Deus ex homine Ханну Райяниеми

        Лучшее за год: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк - XXIII #19
        Ниже представлена яркая, насыщенная, очень динамичная история, которая проносит читателя над сингулярностью Винджа в мир, где повсюду поджидают таинственные опасности и еще более таинственные союзники.

        Ханну Райяниеми
        Deus ex homine[Бог из человека (лат.). «Deus Ex Homine», by Hannu Rajaniemi. 2005 by Hannu Rajeniemi. First published in Nova Scotia: New Scottish Speculative Fiction (Crescent Books), edited by Neil Williamson and Andrew J. Wilson. Reprinted by permission of the author.]


        Я не был, как это принято у богов, образцом святости и еще одним искупителем человеческих грехов. Я был полнофункциональным, сверхчеловеческим божеством с жидкометаллическим телом, запредельным мозгом, облаками самовоспроизводящегося тумана, выполняющего мои приказы, и рекурсивно обновляемым искусственным интеллектом, подчиненным моей воле. Я мог сделать все, что захочу. Я не Иисус. Я Супермен: вредный Эксцентричный Супермен. Я был чертовски счастлив. Я выжил.
        Тишина в Питтенвиме была глубже, чем можно ожидать даже от такой маленькой приморской деревушки графства Файф. На севере, вдали от брандмауэра Эдриена, чума буйствовала вовсю и дома скрывались в тумане дополнительных защитных экранов.
        — Ну как, не похоже на Преззагард?  — спросил Крейг, когда мы проезжали по главной улице.
        Опасения,  — прошептал в моей голове симбионт.  — Беспокойство.
        Я не мог винить Крейга. Я приятель его падчерицы и в первые же ее выходные приехал к ней в дом. Здесь есть о чем тревожиться.
        — Не совсем,  — ответил я, ощущая в животе неприятное волнение.
        — Нищим выбирать не пристало, как говорит моя старуха,  — сказал Крейг.  — Ну вот, мы и прибыли.
        Сью открыла дверь и приветливо обняла меня. Как всегда, я вижу в ней Эйлин, даже в ее коротко остриженных светлых волосах и морщинистом лице.
        — Привет, Юкка,  — здоровается она.  — Рада тебя видеть.
        — И я рад,  — отвечаю я, удивляясь сам и поражая моего симбионта подлинной искренностью.
        — Эйлин звонила,  — продолжает Сью.  — Она будет здесь с минуты на минуту.
        За ее плечом я замечаю глазеющего на меня Малькольма. Я подмигиваю, и он начинает хихикать. Сью вздыхает.
        — Малькольм сводит меня с ума,  — жалуется она.  — Теперь он вообразил, что может управлять летающим ангелом. Удивительно, каким самонадеянным можно быть в шестилетнем возрасте.
        — Эйлин до сих пор осталась такой,  — говорю я.
        — Знаю.
        — Она уже здесь!  — неожиданно кричит Малькольм. Мы выбегаем на задний двор и наблюдаем за ее спуском.


        Ее ангел оказывается очень большим, даже больше, чем я себе представлял по ее живым изорядам. У него прозрачная, словно стеклянная, кожа и угольно-черные крылья. Лицо и корпус вылеплены грубо, словно в незаконченной скульптуре.
        А внутри его груди, как насекомое в янтаре, заперта Эйлин, но она улыбается.
        Спускаются они медленно. Воздушные струи от мельчайших лопастей в его крыльях срывают лепестки с хризантем Сью. Ангел легко касается травы. Стеклянистая поверхность стекает в сторону, и "Эйлин выходит наружу.
        Я впервые вижу Эйлин после того, как она уехала. От ее мягкого скафандра расходится сияние, и она в нем похожа на рыцаря. Черты ее лица стали резче, и еще у нее появился загар. В обзорных изорядах Кыо-сети пишут, что солдаты Божьего Корпуса не только получают неактивное оборудование, но и подвергаются изменению ДНК. Но все равно это моя Эйлин: запачканные светлые волосы, резко очерченные скулы и зеленые глаза, в которых всегда горит вызов; моя Эйлин, мой солнечный свет.
        Я способен только стоять и смотреть. Она подмигивает мне, подходит обнять мать, брата и Крейга. А потом шагает ко мне, и я слышу гудение ее комбинезона. Она прикасается губами к моей щеке.
        — Юкка,  — говорит Эйлин,  — скажи на милость, что ты тут делаешь?
        — Брейк. Перестаньте целоваться,  — вмешивается Малькольм.
        Эйлин шутливо пихает его.
        — Мы не целуемся,  — говорит она.  — Мы говорим друг другу «привет».  — Она улыбается.  — Я слышала^ что ты хотел познакомиться с моим ангелом.
        Лицо Малькольма вспыхивает. Но Сью решительно берет Эйлин за руку.
        — Сначала надо поесть,  — говорит она.  — Потом будете играть.
        Эйлин смеется.
        — Ну вот, теперь я дома!  — восклицает она.


