Сложенный веер Сильва Плэт


        # Трилогия несравненной Сильвы Плэт «Сложенный веер» - это три клинка, три молнии, три луча - ослепительных, но жгуче-прекрасных и неповторимых. «Парадокс Княжинского», «Королевские врата», «Пыльные углы Вселенной» - не просто фэнтези. Это - книга-вызов, книга, которая открывает читателям целый мир: его обитателей хочется любить или ненавидеть, обличать или оправдывать… Равнодушным не останется никто.
        Эпическая сага, парадоксальная ироничность, безудержный размах фантазии - и в то же время цельность и лаконичность. Встречи и расставания, стремительно развивающийся сюжет, увлекающий почти детективными поворотами… И в результате - возможность снова погрузиться в этот «прекрасный, новый мир». Действительно прекрасный.
        Для всех, кто ценит хорошую литературу.

        Сильва Плэт
        Сложенный веер

        У каждого из нас есть будущее. У каждой планеты, у каждой цивилизации есть будущее. Будет ли это будущее общим? Что нужно, чтобы оно стало общим - будущее двух мыслящих существ, двух разумных цивилизаций? Их общее решение? Или что-то другое? Когда кто-то решает, что у него со мною общее будущее, имею ли при этом значение я? Могу ли я создать общее будущее с кем-то, не ведая о его отдельном от меня предназначении? Зачеркнет ли наша общая судьба те возможности, которые раскрывались перед каждым из нас по отдельности, или станет единственной возможностью для нас? На эти вопросы нет и не будет ответов.

А. Княжинский, «Веер возможностей: блеск и нищета современных цивилизаций» II
«Вестник астроантропологии», № 6,25 год Звездной Конфедерации. С. 86.
        Начало



        Темны и безлюдны под двумя мутными зелеными лунами горы и болота Аккалабата. Но безлюдны не значит мертвы. На болотах рождается серый туман, а в горах - призрачные тени. Туман, порождение болот, ползет по лесу, неумолимо пробираясь между могучих стволов, кроны которых вознесены высоко в зеленовато-серое небо, с ледяным шипением втягивается в узкие долины между поросшими хмурым лишайником холмами, клубится там, извивается огромными белыми змеями и опадает холодной росой при восходе солнца.
        Тени, порождение гор, блуждают по конным тропам, прячутся в распадках, шепчут, умоляют, взвиваются к вечно покрытым снегом вершинам, где лучи восходящего солнца сжигают их, заставляя сжиматься, съеживаться, и падают на дно глубоких каньонов, куда солнечным лучам нет дороги даже в зените.
        Смена сезонов приносит здесь лишь смену волнения и покоя. Летом беспощадные ливни сминают темные травы предгорий, ветер разбрасывает по полям клочья тумана и высохшие скелеты гигантских папоротников. Шумят, извергая потоки воды, ревущие водопады Эль-Зимбера, несутся от них по склонам бурные потоки, Эль-Эсиль выходит из берегов, превращая столицу Империи в неприступную с земли крепость. Но спешат оттуда герольды, приглашающие высшую знать Аккалабата на турниры, охоты и званые пиры, тесно на трактах от караванов с продовольствием, оружием, тканями и разной домашней утварью, и ни колосящиеся хлеба, ни наливающийся соком виноград не обделены заботой поселянина, упорно гнущего спину над будущим урожаем.
        Зимой же неподвижен становится воздух, останавливают свой бег скованные льдом реки, пустеют дороги и горные тропы, стынут вековые леса, замирают все дела в столице и даже своевольный Эль-Зимбер уступает всеобщему окоченению и превращается в нагромождение заиндевелых зеркал и острий. Молчат ветры, молчат небеса. Только изредка идет медленный, ленивый, крупными хлопьями снег, тающий, не успев долететь до земли.
        Но болотный туман и горные тени не спят никогда. Ни летом, ни зимой не прерывают они своего ночного дозора. Ни зимой, ни летом не останавливается их перешептывание в серо-зеленом сумраке. И путнику, столь неосторожному, что ночь застала его вдали от обжитых мест, наедине с тенями или туманом, чудится в их зове одно мелодичное слово: «Дилайна… Дилайна…» Приходит рассвет, тени рассеиваются, туман выпадает росой, путник быстро забывает свои полночные страхи, складывает палатку, седлает коня и до следующей такой неудачной ночевки под открытым небом не вспоминает о намороченных тенями и туманом картинах, посетивших его сны или беспокойные видения.
        Ведь так же, как темны и безжизненны горы и болота сурового Аккалабата, так ярки и душисты сады прекрасной Дилайны, светлы и полны жизни ее изумрудные холмы, теплы и безопасны золотые прибрежные дюны, спокойны прозрачные морские глубины. Те же две луны освещают ее, но преломленные особым составом атмосферы, смотрят они там по ночам не бледно-зелеными глазами сморщенной, уставшей от жизни старухи, а ослепительными фиолетовыми очами юной красавицы, восхищенной раскинувшимся под ней пейзажем, похожим на лоскутное одеяло, какие еще делают в провинциальных городках далеко от столицы.
        По нежно-зеленому фону лесов вышито луговое разноцветье вперемежку со светящимися квадратиками городов, соединенных стежками мощеных дорог, которые от мельчайших слюдяных частичек красного камня тоже кажутся блестящими. А поверх всего этого - пуговички и стразы: графитовые горы и хрустальные озёра, алмазные ледники и рубиновые вулканы.
        Правда, кто-то, видно, курил и стряхивал пепел прямо на дивное одеяло: то тут, то там на нем прожженные черные пятна - закопченные дымом развалины. Но с каждым годом все спокойнее становится взгляд фиолетовых лун: черные пятна исчезают, зарастают зеленым ковром плюща, жимолости и забвения. Скоро их не останется вовсе, и вновь будет сиять под небесами Дилайна в спокойной и неколебимой своей красоте.
        Книга первая
        Парадокс Княжинского

        Пролог


28 июля 35 года по календарю Звездной конфедерации японский ученый Такуда Садо доказал парадокс Княжинского, также известный под названием «веера возможностей». Точнее, не доказал, а предложил строгое математическое обоснование для идеи, которую за пятьдесят лет до этого высказал молодой астроантрополог Алекс Княжинский.
        Княжинский, исследовав доступные ему данные по истории развития Земли и известных на тот момент антропоморфных и не антропоморфных цивилизаций, с удивлением обнаружил, что, чем более развитой является (или, что не одно и то же, считает себя) цивилизация, тем меньшего количества возможных сфер и объектов развития касается этот прогресс и тем более независимым от воли и желания самих творцов прогресса является направление эволюции.
        Как написано во всех учебниках, на эту мысль Княжинского навели подаренные ему друзьями часы с кукушкой. Княжинский приехал в тот день домой из магазина, где они с женой провели четыре часа, пытаясь разобраться в сравнительных достоинствах предлагаемых им телекоммуникаторов и восхищаясь тем, как далеко шагнула технология всего за два с половиной года, с тех пор как семья Княжинских покупала свой прошлый коммуникатор.
        Отягощенные массой полезной и бесполезной информации и нагруженные кучей пестрых буклетов о том, как «с максимальным удобством общаться со своими друзьями по всей Вселенной», Княжинские выгрузились из машины и обнаружили у себя на крыльце живописную группу из двух однокашников главы семейства по институту, ящика пива и подарочно упакованного параллелепипеда.
        Однокашники Княжинского собирались с ним пить пиво, а так как все они по профессии были (как и предполагается у однокашников) астроантропологи, т. е. специалисты по поведению людей в ситуации межпланетного контакта, то в целях «позитивной модуляции реакций исключенного из общего процесса субъекта» (в переводе с астроантропологического языка на русский, «чтобы задобрить мадам Княжинскую») в находившемся у выхода из супермаркета магазинчике под названием «Лавка древностей» ими был прикуплен подарок «для дома, для семьи» - часы с кукушкой, авторская работа, Земля, XIX век (хорошая подделка, разумеется). Подарок был принят благосклонно, гости допущены в дом на двух условиях: а) пить за столиком на веранде и не мешаться под ногами; б) через какое-то время, когда хозяйка определится, прервать процесс и явиться для установки часов на нужное место.
        Спустя полтора часа, разморенные от жары и добрые от потребленного пива, Княжинский с гостями прибыли на объект - в комнату, где следовало водрузить часы. Проковыряв две дырки с помощью обнаруженной в кладовке электродрели какого-то дремучего года издания (все-таки Княжинский был гуманитарий), приятели прикрепили исторический артефакт к стене и перешли к стадии инициализации (в переводе с астроантропологического, решили часы завести). Инструкции к часам, разумеется, не прилагалось, чего и следовало ожидать от товара, купленного в «Лавке древностей». Поэтому действовать пришлось по наитию. Через сорок минут действий по наитию Княжинский воодушевленно воскликнул «Итить!..» и полез в астронет. Точнее, однокашники под аккомпанемент грозных вздохов мадам Княжинской вступили на шаткую почву Звездной паутины, а сам Княжинский забился в угол дивана с каким-то блокнотом и через полчаса выдал остолбеневшей супруге и своим братьям по астроантропологическому разуму примерно следующее. Как оказалось, все артефакты, которые любая цивилизация использует, так сказать, на синхронном срезе, можно разделить на:
        а) предметы, претерпевшие существенные конструктивные изменения, но не поменявшие названия (Княжинский грозно покосился на непокорную дрель);
        б) предметы, не эволюционировавшие существенно за последние сто лет, но тем не менее успешно находящиеся в эксплуатации (Княжинский подергал за занавеску);
        в) предметы, постоянно подвергающиеся модификациям и смене названия (чертов телекоммуникатор!);
        г) предметы, полностью вышедшие из обихода, украшающие музеи и пылящиеся до полного рассыпания в прах на чердаках и в чуланах (жена Княжинского грудью заслонила лестницу, ведущую на чердак).
        При этом каждая современная техномедийная цивилизация, раз начав модернизировать артефакт, будь то кухонная утварь или сложнейшее электронное устройство, действует исключительно по принципу «Заставь дурака богу молиться…», вбухивает кучу сил и средств в развитие данного конкретного свидетельства своего развития, спиной поворачиваясь к альтернативным возможностям решения той же проблемы.
        Например, земляне за несколько веков уверенно прошагали от колесной повозки до тяжелого межпланетного крейсера, ни на секунду не озаботившись мыслью «А зачем это нам?» и не предположив, что, может быть, никуда ездить (летать) не нужно. И первыми, на кого оседлавшие космические корабли земляне наткнулись во Вселенной, были аппанцы, абсолютно безразличные к «куда-нибудь полететь», зато ошеломившие гостей уровнем телекоммуникаций, посредством которых они уже лет триста Землю на расстоянии рассматривали, но не пошевелили пальцем, чтобы туда попасть. Нет, им, конечно, было очень интересно и даже радостно, что не одиноки они во Вселенной, но сама мысль о том, чтобы из родного теплого уголка махнуть в столицу Аппы посмотреть на явившихся братьев по разуму, показалась председателю аппианской научной ассамблеи, будущему почетному профессору десятка земных университетов, доктору Коэлебсу совершенно еретической. Трястись двести километров! А собственно, ради чего, если телекоммуникационные устройства аппанцев одинаково успешно передают и изображение, и звуки, и запахи, и температуру, обеспечивая полный
эффект соприсутствия и тактильного контакта, буде таковой понадобится? Двигатель внутреннего сгорания аппанцы считали венцом технологического прогресса в области средств передвижения и больше не желали бессмысленно тратить время.
        Все это, размахивая руками, и изложил обалдевшим слушателям Княжинский. Не забыв упомянуть и про представителя одной далекой планеты, который, стоя с Княжинским в лифтовом холле Дубнинского университета, зачарованно рассматривал мигающие цифры, показывающие, на каком этаже находится лифт, а затем спросил: «Зачем это нужно?»
«Чтобы знать, когда лифт придет»,  - ответил Княжинский, не вполне врубившийся в суть вопроса. «Да, это понятно. Но зачем вам нужно знать, когда лифт придет?» - поинтересовался инопланетянин. Княжинский моментально выдал само собой разумеющееся объяснение, коллега изо всех сил попытался вникнуть. Когда у него ничего не получилось, разочарованно махнул щупальцами… так и разошлись один недоуменней другого.
        В общем, по Княжинскому, получалось, что, начиная с определенного уровня, прогресс цивилизаций носит все более иррациональный и узконаправленный характер и все больше напоминает попытку обмахиваться сложенным веером вместо разложенного. Не существовало и не могло существовать ответа на вопрос, почему вместо того, чтобы усовершенствовать лошадь и вырастить ей какие-нибудь термоядерные крылья или самим научиться силой мысли переноситься на невиданные расстояния, как обещала научная фантастика XX-XXI веков, земляне зациклились на разработке новых видов энергии для космических двигателей. «Торжество случайности и полная неспособность свернуть с однажды выбранного пути»,  - резюмировал растрепанный и охрипший Княжинский.
        Немедленно все предметы, находящиеся в комнате, были рассортированы в четыре аккуратные кучки, а то, что нельзя было сдвинуть с места, было приписано к одной из четырех вышеуказанных категорий с помощью традиционных самоклеющихся листочков для записей и новомодного диномаркера (устройство, напоминающее лазерный пистолет и служащее для установки пометок на различных предметах,  - мечта любого зам. директора по административно-хозяйственной части). К общему умопомешательству присоединилась даже жена Княжинского.
        Ходики в тот день так и остались незаведенными, через месяц в «Вопросах астроантропологии» была опубликована статья «Веер возможностей: блеск и нищета современных цивилизаций», которой Княжинский в очередной раз подтвердил репутацию парадоксальнейшего астроантрополога планеты, а через пятнадцать лет Земля и пять ближайших к ней цивилизаций галактики подписали договор о создании Звездной конфедерации, включавшей в то время всего два триангулярных сектора: Земля - Хоммутьяр - Аппа и Мхатма - Верия - Галлинаго.
        Часть первая
        Туман и тени

        Глава I. У всех болит голова

        Хьелль Дар-Халем, маршал Аккалабата

        - Ну почему именно у меня должна ТАК болеть голова в первое за триста лет на Аккалабате яркое солнечное утро?!!
        Если ты являешься потомственным даром и главным военачальником Аккалабата, а у тебя все равно нет ответа - это симптом. Явный сигнал перейти от умственной активности к физической. Например, открыть глаз, хотя бы один, откинуть застилающие лицо спутанные черные волосы и тупо уставиться в стену свалявшихся серых перьев. Через которые не проникает ни один луч солнца, а значит, ослепительно яркие вспышки происходят у тебя в голове. Подобный вывод тоже симптоматичен и знаменует твою готовность вернуться к умственной деятельности. Потому что ни о какой физической быть не может и речи. Не в такое исключительно мерзкое утро после попойки со всем Генеральным штабом и руководством Вооруженными силами Ее Величества, в которую уже на десятой минуте перешло совещание по подготовке к встрече первой миссии Звездного совета на Аккалабате. Мерзкое утро, мерзкий Совет, мерзкие перья…
        Лорд Дар-Халем раздраженно дернул затекшим крылом и мрачно уставился на открывшуюся ему картину. Покои похмельного аккалабатского аристократа, будь оно неладно. Не то чтобы с детства он проводил в них много времени. Философией семьи, как и всех древних родов Аккалабата, было отсутствие всякой философии и приверженность практике военного ремесла. Все предки лорда Дар-Халема были не просто хорошими воинами, они были лучшими. И в двадцать шесть лет перспектива обогатить столичное военное кладбище очередной могилой с традиционной для клана надписью «Здесь лежит тот, кому Вы завидовали бы, будь он жив» рисовалась весьма отдаленной, а потому менее неприятной, чем необходимость завтра явиться на космодром, а потом и во дворец для встречи с миротворческой миссией Звездного совета. Совета, помешанного на мире во всей Вселенной и неустанно сеявшего его - дипломатией, диверсиями, десантными операциями, но никогда не произносившего слов
«военное вмешательство». Совета, не без чьей-то подсказки заметившего вдруг очередную горячую точку в отдаленном секторе Дилайна - Аккалабат - Локсия и в первый раз за несколько десятков лет холодно-отстраненных отношений запросившего Ее Величество Правящую Королеву Аккалабата о переговорах.
        Удивительным было не то, что Ее Величество согласилась (пожар непокорной Дилайны еще свеж был в памяти). Поражала скорость, с которой земляне, представлявшие в этом году дипломатический сектор Звездного совета, снарядили корабль. Причиной не могло быть одно только академическое любопытство - узнать, каким образом замшелая медиевальная[Когда-то из всего, что в утвержденном и рекомендованном педсоветом земного колледжа на Анакоросе учебнике по астросоциологии говорилось про планеты с цивилизациями медиевального типа (они же «средневеково-феодальные», они же МЦ), наследного лорда Дар-Халема больше всего потрясло сообщение о нежелательности употребления воды из-под крана. Сама мысль о блестящих никелированных кранах и эмалированных писсуарах, торчащих из каменной кладки в сортире королевского дворца в Хаяросе (не говоря уж о каком-нибудь злачном заведении на окраине столицы Аккалабата), настолько выбила будущего главнокомандующего из колеи, что он, не спрашивая разрешения, пулей вынесся из класса и долго радостно ржал в коридоре. В оборудованные по последнему слову техники санитарные помещения
колледжа он потом еще неделю входил с таким просветленным выражением лица (воображение услужливо подсовывало картины типа «Аккалабатский дар с двумя мечами на перевязи, вписывающийся в кабинку» или «Лорд-канцлер Аккалабата, намыливающий крылья под гидромассажным душем»), что однокурсники окончательно утвердились в мысли о полной несообразности феодальной «курицы» с окружающим миром технического прогресса. Собственно, чего они, дети техномедийных цивилизаций земного типа (ТМЦ), ожидали от попавшей в нормальные (человеческие!) условия жертвы средневекового невежества, рисовавшегося им в полном соответствии с учебной программой? А именно: добродетельный или зловредный монарх на троне, лорды с постными физиономиями в неудобных мешковатых плащах или обтягивающих камзолах вокруг, социально неразвитые и культурно отсталые крестьяне на полях, лисьемордые торговцы в лавках, никакого тебе огнестрельного оружия и газовых камер, ни, боже упаси, электричества, войны только за честь и место под солнцем, но не за ресурсы, абсурдное право первой ночи и обугленные фундаменты мятежных деревень, закопченные факелами
потолки и потоки нечистот в придорожных канавах - словом, несусветная косность и полный конец всему, по меркам ТМЦ. Наследный лорд со злорадным нетерпением ожидал, что после чтения всех этих ужасов однокурсников наконец-то начнут мучить кошмары и уже можно будет хоть одну ночь на Анакоросе провести нормально (по-человечески!): выскакивая в черном ораде из-за угла или обрушиваясь с потолка на головы несчастным, ищущим спасения в направлении медицинского кабинета. Но, к его удивлению, техномедийная молодежь оказалась к медиевальному антуражу нечувствительна: нехорошая вода из-под крана, канавы с нечистотами и ведьмы на виселицах были выучены, сданы и на следующий день накрепко забыты. Кошмары снились только самому будущему маршалу. И он дал себе честное слово никогда не посещать жуткие, антисанитарные и антисоциальные миры с нечесаными феодалами, низкотехнологичными мечами и малопроизводительными оралами. Ибо тихи и тенисты старые сады Хаяроса, звонок под конскими подковами в час дневной суеты и гулок под каблуками в одинокий рассветный час гранит его улиц и площадей, стройны и печальны его пронзающие
небо храмы с распахнутыми окнами на высоких башнях, крепки и надежны вздымающиеся над каменистыми берегами Эль-Эсиля стены. Нет во Вселенной места прекраснее и суровее, чем Аккалабат, пусть там и встает из болот холодный туман и тянутся по горам упрямые тени.] цивилизация, политическая структура которой держалась на слепом подчинении королеве, а главный военный навык составляло владение мечом,  - так вот, эта нелепая, наряженная в длинные черные орады и до сих пор предпочитающая бумажные книги и свитки мерцающим компьютерным экранам цивилизация смяла, раздавила, выжгла и покорила Локсию с ее сканерами и парализаторами, скорчерами и радарами, пьезозащитными полями и лазерными лучами. Как нечего делать… За два с половиной года… Имея два с половиной космических корабля, тонну аккалабатской наглости и удачу, ошалелую, оглашенную удачу своего главнокомандующего, который в это отупляюще пасмурное, как и положено на Аккалабате, утро уже десять минут вяло любовался в зеркало на круги под глазами - темнее, чем радужная оболочка этих глаз, обветренные тонкие губы, наморщенный нос, длинноватый и кривоватый даже
по аккалабатским меркам, и другие части лица, из которых его затуманенный взгляд пытался собрать общую картинку настолько же безуспешно, насколько приученный к железной дисциплине мозг аккуратно и точно обрисовал ему текущую политическую ситуацию.


        Сид Дар-Эсиль, лорд-канцлер Аккалабата

        - Чахи нас побери. Сто тысяч чахи,  - лорд-канцлер Аккалабата со свистом вогнал два изогнутых меча в столешницу, по обе стороны от расправленного на ней проекта договора со Звездным советом. Все было бы не так плохо, если бы…
        Швырять холодное оружие в календарь - не обязательная даже на Аккалабате утренняя процедура, но впервые в жизни канцлер Империи не чувствовал себя в силах удержаться. Календарь со стены вывел лорда Сида Дар-Эсиля из себя послезавтрашним числом, обведенным в синий кружочек. Погипнотизировав чернильную пометку тяжелым взглядом и убедившись в ее полном нежелании исчезнуть, лорд-канцлер плюхнулся в кресло перед широким столом, заваленным рукописями. Взвились и опали мягкими складками полы парадного орада - серого с серебряным орнаментом - полагавшегося по какой-то странной причуде отточенного веками придворного церемониала одному-единственному из всех высших лордов - даров Аккалабата. Миг - и словно не человек сидит в кресле умбренского мрамора, а выточенная из того же мрамора статуя, то ли берущая жизнь от соприкосновения с камнем, то ли отдающая ему свою силу.
        Клан Дар-Эсиль - плоть от плоти этой земли, соки ее давно уже пропитали кожу наследников этого древнейшего рода, подарившего когда-то жизнь и надежду всем дарам Аккалабата. Низко забранные посередине спины в пышный хвост волосы цвета водяной пены кипящего Эль-Зимбера. Лицо, вырубленное из полупрозрачного умбрена, с заостренными скулами и непроницаемо серыми, почти белыми глазами, таящими то ли горные призраки, то ли туманы аккалабатских болот, под девичьи длинными, но не пушистыми, а жесткими игольчатыми ресницами. Лорд Дар-Эсиль неотразим по меркам не только Аккалабата, но и всех гуманоидных планет. Откровенные взгляды мужчин и женщин ищут Сида Дар-Эсиля не только на королевской охоте, когда он, нарочито медленно, зная об этих взглядах, разгибает спину над звериной тушей и с чувством вытирает окровавленный кинжал о штанину или, расседлав своего жеребца, похлопывая его по вздымающемуся боку, от души смеется над сальными шуточками другого дара, высоко запрокинув голову, открывая белое горло, чуть ниже кадыка перечеркнутое темно-красной линией. Не только на дипломатическом приеме, или званом вечере
в честь дня рождения королевы, или на дружеской пьянке даров в самой непотребной таверне предместий Хаяроса притягиваются взгляды к атласному серебру его орада. Не только в ложе судей на турнире, когда взор самого канцлера сходится в одну точку и лишь присвистывающее дыхание выдает сосредоточенность, с которой лорд Дар-Эсиль следит за поединком, чтобы успеть вовремя остановить, не допустив неоправданных жертв, и одновременно - за лицом королевы, чтобы не останавливать, если Ее Величеству сегодня хочется больше крови.
        Даже если черты его лица искажены холодной яростью боя, когда посреди криков людей и пения стали лорд Дар-Эсиль выдергивает меч из поверженного тела, чтобы через мгновение в полуразвороте вонзить изогнутый клинок в следующую жертву, которая только что была охотником, подкрадывавшимся сзади… Даже если его тонкие губы кривят злоба и раздражение, когда в темном коридоре королевского дворца он спотыкается об очередной труп того, кто еще вчера был его другом, братом или шпионом… Даже если серые глаза затуманены беспомощностью и болью, когда его сильные и надежные крылья превращаются в бесполезные обшарпанные наросты на теле… и только мягкий, успокаивающий голос: «Тихо, тихо… не первый раз и не последний, все будет хорошо… а вот тут потерпи, сейчас будет неприятно…» и размеренные движения щеткой, от нежных до настойчивых, почти болезненных: там, где нужно,  - нежных, там, где нужно,  - болезненных. Только этот голос и эти движения спасают, и сильные руки, и знакомый запах… и лежащий пластом на скомканных простынях, перепачканных кровью и ошметками старых перьев, мужчина все равно прекрасен, хорош по
меркам всех гуманоидных цивилизаций.
        Но не сейчас.
        Сейчас он некрасив: на лице его отвратительное выражение нерешительности и беспомощности, с которым канцлер смотрит то на проект договора на столе, зажатый между двумя изогнутыми мечами, то на календарь на стене, распоротый тонким кинжалом. Первый говорит о том, что с завтрашнего дня место верховного лорда Дар-Эсиля у правой руки королевы, во главе церемониального парада, возле руководителя прибывающей миссии - за банкетным столом, напротив него - за столом переговоров. Никто лучше канцлера на Аккалабате не умеет совмещать роль механического придворного истукана, раскланивающегося и отпускающего в нужный момент ничего не значащие комплименты или колкости, с изощренной (враг скажет
«извращенной» и будет прав) работой мозга, оценивающего и анализирующего, не упускающего ни хитроумно поставленной запятой в дипломатическом акте, ни казалось бы, ничего не значащего поворота головы, румянца на щеках, приподнятой брови. Нет, господин посол, мы не уверены в Ваших добрых намерениях… Да, господин посол, королева подумает над Вашим предложением… Ох, ну что же я могу, что я могу, я всего лишь бедный ее подданный, выполняющий волю властительницы Аккалабата… Не может быть и речи, я решил, и так оно и останется, подпишите, Ваше Величество, просто подпишите здесь…
        Будьте спокойны, Ваше Величество, преданность Вам у нас в крови, несмотря на вечно роящиеся под дворцовыми сводами измены и заговоры - классические прелести медиевальной цивилизации.[«Чахи знает, зачем мне всё это читать… впитанное с молоком матери»,  - хмыкнул десять лет назад тощий длинноволосый подросток в меховом ораде, яростно щелкая клавиатурой в компьютерном классе закрытого дипломатического колледжа на Когнате в попытках реанимировать сайт, посвященный истории наемных убийств и дворцового шпионажа. Настенные часы, осмелившиеся намекнуть, что осталось десять минут до выпускного экзамена по «Сравнительному анализу цивилизаций», заткнулись от первого же прилетевшего кинжала. На Когнате с ее вечной зимой, в отличие от стерильного Анакороса, студентам разрешалось оставлять при себе оружие - невозмутимо-примороженные наставники ограничивались требованиями о возмещении материального ущерба, буде таковой обнаружится. Сид сдал мечи - их все равно негде было хранить в маленькой, по-спартански обставленной комнате - но короткие ножи с тяжелыми рукоятями оставил. Кольчужную защиту на Когнате он тоже
не носил, дипломную работу, посвященную «проблемам предотвращения государственных переворотов, мятежей и подрывной деятельности в условиях медиевальной цивилизации», процентов на восемьдесят скачал из астронета и за четыре года умудрился не покалечить ни одного однокурсника, который неожиданно подходил к нему со спины на расстояние вытянутой руки. Но, возвращаясь, натянул кольчужную безрукавку под орад еще в каюте и ступил на потрескавшиеся плиты того, что на Анакоросе называлось космодромом, в такой же полной готовности достать любого, кто приближается сзади, без предупреждения и наверняка, в какой он за четыре года до этого покинул Хаярос. Непрерывной линией крови дары Эсильских болот были обязаны не идеальному владению мечом, в котором они не могли сравниться со своими соседями, облюбовавшими для строительства замка заросшие темной травой холмы Халема, а патологической предусмотрительности и невероятному чутью. Чутью политическому, позволявшему им не первую сотню лет удерживать почетное место возле королевского трона, и чисто животному, физиологическому, благодаря которому любой, считавший себя
вправе называться Дар-Эсилем, успевал пригнуться на тысячную долю секунды раньше, чем отравленный дротик врезался в стену в том месте, где только что была его голова. Ни один Дар-Эсиль никогда не был отравлен, ни один Дар-Эсиль не был зарезан в переулках нехорошей части Хаяроса, ни одного Дар-Эсиля не приносили с охоты с резаной раной в боку, полученной в странных обстоятельствах (хищные звери на Аккалабате так же, как и на других планетах, холодным оружием не пользовались). Подобные несчастные случаи имели обыкновение происходить с врагами Дар-Эсилей, на что и отец, и дед, и прапрапрапра…дед нынешнего лорд-канцлера печально качали головой и приговаривали: «Ну вот, видите…» или «Бывает…». Нынешний лорд-канцлер предпочитал «Бывает…»]
        Сид пошевелил затекшими плечами, правая рука невыносимо привычным жестом потянулась к шраму на шее. Указательным пальцем почесал старый рубец, как всегда, автоматически нашел какую-то зазубрину, чтобы подцепить, расковырять до крови. Недовольно нахмурился, не глядя взял со стола платок, приложил к ранке, уставился на маленькое красное пятнышко посередине белого полотна. Благородная кровь Дар-Эсилей: повышенное содержание аристократизма, оптимальное соотношение риска и осмотрительности, ну да, разумеется… преданность Королеве. Но у него в крови преданность не только Королеве. И именно об этом напоминает покалеченный календарь на стене.
        Завтра лорд Хьелль Дар-Халем, командующий вооруженными силами Ее Величества, еще будет стоять у трона возле ее левой руки, идти вместе с ним во главе церемониального парада, сидеть за банкетным столом… все более бледный, все чаще неуютно поводящий плечом, с все возрастающим выражением беспомощности и боли на дне темных, как самые темные чалы из садов Хангафагона, глаз. Но послезавтра, во время официальной экскурсии по столице (включая посещение королевского арсенала, военного корпуса, провалиться ему сквозь землю, главной торговой пристани и т. д. и т. п.) и прочих протокольных мероприятий…
        Его не будет рядом. Потому что пришла его очередь метаться в полубреду по скомканным простыням.
        Ведь никто же не виноват, что в каталоге Звездной конфедерации, в который ты и твой лучший друг с таким безнаказанным удовольствием совали нос в детстве в королевской библиотеке соседней Дилайны (мальчики должны навещать кузин, это придаст им аристократического блеску), в томе «Биогенотипический классификатор» описание расы, господствующей на объекте Аккалабат, начинается с прилагательного
«птероантропоморфная». Чем кончается это описание, лучше не вспоминать. По крайней мере, сейчас не вспоминать, потому что иначе от стола, договора, стены и календаря через пять минут останутся рожки да ножки. (Дипломатические способности сами по себе, а владеть мечом будущего лорд-канцлера учили наравне с остальными). Да, там, конечно, еще много нейтральной информации: средний рост - 200 димов (1 дим равен
0,9 сантиметра по системе мер Звездной Конфедерации), цвет волос - черный или белый, цвет глаз - черный или серый, две руки, две ноги, по пять пальцев на каждой… Информацию о наличии двух крыльев, которые вполне себе используются по назначению, можно тоже считать нейтральной. Впрочем, таким же нейтральным тоном составители классификатора сообщали и об альцедо - происходящей два раза в год линьке - смене пера, научно выражаясь,  - обязательной для всех даров мужского пола на планете.
        Так и надо. Если бы Сид сам писал этот чертов классификатор, он так бы и поступил. Констатировал факт. Не писать же о том, каким беспомощным ты становишься в это время, как болит и ломит все тело, как не слушаются тебя руки и ноги, как то жарко, то холодно тебе и страшно, и хочется орать в голос, и ты жалок и не красив, и мучительно боишься всех - любого присутствия, любого приближения, потому что не можешь ответить ударом на удар, не можешь, обводя кистевым движением вокруг себя меч, подняться в воздух и… ты просто лежишь плашмя, ожидая кинжала под ребра или веревки на шею от того, кто хочет стать следующим лорд-канцлером или прибрать к рукам твой замок в Эсильских болотах, или просто ты ему не нравишься, потому что на каком-то ничего не значащем турнире припер его к стенке и врезал в лоб рукоятью меча вместо того, чтобы убить (был дурак, исправлюсь). И единственный, кого ты подпускаешь к себе в эти дни, это твой лучший друг, который, когда вам было по двенадцать, тоже припер тебя к стенке - он ведь неизмеримо лучше в бою - и врезал рукоятью меча под дых, а потом подхватил за плечи, отволок
куда-то в сторону и бросил на лавку. Потом, фирменно-нахально по-хьелльски наклонив голову, постоял перед Королевой: «Виноват, Ваше Величество. Нет, правил турнира не читал. Никогда не читаю. Смертельные поединки? Правда? Я его потом убью, чес-слово. Могу два раза. Убираться с глаз? Слушшшаюсь…» и через несколько секунд, фирменно-тревожно по-хьелльски наклонившись над тобой, загораживая от всего мира, отер рукой в черной перчатке твою морду, залитую кровью: «Ты че на меня полез? Дураааак, дурааак, я сильнее. Я всех сильнее здесь сейчас, не лезь больше, дурааак, я обещал ей тебя убить. Не лезь больше». Перчатку ты ему тогда не прокусил. Позже.
        Итак, мой дорогой лорд-канцлер, никто не виноват в том, что, пока ты будешь расшаркиваться в дипломатических реверансах и ужом вертеться на сковородке, улаживая потенциальный межпланетный конфликт, твой лучший друг будет валяться на грязной, засыпанной обломками перьев постели, спиной вверх. Спиной с нелепо распластанными облезлыми крыльями. Незащищенной, неприкрытой спиной. Впервые за двадцать лет. Почти впервые. Ты не знаешь, что было на Анакоросе. Он так тебе и не рассказал.
        Прижимать лоб к лезвию меча, чтобы охладить расплавленные мозги, не лучшая идея. Впрочем, Сид Дар-Эсиль уже давно не был уверен в том, что жизнь аккалабатского дара сама по себе идея лучшая. Он только отметил краешком сознания, что, чтобы вытащить мечи из столешницы, сегодня потребовалось небольшое усилие. Обычно он интуитивно вгонял их ровно настолько, чтобы потом извлечь без труда. «Это еще не плохо, Сид, но уже очень нехорошо»,  - подведя таким образом итог своим размышлениям, двадцатишестилетний лорд-канцлер Аккалабатской Империи - оставшейся в результате эффективного правления здравствующей королевы единственным государством на планете - стянул со спины и закатал в походную стяжку орад, расправил и тщательно оглядел свои черные с едва намеченным по краю рулевых перьев темно-фиолетовым узором крылья и запрыгнул на широкий подоконник. Идти пешком во дворец он сегодня не намерен: слишком много времени для новых размышлений, пропади все пропадом.


