела взгляд в сторону, словно желая проверить, не заинтересовался ли кто-либо их разговором.
        - Я даже близко не подойду к ней, не буду с ней разговаривать, а если я что-нибудь обнаружу, то передам тебе, чтобы ты смог решать, стоит ли разрабатывать это дальше.
        Петер откинулся на спинку стула. Принялся обдумывать услышанное, она это видела. Он думает не над тем, как сформулировать отказ, нет, он сомневается. Перебирает уязвимые моменты. Пытается отыскать то, что может создать ему проблемы. Не найдет. Он у нее на крючке. Она это знала.
        - Если убийства женщин этим летом и Хинде каким-то образом связаны с моим отцом, тебе ведь, наверное, тоже захочется об этом узнать? - добавила она, чтобы уничтожить последние остатки, возможно, оставшихся у него сомнений.
        - Эллинор, - тихо произнес Петер. - Ее зовут Эллинор Бергквист.
        - Спасибо.
        Ванья легонько прикоснулась к его руке. Официантка принесла еду, и пока Ванья жадно макала цыпленка во фритюре в майонез с чили и расспрашивала, как у него дела, у Петера Горнака возникло ощущение, что остаток обеда он проведет в некотором волнении из-за того, что сказал слишком много.

        Огромный ротвейлер хотел идти дальше. Двигаться. Он сидел возле расположившегося на скамейке мужчины, просительно глядя на него карими глазами. Чарльз ощущал призывный взгляд пса, прекрасно сознавая, что прогулка отнюдь не оправдала ожиданий. Он надеялся, что, пока пройдется с собакой по десятикилометровой беговой дорожке в близлежащем лесном массиве, сумеет разобраться в событиях последних часов, но не получилось. Воздух был холодным и прозрачным, даже тем лиственным деревьям, которые дольше всех сопротивлялись осени, пришлось сдаться и сменить зеленую окраску. На дорожке, кроме них с собакой, никого не было. Идеальные обстоятельства для того, чтобы разобраться в мыслях, вызванных ранним телефонным звонком, но казалось, будто каждый раз, когда он ставил ногу на землю, начатые размышления обнулялись. Он ни за что не мог ухватиться. Все расплывалось.
        Это было необычно. Даже немного пугающе. Он всегда умел на бегу перерабатывать имеющуюся информацию и быстро принимать решения. По роду своей профессии он не всегда мог полагаться на возможность сесть и сопоставить варианты - часто ему это удавалось, но не всегда. Полученное им образование было нацелено на способность мыслить быстро, когда того требовала ситуация. Правда, в тех случаях почти всегда примешивался повышенный уровень адреналина. Тело и мозг работали на полную мощность. А звонок Александра Сёдерлинга вызвал, скорее, ощущение подавленности. Усталость из-за того, что событиям, на которых он уже поставил точку и успокоился, не дали спокойно уйти в историю.
        Всего через километр он уселся на одну из скамеек возле маленького озера.
        Что им известно, что они могут узнать, чего им никогда не вычислить?
        Они связали сгоревшую машину с трупами на горе. Это неудачно, но не более того. А что было до? Те два мужчины. Или, точнее, те четверо. От него требовалось просто наблюдать. Учиться у лучших - жестоких и неколебимых. Но времена требуют жестокости.
        Он испытал это на себе.
        «Когда думаешь, что им больше не выдержать, продолжай еще двадцать секунд, потом еще десять», - говорили неколебимые.
        Снова и снова.
        А в промежутках вопросы.
        Где? Когда? Кто еще?
        Снова и снова.
        Где? Когда? Кто еще?
        Ошибки там. Ошибка позже. Когда он думал, что сможет получить помощь, надеялся, что тот, кто всегда находился рядом, еще раз проявит лояльность и надежность.
        Предательство.
        Трудное решение.
        Патриция Велтон. Он помнил, как ждал ее. Несколькими часами позже. В какой ярости она была, когда наконец появилась. Как она кричала ему о некачественной информации, спрашивала, как, черт возьми, ожидается, что она будет выполнять свою работу, если сведения о цели не соответствуют действительности? Он не понимал, о чем она говорит. Она объяснила. Это он помнил, дальше хуже. Он ударил ее. Быстро и сильно. Она оказалась совершенно не подготовлена, а он был очень хорошо натренирован на атаки такого типа, поэтому она упала. Без сознания. Затем - в машину, к ущелью, посадить ее на водительское место и направить машину с дороги. Последовать за ней, опустошить бензобак и поджечь.
        Досадная авария. Вплоть до настоящего момента.
        Может, поэтому ему так трудно сосредоточиться? Из-за того, что беспокойство смешивалось с воспоминаниями о вытесняемом горе? Потому что авария превратилась в убийство. Он убил Патрицию Велтон, а те, на кого она работала, не славятся умением забывать и прощать. Пока нет ничего определенного. Пока это лишь предположения в вечерней газете, но он знал, что за ним приглядывают. Стоит предположениям получить официальное подтверждение, и за ним начнут охотиться, в этом он не сомневался. Пожалуй, лучше подготовиться. Есть люди, способные его защитить. Он имеет доступ к лучшему, чем можно обладать, если хочешь убедить могущественных женщин и мужчин прийти тебе на помощь.
        К информации.
        Он встал со скамейки. Пес вскочил на ноги, едва Чарльз приготовился покинуть скамейку. Но прогулка закончилась. Он, правда, думал, что высказанная Александру Сёдерлингу угроза возымела эффект, но пришла пора удостовериться. Пора действовать, блюсти свои интересы. Он слишком многим пожертвовал в те месяцы почти десять лет назад. Если его тогдашние действия будут иметь последствия сейчас, то он, по крайней мере, позаботится, чтобы погорел не только он.

        Рейс SK071 приземлился в 20.35 с десятиминутным опозданием. Спустя еще пятнадцать минут Торкель, Урсула, Билли и Йеннифер стояли возле багажной ленты и ждали. Они молчали, в самолете по пути из Эстерсунда они тоже почти не разговаривали. Хотя никто не произносил этого вслух, все были разочарованы непродуктивной поездкой на турбазу. Им удалось установить личности двоих голландцев и связать смерть Патриции Велтон/Лиз Макгордон с жертвами на горе, и на том все. Они по-прежнему не имели представления, что за семью обнаружили в могиле, и не знали настоящего имени Патриции Велтон/Лиз Макгордон.
        Все их надежды были связаны с обнаруженным Урсулой в багаже голландцев фотоаппаратом, но с ним они пока никуда не продвинулись. Получив аппарат от Урсулы, Билли быстро выяснил, что у него нет подходящего шнура или зарядного устройства и поэтому зарядить аккумулятор не получится. Когда Билли открыл отсек карты памяти, его ждала новая неудача. Хотя аппарат лежал обернутым в полиэтилен, воздух и, возможно, влага туда все-таки проникли. Металлические части карты памяти окислились и прилипли к стенкам отсека. Не имея в своем распоряжении инструментов, Билли не решился попробовать отцепить карту, поэтому теперь аппарат лежал у него в рюкзаке в том же состоянии, как его обнаружили.
        - Привет, добро пожаловать домой!
        Билли обернулся и успел мельком увидеть Мю, прежде чем та привстала на цыпочки и поцеловала его. Положила ладони ему на щеки, прижалась к нему всем телом и, похоже, намеревалась застыть так навсегда. Спустя, как ему показалось, целую минуту, Билли прервал приветственный поцелуй, отступив на маленький шаг назад, смущенный таким эмоциональным приемом.
        - Ты еще не знакома с моими коллегами, - сказал он и повернулся к остальным, улыбавшимся ему в точности так, как он и предполагал.
        Он представил коллег, и те по очереди стали здороваться с Мю, которая каждый раз, как пожимала кому-либо руку, делала маленький реверанс, слегка сгибая колени. Такого Билли еще не видел - правда, он раньше ни разу не видел, чтобы она здоровалась с кем-то незнакомым. Выглядело это довольно мило, хотя в том, что взрослая женщина делает реверанс, было нечто странноватое, возможно, потому что ему очень редко доводилось такое видеть. Когда Йеннифер пожала Мю руку и представилась, та с улыбкой сказала:
        - Вот как, а я думала, что ты Ванья.
        - Нет, ей пришлось уехать домой немного раньше, - объяснила Йеннифер.
        Мю кивнула и, покончив со знакомством, взяла Билли под руку и заговорила с остальными так, будто она его вторая половина. Это было по-настоящему приятно. Он обрадовался ей и понял, что скучал по ней. Если он начинает по ней скучать всего через несколько дней, не означает ли это, что ему хочется встречаться с ней чаще? Постоянно? Может, съехаться вместе не такая уж глупая идея?
        Появился багаж, все взяли свои вещи и двинулись к выходу.
        - Где ты живешь? - спросила Мю у Йеннифер, когда они приблизились к дверям.
        - В Соллентуне.
        - Мы поедем мимо, хочешь, мы тебя подвезем?
        - Да, спасибо.
        Билли и Йеннифер помахали на прощание Торкелю и Урсуле и удалились вместе с Мю.
        - Возьмем одно такси на двоих? - спросила Урсула, отцепляя от чемодана клейкую ленту с данными аэропорта. Она чувствовала, что может пригласить Торкеля поехать вместе. Ей выходить первой, и он не удивится, не услышав предложения зайти. В его мире она замужняя женщина. В его мире в квартире ее ждет супруг. Урсула поймала себя на мысли, что хочет оказаться в его мире.
        - У меня машина на долгосрочной парковке, - ответил Торкель, показывая куда-то в сторону больших окон. - Я собирался поехать домой к Ивонн навестить девочек, а то бы я мог тебя подвезти.
        - Ничего страшного, я возьму такси.
        - Увидимся завтра.
        - Да.
        Торкель направился к автобусу, чтобы доехать до долгосрочной парковки. Урсула осталась стоять, глядя ему вслед. «Вот идет разочарованный мужчина», - подумала она. Несмотря на проведенное вместе на турбазе время, ничего не произошло. Они не только не занимались сексом, но даже не вели долгих разговоров и не ходили вместе гулять. Не считая того короткого завтрака, они ни разу не общались за пределами работы. Она поняла, что, наверное, настолько отталкивать его не нужно, и пообещала себе завтра, когда они встретятся в офисе, вести себя более приветливо. Затем она взяла чемодан и пошла к очереди на такси.

        Минут через сорок пять Урсула вышла из такси, взяла чемодан и набрала код домофона. Она открыла почтовый ящик, на котором маленькая табличка по-прежнему возвещала, что он принадлежит М. У. и Б. Андерссон. Подумала, что надо ее заменить. Ей пришло в голову, что на следующей табличке, возможно, будет значиться: «У. Линдгрен», но углубляться в эту мысль она не стала. Предпринимать что-либо по поводу таблички на почтовом ящике сегодня вечером она в любом случае не собиралась. Квартира показалась более пустой, чем ей помнилось. Урсула поставила чемодан в прихожей и прошла внутрь. Все выглядело в точности, как она оставила. Так, естественно, бывало каждый раз, когда она возвращалась домой после выезда Микке, но после нескольких дней отсутствия стало еще очевиднее, что она живет одна. Что она одинока. Воздух в квартире казался спертым, и Урсула прошла в гостиную и открыла окно. Затем она вернулась в прихожую, разулась и сняла куртку. Ботинки оставила на полу, а куртку кинула на обитую красным вельветом банкетку. Зайдя на кухню, Урсула открыла холодильник. В самолете им подали кофе с маленьким
бутербродом, но ей все равно хотелось есть, в чем холодильник, к сожалению, помочь не мог. Там лежали сыр и тюбик тресковой икры, но, бросив взгляд на стол, она обнаружила, что хлеба у нее нет. Она достала с дверцы холодильника йогурт, просроченный на три дня. Молоко - та же история. Сунула нос в оба пакета - вроде нормально, но аппетит поубавился. Весьма печально: ее холодильник наглядно иллюстрирует жизнь только что разведенной женщины. Впрочем, она предположила, что так он выглядел бы всегда, если бы Микке не покупал своевременно еду. Ходить в магазин и следить за тем, чтобы Бэллу было чем покормить, входило в его обязанности. Тоже.
        Урсула закрыла дверцу холодильника, взяла почту, села на диван и принялась вскрывать конверты. Ничего интересного или такого, что подняло бы ей настроение. Телевизор? Можно посмотреть новости, но не хотелось. Она достала телефон и повертела его в руках. Позвонить? В принципе ничего странного. Сообщить дочери, что вернулась домой. Раньше она ей по такому поводу никогда не звонила, но решила, что с этой минуты станет одной из тех матерей, кто звонит. После встречи в Уппсале они разговаривали дважды. Оба раза придерживались проторенной дорожки и говорили о таких обыденных вещах, как учеба и работа, успешно избегая касаться произошедшего на вокзале. Тем не менее та размолвка давала о себе знать. Словно дополнительный кирпич в уже и без того высокой стене, выросшей между ними с годами. Урсула понимала, что только она сама может сделать эту стену ниже.
        Бэлла ответила после третьего гудка.
        - Привет, это я, - сказала Урсула, почувствовав, что непроизвольно выпрямилась на диване. - Я помешала?
        - Немного, мы тут отдыхаем с несколькими друзьями.
        Урсула услышала на заднем плане звуки, явно доносившиеся из кафе или какого-то другого общественного места. Музыка, смех, жизнь.
        - Я хотела только сказать, что я уже дома.
        - А ты уезжала?
        Урсула поспешно убедила себя не расстраиваться. Откуда Бэлла может знать, где она была? Если ей хотелось, чтобы дочь знала, надо было позвонить и рассказать. Она решила, что в дальнейшем будет следить за этим тоже.
        - Да, в Йемтланд.
        - По поводу того массового захоронения?
        - Да.
        - Как все прошло?
        - Мы еще не закончили, переместили расследование в Стокгольм.
        Они немного помолчали.
        - Ты что-нибудь хотела? - через несколько секунд спросила Бэлла.
        Урсула ответила не сразу. Что она, собственно, хотела? Она хотела сказать, какая пустота ждала ее дома, хотела получить приглашение в Уппсалу, спросить, не поехать ли им куда-нибудь вместе, скажем, через месяц. Куда-нибудь, где тепло и солнечно. Сбежать от этого мерзкого ноября. Только вдвоем. Вот что ей хотелось сказать.
        - Нет, у тебя все в порядке? - спросила она вместо этого.
        - Да, приходится много заниматься, а так все нормально.
        Был ли это намек на то, что у нее нет времени ни встретиться в Уппсале, ни навестить разведенную мать в Стокгольме, или же Урсула все неверно истолковала, и ей просто отчитались в том, как идут дела?
        - Нет, ничего особенного я не хотела, просто решила позвонить.
        - О’кей, может, поговорим на выходных?
        - Да, конечно. Возвращайся к друзьям.
        - О’кей, созвонимся.
        - Обязательно.
        Бэлла уже положила трубку. Урсула осталась сидеть с телефоном в руке. Одной в квартире ей сегодня не успокоиться. Она встала, вышла обратно в прихожую и снова оделась. Идея, конечно, не лучшая, но он - хотя бы кто-то, а ей сейчас кто-нибудь необходим.

        Она провела рукой по волосам, нервно одернула куртку и нажала на дверной звонок.
        - Кто там? - послышалось через несколько секунд из-за закрытой двери.
        - Это я. Урсула.
        Она услышала, как повернули замок.
        - Привет, это ты? - открыв дверь, произнес он.
        - Не хочешь пойти поужинать?
        Он посмотрел на наручные часы.
        - Уже четверть двенадцатого.
        - Будет поздний ужин.
        Он смотрел на нее, явно не понимая, чего она хочет. Для ужина, конечно, поздно. Она просто ищет его общества? Но раньше она довольно четко дала понять, что ее это не интересовало. Она видела, что он действительно не ожидал ее появления, но она пришла, и он, похоже, откровенно обрадовался этому.
        - Я просто немного удивлен, что ты здесь, - сказал он, подтверждая ее мысли.
        - Понимаю. Я тоже немного удивлена, что я здесь, - честно ответила она.
        - Хочешь куда-нибудь пойти или мне что-нибудь организовать?
        - Организуй что-нибудь, - сказала она и вошла в квартиру. Бросив на нее последний, почти воодушевленный взгляд, Себастиан закрыл за ней дверь.

        Они пришли рано утром. Делегацию молчаливых мужчин, которые по праву возраста вошли в их прихожую и жизнь, возглавлял старый Мемель. Мехран знал всех пятерых, что стояли перед ним, разглядывая их с матерью. Шибека пребывала почти в шоке, но Мемель полностью сосредоточился на Мехране, строгий и неколебимый. Не осталось и следа от задорной, почти молодой улыбки, которая обычно так нравилась Мехрану в этом пожилом мужчине. Она делала его обаятельным и дружелюбным. Теперь же вид у него был суровый и недовольный, будто он рассматривал нечто дурно пахнувшее.
        - Нам надо с вами поговорить, - сказал он. - У вас есть время?
        По сути, это был не вопрос, отрицательный ответ исключался. Мехрану было совершенно ясно, что произошло. Им наябедничала Мелика. По всей видимости, сразу после того, как вчера покинула их. Мехрана это невероятно рассердило. Мало того что Мелика, похоже, что-то скрывает, она еще решила создать неприятности другим.
        - Разумеется, - любезно ответил Мехран и почтительно предложил Мемелю пройти в гостиную, где сидел и смотрел телевизор Эйер.
        Мехран быстро выключил телевизор и попросил Эйера, все еще сидевшего в пижаме, уйти к себе в комнату. Эйер вскочил, его прежнюю утреннюю усталость как ветром сдуло, когда он, вытаращив на мужчин глаза, отправился к себе. Тем не менее ему хватило ума, проходя мимо них, почтительно поклониться каждому, что обрадовало Мехрана. Было приятно видеть, что брат при необходимости умеет себя вести. Он обратился к Шибеке, которая по-прежнему стояла в прихожей, и попросил ее подать гостям какое-нибудь угощение, но Мемель поблагодарил и отказался. Они здесь не для того, чтобы есть и пить.
        Мужчины расселись на диване. Мемель опустился в кресло перед остальными, чтобы говорить от имени группы. Мехран сел напротив них и стал ждать Шибеку. Несмотря на нервный трепет в желудке, он испытывал удовлетворение. Теперь Мемель обращается к нему, от имени семьи говорить будет он. Раньше, когда взрослые обсуждали важные вещи, ему так же, как брату, приходилось уходить к себе в комнату. Он выпрямился, чтобы показать, что вполне соответствует задаче.
        Шибека пришла и села рядом с ним. Она обстоятельно повязала голову шалью, и черная ткань подчеркивала бледность ее лица. Мехран подумал, что она давно не проявляла такой тщательности. Она так же, как и он, понимает серьезность ситуации.
        Ненадолго воцарилась тишина. Мемель, прежде чем заговорить, оглядел всех.
        - Нам стало известно, чем занимается Шибека. Мы хотим с вами об этом поговорить. Дать вам шанс рассказать.
        Мехран увидел, как мать опустила взгляд к полу. Отвечать должен он. Поначалу его слегка разочаровал собственный голос. Показалось, что его голос звучит не настолько по-взрослому, как ему хотелось.
        - Мы только пытаемся узнать, что произошло с моим отцом и Саидом, - сказал он.
        - Мы это понимаем, - чуть погодя, ответил Мемель. - Но мы волнуемся. К нам приходят люди и интересуются, до конца ли твоя мать понимает, чем она занимается.
        - Мне жаль, что это влияет на других. Но причин для волнения нет. Мы знаем, что делаем.
        Мемель слегка вздохнул. Ответы ему не понравились. Неужели парень думает так легко отделаться? Он подался вперед.
        - Мехран, тут ошивается какой-то шведский мужчина. Он женат, холост? С какими женщинами он встречается? Что ему надо?
        - Он лишь хочет узнать, что произошло. Он журналист. Я участвую во всех встречах с ним.
        - Это действительно так? Мы слышали другое.
        Мемель посмотрел на обоих ледяным взглядом. Шибека выпрямилась. Поджала губы - верный признак, что она начинает сердиться. Мехран видел, что она борется с собой, чтобы сохранять спокойствие. Он кивнул ей и вновь обратился к Мемелю и мужчинам на диване. Его голос теперь звучал тверже. Казалось, он с каждым новым словом, с каждым предложением все больше привыкает к своей новой роли.
        - Моя мать глубоко уважает меня и отца. Она никогда не сделала бы ничего, не сообщив мне. Если вам следует сердиться на кого-то, то на меня.
        Настала тишина. Он видел, что Мемель по-прежнему сомневается.
        - Мехран, мне это все равно не нравится. Это не наш подход, и тебе это известно.
        - А в чем заключается наш подход? - язвительно донеслось от Шибеки. Фонтан эмоций, который она пыталась подавить, вырвался наружу. - Сидеть тихо? Ничего не делать? Просто молчать?
        Мемель раздраженно повернулся к ней.
        - Уж тебе-то незачем задавать такой вопрос, ответ тебе известен!
        Мехран чувствовал, как ситуация ускользает у него из рук. Если он что и знал, так то, что нельзя бросать Мемелю вызов. Он не из тех, кого хочется иметь в качестве противника. Мехран понял, что требуется показать свое место в семье и восстановить порядок. Он повернулся к матери и холодно процедил:
        - Замолчи. Ты должна сидеть молча.
        На секунду ему показалось, что Шибека сейчас взорвется. В ее глазах сверкал черный огонь, и она уже была готова наброситься на него. Но ей удалось овладеть собой. Она выдохнула, опустила взгляд и вся съежилась. Мехрану было приятно и ненавистно ощущение, которое он испытал, когда она подчинилась ему. Он повернулся к Мемелю, стараясь принять самый извиняющийся вид, на какой был способен.
        - Мама не имеет в виду ничего плохого. Она просто в горе. Ей тяжело дались эти годы. Я прошу прощения.
        Мемель, явно посомневавшись, все-таки, похоже, принял извинения.
        - Эти годы были тяжелыми для многих. Но мы должны держаться вместе. Совершать правильные поступки. Вот что мы имеем в виду. Ты понимаешь, Мехран?
        Мехран честно кивнул.
        - Понимаю.
        - Если действительно понимаешь, то немедленно прекратите это. Мелика не хочет, чтобы ее втягивали, и никто из нас тоже. Нельзя думать только о себе, вы должны думать обо всех нас.
        С этими словами он поднялся с кресла. Остальные мужчины тоже встали, словно по сигналу. Мемель подошел к нему и глубоко заглянул в глаза. В его взгляде присутствовала нежность и вместе с тем предупреждение.
        - Мехран, ты сын своего отца, в этом я сегодня убедился. Докажи мне это. Поступи правильно.
        Он почти по-товарищески похлопал Мехрана по плечу.
        - Обещаю, Мемель. Ты не разочаруешься.
        Мемель улыбнулся ему.
        - Хорошо. Тогда не будем больше об этом говорить. Спасибо, что уделили нам время.
        Они удалились столь же быстро, как появились. Никто из них даже не взглянул на Шибеку, сидевшую на табуретке в гостиной, по-прежнему устремив взгляд в пол. Как будто ее больше не существовало.
        Но Мехран существовал. Он положил руку ей на плечо.
        - Все будет хорошо, мама. В конечном счете.
        Правда, он уже не знал, верит ли в это сам.

        Леннарт собирался весь день работать из дома. Ему требовалось побыть в покое, собраться с мыслями и зализать раны. Материал, на который он возлагал большие надежды, начинал разваливаться. Линде Андерссон не удалось ничего добиться от жены Саида. Напротив, все получилось катастрофически плохо, их обоих попросили покинуть квартиру всего через несколько секунд после того, как Мелика удалилась, хлопнув дверью. Когда он уходил, Шибека даже избегала встречаться с ним взглядом.
        Всему виной, вероятно, сын, парень с мрачным взглядом. Он, казалось, вовсе не разделял энтузиазма матери по поводу помощи «Журналистских расследований» в поисках правды. Возможно, дело было в их обычаях. Видимо, он почувствовал угрозу в том, что его мать действовала самостоятельно. А может, не хотел бередить старые раны и оплакивал отца по-своему. Независимо от причины, для Леннарта это стало катастрофой. Без содействия жен и семей исчезнувших у него не имелось даже начала для репортажа. Но сдаваться было крайне неприятно. Он пытался подбодрить себя. Ничего страшного. Ведь он лишается материала не в первый раз. Идеи в редакции появляются и исчезают. Лишь немногие из них проходят весь путь до конечной цели - что правда, то правда. Могло быть значительно хуже, он мог бы потратить на этот материал месяцы, а под конец оказалось бы, что вся работа насмарку. Он ведь это прекрасно знает. В действительности так и бывает - когда копаешь, иногда ничего не находишь или находишь недостаточно. Для хорошей телепередачи.
        Однако бросать материал Леннарту было трудно. Всегда. Это качество, собственно говоря, являлось большим плюсом в его профессии. Упорство помогало. Но и изнуряло его. Он обладал профессиональной гордостью. Ему не хотелось простоты. Он искал, искал до тех пор, пока что-нибудь не находил. А рассказ Шибеки его зацепил. Там присутствовали все ингредиенты для идеального репортажа: исчезнувший муж и привлекательная жена, которая, несмотря на прошедшие годы, не сдается, а также следы, ведущие в сторону службы безопасности. Он долго искал подобной горячей новости. История, в виде исключения не связанная с деньгами или махинациями политиков, казалось, развязывала ему руки. Она напомнила ему, зачем он когда-то избрал профессию журналиста - ведь не только для того, чтобы раскрывать, как обогащаются важные шишки или как жадные директора уклоняются от уплаты налогов и жульничают.
        Передавая такие истории, он слышал не собственный голос. Голос момента. Сегодняшнего времени.
        История Шибеки подходила ему больше, поскольку он хотел рассказывать о людских судьбах. Ему ничего так не хотелось, как взяться за людей и заставить их проснуться. Расшевелить их. Смотрите, такое происходит в сегодняшней Швеции! Мы обходимся с людьми не одинаково. Друзья иногда подкалывали его, называя последним идеалистом, который по-прежнему думает, что мир можно изменить, вооружившись камерой.
        Ему необходимо снова встретиться с Шибекой. Только вдвоем. Это единственный шанс. Он несколько раз звонил на мобильный номер, который она ему дала, но она не отвечала. Он решил пойти прогуляться и проветрить голову. Возможно, позвонить приятелям и договориться о планах в преддверии воскресного матча. Команда «Хаммарбю» встречалась с «Браге»[93]. Леннарт медленно надел куртку и направился к двери. Зазвонил телефон. На дисплее: Шибека. Он так торопился ответить, что чуть не выронил телефон, и едва слышал, что она говорит.
        Когда он наконец все-таки понял, что она сказала, он осознал масштаб катастрофы. Он пытался уговорить ее. Заставить понять, что он может ей помочь. Что она узнает. Что он с первого раза не сдается.
        Не помогло.
        Она сдалась.
        Все кончено.

        Мехран сидел на кухне и прислушивался к телефонному разговору в прихожей. Не то чтобы он не доверял ей. Но ему хотелось убедиться, что она выполнила свое обещание, что теперь с этим покончено. Он испытывал странное ощущение от того, что подслушивает ее, но если ей было неприятно, то она это хорошо скрывала. На протяжении всего разговора ее голос звучал решительно, и она ни на йоту не уступила, хотя он почти слышал, как швед на другом конце упрашивал и под конец прямо-таки умолял. Он ничего не добился. Она свела разговор к минимуму. Это не подлежит дальнейшему обсуждению. Только когда она положила трубку и тяжело опустилась на маленький стул возле телефона, Мехрану показалось, что он понял. Увидел ее душу. Как умерла мечта и как часть ее жизни закончилась. Он подошел к ней. Проявил максимальную мягкость, на какую был способен. Он гордился ею, хотя она, наверное, не понимала этого.
        - Он огорчился, - не глядя на него, произнесла она, когда он вышел в прихожую.
        - Ты тоже, ведь так, мама?
        Она печально кивнула.
        - Я не должна тебе лгать. Я пообещала. Я так долго боролась за это…
        Мехран сел рядом с ней. Он чувствовал ее боль и хотел показать, что страдает вместе с ней. Она никогда не хотела сознательно обидеть его или кого-нибудь другого. Просто обстоятельства сложились неправильно, без злого умысла, и в результате они пришли к этому.
        - Это было необходимо. Ты ведь понимаешь?
        Он взял ее за руку. Хотел показать, что теперь все хорошо.
        - На самом деле нет, Мехран. Я не совсем понимаю, почему это неправильно. Таким, как мы с тобой, нужен человек вроде Леннарта, готовый бороться за нас. Иначе нас никто не будет слушать.
        - Но если мы продолжим, мы останемся в полном одиночестве. Так нельзя. Мы этого не хотим.
        - Мы и так одни, Мехран. Кто, ты думаешь, нам поможет? Мемель?
        Она почти выкрикнула это имя и резко встала. Будто рвалась прочь от оцепенения, от горя и разочарования. Казалось, подействовало. Теперь она выглядела сильнее. Она повернулась к сыну и протянула ему мобильный телефон.
        - Зачем он мне? - спросил тот.
        - Не знаю. Оставь себе, отдай Эйеру, мне он больше не нужен.
        Мехран осторожно принял телефон. Он показался ему тяжелым. Гораздо тяжелее, чем был. Полный разбитых мечтаний и растоптанных надежд.
        - Пообещай мне одно, Мехран, - серьезно сказала Шибека. - Слушай не только всех остальных. Слушай самого себя. Возможно, я зашла слишком далеко. Но прислушивайся к собственному голосу тоже.
        Она прошла к себе в комнату и закрыла дверь.
        Ей удалось оставить горе и разочарование.
        Они остались у него.

        В Швеции имелось двадцать три Эллинор Бергквист. Три из них проживали в Стокгольме. Ванья записала данные всех, но собиралась сосредоточиться на троих, живущих в столице. Имена одинаковые, женщины разные.
        Двадцать две из них проживают жизнь совершенно отдельно от Ваньи. Возможно, случаю будет угодно, чтобы их пути когда-нибудь в дальнейшем пересеклись, но, скорее всего, нет. Одна из них, напротив, активно способствовала помещению ее отца в следственный изолятор и, возможно, даже причастна к смерти Тролле Херманссона.
        Ванья откинулась на спинку дивана, слушая, как в соседней комнате зажужжал принтер. Проблема заключалась в том, что она не могла разыскивать какую-нибудь Эллинор из списка. Не потому, что дала слово Петеру Горману, просто это было бы крайне безрассудно. Пытаться воздействовать на человека, предоставившего сведения в расследовании дела ее отца. Тогда ее точно не направят на учебу в ФБР. Но ей требовалось узнать больше.
        Она на минуту задумалась, не позвонить ли Билли, но, во-первых, он, вероятно, по-прежнему находится в горах, а во-вторых, их отношения еще не настолько восстановились, чтобы она могла просить его проводить для нее частные изыскания. Кроме того, если это выйдет наружу, то создаст проблемы для них обоих. Билли окажется в жутком положении и все равно все пострадают. Но ей требуется помощь.
        Себастиан.
        Как странно. Его имя всплыло первым. Раньше, когда ей требовалась помощь, она всегда сразу думала о Вальдемаре. В некоторых случаях о Билли. А теперь - о Себастиане.
        Несколько месяцев назад она еще не рассматривала его в такой роли. Себастиан Бергман ничего не делает, если сам не извлекает выгоду - это было всем известно. Однако после событий последних суток она чувствовала, что он, возможно, сделает исключение и окажет ей услугу. Просто в порядке любезности, без собственного выигрыша. Стоило попробовать. К тому же он работает в Госкомиссии на свободной основе, обладает очень растяжимой совестью и без проблем сумеет выдумать какую-нибудь историю, если его поймают.
        Хотя, что она, собственно, от него хочет? Чтобы он разыскал этих женщин и спросил, не помогли ли они посадить Вальдемара Литнера в тюрьму за экономическое преступление? Все, кроме одной, не поймут, о чем он говорит, а та, которая поймет, солжет. Неужели Эллинор Бергквист ни к чему не приведет? Неужели ее единственная зацепка окажется тупиком?
        Стоит ли вообще пытаться? Вальдемар виновен, в этом она уверена.
        Его слова во время их короткого свидания.
        Интонации.
        Взгляды.
        Да, ему самое место в следственном изоляторе. Имеет ли какое-нибудь значение, как он туда попал? Кто обеспечил коллег в Управлении по борьбе с экономическими преступлениями информацией и почему? Она отправляется в США, прочь от всего. Может, просто бросить эту затею?
        Ванья встала с дивана и пошла в спальню, к принтеру, взяла бумаги и, перелистывая их, направилась обратно в гостиную.
        Двадцать три имени и адреса.
        Один из них нужный.
        Ванья пошла к журнальному столику и телефону. Когда ей оставалось пройти несколько шагов, телефон зазвонил.
        - Ванья, - ответила она, не глядя, кто ей звонит.
        - Привет, это Харриет из отдела кадров.
        - Привет!
        - Я не помешала?
        - Отнюдь.
        Ванья не могла сдержать улыбки. Она почувствовала, как все тело буквально пронзило предвкушение. Харриет отвечала в Главном полицейском управлении за повышение квалификации и международные обмены, ей предстояло открыть Ванье дверь, через которую та сбежит. Она покинет страну. Будет смотреть только вперед. Ей требуется передышка, время, чтобы сосредоточиться на самой себе. Естественно, она будет следить за судебным процессом и его последствиями, но на расстоянии. Благодаря географической удаленности, она сможет позволить себе роскошь остаться в стороне. Ей это необходимо. Она слишком долго была хорошей девочкой, делавшей все, что от нее ожидали. Со временем ей придется снова заняться отношениями с отцом, со временем они опять обретут друг друга, в этом она не сомневалась, но, чтобы достичь этого, ей нужно иметь силы. Сейчас их нет. Она устала. Ей немногим больше тридцати, а она устала. Почти от всего. ФБР и США вернут ее к жизни. Сейчас ей хотелось только бросить все и выскочить через дверь, которую открывает перед ней Харриет.
        - Мне искренне жаль, - услышала она слова Харриет и поначалу ничего не поняла.
        Неужели ей известно, что произошло с Вальдемаром? Вполне возможно. Полиция мало отличается от других рабочих мест, сплетни здесь распространяются по коридорам так же стремительно, как и везде.
        - Спасибо, но что вышло, то вышло. В данный момент от меня мало что зависит, - сказала Ванья, отложила на журнальный столик распечатки, подошла к окну и посмотрела в сторону видневшегося за все более редеющей растительностью района Гердет.
        В трубке наступило молчание. Удивленное молчание. Такое, которое возникает, когда полностью теряют нить разговора.
        - Я не совсем понимаю… - и вправду послышалось от Харриет.
        - Мой отец, - ответила Ванья тоном, который, как она надеялась, показывал, что ее это не настолько тяготит, что им надо углубляться в данную тему.
        - Что с ним?
        - Он же… - начала было Ванья, но осеклась.
        Харриет не знает. Однако она начала разговор с того, что ей чего-то искренне жаль. В груди закрутился маленький шарик беспокойства.
        - Ничего, не обращай внимания, - продолжила Ванья. - О чем ты говорила?
        Опять молчание. На этот раз иное. Не удивленное, скорее смущенное молчание, которое возникает, пока человек собирается с духом, чтобы сообщить плохие новости. Шарик в груди быстро разрастался.
        - Тебя не приняли на учебу в ФБР.
        Шарик мгновенно достиг размеров футбольного мяча. Вытеснил из легких воздух, стало трудно дышать. Это не может быть правдой. Не должно быть правдой. Это каким-то странным образом не соответствует действительности.
        - Ты уверена?
        Глупый вопрос. Харриет в высшей степени ответственная. Кандидатов оставалось не так уже много. Конечно, она уверена.
        - Да, мне ужасно жаль.
        - Но почему? - сумела выдавить Ванья. Наверное, все-таки произошла ошибка. Если только она узнает причину, то сможет все исправить и расставить по своим местам. - Я имею в виду… ведь все шло так хорошо.
        - Хокан Перссон Раддарстольпе, - произнесла Харриет и сделала паузу, словно давая Ванье шанс сообразить, о ком она говорит. Будто в этом была необходимость при таком-то имени. Образ мужчины в захламленном кабинете, с маленькими усиками и прищуренным взглядом, незамедлительно возник перед глазами. Впрочем, он ничего ей не подсказал. На собеседовании с Хоканом Перссоном Риддарстольпе все прошло хорошо. Очень хорошо. Он даже сам так сказал, когда она собралась уходить, взял ее за руку и сказал: «Все получилось хорошо».
        Что же случилось? Он лгал? Тогда почему? Ей требовалось узнать больше.
        - Да… - ответила Ванья, подтверждая, что точно знает, о ком говорит Харриет.
        - Он в своей характеристике, - продолжила Харриет, - ясно дает понять, что ты не подходишь, и рекомендует тебя не направлять.
        - Почему? - только и сумела произнести Ванья, поскольку все ее мысли сосредоточились лишь на этом слове. Все остальное исчезло.
        - Причины здесь есть, но важна сама рекомендация.
        - Но ведь это всего лишь рекомендация одного человека.
        - ФБР никогда не приняло бы тебя, раз обследовавший тебя психолог сказал, что ты не подходишь, - проговорила Харриет, пытаясь тоном смягчить неприглядную правду.
        - Но я же подхожу, - почти выкрикнула Ванья. - Спроси кого угодно. Никто, черт возьми, не подходит больше, чем я.
        - Ванья, я сожалею.
        - Этого не достаточно, - выпалила Ванья. Так не пойдет. Она не допустит. Она никогда не сдается. Так уж она устроена. Поэтому она лучшая.
        - Я могу получить другую характеристику у кого-нибудь другого. Он ошибается. Должна быть возможность как-то оспорить.
        - Характеристики в такого рода делах у нас дает только Хокан, и они окончательные.
        Ванья умолкла. Что тут скажешь? Дверь, через которую она собиралась бежать, захлопнулась перед ней так жестко и отчетливо, что ей казалось, будто она физически почувствовала, как ей нанесли мощный удар.
        - Будут еще возможности, - попыталась утешить ее Харриет. - Не в этом году и не в следующем, но будут.
        - Да. Спасибо.
        Ванья положила трубку. Она осталась стоять у окна, глядя, как люди вдали, за деревьями, идут, бегут и едут на велосипедах. Направляются куда-то, где продолжат жизнь, на короткое время, на несколько часов, дольше. А что делать ей? Как продолжать?
        Она отвернулась от окна. Хотела заплакать, но не могла. Она была просто опустошена. Казалось, будто учеба была хрупким фундаментом, на котором держалось все остальное, позволяла ей функционировать, невзирая ни на что, а когда этот фундамент исчез, все рухнуло.
        Ванья очутилась на диване. Она не знала, сколько времени просидела, просто уставившись прямо перед собой. Потом ее взгляд упал на лежавшие на столике распечатки. Она смотрела на них так, будто поначалу не понимала, что это или как они тут оказались. Затем подтянула их к себе и принялась читать.
        Те же имена, разное написание, разные адреса.
        Осознанная мысль.
        Первая после разговора.
        Теперь она может отыскать нужную Эллинор.
        Она поняла, что раньше ее сдерживал риск лишиться места для учебы. С работы ее за такое дело не выгонят. Угрожать или пугать она не собирается. Только узнать факты. Возможно, с чем-то не согласиться, не более.
        «Нет худа без добра», - к своему удивлению, подумала она, вставая с распечатками в руках. Вероятно, это пришло в голову потому, что все остальные мысли и чувства были по-прежнему блокированы, парализованы.
        Как чертовски глупо.
        Ничего хорошего этот день явно не сулит - она была совершенно уверена.

        Морган Ханссон ощущал во рту привкус крови. Естественно, это не кровь, он знал. Это стресс, волнение и страх. Однако привкус железа все-таки чувствовался. «Интересно, что некоторые ощущения обладают вкусом, - думал он. - Что можно конкретно ощущать нечто столь абстрактное». Ему пришло в голову, что любовь должна бы иметь вкус шоколада. Но не имеет.
        Вкус получается вот такой.
        Морган остановился и прислонился к серой неровной цементной стене. Попытался успокоиться. Ему хотелось только, чтобы это осталось позади. Он не ел со вчерашнего вечера. От голода у него болел живот. Вместо еды он пил в больших количествах газированную воду, приготовленную в сифоне на собственной кухне. Так он обычно поступал, когда требовалось расслабиться: пил газированную воду. Вероятно, поэтому в животе бурлило, и у него была кислая отрыжка. Он пытался уговорить себя, что просто нервничает. Только и всего. Никто не может знать, что у него на уме. Он просто сисадмин, направляющийся в компьютерные помещения под парковочным гаражом. У него есть соответствующее право доступа к секретной информации, он уже многократно ходил этим путем и даже несет с собой два жестких диска по 10 терабайт, чтобы выглядело так, будто у него есть там, внизу, дело. На нем же не висит табличка с надписью: «Вот идет человек, который собирается вскоре преступить закон».
        Намерение не видно, даже если так кажется. Намерение не видно, пока оно не становится действием. А действие, которое он собирается совершить, обнаружить невозможно. Он ничего не будет оттуда выносить. Или распечатывать какие-нибудь бумаги. Он только проверит, сохранились ли файл и отсылка, которые, похоже, стерли по ошибке. Узнает имя. Это не противозаконно. Это пограничный случай. Возможно.
        Морган рассердился на себя. Конечно, так поступать нельзя, кого он пытается обмануть? Ведь речь идет о файле с грифом секретности.
        Ему хотелось обратно к себе в комнату со всеми испорченными штуковинами, с кабелями, жесткими дисками, кассетами для принтеров, со всем, с чем он чувствовал себя уютно. Пусть бы Анита расстроилась. Или разозлилась. У него для такого кишка тонка. Или, еще лучше, он может солгать ей, сказать, что файл не сохранился. Что ленты по ошибке стерли. Мысль показалась приятной, простой и спасительной. Требуется всего лишь маленькая ложь, которую она ни за что не сможет проверить. Но нельзя. Он пообещал. Ей нужна помощь. А друзьям надо помогать, особенно если хочешь, чтобы дружба переросла в нечто большее.
        Морган двинулся дальше. Подошел к последней железной двери и достал карточку. Приложил ее к считывающему устройству и стал ждать щелчка. Тот раздался примерно через секунду. Морган открыл дверь и вошел. Коридор внутри был ?же и значительно теплее. Серверное помещение за первой дверью охлаждалось, и часть тепла, вырабатываемого холодильным агрегатом, просачивалась в коридор. Морган почувствовал, что вдобавок скоро начнет потеть. Он пошел дальше, к комнате, где хранились магнитные ленты с резервными копиями. Она находилась следом за серверной. Сам он считал их метод резервного копирования чистейшей воды каменным веком. Какое современное учреждение держит резервные копии на лентах? Метод восходил к шестидесятым годам, когда жесткий диск был совершенно неизвестен, и все архивировалось на магнитных лентах. Он имела преимущество в стоимости вплоть до конца двухтысячных, когда цена на действительно большие жесткие диски начала падать. Несмотря на это, Главное полицейское управление решило держаться ленточных накопителей. Вероятно, по старой привычке, по лени или просто по глупости. Помимо большего риска,
что ленты повредятся, они были еще и более трудоемкими в обращении. Кому-то приходилось физически менять ленты через равные промежутки времени. Управлять ими, правильно их складировать, а потом размагничивать и снова использовать. Впрочем, возможно, это и являлось истинной причиной такого решения. Сохранение рабочих мест. Всей ситуации Морган, видимо, не знал. В любом случае он радовался, что не должен регулярно заниматься лентами. Его обучили, как с ними обращаться, на случай если Йоранссон заболевал или оказывался недоступен. Он представлял собой, так сказать, резервную копию резервиста, управлявшего резервным копированием. Наверное, только он в целом мире усматривал в этом юмор.
        Морган открыл дверь и вошел. Перед ним стояла машина, связанная оптоволоконными кабелями с серверной комнатой. IBM TS 2250 LTO пятого поколения, купленная в 2011 году. Это его обрадовало. В более ранних моделях приходилось извлекать информацию секвенциями, что требовало времени. Новая модель позволяла работать с лентами, как с жестким диском, где до необходимого можно было добираться прямо через систему файлов. Это сэкономит ему много времени.
        Йоранссон содержал все в порядке. Ленты были аккуратно помечены и разложенны по датам. Морган знал, что они хранятся минимум три месяца, после чего их используют вновь и перезаписывают. По сведениям Аниты, изменение внесли два дня назад. Возможно, стоило начать несколькими днями раньше и посмотреть, как файл выглядел тогда. Он осторожно вытащил ленту. Она оказалась тяжелее, чем ему помнилось, но, возможно, дело обстояло так же, как с привкусом во рту. Веса добавляло кое-что другое.
        Он сделал глубокий вдох.
        Намерению суждено превратиться в действие.

        Мехран шел в сторону центра. Ему требовалось выбраться из квартиры и опять почувствовать себя подростком, таким, как он был до того, как все это началось. Когда его главной проблемой было, попадут ли они на праздник на Лёвгатан в следующие выходные и будет ли там Мириам. Он отправил эсэмэску Левану и спросил, продолжается ли еще праздник, но ответа пока не получил.
        Ему следовало бы радоваться тому, как все прошло, но, шагая по улице, он никак не мог почувствовать полного удовлетворения. Какое-то время назад он думал, что обретет спокойствие, раз все в конечном счете получилось так, как хотелось ему и другим мужчинам. Но в последние часы мысли крутились у него в голове и не давали покоя. Он испытывал странное чувство. Будто подарок, о котором он долгое время мечтал, оказался совсем не таким исключительным, как ему представлялось. Мелика солгала. Мама все время была права. Но это ей отнюдь не поможет. Напротив. Остальные теперь станут смотреть на Шибеку по-другому. Хотя она послушалась. Подчинилась и сдалась. Остальные станут с ней меньше общаться. Так уж заведено. Недостаточно просто поступать правильно. Главное - никогда не совершать ошибок. Вот так просто. Она станет одной из тех, с кем и о ком все меньше разговаривают, человеком, который из живой личности постепенно превратится скорее в некое воспоминание. Так и бывает.
        Шибека, всегда заботившаяся о нем. Никогда не сдававшаяся. Новая страна дала ей другие возможности для борьбы. Здесь она не должна просто смириться и, став вдовой, погрузиться в молчание и сидеть тихо. Это сделало ее сильной. Особенной. Этим она и нравится журналисту и шведам. Женщина, которая к чему-то стремится. А Мемель и остальные ее за это ненавидят и боятся, предположил Мехран.
        Его же они, напротив, вознаградят, приблизят. Он в отличие от нее доказал, что на него можно положиться. Что он готов постоять за свою семью, но еще и поступает правильно, когда доходит до дела. Казалось, будто он просто воспользовался борьбой матери и похитил у нее силу, продвинулся с помощью этой силы вперед, бросив мать. В результате чего они отныне будут двигаться в разных направлениях. Он - вперед. Она - назад.
        А посередине по-прежнему находится ложь Мелики. Кто же теперь ее проверит? Кто узнает правду?
        Никто.
        Это ему не нравилось.
        Совсем.
        Мехран остановился возле торгового центра. Увидел нескольких старших парней из гимназии, стоявших около химчистки. Они подняли руки в знак приветствия. Общаться с ними ему не хотелось. Он кивнул в ответ и пошел дальше. Левана нигде видно не было, но Мехран понял, что встречаться с ним уже тоже не хочет. Он шел к дому Мелики. Остановился возле маленькой детской площадки перед ее домом. Зашел туда и сел на качели, которыми ему никогда не разрешал пользоваться отец. Хотя он упрашивал и упрашивал, иногда даже плакал, но Хамид твердо стоял на своем. Говорил, что они для детей постарше. У них это стало чем-то вроде ритуала. Ему хотелось испробовать качели. Хамид запрещал, говорил: «Потом, когда немного подрастешь». Он упрашивал, но Хамид не поддавался. Он никогда не поддавался.
        Мехран осторожно сел на качели. Сегодня они отнюдь не казались ему особенными: всего лишь большая автомобильная шина, висящая на двух цепях. Хамид разрешал ему пользоваться только качелями рядом - там имелась маленькая дополнительная покрышка, приделанная под большой, чтобы нельзя было провалиться вниз. Матовые стальные цепи оказались холодными на ощупь, в точности как в детстве. Он начал раскачиваться. Когда он набрал скорость, конструкция стала ритмично поскрипывать.
        Вперед - назад. Вперед - назад.
        Каждый раз, когда тело взлетало вперед, казалось, возникал новый вопрос.
        Почему Мелика солгала, когда была у них дома?
        Назад.
        Что ей известно о человеке по имени Иосиф?
        Назад.
        Почему она так заволновалась, что почувствовала необходимость пожаловаться Мемелю?
        Назад.
        Надо действовать правильно. Нельзя просто пойти к Мелике. Так ничего не выйдет. Есть опасность, что она опять растрезвонит обо всем Мемелю и остальным.
        Возможно, стоит сходить в магазин Саида. Он неоднократно бывал там вместе с отцом. Хамид иногда помогал им, чтобы иметь какое-то занятие. Саид владел магазином вместе с двумя кузенами Мелики - с Рафи и как его звали… кажется, Турьялай. Рафи он помнил лучше. Тот всегда шутил с ним и угощал леденцами на палочке. Мехран долго не вспоминал о кузенах Мелики. Жили они не в Ринкебю, а, по словам Шибеки, в Веллингбю. Во всяком случае, тогда. В первые годы они несколько раз навещали Мелику. Он знал, что они немного помогали деньгами и Шибеке. Но это было давно. Поскольку Мелика и Шибека постепенно прекратили общаться, он видел кузенов все реже и реже. Но они, возможно, что-то знают. Саид проводил с ними почти все время.
        Мехран остановил качели и встал. Еще раз взглянул на окна Мелики и направился к метро.
        Теперь, когда им с его помощью удалось заставить мать замолчать, узнать правду может только он.

        Первая Эллинор жила на Грёнвиксвэген, 107, в районе Ноккебю. Ванья ввела адрес в навигатор: она не могла припомнить, чтобы когда-либо бывала в Ноккебю. В транспортных пробках по пути она размышляла, как лучше подступиться к этим женщинам. Говорить, что она из полиции, нельзя, это, по крайней мере, ясно. Но что же говорить? Как можно меньше, решила она, сворачивая с дороги и паркуясь на расположенных почти полукругом парковочных местах, перед стоящими под углом друг к другу серовато-белыми многоквартирными домами. Приближаясь к дому 107 по асфальтированной дорожке между домами, Ванья увидела вдали полоску мрачно-серой воды. По виду полоска напоминала канал, но Ванья предположила, что это, должно быть, часть озера Меларен. Входная дверь из металла и стекла была заперта. Ванья посмотрела на домофон. Бергквист, второй этаж. Она нажала на фамилию Левин, этажом выше, сказала, что ей надо передать цветы для Бергквист со второго этажа, но что там никого нет дома, и спросила, нельзя ли ей войти и повесить букет на ручку двери? Очутившись на прохладной лестнице, она решила подняться пешком. Оказалось, что
Бергквист живет в квартире сразу налево. Ванья позвонила. Ей открыла женщина лет тридцати пяти. На заднем плане слышались крикливые голоса каких-то мультперсонажей. У открывшей дверь женщины были собранные в высокий хвост каштановые волосы, скромные золотые сережки и тщательный, хотя и не только что наложенный макияж. Она была в светлой свободной блузке, в костюмной юбке и колготках. Ванья предположила, что женщина забрала детей по дороге с работы и только что пришла домой.
        - Эллинор Бергквист? - поинтересовалась Ванья, когда женщина вопросительно посмотрела на нее, явно слегка нервничая.
        - Да.
        - Меня зовут Ванья Литнер, - сказала Ванья и замолчала в ожидании реакции.
        Фамилия у нее необычная, и если женщина перед ней замешана в событиях вокруг ее отца, потребуется много усилий, чтобы совсем не отреагировать. Ванья внимательно вглядывалась в нее. Она хорошо умела улавливать мелкие признаки, подмечать нюансы, моргание, перемену позы. У стоявшей перед ней женщины она не обнаружила ничего, кроме неподдельного удивления.
        - Да?
        - Вальдемар Литнер - мой отец, - продолжила Ванья, но вновь замолчала. Ждала и наблюдала.
        - Но, простите, что вам, собственно, надо?
        Из квартиры послышались вопль, крик «мама!», сообщение, что Хуго дерется, и немедленное опровержение: «Линнеа все врет!»
        - Сейчас иду! Прекратите! - прокричала женщина вглубь квартиры и снова повернулась к Ванье.
        - Вы имели какие-нибудь дела с Вальдемаром и мужчиной по имени Тролле Херманссон?
        - Нет. Я не понимаю, о чем вы говорите.
        Теперь в глазах и голосе напряжение, но, вероятно, в основном потому, что Линнеа громко оповестила всех, какой дурак Хуго, переключивший канал. Первая Эллинор оказалась не той Эллинор, в этом Ванья убедилась.
        - Извините, значит, мне дали неправильный адрес, прошу прощения, - проговорила она, отступая на шаг назад.
        Женщина лишь кивнула и захлопнула дверь. Снова послышался пронзительный вой, затем плач и голос Эллинор Бергквист, которая тоже ставила под сомнение умственные способности сына, поскольку тот для разрешения возникшего конфликта ударил сестру по голове пультом.
        Ванья пошла вниз по лестнице. В Стокгольме остались две Эллинор. По стране - двадцать. Впрочем, ей не к спеху.
        В США она все равно не едет.

        Мехран доехал по синей линии до остановки «Фридхемсплан». По прямой, пересаживаться ему нигде не требовалось. Магазинчик находился при станции метро, это он знал, но точно не помнил, каким следует воспользоваться выходом. Он не был там десять лет и понял, что не может полагаться на воспоминания детства. То, что представлялось пятилетнему мальчику огромным расстоянием, теперь оказалось отрезком длиной метров сто, не больше.
        Когда Мехран поднялся с перрона к широким туннелям, ведущим в разные стороны, он получил эсэмэс от Левана, который подтверждал, что праздник продолжается. Мехран сбросил сообщение. Его мысли занимали другие, более важные вещи.
        Мехран знал, что магазин находится не возле больших выходов к самой площади Фридхемсплан - там он бывал много раз, - а возле одного из выходов поменьше. Он пошел по стрелке в направлении Мариебергсгатан. Название показалось ему каким-то знакомым.
        Магазинчик он нашел быстрее, чем думал. Тот был втиснут в узкий туннель с серыми цементными стенами, прямо перед лестницей, ведущей в город. В трех грязных окнах с решетками виднелись написанные от руки объявления о скидках, а укрепленная стальным листом дверь была распахнута, чтобы показать немногим проходившим мимо людям, что магазин действительно открыт. Выглядел он не совсем так, как помнилось Мехрану. Поначалу тот не мог понять, что изменилось, но потом его осенило. Другими стали краски на вывеске. Тогда текст был написан ярко-красным цветом на красновато-желтом фоне. О чем возвещала вывеска, он не знал - читать он тогда еще не научился, но яркие краски в памяти сохранились, наверное, они напоминали ему о родине. Теперь же текст был написан черным по белому: «Минимаркет». Кратко и функционально, но не вызывало абсолютно никаких воспоминаний. Мехран осторожно ступил внутрь. Там пахло, как раньше: едкий запах метро, смешанный с пылью и чем-то сладким. Мехран огляделся. Кассу переместили ближе к выходу. За прилавком сидел мужчина лет пятидесяти в черном пуловере и читал газету. У него были
короткие седые волосы и уже намечалась лысина. Мехран его не знал.
        Он подошел и вежливо улыбнулся.
        - Здравствуйте, а Рафи здесь? - спросил он на пушту, почти по старой привычке.
        Мужчина оторвался от газеты и посмотрел на него непонимающе.
        - Что ты говоришь? - донеслось в ответ по-шведски с сильным акцентом.
        Пытаясь определить акцент, Мехран остановился на арабском, но на всякий случай перешел на шведский.
        - Рафи. Рафи здесь?
        - Я не знаю никакого Рафи.
        - Он владелец этого магазина.
        У мужчины сделался еще более непонимающий вид.
        - Нет, владельцы - мы с братом.
        Мехран кивнул. Ясно. Поэтому-то он давно ничего не слышал о магазине. Они его продали.
        - Мы купили его у нескольких афганцев, - продолжил мужчина за прилавком. - Может, ты имеешь в виду их?
        - Думаю, да. Рафи и Турьялай?
        - Я не помню, как их звали, но думаю, их было трое.
        Мехран кивнул. Все правильно. Третьим был Саид.
        - А третий, его звали Саид? - на всякий случай спросил он.
        Мужчина пожал плечами.
        - Не знаю. Всем этим занимался брат. Они твои родственники?
        - Вообще-то нет. Мой отец дружил с Саидом.
        Мужчина отпил кофе из стоявшей перед ним чашки.
        - Брат возился с ними целую вечность. Они ему не нравились. Устраивали путаницу. Ругались с нами, ругались между собой.
        Мехран поразился. Саид и остальные помнились ему совсем не такими.
        - А вы знаете, из-за чего они ругались?
        - Думаю, они не сходились в том, продавать или нет. Колебались, то туда, то сюда. Мы уже думали, сделка не состоится. Но вдруг они просто позвонили. Тогда все решилось за день. Мы были страшно удивлены. Мы ведь уже даже начали искать другой магазин.
        Мехран внезапно почувствовал, что у него пересохло во рту. История, рассказанная мужчиной, никак не вязалась у него с собственным представлением о Саиде и двоих других. Они же дружили. Были родственниками, правда, дальними, со стороны жены Саида, но тем не менее. Они ведь держались вместе? Он всегда так думал. Неужели существовал конфликт, который он, будучи ребенком, не уловил? Такое возможно. Но тогда Шибека ему об этом когда-нибудь обязательно рассказала бы. Она в последние годы почти ни о чем другом не думала. Здесь что-то не сходится.
        - Как долго вы уже владеете магазином? Если это, конечно, не секрет.
        Мужчина улыбнулся и откинулся на спинку потертого офисного стула.
        - Лично я считаю, что слишком долго. По-моему, девять лет, но брат знает обо всем этом больше. Если хочешь, я могу ему позвонить.
        - Да, пожалуйста. Если у вас есть время.
        - Я похож на человека, у которого слишком много дел? - сухо ответил мужчина, оглядывая пустой магазин.
        Он взял лежащий рядом с газетой переносной телефон. Быстро набрал номер, встал и вскоре заговорил по-арабски. Мехрану удавалось улавливать значение отдельных слов, но он знал слишком мало, чтобы понимать общий смысл. Он опять оглядел магазин. Сколько же раз он был здесь в детстве? Десять, возможно, пятнадцать. Чаще всего здесь находился Саид, Рафи - изредка, а Турьялай - никогда. Зато Мехран несколько раз встречал его у Мелики, но слишком редко, чтобы хорошо запомнить. Он помнил лишь, что из них троих Турьялай был самым крупным. Не безумно толстым, но Саид и Рафи оба были худыми и высокими, так что по сравнению с ними он казался большим. Круглое лицо. Короткая стрижка. Немного мрачный. Мехран долго не вспоминал о них. И никогда не представлял их себе по отдельности. Они существовали в его сознании как трое друзей, трое родственников: Саид и двое других. Теперь оказывается, что они, возможно, не были такими закадычными друзьями, как он себе представлял.
        Мужчина за прилавком закончил разговор и снова положил трубку на стол.
        - Мы купили его в 2003 году. В сентябре. Препирались с ними почти год.
        Мехран напряженно кивнул, не в силах выдавить какой-либо ответ. Мысли у него бешено крутились. Кузены продали магазин всего через месяц после исчезновения отца и Саида. Он не знал, имеет ли это какое-нибудь значение, но уж больно быстро. А еще они ругались по поводу продажи. Почему Мелика никогда об этом не говорила? Ведь они - ее кузены. Ей следовало бы хоть что-нибудь сказать по поводу того, что они продали магазин. Почему же он об этом не знал? Почему думал, что они по-прежнему им владеют? Тут что-то не так.
        - А ваш брат помнил, кто именно не хотел продавать? - услышал Мехран собственный голос.
        - По его представлениям, тот, кого ты называешь Саидом. Но точно он не помнит. Во всяком случае, Саид не присутствовал, когда заключалась сделка, и брат подумал, что он, наверное, обиделся.
        «Саида тогда уже не было, - подумал Мехран, - он исчез. Вместе с отцом».
        Выйдя из магазина, он прибавил шагу. Побежал вниз по эскалатору. Он сам не знал, куда направляется. Но понимал: что-то нечисто.
        Поговорить он мог только с одним человеком.
        С тем, кто должен об этом узнать.
        С матерью.

        Вторая Эллинор жила на Вестманнагатан, в центре города. Минут двадцать проискав место для парковки, она сдалась и поставила машину чересчур близко к переходу. Расположенными в центре парковочными гаражами она не пользовалась в принципе. Там стоимость парковки была столь высока, что, в зависимости от настроения автовладельца, могла вызывать смех или кровоизлияние в мозг. Лучше уж рискнуть, понадеявшись, что ее не оштрафуют за те полчаса, которые она планировала отсутствовать.
        Домофона на входной двери не было, только кодовый замок. Ванья держалась поблизости от входа - дом довольно большой, и наверняка многие еще не успели прийти с работы, а у кого-нибудь, в случае удачи, запланирован ранний ужин в городе. Минут через десять на улицу вышли два парня, свернувшие в сторону площади Оденплан. Ванья подоспела раньше, чем дверь снова захлопнулась. Новая лестница, новая доска с фамилиями. Бергквист, третий этаж. Ванья двинулась наверх.
        Возле нужной двери она позвонила.
        Еще раз.
        Никто не открыл.
        - Вам нужна Эллинор?
        Ванья обернулась. На площадку как раз поднималась пожилая дама в слишком большом пальто. Под шляпой с широкими полями Ванья увидела совершенно белые волосы и настолько испещренное морщинами лицо, что оно скорее наводило на мысль о мумии, чем об изюме[94]. В изюме все-таки сохранялось хоть немного влаги, а подходившая к Ванье женщина выглядела совершенно сушеной. Впрочем, когда она остановилась, в глазах у нее светилось живое любопытство.
        - Да.
        - Раз ее нет дома, наверное, она на работе. Могу я вам чем-нибудь помочь? Меня зовут Тура Линдель, я живу этажом выше.
        Пожилая дама указала на потолок маленьким худеньким пальчиком. Все в ней казалось сухим и хрупким. Ванья заинтересовалась было, почему она не поехала на лифте, но потом заметила, что от подъема по лестнице женщина даже не запыхалась.
        - Нет, мне нужно встретиться с Эллинор. Вы не знаете, где она работает?
        - В универмаге «Оленс». Домашняя утварь или товары для дома, или как там это называется.
        - Хорошо. Спасибо.
        Ванья улыбнулась женщине, кивнула и двинулась в сторону лестницы.
        - Они иногда работают до девяти.
        - Да, конечно. Спасибо, - бросила через плечо Ванья и еще раз улыбнулась, спускаясь на первые ступеньки.
        - А если она не там, то, наверное, у своего близкого друга, - продолжала Тура Линдель, словно не заметив, что Ванья больше не стоит перед ней на площадке.
        Ванья замерла. Поднялась обратно на площадку.
        - А где он живет, вы тоже знаете?
        - Нет, представления не имею. Но если верить Эллинор, найти его должно быть нетрудно.
        - Вот как, почему же?
        Тура с заговорщическим видом наклонилась вперед и понизила голос.
        - Он явно очень известен и знаменит. - Она слегка закатила глаза, чтобы показать, насколько она в это верит. - Эллинор сидела у меня наверху и рассказывала о нем и чуть ли не разозлилась из-за того, что я не знаю, кто он такой. Под конец мне пришлось притвориться.
        - Вы помните, как его зовут?
        - О да. Его зовут Себастиан. Себастиан Бергман. Он явно психолог.
        Ванья уставилась на пожилую даму. Это невозможно. Наверное, она ослышалась. Это имя не могло возникнуть здесь. Сейчас. К ней вернулось ощущение, которое она испытывала раньше у себя дома. Это не может быть реальностью. Это наверняка розыгрыш. Одна из телевизионных программ со скрытой камерой. Вскоре откуда-нибудь выскочат несколько человек, которые со смехом закричат, что она повелась и что ей стоило бы сейчас взглянуть на себя. Просто класс! Что это будут за люди, Ванья не знала, но кто-нибудь наверняка появится.
        - Себастиан Бергман - близкий друг Эллинор, - повторила Ванья, с удивлением заметив, что голос не дрогнул.
        - Да. Психолог. И только между нами. - Тура вновь слегка наклонилась вперед и на этот раз легонько прикоснулась к Ванье морщинистой рукой. - Я думаю, что Эллинор это периодически необходимо.
        - Вы уверены?
        - Нет, но она немного со странностями, это точно.
        - Я имею в виду, вы уверены, что она говорила о психологе, которого зовут Себастиан Бергман?
        - Да. Абсолютно. Она там временами подолгу живет. Или, во всяком случае, жила. Сейчас она уже довольно давно дома… Возможно, он взялся за ум.
        Тура улыбнулась ей, но Ванья даже не заметила. Казалось, будто на лестнице на Вестманнагатан столкнулись две параллельные вселенные, образовав некую альтернативную реальность. Ей подумалось, что если какие-то люди собираются выскочить и посмеяться над ней и ее непонимающей физиономией, то сейчас самый подходящий момент. Но никто не появился. А жаль.

        После продолжительного обеда с Морганом Ханссоном Анита затаилась. Выполняла положенную работу, не заходила в систему под чужим именем и даже не писала на форуме. Наверняка она проявляла излишнюю осторожность, но ей казалось, что, пока она ничего не услышит от Моргана, лучше воздержаться от любых дополнительных занятий. Он пообещал, что спустится в компьютерную комнату под гаражом прямо с утра, но она все еще не слышала от него ни слова. Сколько же времени требуется, чтобы просмотреть пару магнитных лент с резервными копиями?
        Какое-то время она волновалась, что он, вместо того, чтобы помочь ей, пошел к руководству и все рассказал. Может, он молчит поэтому? Но она успокоилась, вспомнив, как близко к ней он стоял вчера перед расставанием. Взгляды, которые он устремлял на нее. Свою роль она сыграла замечательно. Он ее не предаст.
        Она подозревала, что проблема скорее будет заключаться в том, как от него отделаться, когда все будет закончено.
        Во второй половине дня Анита уже больше не могла усидеть на месте. Она решила спуститься к нему. Ей требовалось знать. Стоит ли сперва позвонить или просто появиться и застать его врасплох? Застать врасплох казалось лучше. Ей хотелось смотреть ему в глаза, когда он станет рассказывать, чтобы иметь возможность увидеть, лжет он или нет. Быстрым шагом она направилась к большой лестнице, почти бегом спустилась на первый этаж и сбавила скорость только перед самой его комнатой.
        На месте его не оказалось. Она потихоньку прошлась по этажу, пытаясь создать видимость, что у нее есть некая цель, хотя на самом деле просто искала наобум.
        Внезапно она увидела его вдали, возле лестницы поменьше. Похоже, он направлялся наверх. Вероятно, к ней. Он шел решительным шагом, и ей показалось, будто весь его облик показывает, что он все сделал. Она прибавила шагу, чуть не пустилась бегом, но сдержалась. Это выглядело бы странно, а привлекать к себе внимание ей совершенно не хотелось.
        Она нагнала его, как раз когда он подошел к тяжелой стеклянной двери.
        - Морган, - окликнула она его как могла более буднично.
        Он обернулся и посмотрел на нее нейтральным взглядом, истолковать который она не смогла: ни взволнованный, ни восторженный, просто взгляд.
        - Привет, как все прошло? - продолжила она.
        Морган не ответил, лишь показал ей кивком в сторону лестницы. Анита последовала за ним. Он начал спускаться вниз. Их шаги эхом отдавались на каменных ступеньках. Казалось, он хочет спуститься до конца, прежде чем что-нибудь сказать. Видимо, стремится избежать лестничной акустики. Его слова могли бы усилиться и донестись до кого-нибудь непосвященного. Умно, конечно, но Анита страдала от его молчания, от неизвестности. Наконец он остановился возле двери в самом низу и подождал ее. Преодолевая последние ступени, Анита попыталась принять равнодушный вид, хотя ей всей душой хотелось встряхнуть его и заставить что-нибудь сказать.
        - Я все сделал, - в конце концов прошептал он.
        - Огромное спасибо, - тепло сказала Анита. - Я немного волновалась за тебя…
        - Я наверняка поступил глупо, но мне хотелось помочь тебе и Эве.
        - Эве? - услышала Анита собственный голос и только секундой позже сообразила, кого он имеет в виду. Морган смотрел на нее скептически.
        - Да, Эве. Из полиции Сольны, твоей подруге, о которой ты рассказывала.
        - Ну, конечно, Эве Грансетер. Разумеется, - поспешно вставила Анита, проклиная себя за глупость. Как она могла забыть собственную ложь? - Я так перенервничала, - добавила она в попытке оправдаться.
        - Могу сказать, что я тоже понервничал, - обезоруживающе отозвался Морган. - Думал, что меня там внизу хватит инфаркт.
        - Но все прошло нормально?
        - Да. Имя, которое ищет твоя коллега, - Адам Седерквист. Ты знаешь, кто это?
        - Понятия не имею, - честно ответила Анита. Ее охватило разочарование. Она-то надеялась, что это окажется кто-то знакомый, какая-нибудь шишка, лишить которую чести, если все это к чему-нибудь приведет, было бы куда приятнее, чем какого-то анонимного чиновника.
        - Это все? - спросила она, не сумев полностью скрыть свои чувства.
        - Да, ты случайно стерла эту отсылку, - кивнул Морган. - А теперь я хочу тебя кое о чем попросить, - добавил он с кривой усмешкой.
        - Конечно, - ответила Анита, но почувствовала, что ей придется пожалеть об этом ответе. Морган вдруг показался ей чуть слишком самоуверенным.
        - Что, собственно, происходит?
        - Что ты имеешь в виду?
        - Почему ты заходишь в систему под фальшивым именем и разыскиваешь засекреченных сотрудников СЭПО?
        Анита постаралась сохранить внешнее спокойствие.
        - Я же тебе рассказывала. Это была глупая попытка помочь коллеге.
        Ненадолго повисла тишина. Морган кивнул про себя, словно получил подтверждение лжи, и склонился к Аните.
        - Я проверил ее. Эву Грансетер. Она больше не служит в полиции. Уволилась в 2007 году.
        Анита почувствовала, как у нее вспыхнули щеки. Она онемела. Странное ощущение. Привыкнув ловко перемещаться под прикрытием теней, она вдруг оказалась на свету.
        - Так я узнаю, что ты затеваешь, - спокойным голосом продолжил Морган. - Или ты предпочитаешь рассказать об этом руководству?
        - Нет, - слабо проговорила она. - Я скажу.
        - Хорошо, и я хочу знать все.
        Морган снова посмотрел на нее с этой новой самоуверенностью. Анита поняла, что ей от него не отделаться. Вероятно, им предстоит много совместных ужинов.
        Вопрос в том, кто кого переиграл.

        Черт, как быстро требовалось соображать.
        Менее минуты назад он стоял на кухне и жарил котлеты, когда раздался звонок в дверь. Убавив огонь и сняв сковородку с конфорки, он вышел в прихожую. Спросил, кто там, напомнив себе, что необходимо обзавестись глазком. Услышал, что это Ванья. Почувствовал, как сердце от радости слегка подпрыгнуло в груди, хотя звучала Ванья довольно мрачно, что улавливалось из короткого ответа: «Ванья». Себастиан сделал глубокий вдох. Наверное, она получила ответ из ФБР и пребывает в отчаянии. Ей требуется утешение. Он открыл.
        Она была не в отчаянии.
        Она была в ярости.
        - Эллинор Бергквист, - скрестив руки на груди, сказала она, едва дверь открылась.
        - Что с ней случилось? - автоматически ответил он.
        - Ты ее знаешь.
        Не вопрос. Себастиан возблагодарил свою счастливую звезду за то, что, услышав имя кратковременной сожительницы, не ответил: «Кто это?»
        - Да.
        Краткие ответы. Нет смысла вдаваться в рассуждения, пока он не узнает больше.
        - Это она принесла материал о моем отце.
        Ванья уставилась на него так, как не смотрела на него даже когда ненавидела его всей душой.
        Думать требовалось быстро.
        Черт, как быстро требовалось соображать.
        Он отступил в сторону, приглашая ее зайти. Она сделала два больших шага. Остановилась прямо возле двери, явно не намереваясь снимать обувь или верхнюю одежду.
        - Расскажи, - попросил он, чтобы выиграть время.
        - Твоя подружка принесла в УБЭП материал, из-за которого задержали отца, так что, пожалуй, будет лучше, если расскажешь ты.
        Руки по-прежнему скрещены на груди. Взгляд требовательный. Себастиан решил сказать правду или вариант правды. Максимально близкий, но исключающий некоторые детали. Издав глубокий вздох, он огорченно посмотрел на Ванью. Ему даже не требовалось играть, это могло в одно мгновение разрушить все, что они выстроили за последние сутки.
        - Эта мысль приходила мне в голову, но… - Он запнулся и покачал головой. - Я надеялся, что это не так.
        - Что значит не так?
        Себастиан набрал в грудь побольше воздуха. Надо делать ставку на понимание, и будь что будет. В создавшейся ситуации хуже всего пытаться изворачиваться.
        - Несколько месяцев назад Тролле Херманссон пришел сюда и дал мне пакет с расследованием дела Вальдемара.
        - Почему? - перебила Ванья. - Почему он дал его тебе?
        - Не знаю. Наверное, он знал, что мы иногда вместе работаем, но что я больше не вхожу в Госкомиссию.
        - Но почему он вообще проверял отца?
        Себастиан пожал плечами. Можно продолжать придерживаться модифицированной правды.
        - Если я хорошо знал Тролле, то он брался за те задания, которые ему удавалось получить.
        - А ты хорошо его знал?
        - Мы вместе работали, но его выгнали раньше, чем я ушел из Госкомиссии. Когда же… лет пятнадцать назад.
        - А сейчас, сейчас вы поддерживали контакт?
        - Мы иногда виделись. Он был довольно одинок. Знаешь, он развелся, потерял семью. Такого говнюка, как он, мало кто выдерживал.
        - Кроме другого говнюка.
        - Вероятно.
        Ванья замолчала, переваривая услышанное. К своей радости Себастиан заметил, что она слегка опустила руки, немного расслабилась. С одной стороны, хорошо, с другой - плохо. Поскольку самая страшная ярость поутихла и Ванья включилась в разговор, она стала вдумываться и анализировать. В нынешней ситуации для Себастиана это было опаснее. Вопросами начнет управлять ее разум, а не эмоции.
        - Но если кто-то дал Тролле задание проверить отца, почему же этот человек не получил материалы расследования? Почему он отдал их тебе?
        Трудный вопрос с легким ответом. Потому что задание накопать кучу дерьма про Вальдемара Литнера поручил Тролле Себастиан, но это единственное, чего говорить нельзя ни в коем случае. Пришло время полностью отойти от правды.
        - Не знаю, возможно, они не сошлись в цене, возможно, Тролле почему-то разозлился и решил напакостить.
        - И поэтому он отдал материалы тебе.
        - Да.
        Они все время упирались в одно и то же. Вероятно, потому что Себастиан сам слышал, как неубедительно звучат его объяснения. Существовали значительно более правдоподобные варианты развития событий.
        Тролле мог пойти в полицию.
        Мог уничтожить то, что накопал.
        Мог оставить папку лежать в ящике у себя дома.
        Почему он отдал материалы Себастиану? Необходимо заставить Ванью прекратить думать об этом. Усилить причину.
        - Не знаю, может, он боялся держать это дома или просто хотел, чтобы кто-нибудь посмотрел, что он собрал. Как я уже говорил, он был довольно одинок.
        - А что сделал ты, получив эти данные? - спросила Ванья, похоже, хотя бы на мгновение отключившись от причины попадания расследования к Себастиану. Пора возвращаться к полуправде.
        - Ничего. Прочитал и решил ничего не предпринимать. Когда же потом Тролле умер…
        - Он говорил, какое имел отношение к Эдварду и Ральфу? - перебила Ванья.
        Они быстро приближались к следующему пункту, который мог вызвать серьезные затруднения. Требовалось предложить разумное объяснение тому, почему отправленный в отставку старый полицейский, о котором пятнадцать лет не было ни слуху ни духу, внезапно дважды возникает в течение нескольких месяцев. Связующим звеном, естественно, был сам Себастиан, но необходимо перевести стрелки на что-то другое.
        На кого-то другого.
        На Ванью.
        - Я тоже над этим размышлял, - начал Себастиан, задумчиво проведя рукой по щеке. - Могу предположить только, что, получив от кого-то задание проверить твоего отца, он подобрался близко к тебе, обнаружил, что ты участвуешь в крупном и важном расследовании убийств, и решил щелкнуть Госкомиссию по носу, раскрыв дело самостоятельно, и в результате… умер.
        Себастиан затаил дыхание.
        Слишком много? Слишком отдает заготовкой? Слишком притянуто за уши?
        Он увидел, как Ванья задумчиво кивнула. Решил продолжать, пока владеет инициативой, не давать ей особенно долго размышлять.
        - Как бы то ни было, я решил выбросить то, что получил, но тут меня ранили, потом я болел и попросил Эллинор уничтожить бумаги, но она, очевидно, этого не сделала.
        - Кто такая эта Эллинор?
        Обратно к правде.
        - Она… больная женщина, которая здесь некоторое время жила. Когда начали убивать женщин, с которыми я спал, я ее предупредил, и она… переселилась сюда. Потом вроде как осталась.
        Лучшего объяснения у него не было даже для самого себя.
        - Мы больше не вместе, - уточнил он. - Я ее выставил. Она ненормальная, - еще раз добавил он, желая подчеркнуть, что не имеет никакого отношения к случившемуся.
        Ванья стояла и просто смотрела на него. Ему казалось, что он прямо видит, как она перерабатывает полученную информацию, чтобы решить, верить ему или нет. Он шагнул вперед и положил руку ей на плечо, выжидая, пока она посмотрит в его полные искреннего сочувствия глаза.
        - Мне ужасно жаль, что это произошло, и я очень надеюсь, что ты не думаешь, будто я имел к этому какое-нибудь отношение.
        Ванья сверлила его взглядом, искала в его глазах и за ними признаки того, что он лжет. Чего-то не соответствующего действительности. Тролле, Эллинор, материал - все привязано к Себастиану. Возможно, случайность. Прихоть судьбы. «А что еще это может быть?» - спрашивала она себя. Ее по-прежнему не полностью удовлетворял ответ на вопрос, почему Тролле отдал материалы Себастиану, но, наверное, придется ему поверить. Иногда вещи просто берут и происходят. Люди действуют в соответствии с собственной логикой. Похоже, это как раз такой случай. Потому что какая может у Себастиана Бергмана иметься причина для того, чтобы засадить ее отца в тюрьму?
        Никакой.
        Он ее друг.
        Она кивнула. Увидела, какое он испытал облегчение. Как обрадовался.
        Однако когда злость и неизвестность отпустили ее, она не смогла сдержать слез. Они внезапно хлынули из глаз в молчаливом плаче, и она поспешно перевела взгляд на пол. Себастиан смотрел на нее почти с отчаянием, ему хотелось подойти поближе и обнять ее, но он не решался. Она сделала маленький шаг вперед, чтобы показать, что можно, и он заключил ее в объятия.
        - Меня не взяли в США, - проговорила она в его закрытую передником грудь и дала волю всем огорчениям последнего времени. Зарыдала так, что вся сотрясалась, а он утешал ее. Как отец. Он нуждается в ней, потому и пошел к Риддарстольпе, но она тоже нуждается в нем. Для обоих лучше, чтобы она не уезжала, уговаривал он себя, бережно поглаживая ее по волосам.

        Вальдемар лежал на спине на койке у себя в камере и смотрел в потолок, пытаясь думать о чем-нибудь другом, кроме постепенно отпускающей боли в спине. Та же койка, тот же потолок, та же камера, но несколько часов назад он перешел из ведения полиции в ведение пенитенциарной системы. Он уже больше не просто задержан, а арестован.
        Во второй половине дня состоялось слушание о заключении подозреваемого под стражу. Раньше ему бывать в суде не доводилось, и он ожидал, что там все будет выглядеть, как в американских телевизионных сериалах или фильмах о судебных процессах. Но оказалось не совсем так. Во всяком случае, в зале Стокгольмского суда первой инстанции, куда его в 13.05 проводили вместе с Карин Сверд - адвокатом, которого он себе со временем раздобыл. Впереди находился подиум с местами для пяти человек, в конце подиума возвышались высокие спинки зеленых и, видимо, очень удобных офисных кресел. Два кресла занимали главный судья и секретарь, остальные были свободны. Перед подиумом под углом друг к другу стояли два изогнутых стола, так что человек мог видеть того или тех, кто сидел за вторым столом, а также легко общаться с людьми на подиуме. За столом подальше от двери, через которую Вальдемар вошел, сидели двое. Одним из них был, как ему объяснили, прокурор Стиг Венберг. Вторым - какой-то ассистент, его имени Карин не знала.
        Они сели, и Вальдемар взглянул на места для слушателей. Анна, разумеется, присутствовала, а Ванья нет. Этого ему и хотелось. Прежде чем встретиться взглядом с Анной, он осмотрел остальных собравшихся. Никого знакомого. Никого из офиса. Любопытные люди, не обремененные заботами, предположил он. Вальдемар посмотрел на Анну. Вид у нее был усталый. Он слегка улыбнулся ей, и она улыбнулась в ответ, но глаза у нее не засветились, как это обычно бывало, и она поспешно отвела взгляд, устремив его на мужчин на подиуме.
        Слушания начались, и Вальдемар повернулся вперед. Установив, кто находится в зале и в чем состоит дело, судья попросил прокурора огласить причины заключения под стражу. Стиг Венберг негромко откашлялся и приступил. Перечень оказался внушительным. Вальдемар покосился на Анну, и ему показалось, что с каждым новым зачитанным обвинением ее лицо все больше и больше застывало.
        С тех пор как его забрала полиция, они ни разу не разговаривали. Может, она считала, что он невиновен? Они жили очень благополучно, могли все себе позволить, но думала ли она, что он действительно так много зарабатывает, не вникала в это или догадывалась, что часть средств поступает от какой-то другой, более сомнительной деятельности? Он не знал. Они никогда об этом не говорили. Судя по выражению ее лица в зале суда, это явилось для нее полной неожиданностью, и она, похоже, не сомневалась в его виновности. Никаких покачиваний головой в знак немыслимости того, что говорил прокурор, ни единого взгляда в сторону Вальдемара, в котором читалась бы печаль по поводу того, что тот безвинно угодил туда, куда угодил. Напротив, она, казалось, преисполнилась решимости на него не смотреть. Это причиняло боль, но ему оставалось винить самого себя. Для его жены и дочери это стало тяжелым ударом, а они в отличие от него были совершенно невиновны. Нет ничего странного в том, что они осуждают его. Ему потребуется пройти долгий путь, чтобы вновь завоевать их доверие и любовь. Возможно, слишком долгий.
        Вальдемар толком не понимал, как угодил в эту ситуацию. Сослаться на незнание он не мог. Он понимал, что деятельность компании «Дактеа» незаконна и дело, с которым к нему обратились, тоже выходит за рамки закона. Правда, он не видел масштабов. Понял, во что его втянули, только когда все лопнуло. Впрочем, он знал, что они очень ловкие. Что они с его помощью выстроили основательную структуру с тупиками и бесконечным количеством трудно отслеживаемых трансакций. Чем больше проходило времени, тем увереннее он себя чувствовал. Он ведь был просто маленьким винтиком в огромном механизме. Почему же нашли именно его?
        Венберг закончил свое выступление, и судья спросил Вальдемара, признает он себя виновным в предъявленных обвинениях или нет. Тот быстро взглянул на Карин, которая слабо кивнула. Она заранее проинструктировала его, как ему следует отвечать, даже если это будет ложью.
        - Не признаю, - сказал он.
        Слушание дела продолжалось еще примерно полчаса. Карин изо всех сил старалась пробить брешь в аргументации стороны обвинения, но Вальдемар не питал особых надежд на то, что ей это удастся. И действительно, когда слово взял судья, результат оказался предсказуемым. Вальдемара арестовали как обоснованно подозреваемого в совершении тяжких экономических преступлений. Прокурор настаивал на сохранении всех ограничений и получил поддержку. Слушание закончилось. Анна сразу встала и покинула зал чуть ли не первой. Вальдемару показалось, что он видел, как она пыталась сдерживать слезы. Это было самым ужасным. Не унижение, не заключение, не предстоящее наказание, а вред, который он причинил своим близким. Это казалось почти невыносимым. Он надеялся, что сможет обменяться с Анной несколькими словами, но вместо этого велел Карин сказать ей, чтобы она ни в коем случае не говорила Ванье, что его арестовали. Они расстались, и Вальдемара отвезли обратно в следственный изолятор. Он лег на койку, больше делать особенно было нечего. Где-то через час спина снова заболела. Не потому, что он слишком долго пролежал в
одном положении, но он все-таки перевернулся. Не помогло. Он попросил дать ему болеутоляющее и получил. Когда принесли ужин, есть он не захотел, но опять попросил болеутоляющее и снова получил. Теперь он лежал на койке у себя в камере, смотрел в потолок и пытался думать о чем-нибудь другом, кроме постепенно отпускающей боли в спине. Его мысли все время возвращались к Анне и Ванье, что было в каком-то смысле более болезненным. Он с некоторым трудом поднялся и подошел к имеющемуся в камере прикрепленному к стене маленькому туалету. Спустил брюки - ширинки на них не было - и помочился. Неужели освещение играет с ним злую шутку? Помочившись, он немного наклонился, потом ниже. Слегка повернул голову, чтобы свет с потолка падал прямо в унитаз.
        Вода была красной.
        Кроваво-красной.

        Они разошлись.
        Торкель собрал всех в комнате, которую они никогда не называл иначе как Комната, для последнего совещания перед выходными. Вокруг овального стола на зеленовато-сером ковровом покрытии стояли шесть стульев. На длинной стене висела белая доска, на которой Билли с помощью собранного в Стурульвон материала воссоздал временной график. В Комнате стояла тишина. Им предстояло обсудить успехи последних суток, отчитаться в том, что они сделали и какие результаты получили или надеялись получить. К сожалению, материала для обсуждения было удручающе мало.
        Для начала Торкель сообщил, что утром позвонил Хедвиг Хедман в Эстерсунд и что они теперь полностью уверены в отношении личности голландцев. Госкомиссия имела обыкновение сообщать о некоторых деталях ведущегося расследования местной полиции, запросившей их помощи. Правда, именно о некоторых деталях. Было важно, чтобы местная полиция по-прежнему ощущала свою сопричастность, но еще важнее для Госкомиссии было контролировать информационный поток. Поэтому он ничего не сказал об их теории, что голландцы просто случайно оказались в неправильном месте в неправильное время. А также о найденном ими фотоаппарате или о том, как продвигается остальная часть расследования.
        И правильно сделал.
        Днем Торкель, надо признать, не слишком удивившись, обнаружил в газете «Экспрессен» статью на целую страницу под заголовком: «ОНИ УМЕРЛИ ВО ВРЕМЯ ОТПУСКА, О КОТОРОМ МЕЧТАЛИ». В преамбуле утверждалось, что Госкомиссия по расследованию убийств теперь на сто процентов установила личности двоих из шести человек в массовом захоронении на горе. Там нашли Яна и Фрамке Баккеров из Роттердама. В статье имелись фотография супругов Баккер, довольно эмоциональный рассказ о том, как они мечтали провести неделю в шведских горах, короткое интервью с их другом, который благодарил за внесение ясности, и в завершение - факты о «Могиле в горах», как, судя по всему, именовалось в прессе это дело.
        Если раньше Торкель сомневался, то теперь был уверен: информировать Хедман и полицию Эстерсунда в принципе то же самое, что выпустить пресс-релиз. Подытоживая сказанное, он подчеркнул, что важно, чтобы с прессой общался только он, и больше никто.
        Его команда лишь кивнула.
        Значит, все, как всегда.
        Следующей о проделанном за день отчитывалась Йеннифер. Много работы и никакого результата - так вполне можно было резюмировать ее дальнейшие усилия по поиску через все мыслимые международные базы данных новых семей, которые подходили бы под описание четырех не идентифицированных людей на горе. Те, кого она нашла, оказались либо уже известными Торкелю, либо такими, что она сама достаточно легко смогла исключить их, поскольку из судебно-медицинской лаборатории Умео сообщили приблизительный возраст и довольно точные сведения о росте всех похороненных. Это привело их к Урсуле, которая сразу переадресовала их к Билли.
        Тот утром первым делом занялся фотоаппаратом, обнаруженным в багаже голландцев. Ему удалось подобрать подходящий шнур, но аппарат никак не заряжался. Слишком долго пробыл в земле, предположил Билли. Просто не вынес девятилетнего лежания под землей, несмотря на то, что был обернут в полиэтилен, и его со всех сторон защищал рюкзак. Билли сосредоточился на карте памяти, но довольно быстро понял, что не сможет извлечь ее из аппарата, не рискуя испортить. Он посоветовался с Урсулой, которая придерживалась того же мнения. Они отправили аппарат с нарочным в Криминологическую лабораторию в Линчёпинг, пояснив, что извлечь фотографии требуется очень срочно. Днем Урсула позвонила своим бывшим коллегам отчасти, чтобы узнать, доставили ли аппарат, а отчасти, чтобы уточнить, что срочность действительно важна. Она узнала, что они сразу занялись аппаратом, как только его привезли, и что перспективы хорошие. Фотографии они, вероятно, получат в течение понедельника.
        Торкель удовлетворенно кивнул. Хоть что-то сможет поддерживать надежду в выходные. В заключение Урсула добавила, что оказалась права относительно отпечатков пальцев на рюкзаках, обнаруженных у Харальда Улофссона. Там взять нечего. Одежду продолжают исследовать, уже обнаружили несколько волосков, которые предстоит сопоставить с телами в Умео.
        Завершив совещание, они отложили расследование в сторону и ненадолго вышли из роли полицейских. Все началось с вопроса Йеннифер, которая поинтересовалась, что коллеги собираются делать в выходные. Билли рассказал, что они с Мю планируют поехать за грибами. За лисичками. Раньше он таким не занимался. Он пытался подойти к идее сбора грибов непредвзято, но чувствовал, что это не станет его новым хобби. Йеннифер собиралась поехать навестить маму, но сразу упомянула, что будет доступна по мобильному телефону. Каждый день, круглые сутки. В душе она не сомневалась, что начнет с нетерпением ждать понедельника, как только покинет офис.
        Урсула сказала, что хочет навестить Бэллу в Уппсале. Это было неправдой. Она толком не знала, чем займется, но чувствовала, что существует риск, что она опять окажется дома у Себастиана.
        Торкель намеревался провести выходные с дочерьми, довольный тем, что сможет сдержать данное им обещание.
        В Комнате царила необычная атмосфера. Чаще всего здесь велись разговоры о внезапной трагической смерти и о теориях по поводу преступлений и преступников. Тут они обсуждали в подробностях такие вещи, которые, уходя, все старались забыть, - иначе они отравляли бы существование за пределами работы. Но на мгновение атмосфера стала другой. Они ощутили себя товарищами по работе, с акцентом на «товарищах». Разговаривали о жизни, а не о смерти.
        Они встали и отправились на заслуженный отдых.
        Как обычные люди.
        Необычное ощущение.

        Ее рука была такой же теплой, как всегда. Он все рассказал и теперь изо всех сил сжимал ее руку. Его рассказ вызвал у нее удивление и беспокойство. Перед тем как усесться напротив него, она несколько раз нервно прошлась по гостиной. Он подумал о том, что в детстве, когда он нуждался в утешении, ему хватало ее руки. Тогда его маленький кулачок почти исчезал в ласковой руке матери. Сейчас все было по-другому. Теперь он мог обхватить ее руку почти целиком. Нежность осталась, но утешение требовалось уже не ему, а ей. Они немножко посидели молча. Он чувствовал, что она пытается уловить значение того, что он рассказал. Затем Шибека выпустила его руку, встала и медленно подошла к фотографии Хамида, которая, сколько ему помнилось, всегда стояла в гостиной на том же месте. Она подняла фотографию и прикоснулась указательным пальцем к стеклу перед черно-белым ртом. Мехран внезапно осознал, что они примерно одного возраста - он и отец на снимке. Молодые и высокие. На пороге взрослой жизни.
        - Хамид однажды сказал, что Саид сожалеет о покупке. Но это единственное, что я когда-либо слышала о трудностях с магазином. Ты уверен, что они ругались? - в конце концов произнесла она.
        - Я не знаю, но зачем бы кому-то про это лгать?
        Шибека покачала головой. Она тоже не понимала, зачем.
        - Мелика говорила, что ее кузены продали магазин, но я думала, что это произошло всего несколько лет назад.
        - А продали они всего через месяц после их исчезновения. Возможно, поэтому Мелика так и поступила. Ей не хотелось, чтобы мы узнали.
        Шибека осторожно поставила фотографию обратно. Нежно посмотрела на мужчину, занимавшего такое большое место в ее жизни. Даже после исчезновения.
        - Родители дали мне эту фотографию, когда мне исполнилось тринадцать. Чтобы я знала, как выглядит мужчина, за которого мне суждено выйти замуж. Я обычно сидела, всматриваясь в нее, и гадала, какой он в действительности. Будет ли он хорошим мужем? Окажется он добрым, суровым или мягким? Я представления не имела. И очень волновалась. Не настолько, чтобы решиться кому-нибудь об этом сказать. Но волновалась. Потом я решила, что он будет хорошим мужем. Глядя на его фотографию, я решила, что у него любознательные и добрые глаза. Что он выглядит умным. Но знаешь, что?
        Она посмотрела на Мехрана с нежностью.
        - Нет, мама.
        - Я все равно была удивлена. Когда я встретилась с ним, он оказался еще лучше. Добрее и мудрее, чем я надеялась. Более ласковым, чем я могла себе представить. Поэтому я так сильно люблю эту фотографию. Она вселяет в меня надежду.
        Шибека вернулась обратно к Мехрану. Глаза у нее блестели от воспоминаний.
        - Надежду на то, что дела могут обстоять лучше, чем думаешь, - продолжила она. - Что наше беспокойство не обязательно бывает оправданным. Я по-прежнему на это надеюсь.
        - Но ты ведь знаешь, что Мелика солгала, правда? Про Иосифа, - все-таки спросил он.
        Шибека кивнула.
        - Тогда она могла солгать и о чем-нибудь другом? - продолжил он. - Как, например, о магазине.
        - Возможно. Но что нам делать, Мехран?
        - Я поговорю с ней. И на этот раз не позволю ей увильнуть.
        Мехран понял, что надо делать. Для того чтобы узнать правду, он воспользуется своим новым голосом. Вероятно, ради этого Аллах и дал ему этот голос. Не для того, чтобы вырасти в глазах Мемеля и остальных, как он думал, а для кое-чего гораздо более трудного.
        Гораздо более важного.
        Шибека посмотрела на него и через несколько минут кивнула.
        Так тому и быть.

        На этот раз Ванья прождала возле подъезда на Вестманнагатан более получаса, прежде чем шедшая по тротуару под руку супруги средних лет остановились, набрали код и скрылись за дверью. Ванья поспешно проскользнула следом за ними. Когда она проходила мимо лифта, возле которого они остановились, они посмотрели на нее с подозрением, и она даже подумала, что, наверное, придется предъявить удостоверение, но ни мужчина, ни женщина ничего не сказали, а лишь проводили ее взглядом. Они как будто стремились запомнить, как она выглядит, на случай, если их потом вызовут в качестве свидетелей. Ванья быстро поднялась на третий этаж. Вероятно, она совершала глупость, но ей было необходимо все выяснить.
        У Себастиана она надолго не задержалась. Поплакала, выплеснула все из себя. Он обнял ее, постоял с ней в прихожей, пока она немного успокоилась, предложил ей остаться - он готовил котлеты, - но она отказалась. Ей требовалось побыть одной, обдумать сказанное им и то, что она знала. Ей очень хотелось верить ему, но она заметила, что просто взять и поверить у нее не получается. Это оказалось не так просто. Он стал новым, изменился в лучшую сторону, но продолжал оставаться Себастианом. Умным, с растяжимой совестью, беззастенчивым - все, что она еще несколько часов назад считала хорошими качествами, теперь говорило против него. Поэтому она вновь стояла на лестничной клетке на Вестманнагатан. Чтобы все выяснить. Чтобы иметь возможность сохранить Себастиана в качестве друга, в котором она так отчаянно нуждалась.
        Она позвонила в дверь Эллинор Бергквист. Время приближалось к полуночи, но Ванью это не волновало. Она позвонила снова. Подержала большой палец на кнопке звонка подольше. С упорством. Увидела за глазком какое-то движение, и вскоре замок повернулся и дверь открылась ровно на столько, на сколько позволяла предохранительная цепочка.
        - Здравствуйте, меня зовут Магдалена, - сказала Ванья. - Мне бы надо немного поговорить с вами о Себастиане Бергмане.
        - Что с ним? - спросила Эллинор, в голосе звучала смесь скепсиса, радости и беспокойства.
        - Можно мне ненадолго войти?
        - Нет.
        Чтобы придать словам веса, она подтянула дверь к себе, оставив только маленькую щелку. Прислонясь щекой, она выглядывала из щелки одним глазом.
        - Что с Себастианом? - повторила она.
        Для начала Ванья объяснила, что она из полиции, и держала кулаки, чтобы Эллинор не попросила показать ей удостоверение. Та не попросила, поэтому Ванья продолжила, сказав, что расследование Управления по борьбе с экономическими преступлениями привело к Себастиану, и теперь у него, возможно, возникнут некоторые сложности. Маленькая часть лица Эллинор, которую она видела, казалась ошеломленной. «Дактеа», Тролле Херманссон и тот факт, что он мертв, а также то, что сведения предоставил человек, имеющий отношение к Себастиану, - все это вынуждает полицию поинтересоваться ролью во всем этом Себастиана, продолжала Ванья. Дело сложное, а когда в расследованиях возникают коллеги, принято изучать ситуацию более подробно. Эллинор серьезно кивнула в знак того, что понимает, и Ванья немного восхитилась собственным умением лгать.
        Эллинор начала рассказывать. Ванье показалось, что она говорит с равной степенью гордости за свой поступок и стремления не бросить ни малейшей тени на Себастиана.
        Да, он просил ее выбросить пакет, но она прочла содержимое и решила ему помочь.
        Нет, Себастиан никогда не говорил, что Вальдемар представляет для него угрозу, и не выражал желания тому как-то навредить, это был собственный вывод Эллинор. Возможно, она ошиблась.
        Да, она думает, что он получил материал от какого-то Тролле, но точно не знает.
        Ванья чувствовала, что все больше и больше расслабляется с каждым разом, как Эллинор подтверждает слова Себастиана. За последнее время на ее долю выпало столько переживаний, ее эмоции скакали, словно на американских горках, и известия о том, что Себастиан по какой-то необъяснимой причине активно способствовал аресту ее отца. Теперь же складывалось впечатление, что все обстоит как раз наоборот.
        Он хотел ее защитить.
        Спасти ее. Опять. В точности, как спас у Хинде.
        Ему бы это удалось, если бы не женщина, прижимавшая половину лица к щели в дверях. Ванья ощутила, как в ней закипает ярость. Чистое, ярко выраженное чувство, приятное после пережитой за последние сутки смеси горя, боли, подозрительности и растерянности.
        - Себастиан вернулся в город? - спросила Эллинор с некоторой надеждой в голосе.
        - Зачем вам это знать?
        - Я хочу с ним встретиться.
        В обычной ситуации Ванья пожалела бы женщину в положении Эллинор, сочла бы, что, выставив ее и отказавшись с ней разговаривать, Себастиан поступил трусливо и бездушно. По-свински. Она была бы целиком и полностью на стороне женщины. В обычной ситуации.
        - Он сказал, что вы больше не вместе, - заявила она напрямик.
        - Он так сказал, только чтобы защитить меня, - парировала Эллинор.
        - От чего?
        - От Вальдемара Литнера.
        Гнев смешался у Ваньи с нетерпением. Эллинор сама себе противоречила. Она только что сказала, что Себастиан не воспринимал Вальдемара как угрозу. Принимая во внимание все остальное, Ванья почувствовала, что ей хочется сделать какую-нибудь пакость. На нее выплеснулось так много дерьма, пора им немного поделиться. Эта женщина столько всего разрушила и еще убеждает себя в том, что оказала Себастиану услугу.
        - Он выставил вас, вы ненормальная, и он больше не желает вас видеть, - проговорила она, уставившись в глаз в щели. Эллинор вздрогнула так, словно ее ударили.
        - Он этого не говорил.
        - Нет, говорил. - Ванья наслаждалась вновь обретенным контролем. Завтра она, возможно, не будет этим гордиться, но до завтра еще далеко. Сейчас же она решила всадить нож поглубже.
        - Он сказал, что вы больны, и он позволил вам пожить у него из добрых побуждений, но он больше не в силах вас выносить, особенно после того, что вы сделали с Вальдемаром Литнером.
        Свет на лестнице погас. Сразу стало совершенно темно, и Ванья не видела, как видневшийся глаз Эллинор сузился и, казалось, потемнел, когда та посмотрела на нее с чувством, ошибиться в котором было невозможно. С ненавистью.
        - Держитесь подальше от Себастиана, - донеслось до Эллинор из темноты, после чего темная фигура за дверью исчезла. «Она не зажгла свет, спускаясь по лестнице, наверное, чтобы придать своему уходу драматизма», - подумала Эллинор, закрывая дверь.
        Она поспешила в спальню, к окну. Если эта Магдалена пересечет улицу и пойдет налево, ее будет видно. Так и вышло. Эллинор провожала ее взглядом, пока она не скрылась из виду. Потом опустилась на незастеленную двуспальную кровать.
        Какие ужасные вещи она сказала.
        Ужасные и правдивые?
        Вальдемар сидит в изоляторе. Не может больше представлять ни для кого угрозу, а Себастиан тем не менее не позвонил. Не попросил ее вернуться, хотя опасность миновала.
        Неужели все так, как сказала эта девушка? Неужели Себастиан никогда не боялся Вальдемара, а она неправильно поняла ситуацию? В таком случае…
        Она едва могла заставить себя думать об этом. В таком случае письмо, лежавшее на ее чемодане, он написал всерьез.
        В таком случае он сказал те ужасные вещи и выставил ее из квартиры не для того, чтобы защитить ее. Она ему надоела. Он действительно смотрел на нее только как на домработницу, которую трахал, и теперь все кончено. Та медсестра, о которой он рассказывал, он действительно спал с ней. С ней и, бог знает, со сколькими еще.
        Эллинор его любила.
        Он же с ней просто играл.

        Субботу он провел наедине со своей музыкой и мыслями. Они колебались туда-сюда, задерживались и ускользали. Но одна постоянно возвращалась, и к вечеру он знал, что требуется сделать. Придется поговорить с Меликой начистоту. Нельзя больше позволять ей увиливать. Узнай об этом мать, она бы захотела пойти с ним. Это он понимал. Но понимал также, что лучше пойти одному. Если он будет один, Мемель и остальные ничего особенно плохого сказать не смогут. И если что-нибудь пойдет не так и приведет к проблемам, лучше, чтобы виноватым они считали только его. Он сможет объяснить, раскрыть карты. Рассказать, что Мелика лжет, и им, по крайней мере, придется его выслушать. Шибеку они слушать не обязаны. Существует разница между мужчинами и женщинами, он должен понять это и научиться этим пользоваться.
        Сегодня утром Шибека приготовила ему завтрак. Он поел с большим аппетитом, сообщил, что уходит, но не сказал, куда. И вот он уже перед ее домом. Ему хотелось ошарашить Мелику. Не дать ей каким-либо образом подготовиться, а действовать внезапно, без предупреждения. Он только не знал, как. Если просто позвонить в дверь, это, конечно, станет для нее неожиданностью, но навязаться к ней в дом он не сможет, а вести разговор на лестнице ему решительно не хотелось.
        В конце концов ему представился шанс. Он видел, как она ушла с подругой около часа назад, а сейчас появился Али, ее сын, идущий с несколькими приятелями. Они расстались на пересечении пешеходных дорожек. Али двинулся к дому один. Его друзья скрылись в другой стороне. Их голоса стихли. Мехран стоял, наполовину скрытый деревом, глядя на беззаботно идущего мальчика. Али он, конечно, знал, но Эйер был тому ближе и по возрасту, и по интересам, а они давно не разговаривали. Он выпрямился и быстрым шагом пошел навстречу мальчику. Увидев, кто идет, Али просиял.
        - Привет, Мехран! - радостно произнес он.
        Он, похоже, искренне рад его видеть. «Отлично, - подумал Мехран, - его мать явно не рассказывала ему о своих проблемах с семейством Хан. Это облегчает дело».
        - Привет, Али. У тебя все в порядке? - максимально нейтральным тоном поинтересовался он.
        - Да. А у тебя?
        - Можно подняться к вам? - спросил Мехран, кивая в сторону дома. - Я забыл ключ и немного замерз, а мама вернется домой через несколько часов.
        Чтобы придать истории достоверности, он постарался изобразить замерзший вид. Али поверил.
        - Конечно, можно. Думаю, мамы нет дома, так что поесть тебе не удастся.
        - Ничего страшного. Мы можем посмотреть телик.
        Когда Али отпер дверь в квартиру и они вошли, Мехран ощутил волнение. Он не имел представления, получится ли у него задуманное, но чувствовал, что будет, по крайней мере, иметь маленькое преимущество, когда Мелика придет и увидит его сидящим у нее на диване. Если она придет домой одна. В противном случае придется придумывать новый план.
        Они с Али провели перед телевизором час. Немного поговорили об Эйере, о школе и приятелях, но потом беседа сошла на нет. Мысли Мехрана были заняты другим. Если Али не слишком нравилось сидеть молча, то он этого, во всяком случае, не показывал. Казалось, его больше всего радовало то, что кто-то настолько старше него, сидит и смотрит вместе с ним мультфильмы. Возможно, в этом не было ничего удивительного. У всех его друзей имелись братья и сестры, единственным ребенком в семье был только он.
        Наконец послышался звук ключа в замке.
        - Вот она и пришла, - радостно заметил Али.
        - Отлично, - отозвался Мехран и резко встал. Он посмотрел на Али суровым взглядом.
        - Иди к себе в комнату.
        Али опешил.
        - Почему?
        - Я говорю, иди к себе в комнату. Немедленно!
        Али поднялся, глядя на Мехрана с вызовом: это его дом, он не намерен никуда уходить.
        Неудача рассердила Мехрана. Он явно не являлся достаточным авторитетом. В то же время ему не хотелось давить на Али сильнее. Он всего лишь невинный мальчик, такой, каким он сам был когда-то. Вероятно, в этом и заключается проблема. Его переполняют чувства.
        - Мне надо поговорить с твоей мамой, - сказал он более рассудительно. - Один на один.
        Али не успел ответить, Мелика уже вошла в квартиру. В руке она держала пакет с едой. При виде Мехрана она опешила.
        - Что ты здесь делаешь, Мехран?
        - Думаю, ты знаешь.
        Он прошел мимо Али, который застыл на месте и, похоже, совсем не понимал, как ему следует реагировать.
        - Али, что случилось? - с беспокойством спросила она.
        - Я попросил его уйти к себе в комнату, - ответил вместо него Мехран. - Я знаю, что ты лжешь. Мне подумалось, что ему незачем все слушать.
        Побледнев, она опустила пакет с едой на пол.
        - Убирайся отсюда, Мехран. Немедленно.
        Мехран покачал головой. Он не сдастся. Ни за что.
        - Моей маме тебе рассказывать не обязательно. Но мне ты должна рассказать.
        - Рассказать что? О чем ты говоришь?
        - Я съездил в магазин Саида. В магазин твоего мужа. Отца Али. Знаешь, что они там рассказали?
        На секунду она растерялась. Он видел, что его слова задели ее за живое, прорвались через защитную стену лжи. Мелика стояла, не произнося ни звука, словно в надежде, что если она будет молчать, то он сдастся и исчезнет. Ни малейшего шанса. Он чувствовал себя сильнее, чем когда-либо. Нервозность полностью уступила место воле.
        - Если хочешь, я могу рассказать об этом Мемелю. Думаю, ему будет интересно узнать, что твои кузены ругались с Саидом. Что они продали магазин через месяц после его исчезновения. Или он уже об этом знает? Может, об этом знают все, кроме нас?
        - Это неправда, - под конец слабо проговорила она, опускаясь на стоявшую возле двери табуретку.
        - Что неправда, Мелика?
        Она посмотрела на пол. На собственные ноги. Потом на сына.
        - Иди к себе в комнату, как он говорит.
        Али взглянул на нее с удивлением.
        - Но мама?
        - Иди, я сказала! - прикрикнула она.
        Мехран чувствовал, что голос ее толком не слушается. Зато он обрел свой.
        Али скрылся в направлении комнаты. Вероятно, он больше никогда не будет так же смотреть на Мехрана. Мелика встретилась с ним взглядом. В ее глазах больше не сквозила враждебность, только горе.
        - Я не знаю, что произошло, Мехран. Действительно не знаю.
        - Но ты знаешь больше, чем сказала, ведь так?
        Она слабо, едва заметно, кивнула.
        - Кто такой Иосиф?
        Она сделалась белой как привидение.
        - Злой человек. Во всем виноват он.
        Ее глаза больше не выражали горя. Вместо этого в них появился страх. Гнетущее беспокойство, возможно, даже ужас.
        Он протянул ей руку. Хотел проявить мягкость. Думал, что правда требует этого.
        - Расскажи мне, - попросил он.

        За выходные Морган Ханссон раскрылся Аните с ряда новых сторон. Он оказался вовсе не троллем.
        Значительно хуже.
        Он был любителем радостей жизни.
        Человеком, прекрасно умевшим разыгрывать доставшиеся ему карты. Когда она рассказала ему правду о Леннарте Стриде из «Журналистских расследований», Морган, как она и боялась, предложил вместе поужинать. Теперь, когда они так хорошо друг друга знают и не имеют друг от друга тайн, это ведь будет приятно? Отказаться она не могла. Она знала, что ей придется ублажать его, потакать всем его капризам и соглашаться на все предложения до конца жизни или, во всяком случае, до тех пор, пока она останется в полиции.
        Они ужинали в пятницу вечером в его любимом ресторане «Техасский лонгхорн» на Санкт-Польсгатан, и Анита узнала следующее:
        1) Он обожает разговаривать, особенно когда немного выпьет.
        2) Он обожает поглощать стейки средней прожарки в больших количествах. А к ним - запеченную картошку со сметаной и сыром «чеддер». Увидев, сколько он запихнул в себя, она удивилась, что он не располнел еще больше.
        3) Он любит эль и шумные пабы. Особенно в районе Сёдер. По его словам, это лучшее завершение ужина, и он предпочитает сидеть до закрытия.
        4) Он без ума от минеральной воды. Он подробно рассказал, сколько счастья ему доставляет его собственный сифон, и теперь аналогичный стоит и у нее на кухне. Он попытался подняться вместе с ней, чтобы установить сифон, но тут ей удалось провести границу.
        На этот раз.
        Это лишь вопрос времени: еще немного, и он будет привычно стоять у нее на кухне и газировать воду. Она знала.
        5) Он обожает торговый центр в пригороде Чиста. Там они покупали оборудование. Ему нравится, что там так много народу. Разные культуры со всего мира. Он считал, что это так не по-шведски. Ей приходилось соглашаться, хотя ей всей душой хотелось протестовать.
        Он решил, что сегодня вечером они пойдут в кино. По воскресеньям он всегда ходит в кино. Отныне ее это, наверное, тоже ждет. Явно на какой-то фильм в 3D. Она не посмела признаться, что никогда ничего в 3D не видела, иначе он наверняка заставил бы ее посмотреть все, что когда-либо производилось в этом формате.
        Она пыталась выискать хоть что-нибудь положительное в своем новом «друге».
        Ничего не нашла.
        Вообще.
        Так жить невозможно. Она понимала. Ей необходимо чувствовать, что она хоть что-то получает от восхождения на Голгофу, в которое превратилась ее жизнь. Пусть самую малость, этого требовала ее гордость. Иначе можно с таким же успехом просто лечь и умереть. Это ей претило. Надо обрести над чем-то контроль.
        Анита решила позвонить Леннарту Стриду.
        Тогда она, по крайней мере, получит немного денег.
        Не больно много, она знала. За наводку платят смехотворно мало, но сейчас это было лучше, чем ничего. Ощущение, что она по-прежнему что-то контролирует, казалось бесценным. В нем-то она и нуждалась.
        Она даст Леннарту имя.
        Немного, конечно.
        Но ему придется заплатить за него больше, чем он когда-либо платил.

        Урсула сидела на диване и смотрела телевизор.
        На диване Себастиана, его телевизор.
        Вместе с Себастианом.
        Она оказалась здесь в пятницу после работы. Осталась ночевать. Сексом они не занимались. К ее удивлению, этот вопрос даже не поднимался. Себастиан без малейших инсинуаций или намеков постелил ей в гостевой комнате. На следующий день он разбудил ее к уже приготовленному завтраку. Потом она поехала к себе домой.
        Она немного поиграла с мыслью, не сделать ли то, о чем она говорила коллегам: поехать в Уппсалу и устроить Бэлле сюрприз. Разве родители так не поступают? Маленькие неожиданные визиты. Несколько ни к чему не обязывающих часов, обед и потом обратно. Мысль была приятной, но в жизнь она так и не воплотилась. Урсула просто-напросто не отважилась. Вместо этого она посвятила субботу уборке, покупкам и стирке. Хлопотам, которыми разведенной женщине приходится заниматься в выходные.
        Сегодня утром она поехала обратно к Себастиану. Он, во всяком случае, обрадовался ее приходу. С ним она съела второй завтрак и отправилась на долгую прогулку, после того как в дверь позвонили двое мастеров. Как утверждал Себастиан, в воскресенье это обходится дороже, но зато они точно приходят. Ему требовалось установить на двери глазок. 1850 крон.
        Во время прогулки они разговаривали о самых разных вещах. Урсула чувствовала, что отдыхает душой с человеком, с которым может говорить открыто. Который знает все о ней и Микке. Ей не требовалось думать перед каждым предложением. Они коснулись расследования, но было довольно очевидно, что Себастиана это дело не интересует и едва ли сможет заинтересовать. По крайней мере, на данной стадии. Скелеты, рюкзаки и списки пассажиров никакого интереса для него не представляли. Американка - или откуда она там прибыла, - каким-то образом причастная к убийствам, была ему любопытна. Но она тоже мертва.
        Ему требовались люди. Живые люди. Травмированные, с отклонениями, больные. Личности, чье восприятие действительности, чья картина мира бросали вызов его собственным. Психика, для понимания которой требовались усилия. Натуры, которых другие, желая упростить ситуацию, называют злыми. Тогда бы он с удовольствием включился в работу, а пока никого такого не появилось…
        Под конец они очутились в бильярдной в районе Сёдер. Поиграли в некий вариант «восьми шаров» по собственным правилам. Урсула выиграла три партии из четырех. Ее удивило, что, когда она предложила угостить его в баре пивом, он согласился только на колу. В то время, когда они были вместе, он спиртное пил. Не в настораживающе больших количествах, но не упускал случая, если его угощали. Она вновь заинтересовалась тем, что с ним произошло.
        - Что тебе приснилось? - внезапно спросила она. - Там, в горах…
        Он посмотрел на нее через стол с удивлением. Она встретилась с ним взглядом, но никакого ответа на свои мысли в его глазах не нашла. Себастиан не смог сдержать улыбки.
        Если он удивился, когда она появилась в четверг вечером, то это не шло ни в какое сравнение с его изумлением, когда она пришла к нему и на следующий день, и еще осталась ночевать. И теперь этот возврат к прошлому, к неделе в Стурульвон, в форме непринужденной беседы. Возможно, ни взгляд, ни тон ее мыслей не открывали, но их выдавал сам вопрос. Ей кажется, что их краткая встреча в ресторане турбазы заслуживает того, чтобы к ней вернуться.
        Она проявляет интерес.
        К нему.
        Прибавьте к этому визиты к нему домой. Два вечера, правда, без секса, но Себастиан тем не менее, а может, как раз поэтому, чувствовал, будто они медленно-медленно начинают вновь нащупывать нечто подобное их прежним отношениям, пока она не узнала, что он спал с ее сестрой.
        Приятно, но почему?
        В свое время Урсула четко дала понять, что никогда его не простит, так чего же она добивается? Конечно, развод наверняка расставил все по своим местам, но тем не менее. Она ведет какую-то игру? Это шаг в изощренной мести? Неужели она задумала ему как-то навредить? Как бы то ни было, но это увлекательно. Это самое интересное, что произошло за время всего этого никчемного расследования.
        - Почему тебе хочется это знать? - поинтересовался он.
        - Ты обещал рассказать.
        - Знаю, но почему тебе хочется знать?
        Урсула подняла бутылку пива и отпила глоток. Себастиан изучал ее. Думал, что знает, чем она занимается. Выдумывает формулировку. Она знает, что простым ответом, что ей любопытно, она ничего от него не добьется. Нужно быть откровенной, спровоцировать его или выдвинуть тезис, который ему пришлось бы опровергать.
        - Потому что, когда ты вошел в ресторан, не зная, что я тебя вижу…
        - Да? - почти с надеждой произнес Себастиан, когда она замолчала. Похоже, она избрала откровенность. Ему казалось, что он прямо видит, как она подбирает слова.
        - Ты выглядел как человек, потерявший все, - сказала она, чуть погодя. - Человек, лишившийся всего.
        Себастиан ответил не сразу. Отлично сформулировано. В принципе не провокация и опровергнуть определенно невозможно. Откровенно и, к сожалению, совершенно справедливо.
        - Когда-нибудь я тебе расскажу, - тихо ответил он. - Точно не здесь и, наверное, не сегодня вечером, но когда-нибудь. Обещаю.
        Урсула медленно кивнула. Она слышала по его тону и видела по глазам, что она явно недалека от истины. Понятно, что он не хочет рассказывать, сидя на барном стуле под старый шлягер группы Eurythmics на заднем плане. Ей тоже не хотелось слушать здесь.
        - Надеюсь, это случится скоро, - сказала она.
        Больше никто из них эту тему не затрагивал. Когда они вернулись к нему домой, мастера уже закончили работу: глазок находился в самом центре двери. Они приготовили ранний ужин и, поев, очутились на диване. Себастиан не мог припомнить, когда в последний раз сидел рядом с кем-то, положив ноги на журнальный столик и рассеянно глядя в телевизор. Должно быть, с Лили.
        - Можно я останусь ночевать? - спросила Урсула, потянувшись к пульту, чтобы отключить прервавшую передачу рекламу.
        - Конечно.
        - Тогда я так и сделаю.
        Она зацепилась за какую-то передачу о выживании на «Дискавери». Себастиан осторожно поглядывал на нее краем глаза. Прежние мысли вернулись.
        Чего она добивается?
        Игра? Месть?
        Он не знал. Самое главное: его это не волновало.

        Леннарт направлялся к стадиону Сёдерстадион и, когда позвонила Анита, стоял вместе с Бенке и Стигом в вагоне, переполненном другими болельщиками «Хаммарбю». Они ехали на матч против «Браге», и он едва слышал ее из-за галдящих фанатов. Чтобы иметь шанс уловить, что она говорит, ему пришлось отойти в конец вагона и крепко прижать телефон к уху. Говорила она быстро и, похоже, что-то нашла. Немного, но все-таки кое-что. Имя. Адам Седерквист. Это сотрудник СЭПО, к которому осенью 2003 года перешла ответственность за дело об исчезновении тех двоих афганцев. Больше она ничего не знала. Остаток разговора она посвятила тому, что собирается прислать счет за обед в ресторане «Меларпавильонген» и надеется, что он его оплатит, и что она ожидает еще дополнительного вознаграждения. Леннарт сказал, что посмотрит, что сможет сделать в финансовом отношении, и пообещал перезвонить ей, как только окажется в более тихом месте. В ответ она заявила, что сумма должна быть крупной, поскольку ей пришлось многим пожертвовать, чтобы ему помочь. Леннарт поинтересовался, не возникли ли у нее какие-нибудь проблемы, но она опять
ответила, что главное - деньги, и отключила телефон. Приятели посмотрели на него вопросительно. Он объяснил, что это, к сожалению, работа. Они смотрели на него разочарованно, и их лица ничуть не повеселели, когда он секундой позже заявил, что хочет выйти на следующей станции и вернуться домой. Приятели приложили максимум усилий, чтобы его отговорить, особенно Бенке, который провел две недели в Испании и очень ждал возможности пообщаться и посмотреть матч. Едва ли это так важно, что не может подождать, а тут матч, и они так давно договаривались. Под конец Леннарт сдался. Сегодня воскресенье, и он едва ли сумеет особенно много сделать, разве что порыться в Интернете, а этим можно заняться, когда он придет домой. Ведь два последних матча он пропустил, а с двумя старыми приятелями он теперь встречается, только когда они ходят на футбол. Они познакомились, еще будучи подростками, но теперь так заняты своими семьями, детьми, девушками и работой, что других случаев не выпадает. Леннарт решил, что поработает часок после матча. Особого значения это иметь не могло. На истории с Шибекой все равно в принципе
поставлена точка, он уже сообщил Стуре Лильедалю, что семья вышла из игры. Вопрос только в том, не сможет ли звонок Аниты вдохнуть в материал новую жизнь. Тогда ему придется найти нечто большее. На одном имени далеко не уедешь.
        Места у них были на длинной стороне стадиона, неподалеку от поля. Бенке в этом году удалось достать абонементы. Он каждый год обещал организовать их, но в этом году у него действительно получилось. Атмосфера царила прекрасная, матч был отличный, но Леннарт непрерывно думал о том, что сообщила Анита. Теперь у него, по крайней мере, есть имя, конкретный человек, которого можно отследить. Пожалуй, все-таки стоит попробовать. Как только придет домой, он наскоро поищет в Интернете.
        Когда оставалось пять минут, Сигурдссон забил классный гол, и весь стадион возликовал. Команда «Хаммарбю» победила, и Леннарт вопил от радости вместе с остальными. Стигу удалось уговорить его пойти с ними выпить пива. Он решительно настаивал, что работать уже все равно поздно, и Леннарт пошел на компромисс: два пива, но потом ему надо ехать домой.
        Получилось восемь плюс несколько шотов, и вскоре алкоголь и горланящие приятели полностью заглушили голос долга. Леннарт последовал за приятелями на послематчевую вечеринку, проходившую неподалеку от стадиона, и там ему, как ни странно, удалось не закурить, правда, в этом едва ли была его заслуга. Он стоял на захламленном балконе у кого-то, кого почти не знал, с незажженной сигаретой в руке, когда Бенке, увидев сигарету, сбил его с ног. В основном в шутку, но они были пьяны, поэтому Леннарт порезал руку о разбитый пивной бокал. Подоспевший Стиг разнял их и перевязал Леннарту руку влажным носовым платком. Потом они немного поплакали над тем, как они друг друга любят, хотя в трезвом виде никогда про это не говорили. Около трех появились вызванные соседями блюстители порядка и выставили всех вон. Около пяти он добрался домой и рухнул в постель. Последнее, что он помнил, это необходимость срочно что-то сделать.
        Что именно, он толком не помнил.

        Когда команда собралась в понедельник, выяснилось, что за выходные ничего, собственно, не произошло.
        Были получены очень предварительные результаты анализа проб ДНК, взятых у родственников пропавших семей. У отца жены из семьи Турильсен из Норвегии, пропавшей в Тронхейме. У сестры матери из семьи Хагберг из города Йевле и у жившего в Оскарсхамне брата отца из семьи Седерквист, которая, по всей видимости, утонула в Индийском океане. Никаких совпадений с кем-либо из могилы в горах не обнаружилось. Особенно большого разочарования это не вызвало - они предчувствовали, что так и будет, а все, что можно было точно исключить, освобождало время для проработки других версий.
        Билли сидел за своим столом, когда у него в компьютере звякнуло. Криминологическая лаборатория собрала в одном файле снимки, которые им удалось спасти из карты памяти, 93 штуки, и теперь он мог его скачать. Зайдя в папку и скачав себе фотографии, Билли принялся их просматривать. Он предположил, что они покрывают время от ранней весны до смерти голландцев. Празднование дня рождения, но не их дочери, а, вероятно, кого-то из детей знакомых, поскольку на следующих снимках девочка больше не появлялась. Еще фотографии с велосипедных поездок, праздников, купания, прогулок, футбольных матчей. Веселые, улыбающиеся люди. Отдельные фотографии, снятые, скорее всего, в доме супругов Баккер. Будни.
        Последние 37 фотографий оказались интересными. Одна снята в аэропорту Тронхейма. Фрамке стоит с рюкзаком на спине перед зданием терминала и улыбается в камеру. На следующем снимке они в горах. На этот раз настала очередь Яна стоять и указывать рукой на горные вершины, как бы показывая, куда они направляются. Далее следовали снимки с привалов, ночевок и разных мест во время пути. Билли отобрал для печати все фотографии с гор и, пока принтер работал, перескочил на последние снимки.
        Фрамке разбирает палатку.
        Переход вброд через бурный поток.
        Олени высоко на склоне горы.
        Вход в долину, на переднем плане Ян, пьющий воду из ручья. Последняя фотография. Он выглядит веселым. Улыбается жене прямо в камеру. Билли посмотрел на дату. 30 октября. День, когда они умерли. На заднем плане простирается долина, с правой стороны маленький домик, а за ним плато, голубое небо и вдали еще горы. Билли застыл. Он узнал дальние вершины на снимке. Он там был. На плато под ними как раз обнаружили тела. Определить расстояние было трудно, но Билли сказал бы, что Яну и Фрамке Баккерам, чтобы дойти дотуда, требовалось около часа. Оставалось жить час, о чем улыбающийся мужчина, естественно, не знал, когда фотографировался, но это придавало снимку трагический оттенок, и Билли было тяжело на него смотреть. Он уже собирался закрыть снимок, когда его привлекла одна деталь.
        Дом.
        Маленький домик в долине, у подножия горы. Недалеко от места находки. Находясь там, они искали место убийства, но не нашли. Потому что никакого дома там не было. Но 30 октября 2003 года он явно существовал. Билли приблизил на экране эту часть фотографии. Бревенчатые стены, труба, маленькая лестница, ведущая к двери. Довольно маленький охотничий домик.
        Билли встал, зашел в Комнату, подошел к стене и принялся изучать взятую ими на турбазе карту. Место находки было отмечено крестом. Билли уже рассматривал карту, причем не один, но ему хотелось перепроверить.
        Никакого дома на карте в том месте, где он должен был находиться, согласно снимку из аппарата Баккеров.
        Билли подтянул к себе стоявший на столе телефон и снова бросил взгляд на стену. Визитная карточка Матса и Клары. Он набрал номер. Клара ответила со второго гудка.

        Леннарта разбудило светящее ему прямо в лицо солнце. Глазам стало больно, и, немного помучившись, он извернулся так, чтобы дотянуться и опустить жалюзи, но каким-то чудом умудрился обрушить всю конструкцию прямо на перебинтованную руку. В результате он с воплем выскочил из постели.
        Полностью проснувшись от боли, он добрался до ванной и выудил из всегда стоявшей там баночки две таблетки альведона по 500 мг. Споласкивая лицо холодной водой, он подумал, что следовало принять их перед тем, как ложиться спать. Это обычно помогало от похмелья, но несколько часов назад ему о перспективе как-то не думалось. Честно говоря, тогда он вообще не соображал. Он с любопытством осмотрел повязку на левой руке. Ничего себе получился вечерок. Значительно более безумный, чем он предполагал. Из зеркала на него смотрел мужчина, которому явно следовало сегодня работать из дома.
        Работа, да.
        Вчера звонила Анита. Она добыла имя того парня из СЭПО, который отвечал за это дело в 2003 году. Некий Адам… Адам… Он оцепенел. Черт возьми, не мог же он забыть фамилию, он ведь думал о ней весь вечер. По крайней мере, до пятой или шестой бутылки пива. Глубокий вдох. Не заводиться, иначе имя, которое вертится где-то на языке, может исчезнуть навсегда. Перезванивать Аните он ни за что не хотел. Он бы выставил себя не просто человеком несерьезным, а полным идиотом.
        Правда, именно таковым он себя и ощущал. Абсолютно законченным идиотом.
        Адам.
        Адам.
        - Адам С… что-то там, - произнес он вслух. - Или Д? Нет, С.
        Он вчера все время думал об этом имени. Значит, оно где-то присутствует. Оно не улетучилось. Просто скрылось. Временно, как он надеялся. Он решил принять холодный душ и на секунду направить мысли на что-нибудь другое.
        Это сработало довольно хорошо.
        Седергрен или Седерквист. Адам.
        Одно из двух. С этим уже все-таки можно начинать работать. Ему известно, что тот работает в СЭПО.
        Леннарт уселся в маленьком кабинете перед телефоном и принялся звонить.
        Примерно через час он уже хотя бы знал, что никакой Адам Седергрен или Седерквист не работает ни в СЭПО, ни в обычной полиции. Зато в архиве новостей он нашел Адама Седерквиста, который вместе с женой и детьми в 2004 году пропал возле африканского побережья во время длительного путешествия на яхте. Их так и не нашли. Леннарт позвонил приятелю из газеты «Дагенс нюхетер» - исследователю, с которым много сотрудничал, и попросил помощи. Сказал, что работает над материалом об исчезнувших морских путешественниках, и спросил, не может ли приятель заглянуть в их новостной архив - гораздо больший, чем доступный Леннарту, - и посмотреть, не найдет ли он чего-нибудь об этой семье. Всего через двадцать минут после того, как он положил трубку, ему пришло электронное письмо.
        В нем было не много информации, но Леннарт все-таки сделал шажок вперед. Когда Адам Седерквист пропал, он находился в длительном отпуске. Работал ли он в обычной полиции или в СЭПО, к сожалению, осталось неясным. Из родственников у него остался только брат, Чарльз Седерквист.
        Леннарт задумался. Ему совершенно не хотелось звонить в СЭПО и начинать расспрашивать про Адама Седерквиста. Там кто-то потратил время на то, чтобы скрыть его личность. Если «Журналистские расследования» начнут звонить и задавать про него вопросы, это может все испортить. У него теперь слишком мало исходного материала, поэтому требуется действовать осторожно.
        Но то, что у него имелось, ему нравилось. Если Адам Седерквист работал на СЭПО, то это хорошее заговорщическое начало. Зачем понадобилось скрывать имя собственного сотрудника, если тот умер еще в 2004 году? Ему хотелось сперва самому узнать ответ на этот вопрос, а потом уже услышать объяснение.
        Он решил связаться с братом и посмотреть, не знает ли тот чего-нибудь. Один Чарльз Седерквист обнаружился в Оскарсхамне. Вероятно, это он.
        Мужчина ответил после первого гудка. Звучал он бодро и собранно, совершенно противоположно самоощущению Леннарта.
        - Это Чарльз Седерквист? - уточнил Леннарт.
        - Да…
        - Здравствуйте, меня зовут Леннарт Стрид, я работаю на шведском телевидении, в программе «Журналистские расследования».
        - Вот как…
        В голосе Чарльза вдруг появилась некоторая неуверенность, впрочем, она появлялась у всех, когда он объяснял, откуда звонит. «Журналистские расследования» должны заставлять людей нервничать. В этом заключалась основная идея программы.
        - Я хотел бы задать несколько вопросов о вашем брате, Адаме Седерквисте, - продолжил Леннарт.
        - Его нет в живых. Уже давно.
        Мужчина звучал удивленно. Очень удивленно.
        - Я знаю. Он ведь пропал во время путешествия на яхте?
        - Да. Чем вы, собственно, занимаетесь?
        Леннарт счел вопрос обоснованным. Мужчину требовалось успокоить.
        - Его имя всплыло в одном материале, с которым я работаю, и я только хочу узнать, не могли бы мы встретиться, совершенно неформально?
        - А в чем дело?
        - Давайте, встретимся, и я вам расскажу, - настаивал Леннарт. Он не имел ни малейшего желания излагать всю историю по телефону. Головная боль вернулась. Сколько же он вчера выпил?
        - Нет, если вы не объясните, в чем дело, - заявил Чарльз, и Леннарт слышал по голосу, что он действительно откажется. Леннарт стиснул зубы.
        - Это связано с его работой в СЭПО и одним исчезновением в две тысячи третьем году.
        - С каким таким исчезновением?
        - Я предпочел бы рассказать, когда мы встретимся, - снова попытался Леннарт. Ответом ему была лишь тишина. - У меня и в мыслях нет очернять вашего брата, обещаю. Я хочу только иметь ясность.
        - Он никогда не разговаривал со мной о работе, - ответил Чарльз, и Леннарту послышалось, что ему все-таки удалось слегка поколебать изначальное нежелание.
        - Возможно, он сказал что-либо, чему вы не придали значения, но что может мне помочь.
        В трубке ненадолго замолчали.
        - Ладно. Но я живу в Оскарсхамне.
        - Я могу туда приехать.
        - Конечно. Когда?
        - Сейчас? - спросил Леннарт.
        - Хорошо.
        Леннарт не смог сдержать улыбки. Получилось лучше, чем он смел надеяться. Материал продолжает жить.

        Приблизительно час спустя после того, как Билли просмотрел фотографии супругов Баккер, все собрались в Комнате. Торкель позвонил Себастиану и Ванье. Ванья не ответила, поэтому он оставил сообщение, а до Себастиана он дозвонился и практически приказал ему прийти. Они вернулись в Стокгольм, и если он считает себя частью Госкомиссии, то пора присоединяться. И теперь на четырех из шести стульев вокруг овального стола расположились Торкель, Урсула, Йеннифер и Себастиан. Билли уже повесил на белой доске, закрывавшей почти всю стену, фотографию Яна Баккера, пьющего у ручья воду, и увеличенное изображение домика на заднем плане. Он стоял, указывая на нечеткий снимок. Себастиан потянулся за одной из стоявших на столе бутылок минеральной воды.
        - Это увеличенное изображение домика, который мы видим здесь, - сказал Билли, показывая на фотографию Яна у ручья. - Чтобы вы понимали, где мы находимся…
        Он переместился к карте.
        - Снимок сделан здесь. - Он указал на точку примерно в десяти сантиметрах от креста, отмечавшего место находки, на который он передвинул палец после этого. - Здесь обнаружили тела, и это означает, что дом находился примерно здесь, - продолжил он, вновь показывая на карте место буквально в сантиметре от места находки.
        Тут открылась дверь, и Билли прервался, увидев входящую Ванью. Торкель повернулся к двери. Первой его мыслью было: «Какой у девочки усталый вид».
        - Привет, ты пришла? - произнес он с радостным удивлением.
        Ванья кивнула, выдвинула свободный стул и тяжело опустилась на него.
        - Я оставил сообщение, - сказал Торкель, пока она стягивала куртку. «Она похудела, или мне просто кажется?»
        - Знаю, поэтому я здесь, - ответила Ванья.
        - Как у тебя там все решилось? - с искренним интересом спросил он.
        Ванья ответила не сразу. Она посмотрела на Себастиана, который ободряюще кивнул ей.
        - Я не прошла на учебу в ФБР, - сообщила она не дрогнувшим голосом.
        - Что? Почему? Что случилось?
        «Сообщение, похоже, застало Торкеля врасплох, его явно никто не проинформировал», - подумал Себастиан.
        - Случился Хокан Перссон Риддарстольпе, - пожимая плечами, объяснила Ванья. - Он сказал, что я не подхожу.
        За столом повисла тишина. Такая тишина, как возникает, когда все понимают, что им следовало бы сказать что-нибудь сочувственное и утешающее, но никто толком не знает что.
        У Торкеля ее слова никак не укладывались в голове. Хокан Перссон Риддарстольпе - компетентный специалист. К элите он, возможно, не принадлежит, но Торкель никогда не слышал, чтобы он совершил такую ошибку. По крайней мере, со времени давнего происшествия в Сала. Что же произошло? Никто не подходит лучше, чем Ванья. Необходимо прояснить это, пока не поздно.
        - Я могу что-нибудь сделать? - нарушив тишину, спросил он.
        Ванья помотала головой.
        - Это не подлежит обжалованию.
        - Он идиот, я всегда это говорил, - вставил Себастиан.
        - Это явно какая-то ошибка, я посмотрю, что смогу сделать, - сказал Торкель.
        Ванья с благодарностью слабо улыбнулась ему. Себастиан задумался, насколько в действительности велико влияние Торкеля в организации. Неужели дорого обошедшийся ему визит к Риддарстольпе окажется напрасным? Йеннифер робко подняла руку.
        - Возможно, это неподходящий момент, но если меня собирались взять в качестве заместителя Ваньи…
        - Разберемся с этим позже, - перебил ее Торкель.
        - Оставайся, я буду какое-то время отсутствовать, - вмешалась Ванья. - Мой отец задержан.
        Она увидела, как Урсула, Билли и Йеннифер, которые еще ничего не знали, вздрогнули.
        - Я собираюсь подключиться к предварительному следствию и буду немного… несобранной.
        Себастиан выпил глоток минеральной воды. Это стало для него новостью, причем не хорошей. Ванья собирается помогать Вальдемару. Придется отвоевывать ее, превращать отца обратно в преступника, в человека, который ее предал. После всех историй с ФБР и Эллинор он не хотел навязываться, предполагая, что, если ей потребуется, она свяжется с ним сама, но теперь явно самое время опять проявить активность.
        - Ты с тех пор его навещала? - спросил он, как ему хотелось верить, нейтральным тоном.
        Ванья помотала головой.
        Уже что-то.
        - Давайте, разберемся со всем этим позже, - призвал Торкель. - У нас появились новости о семье на горе. - Он кивнул Билли.
        - Как я уже сказал, в две тысячи третьем году здесь имелся домик. - Билли опять показал на карте. - Старый охотничий домик тридцатых годов. Он сгорел в январе четвертого года.
        Билли вернулся к своему стулу, сел и бросил взгляд на открытый ноутбук.
        - Дом находился в частном владении вплоть до тысяча девятьсот шестьдесят девятого года, когда его передали Министерству обороны. Начиная с семидесятого года, его могли арендовать служащие министерства или члены их семей.
        Все с интересом наклонились вперед. Это хорошо. Это даст им то, что им совершенно необходимо, с чем можно работать дальше: имя.
        - Нам известно, кто снимал домик на интересующей нас неделе третьего года? - спросила Ванья, против воли попавшая под воздействие событий, напряжения, охоты.
        - Сперва нам пришлось найти нужного человека в министерстве, а потом заставить его поискать в регистре десятилетней давности…
        - Мы знаем, что вы приложили много усилий, - нетерпеливо перебил Торкель. - Скажи нам имя.
        - На сорок четвертой неделе две тысячи третьего года дом арендовал Адам Седерквист, - ответила Йеннифер. - С ним вместе там находилась семья.
        - Лена, Элла и Симон Седерквисты, - вставил Билли.
        Казалось, из всех собравшихся вышел воздух. Возникло острое ощущение разочарования.
        - Но в могиле лежали не они. - Ванья озвучила то, что думали все. - Они в ноябре отправились в кругосветное путешествие на яхте. В феврале посылали открытки из Занзибара.
        Урсула принялась листать свои бумаги, хотя со стопроцентной уверенностью знала, что там найдет. Все верно.
        - ДНК брата Адама, Чарльза Седерквиста, не совпадает с ДНК мужчины и детей из могилы.
        - Бросьте, это должны быть они.
        Вновь кто-то произнес то, что думали все. На этот раз Себастиан. Он встал и принялся расхаживать по комнате.
        - Адам с семьей снимает домик на той неделе, когда в ста метрах оттуда убивают семью, несколькими месяцами позже домик сгорает, а Адам с семьей бесследно исчезает в районе африканского побережья. Вы что, не слышите, как это звучит?
        Себастиан остановился. Все сидящие вокруг стола, разумеется, слышали, как это звучит. Жизнь полна случайностей и совпадений, все это знали. Но тут их было слишком много.
        - Адам служил в Министерстве обороны? - спросила Ванья.
        - Нет, но там служил его брат Чарльз, - ответила Йеннифер. - И по-прежнему служит. Служба разведки и обеспечения безопасности, МУСТ. Живет в Оскарсхамне.
        - А чем занимался Адам? - поинтересовался Торкель.
        - Он был в каком-то смысле нашим коллегой. СЭПО.
        Военная разведка и СЭПО. Возможность, что все это просто случайность и совпадение, показалась вдруг еще менее вероятной.
        - Предположим, что это Адам, как это можно доказать? - спросил Билли.
        - Родственники жены, - предложила Ванья.
        - На это потребуется несколько дней, - сказала Урсула.
        - Займись этим, - распорядился Торкель, вставая. - Слишком много вопросительных знаков. Билли и Йеннифер, отыщите кого-нибудь, кто видел семью после той осенней недели. Коллег, соседей, кого угодно.
        Билли и Йеннифер дружно кивнули и встали. Торкель повернулся к Ванье.
        - Ванья, проверь в школе и садике, появлялись ли там вообще эти дети после осенних каникул.
        Ванья тоже кивнула. Да, ей наскучили сидения часами в разных конференц-залах, белые доски и теории, но когда случалось нечто подобное, когда у них происходил прорыв и поиски превращались в охоту, она все-таки не могла не признать, что это потрясающее чувство.
        - Урсула, позвони криминологам и попроси их перепроверить результат ДНК Чарльза, - завершил распределение поручений Торкель. - Я свяжусь с полицией Оскарсхамна.
        - А что делать мне? - поинтересовался Себастиан.
        - В данный момент ничего. Но если окажется, что в могиле действительно они, то мне бы очень хотелось, чтобы ты переговорил с братом.

        Торкель пошел к себе в кабинет, уселся за письменный стол и взял телефон. Найдя в компьютере номер коллег в Оскарсхамне, он выбрал коммутатор. Его соединили с начальником, который знал, кто ездил брать пробу ДНК, но того человека не оказалось на месте, и с ним можно было связаться только по мобильному телефону. Торкель получил номер, положил трубку, набрал новый номер и стал ждать. Ему ответил мужчина, назвавшийся Йоргеном, и Торкель объяснил, кто он и зачем звонит. Он узнал, что Йорген действительно, в соответствии с приказом, ездил на прошлой неделе домой к Чарльзу Седерквисту, объяснил, что ему нужно. Его впустили в дом, и Чарльз угостил его кофе. В кабинет вошла Урсула. Торкель показал ей, чтобы она садилась, и переключил телефон на громкую связь. Это все равно ее сфера.
        - И вы взяли у него ДНК? - спросил Торкель, хотя ответ представлялся ему само собой разумеющимся. Только это Йоргену и было поручено сделать.
        - Да. Или вернее, он взял пробу сам.
        Торкель посмотрел на Урсулу и увидел в ее глазах недоверие.
        - Но вы видели, как он ее брал?
        - Нет, не совсем, он выходил, когда брал пробу.
        Торкель ощутил некоторую усталость. Он уже подозревал, как все происходило, но требовалось знать точно.
        - А где в это время находились вы?
        - Я остался на кухне пить кофе.
        Урсула с громким вздохом откинулась на спинку дивана. Она явно вновь получила доказательство того, что уровень компетентности полицейских резко снижается по мере удаления от Главного полицейского управления. Оскарсхамн, очевидно, находится достаточно далеко, чтобы опуститься на уровень Клинга и Кланга[95].
        - В доме находился кто-то еще, когда вы там были?
        - Дома была еще его сожительница, но она спала. Работала в ночную смену.
        - Можно ли допустить, что, отправившись брать мазок, он заходил в спальню?
        - Да, наверное, я не знаю, куда он ходил.
        - Можно ли допустить, что он вместо собственной взял слюну сожительницы?
        На другом конце замолчали. Торкель поблагодарил за сведения и положил трубку.
        - В лаборатории проверяли, взята проба у мужчины или у женщины? - спросил он Урсулу, набирая новый номер.
        - Нет, раз мы просили их только сравнить с другой пробой, - ответила Урсула и пожала плечами, словно немного извиняясь за коллег.
        - Но на том, что они получили, ведь стояло имя Чарльз, - не отступался Торкель. - Разве им не следовало среагировать?
        - Не факт, что криминалист вообще смотрел на имя. Им надо было только искать родство.
        Торкелю ответили. Снова полиция Оскарсхамна. Он попросил соединить его с начальником, с которым он разговаривал раньше. Надо, чтобы они задержали Чарльза Седерквиста.
        Ожидая, он встретился взглядом с Урсулой, но ничего не сказал.
        Ему это не нравилось.
        Если они действительно нашли Адама Седерквиста, значит, кто-то не пожалел средств на инсценировку кругосветного путешествия. Кроме того, у них есть мужчина из военной разведки, сфальсифицировавший пробу ДНК, и мертвая женщина с двумя фальшивыми идентичностями, которая с большой долей вероятности очень профессионально убила четверых человек, один из которых работал в службе безопасности.
        Слишком масштабно.
        Масштабнее, чем массовое убийство.
        Торкелю это совсем не нравилось.

        Снабдив мужчину с телевидения инструкциями, как ехать, и положив трубку, Чарльз немного постоял в гостиной. Подступают уже со всех сторон. Окружают его и пытаются загнать в угол. Требуется позаботиться об этом. В точности, как он позаботился обо всем остальном. Нужно просто продолжать делать дело, рационально и методично. На секунду он позволил себе роскошь подумать о брате и его детях, но эмоции только мешали. Они тяготили и заставляли стоять на месте, становиться беззащитным. Единственный путь вперед - действие. Надо закрывать все открытые ими двери, пока это будет возможно. Речь идет не о нем. Речь о безопасности государства. Он быстро собрал сумку с самым необходимым и вышел к машине. Посмотрел на дом, как ему казалось, в последний раз. Ему здесь нравилось. Хороший дом. Хорошая жизнь. Жаль, что этого не вернуть. Может, написать Марианне письмо? Ей никогда этого не понять. Лучше позвонить. Позже. Когда он придумает, как объяснить и успокоить ее. Она будет просто убита.
        Он осознал, что опять поддается эмоциям. Так нельзя. Они погубят его. Девять лет назад он позволил им взять верх, и Патриция Велтон погибла. Необходимо продолжать действовать. Другого пути нет. Он сел в машину и поехал. Доехал до шоссе и свернул на него. Вскоре он увидел, что навстречу ему движется полицейская машина. Он сбавил скорость до разрешенных 80 километров. Полицейская машина промчалась мимо, но он увидел в зеркало заднего вида, как они, сбавив скорость, включили сигнал правого поворота. Знать наверняка он, конечно, не мог, но у него возникло подозрение, что они направляются к его дому. Он оказался прав. Вернуться обратно ему не суждено.

        Ванья поблагодарила и положила трубку. Она разговаривала с директором школы городка Мерста. Директор занимала эту должность только пять с половиной лет, но она привела учительницу начальных классов, работавшую там более пятнадцати лет и очень хорошо помнившую Эллу и Симона Седерквистов. В школе был настоящий траур, когда они погибли.
        Ванья встала из-за письменного стола и пошла к Торкелю. В его довольно безликом, но функциональном кабинете на диване для посетителей сидела Урсула.
        - Чарльза Седерквиста не оказалось дома, - сообщил Торкель, прежде чем Ванья успела сказать то, что хотела.
        - А на работе?
        - По словам его начальника, нет. - Торкель покачал головой.
        - Будем объявлять его в розыск?
        - Не знаю, - с сомнением сказал Торкель, - у нас маловато оснований.
        - Я, к сожалению, не могу дать вам больше.
        Ванья прошла и уселась на подлокотник одного из двух стоявших в кабинете кресел.
        - Дети не вернулись в школу после осенних каникул, но они и не должны были возвращаться.
        - Почему? - спросила Урсула.
        Ванья повернулась к ней.
        - Кругосветное путешествие. Предполагалось, что они ходят в школу до каникул, а потом будут учиться самостоятельно. Их мать была учительницей.
        - Но кто-нибудь видел их после каникул? - решил уточнить Торкель.
        - Нет, но, как я уже сказала, это ничего не значит.
        - Спасибо, нам остается надеяться на Билли и Йеннифер.
        Ванья кивнула и встала с подлокотника.
        - Вы знаете, куда пошел Себастиан?
        - Думаю, он спустился в столовую, - ответила Урсула.
        Ванья уже собиралась покинуть кабинет, когда ее остановил Торкель.
        - Ванья…
        Ванья остановилась и обернулась.
        - Я собираюсь поговорить с Харриет по поводу ФБР и, если потребуется, на более высоком уровне.
        - Спасибо, но думаю, это ничего не изменит.
        Ванья ушла. Торкель огорченно смотрел ей вслед. Урсула выпрямилась на диване.
        - В этом есть свои плюсы. Она останется у тебя.
        - Это не то, чего ей хочется.
        - Мы не всегда получаем то, что хотим, - лаконично заметила Урсула.
        Торкель согласно кивнул. В отношении Урсулы он как раз мучительно это осознавал.

        Мехран вышел из метро в районе Веллингбю. По словам Мелики, Иосиф жил здесь в квартире на Херьедальсгатан. По крайней мере, тогда. Где он живет теперь, она не знала. Сказала, что ее это не интересует. Бросив взгляд на навигатор в телефоне, Мехран двинулся в нужном направлении. Не спеша, ведь он даже не знал, что будет делать, если Иосиф действительно там живет и окажется дома. Рассказанное Меликой не давало ему покоя, голова просто шла кругом. Он услышал части истории, фрагменты событий, скорее, вызывавшие вопросы, чем дававшие ответы. Главное - Мелика боится. До смерти боится. В это он поверил. Ему еще не доводилось видеть в глазах человека такой ужас. Казалось, будто страх все время таился у нее внутри, и когда она разоткровенничалась, вырвался наружу бурным потоком. Это вызывало доверие к ее словам, хотя целостной картины у Мехрана и не сложилось.
        Она рассказала, что Саид и кузены взяли в долг деньги, чтобы открыть магазин. Одолжили они их у родственников и друзей, но едва сводили концы с концами, и кузены захотели продать магазин, особенно когда все больше народу стало требовать деньги обратно. У них даже появились заинтересованные покупатели. Два брата. Саид же считал, что с магазином постепенно все наладится, и хотел сохранить его. Однако у него не было денег, чтобы выкупить доли остальных. Они много ругались, и это их рассорило. Мелика оказалась между ними. Ей требовалось проявлять лояльность по отношению к кузенам, но в то же время она любила мужа. Хотя порой считала его наивным.
        Серьезные проблемы начались, когда Рафи, младший из кузенов, всегда тративший больше, чем зарабатывал, одолжил еще денег у человека по имени Иосиф. На самом деле его звали Мохаммед Аль… что-то там. Мелика дальше не помнила, но все называли его Иосифом. Всем не понравилось, что Рафи связался с Иосифом. О нем ходили разные слухи. О том, как он зарабатывает деньги. Что он имеет дела не только с хорошими людьми. Что идти против него опасно.
        Поначалу он держался приятно и помогал, особенно Рафи, но вскоре стал появляться в магазине все чаще. Имел на все свою точку зрения. Начал вести себя так, будто он владелец. Это доводило Саида до бешенства. Рафи пытался посредничать. Турьялай тоже, но не помогало. Саид продолжал обвинять Иосифа в том, что тот вмешивается в дела, которые его не касаются.
        Иосиф утверждал, что, одолжив Рафи деньги, он стал совладельцем.
        Саид утверждал, что данное в долг Рафи не имеет к магазину никакого отношения.
        Иосиф говорил, что магазин - залог, и он просто рассматривает его как инвестицию.
        Ссоры продолжались.
        Под конец кузены вмешались и попросили Иосифа исчезнуть. Они пообещали выплатить долг. Иосиф согласился. Изложил план выплаты с процентами, на которые станут начисляться новые проценты, если деньги будут задерживаться. Он красочно описал, что произойдет, если он не получит своих денег. Рафи и Турьялай, чтобы выплачивать долг, начали воровать из дневной выручки. В конце концов Саид их застукал.
        По словам Мелики, это было ужасно. Саид обвинял всех ее родственников. Те рассказали, как боялись Иосифа. Саид пришел в ярость, заявил, что покажет этому Иосифу. Если воруют из магазина, значит, воруют у Саида, а воровать у Саида не смеет никто! Никто!
        Они с Хамидом поехали в Веллингбю. Никто не знает, как они этого добились, но они вернулись с деньгами. Оставили Иосифу первоначальный долг, а остальное забрали. Они хвастались тем, как напугали Иосифа. Саид чувствовал себя героем. Ничто не могло его остановить. Он снова помирился с кузенами. Те попросили у него прощения, и он принял их извинения. Они пообещали друг другу держаться вместе и больше не ссориться. Все складывалось так хорошо.
        Но хорошо не получилось.
        Когда Мелика стала рассказывать дальше, у нее потекли слезы.
        Месяцем позже Саид и Хамид бесследно исчезли. Когда они не пришли домой, первой заволновалась Шибека. Она принялась всех обзванивать. Хамид был не из тех, кто просто исчезает. Они искали повсюду, звонили всем друзьям, кого могли вспомнить. Но мужчины исчезли.
        Никто ничего не знал.
        Рафи пришло в голову, что к этому, возможно, причастен Иосиф, он набрался храбрости и попытался того разыскать. Но Иосиф оказался в Египте, поэтому Рафи его не нашел.
        Несколькими неделями позже Иосиф пришел в магазин. Теперь, когда они не могли больше спрятаться за спину Саида, он хотел получить свои деньги обратно.
        Рафи уговорил брата, и они продали магазин. Выплатили деньги Иосифу и остальным. Долю Саида отдали Мелике. Доказать они ничего не могли, но их не покидала мысль, что Иосиф был каким-то образом причастен к исчезновению Саида. Наверняка они не знали, но так думали. Особенно Рафи ощущал колоссальную вину. Ведь это он взял деньги в долг и потом воровал. Если бы не он, ничего, вероятно, не случилось бы. Он готов был наложить на себя руки. Не хотел больше встречаться с Меликой. С братом тоже. Потом переехал в Мальмё. Брат переехал следом. После этого Мелика, по ее словам, никого из них не видела.
        Мехран не понимал, почему они ничего не рассказали. Он спросил у нее. Как они могли просто оставить это, не узнав правды? Ведь речь шла о ее муже. Отце ее ребенка. О его отце.
        Объяснить это было трудно, но в то же время очень просто.
        Они не отважились. Они не знали. Раз они уже начали молчать, то проще всего было продолжать в том же духе.
        Так выглядела ее жизнь после исчезновения Саида. Сперва она боялась, что это правда. Боялась Иосифа. Потом боялась, что это станет известно Шибеке и всем остальным.
        Ею руководил только страх.
        Поначалу Мехран думал, что возненавидит ее. Но не мог. Если он и Шибека жили в неизвестности, то, по крайней мере, не жили в страхе. Кроме жалости, он ничего к ней не испытывал.
        Но он заставил ее дать ему адрес. Он не боится. Он должен понять. Ради Шибеки. Правда, ей он ничего не сказал. Она никогда не позволила бы ему ехать. Только разволновалась бы. Поэтому он сделал вид, будто, как обычно, идет в школу.
        Он оказался на Херьедальсгатан. Ничего выдающегося. Красные дома, ниже, чем в Ринкебю. Он насчитал три этажа. Более старые, но в лучшем состоянии. Перед загибавшимся под прямым углом зданием простирался большой газон. Квартира 44 находилась в длинной части дома. Мехран огляделся, посмотрел на полученную от Мелики записку. Номер 44, все верно. Немного поодаль по тротуару шла пожилая пара. Больше никого, пусто. Тишина и покой. Он двинулся вперед.
        Ему требовалось лишь узнать, здесь ли Иосиф. Больше ничего. Только и всего. Сказать, что он сын Хамида и посмотреть, как тот отреагирует. И все. Если он вообще по-прежнему здесь. Ведь адрес-то старый.
        Мехран медленно побрел к подъезду. Это оказалось не так легко, как он думал, чем ближе он подходил, тем тяжелее давался каждый шаг. Вскоре ему уже пришлось заставлять себя. Несмотря на прохладную погоду, он чувствовал, что у него нагрелась и вспотела спина. Но нельзя же проделать такой путь и не подняться. Он обещал себе, что будет действовать осторожно. Но и по-взрослому. Он - сын Хамида. Когда-то давно его отец вошел в ту же дверь и встретился с Иосифом. Теперь его черед.
        Кодового замка на входной двери не оказалось, и Мехран тихо вошел в темный подъезд. Свет зажигать не стал. Посмотрел на перечень жильцов на доске возле двери. Там значился некий М. Аль Баасим. Единственное имя, которое походило на то, что почти вспомнила Мелика. Мехран осторожно пошел по лестнице на первый этаж. Встал перед дверью. Попытался увидеть перед собой Хамида. Как тот стоял здесь вместе со своим другом Саидом. Как он позвонил и вынудил мужчину в квартире вернуть украденные Рафи деньги. Мехрана заинтересовало, как это происходило. Был ли отец сильнейшим из них? Или просто пошел вместе больше для поддержки? Мехран решил, что Хамид был сильнейшим.
        В точности, как он. Он идет по его стопам.
        Дверь открыл мощный небритый мужчина.
        - Что тебе надо? - спросил он.
        Голос Мехран не узнал. В отношении Иосифа он во многом сомневался. Но его скрипучий голос он узнал бы везде. В этом он был уверен. Перед ним стоял не Иосиф.
        - Мне нужен Иосиф, - ответил он, вложив в слова максимум силы.
        Мужчина посмотрел на него. Мехран не совсем понимал, что означает его взгляд.
        - Иосиф? Он здесь больше не живет. Он давно переехал. А кто его спрашивает?
        - Меня зовут Мехран. Мехран Хан. Я сын Хамида.
        - Я не знаю никакого Хамида.
        - Но Иосиф знал. Вы не в курсе, где он?
        Мужчина засмеялся, обнажив неровные желтые зубы.
        - Нет, но если ты его увидишь, передай, что он должен мне деньги. Когда я въехал в квартиру, оказалось, что он не заплатил за электричество и воду.
        Мехран не успел ответить, как мужчина уже закрыл перед ним дверь. Прежде чем спуститься по лестнице, он немного постоял. Он толком не знал, что делать дальше.
        Внутри квартиры мужчина с желтыми зубами стоял неподвижно, глядя в маленький дверной глазок. Он внимательно всматривался в спину парня. Видел, как тот пошел вниз по лестнице.
        Из гостиной послышался голос, говоривший на арабском языке. По звуку он больше всего напоминал скрипучее шипение.
        - Кто это был?
        - Думаю, проблемы, - ответил мужчина.

        Выйдя из лифта на нижнем этаже, Ванья прошла по коридору налево, свернула направо и вошла через открытые стеклянные двери в служебную столовую. Справа находилась зона самообслуживания: четыре больших прилавка с разными вариантами обедов. Мясо, рыба, вегетарианская еда и салат. Мимо касс тянулись две очереди в сторону помещения, где с длинного прилавка можно было взять напитки, хлеб и приправы. В зале стояло штук сорок столов. На всех белые клеенчатые скатерти с веточками брусники. За большими столами могло поместиться шесть человек, за маленькими - четверо. Много народу. Очереди к кассам, постоянный гул, бряцание ножей, вилок и посуды.
        Увидев, человека, который только что расплатился и шел по проходу между столами, Ванья застыла на месте. Хокан Перссон Риддарстольпе. Ванья проследила за ним взглядом, раздумывая, не догнать ли его, не спросить ли, что произошло и какую она совершила ошибку. Когда-то ведь ей надо узнать, она не сможет окончательно выбросить это из головы, если вопросы останутся без ответа. Вопрос только в том, подходящее ли для этого время и место. «Почему бы и нет?» - подумала она и двинулась в зал в направлении спины Хокана.
        Тут она увидела Себастиана, сидевшего за столом у окна. Хокану Перссону Риддарстольпе предстояло мимо него пройти. Себастиан поднял взгляд и посмотрел на коллегу-психолога. Ванья сбавила скорость, ей захотелось посмотреть, как Себастиан с ним обойдется. Ее бы очень устроило, если бы Себастиан обругал Перссона Риддарстольпе и объявил некомпетентным перед полным залом народа. Хокан Перссон Риддарстольпе приближался. Себастиан смотрел на него. Скоро он пройдет мимо стола Себастиана. Если тот собирался действовать, то самое время. Он действительно отреагировал, но совсем не так, как ожидала Ванья.
        Себастиан на мгновение закрыл глаза и кивнул.
        Кивок.
        Ванья не верила своим глазам.
        Кивок, но не просто в знак привета, а скорее, как подтверждение, как молчаливая договоренность.
        Безумие.
        Она сходит с ума.
        Себастиан не любит Хокана Перссона Риддарстольпе. Он его ненавидит. Допустим, он не захотел устраивать сцену, но кивок? Может, кивок был сдержанным, любезным? Даже несколько презрительным? Может, она его неверно истолковала? Но нет, она знает, что именно видела. Это был удовлетворенный кивок с закрытыми глазами, такой, каким обмениваются с человеком, совершившим нечто ценное и теперь получающим подтверждение.
        Но это же безумие.
        Что Хокан Перссон Риддарстольпе мог сделать такого, чем Себастиан остался доволен? Ничего. После недавних событий Себастиану следовало бы относиться к нему еще хуже, если такое возможно. Игнорировать его. Злобно на него уставиться. Изобразить преувеличенную надменность.
        Что угодно, только не кивнуть.
        Мысль возникла сама собой. Заставила Ванью задержать дыхание. Это невозможно. Нет никаких оснований так думать. Она действительно сходит с ума.
        Но события последнего времени…
        Сплошные несчастья. Вальдемар, Тролле, Эллинор и ФБР.
        Одно связующее звено: Себастиан Бергман.
        Но почему? Какая может иметься причина? Сейчас? Никакой. Безумно, конечно, но мысль пустила корни. Объяснение, почему Тролле отдал ему материалы, убеждало не на все сто, а теперь заговорщический кивок. Ванья попятилась вон из служебной столовой, свернула налево, потом направо. Оказавшись в лифте, она нажала на шестерку.

        Ванья открыла дверь, ведущую к офисам шестого этажа, и вошла. Огляделась. Весь этаж, казалось, опустел на время обеда. Ванья двинулась вперед по коридору. Первые кабинеты были пусты. Она услышала, как за спиной открывается дверь, и обернулась. В проеме появилась темноволосая женщина с прической «паж» и карими глазами. В руке она несла пластиковый пакет с ланчем.
        - Здравствуйте, могу ли я вам чем-то помочь? - спросила она, заходя в малюсенькую кухню рядом с дверью.
        Ванья вернулась на несколько шагов назад и встала в дверях. Темноволосая женщина стояла возле стола и распаковывала ланч.
        - Да, возможно… Меня зовут Ванья, и я работаю в Госкомиссии по расследованию убийств.
        - Так, и?..
        - Это, наверное, прозвучит странно, но у меня есть коллега, которого зовут Себастиан…
        - Бергман? - уточнила женщина и обернулась с улыбкой на губах.
        - Да, именно. Вы знаете, кто это?
        - Да.
        За кратким ответом последовала улыбка, подсказавшая Ванье, что женщина познала Себастиана в библейском смысле. Ванья не сомневалась, что им доводилось вместе спать. Она не смогла сдержать вздоха.
        - Он заходил сюда в четверг, - продолжила женщина, ставя еду в одну из двух стоявших на полке микроволновок.
        Ванья оцепенела. Она пришла, чтобы каким-то образом убедиться, что ее подозрения - чистое безумие. Она пришла, чтобы иметь возможность навсегда отбросить подобные мысли.
        - Сюда? - выдавила она из себя.
        - Да, чтобы встретиться с Хоканом, - бросила через плечо женщина, установила таймер на 1.45 и закрыла дверцу.
        Хаос. Иначе описать происходившее у Ваньи в голове было нельзя. У нее зазвонил телефон. Она посмотрела на дисплей. Анна. Думать сейчас еще и об этом невозможно. Она сбросила звонок. Темноволосая женщина прислонилась к столу и смотрела на Ванью, словно ожидая какого-то продолжения разговора, но Ванья полностью погрузилась в собственные мысли. Она не знала даже, откуда начинать в них разбираться. По какой-то странной причине она оказалась у Себастиана дома. Ужин. Ночевка. Вечер, когда он всерьез завоевал ее доверие. Не для того, чтобы переспать с ней, как он сказал. Но зачем? Телефон снова зазвонил. Опять Анна.
        - Я занята, - прошипела в трубку Ванья. - Это важно?
        Оказалось, да.

        Леннарт сразу поехал на телевидение и взял одну из служебных машин. Ему показалось хорошей идеей приехать на рабочей машине. Для мужчины, с которым он собирался встретиться, это послужит чем-то вроде визитной карточки. Он не сказал никому в редакции, куда направляется. Не захотел. Ему требовалось для начала самому проверить этот след и посмотреть, даст ли он что-нибудь. Только после этого будет смысл посвящать в курс дела Линду и, возможно, Стуре. Если след ничего не даст, то и говорить ничего не придется. Тогда он, по крайней мере, избежит этого унижения. Больше всего его на самом деле волновало, по-прежнему ли у него в организме слишком большое количество алкоголя. Ведь на полную очистку организма от спиртного требуется до двенадцати часов, а он выпил последнюю бутылку пива около половины четвертого или четырех утра. Он пребывает в зоне риска, значит, придется ехать аккуратно. Но ему уже доводилось с этим справляться.
        На то, чтобы выбраться с телевидения, потребовалось время: улица Валхаллавэген была забита грузовиками из гавани. Но когда Леннарт выехал на Эссингеледен, путь в южную сторону оказался свободен. Ему позвонил Чарльз и предложил встретиться чуть севернее Сёдерчёпинга, куда он уже ехал по другому делу. Леннарту это подходило идеально. Меньше ехать. Он перепрограммировал навигатор. Дорога займет немногим более двух часов. Леннарт посчитал, что ему сопутствует удача. У него есть след, которым можно заниматься. Транспорта на шоссе Е4 немного. По радио передают научную программу с интересным репортажем о последствиях аварии на Фукусиме. Если Леннарт раньше занимался чем-то всерьез, то вопросом атомной энергии, и он по-прежнему с гордостью вспоминал один из своих лучших репортажей о пробелах в системе безопасности на электростанции Форсмарк, за который его номинировали на премию «Золотая лопатка». Это был отличный материал. Когда-то ему удавалось таковые находить.
        Его мысли прервал сигнал навигатора. Очевидно, пора сворачивать. Неужели он уже добрался до места? Леннарт съехал на обочину и остановился. Посмотрел на навигатор более внимательно. Судя по всему, полученный от Чарльза адрес находился дальше от шоссе, чем ему поначалу подумалось. Совсем рядом с заливом Бровикен.
        Леннарт вновь завел машину, выехал на шоссе и на следующем повороте свернул на небольшую дорогу. Он пребывал в отличном настроении. Дорога оказалась извилистой и узкой, такой, как он любил, требовавшей от водителя определенных навыков. Пожалуй, самым скучным в стокгольмской жизни ему казалось отсутствие таких дорог.
        Он настолько сконцентрировался на дороге, что не обратил внимания на черную машину, выехавшую с небольшой гравиевой дороги и пристроившуюся за ним на разумном расстоянии.

        Каролинская больница, урологическая клиника.
        Сюда доставили ее мужа. В первой половине дня ей позвонили из следственного изолятора и сообщили, что у Вальдемара были такие сильные боли в спине, что, пытаясь встать с койки, он ненадолго потерял сознание. В приемном покое быстро установили, что его следует направить в урологическое отделение, и час назад Анна вошла в главный вход корпуса А2. Вальдемар находился на обследовании, поэтому она села ждать и решила позвонить дочери.
        Теперь Ванья была уже здесь. Когда она пришла, они обнялись. Увидев Ванью, Анна первым делом подумала, что она выглядит задерганной. Задерганной и усталой. Будто держится в вертикальном положении исключительно за счет силы воли.
        Ванья спросила, не знает ли она, что произошло.
        Анна ответила, что не знает.
        Они уселись рядом на одном из стоящих в коридоре голубых диванов. Анна обдумывала, не спросить ли Ванью, как давно она уже дома и почему не объявилась, узнав, что Вальдемара задержали, но решила не спрашивать. Ничего хорошего из этого не выйдет. Не тайна, что у Ваньи и Вальдемара особые отношения. Они гораздо ближе друг к другу, чем когда-либо были или будут Ванья и Анна. Так уж сложилось. Если бы она спросила, то Ванья лишь ответила бы, что телефоном могут пользоваться обе стороны. Это правда. Анна тоже ни разу не позвонила Ванье.
        - Ты знала? - услышала она вдруг вопрос Ваньи.
        - Нет, - ответила Анна, что было правдой, независимо от того, что Ванья имела в виду.
        - Как это возможно?
        Анна слегка развернулась к Ванье, которая продолжала смотреть прямо перед собой.
        - Ты имеешь в виду то, что он был болен?
        - Нет.
        - Тебе уже за тридцать. Ты тоже знала, какую жизнь мы вели. Разве нет?
        - Нет.
        Ванья повернулась к матери и встретилась с ней взглядом. В ее глазах Анна увидела печаль и заинтересовалась, вызвана ли печаль только тем, что произошло с отцом.
        - Прости, - тихо произнесла Ванья, положив руку на руку Анны. Анна с некоторым удивлением ее погладила.
        В коридоре появился врач и направился к ним. Не успел он подойти, как обе одновременно встали. Он поздоровался, сказал, что его зовут Омид Шахаб, и предложил побеседовать у него в кабинете. «Это явно не предвещает ничего хорошего», - подумала Анна.
        - Ничего, если ты поговоришь одна? Я хочу подождать Вальдемара здесь.
        Ванья кивнула и пошла. Анна смотрела, как дочь удаляется с врачом. Возможно, показалось странным, что она осталась сидеть в коридоре, но она была не в силах выслушивать еще одно печальное известие, касающееся мужа. Уже достаточно. Больше ей не выдержать.
        В кабинете Омида Ванье указали на стул возле конца длинного письменного стола. Сам Омид сел в офисное кресло и подъехал поближе к ней. «Плохой знак, - подумала Ванья. - Близость и серьезное сочувственное выражение лица в личном кабинете. Это серьезно».
        - Мы провели ультразвуковое обследование, - начал Омид и сделал короткую паузу.
        - И?.. - успела вставить Ванья.
        - Мы сразу отвезли его наверх, чтобы сделать компьютерную томографию для полной уверенности, но многое указывает на то, что у Вальдемара рак почек.
        «Только не это. Снова, - подумала Ванья. - Его ведь только что объявили здоровым. Неужели мы еще не достаточно пострадали?»
        - У него не так давно был рак легких, - сообщила она врачу.
        - Да, мы это видели, - кивнул Омид, - вероятно, метастазы перенеслись с кровью и укоренились.
        - Хорошо, и что будет теперь?
        - Нам необходимо узнать, в какой стадии находится рак, - принялся подробно объяснять врач, чтобы она поняла все, что он говорит. - Мы прооперируем его, и в лучшем случае метастазы не распространились дальше почек.
        Ванье не требовалось спрашивать, что произойдет в худшем случае. Ключевое слово - «распространились». Возможно, весь организм отца заполонил рак. С этим ему, естественно, не справиться. Ей тоже. Впрочем, ее беспокоило и другое слово. «Почки». Во множественном числе.
        - Обе почки поражены? - спросила она, хотя подозревала, что знает ответ. Кивок Омида, предшествовавший словам, подтвердил догадку.
        - На ультразвуке выглядело так, будто поражены обе. Тогда мы не сможем оперировать, пока не найдем донора.
        - Я стану донором, - сразу выпалила Ванья.
        - Я понимаю, что такова ваша первая мысль, но это серьезное вторжение и для реципиента, и для донора, - покачав головой, сказал Омид. - Такое требует обдумывания.
        - Нет, не требует, - перебила его Ванья. - Я дам почку.
        Омид посмотрел на сидящую перед ним молодую женщину. У него возникло ощущение, что его слова не сыграют никакой роли. Она уже решилась.
        - Я запишу вас на анализы, - через некоторое время проговорил он.

        «Леннарт Стрид погиб в автокатастрофе».
        Рубрика покрывала весь экран его планшета. Главная новость. Один из наиболее известных шведских журналистов, занимающихся расследованиями, съехал с дороги в воду, ударился о стекло, потерял сознание и утонул. На фотографии была изображена поднимаемая из воды машина с логотипом Шведского телевидения. Подпись гласила: «Ремень безопасности мог бы его спасти». Это было неправдой. В ту секунду, когда Леннарт решил позвонить Чарльзу, спасти его уже не могло ничто.
        Чарльз быстро пролистал до второй вечерней газеты. Такой же материал, но с добавлением, что полиция не исключает вождение автомобиля в нетрезвом виде. Отлично. Он продолжил читать имевшуюся в Сети информацию. Нигде не говорилось, что подозревают преступление.
        Одна дверь закрыта или, по крайней мере, прикрыта. В худшем случае Леннарт рассказал у себя в редакции о том, куда едет и с кем собирается встретиться. Если нет, там заинтересуются тем, что он делал возле залива. Это приведет к мобильному телефону. Леннарт Стрид звонил ему. Если кому-нибудь придет в голову изучить последние часы Леннарта и он обнаружит этот разговор, то у них появится имя, которое уже фигурирует в другом расследовании.
        Чарльз отложил планшет на переднее сиденье, завел машину и продолжил путь в Стокгольм. Слишком много «если» и «возможно». Чарльз чувствовал себя человеком, стоящим возле большой плотины, где начали появляться маленькие трещины и протечки. Он изо всех затыкает их тем, что имеется под рукой, но многое - все - указывает на то, что плотина прорвется и все вырвется наружу. Значит, нужно оказаться как можно дальше.
        У него зазвонил телефон. Чарльз посмотрел на дисплей. Имя, которого он не видел очень давно. На мгновение он подумал было не отвечать, но ему требовалось максимальное количество информации, чтобы как можно дольше на шаг опережать их.
        - Что тебе надо?
        - Это Иосиф, - послышался на другом конце хрипловато-шипящий голос с акцентом.
        - Знаю. Что тебе надо?
        - Сюда приходил парень. Сын Хамида.
        Чарльз сидел молча, что Иосиф, очевидно, истолковал как то, что тот не помнит, кто такой Хамид.
        - Одного из тех, кого мы дали американцам, - уточнил он.
        Они возникли у Чарльза перед глазами. Связанные, на полу. Как их зовут, он тогда не знал. Когда он появился, они уже были на месте. Его работа заключалась в том, чтобы только наблюдать. Представлять шведскую сторону при действиях американских агентов на шведской земле, отчитаться, возможно, чему-то научиться.
        - Чего он хотел?
        - Встретиться.
        Чарльз прикрыл глаза. Новая трещина в плотине. Необходимо заткнуть ее как можно быстрее, пока она не увеличилась.
        - Встреться с ним, возьми его с собой и позвони мне, когда он будет у тебя в руках.
        Он завершил разговор раньше, чем мужчина с сильным акцентом успел ответить. Нажал на газ и поехал дальше на север. Теперь надо сделать две вещи. Раздобыть другую машину и позаботиться о том, чтобы не пришлось разбираться с этим в одиночку.

        Epic fail[96]. Полная катастрофа. У него перед глазами все поплыло. Действия, которые он считал точно нарушающими правила, возможно, противозаконными, но, вероятно, безопасными, оказалось всем, кроме последнего.
        Смертельными.
        Иначе истолковать первую страницу газеты «Афтонбладет» в Интернете было невозможно. Погиб журналист Леннарт Стрид.
        Там, правда, писали, что это несчастный случай, но бледное лицо Аниты говорило о другом. Когда она, запинаясь, рассказала, что менее суток назад дала журналисту обнаруженное Морганом в компьютерной системе имя, он все понял. Увидеть целостную картину он не мог: она была слишком сложна. Но случайностей чересчур много. Как он ни старался, списать это на волю случая было нельзя.
        Все взаимосвязано.
        Ему пришлось опереться о ее стол, чтобы не рухнуть. У него на руках кровь. Из-за информации, которую он помог добыть, вероятно, убили человека.
        Он ведь только хотел, чтобы Анита обратила на него внимание. Намерения были хорошими. Он искал любви, человека, с которым можно делить будни. Только и всего.
        А к чему это привело? К незаконному проникновению в систему и смерти.
        Он знал, что поступил неправильно. Но речь ведь шла только об имени. Ни о чем больше.
        Потом он использовал то, что узнал. В этом состоял его самый большой грех. Это было глупо и зло. Нельзя заставить людей любить с помощью шантажа. Здесь нужно другое. Но он надеялся, что если Анита побольше пообщается с ним, то переменится. Увидит все его положительные стороны. Возможно, научится любить его. Немножко, чуть-чуть, ему бы хватило.
        Он собирался заставить ее общаться с ним в течение двух недель. Возможно, месяца. Если бы она не почувствовала к нему симпатии, он бы прекратил это.
        Теперь он наказан. Хотя наказание казалось ему непропорциональным, истолковать случившееся иначе он не мог.
        За содеянное надо платить.
        С процентами.
        Теперь необходимо сделать, что положено. Даже если она перестанет с ним разговаривать. Она говорила, что если кто-нибудь узнает, что они натворили, то это обернется для них обоих катастрофой. Наверное, она права. Но он не может молчать. Ошибки не исчезают просто от того, что ты присыплешь их землей и пойдешь дальше. Особенно если кто-то погиб. Здесь он должен провести границу. Если он добропорядочный человек, то сейчас требуется это показать.
        Сказать правду.
        Но кому?
        Он не имел представления. Во-первых, его сведения явно опасны, во-вторых, существует риск, что ему никто не поверит. С чего же начать?
        Следует поговорить с кем-то, кто его знает. Знает, что он не из тех, кто преувеличивает или выдумывает. Вместе с тем этот человек должен иметь возможность передать информацию дальше, не впутывая его имя. Значит, нужен полицейский.
        Несмотря на то что Морган так много лет проработал в полицейском управлении, он мало кого знал из полицейских. Его коллеги были преимущественно штатскими и не смогли бы ему помочь. Он сумел припомнить только одного парня из Госкомиссии, разделявшего его интерес к компьютерам.
        Они иногда разговаривали. В основном о жестких дисках и Интернете. Но парень всегда держался приятно. Казался толковым. Кроме того, полицейские из этой группы ведь могут сохранять имя источника сведений в тайне? Пожалуй, можно посоветоваться с ним, как лучше поступить. Билли Русен должен знать ответ.
        На это он, во всяком случае, надеялся.
        Аните о своих планах он рассказывать не стал, не имело смысла. Он понимал, что это положит конец их отношениям или как можно назвать то, к чему он ее принуждал, но так тому и быть. Сейчас он вынужден спасать самого себя.
        Госкомиссия помещалась на третьем этаже.
        Привкус во рту вернулся. Но теперь уже не любви, а страха.
        Он попросил разрешения поговорить с Билли наедине.

        Сидя на заднем сиденье машины, которая, выехав из парковочного гаража под зданием полицейского управления, свернула налево, Йеннифер поразилась тому, с какой скоростью иногда разворачиваются события.
        Чуть более получаса назад к Билли пришел тучный бородатый мужчина в нелепой светло-бежевой куртке. Билли представил его как Моргана Ханссона, приятеля из компьютерного отдела. Едва поздоровавшись, Морган настоял на том, чтобы поговорить с Билли наедине.
        Пятью минутами позже она увидела, как Билли почти бегом направился в кабинет Торкеля, а вскоре после этого все собрались в Комнате. Все, кроме Ваньи. Никто не знал, где она, по мобильному телефону она не отвечала, но в тот момент это взволновало, казалось, только Себастиана. Остальные полностью сосредоточились на Билли, который писал на доске, параллельно рассказывая, что Морган оказал одной коллеге услугу, поискал среди резервных копий и нашел имя, удаленное из отчета. Он сообщил имя коллеге, а та, в свою очередь, передала его Леннарту Стриду из «Журналистских расследований».
        - Он погиб, вы знали? - вставила Йеннифер, несколько неуверенная в том, к чему это приведет и насколько они в курсе. - Он всего несколько часов назад погиб в автокатастрофе.
        Все закивали. Они знали.
        - В отчете речь шла об уклонении от депортации осенью 2003 года, - продолжил Билли. - Хамид Хан и Саид Балки. Полиция Сольны получила приказ прекратить поиски, дело перешло к СЭПО. Ответственным там был Адам Седерквист.
        В Комнате воцарилось молчание. Услышанное казалось настолько невероятным, что Урсула почувствовала необходимость уточнить.
        - Ты имеешь в виду нашего Адама Седерквиста?
        Билли кивнул.
        - Но как это связано с тем, что они погибли на горе? - поинтересовалась Йеннифер.
        - Представления не имею, но Леннарт Стрид получил имя вчера, а сегодня он мертв.
        - Почему это заинтересовало «Журналистские расследования»? - спросил Торкель.
        - Этого Морган не знал.
        - Кто эта коллега, которой он помогал?
        Еще через пять минут они почти насильно усадили Аниту Лунд на стул. Она возмущенным голосом заявила, что знает свои права и не собирается им ничего говорить. Торкель минуту спокойно беседовал с ней, после чего она изменила свою позицию.
        Анита знала только, что к Леннарту обратилась жена Хамида Хана, Шибека. Когда Анита увидела, что из оригинала отчета удалили отсылку на контактное лицо в СЭПО, ей стало любопытно.
        - Когда удалили имя?
        Они получили дату. Всего через несколько дней после того, как на горе нашли трупы.
        Двумя минутами позже они уже получили переданную Аните Леннартом бумагу и адрес Шибеки Хан, и теперь Билли, отпустив сцепление, выезжал на круглую развязку в конце проезда Роламбсховледен.
        В Ринкебю они окажутся меньше чем через пятнадцать минут.

        Мехран вышел на станции «Фридхемсплан», чтобы сделать пересадку. Ехать прямо домой ему не хотелось, поэтому он поднялся наверх и зашел в находившийся рядом торговый центр. Он бесцельно бродил, заглядывая в витрины и бутики. Вообще-то он понимал, что следует ехать домой и рассказать обо всем Шибеке, но ему хотелось сперва узнать побольше. Матери необходимо знать правду. Понимание того, что произошло, положило бы конец ее бесконечным хождениям по кругу и поискам причин исчезновения.
        Ей требуется финал. Настоящий финал.
        Ему тоже. Он снова вышел на улицу Флеминггатан. Масса народу в движении. Мехран остановился посреди торопящихся вперед людей. Посмотрел на высокий желтый дом, возвышавшийся на холме чуть поодаль. Под ним находился выход из метро и магазин, когда-то принадлежавший Саиду. Если бы только он сходил туда раньше. Тогда они узнали бы об этом уже давно. Впрочем, Мехран знал, почему не пошел раньше. Существовало несколько мест, где он бывал с отцом, которые он для себя исключил и не хотел больше посещать. Магазин был одним из них. Футбольный стадион на полпути к району Тенста, где Хамид учил его ездить на велосипеде, - другим. А еще детская площадка перед домом Мелики.
        Ему всегда казалось, что эти места будут слишком напоминать об отце. Он не хотел ощущать тоску, лучше было загнать ее внутрь и не бередить. Так ему, по крайней мере, думалось. На самом же деле это, наверное, было не так. Он нуждался в этих местах и воспоминаниях. Они причиняли боль, но зато могли ему кое-что рассказать.
        Ведь оказалось, что некоторые из его воспоминаний не соответствуют действительности. Люди, которых он считал друзьями, таковыми не являлись. Магазин, где его угощали сладостями, привел ко всему этому мраку. Мелика не была всегда злой, она просто боялась.
        Но одно оставалось неизменным.
        Он тосковал по отцу. И в детстве, и сейчас, став взрослым. Он это знал.
        Странная штука жизнь. Всем его знакомым хочется от нее так много. Вещей, успеха и уважения. Ему тоже. Он такой же. Но на самом деле ведь хочется некой целостности. Обстоятельств, которые понимаешь. Воспоминаний, которые не меняются. Друзей, на которых полагаешься. Родителей, которые всегда с тобой. Звучит так просто, но он все больше понимал, что обрести это всерьез - трудно.
        У него зазвонил мобильный телефон. Прервал его мысли.
        Номер на дисплее был ему незнаком.
        Однако, ответив на звонок, голос он узнал сразу.
        - Мехран? - скрипуче спросил голос.
        Чтобы ответить, ему потребовалась секунда. Две секунды. Возможно, три.
        - Да.
        Ждать мужчина не стал. Его голос незамедлительно заскрипел в ухо Мехрану, требуя ответа.
        - Это Иосиф. Я слышал, что ты меня искал.
        Мехран ничего не сказал. Стоял молча, глядя на проезжавшие мимо машины. Голос звучал настолько надменно, что Мехрану пришлось оглядеться на случай, если Иосиф стоит где-нибудь и смотрит на него. Он его не увидел. Правда, это еще ничего не означало.
        - Я давно тебя не видел, Мехран. Как у тебя дела?
        - Откуда у вас мой телефон?
        - Это было просто. Я знаю многих, кто всегда готов мне помочь.
        Угроза была даже не слишком прикрытой. Он хотел показать Мехрану, кто кого может найти. Мехран решился противостоять. Его он не сможет напугать.
        - Я хочу с вами встретиться, - с максимальным спокойствием проговорил Мехран.
        - Зачем?
        - Потому что мне этого хочется. Я хочу с вами поговорить. Думаю, вам со мной тоже.
        Голос на другом конце ненадолго замолчал.
        - Тогда приезжай ко мне, - под конец сказал он.
        - Приеду, - ответил Мехран. - Скажите, где вы.

        Себастиан поднимался следом за Йеннифер и Билли по лестнице дома в переулке Ставбюгрэнд. Это казалось почти символичным. Молодые и голодные бежали. Разум шел следом. Вообще-то ему там делать было нечего. Но лучше было поехать с ними, чем просто сидеть в управлении и волноваться из-за Ваньи. Кроме того, дело стало развиваться в интересную сторону. Если Адам Седерквист действительно отвечал за дело с двумя пропавшими афганцами и это каким-то образом привело к тому, что он вместе с семьей оказался в могиле на горе, то дело является не только щекотливо заговорщическим, но и уникальным. Брат Адама пытался скрыть от них личность Адама, что указывает на его причастность. Возможно, речь даже идет о фратрициде, то есть братоубийстве. Чрезвычайно интересно. Если это правда. Он надеялся получить возможность встретиться с Чарльзом и изучить вытеснения, рационализации и проекции, которым тот, по всей вероятности, предавался.
        Йеннифер и Билли добрались до двери с надписью «Хан». Они позвонили. Себастиан встал подальше и наблюдал за ними. Казалось, будто они стоят и ждут на узкой лестнице целой толпой. Открывший им мальчик, вероятно, почувствовал то же самое. Он смотрел на них широко раскрытыми глазами. Худенький мальчик лет тринадцати, в джинсах и рубашке.
        - Здравствуй, нам нужна Шибека Хан, - любезно сказал Билли.
        - Мы из полиции, - быстро добавила Йеннифер и предъявила удостоверение.
        «Она, похоже, очень любит эту реплику, - наблюдая за ней, подумал Себастиан. - Совершенно очевидно, что она воспринимает себя в первую очередь именно в таком качестве. Как полицейского. Поэтому Торкель ее и выбрал. Ее желание и активность компенсируют недостаток опыта».
        - Что-нибудь случилось? - с беспокойством спросил мальчик в дверях.
        - Нам надо поговорить с твоей мамой, она дома? - спросил Себастиан, стараясь звучать не совсем так, как в фильме про полицейских. Ведь перед ними стоял ребенок.
        Мальчик кивнул и скрылся в квартире. Позвал кого-то в глубине на другом языке.
        - Наверное, они мусульмане. Может оказаться, что она захочет говорить только со мной, - сказала Йеннифер Билли.
        Тот согласно кивнул ей.
        К ним вышла женщина лет тридцати пяти. Красивая, с черными умными глазами и правильными чертами лица, изящно обрамленными черной шалью, покрывающей волосы. Себастиан заметил, что улыбнулся при виде нее. Непроизвольно. Сообразил, что еще ни разу не спал с женщиной в парандже. Наверняка этого очень трудно добиться, но, с другой стороны, он никогда не пытался.
        - Шибека Хан? - спросила Йеннифер, по-прежнему сосредоточенная, как отметил Себастиан, на том, на чем следует.
        Женщина кивнула им.
        - Да, это я.
        - Мы из полиции. Можно нам войти? - вежливо спросил Себастиан и, шагнув вперед, встал перед Йеннифер. Та посмотрела на него с изумлением, но он ее проигнорировал.
        - Что-нибудь случилось с Мехраном? - спросила женщина, с беспокойством обводя их взглядом.
        - Нет. А кто такой Мехран? - поинтересовался Себастиан.
        - Мой сын. Старший сын.
        - С ним ничего не случилось, мы здесь потому, что нам сообщили, что вы разговаривали с Леннартом Стридом из «Журналистских расследований», - начала Йеннифер, но Себастиан перебил ее своим самым понимающим и неофициальным голосом.
        - Не знаю, удобно ли это, если я буду задавать вопросы, поскольку я мужчина… - Он сделал сильное ударение на слове «мужчина». - Но это не займет много времени.
        - Пожалуйста, - сказала Шибека и отступила назад, чтобы впустить их.
        Они втроем зашли в хорошо прибранную прихожую. Из кухни приятно пахло шафраном и еще какими-то специями. Шибека взяла сына за руку и посмотрела на них с беспокойством.
        Себастиан успокаивающе улыбнулся ей и мальчику.
        - У вас хороший сын.
        Шибека не ответила, и прежде чем Себастиан успел продолжить, Йеннифер опять выступила в роли полицейского.
        - Ваш муж, Хамид, исчез девять лет назад, это верно? - спросила она.
        Шибека кивнула и быстро ответила.
        - Кроме Леннарта, никто не стал меня слушать. Вы ничего не сделали.
        Себастиан увидел, что Йеннифер собирается сказать что-то еще. Наверное, о Леннарте. Он перебил ее. Нет смысла сообщать Шибеке, что тот погиб, пока они не уверены, что это взаимосвязано.
        - Кто-нибудь приходил к вам после исчезновения мужа? - поинтересовался он.
        Реакция Шибеки вызвала у Себастиана ощущение, что она давно мечтала услышать от полиции этот вопрос. Очень давно.
        - Примерно через неделю после исчезновения Хамида приходил один мужчина. Я всегда думала, что он из полиции. Но он так больше и не пришел.
        - Вы знаете, как его звали?
        - Нет. Он не назвал своего имени.
        Себастиан повернулся к Билли и требовательно протянул руку.
        - У тебя есть фотография?
        Билли поискал в папке, быстро нашел снимок и передал его Себастиану. Тот протянул его Шибеке.
        - Этот мужчина? - спросил он.
        Шибека уставилась на фотографию. Себастиан знал ответ раньше, чем услышал.
        Он был здесь.
        Адам Седерквист.
        Все взаимосвязано.

        После короткой встречи с Анитой Лунд Торкель позвонил Бритте Ханнинг из СЭПО. Они друг друга почти не знали, периодически встречались, когда их пути пересекались по работе, но редко и кратко. Они были одного возраста и сделали похожую карьеру в полиции, однако это не облегчало Торкелю ситуацию. Бритта Ханнинг представляла СЭПО, и в точности как предполагал Торкель, он ничего не добился, спрашивая о случае уклонения от депортации, который попал в их ведомство девять лет назад. Только сообщив, что они обнаружили в могиле в горах ее бывшего сотрудника, про которого считалось, что он погиб во время кругосветного путешествия на яхте, он сдвинул дело с мертвой точки.
        - Насколько вы уверены, что обнаружили именно Адама? - спросила она.
        - Уверены, - твердо ответил Торкель, хотя еще не получил технического доказательства. - Вы его не разыскивали?
        - Он был в длительном отпуске, начиная с осенних каникул и дальше. Собирался год путешествовать с семьей вокруг света.
        - Кто-то представил это так, будто он уехал, а на самом деле он в октябре погиб в горах.
        Немного помолчав, Бритта сказала, что перезвонит. Через десять минут она позвонила и выразила готовность встретиться.
        Торкель сидел в ее кабинете, на самом верху той части здания полиции, которая располагалась ближе всего к Польхемсгатан. В угловом кабинете. С одной стороны - парк Крунубергспаркен, а с другой - зеленые крыши домов на Кунгсхольмсгатан. Придя, Торкель отказался от кофе, но ждал, пока секретарша принесет кофе Бритте, чтобы они могли начать. Он понял, что занимать это время непринужденной беседой Бритта не намерена, поскольку та сослалась на необходимость отправить несколько мейлов и повернулась к компьютеру. Торкель смотрел в окно на парк. Поднявшийся еще утром ветер настолько усилился, что листья из парка напротив долетали до седьмого этажа. Солнце по-прежнему пригревало, во всяком случае, если ты находился внутри, за стеклом, но скоро оно превратится просто в источник света на несколько коротких дневных часов, в светящееся обещание тепла в далеком будущем.
        В дверь постучали, вошла секретарша, поставила на письменный стол перед Бриттой зеленую керамическую кружку с капучино, уходя, улыбнулась Торкелю и затворила за собой дверь. Как только дверь закрылась, Бритта оторвалась от компьютера и повернулась к Торкелю.
        - Рассказывайте.
        Торкель начал со звонка от Хедвиг Хедман из Эстерсунда и закончил событиями последних часов, приведшим к тому, что часть его команды находилась в настоящий момент в Ринкебю. Не упомянул он только имена полицейских, совершивших вторжение в систему, хотя не сомневался в том, что Бритта все равно их узнает, раз ей теперь известно, где искать.
        - Вы разговаривали с Чарльзом Седерквистом? - сразу спросила она, когда Торкель замолчал.
        - Мы не можем его найти.
        Громко вздохнув, Бритта взяла наполовину полную кружку капучино и повернулась к окну. Торкель сидел молча, давая ей время спокойно подумать. Стороннему человеку, возможно, казалось само собой разумеющимся, что разные подразделения полиции должны помогать друг другу, и в большинстве случаев так оно и было. Но это СЭПО. Требовалось очень многое, чтобы получить доступ к их материалам, по крайней мере, при спонтанном визите, без нажима со стороны вышестоящих начальников. Бритта, похоже, все обдумала, поскольку она повернулась обратно к Торкелю и поставила кружку на стол.
        - О’кей.
        Бритта подвинула к Торкелю досье, лежавшее перед ней на письменном столе. Тот наклонился вперед и взялся за досье. Но прежде чем он успел пододвинуть его поближе, она положила на досье руку. Вопросительно посмотрев на Бритту, Торкель наткнулся на ее решительный взгляд.
        - Оно останется здесь, - сказала она, поднимая руку.
        Торкель открыл досье и откинулся на спинку кресла. Он настроился на несколько минут интенсивного чтения, пока Бритта будет допивать свой капучино, но, увидев содержимое, понял, что закончит значительно быстрее. Пробежав глазами короткий текст, он закрыл лежавшее у него на коленях досье и посмотрел на Бритту с плохо скрытым недоверием.
        - Это все?
        - Да.
        - Но тут же ничего нет.
        Это не было преувеличением. Согласно досье, Адама Седерквиста проинформировали о том, что Хамид и Саид подозреваются в терроризме или, по крайней мере, в связи с террористами, и что поэтому они едва ли исчезли из-за того, что над ними нависла угроза депортации. Последнее, похоже, соответствовало действительности, учитывая тот факт, что Саид уже имел постоянный вид на жительство. Считалось наиболее вероятным, что они уехали за границу с целью проведения новых атак или подготовки к ним. То есть это, естественно, дело СЭПО. Однако Адам Седерквист явно не удовольствовался данной теорией, а продолжил изучать ситуацию. Он, в частности, посетил жен обоих мужчин и там каким-то образом утвердился во мнении, что речь идет не о добровольном исчезновении, скорее, напротив. Что-нибудь дать Торкелю могла, собственно, только последняя запись, в самом конце страницы.
        Он наклонился вперед и вернул досье Бритте на стол.
        - Здесь в конце говорится об американских агентах…
        - Да, я видела и проверила перед вашим приходом. В тот период у нас в стране иностранцы никаких действий не проводили.
        - Официально, - добавил Торкель.
        - В тот период у нас в стране иностранцы никаких действий не проводили, - повторила Бритта тоном, ясно показывающим Торкелю, что разговор быстро завершится, если он не будет играть по правилам. Ее правилам. Он понял и сменил фокус.
        - Откуда поступили сведения о том, что афганцы были причастны к террористической деятельности? - поинтересовался он.
        - На это я ответить не могу.
        - Мне не нужно конкретное имя.
        Бритта молча посмотрела ему в глаза. Торкель мысленно вздохнул. Он прекрасно понимал требования безопасности государства и все такое, но порой скрытность между отделами носила несколько нелепый характер.
        - Если я поставлю вопрос по-другому, - попытался Торкель. - Случается ли иногда, что МУСТ делится полученной информацией?
        - Случается.
        - Это был как раз такой случай?
        - Я действительно не знаю.
        Торкель всматривался в женщину по другую сторону стола. Она производила впечатление откровенной, но это ничего не значило.
        Правды ему не узнать. Он откинулся на спинку кресла, погрузившись в собственные мысли. Допустим, что это так. Что разведка узнала о готовящейся террористической атаке против американских интересов. Возможно, она предстояла в скором времени. Хамида и Саида сочли причастными. Их схватили и позволили американцам… сделать что? Если бы афганцев вывезли из страны, об этом, наверное, стало бы известно? Когда в 2004 году вскрылось, что ЦРУ забрало в 2001 году египтян, поднялся страшный шум. Если бы такое вновь произошло двумя годами позже, это бы наверняка тоже обнаружили. Или они уже были научены горьким опытом? Сумели лучше скрыть. Может, все-таки американские агенты приехали и вывезли Хамида и Саида из страны?
        Торкель посмотрел на Бритту. Проверять на ней теорию не имело смысла. Даже если она знает, то ни за что не ответит. Он пошел другим, единственно возможным путем.
        - Если Адам считал, что на шведской территории работали американские агенты, почему это не проверили?
        - Меня это тоже заинтересовало, когда я прочла дело.
        Торкеля поразила внезапная откровенность в ее голосе.
        - Вы не знаете?
        - Нет.
        - А как вы думаете?
        - Я думаю, что кто-то позаботился о том, чтобы дальше это не пошло.
        Она показала пальцем на потолок. Поскольку они сидели на последнем этаже, никакого физического лица наверху она иметь в виду не могла, и вряд ли хотела сказать, что Бог внезапно решил вмешаться в полицейское расследование. Значит, поднятый вверх палец означал «высшие сферы».
        Но кроме того, он означал проблемы.

        По пути обратно в Госкомиссию Торкелю пришла мысль выйти и немного пройтись, проветрить голову. Из окна Бритты природа казалась по-осеннему приятной, на улице живописно кружились листья. Как в рекламном ролике, где веселые люди в вязаных свитерах играют в догонялки с детишками и собаками, чтобы затем оказаться перед костром, обнимаясь и наслаждаясь тем продуктом, который необходимо было продать. На мгновение в роли этих веселых людей ему представились Урсула и он, но Торкель немедленно подавил эту мысль. Прогулка, немного кислорода пойдет ему на пользу. Только выйдя через главный вход, он понял, что из окна погода выглядела куда привлекательнее, чем в реальности. Его сразу обдало ветром. Торкель опустил голову, свернул налево, в сторону кафе на углу, и купил стаканчик кофе. Потом пошел, подгоняемый ветром, и сел на скамейку в парке. Она находилась не с подветренной стороны и в тени, поэтому Торкель сразу начал мерзнуть, невзирая на горячий кофе. Но раз уж он решил немного посидеть на улице, сдаваться так легко он не собирался.
        Он сосредоточился на их деле.
        Так много вопросительных знаков. Никакой целостной картины.
        Допустим, военная разведка забрала Хамида и Саида. Зачем привлекать СЭПО? Почему просто не сохранить за делом статус уклонения от депортации и тем удовлетвориться?
        «Потому что дело об уклонении от депортации не доведено до конца», - ответил он сам себе. Родственники могли бы убедить кого-нибудь в том, что это не было добровольным исчезновением, и, кричи они достаточно громко, заставить полицию возобновить расследование. Искать. Раскапывать подробности. Кто-то хотел избежать этого любой ценой.
        А теперь для полиции Сольны дело считается завершенным. Никто не поднимет вопрос о нем в телепрограммах «Преступление недели» и «Разыскивается» или в вечерней газете. Штамп СЭПО является печатью, которую нельзя взламывать, и кроме того, наводит на мысль, что у этих двоих мусульман имелись нечестные намерения. Тот факт, что ими заинтересовались в СЭПО, для большинства означал, что они в чем-то виновны.
        Леннарт Стрид, Анита Лунд и Морган Ханссон взломали печать, и теперь один из них мертв.
        Торкель встал, прикинул, не прогуляться ли ему, но решил, что с него достаточно свежего воздуха. Он двинулся в сторону офиса, продолжая размышлять над делом.
        Чарльз Седерквист получает предупреждение о террористической деятельности. Они задерживают Хамида и Саида. Связываются с ЦРУ. Хамид и Саид исчезают. Чарльз просит брата подключиться и закрыть дело. Пока все сходится. Торкелю показалось, что он видит конец лабиринта, в котором блуждают его мысли.
        Ладно, а дальше?
        Адам сделал не только то, что ему велели. Он начал вникать в дело. Двигаться дальше. Связал исчезновение с неофициальным американским присутствием на шведской территории.
        Поэтому ли он погиб?
        Кто в таком случае за этим стоит?
        Не мог же Чарльз лишить брата жизни за то, что тот приблизился к неприятной правде?
        Конец лабиринта снова отдалился, и, открывая со вздохом дверь, Торкель понял, что хоть они и находятся на верном пути, до конца им еще довольно далеко.

        Александр Сёдерлинг распахнул дверь в офис и на ходу поздоровался с сидевшей за стойкой рецепции Ханной, которая ответила на приветствие словами:
        - К вам посетитель.
        Александр быстро прокрутил в голове план на сегодняшний день. Насколько ему помнилось, встреча в районе Васастан, с которой он только что приехал, была на сегодняшний день последней.
        - Кто?
        Ханна кивнула в сторону современного мебельного гарнитура, где Чарльз Седерквист, отложив последний номер газеты «Дагенс индустрии», с некоторым трудом поднялся с низкого, темно-розового кожаного дивана с желтыми и белыми подушками и, улыбаясь, двинулся навстречу Александру.
        - Спасибо, - поблагодарил Александр и подошел к Чарльзу. Они пожали друг другу руки, и Александр, произнеся перед Ханной несколько слов о том, как они давно не виделись и как он рад встрече, пригласил гостя к себе в кабинет.
        - Мне надо исчезнуть далеко и надолго, - сообщил Чарльз, как только Александр закрыл дверь.
        - Не понимаю, как я могу тебе в этом помочь.
        Чарльз посмотрел на него взглядом, ясно говорившим, что он не видит необходимости объяснять. Александр развел руками так, будто место, где они находились, являлось достаточным аргументом для того, чтобы Чарльз понял невыполнимость своей просьбы.
        - Я теперь руковожу этой фирмой, и у меня нет никакой возможности тебе помочь.
        Встретившись взглядом с Чарльзом, он не увидел в его глазах понимания.
        - Это было бы трудно даже пока я работал в МУСТе, а теперь просто невозможно.
        - Ничего невозможного не бывает, - ответил Чарльз, подошел к окну и посмотрел на улицу. На Дроттнинггатан люди, согнувшись, пытались противостоять порывам ветра.
        - У тебя есть связи и деньги или, во всяком случае, связи с деньгами, - продолжил он. - Воспользуйся ими.
        Александр прошел вглубь кабинета и сел в удобное офисное кресло. Этот нежелательный визит напомнил ему о событиях, которые больше всего хотелось забыть, но не было причин думать, что посещение Чарльза повлечет за собой какие-то еще неприятности.
        - Не будем спешить, - спокойно сказал он. - Они нашли тела, расследуют автомобильную аварию, но…
        Чарльз прервал его горькой усмешкой. Повернулся к сидящему за письменным столом мужчине. Постарел на десять лет, прибавил пятнадцать килограммов. Александр действительно утратил чувство реальности. Хорошая жизнь в пиар-компании основательно притупила его реакции. Превратила его из бдительного партнера в ленивого домашнего кота. Тогда, много лет назад, Александр Сёдерлинг считал, что информации не бывает слишком много. Теперь он, похоже, не знает даже самого элементарного. Пора его просветить.
        - Звонил Иосиф, к нему подобрался сын Хамида, - негромким, но внушительным голосом сообщил Чарльз. - Меня ищет полиция, они установили личность Адама, в истории начали копаться «Журналистские расследования», и только вопрос времени, когда ЦРУ поймет, что Патрицию Велтон убили, если там уже не сообразили.
        Александр видел, как Чарльз развернулся от окна к нему, словно чтобы убедиться в том, что сообщение достигло цели. Ему показалось, что он почти почувствовал, как побледнел. Дело плохо, очень плохо. Во всех отношениях. Хуже всего, пожалуй, все-таки «Журналистские расследования». Леннарта Стрида нашли мертвым в машине в заливе Бровикен. Господи, во что Чарльз его втягивает?
        - Я посмотрю, что смогу сделать, - произнес он, заметив, к своей радости, что голос не дрогнул.
        - Нет, ты не посмотришь, а сделаешь, - возразил Чарльз, подходя вплотную к столу. - Я пожертвовал слишком многим, чтобы сесть в тюрьму из-за твоей лени и боязни поссориться с друзьями. - Он наклонился вперед и взял со стола Александра ручку. - У меня новый номер, - сказал он и записал десять цифр на верхней бумаге из кипы, лежащей возле левой руки Александра. - Даю тебе время до вечера.
        Чарльз выпрямился и пошел к двери.
        - Что ты собираешься делать сейчас? - поинтересовался Александр, хотя что-то подсказывало ему, что, пожалуй, лучше знать как можно меньше.
        - Позабочусь об Иосифе и парне.
        - А о Леннарте Стриде ты тоже позаботился? - услышал собственный вопрос Александр, хотя на этот раз был уверен в том, что не хочет знать ответ.
        - Занимайся своим делом, а я займусь своим.
        С этими словами он исчез. Дверь закрылась за ним с приглушенным щелчком. Александр остался сидеть на месте. Он перевел дух. Навалилось так много мыслей. Главная: как ему с этим разобраться? Чарльз, несомненно, в отчаянии и тем самым непредсказуем и опасен. Александр знал его. Раз он хочет бежать, значит, его зажали со стольких сторон, что он считает, что ему не выпутаться. А если Чарльз думает, что все кончено, как же тогда выпутываться ему? Александр понял, что ему с этим не справиться. Во всяком случае, без посторонней помощи.
        Он взял мобильный телефон и нашел нужный номер. Раздались гудки. Она ответила.
        - Мне следовало звонить, только если у нас появятся проблемы, - начал Александр, не представляясь. Он исходил из того, что она знает, кто он. - Теперь у нас есть проблемы, - добавил он после короткой паузы.

        Вероника Стрём закончила разговор и глубоко вдохнула, чтобы сохранить спокойствие.
        Да, у них проблемы.
        В самый неподходящий момент.
        Она повернулась к женщине, сидевшей у другого конца светлого стола для заседаний. Мужчина рядом с ней как раз опускал фотоаппарат. Он сделал несколько снимков, пока она говорила по телефону. На мгновение Веронике пришла в голову мысль, что они, наверное, слышали ее разговор, но она успокоила себя тем, что отвечала в основном односложно и закончила обещанием позаботиться об этом.
        Женщину-журналистку звали Мария Стенссон. Имени мужчины Вероника не запомнила. Когда они встретились, он представился, но она забыла его имя в ту же секунду, как он его произнес.
        - Прошу прощения, но мне необходимо позвонить. - Она изобразила самую извиняющуюся улыбку, на какую была способна.
        - Ничего страшного, - сказала женщина, улыбаясь в ответ.
        Вероника увидела, что фотограф собирается запротестовать. Ему хотелось сделать несколько снимков у нее в кабинете и, возможно, несколько на улице, у воды, позади здания риксдага, пока не стемнело.
        - Это не займет много времени, - опередив его, уточнила Вероника, открыла дверь, покинула маленький конференц-зал и вышла в коридор, в котором размещалась значительная часть фракции социал-демократов.
        В соответствии с данным Александру обещанием Вероника собралась позаботиться об этом. Она набрала +1 и номер, который знала наизусть. После второго гудка послышался мужской голос, ответивший кратким вопросительным «Yes?».
        Вероника представилась, лаконично объяснила, по какому делу звонит, извинилась за беспокойство и сообщила, что возникли некоторые проблемы.
        Мужчина, с которым она разговаривала, поинтересовался на тягучем диалекте южных штатов, как он может ей помочь.
        Вероника начала объяснять.

        Мехрану еще не доводилось ездить так далеко в южную сторону. Однажды они с Леваном были вместе с одним приятелем в Флемингсберге. Теперь же он проехал на электричке эту станцию и отправился дальше, в направлении Туллинге. Ему предстояло выйти на предпоследней станции, называвшейся «Сёдертелье Хамн».
        Там его должен был ждать Иосиф.
        Мехрану следовало позвонить ему, когда он проедет Эстертелье. Усидеть на месте было трудно, и он, чтобы успокоиться, все время ходил смотреть на белую доску с синей линией, показывавшую все станции этого направления. Осталось семь остановок. Шесть. Он ходил туда после каждой станции. Будто количество остановок могло измениться, пока он сидит в поезде. Металл в кармане сильно нагрелся, хотя ему следовало быть холодным. Мехран раздобыл его через Левана. Рассверленный стартовый пистолет, немного нелепый из-за узкого дула и медного цвета, но приятель Левана пообещал, что он сработает. Надо только прицелиться и спустить курок. Шесть выстрелов. Мехран надеялся на что-нибудь получше, но Леван, вечно хваставшийся своими знакомствами, ничего другого достать не сумел. Сказал, что слишком мало времени. Мехран не имел представления, как достают оружие, и радовался, что раздобыл хоть что-то.
        Он забрал пистолет на «площадке»[97]. Левану пришлось поручиться за него, и он приехал на Сергельс-торг сразу, как только Мехран ему позвонил. Парень сказал, что пистолет стоит 1500 крон. Мехрану удалось выменять его на купленный матерью новый мобильный телефон, который он положил в сумку. Левану пришлось одолжить ему 200 крон на патроны. Мехрана рассердило, что понадобилось платить за них дополнительно. Но Леван с парнем сказали, что всегда так бывает. Пистолет - все равно, что машина, а патроны - горючее. Совершенно разные вещи. Мехран понял, что его надувают, но у него не оставалось выбора. Ехать встречаться с мужчиной, который, возможно, стоит за исчезновением отца, безоружным было никак нельзя. Исключено. Сюрприз должен ждать не его, а Иосифа.
        Он пощупал пистолет. Тот казался в кармане горячим, но отнюдь не внушающим той уверенности, на какую он надеялся. Мехран огляделся в вагоне. Возникло ощущение, будто все остальные смотрят на него. Наверное, потому что он после каждой остановки подходил к карте, но он не мог отделаться от чувства, что все в вагоне видят, что он вооружен. Что ему здесь не место. Что он собирается совершить серьезную ошибку.
        У него вдруг зазвонил мобильный телефон. Мехран подскочил от неожиданного звука и начал нервно рыться в карманах. Отвечать не хотелось, но это мог быть Иосиф. Телефон никак не находился, и Мехран вбил себе в голову, что сунул его в тот же карман, что пистолет. Какая глупость! А что, если он вытащит телефон вместе с пистолетом? Пистолет может упасть на пол, и все, кто и так уже знал, узнают еще больше. Он лихорадочно пытался нащупать телефон в тесном кармане. Пистолет, казавшийся таким маленьким, стал вдруг большим и все время лез под руку. В конце концов Мехран понял, что телефон не лежит вместе с горячим металлом. Даже звук исходит не из этого кармана. Наконец он нашел телефон в кармане куртки - там, где всегда его носил. Вполне естественно. Он выхватил телефон, как раз когда тот перестал звонить так же внезапно, как начал.
        Мехран несколько раз глубоко вдохнул, чтобы успокоиться. Попытался вновь обрести самообладание и осторожно посмотрел на дисплей и номер, с которого ему только что звонили.
        Оказалось, что это не Иосиф, а мать.
        Сейчас разговаривать с ней ему не хотелось. Абсолютно. Он не хотел даже думать о ней. Это только еще больше поколебало бы его решимость. Но она хотела с ним поговорить. Позвонила снова. Она не отступится, пока он не ответит. Он ее знал.
        Звучала она радостно и оживленно. Это казалось совершенно неправильным. С чего бы ей радоваться?
        - Мехран? Ты где?
        - Просто гуляю по городу.
        - Послушай. К нам приходила полиция. Они мне верят.
        Мехран ничего не понял. Что она говорит?
        - Что? Полиция?
        - Они приходили сюда. Ты должен вернуться домой.
        Он не ослышался. Хотя и не мог понять, как такое возможно.
        - Мама, я не могу.
        - Мехран, ты должен. Ты что, не понимаешь? Приходили три полицейских. На этот раз они взялись за дело серьезно.
        - Мама, я не могу. Я нашел Иосифа. Я сейчас еду на встречу с ним.
        Он услышал, как она затаила дыхание. Как будто ее ударили по лицу.
        - Что? О чем ты говоришь?
        - Я его нашел. Мама, я узнаю правду. Я должен это сделать.
        - Мехран, вернись домой, - умоляла она. - Вернись домой!
        - Потом. Когда узнаю. Когда буду знать, что случилось с папой. Обещаю.
        - Мехран!.. - Он слышал, как она кричит, и отодвинул трубку от уха. Слышал, как она продолжает умолять, пока не сбросил звонок.
        Он знал, что поступил неправильно. Ему следовало послушаться матери. Но у него не было выбора. Независимо от того, знает полиция или нет.
        Девять лет Шибека ждала, чтобы они стали ее слушать.
        Девять лет он ждал Иосифа.
        Сегодня исполнятся желания обоих.

        Эйер не понимал, почему мама кричит. Он обнимал ее, пытался утешить. Она его почти не замечала. Просто стояла с телефоном в руке. Снова и снова звонила по тому же номеру. Но Мехран, похоже, каждый раз сбрасывал ее звонки. После нескольких попыток дозвониться она рухнула на пол. Эйер попытался обнять ее еще крепче. Он понимал только, что не должен выпускать ее из рук. Никогда.
        Под конец она вроде достаточно успокоилась, чтобы увидеть его. Ее глаза были полны слез. Но она не казалась расстроенной так, как это иногда бывало. На этот раз в ее глазах было нечто иное, страх, какого ему еще не доводилось видеть. Он понял, что происходит что-то ужасное. Его объятия, казалось, совсем не помогали.
        - Мама, что случилось?
        - Мехран. Мехран. Он…
        Она умолкла и крепко прижала его к себе. Зарылась лицом в его волосы. Она не знала, надо ли и даже можно ли говорить ему больше. Как объяснить то, чего она толком не понимает сама? Как рассказать об имени, так долго преследовавшем ее, словно призрак, тень, в существовании которой она даже сомневалась.
        Иосиф.
        Мехран направляется на встречу с ним. Теперь опять произойдет то же, что в прошлый раз, когда возникло имя Иосифа. Мехран исчезнет от них в точности, как его отец. Мужчина, представлявший собой только имя, вновь причинит вред ее семье. Она знает. Это ее вина. Она вновь впустила его тем, что не забывала. Поддерживала в чудовище жизнь. Подпитывала его и теперь подарила ему своего первородного сына. Она крепко вцепилась в Эйера, задаваясь вопросом, сможет ли когда-нибудь его отпустить. Вероятно, нет. Но необходимо что-нибудь предпринять. Сдаваться нельзя.
        Она взглянула на визитную карточку, оставленную упитанным полицейским, который смотрел на нее нехорошим взглядом. Карточка одиноко лежала на столе возле телефона.
        Хотя раньше помощи от полиции она не видела, сейчас у нее никого другого нет. Надо заставить его понять.
        - Чарльз Микаэль Седерквист родился в тысяча девятьсот шестьдесят шестом году в Хедемуре. С шестого года сожительствует с Марианной Франссон в Оскарсхамне. Детей нет. Брат Адам на два года моложе.
        Билли стоял в Комнате, где собрались все, по-прежнему кроме Ваньи. Себастиан несколько раз звонил ей, но она не отвечала. Он начал всерьез волноваться. Она исчезла в районе ланча, и с тех пор никто от нее ничего не слышал. Себастиан решил вечером доехать до ее квартиры. Сейчас он пытался сосредоточить внимание на мужчине, портрет которого Билли при помощи проектора вывел на стену. На человеке, по меньшей мере, убившем собственного брата.
        - Когда ему было тринадцать, семья переехала в Сёдертелье, отец получил работу в фирме «Скания», - рассказывал Билли. - Чарльз отслужил там в армии, подал документы на офицерское образование и прошел специальную подготовку. В девяносто восьмом его забрали в МУСТ. Вот и все, что нам известно.
        Он оглядел собравшихся.
        - МУСТ ничего не выдает, они не пожелали даже подтвердить, что Чарльз у них работает. Если мы хотим получить больше информации, придется идти официальным путем. Направлять формальный запрос от одной организации другой.
        Он посмотрел на Торкеля, который кивком показал, что понял. Официальный путь, к сожалению, предполагал волокиту и постоянные задержки. Билли сменил в ноутбуке фотографию и передал слово Йеннифер.
        - Начальником МУСТа в две тысячи третьем году был Александр Сёдерлинг, генерал-майор, - продолжила Йеннифер. - В восьмом году он оставил пост и переключился на экономику. В настоящий момент он является исполнительным директором фирмы «Нунтиус», пиар-компании на Дроттнинггатан. Мы с ним пока не связывались.
        - Не имеет смысла, - вздохнул Торкель. - Если МУСТ не признается даже в том, что Чарльз у них служит, то Сёдерлинг, вероятно, тоже ничего не скажет.
        У Себастиана зазвонил мобильный телефон. Он схватил его в надежде, что это Ванья. Но нет. Номер оказался незнакомым. Проигнорировав возмущенные взгляды остальных, Себастиан встал и ответил. Десятью секундами позже он покинул Комнату.
        - Я связывалась с «Журналистскими расследованиями», - продолжила Йеннифер. - Начальник Леннарта…
        Она быстро посмотрела в бумаги.
        - …Стуре Лильедаль сказал, что, насколько ему известно, Леннарт отложил историю Шибеки в долгий ящик. Он не имеет представления о том, что Леннарт делал у залива Бровикен, но обещал изучить его компьютер и сообщить, если что-нибудь обнаружит.
        Больше она ничего сказать не успела, поскольку дверь распахнулась и вошел Себастиан.
        - Звонила Шибека. Ее сын направляется на встречу с каким-то Иосифом.
        - Кто такой Иосиф? - не без оснований поинтересовалась Урсула.
        - Шибека не знает, - объяснил Себастиан, - но он был как-то связан с Хамидом и Саидом. Шибека думает, что он имел отношение к их исчезновению. Парень в этом явно уверен.
        - Где они должны встретиться? - более настороженно спросил Торкель, уже готовый немедленно покинуть Комнату.
        - Он не сказал.
        - Может, это Чарльз? - произнесла Йеннифер.
        Торкель кивнул. Возможно, даже вполне вероятно.
        - В таком случае, нам необходимо найти его быстро. Билли?
        Билли уже сидел у компьютера.
        - Он звонил, у него есть мобильный телефон, я могу попробовать его отследить.
        Он посмотрел на Себастиана.
        - Какой у него номер?
        - Откуда, черт возьми, мне знать?
        Себастиан перезвонил. Объяснил ситуацию Шибеке и передал трубку Билли.
        - Здравствуйте, меня зовут Билли, мне нужен…
        Он вопросительно посмотрел на Себастиана.
        - Мехран, - подсказал Себастиан.
        - …номер телефона Мехрана, тогда я попытаюсь его отследить.
        Получив номер, Билли подтянул к себе один из лежавших на столе маленьких блокнотов и записал его. Вскоре он узнал оператора (Три), о каком типе телефона идет речь (такой, по которому водят пальцем), а также кто значится абонентом (Шибека), причем она думала, что сможет найти квитанцию. Билли поблагодарил за помощь, вернул телефон Себастиану и взял свой собственный. Он связался с оператором и назвал номер из трех цифр вместе с паролем, чтобы подтвердить, что звонят из полиции. Через полминуты у него появился номер IMEI. Он положил трубку в тот момент, когда на телефон Себастиана перезвонила Шибека, нашедшая квитанцию. Билли, на всякий случай, перепроверил номер IMEI, поблагодарил и ввел эти пятнадцать цифр в компьютер.
        - Что это за цифры? - поинтересовалась Йеннифер, которая, обойдя вокруг стола, встала у него за спиной.
        - Номер IMEI. Уникальный идентификационный номер каждого телефона. Если только у парня телефон включен, то…
        Не закончив предложения, он продолжил сосредоточенно работать на компьютере.
        - Я выведу машину, - сказал Торкель и вышел.
        - Бинго! - послышалось от Билли. Он откинулся на спинку стула и заложил руки за голову, явно довольный своим вкладом.
        Себастиан склонился вперед и увидел, что на экране посреди серого фона появилась синяя точка.
        - Где он? - нетерпеливо спросил Себастиан.
        - Подожди, - ответил Билли, поднимая вверх руку.
        Вокруг синей точки начала быстро, фрагмент за фрагментом, проступать карта. Последними появились названия и другие указатели. Билли снова наклонился вперед и стал изучать экран. Он провел пальцем по толстой черной полосе, по которой следовала синяя точка.
        - Это железная дорога. Он в поезде, скоро прибудет в Сёдертелье.
        - Там Чарльз Седерквист проходил военную службу, - сказала Йеннифер.
        Билли закрыл ноутбук. Они с Йеннифер поспешно покинули Комнату.