        Эйлин с удовольствием ест. Она сменила свой скафандр на джинсы и футболку и теперь еще больше похожа на девчонку, которую я помню. Она перехватывает мой взгляд и пожимает под столом руку.
        — Не переживай,  — говорит она.  — Я настоящая. Я ничего не говорю, только отдергиваю руку.
        Крейг и Сью обмениваются взглядами, и симбионт советует мне что-нибудь сказать.
        — Как я догадываюсь, вы все настроены остаться по эту сторону брандмауэра?  — выдавливаю я из себя.
        Сью кивает:
        — Я не собираюсь никуда уходить. Этот дом построил мой отец, и мы останемся здесь, даже если боги предпочтут уйти. Кроме того, эта компьютерная штука неплохо нас защищает.
        — Рыба,  — говорю я. Она смеется:
        — Я никогда к этому не привыкну. Я знаю, что это имя ей дали те молодые парни, которые ее выстроили, но почему они назвали ее Fish?
        Я пожимаю плечами:
        — Это глупая шутка, рекурсивный акроним. Fish Is Super Human. Все с большой буквы. На самом деле это нисколько не смешно.
        — Пусть так. Ну, по милости Рыбы, мы останемся здесь сколько будет возможно.
        — Это хорошо.
        «И глупо»,  — добавляю я про себя.
        — Можно сказать, что это шотландская черта,  — говорит Крейг.  — Упрямство.
        — И финская тоже,  — замечаю я.  — Не думаю, чтобы в ближайшем времени мои родители собрались куда-то переезжать.
        — Видишь, я всегда знал, что у нас есть что-то общее,  — кивает он, хотя симбионт предупреждает меня о неискренности его улыбки.
        — Эй,  — возмущается Эйлин,  — насколько я помню, ваша дочь не Юкка. А я только что вернулась с войны.
        — Ну и как там война?  — спрашивает Крейг. Вызов, — предупреждает меня симбионт.
        Я чувствую себя не в своей тарелке. Эйлин печально улыбается.
        — Грязная,  — отвечает она.
        — У меня приятель был в Ираке давным-давно,  — говорит Крейг.  — Вот там было грязно. Сплошная кровь и кишки. Сейчас все делают машины и нерды. И эти машины даже не могут тебя убить. Что это за война?
        — Мне не положено об этом говорить,  — предупреждает Эйлин.
        — Крейг,  — вмешивается Сью,  — не сейчас.
        — Я просто спросил,  — возражает Крейг.  — У меня были друзья в Инвернессе, и кто-то, пораженный заразой, превратился в гигантский «тетрис». Эйлин была на войне, она знает, что это такое. Мы беспокоились. Я просто хочу знать.
        — Если она не хочет об этом говорить, значит, она не хочет,  — говорит Сью.  — Она только что вернулась домой. Оставь ее в покое.
        Я смотрю на Крейга. Симбионт утверждает, что это ошибка, но я приказываю ему заткнуться.
        — Она кое в чем права,  — говорю я.  — Это мерзкая война. Самая отвратительная из всех, которые мы знаем. И ты прав, агенты богочумы не могут никого убить. Но боги могут. Рекурсивно оптимизируемый искусственный интеллект не убивает людей. Это делают киборги-киллеры.
        Крейг мрачнеет.
        — Итак,  — цедит он,  — почему же ты не там, раз считаешь, что все так плохо?
        Взгляд Малькольма мечется между сестрой и отчимом. Смущение. Слезы.
        Я кладу вилку на стол. Еда неожиданно становится безвкусной.
        — У меня была чума,  — медленно произношу я.  — Я дисквалифицирован. Я был одним из нердов.
        Эйлин поднимается из-за стола, и ее глаза мечут молнии.
        — Как ты смеешь!  — кричит она на Крейга.  — Ты не представляешь, о чем говоришь. Ни капли! Ты ничего не поймешь из изорядов. Рыба не желает, чтобы вы знали. Все плохо, очень плохо! И ты еще хочешь мне что-то рассказать? Это я могу тебе рассказывать!
        — Эйлин,  — начинаю я, но она жестом заставляет меня замолчать.
        — Да, Инвернесс превратился в гигантский «тетрис». Это сделали нерды и машины. И мы их убили. А ты знаешь, что еще мы видели? Детей. Детей, зараженных чумой. Дети очень жестоки. Они знают, чего хотят: есть, спать и не испытывать никакой боли. И все это предоставляет им богочума. Я видела женщину, которая лишилась рассудка. Она твердила, что потеряла ребенка и не может его найти, хотя все видели, что она беременна. Мой ангел, посмотрев на нее, сказал, что у нее в утробе червоточина, а ребенок в своей маленькой Вселенной. А у нее был такой взгляд… такой взгляд…
        У Эйлин прерывается голос. Она выскакивает из комнаты, и в этот момент Малькольм начинает плакать. Я, не думая, иду за нею.
        — Я просто спрашивал,  — доносится до меня голос Крейга, но я уже захлопываю за собой дверь.