        Антон Брусилов, лейтенант десанта
        Что может быть самым приятным в момент пробуждения? Большую часть своей жизни Тон знал ответ на этот вопрос и ни за какие блага, земные и небесные, не согласился бы его изменить (вообще говоря, Тон привык соглашаться со многим и принимать изменения, не претендуя ни на какие блага взамен, но не в этом случае). Самым приятным в момент пробуждения было точно знать, где ты находишься. Легкое потрескивание за стенами и непрерывное характерное гудение двигателей свидетельствовали, что в данное конкретное утро командир отряда особого реагирования лейтенант десанта Антон Брусилов проснулся на борту межпланетного корабля, в своей каюте. Корабль при этом находился в нормальном полетном режиме, а каюта была положенной в его положении (Тон внутренне передернулся при этом слове) каютой, а не грузовым трюмом, где он мог бы находиться, выполняя диверсионную операцию, или пыточным отсеком, где ему бы пришлось проснуться в случае провала задания на ситийском или хортуланском крейсере. Другие варианты даже с самим собой обсуждать не хотелось. Тон потянулся и вскочил с постели.
        Оставшиеся сутки пути до места назначения придется провести, гоняя ребят по первое число. Ведь на Аккалабате (если он имеет хоть какое-то представление об Аккалабате, а он имеет) им даже из корабля не дадут носа высунуть. А вот если их посадят на Локсии… Тридцать человек десантников с опытом ведения боевых действий, и вооруженных не только штатными парализаторами. У аккалабатских лордов не должно быть никаких шансов, если проблему не удастся решить дипломатическими усилиями и он и его ребята получат приказ.
        Вот только бы лучше дипломаты постарались. Потому что у локсиан тоже были не только парализаторы и их было далеко не тридцать человек, но за два с половиной года аккалабы, подчинив себе всю территорию планеты, дошли до столицы Локсии и… остановились, заставив локсиан задуматься, чего они ждут, в ужасе содрогнуться и броситься в объятия Звездного совета с хорошо продуманным воплем: «Спасите!»
        Совету заняться в тот момент было нечем, ордена, повешенные на грудь за эффективное решение «проблемы Дилайны», бодро позвякивали, и решение об отправке
«дипломатической миссии с военным обеспечением» (так называлось запланированное предприятие на языке официального крючкотворства) было принято незамедлительно. Настолько незамедлительно, что при комплектовании «военного обеспечения» какая-то неопытная штабная сволочь не удосужилась заглянуть дальше открытых для общего доступа файлов спецназовца, назначенного командиром отряда поддержки. Не заметил штабной дальтоник небольшой фиолетовой полоски на уголке личного дела. Или заметил, но не пожелал копаться. Его же торопили сверху: быстро, быстро, давай кандидатуру, формируй отряд… и чтобы завтра (а лучше сегодня, а еще лучше вчера - так все делается в Совете) они уже были на космодроме.
        И вот три дня назад они были на космодроме, а сегодня утром он просыпается в каюте на борту корабля, входящего в пограничную зону сектора Дилайна - Аккалабат - Локсия. И никто до сих пор не дернулся, никто не обратил внимания на то, кого они послали обеспечивать боевой поддержкой дипломатические усилия миссии на Аккалабате.
        Тон застегнул последнюю молнию на комбинезоне: «Завтрак, наверное, уже подан. Пора идти жевать Ваш королевский бутерброд… командир».


        Олег Краснов, руководитель миссии
        Вопреки устоявшемуся в кулуарах Звездного совета мнению, Олег Краснов не считал себя плейбоем. Что бы там ни говорили, он видел себя в будущем действительным членом вышеупомянутого Совета, полностью соответствующим высокому статусу - внутренне («Я, представитель Земли в Звездном совете, Олег Краснов, своим именем накладываю вето на военное разрешение конфликта между X и У»,  - на репетицию этой фразы у него уходило ежедневно не менее десяти минут рабочего времени) и внешне (уж он-то не будет приходить на заседания в легком летнем костюме, как Гетман, в потрепанной юкате, как Такуда, или в греческом развевающемся хитоне, как Лисс - Краснов собирался таскать положенную струящуюся мантию и в зной, и в холод).
        Некоторая плейбоистость тем не менее была необходимой в его статусе сегодняшнем - выпускника Дипломатической академии, личного (хотя и не единственного) стажера самого Гетмана, блестящего дипломата Земли с безукоризненным послужным списком, советника Звездного совета (единственным, что смущало его в этом почетном звании, была корявая тавтология) и в настоящий момент - одного из руководителей миротворческой миссии на Аккалабат. Первой (заглавные буквы, полужирный шрифт, двойное подчеркивание) миссии на Аккалабат. Более того, назначение соруководителем миссии официально уравнивало его с Мымро-Лиссой, которая, по глубокому убеждению Краснова, прервала свой долгий мораторий на межпланетные перелеты (гнать, гнать надо за такую саморасслабуху из Совета!) и отправилась на Аккалабат исключительно загипнотизированная буквосочетанием «МЦ» (медиевальная цивилизация) в классификаторе.
        Мымро-Лисса, как презрительно характеризовал ее Краснов, или тетушка Лисс, как называли ее между собой многочисленные практиканты Звездного совета, всегда плотной толпой окружавшие это чудо небытия-в-этом-мире, интересовалась исключительно древними рукописями, орнаментами, подсвечниками, катапультами и способами изготовления ветхих пыльных хламид, в которых ходили предки нынешних техномедийных цивилизаций за тысячи лет до ее рождения. Каким образом существо подобного рода просочилось в Совет, с успехом там заседало и единогласно переизбиралось на очередной срок,  - эта задачка была неподвластна уму Краснова. И стала еще неподвластней, когда, роясь в мымро-лиссьем досье при подготовке к экспедиции на Аккалабат (он всегда полагал, что в лицо, то есть со спины, нужно знать не только врагов, но и друзей), Олег обнаружил три замечательных факта.
        Во-первых, Лисс была, как бы поаккуратнее выразиться, ксенофобка. И в школе, и в академии ее оценки по обязательному предмету «ксенотолерантность» были вопиюще низки на фоне всех прочих. Грубо говоря, с таким отношением к разумным существам, обладающим щупальцами, защечными мешками, украшенными ядовитыми шипами по периметру, «хоботовидными отростками между тремя левыми фасеточными видеоманипуляторами» и прочими аксессуарами, отличающими их от нормального с земной точки зрения гуманоида, Лисс должны были не просто даже близко не подпускать к Звездному совету, но и ни-ку-да и ни-ког-да не выпускать с планеты Земля. Тем не менее, оба «должны были не» тетушкиным досье явно опровергались.
        Вторым поразившим Олега фактом был факт совершенной неорганизованности и абсурдности тетушкиной жизнедеятельности. Для начала он обратил внимание на то, что Лисс - по имиджу и по сути своей круглая отличница (в старомодных очках на противном курносом носу!)  - постоянно куда-то исчезала во время учебного и рабочего процесса. Не предоставляя объяснений и отчетов. Или она отбывала и… не прибывала. Или прибывала… но ничем не могла подтвердить факт отбытия. Возьмем хотя бы конференцию по межпланетной коммуникации на Хоммутьяре четыре года назад. По всем имеющимся данным, Лисс там была (к досье прилагался видеоролик с ее выступлением и фотографии с дружеского чаепития, где она нежно обнималась с каким-то инопланетным антропологом - десять щупалец с ядовитыми шипами по периметру некоего органа, функцию которого Краснов затруднился определить). В то же время, по всем имеющимся данным, Лисс там не было, так как ровно в момент проведения конференции эта оголтелая любительница старины руководила практикой студенческой группы на Мхатме (видеоролик, на котором тетушка в ярко-голубой соломенной шляпе с
залихватски загнутыми полями бодро скакала по руинам в сопровождении внимающих ей студентов, естественно, прилагался, равно как и датированные фотографии и отчеты участников поездки).
        Новый штрих к образу чертовой Лисс добавил третий факт: будучи членом Звездного совета - высшего органа конфедерации, включавшей ни много ни мало сотню цивилизаций, Лисс не раз голосовала за непопулярные решения и накладывала вето на, казалось бы, очевидные.[Такой выпендреж и неслияние с коллективом обычно не проходили даром: высокоупорядоченные хоммутьяры и несуразные, но юридически грамотные ребята с Галлинаго, вместе составлявшие в Совете фракцию, равную по численности земной, не выносили неединогласных решений и при перевыборах, сплотив ряды, устраивали обструкцию членам Совета, особо отличившимся наличием собственного мнения. В результате никому из всем вечно недовольных и голосующих поперек течения представителей далекого и супертехнологичного Делихона не удавалось удержаться в составе Звездного совета на второй срок. Хоммутьяры и галлинаго наглядно демонстрировали, что отсутствие рук и вообще сколь-нибудь убедительных конечностей не может быть помехой при голосовании. Делихоны обижались, присылали нового представителя, и через два года все повторялось сначала.]  «Элиза, вы дура»,  - пропел
Краснов голосом профессора Хиггинса, просматривая файлы голосований. (Совет всегда голосовал в открытую - один из недостатков в его работе, от которых он, Краснов, обязательно избавится, когда станет действительным членом). Однако белобрысой гусыне все сходило с рук: к ее вето прислушивались.
        Лишь один раз за восемь лет сидения тетушки в Совете его члены пошли на использование весьма неприятной процедуры «вето на вето», которая лишала ее исполнителей права радикально вмешиваться в ход голосования на последующие двенадцать месяцев. Это показалось Краснову расточительным, тем более, что ситуация была донельзя ясная: ретроградка и консерваторша Лисс заступалась за очередную спятившую МЦ, оборзевшая аристократия которой учинила планомерное истребление низших классов и геноцид не себе подобных. Члены Совета проявили неслыханную твердость, заткнули Лисс рот и поручили космофлоту и вооруженным силам ближайшей к нарушителям прав человека техномедийной планеты «разобраться». Оборзевшая аристократия зверски сопротивлялась, применив какие-то нетрадиционные средства массового поражения и даже сравняв с землей пару-тройку инопланетных посольств, включая земное, но в конце концов была вырезана под корень. Власть перешла в руки демократически настроенных классов, справедливость восторжествовала. Благодарности были высказаны и приняты. Но Лисс продолжала заседать в Совете и через полгода после
описанного случая была переизбрана на очередной срок. Единогласно.
        А в остальном все с ней было ясно. Настолько ясно, что Краснов решил не усугублять полученные из объективных источников знания личными беседами по душам. Пользуясь тем, что мымра была человек неутренний, а сам Олег, несмотря на свою пресловутую плейбоистость, вставал рано (что бы ни было вчера - рано, ибо в здоровом теле, как известно, здоровые возможности для дальнейшего карьерного роста), руководитель Первой Дипломатической Миссии на Аккалабат постарался завершить завтрак в столовой, предназначенной для командного состава, до появления соруководительницы. Тем более, что еще один повод быстренько допить кофе и удалиться в свою каюту на совещание с доступными электронными базами данных как раз нарисовался в дверном проеме, небрежно кивнул и направился к стойке с чистыми тарелками.
        И как только при такой массе тела этим наемникам удается двигаться настолько тихо и плавно? Он же выше Краснова, шире в плечах, плюс мышцы, плюс на нем, наверно, живого места нет, одни швы и штифты из лаксармита вместо костей. Ладно, парень, жуй свой завтрак, а мы пока посмотрим, что у нас про тебя (хочется надеяться, что и на тебя) есть. Краснов поздоровался не сразу и сквозь зубы, словно сомневаясь, что командир отряда «боевой поддержки» имеет право находиться в столовой для командного состава, бросил грязную посуду в утилизатор и вышел.


        Алиссия Ковальская, действительный член Звездного совета
        Утром Лисс не человек. Это знали все - ученики, коллеги, члены Звездного совета. Даже Такуда с его полным отсутствием такта и двенадцатичасовой разницей во времени соображал, что разбудить Лисс раньше часу дня - преступление, чреватое наказанием. Наказания варьировались. В лучшем случае она могла забыть привезти ему с очередной планеты образец холодного оружия, которое он любовно коллекционировал. В худшем - сказаться больной или занятой, и тогда Совету ничего не оставалось делать, как отправить на Мхатму по просьбе ее законного императора, владевшего гордым титулом Носитель эбриллитового венца, для присутствия при пытке вражеского шпиона (МЦ, а вы что думали?) действительного члена Такуду, поскольку, кроме Лисс, он единственный, кто может присутствовать на подобном мероприятии, а потом спать спокойно (спокойно?). Но одиннадцать часов утра на межпланетном крейсере, даже если им командует твой старый приятель,  - это слишком даже для Лисс.
        Лисс пригладила волосы пятерней, без интереса посмотрела на губную помаду (все равно сейчас булки есть, кофе пить - смоется) и потопала кормиться. По крайней мере, Краснов уже должен был очистить от себя помещение. Лисс не любила Краснова. Работать вместе с человеком, полностью лишенным того, что Лисс называла гуманитарным сознанием, ей было, по меньшей мере, неприятно. Но увидеть наконец Аккалабат… Даже в составе дипломатической миссии с военным прикрытием. Представления Лисс о том, во что амбициозный советник первого ранга Краснов постарается превратить эту миссию, были вполне четкими. Как и представления о том, что нужно сделать, чтобы его старания пропали втуне, а цель посольства была выполнена. Будет ли она это делать - вот в чем вопрос. Лисс не любила не только вставать рано утром, она не любила бороться. Сражаться, спорить - со своими ли, с чужими - все равно. «Есть два пути к простому человеческому согласию,  - любила говорить Лисс,  - Человеческое согласие и… хорошо наведенный скорчер в уверенной руке».
        Уверенная рука подхватила стакан с соком, уже спланировавший с подноса, который замечтавшаяся Лисс наклонила слишком сильно, и аккуратно водворила его на стол. Лисс краем глаза зарегистрировала наличие вышеуказанной руки в окружающем пространстве, краем сознания одобрила уместность жеста, улыбнулась руке краешком губ, расположила поднос на самом краю стола, уселась по своему обыкновению на край крайнего стула и со вздохом девяностолетнего камнетеса сказала-спросила: «Спасибо. Доброе утро. А вы кто?..»
        Можно было и не спрашивать. Рост под два метра, щедро расписанные татуировками от плеч до запястий руки, форменный комбез защитной раскраски с отстегнутыми рукавами… Гладко выбритый череп, аккуратно заштопанный шрам под правым глазом. Не наш, не землянин: слишком уж белая кожа, слишком яркие глаза. Не так смотрит, не так дышит, двигается, пахнет… а как? Одно Лисс могла сказать точно: на планете, с которой за какие-то грехи, и грехи серьезные, судя по нашивке особого спецназовского подразделения на рукаве, попал в военное обеспечение Совета этот парень, она была. Образы, возникавшие на мозговой подкорке, были неразборчивыми, но не только зрительными… Лисс смутно ощущала полузабытые запахи, слышала приглушённые звуки чужой речи, испытывала тягучее чувство знакомой, чуть отличающейся от земной, гравитации и организации пространства. Такие волны ощущений генерировали только собственные воспоминания, а не сухие строчки справочников и дистиллированные кадры видеохроник и учебных фильмов. Волны воспоминаний, однако, оказались весьма неподатливыми: при попытке погрузиться глубже и определиться все-таки
поточнее сомкнулись и вытолкнули Лисс на поверхность. Она растерянно заморгала глазами, щурясь на широкоплечую фигуру, расположившуюся напротив.

        - Утро доброе. Я командую вашим военным прикрытием. Меня Антон зовут. Если нужно, могу представиться по уставу,  - спокойно, но с подтекстом примерно следующего содержания: «Я командую. Вашим прикрытием. И командовал. Не вашим. Много раз. Если у вас есть вопросы и пожелания, то изложите их в письменном виде, распечатайте в трех экземплярах через два интервала и направьте в Звездный совет. А еще лучше - засуньте себе в…»

        - Да нет. Я не разбираюсь в званиях и родах войск. Мне в сущности все равно,  - спокойно и без подтекста, потому что то, что у других в подтексте, она привыкла озвучивать. Так ей проще: - Я Лисс. Действительный член Звездного совета от Земли. Соруководитель миссии.
        И ответ на незаданный вопрос:

        - Антон, если ты будешь хорошо командовать, то в твои дела я лезть не стану. Но если мне нужно будет что-то тебе приказать, я это сделаю. И ты выполнишь, хотя я не разбираюсь не только в званиях и родах войск.
        Улыбнулся, умный мальчик. Много умнее, чем попадаются обычно на таких миссиях. Хотя экскурсия в его владения все же не помешает. Просто чтобы быть в курсе. И он чтобы был в курсе…

        - Можешь дотянуться до кофейника, чтобы мне не вставать?
        Какие мы грациозные! Не вериец, не аппанец, не… я не буду сейчас перебирать все тридцать планет, где я была за эти годы, тем более, что из них три четверти МЦ, а этот парень (сколько ему? двадцать с небольшим? под тридцать?) командует высоко технически оснащенным военным формированием. Значит, у него выше среднего по рукопашному бою, гораздо выше среднего по огнестрельному и прочим видам поражающего оружия, много выше среднего по техническим средствам обеспечения военных действий… (программа аттестации военных при Звездном совете автоматически прокручивалась у нее в голове)… колоссально выше среднего по ментальным техникам и сколько угодно, хоть ниже плинтуса, по холодному оружию. Холодное оружие, согласно последним учениям наших тактиков и стратегов из Академии, тебе не нужно. Если ты умеешь убивать быка ударом кулака и парализовать взглядом рефлексы противника, на кой тебе нужны сабля, ятаган, кунай и малая саперная лопатка? Просто чтобы потрафить зануде и консерваторше Лисс, которая утверждает все программы обучения и аттестации, проходящие через Совет? Кабинетные тактики и стратеги в академии
могли полагать так, но пара-тройка суровых вояк из Совета с перечеркнутыми шрамами лицами, спинами, щупальцами и манипуляторами знали по-другому.
        Зануда и консерваторша потянулась чашкой поближе к кофейнику…

        - Поставьте на стол, пожалуйста. Я на весу не наливаю.
        Это сработало. Кликнуло на какую-то невидимую клавишу в ее памяти. Поставив чашку на стол и задумчиво наблюдая, как в нее падает струя дымящейся ароматной жидкости, Лисс перелистывала список планет, на которых «не наливают на весу». Хотя
«перелистывала» - это было сильно сказано. В ее мысленном реестре цивилизаций, отмеченных этой на удивление редкой культурной мелочью, значились только три: Земля, Аппа и… только не говорите мне, что у нас в штабе работают ТАКИЕ идиоты! Волны разомкнулись, и Лисс почувствовала, что она тонет.

        - Ммм… мадам, я уже налил. Что-то не так?
        Ой, все не так, парень. И ты это знаешь. И ты согласился на эту миссию. А я очень хочу знать, почему; и не дай бог, мои предположения окажутся правильными. Словом…

        - Знаешь, мальчик, тетушке из Совета совершенно нечем заняться сегодня утром. Так что я решила… (паузу и как можно беззаботнее) осмотреть твоих бойцов… солдат… эээ… воинов, да? Ну там, как они тренируются, в какой боевой форме… Надеюсь, возражений нет?
        Последний раз, подумала Лисс, у меня было такое идиотское лицо, когда на Мхатме я выцыганивала у рыночного торговца статуэтку местной богини (II век эпохи Мтхары, эбриллит без примесей, аукционная стоимость… страшно даже представить), которую он считал никчемной безделушкой, как и всё в своей лавке. Последний раз это у меня получилось. Надеюсь, что не в последний раз.
        Выпучив глаза и задрав брови (не чрезмерно, как раз для бездельничающей интеллектуалки бальзаковского возраста, имеющей возможность бесплатно полюбоваться накачанными ребятами в спецназовских безрукавках), Лисс радостно уставилась в ослепительно яркие зеленые глаза, стараясь ни за что (ни в коем случае!) не опустить взгляд на орудующие вилкой и ножом руки, на запястьях которых змеилась традиционная татуировка десанта Звездного совета.
        Глава II. Всем хочется, чтобы это закончилось

        Антон Брусилов, лейтенант десанта
        Твою мать! Десять раз, двадцать раз твою мать! Значит, самое приятное в момент пробуждения у тебя что? Знать, где ты находишься? И надолго тебе этого знания хватило? Ровно на пятнадцать минут: умыться, одеться, проверить, что парни проснулись и завтракают, отдать короткие ежедневные распоряжения, отправиться завтракать самому… и понять, что где ты находишься сейчас и где будешь находиться завтра, это большой вопрос, Тон, очень большой вопрос. Потому что крашеная блондинка с расфокусированным «я-с-вами-но-я-не-здесь» взглядом, вкравшаяся в широко открытую дверь (ну скажите, чего ради нормальный человек, особенно если он
«представитель командного состава», будет входить в собственную столовую с таким видом, будто он ни в коем случае не имеет права здесь находиться?), ухитрившаяся с полупустого подноса уронить (почти) стакан с соком и вообще не способная представлять для такого человека, как ты, никакой опасности, не смотрит на твои руки. Она старательно на них не смотрит, на запястья, покрытые такой замысловатой татуировкой, что взгляд любого собеседника в первые же минуты притягивается к ним неотрывно. Не смотрит не из вежливости, а сознательно так не смотрит, потому что… знает что там? Под татуировками?
        Ты, что, не мог просто тупо взять кофейник и лить, куда сказано? в тебе, как всегда, в самый неподходящий момент проснулось воспитание? Дать ей этим кофейником по башке, и дело в стороне. Ага, себе дай, умник. Убийство члена Звездного совета во время выполнения миссии. Вплети себе фиолетовую ленточку в челку и строй невинность.
        Нет, теперь уже у меня нет никаких возражений. Вы можете идти куда хотите, мадам, и смотреть на моих ребят сколько влезет. Можете даже переспать с ними со всеми, только времени не хватит до прилета. Можете сами влезть на перекладину или на какой тренажер и там свернуть себе шею. Только посмотрите на мои руки. Нормально посмотрите, как мужики смотрят - с опасливым уважением, как девки смотрят - плотоядно облизываясь, как мальчишки - с восхищением и завистью (еще бы - лейтенант космического десанта) или как этот урод Краснов - с презрительной усмешкой (сдохнешь, лейтенант, сдохнешь, а я себе карьеру сделаю - из таких, как ты… на таких, как ты). Посмотри на мои руки. Потому что я хочу знать, где мы находимся.


        Хьелль Дар-Халем, маршал Аккалабата
        В отличие от рассудительного и предусмотрительного Сида, Хьелль Дар-Халем никогда не следил за датой начала линьки. Просто не заморачивался. Легкое покалывание в плечах, потягивание в несущей поверхности крыльев, ночной озноб, заставлявший проснуться в непонятной тревоге - ему хватало этих симптомов. Чтобы подготовиться. Подписать и раздать приказы, обеспечить тылы и прикрыть фланги. Запереться в родовом замке и запретить пускать кого-либо, кроме лорд-канцлера.


* * *
        Он помнил это, как будто вчера, хотя прошло уже двадцать лет. Его отец и отец Сида, верховный лорд Дар-Эсиль, вернувшиеся с охоты в каком-то странном настроении, бросающие на него, шестилетнего, испытующие взгляды… В ответ на вопрос, почему Сида не взяли с собой, напряженное:

        - Он плохо себя чувствует.
        Хьелль одеревенел, ноги как-то сразу перестали слушаться. Шесть лет - это уже достаточный возраст, чтобы знать: дары почти не болеют, но если они заболевают, то обычно для того, чтобы умереть. Планета и гены многих поколений сделали свое дело: стабильность популяции и зачистка слабых особей. Но шестилетнему мальчишке не было дела до стабильности популяции. Его лучший и единственный друг не пришел, потому что не смог, потому что заболел… Так почему же отец Сида как ни в чем не бывало отправился охотиться? А теперь сидит здесь с его собственным отцом у камина с бокалом тяжелого хрусталя в руке и разглядывает сквозь этот хрусталь его, Хьелля? Будто Хьелль виноват в том, что Сид заболел. Будто он сам больной или заразный. Хьелль смотрит на своего отца - сначала робко, потом требовательно: он требует объяснений. Но отец отводит взгляд и, не глядя ни на сына, ни на сидящего напротив в кресле лорда Дар-Эсиля, бормочет:

        - Им уже по шесть лет.
        Лорд Дар-Эсиль молчит, тянет мутную жидкость из прозрачного хрусталя, и лорду Дар-Халему ничего не остается, как начать снова:

        - Я понимаю, что мы принимаем решение за них. Но лучше не ждать, когда они это сделают сами. Нам с тобой пришлось ждать слишком долго. Давай хотя бы попробуем.
        Лорд Дар-Эсиль продолжает молчать, но уже не пьет. А Хьелль, про которого все забыли, на какой-то минуте этого напряженного молчания, пропитавшего, как ему кажется, уже и портьеры, и ковры, и стены старого замка, вдруг вскакивает со своего места у отцовских ног и кричит - отчаянно, словно от громкого этого крика Сид может выздороветь:

        - Прекратите! Перестаньте немедленно! Сидеть здесь! Давайте поедем к нему! Полетим! Я хочу его увидеть! Я должен знать, что с ним!
        Не скрытые плащом, крылья на его спине смешно топорщатся, отбрасывая причудливую тень на стене. Лорд Дар-Эсиль следит за ней взглядом как завороженный, потом резко встает, скидывает орад и подходит к открытому окну, в котором за еще мерцающим в сумерках извилистым течением реки и громадой застывшего леса видны сигнальные огни замка Эсилей. Дар-Эсиль вскакивает на подоконник и оборачивается к отцу и сыну Халемам, застывшим у камина:

        - Ну?
        Как всегда, холодящий душу полет - над рекой, над лесом, над синими полями Эсиля - и приземление в парадном дворе замка. Окна - помимо обыкновения - затворены. Мрачная прислуга с факелами переговаривается шепотом. Тейо Тургун, вечный оруженосец и телохранитель верховного дара, что-то шепчет ему на ухо. Тот упрямо трясет головой и, жестом приглашая за собой Хьелля, проходит вглубь помещений. Тургун шарахается от него, как от чумного, и во главе прислуги следует за ним на некотором отдалении. Хьеллю страшно. Он не хочет, чтобы Сид умирал. Он не хочет идти сейчас по каменным коридорам замка, который на сотни лет старше родовой твердыни Дар-Халемов. Он не хочет знать какую-то нехорошую правду, которую он только что потребовал, чтобы ему рассказали. Ему шесть лет, и ему хочется, чтобы неизвестность поскорее закончилась.


        Сид Дар-Эсиль, лорд-канцлер Аккалабата
        Мне хочется, чтобы это мучение поскорее закончилось.
        Лорд-канцлер стоит в почтительной позе возле трона Ее Величества, зажав под мышкой проект мирного договора с Локсией, полученный им «по своим каналам». Тот самый проект, который завтра привезут с собой земляне и станут уговаривать подписать. Старейшим дарам, призванным для обсуждения политической ситуации, не надоест распинаться еще часа полтора, не меньше. Придется потерпеть. Потом старики отправятся ужинать и плести очередные придворные интриги, а ему еще предстоит проверять состояние так называемого космодрома. Землянам повезло, что у их кораблей антигравитационные подушки и им не надо «садиться» в полном смысле этого слова. «Страшно представить, что было бы, если б на наши руины плюхнулся тяжелый ситийский крейсер»,  - устало думает Сид. На самом деле, ему не страшно. Ему все равно.
        Он один из немногих (таких на Аккалабате можно пересчитать по пальцам, и это не преувеличение), кто на задрипанном «космодроме» не только встречал, но и улетал. Его детские путешествия к королевской крови пятиюродным сестрам были предметом зависти менее приближенных к трону сверстников. «И заруби себе на носу, Сид, они не гадкие заносчивые девчонки, а благородные деле, перед которыми мы со всей своей родословной,  - грязь из канавы!» - рычит старший Дар-Эсиль, запихивая сына в неприветливый люк звездолета, прилетевшего забрать «мальчиков» для шлифования их манер и полезного знакомства с дальними родственниками. Какой смысл знакомиться и играть с девчонками, ни одну из которых тебе, «грязи из канавы», никогда не отдадут в жены, Сид Дар-Эсиль не понимал с четырехлетнего возраста. Он не хочет вспоминать про эти путешествия, но виной тому не детская обида. То, что казалось незыблемым и разбилось, как хрупкое стекло, не стоит воспоминаний.
        Сид не позволяет трубному гласу очередного старейшего дара, просящего слова, отвлечь себя от размышлений. В стрельчатом окне плывут облака. Сегодня витражные рамы открыты: старики предпочитают традиционный способ прибытия во дворец. А может быть, им просто тяжело ходить: ноги стареют быстрее, чем крылья.
        Лорд-канцлер незаметно, почти не меняя позы, поправляет под мышкой проект договора. Расположенный Чахи-знает-за-сколько световых лет от тронного зала Хаяроса Звездный совет существует для того, чтобы портить ему жизнь. Как четырнадцать лет назад, как десять лет назад.


* * *

        - С возвращением,  - старший лорд Дар-Эсиль не считает нужным разомкнуть руки, скрещенные под хлопающими на ветру полами орада, чтобы поприветствовать сына. Шаг вперед он тоже не делает, продолжая стоять посреди выложенного неровными шестиугольными плитами пространства, пока Сид спускается по трапу и преодолевает разделяющее их расстояние.

        - Охаде!  - младший Дар-Эсиль салютует коротким мечом, еще секунду назад дремавшим в подвесе на правом боку, и снова вгоняет его в ножны. Отец еле заметно морщится. Утонченные царедворцы, Дар-Эсили не любят армейских словечек и ритуалов. Щеголять военными манерами - удел даров попроще, таких, как Халемы. Но сегодня традиционное приветствие младшего старшему простительно: ребенок хочет показать, что не забыл, кто он, после всех этих лет вдали от дома.
        Старший дар еще раз повторяет: «С возвращением»,  - поворачивается и идет к выходу с посадочной площадки. Слова и знаки благодарности экипажу с Делихона, забросившему на Аккалабат по дороге домой с Когнаты наследника одного из древнейших родов Империи, передадут и без него. По его поручению. Лорд Дар-Эсиль - правая рука королевы и пользуется всеми привилегиями, которые дает это положение. Однако, как бы велики ни были эти привилегии, возможность отправить сына на Когнату стоила могущественному дару нескольких новых морщин - по одной за каждую бессонную ночь, которую он провел, убеждая королеву и старейших даров, что пришло время, когда даже уединенный Аккалабат будет чувствовать себя неуютно без современной дипломатии.
        Он чувствует, что шагающий за спиной сын беспокойно осматривается, словно не хочет уходить с космодрома, и, не замедляя темпа, бросает через плечо: «Он не придет. Не спрашивай, почему». За спиной носок сапога спотыкается о край вывороченной из земли плиты, Сид ругается сквозь зубы. По крайней мере, старшему дару кажется, что ругается: слова на языке Конфедерации звучат отрывисто и грубо.
        Вечером в замке торжественный прием для самого узкого круга. Глава рода Дар-Эсилей не афиширует возвращение сына, но втайне гордится им. Сид в новом темно-лиловом ораде, неубранная паутина волос серебрится на плечах, в руке - впервые за несколько лет - бокал, играющий хрустальными гранями. Он почтительно кланяется старшим, отвечает, скромно опуская игольчатые ресницы, сам задает вежливые вопросы, изящно наклоняется к руке деле, прибывших вместе со своими дарами засвидетельствовать уважение Дар-Эсилям в связи с возвращением наследника.
        Когда ректор военного корпуса Дар-Пассер, непревзойденный в искусстве воздушного боя, живая легенда Аккалабата, с трудом поднимается с кресла, волоча израненную ногу, Сид уже здесь, он помогает великому старцу дойти до распахнутой балконной двери и еле сдерживает вздох восхищения, когда тот - почти беспомощный на земле калека - мощными взмахами крыльев взвивается в воздух и, делая прощальный взмах рукой - Охаде!  - исчезает за деревьями. Отбытие Дар-Пассера - знак всем гостям. Дары клана Эсилей, прощаясь, хлопают Сида по спине или по плечу, зовут в гости и на охоту, велят заглянуть, когда будет в столице. Прекрасные деле просто улыбаются и провожают глазами. В семье подрастает хороший мальчик, и надо отдать должное старшему Дар-Эсилю, все колени протершему у королевского трона: дипломатическая академия, пусть даже на какой-то Когнате, придает лоску. Младший Дар-Эсиль неутомимо любезен, несомненно умен и ненавязчиво обаятелен, особенно когда, принимая комплименты, он слегка склоняет голову набок и улыбается.
        Когда последние гости взмывают вверх с мощенного черно-белой плиткой балкона, Сида ощутимо трясет. Вне себя от ярости он поворачивается к отцу и, уже не сдерживаясь, орет: «Почему?!!» Старший Дар-Эсиль недоуменно поднимает брови:

        - Извини?

