Собаки-призраки Ханну Райяниеми
        Ханну Райяниеми
        Собаки-призраки
        Начинается со свиста. Он раздаётся прохладным летним вечером и замирает на высокой ноте. Руби тут же высовывает нос из ямы, которую мы с лабрадорами выкопали в маминой бывшей клумбе в поисках пиратских сокровищ, озирается и несётся к штакетнику, быстро-быстро виляя толстым хвостом. Настораживается и Принцесса, бросает кость, зевает и с достоинством топает следом.
        На секунду мне кажется, что вернулся папа, и сердце ёкает. Но нет, это долговязый мальчишка по кличке Собакин. Он сидит на корточках за забором, сгибаясь в три погибели и припав красным лицом к доскам. Я пялюсь на гостя, стоя коленями на земле и не выпуская из рук пиратский меч, но меня, похоже, не замечают.
        А затем Собакин принимается лаять, очень звучно и утробно, будто гром гремит. Прижав уши, Руби с Принцессой слушают. Вот он умолк, и только пыхтят собаки. Он встаёт и широко распахнутыми белесыми глазами смотрит на меня.
        - Привет, мелкий, - говорит Собакин. - Ты знаешь, что у вас дома завелись собаки-призраки?
        Он распрямляется, скрещивает волосатые руки на груди, поверх спортивной куртки, и сверлит меня взглядом. Под его глазами страшные на вид тёмные круги. Он смотрит на меня внимательно, будто собака, которая чего-то хочет. В горле у меня пересохло, но Принцесса и Руби виляют хвостами, поэтому в дом я не убегаю. Я подхожу к забору.
        - Собаки-призраки?
        - Ну, бывшие собаки. Мёртвые. - Он чешет нос и скалится. От него пахнет несвежим потом и землёй, и я задерживаю дыхание. - Ты того, смотри. Они могут забраться в тебя, подбить на нехорошее.
        Когда взрослые тебя подкалывают, это видно: они будто усмехаются внутренне. Но Собакин убийственно серьёзен, как мистер Ганн на уроке географии.
        - Ладно.
        Я отступаю на шаг и запускаю пальцы в Рубину шкуру. Собакин суёт меж досок волосатую руку, и Руби её обнюхивает, всё ещё легонько маша хвостом и улыбаясь по-собачьи.
        - С собаками-призраками надо держать ухо востро, - говорит Собакин, не отрывая от меня глаз.
        - Саймон! - вдруг слышу я маму. - Что ты делаешь?
        Она стоит в дверях кухни, хмуро-испуганная. Собакин рычит напоследок Принцессе и Руби, тявкает и пятится.
        - Кажись, ты влип, - говорит он.
        - Опять ты! - кричит мама. - Ещё раз - и я звоню в полицию!
        Собакин смотрит мимо неё, на что-то за дверью, и глухо взрыкивает. Затем разворачивается и припускает вдоль по улице низкими длинными прыжками, шлёпая грязными «найками» по асфальту.
        - Саймон, иди домой, - говорит мама. - Холодает. Ты же знаешь, тебе нельзя говорить с этим мальчиком.
        - Я хотел гулять. А он не со мной говорил, а с Руби. И с Принцессой.
        - Пора в постель. - Мама берёт меня за плечо. - Папа вот-вот вернётся.
        - А можно, Руби поспит у меня в комнате?
        - Как хочешь. - Она устало вздыхает, крепко меня обнимает и отпускает. Она сменила духи, в третий раз за месяц, и пахнет странно, как загорелые дамы в «Дженнерс». - Только папе не говори, ладно?
        - Ладно.
        И я иду в дом, где тихо и спокойно.

* * *
        Я долго лежу в своей комнате, не смыкая глаз. Руби, забывшись рядом собачьим сном, то и дело вздрагивает и встявкивает.
        Всё сходится. Если псы не попадают в рай, они бродят где умерли, и их становится больше и больше. Их, должно быть, уймы. Повсюду.
        Если все собаки, которых я когда-либо видел, станут призраками, то что им есть? Вроде и нечего, разве только друг друга. И некоторые будут здороветь, набираться сил, точно в «Горце».
        Я холодею, как в тот раз, когда нашёл в саду мёртвую птицу, кишащую белыми червями.
        Трубы в новом доме клокочут, и звук немного похож на собачье рычание. Мне вдруг нестерпимо хочется в туалет. Я задумываюсь, нет ли в комнате пса-призрака, который только и ждёт, когда я спущу ноги на пол. Но дыхание Руби, её запах меня успокаивают, - она бы почуяла, - и я осторожно встаю. Не разбудить бы, а то подумает, что настало утро и захочет на улицу, играть.