        Шибека звонила столько раз, что ему пришлось переключить телефон на режим без звука. Теперь телефон непрерывно вибрировал. Мехран его игнорировал. Когда они подъезжали к Эстертелье, он, как и было условлено, между двумя ее звонками быстро позвонил Иосифу.
        Скрипучий голос ответил сразу.
        Он будет ждать на следующей станции. Стоять на парковке прямо у выхода.
        Больше голос ничего не сказал.
        Мехран тоже.
        Этого и не требовалось.
        Мехран встал у дверей вагона, держа руку в кармане. Металл уже не казался таким горячим. Он сам тоже. Жар в теле сменился холодным потом, почти вгонявшим его в дрожь.
        Бояться - это нормально. В этом нет ничего плохого.
        Единственное плохое, что можно совершить, это струсить. Воины боятся, он теперь понимал. Храбрость - это когда действуешь вопреки страху.
        Вскоре поезд замедлил ход. «Сёдертелье Хамн». Мехран вышел на перрон. Увидел чуть впереди темно-красное здание станции. Пошел в ту сторону. Выход, по всей видимости, там. Идти казалось легче, чем стоять неподвижно. Влажный страх остался, но движение помогало с ним справляться. Мехран вошел в довольно большое кирпичное здание. Увидел большие двери, ведущие к парковке. Он не знал, что станет делать, если Иосиф действительно стоит там и ждет его. Его радовало, что они хотя бы договорились встретиться в людном месте. Это казалось надежнее, чем в квартире. Позади него шли несколько пассажиров, и он замедлил шаг, чтобы пропустить их вперед. Он не спешил, а наличие людей впереди придавало некоторую уверенность. Мехран проследовал за ними на улицу и увидел на маленькой парковке с десяток машин. Двоих пассажиров забрал красный «Форд», стоявший возле самого выхода. Несколько человек пошли в сторону автобусной остановки. Остальные разбрелись в разные стороны. Вскоре он остался один. Он стоял у выхода и оглядывался.
        Из чистенького черного BMW вышел мужчина. Остановился возле машины, не спуская глаз с Мехрана. Мехран не узнал его. Похож на араба, на вид лет пятьдесят. Хорошо сложен, короткие седые волосы и щетина с редкими вкраплениями черных волосков. Короткая черная кожаная куртка, джинсы и лоферы. Машина и куртка придавали ему вид богатого человека. Могущественного. А может быть, воспаленное воображение Мехрана нарисовало такой образ. В конце концов мужчина кивнул Мехрану, тот кивнул в ответ. Тогда мужчина медленно двинулся к Мехрану. Того это устраивало. Пусть Иосиф подходит к нему, а не наоборот. Зато он не знал, куда девать руки. Нащупывать металл он больше не решался - мужчина мог уловить движение и понять, что он вооружен. Он свесил руки по бокам - не слишком удобно, но что еще с ними делать, он не понимал. Показывать, что он нервничает, ему не хотелось. Не хотелось давать мужчине, которого он считал Иосифом, хоть какое-то преимущество. К сожалению, мужчина шел к нему совершенно беззаботно, будто собирался забрать старого друга. В его облике не чувствовалось ни малейшего беспокойства. Это раздражало
Мехрана. Он хотел, чтобы Иосиф его боялся.
        Опасался его.
        Не то, что сейчас, наоборот.
        - Ты хотел поговорить со мной, - сказал мужчина, когда между ними оставалось пять метров.
        Это он. Какое странное чувство слышать его голос. Не по телефону. Не в качестве воспоминания, а по-настоящему и так близко. Мехран уже совсем не знал, что делать с руками.
        - У меня есть несколько вопросов о моем отце, - проговорил он максимально четко.
        Хотя бы голос не дрогнул. Уже что-то.
        - О Хамиде? Так звали твоего отца? - спросил Иосиф, останавливаясь.
        Мехран слабо кивнул ему.
        - Я его почти не знал. Он был другом моего друга.
        - Саид не был вашим другом. Я знаю, что вы одолжили деньги его кузену Рафи.
        Иосиф пожал плечами.
        - Я, знаешь ли, многим помогаю. Очень многим. - Иосиф улыбнулся ему. - Такой уж я человек.
        - Мой отец исчез. Я пытаюсь узнать, что произошло.
        - Тогда ты спрашиваешь не того человека.
        Мехран встретился с Иосифом взглядом. Ему подумалось, что взгляд у того глубокий, как могила. В глазах Иосифа не видно было никакой надежды, никакого будущего. Мехрану очень хотелось взяться за пистолет. Но вынимать его сейчас было невозможно. Слишком много народу вокруг. Он отступил на шаг назад. Не выдержал.
        - Неужели? - произнес он, стараясь сохранять твердость в голосе. - Я думаю, вы знаете, как он исчез.
        - Не понимаю, почему ты утверждаешь обо мне такое. - Иосиф попытался говорить помягче. - Должно быть, здесь какое-то недоразумение.
        - Я так не считаю.
        - Но я совершенно уверен. Не отправиться ли нам кое-куда, чтобы все прояснить?
        - Мы все можем прояснить здесь.
        Иосиф засмеялся.
        - Нет, либо ты идешь со мной, либо забудем об этом.
        Он развернулся и пошел обратно к машине.
        - Другого шанса у тебя не будет, - добавил он.
        Мехран не знал, что ему делать. Дальше он ничего не планировал. Только встретиться с Иосифом. Он понимал, что необходимо действовать. Каким-то образом встряхнуть этого надменного мужчину. Удивить его. Возможно, вынуть пистолет и приставить ему ко лбу.
        Но вынуть пистолет здесь он не мог. При людях. Иосиф нужен ему один на один, но ехать с ним куда-то на машине уж точно не хотелось. Слишком опасно. Иосиф дошел до BMW и обернулся.
        - Ты идешь? - раздраженно спросил он.
        «Может, лучше отказаться, - подумал Мехран. - Признать, что дальше этого не продвинуться». Он не опозорился. Не струсил, так что можно удалиться достойно. Ведь это еще не конец. Теперь он знает, что Иосиф существует. Следующую встречу он сумеет спланировать лучше.
        Но он обещал себе другое.
        Он обещал себе правду.
        Ради Шибеки.
        Он сунул руку в карман. Металл снова нагрелся. Пистолет готов, он сам тоже. Он двинулся в сторону Иосифа. Крепко сжал рукоятку.
        - Подождите! - крикнул он.
        Он огляделся. Парковка была пуста. Может получиться. Должно получиться. Если удастся, пока никто не пришел, приставить пистолет мужчине к лицу и загнать его в машину, все может получиться. Металл в руке придавал ему сил.
        Мехран ускорил шаг, но пытался выглядеть максимально расслабленно. Будто он передумал, но окончательного решения не принял. Он не хотел выдавать угрозу своим видом. Она должна быть в кармане, а не в его облике.
        Иосиф пошел открывать ему пассажирскую дверцу. Мехран ухватился за пистолет покрепче и приготовился его достать. Он мысленно улыбался. Сейчас мужчина перед ним получит настоящий сюрприз.
        Когда оставалось пройти около метра, он услышал голоса. Из-за автобусной остановки вышли две девушки лет по двадцать. Они, громко смеясь, направились к зданию станции. Мехран инстинктивно немного разжал руку и остановился, давая им возможность пройти мимо. Однако он понимал, что выдаст себя, если будет стоять слишком долго. Иосиф заинтересуется, почему он не может подойти к машине, пока девушки не скроются из вида. Пришлось идти дальше к Иосифу, который повернулся к нему с улыбкой на губах.
        - Значит, ты являешься сюда и обвиняешь меня, - мягко проговорил он и одним метким ударом сбил Мехрана с ног.
        Мехран упал на землю позади машины и угодил на гравий. Глядя вслед девушкам, Иосиф сильно ударил юношу ногой в голову. Два раза. После последнего удара слабые стоны юноши стихли. Девушки, похоже, ничего не заметили, они продолжали болтать так, словно ничего не произошло. Дождавшись, пока девушки скроются, Иосиф затащил юношу за соседнюю машину. Затем запрыгнул в собственную и быстро сдал назад, к лежавшему без сознания Мехрану. Забрасывая его в багажник, он подумал, что парень весит меньше, чем он думал. Это удачно. С телами, которые весят слишком много, всегда сложно. Он достал телефон и позвонил Чарльзу.
        Чарльз ответил сразу.
        Как всегда.

        Они ехали с включенной синей мигалкой. За рулем сидела Йеннифер. Они как раз выехали на Эссингеледен, и скорость приближалась к 140 км в час. Торкель по старой привычке держался за поручень на потолке, так почему-то казалось надежнее. Он предпочел бы, чтобы машину вел Билли, тот лучше всех в команде ездил на высоких скоростях, но Билли сидел на заднем сиденье, склонившись над ноутбуком, и следил за мобильным телефоном Мехрана Хана. Свой мобильный телефон Торкель держал в другой руке. Он только что закончил разговор с Бриттой Ханнинг из СЭПО. Она на этот раз проявила несколько б?льшую готовность к сотрудничеству. Он обернулся к Билли.
        - Они знают Иосифа. Бритта не захотела говорить, как его зовут на самом деле, но он явно их так называемый друг.
        - Друг? - с любопытством переспросила Йеннифер.
        - Информатор. Человек, поставляющий сведения об экстремистах и других группировках, - объяснил Торкель.
        Билли наклонился вперед. Он не верил своим ушам.
        - Значит, мы гонимся за одним из наших «друзей»?
        - Похоже на то.
        Когда они обгоняли польский трейлер, Билли качнуло в сторону. Торкель крепче ухватился за поручень. Йеннифер, казалось, сохраняла полную невозмутимость.
        - Но если он помогал СЭПО, возможно, он помогал и другим, например, разведке, - сказала она, возвращаясь в первый ряд.
        Торкель кивнул. Вполне возможно. В этой сфере, казалось, больше нет ничего невозможного. Настали новые времена, теперь первоочередной задачей тех, кому полагалось защищать страну, стала борьба с терроризмом и экстремизмом. Они внезапно столкнулись с невидимым врагом без военной формы, и правила игры изменились. Тайны стали масштабнее. Методы грубее. Открытое общество сделалось в глубине своей закрытым, и под конец созданный тайнами яд начал просачиваться наружу. Он думал о пятнадцатилетнем мальчике, каким-то образом угодившем в центр этой воронки. Мальчик, лишившийся отца. Вот к чему приводят тайны: к семейным трагедиям. Он опять повернулся к Билли.
        - У тебя есть сигналы от его мобильного телефона?
        Билли сидел, склонившись над экраном. Он покачал головой.
        - Нет, я ненадолго потерял связь с сервером. В последний раз парень находился перед зданием станции «Сёдертелье Хамн». Я попрошу Сёдертелье направить туда одну из патрульных машин.
        Торкель услышал, как Билли поспешно застучал по клавишам компьютера. «Я старею», - подумал он. Он помнил время, когда требовалось звонить коллегам по телефону и разыскивать людей с собаками. Теперь Билли сидит сзади и разбирается со всем. Пока сервер работает.
        - Думаю, мы можем добраться туда за пятнадцать минут, - услышал он слова Йеннифер, которая еще прибавила скорости. У него возникло неприятное ощущение в желудке.
        - Он уже не там, - сказал Билли, сосредоточенно глядя на экран. - Он движется в направлении шоссе Е20.
        Торкель повернулся к Йеннифер.
        - Жми на газ.

        Опять здесь.
        Первое подразделение инженерных войск. Альмнес, пригород Сёдертелье.
        Тут он проходил военную службу. Думал о ней, когда его призвали, как о неизбежном зле, но вскоре полюбил ее. Почему, он толком не знал. Было что-то в возможности подчиняться распорядку, дисциплине и строгости, если только воспринимать их всерьез, а не в шутку, как большинство его товарищей. Сперва он прикипел к физической стороне образования, но со временем его стали все больше интересовать и увлекать стратегии и замыслы, направленные на то, чтобы перехитрить и разбить врага. Он открыл в себе две вещи: склонность к военной жизни, о наличии которой у себя не подозревал, и некий соревновательный инстинкт, которым, как оказалось, был одержим. Конечно, они с братом оба занимались в детстве разными видами спорта, но рвения к победе он никогда не испытывал. Пока не попал в инженерные войска. Заставить его выкладываться полностью, похоже, могла только борьба не на жизнь, а на смерть. Он начал тренироваться как безумный. Заботиться о собственном теле. Любить его. Как спортсмен высшего класса, которому для достижения результатов необходимо полагаться на свое тело. Оружие являлось для него инструментом в
работе. Он учился пользоваться всеми его видами. Целеустремленно и с уважением. Отслужив половину срока, он подал заявление на продолжение учебы, чтобы получить офицерское звание, и его, разумеется, приняли. Да, от этого места у него остались хорошие, жизненно важные воспоминания.
        Но не только.
        Второй раз он был здесь в августе 2003 года. Полк был к тому времени уже шесть лет как расформирован. Международный центр Министерства обороны еще продолжал тут кое-какую деятельность, но большинство изначально безликих четырехугольных зданий семидесятых годов пустовало и приходило в упадок.
        Александр велел ему отправиться в Альмнес и встретиться с двумя американцами, собиравшимися разговаривать с двумя афганцами, на которых указал Иосиф. Действия на шведской территории требовали присутствия шведского представителя.
        Когда он приехал, возле пустых мобилизационных депо стояла машина «Вольво» без опознавательных знаков. Около нее стоял мужчина и курил. Когда Чарльз вышел из машины, мужчина бросил сигарету и пошел ему навстречу. Они поздоровались. Чарльз назвал свое имя, а мужчина - нет. Чарльза поразило, как молодо выглядит американец. Хорошо сложен - именно так Чарльз представлял себе игрока в американский футбол из команды колледжа. Рыжеволосый. Возможно, ирландского происхождения.
        Они зашли в мобилизационное депо. Там находился второй американец. Он тоже не назвал своего имени. Чуть постарше, более худой и жилистый. Вытянутое лицо с крупноватым носом, косой пробор и челка, с одной стороны нависающая на солнцезащитные очки-авиаторы, которые он ни разу не снял.
        На полу, вытянувшись во весь рост, на спине лежали два мужчины. Руки и ноги прикованы цепями к привинченным к полу металлическим конструкциям. Руки вытянуты на полную длину за голову. Мужчины извивались, пытались высвободиться, ни на минуту не закрывая рта, просили их отпустить, говорили, что это ошибка, кричали, требовали ответов.
        Но не получали.
        На мужчинах были только трусы. Лиц Чарльз не видел: их скрывали махровые полотенца. Не обменявшись с коллегой ни единым словом, худощавый американец в солнцезащитных очках взял целое ведро воды и начал лить ее на тяжелую ткань, покрывавшую лицо одного из привязанных мужчин. От мощного рвотного рефлекса его тело задергалось, и мужчина немедленно умолк. Когда он замолчал, его приятель, похоже, почувствовал что-то неладное и выкрикнул его имя.
        Хамид!
        Худощавый американец продолжал лить воду на махровое полотенце. Мужчина, очевидно, звавшийся Хамидом, дергался в кандалах, пытаясь увернуться. Чарльз видел, как вокруг металлических оков у него лопнула кожа и потекла кровь. Тут водный поток прекратился. Рыжеволосый американец уселся на ведро и стянул полотенце. Хамид принялся судорожно глотать воздух. Это походило на гипервентиляцию. В его глазах горел страх. Увидев Чарльза, он начал просить о помощи. Рыжеволосый ударил его по губам, и он резко замолчал. И тут они стали задавать вопросы:
        Где это должно произойти?
        Когда это должно произойти?
        Кто еще замешан?
        Прикованный мужчина явно ничего не понимал. Он только мотал головой. Пытался выдавить нечто, похожее на wrong и please[98], пока махровое полотенце вновь не легло ему на лицо. Мужчина закричал. Приятель ему вторил.
        На этот раз оба американца взяли по ведру и стали лить воду на обоих одновременно. Жестокие и неколебимые.
        Чарльзу тем временем велели наполнять водой другие емкости. Он выполнил распоряжение. Подал им полные ведра, когда прежние опустели. Снова наполнил.
        На корточки. Полотенце долой.
        Где? Когда? Кто еще?
        Никаких ответов.
        В какой-то момент Хамид предпринял паническую попытку высвободиться, и Чарльз услышал, как у него сломались кости в запястье, когда он изо всех сил дернулся вправо, чтобы уклониться от беспощадного потока воды.
        Где? Когда? Кто еще?
        Чарльз не имел представления, как долго это продолжалось, прежде чем ему велели попробовать самому. Он встал, широко расставив ноги, над головой одного из мужчин и наклонил ведро. Вода потекла на ткань медленной, но мощной струей, эффективно препятствуя проникновению воздуха.
        - Когда тебе покажется, что им больше не выдержать, - сказал мужчина в очках, - продолжай еще двадцать секунд, а потом еще десять.
        Снова и снова.
        У обоих мужчин вокруг ступней и запястий обильно текла кровь, левая рука Хамида свисала над цепями под странным углом. Никто из них больше не кричал. Они даже не говорили. Не просили. Были не в силах даже шептать. Они лишь таращились уже омертвевшими глазами каждый раз, когда убирали полотенце и задавали вопросы. Их дыхание становилось все слабее и слабее. Вскоре оно уже превратилось в сиплое пыхтение.
        Где? Когда? Кто еще?
        Снова и снова.
        Они сделали перерыв. Вышли покурить. Никто почти ничего не говорил. Вернулись обратно и продолжили.
        Саид умер первым. Просто перестал дышать. Сухое утопление, констатировал рыжеволосый американец и стал пытаться оживить его искусственным дыханием рот в рот. Безрезультатно. Худощавый уселся верхом на безжизненного мужчину и принялся делать ему массаж сердца, а рыжеволосый продолжал вдыхать кислород в поврежденные легкие. Безрезультатно. Чарльз почувствовал, как у него зарождается неприятное предчувствие. Плохо дело. Очень плохо. Эти афганцы не являются гражданами Швеции, но один из них, мертвый, имеет постоянный вид на жительство. Усиленные методы допроса - это уже достаточно плохо, но их все-таки можно оправдать. Над открытым обществом нависла угроза. Необходимо защищать демократию. Конечно, нынешние времена требуют жесткости. Но это? Как, черт возьми, из этого выпутываться?
        Американцы бросили попытки оживить афганца. Вернулись к Хамиду. Чарльз предполагал, что они отпустят его, прекратят, ему представлялось достаточно очевидным, что они ничего не знают. Но американцы его удивили. Они сорвали полотенце и повернули голову Хамида налево, так, чтобы он увидел своего товарища. Он сумел лишь слабо заскулить, после чего полотенце вернулось на место и они начали снова.
        Хамид выдержал еще полчаса.

        Рыжеволосый и мужчина в солнцезащитных очках покинули страну. Чарльз сообщил Александру, что Хамида и Саида никогда не найдут. Если удастся закрыть расследование дела об уклонении от депортации, начатое полицией Сольны, то все будет в порядке.
        Чарльз знал идеально подходящего для этого задания человека. Как ему думалось.
        Но Адам не оправдал ожиданий. Не понял. Не захотел понять.
        Вместо того чтобы просто принять дело и похоронить его, он начал заниматься расследованием. Посетил семьи, вынюхивал сплетни в МИДе. Александр, естественно, сумел положить расследованию Адама конец, но Адам по-прежнему представлял собой проблему.
        Чарльз был поражен. Конечно, Адам всегда обладал обостренным чувством справедливости, поэтому и пошел в полицию, но Чарльз думал, что тот отступится, раз речь шла о безопасности государства. Открытое общество постоянно находилось под угрозой. Господи, ведь той осенью прямо в универмаге убили министра иностранных дел!
        Они много раз подолгу беседовали. Адам хотел знать больше, знать все. Чарльз кое-что ему рассказал, но Адам не удовлетворился. Сказал, что собирается разобраться до конца, и если его подозрения в отношении произошедшего подтвердятся, то он не сможет закрыть на это глаза. Несмотря на то что они братья. Чарльз попросил его подождать.
        Ненадолго от всего отключиться.
        Подумать.
        Дать недельку вылежаться.
        Он зарезервировал домик в горах, в Йемтланде. Не поехать ли Адаму туда, чтобы все обдумать? Если по возвращении его отношение не изменится, то пусть поступает так, как считает нужным. Всего неделя. Иногда полезно немного отвлечься. Он ведь так любит горы.
        Адам поехал.
        Кто-то вызвал Патрицию Велтон. Чарльз не знал, кто именно этим занимался - Александр или кто-то из МИДа, - но предполагал, что в хаосе, возникшем после убийства Анны Линд[99], то был точно не исполняющий обязанности министра иностранных дел.
        Чарльз поехал в условленное место, чтобы встретиться с Патрицией после выполнения задания. Получить отчет. Когда она наконец приехала с опозданием на несколько часов, она была в ярости. Ей не сказали о двух детях и женщине. Как, черт побери, ожидалось, что она выполнит работу, если сведения о цели не соответствовали действительности?
        Эх, Адам. Глупый, любящий семью Адам. Чарльз сразу все понял. Адам взял с собой в горы семью: Лену, Эллу и Симона.
        Лена училась с Чарльзом в одном классе гимназии в Сёдертелье. Они дружили. Или, вернее, она относилась к нему как к другу, а он был влюблен. Он никогда этого не показывал, боясь, что полностью потеряет ее, если она хотя бы заподозрит, какие чувства он к ней питает. Она довольно часто бывала у них дома. На два года старше Адама. В этом возрасте девочкам полагается считать младших мальчиков детьми, незрелыми и неинтересными. Но Лена была не такой, как остальные. Когда они с Чарльзом учились в выпускном классе, она и Адам стали парой. Ему семнадцать, ей девятнадцать. Чарльзу приходилось смотреть, как они вместе лежат на диване, обжимаются и смотрят телевизор. По ночам он слышал их через стенку. Но терпел. Никто не думал, что эта юношеская влюбленность сохранится. Однако она сохранялась.
        Год за годом.
        Они поженились в девяностом, когда Адаму было двадцать два, а пятью годами позже у них родилась Элла, и еще через два года появился Симон. Счастливая маленькая семья. Они переехали в Стокгольм. Чарльз уехал в Оскарсхамн. Они часто виделись, любили проводить время вместе. Чарльз стал крестным отцом Симона и очень любил его и Эллу, но так и не смог отделаться от ощущения, что Адам что-то у него отнял. Конечно, Чарльз заблуждался, но чувство было иррациональным. Если бы Адам знал о его любви к Лене, он бы отошел в сторону - в этом Чарльз не сомневался.
        Добрый, хороший Адам.
        Патриция Велтон.
        Когда он понял, что она убила Лену и детей, у него в глазах потемнело. Они не должны были умереть. Они должны были жить. Он тоже. Кто знает, что могло бы произойти в будущем? Возможно, ничего. Он захотел отправить Адама в домик вовсе не поэтому. Просто по о обязанности, ради безопасности государства. Ему пришлось принести эту жертву во имя защиты хрупкой демократии.
        Лена и дети не должны были умирать.
        Но умерли.
        Их убила Патриция, поэтому он убил ее.
        Чарльз вздрогнул.
        К нему приближалась машина. Он увидел, как скользнули по фасаду фары, когда она заворачивала. Сколько же времени он тут простоял, погруженный в мысли?
        Все из-за этого места.
        Ему следовало выбрать другое. Слишком много воспоминаний. Посмотрев на часы, он осторожно выглянул в разбитое окно нижнего этажа. Приехал Иосиф. Пора покончить еще с одним.

        Старое караульное помещение стояло заброшенное. Стекла в окнах разбиты, и кто-то весьма удачно намалевал на ржавеющих стенах: «Вооруженная борьба». Казалось, здесь уже много лет никто не бывал. Иосиф аккуратно миновал поднятый шлагбаум, когда-то служивший преградой на пути. Он медленно поехал вверх по холму. Даже асфальт выглядел давно забытым: большие ямы, дыры, растущая из щелей трава. Поднявшись на вершину, он увидел ряд больших казарменных зданий. Свернул к ним и постарался припарковаться как можно дальше от въезда. Если лучшие дни зданий давно миновали, то это не шло ни в какое сравнение с окружавшим машину Иосифа. Повсюду хлам и битое стекло, все свободные поверхности покрыты граффити, кое-где стоят сожженные машины. Действительно, подходящее место для захоронения старых грехов. Когда-то молодые парни тренировались здесь, чтобы защищать Швецию. Теперь же это просто город призраков. Иосиф заглушил мотор, и стало совершенно тихо.
        Из багажника не доносилось ни звука. Отлично. Куда хуже было бы, если бы сопляк орал и бил ногами. У него такое однажды случилось в Иордании, в молодости, и вести машину было очень трудно. Сейчас головной боли ему и так хватало. Особенно по поводу того, что парень разыскал его после стольких лет. Более понятно было бы, если бы кто-нибудь возник с вопросами в первое время после случившегося. Тогда он даже побаивался этого, но с годами чувствовал себя все более уверенно и под конец почти полностью забыл об этом. Жизнь продолжалась. Опасения с каждым днем уменьшались, пока не стали такими незаметными, что больше не давали о себе знать.
        Но оставшиеся дети не забыли, теперь он это понимал. Вероятно, желание разобраться у них с возрастом только крепнет. Пока они в один прекрасный день не являются со своими вопросами. Во всяком случае, если знают имя, которое следует искать.
        Парень его каким-то образом узнал.
        Значит, где-то произошла утечка.
        2003 год выдался у него безумным. Все просто помешались на информации. Американцы, британцы, шведы, египтяне. Им требовалось все больше и больше. Словно они думали, что маленькая Швеция полна потенциальных террористов, и эта убежденность заставляла их бросать деньги и ресурсы во все возможные стороны. Находясь в центре безумия, он быстро и охотно подыскал себе роль. К нему начали прислушиваться важные люди. Нашептывание давало ему власть и деньги. У него появилось опьяняющее ощущение - единолично держать в руках жизни людей только тем, что он на них указывал.
        Однако деньги влекли за собой требования. Им хотелось имен. Все время. Больше и больше. Паранойя и ненасытность. Зачем этот человек туда поехал? С кем этот человек там встречался? Что делает в Швеции этот имам? Кто его пригласил? Не может ли он подобраться поближе к этой группе?
        Он удовлетворял их, одновременно заполняя ящик комода деньгами.
        Теперь настали другие времена. На отдельных информаторов уже так не полагаются. Методы улучшились. Сведения поступают от нескольких человек и более тщательно проверяются. Сводятся воедино. Правила изменились, и денег стало меньше. Для того чтобы подобраться поближе и внедриться в потенциальную преступную группировку, отправляют собственных людей. Давние противники тем временем разрабатывают новые тактики в попытке победить друг друга. Американцы бомбят спящих при помощи беспилотников и управляемых ракет, а экстремисты находят для своих действий новые страны. Похоже на цирк, постоянно кочующий по все более бедным странам.
        Иосиф давно понял, что его лучшее время миновало. Золотой век закончился. Вскоре потребуется искать что-то другое. Хуже всего было то, что за последние годы исчезло несколько его альтернативных работодателей. Каддафи нет, Мубарака тоже. Ливийцы были лучше всех - лучше всех западных европейцев, вместе взятых. Эти безграничные параноики были готовы платить за самую легкодоступную информацию.
        Али присутствовал на встрече бывших ливийцев.
        Тарек проявлял интерес к такому-то и такому-то объединению.
        Махмед критически высказывался о сыновьях Каддафи.
        Такую банальную информацию он имел возможность обменивать на деньги. Обычно он представлял, что в его распоряжении было собственное море, откуда он выуживал людей и информацию и продавал их на собственном рынке.
        Большинство тех, кого он продавал, были виновны.
        Хамид и Саид - нет.
        Их он продал потому, что ему требовалось поставить информацию, и еще потому, что они его унизили. Тогда дела у него шли плохо. Находить новые имена стало трудно. Все, кого он называл, по словам Чарльза, уже были тому известны. Деньги иссякали. Требовалось кого-то продать. Желательно людей действительно опасных.
        Это показалось ему идеальным решением.
        Он сообщил, что Хамид и Саид участвуют в планировании нового покушения на американской территории. Чарльз о них раньше не слышал. Он получил новые имена для действий, а Иосиф отомстил своим врагам.
        Хамид и Саид пришли к нему домой и унизили его. Обокрали. Они, похоже, не понимали, кто он такой. Какие у него связи. Но он им показал.
        Задним числом он понял, что совершил глупость. Те, кто ему платил, начали в нем сомневаться. Хамид и Саид ничего им не дали. Естественно. Но он извлек из ошибки урок и больше ее не повторял. Думал, что все забыто. Пока не возник этот парень.
        «Еще одна ошибка, которую придется исправлять», - подумал он. Выйдя из машины, он подошел к багажнику. Лучше оставить парня лежать на месте, пока не появится Чарльз. Просто передать его и уехать. Такова уж его работа. Кровью руки он никогда не пачкал. Только поставлял сведения и людей.
        Иосиф закурил и огляделся. Посмотрел в сторону бывшего полигона. Сейчас тот представлял собой одно из самых заросших полей, но ржавеющие стальные стойки, на которых когда-то крепились мишени, сохранились.
        «Парень, наверное, уже очнулся», - подумал Иосиф. Он склонился к багажнику и прислушался. По-прежнему тихо. Он слегка забеспокоился. Поставлять парня мертвым ему не хотелось. Он открыл крышку, чтобы посмотреть, как тот себя чувствует.
        Пуля попала ему в правое плечо, пониже ключицы, и он с изумлением упал навзничь. Боль оказалась не такой сильной, какой, по его представлениям, ей следовало быть, но он почувствовал, как рубашка быстро увлажнилась от крови. Парень выскочил из багажника и встал над ним. Он размахивал чем-то, похожим на игрушечный пистолет, и выстрелил еще раз. Иосиф метнулся в сторону, и пуля пролетела мимо. Он бросился вперед, схватил парня за руку левой рукой - правая, похоже, толком не действовала, и выбил пистолет у него из рук. Тот упал на землю. Парень умудрился ударить его ногой в раненое плечо. Почувствовав страшную боль, Иосиф с криком снова рухнул на землю. Последним волевым усилием он схватил лежавший перед ним пистолет и притянул к груди, чтобы парень не смог им вновь завладеть. Он услышал, что Мехран побежал, и, поднявшись на колени, увидел, как тот мчится через поле в сторону стрельбища.
        - Я прикончу тебя, мерзавец! - заорал Иосиф ему вслед. - Так же, как прикончил твоего отца!
        Он опять встал на ноги. Боль в плече значительно усилилась, стало трудно шевелить всей правой рукой. Левой рукой Иосиф поднял с земли маленький пистолет. Конечно, не слишком шикарно, но сойдет. Тут он услышал позади себя шаги по гравию и осколкам стекла. Он поспешно обернулся, подняв вверх пистолет. Это оказался Чарльз. Иосиф опустил оружие и указал в сторону поля.
        - Он побежал туда.
        - Я видел, - ответил Чарльз.
        Он не двигался с места. Иосиф начал нервничать.
        - Он сбежит. - Иосиф показал на окровавленное плечо. - Ты должен мне помочь.
        Чарльз кивнул и достал из-за пояса большой черный автоматический пистолет. Тот выглядел гораздо более пригодным, чем то, что держал в руке он сам.
        - Естественно, я тебе помогу, - сказал Чарльз, снимая пистолет с предохранителя.
        Он двинулся в сторону поля, где скрылся парень. Иосиф благодарно вздохнул. Проходя мимо, Чарльз повернулся к нему.
        - Только знай, это в последний раз.
        Он прижал пистолет к голове Мохаммеда Аль Баасима и быстро выстрелил. Дважды.
        Тело едва успело упасть на землю, как Чарльз развернулся и продолжил преследовать Мехрана.
        Уйти далеко он не мог.

        Они застряли в пробке перед самым мостом Сёдертелье. Дорожные работы сократили количество полос до одной-единственной, и у Йеннифер ушло несколько минут на то, чтобы зигзагом пробраться между машинами. Но хуже всего было другое. Билли потерял сигнал мобильного телефона. Торкель начал нервничать.
        - Где ты его видел в последний раз? - раздраженно спросил он.
        - На Е20, но либо кто-то выключил телефон, либо они въехали в район с плохим покрытием. Не знаю.
        - Черт побери! - выругался Торкель.
        Он понимал, что Билли не виноват. Но подобраться так близко и потерять след - это катастрофа. Йеннифер, преодолев препятствие, снова разогналась. Она робко посмотрела на него.
        - Куда нам ехать?
        - Продолжай в направлении к Е20. В последний раз мы видели его там. - Торкель опять повернулся к Билли. - Дай мне карту и покажи, где он находился, когда исчез.
        Билли развернул к нему экран и стал показывать. Торкель быстро взглянул на карту.
        - Если телефон не работает, а они поехали дальше по Е20, то для нас это тупик. Придется рассчитывать на то, что они свернули.
        Билли понял ход его мысли.
        - О’кей, но будем просто гадать, где они съехали?
        - Где-то здесь находится местечко Альмнес, - произнесла Йеннифер, не отвлекаясь от дороги. - Чарльз проходил там военную службу, - пояснила она.
        Торкель кивнул и снова углубился в изучение карты. Лес, озера и несколько населенных пунктов. Альмнес. Всего в нескольких километрах от точки, которую только что показывал Билли.
        - Вполне вероятно, - взволнованно проговорил Билли. - Лучших идей у нас нет.
        - Запроси вертолет, - распорядился Торкель. - Там большая территория. Нам нужна помощь с воздуха.
        - Сейчас запрошу, - ответил Билли, вынимая мобильный телефон.
        Он по-прежнему не спускал глаз с экрана. Синяя точка, показывавшая местоположение телефона, не появлялась. Теперь им оставалось жить надеждой на то, что они угадали правильно и успеют вовремя.

        Мехран слышал те два выстрела и бросился в укрытие - в глинистую канаву. Поначалу он подумал, что стреляли в него, но, осторожно высунув голову, чтобы осмотреться, он сквозь траву и молодые деревца увидел в последнем сумеречном свете человека, решительным шагом двигавшегося в его сторону. Темная одежда, коротко стриженные светлые волосы, явно хорошо тренированный. Швед, предположил Мехран. Прежде он его никогда не видел. Что-то держит в руке. Наверняка пистолет. Увидев через мгновение неподвижное, изогнутое тело Иосифа возле черной машины, он понял, что иначе и быть не может.
        Мехран в панике опять опустился в канаву. От грязи и глины, проникавших сквозь одежду, ему стало холодно, но он не обращал на это внимания. Его мысли занимали более важные вещи. Ему требовалось отсюда выбраться. Быстро. Чуть поодаль виднелась рощица, а за ней, еще метров через пятьдесят, начинался густой лес. Он понял, что необходимо добраться туда. Убежать с открытого места, где он находится, в лес, где гораздо больше возможностей спрятаться. Это его единственный шанс. Снова взглянуть на приближавшегося мужчину он не решился, а сразу пополз в направлении рощи в надежде, что сумеет подобраться поближе, не покидая канавы. Грязная вода дурно пахла, а сухая часть земли заросла высокой, жесткой травой, напоминавшей тростник, что затрудняло ему движение вперед. Хорошо ухватиться не удавалось, глина под ногами скользила. С каждым сантиметром он все больше уставал. Внезапно он сообразил, что двигаться слишком быстро все равно нельзя, поскольку тогда его, вероятно, выдаст колыхание высокой травы. Он в ловушке. Мужчина наверняка окажется у канавы раньше, чем он успеет добраться до рощи. Он будет лежать
среди грязи и глины, и мужчина его увидит. Если он хочет спастись, надо рисковать. Придется встать и бежать. Изо всех сил. В надежде на то, что в полумраке мужчина увидит его не сразу. Он немного привстал и приготовился вылезти из канавы. Тут он услышал крик мужчины. Тот оказался гораздо ближе, чем думал Мехран. И что еще хуже, мужчина знал, кто он.
        - Мехран, выходи! - кричал он так громко, что по полю разносилось эхо. - Я из полиции!
        Мехран снова опустился в канаву. Весь сжался.
        - Выходи, Мехран. Я хочу тебе помочь! - продолжал мужчина.
        Мысли заработали с бешеной скоростью. Мехран ничего не понимал. Откуда мужчине известно, кто он? Может, Шибека, говоря о полиции, имела в виду это? И они действительно приехали ему помочь? Но как они могли его здесь найти? На поле, местонахождения которого не знал даже он сам.
        Нет, не сходится.
        Это невозможно.
        Кроме того, зачем полицейскому двумя выстрелами убивать Иосифа?
        Он снова пополз. Чтобы обрести силу, пытался больше задействовать ноги. Это давалось с колоссальным трудом. Глина выскальзывала из-под ботинок, не давая возможности нащупать опору. Все тело болело, в голове еще сильнее стучало. Мужчина продолжал его звать. Он все время приближался. Мехран пытался игнорировать голос, вытеснить его из сознания. Использовать только в качестве измерителя расстояния до мужчины. Чтобы знать, где тот находится. И все. Он продолжал двигаться вперед, но становилось все труднее и труднее. Он еще не до конца оправился от полученных ранее ударов и ощущал головокружение, слабость и тошноту. Но сдаваться нельзя. Необходимо найти силы. Адреналин, заставляющий людей выживать.
        Вдруг Мехран услышал, что крики мужчины стали слабее, потом полностью пропали. Это придало ему новой энергии. Он двинулся дальше. Полз, использовал для продвижения вперед пальцы и ногти, отталкивался ногами. Все его тело кричало от боли. Но он продолжал, метр за метром. Мужчины он уже какое-то время не слышал. Надеялся, что по-прежнему удаляется от него. На то, чтобы прислушиваться, сил уже не было.
        В конце концов он увидел рощу. Если раньше она казалась бесконечно далеко, то теперь оказалась прямо над ним. Осталось совсем чуть-чуть.
        Он решился. Последний кусочек он пробежит. В рощу и дальше, в безопасное место, каковым ему представлялся лес. Он будет бежать, не останавливаясь. Прочь от зловонной канавы, от травы, в клочья изорвавшей ему тело. Осталось совсем немного, уговаривал он себя. Еще только чуть-чуть.
        Ты справишься, Мехран. Ты справишься.
        Он выскочил из канавы. Ноги держали. Это его почти удивило. Зато у него кружилась голова, и через несколько метров он потерял равновесие. Упал, опять вскочил. Побежал дальше. Обрел контроль над телом. По крайней мере, больше не требовалось использовать болевшие руки, и, увеличив скорость, он почувствовал, что в ногах вроде бы сохранилось больше сил, чем он думал поначалу. Он услышал, как мужчина призывает его остановиться - похоже, он его увидел. Мехран не обернулся. Просто бежал со всех ног, как и пообещал себе. Он миновал рощу, выскочил на поле за ней, лес все приближался. Осталось метров тридцать.
        Пока никаких выстрелов.
        Пожалуй, он справится.
        Пожалуй, он справится.
        Дыру он увидел слишком поздно. Какое-то выкопанное укрепление. Что-то военное, вроде окопа или защитной стенки. Он попытался ее перепрыгнуть, но на другой стороне потерял равновесие и упал внутрь. Приземлился на ногу под углом и закричал от боли, когда нога согнулась и с отвратительным звуком сломалась. Он рухнул на дно укрепления. Попытался молчать. Не хотел издавать никаких звуков, но не получилось. Он плакал, сам того не желая. Кричал, сознавая, что кричать нельзя.

        Чарльз видел, как мальчик упал в окоп. Он много раз тренировался здесь и знал, как трудно заметить окоп на бегу. В темноте обнаружить его почти невозможно. В этом, собственно, и заключалась идея укрепления: враг не должен был его видеть. Однажды, когда он командовал взводом, один из его солдат совершил ту же ошибку. «Будто из другой жизни, - подумал он. - Когда самым худшим, что могло произойти, была травма во время учений».
        Он ускорил шаг. Слышал, как мальчик закричал. Похоже, покалечился и, судя по всему, будет лежать в окопе, когда он подойдет. Но до конца уверенным быть нельзя. Этот парень, кажется, из упрямцев. Наверное, такой же упрямый, как отец.

        Казалось, будто он уже лежит в могиле. Покрытые мхом неровные цементные стены укрепления образовывали прямоугольник, а в вышине черное небо, на котором после исчезновения солнца отважились проступить отдельные звезды. Когда мужчина беззвучно возник над укреплением, Мехран прямо-таки ощутил над собой его тень. Только силуэт, черный, выделяющийся даже в темноте, стоит наверху, глядя на него. В руке мужчина держал пистолет. Мехран видел, как он медленно поднял его.
        Он все равно узнает правду. Возможно, не все детали, но главное. Смерть отца связана с вещами, которых он совсем не понимает. Но это как-то взаимосвязано. Необъяснимое все время обладало логикой, просто у них не было всех фрагментов мозаики. Теперь у него, по крайней мере, есть главный фрагмент. Отец умер, его по какой-то причине убили. Он не бросил семью добровольно. Не перестал их любить, не сбежал.
        Мехран ощущал почти удовлетворение. «Странная штука смерть, - думал он. - Ты думал, что ее надо только бояться. А она принесла с собой понимание истинного положения вещей».
        Он понимал, что тяжелее всех придется матери. Она станет во всем винить себя. Ему проще. В этом, наверное, заключается вторая правда. Самое трудное - остаться покинутым. Это ему хорошо знакомо.
        Он пойдет по стопам отца раньше, чем надеялся. Они скоро увидятся, он и Хамид. Ему и хотелось этого, и нет. Впрочем, ему больше не выбирать.
        Но умирать, рыдая, он не собирался. Ему не хотелось доставлять мужчине такого удовольствия, хотя, как он ни пытался сдерживать слезы, ничего не получалось. Он всхлипывал. Это говорил страх. Но он не стыдился. Храбрость действительно заключается в том, чтобы действовать вопреки боязни.
        - Что произошло с моим отцом? - выкрикнул он в темноту.
        Мужчина не ответил.
        Не захотел.
        Не мог.
        Чарльз видел, что парень лежит внизу среди камней и веток. Он, похоже, сломал ногу, но, невзирая на это, вроде бы не сдается. Пока. Плачет, но тем не менее смотрит на него враждебно. Чувствуется сила. Это ему всегда импонировало. Парень такой молоденький, собственно, еще ребенок. Тем не менее демонстрирует такой пыл борца.
        Чарльз направил на него пистолет. Но вдруг засомневался.
        Неужели надо убивать еще и ребенка? Неужели он действительно дошел до такого?
        Этому парню было шесть лет, когда исчез его отец. Симону тоже было шесть - тогда.
        Сомневалась ли Патриция Велтон, прежде чем застрелить его? Наверное, нет. Профессионалы ее уровня никогда не сомневаются.
        Он тоже профессионал, но он все-таки колебался.
        Он не обычный убийца. Он только пытается закрывать двери. Защищать тайны. Мальчик спросил про отца. Вообще-то он заслуживает того, чтобы узнать.
        - Он, к сожалению, мертв. Но ты ведь это уже знаешь.
        Мальчик кивнул. Уставился на него с откровенной враждебностью.
        Он подумал, что там, внизу, с таким же успехом мог лежать Симон. Ему сейчас было бы примерно столько же лет, как этому парню. Пятнадцать. Почти шестнадцать. У Симона день рождения был в ноябре, 18 ноября. Интересно, когда день рождения у этого парня?
        Его осенило, что, возможно, не случайность, что они ровесники. Возможно, в этом-то и заключается высший смысл.
        Дать увидеть последствия своих действий.
        Понять, что под конец больше дверей уже не закрыть.
        Что цена слишком высока.
        Внезапно он услышал тарахтение вертолетного винта. Вертолет быстро приближался. Чарльз узнал его по звуку - Eurocopter EC135, полицейский вертолет. Он окажется над ним в течение двух минут.
        Все пропало. Они его схватят. Тогда какая разница, жив будет парень или мертв? Разница есть для него самого. Убить ребенка, когда игра проиграна.
        Тогда ты не защитник.
        Тогда ты не солдат.
        Тогда ты чудовище.
        Чарльз опустил пистолет, перепрыгнул через укрепление и побежал трусцой в сторону леса. Описав большой круг по лесу, можно вернуться к машине - если повезет, минуя район полицейской операции. Шанс есть. Но если они его схватят? Если потом они будут говорить о нем, то скажут, каким он был злодеем. Каким чудовищем. Назовут его психопатом. Ну и наплевать. Он совершил то, что совершил, во имя того, во что верил. Война есть война, она требует жертв. Всем хочется иметь хорошее, свободное общество, но никто не готов за это платить.
        Вспомнят ли они о том, что он оставил мальчика в живых? Увидят ли в этом его доброту? Вероятно, нет.
        Ничего страшного.
        Он, по крайней мере, будет знать одно: он не чудовище.

        Торкель, Билли и Йеннифер выскочили из машины и выхватили пистолеты. Йеннифер делала это впервые. Взявшись за пистолет двумя руками, она направила его в землю. Между домами, в самом углу огромного казарменного двора, они увидели, как группа захвата осматривает тело человека, судя по виду, явно не Чарльза Седерквиста. От него не было ни следа. От мальчика тоже. Они начали проверять территорию вокруг ближайших домов, но быстро поняли, что придется вызывать подкрепление. Над ними кружил вертолет, непрерывно водя огромными прожекторами по земле.
        - Рассредоточьтесь, - велел Торкель Билли и Йеннифер.
        Разделившись, они прошли обратно между домами и двинулись направо, вдоль темных обшарпанных фасадов. С левой стороны находился лес. Йеннифер видела Билли чуть впереди, но потом он свернул влево и скрылся. Йеннифер продолжила идти вперед по узкой дороге. Темнота вдали сгущалась. Здания представляли собой бывшие склады боеприпасов, если ей правильно помнилась карта. Йеннифер освещала фонарем путь на метр впереди, насколько удавалось, пробиралась по каменистой дороге, усиленно прислушиваясь. Она слышала, как позади нее перекрикиваются бойцы группы захвата, но по мере того как она приближалась к складам, их голоса становились все слабее и слабее. Вдруг до нее донеслось нечто иное. Из леса, с правой стороны. Она остановилась и молниеносно повернулась туда. Посветила фонарем между деревьями. Звук послышался снова. На этот раз чуть дальше. Определенно какое-то движение. Йеннифер провела фонарем вдоль края леса, и там, на несколько метров впереди нее, возле ствола стояла одетая в черное фигура.
        - Стоять! - закричала Йеннифер, что возымело прямо противоположный эффект. Человек побежал. Он исчез из луча света, и Йеннифер бросилась за ним, шаря фонарем между деревьями. Опять увидела его. Ему удалось увеличить расстояние между ними. Она помчалась дальше, стараясь все время держать свет на убегающем мужчине.
        Метрах в десяти от нее он выскочил на дорогу и еще больше увеличил скорость. Йеннифер бежала изо всех сил, одновременно вызывая подкрепление по рации, прицепленной к плечу. Посветив на убегающего человека, она увидела, куда он направляется. Возле складов боеприпасов стояла машина. Свет от фонаря отразился в стекле фар.
        - Стоять! - снова крикнула она без особой надежды, что ей на этот раз подчинятся. И действительно, убегающий мужчина даже не сбавил скорости. Йеннифер ощущала, как адреналин помогает ей мчаться вперед. Это как раз то, о чем она мечтала. Действие. Быстрые решения. Погоня и накал страстей. Ради этого она и пошла в полицию.
        Когда мужчине, которого она считала Чарльзом Седерквистом, оставалось шагов десять, машина мигнула и отперлась со щелчком, слышным даже Йеннифер, несмотря на ее слегка затрудненное дыхание. Мужчина бежал быстро. Ей никак не удавалось приблизиться. Он был уже у машины и открыл водительскую дверцу. Потом произошло нечто странное. Он остановился. Стоял возле открытой дверцы, словно позируя для фотографии. Йеннифер сбавила скорость и подняла пистолет.
        - Руки вверх, отойти от машины, - произнесла она, делая несколько осторожных шагов вперед. Чарльз не двигался. Его руки скрывала дверца машины. Йеннифер повторила свое требование. Где же остальные? Чарльз по-прежнему не шевелился.
        - Руки вверх, отойти от машины, - повторила она в третий раз. Почему он не сдается? Все как в ее мечтах. Погоня окончена. Она стоит с оружием в руках. Он должен чувствовать себя побежденным, поверженным, разбитым. Сейчас ему самое время сдаться. Она опустила взгляд. В принципе можно попасть ему в ноги под дверцей или в левое плечо над ней. Пожалуй. Но она предпочла бы не стрелять. Лучше бы заставить его сдаться.
        Однако он сдаваться не собирался, это она поняла, когда он быстро поднял руку, положил ее на дверцу машины и дважды нажал на курок. Йеннифер бросилась в сторону. Седерквист вскочил в машину и рывком сорвался с места. Йеннифер пришлось опять отскочить в сторону, чтобы не попасть под колеса.
        Она видела, как удаляются красные задние огни. Потом заметила Билли, которого на мгновение осветили фары. Он отпрыгнул в сторону и, ругаясь, помчался за уезжающей машиной.
        Билли со всех ног бросился к их машине и вскочил за руль. Заведя машину, он выехал задом на дорогу и начал преследование, одновременно вызывая по рации группу захвата. Он давил на газ до отказа. Далеко впереди на петляющей маленькой дороге перед ним периодически мелькали красные огни машины Чарльза. Билли переключил передачу и газанул. Он был силен далеко не во всем, но в вождении машины ему почти не было равных. Он мчался в ночи. Все органы чувств напряжены до предела. Фары освещали деревья, кусты, указатели, быстро скрывавшиеся позади него в темноте. Он приближался. Успех еще больше вдохновлял его. Теперь он к тому же видел, что свет от вертолета поймал машину Чарльза. Билли еще прибавил скорости. Ему хотелось завершить дело на этом маленьком, почти пустом отрезке, а не доводить погоню до более крупных дорог.
        Он был все ближе.
        Скоро догонит. Идти на обгон невозможно, дорога слишком узкая. Билли держался на расстоянии около метра, немного беспокоясь, что Седерквист резко затормозит. Тогда он окажется у него на заднем сиденье. Но Чарльз не подавал никаких признаков, что хочет сбавить скорость.
        Вдруг Билли увидел, как фары идущей впереди машины высветили предупредительный знак о резком повороте налево. Билли понял, что это шанс. Он немного приблизился и, когда Чарльз притормозил, чтобы вписаться в поворот, переключился на пониженную передачу, вывернул руль влево и газанул. Он ударил машину беглеца в заднее крыло. Ее занесло, и Билли показалось, что он видит, как Чарльз пытается удержать машину на дороге. Тщетно. Сам Билли надавил на тормоз и увидел, как машина, исчезнув с дороги, перевернулась на поле внизу. Он быстро отстегнул ремень и выскочил.

        Чарльз быстро сообразил две вещи.
        Он не потерял сознания.
        Он лежит на потолке.
        Третья мысль посетила его, как только он начал шевелиться.
        Ему больно, и течет кровь.
        Он быстро попытался немного сориентироваться. Вертолет продолжал кружить, не спуская прожекторов с перевернутой машины, что облегчало ему ситуацию. Он увидел, что пистолет лежит у окна с пассажирской стороны, и потянулся за ним.
        Это конец.
        Дело с двумя афганцами выросло в гидру. На месте каждой отсеченной им головы появлялось две новые. Дальше продолжать невозможно. Все кончено. Он покрепче ухватился за пистолет и толчком открыл дверцу. Начал с большим трудом выползать из машины.
        Билли спускался по откосу, когда заметил движение возле машины, вылетевшей на поле метров на десять. Он выхватил пистолет, снял с предохранителя и опустил его дулом вниз.
        Чарльз выбрался из разбитой машины. Казалось, он весь истекает кровью, одежда на нем изорвана.
        Билли приближался.
        Когда Чарльз ухватился за машину, чтобы встать на ноги, Билли заметил у него в руке пистолет. Он поднял собственный.
        - Брось оружие! - заорал он, чтобы перекричать зависший вертолет.
        Чарльз по-прежнему пытался подняться на ноги, ни единым мускулом лица не показывая, слышал ли он приказ.
        - Брось оружие! - изо всей силы заревел Билли.
        Чарльз сумел встать. На ногах он держался нетвердо, покачиваясь, и медленно повернулся к Билли. Внезапно сцена на поле осветилась еще ярче. Подоспела машина группы захвата, и фары выхватили Чарльза, который решительным движением поднял пистолет и прицелился прямо в Билли.
        Билли дважды нажал на курок.
        Оба выстрела попали в сердце.
        Чарльз рухнул около машины замертво.

        Ночь и темнота.
        Повернутая к стене настольная лампа была единственным источником света в комнате. Себастиан и Торкель сидели в полумраке. Их тела отбрасывали на стены длинные тени. Снаружи ветер трепал оконные скаты.
        Если бы Себастиан пил, то для завершения картины сидел бы с виски в руке. Но он не пил. Торкель сидел с пивом. Пил прямо из горлышка. Уже вторую или третью бутылку.
        - Давненько мы так не сидели, - нарушил молчание Торкель.
        - Так мы не сидели никогда, - ответил Себастиан, - и если ты начнешь мерзко предаваться ностальгии, я уйду домой.
        Торкель улыбнулся и отпил глоток пива. Ему казалось, что на этот раз Себастиан по-другому относился к работе и членам команды, но иногда остается верен себе.
        - Почему ты не ушел домой? - искренне поинтересовался он.
        - А ты почему?
        - Я один, - откровенно ответил Торкель. - Я больше не люблю сидеть дома.
        Он умолк. Себастиан понял, что от него, вероятно, ожидается какая-то реакция. Он не имел ни малейшего желания вникать в чувства Торкеля, поэтому предпочел ответить на первоначальный вопрос. Увести фокус от личных проблем.
        - Я очень зол. Чарльз Седерквист не стоял за исчезновением тех афганцев или за расстрелом брата и всей семьи.
        Торкель согласно кивнул.
        - Но он имел к этому отношение.
        Себастиан лишь недовольно хмыкнул.
        - Что, по-твоему, произошло? - спросил он.
        Торкель откинулся на спинку, выпил глоток пива и несколько секунд молча обдумывал вопрос.
        - Я думаю, - медленно начал он, - что тут побывали люди из ЦРУ и увезли или убили обоих афганцев. Я думаю, что в МУСТе об этом знали и что Чарльз попросил брата закрыть расследование, но тот узнал слишком много, и его убили в горах.
        - Патриция Велтон?
        - Да, - кивнул Торкель. - Почему потом кто-то убил ее… Я не знаю.
        - Чарльз мертв. Ты считаешь, что, кроме него, мы никого привязать к этому не сможем? - В голосе Себастиана звучало откровенное недовольство.
        Торкель наклонился вперед, уперся локтями в колени и внимательно посмотрел на человека напротив, которого ему все-таки хотелось называть своим другом.
        - Не думал, что тебя волнует, ну, вся эта история с судами и наказаниями. Цель - ничто, путь - все. Разве для тебя это не так?
        - Это не означает, что я хочу, чтобы они избежали наказания, - с некоторым возмущением сказал Себастиан.
        - Но иногда им удается, - спокойно ответил Торкель, снова откидываясь на спинку дивана.
        - Кроме того, путь на этот раз был чертовски скучным, - продолжил Себастиан, желая подробнее объяснить свое раздражение. - Единственного немного интересного человека Билли застрелил.
        - Возможно, тебе было бы веселее, будь ты с нами все время, - ответил Торкель с язвительной усмешкой.
        - Мне надо было заниматься другим.
        Торкель опять выпрямился с неподдельным интересом.
        - Как дела у Ваньи, ты что-нибудь о ней знаешь?
        Себастиан покачал головой.
        - Она целый день не отвечает.
        - Она тяжело восприняла эту историю с ФБР, - задумчиво произнес Торкель.
        - Ванья сильная.
        - Во всяком случае, она отлично умеет создавать такое впечатление. Но в сочетании с проблемами с отцом, думаю, она близка к тому, чтобы сломаться.
        Себастиан почувствовал, как раздражение смешивается с ощущением неприязни и, возможно, с тем, что уже не мог припомнить, когда в последний раз испытывал. С чувством вины. От этой темы ему точно хотелось уйти.
        - Нам довольно многое известно, - сказал он, возвращаясь к исходной теме и надеясь увлечь ею Торкеля. - У Леннарта Стрида должны быть коллеги. Я могу слить им информацию.
        Торкель покачал головой и опять наклонился вперед, словно в преддверии доверительного разговора. Эта поза коллеги Себастиану совершенно не нравилась.
        - Знаешь, почему я там, где есть, и удерживаюсь на месте год за годом?
        - Нет, впрочем, я никогда об этом не задумывался, - честно ответил Себастиан.
        - Я знаю, когда надо поднимать руки вверх, - объяснил Торкель и выпил глоток из бутылки. - Выбирай себе войны, Себастиан. Бейся до конца, когда можешь выиграть.
        - Не совсем в моем стиле.
        - Жизнь будет проще.
        - И скучнее. Кстати, о скучном…
        Как бы невзначай взглянув на часы, он встал. Торкель лишь улыбнулся ему и тоже поднялся.
        - Мне тоже надо идти, я должен кое-что сделать.
        Было очевидно, что, невзирая на все происшедшее, сегодня его из себя не вывести. Возможно, таков способ Торкеля справляться с раздражением. Смотреть на неприятности с улыбкой. Себастиан взял куртку и направился к двери. Торкель погасил настольную лампу.
        - Как высоко, ты думаешь, это уходит?
        - Не важно. Мы никогда этого не узнаем.
        - И ты можешь с этим жить?
        - Да, и ты тоже.
        Они вышли из кабинета Торкеля. Молча спустились на лифте. Торкель, разумеется, прав. Он сможет жить с этим в точности так же, как вынужден жить со всем остальным.

        Полицейский только что ушел от них. Шибека его раньше не видела. Его звали Торкель Хёглунд, и он явно возглавлял что-то, называвшееся Госкомиссией по расследованию убийств. Он держался тепло и неформально. Несколько раз спрашивал, как себя чувствует Мехран, что говорят врачи, и проявлял, похоже, искренний интерес. Однако как только речь зашла о том, что произошло и что им, собственно, известно, она услышала знакомые слова.
        Им известно немногое. Догадки они строить не решаются.
        Со словами у них хорошо. Но не с правдой.
        Или же они понимают, что цена слишком высока. Возможно, все именно так просто и есть. Они умнее ее. Несмотря на то что все говорят о свободе и открытости, существуют вещи, в которых лучше не копаться. Она чуть не потеряла сына потому, что не понимала этого. Не слишком ли высока цена?
        Безусловно, да.
        Но сможет ли она действительно сидеть молча? Сейчас, в больнице, рядом с постелью избитого и загипсованного сына ответ прост. А через три месяца? Когда вопросы возникнут снова.
        Она не знала, выдержит ли.
        Она взяла Мехрана за руку. Видимо, начали действовать сильные болеутоляющие лекарства, потому что его лицо вновь обрело значительную часть цвета. Глаза у него были прекраснее, чем когда-либо. Глаза Хамида.
        - Мама? - тихо произнес он.
        - Да?
        - Они знают больше. Должны знать.
        - Не думай сейчас об этом. Я боялась, что больше тебя не увижу.
        Она наклонилась к нему. Хотела крепко обнять его и больше не выпускать, но знала, что это причинит боль его израненному телу. Поэтому она лишь крепче сжала его руку. Мехран печально посмотрел на мать.
        - Прости, мама, что я не рассказал тебе, что собираюсь сделать.
        - Тебе не надо просить прощения, - прошептала она в ответ. - Если кто и должен просить прощения, то я.
        - За что?
        - За то, что вовлекла тебя в это.
        - Тебе тоже не надо просить прощения. Больше никогда.
        Шибека увидела, как прекрасные глаза наполнились слезами.
        - Он умер, мама. Убит.
        - Знаю. Я, собственно, всегда это знала.
        - Но мы не знаем как. Или почему.
        - Поговорим об этом позже. О том, насколько, собственно, важно знать, как и почему.
        Они замолчали. Мехран смотрел на нее. Его посетила мысль. Простая. Естественная. Но он не мог припомнить, чтобы когда-либо облекал ее в слова. Наверное, исходил из того, что незачем, мать и так знает.
        - Мама, я люблю тебя, - проговорил он.
        Шибека не смогла больше сдерживаться. Она встала и крепко обняла его в ответ. Он наслаждался ее объятием, хотя оно причиняло боль.
        - Ты можешь рассказать мне о нем? - прошептал он, когда она опять уселась перед ним.
        - О Хамиде?
        - Я так многого не знаю. Я раньше не хотел знать. Всегда думал, что будет слишком больно.
        - Знаю, Мехран.
        - Но это не так, - продолжил он, взглянув на нее. - Сегодня я понял. Все как раз наоборот. Благодаря нашим воспоминаниям он продолжает жить. Дает нам силы. Нам, оставшимся.
        Шибека посмотрела на него. Воспоминания.
        Их много.
        Очень много.
        Наконец ей есть с кем ими поделиться.

        Утро у Александра Сёдерлинга сложилось отлично. Он позволил себе подольше поспать и позавтракать с семьей. Когда все ушли в школу и на работу, он уселся с планшетом и просмотрел газеты. Никакой связи между событиями в Альмнесе и трупами на горе или двумя исчезнувшими афганцами. А также между Чарльзом и автомобильной аварией, унесшей жизнь Леннарта Стрида. Мальчик, как он увидел, отделался переломом ноги, но Александр предположил, что кому-то хватило ума объяснить ему, что в некоторых ситуациях лучше просто-напросто держать рот на замке. Все указывало на то, что они выпутаются. В очередной раз. Вероника Стрём, сказавшая, что обо всем позаботится, сдержала слово.
        В четверть десятого Александр вышел из дома. Направился к машине. Обычно он выезжает настолько рано, что успевает до часа пик. Сейчас дорога на работу, наверное, займет час. Сегодня можно. Проходя по садовой дорожке, он отпер «Ауди». Бросил беглый взгляд на обширный газон. Полно листьев. Чертовы соседи, неужели они не могут убрать эти огромные клены? Мало того что летом они воруют у них солнце. Девяносто процентов их листьев заносит ветром на его участок. Он уже не раз подумывал сходить туда как-нибудь ночью и вогнать в стволы немного медных гвоздей. Но сколько пройдет времени, прежде чем эти проклятые деревья погибнут? Наверное, годы. Если это вообще сработает. Может, это просто миф. В том, что мотопила поможет, он не сомневался. Заманчиво. Что произойдет? Штрафы и возмещение ущерба? Немного писанины в прессе. Может, оно того стоит? Во всяком случае, они не смогут поставить эти проклятые деревья обратно.
        Он открыл дверцу с водительской стороны, закинул портфель и уселся. Что-то кольнуло в поясницу. Будто оса укусила или… Он пощупал за спиной рукой. Снова укололся. Игла. Как, черт возьми, в чехле сиденья оказалась игла? Откуда она взялась? Он уже собирался открыть дверцу, выйти и посмотреть, сумеет ли он ее удалить, когда осознал, что что-то не так.
        Сердце бешено колотилось.
        Не билось быстрее, не учащало ритм. Бешено колотилось. Он тяжело откинулся обратно на спинку и попытался привести в порядок дыхание. Надо расслабиться. Дышать глубоко. Не получалось. Организм действовал на автопилоте. Удары пульса громыхали в ушах. Заныло в груди. Он понял, что у него будет инфаркт. Сердце явно не сможет долго справляться с таким напряжением. Чтобы привлечь внимание, он надавил руками на гудок. Безрезультатно. Он заколотил по рулю. Ни звука. Борьба в груди усилилась. Дышать становилось все труднее. В сосудах шеи стучало. Ему необходима помощь, немедленно. Но откуда? В такое время дня улица в районе с частными домами почти совершенно пуста.
        На другой стороне, метрах в двадцати от него стояла машина, темно-красный «Фольксваген», которого он раньше на их улице не видел. Там сидели два человека. Александр попытался привлечь их внимание. Махал руками, легонько бил по стеклу. Только на это он и был способен: даже если бы ему удалось открыть дверцу, встать он все равно не смог бы.
        Ему кажется или оба мужчины действительно смотрят на него? Один, рыжеволосый, определенно смотрит. Про второго понять труднее, поскольку он в солнцезащитных очках. Почему они ничего не предпринимают? Чувствуя, что сердце уже вот-вот вырвется из груди, он додумался до ответа на свой вопрос.
        Его последняя мысль, как только сердце перестало биться, была, как ни странно, не об Аннике или о детях. Она была о Веронике: он понял, что та имела в виду, обещая обо всем позаботиться.

        Билли засунул в тостер два куска хлеба. Подошел к холодильнику, достал масло, сыр и джем и поставил на поднос на кухонном острове. Повернулся к столу возле плиты и включил чайник. Свернув пополам омлет, он выключил под ним конфорку и оставил его доходить. Открыл шкафчик над мойкой и достал две кружки. Причин для спешки не было. Его опять отстранили от работы. Второй раз всего за несколько месяцев. Выглядело это, естественно, не слишком хорошо. Разнюхай об этом пресса, им бы это понравилось, но пока они до него не добрались. Об Альмнесе и о том, что там произошло, вообще писалось и говорилось на удивление мало.
        От этого Билли только больше думал о тех событиях.
        Чарльз вылезает из машины. Пистолет направлен на него. Мог ли он поступить иначе? Например, целиться в плечо или в ногу? Обезвредить его? У него не сохранилось стопроцентно ясных воспоминаний о ситуации, но одно он помнил мучительно четко. Сладкое предвкушение, появившееся, когда он спускался по откосу и приближался к машине.
        Во время внутреннего расследования Торкель, разумеется, будет свидетельствовать в его пользу. Чарльз Седерквист, тренированный сотрудник разведывательного управления, угрожал вскинутым пистолетом с расстояния всего нескольких метров. Даже раненый, он, вероятнее всего, представлял собой смертельную угрозу. Имелось много свидетелей. Нет, по поводу внутреннего расследования Билли не особенно волновался, собственно, вообще не волновался. Мучило же его временами то, что, хотя в памяти не сохранилось все, приведшее к выстрелам, он прекрасно помнил ощущение сразу после них. Разлившееся по телу тепло, когда он увидел, как Чарльз падает на землю. Скорее эндорфины, чем адреналин, он был уверен. Гармония. Чистое безумие, но сравнить это он мог только с ощущением после секса. Действительно хорошего секса.
        Чайник закипел, и Билли налил в две кружки воды, сунув в каждую по пакетику чая. Поставил чайник обратно, открыл шкафчик рядом с плитой и достал жидкий мед. Сняв сковородку с плиты, он перевернул омлет и поставил все на поднос. Посмотрел на поднос с удовлетворением: все на месте. Нет, забыл тосты. Он вынул хлеб и обернул чистым полотенцем. Мю повлияла на него во всех отношениях, вопрос только в том, видела ли она большую разницу между его привычками в еде и тем, на что он способен на кухне, думал он, выходя оттуда. По пути он забрал из кармана висевшей в прихожей куртки ключ, положил его рядом с ножом для масла и прошел в спальню.
        Мю спала на левом боку. Тоненькая струйка слюны стекала из уголка рта на подушку. Даже это казалось Билли милым. Мю ему подходит. Теперь она его по-настоящему устраивает. Поначалу получилось небольшое недоразумение, когда он думал, что она будет меньше любить его, если он из таких, кто полностью доволен своим положением на работе, и она считала, что ему нужна ее помощь, чтобы изменить свою жизнь. Поэтому-то он и схлестнулся с Ваньей. Теперь он все выяснил с обеими. Надо признать, что больше с Мю, чем с Ваньей.
        Он осторожно разбудил ее. Она сразу проснулась. Как будто у нее имелась кнопка для выключения и включения. Молниеносно полностью просыпаясь утром, она засыпала вечером за две секунды. Она села и тут же украдкой вытерла рот. Билли осторожно поставил поднос на кровать и присоединился к Мю.
        - Ты самый лучший, - сказала она и поцеловала его, прежде чем наброситься на завтрак.
        Взявшись за нож для масла, она замерла. Подняла вместо ножа то, что лежало рядом. Ключ.
        - Что это?
        - Ключ.
        - Я думала, ты не хочешь.
        - Я тоже думал, что не хочу.
        Осторожно, чтобы не опрокинуть поднос, она наклонилась к нему и обняла. Крепко. Он обнял ее в ответ. Здесь он такой, каким хочет быть. Она не знает другого Билли, которому доставляет удовольствие убивать. Его знает только Йеннифер. Может ли он съехаться с Мю, не рассказав? А что тогда произойдет? Йеннифер никак особенно не отреагировала, но она сама полицейский и не собирается с ним жить.
        - …май.
        Билли сообразил, что Мю что-то сказала ему возле самого уха. Он разомкнул объятия.
        - Прости, при чем тут май?
        - Теперь мы сможем в мае пожениться.
        Билли не сумел ничего выдавить, даже улыбки, он совершенно остолбенел. Зато Мю улыбнулась.
        - Я просто пошутила! Я пошутила, дорогой.
        Она взяла его за щеки и поцеловала в губы. Тут у него зазвонил телефон. Он осторожно выбрался из постели и принес его. Это оказалась Ванья.

        Она обрадовалась ему.
        Он волнуется за нее - она увидела это, когда он вошел в палату, где она лежала. Хотя она сидела в постели одетой, дело все-таки происходило в больнице, и она была пациенткой. Она успокоила его, сказав, что находится здесь только для сдачи анализов и для бесед перед пересадкой почки. Она - донор, так что из-за этого ему тоже незачем волноваться.
        Он пододвинул к кровати стул и принялся рассказывать о том, что произошло после того, как она их покинула. О том, что он съехался с Мю, но в основном о последних событиях, касающихся расследования.
        - У тебя не было выбора, - сказала Ванья, когда он дошел до того, что застрелил Чарльза Седерквиста.
        - Я знаю, - солгал он.
        Она взяла его за руку. Увидела, что удивила его. Себастиан говорил, что она не может ничего поделать с происшедшим между ними, что дело за Билли, но ей было необходимо попытаться. Кроме того, ее доверие к Себастиану за последнее время довольно сильно уменьшилось.
        - Я не должна была говорить, что я лучше тебя.
        - Но ты действительно лучше, - ответил Билли, пожимая плечами.
        - Мне очень нужен друг, а ты лучший из всех, кто у меня когда-либо был, - проговорила она с такой искренностью, что Билли почувствовал, как слегка покраснел.
        - Не волнуйся, я твой друг, все забыто.
        Ванья улыбнулась ему с такой теплотой и облегчением, что ему пришлось напрягаться, чтобы не отвести взгляд. Ее телефон на столике у кровати начал вибрировать. Билли быстро благодарно схватил его и посмотрел на дисплей.
        - Себастиан, - сказал он, протягивая телефон ей.
        - Пусть звонит, - произнесла Ванья, и Билли с некоторым удивлением положил телефон на место. Тот вскоре перестал звонить.
        Себастиан.
        Ванья поняла, что ей требуется с кем-нибудь поделиться. Пока она держит это в себе, оно может ее поглотить. Нужно рассказать другу.
        - Я думаю, что Себастиан…
        Она засомневалась. Произнеся это вслух, она сама услышала, насколько безумно прозвучат ее слова. Билли подумает, что она свихнулась. От чертовски высокомерной коллеги до чокнутой коллеги. Что ни говори, она многого требует от своих друзей.
        - То, что произошло с отцом, и что я не попала в ФБР, - начала она снова, медленно, взвешивая слова.
        - Да?..
        - Думаю, Себастиан имел отношение и к тому и к другому.
        Билли смотрел на нее с выражением, говорившим, что это прозвучало ровно настолько безумно, как она опасалась.
        - Чего ради? - с полным основанием спросил он.
        - Не знаю. Я об этом тоже думала, и лучшее, к чему могу прийти, - что он болен. Он по какой-то странной причине хочет испортить мне жизнь.
        Билли лишь кивнул, чтобы скрыть свою растерянность. Сказанное Ваньей плохо вязалось с его собственными размышлениями по поводу Себастиана и нее. Зачем Себастиану желать ей зла, если он ее отец?
        - Это звучит несколько… безумно.
        - Именно поэтому ему все сходит с рук, - проговорила она максимально спокойно и убедительно. - Это настолько безумно, что никому не может прийти в голову, что за этим стоит он. Я думаю, он психопат.
        Что ему отвечать? Дверь в палату открылась, вошел врач. К облегчению Билли, Ванья переключилась на него.
        - Вы можете возвращаться домой, - сказал Омид.
        - Хорошо, когда я должна приехать обратно?
        - Вам не надо приезжать. Мы не сможем использовать вас в качестве донора. Ваша почка не подходит.
        Ванья совершенно ничего не поняла, казалось, будто он внезапно заговорил на другом языке.
        - Естественно, подходит. Я же его дочь.
        - Сожалею. - Омид развел руками извиняющимся жестом. - Иногда такое случается. Мне очень жаль.
        - Какая у него группа крови? - услышала она вопрос Билли.
        - Должно совпадать очень многое, не только группа крови, - уклончиво прозвучало в ответ. - Мы считаем, что риск отторжения слишком велик.
        - У меня нулевая группа, - ответила Ванья на вопрос Билли.
        - А какая у твоего отца? - Теперь Билли уже обращался к Ванье.
        - Не знаю.
        Она оторвалась от Билли и повернулась к Омиду, стоявшему с другой стороны кровати.
        Омид отвел взгляд в сторону и почесал подбородок. В ней проснулся полицейский. Доктор Омид что-то скрывает.
        - Какая у него группа крови? - настойчиво спросила она.
        - Я не могу сказать, - попытался он. - Это конфиденциальная информация.
        - Это мой отец. Я каким-нибудь образом все равно узнаю это уже в течение четверти часа, так что не лучше ли будет, если вы мне скажете?
        Омид сомневался. Он не имел права никому выдавать подобные сведения, будь то родственники или нет. Вместе с тем он был уверен, что Ванья все равно добудет эту информацию. Ей на это потребуется меньше пятнадцати минут.
        - У него АВ, - тихо произнес он.
        Ванья сразу поняла, что это означает.
        Хотя она и не помнила со школы схему скрещивания, ее познания освежили годы общения с Урсулой и ее анализы мест преступления.
        Родитель с кровью АВ не может иметь ребенка с нулевой группой.
        Она не могла сразу осознать последствия услышанного. Слишком оглушительно. Слишком много. Билли наклонился и обнял ее. Она крепко вцепилась в него, боясь, что иначе не выдержит.
        Билли ничего не говорил, но напряженно размышлял.
        Его интересовало, какая группа крови у Себастиана Бергмана.
        Он был почти уверен, что не АВ.

        Эллинор сняла с джемпера бейдж и положила его в один из маленьких металлических шкафчиков, стоящих вдоль стены в помещениях для персонала универмага. Она забрала куртку и сумку и закрыла дверцу шкафчика. Сумка была тяжелее обычного, или Эллинор просто внушила себе, что может это почувствовать? 874 грамма - немного, но тем не менее ей казалось, что она ощущает разницу. Возможно, это психологический эффект. Как если думаешь, что принял лекарство, то чувствуешь себя лучше, хотя принял всего лишь таблетку с плацебо. Она повесила сумку на плечо - тяжесть все-таки ощущалась - и направилась к служебному выходу. По пути попрощалась с тремя коллегами. Те собирались выпить по бокалу вина, она знала, они приглашали ее с собой, но Эллинор отказалась.
        У нее были другие планы.
        Она вышла на улицу Местер-Самуэльсгатан и застегнула куртку. Огляделась. Сперва надо зайти куда-нибудь поесть. Ресторан «Йенсенс Бёфхус» прекрасно подходит. До него всего несколько сотен метров по той же улице. Придерживая одной рукой ворот куртки, чтобы не так продувало, она пошла в сторону ресторана. Навстречу попадались какие-то люди. На нее никто внимания не обращал.
        Никто не знает, что она - больная домработница, которую трахают.
        Никто не знает, что ее сумка сегодня немного тяжелее.
        Никто не знает. Пока.
        Торопиться некуда. Сейчас она спокойно съест отличный бифштекс, выпьет бокал вина, возможно, два. Завершит ужин кофе с маленьким трюфелем, если у них такие есть. Времени у нее предостаточно. Метро тоже рядом, если потом не захочется идти домой к Себастиану пешком.

        Квартира сияла чистотой.
        Торкель обычно старался поддерживать в ней чуть больший порядок, когда не углублялся в какое-нибудь расследование. На этот раз квартира еще не успела зарасти, но он все равно решил взяться за большую уборку, в основном, чтобы чем-нибудь занять время.
        Он убирал вещи, пылесосил, проходился влажной тряпкой, вытаскивал коврики и перины во двор, выбивал их, стелил чистое белье и встряхивал постельные принадлежности. Открыв гардероб, он задумался, не проветрить ли одежду, но почувствовал, что всему есть предел.
        В восемь часов он закончил. Приняв душ, он уселся на очищенный от пыли диван и включил телевизор, сразу заскучал и выключил его. Вышел на кухню и открыл холодильник. Есть не хотелось. Он взял бутылку пива и сел с утренней газетой. Минут через пятнадцать у него зазвонил телефон.
        - Здравствуйте, Аксель Вебер, «Экспрессен», - донеслось из трубки, как только он ответил.
        - Приветствую.
        - Прошу прощения за поздний звонок, но вы пришли к чему-нибудь с теми трупами на горе?
        Поначалу вопрос его удивил, но потом Торкеля осенило, что, кроме него и его команды, никто не знает, кого они нашли. Согласно официальной версии тела на горе оставались неопознанными.
        Надо выбирать себе войны.
        Он выдал Веберу официальную версию и положил трубку.
        По поводу выстрелов в Сёдертелье не существовало даже официальной версии. Разведывательное управление молчало наглухо. Они отказывались даже комментировать сведения о том, что убитый Чарльз Седерквист у них служил. Если Торкель правильно истолковывал лежавшую перед ним писанину, то через день-другой все это сойдет на нет, а потом и вовсе исчезнет. Никакого судебного процесса для отслеживания, никаких скорбящих родственников, которые могут выговориться, криминальные группировки не замешаны. Без этих ингредиентов парочка выстрелов в Сёдертелье со смертельным исходом особенно долго в новостях не продержится.
        Закончив разговор с Вебером, он так и остался сидеть с трубкой в руке.
        Аксель Вебер, криминальный репортер.
        Неудобный, но талантливый.
        Если дать ему личности убитых, он сразу свяжет трупы из могилы с Чарльзом Седерквистом, от силы пристегнет их к убитому в Альмнесе человеку - явно тому, кого они называли Иосифом, и под конец, возможно, доберется до исчезнувших Хамида и Саида.
        Он сегодня встречался с вдовой и сыном Хамида. Лгал им. Изворачивался. Давал им понять, что со смертью Чарльза и Иосифа им дальше никуда не продвинуться. Никто не продвинется.
        Но вот позвонил Вебер.
        «Надо выбирать себе войны. Или предоставлять сражаться кому-нибудь другому», - подумал он, набирая номер. Ему ответили после третьего гудка.
        - Здравствуйте, это Торкель Хёглунд, Госкомиссия…
        Через пять минут он положил трубку. Он по обыкновению проинформировал обратившуюся к ним за помощью местную полицию о завершении расследования. В этом его никто упрекнуть не сможет. Они получили имена последних четырех людей в могиле, так что могут закрыть дело. Он как коллега должен исходить из того, что Хедвиг Хедман и ее персонал не станут распространять такую важную информацию дальше…
        Удовлетворенный, с чувством, что совершил нечто запретное, которого не испытывал с подросткового возраста, Торкель встал и прошелся по квартире. Вечер еще относительно ранний. Ему хотелось куда-нибудь пойти.
        Он позвонил дочерям.
        Не хотят ли они пойти в кино? На любой фильм. Они хотели, но не могли. В другой раз. Торкель поиграл с мыслью позвонить домой Урсуле, но не мог придумать предлога, поэтому звонить не стал.
        Он встал, принес бутылку виски и стакан, после чего вернулся обратно на диван, снова включил телевизор и наполнил стакан. Пить в одиночку нехорошо, но, с другой стороны, когда же ему в таком случае, черт возьми, удастся выпить? Первый стакан он выпил более или менее залпом и наполнил еще один.

        Урсула сидела на кухне с бокалом вина, пока Себастиан раскладывал по тарелкам купленную им еду. Если бы кто-нибудь, знавший ее историю с Себастианом, сейчас ее увидел, он наверняка заинтересовался бы. Чем она занимается? Четвертый раз за неделю. Иногда Урсулу это тоже интересовало. Но она сформулировала для себя выражение, резюмировавшее ее общение с Себастианом: без претензий.
        Сейчас она нуждалась именно в этом. Бегство, способ убить время, глупость - она не знала, что это, но ей было хорошо в компании Себастиана. Она могла расслабиться. Ему никогда не придет в голову, что возможно нечто большее. Ей тоже. Он не скажет: «Я люблю тебя». Во всяком случае, всерьез. Лучше, чем быть одной, но по-прежнему полностью на ее условиях. Вперед с открытыми глазами. Он не моногамен, она тоже. Когда-то он ей очень нравился. Тогда он ее предал. Но это произошло потому, что она слишком многого ждала.
        От совместной жизни. От верности. От жизни вообще.
        Кроме того, общаться с ним было приятно. Помимо того что у них имелось много тем для разговора, с ним что-то происходило, когда он оказывался наедине с женщиной. Он становился более чутким, казался более открытым, более заинтересованным. Она не строила иллюзий относительно того, что это ради нее, он, вероятно, вел себя так же, независимо от того, какая женщина сидит за столом. Чистейший автопилот. Он так долго с маниакальной навязчивостью совращал женщин, что, когда оказывался один на один с представительницей противоположного пола, его мозг автоматически отключал ген мерзавца. Все ради того, чтобы переспать. С Урсулой он на этот раз такой возможности не получил. «Пока», - добавила она про себя, когда он поставил тарелки на стол и улыбнулся ей.
        - Можно есть, - сказал он, выдвинул стул и сел.

        Телевизионные программы продолжались, но бутылка почти опустела, как обнаружил Торкель, наполняя еще один стакан. Она не была полной изначально, но он, вне всяких сомнений, выпил довольно много. Достаточно для того, чтобы опьянеть. На диване, в одиночестве перед телевизором. До чего он жалок. Он выпрямился, голова немного шла кругом. К тому же горело в желудке. Надо бы чего-нибудь поесть. Но это опять возвращало к тому же - к одиночеству. Готовить еду самому себе тоскливо. Еще тоскливее идти одному в ресторан. У дочерей на этот вечер другие планы. В ближайшие годы таких ситуаций меньше не станет. Надо обязательно познакомиться с молодым человеком дочери, напомнил он себе. Пока тот еще присутствует - в таком возрасте отношения обычно сохраняются не слишком долго. Пустые мечты? У Ивонн есть Кристофер. А что есть у него? Кто есть у него? Никого нет.
        Он подумал о Себастиане.
        У Себастиана всегда кто-нибудь есть. Как только ему захочется. Торкель был бы рад иметь хоть малую долю того успеха у женщин, какой имел Себастиан.
        У одной женщины.
        У Урсулы.
        Все дело в том, что даже если бы ему не претила мысль пойти куда-нибудь и попытаться с кем-нибудь познакомиться или зарегистрироваться на сайте знакомств в Сети, все равно там нет никого, кто был бы ему нужен. Он знал. Знал, что ему нужна Урсула.
        Неужели это действительно война, которую он не может выиграть? Она замужем, но раньше ей это не мешало. То, что они опять нашли друг друга, наверняка временная фаза. Микке не тот человек, который нужен Урсуле или отвечает ее желаниям. Она это тоже знает. Может, ей просто требуется более четкий сигнал от него, чтобы решиться порвать с мужем? Уверенность в том, что он всегда готов ее принять? Плохая метафора, Урсуле не нужно, чтобы кто-нибудь ее принимал. Он не знал никого, столь независимого, как она, но факт оставался фактом: она не знает о его чувствах к ней. Ему ни за что не выиграть, не выходя на поле боя. Он взял телефон и набрал ее номер. Встал, пока она еще не успела ответить, и принялся расхаживать по комнате. В вертикальном положении его здорово пошатывало. Сказывалась изрядная порция виски.
        - Урсула, - услышал он ее ответ.
        - Привет, это я, - радостно произнес он. - Торкель, - на всякий случай добавил он.
        - Я это увидела. Как у тебя дела?
        - Хорошо. Очень хорошо. - Он сделал глубокий вдох, который незамедлительно начал превращаться в кислую отрыжку. Ему удалось замаскировать ее легким иканием. - А как у тебя?
        - Тоже хорошо, спасибо.
        - Отлично.
        - У тебя какое-нибудь дело? - после нескольких секунд молчания поинтересовалась Урсула.
        Торкель остановился у окна и почесал голову. Не сумев найти хорошей причины, он сказал правду.
        - Нет, мне просто хотелось с тобой поговорить.
        - О’кей, но мне сейчас немного неудобно…
        Урсула покосилась на Себастиана, который встал и пошел к посудомоечной машине с их тарелками.
        - Я тебя люблю.
        Урсула порадовалась тому, что Себастиан стоял к ней спиной. Она не знала, как отреагировала, но, принимая во внимание тот факт, что она чуть не выронила телефон, - с удивлением это было бы, пожалуй, еще мягко сказано. Что она могла ответить? Это уж точно последнее, что она ожидала услышать от своего начальника.
        - Я знаю, что у тебя есть Микке и все такое, - продолжил Торкель и таким образом спас Урсулу от необходимости отвечать на признание, - но… если когда-нибудь у вас разладится. Я жду. Я тебя люблю.
        Урсула по-прежнему сидела молча, прижав телефон к уху. Теперь она ощущала взгляды Себастиана, но не хотела на него смотреть.
        - Замечательно, - выдавила она из себя в основном потому, что чувствовала необходимость что-нибудь сказать. В трубке повисло молчание. Ей очень хотелось прервать его, но она представления не имела, что говорить. Торкель кашлянул, будто поняв, что поставил ее в крайне трудное положение.
        - Было глупостью звонить, но мне хотелось, чтобы ты знала.
        - Я и так знала.
        Казалось, Торкель так торопился закончить разговор, что не услышал последних слов.
        - Да. Извини, - произнес он. - Увидимся завтра.
        - Да, конечно.
        На этом он отключился. Урсула медленно положила телефон на место, пытаясь привести в порядок выражение лица, мысли и голос. Когда она посчитала, что все под контролем, она посмотрела на Себастиана.
        - Это был Торкель…
        - Что он хотел?
        - Ничего. Работа. Думаю, он слегка выпил…
        Знать больше Себастиану явно не требовалось. Он поднял френч-пресс и две чашки.
        - Кофе в гостиной?
        Урсула кивнула и встала. Понадобится немного больше времени, чтобы забыть только что законченный разговор.

        Эллинор набрала код и, когда в двери зажужжало, распахнула ее и вошла. Включив свет, она оглядела хорошо знакомый подъезд. Он наверняка думает, что она глупая. Что она придет, когда он будет начеку. Позвонит в дверь и устроит сцену. Станет доставать его эсэмэсками и телефонными разговорами. А она никак не проявлялась. Не звонила, не писала, не приходила сюда. Ждала своего часа. Если Эллинор хорошо знала Себастиана, а теперь она с сожалением думала, что так оно и есть, то он к этому времени уже почти забыл о ней. Наверняка он радовался тому, что так легко от нее отделался, и после того, как выставил и унизил ее, не вспоминал о ней ни секунды. Но она это изменит. Он узнает, что с ней нельзя обращаться как попало. Мужчины уже предпринимали подобные попытки.
        Например, Йоран, ополченец из Аспуддена.
        Он так ей и представился: Йоран Йёнссон, ополченец. Занятие, которое для большинства находилось где-то между необходимостью и развлечением, было для Йорана не меньше, как призванием. Он относился к своей задаче с величайшей серьезностью. Вопрос заключался в том, сможет ли лично он спасти Швецию, если придут русские. Угрозу представляли именно русские, это Эллинор выучила. Всегда русские.
        Однако Йорану пришлось покинуть обожаемое ополчение. Сам виноват. Если бы он не угрожал ей побоями, ей не потребовалось бы вооружаться. Ее никогда бы не заинтересовал его восьмисотсемидесятичетырехграммовый пистолет «Глок».
        Она начала подниматься по хорошо знакомой лестнице. Как много раз она взбегала наверх, стремясь поскорее увидеть его. Будто начинала жить, только приходя к нему домой. Остальные дни, которые они проводили не вместе, были бесцветными и скучными. Она не сомневалась, что он чувствует то же самое. Оказалось, нет. И никогда не чувствовал. Она поднялась на нужный этаж и подошла к его двери.
        Глазок. Из-за нее? Значит, она оставила хоть какой-то след в его квартире. Скоро оставит еще один. Ее осенило, как именно.

        Себастиан наполнил обе чашки кофе. Урсула удобно устроилась на диване, подсунув под спину подушки.
        - Я останусь ночевать, если ты не против.
        - Тебе незачем спрашивать, у тебя есть своя комната.
        - Мне обязательно спать в гостевой комнате?
        Себастиан осторожно опустил на стол френч-пресс, словно резкие движения заставили бы Урсулу понять, что она сказала, и передумать.
        - Нет…
        Урсула удовлетворенно кивнула и подтянула под себя ноги.
        - Рассказывай, - попросила она с заинтересованной улыбкой.
        - О чем?
        - О сне.
        Себастиан с глубоким вздохом уселся в кресло напротив. Он очень надеялся, что они больше не будут возвращаться к этой теме. Особенно сейчас, когда он внутренним зрением уже видел происходящее в спальне в не слишком отдаленном будущем.
        - Черт, как ты с этим пристаешь.
        - Черт, как ты от этого уклоняешься. Если не расскажешь, пойду в гостевую комнату. Или домой.
        Себастиан посмотрел на нее, увидел улыбку, но знал, что она говорит всерьез.
        - Я должен исповедаться в обмен на секс?
        - Именно.
        - Думаешь, тебе это удастся?
        - Да.
        Он снова вздохнул. Она так хорошо его знает. Но чтобы выиграть приз, не обязательно бежать дистанцию. Небольшое жульничество было Себастиану Бергману не чуждо.
        - Если начнешь врать, я сразу замечу, - сказала Урсула, будто прочитав его мысли. Да, она хорошо его знает. Слишком хорошо.
        - Мне надо сперва пописать.
        Урсула наклонилась вперед и посмотрела в свою чашку.
        - У тебя есть молоко?
        - В холодильнике. Ты знаешь, где он.
        Она встала с веселым вздохом и пошла обратно на кухню.

        Эллинор неподвижно стояла на лестнице и ждала. Наконец лампочка погасла. Глазам потребовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть к темноте, а когда они привыкли, Эллинор через глазок увидела свет в квартире. Она сможет без проблем увидеть, когда Себастиан выглянет. Как он удивится. Если, конечно, успеет.
        Она позвонила в дверь и сунула руку в сумку.

        Когда раздался звонок в дверь, Себастиан стоял в туалете и мочился.
        - Я могу открыть, - услышал он слова Урсулы, возвращавшейся из кухни.
        Она подошла к двери и по старой привычке приставила глаз к глазку. Глупо, конечно, ведь пришли не к ней, никого из друзей Себастиана она не знает. Честно говоря, ее удивило, что у него таковые есть.
        На лестнице было совершенно темно. Неужели человек за дверью не зажег свет?

        Эллинор увидела, как тоненький луч света из прихожей исчез, когда к глазку изнутри прижался глаз. Она приставила «Глок» к слегка выпуклой линзе и нажала на курок.
        Благодарности

        Как всегда благодарим всех в издательстве «Норстедтс»: Эву, Линду, Катерину, Сару, Тулле, Зандру, Лувейну и всех остальных, кто, не покладая рук, работает для того, чтобы наши книги доходили до читателя. Мы очень ценим все ваши усилия.
        Еще раз отдельное спасибо Сусанне Романус и Петеру Карлссону за неколебимый оптимизм и постоянную поддержку. Для нас это действительно много значит.
        Спасибо нашим зарубежным издательствам за то, что вы верите в нас и прилагаете так много усилий для того, чтобы Себастиан вышел в мир.
        Как всегда, спасибо Рольфу Ласгорду за всю помощь в создании Себастиана Бергмана. Обмениваться с тобой идеями наслаждение, ты истинный вдохновитель.

        ХАНС:
        Я хочу особо поблагодарить весь потрясающий персонал глазной больницы святого Эрика в Стокгольме, но прежде всего доктора Маной Какар, благодаря мастерству и профессиональным знаниям которого я в дальнейшем смогу читать, не пользуясь шрифтом Брайля.
        Спасибо Камилле Альгрен, уже двадцать лет являющейся моим дорогим другом, который постоянно облегчает мне жизнь, беря на себя такую большую ответственность в проектах, над которыми мы работаем.
        И разумеется, спасибо моей семье: Лотте, Сикстену, Алис и Эббе. За всю любовь и весь смех.

        МИКАЭЛЬ:
        Я хотел бы поблагодарить всех коллег из продюсерской компании «Три друга» (Tre Vanner) во главе с Юнасом, Микаэлем, Тумасом, Юханом и Фредриком. Самую теплую благодарность я, как всегда, адресую своей замечательной семье. Вы моя опора и в жару, и в стужу. Цезарь, Вильям, Ванесса и моя нареченная Астрид, я люблю вас. Вы действительно классные, важнее вас для меня ничего нет. Обнимаю миллион раз. И еще несколько.

        Немая девочка

        Какой это день недели, он не знает.
        Но явно выходной. Хотя на часах уже больше девяти, он по-прежнему в пижаме.
        Вся семья дома. Из гостиной доносятся звуки мультсериала «Губка Боб Квадратные Штаны».
        Мама ставит перед ним тарелку с йогуртом и спрашивает, помыл ли он после туалета руки. Он кивает. Дать ли ему бутерброд? Он отрицательно мотает головой. Йогурта хватит. «Ванильно-банановый». Ему, конечно, больше хотелось бы хлопья «Фростис», но остатки забрал Фред, поэтому придется довольствоваться овсяными подушечками. Но раз уж последние вкусные хлопья достались Фреду, то он имеет полное право прямо после завтрака взять DVD-плейер. И посмотреть «Трансформеров» - «Темную сторону Луны».
        В очередной раз.
        Раздается звонок в дверь.
        - Кто это может быть в такую рань? - удивляется мама и идет к входной двери. Он даже не обращает внимания на хорошо знакомые звуки, когда она берется за ручку и открывает.
        Тут раздается громкий хлопок, и кажется, будто в прихожей кто-то падает.
        Он подскакивает так, что йогурт выливается на стол, но он даже не замечает этого. Из спальни на втором этаже что-то взволнованно кричит папа. Он еще не вставал, но сейчас слышны его быстрые шаги.
        Потом в дверях кухни возникает какой-то человек.
        С ружьем.

        Теперь их было две.
        Ее было две.
        Одна снаружи, другая внутри.

        Снаружи она продолжает двигаться.
        Наперекор, но целеустремленно. Усвоенный в школе урок - если ты заблудился, надо оставаться на месте - противоречил инстинктивному желанию бежать.
        Разве она заблудилась?
        Где находится, она толком не понимала, но знала, куда направляется. Она не углублялась в лес настолько, чтобы не слышать проезжавших по дороге машин. Иногда выходила на дорогу. Шла вдоль нее. Пряталась, если кто-нибудь появлялся. Шла, пока не показывался указатель, проверяла, что она по-прежнему на правильном пути, после чего снова скрывалась в лесу. Значит, она не заблудилась. Причин оставаться на месте нет. Вдобавок было холодно. Влажный холод подгонял ее вперед. От движения становилось теплее, не так голодно. Поэтому она шла дальше.

        Внутри она застыла.
        Поначалу она бежала. И внутри, и снаружи. Мчалась вслепую. Теперь она не могла толком припомнить, от чего убегала, или узнать, где оказалась. Вроде бы не место, не пространство, больше похоже на… пожалуй, на какое-то ощущение…
        Она не знала. Но она была там, и там было пусто, она замерла.
        Она была пуста, все замерло.
        Полная тишина.
        Это было главное. Пока тишина сохранялась, она ощущала уверенность. В небывалом месте, где светло без света. Где никакие цвета не напоминают те краски внешнего мира, которые все-таки продолжают улавливать ее распахнутые глаза. Где открыто, но закрыто наглухо. Там царит чувство безопасности, которое исчезнет, если исчезнет тишина. Это она инстинктивно чувствовала. Слова выдадут ее. Слова разрушат невидимые ей стены и вернут ее в реальность. Впустят внутрь творящийся снаружи кошмар.
        Хлопки, крики, ярко-алые волны и страх.
        Ее страх, страх вокруг нее.
        Внутри она сидела молча и неподвижно.

        Снаружи ей было необходимо идти дальше.
        Идти туда, где никто не сможет ее найти. Где никто не попытается с ней заговорить. Внешнему «я» приходилось защищать внутреннее.
        Она знала, куда ей надо.
        Ей рассказывали об одном месте. Предостерегали от него. От места, где тебя никогда не найдут, если ты туда зайдешь. Вообще никогда. Именно так они и сказали. Ее никто не найдет.

        Снаружи она плотнее завернулась в слишком тонкую курточку и ускорила шаг.
        Внутри она постепенно съеживалась, становилась все меньше и меньше, надеясь, что совершенно исчезнет.

        Анна Эрикссон сидела в машине перед светло-желтым многоквартирным домом и ждала.
        Ванья опаздывала. Это ей не свойственно. Анна предположила, что для дочери это еще один способ продемонстрировать свое негодование.
        Хуже всего было то, что дочь полностью прекратила им звонить.
        Сама Анна с этим жить могла. Она понимала причину. Могла даже в глубине души признать, что заслужила это. Кроме того, по правде говоря, у них никогда не было отношений, подразумевавших долгие телефонные разговоры между матерью и дочерью.
        Вальдемару приходилось хуже. Он переживал отдаление Ваньи невероятно тяжело, оно в большей степени, чем болезнь, способствовало его превращению в осколок своего прежнего «я». Он непрерывно говорил о дочери и о правде, которую им ни за что не следовало от той скрывать. Едва обманув смерть, он обнаружил, что жизнь полна угрызений совести и отчаяния. Анне вся эта ситуация, разумеется, тоже причиняла боль, но она справлялась с ней лучше. Она всегда была сильнее мужа.
        Он выписался из больницы домой уже более месяца назад, но Анне с тех пор так и не удалось заставить его даже выйти из квартиры. Его организм, похоже, полностью принял новую почку, но Вальдемар не мог принять свой новый мир. Мир без Ваньи. Он отталкивал всех и вся.
        Анну. Немногочисленных коллег, проявлявших к нему внимание, несмотря на то, что он совершил. Еще более немногочисленных друзей, звонивших все реже.
        Даже по-прежнему ведущееся против него предварительное следствие его, казалось, больше не волновало. Подозрения в уклонении от уплаты налогов и фальсификации бухгалтерской отчетности были серьезными, но их полностью заслоняло предательство, совершенное им по отношению к Ванье.
        Она набросилась на него с яростью. Это было ужасно. Крики, скандалы, слезы. Никто из них такой Ванью прежде никогда не видел.
        Такой рассерженной.
        Так глубоко уязвленной.
        Постоянно повторялись те же обвинения. Как они могли? Какие мать и отец так поступают? Что они на самом деле за люди?
        Анна понимала. Будь она на месте Ваньи, она задалась бы теми же вопросами. Да, вопросы были правомерными и понятными. Не нравился ей только ответ.
        Она. Она - мать, которая смогла так поступить.
        Несколько раз во время самых жутких ссор Анна была близка к тому, чтобы сказать:
        «Хочешь знать, кто твой отец? Действительно хочешь?»
        Но она стискивала зубы. Отказывалась рассказывать. Говорила, что это не имеет значения.
        Не потому, что хотела защитить Себастиана Бергмана. Она понимала, чего ему хочется. Как он пытается подобраться поближе. Отстоять право, которого у него нет, как человек, пытающийся взыскать деньги, которые ему никто не должен.
        Себастиан никогда не был Ванье отцом. Им был Вальдемар. Все время, целиком и полностью. Что бы там ни значилось в больничной карте, размахивая которой к ним ворвалась Ванья. Единственным утешением был тот факт, что Себастиан не мог обратить возникшую ситуацию в свою пользу. Он так же, как и она, запутан в массе лжи. Скажи он Ванье, что давно знал правду и молчал, получится, что он предал ее в точности так же, как они.
        Будет так же ненавистен ей.
        Так же отвергнут ею.
        Себастиан знал это. В последние недели он несколько раз звонил Анне и буквально на коленях умолял ее помочь ему найти способ рассказать правду. Анна отказалась. Она никогда не поможет ему отобрать Ванью у Вальдемара. Никогда. Это она знала твердо. Все остальное представлялось сплошной неразберихой.
        Впрочем, сегодня она начнет возвращать себе контроль над ситуацией.
        Сегодня она предпримет первый шаг к тому, чтобы расставить все по своим местам.
        У нее имелся план.
        Входная дверь открылась, и, наконец, появилась Ванья. Руки глубоко засунуты в карманы куртки, плечи подняты. Под глазами синяки, вид больной и изнуренный, будто она за последние месяцы постарела на несколько лет. Переходя улицу и направляясь к машине, она отвела рукой безжизненные немытые волосы. Анна собралась с мыслями, сделала глубокий вдох и вышла из машины.
        - Привет, как хорошо, что ты смогла выбраться, - сказала она, пытаясь придать голосу максимум оптимизма.
        - Что тебе надо? - донеслось в ответ. - У меня масса дел.
        С их последнего разговора прошло три недели, и Анне показалось, что голос дочери звучит менее резко. Возможно, ей просто хотелось так думать.
        - Я хочу тебе кое-что показать, - осторожно начала Анна.
        - Что же?
        - Может быть, мы поедем, и я расскажу в машине?
        Ванья смотрела на нее с подозрением. Анна знала, что чем дольше они стоят молча, тем более вероятно, что Ванья согласится. Это она усвоила по их многочисленным ссорам. Добиваясь своего, Ванью нельзя атаковать и загонять в угол. Согласиться поехать она может только без конфронтации и на собственных условиях.
        - Ты увидишь, что оно того стоило, - осторожно продолжила Анна. - Я знаю.
        В конце концов Ванья кивнула и подошла к дверце машины. Открыла ее и села. Молча.
        Анна завела машину, и они поехали. Неподалеку от бензоколонки возле гавани Фрихамнен она нарушила молчание и совершила первую ошибку.
        - Вальдемар передавал привет. Ему тебя очень не хватает.
        - Мне тоже очень не хватает отца. Моего настоящего отца, - молниеносно парировала Ванья.
        - Я за него немного беспокоюсь.
        - Вините сами себя, - перебила ее Ванья. - Это не я всю жизнь врала.
        Анна почувствовала, как они близки к тому, чтобы опять начать ссориться. Как легко можно сорваться. Да, злость Ваньи понятна, но Анне все-таки хотелось заставить ее понять, как сильно она ранит тех, кто ее действительно любит. Тех, кто на протяжении всей ее жизни поддерживал ее. Они лгали из желания пощадить ее, а не навредить ей. Но Ванья только и ждала повода, чтобы взорваться, поэтому Анна попыталась разрядить обстановку.
        - Я знаю, знаю. Прости, я правда не хочу ссориться. Сегодня…
        Ванья, похоже, согласилась на временное перемирие. Они поехали дальше в молчании. По улице Вальхаллавэген, в западном направлении.
        - Куда мы едем? - спросила Ванья, когда они проехали мимо гостиницы «Сталльместаргорден».
        - Я тебе кое-что покажу.
        - Что именно?
        Анна ответила не сразу. Ванья повернулась к ней.
        - Ты сказала, что расскажешь в машине, так рассказывай.
        Анна глубоко вдохнула, не отрывая внимания от дороги и впередиидущего транспорта.
        - Я собираюсь отвезти тебя к твоему отцу.
        - Можете заходить.
        Эрик Флудин повернулся к большому белому двухэтажному дому, на террасе которого стоял и призывно махал рукой приехавший с ним из Карлстада криминалист Фабиан Хельстрем.
        - Мы уже почти закончили.
        Эрик поднял руку в знак того, что услышал, после чего опять перевел взгляд на простиравшийся перед ним открытый ландшафт.
        Здесь красиво.
        До каменной стены тянется покрытый свежей зеленью газон. За ней - пашня, ожидающая, пока весна чуть больше вступит в свои права, и переходящая в темную зелень от хвойных деревьев, которая совсем недавно обрела конкурента в виде нежного светлого весеннего наряда деревьев лиственных. Над открытым полем парит канюк, нарушая тишину мяукающим жалобным звуком.
        Эрик раздумывал, не позвонить ли Пийе перед тем как войти. Она все равно узнает о случившемся и придет в отчаяние. Это отразится на всем муниципалитете.
        На ее муниципалитете.
        Но если позвонить, она начнет задавать вопросы.
        Захочет узнать больше.
        Захочет узнать все.
        Он сам знал не больше того, что услышал от коллег, уже находившихся на месте, когда он приехал.
        Тогда какой смысл?
        Никакого.
        Пусть Пийя подождет, решил он. Он бросил последний взгляд на находившуюся справа от него песочницу. Следы от лившего все выходные дождя в кузове желтого пластикового грузовичка. Лопатка, перепачканный в песке трансформер и два динозавра.
        Эрик вздохнул и направился к дому и трупам.
        Стоявшая возле патрульной машины Фредрика Франссон молча присоединилась к нему на последних шагах. Она оказалась на месте первой и, когда Эрик приехал, кратко проинформировала его о том, что ей известно. Он знал ее давно. Они вместе работали до того, как его произвели в комиссары уголовной полиции с расширенными полномочиями и отправили работать в Карлстад. Хороший полицейский. Дотошный и увлеченный. Почти на двадцать сантиметров ниже Эрика, чей рост был метр восемьдесят пять, и наверняка килограммов на десять тяжелее его семидесяти восьми. Легче перепрыгнуть, чем обежать вокруг, - поговаривали о ней язвительные коллеги. Сама она о своем лишнем весе никогда не упоминала. Да и о чем-либо другом тоже. Разговорчивостью Фредрика не отличалась.
        Когда Эрик поднялся на террасу и увидел первую жертву, ему показалось, что он ощущает запах пороха. Он знал, что это обманчивое ощущение. Судмедэксперт после беглого осмотра убитых назвал ему предварительное время наступления смерти. Около суток назад. Даже если бы входная дверь была закрыта - а она явно оказалась открытой, когда пришла девятилетняя дочка соседа в поисках компании для игр, - прошло слишком много времени для того, чтобы сохранились какие-либо остатки запаха.
        Прежде чем войти в дом, Эрик надел бахилы и белые пластиковые перчатки. Он отодвинул горшок с пасхальными веточками и присел около женщины, которая лежала на спине, на грубом каменном полу. Очевидно, первая из четырех жертв.
        Четверо убитых.
        Двое детей.
        Семья.
        Их личности еще не установили, но домом владели и проживали в нем Карин и Эмиль Карлстены с сыновьями Георгом и Фредом, поэтому Эрика очень бы удивило, если бы перед ним лежала не Карин Карлстен. Разговаривая с ним, коллеги из Стокгольма, Гетеборга и даже из Карлстада иногда изумлялись тому, что он не знает всех жителей Турсбю. Ведь он оттуда родом. Разве это не просто глухое захолустье? Эрик в ответ обычно устало вздыхал. На территории муниципалитета проживает почти 12000 человек. В административном центре - немногим более 4000. Кто в Стокгольме знает 4000 человек? Никто.
        Нет, с Карлстенами он никогда не встречался, правда, он о них, пожалуй, слышал. В связи с каким-то недавним полицейским расследованием…
        - Ты знаешь Карлстенов? - Эрик поднял взгляд на Фредрику, которая с определенным трудом натягивала на веранде бахилы.
        - Нет.
        - Мне помнится, что мы зимой с ними разбирались.
        - Возможно.
        - Ты можешь это проверить?
        Фредрика кивнула, стянула с трудом нацепленную на одну ногу голубую бахилу, развернулась и двинулась в направлении машины. Эрик вновь переключил внимание на тело шатенки лет тридцати пяти.
        Отверстие в груди. Большое, почти в десяток сантиметров. Слишком большое для нарезного оружия, типа пистолета или ружья. Скорее похоже на двуствольный дробовик. Обилие крови на полу свидетельствовало о солидном выходном отверстии. Стреляли, приставив дуло прямо к телу. Пороховые газы скопились между кожей и грудиной, от высокого давления кожу прорвало, и образовались ожоги, а также почернение на белом вязаном свитере женщины вокруг отверстия. Смерть, видимо, наступила мгновенно.
        Эрик бросил взгляд на входную дверь. Женщина лежит буквально в метре от порога. Будто она открыла, и, прежде чем успела среагировать, кто-то приставил ей к груди ружье и нажал на курок. Силой выстрела ее отбросило назад.
        Кто бы там ни стрелял, он должен был потом перешагнуть через нее и пройти в дом.
        Эрик выпрямился и проделал то же самое.
        Сразу за прихожей находилась большая кухня. «Типичная деревенская кухня» - так наверняка описал бы ее маклер, получи он задание продать дом. В одном углу - встроенный камин с вытяжкой. Основательный сосновый пол. Такие же широкие доски потолка. Над деревянным диваном висят лопата для выпечки хлеба и еще какое-то кухонное орудие, название которого Эрик не знал. В одном ряду с современной бытовой техникой старая черная дровяная плита.
        На большом сосновом столе по-прежнему стоят остатки завтрака. На одном конце - тарелка с чем-то похожим на йогурт и овсяные подушечки. Стул перед ними перевернут. На полу - мальчик лет восьми или девяти. По-прежнему в пижаме.
        Шли пасхальные каникулы.
        Детям не требовалось рано идти в школу. «К сожалению», - подумал Эрик.
        Присмотревшись к мальчику, он, казалось, получил подтверждение своей теории относительно дробовика. Одна рука практически оторвана у плеча. На шее и на одной щеке небольшие отверстия. Разлетевшаяся картечь. Каким было расстояние, если убийца стрелял от двери? Два метра? Три? Достаточно для того, чтобы смертоносные снаряды успели немного разлететься. Возможно, мгновенную смерть они не повлекли, но мальчик, по всей видимости, истек кровью буквально за минуту.
        Что дальше?
        Кто-то пробежал через комнату. После того как мальчика застрелили. Ребенок. Вокруг стула на крови следы маленьких ног. Эрик посмотрел на примыкающую к кухне комнату. Небольшая гостиная. Телевизор и DVD. Может, второй сын сидел и смотрел телевизор? Услышал выстрелы. Возможно, встал при первом. Стоял в дверях и видел, как застрелили брата. Побежал. Куда? Следы ведут к лестнице на второй этаж.
        Почему его тоже не убили на кухне? Стрелок перезаряжал оружие? Эрик оглядел пол. Никаких гильз от патронов не увидел. Напомнил себе, что надо будет спросить Фабиана, не подобрал ли он их.
        - Ян Седер.
        Эрик с трудом удержался, чтобы не подпрыгнуть. Фредрика возникла у него за спиной совершенно беззвучно.
        - Карлстены в декабре подали на него заявление в полицию, - продолжила Фредрика, не отрывая взгляда от мертвого мальчика на полу.
        - За что?
        - За нарушение правил охоты.
        - Какого рода? - терпеливо спросил Эрик.
        - Они сняли и предоставили фильм, где у Седера на участке лежал убитый волк.
        - Значит, его осудили.
        Скорее констатация факта, чем вопрос.
        - Штраф, - подтвердила Фредрика.
        Эрик мысленно кивнул.
        Охотник.
        Дробовик.
        Разумеется, ничего не доказывает, в округе полно охотничьих лицензий и ружей, но хотя бы начало.
        - Он им во вторник угрожал.
        Эрик резко прервал размышления. Правильно ли он понял? Иногда понять было трудно, поскольку Фредрика выдавала только самую необходимую информацию, а периодически не выдавала даже ее.
        - Седер? - на всякий случай уточнил Эрик. - Ян Седер во вторник угрожал Карлстенам?
        Фредрика кивнула и впервые с тех пор, как вошла на кухню, повернулась к Эрику.
        - Перед бассейном. Несколько свидетелей.
        Эрик быстро переварил информацию. Неужели все так просто? Неужели кто-то мог действовать столь тупо? Ответ на оба вопроса был «да». Жестокость и дикость не обязательно подразумевают сложность и продуманность. Даже напротив.
        - Я хочу с ним поговорить, - сказал он Фредрике. - Привези его в отделение.
        Фредрика развернулась и покинула кухню. Продвигаясь за маленькими кровавыми следами к лестнице, Эрик поспешно обдумывал свое решение.
        Угроза.
        Охотник.
        Дробовик.
        Эрику очень хотелось, чтобы дело обстояло именно так. Он возглавил отдел по борьбе с насилием в полиции Вермланда всего около двух месяцев назад, и вовсе не хотел, чтобы это расследование затянулось. Пийя тоже. Она потребует, чтобы дело раскрыли быстро. Чтобы муниципалитет смог поскорее забыть об этом. Идти дальше.
        Следы становились все слабее и слабее и в нескольких метрах от лестницы вообще исчезли. Эрик взялся за выкрашенные в белый цвет перила и поднялся наверх.
        На втором этаже лестница завершалась длинным узким, похожим на коридор, холлом с тремя дверьми. Две стояли открытыми. Эрик быстро заглянул в дверь налево. Двухъярусная кровать и разбросанные игрушки говорили о том, что это комната мальчиков. Он прошел до конца коридора и опять остановился. Там, прислонясь, как предположил Эрик, к закрытой двери в ванную, полусидел Эмиль. На вид на несколько лет старше Карин. Или же возраста ему добавляли седые волосы. В любом случае, он был мертв. На этот раз точно картечь. Прямо в грудь. Эрик представил себе, как мужчина выбежал из спальни, а стрелок уже стоял на вершине лестницы.
        Эрик огляделся. Никакого орудия мужчина с собой, похоже, не взял. Он, вероятно, услышал, что происходит внизу, но все равно никак не попытался себя защитить и выбежал как есть.
        Наверное, думать трезво было невозможно. Эрик даже представить себе не мог, как среагировал бы, разыграйся такое у него дома. У них. Если бы на первом этаже находились Пийя и их дочь.
        Перешагнув через ноги мужчины, он вошел в спальню. Доминировала здесь двуспальная кровать. Минимум два метра на два. С расчетом на детей, если им приснится кошмар и они захотят спать с родителями. Покрывало и декоративные подушки аккуратно разложены. Два ночных столика, возле одной короткой стены - комод с зеркалом. Вторая полностью скрыта гардеробом. Дверцы в центре открыты.
        Вещи Карин.
        На вешалках платья, блузки и юбки.
        Между туфлями на полу торчали две маленькие голые ноги. Эрик подошел.
        В глубине сидел второй сын, залезший максимально глубоко. На коленях одеяло. Будто пытался спрятаться. Может, поэтому Эмиль не прошел дальше? Столкнулся с бежавшим наверх сыном и попытался его спрятать?
        Спасти.
        Не удалось.
        Стрелок нашел его. Вероятно, он стоял там, где сейчас стоит Эрик. Примерно в метре от мальчика. Дуло ружья еще ближе. Выстрел в шею почти снес мальчику голову.
        Эрик был вынужден отвернуться. Ему доводилось видеть многое из того, что люди в состоянии сотворить друг с другом, но это…
        Дети. Пижама. Маленькие голые ноги.
        Эрик сел на застеленную кровать и стал глубоко дышать, чтобы не расплакаться. На большой двуспальной кровати, со жгущими веки слезами, он пообещал себе, что поймает того, кто это сделал. Подобных обещаний он припомнить не мог. Во всяком случае, никогда еще так отчетливо он себе этого не говорил. Но того, кто это сделал, он поймает.
        Любой ценой.

        Себастиан, как обычно, дошел до работы на острове Кунгсхольмен пешком.
        Это стало его новой привычкой. Времени уходило больше, но чем дольше он пребывал за пределами квартиры, тем лучше. Он всерьез подумывал сменить место жительства. Все равно б?льшую часть времени он проводил вне дома. В те редкие периоды, когда он там находился, он чаще всего просто расхаживал взад и вперед. Уставая, пытался читать книги, которые, как говорил, уже читал. Однако ему никак не удавалось обрести покой, и он начинал новую книгу, еще не дочитав предыдущую. Одна глава отсюда, одна оттуда, но он постоянно обнаруживал, что мысли расплываются в разные стороны.
        Даже женщины ему наскучили. Флиртовать он продолжал, это давало ему известный отдых, но сам удивлялся тому, насколько редко он в последнее время шел до конца. Для него это было необычно.
        Но образ Урсулы на полу…
        Он не шел у Себастиана из головы.
        Из правого глаза, словно из лопнувшего пакета, вытекает кровь и расползается по полу, волосы слиплись и окрасились в алый… Ему казалось, что в прихожей по-прежнему стоит сладковатый запах крови, невзирая на все моющие средства, которыми он оттирал пол.
        Он ежедневно ходил в офис. Нуждался в работе. В расследовании, желательно сложном и захватывающем, которое потребовало бы от него полной концентрации.
        Однако задания блистали своим отсутствием. Ни один из полицейских округов не обращался к Госкомиссии по расследованию убийств за помощью, и команда, как всегда, активно брала отгулы за накопившиеся переработки. Билли, обычно всегда сидевший на месте, независимо от того, вели они расследование или нет, появлялся периодически, чтобы читать электронную почту, но не более того.
        С Торкелем Себастиан встречался еще реже. Возможно, к лучшему.
        Торкель любил Урсулу, а изувечивший ее выстрел настиг ее у Себастиана. Ее безжизненное тело оказалось в его прихожей. Себастиану казалось, что Торкель всегда будет винить в случившемся его, хотя при редких встречах они с успехом избегали этой темы.
        Любил ли Урсулу Себастиан? Когда-то давно - пожалуй. Но первая его мысль, когда он услышал выстрел и увидел, что она лежит в прихожей, была ужасной. Лишенной паники. Ясной и отчетливой, не имеющей ничего общего с любовью.
        Черт, как неприятно.
        Женщина, которую он знал много лет. Женщина, с которой он сблизился и решался разговаривать более откровенно, чем с кем-либо другим, лежала у него на полу при смерти, а его первой реакцией было: «Черт, как неприятно».
        Эта мысль была ему хорошо знакома.
        Она обычно возникала у него по поводу большинства вещей: конфликтов, навязчивых женщин, скучных рабочих заданий, общения с людьми. В этих ситуациях она была естественной. Даже правильной.
        Но там и тогда…
        В его прихожей, после выстрела.
        Радовало его лишь то, что на работе периодически оказывалась Ванья. Она была истинной причиной того, почему он по-прежнему ходил в офис.
        Их отношения в последнее время немного улучшились. Шок от известия, что Вальдемар ей не родной отец, полностью перевернул ее жизнь. Она почти перестала подозревать, что ее лишили стажировки в ФБР из-за Себастьяна. Казалось, будто она больше не в силах по-настоящему обдумать эту идею.
        Это по-человечески понятно: мало кто способен воевать со всеми одновременно. Сражаться на несколько фронтов. Тогда уж лучше заключить с кем-нибудь хрупкий мир.
        Кроме того, Себастиан твердо стоял на том, что он никоим образом не замешан в этом деле. Он дважды взывал к отбиравшей кандидатов комиссии, объясняя, насколько неверное решение они приняли. Разумеется, он оба раза проследил за тем, чтобы Ванья окольными путями узнала о его героических попытках. Комиссия не изменила своего решения: Ванья Литнер может подавать документы в следующий раз, когда на базе Куантико вновь появится место. Правда, борьба Себастиана все равно окупилась.
        Через несколько дней после последней попытки он столкнулся с Ваньей в коридоре. Она вроде немного смягчилась. Казалась усталой, не настолько воинственной, не настолько готовой при первой возможности наброситься на него. Даже поздоровалась. Сказала, что слышала о его заступничестве перед комиссией, и потом рассказала, что ее отец ей больше не отец.
        Они стали ближе друг к другу. Не настолько близки, как раньше. Но тем не менее. Это - начало, и после той встречи мысли об Урсуле немного отошли на задний план.
        Ему снова есть на чем сосредоточиться.
        Ванья даже не стала раздумывать над тем, садиться ли опять к Анне в машину.
        Ей требовалось держать дистанцию между собой и женщиной, приходившейся ей матерью, но ведущей себя совершенно не как мать. Это было ясно.
        За окнами такси весна продвинулась довольно далеко, хотя был еще только апрель. Тепло держалось уже больше недели, и чувствовался привкус начала лета. Несмотря на это, Ванья ощущала себя заледеневшей изнутри. Брошенной. Отец ей больше не отец. Как относиться к матери, вообще непонятно.
        Кто же у нее остался?
        Билли - нет. Уже нет. Они были как брат и сестра, которых разнесло в разные стороны. Он полностью погрузился в отношения со своей невестой Мю, с которой Ванья, хотя они вместе уже год, виделась только мельком. А теперь они собираются пожениться. Ванья даже не знала, пригласят ли ее.
        С Торкелем, своим шефом и ментором, она тоже общалась не так много. После того, что произошло с Урсулой, он появлялся в офисе не слишком часто. Ванья задавалась вопросом, не собирается ли он уйти с работы. В те краткие моменты, когда они все-таки встречались, у нее иногда возникало такое ощущение.
        Кто еще из близких у нее есть?
        Список получился коротким.
        Смехотворно коротким.
        Юнатан - ее бывший молодой человек, который иногда звонил в надежде, что они опять начнут отношения или хотя бы иногда будут заниматься сексом.
        Возможно, несколько коллег, с которыми она училась в Полицейской академии и с которыми периодически встречалась, но они усиленно занимались созданием семей.
        И еще Себастиан Бергман.
        Если бы тогда, когда они впервые вместе работали в Вестеросе, кто-нибудь сказал, как много они будут видеться в дальнейшем, она бы громко рассмеялась. Утверждение показалось бы слишком абсурдным, чтобы удостаивать его ответом. Себастиан то приводил ее в ярость, то вгонял в уныние. Однако теперь она иногда ловила себя на том, что даже скучает по нему. Как так могло получиться? Как в ее смехотворно короткий список попал злоупотребляющий сексом, самовлюбленный криминальный психолог?
        Поместил его туда не только недостаток других, хотя имей она в жизни кого-нибудь действительно близкого, исключить его было бы проще.
        Существовала иная причина.
        Ей нравилось с ним разговаривать. Невозможный, бесцеремонный и высокомерный по отношению к другим, с ней он был внимательным и интересным собеседником. Если за другими женщинами он гонялся, как за трофеями, не считаясь с их чувствами, то о ней он заботился. Она не понимала почему, но заботился. По-настоящему. И не мог этого скрыть.
        Но можно ли на него полагаться? Он часто оказывался слишком близко, когда происходила какая-нибудь гадость.
        Слишком близко к доказательствам, засадившим Вальдемара в тюрьму.
        Слишком близко к Перссону Риддарстольпе и характеристике, положившей конец ее надеждам на учебу в ФБР.
        Но как ни крути, она не могла найти ни единой причины, зачем бы Себастиану хотеть ей вредить. Возможно, дело обстояло так, как он упорно утверждал: чистые случайности. Проблема заключалась лишь в том, что, если работа чему-то научила Ванью, так тому, что случайности происходят крайне редко. Если их становится слишком много, то они превращаются в косвенные доказательства. Возможное становится неправдоподобным.
        Случайности вокруг Себастиана подошли к этому вплотную. Впрочем, возможно, еще не перешли границы.
        Она нуждалась в нем.
        Она чувствовала себя такой одинокой.

        Эрик Флудин припарковал машину перед низким, плоским и, по правде говоря, уродливым и унылым зданием на Бергебювэген, 22, которое вплоть до февраля было его рабочим местом, заглушил мотор, вышел из машины и направился к входу. Завидев его, три человека, ожидавшие на деревянных скамейках перед зданием полиции, встали. Он знал их всех. Двое из газеты «Вермландс фолькблад», а третий - из местной редакции «Нюа Вермландс-тиднинген».
        Ответив «вообще ничего» на вопрос о том, что он может рассказать об убийствах, Эрик открыл дверь в вестибюль. Он кивнул сидевшим за стойкой рецепции Кристине и Деннису и достал карточку-ключ, но тут у него зазвонил телефон. Проводя карточкой по считывающему устройству и набирая четырехзначный код, который впустил его во внутреннюю часть отделения полиции, он ответил на звонок Пийи.
        - Это правда? - донеслось вместо приветствия. Эрику показалось, что он слышит призвук упрека за то, что она узнала об этом от кого-то другого, а не от него. - Семья? Застрелили целую семью?
        - Да.
        - Где? Кого?
        - Неподалеку от Стурбротен, их фамилия Карлстен.
        - Вы знаете, кто это сделал?
        - У нас есть один, не подозреваемый, но… у нас есть человек, угрожавший этой семье.
        - Кто?
        Эрик не задумался ни на секунду. Он обычно рассказывал жене большинство деталей ведущихся расследований, и до сих пор ничто не просочилось наружу.
        - Ян Седер.
        - Я не знаю, кто это.
        - Нам уже доводилось иметь с ним дело, я сейчас буду с ним разговаривать.
        Пийя глубоко вздохнула, и Эрик живо представил себе, как она стоит у окна своего кабинета на втором этаже здания муниципалитета и смотрит в окно на рябины перед магазином на Тингсхусгатан.
        - Начнется писанина, - еще раз озабоченно вздохнув, проговорила она.
        - Совсем не обязательно, здесь пока только «Вермландс фолькблад» и «Нюа Вермландс». - Он сказал так, думая, что ей хотелось услышать именно это, не потому, что это было правдой.
        Естественно, писать будут.
        В самое ближайшее время к тем троим перед отделением присоединятся коллеги из Карлстада и конкуренты из больших стокгольмских газет. Телевидение, вероятно, тоже. Возможно, даже из Норвегии.
        - Ты помнишь Омселе? - сухо спросила Пийя, мгновенно давая ему понять, что разгадала его попытку утешения. Эрик слегка вздохнул про себя. Конечно, он помнит Омселе. Тройное убийство семьи на кладбище и неподалеку. Убиты за украденный велосипед. Эрик тогда первый год учился в Полицейской академии. Они все следили по газетам, радио и телевидению за погоней по Швеции за Юхой Вальяккала и его подружкой Маритой. - Больше двадцати пяти лет назад, - продолжила ему в ухо Пийя. - Омселе по-прежнему связывают с этим. Мы хотим, чтобы люди приезжали сюда, а не бежали отсюда в страхе.
        Эрик остановился в маленькой кухне, взял кофейную чашку, поставил ее на решетку автомата и нажал на кнопку с надписью «Капучино». Его внезапно охватила усталость. Терпение по отношению к Пийе лопнуло. Она не была там. В доме. Не видела в глубине гардероба маленького мальчика, которому предстояло осенью пойти в школу. Его брата в пижаме, убитого посреди завтрака.
        Она не видела их.
        Не видела кровь.
        Безысходность.
        - Я понимаю, что это плохо, - проговорил он, изо всех сил стараясь не выдать голосом раздражения. - Но погибло четыре человека. Двое детей. Как это повлияет или не повлияет на приток жителей, возможно, все-таки не самое главное, как тебе кажется?
        Он наткнулся на тишину. Автомат закончил работу, поэтому Эрик взял чашку. Немного отпил, к сожалению, не особенно горячего напитка. В Карлстаде кофе был лучше.
        - Ты прав, - донеслось от нее. - Прости, я сожалею, что говорила ужасно эгоцентрично.
        - Ты говорила с позиций дела, которым увлечена, - ответил он. Как всегда, стоило ей уступить и попросить прощения, раздражение уходило и сменялось уколом угрызения совести. - Как всегда, - добавил он.
        - Вы кого-нибудь пригласите? - спросила она с присущей ей рациональностью.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Помощь. Извне.
        - Нет, я не собирался, во всяком случае, пока.
        В конце коридора высунулась голова Фредрики. Увидев Эрика, Фредрика устремила на него взгляд, четко показывавший, что, по ее мнению, ему следует попрощаться, с кем бы он там ни разговаривал, и зайти к ней. Эрик подчинился ее взгляду.
        - Мне надо идти, поговорим обо всем вечером. Целую.
        Он положил телефон в карман, отставил по-прежнему почти полную чашку и быстрым шагом направился к кабинету Фредрики за новой информацией.

        Услышав, что к стеклянной двери кто-то подошел, Себастиан опустил книгу с длинным научным названием «The Psychopathology of Crime: Criminal Behavior as a Clinical Disorder»[100] и поднял взгляд. Ванья. Она выглядела бледной и утомленной. Достав карточку, она открыла дверь, показавшуюся тяжелее обычного. Что-то произошло. Себастиан встал и двинулся через стерильное офисное пространство. Он попытался приветственно улыбнуться, но Ванья его поначалу не увидела. Она обратила на него внимание, только когда он уже почти подошел.
        - Привет, что-нибудь случилось? - спросил он и, от беспокойства за нее, преодолел последние метры быстрее обычного.
        Поначалу казалось, что она не собирается отвечать. Она стояла молча и всматривалась в него. Ее красивые голубые глаза выглядели выразительнее остального лица. Складывалось впечатление, будто она сосредоточила в них всю силу, поскольку выскользнувшие под конец слова прозвучали слабо и надтреснуто, словно они разламывались где-то по пути.
        - Мама… рассказала, кто был моим отцом, - в конце концов выговорила она.
        У Себастиана внутри все похолодело. К этому он был не готов.
        Невозможное мгновение.
        Мысли завертелись со страшной скоростью.
        Не могла же Анна рассказать правду? Раньше она отказывалась ему помочь. Неужели она действительно решилась?
        - Кто это? - произнес он, немного восхитившись тем, что голос у него, невзирая ни на что, звучал ровно и с естественным любопытством.
        - Знаешь, что она мне показала? - продолжила Ванья так, будто не слышала вопроса, но с чуть большей силой в голосе.
        - Представления не имею, - сумел выдавить он, чувствуя, что самая страшная паника отступает. Видимо, на этот раз он выкрутился. Если бы Анна открыла правду, Ванья не стала бы с ним так разговаривать. Он ее знает достаточно хорошо. В отличие от него, она врать не умеет.
        - Могилу. Она показала мне могилу.
        - Могилу?
        - Угу. Он мертв. Умер в тысяча девятьсот восемьдесят первом году. Его звали Ханс Оке Андерссон.
        - Ханс Оке Андерссон?
        Себастиан пытался приспособиться к новой ситуации, слегка восхищаясь Анной. Она сумела дать Ванье отца и сразу объявить его покойником. Креативно. Ванья совершенно очевидно аналогичного восхищения не испытывала.
        - Судя по всему, она с ним просто встречалась, а когда она забеременела мной, он не захотел брать на себя никакой ответственности, - продолжила Ванья, покачивая головой. - Когда появился Вальдемар, они решили о нем не рассказывать.
        - Вообще?
        - Да. Она утверждает, что не хотела меня травмировать. Тем более что Ханс Оке Андерссон умер через восемь месяцев после моего рождения и у него не осталось родственников.
        У Ваньи вдруг сделался сердитый вид. К ней вернулась сила, и уже не только глаза были полны энергии. Теперь он узнавал ее.
        - Она, вероятно, считает меня дурочкой. Через несколько месяцев она вдруг извлекает имя кого-то, кто чрезвычайно удачно оказывается умершим. Неужели она действительно думает, что я на это поведусь?
        Себастиан предположил, что вопрос риторический, и промолчал. Ванья все равно не ждет от него ответа. Слова лились из нее потоком, выплескивая сдерживаемое возмущение, только и ждавшее возможности вырваться наружу.
        - Почему она в таком случае не могла показать эту чертову могилу раньше? Почему выжидала несколько месяцев?
        - Не знаю, - честно ответил Себастиан.
        - А я знаю. Потому что это гнусная ложь. Она просто пытается… закрыть дверь. Заставить меня заключить с ними мир.
        Себастиан стоял молча. Он толком не знал, какую избрать стратегию. Защищать Анну? Помочь ей заставить Ванью поверить в ложь и идти дальше или поддержать скепсис Ваньи? Вбить еще один клин в их отношения. Что принесет ему в перспективе больше пользы? Положение сложное, но нужно выбирать. Ванья покачала головой и сделала глубокий, успокаивающий вдох.
        - Единственное, что может заставить меня хотя бы задуматься о прощении, это полная откровенность с их стороны. Они должны перестать врать. Понимаешь?
        Себастиан решил поддерживать Ванью. Так показалось лучше. Это давало выигрыш во времени. И прежде всего близость.
        - Я понимаю. Тебе, должно быть, пришлось очень тяжело, - сочувственно произнес он.
        - У меня нет сил продолжать с тобой ссориться, - тихо проговорила Ванья, честно глядя на него увлажнившимися глазами. - Я не в силах сражаться со всем миром. Это невозможно.
        - Со мной тебе незачем сражаться, - ответил он с максимальной осторожностью.
        Ванья слабо кивнула и посмотрела на него с откровенной мольбой.
        - Тогда ты должен рассказать: был ли ты каким-либо образом причастен к тому, что Риддарстольпе не рекомендовал меня в ФБР? Это из-за тебя меня прокатили?
        Себастиану пришлось напрячься, чтобы не выдать удивления. Как они опять угодили в этот разговор?
        - Я ведь уже говорил, - сказал он, чтобы выиграть немного времени и собраться с мыслями.
        - Повтори, - попросила Ванья, не спуская с него глаз. - Честно. Мне было бы легче смириться с этим, если дело действительно обстоит так, чем с тем, что люди, которые мне небезразличны, продолжают мне лгать.
        Себастиан посмотрел на нее с максимально возможной искренностью и постарался принять вид, не уступавший в откровенности ее горю. При том, сколько было поставлено на карту, это показалось легко.
        - Нет, - солгал он, обнаружив, к своей радости, что голос у него немного дрогнул от серьезности момента. - Честное слово, я не имел к этому никакого отношения.
        Он заметил, как она выдохнула, как ее плечи опустились от облегчения, и у него потеплело на душе от гордости. При правильной концентрации он потрясающе хорошо умеет лгать. Он, наверное, смог бы заставить ее поверить в то, что Земля плоская.
        - Одно то, что ты допускаешь мысль… - начал он с печалью в голосе, чтобы как следует закрепить ложь, но она подняла руку и прервала его.
        - Не надо больше ничего говорить. Я предпочитаю тебе верить.
        Себастиан быстро отключился от только что возникшего самодовольства. Что она сказала? Она предпочитает ему верить.
        - Что это означает? - с искренним любопытством спросил он.
        - Именно то, что я сказала. Я предпочитаю тебе верить, потому что мне это необходимо.
        Себастиан смотрел на дочь, которая, казалось, вновь была близка к тому, чтобы расплакаться. В сложившейся ситуации ей действительно необходим хоть кто-то, и она выбрала его. Предпочесть верить ему - не то же самое, что полагаться на него. Но на большее она сейчас неспособна, предположил Себастиан. Теперь в его власти доказать ей, что она приняла верное решение.
        - Я не собираюсь тебя разочаровывать, - сказал он.
        - Ну и хорошо. - Она расплылась в улыбке, шагнула вперед и обняла его.
        Она обнимала его крепче и дольше, чем он когда-либо смел надеяться.

        Эрику доложили, что Ян Седер сидит в одной из двух допросных, в конце коридора. Эти комнаты носили такое название, но Эрик знал, что допросы в них проводятся не слишком часто. В основном комнаты использовались для развивающих бесед, телефонных разговоров, небольших совещаний и иногда для того, чтобы немного вздремнуть.
        Фредрика сообщила, что Седер, похоже, не удивился, когда они приехали его забирать. Не рассердился и не упрямился. Поехал с ними в высшей степени добровольно. Они не сказали, почему хотят поговорить с ним, хотя он неоднократно об этом спрашивал. Просто сослались на события, в которые хотят внести немного ясности, а в детали не вдавались. Имевшийся у них на него материал Фредрика собрала в папку. Копия для Эрика лежит на столе. Под конец Фредрика сообщила, что связывалась с Малин Окерблад - руководителем предварительного следствия и прокурором, и получила санкцию на обыск дома. Она уже отправила туда коллег.
        Эрик с некоторым восхищением кивнул и попросил несколько минут на то, чтобы прочесть материал. Нет ли возможности тем временем раздобыть кофе чуть более высокой температуры, чем комнатная? Ему сообщили, что нет. У них в здании. Аппарату в выходные предстоит сервисное обслуживание.
        Поэтому он уселся без кофе и открыл тонкую папку.
        Ян Седер, 1961 года рождения. На пять лет старше Эрика. Проживает в небольшом родительском доме, в нескольких километрах от Карлстенов. Пенсия по болезни с 2001 года. Дважды женат и разведен. Обе жены были уроженками Тайланда. В настоящий момент живет один, с тех пор как русская женщина - которую он сам, видимо, называл «эта, которую ему привезли» - покинула его в прошлое Рождество после ссоры, завершившейся заявлением о побоях, которое позже забрала.
        Эрик пролистал выписку из реестра правонарушений.
        Неоднократное незаконное вождение автомобиля, вождение в состоянии алкогольного опьянения, лишение водительских прав, два задержания в соответствии с законом о задержании лиц в состоянии алкогольного опьянения, нарушение закона о производстве и распространении алкогольных напитков, самогоноварение и незаконная продажа алкоголя, угрозы и насильственные действия по отношению к лицам при исполнении, нарушения закона об охоте и еще одно заявление о побоях от одной из жен, которое тоже впоследствии забрали.
        Эрик закрыл папку.
        Алкоголь и недостаток самоконтроля.
        Несомненно, пора поговорить с Яном Седером.
        Он, съежившись, сидел у стола в простой белой футболке и потертых джинсах. Из-за небритых ввалившихся щек, рыжих волос, нуждавшихся в шампуне и парикмахере, и хорошо просматривавшихся под сухой кожей тонких кровеносных сосудов возле носа с небольшой горбинкой он выглядел, на взгляд Эрика, старше своих пятидесяти. Слегка налитые кровью глаза проследили за вышедшим из комнаты полицейским в форме. Эрик и Фредрика сели. Фредрика включила стоявший на столе магнитофон. Начала с сегодняшней даты, сказала, что проводится допрос Яна Седера и закончила тем, что в помещении присутствует также комиссар уголовной полиции Эрик Флудин. На этом Фредрика замолчала. Эрик слегка откашлялся и посмотрел в несколько усталые глаза Седера.
        - Мы хотим немного поговорить о семье Карлстен.
        Ян издал глубокий и откровенно усталый вздох.
        - В чем теперь они меня обвиняют?
        - Что вы сделали?
        - Ничего, но сюда заходил парень, который взял, как это называется… - Он вытянул вперед слегка подрагивающую руку. - Он взял пробы с моих рук и попросил у меня куртку, рубашку и ботинки. В чем, собственно, дело?
        Эрик предпочел не отвечать на вопрос. Пока.
        - Вы позавчера угрожали Эмилю и Фреду Карлстенам перед бассейном после занятий в плавательной школе, - продолжил он, не спуская с Седера глаз.
        - Я им не угрожал.
        Эрик повернулся к Фредрике, которая открыла лежавшую перед ней на столе папку.
        - Им следовало… - полистав тонкую пачку бумаг, Фредрика начала зачитывать оттуда: - чертовски хорошо остерегаться, чтобы под следующую пулю не угодил кто-нибудь из них.
        - Это звучит как угроза, - вставил Эрик.
        Ян Седер перевел взгляд с Фредрики обратно на Эрика и пожал плечами.
        - Я тогда немного выпил.
        - И все равно это угроза.
        - Я был пьян.
        - Знаете, что я думаю, когда такие люди, как вы, оправдывают свои глупости тем, что были пьяны?
        В комнате повисла тишина. Седер, вероятно, предполагал, что Эрик собирается продолжить, не дожидаясь от него ответа. После нескольких секунд молчания он понял, что тот продолжать не собирается.
        - Нет, я не знаю, что вы думаете.
        - Я думаю: неужели они считают меня идиотом? - Эрик наклонился над столом. Не сильно, но достаточно для того, чтобы Седер слегка отпрянул. - Алкоголь не генерирует новые мысли, он заставляет человека озвучивать то, что уже присутствует у него в голове, но о чем ему хватает ума помалкивать, пока он трезв. Вы угрожали их жизни.
        Ян кашлянул и явно забеспокоился. Он провел ладонью по седой щетине.
        - Раз так, я могу попросить у них прощения. Если я напугал парня или вроде того.
        Прежде чем Эрик успел ответить, у Фредрики завибрировал лежащий на столе мобильный телефон. Эрик бросил на нее неодобрительный взгляд, который она благополучно проигнорировала, посмотрела на дисплей и, к большому удивлению Эрика, ответила на звонок. В комнате наступило молчание, пока мужчины ждали окончания разговора. Слышались только поддакивание и односложные вопросы Фредрики.
        - У вас не найдется немного кофе? - еще раз откашлявшись, спросил Седер.
        - Горячего нет, - ответил Эрик в тот момент, когда Фредрика закончила разговор. Эрик уже собирался отпустить язвительный комментарий и продолжить допрос, но она наклонилась к нему и зашептала ему на ухо.
        Прошептала она не много, максимум три предложения, прикинул Седер, но когда Эрик вновь переключил внимание на него, казалось, будто именно эти предложения придали ему новой энергии.
        - У вас есть лицензия на два нарезных ствола и дробовик, - начал он, открывая принесенную с собой маленькую папку. - Дробовик… - Эрик посмотрел в лежавшие перед ним бумаги. - Benelli Supernova, двенадцатого калибра. Это соответствует действительности?
        Седер кивнул.
        - Пожалуйста, отвечайте словами, - быстро вставил Эрик. - Для записи, - пояснил он, кивая на магнитофон.
        - Да, - излишне громко и отчетливо сказал Седер. - У меня есть Benelli Supernova, двенадцатого калибра.
        - Сейчас звонили коллеги, которые проводят у вас дома обыск. - Эрик сделал маленькую паузу и опять наклонился вперед. На этот раз еще ближе к собеседнику. С жадным нетерпением. - Они не могут найти это оружие. Вы можете сказать, где оно?
        - Его украли.
        Ответ прозвучал быстро и естественно. Был ли это честный спонтанный ответ или заранее отрепетированный, Эрик определить не мог. Но у него есть четверо убитых, расстрелянных из дробовика, а Ян Седер не знает, где его дробовик.
        Какое совпадение.
        Он не собирался сразу отбрасывать эту линию.
        - Когда его украли?
        - Вроде несколько месяцев назад. Где-то перед Рождеством.
        - Я не вижу никакого заявления по этому поводу, - сказал Эрик, показывая на лежащую на столе папку.
        - Я не заявлял.
        - Почему?
        Губы Яна Седера растянулись в едва заметной улыбке, впервые с тех пор, как Фредрика и Эрик зашли в комнату. «После посещения парикмахерской ему следует сходить к зубному врачу», - подумал Эрик.
        - А зачем? Вы ведь за последние десять лет не раскрыли ни единой квартирной кражи.
        Эрик подумал, что процент раскрытия квартирных краж действительно постыдно низок, но большинство законопослушных граждан все равно подают заявления о кражах. Особенно оружия. А Седер нет. Значит, он еще и не отличается законопослушностью.
        - Такое ружье стоит, наверное, около десяти тысяч крон. - Эрик немного отодвинулся обратно, и его голос приобрел такой тон, будто он просто ведет непринужденную беседу.
        - Около того, - Седер слегка пожал плечами, словно желая подчеркнуть, что не знает, сколько сейчас стоит Benelli Supernova двенадцатого калибра.
        - Довольно большие деньги. Неужели вам не хотелось получить их по страховке? Для получения страховки необходимо подать заявление в полицию.
        - У меня нет никаких страховок.
        - Вообще никаких? - не смогла сдержаться Фредрика. Седер повернулся к ней.
        - Разве это предписано законом?
        - Нет, это немного глупо, но не противозаконно.
        Седер опять пожал плечами. Затем почесал нос и скрестил руки на груди. Его поза явно давала понять, что он считает эту тему исчерпанной. Эрик был склонен с ним согласиться. Дальше им не продвинуться. Пора снова приближаться к Карлстенам.
        - Где вы были вчера? - спросил он опять таким тоном, будто они просто пьют вместе кофе.
        Эрик Флудин ударил по бесполезному кофейному автомату. Он сильно нервничал. Допрос пришлось прервать, когда Седер потребовал адвоката. Сам он, естественно, никого предложить не мог, поэтому теперь они ждали, пока до Турсбю доберется общественный защитник. Уехавшая в родительский дом Седера Фредрика только что позвонила и сказала, что пока ни одна из находок не позволяет привязать Седера к преступлению в нескольких километрах от дома. Зато один из криминалистов обнаружил в сарае на окраине его владений шкуру волка. Недавно убитого, поскольку шкура была обработана и натянута на просушке. Фредрика сухо констатировала, что они, наверное, смогут привлечь Седера к судебной ответственности за еще одно нарушение правил охоты, если им не удастся найти что-нибудь другое, после чего она положила трубку. Да еще и кофе нет.
        Они не сдвинулись с места. У них есть угроза со стороны Седера и только. Если им не удастся к чему-нибудь его привязать, то придется, в принципе, начинать все по новой. Для Эрика это было первое крупное расследование после назначения. Потерпеть неудачу нельзя, а время идет. Убийца имеет уже около полутора суток преимущества, самые важные двадцать четыре часа миновали с лихвой.
        Вероятно, им потребуется помощь.
        Ему требуется помощь.
        Он мало к кому мог обратиться. Ханса Уландера, начальника полиции Карлстада, он отбросил сразу. Уландер открыто поддерживал конкурента Эрика, Пера Карлссона, когда оба претендовали на должность комиссара уголовной полиции с расширенными полномочиями.
        Когда вопрос с назначением решился, первыми словами Уландера, обращенными к Эрику, были: «Посмотрим, что из этого получится». Просить его о помощи всего два месяца спустя нельзя. Кроме того, Уландер в телефонном разговоре уже намекнул на то, что с удовольствием возьмет расследование себе, поскольку сложность требует, как он выразился, «старшинства». Ответственность за расследование осталась за Эриком только благодаря тому, что Анна Бредхольм, начальница полицейского управления лена, ему доверяла - во всяком случае, на тот момент. Но Анна была близкой подругой Пийи, и звонить ей с просьбой о помощи он не хотел. Получилось бы, что он делает карьеру, используя контакты жены. Подобные недоброжелательные слухи уже ходили, и ему никоим образом не хотелось их раздувать. Нет, ему требовался кто-то, никак не замешанный в политических играх Вермланда.
        «Не справляться со всем самому вовсе не стыдно», - частенько говорила ему мать. Это, естественно, правда, но какое он создаст о себе впечатление, если при первом же крупном расследовании уже на вторые сутки пригласит кого-нибудь извне? Чтобы догадаться, что подумает Уландер, не требуется быть гением, но вот остальные… Он подорвет собственный авторитет, усложнит себе жизнь. Будет выглядеть слабым.
        «Все едино», - подумал он. Если убийства Карлстенов останутся нераскрытыми, он будет выглядеть некомпетентным. Это еще хуже.
        Он внутренним зрением увидел маленького мальчика, застреленного в гардеробе.
        Пора вызывать на помощь самых лучших.

        Ему никогда не бывало трудно смотреть на нее.
        Напротив, он обычно любил скользить взглядом по ее губам, носу и щекам, чтобы в итоге остановиться на глазах. Иногда он потихоньку наблюдал за ней в офисе. В том, чтобы стоять и смотреть на нее, когда она этого не осознает, таилось нечто особенное. Чаще всего она, разумеется, чувствовала, что за ней наблюдают, и тогда он поспешно отводил взгляд и пытался изобразить непринужденный вид, но когда он потом смотрел в ее сторону, то замечал, что она улыбается.
        Правда, в последнее время перед несчастьем он, к сожалению, ловил в основном ее озадаченный взгляд.
        Вот такое развитие претерпели их отношения. В неправильную сторону. Как это получилось, он не знал.
        Она собиралась разводиться с Микке, и Торкель надеялся сменить статус любовника на роль спутника жизни. Но этого не случилось. Отнюдь. Они виделись все реже. Она его избегала. Он скучал по ней.
        Ему было трудно смириться с тем, что она видела в нем только любовника. Однако теперь он оказался перед еще более трудным испытанием, чем разочарование: ему предпочли другого.
        Он больше не мог смотреть на ее лицо.
        Вот как сейчас, когда она лежит на диване в гостиной, покрытая шерстяным одеялом в красную крапинку. Как он ни пытается, он видит только белую повязку, закрывающую ее правый глаз и затмевающую любимое лицо. Он знает, что надо встретиться с ней взглядом, но почему-то не может себя заставить. Выпущенная из пистолета пуля разорвала на части ее правое глазное яблоко и зрительный нерв, но, к счастью, прошла настолько косо, что вышла через висок, по словам врачей, не нанеся слишком большой травмы. Однако правый глаз оказался утерян навсегда.
        Он встал, чтобы ненадолго отвлечься от повязки. Направился в сторону кухни.
        - Хочешь еще кофе?
        - Налей себе, - ответила Урсула. - У меня еще есть.
        Торкель посмотрел на чашку в руке и почувствовал себя глупо - он почти не прикоснулся к своему кофе. Очевидно ли, что он сбегает? Но повернуть обратно уже нельзя, поэтому он все-таки пошел на кухню.
        - Я немного долью, - сказал он, в основном себе.
        Голос Урсулы последовал за ним.
        - Как себя чувствует Ванья?
        Торкель остановился возле стоящей рядом с плитой кофеварки.
        На самом деле он не имел представления. В последнее время он не думал ни о ком, кроме Урсулы. Почти не бывал в офисе и, собственно, надеялся, что его команда еще долго не потребуется для каких-либо заданий. Ему хотелось сосредоточиться на Урсуле.
        - Думаю, хорошо, - в конце концов ответил он.
        - Ты уверен? - в голосе Урсулы чувствовалось сомнение. - Она позавчера заходила. Тогда она казалась довольно подавленной.
        Слушая ее слова, Торкель якобы добавлял в чашку несколько капель свежего кофе.
        - Мы с ней довольно мало виделись, - признался он. - Я слышал, что у нее какие-то проблемы дома. Но, честно говоря, не знаю.
        Ему хотелось сказать: «Я думал в основном о тебе». Он повернул обратно в гостиную и снова сел.
        - Да, ты много времени проводил со мной, - сказала Урсула и впервые за долгое время улыбнулась ему. - Я тебе за это очень благодарна, - продолжила она.
        Она медленно потянулась и взяла его за руку. Ее рука была теплее обычного. Но такой же мягкой. Он почувствовал, как ему не хватало этого - прикосновения.
        Как, оказывается, до смешного мало требовалось. Он постарался сосредоточиться на уцелевшем глазу. Серо-голубая радужная оболочка. Глаз выглядит усталым. Но все равно это она. Там, внутри. На секунду ему удалось забыть о проклятой повязке.
        - Ты каждый день навещал меня в больнице и постоянно приходишь сюда. Я очень ценю это, но в то же время… - Урсула засомневалась. - …У меня немного странное чувство.
        - Тебе это неприятно?
        - Сказать честно?
        Она осторожно выпустила его руку и отвернулась от него. Другого ответа Торкелю не требовалось. Но она продолжила, хотя уже все сказала.
        - У меня двоякое чувство. Трудность в том, что ты хочешь больше, чем я. Ты заботишься обо мне, а я тебя только разочаровываю.
        - Ты меня не разочаровываешь.
        - Уже разочаровала. Разве не так?
        Торкель кивнул. Она права. Притворяться не имеет смысла. У него так много вопросов. Но один заслоняет все остальные.
        Что она делала дома у Себастиана?
        То была не просто случайность. В этом он не сомневался.
        Он тщательно изучил все протоколы допросов Эллинор Бергквист и Себастиана из полицейского расследования. Они представляли собой 149 плотно исписанных страниц. Из допроса в допрос Эллинор утверждала, что долгое время состояла с Себастианом в интимных любовных отношениях. Они полюбили друг друга с первого взгляда, и он попросил ее переехать к нему. Дальше Эллинор страница за страницей описывала их с Себастианом быт, который больше всего напоминал типичный семейный уклад пятидесятых. Она готовила еду и украшала квартиру, каждую пятницу покупала цветы, а он зарабатывал деньги, приходил домой к накрытому столу и желанному сексу. Так продолжалось месяцами вплоть до того, как он однажды вышвырнул ее и сменил замки, следствием чего и стало то, что она приставила пистолет к глазку на его входной двери. Ее целью было показать Себастиану, что с ней нельзя обращаться как угодно. Она хотела ранить или убить его. Раз за разом она повторяла, что не знала о том, что в квартире находился кто-то еще.
        Тот Себастиан Бергман, который представал из этих 149 страниц, Торкеля удивил. Он совершенно не узнавал человека, которого когда-то называл другом и полагал, что все-таки хорошо его знает. Поначалу, прочитав только допросы Эллинор, Торкель не сомневался, что она лжет. Со всей очевидностью следовало, что у нее не все дома. Результат большой судебно-медицинской экспертизы еще не был готов, но Торкель нисколько не сомневался в том, что, когда примерно через месяц начнется судебный процесс, Эллинор приговорят к принудительному психиатрическому лечению.
        Однако допросы Себастиана, по большому счету, подтвердили все сказанное ею, хотя он по-другому объяснял, как она оказалась у него дома. Она переехала к нему, чтобы быть в безопасности от Эдварда Хинде, и потом вроде как осталась. Но в остальном он полностью подтвердил ее рассказ. Себастиан, который в принципе никогда не встречался с женщиной больше одного раза, долгое время имел постоянную сожительницу.
        Себастиан чувствовал себя очень плохо и выражал во время допросов большое беспокойство, но, тем не менее, ни разу не посетил Урсулу в больнице. Во всяком случае, насколько знал Торкель. Возможно, испытывал слишком большой стыд и был не в силах. Торкель не имел представления. Чтение протоколов допросов только подтвердило то, что он знал и так: он совершенно не понимает Себастиана Бергмана.
        Он почувствовал необходимость задать вопрос.
        - Себастиан тебя навещал?
        - Один раз.
        Торкель видел по Урсуле, что ей хочется сменить тему, но все-таки продолжил. Не мог не разобраться.
        - Как такое возможно? Я его не понимаю.
        - А я понимаю, - ответила она с некоторой печалью в голосе. - Он мастер избегать всего, что причиняет боль.
        - Не слишком хорошее качество.
        - Я думаю, это скорее некий защитный механизм, и обычно утешаю себя тем, что от этого, наверное, больше всего страдает он сам.
        Она опять взяла его руку. Торкель почувствовал, что у него горят щеки. Она его, по крайней мере, понимает. Он долго жил мечтой об Урсуле. Можно пожить так еще немного.
        Быть понятым - лучше, чем ничего.
        Но она была дома у Себастиана. Не у него.
        Он попытался отбросить эту мысль и сосредоточиться на тепле, исходящем от ее руки. Хотя прикосновение должно бы приносить успокоение, но нет. Даже отсутствуя, Себастиан стоял между ними.
        Его мысли прервал звонок телефона.

        Минивэн ехал по шоссе Е20 в западном направлении.
        За рулем, как всегда, сидел Билли. Он, как всегда, ехал слишком быстро. Раньше Торкель обычно просил его сбавить скорость. На этот раз нет. Он смотрел в окно, наблюдая за окружавшими дорогу с обеих сторон рядами сосен. Стоит покинуть крупные населенные пункты, как кажется, что Швеция состоит исключительно из этого: лес, лес и снова лес. На последнем сиденье сидели Себастиан и Ванья. Рядом. Торкель находил это удивительным. В последний раз, когда он видел их вместе, Ванья подчеркнуто сторонилась Себастиана. Что-то, вероятно, произошло.
        Перед ними, на сиденье, где обычно ездила Урсула, стоял их багаж.
        Вдруг Торкель услышал, как Себастиан усмехнулся. Похоже, Ванья рассказала что-то забавное. На месте Урсулы стоит багаж, а Себастиан смеется так, будто ничего не случилось. Снова обратив взгляд к бесконечному лесу, Торкель ощутил еще большее раздражение.

        Через несколько часов они свернули на дорогу 62, которой предстояло довести их до городка Турсбю, в северной части Вермланда. Билли там еще никогда не был и подозревал, что никому из остальных там тоже бывать не доводилось. На домашней страничке муниципалитета гордо сообщалось, что именно в Турсбю Свен-Йоран «Свеннис» Эрикссон и Маркус Берг[101] впервые выполняли дриблинг и что здесь имеется единственный в Швеции специальный туннель для лыжных гонок. Свенниса Билли знал в основном по разным историям с женщинами, которые читал в вечерней прессе, кто такой Магнус Берг представления не имел, а на равнинных лыжах не бегал с тринадцати лет.
        «Я просто пошутила. Я пошутила, дорогой».
        Билли очень хорошо помнил эти слова. Они тогда раскрыли дело с массовым захоронением в горах Йемтланда. Он застрелил Чарльза Седерквиста. Однажды утром он вручил Мю ключ от квартиры. Когда она обняла его, она прошептала, что следующий шаг - женитьба. В мае. Она увидела его изумленную и, видимо, испуганную физиономию. Поэтому она снова обняла его.
        «Я просто пошутила. Я пошутила, дорогой».
        Именно так она и сказала.
        Дословно.
        Но когда двумя месяцами позже она пришла со списком приглашенных из 150 человек и спросила, не хочет ли он помочь ей немного укоротить список, он понял, что свадьба в мае уже больше не шутка, а в высшей степени реальность.
        Мю.
        Он любит ее. В этом он не сомневался.
        Но все произошло так быстро.
        К празднику середины лета они будут год как знакомы. И уже больше месяца женаты.
        Его попытки замедлить движение к алтарю были бесплодными и представлялись жалкими по сравнению с ее страстной убежденностью в том, что для них это правильный шаг. Не дать согласия на общее будущее казалось мелочным, будто он не любит ее.
        Он любил ее очень сильно.
        Любил все, от ее неиссякаемой энергии до ее особенного взгляда, когда они лежат рядом в постели. Ему нравилось, что она доводит до конца все, за что берется. Ему нравилось, что она заставила его расти. Вместе с ней он чувствовал себя единственным мужчиной на свете, а для человека, который всегда воспринимал себя лишь сторонним наблюдателем, это потрясающее ощущение.
        Поэтому он сдался, устыдился своей осторожности.
        По правде говоря, он не мыслил себя человеком, который когда-либо женится. Вероятно, на него наложил отпечаток развод родителей. Ему было тогда девять лет, и он много раз чувствовал себя взрослее родителей, когда те настраивали его против друг друга. Впрочем, основная проблема заключалась в том, что все произошло очень быстро. Это было не в его правилах. Он привык вдумчиво структурировать и анализировать, а Мю непрерывно предлагала ему посмотреть новые залы, примерить новую одежду, высказать мнение по поводу новых идей приглашения. Под конец он сдался, понял, что их главный совместный момент станет исключительно ее моментом. Что он опять стоит немного в стороне и анализирует вместо того, чтобы принимать полноценное участие. Так оно и было. Он уговаривал себя, что все нормально. Правда, все-таки надеялся, что раскрыть убийства в Турсбю окажется просто и он сможет уехать обратно, чтобы продолжить планировать вместе с ней. Однако этого ничто не предвещало. Уничтожена целая семья. Доказательства против единственного подозреваемого, насколько он понял, слабые. Обычно по пути на задание он был
сосредоточен и рвался в бой, но сейчас был рассеян. Словно в настоящий момент, где бы он ни находился, он был не в том месте.
        Билли попытался отбросить эти мысли и сосредоточиться на однообразной дороге. Машин мало, спидометр проскочил за 140 км/час. Билли, по собственному почину, слегка сбавил скорость. Обычно Торкель обращал его внимание на превышение скорости, но он почти всю поездку сидел молча и в основном смотрел в окно. Торкель за последнее время, казалось, несколько постарел. Возможно, ничего удивительного, то, что произошло с Урсулой, Билли тоже потрясло. Она, наряду с Торкелем, была в команде ведущей фигурой, и не хватать ее будет не только Торкелю, а всей группе, и особенно ему самому. Ему придется держать под контролем все технические вопросы, и он не знал, достаточно ли он готов в одиночку отвечать за столь важную функцию. Команда тоже в каком-то смысле лишилась глаза.
        Парочка на заднем сиденье, однако, вовсе не казалась особенно удрученной. «Странно», - подумал Билли, бросив на них взгляд в зеркало заднего вида. Когда он в последний раз видел Ванью, она была страшно зла на Себастиана и убеждена в том, что он пытается испортить ей жизнь.
        Сейчас же они выглядели как двое детей, направляющихся в лагерь.
        В последнее время Билли все больше убеждался, что постоянные попытки Себастиана подружиться с Ваньей связаны с тайным интересом. Все началось с того, что Себастиан попросил Билли поискать адрес некой Анны Эрикссон, когда они впервые встретились в Вестеросе. Анна Эрикссон в декабре 1979 года написала письмо матери Себастиана, и тому требовалось ее разыскать. Тогда Билли не придал этому особого значения, но позже сообразил, что мать Ваньи зовут Анна Эрикссон. В следующий раз ее имя всплыло в списке потенциальных жертв убийцы, которых объединяло только то, что они все когда-то занимались сексом с Себастианом. Следовательно, тот имел связь с матерью Ваньи, а Ванья родилась в июле 1980 года, примерно через семь месяцев после написания того письма.
        Но окончательно Билли убедился в том, что Себастиан приходится ей отцом, когда им с Ваньей сообщили, что Вальдемар таковым не является.
        Явный перебор случайностей.
        Чем дольше Билли думал, тем больше находил подтверждений. Себастиан использовал любой шанс для сближения с Ваньей. Но всегда без сексуальных помыслов. Билли доводилось видеть, как Себастиан обхаживает других женщин. Тот действовал открыто. Не скрывая своих намерений. Он флиртовал даже с Урсулой. А с Ваньей никогда. Никогда. Тем не менее, он все время стремился находиться возле нее.
        Внезапно Билли почувствовал, что ему необходимо узнать, правда ли это. На сто процентов. Он не может просто спокойно продолжать жить с этой мыслью и ничего не предпринимать.
        Он заметил, что скорость опять превышает 140. На этот раз он не стал ее сбавлять. Уж лучше доехать до Турсбю и взяться за дело.

        Свернув с дороги, чтобы, согласно указаниям, припарковаться позади дома 22 на Бергебювэген, они увидели, что перед домом собралось человек десять. Камеры и микрофоны подсказали Торкелю, что это журналисты. Кроме того, он даже узнал одно из лиц. Аксель Вебер из газеты «Экспрессе». Их взгляды мельком встретились, когда минивэн сворачивал в открытые ворота. Торкель успел заметить, что Аксель отошел немного в сторону и сунул руку в карман. Десятью секундами позже у Торкеля зазвонил телефон. Он ответил простым «да».
        - Вы в Турсбю? - напрямик спросил Вебер, даже не поздоровавшись.
        - Возможно.
        - Тогда что вы можете сказать об убийстве семьи?
        - Ничего. - Торкель открыл дверцу и вышел из машины. Хотя по пути все они сидели удобно, размять ноги после поездки было приятно. Он увидел, что из задней двери появился мужчина лет пятидесяти и быстрым шагом направился к ним. - Я еще даже не встречался с ответственным следователем, так что вам придется немного подождать.
        - Но вы смогли бы позвонить после встречи с ним?
        - Нет, вероятно, не смогу. - Торкель закончил разговор и сунул телефон в карман, и тут к ним как раз подошел мужчина из дома.
        - Здравствуйте, Эрик Флудин. Хорошо, что вы смогли приехать. - Он легким кивком приветствовал всех, но руку протянул Торкелю.
        - Торкель Хеглунд, - сказал Торкель, пожимая руку.
        Остальные члены команды тоже представились новому коллеге, и все вместе вошли в здание, которое Торкель при первом взгляде посчитал бывшим помещением для проведения техосмотра.

        Собрав всех на кухне, Эрик начал с извинений за отсутствие кофе, затем выразил радость по поводу того, что Госкомиссия согласилась им помочь, после чего быстро рассказал о том, что им известно об этой семье и четырех убийствах. Билли, Ванья и Торкель внимательно вслушивались в отчет, иногда задавая уточняющие вопросы. Себастиан отключился. На этом этапе работы, когда местная полиция передавала им дело, он обычно пил кофе где-нибудь в стороне и слушал вполуха. Но поскольку в этой богом забытой дыре невозможно было даже раздобыть немного горячего напитка, слушать он тоже не стал и просто сидел, погрузившись в собственные мысли.
        - Как вы хотите действовать? - голос Эрика Флудина вернул его обратно к действительности. Передача дела закончена, и с этого момента дальнейшая работа возлагается на Торкеля.
        - Значит, у вас есть один подозреваемый, этот Седер? - вслух уточнила для себя Ванья.
        - Ну, то есть… - Эрик сомневался. - Он угрожал семье, но сейчас складывается впечатление, что у него, возможно, есть алиби.
        - Ванья и Себастиан, возьмите его на себя, - распорядился Торкель, вставая. - Мы с Билли поедем на место преступления.
        - Я прослежу за тем, чтобы с вами поехала Фредрика, - сказал Эрик и покинул их.
        Себастиан смотрел на Торкеля, который собирал разложенные перед ним по столу бумаги.
        Торкель и Билли.
        Он сам и Ванья.
        Ему это подходило идеально, но не хотел ли Торкель подчеркнуть таким образом свое негативное к нему отношение?
        За проведенное в машине время, по пути в Турсбю, они сказали друг другу довольно мало. Пожалуй, предложений десять. Себастиан попытался припомнить, разговаривали ли они раньше во время поездок больше, но пришел к выводу, что нет, не больше. В прошлый раз, насколько ему помнилось, было примерно так же. По пути из Эстерсунда до горной турбазы, название которой он забыл. Кроме того, с точки зрения их профессиональных качеств, Торкель сделал совершенно правильный выбор. На месте преступления Себастиан приносил мало пользы, почти никакой. Зато в ситуации допроса они с Ваньей составляли практически непобедимую команду.
        Однако его все-таки не покидало ощущение, что когда-нибудь им придется поговорить о том, что на самом деле произошло в тот вечер.
        Поговорить об Урсуле.
        Но не сейчас.

        Они сидели в комнате, которая вообще-то была слишком мала, чтобы именоваться офисом, но все-таки в ней стояли пять письменных столов. Четыре стола располагались возле окон напротив друг друга, по два, и еще один находился сразу налево от двери. Себастиан сидел возле одиночного стола, рассеянно глядя на прикрепленные скотчем детские рисунки и фотографии чьей-то жены и детей, и слушал уже проведенный допрос Яна Седера.
        На пленке говорили об угрозах и украденных ружьях, а теперь явно углубились в страховки. Пока ничего интересного. Себастиан взял со стола ручку и пририсовал одному из моллюсков перед собой большой пенис. Улыбнулся про себя. Вроде глупая выходка, но все равно здорово.
        «Где вы были вчера?» - послышался на пленке вопрос Эрика в будничном тоне, и Себастиан увидел, как Ванья навострила уши. Сам он отложил ручку и откинулся на спинку стула. Задумался, может ли кому-нибудь не понравиться, если он положит ноги на стол, решил наплевать на это, и незамедлительно поймал на себе неодобрительный взгляд Эрика, который благополучно проигнорировал.
        «Вчера?»
        «Да, вчера», - повторил Эрик.
        «Я был в Филипстаде», - сразу ответил Седер.
        «Когда вы туда отправились?»
        «Во вторник вечером».
        «А вернулись обратно?»
        «Сегодня. В первой половине дня. Я пробыл дома около часа, когда вот она приехала и забрала меня».
        - Вот она - это он указывает на Фредрику, - вставил Эрик.
        Ванья кивнула. Сделала запись в лежавшем перед ней блокноте. Если Седер сказал правду, то в день совершения убийства его не было поблизости от Турсбю.
        «Как вы добирались туда и обратно?» - спросил на пленке Эрик.
        «На триста третьем до Хагфорса и потом на триста втором до Филипстада».
        - Здесь он дает нам вот это, - сказал Эрик, когда запись опять смолкла. Он протянул пластиковый пакет с какой-то бумажкой. Ванья взяла пакет. Смятый билет транспортной компании Вермланда.
        Туда и обратно.
        Туда - позавчера. Обратно - сегодня.
        «Что вы там делали?» - продолжился допрос из громкоговорителя.
        «Был у приятелей».
        «Все время?»
        «Да, мы немного погуляли, так что… да, все время».
        «Дайте мне, пожалуйста, имена и номера телефонов приятелей».
        На пленке послышался треск, когда Фредрика протягивала ему блокнот и ручку.
        «А в чем, собственно, дело?» - послышался потом вопрос Седера.
        На некоторое время наступила тишина, будто полицейские в допросной взвешивали, как им поступить, насколько много следует рассказывать, но пришли к выводу, что рано или поздно придется сообщить Седеру, почему его арестовали.
        «Семью Карлстен убили, - сказал Эрик. - Их застрелили из дробовика. Что вы можете об этом сказать?»
        Эрик выключил магнитофон.
        - Об этом он ничего сказать не мог. Во всяком случае, без присутствия адвоката. - Он вынул пленку и сунул обратно в футляр. Потом опять повернулся к Ванье.
        - Фредрика звонила тем, кого он назвал, и те показания Седера подтвердили. У него есть алиби.
        - Тогда почему он все еще сидит здесь? - поинтересовался Себастиан.
        Эрик посмотрел на него - по-прежнему несколько неодобрительно, как это истолковал Себастиан. Он снял ноги со стола, встал и принялся расхаживать по свободному пятачку тесной комнаты.
        - Насколько я понял, Седер считается алкоголиком с плохим самоконтролем, - продолжил он. - Ты ведь, кажется, так выразился?
        Он остановился и посмотрел на Эрика вопросительно.
        - Да.
        - А теперь ты утверждаешь, что он спланировал все до малейших деталей, что он обзаводится фальшивым алиби и для подкрепления своей истории покупает автобусные билеты в Филипстад?
        Эрик не ответил, поэтому Себастиан продолжил.
        - Если он такой организованный, то он, наверное, не стал бы открыто угрожать семье накануне дня, когда собирался поехать к ним домой и расстрелять их.
        - Я же говорю, что в настоящий момент складывается впечатление, что у него есть алиби, - строго сказал Эрик с плохо скрываемым раздражением. - Но мы по-прежнему можем обнаружить на его руках или одежде остатки пороха или крови. Если мы найдем пропавшее ружье, у нас для сравнения есть гильзы из дома. Мы еще не опрашивали соседей Карлстенов, кто-нибудь мог видеть Седера поблизости от их дома. Тогда мы снова будем на коне.
        Себастиан покачал головой и не смог сдержать улыбки.
        - Или же мы вернемся обратно во времени, встанем перед домом и увидим, кто их убивает. Это звучит более реалистично.
        - Себастиан, хватит!
        Ванья встала. Себастиан повернулся к ней. Ее взгляд потемнел. Себастиан слишком хорошо знал этот взгляд. Она на него злится. Ванья не спускала с него глаз еще несколько секунд, а затем обратилась к Эрику.
        - Я прошу прощения, он… иногда ведет себя как идиот.
        - Я с таким уже сталкивался, - ответил Эрик гораздо более мягким тоном, не отрывая взгляда от Себастиана. - С людьми, которые думают, что мы ни черта не умеем делать правильно, поскольку мы не из Стокгольма.
        - Дело не в том, что ты живешь в захолустье, - любезно объяснил Себастиан. - Некомпетентность в крупном городе тоже не слишком популярна.
        Ванья мысленно вздохнула. Вообще-то она не удивилась. Она знала, что Себастиан высокомерно плюет на то, что о нем думают, но работу местной полиции при первом удобном случае всегда критиковала Урсула. Себастиан обычно вел себя невыносимо по отношению к свидетелям и родственникам. Они как бы делили обязанности. А в отсутствие Урсулы Себастиан, похоже, собирался в одиночку настроить против них всех окружающих.
        - Где сидит Седер? Мы хотели бы с ним поговорить, - снова обратилась она к Эрику.
        Эрик, не сказав ни слова, прошел мимо Себастиана в коридор.

        Когда они вошли в комнату, женщина лет сорока встала и протянула им руку.
        - Флавия Альбректсон, адвокат Яна Седера.
        Ванья поздоровалась и представилась, после чего выдвинула один из стульев с противоположной стороны стола и села.
        - Флавия - необычное имя, - сказал Себастиан, удерживая ее руку, на взгляд Ваньи, излишне долго.
        - Да.
        - И красивое, - с улыбкой продолжил Себастиан, наконец выпустив руку. - Откуда оно происходит?
        Ванья закатила глаза. Если бы адвокатом оказался сорокалетний мужчина по имени Флавий, Себастиану было бы совершенно наплевать на происхождение его имени.
        - Не можем ли мы разобраться с этим потом? - как можно спокойнее поинтересовалась Ванья и улыбнулась Флавии, а затем подняла взгляд на Себастиана.
        - Надеюсь, что сможем, - сказал Себастиан и тоже улыбнулся адвокату, которая на этот раз улыбнулась в ответ.
        Себастиан выдвинул стул рядом с Ваньей и сел. Флавия тоже. Себастиан принялся ее рассматривать. Темные коротко подстриженные под пажа волосы обрамляют круглое открытое лицо. Вокруг глаз и на губах деликатный макияж. Поверх ворота тонкого серого шерстяного джемпера под костюмным жакетом жемчужное ожерелье. Маленькая грудь. На левой руке обручальное кольцо. Это чаще всего означало больше усилий. Большее начальное сопротивление, менее предсказуемый результат. Если уж он действительно собирается переспать с кем-нибудь в Турсбю, пожалуй, стоит начать с чего-нибудь попроще.
        Посмотрев на Себастиана, Ванья поняла, что он не намерен вести допрос, и переключила внимание на слегка съежившегося мужчину рядом с корректно одетой женщиной. Он выглядел усталым.
        - Расскажите нам о Карлстенах.
        - Что, что я должен о них рассказать? - спросил Седер, пожимая плечами.
        - Какого вы о них были мнения?
        Седер фыркнул и покачал головой, что рассказало уже почти все, но он еще облек это в слова.
        - Они были из любителей обниматься с волками и из таких членов партии зеленых с претензиями, чтоб и тут, и там было экологически чисто. Чертовы полицаи, из-за них в лесу нельзя было даже спокойно пописать.
        - Поэтому вы угрожали Эмилю Карлстену возле бассейна.
        - Я был пьян.
        - Расскажите, что вы после этого делали, - продолжила Ванья, открывая блокнот. - Вплоть до того, как вас забрала из дома полиция.
        - Он уже рассказывал, - вставила Флавия.
        - Не нам.
        Седер скрестил руки на груди.
        Сделал глубокий вдох.
        И начал.
        Ванья и Себастиан сосредоточенно слушали. Ванья периодически вставляла вопросы или просила об уточнении. Минут пятнадцать спустя Седер умолк, с чуть ли не изнуренным видом. Он развел руками, показывая, что больше ничего сказать не может, и уткнулся подбородком в грудь. Ванья сверилась со своими записями. Все сказанное, похоже, совпадало с первоначальным допросом.
        Она вздрогнула, когда Себастиан внезапно встал.
        - Ружье.
        - Что с ним? - поинтересовалась Флавия, следя за Себастианом взглядом.
        - Это единственное, во что я не верю в твоем рассказе, - сказал Себастиан, опираясь о подоконник затемненного окна. - Что ружье украли, а ты об этом не заявил.
        - Он же объяснил, почему так поступил, - возразила Флавия.
        - Знаю, но я ему не верю. - Себастиан переключил внимание с Седера на его защитницу. Вероятно, он уничтожает шанс на секс, но тут уж ничего не поделаешь.
        - Но это единственное, чему вы не верите? - уточнила Флавия и наклонилась вперед с видимым удовлетворением. - Означает ли это, что вы полагаете, что он невиновен?
        - Да, - самоуверенно ответил Себастиан.
        - Почему же он тогда здесь сидит?
        - Потому что у меня нет полномочий, чтобы его отпустить.
        Флавия расплылась в улыбке. Себастиан наблюдал за ней. Возможно, маленький шанс все-таки есть.
        - То, что думает Себастиан, не обязательно совпадает с мнением Госкомиссии, - быстро вставила Ванья. - Он не полицейский.
        Однако в одном пункте она была с ним согласна. В ее записях тоже стоял большой вопросительный знак вокруг сведений о ружье. Как раз там она уловила в интонации какую-то фальшь. Нюансы были ее сильной стороной. Билли иногда называл ее человеком-детектором лжи.
        - У него есть алиби, - настаивала Флавия.
        - Иногда человек создает себе алиби, если знает, что его в чем-то заподозрят. - Ванья закрыла блокнот и посмотрела адвокату в глаза. - Ружье по-прежнему может оказаться орудием убийства, даже если он не держал его в руках сам.
        Себастиан скрестил руки на груди и с некоторым восхищением прислонился к окну.
        - И возможно, только возможно, ваш клиент знал, что ружьем воспользуются, - закончила Ванья.
        Работа по заказу. Или, пожалуй, скорее какая-то дружеская услуга. Себастиан мысленно кивнул. Это по силам даже алкоголику с плохим самоконтролем. Седер прожил в здешних местах всю жизнь. Унаследовал родительский дом. Он должен знать кое-каких охотников и землевладельцев, которые разделяют его мнение о Карлстенах. Кто-нибудь наверняка задолжал ему услугу. Расстрелять семью - адская услуга, но если Карлстены поссорились со многими, такое не исключено.
        Алкоголь, тестостерон, стремление по-собачьи метить свою территорию.
        Себастиану доводилось видеть людей, делавших странные вещи.
        - Поэтому он останется здесь, - заключила Ванья, встала и направилась к двери. Себастиан остался стоять, глядя, как она уходит.
        Она молодец. Действительно молодец.
        Его дочь.

        Когда они подъезжали к одиноко стоящему двухэтажному дому, примерно в двадцати минутах езды от города, их сопровождали последние лучи дневного света. Просторный светлый дом выглядел красиво и опрятно. Только слегка покачивающаяся на ветру бело-синяя оградительная лента показывала, что за красивым фасадом скрывается трагедия. Фредрика припарковалась рядом с белым «Ниссаном», который, как предположил Торкель, принадлежал самой семье. Она вышла из машины, сухо кивнула в сторону дома и осталась ждать. Билли припарковался рядом, быстро выскочил, поднял заднюю дверцу багажника и достал свою сумку. Торкель остался сидеть, присматриваясь к дому.
        Перед ним предстала прямо идиллическая картина: дом, окруженный большим полем и несколькими живописными лиственными деревьями, которые только что начали покрываться почками. Чуть дальше вдоль шедшей параллельно полю дороги располагалось несколько темно-красных сараев и большая застекленная теплица. Насколько понял Торкель, Карлстены занимались, в небольшом объеме, экологическим сельским хозяйством, специализируясь на выращивании корнеплодов.
        Он вышел из машины и подошел к каменной стене, образующей внушительный квадрат вокруг дома и расположенного перед ним газона. С внутренней стороны стены к ней были прислонены два небольших велосипеда для мальчиков, один синий, а второй зеленый. Ими явно активно пользовались. Чуть поодаль он увидел песочницу со стоящими на деревянной раме пластмассовыми игрушками. Похоже, мальчикам тут жилось хорошо. Большой участок, много места, чтобы свободно играть.
        От дома им навстречу направлялся мужчина в защитном костюме. Скорее всего, местный криминалист, который, по словам Эрика, еще не должен был уехать.
        - Госкомиссия? - спросил мужчина Фредрику, которая по-прежнему стояла возле ворот.
        - Да, - ответила Фредрика. - Ты возьмешь их на себя? У меня есть другие дела.
        - Само собой, - сказал мужчина и повернулся к шагнувшему вперед Билли. Они пожали друг другу руки.
        - Билли Русен, а это Торкель Хеглунд. Руководитель расследования, - представил их Билли.
        Мужчина любезно кивнул обоим.
        - Фабиан Хельстрем. Добро пожаловать.
        Появление Госкомиссии его, казалось, ничуть не задело. Хорошее начало. Когда они забирали дела, Торкелю доводилось встречать значительно более холодный прием.
        Они втроем двинулись к дому.
        - Тела мы увезли, но я многое заснял.
        - Мы кое-что видели в отделении. Вы, похоже, отлично поработали, - честно сказал Торкель. Насколько он мог заметить, пока команда Эрика ничуть не опростоволосилась.
        - Спасибо. Тут довольно большое поле деятельности. Преступник побывал и на первом, и на втором этажах, так что я еще далеко не закончил.
        - Какова степень уверенности в том, что преступник был один?
        - Довольно большая. Мы обнаружили повсюду следы от ботинок сорок четвертого размера.
        - А это не мог быть отец семейства?
        Фабиан покачал головой.
        - У него был сорок шестой или сорок седьмой размер, и среди его обуви ботинок с подходящей подошвой мы не нашли.
        Они подошли к входной двери и остановились, чтобы надеть бахилы и резиновые перчатки. Торкель сразу увидел на каменном полу перед ними большие пятна засохшей крови.
        - Карин Карлстен, мать, лежала здесь, - подтвердил Фабиан, указывая в сторону прихожей. - Мы предполагаем, что ее застрелили первой и что она открыла преступнику дверь.
        Торкель кивнул и отступил на шаг. Хотел получить общую картину. Дверь, за ней прихожая, кровь. Он понял, что ему не хватает Урсулы. Дело не в том, что Билли некомпетентен, напротив, он работал вместе с Урсулой и так многому научился, что у Торкеля не было более предпочтительной кандидатуры. Но Билли не Урсула. Никто не умел так, как она, увидеть взаимосвязь, маленькую деталь, способную продвинуть расследование вперед.
        - Когда соседская девочка обнаружила мать, входная дверь стояла открытой? - спросил он через некоторое время.
        - Да, и мы не нашли каких-либо повреждений на двери черного хода или окнах, поэтому мы исходим из того, что преступник вошел и вышел этим путем.
        Фабиан повел остальных двоих в дом. Сразу за прихожей открывалась большая кухня. Перед накрытым для завтрака столом лежал перевернутый стул. Повсюду кровь. На столе, на полу, и даже расположенная в нескольких метрах стена забрызгана кровью. Было не особенно трудно угадать, где лежала жертва. Вытекшая кровь образовала на половике возле перевернутого стула контуры маленького тела.
        - Георг Карлстен, восемь лет, - уточнил Фабиан более слабым, чем прежде, голосом. Он присел и указал на кровавые следы маленьких босых ног, которые вели из комнаты и с каждым шагом утрачивали четкость, а потом и вовсе исчезали неподалеку от большой лестницы.
        - Его младший брат тоже находился здесь.
        - Кто, черт возьми, способен на такое? - вырвалось у Билли, который, присев, рассматривал отпечатки маленьких ног. - У них было много врагов?
        - Пока мы обнаружили только этого Седера. Но многие считали их слегка не от мира сего, с их экологией и борьбой за окружающую среду. Немного чудаковатыми, - ответил Фабиан.
        Торкель глубоко вдохнул, у него внезапно возникло очень неприятное ощущение: что-то в мисочке с овсяными хлопьями на столе и в присутствующей повсюду крови делало случившееся таким будничным и одновременно отвратительным.
        - Когда нам попадается нечто подобное, речь обычно идет о семейных конфликтах и распрях по поводу опеки, - заметил он.
        - Здесь мы ничего такого не обнаружили, - сказал Фабиан. - Они были женаты двенадцать лет. Никаких контактов с социальными службами. У Карин есть сестра в Стокгольме, которую мы искали, но пока не нашли. Родители Эмиля уже умерли. Он был единственным ребенком.
        Фабиан указал на слабый грязный след на полу возле половика.
        - Это первый четкий отпечаток, который мы нашли, есть еще несколько на втором этаже, и они показывают рисунок полностью.
        Билли присел и присмотрелся к следу.
        - Какой размер обуви у Яна Седера?
        - Мы можем это узнать, наши сейчас у него. Я послал им отпечаток.
        Торкель решился. Ему не требовалось смотреть дальше.
        - Поступим так. Я хочу, чтобы вы двое сосредоточились на доме. Внутри и снаружи. Расширьте территорию поиска. Преступник сюда каким-то образом добрался. Я хочу знать, как именно.
        - Я обещал Эрику постараться еще заглянуть к Седеру, - попытался запротестовать Фабиан.
        - Ты не успеешь. Седер сидит, где сидит. Самое главное место здесь. Введи Билли в курс всех своих находок и никого сюда не подпускай, чтобы тут не шастал кто попало.
        Фабиан кивнул со слегка удрученным видом. Направляясь к входной двери, Торкель постарался приветливо улыбнуться.
        - А второй этаж вы не хотите посмотреть? - с удивлением спросил Фабиан. - Отец и второй мальчик лежали наверху.
        Торкель покачал головой.
        - Покажи Билли. Я хочу узнать побольше о семье. - Он повернулся к коллеге. - Билли, можно тебя на пару слов?
        - Безусловно.
        Они вышли на крыльцо. Торкель понизил голос и придвинулся поближе, чтобы разговор оставался между ними.
        - Мне он показался вполне толковым, но перепроверь все, что он нашел. Меня немного беспокоит то, что они сразу зациклились на Седере и могли упустить что-нибудь, ведущее в другом направлении.
        Билли кивнул.
        - Естественно.
        Торкель благодарно положил руку на плечо Билли. Ванья всегда была из них двоих негласным фаворитом, но Билли за последний год здорово вырос. Он никогда не поднимает особого шума и не может похвастаться таким же чутьем, но всегда оказывается на месте, когда нужен.
        - Я знаю, что в этот раз на твои плечи ложится очень многое. Но я собираюсь позвонить Урсуле и спросить, не сможет ли она немного нам помочь, - сказал он.
        - Она же на больничном?
        - Думаю, ей будет полезно понемногу начать включаться.
        - Я могу подсоединить ее, чтобы она получала доступ ко всему материалу.
        Торкель улыбнулся ему. Да, Билли всегда там, где он нужен.

        Торкель узнал у Фабиана дорогу к семье Турссон и решил пойти пешком. По пути он позвонил Урсуле. Та даже, на удивление, обрадовалась вопросу, не согласится ли она участвовать в расследовании дистанционно, и сама попросила его проследить за тем, чтобы Билли поскорее подключил ее адрес.
        Голос Урсулы, когда они обсуждали дело, приносил ему облегчение. Торкель слышал, что она оживает, будто ее внутренняя энергия получала какой-то выход, когда они говорили о конкретных вещах. Какими бы жестокими они ни были, ей это нравилось больше, чем говорить о чувствах.
        Вполне в ее духе.
        Лучше разбирается в мертвых, чем в живых.
        Торкель пообещал позвонить ей позже вечером, чтобы они смогли обменяться впечатлениями о первом дне. Так они обычно и работали, и его обрадовало то, что Урсула оценила его предложение. Он остановился. Это дорога обратно? Возврат к уже знакомому, к тому, что у них уже когда-то было? Возможно, там-то он и совершил ошибку. Попытался превратить их отношения в обычные отношения между мужчиной и женщиной. Их близость строилась на том, что они вместе раскрывали преступления. Не на том, что они жили вместе и составляли пару, как все остальные.
        Ему хотелось этого.
        А ей вовсе нет.
        Такова правда.
        Дом Турссонов располагался к северу, позади рощи за домом Карлстенов, и, по словам Фабиана, туда вела узенькая тропинка. По ней в день трагедии пришла к дому соседская девочка Корнелия.
        Рядом с заброшенной сушилкой Торкель быстро обнаружил утоптанную тропинку, уходящую тонкой змейкой в густой лес. Он прибавил шагу. Было приятно войти в свежий лес с его ароматами и очистить голову от зловонного запаха запертой смерти. Здесь, всего в десятке метров от прорезающейся во дворе зелени, весна продвинулась совсем не так далеко. Земля была по-прежнему влажной после зимы, и кое-где еще лежали разрозненные кучки снега, прежде всего с теневой стороны больших деревьев. Торкель поднялся на невысокий холм и остановился. Сквозь кустарник метрах в тридцати виднелся желтый дом. В просмотренном Торкелем материале о семье Турссон содержалось не особенно много. Мужчина и женщина лет сорока с дочерью. Муж работает в финансовом отделе муниципалитета, а жена - в здравоохранении. Их дочка часто играла с соседскими мальчиками. На Пасху они уезжали к родственникам и вернулись домой в среду вечером. На следующее утро Корнелия побежала к соседям и обнаружила трупы. Жаль, что Турссонов не было дома. Расстояние между домами невелико, Турссоны, вероятно, слышали бы выстрелы и смогли бы указать точное время
убийства. Кроме того, это избавило бы их дочку от жуткого впечатления - от вида убитой Карин в прихожей. Правда, это с таким же успехом могло бы закончиться катастрофой, если бы они побежали к соседям посмотреть, что происходит, или, еще хуже, если бы их дочка уже играла там с мальчиками.
        Торкель решил, что Турссонам все-таки повезло, что они предпочли отмечать Пасху не дома. Преступник действовал настолько хладнокровно, что мог бы без проблем убить еще кого-то. Еще многих.

        Феликс Турссон открыл дверь и, увидев полицейское удостоверение, пригласил Торкеля в гостиную, где сидели остальные члены семьи. Мама с дочкой, которая обнимала ее так крепко, что, казалось, вообще не собиралась ее выпускать.
        - Сколько же тебе лет? - приветливо спросил Торкель, когда мать назвала свое и дочкино имена: Ханна и Корнелия.
        - Девять. Так ведь, солнышко, тебе девять? - Корнелия не подтвердила и не опровергла ее слова, только крепче прижалась к матери и уткнулась лицом ей в грудь.
        Торкель уселся на один из диванов напротив и извинился за то, что помешал. Они понимающе кивнули, и Торкель почувствовал в их взглядах откровенную надежду: в их глазах он тот, кто поможет им понять произошедшее. Занавески были задернуты, и ни свечам, трепещущим на покрытом черным стеклом столике между двумя большими диванами, ни зажженным светильникам не удавалось освободить комнату от темноты и теней.
        Неподвижность и нюансы темноты у Турссонов навели Торкеля на мысль о нескольких картинах, которые он видел в Рейксмузеуме Амстердама, когда был там с дочерьми. Они ездили туда в прошлом году, в осенние каникулы, в основном, в качестве компенсации за то, что Торкелю редко удавалось с ними общаться. Музей как раз открылся после длительной реставрации, и Вильме удалось увлечь с собой скептически настроенную старшую сестру и менее скептически настроенного отца. Торкеля приятно удивил Рембрандт, прежде всего передачей лиц в темноте. Люди, явно имеющие что-то на сердце, едва видимые в окружающей черноте, но, тем не менее, полностью раскрывающиеся в своей человечности. Как Турссоны перед ним. Тут Феликс нарушил добровольное молчание.
        - Вам что-нибудь известно? - с беспокойством спросил он. - О том, кто мог это совершить?
        Торкель постарался уйти от прямого ответа. Чтобы успокоить, но не солгать.
        - В настоящий момент мы пытаемся выстроить картину случившегося и ждем результатов технических исследований, но кое-какие доказательства мы зафиксировали.
        - Против Яна Седера? - незамедлительно откликнулся Феликс.
        Торкель знал, что в мелких населенных пунктах слухи распространяются быстрее, чем в крупных, но ему было важно постараться как можно скорее положить конец всем пересудам и не говорить ничего такого, что могло бы способствовать их распространению.
        - Я не могу комментировать какие-либо имена. Мы работаем над несколькими версиями.
        - Мы его не знаем, - продолжил Феликс, который явно не собирался так легко отступаться. - Но он не из тех, с кем хочется общаться, если можно так выразиться. Насколько мы поняли, его арестовали.
        Торкель решил оставить эту тему и обратился к Ханне.
        - Как себя чувствует Корнелия?
        Услышав свое имя, девочка еще плотнее прижалась к матери. Ханна стала свободной рукой успокаивающе поглаживать ее по длинным светлым волосам.
        - Так себе. Нам дали специалиста по психиатрической помощи детям и подросткам в Карлстаде, но в настоящий момент мы пытаемся просто успокоиться, - осторожно ответила Ханна.
        Торкель ободряюще кивнул ей.
        - Это правильно. Такому нужно дать время.
        - Я хотел бы немного поговорить с мамой или папой один на один, ты не против? - обратился он к Корнелии, хотя та по-прежнему сидела, повернувшись к нему затылком.
        Корнелия не шелохнулась, но папа Феликс встал.
        - Корнелия, пойдем, поднимемся к тебе в комнату.
        Он осторожно принял дочку от Ханны. Та незамедлительно обхватила его так же крепко и судорожно, как только что обнимала мать.
        - Ханна была дома, когда это произошло, и она лучше знала ту семью, - проговорил он через плечо девочки. - Если понадобится, я смогу спуститься.
        - Хорошо, - кивнул Торкель.
        Феликс и Корнелия удалились на второй этаж. Торкель выждал, пока они поднимутся по лестнице, а затем обратился к Ханне.
        - Я понимаю, как вам тяжелы вопросы, но мне необходимо знать чуть больше, - начал он участливо. - Например, сказала ли Корнелия что-нибудь еще, после разговора с полицией?
        Ханна решительно покачала головой.
        - Что бы это могло быть?
        - Что угодно. Не пришло ли ей что-нибудь в голову, не видела ли она раньше кого-нибудь у Карлстенов или не говорили ли ей чего-нибудь мальчики?
        - Нет, она в основном молчит. - Торкель увидел, что в глазах у Ханны появились слезы. - Я ненавижу себя за то, что не пошла вместе с ней. Раньше я всегда ее провожала, но начиная с лета ей разрешили ходить одной. Ей хотелось чувствовать себя взрослой.
        Торкель замолчал. Тут он ничем особенно помочь не мог. Мать должна это пережить самостоятельно. Он как раз собирался попробовать вновь перевести разговор на Корнелию, когда Ханна перебила его.
        - Вы считаете, что нам безопасно оставаться здесь жить? - спросила она, глядя на него с откровенным беспокойством. С дочерью в объятиях ей было значительно легче сдерживать страх. Сейчас ей больше не требовалось изображать храбрость.
        Ответить на такой вопрос было трудно. Даже невозможно. Опыт подсказывал Торкелю, что в доме неподалеку преднамеренно убили Карлстенов. Было маловероятно, что убийца вернется и нанесет удар по семье соседей. Однако поклясться в этом Торкель, естественно, не мог.
        - Я искренне считаю, что вам не угрожает какая-либо опасность. Но наверняка я не знаю. Если вам кажется, что так будет лучше, уезжайте на несколько дней. Только в таком случае сообщите мне, куда поедете.
        Торкель достал визитную карточку и положил перед ней на стол. Ханна взяла ее, явно испытав облегчение от ответа. Она последует его совету, он понимал, но пока отпустить их он не мог.
        - Вы хорошо знали Карлстенов?
        - Наверное, я знала их лучше всех соседей, во многом потому, что Корнелия обожала мальчиков. Они были хорошими людьми, только немного особенными.
        - В каком смысле?
        - Они правда были очень добрыми. Я в этом уверена. Но они кое с кем в округе ссорились. Выделялись. Они ведь стокгольмцы, и некоторым казалось, что они, ну, знаете, слишком ратуют за охрану окружающей среды и тому подобное. - Ханна, похоже, была рада сменить тему. Ее лицо вновь слегка обрело цвет. - Я имею в виду ту историю, когда они засняли Седера с волком. Если живешь здесь, так поступать нельзя, - продолжила она. - Даже если тебе кто-то не нравится. А они устраивали людям такое.
        - Вы подразумеваете кого-то еще, кроме Седера?
        Ханна задумалась.
        - Не то чтобы я считала, что он… убил их. Но Эмиль заявлял в полицию на лодочную фирму у озера. На фирму Уве Хансона. Они были немного склочными, это правда. Особенно Эмиль. Но с нами никогда не ссорились. Никогда.
        Торкель достал блокнот и записал:

        ХАНСОН/ЛОДОЧНАЯ ФИРМА/ЭМИЛЬ?
        - Так, хорошо. Что-нибудь еще?
        - Насколько я могу припомнить, нет. Уже и так звучит странно. Будто с ними было что-то не так.
        - Вовсе не странно. Вы рассказали то, что знаете. Ничего плохого в этом нет.
        У Ханны опять сделался печальный вид.
        - Это так сложно. В принципе они были правы. Разве нет? Я тоже люблю природу. Но иногда они проявляли некоторую наивность… Ведь надо еще и здраво оценивать ситуацию.
        Торкель кивнул. Прежде чем продолжить, Ханна посмотрела прямо перед собой. Она, несомненно, ощущала вину за то, что вспоминает об убитой семье нечто негативное.
        - Они были такими хорошими. Очень много работали. Знаете, когда они взяли этот хутор, он был довольно запущенным. Они выстроили дом и все остальное. А теперь… теперь их нет…
        Торкель не знал, что отвечать.
        Но одну вещь он понял: надо получше изучить Карлстенов.
        Обратно к месту преступления Торкель пошел длинным путем.
        Гравиевая дорога между домами была проложена относительно недавно, и блекло-серый гравий скрипел у него под ногами. Он позвонил Эве Блумстедт из поискового отдела и попросил ее пробить Эмиля и Карин Карлстенов. Эва быстро обнаружила у Эмиля два обвинительных приговора, от 1994 и 1995 годов. Оба касались незаконного вторжения и причинения ущерба и привели к штрафам в размере дневного заработка, а также возмещению ущерба. Эмиль, очевидно, являлся - или, по крайней мере, когда-то был - активистом «Фронта борьбы за свободу животных», довольно воинственной организации защитников прав животных, и участвовал в двух акциях против норковых ферм в Эстергетланде[102]. Им оба раза удалось выпустить из клеток сотни зверьков, обреченных на гибель. К моменту последнего приговора Эмилю был всего 21 год, а после 1995 года преступлений, повлекших привлечение к судебной ответственности, за ним не числилось. Грехи молодости. Торкель поблагодарил Эву за помощь и решил позвонить Бьерну Нурдстрему из СЭПО[103]. Они несколько лет назад встретились на рождественском празднике, и Бьерн тогда рассказывал, что получил новые
должностные обязанности и стал отвечать за существующие в Швеции воинствующие группировки защитников прав животных. Торкель надеялся, что тот сможет дать ему немного информации об Эмиле «off the record»[104], по крайней мере подсказку, если ему потребуется официально запрашивать о нем дополнительные сведения.
        Бьерн не ответил, поэтому Торкель оставил ему краткое голосовое сообщение.
        Он подошел к перекрестку, где дорога в Турсбю встречалась с тремя небольшими гравиевыми дорогами, расходящимися по окрестностям. Дорога направо вела в Турсбю, налево - обратно к Карлстенам. Торкель увидел Билли и Фабиана, которые, склонившись, сидели перед ведущей в дом лестницей. Он решил не мешать им. Присутствие на месте Билли не оставляло сомнений в том, что потом он получит добросовестный обзор всех потенциальных находок. Вместо этого он решил посетить других соседей, Бенгтссонов. Они жили чуть дальше по тянущейся прямо дороге. Согласно имеющимся сведениям, они тогда находились дома, но ничего не видели и не слышали. Впрочем, допрос был чрезвычайно кратким и их отношения с Карлстенами никак не затрагивались.
        Дорога туда шла через несколько больших полей, окруженных длинной прошлогодней желтой травой. Часть из них уже была распахана, а на огороженном пастбище бегало несколько лошадей, стряхивая с себя зиму. Торкель не видел ни намека на жилье, но предположил, что лошади принадлежат Бенгтссонам, и, следовательно, дом находится где-то недалеко от пастбища.
        Бьерн Нурдстрем отзвонился, как раз когда Торкель завидел скопление строений - довольно большой кирпично-красный дом, окруженный двумя сараями. Они выглядели гораздо более запущенными, чем у Турссонов и Карлстенов. Бьерн извинился, объяснил, что отдыхает с семьей в другой части Швеции и поэтому не имеет доступа к своему компьютеру. Правда, он никогда не слышал ни о каком Эмиле Карлстене, так что тот, видимо, был не слишком активен и не занимал центральной позиции среди воинствующих движений защитников прав животных. Бьерн пообещал по возвращении проверить подробнее и позвонить. Или дело не терпит отлагательства? Торкель задумался. В последний раз задержан в 1995 году, никаких свидетельств активности Эрика в организациях защитников прав животных… Пожалуй, время терпит. Они еще немного поболтали. Бьерн читал новости о жестоких убийствах и пожелал Торкелю удачи в раскрытии преступления.
        Закончил разговор Торкель уже находясь во дворе. Жилой дом казался пустым и темным, автомобиля перед домом не было. Во всяком случае, действующего. Сбоку от большого сарая стояли останки двух автомобилей, дверцы и передние брызговики наполовину сняты. По краям зданий росло множество крапивы, и чем дальше Торкель продвигался к жилому дому, тем отчетливее видел отсутствие ухода. Белая краска вокруг окон отслоилась, и в нескольких местах деревянного фасада виднелись явные признаки повреждения от влаги.
        Торкель испробовал звонок, но тот, похоже, не работал, во всяком случае, прислонившись к двери, он не услышал ни звука. Несколько раз безрезультатно постучав, он сдался. Их нет дома. Торкель написал, в чем состоит его дело, на обратной стороне визитной карточки и, проходя мимо почтового ящика, опустил ее туда.
        Уже стало по-настоящему темно. И прохладно. «Надо было взять машину, - подумал он. - Типичная для ранней весны ошибка. Всегда забываешь, насколько холодно становится с исчезновением солнца». Он застегнул молнию на куртке и двинулся в обратный путь. Ему хотелось надеяться, что Билли уже закончил поиски вокруг дома и они смогут поехать обратно.

        Себастиан открыл окно и выглянул в принадлежащий гостинице «Орел» темный сад. Госкомиссия оккупировала четыре из семи номеров в желтом здании начала XX века, которое, по словам разговорчивой дамы на рецепции, строилось как внушительных размеров частный особняк и именовалось в народе «Домом пальмы», поскольку при входе стояла пальма высотой в два этажа. Потом здесь проживало несколько семей, квартировали офицеры, а в конце сороковых годов дом перестроили в гостиницу, и тра-та-та. Себастиану не хватило сил даже притвориться заинтересованным.
        Вдыхая струящийся в окно чистый ночной воздух, он уселся на кровать, взял пульт и включил телевизор.
        Кто-то пел.
        Кто пел и что, Себастиан не знал, но разбираться не стал.
        Он лег. Его взгляд упал на противоположную стену. Стены комнаты покрывали обои в мелкий синий цветочек, причем узор был такой частый и расплывчатый, что возникало ощущение, будто в комнате взорвался какой-то инопланетянин с синей кровью. Белые занавески, белый ночной столик с прикроватной лампой из латуни, письменный стол у стены напротив двери. Белая дверь в туалет. Себастиан предположил, что при обустройстве интерьера руководствовались такими словами как «уютно» и «по-домашнему».
        Он не находил себе места.
        Знакомое ощущение.
        Простое лекарство.
        Но даже секс манил недостаточно сильно. Выходить, ресторан, угощать напитками, болтать, возможно, танцевать. Слишком затруднительно, и есть риск, что толку будет слишком мало. Будь это просто, тогда пожалуй, но когда Себастиан после допроса спросил Флавию, знает ли она приятные рестораны, и если да, то не хочет ли она составить ему компанию в одном из них - если не на ужин, то хотя бы на бокал вина после работы, - та четко дала понять, что ее дома ждет муж.
        Поэтому он посидел на коротком совещании, когда вернулись Торкель и Билли, узнал больше о месте преступления и убитой семье, но ничего такого, что сразу дало бы им толчок для работы. Они решили начать с утра пораньше со встречи с прокурором и отправились в гостиницу.
        В машине Себастиан присматривался к Торкелю. Тот казался подавленным. Возможно, на него подействовало место преступления, но скорее дело было в Урсуле. В процессе работы ее отсутствие стало более заметным. Кроме того, во время короткого совещания Торкель сказал, что решил привлечь ее к расследованию, обеспечив ей доступ ко всем снимкам и сведениям.
        Он ни с кем особенно не говорил на нерабочие темы, а Себастиану вообще не сказал ни слова не по делу.
        Не пора ли разобраться с этой ситуацией? Одно дело не разговаривать об этом, когда они в принципе не видятся, а здесь им предстоит находиться в компании друг друга круглосуточно. Выиграет ли он что-нибудь, если поднимет эту тему?
        Все едино.
        Продолжать пялиться в стенку он не может.
        Раз уж с сексом не получилось, пусть будет Торкель.

        Буквально через секунду после того, как Себастиан постучался, Торкель открыл дверь, будто стоял у двери и ждал. Не говоря ни слова, он развернулся и пошел в комнату. Себастиан вошел, закрыл за собой дверь и застыл как вкопанный, не в силах толком переварить увиденное. Стены, казалось, атаковали его.
        Цветы и снова цветы.
        Абсолютно повсюду.
        Не маленькие и неброские, как у него в номере, нет, большие, яркие букеты, наводящие на мысль о провинции Даларна с ее знаменитыми цветочными орнаментами, вплотную друг к другу, словно какой-то подражатель Карла Ларссона под кайфом дал волю кисти.
        - Как у тебя тут красиво, все в цветочках, - кивая на обои, заметил Себастиан и предположил, что, оформляя эту комнату, дизайнеры руководствовались формулами «интимно» и «по-летнему».
        - Что тебе нужно? - поинтересовался Торкель, продолжая распаковывать лежавший открытым на одной из кроватей чемодан.
        - А ты как думаешь?
        Торкель прошел мимо него с двумя рубашками и повесил их в шкаф, стоящий сразу за дверью.
        - Мне подумалось, не хочешь ли ты поговорить об Урсуле, - сказал ему в спину Себастиан.
        - С тобой?
        Торкель закрыл шкаф и повернулся к Себастиану.
        - В нее выстрелили у меня дома.
        - И что же она там делала? - почти выпалил Торкель. Прозвучало более ревниво, чем он намеревался, но ему слишком хотелось знать.
        Его это грызло.
        Съедало изнутри.
        Он любил Урсулу. Она развелась. Внезапно появился шанс для чего-то долговечного. Ему трудно было жить одному. Всегда. Он мечтал о второй половинке.
        Мечтал об Урсуле.
        И вот ее ранили. Чуть не отняли у него. Дома у Себастиана Бергмана - именно у него.
        - Мы просто ужинали, - ответил Себастиан и посмотрел на Торкеля испытующе. Что ему сказала Урсула? Едва ли рассказала правду. Рассказывать, собственно, было особенно нечего. Они не спали друг с другом. Правда, собирались. В тот вечер. Если бы не появилась долбанутая Эллинор со своим пистолетом. Но этого она, наверное, не рассказала. Урсула умеет хранить тайны. Не хуже самого Себастиана. Возможно, даже лучше.
        - Она регулярно с тобой ужинала? - поинтересовался Торкель, попытавшись сохранить нейтральный тон. Однако ревность опять дала себя знать. Он ничего не мог с этим поделать. Сколько раз он пытался пригласить Урсулу на ужин, но получал отказ.
        - Нет, изредка ужинала, но регулярно… нет.
        Себастиан умолк. Он начал жалеть, что не пошел в ресторан, но было слишком поздно. Торкель стоял и молча вглядывался в него, явно ожидая продолжения.
        - Думаю, дело было в разводе с Микке и вот этом всем, - начал он. - Ей, вероятно, требовалось с кем-то поговорить.
        - И она выбрала тебя, а не меня?
        - Видимо, так было проще. Я хочу сказать, она умная. Она наверняка знала о твоих чувствах к ней, а… со мной ничего такого быть не могло. Это было… безопасно.
        Себастиан пожал плечами, словно желая подчеркнуть невинность ситуации. Урсула, возможно, из них двоих лучше умеет хранить тайны, но никто, черт возьми, не лжет так убедительно, как он, подумал он и посмотрел на Торкеля наичестнейшим и самым искренним взглядом. Торкель не смог сдержать насмешливой улыбки.
        - Ужин у тебя дома. Безопасно? - Он пошел обратно к кровати и достал последние вещи. - Неужели ты когда-нибудь ужинал с женщиной без того, чтобы потом не переспать с ней? Или до ужина? Или во время?
        Разумеется, правда. Ужин бывал прелюдией. Иногда стимулирующим и полезным, иногда неизбежным злом. Себастиан посмотрел на опять вернувшегося от шкафа Торкеля.
        Когда-то они были друзьями.
        Себастиан не чувствовал необходимости полностью возвращаться к этому, но все-таки он предпочитал, чтобы Торкель не испытывал к нему откровенной враждебности. Когда Себастиан только вернулся в Госкомиссию, после нескольких лет отсутствия, Торкель искал открытости и доверия. Себастиан решил наконец их ему предоставить.
        - У нас с Урсулой когда-то были отношения. - Он увидел, как Торкель остолбенел. - Такие же, как были у вас. Очень давно. В девяностых годах.
        Торкель продолжал молча возиться с одеждой. Совершил ли он ошибку, затронув эту тему? Опять-таки: думать об этом сейчас поздно.
        - Тогда она тоже была замужем за Микке, но… - Себастиан слегка откашлялся. - Все кончилось, когда она узнала, что я спал с ее сестрой.
        Торкель повернулся к нему с таким выражением лица, будто не был уверен, что правильно понял Себастиана.
        - Ты спал с ее сестрой?
        Себастиан кивнул.
        - Да, с Барбру.
        - Они из-за этого вообще не общаются?
        Себастиан снова кивнул.
        - Ты же знаешь Урсулу, - сказал он и шагнул в сторону Торкеля. - Неужели ты думаешь, что после этого я мог интересовать ее с такой стороны?
        Торкель не ответил.
        - Ты помнишь, как она отреагировала, когда я появился в Вестеросе? - продолжил Себастиан. Уже увереннее. Он явно на правильном пути. - Одно то, что она захотела со мной поужинать, превосходило мои самые смелые надежды.
        Торкель смотрел на него, пытаясь отыскать признаки лжи. Себастиан знал, что, по мнению Торкеля, он много раз его предавал, но это будет, без сомнения, воспринято как самое ужасное предательство. Этого их хрупкая дружба уже не выдержит.
        - Если ты солгал, я тебя никогда не прощу, - сказал Торкель, будто подтверждая мысли Себастиана. Себастиан понимающе кивнул и решил сделать еще один шаг. Он тяжело положил руку Торкелю на плечо.
        - Я сожалею, - произнес он и сам немного удивился тому, как откровенно это прозвучало. - Обо всем. О том, как все вышло.
        Торкель быстро посмотрел на руку Себастиана и снова поднял взгляд.
        - Ты сказал это Урсуле?
        - Я только один раз виделся с ней после… ну, ты знаешь.
        - Да, знаю. Она говорила.
        Когда Себастиан ушел к себе в номер, Торкель опустился на кровать. Разговор был неожиданным. Неожиданным, но полезным. Госкомиссия не проводила активных расследований с тех пор, как в горах обнаружили похороненную семью. Это дало время для размышлений. Многочисленных размышлений. И эмоций.
        Злость.
        Тоска.
        Ревность.
        После краткого визита Себастиана Торкель осознал, что все, через что ему пришлось пройти, было все-таки лучше того, что явно носил в душе Себастиан.
        Чувства вины.

        Билли сидел за компьютером, обмотав вокруг бедер полотенце, и обливался потом. Получился прямо марафонский забег.
        Когда зазвонил телефон, он стоял в душе. Выйдя, он обнаружил пропущенный звонок и сообщение от Мю. Он позвонил ей, не выслушав автоответчик. Оказалось, что она выложила разные предложения по флористическому оформлению в Dropbox и хотела знать мнение Билли.
        Пока подключался гостиничный wi-fi, он кратко рассказал ей о деле, и она спросила про Ванью и Себастиана. Хотя Мю все еще не встречалась с Ваньей, ее очень интересовала приятельница и коллега будущего мужа, которой, по ее убеждению, полезно было бы получить карту на оплату терапии с суммой, равной ВВП небольшой страны. Билли сообщил ей последние новости, по-прежнему утаив свои подозрения относительно родства Ваньи и Себастиана.
        Потом он открыл Dropbox. Тринадцать видов цветочного оформления, и все они выглядели как… разные виды цветочного оформления. Неужели она действительно ожидает, что он выскажет об этом какое-то мнение? Иногда у него возникало ощущение, что она спрашивает его только для того, чтобы он чувствовал свою сопричастность, а на самом деле ее вовсе не смущает, если он предоставляет ей решать самой. Как сейчас. Тем не менее, состоялось рутинное обсуждение.
        Она спросила: «Точно?»
        Он ответил: «Совершенно точно».
        Она сказала: «Тогда решу я».
        Он ответил: «Давай».
        Она сказала: «Ты самый лучший».
        Он согласился.
        Когда они попрощались, Билли сделал все необходимые приготовления для того, чтобы Урсула могла участвовать в расследовании. Он скачал все из материалов расследования, собрал это и создал страницу, которую зашифровал и защитил паролем. Потом послал пароль Урсуле вместе с коротким сообщением, где выразил надежду на то, что она себя чувствует лучше, и написал, как им ее не хватает. Конечно, он мог позвонить, но, с одной стороны, у них с Урсулой были не совсем такие отношения, а с другой, он откровенно не знал, что ей говорить.
        Покончив с этим, он бросил взгляд на часы в правом нижнем углу экрана. Ложиться спать слишком рано. С утра пораньше ему предстояло обустроить отведенную им в отделении полиции комнату, а до тех пор нет никакой работы, не терпящей отлагательств.
        Его мысли вернулись к Ванье. И Себастиану. Одно дело знать, а доказать это - совсем другое. Он также не знал, что будет делать с информацией, если сумеет ее подтвердить. В настоящий момент его раздражало ощущение, что он знает, но, тем не менее, не знает. Как зуд, до которого не дотянуться, чтобы почесать. Ему хотелось ясности ради самого себя.
        Он погуглил тест на отцовство.
        Примерно 24300 ответов.
        Билли открыл первую рекламную статью.
        На экране появилось: «ДНК. Отцовство. Гарантия 100 %. 1395 крон».
        Билли принялся читать. Сперва заплатить, потом получить пакет с тестом. По две палочки с ватками на каждое тестируемое лицо, которыми следует водить туда-сюда по внутренней стороне щеки в течение примерно 30 секунд. На этом план рухнул. О добровольном протирании полости рта речи быть не может. Билли свернул эту страницу и открыл другую. Здесь заманивали гарантией в 99,9 %, благодаря самой известной в мире лаборатории ДНК, но метод был тем же: протирать внутреннюю сторону щеки. Билли уже собирался свернуть и эту страницу, когда его взгляд упал на строчку меню с рубрикой:
        «Альтернативный анализ».
        Он кликнул туда, и первая строка текста привела его почти в восторг. «Если нет возможности воспользоваться прилагаемыми в нашем пакете палочками, можно прислать альтернативную пробу ДНК, например, зубную щетку, палочку для ушей или использованный носовой платок».
        Билли продолжил читать с возрастающим интересом.
        Снаружи она мерзла.
        После еды стало получше, но апрельская ночь теплой не была.
        Когда стемнело, она стала держаться ближе к дороге и увидела свет от бензоколонки. Зашла туда, опустив голову, и дождалась, пока парень за кассой занялся клиентом. Тогда она взяла из холодильника два завернутых в бумагу бутерброда и питьевой йогурт. Если ты голоден, надо есть настоящую еду, не сладости. Она быстро распихала еду по карманам и выскочила на улицу. Когда она вновь скрывалась в темноте, никто не кричал ей и не пытался ее преследовать.

        Внутри пустота и неподвижность, казалось, увеличивались.
        Или это она сама стала меньше. Хотя она по-прежнему не знала, где находится и как сюда попала, она все равно ощущала уверенность и безопасность. Холод внутрь не проникал. Даже темноте не удавалось проникнуть сквозь оболочку, защищавшую место, которое не было местом.
        Было по-прежнему тихо.
        Она молчала. Теперь это почему-то казалось еще важнее. Место, возможно, справится со словами извне, но с ее словами - нет. И тогда все рухнет. Тогда ей не спастись. Поэтому она никогда больше не будет ничего говорить. Никогда. Никому. Это она себе пообещала.
        Внутри.

        Снаружи было трудно идти через лес в темноте. Она несколько раз спотыкалась и падала.
        Вставала.
        Шла дальше.
        Она добралась до гравиевой дороги. Большая дорога слева. Направо? Дорога ведь должна куда-то вести. Предыдущую ночь она провела на улице. Хорошо бы так больше не делать.
        Она пошла по маленькой дороге, представлявшей собой по сути только две разъезженные колеи, и через несколько минут оказалась у железных ворот на двух столбах. Забора не было. Чуть дальше, за огромным рододендроном, виднелся дом. Темный. Машина рядом не стоит.
        Дважды крадучись обойдя вокруг дома, она взяла камень и кинула его в стекло входной двери.
        Потом быстро опять скрылась в темноте и стала ждать реакции, но ее не последовало.

        В доме было холодно, но не так, как на улице.
        Она уселась на пол и съела один из бутербродов, или рап, как он именовался на обертке. С ростбифом. Второй она собиралась приберечь на завтра вместе с половиной йогурта. Потом она пошла на кухню. Холодильник оказался пустым, но в одном из шкафов она нашла несколько банок консервов. Тунец, рубленные помидоры и ягоды для коктейлей. Она сунула банки в карманы куртки.
        Даже не думая. Просто сунула. Она теперь вообще не особенно много думала. Временами вообще не думала.
        Это хорошо. Думать она не хочет.
        Помнить тоже.
        Она зашла в комнату, где стояло две кровати. Пахло летним домом и пылью.
        Она стащила с одной кровати покрывало, взяла подушку и одеяло и залезла с ними под кровать. Прижалась спиной к стене, насколько смогла плотно.
        Сделалась маленькой.
        Такой же маленькой, как внутри.
        Сон.
        Этот проклятый сон.
        Он уже больше не снится так часто, как раньше. Иногда даже удается уговорить себя, что отделался от него. Что все позади. Но тут он опять возвращается.
        Как сейчас. Только что.
        Сабина сидит у него на плечах, точно сгусток энергии. На пути к воде. К прохладе и забавам. Воздух влажный и липкий. Чуть поодаль - девочка с надувным дельфином. Последние слова Сабины:
        «Папа, я тоже такого хочу».
        Море. Брызги. Смех.
        Крики с берега.
        Шум.
        Стена воды.
        Ручка дочери в его большой руке. Мысль, что ее ни за что нельзя выпускать. Вся его сила, все сознание сфокусировано. Вся его жизнь в правой руке.
        Себастиан сбросил одеяло и пошел в туалет. Помочился в заставляющем щуриться ярком свете неоновой лампы, с болью распрямляя судорожно сжатую правую руку.
        Руку, внезапно оказавшуюся пустой.
        Ту, что выпустила дочку.
        Он спустил воду и вернулся в комнату. Часы под телевизором показывали 04:40. О том, чтобы спать дальше, не могло быть и речи, поэтому Себастиан оделся и вышел на улицу. До восхода солнца по-прежнему оставалось около часа. Темно и пусто. Себастиан пересек улицу и двинулся к воде, шел, по возможности, по берегу, пока не добрался до шоссе. Е16/Е45. Продолжил путь вдоль воды.
        Сон.
        Этот проклятый сон.
        Себастиан знал, почему сон вернулся. Хотя он изо всех сил держался подальше от фотографий с места преступления и почти не слушал во время передачи материалов, было невозможно полностью отстраниться от расследования или забыть, что в числе убитых есть дети.
        Снова.
        В точности как в прошлый раз.
        Ему нельзя иметь дело с убитыми детьми. Он этого больше не выдерживает.
        Примерно через полчаса он развернулся и пошел той же дорогой обратно. В номер, быстрый душ, потом в ресторан. Взяв со шведского стола еды, он прошел во внутреннее помещение. Кто-то здесь действительно обожает цветы на стенах. Тут они оказались черными на белом фоне. Он уселся у стены за раскладной столик, рассчитанный на двоих.
        Когда он наливал себе вторую чашку кофе, появилась Ванья и стала оглядываться в поисках знакомого лица. Увидев Себастиана, она слабо улыбнулась ему и пошла за завтраком. У нее усталый вид, отметил Себастиан. Похоже, сейчас это для нее норма. Усталость и уныние. Разрыв отношений с самым близким человеком бесследно не проходит.
        Себастиану следовало бы радоваться - с тех пор как он узнал, что Ванья его дочь, его самым большим желанием было, чтобы она отстранилась от Вальдемара, - но он держался в тени, памятуя о том, что она только предпочла поверить ему. Не будучи в силах сражаться со всеми и вся. Ситуация могла быстро измениться. Особенно если бы она узнала обо всем, что он сделал.
        - Ты хорошо спала? - спросил он, когда она села напротив него.
        - Так себе. А ты?
        - Как младенец, - солгал он.
        Они закончили завтрак за непринужденной беседой и, выходя, встретили Билли, который направлялся в ресторан. Он уже успел побывать в отделении и обустроить, как он выразился, «самую маленькую комнату в мире». Билли предложил подвезти их, если они подождут десять минут, пока он немного подкрепится, но Ванья и Себастиан отказались. Они собирались прогуляться.
        Билли действительно немного странно посмотрел на них, когда они это сказали, или Себастиану просто показалось? Из всей команды его он знал хуже всех. Конечно, он с первого мгновения примирился с присутствием Себастиана - в отличие от Ваньи и Урсулы, - но за время, что Себастиан проработал в Госкомиссии, они ничуть не сблизились.
        Для Билли это было тяжелое время. Он убил двоих человек. Правда, по долгу службы, но тем не менее.
        Два внутренних расследования. Оба раза признан невиновным.
        Однако Себастиану с трудом верилось, что эти события никак не сказались на душевном состоянии Билли, хоть тот и делал вид, что ему все нипочем. Его явно не назовешь крутым немногословным мачо. После второго смертельного выстрела Себастиан предлагал ему свои услуги в качестве терапевта-собеседника, но Билли отказался.
        Когда они рядом шли в сторону Бергебювэген, 22, Себастиан спросил Ванью, не замечала ли она в Билли чего-нибудь особенного.
        - Нет, он такой же, как всегда. А что?
        Себастиан не стал углубляться в эту тему.
        Такой же, как всегда.
        Это-то его и пугало.
        Казалось странным после убийства двоих людей.