        Я нахожу ее на заднем дворе. Эйлин сидит рядом с ангелом, обхватив одной рукой его ногу. Я чувствую укол ревности.
        — Эй,  — говорю я,  — не возражаешь, если я сяду рядом?
        — Пройди вперед, там есть свободный клочок травы,  — слабо улыбается она.  — Я плохо себя вела и всех там перепугала, правда?
        — Думаю, да. Малькольм все еще плачет.
        — Это… Я не знаю. Просто вырвалось. А потом я решила, что не важно, если и он все услышит. Он играет в свои игры, а там постоянно это происходит, так что мои слова не имеют значения. Я здорово сглупила.
        — Я думаю, важно то, что это сказала именно ты,  — медленно говорю я.  — Вот что имеет значение.
        Она вздыхает:
        — Ты прав. Я такая скотина. Нельзя было позволять Крейгу доводить меня до такого состояния, но на севере нам пришлось несладко, и слушать его легкомысленные замечания…
        — Все в порядке.
        — Эй,  — усмехается она,  — я по тебе скучала. Ты придаешь жизни смысл.
        — Я рад, что хоть кто-то так думает.
        — Знаешь,  — продолжает Эйлин, вытирая лицо,  — пойдем погуляем или лучше сходим в паб. Я все еще голодна. И не отказалась бы выпить. Мое первое увольнение, а я все еще трезвая. Сержант Кацуки откажется от меня, если узнает.
        — Посмотрим, что мы можем предпринять,  — говорю я, и мы отправляемся в гавань.