        - Где. Этот. Сукин сын?  - Сид выдавливает из себя этот вопрос, стоя спиной к балкону, распахнутому в сторону реки, за которой светятся, словно в насмешку, высокие окна Халема. Но отцу и так прекрасно ясно, о ком идет речь. Он взвешивает варианты, рассчитывает, сколько продержится, если решит играть в непонимание. В конце концов это его сын… И в конце концов не на все в мире наплевать лорд-канцлеру Аккалабатской Империи. И, может быть, потому, что отец на самом деле рад возвращению Сида, или потому, что он не вполне трезв, или потому, что он, самый влиятельный дар Аккалабата, просто свихнется в один прекрасный момент со своими внутренними заговорами и внешними договорами, если не будет регулярно напиваться в компании Дар-Халема старшего…

        - Только я тебя прошу обойтись без этого плебейского «Охаде!» - светло-серый орад летит на пол, и лорд-канцлер Империи, по-мальчишески разбежавшись с середины комнаты, перепрыгивает через балконные перила, чтобы из свободного падения развернуть крылья…

        - Ияя! Лови меня, па!  - манер в воздухе у Сида как не было, так и нет. Полное пренебрежение безопасностью полетов. Четыре движущиеся плоскости черно-фиолетовых перьев, чудом не задевая друг друга, преодолевают сопротивление туманных спиралей, прогибаются, рефлекторно выбирая угол атаки на встречный воздушный поток. Светящиеся окна Дар-Халема приближаются с каждым взмахом крыльев.


        Олег Краснов, руководитель миссии
        Уже пять минут Краснов тупо пялился в монитор. По спине у него крупными градинами катился пот, ногти бессознательно царапали край стола, а глаза уже в который раз (двадцатый? сороковой?) перечитывали одни и те же слова на равнодушно мерцающем экране.
        Какие идиоты! Какие идиоты могли нас так подставить? Что это - приобретенная за долгие годы мира во всем мире безалаберность сотрудников штаба? Или это целенаправленная, злонамеренная акция, нацеленная против Звездного совета, против Земли, против него, Краснова, лично?
        Нет, началось все очень даже пристойно. Личное дело лейтенанта особого подразделения спецназа Звездного совета Антона Брусилова представляло собой обычное личное дело наемного убийцы высочайшей квалификации. Почти напротив каждой миссии стояло «выполнено успешно», цифры понесенных под командованием сержанта, а затем лейтенанта Брусилова потерь были минимальны. Черные галочки, обозначающие проваленное задание, встречались исключительно редко. Единственное, что было непонятно, это, почему такой блестящий солдат торчит в специальном подразделении ака батальон чрезвычайного назначения, или «чрезвычайка», изредка отвлекаясь на одиночные миссии, когда по всем показателям место ему в академии. Но ведь не зря ж здесь фиолетовая ленточка в уголке приблудилась…
        Краснов повысил уровень допуска (чтобы просматривать дела с фиолетовой ленточкой требовалось ввести личный код советника первого ранга), вывел на экран первую страницу… и похолодел. Вместо простых русских имени и фамилии, наверху странички значился кодовый номер, а в графе «Место рождения» вместо банального «Волгоград, Россия, Земля» стояло одно слово:

«Дилайна».


        Алиссия Ковальская, действительный член Звездного совета
        Экскурсия в ту часть корабля, которую можно было бы охарактеризовать как казарму, совмещенную с тренажерным залом, обещала быть интересной и познавательной. Поколебавшись между имиджами дурочки-снегурочки и непреклонного инспектора Синий Чулок, Лисс не сочла ни один из них подходящим и просто молча следовала за провожатым, привычно натыкаясь на предметы, спотыкаясь обо все попадающиеся на пути пороги и радуясь, что свойственная ей погруженность в себя помогает скрыть от спутника истеричную работу мозга и органов чувств.
        Конечно, спецназовцы Совета пользовались особыми средствами, скрывающими запах тела, конечно, все они передвигались с характерной опасной грацией хищного зверя, готового к нападению. Но все же… глядя в широкую спину сопровождающего, которая по законам дипломатической миссии с военным обеспечением должна была служить ей надежным прикрытием в самых экстраординарных ситуациях, Лисс испытывала странное ощущение узнавания и незнания, уверенности и безнадежности… и необходимости в следующий раз провести ночь за компьютером, изучая личные дела участников экспедиции, а не в десятый раз перечитывая скудные архивные, туристические и агентурные данные о месте назначения. Дался мне этот Аккалабат! Кой черт понес меня на эту галеру!

        - Вот, собственно, и наша часть корабля,  - зеленые глаза смотрят в упор, не мигая. Хозяин их стоит вполоборота, медля нажать на переключатель, открывающий дверь в помещение. Одним плечом облокачивается на стену коридора, рука упирается в противоположную стену чуть выше ее макушки. Лисс моментально врезается в нее головой и смущенно останавливается, глядя в пол.
        Он несколько секунд изучает ее скептическим взглядом, потом наконец хмурится, отворачивается, нажимает кнопку и, пока слайд-дверь неторопливо отъезжает в сторону, она различает его бормотание (под нос, но несомненно, чтобы она слышала: лейтенант слишком опытен, чтобы было по-другому): «Приставить, что ль, к тебе специально пару ребят… Споткнется и шею сломает, дурища. А мне отвечать». Эту мысль в разных вариантах Лисс слышит уже шесть лет, с тех пор как вообще возникла необходимость ее охранять, поэтому никак не реагирует, а сосредотачивается на преодолении трех ступенек вниз.
        Вычислительная машина в голове, наконец, замирает, закончив просчитывать варианты, сопоставлять признаки, и Лисс осознает, что они уже на месте - в тренажерном зале, а она еще не решила, зачем сюда пришла: смотреть шоу или шоу показывать.

        - Всем все бросить и строиться? Или Вы способны и так удовлетворить свое любопытство?  - на этот вопрос она изображает неопределенный жест рукой. Мол, делай, как знаешь, мальчик, делай, как знаешь. А я хочу знать, что ты будешь делать.


        Хьелль Дар-Халем, маршал Аккалабата
        Им была нужна эта война с Локсией. Ему лично была нужна эта война. Не эта, так какая-нибудь другая. Любой повод махать мечами, нападать и защищать, быть мужчинами. Пока они нужны королеве как мужчины, как воины, у них есть шанс, что им не нужно будет… Это проходят в школе. Это ясно как день и элементарно как формула воды.
        Глава III. Дары и деле

        Население Аккалабата, как любая другая разумная раса во Вселенной, сформировалось в результате многовекового естественного отбора, который природа ведет из материала, поставляемого ей человеком. Когда-то появились на Аккалабате и построили себе неприступные каменные замки на травянистых холмах и вершинах скалистых гор суровые бледнокожие воины - дары, несущие тяжелые широкие мечи и легкие размашистые крылья, со своими детьми и прекрасными женщинами, которых они называли деле.
        На каменистых берегах Эль-Эсиля, прорезающего Аккалабат с юга на север, поднялись стены Хаяроса - столицы королевства даров, в центре города встал дворец Дар-Аккала, а в парадном зале дворца на троне сел король. Короли сменялись королевами, тенистые сады Хангафагона вознесли свои кроны вокруг дворца, и многие поколения даров танцевали и смеялись, наносили оскорбления и бросали вызовы, скрещивали мечи и свивали руки и крылья в объятиях под раскидистыми кронами темнолистых чалов.
        От смешанных браков с исконным населением Аккалабата - итано - родилось новое сословие крылатых - тейо, присягнувшее на верность дарам и получившее от них право строить такие же замки, носить такие же мечи и умирать без страха и упрека по первому приказу правящей монархини. Королевские чалы тянули к небу морщинистые ветви, роняли семена в неблагодатную почву, в замках праздновали рождение новых даров и деле и с почетом хоронили стариков. Дары стали чувствовать себя на Аккалабате не гостями, а хозяевами.
        Но всякому гостеприимству приходит конец. Значительная удаленность планеты даже от ближайших соседей и малочисленность исходной популяции даров не могли не привести к генетической катастрофе. Пока поколения рождались и умирали, все еще было терпимо, но они начали вымирать - из-за обилия внутрисемейных браков, из-за дефектов развития, вызванных скудостью генофонда.
        Главным и самым опасным генетическим дефектом оказалась исключительная подверженность женщин целому ряду заболеваний, приводивших к неспособности вынашивать детей, истощению организма и резкому падению продолжительности жизни.
        Мужчины Аккалабата, даже сражаясь и погибая в постоянных клановых войнах - за лучший кусок земли, свободный от ядовитых испарений болот, за единственную на тысячу километров каменоломню, дававшую не мягкий известняк, а крепкий умбрен, годный для строительства замков - жили дольше и лучше справлялись с болезнями, чем их деле, изможденные неудачными родами, захлебывающиеся в приступах удушливого кашля, страдающие от хрупкости костей и от неизлечимых кожных язв. В мирное время кланы Аккалабата нуждались в женщинах, которые могли бы производить на свет будущих воинов. Во время военных столкновений каждый воин был на счету, а женщины
        - слабые и болезненные - оказывались ненужным балластом.
        Кроме того, в результате какого-то сбоя в экосистеме, природные условия Аккалабата, которые и раньше нельзя было назвать благоприятными, резко изменились в худшую сторону. Трудно сказать, было ли причиной осушение полей, вызванное необходимостью прокормить не только самих крестьян, но и владетельных лордов, или бесцеремонное проникновение в сердце гор - за металлами для мечей, камнем для строительства замков, самоцветами для благородных деле, или не вынесли непокоя многовековые чащи, в которые уходил зверь, вспугнутый охотничьими кликами даров, но пришел момент, когда дары и тейо заметили, что даже в мирное время рождений в их замках празднуется меньше, чем совершается похоронных обрядов. Ядовитые туманы поднялись с болот, призрачные тени спустились с гор, лорды Аккалабата затворились в своих замках. Опустели сады Хангафагона, все реже призывали вассалов королевы сигнальные флаги Хаяроса.
        И тогда рассерженный Аккалабат вновь сменил гнев на милость: планета предложила своим названным детям единственный выход, который сначала показался им тупиком. Рождение девочек в семьях аккалабатских даров прекратилось.
        Вначале Империю охватила паника. Но вслед за пугающими вестями о том, что в очередном замке умерла последняя деле, в столицу, в королевский дворец, затянутый траурными стягами, к погруженной в отчаяние королеве, для которой, как и для минимального числа женщин королевской семьи, были созданы в столице тепличные условия, позволявшие им доживать до 25, а иногда и до 30 лет, стали стекаться другие сообщения.
        В то время шла война на юге. Глава древнейшего и благороднейшего рода лорд Корвус Дар-Эсиль командовал войсками Ее Величества. Пехота итано месила грязь, легкая конница тейо совершала диверсионные вылазки в тыл мятежников, элитный легион даров наносил сокрушительные и победоносные удары по врагу. Маршал Дар-Эсиль строчил депеши королеве и запивал очередной военный успех крепким эгребским вином, доставка которого на передовую была оговорена им заранее и организована со всей знаменитой предусмотрительностью Дар-Эсилей, помноженной на благородное нежелание терпеть походные неудобства. Начальник штаба и друг детства верховного главнокомандующего, лорд Дар-Акила гарцевал на тонконогом жеребце, носился демоном Чахи над строем на бреющем полете с непотребными ругательствами или истошным улюлюканьем, выкрикивал приказы. Так же, как и маршал, колол и рубил с плеча, жил в свое удовольствие, пленных не брал. В общем, кампания близилась к закономерному завершению, последний оплот мятежников был окружен (мышь не проскочит!) по всем правилам осадного искусства, генетические проблемы волновали придворные умы
где-то страшно далеко от палаточного лагеря, а весенний вечер был свеж и нежен…
        Маршалу Ее Величества было двадцать два, начальнику штаба - двадцать один. Отсутствие деле ощущалось ими как походное неудобство, женщины итано - как безусловное табу, а детская дружба всего лишь как проявление предусмотрительности. Поэтому когда на следующее утро, проснувшись в одной кровати со своим другом детства и отведя рукой в сторону его крыло, чтобы дружески чмокнуть того в спинку, Дар-Эсиль ощутил, что крыло само по себе, а спина сама по себе, он сдавленно захрипел и зажмурил глаза с намерением никогда больше в течение ближайших пяти минут не возвращаться в этот мир, столь ужасно устроенный и полный разочарований. Но изворотливый и предусмотрительный мозг продолжал работать по подсказке не желающего терпеть неудобства тела.
        Воспользовавшись тем, что Дар-Акила не подавал пока никаких признаков жизни, маршал выбрался из постели и, в чем был, уселся за походный письменный стол. Через несколько минут, уже одетый, он отдавал стоящей у входа охране приказ как зеницу ока стеречь находящегося в палатке начальника штаба, оказавшегося внезапно шпионом и предателем, при этом внутрь не заходить и не заглядывать под страхом смертной казни. В течение следующих пяти дней вялотекущей осады в палатку входил только сам Дар-Эсиль, оставался там подолгу, вынес один раз какой-то тюк окровавленных тряпок (охрана сразу догадалась, что маршал сам по-дружески пытает Дар-Акилу). На шестой день был отдан приказ к штурму, к вечеру на развалинах вражеской крепости пылали костры аккалабов, а ночью маршал Дар-Эсиль отбыл в столицу, чтобы «ни одна сволочь не успела доложить Ее Величеству о победе раньше, чем он». Однако, несмотря на спешку, маршал все же нашел время заехать в родовой замок и провести там некоторое время, оставив часть свиты и лошадей.
        Известие о долгожданной победе несколько подняло настроение королевы на фоне преобладающих печальных новостей, и Ее Величество даже не сразу впала в ярость, когда Дар-Эсиль, вручив ей акт о капитуляции и вражеские знамена, снова опустился на одно колено и попросил разрешения сочетаться браком с прекрасной деле, с которой его давно связывают нежные отношения. В зале воцарилось недоуменное молчание. Дар-Эсили никогда не отличались чувством юмора, поэтому принять заявление маршала за идиотскую шутку было труднее, чем предположить, что это следствие помутнения рассудка, вызванное тяжелым ранением в голову. Сама идея, что, находясь в течение трех месяцев исключительно на полях сражений, маршал получил в свое распоряжение то, чего днем с огнем не могли сыскать придворные дары, казалась абсурдной. Но череп Дар-Эсиля под копной серебристых волос выглядел целым, голос звучал твердо, и никаких признаков тихого помешательства высокородный дар не выказывал. Так что королева не нашла ничего лучше, чем спросить голосом, каким обычно разговаривают с больными:

        - Ммм… а скажите, сиятельный дар, Вы уверены?

        - В чем?  - поинтересовался по-прежнему склоненный у трона Дар-Эсиль.  - В том, что я хочу сочетаться браком? В том, что у нас с моей избранницей нежные отношения? Или в том, что она - деле?
        Королева вдохнула с шумом, не подобающим деле королевской крови:

        - Во всем этом сразу, мой лорд.

        - У вас есть какие-то сомнения, Ваше Величество, что я могу отличить деле от дара? Или от женщины итано?  - в голосе маршала зазвучали ядовитые нотки.

        - Вы три месяца были вдали от столицы. Наверное, слухи о том, сколько деле мы потеряли за это время, не доходили до действующей армии,  - печально проговорила королева, уже овладев собой.  - Не говорите мне, лорд, что шутите так жестоко.

        - Ваше Величество, это не только не шутка, и более того - не жестокая. Это мой подарок Вам, властительнице Аккалабата, стоящий десятка таких знамен, которые я только что положил к Вашим ногам. И если мне будет позволена аудиенция наедине…
        Королева была не только озабоченной судьбой своих поданных властительницей, но и женщиной, снедаемой любопытством. И аудиенция в самом надежном и защищенном от чужих ушей покое дворца была немедленно предоставлена Дар-Эсилю. Длилась она ровно десять минут, после чего к королеве срочно были вызваны старейшие дары. Трое из них вылетели из кабинета Ее Величества как ошпаренные спустя полчаса после начала собрания, и до самой смерти ни один из них так и не подал руки лорду Дар-Эсилю. Остальные просидели за закрытыми дверями до рассвета. Только несколько крылатых теней метнулись в холодный туман из занавешенных окон, растворились в сумрачном воздухе по направлению к владениям Дар-Эсилей и вскоре, рассекая зеленую ночь, вернулись обратно.
        Утром не успели еще герольды объявить о предстоящем бракосочетании верховного главнокомандующего Аккалабата, а старейшие дары уже стучались в окна своих сыновей. Взметали пыль с широких подоконников их крылья, когда обессиленные они падали в комнаты и шептали на ухо. О том, что теперь есть надежда и у даров Аккалабата будут новые деле. Не все лица освещались радостью при этих известиях, передаваемых торопливым шепотом, некоторые из молодых даров содрогались от отвращения, другие - разражались крепкими ругательствами и хватались за мечи.
        Имя лорда Дар-Эсиля эхом повторялось во всех знатных домах Хаяроса и замках от долины Эсиля до хребтов Умбрена - с завистью, с ненавистью, с презрением, с восхищением, пока спустя месяц он торжественно не въехал в столицу и его деле, не скрытая ни черным капюшоном, ни струящимися вуалями, под которыми прятали свои уродства благородные женщины Аккалабата, не заставила замолчать последние сомнения даров. Она была принята при дворе и доверительно сообщила королеве об ожидающемся прибавлении в семействе ее самого верного вассала. Эта новость, которую венценосная особа обещала держать в строжайшей тайне, в тот же день стала известна далеко за пределами садов Хангафагона. Мечом была перерублена нить судьбы в храме прекрасной Луллулы - первой королевы, пришедшей на Аккалабат с родной планеты даров, жрецы воскурили сухие листья чалов и вознесли моления за здравие, а не за упокой.
        Спустя полгода на ежегодном приеме в честь дня рождения королевы уже не меньше десятка лордов представили своих новых леди. Шуршали бархатные платья с широкими рукавами, скрывающими бледные тонкие кисти, и воротниками, беззастенчиво открывающими точеные плечи, переливались пышные волны черных и серебристых волос, в которых сверкали лучшие самоцветы Умбрена, шелестели тихие голоса. Смотрели с любовью и грустью на высоких даров, несущих изогнутые и прямые мечи, задумчивые глаза с поволокой, и плыли по залам дворца дурманящие ароматы садов Ямбрена, отнятые у синих и золотистых циконий, цветущих только в светлые ночи июля. Ибо все органы чувств должны были радовать деле Аккалабата, наполняя своих даров новым желанием жизни. Утонченные и уверенные в себе, стройные, гордые, источающие внутреннюю силу и завораживающе изящные в движениях, эти новые деле не были похожи на прежних спутниц аккалабатских даров и тейо - измученных болезнями, с землистыми лицами и напряженными от попыток держаться прямо спинами.
        Впервые за много лет на королевском приеме танцевали. Седовласый мажордом сбился с ног, пытаясь втолковать молодым слугам, в каком порядке подают блюда и наливают вино, если за столом присутствуют не только кавалеры, но и дамы. Начальник королевской охраны, потея от напряжения, судорожно перелистывал извлеченный с верхней полки библиотеки том «Придворного этикета». Пыль с обложки забилась ему в нос, отчего он безудержно чихал весь вечер, но благородные пары были пропущены во дворец и отправлены по домам со всей возможной благопристойностью.
        И королева вздохнула спокойно. Сексуальная трансформация, открывающая перед дарами новые перспективы, получила название дуэм («вторичная плоть»). Указ, задним числом санкционирующий произошедшее, был подписан на следующий день. Гораздо больше времени заняла разработка Регламента дуэма, которую на протяжении нескольких лет сопровождали слезы и кровь, заказные убийства и то тут, то там вспыхивавшие искры клановых войн. Была даже усилена охрана территории военного корпуса, в котором учились мастерству владения мечом, рукопашному бою, тактике и стратегии юноши из семейств, не преуспевавших в военном искусстве и не имевших потому права с восьми до двенадцати лет держать своих отпрысков в замках.
        Но спустя пять лет споры по поводу правила первенства, составлявшего основу Регламента, прекратились, Империя расправила могучие крылья и обратила свой взор на все еще неподвластные ей земли по обе стороны своих владений. Королева официально провозгласила завершение века борьбы за жизнь и начало века завоеваний.
        И стало так. И доныне при рождении не знает своей судьбы ни один лорд Аккалабата. Самые разумные из молодых даров предпочитают об этом не задумываться: точить и полировать клинки, скакать на ямбренских породистых жеребцах по извилистым горным тропам или скалистым берегам Эль-Эсиля, пролетать редкими ясными ночами над бурлящим Эль-Зимбером, всей кожей впитывая его холодные брызги, убивать и умирать за свои земли, за королеву, сходить с ума от скуки в лагерях, усмиряя мятежные пограничные замки. Вернувшись в родные стены, сбрасывать перчатки и плащи на руки подоспевшим слугам, снимать мечи, приказывать ледяного белого с собственных виноградников и неспешно цедить его в каминном зале, перебрасываясь редкими словами с другим высокородным даром, чей замок возвышается в нескольких милях за полосой леса, с другом, с которым сидели за одной партой в корпусе и стерли о крылья и спины друг друга уже не один набор щеток и шпателей для альцедо. Белый туман укрывает подножия равнинных замков, цепкие тени карабкаются по стенам горных твердынь, и хорошо, и в открытый балкон смотрит обеими мутными лунами зеленая
ночь Аккалабата.
        Но против природы и обязательств перед кланом не пойдешь.
        И в какой-то день старший из двух даров отставит бокал на резной деревянный столик, замолчав на середине фразы, и, неотрывно глядя в черные или светло-серые глаза напротив, медленно встанет, зайдет за спину, положит руки на плечи… Потянет на себя, запрокидывая голову - тому, с кем два дня назад вместе стаскивал грязные знамена со стен поверженного города (еще на несколько километров раздвинулись границы Аккалабата)  - и вопьется губами в губы. Или неловко прикоснется, лишь намечая желание поцелуя. Второму ничего не остается, кроме как ответить, ведь ты старший дар - старший по крови и по возрасту (пусть хоть на несколько дней)  - и у тебя право первого - право каруна. Вы оба знали об этом праве, когда в первый раз в бою прикрывали друг другу спину, когда в первый раз он провел щеткой по твоим спутанным перьям, когда пришла твоя очередь утешать, защищать, гладить по волосам, усмиряя тягучую боль. Ты уводишь его в спальню, суетливо раздеваешь (сколько бы тебе ни было лет, но это твой - и его - первый раз)…
        На следующий день он не выходит из комнаты, а ты, встав пораньше, отправляешься в тот самый замок за полосой леса. Ты входишь туда, как к себе домой. Тебя и раньше принимали здесь как своего, но теперь как хозяина. Ты объявляешь челяди, что их лорд больше не вернется, а ты намерен посетить их через пару недель вместе со своей деле, которая, несомненно, будет расстроена, если обнаружит какой-то непорядок. Дворецкий, садовник, оружейник смотрят в землю, шепчутся, но почтительно кланяются тебе и обещают, что постараются, что госпожа будет довольна.
        Ты возвращаешься домой вечером, после отчаянной скачки под грохочущим ливнем по бездорожью, через канавы, прорезающие необработанные поля, сквозь ветки прибрежной рощицы, расцарапавшие тебе лицо, через мелкую речушку, разделяющую (вчера разделявшую) два дариата. Или после яростного, бессмысленного полета сквозь сухой, как твои глаза, воздух над истомленной долгим ожиданием дождя землей. Слуги смотрят на тебя с почтением - их господин обзавелся деле. Им не предстоит встречать другого дара с новой госпожой. Детки пойдут, веселые холостяцкие пирушки и тихие вечерние молчания у огня (на двоих, для двоих) сменятся изысканными балами, куда будут съезжаться женатые соседи со своими деле.
        Радостные хлопоты захватывают домочадцев. Садовник с утра пораньше заложил под окнами клумбу («На ней будут золотые и розовые циконии, мой господин. Цикония - это цветок счастья. Пусть все у Вас будет хорошо»), а кастелянша успела перетряхнуть все гобелены на нижнем этаже, и управляющий жалуется, что она требует денег на новый обеденный фарфор. Где господин изволит ужинать? У себя или в большой столовой? Да, все, конечно, понимают, что новая деле сегодня не выйдет. Завтрак и обед, изысканно сервированные на подносе у ее дверей, остались нетронутыми.
        У господина кровь стучит в ушах, в горле першит от горячего воздуха, отравившего за несколько часов безумного полета все мысли и парализовавшего чувства. Господин чувствует себя почти счастливым, потому что только так - с мертвыми мыслями и застывшими чувствами - он может открыть дверь в свою семейную опочивальню. Новая деле ждет. На свежем белье, почти прижавшись к стене лицом, повернув к тебе неестественно белую и совершенно голую спину. Вдоль торчащих лопаток выделяются черные мазки спекшейся крови. Но лучше смотреть на эту спину, чем на огромный нелепый узел в углу. В нем не только окровавленные простыни.
        Теперь все зависит только от них двоих - дара и его новой деле. Если у них получится, то через неделю новая хозяйка замка выйдет в вечернем платье (не забыть заказать в столице!) к ужину, сопровождаемая восхищенными взглядами слуг. Нужно будет обзавестись камеристкой из местных тейо, прекрасная деле пока не умеет укладывать волосы в высокую прическу и красить губы. И снять мечи, украшающие каминный зал,  - перенести и запереть их в оружейную: деле не любят оружия. Оно навевает грустные воспоминания. А никто в замке не желает огорчать свою деле.
        Когда дар представляет новую деле ко двору, не все бывают довольны. Старейшины клана, в котором стало на одного лорда меньше, отворачиваются и поджимают губы. Маршал Аккалабата может нахмурить брови, недосчитавшись хорошего мечника.
        И не стоит поворачиваться спиной к тому, сгорбившемуся в углу, мимо кого твоя деле идет не узнавая, не притрагиваясь, хотя каждый сантиметр его спины ей знаком, каждое перо в его крыльях ею ухожено, так же, как твое. Был знаком, было ухожено. Ты успел первый. И тому, другому, хоть он и глядит на тебя как на отвратительное насекомое, придется погасить ненависть во взоре и смириться. Ты поступил как должно, исполнил Регламент и свое предназначение. Но все-таки не стоит поворачиваться к нему спиной…
        Думай о хорошем. Одноклассники по военному корпусу одобрительно хлопают тебя по плечу и наперебой приглашают новую деле танцевать. Королева кивает головой молодой паре, и жизнь идет своим чередом.
        Глава IV. Все входят в двери

        Антон Брусилов, лейтенант десанта
        Ему уже давно не было так скучно и так мучительно неудобно.
        Неудобно за себя и за своих ребят, и перед своими ребятами.
        Чертова баба действительно пришла сюда на экскурсию. И ему, скрутив в кулак всю свою волю, сдерживая накопившееся раздражение, пришлось эту экскурсию проводить. На них пялились.
        Большинство из парней, конечно, уже бывали на миссиях с гражданскими и с дипломатами, работали с ними на заданиях (найти, спасти, вытащить, вернуть или - найти, допросить, выкрасть, уничтожить) и вообще - не в безвоздушном же пространстве мы живем. Хотя особую группу спецназа, которой он командовал уже не первый год, высшее командование предпочитало держать подальше от гражданского населения.
        Огражденные, вынесенные за зону рекомендованного по медико-биологическим параметрам проживания тренировочные лагеря, отдельные госпитали вдали от инфраструктуры, в которых дохли иногда просто потому, что не успел добраться врач, вовремя не доставили сыворотку… а для развлечений, пожалуйста, есть Рипария, есть Кризетос, есть другие субпланеты и искусственные спутники в карантинной зоне. С дешевой выпивкой и доступными девочками, с 4D-кинотеатрами и оборудованными пляжами. «Твои парни это заслужили, лейтенант. Развлекайтесь на всю катушку». И они развлекались. До следующей миссии. На которой обязательно находился кто-то «из руководства», кто спускался в тренировочный отсек «понаблюдать за ходом подготовки» или «проверить состояние боевого духа».
        Иногда проверки кончались головомойкой, выговорами в личное дело (кто-то из ребят грязно выругался при председательше Торговой палаты Делихона), иногда дряблые дядьки и накрашенные суки из административных органов Звездного совета не скрывали, что спускаются «в народ» за сексуальными партнерами.
        Тон хмурился, играл желваками на скулах, но грязная армейская мудрость гласила:
«Фиолетовая ленточка крепится не на волосы, а на личное дело, но делает тебя в чем-то бабой». Фиолетовыми ленточками в службе безопасности отмечали дела «особо отличившихся». И Тон пожимал плечами, когда кто-то из его парней уходил на ночь наверх, утром сам волок его в душ, держал минут двадцать то под обжигающей, то под ледяной струей, отпаивал аспирином, давал по морде, если начинался скулеж. Всё. Это было просто и понятно. Либо они нас инспектируют, либо они нас имеют, либо они нас инспектируют и после имеют.
        Дамочка тем не менее пришла просто на экскурсию. С выражением участливого интереса рассматривала новую модель защитного жилета, весьма внимательно пронаблюдала за подготовкой огнестрельного и лазерного арсенала, близоруко сощурившись, чуть ли не носом обнюхала парализаторы. Вокруг каждого из парней обошла по три раза, опять же по-собачьи принюхиваясь.
        В какой-то момент Тон подумал, что у нее либо аллергия на запах пота, либо он имеет дело с фетишисткой, которую этот запах возбуждает. Красноречивые взгляды сержантов, свидетельствующие об их полном согласии с его точкой зрения на нормальность мадам из Совета, командир проигнорировал. В конце концов, его дело маленькое. Пока они не сядут на Аккалабате. Если, конечно, им дадут там сесть…
        Так, об этом сейчас не думаем. Целеустремленно сопровождаем даму. Ей осталось всего только тир и… не попрется же она в личные комнаты?

        - А можно я постреляю… из чего-нибудь?
        Вопрос застал его врасплох. Насколько вообще можно застать врасплох профессионального солдата его уровня. Подавив раздраженный вздох, Тон приглашающе махнул рукой в сторону тира.

        - Разумеется. Из чего вы хотите пострелять?
        Интонация последнего слова была однозначной. Дамочка, однако, не обиделась, а устремила на Тона безоблачный взор, который он упаднически охарактеризовал как
«впервые в космосе, и мне здесь интересно».

        - Ну, вот это, например.
        Рука ее опустилась на приклад компактного скорчера - быстрозаряжающаяся многоразрядная модель, стандартный класс. Такие находятся на вооружении у регулярных частей Совета уже лет десять. Ну, конечно, она его видела, наверное даже, ей уже давали пострелять. Дама хочет блеснуть. Пусть блещет. Или блистает? Тон поднял оружие, привычно передернул затвор и протянул его члену Совета. Или членше? Голова после «экскурсии» решительно отказывалась ему служить. Хотя минимально все же работала: он не снял скорчер с предохранителя, предоставив дамочке самой разбираться с этим.
        Она задумчиво взяла оружие одной рукой, провела пальцем по стволу и прошествовала к контрольной стойке. До последнего момента ожесточенно лупившие по движущимся целям бойцы остановились, не позволив себе даже недоуменного взгляда на появившийся в их поле зрения объект женского пола.

        - Ребят, отставить пока. Госпожа член Звездного совета пострелять желают. Не путайтесь под ногами.
        Ироничная натура Тона все же взяла верх над напускной вежливостью. Спецназовцы дружно нажали на переключатели режима стрельбы, щедро украшавшие стойки, хаотично движущиеся мишени затихли, дымовая завеса (режим номер 5с - «Сезон засухи на Галлинаго») спала, боковой ветер (модуляция режима 4/4П - «Ситийская пустыня») прекратился. Оба сержанта каменными изваяниями замерли за спиной.
        Тон на мгновение расслабился. А чертова баба угрюмо доковыляла до стойки и вместо того, чтобы, как это делает любой нормальный вышестоящий чин, в кои-то веки дорвавшийся до реального оружия, тупо начать палить в пространство, тыкнула пальцем в одну из кнопок настройки. Свет в тире погас.