        Уже в девять часов утра Урсула приехала в глазную больницу Святого Эрика, чтобы встретиться с протезистом, которого рекомендовал ей лечащий врач, и испробовать свое будущее вспомогательное средство. Такое название ее возмущало: это был скорее аксессуар, а не вспомогательное средство. Врач, однако, утверждал, что лучше вставить протез, чем просто зашить глазницу. По его словам, окулярный протез, как это красиво называлось, способствует также более быстрой психологической реабилитации пациента. Он утверждал, что у него имеются хорошие результаты с пациентами, которые, подобно ей, изначально относились к этой идее крайне негативно. Сама Урсула считала, что врач преувеличивает ее негативное отношение. Она лишилась глаза и не испытывала потребности скрывать это от окружающих. Кроме того, в последнее время она начала свыкаться с мыслью, что правый глаз у нее закрыт. Поначалу ее мучили ужасные головные боли, но она не знала, было ли это вызвано повреждениями или тем, что левому глазу приходилось работать в одиночку. Вероятно, роль играли оба фактора. Теперь головные боли одолевали только временами, и она
могла беспрепятственно читать, по крайней мере, до полутора часов подряд, после чего ощущала усталость. Но врач стоял на своем, и Урсула под конец согласилась хотя бы встретиться с протезистом. Им оказалась молодая женщина по имени Зейнеб. В течение пятнадцати минут она спокойно измеряла объем, окружность и глубину глазницы, а потом порекомендовала Урсуле выбрать протез из акриловой пластмассы. Она объяснила, что он более прочный и за ним легче ухаживать. Урсула не имела никаких предпочтений относительно материала, но удивила саму себя тем, что не ушла, поблагодарив, а осталась и продолжила разговаривать с женщиной. Ее тронула какая-то естественность в манере Зейнеб. С врачом речь шла о диагнозе, точном клиническом описании эффектов ее повреждений. Торкель, старавшийся все время быть к ее услугам, никогда не решался заговаривать о том, что находится за белой перевязочной лентой. С Зейнеб она получила нечто иное: освобождающую обыденность ситуации, словно они были подругами, обсуждавшими прически или серьги, а не зияющую у нее на лице дыру.
        Чем дольше они разговаривали, тем больше ей приходилось признавать наличие в словах врача известного смысла. Чтобы полностью вернуться обратно, пожалуй, требуется больше, чем просто закрыть рану лоскутком и думать, что жизнь продолжается. Возможно, поэтому протез все-таки называется вспомогательным средством. Потому что он помогает вернуться к нормальной жизни.
        По-настоящему.
        Урсула не знала, так ли это. Зато она знала, что уже сейчас ждет назначенной через две недели следующей встречи с Зейнеб, чтобы начать примерять новый глаз.
        Домой она пришла в приподнятом настроении, переполненная энергией. На забытом дома мобильном был пропущенный от Торкеля. Сообщений он не оставил. Впрочем, она догадывалась, что он хотел.
        Что он всегда хотел.
        Но ее это больше не беспокоило. Сейчас было скорее приятно общаться с человеком, не преподносящим никаких сюрпризов.
        В отличие от Себастиана Бергмана.
        Тот один раз навестил ее в больнице. Один раз. Несмотря на то, что выстрелили в нее у него дома и стреляла его бывшая сожительница. Один-единственный раз.
        Хотя он обычно старался избегать того, что причиняло ему самому неприятности и боль, она удивилась. Поразилась. Однако задним числом она не могла не признать, что сама себя тоже удивила. Она была близка к тому, чтобы повторить ошибку, совершенную однажды давным-давно: начала испытывать к нему чувства.
        В тот раз все кончилось тем, что он переспал с ее сестрой.
        В этот раз она чуть не умерла.
        Третьего раза не будет. Как бы он ни старался. За этим она проследит. Правда, она сама допустила ошибку: открыла дверь и впустила его. В этом требовалось признаться себе первым делом. Что-то в нем ее невероятно привлекало. У них сложились непростые отношения, которые, как и все прочее в нашей жизни, нельзя было однозначно назвать плохими или хорошими. Очень многое ей в Себастиане нравилось. Его интеллект, оригинальный взгляд на окружающий мир, способность всегда находить выход из трудных ситуаций. Но прежде всего, они очень похожи. Оба одинаково одиноки. Оба в вечных поисках любви, которую им удается в следующий миг уничтожить.
        Если бы тяжело ранили его, она, возможно, тоже навестила бы его только раз. Дальнейшие визиты только увеличили бы груз ответственности, а для них обоих груз ответственности ничего не значит.
        Они идут дальше.
        Урсула села за компьютер и ввела пароль. Они собрали много материала. Б?льшая часть наверняка появилась еще до того, как дело перешло к Госкомиссии. Однако она узнала руку Билли, когда увидела педантичную сортировку материала на файлы и папки.
        Наглядно и аккуратно.
        Она начала с первого отчета с места преступления. Он был подписан Эриком Флудином и оказался довольно качественным. Конечно, ей хотелось бы иметь чуть больше общих снимков дома, фотограф на них немного поскупился, сосредоточившись на крупных планах. Впрочем, с другой стороны, их было достаточно для того, чтобы дать ей хорошее общее представление. Она начала с первой жертвы, с Карин Карлстен.
        Мать семейства с большой дырой в груди.
        39 снимков посвящено только ей.
        656 снимков в общей сложности плюс письменные отчеты.
        Она поняла, что день будет длинным.
        Комната, которую им выделили, была, возможно, и не самой маленькой в мире, но довольно тесной. Четырнадцать квадратных метров. Возможно, шестнадцать, предположил Торкель, заходя туда вместе с Малин Окерблад. Когда за овальным столом в центре собралось шесть человек, то складывалось впечатление, что как минимум двое из них лишние. Представив остальным Малин, Торкель потянулся за одним из стоявших на столе кофейных стаканчиков с бензоколонки. Кто-то довольно предусмотрительно доставил сюда кофе, поскольку автомат на кухне по-прежнему барахлил. Торкель бросил беглый взгляд на разложенную по белой столешнице пачку газет. В местных утренних газетах и в обеих вечерних газетах убийство семьи Карлстен освещалось на первой странице.
        - Малин получила весь материал, но давайте быстренько пройдемся по нему устно, - усевшись, сказал Торкель. Он кивнул Билли, который поставил стаканчик с кофе и встал. На стене прямо у него за спиной виднелись результаты его утренней работы. Временной график, фотографии с места преступления, выдержки из допросов соседей и карта.
        - Соседская девочка, Корнелия Турссон, пришла сюда, к дому Карлстенов, - Билли показал на карте. - Был четверг, девять часов утра. Она обнаружила, что дверь распахнута, а за ней лежит убитая Карин Карлстен. Девочка сразу побежала обратно домой, там вызвали полицию, которая и нашла в доме всех членов семьи застреленными.
        - В предварительном отчете говорится, что их застрелили в среду утром, - вставила Ванья. - Вероятно, из дробовика.
        Ванья умолкла, а Малин лишь кивнула, будто получила подтверждение уже известной ей информации.
        - Из технических доказательств пока нашли только следы обуви, - продолжил Билли. - Сорок четвертого размера.
        - И это не обувь отца? - Малин впервые после короткого приветствия раскрыла рот, и Ванью поразило, какой у нее низкий голос. По телефону ее можно было бы принять за мужчину. Она поймала себя на том, что задумалась, не считает ли Себастиан это сексуальным, и бросила на него взгляд, но он, казалось, не среагировал. Он сидел, подперев голову ладонями, и, похоже, дремал.
        - Нет, у него почти сорок седьмой размер, - закончил Билли и вернулся на место. - На данный момент это все. Он слегка пожал плечами, словно извиняясь за скудный материал расследования. Малин опять кивнула и что-то записала на лежащем перед ней листке бумаги.
        - Разговоры с соседями, которых удалось застать, пока ничего особенного не дали, - перехватил инициативу Торкель. - Карлстенов любили, но некоторые сказали, что их увлеченность проблемами окружающей среды иногда немного раздражала.
        - В каком смысле?
        - Они лезли не в свое дело. Просто-напросто проявляли несколько излишнее рвение. Ситуацию не улучшало и то, что они были приезжими, хотя они переехали сюда двенадцать лет назад.
        - Но никаких прямых угроз?
        - Мы пока таковых не установили, - ответил Билли. - Кроме той угрозы Яна Седера, но про него нам уже известно.
        - Его я отпущу сразу после этого совещания, - нейтральным тоном сообщила Малин, будто рассказывала, что ела утром на завтрак, и незамедлительно возникшая в комнате тишина указывала на то, что большинство не поверило своим ушам. Даже Себастиан очнулся от спячки и посмотрел в сторону прокурора с недоверием.
        - Вы собираетесь его отпустить? - озвучил их сомнения Торкель.
        - Да.
        - Мы, пожалуй, предпочли бы, чтобы он еще ненадолго задержался, - сказал Торкель, сумев своим особым образом придать словам характер покорнейшей просьбы и приказа одновременно.
        - Зачем? - поинтересовалась Малин, явно решив не заметить приказной оттенок. - У него есть алиби.
        - Еще у него есть дробовик, за который он не может отчитаться, - выпалила Ванья, сделав вид, что не видит неодобрительного взгляда Торкеля. От имени группы перед внешними людьми говорил он, она это знала, но выпускать Седера представлялось ей таким идиотизмом, что она не смогла смолчать.
        - Ружье украдено, - кратко изрекла Малин и решительно встретилась с Ваньей взглядом.
        - Он говорит, что оно украдено.
        - Вам не удалось добыть никаких доказательств противоположного.
        Ванья напряженно пыталась разгадать, что может лежать в основе столь непродуманного решения. Помимо чистой некомпетентности, а Малин не производила впечатления человека некомпетентного, ей приходило в голову только одно. Задавать вопросы не ее дело, и это неизбежно прозвучит как обвинение, Торкелю это не понравится, но сдержаться она не могла.
        - Вы его знаете? Лично? - поинтересовалась Ванья.
        - Вы намекаете, что я могу действовать непрофессионально, или просто считаете, что раз мы за пределами Стокгольма, то все друг друга знают?
        - Во всяком случае, в Стокгольме мы смогли бы его продержать четверо суток, - упрямо ответила Ванья.
        - А здесь нет. И чтобы ответить на ваш вопрос: нет, лично я Седера не знаю, иначе я бы с этим делом не работала.
        Малин опять посмотрела в свои бумаги.
        - У Яна Седера сорок первый размер обуви. След в доме был от сорок четвертого размера, разве вы не так сказали? - обратилась она к Билли.
        - Сорок третий/сорок четвертый, - тихо подтвердил он, прекрасно сознавая, что его ответ не улучшит их позиции.
        Малин кивнула с довольным видом и обратилась к Эрику, который до сих пор молча сидел рядом с Себастианом.
        - Эрик, ты знаешь его немного лучше. Каков риск побега?
        Все переключили внимание на Эрика. Он утром спросил, можно ли ему присутствовать. Тогда он обрадовался положительному ответу, возможности вблизи посмотреть, как работает Госкомиссия. Ему не хотелось ни с кем вступать в конфликт, но в создавшейся ситуации угодить обеим сторонам было невозможно, поэтому он слегка откашлялся и избрал правду.
        - Я его тоже не знаю, но я бы сказал, что с его ограниченными ресурсами и учитывая все остальное риск побега очень невелик.
        Малин опять улыбнулась довольной улыбкой, которую Ванья уже сильно невзлюбила. По правде говоря, ей очень мало что нравилось в Малин Окерблад. Собственно, ничего.
        - Он может уничтожить доказательства, - услышала она рядом с собой голос Билли.
        - Я давала санкцию на обыск у него дома, - быстро ответила Малин. - У вас было двадцать четыре часа. Если после этого остались доказательства, которые можно уничтожить, значит, вы не выполнили свою работу.
        Все промолчали. «Можно говорить что угодно, - подумал Торкель, - но Малин Окерблад явно не слишком заботится о своей популярности».
        - Скажите-ка мне, какие у нас имеются основания для того, чтобы я продолжала ограничивать его свободу? - Малин обвела взглядом собравшихся за столом. Все промолчали.
        - Значит, мы его отпускаем.

        Домой его везла толстая полицейская, забравшая его накануне. Как ее зовут, он не помнил, да это, собственно, и не имело значения. Она сосредоточилась на дороге и не произнесла ни слова, после того как спросила его, когда они приближались к машине позади отделения полиции, хочет он сидеть впереди или сзади.
        Хотя нет, произнесла.
        «Лицо», - сказала она и бросила ему газету, пока они ждали, чтобы открылись ворота. Он не понял, что она имеет в виду, но тут увидел, как от главного фасада дома к ним бросились какие-то люди. Некоторые из них держали наготове камеры. Задолго до того, как они приблизились к машине, он увидел вспышки. Он закрыл лицо газетой и только слышал, когда они медленно проезжали мимо собравшихся журналистов, как раздававшиеся с разных сторон вопросы смешивались со стрекотанием фотоаппаратов. Затем они выехали на трассу, и с тех пор в машине царила полная тишина.
        Его это вполне устраивало. Отец приучил его с подозрением относиться к властным структурам вообще и к полиции в частности. Проклятые блюстители параграфов, которые только осложняют жизнь нормальным людям. Конечно, то, что произошло, ужасно.
        Убийства.
        Целая семья.
        Двое маленьких невинных парнишек.
        Но сын Густава Седера никогда, черт подери, не станет болтать с копом. К тому же с бабой. Ян осторожно покосился в ее сторону. Форма и оружие. Исключительно неженственно. Наверное, лесбиянка. В точности как те, которые якобы умеют играть в футбол - как пытаются его убедить телевизор и газеты. Лесбиянки все скопом. Дома у Седеров из парней воспитывали мужиков, а женщины знали свое место. Это естественно. Биология. Если бы природа задумала мужчин и женщин равными, она не стала бы наделять мужчин столькими преимуществами. Впрочем, в этой стране говорить такое больше нельзя.
        Он посмотрел в боковое стекло. Там, где заканчивались пашни, солнце отражалось в синей воде озера Велен, в котором он обычно браконьерил рыбу. Скоро он будет дома. Осталось минут десять. Он дал волю мыслям.
        Все, с кем он за последние сутки разговаривал, цеплялись к пропавшему дробовику. Первые копы, толстуха и ее начальник, или кто он там был, больше склонялись к тому, что это странное совпадение, но оба приехавших из Стокгольма прямо сказали, что не верят ему.
        Очевидно, он не настолько хорошо умеет лгать, как думал.
        Еще одна причина радоваться молчанию.

        Седер стоял перед низким обшитым этернитом домом и смотрел, как удаляется полицейская машина. Собака начала лаять, как только они свернули на подъездную дорогу, поэтому он прошел несколько шагов до собачьего вольера. При его приближении норвежский элкхунд стал прыгать на проволочную сетку. Голодный, конечно. Седер открыл крышку украденного несколько лет назад в Турсбю ящика для песка и достал ведро с собачьим кормом.
        Дав собаке поесть и свежей воды, он вошел в дом, выбрался в прихожей из грубых ботинок и повесил куртку на крючок рядом с комбинезоном для езды на скутере. Потом прошел в кухню. Решил по пути к холодильнику и холодному пиву ничего не делать со стоящей возле мойки грязной посудой. Открыв пиво, он выпил несколько глотков и поставил бутылку на поцарапанный кухонный стол возле окна. Оконные занавески висели там уже тринадцать лет, - с тех пор, как умерла его мать.
        Он уселся за стол и открыл ноутбук. Тонкий современный компьютер, казалось, не особенно соответствовал маленькой кухне. Стены с обоями в оранжевый рисунок, до половины обшитые панелями, в сочетании с темно-зелеными дверцами шкафчиков, напоминали о семидесятых.
        Седер открыл свою почту. Ему пришел ответ с сайта russianbabes.ua. Отпив еще глоток пива, он открыл мейл и начал читать. Существовало множество мошеннических сайтов и народа, пытавшегося обмануть человека из глубинки, но этот сайт ему рекомендовали, он был настоящим. Там Седер в свое время нашел Наташу, а сейчас общался с Людмилой из Киева. Они начали переписываться чуть более двух месяцев назад и уже вели речь о том, что она к нему приедет. У нее имелось три старших брата. Раньше она работала на целлюлозно-бумажном комбинате, но ей пришлось уволиться, чтобы ухаживать за больной матерью, которая полгода назад умерла. Теперь она была безработной и на Украине ее больше ничего не держало. Работы она не боялась. Она много лет вела хозяйство, даже до болезни матери, и заботилась о троих братьях, пока те жили дома. Казалось, она из несколько другого теста, чем Наташа, которая считала дом под Турсбю слишком маленьким, находила, что он живет слишком далеко от города, и все время требовала денег. Седер прочитал мейл. Краткий отчет о том, чем она занималась со времени их последнего общения, завершавшийся
словами, что она по нему скучает. Она подчеркивала, как она счастлива и благодарна за возможность с ним познакомиться, и выражала надежду на то, что они скоро встретятся.
        Вот, то-то и оно.
        Авиабилет из Киева стоит денег. Именно поэтому Седер немного откладывал это дело. Но теперь возможность, пожалуй, появилась.
        Его дробовик не украден.
        Он одолжен.
        Еще до Рождества. Седер им не пользовался. Охотился он почти исключительно с нарезными стволами.
        Конечно, вполне возможно, что его оружие никак не замешано в убийстве Карлстенов, в округе полно дробовиков. Речь могла идти о супружеской неверности, или карточных долгах, или о торговле наркотиками, или черт знает о чем еще, за что убивают людей, но если предположить, что их прикончил кто-то из местных, кого они достали, то кандидатов найдется не так уж много.
        И один из них еще до Рождества одолжил у него дробовик.
        Придется просто-напросто проверить. Осторожно завести речь об убийствах и посмотреть на реакцию. Узнать, не имеет ли ему смысла забыть, кому именно он одалживал ружье. Даже если его подозрения ошибочны, возможность вообще не быть втянутым в расследование, пожалуй, стоит кое-каких денег.
        Его размышления прервали. Опять залаяла собака, и через несколько секунд он услышал, что к дому подъехала машина и остановилась. Из окна кухни ее видно не было. Не только потому, что в последний раз окно мыла Наташа полтора года назад, но и поскольку подъехавший человек проехал максимально далеко и припарковался за углом. Может, полицейская баба что-нибудь забыла и вернулась? Седер прошел до окна гостиной. Легок на помине. Он узнал машину.
        И человека, приближавшегося к дому.
        С одолженным у него ружьем под мышкой.
        - Вы его отпустили?
        Пийя трижды звонила Эрику, прежде чем у того появилось время ей перезвонить. После принятого Окерблад решения с ним пытались связаться многие. Естественно, Пийя уже знала, что Седера отпустили. Эрик сразу услышал, что она задергана и сердита.
        - Да, - ответил он, выходя в коридор, чтобы избежать взглядов Фредрики и остальных.
        - Ты же говорил, что это он, - продолжила Пийя чуть ли не обвиняющим тоном.
        - Нет, я сказал, что мы хотим допросить его в связи с убийствами, - с преувеличенной наставительностью проговорил Эрик. - Но у него есть алиби, и доказательств недостаточно… На данный момент, - добавил он, чтобы постараться успокоить ее.
        Он хорошо знал жену и понимал, что коль скоро она разгорячилась, чтобы ее успокоить, требуется больше убеждающих слов, чем он был способен высказать. Эту ее сторону большинство избирателей никогда не видело. Внешне, во время дебатов, предвыборной кампании и встреч, она являла собой воплощение спокойствия, но внешняя невозмутимость скрывала вспыльчивый нрав и смесь амбициозности и неуверенности, которые были знакомы только самым близким.
        И обрушивались только на них.
        Теперь она вновь волновалась из-за того, что Турсбю получит известность как место, где бесчинствует какой-то безумец, а не как современный и прогрессивный муниципалитет, во имя чего она так усиленно работает. После длившегося несколько минут монолога, в течение которого он лишь в нужных местах поддакивал, она немного расслабилась, и им удалось закончить разговор на том, что он, к своему удивлению, пообещал устроить Пийе ланч с руководством Госкомиссии, чтобы она составила собственное представление об уровне специалистов, с которыми он работает.
        После разговора Эрик прямиком направился в отведенную гостям комнату и подошел к Торкелю. В комнате по-прежнему царила напряженная атмосфера. Ванья, похоже, не смирилась с унизительным решением Окерблад. Хотя Эрик и считал, что, ставя под сомнение действия прокурора, она зашла чуть слишком далеко, ее страсть ему импонировала. Ее коллега Себастиан не произвел на него особого впечатления, якобы присущей тому прозорливости он тоже не заметил. Его главными отличительными качествами, похоже, были хамство и безразличие.
        Торкель, как и ожидалось, отнесся к идее ланча с сомнением и поинтересовался, зачем ему надо встречаться с председателем муниципалитета, но поняв, что Пийя является еще и женой Эрика, согласился.
        Они вместе прошли пешком не слишком долгий путь до дома 8 на площади Нюа-торгет.
        Здание, в котором помещался муниципалитет, не особенно впечатляло. Оно напоминало два огромных куска сахара, кое-как приставленных друг к другу и покрытых грязно-серым кирпичом. Эрик показал дорогу, и женщина в рецепции с приветливым кивком впустила их внутрь.
        Столовая находилась на первом этаже. Пийя была уже на месте и заняла самый дальний столик у стены. Увидев их, Пийя встала.
        - Добро пожаловать в Турсбю. У нас сезон круглый год, - с улыбкой приветствовала она Торкеля.
        - Вот как, - единственное, что сумел выдавить из себя Торкель с некоторым удивлением.
        - Это лозунг нашего муниципалитета. Меня зовут Пийя. Пийя Флудин. Приятно познакомиться.
        Глядя на жену, Эрик улыбнулся про себя. От раздражения не осталось и следа, сейчас она в светлом костюме и с хорошо уложенными волосами выглядела скорее как само спокойствие. Она пригласила их пройти к стойке самообслуживания, чтобы взять еду: запеченную треску с картофельным пюре.
        - Я хочу поблагодарить вас за то, что выкроили время, - сказала Пийя, когда они уселись.
        - Ничего страшного. Насколько я понял Эрика, вы хотели задать мне кое-какие вопросы, - любезно ответил Торкель, открывая свою бутылку минеральной воды.
        - Наверное, вам кажется немного глупым, что я попросила вас вот так прийти сюда, тем более учитывая, что мы с Эриком женаты, но мне захотелось бы с вами встретиться, даже не будь он моим мужем.
        - Хотя тогда это потребовало бы несколько больших усилий, - ответил Торкель с многозначительной улыбкой.
        - Наверняка, но ведь надо же извлекать какие-то преимущества из того, что делишь постель с местным полицейским, - быстро откликнулась она.
        Торкель засмеялся. «Хорошо, что они, похоже, понравились друг другу», - подумал Эрик. Он не имел никакого желания посредничать между ними. Они оба - сильные личности.
        - За последние дни вы, вероятно, не особенно много виделись, - продолжил Торкель.
        - Да, Эрику крепко досталось. - Пийя накрыла рукой руку мужа. - Он совсем недавно получил должность, и это пока его самое крупное дело.
        Эрик почувствовал, что должен что-нибудь сказать. Иначе казалось, будто ему двенадцать лет и родители переговариваются через его голову.
        - И худшее, - выдавил он. - Но я убежден, что мы его раскроем.
        - Вы тоже так думаете? - спросила Пийя, обращаясь к Торкелю. В ее голосе звучало неподдельное беспокойство.
        - Подобные дела всегда требуют больше времени, чем хотелось бы. Но да, я тоже убежден в том, что мы найдем виновного. Кроме того, прошло всего два дня с тех пор, как их застрелили.
        Пийя кивнула, но удовлетворилась не полностью.
        - Я это знаю, а сколько времени у вас обычно занимает раскрытие чего-нибудь подобного, и какой у вас процент раскрываемости?
        - Простите? - откладывая нож и вилку, переспросил Торкель и встретился с Пийей взглядом.
        - Я должна выступить с заявлением, с одной стороны, о том, что мы собираемся организовать поминальное собрание и демонстрацию против насилия, а с другой, о том, что мы обратились к вам за помощью, чтобы показать, насколько серьезно мы к этому относимся, - объяснила Пийя, незамедлительно переходя на более официальный тон. - Но при этом было бы хорошо, если бы я могла сказать, чего гражданам следует ожидать.
        - Они могут ожидать, что мы приложим все усилия, - ответил Торкель. - Как всегда.
        - Естественно, но сколько времени нечто подобное обычно занимает?
        Торкель пожал плечами и вернулся к рыбе.
        - Это невозможно предугадать.
        - Постарайтесь. Я так много работала над тем, чтобы привлечь к Турсбю внимание, и теперь, когда газеты наконец о нас что-то пишут, то пишут одни ужасы. Необходим противовес. Это полная катастрофа для муниципалитета.
        - Убили семью, - медленно и четко проговорил Торкель. - Это настоящая катастрофа, особенно для родных и близких. Ваш муниципалитет как-нибудь переживет. - Не уловить холода в его голосе было невозможно. Эрик почувствовал, что атмосфера за столом стала натянутой.
        - Да, ужасная трагедия, но кому-то нужно видеть глобальную картину, и этот кто-то, к сожалению, я, - упорствовала Пийя, не отводя взгляда. - Можете думать об этом что угодно, но это так.
        Эрик сознавал, что жена опять слегка переборщила, но все-таки чувствовал, что должен поддержать ее.
        - Пийя работала не покладая рук, чтобы муниципалитет выглядел современно и привлекательно. Она просто боится, что все это рухнет, - сказал он.
        Торкель посмотрел на пару по другую сторону стола. Оба испытывают давление - по разным причинам. Он - потому что только что получил должность, и ему требуется все сделать правильно в таком громком деле. Она - поскольку должна казаться сильной и дееспособной, хотя она, по сути, ничего не контролирует. Выборы состоятся в этом году, все может стать политикой. Ему стало их даже немного жаль.
        - СМИ будут какое-то время фокусироваться только на ужасном происшествии, - сказал он чуть помягче. - Так уж они устроены. Никому из нас этого не изменить.
        - Я это понимаю, - отозвалась Пийя тоже немного спокойнее. - Но поэтому было так глупо отпускать Седера. Разве виновник не он?
        Торкель набрал в грудь побольше воздуха. Хотя конфликт частично сгладился, в будущем он однозначно будет избегать ланчей в компании Пийи.
        - Этого мы не знаем, - с некоторой усталостью ответил он. - Прокурор сочла доказательства недостаточными для того, чтобы его удерживать. У меня может быть собственная точка зрения по этому поводу. У вас тоже. Но таков порядок. Наша работа заключается в том, чтобы находить доказательства, а пока нам этого сделать не удалось.
        Торкель взял вилку и снова принялся за еду.
        - Когда же вы их найдете? - услышал он ее вопрос и решил завершить разговор, окончательно и бесповоротно.
        - Я не могу обсуждать ведущееся расследование с посторонними, и если у вас нет других тем для разговора, я предлагаю всем занять рот едой, - проговорил он и почти демонстративно склонился к своей тарелке.
        Пийя замолчала.
        Эрик почувствовал укол угрызений совести, но не мог не испытывать маленького удовлетворения. Он любил жену, однако ему редко доводилось видеть ее столь молчаливой. В прошлый раз это случилось, когда ее не выдвинули кандидатом в руководство партии.
        Уже три года назад.
        Следовательно, такое происходило не особенно часто.
        В приезде Госкомиссии обнаружились дополнительные преимущества.

        Себастиан стоял в дверях их маленькой комнаты и наблюдал за Ваньей. Ей, несомненно, требовалось подумать о чем-нибудь другом, а она сидела, ожесточенно просматривая выписки из свидетельских допросов Седера.
        - Пойдем, - сказал он, шагнул внутрь и осторожно положил руку ей на плечо. Ванья с раздражением сбросила ее.
        - Мне правда нужно в этом разобраться…
        - Ты ничего не упустила, - проговорил Себастиан с твердым намерением не сдаваться. - Пойдем лучше прогуляемся.
        Ванья подняла взгляд, в котором читалось все, кроме заинтересованности.
        - Я знаю, что ты пытаешься сделать. Но это пройдет само, если только меня ненадолго оставят в покое.
        Себастиан улыбнулся ей. Ему нравилось, когда она вела себя как подросток. Вероятно, в ее окружении это нравится не всем, но он ведь ее отец. Отцы упрашивают.
        - Ну давай глотнем немножко свежего воздуха.
        Ванья вздохнула, но, к его радости, встала.
        - Ладно, но ключевое слово «немножко».
        Они пошли через здание полиции. Чувствовалась несомненная разница с их рабочими помещениями в Крунуберге, где можно было, прошагав пятнадцать минут, даже не добраться до следующего этажа. Здесь же они оказались на маленькой парковке всего через полторы минуты.
        - Куда ушел Торкель? - спросил Себастиан, когда они уже стояли на улице.
        - Он собирался встретиться с женой Эрика, - внезапно слегка повеселев, ответила Ванья.
        - Странный рабочий план.
        Ванья покачала головой.
        - Она не только его жена, но и председатель правления муниципалитета. Поэтому она, вероятно, посчитала, что заслуживает собственного брифинга.
        Себастиан улыбнулся и даже слегка посочувствовал Торкелю. Он никому бы не пожелал разборок с супругами-политиками. Политическая игра при приезде Госкомиссии затруднительна уже сама по себе, особенно в небольших городках. Так что председатель муниципалитета, которая делит постель с местным ответственным за расследование, может оказаться испытанием не из легких. Вообще, складывалось впечатление, что положение с подобным урегулированием кризисных ситуаций с каждым годом усугубляется. Иногда казалось, будто работа Госкомиссии все больше и больше заключается в том, чтобы разбираться с политиками, властями и СМИ, и все меньше и меньше - в расследовании преступлений, которые им полагалось раскрыть.
        - Что ты думаешь о Седере? - спросила Ванья, прервав его размышления. Себастиан вернулся к ней. Она, по крайней мере, чуть-чуть повеселела. Уже что-то.
        - Он что-то скрывает, но семью расстрелял не он, - ответил он решительно.
        Ванья, похоже, согласилась.
        - Я не понимаю, почему Окерблад его отпустила. Что произошло бы, если бы он еще немного посидел?
        У Себастиана вдруг возникла идея.
        - Вместо того чтобы стоять тут и сетовать на прокуроршу-идиотку, давай лучше кое-что предпримем.
        - Что же? Опять допросим его? Забрать сюда мы его не можем. У нас нет никаких новых данных.
        - Особым умом он не отличается, поэтому, возможно, сразу по приезде домой что-нибудь придумает.
        - Например?
        - Не знаю. Но мы оба считаем, что он что-то скрывает. Возможно, он что-нибудь по этому поводу предпримет. Что-нибудь, достойное нашего внимания.
        Ванья широко улыбнулась. Она, похоже, поняла, что он имеет в виду, и усмотрела в его предложении определенный юмор.
        - Ты хочешь сказать, что нам надо последить за ним? - Казалось, Ванья с трудом сдерживает смех. - Нам с тобой?
        Себастиан оживленно закивал.
        - Ты когда-нибудь следил за кем-нибудь? - скептически спросила Ванья. - Ты ведь скорее из тех, кто подключается потом и загребает славу, - добавила она и попала в точку.
        Он посмотрел на нее честным взглядом.
        - Все когда-то бывает впервые, не так ли?

        Они одолжили одну из машин полиции Турсбю без полицейской символики и поехали через городок в западную сторону, пересекли дорогу Е16 и продолжили путь на северо-запад. Вскоре их уже окружали лес и луга. Причем последних было больше, что плохо соответствовало выражению «бескрайние леса Вермланда». По крайней мере, так выглядели окрестности вдоль дороги Эстмарксвэген. Они пересекли озеро Чилен, и в местечке Родум Себастиану показалось, что Ванья начала столь же усиленно смотреть на навигатор, как на дорогу.
        Двадцатью минутами позже она остановилась позади заброшенного сарая, находившегося неподалеку от небольшой дороги, на которую они свернули, и заглушила мотор. Себастиан посмотрел на нее с удивлением.
        - Если подъедем ближе, есть риск, что он нас увидит, - сказала она, показывая в окно.
        Сквозь лес Себастиан различил маленький дом, примерно в пятистах метрах от них.
        Ванья отстегнула ремень безопасности и вышла из машины. Себастиан остался сидеть.
        - Я думал, мы сможем следить из машины, - запротестовал он.
        - Не жалуйся. Это была твоя идея, - ответила Ванья, обошла вокруг машины и требовательно открыла его дверцу.
        Ему ничего не оставалось, как выйти и надеяться, что он не промочит ноги. Он отнюдь не подготовился к прогулке по лесу и был, как всегда, в тонких невысоких ботинках.
        - Сделай лицо повеселее. Вот тебе твой свежий воздух, - поддразнила она и направилась вперед.
        Они пошли через густой лес в направлении дома Седера, борясь с побегами и кустарником. Уже через несколько шагов Себастиан пожалел о своей идее. Вскоре до них донесся собачий лай.
        - У него, естественно, есть собака. Пожалуй, намного ближе нам не подойти, если мы хотим остаться незамеченными, - сказала Ванья и присела на корточки за большим покрытым мхом камнем.
        - Это имеет какое-нибудь значение? То есть, что собака может сделать, кроме как залаять? А она уже лает.
        - Если кто-нибудь подойдет, она может залаять по-другому.
        Себастиан не стал спорить, он совершенно ничего не знал о собаках, кроме того, что здорово их не любит. Он посмотрел на видневшийся за рядами деревьев дом. Тот не представлял собой ничего особенного. Скучная старая хибара, обшитая этернитом. Окна темные, никакого света внутри не видно. Перед входом на несколько заросшем дворе стоял зеленый пикап. Ближе к ним, возле канавы, находился вольер, огороженный высоким забором из мелкой проволочной сетки. Внутри - большая самодельная будка с выпиленным входом. Бегавшая там туда-сюда собака была серой, косматой, очень мохнатой, с торчащим над спиной полукругом хвостом. Какая-то разновидность шведской лайки, решила Ванья. Собака продолжала лаять.
        - Его, похоже, нет дома, - сказала Ванья, осмотрев окрестности в прихваченный с собой бинокль.
        - Машина стоит здесь, - неуверенно заметил Себастиан.
        - Верно. Возможно, он пошел погулять.
        - Без собаки?
        - Почему бы и нет?
        «Да, действительно», - подумал Себастиан. Правда, Седер находился вдали от собаки более суток. Не следовало ли ему в таком случае взять ее с собой? Выгулять ее, дать ей побегать? Впрочем, Седер, похоже, обращался со своими женщинами не слишком хорошо, так почему бы ему вести себя с собакой по-другому? К тому же он не казался любителем прогулок. Неужели они опоздали? Может, он пошел избавляться от доказательств? Оставалось только ждать. Себастиан тоже прислонился к камню и тихо вздохнул, но явно не достаточно тихо.
        - Уже надоело? Прошло пять минут.
        - Да, не понимаю, как ты это выдерживаешь. Это чертовски скучно.
        - Я мало занимаюсь слежкой, я, как тебе, возможно, известно, расследую убийства.
        Ванья оторвала взгляд от дома и с интересом посмотрела на Себастиана.
        - Как вообще получилось, что ты начал работать в полиции?
        Себастиан улыбнулся ей и осознал, что у слежки имеются преимущества. Они вместе, и у них есть время.
        - Отвечать честно? - в шутку спросил он, довольный возможностью вести разговор, способный укрепить их отношения.
        - Если ты знаешь, как это делается.
        Себастиан радостно кивнул, уже решив не рассказывать правды. Она была гнусной и аморальной - подобные вещи не рассказывают человеку, у которого хотят вызвать восхищение. Себастиан доверительно склонился поближе к Ванье.
        - Начав изучать в университете психологию, я понял, что требуется создать собственное, уникальное направление, стать экспертом в чем-нибудь особенном, чтобы я смог выделиться. Я написал курсовую работу о навязчивых фантазиях классического серийного убийцы и стоящих за ними причинах, - сказал он, посчитав, что это звучит довольно достоверно. - Она получилась, разумеется, исключительно хорошей, и я продолжил изучать эту тему. Дело происходило в конце семидесятых годов, когда всю историю с психологическими портретами как раз начали разрабатывать в США, а здесь, дома, это еще никакого резонанса не получило. Так что здесь я оказался первым.
        Звучало сбалансированно и хорошо, но правдой не являлось.
        Курсовую работу он написал, но не с целью создать себе уникальную позицию. Нет, написал он ее потому, что его всегда притягивали темные стороны человеческой психики и давно восхищали серийные убийцы.
        - Когда позже мне представился шанс продолжить учебу в ФБР, это казалось слишком хорошо, чтобы быть правдой, - продолжил он приглаженную версию. - Я сразу воспользовался этой возможностью, а потом было уже поздно заниматься чем-то другим. Ведь хорошо разбирался я только в этой области.
        Это тоже была несколько модифицированная правда.
        Учеба в ФБР была для него последним выходом. Жалобы на его половую распущенность достигли высшего руководства, еще одно крупное совещание - и его бы вышвырнули. Поездка в США стала способом избежать увольнения. Получилось, как и со всем остальным в его жизни, осознал он. Все его действия всегда имеют скрытую причину. Даже сегодня, когда он сидит за камнем и пытается понравиться Ванье с помощью приукрашенных историй. Таков уж он есть. Ловко умеет подстраивать правду под себя.
        - Значит, хотя бы один из нас прошел эту стажировку, - с нотками горечи в голосе произнесла Ванья.
        Себастиан осознал, что неосторожно разбередил рану, оставшуюся после полученного ею унизительного отказа. Он попытался, насколько возможно, исправить положение.
        - Ты попадешь туда. Это только вопрос времени.
        Она не ответила, а встала и стряхнула попавшие на куртку сосновые иголки. Казалось, продолжение разговора ее больше не интересовало.
        - Мне это надоело. Давай пройдемся вокруг дома, - предложила она, указывая на заднюю сторону одиноко стоящего дома.
        Себастиан тоже поднялся, рассерженный на себя за то, что не сообразил, что следовало избегать речи об этом проклятом образовании в ФБР, которое по-прежнему не давало ей покоя.
        Они стали медленно двигаться по широкому кругу, стараясь не приближаться к дому. Из-за молодых побегов, леса, кустов и огромной канавы им было очень трудно двигаться боком, так, чтобы из дома их нельзя было заметить. Пройдя почти половину круга, они убедились в том, что дом Седера выглядит с их новой позиции таким же пустым. Они подождали десять минут. Слышался только лай собаки.
        - Неужели эта собака лает круглые сутки? Как он, черт возьми, выдерживает?
        Себастиан посмотрел в сторону собачьего вольера. Теперь его почти полностью скрывал дом, но Себастиану показалось, будто он что-то заметил в клетке.
        Что-то, чего раньше не видел.
        Что-то большое.
        - Надо пройти подальше, чтобы лучше видеть вольер, - решительно прошептал он.
        Ванья посмотрела на него, а затем перевела взгляд на загон. Теперь она тоже видела это. Нечто серое лежало возле стенки ящика, в котором жила собака. Мешок? Она засомневалась.
        Себастиан выпрямился и быстро двинулся вперед, чтобы получить свободный обзор, наплевав на то, увидит ли его кто-то из дома. Ему требовалось разглядеть, что лежит в загоне. Ванья побежала следом. Она нагнала его, как раз когда они оказались достаточно близко, чтобы все разглядеть.
        Внутри действительно что-то находилось.
        Что-то, чему там явно не место.
        Человек.

        Первым на месте очутился Эрик. К тому времени Себастиан и Ванья уже решили выпустить собаку. Хозяина они трогать не стали, оставив сидеть, прислонясь спиной к маленькой ветхой собачьей будке. В руках он держал помповый дробовик. Ружье выглядело в точности как Benelli Supernova двенадцатого калибра на фотографиях, которые они видели в материалах расследования. Оно лежало вдоль неподвижного тела: приклад между ног, а дуло устремлено вверх, туда, где раньше находилась голова. Теперь от нее остались только фрагменты. Правая сторона, нижняя челюсть и основная часть шеи полностью отсутствовали. Сила заряда картечи снесла все на своем пути, а концентрация повреждений указывала на то, что расстояние между дулом и телом было минимальным. Видимо, во время выстрела дуло было крепко прижато к нижней челюсти.
        Однако в том, что перед ними Ян Седер, они почти не сомневались. Хотя б?льшую часть лица оторвало, нос и левый глаз уцелели. Макушка тоже в основном не пострадала, и его рыжий вихор выглядел как накладные волосы клоуна, торчащие над месивом из крови, мозговой субстанции, зубов и обломков костей. Вид был жуткий.
        Эрик подошел к телу. Его подготовили к тому, что он увидит, но он все равно побледнел.
        - Это Седер? - спросил он, сам уже зная ответ.
        Когда человек сталкивается с чем-то чудовищным, на ум часто приходят лишь очевидные вещи.
        - Да, мы так его и нашли, - ответил Себастиан. - Собака лаяла как безумная.
        Эрик вновь посмотрел на тело. Он пытался казаться собранным и рассудительным, но получалось неважно.
        - Вот черт, - выдавил он из себя и уголком глаза увидел, как подъехал Торкель и паркуется рядом с его машиной.
        - Что вы думаете? Самоубийство? - продолжил Эрик, обращаясь к Себастиану, который смотрел на него скептически.
        - Я не криминалист и не судмедэксперт. По-твоему, я должен догадаться?
        - Для самоубийства выглядит как-то слишком красиво, - послышалось от направлявшейся к ним Ваньи. Она только что нашла обрывок веревки и привязала собаку к дереву немного в стороне. Та продолжала лаять. Эрик посмотрел на Ванью с удивлением.
        - Что ты имеешь в виду? - спросил он.
        Она показала на оружие в мертвенно-бледных руках Седера.
        - Готова поспорить, что это ружье, убившее Карлстенов.
        Эрик опустился на одно колено и осмотрел ружье.
        - Возможно. Тип и модель соответствует.
        - Только меня это настораживает, - вставила Ванья. - Зачем ему было использовать орудие убийства, чтобы покончить с собой?
        - Может, способ признать свою вину?
        Себастиан собирался предоставить разбираться с этим Ванье и отступить на шаг. Они теперь команда, а в команде иногда приходится играть вторую скрипку. Хотя для него это и непривычно. Однако что-то в Эрике Флудине его заводило, и он просто не смог промолчать.
        - Значит, после того, как он потрудился организовать себе алиби и сутки отпирался на допросах, он едет домой, достает оружие, которое так хорошо спрятал, что мы его не нашли, и стреляется. Ты считаешь, это звучит правдоподобно?
        Эрик ответил не сразу. Ему не хотелось именно здесь и сейчас вступать в спор с Себастианом. Но взглянув на надменную скептическую мину навязанного ему коллеги, он все-таки вступил.
        - Мы не можем знать, как он рассуждал, - произнес он почти с упрямством. - Такая возможность существует, не так ли?
        - Ты, вероятно, счастливый человек, - ответил Себастиан, даже не пытаясь скрыть сарказм. - Жизнь настолько полна возможностей.
        - Возможность существует, - опять вмешалась Ванья. Никто не выиграет оттого, что мужчины продолжат пикироваться. - Но не слишком правдоподобная. Если бы у нас имелись против него доказательства, тогда пожалуй. Если бы мы прижали его и его поимка была только вопросом времени. А сейчас? У нас ничего не было. Сожалею, Эрик, но у меня это как-то не сходится.
        Эрик только молча кивнул и повернулся к подошедшему к ним Торкелю. Увидев Седера, Торкель остановился и отреагировал в точности так, как предполагал Себастиан.
        Он покачал головой. Попросил их установить заграждение.
        Достал мобильный телефон, чтобы поторопить Билли.
        Никаких предположений он строить не стал.

        Билли никогда раньше не задумывался над тем, насколько он и Госкомиссия опираются на Урсулу. Но при четырех убитых в доме и новом трупе в собачьем вольере ее отсутствие ощущалось чисто физически. Дело было не столько в том, что в команде стало на одного человека меньше - Фабиан оказался весьма компетентным криминалистом, - нет, не хватало ее аналитических способностей. Отсутствие Урсулы становилось особенно заметно, когда необходимо было выбрать, какие версии следует разрабатывать, а с какими стоит подождать. Сам Билли всегда все тщательно раскладывал по полочкам, но Урсула умела интуитивно почувствовать, что важно, а что нет. Без нее казалось, будто он занимается исключительно сбором и организацией массы информации. Урсула требовалась для того, чтобы расставить приоритеты при анализе материала. Она как никто другой умела пробираться через множество снимков, страниц, подсказок и отчетов и извлекать направление для работы. Сейчас же казалось, будто он вычерпывает из лодки воду без малейшей надежды найти пробоину. И тем более ее заткнуть.
        Ужасное ощущение.
        Он стоял перед новым трупом. Внешне он старался производить спокойное и методичное впечатление, как будто над покойным склонился тот же прежний Билли, но внутри у него все больше напоминала о себе извивающаяся черная змея беспокойства.
        Полицейские, которых вызвал сюда Эрик, начали огораживать территорию. Фабиан по собственному почину позвонил в Карлстад и попросил их прислать судмедэксперта. Они хотели как можно меньше двигать тело, пока тот не приедет. Было важно все сделать правильно. Если им не удастся установить причину смерти, это повлечет за собой большие последствия.
        Либо это самоубийство, и тогда дело в Турсбю внезапно окажется раскрытым.
        Или же это еще одно убийство, и тогда дело перейдет на совершенно новый уровень.
        Значит, убийца опять нанес удар и продемонстрировал пугающие целеустремленность и хладнокровие.
        Или же эти два дела никак не связаны, а Седера убили по совершенно другой причине, и убийца просто воспользовался подозрениями в отношении Седера, чтобы затруднить расследование.
        Вариантов много.
        Слишком много.
        Черт, как ему не хватает Урсулы и ее прозорливости.
        Билли решил начать с оружия. Фабиану он поручил искать следы на земле поблизости от собачьего вольера. Первым делом Билли, однако, проверил, отпирается и запирается ли дверь в вольер изнутри. Себастиан рассказал, что, когда они с Ваньей обнаружили тело, она была закрыта и заперта. Самым простым способом определить, находился ли там еще один человек, было посмотреть, запирается ли дверь изнутри. Билли смог быстро установить, что запирается, и значит, Седер вполне мог запереться сам.
        Не повезло.
        После этого он сосредоточился на оружии в руках покойного. Прежде чем осторожно высвободить ружье, он сделал множество фотографий, даже слишком много, словно дополнительные снимки могли его успокоить. Извлечь ружье оказалось нетрудно. Трупное окоченение еще не наступило, и руки были по-прежнему чуть теплыми, что указывало на то, что Седер умер относительно недавно. Наиболее вероятно - час, максимум два назад. Они точно знали, когда его отвезли домой, поэтому Билли мог констатировать, что Седер мало что успел сделать, прежде чем он сам или кто-то другой приставил ему ружье к подбородку.
        Билли осторожно поднял ружье, отнес его к минивэну и положил на кусок толстого защитного пластика в багажнике. Затем начал обрабатывать его кисточкой в поисках отпечатков пальцев. Обнаружил пять полноценных: один на скобе под курком, два на прикладе и еще два на краю, поблизости от патронника. Билли зафиксировал их липкой лентой и перенес на индивидуальные карточки. Он предположил, что они принадлежат Седеру, поскольку отпечатки с приклада располагались там, где находилась его левая рука. На курке он, к сожалению, обнаружил только части отпечатков, слишком маленькие и неотчетливые для того, чтобы их можно было использовать.
        Он вернулся к ружью. Поднял его, осторожно выдвинул вперед цевье с затворной группой, дал отстрелянной гильзе выпасть на пластик внизу и аккуратно поднял ее пинцетом. Она была матово-черной с золотистым металлом вокруг капсюля-воспламенителя - тот же тип патрона, что они нашли в доме Карлстенов: Saga 12/70 44 грамма. Билли почувствовал, как у него внутри все похолодело.
        - Торкель, подойди! - закричал он Торкелю, стоявшему чуть поодаль и разговаривавшему с Ваньей и Себастианом. Все трое поспешили к нему.
        - Что ты нашел? - вырвалось у Торкеля, когда им оставалось пройти еще несколько шагов.
        Билли поднял пинцет с патроном и показал им.
        - Те же патроны, что в доме, - решительно заявил он.
        - Значит, это то же ружье, что использовали там? - возбужденно спросила Ванья.
        Билли покачал головой.
        - Этого я сказать не могу. Придется обратиться за помощью в криминологическую лабораторию. - Билли показал на металлическую сторону патрона. - Когда боек ружья ударяет по капсюлю, вот здесь, на металле, образуется маленькая вмятина. Она уникальна для каждого дробовика. У нас есть два патрона. Один отсюда, другой из того дома.
        Торкель с одобрением посмотрел на Билли.
        - Отлично, я попрошу Эрика организовать, чтобы один из его парней отвез их в лабораторию, в Линчепинг. Нам надо как можно скорее узнать, то ли это ружье, - сказал Торкель и направился к Эрику, который, стоя поодаль, разговаривал с Фредрикой.
        Ванья осталась на месте и одобрительно смотрела на Билли.
        - Хорошая работа, - сказала она.
        Билли поискал признаки иронии, но не нашел. Казалось, она говорила всерьез. Он слабо улыбнулся в ответ, правда, сам чувствовал, что пока предъявил только само собой разумеющиеся вещи. Такое, что мог бы обнаружить любой человек, обладающий глазами. До Урсулы ему еще очень далеко.
        - Отпечатки пальцев? - продолжила Ванья.
        - Мне надо хорошенько перепроверить в компьютере, но внутреннее чувство подсказывает, что они принадлежат только Седеру.
        Ванья повернулась к Себастиану.
        - Как ты думаешь, Седер поехал домой и сделал что? Связался с убийцей?
        - Билли! - внезапно донеслось со стороны собачьего вольера от Фабиана прежде, чем Себастиан успел ответить. - Иди сюда!
        Его голос звучал пронзительно и напористо. Он что-то нашел. Билли осторожно положил ружье и присоединился к Ванье и Себастиану, которые уже двинулись в сторону вольера, где Фабиан сидел на корточках прямо перед входом.
        - Он здесь был.
        Все трое подошли к Фабиану, сидевшему перед четким отпечатком подошвы на земле.
        - Кто?
        - Тот, у кого размер ноги сорок четыре.

        У Урсулы начала болеть голова. Вопреки предписаниям врачей, она сосредоточенно просидела за компьютером несколько часов. Но, несмотря на усиливающуюся боль, ей хотелось продолжать. Хотя полученный от Билли материал был далеко не из легких, возможность сосредоточиться на чем-нибудь, кроме самой себя, приносила желанное ощущение свободы. Жуткое преступление. Уничтожена семья. Человеком, способным нажимать на курок и смотреть, как разрывает на части детей. Таков был ее главный вывод о характере убийцы.
        Хладнокровие.
        Фотографии не указывали ни на ярость, ни на какой-либо другой мотив, кроме желания просто убить. Все вещи на своих местах, ничто не указывает на поиски денег и ценных вещей. Ничего не сделано с телами после смерти.
        Одна ледяная методичность.
        Поражало и то, как быстро все, вероятно, произошло. Мать умерла сразу, мальчик на кухне даже не поднялся со стула, отец не успел спуститься с лестницы. Среагировать успел, похоже, только младший сын, Фред, который пробежал из гостиной через кухню на второй этаж и попытался спрятаться в гардеробе.
        Что-то в этом не давало Урсуле покоя.
        Время, так быстро промелькнувшее для остальных членов семьи, казалось, шло для Фреда в другом темпе.
        Она встала и пошла на кухню. Достала две таблетки парацетамола и налила стакан холодной воды. Выпила таблетки. Глубоко подышала.
        Что же не сходится?
        Она снова уселась за компьютер.
        В полицейском отчете делался вывод, что отец не успел спуститься потому, что помогал Фреду прятаться. На это он потратил последнюю минуту жизни. Потом на пути к лестнице встретился с убийцей. Вполне возможное развитие событий.
        Но все равно что-то не сходится.
        Преступник звонит в дверь. Мама Карин открывает. Умирает. Восьмилетний мальчик на кухне. Умирает. К этому времени убийца должен был видеть бегущего через кухню младшего мальчика. Почему он не застрелил его там и тогда? Мальчик мог пробежать только прямо перед ним. Потребовалось перезарядить ружье?
        Урсула проверяла: полностью заряженный дробовик Benelli Supernova может содержать четыре патрона плюс один в канале ствола. Человек, который демонстрирует такое хладнокровие, как этот убийца, должен был обстоятельно подготовиться и прийти с полностью заряженным оружием. Любые другие варианты казались странными. Тогда у него оставалось минимум два выстрела. Он ни разу не промахивался - это на сто процентов установило техническое обследование. В доме не было произведено ни единого выстрела, не попавшего в цель.
        Он действовал хладнокровно, сосредоточенно.
        Хотел быть уверенным.
        Хотел стрелять в них с близкого расстояния. Это его явно устраивало.
        И вот он видит на кухне мальчика. Видит, как тот убегает на второй этаж. Возможно, зовет отца.
        Он дает мальчику убежать. Знает, что все равно настигнет его наверху.
        Урсула кликнула на снимки кровавых следов ног. Они вели к лестнице, становились слабее и полностью исчезали перед первой ступенькой. Там мальчик бежал изо всех сил.
        Господи, как он, должно быть, бежал.
        Она снова посмотрела на фотографии следов. Маленькие отпечатки в крови на полу.
        Тут она увидела это. То, что искала.
        То, что не сходилось.
        Мальчик вообще никуда не бежал.

        Фабиан поднял отпечаток ботинка, сделанный при помощи гипсовой заливки.
        Все собрались возле минивэна для быстрого совещания. Эрик стоял рядом с Фредрикой и выглядел бледным.
        Те же ботинки.
        Износ переднего рельефного узора с левой стороны абсолютно тот же.
        Тут и обсуждать нечего. Случайность исключена.
        Два места преступления.
        Те же ботинки.
        Тот же убийца.
        Секунду все молчали от сознания серьезности произошедшего: убийца опять нанес удар.
        - Билли, узнай марку и модель, а когда узнаешь, мы общими усилиями постараемся найти, где они продавались, - нарушил молчание Торкель.
        Ванья смотрела в сторону собачьего вольера, где по-прежнему сидел Седер, привалившись к грубо обструганной стенке, и подытоживала, в основном, для самой себя.
        - Седера, по всей видимости, застрелили из оружия, которое, по его словам, было украдено, буквально через час после того, как мы его отпустили.
        - Как много народу знало о том, что мы его отпустили? - быстро вставил Билли.
        - К сожалению, слишком много, - со вздохом произнес Торкель. - Целый ряд журналистов видел, как он ехал, а полчаса спустя прокурор сообщила об этом в интервью по радио.
        Ванья почти с отчаянием покачала головой.
        - Проклятая идиотка.
        - Мы обычно выступаем с заявлением, когда выпускаем подозреваемых, - заметил Торкель в попытке хоть частично спасти честь Малин Окерблад. Слишком поздно, увидел он по брошенному на него Ваньей взгляду.
        - О том, что его отпустили, знали многие, но тех, кто мог совершить это, крайне мало. - Себастиан долго стоял молча, но теперь он шагнул в центр группы. В такие мгновения он чувствовал себя лучше всего. Когда расследование внезапно делало резкий поворот и от слишком малого количества исходного материала они переходили к слишком большому. В какой-то степени это относилось ко всем членам команды. В Госкомиссию не шли, если не любили вызовы и плохо чувствовали себя под давлением. Однако Себастиан больше всех любил мгновения, когда земля уходит из-под ног.
        - Откуда ты знаешь? - спросил Эрик с умеренным скепсисом в голосе. Он, несомненно, пока еще не мог ощущать всю прелесть таких моментов. Себастиан пристально посмотрел на него. Если ему хочется дуться, пусть дуется. Но ему все равно придется выслушать.
        - Ружье. Оно указывает на то, что Седер знал, у кого оно было. Убийца знал, что Седеру это известно, но решил не полагаться на его молчание.
        К своей радости, он увидел, как остальные восприняли его слова и начали думать так же, как он. Даже Эрик кивнул. Либо он стал, наконец, прислушиваться, либо ему просто надоело пререкаться. Впрочем, на это Себастиану было наплевать.
        - Предположим, что оно было кому-то одолжено, - почти с наслаждением продолжил он. - Ружье хорошее. Кому попало он бы его не одолжил. Поэтому пришлось представить дело как самоубийство. Чтобы мы не стали искать среди его знакомых.
        Себастиан обратился к Эрику.
        - Круг его знакомых не может быть очень широк. Надавите на них. Надавите на его приятелей.
        Торкель одобрительно кивнул.
        - Отлично, Себастиан. Оттуда и начнем. - Он тоже обратился к Эрику: - Вам придется нам с этим помочь. Вы знаете, с кем он общался.
        Торкель давно не смотрел на Себастиана с одобрением. А сейчас посмотрел. Себастиан испытал некоторую гордость. Не только из-за взгляда Торкеля, в глазах Ваньи тоже читалось одобрение.
        Он вдруг задумался над тем, почему не бывает таким чаще.
        Собранным, энергичным и не таким скучающим.
        Ванье он таким нравится. А ему больше всего на свете хочется ее одобрения и любви.
        Почему же он не бывает таким чаще?
        Она даже спросила его, почему он начал работать в полиции. Ничего другого. Ничего о его женщинах. Ничего об Урсуле и Эллинор. Нет, когда ей представился случай просто поболтать, это был ее первый вопрос, собственно, единственный. Почему полиция?
        Потому что это действительно важно для нее самой. Она - полицейский. Это большая часть ее «я». Возможно, из этого полностью состояло ее «я». Особенно теперь, когда она лишилась даже роли дочери.
        Ему следует об этом помнить. Это он себе пообещал. Он покажет ей, почему ему захотелось работать в полиции. Начиная с данного момента, он будет показывать высокий класс.
        У Торкеля зазвонил телефон. Это оказалась Урсула.
        По выражению лица Торкеля все сразу поняли, что речь идет о чем-то важном.
        Класс умел показывать не только Себастиан.
        Урсула тоже.
        Высокий класс.

        Билли припарковал минивэн перед большим белым двухэтажным домом и вышел. Все было тихо и спокойно, за исключением сине-белой оградительной ленты, которая по-прежнему бешено дергалась на ветру при входе на террасу. Себастиан смотрел на здание с сомнением. Тела увезли, он знал, но ему все равно претило заходить в дом, где казнили детей.
        - Ты идешь? - поинтересовалась Ванья от входной двери. Торкель и Билли уже скрылись внутри. Себастиан кивнул и сделал глубокий вдох. Он все-таки почти все видел, а если он намерен выполнять только что данное себе обещание и помогать в этом расследовании несколько больше, чем в предыдущем, то ему придется побольше вникнуть в дело.
        Значит, посещение места преступления сюда входит, хочет он этого или нет.
        Он поднял ленту и прошел под ней, поднялся на семь ступенек к Ванье и остановился. Примерно в метре от двери на полу прихожей по-прежнему находилась большая, теперь уже высохшая лужа крови. Себастиан открыл папку, которую держал в руках, и пролистал до снимков, сделанных криминалистами сразу по приходе. Карин Карлстен лежит на спине. На фоне белой футболки обгоревшая огнестрельная рана.
        - Что ты думаешь? - спросила Ванья, наклоняясь вперед, чтобы тоже видеть фотографию.
        Себастиан поднял взгляд, осмотрел дверь, повернулся к террасе, а потом обратно.
        - Это было запланировано, - проговорил он. - Не минутный порыв или приступ ярости.
        - Откуда ты знаешь?
        - Я не знаю, но многое на это указывает.
        Он опять развернулся и показал на двор, где они припарковали машину.
        - Если бы он разозлился на семью где-то в другом месте, он поехал бы домой, взял ружье, припарковался, взбежал по ступеням, распахнул дверь и просто ворвался. Это же… - Он повел рукой. - Это указывает на то, что он позвонил, подождал, приготовился и, когда она открыла, приставил ружье ей к груди.
        Они осторожно переступили через кровь и вошли внутрь.
        - Он раньше убивал? - поинтересовалась Ванья, когда они приблизились к кухне. - Стоит ли просматривать нераскрытые убийства?
        - Возможно. У него, во всяком случае, не возникнет проблем с тем, чтобы это повторить, - ответил Себастиан. Они прошли мимо остановившихся в кухне Торкеля и Билли. Себастиан бегло взглянул в сторону кровавых пятен возле кухонного стола, где по-прежнему хорошо просматривались следы детских ног. - После этого.
        - Ян Седер является тому хорошим доказательством.
        - Да, это точно…
        Увидев, что Себастиан и Ванья идут в сторону лестницы, Торкель вынул телефон и набрал номер Урсулы. Та ответила после первого гудка.
        - Мы в доме. Что ты обнаружила?
        - Вы на кухне?
        - Да.
        У себя в квартире Урсула откинулась на спинку стула и закрыла глаза. Несмотря на то, что, пока Торкель ехал к месту преступления, она держалась подальше от экрана, головная боль усилилась.
        - Следы на крови остались, или какому-нибудь местному дарованию пришло в голову там немного прибрать?
        Торкель улыбнулся про себя. Что бы ни происходило, Урсула сохраняла полное недоверие ко всем полицейским, не работающим в Госкомиссии.
        - Они остались.
        - Я хочу, чтобы вы измерили их. В длину.
        - Зачем?
        - Хочу кое-что проверить, - ответила Урсула, и Торкель услышал по ее тону: сейчас просить каких-либо разъяснений неуместно.
        - Будь добр, измерь следы, - обратился он к Билли.
        Билли, казалось, собирался спросить зачем, но прикусил язык и направился к машине. Торкель смотрел ему вслед, выжидая, пока он окажется вне зоны слышимости, а потом продолжил разговор.
        - А как ты? - спросил он значительно более мягким голосом. - У тебя усталый голос.
        - У меня голова раскалывается от боли.
        - Ты должна работать, только когда есть силы.
        - Я достаточно долго отдыхала. - Она наклонилась к компьютеру и открыла текстовый документ, в котором пометила жирным некоторые места.
        - Я по тебе скучаю, - услышала она слова Торкеля, говорившего еще тише, чем раньше.
        - Спасибо, как мило с твоей стороны, - ответила она, увеличивая на экране текст. Она понимала, что это чересчур сухой ответ, но она действительно была не в силах одновременно любезничать с Торкелем и концентрироваться на работе, а работа была важнее. - В полученном мною материале значится, что в прихожей стояли ботинки и сапоги тридцать второго размера.
        - Если так написано, значит, наверное, так и есть. Хочешь, чтобы я проверил? - Торкель бросил взгляд на подставку для обуви в прихожей. - Здесь все на месте.
        - Нет, не надо, - ответила Урсула, и Торкель услышал на заднем плане щелчки клавиатуры. - Примерно двадцать с половиной сантиметров.
        - Что?
        - Если у человека тридцать второй размер, то стопа длиной приблизительно двадцать с половиной сантиметров, - пояснила Урсула и опять закрыла глаза, когда голову пронзила боль. Парацетамол ничуть не помог. - Какой длины следы?
        - Пока не знаю, - ответил Торкель, и в этот момент в кухню вернулся Билли с рулеткой в руке. Торкель кивком указал ему на следы в застывшей крови, и Билли опустился на колени.
        - Полагают, что мальчик, которого нашли в гардеробе, пробежал через кухню после второго выстрела, ступая в кровь брата, - сказала Урсула, встала со стула и пошла в ванную. - Но, во-первых, следы оставлены кем-то, кто шел, а не бежал, а во-вторых, у мальчика в гардеробе слишком мало засохшей крови на ступнях для того, чтобы считать, что он наступал в лужу на кухне.
        Она открыла шкафчик в ванной, достала баночку с анальгетиком, вытряхнула одну таблетку и сунула ее в рот. Отодвинув трубку от уха, она наклонилась к раковине и глотнула воды. Потом запрокинула голову, проглотила таблетку и, выходя из ванной, снова приставила трубку к уху.
        - Даже если он по пути в спальню смазал большую часть о пол или о какой-нибудь ковер, его ступни должны были выглядеть по-другому.
        Она опять уселась перед компьютером и открыла фотографии шестилетнего мальчика, который пытался спрятаться. Взгляд на них каждый раз причинял ей боль.
        - А там только единичные пятна крови, вероятно, его собственной.
        Билли распрямился, и Торкель посмотрел на него вопросительно.
        - Чуть больше двадцати трех сантиметров.
        - Длина следов двадцать три сантиметра, - передал Урсуле Торкель. Она не ответила. Он слышал только щелканье по клавиатуре.
        - Размер тридцать пять/тридцать шесть.
        Внезапно Торкель понял, что Урсула сказала, что она сообразила и с их помощью доказала.
        Следы ног на крови не принадлежали мальчику, которого нашли в гардеробе.
        В доме находился кто-то еще.
        - Кто способен на такое?
        Ванья и Себастиан стояли рядом, глядя в гардероб. Себастиан держал перед собой открытую папку, но никто из них на фотографии не смотрел. Следы в гардеробе делали это лишним. Невыносимым.
        - Ты имеешь в виду, убивать детей? - уточнил Себастиан.
        - Да.
        - Больше народу, чем ты думаешь. - Ванья посмотрела на него вопросительно. - Чтобы совершить подобное, надо дегуманизировать свои жертвы, превратить их… в «недочеловеков». - Себастиан умолк.
        С улицы доносилось манящее щебетание птиц.
        Весенние мелодии.
        Полные жизни.
        - Если ты уже это проделал, то возраст не играет роли, - продолжил Себастиан, закрывая папку.
        Они развернулись и покинули спальню. Вышли в узкий холл. Ванья снова бросила беглый взгляд на кровь на двери ванной.
        - Все это говорит тебе что-нибудь о том, кто это совершил? - Она обвела широким жестом дом.
        Прежде чем Себастиан успел ответить, их прервал Торкель, звавший их вниз.
        Им следовало спуститься.
        Немедленно.

        Они узнали, что ошибались. По крови пробежал не младший брат.
        А кто-то другой.
        Размер следов указывал на ребенка или маленькую женщину. Вариант с ребенком представлялся более вероятным, поскольку с полицией никто не связывался. Вопрос в том, кто это был.
        - Я поговорил с Эриком, - сообщил Билли, еще не успев войти с улицы на кухню. - О пропаже детей с прошлой среды никто не заявлял. Женщин тоже.
        - Узнай у ближайших соседей, кто мог тут побывать, - велел Торкель Ванье.
        Ванья кивнула и ушла.
        - Обыщи заново дом, - продолжил Торкель, обращаясь к Билли. - Посмотри, не найдешь ли ты следы пятого человека.
        Билли развернулся и стал подниматься по лестнице. Себастиан остался стоять, рассматривая на крови следы ног. Бросил взгляд в сторону гостиной. Так что же здесь на самом деле произошло? Застрелили мать. Застрелили старшего сына, а дальше? Может, в гостиной телевизор смотрели двое? Младший брат и кто-то еще? Младший брат бежит. Мимо убийцы. Вверх по лестнице. Убийца знает, что семья состоит из двоих взрослых и двоих мальчиков, одного из них он только что застрелил, а второго видел, значит, он даже не заглядывает в гостиную, где скрывается третий ребенок.
        Возможно.
        Даже вполне вероятно.
        А дальше?
        - Пойдем со мной, - прервал его размышления Торкель.

        Они проследовали за кровавыми следами, пока те не поблекли прямо перед лестницей.
        - Значит, не наверх, - констатировал Торкель и принялся обдумывать возможности. Направо у самого подножия лестницы находился маленький кабинет. Дальше еще две двери. Одна - в ванную комнату с ванной, двойной раковиной и унитазом.
        Вторая - в комбинированную прачечную-кладовку. Узкое длинное помещение, вдоль стены полки, основательно заполненные всем чем угодно, от садового оборудования до хоккейного снаряжения. Стоящие напротив стиральная и сушильная машины делали комнату еще уже. Через несколько метров комната поворачивала на девяносто градусов и заканчивалась дверью. Торкель потрогал ее. Заперто. Он взялся за ручку и повернул ее. Перед ними распростерся ведущий к лугу газон. Торкель осмотрел дверь. Старая модель, чтобы запереть ее, не требуется ключа. Выходя, достаточно ее захлопнуть. У работавших здесь полицейских не было причин обращать на нее внимание.
        Торкель и Себастиан вышли на освещенный солнцем двор позади дома.
        - Ты становишься свидетелем нескольких убийств, - проговорил Торкель. - Ты выбегаешь сюда… - Он покрутился, изучая окрестности. - Куда ты потом направишься?
        Себастиан подозревал, что вопрос риторический, но все-таки предпочел ответить.
        - Все реагируют по-разному. - Он прошел несколько шагов по газону, повернулся к лесу. В поле зрения нет никаких строений, предоставляющих естественное укрытие. - Некоторые просто побежали бы прочь отсюда, - продолжил он, поворачиваясь обратно к Торкелю. - Как можно дальше, даже не думая. Другие действовали бы на удивление рационально.
        - Каким образом?
        Себастиан посмотрел в сторону закрытой задней двери, представил себе, как она открывается и выскакивает ребенок или женщина. Сразу должно было обдать холодом.
        - В начале десятого утра было довольно холодно. Остальные сидели в пижамах, и мы знаем, что этот ребенок был босиком.
        Торкель повернулся к Себастиану.
        - Он забежал обратно?
        - Но эта дверь была заперта.
        Они пошли обратно к главному входу в дом. У самого угла Торкель резко остановился. Газон под водосточным желобом смыло, и осталась рыхлая влажная земля.
        Отпечаток босой ноги. Влажная почва вздула отпечаток, но Торкель прикинул, что он примерно такого же размера, как следы на крови в кухне.
        Человек побежал обратно. Ко входу.
        Торкель увеличил шаг и почти бегом поднялся по лестнице на террасу. В прихожей он остановился и подождал Себастиана. Когда тот подошел, Торкель требовательно протянул к нему руку. Себастиан держал в руках только папку, поэтому он предположил, что Торкелю нужна именно она, и протянул ему папку.
        Торкель быстро долистал до нужной страницы.
        - Никакой обуви тридцать пятого или тридцать шестого размера не обнаружили. - Он закрыл папку и обратился к Себастиану. - Значит, ты думаешь, что тот, кто сбежал, забрал верхнюю одежду и обувь?
        - Похоже на то.
        - Наверху в ванной стояло пять зубных щеток, и я нашел вот это.
        Торкель и Себастиан обернулись. Билли стоял в дверях кухни в перчатках и держал в руке красный чемоданчик на колесах. - Он стоял в комнате мальчиков.
        Торкель подошел к нему.
        - Ты проверил, что там внутри? - спросил он.
        Билли кивнул.
        - В основном одежда. На рост сто сорок шесть. Одежда девочки.

        Она добралась.
        За низким забором гора распахивалась, открывая путь прямо в забвение. Каменная пасть, которая поглотит ее. Спрячет ее снаружи точно так же, как она спрятана внутри.
        Она сидела на корточках за кустами настолько близко к входу, насколько смогла подойти, не рискуя быть обнаруженной, и осматривала открытую поверхность перед пещерой.
        Никого не видно.
        Звуков приближающихся людей или машин не слышно.
        Она встала и как можно быстрее направилась через маленькую покрытую гравием прогалину к забору. На крупной сетке висела прицепленная стальной проволокой изогнутая желтая металлическая табличка с изображением полицейского, поднявшего руку в предупреждающем жесте. Подпись гласила: «Посторонним вход воспрещен. Взрослые несут ответственность за своих детей».
        Забор был, похоже, установлен для тех, кто был слишком маленьким для того, чтобы прочесть надпись на табличке. Он едва достигал метра в высоту, и кое-где столбы не выдержали и опустились на землю.
        Перелезть через забор ей не составит труда.
        Прежде чем отправиться в темноту, она засомневалась. Она проголодается.
        Она ничего не ела с утра, когда проглотила греческий бутерброд - минус красный лук. Ничего не пила, кроме йогурта. Но как-нибудь образуется. Насколько ей помнилось, в пещерах вода протекает сквозь землю, очищается и капает вниз. Образует подземные озера.
        С едой она как-нибудь разберется. У нее есть консервы из домика. Ждать дольше не хотелось. Она так близко. Еще несколько метров - и она исчезнет навсегда. Здесь ее никто не достанет.
        Снаружи и внутри.
        Девочка поспешила вперед, перелезла через забор и начала целеустремленно спускаться в старую пещеру.
        И вот она уже скрылась в темноте.
        - Николь Карлстен.
        Билли прикрепил к доске в их комнате фотографию, а Ванья тем временем сверилась с лежащими перед ней бумагами. С висящей на стене типичной школьной фотографии им улыбалась темноволосая десятилетняя девочка.
        - Десять лет, проживает в Стокгольме. Двоюродная сестра мальчиков.
        - А мы уверены, что это она? - спросил Эрик со своего места у двери.
        - Нет, не уверены, - ответила Ванья. - Но Турссоны сказали, что она периодически приезжает туда на каникулы. Правда, они не знали, находилась ли она там именно в эту неделю.
        - А где же ее родители? - поинтересовался Себастиан, вставая и подходя к доске.
        - Мы уже пытались разыскать ее мать, чтобы сообщить о смерти сестры, но она не отвечала. Я разговаривала с ее начальником в СИДА[105]. Она едет домой из Мали.
        - Когда она вернется? - спросил Торкель.
        - Там проблемы с сотовой связью, да и авиакомпании в Мали не слишком пунктуальны, - ответила Ванья. - Так что никто точно не знает.
        - Я хочу, чтобы она отправилась сюда, как только ее самолет приземлится, - сказал Торкель и тоже встал. Казалось, он, верный своей привычке, собрался было расхаживать взад и вперед, но места не было, поэтому он остался стоять у окна, скрестив руки на груди. - По словам соседей, обычно никаких других детей у Карлстенов не бывало, и если мать этой девочки находится в Африке, это объясняет, почему ее никто не хватился, - заключил он. - Значит, пока будем исходить из того, что это она.
        Все согласно закивали.
        - Известно ли нам о девочке еще что-нибудь? - продолжил Торкель, обращаясь к Ванье, которая вновь углубилась в лежащие перед ней бумаги.
        - Десять лет, как уже сказано, родители в разводе, живет с матерью, отец в Бразилии, с ним, насколько я поняла, контактов не поддерживают или почти не поддерживают.
        Себастиану показалось, или в ее голосе действительно присутствовали печальные нотки?
        - По словам ее учителя, для своего возраста она разумная и зрелая девочка. - Ванья собрала бумаги, пожав плечами. - Ей десять лет, поэтому сведений не так уж много.
        - Мы уверены, что она пропала?
        Все, даже Себастиан, повернулись к Билли.
        - Ее могли похитить, - развил он свою мысль. - Убийца ведь мог забрать из прихожей ее куртку и обувь, чтобы мы ее не искали?
        - Нет, - сказал Себастиан. - Если бы убийца увидел ее, она была бы мертва.
        - И ты это знаешь? - произнес Билли, сам заметив, что в его голос закралось раздражение. Он уже не впервые сталкивался с тем, что Себастиан его поучал и ставил под сомнение его соображения, но в этом самоуверенном обращении по-прежнему присутствовало нечто несомненно обидное.
        - Да.
        - Как ты можешь быть в этом так уверен?
        - Моя работа - быть уверенным в этом, а я хорошо умею делать свою работу.
        Их взгляды встретились. Билли стиснул зубы. Против такой аргументации он бессилен. Что бы остальные члены команды ни думали о Себастиане, никто не ставил под сомнение его экспертизу.
        - Значит, исчезла или похищена, - прервал их Торкель, подтвердив тем самым мысли Билли. Себастиан опять переключил внимание на фотографию на доске.
        Темные волосы забраны в хвостик, за исключением двух локонов, которые свисают, обрамляя лицо девочки. Красный джемпер, поверх которого лежит воротничок белой блузки. Широкая улыбка, распахнутые веселые карие глаза.
        У Сабины тоже были темные волосы и карие глаза.
        - Себастиан…
        Его вернули к действительности. Торкель и остальные смотрели на него так, будто ждали на что-то ответа. На что, он не имел представления.
        - Что?
        - Девочка. Николь. Что ты о ней думаешь?
        Прежде чем ответить, Себастиан ненадолго задумался.
        - Она спряталась в гостиной. Выждала, пока убийца уйдет. Вернулась, чтобы забрать свою одежду, чтобы потом не замерзнуть. - Он сделал краткую паузу и опять посмотрел на улыбающуюся девочку на школьной фотографии. - Она не бегает бесцельно вокруг, она скрывается.
        - Где?
        - Наверняка можно сказать, что в полицию идти она не хочет. За двое суток она легко могла туда добраться. У нее другая цель.
        Он снова повернулся к снимку и положил на него пальцы, словно мог таким образом больше узнать о ходе ее мыслей.
        - Нам это не обязательно покажется разумным, но для нее это совершенно очевидно. Она действует рационально, но согласно собственной логике.
        - Это нам наверняка очень поможет, - тихо произнес Билли, но недостаточно тихо для того, чтобы не услышали Себастиан и остальные.
        Эрик смотрел на четверых членов Госкомиссии с нарастающим чувством неприязни. Похоже, он получил не слишком слаженную команду.
        - Так что мы должны для вас сделать? - спросил он, обращаясь к Торкелю, который сделал глубокий вдох. Да, действительно, что они должны сделать?
        У них есть девочка. Вероятно, с психической травмой. Отсутствует более двух суток. Естественным, конечно, было бы подключить к ее поискам максимальные силы, но тогда существует риск, что убийца узнает о наличии свидетеля. Теоретически это может подвергнуть ее смертельной опасности.
        Альтернатива - как можно дольше скрывать это, не получать помощи для поисков и тем самым рисковать, что они ее не найдут.
        Он видел по остальным, что они ждут ответа.
        По сути дела, выбора у них нет.
        - Мы подключим все имеющиеся в нашем распоряжении силы.

        По оценке Торкеля, собралось около восьмидесяти человек. Большинство составляли молниеносно мобилизованные из ополчения и дополнительно вызванные полицейские, но пришло и много добровольцев, и уполномоченная от организации «Missing People»[106] пообещала, если потребуется, удвоить на следующий день количество народа. Их было так много, что в отделение полиции они не поместились, поэтому все перебрались на улицу. Перед входом в здание полиции получилось нечто среднее между обзором ситуации и пресс-конференцией: те, кто собирался активно искать девочку, обступили Эрика Флудина и большую карту, а докладывавшие о предстоящих действиях образовали вокруг них внешнее кольцо.
        Билли ходил вокруг и фотографировал собравшихся, после того как Себастиан напомнил им, что убийца вполне может вернуться на место преступления или попытаться подобраться поближе к расследованию.
        Торкель поискал взглядом Себастиана, но того нигде не было. Наверное, ушел обратно в здание… Сам он держался немного на заднем плане. Эрик знал местность, знал людей, пусть лучше он проводит инструктаж, хотя чисто формально расследованием он и не руководит.
        Торкель окинул собравшихся взглядом и узнал в толпе одно лицо: Пийя Флудин. Вид у нее был сосредоточенный и серьезный. После пяти убийств за двое суток ей, вероятно, не хватало только исчезнувшей девочки. Он немного удивился тому, что она здесь, не следовало ли ей сидеть в пиар-отделе муниципалитета и минимизировать ущерб, хотя конечно - здесь сейчас все камеры, а в этом году выборы.
        Торкель продолжил рассматривать толпу и заметил, как Аксель Вебер, отделившись от остальных журналистов, двинулся в его сторону.
        В прошлом году Вебер обнародовал историю о двух исчезнувших афганских беженцах и установил связь между погибшей в горах семьей и шведской военной разведкой, но получились только круги на воде. Многие явно приложили достаточно много усилий, чтобы замолчать эту историю. И у них получилось.
        Сейчас Вебер стоял рядом с Торкелем, держа в руках блокнот.
        - Вы считаете, она видела убийцу?
        - Если вы послушаете Эрика, то узнаете, что мы считаем.
        - Если я стану утверждать, что она видела убийцу, вы это опровергнете?
        Торкель повернулся к журналисту.
        - Я не знаю, что она видела, а что нет. Мы просто хотим ее найти.
        - Значит, никакого опровержения?
        Торкель не ответил, а снова переключил внимание на инструктаж, который подходил к концу. Оставалось не так много часов дневного света. Все получили фотографию Николь. Они отметили дом, откуда она исчезла. По всей видимости, более пятидесяти часов назад. Рассчитали среднюю скорость и учли, что она могла ходить кругами. Таким образом, у них получилось несколько районов, где она могла находиться с наибольшей вероятностью, и теперь эти пять районов распределялись между небольшими группами. Каждую группу возглавлял руководитель: Ванья, Торкель, Билли, командир из ополчения и представитель «Missing People». Каждый из них отвечал за свой район и передачу информации.
        Всем сообщили номер телефона, выдали портативную рацию, сухой паек и термос.
        Закончив инструктаж, Эрик сообщил, что он останется на месте, будет выполнять роль связующего звена между группами и нести главную ответственность за операцию. Обо всем должны докладывать ему.
        В машинах завели моторы, и площадь быстро опустела.
        Эрик посмотрел, как последний автомобиль сворачивает с Бергебювэген налево, и пошел к входу в здание. Рядом с ним возникла Пийя.
        - Ты разговаривал с Франком?
        Эрик остановился.
        - Нет.
        - А не следовало бы?
        Эрик задумался. В предложении Пийи, несомненно, есть смысл. Франк Хеден отвечает в регионе за охоту на дичь. Никто лучше него и его собак не знает лесов вокруг Турсбю, но ему в прошлом году исполнилось шестьдесят и несколько месяцев назад у него диагностировали остеогенную саркому. Эрику казалось несколько неловким звонить ему с просьбой об услуге.
        - Если бы он хотел поучаствовать, то, наверное, пришел бы сюда, - начал он, но не закончил фразу.
        - Если хочешь его подключить, он поможет тебе, просто передай ему от меня привет, - сказала Пийя и взяла его под руку.
        Вероятно, она права.
        Франк Хеден в течение многих лет занимался муниципальными делами, представляя социал-демократов. Когда Пийя начала активно заниматься политикой, он занимал должность председателя правления муниципалитета и стал для нее чем-то вроде наставника, помогая ей продвигаться наверх. Они очень близки.
        Эрик опять задумался, а потом кивнул. Стоит попробовать.
        - Отлично, - проговорила Пийя, подалась вперед и прежде, чем он направился к машине, поцеловала его в губы. Отъезжая, он помахал ей рукой, и она помахала в ответ с улыбкой, которая потухла, как только Эрик скрылся из виду.
        Они должны найти девочку.
        Они должны положить этому конец.
        Во время ланча она набрала в Гугле «Турсбю» и обнаружила, что после их собственной домашней странички и статьи Википедии на первых трех страницах фигурируют исключительно ссылки на новости об убийствах. Для муниципалитета это очень плохо, а то, что плохо для муниципалитета, плохо для нее.
        А ей нужно, чтобы было хорошо.

        Себастиан сидел в их временной ставке. Он недолго постоял во дворе и послушал, но нашел это абсолютно неинтересным и ушел обратно, решительно и не особенно любезно ответив отказом на вопрос, не хочет ли он участвовать в одной из цепочек для прочесывания леса.
        Себастиан Бергман не из тех, кто ходит рядами по лесу и кричит. Для работы такого типа существуют престарелые военные, уставшие от учебы гимназисты, безработные и домохозяйки. А не один из ведущих криминальных психологов Европы.
        Слишком мало стимулов.
        Слишком много природы.
        Он поднял взгляд на стену перед собой.
        Николь…
        Кто это совершил?
        Вероятно, мужчина, массовые убийцы - женщины встречаются крайне редко. Но кто идет в дом с ружьем, настроившись убить четверых человек, двое из которых дети?
        Кто-то, кого переполняет ненависть. Кто хочет отомстить или не видит иного решения своих проблем. Личный мотив в любом случае присутствует, в этом Себастиан не сомневался. Поэтому призыв Торкеля к соседям на всякий случай ненадолго уехать был совершенно идиотским. Это не безумец, который ходит наобум от дома к дому. Он действовал целенаправленно и спланированно. Убийца считал, что Карлстены заслужили, чтобы их убили.
        Николь…
        Причинили ли Карлстены какой-то вред лично убийце? Очевидно. По крайней мере, он воспринял это именно так. Но почему требовалось наказать всю семью? Почему детей? Ему было важно, чтобы умерли все. Он, вероятно, искал мальчика в гардеробе…
        Себастиан посмотрел на временной график. СЕДЕР УГРОЖАЕТ КАРЛСТЕНУ ПЕРЕД БАССЕЙНОМ. Ян Седер - это нечто иное. Он представлял собой угрозу. Его требовалось устранить, чтобы выпутаться. Исходной целью была семья.
        КАРЛСТЕНОВ РАССТРЕЛИВАЮТ.
        Николь…
        Когда пришла соседская девочка, дверь стояла открытой. Тела никак не пытались спрятать. О чем это говорит? Что не играло роли, когда тела обнаружат. Почему? Убийца не сбежал. Он остался в этом районе или, во всяком случае, где-то неподалеку. Он убил Яна Седера в течение двух часов после того, как стало официально известно, что его отпустили из полиции…
        СЕДЕР УБИТ В СОБАЧЬЕМ ВОЛЬЕРЕ.
        Николь…
        Себастиан прервал размышления. Его взгляд все время тянуло туда. К улыбающейся на школьной фотографии девочке с темными волосами и карими глазами.
        Сабина была бы на несколько лет старше.
        Он никогда не думал о ней так.
        О более взрослой.
        Он никогда не задумывался над тем, как повел бы ее в первый день в школу, не представлял себя в качестве гордого отца на открытых уроках или спортивных мероприятиях. Вообще не думал о том, какие радости, трудности и открытия предстоят после четырехлетнего возраста. Никогда не размышлял о том, что сейчас был бы отцом подростка со всеми вытекающими последствиями, с необходимостью подводить ее ближе и ближе к самостоятельности во взрослом возрасте.
        Поэтому ли он все время возвращается к фотографии? Неужели он действительно видит там Сабину? В таком случае это безумие. Ведь после того второго дня Рождества он встречал множество темноволосых кареглазых девочек, не реагируя таким образом.
        Николь…
        Сабина так и не стала для него старше. Она была и осталась той любопытной четырехлетней малышкой, которую он любил больше, чем сам осознавал, которая всегда была главной. Всего хотела, все умела, все пробовала, и поэтому довольно быстро сообразила, как выбираются из детской кроватки.
        У них было правило. Сабине следовало засыпать в собственной кровати. Оставалась ли она в ней и дальше или в течение ночи оказывалась в их постели, не имело значения. Осенью 2004 года, последней осенью, она приходила почти каждую ночь. Чаще всего он просыпался уже от топота ее ножек по паркету в холле, а если нет, то всегда от ее «я хочу спать здесь», прямо перед тем, как она закидывала между ним и Лили подушку и залезала следом. Он накрывал ее своим одеялом и обнимал. Чаще всего она левой ручкой ловила его пальцы и сжимала их. Правый большой палец во рту. Она засыпала в течение минуты…
        Себастиан вздрогнул, когда в дверь постучали, и через секунду Фредрика открыла дверь и вошла в комнату.
        - Тут остался кофе. Хотите?
        Себастиан выпрямился на стуле. Он действительно унесся мыслями очень далеко. Казалось, будто он только что проснулся. Сколько же времени он так просидел? Он повернулся к Фредрике и увидел, как ее любезно-вопросительное выражение лица сменилось чем-то другим. Растерянностью? Неприязнью? Сочувствием?
        Она поставила на стол термос вместе с двумя зеленовато-белыми стаканчиками.
        - Это действительно ужасно, - произнесла она, многозначительно кивая на доску.
        Себастиан несколько секунд пребывал в недоумении, а потом почувствовал, что у него мокрые щеки. Неужели он сидел тут и плакал? Он поспешно провел ладонью по лицу. Очевидно. Отсюда и реакция Фредрики, когда она вошла. Она никак не ожидала застать криминального психолога Госкомиссии в слезах. Однако перед ней сидел чувствительный мужчина, в одиночестве оплакивавший жертв и это бессмысленное насилие. Но она не ушла, сделав вид, будто ничего не заметила. Она поддержала его.
        Возможно, ей нравятся чувствительные мужчины.
        Возможно, один такой у нее уже есть.
        - Много народу пришло помочь в поисках, - сказал Себастиан и слегка откашлялся, словно желая привести в порядок голосовые связки. - Приятно видеть такую активность посреди всего этого. - Он встретился с ней взглядом. Она кивнула. - Ваш муж тоже участвует? - закончил он максимально непринужденным тоном.
        - Я не замужем.
        Себастиан кивнул и слабо улыбнулся ей. О близком приятеле он спрашивать не намеревался. С одной стороны, тогда стало бы очевидно, куда он клонит, а с другой, он почти не сомневался в том, что у нее никого нет. Большинство людей продолжило бы информацию о своем гражданском положении словами: «но мой приятель участвует в поисках» или: «а мой приятель не смог прийти», имей они такового.
        - Так хотите кофе? - спросила она, кивая на термос. - Он по-прежнему горячий.
        Себастиан выпрямился на стуле еще больше. Ему требовалось обязательно отвлечься от своих мыслей. Перспектива еще одного одинокого вечера в цветастой комнате его не привлекала. Он выдал свою самую пленительную улыбку.
        - Только если вы составите мне компанию…

        «Он постарел», - подумал Эрик, когда Франк открыл дверь и впустил его в дом. Франк похудел, брюки держались на талии туго затянутым ремнем и шли складками, а рубашка висела совершенно свободно. Покрытые бородой щеки ввалились, и Эрик не мог припомнить у него раньше таких больших мешков под глазами. Неизменными остались только стоящие дыбом короткие стального оттенка седые волосы, всегда наводившие Эрика на мысль о персонаже комиксов, о котором он читал в юности: о Майке Номаде. Эрик снял ботинки и проследовал за пожилым мужчиной на кухню. Ему просто кажется, или Франк начал хромать? Он уже несколько лет страдает раком простаты, а в октябре прошлого года у него появились боли внизу спины, и под конец он пошел к врачу. Метастазы от простаты распространились в конец позвоночника. Облучение и цитотоксины временно приостановили процесс, но метастазы были неоперабельными, и никто не знал, сколько он еще продержится на ногах.
        Отказавшись от кофе, Эрик сел за квадратный стол у стены. В кухне стоял незнакомый и не совсем приятный запах. «Чад и… болезнь», - подумал Эрик, глядя, как Франк установил в кофеварку фильтр и начал отмерять кофе.
        - Как твои дела? - поинтересовался он, надеясь, что не услышит в ответ всю историю болезни.
        - Знаешь, что есть, то есть, живу сегодняшним днем.
        Эрик помолчал. Что на это отвечают? Франк включил кофеварку и поставил банку с кофе обратно в шкафчик.
        - Пийя передает тебе привет, - сказал Эрик, чтобы прервать молчание.
        - Кланяйся ей от меня, надеюсь, она скоро приедет меня навестить.
        - Да, конечно, просто сейчас так много…
        Франк кивнул, но у Эрика возникло ощущение, что он разочарован тем, что они не видятся чаще.
        Разочарован и одинок.
        Он осознал, что ему жаль Франка. Они с Пийей об этом неоднократно говорили. Известие о раке, разумеется, всегда не радует, а в случае Франка это катастрофа.
        Ему уже и так сильно досталось. Его жена Айна около восьми лет назад погибла в автомобильной аварии. У них только один ребенок, Хампус, которому 28 лет, он по-прежнему живет с отцом и никогда не сможет жить самостоятельно. У него множественная инвалидность. Эрик знал о поражении церебральным параличом, эпилепсии и частичном параличе, но присутствовало что-то еще, чего он не помнил. Муниципалитет организовал Франку сиделку на 85 часов в неделю, а остальное время он ухаживал за Хампусом сам. О том, что произойдет, если, или когда, Франка не станет, Эрику думать не хотелось.
        Франку, вероятно, тоже.
        - Чем же я могу тебе помочь? - спросил он, усаживаясь напротив Эрика и сцепляя руки в замок.
        - Ты слышал о пропавшей девочке?
        - Той, что видела, как убивали Карлстенов? - уточнил он и покачал головой. - Жуткая история. Просто жуткая.
        - Ты их знал? - спросил Эрик.
        - Я слышал о них, но никогда с ними не встречался, хотя они жили всего километрах в пяти отсюда.
        Он опять покачал головой.
        - Нам необходимо найти эту девочку, - продолжил Эрик и наклонился вперед, словно желая придать словам веса.
        - Да, понимаю.
        - Я подумал… или Пийя подумала о тебе, - поправился Эрик. - Ты знаешь окрестный лес, и она подумала, что, возможно, собаки способны помочь.
        Франк встретился с ним взглядом, и Эрик сразу отметил, насколько скептически тот настроен.
        - Она ведь пропала какое-то время назад? - произнес он, проводя рукой по бороде.
        - Более двух суток, около пятидесяти или пятидесяти пяти часов, - подтвердил Эрик. - Но у нас есть принадлежавшая ей одежда, если это может помочь.
        - Двое суток - это большое время для того, чтобы собаки ее нашли.
        Теперь настала очередь Эрика кивнуть. Франк встал и подошел к кофеварке, где коричневая жидкость заканчивала капать на дно колбы.
        - Я бы с удовольствием подключился, вы же знаете, но сиделка через два часа уйдет, а я не могу оставить Хампуса одного.
        - Да, разумеется. - Эрик снова замолчал. Против необходимости ухода за сыном возражать трудно. Но тут его осенило. Он все-таки женат на председателе правления муниципалитета, а сиделка выделяется муниципалитетом. Он немного приосанился перед последней попыткой.
        - Если ты думаешь, что собаки способны что-нибудь дать, я могу устроить так, что кто-нибудь придет и присмотрит за парнем. - Франк молча налил себе кофе, поставил колбу на место и со вздохом выключил кофеварку. - Разумеется, если ты в силах, - добавил Эрик.
        - Я в силах. - Франк развернулся, наклонился к столу и выпил глоток кофе, тем временем размышляя. - Кем бы я был, если бы даже не попытался.
        - Спасибо.
        - Дай мне пятнадцать минут на сборы.
        Франк забрал с собой чашку, и Эрик удовлетворенно откинулся на спинку стула, услышав, как тот поднимается на второй этаж. Идея съездить к Франку, конечно, принадлежала Пийе, но уговорил его отправиться на поиски он. Прибегнув к нестандартному мышлению. А что, если сегодня вечером, вернувшись домой, он сможет рассказать, что Франк с собаками нашел девочку?
        Как Пийя это воспримет? С радостью и, возможно, с некоторой благодарностью. В последнее время подобные эмоции ей доводилось испытывать нечасто.
        Она слишком много работала.
        Муниципалитет Турсбю, прямо скажем, не крупнейший в стране - когда Пийя в последний раз проверяла, он находился на сто восемьдесят пятом месте, но работы все равно много. По правде говоря, бесконечно много. Последние месяцы выдались чрезвычайно напряженными. Начинался предвыборный год со всеми вытекающими отсюда последствиями - с планированием и позиционированием. К этому добавились скандал с едой в «Гордене» - муниципальном доме престарелых, в феврале, статья в областной газете о нехватке регистрационных журналов в служебном транспорте, компания «FilboCorp» и вечные протесты, дебаты о гонорарах, необычайно агрессивная оппозиция, которая уже зарубила бюджет на следующий год, хотя его предполагалось обсуждать не раньше июня, и вспышка туберкулеза в одном из детских садов. И вот теперь: пять убийств и исчезнувшая девочка.
        Эрика удивляло, как жена это все выдерживает.
        Каждый день. Круглые сутки.
        Она всегда была политиком. Честно говоря, в последнее время, пожалуй, больше, чем женой и матерью. Если ей удастся добиться своего, ситуация едва ли улучшится. В прошлом месяце областная партийная организация Вермланда решила предложить избирательной комиссии ее кандидатуру на место заместителя в исполнительном комитете. Едва ли она станет уделять политике меньше времени. В сутках только 24 часа, и если она добавит несколько часов к рабочему дню, то ей придется отнять их от чего-то другого.
        От него и семьи.
        Он знал, что так рассуждать мелочно, но ничего поделать не мог. Он теперь работает в Карлстаде. Из-за времени, которое он тратит на дорогу, они и так видятся, на его взгляд, слишком мало. Вместе с тем, она действительно болеет душой за то, что делает. Хочет и всерьез верит, что сможет изменить ситуацию. Улучшить Турсбю для всех. Ее увлеченность и преданность делу намного превосходили то, что Эрик видел у ее коллег. Видимо, поэтому она уже на пути в Стокгольм. Она всегда ставит благо партии и муниципалитета на первое место.
        Возможно, поэтому он сидит здесь и надеется, что Франк с собаками сегодня найдет девочку. Тогда он снова станет самым важным.
        Пусть даже на один вечер.

        Было холодно.
        Гораздо холоднее, чем она предполагала.
        Температура неподвижного воздуха в пещере едва ли была сильно выше нуля. Обнаружив щель, она забилась туда, подтянула колени к лицу и обхватила руками ноги. Стало немного теплее, но это не могло компенсировать холод, которым тянуло от влажного камня. Она заметила, что стучит зубами. Несколько раз глубоко вдохнула и попыталась, насколько могла, расслабиться. Стало получше…
        Она ненадолго задумалась, не снять ли куртку, чтобы на нее лечь, но решила, что не стоит. Куртка, наверное, приносит больше пользы там, где есть.
        Она закрыла глаза.
        Особой разницы не почувствовала. Темнота была настолько кромешной, что не имело значения, открыты глаза или нет.
        Но она их все-таки закрыла.
        Она слышала только собственное дыхание. Было настолько тихо, что она с таким же успехом могла быть глухой. Оглохни она тут внутри и ослепни, она бы не заметила. Ее это устраивало. Темень и тишина.
        Ее никто не найдет.
        Никто не нашел мальчиков. Тех, что умерли здесь.
        Умирать она не собиралась.
        Тогда зачем она здесь? Чтобы ее никто не нашел. Собирается ли она остаться здесь навсегда? Как же она справится? Мальчики умерли. Она пришла сюда, чтобы умереть?
        Она с раздражением отбросила эти вопросы. Она пришла сюда, чтобы ее никто не нашел. Ей не хочется, чтобы ее нашли. Только и всего. По крайней мере, сейчас. Потом - возможно. Дальше этого она пока не думала. Бежать в безопасное место и все. Со временем придется думать дальше.
        Наверное, она попытается связаться с мамой. Та наверняка знает, что делать.
        Но у нее нет телефона. О нем она не подумала, когда вернулась. Он стоял на зарядке возле ее кровати, когда она и Фред смотрели телевизор, когда позвонили в дверь, когда выстрел…
        Нет!
        Об этом думать нельзя. Это было там и тогда. Снаружи. Внутри этого нет. Внутри по-прежнему тихо и спокойно. Ей необходимо туда. Целиком. Полностью закрыться. Теперь, когда она пришла, можно сфокусироваться на этом. Постепенно придется обдумывать, что делать. Но не сейчас.
        Возможно, никогда.
        Возможно, все, что ей нужно, есть внутри. Только бы пробраться туда. Целиком. Возможно, ей никогда не придется покидать спокойствие в месте, которое не является местом.
        Спокойствие. Забвение.
        Она не заметила, как уснула.

        Выйдя из туалета, Себастиан пошел обратно в предоставленную комиссии вызывающую легкую клаустрофобию комнату. По пути он заглядывал во все двери и встретился взглядом с Фредрикой, сидевшей за письменным столом за второй дверью по правую сторону. Кивок, легкая улыбка и дальше. Хотя он чувствовал, что Фредрика приняла бы предложение вместе поужинать и что это, вероятно, привело бы к сексу либо у нее дома, либо в его цветастом номере, он так и не пригласил ее. Утратил интерес.
        Она чересчур молчаливая. Пока они вместе пили кофе, она предоставила ему слишком мало материала для действий. Не давала ему понять, на правильном он пути или нет, заставляла его слишком многое угадывать и, тем самым, чересчур много раз возвращаться обратно, менять, исправлять. В результате соблазнение походило не на парный танец, а на театр одного актера. Это было скучно. Поэтому он бросил эту затею и всерьез попытался заняться тем, ради чего сюда приехал. Психологическим портретом преступника.
        Час спустя к нему пришел Эрик и сообщил то, что им на тот момент удалось выяснить об окружении Седера. Оно было небольшим. Приятели из Филипстада понятия не имели, кому он мог одолжить ружье. Они сказали, что сами не охотятся и о подобных вещах никогда не разговаривали. Ближайшие соседи описывали Седера как волка-одиночку. Они с ним не общались. Здоровались при встрече, что случалось очень редко. Эрик подошел к висящей на стене карте и показал: дом соседей находится почти в километре от дома Седера.
        Себастиан лишь удовлетворенно кивал. Когда он изучал более детальные сведения о Седере, ему пришлось немного пересмотреть свою точку зрения. Седер совсем не обязательно лгал, чтобы защитить какого-то близкого знакомого. Вполне возможно, что ему было важнее не помогать полиции, чем выйти на свободу.
        Чем больше Себастиан читал о Седере, тем более очевидным становился образ человека, ненавидящего властные структуры, классического борца с неугодными ему законами.
        Затем Эрик рассказал, что они заново обыскали дом Седера. От Фабиана поступила информация: ничто не указывает на пребывание убийцы в доме. Наиболее вероятно, что Седер встретился с ним снаружи. Опять-таки никакой ясности в вопросе, где находилось ружье.
        Мобильный оператор пришлет им распечатки телефонных разговоров, но в журнале учета разговоров после того, как Седера отпустили, у него ничего нет. Конечно, он мог стереть какой-то разговор, но тогда они узнают об этом в понедельник. Единственной, с кем он с тех пор связывался по компьютеру, была некая женщина с Украины. Соответственно, если он задумывал шантаж, то его, похоже, убили раньше, чем он успел даже приступить к осуществлению такого плана.
        Себастиан поблагодарил, но сказал, что лучше бы Эрик изложил все это Торкелю и остальным, когда они вернутся. Он увидел, как Эрик помрачнел.
        - Ты ведь можешь это сделать сам? - проговорил Эрик, даже не пытаясь скрыть раздражения.
        - Знаешь, люди, принимающие сообщения и передающие их другим… - сказал Себастиан, выпрямляясь на стуле. Позлить Эрика показалось довольно забавным, поскольку он сам так откровенно продемонстрировал недовольство. - Они называются секретарями, а я не из их числа.
        Эрик покинул комнату, не произнеся ни слова, и Себастиан вернулся к своей работе.
        Уже прошел час после наступления темноты, когда он услышал, как в отделение полиции вернулись остальные. Себастиан встал и вышел в коридор. Первой шла Ванья, следом Эрик, Торкель и последним Билли. Себастиану даже не требовалось спрашивать. Их расстроенные и усталые лица сказали все.
        Они ее не нашли.

        Он не хотел становиться массовым убийцей, но теперь им оказался, согласно Википедии.
        «Человеком, который намеренно убивает более трех людей за раз».
        «Человек делает то, что д?лжно», - подумал он, сидя перед компьютером.
        Ведь в сети обязательно написали бы, если бы они ее нашли?
        Он посмотрел везде. Поискал на домашних страницах всех газет. Местных, центральных и норвежских.
        Ничего.
        Последнее обновление в газете «Экспрессен» появилось более трех часов назад и гласило:

        ТЕМНОТА ОСТАНАВЛИВАЕТ ПОИСКИ
        Текст под заголовком не сообщал ничего нового. Краткий пересказ всех остальных статей, написанных и обновленных в течение дня.
        Убийства. Девочка. Исчезновение.
        Снова сказано, что полиция не опровергла сведений о том, что девочка видела убийцу.
        Особенно вечерние газеты обожают истории подобного типа. Сперва убита целая семья. Потом найден мертвым подозреваемый, которого отпустила полиция, и, как вишенка на торте, невинный ребенок, который стал свидетелем этого ужаса и теперь пропал.
        В бегах.
        В одиночестве в огромных лесах Вермланда.
        Он даже видел в газете «Афтонбладет» статью, где они беседовали с «экспертом» о том, какие самые страшные опасности подстерегают там девочку.
        • Замерзание.
        • Жажда.
        • Переломы после падений.
        • Шок, способный привести к иррациональному поведению.
        И заставившее его немного посмеяться:
        • Волки.
        Все для нагнетания напряжения вокруг поисков, предположил он.
        Но именно поэтому наверняка появились бы броские рубрики, если бы они ее нашли.
        Николь Карлстен.
        Как он мог ее просмотреть?
        Собственно, наплевать. Он совершил это. Ему не пришло в голову, что у Карлстенов могут быть гости. Чего теперь расстраиваться? Что сделано, то сделано.
        Он свернул экран ноутбука, откинулся на спинку стула и задумался.
        Принялся прокручивать в голове список «эксперта».
        Замерзание маловероятно, все-таки уже далеко не начало апреля. Смерть от жажды - тоже не слишком реалистичный сценарий. Повсюду есть озера и речки. Травмироваться в лесу, разумеется, можно, а как может сказаться на ребенке запоздалый шок, он понятия не имеет. Что такое иррациональное поведение? Что она пойдет и утопится? Выскочит на дорогу перед лесовозом? Что бы это ни было, полагаться на это он не решался. Слишком хорошо, чтобы быть правдой.
        Тогда остаются волки. С начала девятнадцатого века в Швеции ни один человек, кроме той служительницы зоопарка в Кольмордене[107], не был убит волками, и он исходил из того, что первой она не станет.
        Значит, она, скорее всего, выживет.
        Значит, ее найдут. Рано или поздно.
        То, что он не видел ее, не обязательно означает, что она его не видела.
        Человек делает то, что д?лжно, даже если порой ему это не нравится.
        Так говорила его мать. Часто. Например, когда ей приходилось вставать в пять утра, чтобы взяться за одну из своих трех работ; или когда они переехали к ее сестре после того, как их вышвырнул отец; или когда она продолжала работать, несмотря на известие о раке; а еще когда усыпляла его собаку, потому что тетя считала ее опасной, - каждый раз, когда жизнь воздвигала на ее пути препятствия. Человек делает то, что д?лжно.
        Жизнь несправедлива.
        Еще одно мудрое изречение матери, из-за которого она никогда даже не пыталась изменить их положение.
        Он наклонился вперед и, дернув за свисавшую над экраном маленькую цепочку, погасил настольную лампу. Затем откинулся на спинку в темноте. Посмотрел в окно: ночное небо усыпано звездами. Ночь предстоит холодная.
        Может, она все-таки замерзнет?
        Он устремил взгляд вдаль. Мысли тоже.
        Девочка. Если она его видела, почему не пошла в полицию? Ей десять лет. Разве теперь малышам, как только они идут в школу, не внушают, что надо звонить по телефону 112 и идти к Дяде полицейскому? Так куда же она подевалась? Сознательно прячется? Пока он находился в доме, она не издала ни звука. Не подала ни малейшего признака жизни, когда он систематично уничтожал весь ее мирок. Шок или продуманное поведение?
        Она приходится мальчикам двоюродной сестрой. Явно часто приезжала погостить, но знает окрестности, вероятно, не слишком хорошо. Если она не захотела пойти в полицию, куда же она могла направиться?
        Он чувствовал, что ответ на вопрос в пределах досягаемости. Нужный фрагмент головоломки лежит перед ним, но он его не видит.
        Однако ответ существует.
        Он не сомневался в том, что найдет его. Просто надо занять голову чем-нибудь другим. Так уж она у него устроена. Отодвинуть проблему на задний план, помариновать ее в подкорке, не уделяя ей особенно много внимания. Дать мозгу спокойно поработать. Ответ он найдет, и тогда ему придется снова действовать.
        Он думал… неверно, он надеялся, что Седер станет последним. Николь Карлстен не имеет к этому никакого отношения.
        Но человек делает то, что д?лжно.
        А она должна умереть.
        Жизнь несправедлива.
        Билли отодвинул ноутбук в сторону.
        Сегодня вечером ему больше особенно делать нечего. Он ввел и каталогизировал полученные от Фабиана сведения, обновил компьютерную базу и распечатал то, что собирался рано утром вывесить на стену. Немного поговорил по Скайпу с Мю. Она расспрашивала про расследование, он рассказал о прошедшем дне.
        «Какой ужас», - произнесла она, услышав о пропавшей девочке. Билли мог только согласиться. Она поинтересовалась, когда, по его мнению, он сможет вернуться домой, он честно ответил, что не знает. Они поговорили о том, как скучают и любят друг друга, и решили опять созвониться завтра.
        Завтра. Еще один день в лесу, предположил Билли. Он не особенно любил участвовать в поисковых работах. Возможно, ему удастся завтра отпроситься у Торкеля. Если придет вдвое больше людей от «Missing People», то они наверняка справятся без него. Ведь Себастиана же отпустили.
        Билли посмотрел на часы. Ложиться спать рано, переключать телевизор с канала на канал не хотелось. Он ощущал возбуждение. Был взвинчен. Переодеться и сегодня опять пробежать десять километров? Проветрить голову. Однако он чувствовал, что в лесу получил достаточно свежего воздуха и моциона. Наверняка скучно не только ему.

        Открыв дверь, она, казалось, почти удивилась его приходу.
        Он приподнял бутылку вина, после некоторых уговоров раздобытую в ресторане на первом этаже.
        - Неожиданно, - сказала она, отпив первый глоток холодного напитка.
        - Что именно?
        - Что ты пришел с вином.
        - Мне смертельно скучно, - ответил Билли, пожимая плечами. - И мы давно не… тусили вдвоем.
        Ванья мысленно улыбнулась. Она не знала никого в возрасте Билли, кто бы употреблял так много молодежных словечек. Их разделяет всего три года, а он кажется во многих отношениях здорово моложе ее. У него есть аккаунты в «Инстаграме», «Твиттере», «Тамблере» - во всех соцсетях, куда она сама никогда не заходит. Не потому что что-то против них имеет. Просто не видит в них смысла. Для себя. На кого ей подписываться, и кто подпишется на нее? Если социальные сети что-нибудь хорошо показывают, так это отсутствие друзей и круга общения.
        - Как дела у Мю? - спросила она, отпивая еще глоток. Все-таки вечер пятницы.
        - Хорошо, она полностью поглощена свадьбой.
        Ванья кивнула. Просто посидеть вот так приятно, она не станет портить вечер, спрашивая, не слишком ли быстро они решили пожениться, или делая какие-либо замечания, которые можно истолковать как поучение.
        - Когда ты меня с ней познакомишь?
        - Ты с ней виделась.
        - Я поздоровалась с ней в вестибюле управления, это не считается.
        - Приходи как-нибудь к нам домой на ужин.
        Ванья кивнула. Раз такого случая не представилось за почти десять месяцев, что они вместе, теперь приглашения ждать, пожалуй, едва ли стоило. Но она этого не сказала. Она допила остатки вина и смотрела на Билли, пока он доливал ей.
        - У тебя усталый вид.
        - Мне не хватает Урсулы, - признался Билли. - Мне кажется, будто я не совсем справляюсь.
        Ванью заинтересовало, не преследует ли Билли по-прежнему их давняя ссора. Когда она сказала, что профессионально стоит гораздо выше его. Едва ли. Они ведь все прояснили. Восстановили добрые отношения. Правда, они были не совсем такими, как раньше. Оба это знали. Снова об этом вспоминать не имело смысла.
        - Ты работаешь потрясающе, - сказала она и положила руку ему на плечо. - Нам всем не хватает Урсулы, но не потому, что ты не умеешь работать.
        - Спасибо, - отозвался он, слабо улыбаясь ей.
        Йеннифер ему тоже не хватало. Но этого он не сказал.
        Йеннифер работала с Госкомиссией во время прошлого расследования, когда все думали, что Ванья уедет в США. Потом из этого ничего не вышло, и для Йеннифер больше не было места в группе. Они с Билли продолжали общаться. С ней Билли было легко и приятно. Она не скрывала, что ищет в профессии полицейского приключений и адреналина. В Сигтуне, где она служила, подобной работы было мало, поэтому они периодически встречались в тире. Она очень любила оружие и стреляла, не мог не признать Билли, лучше него. Правда, у него, в отличие от нее, имелся опыт стрельбы по живым мишеням.
        По людям.
        Он стрелял в Эдварда Хинде и Чарльза Седерквиста. И застрелил обоих.
        Билли хотел бы сказать, что в результате стал бояться дальше применять табельное оружие, но, к сожалению, не мог. Оба раза в теле на несколько дней сохранялось некое ощущение. Приятное ощущение. Оно пугало его. Стреляя вместе с Йеннифер в подвале здания полиции на острове Кунгсхольмен, он периодически ловил себя на том, что вместо черного силуэта на листе картона видит человека. Это усиливало его чувства, учащало пульс и доставляло ему… да, это доставляло ему наслаждение - за неимением более подходящего слова.
        Этого он рассказать не мог.
        Никому.
        Ни Йеннифер, хотя ловил себя на том, что рассказывает ей почти все. Ни даже Мю, которая, несмотря на то, что скоро станет его женой и занимается коучингом и тренингами личностного роста, очень мало знает о его темных сторонах. И точно не Ванье. Возможно, примерно год назад, когда их отношения почти напоминали отношения брата и сестры, такое и было возможно, а теперь уже нет. Что-то в тот раз сломалось, и сколько бы они ни уговаривали себя, что все восстановлено, трещина осталась. Ее место в качестве доверенного лица заняла Йеннифер.
        - Как дела у твоего отца? - спросил он и понял, что ему это действительно интересно.
        - Ему пересадили новую почку, и, похоже, теперь все хорошо, но я с ними не вижусь, - честно ответила Ванья, поразившись тому, как мало они за последние месяцы разговаривали.
        - Но ты опять дружишь с Себастианом.
        - Это как посмотреть…
        - О’кей, но ты больше не думаешь, что он хочет испортить тебе жизнь.
        - Да.
        Билли присмотрелся к ней. Короткие ответы. Вызвано ли это нежеланием говорить об этом? В таком случае пусть попросит его прекратить.
        - В больнице ты казалась довольно уверенной.
        - Знаю, но зачем ему, собственно, этого хотеть?
        «Чтобы удержать тебя поблизости», - подумал Билли, но промолчал.
        - Он, конечно, во многих отношениях свинья, - продолжила Ванья. - Но я предпочла ему поверить.
        - О’кей, надеюсь только, что он тебя опять не разочарует.
        - Я тоже на это надеюсь.
        Они замолчали. Она была убеждена, что он думает то же самое. Ведь они говорят о Себастиане Бергмане. Угроза, что он ее опять разочарует, вполне реальна. Билли опустошил стакан и поставил его на ночной столик.
        - Послушай, я воспользуюсь туалетом…
        - Конечно.
        Билли поднялся и пошел в туалет. Вспыхнувшая люминесцентная трубка осветила ванную комнату, полностью идентичную той, что была у него в номере. Он поднял стульчак и расстегнул ширинку. Пока он мочился, его взгляд упал на маленькую стеклянную полочку под зеркалом. В одном из стаканов стояла синяя зубная щетка. Щетка Ваньи.
        Казалось, будто идея забрать ее родилась именно в этот момент, что удобный случай рождает вора, но так ли это на самом деле? Разве он пришел за этим? Ванья, разумеется, удивится, будет теряться в догадках, как щетка могла исчезнуть, но ей даже в голову не придет, что он заходил в ванную и забрал ее. С какой стати?
        Билли спустил воду, помыл руки и, наскоро в последний раз все обдумав, взял зубную щетку, обернул головку туалетной бумагой, сунул щетку в карман и вернулся к Ванье.
        Он просидел у нее еще около получаса. Потом пошел к себе в номер, положил украденную щетку в конверт и сунул его в чемодан. Что дальше? Было уже довольно поздно, но усталости он по-прежнему не чувствовал. Следовало ложиться спать, но он знал, что не сможет отключиться. Он решил пойти пройтись, взял куртку, погасил лампу и закрыл за собой дверь.

        На этот раз его разбудил не сон.
        Он проснулся оттого, что ему на лицо внезапно опустилась унизанная кольцами рука. Прошло несколько секунд, прежде чем он во всем разобрался - кому она принадлежит и как оказалась в его постели, - но затем вспомнил.
        Вероятно, это нехорошо.
        Вычеркни «вероятно».
        Это нехорошо.
        Ему следовало остановиться, пока дело не зашло настолько далеко, но теперь уже слишком поздно. Владелица руки повернулась во сне и перекинула руку ему через грудь. Он наткнулся на нее на парковке после вечернего совещания. Чисто автоматически пригласил поужинать, не ожидая положительного ответа. Однако вскоре они очутились в довольно паршивом китайском ресторанчике. Себастиан с воодушевлением отметил, что она умна и с легкостью поддерживает беседу. Потом в ресторане стало довольно шумно, поскольку другим посетителям значительно чаще приносили пиво, чем еду, и они решили идти дальше. Она знала подходящее место. Они попали в ресторан «Медвежья берлога». Она продолжила пить вино, он продолжил соблазнение. Несколькими часами позже она сообразила, что не сможет сесть за руль. Не поблизости ли находится его гостиница? Оказалось, да. Очень близко.
        Секс получился отличный. Изобретательный и чувственный. Возможно, из-за того, что он давно сексом не занимался, или они просто хорошо подходили друг другу. Заснули они в начале третьего.
        Теперь он проснулся.
        Удовлетворение исчезло, близость вызывала тошноту.
        Надо от нее отделаться. Нельзя допустить, чтобы их видели вместе.
        Все это нехорошо, но, возможно, не настолько ужасно, как ему подумалось при пробуждении. Ему неоднократно доводилось спать с матерями подозреваемых и даже с самими подозреваемыми, так что, хоть это и не самый умный из его поступков, перепихон с руководителем предварительного следствия, пожалуй, все-таки можно считать шагом в правильном направлении.
        Правда, сомнительно, что Торкель с ним согласится.

        Она не имела представления, который час.
        Несколько раз она просыпалась, но ей все время удавалось снова заснуть, уговорить себя, что на дворе по-прежнему ночь. Даже если нет, то что ей делать снаружи? Куда идти? Сейчас нужно оставаться здесь.
        Холод уже не казался таким сильным. Она чувствовала себя лучше. Под защитой темноты ей удалось переместить внутрь большую часть себя. Съежиться снаружи и вырасти внутри. Больше всего ей хотелось забыть о существовании чего-либо за пределами ее самой. Она по-прежнему лежала, подтянув колени к подбородку. Как долго, она не знала. Но под конец ей все-таки пришлось позаботиться о теле снаружи.
        Она встала на ноги, прижалась спиной к шершавой горной стене и вытолкнула себя наружу через маленькую щель.
        Опираясь рукой на шероховатые стенки пещеры, она прошла в темноте на несколько метров вправо, присела на корточки и пописала. Впервые за много часов. Она недостаточно много пила. Пещера была сухой и холодной. Никакой стекающей по стенам воды, на которую она надеялась, никаких подземных озер. Во всяком случае, она ничего не нашла. Даже лужи.
        Может, стоит опять выйти? Найти что-нибудь попить. Раздобыть еще еды и, возможно, фонарик. Или спички…
        Но выходить не хотелось. Если она выйдет, ей придется быть внешней. Ходить, остерегаться, приближаться к людям. Не исключено, что ее ищут. Ей хотелось остаться здесь. Быть внутри.
        Она пошла обратно вдоль стены пещеры, пока не добралась до трещины, в которую снова втиснулась. Там она достала из карманов то, что прихватила с собой из домика. Ягоды для коктейля в сахарном сиропе, так на них было написано. Что такое сахарный сироп, она толком не знала, но, когда потрясла банку, там что-то заплескалось. Банка жестяная. Чтобы ее разбить, нужен камень. Она пощупала рукой перед собой, но камней не нашла. Может, снова вылезти из щели и поискать? Нет, оно того не стоит, решила она.
        Внутри она не испытывала особого голода или жажды. Надо просто опять туда забраться.
        Она улеглась, подтянула ноги к подбородку и меньше чем через минуту опять уснула.

        Он встал с постели за несколько минут до того, как за деревьями у озера показалось солнце. Никаких часов ему не требовалось, он просыпался сам с появлением первых лучей дневного света.
        «Кто рано встает, тому бог подает», - говорила его мать. Религиозной она не была, а говорила так в основном потому, что обычно они могли повидаться только утром. Потом она отправлялась то на одну работу, то на другую, а когда возвращалась домой, он уже обычно спал. Мать умерла много лет назад, но он по-прежнему не мог спать по утрам.
        Он натянул брюки, застегнул рубашку и потер щеки. В последний раз он брился три дня назад. Пора.
        Перед зеркалом в ванной он намазался пеной для бритья и открыл старомодный бритвенный нож, предоставив мыслям свободно вращаться вокруг заданной темы.
        Что ему известно о Карлстенах?
        Разумеется, помимо их фанатичной увлеченности экологией, натуральными продуктами и охраной окружающей среды и яростного неприятия всего современного и прогрессивного. Что они говорили своей юной гостье? Куда ее водили? Где может скрываться десятилетняя девочка, которая не знает окрестностей и не захотела пойти в полицию?
        Полицейские собирались, как только рассветет, опять отправиться на поиски. Может, стоит записаться и пойти с ними? Нет, существует риск, что это ему только навредит. Что, если он будет в группе, которая найдет девочку, та узнает его и укажет на него прямо там? Он должен найти ее раньше всех, иначе все напрасно. Насколько велика вероятность, что ему это удастся? Ничтожна. Но придется попытаться. Не только ради себя. На кону слишком многое. Если у него не получится, то пять человек погибли понапрасну. Без толку.
        Он смыл холодной водой остатки белой пены и аккуратно обтер щеки махровым полотенцем.
        Что ему известно о Карлстенах?
        Они много времени проводили на природе. Разумеется. Карин считала, что в Турсбю не хватает детсада, в котором дети проводили бы почти все время на воздухе, и пыталась перепрофилировать садик, куда ходил Фред. Правда, тщетно. Но они много бывали на воздухе. Постоянно. Вероятно, они оставались верны себе, и когда приезжала племянница. Значит, они могли показать девочке что угодно, где угодно. Надо найти эти места.
        Найти…
        Что-то в этом есть. Он застыл. Найти… Он посмотрел в глаза своему отражению. Он уже близко к разгадке. Надо сосредоточиться. Фрагмент головоломки, который он искал, похоже, находится в пределах досягаемости.
        Он рассуждал неправильно. Виной этому газеты и полицейские.
        Они искали. Девочка заблудилась. Они занимались поисками, поскольку девочка пропала.
        Дело обстоит вовсе не так. Она не заблудилась, не пропала.
        Она скрывается, не хочет, чтобы ее нашли.
        Тут есть разница. Захоти она просто спрятаться, существует масса возможностей. Можно просто притаиться за валуном, можно забраться в закрытый на зиму летний домик. Но тогда имелся риск, что ее обнаружат, найдут, а этого ей не хотелось.
        Где тебя никогда не найдут?
        Он знал.
        Вопрос в том, знала ли она.
        Впрочем, она проводила время с кузенами, прожившими здесь не один год. Конечно, они рассказывали об этом месте. Это была такая вечерняя страшилка, жуткая история о пропавших и умерших мальчиках. Ей наверняка захотелось поехать туда и посмотреть, где это произошло. Услышать, стоя снаружи, предостережение:
        «Если зайдешь туда, тебя никогда не найдут».
        Естественно, здесь играл роль целый ряд факторов, и многое вызывало сомнения, но мозг подвел его к такому выводу, а на свои инстинкты он полагался. Предпринять попытку определенно стоит. Лучше, чем, сидя дома, прочитать в интернете, что они ее нашли. Он решил обойтись без завтрака и немедленно отправиться туда.
        К Медвежьей пещере.

        Утром для возобновления поисков перед зданием полиции собралось около ста шестидесяти человек. Новые районы распределили между теми же ответственными, что и накануне. Торкель решительно отказался освобождать Билли от поисков, поэтому тот получил новую группу и новый участок. На этот раз он был крупнее и расположен дальше от Турсбю. Николь покинула дом с убитыми приблизительно семьдесят часов назад. Она могла успеть пройти довольно большое расстояние. Кроме того, теперь, когда их стало почти вдвое больше, Эрик добавил еще два района для поисков, более недоступные и поэтому менее вероятные, но по-прежнему вполне допустимые. Снова раздали номера телефонов, портативные рации, сухие пайки и термосы. Машины тронулись, и площадь на удивление быстро опустела.
        Хотя и не полностью.
        На площади осталась стоять, опершись на костыль, какая-то пожилая женщина. Очень пожилая, увидел Эрик, когда она двинулась к нему мелкими, но быстрыми шажками. Наверняка не меньше восьмидесяти лет. Платок, обстоятельно завязанный на шее, шляпа на голове и толстое пальто, судя по всему, шерстяное. Солнце еще не особенно грело, но ближе к середине дня явно должно было сильно потеплеть, поскольку на небе не было ни облачка. Эрик предположил, что старая дама просто не имеет предрасположенности к обильному потоотделению.
        - Вы заблокировали всеми этими людьми дверь, - сказала она, подходя к Эрику. - Как так можно?
        - У нас пропала девочка, и сейчас…
        - Да, да, да, - перебила пожилая дама, нетерпеливо замахав свободной от костыля рукой. - Я хочу заявить о преступлении, - сообщила она и повернула к Эрику морщинистое лицо. - Об убийстве.

        Пятнадцатью минутами позже Эрик выпроваживал пожилую даму, которую звали Ингеборг Франсен и чей муж, как ему сообщили, являлся президентом местного Ротари-клуба. Пока Эрик указывал ей на дверь, она повторяла, что у мужа имеются «связи» и поэтому он узнает, если ее заявление не примут всерьез. Примут, пообещал Эрик, но умолчал о том, что даже заявления, которые принимаются всерьез, могут рассматриваться не в первую очередь. Жертвой оказался двенадцатилетний кот по кличке Огонек, не чистопородный, но с бирманской примесью. Когда Ингеборг утром вышла на улицу, чтобы забрать газету, там метались сороки, а за домом лежал Огонек, заброшенный к мусорным бакам. С перебитой шеей. По положению торчащего изо рта языка Ингеборг поняла, что ее любимца кто-то задушил. Эрик не стал говорить, что, возможно, кота сбила машина, водитель вышел и, увидев, что Огонька уже не спасти, просто-напросто забросил его на участок. Бездушно, аморально, но вполне правдоподобно и не противозаконно. Более или менее выпихивая ее в дверь, он лишь повторил обещание сделать все, что в их силах.
        «Господи, пятнадцать минут на дохлого кота», - думал он по пути обратно во внутреннюю часть здания. Ведь он даже больше не работает в Турсбю.
        Достав карточку-ключ, он услышал, что его из-за стойки рецепции зовет Деннис - единственный, кто остался в отделении, кроме самого Эрика и этого Себастиана Бергмана, все остальные отправились прочесывать лес. Эрик обернулся к стойке и увидел, что Деннис машет ему рукой.
        - Ты не можешь заняться одним делом?
        Эрик бегло взглянул на стоявшего возле стойки мужчину.
        - Речь идет о краже со взломом, - уточнил Деннис, когда Эрик подошел к нему.
        - А он не может изложить все тебе? - спросил Эрик и улыбнулся мужчине у стойки улыбкой, резко контрастировавшей с приглушенным раздражением в голосе.
        - Я один, а телефоны звонят и…
        Телефон тут же зазвонил, словно по заказу. Эрик вздохнул и повернулся к ожидающему мужчине.
        - Сюда, пожалуйста.
        Эрик жестом показал мужчине следовать за ним, а Деннис ответил на звонок. Не успели Эрик с мужчиной скрыться во внутренней части здания, как входная дверь опять открылась. Деннис поднял взгляд, держа трубку возле уха. Журналисты получили строгий приказ держаться снаружи, кроме того, большинство из них записались добровольцами для участия в поисках девочки. Если кому-то из них удастся ее найти, получится отличный репортаж от первого лица, возможно, первое и единственное интервью. Если они не найдут ее, то смогут по собственным впечатлениям написать прочувственную статью о неутешительных поисках и о том, как мужественно они выполняли свой гражданский долг. Словом, ситуация беспроигрышная.
        Он увидел, что вошел не журналист, а парень лет двадцати пяти. Судя по эмблемам на одежде, работает на бензоколонке «Statoil». Парень огляделся в пустом помещении и направился к Деннису, который кивнул ему, заканчивая разговор обещанием, что запишет номер телефона и кто-нибудь по нему перезвонит.
        - Чем я могу вам помочь? - положив трубку, обратился он к новому посетителю.

        Себастиан стоял возле белой доски и записывал главные характеристики психологического портрета преступника.

        • МУЖЧИНА
        • ЗА ТРИДЦАТЬ
        • ЗНАНИЕ СРЕДЫ/ЖИЛЬЯ В ОКРЕСТНОСТЯХ
        • ЛИЧНАЯ ПРИВЯЗКА К КАРЛСТЕНАМ
        • УМНЫЙ/СОЦИАЛЬНО АДАПТИРОВАННЫЙ, ВОЗМОЖНО, СОСТОИТ В ОТНОШЕНИЯХ
        • СПЛАНИРОВАННО/НЕ НЕНАВИСТЬ ИЛИ ЯРОСТЬ
        • МОТИВ/СЧИТАЕТ СЕБЯ ВЫНУЖДЕННЫМ/ИЗБАВИЛСЯ ОТ ПРЕПЯТСТВИЯ/УГРОЗ

        Здесь ему показалось, что он прямо слышит возражение Билли: «Так, может быть, он наемный убийца?»
        Ответ был «нет» по нескольким причинам.
        К профессиональным киллерам обращаются крайне редко, и в таких случаях речь идет об организованной преступности. Семья Карлстенов явно ни в чем подобном замешана не была. Кроме того, работающий по вызову профессионал не стал бы использовать одолженный дробовик и приложил бы больше усилий, чтобы скрыть следы. Возможно, даже сжег бы дом. Он не остался бы поблизости и не убил бы Седера, который, по их убеждению, знал стрелка. Этот град аргументов заткнул бы Билли так эффектно, что Себастиану даже хотелось услышать от него такой вопрос.
        По дверному косяку постучали, и в дверь просунулась голова полицейского в форме, которого Себастиан периодически встречал в здании, но представления не имел, как его зовут.
        - Вы могли бы записать показания одного парня?
        - Я предпочел бы отказаться. Разве Эрик не где-то поблизости?
        - Он занят, а это важно. Это касается девочки. Он говорит, что видел ее.
        - Он видел Николь?
        - Привести его сюда? - спросил полицейский, кивая.
        - Да, пусть как можно больше людей увидит фотографии уничтоженной семьи.
        Молодой полицейский сразу понял свою ошибку и пошел на попятный.
        - Я посажу его на кухне, - сказал он.
        Себастиан вздохнул. Черт, чистый дурдом. Скоро, пожалуй, ходьба по лесу покажется более привлекательной. Правда, могло быть и хуже. Здесь могла оказаться Малин Окерблад. Но она, слава богу, уехала утром в Карлстад и, если ничего особенного не случится, вернется не раньше завтрашнего вечера. Утром он не будил ее до половины шестого, а потом растолкал и объявил, что ей необходимо уйти. Она поинтересовалась почему, и он, в виде исключения, избрал правду:
        - Я ни за что не хочу, чтобы тебя увидели Торкель и остальные. Ему это наверняка не понравится.
        И приправил ложью:
        - Я надеюсь, что мы сможем повторить…
        Она понимающе кивнула и намекнула, что тоже ждет повторения, когда они встретятся в следующий раз. Себастиан изобразил улыбку.
        Он надеялся, что она не разоблачит его по приезде и не станет к нему липнуть. Временное перемирие с Торкелем носит хрупкий характер.
        Себастиан покинул комнату, свернул по коридору направо и спустился на несколько ступенек в кухню. Его ждал молодой человек в бежевой с синим одежде. Поверх темных волос - бейсболка. Заостренное, худое лицо. Близко посаженные карие глаза. Шрамы от неприятной угревой сыпи на лице.
        - Рассказывай, - сказал Себастиан и, не представившись, уселся напротив него за кухонный островок.
        - Я утром увидел в газете, что вы ее разыскиваете. - Он указал на фотографию Николь на первой странице лежавшей между ними газеты.
        - Да, - подтвердил Себастиан, ожидая продолжения.
        - Я видел ее. Вчера.
        - Да, знаю, единственное, что нас интересует, это где ты ее видел.
        - На работе. На бензоколонке, - ответил парень, показывая на эмблему фирмы на рубашке. - Она вошла, и я подумал, что она вместе с кем-то, кто заправляется, или что-нибудь в этом роде, но она торчала у холодильника и, казалось, никого не знала.
        - Так, интересно, но где? - более нетерпеливо спросил Себастиан.
        - Я точно не знаю, но думаю, она украла немного еды, - продолжил парень с бензоколонки, словно репетируя свою историю и не собираясь отступать от сценария.
        - Наверняка украла, - кивнул Себастиан. - Где? - спросил он в надежде, что на третий раз получится.

        Вернувшись в комнату, Себастиан быстро отыскал бензоколонку на карте. Воткнул булавку и рядом надписал фломастером дату и время. Он услышал в коридоре шаги и увидел проходившего мимо мужчину, за которым следовал Эрик.
        - Эрик! - закричал Себастиан.
        - Сейчас приду, только провожу до выхода этого человека, - ответил Эрик, кивая на конец коридора и спину идущего перед ним мужчины.
        Себастиан уселся и опять посмотрел на карту, словно та могла рассказать ему, куда направилась Николь после того, как стащила на бензоколонке еду. Она пошла от дома Карлстенов на северо-запад. Продолжила ли она двигаться в этом направлении? Как далеко она, в таком случае, ушла? Есть ли у них в том районе группа?
        - Что ты хотел? - спросил Эрик, заглядывая в комнату, и Себастиану не потребовалось даже воображать нежелание в его голосе.
        - Она вчера была здесь, - сказал Себастиан, встал и показал. - Украла на бензоколонке еду.
        Эрик вошел в комнату и с интересом посмотрел на карту.
        - Я только что разбирался с вторжением в летний домик, в километре оттуда. - Он подошел, встал рядом с Себастианом и показал где. - Разбито стекло, украдено только немного еды, и выглядит так, будто кто-то спал под одной из кроватей.
        - Под кроватью?
        - Да, там остались лежать подушка, одеяло и покрывало.
        Мозг Себастиана заработал с бешеной скоростью.
        Испуганная маленькая девочка.
        Боится всего, но вынуждена спать, вынуждена есть.
        Это мог быть и кто-нибудь другой, но домик расположен в правильном направлении, и все вещи, не представляющие никакого интереса для девочки в бегах, на месте.
        - Если это она, то она продолжает двигаться на северо-запад. Что там дальше находится?
        - Граница с Норвегией…
        - Вряд ли она хочет эмигрировать, - пробормотал Себастиан. - Что там находится по пути в Норвегию? - продолжил он и описал пальцем кружок на карте.
        Более пристально изучив карту, Эрик с некоторым отчаянием покачал головой.
        - Собственно, ничего. Или да, Медвежья пещера, но маловероятно, что она ее знает, а если знает, то ни за что туда не пойдет.
        - Почему?
        - Там в восьмидесятых годах пропали два парня. Их так и не нашли. - Эрик обернулся к Себастиану. - Здесь всем детям объясняют, что если туда зайти, тебя никогда не найдут.
        Все встало на свои места.
        - Этого-то она и хочет, - машинально произнес Себастиан. - Там она и находится. - Увидев скепсис во взгляде Эрика, он опередил его: - Да, я уверен. Вызывай остальных и едем туда.

        Внезапно она проснулась.
        От какого-то звука. Да, должно быть, от звука.
        Она отметила, что снаружи светло. Свет частично проникал к ней в расщелину, но все-таки был недостаточно ярким и не мог разбудить ее. Но все-таки это значит, что она зашла недостаточно глубоко в пещеру. Надо переместиться. Дальше. В темноту. В забвение.
        Холодно. Изо рта вылетают белые облачка пара. Но разбудило ее не это. Она более или менее мерзла всю ночь. Нет, она не сомневалась в том, что причина в другом: в звуке.
        Она затаила дыхание и повернула голову, чтобы лучше слышать. В животе бурчало, и ее слегка подташнивало от голода. Но она быстро подавила это ощущение, снова услышав тот же звук. Хруст. Нога наступает на гравий при входе в пещеру.

        Он остановился.
        Звук перемещавшихся под его тяжестью мелких камушков, казалось, размножался и усиливался, отдаваясь о стены пещеры. Если она здесь, то, наверное, слышит его.
        Он предпринял меры, чтобы подойти максимально незаметно. Припарковал машину на лесной дороге, почти в километре от входа в пещеру, и прошел через лес пешком, чтобы никто из проезжающих по дороге его не увидел. Перед отъездом он выбрал дробовик Serbu Super-Shoty, длиной всего 42 см, который он с легкостью мог пристегнуть и спрятать под штормовкой. Неужели его погубит акустика?
        Не двигаясь с места, он достал из кармана штормовки шахтерскую лампочку и прицепил ее на лоб. Яркий луч от маленькой четырехугольной лампочки осветил ближайшую стену и дорогу внутрь. План состоял в том, чтобы прокрасться туда. Надеяться на то, что она оставила какие-то следы или что ей придется переместиться при его приходе, и он сможет услышать ее. Теперь же она почти наверняка его слышит. Врасплох он ее уже не застанет. Тогда лучше просто идти вперед.
        - Николь! - крикнул он и сделал несколько шагов, отстегивая маленький дробовик от петли на внутренней стороне штормовки. - Мы знаем, что ты здесь. Это полиция.
        - Я здесь, чтобы помочь тебе.
        Николь отползла назад, насколько позволяла расщелина, и изо всех сил прижалась к стене. Обхватила руками голени, уткнулась лбом в колени и сделалась настолько маленькой, насколько смогла. Она этого не замечала, но ее дыхание было учащенным и прерывистым. Шаги снаружи стали отчетливее, они приближались.
        - Николь! Все в порядке, ты можешь выходить. Это полиция.
        Николь подняла голову, не разжимая рук. Увидела, как снаружи узкой щели по стене заскользил луч света. Стоит направить его в нужном направлении, и у нее не будет ни малейшего шанса остаться незамеченной.
        - Николь!
        Возможно, если она сядет около узенького входа… Справа от него есть выступающая стенка, сантиметров в пятнадцать. Если она сумеет прижаться к ней, то существует возможность, что этот человек не заметит ее, даже если луч света будет направлен прямо в расщелину.
        Она осторожно распрямила ноги и перенесла вес так, чтобы можно было подползти туда. Тут она обнаружила, что панически быстро заглатывает воздух и заставила себя дышать спокойнее. Она пощупала перед собой руками и переместила туда одно колено. Не так уж далеко. Можно добраться в три приема. Она продолжила двигаться вперед. Еще чуть-чуть, развернуться, прижаться спиной к каменной стене. У нее получится. Последний кусочек…
        Она почувствовала это прежде, чем услышала. Одна из консервных банок выскользнула из кармана и, ударившись о камни, покатилась в сторону.
        Он как раз набрал в грудь воздуха, чтобы снова закричать, когда услышал металлический хлопок, за которым ненадолго последовал такой звук, будто что-то покатилось по камням. Он прислушался. Конечно, пещера способна менять и усиливать слуховое восприятие, но казалось, что звук исходил откуда-то поблизости. Очень близко. Он осторожно шагнул вперед и крепче сжал ружье.
        Она здесь.
        Он оказался прав.
        Теперь надо только найти ее.
        Впрочем, она - напуганная маленькая девочка, а времени у него сколько угодно. Финал предопределен. На мгновение он ощутил нечто сродни сожалению, но выбора у него не было. Пути назад нет. Человек делает то, что д?лжно, даже если ему это не всегда приятно.
        Он принялся водить шахтерской лампочкой справа налево. Чуть дальше дорога разветвляется, превращаясь в лабиринт из ходов и шахт, но здесь путь только один. Больше она никуда пойти не могла.
        Он остановился. Что это? Тень? Но от чего? Никакого блокирующего свет выступа нет. Ах, это не тень, а трещина. Не особенно большая, но наверняка достаточная для того, чтобы в нее смогла протиснуться десятилетняя девочка. Держа свет на щели, он уверенно прошел последние метры.

        Она добралась. Места хватило. Она не думала, что ее можно увидеть, даже если заглянуть в щель. Она слышала его снаружи. Ближе. Совсем близко. Луч от его лампочки периодически падал на стену справа от нее. Она затаила дыхание. Может, он вообще не заметит входа? Тут луч перестал метаться и застыл. На щели. На ее укрытии.
        Но он по-прежнему может не заметить ее. Она еще сильнее вжалась в стену. Острые камни через куртку впивались в спину. Тут она увидела эту банку, которую выронила. Она лежала буквально в метре от стены. Если он посветит внутрь, то непременно увидит банку. Если он слышал, как та упала, то понял, что она здесь. Необходимо ее убрать. Но как? Она слышала, что шаги приближаются, а луч света неотрывно светил на вход.
        Она как раз собралась броситься вперед и попытаться схватить банку, когда услышала нечто иное.

        Он тоже услышал. Звуки. Легкоузнаваемые. Тарахтение мотора, шелест шин, хруст гравия, хлопанье автомобильных дверей, приближающиеся шаги, голоса… Сколько их, сказать невозможно, но точно больше одного. Полиция или одна из цепочек, прочесывающих лес, предположил он. Почему бы и нет? Если он сумел догадаться, где она, они тоже могли. Успеет ли он застрелить ее, если она в щели? Они услышат выстрел, но он сможет скрыться в лабиринте, спрятаться. Но как надолго? И как он выберется наружу? Он представления не имеет, что там в глубине. Они приведут собак. Это конец. Он упустил свой шанс. Быстрым движением он выключил шахтерскую лампочку и поспешными, почти беззвучными шагами скрылся вглубь пещеры.

        Когда они вошли в пещеру, Эрик зажег мощный фонарь.
        - Какой она длины? - спросил Себастиан, когда они вступили в неподвижный холод.
        - Никто не знает. Никто не обходил ее полностью.
        Плохие новости. Если Николь пришла сюда, чтобы исчезнуть, она вполне могла пройти так далеко, насколько хватило сил. Тогда существует риск, что она станет третьим ребенком, которого здесь никогда не найдут. Впрочем, насколько им известно, у нее нет с собой никакого источника света. Возможно, из-за кромешной тьмы она подумала, что прошла дальше, чем на самом деле. Что она чувствует себя в безопасности, хотя не углубилась в нутро горы особенно далеко.
        Сзади послышался шум подъехавшей машины, и минутой позже к ним присоединился Билли вместе с четырьмя людьми, которых Себастиан не знал.
        - Почему мы думаем, что она здесь? - спросил Билли, светя фонарем вглубь пещеры, перед Себастианом и Эриком.
        - Мы просто это знаем, - ответил Себастиан, и, как ни странно, Билли, похоже, удовлетворился ответом.
        - Что будем делать?
        - Здесь только один относительно широкий проход, - перехватил инициативу Эрик. - Тридцатью метрами дальше он разветвляется на несколько меньших, которые, в свою очередь, потом тоже разделяются. Нам надо сообразить, как мы можем охватить максимально большую площадь.
        - О’кей, я вызову подкрепление и распоряжусь, чтобы нам доставили сюда веревки, фонари и прочую хрень, - согласно кивая, сказал Билли и повернул обратно.
        - Пока подождите здесь, - велел Эрик четверым, приехавшим с Билли. - Посмотрите, не понадобится ли остальным помощь, когда они приедут. Мы с Себастианом пройдем до того места, где проход разветвляется.
        Все четверо кивнули, и Эрик с Себастианом пошли вперед. Пещера оказалась довольно высокой. Четыре-пять метров, прикинул Себастиан. Никаких сталактитов или прочих красот, которые обычно связывают с пещерами. Одни серо-коричневые голые жесткие стены.
        - Николь! Меня зовут Эрик, я полицейский. Мы здесь, чтобы помочь тебе.
        - Она не ответит, - сухо прокомментировал Себастиан. - Она не хочет, чтобы ее кто-нибудь нашел.
        - Николь! - опять крикнул Эрик, словно не услышал или просто не стал обращать внимания.
        Они пошли дальше. Эрик освещал дорогу фонарем.
        - Здесь, - внезапно произнес Себастиан, указывая на что-то, похожее на узкое затемнение на стене. - Тут расщелина.
        Они подошли туда. Узко, в самом узком месте от силы тридцать сантиметров, наклонившись вперед, прикинул Себастиан. Возможно, достаточно для десятилетней девочки. Эрик встал рядом с ним и посветил внутрь. Внутри оказалась маленькая выемка. Продолговатая, в общей сложности несколько квадратных метров. Эрик прошелся фонарем по шероховатым стенкам. Возле одной стены на земле что-то лежало.
        Банка рубленых томатов.
        Но девочки не было.
        - Тихо. - Себастиан повернул голову ухом к отверстию. Эрик опустил голову, и так они оба стояли совершенно неподвижно, в полном молчании. Долго. Себастиан уже собирался распрямиться, когда услышал слабый выдох. Точно легкий трепет.
        Он обернулся к Эрику и, не говоря ни слова, взял фонарь. Затем протиснулся, насколько смог, вправо, сунул внутрь руку и посветил налево.
        Кроссовка, ступня и часть ноги.
        - Она здесь, - сказал Себастиан, вытаскивая фонарь обратно. - Я хочу, чтобы ты вышел на улицу. Забирай с собой всех, и выходите из пещеры.
        Эрик встретился с Себастианом взглядом и, очевидно, понял, что протестовать или задавать вопросы не время.
        - Я вызову скорую помощь, - кивнул он и двинулся к выходу.
        Себастиан выждал, пока его шаги окончательно стихнут, и опустился на холодную землю. Уж лучше устроиться максимально удобно.
        Это, видимо, потребует некоторого времени.
        - Николь, меня зовут Себастиан, я работаю вместе с полицией, - начал он, повернув лицо к узкому отверстию в горе. Никакого ответа. Он ничуть не удивился. Скорее всего, получится монолог.
        - Мы тебя искали. Мы знаем, что произошло с твоими кузенами и их родителями, - продолжил он.
        Ни звука. Ни движения.
        - Я понимаю, что ты не хочешь выходить. Я понимаю, почему ты сидишь здесь, но оттого, что ты прячешься, лучше не станет.
        Он повернулся на жесткой, холодной почве. Сидеть уже трудно, что же будет, если, как он опасается, дело затянется? Он отбросил эти мысли.
        - Твоя мама, Мария, уже в пути, но, наверное, пройдет еще некоторое время, прежде чем она приедет. Если хочешь, можем подождать здесь, но где-нибудь в другом месте будет теплее и удобнее. Ты наверняка голодна. Мы можем поехать куда-нибудь, где ты сможешь поесть. Что захочешь.
        Никаких признаков, что она его вообще слышала.
        - Я знаю, что тебе пришлось пережить ужасные вещи, но тебе незачем бояться. Все сейчас здесь, чтобы защитить тебя.
        Неподвижность. Тишина.
        Да, это займет много времени.

        Билли стоял у входа в пещеру, почесывая две царапины на тыльной стороне ладони, и смотрел в сторону территории за заграждением, возле наполовину затоптанного забора. Там уже собралось много народу. Две скорые помощи с соответствующим персоналом, который, объединившись, курил в ожидании около носилок-каталки. Многочисленные журналисты - естественно. Две телевизионных бригады - Торкель стоял и разговаривал с одной из них, - а на маленький холм налево взобрались несколько фотографов, чтобы получить хороший обзор операции. Ну и, конечно, все любопытные. Большинство лиц Билли узнавал по сборам перед прочесыванием леса, но некоторые были новыми. Он насчитал, что собралось около семидесяти человек, чтобы мельком взглянуть на девочку, когда она выйдет.
        Он глубоко вдохнул. Воздух был прозрачным и немного прохладным, несмотря на то, что на почти безоблачном небе сияло солнце. Пахло лесом, сыростью и глиной. Запах на мгновение навеял ему воспоминания о лесе позади их дома, где он в детстве каждый день играл с Рейем и Петером.
        Сквозь толпу протиснулась Ванья, кивнула одному из полицейских возле заграждения и проскользнула под поднятую им сине-белую ленту.
        - Я разговаривала с СИДА, - сказала она, еще не успев окончательно подойти к Билли. - Ее мать приземляется в аэропорту Гетеборга сегодня в шестнадцать двадцать пять.
        - Она знает о том, что произошло?
        - Да, они рассказали.
        - Ее кто-нибудь встретит, или мне надо поехать?
        - Пусть это организовывает Торкель, - ответила Ванья. - Как там дела? - она кивнула в сторону пещеры.
        Билли пожал плечами.
        - Не знаю.
        - Сколько времени он уже там просидел?
        Билли взглянул на часы.
        - Около сорока пяти минут.
        - О чем они так долго разговаривают?

        В настоящий момент они сидели молча.
        Себастиан уже поговорил обо всем возможном. Пытался припомнить как можно больше из того, что читал о девочке. Пытался создать у нее чувство уверенности, объяснив, что они знают, кто она такая. Установить доверие.
        Это явно не сработало.
        Себастиан вытянул ноги перед собой, соединил лопатки и распрямил спину. Сидеть становилось уже очень неудобно. Ему хотелось поскорее разобраться с этой проблемой. Не только для того, чтобы встать и покинуть эту холодную темноту, но и потому, что ожидалось, что именно в этом он силен. Никто не поставил под сомнение его приказ удалить всех из пещеры. По одну сторону каменной стены маленькая травмированная девочка, по другую - хорошо образованный компетентный психолог. Ожидается, что он принесет пользу. До сих пор он никуда не продвинулся. Ему пока не удалось зацепиться. Фактов, соблазнов и заверений не хватало. Чтобы заслужить доверие, необходимо вложить больше души, раскрыть себя.
        Он сделал глубокий вдох и слегка понизил голос в надежде, что тот будет звучать душевно и искренне.
        - Знаешь, бывает, что у тебя случается несчастье, ты теряешь что-то или кого-то важного. Люди, чтобы утешить, говорят, что тебя понимают. На самом деле, обычно они не понимают ничего, потому что сами ничего и никого не теряли.
        Он повернулся и сосредоточил взгляд на узкой щели. Представил себе, как девочка с фотографии, которая висит в отделении полиции, сидит внутри и слушает.
        - Но я думаю, что действительно понимаю твои чувства. Когда оказывается, что людей, которых ты любишь, вдруг больше нет. - Он остановился. Правильный ли это путь? Хочется ли ему продолжать? Желания не имеют значения, уговаривал он себя. Речь идет о том, что ты должен сделать. - Я потерял жену и дочку в цунами, - продолжил он. - Ты знаешь, что это? Во второй день после Рождества две тысячи четвертого года Таиланд накрыло огромной волной.
        Он опять умолк. Он крайне редко позволял себе предаваться этим воспоминаниям наяву. На то имелась причина. По-прежнему существовала возможность переиграть. Испробовать что-нибудь другое. Пойти более простым путем. Но нет, устремив невидящий взгляд в темноту, он перенесся туда.
        В то время.
        В катастрофу.
        - Мы были на пляже, дочка и я. Ее звали Сабина. Моя жена, мама Сабины, отправилась на пробежку. Мы купались и играли, и внезапно появилась эта волна. Высотой в несколько метров. Я поймал Сабину прямо перед тем, как вода настигла нас. Держал ее правой рукой. Я говорил себе, что ни за что не должен отпускать ее. Но она каким-то образом исчезла. Я не сумел удержать ее. Мне это снится почти каждый день. Я так крепко сжимаю правую руку, что становится больно.
        Он заметил, что и сейчас сжал руку. Несколько раз глубоко вдохнув, он заставил пальцы распрямиться.
        - Ей было четыре, Сабине. Я ее так и не нашел. Жену тоже. У меня их просто отняли. Как твоих кузенов, Карин и Эмиля. Только что все было нормально, а в следующую секунду все словно бы разорвалось. Мне было так больно, что я думал, что всю оставшуюся жизнь не смогу ощущать ничего, кроме боли.
        Он опять замолчал. Не хотел рассказывать десятилетней девочке, что так и получилось. Что боль жива, что она стала естественной частью его жизни, что все ошибочные шаги, все одноразовые партнерши, все успешные попытки оттолкнуть свое окружение уходят корнями в нее. Что она вместе с чувством вины медленно разъедает его. Вместо этого он развернулся так, что смог просунуть правую руку в узкую щель.
        - Я выпустил дочку, но… на нас не надвигается волна, Николь. Нам не угрожает стихийное бедствие. Только… какой-то злой человек, а от злых людей я могу тебя защитить. Если ты примешь мою руку, я удержу тебя. Я не отпущу тебя, пока ты сама этого не захочешь. Когда полностью оправишься. Когда это перестанет причинять боль. Я это могу. Обещаю. Я могу тебе помочь. Милая, дай мне помочь тебе…
        Он сам услышал, что голос срывается, и замолчал. Во второй раз за эту неделю он почувствовал, что по щекам текут слезы. Он протянул руку насколько смог далеко. Речь уже больше не шла о том, чтобы вытащить из горной трещины маленькую девочку. Речь шла о возможности примирения.
        Поначалу он не заметил, что она пошевелилась, но затем почувствовал.
        Маленькую холодную ручку в своей руке.

        Он нес Николь к скорой помощи. Девочка весила больше, чем он предполагал, а тропинка была неровной, с множеством камней. Несколько раз он спотыкался и чуть не терял равновесие. Николь судорожно обхватила его руками за шею. От нее не слышалось ни звука, но он чувствовал у горла ее теплое дыхание. Ее дыхание будто бы давало ему кислород.
        Он спасет ее.
        На этот раз не выпустит.
        Скорая помощь медленно приближалась, двое из ее бригады, завидев их, бросились к нему.
        - Как она себя чувствует? - спросил подбежавший первым мускулистый мужчина лет тридцати пяти с множеством татуировок.
        - Думаю, нормально, но у нее шок, - ответил Себастиан и почувствовал, как девочка крепче обхватила его, когда мужчина пощупал ей лоб. Она увернулась и уткнулась лицом Себастиану в грудь.
        - Помочь вам с ней? - осторожно продолжил мужчина.
        Себастиан отрицательно покачал головой, выпрямился и пошел дальше.
        - Нет, все в порядке. Я держу ее.
        Ответил он, в основном чтобы успокоить маленькое существо, которое держал на руках, и почувствовал, как ее напряженное тело расслабилось, не полностью, но достаточно для того, чтобы он понял, что она полагается на него. Удивительное чувство, придавшее ему сил. Он ускорил шаг.
        - Я подготовлю носилки, - сказал мужчина и побежал впереди них к скорой помощи. Себастиан кивнул, хотя не думал, что Николь выпустит его, даже если они подготовят ей кровать с балдахином.
        - Николь, теперь ты в безопасности. Все здесь хотят тебе помочь, - произнес он, не получив ответа, но почувствовал, как она еще больше расслабилась и как ее дыхание стало спокойнее. Слова излишни, ее тело сообщает все, что ему требуется знать.
        Она слышит его.
        Этого достаточно.
        Санитары установили возле скорой помощи носилки. Возле машины начали собираться любопытные. Фотоаппараты и мобильные телефоны уже подняты наготове. Несколько полицейских и пять-шесть человек в штатском, вероятно, из «Missing People», образовали вокруг носилок маленький защитный кружок. Ожидавшая их немая неподвижная группа его внезапно разозлила. Их не волнует, жива девочка или мертва. Им просто любопытно. Публика. Они с Николь являют собой представление, которого те ожидали.
        - Отойдите! - крикнул он, приближаясь. Они, казалось, послушались и отступили на несколько шагов. Он чувствовал, как хватка девочки крепнет по мере приближения. Словно она предчувствует, что они скоро попытаются заставить ее отцепиться. Носилки приближались. Санитары подняли блекло-оранжевое одеяло.
        - Николь, мне придется положить тебя. Им надо тебя немного обследовать, посмотреть, все ли с тобой в порядке, - сказал он максимально расслабленно и попытался погладить ее по волосам. - И ты скоро встретишься с мамой, ведь это будет хорошо?
        Она незамедлительно отреагировала.
        В глазах мелькнула надежда. Переполнявший ее страх на секунду отступил. Он крепче прижал ее к себе и посмотрел ей в глаза, окутал ее нежностью. Повторил слово, возымевшее такой эффект.
        - Я отвезу тебя к маме. Обещаю. Я отвезу тебя к маме.
        Он знал, что повторение лечит. Особенно нежное. Травма - это стена, любовь - дорога сквозь нее, повторение - молот, разрушающий то, что стоит на пути.

        Больница Турсбю выглядела современно, встретившие их при приезде скорой помощи главный врач Ханссон и ее команда произвели компетентное впечатление и быстро организовали перемещение Николь и Себастиана в комнату для осмотра пациентов. Ханссон, женщина лет пятидесяти, в очках и с короткими слегка вьющимися волосами, мягко разговаривала с Николь, но девочка не отвечала, и чем больше ей задавали вопросов, тем крепче прижималась к груди Себастиана.
        Главный врач отчаялась и обратилась к Себастиану.
        - Она все время была такой некоммуникабельной? - серьезно спросила она.
        - Да, и вот так держится за меня с тех пор, как мне удалось достать ее из пещеры, - ответил Себастиан.
        Главный врач спокойно кивнула и погладила Николь по лбу.
        - Николь, здесь ты в безопасности. Мы только хотим проверить, все ли с тобой в порядке, - по-матерински нежно сказала она.
        Поглаживание по лбу и мягкие слова, похоже, помогли. Себастиан опять почувствовал, как мышцы Николь слегка расслабились. Ханссон наклонилась ближе к Себастиану.
        - Я хочу дать ей немного успокоительного, вы мне поможете? - прошептала она ему на ухо.
        - Безусловно. - Он посмотрел на девочку. Постарался встретиться с ней взглядом. - Доктор хочет дать тебе немного лекарства. Как ты думаешь, можно?
        Николь посмотрела на него вопросительно. В ее взгляде присутствовало тронувшее его доверие. Он ласково улыбнулся ей.
        - Ты можешь полагаться на меня, Николь. Я прослежу за тем, чтобы с тобой ничего не случилось.
        Ханссон протянула к ее рту пипетку. Николь не отвернула лица, а приняла пластиковый сосуд. Главный врач влила содержимое и в последний раз погладила Николь.
        - Капли постепенно подействуют. Как вы думаете, вы сможете помочь мне тем временем взять у нее кое-что на анализ? - спросила она.
        Себастиан кивнул, не отрывая взгляда от Николь.
        - Безусловно. Вы не знаете, как там с мамой? Она уже едет?
        - Не знаю.
        - Вы можете взять у меня телефон ответственного за расследование. Они должны знать.
        - Дайте его сестре, - ответила Ханссон, указав на худенькую молодую женщину в зеленой одежде с подобранными темными волосами. Сестра Самира, похоже, была родом со Среднего Востока, но отвечала на ярко выраженном вермландском диалекте. Себастиан дал ей телефон Торкеля, и она ушла, чтобы позвонить.
        Другая сестра тем временем подкатила столик, чтобы взять на анализ кровь. Себастиан погладил Николь по волосам и уговорил ее протянуть руку.
        Потребовалось пятнадцать минут, чтобы успокоительное средство начало действовать. За это время им удалось взять все необходимые анализы и проверить пульс и частоту сердечных сокращений. Хватка Николь стала в процессе взятия анализов постепенно ослабевать, и несколькими минутами позже девочка совсем разжала руки. Казалось, все волнение ушло и сменилось необходимым сном. Теперь уже Себастиану совсем не хотелось разжимать руки. Хотя он знал, что нужно, у него была масса дел.
        Вернулась Самира. Она дозвонилась до Торкеля. Тому предстояла пресс-конференция, после которой он собирался в больницу, но Ванья уже была на пути в больницу. Себастиан решил положить спящую Николь на кровать. Девочка была очень хорошенькой, особенно сейчас, когда лицо не было напряжено и встревоженные глаза не следили за каждым движением окружающих. Сейчас она опять стала просто маленькой девочкой, спящей десятилетней малышкой. Лишь ссадины и грязные личико, руки и одежда напоминали о днях бегства. Себастиан осторожно устроил ее в постели, взял со стоящего рядом столика марлевую салфетку и смочил ее спиртом. Начал отмывать девочке лицо. Белая салфетка быстро стала серой. Он выбросил ее и смочил новую. Она стала такой же серой.
        Он не заметил, что в дверях появилась Ванья.
        - Как она себя чувствует? - спросила она, когда он ее обнаружил. У него возникло ощущение, что она некоторое время стояла так, наблюдая за ним.
        - У нее небольшое обезвоживание, но все показатели в норме. Сейчас она спит.
        - Отлично. У тебя есть несколько минут?
        Себастиан встал. Перед уходом он укрыл Николь оранжевым больничным одеялом. По правде говоря, ему не хотелось оставлять ее. В последний час он переживал настолько сильные эмоции, что не имел никакого желания возвращаться к действительности. К расследованию убийств. К блуждающей в потемках команде.
        Он вышел вместе с Ваньей в длинный пустой коридор. Типичный больничный коридор для любой точки Швеции. Зеленый ламинатный пол, отражающий неоновые лампы потолка. Себастиан задался вопросом, исследовал ли кто-нибудь, как должен выглядеть больничный коридор для того, чтобы пациентам хотелось как можно скорее покинуть это место. Он не мог припомнить, чтобы где-нибудь в другом месте видел краску такого неприятного светло-зеленого оттенка, как та, что покрывала здесь стены.
        Вдали послышались звуки оживленной беседы. Видимо, сплетничают о новой пациентке. О полиции. О преступлении. О котором только читали и слышали. Так обычно и бывает. События становятся подлинными и важными, только когда ими интересуются газеты и телевидение. А сейчас они более чем интересуются. У них появился выживший человек. Девочка из «Дома ужаса», как поэтично назвала ее газета «Экспрессен».
        - Она что-нибудь рассказала? - спросила Ванья.
        - К сожалению, ничего.
        Ванье удалось выразить удивление и возмущение одновременно.
        - Ничего? Но хоть что-то она ведь наверняка сказала?
        - Ни слова. Она серьезно травмирована.
        Ванья посмотрела на него скептически.
        - Значит, ты хочешь сказать, что мы не получили никакой дополнительной информации, несмотря на то, что нашли свидетеля, который, возможно, видел все собственными глазами?
        - К сожалению, нет. Но мы отлично поработали. Мы нашли Николь. Это все-таки самое важное.
        Ванья не ответила, но ее взгляд был весьма выразителен. Ей хотелось поймать убийцу. Конечно, она рада тому, что они нашли Николь. Однако, с точки зрения Ваньи, девочка должна была выполнить определенную функцию. Она была подсказкой. Путем к преступнику. Ее помощь расследованию была важнее ее хорошего самочувствия. Себастиан понимал ее. Обычно он думал так же.
        - У нас сейчас пресс-конференция в здании муниципалитета, - сказала она. - Хочешь участвовать?
        Себастиан покачал головой. Он на ногах с пяти часов. Сидел в пещерах. Нес девочку на руках к скорой помощи. Но только сейчас почувствовал себя по-настоящему изможденным. Он тяжело вздохнул.
        - Что это может дать?
        - В интернете уже появились большие статьи о том, что мы нашли ее, - проговорила Ванья. - Если мы ничего не скажем, они просто начнут строить догадки.
        - Это ведь не имеет никакого значения. Они все равно начнут строить догадки.
        - Это решение Торкеля, и я считаю, что он прав.
        Себастиан не собирался вступать с ней в дискуссию по поводу того, что, как оба они знали, являлось неизбежным злом. Пусть будет, как будет.
        - Она наверняка что-то видела, - твердо заявила Ванья, кивая в сторону Николь. - Заставь ее заговорить. Это твоя работа.
        С этим она скрылась за углом и исчезла. Он оставил последнее слово за ней.
        Его это больше не волновало.

        Торкель вышел и встал за кафедру из светлого дерева. К ее скругленному бортику был прикреплен ряд микрофонов. Все с защитной пенорезиной и логотипами компаний, хорошо видными камерам. SVT, TV^4^, SR, TT, NRK.
        Сначала Торкель собирался провести пресс-конференцию в здании полиции, но отказался от этой идеи, поскольку там просто-напросто не было достаточно большого помещения. Эрик предложил обратиться к Пийе, и в результате Торкель вышел на подиум здания муниципалитета, где обычно обсуждались не полицейские, а политические вопросы. Особых дискуссий, правда, не предвиделось. Большинство собравшихся уже почти все знало. Все было затеяно скорее ради пресс-конференции как таковой. Своего рода игра на публику. «Чтобы показать открытость полиции по отношению к СМИ», как это красиво называлось в служебной записке от руководства, где также призывали вышестоящих начальников заводить аккаунты в «Твиттере».
        Торкель подождал за кафедрой, пока стихнет гул голосов собравшихся журналистов, и в общих чертах изложил сведения, которыми они располагают.
        Девочка приходится родственницей семье Карлстенов. Она, судя по всему, находилась в доме, когда семью расстреляли, и потом благополучно скрывалась. Ее нашли - как всем, наверное, уже известно - в Медвежьей пещере, километрах в десяти к северо-западу от города. Сейчас девочка находится в больнице, и пока они знают только, что у нее небольшое обезвоживание и переохлаждение, но в остальном никаких физических повреждений она не получила. Что касается убийства семьи Карлстенов, то расследование продолжается, но на настоящий момент никаких подозреваемых нет. До завершения технической экспертизы он не хочет высказываться относительно того, застрелили ли Яна Седера из того же оружия, но нельзя исключить наличие связи между убийством Седера и Карлстенов.
        Торкель умолк и сделал глубокий вдох. Наступает та форма общения с прессой, которую он не любит больше всего.
        - Есть ли вопросы? - произнес он и обвел взглядом зал, где поднялся небольшой лес рук. Торкель указал на незнакомую ему рыжеволосую женщину в первом ряду.
        - У вас есть какой-нибудь мотив убийства семьи? - спросила она по-норвежски звонким голосом.
        - Нет, но мотив существовал, их выбрали не случайно.
        - Откуда вы это знаете? - продолжила спрашивать рыжеволосая.
        - Об этом мне не хотелось бы высказываться, - ответил Торкель, но его тут же опять спросили о мотиве.
        Ванья стояла, прислонясь к стене, в самом конце зала. Торкель предлагал ей не просто участвовать, а вести всю пресс-конференцию, но она отказалась. Она радовалась своему решению, видя, как Торкель спокойно отвечает на вопрос за вопросом. Было приятно вернуться к работе. Приятно не иметь времени на бесконечные размышления о болезни и лжи, переместить фокус на что-то другое, но она чувствовала, что ей не хватает терпения, которое требуется для ведения пресс-конференции. Она теперь стала слишком легко выходить из себя и грубить.
        Словно в подтверждение ее мысли настроение незамедлительно упало до нуля, когда открылась тяжелая дверь в зал и она бросила взгляд на запоздалого посетителя. Малин Окерблад. Она остановилась возле захлопнувшейся за ней двери, огляделась, увидела Ванью и направилась к ней.
        - Вы нашли ее. Девочку, - тихо проговорила она низким голосом и встала у стены рядом с Ваньей.
        - Очевидно, - отозвалась Ванья, не отрывая взгляда от подиума и своего начальника.
        - Она может опознать убийцу?
        - Мы пока не знаем, мы ее не допрашивали. - Она больше почувствовала, чем увидела, что Малин кивнула. - Я не думала, что вы приедете раньше завтрашнего дня, - сказала Ванья, и трудно было не понять, что такое развитие событий ей бы понравилось больше. А еще лучше было бы, если бы та вообще не приезжала.
        - А Себастиан здесь? - тихо спросила Малин, будто не услышав ее реплики, и принялась обводить взглядом зал.
        Ванья повернулась к ней и пристально посмотрела на нее. Малин Окерблад наверняка не сомневалась в том, что задала вопрос вполне будничным тоном, но в нем присутствовало нечто иное, нечто большее, а Ванья хорошо умела разбираться в интонациях.
        Себастиан.
        Только имя, намек на ожидание, слабая, вероятно, неосознанная улыбочка.
        Он спал с ней.
        Вообще-то Ванью не волновало, с кем там Себастиан трахается и сколько у него партнерш. У него проблемы, сексуальная зависимость, это очевидно. Но Малин Окерблад?! Некомпетентная женщина, отпустившая единственного человека, который мог продвинуть расследование вперед.
        И он с ней переспал?!
        Правда, с точки зрения Ваньи, это было худшее из наказаний, но Малин Окерблад явно не разделяла ее мнения. К своему удивлению, Ванья поймала себя на ощущении, что ее предали. Со времени возобновления их с Себастианом дружбы все шло хорошо. Казалось, будто он действительно старается вернуть ее доверие. И вот он укладывается в постель с их общим врагом! По какой-то непонятной причине она отнеслась к этому так, словно он предпочел ей другую.
        - Он здесь? - повторила Малин, когда Ванья не ответила. - Я его не вижу.
        - Он в больнице.
        - Вот как.
        - Мы немного больше изучили круг знакомых Яна Седера, - поспешно и тихо продолжила Ванья, пока Малин не решила уйти. - Вы его помните? Вы его отпустили, после чего его застрелили.
        Малин не ответила, но посмотрела на Ванью говорящим взглядом.
        - Как бы то ни было, оказалось, что это маленькая и довольно потрепанная компания, - продолжила Ванья. - Местные их крепко прижали. Те, у кого нет алиби, просто-напросто не в состоянии совершить нечто подобное.
        - Вот как? - В глазах Малин читалось откровенное недоумение. - Зачем вы мне это рассказываете? Меня надо ставить в известность, когда ваша работа даст результат, а не когда она его не дает.
        - Седер знал, у кого было его ружье, а вы его выпустили. Просто загадка, как вам по-прежнему разрешают оставаться руководителем предварительного следствия.
        - Мне не нравится ваш тон.
        - Мне не нравитесь вы.
        Их взгляды скрестились. Ванья слышала, что на заднем плане продолжаются расспросы.
        - Вы сказали, что девочка приходится семье родственницей. Какой именно?
        - Нам незачем в это углубляться.
        - Она ведь двоюродная сестра мальчиков?
        - Следующий вопрос.
        - Она видела убийцу?
        - Мы этого не знаем, и чем меньше на эту тему будет высказываться домыслов, тем лучше.
        Малин набрала в грудь воздуха, словно собиралась что-то сказать, но, похоже, передумала. Она застегнула куртку и приготовилась уходить. Ванья задержала ее.
        - Еще одно…
        Малин остановилась и посмотрела на Ванью взглядом, показывающим, насколько она не заинтересована в том, чтобы услышать от нее что-нибудь еще.
        - Он очень слаб по части секса. Себастиан. Ему достаточно просто увидеть хоть немного привлекательную женщину. Просто чтоб вы знали, во что ввязываетесь.
        Малин даже не ответила, а просто пошла дальше в сторону двери. Вновь переключая внимание на события на небольшом подиуме, Ванья не смогла сдержать легкой довольной улыбки. Торкель как раз собирал бумаги и спускался вниз. Его место за кафедрой заняла женщина, которую Ванья раньше не видела.
        - Здравствуйте, не могли бы вы еще ненадолго задержаться… Меня зовут Пийя Флудин, а для тех, кто меня не знает, скажу, что я председатель правления муниципалитета Турсбю, и я хочу воспользоваться случаем и первым делом поблагодарить Торкеля Хегберга и его команду за то, что они сюда приехали…
        Ванья покинула место у стены и встретила Торкеля у двери.
        - Здесь, кажется, была прокурор? - тихим голосом поинтересовался он.
        - Да.
        - Что она хотела?
        - Похоже, поймать Себастиана.
        Торкель бросил на нее вопросительный взгляд, но с таким выражением лица, будто уже знает ответ.
        - Зачем?
        - Не знаю, а ты как думаешь? Господин Хегберг.
        - Придержи язык, - строго, хоть и с улыбкой сказал Торкель, и открыл дверь.

        Мысли мелькали с такой же скоростью, как деревья снаружи.
        Полицейская машина ехала быстро. Проблесковые маячки резким синим цветом отражались на металлической поверхности уступавших им дорогу машин. Женщина-полицейский за рулем молчала. Мария Карлстен сидела на заднем сиденье, где пахло кожей и дезинфицирующими средствами, но толком не помнила, как тут очутилась.
        Они нашли Николь.
        Она жива.
        Следовало испытывать счастье. Безумное счастье. Но не получалось. Совершенно не получалось.
        Последние сутки были для Марии самыми тяжелыми за всю жизнь. Она обливалась холодным потом, ощущала полное изнеможение и никак не могла сфокусировать взгляд. Она не могла припомнить, когда в последний раз спала, но сидеть спокойно все равно было трудно. Все тело содрогалось. Охватившая ее паника, когда ей позвонили в Бамако, по-прежнему не отпускала. Она встряхивала и кружила, временами вызывая дурноту. Мария слегка опустила стекло, чтобы впустить немного свежего воздуха. От порывов воздуха засвистело - щелка между стеклом и крышей машины оказалась слишком узкой. Мария опустила стекло пониже, и шум исчез. Она наклонила голову к отверстию, и лицо обдавало потоком воздуха. Было приятно, но в машине быстро стало холодно. Мария закрыла глаза и попыталась забыть о страхе.
        Теперь, когда она знает, что Николь жива.
        Она понимала, что следовало испытывать облегчение, но мешало чувство вины. За живой Николь стояла уничтоженная семья. Ее младшая сестра, Эмиль и мальчики. Сумеет ли она когда-нибудь сочетать радость с горем, Мария не знала.
        Это бесчеловечно. Дурнота резко вернулась. Во рту пересохло, и почувствовался неприятный привкус. Мария нащупала бутылку с водой, привезенную ей женщиной-полицейским. Глотнула теплой воды, наполнила ею рот. Немного пополоскала и проглотила. Опять посмотрела на стволы и кроны деревьев. Почувствовала на лице ветер. Замерзла, но ничего предпринимать не стала. Мерзнуть казалось правильным.
        Она на пути в бесчеловечное место.
        Место, содержащее самое большое горе и самую большую радость.
        Большое двухэтажное здание с вывеской «Больница Турсбю» над входом возникло перед Марией совершенно внезапно. Ей казалось, что полицейская машина будет ехать целую вечность. Что она все будет ехать и ехать к своей дочери, но никогда до нее не доберется.
        И вот она вдруг уже на месте.
        Всего в нескольких метрах от той, кого мечтала увидеть.
        Что произойдет теперь? Сумеет ли она обрести контроль над ситуацией, или по-прежнему не сможет влиять на происходящее?
        Да какая разница. Она встрепенулась. Удивила саму себя, открыв дверцу даже раньше, чем машина полностью остановилась. Ей хотелось бегом ворваться в больницу, найти дочь и больше никогда ее не покидать. Сидящая впереди женщина-полицейский наклонилась к ней и впервые за всю поездку повысила голос.
        - Подождите, они хотят, чтобы вы ждали здесь. Вас хотят провести с заднего входа.
        Мария рассердилась. Злость на все произошедшее внезапно нахлынула на нее. Наконец-то, чувствовала она. Пришла пора. Злость дала ей неожиданный прилив энергии.
        - Я не намерена больше ждать! - решительно заявила она и полностью открыла дверцу. Ей требовалось найти своего ребенка.
        Она побежала к большим стеклянным дверям больницы. Они откроются, и за ними будет Николь. Она слышала, как сзади ей что-то кричит женщина-полицейский.
        - Подождите! Мария! Подождите!
        Мария бросила через плечо быстрый взгляд, чтобы посмотреть, вышла ли женщина из машины, чтобы попытаться остановить ее, но та стояла на месте и только кричала. Мария не думала, что получится так легко. Она побежала еще быстрее. Вход находится впереди. Она чувствовала, как приятно наполнить кислородом легкие и обрести силу в мышцах. Ей больше даже не было плохо. Красно-коричневое двухэтажное здание приближалось. За блеском стеклянных дверей она увидела людей. Они неторопливо двигались.
        Она двигалась быстро.
        Ничто не сможет ее остановить.
        Ничто.
        - Мария Карлстен?!
        Кто-то кричит. Она попыталась проигнорировать слова мужчины, который поднялся со скамейки в нескольких метрах от входа. Он был одет в зеленую, чуть великоватую парку и коричневые брюки. Мария увидела, что он собирается преградить ей путь. Помешать. Она увеличила скорость. Останавливаться она не намеревалась.
        - У меня нет времени, - отрезала она. Мужчина сделал два шага в ее сторону. Большой, довольно тучный, но она собиралась протиснуться мимо. Оттолкнуть его, если потребуется.
        - Это я нашел Николь. - Голос у него был ровный и спокойный, и она сразу прониклась к мужчине доверием. - Мне необходимо поговорить с вами.
        Мария почувствовала, как теряет целеустремленность. Сила, которую она ощущала, исчезла за несколько секунд. Она остановилась. Повернулась к мужчине, который стоял спокойно и, похоже, ни на минуту не сомневаясь в успехе, ждал ее.
        - Меня зовут Себастиан Бергман, - сказал он, протягивая руку. - Я работаю психологом в Госкомиссии по расследованию убийств. Ваша дочь чувствует себя хорошо. Даю слово.
        - Я должна ее увидеть, - умоляюще произнесла она. - Это мое единственное желание.
        - Вы ее увидите. Но сначала я должен с вами поговорить.
        Он огляделся, взял ее под руку и отвел от стеклянных дверей.
        - Пойдемте, мы зайдем с другой стороны. Там внутри довольно много журналистов.
        Мария послушно подчинилась. У нее больше не было сил протестовать. Она увидела, как женщина возле полицейской машины приветственно кивнула мужчине, взявшему теперь ее под свою ответственность, а потом снова спокойно уселась за руль. Они вдвоем пересекли площадку для разворота машин и пошли дальше в сторону приемного покоя. Перед входом там, поблизости от нескольких зеленых скамеек, стояла небрежно припаркованная машина скорой помощи. Один из санитаров сидел и курил. Этого Мария никогда не могла понять. Как больничный персонал, люди, которые, вероятно, лучше всех знают о вредном воздействии табака, могут продолжать курить? Себастиан остановился у ближайшей к ним скамейки и снова заговорил с ней.
        - Дело обстоит следующим образом. Врачи обследовали Николь, и чисто физически она в очень хорошей форме. У нее наблюдается обезвоживание и она измождена, но серьезного ничего нет.
        Мария слышала по его голосу, что он хочет сказать что-то другое. Она поняла, что он чего-то недоговаривает.
        - Почему вам тогда понадобилось поговорить со мной? Если все хорошо? - спросила она и увидела по нему, что угадала. Перед тем как продолжить, Себастиан сделал чуть слишком глубокий вдох.
        - Потому что она не разговаривает. С тех пор, как я нашел Николь, она не произнесла ни слова.
        Слова причинили боль. Хоть их было не много, и они, собственно, ничего не сообщили, они показались очень жестокими. Она высвободилась от его руки. Поняла его мысль, и все-таки не поняла.
        - Что вы имеете в виду? Она ничего не говорит? - выдавила она.
        Себастиан покачал головой.
        - Ни слова. И врачи не находят тому никаких медицинских причин.
        Мария почувствовала, что волнение и дурнота возвращаются.
        - Мария, послушайте меня. Нет ничего необычного в том, что перенесшие травму люди уходят в себя. Особенно дети. Это психологическая реакция. Сильнейший механизм «бегства» и способ защититься от экстремальных впечатлений. А Николь пережила нечто ужасное.
        - Она видела, как их убивали? Сестру и… всех?
        Себастиан боялся, что эта информация может оказаться для нее слишком большим ударом, но когда-то ей все равно придется, будет необходимо это узнать.
        - Да.
        Он наблюдал за ней. Поначалу казалось, будто она хочет что-то сказать, но вместо этого она уставилась в землю. Посидела молча. Потом заплакала, тихо всхлипывая. Себастиан взял ее за руку. Постарался заглянуть ей в глаза, которые скрывали свисающие длинные темные волосы. Увидел, что глаза красные от слез и усталые. Облик человека, который вот-вот сломается.
        - Николь обязательно поправится. Ей просто требуется время, чтобы излечиться, и полный покой. И поддержка самого близкого ей человека.
        Мария робко кивнула. Ей хотелось, чтобы сказанное им оказалось правдой, но мешало огромное чувство вины.
        - Это моя вина. Я оставила ее. Меня не было здесь, когда это произошло.
        Себастиан еще крепче сжал ее руку.
        - Но теперь вы здесь. Это самое главное. Кошмар уже произошел. Тут вы ничего поделать не можете. Будь вы там, вас бы тоже убили. Вы это понимаете?
        До Марии дошел смысл сказанного. Казалось, это немного помогло. Она посмотрела на него более сосредоточенно, чем прежде.
        - Но сколько времени может пройти? - через несколько минут произнесла она. - Прежде чем она заговорит.
        Себастиан попытался принять обнадеживающий вид, хотя на самом деле не имел ни малейшего представления.
        - Может пройти несколько часов. Несколько дней. Несколько недель. - Он почувствовал, что не в силах лгать. На сегодняшний день ему известно слишком мало. - Еще больше, если нам очень не повезет, - продолжил он. - Но это не особенно вероятно. Сейчас нам необходимо узнать, является ли ее мутизм, как это называется, элективным или полным.
        - Я не понимаю, - сказала Мария и посмотрела на него.
        - Может быть, она станет разговаривать с кем-то, с кем чувствует себя в безопасности. Это называется элективный мутизм. Он встречается гораздо чаще, чем полный. Понимаете?
        У Марии в глазах мелькнула искра надежды.
        - Вы хотите сказать, что она сможет разговаривать со мной? Но только со мной?
        Себастиан ободряюще кивнул.
        - Вполне возможно.
        Известие, казалось, придало Марии новой неудержимой, почти яростной энергии.
        - Когда я смогу ее увидеть?
        - Скоро, - ответил Себастиан, и засомневался, следует рассказывать об их подозрениях или нет. Он опять-таки пришел к выводу, что она должна знать правду. Это неизбежно.
        - Мы работаем исходя из того, что Николь видела не только убитых, но и убийцу.
        Мария лишь медленно кивнула. Словно она пережила уже столько шоков, что больше ее ничем не поразить.
        - Поэтому, если она вам что-нибудь расскажет, вы должны рассказать это мне, - спокойно продолжил Себастиан.
        Новый кивок в ответ, после чего она обратилась к нему.
        - Теперь я действительно должна увидеть дочь.
        - Тогда пойдемте, - ответил он и встал.

        Они молча двинулись по больничному коридору, минуя комнаты с одинаковыми дверями. Слышался только шелест их одежды. В конце коридора Себастиан замедлил шаг и завернул за угол. Перед ближайшей дверью на стуле, очевидно, принесенном туда из какой-то приемной, сидел человек в форме. Себастиан узнал в полицейском одного из местных, с кем он встречался в отделении полиции Турсбю. Себастиану помнилось, что его зовут Деннис. Как бы там ни было, он поднялся со стула, как только они приблизились.
        - Это мать? - спросил он излишне громко. Себастиан посмотрел на него с недовольством.
        - Да. Ей надо обеспечить свободный доступ к этой палате. Кроме того, вышел приказ о том, что она должна находиться здесь анонимно, поэтому в дальнейшем тебе, вероятно, не следует кричать, как только ты ее завидишь. - Деннис пристыженно опустил взгляд и выдавил слабое «извините». Он отошел в сторону и пропустил их к двери.
        Они вошли.
        В палате имелось четыре кровати для пациентов, но была занята только одна, ближайшая к окну. Девочка, похоже, спала, она лежала, свернувшись калачиком, под оранжевым одеялом, которым ее укрыл Себастиан. Было видно лишь несколько прядей черных волос. Тело Николь отражало тревогу и беззащитность, словно она даже во сне пыталась сделаться максимально маленькой и невидимой. Мария неуверенно направилась к маленькой фигурке под одеялом. Себастиан видел, что ей трудно решить, как ей поступить: одна ее часть хотела лишь подбежать и обнять дочку, но уязвимость спящей девочки удерживала ее. Она обернулась к Себастиану.
        - Вы уверены, что она себя хорошо чувствует? - нервно спросила она. - Она обычно никогда так не спит.
        Себастиан только кивнул. Что он мог сказать? Ей надо самой обнаруживать эффекты того, что девочке довелось пережить.
        Мария подошла к кровати и как можно осторожней присела на корточки перед маленькой фигуркой. Бережно отвела на несколько сантиметров одеяло так, чтобы стало видно лицо Николь. Наклонилась вперед и принялась ласковыми движениями убирать скрывавшие лицо волосы. Подобралась как можно ближе, не разбудив ее.
        - Я так боялась, что больше никогда не увижу тебя, моя любимая. Я так боялась, - проговорила она.
        Она была уже в нескольких миллиметрах от лба девочки. Ласково провела кончиками пальцев по ее щекам и рту. Она явно наслаждалась прикосновениями к ее коже.
        - А ты лежишь здесь. Ты лежишь здесь, - продолжила она, будто каждое повторение делало Николь более живой и более настоящей. Она медленно наклонилась и поцеловала девочку в лоб. Долгим поцелуем. Словно ей вообще не хотелось отрывать губ от дочери. Внезапно тело Марии задрожало, дыхание стало учащенным, и Себастиан услышал мелкие всхлипы, когда напряжение и страх отступили. Правда, что дочь жива, обрела конкретные формы. Эту правду можно было буквально потрогать руками.
        Себастиан понимал, что ему следует отойти на несколько шагов и покинуть разыгрывавшуюся перед ним интимную сцену. Не только из уважения - только такой вариант был уместным. После всего, что произошло, Марии требовалось немного побыть наедине с дочерью. Однако он вместо этого прошел несколько шагов вперед. Состоявшаяся перед ним встреча сильно подействовала на него, и он не смог уйти. Ведь он сам надеялся пережить такое. Конечно, речь шла о другом родителе и другой дочери. Но в больничной палате северного Вермланда он все-таки увидел это - воссоединение. Внезапно он почувствовал зависть.
        Ему никто не пришел на помощь и не спас Сабину.
        Его никто не привел в палату для встречи.
        Никто.
        Он попытался отогнать горькие мысли. Ему хотелось сохранить это мгновение чистым. Оно слишком красиво, чтобы извлекать из него боль. Он видел перед собой надежду, а ему требовалась в жизни надежда. Горе ему уже слишком хорошо знакомо.
        Возле кровати продолжалось свидание. Мария забралась на кровать и легла максимально близко к Николь, осторожно, чтобы не разбудить ее.
        Себастиан чувствовал, что ему, наверное, все-таки надо быть таким, как все остальные, и оставить Марию наедине с дочерью. На самом деле ему хотелось остаться, подобно безбилетному пассажиру в путешествии, о котором он сам мог только мечтать. Но если бы он остался в палате, он чувствовал бы себя едва ли не паразитом. Нужно было поступать как положено, поэтому он прокрался к двери. Он уже взялся за ручку, когда Николь проснулась.
        Наполовину проснувшись, она несколько раз попыталась извернуться и отодвинуться от Марии, а потом открыла сонные глаза. Секунду она казалась дезориентированной. Отчаянно вырывалась от матери. Искала, как ей сбежать. Себастиан выпустил ручку и вернулся к ним. Он отчетливо видел, какие инстинкты находятся на переднем крае ее подсознания.
        Прочь.
        Побег.
        Беги.
        Мария оцепенела и на секунду выпустила дочь, совершенно не готовая к такой сильной реакции.
        - Дорогая, это я, - произнесла она и попыталась успокаивающе обхватить извивающееся тело Николь.
        Когда произнесенные хорошо знакомым голосом слова проникли в охваченное тревогой сознание Николь, результат последовал незамедлительно. Она застыла в удивлении, балансируя между сном и явью. Это продолжалось недолго. Но вскоре она покинула эту пограничную зону и окончательно проснулась. Глаза расширились. Она в шоке повернулась к Марии.
        Похоже, не веря тому, что услышала. Не решаясь полагаться на то, что видит.
        Мария крепко обняла ее.
        Поначалу Николь не ответила на объятие, будто по-прежнему не решаясь полагаться на собственные органы чувств, но вскоре она крепко обхватила мать. Мария обнимала и ласкала дочку. Каждое ее движение сопровождалось множеством слов. Слов успокоения и любви.
        Успокаивающих, нежных слов, обещаний никогда больше не покидать ее.
        Николь не произносила никаких слов в ответ.
        Ни единого.
        Себастиан сомневался в том, что Николь нарушит молчание.
        Встреча дочери и матери была настолько эмоциональной, что какое-нибудь слово должно было бы прорваться через внутренний порог, сдерживавший речь Николь. Какое-нибудь отдельное слово должно было бы просочиться сквозь блокировку. Можно было надеяться, что для того, чтобы Николь вышла из немого состояния, просто требуется чуть больше общения с матерью.
        Но Себастиан был реалистом. Судя по всему, травма оказалась глубже, чем они думали. Он решил попробовать сам, подошел и положил руку девочке на плечо.
        - Николь? Привет. Это я. Ты меня помнишь? - проговорил он.
        Девочка посмотрела на него из объятий матери. Она узнала его. В этом он не сомневался.
        - Я ведь говорил, что ты встретишься с мамой. Обещал. Здорово, правда? - продолжил он.
        Николь повернулась к нему. Глубоко заглянула ему в глаза. Себастиан увидел в ее взгляде доверие.
        - Мы немного волнуемся из-за того, что ты не разговариваешь, - сказал он и погладил ее рукой, по-прежнему лежавшей у нее на плече. Николь, казалось, размышляла над тем, что он сказал. Она смотрела на них обоих, переводя взгляд с матери на Себастиана и обратно.
        - Теперь я здесь. Так что ты можешь поговорить со мной, Николь, - умоляюще прошептала Мария, пытаясь поймать ее взгляд.
        Николь явно мучилась - не то чтобы она пыталась заговорить и не выходило, а скорее, она была неспособна даже попытаться. Она понимала, что они говорят, но не знала, что ей надо сделать, чтобы удовлетворить их желание. Она уткнулась лицом маме в грудь и плечо. Из ее левого глаза вдруг покатилась слеза. Себастиан решил все-таки уйти. Его присутствие, возможно, мешало Николь решиться заговорить. А ведь он здесь в первую очередь для этого. Чтобы узнать, что Николь видела. Его задание заключается в этом. И только. Даже если какой-то его части хочется остаться безбилетным пассажиром.
        - Я подожду снаружи, - сказал он и направился к двери. Мария понимающе кивнула, а реакция Николь его поразила. Девочка вывернулась из рук матери и умоляюще уставилась на него. Он остановился.
        - Ты хочешь, чтобы я остался? - с трудом спросил он.
        Она продолжала неотрывно смотреть на него, и Себастиан истолковал ее взгляд как «да». У него возникла идея.
        - Я вернусь. Только принесу одну вещь, - сказал он. - Скоро приду.
        Он вышел из палаты, ни разу не обернувшись.
        Так было легче.
        Он быстро исчез. Мужчина, который ее спас.
        Он должен вернуться.
        Он сказал, что вернется, и она поверила ему.
        Но снаружи она опять чувствовала себя незащищенной.
        Незащищенной и уязвимой.
        Внутри стены держали, несмотря на слова. Те просачивались внутрь и вопреки тому, чего она боялась, они усиливали ее защиту, окутывали ее защищенностью.
        Но снаружи. Комната, в которой она лежит, слишком светлая для того, чтобы в ней спрятаться.
        Покрывало слишком тонкое для того, чтобы скрыть ее.
        Так многие могут увидеть ее, лежащую посреди кровати.
        Посреди комнаты.
        Она слишком заметна. Ее слишком легко найти.
        Но приехала мама. В точности как обещал мужчина, который ее спас. Она хорошо пахнет. Хотя она горячая и потная.
        Она позволила себя обнять.
        Стало немного лучше.
        Но она по-прежнему видна. Мама не сможет защитить ее.
        Она не сможет защитить маму.
        Она не смогла защитить даже Фреда, а он был меньше.
        Никто не сможет защитить их двоих, если это опять произойдет.
        Никто.
        Надо надеяться, что он вернется.
        Мужчина, который спас ее.
        Себастиан.

        Он отправил Денниса за бумагой для рисования и фломастерами. Пока тот отсутствовал, Себастиан позвонил Ванье и рассказал ей о последних новостях. Она расстроилась из-за того, что Николь по-прежнему не говорит, несмотря на встречу с мамой.
        - Они сейчас одни. Я решил их ненадолго оставить и посмотреть, будет ли разница.
        - А что нам делать в противном случае? - скептически спросила она.
        - Тогда потребуется больше времени. Но я собираюсь предложить ей порисовать.
        - Порисовать?
        - Это классический метод. Так бывает легче справляться с тяжелыми воспоминаниями. Рисовать то, что довелось пережить.
        Ванья засмеялась. Горьким смехом.
        - Значит, нам остается надеяться на то, что десятилетней девочке захочется немного порисовать?
        Себастиан понимал ее раздражение. Ему самому хотелось, чтобы дело обстояло чуть проще.
        - Да. Или у тебя есть другие предложения?
        Ванья немного помолчала. Себастиан к этому времени уже знал ее достаточно хорошо, чтобы знать наверняка, что она подыскивает какую-нибудь язвительную реплику. Какую-нибудь хлесткую фразу, которая дала бы ей возможность почувствовать себя умной. Похоже, она ничего не придумала.
        - Ладно, позвони мне, если что-нибудь произойдет, - только и смогла сказать она после долгой паузы. После чего положила трубку. Себастиан засунул мобильный телефон обратно в карман и дошел до угла, чтобы посмотреть, не идет ли Деннис.
        В коридоре царила пустота. Денниса нигде не было видно.
        Ну конечно, этот парень не в силах даже принести пару мелков. Себастиан раздраженно вернулся к палате Николь, осторожно приоткрыл дверь и заглянул. Внутри мать и дочь сидели так же, как он их оставил. Вплотную друг к другу.
        Заслышав приближающиеся шаги, он закрыл дверь. Деннис не торопясь шел в компании Фредрики. Он нес блокнот для рисования и упаковку цветных фломастеров.
        - Вам понадобилось идти вдвоем, чтобы принести это? - ехидно спросил Себастиан.
        Деннис покачал головой.
        - Она здесь, чтобы сменить меня. Я возьму ночное дежурство.
        Себастиан взял у Денниса блокнот и яркие фломастеры и повернулся к Фредрике.
        - Хорошо, никого не впускай. - Фредрика кивнула в ответ. Ничего большего он и не ожидал, она была одним из наименее общительных людей, которых ему доводилось встречать.
        Мария и Николь посмотрели на него, когда он открыл дверь и снова вошел в палату. Он ободряюще улыбнулся им.
        - Это всего лишь я, - дружески сказал он.
        Себастиан положил блокнот и фломастеры на кровать перед Николь.
        - Николь, ты любишь рисовать?
        Перед тем как продолжить, он оставил место для ответа, хотя знал, что его не последует.
        - Иногда бывает приятнее рисовать, чем говорить. Но, возможно, ты этого не любишь?
        - Она обожает рисовать. Не так ли, солнышко? Ведь ты любишь рисовать? - призывно вставила Мария, казалось, более чем охотно стремившаяся поддержать попытку Себастиана.
        - Я положу блокнот здесь, и ты сможешь воспользоваться им, когда будет желание. - Николь смотрела на лежавшие перед ней принадлежности, но прикоснуться к ним не пыталась. Себастиан повернулся к Марии.
        - Я поговорю с больницей, чтобы вас оставили ночевать вместе с Николь.
        - Спасибо.
        - И вы должны сообщать, если вам что-нибудь потребуется. Еда, напитки, сменная одежда и тому подобное. Важно, чтобы вы не пренебрегали собой.
        Она благодарно кивнула.
        - Спасибо, я хочу лишь получить обратно дочь. Такой, как она была.
        - Получите, только не отчаивайтесь.
        - Я не отчаиваюсь.
        - Отлично. Поскольку вы самый важный человек в ее жизни. Поэтому вы должны говорить мне, если вам что-нибудь понадобится.
        Мария посмотрела на него с благодарностью. Себастиан не мог не признать, что, когда самый жуткий стресс отпустил и она смогла начать расслабляться, выглядела она довольно неплохо. Он знал, что уже произвел хорошее впечатление. Спокойствие и надежность в экстремальных ситуациях большинству кажутся привлекательными. К тому же он спас ее дочь. Если так будет и на этот раз, то уже не впервые благодарность перейдет в физическое влечение. Он посмотрел на нее с нежностью.
        - Спасибо, - слабо ответила она.
        - Не стоит благодарности.
        Угловым зрением он увидел, что Николь подтянула к себе блокнот и начала рисовать.
        - Что ты рисуешь, Николь?
        Девочка повернулась к нему и показала ему верхний лист. Она только начала, но он сразу увидел, что это.
        Желтая машина с зелеными прямоугольниками.
        Задние дверцы открыты.
        Он узнал ее.
        - Здорово. Это скорая помощь, в которой мы с тобой ехали? - спросил он. Она повернула блокнот к себе и продолжила рисовать. Мощная фигура в зеленом плаще, которая кого-то несет.
        Николь явно талантлива. Он сразу увидел, кто это.
        - Это я?
        Николь подняла взгляд. Ему показалось, что он увидел в ее глазах «да». Она склонилась над рисунком и опять взяла фломастер. Быстро нарисовала что-то на фигурке на руках у Себастиана.
        Большие глаза.
        Рта нет.
        Она.

        Себастиан ехал из больницы в несколько приподнятом настроении.
        У Николь хорошая образная память. Конечно, рисунок, изображавший ее саму и Себастиана, был простеньким, но там присутствовало на удивление много точных деталей.
        Татуировки у одного из санитаров.
        Коричневые низкие ботинки Себастиана.
        Полицейская машина, стоявшая чуть в стороне от скорой помощи.
        Это был хороший знак, и они с Марией решили, что завтра продолжат.
        Тем не менее, придя к себе в гостиничный номер, он чувствовал себя усталым и разбитым. Он прилег на кровать и задремал, но его разбудил настойчивый стук в дверь.
        Себастиан подсчитал, что между тем, как он открыл дверь, и тем, как Торкель начал его ругать, прошло максимум три секунды. Никакой приветственной фразы. Просто два быстрых шага в комнату. Себастиан не успел даже спросить, что ему надо. Торкель сразу накинулся на него.
        - Скажи, что ты не спал с руководителем нашего предварительного следствия.
        Себастиан закрыл за Торкелем дверь.
        - Я не спал с руководителем нашего предварительного следствия.
        Очевидно, это прозвучало ровно настолько неубедительно, как было задумано. Торкель повернулся к нему, и Себастиану показалось, что он видит, как у того на лбу пульсирует маленький сосуд. Это наверняка нехорошо для сердца.
        - О чем ты, черт побери, думал?
        - Ты же меня знаешь, - с легкостью ответил Себастиан и обезоруживающе слегка пожал плечами. - Я не думал.
        - Тебе пора начать думать. Раз ты работаешь со мной, ты должен подстраиваться к моим правилам.
        Судя по его виду, Торкель по-прежнему пребывал на волоске от инфаркта, и Себастиан, хотя громкие выговоры ему не нравились, был готов, по крайней мере, пойти ему навстречу и обсудить вопрос.
        - Я понимаю, что ты возмущался, когда я случайно оказывался в постели со свидетелями и подозреваемыми, но что такого, если я трахаю нашего прокурора?
        - Это непрофессионально. И, честно говоря, ты со всеми своими женщинами, то, что ты просто берешь, что захочется, плюешь на то, есть ли у них другие отношения, плюешь на других людей, все это уже стоит у меня поперек горла.
        Себастиан застыл и посмотрел на начальника, который не спускал с него мрачного взгляда.
        - Все дело в Урсуле, - заключил Себастиан и сел на кровать.
        - Все дело в том, что ты совершенно неспособен держать член в штанах, - продолжил Торкель, не обращая внимания на замечание Себастиана. - И в том, что такое поведение наносит вред моему отделу и лично мне.
        - Потому что Урсула была у меня дома…
        Торкель шагнул к Себастиану и, казалось, изо всех сил сдерживался, чтобы не бросить ему обвинение.
        - Покончи с тем, что бы ты там ни начал с Малин Окерблад. Сегодня же вечером! Это приказ.
        - Я довольно плохо воспринимаю приказы.
        - Я мог бы попросить тебя ради старой дружбы, но поскольку ты постоянно показываешь, как мало она для тебя значит, у меня остается мало возможностей.
        С этим он удалился.
        Три шага, грохот захлопнувшейся двери. Казалось, в комнате стало даже тише, чем до его появления.
        Себастиан медленно выдохнул. Этого он действительно никак не ожидал. После разговора в номере Торкеля он думал, что они с этим разобрались, все разрешили, уладили. Урсула ужинала у коллеги, когда угодила под выстрел. Это произошло из-за трагического стечения множества случайных обстоятельств. Просто случайность, не более того. Однако Торкель еще явно не полностью смирился с этим. Себастиан подумал, что заставить Торкеля примириться с произошедшим могло бы только воссоединение с Урсулой. Полноценное. Если бы она согласилась на официальные, известные всем отношения. Возможно, на брак. Но если Себастиан хорошо знал Урсулу - а он думал, что знает, - этого никогда не произойдет.
        Теперь ему предстояло решить, как провести остаток вечера.
        Он довольно долго обдумывал, как избежать сегодня вечером встречи с Малин. Один тот факт, что она вернулась в Турсбю на сутки раньше и сразу по приезде спросила о нем, явно говорил о повышенном интересе к его персоне. Он и так обычно старался избегать повторного секса, а с женщиной, которая столь активно ищет его общества, это было полностью исключено.
        Один раз не считается.
        Два раза - это перебор.
        Хотя сейчас он не знал.
        Он разрывался между нежеланием как-либо поощрять Малин и инстинктом воспротивиться Торкелю, который, не будь он так возбужден, сообразил бы, что прямой приказ, наверное, является лучшим способом вызвать у него желание сделать все наоборот. Так уж Себастиан Бергман устроен. Как упрямый ребенок. Наложенный запрет мог превратить ненужные ему на самом деле вещи в вожделенные и важные.
        Себастиан решился. Многое указывало на то, что он в ближайшие дни покинет Турсбю и Малин Окерблад. Торкель же никуда не денется. Он просто-напросто не может позволить ему победить.
        Значит, так тому и быть.
        Быстрый душ и потом секс с руководителем их предварительного следствия.
        - С кем ты разговаривал? - спросила Мю, как только Билли взял трубку. - Я пыталась дозвониться целую вечность.
        - С Йеннифер, - ответил Билли и направился на новый круг по хорошо подстриженному газону перед гостиницей. Ему нравилось разгуливать, разговаривая по телефону, да и номер казался ему слишком маленьким и тесным. Он взглянул на часы и понял, что Мю, возможно, и не пыталась дозвониться вечность, но он проговорил с Йеннифер больше часа.
        - О чем вы так долго разговаривали? - поинтересовалась Мю, и, не знай Билли ее так хорошо, он подумал бы, что в ее голосе присутствует доля подозрительности. Но к несомненным достоинствам Мю относилось то, что в их совместной жизни не существовало ни намека на ревность. Она знала, что у него особые отношения с Ваньей или что они, по крайней мере, таковыми были. Знала, что он регулярно встречается с Йеннифер. Она нормально воспринимала его приятельниц из гимназии и полицейской школы, и он никогда не давал ей повода относиться к их встречам по-другому. Он просто-напросто был не их тех, кто отличается неверностью. Причем всю жизнь.
        - Я рассказывал ей детали дела. Полезно послушать, что думает кто-нибудь со стороны.
        Он говорил правду, но о кое-чем умолчал. С этого действительно начался разговор. Они обсуждали свои дела: Йеннифер рассказывала, чем занималась на работе, где, по ее словам, все было так же бессмысленно, а он сообщил о том, что безумно скучные часы в Вермландских лесах привели к тому, что они нашли пропавшую девочку. Или, если быть честным: Себастиан сообразил, где она находится, и сумел вытащить ее из пещеры.
        - Помнишь, когда мы впервые встретились? - спросила Йеннифер. - Я тогда тоже искала пропавшего ребенка. Лукаса Рюда.
        Когда мы впервые встретились… Билли подумалось, что так могла бы сказать его девушка. Или настоящий друг. Это прозвучало как-то интимно и укрепило Билли в мысли, что Йеннифер переняла роль лучшего друга, вместо Ваньи.
        - Да, помню, в гравиевом карьере, - ответил он и готов был поклясться, что Йеннифер улыбнулась так же, как он сам. - Было чертовски жарко, и Ванья мучилась похмельем.
        - Как она после всего, что случилось с отцом?
        - Думаю, нормально, она об этом почти ничего не говорит.
        Потом они обсудили более детально ход расследования, и Билли признался, что ему постоянно чего-то не хватает. Было приятно признаться кому-то, кто - в отличие от Мю - не начнет сразу предлагать советы и идеи, как это исправить, как ему следует думать и что делать, а поймет его по-человечески; кому-то, кто сам побывал в похожих ситуациях и испытал те же ощущения. Конечно, опыт Йеннифер был гораздо более скромным - большинство случавшегося в Сигтуне находилось значительно ниже уровня ее компетентности, - но все-таки. Просто разговор, взаимопонимание, без требований найти «решения», как с Мю.
        С которой он сейчас разговаривал.
        Или, скорее, слушал. Она сегодня отправила приглашения и решила еще кое-какие детали относительно свадьбы, с которыми, она надеялась, он согласен, но если что, все или, по крайней мере, б?льшую часть можно изменить. Она посмотрела зал и считает, что он идеальный, в Dropbox выложены фотографии, и если он сможет посмотреть их в выходные, будет здорово, но в понедельник он должен сообщить окончательное решение.
        Билли пообещал глянуть и перезвонить. Потом они поговорили о личных делах, как прошел ее день, и закончили, как обычно, тем, как оба скучают друг без друга.
        - Ты когда-нибудь пробовал секс по телефону?
        Билли остановился посреди газона. Откровенно говоря, он оторопел.
        - Нет… А ты?
        - Нет. Хочешь попробовать?
        - Я не в гостинице.
        - Когда ты туда придешь?
        - Скоро, через несколько минут, - ответил Билли, глядя на фасад перед собой.
        - Позвони мне тогда.
        - О’кей.
        Она положила трубку. Билли сунул телефон в карман. Это что-то новое. Он действительно не имел представления о том, как такое должно происходить. Инстинктивно это казалось немного… неловким. Они будут просто разговаривать, или еще и слать фото по «Скайпу»? Может, Мю знает, и тогда надо просто ей подчиниться.
        Он как раз собирался подняться по ступенькам к входной двери, когда она открылась и навстречу вышел Себастиан.
        - Привет, ты куда? - спросил Билли, взявшись за ручку открытой двери.
        - В каком смысле?
        - Я просто поинтересовался.
        - Тебе придется интересоваться дальше.
        Вниз по ступенькам, по ухоженной садовой дорожке, на улицу, и скрылся.
        Билли смотрел ему вслед.
        Себастиан ушел. Его номер пуст. Такой случай, возможно, больше не представится. Никто не знает, сколько они еще здесь пробудут. Прийти к Себастиану с бутылкой вина и, зайдя в туалет, прихватить немного ДНК он не мог. Во-первых, Себастиан не пьет спиртного, во-вторых, он - в отличие от Ваньи - счел бы это, несомненно, подозрительным. Они совсем не в таких отношениях.
        Билли принялся обдумывать то, что намеревался проделать еще раз. Что произойдет, если его застукают? Их отношений это не разрушит, они коллеги, и никак не больше. Что само по себе немного странно, поскольку Билли единственный в команде не был откровенно недоволен, когда появился Себастиан. Тем не менее, тот гораздо ближе к Урсуле и Ванье, которые с самого начала хотели любой ценой от него отделаться. Хотя, возможно, это не так уж странно. Они - женщины. Билли не знал, как это выходило и почему срабатывало, но Себастиан, похоже, имел почти магическое воздействие на противоположный пол. Во всяком случае, когда дело касалось укладывания их в постель. Завидовать тут, собственно, нечему. Он злоупотреблял ими, как другие злоупотребляют алкоголем. Наверное, на следующее утро он чувствует себя так же скверно, как алкоголик после пьянки. Может, действительно чувствует? Билли не знал. Да его это и не волновало. Единственное, что его в данный момент интересовало относительно Себастиана Бергмана, это является тот отцом Ваньи или нет, а чтобы узнать это, ему требовалось раздобыть ДНК.
        Он открыл дверь в гостиницу и прошел прямо к маленькой рецепции.
        - Здравствуйте, мой коллега только что ушел, а у меня в его номере остался ноутбук. Как вы думаете, не мог бы я на минутку взять ключ и забрать его?
        Ему разрешили.

        В лесу было темно, и он медленно и осторожно продвигался по маленькой лесной дороге. Свернув сюда с шоссе, он выключил фары и был вынужден вести машину, используя в качестве единственного источника света луну. Он, насколько мог, наклонился над рулем, чтобы хотя бы пытаться что-нибудь различать. Для того чтобы суметь быстро войти и выйти, ему хотелось припарковаться как можно ближе, но оставаясь незамеченным. В свете луны он увидел сбоку от дороги небольшое открытое пространство, поле с высокой прошлогодней травой. Он хотел избежать необходимости разворачиваться, когда будет потом выбираться отсюда, поэтому развернул машину на 180 градусов, бампером в нужном направлении, вышел и огляделся. Чтобы дойти до больницы потребуется, вероятно, не больше пятнадцати минут. Он планировал добраться до большой дороги, шедшей параллельно, в нескольких сотнях метров, но держаться вдоль опушки леса, чтобы скрыться за деревьями, если кто-нибудь поедет мимо. Хотя кто станет разъезжать в такое время - часы показывали 2:45.
        Весь город Турсбю спит.
        А он нет.
        Он достал с заднего сиденья маленький рюкзачок и пошел. Ночь выдалась ясная, но прохладная, и сверкающая луна бросала на деревья вокруг него сказочный свет. Рюкзак казался тяжелым, хотя и не должен бы. Чувство вины утяжеляет все, за последнее время он это осознал. Если совершаешь поступки, на которые, как ты полагал, ты не был способен, словно бы начинают действовать другие физические законы.
        Что-то дается тяжелее.
        Что-то легче.
        Убивать детей.
        Это тяжелее всего.
        Последнюю мысль он отбросил. Она всегда задевала его больше, чем хотелось. Причиняла боль.
        Шоссе рядом с ним было совершенно пустынным, как он и предполагал, но он все-таки держался самого края леса, хотя двигался бы значительно быстрее, если бы вышел на обочину.
        Однако он придерживался плана. Ничего в нем не менял. Планы строятся для того, чтобы им следовать.

        Примерно через десять минут впереди показалась крыша больницы. Здание наполовину скрывал травяной склон, ведший, как он знал, к задней парковке. На склоне рос довольно солидный кустарник, который он собирался использовать, чтобы взобраться на вершину незамеченным. Больница имела два входа: большой с фасада и приемный покой. Ни один из них он использовать не намеревался. План состоял в том, чтобы проникнуть внутрь через какой-нибудь из аварийных выходов. Их существовало несколько, с каждой стороны здания, и он неоднократно видел, как персонал и пациенты стояли перед ними и курили, оставляя двери приоткрытыми, даже по вечерам. Если немного повезет, это должно означать, что там нет сигнализации. Во всяком случае, попробовать стоило. Он двинулся наискосок через кустарник, и вдруг почувствовал сильный сладковатый запах, напомнивший ему о лете и ежедневных прогулках. На последнем отрезке перед вершиной он осторожно пригнулся и посмотрел вниз, на парковку, которая оказалась почти пустой. Всего четыре машины на площади, способной вместить в двадцать раз больше. Он немного подождал, чтобы убедиться, что к
стоящим машинам никто не направляется, а потом с максимальной скоростью пересек пустынную парковку и подбежал к ближайшей двери. Там он достал из рюкзака черные кожаные перчатки и надел их. Попробовал открыть дверь. Заперто. Она слегка поддалась, когда он за нее потянул, и он быстро прикинул, не стоит ли взломать ее ножом. Решил, что лучше пройти дальше влево, к следующему аварийному выходу, возле которого он видел куривший персонал. Он быстрыми шагами двинулся вдоль стены. Подошел к двери и увидел, что ему, в виде исключения, повезло. Кто-то из любителей никотина забыл переместить маленький камушек, который лежал между дверью и порогом, не давая ей закрыться. Он вошел в темный коридор и осторожно закрыл за собой дверь.
        Первый этап пройден. Дальше будет труднее. В полумраке он увидел светящуюся красновато-оранжевую кнопку выключателя, но решил лучше воспользоваться своим маленьким фонариком со светодиодной лампочкой. Открыл внешнее отделение рюкзака, достал фонарик и включил. Увидел, что находится в выкрашенном в желтый цвет подвальном коридоре. Он осторожно двинулся вперед, миновал стоящую больничную кровать, затем прошел мимо нескольких дверей с табличками «КЛАДОВАЯ». Он остановился, вернулся обратно и принялся обследовать кладовые. Если немного повезет, он сможет найти одежду, которая облегчит ему продвижение наверху.
        В плане имелись слабые места: риск обнаружения и возможность идентификации. Этот риск он сейчас, может быть, сумеет минимизировать.
        В первой кладовой лежали полотенца, разного рода защитная бумага и перевязочный материал. Он поднял несколько ящиков и нашел один с медицинскими масками. Вынул одну и надел. Почувствовал на губах и щеках под маской собственное горячее дыхание. Уже лучше.
        Теперь лицо хотя бы частично скрыто.
        Он стал искать дальше. Во второй комнате находились в основном одеяла и простыни, но в третьей удача ему улыбнулась. Склад одежды, полный коробок с отмеченными размерами. Он поискал в тех, на которых значилось 154 и 156, и собрал оптимальный комплект одежды. Получилось: зеленые брюки, зеленая рубашка и шапочка на голову. Вроде походило на то, что надевают перед операцией, и наверняка покажется странным, что кто-то пришел, подготовившись к хирургическому вмешательству, в три часа ночи. Но это сделает его максимально неузнаваемым. Он отложил фонарик и стал переодеваться в его свете. Свой плащ он сложил и спрятал в одной из коробок. Надел рубашку и брюки поверх собственных. Нацепил шапочку. Нашел пару стерильных перчаток и надел их вместо своих. Достал из рюкзака нужные вещи, а потом спрятал его в коробке рядом с той, в которую положил плащ. У рубашки, к сожалению, отсутствовали карманы, а ему требовалось куда-нибудь спрятать нож и принесенный с собой электрошокер. Он предпочел бы взять пистолет, но на этот раз требовалось нечто значительно более тихое. В прошлый раз до возможных свидетелей было
далеко.
        Здесь они будут в соседней комнате.
        Он вышел обратно в коридор и вернулся к стоящей неподалеку кровати, снял с тормозов колесики и несколько раз для пробы покатал кровать туда-сюда. Она двигалась легко и без особого шума, хотя одно колесико норовило тянуть в сторону.
        Нож и электрошокер он положил под подушку.
        Потом он в последний раз прошелся по коридору в новой одежде в поисках других путей бегства. Обнаружил две лестничные клетки и лифт. Четыре разных аварийных выхода помимо того, которым воспользовался, чтобы пробраться внутрь. Вроде неплохо.
        Он взял кровать и покатил ее к лифту. Лифтом наверх, по лестнице вниз. Таков был план. Он вызвал лифт и услышал, как механизм с жужжанием пришел в движение. Начать он собирался с первого этажа, который, насколько он понял, отведен под общую терапию, значит, девочка должна лежать там.
        Освещенный лифт спустился. Зайдя в него, он посмотрел на панель. Три кнопки: 0, 1 и 2. Он в последний раз проверил предметы под подушкой и закатил кровать в лифт. Нажал на 1, металлические двери закрылись, и лифт мягко и медленно тронулся с места. Он почувствовал, что напряжение возвращается.
        Это последний шанс.
        Лифт остановился.
        Он приехал.

        Мужчина катил перед собой больничную кровать. Пока он никого не видел и не встретил. В коридоре со сверкающим зеленым полом было пусто. Он остановился и прислушался. Где-нибудь должен находиться ночной персонал, и ему хотелось обнаружить их прежде, чем они увидят его. Немного дальше из открытой двери слышались голоса. Минимум два человека. Женщины, наверное, персонал. Он решил пойти в противоположном направлении. Коридор шел квадратом вокруг всего здания, так что в какую сторону ни пойди, можно обследовать весь этаж. Слышать людей за спиной казалось лучше, чем проходить мимо них. Через некоторое время голоса женщин стихли, и вскоре уже слышался только тихий металлический скрежет колесиков. Он смотрел на двери, мимо которых проходил. Все они были одинаковыми: белые, без окон и закрытые. Возле дверей отсутствовали имена пациентов или какая-либо другая информация, на что он надеялся. Это все усложняло. Открывать каждую дверь не хотелось. Это увеличивало бы риск, что его обнаружат. Под конец, возможно, придется, но начинать с этого он не намеревался. Он собирался сперва составить себе общее
представление, в худшем случае пройти полный круг, а потом, если потребуется, начать проверять палату за палатой. Трудные вещи становятся легче, когда имеешь общее представление. Это он знал по опыту.
        Чуть впереди одна из дверей была приоткрыта. Он подкатил кровать туда и остановился. Послушал, не слышно ли чего-нибудь из комнаты. Тихо, как в могиле. Решил заглянуть внутрь. Девочка наверняка не здесь, в такую удачу он не верил, но это давало ему возможность посмотреть, как выглядят палаты. Двери находились на одном расстоянии друг от друга, из чего следовало, что палаты за ними одинаковые. Он выпустил кровать из рук и на секунду задумался, не взять ли с собой нож, но решил оставить его под подушкой.
        Сначала общее представление.
        Действие только после локализации цели.
        Он осторожно открыл дверь и заглянул.
        Внутри было темно. Свет проникал только из коридора позади него. Четыре кровати. Три заняты. Похоже, женщины. Вроде все спят. Он решил идти дальше. С новым знанием. Он настолько сосредоточился на девочке, что не подумал о том, что в больничных палатах лежат по несколько человек. Тот факт, что отдельную палату удается получить редко, не был для него новостью. Однако это его рассердило. Не потому что это что-нибудь меняло, но он не любил обнаруживать, что не все предусмотрел.
        Он опять покатил перед собой кровать. Держась за нее, сразу почувствовал себя увереннее. Вскоре он подошел к тому месту, где коридор поворачивал направо под прямым углом. Он слегка замедлил шаг и осторожно направил кровать за угол. Дефектное колесико сделало кровать при повороте тяжелее, чем он предполагал, и она сама по себе скользнула немного влево. Ему пришлось остановить ее, чтобы она не ударилась о стену. Он выправил кровать и тут же боковым зрением увидел чуть поодаль фигуру. На стуле сидел человек в полицейской форме.
        Мужчина почувствовал, как по спине пробежала дрожь, и сразу весь напрягся. Полицейского не могли посадить перед дверью какого-нибудь другого пациента.
        Он на месте.
        Полицейский посмотрел на наручные часы, а затем прислонился головой к стене и закрыл глаза. Возможно, собрался немного вздремнуть. Мужчина снова взялся за кровать и стал толкать ее перед собой. Полицейский сонно обернулся на звук. Он видит только одетого в больничную одежду человека, катящего кровать, уговаривал себя мужчина, но все-таки слегка увеличил скорость, чтобы полицейский не успел удивиться, что хирург в такое время перемещает кровати.
        - Приветствую, - произнес полицейский, когда кровать поравнялась с его стулом.
        Мужчина засунул руку под подушку.
        - Привет, - ответил он из-за медицинской маски, одним движением выхватил электрошокер, приставил его к шее полицейского и нажал на курок. Маленькая вещица из черного и желтого жесткого пластика затрещала от разряда. Получилось слишком громко, посчитал он, но уже ничего не поделаешь. Тело полицейского несколько раз спазматически дернулось, руки взлетели вверх, а ноги отвратительно подпрыгнули. На секунду показалось, будто сила электрического удара поставит полицейского на ноги. Однако вскоре он с тяжелым хлопком рухнул на землю. Остался лежать. Поверженным.
        В интернете он вычитал, что у него будет минут десять-пятнадцать, пока паралич не отпустит. На всякий случай он несколько секунд постоял неподвижно, прислушиваясь, не привлек ли он чье-нибудь внимание. Он едва-едва различал голоса из комнаты персонала, но только очень напрягаясь. Ему это краткое действо показалось невероятно громким и беспорядочным, но отсутствие голосов и направлявшихся к нему шагов его успокоило. Путь открыт. Он переступил через полицейского, открыл дверь и заглянул внутрь.
        Горит только одинокая лампочка в углу.
        Занята только одна кровать.
        Хорошо.
        Но все-таки нет. Вместо девочки поверх постельных принадлежностей лежала спящая женщина. Причем не в больничной одежде, а, похоже, в своей собственной.
        Наверное, не та палата.
        Но снаружи сидел полицейский. Чтобы в больнице находился еще кто-нибудь нуждавшийся в полицейской охране, казалось совершенно немыслимым. Ведь дело происходит в Турсбю. Палата должна быть правильная.
        В любом случае, ему требовалось убрать полицейского, поэтому он выскользнул в коридор, взял его за ноги, затащил в палату и оставил на полу возле ближайшей к двери кровати. Потом закрыл дверь и подошел к спящей женщине.
        На спинке кровати висит пальто, а на полу рядом стоят черные туфли. Он присмотрелся к ней. Около тридцати пяти лет. Темные, почти черные длинные волосы, круглое, довольно привлекательное лицо. Она казалась отнюдь не пациенткой. Пациенты обычно бывают в больничной одежде. Кроме того, она лежит поверх одеяла, очень близко к краю кровати, вытянув обе руки к центру так, словно кто-то раньше лежал у нее в объятиях.
        Разве он не читал в газете, что мать девочки находится в заграничной поездке? И с ней невозможно было связаться.
        Очевидно, полиция ее нашла. Но где же девочка? На обследовании? Срочно увезли посреди ночи? Но тогда мать едва ли осталась бы спокойно спать? Не сходится.
        Ничего не сходится.
        Стоя в растерянности и бездействуя, он заволновался по поводу времени. Требовалось решить, что предпринять. Проблема заключалась в том, что у него имелись одни теории. Догадки. Ничего конкретного.
        На маленьком больничном столике светлого дерева, рядом с кроватью, он увидел кое-что, уменьшившее его растерянность. Рядом с двумя стаканами, одним пустым, другим наполовину заполненным соком, лежали блокнот для рисования и несколько фломастеров. Кто-то в блокноте уже рисовал. Он обогнул кровать и подошел к столику. Поднял верхний рисунок и посмотрел на него. Несколько деревьев, скорая помощь и несущий девочку мужчина. Девочку с длинными темными волосами и большими глазами. Они шли от чего-то, похожего на пещеру.
        Он в правильной палате.
        Девочка здесь была. Он пошел к двери.
        Она должна быть поблизости. Она точно поблизости. Иногда тому, что кажется непонятным, существуют простые объяснения. В палатах нет туалетов. Если человек встает посреди ночи, то для того, чтобы пописать.
        Он быстро подошел к двери и открыл ее. В коридоре по-прежнему тихо. Ближайший туалет находится через две двери от стула, на котором сидел полицейский. Теперь следует действовать быстро. Время ограничено. В метре от двери в туалет он остановился.
        Он угадал.
        Маленький поворачивающийся замочек светится красным.
        Внутри кто-то есть.
        Он быстро вернулся к кровати, которую привез, поднял подушку и крепко взялся за нож. Сколько прошло времени? Когда полицейский очнется, ему потребуется несколько минут, чтобы окончательно прийти в себя, а вот женщине - нет. Как только мужчина на полу начнет стонать, она полностью проснется. Глупо было затаскивать его туда. И так долго стоять внутри тоже.
        Он совершил несколько ошибок.
        Но он нашел ее.
        Он еще крепче обхватил рукоятку ножа и приготовился. Стал осторожно подбираться к запертой двери. Подойдя, он приложил ухо и прислушался. Ничего. Он прижался ближе, так, что стало почти больно. По-прежнему ничего.
        Может, красная метка на замке означает, что туалет не работает и закрыт? Неужели он стоит с ножом наготове и прислушивается к пустому туалету? Он уже собрался поковыряться в замке острием ножа, когда услышал хорошо знакомый звук спускаемой воды. Он поспешно встал рядом с дверью, возле стены, со стороны дверных петель, чтобы оказаться скрытым, когда дверь туалета откроется. Решил, что лучше прятаться как можно дольше. В маске, операционной шапочке и с поднятым ножом у него будет чересчур пугающий вид, и, увидев его, девочка, скорее всего, дико закричит. Лучше дать ей сперва выйти, и, если немного повезет, она окажется к нему спиной. Он закроет ей рот левой рукой, прежде чем она его увидит, и потом нанесет правой мощный удар между лопаток. В идеале с одного удара сразу попадет в сердце. К сожалению, на пути имеются позвоночник и грудная клетка, поэтому он приготовился к тому, что для достижения результата может потребоваться ударить несколько раз. Вообще-то было бы надежнее перерезать ей горло, но этот вариант он отбросил с самого начала. Было что-то в тонкой хрупкой шее девочки. В мягкой коже. В
изящной гортани. Он не сможет отделаться от мысли, что убивает маленького ребенка, - что, в общем-то, он и собирался сделать. Да, мозг его работал странно, но он чувствовал, что так и произойдет. А он знал, что в таких ситуациях необходимо прислушиваться к своему нутру. Если не будешь, то можешь поддаться сомнениям и потерять самообладание. Этого допускать нельзя. Дело необходимо совершить, не сомневаясь. Ему нельзя промахнуться.
        Послышался щелчок замочка, и дверь открылась. Быстрее, чем он предполагал. Но не настолько быстро, чтобы он утратил способность к действию.
        Он вышел из-за двери, поднял нож и уже собирался обхватить рот девочки, занеся руку с ножом, чтобы нанести удар со всей силы, на какую был способен.
        Дело было только в одном.
        Спиной к нему стояла не девочка.
        А пожилая дама в чересчур короткой сорочке, выданной Вермландским больничным управлением.
        Он попытался остановить движение вперед, но уже вложил в него так много энергии, что это было нереально. Однако ему удалось отвернуть нож в сторону и попасть по ее спине только рукой. Женщина ничком упала на пол. Он чувствовал, как теряет самообладание. Увидев его, женщина в панике закричала. На секунду он подумал, что все-таки ударит ножом, чтобы заткнуть ее, но засомневался. Огляделся по сторонам. Услышал приближающиеся шаги. Голоса. Ситуацию не улучшило то, что закричал еще один человек. Причем еще громче и пронзительнее, чем дама на полу, - хоть и трудно было себе представить, что такое возможно.
        Женщина в комнате.
        Она вопила как безумная. В одном он, по крайней мере, не ошибся. Это была мать девочки.
        - Николь! - услышал он ее крик.
        Он развернулся и бросился бежать.
        Рванул как угорелый.