        Чтобы не ходить мимо спальни родителей, я иду в туалет, который в подсобке. Тихонько спускаюсь по узкой лестнице. Половицы под толстым ковром скрипят, как резиновые игрушки Руби.
        В подсобке душно, пахнет влажным бельём: мама вешает его на сушилке сверху. В углу ворчит водонагреватель. Мама не любит, когда ходим в туалет сюда, - мол, разносим повсюду микробы, - но с пустым мочевым пузырём собаки-призраки не так страшны.
        Я открываю кран вымыть руки, и что-то смыкается у меня на запястье.
        Будто собака схватила пастью: холодные зубы больно впиваются в кожу. Из раковины прёт густая вонь канализации. Я пробую отнять руку. Призрачные челюсти не пускают. Зубы царапают кость. Я кричу от боли.
        Из зеркала на меня глядит мокрый чёрный пёс с ярко-зелёными глазами.
        Вдалеке хлопает дверь. Потом загорается свет и появляется мама.
        - Ты что, Саймон? - говорит она, щурясь.
        В её волосах бигуди, отчего голова похожа на клумбу.
        Боль в запястье перемещается в живот и выходит наружу слезами.
        - Чего ты? - Мама берёт меня за руку, там, куда укусил пёс. Костяшки её худых пальцев белые под канарским загаром. - Прямо беда с тобой.
        Я вижу в её глазах зелёный блеск и вдруг понимаю, куда делся пёс-призрак.
        Она тащит меня в мою комнату и едва не швыряет на постель.
        - Убери отсюда собаку. От неё грязь. Руби, вниз. Живо.
        Руби вскакивает и встряхивается, хлопая ушами. Затем, поджав хвост, удирает вниз. Мама выходит и захлопывает дверь.
        Я сворачиваюсь калачиком под одеялом. В запястье так и пульсирует боль. Я перелезаю на нагретое Руби место, но оно быстро остывает.
        Трубы клокочут и взлаивают.

* * *
        На другой день, в школе, я чувствую себя усталым. Мел мистера Ганна скрипит по доске, будто визжит белый пёсик.
        После уроков, лишь бы убраться из дома, я вывожу Принцессу и Руби гулять. Они тащат меня за собой - вернее, тащит Руби, Принцесса выступает вальяжно. Я бездумно шагаю, дышу и рассматриваю белые отметины на запястье. Они по-прежнему болят.
        Куда именно собаки меня ведут, я вижу слишком поздно.
        Втроём они сидят на скамье между китайской прачечной и кооперативом. Чуть поодаль Собакин подпирает собой фонарный столб и курит. Они смотрят на него с тихим благоговением.
        Принцесса тоже теперь налегла: собакам не терпится обнюхать сидящих.
        - Не туда, - говорю я, дёргая поводок, и глаза Руби лезут из орбит.
        Но сил не хватает. Да и поздно уже.
        Самый большой из троицы встаёт, бросает фантик от конфеты и вразвалку идёт ко мне. Его жирное белое тело едва помещается в спортивном костюме, а толстая шея делает его похожим на бульдога.
        - Кто это тут у нас?
        Он что-то жуёт, и его хомячьи щёки так и ходят.
        На секунду у меня леденеет в груди.
        - Я хочу поговорить с Собакиным.
        - С Собакиным? Да ведь он только с собачками говорит. Ты собачка? - Он приседает на корточки, но даже на корточках выше меня. На его подбородке - готовый лопнуть прыщ, будто крохотное бельмо. - Ну-ка, гавкни?
        Он расплывается в широкой шоколадной улыбке.
        Меня вдруг зло берёт. Он не пёс-призрак, а всего лишь толстый мальчишка.
        - Руби, - шепчу я, - голос.
        Руби заливается оглушительным сердитым лаем. Вообще-то она не сердится, а просто рада погавкать, но мальчишке-бульдогу невдомёк, и он едва не плюхается на задницу. Принцесса коротко и женственно подтявкивает, будто кого-то отчитывая.
        - Дурдом, бля! - кричит другой мальчишка, бездельничающий на скамье, козырёк кепки надвинут на глаза. - Брось ты их, Зуда.
        Лицо мальчишки-бульдога багровеет. Он сжимает кулаки, но не смеет ни двинуться, ни отвести взгляда от собак.