        Не знаю, проявила бы такая девушка, как Эйлин, интерес к парню вроде меня, если бы не тот факт, что я стал богом.
        Это случилось два года назад. В университетском кафетерии. Я пытаюсь снова привыкнуть к тусклым краскам реального мира. В одиночестве. А потом три девчонки садятся за соседний столик. Хорошенькие. Веселые.
        — Серьезно,  — говорит одна, в жакете пастельного цвета и с интерфейсом Рыбы в стиле «хелло, Кити».  — Я хочу сделать это с изорядом. Вот, посмотрите.  — Девчонки сгрудились вокруг ее напыленного экрана.  — Здесь есть сайт под названием «Изоряд совокуплений». Секс с богами. Эта девчонка что-то вроде их фанатки. Везде за ними ездит. Я имею в виду устойчивых, тех, кто не становится нестабильным.
        На мгновение воцарилась благоговейная тишина.
        — Вот это да!  — восклицает вторая девушка.  — Я всегда думала, что это просто городская легенда или что-то вроде постановочного порно.
        — Как видишь, нет,  — говорит третья.
        В те дни восхищение нердами было чем-то вроде гриппа — им можно было легко заразиться. Богочума — это подавляющая волю, постоянно самосовершенствующаяся и самовоспроизводящаяся программа. Это джинн, который приходит к тебе и гнездится в окружающих тебя машинах, а потом непререкаемым тоном указывает, что делать, а твоя воля постепенно слабеет. Все это тебя разрушает, но вместе с тем непередаваемо сексуально.
        — Нет, серьезно,  — снова говорит первая девушка,  — нет ничего удивительного, что те, кто составил Рыбу, были именно парнями. Она вся как воплощение пениса. В ней нет никакого упоминания о женской сексуальности. Я хочу сказать, что в ней совсем нет феминистского оттенка. Серьезно…
        — Боже мой!  — восклицает вторая.  — Посмотрите вон на того. Я хочу его… э-э-э… ее… это. Хочу их всех. Нет, правда.
        — Не правда,  — говорю я.
        — Простите?  — Она смотрит на меня так, словно наступила на что-то неприятное и хочет поскорее вытереть обувь.  — У нас приватный разговор.
        — Конечно. Я только хотел сказать, что изоряд — это фальшивка. Я бы на вашем месте не стал морочить себе голову изорядами.
        — Ты говоришь, исходя из собственного опыта? Сломал своего дружка о девчонку из изоряда?
        Я впервые рад избавиться от помощи своего симбионта: если игнорировать его шепот, ее лицо остается для меня пустой маской. Остальные девчонки нервно смеются.
        — Да,  — говорю я.  — Я один из них.
        Они одновременно встают, несколько мгновений смотрят на меня, а потом уходят.
        «Маски,  — думаю я, глядя им вслед.  — Маски».
        В следующую секунду мои мысли опять прерываются.
        — Извини,  — говорит третья девушка.  — Мне правда очень, очень жаль. На самом деле мы не подруги, просто учимся на одном курсе. Меня зовут Эйлин.
        — Все в порядке,  — говорю я.  — Я не придал этому значения. Эйлин присаживается на угол стола, и я опять не придаю этому значения.
        — На что это похоже?  — спрашивает она. У нее очень зеленые глаза. Пытливые,  — подсказывает симбионт.
        И я просто жажду, чтобы она сказала что-нибудь еще.
        — Ты действительно хочешь узнать?  — уточняю я.
        — Да,  — настаивает она.
        Я опускаю взгляд на свои руки.
        — Я был квакером,  — медленно начинаю я.  — Квантовым хакером. И когда появился источник Рыбы, я, как и почти всякий чокнутый на нашей планете, попытался с ним поработать. И умудрился составить задание: мой собственный дружелюбно настроенный искусственный интеллект порабощен, а беспредельно надежная и безошибочно целенаправленная система превратит меня из мешка плоти в Нового Бога Джека Кирби и никому не навредит. По крайней мере так было сказано.
        — Но ты сделал это,  — широко распахнув глаза, вздохнула Эйлин.
        — Ну, в те времена Рыба была еще достаточно свободна, чтобы действовать осторожно. Морские звезды появлялись до того, как кто-то бесповоротно погибал. Она выжгла мой интеллект, как информационную раковую опухоль, и запихнула в…  — Я изобразил, что оглядываю самого себя.  — Вот в это.
        — Здорово!  — воскликнула Эйлин, сжимая в тонких пальчиках чашку с кофе.
        — Да,  — кивнул я.  — Все так и было.
        — И как ты чувствуешь себя сейчас? Тебе было больно? Ты скучаешь по прошлому?
        Я засмеялся:
        — Я почти совсем ничего не помню. Рыба ампутирует большую часть воспоминаний. И кое-что было разрушено.  — Я сглотнул.  — Я… Это легкая форма какого-то заболевания. Я не слишком хорошо считываю информацию о людях.  — Я снял свою шапочку.  — Это довольно уродливо.  — Я показал ей симбионта, вживленного в затылок. Как и все устройства Рыбы, он имел форму морской звезды.  — Это симбионт. Он изучает для меня людей.
        Она легонько прикасается к нему, и я это чувствую. Симбионт способен считывать осязательную информацию с гораздо большим разрешением, чем человеческая кожа, и я ощущаю сложную форму кончиков пальцев Эйлин, скользнувших по его поверхности.
        — А мне кажется, это очень красиво,  — говорит она.  — Как драгоценный камень. Ой, а он теплый! А что еще он делает? Это вроде интерфейса Рыбы в твоей голове?
        — Нет. Он все время причесывает мои мозги. Чтобы удостовериться, что тот, кем я был раньше, где-нибудь не притаился.  — Я рассмеялся.  — Быть отвергнутым Богом никому не хочется.
        Эйлин улыбается.
        У нее очень приятная улыбка,  — сообщает симбионт. И я не уверен, что это не лесть в ответ на ласку.
        — Должна признать, все это звучит довольно грустно,  — говорит она.  — Или ты только девушкам так рассказываешь?
        Тем вечером она пригласила меня к себе домой.