        Так быстро Себастиан, пожалуй, никогда еще не ездил. Во всяком случае, по густонаселенному району. Двенадцать минут назад он спал вместе с Малин Окерблад в ее гостиничном номере. Зазвонил телефон, и он ответил в полусне. Голос Марии сейчас же разбудил его. Примерно через минуту ему удалось убедить ее передать трубку одной из медсестер, которую он попросил незамедлительно связаться с полицией. Проснулась Малин, и Себастиан, одеваясь, кратко рассказал ей о случившемся. Он чуть ли не силой позаимствовал ключи от ее машины и, как только выехал с гостиничной парковки, сразу позвонил Ванье. Та ответила сонно, он разбудил ее, но вскоре она уже полностью проснулась.
        - Кто-то похитил девочку! - почти закричал он.
        - Что?
        - Кто-то похитил Николь. Она исчезла!
        У Ваньи удивление сразу сменилось крайней сосредоточенностью, и ему показалось, что он услышал, как она вылетела из постели.
        - Из больницы?
        - Да, я еду туда, - сказал он, сворачивая на подъездную дорогу к зданию.
        - Я приеду.
        - Сообщи Торкелю, - попытался сказать он, но Ванья уже положила трубку. Он знал, что волноваться незачем, она проследит за тем, чтобы все приехали в больницу. Ванья - профессионал. Лучший, чем он, - в таких ситуациях. Ей надо первой врываться на место происшествия. Он же обычно приходит последним. Но не на этот раз. Сейчас он первый. И времени терять нельзя. Он выскочил из машины и пробежал через дверь в рецепцию. Там стояли какие-то люди и ждали - персонал с озабоченными лицами и растрепанные пациенты в ночных сорочках. Когда он появился, они посмотрели на него вопросительно, словно ожидая объяснений. Но у него их не было. Не обращая ни на кого внимания, он бросился к дверям, ведущим в отделение.
        Адреналин пульсировал по всему телу. Неужели они ее потеряли? Все представлялось кошмаром. Он увидел стоящий перед дверью пустой стул. Дверь открыта. В коридоре кое-где стоят любопытные пациенты.
        - Отправляйтесь по своим палатам, - сердито велел он, перед тем как скрыться в комнате. Два человека из персонала стояли рядом со всхлипывающей Марией, которая сидела на стуле возле кровати. Чуть поодаль медсестра занималась Деннисом. Тот полулежал на одной из кроватей и казался полностью лишенным сил. Себастиан в два быстрых шага оказался рядом с Марией.
        - Что произошло? - спросил он как можно спокойнее. Он знал, что сейчас самое важное - излучать уравновешенность и спокойствие. Независимо от того, что в душе у него паника. Спокойствие заставляет других остановиться и сосредоточиться. Оно укрепляет их способность мыслить трезво. Мария, однако, не успокоилась. Отнюдь.
        - Николь исчезла! Она исчезла!
        Себастиан склонился над ней и взял ее за руки.
        - Я знаю, знаю. Но вы должны рассказать, что произошло.
        Мария выглядела совершенно растерянной.
        - Я не знаю, что произошло. Я заснула с ней… А когда проснулась, ее не было, а он лежал вон там, на полу. - Мария показала на Денниса, который уже поднялся на ноги.
        - А чем, черт побери, занимался ты? - резко спросил Себастиан. - Ты же должен был их охранять.
        Деннис выглядел пристыженным.
        - Я знаю, я сидел снаружи, и тут пришел мужчина в зеленой больничной форме с кроватью, и у него оказался электрошокер.
        Звучит нехорошо. Ночь, вооруженный, реквизит, одет подходящим образом. Это указывает на решительность. Кто-то очень целеустремленный. Подавив нараставшее волнение, Себастиан опять обратился к Марии.
        - Мы обыщем всю больницу. Мы найдем ее.
        - Но ее кто-то забрал. Вы что, не понимаете?
        Он действительно понимал. Вероятно, лучше нее.
        Но он вынужден продолжать сохранять спокойствие.
        Как бы там ни обернулось.

        Ванья сильным стуком в двери гостиничных номеров разбудила Торкеля и Билли. Торкель пообещал организовать подкрепление из Карлстада, а Билли отправился вместе с ней в больницу. Когда они приехали, один полицейский наряд уже прибыл. Они стояли в рецепции, пытаясь представить себе общую картину. Ванья велела им охранять вход, чтобы входить и выходить могли только те, кому положено. Она попросила Билли собрать весь персонал в рецепции и проинформировать их о ситуации. Их было слишком мало для того, чтобы самим эффективно обыскать больницу, поэтому требовалась помощь персонала. Билли следовало быстро разбить их по парам и объяснить, что надо осматривать, как докладывать и почему необходимо по возможности не прикасаться к возможным находкам. Билли кивнул и поспешно удалился. Она услышала, как он начал собирать народ, а сама побежала в сторону палаты Николь.
        Там она нашла Себастиана и получила быстрое, почти лихорадочное резюме событий. Чем больше она узнавала, тем меньше ей нравилось услышанное.
        На полицейского, посаженного охранять палату Николь, и даму лет семидесяти напал замаскированный мужчина, одетый в больничную форму и маску. По словам дамы, находившейся в туалете, в руках у него был нож.
        Несколько человек из персонала видели, как оттуда убегал кто-то в зеленой операционной одежде. Двигался он очень быстро, и последнее, что они видели, - это как он скрылся вниз по лестнице, ведущей в подвал.
        Николь никто не видел. Она бесследно исчезла.
        Себастиан выглядел бледнее обычного и, похоже, обрадовался ей.
        - Давай поговорим снаружи, - тихонько попросил он, незаметно кивая на мать, в полном изнеможении сидевшую на кровати чуть поодаль. Ванье эта мысль понравилась, и они вышли в коридор.
        - Что ты думаешь? - спросила она тихим голосом.
        Прежде чем ответить, Себастиан какое-то время смотрел на нее. Выглядел он просто усталым.
        - Честно говоря, я думаю, что все пропало. Он опять опередил нас.
        - Сперва Седер, а теперь Николь. Мы выглядим халтурщиками…
        - Не только выглядим. Мы таковыми и являемся, - сухо заметил Себастиан. - Мы за это отвечаем. И опять упустили инициативу.
        Ванья могла лишь согласиться. Сам факт, что кому-то удалось увезти находящегося под охраной полиции ключевого свидетеля, к тому же ребенка, это не что иное как катастрофа. Для расследования, для девочки, для ее матери и - этой мыслью она точно не могла гордиться - для ее карьеры. Сознавая, что последнее не идет ни в какое сравнение с судьбой Николь, Ванья все-таки чувствовала, что маленькая надежда на новое заявление в ФБР и учебу в США, которую она питала, еще уменьшилась. Она не является ответственной за расследование, но тем не менее. Это будет выглядеть не слишком хорошо. Устыдившись, она отбросила эту мысль и сосредоточилась на главном. Девочка, девочка, девочка.
        - Билли координирует осмотр здания. Мы с тобой возьмем на себя подвал, - решила она. - Ведь там его видели в последний раз?
        Себастиан согласно кивнул.
        - Во всяком случае, на пути туда.
        - Оттуда и начнем.

        Они стали спускаться по лестнице. Не слишком быстро - не хотели ничего пропустить. Узкая выкрашенная в желтый цвет лестничная клетка с каменным полом и зелеными перилами. У Ваньи зазвонил телефон. Приехавший в больницу вместе с Эриком Торкель просил сообщить ему последние новости. Ванья рассказала о своем плане обыска здания. Два полицейских на этаж плюс по два человека из персонала. Более подробными сведениями обладает Билли.
        - Эрик, пожалуй, мог бы допросить подвергнувшегося нападению коллегу, - предложила она. - А ты можешь сосредоточиться на пожилой даме. Она единственная видела преступника вблизи.
        Торкель пообещал так и сделать и взять на себя уже спешащее к ним подкрепление. Существовал риск, что теперь их окажется, наоборот, слишком много, и без какого-либо руководства все вскоре начнут бесцельно носиться вокруг, как всполошенные курицы.
        - Одна из медсестер высказала предположение, что кровать, которую катил мужчина, была взята из подвала, - произнес Себастиан, когда Ванья положила трубку.
        - Откуда она это взяла? - поинтересовалась Ванья. - У них должна быть масса кроватей.
        - Они, видимо, на прошлой неделе проводили инвентаризацию, пометили те кровати, которые нуждались в починке и поставили их в подвале. У кровати наверху имеется такая помета.
        Ванья ненадолго задумалась.
        - Значит, он поднялся наверх на лифте, - заключила она.
        Они спустились вниз и остановились перед желтой, несколько поврежденной металлической дверью, похоже, уже многое повидавшей на своем веку.
        - Здесь, внизу, есть входы в здание? - спросил Себастиан.
        - Аварийные выходы. Несколько штук.
        Уже собравшись открыть тяжелую дверь, Ванья на секунду остановилась. Отодвинула куртку назад, достала табельное оружие и сняла с предохранителя так, что пуля попала в канал ствола. Подвижные части «ЗИГ Зауэра» металлически щелкнули. Себастиан посмотрел на нее скептически.
        - Не думаю, чтобы он остался здесь. До сих пор он действовал более умело, - заметил он и сам распахнул дверь, за которой оказался погруженный в полумрак коридор.
        Себастиан шагнул вперед. Ванья следом. Она увидела прямо возле дверной коробки оранжевую кнопку выключателя и нажала на нее. Неоновые трубки на потолке мигнули и осветили складской коридор с цементными стенами. Справа Ванья с Себастианом увидели дверь лифта. Ванья отметила про себя, что надо попросить криминалистов поискать там отпечатки пальцев, и они молча двинулись вперед, прислушиваясь к звукам, способным выдать затаившегося человека. Но они слышали только слабый монотонный шум вентиляционной системы и собственные шаги.
        Чуть дальше - три двери в ряд.
        Подойдя к первой из них, они остановились. Ванья подняла пистолет, Себастиан открыл дверь. Внутри было темно, и он принялся нащупывать выключатель. Нашел его. Остановился в дверях. В кладовой стояло несколько разорванных картонных коробок. На полу вокруг них валялась разбросанная зеленая и белая больничная одежда. Главным образом брюки и рубашки.
        - Здесь он взял одежду, - сухо произнес Себастиан.
        - Угу, ничего не трогай. Пусть Билли посмотрит, нельзя ли здесь зафиксировать ДНК или что-нибудь подобное.
        Не говоря ни слова, Себастиан пошел к следующей комнате. Открыл ее и зажег лампу. Здесь в основном лежали одеяла и простыни, аккуратно свернутые и распределенные по полкам. Никакого беспорядка, что лишь подтвердило их подозрения относительно происходившего в первой кладовой.
        Последняя комната тоже казалась нетронутой, она была заполнена коробками с перевязочным материалом, памперсами и защитной бумагой. Напряжение немного отпустило, и Ванья почувствовала, что ее заряженный пистолет больше мешает, чем приносит пользу. Она привычным движением убрала его в кобуру.
        - Он, во всяком случае, убегал впопыхах. Раньше он действовал так профессионально, что, имей он время, он, наверное, все бы за собой прибрал.
        - В данный момент его действия вообще понять трудно, - кивнул Себастиан. - Зачем ему понадобилось ее похищать? Тут что-то не сходится.
        Ванья серьезно посмотрела на него. Произнесла то, что они оба думали с тех пор, как приехали в больницу, но не решались облечь в слова:
        - Значит, мы на самом деле ищем ее труп.
        Себастиан лишь кивнул. Он увидел перед собой такую картину: Николь, бледная и окровавленная. Заколотая ножом. Убранная с дороги. Спрятанная где-то под несколькими коробками.
        Он попытался отогнать эту картину, но она крепко засела в мозгу.
        Некоторым картинам это свойственно. В худшем случае, приходится жить с ними всю жизнь.
        Мертвая Николь будет одной из них. Он знал это.
        Его мысли прервала открывшаяся металлическая дверь, из которой появилась медсестра. По ее взволнованному взгляду они, еще не услышав слов, поняли, что ей не терпится что-то рассказать.
        - Мы нашли ее! Мы нашли ее! - закричала она.
        Картина вернулась.
        Возможно, чтобы остаться навсегда.

        Он сразу узнал общую идею. Место было, разумеется, другим. Предметы, которыми она воспользовалась, тоже. Но то, как она расположила их вокруг себя. Накинутое сверху покрывало. Поставленные перед маленьким закутком коробки. Она организовала укрытие. Место, где чувствовала себя надежно. Защищенной от того, от чего убегала. В кладовой белья на втором этаже она воссоздала щель из Медвежьей пещеры.
        Одна из санитарок обнаружила, что две коробки стоят не там, где обычно. Они лежали на полу перед стеллажом с простынями так, будто свалились вниз. Поверх них покрывало, а по обеим сторонам подушки, не дававшие посмотреть под стеллаж. Санитарка, сама имевшая детей, увидев сооружение, узнала «домик». Она слегка отодвинула одну из коробок, заглянула за нее и увидела в глубине под нижней полкой сверкающие испуганные глаза Николь.
        Когда появился Себастиан, Марии уже удалось извлечь ее оттуда. Она, бледная, сидела в крепких объятиях матери. Мария всхлипывала от счастья.
        Николь молчала.
        Но она посмотрела на него взглядом, сказавшим все. Ей хотелось прочь отсюда. Обратно в укрытие. Себастиан понимал ее: взрослые не сумели ее защитить.
        Ни мама. Ни полиция. Ни он.
        Только она сама.
        Себастиан испытывал не только облегчение, но и гордость за нее. Она - настоящий специалист по выживанию. Он улыбнулся ей.
        - Привет, Николь, мы за тебя волновались.
        Она не ответила, но он увидел, как она вроде бы слабо потянулась к нему. Мария тоже заметила это и посмотрела на дочь с удивлением. Себастиан протянул ей руку.
        - Хочешь ко мне? - мягко спросил он.
        Николь высвободилась и подошла к нему. Себастиан видел, что Марии трудно отдавать ребенка, которого она только что вновь обрела. Он попытался успокоить ее.
        - Я только отнесу ее вниз. В палату.
        Мария кивнула, и Себастиан поднял девочку. Тело теплое и слегка взмокшее, мышцы напряжены, но не так, как когда он нес ее в прошлый раз. Он почувствовал, что, оказавшись у него на руках, она сразу расслабилась.
        Так много для нее значить. Быть избранным ею и пользоваться ее доверием.
        Удивительное чувство.
        Но ему требовалось задать вопрос. Он постарался сделать это максимально мягко:
        - Ты его видела? Ты поэтому здесь спряталась?
        Николь смотрела на него с явным недоумением. Будто не понимала, о чем он говорит. Он попробовал снова.
        - Ты видела того мужчину, который был здесь? - Голос чуть-чуть жестче. Ее взгляд по-прежнему столь же растерянный, как секундами раньше. Она явно не имеет представления, о чем он говорит. Он испытал облегчение от того, что она не знает, насколько близка была к катастрофе. Погладил ее по мягким волосам.
        - Или ты пошла сюда просто потому, что захотела спать? Потому что так казалось лучше?
        Она пристыженно отвела взгляд, будто совершила какую-то ошибку. Он попытался снять стыд улыбкой.
        - Тебе нечего стыдиться, - проговорил он, ощущая, насколько мало эти слова передают то, что ему на самом деле хотелось сказать. Как он счастлив, что она избежала не только опасности, но и знания о ней.
        Он поднял ее повыше, так что ее голова оказалась у его плеча, и развернулся. Кивнул Марии и Ванье, наблюдавшей за девочкой.
        - Я отнесу ее вниз, и потом мы обсудим, что будем делать дальше.
        - Я не хочу находиться в той палате, - заявила Мария, когда они двинулись обратно. - Я не чувствую себя там надежно.
        - Я понимаю. Мы найдем для вас другое место, - ответил Себастиан. Он предпочел спускаться по лестнице. Видел взгляды смотревшего на них с любопытством персонала.
        Мужчина с девочкой на руках.
        Идущая следом мать.
        Словно семья, хотя и нет.

        Он пришел в их палату. Посадил Николь на кровать у окна, удивившись тому, как легко она его отпустила. Она действительно доверяет ему, поэтому уже так не цепляется за него. Знает, что он вернется к ней. Он огляделся в комнате и понял, что имела в виду Мария. Его взгляд упал на блокнот и карандаши на столике у кровати. Она нарисовала еще один рисунок. Он просматривался под первым. Себастиан поднял его и стал разглядывать.
        Много черного и коричневого цветов. Широкие штрихи. Маленькая девочка в пещере. Поблизости несколько разыскивающих ее взрослых. Девочка маленькая, почти незаметная в своем укрытии. Остальные фигуры слишком большие. Пропорции неверны, но такой маленькой она себя там ощущала.
        - Когда она это нарисовала? - обратился он к Марии.
        - Вчера, сразу после вашего ухода.
        Себастиан взглянул на Николь, неподвижно сидевшую на кровати и смотревшую на него. Он испытал облегчение. Посреди хаоса он заметил маленький прорыв.
        - Это работает, - сказал он.
        Мария посмотрела на него с удивлением.
        - Что работает?
        Себастиан заговорил тише, так, чтобы Николь не слышала.
        - Она рисует свои воспоминания. Смотрите, это непосредственно перед тем, как мы нашли ее в пещере. Она возвращается назад во времени. Сперва меня и скорую помощь, теперь пещеру…
        - Вы хотите сказать, что она, возможно… - с беспокойством спросила Мария прежде, чем Себастиан остановил ее шиканьем.
        - Ш-ш… Увидим. Главное, чтобы она продолжала, - объяснил он, пытаясь принять успокаивающий и ободряющий вид.
        Мария явно не разделяла его уверенности. Мысль о дальнейших рисунках, казалось, пугала ее.
        - Потому что тогда вы узнаете то, что вам нужно, - ответила она бесцветным голосом. - Она нарисует убитых братьев, и вы раскроете дело.
        Себастиан толком не знал, что говорить. В ее словах содержались и правда, и ложь. Он заботится о Николь. Но раскрыть дело ему тоже требуется. Ради нее.
        - Думаю, никому из нас не хочется, чтобы этот человек оставался на свободе.
        Мария не ответила, но через некоторое время кивнула.
        Надо, чтобы Николь продолжала рисовать.
        Для них это единственный способ обрести покой.

        После событий этой ночи Торкель усилил охрану. В лифте, по пути в новую палату - подальше от первого этажа, - с ними поднимались двое полицейских. Николь, молчаливая и маленькая, сидела в кресле на колесиках, перед ней стоял Себастиан, позади нее - Мария. При приближении их маленькой группы двустворчатая дверь в коридор, идентичный тому, который они покинули, автоматически открылась. В конце коридора перед открытой дверью стояли Торкель и Ванья. Подойдя, Себастиан бросил взгляд в открытую дверь. Новая палата, те же грязно-белые стены, такой же поцарапанный серо-зеленый пластиковый пол. Две кровати. Правда, еще у небольшого стола стоит обитый оранжевой тканью маленький двухместный диванчик и такое же кресло, а кроме того, внутренние стены имеют большие окна, так что из коридора можно видеть все, что происходит в палате.
        - Мне необходимо поговорить с коллегами, - обращаясь прямо к Николь, сказал Себастиан. - Но мы будем стоять здесь, так что ты сможешь все время видеть меня в окно.
        Никакой реакции от девочки, естественно, не последовало, да он ее и не ожидал, но девочка явно удовлетворилась объяснением, поскольку проследовала с Марией в палату, не протестуя и не пытаясь его удержать.
        - Пожалуйста, не раздвигайте занавесок, - проговорил Торкель в спину Марии и получил в ответ кивок. Полицейские встали по обеим сторонам двери.
        - Что нам известно о сегодняшней ночи? - спросил Себастиан, как только они остались одни.
        - У больницы есть камеры наблюдения в холле и перед приемным покоем. Билли пошел посмотреть, не удастся ли получить записи, - ответил Торкель. - Как себя чувствует девочка? - продолжил он, кивая в сторону соседней комнаты.
        - Трудно сказать, но она начала рисовать, это шаг в нужном направлении. - Себастиан поднял правую руку, в которой держал рисунки Николь.
        - Можно посмотреть? - Ванья протянула руку, и Себастиан отдал ей два листа.
        - Но она не говорит? - продолжил Торкель.
        - Ни слова.
        - Известно ли, почему он так легко справился с охраной?
        - Деннис говорит, что около половины двенадцатого сходил за кофе. Правда, вполне возможно, что он еще немного вздремнул.
        Себастиан огорченно вздохнул. Он бросил взгляд в палату, где Николь только что выбралась из инвалидного кресла и улеглась в постель. Мария подоткнула вокруг нее одеяло, достала книгу из маленького мешочка на спинке кресла и села на край кровати. Николь лежала, повернув голову вбок, и неотрывно смотрела в сторону Себастиана. Он легонько помахал ей рукой.
        - Как она? - оторвав взгляд от рисунков, спросила у Торкеля Ванья.
        - Она занимается подбором нового глаза, так что, наверное… хорошо, насколько это возможно, - ответил Торкель и повернулся к Себастиану. Это ему следовало бы спросить, поинтересоваться, проявить некоторую заботу, но от него такого, разумеется, не дождешься. - В финансовом положении Карлстенов пока тоже ничего примечательного, - продолжил Торкель. - Никаких крупных поступлений или выплат мы не обнаружили.
        - Что это? - Ванья показала Себастиану на рисунок. Тот, из пещеры.
        - Это из пещеры, - ответил Себастиан. - Она начинает с того, что ближе всего по времени, и идет назад. На первом рисунке скорая помощь, а второй показывает пещеру внутри. Она приближается к дому и к тому, что там произошло.
        Ванья кивнула и опять посмотрела на рисунок. Торкель заметил у нее на лице озадаченность.
        - В чем дело? - спросил он.
        - Я была возле пещеры, но, очевидно, упустила… - Она снова подняла рисунок повыше и показала на мужчину с расходящимся лучом у головы, нарисованным желтым цветом. - У кого из вас была шахтерская лампочка?
        - Эрик подтвердил, что возле пещеры ни у кого из его сотрудников шахтерской лампочки не было.
        Торкель выглядел мрачным, когда они примерно через четверть часа вновь собрались возле палаты Николь.
        - Наш убийца побывал в пещере, он побывал в больнице. Похоже, он решил заставить ее замолчать навсегда.
        - Откуда он узнал, что она в пещере? - произнесла Ванья, не обращаясь ни к кому конкретному.
        - Он знает окрестности. Он из этих мест, - ответил Себастиан и посмотрел в окно палаты, где Николь лежала в постели на спине и дремала. Мария отложила книгу, которую читала, и направилась к дивану. - В точности как я говорил, - добавил он.
        - Эрик Флудин и его персонал тоже, - вставила Ванья. - Но они до этого не додумались.
        - Флудин недотепа, - вздохнул Себастиан, снова поворачиваясь к коллегам. - Мы имеем дело с умным и очень целеустремленным преступником.
        - Если он из этих мест, я предлагаю увезти отсюда Николь, - решительно сказал Торкель. - Мы отвезем ее в одну из наших защищенных квартир в Стокгольме.
        - А ее можно перевозить? - поинтересовалась Ванья, бросив взгляд на худенькое бледное существо в больничной постели.
        - Я спрошу у врачей, но, насколько я понимаю, никаких физических повреждений у нее нет, и к тому же, она из Стокгольма, так что получится, как будто она едет домой.
        - Я поеду с ней, - заявил Себастиан тоном, который, как он надеялся, покажет, что вопрос не подлежит обсуждению. Тем не менее, Торкель посмотрел ему в глаза вопросительно.
        - Она свидетель с психологической травмой, а я психолог, - уточнил Себастиан преувеличенно назидательным тоном, словно объяснял ребенку. - Она вышла из пещеры потому, что доверяет мне. Я принесу больше пользы рядом с ней, чем сидя и проверяя выписки со счетов или просматривая записи с камер наблюдения, или выискивая отпечатки пальцев в каменных пещерах, или чем вы там собираетесь заниматься. - Он опять повернулся к соседней комнате. Темные волосы Николь разметаны по подушке. Маленькие ручки на животе, кончики пальцев почти касаются друг друга. Спокойное дыхание. При виде нее его переполняла неописуемая нежность. Нежность и желание защитить ее. Сделать это он сможет, только если будет рядом с ней.
        - Она доверяет мне. Сейчас даже больше, чем матери. Кроме того, я пообещал ей держаться поблизости, - закончил он, сам удивившись тому, насколько эмоционально прозвучал его голос.
        Невзирая на то, что к нему только что обращались таким тоном, будто он идиот, Торкель признал справедливость рассуждения.
        Девочку необходимо увезти из Турсбю.

        Она уснула, положив голову ему на плечо.
        Первоначально Себастиан собирался сесть рядом с водителем, предоставив Марии и Николь свободнее расположиться на заднем сиденье, но когда они начали устраиваться в машине, стало ясно, что Николь хочет, чтобы они оба сидели с ней. Поэтому теперь они все теснились на заднем сиденье коричневого «Опеля Зафира Турер», которому предстояло везти их в Стокгольм.
        Когда решение о перемещении Николь было принято, дело пошло очень быстро. В начале десятого к крытому и, в некоторой степени, защищенному от взглядов с территории больницы подъезду для скорой помощи подкатил автомобиль без полицейской символики. Себастиан, Мария и Николь поспешно заняли места, и никто из журналистов их отъезд не наблюдал, по крайней мере, насколько они могли видеть.
        Сейчас они ехали уже около часа. Машина стабильно шла на скорости 110 километров в час в восточном направлении по шоссе Е18. За рулем сидела Фредрика. Она только один раз, сразу после городка Сунне, спросила, можно ли включить радио, а в остальном молчала. Себастиан возблагодарил свою счастливую звезду за то, что не переспал с ней, - тогда молчание, вероятно, казалось бы немного неловким, а так оно было желанным.
        Когда стало ясно, что они поедут в столицу, Билли вызвался отвезти их, но Торкель предпочел оставить его в Турсбю. Записи с камер наблюдения в больнице ничего не дали, но у них обозначился для работы временной промежуток. Вырубленный полицейский непосредственно перед нападением посмотрел на часы.
        В результате началась работа по добыванию снимков с дорожных камер, которые могли зафиксировать машину по пути в больницу. В такое время ночи много машин на дорогах быть не должно. К сожалению, вокруг Турсбю и в самом городе камер висело не особенно много, и, если человек, которого они ищут, обладал таким знанием окрестностей, как полагал Себастиан, то он почти наверняка избегал имеющихся камер. Но не предпринять попытку они не могли.
        Ванье предстояло вместе с Фабианом Хельстремом поехать к пещере и посмотреть, не смогут ли они обнаружить каких-либо следов человека, побывавшего там до приезда Эрика и Себастиана. Они оба были совершенно уверены в том, что не видели поблизости никакой припаркованной машины. Значит, кто бы он ни был, он наверняка добирался туда пешком. Во всяком случае, какой-то отрезок пути. Они обратились к населению с просьбой, чтобы все, кто видел утром в субботу припаркованную в радиусе нескольких километров от пещеры машину, связались с ними. Пока никто не звонил.
        - Вам нужна остановка? - спросила Фредрика, когда появилась табличка, извещавшая о наличии через километр возможности поесть и сходить в туалет. Себастиан и Мария посмотрели друг на друга, и Мария отрицательно покачала головой.
        - Нет, спасибо, - ответил Себастиан и слегка выпрямился, осторожно, чтобы не разбудить Николь. Он чувствовал усталость, прошлой ночью ему удалось поспать чуть более двух часов. Плюсом богатой событиями ночи и поспешного отъезда являлось то, что он больше не встретился с Малин Окерблад. Он успел только добраться до собственной гостиницы, чтобы быстро собрать вещи.
        В гостинице его ожидал сюрприз. На лестнице, по пути в номер, его окликнул портье.
        - Надеюсь, это ничего, что я вчера вечером впустил к вам в номер коллегу?
        Себастиан остановился, очевидно, с настолько удивленным видом, что молодой человек за стойкой, не дожидаясь вопроса, продолжил объяснять.
        - Вашего коллегу, Билли Русена, он забыл у вас в номере компьютер, а вы ушли.
        Себастиан попытался связать воедино услышанную в этих предложениях информацию, но тщетно. Билли даже не заходил к нему в номер с тех пор, как они приехали, и уж тем более не забывал там никакого компьютера. Однако Себастиан не собирался раздувать из этого целую историю. Он лишь многозначительно кивнул.
        - Да-да, конечно, все в порядке. Точно. Никаких проблем.
        Поспешно сгребая свои немногочисленные принадлежности, он пытался сообразить, зачем Билли понадобился доступ в его номер. Ничего не придумал. Все вроде на месте. Прослушка? Камера наблюдения? Чего ради? В таком случае Билли мог ожидать увидеть только немного гостиничного секса, а это представлялось крайне малореалистичным. Так в чем же причина?
        Он удовольствовался тем, что знает о таком факте. Догадываться зачем придется когда-нибудь позже.
        Сейчас, в машине, эти мысли вернулись, но он слишком устал для того, чтобы сосредоточиться. В салоне постоянно поддерживался 21 градус, мотор жужжал, тихая музыка и голова Николь у него на плече.
        Себастиан прислонился к окну и тоже заснул.
        Тремя часами позже они остановились на Софиелундсвэген в пригороде Эншедедален к югу от Стокгольма. Когда они проезжали мимо Глобуса[108], Фредрика объявила, что впервые видит это здание в реальности, а не на фото, и Себастиан на мгновение заволновался, что она с кем-нибудь столкнется, - так долго она смотрела на огромную металлическую сферу.
        Подъехав к нужному дому, Фредрика осталась ждать в машине, а Себастиан, Мария и Николь поднялись на один этаж и вошли в квартиру. Три комнаты. Все светлое и чистое, в прихожей паркет, ведущий налево в гостиную, дальше два белых платяных шкафа с раздвижными дверьми и рядом с ними банкетка, обитая зеленым вельветом.
        - Берите только то, что вам требуется на ближайшие сутки, - сняв ботинки и войдя в квартиру, сказал Себастиан. - Потом мы сможем составить список и кого-нибудь сюда послать.
        Мария кивнула и взяла Николь за руку.
        - Начнем с моей комнаты? - спросила она Николь, и они скрылись за последней дверью с правой стороны.
        Себастиан прошел несколько шагов вперед и заглянул в гостиную. Вдоль одной стены стеллаж. Под большим окном на коричневом ковре серо-бежевый угловой диван с яркими подушками. Перед ним маленький круглый журнальный столик со стальными ножками. На противоположной стене плоский телевизор. На полках книги и фильмы вперемешку с фотографиями в рамочках из ИКЕА. Себастиан взял одну в руки. Маленькая Николь - ей тут четыре или пять - стоит между Марией и мужчиной с латиноамериканской внешностью. Ее отец, предположил Себастиан. Развод, по всей видимости, был не настолько тяжелым, чтобы Мария чувствовала необходимость вычеркнуть мужа из их жизни. С другой стороны, насколько Себастиан знал, Мария не связывалась с ним после возвращения в Швецию, поэтому он подумал, что их отношения можно описать как прохладные.
        Себастиан поставил фотографию обратно и вышел из комнаты. Он услышал, как Мария разговаривает в комнате, которая, очевидно, принадлежала Николь, и направился туда мимо светлой кухни.
        В дверях он остановился. Николь стояла возле кровати и укладывала в рюкзачок три книжки, а Мария доставала из шкафа одежду. Откуда ни возьмись, возникли картины, перенесшие его во времени на десять лет назад.
        К другой девочке, к другой кровати, к другому рюкзачку.
        С медвежонком.
        Сабина, собирающая вещи перед поездкой в Таиланд с концентрацией и тщательностью, доступными только четырехлетке. Книжки, заколки, розовая щетка для волос, пластиковая тиара в стразах с изображением диснеевской Золушки, маленький кошелек с деньгами на мороженое, полученными от бабушки, и наконец, Дракон - мягкая игрушка в форме сказочного дракона, оранжевого с зеленой чешуей по спине и хвосту, которую ей подарили на второй день рождения и с которой она никогда не расставалась.
        Себастиан не думал о Драконе с… да, с каких пор? С того дня, тогда. Дракон остался в гостинице, когда они пошли на пляж во второй день Рождества. Он не любил купаться. «Он же извергает огонь, - укладывая Дракона в свою постель, объяснила Сабина голосом, полным четырехлетней мудрости. - Ему вредно мокнуть». Потом они пошли.
        На пляж.
        К волне.
        - Я подожду в машине, - выдавил Себастиан, несмотря на растущий ком в горле. Николь взглянула на него и сразу заволновалась. Она смотрела то на Марию, то на Себастиана, словно не могла решить, где хочет находиться.
        - Или же, - увидев реакцию Николь, начал Себастиан и откашлялся. - Я подожду в гостиной. Я никуда не уйду. - Ему удалось слегка улыбнуться Николь. - А вы заканчивайте собирать вещи.
        Вместо гостиной он попал на кухню. Стол с местами для четверых. Холодильник, морозильная камера и встроенная на удобной высоте микроволновка. Фотографии, рисунки и листочки с записями, прикрепленные разноцветными магнитами. На рабочих поверхностях чистота и порядок. В одном углу электрический чайник и вспениватель молока, в другом - несколько поваренных книг. Мойка вытерта, в раковине никакой посуды. Кухня, прибранная в преддверие долгого отсутствия. Себастиан принялся открывать покрытые белым лаком дверцы шкафов, пока не нашел стакан. Тогда открыл кран, наполнил стакан водой и принялся пить. Прислонясь к мойке, он уперся взглядом в висящий на стене над кухонным столом постер с изображением скандинавской фауны. Начал перебирать в голове, какие из животных ему знакомы.
        Десятью минутами позже они вернулись в машину.

        Полицейская квартира в пригороде Фарста тоже оказалась трехкомнатной, но на этом сходство заканчивалось. Квартира Марии и Николь была домом. Индивидуальным, продуманным, уютным. Эту же квартиру можно было, в лучшем случае, описать как функциональную. Открыв дверь, они почувствовали спертый воздух, а как только вошли в прихожую, ощущение запустения возросло. Во многом потому, что на одной из стен в гипсе зияла большая дыра, - видимо, там висело нечто тяжелое и упало. Николь тихонько сунула свою ручку в руку Марии, и они вместе стали обходить квартиру, комнату за комнатой.
        Мебель была целой и чистой, но ничто, казалось, не сочеталось друг с другом. Возникало ощущение, будто прежним жильцам периодически что-нибудь требовалось и они покупали необходимое, не принимая во внимание уже имевшийся интерьер. В результате вся меблировка носила характер находок на блошином рынке.
        На улице их ожидала одетая в штатское женщина-полицейский, представившаяся Софией, которая проводила их на третий этаж в квартиру. Теперь она расположилась в кресле напротив дивана, на котором сидела Николь, крепко прижавшись к Марии. София объяснила, что, благодаря переезду в Стокгольм и засекреченному адресу, угрозу считают незначительной, но они все-таки будут патрулировать район раз в два часа круглые сутки, не привлекая к себе внимания посещениями или наличием постоянного персонала перед домом или на лестнице.
        Марию снабдили также тревожной кнопкой, которую следовало носить на запястье, и запрограммированным телефоном, где достаточно нажатия одной кнопки, чтобы связаться с полицейским, который отвечает на звонок круглые сутки.
        Себастиан вошел в комнату после беглого осмотра жилища и посещения туалета, как раз когда София встала, пожала руку Марии, на ходу кивнула ему и удалилась.
        - Вам надо сходить в магазин, - сказал Себастиан, когда входная дверь захлопнулась. - На кухне довольно пусто.
        Мария устало кивнула и откинулась на спинку дивана с почти отчаянным вздохом.
        Себастиану показалось, что он замечает, как события последних суток начали давать себя знать. С тех пор как она приземлилась в аэропорту Гетеборга, все крутилось непрерывным потоком. Известия об убийстве, волнение за дочь, события в больнице и поспешный отъезд, словно они в бегах. Теперь ей наконец представилась возможность откинуться на спинку и поддаться влиянию происшедшего.
        - Как вы себя чувствуете? - спросил Себастиан и, увидев, как Мария борется со слезами, подошел на шаг ближе.
        - Это кажется… просто чертовски невероятным. - Мария горько усмехнулась. - Сестру убили, и Николь видела, кто это совершил. - Она притянула дочь поближе. - И теперь она не разговаривает.
        - Она заговорит, - сказал Себастиан, подошел и сел на диван рядом с ней. - Обещаю.
        Мария лишь еще раз кивнула и погладила Николь по голове. Себастиан задумался над тем, что говорить, что он может сказать, и осознал, что почти не осталось такого, что либо еще не сказано, либо серьезно отличается от предыдущего. Мария вынуждена через это пройти, и, если ей потребуется поговорить об этом, он находится рядом, но без просьбы с ее стороны слова утешения могут легко показаться дежурными и навязчивыми. Особенно если учесть, что они не слишком хорошо друг друга знают или, по правде говоря, вообще не знают.
        - Я схожу в магазин и приготовлю небольшой ужин, - произнес Себастиан, вставая с дивана. - Я скоро вернусь, - добавил он успокаивающим голосом, увидев, как голова Николь поднялась с груди Марии. Выходя из комнаты, Себастиан чувствовал, как девочка провожает его взглядом, но она, по крайней мере, осталась на диване, в объятиях Марии.
        - Спасибо, - услышал он голос Марии перед тем, как вышел в прихожую и надел ботинки. Ей незачем благодарить, подумал он. Это отнюдь не жертва. Напротив. Он ожидал предстоящего вечера с нетерпением.

        Эрик обжаривал на кухне картофельную запеканку. Шницели в двойной панировке лежали на блюде, чтобы немного подсохнуть, масло с каперсами и анчоусами стояло наготове в холодильнике. Он подсоединил телефон к музыкальному центру и пел вместе с Ларсом Виннербэком песню «Из холода в тепло». Готовить он любил всегда. Для него это было в каком-то смысле оптимальным отдыхом. Даже не имело значения, каким выдался день. Час полной концентрации на кастрюлях - это все, что ему требовалось, чтобы прийти в себя. Этим вечером ему, пожалуй, требовалось чуть больше. День получился безумным. Самым безумным за всю жизнь. Убийство семьи Карлстенов и Яна Седера уже само по себе достаточно плохо, но убийца, переодевающийся врачом, чтобы ночью добраться до свидетеля в больнице… Это напоминало американский экшен-фильм. Начиная с того момента, как его разбудили в три часа ночи, он не переставал благодарить свою счастливую звезду за то, что больше не отвечает за расследование.
        - Папа.
        Он обернулся, одновременно протягивая руку к переключателю громкости на музыкальном центре. Виннербэк смолк, и Эрик быстро прочел по выражению лица дочери, что на секунду опоздал. Альме недавно исполнилось тринадцать, и, с ее точки зрения, Пийя и Эрик крайне редко занимались чем-нибудь не постыдным или безнадежно устарелым. Эрик догадался, что его дуэт с Виннербэком подходил под оба эти определения.
        - Ты что, не слышал, что звонили? - спросила Альма, и по этим нескольким словам Эрик понял, что она считает его лично виноватым в том, что ей пришлось покинуть свою комнату и открыть дверь.
        - Кто там? - поинтересовался Эрик, убавляя температуру под запеканкой.
        Альма лишь пожала плечами и направилась обратно в комнату. Эрик вытер руки кухонным полотенцем и пошел в прихожую. Возле самой входной двери стоял Франк с таким видом, будто просил прощения, еще не успев заговорить.
        - Прости, что помешал, вы ужинаете?
        - Нет, все в порядке. Заходи, - пригласил Эрик, подошел и пожал Франку руку. - Я сейчас позову Пийю.
        - Собственно, я хотел поговорить с тобой, - сказал Франк, стянул сапоги и отправился за Эриком на кухню.
        - Хорошо, хочешь остаться на ужин? Еда будет готова через десять минут.
        - Нет, спасибо, мне надо возвращаться к сыну.
        Они вошли на кухню, Франк выдвинул один из стульев и сел, а Эрик вернулся к плите.
        - Чем я могу тебе помочь? - поинтересовался Эрик, переворачивая тертую картошку. Поджарилось идеально.
        - Я слышал, что вы разыскиваете машину, которая вчера стояла поблизости от Медвежьей пещеры.
        - Да, верно.
        - Я видел одну машину.
        Эрик обернулся к Франку, который склонился над столом и сцепил перед собой руки.
        - Утром кто-то позвонил в муниципалитет и сказал, что они наехали на косулю в том районе, поэтому я поехал и припарковался… У тебя есть карта?
        Эрик, кивнув, покинул кухню. Буквально через минуту он вернулся с автомобильной картой и развернул ее на столе перед гостем.
        - Я припарковался здесь. - Франк показал на карте, примерно в километре от Медвежьей пещеры, отметил Эрик. - Чуть дальше по этой маленькой дороге стояла машина. - Франк достал из кармана носовой платок и вытер под носом, который немного подтекал после прогулки в холодный апрельский вечер. - Поначалу я подумал, что это, наверное, машина, сбившая косулю, но ни в ней, ни поблизости никого не было.
        - Ты помнишь, какая это была машина? - вернувшись к приготовлению еды, спросил Эрик.
        - «Мерседес», я видел звезду с тремя концами, но какая модель и тому подобное, я не знаю.
        - Цвет?
        - Темно-синий, почти черный.
        - Если бы ты увидел ее на фотографии, ты бы ее узнал?
        - Возможно, не знаю.
        - А регистрационный номер ты не запомнил?
        - К сожалению, нет.
        Эрик поспешно обдумывал, что ему следует делать с этой информацией. Разумеется, связаться с Торкелем. Информацию необходимо довести до сведения Госкомиссии. Скорее всего, они захотят встретиться с Франком и посмотреть, не смогут ли они выяснить, о какой модели идет речь, а потом прогнать сведения через реестр машин, чтобы, в лучшем случае, найти один или несколько автомобилей, зарегистрированных на какой-нибудь адрес поблизости.
        - Как долго ты можешь не возвращаться к Хампусу? - спросил Эрик, пытаясь составить в голове временной план.
        Франк посмотрел на наручные часы.
        - Сиделка уйдет через полчаса. А что?
        - Ты должен поговорить с Госкомиссией, - объяснил Эрик. - Они захотят попытаться идентифицировать эту машину.
        - Они могут приехать ко мне домой, - сказал Франк, вставая. - Расскажи им, где я живу.
        Эрик проводил его и вернулся к приготовлению ужина.

        Себастиан сидел рядом с Николь на покрытых катышками подушках серо-зеленого дивана и читал вслух одну из книг, которые она взяла с собой из своей квартиры.
        «Грегор Надземный»[109].
        Что-то о брате и сестре, которые, по-видимому, провалились в подземный мир, где тараканы поклонялись девочке как принцессе, и той приходилось спасать подземное государство от войн и параллельно искать вместе с братом исчезнувшего отца и пытаться найти дорогу обратно в реальный мир. Мария сказала, что это фэнтези.
        Себастиан считал, что это полное говно.
        Впрочем, он был вынужден признать, что вечер получился приятным.
        Он взял на себя приготовление ужина на троих, в компании и при участии Марии и Николь. Николь сосредоточенно шинковала лук и терла морковку для соуса болоньезе, а Мария накрыла на стол и зажгла маленькие свечки в двух ужасающих темно-зеленых керамических подсвечниках, которые обнаружила на кухонном подоконнике. За ужином Николь с аппетитом ела пасту и соус с мясным фаршем. Себастиан поддерживал за столом разговор, чтобы все казалось максимально обыденным. Спросил Марию о ее работе в СИДА и пребывании в Мали, но главным образом сосредоточился на Николь. Интересовался ее жизнью в школе, тем, какие предметы нравятся ей больше и меньше всего, с кем она дружит и так далее. Николь, естественно, не отвечала и никак вербально в разговоре не участвовала, но Себастиан, тем не менее, адресовал вопросы ей, и Мария, выждав, чтобы дочь могла рассказать сама, завершала большинство ответов фразами «не так ли, дорогая?» или «ведь так?», чтобы Николь все-таки была включена в беседу.
        После ужина Себастиан и Мария убирали со стола и мыли посуду, а Николь сидела тут же с бумагой и мелками и опять рисовала.
        - Она очень разволновалась, когда вы ушли за покупками, - тихо сказала Мария, кивнув в сторону сидевшей за кухонным столом Николь. - Все это время она провела, будто приклеившись ко мне.
        Себастиан повернулся к Николь. Его вновь удивило проснувшееся в нем чувство нежности. Николь отложила мелок, которым рисовала, и откинулась на спинку стула.
        - Можно посмотреть? - спросил Себастиан, подошел и взглянул на лежавший перед ней рисунок. Дом в лесу. Разбитое стекло ведущей на веранду двери. Себастиан предположил - никогда не видев его, - что это дом, куда она залезла, пока бежала к Медвежьей пещере; дом, который она сочла надежным укрытием. Только половина дома имела наружные стены, остальное было изображено в разрезе. Гостиная, кухня и спальня, где под кроватью лежит темноволосая девочка.
        - Можно я его тоже возьму? - спросил Себастиан. Николь встретилась с ним взглядом. Разумеется, никаких слов, кивков или чего-либо другого, показывающего, что она вообще слышала его слова. Правда, и никаких протестов, когда он взял и свернул рисунок в трубочку.
        - У вас есть время подождать, пока я приму душ? - поинтересовалась Мария, и Себастиан признался, что времени у него сколько угодно, его никто не ждет.

        Мария долго стояла под горячей водой в надежде, что та каким-то таинственным образом унесет с собой немного горя и безнадежности.
        Не унесла.
        На своей работе Мария видела страдание вблизи. Проявляла участие, сочувствовала жертвам и родственникам, но ей всегда удавалось сохранять профессиональную дистанцию, необходимую для того, чтобы тебя это не поглотило и не уничтожило.
        Сейчас же ей казалось, будто она погибает.
        Она прислонилась лбом к кафелю и зарыдала, но тихо, и впервые с тех пор, как вернулась домой, почувствовала, насколько она устала и опустошена - когда не требуется притворяться сильной перед Николь. Ноги подкашивались. Она опустилась на пол и осталась сидеть под струями воды.
        Казалось, будто она никогда не сможет подняться.

        Когда она примерно через полчаса вышла из ванной, Себастиан сидел на серо-зеленом диване рядом с Николь и читал вслух одну из книг, которые та взяла с собой из их квартиры. Мария остановилась в дверях и стала наблюдать за ними.
        Он действительно проявляет по отношению к Николь безграничное терпение, этот Себастиан Бергман. Посреди всего этого мрака, всей неизвестности, всего этого беспорядочного водоворота он является точкой опоры, которая требуется не только Николь, осознала Мария. Без него она не выдержала бы последних суток. Она прислонилась к дверному косяку и слушала, как его голос меняет интонацию и даже диалект, говоря за разных персонажей книги. Ее втягивало в историю в точности, как Николь, которая была полностью поглощена повествованием, и она обнаружила, что даже слегка расстроилась, когда глава закончилась, он закрыл книгу и положил ее на стол перед диваном.
        - Думаю, мне пора, - сказал он, вставая. Николь посмотрела на него с беспокойством, тоже вскочила на ноги, подошла и обняла Марию. - Вы теперь справитесь? - уточнил он, снимая плащ с вешалки в прихожей.
        Мария кивнула, но, тем не менее, услышала, как сама проговорила: «Вы можете остаться?»
        Себастиан застыл и посмотрел на нее вопросительно.
        - Николь все равно спит со мной, вы можете воспользоваться второй комнатой, - продолжила Мария, показав затылком вглубь квартиры. - Разумеется, если хотите.
        Даже не успев оформиться в голове, ответ уже слетел с его губ.
        - Конечно, я могу остаться, - сказал Себастиан, стягивая плащ.
        Торкель открыл ноутбук и как раз собирался написать короткий отчет о встрече с Гуниллой и Кентом Бенгтссонами, когда в дверь постучали.
        Вечер выдался богатым на события.
        Около восьми часов позвонил Эрик Флудин, сообщивший, что один свидетель видел припаркованную машину в нужном районе в интересующее их время. Но как раз когда Торкель собрался вызвать Билли, чтобы встретиться с Эриком и ехать туда, ему позвонил человек, представившийся Кентом Бенгтссоном, соседом Карлстенов, который, приехав домой, нашел в почтовом ящике визитную карточку Торкеля. Торкель быстро поменял планы. Ванья и Билли отправились вместе с Эриком к свидетелю, а он сам поехал и поговорил с Бенгтссонами, выразившими готовность встретиться с ним, несмотря на поздний час.
        В гостиницу он вернулся менее получаса назад и сейчас впустил Ванью, державшую в руках коробку, которая незамедлительно наполнила номер Торкеля запахом фастфуда.
        - Надо было взять тебе тоже? - спросила Ванья, указывая на белую коробку, которая, как оказалось, содержала гамбургер и картошку фри.
        - Нет, спасибо, мне удалось по возвращении заставить их сделать мне на кухне бутерброд, - ответил Торкель и приоткрыл окно, что Ванья, видимо, не связала со своим пахучим ужином.
        - Как у тебя прошло? Что они сказали о Карлстенах? - поинтересовалась Ванья и жадно откусила от гамбургера.
        «Да, что же они сказали?» - подумал Торкель. Никто из супругов Бенгтссонов особой разговорчивостью не отличался, отвечали они немногословно, и то немногое, что сказали, в принципе не изменило уже сложившегося у полиции представления о семье их соседей. Приятные, к ним хорошо относились, рьяно занимались экологией, против чего ни Гунилла, ни Кент ничего не имели, хотя знали, что других это раздражало.
        - Кого других? - спросил Торкель и получил тот же ответ, что раньше. Наиболее громко против семьи выступали Ян Седер и Уве Хансон, но ведь те подавали на них заявления в полицию. В остальном речь шла об отдельных редких комментариях и сплетнях. Ничего серьезного. Они представления не имели, кому могло захотеться лишить соседей жизни. Это так ужасно. Особенно что касается маленьких мальчиков. Они оба довольно часто приходили к Бенгтссонам, чтобы посмотреть на лошадей.
        - Ничего такого, чего бы мы уже не знали, - резюмировал для Ваньи свои рассуждения Торкель.
        - Где они были с прошлого четверга? - поинтересовалась та, обмакивая несколько кусочков картошки в каплю кетчупа рядом с гамбургером.
        - Они в пятницу праздновали какое-то шестидесятилетие в Карлстаде и остались на выходные.
        - Значит, произошедшее потрясло их не настолько сильно, чтобы они не смогли поехать на праздник, - заключила Ванья.
        - У меня возникло ощущение, что они не особенно хорошо знали Карлстенов. Они не враждовали, просто… не проявляли к ним интереса. - Торкель пожал плечами. - А как прошло у вас?
        - Так себе, этому Франку показали снимки всех «Мерседесов», произведенных примерно с тысяча девятьсот семидесятого года.
        - И?
        - Он был уверен только в том, что там стоял «Мерседес». Билли обобщит то, что удалось узнать. Ты точно не хочешь? - Ванья пододвинула к Торкелю белую коробку, но тот отрицательно замахал руками.
        В дверь опять постучали, и вошел Билли с компьютером в руках.
        - Привет. Ванья как раз сказала, что ваша небольшая вылазка дала не слишком много, - поприветствовал его Торкель.
        - Не скажи, - ответил Билли. Для полного отсутствия результата вид у него был необычно оживленный. Он уселся на кровать с компьютером на коленях и повернул экран к собеседникам.
        - Он был не уверен, но многое указывало на то, что это одна из последних моделей. - Билли открыл домашнюю страницу со слайд-шоу. По экрану заскользили разные варианты «Мерседеса». - Это мог быть седан класса А, седан класса С, купе, даже комби, CL, CLA, CLS…
        - Достаточно, - прервал его Торкель. - Это может быть масса машин, я понял. Давай дальше.
        Билли посмотрел на него и, казалось, даже слегка огорчился, что ему не дали продолжать прокручивать автомобили, но закрыл слайд-шоу и открыл новую страницу.
        - Возможностей слишком много, чтобы нам это помогло, но я все-таки пробил все возможные модели в автомобильном реестре, чтобы просто посмотреть, зарегистрированы ли какие-нибудь и, в таком случае, сколько штук, поблизости.
        Билли выпрямился на кровати и не смог сдержать легкой улыбки, что подсказало Торкелю, что он до чего-то докопался. Вечер все-таки принес результат.
        - Угадайте, кто владелец модели CLS 350 тринадцатого года?
        - Кто? - спросил Торкель, сумев этим кратким словом показать, что сейчас его не интересует игра в угадайку.
        - Уве Хансон, - ответил Билли и вывел на экран сведения.
        - Почему это имя кажется знакомым? - поинтересовалась Ванья с набитым остатками гамбургера ртом.
        - Он владеет лодочной фирмой, на которую Карлстены заявляли в полицию из-за использования запрещенных красок для днища, - ответил Торкель и наклонился, чтобы прочитать текст на экране.
        - Резюме краткого допроса, который проводили с ним в пятницу местные полицейские, лежит в общей папке вместе с заявлением Карлстенов, - закончил Билли и обратился к Торкелю. - Что нам теперь следует делать?
        Торкель выпрямился и прошел несколько шагов по комнате. Задумался.
        - Он охотится?
        - У него есть лицензия на два ружья, - кивнул Билли. - Так что, думаю, да.
        Торкель еще немного прошелся по комнате. Это хорошо. Это может стать необходимым прорывом. Он быстро взглянул на наручные часы. Начало двенадцатого. Наверное, ничего не изменится от нескольких часов заслуженного отдыха.
        - Мы прочитаем то, что у нас есть, и завтра первым делом задержим его, - решил Торкель.
        Остальные согласно кивнули и, еще несколько минут поговорив о распределении работы в преддверие завтрашнего дня, удалились.
        Оставшись один, Торкель закрыл окно и подумал, не позвонить ли Урсуле. Ему хотелось, не терпелось услышать ее голос, но уже слишком поздно, решил он. Завтра он поговорит с ней обстоятельно. Хотелось бы надеяться, что тогда он сможет рассказать ей, что они немного приблизились к раскрытию дела.
        Он снял с кровати покрывало и направился в ванную, когда зазвонил телефон. «Урсула», - подумал он с надеждой, но высветился другой номер, другое имя.
        - Уже поздний час, - приложив телефон к уху, сказал он.
        - Знаю и прошу прощения, - отозвался на другом конце Аксель Вебер и, похоже, говорил всерьез. - Я хотел вам кое-что рассказать.
        - Вот как, что же? - Торкель говорил по-прежнему кратко и недружелюбно.
        - У меня в Стокгольме есть молодые коллеги… - Вебер умолк, словно не зная, как лучше продолжить. - Вы перевезли девочку, не так ли?
        - Я не буду это комментировать. Спокойной ночи, - ответил Торкель и приготовился положить трубку.
        - Подождите, подождите, я звоню не за этим. - Он сделал глубокий вдох, словно ему требовалось в последний раз обсудить с собой, правильно ли он поступает. - Они знают, где она, и завтра мы это опубликуем.

        ЗДЕСЬ ОНА СКРЫВАЕТСЯ

        Большими буквами.
        Далее буквы чуть меньше, но текст по-прежнему бросается в глаза.

        ОНА ВЫЖИЛА В ДОМЕ УЖАСА

        Остаток страницы - фотография, зернистая, будто снята телеобъективом с дальнего расстояния, вероятно, сознательный выбор, чтобы усилить ощущение сенсации и раскрытия тайны, подумал Торкель. Принимая во внимание современную фототехнику, он не мог придумать иной причины тому, что фотография не резкая. Она показывала часть дома, в который Николь и Мария приехали менее суток назад. Несмотря на качество снимка, дом при желании установить легко. Светлый овал, который вполне мог быть лицом девочки, в окне третьего этажа. Вокруг окна красный кружок, чтобы никто не упустил, где именно она находится, или не поставил под сомнение достоверность новости.
        - Газета уже вышла, - закончил Торкель, описав первую страницу Себастиану по телефону.
        - Они пишут конкретно, где мы находимся? - спросил Себастиан, пытаясь осознать масштаб услышанного. Придется снова переезжать, предположил он. Вопрос только в том, куда, но, к его собственному удивлению, ответ на вопрос возник незамедлительно.
        - Они пишут «в анонимном многоквартирном доме в Фарсте», - ответил Торкель, снова пробегая глазами текст. - Но при помощи фотографии тому, кто захочет, не составит труда вас найти.
        - Ее дважды кто-то пытался убить, о чем они, черт возьми, думают? - стоявший в гостиной Себастиан понизил голос до шепота.
        - Вероятно, вообще не думают, но я обеспечил вам охрану. Мы посадим на лестнице двух человек.
        Себастиан кивнул сам себе, но его быстро нарастающее раздражение не давало ему больше стоять на месте. Он принялся расхаживать по комнате, продолжая яростно шипеть в трубку.
        - Она нуждается в покое и максимально нормальном существовании.
        - Никто к вам даже не приблизится, - веско заверил Торкель.
        - Нормальное существование подразумевает не изоляцию и постоянную угрозу, - сказал Себастиан и сам услышал, что опять начинает говорить немного слишком наставительным тоном. - У нее должна иметься возможность при желании выходить на улицу, - продолжил он. - Без журналистов и фотографов в кустах и не опасаясь того, что кто-нибудь попытается ее застрелить.
        Торкель на секунду задумался, не просветить ли Себастиана относительно того, что время, когда фотографы лежали в кустах и ждали, вероятно, уже давно миновало, но он понимал, что имеет в виду коллега.
        - Мы снова перевезем вас, - быстро решил он. - У нас есть другие надежные адреса.
        - В этом-то и заключается проблема, - ответил Себастиан и остановился от удивления, что Торкель еще не сложил два и два. - У вас нет никаких надежных адресов, потому что у вас кто-то сливает информацию.
        - Откуда ты знаешь? - поинтересовался Торкель, чувствуя, что инстинктивно занял оборонительную позицию, как всегда, когда критиковали его организацию.
        - Ты мне только что это прочитал.
        Торкелю потребовалось всего несколько секунд, чтобы понять: Себастиан прав. Это доказывала лежащая перед ним газета. Сведения о местонахождении Николь и Марии могли поступить только от кого-то из полиции. Выбор был не слишком большим, и Торкель взял на заметку, что надо любой ценой найти виновного и проследить за тем, чтобы он или она больше ни часа не работали в полиции.
        Впрочем, это не первоочередная проблема.
        - А что ты предлагаешь? - спросил он, отбрасывая газету на кровать.
        Себастиан позволил себе додумать мысль, вертевшуюся у него в голове с тех пор, как Торкель позвонил и сообщил, что их укрытие обнаружено.
        - Они могут пожить у меня. - Торкель ответил не сразу, что Себастиан истолковал как начальное неприятие идеи. - У меня есть место, у них будет собственная комната, никому, кроме тебя, меня и команды, незачем знать, где они.
        В глубине души Торкель чувствовал, что следует сказать «нет», что об этом не может быть и речи, что это никуда не годное предложение, противоречащее всем мыслимым предписаниям и правилам. Но проблема заключалась в том, что идея была не плохой. Отнюдь.
        Даже напротив.
        Девочка привязалась к Себастиану, в том, что он может быть ей полезен, Торкель не сомневался, речь все-таки шла о травмированной психике, а это область Себастиана. Торкель не полагался на Себастиана, когда дело касалось многих вещей, но тут ситуация была особой. У них возникла неотложная проблема, а Себастиан предложил ему решение, которое, по крайней мере на начальном этапе, может подойти.
        - Я вышлю машину, - сказал Торкель. - Когда вы сможете быть готовы?
        - У вас тут прямо хоромы.
        При ее словах Себастиан вздрогнул. Приняв у них верхнюю одежду и попросив их заходить и осматриваться, он зацепился взглядом за то место на стене прихожей.
        Опять.
        Он не был здесь несколько дней, но что он, собственно, думал?
        Что сможет забыть?
        Что сможет войти в квартиру и ему не будет казаться, будто он видит красные пятна и чувствует насыщенный железом запах крови?
        Его осенило, что именно так он и думал. Где-то в глубине души он, по крайней мере, надеялся на то, что компания, другие живые люди изгонят воспоминания и каким-то образом очистят дом, в котором ему становилось все труднее находиться. Очевидно, не получилось.
        Во всяком случае, пока.
        Он отвернулся от стены и посмотрел на Марию, которая стояла в дверях гостиной рядом с Николь, обнимавшей ее за талию.
        - Извините, что вы сказали?
        - У вас большая квартира.
        - Да. Да, действительно.
        Себастиан повернулся к шляпной полке, взял оттуда вешалку для пальто Марии.
        - Вы живете здесь один? - спросила Мария, продвигаясь вместе с Николь по маленькому коридору вглубь квартиры.
        - Да, - ответил Себастиан, вешая на крючок куртку Николь.
        Мария остановилась перед закрытой деревянной дверью белого цвета.
        - Что там внутри?
        - Откройте и увидите.
        Мария открыла дверь.
        - Я подумал, что вы сможете жить здесь, - сказал Себастиан и, сделав несколько быстрых шагов, догнал их.
        - Очень красивая комната, - ответила Мария и шагнула внутрь.
        Оглядевшись, Себастиан понял, что она права. Комната действительно красивая, правда, немного узкая. Лили настояла на том, что им необходима гостевая комната, и обставила ее после одной довольно дорогой поездки на аукцион в Норртэлье. Голубые обои, белый стильный комод и письменный стол в стиле рококо вдоль одной стены. На стенах черно-белые фотопортреты в черных рамках. Под окном с белыми занавесками - широкая кровать с тяжелыми резными металлическими спинками. Все из одного дома, лишившегося владельца. Даже портреты. Они понятия не имели, кто были эти люди, когда-то принарядившиеся и сходившие в фотоателье, но Лили посчитала, что им следует продолжать находиться вместе с остальной меблировкой. Красивые вещи, подходившие друг к другу, но требовавшие присутствия живого существа, чтобы стать чем-то большим, нежели просто красивой комнатой, чтобы стать частью дома.
        - Вы думаете, что сможете спать на кровати вдвоем, или принести еще один матрас? - поинтересовался Себастиан.
        - Нет, все прекрасно, - ответила Мария и повернулась к нему. - Спасибо за все ваше… участие. Я его очень ценю.
        Себастиан ответил не сразу. Его поразило, насколько он не привык получать комплименты. Он хорошо умел их раздавать, автоматически, не придавая им значения, но ему уже давно никто не выражал словами искренней благодарности. Наверное, он сам виноват, но тем не менее. Это приятно.
        - Это такая малость, - откровенно сказал он, встретившись с ней взглядом. - Я делаю это с большим удовольствием.
        - В любом случае, спасибо. Не знаю, как бы мы без вас с этим справились.
        Опять короткая пауза, прежде чем Себастиан, глубоко вдохнув, отступил на шаг назад.
        - У меня дома, вероятно, почти ничего нет, так что устраивайтесь, а я пока схожу куплю немного еды, - проговорил он чуть громче, чем эффективно нарушил неловкий интимный момент, и показал большим пальцем через плечо, в сторону входной двери.
        - Потом мы могли бы сесть с Николь и немного поговорить. - Он повернулся к Николь, молча изучавшей фотографии на комоде. - Тебе бы этого хотелось?
        Николь обернулась и посмотрела ему в глаза. Затем слабо кивнула. Едва заметно. Стоило моргнуть, и это мгновение можно было упустить, но оно все-таки было. Реакция. Дверь в избранную по собственному почину тюрьму приоткрылась.
        Себастиан тепло улыбнулся девочке и впервые с того самого вечера не покосился на стену в прихожей, когда уходил из квартиры.

        Уве Хансон был просто великаном.
        Торкель увидел его в коридоре, когда местные полицейские вели его в одну из допросных. Чуть выше двух метров, и Торкель предположил, что если бы его поставили на весы, то стрелка остановилась бы где-то за 140 килограммами. Может, дальше. Из ворота свитера торчат части сине-черных татуировок. В ухе кольцо. Большие руки, опять-таки с татуировками на тыльной стороне ладоней, густая черная борода, дополняющая образ потенциального насильника. Торкель сознавал, что это донельзя предвзятое мнение, но он легко представлял себе Уве Хансона разгуливающим по белой вилле с дробовиком.
        Его мысли прервал Эрик, просунувший в комнату голову.
        - Они посадили Уве Хансона в первой комнате.
        - Спасибо, - отозвался Торкель, вставая. - Мы будем ждать какого-нибудь адвоката?
        Эрик отрицательно покачал головой.
        - Он не хочет адвоката.
        - Что вы ему сказали? - спросил Торкель, собирая распечатки первого допроса Хансона, которые он перед тем читал.
        - Только что мы хотим допросить его в связи с убийством Карлстенов.
        - Но адвоката он не захотел?
        Эрик опять покачал головой и скрылся за дверью. Торкель вышел в коридор и бросил беглый взгляд на часы. В ожидании Ваньи можно успеть сходить за чашкой кофе. Когда они утром пришли, он видел, что специалист из сервисной службы занимался автоматом, так что теперь там должен быть горячий напиток.

        Изучая свое отражение в зеркале, Ванья подставила лицо под холодную воду.
        Под глазами темные круги. Спала она теперь плохо. Просыпалась всего через час после того, как засыпала, и не могла снова уснуть, проводила какое-то время в полусне и опять просыпалась. Она толком не знала почему. Когда она просыпалась, в теле не чувствовалось никакого беспокойства, не было никаких осознанных мыслей, требовавших внимания, никаких оставшихся нерешенными проблем.
        Ей просто не спалось.
        Этой ночью ей приснился сон. О Вальдемаре - даже во сне она больше не думала о нем как об отце - и о том, как они вместе гуляли по острову Юргорден. Остановились возле озера, название которого она всегда забывала, где на деревьях высиживали птенцов цапли. Они разговаривали. Обо всем. Как обычно бывало. Когда он был главным человеком в ее жизни.
        До лжи, которая все разрушила…
        Во сне он обнял ее за плечи, когда они шли вдоль канала. Сквозь тонкую куртку она ощущала тепло его руки. Она чувствовала себя надежно. Любимой.
        Это было приятно.
        Во сне…
        С сердитым вздохом она вытащила из держателя на стене два бумажных полотенца и вытерла лицо. Она никогда не думала, что признается себе в этом, особенно после событий последних месяцев, но ей не хватало Себастиана. Торкель и Билли хорошие люди, но если она когда-нибудь стала бы разговаривать с кем-то о предательстве Вальдемара и Анны, то, пожалуй, с Себастианом.
        Странно, но факт.
        Он ей не нравился.
        Она даже не доверяла ему.
        Однако в те разы, когда она играла с мыслью действительно поговорить с кем-нибудь, выплеснуть это из себя, а не носить все внутри, то у нее всплывало имя Себастиана.
        Но он был в Стокгольме, а ей предстояло заняться допросом.
        Она бросила полотенца в мусорную корзину и, в последний раз взглянув в зеркало, вышла из туалета, чтобы поискать Торкеля.
        - …Это Ванья Литнер, меня зовут Торкель Хеглунд, мы из Государственной комиссии по расследованию убийств.
        Уве Хансон лишь кивнул, когда Ванья и Торкель выдвинули стулья и сели напротив него. Ванья включила маленький магнитофон, стоящий рядом с ней на конце стола, назвала дату, время и имена присутствующих в маленькой комнате. Потом она взглянула на Торкеля, словно спрашивая, хочет ли он начать. Он захотел.
        - Расскажите о семье Карлстенов, - попросил Торкель, наклоняясь вперед и сцепляя перед собой на столе руки.
        - Что я могу о них сказать? - произнес Уве Хансон низким и на удивление хорошо модулированным голосом, странно неподходящим такому огромному, почти жуткому телу. - Я их не любил, они из-за ерунды заявили на меня в полицию. Но я их не убивал.
        - Из-за какой ерунды они на вас заявили?
        - Я продавал краску для днища, которую по экологическим причинам запрещено использовать, - терпеливо ответил он, посмотрев на Торкеля взглядом, говорившим, что он знает о том, что Торкелю уже известна причина заявления. - Но не продавать, - закончил он, обращаясь к обоим полицейским по другую сторону стола.
        Ванья открыла принесенную с собой папку и быстро взглянула на материал. В основном для видимости, она помнила все про предыдущий допрос, но, если у допрашиваемого возникало ощущение, что вопросы основаны на задокументированных фактах, это придавало им дополнительный вес.
        - У вас нет алиби на день, когда их убили, - сказала она и снова подняла взгляд, устремив его прямо в карие глаза под косматыми бровями.
        - На части дня есть, - не отводя взгляда, ответил он. - Насколько мне помнится, вы не могли точно сказать, когда это произошло.
        Это соответствовало действительности. Уве Хансон довольно подробно отчитался о своих действиях в среду. Правда, в течение нескольких часов в разных частях дня имелись лакуны, когда никто не мог подтвердить его данные, но поскольку они точно не знали, когда застрелили Карлстенов, привязать часы без алиби к преступлению было невозможно.
        Ванья оставила это.
        Перешла к новой версии.
        - Что вы делали в прошлую субботу между девятью и одиннадцатью? - спросила она.
        - В последнюю субботу? Позавчера?
        - Да.
        - Между девятью и одиннадцатью утра?
        Ванья кивнула.
        - Вероятно, был в магазине. По субботам мы открываем в десять.
        - Вероятно, были в магазине? - вставил Торкель.
        - Я был в магазине, - поправился Уве, посмотрев на Торкеля усталым взглядом.
        - Вы были в одиночестве? - поинтересовалась Ванья. Уве переключил внимание на нее.
        - Я открываю сам, потом мы работаем вдвоем, с обеда до закрытия в четыре часа.
        - Значит, утром в субботу вы были в магазине один?
        - Да.
        - Там были какие-нибудь покупатели? Кто-нибудь, кто мог вас видеть?
        - А что произошло в субботу?
        Торкель и Ванья переглянулись. Торкель кивнул. Ванья опять посмотрела в папку, словно выискивая факты, чтобы предъявить их Уве. В данном случае таковых не имелось. Только догадки. Косвенные доказательства, если трактовать материал широко.
        - Вашу машину видели неподалеку от Медвежьей пещеры, где мы позже нашли Николь Карлстен, - с легкостью солгала Ванья и опять посмотрела ему в глаза.
        Правда заключалась в том, что поблизости от Медвежьей пещеры видели машину, которая могла принадлежать Уве Хансону, но правда им в настоящий момент не помогала.
        - Девочку из того дома? - уточнил Уве с искренним удивлением. - Я в прошлую субботу не был поблизости от Медвежьей пещеры, - продолжил он, не дождавшись от них никакой реакции на свой вопрос.
        - Тогда как вы объясните, что там в это время находилась ваша машина? - поинтересовалась Ванья, медленно закрывая папку.
        - Ее там не было.
        - Вы уверены? Вы ее никому не одалживали? Может, кто-то брал ключи без вашего ведома? - Торкель развел руками, показывая, что им доводилось слышать и более странные вещи.
        Ванья напряженно ждала. Если свидетель видел в лесу машину Уве, и тот ее там поставил, то Торкель дал ему возможность объяснить, как она там оказалась без его участия. Тогда они, по крайней мере, получат подтверждение того, что они на правильном пути. Останется только раскрыть ложь.
        - Нет, я утром отправился на работу на машине, и целый день на ней никто не ездил.
        Ванья разочарованно выдохнула. Не клюнул. Фальши в его голосе она тоже не уловила. Возможно, призвук усталости. У нее возникло ощущение, что за прошедшие годы Уве Хансона часто допрашивали и подозревали в преступлениях только из-за того, что он такой огромный и косматый. Ванья предприняла последнюю попытку.
        - Значит, вы не можете объяснить, как ваша машина в прошлую субботу оказалась возле Медвежьей пещеры?
        - Ее там не было, - убежденно ответил могучий мужчина.
        Торкель и Ванья быстро переглянулись и остались сидеть молча. Большинство шведов не любит молчания. Стремится заполнить его. Когда тот, кого они допрашивали, пускался в объяснения или гипотезы, о которых его не просили или не спрашивали, это иногда приносило дивиденды. Через несколько секунд показалось, что так произойдет и с Уве Хансоном, когда тот слегка заерзал на стуле и набрал воздуха.
        - Какой регистрационный номер был у той машины?
        Торкель и Ванья опять быстро переглянулись. Не объяснение. Не гипотеза с намерением помочь им разобраться. Вопрос.
        Было три варианта.
        Солгать: они знали, какой у машины Уве регистрационный номер.
        Уклониться: просто-напросто не отвечать на вопрос.
        Правда: сказать, что они не знают.
        Ванья решила предоставить выбор Торкелю.
        - Послушайте, - произнес он с усталым вздохом, показывающим, что его терпению приходит конец. - Вы фигурируете в этом расследовании потому, что у вас был мотив.
        Второй вариант, отметила Ванья.
        - Заявление в полицию, которое ни к чему не привело? Это не мотив. - Уве Хансон наклонился над столом. - Я знаю нескольких людей, имевших мотив получше. В миллионы раз лучше.

        Пришла пора направить больше усилий на защиту.
        Ему это не нравилось, но он пролежал без сна с самого рассвета и не смог придумать иного решения. Его по-прежнему расстраивала мысль о том, как близок он был к удаче в пещере. Приди он туда на пять минут раньше, девочка больше не составляла бы проблемы. Она осталась бы сидеть в маленьком пространстве внутри щели в каменной стене.
        Он был на правильном пути.
        В нужном месте.
        Но не в то время.
        Ему даже не требовалось пяти минут, хватило бы трех. Даже двух. Тогда все его тревоги остались бы позади.
        Какое-то мгновение он обдумывал, не застрелить ли обоих. Девочку и того полноватого полицейского, или кто он там был, который уселся, заговорил с ней и постепенно убедил ее покинуть укрытие. Убить их не составило бы труда. Но как бы он спасся? Выстрелы произвели бы шум, звук усилился бы, отразившись от скалы, и донесся наружу, где все кишело полицейскими. Он мог бы побежать в другую сторону. В темноту, вглубь пещеры, но никто не знает, имеется ли оттуда другой выход. Его бы поймали.
        Поэтому пришлось отпустить их. Наблюдать, как они исчезают.
        Потом больница.
        Там все должно было получиться просто. Но он ее не нашел.
        Он ведь не сидел без дела. Однако, встав и спустившись на кухню, чтобы сварить кофе, он осознал факты: два раза он был близок, два раза она ускользала. Третьего шанса не представится. Теперь до нее не добраться.
        Девочка жива. Газеты писали, что она не разговаривает. Очевидно, правда, иначе полицейские к этому времени уже стучались бы к нему в дверь.
        Ведь она наверняка видела его?
        Он исходил из этого. И что остается? Позаботиться о том, чтобы имелось как можно меньше технических доказательств, если - или когда - она решится рассказать то, что видела. Дома не должно остаться ничего, что можно связать с преступлениями.
        Он считал, что почти обо всем подумал. По пути в больницу и обратно он выбирал дороги без камер наблюдения, припарковался достаточно далеко, чтобы, если кто-нибудь вдруг увидит и узнает его машину, ее не смогли бы связать с событиями в больнице - по той же схеме, как возле Медвежьей пещеры, пробрался в больницу через заднюю дверь без камер поблизости.
        Он был практически уверен в том, что никто не мог обнаружить его присутствия у пещеры или в больнице.
        Ружье, из которого он стрелял в Карлстенов, возвращено Яну Седеру. В Филипстаде были заменены шины, поэтому возможные следы колес не приведут к нему.
        Что еще?
        Надо подумать.
        Он выдвинул один из кухонных ящиков, достал маленький блокнот и шариковую ручку с рекламой крытой лыжной трассы.
        Необходимо действовать тщательно. Ничего не забыть. Методично все записать.
        Он опять уселся за кухонный стол. Допил остатки кофе, приставил ручку к бумаге и начал писать.

        Сжечь одежду из дома Карлстенов
        Сжечь одежду из пещеры
        Сжечь ботинки

        Он слегка расстроился. Ботинки он очень любил. Кроме того, они были почти новые.
        Но человек делает то, что д?лжно.

        Вымыть багажник

        Он где-то читал, что мойка паром лучше всего помогает удалению всевозможных пятен. Но есть ли в этом необходимость? Могло ли ружье Седера оставить в машине какие-либо следы? В самом факте, что в ней лежало оружие, нет ничего странного, у него есть лицензии на несколько видов. Он оставил эту запись, но пририсовал в конце вопросительный знак.
        Не в первую очередь.
        Что еще? Что может его погубить?
        Оружие, машина, одежда, ботинки… Больше ничего в голову не приходило.

        Сжечь список

        записал он под конец, оставил блокнот лежать на столе, и отправился на второй этаж, чтобы переодеться и всерьез начать день.
        Когда он проходил мимо кабинета, его взгляд упал на компьютер, и он сразу же решил не включать его. Усевшись перед экраном, он мог с легкостью просидеть час и больше. Вместе с тем, компьютер оказался незаменимым для добычи сведений о расследовании. Вечерние газеты бывали временами пугающе хорошо информированы.
        Он уговорил себя, что делает это для своей же собственной пользы и что он только быстренько просмотрит страницы по закладкам. Ничего больше. В два быстрых шага он оказался перед компьютером и, подтолкнув мышку, разбудил компьютер. Наклонился вперед, даже не собираясь садиться - ведь много времени это не займет, - и обновил домашнюю страницу газеты «Экспрессен». Широкополосный интернет у него был хороший, и всего через пару секунд страница вновь появилась.
        Он все-таки сел.

        ЗДЕСЬ ОНА СКРЫВАЕТСЯ

        Большие буквы.
        Дальше буквы поменьше, но текст по-прежнему бросался в глаза.

        ОНА ВЫЖИЛА В ДОМЕ УЖАСА

        Он с интересом прочел статью и снова посмотрел на зернистую фотографию со светлым овалом в окне.
        Ускользнувшая девочка.
        Необходимо добавить кое-что в список на кухне:

        Поехать в Фарсту

        На покупку еды ушло больше времени, чем предполагал Себастиан. В основном из-за того, что он не привык покупать продукты не только на себя. Когда с ним жила Эллинор, он, правда, начал заглядывать в другие магазины, кроме «7–Eleven» и ближайшего крытого рынка, но теперь дело обстояло иначе. Ему предстояло купить еду для маленькой девочки и ее матери. Он не знал, с чего начать. Что любит десятилетняя девочка? Себастиан начал с ярких упаковок фруктового йогурта и хлопьев для завтрака. Потом положил в тележку хлеб в нарезке, масло, печеночный паштет, сыр, копченую ветчину, молоко, какао «O’boy» и апельсиновый сок. С завтраком разобрались. Теперь ланч и ужин. Тут выбор был слишком большим, и ситуацию осложняло то, что он не знал, кто будет готовить - он или Мария. Николь с матерью - его гости, и казалось странным просто принести несколько пакетов с сырыми продуктами, рассчитывая, что Мария встанет к плите. Конечно, Себастиан на это надеялся, но приходилось иметь план Б на случай, если этого не произойдет.
        У морозильного прилавка он взял массу готовой еды, потом прихватил сухое картофельное пюре, венские сосиски, кетчуп, вафли, сливки для взбивания и мороженое. Когда он наконец добрался до кассы, пир обошелся ему почти в 1500 крон, и ему предстояло нести домой четыре тяжелых пакета.
        Себастиан пересек площадь Эстермальмсторг. Пластиковые ручки пакетов врезались ему в руки, но он ощущал вдохновение и пребывал в хорошем настроении. Дома его ждут.
        В нем нуждаются.
        По пути он смотрел по сторонам. На других людей, спешащих домой или с каких-то встреч, и вдруг почувствовал себя сопричастным к окружающей жизни. Это были не просто движущиеся фигуры. Они все куда-то направлялись.
        Вот каково это, когда в тебе нуждаются, понял он. Жизнь приобретает направление. Он включился в общее движение и пошел домой быстрее.
        Пятью минутами позже, с усилившейся болью в руках, он свернул на Грев-Магнигатан, остановился и поставил пакеты на землю. Посмотрел на свою квартиру и осознал, что ни секунды не думал о вечном запахе чистящих средств в прихожей и не испытывал нежелания идти домой. Напротив. Впервые за долгое время он мечтал поскорее открыть новую дверь.
        В одном из окон гостиной что-то шевельнулось. За стеклом мелькало маленькое бледное лицо. Николь. Казалось, она его увидела. Она сильнее прижалась к стеклу, вероятно, чтобы лучше видеть. Себастиан немного заволновался. Ей следовало бы держаться подальше от окон. Он проигнорировал ее взгляд, чтобы не поощрять ее. Вместе с тем, он почувствовал, что усталые ноги ускорили шаг, и боль в ладонях больше почти не ощущалась.
        В нем не только нуждаются.
        Его ждут с нетерпением.
        - Вам надо следить за тем, чтобы Николь держалась подальше от окон, - сказал он, войдя и поставив пакеты в прихожей.
        - Я оставила ее только на мгновение, - донеслось до него из кухни, и секундой позже Мария вбежала в гостиную с фильтром для кофе в руках.
        - Николь! Слезь оттуда! - почти сердито прокричала она. Себастиан услышал, как Николь молниеносно спрыгнула на паркет. Судя по звуку, она была босиком, что его обрадовало. «Если человек ходит босиком, значит ему уютно, - подумал он. - Он чувствует себя как дома».
        Оставив пакеты, он тоже прошел в гостиную. Николь стояла рядом с матерью. Одно из старинных кресел позади нее было повернуто к окну - видимо, она воспользовалась им, чтобы иметь возможность смотреть на улицу. Себастиан прошел мимо нее и демонстративно задернул тяжелые зеленые занавески. Их повесила Эллинор, и поначалу он их ненавидел за претенциозную помпезность, но впоследствии научился видеть некоторую пользу в предмете, столь эффективно отсекавшем окружающий мир.
        - На улицу мы больше смотреть не будем. О’кей? - он попытался говорить дружелюбно, но решительно. - Я купил кучу еды. Просто не знал, что вы любите.
        Он увлек маму с девочкой за собой в прихожую. Мария с улыбкой подняла два пакета.
        - Будет интересно взглянуть, - сказала она и двинулась на кухню. - Я безумно голодна. - Она поставила пакеты на кухонный стол и принялась доставать оттуда продукты. Себастиан взял оставшиеся пакеты и пошел следом.
        - Николь, смотри! «O’boy». Спагетти. Фрикадельки. Здорово, правда? - Она продолжила распаковывать продукты и достала три ярко-красные коробки с замороженной едой. С несколько меньшим удовольствием.
        - Бифштекс с луком и отваренной в пиве картошкой с соусом? У вас, наверное, не было детей? - произнесла она с наигранным скепсисом. Было очевидно, что она наслаждается будничностью ситуации, банальностью разговора. Не слишком удивительно после невероятного напряжения последних дней.
        - Да, никогда.
        Ложь вырвалась автоматически. Он никогда не рассказывал о Сабине и Лили. Женщины были склонны цепляться за это. Хотели узнать больше. А когда узнавали, с сочувствием восклицали: «Боже, какой ужас!». Правда, с Марией Себастиан не испытывал такого эмоционального зажима. Пожалуй, он даже смог бы рассказать ей правду. Однако время еще не пришло.
        - У меня еще есть мороженое и все для вафель, если вам захочется, - сменил он тему разговора.
        - Мы обожаем вафли, не правда ли, дорогая?
        - Тогда мне остается только найти вафельницу, - сказал Себастиан и повернулся к кухонным шкафчикам, чтобы начать поиски.
        Ему казалось, что когда-то давно он видел там вафельницу. Он не помнил, чтобы когда-нибудь ею пользовался, но определенно видел ее. Присев на корточки, он принялся искать в нижнем шкафчике, справа от плиты. Ведь, наверное, там люди обычно хранят крупные хозяйственные предметы - так, по крайней мере, поступала его мать, и если он убирал вафельницу, то подсознание, скорее всего, позаботилось о том, чтобы он поместил ее именно туда. На трех полках ему попались кухонный комбайн, большие кастрюли и сковородки. Как вся эта утварь попала к нему в шкафчик? Часть, возможно, приобрела Эллинор, но точно не все. Может, Лили? Но они не жили в квартире особенно долго, а в основном находились в Кельне. Он слышал, как у него за спиной Мария продолжает распаковывать продукты. Она сделала замечание Николь, которая запрыгнула на один из стульев у стола, прямо на мороженое, сладости и фрукты. Николь, похоже, получала удовольствие, она активно участвовала глазами в празднике исследования. Себастиан почувствовал себя уютно и принялся копать дальше. Переместился к другому шкафчику. Позади фондюшницы, которой он тоже не
помнил, показался черный электрический провод, настолько старый, что был обмотан каким-то жгутом. Вытащив фондюшницу, он наконец увидел вафельницу. Основательная, в бакелитовом корпусе, она казалась очень древней. Теперь он, по крайней мере, вспомнил, откуда она взялась. Из наследства дяди. Тогда Себастиан забрал несколько коробок - в основном, чтобы позлить отца, который был явно настроен присвоить все себе. Вот только работает ли эта вафельница? Себастиан ею никогда не пользовался. Он повернулся к Марии и уже собирался сказать что-нибудь по поводу древности этой штуки, когда кухню пронзил сердитый звонок мобильного телефона.
        - Это мой. Я включила его, чтобы проверить сообщения, - объяснила Мария, доставая из кармана телефон с сенсорным дисплеем. - Номер мне не знаком.
        Себастиан ощутил укол беспокойства.
        - Ответить? - неуверенно спросила она, подходя к нему поближе с телефоном в руке. Себастиан секунду поколебался.
        - Только не говорите, где вы. Это важно.
        Она провела большим пальцем по дисплею, чтобы ответить, и поднесла телефон к уху.
        - Алло?… Да, это я.
        Себастиан подошел на несколько шагов ближе. Он улавливал голос мужчины на другом конце, но совсем не слышал, что тот говорит. А Мария слышала.
        - Да, верно.
        Она казалась удивленной. Но не испуганной или встревоженной, что успокоило Себастиана, - ей, во всяком случае, не угрожают. Однако его любопытство возрастало. Внезапно Мария возмутилась:
        - В данный момент я не могу об этом думать. - Возмущение перешло в злость. Это произошло быстро. - Нет, я не понимаю, зачем вы мне звоните.
        Она резко закончила разговор. Посмотрела на Себастиана. Возмущенная до предела.
        - Звонили из какой-нибудь газеты? Они могут быть довольно беспощадными, - сказал он, подходя ближе. Ему хотелось успокоить ее, обняв за плечи.
        - Это был какой-то адвокат. Он интересовался, не хочу ли я продать хутор.
        - Какой хутор?
        - Тот, где жила сестра.
        Себастиан как будто не совсем понял ее.
        - Кто-то хочет купить у вас хутор? Через неделю после убийства?
        - Да, какая-то компания. Называется «Филбо что-то там». Циничные мерзавцы!
        Себастиан протянул руку. Он не сомневался в том, что это что-то означает. Ему надо было установить, что именно.
        - Можно ваш телефон?
        Мария неловким движением передала ему мобильный. Себастиан сразу понял, что этот аппарат слишком продвинутый для него.
        - Как я могу посмотреть последний входящий разговор? - спросил он, возвращая телефон.
        Пара касаний и несколько простых движений по дисплею - и он получил телефон обратно.
        08.
        Стокгольмский номер.
        После двух гудков ему ответил мужчина.
        - Адвокатская контора «Лекс Легали», Рикард Хегер.
        Себастиан узнал тон и тембр низкого голоса.
        С Марией действительно разговаривал этот мужчина.

        Себастиан ушел в кабинет и закрыл за собой дверь. Он пытался не слишком волновать Марию, хотя подозревал, что его суровый разговор с Рикардом Хегером ее едва ли успокоил. Он старался держать нейтральный профессиональный тон, но Хегер изворачивался и отказывался отвечать. Тогда Себастиан отдал телефон Марии, чтобы та разрешила Рикарду раскрывать частную информацию. Когда и это не подействовало, Себастиан пригрозил полноценным полицейским расследованием. Тогда он, по крайней мере, добился ответа.
        Хегер представлял «Filbo Sweden AB» - дочернюю фирму горнодобывающей компании «FilboCorp Ltd», зарегистрированной на бирже в Торонто. Рикард попросил прощения, если его вопрос так скоро после трагедии был воспринят как неподобающий, но его клиент хотел пораньше заявить о своем интересе к этой недвижимости. Если они правильно поняли, Мария теперь является единственным владельцем. Обратиться с запросом к тому, кто контролирует сто процентов недвижимости, не представлялось ему странным.
        Это просто бизнес.
        Себастиан попытался выдавить дополнительные сведения. Обсуждали ли они раньше возможность сделки с теперь уже покойной сестрой?
        Хегер отвечать отказался.
        Себастиан еще немного погрозил своими коллегами и прессой, но больше никакой информации не получил. Рикард Хегер совершенно очевидно был компетентным адвокатом.
        Впрочем, теперь ему предстояло столкнуться с компетентной Госкомиссией. Вопрос был только в том, как Себастиану заставить Торкеля заинтересоваться этим следом, а не остановиться на простом «нет».
        Лучше всего, вероятно, сказать, как есть. Торкель, наверное, раздосадован отсутствием мотивов, и звонок из адвокатской конторы представлялся лучшим, что появилось за долгое время.
        Возможно, есть и другие, кто заинтересован в хуторе.
        Возможно, о компании «FilboCorp» можно найти больше информации.
        Он решил позвонить Торкелю.

        Маленькая комната, которую им выделили в отделении полиции Турсбю, не имела проектора, поэтому Билли поворачивал свой компьютер так, чтобы все присутствующие могли видеть изображение на экране. Три кирки, которые Торкелю напомнили золотую лихорадку в Америке, располагались так, что образовывали треугольник. Внутри него имелись буквы «F» и «C» зеленого цвета - вероятно, подчеркивая интерес к вопросам окружающей среды, а над всем этим лежало зубчатое колесо или, по крайней мере, нечто его напоминающее.
        - «FilboCorp», - сказал Билли, показав всем компьютер. - Канадская горнодобывающая компания. Основана в тысяча девятьсот восемнадцатом году и действует в разных частях мира. Крупнейшим владельцем является Джон Филбо, который приходится внуком основателю предприятия Эдвину Филбо.
        - Меньше истории, ближе к современности, - попросил Торкель и описал в воздухе пальцем круг, чтобы показать, что хочет побыстрее продвинуться вперед.
        - Сейчас они владеют в Швеции двумя шахтами. Одной, добывающей медь и магнитный колчедан около Рейтрескет, к северу от Сорселе, и еще одной в районе вокруг Курравара, под Кируной, - продолжил Билли, наклоняясь вперед, чтобы вывести на экран карту с отмеченными на ней двумя красными точками.
        «Слава богу», - подумала Ванья. Она с некоторым трудом могла определить местонахождение Кируны на карте. Где-то наверху в центре. Где искать местечко Сорселе, она не имела представления. Уже не говоря о Рейтрескет и втором населенном пункте, название которого она уже забыла.
        Телефон Торкеля завибрировал на столе, и Торкель наклонился, чтобы посмотреть на дисплей. Себастиан.
        - Я должен ответить, - сказал он и, взяв телефон со стола, встал и вышел в коридор.
        - Мне сейчас немного некогда, - произнес он сразу, как нажал на «ответить». - Это важно?
        - Марии звонил какой-то адвокат. Некая горнодобывающая компания хочет купить участок в Турсбю.
        - «FilboCorp», да, мы уже идем по этому следу.
        Торкелю показалось, что он услышал, как из Себастиана слегка вышел воздух. Тот, вероятно, ожидал, что привнесет нечто важное, прорыв в расследовании, чем сможет гордиться, а у них уже имеется эта информация. Почувствовав разочарование Себастиана, на долю секунды Торкель испытал злорадство - при этом понимая, что это нехороший показатель.
        - В чем там дело? - спросил коллега.
        - Мы пока не знаем. По словам Уве Хансона, компания «FilboCorp» хотела начать горный промысел в том районе, где жили Карлстены. Но они отказались продавать землю.
        - За такое убивают?
        - Речь идет об очень больших деньгах.
        Это объясняло достаточно. Любовь, ревность и, пожалуй, распри об опеке являлись наиболее распространенными мотивами убийства, но возглавляли этот перечень деньги. Алчность была, безусловно, тем из семи смертных грехов, который приносил наибольшее количество жертв.
        - Послушай, если это все… - произнес Торкель, бросив взгляд в комнату, где его поджидали Ванья, Эрик и Билли.
        - Да, я хотел только сообщить о разговоре.
        - Спасибо. - Слегка посомневавшись, Торкель все-таки решил, что совещание еще несколько секунд подождет. - Как дела с девочкой?
        - Хорошо, все идет хорошо.
        - Это радует. Ты позвонишь, если она что-нибудь расскажет?
        - А ты как думаешь?
        Торкель собрался было ответить, но обратил внимание на то, что качество связи изменилось. Стало меньше шума. Тише. Себастиан уже положил трубку. Торкель вздохнул про себя и вернулся в маленькую комнату.
        - Шахта в местечке Кирравара, под Кируной, - продолжил Билли, когда Торкель сел, будто маленького перерыва и не было. - Там произошло нечто подобное.
        - Что?
        - Или не совсем подобное… - Билли опять повернул компьютер к себе и несколькими быстрыми нажатиями клавиш нашел нужную информацию. - Некий Матти Пейок воспротивился планам строительства шахты и отказался продавать свою землю, - начал он читать с экрана, - обжаловал все решения, развернул кампанию в прессе против «FilboCorp».
        - Как, наверное, собирались сделать и Карлстены? - спросил Торкель и постарался встретиться взглядом с Эриком, чтобы удостовериться, что правильно понял. Эрик кивнул.
        - После того, как он более двух лет чинил им препятствия, Матти Пейок исчез, - продолжил Билли и посмотрел поверх экрана на остальных.
        - Мертв? - поинтересовалась Ванья.
        Билли покачал головой.
        - Исчез. Добывающая компания смогла предъявить бумаги на то, что он продал им землю, но его брат, Пер Пейок, убежден, что подпись сфальсифицирована.
        Торкель молча переваривал новую информацию.
        Необходимость более подробного изучения «FilboCorp» не вызывала сомнений. Но пока никто в компании не знает, что они фигурируют в расследовании убийства в Вермланде. Международная горнодобывающая компания.
        Торкель не строил иллюзий, понимая, что они столкнутся с ловкими юристами компании. Но чем больше они наберут фактов, тем труднее тем будет препятствовать расследованию.
        Им необходимо знать больше. Намного больше.
        Вероятно, местный коллега сможет помочь.
        - Как много вам известно о горном промысле?
        Пийя Флудин поставила на стол четыре чашки кофе, которые она принесла из маленькой кухни возле ее кабинета на втором этаже здания муниципалитета. Если она питала злобу или неприязнь к Торкелю после его прошлого визита, то хорошо это скрывала. Она светилась радушием, словно солнце.
        Торкель и Ванья сидели на диване, который вместе с креслом, где расположился Билли, составлял маленькую мебельную группу в одном из углов ее просторного кабинета. Сама она, выдвинув из-за огромного письменного стола офисное кресло, уселась напротив дивана. Эрик остался стоять.
        Ванья обвела взглядом помещение. Большой персидский ковер на полу, перед и под письменным столом. Под ним темный натертый пол. Зеленые обои, придающие комнате некоторую внушительность, примерно как в старых дворцовых залах. Два больших окна с зелеными занавесками. На трех стенах - картины в тяжелых рамах, которые, предположила Ванья, остаются висеть независимо от того, кто побеждает на муниципальных выборах. На четвертой стене, за письменным столом, - более личные предметы. Подписанная фотография Пийи вместе с бывшим премьер-министром Йораном Перссоном, аналогичная фотография с футбольной звездой Свеном-Йораном Эрикссоном, вставленная в рамку рекламная афиша газеты «Спорт-Экспрессен» с лыжной трассой. Еще фотографии с рукопожатиями и улыбками на камеру. Выцветший на солнце детский рисунок, где по-прежнему можно прочесть надпись большими неровными буквами: «Лучшая мама в мире». Ванья не была докой в вопросах интерьера, в ее собственной квартире царила строгая иерархия, где функциональность всегда ценилась выше эстетики и индивидуальности, но у нее возникло ощущение, что помещение излучает смесь
нарциссизма и власти. Впрочем, Пийя - политик, так чего же еще, собственно, ожидать.
        - Вообще-то ничего, - услышала она ответ Торкеля на вопрос Пийи.
        Он подался вперед, взял чашку и пригубил горячего напитка. Гораздо более горячего, чем из автомата в отделении полиции, хотя тот уже вроде починили. Вот, такая температура должна быть у кофе.
        - Несколько лет назад я тоже ничего не знала, но мне пришлось изучить этот вопрос. Запустить шахту не так-то просто, скажу я вам. Молока?
        Она протянула маленький белый кувшинчик. Ванья и Торкель отказались. Билли потянулся за кувшинчиком. Мужу Пийя чашку не принесла, отметил Торкель. Либо она знала, что тот не хочет, либо просто-напросто решила, что на сегодня с него кофеина уже достаточно. Учитывая имеющиеся впечатления от супругов Флудин, Торкель склонялся к последнему.
        - Как давно «FilboCorp» интересуется тем, чтобы вести здесь добычу? - спросил он.
        - Ну, когда они получили разрешение на исследования?.. - Пийя посмотрела на мужа, словно тот мог помочь ей вспомнить. - Наверное, лет шесть-семь назад, - сказала она, не дожидаясь ответа. Эрик, однако, утвердительно кивнул. - Про их планы уже больше двух лет ничего не слышно, поэтому мне в голову не пришло, что это могло иметь к чему-то отношение.
        - Мне тоже, - вставил Эрик. - Я об этом даже не подумал.
        - Неужели они действительно позвонили этой несчастной женщине, чтобы получить разрешение на покупку участка? - возмущенно спросила Пийя, будто воспринимая это как личное оскорбление.
        - Да.
        - Бестактно, должна сказать. - Пийя покачала головой с аккуратно уложенными волосами. - По-настоящему бестактно.
        Эрик опять утвердительно кивнул, а Торкель не видел причины далее углубляться в эту тему.
        - «FilboCorp», - произнес он, возвращая разговор в нужное русло.
        - Да, компания «FilboCorp» попросила разрешения на исследование там земли, ну, возможно, лет восемь-девять назад.
        - Что означает разрешение на исследование? - спросила Ванья, отставляя чашку.
        - Оно дает предприятию право исследовать свойства скального грунта, чтобы установить наличие определенных минералов, - ответила Пийя, и у Ваньи возникло ощущение, что она где-то в официальных документах уже видела подобную формулировку.
        - И этим можно заниматься, даже не владея землей? - поинтересовался Торкель.
        - Да, согласно закону об исследовании и разработке месторождений минералов, можно получить разрешение на исследование или разработку месторождения минералов, независимо от того, кто владеет землей. Но это решаем не мы, существует государственный административный орган, который принимает подобные решения.
        - Горное подразделение Государственной службы геологических исследований, - вставил Эрик.
        - Значит, компании «FilboCorp» выдали такое… - Торкель подыскивал слова.
        - Разрешение на исследования, да. Служба геологических исследований, областная администрация и Суд по вопросам экологии дали согласие.
        - И когда это было? - спросил Билли, сидевший с компьютером на коленях. В его задачи входило помещение информации во временной график, поэтому лучше было попытаться сразу все максимально уточнить.
        - Как я уже сказала, шесть-семь лет назад. Если хотите, могу уточнить.
        - Да, пожалуйста.
        - Ладно, они получили разрешение, что произошло потом? - поторопил Торкель, прекрасно сознавая, что новый след изрядно прибавит им работы. Посиделки за кофе в здании муниципалитета необходимо свести к минимуму.
        - Прежде чем приступить, тот, кто получил разрешение, должен составить план работ. С этим планом надо ознакомить владельцев, и у них есть возможность выдвигать возражения.
        - И у Карлстенов имелись возражения, - заключил Торкель.
        - Да, имелись, но это, в принципе, ничему не помешало. Они все обжаловали, поэтому компания под конец решила просто-напросто вынести все разведывательные работы за пределы их земли.
        - Я не понимаю, - сказала Ванья. - Когда же они наложили запрет?
        - Много позже. Как я сказала, дело не только за тем, чтобы запустить шахту. - Пийя слегка улыбнулась, показывая улыбкой, что лично изучила этот тяжелый путь, как он труден и сколько требует времени. - Разведывательные работы показали наличие достаточно большого месторождения, чтобы двигаться дальше, но стало ясно, что жила проходит под землей Карлстенов, и до нее необходимо добраться, чтобы принести проектом пользу обществу и сделать его выгодным.
        - И тогда они сказали «нет», - вставила Ванья. Ей, как и Торкелю, уже несколько наскучила лекция про шахты, но Пийя решительно покачала головой, и она поняла, что потребуется еще немного времени для того, чтобы их сочли полностью обученными.
        - Нет, компания пошла дальше и обзавелась необходимыми разрешениями для запуска новой шахты.
        - Зачем, если они знали, что не получат землю Карлстенов? - справедливо заинтересовался Билли.
        - Они, наверное, надеялись, что ситуация с Карлстенами разрешится, пока они будут добывать остальные разрешения, и хотели, если достигнут соглашения с Карлстенами, иметь наготове, чтобы сразу начать. Они получили согласие на разработку, в соответствии с законом об исследовании и разработке месторождений минералов, разрешение, соответствующее условиям закона об охране окружающей среды, и мы в муниципалитете дали им разрешение на строительство, согласно плану работ. Им не хватало только договора с владельцами земли на ее приобретение.
        - Но Карлстены отказались. - Трое полицейских почти подпрыгнули, услышав голос Эрика. Все почти забыли о том, что он по-прежнему здесь. - Наотрез.
        Пийя согласно кивнула.
        - Без земли Карлстенов проект становился недостаточно выгодным экономически. Они пытались договориться, а когда дело зашло в тупик, заговорили о принудительном отчуждении через суд Европейского союза и другие международные инстанции. Не исключено, что компания «FilboCorp» могла выиграть, но все процессы заняли бы много времени, поэтому компания ушла из проекта… примерно два года назад. - Пийя развела руками, показывая, что добралась до конца истории. Она наклонилась вперед и взяла кофейную чашку, содержимое которой к этому моменту наверняка имело примерно ту же температуру, что кофе в отделении.
        Торкель слегка откинулся на спинку дивана и попытался разобраться в мыслях.
        Горнодобывающая компания получает разрешения и все политические отмашки для запуска новой шахты. Одна семья говорит «нет». Компания теряет возможность получить солидную прибыль.
        Мотив модели 1А.
        То, что они ушли из проекта, - неправда. Звонок Марии Карлстен свидетельствует об обратном. Они по-прежнему в высшей степени заинтересованы.
        Однако деньги на закрытии проекта, вероятно, потеряла не только компания «FilboCorp».
        - Со сколькими землевладельцами пришлось договариваться компании? - в тот же миг спросила Ванья, и Торкель поразился тому, как синхронно они мыслят.
        - Со всеми, - ответила Пийя, пожав плечами с таким видом, будто считала, что полицейским следовало вычислить это самостоятельно.
        - И сколько их было?
        - Пять, считая Карлстенов.
        - Нам нужен список остальных четверых.

        Билли стоял перед белой доской, раздумывая, стоит ли ему вычеркнуть фамилию «Карлстен» из короткого списка. Они мертвы и поэтому не представляют такого же интереса для дальнейшего расследования, как остальные, но всем, кому предстояло читать с доски, это известно. Если не зачеркивать их, список тех, кто попал под планы «FilboCorp», получится более полным. Решай, решай.
        Он оставил их.
        Потом отступил на шаг назад. Временной график был дополнен деятельностью в регионе «FilboCorp» в соответствии с документами, полученными им от Пийи Флудин. С левой стороны Билли записал фамилии пяти землевладельцев и имеющиеся на данный момент сведения о них. Помимо «Карлстен», у него получилось:

        ХЕДЕН - ФРАНК И СЫН ХАМПУС
        БЕНГТССОН - ГУНИЛЛА И КЕНТ
        ТУРССОН - ФЕЛИКС, ХАННА И ДОЧЬ КОРНЕЛИЯ
        АНДРЕН - СТЕФАН

        Сведения возле каждого имени были скудными. То, что легко извлекалось из разных доступных реестров, дополненное тем, что они знали сами. Эрик рассказал о Франке Хедене. Вдовец с сыном-инвалидом. Бывший коллега Пийи, теперь отвечающий за охоту на дичь. Видимо, болен раком.
        Торкель дал информацию о семьях Турссон и Бенгтссон, исходя из того, что знал после разговора с ними. Получилось довольно мало. Им придется снова посетить обе семьи. Они за один вечер перешли из разряда соседей и возможных свидетелей в разряд потенциальных подозреваемых.
        Ничего не знали они, по сути, только о Стефане Андрене. Они не беседовали с ним в связи с убийствами, поскольку тот не жил поблизости от Карлстенов. Даже в Турсбю. Он владел лесом в интересующем их районе, но проживал в Лондоне. 45 лет. Одинок. Аналитик рисков в инвестиционном банке. Больше ничего им не известно.
        В комнату вошел Торкель с папками в руках, и заговорил прежде, чем Билли успел сообщить, что доска обновлена:
        - Тебе придется поехать в Кируну, - сказал он, выдвинул стул и сел.
        Билли надеялся, что ослышался. Кируна? Еще день или два в Турсбю - уже достаточно плохо. Но Кируна? В апреле? Интересно, там, на севере, хотя бы светло? Снег там точно еще лежит.
        - Что я там буду делать? - спросил он, и в каждом слоге чувствовалось нежелание ехать.
        - Познакомишься поближе со всем, что связано с «FilboCorp», - ответил Торкель, ни единым мускулом лица не выдав, что понял чувства подчиненного.
        - А я не могу просто прочесть досье?
        - Я хочу, чтобы ты поговорил с этим братом и посмотрел договор о покупке.
        - Знаешь, существуют сканеры, - попытался Билли. - И телефоны, «Скайп»…
        - Сканеры и «Скайп» не позволяют тебе посмотреть людям в глаза, - ответил Торкель, почти демонстративно открыл верхнюю папку и начал читать. Разговор окончен.
        - «Скайп» в каком-то смысле позволяет, - снова попытался Билли.
        - Поезжай в Кируну.
        Билли подавленно вздохнул. Шеф, приказ, тут ничего не поделаешь.
        - Можно я хотя бы возьму с собой Ванью? Тогда мы сможем разделиться и мне не придется оставаться там дольше необходимого.
        - Нет, она нужна мне здесь.
        - Можно я возьму с собой кого-нибудь другого?
        - Конечно, - вздохнул Торкель. - Бери кого хочешь, но отправляйся как можно скорее.
        Билли лишь кивнул и пошел из комнаты. Он бросил взгляд на мобильный.
        Выписаться из гостиницы.
        Добраться до Стокгольма.
        Возможно, он успеет добраться до Кируны сегодня. Иначе получится ночевка в Стокгольме. Дома. Вместе с Мю. Секс по телефону совершенно не получился. О нем даже не хотелось вспоминать. Это было невероятно… неловко и… Нет, действительно не хочется вспоминать.
        - Позвони Гунилле, и она организует билеты тебе и тому, кто поедет с тобой, - бросил ему вслед Торкель, пока он шел к выходу.
        «Way ahead of you»[110], - подумал Билли, уже дозваниваясь до секретарши Торкеля. Ей предстояло удовольствие узнать, как он скорейшим образом может покинуть место, где не хочет находиться, чтобы добраться до места, куда не хочется приезжать.

        За годы работы в Госкомиссии он научился многим вещам. Одна из них - быстро собирать вещи. Через пятнадцать минут после того, как он зашел к себе в номер, Билли был готов его снова покинуть. Собирая вещи, он сделал несколько необходимых звонков.
        Первый - Йеннифер.
        Ее голос как всегда звучал радостно, когда она ответила, и еще радостнее, когда он спросил, не хочет ли она поехать в Кируну.
        По работе.
        С Госкомиссией.
        - Почему с тобой не едет Ванья или кто-нибудь другой из команды? - поинтересовалась она, восторженно согласившись на поездку, несмотря на узкие временные рамки.
        Вопрос не вызвал у Билли удивления. Не секрет, что Йеннифер невероятно огорчилась, когда поездка Ваньи не состоялась и девушка лишилась места в Госкомиссии. Йеннифер была слишком умна, чтобы обвинять Ванью, она понимала, что та тут ни при чем, но эмоции остаются эмоциями, они не рациональны, и она по-прежнему питала, возможно, неосознанно, некоторую неприязнь к Ванье. Билли вспомнил об этом, услышав, как девушка слегка интонационно выделила имя Ваньи.
        - Торкель хочет, чтобы она осталась в Турсбю, а Урсула по-прежнему отсутствует, так что никого другого нет, - честно ответил Билли. - И, откровенно говоря, я с б?льшим удовольствием поеду с тобой.
        Она засмеялась.
        - I bet you say that to all the girls[111].
        Затем они вернулись к реальности, и Йеннифер выразила беспокойство по поводу того, что никак, черт возьми, не сможет за такой короткий срок освободиться на работе. Билли пообещал это устроить.
        Поэтому следующий звонок оказался начальнику Йеннифер - Магнусу Скугсбергу из полиции Сигтуны. Билли быстро обрисовал обстановку: Госкомиссии необходимо освободить Йеннифер Хольмгрен для важного расследования, которым они занимаются.
        Да, это имеет отношение к убийству семьи в Турсбю.
        Нет, она поедет в Кируну.
        Нет, Билли не может рассказать больше о том, почему им надо туда.
        Да, Билли понимает, что это создает проблемы полиции Сигтуны, что его запрос поступает слишком поздно и не через соответствующие каналы.
        Да, он понимает, что график работы составляется заранее, но не могли бы они все-таки несколько дней обойтись без Йеннифер? Торкель Хеглунд был бы очень признателен.
        Билли не переставал удивляться тому, с какой легкостью имя Торкеля открывает двери в полицейских кругах. Сам он знал Торкеля только как начальника, который твердой, но почти невидимой рукой руководит Госкомиссией. Тот редко подчеркивал свое положение. Ему этого не требовалось. Ни у кого никогда не возникало сомнений по поводу того, кто в их группе принимает решения. Но каждый раз, когда Билли упоминал Торкеля за пределами группы, у него возникало ощущение, что он работает под руководством совсем другого человека. Легендарного. Человека, которого глубоко уважают, почитают и боятся одновременно. Человека, чье слово весит невероятно много, чьей дружбы или, по крайней мере, высокой оценки ищут. Магнус Скугсберг не являлся исключением. Оказалось, что вопрос с освобождением Йеннифер решаем. Да, она может поехать с Госкомиссией. Не мог ли бы Билли передать Торкелю большой привет?
        Потом отзвонилась Гунилла и сообщила, что он сможет отправиться в Кируну только завтра рано утром из аэропорта Арланда. Она заказала ему машину в фирме проката «Херц» на Бергебювэген. Осталось только ее забрать. Она организует ему билеты, гостиницу и машину напрокат в Кируне. Удалось ли ему найти кого-то, кто с ним поедет?
        Билли рассказал о Йеннифер, поблагодарил ее и положил трубку, параллельно застегивая молнию на сумке. Гунилла - отличный работник. Быстрая, эффективная и умеющая решать проблемы. Ванья утверждала, что Гунилла немного влюблена в Торкеля. Она говорила, что видела признаки, не уточнив, какие именно. Билли возразил, что Гунилла точно замужем и имеет троих детей. Ванья спросила, причем здесь это. Они так и не внесли в этот вопрос ясности.
        Билли взял сумку.
        Можно отправляться в путь.
        Его взгляд упал на стоящий на маленьком письменном столе уплотненный конверт, купленный в супермаркете. С надписанным адресом, готовый к отправке. В нем лежали зубная щетка Ваньи - в одном пластикатовом пакете, и волосы с расчески Себастиана и кусочек туалетной бумаги с его кровью, вероятно, от маленького пореза при бритье, которые Билли нашел в мусорной корзине у него в ванной, - в другом.
        Стащив у Ваньи зубную щетку и забравшись обманным путем в номер Себастиана, он был уверен, что доведет свой маленький проект до конца, но, когда все необходимое уже лежало в конверте, он засомневался, и конверт остался на столе. Теперь требовалось принять решение. Он действительно хочет узнать? Если его подозрения подтвердятся, какую пользу принесет ему эта информация? Может, лучше ничего не предпринимать?
        Выходя он прихватил конверт с собой. Независимо от того, к чему он придет, оставлять конверт в номере нельзя. Впереди целая поездка на машине в Стокгольм, чтобы обдумать, как поступить.
        И еще осталось сделать один звонок.

        Билли решил, что позвонит Мю уже из машины. Та оказалась довольно новой и ехала вполне нормально. Билли держал стабильные 130 километров в час по шоссе Е45, и, приближаясь к городку Сунне, отключил музыку и набрал номер Мю. Песня «Гэмблер» в исполнении Эксзибита исчезла и сменилась в колонках монотонными гудками. На третьем Мю ответила.
        - Привет, любимый.
        - Привет, чем занимаешься? - Билли поймал себя на том, что повысил голос. Используя встроенный в машине микрофон, поддерживать нормальный тон разговора невозможно. Закон природы.
        - Ко мне через пять минут придет клиент, - ответила Мю, и Билли представил себе, как она смотрит на маленькие золотые наручные часы. Внутренним зрением он мог увидеть только это. У нее в офисе он ни разу не был. По словам Мю, смотреть там было особенно не на что. Два очень удобных кресла, повернутых друг к другу, и маленький столик между ними. Письменный стол - в другом конце комнаты, ковер из ИКЕА - на полу между ними, плюс примитивная кофеварка «Nescafй». Все. Мю снимала помещение в бизнес-отеле, и площадь комнаты составляла не более двенадцати квадратных метров.
        Мю называла посетителей «клиентами». В глазах Билли они скорее являлись пациентами. Их можно было разделить на две группы. Руководители предприятий, которым требовалась помощь в том, чтобы быть именно таковыми, и «ищущие», которым хотелось достичь «полного потенциала» и «быть честными с собой». Билли знал, что Мю приносит пользу, что, походив к ней некоторое время, люди действительно чувствуют себя лучше и ощущают, что развились, но он не понимал, как она все это выдерживает.
        - У тебя какое-то дело, или мы можем поговорить позже? - спросила она.
        - У меня есть хорошие и плохие новости, - продолжил Билли, притворяясь, будто не слышал, что у нее нет времени с ним разговаривать. До следующего клиента пять минут. Ему хватит двух.
        - Начни с плохих, - попросила она с легким вздохом, словно ожидала худшего.
        - Я завтра еду в Кируну.
        - В Кируну?
        - Да.
        - Что ты там будешь делать?
        - Работать.
        - О’кей. - Некоторая удрученность в голосе. Турсбю с прошлого четверга было уже достаточно плохо. - В чем же тогда заключаются хорошие новости?
        - Я сейчас еду домой. Лечу завтра утром из Арланды, так что сегодня вечером я дома.
        - Ты приедешь домой?
        Откровенная радость. Он услышал, как она улыбается, и тоже улыбнулся.
        - Я уже еду. Скоро буду в Сунне.
        - Я по тебе ужасно соскучилась. И знаешь что? Я могу завтра поехать с тобой.
        Улыбка у Билли на лице слегка застыла. Что она имеет в виду? Довезти его до Арланды? Однако что-то в ее тоне подсказывало ему, что она имеет в виду нечто иное. Нечто большее.
        - М-м, что ты имеешь в виду?
        - В Кируну. Я могу поехать с тобой. У меня на этой неделе больше нет клиентов. Я собиралась взять несколько дней и всерьез сосредоточиться на свадьбе, а теперь мы сможем сделать это вместе. В Кируне.
        Ему следовало бы обрадоваться, но он задумывал поездку не так. Ему этого не хотелось. Но об этом она знать не должна. Требовалось думать быстро.
        - Это не самая удачная идея, - выдавил Билли, не успев придумать ничего получше.
        - Почему? - ожидаемо быстро послышалось в ответ.
        Потому что он поедет с Йеннифер. Потому что ему очень хотелось поехать с Йеннифер. Потому что он планировал поехать с Йеннифер. Он выбрал наиболее надежное: работу.
        - Я буду работать.
        - Но ведь не все же время?
        - В принципе все.
        - По вечерам и ночам тоже?
        Билли почувствовал, что Мю начала понимать, что он не хочет брать ее с собой. Она хорошо умела слушать. Различать нюансы, то, что стояло за словами, что они на самом деле значили. Это было частью ее работы, а свою работу она знала хорошо.
        - Мне жаль, я бы с удовольствием поехал в Кируну вместе с тобой, но это не самая удачная идея. - Он посчитал, что сумел придать голосу нужную мягкость и печаль. - Меня посылает Госкомиссия.
        - Я заплачу за себя сама, если тебя смущает это.
        - Дело не в этом, просто… Я еду по работе и думаю, мне не стоит брать с собой свою девушку.
        Ненадолго повисло молчание. Билли предположил, что она обдумывает, предпринять ли еще одну попытку или сдаться. Она избрала последнее.
        - О’кей, я просто предложила.
        - Мне жаль, но не получится, - повторил Билли действительно огорченным голосом.
        - О’кей. Послушай, идет мой клиент, поэтому… - Она не закончила предложение, но этого и не требовалось. Разговор окончен.
        - О’кей, увидимся вечером. Я тебя люблю.
        - Я тебя тоже люблю. Езжай осторожно.
        С этим она исчезла. Билли неосознанно немного сбавил скорость. Получилось совсем не так, как он рассчитывал. В Кируне ему предстояло работать. В принципе все время, и он не знал никого в полиции, кто брал бы с собой в командировку свою половинку. Так что он сказал только правду. Тем не менее, казалось, будто он солгал.
        Он снова включил «Спотифай». Эксзибит продолжил с того места, где его прервали. «Man vs. Machine». Его лучший альбом, по мнению Билли. Он прибавил громкости и опять увеличил скорость.

        Торкель стоял возле одной из машин с задней стороны здания и ждал, пока все разберутся. Вызванных дополнительно сотрудников проинформировали, разделили на группы и теперь те укладывали необходимое оборудование в автомобили, которым предстояло развезти их по разным адресам. Они решили, что Торкель поедет с одной группой к Бенгтссонам, а Ванья и Эрик начнут с Хедена. Тот, кто освободится первым, поедет дальше к Турссонам.
        Открылась дверь черного хода, и Торкель увидел, как на солнце вышла Ванья. Она несколько раз моргнула, чтобы дать глазам привыкнуть к внезапному свету. «Вид у нее очень усталый», - подумал Торкель. Черные круги под глазами, вокруг бледного лица свисают лишенные блеска волосы. Она подошла к нему, приставив руку ко лбу, чтобы заслониться от закатного солнца.
        - Сборы заканчиваются? - спросила она, обводя взглядом территорию позади здания полиции.
        - Думаю, да, - ответил Торкель. - Как ты себя чувствуешь?
        Ванья повернулась к нему и посмотрела на него вопросительно.
        - Хорошо, а что?
        - У тебя слегка замученный вид.
        - Просто плохо сплю, ничего страшного.
        - Ты ешь как следует?
        Ванья засомневалась. Торкель не знает, уговаривала она себя. Он спрашивает не поэтому. Он ничего не знает о старых демонах, которые сейчас отдыхают. Никто не знает. Кроме Вальдемара. Он помогал ей пройти через то трудное время. Без устали всегда находился рядом с ней. Как и следовало отцу. Не переставал верить в то, что они справятся. Вместе. И они справились. Несмотря на все, через что ей пришлось пройти в последние месяцы, она никогда не испытывала потребности прекратить есть. Она не стояла перед зеркалом, думая, что чувствовала бы себя лучше, если бы иначе выглядела. Не связывала свою подавленность и боль с телом. Ей не хотелось наказывать себя. Других - да, но не себя.
        - Да, со мной все в порядке, - искренне ответила она. С ней все было в порядке. По крайней мере, в отношении еды.
        - Если тебе понадобится поговорить, ты знаешь, что у тебя есть я.
        Ванья кивнула, одарив его слабой улыбкой. Торкеля осенило, что он давно не видел, как она улыбается.
        - Спасибо, но, честное слово, никакой необходимости нет. Было много всякого, но чувствую я себя хорошо.
        Она покинула его с новой легкой улыбкой и пошла к одной из машин, где ее ждал Эрик. Торкель смотрел ей вслед. Что-то неладно. Не только с Ваньей, но и со всей командой. У него было такое ощущение даже в начале расследования, и лучше определенно не стало.
        Себастиан в Стокгольме с их главным свидетелем.
        Билли, вопреки своему желанию, едет в Кируну.
        И, разумеется, Урсула.
        Возможно, такое тяжелое чувство было именно поэтому. Они - команда. Четыре человека - пять, если считать Себастиана, которого Торкель причислял к своей группе от случая к случаю, - развивавшиеся вместе. Выросшие вместе. Сросшиеся. Сплотившиеся. Сумма стала значить больше опыта. Достаточно, чтобы из команды выпал один человек, как баланс нарушился. Вероятно, это и произошло. Поэтому у него совсем другое ощущение. Все кажутся немного выведенными из равновесия. Торкель очень надеялся, что сегодняшняя работа принесет им столь необходимый прорыв.
        Ему хотелось уехать отсюда.
        У него не часто возникало такое чувство, когда он выезжал на работу, но сейчас ему хотелось только домой. Прочь от Турсбю, прочь от «FilboCorp», прочь от убитых семей с детьми и прочь от Малин Окерблад.
        После встречи в здании муниципалитета Торкель позвонил руководителю предварительного следствия и рассказал, как они собираются действовать. Еще раз допросить четверых землевладельцев, на которых повлиял запрет Карлстенов на строительство шахты, и одновременно провести во всех четырех местах обыск. Он ожидал, что та сочтет это правильным шагом, но прокурор преподнесла ему новый сюрприз.
        - А у нас в этой ситуации действительно достаточно оснований для того, чтобы обыскивать их дома? - спросила она сразу после того, как Торкель проинформировал ее о планах.
        - Запрет семьи Карлстенов на строительство шахты обошелся им в несколько миллионов. Что вам еще требуется? - поинтересовался Торкель, заметив, к своему удивлению, что не сумел скрыть раздражения в голосе.
        - Я бы хотела увидеть, какие у вас имеются основания для проведения такого обширного и, несомненно, посягающего на неприкосновенность личности мероприятия.
        - Я вам только что объяснил. Семья Карлстенов наложила запрет на строительство шахты, что стоило этим семьям несколько миллионов. Это и есть основание.
        - Этого не достаточно для вторжения в дома людей.
        Торкель закрыл глаза. Обыск является полицейской мерой, а не вторжением в дома людей. Он избрал эту меру в качестве следующего шага в их расследовании. В моем расследовании, поправил он себя. Пришла пора показать, кто тут на самом деле принимает решения.
        - Я не просил разрешения, - проговорил он таким авторитарным тоном, что его было невозможно понять неправильно, даже при незнании языка. - Я просто информирую вас о том, что мы собираемся предпринять.
        - Я все-таки руководитель предварительного следствия, - попыталась вернуть контроль себе Малин, но Торкель перебил ее:
        - Мне глубоко наплевать на то, что вы считаете достаточным основанием для дальнейших операций, - продолжил Торкель, не повышая голоса, но с большей резкостью. - Я веду полицейское расследование и могу сам принимать решение по поводу обыска. Было бы приятно иметь вас на нашей стороне, но поскольку у вас отличная от моей точка зрения, вы можете рассматривать этот разговор как дополнительную информацию, и только.
        С этим он положил трубку. Он сбросил последующие два звонка от Малин и получил эсэмэс, где, перед тем как его стереть, увидел только слово «неподобающе». После этого от руководителя предварительного следствия он ничего не слышал. Возможно, она сумеет создать ему неприятности, но Торкель полагал, что нет. Он всегда мог разыграть карту Седера. Ее решение выпустить его существенно осложнило им расследование и, кроме того, привело к еще одной смерти. Так что Малин Окерблад, наверное, никакой проблемы не составит.
        Торкель огляделся.
        Все, похоже, готовы к отъезду.
        Он увидел, как Эрик и Ванья запрыгнули в машину и поехали, в сопровождении еще двух машин. Повернувшись к оставшимся автомобилям, Торкель увидел возле одного из них Фабиана, который махал ему, показывая, что они готовы следовать за ним. Торкель помахал в ответ и сел за руль.
        Ему очень хотелось отсюда вырваться.

        Эрик был не вполне доволен, сидя за рулем рядом с Ваньей.
        Отчасти потому, что они направлялись к Франку, человеку, которого Эрик считал другом семьи, и которого теперь предстояло рассматривать как подозреваемого. Они собирались его допрашивать. Обыскивать его дом.
        Тут крылась вторая причина беспокойства Эрика.
        Торкель ясно высказался, что хочет не просто поговорить с людьми из списка на доске. Он хотел провести у каждого обыск. Это требовало дополнительного персонала, который Торкель намеревался одолжить из других отделений полиции. Ближайшими являлись Карлстад и Арвика.
        Торкель предложил, что лично позвонит и попросит дополнительные ресурсы, но Эрик подумал, что лучше сделать это самому. Иначе существовал риск, что скажут, будто он спрятался за Госкомиссию и полностью утратил контроль.
        Арвика особой проблемы не представляла. Сотрудничать с Региной Хульт было легко. Узнав, что ему требуется и зачем, она незамедлительно послала к ним четверых сотрудников, которых сочла подходящими для такого задания. Теперь оставался Карлстад.
        В Карлстаде находился Ханс Уландер.
        - Как идут дела? - спросил Уландер, едва услышав, кто звонит. В высшей степени нормальный вопрос от вышестоящего начальника, но произнесенный Уландером он прозвучал для Эрика скорее, как «Дела идут неважно, да?».
        - Расследование продвигается вперед, поэтому я и звоню. Мне немедленно необходимы дополнительные сотрудники. На короткое время.
        - Дополнительные сотрудники. Зачем они тебе?
        Эрик засомневался. Торкель не советовал ему упоминать «FilboCorp» или фамилии тех, кого предстоит обыскивать, поскольку, чем больше народу знает, тем больше возможностей для утечек.
        - Мы сегодня будем проводить несколько обысков, - сказал Эрик. Столько сообщить Уландеру все-таки необходимо, чтобы он послал подходящих людей.
        - Значит, вы близки к раскрытию?
        - Мы на это надеемся.
        - Я тоже надеюсь. Мы пока предстаем в прессе не слишком эффективными.
        Эрик не ответил. Он заранее знал, что Уландер воспользуется этим разговором, чтобы как-нибудь насолить ему. Теперь ему предстояло узнать, как именно.
        - Я обдумывал, не послать ли тебе на помощь Пера.
        Эрик представил себе весь сценарий. Пер Карлссон, второй кандидат на должность Эрика, приезжает в Турсбю, когда расследование идет уже неделю, и находится там, когда оно, можно надеяться, завершится. Уландер, подчеркнет, что дело раскрыли при участии Пера Карлссона. Его кандидата на место Эрика. Значит, выбрав Эрика, люди ошиблись.
        - Расследование ведет Госкомиссия, мы им только ассистируем, - сказал Эрик, не повышая голоса. Этого удовольствия он Уландеру доставлять не собирался. - Не знаю, что здесь сможет сделать Пер.
        - То же, что ты, только, можно надеяться, немного лучше.
        - Расследование ведет Госкомиссия…
        - Да, ты уже сказал, - перебил его Уландер.
        - Они не просили еще одного комиссара уголовной полиции, - продолжил Эрик, притворяясь, будто не заметил этой маленькой реплики. - Им требуются люди для проведения нескольких обысков.
        - Не то чтобы у меня тут имелся персонал, с которым я не знаю, что делать.
        Эрик не верил своим ушам. Неужели Уландер откажет им в помощи? Неужели его неприязнь к Эрику так велика, что он намерен препятствовать их расследованию? Одно дело не любить его, и совсем другое - действовать непрофессионально и быть плохим полицейским и начальником.
        - Ты не можешь обойтись без трех человек? - спросил он, тщательно придав своему голосу недоверчивость.
        - Тут сейчас напряженно, у нас многие болеют, - продолжал сопротивляться Уландер.
        Эрик закрыл глаза. Когда-нибудь в будущем ему все равно придется с этим разбираться. Схлестнуться с Уландером. Раньше он надеялся, что успеет к тому времени немного освоиться, больше сделать в качестве комиссара с особыми полномочиями, чтобы его слова больше весили, возможно, обзавестись поддержкой нескольких вышестоящих начальников, но сейчас он почувствовал, что не в силах дальше играть в дурацкие игры Уландера.
        - Ханс, я понимаю, чего ты добиваешься, - спокойно и отчетливо проговорил он. - Но это будет выглядеть не так, будто я потерпел неудачу. Если ты откажешься послать дополнительный персонал, все об этом узнают и поймут, что к чему. Это ударит по тебе, а не по мне.
        На другом конце стало тихо. Настолько тихо, что Эрик задумался, не прервалась ли связь и не положил ли Уландер трубку.
        - Ханс?..
        - Сколько людей тебе надо? - быстро донеслось из трубки. В голосе безошибочно угадывалась сдерживаемая злость.
        - Троих, лучше четверых.
        - Они приедут.
        - Спасибо.
        Эрик приготовился закончить разговор и уже собирался положить трубку, когда снова услышал голос Уландера. Мрачный и не предвещающий ничего хорошего.
        - Но Эрик. Даю тебе эту неделю, потом я сам подключусь к расследованию вместо тебя, и тогда это будет выглядеть так, будто ты потерпел неудачу. С этим ничего не смогут поделать даже подруги твоей жены.
        Потом опять стало тихо. На этот раз начальник действительно положил трубку.
        Эрик убрал телефон. Вот оно и вылезло. Дружба Пийи с начальником областного полицейского управления. Провоцировать Уландера, возможно, было ошибкой. Ошибкой, которая может повлиять на его дальнейшую карьеру в полиции.
        Вот о чем он думал, сворачивая на площадку перед домом Франка Хедена.
        - Ну, мы приехали, - произнес он и, услышав собственный голос, сообразил, что за всю поездку не сказал ни слова Ванье, которая с любопытством разглядывала дом через окно. Торкель когда-то говорил, что она лучшая из тех, с кем ему доводилось работать.
        Эрик надеялся, что это правда.
        Он надеялся, что сегодняшняя работа принесет им столь необходимый прорыв.
        Ему очень не хотелось, чтобы его отсюда удалили.
        До конца дня они всячески избегали разговоров о звонке адвоката Марии. Поначалу было трудно, но заметив, как нервничает от их обсуждений Николь, они прекратили. Последнее, чего им хотелось, это волновать ее. Мария принялась рассказывать о сестре и своем отношении к ней и хутору в Вермланде. Они купили хутор вместе. Дом уже несколько лет пустовал, был довольно запущенным, и чтобы превратить его в дачу, о которой они мечтали, требовалась большая работа, но цена их устраивала. Предполагалось, что они будут ездить туда отдыхать и наслаждаться свободным временем. Вместе. Со временем, возможно, с семьями. Мужья, дети, собаки и сестры Карлстен. Длинный стол, летние платья, босые ноги и солнце. Однако это так и не стало их общим делом. Довольно скоро оказалось, что Карин хочется большего. Больше работать, быстрее привести все в порядок, прилагать больше усилий. Марии хотелось просто приезжать на хутор и отдыхать - ведь даче необязательно быть идеальной. Под конец они решили не находиться там одновременно, а поделить притягательные летние недели, но проблемы на этом не кончились. Карин по-прежнему хотела
вкладывать туда деньги и требовала, чтобы Мария оплачивала половину расходов на ремонт и улучшения. Дом не сблизил их, и когда Карин встретила Эмиля и захотела выкупить долю Марии, та сразу согласилась. Карин и Эмиль решили совсем переселиться в Турсбю, и с увеличением географического расстояния сестры еще больше отдалились друг от друга.
        Правда, в последние годы они опять сблизились. Во многом благодаря детям. Николь всегда с удовольствием приглашали погостить, и Мария никогда не слышала о том, что кто-нибудь пытался купить у них дом.
        Пока Мария готовила ланч, Себастиан увел Николь в гостевую комнату. Они вместе приготовили постель в маленькой уютной голубой спальне и немного ее проветрили. Глядя на пустую кровать, он пожалел, что не купил Николь каких-нибудь игрушек. Придется отложить это до следующего похода в магазин. Ей предстоит пробыть здесь какое-то время. Тут пришла Мария и сказала, что ланч готов, и они вместе отправились на кухню.
        Поев фрикадельки с макаронами, они уселись в гостиной. Мария достала блокнот и купленные Себастианом новые фломастеры. Николь сразу принялась рисовать.
        Себастиан наслаждался. Как приятно было ненадолго отключиться от внешнего мира, посидеть у себя в гостиной и позволить себе расслабиться. Подошла Николь и положила ему на колени рисунок. Отключаться от мира больше было нельзя. Требовалось заняться закрытым миром, который находится на пути наружу.
        И какой это мир!
        Маленькая девочка в большом лесу.
        Могучие деревья, вокруг очень темно.
        Узкие тропинки и маленькие ножки.
        Николь усердно рисовала рисунок за рисунком. Она действительно включилась в работу. Хотя, по сути дела, на каждом листе повторялся тот же сюжет, казалось, что с первых неуверенных штрихов в Турсбю потребность Николь выразиться значительно возросла.
        Себастиана не могла не тронуть проступавшая перед ним беззащитность. Девочка одна в лесу. Бегство. Он видел по Марии, что ей еще труднее смотреть на рисунки. С каждым завершенным рисунком и с каждым новым начатым, глаза женщины все больше наполнялись слезами. Повторение показывало рубцы, которые Николь необходимо залечить. Она, казалось, зациклилась на лесе. Мария, похоже, подумала то же самое, потому что она наклонилась вперед и коснулась руки дочери.
        - Я тебя больше никогда не оставлю, - нежно произнесла она.
        - Ты все делаешь здорово, Николь, - сказал Себастиан, стараясь придать голосу максимум уверенности. - Продолжай рисовать лес, но помни, что ты уже не там.
        Он поднял последний рисунок, который девочка положила ему на колени, и посмотрел на него. По-прежнему темный лес, но на одном краю картинки просматривалось нечто другое.
        Контуры дома. Белого двухэтажного дома. Себастиан узнал его.
        Она уже больше не бежит по большому лесу.
        Она возле дома.
        Дома, где все началось.

        Торкель постучался к Бенгтссонам, и когда те открыли, объяснил цель своего визита. Ему нужно еще немного поговорить с ними об убийстве Карлстенов, а приехавшим с ним полицейским - провести у них обыск. Реакция оказалась ожидаемой. Первым делом ему задали вопрос, могут ли они посмотреть ордер на обыск.
        Нет, не могут, поскольку у Торкеля его нет, потому что он не требуется. Только в американских фильмах приходится размахивать документом, чтобы получить возможность войти и провести обыск.
        Но если у них нет бумаги, имеют ли полицейские право на такие действия?
        Да, объяснил Торкель, Процессуальный кодекс, глава 28, параграф 1 дает им такое право.
        Тогда Кент и Гунилла Бенгтссоны отступили в сторону со слегка растерянным выражением, какое Торкель часто видел у людей, вынужденных впускать незнакомцев, которые собираются перекопать весь их дом. Не особенно приятное событие.
        - Не могли бы мы где-нибудь сесть и поговорить? - любезно спросил Торкель и практически втащил супругов Бенгтссон в дом.
        Они очутились на кухне. Гунилла предложила ему кофе, но Торкель отказался. Кухня была маленькая, но уютная. Светлые, на вид новые шкафчики из березовой фанеры, но старый поцарапанный ламинат с зазубринами на длинной столешнице, заканчивающейся индукционной плитой. Серо-зеленый пластиковый пол, который кое-где настолько износился, что образовались небольшие ямки. Казалось, будто в маленькой кухне пересекаются две разные временные линии. Такое же впечатление, насколько помнилось Торкелю, возникало у него и в гостиной, где он беседовал с супругами в прошлый раз. Тогда он сидел на современном трехместном диване перед старым телевизором, вероятно, сохранившимся со времен Хюланда[112]. Казалось, будто супруги Бенгтссон обновляли интерьер случайным образом: например, крутанув бутылку и избавляясь от того, на что она указывала.
        - Почему вы ничего не сказали о шахте? - спросив Торкель, рассказав о том, что им удалось узнать в течение дня.
        Супруги переглянулись, как показалось Торкелю, с беспокойством.
        - Это было довольно давно, и мы об этом не подумали, - ответила Гунилла.
        - Не подумали о том, что из-за убитой семьи вы лишились миллионов?
        - Вообще-то я об этом подумал, - признался Кент. - Но что-либо говорить показалось глупым. Я имею в виду, что это только навлекло бы на нас подозрение.
        - То, что мы узнали об этом другим путем, едва ли помогло ослабить подозрение.
        Кент пожал плечами с видом, который мог означать: они надеялись, что полиция никогда ничего не узнает о рухнувшей сделке.
        - И мы не злились на Карлстенов, - добавила Гунилла. - Это дом родителей Кента. Нам было непросто решиться продать его, зная, что его просто снесут.
        - Нам здесь хорошо, - вставил Кент, поднял голову и честным взглядом посмотрел в глаза Торкелю. - Конечно, мы говорим о больших деньгах, но деньги - это еще не все.
        - Но вы согласились на продажу.
        Бенгтссоны опять переглянулись. На этот раз у Торкеля возникло ощущение, что они разделяют чувство стыда. Гунилла осторожно накрыла рукой руку Кента.
        - Да, согласились, - кивнул он. - Все говорили, что глупо упускать такой шанс. Что за эти деньги мы сможем купить, по большому счету, все что угодно.
        - Но когда Карлстены отказались и ничего не получилось… - продолжила Гунилла так, как делают только давно женатые люди. Торкель ни с одной из своих жен так и не достиг такой стадии взаимопонимания.
        - …мы остались даже довольны… - сказал Кент.
        - …испытали облегчение… - добавила Гунилла.
        - …будто решение приняли за нас, - закончил Кент и умолк.
        Торкель понимал их. Часто хочется контролировать ситуацию и решать самому, но иногда приятно, когда решение принимает кто-то другой, а ты можешь просто откинуться на спинку и сказать, что у тебя не было выбора. Так проще. Особенно в ситуациях, когда тебе подходят оба варианта. Или ни тот, ни другой.
        Приглашенным полицейским по-прежнему оставалось много работы с обыском дома, но Торкель был почти уверен, что они ничего не найдут. Ничто в их поведении, жестах или интонациях не указывало на то, что супруги Бенгтссон солгали о своих чувствах относительно продажи дома или семьи Карлстен.
        Торкель задумался, не поздно ли все-таки попросить чашку кофе.
        Клубничный крем бесконтрольно стекал по подбородку, где Франк Хеден привычно собирал б?льшую часть, проводя ложкой. Остальное попадало в белый нагрудник.
        Ванья не знала, куда девать глаза. Она сама удивилась и немного огорчилась тому, как тяжело ей давалась эта ситуация. Она знала, что сын Франка глубокий инвалид, но не видела его, когда приезжала сюда с Билли, и теперь ожидала… ну, она толком не знала, что ожидала увидеть, но явно не сидящего перед ней молодого человека. Широкий ремень поддерживал его в сидячем положении в тяжелом инвалидном кресле. Наклоненная влево под неестественным углом голова периодически вздрагивала, будто телу хотелось поднять ее, но она была слишком тяжелой и все время падала обратно. Три худеньких пальца на одной руке были растопырены в разные стороны, и вся рука временами размахивала вроде бы совершенно неконтролируемыми движениями. Вторая рука спокойно лежала у него на коленях. «Парализован на одну сторону», - подумала Ванья. Голубые глаза под растрепанными черными волосами все время несфокусированно смотрели вдаль, из постоянно приоткрытого рта не раздавалось никаких членораздельных слов, но периодически слышался звук, по которому Франк, судя по всему, понимал, что сын хочет еще еды, и снова подносил туда ложку.
        Ванья отвела взгляд.
        Франк впустил их, поприветствовав Ванью как знакомую, и более сердечно - Эрика. Ванья объяснила, что сопровождающие их полицейские должны обыскать дом, и Франк лишь кивнул. Никаких вопросов об ордере и о праве на обыск. Когда она сказала, что хочет поговорить с ним о планах строительства шахты, Франк спросил, не станут ли они возражать, если он будет параллельно кормить сына. У того пришло время полдника.
        Он взял с кухни поднос, и они пошли в одну из комнат первого этажа. Ванья и Эрик следовали за ним.
        - Это Ванья, а Эрика ты знаешь, - сказал Франк, когда они вошли в комнату. - Ванья тоже из полиции.
        - Привет, Хампус, - поздоровался Эрик, и Ванья выдавила из себя слабое: «привет».
        Комната больше всего напоминала больничную палату. Доминировала в ней кровать со стальными решетками с боков, которая, похоже, опускалась и поднималась во все стороны. Рядом стоял стол с разными лекарствами, кремами и средствами ухода за больным. По другую сторону кровати - аппарат, который, как предположила Ванья, при необходимости снабжал Хампуса кислородом. Возле одной стены стояли тренажеры, благодаря металлическим корпусам, сбруям, веревкам и противовесам больше напоминавшие орудия пыток.
        Ванья никогда не представляла себя матерью. Она не была уверена, что когда-нибудь захочет иметь детей. Немногие из ее друзей, образовавшие семьи, говорили, что получают от своих детей радость и испытывают к ним более глубокую и искреннюю любовь, чем к кому-либо прежде. Ванья не могла не задуматься над тем, относится ли это к Франку и Хампусу тоже. Любовь - да, но радость? Неужели все не ограничивается только вечным беспокойством, постоянной работой, ничего не дающей взамен? Действительно ли такие усилия компенсируются радостями? Возможно, у нее просто слишком аналитический и расчетливый склад ума. Ей, несомненно, не хватает эмоциональности, необходимой для того, чтобы иметь собственных детей.
        Когда они уселись и Франк начал кормить сына, Ванья завела разговор о шахте, и Франк кивнул. Да, он принадлежал к тем, кто хотел продать землю. Ему, как известно Эрику, немного осталось, а без него сын не сможет жить в доме один. Добывающая компания предложила за землю намного больше, чем он получил бы в другом случае, так почему было не согласиться?
        - Но продажа не состоялась, - сказала Ванья.
        - Да, не состоялась, - подтвердил Франк.
        - Как вы к этому отнеслись?
        Франк слегка пожал плечами. Снова поднес ложку с красным пюре ко рту молодого человека. Б?льшая часть, казалось, опять не достигла цели.
        - Когда я умру, друзья, которым я доверяю, продадут землю за достаточно большую сумму. Муниципалитет пообещал, что Хампусу сохранят сиделок. Ему будет хорошо. Это единственное, что имеет значение.
        - Вы знали Яна Седера? - внезапно спросила Ванья.
        - Мы не общались, но оба прожили здесь долго. У меня периодически возникал повод его посетить, поскольку я отвечаю за охоту на дичь, а он, скажем так, своеобразно относился к охотничьим законам.
        - Вы когда-нибудь одалживали у него ружье?
        - Зачем мне? - Франк покачал головой. - У меня есть свои ружья.
        Ванья замолчала.
        Здесь что-то произошло. В последнем ответе.
        Голос стал чуть-чуть напряженным. Напряжение голосовых связок слегка повысило тембр. Совсем немного, менее чуткий слушатель просто пропустил бы это, но не Ванья. Франк откашлялся. Он тоже заметил свою оплошность и попытался ее замаскировать, или просто пустил петуха?
        Ванья ждала. Надеялась, что Франк окажется из тех, кто не любит молчания, и заговорит. Возможно, начнет еще больше дистанцироваться от Яна Седера. Станет рассказывать, что он «слышал», и излагать свое алиби на момент убийства, хотя его об этом не просили.
        К сожалению, ей не удалось узнать, собирался ли Франк нарушить молчание, поскольку Эрик, очевидно, молчание совсем не любил. Он заговорил о предстоящем праздновании Первого мая и спросил, не хочет ли Франк вечером после шествия поужинать вместе с ним и Пийей.
        Мгновение, если таковое имелось, было упущено.
        - Нам хотелось бы, чтобы вы оставались поблизости или сообщили, если надумаете куда-нибудь уехать, - сказала Ванья и встала.
        - Меня подозревают? - спросил Франк почти веселым голосом и впервые с начала разговора оторвался от сына и посмотрел на Ванью.
        - Нет, но нам все-таки хотелось бы знать.
        - Я собирался завтра поехать в Вестерос. Там состоится двухдневная конференция, посвященная новым законам охраны дичи. Я могу на нее поехать?
        Ванья задумалась. Что бы ей ни почудилось в его голосе, этого было недостаточно, чтобы его удерживать. Отнюдь не достаточно. Она посмотрела на молодого человека в инвалидном кресле. Будь у нее дома ребенок с такой инвалидностью, ей бы требовалось иногда ненадолго уезжать. Как бы Франк ни любил сына, он, вероятно, чувствует то же самое.
        - Да, вы можете поехать на конференцию. Два дня?
        - Да, я вернусь в среду вечером.
        - Где вы будете жить?
        - Думаю, в гостинице «Бест Вестерн».
        - Хорошо. Спасибо за помощь, - сказала Ванья и протянула руку Франку, который опустил ложку в миску и пожал ей ладонь. - До свидания, Хампус, - добавила она перед тем, как покинуть комнату.

        Франк стоял у окна и смотрел, как Эрик сдает задом, выворачивает руль и выезжает с его участка. Через закрытую дверь он слышал, как четверо полицейских по-прежнему обыскивают его дом. У него за спиной Хампус задрожал в инвалидном кресле и издал долгий протяжный звук, набиравший силу. Франк обернулся. Не эпилептический припадок. Франк научился различать обычные, хоть порой и довольно яростные, движения и припадки. Хампус хотел в душ. Это - кульминационный момент дня. Сын мог часами сидеть в горячей воде. Франк быстро взглянул на часы. Визит полицейских несколько нарушил его график, но он по-прежнему может успеть помыть Хампуса и уложить в постель до прихода Моники, которой предстояло дежурить ночью.
        Франк видел, как красные задние фары Эрика все уменьшались и уменьшались, а потом совсем исчезли, но все-таки остался стоять, глядя на весенний вечер за окном.
        Ванья Литнер.
        Ей было тяжело выносить Хампуса, это он заметил в ту же секунду, как она вошла в комнату. Все реагировали по-разному, и он, собственно, не мог поставить ей это в укор. Как и то, что она с пристрастием, на его взгляд, почти агрессивно, расспрашивала о «FilboCorp», Карлстенах и убийствах. Но когда они заговорили о Яне Седере, она внезапно замолчала.
        Он ее не знал.
        И не понимал, почему она внезапно прекратила разговор и откинулась на спинку стула. Значило ли это, что она его подозревает? Что теперь его притянут к расследованию убийств?
        Эрика он знал.
        Знал и любил.
        Тот был не из альфа-самцов, которых - бог свидетель - в окрестностях имелось предостаточно. Более гибкий, готовый идти на компромисс. Дома он без проблем передавал бразды правления Пийе. Это, несомненно, залог счастливой супружеской жизни, но тем не менее. Эрик знает себе цену, хоть иногда как будто бы и играет вторую скрипку. Он вызвал Госкомиссию по расследованию убийств. Более честолюбивые полицейские остереглись бы отдавать дело, которое могло стать решающим для карьеры. Но не Эрик. Для него не имеет значения, кто выполнит работу, главное, чтобы она была выполнена. Айна очень любила Эрика, говорила, что он слишком хорош для Пийи.
        Наверное, она была права.
        Франк позволил себе немного потосковать. Такие мгновения - а они случались все реже - становились теперь все короче и короче, но сейчас он полностью предался воспоминаниям об Айне. Он отчетливо представлял ее себе. Помнил каждую морщинку, каждый волосок, помнил звук ее голоса, ее смех.
        Господи, как он ее любил.
        Он скорбел о ней. Такой глубокой скорбью, что боялся никогда из нее не выбраться. Мрак после ее кончины был настолько велик, что угрожал поглотить его. Будь он один, он, наверное, не выдержал бы, поддался бы и просто сгинул. Но у него был Хампус. Наполовину Айна. Полностью от него зависящий. Погрязнуть в скорби было нельзя, поэтому он медленно, но верно вернулся к жизни.
        Франк отогнал всплывший из глубин памяти образ Айны в летнем платье на лужайке перед домом, смахнул застрявшую на ресницах одинокую слезу и обернулся к сыну.
        Тосковать нет времени.
        Сил тоже.
        Его жизнь такой роскоши не позволяет.

        Когда Торкель вышел от Бенгтссонов, уже начало смеркаться.
        Вместе с солнцем быстро исчезло и весеннее тепло, и по дороге к машине Торкель застегнул молнию на куртке. Вместе с тем его поразило, до чего свежо и приятно на улице. Воздух чистый, слабый ветерок, немного усиливаясь, приносил с собой запах с какого-то рано удобренного поля, а в промежутках - легкий аромат леса. Торкель остановился перед домом и глубоко вдохнул. Решил идти к Турссонам пешком. Ванья еще не звонила, поэтому он посчитал, что семья с ребенком в нескольких сотнях метров отсюда, выпадает на его долю. Он ненадолго задумался, не сообщить ли Бенгтссонам, что он пока оставит машину у них во дворе, но решил, что это, пожалуй, не так уж важно.
        Он двинулся в путь. Несколько ранних пташек пользовались остатками дневного света, чтобы попытаться приманить к себе партнера. Торкель развлекался, пробуя узнать их трели. Когда дочки были помладше, они часто выезжали на природу. Торкель считал важным, чтобы они знакомились с лесом, а не только с игровыми площадками, надувными замками и сухими бассейнами с шариками. Корзинка для пикника, маленькое озеро с головастиками, уползающий уж, кусочки коры, плывущие по ручью, где они строили запруду, сбор ягод и съедобных трав, попытки узнать помет и определить, соня или белка ела у соседей шишки. В лесу всегда находилось, что делать и чему поучиться. Простые радости, ничего выдающегося, но он поймал себя на мысли, что теперь они выпадают ему слишком редко. Ивонн как-то раз заметила, что от поездок в лес больше всего удовольствия получает сам Торкель. Возможно, так и было, но он все равно радовался тому, что сумел обеспечить дочерям такие впечатления. Сегодня ведь детям не разрешают бывать в местах, где они могут пораниться. Их безопасность надо непрерывно держать под контролем.
        Оставив позади луга и пашни, он продолжил идти в сторону Турссонов по гравиевой дороге. Еще через десять минут за деревьями показался желтый дом, и вскоре Торкель оказался у них на участке. По пути он наслаждался каждым шагом, но пришло время возвращаться к суровой действительности. Зазвонил телефон. Прежде чем ответить, Торкель посмотрел на дисплей: Ванья. Поговорили они коротко. Она сказала, что они с Эриком закончили у Франка Хедена, и спросила, ехать ли им к Турссонам. Торкель объяснил, что он уже там и что они могут отправляться обратно в отделение. Они увидятся там позже.
        Не успел он положить трубку, как телефон снова зазвонил. На этот раз это был Фабиан, сообщивший, что они почти закончили у Бенгтссонов и половина группы освободилась, есть ли для них еще задание? Торкель велел им ехать к Турссонам, а сам взялся рукой за позолоченную подкову на входной двери и несколько раз ударил ею по прибитому под ней кусочку металла. Никакого ответа. Он снова постучал. Немного сильнее, несколько раз. По-прежнему никто не открыл. Торкель подошел к стене и заглянул в ближайшее окно. Никаких зажженных ламп, никаких признаков того, что в доме кто-то есть. Может, они последовали его совету и уехали?
        Торкель опять достал телефон, узнал у сидевшей в отделении полиции Фредрики номера Феликса и Ханны и набрал один из них. Со второго гудка ему ответил Феликс.
        - Где вы находитесь? - представившись, спросил Торкель.
        - Мы ненадолго уехали, как вы советовали, к сестре Ханны.
        - Когда вы вернетесь?
        - Не знаю, наверное, через пару дней. Корнелии нужно возвращаться в школу.
        Торкель услышал звук приближающейся машины и увидел, как к дому подъезжает «Вольво» Фабиана.
        - Мне бы надо с вами поговорить. Где живет сестра Ханны?
        - Около Фалуна. О чем вы хотите поговорить?
        Торкель засомневался. Насколько много следует их посвящать в детали? Он увидел, что Фабиан вылезает из машины и направляется к нему с вопросительным жестом в сторону дома. Торкель отрицательно покачал головой и показал на телефон. Фабиан понимающе кивнул.
        - Мы узнали о планах строительства шахты, - вернулся к разговору Торкель.
        - Вот как? - с откровенно вопросительной интонацией произнес Феликс.
        - Когда Карлстены отказались продавать свою землю, вы потеряли довольно много денег.
        - Мы ничего не потеряли, - с удивившей Торкеля уверенностью ответил Феликс. - Напротив, мы на этом выиграли.
        - У нас имеются сведения, что все, кроме Карлстенов, хотели продать землю.
        - Да, но мы не владеем землей и домом. Мы лишь арендуем, и когда Карлстены отказались, мы смогли остаться здесь жить.
        До Торкеля постепенно дошло содержание услышанного, и он незамедлительно рассердился на Эрика и его коллег. Это они были обязаны выяснить, как только четверо землевладельцев, на которых отразились планы «FilboCorp», стали интересовать расследование. Такие сведения он не должен получать по телефону от постороннего человека. «Но лучше поздно, чем никогда», - подумал он и тщательно проследил за тем, чтобы вытеснить гнев из голоса, спрашивая то, о чем ему уже следовало бы знать:
        - А кто же владеет землей?
        - Тумас Нурдгрен, - произнес Эрик, вешая на доску фотографию мужчины лет сорока. Это была увеличенная копия паспортной фотографии мужчины, и, как и девяносто пять процентов населения, выглядел он на ней полным придурком. Из-за плоховатой резкости, слишком яркого освещения, стремления казаться расслабленным, имевшего противоположный эффект, и слишком выпученных глаз из боязни моргнуть непосредственно в момент съемки снимок выглядел так, будто взят из реестра судимостей.
        Хотя Тумас Нурдгрен в реестре судимостей отсутствовал.
        Где он находится, было неизвестно.
        Когда всплыло его имя, Торкель позвонил по двум доступным ему номерам - мобильному и стационарному. По мобильному телефону едва успел пройти первый гудок, как включилось сообщение: «Вызываемый абонент в данный момент не может с вами поговорить. Пожалуйста, перезвоните позднее».
        По стационарному телефону прозвучало четыре гудка, после чего мужской голос на ярко выраженном вермландском диалекте произнес: «Тумас Нурдгрен. Меня нет дома. Оставьте сообщение».
        Когда они после долгих перипетий добрались до его работодателя, то узнали, что Тумас Нурдгрен уже около недели в отпуске и ожидается на работе только после выходных. Сведениями о том, чем он занимается в отпуске или кто может это знать, она не располагала.
        Таким образом, за исключением фотографии на доске, приблизиться к Тумасу Нурдгрену не удалось.
        Ванья и Торкель посмотрели на нее, а Эрик - в свой блокнот.
        - Работает он, как вам известно, садовником в Роттнерус-парке, живет один в двухкомнатной квартире в Сунне. Купил землю, которую арендуют Турссоны, вместе с женой в 2001 году, в 2009 они развелись, детей нет. - Эрик оторвался от записей с почти извиняющимся видом. - Пока это все.
        - Турссоны въехали в 2009 году, - сказал Торкель. - В договоре Тумас значится единственным владельцем.
        - Наверное, выкупил у жены ее долю, - ответила Ванья.
        - Это должно было обойтись недешево, - продолжил рассуждать Торкель. - Сколько зарабатывает садовник? Двадцать тысяч крон в месяц? Возможно, двадцать две.
        - В 2009-м планы строительства шахты еще не накрылись, - отозвалась Ванья, понявшая, к чему клонит Торкель. - Он, вероятно, рассчитывал вернуть эти деньги с лихвой.
        - Мы пока не имеем полных сведений о его финансовом положении, - вставил Эрик. - Завтра будем знать больше.
        - Я хочу знать все о финансовом положении всех, - проговорил Торкель, вставая и подходя к доске. - Всех из этого списка, - продолжил он и постучал карандашом по короткому перечню фамилий, составленному Билли. - Завтра займемся этим вместе. Я по-прежнему считаю, что мотивом являются деньги.
        Ванья и Эрик кивнули. Ванья взглянула на часы и встала. Она истолковала последнее предложение Торкеля как завершающее день. Оказалось, она ошиблась.
        - Ванья, еще одно, - сказал Торкель, когда она выдвинула стул и начала собирать вещи. Она остановилась и повернулась к нему. - Я хочу, чтобы ты поехала обратно в Стокгольм.
        - Сейчас? - уточнила Ванья и автоматически посмотрела на часы, хотя уже знала, что они показывают.
        - Как можно скорее, - подтвердил Торкель. - Пора пообщаться с компанией «FilboCorp».
        - Она находится в Стокгольме?
        - У них там головной шведский офис, - услужливо вставил Эрик.
        - И еще я хочу, чтобы ты поговорила с ним. - Торкель указал карандашом на последнее имя в списке: Стефан Андрен.
        - Разве он живет не в Лондоне?
        - Он в командировке в Осло и приезжает в Стокгольм завтра вечером, - сообщил Эрик, явно довольный тем, что может чем-то поспособствовать. - У меня здесь есть его номер телефона.
        - Себастиан сейчас в Стокгольме, используй его, - предложила Ванья.
        Торкель мысленно вздохнул. Что со всеми происходит? Почему никто не может просто поехать туда, куда он их посылает и где нуждается в них больше всего?
        - Себастиан не полицейский, и даже будь он им, из него получился бы плохой полицейский, а мне требуется хороший.
        - Я не падка на лесть, - сказала Ванья с легкой улыбкой, надеясь, что скроет этим откровенное недовольство тем, что ее отсылают.
        - Мне не требуется льстить, поскольку я могу отдавать приказы, - ответил Торкель, тоже с улыбкой, уходя из комнаты и от возможных протестов.

        Подобрав остатки соуса кусочком хлеба, Эрик откинулся на спинку стула. Обычно он так поздно не ел, но, придя домой, понял, что ужасно голоден, и нашел в холодильнике оставшиеся от субботнего ужина шпажку с лососем и баночку соуса васаби. Он поставил шпажку разогреваться в микроволновку, а сам тем временем соорудил примитивный салат и запил все это слабоалкогольным пивом. Рецепт был из телевизионной программы «В половине восьмого у меня», и Эрику даже показалось, что получилось вкуснее, чем в только что приготовленном виде. Маринад с чили и имбирем чувствовался больше, и рыба впитала больше вкуса стеблей лимонника, на которые была нанизана.
        Он встал, поставил посуду в посудомоечную машину, подсоединил телефон к кухонному стереопроигрывателю и включил свой плейлист, тем временем наполнив раковину водой. Пийя и Альма так и не уяснили, как комбинировать раковину, воду, моющие средства и губку, и то, с чем не справлялась посудомоечная машина, всегда приходилось мыть Эрику. Он ничего не имел против. Даже ценил и находил известное спокойствие в том, чтобы слушать музыку, пока моет посуду и наводит чистоту на разделочном столе и плите. Из необходимых домашних работ он действительно предпочитал это, например, уборке с пылесосом и глажке, которые находил убийственно скучными.
        Он уже почти закончил и мечтал немного посидеть перед сном на диване, вполглаза поглядывая канал «Дискавери», когда почувствовал у себя на талии чьи-то руки.
        - Как ты любишь пугать, - обернувшись, сказал он.
        - Как у тебя прошел день? - спросила Пийя и приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать его в губы.
        - Хорошо. Я ненадолго заезжал к Франку.
        - По поводу этой истории с «FilboCorp» и продажей?
        - Торкель считает, что мотив надо искать там, - кивнул Эрик.
        - Он подозревает Франка? - поинтересовалась Пийя, и ее выражение лица и тон показывали, насколько абсурдной ей представляется даже сама мысль.
        - Нет, не думаю. Двое других, Ванья и Билли, сейчас изучают компанию, так что, мне кажется, их больше интересует этот след. Плюс Тумас Нурдгрен.
        - Тумас Нурдгрен? - Пийя вопросительно подняла брови.
        Эрик слегка покачал головой. В основном в свой адрес. Ему действительно следовало бы проявлять б?льшую осторожность, делясь сведениями, касающимися расследования, но в отношении Пийи сдержаться он не мог. Она всегда добивалась своего.
        - Он владеет там одним из земельных участков, но мы не можем до него добраться, он отсутствует с прошлой недели, поэтому…
        - Его подозревают, - закончила предложение Пийя.
        - Вообще-то, мне не следовало бы тебе об этом говорить, - с улыбкой произнес Эрик и поцеловал ее.
        - Тогда не говори, - сказала Пийя, отступая на шаг назад, и Эрику показалось, что ей приходится бороться, чтобы сдержать улыбку. - Спроси лучше, как день прошел у меня.
        - Как у тебя прошел день?
        - Довольно обычно, я назначила дату поминального собрания и создала для подготовки рабочую группу, потом все шло довольно скучно, и настроение изменилось только полчаса назад.
        Она замолчала, явно выжидая. Посмотрела на него с некоторой требовательностью. Что бы она там ни собиралась рассказать, ей хотелось растянуть это. Понаслаждаться моментом как можно дольше. Она казалась радостной, расслабленной и такой близкой, какой ему редко доводилось ее видеть, поэтому он с удовольствием включился в игру.
        - Что произошло полчаса назад? - спросил он.
        - Мне позвонили.
        - Кто?
        - Из Стокгольма. - Сдерживаться дольше она не могла. Ее лицо расплылось в широкой улыбке. - Я поеду туда. Со мной хотят встретиться на Свеавэген, шестьдесят восемь.
        Он знал, что находится на Свеавэген, 68. Этот адрес в семье Флудин был овеян мифами. Своего рода райский оазис политики. Головной офис социал-демократов.
        - Зачем они хотят с тобой встретиться? - продолжая их маленькую игру, поинтересовался он, хотя думал, что знает ответ.
        - А как ты думаешь? Со мной хотят поговорить о месте в исполнительном комитете. - Пийя прямо бурлила от радости и предвкушения. Эрик подумал, что она едва ли сознает это, но он видел, как она слегка подпрыгивает на кухонном полу, а ее улыбка растягивается до ушей. Эрик почувствовал, как заражает ее детская, неподдельная радость. - Я позвонила Мийе из районной партийной организации, и она сказала, что это скорее формальность, что решение уже принято.
        Она подошла и обняла его. Крепко прижалась к нему и ласково провела руками по спине.
        - Так что, если хочешь, можешь заняться сексом с будущим кандидатом в исполнительный комитет социал-демократов.
        К своему удивлению, Эрик почувствовал, что это звучит чрезвычайно возбуждающе.

        Мария купала Николь в ванне, а Себастиан тем временем убирал со стола на кухне. Они поужинали одними бутербродами. Ни у кого из них не было сил готовить настоящую еду, а Николь, казалось, это не волновало. Напротив. Она съела три бутерброда с сыром и джемом. После последнего рисунка, на котором с краю виднелся дом Карлстенов, появилось еще несколько. Никто из них девочку не торопил. Оба знали, что ожидает ее внутри дома, поэтому были не против еще ненадолго задержаться снаружи. Себастиану импонировала скорость, с которой Николь работала в обратном направлении. Самым трудным с травмированными пациентами бывало то, что они застревали на одном месте, в определенном событии и никак не могли двинуться дальше, ни вперед, ни назад. У Николь, казалось, проблем с этим не возникало. Она демонстрировала большую внутреннюю силу и зрелость. Она отваживалась вспоминать.
        Себастиан зашел в гостиную и собрал рисунки. Осторожно положил их на середину стола. Услышав, как открывается дверь ванной, он направился навстречу маме с девочкой.
        Мария вышла, держа на руках Николь, завернутую в большое полотенце. Из ванной пахло мылом и влагой.
        - Вы можете принести мою сумку? - попросила Мария.
        - Я уже поставил ее в гостевой комнате, - ответил он и пошел вперед.
        Мария посадила девочку на кровать и достала из большой черной сумки пижаму. Она оказалась бело-голубой и немного старомодной. Стильной, в классическом духе.
        - Вам нужно еще что-нибудь перед сном? - спросил Себастиан.
        - Только стакан воды.
        - Сейчас принесу.
        Когда он вернулся, Николь уже лежала под одеялом. Мария лежала рядом на боку, обняв ее. Себастиан поставил стакан с водой на комод и обернулся, чтобы пожелать спокойной ночи. Николь смотрела на него большими темными глазами.
        - Я только хочу сказать, что ты сегодня была большим молодцом, Николь, - проговорил он, усаживаясь рядом с ней. - Мы с твоей мамой оба тобой очень гордимся.
        Николь кивнула, тоже приняв гордый вид. Себастиан опять улыбнулся ей, быстро погладил ее по щеке и встал.
        - Если вам понадобится что-то еще, пожалуйста, только скажите. Я буду там, - обратился он к Марии.
        - Знаете… - осторожно начала она.
        - Что?
        - Николь спокойнее, когда вы находитесь в комнате.
        Себастиан ждал продолжения. Не собиралась же она только сообщить то, что ему известно еще с больницы в Турсбю? Мария сделала осторожный небольшой вдох.
        - Я думаю, ей хотелось бы, чтобы вы лежали рядом с ней, когда она будет засыпать, - продолжила она с почти робким видом, будто предложила ему нечто постыдное.
        - Мама права? - спросил Себастиан, переведя взгляд на лежавшую под одеялом Николь. Слабый кивок в ответ, но этого хватило.
        Себастиан осторожно улегся в тесную кровать. Он сразу заметил, как отреагировала Николь. Он посмотрел на Марию, но на этот раз с озабоченной морщиной на лбу.
        - Есть только одна проблема, - произнес он.
        - Какая?
        - Здесь немного тесновато. Пойдемте.

        Это было странное ощущение. Будто во времени возникла прореха, и его перенесло на десять лет назад.
        У него снова есть семья. Женщина, лежащая по одну сторону большой двуспальной кровати в его спальне. Он - по другую сторону.
        Между ними ребенок.
        За последние десять лет в его постели перебывало много женщин.
        Но десятилетняя девочка - ни разу.
        Тем не менее, это казалось совершенно естественным. Это и было самое странное. Возможно, потому что Николь все больше и больше напоминала ему Сабину. Возможно, потому что он впервые за очень долгое время понял, что значит доверие ребенка.
        Того, кто не требует ничего, кроме ответного чувства.
        Того, кто не имеет никаких скрытых целей или задних мыслей.
        Того, кто, в отличие от него, предельно честен.
        Возможно, потому что он ощущал любовь. Нежность. Без всякого секса и вожделения.
        Такую нежность он уже раньше во многом ощущал по отношению к Ванье. Во всяком случае, в их лучшие моменты. Но там все время мешало наличие лжи.
        Она этого не знала. Он знал.
        Получалось односторонне и сложно.
        Он чувствовал, что заснуть ни за что не сможет. Поэтому просто лежал, наслаждаясь близостью Николь и ее спокойным дыханием.
        Изумительное ощущение.
        - Вы спите? - послышалось со стороны Марии.
        Отвечать не хотелось. Ему хотелось оставаться в этом сне наяву. Но она являлась его частью. Важной частью, поэтому он ответил.
        - Нет, - тихо произнес он. - Не сплю.
        Он услышал, как она чуть-чуть повернулась. Заметил, что ей хочется поговорить. Дать выход словам и мыслям. Она очень долго держала их при себе.
        - Нам с Николь жилось не слишком легко, - начала она. Голос осторожный. - У нее в принципе нет контакта с отцом. Поэтому в ее жизни присутствовало не особенно много мужчин.
        Он не ответил. Этого не требовалось. Он знал.
        - Поэтому я считала важным, чтобы она бывала у кузенов. Чтобы посмотреть, что такое семья.
        Она замолчала.
        Мучительно приближаться к тому, что ты потерял.
        - Знаете, это так странно, - продолжила она еще тише. Из боязни разбудить Николь или потому, что голос изменил ей, Себастиан не знал. - Я так завидовала Карин. Так злилась на нее. В течение нескольких лет мы даже не разговаривали друг с другом. Я считала, что она всегда получает то, что хочет. Что она избалована и эгоистична.
        Мария повернулась в постели и впервые встретилась с ним взглядом над головой спящей Николь.
        - Правда, ей ничто не давалось даром. Она всего добивалась тяжелым трудом, но она всегда заставляла меня чувствовать себя… - Мария засомневалась, подыскивая слова. - Не знаю, вероятно, я больше всего завидовала тому, что она казалась счастливой.
        В темноте в ее глазах сверкнули слезы.
        - Вы сейчас стыдитесь этого?
        - Пожалуй, немного. Больше всего я огорчаюсь из-за Николь. Она теперь опять одинока. Такая же одинокая, какой всегда себя чувствовала я.
        Она умолкла.
        Себастиан молчал.
        - Почему у вас нет детей?
        Вопрос его поразил. Он ожидал продолжения, надеясь больше узнать о женщине у него в постели. А не такой внезапной смены темы. Не того, что разговор переключится на него.
        - Просто так вышло, - автоматически ответил он.
        - Вы, похоже, любите детей. Хорошо умеете с ними обходиться.
        - Да.
        - Вы никогда не были женаты?
        - Нет.
        Ложь.
        Как легко она выскакивает.
        Без малейшей мысли о возможных последствиях. Вообще без малейшей мысли.
        - Хм… - донеслось до него, и он увидел у нее намек на улыбку.
        - Что это означает? Хм.
        - Просто странно. - Она переместилась немного ближе к нему. - Вы очень хороший человек.
        - Спасибо. - Хорошим его никто еще не называл. Никто. Никогда. Он скользнул рукой к ее руке. Она пожала ее. Ее рука была теплой и приятной. Он придвинулся ближе к Николь и почувствовал щекой ее мягкую кожу.
        Рука матери у него в руке.
        Между ними дочь.
        Ему хотелось вообще не засыпать.

        Как раз когда Торкель, выйдя из гостиницы, направлялся к своей машине, ему позвонил Эрик. Его голос звучал радостно, почти восторженно. Что-то произошло.
        - Я только что дозвонился до бывшей жены Тумаса Нурдгрена, Софии Нурдгрен. Она работала в ночную смену.
        - Хорошо.
        - Больше чем хорошо. Она знает ситуацию с Карлстенами. Говорит, что Тумас страшно разозлился из-за того, что они отказались продавать землю. Он пытался надуть ее, но ему не удалось.
        - Я не понимаю, - сказал Торкель, открывая дверцу машины.
        - Тумас выкупил ее долю в 2009-м, хотя денег у него вообще-то не было. Он взял большой заем под дом. София потом поняла, что он собирался быстро продать землю компании «FilboCorp» и получить прибыль.
        Торкель почувствовал, как из тени начинает проступать мотив.
        - Дальше еще лучше, - продолжил Эрик.
        - В каком смысле? - Торкель уселся на шоферское место, но заводить машину не стал. Он услышал, как Эрик набирает воздуха перед продолжением.
        - Тумас знал Яна Седера.
        - Точно?
        - По словам Софии, когда они жили в Турсбю, со второго по девятый год, Тумас и Ян состояли в одной охотничьей компании. София считала Седера неприятным и помнит его.
        - Почему же он тогда не появился в списке знакомых Седера? - возмущенно спросил Торкель.
        - Нурдгрен в девятом году переехал в Сунне и покинул охотничью компанию. С тех пор они, очевидно, не общались, но точно знали друг друга.
        Торкель кивнул. Мотив и прямая связь с человеком, владевшим орудием убийства. Это больше, чем у них имелось за долгое время. Он понимал возбужденность Эрика. Очень хорошо.
        - Ты сейчас где? - спросил он.
        - В отделении.
        - Я подъеду и мы отправимся в Сунне, чтобы провести обыск.
        - Прямо сразу?
        - Прямо сразу.
        Он положил трубку и завел мотор.

        Торкель и Эрик прибыли одновременно со слесарем - специалистом по замкам.
        Дом 27 по улице Арнебювэген в городке Сунне оказался унылым серым трехэтажным зданием. Согласно регистрационным данным, Тумас Нурдгрен проживал на втором этаже. Лифта в доме не было, поэтому они поднялись по лестнице. Торкель быстро нашел среди четырех одинаковых деревянных дверей на лестничной площадке дверь с нужным именем. Несколько раз позвонил, но терпения ждать хватило не больше, чем на тридцать секунд. Он не рассчитывал, что кто-нибудь откроет.
        - Вскрывайте дверь. Но, пожалуйста, не входите, - обратился он к слесарю, отойдя от двери.
        Слесарь - спортивного вида мужчина среднего роста, в очках, одетый в рабочие брюки и тенниску с логотипом фирмы, изготовляющей замки, - кивнул, поставил ящик с инструментами и открыл его. Торкель присел на лестницу и начал надевать бахилы.
        - Я войду первым и оценю, стоит ли нам вызывать Фабиана.
        Эрик кивнул и отступил на шаг назад. Он пытался унять возбуждение. След мог оказаться тупиковым. Но в то же время, Нурдгрена неделю никто не видел и он связан со всеми замешанными. Они могут раскрыть дело здесь и сейчас. На несколько дней раньше, чем Ханс Уландер намеревался его отстранить.
        Слесарь принялся обрабатывать замок. Торкель, уже в бахилах, как раз собирался надеть перчатки, когда у него зазвонил телефон. Сперва он решил его игнорировать, но все-таки посмотрел на дисплей: один из последних людей, с кем ему хотелось разговаривать. Возможно, самый последний человек. Прокурор Малин Окерблад.
        Торкель устало посмотрел на Эрика.
        - Ты говорил Малин, что мы здесь?
        Эрик явно удивился.
        - Нет.
        Отлично.
        Он взял трубку и ответил - она все-таки руководитель предварительного следствия.
        - Торкель Хеглунд.
        - Здравствуйте, это я, Малин Окерблад.
        - Да, знаю. Это важно? Я сейчас несколько занят. - Он не собирался рассказывать, где находится, если только это не станет абсолютно необходимо.
        - Да. Важно. - Ее голос звучал чуть резче обычного. Наверняка уже на что-то сердита. - Я больше не могу быть руководителем предварительного следствия.
        Торкель от удивления открыл рот. Этого он не ожидал. Известие должно было бы его обрадовать, но он почувствовал в основном усталость. Замена прибавит работы. Разве можно оставлять дело только из-за их разногласий? Пожалуй, лучше слегка унизиться и попросить прощения, чтобы избежать дополнительной работы по вводу нового руководителя в курс дела. Это того стоит.
        - Что случилось?
        - Я тут подумала и пришла к выводу, что могу оказаться в ситуации, когда мне заявят отвод.
        - О чем вы говорите?
        - Мой брат владеет землей, в которой заинтересована добывающая компания, и, принимая во внимание новую версию…
        - Подождите-подождите, что вы, черт возьми, говорите? - перебил ее Торкель. - Ваш брат владеет там землей? Как его зовут?
        - Тумас Нурдгрен. Не то чтобы мы близко общались, но я…
        Мир перед Торкелем перевернулся, и он снова перебил ее. Резко.
        - Тумас Нурдгрен ваш брат?
        - Да, - донеслось от Малин с некоторой стыдливостью. Торкель посмотрел на изумленного Эрика. Почувствовал, что должен улыбнуться. Ситуация была столь абсурдна, что располагала только к улыбке.
        - Малин, знаете, где мы сейчас находимся? - проговорил он. Медленно и холодно. И продолжил, не дожидаясь ответа: - Мы стоим перед дверью квартиры вашего брата в Сунне и собираемся производить обыск.
        Ему показалось, что он услышал, как она почти потеряла равновесие.
        - Что это означает? - слабо донеслось от нее.
        - Это означает, что для вас речь идет уже не только об отводе. Вы только что стали одной из подозреваемых. Я хочу как можно скорее видеть вас в отделении полиции Турсбю.
        Он положил трубку. То, что Малин так быстро перешла в разряд подозреваемых, возможно, было не совсем правдой, но ему действительно хотелось поговорить с ней, а небольшое преувеличение придаст ей желания приехать и объясниться. А объяснять ей придется довольно многое. Но не все сразу.
        - Вскрывайте наконец эту проклятую дверь, - обратился он к слесарю.

        Билли и Йеннифер вышли из темно-красного напоминавшего амбар здания - аэропорта Кируны - и сразу увидели снежный покров как минимум полметра толщиной. До мая оставалось немногим больше недели, и Билли откровенно не понимал, как жители Кируны такое выносят.
        Он ненавидел снег.
        Снег в представлении Билли означал только невозможность ездить на велосипеде и ходить на пробежки, гололед и мерзость, трудности с парковкой, холод, сырость и то, что, выходя за дверь, ты каждый раз впитываешь пол-литра воды. В одну из недавних зим снег лежал в Стокгольме с середины ноября до конца апреля, и Билли всерьез думал, что сойдет с ума. Большинство людей, говоря о зиме в расположенных так далеко на север местах, как Кируна, опасались месяцев, когда вообще не будет рассветать. Билли в любое время предпочел бы темноту снегу.
        Белая мерзость, лежащая более полугода.
        Год за годом. Каждый год.
        Он покончил бы с собой.
        - Ты когда-нибудь бывал так далеко на севере? - спросила Йеннифер по пути к парковке прокатных машин и «Ситроену С3», который, к ужасу Билли, арендовала для них Гунилла. Усаживаться в этот маленький автомобиль будет все рано, что натягивать на себя рюкзак.
        - Да, я много лет назад ходил по Королевской тропе.
        - Что это такое?
        - Туристический маршрут. Я прошел от Абиску до горы Кебнекайсе и забирался на Южную вершину.
        Они подошли к машине, закинули дорожные сумки в маленький багажник и двинулись в путь. До центра им предстояло проехать девять километров. Когда они свернули на шоссе Е10 и Билли здорово разогнал маленький автомобиль, Йеннифер заговорила о единственном, что знала о городе, куда они направлялись.
        Что его собираются переместить.
        Подробностей никто из них не знал. Они знали только, что всю центральную часть города собираются перенести на несколько километров на восток, потому что огромная шахта распространилась под существующий ныне центр, что привело к образованию трещин в земле, которая начала проседать. Билли припомнил: он слышал, что горнодобывающая компания «LKAB» достала откуда-то 15 миллиардов на то, чтобы переместить город и продолжать добывать руду. Это слегка приоткрывало завесу над тем, о каких суммах идет речь, когда дело касается разработки месторождений. Жилу неподалеку от Турсбю, наверное, нельзя было сравнивать с той, что находилась под Кируной, но, если можно переместить целый город, то казалось, к сожалению, вполне вероятным, что могли убрать семью, которая упрямо мешала разработке.
        Последний отрезок пути они молчали. Йеннифер с интересом смотрела в окно и примерно каждые сто пятьдесят метров восклицала: «Как тут красиво!» Билли поддакивал, но мыслями витал в другом месте.
        В Стокгольме.
        У Мю.
        Мю так и не смогла полностью примириться с тем, что он не взял ее с собой. Вчерашний вечер получился совершенно не таким, как Билли надеялся. Едва он переступил порог, как они практически сразу очутились на диване и принялись планировать предстоящую свадьбу. Многие решения давались тяжело - он ведь наконец вырвался на несколько часов домой. Они засиделись допоздна и под конец разговаривали на повышенных тонах, а когда легли, то секс получился плохим, да никто из них на самом деле и не испытывал особенного желания. Утром за завтраком Билли спросил, не может ли она отвезти его в аэропорт, поскольку знал, что у нее свободный день, но Мю ответила, что у нее полно других дел. Ему пришлось ехать на поезде с Центрального вокзала.
        Однако плохое настроение улетучилось, как только он встретился с Йеннифер, искренне обрадовавшейся, увидев его в зале отлета. Она бросилась ему навстречу, будто участвовала в романтической комедии, обняла его и горячо поцеловала в щеку.
        - Я скучала по тебе, - сообщила она на случай, если он не понял этого по ее приветствию, и Билли осознал, что тоже скучал по ней.
        Больше, чем полагал.
        В самолете они разговаривали не особенно много. Йеннифер изучала материалы расследования, а он читал на планшете последний номер одного из журналов по электронике. Прочел о пылесосе, который благодаря ультрафиолетовой лампе, направленной на пол, якобы убивает бактерии, вирусы, блох и вшей, разрушая структуру ДНК их клеток. Можно ли уничтожить ДНК мелких насекомых, посветив на них ультрафиолетом, Билли не знал, но это навело его на мысль о письме, которое он наконец опустил в ящик в зале отлета. Решение он принял в поезде по пути в аэропорт. У него будет ясность. Ему хочется знать, состоят ли Себастиан и Ванья в родстве. Что он будет делать с тем, что, возможно, узнает, это уже другой вопрос, но чем плохо обладать максимумом информации? Ничем.
        Они свернули в город, которому вскоре предстоял переезд. Гунилла забронировала им номера в Привокзальной гостинице, которая, согласно навигатору Билли, по какой-то необъяснимой причине находилась в полутора километрах от вокзала. Они решили заселиться, найти место, где перекусить, и затем проехать около двадцати километров до местечка Курраваара, чтобы встретиться с братом пропавшего Матти Пейока.

        Комнату она узнала не сразу.
        Но тем не менее, она чувствовала себя в безопасности.
        По одну сторону - мама.
        По другую - мужчина, спасший ее из темноты.
        Отчасти ей по-прежнему хотелось бежать. Квартира большая. В ней много мест, где можно спрятаться.
        Но ей этого больше не требовалось. Больше не требовалось убегать.
        Она села. Надо сделать кое-что другое.
        Нужно открыть дверь в дом.
        В дом, откуда она убежала.
        С кровью, которая ее пугала. С кровью, которая тогда прилипла к ее ступням, протиснулась между пальцев ног, проникла под ногти.
        Открывать дверь она не хотела. Не хотела.
        Она снова улеглась. Между ними. Ей хотелось остаться лежать здесь.
        Чувствовать себя защищенной.
        Кровь может подождать.
        Дом может подождать.
        Остальные все равно умерли. Их больше нет. Открытием двери этого не изменишь.
        Но тот, кто убил их. Мужчина с ружьем.
        Тот, что нашел ее в пещере.
        И, насколько она поняла, едва не нашел ее в больнице.
        Он остался на свободе. Со своим ружьем. Которое разрывает тела и выпускает кровь.
        Он остался.
        Спасший ее мужчина пообещал поймать его, но ему требуется помощь. Ее помощь.
        Ему необходима открытая дверь.
        Она опять села, проползла к концу кровати и покинула надежное место.

        Себастиан проснулся в девять часов. Так крепко он не спал уже давно. Он обнаружил, что держит в руке маленькую ручку Николь. Вот, вероятно, причина того, что он проснулся не в панике. Сон не снился ему, потому что ему на этот раз удалось удержать ее. Сабину.
        В течение десяти лет он каждую ночь искал руку девочки, за которую мог бы ухватиться.
        И вот ему удалось поймать эту руку.
        Мария лежала отвернувшись и дышала спокойно. Себастиан посмотрел на ее длинные темные волосы. И осознал, что очень редко случалось такое, чтобы, наблюдая утром за спящей женщиной, он не испытывал желания уйти. Возможно, потому что они не занимались сексом. Впрочем, более вероятно, что ответ лежал между ними.
        Себастиан потянулся и услышал, как что-то упало на пол в ногах кровати. Осторожно сев, он посмотрел на пол.
        Фломастеры и блокнот.
        Когда они ложились спать, эти предметы находились в гостиной. Он оцепенел. Неужели Николь ночью не спала?
        Он снова посмотрел на нее. Выглядела она умиротворенной, ничто не указывало на то, что она ночью вставала, сидела в одиночестве на полу и рисовала. Тем не менее, ему в голову приходило только такое развитие событий, единственное логичное объяснение. Себастиан откинул одеяло, свесил ноги с кровати и встал. Прокрался к лежавшему на полу рисунку. И сразу понял, что на нем изображено. Он же видел фотографии с места преступления, из дома Карлстенов.
        Она видела это в реальности.
        Карин Карлстен лежит в прихожей в собственной крови.
        Себастиан поднял лист бумаги. Посмотрел на него. Невероятно сильный в своей простоте рисунок. Точные, но детские штрихи фломастера делают страшное еще ужаснее. Маленькая девочка стоит перед открытой входной дверью. На полу внутри лежит перекошенное тело. Каштановые волосы Карин в море твердо прорисованного красного.
        Лежащая в его постели девочка отважнее всех, кого Себастиану доводилось встречать за всю свою жизнь.
        Она решилась встретиться со своими кошмарами в одиночку.
        Ночью. Когда взрослые предпочли забыть. Предпочли спать.
        У него зазвонил мобильный. Себастиан подскочил, в два быстрых шага оказался у стола, где тот лежал, и схватил его. Звонила Ванья. Он сбросил звонок, чтобы не разбудить остальных.
        Он собирался спрятать его - рисунок. Чувствовал, что должен подготовить Марию. Иначе может получиться чересчур эмоционально. Она не настолько готова, как Николь. Телефон зазвонил снова. Ванья никогда не сдается, Себастиан знал это. Он поспешно ответил.
        - Привет, прости, мне было немного неудобно, - сказал он.
        - Значит, ты еще не слышал? - Прямо, без приветствий.
        - Не слышал о чем?
        - О твоей крайне плохой оценке ситуации. - Голос Ваньи звучал даже несколько враждебно. Себастиан был совершенно не готов к такому тону. И тоже разозлился.
        - Что? О чем ты, черт возьми, говоришь?
        - Твоя подружка, с которой ты трахаешься, Малин Окерблад, теперь является одной из наших подозреваемых, - объявила она с той же энергией в голосе. Себастиан попытался понять, что она имеет в виду, но толком не смог.
        - О чем ты говоришь?
        - Ее брат одновременно владеет землей в местечке Стурбротен и знал Яна Седера. Понимаешь? Того Седера, которого она выпустила! - Слова вырывались из нее потоком. Себастиан совершенно растерялся.
        - Это правда? - выдавил он из себя.
        - Да, Торкель как раз собирается ее допрашивать.
        - Это звучит как полное безумие.
        - Конечно. Как тебе это удается? С Эллинор, которая стреляла в Урсулу, ты ведь тоже спал. И с матерью убийцы в Вестеросе, если мне не изменяет память.
        - Прекрати…
        - Пожалуй, нам стоит начинать все расследования с того, что ты станешь выбирать себе партнерш для секса, а потом мы будем просто их арестовывать, - продолжила Ванья, явно не собираясь останавливаться. - Это существенно облегчит нам работу.
        - Да, безумно смешно, ха-ха, но я должен позвонить Торкелю, - нервно ответил Себастиан.
        - Не думай, что он менее зол на тебя.
        - Ванья, я должен…
        - Я могу сообщить тебе, что он скажет, - сурово перебила его Ванья. - Ты должен держаться как можно дальше от Малин, помогать мне здесь, в Стокгольме, и я заеду за тобой через двадцать пять минут. Приготовься.
        С этим она положила трубку.
        Себастиан стоял неподвижно, пытаясь разобраться в том, что только что рассказала Ванья. Может ли это быть правдой? Неужели Малин действительно замешана? Неужели ему настолько не повезло?
        Он посмотрел в сторону спальни. Сообразил, что, наверное, надо поднять Марию до приезда Ваньи. Будет не слишком удачно, если, когда Ванья войдет в квартиру, Мария окажется в его двуспальной кровати. Особенно после этого разговора.

        Ванью возмущало то, что она больше не в Турсбю. Возможно, это было по-детски, но ее не покидало ощущение, что ее отослали из центра событий. На периферию.
        Находиться на периферии она ненавидела.
        Одна мысль о том, что она пропустит допрос Малин Окерблад, ее невероятно злила. Отношение руководителя предварительного следствия возмущало ее с их первой встречи, и ей очень хотелось бы получить шанс основательно ее прижать. Торкель пообещал приложить все усилия, чтобы сделать это за нее, а он профессионал, она знала. Но это все-таки не то же самое, что принимать участие и взять дело в свои руки.
        Вместе с тем, Ванья сознавала, что все их версии требуют тщательной проверки и что пришла пора предъявить компании «FilboCorps» данные, свидетельствующие о том, что убийства в Турсбю могут быть связаны с планами строительства шахты. А ведь есть еще Стефан Андрен, проживающий в Лондоне, который тоже владеет землей в интересующем их районе. Он прилетает в Стокгольм из Осло вечером и обещал позвонить ей. Но первой на повестке дня значится компания «FilboCorps». Они с Себастианом должны быть там через тридцать минут.
        Ванья припарковала машину во втором ряду перед домом Себастиана на Грев-Магнигатан, набрала код на входной двери и побежала вверх по лестнице, чтобы забрать коллегу. Она чувствовала, что, пожалуй, слишком сурово разговаривала с ним по телефону, но он здорово облажался. Никто не заставлял его лезть в постель с Окерблад. Он заслужил, чтобы его отругали. Однако она понимала, что если хочет добиться от него пользы, необходимо успокоиться, иначе остаток дня он будет вести себя, словно обиженная примадонна. Толку от этого не будет, а у них много дел.
        Ванья одним махом преодолела три ступеньки. Позвонила в его дверь. Себастиан открыл быстрее обычного.
        - Привет, можем ехать в любую минуту, - сказал он, впуская ее в квартиру.
        Ванья вошла в прихожую. Пахло кофе и тостами. По-домашнему и неожиданно. В конце коридора открылась дверь, и из ванной вышла женщина в халате. Ванья уже собиралась отпустить язвительное замечание, но тут узнала ее.
        Мария Карлстен. Мать Николь.
        Из кухни навстречу ей вышла Николь в пижаме. Молочные усы и недоеденный бутерброд в руке.
        - Что они здесь делают? - прошептала Ванья Себастиану, когда мать и дочь ушли на кухню. Себастиан посмотрел на нее с удивлением, словно она задала странный вопрос.
        - Они здесь живут. Квартира в Фарсте была скомпрометирована. Мы решили, что это самое надежное место.
        - Кто это решил?
        - Торкель и я, так что тебе незачем фантазировать, будто я придумал это сам, - ответил он. В его голосе слышалось нечто оборонительное, было очевидно, что он вовсе не намерен обсуждать, подобает ли этой маленькой семье находиться на его кухне.
        Ванья опешила. Она представления не имела о том, что мать с дочерью живут у Себастиана. Почему она не в курсе? Торкель не доверяет ей или просто хотел избежать ее возражений?
        - Мы с Николь тут сделали кое-какие успехи, - продолжил Себастиан, словно прочитав ее мысли. - Спокойная домашняя обстановка пошла на пользу.
        - Это хорошо, - произнесла Ванья, действительно так думая. Николь у них потенциально единственный свидетель. - Что за успехи? Ты можешь о них рассказать?
        - Конечно.
        Себастиан жестом пригласил Ванью в кабинет. Когда они проходили мимо кухни, Ванья бросила туда взгляд. Мама с дочкой, похоже, удобно устроились там и завтракали. Видимо, Себастиан прав. Его квартира больше подходит для десятилетней девочки, которой требуется отдохнуть и обрести покой, чем временное жилье полиции. Оно лишено индивидуальности и уюта.
        Они вошли в кабинет, и Себастиан закрыл дверь. Потом подошел к забитому книгами стеллажу и достал лежавшую поверх рядов книг пачку бумаг.
        - Николь нарисовала их вчера.
        Он принялся медленно показывать Ванье рисунки. По одному. Она увидела девочку в лесу. Себастиан заменил рисунок.
        - Ты, наверное, помнишь, я говорил, что она движется в обратном направлении. К главному моменту. Так и есть. В Турсбю была картина перед пещерой, потом пещера. Теперь она в лесу.
        Рисунки оказались очень экспрессивными. Яркие цвета. Ванью сразу поразило то, как талантливо Николь умеет выражать свои впечатления. Детские мазки усиливали ощущение беззащитности. Огромный лес казался действительно угрожающим. Нарисованная маленькая девочка - одинокой. Из рисунка в рисунок Ванья ощущала бегство.
        - Здесь мы подходим к дому. На краю. Видишь?
        Ванья кивнула. Он прав. Она узнала тот белый дом. Дом Карлстенов.
        Себастиан протянул ей последний рисунок.
        - Это она нарисовала сегодня ночью. Марии я его еще не показывал.
        Ванья увидела тело с каштановыми волосами, окруженное кровью, и поняла почему.
        - Значит, она все видела?
        Себастиан кивнул. Ванья посмотрела на него. Пораженная.
        - Должна сказать, отличная работа.
        - Будет больше. - Себастиан подошел к стеллажу и, перевернув рисунки, положил их обратно на книги. - Она еще не закончила.
        - Надо признать, ты оказался прав. Похоже, хорошо, что она здесь, с тобой, - продолжила Ванья, несколько более примирительным тоном, чем собиралась. Но в данный момент она им даже слегка восхищалась.
        - Спасибо.
        - Хотя, когда я их здесь увидела, мне это показалось немного странным.
        - Понимаю. Я здорово опростоволосился с Малин, - признал Себастиан. Ванья почувствовала, что слегка улыбается.
        - Мягко говоря. Сейчас Торкель в нее вцепится.
        - Вы нашли ее брата? Как его там зовут?
        - Тумас Нурдгрен. Нет, он куда-то подевался с момента убийств. Его никто не видел. Думаю, Торкель объявит его в розыск.
        Себастиан тоже чуть игриво улыбнулся ей.
        - Но он имеет личную привязку к Карлстенам, ему за тридцать, и он знает окрестности?
        Ванья кивнула.
        - Социально адаптирован, даже состоял с какой-нибудь женщиной в отношениях, и все спланировал заранее. Верно? - самоуверенно продолжил описание Себастиан.
        Ванья поняла, к чему он клонит.
        - Да, он вписывается в твой психологический портрет преступника, - сухо подтвердила она.
        - Мне просто хотелось услышать это от тебя.
        Она покачала головой и даже усмехнулась. Он открыл дверь и вышел в длинную прихожую.
        - Пошли? - спросил он. - Несколько часов я могу отсутствовать.
        Ванья кивнула в ответ.
        - Всегда лучше быть вдвоем. Начнем с «FilboCorps».
        Себастиан прошел на кухню и попрощался с Николь, погладив ее по голове.
        - Мне надо немного поработать, но я скоро приду. - Николь смотрела на него с некоторым отчаянием, но под конец кивнула. Он обратился к Марии: - Если что, звоните. Никому не открывайте.
        Ванья смотрела на троицу на кухне. Она внезапно задумалась, не позволить ли ему остаться. Возможно, он принесет больше пользы здесь, с Николь. Однако что-то во всей этой истории ее настораживало. Ситуация казалась не совсем здоровой. Себастиан действовал не только как следователь. Когда Ванья смотрела на них, у нее возникало ощущение семьи. Папе надо идти на работу.
        - Николь действительно тебя любит, - сказала она Себастиану, когда тот вернулся. - Похоже, она тебе доверяет.
        - Да, наверное, единственная во всем мире, - честно ответил он.
        Ванья покачала головой. Так типично для него. Усматривать чересчур много в каждой ситуации.
        - Она ребенок, Себастиан. Ребенок, получивший травму. Она нуждается в тебе, но она не знает тебя, - сказала она чуть резче и откровеннее, чем ей, возможно, хотелось.
        - Значит, ты считаешь, что если человек меня знает, то он не может любить меня или доверять мне?
        - Тогда это становится труднее, - честно ответила Ванья.
        Себастиан принялся обуваться. Дискуссия о девочке у него на кухне явно была окончена.
        Квартиру они покинули молча.

        Торкель стоял перед кофейным автоматом в ожидании четвертой за день чашки кофе, когда к нему подошел Эрик.
        - Я получил сведения о его материальном положении, - сказал он и передал Торкелю небольшую пачку распечаток. Тот быстро пролистал их и, обнаружив, что они подтверждают их вчерашнюю теорию, кивнул.
        С финансами у Тумаса Нурдгрена было, мягко выражаясь, напряженно. Он по-прежнему выплачивал большую ссуду, которую взял в 2009 году, чтобы выкупить в связи с разводом долю жены в их общем доме. Ссуда была взята не под самые лучшие проценты, и кроме того, у него имелись еще несколько кредитов и необеспеченных долгов и довольно большой заем в банке. Его зарплата до вычета налогов составляла 22400 крон. Даже Торкель с его относительно скромными познаниями в экономике понимал, что Тумас должен был каждый месяц терпеть убытки. Продажа земли компании «FilboCorps» в буквальном смысле слова изменила бы его жизнь.
        Хорошая информация, но не доказательства.
        Правда, она помогает с почти самым главным - установлением мотива.
        С доказательствами дело у них обстоит неважно.
        Честно говоря, их просто нет.
        В квартире Тумаса Нурдгрена и в его кладовке в подвале они не нашли ничего, что можно было каким-то образом привязать к пяти убийствам. Никто из соседей не мог сообщить ничего полезного, относительно личности Тумаса, его круга общения, рода занятий в последнее время или нынешнего местонахождения. Его больше недели никто не видел.
        - Она уже скоро час как сидит там, - взглянув на наручные часы, сообщил Эрик.
        Торкель понял, кого тот имеет в виду. «Она» - это Малин Окерблад. Она сразу пошла им навстречу и добровольно явилась для разговора, и получилось, что ей пришлось ждать дольше необходимого и приемлемого.
        - Я знаю, сейчас займусь этим, - ответил Торкель и поднял чашку с металлической решетки автомата. - Мне просто хотелось сперва получить их, - продолжил он, указывая на только что полученные от Эрика бумаги. - Спасибо. Отличная работа.
        Он двинулся по коридору, обдумывая, следует ли попросить прощения у их бывшего руководителя предварительного следствия за то, что ей пришлось ждать. Но Малин Окерблад ему не нравилась, и он почти не сомневался в том, что чувства взаимны. Ванья просила его хорошенько прижать ее, что он и собирался сделать, - а в подобных случаях не начинают с извинений.
        Торкель вошел в маленькую комнату, где его ждала Малин Окерблад. В ту же комнату, где они когда-то допрашивали Яна Седера. «Поэтичная справедливость», - подумал Торкель.
        - Я здесь совершенно добровольно, чтобы помочь вам, - проговорила Малин со смесью усталости и злости в низком голосе. - Нет никаких оснований обращаться со мной плохо.
        Торкель не ответил, просто подошел к столу и почти изощренно поставил на него чашку. Он надеялся, она отметит, что ей он кофе не принес и не предложил.
        Потом он выдвинул стул напротив и сел. Оперся локтями о стол и опустил подбородок на сцепленные в замок руки.
        - Ваш брат… - сказал он, оставив возможное продолжение висеть в воздухе.
        - Да, - произнесла Малин тоном, говорившим, что ей требуется немного больше, чтобы понять, чего он хочет.
        - Расскажите немного о нем.
        - Что вы хотите знать?
        - Что вам хотелось бы рассказать?
        Малин пожала плечами.
        - Тумас старше меня на восемь лет, поэтому мы с ним не слишком много общались, когда выросли. Он съехал из дома, когда ему было семнадцать, а мне тогда было всего девять, так что… - Малин вновь сделала жест, призванный, вероятно, объяснить остальное из того, как сказалась на их отношениях довольно большая разница в возрасте.
        - Мы общались эпизодически, встречались, пока были живы родители, на днях рождения и крупных праздниках, а потом… - Она опять явно понадеялась на то, что слова все скажут сами за себя.
        - Недвижимость, которую сдает Тумас? - поинтересовался Торкель, перескочив на то, что ему действительно хотелось узнать о ее брате.
        - Тумас женился на Софии, и через два года после свадьбы они купили там дом. Мы с Софией друг друга недолюбливали, и в течение тех лет, что они были женаты, мы почти не общались.
        - А сейчас вы общаетесь?
        - Эпизодически.
        - Вам известно, где он находится?
        - Нет, я уже несколько недель с ним не разговаривала.
        Торкель кивнул и отпил кофе. Откинулся на спинку стула и сцепил руки за головой.
        - Пока Тумас жил в этом доме, они с Яном Седером входили в одну охотничью компанию, - обычным для беседы тоном сообщил Торкель. Не в порядке вопроса. Малин, казалось, откровенно удивилась.
        - Я этого не знала.
        Торкель оставил ее слова без комментариев. Он просто сидел, слегка покачиваясь на задних ножках стула, внешне совершенно расслабленный.
        - Я не знаю друзей Тумаса, - продолжила Малин тоном, показывающим, что теперь она старается его убедить. - И, как я уже говорила, я почти не общалась с ним в те годы, когда он был женат на Софии.
        - Значит, вы не знали, что он знаком с Яном Седером?
        - Не знала.
        - Значит, вы не поэтому проявили такое нежелание помочь нам задержать его подольше? - Никакого обвинения, никакой злости, никакой атаки. Достойная беседа. Простой, будничный вопрос.
        - Да, я выпустила его потому, что у вас не имелось никаких оснований его задерживать.
        - Мы считали, что имелись.
        - Вы ошибались. - В ее низком голосе прорвалась уверенность, давшая Торкелю представление о том, как убедительно могут звучать аргументы Малин. Голос победителя. Однако сейчас не та ситуация, когда надо приводить доводы в суде. Сейчас она сама сидит на скамье обвиняемых.
        - Ваш брат не любил Карлстенов, - проговорил Торкель, встал со стула и подошел к окну. Он оперся о подоконник лицом к стеклу, хотя через него нельзя было ничего увидеть, ни снаружи, ни внутри.
        - Этого я тоже не знала.
        - Он никогда не говорил вам о том, что считает их виновными в своем плохом материальном положении или что разбогател бы, если бы они согласились продать свою землю?
        - Нет.
        - Значит, когда Карлстенов убили и вы получили в руки это расследование, у вас не зазвонил никакой звоночек, каким-либо образом связывающий произошедшее с братом?
        - Я уже говорила, что нет. Иначе я бы не взялась за эту работу.
        Торкель повернулся к ней, впервые с тех пор, как встал и отошел от стола.
        - Вы хотите, чтобы я в это поверил?
        - Откровенно говоря, вы можете думать, что хотите, но это правда.
        - Ладно, тогда я расскажу вам, что думаю. В данный момент. - Торкель вернулся к столу, оперся о него ладонями и наклонился к Малин. - Я думаю, что финансовая ситуация Тумаса стала невыносимой, что он одолжил у старого приятеля-охотника Яна Седера ружье и воспользовался им, чтобы застрелить семью Карлстенов.
        Малин покачала головой так, словно знала, к чему ведет это рассуждение, но уже сейчас считала его совершенно неправдоподобным.
        - Тумас боялся того, что Седер скажет нам, у кого находится ружье, - продолжал Торкель. - Вы не знали, насколько велика его ненависть к властям и авторитетам, поэтому отпустили Седера, а Тумас ждал его около дома и застрелил в собачьем загоне.
        - Абсурд! - воскликнула Малин и не смогла сдержать смешка, который еще лучше показывал ее реакцию на услышанное. - У вас есть хоть какие-нибудь, хоть какие-нибудь доказательства?
        - У нас теперь новый руководитель предварительного следствия, - ушел от ответа Торкель.
        - Да, знаю. Эмилио Торрес.
        - Он, скажем так, чуть более внимателен к нашим просьбам, чем были вы.
        Нельзя было не заметить, что Торкель наслаждается ситуацией. Ему хотелось думать, что он выше этого, но он был вынужден признаться себе: ему хотелось устроить Малин Окерблад максимум неприятностей. Она привнесла дополнительные трудности в его и без того сложную во всех отношениях жизнь.
        Он пристально смотрел на нее и дождался, пока она соизволит встретиться с ним взглядом.
        - Я буду ходатайствовать о вашем задержании и объявлю в розыск вашего брата.

        Понадобилось некоторое время, чтобы отыскать нужный дом, но под конец это ему удалось.
        Понадобилась только черно-белая фотография с первой страницы «Экспрессен». И еще время. Времени у него, правда, не было.
        Он вновь сравнил фотографию из газеты с находящимся перед ним домом. Дом тот самый. В этом он не сомневался. Теперь вопрос только в том, там ли по-прежнему девочка. Существовал большой риск того, что они предпочли снова переместить ее, когда укрытие стало известно. Особенно после его неудачи в больнице. Уж это-то наверняка должно было усилить их бдительность.
        Он посмотрел на окно третьего этажа. Он просидел в машине на большой парковке уже больше двух часов, не увидев за окном вообще ничего. В отличие от снимка в газете, окно квартиры на третьем этаже было пустым. За ним не мелькало детское лицо. Даже жалюзи не опущены. Это настораживало. Если волнуешься, что тебя обнаружат, их уж всяко следует опустить.
        Он решил выйти из машины. Это увеличивало риск обнаружения, но ему требовалось что-нибудь предпринять. Подойти ближе. Раздобыть дополнительную информацию. Лежавшее в черной сумке на пассажирском сиденье ружье он решил с собой не брать. Конечно, в том, чтобы выйти вооруженным, имелись преимущества, но минусы перевешивали. Шанс спонтанно встретить девочку невелик, а если его станут обыскивать или, еще хуже, арестуют, то объяснить наличие у него маленького дробовика будет невозможно. Он представления не имел, как именно полиция охраняет девочку, если она еще там. Лучше сначала составить себе общее впечатление. Как всегда.
        Он вылез из машины и пошел к дому. Достаточно быстро для того, чтобы казалось, будто он знает, куда направляется. Он считал, что человек выглядит менее подозрительно, если не производит впечатления, будто занят поисками.
        Он подошел к входной двери и уже собирался ее открыть, когда услышал позади себя голос:
        - Извините?
        Стоявший сзади человек возник ниоткуда. Наверное, полицейский в штатском, во всяком случае, он не в форме. Какая удача, что ружье осталось в машине. Он обернулся и постарался принять умеренно удивленный вид. Он - самый обычный человек, куда-то направляющийся. Только и всего.
        Остановившему его парню было лет тридцать. Красная ветровка, вид несколько запыхавшийся. Наверное, это он сидел в припаркованной чуть поодаль машине.
        - Вы здесь живете? - спросил парень.
        Он не знал, какой ложью лучше воспользоваться. Избрал самое простое. Дающее выигрыш во времени.
        - Что вы сказали?
        - Простите, - продолжил парень в красной куртке. Он казался взволнованным. - Я журналист-фрилансер и пытаюсь сфотографировать кое-кого из этого дома. Но я за целый день ее ни разу не видел.
        - Кого вы имеете в виду?
        - Одну маленькую девочку, но я начинаю думать, что они ее, возможно, перевезли.
        - Извините, кто кого должен был перевезти? - Он отпустил ручку двери и подошел ближе к журналисту. - О ком вы говорите? - продолжил он смелее. Понял, что у него появился шанс узнать больше.
        - До меня просто дошли слухи. И я решил остаться, чтобы проверить, верны ли они. Простите, что помешал вам. - Журналист двинулся обратно и прошел несколько шагов.
        Он решил узнать побольше:
        - Как долго вы здесь пробыли?
        - С раннего утра, но с меня уже хватит.
        - Тогда, наверное, дело обстоит именно так, как вы говорите, - любезно ответил он и помахал журналисту рукой.
        Значит, полиция ее перевезла. Он посчитал, что получил подтверждение. Никаких признаков жизни за целый день. Он зашел в дом и подождал, пока журналист сядет в машину и уедет.
        Он вернулся к исходной точке. Или даже хуже. Теперь у него нет никаких следов. Девочка может находиться где угодно. Надо искать другой способ решения проблемы. Только что покинувший его парень подкинул ему идею. Если нельзя найти девочку, можно попробовать найти тех, кто ее посещает. Тех, кто нуждается в ней и, возможно, даже печется о ней. Стоя на лестнице, он подумал, помимо матери, еще об одном человеке.
        О мужчине, которого видел в пещере.
        Тот же мужчина первым приехал в больницу Турсбю в ту ночь. Он сам видел, когда лежал, прячась в кустах над парковкой, как этот крупный мужчина поскользнулся на входе в больницу. Уже тогда он подумал, что тот, наверное, важен для девочки. Едва ли случайность, что тот мужчина оба раза оказался на месте первым.
        Насколько он понял, этот мужчина не полицейский, однако входит в команду присланной из Стокгольма Госкомиссии.
        Это он знал.
        В пещере мужчина представился девочке как Себастиан.
        Сколько Себастианов может работать на Госкомиссию?

        После легкого ланча в Привокзальной гостинице Билли и Йеннифер опять сели в машину и поехали на север, по ведущей в Курраваару дороге, которая, по словам Йеннифер, вполне могла считаться самым красивым, что ей пока доводилось видеть. Билли позвонил Перу Пейоку, который пообещал ждать их, посматривая на дорогу, в течение ближайших двадцати минут, чтобы они не заблудились и им не пришлось бы снова звонить.
        Поначалу заблудиться было трудно - одна прямая дорога. Добравшись до Курраваары и залива, название которого навигатор Билли не указывал, они повернули налево, немного проехали вдоль берега по Северной дороге, а потом слегка углубились в селение, состоявшее из некоторого количества красных домов, стоявших поодаль друг от друга и от воды, где уже начал ломаться лед. Билли с дрожью отметил, что снежный покров здесь вроде бы толще. В селении жило лишь 300 человек, но, судя по всему, много народу имело поблизости летние домики, из-за чего селение казалось больше. Очутившись к северу от залива, они свернули по второй дороге налево и проехали по ней, до конца. Как только они свернули на участок, в небольшом двухэтажном красном доме открылась дверь, из нее вышел коренастого телосложения мужчина и направился к ним. Он был в кожаной куртке на овечьем меху поверх вязаного свитера, в джинсах и грубых ботинках. Между огромной, но ухоженной бородой и козырьком кепки виднелись только ярко-голубые глаза. Выходя из машины, Билли услышал доносившийся из дома собачий лай. Охотничьи собаки, предположил он. Он легко
мог представить себе шедшего им навстречу мужчину с ружьем на плече.
        - Пер Пейок, добро пожаловать в Курраваару, - подойдя и протягивая руку, произнес мужчина с ярко выраженным местным говором. - Найти, как я понимаю, удалось легко.
        Билли и Йеннифер представились, и когда Йеннифер сказала хозяину, каким красивым ей показалось его селение, Билли ожидал, что их пригласят в дом, в тепло, но Пер указал на стоявший чуть поодаль красный «Рендж Ровер».
        - Давайте проедемся к шахте, чтобы вы смогли на нее посмотреть.
        - Конечно, обязательно, - ответила Йеннифер так, будто ей предстоит приключение. Билли мог только восхититься ее неугасимым энтузиазмом.
        - Возьмем мою машину, думаю, добраться на ней будет легче, - сказал Пер, и Билли готов был поклясться, что увидел насмешливую улыбочку, когда тот, прежде чем направиться к «Рендж Роверу», бросил беглый взгляд на маленький «Ситроен» перед домом.
        Они отправились в путь. Билли на пассажирском сиденье спереди, Йеннифер сзади. В салоне вскоре стало приятно и тепло.
        - Матти бился с этими мерзавцами всю дорогу, - рассказывал Пер, уверенно ведя машину по маленьким и по-прежнему заснеженным дорогам. - Начиная с того момента, как впервые услышал об их планах, до… до своего исчезновения.
        - Но у «FilboCorps» есть договор на покупку земли, - возразила Йеннифер с заднего сиденья. Пер Пейок фыркнул, показывая этим, чего, по его мнению, стоит договор, и кроме того, изрядно забрызгивая слюной стекло.
        - Они добывают то, что им нужно.
        - А вы заявили об исчезновении брата в полицию? - спросил Билли, хотя уже знал ответ.
        - Естественно.
        - Что они предприняли?
        - Ни черта. Компания помахала бумагой, о которой вы говорите, и тогда они просто на все наплевали. Сказали, что Матти, наверное, взял деньги и смылся. - Пер снова фыркнул, и Билли впервые задумался о целесообразности дворников с внутренней стороны. - Но в их ведомости выплат, видимо, присутствует «дядюшка в синем», как и каждый чертов коррумпированный политик, давший им разрешение здесь копать. - Пер отвлекся от дороги и повернулся к Билли. - Компания рассчитывает в ближайшие двадцать лет заработать почти пятьсот миллиардов, так что они могут позволить себе покупать все, что им требуется.
        Он свернул на более крупную и явно относительно новую дорогу, проехал еще несколько километров, опять повернул на небольшую дорогу, которая сразу начала довольно резко подниматься вверх. Вскоре то, по чему они ехали, уже нельзя было назвать дорогой, и подъем стал круче.
        - Ближе этого нам не подъехать, - сказал Пер, останавливаясь на вершине.
        Через несколько секунд Йеннифер и Билли уже стояли, глядя вниз на долину, почти полностью состоявшую из огромной черной дыры, рудника, - но с того места, где стоял Билли, это больше походило на громадный гравийный карьер. На гигантскую рану посреди идиллического пейзажа.
        - Три километра в длину, километр в ширину и триста девяносто метров глубиной, - сообщил Пер, хотя ни Билли, ни Йеннифер его не спрашивали.
        - Что здесь добывают?
        - Медь. Каждый год добывают более пятнадцати миллионов тонн руды, но существуют планы увеличить производство больше чем вдвое.
        Пятнадцать миллионов тонн. Йеннифер не могла даже представить себе, сколько это. Как вообще добывают такую массу из одной дыры в земле?
        - Они работают круглые сутки, весь год, - сказал Пер, словно прочитав ее мысли, и показал на подъезжающий внизу под погрузку грузовик. - Уходит четыреста литров дизеля в час только для того, чтобы отвезти руду до дробилки. - Он указал на здание, расположенное в долине значительно дальше. - Оттуда раздробленная руда направляется по конвейерам к обогатительной установке, но этого отсюда не видно.
        Пер снова переключил внимание на рудник под ними.
        - Сама добыча, как вы видите, портит местность, а немного подальше они соорудили водовод, что более или менее осушило озеро, но это не главная проблема.
        Он опять указал на здание в другом конце долины.
        - Вон та гора, - произнес он, и Билли и Йеннифер сразу поняли, что он имеет в виду. Серо-черный горный хребет, отличающийся от всего остального вокруг по цвету и форме.
        - Пять километров длиной, два километра шириной, и все это жильные массы и отходы дробления горных пород, остающиеся после обогащения. Выкачивается по пятьдесят тысяч тонн ежедневно, а при их соединении с кислородом возникает химическая реакция, в результате которой все-таки остающиеся тяжелые металлы выпускаются наружу.
        - Компания планирует что-нибудь с этим делать? - поинтересовалась Йеннифер.
        - Нам сюда привозят из Стокгольма шлам сточных вод, который смешивают с землей и набрасывают сверху, чтобы блокировать тяжелые металлы, но никто не знает, будет ли это работать, и если да, то как долго.
        Пер обернулся к ним, и Билли мог поклясться, что увидел блеснувшую в уголке глаза слезу.
        - Компания будет вести здесь добычу еще лет двадцать, а вот это продержится столетия, возможно, тысячелетия. Кто за это ответит?
        Вопрос был риторическим, но, даже не будь он таковым, ни Йеннифер, ни Билли не смогли бы на него ответить. Все это было для них новым. Новым и несколько устрашающим. Пер провел указательным пальцем под носом и чуть дальше по щеке. Билли, вероятно, не ошибся относительно слезы.
        - Говорят, что это создает тут рабочие места, но не такая уж масса народу здесь работает, и большинство из них иностранные специалисты. «FilboCorps» даже не платит в Швеции корпоративный налог. Матти проверял.
        Пер двинулся мимо припаркованной машины к другому концу плато. Под ними до самого горизонта вновь распростерся нетронутый горный ландшафт. У Йеннифер никак не укладывалось в голове, что всего в пятидесяти метрах от места, где они только что стояли, пейзаж мог стать совершенно другим. Необъятным, нетронутым, впечатляющим, а за их спинами - тяжелая промышленность.
        - Матти жил вон там, немного подальше, - сказал Пер, указывая в сторону леса внизу. Ни Билли, ни Йеннифер не смогли разглядеть что-либо похожее на дом, поэтому предположили, что Пер показывает скорее общее направление, чем точное место.
        - Что произойдет, когда через двадцать лет шахту закроют?
        - Большой рудник заполнят водой. Получится некое искусственное озеро, но на восстановление экологии потребуется время. Здесь все происходит несколько медленнее из-за холодов.
        Пер опять повернулся к ним.
        - Всему этому меня научил Матти. Он увлек меня. Неужели вы действительно думаете, что он продал бы землю, которая выглядела вот так? - Он обвел рукой дикий лапландский пейзаж. - Ради этого? - он через плечо показал большим пальцем в направлении рудника.
        Вопрос вновь был риторическим, однако на этот раз они оба смогли бы ответить.
        Это звучало неправдоподобно.
        Если окажется, что так и есть, значит, компания «FilboCorps» должна за многое ответить.

        Офис компании «FilboCorps» находился на втором этаже здания на Кунгсгатан, 36–38.
        Себастиан и Ванья назвали в домофон свои имена, и их впустили. В комнате для посетителей, возле рецепции на стенах висели фотографии огромных рудников и шахт. Под ними значились экзотические названия. Комната была темной, отделанной красным деревом и обставленной изящными кожаными диванами и креслами. Себастиан остался стоять, рассматривая фотографии. Одно за другим вмешательства в первозданную природу. Все со вкусом представлено в комнате, которая является олицетворением денег.
        - С кем мы должны встретиться? - спросил Себастиан.
        - Мы записаны на прием к начальнику информационного отдела Карлу Хенрику Оттоссону, - ответила Ванья, оглядываясь по сторонам.
        - Не к генеральному директору? - В голосе Себастиана слышалось разочарование.
        - У него не было времени.
        Себастиан покачал головой и посмотрел на нее.
        - Ведь вряд ли начальник отдела информации попросил адвокатскую контору позвонить Марии?
        - Возможно, нет, но разговаривать мы будем с ним, - резко ответила Ванья, начавшая жалеть, что взяла Себастиана с собой. Он, похоже, настроился на войну.
        - Начальники информационных отделов должны разбираться с прессой и отвечать уклончиво. Мы полицейские. Нам следовало бы разговаривать с тем, кто принимает решения.
        - Перестань, ладно? Кроме того, если проявлять щепетильность, то полицейским являюсь только я, ты консультант.
        Себастиан одарил ее улыбкой.
        - Но тогда я могу действовать несколько жестче, ведь так?
        - Только смотри, чтобы нас из-за тебя не выставили.
        - Обещаю. Положись на меня.
        Ответить Ванья не успела. В комнату вошел худощавый мужчина в дорогом костюме с соответствующим галстуком и направился к ним. Очки в роговой оправе, короткие, хорошо уложенные, гладко зачесанные назад волосы и широкая улыбка, обнажающая прямые белые зубы. Вид у него был такой, будто он только что прибыл прямо из Высшей школы экономики. Себастиан решил, что этот тип ему не нравится.
        - Здравствуйте. Карл Хенрик Оттоссон, начальник отдела информации компании «FilboCorps», и я могу пообещать, что мы никого отсюда не выставим, - проговорил он с улыбкой, протягивая им руку. Ванья пожала ее и представилась. Себастиан не сдвинулся с места.
        - Не давайте обещаний, которые не сможете сдержать, - сказал он.
        Элегантный мужчина никак не отреагировал. Его улыбка казалась непробиваемой.
        - Чем я могу вам помочь? - спросил он.
        - Дело касается нескольких убийств в Турсбю, - начала Ванья.
        - Мы предпочли бы поговорить с вашим начальником, - вмешался Себастиан.
        - Он занят. К сожалению. Ваш визит стал для нас некоторой неожиданностью. - Он опять обратился к Ванье: - И я не понимаю, какое отношение мы имеем к этой трагедии.
        Себастиан подошел на шаг ближе. Пусть Карл Хенрик Оттоссон не думает, что сможет так легко от него отмахнуться.
        - Кто из вас попросил Рикарда Хегера позвонить Марии Карлстен, чтобы выкупить у нее землю, всего через несколько дней после того, как ее сестру убили вместе со всей семьей?
        Карл Хенрик побледнел.
        - Я, к сожалению, ничего об этом не знаю, - ответил он.
        - Тогда вы, возможно, понимаете, почему нам надо разговаривать с тем, кто действительно что-то знает.
        Карл Хенрик изо всех сил старался сохранять равнодушный вид. Однако улыбка исчезла с его лица.
        - Как я уже говорил, он, к сожалению, занят. Но я хочу подчеркнуть, что «FilboCorps» всегда работает в соответствии с действующими законами и правилами. Если мы проявили бестактность, я прошу прощения. Однако я не усматриваю в наших действиях ничего противозаконного, хотя и не знаю деталей в данном конкретном случае.
        - Да, это, вероятно, не противозаконно. Пожалуй, неэтично. И совершенно очевидно, аморально. Но это для вас, наверное, не проблема.
        - Я не могу отвечать на беспочвенные обвинения, - все больше раздражаясь, ответил начальник отдела информации. - Я думал, у вас есть конкретные вопросы.
        - Они у нас есть, - строго сказала Ванья. - Кто из вас попросил Рикарда Хегера позвонить Марии Карлстен, чтобы выкупить у нее землю, всего через несколько дней после того, как ее сестру убили вместе со всей семьей? Но на этот вопрос вы явно ответить не можете.
        Возникла секундная пауза. Карл Хенрик смотрел на них невозмутимо. Себастиан сменил тактику:
        - Вы ведь работаете и с прессой тоже?
        - Да, это входит в сферу моей ответственности.
        - Отлично, тогда вы, наверное, можете сказать, как вам покажется такой заголовок: «Убита целая семья. Вот горнодобывающая компания, желающая заполучить их землю»? И еще фотографии убитых детей с какого-нибудь дня рождения или, ну, знаете, когда они счастливо и невинно улыбаются на камеру.
        Карл Хенрик слегка побледнел, но в его взгляде появилось нечто мрачное. Такое жесткое сопротивление поражало и сердило его. Однако он не сдавался:
        - Конечно, неудачно, что ей позвонили прямо после трагедии, но это шантаж!
        - Скажите это муниципалитетам, где запрашиваете разрешение на разведывательные работы, - сказала Ванья. - Или своим акционерам. Им наверняка понравится, что вы отказываетесь участвовать в расследовании убийств.
        Карл Хенрик начал злиться всерьез, и Себастиан подумал, что он скоро нарушит обещание никого не выставлять.
        - Что вы, собственно, хотите?
        - То, чего нам хотелось с самого начала. Поговорить с тем, кто сможет ответить на наши вопросы, - спокойно ответил Себастиан. - Но это, видимо, невозможно. Пошли, Ванья.
        Себастиан демонстративно двинулся в сторону двери. Он думал, что успеет пройти полпути, прежде чем начальник информационного отдела его остановит. Но ошибся. Хватило двух шагов.
        - Подождите, подождите. Я посмотрю, может быть, у него все-таки найдется время. - Карл Хенрик умчался.
        Ванья улыбнулась Себастиану и подняла руку.
        - Давай пять?