        - Хорош, - говорит Собакин и подходит.
        Он чешет Руби промеж ушей. Та по-собачьи улыбается.
        - Отлично погавкала. Молодчага.
        От него несёт старыми окурками, но Руби всё равно.
        Затем он поворачивается ко мне, и я вижу: его глаза, карие в золотистую крапинку, - глаза не собаки, но волка.
        - Так всё хреново? - Он смотрит на моё запястье.
        Я киваю.
        - Всегда есть вожак. Главный среди них. Найди его и задай трёпку. Сыграй с ним в гляделки и перегляди. Докажи, что ты круче, тогда отвяжутся.
        - Как вампиры? - спрашиваю я.
        - Тип того.
        - Но как мне его найти?
        Принцесса виляет хвостом, и Собакин бросает на неё странный грустный взгляд.
        - Они там, где вода. Как дикие звери.
        Я не хочу опять идти в подсобку, и моё лицо, должно быть, это выдаёт.
        - Я знаю, каково оно, - говорит Собакин. - Меня никто не учил, как с ними справиться, так что не ссы. Договорились? - Он легонько пожимает моё плечо. Пальцы его липкие от пота, но жест, несмотря на это, дружеский. - Молодец.
        Затем его глаза вновь становятся волчьими. Он оборачивается и расправляет плечи.
        - Ребзя! - орёт он, точно лает. - Не спать, бля!
        Он поднимает обломок булыжника и запускает прямо в окно. Срабатывает сигнализация, и вся банда, как один, делает ноги, хохоча и улюлюкая.

* * *
        Когда я прихожу домой, папа сидит на кушетке в гостиной, спортивная сумка стоит у его ног. Воротник тенниски расстёгнут, ладони на коленях.
        - Здоров, - говорит он.
        Я его обнимаю. Он неловко хлопает меня по спине.
        Пахнет он гелем для душа, как всегда после спортзала, и за его ухом клок несмытой пены для бритья. Но есть и другой запах, сильнее, а лицо раскраснелось. Руби танцует вокруг папы, гоняясь за своим хвостом, а Принцесса кладёт голову ему на колени и предлагает кость. Он улыбается, но мельком, будто дверь хлопнула.
        - Ты что, курил? - спрашивает он.
        Я мотаю головой.
        - А несёт, будто три пачки в день уговариваешь.
        - Тебе стоило бы больше интересоваться сыном, - говорит мама.
        Мама босиком, в пижамных штанах и футболке. Видно, что весь день сидела дома, у телека. Она бледна и глядит сердито.
        Папа сглатывает, играет желваками. Тыльные стороны его кистей поросли чёрными волосами, и когда на него находит, он немного похож на Собакина. Или Волкина.
        - А мои интересы вроде как всем по барабану, - тихо говорит он.
        В его голосе прорезается что-то, от чего моё запястье опять начинает ныть.
        - Да, вроде как, - говорит мама. - На кухне осталась пицца.
        Избегая встречаться с ним взглядом, она идёт наверх.
        Папа встаёт так резко, что и Руби, и Принцесса тотчас вскакивают, навострив уши.
        - Что смотришь? - говорит он. - Уроки сделал?
        Он отпинывает сумку с дороги и выходит.
        В одиночестве я съедаю на кухне холодный кусок пиццы и думаю, что с собаками-призраками надо кончать.

* * *
        Звуки труб обрели ритм, словно они меня ждут. В сон не клонит. Я лежу в постели, пока не решаю, что вот теперь-то мама с папой точно уснули.
        И я иду вниз. После настольной лампы в глазах пляшут фиолетовые пятна. Принцесса и Руби цокают когтями следом.
        Я крадусь мимо папы. Он опять спит на кушетке, под любимым клетчатым пледом, угол которого Руби жевала ещё щенком. Наверно, собаки-призраки так и делают: обгладывают людей с краю, пока те не истреплются и не затрещат по швам.
        Папа хрипло вздыхает и ворочается. Руби вдруг решает, что пора на двор, и хочет папу растолкать, но я успеваю поймать её за ошейник.
        - Ш-ш-ш, - шепчу я ей.
        Она глядит на меня сконфуженно. Затем Принцесса протискивается мимо неё в сторону подсобки, и мы двигаем за ней.
        В подсобке жарко и душно. Огонёк на стиральной машине мигает, и её стеклянная круглая дверца походит на великанский чёрный глаз.