        В «Контрабандисте Дэне» мы заказываем рыбу с жареной картошкой. Мы с Эйлин здесь единственные посетители, и старик трактирщик приветствует ее по имени. Еда потрясающе вкусная, хотя я нахожу ее слишком жирной, но Эйлин поглощает свою порцию с явным наслаждением и заливает рыбу пинтой пива.
        — Хорошо, что ты хоть не потеряла свой аппетит,  — говорю я.
        — Подготовка в пустыне Гоби учит ценить пищу,  — отвечает она и отбрасывает со лба волосы, а у меня от этого жеста замирает сердце.  — Мои кожные элементы способны производить фотосинтез. Этого не увидишь ни в каких изорядах. Это ужасно. Ты все время чувствуешь голод, но они не позволяют есть. Хотя при этом постоянно остаешься настороже. Из-за последствий таких упражнений моя моча весь уик-энд будет странного цвета.
        — Спасибо, что проинформировала.
        — Извини. Солдатские разговоры.
        — Ты в самом деле кажешься немного другой.
        — А ты нет,  — говорит она.
        — Я такой и есть.  — Я прихлебываю пиво, надеясь, что симбионт позволит мне напиться.  — Я и есть другой.
        Она вздыхает:
        — Спасибо, что пришел. Я рада тебя видеть.
        — Все в порядке.
        — Нет, в самом деле, это много для меня значит, я…
        — Эйлин, прошу тебя.  — Я отключаю свой симбионт. И убеждаю себя, что не хочу знать, о чем она думает. Честно.  — Ты не должна ничего говорить.  — Я опустошаю бокал.  — На самом деле я кое о чем задумался. Я долго над этим размышлял. У меня было много времени. Я хотел сказать…
        Слова застревают у меня в глотке.
        — Продолжай,  — говорит Эйлин.
        — Тебе незачем этим заниматься — уезжать из дому и сражаться с монстрами, если только…  — Я даже сейчас вздрагиваю от этой мысли.  — Если только ты не разозлилась на меня до такой степени, что тебе надо убивать этих существ… Вроде меня.
        Эйлин вскакивает.
        — Нет, дело не в этом,  — говорит она.  — Совсем не в этом.
        — Я хорошо тебя слышу, не стоит так кричать. Она прищуривается.
        — Включай свой симбионт и пойдем со мной.
        — Куда мы пойдем?
        — На пляж, бросать камни.
        — Зачем?
        — Мне этого хочется.


        Мы спускаемся на пляж. Погода солнечная, какой не было уже несколько месяцев. Огромная Рыба парит над горизонтом. Наверное, эта ромбовидная морская звезда, раскинувшаяся почти на милю, влияет и на погоду тоже.
        Мы идем к полосе прибоя. Эйлин бежит вперед и прыгает в волнах.
        Вокруг нас отличная площадка между двумя пирсами и множество округлых плоских камней. Эйлин поднимает несколько голышей, размахивается и делает пробный бросок. Камень скользит и подпрыгивает на воде.
        — Ну, теперь твоя очередь.
        Я пробую. Камень летит по высокой дуге, ныряет вниз и исчезает в волне. Не было даже всплеска.
        Я смеюсь и оглядываюсь на Эйлин. Ее лицо освещено лучами далекой морской звезды, смешавшимися с солнечным светом. В это мгновение она выглядит совсем как та девчонка, которая пригласила меня провести Рождество со своими родителями.
        А потом Эйлин заплакала.
        — Прости,  — всхлипывает она.  — Я собиралась рассказать тебе все до своего приезда. Но не смогла.
        Она прильнула ко мне, и волны ластятся к ее ногам.
        — Эйлин, прошу тебя, скажи, что случилось. Ты знаешь, я ведь не всегда могу это увидеть.
        Она опускается на мокрый песок.
        — Помнишь, что я говорила Крейгу про детей?
        — Да, конечно.
        Эйлин с трудом сглатывает.
        — До того как я тебя оставила,  — говорит она,  — у меня был ребенок.