        Прошло менее пяти минут, и Себастиана с Ваньей отвели в еще более богато обставленное помещение - если такое вообще возможно. Кабинет правления, предположил Себастиан. Доминировал в комнате длинный блестящий дубовый стол, на котором стояли хрустальные графины с водой. Темные зеркальные стены были увешаны картинами, если и не ценными, то, во всяком случае, создававшими такое впечатление. В конце комнаты стоял, ожидая их, пожилой мужчина в темном костюме в тонкую полоску и сверкающих ботинках. Он был небольшого роста и полный, но благодаря грубоватым чертам лица, решительному взгляду и ухоженным седым волосам казался значительно крупнее, чем на самом деле. Он не шелохнулся, чтобы приветствовать их, а лишь проследил за ними взглядом ледяных серых глаз. Увиденное произвело на него, похоже, не слишком большое впечатление. Карл Хенрик представил вошедших и затем несколько подобострастно сказал:
        - Это мистер Адриан Коул, Генеральный директор компании «Filbo Corps Europe». Он ради вас прервал важную встречу.
        - Значит, это вы предъявляете совершенно беспочвенные обвинения, - проговорил мистер Коул на хорошем шведском языке, но с заметным английским акцентом. - Мы обычно хорошо сотрудничаем с властями, правда, это, разумеется, требует от властей желания сотрудничать.
        - Мы хотим получить ответы на несколько вопросов, - ответила Ванья. - Дело касается расследования убийств.
        - Вы можете идти, - сказал директор Карлу Хенрику. - Я возьму это на себя. - Он проводил начальника информационного отдела взглядом, пока тот не скрылся, после чего опять обратился к Ванье: - Мы охотно отвечаем на вопросы. Нам все время приходится иметь дело с трудными вопросами. Есть ли под этой горой медь? Стоит ли добывать торий? Сможет ли Природоохранный суд остановить нас? К вопросам мы привычны. К обвинениям тоже. Хотите воды?
        Он указал на наполненные графины. Себастиан покачал головой.
        - Нет, спасибо.
        - Но нам не нравится, когда нам угрожают, - продолжил Коул. - Для того чтобы отвечать, нам требуется взаимопонимание. В противном случае, вам придется действовать через адвокатов.
        - О каком взаимопонимании вы говорите? - сердито спросил Себастиан.
        - Чтобы то, что мы расскажем, осталось в полицейском расследовании. Чтобы оно не появилось в СМИ. Короче говоря, чтобы вы были профессионалами. Такими же, как мы.
        - Хорошо, но тогда дайте нам ответы, а не какую-то идиотскую корпоративную чушь, - веско заявила Ванья. - Как этот паяц, с которым мы только что общались.
        - Я не буду говорить чушь, обещаю, - сухо ответил Коул. - Но это не означает, что вам понравится то, что я скажу. Люди обычно не хотят знать настоящую правду.
        - Вам знаком район вокруг Стурбротен, в Турсбю? - спросила Ванья.
        Коул улыбнулся.
        - Да. Там одна из крупнейших жил в северном Вермланде. Миллиардной стоимости.
        - Вы поэтому попросили адвоката позвонить Марии Карлстен и предложить себя в качестве покупателей ее земли?
        - Вы имеете в виду адвоката Хегера из конторы «Лекс Легали»? - Ванья кивнула. - Честно говоря, не знаю. «Лекс Легали» имеет задание следить за возможной сменой владельцев в интересующих нас районах. У нас это обычная практика.
        - А вы не считаете неэтичным звонить скорбящей женщине через несколько дней после того, как уничтожили всю семью ее сестры? - с упреком спросил Себастиан.
        Коул посмотрел на него.
        - Возможно. А знаете ли вы, сколько раз такие разговоры приводили к продаже? - Он смотрел на рассерженного Себастиана совершенно спокойно. - Большинство тех, кому мы звоним, воспринимает это как выигрыш в лотерею. Они с радостью принимают деньги, которые мы предлагаем. Это большие суммы. Однако если сестра посчитала это бестактностью, я приношу ей свои извинения. Хотя извиняться перед вами я, наверное, не должен, ведь землей владеете не вы, не так ли?
        - А в перечне служебных обязанностей значится, что требуется быть полностью аморальным человеком? - поинтересовался вместо ответа Себастиан.
        Коул улыбнулся ему.
        - Хотите поговорить о морали? Вам известно, какая часть благосостояния Швеции происходит из гор? На самом деле, значительная часть тяжелой промышленности. Страна выстроена на этом. Но люди не хотят этого видеть. Им хочется жить в современном обществе со всякими дополнительными возможностями и одновременно в первозданном природном заповеднике. Это прекрасная мысль. Она замечательно звучит в телевизионных ток-шоу. Но я не намерен просить прощения за то, что мы берем камень и что-нибудь из него создаем. - Коул повернулся к Ванье. - Что-нибудь еще?
        - Да. Есть ли другие землевладельцы, которые много выиграли бы, если бы Карлстены согласились на продажу?
        - Безусловно. Отказались только Карлстены.
        - Кто-нибудь из них обращался к вам? Настаивал, звонил или что-нибудь в этом роде?
        - Вы имеете в виду, вел себя подозрительно?
        - Да.
        Коул, казалось, пытался припомнить.
        - Несколько раз звонил и интересовался, не хотим ли мы купить его землю, только владелец территории непосредственно к югу от Карлстенов.
        - Тумас Нурдгрен? - быстро уточнила Ванья.
        Коул кивнул.
        - Именно. Так его и звали. Он в последние годы, похоже, был очень заинтересован.
        - Вы ему что-нибудь обещали? Заключали какое-нибудь соглашение? - напряженно спросила Ванья.
        - Мы ответили, как всегда. Мы покупаем всю землю или никакой.
        Ванья замолчала. Подозрения в отношении Тумаса Нурдгрена подтвердились.
        - Вы думаете, это он? - спросил Коул, правильно понявший ее молчание.
        - А вы как думаете? - спросила в ответ Ванья.
        - Представления не имею. Впрочем, ради денег люди способны на многое. Я это усвоил. Мы тоже. Но мы не убиваем людей. Нам это не требуется. Там в земле запрятано слишком много денег, поэтому когда-нибудь мы все равно до них доберемся.

        Билли и Йеннифер сидели в пустом кабинете на втором этаже отделения полиции Кируны. Большого ничем не примечательного четырехугольного кирпичного здания. Оно могло быть зданием муниципалитета, школой, тюрьмой, старой психиатрической больницей, офисом, складом, чем угодно, настолько оно было невыразительным и унылым. Свернув на маленькой машине на парковку и увидев его, Билли в глубине души понадеялся, что это здание не перевезут вместе с остальным городом, а сравняют с землей и навсегда уничтожат. Коллеги, несомненно, заслуживали чего-то лучшего. В пользу здания говорило только то, что оно оказалось больше, чем он ожидал.
        Они изложили свое дело приемной на первом этаже: им хотелось бы поговорить с кем-нибудь, отвечающим за расследование исчезновения Матти Пейока или обладающим соответствующей информацией. Некоторое время ушло на телефонные разговоры, переключения на другие номера, отсылки и новые телефонные переговоры, после чего дежурный проводил их в кабинет на втором этаже и попросил подождать.
        И теперь они ждали.
        Причем уже довольно долго.
        Билли как раз подумывал, не спуститься ли на лифте обратно в приемную, чтобы спросить, не забыли ли про них, когда дверь кабинета открылась, и вошла женщина около пятидесяти лет и ста пятидесяти килограммов, в полицейской форме и с объемистой папкой в руке. Иссиня-черные волосы до плеч, густо подведенные темные глаза и накрашенные ярко-красной помадой губы. Женщина, которая хочет, чтобы на нее обращали внимание, или, во всяком случае, ничего против этого не имеет. Она представилась как Рената Стольнакке и опустилась в офисное кресло по другую сторону письменного стола.
        - Нас интересует исчезновение Матти Пейока, - начал Билли, когда все снова уселись.
        - Братья Пейоки, да, - вздохнула Рената, давая понять, что наслушалась о них столько, что хватит на всю оставшуюся жизнь. Билли начал понимать, почему, когда она за ближайшие двадцать минут сообщила им обо всем происходившем до, во время и после начала деятельности компании «FilboCorps» в Курравааре. - Можно спросить, почему Госкомиссия по расследованию убийств ими интересуется? - завершила она свой маленький доклад и принялась водить взглядом с Билли на Йеннифер и обратно.
        - Владеющая шахтой компания всплыла в другом расследовании, которым мы занимаемся, и это привлекло наше внимание к исчезновению Матти Пейока, - честно ответил Билли.
        - Исчез кто-нибудь еще? - поинтересовалась Рената.
        - Нет, убили семью, - сообщила Йеннифер, продолжая идти по проторенной дороге честности.
        - И вы считаете, что компания замешана, - заключила Рената.
        - Мы просто стараемся объективно изучить все возможности, - объяснил Билли. - Горнодобывающая компания одна из них.
        - Не понимаю, почему всем хочется сделать из них злодеев, - сказала Рената, наклоняясь вперед. - Я считаю, нам надо добывать больше. Мы нуждаемся в металле, в этом все сходятся, и раз у нас существуют законы об охране окружающей среды и условиях труда, то уж лучше, чтобы его добывали мы, а не дети где-нибудь в Южной Америке, где загрязняют все как угодно.
        Ни Билли, ни Йеннифер не испытывали желания ввязываться в дискуссию о преимуществах и недостатках горнодобывающей промышленности, поэтому Билли быстро ушел от этой темы.
        - У вас есть копия договора о покупке земли, подписанная Матти Пейоком? - спросил он.
        Рената открыла принесенную папку, немного полистала материалы расследования и под конец вытащила какие-то бумаги и положила их на стол перед гостями. Йеннифер и Билли дружно наклонились и принялись рассматривать документ.
        - Его брат утверждает, что это не роспись Матти, - сказал Билли, указывая на подпись внизу последней страницы.
        - Я знаю, это мы тоже проверяли, - ответила Рената, извлекла из толстой папки еще две бумаги и положила их перед Билли и Йеннифер. Одна из них представляла собой договор об аренде машины, а вторая - копию его паспорта. Обе с подписью Матти.
        - Они не полностью одинаковые, - заключила Йеннифер, несколько раз скользнув взглядом с одной бумаги на другую и на третью.
        - А ваша подпись каждый раз полностью одинаковая? - парировала Рената, бросив на Йеннифер скептический взгляд, и та поняла, что ей уже доводилось слышать такое возражение.
        - Более или менее, - самоуверенно ответила Йеннифер.
        - Мы, во всяком случае, посчитали, что разница не столь велика, чтобы заподозрить преступление.
        - Вы рассматривали возможность того, что он мог поставить подпись под пыткой? - спросила Йеннифер, и даже Билли вздрогнул от удивления. К этому времени он знал Йеннифер достаточно хорошо, чтобы понимать ее мечты - чтобы полицейская работа была наполнена напряжением и приключениями. Ей хотелось ловить преступников, чем более ловких и изощренных, тем лучше. Померяться силами с приспешниками зла. Действительность в Сигтуне была чрезвычайно далека от ее представления об избранной профессии. Представления, которое, откровенно говоря, казалось почерпнутым из американских экшен-фильмов.
        Однако даже зная это о своем друге и коллеге, он удивился возникшей у нее надежде на то, что Матти пытали, чтобы заставить подписать договор.
        - Это объяснило бы то, что подпись на договоре чуть более неровная, - продолжила Йеннифер, явно истолковавшая несколько скептический взгляд Билли как поддержку.
        - Это может объясняться и тем, что решение далось ему нелегко. Или тем, что он писал на недостаточно ровной поверхности, - сказала Рената, подалась вперед, собрала бумаги и снова убрала их в папку.
        - Братья Пейоки, по собственному почину, доставили нам больше сверхурочной работы, чем все жители Кируны вместе взятые, и могу признаться, что бывали моменты, когда я настолько уставала от них, что подумывала просто взять и покончить со всем, с ними связанным. Но мы все тщательно проверяли, по нескольку раз, и не обнаружили ничего, указывавшего на то, что исчезновение Матти Пейока связано с каким-либо преступлением. - Рената откинулась на спинку кресла, едва переводя дух после длинной тирады.
        Билли и Йеннифер быстро переглянулись. Рената Стольнакке казалась компетентной, и ничто из услышанного и увиденного ими не опровергало ее вывода.
        - Могу я получить копию этого? - поинтересовался Билли, кивая в сторону лежащей на столе папки.
        - На рецепции уже лежит для вас цифровая копия, - ответила Рената.
        - Вы отследили деньги? - спросил Билли, вставая, чтобы покинуть кабинет.
        - Деньги перевели на счет на имя Матти Пейока. Все было там. Нетронутым в течение нескольких месяцев, мы периодически проверяли.
        - А сейчас вы проверяли?
        Пустой взгляд Ренаты говорил сам за себя.
        Она не проверяла.

        Новый кабинет. Новое ожидание.
        На этот раз в банке, расположенном на той же улице, неподалеку от здания полиции. Они прошли туда пешком, и по пути Билли позвонил Торкелю и ввел его в курс того немногого, что удалось узнать.
        Пер Пейок по-прежнему уверен в том, что за исчезновением брата кроется преступление, а местная полиция это отрицает.
        Он еще не успел изучить материалы их расследования, но, похоже, они потратили солидное количество времени и поработали на совесть. У него, правда, возникла одна идея, которую ему хочется проверить, и он собирается позвонить Малин Окерблад.
        Здесь Торкель перебил его.
        Малин Окерблад больше не является руководителем предварительного следствия, и Торкель как раз пытается получить санкцию на ее задержание. Поэтому Билли придется говорить с новым руководителем, Эмилио Торресом. Минуточку. Прежде чем Билли успел осознать содержание услышанного, у него в ухе раздался голос с легким акцентом, обладатель которого представился и спросил, чем он может ему помочь.
        Билли объяснил свое дело.
        Эмилио обещал помочь.
        Пятью минутами позже Билли и Йеннифер вошли в угловое здание, где располагался «Sparbanken Nord», представились, изложили свое дело и попросили номер факса этого офиса. Потом их проводили в маленький кабинет, где они теперь сидели и ждали. За окном по улице Ларс-Янссонсгатан периодически проходили отдельные люди, но сказать, что в этот день в городе наблюдалось активное движение, было бы преувеличением. Во всяком случае, в той его части, где находились Билли и Йеннифер.
        Дверь открылась, и вошел мужчина с такой улыбкой, будто ему только что достался самый крупный в жизни выигрыш. Радость продолжала ощущаться и когда он, мягко говоря, с энтузиазмом пожал им руки, представившись как Антон Берингер, директор здешнего офиса банка. Говорил он на диалекте, который показывал, что родом он не из Кируны.
        - Вы должны были получить факс из прокуратуры Карлстада, - начал Билли в ответ на вопрос, чем он может им помочь, и Антон утвердительно кивнул.
        - Да, вы хотите получить информацию о счете одного из наших клиентов.
        - Существует риск, что он уже больше не является вашим клиентом, но мне хотелось бы знать, куда делись деньги.
        - Конечно, никаких проблем, о ком идет речь? - спросил Антон, повернулся к компьютеру и с готовностью поднес пальцы к клавиатуре.
        Билли назвал ему имя, персональный идентификационный номер и номер счета, указанный в договоре между Матти Пейоком и «FilboCorps». Антон быстро вводил данные, а затем с преувеличенным энтузиазмом нажал на «ввод».
        - Да, он по-прежнему является нашим клиентом, и счет активен. - Антон мышкой прокрутил страницу и наклонился вперед. - Надо же, денег много, - произнес он, поворачивая экран так, чтобы Билли и Йеннифер могли смотреть, слушая его объяснения.
        - С этим счетом, собственно, мало что происходит. Немногим более пяти лет назад на него поступила очень крупная сумма, ее вы видите здесь. - Он показал на экране. - Далее несколько небольших транзакций, а потом деньги чуть более года не трогали.
        - Вот в этот момент поступило заявление о его исчезновении, - увидев на экране дату последней транзакции, заметила Йеннифер.
        - В последние четыре года имели место ежемесячные переводы. Каждый месяц сюда переводилось по двадцать пять тысяч. - Антон по-прежнему показывал на экране. На этот раз на ряд цифр. Номер счета.
        - Что это за счет? - поинтересовался Билли, одновременно записывая наиболее важную информацию.
        - Думаю, мы это сейчас узнаем, - радостно сообщил Антон, снова развернул экран и принялся стучать по клавишам.
        - Он исчезает, в течение года не трогает деньги, а потом начинает их регулярно снимать, - подвел для себя итог Билли.
        - Двадцать пять тысяч в месяц - это триста тысяч в год, - добавила Йеннифер. - В таком режиме денег должно хватить на пятьдесят с лишним лет.
        - Думаешь, ежемесячная зарплата? - спросил Билли.
        - А ты нет?
        - Двадцать пять тысяч хватает на какое-то время…
        - Счет находится в «Scotiabank», на Коста-Рике, - прервал их Антон с еще более широкой, если возможно, улыбкой.
        - Там на такую сумму можно жить еще дольше, - заключила Йеннифер.

        «Гугл» и несколько телефонных звонков принесли результат. Получилось даже легче, чем он думал. Оказалось, что Госкомиссия и Главное полицейское управление регулярно сотрудничают с криминальным психологом по имени Себастиан Бергман. В интернете о нем говорилось не много, но одну страницу в Википедии найти удалось. Согласно ей, Себастиан Якоб Бергман получил образование в Стокгольмском университете и в США. Он - криминальный психолог, специализируется на серийных убийцах и является одним из первых в Швеции специалистов по психологическому портрету преступника. На странице имелась фотография. Хотя она уже несколько устарела, он узнал крупного мужчину с довольно густыми волосами, которого видел в шахте и в больнице.
        В Стокгольме значилось пять Себастианов Бергманов, но только один со вторым именем Якоб. Себастиан Якоб Бергман проживал на Грев-Магнигатан, 18, поэтому он отправился туда.
        Припарковаться оказалось трудно, и ему пришлось немного поездить, прежде чем он нашел парковочное место, с которого был неплохо виден дом - основательное каменное здание желтого цвета с широкими белыми оконными рамами и большой, расположенной в центре парадной. На вид довольно шикарно. Он откинул спинку сиденья и устроился поудобнее. Пожалел, что купил из еды и питья только бутылку кока-колы, но теперь, сидя здесь, снова покидать машину не хотелось. Прежде чем он поймет, каков будет следующий шаг плана.
        До сих пор план был прост. Дождаться, пока Себастиан Бергман выйдет из дома. Последовать за ним. И надеяться, что Себастиан приведет его к девочке. У плана имелся целый ряд слабых моментов, но ничего лучше у него сейчас не было. Он снова посмотрел в сторону дома.
        «Жизнь несправедлива», - подумал он.
        Во всех отношениях, это он за последнее время усвоил.
        Страдают те, кто волнуется и проявляет осмотрительность.
        Приходится умирать детям, которые вовсе не заслужили этого.
        Злодеяния совершают хорошие люди.
        Жизнь несправедлива, но человек делает то, что должно.
        Вот как обстоит дело.
        Первыми выстрелами он переступил границу и вернуться обратно больше не мог. Происходящее сейчас, по сути, является лишь следствием первых выстрелов. Только и всего. Остался всего один свидетель. Потом все закончится. По крайней мере, на какое-то время.
        Он посмотрел на часы. Глотнул сладкого напитка и вернул пробку на место. Он чувствовал, что надо дозировать питье, потому что сидеть, наверное, придется довольно долго. Прошло всего пять минут с тех пор, как он припарковался. Время тянулось невероятно медленно. Он понял, что нужно чем-нибудь заняться. Возможно, стоит все-таки выйти из машины, подойти к парадной и посмотреть, сможет ли он проникнуть внутрь. Он не имел представления, на каком этаже живет Себастиан. Не то чтобы ему требовалась эта информация, но все же какое-то занятие. Он может войти и прочесть на доске с фамилиями жильцов. Получить общее представление.
        Черную сумку он на всякий случай положил на пол с пассажирской стороны. Задвинул ее как можно дальше вперед, чтобы ее было трудно увидеть снаружи. Возможно, глупо, но он не мог рисковать, что кто-нибудь из прохожих увидит сумку, разобьет стекло машины и украдет ее. Нельзя допускать никаких ошибок.
        Уже собираясь открыть дверцу, он заметил в окне третьего этажа движение. Маленькое лицо, глядящее на улицу. Оно напомнило о зернистой фотографии из «Экспрессен» и доме в Фарсте.
        Но теперь в цвете и по-настоящему.
        Теперь незачем узнавать, на каком этаже живет Бергман.
        Ясно, что на третьем, и девочка у него.

        Ванья отчиталась Торкелю о встрече в «FilboCorps», а тот сообщил, что только что объявил Тумаса Нурдгрена в общегосударственный розыск. Допросы Малин пока ничего не дали, но он надеялся, что после объявления розыска какие-нибудь следы Тумаса вскоре обнаружатся. Они пообещали друг другу звонить, как только появится что-нибудь новое.
        Стояла прекрасная весенняя погода, и Стокгольм был полон гуляющих. Ванья и Себастиан шли по Кунгсгатан в сторону площади Стуреплан. Себастиан казался по-прежнему недовольным и раздраженным. Ванья считала даже немного трогательным то, что он никак не может отключиться от встречи с Коулом.
        Она догадывалась, что на него влияет. Оставшаяся у него дома девочка. Ей, похоже, удалось пробудить в нем душевные качества, которых раньше Ванья у него не замечала. В каком-то смысле ее радовало, что Себастиан способен проявлять интерес к другим людям. Подпадать под их влияние. Это делало его человечным. А ей он нравился, когда бывал человечным. Это были его лучшие мгновения.
        - Пойдем ко мне домой, поужинаешь со мной. То есть с нами, - предложил он. - Ведь встречаться с этим Стефаном мы все равно будем позже.
        - Он позвонит, когда окажется в Стокгольме.
        - Ну вот, поужинай с нами.
        - Ладно. Конечно, звучит очень заманчиво, - ответила она.
        И в этот момент она увидела его.
        Человека, которого избегала в течение нескольких месяцев.
        Он стоял перед книжным магазином Хеденгрена и смотрел внутрь сквозь витрину. Может, она подсознательно выбрала дорогу через площадь Стуреплан вместо того, чтобы пройти по другой стороне улицы, может, попала сюда по старой привычке - они раньше регулярно ходили в этот магазин, чтобы покопаться в книгах. Она и человек, которого она прежде называла папой.
        Вальдемар.
        Он увидел ее всего несколькими секундами позже, поэтому она не смогла последовать первоначальному инстинкту, отвернуть голову и пройти мимо него незамеченной.
        - Ванья? - с удивлением произнес он. Голос звучал слабо, точно эхо его прежнего голоса. «Папа», - чуть не ответила она, но успела сдержаться.
        - Привет, Вальдемар, - сказала она и остановилась. Они оказались на некотором расстоянии друг от друга.
        Себастиан, казалось, сомневался, что ему делать. Остаться стоять или нет? Насколько личный характер носит ситуация? Он отступил на несколько шагов и остановился немного поодаль, словно освобождая ей место. Но все-таки остался. Вальдемар нерешительно шагнул ближе к ней.
        - Как ты поживаешь? - спросил Вальдемар голосом, пытавшимся сказать намного больше.
        - Хорошо. Как всегда, много работы, - ответила она максимально нейтрально. Ей не хотелось втягиваться в его эмоциональный тон. - Ты ведь знаешь Себастиана? - продолжила она, указывая на коллегу.
        - Безусловно. Привет, - сказал Вальдемар и посмотрел на него с преувеличенным дружелюбием.
        Себастиан кивнул.
        - Привет, Вальдемар.
        Ванья радовалась тому, что с ней Себастиан. Иначе Вальдемар превратил бы встречу в эмоциональный цирк, она это по нему видела. Он очень постарел. Кожа более обвислая и бледная. Морщины там, где всего полгода назад было совершенно гладко. Но больше всего изменились глаза. Утратили жизнь. Из них исчезла сила, и взгляд, обычно так ее радовавший, сменился отчаянным горем.
        Жалкий, сломленный человек.
        - Я скучаю по тебе, - выдавил он. Это шло от сердца.
        Она была вынуждена признать, что его горе ее радовало. Значит, не только она ощущает боль от предательства. Не только она страдает.
        Поначалу она не знала, что говорить.
        - Я была очень занята, - получились и правда, и ложь одновременно. - И потом, мне хотелось, чтобы меня все оставили в покое, - продолжила она.
        Это была правда. Ее она все-таки решила высказать. Ведь это он предал ее. Не она.
        - Понимаю, - печально проговорил он и замолчал.
        Они смотрели друг на друга. Молча. Одному из них хотелось сказать очень многое. Другому - как можно скорее уйти отсюда. Кто из них победит, было предрешено.
        - Мне надо идти, - сказала она, показывая всем телом, что собирается уйти.
        - Я думал… - начал Вальдемар, и казалось, что для продолжения ему требовалось набраться сил. - Я думал, что вы с мамой съездили на кладбище.
        - Да, съездили.
        Вальдемар смотрел на нее взглядом, в котором забрезжил намек на надежду. Он будто бы говорил: теперь ведь она знает правду. Теперь они все-таки, наверное, могли бы найти способ двинуться дальше. Вернуться к взаимопониманию.
        - Я ей ни на секунду не поверила, - заявила Ванья с твердым намерением уничтожить этот взгляд.
        Вальдемар слабо кивнул. На секунду показалось, что он собирался сказать что-то еще, но не сумел. Что-то, способное все изменить и заставить ее остаться. Но у него не получилось. Она посмотрела на него и наклонилась ближе, почти доверительно, но в голосе у нее звучало отчуждение.
        - Слово «прости» было бы хорошим началом, просто чтоб ты знал.
        Вальдемар кивнул. Он понял.
        - Прости, я так многое хочу объяснить.
        Она ответила лишь взглядом, говорившим, что слишком поздно, после чего решительным шагом двинулась дальше. Себастиан последовал за ней. Они молча шли рядом в сторону Риддаргатан.
        - Значит, у вас все так плохо, - под конец проговорил он. Ванья печально кивнула. Чем дальше они уходили от Вальдемара, тем труднее ей давалась невозмутимость.
        - Меня убивает ложь, - сказала она, почувствовав, что чуть слишком дала волю эмоциям. - Целая жизнь во лжи.
        - Он наверняка считал, что у него была причина, - мягко ответил Себастиан.
        - Наверняка. Но он был моим отцом. Отцы не должны лгать.
        Себастиан посмотрел на нее задумчиво. Эта встреча его тоже не оставила равнодушным.
        - Да, но иногда они, возможно, лгут, потому что не видят другого выхода, - произнес он и посмотрел на нее.
        - Это их не извиняет.
        Он продолжал смотреть на нее так, будто тоже хотел что-то сказать, но никак не мог подобрать слова.

        Билли расхаживал по гостиничному номеру. Тот, кто его обставлял - а Билли не сомневался в том, что происходило это не в последние пятьдесят лет, - явно питал пристрастие к сосновым панелям. Все в комнате создавало ощущение деревенского горного домика пятидесятых годов. «Старейшая гостиница Кируны» значилось в рекламе, во что, оглядевшись, было нетрудно поверить. Билли проверил по интернету и решил показать Гунилле страницу TripAdvisor, чтобы она в следующий раз при бронировании смогла избегать гостиниц с худшим рейтингом. Они с Йеннифер в принципе в Кируне все закончили, но вечерних самолетов не было, и Гунилла все равно забронировала номера, так что пришлось ночевать.
        Последние часы были заняты интенсивной работой.
        После визита в банк Билли отчитался Торкелю, тот пообещал подергать за несколько ниточек, и через полчаса позвонила Ингрид Эрикссон из Управления по борьбе с экономическими преступлениями и спросила, не может ли она чем-нибудь помочь Билли. Имя ему было откуда-то знакомо, он неотчетливо связал его с Ваньей, но углубляться не стал и объяснил, что им требуется узнать имя владельца счета в банке «Scotiabank», в Коста-Рике, если счет еще активен. Ингрид дала ему понять, что, учитывая царящие в Коста-Рике законы, это может оказаться трудно. Билли поинтересовался, не упростится ли дело, если банку потребуется только подтвердить уже имеющееся у них имя? Ингрид ответила, что вполне возможно и что она попытается, хотя ничего не обещает.
        Тремя часами позже, когда они с Йеннифер сидели за ранним ужином и обсуждали, какие фильмы о супергероях лучше, ему отзвонилась Ингрид. Им повезло. Поскольку они хотели только подтвердить имя, костариканцы проявили необычную готовность помочь. Да, мистер Пейок владеет счетом, счет активен и к нему привязана карта Visa. Последняя транзакция имела место два дня назад. Правда, Ингрид не удалось узнать, где именно, не удалось получить и адрес или телефон мистера Пейока. Она послала им фотографию Матти с паспорта, который полиция нашла у него дома после исчезновения, и служащий банка в Коста-Рике подтвердил, что фотография действительно изображает мистера Пейока.
        Билли поблагодарил и положил трубку. Фрагменты мозаики улеглись на место, один за другим, и показали картину, которую Билли ожидал увидеть уже после визита в банк.
        Матти сбежал.
        Его купили.
        Все и вся имеет цену.
        Цена Матти очевидно составляла немногим более 15 миллионов крон.
        Билли оставалось только получить ответ на вопрос, как Матти добрался до Коста-Рики без паспорта. Его полицейские Кируны обнаружили у Матти дома. В материалах расследования имелась копия паспорта. Действительного до ноября 2014 года.
        Еще один телефонный звонок. На этот раз Ренате, которая обещала быстро проверить ситуацию с паспортами. Через полчаса, когда Йеннифер пыталась уговорить Билли поиграть в боулинг, Рената перезвонила и с некоторым стыдом в голосе сообщила, что Матти Пейок примерно за месяц до исчезновения заявил, что у него украли паспорт, и получил новый. Поскольку, обыскивая дом, полиция нашла его паспорт, они посчитали, что он, во всяком случае, не сбежал за границу. Рената сходу признала, что они допустили ошибку, не проконтролировав, не поступало ли заявления о пропаже паспорта и не был ли он признан недействительным. Она дала Билли понять, что раздосадована и потому, что предстает перед Госкомиссией в невыгодном свете, но главным образом потому, что так у них сразу появилось бы еще одно доказательство и это избавило бы ее от массы лишней работы.
        Прояснив всю картину целиком, Билли и Йеннифер снова поехали к жившему за двадцать километров Перу.
        Они предварительно обсудили это посещение. Йеннифер сомневалась, что нужно ему все рассказывать. Ведь очевидно, что Пер чуть ли не боготворит Матти. Имеют ли они право разрушать его образ брата? Однако Билли считал, что наверняка лучше знать правду, чем всю оставшуюся жизнь пребывать в убеждении, будто Матти лежит где-то в земле.
        Поступили так, как хотел Билли.
        Пер и на этот раз встретил их во дворе, даже не пытаясь пригласить их в дом, откуда все так же лаяли собаки. Он поинтересовался, чего хотят полицейские, и страшно побледнел, когда Билли рассказал, что им удалось узнать с их прошлой встречи. Пер все качал головой, словно ни на секунду не хотел верить описанному Билли развитию событий, и прицепился к тому, что они все-таки не разговаривали с Матти. Они не знают наверняка, он ли находится в Коста-Рике. Это может быть кто-нибудь другой. Кто именно, он сказать не мог. Кто-нибудь из людей компании.
        Билли рассказал, что банк в Коста-Рике опознал Матти по фотографии.
        Пер отказывался верить. Матти был душой сопротивления.
        Именно поэтому, попытался убедить его Билли. После того, как он возглавлял борьбу против шахты, ему было бы слишком трудно жить здесь, когда он продал землю, поэтому Матти «исчез».
        В Коста-Рику.
        Они уверены.
        Говорить было больше нечего, и Билли с Йеннифер двинулись обратно к машине, но Пер остановил их.
        - Сколько он получил за предательство?
        Билли назвал сумму. Немногим более пятнадцати миллионов. Пер лишь кивнул и пошел к дому.
        На обратном пути Билли заподозрил, что Йеннифер была права. Ничего не зная, Пер, вероятно, чувствовал бы себя лучше.
        Да, пришлось интенсивно поработать.
        У Билли зазвонил телефон. Он подумал, не проигнорировать ли звонок. Чувствовал, что безумно устал от телефонных разговоров. Но, разумеется, взял трубку. Просиял, увидев, кто звонит. Йеннифер.
        - В подвале здания полиции есть тир. Хочешь со мной?

        Он не мог себе представить, чтобы полиция не охраняла девочку. Вопрос был только в масштабах защиты. Присутствует ли персонал только в квартире, или у них еще есть люди снаружи? Он принялся всматриваться в машины поблизости, но не сумел разглядеть в них людей. С другой стороны, проверить он мог только самый ближайший участок, составить полное представление из машины не получалось. Раздраженный, он решил обследовать окрестности пешком. Это означало, что он будет значительно больше на виду, но других вариантов он не видел.
        Ему требовалось узнать, как выглядит противник.
        Он открыл дверцу и вылез, тщательно следя за тем, чтобы каждое движение было максимально спокойным и будничным. Главное, никак не выделяться и не привлекать к себе внимания. Он посмотрел на припаркованные машины по обеим сторонам улицы. Поискал силуэты или движения.
        Пока ничего.
        Он закрыл дверцу машины и потянулся. Постоять было приятно. От долгого сидения болела спина. Чуть дальше, на другой стороне улицы стоял черный автофургон. Никаких эмблем, кроме буквы «S» на задних дверях. Значит, скорее всего, ведущие наблюдение полицейские находятся здесь. Требуется проверить фургон особенно тщательно. Он пошел, наслаждаясь первыми шагами. Решил идти прямо, держаться левого тротуара и дойти по нему до Стургатан. Там он пересечет улицу и на обратном пути пройдет мимо черной машины. Дальше план состоял в том, чтобы пройти весь квартал до Риддаргатан, снова пересечь улицу и вернуться к собственной машине, оставленной у тротуара, на котором он сейчас находится. Он сосредоточится на машинах на улице и окнах дома напротив восемнадцатого номера. Будь его заданием охранять девочку, он предпочел бы сидеть там, откуда лучше всего видна квартира.
        Он неспешно двинулся в сторону Стургатан. Ему хотелось обойтись наименьшим количеством кругов, а значит, лучше передвигаться медленно. Из-за угла впереди вывернула пожилая дама и пошла ему навстречу. Машины рядом с ним, к его радости, продолжали пустовать, и он иногда решался бросать взгляд на дома на левой стороне улицы. Из-за отсвета смотреть в темные окна было трудно, и он понял, что не сможет быть полностью уверен в том, что там никто не сидит.
        Поравнявшись с дамой, он позволил себе маленький любезный кивок в ее сторону. Дама ответила улыбкой, что, как это ни глупо, его обрадовало. Дойдя до Стургатан, он перешел на другую сторону. Повернул направо и незамедлительно начал всматриваться в приближавшуюся черную машину. У нее оказалось большое темное переднее стекло, через которое трудно было что-либо увидеть. Он решил немного изменить план и перейти через улицу непосредственно перед машиной. Тогда у него появится больше шансов заглянуть в нее естественным образом. Тротуар впереди был пуст, но с Риддаргатан вывернуло такси и поехало ему навстречу. Это подходило идеально. Увеличив скорость, он пошел быстрым шагом к припаркованному автофургону. Спустился с тротуара прямо перед передним бампером и посмотрел налево, словно желая, перед тем как перейти улицу, проверить, где находится такси. Получил хороший угол зрения, чтобы заглянуть в темную водительскую кабину. Похоже, пусто. Удовлетворенный, он пересек улицу и подошел к собственной машине. Он как раз собирался продолжить путь к Риддаргатан и аналогично пройтись в другую сторону, когда увидел,
что идут они.
        Мужчина, которого он искал, и молодая женщина из полиции.
        Они только что появились на Грев-Магнигатан. К счастью, они находились на другой стороне тротуара, и он заметил их первым. Он спрятался за какой-то машиной. Проводил их взглядом через грязное заднее стекло. Они решительным шагом направились к подъезду. Возможно, они - смена, подумал он, увидев, как они открывают дверь и заходят внутрь. Он решил подождать. Завидел начало нового плана. Только сперва нужно убедиться.
        - Мария! Это я! - громко прокричал Себастиан, входя в прихожую. Ванья проследовала за ним, все еще не оправившись после встречи с Вальдемаром. Никакого ответа из квартиры не последовало, что обеспокоило Себастиана, и он поспешно прошел на кухню. Там он обнаружил, что Мария, очень бледная, молча сидит рядом с Николь.
        - Мария, что-нибудь случилось? - едва увидев их, сразу спросил он.
        - Она опять рисовала, - тихо и испуганно проговорила Мария и встретилась с ним взглядом.
        - Можно посмотреть? - озадаченно спросил Себастиан и поднял лежавший перед ними на столе перевернутый белый лист бумаги.
        Сюжет поражал столь же сильно, как и в прошлый раз. Николь еще больше продвинулась назад во времени. На этот раз она стояла на кухне. Перед ней на полу лежал замечательно нарисованный мальчик. Одна рука у него была почти оторвана у плеча и лежала перекошенной рядом с ним. Повсюду была кровь. На рисунок ушло столько чернил из красного фломастера, что последние штрихи на стене получились слабыми, будто закончилась краска. Мария смотрела на рисунок со слезами в глазах.
        - Это Георг, ведь так?
        Себастиан осторожно кивнул.
        - Она сегодня ночью нарисовала один рисунок, но я вам его еще не показал, - медленно проговорил он.
        - Почему?
        - На нем ваша сестра.
        Мария опустила взгляд с совершенно убитым видом.
        - Он столь же ужасен?
        Он подошел к ней и положил руку ей на плечо.
        - Возможно, я поступил глупо, но мне хотелось вас пощадить, - с нежностью сказал он.
        - Я не хочу его видеть, - ответила она.
        Немного посмотрев на него печальным взглядом, она повернулась к молчаливой, неподвижно сидящей дочери, такой маленькой и бледной.
        - Когда это закончится? Сколько ей еще придется находиться в этом жутком мире? - умоляюще спросила она Себастиана. - Это ужасно.
        - Честное слово, не знаю, - ответил он и осторожно погладил ее по плечу.
        В кухню вошла Ванья, молча взяла рисунок и принялась его рассматривать. Ее вновь поразила фотографическая память девочки. Та не упустила ни одной важной детали. Присутствовали даже ее собственные кровавые следы.
        - Я думала над этим, - сказала Ванья Себастиану, кивая на лист бумаги. - Пожалуй, мы должны считать рисунки уликой.
        - Конечно.
        - Тогда мне надо забрать их с собой.
        - Конечно, забирай.
        Себастиан отпустил плечо Марии и обратился к Николь:
        - Пойдем, попробуем немного подумать о чем-нибудь другом.
        Он взял ее на руки и понес в гостиную.
        - Ты поможешь мне включить телевизор. Наверное, там идет что-нибудь, что нам захочется посмотреть, - сказал он Николь и крепко обнял ее. Ванья наблюдала, как они уходили. Руки Николь обвивались вокруг его шеи.
        Возможно, потому что она только что с ним столкнулась, или из-за того, как Николь обнимала Себастиана. Ей вспомнился Вальдемар.
        Человек, которого она когда-то обнимала так же.

        Тир оказался меньше того, где они обычно встречались в Стокгольме, но чего, собственно, можно было ожидать от этого места? Пять кабинок в ряд, пять мишеней в половину силуэта человека - на расстоянии двенадцати метров. Все помещение отделано светлым деревом, что наводило на мысль о гигантской сауне с вмонтированными в потолок люминесцентными трубками. Начальник отделения проинформировал их о рутинных вещах и правилах техники безопасности, положил необходимое оборудование в кабинки и ушел. Металлическая дверь у них за спиной захлопнулась.
        - Не сделать ли нам это немного увлекательнее? - спросила Йеннифер, направляясь, чтобы принести им висевшие на перекладине наушники. - Три магазина, тот, у кого получится худший выстрел, проиграл.
        - На что спорим? - с улыбкой поинтересовался Билли.
        - На сотню.
        Она вернулась и протянула Билли желтые закрытые наушники.
        - Принято.
        Билли надел наушники, вошел в маленькую кабинку и взял пистолет. Достал из лежащего справа ящичка один из магазинов и зарядил оружие. Когда он услышал маленький щелчок, подтверждавший, что магазин встал на место, по всему телу пробежала приятная дрожь, и он отвел затвор до конца и отпустил.
        Он держит заряженное оружие.
        Смертоносное оружие.
        Йеннифер уже начала стрелять. Приглушенно он слышал, как она в спокойном темпе делает выстрел за выстрелом. Он бросил взгляд на ее мишень. Каждая пуля ложилась во внутренний кружок. Впрочем, достаточно на секунду утратить концентрацию. Единственная пуля отклонится - и ты проиграл.
        Билли занял позицию, поднял пистолет и сделал первый выстрел. Идеальное попадание. Повторяя процедуру, он в быстром темпе отстрелял оставшиеся одиннадцать патронов. Потом опустил пистолет, вынул пустой магазин и заменил его полным из ящичка.
        Отвести затвор, позиция, поднять оружие.
        После четвертого выстрела Билли заметил, как у него заработал мозг. Концентрации он не потерял. Даже напротив. Казалось, будто он переносится вперед, подходит ближе. Видит цель более отчетливо, будто все перешло в формат HD, цель видна идеально, но вместе с тем она изменилась.
        Чарльз Седерквист, освещенный прожекторами зависшего над ним вертолета.
        Окровавленный и обессиленный после крушения машины.
        Билли выстрелил.
        Первая пуля попала Седерквисту в грудь. Круглое кровавое пятно на рубашке, которое быстро разрослось и стало бесформенным. Вторая пуля прямо в красноту. Больше крови. Но Чарльз Седерквист по-прежнему стоит. Пули в сердце должны были убить его, но он стоит на месте. Билли продолжил стрельбу. Еще шесть пуль вонзились в грудь, и рубашка настолько пропиталась кровью, что начало капать на землю.
        Наконец Седерквист рухнул.
        Билли опустил пистолет.
        Едва дыша. В сильнейшем напряжении.
        Он опять был в кабине. Расстояние снова двенадцать метров. Он сделал глубокий вдох и медленно выдохнул через рот, сердцебиение постепенно выровнялось. Билли снова глубоко вдохнул, почувствовал, как опустились плечи, и привычными движениями заменил магазин.
        Отвести затвор, позиция, поднять оружие.
        На этот раз мишень изменилась сразу, как только он прицелился. Человек. Обычно его фантазии обращались либо к Седерквисту, либо к Эдварду Хинде - к людям, которых он действительно убил, но сейчас перед ним стоял кто-то другой. Кто именно, он не знал.
        Ему было безразлично.
        Он выстрелил.
        Ему показалось, будто он слышит, как пуля вонзается в стоящее перед ним тело, видит, как она дробит кости и раздирает ткани, а потом пробивает спину и забрызгивает кровью стену. Билли продолжил стрелять, посылая пулю за пулей в середину белой груди. Девять, десять, одиннадцать… Он набрал воздуха, задержал дыхание, приподнял пистолет на несколько сантиметров и уложил последнюю пулю в центр блестящего лба. Голова от сильного удара дернулась назад, колени подкосились. Человек перед ним беззвучно рухнул.
        - Последняя пуля точно стоила тебе сотни.
        Вероятно, Йеннифер кричала, он отчетливо слышал ее, невзирая на наушники. Он обернулся, одновременно сдергивая их. Йеннифер стояла, прислонясь к деревянной стене, с победной улыбкой на губах и скрещенными на груди руками. Он положил пистолет на предназначенное для него место и шагнул в ее сторону. Не говоря ни слова, он схватил ее и прильнул губами к ее губам.
        Она издала короткий удивленный возглас, и Билли почувствовал, как она замерла, прежде чем ответить на его поцелуй. Потом обняла его, открывая рот и позволяя их языкам встретиться. Билли прижался к ней крепче, не задумываясь над тем, чувствует ли она животом его эрекцию. Ее язык глубоко у него во рту. Одной рукой Билли взял ее за затылок и крепче прижал головой к себе, а другой скользнул по ее спине, вытащил рубашку и нащупал обнаженную кожу. Она издала тихий стон. Задышала тяжелее. Высвободила руки и начала расстегивать на нем рубашку, а их губы ни на секунду не отрывались друг от друга. Он почувствовал, как ее горячие руки заскользили по его груди, достигли живота, начали расстегивать ремень на его джинсах.
        Она прервала поцелуй, прижалась щекой к его щеке. Ее горячее быстрое дыхание возле его уха. Тело крепко прижато к его телу. Билли открыл глаза. Казалось, будто что-то случилось, когда их губы разомкнулись. Он убрал руку с ее спины и поспешно отступил на шаг.
        - Прости, - выдавил он и подался назад настолько, насколько позволяла маленькая кабина.
        - В чем дело? - спросила ничего не понимающая Йеннифер. - Что я сделала?
        - Ничего… Я просто не могу, - ответил Билли и начал застегивать рубашку, что дало ему повод не смотреть ей в глаза.
        - Ты начал меня целовать…
        - Да, знаю, но ничего не получится, - перебил ее Билли. - Мне очень жаль.
        Йеннифер прикусила нижнюю губу и медленно шагнула к нему.
        - Знаешь, как говорят: «What happens in Kiruna stays in Kiruna»[113].
        - Нет, так не пойдет…
        Билли поднял перед собой руки и слегка отклонился назад. Он посмотрел на нее взглядом, сочетавшим в себе смесь стыда и искреннего сожаления.
        - О’кей… - Йеннифер отступила на шаг назад.
        - Ты ведь знаешь… я собираюсь жениться, - слабым голосом проговорил Билли, чтобы прервать неловкое молчание.
        - Да, знаю.
        - Не будь у меня Мю, и не собирайся я жениться, то…
        - Я знаю, тебе незачем… Я понимаю.
        Опять стало тихо. Так тихо, что Йеннифер впервые услышала вентиляторы и слабое жужжание люминесцентных трубок на потолке. Она откашлялась и снова скрестила руки на груди.
        - Знаешь… - Она вновь откашлялась и ее голос, похоже, обрел б?льшую силу. - Было… «здорово» неподходящее слово, но… было приятно узнать, что хочется не только мне.
        - Да, не только тебе. Но я не могу. - Взгляд Билли убедил ее больше слов в том, что он не лжет.
        - Я понимаю. Все в порядке.
        Опять стало тихо, но на этот раз тишина была не такой неловкой. Скорее печальной, словно мгновение, которое им хотелось пережить, было упущено, и оба знали, что больше им никогда не доведется его пережить.
        - Ты по-прежнему должен мне сотню, - сказала Йеннифер, пытаясь улыбнуться.
        Билли мрачно кивнул. Он мог бы предложить, что отыграется или удвоит ставку, попытаться вернуть их отношения к нормальному состоянию, к тому, какими они были до поцелуя, но на сегодня стрельбы с него уже хватило.

        Себастиану в конце концов удалось настроить в гостиной детский канал. Он остался сидеть с Николь на диване и смотрел телевизор вместе с ней. Ванья не подозревала, что когда-нибудь увидит Себастиана за просмотром мультфильма. Мария уже пришла в себя и занялась едой. Ванья особого голода не испытывала, но помогала ей готовить спагетти с мясным фаршем. Вся ситуация казалась ей крайне странной. Будто она общается с новой подружкой Себастиана. Они по-девичьи болтают на кухне. Скоро все сядут есть, пить вино и обсуждать планы на лето или какие-нибудь подобные банальности. В каком-то смысле очень типично для Себастиана Бергмана. Необходимость надежного жилья для свидетельницы и ее матери превратилась в некое подобие семейного ужина.
        - Вы давно знаете Себастиана? - с любопытством спросила Мария, кроша томаты для мясного фарша. Ванья обернулась к ней.
        - Не особенно. Около года, чуть больше.
        - Но он ведь не полицейский?
        - Нет, он криминальный психолог.
        - Да, он говорил. Я еще никогда не встречала таких людей.
        Ванья лишь любезно кивнула, испытывая легкую неловкость от того, к чему идет разговор.
        - Я считаю, он потрясающий, - продолжила Мария. - Не знаю, что бы мы без него делали. Одно то, как его приняла Николь. Просто невероятно.
        - Да, общаться с людьми он умеет, - сухо заметила Ванья, надеясь, что Мария уловит в ее тоне некоторую иронию. Но та ее полностью пропустила.
        - И он такой щедрый, - продолжила Мария по проторенному пути. - Одно то, что мы получили возможность у него жить.
        - Удачно, что у него есть гостевая комната.
        - Вообще-то мы спим не там, - с некоторым смущением проговорила Мария, взглянув на Ванью боковым зрением.
        - Нет?
        - Мы спим у него. Николь лучше спится между нами, - пояснила Мария.
        Ванья уставилась на нее. Что она говорит? Они спят в одной постели? Мария, казалось, впервые услышала, как это прозвучало. Она немного покраснела.
        - Но ничего такого. Мы просто спим вместе. Ради Николь.
        - Собственно говоря, меня это не касается, - сказала Ванья.
        - Я еще никогда не встречала подобных людей, - с нежностью повторила Мария.
        Ванья натянуто улыбнулась и прервала ее.
        - Да, наверное, не встречали. Извините меня, но мне надо пойти с ним немного поговорить. Я должна ему кое-что рассказать. О расследовании.
        Ванья покинула кухню, а Мария удивленно посмотрела ей вслед.
        - Себастиан? Ты можешь подойти?
        Ванья затащила его в кабинет. Закрыла дверь. Себастиан сразу увидел, что она рассержена, что что-то не так.
        - В чем дело? Что случилось? - спросил он, как только она закрыла дверь.
        - Чем ты, черт возьми, занимаешься? - прошипела Ванья.
        - Ты о чем?
        - С этими двумя. За которых ты несешь ответственность. Вы спите вместе, втроем?
        Этого от их легкой болтовни на кухне он никак не ожидал. Обсуждать эту тему он был не готов. Лучше закрыть ее как можно скорее.
        - Тебя это не касается, - ответил он тоном, показывающим, что обсуждению это не подлежит.
        - Нет, касается, - ответила Ванья. Она не собиралась позволить ему так легко отделаться. - Это глубоко неэтично. Речь идет о матери и девочке, с которыми у тебя должны быть сугубо профессиональные отношения!
        - Я спас Николь. - Себастиан развел руками и повысил голос. - Она ко мне привязана! Я помогаю ей.
        - Дело не в какой-то там заботе, а в тебе. В твоих потребностях. - Она подошла ближе к нему и понизила голос. - Я видела, как ты, уходя, гладил девочку по голове. Как ты кричал им, когда вернулся домой. Ты приглашал меня на ужин к «нам» домой. Словно это твоя маленькая семья.
        - Ты ошибаешься.
        - Неужели? Ты вместе с ними спишь!
        Себастиан почувствовал, что теряет терпение. Начинает всерьез сердиться. Злиться.
        - Ты набрасываешься на меня только потому, что встретила отца и не можешь…
        - Речь не обо мне, - сразу отрезала Ванья. Она не поззволит ему примешивать сюда ее личную жизнь. Она не такая, как он. Умеет отделять личное от работы. - Речь о том, что для тебя не существует никаких границ. Ты не видишь разницы. Между работой и личной жизнью, между чувствами и потребностями, своими собственными и других людей. Поэтому ты спишь с кем угодно. Поэтому ты внезапно заводишь себе новую семью. Себастиан, ты должен быть им опорой. Близким другом. Ты не должен использовать их, когда они совсем беспомощны. Это, черт побери, полное безумие!
        Себастиан просто смотрел на нее. Они могут простоять тут, ругаясь, весь остаток дня. Ему этого не хотелось. Он был не в силах. Быстро вспыхнувшая злость отпустила и сменилась некоторой усталостью.
        - Я их не использую, - тихо, но четко проговорил он. - Я им помогаю, и если ты этого не видишь, то это, собственно, не моя проблема.
        Ванья сделала глубокий вдох. Она тоже начала уставать. Они напоминали двух боксеров в конце раунда.
        - Ладно, допустим, ты делаешь все это ради них. Хочешь только помочь. А ты рассказал Марии, что потерял дочь? Что Николь почти такого же возраста, как была бы сейчас она?
        - Нет.
        - Почему?
        - Потому что это тут ни при чем. Дело не в этом. Не в том, что Сабина…
        Он опустился на кресло. Сабина потянула его вниз, сделав беззащитным. Ванья поняла, насколько оказалась права. Она постаралась говорить еще мягче. Ей хотелось заставить его понять. Не просто добить его.
        - Ты жутким образом потерял семью. То мгновение не могло каким-то образом не повлиять на тебя, на все твои поступки. Если ты не видишь, что дело в Сабине, то ты слеп. А это не так. Я знаю.
        Себастиан больше не отвечал. Лишь смотрел на нее.
        - Если ты действительно любишь их, будь профессионалом. По-настоящему. Им нужна твоя помощь. Ты должен быть к их услугам. Не они к твоим. Понимаешь? Она не Сабина.
        На секунду воцарилась тишина. Потом он потянулся и медленно выдохнул.
        - Я понимаю. Понимаю, что ты ошибаешься.
        Он встал и пошел прочь из кабинета. Ванья смотрела ему вслед. Собиралась пойти за ним, но ее остановил зазвонивший мобильный.
        Звонил Стефан Андрен. Он готов встретиться незамедлительно. Если у нее нет более важных дел.
        Более важных дел у нее точно не было.

        Дверь в подъезд открылась, и мужчина в машине выпрямился. Поясница ныла. Мужчине даже не хотелось думать о том, сколько времени он просидел, наблюдая за дверью.
        Человек делает то, что д?лжно.
        Вышла она. Ванья.
        Одна. И решительным шагом куда-то отправилась. Что это означает? Что в квартире с девочкой и матерью остался только этот психолог?
        Ему очень хотелось в туалет.
        Они пришли вместе, Ванья и Себастиан, но, насколько он смог увидеть, не для того, чтобы сменить полицейских в квартире. Конечно, после их прихода люди из здания выходили, но ни в ком из них он инстинктивно не чувствовал полицейских.
        Может ли быть, что у них вообще нет в квартире охраны?
        Если вдуматься, это казалось вполне правдоподобным. Девочку перевезли из Турсбю в засекреченную квартиру в Стокгольме. Правда, она оказалась не такой уж засекреченной. Журналистам «Экспрессен» удалось ее найти. После обнаружения девочку перевезли домой к Себастиану Бергману. Не в другую засекреченную квартиру, а домой к одному из участников расследования. Могло ли это быть связано с тем, что они не доверяют собственной организации? Боятся утечки?
        Господи, как хочется в туалет.
        Но покидать машину не хотелось. Он не имел представления, где находится ближайший общественный туалет, а идти справлять нужду в какой-нибудь подъезд было бы не слишком удачным. Его взгляд упал на пустую бутылку от кока-колы, лежащую на полу перед пассажирским сиденьем, рядом с черной сумкой.

        Ванья вышла на Страндвэген и повернула направо.
        Отель «Рэдиссон Блю Странд», в котором остановился Стефан Андрен, собиравшийся ждать ее в холле, находился на другой стороне залива Нюбрувикен, в десяти минутах ходьбы от квартиры Себастиана.
        Проходя мимо магазина «Шведское олово», она бросила беглый взгляд в окно. У нее дома не было ни единой вещи из этого магазина. Стоимость большинства из них значительно превышала ее возможности. У Анны и Вальдемара имелись поднос со слонами Йозефа Франка, на котором ей в детстве всегда приносили завтрак в постель, и две стеклянных лампы, тоже с работой Йозефа Франка на абажурах. Возможно, у них было что-то еще, Ванья не знала точно, и, откровенно говоря, ее слегка рассердило то, что она о них подумала. Мало того, что она сегодня встретила Вальдемара, неужели она больше не в силах пройти мимо магазина, не подумав о своих лживых «родителях»? Она повернула, собираясь перейти дорогу и трамвайные рельсы, чтобы попасть на другую, свободную от магазинов сторону, но тут у нее зазвонил телефон. Торкель.
        - Привет, как дела? - начал он.
        - Думаю, хорошо, - ответила Ванья. - Я как раз иду в гостиницу к Стефану Андрену, чтобы с ним поговорить.
        - Отлично, потому что мы опять вернулись почти к нулю. - Не уловить разочарования в его голосе было невозможно. - Мы нашли Тумаса Нурдгрена.
        - Что? Где он был?
        - Его задержала таможня в аэропорту Копенгагена. На досмотре они увидели, что он в розыске, и позвонили нам.
        - Что он там делал?
        - Вернулся из Турции. С небольшим дополнительным багажом в виде марихуаны.
        - Для собственного употребления или для продажи?
        - Похоже, и для того, и для другого. Финансовое положение у него, как мы знаем, не из лучших. Поэтому он, вероятно, собирался какую-то часть продать, а остальное выкурить, чтобы забыть, что сидит в жопе. - Торкель сделал короткую паузу. - Но я позвонил тебе не поэтому.
        Ванья не ответила. Она приблизительно представляла, что он скажет. Раз Торкель считает, что они вернулись к нулю, это могло означать только одно.
        - Он уехал в Турцию во вторник, до убийств, - подтвердил ее мысли голос Торкеля в трубке.
        - Значит, не он, - заключила Ванья.
        - Не он.
        Ванья остановилась с глубоким вздохом.
        - Это означает, что Окерблад мы тоже отпускаем?
        - Уже отпустили.
        По его тону Ванья поняла, что именно последнее Торкель воспринял наиболее болезненно. Она снова вздохнула. Опять на нуле - это, черт возьми, преуменьшение. Они в минусе. Чтобы добраться до нуля, им еще предстоит поработать.
        - Я позвоню, когда поговорю с Андреном, - сказала она и закончила разговор. Пошла дальше. Гостиница приближалась. Для Стефана Андрена будет лучше, если он сумеет сообщить что-нибудь полезное.
        Мужчина повернулся назад и положил бутылку с темно-желтой жидкостью на пол перед задним сиденьем. Его немного удивило то, насколько постыдным ему показалось писать в бутылку, в машине, и он не хотел, чтобы ему что-нибудь об этом напоминало.
        Он вновь погрузился в размышления о доме, за которым наблюдал.
        Если полиция не доверяет собственной организации, то, наверное, им хочется, чтобы как можно меньше людей знало, где находится девочка.
        Если представить себе, что два полицейских дежурят в квартире восемь часов. Шесть полицейских в сутки. По разным причинам не те же самые люди каждый день. Тогда речь идет о десяти, возможно, двенадцати полицейских, которые могут рассказать бог знает скольким людям о том, что охраняют девочку, ставшую свидетельницей жуткого массового убийства в Турсбю.
        Чем больше народу знает, тем больше риск утечки.
        Стали бы они рисковать тем, что кто-нибудь, намеренно или нет, обнародует ее укрытие?
        Он все-таки уже дважды пытался ее убить. Известно ли им о Медвежьей пещере, он не знает, но события в больнице им точно известны.
        Чем дольше он раздумывал, тем больше убеждался.
        Никакой дополнительной охраны в квартире нет.
        Никакие вооруженные полицейские их не защищают. Теперь, когда молодая женщина-полицейский ушла, в квартире осталось только три человека.
        Психолог, мать, девочка.
        Скорее всего, безоружные.
        Пришло время сделать то, что д?лжно.
        Он наклонился, поднял с пола черную сумку и поставил ее на сиденье рядом с собой. Быстрый взгляд через стекла показал, что улица совершенно пуста. Он расстегнул на сумке молнию и достал дробовик Serbu Super-Shorty, быстро и привычно проверил, что тот заряжен, достал из сумки дополнительные патроны и сунул их в карман. Дробовик заряжен четырьмя патронами, но никогда ведь не знаешь. Рисковать, что он не сможет довести дело до конца из-за недостатка патронов, ему не хотелось.
        Еще раз взглянув на пустую улицу, он крепко пристегнул удобное оружие под плащом и вышел из машины. Запер ее, огляделся и быстрым, но не слишком, шагом пересек улицу. По пути к подъезду он поправил верхнюю одежду. Неизвестный мужчина идет по обычному делу в дом в районе Эстермальм. Ничего странного, ничего привлекающего внимание. Уговаривая себя, что справится, он взялся за ручку двери и надавил. Ничего не произошло. Он снова надавил, после чего ему пришло в голову, что дверь, возможно, открывается наружу, поэтому он потянул за ручку. По-прежнему безрезультатно.
        Ну конечно. Кодовый замок.
        Чертовы стокгольмцы.
        Он посмотрел на маленькую коробочку с десятью блестящими кнопками. Никаких домофонов. Нужен код, а у него его нет.
        Значит, кто-нибудь должен его впустить.
        Остается только снова ждать.

        Когда Ванья вошла в холл, Стефан Андрен сидел там на одном из коричневых диванов возле больших окон. Увидев ее, он встал, и они поздоровались. Джинсы, рубашка и пиджак. Стройный, коротко стриженный и тщательно побритый. Не знай Ванья, сколько ему лет, она бы подумала, что он моложе своих сорока пяти. На стеклянном столике перед ним стоял бокал пива, и, когда они садились, он спросил, не хочет ли она чего-нибудь. Ванья подумала было о бокале вина, но, с одной стороны, она все-таки на работе, а с другой, она с ланча ничего не ела, поэтому она поблагодарила и отказалась.
        - Речь идет о вашей земле в Вермланде, - едва усевшись, начала Ванья, полная решимости свести разговор к минимуму.
        - Что с ней такое?
        - Как давно вы там были?
        Стефан пожал плечами и наклонился вперед, чтобы взять пиво.
        - Я там вообще не бываю. Там один… лес.
        - Несколько лет назад там планировали построить шахту… - продолжила Ванья, но запнулась, когда Стефан фыркнул, и пиво чуть не попало ему не в то горло. Он сглотнул, прокашлялся и поставил бокал обратно на стол с трудно поддающейся толкованию улыбкой.
        - Да, знаю. Проклятая шахта. Должен сказать, я очень обрадовался, когда у них ничего не вышло.
        - Что вы имеете в виду? Вы ведь дали согласие на продажу земли.
        - Той, что у меня осталась, да.
        Ванья молчала, давая ему понять, что хочет знать больше.
        - Когда же это было… лет семь-восемь назад ко мне приехал Франк и захотел купить у меня землю.
        - Франк? - вставила Ванья. - Франк Хеден?
        Стефан кивнул.
        - Я эту землю унаследовал, она меня вообще-то не волнует, поэтому я, конечно, согласился продать.
        - Сколько?
        - Довольно много. Кое-какие деньги я получил, но, черт, как он меня надул.
        - Каким же образом?
        - Девятью месяцами позже появилась эта горнодобывающая компания и начала осматривать землю. Речь пошла о продаже, по гораздо лучшей цене, чем пришлось выложить Франку. Ему предстояло основательно заработать.
        Ванья сидела молча, пытаясь свести воедино то, что только что услышала, и то, что уже знала о событиях и перипетиях вокруг шахты в Турсбю. Стефан истолковал ее сосредоточенное выражение лица как то, что она не вполне поняла.
        - Он наверняка заранее знал о планах строительства шахты, - пояснил он. - Почему бы ему иначе вдруг захотелось купить у меня землю?
        - Извините. - Ванья встала и вышла из холла, доставая по пути телефон. Торкель ответил с первого гудка.
        - Мы проверяли финансовую ситуацию Франка Хедена?
        - Да, а что?
        Ванья принялась рассказывать то, что только что узнала, слыша слабый шорох бумаг, которые перелистывал Торкель. Ей вспомнилось возникшее у нее ощущение дома у Франка, когда они говорили о ружье Седера, будто что-то было не так. Она так и не углубилась в это. Возможно, следовало углубиться. Довериться своим инстинктам.
        - Он по уши в займах, - раздался в трубке голос Торкеля. - Восемь лет назад он назанимал больше, чем стоит его дом вместе с участком.
        - Чтобы купить землю у Андрена. - Не вопрос, констатация факта.
        - Да, но за прошедшие годы новая земля тоже была заложена на кругленькую сумму, - продолжил Торкель, и у Ваньи возникло ощущение, что он говорит, одновременно читая лежащий перед ним материал.
        - Что произойдет, если Франк умрет? У него рак…
        - В принципе, останутся одни долги, - твердо заявил Торкель. - Почти всем владеет банк.
        - Он говорил, что земля обеспечит его сыну в будущем хорошую жизнь. Что денег хватит с лихвой.
        - Нет, не обеспечит, - сухо сказал Торкель. - Если только «FilboCorps» не купит ее за б?льшую сумму.
        - А чтобы они смогли это сделать, Карлстены должны были исчезнуть.
        Ванья прокрутила в голове то, что видела написанным на доске в их маленькой комнате в Турсбю. Мужчина, за тридцать, живущий неподалеку, связь с семьей, умный, организованный и чувствующий себя вынужденным.
        - Он соответствует каждому пункту составленного Себастианом психологического портрета преступника. - Нельзя было не почувствовать ее возбуждения.
        - Мы арестуем его, - твердо заявил Торкель.
        - Он уехал в Вестерос, - вспомнила Ванья, и продолжение возникло само, ей не пришлось над ним даже думать. - Так он, по крайней мере, сказал.

        Сколько он уже прождал перед дверью?
        Мимо по тротуару проходили отдельные люди, и у него возникло странное ощущение, будто каждый проходивший мимо человек смотрел на него со все б?льшим подозрением.
        Разве в том, что он стоит здесь и ждет, есть что-то необычное?
        Он привлекает к себе внимание?
        Едва ли. У него ведь мог жить в этом доме приятель, которого он ждет. Ничего странного тут нет. Или в Стокгольме не ждут на улице?
        Франк посмотрел на часы. Сколько же народу живет в этом подъезде? За последние двадцать минут никто не вышел или не вошел в дом. Дверь по-прежнему оставалась закрытой.
        Он почувствовал, что начинает злиться.
        Это всего лишь дверь.
        Он ведь уже со стольким справился.
        Неужели он потерпит неудачу из-за обычной коричневой двойной двери с тремя стеклами на каждой половинке? Какое-то мгновение он поиграл с мыслью разбить центральное стекло. Вышло бы быстро. Ударить локтем по стеклу, всунуть руку к замку, и дверь открыта. Потребуется десять секунд. Но он не решался. Будет слышно. Возможно, в этих роскошных кварталах звук бьющегося стекла действует хуже автомобильной сигнализации. Как только первые осколки упадут на асфальт, все окна могут заполниться любопытными лицами.
        Однако стоять здесь нельзя.
        Чем более неловко он себя чувствовал, тем менее естественным казалось то, что он здесь стоит. Может, немного пройтись по соседней улице? Хотя слишком далеко уходить нельзя. Вдруг кто-нибудь все-таки выйдет, когда он окажется на расстоянии тридцати, сорока, пятидесяти метров. Что тогда делать? Как безумному, нестись по улице и просить их придержать дверь, словно это дверца лифта в американском фильме. На такое обязательно обратят внимание и запомнят.
        Но стоять здесь нельзя. Злость нарастала. Плохо. Если действуешь в порыве злости, легко допустить ошибку. Надо размяться. Пройтись, чтобы справиться с нетерпением и раздражительностью. Права на ошибку у него нет. Он сделал несколько осторожных шагов в сторону Стургатан, ничуть не отличавшейся по размеру от улицы, по которой он шел. Завернув за угол, он двинулся дальше. Решил, что обойдет весь квартал, и если, когда он вернется, в течение пяти минут никто не откроет дверь, то он выбьет стекло.
        Стало получше.
        У него появился план.
        Торкель стоял в маленькой комнате, неотрывно глядя на висящую на стене белую доску.
        Переместив фотографию Франка Хедена в центр доски, он изучал ее. Фотография была сделана до того, как на него обрушилась болезнь. Он выглядел сильным и очень решительным. Пристальный взгляд из-под коротко подстриженных стального цвета волос, наводящий на мысль о солдате элитного подразделения, намек на щетину на резко очерченном подбородке. Если преступником является Франк, и эту фотографию опубликуют, то все увидевшие ее скажут, что он выглядит страшно опасным.
        А в настоящий момент почти все указывало на то, что преступник - Франк.
        Главное: у него имелся мотив. Деньги, конечно, но в сочетании с тем, как недолго Франку осталось жить, мотив становился еще более веским. Он был вынужден блюсти свои интересы, позаботиться о будущем сына, проследить за тем, чтобы после него остались не только результаты неудачных сделок. Впрочем, другие фрагменты мозаики тоже вставали на место.
        Он знал Яна Седера. Насколько хорошо, они не знали, но Франк сам признался в том, что их пути периодически пересекались. То, что он смотрел между пальцев, когда речь шла об отдельных нарушениях правил охоты, и за это Седер мог одолжить ему ружье, представлялось вполне реальным.
        Опять-таки, Франк пришел к ним и рассказал о машине, которую видел в лесу неподалеку от Медвежьей пещеры. О «Мерседесе». Теперь было легко понять, почему. Ему хотелось дать совершенно логичное объяснение тому, почему он там оказался, на случай, если кто-нибудь сообщит полиции, что видел в лесу машину Франка. Кроме того, время и ресурсы, которые они могли использовать на то, чтобы выследить его, пошли на поиски машины, которой не существовало.
        Торкель не знал размера обуви Франка, но готов был держать пари, что он сорок четвертый. Впрочем, это довольно скоро станет известно. После разговора с Ваньей Торкель отправил Фабиана с командой провести в доме Франка такой обыск, на фоне которого проведенный накануне показался бы беглым взглядом.
        Что у них есть еще?
        Торкель задумался, но ничего не сообразил. Впрочем, Франка знает Эрик. Возможно, не настолько хорошо, чтобы знать размер его обуви, но что-нибудь он, наверное, сможет добавить.
        Покинув комнату, Торкель пошел по коридору в офис, где сидел Эрик. Когда Торкель вошел к нему, он как раз клал трубку на стоящий у него на письменном столе телефон.
        - Франк не селился в гостиницу «Бест Вестерн» в Вестеросе, - сообщил Эрик, не дожидаясь вопроса Торкеля.
        - Значит, он поехал не туда.
        - Вероятно.
        - Вы действительно подозреваете Франка?
        Торкель обернулся. За одним из письменных столов сидела Пийя. Когда он вошел, он ее не заметил. Он посмотрел на Эрика и поднял брови.
        - Она ждет меня. Мы собираемся вместе ехать домой, - ответил Эрик на непроизнесенный вопрос.
        - Вы действительно подозреваете Франка? - повторила Пийя.
        - Вокруг него существуют настораживающие обстоятельства, - поворачиваясь к ней, сказал Торкель. - Одно из них то, что его нет там, где он должен был находиться.
        - Наверное, этому есть объяснение. Вы ему звонили?
        - Еще нет.
        - Хотите, я позвоню?
        Торкель встретил ее вопрос удивленным выражением лица.
        - Мы давно друг друга знаем, - объяснила Пийя.
        - Франк раньше занимал должность Пийи, - верный своей привычке, вставил Эрик. - Он для нее что-то вроде ментора.
        Торкель ответил не сразу. Его осмотрительность Пийе явно не слишком нравилась.
        - Над чем вы задумались?
        - Я не уверен в том, что хочу предупредить его, - честно признался Торкель. - Если он узнает, что мы его разыскиваем, ему может прийти в голову сбежать.
        - Ему шестьдесят лет, он смертельно болен, и дома у него взрослый сын - инвалид, - сухо сказала Пийя. - Кроме того, он невиновен.
        Под последним Торкель подписаться не мог, но первое, сказанное ею, звучало довольно разумно. Пожилой человек со смертным приговором и родственником, который полностью от него зависит. Не та категория, которая обычно сбегает. Он кивнул Пийе.
        - Но я хочу слышать весь разговор.
        - Я включу громкую связь, - сказала Пийя и взяла телефон с письменного стола.
        - Скажите только, что мы хотим побеседовать с ним, но не говорите, о чем, - предостерег Торкель, почувствовав, как он слегка напрягся при звуке первых гудков.

        В виде исключения ему немного повезло.
        Ему оставалось всего несколько метров до входной двери дома номер 18, когда она открылась и на тротуар вышла молодая пара с коляской. Франк слегка ускорил шаг и успел подойти к двери до того, как она захлопнулась. Он улыбнулся и кивнул паре, чтобы убедить их в том, что он действительно отсюда, но они не проявили к нему вообще никакого интереса. Когда дверь за ним закрылась, он остался стоять в холле. Справа имелась кнопка, включающая свет, и Франк нажал на нее, бросив взгляд на висящий над выключателем в застекленной рамке список жильцов, просто чтобы убедиться, что он запомнил правильно.
        Все верно.
        Бергман 3-й этаж.
        Он пошел дальше и сунул руку под плащ. Пощупал кончиками пальцев ружье. Лифт или лестница? Он выбрал лестницу. Это давало ему немного больше времени на подготовку. Надо ли звонить? Откроют ли они в таком случае? Поднявшись на первый этаж, Франк увидел, что большинство дверей снабжено глазк?ми. Себастиан Бергман никогда не видел Франка, и многое указывало на то, что незнакомцу он не откроет, принимая во внимание то, кто у него в квартире. Внезапно Франк ощутил, как на него наваливается усталость. Впереди еще одна дверь, которую ему придется каким-то образом форсировать. На первую ушло почти полчаса, и чистое везенье, что он попал внутрь. Что же делать со следующей?
        У него зазвонил телефон.
        Франк вздрогнул и принялся ощупывать карман. У него вновь возникло ощущение, что внезапный звук привлечет любопытные глаза ко всем глазк?м на лестнице.
        Он достал телефон и перевернул его.
        Звонила Пийя.
        Он немного посомневался, время действительно самое неподходящее, и будь это кто-нибудь другой, кто угодно, он бы сразу сбросил звонок. Но это Пийя. Человек, которого он считает своим лучшим другом. Столько лет вместе, в политике и вне работы. Они всегда помогали друг другу. Через столько всего прошли вместе. Может, то, что она звонит именно сейчас, это знак? Он ответил на звонок.
        - Привет, - как можно тише произнес он, развернулся и двинулся обратно вниз по лестнице. Казалось лучше разговаривать внизу, в холле, где нет никаких дверей и людей за ними.
        - Привет, как твои дела? - спросила Пийя будничным тоном, показавшимся слегка абсурдным, принимая во внимание то, что он намеревался сделать.
        - Думаю, все хорошо, знаешь… мне сейчас немного неудобно разговаривать.
        - Где ты?
        Франк поспешно соображал. Эрик знает, что он собирался ехать в Вестерос. Франк не мог себе представить, чтобы супруги Флудин посвящали вечера обсуждению его дел, но все-таки велика возможность того, что его поездка всплывала в их разговорах, поэтому, пожалуй, проще держаться этой версии.
        - Я в Вестеросе.
        В отделении полиции Турсбю Пийя посмотрела на мужа и Торкеля, который, возможно, ошибся, когда ему показалось, что по ее лицу пробежала тень сомнения. Он кивнул ей.
        - Я сейчас в полиции Турсбю, - сказала она. - Здесь Эрик и начальник Госкомиссии. Они хотят, чтобы ты приехал и поговорил с ними.
        В трубке наступила полная тишина.
        - Франк?
        - А… - Долгое молчание, заставившее Торкеля подумать, что связь прервалась. - О чем они хотят поговорить? - раздалось после паузы.
        Пийя снова посмотрела на Торкеля, который еще раз кивнул, давая ей добро.
        - О Карлстенах и обо всем, связанном с шахтой…
        Опять тишина. Торкелю показалось, что с другого конца провода донесся глубокий вздох. Отчаянный вздох.
        - Франк, приезжай, поговори с ними, - упрашивала Пийя, наклоняясь ближе к стоящему на столе телефону.
        - Пожалуй, уже поздно.
        - Что поздно?
        - Думаю, ты знаешь.
        Если раньше она испытывала сомнения, то теперь Торкель видел, что Пийя убедилась в виновности Франка. Вся сила, которую она обычно так естественно излучала, казалось, в одно мгновение оставила ее. Она тяжело опустилась на стул, и ей приходилось бороться, чтобы сдержать слезы.
        В Стокгольме Франк проделал то же самое, правда, он опустился внезапно отяжелевшим телом на жесткие ступеньки и не обращал внимания на то, что плачет.
        - Я сделал это ради Хампуса, - тихо проговорил он.
        - Тогда подумай о нем сейчас, - услышал он слова Пийи.
        Франк не ответил.
        Он думал только о Хампусе.
        Все, что он сделал, он сделал ради сына. Абсолютно все. Он перешел границы, которые в самых буйных фантазиях никогда не думал, что перейдет ради него.
        Сможет перейти.
        Но он смог. Только посмотрите на него. Несколько минут назад он полностью настроился убить еще троих человек, один из которых маленький ребенок.
        Потому что он думал о Хампусе.
        Потому что знал, что ему придется слишком рано покинуть его, и никто другой не будет так же заботиться о нем. Если за это не платить. Необходимы деньги. Все покупается, ты получаешь то, за что платишь, а когда речь шла об уходе за сыном, он не собирался довольствоваться чем-либо, кроме самого лучшего. Но когда он узнал, что его дни сочтены, денег у него не было, поскольку строительство шахты не состоялось из-за отказа Карлстенов продать землю.
        Значит, Карлстены должны исчезнуть.
        Ради Хампуса.
        Человек делает то, что д?лжно. Жизнь несправедлива.
        - Подумай о сыне, - повторила Пийя, и Франка поразила мягкость ее голоса. Непохоже на нее… - Подумай, что с ним может случиться. И поступи правильно.
        Франк даже не попытался ответить. Что говорить? Что он может сказать такого, что изменит или улучшит ситуацию, в которой он оказался. Ничего.
        - Франк, ты знаешь, что я могу сделать. - В ее голосе смесь самоуверенности и отчаяния. - Я могу тебе помочь.
        Внезапно он ощутил ошеломляющую пустоту, рука с телефоном опустилась к лестнице.
        - Франк, ты меня понимаешь? - слабо донеслось из трубки у его ног.
        Да, он понимал. В точности.
        Отважная маленькая девочка и ее мать останутся в живых.
        Уже хватит. Все кончено.
        Он ощущал только облегчение от того, что больше не нужно прорываться через запертую дверь на третьем этаже. Не нужно забирать еще чьи-то жизни.
        Не нужно забирать жизни других.
        Он сунул руку под плащ и отстегнул ружье.
        Выстрел, эхом разнесшийся по отделанной камнем лестничной клетке, действительно привлек ко всем дверным глазк?м любопытные глаза.

        Мария захотела, чтобы они приняли участие в поминальном собрании в Турсбю, и Себастиан в минуту слабости предложил купить Николь платье. Он отправился в единственный знакомый ему универмаг - в «НК» на Хамнгатан. Согласно указателю возле эскалатора, детская одежда находилась на четвертом этаже. День еще только начинался, посетителей было пока довольно мало, и огромный универмаг казался пустым.
        Сначала Мария хотела пойти вместе с ним, но Николь, вроде бы, по-прежнему пребывала под впечатлением событий на лестнице, и они решили, что поминальное собрание и так станет для нее достаточно большим испытанием. Хотя вообще казалось, что Николь с каждым днем чувствует себя все лучше, правда, к ней по-прежнему не вернулась способность говорить, что его радовало и пугало одновременно. Поначалу Себастиан попытался отговорить их от посещения поминального собрания, но Пийе Флудин удалось убедить Марию в том, что это - возможность коллективно справиться с горем. Пийя рассказала, что мероприятие пройдет достойно и тихо, с тысячами зажженных свечей, а вести его будут епископ из Карлстада и она сама.
        Пийя так ловко приводила аргументы в пользу их присутствия, что Себастиан понял, почему социал-демократическая партия считает ее просто кладом. Она проявляла свойственные немногим заинтересованность и упорство, использовала индивидуальный подход, и при этом точно знала, когда следует отступить и перейти к мягким, эмоциональным аргументам. Он наверняка смог бы побороться с ней, но не стал, хотя и чувствовал, что тишина и покой принесли бы Николь больше пользы. Для приложения сил у него имелись более важные вещи, чем какое-то псевдомероприятие в Вермланде.
        Он начал волноваться по поводу того, что будет дальше.
        Франк Хеден мертв. Теперь, когда им с Николь больше ничто не угрожает и дело раскрыто, Мария могла в любой момент решить переехать домой. Как долго он еще сможет утверждать, что ее дочь нуждается в нем из чисто терапевтических соображений? Что произойдет, когда Николь понадобится вернуться к нормальной жизни? Когда ей потребуется вернуться в школу. Когда она заговорит. Что произойдет тогда? Одна мысль о квартире без Марии и Николь казалась ужасной.
        Ванья в своих утверждениях была и права, и нет. Он не играет в семью, отнюдь: эти двое в его квартире являются его семьей. Они за короткое время срослись. Мария делится с ним всем, что касается ее жизни и жизни дочери.
        Правильно или нет. Глупо или совершенно нормально.
        Эмоционально они - его семья. Это правда.
        Франк совершал все ради сына. Все жуткие поступки, убийства, в несколько странной попытке защитить и обеспечить того, кого он любил. Каким бы неправильным это ни было, Себастиан в каком-то смысле понимал его мотив и движущую силу.
        Человек способен на многое ради того, кого любит.
        На очень многое.
        Он даже избегал попыток соблазнить Марию. Несколько раз он был близок к тому, чтобы взяться за старое, и она сама в последние дни начала сближаться с ним, но он сдерживался. Не то чтобы ему не хотелось переспать с ней, напротив, но он вбил себе в голову, что секс сможет разрушить то, что у них еще только создавалось. Что секс каким-то образом приведет к тому, что она не поверит в то, что ему хочется, чтобы у них получилось всерьез и надолго.
        Когда он уходил за покупками, Мария поцеловала его в щеку.
        Николь обняла его.
        Правда, иногда он все-таки боролся с мыслью, что все, чем он занимается, лишь фантазия. Игра, как намекала Ванья. Суррогат Сабины. Он чувствовал, что дело обстоит иначе. Чувства не могут так лгать. Но ему требуется продолжить меняться. Нельзя только брать то, что ему хочется, как он привык. Необходимо еще и отдавать. Нужно существовать для кого-то другого, кроме самого себя.
        Стать хорошим человеком.
        Николь и Мария делали его лучше.
        Он бессистемно искал среди детской одежды. Видел много дизайнерских платьев разных брендов, большинство из них казались слишком надуманными и сложными, и прошло некоторое время, прежде чем он заметил его - простое черное платье с белыми кружевами. Оно висело на манекене в дальнем углу. Николь оно подойдет идеально. Он начал искать размеры. Мария сказала, 146. Он почувствовал, что ему это нравится - покупать одежду для девочки. Было что-то в том, чтобы держать платье и пытаться представить, как оно будет на ней выглядеть. Он мог без труда вообразить, что это одна из тех банальных вещей, которые делают для своих детей папы.
        Он расплатился и спустился вниз по эскалатору. Ему следовало торопиться домой. Скоро должна была приехать Пийя, чтобы забрать их. Она все равно собиралась в Стокгольм, к социал-демократам, по какому-то делу, и предложила подвезти их до Турсбю.
        Он размышлял, не поделиться ли с остальными членами команды своими планами поехать на поминальное собрание в качестве части семьи, но быстро отбросил эту мысль. Никто из них не поймет. Когда-нибудь, когда они осознают, что Мария и Николь действительно важная часть его жизни, - возможно, но до наступления этого дня еще пройдет какое-то время. Ничего страшного. Ему все равно глубоко плевать на то, что подумают остальные.
        Так было всегда.
        И всегда будет.
        Это его поездка, не чья-нибудь, и он намерен наслаждаться ею. Целиком и полностью.
        Он решил сделать Марии сюрприз, купив ей изысканное украшение. Что-нибудь чуть слишком дорогое, скажем, фирмы Георга Йенсена. Чтобы подчеркнуть ее особое место в его жизни.
        В последний раз он покупал подарок женщине давно. Он не мог даже вспомнить, когда, но, вероятно, много лет назад.
        Скорее всего, для Лили.
        Но теперь опять настала пора.
        Ванья сидела за письменным столом и собирала материалы расследования. Большинству предстояло пойти в архив, но существовали кое-какие дублеты и заметки, которые можно было удалить. Перед ней уже лежал основательный материал, и это притом, что Билли и Торкель еще не отдали все свои части.
        Последним поступил материал от Эрика Флудина, который только что прислал окончательный отчет об обыске у Франка Хедена, проведенном незадолго до того, как тот застрелился. Сына Франка уже определили на постоянное жительство в интернат, где он периодами находился временно, и управление социальной защиты изучало, следует ли перевести его в другое место. Родительский дом он, вероятно, больше не увидит. Ванья не могла не задуматься над тем, понимает ли Хампус, как далеко пошел его больной раком отец, чтобы создать ему приемлемое существование, как много жизней тот уничтожил, чтобы хорошо обеспечить сына после своего ухода. Она надеялась, что в силу своей инвалидности он не будет ощущать вину, с которой ему, в противном случае, пришлось бы прожить остаток жизни. Отчет полиции Турсбю был написан хорошо, похоже, Эрик и Фабиан тщательно обыскали дом и прилегающую территорию. В канаве, неподалеку от дома, они нашли обгоревшие остатки ботинка фирмы «Гранинге». Части подошвы сохранились, и Фабиан смог подтвердить, что она была сорок четвертого размера. Анализ пользования интернетом в компьютере Франка
показал, что тот внимательно следил за расследованием, уделяя этому много времени, а после убийства Карлстенов сидел в интернете почти по четыре часа в день. Он действовал аккуратно. Хладнокровный преступник, постоянно читавший об их ходах и ловко использовавший общедоступную информацию. Не встреться она со Стефаном Андреном, сегодня Николь, вероятно, была бы уже мертва. Скорее всего, Себастиан и Мария тоже. Счет шел на минуты.
        Ванья посмотрела на стол, которым обычно пользовался Себастиан. Она не видела Себастиана с тех пор, как покинула его квартиру, чтобы встретиться со Стефаном Андреном, и расстались они не лучшими друзьями. Но если бы его тем вечером убили, она бы горевала по нему.
        Очень.
        Определенно, больше всех в команде.
        Вероятно, больше всех на свете.
        Друзей у него не больно много, у Себастиана Бергмана, она знала. Люди приходят и уходят. Никто особенно не задерживается. Все сменяют друг друга.
        Кроме нее.
        Они проработали вместе примерно год и, наперекор всему, временами были настоящими друзьями. Для нормальных людей год - это не время, но когда дело касалось Себастиана, год казался вечностью. Несмотря на то, что в данный момент они пребывали в состоянии некоторого конфликта, в одном она была уверена.
        Они снова сблизятся.
        Так уж устроены их отношения. Потому что он ей нравится. Когда бывает честен. Когда не портит себе жизнь. Когда не ведет себя как идиот.
        Что, к сожалению, происходит сейчас.
        Ванья заметила рисунки Николь, которые забрала с собой из квартиры Себастиана. Они лежали сверху одной из куч, которые еще требовалось сортировать. Она подняла их. В очередной раз поразилась их силе и эмоциональности. Схваченная незащищенность, воссозданная простыми дешевыми фломастерами. Говорить Николь, возможно, не в состоянии, но выражать свои чувства она действительно умеет. Отправлять рисунки в архив казалось неправильным. Они терапевтические и личные, это не то, что следует хоронить в архиве. Она решила, что вернет их Себастиану. Пусть сам решает, что с ними делать. Ведь это он заставил Николь воссоздать в памяти весь путь обратно к дому. Он талантлив. Но не имеет представления о границах. Где кончается его роль как психолога, и начинается личная жизнь. Это его главная проблема. Отсутствие границ.
        Он нуждается в помощи, это она понимала. Она его друг. Друзьям иногда приходится совершать поступки, которые на первый взгляд могут показаться вредными. Но это во имя его собственного блага. А также блага Николь и Марии.
        Ванья взяла рисунки и положила их в сумку.
        Она отдаст их лично.
        И заодно расскажет кое-какую правду.

        Николь сидела в спальне, завернутая в два банных полотенца. Мария искупала ее и хорошенько промыла ей волосы. Их должна была забрать с собой Пийя, и Мария начала волноваться по поводу того, успеют ли они собраться. Возможно, лучше было подобрать для Николь какую-то старую одежду и не отпускать Себастиана бежать покупать новую. Но он настоял на своем, и она оценила его жест.
        Николь приятно пахла бальзамом и шампунем, и Мария начала вытирать концом полотенца ее длинные волосы. Она наслаждалась возможностью ухаживать за своей маленькой дочкой. В том, чтобы вместе заниматься будничными делами, присутствовало нечто освобождающее.
        Простые занятия напоминали о другом времени.
        До всего случившегося.
        - Я люблю тебя, Николь, - почувствовала она вдруг необходимость сказать. Этими словами она, пожалуй, пользовалась больше всего после того, что произошло. Единственными словами, которые она нашла в качестве мостика между сейчас и тогда. - Мама любит тебя, никогда не забывай этого, - продолжила она. Николь слабо кивнула и посмотрела на нее. Она так невинна, так юна. Но ее взгляд стал старше, более печальным и взрослым. Это ее не удивляло. Николь видела, как умирали люди, которых она любила. Хоть она сейчас не может облечь это в слова, на мир она смотрит по-другому, поскольку знает, как скоротечна и хрупка жизнь.
        Мария осторожно наклонилась ко лбу Николь. Поцеловала ее - кожа у нее такая нежная и мягкая от мыла и крема. Пахнет жизнью и будущим. Марии хотелось не отрывать губ и наслаждаться надеждой на то, что все опять будет хорошо.
        Обязательно будет. Она решила. Она перестроит свою жизнь. Поменяет работу и будет проводить дома больше времени. Не только ради Николь. Ради самой себя. Когда появилась Николь, она не была готова к ребенку и пыталась справляться с работой, всерьез интересуясь развивающимися странами, и разбираться с запутанными личными отношениями, будучи матерью-одиночкой. Она не считала, что была плохой матерью, отнюдь, но могла бы заниматься дочерью гораздо больше. По-другому расставить приоритеты.
        Теперь она так и поступит.
        Возможно, частью будущего станет Себастиан. Он не такой, как другие мужчины, которые ей встречались. Он серьезный. Порядочный. И, пожалуй, самое главное - честный.
        Он потрясающе заботится о Николь. Никто из ее прежних молодых людей не проявлял к ее дочери такой любви. К такому трудно оставаться равнодушной. Конечно, он немного старше, но он обладает мужской притягательностью, он умный и веселый. Кроме того, она ему доверяет. Когда они впервые встретились, она буквально погибала, а он оказался невероятной поддержкой. Но он даже не попытался воспользоваться ситуацией. Тем не менее, они сблизились. Начали прикасаться друг к другу.
        Удерживать руку. Иногда поглаживать друг друга. Иногда обниматься.
        Ей это нравилось. Она чувствовала, что может пойти дальше. Она улыбнулась про себя. А вдруг из этой трагедии сможет произрасти нечто постоянное и хорошее?
        Вовсе не исключено. Ей надоело быть одной и бегать за сложными, нечестными и легкомысленными мужчинами. Чаще всего женатыми, в результате чего ей, в конце концов, приходилось ставить вопрос ребром, и всегда оказывалось, что выбирали не ее. С Себастианом все было по-другому. У него всегда находилось время, и он почти ничего не требовал. Она давно ни с кем не чувствовала себя так надежно.
        Давно никому так не доверяла.
        Она надела на Николь тренировочные брючки и голубую футболку. Можно надеяться, что скоро появится Себастиан с новой одеждой.
        Она отнесла влажные банные полотенца в ванную и развесила их. Тут раздался звонок в дверь. Мария оцепенела. У Себастиана есть ключи, и он обычно не звонит. Просто заходит в квартиру и кричит.
        Ключа в замке не слышно. Звонок прозвучал снова. Мария почувствовала, как у нее учащается пульс, хотя она понимала, что никакой опасности, вероятно, нет. Франк Хеден мертв. Угроза дочери больше не существует.
        Сделав глубокий вдох, она подкралась к двери и посмотрела в глазок.
        За дверью стояла Ванья, коллега Себастиана.
        Мария открыла. Постаралась принять радостный вид, хотя считала, что при последней встрече Ванья вела себя странно.
        - Здравствуйте, - кивнув, поздоровалась Ванья.
        - Себастиана нет дома, - сообщила в ответ на приветствие Мария.
        - Ничего страшного, - сказала Ванья. - Я, собственно, хотела поговорить с вами.
        Мария посмотрела на Ванью с удивлением.
        - Со мной? Почему?
        - Если не возражаете.
        Мария кивнула и впустила ее. Закрыла дверь. Некоторое время они смотрели друг на друга.
        - Даже не знаю, с чего начать, - проговорила Ванья.

        Торкель подъехал к тротуару и заглушил мотор.
        Он наклонился вперед и посмотрел на хорошо знакомый фасад. Может, это плохая идея? Наверное. Чего он, собственно, ожидает от визита? Он покосился на пакет с двумя порциями суши, стоящий на пассажирском сиденье. Лучше съесть одну порцию в офисе, а вторую приберечь или выкинуть? Но нет, он пожалеет, если откажется от этого. В каком-то смысле он держал этот визит в голове со вчерашнего вечера, после расставания со старшей дочерью.
        Элин теперь ходила в школу в пригородном районе Юханнесхов. Изучала ресторанное дело и кулинарию в стокгольмской школе, готовившей персонал для ресторанов и гостиниц. Она решила стать поваром. Или, по правде говоря, за нее это решила ее прошлая школа. Элин начала учиться в гимназии Йона Бауэра, нацелившись на «что-нибудь в сфере туризма», но весь концерн обанкротился. Почти сразу закрылось 36 школ, и около 11000 учеников оказались вынуждены искать новые места учебы. Школа по подготовке персонала для гостиниц и ресторанов сделала широкий жест ради решения ситуации с учебными местами и приняла к себе довольно многих из закрывшейся школы Элин, но Элин попала не на направление «гостиницы и туризм», как она надеялась, а на «ресторанное дело и кулинарию». Правда, по словам Ивонн, Элин никогда не проявляла такого интереса к школьным занятиям, как после перевода. Дома она практически поселилась на кухне и готовила минимум половину недельных ужинов.
        В помещении школы имелся ресторан, и вчера Торкель поехал туда и съел ужин из трех блюд, в приготовлении которых, по крайней мере, частично участвовала Элин. Пока ему еще не принесли еду, он немного боялся, что ему придется выдумывать хвалебные фразы - ведь на кухне работали только семнадцатилетние, но волновался он напрасно. Еда оказалась невероятно вкусной.
        Потом он подвез дочку до дома, еще раз поблагодарил за вечер и похвалил ее. Перед тем как выйти из машины, она повернулась к нему, будто что-то вспомнив.
        - Они собираются пожениться, ты уже в курсе?
        - Кто? - Торкелю потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, кого она имеет в виду. - Мама и Кристофер?
        Элин кивнула.
        - Когда? - поинтересовался Торкель.
        - Не знаю, но они обручились.
        - Когда? - повторил Торкель.
        - На Пасху. Я готовила им торжественный ужин.
        Торкель лишь кивнул, выжидая, чтобы посмотреть, какие всколыхнутся чувства. Почувствует ли он себя слегка преданным? Не потому, что Ивонн снова обручилась, а поскольку ему не сообщили. Ни до, ни после.
        Ощутил ли он тоску? Ревность?
        Ни одно из этих чувств не проявилось. Он ощущал лишь радость за Ивонн, а обеим дочерям Кристофер, похоже, нравится, так что Торкель предположил, что радуется за них тоже.
        Да, он действительно радовался, но Элин, видимо, истолковала его молчание, как удрученность.
        - Ты расстроился? Я говорила, что ей следовало рассказать тебе…
        - Нет-нет, я вовсе не расстроился. Ты же знаешь, что больше всего я хочу, чтобы вам всем троим было хорошо. - Элин кивнула. Чтобы окончательно убедить ее, Торкель положил руку ей на плечо. - Передай ей привет и поздравления. Поздравь их обоих.
        - Обязательно. Спасибо, папа, за то, что приехал.
        Она наклонилась, быстро поцеловала его в щеку, открыла дверцу, вышла и направилась к подъезду. Торкель проводил дочь взглядом. Какая она стала большая. Почти взрослая. На пути к созданию собственной жизни, частью которой, он надеялся, ему милостиво позволят по-прежнему быть.
        Она обернулась, помахала ему рукой и скрылась за дверью. Ушла. Заводить машину он не торопился. Он радовался за Ивонн и детей.
        Но, скажем так, радостью, которая будет при нем всегда. Однако ее место настойчиво рвалось занять давно знакомое чувство.
        Одиночество.
        Более очевидное, когда из него выбираются другие.
        Оно не отпускало его, когда он проснулся утром. Когда поехал в офис. Не отпускало, хотя требовалось довольно много сделать по следам самоубийства Франка Хедена и для окончательного завершения расследования в Турсбю. Кроме того, как всегда, имелась масса административных дел, которых за время его отсутствия накопились целые горы, и которые требовали его внимания.
        Но ланч ему все равно съесть надо.
        Урсуле тоже надо есть.
        Она не знает, что он приедет, но как она поступит? Выставит его?
        Он взял пакет с суши и вышел из машины.

        Она, казалось, искренне обрадовалась его приходу и пригласила его войти. Когда он поинтересовался, не помешал ли он, она сказала, что самым увлекательным событием в ее жизни за последнюю неделю было то, что она узнала, кто вылетел из четвертьфинала в телевизионной игре «Потанцуем», поэтому его визит как нельзя кстати.
        Они накрыли ланч в гостиной, и Торкель рассказал о расследовании, хотя она уже и так почти все знала. Она поблагодарила за то, что он все время держал ее в курсе, это, вероятно, помогло ей окончательно не сойти с ума.
        Он почти не мог оторвать от нее взгляда.
        Новый глаз выглядел потрясающе.
        Она выглядела потрясающе.
        У него больше не возникало проблем с тем, чтобы смотреть на нее. Напротив, он не мог на нее наглядеться.
        Ему не хотелось уезжать. Хотелось сидеть здесь до вечера. Хотелось, чтобы они открыли бутылку вина, и чтобы в ответ на его слова о том, что он может поставить машину на стоянку и поехать домой на такси, она сказала бы, что у нее есть идея получше: он может остаться ночевать.
        Но ланч закончился. Его ждала работа. Ближайшее дело - в 15:00 совещание в Главном полицейском управлении. Торкель должен был представить предложения по сокращению финансирования Госкомиссии по расследованию убийств. Это касалось всех подразделений. В прошлом году Управление превысило бюджет больше чем на 170 миллионов крон.
        - О чем ты думаешь?
        Торкель вздрогнул. Урсула вопросительно улыбалась ему. Ему не хотелось говорить: «о бюджете отделения», хотя это было правдой.
        Он посмотрел на нее.
        Она так красива, и он ее действительно любит.
        Он вспомнил, почему приехал. Пустота. Чувство одиночества. С которым ему, возможно, будет проще жить, если знать, что ему не предпочли другого. Его не заменили.
        Не сочли худшей альтернативой.
        Ему требовалось услышать это от нее.
        - Меня интересует одна вещь, над которой я уже долго думаю, - серьезно начал он.
        - Что я делала у Себастиана в тот вечер, - перебила его Урсула. Он с удивлением посмотрел на нее и кивнул. - Я ужинала, - сказала она так просто, будто весь ланч или даже дольше ждала возможности это сообщить.
        - Только ужинала?
        - Мы поужинали, а к кофе меня подстрелили.
        - Прости.
        Он наклонился вперед и взял ее за руку.
        - То, что мы с тобой не вместе, никак не связано с Себастианом. Это связано со мной.
        - Но ты была там, потому что он нравится тебе больше меня. - Торкель услышал, как это прозвучало. Будто он отвергнутый маленький мальчик. Завистливый и обиженный. Но Урсула тепло улыбнулась ему и медленно покачала головой.
        - Я была там, потому что с Себастианом все проще. Я знаю, что это звучит неправдоподобно, но в некоторых отношениях с ним намного проще.
        - Он хочет только одного.
        - Это правда, но для меня дело в том… - Она остановилась. Прикусила губу, тщательно подбирая следующие слова. - Я не могу выйти за тебя замуж и жить счастливо до конца своих дней, Торкель, но это потому, что я думаю, что ни с кем не смогу жить счастливо до конца своих дней. Я не могу дать людям того, что они ждут от совместной жизни.
        - Позволь решать мне.
        - Люди тоже не могут дать мне того, что мне требуется.
        Торкель лишь кивнул. Тут приводить аргументы труднее. Он мог бы сказать, что готов делать все что угодно. Полностью на ее условиях. Только бы имелся шанс, малейшая возможность, что она передумает. Однако он знал, что подобное унижение особого результата не даст. Поэтому он промолчал и встал.
        - Тебе надо возвращаться на работу? - спросила она, подняв на него взгляд.
        - У меня в три часа совещание в Государственном полицейском управлении по вопросу бюджета.
        - Мне показалось, что мы еще не договорили.
        - Но я могу отменить его, - быстро вставил Торкель, доставая телефон.
        Надо правильно расставлять приоритеты.

        Входя в квартиру, Себастиан немного нервничал - выбор украшения для Марии занял больше времени, чем он рассчитывал, - но он сразу заподозрил, что что-то не так. В прихожей стояли две собранные сумки Марии.
        На кухне сидела Ванья.
        - Что ты здесь делаешь? - спросил он, почувствовав при виде коллеги прилив раздражения и беспокойства. - Где Мария? - продолжил он. Ванья посмотрела в сторону спальни.
        - Она звонит Пийе, хочет попросить, чтобы их забрали раньше, - после недолгого молчания ответила Ванья.
        - Почему?
        - Я думаю, что они с Николь поедут одни…
        Смысла ее слов он не понял, но, тем не менее, почувствовал, что раздражение начинает вытеснять беспокойство. Что бы это ни означало, ничем хорошим это быть не могло. Он повысил голос.
        - Ты не имеешь никакого права приходить сюда и вмешиваться в мою жизнь…
        - Нет, имею, - перебила его Ванья. - Мария и Николь жертвы преступления. За них отвечает Госкомиссия.
        Себастиан растерялся. Неужели она это всерьез? Он стал подыскивать слова, но его прервали раньше, чем он успел ответить.
        - Ты не должен на нее сердиться. - Голос донесся откуда-то сзади. Он обернулся к Марии, стоявшей в дверях и смотревшей на него взглядом, полным разочарования и грусти. - Когда ты собирался мне рассказать? - глухо спросила Мария.
        - Что? Что я должен был рассказать?
        - Правду.
        Себастиан развел руками.
        - Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
        Мария шагнула ближе к нему.
        - Что моя дочь является неким суррогатом ребенка, которого ты потерял.
        На секунду Себастиан лишился дара речи.
        - Ванья так сказала? - лишь выдавил он.
        - Это правда? Что мы некая… замещающая семья? - продолжила Мария, скорее с печалью, чем с гневом в голосе. Себастиан отступил на шаг назад.
        - Нет-нет, вовсе нет. Николь для меня очень много значит, ты же знаешь. И ты…
        Мария посмотрела на него. Взгляд жестче, чем он когда либо видел.
        - Я спрашивала тебя.
        - Знаю.
        - Есть ли у тебя дети.
        - Знаю.
        - Был ли ты женат.
        - Знаю.
        - Ты лгал.
        - Знаю.
        Она опять умолкла. Себастиан понимал, что должен что-то сказать.
        - Я собирался рассказать. Но это не то, что рассказываешь первым делом. Особенно учитывая все происходившее с нами, - умоляюще проговорил он.
        - Тебе не требовалось рассказывать, тебе требовалось только ответить. Я спросила, и ты солгал.
        Что он мог на это ответить?
        - Я думала, ты честный человек. Я тебе доверяла.
        - Ты можешь мне доверять. Вы с Николь так много для меня значите, - слабо произнес он почти срывающимся голосом.
        Мария посмотрела на него. В ее глазах только грусть. Разочарование.
        - Я тебе больше не верю. Я так много узнала о тебе. Ужасные вещи. - Она всхлипнула. Он бросил взгляд на Ванью, казавшуюся почти равнодушной, принимая во внимание то, что она устроила. Что же она о нем наговорила? Он прошел несколько шагов в сторону Марии. Необходимо заставить ее понять.
        - Что бы ты там ни узнала, это не касается нас. Я посвящал себя Николь на сто процентов. Ты же знаешь.
        Мария грустно кивнула, вытерла слезы.
        - Да, верно. Но почему? Ради себя или ради Николь?
        Что ему говорить? Что он может сказать? Он чувствовал, как все ускользает у него из рук. Требуется объяснить. Как он чувствует. Что они для него значат. Что Сабина и Лили, конечно, играют свою роль, но не такую большую. Не решающую. Что это нечто другое. Нечто настоящее. Все это следовало сказать. Но у него не получилось.
        - Спасибо за все, что ты сделал для Николь. Но теперь мы хотим, чтобы нас оставили в покое.
        Она развернулась и ушла.
        Забрала Николь из гостиной.
        Взяла в прихожей свои сумки.
        Пока входная дверь за ними еще не закрылась, он попытался встретиться взглядом с Николь. Получилось так же легко, как всегда. Несколько секунд он смотрел ей в глаза.
        Он пошел следом.
        Должен был пойти.
        Он не мог потерять ее.
        Пийя ждала на улице.
        Она смотрела на коричневую дверь дома 18 по Грев- Магнигатан со смешанными чувствами. Преобладающим чувством, которое ей хотелось сохранить навсегда, была радость по поводу того, что встреча в руководстве партии прошла именно так, как ей хотелось. Даже лучше. Покидая коричневое шестиэтажное здание на Свеавэген, она сознавала, что ее там приветствовали как свою, что могло означать только одно: они намерены взять ее в исполнительный комитет.
        Сейчас ей предстояло поехать домой и проследить за тем, чтобы завтрашнее поминальное собрание и демонстрация против насилия прошли успешно. Она собиралась неутомимо работать на благо Турсбю, несмотря на то, что теперь поездки в Стокгольм станут более частыми и вопросы домашнего муниципалитета, возможно, будут казаться мелковатыми, раз она внезапно получила возможность непосредственно влиять на политику социал-демократов и приоритеты партии.
        Уезжая накануне из Турсбю, она сомневалась. Связанные с Франком события получили широкую огласку. Массовый убийца совершил самоубийство на лестнице перед квартирой, где находился один из участников расследования вместе с ключевым свидетелем. Поднялась невиданная шумиха. То, что на этой же лестнице всего несколько месяцев назад прозвучал другой выстрел, и была тяжело ранена женщина-полицейский, лишь добавляло событиям сенсационности. Вечерние газеты развернулись на полную. Слишком близкие, деловые отношения с массовым убийцей, несомненно, не являлись плюсом для нее и ее карьеры, начавшей всерьез набирать силу.
        Но она справилась хорошо.
        Из местных газет ей, конечно, звонили и интересовались, насколько они были близки, действительно ли она ничего не подозревала, и правда ли, что Франк разговаривал с ней непосредственно перед тем, как застрелился. Она ни на один вопрос не ответила, а составила пресс-релиз, в котором дистанцировалась от Франка. Вместе с тем, было важно, чтобы не создалось впечатления, будто она полностью отрекается от старого друга и ментора. Да, он убил семью, это ужасно и не подлежит оправданию, но нельзя забывать, что до того он отдавал жизнь местной политике, и память о нем как о руководителе муниципалитета очень даже жива. Поэтому, несмотря на события последнего времени, которые приписывают временному помешательству, к нему по-прежнему хорошо относятся, да и старых друзей и коллег нельзя просто так продавать, что бы они ни совершили. Особенно ради того, чтобы пробиться в Стокгольм. Этого не одобрят. Было трудно соблюсти меру - дистанцироваться от него и его поступков и при этом не говорить о нем плохо. Ее стратегией в последние дни стало осуждение преступления, но не преступника, и когда она разговаривала с
ними на Свеавэген, оказалось, что стратегия сработала идеально.
        Впрочем, о Франке и том, через что они вместе прошли, она не думала. Просто радовалась тому, что, похоже, сумела без потерь выйти из ситуации последнего времени, и что он не потянул ее в дело вместе с собой.
        Дверь открылась, и из нее вышла женщина с девочкой. Мария и Николь Карлстены, предположила Пийя. Ни с кем из них она раньше не встречалась, но они обе были важны для завтрашней демонстрации, и Пийю радовала возможность провести с ними несколько часов в машине: тогда ее вступительная речь получится более личной и создаст ощущение ее участия в судьбе родственников жертв. Пийя пошла им навстречу с приветливой улыбкой и протянутой рукой. Прежде чем она успела подойти к ним, дверь снова открылась, и на тротуар выскочил мужчина, которого она тоже раньше не видела. Вероятно, Себастиан Бергман. Эрик неоднократно ругал его. Неприятный, посредственный работник и, очевидно, хамоватый. Пийя решила его полностью игнорировать.
        - Здравствуйте, Пийя Флудин, приятно познакомиться, - сказала она, обращаясь к Марии. - Приношу искренние соболезнования по поводу случившегося с вашей сестрой, - продолжила она более приглушенным голосом и чуть крепче сжала ее руку.
        Мария только кивнула в знак благодарности и представила дочку. Пийя повернулась к той с улыбкой, на которую девочка отнюдь не ответила. Она шагнула за спину матери и устремила на Пийю пристальный взгляд. Видимо, после случившегося она не разговаривает. Пийя выпрямилась и посмотрела через плечо Марии на мужчину, остановившегося возле двери.
        - Насколько я понимаю, это мой третий пассажир. - Она не намеревалась открывать, что знает его имя, чтобы он не чувствовал себя настолько важным.
        - Это Себастиан, но он с нами не поедет, - ответила Мария, и в ее голосе безошибочно угадывался холод.
        - Нет?
        - Нет. Так что можем ехать.
        - Моя машина там, - сказала Пийя, указывая чуть дальше вдоль улицы.
        - Мария… - начал мужчина у дверей, не приближаясь к ним.
        - Я потом пришлю кого-нибудь забрать оставшиеся вещи, - проговорила Мария так, что Пийя убедилась в том, что речь идет о чем-то большем, чем просто поездка в Турсбю.
        - Можно мне хотя бы попробовать объяснить? Ты намерена выслушать только Ванью и считать, что все, что она говорит, правда?
        - Да, - ответила Мария и, взяв Николь за руку, направилась вместе с Пийей к машине.
        Себастиану оставалось только смотреть, как они уходят. Бежать следом, пытаться заставить Марию остановиться и выслушать его не имело смысла, и кроме того, ему не хотелось устраивать сцену в присутствии Николь. Последнее, что ей сейчас надо, это видеть, как ссорятся единственные два человека, которым она доверяет.
        - Подумай о Николь! - все-таки прокричал он в последней отчаянной попытке заставить их остаться или позволить ему поехать с ними.
        Мария не отвечала, просто продолжала идти.
        Покидать его.
        - Она стоит на той стороне, было трудно найти место для парковки, - объяснила Пийя, указывая на красную машину «Вольво» на противоположной стороне улицы.
        Себастиан не двигался с места. Каждый шаг, на который они удалялись, физически ощущался в теле. Когда они собирались переходить улицу, Николь обернулась к нему. Ее взгляд, как всегда, было трудно истолковать, но Себастиану показалось, что он видит в ее глазах горе и отчаяние. Это ощущение еще усилилось, когда она медленно протянула в его сторону руку, которую не держала мама. У взрослого человека жест показался бы преувеличенно театральным, но когда Николь повернулась к нему и попыталась преодолеть маленькой вытянутой ручкой быстро увеличивающееся расстояние, это было просто душераздирающим. Себастиану пришлось проглотить ком в горле.
        Мария слегка потянула дочь, и они стали переходить улицу, Николь по-прежнему с повернутым к Себастиану лицом, и чем дальше она уходила, тем более умоляющим и отчаянным казался ее взгляд. Себастиану пришлось на мгновение отвернуться.
        Когда он вновь повернулся к улице, все трое уже сидели в красной машине, Пийя завела ее и выехала с парковки. Мария сидела на заднем сиденье возле окна, и он видел лишь ее профиль над маленькой наклейкой с сине-белым гербом муниципалитета Турсбю. Николь сидела дальше Марии, и ее он вообще не видел.
        Она исчезла. Они исчезли.
        Он потерял их.
        И причина находилась у него в квартире.

        Себастиан вошел в прихожую и стянул ботинки. Заметив уголком глаза какое-то движение, он поднял взгляд. Из кухни вышла Ванья и прислонилась к стене со скрещенными на груди руками, словно думала, что ей потребуется щит против его гнева.
        Себастиан лишь мрачно посмотрел на нее.
        Мрачно и холодно. Надеясь, что его взгляд скажет все.
        Потом он просто прошел мимо нее в маленький коридорчик и дальше в гостиную. Остановился сразу за дверью. В течение многих лет это была всего лишь комната. Которая случайно оказалась в квартире, где он жил, но которой он не пользовался и никаких чувств к ней не питал. Самое яркое воспоминание было, по иронии судьбы, пожалуй, связано с Ваньей, когда он утешал ее и пытался ближе привязать ее к себе в связи с возбуждением дела против Вальдемара.
        Теперь он знал, для чего ему эта большая комната.
        Как ее следует использовать. Ее и остальную часть квартиры.
        Ему дали почувствовать, какой могла бы быть его жизнь.
        Ком переместился из горла ниже и застрял в диафрагме. Мария и Николь прожили у него не особенно долго, но достаточно для появления гложущего, ноющего ощущения. Так хорошо знакомого - с ним он жил очень долго. Именно здесь угнездилась тоска, когда вошла в его душу.
        Он глубоко вдохнул, прошел в комнату, к журнальному столику возле дивана. Фломастеры, мелки, бумага, стакан с темными остатками какао на донышке и тарелка с краешками бутерброда. Во время его отсутствия Николь, видимо, ела перед телевизором. Он начал собирать разбросанные предметы. Многих людей тоска парализует, но не его. Ему всегда удавалось находить энергию и быстро убирать физические следы людей, которых он терял. После Таиланда он незамедлительно продал квартиру в Кельне, выбросил или раздал мебель, детали интерьера и одежду, сохранив лишь несколько отдельных предметов. За несколько недель он покончил с их общей жизнью в Германии и снова вернулся в Швецию.
        Другое дело, что потом, разобравшись со всеми практическими делами, он полностью лишился способности двигаться дальше.
        Он скорее почувствовал, чем увидел, что появилась Ванья и остановилась в дверях.
        - Мне жаль, что я тебя рассердила, но ты ведь знаешь, что я права, - мягко проговорила она.
        Себастиан не ответил.
        - Это было, черт знает что, ты сам знаешь, - продолжила она тем же утешающим тоном, напомнившим Себастиану о том, как разговаривают с маленькими детьми, когда умирают их домашние животные, и им пытаются объяснить, что тем гораздо лучше там, где они теперь находятся. - Приди в себя, ты же профессиональный психолог, кто, как не ты, должен понимать, каким это было безумием.
        Себастиан продолжал спокойно и методично собирать фломастеры и молча укладывать их обратно в коробку, раскладывая по цветам - от темного к светлому.
        - Демонстративное молчание. Очень по-взрослому.
        Угловым зрением он видел, что Ванья зашла в комнату и уселась в одно из кресел. Ему хотелось накричать на нее, выставить из квартиры - если понадобится, силой, но приходилось сдерживаться. Нельзя допустить, чтобы это навсегда разрушило их медленно крепнувшую дружбу. Соверши любая другая женщина то, что совершила Ванья, ее ноги никогда бы больше не было в его квартире, но, несмотря на злость и разочарование, которые он сейчас испытывал, невозможно было отрицать, что какая-то малюсенькая частица в нем ценила то, что она не сдается, и радовалась тому, что она подогнула под себя ноги, сидит, откинувшись на спинку его кресла, и просто выжидает, пока он успокоится. Она не отступает в бою, его дочь.
        Он выпрямился и впервые с тех пор, как она вошла в гостиную, посмотрел на нее.
        - Ты не имела права вмешиваться в мою жизнь.
        - Я в нее и не вмешивалась. Я вмешалась в жизнь Марии и Николь, - с необычным спокойствием ответила Ванья. - Я рассматривала это не как право, а как обязанность.
        - Я знаю, ты думаешь, что я просто… - Он не закончил предложения, а лишь покачал головой. Ему не хотелось вновь вступать на этот путь. Говорить о семье, замене, о Лили и Сабине. Во всяком случае, сейчас. - Но я выполнял свою работу, я ей действительно помогал.
        Он перелистал собранные бумаги и вытащил последний по времени рисунок Николь - финальный, поправил он себя.
        - Она рисовала, мы разговаривали, выстроенные ею защитные барьеры начали давать трещину, она раскрывалась. Ни слова, пока, но мы дошли бы до этого. Если бы нам дали немного больше времени. - Протягивая ей рисунок, он сумел, как и задумывалось, произнести последние слова с обвиняющей интонацией.
        Ванья проигнорировала обвинение и взяла рисунок. Она узнала комнату по фотографиям с места преступления. Примыкающая к кухне комната в доме Карлстенов. Двое детей вместе смотрят телевизор.
        - Что на нем изображено?
        - Она вместе с кузеном смотрит телевизор непосредственно перед убийствами.
        Ванья подняла на Себастиана вопросительный взгляд.
        - Разве ты не говорил, что она рисует только то, что происходило после убийств?
        - Нет, я говорил, что она рисует то, что связано с убийствами.
        - Тогда почему она нарисовала это? - Ванья кивнула на лист, который держала в руке. - Здесь все выглядит, как обычно.
        Себастиан вздохнул. Получилось не так, как он задумывал. Он показал ей рисунок, чтобы она поняла, что он продолжал работать. Что, несмотря на переезд Марии и Николь к нему, он помогал девочке справиться с пережитым, и что Ванья своими действиями прервала важную работу. Он хотел надавить на нее и в дальнейшем заставить ее признать, что она ошиблась, а он прав. Вместе с тем, ему было трудно не испытывать удовлетворения, возможно, даже радости по поводу того, что она осталась и так освоилась.
        В его доме. Его дочь.
        - Не знаю, - ответил он, рассердившись и на Ванью, и на самого себя. - Она каким-то образом привязала это к кошмару.
        Ванья снова присмотрелась к рисунку.
        - У Франка Хедена был синий «Форд», пикап какой-то модели, а у Карлстенов был белый гибридный автомобиль.
        - Вот как? - произнес Себастиан, совершенно не понимая внезапно возникшего у Ваньи интереса к автомобилям.
        - А на рисунке красная машина. За окном.
        Себастиан тотчас среагировал, подошел, забрал у Ваньи рисунок и всмотрелся в него. Она права. За четырехугольным окном с раздвинутыми белыми занавесками четко видна красная машина. Как он мог ее упустить?
        - Если все, что она рисует, связано с убийствами… Может, Франк приезжал на другой машине? - продолжала думать вслух Ванья. - Или он был не один?
        Себастиан почти не слышал ее. Как и на всем остальном, что рисовала Николь, на машине за окном присутствовали детали. Сине-белый герб на заднем стекле.
        Он уставился на рисунок так, словно надеялся, что тот сможет дать ответы на все мировые вопросы, но мысли крутились и подсказывали ему, что он уже знает ответ на самый важный.
        Он увидел перед собой Николь.
        Какой испуганной и несчастной она выглядела, когда переходила улицу. Ее отчаяние. Но не из-за того, что она покидала, как он теперь понимал, а из-за того, к чему ее заставляли идти.
        Из-за машины.
        Красной машины.

        Теперь их опять было двое.
        Она опять стала двумя.
        Внешней и внутренней.

        Внешне она сидела совершенно неподвижно.
        Ничего другого ей не оставалось. Рядом сидела мама. В точности, как Фред сидел рядом с ней, когда она впервые увидела эту красную машину.
        Теперь Фред мертв.
        Тогда она смогла спрятаться, а теперь ей никак. Мама обвила ее рукой и разговаривала с женщиной, сидящей за рулем. Она продолжала фиксировать мир за пределами машины. Он не принадлежал ей. Она больше не являлась его частью. А могла бы стать ею, уже была на пути туда, но потом они оказались здесь.
        В этой машине.
        Поэтому она отступила назад.
        Внутренне она тоже была неподвижна.
        Вернулась к месту, которое не являлось местом или комнатой. Но она опять здесь, и вокруг по-прежнему пусто.
        Пусто и тихо.
        Себастиан разговаривал с ней. Его слова сделали стены, не являвшиеся стенами, тоньше. Это началось в пещере. Тоненькая ниточка мольбы положиться на него нашла путь в узкое холодное пространство, и она ухватилась за нее. И не пожалела.
        Ощущение надежности распространялось. Медленно, но верно.
        На краткое мгновение, временами, когда Себастиан разговаривал с ней, когда она была вместе с ним, ей казалось, что она, пожалуй, сможет чувствовать себя надежно и за пределами стен.
        Возможно, ужас не обязательно вернется, если она вырастет и покинет свое место.
        Возможно, она даже сумеет заговорить, и ничего не произойдет.
        Но так было тогда.

        Внешне она сидела неподвижно, глядя в окно машины, как любая десятилетняя девочка, через грудь перекинут пристяжной ремень, на плечах мамина рука, переговаривающиеся голоса взрослых и музыка из автомобильного радио.
        Внешне она не имела ни малейшего шанса защитить себя внутри.
        Но этого и не требовалось.

        Красная машина отбросила ее назад.
        Хлопки, крики и страх.
        Ее собственный и других.

        Внутренне она опять становилась меньше и меньше, а стены вокруг нее сжимались сильнее, чем когда-либо.
        Ванья и Себастиан мчались вниз по лестнице. Ванья только что позвонила Торкелю и рассказала о рисунке Николь и внезапно возникшем подозрении относительно Пийи.
        Ответ Торкеля ее ничуть не успокоил.
        Когда она позвонили, он как раз закончил разговор с Адрианом Коулом из «FilboCorps». Сидя над окончательным вариантом отчета, Торкель споткнулся об одну деталь, касавшуюся мотива Франка. Речь шла о покупке земли у Стефана Андрена. Не тот факт, что он ее совершил, нет, экономический мотив очевиден, смутила Торкеля дата. Покупка состоялась значительно раньше того времени, когда стало официально известно о планах строительства шахты. На целых девять месяцев. Тем не менее, Франк решился набрать ссуд выше ушей. Рассказ Адриана Коула, в сочетании с сообщением Ваньи секундами позже, расставил все по своим местам.
        По словам Коула, единственным человеком, знавшим о планах его фирмы до подачи официального ходатайства, была председатель правления муниципалитета Пийя Флудин. И она же только что увезла их единственного свидетеля. Франк, возможно, все-таки действовал не в одиночку.
        Ванье удалось припарковаться чуть подальше, на Стургатан, и на то, чтобы добежать туда, потребовалось некоторое время.
        - Торкель позвонит в центральную диспетчерскую и попросит их оказать нам полное содействие, - сообщила Ванья Себастиану, запрыгивая в машину на водительское место.
        - Отлично, - ответил Себастиан, усаживаясь рядом. - Нам потребуется вся возможная помощь. - Он уже тяжело дышал. Выглядел загнанным.
        Ванья завела машину.
        - Если исходить из того, что она едет прямо в Турсбю, то есть две дороги. Е18 к северу от озера Меларен и Е4 к югу, - сказала Ванья и посмотрела на него вопросительно. - Ты имеешь представление о том, по какой она собиралась ехать?
        Себастиан отрицательно покачал головой и вынул мобильный телефон.
        - Ладно, тогда придется действовать наугад. Южная дорога отсюда проще.
        Ванья включила проблесковый маячок и рванула с места.
        - Ты позвонишь в диспетчерскую, чтобы узнать, не можем ли мы получить вертолет?
        - Уже звоню, - ответил Себастиан.
        Она свернула по Стюрмансгатан и выехала на набережную. Движение в середине дня было не слишком плотным. К сожалению. Было бы удачно, если бы Пийя застряла в пробке. Машины впереди давали им дорогу, и Ванья вскоре въехала в туннель возле Норрландсгатан. Себастиан дозвонился в диспетчерскую. Сообщил имя и служебный номер Ваньи. Рассказал об автомобиле, красном «Вольво» V70, зарегистрированном на имя Пийи или Эрика Флудин. Нет, регистрационного номера он не знает, но на одном из окон возле заднего сиденья есть синяя наклейка с гербом муниципалитета Турсбю.
        Ванья наблюдала за ним, чувствуя себя уже не столь уверенной в том, что поступила правильно. Она не виновата в том, что Мария и Николь сидят в красной машине, но виновата в том, что они сидят там без Себастиана.
        - Прости, если я напортила, - сочла она необходимым сказать. - Я сделала это, в общем-то, и ради тебя, и ради них.
        Он посмотрел на нее, держа трубку возле уха и ожидая ответа из диспетчерской. Поначалу казалось, что он собирается огрызнуться, но он не стал. Отвел взгляд и посмотрел в окно.
        - Я вообще не понимаю, какое тебе было до этого дело.
        Она кивнула. Не ответила. Только сильнее надавила на газ, будто скорость могла отменить все содеянное.

        Мария сидела на заднем сиденье вместе с Николь.
        Машина была тщательно вычищенной и безликой: на полу - пусто, в ящичке между передними сиденьями - чистота и полное отсутствие пыли. Обычно Мария ездила на совсем других машинах. Там всегда валялись игрушки из Макдоналдса, бумажки и прочий мусор. Пийя включила радио. Первый канал, передававший научную программу о новых фарватерах в Баренцевом море, которые начинали открываться в связи с климатическими изменениями. Мария почти не слышала, о чем там говорилось. Николь, съежившись, сидела вплотную к ней и ни разу не пошевелилась с тех пор, как они покинули Грев-Магнигатан. Едва сев в машину, она сразу прижалась к ней как можно теснее, и через мгновение уткнулась лицом ей под мышку. Будто хотела исчезнуть с лица земли. Мария обняла ее, чтобы успокоить.
        - Ничего страшного, лапочка, - прошептала Мария. - Все будет хорошо.
        Николь не пошевелилась.
        Мария раскаивалась. Было глупостью вести разговор с Себастианом при Николь. Следовало подумать. Избавить девочку от сцены разрыва. Не говорить всего. Не устраивать такой драмы. Но она была зла и неотчетливо соображала. Чувствовала себя преданной. Она впустила его в свою жизнь, и поэтому реакция на ложь и разоблачения была соответственной. Ничего удивительного, но вредно для Николь, которая еще больше сблизилась с Себастианом. Она продолжала шептать дочери. Пыталась достучаться до нее.
        Пийя посмотрела на нее в зеркало заднего вида с удивлением.
        - Что-нибудь случилось? - спросила она.
        Мария покачала головой.
        - Нет, она просто слегка разволновалась. - Мария чувствовала, что нет никаких причин рассказывать Пийе Флудин о Себастиане. Ей не требовалось, чтобы еще какие-то люди давали ей советы или пытались помочь. Она решила, что отныне станет решать проблемы сама.
        - Но она по-прежнему не разговаривает? - продолжила Пийя, пытаясь не выдать голосом любопытства, но безуспешно. Мария поняла. Немота Николь, вероятно, будет темой, которой в ближайшее время интересоваться станут многие.
        - К сожалению, нет, - ответила она и посмотрела прямо в глаза Пийе.
        - Со временем наверняка будет лучше, - любезно ответила Пийя и нажала на газ. Мария считала, что она едет чуть слишком быстро, но ничего не сказала. Они ведь никуда не опаздывают.
        Внезапно поминальное собрание показалось ей плохой идеей. Николь нуждается в тишине и покое. Особенно теперь, когда Мария довольно жестоко лишила ее Себастиана. Чувство уверенности, которое Николь испытывала в его присутствии, компенсировать будет трудно, и оно точно не возникнет среди множества незнакомых людей, пытающихся горевать на площади. Это может даже оказать на нее откровенно отрицательное воздействие, напомнить ей об ужасных событиях.
        В поминальном собрании нуждается сама Мария. Ей хочется перевернуть страницу и идти дальше. А Николь - нет. Ей до этого еще далеко. Надо думать о ней, а не о себе. Мария устыдилась. Все ее действия с тех пор, как она вырвалась из квартиры Себастиана, были подчинены собственным интересам.
        - Я не знаю, такая уж ли это хорошая идея, - проговорила она. Пийя подняла на нее взгляд.
        - Что? Что является плохой идеей?
        - Поминальное собрание. Я думаю, что для Николь это не полезно. Думаю, она еще не готова.
        Пийя кивнула, вроде бы с пониманием.
        - Все будет невероятно красиво. Тихо и достойно, ни в коем случае не навязчиво, - мягко ответила она. - Думаю, вы удивитесь ощущению поддержки и единства.
        - Не знаю. Это наверняка замечательно, но… - неуверенно продолжила Мария.
        Пийя успокаивающе улыбнулась ей в зеркало.
        - Давайте поступим так. Мы поедем туда. Если вам покажется, что идти не стоит, вы не пойдете. Настаивать я не буду, обещаю, но тогда у вас будет возможность решить на месте.
        Мария кивнула. Может, когда они туда приедут, ей действительно покажется, что лучше пойти. Она не знала. Как во многих других случаях в жизни, она недостаточно хорошо контролировала ход событий. Поэтому она не остановила машину и позволила везти себя дальше.
        Возможно, потому что ей хотелось подстроиться и во всем разобраться.
        Возможно, потому что не хотелось ехать домой, к себе в квартиру, и начинать обычную жизнь.
        Возможно, она думала, что поминальное собрание станет хорошим началом чего-то нового. Она толком не знала. У нее зазвонил телефон.
        Себастиан.
        Она сразу сбросила звонок.
        По крайней мере, своим мобильным телефоном она способна управлять сама.

        Они с включенным проблесковым маячком въехали на Центральный мост.
        Транспорта стало больше, и Ванье пришлось сбавить скорость, чтобы идущие впереди машины успевали освобождать ей дорогу. Она включила полицейскую рацию, чтобы не пропустить какую-либо информацию. Только что прозвучал призыв ко всем машинам наблюдать за красным автомобилем «Вольво» V70, с регистрационным номером SGM 054 и синей наклейкой на одном из задних стекол. Центральная диспетчерская, кроме того, переадресовала патрульный вертолет из пригородного района Накка. Он должен оказаться над районом Седер через несколько минут. Себастиан нервно смотрел на свой телефон.
        - Мария не отвечает. Она сбрасывает мои звонки.
        Ванья посмотрела на него скептически.
        - Так ли уж умно звонить ей?
        - Я собирался ее предостеречь.
        - Не надо, - сказала Ванья, бросив на него искренний взгляд. - Думаешь, Мария сможет не подать виду, если внезапно узнает об этом?
        - Нет. Пожалуй, нет, - вынужден был признать он.
        - Тогда у нас создастся ситуация, в которой Пийя, возможно, придет в отчаяние. Имея в машине Марию и Николь.
        Себастиан взволнованно всплеснул руками. Ванья попыталась его успокоить.
        - У нас есть преимущество. Пийя не знает, что мы в курсе. Нам необходимо по максимуму использовать это преимущество.
        Себастиан кивнул. Конечно, Ванья права. Но от этого его ощущение бессилия не ослабевало.
        - Я чувствую себя проклятым идиотом. Я же видел по Николь, что что-то не так. Видел.
        - Как ты мог знать? Никто из нас не мог знать, - перебила его Ванья.
        Себастиан не ответил, но Ванья видела, что ее слова ничуть не помогли. Полицейская рация затрещала.
        - Говорит машина 318. Красное «Вольво» V70, SGM 054, замечено к югу от района Хурнстулль, - произнес сквозь шум мужской голос. Ванья бросилась вперед и схватила микрофон.
        - Повтори. Где?
        Ответ послышался быстро.
        - Переезжает через мост Лильехольмсбрун. Мы едем во втором ряду, и нам потребуется некоторое время, чтобы развернуться.
        - Отлично, давайте, но держитесь на расстоянии. Не вмешивайтесь, - сказала Ванья и перебросила микрофон Себастиану. - Постарайся связаться с вертолетом. Направь его к шоссе Е4, в сторону Лильехольмена.
        Себастиан кивнул и неловко поднял кусочек черного пластика.
        - Южная набережная или площадь Гульмарсплан и Южный проезд? - спросила она, посматривая то на дорогу впереди, то на движение сзади.
        - Меня не спрашивай, я здесь никогда не езжу, - ответил Себастиан, продолжая попыки связаться с вертолетом.
        - Думаю, по набережной будет быстрее, - решила Ванья и на полной скорости протиснулась на два ряда вправо, так что машинам позади нее пришлось резко тормозить. Ванья ловко добралась до туннеля, ведущего к дороге вдоль воды. Одна полоса оказалась перекрыта из-за перестройки шлюза, и они попали в длинную очередь. Ванья вывернула на встречную полосу, газанула и быстро обогнала десятки машин, ожидавших, пока впереди переключится светофор, и в последнюю секунду снова вписалась в нужную полосу. Машиной она управляла здорово, но, несмотря на высокую скорость, казалось, что до района Хурнстулль еще далеко.
        Себастиан связался с вертолетом. Хорошие новости. Там слушали полицейскую рацию и сразу направились в сторону Лильехольмена.
        - Мы локализовали машину. Она движется в левом ряду по шоссе Е4 в южном направлении. Как раз проезжает поворот на Вестерторп.
        - Отлично, - ответил Себастиан и посмотрел на Ванью. - Надо сказать что-нибудь еще?
        - Спроси, на какой она идет скорости, - велела Ванья. Себастиан быстро спросил. Ответ последовал через несколько секунд.
        - Сейчас около ста пяти.
        - Там разрешается девяносто. Мы ее остановим за это, - сказала Ванья и быстро взглянула на Себастиана. - Вызови машину 318 и попроси их отстать, чтобы она их не увидела. А вертолет пусть продолжает преследование. - Себастиан кивнул.
        - О’кей. И что мы сделаем?
        Ванья посмотрела на него с легкой усмешкой.
        - Устроим Пийе маленький сюрприз.

        Она теснее прижалась к маме.
        Машина ехала так быстро. В точности как машинка, которой она так боялась в прошлом году в парке аттракционов «Грена Лунд». Тогда она тоже сидела крепко пристегнутой.
        Не могла остановить ее или выпрыгнуть.
        Когда она видела эту машину в прошлый раз, та двигалась гораздо медленнее.
        Остановилась перед домом.
        Она не обратила на машину особого внимания.
        Наверное, кто-то приехал в гости.
        Кто-нибудь из друзей тети Карин.
        Оказалось, нет.
        Машина приехала с криками и смертью.
        Самые громкие хлопки из тех, что она слышала за всю жизнь.
        Сильнее грозы. Сильнее всего.
        Они раздирали на части тела.
        Разбрызгивали по стенам кровь.
        Теперь она сама сидит в машине, приехавшей со смертью.
        Она еще теснее прижалась. Мама теплая.
        Она крепко зажмурилась.
        Хотела предупредить ее. Но не получалось.
        Она не могла. Не хотела.
        Внешне она видна и уязвима.
        Внутри ее защищают стены.
        Пока она маленькая.
        И молчит.

        Первым «Вольво» увидел Себастиан. Машина по-прежнему ехала в левом ряду, быстро обгоняя всех, едущих справа от нее.
        - Вот она, - сказал он, указывая на красную машину. Ванья кивнула, она буквально минутой раньше отключила мигалку, чтобы их не заметили. Себастиан покосился на спидометр. 125 км/час.
        - Она едет быстро, - с некоторым беспокойством проговорил он.
        - Я постараюсь держать расстояние.
        Она опять подняла рацию и вызвала руководителя группы автоинспекции областного центра Салем. Они заблаговременно быстро связались с группой из отдела автоинспекции полиции Седертелье, и план состоял в том, что они остановят Пийю как бы для рутинной проверки, заставят ее выйти из машины, отведут подальше от сидящих на заднем сиденье Марии и Николь и будут держать, пока не подъедут Ванья и Себастиан. Можно было надеяться, что они уже на месте и начали останавливать машины. Ванья обещала им сообщить, когда завидит «Вольво», и сориентировать их, через сколько времени Пийя окажется около них.
        - Я вижу ее. Предполагаю, что она будет у вас меньше, чем через шесть минут.
        - Мы готовы, - быстро раздалось в ответ.
        Ванья повернулась к Себастиану. Теперь, когда она своими глазами видела машину, за которой они гонятся, она слегка успокоилась. По крайней мере, есть некий контакт.
        - Остается надеяться, что они там выполнят свою работу, - сказала она.
        - А мы? Что будем делать мы? - спросил он.
        - В лучшем случае, ничего. Подъедем и заберем ее у автоинспекции. - Ванья быстро бросила на него взгляд. Понимающий взгляд. Его Себастиан уже давно не видел. - Все будет хорошо, Себастиан.
        Он лишь кивнул и принялся взволнованно смотреть в окно на южные пригороды Стокгольма, которые они проезжали.
        - Ты совершенно невыносима, но ты отличный полицейский, - произнес он чуть погодя.
        - А ты в основном совершенно невыносим.
        Себастиан усмехнулся.
        - Почему у меня вечно все идет к черту? - Ему хотелось, чтобы это прозвучало риторически с легким оттенком легкомыслия, но к своему удивлению он услышал в словах отчетливый призвук жалости к себе.
        - Ты наверняка сам знаешь, - ответила Ванья.
        - Нет.
        - Потому что ты высокомерный, циничный, плюешь на других людей, врешь, изменяешь, унижаешь… Продолжать?
        - Нет, не надо.
        В машине стало тихо. Немного посмотрев на Ванью, Себастиан опять перевел взгляд на красную машину.
        Ванья права. Он никогда в жизни не думал, что кто-нибудь может любить его таким, какой он есть.
        Ни родители. Ни коллеги в университете. Ни кто-нибудь из множества женщин.
        Лили была первой. И пока единственной. Сабина и Николь - конечно, но они дети.
        И еще Ванья. Она, по крайней мере, решалась вступать с ним в конфронтацию. Оставаться. А больше никто. Он разыгрывал так много игр, так долго жил с массой полуправды и лжи, что в итоге сам стал ложью. И ничем другим.
        - Осталось четыре минуты, - сообщила Ванья, сосредоточенная на идущем впереди «Вольво».
        Себастиан не ответил. Он пытался разглядеть в машине Николь. Через заднее стекло он видел темные очертания голов Пийи и Марии.
        Но никакой Николь.
        Ее, вероятно, скрывала спинка сиденья.
        Девочку, которую он потерял.

        Мама.
        Казалось, будто она долго ни о чем не думала.
        Полностью опустошила себя. Сжалась внутри и становилась все меньше и меньше.
        Надеялась исчезнуть полностью.
        И вдруг возникла мысль.
        Единственная мысль. Единственное слово.
        Мама. В опасности.
        Фреда она спасти не смогла.
        Но он ничего не знал. Она тоже.
        Тогда.
        А теперь она знает.
        Мама должна узнать.
        В точности, как она была вынуждена снова открыть дверь в дом, чтобы помочь человеку, который ее спас, сейчас она вынуждена рассказать.
        Даже если это обрушит ее стены. Оставит ее беззащитной. Обнажит ее перед всем, что неправильно и ужасно.
        Мама должна узнать.
        Внешне она медленно оторвала лицо от теплой куртки, к которой прижималась. Подняла взгляд.
        Мама выглядела радостной. Удивленной. Заулыбалась.
        Внешне она потянулась. К маме, склонившей к ней голову.
        Внутренне она нашла свой голос. Отыскать его оказалось легче, чем она думала. Он словно бы лежал в уголке и просто ждал, когда она осмелится им воспользоваться.
        - Мама, это была она, - тихо прошептала она. - Это она.

        Мария уставилась на дочку.
        Ее голос прозвучал слабо, но каким-то странным образом решительно. Мария представляла себе, что первые слова Николь вызовут у нее в душе ликование. Что ей захочется кричать от неподдельной радости. Не так, как сейчас. От чистого страха.
        - Что ты сказала? - прошептала она в ответ, наклоняясь ближе. Она хоть и слышала, но не поняла. Не связала это с женщиной, с любопытным взглядом которой встретилась в зеркале.
        - Она была там, - продолжила Николь чуть сильнее, голос звучал увереннее с каждым слогом. - Когда они умерли.
        Мария вслед за взглядом дочери посмотрела вперед. Выражение лица Пийи изменилось. Любопытство исчезло. Исчезли любезность и сочувственные взгляды. Теперь Мария видела злость, смешанную с решительностью и деловитостью.
        Внезапно она поняла.
        Глаза в зеркале сказали то, чего ей на самом деле знать не хотелось. Правду.
        Машина сильно накренилась, когда Пийя быстро вывернула руль вправо. Шины взвизгнули. Марию и Николь швырнуло влево, и не будь они пристегнуты, обе перелетели бы через заднее сиденье.

        Красное «Вольво» перед ними сильно занесло. Из-под колес взвился синий дым, когда машина с диким скрипом пошла юзом, перекатилась через шоссе и, виляя, заехала на дорогу на Ворбю. Секунду Ванья была уверена, что «Вольво» продолжит ехать прямо и съедет с дороги, но Пийя, похоже, в последний момент обрела контроль и на слишком высокой скорости повела машину дальше, в сторону аллеи Ворбю и светофора.
        Ванья инстинктивно тоже вывернула руль вправо. Угол в сторону поворота у нее был лучше, чем у Пийи, и поэтому ее занесло совсем не так сильно. Однако у нее тоже получилось слишком быстро, и она чуть не потеряла контроль. Управляя одной рукой, она одновременно громко кричала в микрофон.
        - Что-то произошло! Машина сворачивает в сторону аллеи Ворбю! Нам немедленно нужно подкрепление!
        Они увидели, как красная машина протиснулась мимо ожидавшей у светофора машины, частично выехав на траву. Она поцарапала второй машине бок, но почти не потеряла скорости, выехала на пересекающую дорогу и скрылась из виду.
        Когда их машина тоже пошла юзом, Себастиан держался за поручень над дверцей. Он высматривал «Вольво», но больше уже не видел. Внезапно перед его глазами возник большой бело-синий грузовик, ехавший им навстречу. Грузовик, бешено гудя, приближался. Ванья встала обеими ногами на тормоз. Себастиан не сомневался в том, что они столкнутся, но в последнее мгновение Ванье удалось остановить их машину. Грузовик, продолжая гудеть, промчался мимо и скрылся. Оба принялись искать машину Пийи, но виадук над шоссе закрывал им обзор. Ванья включила мигалку - момент неожиданности все равно утратил актуальность, и снова нажала на газ. Она свернула направо и продолжила двигаться в том направлении, куда скрылась Пийя. Ощущение, что все будет хорошо, исчезло. Теперь возможно все. Даже самое худшее.
        Побледневший Себастиан напряженно высматривал красное «Вольво». Внезапно по рации заговорил пилот вертолета, голос у него был спокойный и солидный, как будто случившееся на него никак не повлияло.
        - Я ее вижу. Она едет по аллее Ворбю в направлении дороги Бутчуркаледен на очень высокой скорости.
        Его деловой тон их обоих успокоил. Они ее не потеряли. У них по-прежнему есть шанс. Они выехали на прямой отрезок. Далеко впереди увидели красную машину. Ее настораживающе мотало из стороны в сторону. Казалось, Пийя полностью перестала контролировать машину. Тут машину снесло с дороги, и она помчалась по траве в сторону воды. Еще секунду они надеялись, что Пийя вновь обретет контроль и сумеет остановиться, пока не поздно. Но никакие красные огни не светились. Вместо того чтобы сбавить скорость, машина, похоже, напротив, увеличила ее. Она словно бы брала разбег, перед тем как покинуть сушу и въехать довольно далеко в озеро Меларен. Себастиан в панике закричал. Ванья погнала машину следом - к воде.
        Из вертолета тут же послышалась краткая констатация факта.
        - Машина в озере. Машина в озере. Меларен, возле аллеи Ворбю, рядом с рестораном Макса.
        Голос звучал столь же солидно и уверенно, как раньше.
        Похоже, на него ничто не влияло.
        Вероятно, так смотрит на мир человек, находясь высоко над ним.
        Возникло странное ощущение. На миллисекунду она оказалась в состоянии невесомости. Не существовало никакого сопротивления, ничто не удерживало ее, кроме ремня безопасности, и она почувствовала, как их с Николь прижало к потолку. Инстинктивно она крепко схватила Николь и прижала к себе, чтобы подготовиться к предстоящему удару. Сине-зеленая вода все приближалась. Темная и непроницаемая, точно ожидающая их неподвижная стена. Мария заметила, что Пийя открывает дверцу, что мотор по-прежнему работает, но шума дороги и шин не слышно.
        Это казалось самым странным.
        То, что было так тихо.
        Хотя они так быстро двигались.
        Тишина сделала раздавшийся хлопок еще более оглушительным. Вода оказалась суровой и жестокой. Будучи только что спокойной и далекой, она вдруг сделалась белой, бушующей и всеобъемлющей. Она хлынула на машину. На переднем сиденье с глухим треском надулись подушки безопасности. Мария ударилась лбом о подголовник переднего сиденья. Все лицо охватила боль, но она не выпускала Николь из рук. Машина нырнула в воду под углом, носом вперед, но теперь опустилась и задняя часть. Вода начала просачиваться внутрь через щели под дверцами. Мария увидела, как Пийя пытается высвободиться из-под подушки безопасности, которая более или менее крепко удерживала ее на месте. Они начали быстро тонуть. Вода хлынула внутрь через открытую водительскую дверцу. Мария поняла, что необходимо что-то предпринять. Она быстро отстегнула ремень Николь. Дочка была бледна, но выглядела скорее удивленной, чем испуганной. Впереди Пийя сумела отжать в сторону подушку безопасности и начала выползать через открытую дверцу. До сих пор она не удостоила сидящих сзади ни единым взглядом, словно их там не было, словно они перестали
существовать. Это наполнило Марию яростной энергией. Женщина впереди уже уничтожила большинство членов ее семьи. Но на этот раз у нее не получится. Они выживут.
        Мария попыталась отстегнуть свой ремень, но мешала Николь, и она не доставала до кнопки. Пийя сумела вылезти из тонущей машины и поплыла прочь. Вода прибывала. Она была безумно холодной, и Мария уже дрожала.
        - Мы должны отсюда выбраться, - сказала она Николь и восхитилась тем, что ее голос прозвучал так спокойно. - Положись на меня.
        Она попыталась открыть свою дверцу, но та не поддавалась, точно ее приварили. Казалось, будто ее держит все озеро. Мария опять взялась за ремень, даже приподняла одной рукой Николь, чтобы добраться до кнопки, но не нащупывала ее. От бесплодных поисков ее начала охватывать паника. Вода уже плескалась над животом, скоро придется поднимать Николь, чтобы та не оказалась под водой. Это потребует обеих рук, и тогда ей будет уже не отстегнуть ремень. Вода поднялась ей выше груди. Скоро машина целиком заполнится водой. Она увидела в глазах Николь нарастающую панику и услышала, что ее дыхание становится все более учащенным.
        Необходимо думать. Сосредоточиться. Что она слышала? Или читала? Как это там? Давление в целиком заполненной водой машине такое же, как снаружи. Тогда она сможет без проблем открыть дверцу. Вроде так? Какое это, собственно, имеет значение, особого выбора все равно нет.
        Воспользовавшись кнопкой рядом, она опустила боковое стекло. Когда оно спокойно скользнуло вниз, она с удивлением поняла, что электроника в машине продолжает работать. Вода стала врываться в отверстие подобно водопаду, и Мария подняла лицо Николь поближе к себе. Николь дрожала от холода и страха. Мария заглянула глубоко в глаза дочери.
        - Ты должна плыть, дорогая. Как ты плавала прошлым летом. Плыви к берегу. Обещай мне.
        Николь смотрела на нее в упор. Смертельно напуганная.
        - Я догоню, обещаю. - Она быстро поцеловала дочку в лоб. Машина скоро заполнится водой целиком. - Дыши глубоко, дорогая. Глубоко-глубоко.
        Николь выполнила то, что ей велели, и Мария принялась нащупывать маленький рычажок, открывающий дверь. Отыскала его, открыла дверь, взялась за Николь и со всей силы, на какую была способна, вытолкнула ее в отверстие. Какое ужасное ощущение - разжимать руки, чувствуя, как исчезает маленькое тельце дочери! Мария попыталась разглядеть ее, но мутная вода по-прежнему слишком сильно бурлила, чтобы она могла что-нибудь видеть.
        Она, насколько удалось, вытянула спину и сумела поднять лицо к остававшейся под самым потолком маленькой полоске воздуха. Сделав последний вдох, она снова опустила голову под воду и принялась отыскивать кнопку ремня безопасности.

        Ванья съехала с дороги, проскочила прямо через кустарник и остановила машину буквально в метре от воды. Машина в озере уже погрузилась в воду настолько, что видна была только крыша, и вокруг нее все бурлило из-за того, что вытеснялся последний воздух.
        Кто-то плыл к ним. Пийя Флудин.
        Никого другого вокруг машины или в воде. Себастиан скинул куртку и ботинки и, не задумываясь, бросился в воду.
        Ему уже доводилось бывать там.
        Тогда вода была теплее, безумно бушевала и швыряла его из стороны в сторону.
        Тем не менее, никакой разницы.
        Ему уже доводилось бывать там.
        В воде, отобравшей у него тех, кого он любил.
        Он изо всех сил плыл к машине. Видел, как Ванья стоит на берегу с телефоном в руке и вызывает скорую помощь. Подъехал полицейский на мотоцикле и побежал в сторону воды и Пийи. Себастиан снова перевел взгляд на машину. Еще секунду виднелся верхний край крыши, но затем тоже скрылся. Никаких признаков жизни. Он нырнул в направлении машины, но вода была мутной и темной, и он почти не видел даже собственной вытянутой руки. Опять вынырнул на поверхность. Увидел, что кто-то вырвался из воды одновременно с ним. Мария.
        - Николь! - в панике закричала она.
        Она вертелась на поверхности, истерически осматриваясь вокруг.
        - Она осталась в машине? - прокричал ей Себастиан. Она увидела его. Ему еще не доводилось видеть таких испуганных глаз.
        - Нет, я выпустила ее! Я сначала выпустила ее!
        Он слышал, как плач смешивается со страхом. Она снова нырнула. Он нырнул следом. Так же темно и невозможно что-либо увидеть, как раньше. Но он нащупал рукой машину. Ухватился за край крыши у открытого окна и затащил себя внутрь. Чувствовал только холодный металл, видел только угловатые промышленные формы.
        Ничего живого.
        Никакой Николь.
        Он, сколько мог, оставался там, пока ему не пришлось подняться обратно на поверхность. Мария тоже оказалась там. Она была обессилена, дрожала от холода и шока.
        - Николь! - крикнула она, уже слабее, от измождения. Наверное, она скоро не выдержит. Он набрал побольше воздуха и снова нырнул.
        Большие гребки, сильные толчки ногами.
        Он найдет ее.
        Легкие болели, он чувствовал, как холод сковывает его. В ушах болело, он попытался выровнять давление. Его руки коснулись чего-то мягкого и склизкого. Ил со дна окрасил воду в коричневый цвет, еще больше ухудшив видимость. Все тело болело, и он почти не мог ясно мыслить. Но продолжал искать, хотя легкие требовали воздуха.
        Снова на поверхность. Приблизился небольшой катер. Из него кто-то кричал ему и Марии, подзывая к себе. На берег прибывало все больше народу. Полицейские в светоотражающих жилетах. Он пытался набрать в легкие достаточно воздуха.
        - Плыви к катеру! - крикнул он Марии, казавшейся едва живой.
        Даже не дождавшись ответа, он сделал еще один вдох и опять нырнул. Ориентироваться он по-прежнему не мог, но постарался на этот раз нырнуть подальше от машины. Он уже не имел представления, где находится сам и где машина. Кругом только вода. Но одно он понимал. С каждым разом под водой удавалось продержаться все меньше времени. Он начал задыхаться. Скоро больше не выдержит. Снова наверх. Пытаться затолкнуть в себя воздух. За счет силы воли наполнить легкие. Опять вниз. К темноте и холоду.
        Вдруг он что-то почувствовал правой рукой. Что-то на долю секунды проскользнуло мимо. Не жесткое и металлическое, а какое-то другое. Он изо всех сил оттолкнулся ногами вправо, максимально вытянул руку и принялся лихорадочно искать.
        Он опять коснулся этого. Кончиками пальцев коснулся чего-то мягкого.
        Внезапно он вернулся в воду перед Кхаулаком.
        В тот раз он держал руку и выпустил ее.
        Сейчас тоже.
        Она выскользнула. Скрылась в воде, в точности как в прошлый раз.
        Но это была рука. Ее рука!
        Он поднялся на поверхность. Едва набрав немного воздуха, снова нырнул. Он больше не мерз. Не думал о боли в теле и легких. Все его мысли были только об этой руке.
        Он искал, щупал, вытягивался.
        Тщетно.
        Он опять потерял ее.
        Очевидно, солнце прорвалось сквозь облака, поскольку в воду теперь струились полоски света. Освещали ее. Мелкие частички грязи и ила заплясали в этих полосках, и вода стала светлее. Чуть поодаль он увидел тень от ее тела. Она близко. Всего в нескольких толчках ногами. Он добрался до нее. Ее рука и тело были безжизненными. Он ухватился за руку. Попытался потянуть девочку вверх, но она оказалась тяжелее, чем он думал. Он из последних сил бился над ней и сумел обхватить ее другой рукой вокруг талии. От усталости он едва не терял сознание. Но знал, что никогда не выпустит ее. Никогда. Он лучше утонет вместе с ней, чем сдастся.
        Как ему много раз хотелось, чтобы произошло в тот второй день Рождества в Таиланде. Чтобы он тоже исчез.
        Он из последних сил стал отталкиваться ногами. Вверх. Вверх, к солнцу. К спасению. Но силы заканчивались. Казалось, будто вода хочет удержать их.
        Но он не разжимал рук. Не выпускал ее.
        На этот раз. Он в последний раз оттолкнулся.
        Вдруг почувствовал лицом солнце. Услышал, как кашляет и хватает ртом воздух.
        Ему хотелось закричать, позвать на помощь, но он был не в силах. Он увидел над водой лицо Николь. Неподвижное. На нем пряди волос. Он стал бить ногами, чтобы удержать ее над поверхностью воды. Захлебнулся. Но продолжал отталкиваться. Держать ее наверху.
        Увидел приближающийся катер. Различил Марию, свешивающуюся через борт.
        - Николь! - кричала она.
        Силы оставляли его. Он опять оказался под водой. Ему было все труднее удерживать ее наверху. Мужчина из катера протянул ему руку. Но он отказался браться за нее. Не мог. Он ни за что не выпустит Николь. Они оба опять оказались под водой. Казалось, их утягивает на глубину.
        Тут он почувствовал что-то рядом с собой. Кого-то сильного. Кого-то, кто поднял его.
        Ванья.
        - Я возьму ее! - крикнула она ему в ухо и взяла у него Николь. Он позволил. Ухватился рукой за бортик катера. Увидел, как Ванья плывет на спине к берегу с лицом Николь над водой, прижатым к своей груди. Как она выносит ее на берег.
        Николь по-прежнему не шевелилась.
        Но зашевелились врачи скорой помощи.
        Они начали делать искусственное дыхание.
        Себастиан выпустил бортик и поплыл к ним. Получалось медленно, но он не сдавался. Выполз на берег. Весь в грязи и траве. Поднялся, добрался до них и снова взял девочку за руку. Сжал ее и рухнул.
        Он видел, как работают с девочкой врачи. Его трясло от холода.
        Вдруг она закашляла. У нее изо рта стала выливаться вода. Он едва мог пошевелиться, почти ничего не видел от напряжения, но слышал.
        Она жива.
        - Себастиан, теперь можешь отпустить, - произнес спасший его голос.
        Ванья.
        - Я не могу. Опять, - слабо выдавил он.
        - Ты должен. Они сейчас заберут ее в скорую помощь. Ты должен отпустить. С ней все будет в порядке.
        - Я не хочу, - взмолился он.
        - Ты должен.
        Она вместе с врачом вывернула ему руку. Получилось легко. Сопротивляться он не мог.
        Они убежали, унося ее на носилках. Он лег на спину и смотрел на солнце. Он мерз. Дрожал. Но ему удалось. На этот раз вода проиграла. Кто-то дал ему одеяло. Кто-то другой посадил его. Ванья помогла ему подняться на ноги. Он чувствовал, что ему хочется заплакать. Прислониться к женщине, являвшейся его дочерью и, возможно, единственным другом, и быть честным.
        Но он не мог.
        - У них для тебя тоже есть скорая помощь, - мягко сказала она.
        Он кивнул. Увидел, как его мокрые носки ступают по траве.
        Увидел Пийю в наручниках. Увидел в одной из машин скорой помощи Николь с кислородной маской.
        За ней закрыли дверцу.
        Они тронулись с места. И он знал.
        Знал, что видел ее в последний раз.
        В жизни.
        - Я не знала, что он собирается их застрелить.
        Пийя Флудин поставила стакан с водой, из которого только что отпила, и посмотрела на сидевших по другую сторону стола Торкеля и Ванью открытым взглядом. Эти восемь слов она повторяла уже второй раз, и Ванья поверила ей не больше, чем в первый. Торкель тоже, в этом она не сомневалась.
        Они отвезли Пийю прямо в Управление полиции на острове Кунгсхольмен. Ей дали сухую одежду и немного поесть, ее осмотрел врач и нашел ее в достаточно хорошем состоянии для первого допроса.
        Потом они сделали несколько звонков.
        Торкель позвонил Эмилио Торресу, проинформировав того о том, что они арестовали Пийю Флудин, что от юридической помощи она отказалась и что они позже пришлют ему распечатку допроса. Эмилио их действия удовлетворили.
        Ванья, из чистой вежливости, начала с того, что позвонила Эрику и сообщила, что они арестовали его жену, на веских основаниях подозревающуюся в причастности к убийству Карлстенов и в создании опасности для жизни или попытке убийства Марии и Николь. Эрик, вполне ожидаемо, не смог толком воспринять эту информацию, и Ванья искренне пожалела его, отсылая его к Эмилио Торресу и советуя ему в ближайшие дни не отвечать по телефону, если будут звонить с неизвестного номера. Как только о происшедшем станет известно, на него пойдет большое давление. Свидетелями автомобильной аварии и спасательной операции были многие, а журналисты хорошо умеют сопоставлять полученную информацию. Кладя трубку, Ванья ощущала укол угрызений совести. Она ничего не имела против Эрика, и хотя было лучше, что он узнал обо всем от нее, а не прочел в интернете или услышал от посторонних, она понимала, что ее звонок навсегда изменил его жизнь и жизнь дочери.
        Потом, к вопросу об изменении чьей-то жизни, она, немного поразмыслив, позвонила Себастиану и спросила, не сможет ли он присутствовать на допросе. Он помедлил с ответом, и она сказала, что очень оценила бы, если бы он приехал. Попытка к примирению. Она сработала.
        Они ждали его в коридоре, где располагались допросные.
        - Я думал, ты останешься в больнице, - сказал Торкель, увидев приближающегося тяжелыми шагами Себастиана.
        - Мария не захотела, чтобы я там сидел, ей хотелось побыть с Николь наедине, - ответил Себастиан. - Начнем?
        Не дожидаясь ответа, он открыл дверь, вошел в комнату и стал через то, что в допросной выглядело зеркалом, а со стороны Себастиана было окном, смотреть, как Ванья и Торкель заходят к Пийе в соседнюю комнату и, не говоря ни слова, выдвигают стулья и усаживаются. Торкель включил магнитофон и назвал дату, причину, по которой они собрались, и имена присутствующих, а Ванья вставила в ухо мини-наушник, чтобы Себастиан смог с ней общаться.
        - Я не знала, что он собирается их застрелить, - начала Пийя, когда Торкель попросил ее рассказать о дне убийства. - Вы должны это понимать, - продолжила она голосом, почти срывавшимся от смятения, и с откровенно отчаянным видом.
        Она политик, напомнила себе Ванья. Она привыкла лгать.
        - Но вы отвезли его туда? - спросила она, ни единым мускулом лица не выдав, понимает она Пийю или нет.
        - Да.
        - На своей машине.
        - Да.
        - Зачем? Зачем вы туда поехали?
        Пийя машинально выпрямилась на стуле, словно получила вопрос, на который действительно знает ответ.
        - Турсбю нуждается в этой шахте. Она даст муниципалитету рабочие места и налоговые поступления, благодаря которым мы сможем продолжить вкладываться в здравоохранение, школу и…
        - Пожалуйста, прекратите предвыборную речь и отвечайте на вопрос, - резко перебила ее Ванья.
        Пийя бросила на Ванью суровый взгляд. Если, как политик, она и привыкла к тому, что ее перебивают, то было совершенно очевидно, что ей это не нравится. Она решила, что Ванья не является достойным собеседником, и обратилась к Торкелю.
        - Я попросила Франка поехать со мной к Карлстенам, чтобы представить ситуацию с шахтой под более человеческим углом зрения. - Она наклонилась над столом и устремила взгляд на Торкеля. - Знаете, как вы сами сказали, рабочие места и налоговые поступления для большинства людей это лишь скучная политика, но Франк был болен. Смертельно. Ему хотелось обеспечить сыну хорошую жизнь после своего ухода. Человеческие ценности. На подобное можно ссылаться. Я хотела, чтобы Карлстены поняли этот аспект проекта с шахтой. Что речь идет и о помощи ближнему.
        Пийя откинулась на спинку стула и слегка кивнула самой себе, будто только что обратилась к нации с прочувственной речью.
        - Но получилось не так? - спросил Торкель с нарочитым равнодушием.
        - Да, Франк… - Она пожала плечами и, казалось, подыскивала слова. - Франк… полагаю, потерял рассудок. - Она взяла стоявший на ее стороне стакан с водой и поднесла его к губам.
        - Я не знала, что он собирался их застрелить, - сказала она во второй раз, поставила стакан и посмотрела на Торкеля и Ванью открытым взглядом.
        - Отмотай пленку назад, - услышала Ванья в ухе голос Себастиана. - Если Франк собирался сидеть и лить слезы за чашкой кофе, чтобы заставить Карлстенов почувствовать себя бессердечными мерзавцами, зачем он взял с собой ружье?
        Ванья как раз сидела и размышляла над тем же самым. Она кивнула, чтобы дать Себастиану понять, что услышала его.
        - У Франка было с собой ружье, - проговорила она.
        - Да.
        - Зачем же?
        Пийя пожала плечами.
        - Франк был егерем. Он таким и был. Человеком с ружьем.
        - Спроси ее, что, по ее мнению, должно было произойти, - сказал Себастиан, уверенный в том, что они напали на какой-то след.
        - Разве не странно было брать с собой ружье, если он собирался вызвать у Карлстенов сочувствие?
        - Нет, это было просто ружье, - непонимающе ответила Пийя. - Его рабочий инструмент. Я понимаю, что в Стокгольме отреагировали бы, но у нас это не более странно, чем если бы столяр взял с собой молоток.
        - Вы никак не отреагировали на то, что он взял с собой из машины ружье?
        - Нет.
        - То есть, не предполагалось, что он будет кому-то угрожать?
        Пийя с преувеличенно усталым видом издала вздох, показывавший, что она сомневается в нормальности умственных способностей Ваньи.
        - Как я уже говорила, он собирался рассказать о причинах, побудивших его согласиться на строительство шахты. То, что у человека есть с собой ружье, еще не означает, что он собирается кого-то застрелить.
        Она подняла в сторону Ваньи брови с выражением «теперь ты поняла или сколько еще раз мне надо повторять», и Ванья вдруг убедилась.
        Она знала.
        Пийя с самого начала знала, что намерен сделать Франк.
        Ванья не сомневалась, но это еще требовалось доказать.
        - Предположим, что мы вам верим, - продолжила Ванья. - Что произошло?
        - Мы позвонили, Карин открыла дверь, и прежде чем я успела объяснить, зачем мы приехали, Франк поднял ружье и выстрелил.
        - И что тогда сделали вы?
        - Думаю, закричала. Схватила его. Но он вырвался и прошел в дом.
        Ванья открыла лежавшую перед ней на столе папку, достала несколько фотографий и принялась раскладывать их перед Пийей. Себастиан увидел, что это фотографии детей.
        Застреленных детей.
        Мертвых детей.
        Ванья подняла взгляд на Пийю, которая замолчала и, казалось, пыталась решить, куда смотреть.
        - Продолжайте, - призывно произнесла Ванья. - Что же вы сделали?
        - Я побежала обратно к машине.
        - Вы подождали его?
        - Нет, я сразу уехала. Зачем вы мне их показываете? - сердито кивнув на фотографии, спросила Пийя.
        - И что сделали? - поинтересовалась Ванья, притворяясь, будто даже не слышала вопроса Пийи.
        - Просто ехала. В панике. Все пошло наперекосяк. Я была в шоке, мне требовалось немного времени, чтобы все переварить, поэтому я заехала в лес, остановилась и… ну, просто сидела.
        - И пришли к тому, что не станете обращаться в полицию, - утверждающе вставил Торкель. Пийя опять переключилась на него.
        - Я не могла. Вы знаете, кто я, чем я занимаюсь. Я не могла оказаться замешанной. - Она снова обратилась к Ванье, которая медленно продолжала выкладывать на стол новые фотографии. - Зачем вы мне их показываете?
        - На прошлых выборах вы пообещали обеспечить Турсбю деньгами и работой, - проговорил Торкель, тоже притворяясь, будто не слышал ее вопроса.
        - Да.
        - Шахта дала бы их.
        - Да.
        - Скоро опять выборы. Пришла пора предоставить это.
        Пийя всплеснула руками и сделала глубокий вдох, чтобы попытаться справиться с раздражением. «Хорошо, - подумал в соседней комнате Себастиан. - Раздраженные люди более склонны к совершению ошибок».
        - Я пыталась повлиять на Карлстенов, я этого не отрицаю, - произнесла Пийя с деланным спокойствием. - Поэтому я и взяла с собой Франка.
        - И его ружье, - вставила Ванья.
        Пийя опять проигнорировала ее.
        - Он должен был помочь мне уговорить их. Я не знала, что он собирается их застрелить.
        Ванья быстро переглянулась с Торкелем и поняла, что он того же мнения, что она. Оборона Пийи все больше и больше принимает форму хорошо отрепетированной истории, а не спонтанного рассказа о реальных событиях.
        - Когда вы узнали о существовании свидетеля, вы слегка запаниковали и попросили Эрика поехать к Франку, чтобы тот смог приблизиться к расследованию и желательно найти Николь первым. - Торкель не спрашивал. Утверждал.
        - Нет.
        - Я слышал ваш разговор с Франком. Ты знаешь, что я могу сделать, сказали вы, и что он должен подумать о сыне. Тогда я об этом не подумал, но это звучит как угроза. Вы напомнили ему, как уязвим будет его сын, если он не поступит правильно и не выведет вас из-под удара.
        На этот раз он тоже не спрашивал.
        - Нет. Я могла помочь ему. Возможно, вы слышали, что это я тоже сказала.
        - Да, после довольно долгой паузы.
        - Но тем не менее, я это сказала.
        - Почему вы съехали с дороги? - внезапно спросила Ванья.
        - Я потеряла контроль над управлением.
        - Мария сказала, что поняла, что Николь узнала в ней соучастницу убийств непосредственно перед тем, как она съехала с дороги, - сказал в микрофон Себастиан. Ложь. Он ничего не знал о том, что произошло в той машине, но это казалось вполне вероятным сценарием.
        - По словам Марии, вы съехали потому, что Николь узнала в вас женщину с места убийства, - услышал он слова Ваньи в допросной.
        - Нет, это не так, - стала отрицать Пийя.
        Ванье надоело даже пытаться сохранять профессиональный тон.
        - Николь жива. Фред и Георг… - Она наклонилась и показала на фотографии мертвых мальчиков. Взгляд Пийи непроизвольно упал на них. - Они мертвы. Возможно, Франк Хеден нажимал на курок, но вы виновны ровно в такой же степени.
        - Я не знала, что он собирается их застрелить, - снова проговорила Пийя, но уже с чуть меньшим убеждением.
        - От того, что вы будете это повторять, оно не станет более правдивым.
        Пийя встретилась с Ваньей взглядом и увидела, что молодая женщина ни на миллиметр не отводит глаз. Под конец ей пришлось посмотреть в сторону. Но признавать свое поражение она отказывалась и замаскировала это просчитанным заключением.
        - Я хочу адвоката.
        - Он вам понадобится.

        Май показал себя с самой лучшей стороны.
        Над гостиницей с большим привлекательным ведущим к воде газоном, на котором предстояло произойти бракосочетанию, с безоблачного голубого неба светило солнце. Потом, до начала празднования свадьбы в самом большом зале, предполагалось несколько часов свободного времени, и идея заключалась в том, что гости переночуют в гостинице, чтобы на следующий день, перед тем как разъехаться в разные стороны, все собрались на общий поздний завтрак и обменялись впечатлениями от прошедшего торжества.
        «Два дня празднования под знаком любви» - значилось в приглашении.
        Себастиан заселился в свой номер и отправился на улицу, к месту, где меньше, чем через четверть часа, должна была начаться свадьба. Он был в костюме и при галстуке, поэтому, едва выйдя на солнце, почувствовал, как ему предстоит потеть во время церемонии, и принялся озираться в поисках знакомых. Чуть поодаль с бокалами шампанского в руках стояли увлеченные разговором Торкель и Урсула и не видели его. Избежать общения с ними в течение всей свадьбы не удастся, но Себастиан не особенно спешил с ними встретиться. Особенно с Урсулой, при мысли о встрече с которой он, откровенно говоря, немного нервничал.
        Неподалеку стояла молодая женщина-полицейский, которая ездила с ними в Йемтланд, - Йеннифер, с чем-то, и разговаривала с несколькими незнакомыми ему людьми. Тоже не вариант. Он продолжил водить взглядом.
        Тут он увидел ее и слегка изумился.
        Ванья в желтом платье, едва прикрывавшем колени, и на высоких каблуках. Он никогда не видел ее ни в чем, кроме брюк и рубашки или блузки, или как это у женщин называется. К сожалению. «Ей следовало бы чаще носить платье», - подумал он. Оно придавало ей легкости, очень привлекательной женственности и отвечавшей ее настоящему возрасту моложавости.
        - Ты очень красивая, - подойдя к ней и приветственно обняв, сказал он.
        - Ничего себе не воображай, - ответила она с улыбкой, но все-таки с нотками серьезности. Себастиан улыбнулся в ответ и отрицательно замахал руками.
        - Я сказал только, что ты красивая. Платье тебе действительно идет.
        - А я сказала только, что ты из тех, кто ходит на свадьбу для того, чтобы с кем-нибудь переспать.
        - Ладно, значит, мы оба правы.
        Брайан и Вильма - пара, наделенная обязанностями тамады, позвонила в колокольчик, прервала все разговоры и попросила занимать места. Ванья крепко взяла Себастиана под руку, и они пошли к складным стульям, расставленным в два ряда по обеим сторонам временной дорожки из мелкого белого песка, усыпанной лепестками роз и заканчивавшейся цветочной аркой, украшенной белыми лилиями и красными розами.
        Ванья какое-то время волновалась, что ее вмешательство в ситуацию с Марией и Николь навсегда отдалит их друг от друга, но погоня за Пийей и события у воды, похоже, каким-то образом поставили для Себастиана точку, и к своему удивлению, она ощущала, что их отношения стали лучше, чем долгое время были. Казалось, будто он, в каком-то смысле, не хочет потерять ее тоже.
        Как только они уселись, из скрытых динамиков заиграла музыка, и появились жених с невестой. Билли в сером хорошо сидящем пиджаке с зеленым жилетом и при галстуке выглядел даже немного смущенным, когда он, улыбаясь гостям, шел рядом с Мю, которая буквально светилась в белом платье с открытыми плечами, плотно облегавшим ее до бедер, где оно расходилось волнами в колоколообразную юбку с длинной сверкающей серебряной вышивкой по одной стороне.
        - Это Вера Вонг, - прошептала Ванья Себастиану, когда пара проходила мимо. Себастиан лишь кивнул. Он понятия не имел, кто такая Вера Вонг и чем она занимается, но догадался, что она как-то связана с платьем. Он собрался было задуматься над тем, почему Ванья знает бренды свадебных платьев, но тут слово взяла женщина, проводившая бракосочетание. Себастиан откинулся на спинку стула и возблагодарил свою счастливую звезду за то, что это не церковное венчание. Женщина, к тому же, похоже, хорошо знала Билли и Мю, и церемония получилась теплой, искренней и в меру короткой.
        Когда Билли поцеловал невесту, многие спонтанно зааплодировали.

        Билли сидел, оглядывая собственную свадьбу. Ему приходилось чуть ли не повторять эти слова про себя, чтобы понять, что это действительно произошло.
        Собственная свадьба.
        День прошел нервно. Хотя все было очень хорошо организовано, почти как военная операция, а не праздник, в течение дня, естественно, возникали мелкие пожары, которые приходилось гасить. Но Мю все держала под контролем, и ее скрупулезная подготовительная работа окупилась.
        Все, казалось, веселились. Рассадка гостей явно удалась. Окинув взглядом столы, он остановился на Йеннифер, сидевшей рядом с близким другом брата Мю. Похоже, она чувствовала себя хорошо. Вернувшись из Кируны, он обдумывал, как бы сделать так, чтобы она не пришла на свадьбу, но не придумал, как это устроить, не вызвав подозрений у Мю. Несколько дней он надеялся, что Йеннифер посчитает это слегка неловким и сообщит, что не сможет прийти, но нет.
        После церемонии она подошла к ним. До бракосочетания Билли ее не видел, и его поразило, как она красива в красном платье и с подобранными наверх волосами. Йеннифер представилась Мю, которая о ней только слышала, и поздравила ее. Она так превозносила Билли, что тот почти начал краснеть. Потом она обняла его, поздравила и отошла. Естественно, спокойно, будто в Кируне ничего не произошло.
        Да, Мю действительно подумала обо всем. До мельчайших деталей. Фотограф по имени Диса приехала к ним домой утром и сопровождала их весь день. Поначалу он чувствовал себя в ее компании неловко и скованно, но вскоре забыл о ее присутствии с камерой и даже не думал о том, что она повсюду ходит за ними.
        На случай, если такого документирования праздника окажется недостаточно, Мю позаботилась о том, чтобы на каждом столе лежали одноразовые фотоаппараты. Посуда на столах была красочной, бокалы тоже, а декорация состояла из цветочных листьев, ягод и фруктов - вместо цветов.
        Нетрадиционно и продуманно.
        Закуску подавали на столы, а основное блюдо сервировалось как шведский стол, к которому, естественно, можно было подходить с разных сторон, поэтому, несмотря на то, что гостей было сто с лишним человек, обошлось без каких-либо затруднений и слишком долгого ожидания.
        Кроме того, Мю написала высоко оцененную гостями речь, в которой в собственной манере представила ожидавшее их меню.
        Десерт опять разносили по столам. Вино лилось рекой. Атмосфера была прекрасной.
        Прозвучало много речей. В основном от друзей Мю. Ничего удивительного, поскольку семьдесят процентов гостей имело привязку к Мю. Со стороны Билли присутствовали родители, кое-кто из пожилых родственников, несколько близких друзей по школе, службе в армии и Высшей школе полиции. И, разумеется, Госкомиссия. Урсула и Торкель оба выступили, и во время речи Урсулы ему пришлось бороться, чтобы сдержать слезы.
        Если что его слегка разочаровало, так это то, что Ванья ничего не подготовила. В отношении Себастиана он никаких надежд не питал, но считал, что Ванье следовало бы ради него немного постараться.
        Впрочем, по большому счету, оглядывая зал, где только что закончился ужин, Билли мог только радоваться и восхищаться. Вместе с тем, временами ему приходилось бороться с ощущением, что на собственной свадьбе он тоже гость.
        Целиком и полностью его вина.
        Он все время передоверял все решения Мю, поэтому то, что он чувствовал себя немного… посторонним, было совершенно несправедливо по отношению к ней. И он не намеревался позволить такой маленькой детали испортить потрясающий вечер. Он поднял в ее сторону бокал.
        - За тебя, дорогая. Я тебя люблю, - произнес он и перед тем, как опустошить бокал, коснулся им ее бокала.

        После ужина младшие и самые маленькие участники свадьбы получили свое. В соседней комнате им предоставили стол с играми, устроили подобие пруда, из которого можно было вылавливать на удочку игрушки, и выставили множество сладостей, а в большом зале персонал, тем временем, убрал со столов, и оркестр приготовился играть.
        Для всех старше десяти образовалась возможность немного подышать воздухом.
        Торкель вышел с рюмкой в руке насладиться необычно теплым майским вечером и увидел Себастиана, одиноко стоявшего чуть поодаль. Он подошел к нему. Себастиан коротко взглянул на него, когда он встал рядом, и опять переключил внимание на воду внизу.
        - Как тебе понравилась моя речь? - спросил Торкель и пригубил трехзвездочного коньяку.
        - У Урсулы получилось лучше, - честно ответил Себастиан.
        - Согласен, но это не обязательно означает, что моя речь была плохой.
        - Да, не обязательно, - согласился Себастиан тоном, которым ему каким-то образом удалось опровергнуть сказанное.
        - Ладно, я понял, - сказал Торкель. - Она тебе не понравилась.
        - Не принимай это на свой счет. Я не люблю речей.
        - Никаких? Даже обращенных к тебе?
        - Мне никогда никто речей не произносил, - сообщил Себастиан без всякого намека на горечь.
        - Даже на твоей свадьбе?
        Себастиан опешил. Откуда это просочилось? Как Торкель узнал? Но тут он вспомнил, что говорил о том, что был женат, когда они встретились в Вестеросе, где он впервые после долгого перерыва работал с Госкомиссией. Промах, конечно, но что сделано, то сделано, в любом случае, здесь и сейчас углубляться в это он не намеревался.
        - Чем кончилось с Пийей? - спросил он, меняя тему.
        - Она под арестом, в ожидании суда. Мы пытаемся привязать ее к убийствам, но нет никаких доказательств того, что она действительно знала, что произойдет, или заходила в дом.
        - А машина в озере?
        - То же самое, надо доказать, что она не просто потеряла контроль над управлением.
        - И что же будет?
        Торкель слегка пожал плечами.
        - Причинение телесных повреждений, создание помех расследованию, защита преступника…
        - Значит, ничего существенного, - сухо заключил Себастиан.
        - Она, судя по всему, не будет переизбрана и не станет какой-то шишкой у социал-демократов. Полагаю, ей будет трудно продолжать жить в Турсбю. Вероятно, это своего рода наказание.
        Они постояли молча. Вокруг них все были полностью поглощены весельем. Торкель снова пригубил коньяк.
        - Она продала хутор, - произнес он вроде бы в воздух, ни к кому не обращаясь. Себастиан впервые после появления коллеги повернулся к нему. С искренним изумлением.
        - Кто? Мария? Фирме «FilboCorp»?
        Торкель кивнул, по-прежнему глядя вдаль.
        - Значит, шахта будет?
        - Похоже на то.
        - Значит, сын Франка, как его звали?
        - Хампус.
        - Значит, Хампус получит деньги?
        - Да, он наследует землю, независимо от того, что совершил его отец.
        Себастиан покачал головой.
        - Значит, она продала хутор?
        - Да, она не испытывала к нему никакой привязанности, - проговорил Торкель. - Имелась причина, почему она когда-то позволила сестре выкупить ее долю, а после случившегося она все равно не смогла бы там жить, и «FilboCorp» предложила лучшую цену.
        - Похоже, ты с ней общаешься, - сказал Себастиан, как он надеялся, нейтральным тоном.
        Торкель быстро взглянул на него, перед тем как ответить. Он толком не знал, что произошло между Марией и Себастианом, только что закончилось все не слишком хорошо. Мария заставила Торкеля пообещать, что он не будет разговаривать о ней с Себастианом, но тот все-таки являлся частью команды и расследования и имел право получить информацию. Следовало только держаться на правильном уровне.
        - Да, иногда, мне нужно знать, если Николь решит рассказать что-то еще о произошедшем в доме.
        - Что-то еще? - В голосе Себастиана смесь радости и удивления. - Она разговаривает?
        - Уже где-то с неделю, - кивнул Торкель.
        Себастиан почувствовал, как в груди распространилось тепло. После всего, через что она прошла… Она самая сильная и отважная девочка из всех, кого он когда-либо встречал. Он скучал по ней. Вот если бы он смог снова увидеться с ней… Только один раз. Он однажды заезжал к ним домой, но квартира оказалась пуста.
        - Где они сейчас? - поинтересовался он.
        - Не знаю, - солгал Торкель. Здесь проходила граница того, как много информации можно выдать Себастиану.
        - Ты знаешь, что я не имею склонности к преследованию, - сказал Себастиан, давая Торкелю понять, что разгадал ложь. - Я хочу только знать, что все в порядке. Что Николь поправляется, что ей лучше. Я пообещал крепко держать ее, пока она не захочет отпустить меня.
        - Я действительно не знаю, - повторил Торкель. - Но она отпустила тебя. Это мне известно. - Он приобнял Себастиана за плечи, и, к удивлению обоих, Себастиан не стряхнул его руки.
        - Все, кончаем говорить о работе.
        Словно Торкель был частью хорошо организованного представления, на террасе появился Брайан, который опять позвонил в колокольчик и объявил, что пришло время первого танца, танца молодоженов.

        Из всех составляющих свадьбы без особого энтузиазма Билли ждал только этого. Мю настояла на том, что они не будут танцевать традиционный свадебный вальс, а вместо него оба разучат сальсу. Они смотрели учебные фильмы на YouTube и взяли пять частных уроков в танцевальной студии. Билли вообще не был хорошим танцором и чувствовал, что ему еще далеко до того, чтобы он мог сказать, что освоил сальсу. Но теперь они, в любом случае, вышли на центр огромного танцпола и встали в позицию. Он случайно встретился взглядом с Йеннифер, она ободряюще улыбнулась ему и тут же взяла со стола одноразовый фотоаппарат.
        Мю потребовала, чтобы танцпол был основательным. Минимум шестьдесят квадратных метров. Билли выразил известный скепсис по поводу живой музыки. Мю, правда, наняла не классический танцевальный оркестр, а небольшую группу с эстрадным певцом, однако это все равно казалось слегка… старомодным. Но Мю сказала, что они должны подумать о гостях постарше, и решила, что шестьдесят процентов времени у них будет живая музыка, а остаток - диджей.
        Руководитель оркестра просчитал, и началась музыка. Билли запнулся от чистого удивления. Они заиграли одну из его любимых мелодий: «Forget about Dre»[114] Только в аранжировке сальсы. Он посмотрел на улыбавшуюся Мю.
        - Я люблю тебя, - прошептал он одними губами. Она послала ему воздушный поцелуй, и они начали танцевать. Публика ликовала, и весь танцпол, казалось, осветили камеры мобильных телефонов. Получилось лучше, чем предполагал Билли. Мю была безупречна. Разумеется. Она даже сменила туфли, чтобы ноги не слишком устали за вечер.
        Она идеальна, и он любит ее.
        Он сказал ей об этом.
        - Я люблю тебя.
        Он говорил всерьез. Он был счастлив.

        Когда оркестр, после получасовой паузы, снова заиграл, Торкель пригласил Урсулу. Они заскользили по далеко не пустовавшему танцполу. Оба молчали. По крайней мере, Торкель наслаждался ощущением близости и тепла ее тела. Урсула прижалась крепче и положила голову ему на плечо.
        Вдруг он почувствовал что-то на другом плече. Постукивание. Он остановился и обернулся.
        - Разреши? - произнес Себастиан, кивая на Урсулу. Торкель вопросительно посмотрел на Урсулу, та кивнула, и Себастиан шагнул вперед и продолжил танец. Урсула смогла сразу оценить, что Торкель танцует значительно лучше Себастиана, а Торкель со своего вынужденного места зрителя сумел увидеть, что Урсула, по крайней мере, не положила ему голову на плечо. «Все-таки что-то», - подумал он и пошел долить себе в рюмку.
        - Я скучал по тебе, - сказал Себастиан после нескольких тактов молчания.
        - Верится с трудом.
        - Я сожалею, - послышалось почти шепотом. Себастиан откашлялся и заглянул ей глубоко в глаза. - Обо всем. О том, что в тебя стреляли. О том, что я тебя не навещал.
        - Хорошо, тебе положено сожалеть.
        Она не собиралась ничего ему упрощать.
        - Я не мог.
        - Почему?
        - Просто не мог. Совершенно сдали нервы. Я много раз думал об этом… Я целый вечер собирался с силами только для того, чтобы пригласить тебя.
        Урсула не ответила. Не ее дело вести этот разговор. Вместо этого она быстро отодвинула левую ногу и, вероятно, спасла ноготь мизинца от почернения.
        - Мы двигались к чему-то, когда… это произошло, - проговорил Себастиан после настолько долгого молчания, что Урсула уже думала, будто разговор окончен.
        - Возможно, но в таком случае, тот поезд уже ушел.
        Себастиан лишь кивнул. Урсула глубоко вдохнула и прекратила танцевать. Она почувствовала, как в ней закипает смесь злости и сочувствия. Ни одно из этих чувств в этот вечер ей ощущать не хотелось.
        - Серьезно? После всего, что случилось… Ты поэтому хотел потанцевать со мной? Чтобы посмотреть, не удастся ли тебе затащить меня в постель?
        Себастиан не ответил, но его взгляд упал на пол, и для Урсулы это стало достаточным ответом. Злость перевесила.
        - Спасибо за танец.
        Она попыталась уйти, но Себастиан удержал ее.
        - Музыка еще не кончилась.
        - Знаю, но Торкель танцует лучше тебя.
        - Но он лучше меня только в этом.
        - Прощай, Себастиан.
        Урсула высвободилась, решительно повернулась к нему спиной и твердым шагом направилась к Торкелю, который стоял, разговаривая с несколькими гостями. Себастиан видел, как она постучала его по плечу, и как Торкель расплылся в улыбке, когда они возобновили танец. Ее голова снова легла ему на плечо.
        Поздно. Все слишком поздно.
        Если бы он пил, это был бы прекрасный случай напиться, но он не мог позволить себе даже этого. Уже слишком поздно для того, чтобы найти какое-нибудь легкодоступное развлечение? Пожалуй, да. Кроме того, большинство гостей для него чуть слишком молоды. Мать Мю - вдова, но он за весь вечер не обменялся с ней ни словом. Кроме того, она станет тещей Билли. Это несексуально.
        Оркестр сменил мелодию.
        «Only the lonely»[115].
        О, ирония… Себастиан направился к столу с роскошным тортом. Если уж нельзя напиться или с кем-нибудь переспать, то он, по крайней мере, может съесть столько торта, что спровоцирует диабет.

        В половине первого Билли и Мю удалились в свадебный люкс. Несколько девушек из числа гостей спросили Мю, не кинет ли она свой свадебный букет, чтобы они смогли его поймать. Мю лишь посмотрела на них с недоумением. Об этой американской традиции она даже не подумала, как и о том, чтобы поручить кому-то передавать ее Билли у «алтаря», будто она не может ни секунды провести без мужчины рядом. Ее отец умер уже много лет назад, но даже если бы он был жив, она бы все равно не позволила ему передавать ее. И никакого кидания букета тоже не было.
        Зато был секс.
        Слава богу, не столь же спланированный и управляемый, как все остальное в течение вечера, а спонтанный, веселый и изобретательный.
        Много секса.
        Больше, чем он думал, что сумеет выдержать. До восхода солнца оставалось около получаса, когда они оторвались друг от друга, и Мю, свернувшись, уткнулась лицом ему в шею. «Я тебя люблю», - произнесла она и через секунду уснула. Билли думал, что последует ее примеру, но продолжал лежать без сна, чувствуя себя странным образом неудовлетворенным.
        Он осторожно высвободился от Мю и вылез из постели. Тихо откопал в сумке тренировочные штаны и натянул футболку.
        Выйдя на улицу, он остановился и глубоко вдохнул. Воздух был таким чистым и стояла такая тишина, как бывает только утром в начале лета, когда свет только начинает пробиваться у горизонта.
        Билли отошел от главного здания и направился через влажный от росы газон в сторону лесной опушки и расположенной там старой конюшни. Ему требовалось помочиться. Когда он справил нужду возле стены, подошла кошка и потерлась о его ноги. Она осторожно замяукала в поисках ласки, и мяуканье смешалось со звуком маленького колокольчика, висевшего у нее на ошейнике. Билли сунул руки в карманы и вытащил перчатки. Он даже не помнил, что засунул их туда, но подсознательно, вероятно, знал, что они ему пригодятся. Надеялся.
        Он наклонился и поднял кошку. Почесал ее за ухом и услышал, как она заурчала, когда стала тереться головой о его руки.
        Билли провел рукой по голове к шее и надавил. Кошка тотчас поняла, что происходит, и зашипела. Билли второй рукой, как мог, зажимал передние лапы. Иногда кошка вырывалась и ей удавалось освободить лапу с когтями, но перчатки выдерживали. В Турсбю перчаток у него не было. На руке тогда осталось несколько солидных царапин. К счастью, он целый день занимался прочесыванием леса, поэтому их было легко объяснить.
        Он поднял кошку и изо всех сил сдавил ей горло левой рукой. Задохнется она или у нее переломится шея, не имело значения.
        Ему важно было само мгновение смерти.
        Магическая точка, когда жизнь гаснет и ускользает.
        Когда он ощущает такую опьяняющую власть, что никогда ничего подобного не испытывал.
        Кошка вырывалась уже не так отчаянно. Ослабла. Билли наклонился ближе, сосредоточенно и возбужденно глядя ей в глаза. Он тяжело и учащенно дышал. Скоро жизнь полностью уйдет. Зеленые глаза покроются мутной пленкой, а тело совсем обмякнет в его руках.
        Какая-то простота. Чистота. Ясность.
        Кошка перестала дергаться, и из носа у нее потекла маленькая струйка крови. Билли стоял на месте, закрыв глаза, а дыхание медленно возвращалось к нормальному.
        - Тебе это тоже было приятно?
        Билли поспешно развернулся и увидел стоящего возле стены Себастиана. У него в голове молниеносно пронеслась единственная мысль:
        Убить его.
        Но он подавил ее так же быстро, как она возникла.
        - Как давно ты здесь стоишь? - спросил он, бросая мертвую кошку на землю.
        - Достаточно давно.

        Себастиан не мог заснуть. Его слегка подташнивало от всего съеденного и не покидало сожаление по поводу того, как прошла встреча с Урсулой, поэтому он выбрался из бесполезной постели. Дошел до номера Урсулы, но как раз когда собирался осторожно постучать, услышал приглушенный низкий голос, явно не принадлежавший Урсуле. Зато ей принадлежал последовавший затем беззвучный смех. Себастиан сделал вывод, что более низкий голос - это голос Торкеля, и удалился.
        Слишком поздно. Эту возможность он упустил.
        Он вышел прогуляться. Увидел стоявшего за конюшней Билли, услышал звуки, которые показались ему странными, и теперь он понимал, что поступил правильно, когда с любопытством остановился.
        Мало кто из людей, собственно, никто, может убить двоих человек без того, чтобы это на нем каким-либо образом не сказалось. Себастиана удивляло полное отсутствие у Билли реакции. Его интересовало, как этот молодой человек поступает, чтобы справляться с чувствами, которые должны были возникнуть.
        Теперь он знал.
        И ему это не понравилось. Совсем.
        - Что ты чувствуешь, когда это делаешь? - осторожно поинтересовался он, прекрасно сознавая, что в хорошо сложенном теле Билли бушуют адреналин и эндорфины.
        - Откуда ты знаешь, что я уже проделывал это? - спросил Билли и шагнул ближе к Себастиану.
        - Вижу по тебе. - Себастиан не сдвинулся с места, когда Билли стал приближаться. - Хочешь рассказать?
        Билли остановился. Себастиан видел, как он пытается справиться со своими чувствами. С властью, сексом, наслаждением. С чувствами, которых он на самом деле не понимал или не мог облечь в слова, но обладавшими такой невероятной силой, что ему требовалось ощущать их снова и снова. Все остальное, особенно секс, которому следовало бы выполнять ту же функцию полного удовлетворения, казалось по сравнению с ними серым и скучным.
        Себастиан понимающе кивнул, но было неясно, уловил ли это Билли.
        - Это во многих отношениях «синдром навязчивых действий». Самое запретное обладает силой.
        Себастиан решился сделать шаг вперед. Билли, казалось, уже гораздо лучше владел собой.
        - Животные не будут покрывать эту потребность вечно. - В его голосе звучало искреннее беспокойство. - Ты встал на опасный путь. Это тупик, это может кончиться только одним.
        - Я знаю, где надо провести границу.
        - Сейчас - да.
        - Я не сумасшедший.
        - Немного да. Во всяком случае, травмированный. Ты позволишь мне тебе помочь?
        Билли резко замотал головой, от злости дыхание снова стало тяжелее. Он поднял руку и показал на Себастиана дрожащим пальцем.
        - Имей в виду, я про тебя тоже кое-что знаю.
        - Вот как, что же?
        - Ты отец Ваньи.
        Если бы Билли еще не был уверен, после получения на прошлой неделе по почте результатов теста ДНК, его бы окончательно убедила реакция Себастиана.
        - С чего ты это взял? - все-таки попытался Себастиан.
        - Я взял вещицы из ваших комнат в Турсбю и послал их в обычную лабораторию ДНК, ну, знаешь, для папаш, которые хотят анонимно проверить отцовство.
        - Портье говорил, что ты заходил ко мне в номер…
        - Я расскажу Ванье, если ты что-нибудь предпримешь по этому поводу.
        Он неопределенно кивнул в сторону кошки.
        - Значит, я должен просто забыть об этом, иначе ты насплетничаешь?
        - А тебе этого не хочется, - кивнул Билли.
        - Да, не хочется.
        - Стало быть, так.
        - Стало быть, так.
        Говорить было больше не о чем. Билли развернулся и пошел обратно к главному зданию. Себастиан подождал, пока звук его шагов стихнет, подошел к кошке и затолкнул ее в кусты возле стены. Если, или когда, ее кто-нибудь обнаружит, то, возможно, подумает, что она упала из окна или с крыши и сломала шею.
        Или съела крысиный яд или что-то подобное.
        Во всяком случае, мало кто подумает, что жених прокрался поутру и задушил ее.
        Однако он задушил. Это проблема. Билли представляет собой проблему.
        Отчасти потому, что он совершенно очевидно связал убийство с наслаждением. Себастиан не мог не увидеть сквозь тонкие брюки эрекцию.
        Отчасти потому, что он знает о нем и Ванье.
        В отношении первого он сейчас ничего поделать не может. Терапия и беседы могли бы снять возникшую нездоровую привязку, но это потребует времени, и самое главное - необходимо, чтобы Билли признал, что у него есть проблема, и захотел с ней разобраться.
        А он этого явно не хочет, поскольку воспользовался знанием о Себастиане и Ванье в качестве орудия, чтобы заставить Себастиана молчать и бездействовать.
        Шантаж означает, что один человек имеет преимущество перед другим. Если ликвидировать преимущество, ситуации шантажа больше не будет.
        В теории просто, в действительности сложнее.
        Но когда его жизнь была простой?

        Себастиан посмотрел на часы.
        Безумное время суток, но уж лучше с этим разделаться сразу.
        Он постучался. Никакого ответа. Постучался снова. На этот раз сильнее.
        - Ну давай же. Открывай! - прошипел он в дверную щель и опять постучал.
        Ему показалось, что он слышит внутри приближающиеся шаги. И действительно. Зашуршала предохранительная цепочка, и дверь открылась.
        - Себастиан, в чем дело?
        - Я должен тебе кое-что рассказать.
        - Сейчас? Не может ли это подождать до завтра?
        - Нет, я уже и так ждал слишком долго, - сказал он и без приглашения протиснулся мимо нее в комнату.
        Ванья устало вздохнула и закрыла дверь.

        Благодарности

        Спасибо всем сотрудникам издательства «Норстедтс» и «Норстедтс Эдженси», которые не просто тратят время и энергию на то, чтобы издавать написанное нами, но, похоже, делают это с большим удовольствием. Для нас это очень много значит.
        Отдельная благодарность Сусанне Романиус, Петеру Карлссону и Линде Альтров Берг, с которыми мы работаем в наиболее тесном контакте и больше всего. Таким спокойным, таким позитивным, таким прекрасным, таким важным.
        Еще раз хотим поблагодарить все зарубежные издательства, которые с успехом продолжают трудиться ради того, чтобы Себастиан Бергман достигал многочисленной интернациональной публики. Отдельное спасибо издательскому дому «Ровольт» и Нине Грабе, которые самым лучшим образом заботятся не только о Себастиане и Госкомиссии по расследованию убийств, но и о нас, во время наших - к нашей радости - все более частых визитов.
        Спасибо также всем книготорговцам, книжным дням, литературным фестивалям и библиотекам, которые так щедро приглашают нас, чтобы рассказывать о наших книгах и творчестве. Ваша заинтересованность потрясающа и бесподобна.

        Микке:
        Как всегда, хочется поблагодарить многих за вдохновение, помощь и умные советы. Я имею в виду Рольфа Ласгорда, который всегда был частью Себастиана Бергмана. И коллег по продюсерской компании «Три Друга» и компании «Свенск Фильминдустри», во главе с Юнасом Форсем, Фредриком Викстремом, Йоном Нурстедтом, Тумасом Тивемарком, Йенни Шернстреммер Бьерк, Юханом Чиндблумом и Уильямом Дискейем, которые никогда не ставили под вопрос время, которое я отдавал книгам, а скорее всегда выручали, когда поджимало время. Я хочу, прежде всего, поблагодарить свою замечательную семью, поддерживавшую меня и в жару, и в стужу. Астрид, Ванесса, Вильям и Цезарь - вы совершенно потрясающие! Вы выдерживали мою работу до позднего вечера и мое отсутствие - и физическое, и в те моменты, когда я больше думал о вымышленных персонажах, чем о вас, моих самых близких. Я буду вечно благодарен за ваше терпение и вашу любовь! Без вас из этого ничего бы не вышло.
        Тысяча поцелуев. Вы - самые лучшие!

        Ханс:
        Я хочу, как обычно, как всегда, адресовать самую большую благодарность Лотте, Сикстену, Алис и Эббе. Вы - самая умная, веселая и во всех отношениях самая прекрасная семья из всех возможных. Без вас: ничего.

        Провал

        Глубокоуважаемый главный редактор Чельман!
        Я в течение многих лет читаю Ваше издание. Сперва читал в виде «бумажной» газеты, а несколько лет назад перешел к чтению в Интернете. Я не всегда симпатизирую Вашим взглядам, и время от времени у меня возникали сомнения относительно выбора тем для освещения и высказывавшейся в репортажах точки зрения, но тем не менее я чаще всего мог получать от Вашего издания определенное удовольствие.
        Однако сейчас я чувствую себя вынужденным задать Вам, как ответственному редактору, этот вопрос:
        Почему в Вашем издании превозносится чистейший идиотизм?
        Когда было решено, что следует заострять внимание на откровенной глупости и превращать ее не просто в норму, а в нечто вожделенное и достойное зависти?
        Зачем вы уделяете место рассказам о людях, которые не знают даже, когда началась Вторая мировая война, не обладают самыми элементарными знаниями в области математики и лишь в исключительных случаях способны высказать законченное предложение? О людях, чей единственный талант заключается в том, что они умеют вытягивать губы трубочкой на так называемых «селфи» и чьей единственной заслугой является то, что они публично позорятся, занимаясь сексом в каком-нибудь из многочисленных реалити-шоу, которые из вечера в вечер заполоняют наши телевизионные каналы.
        По роду своей работы я встречаю довольно много молодежи. Порядочной, умной, целеустремленной и амбициозной. Молодых людей, которые следят за дебатами, овладевают знаниями, критически их осмысляют и получают образование, чтобы в дальнейшем устроиться на увлекательную и ответственную работу и способствовать благополучию общества. Молодежь, которая чего-то хочет и что-то может.
        Вот им вам следует уделять внимание. Их стараться превращать в пример для подражания. А не бездушных, эгоистичных, зацикленных на собственной внешности существ, которые косноязычно, с покрытыми вульгарными татуировками телами, похваляются своим низким IQ и отсутствием общего образования.
        Итак, я повторяю вопрос и надеюсь получить на него ответ в газете:
        Когда было решено, что следует заострять внимание на откровенной глупости и превращать ее не просто в норму, а в нечто вожделенное и достойное зависти?

        С уважением,
        Катон Старший

        1
        - Тридцать секунд, время пошло.
        Мирре уже почти не замечал металлического щелчка при запуске секундомера. Сколько времени это будет продолжаться? Что сказал мужчина?
        Он собирался задать шестьдесят вопросов.
        Который же этот по порядку? Мирре не имел понятия. Казалось, будто они занимаются этим целую вечность. Он по-прежнему пытался разобраться в произошедшем.
        - Хочешь послушать вопрос еще раз?
        Мужчина сидел близко по другую сторону стола. Голос спокойный, низкий.
        Впервые Мирре услышал этот голос недели две назад, когда они разговаривали по телефону. Мужчина позвонил ему и представился как Свен Катон, журналист-фрилансер. Он хотел взять интервью. Или, скорее, составить портрет. Мирре, правда, не победил в том шоу, но оказался одним из участников, о которых больше всего писала пресса и к которому проявляли наибольший интерес в социальных сетях. На основании увиденного люди составили себе о нем представление. Свену хотелось немного углубить образ. Показать другие стороны скрывающегося за ним человека. Не могли бы они встретиться?
        Они встретились. В гостинице «Курортный отель». Свен угостил его ланчем. Они решили взять по бокалу пива, несмотря на то, что был вторник и всего лишь половина двенадцатого. Но ведь лето. Свободное время. Свен поставил на стол между ними маленький магнитофон и начал задавать вопросы. Мирре отвечал.
        Мужчина напротив явно истолковал его молчание как «да».
        - К какой части речи относятся слова, описывающие отношения между людьми, вещами и местами, например, «на», «к», «перед» и «в»?
        - Не знаю, - ответил Мирре и сам услышал, насколько устало звучит его голос.
        - У тебя осталось десять секунд на обдумывание.
        - Я не знаю! Я не могу отвечать на ваши дурацкие вопросы!
        На несколько секунд стало тихо, потом раздался щелчок остановившегося секундомера и еще один, когда его снова перевели на ноль.
        - Следующий вопрос: как назывался флагманский корабль Христофора Колумба, когда он в тысяча четыреста девяносто втором году открыл Америку? Тридцать секунд, время пошло.
        Щелчок.
        Секундомер опять начал отсчет.
        С интервью все прошло хорошо. Конечно, Свен был ровесником отца Мирре или даже старше и не во всем хорошо разбирался, но он проявлял откровенный интерес, так, по крайней мере, казалось. Разговаривать с ним было приятно. Когда Мирре вернулся из туалета, Свен уже заказал им еще по бокалу пива.
        Вероятно, дело было в нем. Во втором бокале пива. Свен, должно быть, что-то подсыпал в него, поскольку Мирре вскоре начало слегка мутить. Он утратил концентрацию. Почувствовал слабость.
        Свен предложил отвезти его домой. Они покинули ресторан, пошли к парковке.
        И вот он очнулся здесь.
        Голова на жесткой столешнице. Он поднялся в сидячее положение, и прошло несколько секунд, прежде чем он осознал, что ничего не видит. Попытавшись убрать то, что закрывало глаза, он обнаружил, что может сдвинуть руки всего лишь на сантиметр. При попытке раздался звенящий металлический звук.
        Цепи. Наручники.
        Он закричал и задергался в наручниках, но умолк, услышав знакомый голос.
        - Тебя никто не услышит, и высвободиться ты не сможешь.
        Новые крики. Что, блин, происходит? Чем он, черт возьми, занимается? Угрозы вперемешку с мольбами. В основном угрозы.
        - Успокойся. Ты можешь уйти отсюда примерно через полчаса. Конечно, при условии, что получишь зачет.
        - Какой еще зачет? - спросил Мирре. - За что?
        Шестьдесят вопросов.
        Тридцать секунд на обдумывание каждого.
        Треть ответов должна быть правильной.
        - А что произойдет в противном случае? - поинтересовался Мирре.
        - Тогда начнем, - ответил мужчина, которого, наверное, вовсе не звали Свен Катон.
        - Первый вопрос: как расшифровывается аббревиатура НАТО? Тридцать секунд, время пошло.
        Щелчок, включивший секундомер, затем более слабое, но более быстрое тиканье при отсчитывании секунд.
        Мирре вообще не обращал внимания на первые десять - пятнадцать вопросов. Он продолжал вырываться из наручников, спрашивать, чем мужчина, черт побери, занимается, что ему надо, обещал по-крупному засадить его за это или дать ему то, что он хочет, если только он его отпустит.
        Угрозы и мольбы.
        Мужчина не обращал на это никакого внимания. Он тем же спокойным голосом задавал вопросы, включал секундомер, спрашивал, не надо ли повторить вопрос, и ждал ответа. Через некоторое время он деловито заметил, что шанс получить зачет существенно уменьшается и что будет умнее, если Мирре постарается чуть больше сосредоточиться и чуть меньше ему угрожать.
        Мирре начал слушать.
        «Что такое простое число?»
        «Какие животные входят в Большую пятерку?»
        «В каком десятилетии образовался остров Сюртсей возле южного берега Исландии?»
        «Как называется единица СИ, используемая для измерения силы света?»
        Пожалуй, на середине Мирре осознал, что когда он шевелится, что-то шуршит. Пластикат. Он сидит на пластикате. На мягкой, обернутой пластиком подушке. В представлении Мирре существовало только две причины, по которым ее могли обернуть.
        Первая - подушка новая.
        Вторая - ее хотели защитить.
        От пятен. От брызг. От крови.
        Ощутив изрядный прилив адреналина, он решил справиться. Показать этому гаду. Постараться слушать, постараться думать. Он, черт возьми, должен получить зачет.
        «В каком американском штате находится город Чикаго?»
        «Каков символ химического элемента фосфора?»
        «Кто стал королем Швеции после Оскара I?»
        Вопрос за вопросом, тем же спокойным, низким голосом. Мирре не знал ни одного…
        - Последний вопрос: к какому семейству относится росомаха?
        Щелчок.
        К какому семейству? Что за семейство? Мирре знал, как называется росомаха по-английски - Wolverine. Он видел все до единого фильмы компании «Марвел». Но семейство?
        - Хочешь, чтобы я повторил вопрос?
        - Нет.
        Тишина. Слабое, быстрое тиканье. Щелчок.
        - Время вышло. Сейчас посмотрим…
        Мирре вздохнул, прислонился лбом к столу. Черт возьми, о двадцати правильных ответах и речи быть не может. На столько вопросов он даже не ответил.
        Он услышал, как мужчина по другую сторону стола встал. Мирре медленно поднял голову, следя за ним слухом. Похоже, он подошел близко. Внезапно Мирре почувствовал у лба что-то холодное, металлическое.
        - Незачет, - произнес мужчина, которого действительно не звали Свен Катон. Мирре даже не успел отдернуть голову прежде, чем сжатый воздух пневматического пистолета вытолкнул маленький стержень, который незамедлительно пронзил лобную кость и впился в мозг.

        2

        В течение всей жизни ее окружала ложь. Невидимая. Более тридцати лет вокруг присутствовали тени, а она их не замечала. Но с этим покончено. Теперь она видит их повсюду. Куда ни повернись, она натыкается на них.
        На ложь и обман.
        Никто не говорил правды, никто. Ни Анна, ни Вальдемар, ни Себастиан.
        Мать, отец и отец.
        Правда, теперь она отказывалась думать о ком-то из них как о своей семье. Это слишком нежно. Этого они от нее не дождутся. Теперь они просто люди с именами и только.
        Анна, Вальдемар, Себастиан.
        Ее жизнь начала разрушаться шаг за шагом. Полицейское расследование экономических преступлений привело к тому, что Вальдемара арестовали. Поначалу она полагала, что он невиновен, просто стал жертвой злосчастных обстоятельств. Ведь речь все-таки шла о ее отце. Но он сознался. Ее мир пошатнулся.
        Тогда она не знала, что видела только вершину айсберга.
        Настоящая пропасть разверзлась, когда она узнала, что Вальдемар ей не родной отец. Это открытие чуть не сломило ее. Она лихорадочно пыталась сориентироваться в новом для себя существовании и узнать правду. Допрашивала с пристрастием Анну, но даже не подозревала, какую нечестную игру та способна вести.
        Анна выдумала отца. Умершего мужчину. Новая ложь.
        Ванья могла понять, почему она не рассказывала ей правды о Вальдемаре. Понять и, возможно, даже оценить. Он всю жизнь был ей самым настоящим отцом. Лучшим отцом, какого она могла себе представить. Зачем отнимать его у нее? Зачем понапрасну разрушать их отношения?
        Но теперь? Когда она знает, кто он или, вернее, кем он не является. Зачем продолжать лгать? Зачем отказывать ей в правде? Это невозможно объяснить, оправдать или понять, и результатом стал ледяной холод между ними. Эмоциональная вечная мерзлота, и Ванья не испытывала потребности ее растопить.
        Ведь лгала не она, она не виновата.
        А потом, когда все вокруг нее уже закачалось, из теней вдруг выступил Себастиан Бергман.
        Он ее отец. Поэтому он снова попросился в Госкомиссию по расследованию убийств.
        Его побудительный мотив предельно ясен. Все его поступки преследовали одну-единственную цель: приблизиться к ней, стать ее другом.
        Ночью, после свадьбы Билли, он разбудил ее. Она по-прежнему наполовину спала, когда он сказал, что должен ей кое-что рассказать и что это не терпит отлагательств. Она толком не знала, чего ожидать, садясь рядом с ним на незастеленную кровать, но точно не того, что услышала.
        - Ванья, я твой отец, - произнес он и взял ее за руки.
        Он, по крайней мере, позаботился о том, чтобы сообщить об этом с заботой. Изо всех сил старался проявить мягкость. Объяснил, как узнал об этом, и как, узнав, не хотел разрушать ее отношения с Вальдемаром, как Анна запретила ему, как он, невзирая ни на что, всегда думал о ее благе.
        Казалось, он говорил искренне. Она это оценила. Но по сути это ничего не меняло. Обман есть обман. Они играли ее жизнью.
        Как в фильме с Джимом Керри - «Шоу Трумана».
        Все было театром, и все были актерами, кроме нее.
        Она, всегда считавшая своим долгом действовать рационально и логично, утратила почву под ногами. Как будто она находилась в доме, где каждая дверь ведет в новый тупик. Как она ни искала, найти выход не удавалось.
        Она взяла на две недели больничный. Сидела в квартире и пыталась обрести контроль над эмоциями. Не помогло, а привело лишь к тому, что она осознала, насколько на самом деле одинока.
        На протяжении всей взрослой жизни она направляла всю энергию на две вещи: на работу и семью.
        Чтобы быть хорошим полицейским и хорошей дочерью. Теперь, без семьи, у нее оставалась только работа.
        Но там находился человек, внезапно оказавшийся ее отцом. Два ее мира столкнулись. Она нигде не могла чувствовать себя свободной от терзавших ее мыслей, а ведь ей требовалось именно это.
        Создать себе жизнь без всех этих теней. Собственную жизнь. Свою жизнь.
        Но она совершенно не имела представления, как.

        3

        Обычно, когда почти двести учеников собирались вокруг стоящих вдоль стен шкафчиков, громкость звука была совершенно другой. Но в прошлый четверг начались летние каникулы, и сейчас Лисе-Лотте Гонсалес находилась в тихой школе одна. За последние недели перед окончанием учебного года накопилась кое-какая административная работа, и она решила уделить делам необходимое время и все закончить, чтобы потом отдыхать с чистой совестью. Накануне она провела в кабинете всего несколько часов, после чего ее выманила на улицу прекрасная погода, но сегодня она решила посидеть по крайней мере до четырех.
        Собственно говоря, она ничего не имела против того, чтобы отложить отпуск на неделю или две. Было приятно сосредоточенно работать без звонящих телефонов, заглядывающих коллег и быстро наполняющейся папки «Входящие» в электронной почте.
        Около двух она решила сделать заслуженный перерыв. Она вышла в пустую учительскую, включила электрический чайник и приготовила себе чашку «Нескафе». Порывшись в ящиках, она нашла банку со старыми миндальными сухарями. Подумала, что сойдет для перекуса.
        После маленького кофейного перерыва она решила немного пройтись. Лисе-Лотте любила бродить по свежеотремонтированным помещениям своей школы.
        Именно так она о ней и думала. «Моя школа».
        Хотя ей школа, разумеется, не принадлежала. Школа Хильдинг была учебным заведением для 6-9-х классов, недавно открытым концерном независимых школ «Доннергрупп».
        Дела у них шли хорошо.
        Большой приток учеников, хорошая репутация, все учителя компетентные, и показанные на государственных экзаменах результаты значительно превышали средний уровень. Поэтому Лисе-Лотте думала, что руководство концерна ни секунды не жалело о том, что взяло ее на должность директора.
        Она завернула за угол и вышла в коридор, где в основном велись занятия по естественнонаучным предметам. Внезапно Лисе-Лотте остановилась. Одна из покрытых белым лаком дверей, на которых, как ни странно, за весь семестр не появилось никаких каракулей, была приоткрыта. Двери следовало держать запертыми, поскольку в классах находились химикалии, кислоты, бутылки с газом и прочие дорогие и опасные вещи.
        Уже собираясь закрыть и запереть дверь, она бросила взгляд внутрь.
        Что это такое?
        Лисе-Лотте открыла дверь полностью. Да, она не ошиблась. Слева от интерактивной доски сидела обнаженная до пояса фигура, спиной к классу.
        - Извините!
        Никакой реакции. Лисе-Лотте шагнула в комнату.
        - Послушайте, что с вами?
        По-прежнему никакого ответа. Никаких признаков того, что человек ее вообще услышал. Может, он под воздействием чего-нибудь? Судя по тому, как он сидит на стуле, он без сознания или, по крайней мере, крепко спит.
        Лисе-Лотте пошла вперед между столами, на которых в ожидании осеннего семестра, начинавшегося через восемь недель, аккуратно стояли перевернутые стулья.
        - Как вы себя чувствуете? Вы меня слышите?
        Теперь она видела, что это молодой человек. Тренированный, с татуировками. Но что у него на голове? Колпак звездного мальчика или что это? И что у него прилеплено к спине? Если он действительно под воздействием препаратов или без сознания, Лисе-Лотте надеялась, что это не результат того, что он воспользовался чем-нибудь в кабинете химии. Будет нехорошо, если окажется, что один из местных юношей забрался в ее школу и чего-то нанюхался или отравился.
        Лисе-Лотте опять остановилась, наморщила от удивления лоб. Теперь она видела, что у него на спине.
        Два листа бумаги формата А4. На них что-то написано. Кровавые пятна там, где в голую кожу вонзились большие металлические скобки. Предчувствуя самое худшее, Лисе-Лотте подошла вплотную и наклонилась, чтобы посмотреть на его лицо.
        Если не вытаращенные глаза, то маленькая круглая дырочка у него на лбу не оставляла никаких сомнений, что парень мертв.

        4

        Ванья сидела на диване в кабинете Торкеля и ждала. Она пришла слишком рано или же он опаздывал. Вероятно, первое. Торкель был известен своей пунктуальностью. Она поймала себя на том, что нервничает, сама не понимая, почему.
        Торкель уже знал правду о Себастиане. Она рассказала ему, когда он позвонил, чтобы узнать, как она себя чувствует. Он не знал, почему она взяла больничный. Думал, наверное, что у нее грипп или что-нибудь другое, что пройдет. Он, разумеется, удивился, но проявил понимание, сказал, что она может оставаться на больничном столько времени, сколько понадобится, и что она знает, где его можно найти, если ей потребуется с кем-нибудь поговорить.
        И вот ей потребовалось. Никого другого у нее не было, но было осознание, что своими силами она не справится.
        Через стекло она увидела идущего Торкеля. Встала, чтобы собраться, проклиная себя за это инстинктивное движение. Ведь она собирается говорить с Торкелем. С другом и ментором, тут события последнего времени ничего не изменили.
        Все будет хорошо, он на ее стороне.
        Почему же она ведет себя как взволнованная первоклассница, которую вызвали к директору?
        Он заметил ее, еще не дойдя нескольких метров до кабинета, приветливо улыбнулся ей и поднял руку для приветствия, но Ванье показалось, что она увидела у него в глазах некоторое беспокойство. Ее осенило, что он, возможно, так же нервничает перед встречей, как и она.
        Он не знает, зачем она пришла. Может, думает, что теряет ее? Так ли это? Зачем она, собственно, пришла?
        Ванья сама не знала. Она утратила всякий контроль. На нее это не похоже. Поэтому-то она и нервничает.
        - Привет, Ванья. Рад тебя снова видеть, - сказал он, входя и обнимая ее. - Как ты?
        - Неважно. - Ванья вдруг почувствовала, как приятно услышать этот вопрос от человека, которого действительно волнует ответ. Волнует она. - У меня все это не укладывается в голове.
        - Понимаю, - тихо ответил Торкель, держа ее за плечи на расстоянии вытянутой руки. - На тебя много свалилось.
        - Да, это точно…
        Торкель слабо улыбнулся ей, чуть крепче сжал ее плечи, а потом пошел и сел в одно из кресел для посетителей. Он кивком показал Ванье садиться на диван напротив него.
        - Я вчера мельком виделся с Себастианом, - проговорил он, когда она уселась. - Он тоже почти не бывает здесь.
        - Ты сказал ему, что знаешь? - поинтересовалась Ванья.
        Торкель отрицательно покачал головой. Что она о нем думает? Она же просила его не говорить. Ведь ей известно, что он никогда не обманет ее доверия.
        - Как мы поступим? - продолжил он и наклонился вперед, опершись локтями о колени и соединив кончики пальцев. - Как тебе хочется? Решать тебе.
        Увидев его открытый, приветливый взгляд, она пожалела о том, что не может ответить иначе.
        - Я не знаю.
        - Он даже не в штате, работает консультантом по договору. Если хочешь, я могу сегодня же разорвать договор.
        Это стало для нее неожиданностью. Ванья толком не знала, что говорить. Она даже не думала о таком сценарии. Ей казалось, что Себастиан является такой же частью команды, как она. Сейчас ей вдруг представилась возможность изменить это. Вышвырнуть его.
        Это непросто.
        Одной ее части хотелось никогда больше его не видеть. Другая часть была менее уверена. Более растеряна.
        - Я не знаю, - под конец выдавила она. Уклончивый ответ, к которому она все чаще прибегала, предоставляющий право принимать решение другим людям.
        - Я могу выставить его прямо сейчас. Решать тебе, - повторил Торкель. Она благодарно кивнула, но неуверенность была столь же велика, как и благодарность. Если не больше.
        Она не ненавидела Себастиана Бергмана. Не злилась на него так, как на Анну и Вальдемара. Далеко не так. На самом деле она не желала ему ничего плохого. Она не могла отрицать того, что они сблизились. Какой-то ее части он даже нравился.
        - Мне надо подумать. В каком-то смысле это кажется слишком простым, - сказала она.
        - Иногда простое решение является лучшим, - ответил Торкель.
        Он прав, но это все равно что пытаться убежать от трудностей. Закрыть на них глаза. Это не для ее. Она не хочет избегать проблем. Она хочет их решать. С ходу. Во всяком случае, пытаться, пока не сдастся.
        Она медленно покачала головой.
        - Оставь его. Я скажу, если передумаю.
        Торкель кивнул. По его лицу было невозможно понять, что он думает о ее решении. Он собирался сказать что-то еще, но его прервал звонок телефона, и на этот раз выражение его лица читалось безошибочно. Раздражение. Он встал, обошел вокруг письменного стола, поднимая по пути трубку стационарного телефона.
        - Я занят, - кратко сказал он. Затем он послушал, придвинул к себе лежавший на столе блокнот и взял ручку.
        - Откуда, ты говоришь, она звонила?
        Торкель начал записывать. Ванья встала с дивана. Она не знала, кто звонит или откуда, но поняла: они только что получили новое задание.

        5

        Себастиан толком не понимал, как попал на остров Адельсё. Или скорее, он проклинал себя за то, что позволил себе угодить на этот остров. Конечно, он всегда играл на «чужом поле», но обычно ему хватало ума проследить за тем, чтобы оттуда можно было в любой момент относительно легко выбраться. Чаще всего пока женщина, с которой он спал, еще не проснулась. Однако на этот раз он подобной предусмотрительности не проявил и приписывал это тому, что его злоупотребление сексом в последнее время резко увеличилось. Необходимость завоевывать почти полностью завладела его существованием.
        После Вермланда[116 - Вермланд - провинция Швеции, где расследовалось предыдущее преступление.].
        После Марии и ее дочери Николь.
        Девочка стала свидетельницей убийства кузенов, тети и дяди и, когда ее нашла полиция, отказывалась разговаривать. Себастиан взялся помочь ей справиться с травмой. За это время он привязался к девочке и ее матери. Слишком сильно. Они переехали к нему. Стали маленькой семьей. На долю Николь выпало заполнять пустоту, образовавшуюся после гибели его дочери.
        Это было нездорово. Ничего хорошего из этого получиться не могло, и не получилось. Все кончилось тем, что Мария ясно дала ему понять, что больше не хочет его видеть.
        А ему хотелось увидеться с ними.
        Он посвятил некоторое время попыткам найти их. Это было не очень сложно. Они переехали из квартиры в районе Эншеде в маленький таунхаус в Окерсберге. Себастиан поехал туда, но, оказавшись перед домом, засомневался.
        Что делать? Что он может сделать? Ему хотелось объяснить. Как много они для него значат. Как ему хочется опять быть рядом с ними. Что им каким-то образом удалось заставить его почувствовать себя более полноценным человеком, чем он чувствовал себя, начиная со второго дня Рождества 2004 года.
        Но он лгал им. Лгал самому себе. Или, как выразилась Ванья, использовал их, когда они были особенно уязвимы. Мария это тоже знала, так что же он выиграет тем, что вновь возникнет в их жизни? Ничего. Поэтому он отказался от своей затеи. Покинул район таунхаусов.
        Покинул Марию и Николь. Опять предался случайным, бессмысленным сексуальным связям. Как эта, на острове Адельсё.