        Алиссия Ковальская, действительный член Звездного совета
        Тридцать человек: семеро с Верии, шесть землян, по трое делихонов и аппанцев, остальные с малых планет. Сто сорок четыре раза проверенные службой безопасности, все - с безукоризненным послужным списком и черт знает чем в прошлой жизни, но какое это имеет значение, если они верят своему командиру как Святому Писанию.
        Так, об этом сейчас не думать. Изображать полномочного представителя дурдома на выезде - Звездного совета на инспекции.
        В тире было хорошо. Лисс действительно уже давно не была ни в тире, ни на стрельбище (недели три, не меньше) и соскучилась по характерному щелканью переключателей на контрольных консолях, по особому озонированному воздуху, по ощущению собственной компетентности, очевидной сразу, а не после того, как тебя неделю мурыжат коллеги по Звездному совету за твое очередное вето, а потом ты оказываешься права: не надо было нам лезть на ту Руганду (действительно, вожди племен прекрасно разобрались между собой).
        Мальчик не снял скорчер с предохранителя. Это хорошо, он действительно профессионал. Если бы он, видя ее первый раз в жизни, протянул ей снятый с предохранителя ствол, даже стоя на расстоянии захвата, даже зная, что она член Звездного совета и руководитель миссии, это было бы плохо. Она бы не стала спать ночью в посольстве, зная, что ее охраняет такой спецназ. Она вообще плохо спит ночами в посольствах с некоторых пор.
        Кстати, о ночи. Пожалуй, все-таки пришло время принять более активное участие в шоу. Ночь - это хорошо, это правильно, ночью темно. Дети боятся темноты. Кнопка ТТ
        - «Тотальная Тьма» на военном жаргоне - находится в левом нижнем углу стандартной консоли. Лисс не надо смотреть на поверхность стойки, чтобы попасть в нее пальцем.
        Какие там были последние настройки у этих ребят: движущаяся мишень, дым, боковой переменный ветер? Не отпуская ТТ, дотянуться мизинцем до ВВ - «вернуть ввод» - проще простого.
        Оценка по «ксенотолерантности» была у Лисс всегда самой низкой, на фоне всех остальных. Всех обязательных и факультативных, включая «боевую стрельбу на поражение», которую ей преподавал сам Гетман. Индивидуальные уроки после занятий. После того как полностью лишенная координации, концентрации, близорукая на оба глаза белобрысая первокурсница, быстренько выбила 98 из 100, впервые оказавшись на стрельбище во время спортивного университетского праздника. На всех студентов, кто изъявил тогда желание попробовать и набрал больше 50, сразу же попыталась наложить лапу Академия косслужбы, суля манну небесную в клубничном сиропе. «98 из 100» представители Академии окучивали в индивидуальном порядке. Лисс от блестящей карьеры отказалась: желтые страницы старых манускриптов на пыльных полках притягивали ее куда больше, чем желтые зрачки звезд над головой. Гетман не стал уговаривать, но…
        А лейтенант, действительно, отличный профессионал. Судя по тому, что она закончила стрелять и не почувствовала холодка между лопаток или в основании черепа, какой бывает, когда тебе к спине или затылку приставляют ствол. Он сдержался сам и удержал других, хотя черт знает, что он там подумал, когда нелепая тетка из Звездного совета вырубила свет, держа в руках скорчер А4-87. Сейчас нужно проверить мишени (пустая формальность, но обязательно входит в шоу) и, пока спецназовцы будут отходить от шока, попросить тот усовершенствованный парализатор. Лейтенант - отличный профессионал, и это очень плохо, если он летит на Аккалабат за тем, о чем я сейчас думаю.
        На соседней консоли щелкнул выключатель. Зажегся свет. Лисс на мгновение зажмурилась, потом скосила взгляд влево и задохнулась от неожиданности, встретив выражение самого восхитительного, самого разъяренного бешенства во Вселенной. Зеленые глаза, мечущие молнии, сжатые зубы, раздувающиеся ноздри…

        - Вы… вы…

        - Я. Ты же сам разрешил пострелять.
        Мишени подъехали не просто вовремя. Очень вовремя. Хотя ты уже все понял, мальчик. Да, я успела снять скорчер с предохранителя и выпустить всю обойму примерно за то же время, за которое это в среднем делают твои ребята. Да, все эти дырки в мишенях тебе не мерещатся, они находятся именно там, где они есть, где они должны быть. Но я не буду тебе мешать спокойно в этом убедиться. Я рядом «пешком постою», пока ты, присев на корточки, будешь разглядывать, проводить, не веря, рукой, прищурившись, прикидывать… Я не буду тебе мешать, потому что, чем скорее ты поймешь, что я не собираюсь тихо спать в посольстве ночью, тем целее мы будем. И ты, и я.


        Антон Брусилов, лейтенант десанта
        Да за кого она меня держит? Стаканы у нее с подноса падают, видите ли. Обо все пороги споткнулись, в дверной проем вписаться не можем…
        Бросив беглый взгляд на электрическое табло, где несколько мгновений назад высветилось будоражаще-красное трехзначное число (уровень «А» по земному рейтингу, мастер оружия по верийскому рейтингу, четвертая звезда в военной иерархии Аппы - напомните мне, если я что-то забыл), не обращая внимание на нервно сглотнувших сержантов, лейтенант спецназа Антон Брусилов аккуратно водил пальцами по киберплексовым мишеням.
        Киберплекс использовался для изготовления мишеней только в профессиональных тирах: киберплексовые щиты непредсказуемо изменяли форму и угол наклона при каждом попадании. Относительно непредсказуемо, конечно. Никакими рефлексами эти изменения не брались, только голой интуицией, способностью в каждый предыдущий момент знать, что произойдет в следующий.
        У натыкающейся на предметы тетки из Звездного совета не могло быть ни таких рефлексов, ни такой интуиции. Тем не менее они у нее были, равно как и неплохой боевой опыт: она наблюдала за тренировкой ребят минуты две-три от силы и успела просчитать направление и силу ветра и динамику дымового потока. Потрясающее, редкостное сродство с оружием, годы неустанных, хорошо продуманных опытным учителем тренировок… и боевой опыт. Откуда у нее боевой опыт, черт возьми?
        Поставив диагноз, Тон расслабил плечи и поднялся с колен. Нельзя сказать, что молча ждать объяснений было не в его характере. Как раз в его характере это и было. Но в этот раз он изменил своему обыкновению:

        - 360 баллов. 40 снято за неравномерную интенсивность. Если бы вас атаковали по…

        - Знаю,  - отмахнулась она.  - Представляю, какое бы тут поднялось веселье, начни я активно перемещаться с этой штукой. А с места я не умею - слишком шикарно было бы… для кабинетной дурочки из Звездного совета.
        Он не поддержал предложенный шутливый тон:

        - Для кабинетной умницы из Звездного совета это и так слишком шикарно. Вы должны знать, что в мои непосредственные обязанности входит не только демонстрация силы в случае, если вы не договоритесь с аккалабами дипломатическими средствами, но и защита вас - членов миссии. Для выполнения этой последней задачи я должен иметь точное представление о способности каждого моего подопечного позаботиться о себе… если что. Вы меня понимаете.
        Тон не спрашивал, он утверждал, не отводя взгляда от ее лица, принявшего при первых же его словах выражение отчужденной враждебности. Тем не менее, уловив предназначенную для ее реакции паузу, Лисс кивнула.

        - Продолжаю. При том минимальном уровне доступа к вашим личным данным, который отдел безопасности считает нужным мне предоставить… (Он не смог сдержать горькой усмешки: даже за этот уровень информации о членах миссий каждый раз приходилось сражаться.) …я садился на этот корабль, зная, что под нашей охраной делегация из восьми человек, уровень боеспособности каждого из них приближается к нулю, и - черт возьми - это было более… комфортно, чем обнаружить, что у меня за спиной каждую минуту будет находиться человек, стреляющий из скорчера на уровне верийского мастера оружия.

        - Комфортно?  - она вопросительно подняла бровь.

        - Да. Комфортно. Естественно. Целесообразно. Нормально. Выбирайте, что вам больше нравится. И если вам нравится безопасность, мадам, я хочу объяснений.

        - Например?

        - Где?

        - Где?  - усталое недоумение на (симпатичном?  - Тон, о чем ты думаешь?) женском лице.

        - Где? Кто? Как? И когда? Учил вас стрелять. Пользоваться оружием. Что вы умеете. Насколько хорошо. Чего вы не умеете. As simple as that.
        И конечно, портативный передатчик на ее руке запищал на его последнем слове.


        Алиссия Ковальская, действительный член Звездного совета
        Краснов. Хочет срочно ее видеть. Узнав, где она находится, впал в форменную истерию. Ах, у них же тактика переговоров! Стратегия поведения! Сбалансированные цели и задачи миссии! И все это срочно требует обсуждения. Бегу и падаю.

        - Интервью придется отложить, лейтенант. Чтобы тебе не было совсем грустно, докладываю: усовершенствованный парализатор, который ты мне показывал, я сегодня видела в первый раз… Дашь его мне в руки - и я совершенно беспомощна. Как ребенок,
        - с этим сомнительным утверждением Лисс заложила руки в карманы. Спецназовцы, во главе с командиром, сопровождали ее к выходу. Молча.
        В слайд-дверь на этот раз ей удалось вписаться почти безошибочно.

        - Увидимся, воин.
        В конце коридора Лисс оглянулась. Инстинктивно, не услышав звука закрывающейся слайд-двери. Антон стоял в проеме, как и раньше, опершись спиной о дверную раму. И смотрел ей вслед с выражением, которое, она была не уверена, что ей нравится.


        Сид Дар-Эсиль, лорд-канцлер Аккалабата

        - Поднять руку, тупо согнуть ее в локте и три раза ударить кулаком в дверь. Это называется стучаться,  - лорд-канцлер Империи отрывается от двадцать восьмой статьи трехстороннего договора «Конфедерация - Локсия - Аккалабат», в которую он только начал вносить изменения, и грозно смотрит в направлении широко распахнутой двери.

        - И тебе вечер добрый.
        Главнокомандующий Аккалабата никогда не стучит в двери. «Не хотите меня видеть - запритесь»,  - глубокомысленно заявляет Хьелль Дар-Халем всем недовольным. Желающих спорить, как правило, не находится.

        - У тебя послезавтра…

        - Знаю. Уже сороковой раз в жизни. Переживаемо,  - лорд Дар-Халем, перегнувшись через стол, вылавливает в углу комнаты старую медную лейку и начинает сосредоточенно поливать цветы на подоконнике.

        - У нас завтра…

        - Знаю. Первый раз в истории. Ты с ними справишься. Обманешь, охмуришь и обведешь вокруг пальца. В худшем случае отравишь,  - Хьелль стоит спиной к лорд-канцлеру и обрывает с растений на пол сухие листья.

        - Хьелль, я на тебя сержусь.
        Резкий поворот на сто восемьдесят, взгляд в упор.

        - Я на тебя тоже. Кто первый?

        - Хьелль, ты вчера собирал Генеральный штаб. Под лозунгом «обсуждения тактики и стратегии военных Аккалабата в свете предстоящих дипломатических переговоров»…  - читает Сид по мелко исписанному листочку, неизвестно откуда вдруг оказавшемуся у него в ладони.

        - Так тебе доносят твои шпионы?  - прерывает его маршал, делая угрожающее движение рукой.

        - Да, так мне доносят мои шпионы. Потому что без них я вообще бы ничего не знал о том, что вчера происходило. Ты не удосужился не только поставить меня в известность, ты даже не запросил никаких материалов ни по составу миссии, ни по ее задачам, ни по тем дипломатическим целям, которые мы ставим в связи…

        - Сид, заткнись.
        Глаза лорд-канцлера округляются:

        - Извини, что?

        - Заткнись, пожалуйста. Потому что я тоже вообще ничего не знаю о том, что происходит, кроме того, что ты паникуешь. Паникуешь и скрытничаешь.
        Сид открывает рот, чтобы возразить. Хьелль поднимает руки ладонями вверх, останавливая.

        - Это ненормально, Сид. Чтобы ни происходило, какая бы очередная дипломатическая миссия ни сваливалась нам на голову, у тебя всегда за неделю до ее прибытия был готов план, с полностью расписанными ролями для всех и каждого, вся информация о том, кто, что, где, когда и зачем. Ты обычно носишься с этими бумажками как с писаной торбой, раздаешь указания направо и налево… в результате - все довольны, у нас налаженные дипломатические отношения с несколькими десятками планет, при этом ни одна из них не суется сюда со своими посольствами. Твои подчиненные летают несколько раз в год на Когнату, благодаря чему мы знаем все обо всех. Информация же об Аккалабате в классификаторе и астронете ни на йоту не увеличилась за последние годы. Твоими стараниями. Мы перешли на систему мер Конфедерации, чтобы пользоваться их кораблями, и никому ничего не должны. Это чудеса твоей дипломатии. Мне продолжать?
        Сид, отвернувшись к окну, делает вялый жест рукой, означающий «как тебе угодно». Свиток с проектом договора снова лежит у него на коленях. Всем своим видом лорд-канцлер демонстрирует желание поскорее закончить разговор и вернуться к работе.

        - Сид, ты хоть представляешь, в каком состоянии я явился проводить этот… консилиум? Ты голым меня туда отправил! Без штанов. Без единой бумажки с цифрами, именами, данными! Хочешь уверить меня, что на вчерашний день у тебя не было ничего, с чем я мог прийти на заседание Генерального штаба? Никаких документов, прикидок, планов? Я два раза заходил к тебе, ты даже дверь не открыл!
        Лорд Дар-Эсиль медленно поднимает голову от лежащего перед ним свитка, смотрит в окно на где-то там за плотными облаками заходящее солнце.

        - А у меня, Хьелль… у меня и сегодня ничего нет,  - вялым голосом сообщает он. И продолжает смотреть в окно.
        Лорд Дар-Халем подходит вплотную к столу и ставит на него лейку, которую до сих пор крутил в руках. Вид у лейки жалкий, бока помяты, носик изогнут на сторону. Сид откидывается на стуле, дотягивается рукой до лейки, рассматривает ее и резким махом запускает в мусорную корзину:

        - Вот так у нас всегда. Один ломает, второй чинит,  - задумчиво продолжает он.  - Папка с агентурными данными вон, на столе. Рядом - межгосударственная переписка, дипломатические бумаги… состав миссии, официально заявленные цели… наслаждайся. Потом я с удовольствием тебя выслушаю. Особенно если у тебя есть какие-нибудь предположения, почему (Сид говорит все громче и громче и в этом месте, наконец, срывается на крик)… Почему, Чахи меня забери, они начали крушить Дилайну??!
        Рука Хьелля застывает. Потом тяжело опускается на папку с агентурными данными.

        - Причем. Здесь. Дилайна?  - нарочито медленно спрашивает он.
        Сид уже не может остановиться. Напряжение, сдерживаемое с того самого момента, как он узнал о предстоящем прибытии послов Конфедерации, выплескивается наружу.

        - Оооо… конечно! Дилайна здесь ни при чем! Если не считать того, что нота, направленная нам, почти слово в слово повторяет ту, с которой началось вторжение на Дилайну!

        - У них такие бумажки, наверное, генерирует компьютер. Автоматически. Вписывается только название планеты.

        - Поздравляю тебя, маршал. Ты дошел первый по всей Вселенной. Автоматическая генерация военных переворотов. Выделите нужную, точнее ненужную, меченосную монархию и нажмите «Enter»,  - Сид явно перебарщивает с иронией, но Хьелль решает пока не обращать внимания.

        - Ты когда компьютер-то последний раз видел, лорд-канцлер? Десять лет назад на Когнате?

        - Ошибаешься, дорогой. Я, в отличие от тебя, летал на Локсию не только мечом махать.

        - Но и шпионить. Стыдно, высокородный дар.
        Сид делает неприличный жест.

        - Фу, как грубо. И это…  - Хьелль на секунду замолкает, как бы подыскивая слово.  - Это беспринципное хамло - главный вершитель нашей внешней и внутренней политики. Чего хочет от нас Конфедерация?!! Бедные мы, бедные!
        В притворном отчаянии он всплескивает руками.

        - Хьелль,  - голос у лорд-канцлера едкий, как кислота, которой обрабатывают клинки в умбренских кузнях.  - Я безумно рад, что мой лучший друг наконец удосужился заметить… Я - главный вершитель нашей политики. Сижу, знаешь, здесь - вершу. И ни одна живая душа в мире не может мне помочь.

        - Чем тебе помочь?  - вопрос звучит совершенно серьезно.

        - Ну, например, помоги мне понять, чем мы можем не понравиться Звездному совету. Манерой одеваться? Крыльями? Архитектурным стилем?

        - Подожди. Насколько я знаю, миссия Конфедерации летит сюда с конкретной целью: попросить, уговорить, вынудить нас оставить в покое Локсию. Твой режим питания и предпочтения в одежде их мало волнуют. Все, что тебе надо решить, это будешь ты с ними торговаться или нет. Я подозреваю, что не будешь, потому что нам от них ничего не надо. Помурыжишь их с неделю, потом дипломатичненько дашь от ворот поворот: «Никуда не уйдем, будем воевать с Локсией до одурения. Очень нам нравится скрежет наших мечей об их секиры… и парализаторы».

        - И земляне начнут бомбить Хаярос.

        - С какой стати?  - Хьелль чувствует, что никак не может свести концы с концами, нащупать мысль, которая так тревожит Сида.

        - Ну, мы же сказали «нет».

        - Это не повод. Они внесли предложение, мы его не приняли.

        - Отлично. Вот мы и снова вернулись к Дилайне. Там, как ты помнишь, десять лет назад Конфедерация, явившись, как снег на голову, внесла предложение об отречении королевы и введении парламентского правления. Королева и лорды отказали. Внезапно начались народные волнения, о которых раньше и слыхом не слыхивали. У восставшего народа обнаружились неведомое доселе чувство собственного достоинства и желание перемен, не говоря уже о многозарядных скорчерах и лазерных пушках. Очевидно, склепанных в амбаре из телег и сенокосилок. Наши дальние родственнички, лорды Дилайны, разумеется, тоже были не лыком шиты и разнесли восставший народ по кочкам вместе с его так неожиданно материализовавшимися средствами дистанционного поражения. Все. На этом, с моей средневеково-феодальной точки зрения, данный сценарий должен был завершиться. Однако Конфедерация продолжила… генерировать. Ты меня слушаешь?

        - Да, слушаю. И даже, кажется, начал понимать.

        - Тогда я выхожу на новый уровень обобщения,  - подмигнул лорд Дар-Эсиль и, не обращая внимания на Хьелля, простонавшего: «Никогда в жизни, даже если у меня будет такая возможность, не отправлю своих детей в дипломатическую академию на Когнату!», продолжил:

        - Реши задачку. На планете Д в результате столкновения двух сил - Л и Н - победила сила Л. Планета Д с Аккалабатом практически не общается за неимением космического транспорта, находится от него жутко далеко и вообще Аккалабату плохо понятна. Населена какими-то извращенцами и злобными тварями. Ничего полезного для Аккалабата не производит, не продает и вообще дать не может. Как реагирует Аккалабат на результат конфликта Л и Н?

        - Ну, примерно как Умбренские горы на падение лепестка в садах Хангафагона.

        - Ответ правильный.
        Некоторое время лорд-канцлер и верховный главнокомандующий сидят в молчании. Сид чешет рукой спину, задумчиво теребит ленточку, которой прихвачен роскошный хвост белых волос, с силой стягивает ее, облегченно встряхивает головой.

        - Конфедерация, как ты знаешь, прореагировала по-другому. И теперь я мучаюсь вопросом, Хьелль: либо они настолько отличаются от нас, что движущие силы и мотивы их поступков нам непонятны, либо какое-то из условий нашей задачки не выполняется? Например, конфедераты нашли на Дилайне нечто полезное, какой-нибудь редкий элемент, настолько редкий, что, позабыв про все на свете, кинулись на завоевание территории.

        - Не вяжется, Сид. Они не завоевывали территорию. Просто уничтожили лордов и все, что было с ними связано, и ушли. Там даже посольств конфедеративных сейчас нет, ты сам говорил.

        - Значит, первое. И как я должен общаться с разумными существами, у которых, как у нас, две руки - две ноги и непонятно что в голове? Может, у них аллергия на черный цвет и нам всем лучше переодеться в розовое? Может, на них наши луны так действуют?

        - Ну, отключи на время - будем без лун. Я не возражаю. Розовый с зеленым - ужасное сочетание. Только прекрати паранойю. К тебе летят не ненормальные сколопаксы, которые, убивая человека, смеются и поют гимны богине Анко, а зем-ля-не. Королева, лорды, мечи, замки - они несколько веков с этим жили. Потом решили развиваться. И это у них неплохо получилось, знаешь ли. А в розовое переоденься, да. Трясешься, как девчонка.
        Губы у лорд-канцлера, и без того почти невидимые, истончаются в нитку. Злые глаза буравят невозмутимую физиономию Хьелля. «Задел, слава Лулулле,  - думает лорд Дар-Халем.  - Сейчас последний взрыв, и все. С ним можно будет нормально разговаривать». Он поудобнее разваливается в кресле. Последний гвоздь надо вбить наверняка.

        - И давай уже отвечать за свои поступки. Не подготовился ты, Сид. К приему инопланетной делегации. Всю неделю жрал эгребское, шатался по кабакам, дрых до полудня. В результате не предоставил верховному главнокомандующему Аккалабата и Генеральному штабу никаких гениальных планов, никаких наводок, что отвечать нашим дорогим гостям, когда они станут браниться: «Ах, нехорошие, ах, зачем вы обидели Локсию?» Проспал и пропил всю подготовку к переговорам. А потом (перед лицом неумолимого возмездия в лице означенного главнокомандующего) придумал отмазку:
«Боюся я иррациональных землян, они нам сделают больно, как Дилайне».
        Голос маршала сочится ядом. И действительно, лорд-канцлер, как ужаленный, вскакивает с кресла и орет, в ярости сжимая и разжимая кулаки, даже не пытаясь отвести с лица растрепавшиеся волосы:

        - Ты..! Ты..! Да мне каждую ночь снится огонь на руинах Дилайны! Я крики девчонок целую ночь слышу! Они гадкие твари были, конечно, и о нас с тобой ноги вытирали всю дорогу, но… Чахи побери, Хьелль, я не должен допустить, чтобы здесь это повторилось! Я жизнь отдам за каждую ступеньку в Хаяросе, за каждый трехсотлетний чал в Хангафагоне! А ты…
        Хьелль сразу сменяет гнев на милость:

        - Ну, в таком случае, если речь пошла об отдавании жизни… почему бы нам не перерубить их в капусту еще на космодроме?

        - Хотя бы потому, дурья твоя башка, что у них не один военный корабль. Это аргумент?

        - Ладно, дай мне хоть что-нибудь почитать про эту гребаную миссию.

        - Я же сказал… Вот одна папка, вот другая… расслабься и получи удовольствие. Только не мешай мне работать.
        Сид растягивает рукой ремешки орада, будто они мешают ему дышать, и вновь склоняется над договором. Статья двадцать девятая…
        Через двадцать минут, исчеркав красными чернилами все тридцать пять статей договора, лорд-канцлер обращает внимание, что верховный главнокомандующий не продвинулся дальше первого листа официальной переписки. Не то, чтобы там было, что читать: состав миссии и даты прибытия. «У него плечи болят,  - покаянно думает Сид,
        - и крылья. И он пришел. А я тут со своими претензиями… Почему не сообщил, почему не поставил в известность… Скотина!» Наклонившись вперед, Сид ухватывает двумя пальцами черную прядку, угнездившуюся на длинном носу, разматывает… чувствует обычный твердый захват на запястье, но руку не убирает.

        - Ты уже лейку сломал,  - говорит примирительно.

        - А? Да тебе завтра новую принесут. Это же служебный кабинет. Ты сядь, послушай.
        Повинуясь твердому движению мускулистой руки, лорд-канцлер присаживается на краешек стола. Хьелль смотрит из кресла снизу вверх.

        - Сид. Я… наверное, могу помочь.

        - Ты? Чем? Твои способности к дипломатии равны нулю. Вызовешь их по одному и
«перерубишь в капусту»? Ах, да, у тебя альцедо, ты не боеспособен. Тогда… а, знаю! Напугаешь до смерти видом облинявшей спины! Они решат, что это заразно. Не смеши.

        - Не иронизируй. Просто пообещай мне одну вещь.

        - Обещаю. Какую?

        - Почему именно в таком порядке? А не «какую», а потом «обещаю»?

        - Первый раз заметил? За столько лет… Поздравляю. Или это меня надо поздравить с твоей… наблюдательностью,  - последнее слово Сид будто выплевывает. Ему страшно надоела эта бессмысленная дискуссия, и он сдерживается только потому, что думает, что у Хьелля болит спина.

        - Ладно. Отвечаю на твой вопрос. В течение недели никто из землян не выпивает недоброкачественное вино и не травится просроченным балыком. Не пропадает без вести, не тонет в болоте, не падает с балкона. Не теряется в горах Умбрена. И еще много всяких не. В общем, ты обещаешь мне, что они все будут живы, несмотря на охватившую главного дипломата нашей Империи паранойю. В этом случае я, в свою очередь, обещаю тебе, что через неделю их пребывания на Аккалабате наш сиятельный параноик будет знать: а) что у них в голове и б) почему они изуродовали Дилайну. После этого наши взаимные обещания считаются исчерпанными и, если лорд-канцлер Аккалабата будет склоняться в сторону «перерубить в капусту»… маршал Аккалабата выполнит приказ. Идет, мой карун?  - от сдерживаемой усмешки в черных глазах мерцают острые звездочки.
        Тысячелетнее бремя Империи Аккалабата падает с плеч лорд-канцлера так ощутимо, что, кажется, расправляется серебристый орад.

        - Я обещал. Не пойму, зачем тебе это надо и что ты сможешь сделать в твоем состоянии… но их не тронут. Всю первую неделю. А теперь иди домой. Мне еще к королеве, узнавать, что она думает про сочиненную для нее речь.

        - Да ничего она не думает,  - Хьелль лениво поднимается с кресла, машет рукой на прощание.  - Лучше тебя никто не пишет приветственные речи. Во всей галактике.

        - И про меня не думай,  - добавляет он, останавливаясь в дверях.  - Я воплощение военной мощи Аккалабата, сеющий ужас в стане врагов, злобный и непобедимый маршал Ее Величества, безукоризненный и непревзойденно боеспособный главнокомандующий ее вооруженными силами… потомственный лорд Хьелль Дар-Халем. Не то, что ты… крыса белая.
        Сид давно знает, что изогнутый клинок не успевает долететь до дверного проема за то мгновение, которое требуется воплощению военной мощи Аккалабата, чтобы исчезнуть под сводами коридора. Поэтому он даже не пытается… только намечает движение к ножнам правой рукой.
        Глава V. Все говорят и слушают

        Алиссия Ковальская, действительный член Звездного совета
        Краснов распинался уже второй час. Слайды презентации сменялись один за другим: протокольная одежда дипломатов конфедерации, рассадка за столом переговоров в соответствии со всеми тонкостями межпланетного этикета… Шесть из восьми членов миссии, отобранные самим Красновым, молодые атташе и специалисты по межкультурной коммуникации, внимали благоговейно.
        Лисс стервенела. С одной стороны, она прекрасно понимала, что Краснов был обязан. Инструктаж. Что говорить, о чем не упоминать, как здороваться и прощаться, что есть и пить, от чего отказываться… Любой руководитель межпланетной миссии предпочитал проговорить даже самые очевидные из этих вещей сам, а не полагаться на инструкции, справочники, астронет и речь куратора миссии от Звездного совета, произнесенную на Земле за день до отбытия и слово в слово повторявшую поток запретов, предписаний, советов и рекомендаций, лившийся сейчас из Краснова.
        Но даже эту нейтральную информацию Краснов ухитрился превратить в форменное краснобайство. Конечно, без историй из собственного опыта, душераздирающих и поучительных, в данном жанре не обойтись: молоденькие референточки должны были вострепетать, преисполниться и осознать, а как иначе? Но советник Краснов явно перегибал палку. Уж все-то он знал без сомнения, до конца и досконально.
        Прямо диву давалась Лисс, зачем мы вообще летим на этот Аккалабат? Почему для решения возникшего конфликта не было достаточно одного разговора великого и ужасного миротворца Краснова с Ее Величеством королевой Аккалабата по интеркому? Он бы все ей достойно изложил, ее аргументированно убедил и с ней мигом договорился. Так по всему выходило. Тем более, что в изложении Краснова оказалось, что Аккалабат не такая уж зашоренная медиевальная деревня на окраине Вселенной, что у Империи есть перспективы, нужно только признать ошибки и задуматься о последствиях. На что вполне способен лорд-канцлер Аккалабата, который закончил дипломатическую академию на Когнате, продолжал посылать на Когнату своих агентов, а значит держал руку на пульсе последних тенденций в конфедеративной политике.
        В общем, у Краснова получалось, что все руководящие лица на Аккалабате белые и пушистые, только заблудшие. Мы их наставим на путь истинный, и будет всем от этого счастье. Только убедительная просьба не забывать девушкам про зеленые форменные галстучки Конфедерации, а мужчинам - про то, что рукава белых рубашек должны на
3-4 сантиметра высовываться из-под пиджаков. Ноблесс, понимаете ли, оближ. Красивые самолеты плохо не летают.
        Где-то на заднем плане Краснов, правда, упомянул про антинародные обычаи и традиции Аккалабата, такие, как дуэм и альцедо, не могущие существенно повлиять на политический расклад. Предупредил, что гигиенические удобства на планете самые элементарные и потому базироваться придется на корабле и тщательно мыть руки. Напомнил, что придется мириться с дурацкой привычкой лордов одеваться во всё черное и таскать на боках килограммы остро отточенного железа. Но все эти мелочи бледнели на фоне грандиозной картины будущих дипломатических свершений. Референтки млели и делали пометки в нетбуках. Лисс чувствовала себя у клетки с мартышками в зоопарке.
        Единственным оплотом здравого смысла в этом бедламе выступала спина командира корабля, решительно повернутая к Краснову. Гарик сидел, уткнувшись в мониторы, над приборной доской и принимал последние распоряжения с Земли.
        Капитана Гарика, Игоря Каверина, Лисс знала давно. С ним она летала в недоброй памяти инспекцию на ситийские шахты, он вытаскивал ее и еще немногих выживших после знаменитого на всю Конфедерацию шоу «Ночь в посольстве». В общем, из всех звездных крейсеров Конфедерации для участия в операции без гарантированного хэппи-энда Лисс предпочитала именно каверинскую «Альтею», а из всех возможных подходов к организации спасательных, десантно-штурмовых, разведывательных и какие-еще-там-бывают операций - каверинскую же рассудительность в планах и молниеносную непредсказуемость в действиях.
        Гарику тоже предстояло выступить с инструктажем, поэтому он предусмотрительно отправил всю свою немногочисленную команду отдыхать и пригласил членов миссии провести собрание в капитанской рубке. Здесь он мог позволить себе терпеливо ждать, пока поток красновского красноречия иссякнет, и заполнять паузу решением мелких технических вопросов, которые неизбежно накапливались на любом звездном судне за несколько дней пути. Опыт подсказывал, что пауза может затянуться (с Красновым Гарик тоже уже летал).


        Игорь Каверин, капитан «Альтеи»
        - Лучше бы тетушка Лисс вещала, а этот… плейбой сидел и учился уму-разуму,  - раздраженно думал капитан Каверин.  - И молодежи толку больше было бы. Прогрессивный средневековый лорд-канцлер… с ума можно сойти. Надеюсь, Тон ему вложит. Здравого смысла. По самое не-могу. В парламентских и непарламентских выражениях.
        Тон, с которым Гарик тоже уже летал, (а с кем я не летал из лучших специалистов своего дела в Конфедерации?) сидел, а точнее висел, в пластиковом кресле, как марионетка без ниточек, всем своим видом демонстрируя полную неспособность воспринять сложную общественно-политическую информацию, изливавшуюся на аудиторию. Никакого желания выпрямиться и «вложить по самое не-могу» на его лице не читалось. Читалась только скука неимоверная - ярко-зеленые глаза потемнели и полуприкрыты, уголки рта опущены в усталом раздражении: мели, Емеля, твоя неделя… Первые десять минут и двадцать слайдов бритоголовый десантник еще слушал и вникал, а потом, как будто нажали на кнопку «Стоп», отключился… «Вошел в кому. Плавали - знаем,  - хмыкнул про себя капитан Гарик.  - Сейчас мы тебя быстренько реанимируем. И Лисс повеселится, а то вон ей совсем гнило…»
        Сам-то командир «Альтеи» ждал окончания красновского бенефиса с радостным предвкушением. Бог знает в какую рань сегодня его вытянули из постели на переговоры с Землей (до посадки в пункте назначения он оставался главным на борту). На мониторе обнаружился небритый и недовольный Гетман. Который с Гариком не летал принципиально. Капитан, если мы с тобой дружно гробанемся, кто же в лавке останется? Или: если идет группа кораблей, то остатки здравого смысла этой галактики должны быть распределены по ним как? Правильно, равномерно. В общем, шутки шутками, а капитан Каверин был для командора Разумовского не для «закинуть на званый ужин на Делихоне» или «подвезти до ближайшей войнушки», а для «прикроешь и в случае чего уже без меня решишь проблему». За такое доверие Гарик Гетмана взаимно уважал и в высказанную ему с экрана точку зрения вник немедленно.
        Во-первых, оказалось, что миссию на Аккалабат готовили и отправляли в отсутствие Разумовского, который как раз был в командировке в месте, о котором знать Гарику было не положено. В результате миссия получила ранг опасности на уровне жалкого
«С» со всеми вытекающими последствиями, включая полный приоритет гражданского (дипломатического) руководства над военным. Грубо говоря, посол Краснов мог приказывать лейтенанту Брусилову, но не наоборот. А это, по мнению Разумовского, когда имеешь дело с медиевальной цивилизацией в самом чертовом секторе галактики, было смерти подобно. Поэтому командор нажал на все педали и ранг миссии был заменён с благообразного «С» на вызывающий у любого, кто когда-либо имел дело с инопланетным разумом, покалывание в кончиках пальцев «В».
        За непосредственные цели миссии отвечает ее гражданский руководитель, за безопасность и благополучное возвращение всех членов миссии домой - командир отряда боевой поддержки. В случае открытого конфликта интересов при непосредственной угрозе жизни членов миссии приоритет отдается приказам последнего. То есть, если Краснов скажет «налево», а Антон - «направо», все должны, не рассуждая, топать направо. Или падать. Или ползти. «Но будем надеяться, что до этого не дойдет»,  - резюмировал Разумовский.
        И перешел к не менее неприятному «во-вторых», которое оказалось еще и слегка невнятным. По мнению Разумовского, соединение в одной миссии Лисс и Тона было то ли взрывоопасным, то ли весьма позитивным, то ли недопустимым ни при каких обстоятельствах, то ли единственным верным решением. «Антон вообще не должен был туда лететь»,  - сказал Разумовский со вздохом. И устремил на капитана Каверина совершенно немыслимый, нечитаемый взгляд. «Понял»,  - как всегда при встрече с этим оптическим феноменом, отреагировал капитан Каверин. Либо в Гетмане говорит интуиция, либо он что-то знает, о чем не может сообщить открытым текстом. Он хочет, чтобы я проконтролировал. Это мы запросто, знать бы только что. Во всяком случае можно спросить у Лисс: этого мне командор не запрещал.
        Третий пункт, по которому командор решил посовещаться с Кавериным, удовлетворил капитана «Альтеи» значительно больше, чем два предыдущих. Следовало передать соруководителям миссии, что дипломатическая процедура и переговоры целиком и полностью ложатся на Краснова, ему передаются все необходимые полномочия, и он волен решать, как и куда вести дипломатический корабль Конфедерации в мутных аккалабатских водах.