        Сначала я думал, что это просто приятный секс. Я не придавал нашим отношениям особого значения: у меня было немало связей и до, и после того, как я стал богом. Но Эйлин остается. Она готовит завтрак. Она идет вместе со мной утром в кампус, держит меня за руку и смеется над уничтожителями спама, которые гоняются по улице за рекламными пиктограммами, а те кружатся в воздухе, словно разноцветные листья на ветру. К ее дню рождения я выращиваю из своего симбионта интерфейс Рыбы. Он похож на божью коровку, и Эйлин называет его «мистер Жук».
        Я становлюсь безрассудным и потому не замечаю, как влюбляюсь.
        Зима в Преззагарде проходит быстро. Мы вместе подыскиваем квартирку в вертикальной деревушке Стека, и я плачу за нее доходами от нескольких компьютерных работ.
        А потом, однажды утром, ее постель оказывается пустой, и только мистер Жук сидит на подушке. Из ванной комнаты исчезают ее туалетные принадлежности. Я звоню ее друзьям, запускаю программных агентов в местную поисковую сеть. Ее никто не видел. Две ночи я провожу, воображая себе различные кошмары. Может, у нее есть любовник? Я что-то сделал не так? Симбионт нельзя считать непогрешимым, и временами меня охватывает страх, что я нечаянно сказал что-то ужасное.
        Она приходит утром третьего дня. Я открываю дверь, и она стоит на пороге, бледная и расстроенная.
        — Где ты была?  — спрашиваю я.
        Она выглядит такой несчастной, что мне хочется ее обнять, но Эйлин отталкивает меня.
        Ненависть, — подсказывает симбионт.  — Ненависть.
        — Прости,  — говорит она, а по щекам бегут слезы.  — Я пришла, только чтобы забрать свои вещи. Я должна уйти.
        Я пытаюсь что-то сказать: что я ничего не понимаю, что мы сможем справиться с этим вместе, и если это моя ошибка, то я ее исправлю. Я готов просить. Я готов умолять. Но ненависть окружает ее обжигающей аурой и заставляет меня замолчать. Я только стою и смотрю, как посланцы Рыбы уносят с собой ее жизнь.
        — He проси меня ничего объяснять,  — говорит она от двери.  — Присмотри за мистером Жуком.
        Она уходит, и я пытаюсь вырвать симбионт из своего черепа. Я хочу, чтобы черный червь, сидящий в моем разуме, вышел наружу и снова овладел мной, чтобы сделал меня богом, недоступным боли, любви и ненависти, умеющим летать. На некоторое время все вокруг затягивает плотный туман. Кажется, я пытался открыть окно и совершить прыжок на три сотни метров вниз, но Рыба в стенах и стекле мне этого не позволяет: мы создали жестокий мир, заботливо-жестокий, который не позволит нанести себе вред.
        В какой-то момент симбионт погружает меня в сон. Когда я просыпаюсь и начинаю крушить мебель, он делает это снова. А потом опять и опять, пока не просыпается что-то вроде рефлекса Павлова.
        Позже я провожу целые ночи, изучая образы в памяти мистера Жука: я пытаюсь при помощи симбионта выяснить эмоциональные особенности нашей совместной жизни. Но там нет ничего, что подсказало бы решение, ничего, на чем можно было бы остановиться. Или я все делаю неправильно.
        — Все это уже было,  — твержу я себе.  — Я прикоснулся к небесам и упал. Ничего нового.
        И я становлюсь лунатиком. Получаю степень. Работаю. Пишу сценарии для Рыбы. Забываю. Убеждаю себя, что я выше этого.
        А потом раздается звонок Эйлин, и я запрыгиваю в первый же поезд, направляющийся на север.