        6

        Сон разбудил его около шести. Как всегда, правая рука была крепко сжата. Распрямляя пальцы, он быстро сообразил, что вставать и сбегать не имеет смысла. Даже если бы он знал дорогу - а он ее не знал - ему совершенно не хотелось идти пешком семь километров до автомобильного парома, чтобы потом целую вечность сидеть в автобусе, пока он не доберется до Стокгольма. Поэтому он продолжал лежать, глядя в потолок, пока не услышал, что женщина рядом - Кристина… какая-то - начала просыпаться. В ту же секунду, как она открыла глаза, он улыбнулся ей и быстро погладил ее по щеке.
        - Доброе утро.
        Она потянулась и уже собиралась запустить руку под его одеяло, когда он отбросил одеяло в сторону и встал.
        - Я приму душ. Можно я воспользуюсь полотенцем?
        Кристина, как ему показалось, осталась несколько разочарованной его поспешным уходом. Но он действительно не хотел даже думать о том, чтобы снова заниматься сексом. Напряжение, задача управлять процессом соблазнения, вести игру - это заставляло его на короткое время забыть медленно отравлявшие его боль и чувство вины. Вот в чем он нуждался. Без этого дополнительный секс был бы просто мучением.
        Когда он вышел из душа, Кристина уже приготовила ему завтрак. Голода Себастиан не ощущал. Обычно он любой ценой пытался избегать подобных ситуаций. Фальшивое чувство общности, иллюзия того, что их что-то объединяет - хотя они, если это будет зависеть от него, никогда больше не встретятся - заставляли его содрогаться.
        - Хочешь после завтрака пойти прогуляться? - спросила Кристина, намазывая масло на домашний багет, который она разогрела в микроволновке.
        - Нет, я хочу, чтобы ты отвезла меня к парому, - честно ответил Себастиан. - А еще больше, чтобы ты довезла меня до города.
        Кристина воткнула нож обратно в масло и улыбнулась Себастиану с некоторым удивлением, словно услышанное никак не вписывалось в ее планы на день.
        - Ночью ты сказал, что тебе сегодня не надо особенно торопиться обратно.
        - Ночью я говорил все что угодно, чтобы переспать с тобой.
        Тоже правда, но в этой ситуации откровенность повлекла за собой последствия.
        Положительным стало то, что нежелательный завтрак сразу закончился.
        Отрицательным - то, что Кристина не намеревалась никуда его везти, даже на метр. Поэтому теперь Себастиан шел по тому, что называлось окружной дорогой острова, в надежде, что она выведет его к паромам.
        У него зазвонил телефон. Он поймал себя на мысли, что надеется на то, что это Ванья. Примерно месяц назад, ночью после свадьбы Билли, ему пришлось рассказать ей то, что он уже некоторое время знал.
        Что он ее отец.
        Ванья, разумеется, была в шоке. Поначалу она не хотела ему верить, а потом, убедившись, что он говорит правду, выставила его. Не потому, что больше вообще не хотела его видеть, а скорее от потребности побыть одной.
        Ей требовалось время, чтобы переварить это. Она собиралась позвонить ему, но так и не позвонила.
        Себастиан достаточно хорошо ее знал, чтобы понимать: их временами хрупкие отношения имеют шанс на выживание, только если в дальнейшем все будет происходить на ее условиях. Темп должна определять она. Малейший намек с его стороны на форсирование событий приведет к тому, что она отвернется от него навсегда.
        Поэтому он был одинок. Он плохо умел переносить одиночество. Потому-то он и шел по острову Адельсё.
        Звонила опять не Ванья. Звонил Торкель. Пришла пора снова браться за работу.

        7

        Урсула удивилась, увидев, что в двери терминала входит младшая коллега. Торкель не был уверен в том, поедет ли Ванья с ними, но ему явно удалось ее уговорить. Урсула полностью приняла бы решение Ваньи переждать. Она сама толком не знала, хочется ли ей дальше работать с Себастианом. Не только потому, что он - печально известный, злоупотребляющий сексом врун, который к тому же оказался отцом Ваньи.
        У Урсулы имелись собственные причины. Она лишилась правого глаза из-за того, что находилась возле него, вдвоем с ним, у него дома.
        В воздухе витал секс.
        Возможно, нечто большее, по крайней мере с ее стороны, хотя сейчас она ни за что бы в этом не призналась. Бывшая сожительница и приставленный к дверному глазку пистолет. Себастиан потом даже не навещал ее в больнице. Без особого энтузиазма попросил прощения и хотел, чтобы они продолжили с того места, где закончили. Будто ничего не произошло.
        - Себастиан тоже придет? - обратилась она к стоявшему в шаге от нее Торкелю.
        - Да, обещал.
        - А Ванья к этому относится нормально?
        - Да.
        - Не можем ли мы поставить этот вопрос на голосование? - спросила она, махнув рукой Ванье, которая остановилась прямо возле стеклянных дверей и озиралась в поисках знакомых. Та помахала в ответ и направилась к ним с черным чемоданчиком на колесах, который всегда брала с собой. Выглядела она, по мнению Урсулы, на удивление собранной. Возможно, чуть бледнее обычного. И, похоже, потеряла несколько килограммов.
        - Если он поедет с нами, это создаст какую-то проблему? - поинтересовался Торкель, и она почувствовала на себе его изучающий взгляд. Что-то было в его тоне… Она думала, что он уже пережил то, что она находилась дома у Себастиана, когда в нее выстрелили. Что с этой главой, с изначальной ревностью, покончено. Однако, возможно, нет. Хотя и она, и Себастиан, оба объясняли, что все было в высшей степени невинно. Приятный ужин. Не более того.
        - Себастиан - это всегда проблема, - ответила она, слегка пожав плечами, чтобы снять драматизм ситуации.
        - Лично для тебя?
        Совершенно точно не покончено.
        - Нет, - вздохнула она. - Не больше обычного.
        К ним подошла Ванья, и Урсула удивила и ее, и саму себя тем, что обняла ее. Обычно она никого не обнимала. Даже собственную дочь.
        - Привет, дорогая, как твои дела? - произнесла она.
        Ванья ласково посмотрела на Урсулу, благодарная за неожиданную заботу.
        - Все нормально. Хорошо, что опять начинается работа.
        Она повернулась к Торкелю и продолжила, уводя разговор от своей личной жизни.
        - В такси я успела просмотреть только первый отчет, - немного извиняясь, сказала она. - Нам известно что-нибудь еще?
        - Не особенно много, - ответил Торкель. - Два убийства. Эффектные. Идентичные. Жертвы застрелены в лоб, обнаружены в школьных классах, с колпаком на голове и с прикрепленным к спине своего рода… тестом. Первое совершено в Хельсингборге на прошлой неделе, второе позавчера в Ульрисехамне.
        - Значит, убийца перемещается?
        - Похоже на то, - ответил Торкель. - К сожалению, первый отчет полиции Хельсингборга грешит некоторыми недостатками.
        Урсула покачала головой.
        - Наверное, нам придется в обоих местах начинать все заново, как обычно, - язвительно сказала она.
        - Этого мы пока не знаем. Хорошие полицейские существуют даже за пределами Госкомиссии, - донеслось от Торкеля.
        - Жаль, что мне они никогда не встречаются, - парировала Урсула с улыбкой. - Я знаю, что ты стремишься защищать провинциалов, но даже ты должен признать, что отчет полиции Хельсингборга не выдерживает никакой критики.
        Она посмотрела на Ванью, ища поддержки, но обнаружила, что внимание коллеги обращено в совершенно другую сторону. Урсула развернулась и увидела то, что уже заметила Ванья. Через стеклянные двери неторопливо входил Себастиан с таким видом, будто у него вообще нет ни единой проблемы. Позади него Урсула увидела Билли, вылезающего из такси и торопливо направляющегося к дверям.
        Вся компания в сборе… Увидев Ванью, Себастиан остановился, всю беззаботность внезапно как ветром сдуло.
        - Я пойду, поговорю с ним, - тихо сказала Ванья, отрывая руку от чемодана.
        - Хочешь, чтобы я пошел с тобой? - почти по-отечески спросил Торкель.
        - Не надо.
        Она направилась к Себастиану, который поставил чемодан, явно решив дождаться ее. Мимо него прошел Билли. Он коротко кивнул Себастиану и, не останавливаясь, проследовал дальше, к Урсуле и Торкелю. Себастиану были известны темные тайны за его невозмутимым внешним видом. Он знал, что скрывает Билли. Однако сейчас он был благодарен за то, что коллега притворился, будто все нормально. Ему требовалось сосредоточиться на дочери.
        - Привет, Ванья, - спокойно сказал он, когда ей оставалось до него несколько метров. - Я не был уверен в том, что увижу тебя здесь.
        - Тем не менее я здесь.
        - Ты говорила, что позвонишь…
        Пройдя последние шаги, Ванья подошла так близко к нему, что он мог чувствовать запах ее шампуня. Казалось, будто она пыталась создать посреди толпы некую личную зону.
        - Я сегодня заходила на Грев-Магнигатан, - начала она тихо, чтобы проходившие мимо люди не слышали, о чем они говорят. - Но тебя не было дома.
        - Да, я был у… приятеля.
        Себастиан опять проклял то, что угодил на Адельсё. Держись он пределов центральной части города, он, вероятно, не упустил бы возможности встретиться с Ваньей.
        - У тебя нет никаких приятелей, - излишне сурово заметила Ванья. - Наверное, ты с кем-нибудь трахался, - продолжила она, вновь показав, что слишком хорошо его знает.
        Себастиан понимал, что существуют более и менее удачные случаи для лжи. Этот был одним из самых худших.
        - Прости, - честно сказал он. - Я не знал, что ты придешь. Тебе следовало сначала позвонить.
        - Идея возникла внезапно, - пожав плечами, проговорила Ванья. - Я ходила к Торкелю, и мне хотелось, чтобы ты узнал, что я рассказала всем в команде о нашем… родстве.
        - Что я твой отец.
        Она смотрела на него с некоторой холодностью. Ему это так легко, а ей так трудно. Несправедливо.
        - Тебе ведь нравится себя так называть?
        - Да, нравится, - кивнул он. - Я горжусь тобой. Но если тебе это неприятно, я прекращу.
        Он оглядел терминал. Чуть поодаль в ряд стояли Торкель, Урсула и Билли, обратив взгляды к нему и Ванье. Себастиан чувствовал, что по крайней мере двоим из них, а возможно, всем троим, больше всего хотелось бы, чтобы он развернулся и ушел. Покинул их навсегда. Но их мнение его не интересовало. По-настоящему его интересовала только та, что стояла перед ним.
        - Пока я тебя не потеряю, я буду полностью подчиняться твоему желанию, - произнес он и, даже особенно не подумав, взял ее за руку. К его удивлению, Ванья руки не отдернула. - Ты была к этому не готова, - продолжил он с той же искренностью. Это вполне мог оказаться самый важный из предстоящих ему разговоров. Возможно, самый важный из тех, которые он когда-либо вел. Он не намеревался рисковать, отстраняясь эмоционально. - Я понимаю, что ты злишься на меня. Злишься на всех. Я понимаю, что…
        Он умолк, подбирая слова. Он балансировал на очень зыбком мосту. По обеим сторонам пропасть, и дочь может сбросить его туда в любой момент.
        - С тех пор как я узнал, кто ты, я больше всего боялся того, что мы будем вот так стоять и ты просто уйдешь. Никогда не впустишь меня обратно. Я смертельно боялся этого. Смертельно боюсь.
        Перед тем как продолжить, он сделал глубокий вдох. Он не имел представления, трогают ли Ванью его слова. Выражение ее лица мыслей не открывало. Правда, он по-прежнему держал ее за руку.
        - Но это твоя жизнь. Выбор должен оставаться за тобой.
        Он умолк. Ему хотелось сказать больше, но получилось бы слишком много слишком серьезных вещей для обсуждения в шумном и оживленном аэропорту. Поэтому он ждал. Как ему показалось, целую вечность.
        - Ты можешь быть моим коллегой, - под конец ответила она. Спокойно и сдержанно. - В остальном… - Она замолчала. Похоже, она тоже тщательно подбирала слова. Она пристально посмотрела на него красивыми голубыми глазами. - Ты мне не отец. В том смысле, чтобы вместе праздновать Рождество и получать от меня цветы на День отца.
        Себастиан кивнул. Получилось лучше, чем он смел надеяться.
        - Сейчас мне с этим не справиться, - продолжила Ванья, словно она ожидала, что он будет возражать. - Возможно, я никогда не справлюсь. Мы можем быть только коллегами. Ты с этим справишься?
        Себастиан выдохнул с глубоким облегчением. Она все-таки приняла маленькую частицу его, а это лучше, чем ничего.
        - Я приложу все усилия, - с достоинством ответил он.
        - Приложи больше, - сказала Ванья и сумела улыбнуться ему. - Все твои усилия я уже видела.
        С этим она оставила его и пошла обратно к остальным.
        Голос из громкоговорителя сообщил, что пассажирам, вылетающим в Гётеборг, следует пройти к выходу 37. Себастиан взял чемодан и двинулся вслед за коллегами.

        8

        На примерно восьмидесятикилометровом пути от аэропорта Ландветтер до города Ульрисехамн Билли, как всегда, игнорировал любые ограничения скорости и камеры автоинспекции, поэтому не прошло и сорока пяти минут с того момента, как они сели в машину перед залом прибытия, а перед ними уже распростерлось озеро Осунден. Себастиану помнилось, что он где-то читал о какой-то важной битве, произошедшей на его льду. Но когда, между кем, кто победил и каковы были последствия, он не имел представления.
        Они проехали мимо северной оконечности озера и большого кемпинга, где кипела жизнь, потом навигатор сообщил, что им следует повернуть направо и еще раз направо, на Буросвэген - улицу, которая, на взгляд Себастиана, выглядела, как все другие въезды в маленькие городки, где ему довелось побывать. Много зелени. Старые жилые дома чередовались с отдельными магазинами и мелкими предприятиями. Потом с правой стороны появились многоквартирные дома, где по крайней мере верхние этажи должны были иметь вид на озеро и, наверное, стоить соответственно. И вот они подъехали к зданию полиции. В лучах вечернего солнца оно казалось недавно построенным. Нижний этаж из кирпича, а выше желтая штукатурка. Зеленые маркизы, по бокам от входа - эмблемы полиции. Билли свернул налево и припарковался возле круглого газона, на котором стояли прислоненными друг к другу три камня - своего рода мини-Стоунхендж.
        - Торкель Хёглунд? - услышали они сзади, выйдя из машины. Все обернулись и увидели идущую к ним женщину лет сорока пяти, которая отвела руку с ключами от машины назад, и зеленый «Пассат» чуть дальше на парковке мигнул. - Эва Флурэн, полиция Буроса, Вестра Гётланд, это я звонила вам сегодня утром.
        Торкель пожал протянутую ему руку и представил остальных членов команды.
        - Я только что приехала из судебно-медицинской лаборатории Гётеборга, - продолжила Эва, жестом приглашая их в здание. - Благодаря отцу жертвы мы смогли провести опознание.
        Она провела их через ресепшн, где за стойкой сидели, уставившись каждый в свой экран компьютера, два полицейских в форме. Никаких посетителей. Движение карточкой-ключом, жужжание дверного замка, и они очутились внутри отделения полиции.
        - Кофе? - спросила Эва, когда они проходили мимо кухни для персонала, где все: скамейки, шкафы и столы, было из какого-то светлого дерева. Изогнутый кухонный островок со свисающим над ним с потолка шкафчиком отделял угол с холодильником и морозильной камерой, мойкой, кофеваркой, микроволновками и рабочими поверхностями, от территории перед ним, где вокруг стола стояли стулья с темно-розовой обивкой. На всех окнах белые занавески в крупный горошек. Кто-то усиленно поработал, чтобы придать комнате ощущение современного рабочего места, и довольно хорошо преуспел.
        - Да, пожалуйста, - ответил Себастиан на вопрос о кофе, все остальные отказались. - Черный и, если можно, с одним кусочком сахара.
        Ванья посмотрела на него. Возможно, ему действительно хотелось кофе, но она заподозрила, что его положительный ответ и последовавшая за ним теплая улыбка были прелюдией к попытке соблазнить женщину-комиссара из Буроса, которая как раз вынимала из шкафчика чашку рукой с отчетливо просматривавшимися помолвочным и обручальным кольцами. Но разве для Себастиана это имеет значение?
        - Большое спасибо, - сказал он, когда Эва минутой позже протянула ему чашку с горячим напитком. Новая улыбка, и Ванья со вздохом отметила, как он, принимая чашку, постарался коснуться рукой руки Эвы. Если раньше у нее еще имелись сомнения, то теперь они развеялись. Собственно, ничего нового, именно этого она от Себастиана и ожидала, но теперь, когда она знала, кто он, его поведение казалось ей еще более неподобающим. Думать о нем только как о коллеге в данной ситуации не получалось. Она задумалась, не нужно ли поговорить с ним об этом.
        Эва провела их в комнату для совещаний. На стене висела белая доска, стояли такие же, как на кухне, темно-розовые стулья, такие же занавески в горошек на окнах.
        - Это ваша комната. Она здесь единственная. Если она вас не устроит, придется ехать к нам в Бурос.
        Повернутые к доске столы стояли парами, в три ряда, а не были сдвинуты в центр, как обычно бывало в комнатах, выделяемых Госкомиссии.
        - Комната подойдет, - сказал Торкель. - Она больше тех, которые нам обычно отводят.
        - Сейчас, с рядами столов, она немного напоминает школьный класс, - продолжила Эва, почти извиняясь. - Но если захотите, вы можете потом переставить мебель.
        Они заняли места. Урсула, Ванья и Торкель сели на первый ряд. Себастиан и Билли пристроились за ними. Перед каждым лежала темно-зеленая папка.
        - Вы успели познакомиться с материалом? - поинтересовалась Эва.
        - Кто-то лучше, кто-то хуже, но мы, тем не менее, с удовольствием послушали бы вашу версию, - ответил Торкель.
        Эва кивнула, открыла такую же папку, как и те, что лежали перед ними, и подняла фотографию молодого человека с хорошо развитой мускулатурой, который расслабленно улыбался на камеру.
        - Мирослав Петкович, двадцать один год, найден мертвым вчера во второй половине дня в классе химии школы Хильдинг, - начала Эва.
        - Мирре, - произнес Билли, словно внезапно увидел старого знакомого.
        - Да, его так называли.
        - Я только сейчас связал это, - покачав головой, продолжил Билли.
        - Что ты только сейчас связал? - поинтересовался Торкель и посмотрел на Билли с любопытством.
        - Он стал третьим в реалити-шоу «Отель Парадиз», - сказал Билли так, будто это все объясняло.
        Коллеги были удовлетворены и этим.
        - Сегодня утром мы получили сведения о том, что на прошлой неделе в Хельсингборге произошло аналогичное убийство, - продолжила Эва. - Тогда мы решили связаться с вами.
        - Патриция Андрэн, - вставил Торкель.
        - Именно, но это почти все, что нам известно. Ее нашли в школе, тоже с колпаком на голове, застрелена в лоб, и к телу прикреплено что-то вроде теста, как у Петковича. Надеюсь, что более подробный отчет уже выслали.
        - Хорошо, - кивнул Торкель. - Что мы знаем о Петковиче, кроме того, что он мертв?
        - Как уже было сказано, он приобрел определенную известность после участия в этом реалити-шоу. По словам отца Мирослава, Габриэля Петковича, сын в прошлый вторник собирался встретиться с каким-то журналистом для интервью. За ланчем. С тех пор его никто не видел.
        - Отец знал имя журналиста? - спросила Ванья, впервые вмешавшись в процесс передачи дела.
        - Да, Свен Катон. В Швеции есть шесть человек с таким именем. Никто из них им в обычной жизни не пользуется.
        - Среди них есть журналист? - продолжила Ванья, прекрасно зная ответ. Будь все так просто, сюда бы не вызвали Госкомиссию.
        - Нет, мы, разумеется, проверяем, но исходим из того, что имя фальшивое.
        - Нам известно, была ли встреча? И если да, то где они встретились? - закончила Ванья.
        - Еще нет, нам удалось пока не открывать прессе его имя, поэтому у нас нет никаких наводок.
        - Так ли это умно? - поинтересовался Торкель с откровенным недовольством в голосе. Петковича, судя по всему, убили более сорока восьми часов назад. Важные первые двое суток. Чем дольше они ждут, тем менее ценными становятся показания свидетелей, видевших его во вторник.
        - Наверняка нет, но это было пожелание отца.
        Торкель тяжело вздохнул и кивнул. В таких случаях всегда трудно решать.
        - Если пресса сама не выведает имя, нам придется завтра сделать заявление. Мы должны как можно точнее восстановить его последние часы.
        - Теперь это ваше расследование, - сказала Эва. - Вы можете обнародовать его имя когда захотите. Я лишь объясняю, почему мы до сих пор этого не сделали.
        - А школа? - прервала их дискуссию Урсула. - Там есть какие-то следы?
        Эва, отвечая, отрицательно покачала головой, что уже стало для Урсулы достаточным ответом.
        - Класс является местом обнаружения, а не местом преступления.
        - А остальная часть школы?
        - Была взломана одна дверь на первом этаже. Ничто не указывает на то, что его убили именно там.
        «Ничто - из обнаруженного местной полицией Ульрисехамна - не указывает на то, что его убили именно там», - хотела поправить ее Урсула, но вспомнила, что Торкель просил ее держать отсутствие доверия к провинциальным полицейским при себе.
        - А сигнализация? - спросила она, хотя заранее знала ответ. Новое покачивание головой это подтвердило. Урсула вздохнула.
        - Я хочу взглянуть.
        - Само собой разумеется, когда мы закончим, я вас туда отвезу.
        Себастиан просматривал фотографии с места обнаружения. Стул, веревка вокруг живота, удерживающая жертву в вертикальном положении, лицом в угол, белый колпак на голове. Действующий по продуманному плану серийный убийца с некой идеей.
        Обычно Себастиан при передаче дела слушал вполуха, но что-то в этом жутком сценарии его привлекло. Пролистав материалы в папке, он нашел то, что искал. Копию листов, прикрепленных к спине жертвы. Некоторые части, где текст покрывала кровь, прочесть было трудно, но Себастиан быстро пробежал их глазами.
        - Себастиан, что ты можешь сказать прямо сейчас? - оборачиваясь назад, спросил Торкель.
        Себастиан выпрямился, оторвал взгляд от папки и пожалел о том, что у него нет очков, чтобы солидно поднять их на лоб или смотреть поверх них, сдвинув их на кончик носа. Возможно, стоит их завести. Добавить себе немного профессорского вида. Он слабо улыбнулся Эве, которая на этот раз на улыбку не ответила.
        - Мужчина. Не очень молодой. Ближе к пятидесяти. Я думаю, он наказывает их, ставя в угол. Знает, что такое этот дурацкий колпак для нерадивых учеников, который надевали на голову. - Себастиан опять посмотрел на фотографии. - Он считает, что этому молодому человеку должно быть стыдно. Похоже, за плохое общее образование.
        - В этом году в «Отель Парадиз» был сюжет, когда участникам давали задания из школьной программы и им постоянно приходилось прикрываться подушкой, - вставил Билли. - То есть мало кому удавалось отвечать правильно.
        - Тот, кто совершил это, наверное, связывался с Петковичем и каким-то образом высказывал ему презрение.
        - Вы нашли его мобильный? - снова перебил Билли. Эва опять покачала головой.
        - У нас есть его компьютер…
        - Поищите в его почте, в комментариях, если он вел блог, в его аккаунте в Инстаграме, в Твиттере, - сказал Себастиан. - Этот мужчина где-то объявлялся.
        - Знаешь, таких парней в одинаковой степени ненавидят и любят. Там наверняка имеется довольно много всего.
        Торкель опять повернулся вполоборота к Себастиану.
        - Что нам надо искать?
        Себастиан продолжал смотреть на фотографию привязанного парня с колпаком на голове.
        - Хорошо сформулированные записи, выражающие презрение. Никаких угроз. Никаких ругательств. С правильной орфографией.
        Он посмотрел на остальных и почувствовал, что ему опять не хватает очков.
        - Еще одно, впрочем, возможно, вы уже просчитали сами. - Он сделал маленькую театральную паузу. Дождался полного общего внимания. - Если он совершил это дважды за одну неделю, то на этом он не остановится.

        Газета «Эскильстуна-Курирен»
        Редакция читательской почты
        Ящик 120
        631 02 Эскильстуна

        Их суют повсюду.
        Хотя они не способны принести никакой пользы.
        Все эти люди из разных реалити-шоу и блогов. Физически почти идентичные со своими татуированными торсами (мужчины и женщины) и накачанными силиконом губами и грудью (женщины). Интеллект у всех на уровне двухлеток.
        Каждый день телевизионные каналы внушают, что поверхностность, невежество и чистый идиотизм являются качествами, которые в новое время наиболее надежно ведут к успеху.
        Используют ли у нас умных, тех, кто действительно что-то знает? Ставят ли их рядом? Нет, как молодых, так и старых, обладающих умственными способностями и основательным запасом знаний, цинично отбрасывают в сторону.
        Они не делают «хорошее телевидение».
        Не вызывают «замирания сердец».
        Не становятся «ньюсмейкерами».
        Эти люди ничего не знают и гордятся этим, а их сейчас возводят в образцы для подражания и в идолов.
        Как говорит талантливый Кристиан Лук в программе, которая, слава Богу, по-прежнему свободна от этого прославляемого полного невежества: «Куда мы движемся?»[117 - Имеется в виду очень популярная в Швеции викторина, где каждая часть начинается с такого вопроса и участники должны при помощи видеоролика и подсказок догадаться, в какой город они направляются.]

        Катон Старший

        9

        Нормальная гостиница. Нормальный номер. Тем не менее Билли хотелось только уйти отсюда.
        Он уселся для того, чтобы начать разбираться с компьютером Петковича. Экран «Acer Aspire, 17,3», оперативная память 4 гигабайта, жесткий диск на 500 гигабайт. Билли собирался составить общее представление, прикинуть, сколько предстоит работы, когда он примется искать всерьез. Он уже знал, что Мирре ведет Инстаграм и Твиттер, но как обстоит дело с Фейсбуком, вел ли он блог, возможно, имел аккаунт в фотохостинге Flickr, хотя это и не так обычно?
        Однако сосредоточиться не получалось. Он очень любил работу такого типа. Хорошо с ней справлялся. Команда ожидала, что он выполнит ее, а их высокая оценка значила для него очень много. Тем не менее, не успел он начать поиск, как мысли устремились вдаль.
        Он думал о Йеннифер. Разозлился на себя за то, что думает о ней, а не о жене. Поэтому он стал думать о Мю. О медовом месяце - десяти замечательных днях в Турции - а потом переключился на свадьбу.
        На брачную ночь. Утро после нее. Тут все пошло насмарку.
        Билли закрыл ноутбук и со вздохом встал. Подошел к окну и посмотрел на озеро. Чем же заняться? Когда они заселились, на ресепшне сказали, что в гостинице есть небольшой зал для фитнеса. Потренироваться? Как-то не хотелось. Кроме того, в таком случае уж лучше пойти на пробежку. Позвонить кому-нибудь? В голове вновь всплыло имя Йеннифер. Почему, он не знал. Примерно за месяц до свадьбы они один раз поцеловались, и все. Правда, обоим хотелось пойти дальше, но Билли воспротивился. Он собирался жениться - и женился - на Мю. Он любит Мю, поэтому уж если с кем-то и разговаривать, то надо бы с ней. Но с Йеннифер все проще. Они больше похожи. У них больше общего. Она по-другому понимает его.
        Но она, разумеется, ничего не знает о брачной ночи. Об утре после нее. Этого не понять никому, даже ему самому.
        Впрочем, от того, что он будет стоять в душном гостиничном номере и позволять мыслям захватить себя, лучше не станет. Он схватил куртку и вышел из комнаты.

        Минутой позже он спустился по лестнице в вестибюль. Оглядевшись, обнаружил, что в одном из коричневых кресел позади ресепшна сидит Себастиан и читает. Билли понадеялся, что успеет выскользнуть на улицу незамеченным, но Себастиан как раз оторвался от газеты и встретился с ним взглядом. Билли тихо выругался про себя. Почему Себастиан сидит в вестибюле? Почему он не у себя в номере или не отправился на поиски какой-нибудь жительницы Ульрисехамна, чтобы с ней переспать? Ведь обычно он поступает именно так. Неужели Себастиан караулит его?
        - Ты куда? - услышал он через вестибюль громкий голос Себастиана, который встал с кресла и двинулся к нему, натягивая по пути куртку.
        - На улицу.
        - Я пойду с тобой.
        Констатация факта, не вопрос. Мнение Билли его явно не интересовало.
        - Мне не нужна нянька.
        - Рассматривай меня скорее как… друга животных.
        Билли не смог даже ответить, а просто распахнул дверь и очутился на круглой, мощенной булыжником площади перед входом в гостиницу. Хотя на улице было по-прежнему тепло, он застегнул тонкую куртку и, не говоря ни слова, пошел прочь от гостиницы. Свернул направо через маленький газон, потом еще раз направо.
        Себастиан, не отставая, шел следом, и они вместе пересекли большую дорогу по напрвлению к озеру. Добравшись до него, Билли предпочел пойти влево, чтобы ветер дул в спину. Себастиан молча шел рядом с ним.
        Виной тому, что за последний месяц так много всего произошло, был Билли. Он догадался о родстве Ваньи и Себастиана. Старая добрая полицейская работа по сбору ДНК подтвердила возникшее у него подозрение.
        Он угрожал Себастиану, что расскажет обо всем Ванье, если тот не забудет об увиденном. О том, что Билли в ночь собственной свадьбы задушил кошку и получил от этого удовольствие. Сексуальное.
        Себастиан, конечно, предпочел бы забыть, но не смог. Он незамедлительно рассказал Ванье, что он ее отец, чтобы уничтожить имевшееся у Билли преимущество. Потом ему пришлось размышлять. Решать: рассказывать Торкелю или нет.
        Об Эдварде Хинде, о Чарльзе Седерквисте. О двух людях, которых Билли был вынужден убить по долгу службы. Себастиан удивлялся отсутствию у Билли реакции на смертельные выстрелы, но он даже в самых безумных фантазиях не мог представить себе, что у Билли в голове убийство свяжется с наслаждением и что эта связь направит его по опасному пути.
        У Билли разрушился естественный барьер, который в обычных случаях не позволяет человеку воплощать свои фантазии в жизнь. Ему требовалось выстраивать этот барьер заново, ведь фантазии никуда не денутся. Главное - твердо знать, где их место, что они именно фантазии и нельзя поддаваться вызываемому ими импульсу.
        Себастиан настаивал на том, чтобы Билли занялся этим. Обратился за помощью. Насколько он знал, до сих пор ничего этого не произошло.
        Когда они немного прошли вдоль берега, Себастиан нарушил молчание.
        - Зачем ты вышел на улицу?
        - Я должен, черт возьми, иметь право покидать гостиничный номер.
        - Не находишь себе места?
        Билли не ответил, что Себастиан истолковал как «да».
        - Как у тебя с Мю?
        Билли не ответил. Да этого и не требовалось. Естественно, с Мю возникали трудности. Тайны тяготят, а эта - одна из самых больших, какие бывают. Билли приходилось заниматься переоценкой большей части того, что, как ему думалось, он о себе знал, и посреди всего этого справляться с работой и поддерживать любовные отношения.
        - Ты пока ни с кем не поговорил? - спросил Себастиан, чувствуя, что начинает слегка уставать. Билли шел быстро, а его форма не позволяла поддерживать этот темп. Он увидел, что они приближаются к еще одному кемпингу. Сколько же их в этой глуши?
        - Ты знаешь, что если ты не поговоришь со мной, то я поговорю с Торкелем.
        Ему показалось, что Билли немного замедлил шаг.
        - Почему же ты просто не пойдешь и не поговоришь с ним?
        Вполне логичный вопрос. Себастиан размышлял над этим. Почему он хранит молчание? Особо глубоких чувств к Билли он не питает, но Ванья его любит. Неизвестно, как она отреагирует, если Себастиан окажется человеком, сообщившим новость, которая расколет команду. А вдруг Ванье придет в голову обвинить во всем «доносчика»? Позволить себе рисковать он не может. Кроме того, нельзя не признать, что иметь маленькое преимущество приятно. Знание того, чем занимается Билли, создает хорошую основу для переговоров, если вдруг потребуется какая-то услуга или поддержка. Билли наверняка об этом догадывается, но подтверждать это незачем.
        - Так как у тебя с Мю? - повторил Себастиан.
        На мгновение он подумал, что и на этот раз не получит ответа, но потом услышал, как Билли сделал глубокий вдох, выпустил со вздохом бoльшую часть воздуха и произнес:
        - Она сейчас у родителей, и я рад, что мне не надо ежедневно с ней встречаться.
        Себастиан молча кивнул.
        - Я стараюсь ей не звонить, - продолжил Билли. - Я только что женился и не хочу разговаривать с женой. Я ответил на вопрос, как у меня с Мю?
        - Да, ответил, - согласился Себастиан.
        - Хорошо.
        Они пошли дальше.

        10

        Урсула вернулась в гостиницу около половины девятого вечера.
        Было совершенно очевидно, что Мирослава Петковича убили не в школьном классе. Тело туда каким-то образом перевезли. Способ и место убийства надо попробовать установить с помощью камер наблюдения, если таковые имеются. Это - дело Билли.
        Она прошлась по школе Хильдинг, чтобы сориентироваться, но с ходу ничего не обнаружила. Коридоры, белая дверь, за ней класс химии, взломанная входная дверь на первом этаже. Против воли пришлось признать, что полиция Буроса действительно хорошо поработала. Они уже обследовали заинтересовавшие Урсулу места и составили добротный отчет. Она собиралась вечером перечитать его, а утром первым делом позвонить ответственным криминалистам. Личный контакт с теми, кто проводил первоначальное обследование, очень важен. Она почти всегда перенимала дела от кого-то другого, редко оказывалась на месте преступления первой. Задокументированный материал являлся основой, но личная встреча обычно углубляла знания. Только так ей удавалось понять, как криминалисты работали, как они думали, и таким образом, возможно, найти детали, которые те не искали или, в худшем случае, упустили.
        Иногда случалось, что полиция на раннем этапе останавливалась на какой-то версии и пыталась добыть доказательства, подтверждающие их теорию, вместо того, чтобы позволить уликам вести их за собой, быть объективной основой для выстраивания теории. Тогда очень помогало обстоятельное изучение материала. Для Урсулы технические доказательства не подлежали обсуждению, все остальное могло истолковываться, искажаться и наводить на ложный след, а доказательства были точными и истинными.
        Вероятно, поэтому она любила их больше, чем людей.
        Урсула положила сумочку на одну сторону кровати, а сама прямо в обуви улеглась на другую. День получился длинным, и она чувствовала себя усталой. Глазной протез казался сухим, и она несколько раз моргнула, чтобы смочить его. Она уже начала привыкать к тому, во что изначально трудно было поверить.
        Наибольшую трудность представлял не сам протез и уход за ним, а полное отсутствие обзора с правой стороны. Это сказывалось на психическом равновесии: чтобы воспринимать окружающий мир, ей приходилось все время крутить головой, так что все получалось намного медленнее.
        Правда, могло быть хуже. Гораздо хуже. Она сделала глубокий вдох.
        Приятно вернуться в группу, к активной деятельности. Она соскучилась. Ведь Урсула и жила ради таких поездок, как эта. Чем сложнее дела, тем лучше, сразу появлялась концентрация, которой так не хватало в повседневной жизни. Это заставляло ее чувствовать себя живой. Конечно, она работала во время реабилитации, но сидеть дома перед компьютером и находиться на месте - не одно и то же. Дома реальная жизнь подступала слишком близко, оказывалась слишком навязчивой. «На земле» ее не существовало, там все было подчинено расследованию.
        Урсула села и огляделась. Похоже, хозяева гостиницы «Бугесунд» имели пристрастие к ярким обоям. Стену над кроватью покрывали большие красные цветы, перемежающиеся зелеными листьями. Большей разницы с ее собственным спартанским стилем и быть не могло, что само по себе приносило освобождение. Она чувствовала себя не дома во многих отношениях.
        Ей было интересно, такие ли обои в номере у Торкеля. Они с Торкелем довольно давно не спали в одной кровати. Раньше, до того, как в Госкомиссии вновь появился Себастиан, они частенько оказывались в номере Торкеля. Просто и естественно. Для нее речь никогда не шла о любви, но существовала некая общность, и ей не хватало ее все больше и больше.
        У них было соглашение.
        Только на работе. Дома - никогда. Никаких планов на будущее.
        Ей это подходило идеально. Днем все сосредотачивалось на работе, а ночью она могла предаваться непритязательной любовной связи. Большего ей не требовалось. Торкель надеялся на большее, она знала, на что-то более постоянное. На серьезные отношения.
        Пока она была замужем, он довольствовался тем, что ему доставалось. Но потом, когда Микке оставил ее и никаких препятствий больше не существовало, ситуация стала совершенно ясной. Как ни странно, оказавшись одна по-настоящему, она поняла, что гораздо меньше хочет быть с ним. Не потому, что скучала по Микке - там речь о любви никогда и не шла, пришлось это признать, когда она разбиралась в самой себе. Во всяком случае, с ее стороны. Но желание Торкеля шагнуть от непритязательности к серьезности не сочеталось с тем, какая она есть и какие отношения ей хотелось иметь. Под конец ее сопротивление ликвидировало их регулярные свидания.
        Впрочем, возможно, они смогут достичь компромисса. Урсула достала мобильный телефон. Задумалась, не послать ли ему эсэмэс. Просто спросить, как он себя чувствует. Не спит ли он. Он бы понял.
        Одна эсэмэска, и все будет как прежде. Он появится через тридцать секунд.
        Заманчиво, но в то же время, она здорово устала. Казалось увлекательным позволить себе еще немного пофантазировать. Завтра она чуть-чуть приблизится, дотронется до него, возьмет инициативу на себя. Проявит себя с новой стороны. Соблазнит его.

        11

        Ванья и Билли отправились в Хельсингборг сразу после раннего завтрака. Согласно навигатору, путь от Ульрисехамна до улицы Берга-алле 25 в Хельсингборге, где располагалось здание полиции, занимал два часа сорок пять минут, но, поскольку за рулем взятой напрокат машины сидел Билли, они могли добраться часа за два. Так он, по крайней мере, утверждал. Когда они оказались чуть южнее города, Ванья достала полученный утром новый отчет полиции Хельсингборга и начала его просматривать.
        Жертву звали Патриция Эллен Андрэн, родилась в Мальмё в 1989 году. Мать-одиночка, один ребенок. Работала парикмахером. В материале имелось несколько ее снимков - большинство с места преступления, но два снятые при жизни, на вид профессиональные. Один на пляже, в бикини. Ванье она показалась знакомой. Или знакомым был просто типаж. Брюнетка с пышными формами, татуировка пониже спины, увеличенная грудь и слишком широкая улыбка на подкачанных губах.
        - Нашла что-нибудь интересное? - спросил Билли.
        Ванья показала ему одну из фотографий, в купальнике. Билли быстро покосился на нее.
        - Черт, ее я тоже знаю, - с удивлением произнес он.
        - Ты уверен?
        - Погугли ее. Я совершенно уверен, что она тоже участвовала в какой-то телевизионной программе.
        Ванья взяла мобильный телефон и стала быстро искать в Интернете Патрицию Андрэн. Билли оказался прав. Естественно. Фотография в бикини появилась одной из первых. Два года назад Патриция участвовала в программе для знакомств «Мать-одиночка в поиске». Ванья вздохнула. Только этого им не хватало. Когда эти сведения просочатся, им придется половину времени разбираться с прессой и отбиваться от нее. Конечно, это работа Торкеля, но интенсивное внимание СМИ сказывается на всех.
        - Похоже, кто-то убивает звезд, - сказала она, показывая Билли телефон.
        - Тогда это, по крайней мере, порадует прессу, - подавленно проговорил Билли, показывая, что сразу подумал в том же направлении, что она. - Хотя Торкелю будет не до смеха.
        - Наверняка.
        - Там есть что-нибудь еще? Наверное, должен присутствовать отчет о вскрытии, - продолжил Билли, нажимая на газ и обгоняя дальнобойщика. Стрелка спидометра приблизилась к 160.
        - Да, должен быть, но эти недотепы его не прислали.
        Ванья опять принялась просматривать скудный материал. Бoльшая часть - с места обнаружения. Патрицию нашли в школе Тольшё - муниципальной начальной школе в пятнадцати минутах от центра Хельсингборга. Учитель, обычно работающий в этом классе, обнаружил ее в закрытой на летние каникулы школе в половине девятого утра накануне праздника Середины лета. Тело помещено на стул в одном из углов класса, перед кафедрой. Веревка вокруг живота, чтобы поддерживать тело в вертикальном положении. На голове дурацкий колпак, лицо повернуто в угол, на обнаженной спине степлером прикреплены два листа с вопросами. Сигнализации в школе не было, и полиция обнаружила взломанную дверь с задней стороны здания. Как будто еще раз читаешь о Мирре Петковиче и школе Хильдинг.
        - У них, по крайней мере, есть подозреваемый, - через некоторое время сообщила Ванья.
        - Кто?
        - Ее бывший парень. Стефан «Стеффе» Андерссон. Отец ее сына. Он, судя по всему, ее ненавидел.
        - Это все, что у них есть?
        - Написано, что его вызывали на допрос… - Ванья пролистала оставшиеся немногочисленные страницы. - Но протокол допроса они тоже не прислали.
        Билли покачал головой.
        - Похоже, они поручили дело лучшему следователю.
        - Несомненно.
        - Хорошо, что с нами нет Урсулы. Она разорвала бы их на куски.
        Ванья внутренним зрением увидела, как Урсула вызывает беднягу, составившего отчет, и высказывает, что она думает о нем в частности и о полиции за пределами центра Стокгольма в целом. Она не смогла сдержать улыбки.
        - Здорово, что она вернулась, - честно признал Билли.
        - В прошлый раз ты хорошо справился без нее, - на полном серьезе сказала Ванья. - Не помню, говорила ли я тебе.
        - Спасибо, это греет душу.
        Он бросил на нее благодарный взгляд, и Ванья одобрительно кивнула ему. Это правда. Билли действительно вырос за последнее время. Жаль, что они отдалились друг от друга. Одно время они были скорее братом и сестрой, нежели просто коллегами, и, хотя они почти прояснили все разногласия, к прежним отношениям они так и не вернулись.
        И, наверное, уже не вернутся.
        Движение на дороге немного уплотнилось, и Билли пришлось сбавить скорость.
        - Я должен тебя спросить… - начал Билли, и Ванье показалось, что он собирается с силами, чтобы продолжить. - Как тебе то, что Себастиан внезапно оказался твоим отцом? Вероятно, чертовски странно.
        Ванья грустно усмехнулась.
        - Я не могу думать о нем как об отце. Он просто коллега.
        Билли бросил на нее непонимающий взгляд.
        - Ты хочешь сказать, что все осталось по-прежнему?
        - Конечно, нет, но… надо этого добиться. - Она умолкла и посмотрела на мелькавший за окном все более ровный ландшафт. - Требуется время. Со всем сразу мне не справиться.
        - Но ты осталась, встречаешься с ним, это круто.
        - Я рассматривала вариант уйти с работы.
        - Почему ты передумала?
        - Это было бы слишком просто. Слишком трусливо. Я привыкла решать проблемы не так.
        Они замолчали. Билли сосредоточенно смотрел на бежавшую вперед дорогу. Ванье хотелось воспользоваться случаем и продолжить разговор. Но о ее проблемах и работе они уже поговорили достаточно. У него в жизни ведь тоже произошли крупные события.
        - А как дела у тебя? - спросила она, стараясь вложить в голос максимум радостной энергии. - Как тебе жизнь молодожена?
        - Хорошо, все хорошо, - с улыбкой отозвался Билли. - Просто потрясающе.
        - Расскажи о Турции, - попросила она, усаживаясь поудобнее, чтобы слушать.
        Билли начал рассказывать, но Ванья довольно быстро отвлеклась. Стала изучать его. Теперь, когда они больше не были так близки, казалось, будто Билли кое о чем забыл.
        Она хорошо умеет замечать, когда люди лгут, это одна из ее сильных сторон. А Билли лгал. Все отнюдь не хорошо. У Ваньи возникло ощущение, что все далеко не так хорошо.

        12

        «Поверните направо. Через триста пятьдесят метров поверните направо».
        Женский голос из навигатора направлял машину по все более мелким улицам между кварталами с виллами, выглядевшими, на взгляд Себастиана, совершенно одинаково. Они приближались к цели, и он пожалел о том, что не воспользовался представившимся шансом и не оказал более жесткого сопротивления.
        Он уже заканчивал завтракать, когда подошел Торкель и подсел к нему за стол. Себастиан посмотрел на него вопросительно. Урсула сидела за столиком у окна с красивым видом, чуть подальше, место напротив нее было свободно.
        - В раю заморочки?
        Торкель посмотрел на него, явно не понимая, и Себастиан кивнул в сторону окна. Торкель обернулся, взглянул на Урсулу и повернулся обратно к Себастиану.
        - Нет, что ты имеешь в виду?
        - Ты думаешь, только оттого, что вы не будете вместе завтракать, никто не узнает, что вы спите?
        - Я уже позавтракал.
        - Знаешь, если вы будете сидеть вместе, как коллеги, а не порознь, это будет выглядеть менее подозрительно, - продолжил рассуждать Себастиан. - В смысле, если вы не хотите, чтобы все знали.
        - Мы не спим.
        - Почему же?
        - Ты закончил? - поинтересовался Торкель, кивая на опустошенную Себастианом тарелку и почти допитый кофе, с явным намерением прекратить разговор об Урсуле. - Мы поедем к отцу Петковича.
        - Она вроде бы проявляла к тебе довольно большой интерес на свадьбе Билли, - продолжил Себастиан, не желавший оставлять эту тему, поскольку она, несомненно, смущала Торкеля. - Как же тебе удалось лишиться ее расположения?
        Ему только показалось или, перед тем как Торкель отодвинул стул, в его глазах действительно мелькнуло что-то похожее скорее на грусть, чем на злость?
        - Давай, поднимайся.
        - Куда мы отправимся?
        - Я же сказал. - В голосе Торкеля чувствовались усталость и раздражение. - К отцу Петковича. Я хочу поговорить с ним до пресс-конференции.
        - А зачем мне тоже ехать?
        - Я так решил.
        Себастиану откровенно не понравилось то, что Торкель воспользовался своим положением в качестве единственного аргумента, чтобы настоять на своем. Он откинулся на спинку стула, показывая, что вовсе не собирается вставать. Напротив, намеревается продолжать сидеть.
        - Возьми с собой Ванью или кого-нибудь, кто…
        - Ванья и Билли уехали в Хельсингборг, - перебил его Торкель. - Со мной поедешь ты. Даю тебе пять минут. Жду в машине.
        Себастиан увидел, как Торкель развернулся и покинул ресторан. Прикинул, не подняться ли в номер и заставить его ждать, пока ему не надоест и он не уедет один. Но Торкель, казалось, сегодня не в настроении для такого рода упрямства. Связано ли это с тем, что он завел речь об Урсуле, Себастиан не знал, но ведь начинается только второй день расследования. Представятся еще случаи противостоять Торкелю. В более важных вещах. Он проглотил остатки остывающего кофе и встал.
        «Поверните направо. Через двести метров поверните направо».
        - Значит, ты отец Ваньи, - произнес Торкель, опять направив машину в соответствии с указаниями навигатора. Себастиан мельком взглянул на него.
        Вот оно. Без всякого предупреждения.
        Его как раз интересовало, сколько пройдет времени прежде, чем Торкель прокомментирует это.
        - Да, - коротко ответил Себастиан. Было непонятно, есть ли у Торкеля по этому поводу какие-то соображения. Констатация факта прозвучала таким же голосом, как если бы он высказался о погоде.
        - Как давно ты об этом знаешь? - продолжил Торкель, снижая скорость при последнем повороте направо, на Люктертсвэген.
        - Уже некоторое время, я узнал после того, как мы встретились в Вестеросе.
        - Это объясняет кое-что из твоего поведения…
        - Да, догадываюсь.
        «Маршрут окончен. Ваше место назначения находится с правой стороны».
        Торкель остановил машину и заглушил мотор. Мельком взглянув через окно на ухоженный сад и оштукатуренный, с имитацией кирпичной кладки одноэтажный дом, который им предстояло посетить, Себастиан повернулся к Торкелю.
        - Что она тебе сказала?
        - Только это. Что ты ее отец.
        - А что сказал ты?
        - Что решать ей, хочет она продолжать с тобой работать или нет.
        Себастиан не сумел сдержать довольной улыбки. Ванья получила возможность дистанцироваться от него, но не стала.
        Активный выбор. Она не вынужденно терпит его. Она выбрала его присутствие. Уже что-то. Собственно, больше, чем просто «что-то», это даже здорово. Открывает хорошие перспективы на будущее.
        - Но только знай, если мне когда-нибудь придется выбирать… - проговорил Торкель, открыл дверцу и вышел, не закончив предложения. Себастиан прекрасно понимал, кто окажется лишним, если до этого дойдет - точно не Ванья.

        Мужчина, проведший Торкеля и Себастиана в гостиную, демонстрировал все признаки сломленного человека. Казалось, будто он несколько дней не снимал одежду. Темные круги под глазами, мощная щетина. Говорил он приглушенным голосом, и голова повисла между плечами, когда он, выставив вперед руку, указал им в перегруженной мебелью гостиной в сторону кресел. «Less is more»[118 - Чем меньше, тем лучше (англ.)] - точно не стало популярным девизом в семействе Петкович. Стены от пола до потолка были заполнены картинами, маленькими зеркалами и фотографиями, на каждой плоской поверхности лежала салфетка, стояли статуэтка, подсвечник, вазочка или цветок в горшке. Себастиан быстро насчитал одиннадцать посадочных мест, даже не учитывая пуфики для ног перед двумя кожаными креслами возле телевизора.
        - Почему к делу подключилась Госкомиссия по расследованию убийств? - поинтересовался Габриэль Петкович, усевшись в одно из четырех кресел, напротив Себастиана и Торкеля, которые разместились на диване. Быстро подумав, Торкель решил сказать правду. Она все равно выйдет наружу на сегодняшней пресс-конференции.
        - Мы полагаем, что ваш сын стал жертвой серийного убийцы. Что он был второй жертвой.
        - Кто был первой?
        - Женщина из Хельсингборга. Патриция Андрэн.
        Габриэль покачал головой - ее имя ему явно ничего не говорило. Он наклонился и опустил руку на выложенные на журнальном столике три плотно заполненные папки.
        - Я собрал все, что о нем писали. Подумал, что вам захочется посмотреть.
        Себастиан чуть не спросил, почему им должно этого хотеться, но, встретившись с мужчиной взглядом, сдержался.
        Этот взгляд ему уже доводилось видеть. В зеркале, много времени спустя после гибели Лили и Сабины. Безграничное горе. Борьба за то, чтобы вообще функционировать, находить повод для того, чтобы утром вставать с постели. Этому мужчине требуется поговорить о сыне, поэтому Себастиан лишь молча кивнул.
        - Миро был хорошим мальчиком, - продолжил Габриэль, открывая первую страницу одной из папок. - Не верьте тому, что видели по телевизору.
        - Я его по телевизору не видел, - сказал Себастиан.
        - Я тоже, - добавил Торкель, когда Габриэль обратил на него вопросительный взгляд.
        - Он там играл одну роль. Чтобы выиграть. Он всегда рвался к победам.
        Что, похоже, подтверждала открытая страница папки. Слегка пожелтевшая газетная вырезка, снимок футбольной команды. Мальчишки лет девяти или десяти, положив руки друг другу на плечи, улыбаются на камеру. Заголовок сообщал о победе в кубке Буроса. Мирослав Петкович - победитель матча.
        - Ему пришлось нелегко. Его мать умерла, когда ему было девять лет, - рассказывал Габриэль, продолжая перелистывать папку. Большинство вырезок о футболе, а позднее сын, похоже, начал заниматься и индивидуальными видами спорта: теннисом и лыжами. - В школе у него дела шли неважно. Но он был хорошим парнем. Держался подальше от наркотиков, разных компаний и всякой гадости. Много тренировался.
        Себастиан посмотрел на Торкеля взглядом, который, как он надеялся, спрашивал, как долго они еще будут позволять отцу предаваться ностальгическим воспоминаниям, и Торкель, похоже, истолковал взгляд правильно. Он кашлянул.
        - Вы не знаете, ему угрожали?
        - Все время, - кивнул Габриэль. - Это были, пожалуй, не чистые угрозы, но много ненависти. Много злых людей. Примерно месяц назад он отключил у себя в блоге возможность писать комментарии.
        - Случилось что-то особенное?
        - Ему просто надоело, что все думают, будто он такой, каким его показали по телевизору. Это была роль.
        - Да, вы говорили.
        - Чтобы выиграть.
        Габриэль задержал руку на открытой странице. «Талант из Ульрисехамна в финале первенства страны» - звучал заголовок, а под ним была фотография Мирослава лет в тринадцать, в белой одежде теннисиста и с ракеткой в руке.
        - Он победил в региональных соревнованиях на кубке Калле Анки[119 - Калле Анка - шведский вариант Дональда Дака.] и дошел до финала в Бостаде.
        - Журналист, с которым он собирался встретиться… - начал Торкель, чтобы вернуть разговор к настоящему времени.
        - Да?
        - Он рассказал о себе что-нибудь еще? Кроме имени?
        Немного подумав, Габриэль отрицательно покачал головой.
        - Нет.
        - Сказал, где они будут встречаться?
        - Где-то в Ульрисехамне. Он собирался угостить его ланчем, а потом им предстояло куда-то поехать, чтобы сделать фотографии.
        - Но куда, вы не знаете?
        - Нет.
        - Мог ли он рассказать больше кому-нибудь другому? - допытывался Торкель. - Коллегам, девушке или еще кому-то?
        Габриэль вновь покачал головой.
        - В настоящее время он не работал. Он бросил гимназию и устроился в малярную фирму здесь, в городе, но ушел оттуда, чтобы участвовать в «Отеле Парадиз».
        - Он общался с бывшими коллегами?
        - Мало. Большинство было старше, и… я думаю, они ему немного завидовали. Миро прославился и стал зарабатывать больше денег.
        - Каким образом? - с искренним изумлением спросил Себастиан.
        - С ним только что подписала контракт газета «Экспрессен», он должен был начать вести блог на их страницах, посвященных развлечениям. И потом он получил приличные деньги за «Заполни платформу».
        - Что это такое?
        - Песня, которую он записал вместе с девушкой из «Отель Парадиз». Продали на платиновый диск. - В его голосе безошибочно слышалась гордость. Габриэль принялся листать страницы в другой папке и нашел то, что искал. Распечатку топ-листа Швеции за май. За несколько недель до того, как движение в большинстве городов обычно почти парализуют медленно передвигающиеся громогласные попойки, носящие название студенческих платформ. Песня «Заполни платформу» с Мирре и Чиао на той неделе занимала третье место.
        - Их снова пригласили в студию, и оба должны были в июле участвовать в турне с диджеем по западному побережью.
        - Девушка? Другие приятели? - снова попытался Торкель.
        Габриэль опять отрицательно покачал головой.
        - Никакой девушки, а большинство его друзей переехало отсюда. Или же они потеряли контакт.
        Дальше они не продвинулись. Торкель вынул визитную карточку и подвинул ее через стол с привычной тирадой о том, что Габриэль может звонить ему в любое время и по любому поводу.
        - Мы дадим пресс-конференцию, - сказал Торкель, вставая с дивана. - Поднимется некоторая шумиха. Пресса, скорее всего, будет с вами связываться.
        - Мне надо с ними разговаривать? - спросил Габриэль, казалось, действительно стремясь получить от гостей ответ.
        - Поступайте, как хотите, - ответил Торкель. - Некоторым становится легче от того, что они поделятся, другим нет. Но они узнают, где вы живете, и приедут сюда.
        - Я могу уехать к брату. Он живет в Уддевалле.
        - Как я сказал, поступайте, как хотите.
        Они пожали руки, и Габриэль проводил их до двери.
        - Он был хорошим мальчиком, - остановил их Габриэль, когда они выходили. - Он вел правильную жизнь, работал, тренировался… Вы можете сказать об этом на пресс-конференции? Что он был очень хорошим мальчиком.
        - Конечно, - кивнул Торкель.
        Он действительно собирался сказать, но в завтрашних газетах, наверное, все-таки напишут не это. Пресса в таких случаях следует собственной драматургии, а хорошие мальчики не способствуют продаже такого количества номеров газет, как ведущие беспорядочную сексуальную жизнь участники реалити-шоу. Торкель закрыл дверь, и они покинули мужчину с его папками и воспоминаниями, которые никому не интересны.

        13

        Они прибыли, как и обещал Билли, через два часа и четырнадцать минут после того, как покинули Ульрисехамн. Отделение полиции Хелсингборга занимало двухэтажное здание, расположенное в районе, которому больше всего подходило определение «промышленный». Припарковав машину, они вошли в застекленный ресепшн. Их ждали, на входе сказали, что комиссар уголовной полиции Петер Берглунд примет их без промедления, и попросили следовать за ним.
        Они быстро оказались во внутренней части здания, прошли по нескольким унылым коридорам и вверх по лестнице, после чего их ввели в тесную комнату для совещаний с голыми стенами. Комната нуждалась в незамедлительном ремонте, а ожидавшему их мужчине явно требовалось освежиться. Цвет лица Петера Берглунда соответствовал блекло-серому оттенку стен. На мятой рубашке, равно как и на узком деревянном столе, были кофейные пятна, а когда они здоровались, Ванья почувствовала кисловатый запах выпитого накануне спиртного. Выглядел Берглунд значительно старше пятидесяти пяти лет, указанных в файле с его персональными данными. Ванья предположила, что на нем, вероятно, сказался образ жизни.
        - Хорошо доехали? - спросил он на ярко выраженном сконском диалекте[120], похоже, не особенно интересуясь ответом.
        - Да, спасибо, - коротко ответила Ванья и села. Билли уселся рядом с ней и достал ноутбук, чтобы делать заметки. Ванья, как обычно, взяла инициативу на себя.
        - Нам нужна информация о деле Патриции Андрэн. У нас есть почти идентичное убийство в Ульрисехамне, которое…
        - Да, я слышал, - перебил ее Берглунд. - Но наше дело почти раскрыто. У нас есть подозреваемый.
        Ванья с изумлением уставилась на мужчину перед собой, который откинулся на спинку стула, сцепил руки на довольно объемном животе и устремил взгляд в окно на парковку, похоже, демонстрируя таким образом полное отсутствие интереса.
        - Подозреваемый задержан? - поинтересовалась она.
        - Да, на достаточных основаниях.
        - Тогда как же он мог во вторник совершить убийство в Ульрисехамне?
        - Он не мог.
        - Многое указывает на то, что в обоих случаях действовал один и тот же преступник, - сказала Ванья, чувствуя, что ее начинает всерьез сердить отношение Берглунда. - Вы хотя бы разговаривали с людьми из Ульрисехамна?
        - Нет, я фокусируюсь на своем деле. Это моя работа, - кратко и четко ответил Беглунд. - Мне платят за нее.
        Ванья поймала себя на том, что жалеет о том, что здесь нет Урсулы.
        - Вы имеете в виду ее приятеля, Стефана Андерссона? - вставил Билли, снова закрывая ноутбук. Ему подумалось, что от мужчины перед ними они едва ли получат особенно много достойных записи сведений.
        - Бывшего жениха, если быть точным. - Берглунд самоуверенно кивнул Билли. - Для полицейского точность важна, не так ли?
        Билли посмотрел на Ванью. Он не верил своим ушам. Неужели он использует нелепую возможность, чтобы их покритиковать?
        - Вы имеете в виду Стефана Андерссона? - строго повторил Билли. Он начал сердиться так же, как Ванья.
        - Точно. Он и раньше избивал ее, угрожал убить. Обзывал ее по-всякому, от шлюхи до идиотки. Это подтверждает много свидетелей. Алиби нет. - Он наклонился к ним, словно желая подчеркнуть свою убежденность. - Учитывая то, как она высказывалась о нем по телевидению, его почти можно понять. Если вас интересует мое мнение, то она была настоящей сукой. - Умолкнув, Берглунд опять откинулся на спинку стула. Тот затрещал от его веса и отношения к делу. - Так что у нас все под контролем. Честно говоря, я даже не знаю, чем вы, стокгольмцы, можете в данный момент помочь.
        - Может быть, немного профессиональной полицейской работы?
        Ванья наклонилась вперед. Внутри у нее все кипело. Она знала, что они порой сталкиваются с некомпетентностью и сопротивлением, но никогда еще это не достигало такого уровня. Впрочем, если он хочет действовать жестко, она это тоже умеет. Научилась у самого лучшего.
        - Такого плохого отчета, как мы получили от вас, я в жизни не читала. Кроме того, жених никак не мог убить человека в Ульрисехамне. - Она со злостью впилась глазами в Берглунда. - Однако на это у вас, наверное, тоже найдется ответ?
        Берглунд враждебно уставился на нее и пожал плечами.
        - Значит, это был не он.
        Билли смотрел на Ванью. Обычно он дольше раскачивался, но сейчас даже он встал на тропу войны.
        - Возможно, вы не в курсе того, как работает Госкомиссия, - проговорил он, слова, как снаряды. - Когда мы подключаемся, мы становимся главными. Мы можем сотрудничать с вами или отстранить от дела. Решать вам.
        Берглунд не ответил. Он скрестил руки на груди, ясно показывая, что выбрал последнее. С некоторым трудом он сосредоточил строптивый взгляд на Билли, сообразившем, что запах спиртного, который он тоже ощутил, возможно, был не со вчерашнего дня.
        - Нет, не так. - С Ваньи уже хватило. - Решать не вам. Вы свободны.
        - Я вас не вызывал. Пока что это мое дело. Что бы вы там ни говорили! - С этими словами Берглунд с некоторым трудом встал и в ярости покинул комнату, сильно хлопнув дверью. Ванья и Билли посмотрели друг на друга.
        - Он ведь пьян, да? - вырвалось у Билли. Ванья кивнула и внезапно чуть не рассмеялась.
        - Вероятно, это была рекордно плохая передача дела, - произнес он.
        - Мировой рекорд, - подтвердила Ванья и улыбнулась.

        Двадцатью минутами позже они оба сидели в кабинете начальника полиции и слушали испуганные оправдания.
        Петер Берглунд плохо себя чувствует. От него ушла жена. Дети порвали с ним отношения. Он готов прийти и извиниться.
        Начальник полиции - худощавый нервный человек - не излучал никакого авторитета. Казалось, его больше беспокоило то, что Билли и Ванья его обругают, чем то, что один из его полицейских алкоголик и полностью завалил расследование убийства.
        - Но если он плохо себя чувствует, зачем вы назначаете его расследовать убийство?
        Вопрос, казалось, причинил начальнику полиции физическую боль. Он начал изворачиваться и одновременно потеть.
        - Возможно, это было ошибкой с моей стороны, но я понятия не имел о том, что…
        - Что он пьет? - парировала Ванья. Спрятаться за это ему не удастся. Она слишком рано встала и слишком далеко ехала, чтобы слушать эту чушь собачью. - Нам потребовалось две минуты, чтобы догадаться. Если я сейчас схожу на ресепшн и к уборщицам, бьюсь об заклад, что они тоже это знают.
        Начальник полиции слегка пристыженно смотрел на стол.
        - Дело обстоит не так просто. Я обсуждал ситуацию с профсоюзом. Но он уполномоченный, это еще нужно доказать… - Начальник полиции сглотнул и выпрямился в кресле. - Его сместить не так-то просто.
        - Бедняжка, - ледяным тоном ответила Ванья. - Мы дадим этому ход.
        - Неужели это так необходимо? - спросил мужчина напротив с таким видом, будто у него случился приступ удушья. - Вы получите всю необходимую помощь. Это была ошибка, я согласен, но в этом отделении высказывается так много пожеланий.
        - Поэтому и существует начальник, - коротко уточнила Ванья.
        - Нам придется, по сути, начинать расследование заново, - вставил Билли. Более собранный, но столь же сердитый. - Потребуется просмотреть каждый протокол допроса. Каждый отчет. Все. Вы понимаете, сколько мы потеряли времени?
        Начальник полиции бессильно кивнул.
        - Понимаю. Я добуду весь материал. - Он потянулся к телефону и снял трубку. - Сейчас узнаю, сможет ли Берглунд мне помочь.
        Ванья не поверила своим ушам. Она наклонилась вперед, не спуская с него глаз.
        - Нет, вы отстраните Берглунда и соберете нам весь материал сами. Немедленно. Этого идиота мы больше видеть не хотим. Никогда.
        Начальник полиции дрожащей от нервозности рукой вернул трубку на место.
        - Разумеется, разумеется. Как это я не подумал?

        Едва они выпили по чашке кофе, как в блекло-серую комнату этажом выше доставили материал. Все лежало вперемешку в большой картонной коробке. С самого верха Билли обнаружил отчет о вскрытии из судебно-медицинской лаборатории Лунда, составленный их главным врачом, Фридой Ханссон, которую Билли знал как аккуратного и компетентного работника. Он начал читать Ванье вслух, сосредотачиваясь на самом существенном.
        - Когда ее обнаружили утром, она, судя по всему, уже была мертва двенадцать-шестнадцать часов. Причина смерти - проникающее ранение в лоб.
        - Выстрел?
        Билли отрицательно покачал головой.
        - Нет. Ни остатков пороха, ни выходного отверстия, ни пули в черепе. - Он оторвался от бумаги. - Она полагает, что убийца воспользовался пневматическим пистолетом. На это указывают повреждения и диаметр входного отверстия.
        - Пневматический пистолет?
        - Такой используют для усыпления лошадей и коров во время забоя. С помощью сжатого воздуха или пороха из него выпускается стальной стержень. - Билли издал для иллюстрации соответствующий звук. - Паф! Прямо в лобную кость!
        Представив себе эту жуткую картину, Ванья слегка скривилась.
        - Отчетливые следы наручников, - продолжил Билли. - Патриция, похоже, споротивлялась: вокруг запястий синяки и ссадины. А вот это интересно… - Он посмотрел на Ванью, продолжавшую рыться в коробке. - В желудке обнаружены следы бензодиазепинов.
        - Накачана наркотиками.
        - Я не знаю пороговых пределов, но это солидная доза. Должно было хватить, чтобы если не усыпить ее, то, во всяком случае, сделать очень податливой. Урсула наверняка в этом разбирается.
        Ванья достала со дна коробки пакет с доказательствами, помеченный датой, но без регистрационного номера. Там оказался тест, прикрепленный к спине Патриции. Ванья показала его Билли.
        - Здесь лежат доказательства. Какая чертова неразбериха. Какой-нибудь компетентный местный сотрудник должен помочь нам с каталогизацией, иначе мы застрянем тут на целую вечность.
        Она положила окровавленный тест на стол. В самом верху первой страницы красной ручкой было написано: «13/60». Ванья наклонилась и прочитала вслух первый вопрос.
        - Как расшифровывается аббревиатура НАТО?
        Билли пожал плечами.
        - Я не знаю, а ты?
        - North Atlantic Treaty Organization.
        - Зачем мне это знать? - спросил Билли, поднимая пакет с тестом. - Смотри: К какой части речи относится бла-бла-бла? Что означает «пашот»? Как назывался флагманский корабль Христофора Колумба? - Он перевернул пакет. - Кто стал королем Швеции после Оскара I?
        Он положил пакет обратно на стол и повернулся к Ванье.
        - Нет, серьезно, зачем мне это знать? Я могу за десять секунд найти все ответы в «Гугле».
        - Это считается общим образованием.
        - Я понимаю, когда за ответом приходилось бежать домой, к справочнику, но теперь? Теперь это просто ненужные знания.
        - Я не уверена, что все согласятся с тобой в том, что существуют ненужные знания, - развеселившись, сказала Ванья. Билли действительно завелся. Она догадывалась, что он просто-напросто мало на что мог правильно ответить в тесте, который пробежал глазами.
        - Ладно, наплевать, - ответил Билли. - По крайней мере, нам теперь не надо раздумывать над тем, тот же ли это преступник. Вопросы идентичны тем, что мы нашли на спине Петковича.
        Ванья молча кивнула, ей оставалось только согласиться.
        - Если ты сообщишь последние новости Торкелю, я попытаюсь навести некоторый порядок в этой куче. Перешли ему тест и отчет о вскрытии.
        - Конечно. - Билли взял бумаги и быстро удалился из комнаты.
        Ванья продолжила разбираться в содержимом коробки, вытащила его и начала раскладывать хоть в каком-то порядке. Там имелось довольно много интересного.
        Допрос Рагнхильд Турссон из подготовительной школы, куда ходил пятилетний сын Патриции Макс. В полицию первой позвонила она. Когда Патриция не пришла за мальчиком, Рагнхильд около семи часов вечера забрала его к себе домой и позвонила в полицию. На следующее утро Патрицию объявили в розыск и направили полицейский наряд к ней в квартиру и в парикмахерский салон, где она арендовала кресло. Ни соседи, ни коллеги ее не видели.
        Когда в школе Тольшё нашли труп, находку связали с исчезновением. До сих пор они работали профессионально и эффективно. Отчеты написаны относительно хорошо, информативно и дают общее представление о деле. У полиции Хельсингборга еще не все потеряно. Все пошло наперекосяк только тогда, когда расследование передали Берглунду. Отчетность стала спорадической и неполной. Отсутствовали обстоятельные протоколы допросов коллег, подготовительной школы и друзей. Все силы были брошены на то, чтобы заставить Стефана сознаться. Он последовательно отрицал свою причастность к преступлению.
        Однобокий подход Берглунда заставил Ванью заподозрить, что тот, должно быть, сталкивался с Андерссоном по роду службы. Какой-то конфликт, затруднительное задержание, что-то личное. Другого объяснения слепой убежденности Берглунда не было.
        И действительно, Стефан Андерссон, тридцати трех лет, строительный рабочий, был уже ранее известен полиции. Несколько судов из-за побоев и угроз. Они с Патрицией познакомились, когда ей было девятнадцать, и вступили в сложные отношения, которые закончились за год до того, как Патриция подала заявление в программу «Мать-одиночка в поиске». Попав в программу, Патриция со слезами рассказывала, как Стефан на протяжении нескольких лет издевался над ней, и физически, и морально. Получилась хорошая и захватывающая передача, которая, отвечая всем правилам медиальной драматургии, временно привлекла внимание к насилию в близких отношениях, - прежде всего в вечерних газетах.
        Передача привела также к тому, что Стефан неоднократно применял по отношению к Патриции рукоприкладство, считая, что она его оклеветала и испортила ему жизнь.
        Через восемь месяцев после показа передачи последовало наконец постановление о запрете посещения.
        Похоже, оно сработало, и вызовы полиции стали реже, а потом вообще прекратились. Самой Патриции удалось извлечь выгоду из обретенного статуса знаменитости, она начала вести блог и выходить в люди. Она светилась в качестве гостя в нескольких ток-шоу и телевизионных дебатах, где продолжала говорить о Стефане и борьбе за то, чтобы от него освободиться. После лета ей предстояло появиться в качестве одной из двоих ведущих серии передач о воздействии на человека близких с разного рода зависимостью и участвовать в сериале о звездах реалити-шоу.
        «Победительница и проигравший в сегодняшнем обществе, одержимом СМИ», - спокойно рассудила Ванья. Она прекрасно понимала, почему Берглунд подозревает этого мужчину. Однако протоколы допросов рассказывали историю о полицейском, позволившем подозрению превратиться в убежденность без каких-либо конкретных доказательств.
        Впрочем, за одно она была вынуждена Берглунда поблагодарить: ему удалось не выдать прессе имени Патриции. Это являлось частью его стратегии при допросах Стефана. «Если я сообщу, что это Патриция, твоя жизнь будет испорчена по-настоящему. Тогда тебя осудят все, вне зависимости от того, дойдет ли дело до обвинения и суда», - говорил он на нескольких допросах. «Но это единственное, за что его можно поблагодарить», - думала она, глядя на лежащую перед ней на столе беспорядочную кучу бумаг. Пока им удалось избежать атаки журналистов. Вероятно, помогло то, что ее нашли накануне праздника Середины лета, а после выходных у нее начинался отпуск. Никто ее особенно не хватился.
        Кроме Макса.
        Об этом Ванье не хотелось даже думать.
        Вернулся Билли. Из Ульрисехамна не поступило никаких особенных новостей, но у них скоро состоится пресс-конференция, так что попадание расследования в центр внимания - лишь вопрос времени. И еще, Торкель не обрадовался привязке к знаменитостям…
        Ванья и Билли сосредоточились. Им требовалось составить более серьезное представление о деле, чем позволял лежащий перед ними на столе материал, и они решили начать с учительницы подготовительной школы. Нужно было постараться успеть как можно больше до пресс-конференции. На воспоминания людей воздействует то, что они читают и слышат, поэтому им хотелось добраться до Рагнхильд раньше, чем она познакомится с теориями газет.

        14

        Подготовительная школа «Божья коровка» находилась в пятнадцати минутах ходьбы от отделения полиции и состояла из длинного светло-желтого одноэтажного здания с двумя флигелями и большого двора. Дети гуляли: они играли в песочнице, качались на качелях и лазали по установленному в центре двора игровому комплексу. Воздух наполняли тоненькие веселые детские голоса. Билли и Ванья представились девушке лет двадцати, за брюки которой уцепились две маленькие девочки, и изложили свое дело. Рагнхильд Турссон оказалась на совещании по планированию. Это важно? Да, важно.
        Их проводили в здание и провели в маленький кабинет. Через несколько минут пришла Рагнхильд - веснушчатая женщина лет тридцати пяти с кудрявыми рыжими волосами, одетая в джинсы и голубую футболку фирмы «Адидас». Она закрыла за собой дверь и села.
        - Вы узнали что-нибудь новое? - со смесью беспокойства и любопытства в голосе спросила она после того, как они вновь представились.
        - Нет, но мы хотели бы задать вам еще несколько вопросов, - ответила Ванья.
        - Разумеется. Все это так ужасно. - Рагнхильд понизила голос, как обычно поступают сопереживающие люди, когда им напоминают о трагедиях.
        Она производила впечатление женщины основательной, собранной и почти по-матерински волнующейся. Ванья поймала себя на мысли, что благодарна за то, что Макс находился вместе с Рагнхильд, когда пришли представители социальной службы и рассказали об этом кошмаре.
        - Как сейчас себя чувствует Макс? - поинтересовалась она.
        Рагнхильд с некоторым отчаянием пожала плечами и вздохнула.
        - Трудно сказать. Ему пять лет. Он толком не понимает, что такое смерть. Но ему, конечно, не хватает мамы.
        - Естественно…
        - Он временно помещен в дежурный детский дом семейного типа, но социальная служба считает, что лучше, чтобы он продолжал приходить сюда на несколько часов в день. Чтобы получалась хоть какая-то стабильность. Он скоро придет, так что вы сможете поговорить с ним, если захотите.
        Ванья кивнула и посмотрела на Билли. Стоит ли им разговаривать с Максом? С пятилетним ребенком. Они ведь не учились допрашивать детей.
        - Спасибо, возможно, захотим, - ответила Ванья. - Не запомнилось ли вам что-нибудь сказанное Максом, что могло бы нам помочь? Что угодно?
        - Нет. Я думала об этом после… произошедшего, но… нет. Ничего.
        - Не могли бы вы рассказать о дне, когда исчезла Патриция? Не приходило ли вам в голову что-нибудь особенное? - начал новую тему Билли.
        - Нет, Патриция собиралась забрать сына немного позже обычного. Она всегда забирает его около четырех, а тут она предупредила, что придет около пяти. Это все.
        - Она говорила, почему?
        - Нет, но, оставляя ребенка утром, она больше разговаривала с Ясмин. Возможно, она что-нибудь знает.
        Ванья быстро заглянула в расследование Берглунда. Насколько ей помнилось, никакую Ясмин не допрашивали.
        - Как фамилия Ясмин? - спросила она, перелистывая неполноценный материал.
        - Асхари. Если хотите, я могу ее привести.
        - Приведите, пожалуйста.
        Рагнхильд встала и ушла, из коридора послышалось, как она зовет Ясмин.
        Билли откинулся на спинку стула и посмотрел на Ванью. Он думал о том же, о чем она.
        - Как ты считаешь? Стоит нам разговаривать с Максом? - спросил он.
        - Не знаю, разве что коротко, просто поздороваться. Установить небольшой контакт, который можно в дальнейшем развить. А ты как думаешь? - отозвалась Ванья.
        - Не знаю. Наверное, лучше узнать у социальной службы, как будет лучше.
        - Черт возьми, представить только, пятилетний ребенок, который внезапно попадает в такую ситуацию. Мама убита, а папа с запретом на посещение. Это немного отдаляет собственные проблемы.
        Билли ответил не сразу. У него во взгляде появилось нечто такое, что ей было трудно истолковать.
        - Собственные проблемы это собственные проблемы, как их ни отдаляй, - произнес он приглушенным голосом. Ванья посмотрела на него с некоторым удивлением.
        - Ты только что женился, какие у тебя могут быть проблемы? Слишком много секса?
        Шутка осталась без ответа. В его глазах Ванья увидела не смех, а нечто иное. Беспокойство. Он определенно что-то скрывает.
        Подумать над этим больше она не успела. Дверь открылась, и Рагнхильд ввела коротко стриженную девушку лет двадцати пяти, с татуировками и в очках, одетую в клетчатую блузку поверх юбки до колен.
        - Это Ясмин.
        Они пожали руки, и Ясмин села.
        - Для начала я хочу спросить, допрашивали ли вас раньше?
        - Нет. Когда сюда приходила полиция, у меня был выходной, а потом ко мне так и не обратились. Мне это показалось немного странным.
        Ванья сумела подавить вздох, но не мысль. Берглунд даже не допросил человека, который, как они знали, последним общался с Патрицией. «Немного странно» - это мало сказать. Это, черт возьми, должностное преступление.
        - Тогда хорошо, что мы имеем возможность задать вам вопросы сейчас, - проговорила Ванья, стараясь не выдавать своих эмоций.

        Пятнадцатью минутами позже они сидели в машине, разговаривая с Торкелем по громкой связи. Оба сосредоточенные, но возбужденные. У них произошел первый прорыв. Снова возник Свен Катон.
        По словам Ясмин, Патриция договорилась о встрече именно с ним. Поэтому она и собиралась забрать Макса немного позднее. О ней предполагали написать статью в газете. В «Сюдсвенска дагбладет». Патриция с гордостью рассказала об этом Ясмин за минуту до того, как вышла из школы, чтобы больше никогда не появиться. Ясмин говорила с полной уверенностью.
        - Хорошо, значит, тот же метод, что с Петковичем, - произнес серьезным голосом Торкель. - Вы знаете, где они встречались?
        Ванья отрицательно покачала головой, хотя он и не мог этого видеть.
        - Нет, те, кто отвечал здесь за расследование, упустили все, что могли. Нам придется начинать все с начала. К сожалению.
        - Понятно, - вздохнул Торкель, но постарался мыслить конструктивно. - Я позвоню Кристианссону в Мальмё и узнаю, не сможет ли он оказать вам поддержку. Придется полностью отобрать дело у Хельсигборга.
        - Как там дела с пресс-конференцией? - поинтересовался Билли.
        - Она начнется через тридцать минут. - В голосе Торкеля безошибочно слышалась усталость. Они знали, насколько он не любит публичную часть работы. - Потом созвонимся.
        - Удачи! - пожелала Ванья.
        Выключив мобильный телефон, Билли сделал глубокий вдох.
        - О’кей, давай разделим усилия, - предложил он. - Я возьму мобильные звонки, ее компьютер, почту и все такое. А ты бери ее коллег и соседей. Если успеешь, бывшего жениха.
        Ванья кивнула. Она ожидала, что Билли заведет машину и они поедут, но он продолжал сидеть, откинув голову на подголовник. У нее возникло ощущение, что он хочет что-то сказать.
        - Мне не хватало этого, - в конце концов произнес он. - Только ты и я. Как в старые добрые времена.
        Ванья улыбнулась искренней, довольной улыбкой. Она чувствовала себя главной виновницей того, что их отношения стали такими, как стали. В минуту слабости она обидела Билли.
        - Мне очень жаль, что нас разнесло, - начала она.
        - В этом виновата не только ты, - перебил ее Билли.
        - Все началось с меня, - возразила она, хотя была с ним согласна. С тех пор, как появилась Мю, Билли изменился. Их отношения стали другими. Они теперь почти никогда не видятся вне работы. Наверное, вполне естественно, если человек влюблен. Откуда ей знать, она всегда ставила на первое место работу и коллег.
        - Опять друзья? - спросила она, протягивая ему руку.
        - Мы всегда были друзьями, - ответил он, пожимая ее руку. - Я только должен лучше это показывать.

        15

        Торкель сидел в комнате для совещаний, где они составили столы в центре маленьким островком - как обычно, как им нравилось. Они повесили временной график последнего дня Петковича, дополненный фотографиями с места преступления. Скоро здесь появится еще один. Патриции. Торкеля беспокоило, что их станет больше. Он достаточно долго работал, чтобы понимать, что Себастиан, вероятно, прав. Преступник почти наверняка продолжит убивать.
        Он продвигает какую-то идею, хочет что-то сказать.
        Для любого другого объяснения метод слишком изощренный. Подобная побудительная сила не исчезает. Напротив, внимание ее обычно только подхлестывает, создает ему ощущение, что люди его слушают. Ощущение успеха.
        Успех порождает успех.
        Торкеля беспокоило именно это. Не сама по себе пресс-конференция, а шумиха, которую она вызовет. Подхлестнет ли она убийцу, ускорит ли решение нанести новый удар? Возможно, но он, собственно, ничего не может с этим поделать. Рано или поздно пресса выведает, что убийства связаны между собой и как именно, а в результате некоторой открытости он сможет, по крайней мере, попытаться контролировать информационный поток.
        В комнату вошел Себастиан. С тем же беззаботным выражением лица, как раньше. Торкеля это вдруг рассердило. После всего случившегося, узнав, как близок он был к тому, чтобы его навсегда выставили из Госкомиссии, он все равно способен просто беззаботно разгуливать.
        - Ты не видел Эву? - спросил Себастиан, усаживаясь на край ближайшего стола.
        - Нет, а что?
        - Я собирался спросить ее, не хочет ли она сегодня со мной поужинать.
        - Она замужем.
        - И значит, она не ест, или что ты хочешь этим сказать?
        Торкель был не в силах отвечать. Он собрал свои заметки: обычно он записывал несколько ключевых слов, чтобы на них опираться. Какое-то время он поиграл с мыслью попытаться сохранить в тайне личности жертв, но быстро отбросил ее. Им требовалось узнать, где Андрэн и Петкович находились в свои последние часы, где они встречались со Свеном Катоном. Им этого не узнать, если не выдать имен. Пресса все равно до них докопается. То, что имена еще неизвестны, просто небольшое чудо.
        - Готов? - вяло спросил Себастиан. - Твой любимчик уже здесь.
        - У меня есть любимчик?
        - Вебер.
        Аксель Вебер, криминальный репортер газеты «Экспрессен», настоящая ищейка, ему обычно удавалось докопаться до большинства того, что Торкелю хотелось бы сохранить в тайне. Он слишком часто звонил с раздобытыми сведениями, чтобы услышать от Торкеля подтверждение, и получал ответ: «Без комментариев», причем оба знали, что это равнозначно подтверждению.
        Неужели газета не могла предоставить ему ранний отпуск? Послать вместо него какого-нибудь взятого на лето новичка. Кого-нибудь, кого легче обойти. Пустые мечты.
        Торкель вздохнул, встал и надел пиджак. Пора собираться.
        - Как, ты думаешь, они это назовут? - спокойно продолжил Себастиан.
        - Кто?
        - Вечерняя пресса. Они обожают хорошие заголовки. Я думаю, «Убийства в застеколье».
        Торкель фыркнул.
        - Честно говоря, меня это не слишком волнует.
        - Знаю, но угадывать забавно. Это самое очевидное, что объединяет жертвы. Кроме того, что они не смогли ответить на шестьдесят вопросов викторины.
        - Эту деталь надо не выдавать прессе как можно дольше, - ответил Торкель откровенно предостерегающим тоном. Себастиан не имел привычки сливать прессе информацию, но напомнить не повредит.
        - Это все равно плохо подходит. «Общеобразовательный убийца»… Трудно, неудобно произносить, - продолжил Себастиан.
        Торкеля это явно не развеселило.
        - Кончай, Себастиан, это не смешно.
        Торкель устало взглянул на часы. Нужно быть на месте через пять минут. Он вышел в коридор. Себастиан отправился следом. Пресс-конференцию собирали в комнате для собраний, рядом с ресепшном. Когда они проходили мимо кухни, им навстречу вышла Урсула. Торкель догадался по ее виду, что у нее есть новости.
        - Я получила предварительный отчет от судмедэксперта из Гётеборга, - сказала она, показывая пачку бумаг. - Он почти идентичен отчету о Патриции. Бензодиазепины в желудке, только доза чуть больше, и та же смертельная рана в лобной кости.
        К ним подошел Себастиан.
        - Пневматический пистолет? - спросил он.
        - Судмедэксперт из Гётеборга на эту тему не высказывается, но огнестрельное оружие он исключает, - быстро ответила Урсула, даже не заглядывая в бумаги. - Думаю, когда я сама оценю повреждения, окажется, что Ханссон из Лунда права. Скорее всего, пневматический пистолет.
        Себастиан спокойно кивнул и взял у нее отчет.
        - Это вписалось бы в его психологический портрет. Он считает себя выше их, - проговорил Себастиан. - Будто они животные.
        - Можем ли мы как-нибудь отследить пневматический пистолет? - спросил Торкель. Урсула покачала головой.
        - Никаких реестров или лицензий не существует, но мы можем проверить, нельзя ли установить, о какой модели идет речь, нам известна окружность цилиндра.
        - Спасибо, проверь. - Торкель опять посмотрел на часы. - Я должен сейчас заняться прессой, поговорим позже, - сказал он и двинулся дальше. Немного быстрее, но не бегом. Ему не хотелось прийти запыхавшимся.
        Нужно было создать впечатление, что у него все под контролем. Будто он всего в нескольких шагах от преступника.
        Даже если это вовсе не правда.

        Когда он вошел в комнату, его встретил гул заинтересованных голосов. Народу собралось не особенно много. Шесть человек, если быть точным. Торкель приветственно кивнул двоим из них - старые знакомые. Аксель Вебер, как всегда, в центре первого ряда, с диктофоном в руке, и кто-то из «Гётеборгс-Постен», чьего имени он не помнил, наискосок за Вебером. Висэн, Вилэн, Видэн… что-то в этом роде.
        Остальные, вероятно, местные.
        Жертвы пока по-прежнему оставались анонимными трупами. В следующий раз журналистов будет больше. Значительно больше. С годами он усвоил, что известные люди всегда привлекают много публики, все равно, живые или мертвые. К тому же эта тенденция с каждым годом становилась все отчетливее. Современный мир, казалось, кишит теми, кто посвящает жизнь публичности, строит существование и идентичность на встречах, лайках и подписчиках. Торкель этого не понимал.
        Он знал, что Вильма и Элин имеют аккаунты в разных сетях, но изо всех сил воздерживался от того, чтобы критиковать или ставить под сомнение их жизнь в социальных сетях. Когда те, кому за пятьдесят, считали, что то, чем занимаются подростки, кажется разумным и имеющим смысл? Достаточно вспомнить собственные юные годы и своих родителей.
        Торкель подошел к поставленному кем-то столику, выдвинул стул и сел. Стол он попросил сам. Ему казалось естественнее сидеть, чем просто стоять столбом перед собравшимися журналистами. Вроде как легче сохранять спокойствие.
        Гул смолк.
        Торкель, как всегда, для начала поприветствовал всех, представился как начальник Госкомиссии по расследованию убийств и приступил, стараясь говорить максимально кратко и содержательно.
        - На сегодняшний день у нас есть два убийства, по нашему мнению, связанные между собой. Одно здесь, в Ульрисехамне, произошедшее во вторник, а второе - в Хельсингборге, девять дней назад. Обе жертвы были обнаружены в школьных классах, у себя в городе.
        - В классах? И здесь, и в Хельсингборге? - послышалось на отчетливом вестгётском диалекте[121 - Вестергётланд - провинция на юго-западе Швеции.] от молодой женщины в голубом платье, сидевшей с краю второго ряда. В руке она держала смартфон и, похоже, снимала представление.
        Торкель повернулся к ней. Взгляд твердый и уверенный, такой всегда действует.
        - Совершенно верно. Нам известно, что обоим незадолго до убийства звонил человек, назвавшийся журналистом. Они, судя по всему, договорились о встрече с этим человеком и вскоре были убиты.
        - Насколько вскоре? - поинтересовался лысый мужчина, стоявший, прислонясь к стене, в конце комнаты.
        - В тот же день, но обнаружили их на следующий, - уточнил Торкель.
        - Что вам известно об этом журналисте? - донеслось от «Гётеборгс-Постен».
        - Мы не думаем, что он журналист. - Торкель засомневался. Среди его опорных слов Свен Катон присутствовал. Но действительно ли стоит раскрывать имя? Это предупредит всех потенциальных будущих жертв, но также подскажет убийце, как много им известно. Заставит его сменить имя, возможно, метод. Стать осторожнее. Однако если погибнут новые молодые люди, обманутые Свеном Катоном, а Торкель ничего не скажет, возникнут проблемы, и жить с ними, откровенно говоря, будет трудно.
        - В обоих случаях он назвался Свеном Катоном, - после маленькой искусственной паузы продолжил Торкель. Он услышал, как имя быстро записали на бумагу или занесли в компьютер или планшет. Скоро оно станет достоянием гласности. Угадывавшийся ранее в группе холодок незаинтересованности как ветром сдуло.
        - А кроме имени вам что-нибудь известно? - поинтересовалась девушка в голубом платье.
        - Нет, мы знаем только, что это псевдоним, но очень хотим, чтобы с нами связались те, кому звонил кто-либо под этим именем или кто слышал его в какой-либо другой связи.
        Торкель почувствовал, как все более сосредотачивающееся собрание заглотнуло его последние слова. Он дал им материал для таблоида. Предупреждение большими буквами.
        Вам звонил Свен Катон?
        Если бы они только знали, какую он совсем скоро преподнесет им вишенку для торта.
        - Вы полагаете, он нанесет новый удар? - спросила женщина позади Голубого платья. Белая блузка и юбка.
        - Мы не хотели бы это обсуждать, - ответил он, осознавая, что, говоря так, именно к этому и приглашает.
        Только теперь послышался голос Вебера. Низкий и расслабленный. Принадлежащий человеку, который знает, что ему не требуется повышать голос, чтобы его услышали.
        - Что вам известно о жертвах? Существует ли между ними какая-то связь?
        Торкель повернулся к Веберу. Постарался ответить максимально в духе работников полиции.
        - На сегодняшний день единственная обнаруженная нами связь это то, что оба участвовали в разных телевизионных передачах.
        - В каких передачах?
        - В так называемых реалити-шоу.
        - Реалити-шоу? - удивленно произнес Вебер, и в помещении воцарилась полная тишина. Все сообразили, что им только что подкинул руководитель Госкомиссии.
        Летний сериал. Множество статей.
        Они набросились на это. Все. Голубое платье, Лысый, «Гётеборгс-Постен», Вебер, Белая блузка с юбкой и человек, пока еще ничего не сказавший.
        - В каких реалити-шоу?
        - Кто они?
        - Вы можете назвать имена?
        - Кто?
        Вопросы сыпались со всех сторон. Голубое платье даже встала. Торкель попытался успокоить их, подняв обе руки. Получилось не особенно хорошо. Впрочем, на другое не приходилось и рассчитывать.
        Он передал им эстафетную палочку. Теперь это их шоу.

        Имена Мирослава Петковича и Патриции Андрэн в сочетании с «Отель Парадиз» и «Мать-одиночка в поиске» быстро появятся в печати. За ними фотографии, множество снимков. С не особенно большим количеством одежды. Потом догадки. Кто и почему?
        Теории. Кто такой Свен Катон?
        Версии и успехи полиции, ложные и реальные. Интервью. Биографии жертв. Торкель не забыл сказать, что Мирослав был хорошим парнем.
        Скорбь друзей. Отчаяние родителей. Убийца по-прежнему на свободе. За все годы так много участников реалити-шоу. Страх.
        Статьи из серии: «А вдруг я буду следующим». Страницы «Мы помним их такими».
        Ведущие соответствующих передач никогда их не забудут. Шок. Утрата. Борьба за то, чтобы все-таки идти дальше.
        «Будет настоящая эпопея», - чувствовал Торкель, привычно протискиваясь мимо желающих задать еще вопросы. Вебера среди них не было. Он стоял с прижатым к уху мобильным телефоном, жестикулируя и разговаривая, вероятно, с руководителем раздела новостей. Организовывал дополнительные ресурсы. Приезд в Ульрисехамн фотографов и коллег.
        Торкелю хотелось бы, чтобы они подальше продвинулись в расследовании самостоятельно. Сейчас они обратились за подсказками и получат их. Множество. Придется подключать массу народа, а много полицейских - это не только плюс. Качество компетентности варьируется: Хельсингборг показал ужасающий пример. Кроме того, увеличивается риск утечек.
        Внезапно он услышал позади себя голос.
        - Торкель?
        Он обернулся к произнесшей его имя женщине. Блондинка, его возраста, возможно, чуть моложе. Голубые глаза. Простое летнее платье, на ногах балетки. В руке сумочка и велосипедный шлем. Она показалась Торкелю знакомой. Но она не из числа присутствовавших на пресс-конференции журналистов.
        - Торкель… это я, - проговорила она с улыбкой, теплой и искренней, не профессиональной. - Лисе-Лотте. Лисе-Лотте Патрикссон. Из школы в Эльвшё, - продолжила она объяснять, поняв, что он по-прежнему не понимает, кто она такая.
        - Лисе-Лотте… - произнес он, узнал, и его лицо расплылось в улыбке. Теперь он видел, что это она. Те же светлые волосы, как тогда, даже длиннее. Голубые глаза такие же бодрые, хотя их окружает немного больше морщинок. Ее улыбка вообще не постарела.
        - Что ты здесь делаешь? - продолжил Торкель, внезапно чувствуя, что мысли о расследовании на мгновение оказались вытесненными и сменились откровенной радостью. Лисе-Лотте Патрикссон. Господи, прошла целая вечность.
        - Я живу здесь, в Ульрисехамне. Работаю директором школы. - Улыбка несколько спала с ее лица. - Это я обнаружила труп.
        - Я читал отчет… - задумчиво наморщив лоб, сказал Торкель. - Но я не узнал имени, разве оно не было испанским?
        - Гонсалес, - кивнула Лисе-Лотте. - Я вышла замуж за чилийца. - Голос почти отсутствующий, мысли по-прежнему вокруг обнаружения трупа, предположил Торкель, проклиная себя.
        - Ты в порядке? - выдавил он. - Это один из твоих учеников? - Первым делом следовало, естественно, спросить, как она себя чувствует, проявить заботу. Не пытаться разобраться с разными фамилиями. Он слишком долго проработал в полиции.
        - Нет, но у меня, разумеется, был шок, - осторожно ответила она. - Я собиралась просто пройтись по школе и…
        Она не закончила предложение, встретилась с ним взглядом. Торкель огляделся в относительно заполненном посетителями ресепшне.
        - Пойдем со мной. Здесь так много народу, - предложил он, указывая на дверь, отделявшую общедоступные помещения от остальной части отделения.
        - Но у тебя наверняка множество дел.
        - Да, но они могут немного подождать, - сказал Торкель. - Я не видел тебя… сколько же, лет тридцать?
        - Вроде того. Время идет, - засмеялась Лисе-Лотте.
        Торкель улыбнулся ей и провел карточкой по считывающему устройству. Дверь зажужжала.
        - Но ты ничуть не изменилась, - заметил Торкель, придерживая дверь и пропуская Лисе-Лотте вперед, правда, тут же сообразил, что его откровенное признание факта может быть воспринято как комплимент ради флирта.
        - Как давно ты замужем? - поспешно спросил он, чтобы свести возможность толкования его слов к минимуму.
        - Мы развелись десять лет назад. А как ты?
        - Тоже разведен. Даже дважды, - ответил Торкель, указывая ей в сторону помещений для персонала. - Две дочери, Вильма и Элин. Восемнадцать и четырнадцать.
        - У меня одна дочь, Тереза, ей уже двадцать один.
        Войдя в столовую для персонала, они умолкли. Быстрый обмен новостями закончен. Дальше сложнее. С чего начать? С общих воспоминаний? Или попытаться лучше узнать друг друга? Все-таки прошло тридцать лет. Чего она хочет? Зачем она его разыскала?
        - Я услышала, что ты отвечаешь за расследование, поэтому и решила просто заглянуть и поздороваться, - словно прочтя его мысли, сказала она.
        - Отличная идея. Мы, наверное, все равно бы увиделись, мы обычно встречаемся со всеми свидетелями, - отозвался он, но сообразил, что этим чаще всего занимаются другие члены команды. Он, скорее всего, пропустил бы ее. - Но я ужасно рад тому, что ты заглянула, - на полном серьезе сказал он.
        Она кивнула и улыбнулась ему. Они опять замолчали.
        - Хочешь кофе?
        - Да, спасибо.
        Быстро указав ей в сторону столов, он пошел за изогнутый кухонный островок, к кофейному автомату. Какой она хочет кофе, Торкель не спросил, а просто взял чашку, поставил ее на место и нажал на обычный кофе.
        Пока напиток готовился, он взглянул в сторону Лисе-Лотте, которая как раз усаживалась на один из розовых стульев за ближайшим столом. Воспоминаний много, но он мог честно признаться, что не думал о ней… целую вечность.
        Они были парой в последние два года гимназии. Молодые и влюбленные, потом они отдалились друг от друга, когда Торкель пошел в армию, а она начала учиться в Линчёпинге. Расстояние или амбиции. Он так и не понял, что стало причиной. Но отношения, в любом случае, закончились. Конец им положила она. На странной студенческой вечеринке в университете Линчёпинга.
        Он ушел оттуда под дождем, один. Злой и разочарованный.
        Торкель забрал чашку с кофе и поставил на ее место другую, пустую. Опять нажал на обычный кофе. Автомат зажужжал, и в ту же минуту к Торкелю подошла Эва Флурэн.
        - У вас есть время?
        - Да.
        - Приехали люди из Буроса и Йончёпинга. Я подумала, что вы захотите с ними поговорить.
        Торкель кивнул. Они вызвали дополнительный персонал, чтобы посадить за указанные для обращения телефоны, которые, видимо, довольно скоро начнут звонить. Можно надеяться, что все в курсе того, что им следует выслушивать и о чем спрашивать, но лучше их все-таки проинформировать. Он быстро посмотрел на Лисе-Лотте и вновь перевел взгляд на Эву.
        - Одну минуточку.
        - Мы наверху, - сказала она, кивнув на второй этаж, и удалилась.
        Торкель взял обе чашки и пошел к Лисе-Лотте.
        - Сожалею, но мне надо работать, - поставив перед ней одну чашку, произнес он.
        - Ничего страшного, я понимаю.
        - Но ты можешь, если хочешь, посидеть здесь и выпить кофе.
        - Меня больше привлекала компания, чем кофе, - ответила она с улыбкой, вставая и машинально одергивая на бедрах платье. - Но если у тебя найдется время, мы, возможно, могли бы как-нибудь вечером вместе поужинать, пока ты здесь?
        - Это было бы замечательно, - сказал он, пожалев, что сам не задал этого вопроса. - Я постараюсь найти время.
        - Отлично. Позвони мне.
        - Обязательно.
        Он протянул руку для сердечного рукопожатия, но Лисе-Лотте, проигнорировав ее, обняла его. От нее пахло ландышами.
        - Приятно было снова увидеться, - разжав руки и забирая с соседнего стула сумочку и велосипедный шлем, проговорила она.
        - Действительно приятно, - согласился Торкель. - Так я позвоню.
        Улыбка, легкий взмах руки, и она исчезла.
        Торкель взял свою чашку и пошел вверх по лестнице к ожидавшим его полицейским. Он сам того не знал, и никто ничего не сказал, но все отметили, что руководитель Госкомиссии по расследованию убийств выглядит невероятно радостным.

        16

        У Эббы целый день в голове звучала песня.
        «Can’t Hold Us» Маклемора и Райана Льюиса[122]. При пробуждении у нее почти всегда в голове звучала какая-нибудь песня. Иногда новая, иногда старая. Эббе было даже не обязательно ее предварительно долго слушать, она просто возникала. Почти каждое утро.
        Эбба подумывала создать в блоге раздел «Песня дня» и выкладывать звуковой файл или давать отсылку на «Спотифай»[123 - «Спотифай» (Spotify) - первый стриминговый сервис, позволяющий слушать музыку онлайн.]. Она считала, что это может понравиться их читателям. Останавливало ее только то, что тогда Сара, наверное, тоже захочет выкладывать по песне в день или, по крайней мере, иногда, а у нее такой до обидного плохой музыкальный вкус.
        В прошлую субботу это подтвердилось. На присуждении премий за лучший летний блог. Прямо после красной ковровой дорожки их поймала какая-то радиостанция и спросила, что они сейчас слушают. Эбба не могла даже думать об этом, не краснея…
        Обычно она за сестру никогда не стыдилась. Это немыслимо. Все равно что стыдиться за саму себя, так тесно они связаны. Сара старше, но с того момента, как одиннадцатью минутами позже родилась Эбба, они держались вместе. Были не разлей вода. Эбба знала, что родители временами волновались из-за того, что они не заводят себе никаких других близких друзей, но им никогда не требовался никто, кроме друг друга.
        Они по-прежнему жили в одной комнате, хотя имели возможность получить каждая свою. Учились в одном классе гимназии. Ходили в одну и ту же танцевальную группу, на один и тот же фитнес. И еще у них был блог.
        Когда они в 2011 году начали его вести, он назывался «Орел или Решка», и идея заключалась в том, чтобы описывать одни и те же события как бы с двух разных точек зрения.
        Сара считает, Эбба считает.
        Потом им надоело: приходилось слишком сильно и слишком часто напрягаться, чтобы их впечатления казались разными. Различия, конечно, существовали, но чаще всего они думали одно и то же обо всем, что делали и что с ними происходило. Тогда они закрыли старый блог и начали вести новый.
        «Родственные души».
        Если вдуматься, совершенно естественно.
        Вместо того чтобы привлекать внимание тем, какие они разные, они решили строить блог на том, как они похожи.
        Как они близки.
        Как уникальна их связь.
        Написать о своем дне может кто угодно, но немногие могут показать жизнь с точки зрения близнецов. Это была их изюминка, и она сработала очень, очень хорошо.
        Их заметили, они стали частью блогосферы, на их страницу заходило все больше народу, у них непрерывно увеличивалось количество подписчиков, и в прошлую субботу на вручении премий они победили в категории «Главный блог лета».
        В понедельник позвонили из фирмы «Нивея», поинтересовались, не хотят ли они с Сарой написать о том, что пользуются их продукцией для ухода за кожей, и стать одним, или вернее двумя, из их лиц. Им собирались за это платить. Если еще какие-нибудь фирмы надумают к ним обратиться, то вскоре они смогут жить за счет блога. Мелинда, одна из подруг, прикрепила ссылку «связывайтесь со мной для сотрудничества» к электронному адресу на странице, где она предлагает, за плату, выставлять торговые марки у себя в блоге или в Инстаграме. Она начала вести блог в прошлом году и уже выписывает счета с налоговым уведомлением предприятия.
        Им с Сарой тоже бы следовало так действовать, подумала Эбба.
        Она разок стукнула по закрытой двери, прежде чем открыть ее. В сущности без всякой необходимости - они знали друг о друге абсолютно все, но если дверь в их комнату была закрыта, они стучались. Так уж повелось.
        Сара сидела за письменным столом перед открытым ноутбуком.
        - Я только что обновила пост.
        - О чем?
        - О том, насколько мы ненавидим «Арриву».
        Компания «Аррива» занималась у них в городе автобусными перевозками. Сара уже не впервые писала об их ужасном сервисе: неприятные шоферы, опаздывающие автобусы и отмены рейсов. Эбба предположила, что «Аррива» не станет одной из компаний, которые появятся на пороге, когда они начнут поиски рекламодателей.
        - Что ты наденешь сегодня вечером? - поинтересовалась она, открывая их общий шкаф.
        - А что мы сегодня вечером делаем?
        Эбба мысленно вздохнула. Есть все-таки одна область, в которой они отличаются друг от друга. Сильно. Для Сары тот факт, что ей утром предстоит позавтракать, мог оказаться сюрпризом. Планировать, соблюдать порядок и быть в курсе событий - это не ее. Эбба считала виноватой себя. Она рано взяла на себя ответственность за то, чтобы школьные работы сдавались, назначенное время соблюдалось, жизнь планировалась.
        Она была аккуратной. Сара - небрежной.
        - У нас будут брать интервью.
        - Кто?
        - Тот, что звонил после вручения премий.
        Сара обернулась с таким выражением лица, будто она совершенно точно впервые слышит о том, что после вручения премий кто-то звонил. Эбба никогда не сердилась на сестру, а если бы сердилась, то это был бы подходящий случай.
        - Я же говорила, - терпеливо принялась объяснять она. - Фрилансер. Свен какой-то там…

        Королевский технологический институт
        Секретарю
        Швеция-100 44 Стокгольм

        Обжалование решения о назначении на должность профессора (VL-2914-00071)

        Настоящим я обжалую решение о назначении другого соискателя на анонсированную профессорскую должность VL-2914-00071.
        Комиссия по трудоустройству служащих в своем заключении нашла, что я отвечаю всем требованиям данной должности как в плане педагогической, так и научной компетентности.
        Кроме того, в § 8 протокола номер 4/2013 комиссия по трудоустройству служащих пишет, что отдел «ищет человека, который может не только создать исследовательскую группу, но и способен объединить всю деятельность отдела, вести преподавание и привлечь внешнее финансирование».
        Исходя из этих критериев, я, несомненно, прекрасно подхожу (см. прилагаемое резюме) и помимо этого, являюсь популярным и ценным сотрудником и педагогом с наработанными контактами как в Королевском технологическом институте, так и за его пределами.
        В отличие от человека, принятого на должность, я, кроме того, обладаю широким общим образованием, горячим интересом к передаче знаний и пониманием важности обучения и знаний для нашего будущего. Я смог бы не только образцовым образом возглавить школу, я стал бы отличным послом для всего Королевского технологического института и был бы важным противовесом распространяющимся в обществе поверхностной культуре и презрению к знаниям.
        Поэтому я являюсь наиболее подходящим для должности кандидатом и требую изменения решения, касающегося должности VL-2914-00071, в мою пользу.

        17
        - Торкель!
        Он поднял взгляд от наполовину съеденного, наполовину разогревшегося обеда, который он оказался даже не в силах выложить на тарелку, а ел прямо из фольги. Котлеты и вареная картошка с коричневым соусом. Правда, каким-то вкусом обладала только брусника, баночку которой он нашел в холодильнике. К нему направлялась Эва Флурэн.
        - У нас был один звонок…
        Торкель понял, что она имеет в виду какой-то особенный звонок. Поскольку у них был не один звонок. В последний час им звонили каждые пятнадцать секунд. Звонки начались практически сразу после пресс-конференции и так и не прекращались.
        Люди видели на улицах таинственных мужчин, «похожих на журналистов». Наблюдали машины перед школами, перед всеми, не только перед школой Хильдинг. Кому-то казалось, что они слышали крики в заброшенных зданиях, а кому-то, что соседи в последнее время вели себя странно. Многие были уверены в том, что видели во вторник Мирослава Петковича. В нескольких разных местах, с несколькими разными мужчинами. (На удивление многие видели его и в среду тоже, хотя он был уже мертв.)
        То же самое с Патрицией Андрэн. Хотя в отношении нее сведения расходились еще больше. Со времени ее убийства прошло больше времени, и память во многих случаях оказывалась продуктом скоропортящимся.
        Вызванный дополнительный персонал, состоявший в основном из сержантов полиции и отдельных стажеров, выслушивал всех, записывал и передавал сведения командной группе, которая, в свою очередь, их анализировала и распределяла по степени важности. Руководила командной группой Эва Флурэн.
        Сейчас она выдвинула стул и села напротив Торкеля.
        - Мы получили сведения о том, где обедали Петкович и Катон.
        Торкель проглотил остатки несомненно сухой котлеты и с интересом посмотрел на Эву.
        - Достоверные?
        - Две официантки и один из посетителей, - кивнула она. - Независимо друг от друга указывают то же место. Петкович со спутником.
        Она передала Торкелю листок бумаги, который тот сразу начал просматривать.
        - У вас там немного соуса, - сказала Эва, и Торкель поднял взгляд. Эва показала на собственный уголок рта. Торкель легонько провел рукой по своему.
        - С другой стороны, - уточнила Эва, и Торкель, предпочтя не рисковать, вытер оба уголка большим и указательным пальцами.
        - Хотите, чтобы я отправила туда кого-нибудь, или вы возьмете это на себя?
        Положив листок, Торкель стал быстро обдумывать. Он пожалел, что отпустил сразу и Билли, и Ванью. Один из них сейчас очень бы пригодился здесь. Себастиана с Урсулой «командой мечты» не назовешь, а посылать кого-то из них в одиночку - тоже далеко не оптимальное решение. В случае Себастиана это немыслимо. Урсула, безусловно, справилась бы, но допросы свидетелей не являются самой сильной ее стороной. Он немного поиграл с мыслью поехать вместе с Урсулой самому, но быстро отбросил ее. Он не может покинуть здание полиции сейчас, всего через несколько часов после того, как они дали расследованию новый толчок. Однако посылать местные силы, о которых он ничего не знал, тоже не хотелось.
        - Мы возьмем это на себя, - ответил он, отодвигая форму из фольги. - Спасибо.
        Они оба встали. Эва, покинув кухню, пошла вверх по лестнице, к звонящим телефонам. Торкель, допив оставшуюся в стакане воду, пошел и выбросил форму из фольги, поставил остальное в посудомоечную машину и направился в их комнату.
        Когда он вошел, Себастиан оторвал взгляд от материалов расследования и других разложенных перед ним бумаг.
        - У меня есть нечто, похожее на психологический портрет преступника, - сообщил он, откидываясь на спинку стула. - В общих чертах, но все-таки.
        - Портрет может подождать. У меня есть для тебя работа.

        18

        Урсула вышла из машины и посмотрела на «Курортный отель». Или на «Новый курортный отель», как он явно назывался. Что произошло со старым, она не имела понятия. Сейчас это, во всяком случае, было желтое одноэтажное деревянное здание в форме буквы «Т» с темно-красными деталями вокруг окон и над дверью. Чувство цвета у Урсулы было развито не особенно хорошо, но ей показалось, что здание выглядит омерзительно.
        Она услышала, как Себастиан захлопнул дверцу с пассажирской стороны, и заперла машину. Они вместе двинулись к гостинице по гравиевой дорожке между ухоженными газонами.
        - Как обстоят дела с Торкелем? - поинтересовался Себастиан, когда они прошли примерно половину пути.
        - Что значит, как обстоят дела с Торкелем?
        - Вы, вроде бы, тесно общались на свадьбе Билли. Я ночью слышал его голос у тебя в номере…
        - Ревнуешь?
        Не определить, шутит она или нет.
        - Проявляю любопытство. Не надо быть психологом, чтобы заметить, что как бы там у вас ни было, Торкелю хочется большего.
        - Тебя это не касается, - отрезала Урсула. Она не собиралась рассказывать Себастиану, что ее план состоял в том, чтобы дать Торкелю немного больше уже этим вечером.
        - Я волнуюсь за вас, хочу, чтобы вы были счастливы.
        - Чушь, - фыркнула Урсула.
        - Нет, ладно, я хочу, чтобы ты была счастлива, на Торкеля мне действительно наплевать.
        Урсула остановилась и повернулась к нему. Ее глаза внезапно потемнели от сдерживаемой ярости.
        - Ничто из того, что ты делаешь или когда-либо делал, не свидетельствует о том, что ты хочешь, чтобы я была счастлива.
        - Это, пожалуй, не совсем справедливо… - попытался возразить Себастиан, совершенно не готовый к обороту, который принял легкий, на его взгляд, тон беседы.
        - Разве? Когда ты хотел, чтобы я была счастлива? - продолжила Урсула. - Когда изменял мне с моей сестрой? Или когда твоя бывшая сожительница выстрелила в меня у тебя дома, а ты даже потрудился прийти в больницу, чтобы узнать, как я себя чувствую?
        - Мне жаль, что так вышло. Я просто не мог… Я ведь говорил тебе на свадьбе.
        - Слишком поздно, Себастиан.
        Урсула резко развернулась и двинулась к гостинице. Через несколько шагов она остановилась и вновь повернулась к нему.
        - Вместо того чтобы поступать, как говнюк, а потом просить за это прощения, тебе никогда не приходило в голову просто перестать быть говнюком?
        Она быстрым шагом пошла дальше, к входу.
        Себастиан остался стоять, по-прежнему удивляясь тому, как его невинная, поддразнивающая болтовня могла привести к такому. Конечно, на долю Урсулы выпало несколько очень тяжких месяцев. Ее бросил Микке, тяготили плохие отношения с дочерью, да еще потеря глаза. Наверное, просто чаша переполнилась, и теперь все это выплеснулось на него. Он действительно не считал, что так уж часто обижал или предавал ее, однако, вновь двинувшись вперед по дорожке, он предположил, что если предательства серьезные, то их не обязательно должно быть много.

        Хостес проводил Себастиана и Урсулу в комнату рядом с рестораном и попросил посидеть на одном из черных кожаных диванов, пока он приведет девушек. За время ожидания они не сказали друг другу ни слова. Себастиан не имел желания возобновлять беседу, а Урсула явно не намеревалась ее продолжать. Когда хостес вернулся в компании двух женщин - одной около двадцати, второй немного за тридцать, обе в черных юбках и белых блузках с логотипом гостиницы на груди - они встали, представились и изложили свое дело.
        Женщины уселись в кресла напротив них. Урсула щелкнула шариковой ручкой и приставила ее к лежавшему у нее на коленях маленькому блокноту.
        - Вы обе работали здесь в прошлый вторник? - начала она.
        - Да, - кивнув, подтвердили обе женщины.
        - Рассказывайте.
        - Что рассказывать? - спросила Сисси, младшая из них.
        - Вы сказали, что Мирослав Петкович здесь обедал. Вместе с каким-то человеком.
        - Да.
        - Где они сидели? - вставил Себастиан.
        - Там, в зале, - ответила Эмма. Она обернулась и показала через стеклянные двери на ресторан, который ровными рядами столов, простыми деревянными стульями и маленькими белыми скатертями больше напоминал школьную столовую, чем гостиничный ресторан.
        - Самый дальний столик у окна. Мирре сидел у стены, а второй человек напротив.
        - Как он выглядел?
        - Он подстригся, - сразу выпалила Сисси, не сумев сдержать почти влюбленной улыбки. - Классно, и еще на нем была голубая футболка и светлые…
        - Черт возьми, - с глубоким вздохом прервал ее Себастиан. - Нам наплевать, как выглядел Петкович. Второй. Тот, с кем он обедал. Как он выглядел?
        - Это был убийца? - с любопытством во взгляде спросила Эмма, а Сисси откинулась в кресле, слегка обескураженная выговором.
        - Как он выглядел? - повторил Себастиан.
        Никто из них сразу не ответил, они переглянулись, Сисси пожала плечами, а Эмма вновь повернулась к Урсуле и Себастиану.
        - Он был… старый.
        - Насколько?
        - Не знаю, возможно, лет пятьдесят пять.
        - Старше, - вставила Сисси. - Моему дедушке семьдесят, он выглядел так же.
        Урсула посмотрела на цифры у себя в блокноте и мысленно вздохнула. Между пятьюдесятью пятью и семьюдесятью огромная разница. Пару лет туда-сюда, и получается возрастной зазор в двадцать лет. Безнадежно для составления фоторобота.
        - Как вы думаете, сколько лет мне? - спросил Себастиан, явно думавший в том же направлении.
        Женщины по другую сторону низкого столика посмотрели на Себастиана.
        - Шестьдесят, шестьдесят пять? - с некоторым сомнением произнесла Сисси и взглянула на Эмму в поисках поддержки, и та согласно кивнула.
        Себастиан ничего не сказал. Возможно, пора все-таки слегка заняться собой. Он бросил беглый взгляд на Урсулу и мог поклясться, что она развеселилась.
        - Борода, - вдруг сказала Эмма. - У него была борода. Седая борода.
        «Может, поэтому им показалось, что он выглядит старше, - подумала Урсула, записывая в блокноте под цифрами: „седая борода“. - Впрочем, у Себастиана бороды нет, а они все равно дали ему почти на десять лет больше фактического возраста».
        - Он все время сидел в кепке. В такой стариковской кепке.
        Урсула кивнула и записала. Хорошо, уже становится на что-то похоже. При большом количестве деталей неопределенный возраст, возможно, особой роли не играет.
        - И в очках, - сказала Сисси.
        - Точно, в таких, с тонкой оправой, - добавила Эмма. - Как продаются на бензоколонке.
        - Что-нибудь еще? - призывно спросила Урсула.
        - Нет.
        - Диалект? - поинтересовался Себастиан. - Вы слышали, как он разговаривает? Помните что-нибудь про голос?
        Женщины переглянулись, отрицательно покачали головами.
        - Разве заказывал не он? - настаивал Себастиан.
        - Да, но я ничего особенного не запомнила. Просто голос.
        - Вы помните, как он расплачивался? - спросила Урсула. Она не смела надеяться на кредитную карточку, но иногда самые ловкие преступники совершают глупейшие ошибки.
        - Наличными, - ответила Эмма, быстро похоронив маленькую надежду.
        - Ничего другого вы не запомнили?
        Опять переглядывание, покачивание головами.
        - Значит, бородатый мужчина в кепке и очках, который выглядит и звучит, как все другие старики в возрасте от пятидесяти пяти до семидесяти лет? - подвел итог Себастиан с видимым разочарованием.
        Сисси и Эмма снова переглянулись и на этот раз кивнули.
        - Да…
        - Тогда спасибо.
        Сисси и Эмма встали и ушли. Урсула закрыла блокнот и откинулась на спинку дивана. Задумалась, стоит ли привозить сюда полицейского художника, но пришла к выводу, что решать Торкелю.
        Себастиан встал и подошел к стеклянным дверям, отделявшим комнату, где они сидели, от ресторана.
        Они могли бы выступить с призывом связаться с полицией всем, кто обедал здесь в прошлый вторник. Кто-нибудь из других посетителей, возможно, сумел бы дать лучшее описание. Если повезет, окажется, что кто-нибудь сфотографировал Петковича вместе со Свеном Катоном.
        Хотя Катон умен. Наверняка он предусмотрел такую возможность.
        Сидели в углу, спиной к остальному залу… В лучшем случае они получат фотографию шеи и спины. Значит, у них по-прежнему ничего нет.

        19

        Билли проник в ноутбук Патриции Андрэн.
        Без особых трудностей. Пароля для авторизации у нее не было, и, войдя в оперативную систему, Билли смог через буферную память установить, какие страницы Патриция обычно посещала. Он начал с Фейсбука, куда она заходила чаще всего, и ему сразу повезло.
        Здорово повезло.
        Патриция не вышла из аккаунта. Билли с энтузиазмом принялся прокручивать ее ленту сообщений. Эффект от пресс-конференции оказался потрясающим. В течение дня комментарии буквально хлынули потоком.
        Множество.
        До абсурдного много.
        Похоже, все почувствовали необходимость сказать что-нибудь личное, выразить страдание. Рассказать, как они оплакивают человека, с которым встречались только через экран телевизора. Это казалось странным и в то же время слегка банальным. Все 7187 подписчиков Патриции скорбели, независимо от того, насколько хорошо они ее знали. Судя по откликам и комментариям, ей после смерти предстояло стать более популярной и любимой, чем она когда-либо была при жизни.
        Билли начал крутить назад, мимо последних постов, и вскоре добрался до последней записи, сделанной самой Патрицией. С ее мобильного телефона, в 14:46, в день, когда ее убили. Селфи, снятое в парикмахерском салоне, а под ним текст: «Скоро иду на интервью, пожелайте мне удачи».
        Он продолжил искать дальше - среди множества будничных, повторяющихся записей, которые тем или иным образом сообщали, как все хорошо, как все вкусно и как классно можно жить - пока не нашел нечто интересное. 8-го июня, в 13:24, под другим селфи, снятым на работе, она написала: «Только что звонили из „Сюдсвенска дагбладет“. Намечается огро-о-о-мное интервью! Буду держать вас в курсе».
        Билли записал себе в ноутбук: 8/6 13:24.
        Следующий шаг - заказать в телефонной компании распечатки разговоров с мобильного телефона Патриции. Посмотреть, с каких номеров ей звонили в этот день до 13:24. Среди них должен быть убийца. Правда, если он проявил такую же ловкость и осторожность, как демонстрировал до сих пор, он, вероятно, звонил с телефона с анонимной сим-картой, но проверить определенно стоило.
        Билли вернулся к последней записи, сделанной Патрицией, и начал просматривать комментарии под ней. Возможно, она ответила на какой-нибудь комментарий и рассказала больше о предстоящей встрече. Ряд пожеланий удачи и поднятых вверх больших пальцев. Нигде никакого ответа или комментария от Патриции. Только в самом конце.
        Отправлено в 03:16. С ее телефона.
        Очень коротко.
        Тринадцать из шестидесяти. Незачет.
        Билли содрогнулся. 03:16. Примерно за пять часов до того, как обнаружили ее труп. Он быстро пролистал отчет о вскрытии. Ему вроде помнилось, что в Лунде определили время наступления смерти между 21:00 и 01:00. Найдя нужную страницу, он убедился, что не ошибся.
        Запись определенно выложили после ее смерти.
        Тринадцать из шестидесяти.
        В тесте, который они нашли на спинах жертв, шестьдесят вопросов.
        Билли глубоко вздохнул и отложил бумаги. Мысли понеслись. Выложил ли преступник в социальные сети результаты Мирре после его смерти? Насколько им известно, нет. Впрочем, местная полиция не всегда первым делом проверяет социальные сети. Билли знал, что компьютерная сторона расследования делит коллег на две группы. На тех, кто рассматривает новую технику как преимущество, и тех, кто почти не обращает на нее внимания.
        Он взял свой мобильный телефон и включил Твиттер. Поискал страницу Мирре Петковича, нашел его и выбрал просмотр. Появились записи Мирре. Ничего. Он не проявлял особой активности. Один твит в два-три дня. После его смерти ничего.
        Билли открыл свой Инстаграм и поискал там, нашел нужное имя, и, как он и думал, аккаунт Мирре оказался публичной страницей. Билли сразу решил, что просматривать его не имеет смысла.
        Но вдруг он содрогнулся.
        Первая появившаяся фотография - это тест Мирре, лежащий на чем-то, похожем на школьную парту, он заполнял почти весь снимок, но в одном углу виднелся кусок пола. На нем ботинок с ногой под углом, говорившим, что обладатель ноги не стоит. Ботинки Билли узнал. Они принадлежали Мирре. Очень многое указывало на то, что когда делали фотографию, он уже был мертв. Под снимком имелась подпись:
        Незачет. 3/60.
        1884 лайка.
        366 комментариев - большинство спрашивало, что он, черт возьми, выложил. Похоже на экзамен. Он что, не знает, что сейчас каникулы?
        Три правильных ответа. Три из шестидесяти. Незачет.
        Билли взял мобильный телефон, чтобы позвонить Торкелю и рассказать, что он нашел.

        20

        Торкель потер глаза и посмотрел на часы. Только самое начало седьмого, но день получился интенсивным. Пора делать выводы.
        Что им известно?
        Что нужно делать дальше?
        Ответ на первый вопрос: настораживающе мало. Следовательно, ответ на второй: почти все.
        На их телефон для связи по-прежнему периодически звонили - народ пришел домой после работы и увидел новости - но поток существенно уменьшился.
        Поступившие за день звонки мало что дали, кроме обеда в «Курортном отеле» и двух автомобилей, которые могли оказаться интересными. Оба были замечены неподалеку от школы Хильдинг вечером во вторник и в ночь на среду. Владельца одной машины уже нашли, и он дал исчерпывающее объяснение того, что делал в этом районе в то время. Кроме того, он находился в машине не один, и пассажир подтвердил его сведения. Второй машиной было красное «Вольво V70», но свидетель, очевидно, перепутал какие-то буквы или цифры на номерном знаке, поскольку номер AYR393 принадлежал белой «Шкоде» в городе Сундсвалле и оба номерных знака на этой машине присутствовали. Особых надежд на камеры видеонаблюдения в городе Торкель тоже не возлагал. За кварталами вокруг школы наблюдение не велось, ближайшие камеры находились на расстоянии более 600 метров, на очень загруженной транспортом дороге, по которой даже не требовалось ехать, чтобы попасть к школе. Существовало минимум три других способа, чтобы туда добраться.
        Какое-то время Торкель надеялся, что камеры окажутся вдоль дороги, ведущей в «Курортный отель». Гостиница находилась в конце тупика, за ней шел только лес. Записи со вторника, около четырнадцати часов, могли бы им очень помочь. Но там та же история - никакого наблюдения за дорогой не велось.
        Они опросили третьего человека, сообщившего об обеде Петковича, но сколько-нибудь отчетливого описания компаньона не получили. Данный человек встретил Мирре, выходя, когда тот возвращался в ресторан после посещения туалета. С кем Мирре вместе сидел или где, он не видел. Они выступили с просьбой прислать им фотографии Петковича во время обеда, сделанные втихаря или открыто, но пока безрезультатно.
        В Хельсингборге прорыва тоже не наблюдалось. Коллеги Патриции Андрэн из парикмахерского салона знали только, что она во второй половине дня собиралась на интервью, но сказать, куда или в котором точно часу, не могли.
        Им дали наводку на ресторан, где звонившей помнилось, что она видела Патрицию в день ее исчезновения, но когда Ванья туда поехала, оказалось, что никто из персонала не смог припомнить, чтобы Патриция Андрэн там была, хотя большинство узнавало ее по фотографии, которую показывала Ванья.
        Стефан Андерссон по-прежнему не имел алиби на день исчезновения Патриции, зато у него было прекрасное алиби на время убийства Петковича - он сидел в следственном изоляторе.
        Они немного пообсуждали, не может ли речь идти о больше чем одном преступнике, но ничто в методе на это не указывало. Напротив.
        - Нам известно, что он после убийств отчитался о результатах экзаменов с их собственных телефонов, в их собственных аккаунтах, - завершил довольно удручающий обзор Торкель и снова потер глаза. Может, в комнате плохая вентиляция? Или слишком хорошая? В глазах чувствовалась сухость.
        - Можно ли отследить телефоны? - поинтересовался Себастиан.
        - По словам Билли, они отключены, но если он снова воспользуется ими…
        - Не воспользуется, - твердо заявил Себастиан. - Это было бы глупо, а уж кем наш преступник точно не является, так это дураком.
        - Ладно, тогда кем же он является? - спросил Торкель, выдвинул стул и перед тем, как сесть, потянулся за одной из стоявших на столе бутылок минеральной воды. - Ты говорил, что составил психологический портрет.
        - Эскиз, он еще далеко не полный.
        Торкель сказал, что это не играет роли, и чтобы он все равно рассказывал.
        - Как я уже говорил, это мужчина, за сорок, который давно не одобрял или не понимал происходящего в мире, но действовать начал только сейчас.
        - Почему сейчас? - поинтересовалась Урсула.
        Себастиан развел руками, показывая, что ее догадка будет ничуть не хуже его.
        - Развод, лишился работы, упустил повышение по службе, могло произойти что-то, из-за чего у него поехала крыша. Или у него просто переполнилась чаша терпения. Ему надоело внимание к Петковичу и Андрэн, которого они, по его мнению, вовсе не заслуживали.
        - Дела у них в последнее время шли хорошо, - вставила Урсула. - Работа блогерами, турне, ведение программ, новые предложения с телевидения, внимание прессы…
        - Наш преступник почти наверняка имеет какое-то отношение к высшему образованию, - продолжил Себастиан. - Отстаивает старое представление о знаниях. На вид спокойный, всеми ценимый, знающий коллега. Скорее всего, не так уж много раз менял работу, и его считают отрицательно настроенным к переменам.
        В дверь постучали. Себастиан умолк, и в комнату заглянула Эва Флурэн.
        - Извините, что помешала, но к вам посетитель, - обращаясь к Торкелю, сказала она.
        - Это может подождать.
        - Это важно, иначе я не стала бы вам мешать, - уверенно заявила Эва. - Он говорит, что объявился убийца.
        - Кто говорит?
        - Некий Аксель Вебер.

        Торкель вышел на ресепшн и огляделся. Кое-какой народ, но никого знакомого по пресс-конференции, кроме Вебера, который сунул мобильный телефон в карман, встал с одного из стульев перед окошком для выдачи паспортов перед тем, как увидел махавшего ему рукой Торкеля.
        - Заходи, - позвал Торкель, придерживая отделявшую ресепшн от остальной части здания дверь. - С тобой связывался Катон? - спросил он, как только она закрылась за ними.
        - Не со мной.
        Вебер сунул руку под пиджак и вытащил из внутреннего кармана лист бумаги в пластиковом файле. Протянул его Торкелю, который быстро принялся его изучать. Копия письма.
        - Шеф получил это несколько недель назад. Совсем о нем забыл, знаешь, какой-то тип из серии «раньше было лучше». Но тут мы начали писать о Свене Катоне…
        - Катон Старший.
        - Да, пожалуй, похоже, не так ли?
        - Нам понадобится оригинал, - констатировал Торкель.
        - Сорри, это все, что я могу тебе дать…
        Торкель оторвал взгляд от бумаги.
        - Ты собираешься об этом писать?
        Вопрос. Ничего больше. Торкель знал, что пытаться ему запрещать бессмысленно.
        - Ты хочешь, чтобы я об этом написал?
        - Лучше бы нет.
        - Тогда дай мне что-нибудь другое. Эксклюзивное.
        Торкель стал быстро размышлять. Он, естественно, не обязан что-либо давать Веберу, но в то же время, тот помог им. Не только сейчас, но и в прошлом расследовании. Тогда он выдал им предварительную информацию о сведениях, которые собиралась опубликовать его газета, и они получили время, чтобы переместить свидетельницу. Возможно, это даже спасло ей жизнь.
        - Орудием убийства, вероятно, был пневматический пистолет, - произнес Торкель, обдумав, какие сведения нанесут наименьший ущерб расследованию, если станут достоянием общественности, и что, наиболее вероятно, в ближайшем будущем все равно пронюхает кто-нибудь из журналистов.
        - О’кей, сведения поступили от тебя?
        - Нет.
        Незачем распространять то, что руководитель Госкомиссии дает эксклюзивные сведения отдельному журналисту. Кроме того, Вебер мог получить их в других местах. Возможным орудием убийства пневматический пистолет назван в отчете о вскрытии из судебно-медицинской лаборатории Лунда. К отчету имел доступ Петер Берглунд, а тот наверняка не представлял себе, где отчет находится или у кого.
        - Можешь написать, что получили их от источника в полиции Хельсингборга.
        - Ты уверен?
        - Да, и если ты случайно где-нибудь упомянешь имя Петер Берглунд, тоже ничего страшного не будет.
        - Кто такой Петер Берглунд?
        - Полицейский из Хельсингборга.
        Вебер посмотрел на Торкеля удивленным, но вместе с тем слегка веселым взглядом.
        - Что он сделал, чтобы навлечь на себя гнев Госкомиссии по расследованию убийств?
        - Видимо, как раз выдал сведения об орудии убийства, - сказал Торкель, улыбнулся, помахал на прощание пластиковой папочкой и пошел обратно к Урсуле и Себастиану.
        - Определенно с высшим образованием, - заявил Себастиан, указывая на полученную от Торкеля распечатку. - «По роду своей работы я встречаю довольно много молодежи». Думаю, он работает в каком-нибудь учебном заведении.
        - Он может быть инструктором в автошколе, или руководителем скаутов, или кем угодно, они тоже встречаются с молодежью, - возразила Урсула.
        - Нет. - Себастиан покачал головой и стал читать дальше. - «Овладевают знаниями, критически осмысляют и получают образование, чтобы в дальнейшем получить увлекательную и ответственную работу». Он в учебном заведении. Скорее всего, в университете или институте.
        - Почему он называет себя Катоном Старшим? - поинтересовался Торкель. - Почему не Свеном Катоном?
        Урсула подтянула к себе стоящий открытым на столе ноутбук Торкеля, а Себастиан посмотрел на Торкеля с наигранным удивлением.
        - Ты не знаешь, кем был Катон Старший?
        - Нет.
        - Вот именно. Это как раз указывает на знания. На общее образование.
        - А ты знаешь, кем он был?
        - Представь себе, да. Он заявил: «Кроме того, я полагаю, что Карфаген должен быть разрушен».
        - Почему он так сказал? Чем ему не нравился Карфаген?
        - Не знаю.
        - Катон Старший, родился в двести тридцать четвертом году до нашей эры, - найдя страницу в «Гугле», начала читать с экрана Урсула. - Был сенатором в Риме и заканчивал все выступления, независимо от темы, пожеланием, чтобы Карфаген был разрушен. Он считал, что этот североафриканский город угрожает владычеству Рима в районе Средиземного моря.
        - Если заняться толкованием, можно предположить, что наш Катон считает, будто современная зацикленность на поверхностных звездах угрожает старому обществу, ставившему во главу угла знания, - подытожил Себастиан.
        За столом воцарилась тишина.
        - Что-нибудь еще? Что-нибудь прежде, чем мы на сегодня закончим?
        Себастиан вновь поднял распечатку.
        - Он написал не одно письмо, - произнес он, опять оторвавшись от чтения. - Нам следует связаться с газетами и телевидением, особенно с каналами, которые выпускали программы с участием жертв. Возможно, он еще звонил на радио. Перед тем, как начал убивать.
        - Я это организую, - сказал Торкель, откидываясь на спинку стула и снова протирая глаза. - Займусь этим завтра первым делом.
        - Когда будешь связываться с газетами, попроси их, чтобы они также проверили страницы с письмами читателей, - добавил Себастиан. - Катон из любителей посылать свои соображения. Старые добрые СМИ. Бумажные газеты. Конверт с маркой.
        Торкель кивнул. Урсула закрыла ноутбук. Торкель допил из бутылки оставшуюся минеральную воду. Оба встали. Себастиан продолжал сидеть. С распечаткой в руке.
        - Что-нибудь еще?
        - Нет, идите, - поднимая взгляд, ответил Себастиан. Катон его заинтересовал. Больше, чем кто-либо из преступников в расследованиях, которыми они занимались с тех пор, как он вернулся в Госкомиссию.
        Умный, организованный, общительный, целеустремленный. Достойный противник.
        К сожалению для всех молодых участников реалити-шоу в разных концах страны, им едва ли удастся остановить его, пока он не совершит ошибку.
        А времени до этого может пройти много. Очень много.

        21

        Сначала он подумывал все отменить.
        Полиция обнародовала его псевдоним, которым он воспользовался, когда договаривался с сестрами Юханссон.
        Он, правда, не думал, что те в течение дня прочитали какую-нибудь газету или прослушали программу новостей, но все-таки они могли об этом узнать.
        Смерть псевдознаменитостей как раз соответствует уровню сведений, которые они усваивают из потока новостей.
        Впрочем, если даже сестрам стало известно содеянное им в Хельсингборге и Ульрисехамне, еще не факт, что они забеспокоятся. У них нет причин чувствовать угрозу. Они - блогеры и, насколько ему известно, никогда не участвовали в телевизионных передачах. Кроме того, свое «имя» он назвал лишь однажды. В первый раз, позвонив Эббе Юханссон, он представился и сказал, что он из газеты «Свенска дагбладет». Крайне маловероятно, чтобы она запомнила имя.
        Он почитал Твиттер обеих сестер, последил за ними в Инстаграме и с муками продрался через их, мягко говоря, бессмысленный блог, и нигде они не сообщали, что собираются встречаться с каким-то Свеном Катоном или вообще что у них намечена встреча с журналистом.
        Конечно, оставалась возможность, что, узнав о произошедшем, они опознали имя, пошли в полицию и рассказали, что у них вечером запланирована встреча с Катоном.
        Возможно, хоть и маловероятно. Тем не менее, некоторая осторожность не помешает.
        Предполагалось, что они встретятся в восемь часов в пиццерии, в Сундбюберге[124]. Место выбиралось тщательно. Привязка к сестрам, но минимальный шанс, что они столкнутся с кем-нибудь знакомым, ему легко припарковаться уединенно, от общественного транспорта далеко, такси приходится какое-то время ждать.
        Когда Эбба поинтересовалась, почему именно там, он ответил, что хочет отправиться с ними в квартал их детства. Потребовалось довольно долго уговаривать. Эбба считала, что им почти нечего сказать о Сундбюберге, они переехали оттуда в пять лет, но он настаивал. Статью можно развернуть под удачным углом: кем бы они, на их взгляд, стали сегодня, если бы оставались жить там? Развивались бы они по-другому, если бы их мама не вышла второй раз замуж и они не переехали бы в Юрсхольм[125]? Вопросы такого типа его интересуют. Проникновение вглубь. Возможность увидеть за маской блогеров людей. Эбба попыталась объяснить ему, что никаких особенных «людей за маской» не скрывается, что они с сестрой описывают свою жизнь такой, какая она есть, и что они вовсе не другие, когда пишут в блоге. Однако в конце концов ему все-таки удалось добиться встречи в пиццерии.
        Все шло по плану. И тут его псевдоним обнародовали. Но зато он знает, что известно полиции, а он умнее их, умнее большинства.
        Поэтому он сохранил план, только слегка модифицировал.
        Если сестры сообщили в полицию, то скорее всего, когда он появится в пиццерии около восьми, его там уже будут поджидать полицейские. Поэтому он отправился туда уже в три часа дня, на поздний ланч. Просидел там больше часа, тщательно запоминая всех находившихся в зале людей. Покинул пиццерию примерно на час, а потом вернулся под предлогом, что забыл кепку. Когда он вернулся, никого из сидевших там в три часа уже не было. Однако это могло ничего не означать. Возможно, они находятся на кухне, в машине снаружи, в соседнем здании.
        Он принял решение. Позвонил Эббе и спросил, не могут ли они вместо пиццерии встретиться в расположенном неподалеку китайском ресторане? Не назвал истинной причины замены, а девушка не спросила. Казалось, ей вовсе не требовалось играть, чтобы изображать в разговоре с ним непринужденность. Она звучала точно так же, как при их первой беседе.
        Это укрепило его в убеждении, что девушка не связала его первый звонок с сегодняшними новостями. Он толком не знал, как полиция работает, но будь он полицейским - а из него получился бы отличный полицейский - он переместил бы теперь наблюдателей от пиццерии к китайскому ресторану, что повлекло бы за собой некоторое движение снаружи и вокруг последнего. Однако наблюдая за новым местом встречи, он не обнаружил никакой полицейской активности. Когда на часах было без четверти восемь, он убедился в том, что полиция не в курсе предстоящей встречи, и вошел в ресторан.
        Он огляделся. На его приход никто не среагировал. Ему указали на столик, но он попросил другой, в углу, и получил его. Усевшись спиной к залу, он стал ждать.
        Через двадцать минут появились сестры Юханссон.

        По мнению Эббы, все началось хорошо.
        Когда они вошли в ресторан, из-за столика в углу поднялся мужчина и слегка помахал им. Они направились к нему.
        - Эбба и Сара? - спросил он, когда они приблизились.
        Было очевидно, что он знает, кто из них кто. Разницу между ними видели не все. Большинство устраивало из этого целое представление - они же так безумно похожи! Каждый раз, когда это происходило, Эбба возмущалась. Хоть они и похожи, разница все-таки есть. Они две разные личности. Те, кто не в силах различить их, просто ленятся. А бородатый мужчина в стариковской кепке, так низко надвинутой на лоб, что она касалась очков в стальной оправе, понял, кто они. Это уже плюс.
        - Я Сёрен, мы с тобой разговаривали по телефону, - сказал он, обращаясь к Эббе, и протянул руку.
        Обдумав ситуацию, он решил, когда они встретятся, поменять имя. На какое-нибудь похожее, звучащее так, что она легко могла спутать по телефону. Ему не хотелось бросать вызов судьбе, представляясь при встрече Свеном Катоном - именем, которое они в течение дня могли где-нибудь услышать или увидеть напечатанным, даже если не связали его с собой.
        - Вот как, а я думала, что вас зовут как-то иначе, - пожав руку, произнесла Эбба. Сара согласно кивнула.
        - Нет, меня зовут Сёрен, но ничего страшного. Садитесь.
        Он указал им на диван, и они уселись рядом друг с другом. К ним подошел официант с меню. Они принялись выбирать, что им хочется.
        - Я, естественно, угощаю, - проговорил мужчина, пока они пытались определиться. - Так что выбирайте все что угодно.
        Сара взяла вегетарианские весенние роллы, Сёрен заказал свиные ребрышки с соусом из соевых бобов. Эбба соблазнилась креветками с овощами в тамариндовом соусе, и, хотя им было больше восемнадцати, обе отказались от спиртного в пользу колы лайт и минеральной воды. Сёрен взял слабоалкогольное пиво. Он ведь на машине…
        Пока они ждали еду, он приступил к интервью. Поначалу Эбба держалась настороженно. Ей уже доводилось встречаться с мужчинами в возрасте Сёрена, и когда она рассказывала, чем они с Сарой занимаются, ей приходилось защищаться.
        Для чего нужен блог?
        Неужели им постоянно необходимо признание?
        Почему им хочется выставлять свою жизнь на всеобщее обозрение?
        Однако довольно скоро до нее дошло, что у Сёрена другой подход. Действительно может получиться портрет, причем углубленный. Сёрен оказался невероятно начитанным, он заставил их почувствовать себя особенными, задавал вопросы о том, о чем их раньше почти не спрашивали. Личные, но не интимные. Он воспринимал их всерьез.
        Принесли заказ. За едой они продолжали разговаривать. Сёрен записывал. Сара поинтересовалась, почему он не пользуется диктофоном - это вроде проще, чем записывать все от руки. Сёрен объяснил, что знает по опыту, что люди больше напрягаются, если их записывают на диктофон. Утрачивают спонтанность, следят за своими словами.
        - Перед публикацией вы, естественно, получите возможность прочитать текст, и если вам захочется что-либо изменить, вы всегда сможете сослаться на то, что я ослышался или неправильно понял, - сказал он с улыбкой. - Запиши я разговор на пленку, обвинить меня вы бы не смогли.
        «Приятный подход, приятный человек», - подумала Эбба.
        Официант забрал пустые тарелки, обе девушки отказались от десерта, но на кофе согласились.
        За кофе они рассказывали о конкурсе блогов, о празднике и награде, о том, что она для них значит, что она значит для других девушек, каким вниманием они стали пользоваться после выигрыша.
        - Один человек из моих студентов прошлой осенью получил стипендию в МТИ[126], - внезапно выпалил Сёрен. - Это не привлекло вообще никакого внимания.
        Эбба быстро взглянула на сестру, обе удивились тому, что вежливый, почти стеснительный мужчина их перебил.
        - О’кей… - произнесла Сара. - Поздравляю.
        - Извини, я тебя перебил, - сказал Сёрен, опустив взгляд. - Прошу прощения.
        - Ничего страшного, - ответила Сара.
        После недолгого молчания, когда показалось, будто Сёрен немного сбился, Эбба извинилась и поинтересовалась, не знает ли он, где туалет. Он указал в сторону входа и направо. Она встала и ушла.
        - Хочешь еще колы? - спросил Сёрен, оставшись наедине с Сарой. Самое время заканчивать вечер. По крайней мере, в китайском ресторане.
        - Да, - ответила она, не отрывая взгляда от телефона.
        Типично, подумал он, вставая. Как только возникла маленькая пауза, сразу в телефон. Они просидели за разговорами, возможно, час с четвертью. Что могло за это время произойти такого важного, что она не может подождать еще минут двадцать?
        Вот одна из ошибок этого поколения. Они не умеют ждать. У них нет терпения. Вынашивать мечты немыслимо.
        Все должно происходить сейчас же. Немедленно. И желательно бесплатно.
        Правда, он был доволен решением поменять имя - если она сейчас куда-нибудь добавит пост, то она в ресторане с неким Сёреном. По пути к короткой барной стойке в центре зала он проклинал себя за то, что позволил им спровоцировать себя. Они нудили о том, как важен их блог, как он вдохновляет других, как они сами считают себя примером, и его прорвало.
        Но это еще не все.
        Он расслабился, утратил бдительность, поскольку разговаривать с ними, он не мог этого не признать, было довольно приятно. По крайней мере, с одной из них. С младшей. С Эббой. Она казалась не настолько поверхностной, как сестра.
        - Пожалуйста, один стакан колы лайт и один минеральной воды, - попросил он стоявшего за стойкой официанта, бросив взгляд на их столик, где Сара была по-прежнему полностью поглощена телефоном.
        - Я вам принесу.
        - Нет, налейте, а я захвачу их к столу.
        Пока официант наполнял стакан колой из крана и доставал из холодильника бутылку, он достал из кармана маленькие таблеточки и, разделив их поровну, положил в правую и левую руку.
        - Спасибо.
        Он взял стаканы сверху, и бензодиазепин быстро исчез в напитках. Напитки пошли пузырьками, когда таблетки стали опускаться на дно, но они успеют раствориться и исчезнуть, пока он донесет стаканы до стола. С Патрицией и Мирославом получилось очень легко. Они отправились в туалет, а когда вернулись, их ждал приправленный напиток, и когда им стало нехорошо, он предложил отвезти их домой.
        С двумя разобраться труднее. Может, идея была глупой? Но времени на размышления не было. Едва он уселся на место, как вернулась Эбба.
        - Я купил тебе еще воды.
        - Спасибо, но я больше не хочу.
        Сестра же, напротив, едва он поставил перед ней новый стакан, сразу выпила два больших глотка. Что произойдет, если одна не выпьет? Вообще-то, может все равно получиться. Они вместе помогут Саре выйти на улицу. Пожалуй, так даже лучше, будет выглядеть менее подозрительно, чем если обеим вдруг станет плохо.
        - Как выглядят ваши планы на будущее?
        Эбба принялась рассказывать то, о чем думала днем. Основать фирму. Сделать в блоге больше текстовой рекламы, чтобы он таким образом укрупнился.
        - У вас нет стремления обзавестись настоящей работой? - спросил он, изобразив пальцами кавычки, когда произносил слово «настоящей», чтобы они не подумали, будто он полагает, что их нынешнее занятие настоящей работой не считается.
        - Чего ради? - поинтересовалась Сара. - Если мы можем зарабатывать деньги тем, что пишем, то это и есть работа, разве нет?
        - А тебе тоже этого хочется?
        - Не знаю, - задумчиво ответила Эбба. - Возможно, на какое-то время. Посмотрим, как пойдет, но мне трудно представить себе, что в тридцать лет я буду по-прежнему заниматься блогом.
        - Что же ты будешь делать тогда?
        - Не знаю. Вот окончим гимназию, а там посмотрим.
        С левой стороны от Эббы послышалось легкое постанывание, и она повернулась туда. Сара сидела, прикрыв глаза, и, казалось, стала бледнее, чем несколько секунд назад.
        - Мне нехорошо… - выдавила она и снова застонала, потом сделала глубокий вдох, словно желая немного взбодриться, но безрезультатно.
        - Ты съела что-нибудь не то? - участливо спросил Сёрен.
        - Не знаю. Возможно…
        - Мы ведь все равно уже закончили? Я пойду расплачусь.
        Он встал и, отходя от стола, вытащил из заднего кармана бумажник.
        - Вы вызовете заодно такси? - спросила ему вслед Эбба.
        - Я могу отвезти вас домой, мне все равно в ту же сторону, и у меня на улице стоит машина.
        - О’кей.

        Сестра действительно чувствовала себя плохо.
        Когда они вышли на свежий воздух, показалось, будто она слегка взбодрилась, но всего через несколько шагов у нее, похоже, начали подкашиваться ноги и ей пришлось опереться о Эббу.
        - Машина стоит чуть подальше, - сказал Сёрен. - Давай я помогу тебе ее довести, - предложил он и, не дожидаясь ответа, легонько обхватил Сару за талию.
        Пройдя несколько шагов, они свернули направо, в переулок, заканчивающийся тупиком. Здание, где располагался китайский ресторан, было последним на улице. По другую сторону тупика находился маленький парк, на вид безлюдный. Улица заканчивалась заброшенным участком. Мусор, торчащие ветки кустарника, бутылки, старая тележка из магазина и большой щит, возвещающий о том, что здесь собираются построить 51 кооперативную квартиру, и освещенный двумя оранжевыми лампами, несмотря на то, что еще не стемнело. В нескольких метрах позади щита стоял большой белый жилой автофургон.
        - Вы ездите на автофургоне? - поинтересовалась Эбба, хотя и так было ясно, что они направляются к нему.
        - Да, пока мы поедем, твоя сестра сможет полежать сзади и отдохнуть.
        Они продолжили идти к фургону. Эбба не знала, почему, но вид большой белой машины в тени освещенного щита заставил ее засомневаться. Она замедлила шаг. Сёрен явно услышал это, поскольку он обернулся и посмотрел на нее вопросительно.
        - В чем дело?
        - Мы лучше поедем на такси.
        - В этом нет необходимости, я же все равно поеду мимо.
        Он пошел дальше вместе с Сарой, которая, казалось, вообще не реагировала на происходящее вокруг. Возникшее сомнение переросло у Эббы в беспокойство.
        - Нет, остановитесь, отпустите ее, мы вызовем такси.
        Однако Сёрен не остановился. Повел сестру дальше. Они миновали освещенный щит. До фургона уже оставалось всего несколько метров. Эбба увидела, как Сёрен свободной рукой вытащил из кармана ключи.
        Она огляделась. Беспокойство начало превращаться в панику.
        Безлюдное, пустынное место посреди пригорода. В переулок, по которому они шли, не выходило никаких окон. Парк совершенно пуст. Место, каких избегают, невзирая на летнее тепло и светлые ночи. Тщательно выбранное место.
        Мысли закрутились с бешеной скоростью. Она пыталась разобраться. Откуда он знал, что Саре станет плохо? Что они не смогут убежать. Напитки. Второй стакан. Она к своему не притронулась. Сара выпила весь. Мужчина, которого, скорее всего, зовут не Сёреном, принес стаканы из бара. Возвращаясь из туалета, она видела, как он ставил их на стол.
        Сару накачали наркотиком.
        Понимание происходящего придало Эббе удивительной силы. «Адреналин», - предположила она. Ничего толком не обдумав, она со всех ног бросилась к мужчине, который по-прежнему держал сестру, одновременно пытаясь открыть дверцу фургона. Никакого предмета, чтобы ударить, у нее не было, знаний о ведении ближнего боя тоже, только собственное тело и скорость.
        Она со всей силы налетела на мужчину сбоку. Хотя ее было отлично видно, тот оказался не готов к атаке. Его отбросило назад, он ударился головой о машину и выпустил из рук Сару, которая молча, словно в замедленной съемке, опустилась на землю. Эбба тут же подскочила к ней. Ухватила за подмышки и попыталась поднять. Быстро поняла, что ей ни за что не хватит сил, а даже если Сара и поднимется на ноги, им все равно не успеть убежать. Мужчина уже пришел в себя и повернулся к ним.
        Эбба оставила сестру, развернулась и побежала.
        Если повезет, она успеет встретить кого-нибудь на улице перед китайским рестораном, остановить машину или уговорить кого-нибудь из ресторана пойти с ней, чтобы помешать мужчине увезти сестру.
        - Ты собираешься бросить сестру? - услышала она его крик.
        Эбба продолжала бежать.
        - Ты собираешься жить с тем, что оставила ее? Со мной.
        Эбба резко остановилась, тяжело дыша. Чувствовала, что глаза наливаются слезами. Она не хотела, не решалась обернуться, но услышала, как в дверце фургона повернулся ключ, как ее открыли, как застонал от напряжения мужчина, засовывая сестру в машину.
        - Что там у вас сказано в блоге? - продолжил он. Его спокойный голос пронзил летнюю тишину. - Друг без друга мы половинки?
        Она почувствовала, что глаза переполнились. Одинокая слеза побежала по щеке. Она не может. Не может бросить Сару. Ведь организованная из них двоих она. От нее ожидаются правильные поступки. Она развернулась и пошла обратно к припаркованному автофургону.

        22

        Жизнь хрупка, в любую секунду все может исчезнуть.
        Пару сантиметров влево, и отнявшая у нее глаз пуля убила бы ее. Если события последнего времени чему ее и научили, так это необходимости лучше распоряжаться жизнью.
        Действовать смелее. Рисковать. Прилагать усилия. Решаться.
        Вообще-то она не знала, смогут ли они с Торкелем быть вместе по-настоящему. Она даже не допускала такой мысли. Это не для нее.
        Это не то, чего ей хочется. Из этого никогда ничего не выйдет.
        Но разве можно знать, пока не попробуешь? Конечно, нет.
        Поэтому сейчас она стояла в коридоре возле своего номера, в новой белой блузке и обычных джинсах. В виде исключения она даже слегка подушилась. Обычно ей хватало мыла и дезодоранта, но этими духами она пользовалась в начале их свиданий, и, по ее задумке, они должны были сигнализировать о начале отношений с чистого листа. Если, конечно, Торкель вообще обратит на духи внимание. Он - отличный полицейский, но романтические жесты и едва заметные намеки не являются его сильной стороной. Впрочем, ее тоже. Одна ее часть находила это глупым и излишне эмоциональным, но в ванной комнате эта часть потерпела поражение. Ведь хотелось показать ему, что она действительно по нему соскучилась, а значит, нужно это немного подчеркнуть, вопреки смущению.
        Она двинулась по коридору, но сообразила, что не знает, где он живет. Обычно Торкель сообщал ей номер комнаты, иногда устно, но чаще присылал эсэмэс.
        Просто и понятно. Два человека хотят встретиться.
        Она подумала, что можно послать эсэмэс и спросить, в каком он номере. Это бы все упростило. Но ей хотелось сделать ему сюрприз. В этом заключался смысл всех приготовлений: сделать на этот раз по-другому. Она направилась к лифту.
        На ресепшне знают, где он живет.
        Лифт не стоял прямо на ее этаже, поэтому она решила спуститься по лестнице. Он все равно настолько медлительный, что она окажется внизу раньше, чем лифт успеет подняться. С последних ступенек лестницы ей уже были видны ресепшн и бoльшая часть расположенного рядом бара. Торкель был там. Стоял спиной к ней возле женщины с длинными светлыми волосами. Он смеялся. Блондинка тоже засмеялась и положила руку ему на плечо. Когда она наклонилась ближе к Торкелю, глаза у нее засверкали.
        Казалось, они давно знакомы. Им хорошо вместе.
        Она подняла бокал, он тоже, и они дружно выпили.
        Урсула стояла на ступеньках и быстро прикидывала, стоит ли ей подойти к ним. Представиться. Узнать больше. Узнать, кто это.
        Но к чему это приведет? В лучшем случае к нескольким любезным фразам и вопросу, не хочет ли она бокал вина. Женщина вновь положила руку на плечо Торкелю, тот наклонился вперед и что-то сказал ей почти на ухо. Она опять засмеялась и просияла.
        Урсула развернулась и быстро пошла обратно вверх по лестнице.
        Почувствовала запах своих духов.
        Придется снова принимать душ.

        23

        Оба пришли раньше времени. Когда он спустился, Лисе-Лотте уже стояла в баре. С уложенными длинными светлыми волосами, в легком, но элегантном летнем платье и с тонкой шалью на плечах, она выглядела еще красивее. Торкель порадовался тому, что успел принять душ и переодеться, - смотрелось бы странно, если бы принарядилась только Лисе-Лотте. Он подошел к ней, и они легонько обнялись. Лисе-Лотте знала ресторан неподалеку, но Торкель предложил начать с бокала вина в баре, ведь временем они не ограничены. Лисе-Лотте согласилась и попросила красного вина. Довольно скоро они перешли ко второму бокалу. Изначальная робость, которую ощущал Торкель, исчезла. Разговаривать с Лисе-Лотте было легко. Она держалась открыто и просто излучала энергию. Это заражало. Воспоминания тоже помогали - у них же имелась общая история, и вскоре они уже разговаривали, как лучшие друзья, а не как люди, не видевшиеся тридцать лет. Кроме того, у Лисе-Лотте оказалась прекрасная память, что облегчало беседу, хотя Торкель через некоторое время и почувствовал себя слегка маразматиком.
        - Как ты можешь все помнить? - в конце концов спросил он, когда она рассказала, во что он был одет в тот вечер, когда они начали отношения. - Я вообще ничего не помню. Как тебе это удается?
        - У меня всегда была хорошая память, но… надо, пожалуй, признаться, что я следила за тобой весь тот вечер, - захихикав, сказал она. - И несколько раз до того. Довольно много…
        Торкель готов был поклясться, что отворачиваясь от него и отпивая глоток вина, она слегка покраснела.
        - А ты помнишь, подо что мы впервые танцевали? - отставив бокал, спросила она.
        - Да, помню, - ответил Торкель и с некоторой гордостью расправил плечи. - Под «Roxy Music»[127].
        - Ну надо же, их ты помнишь, - произнесла Лисе-Лотте с улыбкой, но с наигранной обидой в голосе. - Наверное, потому что ты их любил.
        - Вообще-то я их не любил.
        Лисе-Лотте посмотрела на него с удивлением.
        - Если уж признаваться… - продолжил Торкель, глядя ей в глаза. - Я притворился, что люблю их, потому что они нравились тебе. Я даже купил их пластинки на случай, если ты как-нибудь зайдешь ко мне домой.
        - Ты шутишь?
        - Нет.
        Он засмеялся. Она тоже засмеялась и положила руку ему на плечо. Когда она наклонилась ближе к нему, глаза у нее засверкали.
        - Как мило с твоей стороны.
        Она подняла бокал, он тоже, и они дружно выпили. Торкель наслаждался.
        Вечер обещал быть приятным.

        24

        Ночь. Или, во всяком случае, поздний вечер.
        Гостиничный номер. Одиночество. Неудачная комбинация.
        Телевизор включен, но едва ли стоило возлагать надежды на то, что какая-нибудь передача его заинтересует. Себастиан встал с кровати, добрел до окна, открыл его. Обнаженное до пояса тело обдало приятным летним теплом. Скучающий вздох. Он уже просмотрел материалы расследования, лежавшие на одной стороне широкой одноместной кровати. Сейчас из них не извлечь больше, чем когда он сидел с коллегами в здании полиции.
        А в здании полиции извлечь было нечего.
        Когда Торкель покинул совещание, чтобы встретиться с Акселем Вебером, Себастиан вышел вместе с Эвой Флурэн под предлогом, что хочет налить себе еще кофе.
        Он поинтересовался, собирается ли она потом возвращаться в Бурос. Она собиралась.
        Не хочет ли она перед отъездом перекусить с ним? Она не хотела.
        Поэтому теперь он торчал в гостиничном номере в одиночестве, не находя себе места.
        Знакомое чувство, только сейчас еще усиленное невозможностью контролировать Билли. Тот был в Хельсингборге. Если ему тоже неймется в одиночестве у себя в номере, то дело обстоит хуже. Или, во всяком случае, может обстоять.
        Эти мысли было необходимо отогнать. Сосредоточиться на чем-нибудь другом. На ком-нибудь другом. Себастиан взял со спинки стула рубашку и как раз успел надеть ее, когда зазвонил телефон. Он посмотрел на дисплей, как обычно, надеясь, что это Ванья.
        Неизвестный стокгольмский номер.
        На секунду Себастиан задумался, не подождать ли, пока включится автоответчик. Существовал риск, что его номер раздобыл кто-нибудь из женщин, с кем он переспал. Такое иногда случалось. Или торговец по телефону, что не лучше. Но с другой стороны, если ответить, то, по крайней мере, хоть что-то произойдет. Независимо от того, кто звонит. Он нажал на кнопку и коротко ответил: «Да».
        - Себастиан?
        - Кто это?
        - Анна. Анна Эрикссон. Мать Ваньи, - добавила она на случай, если среди его знакомых есть несколько Анн Эрикссон.
        - Чего ты хочешь? - спросил Себастиан, с удивлением заметив у себя в голосе больше искреннего интереса, чем резкости. Пожалуй, она была последней, кого он ожидал услышать.
        - Поговорить. О Ванье.
        - Вот оно что.
        Себастиан замолчал: позвонила она. Поговорить хочется ей.
        Он не намеревался начинать.
        - Она полностью порвала со мной отношения, - проговорила Анна, и Себастиану показалось, что голос у нее подрагивает.
        - Ты удивлена? - Опять откровенное изумление. - Ты лгала ей всю ее жизнь.
        - Ради нее.
        - Вначале, возможно, но не сейчас, под конец.
        Он почувствовал, как удивление и любопытство уступают место нарастающему раздражению. Она ведь управляла всем развитием событий. Решала все. Начиная с того момента, когда он, узнав, что Ванья его дочь, пришел к ней, вплоть до свадьбы Билли. Он подчинялся ее желанию. Все время. А теперь, когда ее план не сработал, она звонит ему.
        - Когда она узнала, что Вальдемар ей не родной отец, почему ты не сказала, что это я? - поинтересовался он, замечая, что в голосе начала слышаться зарождающаяся злость. - Зачем ты выдумала какого-то покойника?
        - Ты был худшей альтернативой.
        Что ни говори, позвонила она явно не для того, чтобы подлизаться.
        - Мы можем увидеться? - продолжила она.
        - Зачем? Я же худшая альтернатива.
        - Себастиан…
        - Тебя она ненавидит, меня терпит, - перебил он. - Зачем мне рисковать?
        - Пожалуйста. Вальдемар опять в больнице, и я… мне сейчас просто всего этого не вынести.
        - Опять рак?
        Себастиан почувствовал, что продолжать злиться стало трудно. Вальдемар, во многих отношениях, наделал меньше всех ошибок в этой истории, а тем не менее пострадал сильнее всех.
        Анна ответила не сразу. Она набрала воздуха, однако новое предложение не начала, а лишь снова выдохнула с громким вздохом. Себастиан представил себе, как она стоит у окна, уставившись в никуда, кусает ногти и пытается сдержать слезы. У него возникло ощущение, что речь идет не о рецидиве рака, а о чем-то худшем. Что же это могло быть?
        - Нет, он… в депрессии, - в конце концов тихо донеслось. - Пытался покончить с собой.
        И правда хуже. Себастиан почувствовал, что остатки раздражения исчезают. Особо теплых чувств к Анне он не питал, но такого не пожелал бы никому.
        - Как у него обстоят дела?
        - Он принял таблетки, но я вовремя нашла его. Он в Каролинской больнице, вне опасности.
        - Мне очень жаль, - выдавил Себастиан. - Я в Ульрисехамне, - продолжил он, желая объяснить, почему они не могут встретиться.
        - Ванья тоже там?
        - Нет, она в Хельсингборге. В связи с тем же делом.
        Анна вновь замолчала. Говорить было особенно нечего. По телефону ничего не решишь.
        - Ты можешь позвонить мне, когда вернешься в Стокгольм?
        Не столько вопрос, сколько мольба.
        - Посмотрим…
        - Пожалуйста, позвони. Мне необходимо… Мне необходимо вернуть ее. Мне нужно, чтобы хоть что-то в моей жизни устроилось.
        Она позвонила Себастиану Бергману, чтобы хоть что-то в ее жизни устроилось. Значит, у нее действительно не было выбора.
        - Посмотрим, - повторил он. - Я ничего не обещаю.
        С этим он отключил телефон. Остался стоять с трубкой в руке. Разговор его ничуть не успокоил. Может ли это сказаться на его отношениях с Ваньей? Новый отец оттесняется бывшим, пребывающим в депрессии отцом. Старые чувства вновь вырываются наружу. Вполне возможно. Знает ли она вообще о случившемся - спросить у Анны он забыл. Надо ли позвонить Ванье? Но сообщать подобные новости по телефону ему не хотелось. Не хотелось также и чтобы у нее возникло впечатление, будто он общается с ее матерью. Значит, не звонить.
        Однако оставаться в комнате он просто не мог. Он застегнул рубашку, покинул комнату, чтобы отправиться на поиски кого-нибудь, с кем заняться сексом.

        25

        Они шли домой через маленький город.
        По пешеходной улице прогуливались отдельные туристы, у автобусного вокзала толпилась молодежь, но в целом вечер был явно спокойным. Лисе-Лотте выбрала отличный ресторан. Хорошая еда, уютно и приятно. Они говорили обо всем. Рассказывали друг другу о последних событиях своей жизни, периодически предаваясь общим воспоминаниям.
        Тридцать лет.
        Долгий срок, очень долгий, но иногда им казалось, что с их последней встречи прошло всего несколько лет. Или даже меньше. Поразительно, как легко и быстро они вернулись к взаимопониманию. Торкелю было очень хорошо. Он не мог припомнить, когда в последний раз чувствовал себя таким расслабленным и веселым.
        Они прошли мимо нескольких закрытых магазинчиков, завернули за угол, и внезапно он, к своему разочарованию, увидел вдали гостиницу. Неужели они уже пришли? Он думал, что она находится дальше. Озираясь, он пытался найти предлог для обходного пути, чтобы продлить прогулку.
        - Мне, наверное, стоит проводить тебя домой, - попытался он, глядя на Лисе-Лотте.
        - Спасибо, но я живу довольно далеко от города, - ответила она. - Поэтому я возьму такси, пешком не дойти.
        Торкель опять ощутил прилив разочарования, но попытался скрыть его. Предлагать, что он поедет ее провожать на такси, нельзя. Такая инициатива должна исходить от нее.
        - Я с трудом представляю себе тебя в сельской местности, - произнес он. - Ты всегда отличалась пристрастием к крупным городам. Даже Линчёпинг считала дырой.
        Она усмехнулась и взяла его под руку так, будто это было совершенно естественным. Протестовать Торкель не намеревался.
        - Да, но мне действительно нравится. Наверное, дело в возрасте… Я тоже не могла себе представить, что ты станешь комиссаром полиции.
        - Да, думаю, это стало неожиданностью для многих.
        - Помню, когда услышала от Хелены, что ты поступил в полицейскую школу, я страшно удивилась.
        Расстояние до гостиницы сокращалось. Освещенный главный вход все приближался. Торкель знал, чего ему хочется, но чувствовал себя слишком робким и неловким для того, чтобы даже попытаться сделать это. В точности, как когда они с Лисе-Лотте впервые были вместе. Клокочущее волнение в душе и ощущение, что он не отвечает ожиданиям. Не отваживается. Боязнь получить отказ.
        Тогда первый шаг сделала она. Наклонилась вперед для их первого поцелуя. На этот раз ему хотелось решиться самому. Сквозь ткань пиджака он ощущал теплоту ее тела. Они молча шли вперед. Их шаги эхом отдавались от асфальта. Она позволила ему быть очень близко. Несмотря на это, он не находил в себе сил сделать то, чего ему в глубине души хотелось.
        Коснуться ее.
        Поцеловать.
        Гостиница все приближалась. Совместных шагов оставалось все меньше. Возможности для чего-то большего уменьшались с каждым метром. Чего он ждет? Он не понимал. Других и более удобных случаев не представится. Сейчас или никогда. Уже скоро они будут стоять перед входом и прощаться.
        - Я провела замечательный вечер, Торкель, - внезапно остановившись и повернувшись к нему, произнесла она.
        - Я тоже.
        Получилось, как в первый раз, много лет назад. Она наклонилась вперед и поцеловала его. Отбросив осторожность, он ответил ей. На ее губах ощущался привкус красного вина. Целовались они, казалось, страстно и долго, но когда отпустили друг друга, ему хотелось лишь продолжать.
        - Ой! - воскликнула она и с нежностью посмотрела ему в глаза глубоким взглядом, отступая на шаг назад. - На это я как-то не рассчитывала.
        Торкель почувствовал некоторую растерянность.
        - На что? - с трудом произнес он.
        - Что почувствую так… - Она на секунду замолчала, а потом шепотом добавила - …сильно.
        - Я тоже.
        - Может, созвонимся завтра? - спросила она.
        Торкель кивнул, хотя в глубине души ему больше всего хотелось не отпускать ее.
        - Разумеется, - ответил он. - Созвонимся завтра.
        Он наклонился и в последний раз поцеловал ее. Менее страстно.
        Она сдержала свои чувства.
        Он тоже.
        Что еще им оставалось делать?

        26

        Прогноз погоды, который он прослушал в машине, обещал в течение дня от двадцати до двадцати пяти градусов. Было по-прежнему рано, самое начало седьмого, но когда он заводил грузовой фургон на парковку, солнце уже грело через стекло. А ведь еще только конец июня. Рогер Левин искренне надеялся, что не будет так же жарко, как прошлым летом. Немного зловредно по отношению ко всем отпускникам, которые начнут отдыхать в ближайший месяц и уже предвкушают ленивые жаркие солнечные дни и теплые приятные вечера у гриля, но его погодные предпочтения были чисто эгоистическими.
        Ему предстояло работать. На улице. Весь остаток лета.
        Или, во всяком случае, до середины августа. К началу учебного года в школах[128] ему необходимо все закончить. Его семья не слишком обрадовалась, узнав, что у него в этом году не будет полноценного отпуска, но вместе с тем они его понимали.
        Фирма «Левин Строительство и Электроработы» существовала с 1999 года, когда Рогер Левин уволился из концерна NCC[129] и начал собственное дело. Первые годы выдались тяжелыми. На рынке, где были широко распространены нелегальные заработки, за заказы боролось много мелких фирм. Потом, в 2008 году, ввели налоговые вычеты за наем строительных фирм, и стало полегче. Вычет из налогов пятидесяти процентов стоимости работ сделал обращение к нелегальной рабочей силе не столь привлекательным. У фирмы «Левин Строительство и Электроработы» появилось больше заказов, и она даже смогла расширить штат. Рогер начал подумывать о небольшом сокращении деятельности. Но тут его фирма стала главным подрядчиком этого ремонта. Большая и важная работа, которую следовало сделать правильно и хорошо. Работа, способная привести к новым подрядам, если заказчик останется доволен. Поэтому он решил все лето лично руководить работой на месте.
        Рогер вылез из машины, обошел вокруг нее, открыл задние дверцы и вытащил стоявший за ними деревянный ящик. Кофеварка, два термоса, молоко, хлеб, масло, сыр и ветчина. Булочки, несколько пачек печенья и пакетиков со сладостями.
        Рабочие появятся не раньше семи, и к этому времени Рогер собирался приготовить бутерброды и кофе. Каждый день такое угощение их ждать не будет, но им всем предстоит долгое - и, возможно, жаркое - лето, поэтому не повредит поднять им настроение. Они ведь тоже жертвуют семейной жизнью и отпуском.
        Подойдя к двойным стеклянным дверям, он отпер их выданным ему ключом и вошел в пустой гардероб. Учительская располагалась на втором этаже. Надо было стать учителем, думал он, таща ящик по лестнице. Десять недель летнего отпуска, пасхальные каникулы, осенние каникулы, спортивные каникулы, рождественские каникулы. Правда, в остальное время их окружают дети. Тридцать человек. И их родители. Когда его дочери были помладше и хотели играть в футбол, Рогер несколько лет помогал на тренировках и матчах в местном спортивном клубе. Он не переставал удивляться поведению родителей девочек возле футбольного поля. Они кричали, ругались, критиковали, подгоняли, ставили под сомнение все действия тренера. «Учителю, вероятно, достается в десять раз больше», - думал он. Он никогда бы этого не выдержал, сколько бы каникул у него ни было в промежутках.
        Поднявшись на второй этаж, он направился в учительскую. Уже собираясь свернуть налево по коридору, в сторону кабинета директора, он остановился.
        Одна из дверей в коридоре была открыта. С того места, где он стоял, на деревянной двери были видны следы взлома.
        Вот черт!
        Лучше уж взглянуть, задокументировать повреждения и сразу сообщить о них, чтобы никто не подумал, что они появились, пока в здании находились он и его люди. Поставив ящик на пол, он прошел оставшиеся шаги до взломанной двери. Его укрепленные сталью ботинки застучали по каменному полу.
        Да, действительно взломано, повреждены и дверной косяк, и замок, быстро отметил Рогер. Он вынул телефон, чтобы сделать несколько снимков. Школа принадлежала муниципалитету, поэтому он предположил, что звонить надо кому-то оттуда. Держа телефон перед собой, он обошел дверь, чтобы сменить угол. Бросил взгляд в класс и опустил телефон, нерешительно шагнул внутрь и понял, что первый звонок в это утро будет не в муниципалитет.
        Он набрал 112.

        27
        - Нам известно, кто это?
        Себастиан стоял в нескольких шагах от взломанной двери, всматриваясь в слишком хорошо знакомую, к сожалению, картину. Девушку удерживала на стуле обмотанная прямо под грудью веревка. На спине прикреплены два листа с тестами. На голове белый колпак, лицо повернуто к стене. Он был уверен, что, осматривая тело, Урсула найдет на лбу отверстие от пневматического пистолета.
        - Пока нет, - ответила Урсула, работавшая вместе с двумя помощниками на месте обнаружения. Разумеется, расстроенная тем, что еще одного молодого человека жестоко лишили жизни, но довольная тем, что, в порядке исключения, оказалась на месте первой и может провести техническое обследование самостоятельно.
        - Он ускоряется, - заметила она, на мгновение оторвавшись от камеры и взглянув на Себастиана. - Почти неделя между первым и вторым преступлением, три дня до следующего.
        - Да.
        - Сокращается так называемый период охлаждения?
        - У нашего преступника нет периода охлаждения.
        Он шагнул к ближайшему из задних столов класса и снял стоявший на нем стул. Урсула бросила на него взгляд, и Себастиан остановился, но затем она коротко кивнула. Он сел, откинулся назад на двух задних ножках стула так, что спинка уперлась в стену, и снова посмотрел на девушку.
        - Период охлаждения есть у тех, кто убивает по внутреннему принуждению. Они предаются фантазиям до тех пор, пока не оказываются не в силах им противостоять, - проговорил Себастиан и поймал себя на том, что ему вспомнился Билли. - После убийства они ощущают спокойствие, часто связанное со стыдом и чувством вины за совершенное. Потом потребность снова формируется до тех пор, пока ей больше невозможно противостоять. Согласно статистике, спокойный период становится все короче и короче. Но наш преступник…
        Он уперся взглядом в прикрепленные к обнаженной спине девушки листы бумаги.
        - Нашим преступником движет не желание или принуждение. Он убивает потому, что хочет, а не вынужден. - Себастиан умолк. Не ради драматического эффекта, а чтобы быстро перебрать в голове дела, с которыми они за эти годы работали вместе. Он пришел к выводу, что налицо доказательства мысли, возникшей у него, как только они увидели первую жертву.
        - С такими, как он, мы еще не сталкивались.

        28

        Казалось, он не в силах вернуться в класс. Не потому, что ему не хотелось там находиться. Вовсе нет. Мертвая девушка на стуле.
        Торкель не мог смотреть на нее, не думая об Элин.
        О старшей дочери, которая только что закончила первый год обучения в Стокгольмской школе гостиничного и ресторанного дела. Она училась на повара. Нашла себе летнюю работу в ресторане в районе Хурнстулль. В средней школе оценки у нее были неважные. Торкель любил ее больше всего на свете, но был почти уверен в том, что она сумела бы ответить на довольно мало вопросов из самодельного теста их преступника.
        Это вовсе не означало, что она глупа, напротив, она умная, взрослая, душевная, веселая, но не обладает энциклопедическими знаниями такого типа. Большинство ее друзей - тоже, считал он, судя по тем, с кем он встречался и разговаривал. Впрочем, у нее есть нечто другое. Уверенность в себе, любознательность - она совершенно не боится новых ситуаций, верит в то, что все возможно, предприимчива, что может позволить ей далеко пойти. Наверное, дальше, чем знания, которые пришлось демонстрировать жертвам. По крайней мере, столь же далеко.
        Торкель знал, что она смотрит эти программы. Во всяком случае, некоторые из них. Потому, как он надеялся, что они обладают той же притягательностью, что прежние шоу уродов. Что ее привлекают безумство, странность, исключительность - как на такое не посмотреть?
        Но ей никогда в жизни не пришло бы в голову в чем-нибудь подобном участвовать.
        Так он, по крайней мере, думал. Надеялся.
        Ему было крайне трудно представить, что его пьяная дочь занимается в телевизионной программе сексом с одним или несколькими почти незнакомыми мужчинами. Даже если бы она, как Мирослав Петкович, просто играла роль.
        Впрочем, ей скоро восемнадцать, и она может поступать как хочет. Уже поступает. Давно прошли времена, когда она перед принятием решения спрашивала его совета. Чаще всего его просто ставили перед фактом.
        Вот так, и живи с этим.
        Он предполагал, что она больше советуется с Ивонн. По бумагам у них совместное право опеки, но на практике дочери жили у матери с момента развода. Его работа не позволяла им жить у него каждую вторую неделю.
        У него хорошие отношения с дочерьми, в этом он не сомневался, но чтобы отношения стали действительно близкими, требуется время и личное присутствие, а с этим дело обстояло неважно. Торкель сообразил, что только один раз разговаривал с девочками после окончания учебного года, причем больше двух недель назад. Он решил, что вечером обязательно позвонит им.
        Чувствовал, что ему необходимо поговорить с ними, особенно после того, как увидел девушку в классе.
        Торкель вышел оттуда, чтобы попросить местных полицейских постараться узнать имя этой молодой женщины. До сих пор всех жертв находили на следующее утро после их встречи с убийцей. Он попросил их проверить заявления о пропаже людей накануне, скажем, во второй половине дня, и посмотреть, не подходит ли под какое-нибудь описание эта полуобнаженная девушка. Шанс, конечно, невелик. Если жертва проживала одна, что вполне вероятно - ей на вид около двадцати лет, - то ее мог еще никто не хватиться.
        Но Торкель надеялся на лучшее.

        Утром им позвонили в самом начале восьмого.
        Будильник мобильного телефона был у него поставлен на 6:30, но Торкель проснулся уже около шести, в необычайно хорошем настроении. Причиной наверняка был ужин накануне вечером. Быстро приняв душ, он спустился вниз, чтобы позавтракать.
        Минут через сорок пять в ресторан пришла Урсула - как раз когда он обдумывал, не согрешить ли ему немножко и не взять ли ко второй чашке кофе круассан с шоколадом.
        - Доброе утро, ты рано, - сказала она, многозначительно кивая на его почти пустую тарелку.
        - Я проснулся и решил сразу встать.
        - Значит, вчера вы не очень засиделись?
        Торкель посмотрел на нее. Он ошибается или в голосе Урсулы присутствовали нотки удовлетворения?
        - Да…
        - С кем это ты встречался?
        Торкель продолжал смотреть на нее вопросительно.
        - Я видела тебя в баре. Ты был не один, - объяснила Урсула.
        - Вот оно что, это моя школьная подруга. Мы вместе учились в гимназии.
        - Здорово. Что она здесь делает?
        - Она здесь живет. Работает в школе, где нашли Петковича. Собственно, это она его нашла.
        - Надо же. Наверное, это было… тяжело.
        - Да.
        Возникла короткая пауза. Торкель обдумывал, стоит ли рассказывать, что они с Лисе-Лотте одно время были больше чем одноклассниками, но решил, что нет. Урсуле это, скорее всего, неинтересно. Это было целую вечность назад.
        - Пойду, принесу себе поесть, - прервала молчание Урсула и развернулась, чтобы идти к шведскому столу.
        - Захвати мне заодно круассан с шоколадом! - прокричал ей вслед Торкель.
        Съесть круассан ему так и не удалось.
        Не успела Урсула отойти от стола, как у него зазвонил телефон. Новый труп. Их дело.
        Школа в Русерсберге, под Стокгольмом. После этого он сделал три быстрых звонка. Первый - Ванье и Билли, чтобы узнать, как у них дела и могут ли они поехать в Стокгольм. Они могли.
        Кристианссон прислал двух человек, которые кажутся, несомненно, компетентными, им спокойно можно передать дело и уехать из Хельсингборга, если Торкель хочет отправить их в Стокгольм.
        Он хотел.
        Второй звонок - Эве Флурэн. Он рассказал ей, что произошло, попросил ее взять на себя ответственность в Ульрисехамне и докладывать ему ежедневно или, как только произойдет что-нибудь, на ее взгляд, важное.
        Третий звонок - Себастиану.
        Тот завтракал в кафе неподалеку. Когда Торкель поинтересовался, почему он не ест в гостинице, выяснилось, что он там не ночевал.
        - Эва Флурэн? - спросил Торкель с грустным вздохом.
        - Нет.
        Расспрашивать дальше Торкель не стал, он мог очень легко дополнить остальное. Ему оставалось радоваться тому, что Себастиан провел ночь не с Эвой Флурэн. Его дурная привычка заниматься сексом с женщинами, связанными с их расследованиями, начала становиться проблемой. Вместо этого он велел Себастиану возвращаться в гостиницу и складывать вещи. Они едут в Стокгольм.
        В Русерсберг - ничем не приметный городок, находящийся между Стокгольмом и аэропортом Арланда.
        По прибытии в школу они втроем зашли в класс, но, быстро удостоверившись, что это действительно их дело, Торкель покинул коллег, чтобы попросить местных полицейских попытаться помочь с установлением личности.
        Казалось, он не в силах вернуться в класс.
        Себастиан сидел на стуле в самом конце класса, прислонясь к стене. Урсула с двумя коллегами работала возле жертвы. Все повернулись к Торкелю, когда он наконец вошел в дверь.
        - Сегодня ночью родители заявили об исчезновении близнецов Сары и Эббы Юханссон, - сразу сказал он, увидев их любопытные взгляды. - Они не вернулись домой после какого-то ужина, никому не позвонили и не отвечали на телефон, что явно очень необычно.
        - С кем они ужинали? - поинтересовался Себастиан.
        - Пока не знаю, у меня есть только их личные данные.
        - Они участвовали в каком-нибудь шоу?
        - Не знаю.
        - У нас есть машина?
        - В пути.
        - Близнецы?
        - Да, о пропаже обеих заявили сразу после полуночи.
        Себастиан наклонился вперед так, что стул опять опустился на все четыре ножки.
        - Где же тогда вторая?

        29

        Урсула по телефону вводила Ванью в курс дела, пока та ехала на такси из аэропорта Бромма.
        Все обнаруженные на новом месте детали совпадали с другими жертвами. Поза тела, дурацкий колпак и прикрепленный к спине тест. Сара Юханссон справилась немного лучше, чем Патриция и Мирослав - шестнадцать из шестидесяти - но этого оказалось недостаточно. Где Эбба - неизвестно.
        Жертвы, похоже, никак не связаны со школой, в которую их помещают, и для поисков в стокгольмском регионе имеется много закрытых на лето школ. Эбба может находиться где угодно. Урсула закончила тем, что перешлет Ванье всю известную на данный момент информацию о близнецах.
        Мобильный телефон Сары не нашли, и Билли, едва усевшись на заднее сиденье такси, принялся искать. Особенно много близнецов, которых бы звали Сара и Эбба Юханссон, быть не могло. У Ваньи звякнул телефон: первый полицейский отчет за вчерашний день, когда поступило заявление об их пропаже. Согласно отчету, обе девушки около восьми часов вечера отправились на встречу с журналистом. Имени нет, но на ум сразу приходит Свен Катон. Пытаясь дозвониться до полицейского, принявшего заявление, Ванья задавалась вопросом, как Сара и Эбба могли пойти на эту встречу. Через полдня после того, как было обнародовано имя. Ладно, газеты молодежь не читает, но на какие-нибудь последние новости они в течение дня все-таки должны были наткнуться. Очевидно, не наткнулись.
        Она дозвонилась до констебля Ларссона, который рассказал, что при подаче заявления об исчезновении девушек родители произвели впечатление взволнованных, но внимательных и разумных и на прямой вопрос ответили, что дочери ни разу не упоминали имя журналиста. Встречаться с ним они собирались в каком-то китайском ресторане в Сундбюберге. Ничего больше родители не знали.
        - Они говорили, почему он захотел с ними встретиться? - спросила Ванья. - Они участвовали в какой-нибудь телевизионной программе или чем-то подобном?
        - Они вроде бы что-то выиграли за свой блог, - ответил Ларссон, и Ванья услышала, как он перелистывает бумаги. - Он назывался «Родственные души», - вернувшись к телефону, добавил он.
        - В заявлении об этом не говорится, - отметила Ванья, прокручивая текст в телефоне.
        - Я не счел это существенной информацией в контексте их исчезновения, - ответил Ларссон голосом, говорившим, что он не сомневается в правильности своей оценки.
        Ванья поблагодарила за помощь и положила трубку.
        - «Родственные души», - сообщила она сидящему на заднем сиденье Билли.
        Он погуглил и быстро нашел аккаунты с этим именем в Твиттере и Инстаграме, а также сам блог. Начал с Твиттера. Протянул Ванье телефон с последним твитом.
        - Вчера вечером. Четверть десятого, - сказал он.
        - «Мы с сестрой встречаемся с журналистом. Круто и бесплатный ужин», - прочла вслух Ванья. - Значит, по крайней мере в четверть десятого, обе сестры были живы. Что-нибудь еще?
        - Пока нет. - Билли притянул телефон к себе и продолжил водить пальцами по дисплею.
        Ванья посмотрела в окно. Машина проносилась мимо станции метро «Альвика». Они приближаются к Стокгольму.
        - Черт! - послышалось вдруг с заднего сиденья.
        - В чем дело? - спросила она.
        - Поле для комментариев к последней записи в их блоге, - проговорил Билли, наклоняясь вперед, чтобы она опять могла читать с дисплея.
        Сара 16/60. Незачет.
        Эбба 28/60. Зачет.
        - «Зачет», что это означает? - спросила Ванья.

        30

        По приезде в Госкомиссию Ванья и Билли сразу поднялись в расположенное на третьем этаже помещение для совещаний, которое они никогда не называли иначе как «Комнатой». Ванья радовалась возвращению в Стокгольм и в Госкомиссию. Здесь имелись место, техника и ресурсы, необходимые для обстоятельной работы. Ванья никогда не занималась командными видами спорта, но предполагала, что Комнату можно назвать «своим полем» Госкомиссии. Наличие постоянного места, где они сопоставляли информацию, могли быстро получить общее представление о деле и, исходя из него, действовать творчески, казалось ей бесценным.
        Билли поставил на стол переносной компьютер и уже собирался продолжить сбор информации о сестрах в сети, когда вошла начальник НОО - Национального Оперативного Отдела, в подчинении которого теперь находилась Госкомиссия, Розмари Фредрикссон.
        Визит шефа. Это что-то означает.
        Злые языки говорили, что она обычно появляется, когда Торкель превышает бюджет, и что ее больше интересуют их переработки, чем процент раскрываемости. Женщина лет пятидесяти коротко, но как знакомым, кивнула Ванье и Билли. Как всегда, хорошо одета, темно-русые волосы убраны в прическу, взгляд стальной.
        - Нам удалось узнать что-нибудь еще? - с ходу спросила она.
        Билли сосредоточился на экране компьютера. Такие дела он с удовольствием предоставлял Ванье, которая, как он видел уголком глаза, покачала головой.
        - Мы только что приехали из Хельсингборга. Урсула сейчас на месте обнаружения последнего трупа. Торкель в пути, - ответила она в надежде, что «в пути» означает: «будет с минуты на минуту». Торкель хорошо умел обращаться с Розмари.
        - Ничего нового о сестре? О той, что пропала. Такое впечатление, что сейчас сюда звонят все журналисты Швеции, - продолжила Розмари.
        - Двенадцать нарядов обыскивают школы в северном районе, взяв за отправную точку Русерсберг, - ответила Ванья, стараясь придать голосу максимальную деловитость. - Пока безрезультатно.
        - Я ненавижу это дело. Начальник государственного полицейского управления сегодня звонила уже трижды, - сердито сказала Розмари.
        Ванья внезапно поняла, откуда такой интерес. Дело не в беспокойстве за благополучие пропавшей сестры, не в сочувствии жертвам, а в звонках высшего начальства.
        - Если тебя это нервирует, попроси ее звонить мне. - В дверях возник Торкель, явно слышавший по пути последний комментарий. Он коротко кивнул Розмари. - Мы делаем все, что в наших силах, - продолжил он с некоторым раздражением в голосе.
        Билли оторвался от компьютера.
        - Посмотрите. Им известно, что она пропала, - сказал он, поворачивая компьютер к ним.
        Фотография молодой блондинки и рядом текст:

        КОРОЛЕВА БЛОГОВ УБИТА УБИЙЦЕЙ-ЗАСТЕКОЛЬЩИКОМ.
        ЕЕ СЕСТРА ИСЧЕЗЛА
        - Это мы слили? - сердито спросила Розмари, подошла ближе к экрану и присмотрелась.
        - Естественно, нет, - ответил Торкель, и в его голосе безошибочно слышалась усталость.
        - Все равно плохо, - донеслось от Розмари, но больше она ничего сказать не успела, прежде чем в комнату вошел Себастиан.
        - О, высокие гости, - произнес он, увидев Розмари. - Начали звонить журналисты или почему это ты вдруг заинтересовалась полицейской работой?
        Не дожидаясь ответа, он перешел к разговору с коллегами.
        - Привет, Ванья, когда ты приехала?
        - Только что, - ответила Ванья и указала на компьютер Билли. - Ты это видел?
        - Это исчезнувшая сестра?
        - Да, Эбба. Ты слышал, что она получила зачет?
        - Да, Торкель мне сказал.
        Себастиан шагнул к компьютеру и принялся рассматривать блондинку на экране. Восемнадцать лет. Взгляд в камеру. Вся жизнь впереди, как обычно говорят. В отношении Эббы Юханссон Себастиан, к сожалению, сильно сомневался.
        - Что это значит? - спросила Розмари, явно полная решимости не позволять себя долго игнорировать.
        - Это мы узнаем, когда найдем ее, - холодно ответил Себастиан.
        - Эти девушки ни в каких реалити-шоу не участвовали, - требовательно продолжила Розмари, устремив взгляд на Себастиана. - Нам известно, почему он переключился на блогеров?
        - Важно не то, чем они занимаются, - спокойно ответил Себастиан таким тоном, будто разговаривает с маленьким ребенком. - Они были известны. Успешны. На его взгляд, незаслуженно. - Себастиан повернулся к Розмари и взялся рукой за подбородок, словно глубоко задумавшись. - Ну… как бы это сказать… ну, когда кто-то получает должность начальника, по сути дела, ничего не умея. Вот так он на это смотрит…
        Розмари поджала губы, и мрачный взгляд, который она бросила на Себастиана, прежде чем обратиться к Торкелю, говорил сам за себя.
        - Держи меня все время в курсе, - сказала она, кивнула остальным и покинула комнату. Когда она захлопнула за собой дверь, Торкель глубоко вздохнул.
        - Хорошая работа, Себастиан.
        - Спасибо.
        Торкель выдвинул один из стульев и решил не развивать эту тему. Себастиан предпочел не заметить иронии в его голосе, да он все равно и не воспримет аргумент, что всегда легче иметь шефов на своей стороне. Его это не волнует. Себастиан никогда не имел какого-либо шефа полностью на своей стороне. Включая Торкеля. К тому же он вынудил Розмари оставить их в покое. Можно надеяться, что на довольно долгое время. Хоть что-то.
        - Ладно, что будем делать дальше? - произнес Торкель, призывая всех снова сосредоточиться на работе.
        У Билли было полно дел. Он собирался продолжить изучать деятельность жертв в сети, дополнить временной график на белой доске, но сначала - заказать в телефонных компаниях распечатки звонков. Оказалось, что обращаться надо в три разные компании. Патриция Андрэн пользовалась «Теле 2», Мирре был клиентом «Тре», а сестры Юханссон имели абонементы у «Халебоп». Он полагал, что получение всех распечаток займет некоторое время.
        Ванья планировала заняться материалом из Хельсингборга и Ульрисехамна, чтобы посмотреть, не упустили ли они чего-нибудь и нельзя ли проследить какую-то связь. Кроме того, Кристианссон постоянно присылал из Сконе новые сведения, которые приходилось включать в материал. Эва Флурэн - тоже. Ванья надеялась к вечеру представить обобщение. Правда, первым делом ей необходимо поесть. У нее ничего не было во рту с завтрака.
        - А ты? - спросил Торкель, обращаясь к Себастиану. - Что будешь делать ты?
        - Составлю компанию Ванье, - ответил Себастиан и вышел из комнаты следом за ней.

        Себастиан стоял в дверях столовой и наблюдал, как Ванья вынимает из морозилки готовое блюдо и идет к микроволновке.
        - Ты тоже будешь? - бросила она ему через плечо.
        - Нет, спасибо, - ответил он с отсутствующим видом.
        Он смотрел, как она срывает с упаковки картонную ленту, протыкает с верхней стороны дырку в пластикате и ставит еду в печку, не обращая на это особого внимания. Ему было необходимо принять решение. Нужно ли ей рассказать? После звонка Анны это не давало ему покоя.
        Что делать?
        Он чувствовал необходимость поступить правильно. За последнее время в жизни Ваньи произошло очень многое. Едва ли можно молчать о случившемся. Рано или поздно она все равно узнает. Если он промолчит, это опять может быть воспринято как обман. Как нечестность. Однако требуется использовать информацию так, чтобы она укрепила их хрупкие отношения, а не отдалила их друг от друга еще больше.
        Проблема заключалась в том, что у нее по-прежнему оставались чувства к Вальдемару. Они были очень близки, когда Себастиан вошел в ее жизнь. Раз в неделю вместе обедали. Совершали долгие прогулки. Ужинали, ходили в кино и на концерты. Себастиан знал, поскольку ходил следом и завистливо шпионил за ними.
        Прочные отношения строятся на проводимом вместе времени. Не на генах. Это правда. Вальдемар провел с ней так много лет, а его вина, по сути, не столь велика. Скорее он просто поступал по-человечески. Поддерживал жену и оберегал дочь. Такое ребенок может простить. Особенно в экстремальной ситуации. В этом заключалась главная проблема.
        Его попытка самоубийства изменила план игры, ослабила позицию Себастиана.
        Что произойдет, когда она узнает о том, что произошло? Бросится к Вальдемару?
        Вероятно.
        Может, пойти вместе с ней? Себастиан задержался на этой мысли. Пожалуй, в ней стоит разобраться. Оказать поддержку не только Ванье, но и Вальдемару. Отбросить зависть, возможно, даже проявить благодарность за все, что Вальдемар сделал для его дочери. Поддержать его в трудное время. Стать товарищем, а не соперником. Собственно, вполне возможная стратегия.
        - Ты что, собираешься просто стоять тут? - голос Ваньи прервал его размышления и вернул его обратно к реальности. Она стояла возле мойки и пила из стакана воду в ожидании, пока микроволновка отсчитает последние семнадцать секунд, необходимые для разогрева еды. - Я думала, ты тоже будешь есть.
        - Нет… - произнес он, осторожно шагнув в маленькую столовую. - Ванья, я должен тебе кое-что рассказать.
        - Вот как, что же?
        Она повернулась к микроволновке. Он опять ненадолго замолчал. Последний шанс. Придумать что-нибудь безопасное и уйти или рассказать.
        - Мне сегодня ночью звонила Анна, - в конце концов продолжил он.
        Ванья отреагировала, как он и ожидал. Она развернулась, и, еще не увидев ее глаза, он знал, что они почернеют от гнева. За спиной у нее звякнуло, но она, казалось, полностью потеряла интерес к еде.
        - Чем ты, черт побери, занимаешься?!
        - Ничем, честное слов. Это она мне позвонила. И…
        Больше он не успел ничего сказать, Ванья перебила его.
        - Если ты хочешь хоть как-то общаться со мной, ты не должен с ней разговаривать. Вообще.
        - Хорошо, но она звонила, потому что… - продолжил Себастиан с максимальным спокойствием и осторожностью, тщательно взвешивая каждое слово, каждый нюанс, - …потому что… - Он остановился.
        Ванья стояла, уставившись на него. Руки скрещены на груди, плечи высоко подняты, голова немного опущена так, что Ванья действительно сверлила его взглядом, всеми фибрами души готовая к бою. Будь что будет. Оттягивать больше нельзя.
        - Вальдемар пытался покончить с собой.
        Его слова ударили по ней почти физически. Он увидел, как она отпрянула. Злость и подозрительность смело волной откровенной тревоги. Руки повисли по бокам. Лицо полностью утратило краску.
        - Что? Как? Когда? Что с ним? - вопросы просто сыпались. Она сама не знала, что важнее. Она тяжело задышала, и Себастиану показалось, что у нее к глазам подступают слезы. Он оказался прав. Чувства к Вальдемару сохранились, как бы глубоко она ни пыталась их загнать. Тут ничего не поделаешь, и гордиться нечем, но какая-то часть его души заволновалась. Не подтолкнул ли он ее к помешательству? Сейчас думать об этом поздно…
        - Он в порядке. Он наглотался таблеток, но Анна вовремя нашла его, - проговорил Себастиан, стараясь ответить на максимальное количество ее вопросов.
        Она лишь кивнула, и он увидел, как она перерабатывает информацию, пытается сделать ее доступной пониманию.
        - Где он? - в конце концов выдавила она.
        - В Каролинской больнице, - ответил Себастиан, в ту же секунду почувствовав, что она отправится его навещать. Он сразу получил подтверждение своей догадке. Не говоря ни слова, она протиснулась мимо него и выбежала из столовой.

        31

        Она подъехала, припарковала машину перед больницей во втором ряду и быстрым, торопливым шагом направилась к главному входу. От волнения все тело казалось ей липким, а черная футболка - слишком плотной. Дело было не только в стрессе перед встречей с Вальдемаром, ей не давали покоя собственные чувства. Она пыталась порвать с теми, кто ее оскорбил. Хотела начать новую жизнь, собственную жизнь. Но у нее нет выбора.
        Они не отпускают ее. Как всегда.
        Ей потребовалось пятнадцать минут, чтобы узнать, где он находится. Его перевели из реанимации в отделение общей терапии на четвертом этаже, где он ждал беседы с психологом и решения о дальнейшем лечении. Поднявшись на четвертый этаж на одном из больших лифтов, она заблудилась в длинных коридорах. В конце концов ей указала дорогу санитарка. В отделении, где он лежал, пахло странной смесью антисептика и еды. Дверь была закрыта, и, собравшись с силами, Ванья молча открыла ее.
        Его она увидела сразу.
        Он лежал у окна, с правой стороны палаты. Остальные кровати были заняты, но она смотрела только на человека, бывшего когда-то ее отцом. От мужчины, которого она помнила, его отделяло несколько световых лет. Дело было не в том, что он постарел.
        Хуже того.
        Он не просто похудел, казалось, будто из него удалили всю энергию и силу. Жидкие, спутанные волосы. Тонкие, почти серые губы. Впалые глаза. В последний раз она видела его всего несколько месяцев назад и тем не менее едва узнавала. Он превратился в собственную тень.
        Казалось, он спит. Она прошла до него последние шаги. Из всех чувств у нее внезапно остались только печаль и грусть. Остановившись в ногах кровати, она немного постояла, всматриваясь в него. Из носа и рук торчат шланги. Скорее всего, ему делали промывание желудка.
        - Вальдемар? - через некоторое время осторожно произнесла она.
        Он неуверенно открыл глаза. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы сфокусироваться на ней, словно он не осмеливался верить тому, что видит.
        - Привет, - сказала она, встретившись с его туманным взглядом.
        - Ванья? - в конце концов выдавил он. Голос скрипучий и слабый.
        Она придвинула стул, сознательно поставив его не возле самой кровати, и села. Что бы она ни чувствовала в глубине души, требовалось сохранять некоторую дистанцию.
        - Что ты наделал? - усевшись, проговорила она скорее с заботой, чем с укором.
        - Ты пришла, - произнес он со слезами на глазах.
        Злиться было больше невозможно. Держать дистанцию не получалось. Ей хотелось только обнять его, но она подавила этот инстинкт и осталась сидеть, пытаясь подобрать правильные слова. Это оказалось трудно.
        - Зачем? Зачем ты такое творишь? - под конец выговорила она. Его глаза заблестели, то ли от боли, то ли от стыда.
        - Я не хочу, чтобы ты меня таким видела, - произнес он, не отрывая взгляда от ее глаз.
        - Тогда не надо было пытаться покончить с собой, - ответила она. Сурово, но правда. Он ведь по-прежнему не ответил ей. - Зачем?
        Он смотрел на нее с подавленным видом. Его истощенное тело шевельнулось, возможно, в попытке пожать плечами.
        - Врачи говорят, что мне есть для чего жить. Но они ошибаются, - сказал он почти беззвучным голосом, который она едва узнавала.
        Оба немного помолчали. За дверью слышались чьи-то шаги по коридору. Один из пациентов закашлялся. Неподвижные белые простыни в постели Вальдемара зашуршали, когда он повернулся к ней.
        - Я сожалею, что обидел тебя. Лгал тебе, - продолжил он срывающимся голосом, в обращенных к ней глазах читалась мольба. - Я не знаю, что мне без тебя делать.
        Его жалкое состояние обезоруживало. Ванья внезапно пожалела о том, что села. Все это ей не нужно. Слишком быстро. Она почувствовала, что его последние слова пробили брешь в ее решимости.
        - Ты не должен так поступать, Вальдемар, - сурово проговорила она, сама удивившись резкости своего тона. Слова прозвучали жестче, чем задумывалось, но она была вынуждена сказать это. - Ты не должен причинять себе вред ради того, чтобы я вернулась.
        Вальдемар опустил взгляд, когда он закрыл глаза, на подушку потекли слезы. Он напоминал губку, которую стоило лишь немного надавить, чтобы потекла жидкость.
        - Я пришла сюда не для того, чтобы слушать, как ты сожалеешь и раскаиваешься, - по инерции продолжила она, но, произнеся это, почувствовала, что скорее просто пытается удержать оборону, нежели действительно так думает.
        Было приятно, что кто-то наконец извинился. Взял на себя вину. Признал свои ошибки. Анна на такое не способна.
        Она увидела, как тяжело он воспринял ее слова.
        - Почему же ты пришла сюда? - жалобно всхлипывая, спросил он.
        - Потому, что когда-то ты был человеком, которого я любила.
        - Может, я смогу снова стать им, со временем? - взмолился он.
        Внезапно ей стало все-таки немного жаль его. Наверное, она говорила с ним слишком сурово, но его жалкий тон и жалость к себе ее отталкивали.
        - Не будем сейчас об этом говорить, - сказала она, пытаясь справиться с противоречивыми чувствами. - Я здесь не для того, чтобы ссориться. - Она посмотрела на него и сделала глубокий вдох. Она уже почти жалела, что приехала сюда, ей требовалось отбросить чувства, придерживаться фактов. Тогда она в силах справляться, контролировать.
        - Что говорит врач? Ты поправишься?
        - Да, они говорят, что мне повезло. Анна нашла меня вовремя, - безразличным тоном ответил Вальдемар, и она поняла, что он, во всяком случае, пытается держаться.
        Как все странно. Они поменялись ролями.
        Он - слабый, жалкий, нуждается в ней. Она - сильная, держит все под контролем. Он - ребенок, а она - взрослая.
        Тот Вальдемар, которого она знала, где-то далеко. Тем не менее он лежит здесь. Все это не укладывалось у нее в голове.
        - Черт, как могло до такого дойти? - под конец произнесла она.
        Вальдемар печально посмотрел на нее.
        - Из-за того, что я совершал ошибки, Ванья.
        Она спокойно кивнула, но не ответила. Чувствовала, что говорить больше особенно нечего. Поэтому она продолжала просто сидеть на стуле.
        Слишком далеко для того, чтобы ощущать близость. Слишком близко для того, чтобы ничего не чувствовать.

        32

        Обычно он не пил.
        По крайней мере, Лаура ушла от него не поэтому. Почему, он не знал, но не поэтому. Впрочем, почему он пьет этим вечером, он знал.
        Всему виной она. Девчонка. Эбба.
        Обычно он алкоголь не употреблял. Изредка бокал вина. Иногда пива. Редко так, чтобы на него действовало. Этим вечером он напился. В последний раз такое приключилось несколько лет назад. Сколько именно, он вспомнить не мог. В голове так много всего вертится. Трудно ухватиться за мысль.
        Существуют правила. Он честно дает им шанс. Если правильно отвечают на треть вопросов, они получают зачет.
        Если нет, он оставляет их в зданиях, где им должны были дать образование, снабдить их базовыми знаниями, вооружить для будущего, но где в настоящее время совершенно не справляются со своей единственной задачей.
        Последние данные мониторинга Международной программы по оценке образовательных достижений учащихся показали, что Швеция камнем рухнула вниз.
        Ни у одной из 33 стран ОЭСР[130 - Организация экономического сотрудничества и развития.] показатели не упали так сильно, как у Швеции. Хуже всех в Скандинавии, причем с большим отрывом. Чуть лучше таких стран как Мексика и Чили.
        Во время последовавших далее дебатов он увидел и услышал множество отговорок, объяснений и теорий, почему шведские учащиеся показывают такие плохие результаты. Ответ, однако, очень прост.
        Общество превозносит поверхностность и глупость.
        Знать разные вещи - снобизм. Учиться - тяжело. Нелепо. Не нужно, если знания незамедлительно не дают материальных благ или каких-либо привилегий в жизни. Талант не прославляют, поскольку знания не являются желанными или престижными.
        Успех получает признание, только если он достигается на спортивных аренах.
        Упадок с особой очевидностью проявляется у младших поколений, но и его собственное отнюдь не свободно от идиотов. Взять хотя бы комитет по рекрутингу, ректора, весь отдел кадров и апелляционную комиссию Королевского технологического института.
        Они полностью не способны оценить его работу, по достоинству оценить его хорошие контакты в других учебных заведениях, понять его исследования, увидеть в нем талантливого педагога и осознать ценность его широких знаний. Слепы к любым достижениям, кроме тех, что измеряются примитивным подсчетом количества публикаций через широко известные каналы и в престижных журналах.
        То, что он из года в год был самым популярным преподавателем и имел наибольшее количество студентов, полностью завершавших свое образование, не значило ровным счетом ничего. Столь же мало, видимо, интересовали их его познания в педагогике - истинный клад, из которого учебное заведение могло извлечь пользу.
        Зачем кому-то получать образование?
        Зачем кому-то посвящать годы учебе, если их ежедневно пичкают тем, что достаточно выкладывать движущиеся картинки на Youtube, писать бессмысленности в блоге или пить и трахаться в телевизионных программах, и ты не только станешь знаменитым, но и сможешь на это жить.
        Если нужны еще доказательства того, насколько признан и считается нормальным упадок, можно обратиться к королевскому дому. Принц женат на девушке с журнальных фотографий, участвовавшей в «Отеле Парадиз».
        В день их помолвки он подал заявление в Республиканское общество[131 - Общество, выступающее за замену в Швеции монархии республиканской формой правления.].
        Поверхностность и глупость.
        Нельзя отрицать, что человек, получивший профессорскую должность вместо него, знает свою область. Возможно, лучше него самого. Но только ее. Все беседы общеобразовательного, философского и психологического характера получились короткими, поскольку стало с ошеломляющей очевидностью ясно, что этому человеку не хватает глубины знаний.
        Правда, новый профессор хорошо умеет завязывать контакты, привлекать финансирование для своих исследований, начинать выступления с анекдотов, повсюду заявлять о себе.
        Он повторяется. Понимал, что повторяется.
        Лаура сказала, что он утратил увлеченность. Когда-то его энтузиазм и горячее стремление учить, распространять знания были одной из тех вещей, которые ее пленили. Но теперь увлеченности, очевидно, больше нет. Осталось лишь раздражение, зацикленность. Он не горит, только злобствует.
        Сантехник.
        Как, черт возьми, она могла выбрать сантехника?
        В профессии как таковой ничего плохого, собственно, нет. Почтенная старая профессия, требующая знаний. Но, имея немножко времени и разводной ключ, освоить ее способен любой дурак, что с завидной очевидностью демонстрирует новый муж Лауры.
        Существуют правила.
        Если они получают зачет, он их отпускает.
        Он никак не думал, что до этого дойдет, но вот появилась Эбба Юханссон. Почти половина правильно. Очень близки к верным ответы еще на несколько вопросов.
        Убить ее немыслимо. Правила есть правила. Но она видела его. Сидела напротив него больше часа.
        Видела его. Видела его машину.
        Конечно, следовало ее отпустить, но слишком рано рисковать подробным описанием. Он еще далеко не закончил.
        Содеянное вызвало большой резонанс. Газеты, телевидение, постоянное обновление информации в Сети. Однако главное внимание пока уделялось убитым молодым людям, тому, как их жаль, какое он чудовище. Ему еще не удалось поднять вопрос на следующий уровень. Не удалось заставить их понять, что он указывает на существующую в обществе проблему. Но это лишь вопрос времени, пока какой-нибудь отважный журналист или участник дебатов не встанет на его сторону. Человек, который поймет, что так дальше продолжаться не может. Что нельзя с широко открытыми глазами продолжать идти в преисподнюю. Человек, который осмелится выступить против презрения к знаниям, сочтет то, что делает, по сути хорошим и важным, хоть проявление симпатии к его методу и стало бы для работника СМИ самоубийством.
        Он необходим. Сейчас оказаться в тюрьме он не может.
        Но она видела его. Видела его машину. Ему нужно было принять меры, и он их принял.
        Теперь он пил. Виной этому она. Девчонка. Эбба.

        33

        Боль.
        Это первое, что она ощутила. Даже раньше, чем до конца поняла, что вышла из бессознательного состояния.
        Жгучая, пульсирующая боль в голове, не похожая на что-либо испытанное ею ранее, всепоглощающая, вытесняющая все чувства, все остальное. Частое, прерывистое дыхание, мучительное постанывание, словно от глубокого вдоха взорвется голова.
        Она попыталась пошевелиться. Кто-то вскрикнул. Она сама? Подумать над этим она не успела - ее вырвало. Без предупреждения, с ходу. Она мельком почувствовала теплое содержимое желудка у себя на груди, а потом от внезапного движения по всему телу пробежала новая жгучая волна и ударила в голову.
        Она снова легла на спину. Прерывистое, затрудненное дыхание.
        Что произошло? Она не знала, боль не давала сформулировать ни единой разумной связной мысли.
        Сара. Ее сестра.
        Где она? Где находится она сама?
        Она попыталась, невзирая на боль, сконцентрироваться. Сосредоточиться. Собраться с мыслями. Отбросить боль в сторону, чтобы сориентироваться. Это необходимо.
        Из них двоих она - толковая. Сара - небрежная.
        Она медленно повернула голову, не решаясь на большее движение. Это ничего не дало. В комнате темно. Черно.
        Сплошная чернота. Неестественная чернота, осенило ее.
        Она повернула голову обратно, с большим трудом поднесла руки к лицу. Близко, настолько близко, что кончики пальцев слегка касались лба, и осознала, что дыхание участилось, словно ее измученный мозг сам установил связь.
        Комната не черная. Просто она сама - слепая. Он лишил ее зрения.

        34

        Перед завершением рабочего дня Торкель созвал их для обмена последней информацией. Ему казалось, что он улавливает в Комнате ощущение некоторого отчаяния. Оно было ему знакомо. В большинстве расследований оно периодически присутствовало, когда все знали, что ничего особенно нового привнести не могут, а имеющиеся факты к поимке преступника их не приблизили.
        Прежде всего, Ванья давно не выглядела такой подавленной, как сейчас. Когда Себастиан последним вошел в комнату, Торкель бросил на него слегка неодобрительный взгляд, уверенный в том, что в плохом настроении Ваньи виноват он, но Себастиан, похоже, даже не обратил внимания.
        - Эбба Юханссон по-прежнему не найдена, - начал Торкель, когда все собрались. - Мы пытаемся заставить персонал всех школ стокгольмского региона проверить свои помещения, но школ много, поэтому результата я пока не знаю.
        - Он убивает не сдавших зачет, - донеслось от Ваньи. - Означает ли это, что те, кто, подобно Эббе, прошел тест, остаются в живых?
        Сразу ей никто не ответил. Себастиану эта мысль тоже приходила в голову. Однако это казалось слишком рискованным. Преступник проводил с жертвами много часов. Просто отпускать их на волю было бы глупо.
        Себастиан огляделся и понял, что остальные ожидают, что на вопрос Ваньи ответит он. Он пожал плечами.
        - Ему, вероятно, пришлось импровизировать. Как он решил эту проблему, я не знаю.
        Его слова были встречены молчанием и отдельными кивками. Надо попросту ждать, пока они найдут Эббу, и рассуждать на эту тему особого смысла нет.
        - Мы получили ответы на запрос в газеты, - продолжил Торкель, меняя тему. - Три письма в рубрику «Нам пишут», подписанные Катон Старший. - Он выложил копии вырезок, и все потянулись за своими экземплярами. - И письмо, адресованное главному редактору «Эстерсундс-Постен». За той же подписью.
        Себастиан быстро пробежал глазами содержание коротких вырезок и несколько более длинного письма. Оно полностью соответствовало созданному им образу преступника. Во всех четырех, так или иначе, говорилось о том, как возмутительно потворство распространению поверхностности и глупости. Хорошо и точно сформулировано. Корректно с грамматической точки зрения. Письма в газеты бумажные, пришли по обычной почте. Оригиналы или конверты ни в одной из редакций не сохранились. Письмо главному редактору они, правда, получили в оригинале, но поиски отпечатков пальцев ничего не дали. Слишком много народу бралось за бумагу после того, как ее достали из конверта, который они тоже выбросили.
        - А эта Фрида Вестер, - начала Урсула, указывая на письмо. - Не стоит ли нам с ней пообщаться?
        Торкель понял ход ее мысли. Письмо главному редактору пришло после того, как в декабре опубликовали большой репортаж о Фриде Вестер, семнадцати лет, которая получила более 100 000 подписчиков на своем канале в Youtube, когда стала давать советы о том, как надо ухаживать за ногтями и как их можно красить разными причудливыми способами.
        Торкель посмотрел на Себастиана.
        - Что ты думаешь?
        - Это за год до того, как он начал убивать, - задумчиво проговорил Себастиан.
        - Патриция Андрэн участвовала в программе «Мать-одиночка в поиске» два года назад, - возразил Билли.
        - Но ее как раз сейчас пригласили вести программу, и она собиралась участвовать в еще одной передаче. Она была актуальной. Успешной. Петкович и сестры Юханссон тоже.
        - Значит, Фрида вне опасности?
        - Не могу поклясться, но скорее всего, да.
        Торкель кивнул. Он собирался все-таки позвонить в полицию Эстерсунда, попросить их связаться с семьей Вебер и сообщить, что за Фридой и ее окружением надо дополнительно присматривать. Попросить их дать знать, если ей позвонит какой-нибудь журналист и назначит встречу или произойдет нечто подобное.
        - Урсула? - он повернулся налево.
        - Собственно, ничего нет, - с легким вздохом начала она. - Как вам известно, ни на письме, ни на месте обнаружения трупа отпечатков пальцев нет. Каких-либо следов ДНК тоже. Аккуратен и осторожен.
        Она наклонилась и притянула к себе две лежащие перед ней на столе бумаги.
        - Мы получили отчет от криминалистов. Колпаки на головах жертв сделаны из листов картона, которые можно купить в любом канцелярском магазине или в магазине, где продаются товары для хобби. Тест напечатан на бумаге для лазерных принтеров «Хьюлетт-Паккард». То же самое.
        Она перелистнула страницу.
        - Веревка вокруг тел из полипропилена, двенадцать миллиметров, плетеная. Имеется в каждом строительном супермаркете. Узел на веревке шкотовый.
        - Это, возможно, означает, что он имеет опыт хождения под парусом, - вставил Торкель.
        - Тебе виднее. - Урсула обратилась к Билли, который обдумывал, не сказать ли, что это скорее не шкотовый, а брам-шкотовый узел, но решил, что не стоит. - Я не на сто процентов уверена, но судя по тому, что я видела у жертв, мы можем продолжать развивать теорию, что он использует пневматический пистолет.
        - Здесь я пока ничего не добился, - сразу включился в разговор Билли. - На оружие такого типа не требуется лицензии, и отследить его покупку невозможно. Я надеялся, что какая-нибудь ветеринарная клиника, фермерское хозяйство или, скажем, небольшая скотобойня заявляла о краже, но за последние годы таких заявлений нет.
        Телефон Торкеля зажужжал на столе. Тот посмотрел на дисплей, встал и покинул Комнату, на ходу отвечая на звонок. Воцарилась тишина. Ощущение отчаяния отнюдь не уменьшилось от того, что они так отчетливо осознали, что с тех пор, как забрали дело у местной полиции, никуда не продвинулись.
        - Можно я возьму их? - спросил Билли, показывая на распечатки, лежащие на столе перед Урсулой, и встал. Урсула кивнула и подвинула бумаги к Билли, который повернулся к стене и прикрепил их булавками рядом с временн?м графиком.
        Себастиан пытался встретиться взглядом с Ваньей, но она его последовательно игнорировала.
        - Что вы собираетесь делать вечером? - спросил он, ни к кому конкретному не обращаясь, но устремив взгляд на стоящего возле доски Билли. Угловым зрением он заметил реакцию Ваньи и Урсулы. О личных делах они на работе говорили нечасто, еще реже в присутствии нескольких человек, да и Себастиан никогда раньше с подобной инициативой не выступал. Непринужденная беседа с коллегами - это не совсем в его стиле.
        - Ничего особенного, - поняв, что Ванья с Урсулой отвечать не собираются, кратко сказал Билли.
        - Мю по-прежнему в отъезде? - продолжил Себастиан, и Билли увидел, что Урсула опять среагировала. Откуда Себастиан знает, где находится жена Билли? Почему он знает, где находится жена Билли? Билли понимал, чего добивается Себастиан, но неужели тот не мог поговорить об этом с глазу на глаз? Получилось подозрительно и странно.
        - Да, - коротко ответил он и на свое счастье увидел, что открывается дверь и возвращается Торкель, но тот даже не переступил через порог.
        - Нашли Эббу Юханссон.

        35
        - Она просто шла оттуда, - сказал мужчина в тренировочном костюме с диалектом, говорившим, что он переехал с севера, и указал на одиноко стоящее в конце большого поля красное здание. - Вернее, она едва шла, промокшая до нитки, должно быть, упала там в канаву. - Он снова указал куда-то влево от сарая.
        Они стояли на маленькой лесной дороге - собственно, только две колеи в земле и больше ничего, кроме леса, за исключением поля и сарая. Возникало ощущение, что они находятся в сельской местности, но всего лишь в нескольких сотнях метров в другую сторону начиналась застройка. Другой сонный благополучный северный пригород Стокгольма. В тридцати километрах от Русерсберга. Виллы и маленькие домики. Место, куда, при наличии средств, переезжали, чтобы обеспечить детям более безопасное детство. Дома здесь защищали сигнализацией и взаимодействием с соседями, здесь знали, что кое-кто из молодежи балуется по выходным наркотиками, и подозревали, что за задернутыми шторами кого-то избивают, но от тяжких преступлений они, по большому счету, были избавлены.
        - Она что-нибудь сказала?
        - Не-е, то есть она говорила что-то о какой-то Саре и про свои глаза, но очень бессвязно.
        Торкель кивнул. Немногое, что ему уже было известно, не давало оснований надеяться, что Эбба сможет им существенно помочь. Согласно результатам предварительного обследования в больнице, ее глаза были каким-то образом выжжены. В настоящий момент ей дали снотворное, и допросить ее они смогут не раньше завтрашнего дня. Возможно, позже.
        Урсула отправила криминалистов в больницу, чтобы зафиксировать следы на ее теле и одежде, если таковые имеются. Сама она собиралась сосредоточиться на заброшенном сарае.
        - Не можете ли вы припомнить что-нибудь еще? - спросил Торкель мужчину, пробежка которого приняла, мягко говоря, неожиданный оборот.
        - Не-е, во всяком случае, с момента, как я ее нашел.
        - Но…?
        - До этого здесь был жилой автофургон. Вчера вечером.
        - Автофургон.
        - Да.
        - Какой марки?
        - Понятия не имею. Это был… автофургон.
        - Регистрационный номер вы видели?
        - Не-е, иностранные номера, но я не знаю, какой страны.
        - Вы тогда тоже бегали? - поинтересовался Себастиан, до сих пор стоявший молча. Существовала маленькая возможность того, что мужчине чуть слишком льстит внимание, и он хочет «помочь» им больше, чем реально может.
        Предстать более важным, чем он есть. Такое случалось.
        - Не-е, я вон там живу. - Он вновь показал, на этот раз на стоящий на небольшом холме желтый деревянный дом с видом на поле, завершавшееся сараем. - Видел его в окно. Здесь редко ездят машины, особенно такие большие. Дорога через несколько сотен метров заканчивается, превращается в тропинку для верховой езды или пробежек.
        Торкель испытывал смесь надежды и раздражения. Это важная ниточка, с которой можно работать, но мужчина перед ним, похоже, больше ничем помочь им не может. Хотя предпринять попытку стоит.
        Он вызвал Билли.
        Пусть сядет с мужчиной и покажет ему фотографии автофургонов. Если повезет, тот узнает модель.
        - Но эти жилые фургоны ведь все одинаковые, - сказал мужчина, разрушая надежды Торкеля. При таком настрое сомнительно, что от него будет толк.
        Билли неторопливым шагом пришел от сарая, где он помогал Урсуле. Торкель быстро объяснил ему задачу и что он должен также изучить все подъездные дороги и проверить наличие там камер наблюдения. Едва ли в округе разъезжало много автофургонов.
        Себастиан оставил Билли с мужчиной в тренировочном костюме и огляделся.
        По-прежнему светло. Собственно, по-настоящему и не стемнеет.
        Теплый летний вечер, щебечут птицы. Себастиан не мог связать трели ни с одним названием птицы, но одна звучала более мелодично и громче остальных, и ему припомнилось, что однажды, во время прогулки по городу другим теплым летним вечером, кто-то говорил, что это черный дрозд. Но откуда ему, черт возьми, знать?
        Он увидел Ванью, которая стояла и, похоже, бесцельно смотрела на большое поле. Он подошел и встал рядом с ней. Она даже не повернулась к нему.
        - Все в порядке?
        - Ты не думаешь, что здесь должно быть много косуль?
        Ладно, не тот ответ, которого он ожидал. Честно говоря, вообще не ответ, но он решил сразу не отступаться.
        - Не знаю. Я ничего не знаю о природе. Не люблю ее.
        - Как можно не любить природу?
        Себастиан ненадолго задумался, хотя уже знал ответ.
        - Она просто существует, она не думает. Я плохо переношу то, что не думает.
        - Наверное, я люблю ее именно поэтому, - тихо сказала Ванья. - Она просто есть. Она не думает, не лжет, не пытается покончить с собой…
        Себастиан повернулся к ней, но она по-прежнему не отрывала взгляда от просторов.
        - Ванья, я могу тебе чем-нибудь помочь?
        Нет ответа.
        - Как коллега.
        - Нет.
        С этим она ушла.