        - А Лисс?  - поинтересовался Каверин, зная о том, что некогда теплые отношения между Гетманом и его любимой ученицей в последнее время значительно охладели.

        - А Лисс пускай погуляет. Отдохнет, что ли. Позанимается своей любимой медиевальной цивилизацией в натуре. Соберет материалы. Напишет статью. Погрузится в среду. В общем пусть не считает себя обязанной отсиживать за столом переговоров круглые сутки. Нечего ей там делать. Так и передай. Краснов договаривается, Лисс изучает. Думаю, у них не будет протеста против такого распределения обязанностей. И будь там вообще… повнимательней.
        На этом сеанс связи закончился.
        С сообщения о новом распределении обязанностей между соруководителями миссии капитан Каверин и начал собрание. Протестов действительно не возникло. Краснов еще больше надулся, Лисс приложила руку к «пустой голове»: «Слушаю и повинуюсь, мой капитан». Атташе и референтки, которым следовало задуматься над проведенной рокировкой, пропустили сообщение капитана мимо ушей: они и так ходили за Красновым по пятам и другого руководителя над собой не знали. Зато Антон, со стороны которого никакого недовольства не ожидалось, буркнул что-то про «в этом случае надо было послать не тридцать, а шестьдесят человек… и тяжелые бомбардировщики».
        Почему погружение Лисс в феодально-средневековую среду должно сопровождать звено тяжелых бомбардировщиков, капитан Каверин выяснять не стал. На Ситии погружение Лисс в шахту, где при каждом шаге инспектора натыкались на человеческие трупы и полутрупы, не сопровождалось ничем: там боевое прикрытие вообще было не предусмотрено. Ничего, выкарабкались, и даже личный заказ одного высокопоставленного землянина выполнили. Надо бы рассказать Антону. А то что-то он к уважаемому члену Звездного совета без всякого пиетету… «Стрелять она, видно, ходила…» - порадовался Каверин.


        Алиссия Ковальская, действительный член Звездного совета
        Краснов, наконец, перешел к ответам на вопросы. Вопросы полностью соответствовали содержанию и форме лекции. У Лисс впервые за годы работы в Звездном совете появилось желание на ходу выйти из космического корабля. Так, проветриться. Хуже уже не будет.

        - У них, что, действительно, нет огнестрельного оружия?

        - Правда ли, что у них нет ни газет, ни журналов? Откуда же они узнают новости?

        - Неужели у них десятилетние мальчики пьют вино и убивают друг друга на турнирах?

        - Разве Конфедерация не может заставить их разместить больше информации о себе в астронете?

«Куры…  - злобно подумала Лисс.  - Инфантильные высокоцивилизованные куры». И тут же спохватилась: ей почему-то не хочется называть этих мальчиков и девочек курами. Это обзывательство совсем для другого… О чем там говорит Гарик?
        Гетман, как всегда, великолепен. Быстр в принятии и продавливании решений. Повышение ранга миссии. Только не говорите мне, что он тоже дальтоник или пофигист и не видел файлов под фиолетовой ленточкой. А скорее всего, он и так все знает. И все же предпочитает расширить полномочия десанта, дать ему возможность спасать и защищать нас, как вздумается. Это от чего же нас, по мнению Разумовского, может понадобиться спасать и защищать, если командор склонен предоставить нашему лейтенанту свободу действий в экстремальной ситуации?
        Эй, а зачем наш лейтенант встает и выбирается на середину рубки?


        Антон Брусилов, лейтенант десанта

        - Значит, так. Я не обязан это вам говорить, это не входит в мои полномочия. Но все-таки… Никакой колледж Конфедерации не сделает из аккалабатского лорд-канцлера такого «цивилизованного, взвешенного и разумного политика», о котором толковал сейчас посол Краснов. Нет там разумного и прогрессивного лорд-канцлера. Средневековый маньяк-убийца в капюшоне. Не в черном, кстати, а в сером. Может, не совсем маньяк, но мне будет спокойнее, если вы будете так думать. Ничего из его рук не за общим столом не пить и не есть. Никуда с ним и его подчиненными по одиночке не ходить. Ни одному его слову не верить. Спиной не поворачиваться. Утром принимать максимальную дозу профилактического противоядия широкого спектра действия - на корабле есть аптечка. Вечером осматривать себя с ног до головы на предмет отравленных игл и прочих прелестей средневековой алхимии. Ношение плексикольчужных водолазок обязательно. Сверху можете повязать зелененькие платочки. Смотреть под ноги и по сторонам. В конфликты и вообще лишние разговоры не вступать. На королеву взирать с почтением и любовью, кланяться и благодарить, благодарить и
кланяться. К виду крови привыкнуть: если при вас кому-то распорют кинжалом живот или снесут голову двуручным мечом, реагировать спокойно и с интересом…

        - Может быть, достаточно?  - подал голос Краснов, откинувшийся на спинку кресла с выражением глубокого презрения на красивом лице.  - Или следующим советом будет вообще из корабля не выходить? Как я понимаю, вас послали обеспечивать нам военное прикрытие, вот и постарайтесь. А не перекладывайте ваши проблемы на наши плечи.

        - Из корабля, полагаю, не выпустят нас - военное прикрытие,  - задумчиво отозвался Антон.  - А придерживаться или нет моих рекомендаций - личное дело каждого. Это ваша жизнь, в конце концов.

        - Ты на Аккалабате-то был когда-нибудь, воин?

        - Вы же читали мое досье… (Так, я опять наговорил лишнего, гиперответственный дурак. Надо срочно менять тему). Кстати, а госпожа член Звездного совета тоже со мной не согласна?

        - Я-то?  - Лисс потягивается, заложив руки за голову.  - Ты же читал мое досье…  - передразнивает она. Потом серьезнеет: - Я ведь специалист по медиевальным культурам, вообще по цивилизациям, которые при антропоморфном облике страшно далеки от нас по моральным представлениям, ценностям, образу жизни, пониманию добра и зла, порядка и хаоса… И изучала их далеко не в лабораторных условиях. Ну, да вам это не интересно. Во всяком случае, могу тебя успокоить, лейтенант, я и без твоей лекции собиралась наложить лапу на все противоядия на этом борту, натянуть до ушей плексикольчугу и облачиться в самый незаметный темный балахон, который только имеется во Вселенной. Лорд-канцлера я буду обходить по дуге, но если он пригласит меня на сожжение ведьм или какую другую показательную кровавость, то обязуюсь, как ты выразился, спокойно и с интересом отсидеть до конца представления. Что-нибудь еще?
        По неуверенным взглядам, которыми обмениваются атташе и референтки, Тон понимает, что слова «послицы» произвели впечатление на дипломатическую молодежь. «Так-то лучше…» - без всякого облегчения думает он.
        Дальше все происходит в незатейливом рабочем режиме. Пару объявлений касательно распорядка на борту перед прибытием и после делает капитан Каверин. Краснов, оставляя последнее слово за собой, закрывает собрание. Гарик приглашающе машет рукой: мол, Тон, останься, надо поговорить.
        Тон идет к свободному креслу по левую руку от капитана. По пути натыкается (это ж как надо встать, чтобы я наткнулся!) на вновь-отбывшую-в-путешествие-по-иным-мирам (судя по ее отрешенному взгляду) любительницу средневековой экзотики. Госпожа полномочный посол снисходит до кивка, мол, увидимся, лейтенант, и вдруг придерживает его рукой за локоть:

        - Спасибо.

        - За что?

        - Ты, действительно, мог не рассказывать. Многим рискуешь. Мало ли что кому может привидеться…
        Тон понимает, что она имеет в виду, и тихо холодеет. Спина с весело подпрыгивающими белобрысыми косичками удаляется к выходу. Тон с размаху плюхается в кресло:

        - Гарик, ты что хотел?
        Глава VI. Все, наконец, встречаются вместе

        Олег Краснов, руководитель миссии
        Краснов торжествовал. Лорд-канцлер Аккалабатской Империи оказался именно таков, как он предсказывал. Не считая серебристо-серого орада. Жалко, что нахальный лейтенантишка может убедиться в этом только с помощью корабельного монитора. Дары категорически отказались разрешить спецназу спуститься на планету. В остальном же были крайне кооперативны, особенно сам лорд-канцлер, источавший улыбки и позитив.
        Безукоризненные манеры и витиеватое красноречие, сознание собственной значимости, сквозившее в каждом шаге, и полная упертость в правила дипломатической церемонии - верховный лорд Сид Дар-Эсиль сразу же показался Краснову более родственной душой, чем Мымро-Лисса. От последней, впрочем, удалось избавиться сразу на космодроме.
        Только услышав о разделении целей миссии на политические и гуманитарные и о желании «нашего крупнейшего теоретика и практика межзвездной истории, социологии, филологии, археологии и культурологии, члена Звездного совета и прочая, доктора Алиссии Ковальской» познать и погрузиться, лорд-канцлер дал зеленый свет исследовательским порывам Лисс. Были, естественно, выделены сопровождающие для гуляния по «вечно тенистым и неизъяснимо прекрасным садам Хангафагона», вскарабкивания на «величественные и неприступные крепостные стены Хаяроса» и
«устремленные из глубины веков к зеленым лунам Аккалабата, вверх и вдаль зовущие башни храма прекрасной Лулуллы», просиживания штанов, а точнее безразмерного черного балахона, в который обрядилась кошмарная тетка, в «бесконечной сокровищнице открытого и тайного знания - королевской библиотеке».
        Все эти определения канцлер изрыгал без малейшего усилия, видно, давно уже знал наизусть, а не вызубрил специально к сегодняшнему дню, что тоже Краснова подкупало. Штампы и клише всякого рода он обожал: они полностью автоматизировали речевой процесс и освобождали от необходимости думать и слушать. Сам он мог порождать подобные речи без устатку на протяжении… в общем, сколько было надо. Так что мысленно руку канцлеру снова пожал.
        Охране (они же сопровождающие, они же шпионы - на сей счет никаких иллюзий Краснов не питал) было поручено доставлять любознательную мымру к каждому официальному мероприятию и приему пищи, с чем гуманитарная часть миссии и отправилась в свободное плавание.
        Краснов же продолжил знакомство с высшими чинами в аккалабатской иерархии. Лорд Дар-Халем, верховный главнокомандующий, который-то и стоял всей своей армией у ворот локсианской столицы, Краснову решительно не понравился. Высокий и стройный, но болезненного вида мужик уже с первых минут церемонии нетерпеливо морщился и переступал с ноги на ногу; когда Краснов обратился к нему с приветственным словом, коротко кивнул головой в ответ и за все время обмена верительными грамотами не произнес ни слова, цепко оглядывая всех сотрудников миссии, как горный орел, выбирающий себе барана. В отличие от других верховных даров, присутствовавших на том, что эти чудилы называли космодромом, лорд Дар-Халем даже сдержанную полуулыбку не пытался изобразить. Как и чем это больное нервным тиком и, по всей видимости, несварением желудка крылатое несуразие могло главнокомандовать - этот вопрос, на мгновение возникший в голове, Краснов отбросил как несущественный.
        Лишь один раз за все время стояния на космодроме лорд Дар-Халем проявил активность. Когда речь зашла о выделении охраны для медиевально озабоченной мымры, он придвинулся к канцлеру и тихо сказал ему несколько слов. После чего двоим из четверых сопровождающих было приказано вернуться в строй, а их место возле Мымро-Лиссы тут же заняли другие фигуры в черных плащах, возникшие из-за спины маршала. Краснов догадался, что на Аккалабате, очевидно, придворная группировка, возглавляемая лорд-канцлером, не очень ладит с военными, поэтому главком настоял на присутствии в эскорте Лисс своих собственных соглядатаев. Шпионов, как говорится, много не бывает.
        Краснов внутренне хихикнул, представив, как разочарованы будут маршал и лорд-канцлер, узнав, что Лисс, действительно, ничего не интересует, кроме аккалабатских древностей. Она же вконец ухайдокает своей любознательностью всех четверых бедняг, попавших ей в лапы. Они вместо обеденного перерыва будут за учебниками сидеть по истории родного края. Ай да Гетман! Ай да молодец! Все продумал, все взвесил. И как рассеять силы и внимание вражеской контрразведки, и как изолировать бесполезную Лисс от переговорного процесса. Жалко только, что передал свои распоряжения через капитана Каверина, а не лично самому Краснову.


        Алиссия Ковальская, действительный член Звездного совета

        - Так как давно построены эти стены?  - Лисс постукивает пальцами по замшелой кладке.

        - Им около двух тысяч лет, моя госпожа. Эпоха королевы Лулуллы.
        Лисс довольно улыбается. Молодые тейо хорошо подкованы. Спасибо, очевидно, следует сказать маршалу Дар-Халему. Фотографировать и пользоваться видеокамерой разрешили, поэтому на обзорной площадке на самой высокой точке крепостной стены Хаяроса придется задержаться надолго. Грандиозность архитектурных замыслов древних аккалабов и смелость их воплощения ошеломляют. Более, чем удивляет сходство аккалабатской архитектуры со средневековыми европейскими памятниками. Последнее вполне объяснимо. Архитектура как вид искусства и как утилитарная деятельность (дома, чтобы жить, мосты, чтобы переправляться через реки, и стены, чтобы защищаться от врага…) непосредственно связана с человеческими пропорциями, с масштабом и устройством тела тех, кто будет жить, переправляться, защищаться, а главное - строить. Поэтому единственное бросающееся в глаза отличие от городов средневековой Европы (помимо того факта, что аккалабы и сегодня строят как полтора тысячелетия назад, их зодчество как будто полностью лишено идеи прогресса)  - широкие наружные карнизы (Лисс уже догадывается, что им соответствуют такие же широкие
подоконники внутри) и просторные балконы с парапетами и без. От множества открытых площадок на верхних этажах и крышах домов и башен кружится голова. Окна в жилых сооружениях и храмах Хаяроса функционируют одновременно как двери, поэтому одни из них украшены, подобно парадным воротам, гербами и знаменами, другие выполняют чисто утилитарную роль - имеют на себе замки, молотки, чтобы стучать, щели, очевидно, для писем, третьи, замаскированные, напоминают потайные калитки.
        В качестве завершения здания плоская, открытая площадка в Хаяросе значительно популярней, чем шпиль или скатная крыша. При этом бросается в глаза, что полет как средство передвижения имеет в столице Аккалабата меньше приверженцев, чем «просто пешком» или на лошади. Улицы полны народа, а в небе никого не видно. Даже крылатые
        - дары и тейо - явно предпочитают ходить и ездить по земле. Лисс делает зарубку на память: «Спросить у…» Интересно, у кого это можно спросить? Словно в ответ на ее вопрос, один из сопровождающих дотрагивается до ее руки.

        - Если Вас интересует наша архитектура, Вы несомненно оцените это,  - почтительно поклонившись, спутник Лисс (интересно, кто он - тейо или один из младших даров?) указывает вниз, на один из наиболее затейливых особняков, примыкающих к самой ограде Хангафагона.

        - Столичная резиденция верховного лорда Дар-Халема. Дворец не из самых древних, ему всего пятьсот лет, но весьма примечательный с точки зрения внутреннего и внешнего убранства.

        - Верховному лорду Дар-Халему можно позавидовать. Он живет один?

        - Разумеется. У лорда Дар-Халема нет своей деле. Он сам дойе лорд-канцлера Дар-Эсиля.
        Внутренне Лисс передергивает, но она благосклонно кивает. Судя по всему, такие подробности входят на Аккалабате в стандартную формулу представления.
«Здравствуйте, я лорд такой-то, дойе лорда такого-то. Через полгодика или когда захочет мой карун, я стану его деле, и мы познакомимся снова. Хвала королеве!»
        Необходимая пауза выдержана. Теперь можно спрашивать:

        - Скажите… у нас на Земле хозяева подобных дворцов охотно демонстрируют их публике. Нет ли возможности осмотреть резиденцию верховного главнокомандующего? Прошу прощения, если я сказала дерзость.

        - Это я прошу нас извинить, госпожа, но такие визиты разрешены в исключительных случаях, и только,  - черный страж склоняется перед ней и, разгибаясь, добавляет, словно между прочим, в самое ухо:

        - …И только по личному приглашению главнокомандующего.


        Антон Брусилов, лейтенант десанта

        - Да, ночь нежна, определенно,  - думал лейтенант Брусилов, стоя на внешней площадке конфедеративного крейсера и вглядываясь в зеленоватый полумрак.  - Тепло, практически светло, и в целом очень подходящая атмосфера, чтобы кое-кому прилетело в мозжечок миниатюрной локсийской секирой. У самого входа на космодром. Или лошадью чтобы ее задавило… под душистыми кронами Хангафагона.
        Время перевалило за полночь, а неугомонная мадам Ковальская еще не возвращалась. Краснов и его присные уже давно дипломатически храпели в своих каютах, команда перешла на ночной режим работы, только капитан Гарик что-то настукивал на клавиатуре пилотной консоли. Чертовой бабы не было.
        Тон уже раза четыре перешел в своих мысленных построениях от «задушу сам собственными руками» к «вернись, я все прощу» и обратно, а членша Звездного совета продолжала шататься где-то по вполне небезопасным в это время переулкам и закоулкам Хаяроса. «Или валяться в одном из них с прорубленной головой,  - мрачно спрогнозировал Тон.  - С нее станется. Чур, еще полчаса - и я иду искать. Пусть Сид засунет в ж… свое предписание о том, что я могу покидать „Альтею“ только днем и в сопровождении их военных. Мне в послужном списке не хватает только трупа вверенного моему попечению члена Звездного совета».
        Задуматься вплотную над тем, чего еще не хватало в послужном списке десантника Антона Брусилова и на хрена ему, вообще, этот послужной список сдался, Тону помешал стук копыт, донесшийся от западной оконечности космодрома. Копыта сменились шорохом одежды и коротким глухим звуком, который получается, когда на землю спрыгивает уверенный в себе наездник. Слов, произнесенных приглушенными голосами, Тон не расслышал, но отдельных долетевших до него тембральных ноток хватило, чтобы понять: очумелая снайперша явилась и, слава богу, с сопровождением. Тон оторвал локти от перил и размял руки.

        - Голову оторву,  - с удовольствием сообщил он в пространство.  - Прямо у трапа.
        Однако, когда взъерошенная белобрысая голова появилась в поле его зрения, решимость Тона несколько поугасла. Уж больно усталый вид был у члена Звездного совета, и даже какой-то печальный. Добравшись до подножия траповой лестницы, дама вздохнула так обреченно, что Тон не удержался и, позабыв все планы отмщения, сделал несколько шагов вниз, протягивая руку. В руку снайперша моментально и очень благодарно вцепилась, забралась с самым жалобным видом наверх и, вместо того чтобы пожелать Тону доброй ночи и удалиться в свою каюту, установилась возле него на площадке. Тон вопросительно воззрился на нее.

        - Красиво, правда?
        Тон неопределенно пожал плечами.

        - Ты когда тут последний раз был?

        - В моем послужном списке сказано, что никогда.

        - Антоооон,  - раздраженно пропела мадам Ковальская.  - Даже если бы я была такой идиоткой, как выгляжу… Моего уровня допуска к личным делам хватит на три таких фиолетовых ленточки, как на твоем файле. Я же не спрашиваю тебя, как ты попал к нам в десант с Дилайны.

        - А я бы на Вашем месте спросил.

        - А смысл?

        - Ну, например… чисто гипотетически…  - несмотря на призрачность июльской ночи, Тон знал, что Лисс не видит выражения его лица. Поэтому он неслышно усмехнулся и продолжил:

        - Чисто гипотетически… У Конфедерации хорошие отношения с нынешними властями Дилайны. Я попал в спецназ восемь лет назад, спустя пару лет после… революции,  - Тон замялся. Пауза перед словом «революции» была заметной, но тем не менее он решился добавить:

        - …И резни в посольствах.

        - Я в курсе,  - в голосе Лисс проскользнула жесткая нотка.

        - То есть я, очевидно, натворил что-то из ряда вон выходящее у себя дома. Это могло быть рядовое убийство в драке, но могло быть и политическое выступление. Скажем, сидел на руинах королевского дворца и размахивал флагом с надписью «Вся власть - лордам Дилайны»…  - Тон испытующе посмотрел на Лисс. Лисс наслаждалась ночным воздухом.

        - Так вот, если я был выслан или вынужденно уехал сам по политическим мотивам… значит, я не согласен и с тем, что вы сделали на Дилайне тринадцать лет назад. Могу лелеять планы мести, вынашивать всякие завиральные идеи по поводу реставрации королевской власти на родной планете… А вы меня берете в спецназ, делаете лейтенантом, команду даете из тридцати человек…

        - …С которой ты на Хортулане при температуре плюс сорок пять по Цельсию в адских условиях три дня без воды и пищи прочесываешь пепельные барханы, чтобы найти и вывезти десять человек наших медиков… через три месяца в одиночку лезешь в газовый колодец на Хирундо, чтобы перекрыть там какой-то чертов вентиль, из-за которого все газовые запасы планеты должны рвануть в течение получаса… А через полгода под сплошным обстрелом держишь семь суток оборону на космодроме на Ситии, пока планеты Конфедерации грузят свои посольства со всем скарбом и документами. Напомни мне, сколько ты потом в госпитале валялся? У тебя правая плечевая кость из чего сделана?

        - Лаксармит. Без всяких примесей естественной костной ткани. И мне еще очень повезло с хирургом.

        - Мне продолжать?

        - А спать не хочется? Я бы уже пошел…  - демонстративно позевывая, Антон щелкнул молнией куртки и повернулся в сторону входного люка. За его спиной раздался тихий смешок:

        - Антон, не обозначай движений, которые ты совершать не собираешься.

        - Да я, правда, спать хочу. За… стоялся тут уже, Ваше сиятельство ожидаючи.

        - Я не о данном конкретном моменте, я о ближайших днях.
        Он вернулся к поручням, задумчиво погладил их руками. Не глядя на Лисс, сказал:

        - Продолжайте.

        - Неважно откуда, но я знаю, как это происходит,  - такого серьезного и убежденного тона от госпожи члена Звездного совета он еще не слышал.  - Когда люди, которые еще недавно были для тебя чужими, а их интересы и желания казались странными и неприемлемыми, постепенно становятся понятными и родными. И защищать их становится гораздо проще, чем воплощать какие-то общие, абстрактные принципы. Прежде чем дать тебе лейтенантские нашивки и команду профессиональных солдат впридачу, тебя самого не раз и не два вытаскивали на себе из-под обстрела, тушили на тебе горящую одежду, полудохлого волокли в госпиталь, подставляя под лазерные лучи свои спины, такие же, как ты, парни… с Земли, Делихона, Верии, Аппы. Не спрашивая, за что ты попал в «чрезвычайку».

        - Нам платят за то, что мы делаем.

        - Много ты этих денег потратил?
        Тон отвел взгляд. В восемнадцать лет бордели и ночные кабаки Рипарии его еще интересовали, к двадцати двум от них начало подташнивать. В зарплатный файл он заглядывал пару раз в год, не чаще. Чертова баба тем временем не унималась:

        - С чем в голове и душе ты пришел к нам, я не знаю. Но ты не мог за эти годы не измениться. Все эти неписаные законы людей, держащих в руках оружие во имя Конфедерации… Их не татуируют на коже, но если бы они не были впечатаны в твой мозг и кровью товарищей вписаны в твое сердце, ты бы не стоял здесь сейчас со мной. Ты бы не выжил. Своих не оставляют. Мирное население не должно пострадать. Корабль всегда придет.

        - Вы-то откуда знаете?  - не сдержался Антон. Вот тебе и научно-дипломатическая мымра! Ходячая «памятка молодого бойца». Сколько раз перед строем он произносил, как заклинание, эти слова. И в пещерах Сколопакса, когда уже кончался воздух и они, оставшиеся от батальона десанта, впятером сидели на корточках в дальнем от завала углу, пытаясь сквозь каменную толщу расслышать гул двигателей. И в хортуланской пустыне, когда после очередного прорыва через зыбучие пепельные дюны он рявкал, заглушая стоны тех, кого эти дюны не выпустили, и глядя в отчаянные глаза тех, кто только что не смог выполнить первую заповедь «Своих не оставляют»:
«Мирное население не должно пострадать! Корабль всегда придет!»

        - Я-то уж знаю,  - мрачно фыркнула Лисс,  - а то бы здесь сейчас с тобой не стояла. Я знаю, например, что значит прятаться со скорчером и двумя запасными обоймами за зубцами крыши храма богини Анко на Сколопаксе, смотреть вниз на толпу беснующихся религиозных фанатиков и думать о том, успеет ли Гарик починить движки. А если успеет - то кто останется лежать на этой крыше ради того, чтобы остальные успели подняться на борт. И поэтому я очень хорошо знаю, что ни один из тех, кто эвакуировал нас с горящего ситийского космодрома, не способен сознательно причинить вред людям Земли.


        Алиссия Ковальская, действительный член Звездного совета

        - А Вы не выдаете желаемое за действительное?  - лейтенанты спецназа не задают вопросы с такой покровительственно-насмешливой интонацией, что ты начинаешь остро сожалеть об отсутствии кринолина и возможности опуститься в глубокий реверанс. И не прибавляют чуть слышно в конце вопроса: «…моя госпожа». Поэтому Лисс сознательно понижает градус беседы.

        - Да брось ты! Я же сижу на Мхатме с упоенным жаждой крови лицом, когда на потеху Носителю эбриллитового венца какого-нибудь несогласного расчленяют на мелкие кусочки. И вполне вписываюсь в атмосферу. Или хожу с ситийцами по их шахтам, переворачивая носком сапога изможденные тела и поддерживая беседу на тему, кто из этих полутрупов еще способен работать, а кого - в расход.

        - Мне не нравятся Ваши примеры.
        Как ни хорошо профессиональный солдат владеет собой, Лисс чувствует исходящую от него волну враждебности. Лейтенант отступает на шаг, как от ядовитой змеи, выражение глаз нечитаемо в полумраке.

        - Не сердись. Это моя профессия.

        - Зачем?

        - Что «зачем»?

        - Для чего Вы переворачивали носком сапога трупы на Ситии?  - голосом спецназовца можно резать сталь.
        Лисс с удивлением поворачивается к собеседнику. Пожалуй, это первый раз, когда он выказал интерес к чему-то, что она говорила. Ну, давай мы тебе расскажем. Не всю правду, но все-таки…

        - У меня было задание. Достать из ситийских копей одного человека… раба. И привезти на Землю. Так бы они не отдали. Оттуда, из-под земли, не выходят живыми. Меня включили в состав межпланетной инспекции, которая, по сути своей, была фикцией: ничего существенного сделать мы не могли, только констатировать ужасные условия труда. Конфликт с ситийцами, при их зацикленности на все новых и новых видах оружия, гибелен для Конфедерации в ее сегодняшнем состоянии.
        Она вдруг замечает, что не слышит дыхания стоящего рядом Антона. Каменный столп производил бы больше звуков. Решив подумать об этом после, Лисс продолжает:

        - Ну, я походила-побродила с прочими инспекторами по шахтам… Там, где они кривили нос и возмущались бесчеловечностью ситийцев, я восхищалась практичностью наших хозяев, обнаруживших прекрасный способ перерабатывать человеческую массу в топливо и драгоценности. На третий день инспекции коллеги от меня отшатывались, потом перестали садиться за один стол…
        Лисс зло щурит глаза и усмехается.

        - Зато ситийцы были в восторге: наконец-то прислали человека, способного оценить громадье их планов и эффективность каторжного труда. Идет по туннелям, вымощенным костями, и не требует пластиковый пакет. А уж когда я начала открыто завидовать всем прелестям их рабовладельческого садизма: хочу - куплю, хочу - на цепь посажу, хочу - уморю голодом… Счастье-то какое! Они тут же мне предложили кого-нибудь подарить.

        - И Вы?

        - С радостью согласилась. Таков был сценарий. Разыгранный до деталей. Я запрашивала с Земли разрешение привезти раба. Старательно конспектировала со слов принимающей стороны правила обращения. Тщательно выбирала хлысты и ошейники. Потом отправилась за самим объектом…

        - Ну и?

        - И ну. Ходила и переворачивала. Носком сапога. Пока не нашла того, кто мне был нужен. В груде таких же, как он, полутрупов. Слава богу, радушие ситийцев носит весьма условный характер: они сразу оговорили: готовы отдать что-нибудь еще слегка дышащее, но уже не способное к активному землекопству. А то бы пришлось объяснять, зачем мне эти мощи нужны. Выцепила носком сапога, покатала-поваляла, небрежно осмотрела, что-то ляпнула насчет костлявости, задохлости и заросшести, но, мол, в целом вполне работоспособен. Отмыть - так и служить украшением дома может. Знаешь, вся вспотела, пока выбирала слова… Чтобы они не догадались, что мне именно он нужен. И что, вообще, все это «хочу иметь раба» - чистая инсценировка.

        - А если бы догадались?  - голос Антона звучит хрипло, но Лисс опять предпочитает не заметить. Если лейтенант захочет рассказать, что его так задело, сам скажет.

        - Похоронили бы заживо. Обоих. Там, в шахте. С них станется. Но ничего, обошлось. Хотя некоторые хозяева смотрели с подозрением. Пришлось даже учиться использовать хлыст. Знаешь, каково оно - на живом человеческом теле? Хотя тебе-то что.
        Лисс вдруг вспоминает, с кем она разговаривает. Еще бы он не знал.

        - Знаю,  - неожиданно просто соглашается Антон.
        Лисс несколько секунд ждет продолжения. Не дождавшись, резюмирует:

        - Вот так вот. Мой подарок скрутили, засунули, как был, в полном беспамятстве, в грузовой отсек (грязным нечеловекам не полагается летать в пассажирских каютах). На Земле сдала по назначению. В следующую поездку на Ситию еще жаловалась им красочно, что сразу издох… подарочек. Они сокрушались и извинялись. А ты говоришь…

        - Да ничего я не говорю…  - Тон энергично потирает предплечья ладонями, и Лисс вдруг замечает, что его форменная куртка накинута ей на спину. И вид, и голос у него сейчас вполне лейтенантские, ни о каких реверансах и кринолинах и речи нет.

        - Спасибо, что рассказали. Пойдем спать, да?  - отстранившись, Антон пропускает ее к входному люку и уже в спину говорит очень утвердительно и удивительно дружелюбно:

        - Вы не выдаете желаемое за действительное, ага. Спите спокойно… мирное население.


* * *
        Церемониальный прием у Ее Величества царствующей королевы (мы вам - верительные грамоты, вы нам - загогулистую речь во славу грядущего взаимопонимания) плавно перетек в торжественное пиршество с обильными возлияниями опять же за мир и дружбу между народами. Никто из владетельных даров не упился настолько, чтобы начать пьяно махать мечом направо и налево, а жаль. Дабы утешиться, Лисс без труда превратила вечернюю ознакомительную прогулку по парадным залам Хаяроса и украшенным личными штандартами королевы и высших даров аллеям Хангафагона в тематическую экскурсию «Скелет в шкафу» по катакомбам и тайным переходам дворца. К концу дня у сопровождающих вид был настолько бледный, что они могли бы соперничать с самим лорд-канцлером.
        Белая крыса, она же змеюка подколодная, она же верховный лорд Дар-Эсиль, произвела на Лисс неизгладимое впечатление еще на космодроме. Язык у канцлерюги был без костей, нос - хитро принюхивающийся, позвоночник - гибкий до невозможности, общая морда без выражения и запредельный IQ - в общем, весь набор недостатков, требуемый, чтобы бесконечно восхитить советника Краснова и заставить Лисс задуматься о том, правильно ли она поступила, так легко согласившись изолироваться от дипломатической части миссии.