        Я слушаю стук ее сердца и пытаюсь осознать ее слова. Они кувыркаются в моих мыслях, и я никак не могу их поймать.
        — Эйлин. Господи, Эйлин.
        Бог, скрывающийся в моем мозгу, в заблокированных участках, в моих батареях, в ДНК…
        Внезапно появляется желание его вырвать.
        — Сначала я не поняла, что происходит,  — каким-то тусклым голосом говорит Эйлин.  — Я чувствовала себя странно. Я просто хотела побыть одна, где-нибудь высоко и далеко. Тогда я забралась в одну из пустых квартир на вершине Стека — в одну из тех, что вырастили совсем недавно. Я собиралась остаться там на ночь и подумать. А потом вдруг захотела есть. То есть я стала очень и очень голодной. Я поглощала неимоверные количества всяких вкусностей. Тогда у меня начал расти живот.
        Во владениях Рыбы контрацепция подразумевается как само собой разумеющееся до тех пор, пока кто-то действительно не захочет завести ребенка. Но сразу после Рождества у нас была одна ночь в Питтенвиме, вдали от брандмауэра, где, в отличие от Преззагарда, споры Рыбы не так густо наполняют воздух. И я почти вижу, как это случилось, как божье семя из моего мозга взламывает защиту, создает крошечное молекулярное устройство, содержащее ДНК, но гораздо меньшее, чем сперматозоид, и внедряется в Эйлин.
        — Я почти ничего особенного не ощутила. Не было никакой боли. Я легла, воды отошли, и оно просто выскочило наружу. Это было самое красивое на свете существо,  — с улыбкой сказала она.  — У него твои глаза и такие крохотные пальчики. И на каждом идеальный ноготок. Оно посмотрело на меня и улыбнулось. А потом помахало мне ручкой. Словно… словно решило, что больше во мне не нуждается. Внезапно стены расступились, и оно вылетело. Мое дитя. Улетело.
        Чтобы оградить божье семя, я использовал в качестве идентификационного механизма свою ДНК. Я даже не подумал, что в барьере может появиться брешь. Но оно завладело моей волей. Перестроилось. А после этого могло модифицировать себя как угодно. Даже вырастить крылья, если бы возникло желание.
        Я крепко обнял Эйлин. Мы оба промокли и дрожали, но я не обращал внимания.
        — Прости. Той ночью я хотела тебе сказать,  — говорит она.  — А потом снова увидела, как оно смотрит на меня. В твоих глазах. Я должна была уйти.
        — И ты вступила в Корпус. Она вздыхает:
        — Да. Это помогло. Надо было сделать что-то полезное.
        — Ты была мне нужна,  — говорю я.
        — Я знаю. Прости. Ярость сжимает мне горло.
        — Ну и как, сработало? Вы там убивали супермладенцев и их темных повелителей? Это принесло тебе счастье?
        Она отшатывается от меня:
        — Теперь ты говоришь, как Крейг.
        — А что мне остается делать? Мне очень жаль, что так вышло с ребенком. Но это не твоя вина. И не моя.
        — Но ведь это ты…  — Она быстро прикрывает рот ладонью.  — Извини, я не хотела этого говорить. Я не хотела.
        — Возвращайся в свое уединение и оставь меня одного. Я бегу вдоль кромки воды, хотя и не знаю куда.


        На берегу меня поджидает ангел.
        — Привет, Юкка,  — говорит он.  — Я рад, что мы снова встретились.
        Его голос, как и всегда, звучит приятно и бисексуально. В моих мозгах что-то щелкает. Это голос Рыбы.
        — Привет.
        — Я могу тебе чем-нибудь помочь?
        — Вряд ли. Вот разве что ты откажешься от нее. Заставишь ее подумать.
        — Я не могу влиять на ее решения,  — говорит ангел.  — Этим я не занимаюсь. Я только даю ей или тебе все, что вы захотите или могли бы захотеть, если бы были посообразительнее. Такова моя высшая цель. И это тебе известно.
        — Самоуверенный болван! Неужели она должна подчиняться коллективной воле человечества и сражаться с монстрами? И, возможно, погибнуть на этой войне? Так, по-твоему, должен формироваться ее характер?
        Ангел ничего не отвечает, но меня уже понесло.
        — Я даже не уверен, что таково решение самой Эйлин. Это… Эта вещь у меня в голове — твоих рук дело. Ты мог позволить ускользнуть божьему семени, только чтобы ударить Эйлин побольнее, чтобы заставить ее записаться в этот эскадрон камикадзе. И ты наверняка знал, что я приеду сюда и начну на тебя кричать, но не смогу ее остановить. Как по-твоему?
        Ангел на миг задумывается.
        — Если бы у меня была возможность, этот мир уже был бы идеальным.  — Он склоняет набок свою стеклянную голову.  — Но, возможно, есть кто-то еще, кто захотел видеть тебя здесь.
        — Не пытайся играть со мной в головоломки!
        Гнев извергается из меня бурным потоком. Я начинаю колотить ангела по груди кулаками. Его кожа поддается и прогибается, как поверхность мыльного пузыря.
        — Юкка!
        Голос доносится откуда-то издалека.
        — Юкка, остановись!  — кричит Эйлин.  — Перестань, идиот! Она с неожиданной силой оттаскивает меня Эсторону.
        — Посмотри на меня! Это была не Рыба. Это не ты. И это не младенец. Это я. Я хотела этого. Почему ты мне не позволил?
        Я смотрю на нее затуманенным взором:
        — Потому что я не мог пойти с тобой.
        — Ты глупый мальчишка,  — говорит она, и теперь она меня поддерживает, а я плачу. Плачу впервые с тех пор, как перестал быть богом.  — Глупый, глупый мальчишка.