        36

        Когда он вошел в квартиру, там царила приятная пустота.
        Довольный тем, что наконец ни с кем не надо разговаривать, он снял ботинки, повесил куртку, направился прямиком на кухню, достал из холодильника бутылку пива и плюхнулся на диван.
        День выдался длинным.
        Было даже трудно представить, что только сегодня утром они с Ваньей покинули Хельсингборг. Так много всего произошло.
        Нашедший Эббу мужчина ничем не смог им помочь. Они ничего не узнали об автофургоне. Ни марки, ни модели или специфических деталей, которые дали бы им возможность двигаться дальше. Из какой страны он приехал, тоже не прояснилось. Билли показывал фотографии разных регистрационных номеров, и на настоящий момент наиболее вероятными выглядели Польша, Германия и Испания, правда, с таким же успехом машина могла оказаться из Дании. Или Румынии. Или из космоса. Мужчина в тренировочном костюме не имел представления.
        Так что пока у них имелся только зарегистрированный за границей автофургон.
        На окрестных дорогах никаких камер наблюдения не было, и по пути от школы в Русерсберге до сарая в Тэбю нигде не требовалось платить за проезд, но Билли собирался завтра все-таки проверить в Транспортном управлении и запросить снимки у всех пунктов оплаты. Он полагал, что в конце июня по стокгольмскому региону передвигается не так уж много автофургонов.
        Он достал телефон. Исследования показали, что молодежь может смотреть на свои телефоны и планшеты более ста раз за день, и он чувствовал, что в этом отношении, несмотря на свои тридцать три года, точно относится к «молодежи». Никаких пропущенных звонков или сообщений не обнаружилось.
        Мю звонила, когда они находились возле сарая. Он немного стыдился того, с каким удовольствием сообщил, что он на работе и сейчас разговаривать не может. Чтобы подчеркнуть неотложность дел, он рассказал об Эббе и сказал, что на осмотр места и допрос свидетелей уйдет много времени, поэтому им, пожалуй, лучше созвониться завтра.
        Она все поняла.
        Люблю тебя. Целую, пока.
        Отделаться от Себастиана было не так легко.
        Когда они шли к машинам, он догнал Билли и захотел узнать немного о последних новостях. Билли не имел никакого желания разговаривать. Было поздно, он устал, а у него еще остались дела, но Себастиан настаивал. Они договорились, что Билли подвезет его домой и они поговорят в машине. Около получаса. Этого достаточно. Себастиан согласился.
        - Я держу ситуацию под контролем, - сказал Билли, когда Себастиан поинтересовался, как все прошло в Хельсингборге и нашел ли он уже кого-нибудь, с кем поговорить. В ответ Себастиан посмотрел на него таким взглядом, что стало ясно, что он ему ни на секунду не верит.
        - Это правда, - заверил Билли. - Знаешь, когда совершаешь какую-нибудь глупость, особенно не задумываясь, просто совершаешь и все, а потом тебя кто-нибудь за этим застукает, и ты понимаешь, насколько это чертовски глупо.
        - Глупо?
        Одного-единственного слова хватило. Билли сообразил, что Себастиан считает, что называть совершенное им в свадебную ночь «глупым» - преуменьшение.
        - Ты понимаешь, что я имею в виду, - пожимая плечами, сказал он. - Я теперь могу как бы отойти на шаг, увидеть со стороны, каким это было безумием.
        - Этого недостаточно.
        - Мне достаточно. Это больше не повторится.
        - Все не так просто, - проговорил Себастиан тем не терпящим возражений тоном, словно он прав, а все остальные ошибаются, который невероятно раздражал Билли. - Это не то же самое, что снизить скорость после получения штрафа за ее превышение, - продолжил он. - Одно то, что тебя застали, не вытащит тебя из этой ситуации. Тебе нужна помощь.
        - Что ты об этом знаешь? Что ты знаешь о том, как выбираться из подобных ситуаций? - Билли слегка повысил голос, устав от необходимости все время защищаться. - Ты маниакально спишь с каждой доступной женщиной.
        - Тут есть разница. Это злоупотребление.
        - В чем разница?
        - Если у тебя есть достаточный стимул, со злоупотреблением можно покончить. Решить и остановиться. В одиночку или с помощью. - Он повернулся к Билли, который буквально вцепился в руль, устремив взгляд вперед, на забитое транспортом в сторону города шоссе Е18. Вся его поза говорила о том, насколько ему неприятен этот разговор. - У тебя психическое отклонение. Ты травмирован. Одного понимания рассудком, что ты действуешь неправильно, недостаточно для того, чтобы изменить поведение.
        - Если это так просто, почему же ты не выбираешься из злоупотребления? - спросил Билли, пытаясь переключить разговор на Себастиана.
        - У меня нет достаточного стимула.
        Это - правда, и хватит. Он не намеревался рассказывать о черной дыре, которую оставили в нем Лили и Сабина, и что он делает, чтобы эта дыра его полностью не поглотила.
        - А у меня есть стимул. Я держу ситуацию под контролем. Это больше не повторится, - твердо заявил Билли.
        - Оттого, что ты будешь повторять это, более правдивым оно не станет, - холодно сказал Себастиан, ловко сумев разозлить его еще больше.
        Билли отпил глоток пива.
        Что произошло? Что, черт возьми, произошло?
        Ведь уже одно то, что ему вообще приходится вести подобный разговор с Себастианом Бергманом, чистый абсурд. Как он мог до этого дойти?
        Он же не такой.
        Он - полицейский. Хороший полицейский. В Госкомиссии по расследованию убийств - отделе, куда большинство полицейских мечтает попасть, с коллегами, которые его любят и ценят.
        Он только что женился на женщине, которую любит. Она - лучшее, что с ним случилось, но теперь он изо всех сил держит ее на расстоянии. Мю со временем это заметит. Спросит, что произошло, почему он ее избегает, не отцепится, пока не узнает. Тогда он потеряет ее - в этом он не сомневался.
        Этого допустить нельзя.
        Он же парень, который слушает хип-хоп, ходит на блокбастеры и предпочитает книгам комиксы. Простой. Порядочный. Ему звонят, когда надо помочь с переездом, с ним веселятся в праздник Середины лета, ходят пить пиво, о нем думают, когда нужен крестный для новорожденного.
        Вот он какой. Хороший человек. Не псих, убивающий кошек.
        Впрочем, он не солгал Себастиану. Теперь ситуация под контролем. Во всяком случае, в настоящий момент. В Хельсингборге он даже не подумывал выйти на улицу. Мысли крутились почти исключительно вокруг случившегося, а не того, что, возможно, произойдет в будущем. Стыд, угрызения совести, страх потерять Мю, потерять все.
        Самое ужасное, что в глубине души он знает: Себастиан прав. Знает, что поступает неправильно. Всегда знал. Рассудком он сознавал, что переходит все границы, но это его не останавливало.
        Погоня, власть, ощущение. Оно бесподобно. Мгновенно наполняет его, потом пугает. Почему оно полностью завладевает им?
        Как получилось, что тот, кем ему хочется быть, и тот, кем он стал, такие разные люди? У него это не укладывалось в голове. Терзало его.
        Он снова достал телефон.
        Возможно, этим вечером все-таки лучше не оставаться одному.

        37

        После посещения больницы она в основном действовала на автопилоте, была несобранной и обескураженной.
        Съездив с остальными к сараю, где обнаружили Эббу, и не принеся там, по сути, никакой пользы, она решила ехать домой. Сослалась на головную боль, что было отчасти правдой.
        Он пытался покончить с собой.
        Совершил самый экстремальный поступок, на какой способен человек. Как она ни старалась отогнать эту мысль, но это стало следствием ее действий. Такова ужасная правда. От этого ей никогда не уйти.
        К горлу подступала тошнота.
        Она обвела взглядом квартиру, которую он ей купил. Доказательства того, что он любил ее как родную дочь, присутствовали повсюду. Стол - он купил его, когда она переезжала, кухня - он помогал ей делать там ремонт, стены - их они красили вместе. Она так его любила.
        Она чувствовала необходимость отодвинуть друзей на задний план. Молодых людей тоже. Ради работы. С Анной у нее всю жизнь были сложные отношения. Оставался только Вальдемар. Единственный по-настоящему близкий ей человек. Но так было тогда. Теперь она одна.
        Кто же у нее, на самом деле, остался? Почти никого. Но кто-нибудь ей необходим. Человек, далекий от семьи и работы, с которым можно иметь отношения другого типа, кто-нибудь нормальный. Существующий ради нее. Только ради нее.

        Такого человека она увидела в Юнатане. Они прекратили отношения почти два года назад, разрыв был затяжным, со многими возвращениями. Потом Юнатан несколько раз звонил ей.
        Говорил, что хочет встретиться, поговорить. Ей слышалось: хочет встретиться, переспать.
        Берясь за мобильный телефон, она сознавала, что это не лучшая идея, но все-таки нашла его номер. По правде говоря, других номеров, собственно, и не было.
        - Ванья? - ответил он хорошо знакомым глуховатым голосом, правда, звучащим несколько более удивленно, чем обычно.
        - Привет, Юнатан, - сказала она, стараясь изобразить радость. - Как поживаешь?
        - Хорошо. Ты мне звонишь? - с трудом выговорил он, удивление явно сохранялось.
        - Да. Я знаю, что мы довольно давно…
        - Да, действительно. Как у тебя дела?
        - В общем-то, хорошо, - осторожно ответила она.
        Оба ненадолго замолчали, и она задалась вопросом, какой именно степенью глупости было звонить?
        - Вот как, о’кей, тебе нужно что-нибудь конкретное? - поинтересовался он, поскольку она не проявляла инициативы.
        Ванья ненадолго задумалась. Солгать, просто поболтать, закончить или…? Она решила быть честной, ведь для этого она и позвонила.
        - Ну, по правде говоря, не особенно хорошо, так себе. У меня были некоторые сложности с семьей, - произнесла она, почувствовав, что это хорошее начало.
        - Дело в Вальдемаре? - спросил он с беспокойством в голосе.
        Она почти забыла. Юнатан знал, что Вальдемар заболел раком. Они тогда были вместе. Первый приступ болезни. Легкие. Болезнь Вальдемара, работа в Госкомиссии, отношения с Юнатаном - получался перебор. Проще было порвать отношения. Но они нравились друг другу. Вальдемар и Юнатан. Насколько сильно это подействует на Юнатана? Об этом она даже не подумала. Сколько же рассказывать? Она начала с начала в надежде, что на какое-то время этого хватит.
        - В каком-то смысле. Он вылечился от рака… Было тяжело, или по-прежнему тяжело…
        Она опять умолкла.
        - Приятно слышать, - сказал Юнатан. - Передавай ему привет.
        - Хорошо…
        - Так в чем же дело? Случилось что-нибудь еще? - спросил он со свойственным ему сочувствием, о котором она тут же вспомнила.
        Она чувствовала, что особенно долго скрывать поступок Вальдемара не удастся. Даже не знала, хочется ли ей скрывать. Но говорить об этом по телефону она не могла.
        - Мы можем встретиться? - тихо спросила она.
        Он ответил не сразу. Она уже собралась сказать, что это плохая идея, что он может обо всем забыть, и положить трубку, когда он ответил.
        - С этим сейчас немного сложно. Мы с Сусанной только что сошлись, а ты знаешь, какие она питает к тебе чувства…
        Ванья на секунду отключилась от собственных проблем. Он опять вместе с Сусанной? С подружкой, которую он когда-то бросил, чтобы встречаться с Ваньей. Вот это новость.
        - Ой, - вырвалось у нее. - И она все такая же ревнивая?
        - Тебе, наверное, кажется странным, что мы опять вместе? - продолжил он с легкой иронией, не отвечая на вопрос. Да этого и не требовалось. Ванья знала. В те немногие разы, что они встречались, Сусанна демонстрировала откровенную ненависть, и маловероятно, что ее поубавилось. По мнению Сусанны, Ванья украла у нее парня, а такое безнаказанно не проходит.
        - Да, немного, - ответила Ванья, хотя ничего особенно удивительного в этом не было. Юнатан никогда не оставался одиночкой. Если он заканчивал отношения, то потому, что знал, что может завязать новые с другой. Если бросали его, он изо всех сил, на грани навязчивости, пытался заставить подругу вернуться. Он совершенно не мог жить один.
        - Расскажи, что случилось? - спросил он, меняя тему.
        - Даже не знаю. Я не хочу тебя в это втягивать, - неуверенно ответила она.
        - Нет, хочешь, иначе ты бы не позвонила.
        О Юнатане можно было сказать многое, но знал он ее отлично. Ванья сделала глубокий вдох, прошлась взглядом по квартире. Внезапно опять везде увидела Вальдемара.
        - Вальдемар пытался покончить с собой, - под конец выдавила она.

        Они проговорили более получаса. Юнатан вел себя потрясающе. Было так приятно поделиться болью с человеком, который тебя действительно слушает.
        Ванья вышла на маленький балкон, чтобы немного подышать свежим воздухом. Она стояла и смотрела на гавань Фрихамнен. Уже начало смеркаться, и большой белый паром как раз отправлялся в сторону залива.
        Она поймала себя на мысли, что жалеет о разговоре и в то же время - нет.
        У Юнатана, несомненно, сохранились к ней чувства, и во время разговора она вдруг почувствовала, что тоже скучает по нему. У нее возникло ощущение другой жизни, где она больше не одна. Вдали от всех теней.
        Встретиться предложил он, и, хотя она знала о Сусанне и не имела ни малейшего желания как-то провоцировать ее, она все-таки согласилась.
        Может быть, во всем виновата растерянность. Однако этим не объяснялось то, что ее так радовала предстоящая встреча. По-настоящему радовала.

        38
        - Привет, заходи.
        Она впустила Билли в квартиру и, закрыв за ним дверь, обняла его.
        - Я прихватил с собой несколько бутылок пива, - сказал он и, снимая ботинки, протянул ей пакет с шестью бутылками.
        - Отлично. Проходи и садись.
        Кивнув в сторону маленькой гостиной, она пошла на кухню.
        - Как тебе живется с молодой женой? - прокричала она в сторону гостиной, открывая шкаф рядом с вытяжкой и доставая пакетик арахиса. - Я тебя после свадьбы еще не видела.
        - Хорошо, очень хорошо, - ответил он.
        Она немного подождала, но ему явно было больше нечего сказать.
        - А где же сегодня вечером Мю? - поинтересовалась она, высыпая орехи в голубую пластиковую мисочку из ИКЕА.
        - Она навещает родителей. В Даларна[132 - Даларна - одна из провинций Швеции.].
        Йеннифер кивнула. Собственно, нет ничего особенного в том, что он проводит вечер с ней и несколькими бутылками пива, когда жена в отъезде. Если она правильно понимала, Мю не из ревнивых, да и Билли никогда не давал ей повода для ревности. Конечно, бывали случаи… В тире здания полиции в Кируне он целовал ее, но ничего больше не произошло.
        К сожалению.
        Йеннифер покинула кухню с двумя принесенными им бутылками в одной руке и мисочкой с орехами в другой.
        - Ты занимаешься скалолазанием? - спросил Билли, когда она вошла, кивая в сторону ледоруба, висящего вместе с яркими карабинами на веревке, на стене возле телевизора.
        - Немного занималась, правда, теперь получается не слишком часто, но они мне нравятся.
        Она поставила пиво и орехи на маленький круглый столик и уселась рядом с Билли.
        - Чем ты сейчас занимаешься на работе?
        Билли рассказал. О школьных классах, дурацких колпаках, тестах, о полной катастрофе в Хельсингборге и о том, что они ждут возможности допросить в больнице Эббу. Йеннифер внимательно слушала. Разумеется, она об этом читала. Вечерние газеты ежедневно уделяли этому минимум по шесть страниц, и к ним даже примкнули утренние газеты и телевизионные новости. Но сейчас она узнавала больше. Узнавала все. Чувствовала себя почти участницей расследования.
        Потрясающее ощущение. Ей ничего так не хотелось, как быть в составе Госкомиссии.
        Полицейская работа пока оказалась для нее некоторым разочарованием. Она пришла в профессию, чтобы переживать напряжение и постоянное движение. Ей нравилось, когда что-то происходит. Всегда нравилось. Она искала вызовов, как физических, так и психологических. После полицейской школы она попала в Сигтуну, там и осталась.
        Много проверок скорости и трезвости водителей, мало погонь за убийцами. Много административной работы, мало адреналина. Ей многое удавалось хорошо, но не рутина.
        Дважды она работала с Госкомиссией. С настоящими, сложными расследованиями убийств. В первый раз дело кончилось тем, что ее обстреляли возле заброшенной казармы в Сёдертелье, а во второй раз Билли попросил ее поехать с ним в Кируну и расследовать исчезновение человека. Там, честно говоря, ничего особенного не произошло. Кроме того поцелуя в тире.
        В Госкомиссии ей нравились все, даже Себастиан Бергман, которого, как она поняла, остальные выносили с трудом, но больше всех ей нравился Билли.
        Билли ей очень нравился.
        Сидеть на диване, пить пиво и обсуждать с ним расследование серии убийств - это было близко к идеальному вечеру. Разузнав все о деле, она пошла на кухню и принесла из холодильника две новых бутылки.
        - Хочешь, что-нибудь придумаем? - протягивая Билли бутылку, спросила она.
        - Ты о чем?
        - Не знаю. Кино. Поехать в центр. - Она замолчала, села, отпила глоток пива и ненадолго задумалась, не будет ли это откровенным намеком. - Пойти немного пострелять в тир, - под конец проговорила она.
        - Нет, я… - Билли отрицательно покачал головой. Если он и понял привязку к Кируне, то, во всяком случае, не показал этого. - Нет, - лишь повторил он, с отсутствующим видом ковыряя ногтем этикетку на бутылке.
        Йеннифер присмотрелась к нему. Еще когда он пришел, ей показалось, что в нем что-то изменилось, но она отбросила эту мысль - они ведь давно не виделись. Возможно, он устал на работе. Возможно, поссорился с Мю. Могло быть простое объяснение. Однако сейчас ощущение вернулось. На этот раз она не сомневалась. Что-то точно не так, он на себя не похож.
        - Что-то случилось?
        Он ответил не сразу. Посмотрел на нее. Не знакомым ей дружеским, открытым взглядом, а другим, наблюдающим. Словно он оценивал ее. Пытался понять, может он положиться на нее или нет.
        - Что? - спросила она, ощущая некоторую неуверенность и неловкость от его молчания. Она увидела, как он задышал тяжелее и прикусил нижнюю губу, переводя взгляд с нее на свои колени. Он продолжал теребить этикетку. Затем, сделав глубокий вдох, опять посмотрел на нее.
        - Я должен тебе кое-что рассказать.
        Потом она сидела молча. Она толком не знала, чего ожидать, когда он сказал, что должен ей кое-что рассказать, но точно не этого. Хинде и Седерквист, испытанное наслаждение, как все остальное словно бы померкло, кошки, свадьба.
        Импульсивное желание, возраставшее до тех пор, пока он больше ни о чем не мог думать. Хаос. Ненависть к себе.
        Она понимала, что прервать молчание следует ей. Она слегка откашлялась.
        - Это всего лишь кошки, - произнесла она и увидела, что он ждал от нее не такой реакции. Что же говорить? Она едва могла воспринять услышанное, но вместе с тем каким-то странным образом понимала его. Не само убивание, а побудительную силу, кайф от погони - это было ей знакомо.
        Сколько же раз она в подростковом возрасте воровала? Не ради добычи, а для напряжения. Залезала в закрытые на ночь бассейны, прыгала по льдинам. Чем были ее скалолазание, опасные тропы, спуски с гор на велосипеде, многочисленные тестирования дельтапланов и ныряния, как не попытками на мгновение почувствовать, что она живет. Сделать действительность немного более нереальной. Возвышенной, волнующей, интересной.
        Но почему он об этом рассказал?
        Невзирая на удивление и растерянность, она поймала себя на мысли, что немного радуется и гордится. Ведь он этого никому не говорил, даже Мю. А ей рассказал. Значит, он считает ее настолько близким человеком, что решил поделиться с ней тайной. Означает ли это что-нибудь?
        - Дело не в кошках, - вздохнул он, и ей послышалось в его голосе некоторое разочарование. - Дело в том… что я вообще делаю это… Делал это, - быстро поправился он.
        - Я понимаю, но… Мне это знакомо. Такое стремление к мгновениям, которые дают тебе почувствовать, что ты живешь.
        - Но это не какие-нибудь чертовы прыжки с тарзанкой. Это, черт побери, ненормально.
        - Да, но…
        Она запнулась.
        Это ненормально. Трудно представить себе Билли, делающим то, что он описал. Однако, если абстрагироваться от самого поступка, как он сказал: дело не в кошках. Посмотреть на побудительную силу. На то, чего он хотел достичь…
        - Скажи, - нарушил тишину Билли. - Скажи, что ты думаешь.
        - Не знаю… - начала она, решив все-таки изложить свою теорию. Более странным вечер все равно не будет. - Возможно, дать выход фантазии, так сказать, важнее результата.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Ты сказал, что вроде как… возбудился в Кируне, но там никто не умер. Ты видел, как стреляешь в людей. Это была фантазия. Понарошку.
        - Да…
        - Речь идет, скажем, не об убийстве, а о власти. Об ощущении контроля, доминирования, связанном с физическим наслаждением. Это не так уж ненормально и поправимо.
        - Я не понимаю, о чем ты говоришь.
        Вид у Билли действительно был ничего не понимающий. Она опять засомневалась. Конечно, она пару раз пробовала это, но была далеко не экспертом в данной области. Возможно, она вступает на тонкий лед, но сказав «А», надо говорить «Б».
        - БДСМ… Ну, знаешь, доминирование… Эротическое удушение.
        Билли опустил взгляд на бутылку, теперь уже полностью лишенную этикетки, казалось, ему вдруг стало очень неловко от того, какой оборот принял разговор.
        - Не думаю, что это подойдет Мю, - тихо произнес он.
        Она опять засомневалась. Но какого черта. Он ведь доверился ей. Нет никаких причин сдерживать собственные чувства.
        Будь что будет. Она положила руку ему на бедро.
        - Тогда займись этим не с Мю.

        39

        Это было живым воплощением отвратительного утра. Все сегодня шло наперекосяк.
        Будильник не зазвонил, поэтому он проспал и слишком поздно разбудил Эллу. Открыв холодильник, он обнаружил, что дома нет молока, поэтому нельзя приготовить ей какао «O’boy», а после бурного спора по поводу напитка на замену она не захотела надевать имеющуюся у нее в гардеробе одежду и отказывалась идти в школу. В конце концов, отправив ее в мягких спортивных брюках под розовой тюлевой юбкой и слишком маленьком худи с Эльзой из мультфильма «Холодное сердце» на груди, а также в тиаре и босоножках - в облике, который наверняка вызовет вопросы и бурное обсуждение вечером, когда Линда приведет ее домой с продленки, он пролежал почти полчаса.
        Встреча с шефом в 9:00. Он точно опоздает. На сколько, будет зависеть от транспорта, но минимум на четверть часа, скорее больше. Плохо.
        Все началось еще накануне вечером. Один из конкурирующих каналов решил, невзирая на время года, проявить активность и выпустил первую серию нового реалити-шоу «Последнее искушение». Шум поднялся большой. Подключились вечерние газеты, и интерес к участникам был создан еще до начала показа сериала, что всегда хорошо.
        Шеф позвонил в начале двенадцатого, вечером. Клас сидел на балконе вместе с Линдой, держа в руках бокал вина. Когда у него зазвонил телефон, Линда вздохнула, а когда он сказал, что придется ответить, встала и ушла в комнату.
        - Ты смотрел вчера «Последнее искушение»? - спросил шеф, не поздоровавшись и не извинившись за поздний звонок.
        - Нет, - честно ответил Клас. Вероятно, ему следовало посмотреть, наверняка есть такие, кто считает, что в его обязанности, как ответственного за программы, входит смотреть хотя бы премьерные программы конкурентов, но он был занят другим - семьей.
        - У них получилось хорошо?
        - Рейтинг 412 000! 18,7 процента зрителей от 15 до 44. Больше всего просмотров у целевой группы.
        Клас молчал. Что он мог на это сказать? Это хорошо, особенно в конце июня. Очень хорошо.
        Их собственные программы с таким количеством просмотров можно сосчитать по пальцам одной руки. Если ампутировать два пальца. Или три. Действительно отличные цифры.
        Разумеется, уже достаточно плохо, что конкурент вырвался вперед, но оказалось, что ситуация еще хуже.
        - Разве нам не предлагали эту программу? - спросил шеф тоном, говорившим, что ответ ему известен.
        - Предлагали, - подтвердил Клас. - Я отказался.
        Единственная реакция - молчание. Будто вопрос «почему» настолько очевиден, что его не требуется задавать.
        - Я отказался не совсем от той программы, которую показали вчера, - проговорил Клас, чувствуя, что звучит более оборонительно, чем ему хотелось. - Они внесли целый ряд изменений, улучшений.
        - Откуда ты знаешь? Ты же не смотрел программу.
        - Я слышал об этом от продюсеров. Они те же, что делают для нас «Жен с Манхэттена».
        - А у нас они эти изменения внести не могли?
        Его компетентность открыто поставлена под сомнение. Не в первый раз и, наверное, не в последний.
        Разговор закончился пятью минутами позже на том, что они договорились встретиться сегодня утром. В девять часов. Первая встреча в этот день.
        Клас пришел из мира продюсерских компаний. Там он в течение многих лет собирал команды, продавал идеи, находил нужного человека на нужное место для решения возникавших проблем. Однако содержание не являлось его сильной стороной. И никогда ею не было. Когда-нибудь это, вероятно, вскроется.
        Возможно, сегодня.
        Двое его предшественников на должности ответственного за программы продержались, соответственно, четыре и девять месяцев. На канале говорили, что это единственная должность, имеющая в офисе кресло с катапультой. Поэтому нельзя было отрицать, что, покидая квартиру, он слегка нервничал. Вместе с тем он уговаривал себя, что отказался от идиотского реалити-шоу, а не, скажем, от «Битлз».
        Он нажал кнопку вызова лифта. Ничего не произошло. Снова нажал. Полная тишина в шахте лифта. Кто-нибудь не закрыл дверь или что-то испортилось. Дьявол. Он почти бегом двинулся вниз по лестнице, ощущая стресс по нескольким причинам.
        Первая - утренняя встреча.
        Вторая - убийства участников реалити-шоу. И Мирослав Петкович, и Патриция Андрэн выступали на их канале. Правда, Андрэн участвовала в шоу «Мать-одиночка в поиске» еще до того, как он стал отвечать за программы. Им стали звонить журналисты, стремившиеся узнать детали со съемок, личные воспоминания. Не осталось ли что-нибудь за рамками материала, которым они снабжали прессу в течение сезонов? Что-нибудь эксклюзивное? Клас переадресовывал их в продюсерскую компанию. Он ничего не мог сказать ни о Мирре, ни о Патриции - ни с кем из них он не встречался и, честно говоря, едва знал, кто они такие. Программы, в которых они участвовали, он не смотрел. Впрочем, отдельные фрагменты иногда просматривал - по обязанности, но ни за что не стал бы досматривать серии до конца. Как и любой другой сотрудник канала.
        Это считалось телевидением для идиотов, для продажи рекламы.
        Цинично построенные программы с жестким отбором участников создавались для того, чтобы во взаимовыгодном сотрудничестве с вечерней прессой привлекать правильную публику и получать максимум медийного пространства. Подобные высказывания даже не вызывали споров. Все об этом знали, придерживались одного мнения. Однако он чувствовал, что даже здесь канал ожидает от него большего. Поговаривали о часовом специальном выпуске, посвященном обеим жертвам, где можно смонтировать фрагменты старых интервью с личными размышлениями друзей и членов семьи. Иными словами, о программе, посвященной их памяти. Словно они были звездами спорта или политиками. Что-то собой представляли. Положим, это тоже цинично. Естественно, они что-то собой представляли, и ужасно, что погибли два молодых человека, но… Программа памяти. Соберись.
        Он распахнул ведущую к парковочному гаражу под домом металлическую дверь и свернул налево. Вытащил из кармана ключи от машины и уже собирался открыть свой «Лексус», когда увидел его.
        Озираясь в пустом гараже, он громко перебирал всевозможные ругательства. Он просто не верил своим глазам. Ему не выехать. Прямо позади его машины припарковался какой-то идиот. Причем вплотную к «Лексусу» стояла не самая обычная машина.
        А проклятый здоровый жилой автофургон.

        40

        Стрелки часов не достигли еще и половины девятого, а Торкель чувствовал, что уже проголодался. Будильник прозвонил в четверть шестого. После короткой пробежки по еще не проснувшемуся Стокгольму, душа и довольно скудного завтрака Торкель поехал на остров Кунгсхольмен, в Управление полиции. Раньше он оправдывал пустой холодильник своим частым отсутствием, но сейчас это не соответствовало действительности. Они пробыли в Ульрисехамне менее двух суток - недостаточно долго для того, чтобы что-нибудь испортилось. Правда заключалась в том, что ему все труднее становилось есть в одиночку.
        Просыпаться одному, засыпать одному. Жить одному.
        Ощущение одиночества усилилось после известия о помолвке Ивонн и Кристофера. Осенью они поженятся, на хуторе в Бергслагене, где родился Кристофер. Скромная свадьба. Его они едва ли пригласят. Он желал бывшей жене всего самого хорошего, но ее переход к долговременным любовным отношениям еще больше высветил то, насколько далек от них он сам.
        Ему пришлось признать, что с Урсулой ничего не выйдет. После свадьбы Билли они оказались у нее в номере с бутылкой шампанского. Но когда бутылка опустела, Урсула ясно дала ему понять, что хочет, чтобы он ушел. Продолжать тосковать и надеяться бессмысленно.
        Есть еще Лисе-Лотте.
        Их поцелуй был потрясающим, нес в себе обещание чего-то большего, но он покинул Ульрисехамн, даже не позвонив ей. Обещал и не позвонил. Женщинам такое не нравится. Она ему тоже не позвонила. Значит, поцелуй можно было считать одноразовым явлением.
        На работу он приехал раньше всех остальных. Наслаждался тишиной, готовясь к утренней встрече с прессой. У полиции имелись пресс-секретари, и большинство отделов пользовалось их услугами, а он нет.
        В девять часов он встретился с третьей государственной властью. Как он и ожидал, журналистов собралось больше, чем в Ульрисехамне. Намного больше. Камеры на штативах. Лес микрофонов, прикрепленных на столе, за который он сел. Ничего особенно нового он рассказать не мог.
        Третья убитая, плюс серьезно пострадавшая, но живая молодая женщина. Личности уже установлены. Все собравшиеся, скорее всего, знали о сестрах Юханссон столько же, сколько полиция, если не больше, так что последовавшие за его кратким обзором вопросы были исключительно вариациями на одну и ту же тему.
        Где и почему?
        Что произошло с Эббой?
        Когда они смогут с ней поговорить?
        Почему она осталась в живых?
        Им, как ни странно, удавалось по-прежнему утаивать от прессы деталь о тестах, которые приходилось проходить жертвам, и никто, похоже, не заходил на их аккаунты в социальных сетях или, во всяком случае, не связал убийства с появившимися там краткими результатами тестов.
        Они не знали, что Эбба получила зачет, и Торкель не намеревался им об этом рассказывать, поэтому через несколько минут, в течение которых вопросы, казалось, просто повторялись, он завершил встречу, пообещав сообщить журналистам новые сведения, как только в деле произойдет сдвиг.
        Торкель решил подняться к себе в отдел по лестнице и по пути наверх почувствовал, что голоден.
        Когда он вошел в комнату для ланча, Билли как раз наливал там себе чашку кофе. Он приветственно кивнул Торкелю и пригубил горячего напитка.
        - Привет, ты только что пришел?
        - Нет, я общался с прессой.
        Торкель подошел и открыл холодильник. Бросил взгляд на Билли, который отпил еще глоток, подавил зевок и потер глаза.
        - Ты в порядке? - спросил Торкель, доставая из холодильника масло и сыр. Вообще-то Билли не отличался тем, что лишался сна под воздействием расследований, которыми они занимались, но ведь никогда не знаешь, что произойдет. Бывает, какая-нибудь деталь задевает за живое. Лучше спросить.
        - Да, а что? - с удивлением произнес Билли.
        - Ты выглядишь немного усталым.
        - Вот оно что… Нет, все нормально. Просто вчера поздновато лег.
        - Ладно.
        Торкель открыл дверь большой кладовки и достал оттуда пакет хрустящих хлебцев.
        - Как идут дела? - поинтересовался он.
        - С чем?
        - Со всем. С работой.
        - Телефонные компании пообещали прислать распечатки как можно скорее, а снимки с пунктов оплаты я, в случае удачи, получу сегодня в первой половине дня и тогда смогу начать проверять автофургоны.
        - Скажи, если тебе понадобятся люди в помощь.
        Билли кивнул. Скорее всего, понадобятся. Пунктов оплаты на подъезде к Стокгольму много, да еще нет точного времени. Даже если бы они знали, чт? ищут, пришлось бы пересмотреть много материала.
        У Торкеля зазвонил телефон. Он воткнул нож для масла в упаковку маргарина и ответил, а Билли тем временем вышел из комнаты вместе с чашкой кофе. Тридцатью секундами позже Торкель закончил разговор, набрал номер Ваньи и спросил, где она находится.
        Звонили из Каролинской больницы. Можно ехать разговаривать с Эббой Юханссон.

        41

        Ванья свернула на территорию больницы.
        Себастиан молча сидел рядом с ней. Она понимала, что для него, как и для нее самой, Каролинская больница сейчас связана прежде всего с Вальдемаром. Однако он даже не спросил, не хочет ли она поговорить об этом, что она оценила. Она думала, что, оказавшись с ней вдвоем в машине, он воспользуется случаем, чтобы узнать, как она себя чувствует, предложить помощь, попытаться сблизиться с ней, но он молчал, лишь спросил, можно ли выключить радио, когда там заиграл шведский регги.
        Когда позвонил Торкель и попросил ее взять с собой в больницу Себастиана, она поначалу собралась было протестовать, но сразу сообразила, что его знания могут действительно пригодиться. Травмированная девушка. Можно говорить все что угодно о том, насколько близко к сердцу Себастиан принял прошлое дело, но для маленькой Николь он был полезен. Он может оказаться полезным и на этот раз.
        Она припарковалась возле корпуса, где лежала Эбба Юханссон, и они вместе направились к входу. Ванья отметила, что за дверьми довольно много людей, и большинство из них, похоже, спокойно сидит, откинувшись на спинки стульев, и явно бездействует. Журналисты, подумала она и сразу получила подтверждение своей догадке, когда чуть поодаль поднялся молодой мужчина.
        - Себастиан Бергман, если не ошибаюсь?
        Некоторые из остальных ожидавших очнулись и вместе с молодым человеком двинулись к Себастиану. Тот остановился.
        - Иди, - сказал он Ванье, которая, не сбавляя скорости, пошла дальше, к ресепшну. - Посмотрим, сколько вариантов выражения «без комментариев» я сумею выдумать, - продолжил он с улыбкой, поворачиваясь к направляющейся к нему горстке людей.
        - Мы здесь, чтобы встретиться с Кристосом Теотокисом, - подойдя к женщине за стойкой, проговорила Ванья, незаметно показывая полицейское удостоверение.
        - Пятый этаж. Лифты там, я позвоню и предупрежу о вашем приходе.
        Ванья поблагодарила и махнула Себастиану рукой, указав на лифты. Сопровождавших его журналистов она не удостоила ни взглядом и еще меньше ответами на посыпавшиеся вопросы.
        - Вы будете ее допрашивать?
        - Она что-нибудь сказала?
        - Она дала вам описание преступника?
        - Что с ней случилось?
        - Почему он ее не убил?
        Двери лифта открылись, и Ванья с Себастианом вошли в лифт. Одного ее взгляда хватило для того, чтобы никому из них не пришло в голову составить им компанию.

        Когда двери лифта снова открылись, их уже ждал Кристос Теотокис - высокий худощавый темноволосый мужчина с внушительной бородой.
        - Как она? - спросила Ванья, когда они вновь предъявили документы и двинулись по типичному для больниц блеклому коридору.
        - Ее жизнь вне опасности, но зрение ей не вернуть.
        - Известно, как он действовал? - поинтересовался Себастиан. - С глазами?
        Кристос посмотрел на него с некоторой усталостью во взгляде. Себастиан сообразил, что его, в точности как всех полицейских, с которыми Себастиан сотрудничал, слишком часто просят на разных мероприятиях рассказать смачные подробности его работы, и поэтому ему не слишком хочется удовлетворять нездоровое любопытство Себастиана.
        - Способ действия может довольно многое сказать о человеке, который это совершил, дать нам представление о том, с кем мы имеем дело, - ответил Себастиан на взгляд Кристоса, и тот понимающе кивнул.
        - Он выдавил глаза и сжег их. Судя по ранам, он воспользовался каким-то видом лазера.
        - Она была в сознании, когда он это делал? - спросила Ванья, чувствуя, что дрожит.
        - Нет, она ничего этого не помнит.
        - Какое счастье, - с облегчением произнесла Ванья.
        Возле одной из закрытых дверей врач остановился и с серьезным видом повернулся к своим спутникам.
        - Она лежит здесь. Вы можете поговорить с ней, но старайтесь ее не волновать.
        - Как такое возможно? - поинтересовался Себастиан. - Мы должны говорить о человеке, который выжег ей лазером глаза и убил ее сестру. Вы можете нам посоветовать, как действовать, чтобы она не разволновалась?
        Врач посмотрел на Себастиана взглядом, отчетливо говорившим, что не им здесь ставить его слова под сомнение.
        - Мы проявим максимум осторожности, - вмешалась Ванья. - И как только почувствуем, что она не хочет продолжать, сразу прекратим.
        Кристос перевел взгляд на Ванью, потом опять на Себастиана. Ванья надеялась, что тот воздержится от нового глупого, бестактного комментария. Еще две секунды, и Кристос Теотокис запретит им входить в палату.
        - Она начальник, я буду ей подчиняться, - сказал Себастиан, кивая на Ванью.
        Кристос несколько секунд наблюдал за Себастианом, ища признаки издевки, потом открыл дверь и, не говоря ни слова, пропустил их в палату.
        - Веди себя прилично, - прошипела Ванья, когда дверь за ними закрылась.

        Эбба Юханссон была ростом 1,68 метра, но, лежа на спине в большой больничной постели, казалась меньше. Одеяло достигает подмышек, руки вытянуты вдоль туловища. Глаза закрывают белые компрессы. Рядом с ней сидят родители.
        - Ванья Литнер, Госкомиссия по расследованию убийств, а это Себастиан Бергман, психолог, он работает вместе с нами, - сказала Ванья, в основном обращаясь к родителям, которые лишь кивнули, не делая никаких попыток, чтобы встать и поздороваться или представиться. - Нам надо минуточку поговорить с вашей дочерью, если можно.
        - А это действительно необходимо? - сдавленным от горя голосом спросила мать.
        - К сожалению, да.
        - Можно, - слабо донеслось с постели.
        Ванья бросила взгляд на Себастиана, который остановился примерно в метре от девушки, пододвинул стул и уселся по другую сторону кровати, напротив родителей.
        - Здравствуй. Меня зовут Ванья. Если ты в силах, нам нужно поговорить о том, что произошло.
        Девушка лишь слабо кивнула.
        Ванья быстро сообщила то, что им известно, чтобы Эбба не тратила силы на рассказ о вещах, о которых они уже знают. Закончив, она поинтересовалась, не хочет ли Эбба что-нибудь спонтанно добавить, прежде чем она будет задавать более конкретные вопросы.
        - Он называл себя Сёреном, а не Свеном, - проговорила девушка настолько тихо, что Себастиану пришлось подойти на шаг, чтобы расслышать.
        - Хорошо, очень хорошо, - ободряюще сказала Ванья. - Китайский ресторан, где вы встречались, ты помнишь, как он назывался?
        - «Пекинский дворик», он находится в Сундбюберге.
        Ванья кивнула. Они отправят туда людей расспросить персонал, не могут ли те дать более подробное описание, чем пожилой бородатый мужчина в кепке и очках. Эбба больше ничего сообщить не могла.
        Себастиан вдруг понял, почему преступник лишил ее зрения. Вероятно, у него имелось правило. Если они справлялись с тестом, их следовало оставлять в живых. Скорее всего, он не ожидал, что ему придется разбираться с проблемами, которые при этом могут возникнуть.
        Выходом стало лишить ее зрения.
        Он мог позволить себе дать Эббе описать их встречу словами, раз она не сможет проверить, как ее сведения обработают. У них не будет возможности показывать ей фотографии подозреваемых для опознания. Ни один полицейский рисовальщик не сумеет создать с ее помощью фоторобот. Ничего не получится. Конечно, когда они поймают подозреваемого, она, возможно, узнает голос, но, насколько Себастиан знал, одного опознания свидетелем голоса еще ни разу не хватило для обвинительного приговора. Только при наличии подтверждающих технических доказательств, а таковые у них пока полностью отсутствуют.
        - Сколько правильных ответов требовалось для получения зачета? - вставил Себастиан.
        - Треть. Двадцать. Вопросов было шестьдесят.
        - Да, мы знаем, мы их видели. Как он проводит тесты?
        Впервые за время разговора последовала реакция родителей. Или, по крайней мере, отца, который повернулся к Себастиану со скептическим выражением лица.
        - Неужели она действительно должна об этом рассказывать?
        - Она ничего не должна, но чем больше деталей мы узнаем, тем лучше.
        Эбба сделала глубокий вдох и рассказала. Об автофургоне, о цепях, секундомере, повязке на глазах.
        Себастиана заинтересовала повязка. Какой в ней был смысл? Жертвы ведь уже видели убийцу, общались с ним несколько часов. Тогда почему им нельзя было видеть его во время самого испытания? Стоит запомнить.
        - Автофургон, - произнесла Ванья, возвращаясь немного назад. - Ты можешь рассказать о нем что-нибудь еще?
        - Это был автофургон. Я видела его только сбоку. Обычный автофургон, с красной чертой по всему боку.
        Новое. Новое и важное для Билли, которому в ближайшее время предстояло просматривать множество снимков.
        - Отдыхай, - сказала Ванья, поднимаясь со стула, предварительно спросив, не может ли Эбба припомнить еще что-нибудь важное для расследования, и получив в ответ слабое покачивание головой. - Спасибо за то, что ты нашла в себе силы. Для нас это очень важно.
        Ванья вернула стул на место и, направляясь к выходу, кивнула родителям.
        - Он говорил о каком-то студенте, - послышалось с кровати.
        Ванья и Себастиан остановились.
        - Студенте?
        - Мы говорили о том, каким вниманием мы стали пользоваться после выигрыша, и тогда он сказал, что прошлой осенью кто-то из его студентов получил стипендию в Массачусетский технологический институт и что никто не обратил на это внимания.
        - Ты уверена, что речь шла о МТИ?
        - Да.
        - Прошлой осенью?
        - Да.
        Ванья не сумела сдержать улыбки.
        Прорыв. Настоящий прорыв.
        Много ли человек могло получить прошлой осенью стипендию в МТИ? Не много. Сколько у них могло быть преподавателей? Больше, но обозримое количество. От тысяч подозреваемых они перешли, возможно, к дюжине.
        - Спасибо, это нам действительно очень поможет.
        - Он накачал ее наркотиками и засунул в машину, - вдруг проговорила Эбба, ни к кому конкретно не обращаясь. Возможно, она думала, что им неизвестно, как он увозил жертв. Проявляя заботу об Эббе и родителях, в это Ванья не углублялась. В голосе слезы. Себастиан не знал, как раны в глазах повлияли на слезные канальцы, но белые компрессы все равно впитали бы слезы, если бы те появились.
        - Я не сумела ее спасти. Я должна была ее спасти.
        Родители наклонились к дочери. Положили на нее руки, заговорили тихо и утешающе. Что это не ее вина. Что она ничего не могла сделать. Что она не должна так думать.
        Это не поможет.
        Себастиан молча наблюдал за разыгрывавшейся у постели больной сценой. Глаза залечатся, она молодая, привыкнет к незрячей жизни. Чувство вины и боль… это совершенно другое.
        Об этом ему известно все. Когда ожидается, что ты кого-то защитишь, ты даешь себе слово: ни за что не предавать, спасти ее любой ценой. А придя в сознание, обнаруживаешь, что тебе не удалось, ты нарушил свое обещание. И живешь с этим всю оставшуюся жизнь. Да, про чувство вины ему известно все.
        Но он не знал ничего такого, что можно сказать, чтобы утешить эту маленькую девочку в большой постели. Поэтому он вышел.

        42

        Билли понял, что попытки обнаружить, кто кому давал стипендии за последний год, потребуют слишком много времени. Существовало слишком большое количество выделяющих деньги обществ, стипендиальных фондов и других организаций для того, чтобы идти этим путем. Он решил подойти к проблеме с другой стороны в надежде, что в МТИ не может учиться так уж много шведов.
        Правда, палки в колеса вставляла разница во времени - шесть часов.
        В Стокгольме только что закончилось время ланча, значит, в Бостоне начало седьмого утра. Слишком рано для того, чтобы административный персонал, с которым ему было необходимо связаться, оказался на месте.
        Но Билли, как мог, подготовился к разговору или разговорам. Зашел на сайт института и кликал по разделу «сотрудники» и «офисы» до тех пор, пока у него не образовался список из пяти человек, которые, как он полагал, изучив их титулы и должностные обязанности, смогут ему помочь или, во всяком случае, направить его в нужном направлении.
        Оставалось только ждать.
        Он пошел за третьей за день чашкой кофе и, ожидая, пока чашка наполнится, понял, что ему необходимо чем-нибудь заняться, чтобы не думать о вчерашнем вечере. Вернувшись на место, он, к счастью, увидел, что ему пришло письмо из Транспортного управления. Данные для входа - логин и пароль - чтобы добраться до записей с пунктов оплаты. Билли зарегистрировался, ввел актуальную дату. Быстро прикинул, не знает ли он каких-нибудь временн?х параметров, способных ограничить поиск, но нет.
        Он решил начать с пятницы, когда Сару и Эббу увезли, и ближайших к Сундбюбергу пунктов оплаты. Он надеялся, что сможет ограничить поиск зарегистрированными за границей транспортными средствами, но кадры по этому критерию каталогизированы не были, поэтому такой возможности не существовало. По типу транспортного средства тоже. За два часа он просмотрел сотни кадров. Проезжали два автофургона. Оба зарегистрированы в Швеции. Он понял, что не сможет просмотреть материал со всех восемнадцати пунктов даже за несколько дней. Потребуется дополнительная помощь. Особенно, поскольку существовала возможность, что преступник объезжал Стокгольм, держась подальше от пунктов оплаты, или проезжал их в ночное время, когда плата не взимается и машины не регистрируются. Учитывая то, как спланированно и умно он до сих пор действовал, риск очень велик. Тогда для Билли это просто пустая трата времени.
        Он потянулся и посмотрел на часы. Четверть третьего. В Бостоне четверть девятого. Стоит попробовать.
        Билли достал приготовленный список с именами и номерами, взял телефон и позвонил по первому номеру. Прослушал много гудков. Никто не ответил. Он положил трубку и попробовал следующий номер. Кэролайн Бернстайн ответила сразу. Билли объяснил, кто он и какое у него дело. Были ли у них прошлой осенью стипендиаты из Швеции, и если да, не может ли он получить их имена? Кэролайн объяснила ему, что он позвонил не по адресу, но назвала того, с кем ему следует поговорить, и пообещала соединить его с нужным номером. Билли поблагодарил, и в трубке стало тихо.
        Слишком тихо, слишком долго. Его не переключили, а отключили.
        Со вздохом он снова позвонил Кэролайн и объяснил, что, вероятно, произошла какая-то ошибка. Кэролайн попросила прощения и попыталась снова. На этот раз послышались гудки. Много. Потом включился автоответчик, сообщивший, что сотрудник с местным номером 3449 в отпуске и вернется только в четверг. Если дело срочное, предлагалось звонить по другому номеру. Билли записал его - у него в списке этого номера не было - положил трубку, опять позвонил. Никто не ответил. Билли с раздражением бросил трубку и откинулся на спинку кресла. Черт побери, как трудно поймать кого-то, кто может им помочь! Он уже потянулся было к телефону, чтобы продолжить идти по своему короткому списку, но тут телефон зазвонил.
        Мю. Только не сейчас. Ни за что.
        Он отключил звук, но предоставил телефону возможность продолжать звонить. Как будто, когда она звонила, он находился в другом месте и пропустил звонок. Он встал и пошел в туалет, чтобы не смотреть на освещенный дисплей, молча вызывавший у него угрызения совести.
        Когда он вернулся, Мю уже оставила ему сообщение. Прослушивать его он не намеревался. Вместо этого он позвонил в МТИ по третьему номеру. Кейти Барнет ответила со второго гудка и, узнав о его деле, радостно сказала, что, конечно, сможет ему помочь. Разговаривал ли он с Кеннетом? Билли поинтересовался, не тот ли это Кеннет, у которого добавочный номер 3449, поскольку, в таком случае, он вернется только в четверг. Оказалось, Кейти имела в виду того Кеннета. Билли подчеркнул срочность своего дела. Кейти поняла и пообещала постараться ему помочь. Если он оставит свой номер, она проведет некоторые изыскания и перезвонит. Билли дал ей номер без особой надежды когда-либо снова ее услышать, но, к его удивлению, не прошло и десяти минут, как на дисплее высветился американский номер. Кейти перезвонила, и ее слова прозвучали в уже порядком уставших к этому времени ушах Билли, как музыка.
        - У нас есть только один стипендиат из Швеции.
        - Оливия Йонсон, - произнес Билли, прикрепляя к белой доске в Комнате фотографию молодой шатенки с карими глазами. - Вплоть до прошлого года она изучала медицинские технологии в Королевском технологическом институте, а потом получила двухгодичную стипендию от Общества «Швеция-Америка» для продолжения учебы в МТИ.
        - А мы уверены в том, что это она? - поинтересовался Торкель.
        - Гарантировать трудно, но других шведских стипендиатов у них сейчас нет, и она начала там учиться прошлой осенью.
        Торкель кивнул и увидел, как остальные выпрямились на стульях. Сейчас речь уже больше не шла об обсуждении того, что им известно.
        Теперь у них появился след. Началась охота.
        Билли повернулся к столу и взял папку с дополнительными фотографиями.
        - Это ее руководители в КТИ, - объяснил Билли, вывешивая фотографии на доску. Трое мужчин средних лет. - Оке Скуг, профессор, специалист в области медицинских технологий, Кристиан Саурунас и Мухаммед Аль-Файед, оба преподаватели.
        Все вытянули шеи и принялись рассматривать этих троих мужчин.
        Скуг и Саурунас выглядели лет на пятьдесят. У Скуга имелась борода, но не было очков. У Саурунаса очки были, а борода отсутствовала.
        Третьему, Аль-Файеду, казалось, не исполнилось еще сорока лет, борода у него, правда, присутствовала, но цвет кожи был значительно темнее, а черты лица, в сочетании с именем, указывали на происхождение откуда-нибудь со Среднего Востока.
        - Скуг и Саурунас больше соответствуют нашим приметам, - заметила Урсула, подтвердив очевидное.
        - Я бы не хотел исключать Аль-Файеда, но, конечно, ты права, - согласился Билли.
        - И в МТИ учится или училась только Оливия? - спросила Ванья, словно желая убедиться, что они действительно на правильном пути, а не тратят время попусту.
        - Единственная шведка за последние три года, - кивнул Билли. - По крайней мере, так говорят в МТИ, а они, похоже, свое дело знают.
        Торкель вмешался, хотя он и предпочел бы предоставить им самим усиленно подвергать новый след сомнению и пытаться отыскать возможные уязвимые моменты, чтобы избежать разочарования в дальнейшем.
        - Может оказаться, что студент, о котором говорил преступник, был там раньше. Несколько лет назад.
        - По словам Эббы, он сказал «прошлой осенью», - сразу возразила Ванья. - Это ведь не может означать ничего другого, кроме последней осени или осени годом раньше?
        - Если она правильно запомнила, - скептически вставила Урсула.
        - Она очень хорошо помнила детали, или как тебе показалось? - проговорила Ванья, обращаясь к Себастиану, который утвердительно кивнул.
        - Он упомянул это, когда они говорили о внимании, которое девушки привлекли к себе своим блогом совсем недавно, и маловероятно, чтобы он стал сравнивать его с учебными успехами многолетней давности.
        - Возможно, Оливия - та самая студентка, но тот, кого мы ищем, был ее преподавателем несколько лет назад, - предположил Билли. - Поддерживал с ней контакт, следил за ее…
        - Он говорил о ней как об одном из своих учеников, если бы это было несколько лет назад, наверное, говорят: один из моих бывших учеников… разве нет?
        - Я посажу кого-нибудь проверить, кто был учителями Оливии до того, как она поступила в КТИ, - заключил Торкель.
        Ванья откинулась назад и внимательно посмотрела на троих мужчин на доске.
        - Сколько времени она училась в КТИ до того, как поехала в Бостон? - спросила она.
        - Два года.
        - И за два года у нее были только эти преподаватели? - продолжила Ванья, и по ее тону слышалось, что она в это не верит.
        - Нет, она изучила пятнадцать курсов, с пятнадцатью разными преподавателями, - подтвердил Билли. - Но только эти трое регулярно работали с ней с самого начала.
        - Начнем с них, - сказал Торкель тоном, говорившим, что дискуссия окончена. - Отличная работа, Билли.
        - Каким будет следующий шаг? Как мы поделим обязанности? - спросила Ванья, уже готовая приступить.
        - Билли проследит за тем, чтобы эти снимки увидели в Хельсингборге, Ульрисехамне и китайском ресторане в Сундбюберге. Возможно, кто-нибудь их узнает, - проговорил Торкель, указывая на фотографии троих мужчин и обращаясь непосредственно к Билли. Тот кивнул.
        - Тогда нам потребуются люди, чтобы просматривать снимки с пунктов оплаты. Мы сегодня днем получили к ним доступ.
        - Я это организую, - сказал Торкель и обратился к Ванье. - Вам с Себастианом придется начать разбираться с этой тройкой. Я подключусь.
        На этом совещание закончилось. Все встали.
        - Если я вам понадоблюсь, я поехала к судмедэкспертам, - сказала Урсула, собрала свои вещи и покинула комнату вместе с Билли.
        - Я только забегу в туалет, и потом поедем, - произнес Себастиан и улыбнулся Ванье, которая лишь мрачно кивнула в ответ.
        - Я сожалею, что тебе опять придется работать с ним, - извинился Торкель, когда дверь за Себастианом закрылась. - Но он непригоден для чего-либо другого из того, что надо делать.
        - Все нормально.
        - Точно?
        - Да.
        Торкель замолчал и пристально посмотрел на нее. Она не похожа на себя с тех пор, как накануне днем исчезла на несколько часов. Вернувшись, не сказала, где была. Остаток дня ходила с несколько отсутствующим видом. Лучше все-таки узнать.
        - Что-то случилось, я же вижу.
        Ванья отвела взгляд, устремила его в окно, словно ей требовалось обдумать, как лучше сформулировать мысль. Торкель терпеливо ждал.
        - У тебя не возникает иногда ощущение, что у нас нет другой жизни, кроме вот этого? - спросила она и развела руками жестом, включавшим всю Комнату.
        Торкель слегка вздрогнул. Он думал, что она назовет что-нибудь, связанное с работой или семьей, пожалуется на Себастиана, поскольку тот теперь попадал в обе эти категории, но нет, это масштабнее, чем он ожидал.
        - У меня нет ничего другого, - продолжила она, не дожидаясь ответа. - Я это сейчас поняла и должна себе что-то создать.
        Торкель кивнул. Понял, что она имеет в виду. Возможно, лучше, чем она предполагает. У него порой тоже возникают такие мысли. Ведь что у него самого есть за пределами работы, кроме вскоре вступающей в новый брак бывшей жены и двух дочерей, которые в принципе прекрасно обходятся без него? Почти ничего.
        - Если тебе требуется отпуск для того, чтобы разобраться в том, чем тебе надо заниматься еще… - Он запнулся и поднял вверх палец, чтобы подчеркнуть свои слова. - Еще. Не вместо. Если тебе нужен отпуск для того, чтобы разобраться в том, чем тебе надо заниматься еще, я тебе его дам. Но ты слишком хороший полицейский для того, чтобы бросать работу.
        Ванья ответила ему кивком, говорящим, что она услышала его слова, но что, по сути, это ничего не меняет.
        - И нам бы очень тебя не хватало. - Торкель шагнул вперед и оказался совсем рядом с ней. - Мне бы тебя не хватало.
        Ванья снова кивнула и совершенно естественно скользнула к нему в объятия.
        - Спасибо, - через пару секунд произнесла она возле его руки.
        Торкель перестал ее обнимать, и ему показалось, что он увидел в ее глазах сдерживаемые слезы. Подумал, что ей не хочется перед ним плакать.
        - А теперь отправляйся, - с улыбкой сказал он.
        Еще один краткий кивок, она развернулась и ушла.

        43

        Прямо как со старым диапроектором.
        Там изображение сперва бывало расплывчатым - ты лишь угадывал цвета и контуры, а потом кто-нибудь подкручивал линзу, и все медленно, но верно оказывалось в фокусе.
        Автофургон. Он в фургоне.
        В гараже Клас, проклиная все и вся, уже настроился ехать на муниципальном транспорте и еще больше опоздать на встречу, так что он приятно удивился, когда к нему подошел бородатый мужчина и принялся извиняться. Клас ожидал, что владелец будет говорить по-немецки - номера на автофургоне были немецкие - но мужчина на чистом шведском языке объяснил, что ходил звонить, чтобы вызвать помощь - его мобильный в гараже не работал. Какая у Класа машина? Он перекрывает ей дорогу? Вместе они, возможно, сумеют сдвинуть фургон на несколько метров, чтобы освободить выезд «Лексусу». Бородатому надо было только пройти вперед, чтобы включить нейтральную передачу и снять фургон с ручного тормоза.
        Ожидавший возле бампера Клас осознал, что мужчина обошел вокруг машины и оказался у него за спиной, только, когда почувствовал, что ему к лицу крепко прижали нечто влажное и холодное, а вокруг груди его обхватила сильная рука.
        Клас осторожно поднял голову с твердого стола. Он почувствовал вытекшую слюну и попытался вытереть жидкость вокруг рта, но обнаружил, что не может пошевелить руками. Они были крепко привязаны к столу тонкими цепями.
        - Я немного не привык к снотворному, которое требуется вдыхать, поэтому не знал, как долго ты пробудешь в забытьи.
        Клас вздрогнул и повернул голову туда, откуда донесся голос. Бородатый обернулся с шоферского сиденья, где он сидел, и смотрел на него. Клас быстро огляделся. За передним стеклом деревья. На остальных окнах задернуты занавески. Он сидит за столом в конце машины. На двух диванах длинные лиловато-белые подушки. На его стороне - в пластиковых пакетах. Вероятно, можно каким-то простым способом опустить стол и превратить всю заднюю часть машины в одну кровать. Во всяком случае, так делалось в автофургоне, в котором он в детстве провел вместе с родителями много летних каникул. Фургон не двигается.
        Если он правильно помнит, изоляция в таких транспортных средствах не слишком хорошая. Если поблизости есть люди, они его, возможно, услышат.
        - Мы стоим далеко в лесу. Нам никто не помешает, - переходя в заднюю часть фургона, сказал бородатый, будто прочитав его мысли.
        - Ты вычислил, кто я такой, или, по крайней мере, что я сделал?
        - Нет, - честно ответил Клас, удивившись ясности собственных мыслей. Он напуган, очевидно, что мужчина намерен тем или иным образом причинить ему зло, а голова полностью работает. Он обращает внимание на детали, сосредотачивается на сказанном, пытается понять, что произошло и почему, чтобы потом придумать способ выбраться из этой ситуации.
        Вернуться домой, к Линде и Элле.
        - Моя ошибка, - произнес бородатый, усаживаясь на диван по другую сторону стола. - Я изменил «модус операнди». Знаешь, что это такое?
        - Да.
        - Латинское выражение, означающее «способ действия», - продолжил бородатый, будто не услышав ответ Класа.
        - Почему я здесь? - спросил Клас спокойным, тихим голосом. Чтобы суметь вычислить, как действовать, ему требовалось больше информации. К тому же он хотел завязать беседу. Установить контакт. Класу неоднократно доводилось слышать, что он приятный человек, что с ним интересно общаться, его легко полюбить. Была надежда, что если бородатый узнает его получше, то причинить ему вред станет труднее.
        - Разве можно винить их за то, что они пользуются случаем? - ответил бородатый и наклонился над столом. - Ведь общество уже на протяжении нескольких лет показывает, что это ключ к успеху.
        - Я не понимаю, о чем вы говорите, - честно признался Клас. - Но если я каким-то образом обидел вас или причинил вред, то прошу прощения и хотел бы получить возможность попытаться искупить свою вину.
        Мужчина по другую сторону стола широко улыбнулся, будто услышал нечто забавное. Плохо, инстинктивно почувствовал Клас.
        - Менять необходимо с верхушки. Проблема заключается в том, что им дают возможность. Что ты даешь возможность.
        - Кому, кому я дал возможность?
        - Я их тестирую, - сказал бородатый, явно твердо решив продолжать игнорировать прямые вопросы. Он взял несколько лежавших на столе, возле окна, листов А4.
        - Шестьдесят вопросов общеобразовательного характера. Грубоватый инструмент для измерения знаний, знаю, но он все-таки дает представление об основе, которую можно наращивать.
        Клас только согласно кивнул и посмотрел на бумаги. Тест. Общее образование. Двадцать правильных ответов и больше - дают зачет. Тогда они свободны.
        С этим он справится. Никто из знакомых не хотел играть с ним в «Тривиал Персьют». Он был немного всезнайкой и, должен признать, в качестве победителя вел себя довольно неприятно.
        Двадцать правильных ответов - и его отпустят. Внезапно до него дошло. Кто такие «они». Связь. Кому он дал возможность. Почему он не сообразил раньше? Это же очевидно.
        - Господи, это вы? - пробормотал он. - Патриция и Мирре…
        - Ты ездишь на «Лексусе», пожинаешь успех, зарабатываешь деньги на деградации. Тебе хотя бы нравятся программы, за которые ты отвечаешь?
        - Нет, нет, господи, нет.
        Бородатый посмотрел на него взглядом, от которого у Класа по спине побежала дрожь. Он инстинктивно почувствовал, что ответил неправильно. Возможно, правильного ответа не существует, возможно, лучше было промолчать или, как сам бородатый, сменить тему разговора.
        - Как я уже сказал, я изменил «модус операнди». Тебе тест не нужен.
        Клас видел, как бородатый отодвинул бумаги в сторону, достал что-то, лежавшее рядом с ним на диване, и положил это перед собой на стол.
        - Знаешь, что это такое?
        Он знал.
        Пневматический пистолет.

        44

        Аксель Вебер целый день посвятил звонкам по всем имевшимся у него контактам в полиции и Каролинской больнице. Ему требовалась какая-нибудь ниточка, чтобы начать распутывать клубок, что-нибудь, способное украсить первую полосу газеты или хотя бы дать уникальный ракурс. Но Торкель Хёглунд хорошо умел сводить утечки к минимуму.
        Эбба Юханссон находилась под постоянной охраной полиции, а доступ к информации о расследовании он, как обычно, ограничил, его имели только сотрудники Госкомиссии. Даже пресс-секретарь полиции знал не больше того, что знал сам Вебер. Типично для Торкеля Хёглунда. У Вебера это вызывало восхищение, хотя, как профессионала в своей области, его это невероятно раздражало. Ему требовались новости, материал для статей, и лучшим источником обычно бывали болтливые полицейские. Новости и сенсации привлекают читателей и способствуют продаже газет, это всем известно, и если хочешь, чтобы твоя газета продавалась лучше всех, а ты был в центре внимания, требуются разоблачения и истории, которых нет ни у кого другого.
        В настоящий момент у Вебера не было вообще никакого эксклюзива, он знал не больше конкурентов. Это означало, что ему приходилось соревноваться с остальными, вновь используя и перестраивая информацию, к которой он имел доступ. При таких сенсационных убийствах, как это, данная модель работала довольно хорошо. Можно было разговаривать с членами семьи и друзьями, находить свидетелей, которые видели поблизости от места преступления или обнаружения трупа таинственные машины или людей, привязывать это к какой-нибудь похожей трагедии, произошедшей раньше. Крутить, вертеть, строить предположения, и главное - делать это эмоционально и увлекательно.
        Читатели обожают убийства - чем убийства более жестокие, тем лучше - но им хочется также получить личную историю, позволяющую познакомиться с жертвами, посочувствовать им. Если прибавить к этому неизвестного убийцу, анонимное зло, то они прочтут все, что напишут, а «Убийства в застеколье», как их дружно окрестили газеты, отвечали всем необходимым критериям: знаменитости - по большому счету все-таки обычные люди, и активный серийный убийца, который наносит удары по всей Швеции и может оказаться совсем рядом с читателем.
        А тут вдобавок появился один выживший - публичный человек, женщина, молодая, русоволосая. Лучше просто не бывает. Это понимали и он, и руководитель новостного отдела, и главный редактор, да и вся редакция. Поэтому Вебер, во времена постоянной экономии, получил дополнительные ресурсы. Но ему требовалось поставлять материал, показывать, что он заслуживает доверия. Для настоящих журналистов, таких, кто ищет факты, а не просто копирует тексты из социальных сетей и пресс-релизов, настали суровые времена, им стало все труднее защищать свое право на существование.
        Бумажные газеты продавались все хуже, все больше материалов выкладывалось для бесплатного чтения в сети. Настоящая журналистика стоит дорого, а тенденция была такова, что никому больше не хотелось за нее платить. Это вызывало стресс, и программы экономии привели к тому, что никто не чувствовал себя уверенно. Ему было просто необходимо каким-то образом заполучить эксклюзивное интервью с Эббой Юханссон. На данный момент лучшей идеей представлялась подруга близнецов, Юханна Линд, которая вообще-то должна была сегодня встретиться с Сарой и Эббой, чтобы отпраздновать свой день рождения. Подход довольно удачный и, вероятно, принесет несколько сильных эмоциональных цитат о потере, дружбе и разбитых мечтах. К тому же Юханна красива, что никогда не бывает минусом. Но такое интервью могут добыть многие журналисты.
        Плачущая подруга жертвы, боль и скорбь. Слишком просто. Ему хотелось добиться большего, поэтому он надеялся, что встреча с Юханной даст нечто большее.
        Он собирался постараться завоевать ее доверие, чтобы она помогла ему выйти на прямой контакт с Эббой. Накануне газета «Афтонбладет» нашла эксклюзивный аспект и выжала несколько страниц из встречи с бывшим сожителем Патриции Андрэн, который, как все знали, угрожал ей и избивал ее, а в их переработке стал теперь невиновным подозреваемым, оплакивающим свою любимую Патрицию, которому, возможно, откажут в опеке над сыном из-за запрета посещения. Может быть, цинично, но такое продается лучше правды, Вебер это знал. Большинство предпочитает читать о скорбящем человеке, а не об избивавшем жену неудачнике. Никому также не хотелось бы узнать, что бывший сожитель получил за интервью хорошие деньги. Но так оно и было, сам Вебер отказался заплатить ему 20 000 крон, которые тот затребовал. Не потому, что в принципе возражал против выдачи гонорара тем, кого интервьюировал - так поступали все, - но лично ему было трудно платить такому человеку как Стефан Андерссон.
        До такого отчаяния он не дошел, по крайней мере, пока.
        Он бросил взгляд на часы. Они с фотографом собирались встретиться с Юханной Линд в пять часов, ему удалось уговорить ее не разговаривать с каким-либо другим журналистом.
        До этого ему требовалось найти новые лазейки, новые идеи для завтрашнего дня. Ходили кое-какие слухи о том, что полиция интересовалась китайским рестораном в Сундбюберге, и одна коллега поехала туда, чтобы проверить, есть ли там что-нибудь стоящее. Он надеялся, что скоро она ему отзвонится.
        «Легка на помине», - подумал он, когда у него на столе зазвонил телефон.
        Это оказалась Юлия с ресепшна, в котором они в прошлом году, после нападения на газету неонацистов, установили пуленепробиваемое стекло.
        - Кто-то оставил тебе здесь конверт, - проговорила она с некоторым стрессом в голосе.
        - Хорошо. Я потом заберу. От кого он?
        - Написано, что от некого Свена Катона. Это не он всех убивает?

        45
        - Я больше так не могу.
        Ванья остановилась и обернулась к стоявшему в нескольких шагах от машины Себастиану. Они только что припарковались перед белым пятиэтажным зданием - кампусом Флемингсберг, принадлежавшим КТИ.
        - Это хуже, чем когда ты ничего не знала.
        - Что хуже?
        - Мы с тобой, молчание, отчужденность…
        Ванья поджала губы и сделала несколько шагов в его сторону.
        - Ты прав, хуже, но знаешь что? Тебя-то тут жалеть нечего.
        - Я имел в виду вовсе не это, - Себастиан быстро перешел к обороне.
        - А что же ты имел в виду?
        - Я согласен на исключительно рабочие отношения, ты знаешь, но ведь ты со мной даже не разговариваешь, - попытался укорить ее Себастиан.
        - Придется смириться с этим.
        - Ладно. Прости, что я вообще открыл рот.
        Однако извинение, похоже, запоздало. У Ваньи словно открылось второе дыханье, ей требовалось выплеснуть это из себя.
        - У меня ничего нет. Я должна создать себе жизнь. Потом. Когда я ее создам, я решу, кого в нее впускать. Понимаешь?
        Себастиан лишь кивнул. Посчитал дискуссию оконченной. По крайней мере, он попытался объяснить то, что чувствует. Повторять эту ошибку он не намеревался.
        - Но, пожалуйста, дай мне знать, если я могу тебе помочь, - закончил он в надежде заработать несколько очков и двинулся следом за Ваньей в сторону входа.
        - Ты не можешь, - твердо заявила Ванья.
        У нее зазвонил телефон. Билли. Он послал фотографии в китайский ресторан в Сундбюбурге и поговорил с персоналом, но это почти ничего не дало. Мужчину они помнят. Видимо, он настоял на том, что сам отнесет заказанные напитки к столу. Билли предположил, что именно тогда он и добавил в них снотворное, но в отношении идентификации ничего определенного они сказать не смогли. Разве что одна из официанток не сомневалась в том, что это был не Аль-Файед. Он слишком смуглый. Конечно, мужчину, которого она обслуживала, запомнить было трудно, но выглядел он типичным шведом.
        - Мы сейчас идем встречаться со Скугом, - сказала Ванья, открыла дверь в ресепшн и сразу отпустила ее, даже не взглянув, насколько отстал Себастиан.
        - Я позвоню, если мы получим что-нибудь из Хельсингборга и Ульрисехамна, - закончил Билли и положил трубку.
        Ванья подошла к ресепшну, представилась и изложила свое дело. Ответила отрицательно на вопрос, договаривалась ли она о конкретном времени, но сказала, что им очень важно с ним встретиться. После короткого разговора с Оке Скугом, состоявшего, со стороны сотрудницы ресепшна, из монотонного поддакивания и заключительного «конечно», та указала им на лифт и сказала, что надо подняться на четвертый этаж, а там Оке их встретит.
        - Кто звонил? - поинтересовался Себастиан, когда они оба вошли в лифт.
        - Билли.
        - Что-нибудь важное?
        - Персонал в Сундбюберге исключил Аль-Файеда, - ответила Ванья и первой вышла, когда двери открылись.

        Здороваясь, Оке Скуг произвел впечатление человека выжидающего и скептически настроенного и, когда они двинулись по коридору к его кабинету, сразу спросил, что их интересует.
        - Мы хотим поговорить с вами об одной из ваших бывших учениц, - ответила Ванья, твердо решившая, как можно дольше не рассказывать, в чем собственно состоит их дело. В менее публичных случаях открытость могла бы стать успешной стратегией, но здесь существовал слишком большой риск утечек, а ей пока не хотелось, чтобы Оливию Йонсон официально связали с «Убийствами в застеколье», особенно, поскольку им предстояло беседовать с другими людьми на том же рабочем месте.
        - Вы приехали в Флеменсберг вдвоем, чтобы спросить о бывшей ученице? - поинтересовался Скуг, приглашая их в кабинет. - У вас что, нет телефонов?
        - Насколько мы поняли, вы были одним из руководителей Оливии Йонсон, - сказала Ванья и, покачав головой, осталась стоять, когда Оке Скуг кивнул им на стулья вокруг маленького стола для совещаний. Себастиан выдвинул стул и сел.
        - С Оливией что-нибудь случилось? - с беспокойством спросил Оке, усаживаясь за письменный стол.
        - Нет, насколько нам известно, она в полном порядке. Так вы были ее руководителем в год перед ее отъездом в МТИ? - спокойно продолжила Ванья.
        - Я по-прежнему являюсь ее руководителем. - Оке перевел взгляд с Ваньи на Себастиана и обратно, по-прежнему со скепсисом и недоумением по поводу их прихода. - Так вы скажете мне, почему интересуетесь Оливией?
        - Нет, пока нет, и дело пойдет быстрее, если вы будете отвечать на наши вопросы, а не задавать собственные, - деловито проговорила Ванья и достала блокнот.
        - Меня в чем-то подозревают? - все-таки спросил Скуг.
        - У меня здесь есть несколько дат, и мне хотелось бы знать, где вы тогда находились, - не отвечая на вопрос, продолжила Ванья. - Семнадцатого и двадцать третьего июня.
        - Значит, меня в чем-то подозревают? - не отступался Скуг.
        - Или нам просто нужна возможность вас исключить.
        - Разве это не одно и то же?
        Он снова оглядел их, понял, что и на этот раз не получит ответа и вытащил из висящего на кресле пиджака мобильный телефон.
        - Семнадцатого июня я полдня работал, а потом поехал в Бухуслен, на праздник Середины лета. Двадцать третьего я был в университете Линчёпинга, - сказал он, сверившись с ежедневником.
        - И вы можете это как-то доказать?
        - В Бухуслен вместе со мной ездила семья, а в Линчёпинге со мной было несколько коллег. Я могу попросить своего ассистента дать вам имена, - ответил он. - Почему вас это интересует? - опять попытался допытаться он, как отметил Себастиан, не без некоторого беспокойства в голосе.
        - Когда Оливия получила эту стипендию, что вы почувствовали? - спокойно спросил он. Это были его первые слова с момента их встречи, и Оке переключил внимание на нового участника беседы.
        - Что я почувствовал?
        - Да.
        Оке слегка пожал плечами, словно показывая, что на этот вопрос существует только один ответ.
        - Я был горд. Рад. Она это действительно заслужила.
        - Как вы считаете, это привлекло к ней достаточно много внимания?
        - Вы имеете в виду, у нас в институте?
        - Нет, со стороны общественности, прессы, возможно, телевидения?
        - Нет, то есть… это большое и важное событие в нашем маленьком мире, но такое никогда не становится широко известным.
        Себастиан молча кивнул. Похоже, профессор Скуг и не считает, что это должно занимать место на первых полосах газет.
        - Как вам нравится «Отель Парадиз»? - поинтересовался он, непринужденным тоном меняя тему.
        - Что это такое?
        - Реалити-шоу. По телевидению.
        - Я его не смотрел. У меня нет телевизора.
        Себастиан посмотрел на Ванью и увидел по ней, что она тоже поняла, что профессор говорит правду. Она хорошо умеет разбираться в нюансах речи. В мелких признаках лжи или полуправды. Здесь она явно ничего такого не уловила.
        - Вы хорошо знаете Кристиана Саурунаса? - продолжила Ванья, опять переходя к новой теме, которая, как ей думалось, станет последней.
        - Да, конечно, он преподавал здесь.
        - Что вы имеете в виду, говоря «преподавал»? - с удивлением спросила Ванья.
        - Он уволился.
        - Почему?
        - У него образовалась нехватка средств, и ему пришлось завершить у нас свою исследовательскую деятельность, - довольно равнодушно ответил Оке. По одному этому предложению у Себастиана возникло ощущение, что они не были близкими друзьями и вне работы не общались.
        - Нехватка средств? Что это означает? - спросил он, слегка наклонившись вперед.
        - Это когда человек не находит финансирования. В нашем мире мы вынуждены искать ассигнования на проведение исследований, и если не повезет, исследования сочтут неинтересными, неактуальными или ненужными, и тогда ассигнования не выделяются. Тогда приходится уходить. Это не так, как на обычном рабочем месте. Здесь человек должен сам изыскивать средства, - пояснил Оке, впервые с тех пор, как они сюда пришли, говоря, как настоящий профессор.
        - И Саурунас денег не нашел? - продолжил Себастиан.
        - Да, у него на протяжении нескольких лет имелись финансовые проблемы. Его исследования не казались достаточно актуальными. Его за это неоднократно критиковали, - проговорил Оке тоном, намекавшим на то, что он понимает решение финансирующих организаций.
        Себастиан среагировал на его слова. Это действительно может кое-что дать. В озлобленности убийцы на современность присутствует нечто, прекрасно подходящее человеку, которому сообщили, что его работа и его знания больше не актуальны.
        - Когда это произошло? - с интересом спросил Себастиан.
        - В этом мае. Думаю, его последний рабочий день был… - Скуг снова достал мобильный телефон, поводил пальцем по дисплею. - Двадцать второго мая.
        «Примерно за месяц до убийства Патриции», - подумал Себастиан и почувствовал жар во всем теле. Возможно, все сходится. Меняющее жизнь мгновение способно превратить нечто, долго существовавшее на уровне фантазии, в действие. Убивать просто так не начинают. Нужна причина. Чаще всего требуется что-то, заставляющее переступить границу: поражение или какое-то унижение, типа выставления с работы. Или нехватки средств.

        46

        Аксель Вебер смотрел на лежащий у него на столе желтовато-коричневатый пакет с уплотнителем. На белом наклеенном листке черными печатными буквами значилось имя отправителя.
        Свен Катон.
        Возможно, это была просто плохая шутка, но ему почему-то так не казалось. На всякий случай он отыскал одну из работавших в здании уборщиц и одолжил пару резиновых перчаток. Если письмо действительно от убийцы, называющего себя Свеном Катоном, то оно со временем попадет в полицию, и ему хотелось, по крайней мере, избежать упреков, что он испортил возможные отпечатки пальцев.
        Форма толстого пакета подсказывала, что в нем находится нечто твердое с острыми углами, и Вебер на секунду задумался, нет ли там взрывчатки или чего-то опасного. Позвонить в отдел безопасности или поддаться любопытству? Любопытство победило, но, начав осторожно вскрывать пакет ножом, он все-таки отвернул лицо. Закончив, он перевернул пакет разрезом вниз и вытряхнул содержимое на письменный стол.
        Мобильный телефон в запечатанной оригинальной упаковке.
        Предоплаченная карта компании «Comviq» вместе с сим-картой, прикрепленной к пластиковой карточке побольше.
        Конверт формата А4.
        Вебер начал с конверта: тот не был запечатан, поэтому он отогнул клапан и осторожно вынул содержимое. Сверху лежали несколько скрепленных степлером страниц, которые, на первый взгляд, казались массой плотно напечатанных вопросов.
        Первый вопрос: «Что означает сокращение НАТО?». Под вопросником Вебер обнаружил напечатанное на машинке письмо.
        Он развернул его и начал читать.

        Глубокоуважаемый Аксель Вебер!

        Я уже писал по аналогичному вопросу Вашему главному редактору Леннарту Чельману, но он предпочел проигнорировать мое послание, поэтому я предпринимаю новую попытку, обращаясь к Вам.
        В Ваших публикациях, как и во всех остальных, я предстаю законченным психом. Человеком, который совершенно случайно выбирает молодых псевдознаменитостей и убивает их. Ничего более неправильного и быть не может, но в Ваших репортажах нигде не отражен мой мотив для совершения этих поступков.
        Мы должны прекратить прославлять глупость. Прекратить раздувать презрение к знаниям и антиинтеллектуализм. Прекратить уделять внимание ленивым, эгоистичным и поверхностным, обратив его на образованных, заинтересованных, усердных и знающих.
        Я считаю, что это не стало достоянием общественности в силу сочетания двух факторов:
        Первый - полиция скрывает информацию, способную прояснить мой мотив и сделать мои действия более понятными. К этому письму я прилагаю тест. Все жертвы прошли через него, и трое из четверых вполне ожидаемо зачета не получили.
        Чтобы Вы не подумали, что это шутка или отчаянная попытка привлечь внимание за счет чужих действий, я отсылаю Вас к следующим источникам:
        Комментарий, отправленный в 03:16 под последним постом в Фейсбуке Патриции Андрэн.
        Последняя фотография в аккаунте Мирослава Петковича в Инстаграме.
        Комментарий, отправленный в 02:28 под последним постом в блоге сестер Юханссон.
        Там имеются результаты тестирования, отправленные с личных телефонов жертв после их смерти. Надеюсь, что Ваши контакты в полиции смогут эти сведения подтвердить.
        Вторая причина того, что мой посыл не увидел свет, состоит в том, что я совершил ошибку. Признаю. Браться за нарастающую проблему прославления глупости, устраняя глупых, это все равно что пытаться убить одуванчик, отрывая желтый цветок. Естественно, нужно выкапывать сорняки с корнями. Добираться до источника. Браться за проблему там, где она возникает. С Вашей помощью я надеюсь осветить это.
        Мы должны задаться вопросом: действительно ли мы хотим жить в обществе, где людям, которые не прочли ни одной книги, не способны решить простейшее уравнение или даже понять инструкцию по эксплуатации, будет вечер за вечером, неделю за неделей позволяться заполонять телевидение, при активном содействии, в частности, Ваших публикаций в качестве рекламного рупора, а молодых исследователей, способных изменить мир, будут избегать?
        Судя по прочитанным мною Вашим статьям, Вы - один из наиболее умных людей на Вашем рабочем месте, поэтому я исхожу из того, что Вы догадаетесь, какие действия необходимо предпринять с остальным содержимым этого почтового отправления.

        С уважением,
        Катон Старший

        Вебер прочел письмо еще раз. Так много всего, во многих отношениях безумного. Ему написал серийный убийца. Одного этого достаточно для дополнительного приложения к газете, но здесь присутствует и другое. Большее. Значительно большее.
        Полиция скрыла информацию о тесте. Убийца намерен «добираться до источника» и «браться за проблему там, где она возникает». Что это означает? Новые жертвы? Жертвы другого типа? В таком случае, кто?
        Вебер поднял документ. Прочел содержавшийся в письме короткий список и понял, что смог бы проверить сведения сам, но это займет довольно много времени. Он огляделся. Через несколько столов от него сидела Кайса Крунберг. Вебер не был уверен, но подумал, что она самая молодая в редакции. Он встал и пошел к ней.
        - Ты, наверное, заходишь в Инстаграм, Фейсбук и тому подобное? - спросил он, присаживаясь на корточки возле ее стола.
        - Да.
        - Мне нужна помощь с одним делом.
        - О’кей.
        Он объяснил, что ему требуется, и меньше чем через две минуты получил подтверждение. Все результаты были опубликованы в собственных аккаунтах жертв. Определить, с их ли собственных телефонов отправлялись сведения, по словам Кайсы, было невозможно, но Вебер не сомневался, что эта часть письма тоже соответствует действительности. Черт, история только разрастается. Вебер поблагодарил Кайсу за помощь и вернулся к своему столу.
        Он начал всерьез вчитываться в вопросы. Странная смесь. Можно сказать, вопросы на общее образование. Общее образование старого образца. Реки и виды животных, короли и история. Естествознание и география. Знания, которые когда-то, наверное, важно было уметь отбарабанивать. Ответы на какие-то вопросы он знал, на другие нет. Его заинтересовало, где проходит граница между зачетом и незачетом, между жизнью и смертью, и сочли бы его самого достойным остаться в живых.
        Чистое безумие. Какой колоссальный потенциал. Потрясающая возможность, особенно если из всех журналистов письмо получил только он.
        Вопрос только в том, как с этим поступить. Он взял остальное содержимое пакета. Существовала только одна причина, по которой кто-то мог прислать мобильный телефон с новой предоплаченной картой. Вебер вскрыл упаковку и вынул телефон. Простая дешевая модель, стоившая, вероятно, не больше нескольких сотен крон. Он пощупал заднюю стенку, чтобы вставить сим-карту. Нашел держатель под аккумулятором и выдавил маленький пластиковый кусочек из большой карты, напоминавшей кредитную. Вставил сим-карту, вернул на место аккумулятор и заднюю стенку. Включил телефон. Получилось. Достал из упаковки зарядное устройство и уже собирался подключить его, когда увидел, что аккумулятор полностью заряжен. Он с минуту смотрел на телефон и как раз собирался начать искать в нем номера, адреса, что угодно, когда телефон дзинькнул.
        Два эсэмэс. Он нажал на первое сообщение на маленьком дисплее. Компания «Comviq» приветствовала его как клиента. Он нажал на второе. Оно оказалось более личным, обращенным непосредственно к нему.
        Если я могу на тебя полагаться, то ты получишь эксклюзивное интервью. Если позвонишь в полицию, я об этом узнаю.
        Вебер машинально встал, прошел несколько шагов позади стола, провел руками по волосам, по подбородку. Усидеть на месте было невозможно. Казаться равнодушным тоже. Какая удача! Самая крупная за все годы, что он работал криминальным репортером.
        Он никогда не считал себя человеком, жаждавшим признания в форме призов и наград, но это может стать легендарным.
        Вебер сообразил, что необходимо поговорить с шефом - сам он такое решение принимать не должен, но одна мысль о том, что Чельман может ему запретить, заставила его засомневаться. Три человека убиты. Один - в больнице. Действовать самостоятельно означало большой риск, но ему требовалось учитывать и другие риски - они могут впутать полицию.
        Конечно, это не слишком правдоподобно. Вебер хорошо знал своего шефа, и тот не боялся конфликтов. Он, например, всю дорогу изо всех сил защищал коллегу Вебера, купившего в Мальмё нелегальное оружие. К тому же можно сослаться на защиту источника. Лицам, сообщающим сведения для публикации, гарантируется анонимность. Несмотря на то, что речь чаще всего идет о наводках не такого уровня, это, вероятно, поможет при разбирательстве. Значит, Чельман едва ли сдаст все полиции.
        Нет, самый большой риск - это что его заставят поделиться и подключить кого-то из коллег. Руководство считает главным приоритетом Пийю Лундин и ее отдел веб-ТВ. Эксклюзивный материал в Сети означает просмотры. Просмотры дают рекламодателей. Печатное слово охотно заменяют или, по крайней мере, дополняют движущимися картинками.
        Немного поразмыслив, он решился, снова сел, взял мобильный телефон и ответил на эсэмэс.
        Письмо получил он, это его горячая новость. Он ее никому не отдаст.
        Ты можешь на меня положиться, - быстро написал он.
        Прежде чем кому-нибудь рассказывать, он еще немного пройдет по этому следу, посмотрит, куда он приведет, а потом, перед публикацией, проинформирует Чельмана. Пусть так и будет. Он журналист. Это - его работа.
        Через тридцать секунд пришел ответ: Подъезжай к Королевской библиотеке.

        47

        Они опять собрались в Комнате. В атмосфере давно не чувствовалось такой сосредоточенности. Ванья и Себастиан совместными усилиями сумели убедить Торкеля в том, что наиболее интересная версия - это Кристиан Саурунас, и он отнюдь не утратил актуальности, когда появился Билли и рассказал об Ульрисехамне. Эва Флурэн опросила персонал «Курортного отеля», и из троих мужчин только Саурунас напоминает человека, которого там видели вместе с Мирре. У того, правда, имелась большая борода, поэтому они не были полностью уверены, но они исключили Аль-Файеда по той же причине, что официантка в Сундбюберге - у него слишком нешведская внешность, а про Оке Скуга они твердо заявили, что он на подозреваемого не похож. Что-то не соответствовало в форме лица и носа.
        В результате Торкель отложил на время список участников поездки в Линчёпинг, полученный от ассистента Оке Скуга. Конечно, список проверить следовало, но этим не обязательно заниматься сейчас и самим. Особенно, поскольку Ванья по пути обратно из КТИ сумела связаться с женой Оке Скуга, которая подтвердила, что вся семья отправилась в среду на Аландские острова, чтобы отпраздновать Середину лета, и оставалась там до воскресенья. Беглый просмотр ее страницы в Фейсбуке подтвердил ее слова рядом фотографий. Поэтому теперь они сосредоточились на уволенном преподавателе.
        Билли распечатал то, что ему удалось узнать за имевшееся в его распоряжении недолгое время.
        Кристиан Игнас Саурунас родился 4 февраля 1962 года в Норрчёпинге. Инженер. С 1998 года преподаватель медицинских технологий в КТИ. Три года назад развелся, детей нет. Его отец скончался в 1999 году, мать выехала на постоянное место жительства в Литву, а сестра продолжает жить в Норрчёпинге, где родители поселились в 1958 году и проживали до смерти отца. Имеются водительские права и, по сведениям Транспортного управления, красная машина «Вольво S60» 2007 года.
        Прочитав сведения о машине, Торкель вздрогнул. Они по-прежнему не нашли красную машину «Вольво», которую один из свидетелей видел возле школы Хилдинг в Ульрисехамне.
        - Я знаю, - откликнулся Билли, когда Торкель поднял этот вопрос. - Конечно, возможно, что это она, но, во-первых, люди должны бы видеть разницу между моделями S60 и V70.
        - Ее видят не все, ты же знаешь, как обстоят дела со свидетелями, - возразил Торкель. - Они начинают разговаривать друг с другом, заполнять пустоты, а потом все сходятся на том, что видели нечто, чего и не было вовсе.
        - Конечно, но номер машины Саурунаса GVL665, а свидетель в Ульрисехамне сказал, что номер был AYR393.
        - Но он ошибался, мы это уже установили.
        - Но, черт возьми, не настолько же, ведь не совпадает ни одна цифра.
        Торкель кивнул, слова Билли не лишены смысла. Модель и регистрационный номер в совокупности делали малоправдоподобным тот факт, что в Ульрисехамне была именно эта машина.
        Он продолжил вникать в материал. Никакой автофургон за Саурунасом не числился, никаких записей в реестре. Последний известный адрес: Беквэген 43 в районе Аспудден. Немного, но все-таки начало.

        Когда Ванья подъехала к дому 43 по улице Беквэген - бежевому многоквартирному дому в четыре этажа, подкрепление, которое она запросила, уже ожидало ее в неприметном «Саабе».
        - Кого мы ищем? - спросила женщина-полицейский, когда они кивками поприветствовали друг друга.
        - Некоего Кристиана Саурунаса, мы хотим его допросить, - ответила Ванья.
        - Это связано с делом реалити-шоу?
        Ванья коротко кивнула.
        - Только никому ни слова, - добавила она.
        - Мы понимаем, - ответил молодой полицейский и подкрепил свои слова, изобразив необычайно понимающий вид.
        Они вошли в дом с помощью раздобытого Ваньей дверного кода. Глазам потребовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть к относительной темноте лестничной клетки после солнечного света снаружи. Саурунас жил на третьем этаже, и Ванья двинулась по лестнице первой. Поднявшись, они нашли квартиру с фамилией Саурунас на двери. Ванья позвонила. Несколько раз. Подождала несколько минут. Приложила ухо к двери, чтобы послушать, двигается ли кто-нибудь внутри, но ничего не уловила. Она обернулась к остальным.
        - По мобильному он тоже не отвечает, - проинформировала она тихим голосом. - Давайте обойдем соседей и узнаем, не видел ли его кто-нибудь. Но, как я сказала, мы просто хотим поговорить с ним. Не говорите, в связи с чем.
        Коллеги кивнули.
        - Вы берите остальные этажи, а я начну здесь, - продолжила Ванья и, повернувшись к соседней двери, позвонила.
        Дверь открыла пожилая женщина в простом платье, с подобранными седыми волосами. Когда Ванья достала и предъявила полицейское удостоверение, на нее посмотрели настороженные, любопытные глаза.
        - Здравствуйте, меня зовут Ванья Литнер, я из полиции. У меня есть к вам несколько вопросов о вашем соседе, Кристиане Саурунасе, - любезно сказала она.
        Женщина отреагировала, как и большинство в подобной ситуации - скорее с любопытством, чем с чем-либо другим. В появлении полиции всегда есть что-то щекотливое. Ванья услышала, как этажом выше открылась дверь и состоялся аналогичный разговор.
        - Что случилось? - спросила женщина.
        - Мы просто хотим с ним поговорить, - ответила Ванья, подумав, что со стороны женщины все-таки мило поинтересоваться, что случилось, а не что Саурунас сделал. - Когда вы его в последний раз видели?
        Женщина ненадолго задумалась, прежде чем ответить.
        - Думаю, несколько недель назад. Подождите. - Она повернулась в квартиру и прокричала кому-то: - Карл, когда ты в последний раз видел соседа?
        - Которого из них?
        - Ближайшего, со странным именем.
        Ванья сделала вывод, что соседи не общались ежедневно, раз даже не знают, как его зовут. Но так уж бывает. Люди могут годами жить рядом друг с другом, не обмениваясь ни единым словом. Она никогда не разговаривала с ближайшими соседями и не знала их имен, поскольку на двери значилась только фамилия.
        - Не знаю, - донесся из квартиры хрипловатый мужской голос. Ванья услышала, как кто-то двигается, и через минуту появился седой персонаж в халате. Он прихрамывал, опираясь на костыль, и движения, казалось, причиняли ему боль.
        - Кто это спрашивает? - поинтересовался он, увидев Ванью.
        - Полиция. - Ванья увидела, как мужчина с удивлением остановился. Вид у него сразу стал серьезным. - Я сказала, что пару недель назад, - продолжила женщина.
        Мужчина покачал головой.
        - Нет, нет, больше. Он уложил вещи в машину и уехал где-то двадцать пятого или двадцать шестого мая. Помнишь, я говорил, что встретил его тогда? Когда он был таким хмурым?
        - Точно, неужели это было так давно?
        - Да, я его, во всяком случае, с тех пор не видел.
        - Тогда наверняка так и есть, ты обычно знаешь такие вещи лучше меня, - проговорила женщина без малейшего сомнения в голосе.
        Мужчина подошел ближе к двери. Протянул Ванье руку. Живые глаза и крепкое рукопожатие.
        - Здравствуйте, Карл Юханссон. Тело у меня слабовато, но с головой все в порядке. Да, он не захотел даже сказать, куда направляется, но багажа у него было много.
        Ванья кивнула. Интересная информация, не напрямую решающая, но, по крайней мере, не снимающая с него подозрений. Серия убийств началась семнадцатого июня.
        - Вы видели его с автофургоном? - спросила она.
        - Нет, только с тем красным «Вольво», на котором он разъезжает.
        - Хорошо, а в дате вы уверены?
        Мужчина решительно кивнул.
        - Да, меня двадцать седьмого оперировали, - он слегка приподнял костыль. - Это было буквально за день до того.
        Ванья поблагодарила и пошла вниз по лестнице, чтобы разыскать остальных. Карл, похоже, заслуживал доверия, но оставалась возможность, что кто-нибудь другой из дома видел Саурунаса позже.
        Оказалось, нет. Остальные, кого удалось застать, наблюдали Саурунаса только в мае, за исключением девушки с первого этажа, которая тоже видела, как он укладывал вещи в машину и уезжал, но она думала, что это произошло позже, хотя уверена она не была. Возможно, в конце мая.
        Ванья решила попросить Торкеля установить за домом наблюдение. Мера дорогостоящая и, пожалуй, ее трудновато обосновать, учитывая то, что он уже несколько недель здесь не показывался, но Ванья не сомневалась в том, что Торкель ее поддержит. Все-таки серийный убийца, и к ним обращено много глаз. Следующий шаг - попытаться узнать, куда Саурунас поехал в тот день, около месяца назад, и где он находится сейчас.

        48

        Получив заказанную машину, Вебер торопливо ехал по загруженному транспортом Стокгольму. С каждым годом становилось все хуже, и дело было не только в прибывающем количестве машин. Некоторые улицы полностью закрывались, а другие становились ?же из-за расширявшихся велосипедных дорожек. Это политическое решение Вебер в принципе поддерживал, за исключением тех немногих дней, когда ему требовалось куда-нибудь добраться на машине. Он считал, что свободный от транспорта центр города - это прекрасно, только не тогда, когда ему нужно проехать самому, тогда он ругался, как остальные участники движения, и переругивался с ними. Под конец, чтобы выиграть время, он, нарушая правила, поехал по Кунгсгатан по автобусной полосе. Полученный им дешевый мобильный телефон лежал на пустом пассажирском сиденье. Вебер периодически поглядывал на него, задаваясь вопросом, правильно ли он поступил, уехав и не предупредив никого в редакции. Все-таки речь идет о серийном убийце, о человеке, способном на самое худшее.
        Впрочем, если хочешь идти в гонке первым, надо рисковать. Правда, он пообещал себе действовать осторожно и при малейшем ощущении опасности остановиться. Держать голову холодной и не поддаваться мыслям о приключениях и напряженности момента. Слишком большое количество адреналина часто является причиной плохих решений.
        Проезжая площадь Стуреплан, он сделал глубокий вдох. Уже близко. Он свернул на Хумлегордсгатан, в сторону Королевской библиотеки. В глубине парка между по-летнему зеленых лиственных деревьев просматривалось элегантное светло-желтое здание. Он сообразил, что давно там не был. Наверняка больше пяти лет. Интернет сделал поисковую работу проще, но, в каком-то смысле, скучнее. Однако против развития не пойдешь, как бы того ни хотелось. Конечно, он иногда скучал по тому времени, когда журналист и газета были всемогущими, когда все новости и вся информация выходили из-под их пальцев, с их голосами. Но в новой ситуации присутствовало нечто невероятно демократичное, что Вебер ценил. Его политическим убеждениям на самом деле больше отвечало то, что информация, коммуникация и новости больше не контролировались несколькими семьями. Конечно, существовала масса плохого, но имелось и очень много хорошего. Ему хотелось верить, что это создает более правдивый образ человечества и человеческой жизни. Проблема заключалась в том, что большинство искало только информацию, подтверждавшую то, что, им казалось, они уже
знают, и не обращало внимания на остальное. Интернет, в точности как существование, был сложнее, чем многим того хотелось бы.
        Как он ни искал, законного места для парковки найти не удавалось. Желтая полоса вдоль тротуара обозначала место для погрузки, но там он хотя бы нашел «карман». Решил, что, в крайнем случае, смирится с парковочным штрафом. Он вышел из машины. Две широких гравиевых дорожки вели к библиотеке. По обеим сторонам и за библиотекой простирался Хумлегорден - большой, красивый, окруженный каменным городом парк, очень популярный в летние вечера.
        Он двинулся вперед. Дешевый мобильник в руке. На всякий случай Вебер снова посмотрел на эсэмэс, хотя прочел сообщение уже не менее десяти раз. Там по-прежнему было написано:
        Подъезжай к Королевской библиотеке.
        Каков же следующий шаг? Послать эсэмэс и сообщить, что он на месте, или подождать? Он решил ждать и пошел в сторону широкой каменной лестницы, где сидели какие-то люди и читали, пили вино или просто наслаждались теплым летним вечером. Едва он шагнул на первую ступеньку, как мобильник зажужжал. Вебер замер. Эсэмэс - не может быть случайностью, что сообщение пришло именно сейчас.
        Катон его видит, наблюдает за ним.
        Вебер опять огляделся, просто не мог не оглядеться. Мысль о том, что убийца где-то стоит и следит за ним, была пугающей, но и удивительным образом возбуждала. Он почувствовал, что пульс участился. Все тело напряглось, когда он стал с подозрением изучать всех доступных взгляду людей.
        Их было много.
        Слишком много.
        Не говоря уже о том, сколько народу могло видеть его - из парка и с окружающих улиц. Место Катон выбрал хорошо.
        Вебер поднял руку с телефоном и открыл новое сообщение.
        Там было написано: Хорошо. Ты послушался. И больше ничего. Вебер шагнул вниз, на гравиевую дорожку, и остановился. Раз Катон может его видеть, лучше действовать спокойно. Иначе его можно спугнуть. Он попытался несколькими глубокими вдохами приглушить участившийся пульс. Получилось неважно. Надо ли отвечать на сообщение? Это казалось ненужным. Все равно Катон держит его под наблюдением, и решать тоже ему. Кроме того, чисто морально казалось легче ждать и следовать инструкциям, чем слишком много взаимодействовать. Или Катон ожидает диалога? Что Вебер проявит активную заинтересованность?
        Прямо как по заказу, пришло еще одно сообщение:
        Иди к игровым площадкам в другом конце парка. Никаких обходных путей.
        Вебер развернулся, обогнул угол здания, и вскоре большая библиотека оказалась с левой стороны от него, а перед ним - весь парк Хумлегорден с его большими газонами и могучими лиственными деревьями. Идущая в северном направлении дорожка вела к центру парка, где к фонтану сходилось несколько тропинок. Если Катон за ним наблюдает, существует бесчисленное количество мест, откуда это можно делать. Он может быть любым из перемещающихся вокруг людей или идти по тротуару одной из окружающих парк улиц. Волнение перешло у Вебера в любопытство. Он увеличил скорость и вскоре достиг фонтана. Навстречу ему попалась влюбленная парочка, шедшая тесно прижавшись друг к другу, и он продолжил путь туда, откуда они пришли. Впереди между деревьев завиднелись детские площадки. Несколько низких деревянных домиков, песочницы, горки и качели.
        Подойдя, он остановился у входа. Довольно много детей, несмотря на то, что время приближалось к семи, и радостные возгласы играющих детишек смешивались с периодически доносившимся плачем уставших и звуками моторов машин, проезжавших по Карлавэген. Он был здесь пару лет назад, когда жил вместе с девушкой, имевшей ребенка. Она притаскивала его сюда, и он стоял возле качелей, подталкивал их и изображал отца. У нее был хороший мальчик, но ей хотелось иметь еще детей, а Вебер для себя это исключал. Никто из них не захотел изменить своей позиции, и через год они порвали отношения. На мгновение Вебер задумался над тем, правильно ли он поступил.
        Но сейчас следовало думать о более важных вещах.
        Телефон в правой руке зажужжал. Еще одно сообщение. Вероятно, новая инструкция.
        Выходи на Карлавэген. Поверни налево. Иди, пока я не скажу.
        Он опять огляделся. Повсюду люди. Чуть поодаль на скамейке сидит мужчина. Видел ли он его раньше? Он не был уверен. В телефоне зажужжало.
        Чего ты ждешь?
        Да, чего он ждет? Возможно, того, чтобы перестать ощущать себя марионеткой? Он двинулся вперед. Вышел на Карлавэген и свернул налево по тротуару прямо за парком. Пошел дальше. Впереди, на следующем перекрестке, горел красный свет. Но Вебер решил продолжать идти по Карлавэген, пока не получит следующее сообщение. Выбора не было, оставалось только следовать инструкциям серийного убийцы.
        Прошло четверть часа, прежде чем Катон опять с ним связался. Долгие пятнадцать минут. Поначалу он шел быстро, никуда не сворачивая с Карлавэген, пока эта улица, естественным образом, не слилась с Биргир-Ярлсгатан. Там он секунду посомневался, но продолжил идти прямо. Когда он миновал Оденгатан, по-прежнему ничего не слыша от Катона, неуверенность возросла. Как далеко надо продолжать идти? Он ненадолго остановился и осмотрел окрестности. Машины и люди. Никто и ничто не бросается в глаза. Он снова пошел. Более быстрым шагом, словно желая добраться до следующего эсэмэс. Возле Фрейгатан появилось то, чего он ждал.
        Жужжание в руке.
        Адрес.
        Руслагсгатан 29.
        И больше ничего.
        Где находится Руслагсгатан, он знал, но, на всякий случай, проверил по приложению «Google Maps». Все верно. Налево по Фрейгатан, и следующая параллельная улица будет Руслагсгатан, всего несколько минут ходьбы.
        Он вновь ощутил напряжение. Адрес какого-то дома. Ему это не особенно нравилось - на виду, среди людей, он чувствовал себя надежнее. Он предпочел бы не заходить куда-нибудь, где его никто не увидит.
        Вебер дошел до Руслагсгатан. Дом 29, согласно его мобильному телефону, находился на левой стороне, всего через несколько домов. На углу располагался магазин по продаже и ремонту замков, с большими синими и красными вывесками. Вебер перешел через улицу туда. Над магазином на грязной табличке значилось: «Руслагсгатан 27–41». Он почти у цели.
        Следующая дверь.
        Дом стоял в строительных лесах, покрытых пластикатом. Казалось, здесь происходит какой-то ремонт или перестройка. Вебер осторожно двинулся вперед. Полная тишина, слышалось только шевеление пластиката на лесах, который периодически выгибался от легкого ветра. Веберу удалось отыскать под лесами входную дверь - двустворчатую остекленную дверь из довольно светлого дерева. Белая круглая лампа над дверью высвечивала номер 29. Он попробовал открыть дверь. Заперто. Изнутри к двери была прикреплена скотчем бумага, на которой крупными буквами сообщалось: «Замена труб 15 марта - 15 августа».
        За дверью виднелась лестница, совершенно темная и пустая, таким же, вероятно, был и весь дом. Вебер выбрался из-под лесов и провел взглядом по фасаду пустующего дома. Тишина и неподвижность. Он посмотрел на дешевый мобильник. Ему хотелось, чтобы пришло сообщение с дальнейшими инструкциями, но пока ничего не было. Катон чего-то ждет или больше не видит его? Вебер вышел на пустую улицу, чтобы оказаться больше на виду. Ничего. Что же делать? Он решил еще раз попробовать открыть входную дверь. Может, он что-то упустил? Он был уже в нескольких шагах от двери, когда телефон зажужжал. Он почувствовал, что оцепенел.
        Катон вернулся.
        Забирайся на четвертый этаж, залезай в окно, и ты получишь свое интервью.
        У Вебера внутри все похолодело. Он поднял взгляд на леса и понял, что Катон имел в виду этот путь. Наверх, в квартиру на четвертом этаже. Это как раз то, чего он пообещал себе не делать. Не давать заманить себя в какое-то место без свидетелей. В место, где его может поджидать убийца. Вместе с тем, устоять было трудно. Если он хочет чего-то эксклюзивного, не имеющегося у конкурентов, то вот оно.
        Невиданная реклама для газеты. Крупнейшая эксклюзивная новость в его карьере.
        Но и самое опасное, что он когда-либо делал. Он опять поднял мобильный телефон.
        Как я узнаю, что ты не планируешь чего-то другого? - набрал он и отправил.
        Ответ пришел быстро.
        Тебе этого не узнать.
        Вебер уставился на мобильник. Тон его взволновал. Это казалось уже не просто опасным, а смертельно опасным.
        Телефон снова зажужжал.
        Появилось сообщение: Если ты не хочешь, я могу связаться с одним из конкурентов. Таких, как ты, много.
        Это решило дело. Сунув телефон в карман, Вебер обеими руками ухватился за леса над головой. Металлическая штанга была толстой, и хорошо ухватиться оказалось трудно. Он подтянулся и сумел поднять на леса обе стопы. Чуть не сорвался, но смог при помощи ног еще немного приподняться и заново, теперь уже лучше, ухватился правой рукой чуть повыше. Обрел равновесие и огляделся. Если получится подняться еще на сорок сантиметров, там имеется металлическая пластина, на которой можно стоять. Он переместил вверх одну ногу и перенес на нее вес, опустил пониже вторую руку и подался вверх. Очутился на пластине, сперва на животе, и немного полежал, переводя дух, а потом встал. Огляделся. Остаток пути был значительно проще. Вверх, от этажа к этажу, вели металлические лестницы, и имелись деревянные настилы, игравшие роль пола. Когда он стал подниматься наверх, леса под его тяжестью немного затряслись, но к этому он быстро привык.
        Вебер добрался до второго этажа, на уровне талии у него оказались темные закрытые окна. Он заглянул в ближайшее. Квартира, похоже, пуста. Закрытый картоном пол и несколько инструментов, все. Подавив неприятное ощущение, он продолжил двигаться вверх. Чем выше он поднимался, тем более изолированным себя чувствовал.
        Он достиг третьего этажа. Ряд закрытых окон. Темных глаз на сером фасаде. Никакой жизни. Сплошная пустота.
        Он сделал глубокий вдох и двинулся дальше. Теперь осторожнее. Голова и глаза уже почти над краем настила. Он остановился и осмотрелся. Все выглядит так же. Фасад, окна, изгибающийся от ветра пластикат. Чуть поодаль стоят несколько грязных ведер. Над ним еще один этаж, но этот - четвертый. Вебер вышел на узкий настил, тот показался более шатким, леса под его тяжестью заскрипели. Требовалось двигаться осторожнее. Он по-прежнему пока не видел на этом этаже ничего особенного по сравнению с предыдущими, но Катон послал его именно сюда.
        Он подошел к ближайшему окну. Оно оказалось основательно запыленным, поэтому ему пришлось прижаться поближе, чтобы хоть что-то увидеть. Здесь тоже коричневый строительный картон, покрывающий пол в комнате, похожей на гостиную, несколько коробок с канализационными трубами и запакованный унитаз перед тем, что напоминало дверь в ванную комнату. Он пошел дальше. Заглянул в кухню. Несколько использованных бумажных стаканчиков и упаковок от готовой еды на столе возле мойки, а в остальном столь же пусто, как в других комнатах. Вебер пошел дальше. Интрига гнала его вперед. Следующее окно, следующая квартира.
        Подойдя, он остолбенел. Окно было открыто. Конечно, закреплено маленьким сложенным клочком бумаги, засунутым в самом низу, но не заметить щелку между рамой и оконной коробкой было невозможно. Он вытащил клочок бумаги, и окно открылось. Внутри ждала темная и пустая квартира.
        Он вдруг почувствовал, что это уже за гранью.
        Адреналин и интрига могли завести его далеко, но это совсем другое дело. Там, в темноте, его жизни может прийти конец. На полном серьезе.
        Однако уйти отсюда он не мог. Сейчас это казалось невозможным. Открытое окно было одновременно пугающим и манящим. Оно заключало в себе не только угрозу, но и возможности. Возможности, которые ему хотелось иметь. Он в них нуждался. Боролся за них. Повернуть обратно он просто не мог.
        На самом деле уже решившись, он все-таки колебался. Он сделает это. Но ему требовался спасательный трос. Он достал собственный мобильный телефон. Позвонил единственному человеку, которому полностью доверял. Брату. Рольф, как всегда, ответил сразу.
        - Привет, Аксель, как жизнь? - спросил он.
        - У меня к тебе очень специфическая просьба, - сказал Вебер.
        Рольф, вероятно, услышал по голосу, что брат очень нервничает.
        - Что случилось? - с беспокойством спросил он.
        Вебер на секунду задумался, не зная, с чего начать.
        - И что это за звук? - продолжил Рольф, и Вебер понял, что уже привык к звуку стройки. Для лучшей слышимости он прижал телефон ближе.
        - Я тебе потом все расскажу, обещаю. Но дело вот в чем. Я вышел на контакт с «Убийцей-застекольщиком», ну, ты знаешь.
        - С тем, о котором ты пишешь?
        - Именно. Мне сейчас предстоит войти в квартиру, но я не знаю, там он или нет.
        Вебер услышал, что брат запаниковал.
        - Ты что, совсем с ума сошел?
        - Я должен это сделать. Если что-нибудь случится, ты сообщишь в полицию! Поэтому я и звоню!
        - Прекрати, Аксель. Прекрати. Уходи оттуда.
        - Не могу. - Вебер старался говорить спокойно и убедительно. - Если у меня выгорит, то ради такого можно пойти на все. Это будет крупнейшая сенсация из всех.
        - Твоей смерти она не стоит, - взывал Рольф.
        Вебер проигнорировал его слова, не собираясь позволить реакции брата повлиять на себя. Он уже решился.
        - Запиши этот адрес, - твердо сказал он. - Руслагсгатан двадцать девять.
        - В Стокгольме?
        - Именно. На четвертом этаже.
        Он услышал, как Рольф глубоко вздохнул. Но он, по крайней мере, перестал протестовать.
        - Послушай меня, - продолжил Вебер. - Я захожу в квартиру. Ты не кладешь трубку. Если со мной что-нибудь случится, если разговор прервется или произойдет нечто подобное, ты сразу звонишь в полицию и посылаешь их сюда.
        - О’кей. Но будь осторожен, - попросил брат.
        - Обещаю, - ответил Вебер. Он слегка улыбнулся. Все-таки есть разница, когда с тобой брат, пусть даже только в телефоне. Сразу показалось не так одиноко.
        Вебер полностью открыл окно, заглянул внутрь, чтобы убедиться в том, что комната пуста, и полез туда.
        - Я захожу… - проговорил он и вскоре уже стоял на скрепленном скотчем строительном картоне и озирался. Не увидел ничего, существенно отличавшегося от комнат, в которые заглядывал раньше.
        - Что ты видишь? - донеслось из по-прежнему прижатого к уху телефона.
        - Пустая темная комната. Скорее всего, гостиная.
        Вебер осторожно сделал несколько шагов. В комнате имелось два дверных проема. Один - впереди, похоже, ведущий в прихожую и дальше к комнате с закрытой дверью, второй находился слева, и там, видимо, была кухня. Вебер прокрался туда и осторожно заглянул. Все верно. Кухня.
        - Алло? Ты на связи? - послышалось из телефона.
        - Да, - ответил он и тихонько двинулся дальше.
        - Ты не можешь рассказывать, что ты видишь? - с беспокойством спросил Рольф.
        - Я собираюсь пробраться в прихожую, - прошептал в ответ Вебер.
        В квартире стояла полная тишина, он слышал только шорох из телефона и собственное дыхание. Чем ближе он подходил, тем сильнее становился запах канализации. Наверное, из открытой двери ванной, располагавшейся в другом конце прихожей, напротив входной двери. Ванная оказалась совершенно опустошенной - ни унитаза, ни раковины, ни душевой кабины. Запакованное новое оборудование стояло вдоль стены. Он решил, что квартира, наверное, двухкомнатная. Осталось проверить только одну комнату, закрытую дверь в которую он видел из гостиной.
        - Осталась одна комната, - прошептал Вебер брату.
        На всякий случай он опять огляделся. Никаких теней или чего-либо движущегося не заметно. Он осторожно приблизился к закрытой деревянной двери. Аккуратно и очень медленно нажал на ручку. Дверь оказалась не заперта и со щелчком открылась. Приоткрыв ее на несколько сантиметров, он на минуту остановился. Решил, что не стоит с ходу врываться. Вместо этого он отступил на шаг назад.
        - Сейчас я войду, - прошептал Вебер и не стал дожидаться ответа брата. Он поддал по двери ногой, но не рассчитал силу и ударил так сильно, что дверь распахнулась, ударилась о стену, отскочила обратно и с хлопком закрылась прямо у него перед глазами.
        - Дьявол!
        Вскрикнул он не из-за того, что произошло с дверью, а из-за того, что увидел за несколько секунд, пока она была открыта.
        На стуле сидел человек. Слишком неподвижно.
        - Черт, там внутри кто-то есть, - громким голосом сказал он брату.
        - Уходи оттуда, а я позвоню в полицию, - ответил Рольф, и Вебер почувствовал, что еще секунда - и брат позвонит.
        - Нет, не надо. Я посмотрю еще раз.
        - Нет, уходи. Пожалуйста.
        Вебер проигнорировал голос брата. Что-то в увиденном показалось ему странным. Фигура на стуле. Неподвижная, прямо будто сидит и ждет его. Уйти нельзя. Просто невозможно. Он взялся за ручку и снова открыл дверь. Осторожно. И тут увидел его.
        Потому что это был мужчина, привязанный к стулу, голова неестественно запрокинута назад. У Вебера внутри все похолодело. Он увидел свалявшиеся неподвижные волосы, уставившееся в потолок блекло-серое лицо со струйками крови, невидящие глаза.
        А еще увидел сообщение на висящей у мужчины вокруг шеи бумажной табличке:
        ВИНОВЕН.
        Вдруг тишину комнаты пронзил звонок. От неожиданного звука Вебер подскочил. Второй мобильный телефон. Неизвестный номер. Но он знал, кто это.
        - Я скоро перезвоню, - холодно сказал он брату. В данный момент он толком не управлял своими эмоциями. Катон полностью вовлек его в свой мир.
        Он поднес к уху дешевый мобильник.
        - Теперь можешь получить свое интервью, - проговорил мужчина на другом конце.

        49

        Сведения поступили с анонимного телефона с предоплаченной картой. Они были подробными и вызывали доверие, поэтому Торкель сразу решил бросить туда все силы.
        Руслагсгатан 29, четвертый этаж.
        Мертвый мужчина, привязанный к стулу.
        Первый наряд прибыл на место через шесть минут и подтвердил, что в пустом многоквартирном доме действительно находится убитый мужчина. Торкель попросил их оставаться снаружи и проследить за тем, чтобы никто не имел доступа в квартиру. Урсуле и Билли нужно было зафиксировать технические доказательства, прежде чем пускать туда кого-либо другого. Прежде всего им требовалось установить, идет ли речь о том же преступнике или нет. Против того, что это «их» убийца, говорило место находки. Школьные классы, казалось, были важной константой.
        Ванья запросила у головной диспетчерской службы данные о людях, пропавших в Стокгольмском регионе за последние сорок восемь часов, чтобы узнать о возможных жертвах, но это ничего не дало. Накануне вечером в районе Хагсэтра пропал мальчик, но утром его нашли у приятеля.
        Свернув на Фрейгатан, они увидели три патрульных наряда и полицейские машины с проблесковыми маячками, которые уже перегородили улицу. Вокруг голубой оградительной ленты собрались любопытные, и команде пришлось пробиваться сквозь них. Они оставили машины. Все знали, что им следует делать. Похоже все, кроме Себастиана. Он несколько бесцельно прохаживался вдоль покрытого пластикатом дома. Торкель усмехнулся. Себастиан сейчас действительно вел себя по-другому, почти смиренно. Торкель понимал, что надо наслаждаться моментом - так едва ли будет продолжаться вечно.
        Ванья пошла разговаривать с полицейскими, нашедшими тело, и скрылась под строительными лесами. Торкель повернулся к Билли и Урсуле, чтобы посмотреть, готовы ли они. Они были готовы. Оба надели сплошные защитные костюмы и держали в руках по две сумки с оборудованием каждый. Торкель, по старой привычке, взял у Урсулы одну сумку. Они все вместе вошли в дом. Лестничная клетка была серой и пыльной, а леса с успехом блокировали проникновение внутрь слабого вечернего света, но электрическое освещение, по крайней мере, работало. Они добрались до каменных ступеней. Ускорили шаг. Когда они наконец поднялись наверх, все, кроме Билли, слегка запыхались. Дверь в квартиру была открытой. Кивнув разговаривавшим с Ваньей полицейским, Торкель заглянул в квартиру. Повсюду темно. На полу - строительный картон. В конце прихожей - открытая дверь туда, где была и после ремонта опять будет ванная комната. Из открытой двери доносился слабый, но не вызывающий сомнения запах канализации. Торкель поставил принесенную сумку.
        - Где находится тело? - спросила Урсула, когда они с Билли проходили мимо него.
        Один из полицейских показал вглубь квартиры.
        - Там, - ответил он. - В комнате слева.
        - На стуле. Мы вышли, как только подтвердили, что он мертв, - почувствовала необходимость добавить женщина-полицейский. По голосу прямо слышалось, как она старается подчеркнуть правильность их действий.
        - Хорошая работа, - подтвердил Торкель и повернулся к Урсуле. - Скажи, когда нам можно входить.
        Урсула кивнула. Билли проследовал за ней. Торкель опять переключился на полицейских. Не напуганные, а скорее исполненные ожидания и настроенные на работу. Ясно, что им не каждый день доводится участвовать в расследовании убийства.
        - Вы проверили остальные квартиры? - спросил он.
        - Только ту, что рядом. Там пусто, - ответила женщина.
        - Еще одно, - вмешалась Ванья. - Вот, Вильям сказал, что когда они пришли, окно в гостиной было открыто.
        - Очень хорошо. Спасибо. - Торкель приветливо кивнул Вильяму. Хвалить полицейских полезно. Хорошие отношения всегда облегчают работу. Для Торкеля прочность цепи определялась прочностью ее слабого звена, а те, кто почти всегда оказывался на месте первым, были для него более важными, чем это представлялось многим его коллегам-начальникам.
        - Проверьте остальную часть дома, - распорядился он. - Если что-нибудь обнаружите, вы знаете, что надо делать. - Полицейские кивнули и удалились.
        Торкель заглянул в квартиру, в сторону двери в комнату, где скрылись Билли и Урсула. Услышал, как они там передвигаются.
        - Как там на вид? - с любопытством крикнул он в сторону, откуда доносились звуки.
        - Трудно сказать, - через несколько секунд донесся голос Урсулы.
        - Тот же преступник? - спросила Ванья. Ее раздражала необходимость стоять снаружи, не участвовать, даже не наблюдать. Понимая их нетерпение, Урсула сразу ответила.
        - Наденьте бахилы и подойдите к двери. Вам оттуда будет хорошо видно, - сказала она.
        - Ты уверена? - уточнил Торкель, начав рыться в карманах.
        - Да, подходите к двери, только не дальше.
        Они быстро надели бахилы. У Себастиана их, конечно, не оказалось, но он одолжил у Ваньи.
        Они вошли друг за другом, первым Торкель, за ним Ванья и последним Себастиан. Комната была средних размеров, предположительно спальня. В центре, между Билли и Урсулой в защитных костюмах, сидел привязанный к стулу хорошо одетый мужчина. Голова неестественно запрокинута назад. На шее табличка со словом ВИНОВЕН. Жуткая сцена, ставшая еще ужаснее в полумраке комнаты, когда Билли включил принесенную с собой рабочую лампу. Холодный белый свет делал мертвое тело более безжизненным и бледным, а Урсулу и Билли в этих костюмах еще больше не от мира сего.
        - У него есть на спине тест? - поинтересовался Себастиан.
        - Нет.
        - Не школа, без дурацкого колпака, посреди комнаты, не в углу, верхняя половина туловища не обнажена, - спокойно проговорил Себастиан. - Любопытно.
        - Неизменным остался пневматический пистолет. - Урсула осторожно приподняла голову мужчины и показала израненный окровавленный лоб. - Те же повреждения, то же место, - продолжила она и указала на туго натянутые веревки, удерживающие мужчину на стуле. - Кроме того, и веревки, и узлы полностью совпадают.
        - Значит, он?
        - Пожалуй, можно исходить из этого, - ответила Урсула. - Наверняка я буду знать, только когда получу ответы из лаборатории.
        Ненадолго воцарилась тишина. Они стояли в прихожей и смотрели, как Билли и Урсула продолжают работать. Билли фотографировал, Урсула показывала нужные места.
        - Если он так многое изменил в методе действия, предполагаю, что и жертва отличается от остальных, - сухо заявил Себастиан. Остальные с любопытством повернулись к нему.
        - Что ты имеешь в виду? - спросила Ванья.
        Себастиан небрежно пожал плечами.
        - Я не думаю, что это кто-нибудь из звезд. Табличка говорит об этом мужчине нечто другое.
        - Что он в чем-то виноват? - с сарказмом поинтересовался Билли, оторвав взгляд от одежды мужчины, которую осматривал.
        - Про остальных требовалось доказывать, что они тупицы, - проговорил Себастиан, делая вид, будто не слышал язвительного комментария. - Знания этого мужчины, возможно, не играли роли. Он виновен в любом случае. В чем-то другом.
        - Убийца, который меняет метод действия, вот уж чего бы нам не хотелось, - с мрачным видом произнес Торкель. - Ладно, заканчивайте здесь. Остальные, давайте начнем проверять ближайшие окрестности и посмотрим, не удастся ли нам найти кого-нибудь в других домах. Ты имеешь представление о том, как долго он уже мертв?
        - Максимум шесть часов, - ответила Урсула.
        - Отлично, тогда у нас есть хоть какой-то ориентир, - сказал Торкель и двинулся к выходу. Ванья и Себастиан уже собрались последовать за ним, но их остановил Билли.
        - Подождите, - произнес он, вынимая из внутреннего кармана пиджака жертвы бумажник. Открыв его, Билли вытащил водительские права. - Клас Вальгрен.
        - Кто-нибудь про него что-нибудь знает? - спросил Торкель, но все только отрицательно покачали головами в ответ.
        - Он руководитель программ на ТВ3, - сказал Билли, приподнимая рукой в перчатке визитную карточку.
        - Хорошо, звони, если найдешь что-нибудь еще. Я свяжусь с его семьей, - проговорил Торкель.
        - Теперь я, пожалуй, понимаю смысл таблички, - произнес Себастиан. - Наш преступник считает, что если где и есть виновные в прославлении глупости, так это на телевидении.
        Он с серьезным видом повернулся к Ванье и Торкелю.
        - Он начал охоту на рыб покрупнее.

        50

        Торкель поставил машину на оплаченное парковочное место возле дома. Оно стоило почти столько же, сколько маленькая однокомнатная квартира в месяц, но у него не было сил, возвращаясь домой в самое разное время суток, ездить вокруг в поисках свободного места. Быстрый взгляд на часы показал, что уже почти полночь. Он выключил зажигание, откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.
        Он очень любил свою работу - что правда, то правда, и, наверное, ему повезло, что он проводит на ней столько времени, но одно всегда вызывало у него неприязненные ощущения - оповещение родственников.
        Покинув место обнаружения трупа, он сразу поехал домой к Вальгренам.
        Далагатан. Район Васастан.
        Торкелю пришлось объехать пару раз вокруг кварталов, но места для парковки он нигде не нашел. Под конец он решил припарковаться во втором ряду со стороны парка. Парадное крыльцо Вальгренов находилось между дантистом и рестораном. Торкель достал бумажку с кодом, открыл дверь и пошел вверх по лестнице. Третий этаж. Глубоко вдохнув, он приставил палец к звонку. Буквально через несколько секунд дверь открыла женщина лет тридцати пяти. Линда Вальгрен, предположил Торкель. Ему показалось, что он увидел, как надежда быстро перешла в разочарование, которое через мгновение сменилось тревожным беспокойством.
        Она надеялась, что это муж. Что он забыл ключи, потерял телефон, его обокрали, он ей изменил, надеялась услышать что угодно, способное объяснить, почему до него было не дозвониться, почему он не был на работе, но увидеть, что теперь он снова дома. А вместо него перед ней стоял пожилой мужчина с серьезным выражением лица и полицейским удостоверением в руке и спрашивал, действительно ли она Линда Вальгрен. Она кивнула, и Торкель поинтересовался, можно ли ему войти.
        Он снова открыл глаза, посмотрел на темные окна своей квартиры и со вздохом вытащил ключ из зажигания. Выйдя из машины, он сообразил, что у него дома нет никакой еды. Совсем ничего. Даже чаю не заварить, если захочется. Он двинулся в сторону магазина «7-Eleven».
        Более часа он просидел в большой, светлой современной четырехкомнатной квартире на Далагатан, но не извлек из визита почти ничего.
        - С ним что-нибудь случилось? Что произошло? - спрашивала Линда, подводя его к угловому дивану в гостиной. Едва он уселся и собрался сообщить жуткую новость, как в комнату вошла маленькая девочка.
        - Кто это? Где папа?
        Линда пыталась убедить девочку покинуть комнату и идти обратно в постель, но та отказывалась, начала плакать. Уперлась намертво. Линда пошла, чтобы позвонить матери, которая, видимо, жила поблизости и появилась примерно через четверть часа. Бабушка сумела увести девочку, и Торкель наконец, получил возможность объяснить, почему он так неловко чувствует себя на роскошном диване. Линда, естественно, знала или, по крайней мере, предчувствовала это с тех пор, как открыла ему дверь, но когда самое худшее подтвердилось, все равно не обошлось без шока, и потекли слезы. Тихие, сдержанные. Вероятно, чтобы дочка не услышала ее плач и не вернулась.
        - Как? - спросила она между сдерживаемыми всхлипываниями. - Почему?
        Торкель рассказал что мог.
        Убит. Вероятна какая-то связь с другими убийствами. Мотив - возможно, его работа.
        Что именно он будет говорить, собственно не играло особой роли - это он знал по опыту, она не сможет воспринять информацию, ей, по большому счету, все будет казаться невероятным и непостижимым. Но единственное, что он еще мог сделать, это только выразить соболезнования и спросить, в силах ли она ответить на несколько вопросов. Она согласно кивнула, но это почти ничего не дало.
        Насколько она знала, муж не собирался в течение дня встречаться с каким-либо журналистом. У него была запланирована только встреча с шефом. Ежедневник у него в телефоне. Возможно, там есть что-то еще. «Возможно», - подумал Торкель, но телефон они не нашли. Она не заметила никакого автофургона, не слышала, чтобы муж подозревал какую-то угрозу.
        Торкель спросил, был ли Клас активным пользователем социальных сетей, узнал о Твиттере и Фейсбуке. Все. Линда вновь вернулась к тому, как и почему, и Торкель опять ответил как мог а потом, извинившись, покинул квартиру и женщину, жизнь которой его визит изменил навсегда. Вот поэтому-то он и ненавидел оповещать родственников.
        На лестнице, по пути к машине, он позвонил Билли, который начал с Твиттера Класа Вальгрена, и ему сразу повезло.
        Последний твит. Время: 20:35.
        Больше не буду «давать народу то, чего ему хочется».
        Пятьдесят два символа от уже мертвого мужчины.
        «Дело пошло быстрыми темпами», - думал Торкель, оплачивая покупки в магазине. Завтра ему опять придется информировать прессу. Розмари его, вероятно, тоже навестит. Вопросы.
        Что они делают, чтобы найти преступника?
        Не надо ли организовать некоторым лицам дополнительную личную охрану, и в таком случае - каким?
        Как далеко они, собственно говоря, продвинулись в расследовании?
        Предоставить ей Торкель может только Кристиана Саурунаса. Имя, не человека. Они по-прежнему не имеют понятия, где тот находится. Они связались с его матерью в Каунасе. Она подтвердила, что он пробыл у нее примерно неделю в конце мая - начале июня. Взволнована и расстроена тем, что он лишился места в КТИ; куда он направился после того, как покинул ее пятого июня, она не знала. Билли пытался звонить Саурунасу и отследить его мобильный телефон, но безрезультатно. Автоответчик или вообще ничего. Отключен, испорчен или без покрытия, предположил Билли.
        По пути к парадному с пакетом в руке Торкель вновь взглянул на часы. Позвонить Урсуле? Она едва ли спит. Наверное, только что приехала домой с места обнаружения трупа. В течение дня он периодически раздумывал над тем, что сказала Ванья, об отсутствии чего-либо, кроме работы.
        К нему это относилось в самой высшей степени. Урсула никогда не станет его третьей женой, и они не будут счастливо доживать свои дни, но они могут встречаться, наслаждаться обществом друг друга. Иметь кого-то хоть изредка лучше, чем не иметь вообще никого. «В худшем случае, она просто откажется», - подумал он, открывая дверь. Мысль о звонке Урсуле придала ему энергии, и он стал быстро подниматься по лестнице. В нескольких шагах от квартиры он остановился.
        На лестнице кто-то сидел.
        - Тебе повезло. Я как раз решила подождать еще только десять минут, - сказала Лисе-Лотте и с улыбкой встала.
        - Что ты здесь делаешь? - спросил Торкель, поднимаясь на разделявшие их ступени. Увиденное никак не вязалось с тем, где он это увидел.
        - Удивляю тебя, - ответила она и обняла его. - Ты удивлен?
        - Да.
        - Хорошо.
        Она опустила руки и прошла последние ступени до его двери. Торкель не двигался с места.
        - Ты долго ждала?
        - Наверное, несколько часов. У меня с собой книга.
        Торкель лишь кивнул, по-прежнему в легком шоке.
        - Ты собираешься меня впустить? Мне очень нужно воспользоваться туалетом, - указывая на дверь, проговорила Лисе-Лотте.
        Он собирался.

        51

        Он лежал и смотрел на нее. Казалось, он способен провести так остаток дня, остаток жизни. Лежать и смотреть на нее, когда она спит рядом с ним.
        Вечер или вернее ночь и первые предрассветные часы прошли великолепно. Обычно ему бывало довольно трудно отключиться от ведущегося расследования, но он поймал себя на том, что просто наслаждается, организуя из только что купленных продуктов скромный ужин с бутылкой вина и слушая рассказ сидящей за кухонным столом Лисе-Лотте о том, как она здесь очутилась.
        Она никак не могла забыть вечер в Ульрисехамне и не переставала о нем думать. Когда он ей не позвонил, она собиралась позвонить ему сама, но у нее не было его телефона, а найти номер руководителя Госкомисси по расследованию убийств оказалось нелегко, поэтому она поехала в отделение полиции и поговорила с Эвой Флурэн, которая сообщила ей, что им пришлось поспешно уехать в Стокгольм, позвала работа. Это она могла понять.
        Она вернулась домой, но не переставала о нем думать. Несколько недель отпуска, никаких конкретных планов, дочь в Европе. Чего ради ей оставаться в Ульрисехамне? Раз в голове вообще крутятся такие мысли, наверное, это что-то означает? Она все больше убеждалась в том, что пожалеет, если не узнает, к чему это может привести. Это привело ее к нему в спальню.
        После всего этого, когда она лежала у него на руке и он ощущал возле шеи ее теплое дыхание, он был так счастлив, что ему пришлось сдерживать слезы. Они заснули только после двух, но он все равно проснулся около шести и остался лежать и просто смотреть на нее.
        Его размышления прервал звонок в дверь. Торкель вздрогнул. Еще нет половины восьмого, кто это может быть? Он посмотрел на Лисе-Лотте, но та крепко спала. Раздался еще один звонок. Торкель поспешно натянул халат, вышел в прихожую и открыл дверь.
        - Ты это видел? - спросила Урсула, заходя в квартиру и протягивая ему газету «Экспрессен», развернутую, чтобы он смог прочесть броский заголовок:

        Эксклюзивное интервью: Поэтому я их убиваю.
        «Убийца-застекольщик» раскрывает карты

        Торкель вопросительно посмотрел на Урсулу, словно ему требовалась помощь, чтобы понять то, что он только что прочел.
        - Он с ним встречался. Твой дружок Вебер встречался с нашим убийцей.
        - Он мне не дружок, - почти машинально возразил Торкель и вернулся к газете. Быстро просмотрел статью.
        Не оставалось сомнений в том, что Вебер действительно встречался с преступником или, по крайней мере, с ним разговаривал. В статье описывалось все: тест, шестьдесят вопросов, результаты, отправленные с телефонов жертв. А также другое, что Вебер мог узнать только от убийцы или от кого-то, обладавшего полной информацией о расследовании, а ею обладала только его команда, следовательно, это немыслимо.
        - Что будем делать? - поинтересовалась Урсула.
        - Переговорим с Вебером, - ответил Торкель тоном, давшим Урсуле понять, что этот разговор журналист забудет не скоро.
        - Дай мне пять минут.
        Торкель ушел в ванную. Урсула осталась ждать в прихожей. Села на маленький белый стул возле двери. Здесь она сидела в тот раз, когда впервые решила нарушить одно из их правил: дома - никогда.
        Возможно, именно здесь и тогда у него зародилась мысль о чем-то большем. Что они смогут нарушить следующее правило тоже: никаких планов на будущее.
        Урсула задумалась, не напомнить ли ему о том разе, показать, что она все помнит, возможно, сказать, что она скучает по их общению, что после ранения она готова к переменам в своей жизни. Ситуация подходящая. Он слишком возмущен статьей, чтобы захотеть остаться дома и поговорить об этом или заняться сексом, но если он узнает, что она чувствует, они смогут в какой-то момент возобновить свои, если их можно так назвать, отношения.
        Она уже собралась встать и подойти поближе к закрытой двери, чтобы не пришлось кричать, но тут увидела их. Женские туфли. Синие лодочки. Каблук средней высоты.
        Слегка наморщив лоб, она взглянула на висящую на стене вешалку. Женская куртка. Бежевая, пуговицы большие, карманы с клапанами.
        Она осталась сидеть на белом стуле и поймала себя на том, что надеется, что у него просто ночевала одна из дочерей, хотя подсознательно отметила, что куртка и туфли едва ли принадлежат девочке-подростку. Ее мысли прервала открывшаяся дверь спальни, из которой вышла закутанная в одеяло Торкеля женщина. Босая, из-под одеяла торчат голые ноги. Лицо с живыми голубыми глазами обрамляют длинные светлые волосы, взъерошенные - явно после сна, узкая щель на шее открывает выступающие ключицы. Точно из романтической комедии восьмидесятых. Урсула узнала ее. Женщина из бара в Ульрисехамне. Одноклассница. Даже Урсула могла увидеть, как она красива.
        - Здравствуйте.
        - Здравствуйте… Я Урсула, работаю вместе с Торкелем.
        Никакого движения, чтобы встать. Или протянуть руку.
        - Лисе-Лотте.
        - А-а, здравствуйте.
        - Здравствуйте.
        Краткое молчание прервал вышедший из ванной Торкель. Увидев Лисе-Лотте в дверях, он расплылся в улыбке. Урсула не могла припомнить, чтобы видела у него когда-либо такую улыбку. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что он на мгновение выглядит счастливым.
        - Я тебя разбудил? - спросил он, подходя к Лисе-Лотте и нежно целуя ее в щеку. - Я не хотел.
        - Ничего страшного…
        - Это Урсула, мы вместе работаем… - проговорил Торкель, указывая на Урсулу. Та встала со стула.
        - Да, она сказала, - вставила Лисе-Лотте.
        - Я должен ехать, тут возникло одно дело, - продолжил Торкель и легонько подтолкнул Лисе-Лотте рукой обратно в спальню. - Но ты можешь оставаться здесь сколько угодно, а если потом придумаешь, чем заняться, то увидимся вечером.
        - Я справлюсь сама, поезжай.
        - Буду готов через две минуты, - сказал Торкель Урсуле, по-прежнему стоявшей в прихожей.
        - Я подожду внизу, - ответила Урсула, прежде чем за ними закрылась дверь.
        Она не была уверена в том, что он ее услышал.

        Прошло не две, а семь минут, прежде чем Торкель открыл дверь парадного и вышел на тротуар. Оглядевшись, он увидел Урсулу, которая стояла возле своей машины, припаркованной во втором ряду чуть дальше по улице. Он быстрым шагом направился к ней, вынимая мобильный телефон. Семнадцать пропущенных сообщений. «Экспрессен» прочла не только Урсула. Торкель переключил телефон на режим со звуком, сунул его в карман и застегнул куртку. Солнце еще не пробралось между домами, и воздух казался холодным.
        - Мы можем поехать на твоей машине? Я думал оставить свою на случай, если она сегодня понадобится Лисе-Лотте, - подойдя, сказал Торкель.
        - Конечно.
        Урсула села на водительское место, а Торкель, оббежав машину спереди, запрыгнул рядом.
        - Как давно она здесь? - поинтересовалась Урсула, как она надеялась, нейтрально-непринужденным тоном.
        - Приехала вчера вечером.
        - Вот оно что.
        Урсула завела машину, быстро взглянула в зеркало заднего вида и тронулась с места.
        - Как мы туда поедем?
        - Поверни вон там направо и потом опять направо, тогда ты выедешь на мост Вестербрун.
        - Черт побери, в этих кварталах всюду одностороннее движение.
        - Направо и направо можно.
        Урсула включила навигатор и свернула на небольшую улицу.
        - А сколько она пробудет здесь?
        - Лисе-Лотте?
        - Да.
        - Не знаю, у нее отпуск, поэтому… Я не знаю.
        Торкель покосился на нее. Не знай он ее так хорошо, он готов был бы поклясться, что услышал в ее голосе нотки ревности. Но ведь не может же она… В квартире эта мысль даже не пришла ему в голову, но лучше спросить, прояснить ситуацию, чтобы между ними не осталось ничего невысказанного, что могло бы разрастаться и вредить.
        - Тебе это показалось неприятным?
        - Что показалось неприятным? - спросила Урсула, не отрывая взгляда от дороги.
        - Лисе-Лотте. Я имею в виду, что у нас с тобой было то, что было…
        Торкель повернулся к ней. Она не ответила, только повернула направо и увеличила скорость.
        - Я думал, что ты ясно дала понять, что не хочешь продолжения или даже к этому возвращаться, - продолжил он.
        - Верно.
        - Значит, все нормально? Между нами?
        - Да.
        Прямой ответ. Не оставляющий особых возможностей для толкования, но не был ли он немного сдержанным, короче, чем того требует это короткое слово? Может, ему просто померещилось? Урсула чаще всего отличается в разговоре прямотой, обычно нет необходимости гадать, что она думает.
        - Точно? - уточнил он, чтобы дать ей шанс рассказать о своих чувствах, если она действительно что-то почувствовала при появлении Лисе-Лотте.
        - Совершенно точно.
        У него вновь возникло ощущение, что она думает не совсем то, что сказала, но дальше давить на нее нельзя. Не хочет рассказывать, значит, не хочет.
        Или ему просто померещилось нечто большее. Он перемудрил. Возможно, она совершенно равнодушна к тому, что он встретил другую.
        Машина въехала на мост. С левой стороны стал виден небоскреб «Дагенс Нюхетер». Они поехали дальше молча. Торкель снова развернул газету и прочел статью Вебера более внимательно. Он общался с убийцей. Возможно, встречался, но не позвонил. Торкель хорошо знал, как функционируют СМИ и насколько им важно продавать номера в розницу и привлекать пользователей Интернета, но думал, что Вебер все-таки принадлежит к старой школе. Что у них имеются отношения, которые кое-что значат, и исходил из взаимного уважения к работе друг друга. Очевидно, дело обстоит иначе, это глупо, но тут ничего не поделаешь. Торкель чувствовал себя преданным.

        52

        Стены в небольшом стильном конференц-зале газеты «Экспрессен» были заполнены фрагментами разных исторических статей с самыми эксклюзивными новостями. Очевидно, предполагалось, что традиции и долгая история газеты должны производить впечатление. В данный момент они на посетителей совсем не действовали.
        Торкель с Урсулой сидели на двух дорогих стульях и через блестящий темный дубовый стол смотрели на Леннарта Чельмана и несколько бледного Акселя Вебера. Чрезвычайно возмущенный Торкель пытался игнорировать главного редактора, его взгляды и слова были полностью обращены к Веберу - человеку, на которого он привык полагаться.
        - Неужели ты на полном серьезе говоришь, что, получив письмо, даже не подумал связаться с нами? - почти кричал он.
        - У нас в Швеции существует положение о защите источника, и я не имею права рассказывать о наводках, которые мы получаем, - защищался Вебер, правда, с несколько пристыженным видом.
        - Это одна из основ свободы печати, - добавил главный редактор с легкой надменностью, которую Торкель ощущал в воздухе все это время. - Необходимость любой ценой отстаивать свободу печати заложена у «Экспрессен» в крови.
        Торкель лишь покачал головой.
        - Речь идет о серийном убийце, - вступила в дискуссию Урсула, - о серийном убийце, которому вы предоставили шесть страниц для высказываний, - со злостью сказала она.
        - В нашей газете возможность высказываться предоставляется разным голосам, это часть нашей журналистской задачи. - Вебер сидел молча и, казалось, надеялся, что главный редактор продолжит обороняться, и тот действительно продолжил.
        - Кроме того, мы посчитали, что в интересах общественности познакомиться с его мотивом и ходом мысли.
        - Мы считаем, что в интересах общественности, чтобы мы его поймали, - парировала Урсула.
        - Тогда я предлагаю вам делать свою работу и предоставить нам возможность заниматься нашей, - коротко ответил Чельман.
        - Это было бы проще, если бы люди пользовались здравым смыслом и сообщали нам, когда с ними связываются убийцы, - сказал Торкель, по-прежнему устремив грозный взгляд на Вебера.
        - Я не имею права.
        - Ерунда! - Торкель сильно ударил ладонью по столу. - Если бы ты хотел, способ бы нашелся. Ты предпочел не сообщать.
        - Да, и поступил правильно, - вмешался Чельман. - Это уникальное интервью, показывающее, как убийца мыслит, что им движет.
        - Это не интервью, это некий чертов манифест, - возразил Торкель, по-прежнему на взводе.
        - Называйте это как угодно, но мы считаем, что это очень интересно нашим читателям, - снова сказал главный редактор. Он совершенно очевидно твердо выбрал для себя линию защиты.
        Торкель на мгновение оторвал сердитый взгляд от Вебера.
        - Неужели вы на полном серьезе думаете, что я поверю, будто вы делаете это ради читателей? Вы делаете это, чтобы продавать газеты. Любой долбаной ценой. Хотя бы признайте это вместо того, чтобы нести массу ерунды!
        В комнате наступила тишина, щеки главного редактора покраснели. На секунду Торкель подумал, что тот встанет и вышвырнет его. Урсула смотрела на него с каким-то удивленным восхищением. Торкель нечасто так повышал голос. Удар ладонью по столу. Случалось ли такое когда-нибудь раньше?
        Под конец Чельман поднялся и подошел к стоявшему у стены застекленному узкому шкафчику с золотыми статуэтками и кубками. На шкафчике стояла маленькая коричневая картонная коробка.
        - Иногда мы оказываемся по разные стороны. Но сейчас мы готовы помочь вам чем можем, - проговорил он, казалось, решив искать мира, хотя спокойствие явно давалось ему с трудом.
        - Каким же образом вы собираетесь нам помогать? - спросил Торкель, тоже немного спокойнее. Продолжение конфронтации ни к чему хорошему бы не привело.
        Главный редактор не ответил, а снял коробку со шкафчика, развернулся и подвинул ее к Торкелю.
        - Вот так, - коротко сказал он.
        Крышки у коробки не было. Торкель увидел, что она содержит уплотненный конверт, несколько сложенных бумаг и мобильный телефон, дополненный лежащей рядом упаковкой.
        - Что это? - с любопытством спросил он.
        - Все, что мы получили от Катона, - ответил Вебер.
        - Нам подумалось, что вам захочется это взять, - снова усаживаясь, сказал главный редактор. - Мы хотим помочь.
        Торкель промолчал и осторожно придвинул коробку поближе. Урсула встала, чтобы лучше видеть.
        - Интервью происходило по этому телефону? - спросила она.
        - Именно, - ответил Вебер. - Он сначала слал эсэмэс. Все сообщения сохранены.
        Урсула взяла черную сумку, открыла ее и достала резиновые перчатки и пачку пакетов для улик. Надев перчатки, она подняла телефон и положила его в пакет.
        - Все пришло в этом конверте на почту, вчера во второй половине дня, - продолжил рассказывать Вебер. - Как вы видите, адресовано мне. Отправитель Катон. - Он, казалось, искренне хотел помочь.
        - По почте или с посыльным? - поинтересовался Торкель.
        - С посыльным.
        - От какой фирмы?
        - Этого я не знаю.
        - Я узнаю на ресепшне, известно ли им, и сообщу, - предложил Чельман.
        - Продолжай, что произошло потом? - требовательно обратился он к Веберу.
        - Я прочел письмо, но все время был в перчатках, так что надеюсь, не испортил отпечатки пальцев, если там таковые имелись.
        Торкель сурово посмотрел на Вебера.
        - Довольно толково с твоей стороны.
        - Я, по крайней мере, старался, - раздраженно ответил Вебер. - Он поддерживал контакт через эсэмэс. Начал с того, что послал меня к Королевской библиотеке, потом немного погонял меня по кругу. Думаю, хотел проверить, что я один.
        - Что-нибудь еще? - продолжил Торкель. Нейтрально, кратко и сурово. Он хотел дать понять Веберу, что события последних суток разрушили то, что они выстраивали годами.
        Прежде чем ответить, Вебер покосился на главного редактора.
        - Он мне кое-что показал, - произнес он под конец.
        Торкель среагировал на его тон. Урсула тоже.
        - Что он тебе показал? - спросила она с нажимом в голосе.
        Вебер засомневался. У них возникло ощущение, что ему хочется сказать, но что-то мешает. Еще один взгляд в сторону главного редактора лишь подтвердил это ощущение. Вебер громко вздохнул.
        - Вы все равно найдете это в телефоне.
        - Что мы найдем в телефоне? - донеслось от Торкеля.
        - Он привел меня к телу на Руслагсгатан. Это я позвонил и сообщил о нем.
        Торкель побледнел. Этого он никак не ожидал.
        - Как ты туда пробрался?
        - Через окно. Но он его подготовил. Заложил щель маленькой бумажкой. Она тоже лежит в коробке.
        Торкель наклонился вперед, теперь уже скорее усталый, чем злой. Глупостям явно не будет конца.
        - Тебе придется приехать к нам и написать подробный отчет обо всем. Сегодня. Это уже серьезно.
        - Я понимаю, - кивнув, сказал Вебер.
        Урсула упаковала содержимое коробки в пакеты для доказательств и положила их к себе в сумку.
        - Можешь ли ты сказать об убийце что-нибудь еще? - обратилась она к Веберу, хоть и с некоторой безнадежностью во взгляде. - Что-нибудь. Что угодно?
        - Все есть в газете, - вмешался главный редактор. - Мы отбраковали очень мало материала.
        Урсула не сдавалась.
        - Что-нибудь, чего нет в газете.
        - Там почти все, но есть одна вещь. Он этого не сказал, но у меня возникло ощущение… - Он запнулся и серьезно посмотрел на Торкеля и Урсулу, будто желая убедиться в их полном внимании.
        - Он еще далеко не закончил.
        Торкель вздохнул. Это, к сожалению, как говорится, новость вчерашнего дня.

        53

        Телефон не дал никаких отпечатков пальцев, кроме отпечатков Вебера, сим-карта или коробка тоже, хотя там обнаружить следы казалось более вероятным, поскольку упаковку с телефоном преступник, очевидно, не вскрывал. Урсула пропустила письмо, тест и конверт через имевшийся на втором этаже новый цифровой микросканер, а потом изучила их более внимательно под микроскопом. Ничего.
        Умение преступника не оставлять за собой следов раздражало. От недостатка конкретных зацепок и сознания того, что убийца, похоже, поднимается в иерархии, Урсула начинала ощущать давление, хотя обычно стресс ей был совсем не свойственен.
        Он начал с блогеров и звезд реалити-шоу и дошел до одного из руководителей на телевидении. Кто будет следующим?
        Давление ощущала не только она. Розмари уже несколько раз «наезжала» на Торкеля и требовала результатов. Угрожать она ему не угрожала, но все в команде знали, что Розмари принадлежала к типу начальников, легко меняющих руководителей среднего звена, если те не предоставляют результатов. Но если им было не с чем работать, как они могли что-либо предоставить?
        Билли досталось значительно больше материала. С одной стороны, благодаря трафику эсэмэс у него имелся номер телефона, которым убийца точно пользовался, а с другой - предоплаченная карта телефона, которым пользовался Вебер, и с помощью уникального PUK-кода Билли мог локализовать продавший ее магазин. Он послал Ванью в магазинчик у выхода из метро на площадь Сергельс-торг, хотя и не питал особых надежд на то, что кто-нибудь вспомнит человека, покупавшего обычную предоплаченную карту - это ведь один из самых посещаемых магазинов Стокгольма. Билли предполагал, что убийца выбрал данную точку именно поэтому. Но им приходилось проверять любые следы.
        Сам он сосредоточился на телетрафике между Вебером и преступником. Убийца отправил десять сообщений и под конец один раз позвонил. Разговор продолжался шестнадцать минут и тринадцать секунд. Вебер отправил в ответ два сообщения и сделал короткий звонок в службу 112. Все.
        Номер, которым пользовался убийца, принадлежал незарегистрированной сим-карте, но это не помешало Билли почти сразу установить, к какому оператору она была привязана. Такого рода отслеживания ему уже неоднократно доводилось проделывать, и он точно знал, с кем в компании «Telia» следует поговорить, чтобы получить нужный материал.
        Билли достал полученные от компании «Comviq» распечатки трафика входящих и исходящих сообщений телефона, присланного Веберу, вынул карту центральной части Стокгольма и положил ее рядом с материалами обоих операторов. Взял красный и зеленый фломастеры и начал отмечать, где находятся вышки с антеннами сотовой связи, к которым подключался телефон Вебера.
        Первое сообщение Вебер отправил прямо из редакции «Экспрессен». Телефон подсоединился к антенне на крыше небоскреба «Дагенс Нюхетер». Билли нарисовал на карте красный крестик, проверил распечатку от «Telia». Вебер не сомневался в том, что убийца за ним наблюдал, следовал за ним. Держался поблизости. Похоже, верно.
        Анонимный телефон с предоплаченной картой, ответивший на эсэмэс Вебера минутой позже, был подключен к той же антенне. Билли поставил зеленый крестик рядом с красным и продолжил.
        В следующий раз Вебер воспользовался телефоном для связи с убийцей, находясь на Руслагсгатан. Билли пометил соответствующую вышку красным фломастером. Ответ опять пришел в течение минуты. Кроме того, минутой позже пришло еще одно сообщение. Билли сверился с полученными от «Telia» распечатками трафика убийцы, хотя был почти уверен, что именно обнаружит. Все верно. Оба сообщения Веберу пришли с вышки с красным крестиком. Потом в трафике наступила пауза примерно в двадцать минут, пока убийца не позвонил.
        Во время разговора оба телефона были подсоединены к одной и той же вышке.
        Билли вернулся к телефону Вебера. Начал отмечать на карте, к каким вышкам тот присоединялся по пути через парк Хумлегорден. Хотя он в это время активности не проявлял, а только принимал сообщения, его прогулку можно было проследить. Центральная часть Стокгольма обладает преимуществом - там существует много вышек, что приводит к тому, что телефоны меняют их чаще, и местонахождение устанавливается более точно.
        Билли надеялся, что преступник все время держался на столь же близком расстоянии.
        Оказалось, нет. Он понял это, начав сравнивать с распечатками от «Telia». Убийца, правда, держался поблизости, но лишь в исключительных случаях подсоединялся к той же вышке, что Вебер. Расставив зеленые крестики, Билли потянулся. От долгого стояния в наклонном положении спина немного затекла, но настроение было хорошим. Возможно, это прорыв.

        54

        Билли немного опоздал, но войдя в Комнату, где ждали остальные, не попросил прощения. Этого никто и не ожидал, они знали Билли и понимали, что без причины он бы их не собрал. Билли с довольным видом направился большими шагами к доске. В руке он держал несколько листов бумаги и крупных фотографий.
        - Что ты нашел? - нетерпеливо спросил Торкель, прежде чем Билли успел дойти.
        - Автофургон, - с гордостью ответил Билли и прикрепил к доске несколько больших фотографий. Все сняты какой-то из камер наблюдения, на них виден фургон с рыжеватой полосой на боку, окруженный другими машинами. - Снимки вчерашнего дня.
        - Откуда ты знаешь, что это он? - спросил Торкель.
        Билли удовлетворенно кивнул, словно он не только ждал этого вопроса, но и надеялся его получить.
        - Ощущение, что за ним наблюдают, Вебера не обмануло. Убийца находился поблизости, - проговорил он, прикрепляя на доску карту с красными и зелеными крестиками и черточками. - Красные - это телефон Вебера, зеленые - наш убийца.
        Все собравшиеся с интересом наклонились вперед, хотя карта с размещенными, на вид, совершенно произвольно крестиками и черточками им абсолютно ничего не говорила.
        - И как нам это помогло? - поинтересовался Торкель.
        - Крестами отмечены вышки, к которым они подключались. Черточками - их пути.
        - Я по-прежнему не понимаю, как ты из этого извлек автофургон, - глядя на карту с откровенным любопытством, признался Торкель.
        Билли улыбнулся ему, будто говоря: «Как приятно, что ты спросил».
        - Когда Вебер получил первое сообщение около Королевской библиотеки, оба телефона подсоединялись к вышке на крыше гостиницы «Scandic Anglais».
        Билли показал на карте красный и зеленый крестики на здании за пределами парка, но близко к библиотеке. Настолько близко, что человек легко мог держать вход под наблюдением.
        - Затем, когда Вебер пошел через парк, все стало интереснее, - продолжил Билли, показывая на зеленые кресты, соединенные чертой и образующие четырехугольник. - Тут преступник начинает двигаться по квадрату вокруг парка. Делает несколько оборотов, поскольку те же вышки принимают его сигнал по несколько раз.
        - Он ехал на машине, - сказала Ванья.
        - Наверняка, - кивнул Билли. - Вышки менялись слишком часто, чтобы это объяснялось как-то иначе.
        Все смотрели на карту. Стурегатан, налево по Карлавэген, опять поворот на Энгельбректсгатан, Биргер-Ярлсгатан и снова на Стурегатан.
        Район был всем знаком, и все понимали, что преступник неоднократно имел возможность видеть Вебера из машины, непрерывно двигаясь и оставаясь незамеченным.
        - Я знал, где он ехал и когда, - продолжил Билли. - Одна камера есть возле площади Стуреплан, и одна на Карлавэген. Он проезжал в нужное время.
        Билли с довольным видом показал на снимки автофургона. Торкель вскочил от энтузиазма. Такое случалось нечасто.
        - Отличная работа! Ты получил какой-нибудь снимок водителя?
        - На фотографии с Карлавэген, но она слишком нерезкая, чтобы его можно было идентифицировать. Кепка, солнцезащитные очки и борода, больше ничего. Но я получил вот это.
        Билли положил на стол снимок. Автофургон сзади, увеличенный и поэтому здорово зернистый, прочесть довольно трудно, но разобрать цифры и буквы на регистрационном номере все-таки можно. Номер не шведский.
        - Он из Германии, - заключил Себастиан - верно?
        Билли кивнул ему.
        - Из Гамбурга. Куплен там у торговца машинами три месяца назад.
        - Имя покупателя есть? - спросила Ванья.
        - Угадай.
        - Свен Катон?
        - Точно. Оплатил наличными, поэтому никакой кредитки не отследишь. Ни тебе страховки, регистрации экспорта или запроса на первоначальный контроль в Транспортном управлении, - продолжил Билли. - В Швеции не прошел ни осмотр, ни регистрацию.
        Все ненадолго замолчали. Хотя на самом деле они не знали больше, чем несколько минут назад, им казалось, что они приблизились к человеку, которого ловят. Тишину нарушил Торкель.
        - Ты разослал регистрационный номер и описание фургона? - спросил он, глядя на Билли.
        Билли отрицательно покачал головой.
        - Еще нет, мне хотелось сперва обсудить это с тобой. Но материал подготовлен, осталось только отправить, - ответил он.
        - Рассылай, приоритет номер один! Все должно докладываться напрямую нам. Никаких промежуточных инстанций, - решительно сказал Торкель.
        - О’кей, сейчас, только еще одно, - с нетерпением в голосе проговорил Билли. Он опять подошел к доске и карте. - Вебер покидает Руслагсгатан после разговора с убийцей, звонит в службу сто двенадцать уже по пути оттуда, но второй мобильный остается в этом районе вплоть до нашего приезда.
        На сообщение сразу отреагировали Торкель и Ванья.
        - Что? - воскликнули они почти хором.
        - Я проверил полицейский отчет. Первая машина прибыла в 19:56. Мы подъехали примерно в 20:10, верно? В это время он еще находился там, - сказал Билли и посмотрел на них.
        - Убийца все еще был там, когда мы приехали? - резким тоном переспросила Ванья.
        - Да-с, в двадцать пять минут он отключает телефон и исчезает. С тех пор телефон больше не появляется, - ответил Билли и снова посмотрел на них.
        - И у нас нет никакой возможности его отследить? - спросила Урсула.
        - Если он опять им воспользуется, даже с другой сим-картой, я найду его с помощью номера IMEI, - сказал Билли, пожав плечами, словно говоря, что не считает такое особенно вероятным.
        - Что это такое? - поинтересовался Себастиан.
        - Это способ проследить физический телефон независимо от номера, который он в настоящий момент использует, но он должен быть включен, а сейчас он намертво выключен.
        Себастиан встал с задумчивым выражением лица. Сделал несколько шагов к доске и карте со всеми красными черточками.
        - Либо он обычно находится поблизости, когда приезжает полиция, либо он стал смелее и готов больше рисковать.
        - Что-то с ним произошло, - твердо заявила Ванья. - Раньше он никогда не выходил на контакт так, как сейчас с Вебером.
        Себастиан кивнул. Радуясь тому, что может согласиться с ней.
        - Он хочет, чтобы его поняли. Хочет привлечь к своей деятельности внимание, - уверенно сказал Себастиан. - Публичность требует риска, вот тут-то мы и сможем его взять.
        - Так и поступим, - произнес Торкель, вставая. Пора завершать совещание и приступать к работе. - Билли, ты объявляешь автофургон в розыск. Остальным надо снова изучить отчеты с Руслагсгатан и попытаться добыть все снимки, которые там делались. Если он находился неподалеку, возможно, он держался в непосредственной близости.
        Все встали. Из Комнаты они выходили молча и сосредоточенно. Преступник по-прежнему оставался неизвестен, но они начали потихоньку открывать для себя его метод, уяснять его побудительные мотивы. Он по-прежнему был скрыт, спрятан в тени, но казалось, будто они, по крайней мере, нащупывают его контуры.

        55

        Хеннинг Линд опаздывал.
        Его вины тут, собственно говоря, нет, но коллегам на Беквэген будет на это глубоко плевать. Он сильнее нажал на газ и свернул в сторону района Хегерстен. Сколько же осталось? Минут пять? Максимум десять. Он притормозил и стал ждать, пока прервется бурный поток встречных машин, чтобы повернуть налево, на Чилабергсвэген. У перекрестка находилась бензоколонка с магазинчиком «7-Eleven». Хеннинг на секунду задумался, не заехать ли туда и купить кофе и что-нибудь из еды - сидеть в машине предстояло долго, - но под конец решил все-таки не заезжать, опаздывать еще больше ему не хотелось.
        Наконец ему удалось повернуть, и всего метров через тридцать он взял вправо и оказался на улице Беквэген. Теперь оставалось только найти дом 43. Это не должно занять много времени.
        И действительно не заняло. Двумя минутами позже он остановился возле довольно непримечательного желтоватого четырехэтажного дома, располагавшегося в ряду домов с правой стороны, и вышел из машины. Хеннинг огляделся и сразу увидел коллег, которые сидели в синем «Пассате», припаркованном возле низких кустов, немного дальше по улице. Он приветственно поднял руку и направился к ним. При его приближении женщина на водительском месте, которую, как ему помнилось, звали Айя, или Айра, или как-то в этом роде, опустила стекло.
        - Ты припозднился, - поприветствовала его она.
        - Я очень извиняюсь, - ответил Хеннинг, решив не пытаться объяснять или оправдывать свое опоздание. - Как тут дела? - вместо этого спросил он.
        - Пока ничего. Парковочное место находится во дворе, так что ему придется проехать здесь, между кустов. - Она указала на промежуток в живой изгороди, через который уходила асфальтированная подъездная дорога. - Его квартира находится на третьем этаже.
        Хеннинг поднял взгляд на торец дома. Два солидных окна в центре фасада и одно на углу. Рулонные шторы и жалюзи на всех окнах опущены.
        - Все три его?
        - Да.
        С этим она повернула ключ и тронулась с места, поднимая по пути стекло. Посмотрев вслед исчезающей машине, Хеннинг вернулся к собственной. Он решил поехать и развернуться, чтобы получить вид на парковку, окна и входную дверь, нет необходимости пользоваться зеркалами.
        Проделав это, он уселся ждать. Коллег, по крайней мере, отправили сидеть вдвоем. Все-таки компания, есть с кем поговорить. Он вздохнул и опустился на сиденье пониже. Пожалел, что не купил кофе. Лишние пять минут, что бы они изменили?
        И тут навстречу ему показалась машина. Красное «Вольво S60».
        Не было ли у человека, за которым их посадили наблюдать, красного «Вольво»? Хеннинг поднял с пассажирского сиденья тонкую папочку и открыл ее. Так и есть, S60 красного цвета, модель 2007 года с регистрационным номером GVL 665.
        Когда Хеннинг опять поднял взгляд, красная машина уже свернула на подъездную дорогу перед ним и заехала за кусты. Табличку с номером он пропустил.
        Хеннинг забыл о кофе и одиноком дежурстве. Машина скрылась из виду, и он на мгновение задумался, не выйти ли ему. Может, стоит подобраться к ней поближе, для точной идентификации. Только красное «Вольво» - этого маловато.
        Но в худшем случае он себя разоблачит. Тогда подозреваемый, возможно, опять сбежит. Он остался сидеть.
        Увидел, как бородатый мужчина лет сорока пяти с большим рюкзаком на спине, держащий в каждой руке по сумке, направился от парковки к входу, поставил одну сумку на землю, набрал код и скрылся внутри.
        Хеннинг наклонился вперед, не отрывая взгляда от окон на третьем этаже. Сколько времени нужно, чтобы туда подняться? Есть ли в доме лифт? У мужчины довольно много вещей. Его мысли прервали поднявшиеся на одном окне шторы. Окно открылось.
        Это была та самая квартира. Пора звонить в Госкомиссию.
        Ванья поднялась по лестнице к двери, возле которой уже бывала. Позвонила. Оглянулась. Подкрепление близко, но вне поля зрения, на случай, если Саурунас посмотрит в глазок. Она позвонила снова. С другой стороны не слышно никакого движения. Может, наблюдавший за домом полицейский ошибся? При краткой встрече он не показался ей человеком особенно большого ума. Или Саурунас опять исчез, а наблюдатель этого не заметил?
        Она уже собиралась все отменить, когда услышала за дверью приближающиеся шаги, и вскоре после этого замок открыли изнутри.
        - Кристиан Саурунас? - спросила Ванья, когда в дверном проеме возник мужчина с большой, косматой бородой.
        - Да, - подтвердил он, глядя на нее с некоторым недоумением.
        - Кроме вас в квартире никого нет?
        - Что? - С еще большим недоумением. - Да?
        Ванья молча шагнула в сторону, и всего через несколько секунд Саурунас уже лежал поверженным на пол тремя основательно вооруженными мужчинами. Громкие вопли от удивления и боли, когда ему заломили руки за спину и снабдили наручниками. Ванья шагнула в квартиру, а мужчины из группы захвата подняли Саурунаса на ноги.
        - Ванья Литнер. Госкомиссия по расследованию убийств, - сказала она и предъявила удостоверение. - Мы хотим допросить вас в связи с убийствами Патриции Андрэн, Мирослава Петковича, Сары Юханссон и Класа Вальгрена.
        - Что? Кого?
        Повторять Ванья не стала. Кристиану Саурунасу представится много случаев снова услышать эти четыре имени.
        - У вас есть адвокат или юридическое доверенное лицо, или вы хотите, чтобы мы организовали вам государственного защитника?
        - Адвоката у меня нет… - сумел выговорить Саурунас, и по голосу было слышно, что он по-прежнему не понял, что происходит, или зачем ему защитник.
        Ванья кивнула полицейским, которые повели Саурунаса к ожидающей машине, чтобы отвезти его в Управление полиции. Она прошла несколько шагов внутрь квартиры, вынимая телефон и набирая короткий номер. Невзирая на то, что одно из окон и балконная дверь были открыты, воздух казался спертым и пыльным, будто квартира долго пустовала. Дверь в туалет стояла приоткрытой, и оттуда шел не слишком приятный запах. Возможное объяснение тому, почему Саурунасу понадобилось столько времени, чтобы дойти до двери.
        Ванье ответили.
        - Можешь подниматься сюда, - сказала она, развернулась и вышла, предоставив квартиру Урсуле и криминалистам.

        56
        - Где вы находились и что делали в эти даты?
        Ванья подвинула к нему листок бумаги с четырьмя датами. Первая - дата убийства Патриции Андрэн в Хельсингборге, последняя - вчерашняя. Быстро взглянув на короткий список, Саурунас опять посмотрел на Ванью и сидевшего с ней рядом Торкеля.
        - Почему вы хотите это знать?
        - Это даты и время, когда, как нам известно, четыре жертвы встретились с преступником.
        Мужчина рядом с Саурунасом взял у него листок и взглянул на список. Хенрик Бильгрен, государственный защитник. Торкель и Ванья с ним уже неоднократно встречались. Спокойный, тихий человек, изо всех сил старающийся помогать своим клиентам, хотя предварительно виделся с ними всего несколько минут, но всегда с уважением к полицейской работе. Ванья относилась к нему хорошо и думала, что Торкель тоже.
        - Время указано очень точно, - отметил он спокойным голосом, в котором по-прежнему слышались отголоски того, что он вырос в провинции Даларна.
        - Тем легче сказать, где он тогда находился, - возразила Ванья.
        Хенрик кивнул Саурунасу, показывая, что тому следует ответить на их вопрос, и вернул ему листок.
        - Я не знаю, о чем вы говорите, - произнес Саурунас голосом полным беспокойства и устремил на сидящих по другую сторону стола умоляющий взгляд. - Я ничего не сделал. Я даже не знаю, кто эти люди, которых она перечисляла, - закончил он, кивая на Ванью.
        - Будьте любезны, посмотрите на даты, - вставил Торкель.
        Саурунас выполнил распоряжение. Посмотрел на короткий список и потом опять поднял взгляд на них.
        - Двадцать шестого мая я поехал к матери в Каунас и оставался там до пятого июня. Потом заехал домой, взял другие вещи и поехал в домик в Херьедален, который мне одолжили со следующего дня.
        - Кто одолжил.
        - Муж сестры. Или бывший муж. Они уже развелись.
        - Можете ли вы предоставить нам его имя и контактные данные?
        - Конечно, написать их здесь? - Саурунас показал на листок с датами.
        - Нет, тут, - ответила Ванья и передвинула к нему новый, пустой лист.
        - И вы вернулись из Херьедалена сегодня? - поинтересовался Торкель, пока Саурунас писал.
        Саурунас кивнул и подвинул к Ванье оба листа. Торкель взял лист с контактными данными и, утвердительно кивнув Ванье, встал и покинул комнату.
        - Вы там с кем-нибудь встречались? - продолжила Ванья. - К вам приезжали гости?
        - Домик расположен очень уединенно. Электричества нет, вода в колодце, дровяная плита. Ничего нет. Я поехал туда, чтобы побыть в покое, порыбачить и обдумать разные вещи.
        - Над чем ему требовалось подумать? - спросил Себастиан, который стоял в соседней комнате и изучал допрос через окно с двусторонним стеклом, не дающим возможности обвиняемому видеть то, что происходит в соседней комнате. При необходимости он мог вставлять краткие комментарии напрямую Ванье, через наушник-ракушку у нее в правом ухе.
        Как сейчас.
        - О чем вы думали? - поинтересовалась Ванья, и услышать, что ей суфлируют, было невозможно.
        - Мне только что пришлось покинуть КТИ, возможно, вы знаете? - Саурунас опять посмотрел на нее вопросительно, и Ванья кивнула. - Что мне теперь делать? Искать новую работу, пытаться вернуться обратно, заняться чем-то другим. Мысли такого рода.
        - Как вы туда добирались? На автофургоне?
        - На каком автофургоне?
        - У вас нет доступа к автофургону?
        - Нет, я поехал на своей машине. «Вольво».
        - У нас есть сведения, что вы иногда ездите на автофургоне, - непринужденным тоном солгала Ванья, делая вид, будто ищет в своих бумагах именно эти сведения, чтобы ее слова производили более достоверное впечатление.
        Если у Саурунаса действительно имелся доступ к автофургону, это был прекрасный случай сознаться, чтобы потом не смогли доказать, что он лгал при первом разговоре. Подтверждать уже известное полиции и отрицать все остальное - лучший способ поведения на допросе. Если Кристиан Саурунас это Свен Катон, то он наверняка достаточно умен, чтобы это понимать.
        Однако выразительное покачивание головой показало ей, что мужчина по другую сторону стола не намерен клевать на ее маленькую ложь.
        - Нет.
        - Точно?
        - Я думаю, что мой клиент все-таки знает, ездит он иногда на автофургоне или нет, - почти с робостью вмешался в разговор Бильгрен. - Может быть, оставим это и пойдем дальше?
        Ванья кивнула. Она попробовала, но не получилось. Себастиан у нее в ухе молчал. Поэтому она продолжила по плану.
        - Может ли кто-нибудь подтвердить, что вы действительно находились в Херьедалене?
        Саурунас опять отрицательно покачал головой и глубоко вздохнул, сообразив, как это прозвучит.
        - Место очень уединенное. Приходится оставлять машину и почти десять километров идти через дикие места.
        Ванья молча сделала запись.
        Как удачно.
        Он проводит месяц в самом уединенном месте мира в то самое время, когда совершаются четыре убийства.
        - У меня было с собой все, что требовалось на эти недели, - продолжил Саурунас, словно предвидя, каким будет следующий вопрос Ваньи. - Ну и, конечно, я надеялся наловить рыбы. - Он попробовал слегка улыбнуться, но Ванья на улыбку не ответила.
        Дверь в минималистично обставленную комнату приоткрылась, и в нее просунулась голова Торкеля. Ванья обернулась, и маленький кивок в сторону коридора показал ей, что Торкелю нужно с ней поговорить.
        - Мы ненадолго прервемся, - сказала она, наклонилась вперед, выключила магнитофон, встала и покинула сидевших за столом мужчин.
        Себастиан вышел из своей комнаты и присоединился в коридоре к Торкелю и Ванье.
        - Муж сестры подтверждает, что Саурунас приехал и взял ключи от домика шестого июня и что у него была полная машина вещей, - сообщил им Торкель, пока они шли в сторону офиса.
        - Что он сказал об автофургоне?
        - По его сведениям, Саурунас доступа ни к какому автофургону не имел.
        Ванья глубоко вздохнула. По всему телу быстро распространилась усталость.
        Концентрация, адреналин, охота. Это заставляло ее работать на полную мощность, отбрасывать ради работы все остальное, и физическую усталость, и психологическое истощение.
        Теперь они опять дали о себе знать.
        Неужели придется отступить и начинать сначала? Что у них тогда остается?
        По сути дела, ничего. Тогда им придется расширить поиск тех, у кого училась Оливия Йонсон. Искать не только среди научных руководителей, но и среди всех, кто преподавал ей в КТИ какой-нибудь предмет. Или еще хуже, может, как опасался Билли, оказаться, что она училась у этого человека давно и он просто следил за ней на протяжении нескольких лет. Задача почти безнадежная. Ни технических доказательств, ни ДНК или отпечатков пальцев. Остается надеяться, что Урсула и команда криминалистов нашли что-нибудь у Саурунаса дома, иначе…
        - Я позвоню Урсуле, - сказала она и достала телефон.
        Себастиан и Торкель двинулись дальше, к Билли.
        - Что-нибудь нашел? - спросил Торкель, когда они подошли к нему.
        - У меня только мобильный телефон, компьютер везут из квартиры.
        - А в нем что-нибудь есть?
        Билли вывел на экран документ и слегка наклонился к компьютеру.
        - Последний раз он звонил утром шестого июня.
        - Кому?
        - В Сольну, некоему… Давиду Лагергрену.
        - Мужу сестры. После этого звонков не было?
        - Нет.
        - А он мог их стереть? - вставил Себастиан.
        - Конечно, мог, но я проверил, как он подсоединялся к вышкам, и он двигался в направлении Херьедален, а потом исчез.
        - Значит, это не он звонил Веберу из автофургона?
        - Во всяком случае, точно не с этого телефона.
        Торкель выругался про себя.
        - И у него есть снимки, сделанные после шестого. Несколько штук.
        Билли взял мышку и открыл новый документ. На экране появились ряды фотографий. Билли слегка повернул компьютер к Торкелю, который наклонился поближе. Фотография маленького уединенно расположенного домика, какой-то завтрак на столе перед окном с видом на заснеженные горные склоны. Но большинство снимков, похоже, сделано на реке или около нее, с бескрайними торфяниками, простирающимися до возвышающихся на заднем плане величественных гор. Много снимков рыбы: плещущейся возле берега или лежащей на пне. Большинство рыб довольно крупные, пятнистые, желтовато-зеленые снизу. Торкель подумал, что это какая-то разновидность кумжи. Другая, часто встречающаяся на снимках, рыба была поменьше, с большим плавником на спине. Как она называется, Торкель не имел представления.
        Лагерный костер. Дымящаяся чашка кофе. Только что снятая с вертела рыба в фольге.
        Торкель поймал себя на ощущении тоски в сочетании с легкой завистью к Саурунасу. Ему тоже хотелось стоять в воде по бедра и ловить рыбу посреди тихой дикой природы. Во взрослом состоянии он ни разу не рыбачил, но это неважно. Главным было ощущение, которое транслировали снимки. Спокойствие. Возможность размышлять. Наедине с природой и своими мыслями.
        - Вот эта… - продолжил Билли и увеличил одну из фотографий так, что она покрыла весь экран. - Она снята, когда наш преступник, как мы знаем, обедал с Петковичем в Ульрисехамне.
        Он указал на дату и время в правом нижнем углу фотографии. Увидев фотографию, Торкель почувствовал, как настроение у него ухудшилось. Снимок был одним из немногих «селфи». Саурунас, в ветровке, с шапкой на голове и с немного более редкой бородой. Улыбается в камеру, позади него вода, а в нескольких сотнях метров, на противоположной стороне, виднеются идущие через торфяник два лося.
        - А он мог подделать дату и время? - попытался Торкель, почти не сомневаясь, что хватается за соломинку.
        - Едва ли, - прозвучал ожидаемый ответ.
        Как будто для ухудшения настроения одного этого было мало, к ним направлялась Ванья, и с первого взгляда на нее Торкель понял, что Урсула не дала ей ничего, что бы подтверждало подозрения в отношении Саурунаса.
        - В квартире нет ничего, связывающего его с жертвами или указывающего на то, что он может быть Катоном, - подойдя, подтвердила Ванья.
        Ненадолго воцарилась тишина. Все думали об одном и том же, но общую мысль озвучил Билли.
        - Значит, мы его отпускаем?
        Торкель лишь кивнул - никаких других вариантов не оставалось. Конечно, они могут задержать его на 72 часа, но Бильгрен, вполне справедливо, поставит обоснование под сомнение, и никакой прокурор не даст санкцию на задержание. Основания не просто зыбкие, они вообще отсутствуют.
        - Дайте мне поговорить с ним несколько минут, - нарушил молчание Себастиан и, прежде чем кто-либо успел среагировать, быстрым, решительным шагом направился обратно в допросную.
        - Себастиан Бергман, здравствуйте, - произнес Себастиан, закрыв за собой дверь и подойдя к столу.
        Саурунас и его адвокат подняли взгляды, словно ожидая протянутой руки, но тщетно.
        - Как вы отнеслись к потере работы? - стоя поинтересовался Себастиан.
        - Кто вы такой? - спросил Хенрик Бильгрен довольно строгим голосом, прежде чем Саурунас успел ответить.
        - Я же сказал, Себастиан Бергман, я здесь работаю. Криминальный психолог, если для вас важны титулы. Я могу продолжать?
        Себастиан бросил на адвоката усталый взгляд, который, как он надеялся, четко демонстрировал, что чем меньше тот в дальнейшем будет подавать голос, тем лучше. Если Бильгрен и уловил подтекст, то, во всяком случае, не показал этого. Он лишь коротко кивнул в ответ.
        - Как вы отнеслись к потере работы? - по-прежнему стоя перед Саурунасом, повторил Себастиан.
        - Как я к этому отнесся?
        - Да.
        - А вы как думаете? Я… разозлился, расстроился, пришел в отчаяние. Я проработал там более пятнадцати лет.
        - Вы считали, что вместо вас работы должны были лишиться другие? Менее талантливые, тупые коллеги?
        - Университетский мир устроен не совсем так, каждый добывает финансирование для своих исследований…
        - Тогда так: вы считаете, что другие меньше заслуживали финансирования, чем вы?
        Саурунас наморщил лоб, опустил голову и, казалось, задумался, будто раньше таким вопросом не задавался. Под конец он кивнул и опять поднял взгляд на Себастиана.
        - Думаю, да, - подтвердил он. - Не уверен, что они менее талантливы, но знаю тех, чью научную работу можно подвергнуть сомнению, у кого она, пожалуй, менее актуальна, чем у меня, но… - Он с подавленным видом пожал плечами. - Что мне оставалось делать?
        - К чему конкретно вы клоните? - вмешался Бильгрен. Себастиан полностью проигнорировал его и, пройдя мимо Саурунаса, оказался у того за спиной.
        - Что вы почувствовали, когда Оливия Йонсон получила стипендию?
        Саурунас развернулся на стуле, чтобы по-прежнему видеть Себастиана, который встал возле матового окна, словно собираясь посмотреть на улицу.
        - Гордость. Это было справедливо. Она была очень способной ученицей.
        - Вы посчитали, что этому уделили достаточное внимание?
        - Что вы имеете в виду?
        - Газеты об этом писали? У нее брали интервью? Стало ли это важной новостью?
        - Конечно, нет. - Вопрос, похоже, откровенно удивил Саурунаса. - Об этом написала институтская газета. Общество «Швеция-Америка» разместило информацию на своем сайте. Думаю, в «Свенска Дагбладет» тоже была маленькая заметочка, но на этом все.
        - На этом и все, - повторил Себастиан и замолчал.
        Он продолжал стоять, устремив взгляд в непрозрачное стекло. Секунды шли. Саурунас заерзал на стуле, повернулся к Бильгрену с вопросительным видом. Себастиан продолжал стоять. Молчание затягивалось.
        - Я повторяю: к чему вы клоните? - спросил Бильгрен после почти тридцати секунд полной тишины.
        Себастиан не ответил, но оторвался от окна, прошел мимо стола и сидящих за ним мужчин и выдвинул стул, на котором раньше сидела Ванья. Уселся и встретился с прямым, вопросительным взглядом Саурунаса. По-прежнему молча.
        - Итак, Катон… - начал Себастиан и опять замолчал. Никакой видимой реакции у мужчины по другую сторону стола, только сосредоточенное ожидание продолжения. - Какого цвета брюшко у большой синицы?
        - Желтого, - не задумываясь, сразу произнес Саурунас. Уже после ответа Себастиан увидел по его лицу, что он не понимает, что дает этот вопрос.
        Себастиан решил перейти в наступление, поставить все на одну карту. Он медленно зааплодировал, наклоняясь над столом.
        - Молодец. Правда, это доказательство устаревшего представления о знаниях. - Себастиан повысил голос, стал более настойчивым, наступательным. - Зачем людям держать это в голове, когда они в любой момент, где угодно, могут найти это в «Гугле»?
        Саурунас повернулся к сидящему справа Бильгрену. Себастиан ударил рукой по столу, чтобы вернуть его внимание.
        - Эти молодые люди уловили это. Они поняли, что требуется для того, чтобы стать успешными, привлекать внимание, зарабатывать деньги. Сегодня нужно нечто иное, нежели зубрежка справочников. Они стали известными, популярными и богатыми, а вы пахали в каком-то пыльном институте, который даже не нуждается в ваших услугах, и озлобились, потому что не получили заслуженного признания. Так кто же на самом деле умнее?
        - Я действительно не понимаю, к чему это…
        - Заткнись, - перебил адвоката Себастиан. - Я произношу маленький монолог, ничем не оскорбляя твоего клиента.
        Он снова обошел вокруг стола так, что обращался к Саурунасу сзади.
        - Вы знаете, кто вы? Динозавр, который смотрит на комету и думает, что может остановить ее.
        - Я не знаю, какого ответа вы от меня ждете, - осторожно проговорил Саурунас, поняв, что Себастиан закончил.
        Себастиан потянулся. Опять обошел вокруг стола, не глядя на мужчин, вероятно, пытавшихся понять, что это было. Он почти не сомневался в том, что мужчина, называвший себя Свеном Катоном или Катоном Старшим, среагировал бы, когда он употребил его псевдоним, поинтересовался бы, почему Себастиан его так называет, попытался бы откреститься от имени, сделать вид, будто слышит его впервые.
        Он также был уверен, что мужчина, убивший за короткое время четверых человек и пожелавший распространить через вечернюю прессу некий манифест, не стал бы спокойно выслушивать обвинения в том, что он глуп, а его жертвы умнее его. У их преступника сильно ощущение превосходства и справедливости. Если такой человек как Себастиан не понимает его величия, он не смог бы не упрекнуть его. Их преступник очень умен, но он не сумел бы так контролировать свои эмоции, как мужчина за столом.
        Себастиан взглянул в сторону зеркала. Он почти не сомневался в том, что в соседней комнате стоит Ванья. Возможно, Торкель тоже. Он подошел поближе к зеркалу и бросил на тех, кто бы там ни стоял, взгляд, говоривший: «Я не думаю, что это он».
        Он был уверен, что они с ним согласны.

        57

        Наконец-то. Первые признаки внимания.
        Интервью, данное им Акселю Веберу, было полностью выложено в сети, но поскольку комментировать статьи на сайте газеты «Экспрессен» невозможно, увидеть реакцию он не мог. Ему пришлось зайти на сайт газеты «Афтонбладет», которая, перекроив материал конкурента, получила в принципе идентичную статью. С одной лишь разницей: здесь можно было высказывать свое мнение прямо под текстом.
        Дрожащей рукой мужчина, которого не звали Катоном, начал прокручивать комментарии. 188 комментариев на момент открытия страницы. Поначалу большинство представляло собой варианты высказываний «какой больной на голову мерзавец» и «кем он себя возомнил», но потом появился первый отклик, где его действия, естественно, не защищались, но все-таки говорилось, что он указал на важную тему. Несколько сердитых протестов, а потом следующий комментарий, где тоже осуждались убийства и насилие, но говорилось, что все-таки следует обсуждать поверхностность и то, кого мы сегодня возвели в звезды. Несколько комментариев против, дальше больше согласившихся. После еще пары категоричных осуждений появился комментарий, где кратко и четко заявлялось:
        Черт возьми, он ведь прав.
        После этого отреагировало еще несколько человек, явно понявших его слова, и под конец стало почти пятьдесят на пятьдесят тех, кто объявлял его идиотом и осуждал, и тех, кто все-таки находил в его высказываниях нечто разумное.
        Он открыл новую вкладку, вписал адрес форума «Flashback» и нашел раздел «Сплетни о знаменитостях». Там были треды с именами Патриции Андрэн и Мирре Петковича, но в обоих случаях отсылали к «Убийце-застекольщику» под рубрикой «Актуальные преступления и криминал».
        В этом треде уже имелось 400 постов.
        Он начал просматривать. Сперва речь в основном шла о том, какими могут быть мотивы этих преступлений и каков способный на такое человек. После нескольких сотен вариаций на эту тему, перемежающихся сплетнями и предположениями по поводу его идентичности, появился первый краткий пост, где было написано:
        Только мне так кажется или он убивает исключительно полных дураков?
        Этот пост получил массу положительных откликов, и вскоре стали появляться догадки и советы, какими еще так называемыми звездами «Убийце-застекольщику» следует заняться, раз уж он все равно продолжает действовать.
        Потом интервью опубликовали в «Экспрессен», и это буквально имело эффект разорвавшейся бомбы. Перемежаясь диагнозами психологов-любителей и дикими догадками, кто он такой, все-таки просачивалась довольно разумная дискуссия о том, на что он все время стремился указать. Презрение к знаниям. Прославление идиотизма. Глупость как залог успеха.
        Конечно, это «Flashback», поэтому нельзя утверждать, что высказывается некий срез населения, отнюдь, но круги по воде пошли. Дискуссия началась. Он ожидал, что в ближайшие дни ее подхватят какие-нибудь передовицы или страницы, посвященные культуре.
        Дело пошло, его голос услышали. Останавливаться теперь нельзя.
        Он уже начал присматривать потенциальные жертвы. Отбросил участников реалити-шоу, блогеров и крупных звезд, которые своими более или менее отчаянными поступками пытались продлить на несколько минут пребывание в лучах рампы.
        Он теперь выше этого. Солиднее.
        Убийство Класа Вальгрена и данное Акселю Веберу интервью стали шагом в нужном направлении, продвинули его позиции вперед. Отступать обратно нельзя. Чтобы иметь шанс разбудить дремлющее население, ему надо ставить более высокие цели, находить ответственных за происходящую интеллектуальную коррупцию и призывать их к ответу. Два имени в его относительно длинном списке казались ему интереснее остальных.
        Его мысли прервал звонок в дверь. Он быстро взглянул на часы. Гостей он не ждал. Впрочем, в последнее время к нему вообще кто-либо приходил крайне редко. За наличием круга общения раньше следила Лаура. Вместе с ней исчезло многое.
        Он встал и пошел к двери, подготовив несколько тщательно отобранных, бьющих наповал фраз, на случай, если это окажется торговец или проповедник из какой-нибудь близлежащей церкви.
        Но нет. По другую сторону двери его встретило знакомое лицо.
        - Привет, извини, что так поздно, ты даже не представляешь, что со мной произошло.
        - Заходи, расскажешь, - сказал мужчина, которого не звали Катоном, отступил в сторону и впустил в квартиру Кристиана Саурунаса.

        58

        Ванья, по сути дела, уже приняла решение. Звонок Юнатану был большой ошибкой, объяснимой, но тем не менее, существуют границы того, насколько можно впадать в отчаяние.
        Опять Сусанна, все в точности как в прошлый раз. Время не сдвинулось с мертвой точки. В общем-то, логично, что Юнатан вернулся к ней, ему всегда требовался человек. Постоянно, так уж он создан. Безумием было поведение не Юнатана, а ее собственное - она на мгновение была готова снова сунуть руку в осиное гнездо.
        Юнатан, возможно, недостаточно силен, но она должна проявить силу. Это всегда было ее ролью, и она опять возьмет ее на себя. Она сильная, это она знает. Она умеет принимать разумные решения. Например, больше не звонить ему. Но тут позвонил он сам.
        Словно посланное высшими силами испытание. Пригласил вместе поужинать, и ее решимость оказалась хрупкой, как наст, - легкий нажим, и она провалилась. Они договорились встретиться через час.
        Положив трубку, Ванья несколько минут посидела, глядя прямо перед собой. Вокруг нее по офисному пространству непрерывно перемещались люди, завершали рабочий день. В душе у нее была еще бoльшая сумятица. Она заставила себя продолжить работу, дел у нее хватало. По-прежнему шла кое-какая координация с Ульрисехамном и Хельсингборгом, и потом Торкель хотел получить распечатку допроса Саурунаса. Ванья ничего не имела против - работа над распечаткой давала возможность все обстоятельно запомнить.
        За пятнадцать минут до времени, когда ей требовалось выезжать, она почувствовала, что поработала достаточно эффективно и может покинуть рабочее место без угрызений совести. Она забежала в туалет, наложила простой, но тщательный макияж. Давненько она не красилась ради встречи с кем-либо. Она посмотрела в глаза своему отражению в зеркале.
        Что она делает?
        Вся идея создания другой жизни, собственной жизни, заключалась в том, что эта жизнь будет менее сложной, проще старой. А она красится для встречи со своим бывшим молодым человеком, который опять сошелся со своей бывшей девушкой. Но она чувствовала, что выбора у нее нет. Всю жизнь она думала, взвешивала и анализировала. Сейчас надо следовать за своими чувствами. Каким бы ошибочным это ни казалось ее разумной части.

        Они договорились встретиться возле кинотеатра «Фильмстаден». Юнатан по-прежнему работал IT-специалистом в компании «Колдок», занимавшейся поставками оптоволоконного кабеля и имевшей офис неподалеку от района Гердет, так что площадь Хёторгет подходила им обоим. Кроме того, давным-давно именно там состоялось их первое свидание, и этот символизм не укрылся от Ваньи. Она проехала одну остановку по синей ветке метро до Центрального вокзала, откуда оставалось совсем недалеко пройти пешком. Несмотря на накрапывающий дождь, она наслаждалась вечерним воздухом и сумела по пути почти полностью отбросить разочарование от необходимости отпустить Саурунаса.
        Юнатан стоял на том же месте, что и в первый раз. Ванья остановилась и немного понаблюдала за ним. Он не изменился. Чуть более короткая стрижка, слегка прибавил в весе, но по-прежнему выглядит очень привлекательно. Высокий, хорошо сложенный, с густыми темными волосами, в которые она так любила запускать пальцы.
        Сексуальная сторона никогда не являлась для них проблемой, он всегда возбуждал ее, даже когда они начали отдаляться друг от друга. Под конец им не хватало кое-чего другого. Она тогда называла это глубиной. Общности, при которой оба решаются на полную откровенность. Он слишком легко проявлял покорность, чаще всего не отваживаясь разбираться в ситуациях, которые ненадолго портили их отношения, но в долгосрочной перспективе выстраивали более крепкую связь.
        Он был просто-напросто слишком добрым. После «американских горок» последнего года это представлялось очень привлекательным. Ей требовался кто-нибудь добрый.
        Увидев ее, Юнатан просиял и радостно замахал рукой. Ванья ускорила шаг и, подойдя, обвила его руками. Его тело было теплым и хорошо пахло.
        - Привет, Юнатан, - сказала она, не разжимая рук. - Как приятно тебя видеть.
        - Я тоже рад тебя видеть, - ответил он.
        - Судя по твоему виду, у тебя явно все в порядке, - не кривя душой, проговорила она.
        - Спасибо, ты тоже хорошо выглядишь.
        Они ненадолго замолчали, изучая друг друга глазами.
        - Где ты предлагаешь поужинать? - нарушила молчание Ванья, пока оно не стало странным.
        - Я не знаю.
        - Ты не заказал столик?
        Он отрицательно покачал головой, похоже, стыдясь.
        - Я ведь не знал, придешь ли ты. Ну, знаешь. Если бы ты в последний момент передумала…
        Он действительно знает ее. Вне всяких сомнений. Но она пришла и, как обычно, взяла инициативу в свои руки.
        - Не пойти ли нам в «Kol &Kox»? Или тебе это кажется странным? - спросила она.
        До итальянского ресторана «Kol &Kox» было рукой подать, и как раз там они ели на первом свидании. Юнатан покачал головой и улыбнулся.
        - Конечно. Я там не был целую вечность. Немного воспоминаний всегда освежает, - сказал он.
        Они двинулись к ресторану. В овощных и фруктовых рядах торговля по-прежнему была в разгаре, и они пробирались между громогласными торговцами, наперебой предлагавшими лучшую цену, чтобы до закрытия продать как можно больше товара. Ванья не отставала от него, но решила дать ясно понять, как она по нему соскучилась. Она крепко взяла его под руку и, к своей радости, увидела у него на губах легкую улыбку.

        Они взяли по порции пасты с белыми грибами и говяжьим филе. Юнатан предложил распить бутылку красного вина, но Ванья отказалась. Они могли закончить этот вечер в обществе друг друга, но нельзя было исключить и того, что ей придется вернуться на работу, а для этого нужна трезвая голова.
        Разговор довольно быстро перешел на все то, что с ней произошло. Собственно, для этого они и встретились, и Юнатан, казалось, проявлял откровенную заинтересованность. Ванья старалась охватить все. Даже, как Анна показала ей на кладбище надгробие и утверждала, что похороненный там мужчина ее отец. Однако самое лучшее - в сокрытии чего состоял смысл всей шарады - она приберегла под конец. Что ее родным отцом оказался Себастиан Бергман. Юнатан уже перешел от откровенного интереса к шоку.
        - Господи, неужели этому не будет конца? - произнес он, когда она закончила рассказ.
        Ванья подавленно пожала плечами. Она не знала. Казалось, что нет.
        - И вдобавок попытка самоубийства твоего отца… Вальдемара? - поправился он. - Как ты только еще жива? - продолжил он, глядя на нее с состраданием.
        - Было тяжеловато, - сказала она. Конечно, приуменьшение, но он понял. Она наклонилась ближе к нему. - Поэтому я тебе и позвонила. Я нуждалась в ком-то, - тихо проговорила она.
        - Спасибо. Как мило с твоей стороны, - ответил он и улыбнулся. Они немного помолчали. Он смотрел на нее взглядом, который ей не удавалось до конца истолковать. Это ее беспокоило. Обычно она хорошо читала его мысли.
        - Я рад, что ты мне позвонила, но для меня это непросто, - выдавил он под конец.
        Мужчины за соседним столиком встали и начали надевать куртки. Ванья и Юнатан почему-то оба посмотрели на них. Возможно, их внимание привлекло внезапное движение. Возможно, звук отодвигавшихся стульев. Громкий смех, которым разразился один из мужчин; что бы там ни было, Ванья почувствовала, что слабые чары, которые она ощущала, разрушились.
        На самом деле он принадлежит не ей, а она вовсе не принадлежит ему. У них было общее прошлое, но давно. Они, по сути, не друзья. Когда-то были чем-то гораздо большим, но это в прошлом. Кто они теперь, никто из них не знает.
        - Ванья, тебе нужно что-то, но я не знаю, могу ли я тебе это дать.
        Ванья слабо кивнула, ее обидело, что он даже не пытается узнать, к чему это может привести.
        Она подняла бокал и допила последний глоток, растягивая это мгновение. Мужчины только что вышли в дверь, скоро они вдвоем тоже исчезнут тем же путем. Как она будет это вспоминать? Куда направится, раз согласилась с ним поужинать и он сказал, что повидаться очень приятно? Она вернется в Госкомиссию, к работе, которую прежде обожала, и которая составляла смысл ее жизни.
        Она осторожно коснулась тыльной стороны его ладони.
        - Я по тебе скучала, - произнесла она и взялась за два его пальца. Сжала их. Он долго смотрел на нее. Потом ответил.
        - Скучала? Правда? Или тебе просто нужен кто-то, потому что ты переживаешь чертовски трудное время? - Он потихоньку убрал руку со стола.
        - Я действительно скучала по тебе, - проговорила она так быстро и настойчиво, что даже сама не успела обдумать, правда это или нет. - Мне хотелось этого, независимо ни от чего, - продолжила она, надеясь, что столь же убедительно.
        - Я опять живу с Сусанной.
        - Однако ты сидишь здесь.
        - Да, но особой гордости от этого я, пожалуй, не испытываю. - Он серьезно посмотрел на нее, наклоняясь ближе. - Ты знаешь, что интерес у меня есть. Иначе бы я здесь не сидел, - честно признался он. - Но я не уверен в том, что ты действительно хочешь этого. Возможно, я просто человек, в котором ты нуждаешься в данный момент, ненадолго. Мне этого не выдержать. Еще раз… - добавил он и замолчал.
        - Я понимаю, - нежно проговорила она и снова коснулась его руки. На этот раз он ее не убрал.
        - Нет, ты не понимаешь.
        Он посмотрел на нее, его темные глаза излучали чувства, которые он больше не мог сдерживать. Она опустила взгляд. На это она не рассчитывала. Неужели она тогда так сильно ранила его?
        - Мне тоже было трудно, - сказала она и немного сильнее сжала его руку.
        - Не так, как мне.
        Она знала, что он прав. Ей стало стыдно. Она тогда без особых проблем пошла дальше.
        А он звонил, плакал, нуждался в ней. Она же проявила силу. Оттолкнула его.
        - Ванья, ты знаешь, что можешь вернуть меня, - проговорил он, и она знала, что это правда. - Но я не могу быть просто человеком, с помощью которого ты решишь одну-единственную проблему. Все должно быть по-настоящему. А я думаю, что это, возможно, не так.
        Она толком не знала, что ответить. Сейчас он ей нужен. Но через месяц, через неделю может оказаться по-другому. Она делает это ради себя, не потому, что любит его.
        Впрочем, осознание этого было еще не самым худшим. Испугало ее то, что она поняла, что напоминает худшего из известных ей эгоистов. Человека, который всегда ставит на первое место самого себя и свои потребности. Человека, который позволяет собственному желанию управлять любым взаимодействием, любой встречей, особенно с противоположным полом.
        Себастиана Бергмана.
        Оказывается, она - папина дочка.

        59

        «Много дел», - уговаривал он себя. Поэтому он остался, когда остальные разошлись по домам. Много дел.
        Это никак не связано с тем, что днем позвонила Мю. Соскучилась и мечтала как можно скорее увидеться с ним, сообщила, когда приземляется.
        Сможет ли он ее встретить?
        Билли потянул с ответом. Не то чтобы он не хотел, он тоже соскучился по ней, но… Их расследование. Сложное. Дело на этот раз, мягко говоря, получило огласку. Им почти не на что опереться, а из того немногого, что есть, бoльшая часть попадает к нему на стол.
        Камеры наблюдения. Распечатки телефонных звонков. Все такое… Его работа.
        - Насколько же поздно ты думаешь, что приедешь?
        В ее голосе безошибочно слышалось разочарование.
        - Не знаю. Поздно.
        - Мы можем хотя бы поужинать вместе? - не столько вопрос, сколько косвенный приказ. - Мы же не виделись почти неделю.
        Билли сделал глубокий вдох, закрыл глаза. Хорошего способа сказать это не существует, только довольно плохие. Он выбрал один из них.
        - Знаю, но я, наверное, не успею. У меня куча работы…
        В ответ последовала лишь тишина.
        - Возможно, лучше сразу договориться, что мы увидимся завтра утром, - закончил он. - Я предупрежу, что приду попозже, и… тогда мы увидимся.
        Положив трубку, он не мог отделаться от ощущения, что она что-то заподозрила. Что между ними осталась какая-то недосказанность, хотя, возможно, свою роль играла смесь растерянности, угрызений совести и чувства вины.
        Он вытеснил эти мысли с помощью работы. Дел было много. В этом он, по крайней мере, не солгал.
        Он получил распечатки звонков всех жертв, кроме Класа Вальгрена. Их он тоже заказал, но получить еще не успел.
        Они довольно точно знали, когда преступник связывался с двумя из жертв, поэтому он начал с Патриции. Пост о совместном ланче и предстоящем интервью появился на ее странице в Фейсбуке 8 июня в 13.24.
        Билли проверил распечатку ее входящих и исходящих звонков.
        Тринадцатью минутами раньше, в 13:11, ей поступил звонок с номера, принадлежащего телефону с анонимной сим-картой. Разговор продолжался восемь минут. Пятью минутами позже она сделала запись в Фейсбуке.
        Билли перешел к Эббе. Она сообщила, что ей позвонили в понедельник, после того, как они выиграли конкурс блогеров. Быстрый поиск в «Гугле» дал ему дату торжественного вечера, и действительно - в распечатке имелся звонок с другого номера с анонимной сим-картой утром в понедельник после вручения призов.
        С Мирре Петковичем все было труднее. Они не знали, когда именно у него состоялся разговор, но ему звонили с третьего номера с анонимной сим-картой за два дня до того, как его пригласили на последний в жизни ланч в «Курортный отель». Этот разговор тоже продолжался чуть более пяти минут. Быстрые договоренности. Вероятно, было не так уж и сложно уговорить его на лишнюю рекламу в прессе.
        Дальше он с телефонами, к сожалению, не продвинулся. Маленькая надежда на то, что их преступник, про которого Себастиан с уверенностью говорил, что тот пожилой научный работник, проявит неосторожность с электроникой и оставит после себя цифровые следы, рухнула. Этот человек ничего на волю случая не оставляет.
        Билли понадеялся, что ему больше повезет с установленным транспортным средством.
        Здесь он точно знал, что ищет: модель, год производства и регистрационный номер. У него было все. Кроме фотографии водителя.
        Насколько они знали, после похищения Сары и Эббы Юханссон убийца перемещался в Стокгольмском регионе. В распоряжении Билли имелись снимки со всех пунктов оплаты проезда. В случае удачи они получат снимок лобового стекла и увидят водителя, но пока ему не удалось обнаружить даже машину.
        Через час он вычеркнул из списка еще один пункт оплаты. Проверено четыре. Осталось четырнадцать.
        Билли откинулся на спинку стула и потянулся, закинув руки за голову. Подумал, не принести ли чашку кофе, но сообразил, что, раз он все равно пойдет в комнату для ланча, лучше прихватить там что-нибудь из еды.
        Угловым зрением он уловил в пустом офисе какое-то движение. Вернулась Ванья. Увидев, что он сидит на своем месте, она подошла к нему. Он наклонился вперед и выключил песню Асап Роки, крутившуюся на «Спотифай».
        - Ты разве не пошла на свидание? - поинтересовался Билли, когда она пододвинула стул от соседнего письменного стола и села.
        - Оно закончилось.
        - Рано, - сказал Билли, бросив многозначительный взгляд в сторону часов.
        - Да. А ты что тут делаешь? - спросила Ванья, уводя разговор от подробностей ужина с Юнатаном.
        - У меня много работы.
        Билли обвел рукой письменный стол и экраны компьютеров, в надежде объяснить свою загруженность.
        - Тебе не нужна помощь? - спросила Ванья, стаскивая куртку. Вечер все равно испорчен. Ей совершенно не хотелось домой в пустую квартиру, которая все равно только напоминает о Вальдемаре.
        - Я ищу автофургон возле пунктов оплаты, если хочешь, можешь взять парочку.
        Ванья кивнула, и Билли за несколько минут подключил к одному из экранов новый компьютер, создал ей доступ к серверу, и вскоре они уже сидели рядом, глядя на бесконечные ряды машин, проезжающих в Стокгольм и обратно. Ванья осознала, что хорошо себя чувствует. Прямо как в старые добрые времена, до того, как все рухнуло, как всем завладели тени. Когда они с Билли работали в тесном контакте, были командой и близкими друзьями. Более того, были почти как брат и сестра. До трещины, всех ссор и Мю, с которой Ванья только мельком виделась на свадьбе, но которую никак не могла заставить себя полюбить.
        - Мю сегодня вечером вернулась домой, - вдруг сказал Билли, словно зная, о чем она думает.
        - Где она была?
        - У родителей, в Даларна.
        - Что же ты тогда тут сидишь? - искренне удивилась Ванья. Она знала мало других пар, но их в течение месяцев после женитьбы приходилось отделять друг от друга железным ломом. Вернулось ощущение, возникшее у нее в машине по пути в Хельсингборг: у пары Русэн что-то неладно.
        Билли молчал. Сосредоточенно смотрел на экран. Думал. Зачем он сказал, что Мю вернулась?
        Так странно. Он и Ванья. Бок о бок. Когда-то она была человеком, которому он мог рассказать все. Ванья знает о нем больше, чем Мю, чем Йеннифер - хотя та знает другие вещи - больше, чем кто-либо другой. Остается признать: все произошедшее вот-вот его сломит, так много тайн и лжи. Когда он не работает, события последних недель крутятся у него в голове, как фильм. Нон-стоп. Круглые сутки. Если поделиться с кем-то еще, возможно, это поможет ему справиться.
        - Я изменил жене, - тихо произнес он, не отрывая взгляда от экрана компьютера.
        - Вы ведь женаты всего около месяца. - Искреннее удивление. Он понял, что уж этого она никак не ожидала.
        - Знаю.
        - С кем?
        - Разве это важно?
        - Наверное, нет. Почему?
        Да, почему? Потому что это подействовало. Оказалось, что ощущение доминирования, власти и контроля, в сочетании с интенсивным сексуальным наслаждением, приглушает темную потребность, затаившуюся у него в животе подобно голодной змее, делает потребность управляемой.
        Более того, несущественной.
        Чувство, которое он испытывал рядом с Йеннифер, было одним из самых интенсивных, когда-либо им пережитых. Сильнее и лучше того, что он чувствовал, убивая животных, поскольку за ним незамедлительно последовало такое сексуальное удовлетворение, к которому он раньше даже не приближался. Змея была сыта. Он был спокоен, удовлетворен, в таком душевном равновесии он давно не пребывал.
        Все это он знал, но ничего из этого сказать не мог.
        - Это сложно, - произнес он, что тоже не было прямой ложью.
        - Ты знаешь, что это делает тебя немного скотиной?
        - Да.
        Ничего страшного. Сочувствия он не искал. От того, что он рассказал, все-таки стало полегче. У Билли в компьютере что-то пискнуло, и он с интересом наклонился вперед. Один клик мышкой, и открылось новое окно.
        - Черт побери!
        - Что там? - спросила Ванья, зараженная его внезапным интересом.
        - Я слежу за тем, пользуется ли Саурунас своими кредитками.
        Ванья собиралась спросить, законно ли это без санкции прокурора - она не слышала, чтобы они таковую получали - но передумала. Это явно дало результат.
        - Он воспользовался картой, - подтвердил ее мысли Билли.
        - Где?
        - На долгосрочной парковке, в Арланде. - Бросив на нее взгляд, он взял телефон, чтобы звонить Торкелю. - Он собирается сбежать.

        60

        Шоссе Е4 в северном направлении. Билли разогнал машину почти до 150 км/час и установил у переднего стекла проблесковый маячок, одновременно включив синие лампы на воздухозаборнике, до того остававшиеся незаметными. Сирена у него отсутствовала, поскольку машина не была полицейской, но, приближаясь к кому-нибудь, кто явно не смотрел в зеркало заднего вида и не видел мигающие лампы, он усиленно давил на гудок.
        Торкель сидел на заднем сиденье и во второй раз за время этого расследования предпочитал воздерживаться от комментариев по поводу скорости, с которой они неслись. Он быстро перебирал в голове, все ли он успел и нет ли еще чего-нибудь, что следует сделать до приезда.
        Первым делом он позвонил начальнику караульной службы отделения полиции аэропорта. Отправил им данные и описание Кристиана Саурунаса и велел проверить каждый рейс на каждом терминале. Если они не успеют договориться с авиакомпаниями, им следовало обратиться с общим приказом по всем выходам на посадку. Торкель четко объяснил, что его ничуть не волнует, если это приведет к задержкам рейсов. Саурунас не должен покинуть Стокгольм.
        Полицейский наряд, который они посылали на Беквэген 43, подтвердил, что в квартире Саурунаса нет и что его красное «Вольво» не стоит на принадлежащей дому парковке.
        Поэтому дальше Торкель позвонил на долгосрочную парковку в Арланде. Они исходили из того, что заранее место Саурунас не бронировал, что подтвердилось в быстром разговоре с клиентской службой. Значит, он, вероятно, просто-напросто припарковался там, где было место. Торкель поинтересовался, не может ли обслуживающая парковку компания послать кого-нибудь поискать машину. Сэкономить им время. К его удивлению женщина, с которой он разговаривал, пообещала незамедлительно отправиться и взять с собой еще одного коллегу. Он дал им регистрационный номер красного «Вольво» Саурунаса, правда, особых надежд все-таки не питал. Должно быть, это одна из самых распространенных машин в стране, а женщина, с которой он разговаривал и имя которой сейчас уже ни за что не смог бы вспомнить, сказала, что две парковки вмещают в общей сложности более восьмисот машин. Торкель, на всякий случай, попросил их также поглядывать, не увидят ли они автофургон с немецкими номерами. Таких на парковке, наверное, особенно много быть не может? Он больше бросается в глаза благодаря размеру. Женщина пообещала приложить максимум усилий,
дала ему номер личного мобильного телефона и закончила разговор.
        Торкель смотрел через боковое стекло, наблюдая, как они обгоняют машину за машиной в правом ряду. Он быстро обдумал, не позвонить ли Лисе-Лотте. Но в данной ситуации это могло показаться немножко непрофессиональным, а кроме того, ему не хотелось напрашиваться на вопросы со стороны двоих его попутчиков.
        Он опять покинул ее.
        Они сидели в ресторане возле моста Юргордсбрун. Уже выбрали блюда, но сделать заказ еще не успели. Они заказали по бокалу розового вина и держались под столом за руки. Лучше вечер начаться просто не мог. Она рассказывала о том, как провела день, чувствуя себя в столице туристкой. Прошло много лет с тех пор, как она отсюда переехала и, если вдуматься, была здесь в последний раз пятнадцать лет назад. Поэтому она, наслаждаясь днем, посетила несколько «обязательных достопримечательностей».
        И тут позвонил Билли. Пятью минутами позже Торкель уже сидел в такси, направляясь в Управление полиции. Он всерьез волновался, не надоест ли он Лисе-Лотте. Если вспомнить, он поспешно покинул ее уже три раза из трех возможных. Ладно, вечер, когда она ждала его на лестнице, можно не считать. Впрочем, с другой стороны, ей пришлось несколько часов ждать, пока он придет домой.
        Неужели это типичная ситуация для совместной жизни с ним?
        Ответ на вопрос, к сожалению, «да». Обе его жены это поняли, и им надоело. Он не смел даже надеяться на то, что Лисе-Лотте окажется другой.
        Он выругался про себя. Неужели они не могли встретиться месяц назад? После того, как они завершили дело в Турсбю, он несколько недель почти ничем не занимался, только разбирался с накопившейся бумажной работой, отвечал на официальные письма, участвовал в нескольких совещаниях стратегического характера.
        Имел обычный рабочий день. Был нормальным человеком, совместная жизнь с которым могла представляться действительно реальной - конечно, он слишком размечтался после трех встреч, но ему очень хотелось, чтобы из этого выросло нечто большее, нечто продолжительное.
        Он глубоко вздохнул, и сидевшая на переднем сиденье Ванья обернулась и посмотрела на него вопросительно. Они ехали втроем. Урсула добиралась самостоятельно. Из чистой вежливости Торкель позвонил Себастиану тоже, но тот довольно быстро пришел к выводу, что речь идет о сугубо полицейском выезде. Они либо поймают Саурунаса, либо нет.
        Если они успеют схватить его, пусть позвонят. А просто бегать целый вечер по аэропорту в поисках людей - это его не интересует. Торкель не особенно удивился, ведь он разговаривал с Себастианом Бергманом.
        Билли съехал с шоссе Е4 и свернул на длинную прямую дорогу, ведущую к долгосрочным парковкам с причудливыми названиями - «Альфа» и «Бета», и дальше к пяти терминалам. Когда справа появились первые здания, он повернул направо, на дорогу на Нортэлье, и снова нажал на газ.
        Буквально через минуту они оказались перед двумя большими, плотно заполненными аккуратными рядами машин, полями.
        - Куда теперь? - спросил Билли, останавливаясь между въездами на парковки.
        Торкель вновь достал телефон и набрал номер, полученный от женщины, которая обещала помочь ему найти машину, когда он приедет, или желательно раньше.
        - Здравствуйте, это опять Торкель Хёглунд из Госкомиссии, - сказал он, когда ему ответили. - Мы подъехали, вы имеете представление, куда нам направляться?
        - Здесь стоит один автофургон с немецкими номерами, - ответила женщина.
        - Где здесь?
        Получить ответ он не успел. Да этого и не требовалось.
        На правой парковке к небу устремился огромный огненный столб. Через мгновение накатила ударная волна, от которой их машину затрясло, и оглушительный звук взрыва со всей очевидностью подсказал им, где раньше стояла машина, которую они искали.

        61

        Были привлечены мощные силы.
        Место освещали большие прожектора, повсюду проблесковые маячки и ограждения. Полицейские, персонал «скорой помощи», пожарные и криминалисты. Пресса и собравшиеся любопытные. Немного поодаль слышались возмущенные голоса людей, которые успели приземлиться до закрытия аэропорта, но теперь не могли забрать свои машины.
        Торкель прохаживался взад и вперед на периферии всеобщего действия. В центре событий ему было особенно нечего делать. По сути дела он мог бы уехать домой, получить отчет завтра, но он отвечал за расследование, и ему следовало покидать место действия среди последних. В любом случае он не мог уехать, не получив предварительного технического отчета о том, что на самом деле произошло. Хотя догадаться было нетрудно.
        Взорвался автофургон.
        От него почти ничего не осталось. Перекошенные, обгоревшие фрагменты, которые при наличии определенной фантазии можно было счесть остовом. Бывший тяжелый мотор лежал метра на два впереди. Сбоку острым, обуглившимся обломком вертикально торчала часть одной стенки, и больше ничего не сохранилось. Покрышки, вероятно, разорвало или расплавило во время последовавшего пожара. Повсюду валялись детали. Машины из ближайших к взрыву рядов разбросало в стороны, некоторые загорелись. Стекла и зеркала были разбиты на расстоянии нескольких сотен метров.
        Женщину, с которой Торкель разговаривал, когда произошел взрыв, увезли в больницу. Ее нашли без сознания. Видимо, ее отбросило ударной волной и ударило о какую-нибудь из стоящих машин. На лице у нее имелись порезы, и врачи опасались внутренних кровотечений. Торкель записал себе, что завтра надо позвонить в больницу и справиться о состоянии женщины.
        Один из криминалистов, ходивший среди машин, которые лежали на боку или друг на друге, внезапно закричал. Торкель остановился. Увидел, как к криминалисту подошел его начальник и как тот, в свою очередь, стал озираться ищущим взглядом. Увидев, что ему машут рукой, Торкель понял, что он искал его.
        Черный «Гольф» стоял, наполовину заехав на бок синему «Рено». Все стекла и зеркала разбиты. Но ни одна из машин, похоже, не пострадала от огня. Торкель подошел и посмотрел туда, куда показывал первый криминалист.
        Среди осколков стекла и остатков того, что могло быть сиденьями автофургона, лежало нечто, несомненно, представлявшее собой ногу. Оторванную возле бедра. Остатки брючины и относительно неповрежденный ботинок, размер которого указывал, что он принадлежит мужчине.
        Торкель глубоко вздохнул. Новые жертвы. Им пришлось поменять приоритеты в работе. Теперь всем следовало направить усилия на поиски частей тел.
        Торкель покидал место находки с тяжелым чувством. Установление, кому принадлежала нога, потребует времени, но одна мысль о том, что произошло, мучила его. Кто-то прилетел из поездки, стремился домой, добрался на автобусе до парковки, чтобы доехать последний отрезок пути к родным и близким на машине, и вот… Конец. Без предупреждения. Совершенно непредсказуемо. Несправедливо.
        Не прошло и десяти минут, как его снова позвали.
        Указали под оранжевую машину «Вольво 242», которую, хоть она и была припаркована через два ряда от места, где стоял автофургон, переместило в сторону и боком прижало к серой «Тойоте». Торкель наклонился, стараясь не ставить колено в осколки стекла. На этот раз голова и часть правого плеча. Голова частично обгорела и пострадала от силы взрыва, но на удивление хорошо сохранилась. Чтобы опознать мужчину наверняка, естественно, потребуется вскрытие и определение ДНК, но Торкель узнал его, прежде всего, по густой бороде. Он был почти уверен в том, что это Кристиан Саурунас.
        Но что это означает?
        - Он что, поехал сюда и покончил с собой? - спросил Билли, услышав, что, или, вернее, кого они нашли.
        - Не знаю. Когда он воспользовался кредиткой?
        Билли посмотрел в своих записях.
        - В 20:24.
        - Мы приехали в самом начале десятого… - произнес Торкель, в основном себе, но Билли согласно кивнул. - Почему он, в таком случае, ждал более получаса?
        - Возможно, несчастный случай, - попытался Билли. - В этих машинах, наверное, масса газовых баллонов.
        - Но если он собирался сбежать, почему он более получаса просидел в машине? - вступила в разговор Ванья.
        - Может, его самолет вылетал позже и он собирался что-нибудь поделать и выпить кофе… - предположил Билли, но сам услышал, как глупо это звучит.
        - А нам известно, был ли у него билет на какой-нибудь самолет? - спросил Торкель.
        Билли отрицательно покачал головой.
        - Пока нет, но после девяти отсюда есть только шесть рейсов, так что, наверное, узнаем довольно быстро.
        - Сообщи мне, когда узнаешь. Тут что-то не сходится, - подвел итог Торкель и покинул Ванью и Билли.
        Вечер предстоял долгий.
        Он уже позвонил Лисе-Лотте. Сказал, что, скорее всего, пробудет в Арланде всю ночь, попросил прощения. Она ответила, что тогда они увидятся завтра, и просила разбудить ее, независимо от того, в котором часу он ночью придет.
        - Что ты думаешь? - спросил он, подойдя сзади к Урсуле, которая рассматривала останки автофургона.
        - Вот он… - Она указала на сидящего в машине «скорой помощи» мужчину, которому делали перевязку. Его одежда свидетельствовала о том, что он из парковочной компании. Вероятно, коллега, которого говорившая с Торкелем женщина взяла на помощь в поисках. Совершенно очевидно, что он находился дальше от взрыва. Ему повезло.
        - Он говорит, что было три хлопка, один за другим.
        - Что это означает?
        - Что взорвалось три вещи.
        - Два баллона с газом и бензобак?
        Урсула ответила не сразу. Подошла на несколько шагов к останкам машины. Показала рукой.
        - Газ должен был находиться сзади или в центре фургона. Возле кухни, верно?
        - Не знаю, думаю, я ни разу не был внутри такого фургона, - ответил Торкель.
        - Он должен был находиться сзади или в середине, - твердо заявила Урсула. - Бензобак крепится внизу сзади. Посмотри на мотор.
        Торкель послушно взглянул, но увидел только темные перекореженные фрагменты немного впереди машины.
        - Он тяжелый. Самая тяжелая часть во всей машине. Взрыв газа в середине или в конце не вытолкнул бы его настолько вперед.
        Торкель лишь кивнул. Он понял, к чему ведут ее рассуждения, но не стал ее прерывать.
        - Взорвалось что-то впереди, в водительской кабине, а там газа нет.
        - Тогда что же это было?
        - Не знаю, но раз ты заставляешь меня гадать, я бы сказала, что это какое-то взрывчатое вещество. - Она подняла голову и обвела взглядом окрестности. - Не думаю, чтобы газ и бензобак причинили бы столько повреждений.
        - Значит, бомба.
        - Чтобы удостовериться, надо привезти сюда собак. - Она повернулась к нему и встретилась с ним взглядом. - Но да. Скорее всего, бомба.