        Я закрываю за собой дверь. Темень почти кромешная, только в окошечке под потолком светится полоска ночного летнего неба.
        Угодив босой ногой в холодную лужицу на полу, я тихо ойкаю. Глаза привыкают к темноте, и я вижу среди теней две зелёные искры. Пёс-призрак стоит передо мной.
        Я представлял его прозрачным, как эффект в компьютерной графике, но нет. Он очень плотен, самый настоящий пёс, немецкая овчарка с чёрно-бурой косматой шерстью. Он весь мокрый. Лужа на полу натекла с него. С него продолжают течь тонкие ручейки. Руби с Принцессой повизгивают, как щенята, и прячутся за меня, прижав уши. В сердце заползает ужас, и я щёлкаю выключателем. Но лампочка гаснет, на мгновение вспыхнув тускло-оранжево. Отметины на запястье вдруг обжигают, и, чтобы не закричать, я прикусываю язык.
        В темноте есть другие силуэты, другие собаки-призраки, они толкутся в стенах, как одеяло вздувается. Силуэты разных размеров: вот морда терьера, вот такса. Они повсюду, они смотрят. Но значим лишь чёрный пёс.
        Сердце колотит в рёбра, точно кулак. В ноздри заползает вонь канализации, мокрой псины. Слабенький пёсик, говорит запах. Сдайся, говорят глаза. Я хватаю Руби за загривок, но она скулит и пятится, она рычит, как сердитый щенок. Глаза чёрного пса - фары мчащейся на меня машины. Меня будто кто заставляет глотнуть. Рот наполняет грязная вода, вроде из унитаза, а с нею в голову лезут злые мысли чёрного пса. Они обо мне совсем не думают больше меня не любят возьму на кухне спички и немного согре…
        Принцесса рычит и кидается на пса-призрака, целя в горло. Тут же летит в стену и, коротко взвыв от боли, смолкает. Позади меня тихо скулит Руби.
        Грустить некогда. В голове проясняется, и я смотрю на пса, как тогда на мальчишку-бульдога. Пёс зло рокочет, подобно мотору, отчего дребезжат и стены, и пол. Но раздаётся ответный рык, и я не сразу понимаю, что вырвался он из моей груди.
        Глаза вновь сверлят меня, но теперь я готов. На этот раз в чёрного пса проникаю я.
        Холодно пить мокро прятаться хозяин без стаи жрать стая сильная сильная в темноте но холодно внутри тепло пусти внутрь…
        На секунду мне его жалко. Потом я вспоминаю папу, молчание на кухне и Принцессу, и гнев возвращается, добавляя сил.
        Я подхожу к нему и хватаю за шкирку. Шкура мокрая и жирная, но я держу его, будто его мамаша, встряхиваю, заглядываю в глаза. Вот он прижал уши, поджал хвост.
        Пёс опрокидывается на спину и подставляет горло. Собаки в стенах вокруг нас воют, влажно и горько.
        Я издаю тихий свист, и они выходят из стен и окружают меня - моя стая. Оставляя мокрые следы, мы идём по спящему дому. Принцессина кость под телевизором на полу, и я её подбираю.
        Открыв дверь во двор, я бросаю кость что есть сил. Она взвивается в холодное утреннее небо, и за ней несётся лавина призрачных псов, в их беге - дикая радость. Я закрываю за ними дверь, и мне грустно.
        И тут я вспоминаю о Принцессе.
        В подсобке больше нет ничего особенного - просто душная комната с висящим сверху бельём. Только Принцесса неподвижно лежит рядом с лужей, ещё тёплая, но бездыханная. Руби толкает её носом и скулит.

* * *
        Тем же утром мы хороним её в клумбе.
        - Принцесса - хорошая собака, - говорит отец, опираясь на лопату. Он трёт лицо грязной рукой и обнимает меня. От него пахнет солнцем и потом. Он смотрит мне в глаза. - Запомни её, Саймон. Тогда она не уйдёт.
        В его глазах, старых и мудрых, вдруг проглядывает что-то от неё. И я понимаю, что Собакин был неправ насчёт собак-призраков.
        Мама плачет, хотя и старается слёзы сдержать, а папа неловко гладит её по спине. Мама вздрагивает, но не отстраняется.
        - Можно опять посадить там цветы, наверно, - говорит она. - Ну, что вы. Давайте выпьем чаю, что ли.
        Вместе мы сидим за кухонным столом, песочное печенье высохло, и крошки разлетаются повсюду, но мне всё равно.
        А Руби играет во дворе.