«Носитель эбриллитового венца Мхатмы отдыхает»,  - печально думала Лисс, созерцая расшаркивающихся в дипломатическом упоении Краснова и лорд-канцлера. Носитель хоть сразу начинал хищно облизываться, чуть что не по нем. Мигнет, бывало, своим янычарам… тут и голова инопланетного посланника с плеч долой. «Ты виноват лишь тем, что хочется мне кушать…» - простой и понятный закон образцово медиевальной мхатмианской дипломатии.
        Почему мы никогда не посылали Краснова на Мхатму? Для нормализации, так сказать, мозговой деятельности. Или на Дилайну… тоже рай внеземной. Был. Вкушаешь там, бывало, салат на королевском приеме, бац - отравленный дротик за шиворот. Моментальный и безболезненный уход в поля счастливой охоты. На самом пике дипломатической карьеры. Весьма поучительно для окружающих.
        Пронаблюдав подобные инциденты раз-другой, начинаешь учиться не только на собственных ошибках. А бывают еще отравленные перстни или перчатки, как у Медичи. Дружеское рукопожатие - и крокодиловы слезы на могиле безвременно ушедшего от нас посла Конфедерации. Через неделю, месяц, полгода после вышепоименованного рукопожатия. Опционально. В соответствии с пожеланиями высшего политического руководства планеты. Не, Краснов точно болел, когда Медичей в школе проходили, а исторических романов он не читает. Даже Дюма. «Я дерусь потому, что дерусь» для него лес темный. Антинаучная фантастика. А канцлер Дар-Эсиль для него не белая, средневековая, на все способная крыса, а представитель доброй воли другой цивилизации. Вполне себе адекватный.
        Щас. Даже и не мечтай. Главное, дождись, когда он спросит про Дилайну. Или когда он не спросит. Лучше - чтобы спросил, потому что если этот изящный царедворец в серебристом ораде (как неловко Антон ляпнул, что орад у лорд-канцлера серебристый!
        вообще не спросит, на каком основании Конфедерация провернула государственный переворот на соседней планете, то это значит, что Аккалабат имеет собственное мнение по этому поводу. Мнение, которое Конфедерации лучше знать, потому что именно оно вкупе с обостренным звериным чувством самосохранения, свойственным всем медиевальным цивилизациям, будет определять все дальнейшие действия Империи даров в текущем политическом конфликте.
        Но столь одаренная белая крыса на Аккалабате одна, поэтому Лисс легко улизнула от ошивавшихся за спиной шпионов в первом же воняющем крысами натуральными подземелье. Отчаянное выражение лица «Ужас-кошмар-катастрофа! Ваша охрана потеряла меня, лорд-канцлер / Ваше Величество королева Дилайны / Солнце и Сверкающая Вершина Ситии / Император Хортуланы / Верховный Магиструм Митинея (нужное подчеркнуть) в подземном лабиринте / эбриллитовых шахтах / между стеллажами правительственного архива / в анфиладах святилища (ненужное зачеркнуть). Мне было страшно и одиноко / Меня чуть не съели эти… там у вас водятся / Там темно и воняло
/ Там шипело и ползало (по обстоятельствам). Я еле выбралась / спаслась / осталась жива» - такое многосодержательное выражение лица специалисту Лиссьей квалификации даже не надо репетировать. Все это само отображается при предъявлении принимающей стороной соответствующих претензий. Короче, Лисс смылась. Еще раз подтвердив свою высокую квалификацию. И отправилась гулять по городу.
        В плащ она была замотана не хуже самого лорд-канцлера, поэтому из толпы не выделялась. Очки-транслятор на носу настроились на аккалабатский язык довольно быстро, ориентации в пространстве весьма помогал мысленный план, набросанный при дневном визите на башни, есть и пить не хотелось… хотелось приключений. Приключения, с точки зрения Лисс, находились ровно в пятнадцати минутах ходу - за оградой архитектурного памятника Третьей эпохи, который был ранее отрекомендован ей как дворец верховного главнокомандующего.

        - Интересно, как у них стучатся в дверь? Как бог на душу положит или какой-нибудь определенной азбукой Морзе? Стуканешь сейчас, чтобы открыли, а это окажется условный сигнал, вроде «Наши в городе». Дверь и откроется. И двуручным мечом тебе между ушей… со всего переполоху.
        Все это Лисс подумала, уже постучав. Она же специалист высочайшей квалификации. Которая и состоит в том, чтобы сначала делать, а после думать. Потому что думаешь ты все равно, как землянин, а делать после полусуток пребывания в этом новом мире уже должен, как любое родившееся в нём разумное существо. Чтобы начать думать, как аборигены, потребуются еще сутки, плюс еще сутки на то, чтобы начать чувствовать, как они… Дышать и видеть, смотреть, слышать, ненавидеть. И обидеть, и терпеть, и зависеть, и вертеть. Школьная запоминалка про неправильные глаголы была для таких, как Лисс, инструкцией по выживанию.

«Я - для этого. Это - для меня»,  - повторила про себя Лисс любимую мантру одной полусумасшедшей делихонки, которая обучала ее когда-то технике использования кнута на голых спинах и тактике проникновения в заполненные по колено канализационными стоками дворцовые подземелья. Помогала мантра относительно, в зависимости от того, что подразумевалось под «этим», но в данном случае, вроде, работала.
        Лисс вступила сквозь полуоткрытые створки ворот в темный промежуток между внешней стеной и стеной замка. Впустивший ее привратник молча указал на входную дверь и растворился в сгущающихся сумерках. Где-то заржали кони. Порыв ветра качнул мутные фонари на столбах. Никаких других признаков жизни столичная резиденция блестящего рода Халемов не проявляла.
        Лисс уверенно протопала по булыжнику внутреннего двора. В конце концов, она пришла по приглашению. Иначе как приглашение слова одного из ее стражей, произнесенные на вершине городской стены, понимать не следовало. В мире, где жизнь каждого носящего меч находится на его острие, где верность и немногословность слуг есть залог безопасности господина, где поистине твой дом - это твоя крепость, недвусмысленное указание на расположение столичной резиденции верховного маршала Аккалабата рассматривается только как приглашение. Или как совет, весьма настоятельный. Или как приказ. И то, и другое, и третье одинаково обязательно к исполнению. Тем более, что в данном случае собственные желания Лисс вполне совпадали с навязанной ей внешней волей. Другое дело, что она не ожидала, что эта внешняя воля проявится так скоро и так откровенно.
        Миновав еще более темную, чем внутренний двор, и совершенно безлюдную прихожую, Лисс поднялась по лестнице, которая на парадную ну никак не тянула, и окончательно уверилась в мысли, что ее впустили не через центральный вход, а через дверь для своих. На площадке, в неровном огне чадящего светильника обнаружился высокий мечник в черном ораде с низко надвинутым капюшоном. Едва увидев ее, он поднял с пола светильник, развернулся и пошел прочь, разгоняя темноту высоких комнат. Лисс, подхватив полы плаща, почти бегом следовала за молчаливым провожатым.
        Они углублялись в бесконечную анфиладу дверных проемов, скользили по колено в тумане по отполированному столетиями каменному полу, сворачивали за возникавшие неожиданно на пути углы и портьеры. Шарахались по стенам и потолку тени - то карлики, то гиганты. Мимо плотно зашторенных окон с широкими подоконниками проходили они, мимо портретов в тяжелых парадных рамах, мимо мечей и кинжалов, в хорошо продуманном беспорядке развешанных по выцветшим гобеленам, мимо холодных каминов, мимо мертвых зеркал, нехотя отражавших силуэты - один мужской в мятущемся черном плаще с тусклым источником света в руке, второй женский - напряженно-настороженный, пытающийся примерить свой короткий шаг к размашистой поступи спутника.
        Еще одна лестница, на этот раз винтовая - и странная пара уже перед массивной резной дверью, увенчанной гербом Дар-Халемов. Уверенная мужская рука толкает створки, плащ отступает в сторону с приглашающим жестом.
        Как только Лисс делает шаг вперед, двери за ее спиной захлопываются. Еле слышно входит в пазы щеколда… и так же еле слышно шелестит за спиной голос:

        - Мыыыымраааа….

        - Ку-ри-ца,  - громко и отчетливо произносит действительный член Звездного совета Алиссия Ковальская и, развернувшись, успевает заметить в отблесках живого и жаркого пламени камина выражение детского удовольствия на остроносом лице верховного главнокомандующего Аккалабата.
        Часть вторая
        Коридоры памяти

        Глава I. Анакорос

        Хьелль Дар-Халем четырнадцать лет назад
        Мяч, наконец, покидает высшую точку своей траектории и неторопливо сваливается, минуя блок, в угол площадки. Но еще медленней поворачиваются в его направлении парни на блоке, обтянутые бело-оранжевыми футболками. Игроки задней линии тоже шевелятся как сонные мухи, нелепо вытягивают руки, сомкнутые в замок - кто к той невидимой точке, которую мяч миновал миг назад, кто - по направлению к месту его уже завершившегося падения…

        - Земля - четырнадцать. Делихон - одиннадцать. Переход подачи. Матчбол.
        Хьелль перестал следить за игрой еще в первом сете. Небо без единого облачка, обосновавшееся высоко над линией горизонта слепящее солнце и почти полное отсутствие ветра - словом, все то, что на Анакоросе входит в понятие «хорошая погода», превращало пребывание на трибунах, заполненных болельщиками разнопланетных землячеств, в пытку. В этом климате даже самый легкий орад моментально нагревался и прилипал к плечам, а накидывать капюшон в эпицентре спортивного энтузиазма было как-то невежливо. Во всяком случае посещение финального матча чемпионата школы по волейболу засчитывалось как отработанные кредиты в учебном блоке «Физкультура и боевые искусства». Именно поэтому Хьелль, привычно ссутулившись, сидел в заднем ряду и судорожно пытался не клевать носом.
        Полное отсутствие скорости усыпляло. И земляне, и делихоны казались одинаковыми сломанными манекенами, лишенными всех и всяческих рефлексов, с замедленными движениями и притуплёнными чувствами. Их патологическая неспособность вовремя выпрыгивать на блок, точно принимать подачу, оказываться в нужное время в нужном месте площадки не забавляла, а раздражала. Несмотря на прочитанный в учебнике по ксенофизиологии материал о метаболически обусловленной разнице во времени реакций у представителей разных рас. Так же, как, наверное, скорость реакции самого Хьелля раздражала преподавателей боевых искусств.
        Занятия по обычной физкультуре оказались для Хьелля закрытыми в связи с особенностями строения тела, о чем он, впрочем, не жалел. Секции фехтования и рукопашного боя были ему для посещения просто «не рекомендованы». Спецшкола на Анакоросе не могла позволить своим студентам даже заподозрить, что их преподаватели, прошедшие жесткий конкурсный отбор, не были лучшими из лучших в изучаемой дисциплине. А Хьелль успевал проговорить полную фехтовальную фразу за то время, которое требовалось элитным наставникам только для того, чтобы поднять меч. Прочитав список других рекомендуемых воспитанникам школы спортивных достижений, тихо посмеявшись над воображаемой картиной «Я и парашютный спорт» и передернувшись от одной только мысли «Я и подводное плавание», Хьелль поставил крест на этой части учебной программы и предоставил решение проблемы «Он и зачеты по физической подготовке» директору и педсовету.
        Матч наконец закончился победой землян: 3-2. Хьелль облегченно вскочил со скамейки. И тут же с тихим стоном опустился обратно. Ощущение было такое, будто по спине хлестнули раскаленной железной цепью. В глазах замелькали крошечные черные червячки. Как можно быть таким дураком и ничего не заметить? Точнее, как он мог быть таким полным дураком: заметить, но не придать значения? Сделать вид, что ничего не происходит… Вчера, в столовой, когда относил посуду и неожиданно накатила дурнота и ноги стали ватными. Пришлось прижаться к стене, сделать вид, что он пропускает парочку девчонок с подносами, и переждать приступ. Сегодня утром, в душе, когда вдруг закружилась голова и в висках тихо-тихо, даже приятно, застучали маленькие ловкие молоточки: тук-тук-туки-туки-тут… мы тут-тут-тут-тут…
        Трибуны постепенно пустели, но он все не решался вставать. Если ощущения его не обманывали, то нижний слой орада уже пропитался кровью. Хорошенькое зрелище для рафинированных учеников элитарной школы. Обожаемые однокурсники не успеют добежать до унитаза и откинуть крышку. А уж если показать, что там, под плащом, их хором вывернет наизнанку.
        В принципе тихонько по стеночке пробраться в комнату можно. Только бы не капало. Хьелль представил красные пятна на лестнице и влажную дорожку в коридоре, ведущую к его двери, и ему стало совсем плохо. Убраться он не сможет, и без объяснений точно не обойтись. А ему сейчас, точно, не до них. Значит, устроим маленький сеанс самовнушения. Представим, что мы хрустальная ваза. Потащим свою задницу, как редкостный экспонат из Музея космической истории. Из нас ничего не будет ни течь, ни падать - мы доберемся до комнаты и будем страдать там. Молча.
        Комната у него, как полагается в Анакоросе, просторная и оборудованная по последнему слову эргономики. Антропоморфной эргономики, естественно,  - максимум удобств для двуногих без перьев. По прочим параметрам - никаких ограничений. Стены в книжных полках - для тех, кто предпочитает традиционные носители информации. Элегантная компьютерная консоль - доступ к электронным ресурсам Конфедерации для сторонников современных методов получения и обработки данных. У Хьелля книжные этажи заполнены до самого верха. Но и компьютерная консоль не покрыта пылью, как у угрюмых парней со Сколопакса (им притрагиваться к виртуальным источникам знаний не позволяет религия). Правда, его осторожно спросили при поступлении… Он компьютеры тогда видел только в библиотеке у многоюродной тетки, но на всякий случай кивнул головой. Потом не пожалел.
        Тут же за стенкой - индивидуальный санблок. Холодильников и термопанелей не предусмотрено - ученики Анакороса не должны отвлекаться на пищу телесную. Кормят централизованно, но с учетом планетных особенностей. Алкоголь под запретом, что Хьелля не удивляет: Анакорос - земная колония, а земляне, когда много выпивают, подвержены странной болезни под названием «похмелье». Поэтому вино считается у них взрослым напитком и в школе полно шестнадцатилетних лбов, которые его никогда не пробовали.
        В общем, несмотря на опасения отца, он быстро освоился. Первое время сжимался, конечно, в комок у стены коридора, когда мимо проходила какая-нибудь деле. Боялся задеть, что-то не то сказать, неправильно посмотреть или пошевелиться не как положено. Пару раз даже замирал в полупоклоне, ловя на себе недоуменные взгляды, а однажды чуть не бухнулся на колени прямо посреди лестницы. Такие молодые деле бывают только королевской крови - засевший в голову стереотип мешал на занятиях (один раз его попросили передать записку сидевшей впереди девочке, он, краснея, мял ее в кулаке до конца урока, но так и не решился - потом пришлось объясняться с отправителем), в столовой (он так и не научился свободно подсаживаться за стол, если там ели девчонки), на внеклассных мероприятиях (Хьелль посещал только самые обязательные, но и этого хватало потом на неделю). Привыкание к тому, что все здешние деле - ровня ему, что к ним не надо относиться ни как к драгоценным сосудам, грозящим разбиться от первого прикосновения, ни как к неумолимым стервам, имеющим полное право распоряжаться твоей жизнью, давалось с трудом. С
таким же трудом, как понимание, что здешние деле не собираются умирать: никто из них не оседал неожиданно на пол, прижимая руки к захлебывающемуся кашлем горлу, никто не падал и не ломал позвоночник на ровном месте. Они были крепкими и здоровыми. И вскоре Хьелль уже не боялся за них, а за ними наблюдал.
        По вечерам на соседнем балконе - девичий клуб. Комнату за стенкой занимает отличница с выпускного курса. Длинные спутанные волосы, этнические серьги в ушах - больше его кулака, свитера невротических расцветок, в вечном рюкзаке за спиной - полное собрание сочинений по археокультурологии. Больше ни в чем, кроме древностей, принадлежавших давно покинувшим сей мир персонам, специализироваться подобное существо не может. Все остальные выпускники получат дипломы по астронавигации, ксенолингвистике, космоархитектуре. Но два раза в неделю за ней прилетает серфер из Академии косслужбы - она таскается куда-то на индивидуальные занятия. Наверное, в Хранилище редких рукописей.
        Статус лучшей выпускницы позволяет соседке смело рассуждать о чем угодно.

        - Я ненавижу их, понимаешь. Не люблю и не желаю знать. Они мне кажутся чудовищами из сказки. Не такими, как «Красавица и чудовище». Они никогда не превращаются в принцев. Ни во что не превращаются - остаются и живут, как они есть, со своими щупальцами, вертебральными манипуляторами, эндорецепторами, дорсальными чешуевидными отростками или что там у них имеется.

        - Мы здесь тоже все разные. Но одинаковость строения тела решает. За исключением
«курицы».

        - Ты имеешь в виду?.. (Палец дискретно тычется за спину, по направлению к балкону Хьелля).

        - Да. Хотя уровень дипломатической работы, проделанной его папашей, чтобы засунуть сюда это чудо-юдо, впечатляет. Они ведь даже не члены Конфедерации.
        После таких не совсем случайно подслушанных бесед на балконе Хьелль берет на себя труд запомнить из разговоров своих однокурсников новое слово - «мымра».


* * *
        Больно. Больно тебе, твоему телу, твоим отросткам или что там имеется, как выражается белобрысая мымра. В голове беснуются огромные боевые барабаны: ттам-тттам-тттам-ттттам. От их гулких ударов вибрируют стены, ковер в комнате выползает из-под кровати, забирается к потолку по книжным полкам, падает оттуда бордовыми складками, расплываясь в глазах. Бордовые волны смешиваются с ярко-карминными кляксами на черном фоне. Стук в ушах неожиданно сливается со стуком в дверь. К огромным боевым барабанам присоединились въедливо звучащие маленькие: тттам-тттам-тттам-таррраттттатта-тарррраттттаттт…
        Стук в дверь повторяется с садистской настойчивостью. Если смогу встать - убью. Тттам-тттам-тарррраттттаттта… Не сможешь - не встанешь - не убьешь. Сумасшедшие барабанщики лупят уже по спине - палочками, разрывая кожу и сухожилия, рассекая мышечную ткань до костей… тттам-ттттам-тарррататтта… От барабанного ритма, резонируя, раскалывается балконная дверь.
        В осыпающихся осколках стоит Мымра. Вид у нее недовольный. Губы артикулируют что-то вроде: «Когда прекратятся эти звуки? Невозможно заниматься. Если этот вой - ваши национальные песни, то…» Докончить оскорбительную аллегорию Мымра не успевает. Ее скручивает прямо на балконе.
        От этого зрелища Хьелль окончательно перестает что-то соображать. Барабанщики отбивают победный мотив, ярко-карминные кляксы пляшут в глазах, взрывая сосуды. Когда сознание возвращается, Мымра сидит на корточках рядом и читает. Абсурдность ситуации усугубляется тем, что читает Мымра инструкцию по применению шпателей, случившуюся в новом чехле с набором для альцедо. На Мымре очки-транслятор, поэтому можно предположить, что общий смысл текста до нее доходит. Дочитав листовку, Мымра с энтузиазмом переходит к следующему доступному ей виду печатной продукции - надписям на баночках с мазями. Не обращая никакого внимания на пятна крови по всей комнате и ободранную тушку на кровати, утыкается в каждую этикетку носом, методично отвинчивает крышки, расставляет на полу. Завершив сей процесс, она наконец обращает внимание на то, что находится непосредственно перед ней. То, что находится непосредственно, явно не доставляет Мымре никакого удовольствия.

        - С чего начинать?  - спрашивает она, с осуждением поджав губы.
        От изумления барабаны затыкаются.

        - Мягкая щетка. Пшикни обезболивающим пару раз и ототри засохшие пятна.
        Мымра елозит щеткой неумело, но это лучше, чем ничего.


        Алиссия Ковальская, действительный член Звездного совета
        Когда Лисс было четыре года, она жутко боялась пауков и мечтала стать принцессой.
        Когда Лисс стало шесть, она категорически отказывалась смотреть документальные фильмы о как раз в это время случившемся покорении Хирундо, потому что главными действующими лицами в них наряду с землянами были увешанные шматками слюдянистых пузырей подицепсы с полупрозрачным черепом, где переливался всеми цветами радуги жидкий мозг - ментоликид, и волосатыми жабрами. Зато ее невозможно было оторвать от земных и верийских рыцарских романов и восстановленных в формате улучшенного 4D старых сериалов, в которых главные герои читали заклинания по заплесневелым манускриптам, размахивали обоюдоострыми мечами, исподтишка тыкали друг в друга кинжалами, разносили в щебень мосты и донжоны, и все это ради прихоти какой-нибудь правящей королевы, насупленного епископа или охваченного жаждой вселенской справедливости и новых земель благородного сира.
        Когда Лисс исполнилось восемь лет, она обожала Гетмана и терпеть не могла неантропоморфный разум. Известный каждому школьнику Конфедерации портрет Гетмана - Алексея Павловича Разумовского, дяди Леши, под руководством которого были осуществлены самые отчаянные и знаменитые межпланетные экспедиции, установлены контакты Земли с иными расами галактики, определившие пути дальнейшего развития Вселенной и облик нынешней Звездной Конфедерации,  - висел у Лисс над кроватью. Она старательно вырезала из газет и журналов, распечатывала из астронета интервью Гетмана, подчеркивая в них наиболее понравившиеся формулировки.
        Носители неантропоморфного разума все чаще посещали Землю как следствие отчаянных экспедиций и установленных контактов и даже наведывались в детский сад Лисс с дружественными визитами. Во время этих визитов Лисс забивалась в туалете в самую дальнюю кабинку, где и тряслась, жалобно глотая слезы, пока союзные подицепсы бодро помахивали жабрами под «Пусть бегут неуклюже…» в исполнении детского хора. Словом, когда дело дошло до школы, родители Лисс, которые заведовали отделениями в госпитале Звездного совета и имели возможность выбирать лучшее для своего чада, единогласно постановили - Анакорос.
        Приглашенный на семейный совет для кворума дядя Леша не мог отказать старым друзьям. Не вставая с дивана, он набрал номер директора школы, обо всем договорился, и разговор, как всегда, перешел на общие воспоминания, лучшим из которых, по мнению благоговейно взиравшей на своего героя Лисс, была история о том, как на Хирундо Гетман вытаскивал товарищей по экспедиционному корпусу из куполообразных ловушек, а отец Лисс откачивал их подручными средствами. Подицепсы тогда еще ничем себя не обнаружили, на авансцене ни в каком виде не появлялись и не мешали Лисс наслаждаться героическими эпизодами недавнего прошлого.
        Решили пить чай. Детсадовский файлик Лисс все это время валялся на диване, и, пока отец подкатывал поближе к гостю сервировочный столик, а мама суетилась на кухне, раскладывая по вазочкам конфеты и печенье, Гетман по своей вечной привычке уткнулся носом в ближайший доступный фрагмент печатного текста (об этой привычке Гетмана - «читать все, что написано» - ходили легенды, равно как и о том, сколько раз она спасала жизнь ему, его коллегам и подчиненным).
        Ближайший доступный фрагмент носил название «Социопсихологическая характеристика» и, помимо всего прочего, без утайки повествовал о категорическом нежелании Лисс водить хоровод вокруг новогодней елочки с воспитанниками детского сада-побратима с Фрингиллы, потому что «те, у кого есть пальцы, могут взяться за руки, а те, у кого нет - пусть найдут себе еще чем заняться». Там же, вперемежку с похвалами аккуратности и усидчивости Лисс, высочайшей оценкой ее недетской серьезности и чувства ответственности, живописались эпизоды похлеще, свидетельствовавшие о недетской же изобретательности Лисс и немеряном упорстве в достижении своих целей (даже если эти цели не совпадали с целями руководства детского садика и Звездного совета вообще). Гетман только хмыкал и чесал в затылке, узнавая все новые способы избежать контакта с нежелательным проявлением разума во Вселенной на территории одного отдельно взятого дошкольного учреждения. Самозаточение в туалетной кабинке выглядело среди них самым безобидным.
        Гостя не отрывали от чтения, пока чай не начал остывать. Лисс все это время тишайшим мышонком сидела на ковре, потрясенная первым за восемь лет ее сосуществования в одной галактике с Гетманом проявлением внимания со стороны кумира. Нельзя сказать, что командор Разумовский не любил детей. Напротив, к детям как к «цветам жизни», как к явлению природы он относился весьма позитивно: искренне считал, что им полагается все лучшее, готов был идти в огонь и в воду за подрастающее поколение любой планеты, рискуя собой, спасал жизни, бился до хрипоты в Звездном совете, чуть ли не глотку готов был перегрызть за любой закон, защищающий права детства (против детского монашества на Мхатме, за отмену детского труда на Кризетосе и т. д., и т. п.).
        Но с конкретными детьми Гетман общаться не умел. В отличие от молодого японца Такуды, одного из вытащенных и откачанных на Хирундо, который в первый же визит благодарности, как верный конь, до полной одышки таскал на спине принцессу Лисс по саду с бала на бал, на битву со злыми самураями и в гости к Бабе-Яге. Может быть, потому, что у Такуды свои дети были, а у Гетмана не было, но в присутствии маленьких людей Разумовский сам как бы сжимался, замыкался в себе, и его друзья всегда стремились оградить этого большого и сильного человека от неловкости общения со своими отпрысками.
        Так и Лисс знала, что с дядей Лешей надо поздороваться, ответить на дежурные вопросы об успехах в детском саду и тихо ретироваться в свою комнату. Туда, где на стене красуется его портрет в командорской форме и куда он никогда не заходит.
        Однако в этот раз, прихлебнув холодного чая, Гетман вопросительно приподнял бровь и заговорил с Лисс вовсе не об успехах:

        - Лисс, вот я что думаю… Учиться можно и на Земле. Есть отличные школы. У нас было полноценное мрачное средневековье. Осталась куча всего - архитектура, музыка. Тексты. Ты можешь стать прекрасным специалистом по истории Земли. А Вселенная… она не для всех, знаешь ли… Вселенная ведь многообразна. Мы признаем это многообразие, но не всем оно по душе. Не всем оно нужно. Можно счастливо прожить всю жизнь, не встретив ни одного подицепса. Никто не обязан…

        - Ага, я знаю. Любить то, что вынужден признавать. Вы это сказали в нобелевской речи.

        - Андрей!  - прищуренные голубые глаза устремились на хозяина дома.  - Твое дитя читало мою нобелевскую речь? Мыши съели все детские книги в этом доме?

        - Мой командор, мое дитя помешано на твоих речах и поступках. Мыши ничего не ели. Однако во всех получаемых мною газетах и журналах имеются техногенные повреждения. Детские ручки плюс ножницы, и на месте любого твоего интервью или статьи моментально образуется дырка. Очень ровная дырка, надо признать.

        - И куда потом девается обретенный текст?  - Гетман не смог удержаться от ироничной формулировки, хотя внутренний голос подсказывал ему, что с детьми так не говорят. Тем более, с хорошими детьми своих хороших друзей.
        Лисс иронии не заметила. До нее дошел только непосредственный смысл вопроса. Сам командор Разумовский хочет знать, что она делает со своими вырезками. Всякому, кто видел Лисс в следующий момент, значение поговорки «Одна нога здесь - другая там» стало бы совершенно понятно. Гетман не успел протянуть руку к вазочке с печеньем, как в этой руке оказалась толстая тетрадка. С вырезками.
        К тетрадкам, да еще толстым, Гетман питал ностальгическое уважение. Если бы Лисс использовала в качестве хранилища своих сокровищ пластиковую папку с прозрачными файлами, цифровую карточку или новомодный омниридер, скорее всего, сей предмет удостоился бы только снисходительного кивка. Вопрос задан - ответ наглядно продемонстрирован: вырезки не выкидываются в мусорный ящик, а хранятся и систематизируются, чего же еще?
        Но толстую школьную тетрадку Гетман не мог не открыть. Он и открыл. И тут же забыл про печенье.
        Он вообще про все забыл. Вырезки не просто хранились и систематизировались. Они были размечены разноцветными маркерами. Уже на пятой странице Гетман знал, что значит каждый цвет. Зеленый - Лисс согласна, красный - не согласна категорически, серебристый - «Разумовский - гений!», желтый - «Был не в себе, сморозил глупость», голубой - «будем подумать». Разобравшись в систематическом разноцветье, Гетман сосредоточился на зелено-серебристой гамме. Хозяева вежливо делали вид, что пьют чай: обычно такое лицо у командора бывало в рубке корабля, заходящего на посадку туда, где их, точно, не ждали. Лисс пребывала на небесах.
        Спустя полчаса первым не выдержал хозяин дома:

        - Алеш, я за тобой не замечал мании величия прежде. Такое упоительное чтиво? Или там, правда, что-то интересное?

        - Да, видишь ли…  - Гетман потер виски и сложил руки на груди, решительно откинувшись на спинку дивана.  - Если я правильно понял твою дочь…
        И встретив встревоженный взор матери Лисс, внезапно расхохотался.

        - …То вы поставили совершенно верный диагноз. Это, без сомнения, Анакорос. Документы я сам завезу. Все равно лечу туда читать лекции. Заодно и поговорю с директором.
        Бросив детсадовскую папку в портфель, Гетман наклонился вперед, неожиданно потрепал обомлевшую Лисс по макушке и доверительно добавил, непонятно к кому в комнате обращаясь:

        - И им еще очень-очень повезло.
        Родители Лисс переглянулись: если командор считает, что их девочка способна осчастливить даже такое эксклюзивное учебное заведение, то, пожалуй, волноваться больше не о чем.
        С Земли на планеты, подобно Анакоросу, находящиеся ближе к внешнему кольцу Конфедерации, обычно посылали учиться своих отпрысков те родители, которые хотели, чтобы будущее их детей было связано с работой на Звездный совет и путешествиями за пределы земной орбиты. Общеобразовательная школа на Анакоросе была устроена по земному образцу с добавлением ряда предметов, увеличивающих шансы выпускников на поступление в Космоакадемии, навигаторские школы, военно-дипломатические корпуса - всю богатую гамму учебных заведений, обеспечивавших безукоризненное функционирование политического, торгового, исследовательского механизмов Конфедерации.
        Соответственно, учились на Анакоросе в основном земляне, хотя принимались и дети с других планет. Единственным ограничением, помимо способностей выше средних, была антропоморфность - то есть, грубо говоря, человеческий облик. Никаких щупалец. Глаза на лице, а не где попало (наличие лица как такового тоже предполагается). Ноги в количестве не больше двух являются нижними (ниж-ни-ми! а не боковыми или задними) конечностями. И ноги, а не ласты. Не плавники. Отсутствие каких-либо конечностей даже не обсуждалось. Твердое тело определенной формы (Лисс не собиралась сидеть за партой с растекающимся во все стороны пятнистым желе, пусть даже оно является высокоразвитой разумной формой жизни на каком-нибудь Галлинаго). Короче, мы за многообразие форм разума во Вселенной. Но во Вселенной, а не в одной отдельно взятой спецшколе.
        Разумеется, «ксенофобия, недопустимая в условиях всеобщего братства и межпланетной солидарности, не должна иметь места и среди учеников элитного учебного заведения» (из программной речи Главы попечительского совета школы 1 сентября 25 года Конфедерации). Поэтому получение зачетов по «ксенонологии» (у кого сколько щупалец, где голова у желе, чем слышат подицепсы, если у них вместо ушей жабры, и прочая костюмерная к замшелым фильмам про пришельцев конца XX века) и по
«ксенотолерантности» (слюни и сопли на тему равенства и братства щупалец и желе) было в Анакоросе обязательным.
        Для зачета требовалось пятьдесят кредитов. У Лисс были абсолютно высшие баллы на курсе по всем предметам, так что педсовет решил не портить картину и лично директор недрогнувшей рукой исправил в ее файлах сорок один по ксенологии и тридцать по ксенотолерантности на необходимые пятьдесят. За год до окончания школы лучшая выпускница будущего года могла вздохнуть спокойно: больше никаких паукообразных, желевидных и змееподобных разумных форм на ее внимание не претендовало. Впереди был факультет археокультуры в университете и интереснейшая работа в каком-нибудь исследовательском центре: расшифровка старинных свитков, реконструкция древних поселений, реставрация артефактов давно исчезнувших племен и народов.
        Коррективы в жизненную программу Лисс внес явившийся на каникулах на дачу к ее родителям Гетман. Выглядел он ужасно замотанным: Звездный совет все еще расхлебывал последствия беспорядков на Кризетосе - искусственной планете внешнего кольца, служившей базой отдыха для спецназа Конфедерации - военных частей, которые можно было бы назвать отборными, если бы слово отпетые не напрашивалось само собой.
        Отпетые головорезы, высланные за не подлежащее уголовному наказанию, но социально опасное поведение со своих планет. Наемные убийцы из тех секторов Конфедерации, где это мастерство еще процветало и оплачивалось. Просто молодые парни, не нашедшие в жизни лучшего призвания, чем военное ремесло. Наконец, выпускники военных академий и корпусов со всей галактики. Все они, сбитые в один кулак жесточайшей дисциплиной, были непобедимым оружием Конфедерации и ее же часовой бомбой.
        Вступая в ряды спецназа, каждый - от солдата до капитана - знал, что тем самым он сводит до минимума доступную ему в свободное от работы время часть галактики. Даже после выполнения миссий спецназовцам разрешалось отдыхать, лечиться, а выйдя на пенсию - проживать не более, чем на десятке из почти сотни планет, составлявших Конфедерацию. Люди, убивающие за деньги, должны быть отделены от людей, считающих убийство преступлением - следуя этому принципу, Звездный совет ввел запреты на место жительства, на профессию (вы ведь не хотите, чтобы в кафе у фонтана работал официантом парень, который за две минуты может изготовить сильнодействующий яд из общедоступных компонентов и ввести его жертве так, что не останется ни малейшего следа?), на гражданское состояние (браки спецназовцев с гражданскими, проживающими вне планет, открыто одобряющих создание таких семей, запрещались).
        Откровенно говоря, нормально жить между миссиями эти ребята могли только на Кризетосе и Рипарии. Поэтому совершенно непонятно, зачем нужно было плевать в колодец и устраивать ту самую заваруху, которую всю первую половину лета разгребал Гетман.
        Тем не менее он явился на дачу, причем в день рождения Лисс.
        За девять лет школы она его толком не видела: в Конфедерацию вступали все новые и новые планеты, торговые и дипломатические отношения завязывались и разрывались, во внешнем секторе сгорел верийский крейсер новейшей постройки, который как раз хотели поставить на вооружение боевых подразделений Совета… в общем, Гетман был занят, и его общение с Лисс, как и прежде, ограничивалось дежурными вопросами о школьных успехах. О тетрадке с вырезками он словно забыл.
        Но в этот раз, когда Лисс азартно рубила овощи для барбекю, воображая себя, по крайней мере, на поле Куликовом (чтобы интересно было) и кровожадно повизгивая по-самурайски (прошлым летом научил Такуда, параллельно притащивший целую охапку кунаев и сюрикенов, продемонстрировавший технику броска и оставшийся своей ученицей сильно довольным), Гетман возник из ниоткуда у нее за спиной и поинтересовался у горки очищенных кабачков:

        - Ты грести умеешь?
        Лисс посмотрела на кумира очумелым взглядом: Гетман ее мечты, конечно, не мог всерьез предполагать, что при наличии Ладожского озера под боком и двух очумелых байдарочников в доме, дочь этих байдарочников может не уметь грести. Но вопрос был задан, поэтому Лисс коротко кивнула и сосредоточилась на рубящих движениях правой. Гетман пару минут понаблюдал за скорбными событиями в личной жизни кабачков и баклажанов и сообщил:

        - Здорово.
        Видимо, очень плохи были дела на Кризетосе. Хотя, честно говоря, Лисс было все равно, что заслужило одобрение Гетмана ее мечты: факт ее умения грести или скорость, с которой она расправлялась с кабачками и баклажанами. Портрет командора по-прежнему висел у нее над кроватью.
        Поэтому поступившее еще через две минуты предложение прогуляться к озеру и посмотреть, что там с лодками, Лисс приняла благосклонно.
        Ни на каких лодках они, конечно, никуда не поехали. Выйдя на берег, Гетман опустился на песок, жестом указав Лисс место рядом с собой. Сорвал одинокую травинку, торчавшую неподалеку, зажал ее между зубами и уставился на Лисс как на подицепса.