        62

        Себастиан прождал почти два часа к тому времени, как дверь открылась и в Комнату вошел следующий член команды.
        Торкель, со слегка влажными после душа волосами. Клетчатая рубашка с короткими рукавами, светло-коричневые брюки чинос, в одной руке чашка кофе, в другой - папка с бумагами и распечатками. Он выглядел как обычно, но тем не менее Себастиана поразила в нем какая-то перемена.
        - Доброе утро, ты уже здесь? - радостно проговорил он, увидев Себастиана.
        - Я думал, мы начинаем в восемь.
        - Черт возьми, конечно, извини, мы вчера решили собраться немного позже. Мы очень надолго задержались в Арланде.
        Несмотря на извиняющийся тон, в уголках его рта оставалась маленькая улыбка. Пока он шел к столу, Себастиан провожал его взглядом. Легкая походка. Некоторый блеск в глазах. Ему даже показалось, что он услышал, как, выдвигая стул и усаживаясь, шеф слегка напевал.
        Понимание пришло внезапно. Торкель выглядит так, будто только что занимался любовью. Занимался любовью и счастлив.
        Себастиан как раз собирался попытаться получить подтверждение своей теории, когда дверь снова открылась и появилась Урсула. Тоже с чашкой кофе и папкой в руках. Но на этом сходство кончалось.
        - Доброе утро, - коротко сказала она, входя и усаживаясь.
        Усталая. Ненакрашенная. Никакой легкой походки, никакого удовлетворенного блеска в глазах, никакого довольного напевания. Себастиан предположил, что теперь кто-то другой делает Торкеля счастливым или же он так же скучен и однообразен в постели, как и по-человечески. Возможно, конечно, но Урсула выглядит так, будто ей было столь же весело, как если бы она провела ночь в прачечной, и хотя Торкель вовсе не сексуальный гигант, он все-таки должен быть лучше этого.
        Когда вошла Ванья, Себастиан оставил мысли о сексуальной жизни Торкеля. Она тоже выглядела довольно измотанной, когда, садясь на ближайший к двери стул, выдавила короткое «привет». Себастиану хотелось спросить ее, как она себя чувствует, но он воздержался. Он не сомневался в том, что хоть вопрос был бы в высшей степени обоснованным и профессиональным, она бы восприняла его как личный, как проявление любопытства. Поэтому он промолчал. Ванья пододвинула к себе от центра стола одну из бутылок с минеральной водой. Себастиан протянул ей открывалку.
        Торкель бросил взгляд на настенные часы.
        - Билли? - поинтересовался он.
        - Он придет немного позже, - ответила Ванья. - Как только сможет.
        - Ладно, начнем. - Он повернулся к Себастиану. - Кристиан Саурунас погиб, когда вчера на долгосрочной парковке в Арланде взорвался автофургон, который мы искали, - проговорил он, обращаясь к Себастиану, и потом повернулся к Урсуле.
        Она открыла принесенную с собой папку, но смотреть в нее не стала. То немногое, что она могла добавить, она держала в голове.
        - Мы нашли несколько частей тела, все, похоже, принадлежащие одному и тому же человеку, и теперь, соответственно, работаем, исходя из теории, что это Саурунас. Парковка снабжена камерами наблюдения, записи с них пришлют Билли этим утром, а тренированные на бомбы собаки, которых мы туда вывезли, отметили наличие взрывчатых веществ.
        - Бомба, - кратко уточнил Торкель.
        - Во всяком случае, взрывчатые вещества.
        - Он собирался взорвать самолет? - выпалила Ванья.
        Ответить никто не успел, поскольку опять открылась дверь и быстрым шагом вошел Билли.
        - Извините, что опоздал, - сказал он, одним движением усаживаясь и открывая ноутбук. - На какой мы части истории?
        - На взрывчатых веществах в машине, и мы как раз рассуждаем, не замышлял ли он теракт, - ответил Торкель.
        - У него не было билета ни на один из самолетов, вылетавших вчера вечером, - сообщил Билли, открывая в компьютере нужные ему документы и файлы.
        - Он мог поехать туда, чтобы переночевать и полететь сегодня рано утром.
        - Насколько нам известно, на ранние рейсы билета у него тоже не было, но поиски продолжаются, - по-прежнему не отрываясь от экрана, проговорил Билли.
        Он сдержал данное Мю обещание. Она не знала, что они решили перенести совещание на десять, и думала, что он остался дома на дополнительные часы ради нее.
        Она разбудила его около семи, они занимались сексом. Приторно. Скучно. Он исполнял долг.
        Он знал, что именно ей нравится, она же не имела представления о том, что теперь нравится ему. Или почему.
        Стороннему наблюдателю их утро вовсе не показалось бы странным, но Билли считал, что существовало расстояние, которое любезные и ласковые слова не могли до конца скрыть. Все как всегда, хотя все-таки нет. Правда, вполне возможно, дело было просто в угрызениях совести. Под конец ему пришлось поехать на работу. Мю поняла. Оценила, что он освободился на несколько часов утром. Сказала, что заедет к себе в приемную, проверит почту, клиентов у нее ни сегодня, ни завтра нет. Может, они что-нибудь придумают на вечер? Воспользуются светлыми вечерами. Он ничего не обещал, но сказал, что постарается. Поцелуй на прощание.
        Как обычно, уговаривал он себя.
        В точности как обычно.
        - Что же он там делал, если не собирался лететь? - справедливо удивилась Урсула.
        - Парковка большая, может, хотел избавиться от автомобиля? - предложил Билли.
        - От автомобиля, с которым никто из опрошенных его никогда не видел или не слышал, чтобы у него был к нему доступ.
        - И это не объясняет взрывчатые вещества, - вставила Ванья.
        - Самоубийство? - подбросил идею Торкель.
        Едва ли. Ничто в способе действия на это не указывало, но так уж у них повелось. Одним из преимуществ сплоченной команды было то, что они, не сдерживаясь, предлагали все, каким бы глупым или нереалистичным это ни казалось. Несколько раз случалось, что брошенная идея или невероятный сценарий наводили на мысль, выраставшую в цепочку, которая действительно продвигала расследование вперед.
        Свобода высказывания являлась предпосылкой удачи.
        - Почему там? Почему бомбой? - Урсула первой поставила его последнее предположение под сомнение. - К тому же он имел алиби на время убийств.
        Все промолчали. Было трудно связать поездку в Арланду и внезапную смерть Саурунаса с тем, что они о нем знали.
        - Значит, просто наш убийца отделался от него, - произнес Себастиан, облекая в слова мысли большинства. - И от машины, - завершил он.
        Торкель задумчиво кивнул.
        - Эту теорию, по крайней мере, стоит рассматривать.
        - Тогда он должен был представлять собой угрозу, - возразила Ванья.
        - Вероятно.
        - Почему? - продолжила она. - Потому что мы его допрашивали? Убийца боялся, что он может вывести нас на него?
        - А нам известно, куда он направился, когда мы его отпустили?
        Торкель обращался к Билли, словно возможность, что тот знает, была наиболее вероятной. Билли быстро пожал плечами, что свидетельствовало об обратном.
        - Нет, неизвестно.
        - Он поехал домой, забрал «Вольво», а потом… - Урсула развела руками, показывая, что никто не знает, куда после этого направился Саурунас.
        - Я сегодня получу распечатки его звонков и смогу посмотреть, звонил ли он кому-нибудь, выйдя отсюда, - сказал Билли.
        - Если он отсюда поехал к убийце, значит, это кто-то из его знакомых, - твердо заявил Торкель. - Придется начинать с выявления его родственников, круга знакомых, обществ, в которых он состоял, всего.
        - Я считаю, надо начинать с КТИ, - высказался Себастиан. - Мы почти наверняка ищем человека с высшим образованием и еще имеющего привязку к Оливии Йонсон.
        - Кстати о ней, - вставил Билли. - Мы получили список школ, где она училась, но не всех ее учителей.
        - Поищи вокруг Саурунаса, не всплывет ли имя человека, работавшего в одной из этих школ, - распорядился Торкель, и Билли кивнул. Это потребует времени. Сложить пазл вокруг Саурунаса, сравнить имена и реестры. Много звонков. Пожалуй, сегодня вечером тоже придется поработать сверхурочно…
        - Тем временем вернемся к исходной троице.
        - У Скуга алиби, а Саурунас мертв, - возразила Ванья.
        - Аль-Файеда мы отбросили, свидетели в двух местах сказали, что это не он, - добавил Билли.
        - Знаю, но он с высшим образованием, Оливия Йонсон была его ученицей, и на настоящий момент у нас кроме него никого нет.
        Ванья кивнула и отодвинула стул.
        Значит, Аль-Файед.

        63

        Вновь заходя в двери кампуса Флемингсберг, Ванья пыталась отделаться от ощущения, что они понапрасну теряют время. Они перестали интересоваться Аль-Файедом, поскольку его исключили свидетели и поскольку у них все время имелись более интересные версии. Теперь они опять на нуле и идут на попятную. Берутся за то, что раньше считали менее существенным. Например, за Мухаммеда Аль-Файеда, преподавателя медицинских технологий. Полицейская работа, которую надо делать.
        На этот раз она пошла по лестнице и слышала, как отстающий от нее на несколько шагов Себастиан начинает задыхаться. Она не могла не признать, что своим участием в расследованиях последних лет пользу он приносил, но окажись они в ситуации, когда понадобится за кем-то гнаться, толку от него явно не будет.
        Она быстро обдумала, не отпустить ли какой-нибудь язвительный комментарий по поводу его физической формы, но решила не нарушать молчания, которое они хранили с тех пор, как вышли из Управления полиции.
        Они свернули налево и еще раз налево и позвонили в звонок на стеклянной двери, ведущей на кафедру медицинских технологий. Из ближайшей двери вышла женщина. Ванья предъявила удостоверение и объяснила, что она хочет, после чего женщина повела их прямо по коридору, остановилась возле одной из деревянных дверей и постучала. Когда она открыла дверь, от компьютера обернулся бородатый мужчина лет сорока пяти, с арабской внешностью.
        - С тобой хочет поговорить полиция, - сказала она и пригласила Ванью и Себастиана заходить, не дав Мухаммеду шанса сказать, удобно ему принимать посетителей или нет.
        - Извините, что помешали, - проговорила Ванья, протягивая Аль-Файеду руку. - Ванья Литнер, Госкомиссия по расследованию убийств. Нам нужно задать вам несколько вопросов.
        - Конечно. О чем? - поинтересовался Мухаммед и повернулся к Себастиану, который отодвинул стул от маленького стола для встреч и сел, не делая попыток поздороваться или представиться. Ванья достала из кармана блокнотик.
        - Что вы делали вчера между восьмью и десятью вечера?
        Лучше разделаться с этим поскорее. Сразу задавать вопросы по делу, без всяких окольных путей.
        - Я был дома.
        - Один?
        - Да.
        - Вы живете один?
        - Я разведен. Дети живут у меня каждую вторую неделю.
        - А на этой неделе нет?
        - Нет, сейчас, в начале летних каникул, они несколько недель проводят у матери. Почему вас это интересует? - Мухаммед перевел вопросительный взгляд с Ваньи на Себастиана, который по-прежнему не произнес ни слова, а просто сидел, откинувшись на спинку и скрестив руки на груди.
        - Вы могли бы сказать, где находились в эти даты и в это время? - продолжила Ванья, достала из блокнота лист бумаги, развернула его и дала Мухаммеду. Тот взял лист и посмотрел на него с непонимающим выражением на лице.
        - Мне нужно посмотреть в ежедневнике, - сказал он и взглянул на Ванью, словно прося разрешения повернуться к компьютеру. Она коротко кивнула, и Мухаммед, несколько раз быстро кликнув мышкой, открыл ежедневник. Потом принялся водить взглядом от бумаги к экрану и обратно.
        - В первую дату я просто был здесь… Во вторую я был в Линчёпинге и посещал там занятия. Оке туда тоже ездил. Мне звонил полицейский и спрашивал об этом.
        Ванья тихо выругалась про себя. Они проверяли алиби Оке Скуга, и поездка в Линчёпинг действительно была, но задание обзванивать всех ее участников Торкель поручил кому-то за пределами группы. Им следовало бы знать о присутствии имени Аль-Файеда в этом списке.
        - В третью дату я был в Барселоне. Читал там лекцию в университете. Катя, которая вас сюда проводила, покупала авиабилеты и бронировала гостиницу.
        - Хорошо, спасибо.
        - Я могу это доказать, - сказал Мухаммед, опять поворачиваясь к компьютеру.
        Себастиан среагировал на рвение, которое он проявил, стремясь снять с себя подозрения. С другой стороны, оно совершенно понятно. Он мог иметь у себя на родине куда менее приятные встречи с полицией, или, возможно, думает, что его происхождение автоматически повлечет за собой то, что ему не поверят.
        - Вот, смотрите, - продолжил он, поворачивая экран так, чтобы Ванье было видно. Сайт какого-то университета Барселоны на испанском языке. Испанский текст вокруг квадрата в центре, где был виден Мухаммед, стоящий за кафедрой, с проекцией на белом экране на заднем плане. Белый треугольник в центре изображения показывал, что это кадр из видео. Под ним значилось: «Muhammed El-Fayed on Transferring data from the Inner Body»[133 - Мухаммед Аль-Файед о том, как понимать сигналы нашего организма. (англ.)]. Лекция состоялась в тот же день, когда сестры Юханссон встретились с преступником.
        У Ваньи зазвонил телефон, она коротко извинилась и ответила на звонок, выходя из комнаты. Мухаммед остался сидеть в офисном кресле и несколько блуждающим взглядом посмотрел на Себастиана, который сидел молча и неподвижно. Мухаммед бросил взгляд в коридор, где, прижав телефон к уху, ходила Ванья.
        - У вас училась Оливия Йонсон, - произнес Себастиан. Мухаммед вздрогнул от неожиданного звука.
        - Да, вы пришли поэтому? - В голосе возникло беспокойство. - С ней что-нибудь случилось?
        - Что вы подумали, когда она получила стипендию?
        - Что я подумал?
        - Да.
        - Не знаю…
        Мухаммед наклонился вперед, взялся рукой за заросший бородой подбородок и, похоже, действительно задумался. «По-прежнему старается угодить», - подумал Себастиан.
        - Я испытал гордость. Она была действительно достойна этого, о чем я, к сожалению, ей так и не сказал.
        - Почему?
        - Когда она узнала, что получила стипендию, я был в двухнедельном отпуске, а когда я вернулся, она уже уехала. Все произошло очень быстро. С ней что-нибудь случилось?
        - Насколько мы знаем, нет.
        - Тогда почему вы здесь?
        Дверь открылась, и в комнату вошла Ванья. Себастиан снова откинулся на спинку. Порядок восстановлен. Вопросы задает Ванья. От него она хочет, чтобы он молча пребывал на заднем плане, поэтому там он и держится.

        64

        Они опять сидели в Комнате. Энергии основательно поубавилось. Теперь они совершенно точно знали то, о чем раньше только подозревали.
        Саурунаса убили.
        Они получили записи с камер на долгосрочной парковке. Те показывали мужчину, который, припарковав автофургон, сразу покинул его и больше не вернулся. Тридцатью минутами позже автофургон взорвался. Сколько Билли ни пытался возиться с кадрами, разглядеть ушедшего человека было невозможно. Камеры находились слишком далеко, и снимки имели слишком плохое разрешение. Но это был не Аль-Файед. Мало того, что визит в Линчёпинг и лекция в Барселоне создавали ему непробиваемое алиби, ответы, которые он дал, показались Ванье абсолютно правдивыми, и ничто в его поведении или истории не напоминало психологию их преступника. Конечно, он мог оказаться невероятно ловким манипулятором и провести их, но Ванья в это не верила.
        Свидетельства, алиби и личная встреча. Нет, это не Аль-Файед.
        Они продолжали выявлять людей вокруг Саурунаса, от ближайшего окружения до самого дальнего, и сопоставлять полученные имена со всеми, кто за прошедшие годы учил Оливию Йонсон. Эта работа отнимала много времени и пока ни к чему не привела. Торкель размышлял, не надо ли ему все-таки проглотить горькую пилюлю - подняться к Розмари и потребовать дополнительный персонал. Расширить охват. Допросить всех, имевших отношение к Саурунасу, всех бывших учителей Оливии Йонсон. Рискнуть. Чтобы хоть куда-то продвинуться. В настоящий момент казалось, что при каждом прорыве они делают шаг вперед и два назад.
        Следы ни к чему не приводили, уходили в песок. Вели к фрустрации.
        Себастиан встал и принялся расхаживать по Комнате. Остальные молча наблюдали за ним.
        - Человек, которого мы ищем, еще не закончил убивать, - твердо заявил он, завладев общим вниманием. - Его амбиции только растут. Как в отношении жертв, так и метода действия. Пришла пора действовать вместо того, чтобы реагировать.
        - Мы проверяем каждый след, - ответил Торкель. - Не сидим сложа руки и не плюем в потолок.
        - Но мы следуем за ним. Он ведет, - сказал Себастиан. - Нам нужно догнать и перегнать. Завладеть инициативой.
        - И как ты себе это представляешь? - поинтересовалась Ванья, но, судя по ее тону, она могла с таким же успехом сказать: «Легче сказать, чем сделать».
        - Мы должны понять его, - продолжил Себастиан, не давая себя сбить. - Кто он? Чего он хочет? Что им движет? Что его больше всего интересует?
        Никто не ответил. Им уже доводилось присутствовать при маленьких представлениях одного актера - Себастиана Бергмана. Тогда, как и сейчас, было совершенно очевидно, насколько он наслаждается такими мгновениями.
        - Он стремится учить нас. Образовывать. Заставить нас посмотреть на мир его глазами, поскольку он узрел ложь. Он чуть-чуть лучше всех остальных.
        Он быстрым шагом подошел к столу и поднял вчерашний номер газеты «Экспрессен».
        - Посмотрите на интервью, которое взял у него Вебер. Каждый раз, когда тот высказывался немного критически или выражал сомнение, Катон чувствовал необходимость доказывать ему обратное. Обстоятельно. Ставить его на место. Этот человек хочет не просто учить и разоблачать, а делать это неопровержимо.
        - И чем нам это поможет? - Торкель почувствовал необходимость прервать монолог.
        - Представьте, если кто-нибудь скажет ему, что он ошибается. Он не лучше и не умнее нас. Он даже не умнее своих жертв. Он привлекает внимание потому, что убивает, но убивать может любой дурак.
        В комнате опять воцарилось молчание, пока все переваривали услышанное и обдумывали, что это, собственно, означает.
        - Ты собираешься его атаковать, - тихо заключила Урсула.
        - «Атаковать» - неправильное слово, - ответил Себастиан, по-прежнему на взводе. - Спровоцировать. Вывести его из равновесия. Взять известность, которую он получил, и направить ее против него. - Он опять умолк. Посмотрел на членов команды. - Догнать и перегнать.
        Если у кого-то возникли возражения или лучшее предложение, то никто их не высказал, поэтому он обратился к Торкелю:
        - Разве Вебер не задолжал тебе услугу?

        65
        - Вы хотите дать эксклюзивное интервью?
        Они опять оказались в красивом помещении с газетными вырезками. Леннарт Чельман сидел в том же кресле, что в прошлый раз, и смотрел на Себастиана с удивлением.
        - Да, - ответил Себастиан.
        - В чем цель? - продолжил главный редактор, и по его тону слышалось, что первоначальное удивление уступило место некоторой подозрительности.
        - Ваша цель, наверное, в том, чтобы продавать газеты, наша, наверное, кое в чем другом, - загадочно ответил Себастиан.
        - Мы посчитали, что в интересах общественности будет узнать, как мы смотрим на преступника, - вставил Торкель. Он не забыл их прошлой встречи. - Ведь в вашей газете должны получать место разные голоса? Или я неправильно понял вашу журналистскую задачу?
        Главный редактор посмотрел на него с раздражением. Он, несомненно, узнал собственные аргументы, и ему не понравилось, что их используют против него.
        - Мы считаем, что вы у нас в долгу, - закончил Торкель.
        - Это не совсем правильный подход, - усмехнулся Чельман. - Конечно, мы с удовольствием возьмем интервью. Я только хочу знать его цель. Мы не намерены позволять себя использовать, - упрямо сказал он.
        Себастиан посмотрел на него. Он начал злиться на сидящего перед ними альфа-самца. Торкель наклонился вперед, настроение у него испортилась еще только при мысли о новой встрече с Чельманом.
        - Либо вы возьмете интервью, либо мы пойдем дальше. Мы пришли сюда потому, что я подумал, что будет наиболее уместным, если его возьмете вы. Но, возможно, я ошибся, - язвительно проговорил он.
        Главный редактор оцепенел, не очень сильно, но достаточно для того, чтобы они оба уловили его инстинктивное беспокойство. Вот оно - одно из преимуществ жесткой конкуренции. Если откажешься, за эту возможность ухватится кто-нибудь другой - при условии, что у человека имеется что-то для продажи, а у Торкеля имелось. Он знал это, и Чельман тоже. Следовательно, уравнение получалось довольно простым. В одном углу ринга - большое количество розничных номеров и просмотров в Интернете. В другом - нечто, пожалуй, наиболее удачно описываемое как безупречная репутация; возможно, достоинство. Выбор был уже сделан, хотя Чельман еще несколько секунд как будто бы молча размышлял, прежде чем встать.
        - Пойду, приведу Вебера, и вы сможете договориться, - спокойным голосом сказал он и медленным шагом, с прямой спиной, направился к двери. Казалось, даже терпя поражение, он чувствовал необходимость демонстрировать, что решает здесь он.
        - Не знаю, нравится ли мне на самом деле эта идея, - произнес Торкель, когда дверь закрылась и они остались вдвоем.
        - Нам надо что-то предпринять. Что-то неожиданное, - уверенно ответил Себастиан. - Я действительно думаю, что это выведет его из равновесия. Тогда шанс, что он совершит ошибку, увеличится, ты же знаешь.
        Себастиан казался совершенно уверенным в том, что лучше этого они ничего предпринять не могут, но он всегда проявлял энтузиазм в отношении собственных идей. Торкель по-прежнему не был убежден.
        - Подумай, а если мы его всерьез разозлим? - Он посмотрел на Себастиана с беспокойством. - Что произойдет тогда?
        - Не знаю, - честно ответил Себастиан. - Можно надеяться, что он как раз и совершит ошибку.
        - А если нет?
        Себастиан вздохнул и повернулся к нему.
        - Мы оба знаем, что он продолжит убивать. Что бы мы ни делали. Но мы должны как-то ответить.
        Торкель не ответил. Он всматривался в Себастиана. Сказать «нет» было бы просто, имеются как рациональные, так и эмоциональные причины. В то же время что-то в этой мысли его все-таки привлекало. Преступнику пока было слишком легко, он настолько их опережал, что ему никогда не требовалось оглядываться через плечо. Он никогда не встречал сопротивления. Если Себастиан что-нибудь хорошо умеет, так это оказывать сопротивление и выводить людей из душевного равновесия.
        - Ладно, давай. Но не заходи слишком далеко, - предупредил он, и его в ту же секунду осенило, что об этом, вероятно, следовало заранее проинформировать Розмари. Возможно, даже получить разрешение. Самое время. Дверь открылась, и в комнату вошел Вебер вместе с главным редактором и молодым парнем, державшим в руке простую камеру на штативе. Вебер посмотрел на Торкеля слегка извиняющимся взглядом.
        - Здравствуйте, мне сказали, что вы хотите со мной поговорить.
        - Себастиан хочет, - сухо ответил Торкель. Большего дружелюбия он проявлять не намеревался. В его мире Вебер по-прежнему сидел на скамье штрафников.
        - Думаю, мы пустим это и в печать, и на сайт, - сообщил главный редактор, указывая на парня с камерой. - Будет чудовищно много просмотров, - не в силах сдержать широкой улыбки, продолжил он. Было очевидно, что розничные номера и просмотры отправили репутацию и достоинство в нокаут.

        66

        Домой Себастиан вернулся усталым. Интервью прошло хорошо, но неделя выдалась интенсивной, и разговор с Вебером отнял у него последние силы. Он воодушевился, был мощным и шумным. Чувствовал себя в своей стихии.
        Торкель присутствовал при первой части интервью, но потом ему пришлось поехать обратно в Госкомиссию, и, возможно, Себастиан зашел слишком далеко, когда от хороших риторических формулировок перешел к прямым оскорблениям. Он, в частности, вернулся к метафоре с динозавром, которую выдал Саурунасу, но развил ее дальше, заявив, что динозаврам с их мозгом размером с грецкий орех было бы слишком обидным сравнение с «Убийцей-застекольщиком».
        Но что сделано, то сделано. Теперь оставалось только ждать публикации. Интервью выложат в сети в течение часа, пообещал Чельман, когда потом, чуть ли не пуская слюни, благодарил Себастиана.
        Он взял на кухне стакан воды, принес его в гостиную, опустился в большое кресло, которым теперь пользовался редко, и позволил себе немного понаслаждаться. Если он сделал свою работу обстоятельно - вник в логику действий убийцы - а он не сомневался, что это действительно так, то ему ясно, что преступник не станет сидеть сложа руки после провокации, которую ему устроил Себастиан. Он вынудил его реагировать. Хотелось бы надеяться, что необдуманно и в состоянии аффекта. Торкель волновался по поводу того, что произойдет, если убийца всерьез разозлится.
        Но он уже опасен, уже разозлен.
        Эта злость и делала его методичным и упорным. Себастиан надеялся, что сумел пробудить в нем гнев, который сделает его импульсивным и неосторожным. Он думал, что у него получилось. Умение злить людей - одна из его сильных сторон.
        Он внес свой вклад, принес пользу, и это приятно.
        Помимо этого особых поводов для удовлетворения или радости, в общем-то, нет. На секс не было ни времени, ни сил, в последний раз он довольно скучно переспал с женщиной в Ульрисехамне. Отношения с Ваньей остались прежними. Никаких перемен. Они ничуть не сблизились.
        Никаких улучшений, скорее, даже напротив.
        Она смирилась с тем, что он находится поблизости, но держалась более отстраненно, чем раньше. До того, как она обо всем узнала, она, по крайней мере, нападала на него, выступала против него, возражала ему. Теперь она почти не обращала внимания на его присутствие.
        Всерьез думать о Билли сил не было. Он каждое утро просматривал газету в поисках заметок об убитых домашних животных в районе, где жил Билли - об истязании животных обычно пишут, - но пока ничего не нашел. Возможно, Билли и вправду держал это под контролем, или же в точности, как у Себастиана с женщинами, ему просто-напросто не хватало сейчас времени и сил.
        Кстати о женщинах. Об Урсуле он предпочел бы не думать, но не получалось. Она выглядит такой измученной. Дело не только в последствиях ранения, она кажется несчастной. Обычно Урсула способна вытерпеть многое, крайне мало что пробивает ее эмоциональную броню, но сейчас, несомненно, что-то пробило. Его интересовало, не связано ли это как-то с ним. Он надеялся, что нет. Урсула всегда имела для него некое особое значение.
        Его размышления прервал зазвонивший телефон. Себастиан немного сонно открыл глаза и на секунду задумался, не игнорировать ли доносившиеся из кармана резкие звонки, но, возможно, статью уже выложили в Интернет, и он сообразил, что это может быть важно. Достав телефон, он увидел, что номер на дисплее ему не знаком.
        - Себастиан, - произнес он.
        - Это Себастиан Бергман? - услышал он бойкий и жизнерадостный женский голос. Подумал, что это кто-то из торговцев по телефону.
        - Да, это я.
        - О, как хорошо! Меня зовут Анника Блум, и я представляю Общество лекторов, как я рада, что дозвонилась. Надеюсь, я не помешала.
        - Что вы хотите? - спросил Себастиан, уже уставший от ее преувеличенно оптимистичного тона продавщицы.
        - Мы совместно с Лундским университетом устраиваем семинар по криминологии и технике допроса, и у нас в последнюю минуту отпал один участник, поэтому меня интересует, не могли ли бы вы поучаствовать? Это уже в ближайшую субботу, - сказала женщина.
        - Сколько вы платите?
        - Вы заинтересованы? - Голос женщины звучал, если это возможно, еще радостнее. - Как замечательно! Было безумно трудно найти кого-нибудь за такой короткий срок.
        - Я этого не говорил. Я спросил про гонорар, - кратко ответил Себастиан, стараясь показаться более недовольным, чем был на самом деле.
        - Мы можем выписать пятнадцать тысяч.
        - К сожалению, в субботу я не могу.
        - Возможно, я сумею немного увеличить гонорар. Времени мало, и мы все в отчаянии, - заманивала женщина.
        - Я спросил о деньгах не потому, что собирался торговаться. Мне просто хотелось узнать, от какой суммы я отказался.
        - Пожалуй, мы сможем поднять до двадцати тысяч, если это поможет, - попыталась она, но Себастиан не поддался.
        - Не поможет. От этого я тоже откажусь. Спасибо за звонок, - сказал он и отключил ее.
        Он положил телефон на широкий подлокотник кресла. В нормальной ситуации он бы согласился. Оплаченная поездка с гостиницей и вдобавок публичное выступление, которое обычно гарантирует временную партнершу для секса. Но сейчас он не мог. Ему не хотелось оказаться вдали от Госкомиссии, прежде чем он узнает последствия интервью. Секс всегда можно организовать каким-нибудь другим способом, это не главная проблема. Он опять закрыл глаза, но не мог толком расслабиться. Что-то из сказанного женщиной осталось в голове и не давало ему покоя.
        Кто-то отказался. Поэтому приглашают за такой короткий срок. Это ему доводилось слышать раньше.

        67

        Ванья вышла из ванной, обмотавшись полотенцем. К ее глубокому разочарованию, оно не ушло - назойливое чувство неудовлетворенности.
        Оно было ей очень хорошо знакомо. Она знала его источник. Расследование. Сам факт, что они почти никуда не продвинулись. Это ее задача, ее работа. По-прежнему все, чем она живет, и если она работала недостаточно хорошо, это не давало ей покоя. Лишало терпения.
        Покинув Управление полиции после обсуждения, которое лишь подтвердило отсутствие успехов, она добралась до квартиры, но довольно быстро осознала, что не в силах провести там целый вечер в одиночку. Что же было делать?
        Выходом, как и частенько, стало отправиться на пробежку.
        Через дорогу на остров Лидингё, к району Стуренгсботтен с целью попасть на дорожки в лесу Лилль-Янсскуген. Она побежит далеко. Пусть ритмичные шаги и сосредоточенность на дыхании прочистят мозг, и заодно она вымотается физически.
        После четырнадцати километров она опять оказалась возле дома, минут пятнадцать потянула на газоне мышцы, потом поднялась в квартиру. Решила вместо душа принять ванну, чего почти никогда не делала. Несколько лет назад Юнатан подарил ей средство для СПА-процедур, которым она ни разу не воспользовалась, но оно по-прежнему стояло в шкафчике под раковиной. Маленькая бутылочка с маслом для ванн, которое, согласно этикетке, должно заставить ее выбросить из головы все произошедшее за день и подготовить ко сну. Этот эффект, видимо, обеспечивали масло какао, миндальное масло, ромашка и лаванда.
        Она опустилась в ванну, попыталась расслабиться, поддаться влиянию сандалового дерева и жасмина. Отсутствие результата ее не слишком удивило.
        Поэтому, когда она вышла из ванной и зазвонил телефон, она по-прежнему ощущала неугомонность и пребывала в неважном настроении.
        Быстрый взгляд на дисплей.
        Себастиан.
        Несколько секунд она обдумывала возможность не отвечать, но все-таки они вместе работают над сложным расследованием. Не ответить было бы непрофессионально, но если речь пойдет не о работе или если он попробует затронуть личные темы, она положит трубку.
        - Привет, это я, - сказал он, когда она коротко ответила, просто назвав имя.
        - Я знаю, что тебе надо? - Никакой открытости для беседы и легкой болтовни.
        - Мне тут позвонили из общества лекторов, хотели, чтобы я прочел лекцию.
        - Вот как. Поздравляю.
        - Спасибо, но дело в том, что они позвонили потому, что отказался другой лектор.
        - Вот оно что.
        - Оливия Йонсон получила известие о назначении стипендии за две недели до того, как ей следовало прибыть в МТИ.
        - Откуда ты знаешь? - вставила Ванья уже с большей заинтересованностью, поскольку это хотя бы касалось расследования.
        - Так сказал Аль-Файед.
        - Когда?
        - Когда ты выходила поговорить с Билли.
        - О’кей, что именно он сказал? - спросила Ванья, пытаясь подавить недовольство тем, что Себастиан вел с фигурантом расследования беседу, о которой она не знала.
        - Я же сказал: Оливии сообщили о получении стипендии за две недели до того, как ей следовало прибыть в МТИ.
        - И ты думаешь, что это потому, что кто-то другой отказался.
        - Вполне возможно. Во всяком случае, мне это пришло в голову. Стоит проверить.
        Ванья была согласна - проверить, несомненно, стоит. Оливия Йонсон и ее стипендия - важная часть их работы. Слова преступника о том, что она была его ученицей, во многом предопределили ход расследования. Теперь вдруг оказывается, существует риск, что они проверяли не того человека.
        - Я сейчас же позвоню Билли, - ответила Ванья. - Все контакты с МТИ вел он.
        - Ладно, давай. Позвони мне, если это что-нибудь даст.
        - Да. Конечно. - В трубке ненадолго образовалась тишина, пока Ванья взвешивала, говорить ли то, что она думает, стоит ли давать ему почувствовать удовлетворение. Решила, что стоит.
        - Отличная работа.
        С эти она положила трубку. Нашла телефон Билли и нажала на изображение зеленой трубки. Слушая гудки, она разгуливала по комнате. Теперь уже неугомонность иного рода. Обнадеживающая. Стимулирующая. К своему разочарованию, она услышала только его автоответчик. Ванья наговорила сообщение, попросив его перезвонить ей как можно скорее.
        Потом положила трубку.

        68

        Сквозь полудрему Йеннифер услышала, что где-то в квартире зажужжал телефон. Не ее. Приподняв голову с его плеча, она посмотрела на Билли, но он, похоже, не слышал. Она опять прижалась к нему. Осторожно лаская рукой его обнаженную грудь, она заметила слабые следы от наручников. Она вовсе не считала, что принадлежит к числу покорных, но с Билли ей это очень нравилось.
        Ограничение свободы движений, нарастающее желание, которое невозможно удовлетворить самой. Напряжение, когда он берет ее руками за шею и она оказывается полностью в его власти.
        Присутствовало какое-то ощущение свободы в том, чтобы предоставить право контроля кому-то другому и вместе с тем сознавать что это ты позволила ему чувствовать себя полновластным хозяином ситуации. Всего одним словом она могла отнять у него власть. Правда, пока она этого не делала. Она наслаждалась тем, что целиком и полностью вверяла себя ему. К своему удивлению, даже в последние разы, когда он добавил облегченные элементы садомазохизма. Она даже не представляла, что боль способна интенсифицировать наслаждение и возбуждение, но так оно и было. После того, как через некоторое время благодаря ему они оба кончали, она ощущала расслабленное спокойствие и гармонию, которые еще долго сохранялись после завершения секса.
        Она приподнялась и легла на Билли, прекрасно сознавая, что это его разбудит. Когда он открыл глаза, она приложила ладони к его щекам и поцеловала его. Почувствовала обнаженным животом, как у него незамедлительно начал затвердевать член. С маленькой улыбкой она закончила поцелуй и выбралась из постели.
        - Ты куда?
        - Взять что-нибудь попить. Ты чего-нибудь хочешь?
        - Нет, спасибо.
        Он проследил за ней взглядом, когда она обнаженной отправилась на кухню. Вернувшись, она бросила ему его мобильный телефон.
        - Тебе кто-то звонил.
        Она опять исчезла. Пропущенный звонок. От Ваньи. Сообщение - вероятно, тоже от нее. Он сразу позвонил ей, не став слушать, что она хотела.
        - Привет, чем ты занимаешься? - раздалось у него в ухе, когда она ответила с первого же гудка.
        - В каком смысле?
        - Ты не ответил.
        - Я не всегда отвечаю.
        - Нет, обычно отвечаешь. Ты с ней?
        Билли бросил взгляд на Йеннифер, которая вернулась со стаканом воды, поставила его на ночной столик и принялась надевать трусики и халат.
        - Что тебе надо? - спросил Билли, проигнорировав вопрос.

        Пять минут спустя Ванья опять положила трубку. Посмотрела на часы в телефоне: десять минут одиннадцатого.
        Большего этим вечером она сделать не сможет. Билли пообещал позвонить в МТИ и попытаться узнать, не попала ли туда Оливия потому, что кто-то другой отказался от места. В Бостоне было только чуть больше четырех часов дня, поэтому он надеялся сразу получить нужные им сведения. Ванья сказала, что он может звонить ей как угодно поздно.
        Что же делать теперь?
        Следовало бы одеться - она по-прежнему ходила, просто обмотавшись полотенцем - или лучше лечь, попытаться заснуть, хотя она ни на секунду не сомневалась, что еще в течение часов двух у нее ничего не получится. Невзирая на масло для ванн.
        Решение за нее принял звонок в дверь.
        Она вновь взглянула на часы, хотя знала, что они покажут. Кто может прийти в такое время? «Юнатан», - с надеждой подумала она, поспешно скрываясь в спальне, чтобы натянуть трусы и джинсы. Из прихожей донесся новый короткий звонок. Она схватила с полки черный топ и по пути к двери просунула в него голову.
        Уже собираясь повернуть дверной замок в надежде, что увидит Юнатана, она вдруг сообразила, что он, пожалуй, не знает кода парадной. Он был у нее дома больше года назад, а код с тех пор меняли. Даже два раза. Размышляя над тем, кто из ее знакомых может знать код, она открыла дверь.
        - Привет, прости, что я так поздно, надеюсь, я тебя не разбудил.
        Ну конечно. Он код знает.
        Вальдемар.

        68

        KWV «Шардоне» 2014 года.
        Урсула выдернула пробку, и жидкость полилась в стакан. Белое вино окрасилось в слабый розовый цвет несколькими остававшимися на дне бокала каплями красного вина. Сомелье, наверное, обезумел бы, но она была далеко не знатоком, зато ей помнилось, что Бэлла когда-то говорила, что с «Шардоне» промашек не бывает, поэтому бутылка, вероятно, и попала к ней в холодильник. В плане головной боли мешать красное вино с белым - глупость или это просто миф? В стоявшей на кухонном столе бутылке красного вина оставалось только полтора бокала, а ей хотелось еще. Такой уж выдался вечер. Некоторое разочарование из-за того, что они никуда не продвинулись в расследовании. Запоздавший отчет от криминалистов в Арланде, который ей необходимо изучить. Один из многих одиноких вечеров у себя в квартире. Даже без Торкеля в качестве альтернативы. Но чего она ожидала?
        Что он будет вожделеть ее и ухаживать за ней целую вечность? Что он будет раз за разом терпеть отказы и возвращаться? Она ведь ясно дала ему понять, что они никогда не станут парой. Что он не может дать ей того, что она хочет. Никто не может. Естественно, он направился к кому-то другому. К Лисе-Лотте. Остается винить только саму себя. Она, по сути дела, подарила его ей.
        Она вернулась в гостиную, где телевизор работал без звука. Старые серии «Как я встретил вашу маму» - американского комедийного сериала, который, похоже, нон-стоп показывали по всем каналам, но из которого она ни разу целиком не посмотрела ни одной серии. Она поставила бокал с вином на столик, рядом с планшетом. Села на диван, переключила канал и вместо комедии попала на что-то похожее на документальный фильм. Оставив его, она отпила глоток вина и со вздохом взялась за планшет. Технический отчет с долгосрочной парковки Арланды подтвердил то, что она уже и так знала. Взрывное устройство, установленное в передней части автофургона. Первый взрыв воспламенил газовый баллон и бензин, увеличив разрушительную силу. В отчете имелся целый ряд химических формул, и даже если она расшифрует их как соляную кислоту, перекись водорода и ацетон, остальные члены команды поймут не намного больше.
        Нужно упростить. Говорить только о том, что им понадобится, не больше.
        Конструкция проста: большой сосуд с веществами, которые сами по себе не являются взрывчатыми. Над ним еще один сосуд, с другой жидкостью и «пробкой» между ними, которая препятствует вытеканию жидкости. Жидкость верхнего сосуда за определенное время разъедает «пробку». Когда та исчезает, вещества смешиваются, возникает химический синтез, и безопасные сами по себе жидкости превращаются в бомбу.
        Криминалисты полагали, что пробка в данном случае была из алюминия и что вещество из верхнего сосуда должно было разъедать ее примерно по четыре сантиметра в час. Между тем, как мужчина, которого они видели на записях с камер наблюдения, покинул фургон, и взрывом прошло примерно тридцать минут, что могло означать использование алюминиевой пробки толщиной в два сантиметра.
        Возможно, им стоит сказать, что смесь обладала большим сходством с перекисью ацетона, но что преступник каким-то образом сумел ее стабилизировать и сделать существенно менее восприимчивой к толчкам, что указывает на то - и это, наверное, будет ее главным вкладом на завтрашнем совещании - что мужчина, которого они ищут, разбирается в химии. Причем очень хорошо.
        Урсула отложила планшет в сторону и отпила глоток вина. Что дальше? Даже не прикасаясь к пульту, она знала, что в такое время по телевизору не будет ничего, что смогло бы ее заинтересовать. Попробовать позвонить Бэлле? Они давно не разговаривали. Насколько давно, она толком не помнила, но по крайней мере уже несколько недель, в последний раз она звонила дочери еще до отъезда в Ульрисехамн - возможно, пора позвонить опять.
        Сразу после ранения, когда она лишилась глаза, Бэлла приехала из Уппсалы, была с ней, проявляла участие, беспокойство, заботу. Потом, когда опасность для жизни Урсулы миновала и стало ясно, что она поправится с новым, искусственным глазом, их отношения опять вернулись к обычному состоянию.
        Большие перерывы между звонками, инициативу всегда брала на себя Урсула. Как и сейчас.
        Бэлла ответила с третьего гудка. На заднем плане музыка, но никаких громких голосов, показывающих, что она где-то в компании. Урсула, на всякий случай, спросила, не помешала ли она, но услышала в ответ: «Ничего страшного». Затем разговор развивался как обычно.
        Урсула спросила, как у нее дела, и Бэлла ответила.
        Урсула поинтересовалась, как идет изучение юриспруденции, и Бэлла в нескольких словах рассказала.
        Урсула рассказала, чем занималась с их прошлого разговора, и Бэлла выслушала, не задав никаких вопросов.
        Все по сложившейся традиции. Как только Урсула замолкала, наступала тишина, словно Бэлле не хотелось ничего узнать или рассказать. Почти до самого конца, пока Урсула не спросила, не собирается ли Бэлла приехать в течение лета домой.
        - Я была в Стокгольме в прошлые выходные.
        Урсула не смогла сдержать удивления и, когда после краткого размышления сообразила, что сама была дома в прошлые выходные, - некоторого разочарования.
        - Что ты здесь делала?
        - У подруги в субботу был день рождения.
        - Почему же ты мне не позвонила? - В голосе по-прежнему присутствовали нотки разочарования, которых Бэлла, похоже, не заметила.
        - У меня было много дел.
        - Значит, с отцом ты тоже не встречалась?
        Краткое молчание, означавшее для Урсулы, что Бэлла обдумывает, солгать или нет.
        - Совсем недолго… - Правда. Уже что-то.
        - Когда?
        - В воскресенье. Мы завтракали.
        Спрашивать Урсуле не требовалось. Под «мы» она имела в виду Микке, саму себя и Аманду, новую подругу отца. Больше говорить было особенно не о чем, ни о приезде в Стокгольм, ни о чем-либо другом. Поэтому они закончили разговор.
        Урсула взяла бокал и опустилась обратно на диван. Бэлла - папина дочка. Всегда была ею. Винить опять-таки оставалось только саму себя. Все детство дочери она держалась на некоторой дистанции, временами даже переезжала, оставляя их вдвоем. Да, она активно подталкивала Бэллу к отцу, поэтому приоритеты дочери не стали для нее сюрпризом. Но они подчеркивали одиночество Урсулы. В вечер, когда она и так чувствовала себя одинокой. Мысли опять вернулись к Торкелю и копии Мег Райан, с которой он спит. Урсула вытеснила их. Зачем мучить себя больше, чем надо? Она опустошила бокал, встала и немного нетвердой походкой пошла за другими напитками.

        69

        Торкель позвонил через час после того, как статью выложили в Интернет. У него состоялся телефонный разговор с рассерженной Розмари Фредрикссон, которую явно здорово возмутил крупный заголовок: «Полиция расправляется с Убийцей-застекольщиком» и заголовок поменьше: «Себастиан Бергман: Он просто идиот».
        Себастиан пытался защищаться тем, что заголовки давал не он, но Торкель в ответ прочел выдержки из краткого содержания под заголовками, выбрав несколько наиболее агрессивных цитат, граничащих с оскорблениями. Себастиан попытался отшутиться. Возмущение шефа, наверное, ничто по сравнению с тем, как возмутился убийца.
        Они хотели его встряхнуть. Вывести из равновесия. Таков был план.
        Следовательно, кое-что требовалось.
        Аргумент на Торкеля не подействовал. Они ведь договаривались, что Себастиан будет сдерживаться, проявит дисциплину и предстанет достойным противником, а не разойдется на полную. Себастиан возразил, что, с одной стороны, Торкелю следовало бы уже знать, что Себастиан не умеет сдерживаться, а с другой - теперь уже поздно что-либо предпринимать. Все опубликовано, но он пообещал, если у Торкеля возникнут проблемы, взять ответственность на себя.
        - Вот и хорошо, - согласился Торкель. - Поскольку Розмари хочет видеть нас обоих для объяснений, как только придет завтра утром на работу.
        После разговора Себастиан отправился в одно из кафе на Стургатан и купил салат с тунцом. Особого голода он не ощущал, но чувствовал, что нужно глотнуть свежего воздуха и что-нибудь съесть.
        Когда он вернулся домой, перед парадным кто-то стоял и ждал. Анна Эрикссон.
        На секунду он подумал, что надо попробовать улизнуть, но она уже увидела его, когда он появился из-за угла. Он заставил себя спокойно направиться к ней, хотя внутри у него все клокотало. Приблизившись, он заметил, что она выглядит совершенно уничтоженной. Явно что-то произошло.
        - Что ты здесь делаешь? - спросил он, напрягаясь, чтобы звучать дружелюбно.
        - От меня ушел Вальдемар, - проговорила она, глядя на него мрачным, укоризненным взглядом. - Это твоя вина, - добавила она, не сумев сдержать злобного сопения. Себастиан удрученно посмотрел на нее. Виноват всегда кто-то другой.
        - Каким же образом это моя вина? - спросил он, даже не пытаясь звучать дружелюбно.
        - Если бы ты не появился, этого никогда бы не произошло.
        - Если бы ты не лгала Ванье всю жизнь, этого, вероятно, тоже не произошло бы, - резко сказал он.
        - Я делала это ради нее. Ты же знаешь, - ответила Анна и устало посмотрела на него. Она изо всех сил старалась сдержать слезы.
        «Она, должно быть, вконец измучилась, - подумал Себастиан. - Постоянно защищать позицию, невзирая на то, что наверняка давно поняла, что ее удержать невозможно». Что-то в этом придавало ей человечности, и Себастиан впервые почувствовал, что, пожалуй, сможет достучаться до нее.
        - Я никогда не хотел отбирать ее у тебя, - осторожно проговорил он. - Мне хотелось только иметь возможность общаться с моей дочерью. Больше ничего.
        Она смотрела на него, словно утратив дар речи, потом почти с отчаянием покачала головой.
        - Желаю удачи. Вальдемар думает, что уходом от меня сможет вернуть ее. Ради нее он готов на все.
        Себастиан почувствовал, как у него внутри начало внезапно холодеть.
        - Он так сказал? - спросил он.
        - Он бросил меня, чтобы вернуть ее. Понимаешь? Ты будешь общаться с ней так же мало, как и я.
        У нее по щеке покатилась одинокая слеза, и Анна с раздражением смахнула ее рукавом куртки. Себастиан молча наблюдал за ней. Стоявшая перед ним женщина перестала быть противником. Она уже все потеряла. Теперь главное - не последовать тем же путем.
        Он пригласил ее подняться в квартиру. Они не могли продолжать стоять на улице. Становилось холодно, и кроме того, ему хотелось узнать больше. Каков план Вальдемара? В каком состоянии его отношения с Ваньей?
        Они вошли, Анна сняла куртку и сразу огляделась.
        - Я не знала, что ты живешь на такую широкую ногу.
        - Да, для родителей общей дочери мы знаем друг друга не особенно хорошо, - ответил он, попытавшись улыбнуться. Анна улыбнулась в ответ. Вероятно, в основном от усталости, но тем не менее.
        Он проводил ее на кухню и предложил чашку чая. Она согласилась и села за кухонный стол.
        - Вальдемар знает обо мне? - с любопытством спросил он, ставя на плиту кастрюлю.
        - Я ему не рассказывала. Но, наверное, скоро узнает, это вопрос времени.
        Она права. Ванья расскажет. Лгать она ни за что не станет, она честная по натуре. Это качество она не унаследовала ни от кого из родителей.
        - Значит, он сейчас у нее? - спросил Себастиан с твердым намерением узнать как можно больше о возникшей новой ситуации. Чтобы победить Вальдемара, ему необходима полная информация, это - ключ к успеху.
        - Не знаю. Он сказал, что пойдет туда. - Она опустила взгляд и уставилась в стол. - Он так зол на меня.
        Она потянулась за стоявшим на столе рулоном бумажных полотенец, оторвала одно, быстрым движением обтерла лицо и высморкалась. Себастиану стало ее жаль.
        - Похоже, на нас все злы, - сказал он.
        - Действительно.
        - Возможно, у них есть основания. Возможно, мы это заслужили, - задумчиво продолжил он.
        Анна отрицательно покачала головой.
        - Я не считаю, что заслужила такое.
        Он оставил ее последнюю фразу без комментариев. Ему подумалось, что она никогда не возьмет на себя ответственность за случившееся. Она так глубоко закопалась во лжи и обороне, что ей оттуда не выбраться. Это было бы слишком болезненно. Столкновение со всеми ошибками сломило бы ее, поэтому они оба молчали. Себастиан чувствовал, что никакой дополнительной информации о Вальдемаре ему от нее не получить. Она больше ничего не знает и ничего не имеет, так что она сложила оружие и сидит у него на кухне. Он стоял, опершись на мойку, и смотрел на нее. Его вдруг поразило, насколько естественным кажется здесь ее присутствие.
        - Я никогда не забуду, как ты появился после стольких лет, - вдруг слабо проговорила она. Себастиан предположил, что она мысленно откручивает время назад, пытаясь найти тот момент, с которого все пошло наперекосяк, где она утратила контроль. - Просто возник в дверях.
        - Мне хотелось только узнать, правда ли это. Действительно ли она моя дочь. Разве это было так странно?
        Анна подняла на него взгляд, уже не заботясь о том, чтобы утирать слезы.
        - Я просто пыталась сохранить все как есть - произнесла она. - Но не получилось.
        Себастиан налил в чашку горячей воды, сунул туда чайный пакетик и дал ей. Себе ничего не налил, но уселся рядом с ней.
        Вот, они сидят у него на кухне. Двое отвергнутых Ваньей людей. Инстинкт возник ниоткуда. Ребяческий и глупый. Идиотский. Но настолько запретный, что заманчивый.
        Он переспит с ней.
        Покажет Вальдемару. Если тот взял что-то, принадлежащее Себастиану, то Себастиан возьмет что-то, принадлежащее ему. На самом деле оно ему не нужно, но это лучше, чем ничего. Он наклонился вперед.
        - Анна… - произнес он и подождал, пока она встретится с ним взглядом. - Я знаю, что сейчас тебе все кажется ужасным, но я все равно рад, что ты здесь, что у нас появилась возможность немного поговорить.
        - Я тоже, - ответила она.
        - Если мы не будем друг другу противодействовать, то наверняка сможем с этим разобраться, - тихо и сердечно сказал он. Разумеется, ложь, Ванья никогда не простит мать, и он вовсе не собирается с ней объединяться, но Анна лишь кивнула, ей хотелось верить в ложь, в то, что решение проблемы существует. Себастиан подался вперед и осторожно взял ее руку в свою. Руку она отодвинула, но не отталкивающе, скорее выжидающе. Он потянулся за ее рукой, и Анна позволила ему прикоснуться к себе. Он поглубже заглянул ей в глаза. Слезы высохли, но горе и отчаяние остались.
        Он уже предвкушал это. Женщины типа Анны обычно податливы. Секс, первейшая функция которого забыть, как ты на самом деле одинок, обычно бывает очень интенсивным.
        Безумно возбуждающе - с одной стороны. Невероятно глупо - если на секунду вдуматься. Но удержаться невозможно.
        Он наклонился ближе, сомневаясь, не слишком ли быстро он действует, не следует ли сперва сказать что-нибудь такое, что ей хочется или нужно услышать? Но ему показалось, что он увидел, как она - наверное, абсолютно бессознательно - заметно разомкнула губы и на несколько сантиметров перенесла вес на стуле в его сторону. Он промолчал, положил руку ей на плечо и наклонился вперед. Их губы встретились. Он почувствовал, как она задышала тяжелее. Она открыла рот, впустила его язык и вытянула свой навстречу. Себастиан ощущал ее желание, хотя она пыталась сдерживаться. Он поднял ее на ноги и прижался к ней. Она в ответ стала гладить его по спине, легонько укусила за губу и слегка застонала. Он задрал ей блузку и запустил под нее руки. Начал ласкать ее по обнаженной спине. Одна рука поднялась вверх к бюстгальтеру, вторая - опустилась к поясу брюк. Он почувствовал, как ее руки, покинув его спину, очутились между ними. Они двигались столь же целеустремленно, как его собственные, если не более. Одной рукой она начала расстегивать ему ремень, а другой ласкала его член поверх брюк.
        Об этом никто не узнает. Это была его последняя мысль перед тем, как они опустились на кухонный пол.
        Об этом никто не узнает.

        70

        Когда Билли вышел на кухню, чтобы быстренько позавтракать, на столе обнаружилась записка от Мю. К его большому облегчению, Мю уже спала, когда он пришел ночью домой, и утром будить его не стала. Он убеждал себя в том, что она не избегает его, что она ничего не знает. Если бы она что-нибудь заподозрила, она бы все ему высказала. Не совсем в ее стиле уходить от возможных проблем. Записка, похоже, подтверждала его теорию. Мю написала, что не смогла его дождаться, и выражала надежду, что на работе все прошло успешно и что они успеют увидеться этим вечером. Текст завершался значками поцелуев.
        Билли достал йогурт и сок из холодильника и хлопья из шкафчика над ним. Взял тарелку, стакан и ложку и уселся за кухонный стол. Он вытащил телефон, собираясь проверить, не появились ли за ночь какие-нибудь новости, но, взглянув на часы, остановился.
        Почти половина восьмого.
        Наверное, слишком рано, но попробовать стоило.
        Накануне он из квартиры Йеннифер дозвонился до Кейти Барнет. Объяснил свое дело. Им требовалось узнать не взяли ли Оливию Йонсон вместо кого-то, кто по какой-то причине отказался от места. Кейти поняла, что он имеет в виду, но помочь ему не могла. Студенты сами отвечали за финансирование обучения и поиск стипендий. Поэтому, была ли Оливия Йонсон первым резервным кандидатом, могли знать только в организации, выдавшей стипендию. В данном случае это Общество «Швеция-Америка».
        Билли поблагодарил ее и решил, что искать кого-либо там чересчур поздно. Потом Йеннифер опять забралась к нему в постель, и они пролежали там, обнявшись, пока ему не пришло время ехать домой.
        Теперь же он нашел номер Общества и, к его удивлению, там ответили. Билли объяснил, кто он и что у него за дело. Он буквально не мог поверить, что ему так повезло. Мужчина, с которым он разговаривал, мог ему помочь. Никаких дальнейших переключений, не требовалось звонить кому-то другому, перезванивать позже или запрашивать разрешение на получение сведений официальным путем. Он услышал, как по полу покатилось офисное кресло, и представил себе, как мужчина садится за ближайший компьютер с готовностью помочь. О каком времени идет речь? Есть ли у Билли какое-нибудь имя или другие данные, которые могут облегчить ему задачу?
        Билли сообщил ему все, что знал, и всего через несколько минут это принесло результат. Он получил новое имя.
        - Некий Робин Хедмарк получил полную стипендию, но отказался по личным причинам.
        Билли нечасто звучал восторженно, когда речь шла о работе. Билли вообще нечасто звучал восторженно, но сейчас Ванья слышала в телефон возбуждение в его голосе.
        - Что нам о нем известно? - поинтересовалась она, натягивая вчерашний черный топ.
        - Пока ничего, но я уже еду на работу, - ответил Билли, и Ванья услышала сердитый гудок проезжавшего автомобиля. Она с улыбкой предположила, что Билли соблюдает не все правила движения по пути к острову Кунгсхольмен. - Через час буду знать больше.
        - Ты звонил Торкелю?
        - Еще нет, тебе первой, ведь все-таки идею подала ты.
        Ванья вышла в прихожую, бросила взгляд в зеркало и провела рукой по волосам. Увидела, что опять улыбается. Между ней и Билли так и должно быть. Ей этого не хватало.
        - Вообще-то ее подал Себастиан, но спасибо.
        - Конечно. Увидимся позже.
        Наступила тишина. Ванья еще раз посмотрела на себя в зеркало. Пожалуй, круги под глазами стали слишком темными. Поспать ей удалось не так уж и много, но новость о Робине Хедмарке взбодрила ее так, как не сумели утренний душ и две чашки крепкого кофе.
        Новое имя. Новые возможности. Ниточка.
        Она стянула с вешалки куртку, сунула ноги в туфли, вышла из квартиры, сбежала вниз по лестнице, пересекла газон, сократив путь к машине, и опустилась на водительское место, где осталась сидеть неподвижно. Словно нового прилива энергии хватило только досюда.
        Вальдемар.
        До звонка Билли она не могла думать ни о чем другом, и теперь мысли вернулись, вытесняя все остальное. Как он просил разрешения войти, с трудом смотрел ей в глаза.
        Такой беззащитный. Такой слабый. С извиняющимся видом. Они очутились на кухне, перед быстро остывающими чашками чая, и он говорил о том, что она, собственно, уже знала.
        Отношения с ней - самое важное в его жизни.
        Он попросил прощения за попытку самоубийства. Осознал, что это выглядело почти шантажом. Но он этого не хотел, вернуть ее он хотел не так. Ему хотелось заслужить ее близость, ее доверие, любовь, пообещал сделать для этого все, что в его власти.
        Ванья повернула ключ и, бросив взгляд через плечо, вывернула в сторону Вертавэген. Она включила радио, прибавила громкости, но мысли все равно возвращались к вчерашнему вечеру.
        Вальдемар понял, что они с Анной не смогут разобраться в ситуации вместе. Она так глубоко погрязла во лжи и обороне, что сближение с ней невозможно. Поэтому он порвал с ней. Вот насколько для него важна Ванья.
        Ванья спросила, знает ли он, кто ее настоящий отец. Он не знал. Анна никогда ему не говорила, а он не спрашивал, даже сейчас. Ему не требовалось знать. Это только биология, в душе ее отец он. Какой-то анализ крови этого изменить не сможет.
        Ванья свернула налево, выехала на Вальхаллавэген, повернула на Банэргатан, мимо Эстермальмской школы. Эта дорога вела не к Управлению полиции на остров Кунгсхольмен.
        Дорога вела к Себастиану, второму отцу.
        Когда Билли позвонил и сказал, что нашел нового стипендиата, она решила заехать к Себастиану и забрать его с собой. Все-таки привел их к этому Себастиан и позвонил со своей идеей не кому-нибудь, а ей. Она собиралась сделать ему сюрприз, вознаградить его совместной поездкой и на этот раз не молчать, ей необходимо поговорить с ним.
        Вчера она не смогла удержать оборону. Вальдемар плакал. Но тронули ее не его слезы, а полная искренность. Его готовность просить прощения за свои ошибки, отвечать за то, что он совершил, показать, что он открыт к переменам. Он собирался помочь прокурору, признать все, связанное с участием в экономических преступлениях, и понести наказание. И, по правде говоря, он-то обманывал Ванью меньше всех. Он знал, что она не его дочь, но ничего не сказал. В основном потому, что ему запретила Анна. И потому, что не видел в этом пользы. В его глазах она была его дочерью. Он любил ее больше всего на свете, и в течение очень многих лет она тоже любила его. Зачем же ему было портить это правдой о каком-то неизвестном мужчине?
        Правда, теперь он перестал быть неизвестным, он в высшей степени реальный, ее второй отец.
        Выбирать между ними не обязательно, если решит, она сможет взять их обоих в свою новую жизнь, когда сумеет ее создать. Но они должны быть честны.
        Вчерашний день вновь доказал, насколько для нее это важно. Честность. Она собиралась дать Себастиану шанс, как и Вальдемару, быть с ней предельно откровенным. В отношении Себастиана существовали вещи, оставившие рубцы.
        Вещи, в которые она предпочла поверить, потому что так было проще.
        Например, ее несостоявшееся обучение в ФБР. Имел ли Себастиан к этому отношение? Если покопаться в самой глубине души, то она, наверное, думала, что да. Второй вопрос: как вскрылись преступления Вальдемара? Все запутанные детали этой истории слишком близко подходили к Себастиану для того, чтобы она могла полностью исключить какое-либо участие с его стороны.
        Но она не знала. Он получит шанс. Пришла пора не хотеть верить, а действительно верить по-настоящему.
        Она выехала на Стюрмансгатан - до места, где живет Себастиан, два поворота. Первый дом с левой стороны. Найти место для парковки она не рассчитывала и была приятно удивлена, обнаружив два места прямо перед домом. Она бросила взгляд на часы. Начало восьмого. Он редко появляется на работе раньше восьми, значит, наверняка дома. Если, разумеется, не трахался с кем-нибудь и не остался там ночевать.
        Она как раз собиралась выйти из машины, когда парадное дома восемнадцать открылось. На мгновение Ванья подумала, что ей повезло и она подъехала идеально, но на улицу вышел не Себастиан.
        Это оказалась Анна, ее мать. Женщина, с которой он пообещал не вступать ни в какие контакты.

        71

        Торкель вошел в офис в прекрасном настроении.
        Накануне они с Лисе-Лотте поужинали в ресторане, а потом совершили долгую романтическую прогулку домой. Как чудесно с ней общаться! Игривая, женственная, умная, с постоянно присутствующей во взгляде искоркой юмора. Взгляд чувственный и в то же время задорный, но главное - внушавший ему ощущение любви. Когда она смотрела на него, слов не требовалось. Он не помнил, был ли у нее такой взгляд в молодости. В то время она была хорошенькой. Теперь она красива.
        На работе тоже наметились подвижки. Билли нашел новое имя - Робина Хедмарка, аспиранта, который на самом деле должен был поехать в МТИ, но у него возникли препятствия. Вскоре команде предстояло собраться в Комнате, чтобы услышать, что еще Билли удалось разузнать. Единственной каплей дегтя в это утро было то, что ему, скорее всего, не избежать встречи с Розмари. Он сумел отменить утреннюю встречу с ней из-за новой зацепки, связанной с Хедмарком, но ему было трудно представить, что она на этом успокоится. Даже в утреннем ток-шоу на ТВ4 говорили об агрессивных нападках Себастиана и о том, что полиция предстала отчаявшейся и непрофессиональной.
        Он вошел к себе в кабинет и поставил портфель. Собрался попробовать успеть до совещания проверить почту и уже включил компьютер, когда к нему ворвалась Ванья. Он поднял взгляд и радостно улыбнулся ей.
        - Привет, Ванья. Все хорошо?
        Она холодно посмотрела на него и отрицательно покачала головой. Торкель понял, что что-то случилось, и сделал несколько шагов в ее сторону.
        - В чем дело? - приблизившись к ней, спросил он более серьезным тоном.
        - Я больше не хочу, чтобы Себастиан оставался, - проговорила она срывающимся от сдерживаемой злости голосом. Торкель уставился на нее.
        - Что он еще натворил? - с удивлением спросил он.
        - Не имеет значения, я больше не хочу, чтобы он с нами работал.
        В глазах Ваньи сверкали молнии. Торкель никогда не видел ее в такой ярости. Щеки и шея у нее покрылись красными пятнами от кипевшего гнева.
        - Ты говорил, что мне достаточно будет сказать, и он исчезнет. Так вот, я говорю, - прошипела она. В серьезности ее слов сомнений не оставалось. Торкель попытался успокоить ее.
        - Хорошо. Я могу узнать, почему? Он ведь наверняка что-то сделал?
        Ванья посмотрела на него с вызовом. Было очевидно, что рассказывать она не хочет.
        - Ты уберешь его или мне понадобится угрожать собственным увольнением? Если хочешь, я готова.
        Торкель сразу же решил отступиться.
        - Ладно, ладно. Я понимаю, - произнес он. О причине он все равно постепенно узнает, а при выборе между ними даже вопроса не стоит, кого он выберет. Однако время самое неудачное. Они только что опубликовали интервью, и хотя Себастиан зашел там слишком далеко, он им вполне может сейчас понадобиться. По крайней мере, ненадолго. Торкель посмотрел на нее, но быстро решил даже не пытаться приводить аргументы. Выражение лица Ваньи сказало все. Им придется обойтись без Себастиана.
        - О’кей, я позвоню ему прямо сейчас, - через несколько секунд сказал он.
        - Хорошо, - коротко отозвалась она и удалилась столь же стремительно, как вошла.
        Проводив ее взглядом, Торкель подошел к письменному столу, поднял трубку стоящего на нем телефона и набрал номер Себастиана. Что он натворил на этот раз? Вероятно, нечто очень серьезное.
        - Привет, Торкель. Тебе опять позвонила Розмари? - сразу услышал он от Себастиана. Голос его звучал задиристо и почти весело. Либо он прекрасный артист, либо действительно не имеет представления о поводе звонка Торкеля.
        - Нет.
        - Не-ет, тогда в чем же дело?
        - Я незамедлительно освобождаю тебя от твоих рабочих обязанностей, - проговорил Торкель с максимальной солидностью. Он услышал, как на другом конце у Себастиана захватило дух.
        - Что? Почему? Ты же не можешь так со мной поступить?
        Торкель решил покончить с этим побыстрее и не дать втянуть себя в обмен объяснениями.
        - Я не намерен это обсуждать. Твоя карточка для прохода в здание больше не будет действовать. Если ты понес какие-нибудь расходы, можешь прислать счета.
        - Но подожди, я не понимаю. Это Розмари? Я могу полебезить перед ней, могу это уладить, - начал взывать Себастиан.
        - Это не Розмари. Это мое решение.
        - Тогда, должно быть, Ванья. Это Ванья?
        Прежде чем продолжить, Торкель сделал глубокий вдох.
        - Ты не в штате. У тебя нет договора. Я не обязан тебе ничего объяснять.
        - Мы же старые друзья.
        - К сожалению, только когда это нужно тебе.
        Себастиан замолчал. Торкель почти слышал, как он лихорадочно пытается понять.
        - Но подожди, мы же все-таки работали вместе много… - услышал Торкель, прежде чем перебить его.
        - Спасибо за помощь, Себастиан. Я кладу трубку. - И действительно положил.
        Глубоко вздохнул. А ведь день так хорошо начался.

        72

        Когда Торкель вошел в Комнату, ощущение предвкушения буквально висело в воздухе. Билли уже стоял перед доской с таким выражением лица, будто он лопнет, если ему вскоре не дадут рассказать того, что он знает. Ванья сидела, глубоко сосредоточившись на распечатках, и уже делала пометки. Только Урсула казалась немного подавленной. Она откинулась на спинку стула и большими глотками пила из бутылки минеральную воду.
        - О’кей, поехали, - усаживаясь, произнес Торкель.
        - А мы не подождем Себастиана? - поинтересовалась Урсула.
        - Он не придет, - коротко ответил Торкель тоном, который, как он надеялся, не располагал к дальнейшим вопросам.
        - Почему не придет? - продолжила Урсула.
        - Он больше не участвует в этом расследовании, - ответил Торкель и взглянул на Ванью, на что та благодарно кивнула. Урсула увидела этот беззвучный обмен и предпочла не продолжать расспросы. Было ясно, что отсутствие Себастиана связано с событиями на личном, а не на профессиональном уровне, и вмешиваться в это ей не хотелось.
        Торкель вновь кивнул Билли, который указал на появившуюся на доске новую фотографию. Молодой человек, слегка полноватый, зачесанная набок челка, очки и кожа со шрамами от угревой сыпи, которой он, вероятно, страдал в подростковом возрасте.
        - Робин Хедмарк, двадцать два года. Изучал химию в КТИ. Получил двухгодичную стипендию в МТИ, но отказался за три недели до начала семестра. У него умерла мать, и он не мог оставить малолетних брата и сестру.
        Билли сделал маленькую паузу, словно оставляя место для реакции на трагическое событие. Ее не последовало.
        - Если исходить из того, что наш преступник говорил о Робине, то у нас, как и на медицинских технологиях, имеются два преподавателя и один профессор, - продолжил он, наклоняясь вперед и вынимая новую фотографию. - Вот он, несомненно, наиболее интересный.
        Он прикрепил фотографию к доске. Мужчина, чуть за пятьдесят. Самая обычная внешность, наметившаяся лысина, очки в стальной оправе и мощная, но ухоженная борода. Никаких отличительных черт. У Торкеля возникло ощущение, что он мог бы встретить этого человека, даже разговаривать с ним и совершенно не запомнить, и уж тем более не сумел бы впоследствии описать его внешность. Некоторые люди просто не оставались в памяти даже при том, что он хорошо запоминал лица.
        - Давид Лагергрен, один из преподавателей, - представил его Билли, отступив на шаг от доски.
        - Это имя мне знакомо, - сказал Торкель.
        - Зять Кристиана Саурунаса, - кивнул Билли. - Или бывший зять, он был женат на его сестре Лауре. Домик в Херьедален принадлежит ему.
        Краткая тишина, пока не отложилась новая информация.
        - Значит, когда Саурунаса отпустили, он вполне мог поехать туда, - начал размышлять вслух Торкель.
        - Чтобы вернуть ключи, - добавила Ванья.
        - Это может объяснить то, что он предварительно не позвонил, он хорошо его знал, тот, возможно, ждал его.
        - Есть ли еще что-нибудь, делающее его для нас интересным? - спросила Урсула и потянулась за второй бутылкой воды.
        - Безусловно. - Билли опять наклонился к столу и вытащил распечатку. - Он некоторое время назад подавал на профессорскую должность и явно почти не сомневался, что получит ее.
        - Но не получил.
        - Нет, ее отдали другому. Лагергрен обжаловал во все инстанции, но нигде не получил поддержки.
        - Его могли подстегнуть личное поражение или неудача, - кивнула Урсула. - В точности, как говорил Себастиан, - добавила она.
        В основном, поскольку представилась возможность. Это всяко кого-нибудь заденет. Она пребывала в плохом настроении с тех самых пор, как проснулась в половине шестого утра с дикой головной болью.
        - Нам известно, где сейчас находится Лагергрен? - спросил Торкель, никак не выдавая лицом, услышал он маленькую реплику Урсулы или нет.
        - Я звонил в КТИ, - откликнулся Билли. - Он брал отпуск на три месяца, должен появиться у них только после лета.
        - У нас есть его домашний адрес?
        - Да, и домашний, и домика в Херьедален.
        - Что будем делать?
        Вопрос задала Ванья. Торкель задумался. Стал взвешивать плюсы и минусы. У них на Лагергрена почти ничего нет. Это с натяжкой можно назвать косвенными доказательствами. Если они его задержат, а он на допросе ни в чем не признается и они не найдут технических доказательств, то будет трудно убедить прокурора дать санкцию на арест. С другой стороны, если они его не задержат, то не смогут искать технические доказательства, а если он тот, кем они его считают, то он убил пять человек и лишил девушку зрения. Торкелю не хотелось, чтобы такой человек разгуливал по улицам. Особенно, поскольку в интервью Веберу он дал понять, что еще не закончил. Далеко не закончил.
        - Будем его брать.

        73

        Себастиан звонил Ванье минимум десять раз. Каждый раз она сбрасывала звонки. Он посылал эсэмэс, но не получал ответа. Под конец он позвонил Анне.
        Это единственное объяснение утренним событиям, которое приходило ему в голову. Что она каким-то образом навредила ему. Что не он соблазнил ее, а наоборот. Чтобы отделаться от него раз и навсегда, чтобы вбить клин между ним и Ваньей.
        Конечно, возможно, но, пожалуй, маловероятно. Ничто накануне вечером не казалось изощренным или наигранным. Правда, возникла некоторая неловкость, когда она утром оделась и убежала без завтрака, но они тем не менее поговорили. Решили, что будет лучше, если произошедшее останется их тайной.
        - Ты рассказала Ванье? - сердито спросил он, когда она наконец ответила.
        - Что? - Она звучала сонно.
        - Меня выгнали с работы, и Ванья отказывается со мной говорить, поэтому я снова спрашиваю: ты рассказала о нас?
        Анна, похоже, проснулась. Ее голос обрел силу.
        - Чего ради я бы стала это делать?
        - Не знаю, из какой-нибудь детской мести. Ты вчера сказала, что все случившееся моя вина.
        - Но потом я с тобой переспала.
        Себастиан умолк. Она права. У него на кухне Анна была совсем другой, нежели при их встрече возле дома, и если она просто разыграла его, то, несомненно, заслуживала Оскара.
        - Что бы я выиграла, если бы рассказала?
        - Мстят не ради того, чтобы на этом что-то выиграть, мстят ради мести.
        Анна издала протяжный вздох, не столько от злости, что ее обвинили, сколько от разочарования.
        - Неужели ты действительно думаешь, что это я?
        - Не знаю, а это ты?
        - Нет, я поехала прямо домой и легла спать. Разбудил меня ты.
        Себастиан не мог решить, верит ли он ей. Если он что и знал про Анну, так то, что она умеет лгать правдоподобно.
        - Но что-то должно было произойти? Я вчера разговаривал с ней. До твоего прихода. Тогда все было нормально.
        - Знаешь что, я не хочу, чтобы меня в это впутывали. - В голосе Анны внезапно послышалась усталость. - У тебя, похоже, лучше контакт с Ваньей, чем у меня, так вот ее и спроси. - Она положила трубку. Себастиан остался сидеть с молчащим мобильным телефоном в руке. Потом раздраженно отложил его в сторону и нервно прошелся по гостиной.
        Что же, черт возьми, произошло?
        Интервью немного вышло за рамки, но если бы дело было в нем, Торкель сказал бы. По словам Торкеля, Розмари тоже отношения к этому не имеет, и Себастиан ему верил. Значит, что-то другое? Например, Вальдемар. Возможно, ему удалось повлиять на дочь, убедить ее держаться от него подальше. Себастиан не имел представления. Он ненавидел, когда в отношении него принимали решение, а его потом просто ставили перед фактом. Особенно, когда он не понимал причины. Нужно все равно поехать в офис. Пробиться внутрь и потребовать ответа. Наверняка получится настоящий цирк, но уже хуже быть не может.
        Раздался звонок в дверь. Себастиан тотчас преисполнился сильного ощущения надежды. Наверное, это она. Когда он совершал какую-нибудь глупость, Ванья обычно ему все прямо высказывала. Она не из тех, кто уклоняется и закрывает на проблемы глаза.
        Он почти бегом направился к двери. В последний раз поправил брюки и рубашку, чтобы не выглядеть неопрятно, когда откроет. Значения это, конечно, не имело. Она пришла, чтобы отругать его, а не за чем-нибудь другим.
        Он открыл дверь. Никого. Он сделал полшага вперед и успел увидеть прижавшуюся к стене слева от него фигуру в темной одежде, которая, словно тень, быстро метнулась к нему. Себастиан попытался шагнуть назад, но не успел. Руки настигли его, схватили за затылок и шею. Мужчина, почувствовал он. Он попытался извернуться и высвободиться, но мужчина уже был возле него. Сзади. Быстро приложил руку к его лицу, рту и носу. Себастиан на секунду почувствовал сильный резкий запах, и ноги сразу перестали слушаться. Все затуманилось. Он развернулся, пытаясь увидеть лицо напавшего на него мужчины. Увидел только балаклаву.
        Глаза излучали ненависть и гнев.
        «Интервью сработало», - успел подумать он.
        Потом все потемнело.

        74

        Первое, что отметил Себастиан, - он сидит. Второе - он не может пошевелиться.
        Голова была опущена на грудь, и он разглядел обвитую вокруг живота тонкую веревку, но вскоре понял, что ноги у него прикреплены к ножкам стула, а руки связаны за спиной. Не отрывая взгляда от пола, он сосредоточился на поддержании спокойного и размеренного дыхания, пока воздействие того, чем его усыпили, не станет еще меньше. Он слышал какие-то перемещения. Шаги по бетонному полу, что-то заскреблось, кто-то застонал или, по крайней мере, пытался издавать звуки. Ворковали голуби. Но никаких голосов. Единичные звуки отдавались эхом, и у Себастиана возникло ощущение, что он находится в довольно большом, но пустом помещении.
        Еще минут десять он притворялся, будто по-прежнему без сознания, пока не почувствовал, что голова настолько прояснилась, что он способен всерьез воспринимать ситуацию. Подняв голову, он ощутил боль в затылке. Он стал медленно поворачивать голову справа налево, чтобы размять мышцы и максимально разглядеть картину перед собой.
        Все верно, он находится в пустой комнате с голыми бетонными стенами и бетонным полом. Заброшенное промышленное или складское помещение. Под потолком ряды окон, в некоторых разбиты стекла. Впереди комнату сносно освещают единичные лампы дневного света.
        Напротив, метрах в пяти от него, сидел другой человек, тоже привязанный к стулу. На шее плакат. Себастиан узнал и плакат, и человека на стуле.
        Плакат - такой же, как висел на Класе Вальгрене, когда они его нашли. «ВИНОВЕН», большими буквами.
        Мужчина - Леннарт Чельман, главный редактор газеты «Экспрессен».
        Увидев, что Себастиан очнулся, он так задергался в своих оковах, что стул на несколько сантиметров переместился. Себастиан узнал скребущийся звук и приглушенные стоны из-за мощного кляпа во рту. Сам он раньше даже не задумывался над тем, есть ли у него кляп, и теперь пощупал языком и губами. Ничего. Значит, помещение находится в настолько необитаемом месте, что все равно, будет ли он кричать. Поэтому он не стал.
        Рядом с Чельманом стоял мужчина в балаклаве, который позвонил Себастиану в дверь несколько… Он не знал, сколько времени пробыл без сознания. Казалось, несколько часов. За окном было светло, но в такое время года светло двадцать часов в сутки, то есть это ни о чем не говорило.
        - Значит, ты умнее меня, - сказал мужчина, спокойно направившись к Себастиану. Контролирует ситуацию, расслаблен, считает, что добился успеха.
        В обычных случаях Себастиан попытался бы вступить с ним в контакт. Стал бы много говорить. Постарался бы превратить себя в его глазах из обычной анонимной жертвы в живого человека. Но с приближавшимся к нему человеком такое бы не прошло. Он долго обедал со всеми своими жертвами, вероятно, довольно хорошо их узнавал, но у него все равно не возникло проблем с тем, чтобы их убить.
        Он ощущает свое превосходство во всех отношениях, а Себастиан бросил ему вызов. Он почувствовал, как на лбу выступил пот, хотя в помещении было далеко не жарко, и как дыхание участилось и стало менее глубоким.
        - Но этого ты просчитать не смог, - продолжил мужчина, останавливаясь перед Себастианом, которому пришлось запрокинуть голову, чтобы по-прежнему смотреть ему в глаза.
        - Чего ты хочешь? - спросил он, пытаясь не выдать голосом страха и нервозности. Ему показалось, что у него получилось.
        - Знаешь, почему он заслуживает смерти? - спросил мужчина, указывая на Чельмана.
        Себастиан молчал. У него возникло ощущение, что ему все равно объяснят.
        - Он ответственен за то, что мы знаем о Кейтлин Дженнер и семействе Кардашьян[134] больше, чем о каком-нибудь из наших министров.
        - Я думаю, что в этом имеется и некоторая заслуга Интернета, - вставил Себастиан. Мужчина посмотрел на него и серьезно кивнул.
        - Безусловно, ты совершенно прав, Интернет здесь во многом ответственен, но это не отменяет того факта, что вот он бьет себя в грудь, утверждая, что играет важную роль в народном образовании, хотя на самом деле распространяет идиотизм, глупость и примитивность.
        - Они опубликовали тебя, - возразил Себастиан. - У них есть передовицы, дебаты…
        - Дерьмо остается дерьмом, даже если ты временами облекаешь его в передовицу, - перебил мужчина перед ним и сунул руку в карман. - Но ты можешь спасти его. Ты же явно намного умнее меня.
        Себастиан не ответил, не спросил, как.
        - Ты когда-нибудь играл в игру, которая называется «Шаг за шагом»? - поинтересовался мужчина, разворачивая вынутую из кармана бумагу.
        - Нет.
        - Это своего рода викторина. Человеку даются подсказки. Трудные на пять очков, немного полегче на четыре очка, еще полегче на три и так далее, до очень простой на одно очко. Понимаешь?
        - Да.
        - Как хорошо, - улыбнулся мужчина. - Иначе ты не был бы особенно умен. Ты получишь пять вопросов «Шаг за шагом». Сколько очков ты можешь набрать как максимум?
        - Двадцать пять.
        - Молодец. Я прошел тот же тест. Не жульничая, даю слово. Если твой результат превысит мой, я вас обоих отпущу. Если нет, то…
        Мужчина посмотрел в сторону Чельмана, который вновь понапрасну задергался в оковах, и теперь казалось, что кричит из-за засунутой ему в рот тряпки.
        - Я записал свой результат на обратной стороне его плаката, - сказал мужчина, указывая на Чельмана рукой, в которой держал бумагу, а второй вынимая из кармана секундомер. - Готов? После каждой подсказки тебе дается двадцать секунд на обдумывание.
        Криво усмехнувшись под маской, мужчина посмотрел на бумагу в руке.
        - Первый вопрос: Медицина. Болезнь. Пять очков: Инфекционная болезнь, также получившая название «болезнь Лайма» после эпидемии в городке Лайм в США в восьмидесятые годы двадцатого века.
        Мужчина щелчком запустил секундомер. Себастиан смотрел на него. Почувствовал прилив энергии. Это он знает. Сабине поставили такой диагноз ранней осенью в Кёльне после того, как они провели лето в Швеции. Врач разговаривал с ним по-английски и использовал это выражение, отчего Себастиан подумал, что дело обстоит хуже, чем на самом деле.
        - Боррелия! - почти выкрикнул он. Мужчина оторвал взгляд от бумаги с удивленным и, как показалось Себастиану, недовольным лицом.
        - Правильно. Пять очков. Дальше. Ботаника. Дерево. Пять очков: После ледникового периода в Скандинавии первыми из деревьев были береза пушистая и это дерево - Populus tremula.
        Щелчок.
        Ботаника. Себастиан не имел ни малейшего представления. О деревьях он не знал ничего. Природа его никогда не интересовала. Она просто существовала, как некие кулисы за окнами поезда и машины. Он сидел молча и слушал, как тикают секунды.
        - Четыре очка: Может вырастать до двадцати пяти метров, имеет узкий, прямой ствол с серой корой. Не является лесообразующим.
        Себастиан стиснул зубы. Ему необходимы очки, но это… Ни черта. Единственные деревья, названия которых он знал, это береза и дуб, и оба, по его представлениям, могли образовывать лес. Он бросил взгляд на Чельмана, который вытаращенными глазами смотрел на него с испугом. Это не помогло. Себастиан переключился обратно на мужчину, который как раз со щелчком выключил секундомер.
        - Три очка. Цветки свисают длинными пушистыми сережками. Его белая и мягкая древесина используется при производстве целлюлозы…
        - Это не имеет никакого отношения к умственным способностям! - Себастиан повысил голос. Мужчина смотрел на него спокойно, но вопросительно. - Это общее образование. Знания, которые может приобрести любой, это имеет отношение к заучиванию и памяти, а не к умственным способностям. Ответ на этот вопрос может знать самый глупый человек на свете!
        - А ты, видимо, нет, - сказал мужчина, выключая секундомер и переводя его обратно на ноль. - Два очка: …также, разумеется для производства спичек. Листья округлые, с длинными, сильно сплюснутыми черешками.
        Себастиан вздохнул. Из какой древесины делают спички, он знал.
        - Осина, - тихо произнес он.
        - Правильно. Два очка. Всего семь. Дальше. Геология. Драгоценный камень. Пять очков: Состоит из плотно спрессованных очень мелких прозрачных сфер гидрата диоксида кремния.
        Себастиан опять молчал. Он не знал, что такое гидрат диоксида кремния. Чельман отреагировал на его молчание. Он закричал из-за кляпа и уставился на Себастиана с укоризной.
        - Я не виноват в том, что ты здесь сидишь, - нервно проговорил Себастиан. - Я пытаюсь, черт возьми, тебя спасти.
        Щелчок.
        - Четыре очка: У некоторых наблюдаются красивые переливы красок. Крупнейшими производителями являются Австралия и Чехия.
        Себастиану вроде помнилось, что опалы происходят из Австралии. Не видел ли он об этом какую-то программу - мужчин, которые, подобно кроликам, заползали в пустыне в норы, чтобы найти именно опалы? Да, видел. Он был почти уверен.
        - Опал, - ответил он, заметив, что в ожидании реакции затаил дыхание.
        - Четыре очка. Дальше. Философия. Пять очков: Акцентировал внимание на человеке как существе социальном в понятиях «человеколюбие» и «серединный путь».
        - Конфуций, - сразу ответил Себастиан. Довольный собой. Если бы не проклятое дерево, он бы доминировал. Своих философов он знает. Многих читал, никому из них не следовал. С легким покашливанием мужчина остановил секундомер.
        - Снова пять очков. Всего шестнадцать. Последний вопрос. Архитектура. Архитектурное сооружение. Пять очков: Состоит из нескольких зданий, сгруппированных, в частности, вокруг Львиного дворика и Миртового дворика.
        Щелчок.
        Это ему знакомо. Не был ли он там даже вместе с Лили? Может, и нет. Туристические поездки он никогда особенно не любил, поэтому их немногие совместные путешествия ему следовало бы помнить. Но Львиный дворик… В голове что-то мелькнуло, какая-то мысль, но слишком мимолетная, чтобы ее уловить.
        - Четыре очка: Творцы окрестили его «красным», по цвету строительного камня.
        Себастиан выдохнул. Он действительно был там с Лили. До Сабины. Разумеется, ее идея. Ему было наплевать, куда ехать, только бы иметь возможность находиться вместе с ней. Но сейчас он вспомнил.
        - Альгамбра.
        - Шестнадцать плюс четыре получается двадцать. Из двадцати пяти возможных. Неплохо.
        Угадать, разочарован мужчина или доволен, Себастиан не мог. Ни голос, ни глаза ничего не выдавали. Себастиан подумал, что из него получился бы идеальный ведущий какой-нибудь телевизионной викторины. Или игрок в покер. Просто каменное лицо.
        Мужчина пошел к Чельману, который смотрел то на Себастиана, то на мужчину. Его глаза говорили, что он не верит в то, что двадцати очков хватит. Он выглядел совершенно перепуганным и, когда мужчина приблизился и потянулся за висевшим у него на шее плакатом, так отшатнулся, что стул чуть не опрокинулся. Устремив взгляд на Себастиана, мужчина перевернул плакат, чтобы тот смог прочесть.
        Две черные двойки. Двадцать два. 22.
        Себастиан закрыл глаза и опустил голову. Из него вышел весь воздух. Все это время он находился под бoльшим прессом, чем осознавал. Теперь он чувствовал полную опустошенность. Он слышал собственное дыхание, короткое, прерывистое, будто он начинает плакать.
        Что же делать? Что он может сделать?
        Он пошел на высокую ставку. Рассчитывал суметь вызвать реакцию. Но недооценил противника, и теперь расплачиваться придется кому-то другому.
        - Хоть ты и намного умнее меня… - услышал он произнесенные с явным удовлетворением слова мужчины. Себастиан медленно опять поднял голову и увидел, как мужчина подошел к матерчатой сумке, лежавшей на полу возле одной из стен. Раньше Себастиан ее не замечал.
        - Это не имеет никакого отношения к уму… - снова попытался Себастиан. - Ты по-прежнему остаешься динозавром, который не понимает, что пребывает на грани искоренения.
        Он чувствовал, что сейчас может говорить что угодно. Хуже ситуация все равно не станет.
        - Теперь со мной пресса. Мои идеи публикуют.
        Себастиан сухо усмехнулся.
        - Поздравляю. Газеты - это следующие динозавры, которые вымрут.
        Мужчина достал что-то из сумки. Что именно, Себастиан толком не видел, но едва ли нечто хорошее, поскольку он с предметом в руке решительным шагом направился обратно к Чельману.
        - Я прав, и ты это знаешь! - крикнул Себастиан. Мужчина, похоже, его даже не услышал. Чельман кричал теперь из-за кляпа во все горло и отчаянно пытался уклониться. - Эти молодые люди, черт побери, намного умнее тебя. Они поняли, подстроились, развились. Ты же остановился на уровне средней школы.
        Мужчина не поддался на провокацию. Чельман предпринял последнюю попытку уклониться, что привело лишь к тому, что на этот раз он действительно опрокинул стул и тяжело упал на пол.
        - Не делай этого… - взмолился Себастиан, когда мужчина подошел к Чельману, который теперь лежал на боку и неотрывно смотрел на Себастиана полными слез глазами.
        - Не надо, пожалуйста. Я был неправ. Я сделаю заявление и скажу это. Поддержу тебя. Публично. Обещаю.
        Мужчина взглянул на него с кривой усмешкой, которая показывала, что он ни на секунду не верит Себастиану. Потом он опустился на колени, приставил к виску Чельмана предмет, который, как теперь вычислил Себастиан, был пневматическим пистолетом, и нажал на курок.
        Чельман затрясся в мощных судорогах, а затем полностью затих и больше не шевелился. Только что излучавшие страх глаза погасли, еще мгновение они смотрели прямо перед собой, а потом запали внутрь, поднялись и закатились.
        Мужчина встал, отряхнул колени и пошел обратно к лежавшей возле стены сумке. Себастиан почти не обратил на это внимания. Он не мог оторвать взгляда от мертвого тела Чельмана, которое, казалось, расплывалось у него перед глазами, пока он не осознал, что плачет. Теплые слезы текли по щекам.
        Услышав металлический звук открывающейся двери, он заморгал, чтобы стряхнуть слезы. Мужчина стоял в дверях с сумкой в руке. Он посмотрел на помещение, на Себастиана, на Чельмана и затем снова на помещение, будто хотел увериться в том, что никогда не забудет увиденное. Потом он с некоторым удовлетворением кивнул и вышел.
        Дверь за ним захлопнулась. Себастиан остался сидеть. Он смотрел на Чельмана. Из отверстия в виске вытекала маленькая струйка крови, оставляя красный след на лбу.
        Выстрелил в него мужчина в балаклаве.
        Но убил его Себастиан.

        75

        Красная машина Кристиана Саурунаса двигалась с законной скоростью семьдесят километров в час по шоссе Фрёсундаледен. Он не намеревался попасть в руки полиции за нечто столь банальное как превышение скорости.
        Пока все шло по плану. Его атаковали, он отреагировал и выиграл.
        Себастиан Бергман ошибался.
        Конечно, речь идет об умственных способностях. О желании и умении набираться информации и знаний. На разных форумах в Сети это понимали все больше и больше, и их примеру, медленно, но верно, следовала даже более серьезная пресса.
        После выпада Себастиана Бергмана в передовице газеты «Свенска дагбладет» этой теме посвятили один столбец. Там, естественно, осуждали все убийства, насилие и выражали сочувствие родным и близким жертв и так далее, и тому подобное, но все-таки хотели попытаться рассмотреть вопрос в другой плоскости.
        Невзирая на то, что он совершил, сосредоточиться на его словах.
        Только потому, что кто-то для донесения своей идеи прибегает к жутким и непростительным методам, сама идея не обязательно должна быть ошибочной. Во времена, когда шведская школа отстает, когда предприятиям трудно найти работников высшей квалификации, когда Швеция проигрывает в конкурентной борьбе, какие же образцы для подражания выдвигаются на передний план?
        Именно этого он и хотел добиться. Начать дискуссию, дать людям понять, что происходит, пробудить их от внушаемой рекламными паузами дремоты и заставить разглядеть поверхностность.
        Отстойные знания, сказала бы сердитая молодежь.
        Он свернул с шоссе. Скоро он будет дома. Время для краткого отдыха и расслабления. Но недолго. Необходимо продолжать. Раньше, чем ему бы хотелось, но, в виде исключения, он не сможет сам выбирать время и место.
        Он увидел, как едущая по встречному направлению полицейская машина свернула налево, на Строквэген. Собственно, ничего необычного, но стал проявлять все больше внимания к тому, как передвигается в его районе полиция. Все-таки он действовал совершенно открыто и не знает, что именно известно полиции. В утренней программе ТВ4 говорили, что интервью Бергмана производит такое впечатление, будто полиция в отчаянии, но сам он этого не знал. К тому же это было не самым увлекательным в передаче. По-настоящему интересно стало, когда одна из гостей - женщина с длинными крашенными хной волосами, которую Давид не знал, перед самым перерывом на рекламу сказала:
        «А не можем ли мы немного обсудить то, что говорит этот убийца?», - а ведущая программы ответила:
        «Да, конечно, только не сейчас, поскольку мы должны ненадолго прерваться для рекламы. Мы скоро вернемся».
        Потом пошла реклама и анонсы их собственной продукции, а когда они вернулись к уютной обстановке утренней студии, рыжеволосая гостья отсутствовала, и представили новые темы.
        Он увидел, как полицейская машина опять свернула налево.
        На Чельбаккен, на его улицу.
        Естественно, это может быть случайностью, но он не мог припомнить, чтобы за все годы, что он здесь живет, хоть раз видел в их спокойном квартале с частными домами полицейскую машину. Он включил указатель поворота и поехал следом. Полицейская машина метров на тридцать впереди него. Сворачивать явно никуда не собирается.
        Он жил в самом конце, там, где улица переходила в велосипедную и пешеходную дорожку, ведущую в небольшой лесок. В тупике. Полицейская машина миновала все возможные повороты. Оставался только один. Он сбавил скорость и съехал на обочину. Проследил за полицейской машиной взглядом. Все-таки он разъезжает на машине, которую им следовало бы к этому времени объявить в розыск. Полицейская машина приближалась к Экстиген - последней возможности свернуть с Чельбаккен, чтобы уехать в другое место. Но машина проехала прямо, припарковалась позади еще одной полицейской машины, стоявшей возле его дома вместе с двумя гражданскими автомобилями, которые, он точно знал, не принадлежали соседям.
        Он осторожно проехал несколько метров задним ходом и сверну на Бьёрквэген.
        Немного увеличил скорость.
        Им известно, кто он.
        В конечном счете, это ведь было неизбежно. Но если они знают его имя, то попадание в тюрьму - лишь вопрос времени. «Уйти в подполье» вовсе не так просто, как это кажется по телевизору и в фильмах. Почти невозможно. Он знал. По сути дела, это мало что изменит. Надо извлечь максимум пользы из возникшей ситуации.
        Он умный.
        Он умеет подстраиваться.
        Но время ограничено. Лучше пусть они узнают о произошедшем. Надо сообщить им о смерти Чельмана. Пусть она попадет в СМИ, получит огласку и вызовет реакцию прежде, чем придет время снова действовать.
        Он достал из ящичка между сиденьями мобильный телефон и набрал 112.
        Примерно через минуту ему ответила женщина-оператор.
        - Служба спасения, что случилось?
        - Добрый день, пресса называет меня Убийцей-застекольщиком. Я хотел бы сообщить о еще одном убийстве…

        76

        Когда его нашли, он был в плохом состоянии.
        Сколько он просидел в одиночестве с мертвым Леннартом Чельманом перед собой, он не знал, но казалось, целую вечность. Когда слезы закончились, его начала охватывать паника. Ему представилось, что его никто никогда не найдет, что он так и просидит остаток жизни с мертвым человеком, у которого, казалось, никогда не перестанет течь кровь из отверстия в виске. Собрав последние силы, он стал бороться, чтобы освободиться, пытаясь выбраться из удерживавших его на стуле веревок, но это закончилось тем, что он потерял равновесие и упал набок. Так он и лежал, связанный, потный и изможденный, пока не услышал, что распахнулись двери.
        Тишину нарушили краткие команды и топот тяжелых сапог по бетонному полу. Группа захвата. Никогда он еще не был так рад их видеть.
        Проверив окрестности, они освободили его и вывели к ожидавшей «скорой помощи». На улице стояло несколько полицейских машин, и чуть поодаль он заметил машину Урсулы. Госкомиссия уже прибыла или подъезжает. Что бы он там ни сделал, чтобы его вышвырнули, он понимал, что после случившегося вернуться обратно ему будет трудно. Кто-то станет утверждать, что у него на руках кровь главного редактора. Возражать будет сложно. Полицейские оставили его возле «скорой помощи», где им сразу занялись одетые в зеленую форму врачи. Проверяли они его совершенно напрасно, он уже знал, что физически не пострадал. Травму он получил внутри. С этой болью ему придется жить. Долго. Ему дали одеяло и бутылку воды и отвели к полицейской машине. Покидать место преступления казалось странным, но отвечавшие за него полицейские получили строгий приказ - после медицинского осмотра отвезти его прямо в Управление полиции.
        Теперь он сидел в одной из допросных и ждал. Ему много раз доводилось бывать в этой безликой комнате, но никогда не приходилось кого-нибудь ждать. Сейчас роли поменялись, и, сидя с одеялом, почти пустой бутылкой воды и страхом в качестве единственной компании, он чувствовал себя подозреваемым.
        Спустя какое-то время, показавшееся еще одной вечностью, вошли Торкель и Билли. Оба коротко поздоровались. Торкель - профессионально, но с явным отмежеванием. Билли - приветливее, но, естественно, проявив сдержанность.
        - Все из-за этого интервью, - сказал Торкель, устремив взгляд на Себастиана. - Без него Чельман остался бы в живых.
        - Нет, он умер не из-за того, что опубликовал интервью, - проговорил Себастиан. Конечно, он слишком устал, но все-таки чувствовал необходимость защищаться. - А потому, что распространял идиотизм, глупость и примитивизм.
        - Откуда ты это знаешь?
        - Он так сказал. Убийца.
        - Значит, тот факт, что Чельман умирает на следующий день после публикации, случайность? - В голосе Торкеля отчетливо слышалось недоверие.
        - Не знаю. Возможно, оно подтолкнуло его, но не было решающим. - Себастиан посмотрел Торкелю в глаза в надежде, что это поможет его убедить.
        - Он хотел взять верх надо мной. Я был там из-за интервью. Чельмана он убил бы все равно.
        Себастиан умолк. Больше он защищаться не собирался. Был не в силах. На рассудочном уровне он понимал, что все было так, как он сказал. На эмоциональном уровне дело обстояло совершенно по-другому.
        Он разозлил убийцу. Спровоцировал и бросил ему вызов, а когда дело дошло до доказательств, когда у него в руках оказалась человеческая жизнь, он потерпел неудачу, и человек умер.
        Рассудок и эмоция.
        Эмоции еще долго будут превалировать.
        Торкель сел. Он, похоже, слегка успокоился.
        - Ладно, допустим, что ты прав.
        - Я прав, - вставил Себастиан.
        - Ты видел что-нибудь, способное нам помочь? - спросил Торкель, притворившись, что не слышал его реплики.
        Себастиан отрицательно покачал головой.
        - Он все время был в маске. В балаклаве. Но думаю, я узнаю голос, если снова его услышу.
        - Где тебя похитили? - наклоняясь вперед, спросил Билли.
        - Дома, с помощью какого-то средства, напоминающего хлороформ. Он позвонил в дверь.
        - Я хочу послать туда криминалиста. Он может поехать с тобой, когда мы закончим?
        - Конечно. Вы знаете что-нибудь еще? Со вчерашнего дня что-нибудь произошло? - спросил Себастиан. Никто из них ничего не сказал, но Билли быстро покосился на Торкеля. Себастиан понял: это что-то означает.
        - Ситуация с поздним приемом Оливии Йонсон что-нибудь дала? - осторожно поинтересовался он.
        Они не ответили. Ощущение было ужасным. Чувствовать себя ответственным за смерть человека и в то же время быть полностью исключенным из группы, частью которой ты являлся.
        - Неужели вы не можете сказать только, дало ли это что-нибудь? Мне необходимо знать, поймаете ли вы его.
        - Когда это произойдет, об этом напишут в газетах, - ответил Торкель, заставив его еще больше почувствовать себя скорее подозреваемым, чем бывшим коллегой.
        Себастиан снова попытался.
        - Пожалуйста, - попросил он надломленным голосом. - Только скажите, мне нужно знать.
        Взгляд Торкеля стал немного более благосклонным.
        - Да, кое-что это нам дало. У нас есть имя, - под конец сказал он.
        - Убийцы? Того, кто меня похитил?
        - Думаем, что да.
        - Как его зовут?
        - Этого я сказать не могу. Я уже и так сказал постороннему слишком много. - Торкель встал. - Если вспомнишь что-нибудь еще, сообщи нам.
        Они двинулись к двери. Себастиан слабо кивнул. Слишком убитый, чтобы бороться. Торкель заговорил с Билли.
        - Я прослежу за тем, чтобы кто-нибудь вывел тебя на улицу, - это было последним, что услышал Себастиан, прежде чем дверь за ним закрылась.
        Значит, вот чем оно закончится. Его время в Госкомиссии. Его выведет на улицу охранник следственного изолятора.
        Как преступника. Или как жертву преступления. Он чувствовал себя и тем и другим.

        77

        Торкель вернулся к себе в кабинет. Ему требовалось немного времени.
        Ванья взяла на себя оповещение семьи Чельмана, чтобы им не пришлось прочесть о его смерти в Интернете. При таком количестве выехавших на место полицейских плюс группа захвата, утечка информации о том, кого они нашли мертвым на полу в заброшенном промышленном помещении, лишь вопрос времени. Он не знал, удалось ли ей с ними связаться, но исходил из того, что она сообщит, когда сумеет. Билли вернулся к изучению компьютера Лагергрена. На данный момент компьютер был для них лучшим шансом привязать его к убийствам. Его дом при первом обыске больше ничего не дал.
        Торкель наклонился над письменным столом и взял приготовленные для него Гуниллой желтые листочки с телефонными сообщениями. Она разложила их по степени значимости и интереса для Торкеля. Сверху самые важные и интересные, а потом по убывающей шкале до последних, о которых она информировала из чувства долга, зная, что он ни за что не станет перезванивать.
        Верхним на пачке лежало сообщение от Урсулы. «В доме пока ничего» - было написано аккуратным почерком Гуниллы. Торкель взглянул на часы. Урсула звонила полчаса назад. Под этим листком лежало несколько сообщений от разных журналистов, просивших им перезвонить. Торкель быстро пролистал их, он предположил, что большинство тех, кто ему звонил, появится на пресс-конференции, которую ему придется дать как можно скорее. Эта перспектива его не радовала, должно быть, все пройдет сумбурно. Убийство главного редактора всколыхнет все медиа Швеции. Наверняка возникнут вопросы о наличии связи между опубликованным в «Экспрессен» интервью и смертью Чельмана. В худшем случае они узнают о том, что Себастиан присутствовал при убийстве Чельмана. Заинтересуются, почему. Исключение Себастиана Бергмана из Госкомиссии будет воспринято как признак его вины. Если даже он расскажет все, что знает, они подумают, что он утаивает информацию об их собственной причастности.
        Иными словами, будет чертов цирк.
        Он продолжил просматривать листочки с сообщениями и дошел до трех последних. Все они были от Розмари, просившей его позвонить, как только сможет. Торкель скомкал все и бросил в корзину для бумаг. Его мысли вернулись к предстоящей пресс-конференции. Ему требовалось решить, следует им обнародовать фотографию Лагергрена или нет. Такой шаг был бы необычным, особенно - учитывая, что у них имеются только косвенные доказательства, привязывающие его к убийствам. В то же время можно представить это так, будто они просто хотят, чтобы пресса помогла им вступить с ним в контакт, хотя он ни в чем не подозревается. Что они хотят задать ему несколько вопросов в связи с расследованием, как это обычно называлось. Это, несомненно, испортит жизнь Лагергрену, если окажется, что тот невиновен, но переключит внимание с неприятных вопросов о Себастиане и Чельмане. Им действительно необходима помощь в его поисках, так что мотив такого шага будет не только эгоистичным.
        Принять решение он не успел, потому что тут у него зазвонил телефон.
        - Торкель Хёглунд, - ответил он.
        - Здравствуйте, это Ванна с ресепшна, - сказала женщина на другом конце.
        - Здравствуйте, - вставил Торкель, пытаясь разглядеть через дверь, на месте ли Гунилла и почему она, в таком случае, не ответила на этот звонок.
        - У меня здесь Давид Лагергрен, - продолжила Ванна. - Он говорит, что хочет сознаться в нескольких убийствах.
        Торкель буквально лишился дара речи. Как будто связь между ухом и мозгом полностью отключилась. Он не мог произнести ни слова. В трубке послышалось, как на заднем плане что-то произнес мужской голос.
        - Он говорит, что вы его лучше знаете, как Свена Катона, - опять заговорила Ванна, и Торкель услышал, как ей приходится напрягаться, чтобы сохранять спокойствие и не выдавать эмоций. Первоначальная блокировка прошла.
        - Попросите его подождать, я сейчас приду, - сумел выговорить он и положил трубку.
        Он секунду посидел на месте, пытаясь собрать разлетающиеся в разные стороны мысли, потом встал, пошел в общее помещение и вызвал к себе Билли.
        - Лагергрен у входа, - сказал он, когда Билли вошел к нему в кабинет.
        - Что?! - Билли, несомненно, подумал, что ослышался.
        - Он хочет сознаться, - кивнул Торкель.
        - Вероятно, кто-то решил над нами подшутить.
        - Никто не знает, что мы охотимся за Лагергреном.
        Билли потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что Торкель прав. Лагергрен возник в их расследовании только сегодня утром. Никто вне команды не знал, что они его ищут.
        - Что ты хочешь, чтобы я сделал? - напряженным голосом спросил Билли.
        - Позвони Страндбергу, я хочу, чтобы через три минуты он выставил некую команду с внутренней стороны безопасной двери. И нескольких человек перед входом с улицы.
        - Конечно.
        - Проследи за тем, чтобы стоящие снаружи имели обзор! - прокричал он вслед удалявшемуся Билли. Билли вскинул вверх руку, показывая, что услышал.
        Торкель сделал глубокий вдох. Три минуты. У него имелось три минуты, чтобы решить, как он хочет действовать. Он постарался быстро перебрать в голове все, что знает о Лагергрене. Чего он хочет? Чего он пытается добиться своим появлением здесь? Как могут развиваться события при их встрече? В голове всплыл автофургон. Саурунас. Лагергрен умеет изготовлять бомбы. Дьявол!
        Торкель снял трубку и быстро набрал номер ресепшна. Ванна сразу ответила.
        - Это опять Торкель. Нет ли у мужчины, который хочет со мной встретиться, при себе сумки?
        Наступила тишина, и Торкель внутренним зрением увидел, как Ванна наклоняется через стойку, чтобы установить в большом холле местоположение мужчины.
        - Нет, сумки у него нет, - вернувшись, почти прошептала она.
        - Где он сейчас?
        - Сидит на одной из скамеек справа от входа.
        - Отлично, спасибо, я сейчас буду.
        Он положил трубку. Сумки нет. Это еще не обязательно означает, что взрывчатые вещества отсутствуют. Он может держать их под одеждой, а Торкелю вовсе не хотелось просить сотрудников подходить и обыскивать его. Эвакуировать всех? Стянуть все имеющиеся силы? Тогда существует риск, что Лагергрен может взорвать бомбу, если она у него есть. Или взять заложников. Или просто-напросто исчезнуть в возникшей неразберихе.
        Вошел Билли, тяжело дыша, больше от возбуждения, чем от беготни.
        - Они на местах. Пошли? - проговорил Билли и бросил Торкелю портативную рацию. - Используем четвертый канал.
        Торкель кивнул. Он решил еще некоторое время подыгрывать. Если он сочтет необходимым, дать команду к отступлению и эвакуации случай всегда представится. Они вместе быстрым шагом вышли из кабинета.
        - Отчет, - кратко потребовал он, пока они с Билли бежали по лестнице.
        - Мы на месте, - услышал он в трещащей рации голос Страндберга. - Имеем визуальный контакт с объектом.
        - Он по-прежнему сидит?
        - Да, вообще не двигался.
        - И у тебя есть команда перед входом? - уточнил Торкель, только чтобы перепроверить информацию.
        - Так точно.
        - Я буду у вас через минуту, - сказал Торкель и попытался еще увеличить скорость. Он чувствовал, что дыхание и пульс у него резко участились. Последние ступеньки они преодолели самыми большими скачками, на какие были способны, и очутились на первом этаже. Торкель остановился. Билли тоже затормозил и посмотрел на него вопросительно.
        - В чем дело?
        - Одну секундочку, - произнес Торкель и свернул налево, в сторону от короткого коридора, ведшего к безопасной двери и команде Страндберга. Билли покачал головой и последовал за ним. Вскоре он понял, куда направляется Торкель. В другой стороне здания находился центр наблюдения.
        Торкель остановился перед безликой белой дверью, провел карточкой-ключом, набрал личный код и открыл дверь. Внутри три полицейских в форме сидели перед стеной, полностью покрытой мониторами, которые показывали черно-белые кадры. Фасады, близлежащие улицы, подъезд к следственному изолятору, парковка для персонала, вход в здание, съезд в парковочный гараж - все необычно резкие для кадров с камер наружного наблюдения. Система была новой, ее установили год назад. Все трое полицейских в удобных офисных креслах обернулись к ворвавшимся посетителям.
        - Возьмите камеру из рецепции, - едва войдя, попросил Торкель.
        - Которую из них, там три, - отозвался один из полицейских, потянувшись к расположенному перед ним пульту управления.
        - Все, - кратко сказал Торкель.
        Несколькими секундами позже мужчина за пультом указал на один из мониторов, который разделился на четыре одинаковых квадрата. Три из них заполнились видами из вестибюля. Четвертый остался пустым.
        - Вот этот, - Торкель показал на клетку наверху слева. Мужчина за пультом кликнул по ней, и она распространилась на весь экран. Они увидели одинокого человека, сидевшего на одной из скамеек возле стеклянных дверей вестибюля. Он наклонился вперед, уперев локти в колени и устремив взгляд в пол.
        - Это он? - спросил Билли, хотя видел то же самое, что Торкель.
        - Трудно сказать, лица не видно, - ответил Торкель.
        - Что вы ищете? - поинтересовался мужчина за пультом.
        - Нет ли у него на теле взрывчатых веществ, - ответил Торкель, и в комнате незамедлительно воцарилась полная тишина. Внезапно Лагергрен пошевелился. Выпрямил спину и потянулся. Когда он отвел руки назад, к стене, куртка у него на груди натянулась. Все присутствовавшие в комнате наклонились вперед.
        - Ничего не выпирает, - констатировал мужчина за пультом как раз когда Лагергрен, похоже, подавил зевок и посмотрел на часы. Потом ищущим взглядом окинул вестибюль. У Торкеля возникло ощущение, что особенно долго он ждать не собирается. Придется рискнуть.
        - Спасибо, - коротко поблагодарил Торкель и покинул комнату в сопровождении Билли. Он побежал обратно к безопасной двери, Страндбергу и его команде. Увидел их. Четверо полицейских, Страндберг в центре, казалось, давал остальным последние указания, но, увидев бегущего к ним Торкеля, прервался.
        - Все готово? - присоединившись к ним, произнес слегка запыхавшийся Торкель.
        Страндберг кивнул, подошел и протянул ему пуленепробиваемый жилет.
        - Возьми, на всякий случай.
        - Спасибо.
        - Для тебя я не взял, - сказал он, обращаясь к Билли.
        - Значит, ты останешься здесь, - распорядился Торкель тоном, не терпящим возражений, взял у Страндберга жилет и натянул на себя.
        - Это действительно Убийца-застекольщик? - с интересом спросил молодой полицейский с круглым детским лицом.
        - Мы думаем, что да, так что будьте осторожны, - ответил Торкель, вынимая свое оружие.
        - Тогда вперед, - сказал Страндберг. Он повернулся к двери, бросил последний взгляд на остальных, чтобы убедиться, что все на местах, а затем открыл дверь и быстро переместился влево. Остальные последовали за ним и рассредоточились с вытянутым вперед оружием. Холл был почти пуст. Помимо мужчины на скамейке, на одной из скамеек в другом конце помещения сидела какая-то пара, и возле стойки с брошюрами справа от ресепшна стояла пожилая женщина. Увидев ворвавшихся полицейских, Ванна спряталась вниз. Молодая пара, обхватив друг друга руками, попыталась спрятаться. Женщина возле брошюр отступила к стене со слабым испуганным возгласом и поднятыми к голове руками.
        Мужчина на скамейке не шелохнулся. Он просто смотрел на них. Будто происходящее представлялось ему самой естественной вещью на свете. Торкель, держа пистолет обеими руками, направленным в пол, сделал несколько шагов в центр образованного вооруженными коллегами полукруга.
        - Давид Лагергрен? - солидным тоном спросил он.
        Мужчина поднял на него взгляд, но не ответил.
        - Держите руки так, чтобы мы их видели, - громко велел справа Страндберг.
        Мужчина медленно повернул голову к Страндбергу, потом обратно к Торкелю, медленно поднимая обе руки над головой.
        - Вам незачем так утруждаться. Я здесь для того, чтобы сдаться, - проговорил он и улыбнулся.
        Ни на одной фотографии из имевшихся в Комнате он не улыбался, и Торкель отметил, что благодаря улыбке он перестал быть обыкновенным и неприметным. Он сделался отвратительным.
        Полукруг полицейских подошел на несколько шагов ближе.
        - Вставайте. Никаких резких движений, - донеслось от Страндберга. Мужчина кивнул и начал вставать со скамейки.
        - Ложитесь на пол, - продолжил отдавать приказания Страндберг, когда мужчина поднялся. Продолжая держать руки над головой, он ловко опустился на колени и осторожно повалился вперед. Уперся ладонями в пол и очутился на животе. Два полицейских с краев подбежали к нему, каждый со своей стороны. Остальные следили за Лагергреном с поднятыми пистолетами, готовые к малейшему движению.
        - Вы Давид Лагергрен? - снова спросил Торкель, на этот раз более сурово.
        - Да, я понял, что вы меня ищете, - раздражающе спокойно ответил Лагергрен. Один из полицейских тем временем поставил колено ему на спину, а второй схватил его вытянутые руки, отвел их ему за спину и надел наручники.
        Торкель убрал пистолет в кобуру. Полицейские начали обыскивать лежавшего на полу мужчину. Закончив, они поставили его на ноги. Торкель подошел к нему.
        - Что вы хотите? - спросил он.
        - Сдаться, - ответил Лагергрен. - Вы же меня искали? Или я ошибаюсь? - добавил он.
        Он снова улыбнулся. На этот раз он выглядел не просто отвратительным. Он улыбался, как человек, по-прежнему держащий все под контролем.

        78

        Давид Лагергрен сидел за столом в комнате для допросов с голыми стенами, которая выглядела приблизительно так, как он себе и представлял. Простой деревянный стол, пустой, за исключением какой-то записывающей аппаратуры на одном конце, возле светло-серой стены. Четыре стула, окна с матовым стеклом, никаких занавесок, на потолке три лампы дневного света. Стены пустые, кроме одной стороны, где имелось стекло с высокоотражающей поверхностью. Давид был почти уверен в том, что это реальный вариант того окошка, которое он видел в массе американских полицейских фильмах. Картину завершал стоявший у двери и неотрывно смотревший на него полицейский в форме.
        Сидеть на допросе ему еще не доводилось.
        Он вообще никогда не имел дела с полицией, за исключением отдельных рутинных проверок трезвости и наличия водительских прав на дороге.
        Он был убежден, что в газетах напишут о том, что он раньше не был судим. Это укрепит его позицию. Заставит большее количество народу прислушаться к нему.
        Он - не закоренелый преступник. Это важно. Он знал, как сам реагировал, читая о людях, подвергшихся ужасным вещам, застреленных, заколотых ножом, избитых или изувеченных каким-то иным образом.
        «Жертва полиции уже знакома».
        Сочувствие и сострадание сразу уменьшались. Закрадывалось ощущение, что человек, наверное, получил по заслугам. Думалось: разборки. Криминальное поведение, приведшее к наказанию.
        С ним будет по-другому. Хорошее образование, постоянная должность, отсутствие судимости. Человек, которому можно сочувствовать, хоть его и подозревают в преступлении.
        Дверь открылась, и вошли два человека.
        Одного он узнал - тот же мужчина, что был на входе. Проще говоря, начальник. Пришедшую с ним женщину он раньше не видел. Молодая, тридцать пять, возможно, моложе, но она выглядела усталой и измученной, что могло добавить несколько лет к ее фактическому возрасту. Под мышкой она держала толстую папку, в которой, как он предположил, речь идет о нем. Полицейский в форме оставил их.
        - Здравствуйте, Торкель Хёглунд, это Ванья Литнер, - сказал начальник, когда дверь закрылась, и кивнул в сторону молодой женщины. Безо всякой необходимости, в комнате не было никого другого, кого еще могли бы звать Ванья Литнер.
        Давид улыбнулся обоим.
        Они уселись напротив него. Ванья положила папку перед собой на стол, а Торкель потянулся к магнитофону, стоявшему на конце стола. Он произнес сегодняшнюю дату, сказал, кто присутствует в комнате, и спросил, правда ли, что Лагергрен отказался от юридической помощи во время допроса.
        Давид кивнул.
        - Пожалуйста, отвечайте словами, для записи, - попросил Торкель. - Вы отказались от юридической помощи?
        Давид слегка наклонился в сторону, поближе к записывающему устройству.
        - Да.
        - Вам незачем наклоняться ближе, оно улавливает все, что произносится в комнате, просто говорите нормально.
        Давид опять кивнул и посмотрел на Ванью, которая открыла лежавшую перед ней папку. У него перед глазами замелькали снимки, карты, отчеты и распечатки, когда она быстро пролистала материал и, похоже, разделила его на пачки поменьше, выдвинув отдельные части в сторону так, что получился маленький толстый веер. Очевидно, она остановилась на одной фотографии и положила ее на стол перед ним. Давид посмотрел на снимок. Патриция Андрэн. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как он позвонил ей и попросил об интервью.
        Она так обрадовалась.
        Показалась воистину приятной девушкой. Жизнерадостной и оптимистичной. Особенно учитывая то, через что она прошла. Полной решимости постараться помочь тем, кто пребывает в такой же ситуации, в какой находилась она - с избивавшим ее женихом, и сделать все, чтобы сыну жилось лучше.
        - Может, начнем с нее? - спросила Ванья, пододвигая фотографию ближе к нему.
        Он оторвался от фотографии и встретился с Ваньей взглядом.
        - Вы знаете, кто это? - поинтересовалась Ванья, кивая на снимок.
        Давид по-прежнему не отвечал. Ванья поставила на фотографию палец и несколько раз постучала, будто он не понял, о чем она спрашивает.
        - Я буду разговаривать только с Себастианом Бергманом, - четко заявил он.
        - Он у нас больше не работает, - коротко сказал Торкель.
        - Вы знаете, кто это? - повторила Ванья, снова постучав по снимку.
        - Я буду разговаривать только с Себастианом Бергманом.
        Он увидел, насколько рассердил Ванью его ответ. Ее глаза буквально потемнели. Торкель тоже рассердился, предположил он, но он это лучше скрывает.
        - Это исключено, - почти выпалила Ванья. - Вы будете разговаривать с нами.
        - Нет, я буду разговаривать только с Себастианом Бергманом.
        Торкель, быстро обдумав, протянул руку и выключил магнитофон. Потом он немного посидел, глядя куда-то вдаль, и с глубоким вздохом обратился к коллеге:
        - Мы можем на минутку…?
        Ванья, не говоря ни слова, встала и сердитым шагом направилась к двери.
        - Мы скоро вернемся, - сказал перед уходом Торкель. Несколькими секундами позже вернулся полицейский и занял свое место у двери.
        Давид снова попробовал ему улыбнуться. Улыбка осталась без ответа.

        Когда Торкель вышел из допросной, Ванья стояла в коридоре, прислонясь к стене, со скрещенными на груди руками. Дождавшись, пока полицейский скроется внутри, Торкель подошел к ней. Он сдержал импульс положить ей руку на плечо, ему подумалось, что она стряхнет ее.
        - Я знаю, что ты собираешься сказать, - опередила она его.
        Вероятно, правда.
        - Мы должны заставить его разговаривать, - произнес Торкель.
        - Мы пытались всего минуты две.
        - Ты считаешь, он передумает?
        Ванья ответила не сразу. Она стиснула зубы и еще крепче прижала руки к груди. Нет, Давид Лагергрен не передумает - в этом она не сомневалась. Ничто в его психологии на это не указывало. Себастиан Бергман бросил ему вызов, оскорбил его, унизил, что угодно. Совершенно естественно, что он хочет разговаривать только с ним.
        Опять померяться с ним силами, снова победить. Ответь она «да» на вопрос Торкеля, он бы знал, что она лжет. Но сказать как есть нельзя. Это в каком-то смысле развяжет Торкелю руки и позволит взять Себастиана обратно. Ответом «нет» она бы это санкционировала.
        - Я не знаю. - Помогать принимать решение, которое, как она в глубине души знала, ему придется принять, она не собиралась.
        - Я должен взять Себастиана обратно, - мягко проговорил он и на этот раз положил руку ей на плечо. Она ее не стряхнула. - У меня нет выбора, Ванья.
        Она мрачно кивнула. Он прав. Там, внутри, сидит серийный убийца. Самый жуткий из всех, с какими они сталкивались. Убийца, которому, кроме того, удалось с помощью трюка прорваться в СМИ и даже обзавестись кое-какими сбитыми с толку сторонниками. Торкелю необходимо раскрыть это дело. Довести до обвинительного приговора. Ошибки должны быть сведены к нулю. Личные мотивы принимать во внимание нельзя.
        Она это понимала. У него действительно нет выбора.
        - А у меня он есть, - сказала она и, серьезно посмотрев ему в глаза, распрямилась и пошла по коридору.
        - Ванья… - услышала она сзади, но звука шагов не последовало, значит, он за ней не пошел. - Ванья, не уходи просто так. Остановись, чтобы мы смогли хотя бы поговорить.
        Она отрицательно покачала головой. Если она остановится, он сумеет ее уговорить. Поэтому она пошла дальше.

        79

        Двери разъехались, и она вышла под большой стеклянный козырек над входом. Остановилась и несколько раз глубоко вдохнула. Воздух был настолько теплым, что живительного эффекта это не принесло, но она почувствовала, как плечи на несколько сантиметров опустились. Ну и хорошо. Она призадумалась, не пересечь ли улицу и пойти просто посидеть в Крунубергском парке. Понаслаждаться прекрасной погодой. Возможно, взять с собой кофе и булочку из кафе на углу. При этой мысли она усмехнулась. Кофе в парке… Благодаря случаю она только что покинула Госкомиссию, но в личностном плане изменилась не полностью.
        Вместо этого она направилась к метро.
        Верь она в это, она бы сказала, что это судьба. Ее решение навсегда порвать с Себастианом привело к тому, что самое трудное решение, на которое самой ей не хватало сил - покинуть Госкомиссию - принял за нее кто-то другой. Случайности расставили все по своим местам и вытолкнули ее в жизнь, где ей открыты все возможности. Поскольку ей были свойственны систематичность и методичность, ее это немного пугало. Не знать, что она будет делать вечером и, тем более, завтра или послезавтра. Одной ее части хотелось повернуть, побежать обратно и работать над расследованием.
        Завершить его. Делать то, что она хорошо умеет. Быть примерной девочкой.
        Однако вторая ее часть наслаждалась ощущением свободы, она не испытывала его в течение многих, многих лет. Возможно, никогда. Она всегда была именно примерной девочкой. Теперь с этим покончено. Теперь она сосредоточится на себе.
        Ощущение, что все возможно, еще держалось, когда она вышла из поезда метро на станции «Гердет». Ее выход был прямо перед ней. После выхода из-под земли до квартиры оставалось пройти пять минут.
        Она остановилась.
        Что ее там, собственно, ждет?
        Несмотря на то, что многое изменилось, квартира осталась прежней. Ванья не сомневалась, что опять будет чувствовать себя взаперти и не находить себе места. Этого ей не хотелось. Только не сегодня. Когда все возможно. Она развернулась. Выход в другом конце перрона вел к улице Брантингсгатан.
        На Брантингсгатан находится «Колдок». В «Колдоке» работает Юнатан.
        Она поднялась по эскалатору, прошла через турникеты и, выйдя, повернула на сто восемьдесят градусов, поднялась по лестнице справа от спуска в метро, ведущей к Брантингсгатан, и подошла к первому желтому дому по левой стороне. Номер 44. Она нажала на домофоне на «Колдок АВ», и всего через несколько секунд дверь зажужжала.
        Тремя этажами выше Ванья вошла в то, что напоминало обычную дверь квартиры и наверняка когда-то ею было, но теперь там, где раньше, вероятно, была тесная прихожая, располагалась входная секция. Здесь все выглядело так, как ей и помнилось. В углу - два черных кожаных дивана с низким стеклянным столиком на ярком ковре перед ними. На одном конце столика - аккуратно выложенные в ряд дорогие толстые журналы. Дальше - какое-то большое зеленое растение, с помощью шпалеры поднимающееся по стене сзади. На стенах - черно-белые фотографии, похоже, все снятые в Нью-Йорке.
        За немного изогнутой стойкой рецепции сидела незнакомая Ванье молодая шатенка, которая приветливо ей улыбнулась.
        - Мне нужен Юнатан Бекк, - пройдя последние шаги до стойки, сказала Ванья.
        - Он знает, что вы придете?
        - Нет, не знает. Меня зовут Ванья. Ванья Литнер.
        Девушка взяла трубку и набрала короткий номер. Ей сразу ответили.
        - Это звонят с ресепшна. К вам посетитель. - Она бросила взгляд на Ванью. - Некая Ванья Литнер.
        Девушка замолчала, послушала и положила трубку с кратким «хорошо».
        - Он придет, а пока можете присесть. - Она указала на диваны. Ванья подчинилась. Когда ей пришлось остановиться, появилась мысль. Такая ли это хорошая идея? С выхода из метро до настоящего момента все прошло одним духом. На автопилоте. День принятия важных решений. Но теперь она уже не была так уверена. Ведь Юнатан высказался за ужином достаточно четко. Прежде чем она успела взвесить, уйти или нет, стало слишком поздно. В рецепцию вышел Юнатан. Широкая улыбка. Во всяком случае, он ей, похоже, обрадовался.
        - Привет, неужели это действительно ты?
        Он подошел и, когда она встала, обнял ее.
        - Да, ты занят?
        - Не настолько, чтобы не поговорить с тобой.
        Он развернулся и пошел вперед, к своему кабинету, показывая, чтобы она следовала за ним.
        - Хочешь кофе или чего-нибудь еще? - спросил он, когда они проходили комнату для ланча.
        - Нет, спасибо.
        - Я думал, у тебя полно работы, - продолжил он, сворачивая налево, в коридор. Видимо, он поменял комнату с тех пор, как она была здесь в последний раз. - Я прочел в Сети, что вы его поймали, этого Убийцу-застекольщика.
        - Да, но… нет, я сейчас не работаю.
        - О’кей, сюда.
        Он шагнул в сторону и пропустил ее к себе в кабинет. Большего размера, чем предыдущий. Правда, это значило не так уж много - его прошлый кабинет был меньше нормальной гардеробной. Тот же вид на здание напротив. Беспорядок на письменном столе и стеллаже за ним, где Ванья к своей радости увидела, что на почетном месте стоит невероятно пошлая фигурка Мадонны, которую она купила ему в Италии. Юнатан закрыл дверь в коридор и указал ей на единственный, помимо стоявшего за письменным столом, стул. Она сняла кипу бумаг, положила ее на окно и села.
        - Что ты хотела? - поинтересовался Юнатан, когда он тоже сел.
        - Я думала о твоих словах, - начала она.
        - О’кей…
        - О том, что ты, возможно, просто человек, в котором я нуждаюсь сейчас. Что на самом деле я, возможно, не хочу быть с тобой.
        - Да.
        Она ошибается или Юнатан начал ощущать некоторую неловкость? Она опять задумалась над тем, насколько умно было приходить сюда, но теперь уже поздно. Лучше уж сказать то, зачем она пришла, и, по крайней мере, узнать.
        - Помнишь, я сказала, что моим отцом оказался Себастиан и… - Она запнулась. Плюнь на предысторию. Сосредоточься на главном. Упрости. Она сделала глубокий вдох и посмотрела на него открытым взглядом.
        - Мне необходимо прочь от всего этого. Прочь от всех. Наверное, от полиции тоже. Раньше у меня были только семья и работа, поэтому мне нужно нечто новое, нечто, на чем я смогу строить какую-то основу, фундамент…
        Ей подумалось, что если раньше он ощущал неловкость, то теперь выглядит скорее испуганным. Конечно, громкие слова. Бывшая девушка является на работу и говорит о фундаменте, на котором можно строить. Естественно, она перегнула палку. Но опять-таки уже поздно.
        - Я хочу, чтобы это был ты, - закончила она, неотрывно глядя ему в глаза.
        Юнатан откинулся на спинку стула и медленно выдохнул.
        - Вау.
        - Ты понимаешь, что я имею в виду? - уточнила Ванья в попытке сгладить самые громкие слова. - Я готова сделать это по-настоящему. Чтобы у нас все было по-настоящему.
        На лице Юнатана было по-прежнему написано, мягко говоря, сомнение. Ванья почувствовала, как в груди все сжалось. Ничего не выйдет. Он откажется. Опять. Нападение - лучшая оборона.
        - Что, ты не хочешь?
        - Да нет…
        - Ты мне не веришь?
        - Да нет…
        - Тогда в чем же дело?
        Он ответил молчанием. Ванья заметила, что переместилась на край стула. В напряжении. Готовая бежать. К нему или прочь.
        - Это сложно, - под конец произнес он, наклоняясь над письменным столом, ближе к ней. - Я должен сказать об этом Сусанне. Во второй раз. И я не намерен этого делать, если я не полностью уверен.
        - Я сейчас уверена, - выпалила Ванья. - Полностью уверена. Я не могу обещать, что мы будем вместе до пенсии. Но сейчас я тебе обещаю. Этого не достаточно?
        Опять молчание. Она его понимала: такие вещи с ходу решить непросто, но она надеялась, что он все-таки сможет. Ради нее. Краткий кивок ответил ей раньше, чем он облек это в слова.
        - Нет, достаточно.
        Ванья обнаружила, что сидела затаив дыхание. Она выпустила воздух и встала. Осталась стоять. Что теперь? Что ей делать? Он решил это за нее, обойдя вокруг стола и поцеловав ее. Она ответила на поцелуй. Поняла, что соскучилась по его губам. Таким мягким. Целоваться с ним было приятно. Его язык проник к ней в рот, и он тут же крепче обхватил ее за спину. Она запустила руку ему в волосы и заметила, что задышала тяжелее, когда его рука скользнула к ее груди. Прервав поцелуй, она сильнее прижалась к нему и приложила щеку к его шее.
        - Тебе обязательно продолжать работать? - прошептала она ему на ухо. Слова, казалось, разрушили чары. Она почувствовала, как Юнатан слегка отступил назад. Возможно, осознав, что обжимается в кабинете со стеклянной дверью с женщиной, не являющейся его нынешней подружкой.
        - Хуже того, - сказал он, и она ощутила, как его рука, скользнув по ее талии и бедрам, отдалилась от ее тела. - Управление связи и телекоммуникаций сегодня вечером устраивает мероприятие, которое я должен подготовить, а потом на него пойти.
        - Неужели Управление связи и телекоммуникаций победит секс со мной? - с наигранной обидой спросила она.
        - К сожалению, ничего не поделаешь, - кивнул он. - Но пойдем со мной. Я должен остаться там на час, максимум на полтора. А потом… Можешь воспринимать это как прелюдию, - пошутил он.
        - Мне хотелось, пока ты этого не сказал, - улыбнулась в ответ она.
        - Тогда забудь это и просто приходи.
        Ванья кивнула, сдержав импульс снова запустить руку в его потрясающие волосы. Но на это еще будет время.
        - Где и когда?
        - Конгресс-центр «Вотерфронт», в семь. Приходи сюда в четверть седьмого, и поедем туда вместе.
        Он наклонился вперед и легонько поцеловал ее.
        - Теперь я должен работать.
        Новый поцелуй. Краткое «до встречи», и она ушла. С прекрасным ощущением. У нее получилось. Еще один фрагмент мозаики встал на место, и она уже видела перед собой ее.
        Новую жизнь.

        80

        Себастиан за свою жизнь мало кого ненавидел.
        Некоторых он не любил, на гораздо большее количество людей сердился, но с теми, кто настолько провоцировал его, что он начинал их ненавидеть, он просто-напросто прекращал общаться, вычеркивал их из своей жизни, чтобы не приходилось уделять время и энергию на активную нелюбовь к ним.
        Но Давида Лагергрена он ненавидел. Ненавидел то, к чему тот вынудил его приобщиться.
        Не хотел с ним больше встречаться.
        Но он был вынужден. Лагергрен отказывался говорить с кем-либо другим, а отправить его в тюрьму можно было только при помощи допросов. По словам Торкеля, у них пока отсутствуют против него технические доказательства, хотя они побывали у него дома и забрали телефон и компьютеры, как из дома, так и с работы. Возможно, что-то появится, когда Билли с ними поработает, но пока только косвенные доказательства.
        Поэтому ему пришлось переступить через личное нежелание и действовать профессионально.
        - Ты готов?
        Себастиан поднял взгляд. Торкель стоял в дверях комнаты для ланча. Себастиан посмотрел на нетронутую чашку кофе и кивнул. Насколько возможно, готов.
        - Ванья здесь? - поинтересовался он тоном легкой беседы, когда, войдя в офисное помещение, стал оглядывать знакомую среду.
        - Нет.
        - Или она просто не хочет встречаться со мной?
        - Ее здесь нет.
        - Потому что здесь я?
        Торкель не ответил, а просто продолжил идти на полшага впереди Себастиана в сторону коридора с допросными.
        - Это ведь она велела тебе выгнать меня, разве нет? - проговорил Себастиан, когда они почти пришли, желая получить подтверждение тому, в чем уже, собственно, был уверен.
        - Возьми, - Торкель протянул ему наушник-ракушку. - Я буду в соседней комнате и помогу тебе, если понадобятся сведения из расследования.
        Себастиан взял маленькую вещицу и засунул в ухо.
        - Удачи.
        Торкель открыл дверь рядом с допросной и скрылся. Себастиан подошел к соседней, серовато-голубой двери.
        За ней сидит Убийца-застекольщик. Давид Лагергрен.
        Человек, сделавший его причастным к убийству.
        Себастиан глубоко вдохнул. Выпустил воздух. Еще раз. Обрел контроль над эмоциями, открыл дверь с видом, который, он надеялся, будет восприниматься, как самоуверенная беззаботность, и вошел. Он коротко кивнул полицейскому, который незамедлительно покинул комнату. По пути Себастиан бросил взгляд на отражающую стеклянную поверхность, словно мог получить поддержку от взгляда Торкеля, подошел к столу, выдвинул стул и сел. Поднял взгляд. Сообразил, что до этого избегал смотреть на мужчину по другую сторону. Наверное, ошибка. Когда их взгляды встретились, ему пришлось бороться, чтобы контролировать дыхание.
        Это он.
        Себастиан узнал глаза. Губы за маской. Ему их никогда не забыть.
        Он почувствовал, как во рту пересохло. Заговаривать первым он не хотел, отчасти потому, что это ставило его в несколько подчиненное положение, а отчасти потому, что не был уверен, что голос не сорвется.
        - Я раскаиваюсь, - сказал Лагергрен после примерно полуминутного молчания.
        - Я не католический священник, поэтому мне все равно, - быстро ответил Себастиан и, к своей радости, обнаружил, что голос звучит именно так твердо, как он надеялся. Потом он опять замолчал. Вести разговор он не намеревался. Пока не поймет, чего хочет противник, твердо решив ничего не давать тому даром.
        - Я раскаиваюсь в том, что пришел сюда и взял на себя убийства, которых я не совершал, - проговорил Лагергрен вроде бы с откровенным сожалением в голосе. Себастиан понял, что по нему наверняка видно, как он удивился. Дело принимало совершенно неожиданный оборот.
        - Ты не убивал этих людей?
        - Да.
        - Зачем же ты сказал, что тебя зовут Свен Катон и ты хочешь сознаться в убийствах?
        - Не знаю, - пожав плечами, ответил Лагергрен. - А ты как думаешь? Временное помешательство?
        Внезапно Себастиан понял, чего хочет мужчина напротив. Опять играть. Снова бросить Себастиану вызов. Вынудить его к активности в процессе, который, возможно, приведет к тому, что им в конце концов придется его отпустить.
        Ставки высоки.
        Чтобы справиться с этим, Лагергрен должен быть уверен в том, что у них нет доказательств. Что он не оставил после себя следов. Вопреки желанию, Себастиану приходилось признать, что мужчина по другую сторону стола вполне способен с этим справиться. Вероятно, он также знает, что, не имея ни малейших доказательств, они могут держать его семьдесят два часа. Возможно, он даже ждет этого. Трое суток поиграть в кошки-мышки. Померяться своим превосходящим интеллектом с Себастианом, чтобы под конец победить его и триумфально выйти отсюда свободным человеком.
        - Кого ты пытаешься обмануть? - бросил ему Себастиан, твердо решив не подыгрывать. - Я тебя узнаю.
        - Неужели?
        - Да.
        - Откуда? Не могу припомнить, чтобы мы встречались.
        - Когда ты убил Чельмана.
        - Я не знаю, о чем ты говоришь. Ты, наверное, меня с кем-то путаешь. Неужели это действительно был я? Ты меня видел? Ты видел мое лицо?
        - Я узнаю твой голос.
        - Даже если бы это было так, разве для суда этого достаточно? - Лагергрен, казалось, проявлял искреннее любопытство. Себастиан вдруг сообразил, почему жертвы во время самих тестов сидели в автофургоне с завязанными глазами. Если они справлялись, получали зачет и освобождались, Лагергрен мог утверждать, что он действительно ел вместе с этими молодыми людьми, но к происходившему после он отношения не имел. Разве они видели его в фургоне, когда проходили тест? Эббе не повезло. Она была вместе с сестрой. Будь она одна, возможно, она не лишилась бы зрения.
        - Я, очевидно, болен, раз беру на себя убийства, которых не совершал. Разве нет?
        Лагергрен улыбнулся ему. С Себастиана уже хватило. Это ни к чему не приведет. На прямой конфронтации ничего не выиграть. Лучше сыграть с ним, но только изменив план игры.
        Пусть нападение будет защитой. Защита - нападением. Что ему известно о Лагергрене? Преподаватель, считающий, что знания недостаточно высоко ценят, измеряющий человеческую ценность общим образованием.
        Неинтересно. Это - его соображения, не сущность. Что им движет? Что он говорил перед тем, как убить Чельмана? На его стороне пресса. Он донес до людей свою мысль. Казалось, он гордился этим. Тем, что его выслушали. Проявили к нему интерес.
        Интервью с Вебером было скорее манифестом, чем разговором.
        Этим можно воспользоваться. Кроме того, Лагергрен проявляет признаки несколько гипертрофированного самолюбия. До сих пор все играло ему на руку.
        Себастиан почувствовал, как энергия возвращается. В этом он силен. Сильнее всего. Он уже почти с нетерпением ждал возможности взять реванш. Наконец выиграть.
        - Жаль, - коротко произнес он с достаточно печальным видом и с некоторой подавленностью покачал головой.
        - Что жаль? - поинтересовался Лагергрен.
        Себастиан посмотрел на него, взвешивая, какой наживкой воспользоваться, решил и подбросил ее.
        - Что это был не ты. - Он выпрямился на стуле и наклонился вперед, уперев локти в столешницу и опустив подбородок на сцепленные руки. - Ты слышал об Эдварде Хинде?
        - Я знаю, кто это.
        - А знаешь, почему тебе о нем известно? - Он ясно показал, что вопрос риторический и сразу сам на него ответил. - Потому что я написал о нем книги. Пользовавшиеся успехом. Делал о нем доклады. Читал о нем лекции. Довел сведения о нем до сознания народа.
        Себастиан замолчал, изучая мужчину напротив. Понимает ли тот, что происходит? Чем занимается Себастиан? Трудно сказать, стоит продолжить.
        - Если бы этих людей убил ты, - проговорил он. - Написал те письма, дал то интервью…
        Он опять замолчал. Наживка теперь в принципе совершенно очевидна. Видит ли ее Лагергрен, заинтересовался ли?
        - Это не я, - сказал Лагергрен, и Себастиан почувствовал некоторое разочарование. Или? Может, разница по сравнению с началом все-таки есть? Голос ниже, менее уверенный, более вкрадчивый…
        - Жаль, потому что тогда ты был бы более интересной личностью, - продолжил Себастиан, встал и принялся расхаживать по комнате. - Ведь так увлекательно иметь дело с человеком, который понял, что сможет сильнее повлиять, охватить большее количество народу, не будучи анонимом. Стать символом борьбы, даже сидя в тюрьме. Даже лучшим символом, обретя статус, равный мученику.
        Себастиан прислонился к стене. Выражение лица Лагергрена не изменилось, но по языку его жестов Себастиан видел, что пробудил мысль. Наверное, она у него все время присутствовала. Видимо, сказанное Себастианом и явилось причиной того, что Лагергрен сдался. Но когда эту мысль облек в слова, подтвердил кто-то другой, она стала более реальной.
        Реальной и заманчивой.
        - Жаль, что это не ты, - завершающим тоном сказал Себастиан и оттолкнулся от стены. - Я бы написал о тебе, а мои книги издают.
        Он развернулся и направился к двери. Сколько тут может быть шагов? Шесть? Пять. От Лагергрена ни звука. Четыре. Три. Он протянул руку к ручке двери, пытаясь придумать предлог, чтобы остаться, не выдавая того, как ему этого хочется. Два. Не получается.
        - Подожди.
        Себастиан не смог сдержать улыбки. Лагергрен увидел наживку и счел ее интересной. Теперь нужно немного подтянуть ее, чтобы он последовал за ней, вытащить его на поверхность. Удалив малейшие следы довольной улыбки, Себастиан повернулся с выражением лица, которое, как он надеялся, показывало, что ему это надоело и что у него есть дела поважнее.
        - В чем дело?
        - Я видел твое интервью, ты считаешь, что этот Убийца-застекольщик - идиот.
        - Да.
        - Тогда почему ты хочешь написать о нем книгу?
        - Я писал о Хинде не потому, что он мне нравился или я был с ним согласен. - Себастиан сделал несколько шагов обратно. - Он был интересен мне, читателям. Человек, совершивший это, еще более интересен. Хинде был обычным психопатом, нарушения эмпатии, насилие в детстве и тому подобное, ну, ты знаешь. А этот человек хочет сказать что-то важное. Поднять важный вопрос.
        Он увидел, как Лагергрен согласно кивнул. Наживка определенно манит. Он подбирается все ближе и ближе. Пора опять отдернуть. Подальше. Чтобы она исчезла из поля зрения. Чтобы ему пришлось сделать усилие, чтобы вновь увидеть ее. Усилие в форме признания.
        - Хотя не знаю… чем больше я об этом думаю, тем… - Себастиан остановился, не закончив предложение, словно ему что-то пришло в голову. Будто его внезапно осенило.
        - Тем что? Что дальше?
        Себастиан сильно наморщил лоб, вздохнул и слегка покачал головой, будто бы разочаровавшись в собственных мыслях.
        - Этого, пожалуй, не хватит.
        - Чего не хватит?
        Беспокойство в голосе. Отлично.
        - Некий манифест и горстка убитых. - Себастиан обратился к Лагергрену так, словно тот был равноправным участником дискуссии, чье мнение Себастиана интересовало. - Мир изменился, ведь так? Хинде убил четверых, двадцать лет назад это было много, а сейчас…
        Новое покачивание головой, оставлявшее возможность для разного толкования.
        - Да и манифест сочинить может любой, - продолжил Себастиан. - Интернет кишит ими. Я хочу сказать, посмотри на Брейвика[135], много ли о нем слышно? Насколько он сегодня интересен? А тот, кто совершил это, даже близко к нему не приближается.
        - Пока что.
        Два слова. Первая трещина в фасаде. Первый настоящий захват наживки. Как продолжить, не потеряв его? Понадеяться, что он захватит крепче, или атаковать его с другой стороны?
        - Ты думаешь, он опять убьет?
        Себастиан увидел, что Лагергрен сообразил, чт? именно он только что признал своими двумя словами.
        - Откуда мне знать? - Агрессивно. Сердито. Словно чтобы компенсировать свою ошибку силой и громкостью. Себастиан решил атаковать с другой стороны.
        - Так же было и с Эббой Юханссон и той стипендией в МТИ? Просто вырвалось. Спонтанно. Это твоя ахиллесова пята? Ты иногда позволяешь эмоциям управлять ртом?
        - Я не знаю, о чем ты говоришь.
        - Так мы тебя и нашли.
        Себастиан обошел вокруг стола, оказался позади Лагергрена. Он видел, как тот борется с желанием повернуться и проследить за ним взглядом. Себастиан подошел близко, наклонился, понизил голос, зашептал сантиметрах в десяти от уха.
        - Ты сдался. Сам пришел.
        Молчание.
        - Ты сидишь здесь.
        Молчание.
        - Ты должен был рассчитывать на возможность не выйти отсюда.
        Молчание.
        - Но ты знаешь, что последует что-то еще.
        Лагергрен не смог больше сдерживаться. Он резко обернулся.
        - Я не знаю, о чем ты говоришь.
        - Заткнись, ты точно знаешь, о чем я говорю. - Лагергрен не сводил с него глаз. Тяжело задышал. Словно мог в любое мгновение вскочить и ударить Себастиана. Себастиан ни на секунду не отводил взгляда. Пристально смотрел ему в глаза. Мужчина на стуле тяжело дышал. Потом быстро развернулся обратно и устремил взгляд прямо перед собой. Себастиан продолжал тем же тихим, уверенным голосом.
        - Значит, это уже подготовлено.
        Молчание.
        - Это бомба? Ты намерен опять что-нибудь взорвать?
        Молчание. Себастиан выпрямился и начал снова расхаживать по комнате. Стал излагать текст так, будто говорил скорее самому себе.
        - Ты не хвастаешься тем, какой ты умный, что сумел обмануть нас, что у нас нет никаких шансов, потому… - Он остановился, бросил на Лагергрена торжествующий взгляд и теперь даже не пытался сдержать улыбки. - Потому что теперь, когда мы знаем, мы можем по-прежнему остановить это.
        - Нет, не можете.
        - Нет, можем.
        По-прежнему улыбаясь, он прошел последние шаги до двери. Он не сомневался в том, что Торкель покинул соседнюю комнату, как только Себастиан установил, что последует что-то еще. Где и когда - работа других. Свою Себастиан сделал. Или не полностью… Он остановился на полпути в коридор.
        - Возьми свои проклятые вопросы для викторины и забальзамируй их. Вот… - Он постучал себя пальцем по виску. - Вот настоящий ум.
        С этим он вышел, захлопнув за собой дверь.

        81

        Они почти висели над ним. Себастиан с одной стороны. Торкель с другой.
        - Ну как? Ты что-нибудь находишь? - поинтересовался Торкель, сумев придать тону требовательность и разочарование одновременно.
        - От того, что вы тут стоите, быстрее не будет, - сердито сказал Билли и бросил на них взгляд через плечо.
        Себастиан с Торкелем продолжали стоять.
        - Серьезно, пойдите выпейте кофе или еще чего-нибудь, я крикну, когда разберусь.
        Торкель грустно вздохнул, но отступил на шаг.
        - Ладно, пойдем, пусть Билли спокойно работает, - сказал он Себастиану, и они пошли.
        Билли взглянул им вслед. Он их понимал. Понимал их нетерпение и рвение. Лагергрен прекратил говорить, а у них не было ничего, что могло бы помочь им узнать, что он спланировал.
        Кроме, возможно, его компьютера.
        Проблема заключалась только в том, что Лагергрен очень методично стирал историю поиска в браузере, и Билли приходилось пытаться воссоздать ее из кэша жесткого диска.
        Это требовало времени. Времени, которого, по убеждению Себастиана, у них не было.

        Торкель и Себастиан вошли в комнату для ланча. Торкель подошел к холодильнику, открыл его и остался стоять перед открытой дверцей.
        - Хочешь чего-нибудь? - спросил он Себастиана.
        - Нет.
        - Я тоже, - проговорил Торкель и закрыл дверцу. Он принялся ходить взад и вперед перед мойкой, слишком взволнованный, чтобы сесть. Периодически он бросал взгляд на Себастиана, опустившегося на один из стульев возле двери.
        - Что ты сделал? - спросил он под конец.
        - Что я сделал когда?
        - Чтобы настолько взбесить Ванью?
        Себастиан посмотрел на него с некоторым удивлением. Он не знает? Выставил его, не зная, что он сделал?
        - Она не сказала?
        - Нет.
        - Значит, наверное, не хотела, чтобы ты узнал.
        Разбираться дальше Торкель не стал. Не так уж это важно. Он снова принялся ходить.
        - Что ты думаешь, он спланировал? Лагергрен.
        - К сожалению, нечто крупное.
        - Насколько крупное?
        - Настолько крупное, что он хочет благодаря этому прославиться. Поэтому он и пришел сюда.
        - Неужели он не мог опять позвонить Веберу? Прославиться таким путем?
        - Нет, дело обстоит так, как я сказал в допросной, он больше не хочет оставаться анонимом. Он хочет стать символом, лидером. Считает, что теперь у него есть способные перенять эстафету последователи, которых он сможет вдохновлять из тюрьмы и которые будут ждать его, когда он выйдет.
        - Это безумие.
        - Мне не следовало бы этого говорить, поскольку я профессиональный психолог, но он псих.
        - О’кей, я готов, - донеслось от двери, в которую просунулась голова Билли. Себастиан сразу встал.
        - Только знай, я не взял тебя обратно, - сказал по пути Торкель. - Как бы ни обернулось дело, ты не вернешься.
        - Я знаю.
        - Что ты нашел? - спросил Торкель, когда они с Себастианом вновь стояли с двух сторон от Билли, уставившись на экран компьютера.
        - Он действовал осторожно, каждый вечер уничтожал историю поиска, - проговорил Билли, проводя последние манипуляции, чтобы вывести на экран материал.
        - Потрясающе, отличная работа, но что ты нашел? - Из голоса Торкеля исчезло разочарование, теперь в нем звучала только требовательность.
        - Вот это, - ответил Билли и вывел на экран огромный текст. Себастиан наклонился вперед, чтобы попытаться охватить взглядом множество букв.
        - Его история поиска. Он действовал очень обстоятельно, - сказал Билли, указывая на верхнюю строку текста. - В начале июня, Патриция Андрэн. Он начинает ее гуглить. Читает посты ее блога. - Билли указал чуть ниже и продолжил. - Потом он ищет рестораны в Хельсингборге, школы, карты, камеры, следящие за безопасностью движения. Немного позже он проделывает то же самое с Петковичем и Ульрисехамном.
        Он перенес палец на мышку и прокрутил ниже.
        - После этого он начинает искать информацию о себе параллельно с сестрами Юханссон, на Вебера, на нескольких руководителей телевидения, но довольно быстро останавливается на Вальгрене с ТВ3.
        Билли повернул голову к Себастиану.
        - Ты здесь тоже появляешься.
        - О’кей, хорошо, это укрепляет наши позиции, но нам требуется знать, что он запланировал дальше, а не что он уже осуществил.
        - Последнее, что он искал, это УСТ, - сказал Билли.
        - Что это? - спросил Себастиан.
        - Управление связи и телекоммуникаций. - Билли открыл новую страницу и увеличил имевшийся на ней снимок. Экран заполнило большое желтое каменное здание. - Орган власти, который следит за всей электронной коммуникацией и почтой Швеции.
        Ненадолго воцарилось молчание. Все трое уставились на желтое здание, словно думали, что оно сможет дать им какие-то ответы. Себастиан отступил на шаг, задумался. Что-то связанное с этим он слышал. Вопрос только в том, что. И когда. И от кого.
        - Значит, он перешел от поисков на отдельных людей к органу власти? - через несколько минут произнес Торкель.
        - Это УСТ каким-то образом отвечает за Интернет? - поинтересовался Себастиан.
        - Именно этим они и занимаются, расширением и развитием, чтобы у всех были хороший широкополосный Интернет, телефонная связь и тому подобное.
        - Да, - сказал Себастиан сам себе. - Да. - Что-то, похоже, пришло ему в голову. Он указал на экран Билли.
        - Помните то письмо в «Эстерсундс-Постен» о женщине с острова Фрёсён, ну, с видео про ногти…
        - О Фриде Вестер, - вставил Торкель.
        - Именно. Феномен под названием Youtube. Таких, как она, масса, и Лагергрен их всех должен ненавидеть. Он это сказал. Мне и Чельману. Что Интернет в ответе за многое.
        Себастиан завелся и едва мог стоять спокойно, мысли метались в разные стороны. Ему требовалось навести в них порядок, чтобы они к чему-то вели, приобрели некое направление.
        - Конспирологические теории, видео с кошками, страницы с ненавистью, новые сайты цифровых СМИ, в сети много всякой дури. Он написал Веберу, что намерен добраться до источника. Вальгрен, Чельман…
        - Управление связи и телекоммуникаций, - добавил Торкель и внезапно сильно побледнел. - Черт, я велю им эвакуироваться. - Он отошел в сторону и вынул телефон.
        Себастиан пододвинул стул от соседнего рабочего места и уселся рядом с Билли.
        - Что он смотрел самое последнее? - спросил он, кивая на экран.
        Билли опять открыл страницу с поисковой историей Лагергрена и прокрутил до конца списка.
        - Какое-то мероприятие…
        Он открыл новое окно, скопировал запрос Лагергрена, получил результаты и кликнул по верхнему.
        - Да, мероприятие в «Вотерфронте», посвященное расширению оптоволоконных сетей и перспективе превратить Швецию в две тысячи двадцатом году в самую обеспеченную Интернетом страну в мире. - Он продолжил просматривать текст на странице и внезапно заволновался. - Там будут министр по информационным технологиям и министр образования.
        - Когда оно будет?
        - Сегодня вечером, начало в семь часов.
        Они оба посмотрели на часы на экране.
        Без четверти.

        82

        Многие стокгольмцы считали, что недавно построенное здание на панораме Стокгольма было в архитектурном и эстетическом отношении «ниже уровня моря», и закономерно проголосовали за него как за самое уродливое здание Стокгольма. Ванья была с этим не согласна, она находила «Вотерфронт» с его обилием стекла и странной выступающей металлической конструкцией, обращенной к заливу Риддарфьерден, довольно стильным. Ей казалось, что крупный город как раз характеризуется тем, что он растет и со временем меняется. Она никогда не понимала боязни нового, находившей отражение в бурных дебатах, которые возникали, как только кто-нибудь хотел построить что-нибудь по-другому. Современный город нуждался в современных зданиях.
        Мероприятие должно было состояться в части, отведенной для конференций, через стену от гостиницы. Ванья никогда не бывала внутри здания, только проезжала мимо, поэтому, хоть она и подозревала, что действо будет скучным, она отправилась туда вместе с Юнатаном с удовольствием. Они поехали на его машине и поставили ее в подземный гараж. Ванья взяла его ключи и бумажник к себе в сумочку, чтобы они не отягощали его тонкий льняной пиджак, который он надел поверх голубой рубашки. Сама она была в светло-желтом летнем платье с маленьким белым жакетом. В конференц-зал они поднимались на лифте вместе с несколькими другими нарядными гостями.
        - Что мы скажем, если встретим кого-нибудь из твоих коллег? - с интересом спросила она. Он мягко улыбнулся ей.
        - Ничего. Поздороваемся. Немного поговорим. Они мои коллеги, а не Сусанны, - ответил он и поцеловал ее в щеку.
        Двери лифта раскрылись, и они вышли, очутившись в гудящей толпе. Довольно много народу направлялось в зал, но многие по-прежнему стояли возле круглых высоких столиков. Одетые в белое официанты ловко перемещались между приглашенными, предлагая вино и канапе. Ванью никогда особенно не интересовало общение с политиками и знаменитостями, но сейчас это казалось чудесной и желанной передышкой. Возможно, этому предстоит стать частью ее новой жизни. С Юнатаном.
        Она прихватила программу с подставки на одном из столиков и открыла ее.
        - Когда мы сможем отсюда уйти? - поинтересовалась она, показывая программу Юнатану.
        - После этого, - ответил он и показал.
        - 20:15. «Неужели будущее уже здесь?» Андерс Грунделль, генеральный директор «Колдока», - прочитала она вслух ту строку, куда он поставил палец.
        - Он всегда срывает овации, - улыбнулся Юнатан.
        Ванья взяла с подноса проходившего мимо официанта бокал холодного белого вина. Где-то зазвонил маленький колокольчик.
        - Настало время занимать места, - произнес какой-то голос. - Пора занимать места. - Колокольчик снова зазвонил.
        До начала оставалось примерно десять минут. Согласно программе, сперва предстояло краткое, минут на десять, приветственное слово руководителя Управления связи и телекоммуникаций, а затем, уже с настоящей вступительной речью, должен был выступить министр по информационным технологиям. Ванья и Юнатан медленно направились к дверям.
        Когда они вошли в зал, Ванью поразило количество собравшегося народа. Зал был почти полон, а согласно табличке при входе, он вмещает до шестисот человек. Впереди, на приподнятой сцене два больших букета цветов обрамляли подиум, рядом с которым стоял высокий круглый столик с открытым ноутбуком. На задней стене висел большой, как в кинотеатре, экран с логотипом Управления связи и телекоммуникаций.
        Ванья и Юнатан, немного спустившись вниз, сели возле прохода. Когда они уселись, Юнатан взял ее за руку.
        - Я так рад, что ты здесь.
        - Ты был бы еще более рад где-нибудь в другом месте, - сказала она, осторожно положила руку ему на бедро и сжала.
        Он улыбнулся ей. В его глазах светились радость и желание с примесью некоторой грусти.
        - Поначалу нам какое-то время будет трудно, ты ведь понимаешь? С Сусанной, - произнес он, наклоняясь ближе.
        - Понимаю, - серьезно ответила она, но руки не убрала.
        - Как ты думаешь, ты выдержишь? - почти с беспокойством спросил он.
        - После всего, что произошло, я выдержу что угодно.
        - Даже речь министра по информационным технологиям о расширении оптоволоконных сетей?
        - Даже ее, - усмехнувшись, ответила Ванья.
        Звук сирен эхом разносился между каменными домами. Билли ехал быстро, но на этот раз Торкель считал, что получалось недостаточно быстро. Он надеялся, что они успеют вовремя. Из полицейской рации доносилась бурная активность, слышался непрерывный поток голосов и команд. Казалось, будто вся стокгольмская полиция движется к «Вотерфронту». Первый наряд должен был скоро прибыть на место, но пока никому не удалось связаться с кем-нибудь из ответственных за мероприятие, и эвакуация еще даже не началась. Женский голос сообщил, что они дозвонились до сотрудника ресепшна находящейся рядом гостиницы, который пообещал помочь им найти одного из организаторов. Торкель пытался связаться с ответственным в СЭПО, поскольку министрам полагалась на этот вечер личная охрана, но в СЭПО, как всегда, было трудно найти нужного человека, особенно вечером. Торкель с раздражением подумал, что Служба безопасности, похоже, исходит из того, что покушения происходят только в рабочее время. Саперы уже ехали, но им потребовалось еще минимум десять минут - они ехали из Сольны, после ложной тревоги. Торкель ощущал все больший
стресс. Минуты ускользали, а эвакуацию из помещения по-прежнему еще даже не начали. Если их теория верна, они движутся к потенциальной катастрофе. Они знали, что Лагергрен обладает бомбами с часовым механизмом, и для достижения максимального эффекта он, вероятно, позаботился о том, чтобы бомба взорвалась во время вступительной речи министра по информационным технологиям.
        Согласно программе, речь начиналась в десять минут восьмого, поэтому людей просто необходимо вывести.
        Наконец поступило подтверждение, что машина 67 прибыла на место.
        - Выводите их, выводите всех как можно скорее, - взяв микрофон, распорядился Торкель. - Мы буквально в минуте от вас.
        Билли вывернул на встречную полосу и до отказа нажал на газ. Визжание мотора почти перекрывало сирены. Они миновали площадь Булидерс-план и увидели перед собой виадук и «Вотерфронт» - стеклянное здание, от синих огней снаружи временами сверкавшее голубым, как топаз. Однако Торкель видел только бегущих внутрь полицейских, в обратном направлении никто не двигался.
        - Черт, нам ни за что не успеть их вывести, - взволнованно произнес Торкель, и у него на лбу выступили капли пота.

        Гул в зале стих, и на сцену вышел седеющий генеральный директор Управления связи и телекоммуникаций. Подойдя к подиуму, он взял микрофон, чтобы приветствовать собравшихся. Прежде чем начать, он нажал на клавишу компьютера, и изображение на стене у него за спиной сменилось. Логотип Управления связи и телекоммуникаций исчез, и вместо него теперь появилась карта Швеции, через которую шла надпись большими буквами: «ПЕРСПЕКТИВА 2020». А в самом низу, буквами поменьше, было написано: «Самая охваченная Интернетом страна в мире», и, судя по аплодисментам, на всех в зале это произвело огромное впечатление.
        Генеральный директор как раз собрался заговорить, когда из-за двери внезапно послышались шум и несколько властных голосов. Ванья сначала не поняла, что происходит, но вскоре увидела вбегающих в зал полицейских. Аплодисменты смолкли.
        - Мы вынуждены просить вас покинуть помещения! - громко закричал один из них. Люди стали вопросительно смотреть друг на друга, вокруг и на полицейских, но поднялись лишь немногие.
        - Выходите! - опять крикнул полицейский. - У нас угроза бомбы.
        Теперь волнение распространялось по залу со скоростью огня, все поднялись и начали с максимальной быстротой пробираться к выходам.
        - Выходи, я приду, - сказала Ванья Юнатану, а сама стала протискиваться сквозь растерянную толпу народа к полицейскому, направлявшемуся к подиуму, где по-прежнему стоял с микрофоном в руке генеральный директор. Она догнала полицейского и предъявила удостоверение.
        - Ванья Литнер, Госкомиссия. Что произошло?
        - Мы получили приказ очистить помещение. Вообще-то, от вас, - ответил полицейский, продолжая пробираться к подиуму. Ванья посмотрела на него с удивлением и двинулась следом.
        - От Госкомиссии? - переспросила она.
        - Вы говорите, что здесь может находиться бомба, - сказал полицейский, запрыгнул на сцену и подошел к подиуму. Он взял микрофон у генерального директора.
        - Как я сказал, мы вынуждены просить всех немедленно удалиться, - донеслось вскоре из усилителей. - Как можно скорее, но без паники. Спокойно и аккуратно.
        Гул нарастал, кто-то взволнованно кричал. Ванья поняла, что полная эвакуация займет много времени, и почувствовала, как у нее участился пульс. Это наверняка связано с Лагергреном. Иначе почему здесь замешана Госкомиссия? Ванья поискала глазами Юнатана, но не увидела его. Она огляделась и обнаружила чуть подальше, за сценой, два незадействованных аварийных выхода.
        - Используйте аварийные выходы тоже! - решительно закричала она и стала пытаться направлять народ к альтернативным выходам. - Скажите, чтобы они пользовались теми выходами тоже! - крикнула она полицейскому с микрофоном, показывая рукой.
        Внезапно она увидела Юнатана, который пробирался к ней сквозь толчею. От его чарующего взгляда не осталось и следа, теперь он выглядел только обеспокоенным.
        - Пошли, нам надо выбираться отсюда! - услышала она его крик.
        Она отрицательно покачала головой.
        - Я останусь и помогу. А ты иди. Я тебе потом позвоню.
        Он подошел к ней и схватил за руку.
        - Ты уверена?
        - Да, чтобы вывести всех, им требуется вся возможная помощь, - сказала она, всматриваясь в окружавший ее хаос.
        - Ладно, только будь осторожна, - попросил он и быстро поцеловал ее в губы.
        Он кивнул, отпустил ее руку и удалился.
        Секунду посмотрев ему вслед, она развернулась и продолжила пытаться дирижировать толпой.

        Билли припарковался посреди Кларабергсгатан, чтобы перегородить улицу. Проблесковый маячок он оставил включенным. Уже покинувший машину Торкель стоял возле одного из полицейских начальников. Вокруг них из здания выбегали нарядные взволнованные люди. Многие из них, очутившись на улице, останавливались. Торкель размахивал рукой, чтобы заставить их двигаться дальше, и одновременно разговаривал с начальником.
        - Ты должен отправить их как можно дальше, препроводить через виадук в сторону Кунгсхольмена, - сказал он.
        - Будет сделано. - Начальник рьяно закивал.
        - И полностью перекрой движение транспорта. Поездов и метро тоже.
        - А мы знаем, что там бомба? - тихо, но с некоторым беспокойством спросил начальник.
        - Мы из этого исходим, - ответил Торкель, стараясь выглядеть спокойнее, чем был. Он наклонился ближе, чтобы его не слышали проходящие мимо.
        - Как только подъедут саперы, посылай их внутрь, - сказал он. Начальник опять кивнул, и Торкель обратился к Билли. - Я пойду внутрь. Ты можешь остаться здесь и проследить за тем, чтобы все огородили?
        - Конечно.
        Торкель помчался против потока выбегавших гостей и скрылся в здании.
        Себастиан вышел из машины и огляделся, пытаясь понять, что ему следует делать. Какая-то его часть понимала, что если то, чего он опасается, соответствует действительности, значит, и ему, и всем остальным поблизости от здания, грозит смертельная опасность. Он быстро взглянул на часы. Три минуты восьмого. Согласно программе, предполагалось, что министр по информационным технологиям начнет свою речь через семь минут. На месте Лагергрена он постарался бы, чтобы бомба сработала во время речи.
        Максимальная символическая ценность.
        Он посмотрел в сторону Билли, который вовсю дирижировал прибывающими полицейскими машинами и отправлял других полицейских огораживать большую территорию вокруг здания. Какая-то его часть чувствовала, что ему следует убираться отсюда как можно быстрее. Они не хотят оставлять его в Госкомиссии. Тогда чего ему беспокоиться? Если бомба есть, она может взорваться в любой момент.
        Однако он чувствовал, что не может уйти. Уже хватит. Чельмана он спасти не сумел. Но больше Лагергрену никого убить не удастся.
        Он не даст ему одержать победу еще раз.
        Себастиан двинулся против потока людей.

        Конференц-зал был почти опустошен, но половина гостей еще оставалась в холле, где очередь по лестницам двигалась медленно. На полу валялись разбитые бокалы, канапе и несколько серебряных подносов. Персонал стоял возле лифтов, отгоняя тех, кто пытался ими воспользоваться. Впрочем, все происходило спокойно и без шума. Эвакуация, казалось, удалась, хоть и потребовала времени.
        Ванья достала мобильный телефон и позвонила Билли. Он звучал, мягко говоря, нервно, и вокруг него она слышала множество сирен.
        - Что происходит? Почему вы опустошаете «Вотерфронт»? - спросила она, даже не поздоровавшись.
        - Это показывают по телевизору? - поинтересовался он.
        - Может, и показывают, но я внутри в «Вотерфронте».
        - Что? Почему? - Голос Билли звучал, мягко говоря, с удивлением.
        - Это неважно, что происходит?
        - Мы думаем, что Лагергрен собирается нанести удар по этому мероприятию, - ответил он. - Во время речи министра по информационным технологиям.
        Ванья почувствовала, как у нее внутри все похолодело, особенно при виде людей, которые все еще толпятся, чтобы выйти на улицу.
        - Она должна была начаться через пять минут, - сказала она.
        - Мы знаем, - ответил Билли. - Саперы уже едут.
        Ванья развернулась и побежала обратно в конференц-зал.
        - Вы имеете какое-нибудь представление, где он мог ее установить? - с беспокойством спросила она, осматривая по пути к сцене пространства между рядами.
        - Мы не знаем даже, есть ли там бомба на самом деле.
        Ванья запрыгнула на сцену, посмотрела под подиум и уже собиралась заглянуть за сцену, когда ее осенило.
        - Черт, - произнесла она, спрыгнула со сцены и помчалась обратно в холл.
        - Что случилось? Ты нашла ее? - с тревогой спросил Билли.
        - Нет, но я кое-что сообразила. У них тут есть гараж. Под зданием.
        Молчание Билли она истолковала как то, что он понял, что означали ее слова.
        - Автомобильная бомба под домом, - под конец проговорил он. - Тогда нам надо эвакуировать гостиницу тоже.
        - Я еду вниз, - сказала Ванья и побежала к веренице лифтов.
        - Будь осторожна, - успела она услышать, прежде чем отсоединилась, и голос Билли исчез.
        Она добралась до лифтов. Один из официантов попытался ее остановить, поэтому она вытащила удостоверение, оттолкнула официанта и нажала на кнопку «вниз». Долго ждать ей не пришлось. Двери в самом конце справа сразу открылись - лифт, видимо, стоял и ждал ее. Она забежала внутрь и нажала на «Г». Ее взгляд упал на зеркало.
        Она едва узнала себя. Взгляд говорил, что она - полицейский. Одежда говорила, что она по-прежнему на свидании.

        83

        Себастиан не поверил своим глазам. Что здесь делает Ванья?
        Он стоял чуть поодаль, направляя людей к выходам, когда, бросив взгляд на следующий этаж, увидел, как она, подобно желтому лучу, бежит через красный ковер к лифтам. Себастиан отступил от рвущейся наружу потной встревоженной массы. Стал наблюдать за лифтами. Ванья вошла в крайний справа. Он посмотрел на панель над дверьми лифта, чтобы узнать, куда она направилась. В левом углу панели высветилась белая буква «Г». Себастиан оцепенел. Он по-прежнему толком не понимал, что она тут делает, но недоумение оттеснило напомнившее о себе ощущение паники.
        Гараж. Под зданием. Разумеется, так и есть. Им следовало бы понять это раньше. Они ведь так и не нашли «Вольво» Саурунаса.
        Он нажал «вниз», доставая мобильный телефон. Позвонил Билли, и тот ответил как раз, когда приехал лифт, и двери открылись. Себастиан вошел и нажал на спуск в гараж.
        - Здесь Ванья, - коротко сказал он.
        - Да, я знаю. Она внизу, в гараже, - поспешно ответил Билли.
        - Знаю, я это видел, - раздраженно сказал Себастиан.
        - Мы думаем, что это может быть автомобильная бомба!
        Себастиан не стал отвечать Билли, чувствуя, что времени на банальности больше нет.
        - Какой был цвет у «Вольво» Саурунаса? И регистрационный номер? - спросил он, когда двери лифта закрылись и он тронулся вниз.
        - М-м… - слышал Себастиан в трубке, пока Билли копался в памяти.
        Он взглянул на часы. Десять минут восьмого. Министр как раз должен был бы начать выступление. Себастиан почувствовал, как у него внутри все затрепетало.
        - Билли, ну давай же.
        - «Вольво S60». 2007. Карминный, то есть красный… GV… GVL665, - сосредоточенно отбарабанил Билли.
        - Отлично. Саперы прибыли?
        - Они еще в районе Ульриксдаль, - сказал Билли.
        «Слишком далеко. Черт побери, слишком далеко», - подумал Себастиан и отключился. Двери открылись, и он вышел в цементного цвета гараж, полностью заставленный машинами. Он сделал несколько шагов на проезжую полосу и огляделся.
        Увидел немного подальше Ванью. Она стояла к нему спиной и, казалось, что-то искала.
        - Ванья! - крикнул он.
        Она резко развернулась и увидела его.
        - Что ты здесь делаешь? - скорее с удивлением, чем с возмущением, спросила она, когда он приблизился.
        Она не желает с ним знаться, не хочет видеть - он знал, но сейчас ему было на это наплевать. Существовали вещи поважнее.
        Нельзя допустить, чтобы Лагергрену удалось. Нельзя допустить, чтобы она пострадала.
        - «Вольво S60». Красное. GVL 665. Машина Саурунаса. Ты ее видела?
        Она отрицательно покачала головой.
        - Ты видела какую-нибудь красную машину «Вольво»?
        - Нам известно, что это она?
        - Это единственная зацепка. Нам необходимо немедленно найти машину.
        Ванья кивнула и двинулась прочь.
        - Здесь два этажа. Я беру другой, - сказала она и побежала к ведущему вниз пандусу. Через несколько шагов она остановилась, сбросила туфли на высоких каблуках и побежала дальше босиком. В желтом летнем платье.
        Себастиан поймал себя на мысли, что, возможно, видит ее в последний раз.
        Этого допускать нельзя.
        Он побежал вдоль рядов машин. Гараж был большой и из-за вечернего мероприятия плотно заполненный. Себастиан искал все красного цвета. Увидел красную «Тойоту», красную «Мазду» и красное «Вольво», но модели V40 и с другим регистрационным номером.
        Он побежал дальше. Вдруг до него донесся крик Ваньи:
        - Она здесь! Она здесь!
        Себастиан развернулся и побежал на звук ее голоса. Ноги не поспевали за его порывами. Он проскочил между несколькими припаркованными машинами. Устремился по наклонному пандусу глубже под землю. Он чувствовал, что плохая физическая форма начинает давать о себе знать. Даже не решаясь взглянуть на часы, он стиснул зубы и побежал дальше. Среди бетонных стен повсюду разносилось эхо его тяжелых шагов.
        И тут он увидел ее немного впереди, как раз когда она, обмотав сумочку вокруг локтя, мощным ударом выбила боковое стекло красного «Вольво».
        Он наконец у цели. Регистрационный номер совпадает. Это машина Саурунаса.
        Припаркована возле несущей колонны, наверняка не случайность.
        - Там сзади что-то лежит, - сказала Ванья. - Что-то большое.
        Она отперла багажник, открыла его и сдернула серо-голубое одеяло, прикрывавшее содержимое багажника. Лагергрен откинул заднее сиденье, чтобы хватило места. Себастиан заглянул внутрь. Багажник был заполнен большими, хорошо уложенными коричневыми бумажными мешками из магазина сельскохозяйственных товаров. От машины сильно пахло дизелем. В центре, окруженный мешками, стоял деревянный ящик. Несколько мешков были открыты, и содержимое - круглые белые гранулированные кристаллы - высыпалось наружу.
        Ванья взяла несколько маленьких, напоминавших «катсан» крупинок, и пощупала их.
        - Искусственное удобрение, - заключила она. - Смешанное с дизельным маслом, чтобы не впитывало воду.
        Один из простейших для производства типов бомб. Нитрат аммония и дизельное масло. Себастиан с тревогой посмотрел на нее.
        - А это что такое? - спросил он, указывая на ящик.
        Ванья потянулась внутрь и стащила крышку. В деревянном ящике стояли два стеклянных сосуда, заполненных жидкостью - один большой, второй маленький.
        - Бомбам из удобрений требуется большая инициальная взрывная сила, чтобы запустить цепную реакцию и, в свою очередь, взорваться, - проговорила Ванья, осматривая содержимое ящика.
        Нижний, больший сосуд содержал бесцветную, прозрачную жидкость, а жидкость верхнего, меньшего сосуда была немного желтоватой. Сосуды составляли единое целое, соединенные между собой вакуумным затвором. Смешению жидкостей препятствовала тонкая металлическая пластина. Себастиан показал на нее.
        - Проклятье, - взволнованно произнесла Ванья. - Она даже меньше половины сантиметра толщиной. Что там говорила Урсула? Сантиметр за пятнадцать минут?
        - Тогда у нас есть шесть или семь минут. Максимум, - проговорил Себастиан.
        Они присмотрелись поближе, и им показалось, что они видят, как желтая жидкость медленно разъедает металлическую пластину и проникает внутрь. Мелкие-мелкие частички металла отделялись и разъедались прямо у них перед глазами.
        Себастиан посмотрел на Ванью серьезным взглядом.
        - Ты должна выбираться отсюда, - сказал он. Она отреагировала так, как он и предполагал.
        - Ни за что. Мы должны попытаться его вытащить.
        - Я останусь, - сказал он. - И попытаюсь.
        Она отрицательно покачала головой.
        - Тут нужны двое, - заключила она.
        Себастиан посмотрел на нее с досадой и вынул мобильный телефон.
        - Я позвоню Билли, узнаю, как обстоят дела с саперами, - проговорил он, набирая номер. Внезапно он посмотрел на телефон с отчаянием.
        - У меня нет связи, - сказал он.
        Ванья посмотрела на свой телефон. То же самое.
        - У меня была связь на верхнем этаже, я сбегаю туда, - предложил он.
        - Нет, у нас мало времени. Придется разобраться самим.
        Он посмотрел на нее. Она права. Значит, они остались только вдвоем.
        Отец и дочь.

        Билли прикинул, что больше двух третей народа уже успели выйти, и принялся разыскивать группу саперов. По последним полученным сведениям, они были в пробке на Свеавэген. Вероятно, из-за перекрытия дорог, которое он сам помог организовать, но он все-таки надеялся вскоре их увидеть.
        К нему подбежал Торкель.
        - Ты что-нибудь слышал от Себастиана и Ваньи?
        - Я звонил обоим, но звонки сразу срываются. Наверное, там внизу нет связи.
        Торкель посмотрел на него с озабоченным видом.
        - А саперы?
        Билли показал на колоссальный поток машин.
        - Они в пробке. Послать людей в гараж, чтобы попытаться их найти? - спросил Билли.
        Торкель не ответил. Он обернулся. Люди продолжали выходить из здания и поспешно удаляться. Те, кто остался внутри помогать эвакуации, это одно. Но послать людей внутрь… Этого он не мог позволить. Саперов - да, но больше никого. Он отрицательно покачал головой. Решение далось ему нелегко, это было видно.
        - Мы не можем рисковать дополнительными людьми. Но продолжай пытаться с ними связаться, - проговорил он, стараясь не выдать голосом беспокойства.
        - Я могу сбегать вниз, - предложил Билли.
        - Нет, я понимаю твои чувства, но нет.

        Всего было восемь мешков, каждый из которых, согласно тексту на этикетке, содержал пятьдесят килограммов искусственного удобрения. Значит, в «Вольво» примерно четыреста килограммов. Эффект был бы сокрушительным. Они понятия не имели, как можно обезвредить пусковой источник, поэтому решили, что лучшее, что они могут сделать, это переместить его и таким образом попытаться предотвратить катастрофу. Но время работало против них. Металлическая пластина с каждой секундой становилась все тоньше.
        Вместе они с максимальной осторожностью вытащили деревянный ящик со стеклянными сосудами из багажника. Им оставалось надеяться только на то, что Урсула была права, говоря, что Лагергрен настолько знающий химик, что жидкости достаточно стабильны, и их можно перемещать.
        - Что будем делать теперь? - спросила Ванья, когда они вытащили ящик.
        - Наверное, надо попробовать унести его подальше, - ответил Себастиан, пытаясь ухватиться поудобнее. - Чем дальше от машины, тем лучше.
        - Думаю, он сам по себе обладает чертовской взрывной силой, - сказала Ванья, кивая на ящик. - Тот, в Арланде, разбросал машины, стоявшие за пятьдесят метров.
        - Это уже будет проблемой страховых компаний, - мрачно заметил Себастиан.
        - Я не то имела в виду. В худшем случае он подорвет удобрение из любой точки гаража.
        Ванья опять взглянула на тонкую металлическую пластину. Та действительно растворялась прямо у нее на глазах. Ванья беспомощно покачала головой.
        - Нам никак не успеть вынести его наверх, - проговорила она, пребывая на грани паники.
        Себастиан не ответил. Он тяжело дышал. Ящик все-таки весил довольно прилично.
        - Черт! Ставь его на пол, ставь! - внезапно закричала Ванья, и Себастиан чуть не уронил ящик.
        - В чем дело? - спросил он, сделав то, что она велела.
        - Машина Юнатана. Она стоит здесь, а ключи у меня в сумке. Мы вывезем его отсюда, - проговорила она и бросилась бежать со всех ног.
        Себастиан остался стоять. Не прошло и полминуты, как он услышал, что заводится машина, мотор набирает обороты, и с визгом шин из-за угла появилась Ванья в черном «Ауди». Затормозив перед ним, она выскочила, оббежала вокруг и открыла дверцу с пассажирской стороны.
        - Осторожно, - приговаривала она, когда они вместе засовывали ящик на пассажирское сиденье. Когда он встал на место, она вытянула ремень безопасности и закрепила его вокруг ящика. Затем побежала обратно к водительской дверце. Речь могла идти о минутах, возможно, лишь секундах, остававшихся до того, как жидкости смешаются и начнется неизбежный химический процесс.
        - Это сделаю я, - сказал Себастиан, встав перед дверцей на пути у Ваньи. Она посмотрела на него с удивлением.
        - Что сделаешь ты? - спросила она.
        - Для ведения машины достаточно одного из нас, - продолжил он, восхитившись собственным спокойствием.
        - Ты думаешь, это что-то изменит? Между нами? - выпалила Ванья. - Если ты будешь пытаться изображать героя?
        Он понял, что действительно сильно обидел ее. Даже сейчас она не может заставить себя волноваться за него. Осознание этого придало ему сил. Ему необходимо сделать это. Он внезапно почувствовал легкость в теле.
        Будто этот поступок освобождал его от вины. Очищал его.
        - Речь не об этом, - спокойно проговорил он и сел в машину. - Я уже потерял одну дочь. Еще одну я потерять не могу.
        Он захлопнул дверцу, в последний раз взглянул на Ванью и поехал. Она просто стояла. Не плакала, не выглядела благодарной. Ничего.
        Вскоре он уже больше не видел ее в зеркало заднего вида.
        Она исчезла. Вероятно, навсегда.

        84

        Он ехал быстро. Машина была послушной и хорошо сбалансированной. В ней работало радио, четвертый канал. Из усилителей лилась какая-то популярная мелодия, и сначала он подумал, не выключить ли ее. Но зачем? Почему бы ему не послушать музыку, если это последние мгновения его жизни? Пожалуй, мелодия слишком неприятная. Он выключил радио. Подумал о находящейся рядом бомбе.
        О медленно разрушающемся металле. В точности как жизнь. Все преходяще.
        Перед ним появился шлагбаум, где ему, на самом деле, следовало остановиться и заплатить. Вместо этого он переключил скорость и газанул, машина молниеносно подчинилась и проскочила. Удар оказался слабее, чем он предполагал. Шлагбаум разломался на несколько частей, оставив на переднем стекле маленькую трещину. И все.
        Он увидел выезд и немного поодаль огни летнего вечера. Осознал, что не имеет ни малейшего представления о том, что его ждет. Вывезти деревянный ящик и сосуды из гаража - дальше этого он особенно не задумывался. Теперь же он выезжает в Стокгольм на машине, которая в любой момент может взорваться. Требуется найти место, как можно дальше от народа и плотной городской застройки. Это казалось невыполнимым заданием.
        Выбравшись из гаража, он немного сбавил скорость, чтобы сориетироваться. Полицейские машины с мигающими голубыми огнями. Они перегородили виадук в обе стороны, но он увидел зазор между автобусом группы захвата и обычной полицейской машиной, по направлению к универмагу «Оленс» и площади Сергеля. Безусловно, это совсем не та дорога, по которой ему следует ехать - она ведет в самый центр города, но выбора нет. Требуется выбраться отсюда. В любую секунду может оказаться поздно, и его попытки предотвратить катастрофу пойдут насмарку. Он надавил на газ и предупреждающе загудел, чтобы люди разбежались. По крайней мере один человек понял его действия. Билли. Себастиан увидел, как он побежал, размахивая руками, чтобы другие полицейские не пытались его остановить. Он протиснул машину в зазор, тот оказался меньше, чем он поначалу подумал, и он поцарапал оба бока и оторвал одно из зеркал заднего вида. Перед ним вдруг открылись виадук и Кларабергсгатан. В этом направлении кроме него никто не ехал. Впереди он увидел колоссальные очереди на встречной полосе. Он увеличил скорость.
        Куда ехать?
        Его начала охватывать паника. Времени наверняка осталось немного, но едва ли можно выйти и оставить машину здесь. Он несет ответственность. Придется закончить начатое. Даже если это означает, что он заплатит самую высокую цену.
        Возле церкви Святой Клары он увидел маленькую поперечную улочку, которая через еще одну поперечную улицу вела к большой Васагатан. Лучшая альтернатива. Конечно. Васагатан, правда, проходит мимо центрального стадиона, но потом пространство становится более открытым, и, если немножко повезет, он даже успеет добраться до воды. Он встал обеими ногами на тормоза, резко повернув руль. Шины недовольно завизжали, и заднюю часть на секунду повело, но он сумел сохранить контроль над накренившейся машиной и въехал в поперечную улицу. К следующему резкому повороту направо он был лучше подготовлен и избежал такого же бесконтрольного заноса. Перед ним вдруг оказалась улица Васагатан, которую, к его удивлению, еще не успели перекрыть, но, невзирая на это, он не стал сбавлять скорости. Вместо этого он навалился на гудок. Успел заметить, что правая полоса забита стоящими машинами, и резко вывернул налево, в сторону встречного транспорта. Первым делом он чуть не столкнулся с пассажирским автобусом. Еле-еле избежал столкновения, протиснувшись мимо такси. Опять поцарапал машину, на этот раз с пассажирской стороны, но
скорости почти не потерял. Встречные машины останавливались или поспешно отворачивали в сторону. Он понимал, что нужно вернуться на другую, правильную полосу, но проблему создавала высокая разделительная полоса в центре улицы, и кроме того, неподвижная очередь с правой стороны тянулась до самой транспортной развязки на площади Тегельбаккен. Поэтому он продолжил ехать прямо, против движения. Немного впереди он увидел переход, где несколько пешеходов, невзирая на звуки резко тормозящих машин и сердитое гудение, начали переходить улицу. Себастиан принялся гудеть, как безумный, чтобы заставить их убраться. Они увидели его и побежали в разные стороны.
        Чуть не задавив кого-то, он увидел показавшуюся впереди, за набережной Кларастрандследен, воду. Но увидел также и полицейские машины, стоявшие с проблесковыми маячками возле велосипедной дорожки и эффективно преграждавшие ему путь прямо к воде.
        Самой хорошей возможности больше нет.
        Себастиан, не сбавляя скорости, выехал на перекресток, вильнул вправо и, прибавив скорости, въехал под Центральный мост. Все может закончиться в любую секунду. В любую секунду химикалии могут смешаться. По крайней мере, это произойдет быстро. Он едва ли успеет что-нибудь заметить. «Это единственный плюс, - подумал он. - Если суждено умереть, то лучше пусть это произойдет мгновенно».
        Он быстро бросил взгляд налево. От воды его отделяла метровая стена. Черт. Тоже не получится. Ему казалось, что он уже проживает взятое взаймы время.
        Сколько времени прошло с тех пор, как он покинул гараж? Минута? Две?
        Он продолжал двигаться вперед, больше даже не глядя на спидометр. Ехал быстро. Большего ему знать не требовалось. Стена становилась ниже и завершалась лестницей. Разница в высоте по-прежнему существовала, но ехать дальше он не решался. Он приближается к Ратуше, а чуть дальше начинаются жилые кварталы. Он изо всех сил вывернул руль влево. Ударился колесами о высокий тротуар, очевидно, что-то сломал, поскольку руль вдруг стало труднее поворачивать, и взял вправо. Оставалось немного. Только бы машина выдержала еще чуть-чуть. Тут он увидел впереди, возле берега, пароходики.
        О них он не подумал. Но предпринимать что-либо поздно. Придется рискнуть. Вниз, на набережную. Люди бросились в сторону. Стали фотографировать. Себастиан целился в промежуток между красно-черно-белыми пароходиками, спокойно покачивавшимися в лучах вечернего солнца. Он от всей души надеялся, что не врежется в один из них, но выбора больше не было.
        Где-то эта поездка должна закончиться. Получилось, что здесь.
        Он до отказа нажал на газ и открыл дверцу. Будет больно, но что остается делать. Ему хотелось вытолкнуть машину как можно дальше в сверкающий залив. Для этого требовалась максимальная скорость. Край набережной мчался на него. Когда до него оставалось всего несколько метров, он отпустил руль и выбросился из машины. Секунду он чувствовал, что летит в свободном полете, потом пришла боль. Он покатился по жесткой земле. Все завертелось. Тело вопило. И тут он услышал приглушенный взрыв, сопровождаемый грохочущим гейзером воды, которая окатила его. Он увидел, как пароходики на секунду почти вылетели из воды.
        Он приподнялся и сел. Пошевелить левой рукой он не мог. При каждом дыханье он ощущал боль.
        Вся набережная была покрыта водой, а воздух был полон капель воды, таких мелких, что они больше напоминали туман. Пароходики ударялись друг о друга металлическими остовами. Посреди общего хаоса пробивались солнечные лучи, и на секунду он увидел радугу.
        «Красивая», - подумал он. Потом он упал ничком и остался лежать.

        85

        Ему наконец удалось их всех собрать.
        Вот так ему это и виделось, несмотря на отсутствие Себастиана. Так и должно быть, так и надо. Вообще-то, Торкель не назвал бы себя человеком, тоскующим по прошлому, но в данном случае, раньше, несомненно, было лучше.
        В таком составе они работали лучше всего. Без Себастиана Бергмана.
        Торкель предполагал, что они вовсе не уникальны. Это наверняка относилось к большинству групп.
        Примерно час назад их официально отпустили в отпуск. После того, как Торкель передал прокурору все материалы завершенного предварительного следствия. И теперь они праздновали на открытой террасе ресторана «Мун кейк», всего в нескольких сотнях метров от Управления полиции. Заказали разные виды закусок на всех. Для желающих - пиво. Для Урсулы - вино.
        Пресса буквально сошла с ума после событий в «Вотерфронте». Убийца-застекольщик, министры, крупные предприниматели, машина с бомбой в заливе Риддарфьерден, среди туристов. Это напоминало основательный многодневный ливень посреди летней новостной засухи.
        Существовал такой большой выбор углов зрения, что истинный мотив довольно быстро отошел на задний план. В течение последовавших за происшествием двух недель Лагергрену уделялось все меньше места, и посеянное его предыдущими действиями зерно для дебатов уже больше никого, похоже, не интересовало, поскольку в результате «Вотерфронта» его объявили террористом, а даже самый свободомыслящий участник дебатов не хотел защищать идеи, приведшие к террору.
        Лагергрена арестовали сразу после событий вокруг мероприятия Управления связи и телекоммуникаций, и, возможно, он сам понял, что неудавшееся преступление сделает его более известным, но симпатизировать ему станет труднее, поскольку он стал признавать преступление за преступлением, с длинными объяснениями, почему ему приходилось действовать и как важно, чтобы кто-нибудь оказал сопротивление одурманиванию.
        Он инициировал крестовый поход против идиотизма.
        Он знал, что ничего из сказанного им до прессы не дойдет, поэтому казалось, будто он в основном тренируется перед предстоящим судебным процессом, который, как он неоднократно повторял, его адвокат не позволит проводить за закрытыми дверьми. Что из этого получится, они узнают в августе, когда начнется процесс. Торкель ни на секунду не сомневался в том, что Давиду Лагергрену дадут пожизненный срок и что в его случае именно так оно и будет.
        Когда их работа приносила результат, это всегда вызывало удовлетворение, но самым лучшим было все-таки то, что вернулась Ванья. После «Вотерфронта» она два дня не показывалась, но потом появилась в офисе и спросила, не может ли она помочь.
        Проследить за тем, чтобы к прокурору попал весь материал. Чтобы они ничего не упустили, чтобы Лагергрену вынесли обвинительный приговор.
        Просто-напросто завершить.
        Сейчас Торкель покосился на нее. Уже слегка загорела, желтая майка, белые шорты, солнцезащитные очки, улыбается Билли с бокалом пива в руке. Как приятно, что она вернулась.
        Он наклонился вперед, взял со стола вилку и постучал по одному из стоявших перед Билли пустых пивных бокалов. Он слегка откашлялся, но вставать не стал. Остальные замолчали и посмотрели на него с веселым ожиданием. Он понимал их, обычно он речей не произносил.
        - Я только хотел сказать, как мне приятно сидеть здесь с вами, - начал он. - В полном составе, - продолжил он, тепло взглянув на Ванью. - Я хочу лишь сказать, что мы хорошо поработали. Теперь воспользуйтесь небольшим заслуженным отпуском, поскольку я надеюсь, что пройдет несколько недель, прежде чем мы увидимся снова.
        После разрозненных возгласов «ура!» и «приятного лета!» Торкель поставил свой бокал и встал. Билли поднял солнцезащитные очки на лоб и посмотрел на него вопросительно.
        - Ты уже уходишь?
        - Да, мне надо домой, собрать кое-какие вещи, я завтра рано утром уезжаю. Если что, буду доступен по мобильному.
        - Куда ты едешь? - поинтересовалась Ванья.
        - Сначала в Ульрисехамн, а там посмотрим.
        Когда речь зашла о ближайших днях, он не смог сдержать маленькой довольной улыбки. Урсула выпила глоток вина. Поставила пустой бокал на стол. Торкель это отметил.
        - Оставайтесь сколько захотите, заказывайте что угодно я договорился о том, что счет перешлют мне.
        Он развернулся и пошел обратно к Управлению и своей машине. Легким шагом. Удаляясь от коллег, направляясь к Лисе-Лотте.
        - Торкель!
        Он остановился, обернулся и увидел, что за ним почти бегом устремилась Ванья.
        - В чем дело?
        Ванья догнала его и остановилась. Взгляд опущен на ноги в босоножках. Торкелю показалось, что он видит, как она прикусила губу. Что бы она ни собиралась сказать, давалось ей это явно нелегко.
        - Я не знала, стоит ли… - начала она, запнулась и посмотрела на него. - Но лучше, чтобы ты знал.
        - Знал что? - спросил он, уже почувствовав маленький холодный комок в груди.
        - После лета я не собираюсь работать в Госкомиссии.
        Она произнесла то, что ему никак не хотелось услышать. Ему так многое хотелось сказать в ответ - протестовать, уговаривать.
        - Нет, ты не можешь… - только и удалось выдавить ему.
        - Я должна.
        - Он не вернется. Себастиан не вернется.
        - Дело не в этом, ты знаешь, как я люблю работать с тобой, но мне необходимо сломать этот свой стереотип. Делать что-то новое.
        - Ты лучшая из тех, кто у меня есть.
        - Я собираюсь продолжать работу в полиции, мне только нужно найти другой отдел.
        Торкель лишь кивнул. Что ему было делать? Он так хорошо ее знает. Если она приняла решение, он не сможет заставить ее что-то изменить. Это - Ванья. Кроме того, ему не хотелось, чтобы она находилась в команде вопреки собственному желанию.
        - Но ты вернешься. - Он услышал, что у него получился скорее приказ, чем вопрос.
        - Да, я вернусь, я хочу обратно, я только должна сначала привести все немного в порядок.
        Что еще было говорить? Ничего. Она совершенно естественно скользнула к нему в объятия, и он обнял ее. Крепко, и долго не выпускал. Ванья почувствовала, как из уголка глаза выкатилась слеза.
        - Береги себя и звони, если тебе понадобится… что угодно, - услышала она его голос возле своих волос.
        - Обязательно.
        Он разомкнул объятия, посмотрел на нее, словно собираясь что-то сказать, но лишь коротко кивнул, развернулся и пошел дальше.
        Ванья направилась к остальным. Переходя улицу, взглянула на часы. Надо торопиться домой. Они с Юнатаном собирались ехать ночным поездом в Копенгаген.
        - О чем вы говорили? - поинтересовалась Урсула, когда она вернулась к столу, чтобы забрать сумку и попрощаться.
        Ванья сделала глубокий вдох. Рассказав Торкелю, она уговаривала себя, что самое страшное позади, но сейчас поняла, что это, пожалуй, не так.
        - Я собираюсь уйти из Госкомиссии, - произнесла она самым непринужденным тоном, на какой была способна. По выражению лиц было понятно, что они подумали, будто она шутит. Поэтому ей пришлось объяснять, почему, как долго она планирует отсутствовать, что собирается делать вместо этого, и они не дали ей уйти, пока она не согласилась выпить еще как минимум один бокал пива - из-за Билли получилось два - после чего она покинула их.
        - Ты встречался с Юнатаном? - поинтересовалась Урсула, провожая взглядом Ванью, которая направилась в сторону метро.
        - Да, когда-то давно, - ответил Билли. - Приятный парень. А ты встречалась с новой дамой Торкеля?
        - Лисе-Лотте. Да, однажды. Я разбудила их, когда Вебер опубликовал то интервью.
        - Каково тебе было?
        Урсула оцепенела. Уже вопрос, встречалась ли она с Лисе-Лотте, ее слегка смутил, теперь стало хуже.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Разве вы не были вместе? Ты и Торкель?
        Он произнес это так, будто говорил о чем-то совершенно естественном и широко известном. Обычная тема для беседы, как все прочие, словно он спрашивал, смотрела ли она какой-то сериал или фильм.
        - И все действительно об этом знают? - Урсула слегка покачала головой.
        - Про всех я не в курсе, но я знал.
        - Ничего не было, - твердо заявила Урсула и пригубила вина. - А если что и было, то уже закончилось. Так что все спокойно. Что ты собираешься сейчас делать? - закончила она, чтобы сменить тему.
        - Не знаю.
        - Разве ты не уезжаешь куда-нибудь с молодой женой?
        - Ей надоело ждать, пока я закончу работу, поэтому она уехала с друзьями на западное побережье. Я поеду туда завтра.
        - Значит, на сегодняшний вечер у тебя особых планов нет?
        - Нет, у тебя тоже?
        - Да.
        - Ну и хорошо.
        Они с легким звоном сомкнули бокалы, опустошили их и стали оглядываться в поисках официанта.

        86

        Она не пьяна. Но больше чем навеселе. Существует ли слово для такого промежуточного состояния?
        Урсула задумалась над этим, вылезая из такси и подходя к парадному. Код набрался без проблем. Правильно, с первой попытки - доказательство того, что она не пьяна. Войдя внутрь, она на минуту остановилась. Поглубже вдохнула, чтобы собраться. После усилия, потребовавшегося, чтобы открыть дверь, голова чуть больше шла кругом - доказательство того, что она не совсем трезва. Нечто среднее.
        Она прошла несколько шагов до стены, где висели почтовые ящики жильцов. На ее по-прежнему значилось: «М., У. и Б. Андерссон», хотя М. и Б. уже давно здесь не живут. Она полгода обдумывала, не поменять ли табличку, но никак не решалась. Не потому, что думала, будто М. и Б. вернутся. По М. она даже не скучала, а Б. не скучала по ней. Может, она оставила эту маленькую табличку потому, что та напоминала ей о других временах? Ничем не лучших, просто других, возможно, более простых.
        Урсула выудила из сумочки ключи, нашла маленький серебристый, от почтового ящика и открыла его. Пусто, если не считать местной газеты, недельного меню из обеденного ресторана за углом и красочной страницы от риэлторской фирмы, обещавшей ей лучшую цену за квартиру, если она обратится к ним для ее продажи. Ничего личного.
        Она задумалась над тем, когда ей в последний раз кто-нибудь писал. Что, помимо счетов, в последний раз пришло по почте из адресованного лично ей? Только ей. Вероятно, приглашение на свадьбу Билли и Мю.
        Когда это было? Несколько месяцев назад.
        Честно говоря, теперь мало кто пишет письма и посылает открытки, но в ее электронном почтовом ящике встречалось почти так же мало личных писем и приветов, как и в обычном. Все, что она получала, приходило с работы, являлось рекламой или напоминанием от Фейсбука, что ей надо прочесть сообщения или что она пропустила какие-то события. Страницу в Фейсбуке она завела себе несколько лет назад, думая, что это хороший способ поддерживать небольшой контакт со школьными друзьями и бывшими коллегами, но ей надоело. Она не знала, какие может сообщить новости, и устала от идеальной на вид жизни других, с выходными в спа-салонах, пятницами с белым вином и креветками, личными рекордами на беговой дорожке, с закатами и выпеканием булочек для летних праздников.
        Оставалось признать: она одинока. Всегда была одинокой, даже когда жила вместе с Микке и Бэллой. Собственно, ее это не беспокоило. Она - одиночка по сути, возможно, даже сама выбрала такую жизнь.
        Но еще ранний вечер. Лето. Она свободна. Зачем подниматься наверх и сидеть в пустой квартире? Особенно, когда имеются другие варианты.
        Она оставила все лежать в почтовом ящике, захлопнула его, заперла и пошла обратно к парадному. «Возможно, этот вариант не лучший», - подумала она, когда вышла на тротуар и ее обдало летним теплом.
        Но она пребывает в промежуточном состоянии между легким подпитием и опьянением. Она имеет право принимать плохие решения.

        87

        Послезавтра будет три недели. Три недели назад он загнал машину Юнатана в залив Риддарфьерден, сломал три ребра и левую руку - в двух местах.
        Торкель пришел к нему, пока он ждал в больнице, чтобы его перевязали. Он поблагодарил его, но, казалось, в то же время был на него несколько сердит.
        Все похвалили их за вмешательство, но неужели Себастиан вообще не думал о последствиях? Да, он предотвратил катастрофу, но что произошло бы, если бы бомба взорвалась на Васагатан? Перед Центральным вокзалом?
        Себастиан не понимал, зачем говорить о вещах, которые могли бы произойти, когда точно известно, что ничего не случилось. Крайне маловероятно, что он снова попадет в такую же ситуацию, поэтому ему не требовалось извлекать их произошедшего урок.
        О возможном продолжении работы Себастиана в Госкомиссии они вообще не говорили. Он не спрашивал, а Торкель не заводил об этом речи.
        Когда медсестра увела его гипсовать руку, Торкель попрощался и ушел. После этого ни единого посещения, ничего. Себастиан надеялся, что появится Ванья. В первый раз, когда его серьезно ранили на службе, она приходила его навестить. Тогда он всего лишь предложил себя вместо нее.
        В качестве заложника у Эдварда Хинде. Эдвард не пошел на это, и они оба чуть не погибли.
        Теперь он действительно занял ее место, сумел полностью избавить ее от опасности, но на этот раз она не пришла. Ни в больницу, ни к нему домой. Не позвонила.
        У него возникало странное ощущение дежавю: выйти из больницы и понять, что ты потерял дочь. Он заставлял себя смириться с тем, что она действительно не хочет иметь с ним дела.
        Это причиняло боль больше, чем сломанные ребра и рука. В обычных случаях он знал, как справляться с болью, горем, неугомонностью, подавленностью. Лечение было одним и тем же для всех эмоциональных состояний. Трахаться с женщинами.
        Но сейчас он едва мог глубоко вздохнуть, не заскулив от боли. Секс исключен. Действия ртом и пальцами, разумеется, возможны, но на то, чтобы вести игру и соответствовать специфическим требованиям в конце соблазнения, сил толком нет. Шансы потерпеть неудачу слишком велики.
        Поэтому он сидел дома, начиная сходить с ума.
        Он нервно прошелся по квартире. Предположил, что, наверное, следует что-нибудь съесть. Обедал ли он сегодня? Вроде бы нет. С другой стороны, есть не хотелось. Звонок в дверь. Себастиан замер. Каждый раз, когда звонили в дверь, у него начинало возникать слабое ощущение неприязни. Но оно не помешало ему все-таки пойти и открыть, по-прежнему не пользуясь глазком.
        Он, как всегда, надеялся увидеть Ванью. Это оказалась Урсула.
        - Привет.
        Ей удалось произнести единственное короткое слово немного неразборчиво.
        - Ты выпила?
        - Мы были в ресторане и выпили несколько бокалов вина.
        - Кто мы?
        - Коллеги.
        - Ванья?
        - И Торкель, и Билли.
        Себастиан уже три недели не был частью команды и не ожидал, что его пригласят выпить по бокалу после работы или сходить в паб, но все-таки, к своему удивлению, испытал некоторую грусть от того, что его исключили.
        - Заходи, - сказал он, отступая в сторону.
        Ему только показалось или она немного посомневалась, прежде, чем войти в прихожую? В любом случае он не намеревался напоминать ей о том, что произошло, когда она была у него в прошлый раз.
        - Хочешь кофе или чего-нибудь поесть?
        - Пожалуй, кофе.

        Она сидела на стуле за кухонным столом. Себастиан устанавливал в кофеварке фильтр и черпал кофе из пакета, крепко зажатого между загипсованной рукой на перевязи и животом.
        - Тебе помочь? - спросила она.
        - Нет, я справлюсь, спасибо.
        Она откинулась на спинку стула. Чувствовала, что алкоголь приносит приятное расслабление. Ей вспомнилось, как она сидела здесь в прошлый раз.
        Они ужинали. Было приятно.
        Позвонил Торкель, в легком подпитии, и сказал, что любит ее. Сегодня такого не случится. Потом они пили кофе в гостиной. Уже откровенно подразумевалось, что они пойдут в постель. Этого сегодня тоже не случится.
        Потом она пошла принести молока, тут позвонили в дверь…
        Об этом ей думать не хотелось.
        - Как ты себя чувствуешь? - спросила она, увидев на его лице гримасу боли когда он ставил пакет с кофе обратно в шкаф.
        - Лучше.
        - Но тебе больно?
        - Да.
        - Поэтому у тебя такой расстроенный вид?
        Она увидела, как Себастиан на секунду оцепенел. Видимо, удивленный тем, как быстро разговор перешел с общих фраз на личное.
        - Неужели расстроенный? - выжидающе произнес он, и ей показалось, что он, похоже, намеренно держится к ней спиной.
        - Дело в Ванье? - продолжила она, почему-то твердо решив не дать ему так легко отделаться, и не удивилась, когда не получила ответа.
        - Что ты натворил, чтобы так взбесить ее?
        Себастиан повернулся и посмотрел на нее. В мутноватых глазах искренний интерес. Никакого злорадства. Никакого осуждения. Возможно, даже немного сострадания.
        Он ненадолго задумался. Урсула здесь. Она единственная пришла к нему. Правда, навеселе и одинокая, но тем не менее. У них было кое-какое общее прошлое. Тогда, давным-давно, когда он был уверен в том, что она его действительно любила, пока он не переспал с ее сестрой. Да и перед тем, как Эллинор в нее выстрелила. Теперь она опять здесь. В его квартире, у него на кухне. Человек, пришедший к нему по собственному желанию, простивший его. Она заслуживает правды.
        - Я переспал с ее матерью, - под конец произнес он.
        - Она ненавидит мать.
        - Знаю.
        На кухне воцарилась тишина. Слышалось только упорное пыхтение кофеварки, говорившее о том, что ее пора почистить.
        - Ты действительно никак не можешь перестать портить себе жизнь.
        Без укора, в основном печальная констатация факта. С сочувствием. Что говорить? Что он может сказать? Опровергнуть нельзя - она права. Каждый раз, когда намечалось что-то хорошее, он испытывал необходимость портить это.
        До встречи с Лили им двигал голод. Ощущение, что трава зеленее где-то в другом месте. Наивное представление о том, что он, возможно, упустит нечто лучшее, если удовольствуется этим. Неспособность выбрать, желание получить как можно больше. Иметь все и всегда.
        После цунами 2004 года дело было в другом. Она ждала ответа, реакции, чего-нибудь. Что говорить? Что он может сказать? Да, она достойна правды.
        - Я думаю, я не заслуживаю этого, - тихо проговорил он.
        - Не заслуживаешь чего?
        - Быть счастливым.
        Тишина на кухне сделалась абсолютной. Он смотрел на Урсулу. Почти из последних сил. Ждал реакции, чего угодно. Она встала, ничего не говоря, и пошла к нему. Чем ближе она подходила, тем труднее ему становилось на нее смотреть. Она остановилась перед ним. Близко. Он опустил глаза в пол. Не произнеся ни слова, она осторожно отодвинула в сторону руку на перевязи и скользнула к нему в объятия. Бережно обняла его. Приложила щеку к его груди. Он чувствовал тепло ее тела, аромат ее шампуня и дезодоранта, слабый запах алкоголя. Он обхватил ее здоровой рукой вокруг талии, позволил себя обнимать, принимал утешение, уговаривая себя, что плачет потому, что она сжимает его поврежденные ребра.

        88

        Утреннее солнце било ему в глаза.
        Хотелось пить и в туалет. Он повернул голову, чтобы уклониться от солнечных лучей, и сразу почувствовал головную боль: вчера он напился до беспамятства.
        Он не мог припомнить, когда такое было в последний раз. Вчерашний вечер тоже помнился не полностью. Провалы в памяти. Когда Урсула вскочила в такси возле ресторана, он позвонил нескольким старым приятелям. Ему смутно помнилось, что сперва они встретились в каком-то кафе Сёдермальма, чтобы выпить пива, пошли в парк, чтобы добавить, а оттуда поехали на автобусе в район Гердет, чтобы еще и играть в футбол.
        Последний поезд метро обратно в город, крик какой-то женщины. Красный.
        Он открыл глаза. На стене ледоруб и веревка. Да, именно. Домой он не пошел. Поехал к Йеннифер, позвонил ей, разбудил. Где-то около двух.
        Было ощущение последней ночи с компанией. Ванья уходит. Временно, но все-таки. Они завершили расследование. Работа окончена. Завтра он поедет в Марстранд[136], жить в маленькой комнатке с единственной узкой кроватью, вместе с Мю, в доме, который они сняли совместно с двумя подругами Мю и их парнями.
        Неделю. Неделю без встреч с Йеннифер.
        Он понял, что ситуация последних месяцев особенно долго продолжаться не сможет. Ему придется с ней разбираться, порвать с кем-то из них. С Мю или с Йеннифер. Но вчера думать об этом тоже не хотелось. Еще одна причина выпить пива.
        Услышав, насколько он пьян, Йеннифер засмеялась. Конечно, он может приехать. Надо же, это он помнит. Он взял такси, уснул в машине. Его разбудил шофер.
        Он с трудом сел - жажда стала мучить меньше, в туалет захотелось больше, голова заболела значительно сильнее.
        Как он попал на диван, он толком не помнил. Наверное, слишком противно пах или слишком громко храпел. Он провел языком по нёбу. Кажется, его, по крайней мере, не рвало. Зубной щеткой он, похоже, тоже не воспользовался.
        Красный.
        Он поднялся на ноги. Дотащился до туалета. Сколько же времени? Казалось, он проспал часа два. Но времени уже, должно быть, больше. Солнце стоит довольно высоко. Мочась, он осознал, что по-прежнему пьян.
        Надо уходить: он еще не собрал вещи для поездки. Поезд отходит в 11:22. Наверное, все-таки рано. Нет, иначе бы Йеннифер его разбудила.
        Он спустил воду и открыл холодный кран. Когда он наклонился, чтобы попить, голова запротестовала против смены высоты и наклонного положения. В заключение он набрал в ладони воды и несколько раз сполоснул лицо. Распрямился и впервые увидел свое отражение в зеркале. Какой кошмар. Он несколько раз моргнул и попытался привести лицо в порядок. Выглядеть бодрым. Собранным. Получилось неважно. Он наклонился вперед и провел пальцем по щеке. Как будто взялся за пластилин. Кожа вроде бы осталась в опущенном положении.
        Красный.
        Он оцепенел.
        Внезапно полностью протрезвел. Мгновенно включился адреналин и все прочее.
        Красный - их сигнальное слово. Он толком не помнил, что они… Но, да, конечно, занимались. Он был пьян и возбужден, и… черт!!
        Он бросился из ванной в спальню. Остановился прямо в дверях. Йеннифер лежала на кровати обнаженной. Руки над головой, по-прежнему прикованные к спинке кровати наручниками. Ноги раздвинуты, привязаны узкими кожаными ремнями, которыми они обычно пользовались. Голова отвернута от него. Он дышал так тяжело, что трясся и не мог увидеть, двигается ли ее грудная клетка. Но ведь, наверное, должна двигаться? Возможно, обморок. Что-нибудь с кровоснабжением? Наверняка ужасно болят руки, возможно, повреждены мышцы, но…
        Он подбежал к кровати.
        - Йенн…
        Он собирался легонько потрясти ее за плечо, но остановился. Внезапно все исчезло. Комната, кровать, пол, все. Все звуки. Все краски. Все просто исчезло.
        Он этого больше не видел. Не видел ничего. Кроме одного.
        Темно-лиловых пятен у нее вокруг шеи.

        Благодарности

        Уже вышло несколько книг о Себастиане Бергмане и остальных членах Госкомиссии, и вас, кто помогал нам и поддерживал нас, едва ли стало меньше. Но, как всегда, спасибо всем замечательным сотрудникам издательства Норстедтс, и прежде всего Сусанне Романус и Петеру Карлссону, без чьего доброжелательного отношения к нам и нашему творчеству нам было бы не справиться. Спасибо также всем нашим новым друзьям из агентства Salomonsson Agency, во главе с Никласом, Туром, Федерико и Мари, которые постоянно делают нашу писательскую жизнь веселее и легче. Спасибо также нашим зарубежным издателям и издательствам, которых, к нашей радости, становится все больше и больше, и всем нашим переводчикам, делающим потрясающую работу.

        МИККЕ:
        Помимо всех вышеупомянутых, я думаю также о своих коллегах из продюсерских компаний «СФ» и «Трое друзей», которые вдохновляют и поддерживают. Однако самую большую благодарность я все-таки хотел бы приберечь для тех, кто всегда был со мной, в минуты сомнений и радости. Для тех, кто терпел, что видит меня слишком мало, и кому приходилось мириться с тем, что вымышленные персонажи временами выходили для меня на передний план и отрывали от них, и физически, и ментально. Для моей замечательной семьи: Астрид, Цезаря, Вильяма и Ванессы - вы значите для меня больше всего. Вы так много раз приводили меня к цели. Без вас я - ничто. Я люблю вас.

        ХАНС:
        Я слишком много работаю, это не тайна. Поэтому огромное спасибо всем тем, кто изо всех сил старается, чтобы я справлялся, отрывая меня от офиса и командировок, с помощью путешествий, ужинов, вина и дружеской болтовни. Камилле, Пилле, всем членам «СФС», семье Криг, Йессике, Карлссонам, Валлинам, Бергнерам и наверняка многим еще. И, разумеется, спасибо самым красивым, веселым, умным и замечательным. Моей семье. Лотте, Сикстену, Алисе и Эббе. Люблю и уважаю.
        notes

        1

        Вестерос - административный центр лена Вестманланд, расположен в 114 км от Стокгольма. (Здесь и далее - прим. перев.)

        2

        Эстермальм - один из самых респектабельных районов Стокгольма.

        3

        Мартин Бек - центральный персонаж детективных романов Май Шёвалль и Пера Валё.

        4

        Дочь (нем.)

        5

        «Давайте потанцуем» - шведская телепрограмма, напоминающая «Танцы со звездами». По окончании трансляции зрители каждый раз решают, какая пара покидает конкурс.

        6

        Анна Линд - министр иностранных дел Швеции, была убита средь бела дня в универмаге «НК» в Стокгольме в 2003 году.

        7

        Имеется в виду знаменитая шведская фабрика по изготовлению фарфора, в настоящее время являющаяся частью финской фирмы «Литтала».

        8

        Вестманланд - лен, в котором расположен город Вестерос.

        9

        Буквально - «Мой путь или шоссе» (англ.). Используется в смысле «Делай по-моему или катись».

        10

        «Сотри и перемотай назад» - название песни группы The Cardigans.

        11

        Post mortem - после смерти (лат.).

        12

        Дерьмо тоже, название другое (англ.).

        13

        Премьер-министр Швеции Улоф Пальме был застрелен на улице в центре Стокгольма в 1986 году. Убийство так и осталось нераскрытым.

        14

        Хагаманнен - прозвище известного всей Швеции преступника, совершавшего насильственные действия в районе Хага города Умео в 1998–2000 и 2005 годах.

        15

        Сконе - южная провинция Швеции, отделенная от Дании проливом Эресунд.

        16

        Названия фильмов гей-порно.

        17

        Миссия завершена (англ.).

        18

        Пригород Стокгольма. - Здесь и далее примеч. пер.

        19

        «Лёвхага» - психиатрический стационар закрытого типа.

        20

        Имитатор (англ.).

        21

        Rigor, rigor mortis - трупное окоченение (лат.), autolys - аутолиз, саморастворение клеток (лат.), tache noire - трупные пятна (фр.).

        22

        Эстерлен - район на юго-востоке Швеции, популярное место для летнего отдыха.

        23

        Имеется в виду здание Полицейского управления, расположенное в Стокгольме на острове Кунгсхольмен.

        24

        Юсси Бьёрлинг (1911–1960) - шведский оперный певец, пользовавшийся всемирной известностью.

        25

        Вестерос - город, расположенный примерно в 100 км к северо-западу от Стокгольма.

        26

        Имеются в виду хлебобулочные изделия, заранее приготовленные для выпечки и хранящиеся в морозилке.

        27

        Ваксхольм - небольшой курортный городок в шхерах, неподалеку от Стокгольма.

        28

        Лунд - университетский город на юге Швеции.

        29

        Фрескати - район Стокгольма, где расположена бoльшая часть корпусов Стокгольмского университета.

        30

        Получается игра слов, поскольку «С» может означать третий номер, а кроме того, по-английски с этой буквы начинается слово «криминология». Кафедра в этом здании была создана позже его постройки - отсюда «провидец».

        31

        Бандхаген - район в пригороде Стокгольма.

        32

        Имеется в виду Карл-Антон Аксельссон (род. в 1933 г.) - известный шведский автор-исполнитель песен, использовавший артистическое имя Карл-Антон и с 1965 года начавший регулярно выступать с концертами в Витабергспаркен. С 1981 по 1995 год его выступления транслировались по телевидению.

        33

        Эстергётланд - провинция на юго-востоке Швеции.

        34

        Майский шест - главный атрибут праздника летнего солнцестояния, его украшают цветами, а затем поднимают и устраивают вокруг него танцы.

        35

        Дорогой ресторан в центре Стокгольма.

        36

        Бромма - район Стокгольма.

        37

        Нюнесхамн - пригород Стокгольма.

        38

        Все едино, как ни назови (англ.).

        39

        Способ действия (лат.).

        40

        Смоланд - одна из южных провинций Швеции.

        41

        Сёдертелье - пригород Стокгольма.

        42

        Предметом гордости (англ.).

        43

        Эстерлен - курортный район на юго-востоке Швеции.

        44

        Линчёпинг - седьмой по величине город Швеции, расположен на юго-востоке страны.

        45

        Мелархёйден и Норртелье - пригороды Стокгольма.

        46

        Связь на одну ночь (англ.).

        47

        Сёдер (Сёдермальм) - район в центре Стокгольма.

        48

        Сигтуна - небольшой городок в пригороде Стокгольма.

        49

        «Спотифай» (Spotify) - шведская служба потокового воспроизведения музыки.

        50

        Бру - местечко в Стокгольмском лене.

        51

        Снуп Дог (Snoop Dogg) (род. в 1971 г.) - американский рэпер, продюсер и актер.

        52

        Халланд - юго-западная провинция Швеции.

        53

        Расставляйте ваши приоритеты правильно (англ.).

        54

        «Митт Ливс Новелль» (Mitt Livs Novell) - шведский журнал для девочек-подростков, выходивший в 1964–1998 годах и состоявший в основном из новелл о любовных проблемах молодых женщин.

        55

        Датский сорт яблок.

        56

        «Ангелы Ада» - один из крупнейших в мире мотоклубов, основанный в США и имеющий филиалы по всему миру.

        57

        Эссекс - графство на юго-востоке Англии.

        58

        В окрестностях площади Стуреплан в центре Стокгольма обычно обитает золотая молодежь.

        59

        Улоф Пальме (1927–1986), премьер-министр Швеции, убитый в центре Стокгольма. Убийство до сих пор не раскрыто.

        60

        Обоюдный выигрыш (англ.).

        61

        В неофициальном порядке (англ.).

        62

        Вестерторп - район в пригороде Стокгольма.

        63

        Представление начинается! (англ.).

        64

        «Монти Пайтон» - комик-группа из Великобритании.

        65

        Сэмюэл Беккет (1906–1986) - ирландский писатель, поэт и драматург, один из основоположников театра абсурда.

        66

        «Спокойные фавориты» (Lugna Favoriter) - шведская коммерческая радиостанция, передающая спокойную поп-музыку.

        67

        ЧСС - частота сердечных сокращений в единицу времени (обычно в минуту).

        68

        WTF (what the fuck) - что за хрень; LOL (lots of laughs, laughing out loud) - ржу не могу, смеюсь в голос (англ.).

        69

        Шведы понимают под этим автомобильную дуэль, при которой машины мчатся навстречу друг другу на таран, чтобы выяснить, кто первым свернет; термин употребляется также по отношению к другим дуэлям, например, между политиками.

        70

        Мэрста - небольшой город, расположенный к северо-западу от Стокгольма.

        71

        Йемтланд - провинция в северной части средней Швеции (Здесь и далее примеч. пер.).

        72

        Программа жилищной застройки, действовавшая в Швеции в 1965–1975 гг. и предполагавшая строительство за десять лет миллиона квартир.

        73

        Южная провинция Швеции.

        74

        Административный центр лена Йемтланд.

        75

        Город в США, где, в частности, на территории базы ВМС США находится Академия ФБР.

        76

        Главная премия, присуждаемая шведским журналистам за журналистские расследования.

        77

        Шведская служба безопасности.

        78

        Чарльз Понци (1882–1949) - американец итальянского происхождения, организовавший в 20-х годах крупную финансовую пирамиду.

        79

        Фред Рогер Понтаре (Юханссон) (1951 г.р.) - шведский эстрадный певец.

        80

        Расскажи мне о своем детстве (англ.).

        81

        Avicii (Тим Берглинг), 1989 г.р. - шведский диджей, певец и музыкальный продюсер.

        82

        Привилегированный район Стокгольма.

        83

        Шведская коммерческая радиостанция, передающая спокойную поп-музыку.

        84

        Мое сердце продолжит биться (англ.).

        85

        Близко ли, далеко ли, где бы ты ни был! (англ.)

        86

        Зд.: мешать работу с развлечениями (англ.).

        87

        Ханс Йорген Вегнер (1914–2007), датский архитектор и дизайнер мебели.

        88

        Крупнейший шведский интернет-форум.

        89

        Йон Бауер (1882–1918), известный шведский художник и иллюстратор.

        90

        Ошибка записи при резервном копировании (англ.).

        91

        Пожалуйста, свяжитесь с компьютерной поддержкой Главного управления полиции (англ.).

        92

        «Лёвхага» - психиатрический стационар закрытого типа.

        93

        Шведские футбольные команды.

        94

        В Швеции пожилых людей иногда ласково называют «изюмом».

        95

        Клинг и Кланг - два совершенно некомпетентных полицейских из книги А. Линдгрен «Пеппи Длинныйчулок».

        96

        Полный крах (англ.).

        97

        «Площадкой» называют нижний ярус площади Сергелс-торг.

        98

        Ошибочно, пожалуйста (англ.).

        99

        Анна Линд (1957–2003) министр иностранных дел Швеции, скончавшаяся от ножевых ранений, полученных в одном из крупнейших универмагов в центре Стокгольма.

        100

        Психопатология преступления: Криминальное поведение как клиническое расстройство (англ.).

        101

        Свен-Йоран «Свеннис» Эрикссон, 1948 г., шведский футбольный тренер с мировой известностью; Маркус Берг, 1986 г., известный шведский футболист. Оба родились в Турсбю.

        102

        Эстергетланд - юго-восточная провинция Швеции.

        103

        СЭПО - шведская государственная служба безопасности.

        104

        неофициально (англ.).

        105

        СИДА - Шведское агентство международного развития и сотрудничества.

        106

        Missing People Sweden - организация, основанная в 2012 г., помогает разыскивать пропавших людей: распространяет информацию через сайты и интернет-форумы и организует прочесывание лесов.

        107

        В 2012 году в волчьем вольере крупнейшего зоопарка Швеции, расположенного в местечке Кольморден, была обнаружена мертвой тридцатилетняя служительница.

        108

        Самое большое сферическое здание в мире, место проведения концертов и спортивных мероприятий, построено в 1989 году.

        109

        Книга Сьюзен Коллинз из серии «Хроники Подземья».

        110

        Опережаю тебя (англ.)

        111

        Уверена, ты говоришь это всем девушкам (англ.)

        112

        Отто Леннарт Хюланд (1919–1993), популярный шведский журналист и телеведущий.

        113

        Что произойдет в Кируне, останется в Кируне (англ.)

        114

        Забыть о Дре (англ.)

        115

        Только одинокие (англ.)

        116

        Вермланд - провинция Швеции, где расследовалось предыдущее преступление.

        117

        Имеется в виду очень популярная в Швеции викторина, где каждая часть начинается с такого вопроса и участники должны при помощи видеоролика и подсказок догадаться, в какой город они направляются.

        118

        Чем меньше, тем лучше (англ.)

        119

        Калле Анка - шведский вариант Дональда Дака.

        120

        Сконе - южная провинция Швеции, жители которой обладают характерным диалектом.

        121

        Вестергётланд - провинция на юго-западе Швеции.

        122

        Песня «Не может помешать нам», записанная дуэтом американских рэперов (англ.).

        123

        «Спотифай» (Spotify) - первый стриминговый сервис, позволяющий слушать музыку онлайн.

        124

        Сундбюберг - удаленный от центра район Стокгольма.

        125

        Юрсхольм - привилегированный район Стокгольма со старыми традициями.

        126

        Массачусетский технологический институт.

        127

        Британская рок-группа, основанная в 1971 году.

        128

        В шведских школах учебный год начинается в середине августа.

        129

        NCC (Nordic Construction Company) - крупнейший строительный концерн Швеции.

        130

        Организация экономического сотрудничества и развития.

        131

        Общество, выступающее за замену в Швеции монархии республиканской формой правления.

        132

        Даларна - одна из провинций Швеции.

        133

        Мухаммед Аль-Файед о том, как понимать сигналы нашего организма. (англ.)

        134

        Кейтлин Дженнер - трансгендерная женщина, урожденная Уильям Брюс Дженнер, американская телезвезда. «Семейство Кардашьян» - американское реалити-шоу.

        135

        Андерс Беринг Брейвик - норвежский националист, организатор и исполнитель теракта в центре Осло и нападения на молодежный лагерь 22 июля 2011 года. В результате его терактов погибло 77 человек и 151 получил ранения.

        136

        Марстранд - город на острове, к северо-западу от Гётеборга.