        Через некоторое время слезы иссякают. Мы сидим на камне и смотрим на закат. Я чувствую себя легким и опустошенным.
        — Может, было бы легче, если бы ты не позвонила,  — говорю я со вздохом.
        У Эйлин расширяются глаза.
        — Что ты имеешь в виду? Я никогда этого не делала. Я считала, что это Крейг. Это на него похоже. Чтобы не дать мне вернуться обратно.
        А потом мы видим младенца.
        Он безволосый, голенький и розовый, и тонкая ниточка пуповины свисает с его животика. У него зеленые глаза Эйлин, но мой взгляд. Он плывет по воздуху, и чудесные крошечные ножки почти касаются воды.
        Младенец смотрит на нас и смеется. Его голос звучит переливами серебряных колокольчиков. А во рту полно жемчужно-белых зубов.
        — Сиди очень тихо,  — говорит Эйлин.
        Ангел направляется к младенцу. Его руки ощетиниваются пучками лезвий. Из груди появляется дуло стеклянной пушки. Крошечные шарики света, полные энергии квантовые заряды устремляются навстречу младенцу.
        Ребенок снова смеется. Он вытягивает перед собой крошечные ручки и сжимает кулачки. Воздух — возможно, и пространство, и время тоже — начинает колебаться и скручиваться. А затем ангел исчезает, и наш ребенок держит в руках стеклянный шарик, словно снежок.
        Эйлин хватает меня за руку.
        — Не беспокойся,  — шепчет она.  — Большая небесная Рыба должна была это видеть. Она что-нибудь сделает. Сиди спокойно.
        — Плохой мальчик,  — медленно произношу я.  — Ты сломал маминого ангела.
        Младенец хмурится. И за сморщенным розовым лобиком я вижу вспышки космического гнева.
        — Юкка…  — шепчет Эйлин, но я ее перебиваю:
        — Ты знаешь только, как убивать богов. А я знаю, как с ними разговаривать.
        Я смотрю на своего сына — об этом мне говорит крошечная морщинка между его ног — и делаю шаг вперед. Я помню, что чувствуешь, когда в твоих руках вся мощь мира. Вместе с ней возникает стремление сделать мир совершенным.
        — Я знаю, почему ты нас сюда позвал,  — говорю я.  — Ты хочешь, чтобы мы были вместе, не так ли? Твои мамочка и папочка.
        Я опускаюсь на одно колено и смотрю своему сыну в глаза. Я стою в воде, и так близко к нему, что ощущаю тепло его кожи.
        — Я знаю, что ты чувствуешь. Я это пережил. Ты мог взять нас по отдельности. Мог перестроить наши мозги. Ты мог заставить нас захотеть быть вместе и быть с тобой.  — Я делаю паузу и указательным пальцем прикасаюсь к его носу.  — Но это не сработало. Это не было бы совершенством.  — Я вздыхаю.  — Поверь, я это знаю. Я пытался сделать это с собой. Но ты — совершенно новое создание, ты можешь сделать лучше.
        Я достаю из кармана мистера Жука и протягиваю сыну. Он хватает его и тянет в рот. Я делаю глубокий вдох, но ребенок не кусает его.
        — Поговори с этим жуком,  — советую я.  — Он расскажет тебе, кто мы такие. А потом возвращайся.
        Младенец закрывает глаза. Потом он хихикает, не выпуская изо рта мистера Жука. И он трогает мой нос крошечным пальчиком.
        Я слышу крик Эйлин. В мозгу брыкается огненная лошадь, потом гремит гром.
        Меня будит что-то мокрое на лице. Я открываю глаза и вижу лицо Эйлин на фоне потемневшего неба. Идет дождь.
        — Ты в порядке?  — со слезами в голосе спрашивает она и поддерживает мне голову.  — Маленький негодяй!
        Неожиданно ее глаза открываются во всю ширь, а в моей голове наступает тишина и согласие. Я вижу в ее взгляде изумление.
        Эйлин вытаскивает из-под моей головы руки. На ее ладони лежит мой симбионт. Я беру его, верчу в пальцах. Потом широко размахиваюсь и швыряю его в море. Он трижды подскакивает на поверхности и исчезает.
        — Интересно, откуда он его берет.

        notes


        Примечания

        1

        Бог из человека (лат.).


        «Deus Ex Homine», by Hannu Rajaniemi. 2005 by Hannu Rajeniemi. First published in Nova Scotia: New Scottish Speculative Fiction (Crescent Books), edited by Neil Williamson and Andrew J. Wilson. Reprinted by permission of the author.