        - Значит, все-таки археокультуры… Андрей мне сказал.

        - Да, мне же всегда хотелось… А отделение есть и в Москве, и в Питере.

        - Ты сможешь выбирать?

        - Выпускников Анакороса они отрывают с руками. А я кончаю в первой тройке.

        - Почему не в первой единице?  - усмехнулся Гетман, покусывая травинку.

        - У меня высшие баллы по всем дисциплинам и еле-еле проходной по ксеноблоку. Знаете, там, где рассказывают, как важно знать и любить щупальца.

        - Ага. И душевно благодарить за клейкую паутину, которой тебя обматывают с ног до головы в знак признания твоих заслуг перед Правительством Галлинаго.

        - Не надо,  - взмолилась Лисс.

        - Ну, знаешь. Мы диалектику учили не по Гегелю. Я могу внести предложение?

        - ???

        - Сначала вопрос. И попытайся ответить на него максимально серьезно. Твой интерес к прошлому, к ушедшим эпохам - это интерес к древностям, к предметам, артефактам, оставшимся от дней давно минувших, или к людям, которые жили тогда и из которых получились мы теперешние? Словом, когда ты держишь в руках самурайский меч или разглядываешь ветхую бахрому какого-нибудь средневекового платья - тебя интересует, как и из чего это сделано или что думал человек, который это сделал, за что шел в бой воин, убивавший этим мечом, как жила, любила, смеялась и плакала женщина, носившая это платье?

        - Вы некорректно ставите вопрос, дядя Леша. Первая задача выполнима: у нас есть, по крайней мере, лаборатории для определения химического состава. Мы можем сейчас с точностью до молекулы восстановить любое живописное полотно, скажем, XVII века. Вторая задача нереальна. Даже отдельный человек за свою жизнь проходит слишком большой путь, чтобы помнить себя прошлого. Я не уверена, что при виде розы средневековый трубадур испытывал те же чувства, что и мы сейчас. И что он понял бы и одобрил мои впечатления от чтения его стихов. Это невозможно смоделировать. Да и незачем.
        Лисс смутилась. Она не привыкла к тому, чтобы человек, которого ее отец чаще называет «мой командор», чем по имени, смотрел на нее так внимательно и серьезно. Гетман, вероятно, понял это, отвел взгляд, устало помассировал кисти рук, на которых после Хирундо не проходили следы от ожогов, и продолжил:

        - Это ты некорректно отвечаешь. Трудность поиска предмета не означает его отсутствия. Я спросил тебя не о сравнительной реализуемости той или другой программы исследований, а о том, чем тебе действительно хотелось бы заниматься. Одно дело, если эпоха, культура, цивилизация выглядят для тебя как матрицы артефактов. Скажем, в истории Земли XIII век - это время, когда строили готические соборы, ездили на конях, бились на мечах, писали на пергаменте и восковых дощечках, использовали для освещения свечи и масляные лампы и т. п., а начало XIX века - это у нас в России ампир, рококо и барокко, «вот пистолеты уж блеснули, гремит о шомпол молоток», помнишь у Пушкина? Но с освещением ничего практически не изменилось - те же свечи и масляные лампы, только посовершеннее. Если тебя интересует это, то факультет археокультуры - то, что надо. И я остаюсь при своей точке зрения, что ты их осчастливишь…

        - Откуда вы знаете?

        - Я, видишь ли, узнавал о твоих успехах не только по твоим дежурным рапортам: «из английского - пять, из геометрии - пять».

        - Из английского? Почему не «по английскому»?

        - Так говорили в дореволюционной России. Учи матчасть, Лисс.

        - Вы ушли от темы.
        Сообразив, что она сейчас ляпнула Гетману своей мечты, Лисс покраснела до кончиков ушей. Он не заметил или сделал вид что. Выбросил полусжеванную травинку, расслабленно откинулся на локти.

        - У меня есть еще одна точка зрения, с которой мне не хотелось бы распрощаться. Ты слышала когда-нибудь такую еретическую гипотезу, что наши самые сильные идеи обладают физической формой… имеют цвет, вес? Вот моя точка зрения окрашена в зеленый и серебристый. Лисс, я очень внимательно прочитал тогда ту тетрадку. Тебя не интересуют сокровищницы и гробницы мертвых вещей, девочка моя. Ты хочешь знать, как устроены люди, отчего им бывает хорошо или плохо, почему они радуются или огорчаются, как сделать их счастливее.
        Лисс не знала, куда деваться от смущения. С одной стороны, ясно, что по ее адресу говорится сейчас нечто весьма лестное, но вот уверенности в том, что командор Разумовский абсолютно прав, у нее не было. Удивительно, что побывавший в стольких межпланетных передрягах и куда лучше, чем она, знавший людей и не-людей командор видел вещи так односторонне. Она не собиралась никого делать счастливее.
        Лисс вообще не считала, что так называемые медиевальные, или «сумрачные», цивилизации, будь их пресловутая средневековость лишь кратковременным этапом развития, как когда-то на Верии, или единственно известным способом существования культуры на данной планете, как на Мхатме, нуждаются в чьем-либо вмешательстве. В плащах и кинжалах, благородных королях и императорах-узурпаторах, в гигантских арбалетах, сокрушающих крепостные стены, и стрелах, летящих из узких бойниц потемнелых донжонов, в тяжелых доспехах рыцарей и невесомых шлейфах придворных жеманниц, в минимальном уровне бытовых удобств и обостренной опасности для человеческой жизни - во всём, что в том или ином наборе составляло специфику любой средневековой культуры, Лисс видела нерушимую гармонию, привлекавшую ее своей кажущейся непрочностью в эпоху межзвездных крейсеров и лазерных пушек и в то же время удивительной, искренней, пронзительной жизнеспособностью.
        Она хотела не просто знать, как устроены люди, рождающиеся не для службы, а для служения и умирающие не за демократические идеалы, а за благосклонные взоры прекрасных дам или кусочек священной земли. Она хотела бы почувствовать мир их кожей, увидеть его их глазами, ощутить сама, что значит быть одним из oratores, bellatores, laboratores.
        Наконец, Лисс казалось, что техномедийные цивилизации, подобные земной, карабкаясь по лестнице прогресса, не только приобретали, но и теряли что-то очень важное, пусть и не всегда очень хорошее. Недостойные гражданина Земли, сидящего за штурвалом космокрейсера или манипулирующего клавиатурой сверхмощного компьютера, презрение, страдание, отчаяние, обожание были брошены на ступеньках этой лестницы, а их место заняли уважение ко всему живому, сочувствие ближнему, вера в будущее, но Лисс чувствовала себя обокраденной.
        Примерно это она и изложила Гетману своей мечты, путаясь и запинаясь, стараясь избежать любых намеков на то, что он неправильно ее, восьмилетнюю, понял. Гетман лежал на спине и увлеченно рассматривал облака. Когда Лисс замолчала, уверенная, что мысль изреченную ей до адресата донести всё равно не удалось, он снова приподнялся на локти и обиженно проговорил:

        - Ну вот. Живешь так, живешь, привыкаешь, что на работе точность и ясность, а с детьми можно расслабиться… а деть выросла. И поставила, видите ли, на место зарвавшегося командора, безответственно относящегося к словам. Ты прости, Лисс, я что-то, действительно, сегодня некорректно формулирую. Я имел в виду, не переделывать, а ровно то же, что и ты…
        У Лисс от удивления открылся рот. При следующих словах Гетмана она захлопнула его так сильно, что потом долго дула на припухший язык.

        - Лисс, мы открываем новый набор в университете. Хотим готовить уникальных профессионалов в весьма нетрадиционной области. Тебе понравится,  - уверенно заговорил Разумовский, явно получив удовольствие от произведенного впечатления.  - У нас, правда, интерес чисто утилитарный. Звездный совет за последние годы уже не раз упирался в одну и ту же проблему. У нас нет специалистов по контактам с культурами, внешне похожими на нас, землян, но отличающимися по системе приоритетов, моральным установкам, восприятию мира, по ощущению себя в этом мире…
        Экспертов по подицепсам и галлинаго у нас как собак нерезаных. Работа не бей лежачего, я тебе скажу. Потому что в ментоликиде подицепсов и мозговом желе твоих любимых оранжевых персонажей с Галлинаго происходят те же процессы, что и у нас в голове. Там так же записано «Не убий, не укради, не возжелай…» В семье, конечно, не без урода. Но стандарт нравственности и принципы приемлемого поведения едины.
        У нас с подицепсами одинаково начинают трястись от гнева руки и волосатые пузыри, когда мы слышим о ситийских шахтах, где десятилетние дети умирают от голода и болезней. От сообщений о том, чем занимаются на Кризетосе в свободное от работы время наши долб… доблестные десантники, у меня палец тянется к спусковому крючку и волосы встают дыбом, а у председателя Галериды, по-нашему - Парламента, на Галлинаго желе кипит и идет рябью на всей поверхности тела. И это говорит об одном: нам отвратительно, неприемлемо, мучительно одно и то же. И одно и то же близко и понятно. Если бы ты меньше сидела в детсадовском сортире, когда приезжали подицепсы, ты бы сама уже это знала.
        Лисс возмущенно хмыкнула, но спорить не стала. Мог возникнуть вопрос о том, где она просидела все занятия по ксенологии в колледже.

        - Ты слышала подицепскую музыку? Которую они сочиняют и извлекают органами, совсем не похожими на наши. Те же ноты, те же тональности, те же законы композиции и мелодики. Только система записи другая. Я плакал на Хирундо, когда они хоронили своих погибших под звуки чего-то до боли напоминающего Адажио Альбинони. Идея вытащить нож и всадить его при всем честном народе между ребер сопернику в борьбе за любовь прекрасной дамы так же далека от подицепса (хотя у них не ножи, а нечто вроде серпов с пилообразной заточкой), как от нас с твоим папой. Зато вполне себе человекоподобный ситиец проделает это и глазом не моргнув. Я не говорю про лордов Дилайны, которые одной рукой тебе будут наливать чашу дружбы, а другой - шелковый шнурок на шею накидывать без каких-либо угрызений совести, просто в силу исторической целесообразности: пришло в голову Ее Величеству правящей королеве, что без землян как-то покойнее было на планете, и по мановению руки ея…
        Короче, нам нужны люди, для которых все эти выверты и кульбиты догуманистической, как мы ее теперь называем, морали, будут чем-то саморазумеющимся. Люди с принятием сумрачной психологии, а не просто со знанием ее. Люди, которые будут не просто понимать привычки, стимулы, цели, стремления, управляющие жизнью в медиевальных сообществах, но смогут жить в них, восприять их как свое и действовать соответственно.
        Например, если тебе - я говорю сейчас гипотетически, Лисс - придется на Мхатме или Сколопаксе присутствовать при пытке заложника или шпиона… Тамошние политические лидеры - Носитель Эбриллитового Венца и Великий Жрец, соответственно, обожают потчевать инопланетных дипломатов этим неаппетитным зрелищем в знак своего добросердечного расположения. Это еще заслужить надо, Лисс! И вот представь: они собираются пытать шпиона с Хортуланы, а нам позарез нужна информация, которую они будут из него вытягивать раскаленными щипцами и дыбой. Причем сами Носитель Венца и Великий Жрец не должны даже догадываться, насколько нам эта информация необходима, так что отказаться от посещения развлекательного мероприятия и потом
«просто попросить» протокол допроса мы не можем. А там не только щипцы и дыба… У
99 процентов наших дипломатов случится культурный шок и приступ тошноты уже на входе в пыточный подвал Мхатмы. Поверь, он у них роскошный, одна кровавая слизь на стенах чего стоит. Сантиметров десять толщиной. А нам нужен…

        - Вам нужен…  - отозвалась Лисс, слушавшая описание далеко выходивших за границы земной нормальности обычаев мхатмианского двора, как завороженная.  - Человек, который искренне выразит Носителю Эбриллитового Венца глубокую признательность по поводу приглашения, отсидит всю процедуру с горящими от восторга глазами и криками
«Давай, давай!», не хуже самого Носителя, и, укрепив таким образом дружбу и взаимотолерантность, вернется еще и с бездной полезной информации.

        - Верно говоришь,  - кивнул Гетман.

        - Вот только я не совсем представляю, как будет относиться к нашему скромному герою не менее скромный чиновник здесь на Земле, который из упомянутых вами 99 процентов, который, получив эту информацию, будет знать, каким способом она добыта. Он по файлам мышкой повозит и уже пойдет руки мыть. От культурного шока и приступа тошноты отмываться. А встретив в коридоре - отвернется.

        - А если благодаря этим разведданным, Лисс, мы спасем жизни сотни мирных граждан? Успеем их засунуть в тяжелый крейсер и поднять со спутника за пять минут до того, как Сития начнет жечь его лазерами? Или если на основе полученной информации мы за руку поймаем какого-нибудь психа-одиночку, запустившего свои лапы в нашу энергосеть? Такие случаи были, Лисс. Но в полном смысле слова - случаи. Слу-чай-ны-е. Мы не можем больше полагаться на удачливых одиночек, составляющих тот самый один процент. Мы Бабу-Ягу вырастим в своем коллективе. И ты годишься. Считай это официальным предложением.
        Лисс скорчила рожу, которая показалась ей настолько подходящей для кандидатки в Бабы-Яги, что пришлось даже сходить к воде, уже по вечернему темной и неподвижной, и полюбоваться на свое отражение. Гетман терпеливо ждал. Морду Лиссьего лица он оценил и дал возможность понаслаждаться эффектом.

        - А вы не боитесь?  - неожиданно спросила она.

        - Этого?  - командор на удивление легко скроил такую же страшную физиономию.  - Нет. Сказал уже: меня больше тревожат гораздо более гладкие морды, за фасадом которых роятся страшные черные тараканы.

        - Все на борьбу с насекомыми в голове?  - Лисс снова уселась рядом с Гетманом.

        - Не на борьбу. На познание. Долгие и серьезные отношения. Свой среди чужих, понимаешь ли… А чтобы наши уникальные специалисты не превратились в изгоев в своих высокоразвитых и высокоморальных обществах, придется все делать тихо-тихо. Другого способа я не знаю. Повышенный уровень секретности операций. Это бремя. Но. Ты увидишь миры, в которые иначе доступ тебе будет закрыт, прикоснешься к таким знаниям и артефактам, о которых большинство земных историков и даже астрокультурологов мечтать не смеют. И никаких подицепсов!  - швырнул на чашу весов Гетман последний аргумент.  - Лады?

        - И сколько нас там таких будет, однопроцентных?

        - Значит, лады,  - усмехнулся Гетман.  - В первом наборе… ты одна. Но пестовать тебя будут лучшие из лучших, по сравнению с некоторыми из них я, вообще, нигде не был.

        - Это как?

        - Ну, практически не выходил с планеты Земля. Провел жизнь под ковром в ученом кабинете. Махровый «матрасник».

        - Кокетничаете.

        - Увидишь. Экзаменов не будет. Будущие преподаватели специальных дисциплин просто на тебя посмотрят.

        - Боюсь представить.

        - Такуду боишься, например?
        Лисс широко улыбнулась:

        - Такуду - нет. Но вы ведь не по сравнению с ним «махровый матрасник», как я догадываюсь. Интересно будет увидеть других.

        - Значит, договорились?  - Гетман протянул ей руку и помог встать. Рукопожатие, скрепившее их договор, приобрело тем самым вполне утилитарный характер.
        Она первая пошла от берега к дому.

        - Лисс, еще. У меня есть к тебе одна просьба,  - самые важные слова Гетман всегда предпочитал произносить в спину собеседнику, чтобы тот сделал усилие повернуться и лучше запомнил сказанное.

        - К вам в школу придет в этом году новый мальчишка. Меня попросили… Ты присмотри за ним, ладно, а?

        - Он нуждается в моем присмотре?

        - Вряд ли. Но ты все-таки присмотри. Директор ради меня пошел на несколько свободное толкование правил приема.

        - Говорящее желе с Галлинаго?
        Гетман долго молчал. Лисс успела даже испугаться, что ее шутка оказалась правдой.

        - Нет. Птероантроп с Аккалабата.

        - Оххх.
        Отец Лисс приветственно помахал рукой, сидя на березовом бревне возле шашлычницы.
        Глава II. Жизнь оказывается богаче, чем представления о ней. У всех

        Лисс четырнадцать лет назад
        Явление курицы не вписывалось в жизненные планы Лисс никаким боком. Тем не менее оно, как и предупреждал Гетман, произошло. Курица была определена на шестой курс, вселилась в соседнюю комнату, которую острые на язык старшекурсники тотчас же прозвали инкубатором, и начала ходить по тем же коридорам, лестницам и библиотечным залам, что и Лисс. Единственным, что делало пребывание курицы по соседству терпимым, был раздел про Аккалабат из планетного классификатора, несмотря на скудость информации, позволявший надеяться на столь любезные Лиссьему сердцу мечи и кинжалы, придворные заговоры и междуусобные войны, шитые золотом знамена и выцветшие от времени гобелены.
        Всем сердцем сожалея, что оружие у курицы отобрали (оставили бы хоть кинжальчик, чтобы можно было дождаться, пока какой-нибудь жлоб толкнет несуразное пернатое в коридоре, и полюбоваться на последствия), Лисс даже пробралась в спортзал на отбор в фехтовальную секцию, чтобы оценить боевую составляющую аккалабатской медиевальной цивилизации в действии.
        Действо получилось не впечатляющим. Желавшие заниматься с нуля демонстрировали общую физическую подготовку и крутили тестовые тренажеры. Новички, обладавшие уже хоть каким-то опытом, выбирали оружие и сражались с инструкторами, получая затем либо отказ (общим принципом Анакороса было «учить студента тому, к чему у него есть способности, и не заставлять прыгать выше головы»), либо распределение в ту или иную группу: рапира, верийский меч, сабля, катана… некоторых названий не знала даже Лисс.
        Кур просидел, сгорбившись под черным плащом на лавочке, почти до конца испытаний, внимательнейшим образом разглядывая то свои ногти, то потолок физкультурного зала, то разметку пластикового пола. Напоминал он даже не курицу, а усталую, утомленную жизнью ворону. Для усугубления впечатления в какой-то момент он извлек из своих длинных волос темную прядь и, скосив глаза, намотал ее на нос. Потом размотал, потом намотал опять… Когда до него дошла очередь, как-то очень тихо поднялся, сдул с носа намотанную прядь и прямо в плаще установился на фехтовальной дорожке, по пути, почти не глядя, прихватив себе с тумбы с оружием верийский клинок, больше всего напоминавший китайский прямой обоюдоострый меч.
        Вид этой фигуры, замотанной от шеи до пят в бесформенную хламиду, с выступающими контурами на манер горба за спиной и каким-то потерянным выражением лица, без слов сообщал, что все медиевальные цивилизации - лузеры. Вот только ни один из проводивших отбор тренеров не сделал куру замечания за ненадетую защиту, не стал задавать вопросов об имеющемся опыте фехтования и вообще не спешил начинать тестирование. Образовав плотную кучку в дальнем углу зала, тренеры вступили в бурную дискуссию, сопровождавшуюся активной жестикуляцией, самым узнаваемым в которой был земной жест пальцем у виска. Кур все это время молча стоял посередине зала, только меч переложил из руки в руку, словно в размышлении, а как вообще его держать. Наконец, старший тренер, верийский мастер оружия с гладко выбритым черепом и холодными глазами на безбровом лице, выбрался из кружка коллег.

        - Прошу всех лишних очистить помещение,  - сообщил он, прокашлявшись.
        Возмущенные зрители загудели. Лисс встала и нарочито медленно стала поправлять лямки рюкзака, прислушиваясь к тому, что происходило вокруг.

        - Два раза повторять не буду!  - с нажимом рявкнул вериец.

        - Мне тоже покинуть?  - неожиданно обретя волю к жизни, заинтересовался кур.

        - Да нет. Если ты, конечно, видишь смысл здесь оставаться, в чем я сильно сомневаюсь. Во всяком случае лично я буду благодарен, если ты останешься. О занятиях, разумеется, не может быть и речи, но небольшой спарринг…

        - Буду рад,  - кур окончательно пристроил меч в левой руке.  - Наверное, вам надо взять кинжал. Или тесак какой-нибудь. Или второй меч. И… вы же не по одному будете нападать, правда?

        - Не думаю, что для тебя это имеет значение.

        - Не имеет. Но у вас, по крайней мере, будет ощущение схватки. Иначе все слишком быстро закончится.
        Дальше оставаться в зале было уже невозможно, к дверям тянулись последние из уже прошедших отбор и сочувствующих. Лисс тоже пришлось отступить. Последнее, что она успела увидеть в проеме закрывающейся двери - все четверо инструкторов, в полной защите, выстраивались в боевом порядке напротив замотанного в плащ кура. Кур наматывал прядь волос на нос.


* * *

        - Простите! Извините, пожалуйста!
        Лисс, балансируя стопкой учебников, задержала руку с цифровой карточкой в сантиметре от замочного слота.

        - Я не могу открыть дверь.
        Вид у курицы, нарисовавшейся в углу поля зрения, был обескураженный.

        - Я засовываю эту карточку в щель, как обычно. И никакого результата. А на вахте внизу никого нет…
        Челку, закрывавшую пол-лица, ему наконец удалось откинуть набок и устремить на Лисс оба жалобных темно-карих глаза.

        - Ты ее с коммуникатором рядом держал?  - Лисс вспоминает о данном Гетману обещании и нагибается, чтобы пристроить книги у стенки. Кур устанавливается рядом на колени и помогает. Потом так и остается, смотрит непонимающе снизу вверх.

        - У меня нет коммуникатора.

        - Поразительно. Бегаешь звонить из учебной части? Чудеса медиевальной экономии?

        - Мне некому звонить. Коммуникатора у меня нет. А дверь не открывается.
        Куру, судя по всему, удобно сидеть так, на коленях. А Лисс чувствует себя идиоткой. Тем более, что к ногам почти прикасаются пушистые перья, скрытые под орадом.

        - Ты, конечно, комфортабельно устроился возле моей двери, но… может, все-таки встанешь и пойдем вместе попробуем.
        Кур благодарно кивает и вскакивает на ноги. В руках у него рюкзак с эмблемой Анакороса, какие выдают при поступлении, под мышкой иллюстрированная энциклопедия
«Все о собаках». Бежевая плюшевая собачка пристегнута карабином и к застежке рюкзака. Так обычно носят девчонки, но куру, очевидно, все равно.

        - Собак заводить нельзя. Администрация не разрешает,  - глубокомысленно замечает Лисс, перемещаясь к соседней двери.

        - Я и не собирался. Мне они просто нравятся. А вас как зовут?  - Кур осторожно рассматривает ее из-под вновь свесившейся челки, отступает назад, сохраняя безопасное расстояние.

        - Нас зовут Лисс. Можешь не представляться. Ты Хьелль Дар-Халем, я знаю,  - она вытаскивает из протянутой руки карточку и засовывает ее в слот. Выждав положенную секунду, вытягивает обратно. Загорается зеленая лампочка. Лисс оборачивается к Куру и выжидательно смотрит.

        - Ой, спасибо,  - ничуть не смущаясь, говорит Кур. Он улыбается с искренней благодарностью.  - Я, наверное, что-то не так делал.

        - Ты слишком быстро вынимаешь карточку, после того как ее вставил. Просто скажи про себя «раз, два, три» и вытягивай. Дверь и откроется…  - неожиданно для самой себя тоже улыбается Лисс. В мальчишке нет ничего отвратительного. Даже когда он стоит так близко. Пожалуй, первая часть в слове «птероантропы» занимает гораздо больше места, чем птичья составляющая в реальных особях.

        - Ты на фехтование-то ходишь?  - Лисс вспоминает, что ее просили «присмотреть», и задает функциональный вопрос.
        Кур неожиданно улыбается еще шире.

        - На фехтование?  - похоже, она спросила что-то действительно очень смешное. У него все острое - скулы, выпяченный подбородок, нос, свисающие кончики волос, обтянутая темной тканью линия крыльев за спиной, даже губы тонкие, будто острые… и необыкновенно обаятельная улыбка.

        - Спасибо,  - еще раз повторяет Кур. Лисс замечает, что она все еще стоит, загораживая ему проход, и отступает в сторону. Он смотрит на нее, словно собираясь еще что-то сказать, но она уже, сделав рукой «пока-пока», удаляется в сторону своей двери.


* * *
        В зимние каникулы она рапортует Гетману, что птероантропное существо подвида «кур аккалабатский» в колледже прекрасно прижилось, проблем не имеет и не создает, в техномедийные условия органично вписалось, а если и мучается в жару в своем вечном ораде (название черного балахона она извлекла из толстенного справочника «Одежда народов Вселенной»), то это пренебрежимая мелочь.
        А через четыре дня после возвращения Лисс с заваленной снегом Ладоги на субтропический Анакорос из соседней комнаты доносятся такие хлюпающие и воющие звуки, которым могла бы позавидовать Гримпенская трясина. Стучать кулаком по стене Лисс считает ниже своего достоинства, поэтому она выходит в коридор и стучит в дверь.
        Из-за двери слышится шебуршение, нечленораздельные стоны, царапанье и треск разрываемой ткани, стук, будто падают со стола какие-то банки-склянки… Лисс представляется, что такой набор звуков мог бы произвести голодный какаду-убийца, случайно выпущенный из клетки на разорение квартиры, где с ним из рук вон плохо обращались. Даже жалкие крупицы информации, нарытые в астронете, говорят о том, что дары Аккалабата не могут организовать подобную какофонию. Даже двенадцатилетние дары. Ну не душат же его и не режут, в самом деле? Хотя с них там станется, на феодальном Аккалабате. Попугай-убийца превращается перед мысленным взором Лисс в средневекового асессина с мордой, изрытой оспинами, в покоцанном капюшоне.
        С явным намерением положить конец всем внешним раздражителям и предотвратить преступление, мешающее семи страницам ее выпускного реферата по астролингвистике превратиться в требуемые пятьдесят, Лисс возвращается в комнату, перелезает через поручни, отграничивающие ее балкон от соседнего, заглядывает в стеклянную дверь…
        Платить за разбитое стекло она не собирается: ни открыть дверь снаружи, ни докричаться до этого пернатого идиота сквозь стекло не представлялось возможным.


* * *
        Закатное солнце опускается над крышами Анакороса, и лучи его, проникающие сквозь открытую балконную дверь, окрашивают серые перья светло-розовым. Лисс сидит на кушетке, опершись спиной об стену, и редактирует реферат.
        Ручка скользит и продавливает бумагу, потому что между коленями Лисс и стопкой бумажных листов находится чужая спина с пушистыми крыльями. Сгонять спину не хочется, она так уютно пристроилась, поэтому Лисс, хотя и хмурится, но продолжает работать как есть. Спина, в свою очередь, явно старается не дышать.

        - Эй, ты живой там… пернатое?

        - Угу. Ты занимайся, ты мне не мешаешь.

        - Нахал.

        - Угу.
        Несколько минут тишины. Ручка поскрипывает по бумаге, Лисс шуршит, перекладывая последний на сегодня лист.

        - Сейчас вычешемся еще, и баиньки.

        - Угу.

        - Я подарю тебе словарь языка Конфедерации. В нем около полумиллиона слов.

        - Не надо. Лучше давай я тебе что-нибудь подарю.

        - Ну, даже не знаю,  - Лисс лениво тянется за щеткой, приподнимает одно из лежащих перед ней серых крыльев за рулевые, смотрит на просвет.  - Красиво. Не то, что неделю назад. Давай лучше ты меня покатаешь.
        Хьелль отвечает не сразу, и ответ заставляет ее глаза округлиться от удивления.

        - Я не люблю летать.

        - Вот те раз! А крылья тебе для чего? Понимаю, ты любишь, когда тебя чешут. Надеешься, что к старости наберешь на пуховую перину.

        - Ага. Чудеса медиевальной экономии, как ты изволишь выражаться.

        - Запомнил,  - хмыкает Лисс.  - А почему?

        - Почему я не люблю летать? Не знаю, мне просто не нравится. Ветер в глаза, туман в нос заползает. Он у нас, знаешь какой… кислотный. Особенно зимой. Вообще, чувствуешь себя идиотом. А вот Сиду нравится.
        Лисс уже знает: Сид - лучший друг Хьелля - сейчас мерзнет на Когнате, в дипломатической академии. Ни один колледж Конфедерации не соглашался принять сразу двух даров Аккалабата. По моральным соображениям. Именно поэтому Хьелль оказался в альцедо без того, кто стоит за спиной. По-аккалабатски это называется каш.
        Кашем обзаводятся в шести-семилетнем возрасте при первой линьке и стремятся сохранить его на всю жизнь. Того, кто стоит за спиной, кто заботится о твоих израненных и кровоточащих крыльях в период альцедо. Своему кашу не изменяют, со своим кашем не ссорятся. За него дерутся, как за себя, и умирают, если потребуется. Потерять своего каша можно только в случае его смерти или «по Регламенту». И то, и другое - трагедия. Неизвестно что - большая.

        - Что значит «по Регламенту»?

        - Лисс, потом, ладно? Я не хочу объяснять.
        То, что наследный лорд Дар-Халем подпускает к своей спине другого человека - деле, женщину, аккалабатскому дару не может присниться в кошмарном сне. О чем думал Дар-Халем старший, скоропалительно отправляя сына на Анакорос, никому не известно.
        Лисс откладывает уже ненужные щетки. Мальчишка переворачивается на спину и продолжает:

        - Но тебя я покатаю, да. Давай после каникул. Найдем где-нибудь укромное местечко, а то влетит.
        В смеющихся глазах у него отблески уходящего заката. Лисс ужасно довольна: с черными космами удалось совладать - купила пару больших заколок-крабов и уговорила в домашней обстановке убирать волосы с лица вверх.

        - Жалко ты со мной не можешь поехать. На Землю. У нас большая дача на озере.

        - Меня не отпустят.

        - Я знаю. Я спрашивала.
        Теперь уже он смотрит на нее с удивлением. Она сама поразилась, что ее вдруг дернуло позвонить Гетману и попросить, чтобы в рамках неписанного соглашения о моральной поддержке птероантропов в условиях элитной спецшколы он договорился о поездке Кура на Землю. Сидеть на Анакоросе все летние каникулы - не самое веселое времяпрепровождение, даже для спокойного и всегда знающего чем себя занять Кура. Но Гетман сказал «нет». Или Гетману сказали «нет», что одно и то же. Так что Лисс уезжает, а Кур остается. Такое решение почему-то кажется ей неправильным. Сначала просят присматривать за Куром, а потом…
        Кур растрепался. Лис перекалывает «краб» и думает, что надо встать и закрыть балкон. Солнце село, и по спине бегут холодные мурашки.


* * *

        - Секундочку! Секууундочкууу! Я же сказала, подожди одну минуту, черт тебя побери!
        За дверью стоит Кур в совершенно смятенных чувствах. В руках у него пышный букет, из тех, которые дарят только на торжественных мероприятиях, и большая коробка в праздничной упаковке. Яркие цветы и ленты букета, блестящая оберточная бумага настолько не сочетаются с расстроенным видом Кура, что того становится жалко. Только потом Лисс соображает, что с цветами и коробкой Кур пришел к ней.

        - Ой, это ты кому? То есть для кого?
        Кур мнется в дверях, на лице у него выражение глубочайшего отчаяния.

        - Не топчись. Заходи.
        Кур заходит, укладывает приношения на стол, прямо поверх Лиссьих бумаг и учебников, и, не говоря ни слова, забивается в самый дальний угол дивана. На цветы он смотрит с ужасом и, кажется, что он много бы дал, чтобы оказаться от них как можно дальше.

        - Я поставлю в воду? Или ты куда-то еще с этим собирался идти?

        - Да. Нет. Делай с ними что хочешь.
        Кур вдруг обхватывает голову руками, и, когда Лисс поворачивается, чтобы взять вазу и налить цветам воды, у нее за спиной раздается сдавленное рыдание.

        - Ку… Хьелль, что с тобой? У тебя аллергия на розы?
        Воды уже, кажется, надо принести не цветам. Лисс решительно садится на угол дивана, протягивает руку к трясущемуся плечу.

        - Хьелль, все, что я знаю об Аккалабате, ограничивается крупинками информации, извлеченными из верийской части астронета и парой-тройкой страниц классификатора. Из тебя лишнего слова не вытянешь. Поэтому, если ты мне сейчас не расскажешь, почему наследник одного из древнейших дариатов впадает в истерику при виде продукции фирмы «Камелия», доставляющей цветы и сладости на всем внутреннем кольце Конфедерации, то…

        - То что?  - он неожиданно успокаивается, мокрые глаза смотрят испытующе.

        - …То я просто не знаю, что с тобой делать.

        - А что такое дуэм, ты знаешь?

        - В источниках, доступных мне, это слово не упоминается.

        - Разумеется,  - хмыкает он.  - По моральным соображениям. Ты открой коробку и ешь пирожные, они вкусные.
        В течение следующих двадцати минут Лисс тихо радуется, что не открыла коробку. Ей кажется, что пирожных ей не захочется уже никогда в жизни.
        Коробка и цветы присланы Хьеллю с родины владетельным лордом Дар-Акила в качестве заявления права каруна. Дар-Акиле, род которого древнее Халемов по крови и который много старше Хьелля, наскучила холостяцкая жизнь и, в соответствии с Регламентом и пожеланиями клана, пришло время выбрать себе спутника жизни - более молодого дара, который после первой же «брачной» ночи сбросит крылья и в течение недели активной семейной жизни будет постепенно трансформироваться - анатомически, физиологически, психологически - в женщину.
        Такой избранник называется дойе. А сам добровольный или принудительный процесс формирования пары «карун - дойе», как и следующая за этим сексуальная трансформация, именуется дуэмом. Во многих случаях пара образуется на основе отношений тех, кто стоит за спиной: это лучший вариант, и, по мнению Хьелля, самый честный. Все происходит естественным путем, оба каша заранее знают о том, что старший из них имеет право на младшего. Привыкшим друг к другу, им все равно, в каком качестве продолжать быть вместе.
        Есть и другие варианты. Иногда, задумываясь о выборе дойе, лорды из наиболее влиятельных семей Аккалабата становятся частыми гостями на учебных площадках военного корпуса, присматриваясь к молодому поколению даров из менее родовитых кланов.
        Нередко дуэм заключается по распоряжению королевы, решившей разбавить сомнительную кровь мятежного клана проверенными генами какого-нибудь добропорядочного семейства или настроенной поставить на место слишком зарвавшегося дара, навязав ему или его сыну невыгодную и нежеланную партию.
        Что интересно, деле в любом случае, какой бы ни была предыстория дуэма, получаются правильные: красивые, томные, верные - гордость супруга и украшение придворных торжеств.
        Без посредства дуэма могут заключаться только браки верховных даров с деле королевской семьи (только в королевской семье рождаются настоящие женщины). Это высочайшая честь, хотя ты с самого начала знаешь, что твоя жена умрет, не дотянув и до двадцати пяти, что она никогда не сможет танцевать на балах и сопровождать тебя на охоте, что тебе дали ее в супруги для улучшения генофонда и вы обязаны произвести во славу Империи не меньше троих детей.

        - Вот так и живем,  - мрачно заключает Хьелль,  - Плодимся и размножаемся.
        И добавляет:

        - Уже девятьсот лет. Первооткрывателями этого способа продолжения рода, считаются, кстати, многажды пра-пра-пра-дедушки Дар-Эсиль и Дар-Акила. Хотя чего там Дар-Акила открывал… сказать трудно. Во всяком случае, благодаря их изобретению, мы не вымерли еще девять столетий назад.
        Из дальнейшего экскурса в быт и нравы аккалабатской знати Лисс узнает, что претензия Дар-Акилы - это все-таки случай из ряда вон выходящий. По какой причине сиятельному лорду Дар-Акиле вздумалось заявить права на наследника рода Халемов - загадка. Тем более, что заявляя эти права, Дар-Акила идет сразу против двух влиятельных кланов.

        - Я же с Сидом. Всегда. Все знают.
        Но дарам давно не с кем повоевать, и авторитет отца Хьелля, лучшего мечника Империи, при дворе мог пошатнуться. Старший лорд Дар-Халем славится тем, что рубит Ее Величеству правду-матку с такой же сокрушительной прямотой, с какой шарашит мечом по черепам и спинам на поле боя. Погладит рукой в железной перчатке самолюбивую властительницу против шерсти - месяцами сидит в своем замке в опале. Потом заварушка на юге или восстание итано на востоке… А где у нас лорд Дар-Халем? Почему в изгнании? Вернуть немедленно!
        Королевской милости хватает Дар-Халему ровно на год после окончания военных действий. Он не угодливый царедворец, уж извините, такой как лорд-канцлер Дар-Эсиль - отец Сида. Хотя они на удивление ладят друг с другом… и не понятно, почему Дар-Эсиль не намекнул королеве, что первый претендент на дуэм с Халемами - его драгоценный сыночек. Тоже попал в опалу? Маловероятно.

        - То есть сам факт, что тебе присылают такие подарки…

        - …Это не подарки. Не в полном смысле слова подарки. Это заявление права первого - каруна.

        - Ты можешь их не принимать. Или отправлять обратно.

        - Как ты себе это представляешь? Тот, кто мне их присылает, не дурак. Он знает, что администрация школы не разбирается в наших обычаях. Шлют с родины парню девчачьи презенты - значит, так и надо, мало ли что там принято у этих медиевальных…

        - Хьелль…

        - Не перебивай, пожалуйста. Ты знаешь, что это обычное отношение. Так вот, этот подарок присылают, за него расписываются в дирекции, то есть фактически вроде как его получаю я. Я его принимаю. Вместе с правом каруна - отправителя.

        - И что будет потом, когда ты вернешься?

        - Даже думать об этом не хочу. Вероятнее всего, мне придется дождаться совершеннолетия и стать деле.
        Слова произносятся просто, и от этого их кошмарный смысл становится еще ужаснее.

        - А твой отец, он ничего не может сделать? Вы ведь влиятельный клан и все такое?

        - Отец, как и все, подчиняется Регламенту, и одновременно он вне его. Когда была война, он получил в жены сестру королевы. Мама дожила до двадцати двух, это много. Но королева сердится: у них был только один ребенок - я. Поэтому надеяться, что в ближайшие три поколения Дар-Халемы снова удостоятся этой чести, не приходится.

        - Хьелль, я сейчас спрошу, наверное, страшную глупость. А твой отец не может его..

        Лисс вдруг ощущает, что она вполне может произнести это слово, совершенно недопустимое в данном контексте по всем моральным меркам Конфедерации. «Наверное, я сама стала медиевальной, со всеми своими древними культурами и Куром в придачу»,
        - думает она. Кур надежный, он даже сквозь все свои переживания чувствует ее смущение и быстренько договаривает:

        - Убить? Да, хорошо бы было.
        Для него, дара Аккалабата, в этой идее нет ничего запредельного. Абсолютно нормальное предложение. Но не выполнимое, о чем он сейчас же и сообщает Лисс.

        - Отец даже не может вызвать каруна. Это решало бы дело. Всерьез биться на мечах с Дар-Халемами… таких умников не находилось уже лет двести. Но, по Регламенту, родители не имеют права вмешиваться.

        - А ты сам?
        Лисс понимает, что ее заносит. Она только что предложила двенадцатилетнему мальчишке убить человека.

        - Три минуты.

        - Что «три минуты»?

        - Ну, после того как я год здесь сидел без оружия - пять. Ровно столько мне надо на любого взрослого дара на Аккалабате.

        - Почему такая разница в классе?
        Ну вот, теперь мы подробно обсуждаем, как он собирается его убивать… Нужно пойти попросить, чтобы мне исправили оценку по ксенотолерантности. С пятидесяти на сто, как минимум. Хорошо, что мальчишка, по крайней мере, отвлекся от своих печалей и с охотой начал рассказывать. Неужели я впервые за все это время заговорила о том, что ему интересно?

        - Понимаешь, поединок на мечах… там много слагаемых. Выбор оружия, техника, тактика и стратегия боя. Но главное - это умение управлять своим внутренним временем и видеть противника. Есть и более тонкие вещи - мышечная память, например. Ты не можешь запомнить все возможные приемы, тем более, что они различаются в зависимости от того, что у тебя в руке: от длины и ширины клинка, от его тяжести, способа заточки, от его гибкости. Если у тебя в голове много технических деталей, это даже мешает: много вариантов, мозг теряется из чего выбрать, у тебя пропадают драгоценные доли секунды. В результате лежишь на спине с распоротым брюхом. Поэтому каждый клан, каждый отдельный дар тщательно подбирает себе оружие и оттачивает те приемы, которые именно с этим клинком или этими клинками лучше всего у него получаются. Так, чтобы это сидело уже не в голове, а в мышцах. Соответственно, выучивая новый, более эффективный прием, ты не прибавляешь его к уже известному, а замещаешь им старый, менее эффективный. Кроме того, у всех разная степень концентрации… Я тебе не надоел?

        - Нет, что ты. Мне очень интересно. Так что с концентрацией?

        - Это трудно объяснить.
        Как приятно смотреть на него, когда он такой воодушевленный. Стоит, размахивая руками, в узком промежутке между столом и диваном и умудряется ничего не смахнуть. Орад уже скинут на подоконник, мышцы ходят на обнаженных руках. (Лисс уже в который раз замечает: это была хорошая идея - затащить Кура в магазин и наглядно убедиться, что модные земные футболки с «американской» проймой как раз оставляют достаточно места для крыльев, пришлось только вшить пару молний, чтобы можно было надевать). В широко открытых глазах - уже не мертвое отчаяние, а живое желание объяснить ей, сделать так, чтобы она поняла.

        - Когда я смотрел отборочные поединки здесь в фехтовальном зале, я заметил, что у вас у всех - землян, делихонов, даже аппиан и верийцев - внутреннее время всегда течет одинаково. Сильный противник перед ним или слабый, выигрывает он или проигрывает, важный это бой или нет - для мастера холодного оружия с любой другой планеты концентрация - это просто способность сосредоточиться, лучше видеть клинок и движения соперника, более четко представлять себе свои дальнейшие действия, избегать ошибок… У нас концентрация - это способ сжимать, конденсировать свое внутреннее время, делать так, чтобы оно текло быстрее, чем время внешнее… Сопернику кажется, что ты работаешь в одном временном потоке с ним, а ты видишь его как в замедленной киносъемке. Я в один из первых выходных здесь на Анакоросе ходил в кино… там были такие кадры… корабль тонет и переворачивается медленно-медлен но, хотя этого не может быть. Я тогда подумал, что именно так я вижу противника в бою. То, что ты воспринимаешь как единое молниеносное движение, для меня разбивается на последовательно сменяющие друг друга кадры. То же касается
последовательностей ударов. Скажем, «восьмерка» - угловой мечом справа налево - вертикальный левый в руку - по дуге вверх вправо - левую с кинжалом вверх - дуга вниз правой - вертикальный кинжалом в голову.
        Лисс, раскрыв рот, смотрела на промелькнувшие перед ней руки. Неужели это все на самом деле возможно? Хьелль между тем, снова присев на край стола, продолжал:

        - Так это выглядит, скажем, в верийском исполнении. А вот так - у нас.
        То, что он сделал дальше, последовательностью движений назвать было нельзя ни с какой натяжкой. Одно движение, неразличимое и неразложимое на составляющие его части.

        - И так умеет каждый дар?

        - Абсолютно.
        Он вдруг смущенно почесал тыльной стороной руки макушку:

        - Извини, я увлекся и не ответил на твой вопрос.

        - Я, вроде, об этом и спрашивала.

        - Нет, речь шла о том, почему я могу убить любого дара на Аккалабате за пять минут.

        - Ты объяснил…
        Он упрямо покрутил головой.

        - То, что я тебе рассказал, не имеет к Дар-Халемам никакого отношения. Я не знаю, как это сложилось исторически. Но, во-первых, у нас неограниченная мышечная память. Это значит, что мне не надо заменять старые приемы на новые и сосредотачиваться на отдельных видах оружия. Стоит мне взять в руки любой клинок, тело само мгновенно выбирает из всего, что я когда-либо делал или видел раньше, те позиции, удары, захваты, отбивы, которые оптимальны для данного вида оружия. То, чему меня научили однажды, я уже не забуду никогда. Поэтому лучший способ победить хорошо знающего тебя соперника, который наша семья всегда использовала в бою и на турнирах, это…

        - Просто сменить оружие,  - догадалась Лисс.
        Хьелль кивнул.

        - Верно. Обычно мы носим два прямых меча - покороче для левой руки и длинный для правой. Но возможны варианты.

        - А внутреннее время?

        - Мы воспринимаем происходящее не просто с такой скоростью, с какой нам удобно. Мы видим вперед,  - сделав это неоднозначное утверждение, Хьелль замолчал, будто подыскивая слова для того, чтобы объяснить Лисс его смысл. Подходящих слов в языке Конфедерации, по-видимому, не нашлось, поэтому он просто пожал плечами и еще раз повторил:

        - Мы видим вперед.
        Как будто это все объясняло.

        - Тогда у тебя не должно быть проблем с этим… каруном.
        Лисс впервые попробовала на вкус гадкое слово - оно оставляло горький, металлический привкус на языке.

        - Дойе не имеет права сражаться с каруном. Регламент, статья четвертая.
        Хьелль стянул с подоконника орад, прижал к спине крылья, набросил на них тяжелую ткань и остался стоять, уставившись куда-то наружу. Лисс встала, подошла. Обнимать его за плечи не хотелось. Все эти дуэмы, дойе, каруны вдруг словно обрели плотную, зримую массу, отделяя его от нее. Ей казалось, что, если она протянет руку к находящейся в полуметре закутанной в плащ спине, ее придется с силой просовывать через клубящуюся между ними преграду из чужих мыслей, слов, желаний, правил. По сравнению с тем ощущением чуждости, которое создавала эта невидимая преграда, подицепсы и желейные галлинаго казались детскими игрушками. Лисс решила сделать последнюю попытку:

        - В вашем Регламенте, что, вообще не предусмотрен никакой кастинг? Бери, что дают, и будь доволен?

        - Регламент был написан девятьсот лет назад, когда на планете почти не осталось деле. Никому не было дела до того, что чувствуют дойе. Речь шла о выживании даров как таковых. Именно поэтому карун должен быть старше - чтобы защитить своего дойе… свою деле. Это целесообразно для сохранения расы.

        - Хорошо. А качество передаваемого генофонда вы не учитываете? Если более слабые каруны вовремя подсуетятся и расхватают всех симпатичных мальчишек, пока настоящие герои будут на войне?

        - Во-первых, во время войны дуэм запрещается. И отменяются все взятые, но не исполненные обязательства по дуэму. Мне это не светит, так как в настоящий момент у Империи на планете остался только один серьезный противник - Виридис, город-государство на юге, населенный религиозными фанатиками. Они поклоняются демону Чахи и чему-то еще в этом роде. Но без поддержки извне им не тягаться с Аккалабатом. А какая поддержка извне… у нас никто никуда не летает.
        Ну вот, он опять расстроился. Уперся длинным носом в оконное стекло и тихо с ним разговаривает.

        - Во-вторых, я же не говорил, что бой между двумя карунами за перспективного дойе невозможен. Я сказал, что ни мой отец, ни я не можем в этом участвовать. Другой дар может заявить на меня право… только лезть на Дар-Акилу… это себе дороже. Вряд ли кто-то решит, что я стою таких хлопот. Вот если бы Сид был постарше и умел нормально фехтовать…

        - Почему именно Сид?

        - Он мой лучший друг, каш. Я тебе рассказывал. У нас это не просто отношения между людьми. Это определенный статус. Лучший друг - этот тот, кому ты доверяешь свою спину во время альцедо. При прочих равных он имеет на тебя преимущественное право каруна. Из нас двоих Сид старше на полгода. Значит, он потенциально, когда мы достигнем совершеннолетия, может заявить на меня право. Помню, как наших отцов ломало, когда мы впервые чистили друг другу перья. Но только он этого не сделает. Ему нужен я, а не деле.

        - А фехтовать, значит, он не умеет…
        Хьелль раздраженно пошевелил крылом под орадом.

        - Тебя как будто тут и не было, когда я все объяснял. С четырьмя здешними инструкторами он справился бы точно так же, как я, не сходя с места. Но по нашим меркам… он средний фехтовальщик. Хороший тактик, много умеет. При этом никакая скорость и провалы в концентрации. Ты видела, что у меня почти нет шрамов. При ежедневных тренировках с трех лет. У него их уже с десяток. Там не успел, тут не закрылся. Мой отец сам пытался его исправить. Бесполезно. Главное, что у него нет желания совершенствоваться. Дар-Эсили - дипломаты и царедворцы. Они больше работают языком и мозгами, чем ногами и плечами. Последний из них, кто отличился на поле боя, был тот самый Корвус, который первый освоил дуэм.

        - Девятьсот лет назад,  - тихо сказала Лисс.

        - Девятьсот лет назад. Я пойду. Буду теперь часто таскать тебе цветы и пирожные. А скоро, глядишь, и до умбренских самоцветов дойдем. Обалдеешь, какие красивые. Серьги, подвески… у нас лорды носят.

        - Хьелль…

        - Брось, Лисс, не надо. Самое главное, знаешь, что? Я обязательно успею тебя покатать в сентябре.
        Глава III. Все не отвечают на вопросы

        Лисс тринадцать лет назад

        - Дядя Леша, почему ты разрешил его забрать?
        Гетман готов провалиться сквозь землю, чтобы не смотреть на всхлипывающую Лисс. Руки ее сжаты в кулаки, на щеках красные пятна гнева.

        - Они не должны были. Они же сами просили - на четыре года.

        - Лисс, ты соображаешь, о чем ты говоришь? Родители сдали ребенка на обучение, родители забрали ребенка. Это их право.

        - У него только отец. И он не хотел его забирать. Его заставили. У них там совершенно отвратительная королева, и совершенно феодальные порядки, и…

        - Лисс, я ошибаюсь, или передо мной будущий специалист по феодально-монархическим обществам? И тебе уже не четыре года.

        - Вы же сами говорили, что в первую очередь меня должны интересовать люди. Которые смеются и плачут. И вы же не просто так просили меня позаботиться о Куре… А чтобы я поняла. И ему нравилось на Анакоросе.

        - Если тебя хоть немного это утешит, Лисс, могу со всей ответственностью гарантировать, что больше всего ему нравится на Аккалабате. Так же, как тебе на Земле. И в феодальных порядках, так страшно тебя напугавших, когда ты столкнулась с ними вживую, а не на страницах учебника, он как рыба в воде. И с королевой, какая бы она ни была отвратительная, твой Кур, то есть наследный лорд Дар-Халем, поладит, как многие поколения Дар-Халемов до него… и еще будет маршалом или адмиралом.

        - Не будет.

        - Почему? Дар-Халемы - военный клан, насколько мне известно.

        - У него дуэм. Вы не знаете, что это такое.

        - Я знаю, что такое дуэм. Лорд Дар-Халем потому и отправил сына на Анакорос, что хотел избежать этого.

        - Вы знакомы с отцом Хьелля?  - Лисс хватается за соломинку.

        - Нет. Никогда в жизни с ним не разговаривал. Мне все это рассказал человек, через которого он передал свою просьбу. Просьбу, кстати, не вполне законную. Вероятно, зная, что этому человеку я не могу отказать.

        - Но вы же можете поговорить с этим человеком…
        Командор Разумовский начинает орать совершенно неожиданно и без всякой артподготовки. Он просто вскакивает, во весь свой немаленький рост нависает над Лисс и гремит так, что ей становится страшно.

        - Да не могу я ничего! Я вообще ни-че-го не могу в этом секторе! Мне нельзя близко там появляться! Я там такого наворотил!.. Я удивляюсь, как меня еще за это…
        Замолкает он так же неожиданно, опускается на бревно рядом с онемевшей Лисс, прячет от нее глаза за загорелой ладонью и хрипло шепчет:

        - Я там такого наворотил, Лисс, что мы еще десять лет не расхлебаем… а ты просишь. Просто зараза какая-то этот сектор… что они с нами делают… что они излучают такое, что человеку нашему, земному с этим не справиться. Закрыть бы их для контактов к чертям собачьим. Не могу, даже в Совет выйти не могу ни с одним предложением по этой язве вселенской… опухоли галактической…
        Он беспомощно машет рукой, поднимается и, что-то бормоча под нос, не оборачиваясь, идет к дому. Впервые Лисс не хочется идти вместе с ним.


        Сид Дар-Эсиль одиннадцать лет назад
        Когда-то давно молодые дары Халема строили свой замок с оглядкой на не первую сотню лет стоявшую на болотах крепость древнего рода Эсилей. Поэтому, хотя один замок годится другому в дедушки, устроены они почти одинаково. И взлетев с вымощенного черно-белыми плитками балкона в Дар-Эсиле, открывающегося в просторный парадный зал, вскоре отец и сын приземляются на точно таком же балконе, с так же распахнутыми - только в каминный зал - окнами. Сид встряхивает головой, прогоняя из глаз последние клочья тумана.
        В красных отблесках пламени в креслах у камина - два знакомых силуэта с распахнутыми крыльями. Черные орады сброшены на пол. На деревянном столике - доска с фигурами. Отец и сын Дар-Халемы играют в триканью. Судя по всему, дела у Хьелля идут из рук вон плохо: он сидит лицом к балкону, и, выступая в круг света из травянистого полумрака июльской ночи, Сид сразу замечает намотанную на крючковатый нос длинную черную прядь. Такие манипуляции с волосами Хьелль совершает для подкрепления интенсивной работы мозга. Или при полном ее отсутствии.
        Старший Дар-Халем, не оборачиваясь, вытягивает руку с мечом, до этого прислоненным к креслу, в военном приветствии:

        - Охаде!
        И Сид не может удержаться, хотя он только что обещал отцу.

        - Охаде!  - короткий придворный меч взвивается в воздух.
        Лорд Дар-Эсиль недовольно фыркает, проходит, придвигает себе кресло, садится. Сид смущенно остается стоять у балконной двери.

        - Хьелль!  - резко командует старший Дар-Халем.
        Хьелль поднимает глаза от доски, рассеянно улыбается, будто не осознавая, кто перед ним. Потом порывисто встает, бежит, обнимает, молча поглаживает под крыльями. На нем необычная черная безрукавка с глубокими вырезами. Волосы забраны вверх с помощью какого-то приспособления, которое Сид видел на Когнате у девчонок из Внутреннего кольца. Он вытянулся, но Сида не догнал - тот тоже не терял времени даром. От друга пахнет оружием, хорошим вином, теплом камина.

        - Ну хватит уже разглядывать друг друга, как две деле,  - ворчит лорд Дар-Эсиль.

        - Необыкновенно уместное и тактичное замечание. Вполне достойное твоей придворной карьеры.
        Как Сид ни занят разглядыванием друга, как ни поглощен ощущением сильных рук, в радостном узнавании пробегающих у него по спине, по волосам, по крыльям, он чувствует некоторую напряженность, возникшую между старшими дарами. Может быть, они в ссоре? Но тогда бы отец не стал с разбегу скакать с балкона.
        Сид уже давно знал, что в присутствии сурового мечника Дар-Халема его отец, обычно отстраненно-ироничный либо аристократически-сдержанный, часто превращается в мальчишку, бесшабашно выделывающего в небе любые фокусы. Им с Хьеллем было лет по пять, когда как-то, проснувшись утром здесь, в Дар-Халеме, они явились в каминный зал раньше, чем от них ожидалось, и обнаружили хозяина замка стоящим на балконе и со смехом смотрящим в небо, где лорд Дар-Эсиль, тогда уже лорд-канцлер Аккалабата, закладывал такие виражи, что захватывало дух и сосало под ложечкой. Выражение на лице у по-медвежьи кряжистого Дар-Халема, широко раскинувшего руки на балконных перилах, было непередаваемое.
        Имея в виду это выражение лица, трудно было представить, что должен был сотворить лорд Дар-Эсиль, чтобы заслужить такую холодность, которая прозвучала в голосе старшего дара Халема. Но не успел Сид толком подумать об этом, пока Хьелль подталкивал его к столу и гостеприимно усаживал в собственное кресло, как лоб лорда разгладился и он уже совсем с другой интонацией произнес:

        - Я рад, что ты вернулся, малыш. Завтра с утра зайдешь в оружейную - нам привезли новые клинки из Умбрена - выберешь себе подарок по душе. И не стесняйся. А теперь
        - рассказывай.
        Впервые за сегодняшний день Сид действительно почувствовал себя дома. Отец никогда не расспрашивал его о тех событиях в жизни, которым сам не был свидетелем, предпочитая судить о том, чего не знал о собственном сыне, по его будущим поступкам, а не по рассказам о произошедшем. Если старший Дар-Эсиль не мог присутствовать на состязании молодых мечников, где сражался Сид, пытаться проинформировать его о чем-нибудь, кроме конечного результата, было бесполезно. Отец Хьелля, напротив, всегда усаживал Сида рядом или напротив, подпирал рукой тяжелую голову и слушал, пока у мальчишки было, что рассказывать.
        Хьелль, все так же молча, притащил еще пару бутылок, принял из рук дворецкого какую-то закуску (лорд Дар-Эсиль невольно поморщился: почему Халемы так любят обслуживать себя сами, вечно ускользало от его аристократического миропонимания), с явным удовольствием смел со стола недоигранную триканью, расставил и наполнил бокалы. Поднял один из них вверх и нерешительно произнес, глядя не на Сида, а на отца:

        - Мы рады. Правда, па?
        Выпили. Сид начал рассказывать. Он уже знал из разговоров на званом вечере, что Хьелль вернулся с Анакороса раньше (то ли не справился с обучением, то ли соскучился по дому), поэтому старался не показывать превосходства. Кратко обрисовал учебную программу, доложил о своих успехах (он кончил в первой пятерке), не удержался и едко прошелся по некоторым странностям техномедийных цивилизаций, с которыми пришлось столкнуться. Рассказ для Дар-Халемов он репетировал всю дорогу домой в звездолете, предвкушая момент, когда сможет преподнести его людям, чье мнение было для него значимо. Поэтому история выходила сжатая, складная, наглядно демонстрировавшая, что Сид Дар-Эсиль не зря три года провел вдали от дома.
        Лорд Дар-Халем слушал, одобрительно кивая, иногда вставляя краткие замечания и вопросы. Хьелль притаскивать себе кресло не стал, уселся напротив Сида в ногах у старших даров, голову подперев кулаком, смотрел внимательно, слушал не перебивая. Дар-Эсиль старший подливал вина, любовался сыном сквозь пальцы, сложенные домиком, голову от удовольствия склонил набок…

        - Ну, и сегодня мы приземлились,  - закончил Сид.  - А одна маленькая сволочь даже не подумала меня встретить…

        - Сид, я не мог.  - Хьелль подтягивается на руках вперед, кладет подбородок на столешницу.  - У меня дуэм.


        Хьелль Дар-Халем одиннадцать лет назад

        - Почему я узнаю об этом вот так вот?.. А если бы я прилетел на полгода позже.

        - На полгода позже, на полгода раньше… Какая разница?
        Сид ковыряет новым кинжалом скамейку так сосредоточенно, будто в этом состоят государственные интересы Аккалабата.

        - Ты был обязан мне сообщить.

        - Я? Тебе? Обязан?  - Хьелль нехорошо усмехается, вытягивает руку вперед, обхватывает запястье приятеля чуть выше перчатки, начинает выкручивать.  - С какого перепугу?
        Сид болезненно морщится, пытается высвободить руку, кинжал падает за спинку скамейки. Хьелль увеличивает нажим. Сид шипит:

        - Пусти. Пусти - скажу.
        Хьелль разжимает ладонь, ныряет куда-то вниз, достает кинжал, взвешивает его на ладони:

        - Дурья башка, что ты выбрал? И отец не помог. Ладно, я подскажу, завтра поменяем.
        Всем своим видом он показывает, что не ждет ответа на ранее заданный вопрос. Сид разминает запястье пальцами, демонстративно дует, трясет кистью.

        - Видишь ли,  - сообщает он нейтральным тоном.  - Я твой лучший друг. Альцедо, почесать спинку и все в таком роде. И я старше тебя на полгода. Соответственно…
        Договаривает он, уже лежа на спине посреди садовой дорожки. Хьелль сидит у него на животе, всей тяжестью рук навалившись на плечи.

        - Я тебе сейчас почешу… спинку,  - с нажимом выдыхает он.  - Думать забудь.

        - Соответственно,  - невозмутимо продолжает Сид, выплевывая изо рта волосы,  - я имею преимущественное право. С неограниченным сроком реализации. Хоть до восьмидесяти лет могу ходить девственником. Ты тоже.
        Хьелль отвешивает ему сочную оплеуху. Сид даже не уклоняется.

        - Извращенец.

        - Приспособленец.

        - Засранец.

        - Пораженец.
        За каждым выплюнутым оскорблением следует легкий шлепок по щеке. Наконец, Хьелль распрямляется, угрюмо смотрит в спокойные белые глаза.

        - Я тебе губу разбил.

        - Известное дело, все бы только портить.

        - А ты хочешь починить? Ты хоть соображаешь, что он просто так тебе не уступит? Будь ты хоть не Дар-Эсиль, а кто угодно! У вас же родовая вражда! Тысячелетняя! Все из-за того же дуэма!

        - Не уступит - будем драться. Слезь с меня.

        - Не слезу. Лежи тихо. Так ты более открыт для взаимопонимания. Он тебя убьет.

        - Так прямо и убьет?

        - Так прямо и убьет. Криво убить тебя он не осмелится. Подослать наемного убийцу к молодому Дар-Эсилю вместо того, чтобы драться? Да королева ему ноги вырвет. Вместе с крыльями. Собственноручно.

        - Слезь с меня.

        - Сид, ты три года прохлаждался на Когнате. Сколько раз ты меч в руках держал за это время?

        - Я не буду с тобой говорить, пока ты не слезешь.
        Это фирменная интонация Дар-Эсилей, знаменующая конец переговоров. Хьелль понимает, что он может просидеть так до вечера, но Сид, даже если его пытать, не произнесет ни слова. Тогда он поднимается, отряхивает колени, убирает за уши волосы.

        - Сука ты. Невоздержанная,  - мрачно сообщает Сид, пытаясь заглянуть себе за спину и решить, можно ли показываться к ужину в таком ораде.

        - От такой же и слышу. И от жадной и самовлюбленной притом.

        - Эт-точно,  - цедит Сид сквозь зубы, все еще выгибая шею назад.

        - Снять и посмотреть не проще?

        - Не учи, а? Раз в неделю, как минимум. А ты на Анакоросе?
        Хьелль даже не сразу соображает, что ему снова отвечают на вопрос, заданный три минуты назад.

        - Там вообще не давали носить клинки.
        Сид понимающе цокает языком.

        - И за сколько ты восстановился?

        - Я-то? Сид, Чахи тебя забери, я - Дар-Халем, какое «восстановился»? Я вернулся, взял в руки мечи и встал против отца - он мне только орад порезал.

        - Вот и потренируешь меня. Недельку-другую - сколько там проходит от вызова до боя? Надо в Регламент заглянуть.
        Они идут по мощеной дорожке к дому. Вместе, но не рядом. Каждый почему-то прижимается к своему краю дорожки, и словами они перебрасываются как опасными предметами, готовыми взорваться.
        У входной двери Хьелль останавливается, делает шаг навстречу Сиду.

        - Сид, ты серьезно?

        - Ох, Хьелль,  - тот тоже шагает навстречу, притягивает его одной рукой, прижимает. Сид выше на полголовы, поэтому нос утыкается куда-то в район шеи.

        - Ты же знаешь, единственная ущербность дипломатических способностей Дар-Эсилей состоит в том, что у нас полностью отсутствует чувство юмора. Через несколько минут мы с тобой в этом еще раз убедимся. Когда поставим в известность родителей.
        При этих словах Хьеллю мерещатся два молодых тела, расчлененные на куски.


        Сид Дар-Эсиль одиннадцать лет назад

        - Кретин,  - резюмирует лорд Дар-Эсиль с красноречивым жестом правой руки по горлу.
        - И это мой сын… Кретин и самоубийца.

        - Может быть, ты заткнешься?  - даже не повернув головы, ненавязчиво советует второй старший дар.

        - Может быть, ты назовешь мне хоть одну причину, по которой мой мальчик…  - лорд Дар-Эсиль поспешно затыкается. Причину, по которой его сын, единственный из всех даров, имеет право изменить судьбу своего лучшего друга, лорд Дар-Эсиль своими руками сотворил десять лет назад. Когда разрешил малышу Халему прийти и помочь Сиду во время первого альцедо.

        - Я надеюсь, что вы не собираетесь… после того как…
        Наглые мальчишки ухмыляются.

        - Жить вместе? Не, пап, ты же знаешь, он непереносим в больших дозах. К тому же жена дипломата должна уметь танцевать…
        Сид сгибается от удара локтем в солнечное сплетение.
        Хьелль сдержанно улыбается.

        - Вы всегда разбирались в людях, лорд Дар-Эсиль. Ваш единственный сын - кретин. И самоубийца. Еще один раз ляпнешь такое - я тебя сам прирежу,  - сообщает он взъерошенному серебряному затылку.

        - Цыц, мальчишки! Что-то вы разыгрались…  - старший Дар-Халем встает так резко, что хлопают полы орада, и, чуть ли не отшвырнув в сторону кресло, которое по сравнению с ним кажется игрушечным, хотя лорд Дар-Эсиль практически утопает в таком же, стоящем напротив, лезет в угловой секретер за письменными принадлежностями.
        Сид разглядывает его мощную спину, тяжелый затылок (наперекор придворному этикету, старший Дар-Халем носит коротко остриженные волосы, и никто не отважится сделать замечание лучшему мечнику Империи), прямую линию плеч… Как всегда, когда он видит перед собой словно закрывающую все поле зрения, монументальную фигуру лорда Дар-Халема или его крепкие, короткие пальцы, сжимающие меч, Сид осознает, насколько от него отличается Хьелль. У того будто не мускулы, а жильные струны нашиты прямо на кости и обтянуты кожей, а нервные длинные пальцы, кажется, не могут поднять не то что меч, но тонкую саблю, какие Сид видел на Когнате. Сид трясет головой, чтобы отогнать эти мысли: …надеюсь, вы не собираетесь… он непереносим в больших дозах… Нет, мы не собираемся.

        - Ты уснул или передумал?  - голос отца выводит Сида из отупения.  - Сядь и пиши. Я продиктую.
        Сид, как во сне, усаживается за стол, берет перо. Ох, неудобно-то как! Надо отдать должное техномедийным цивилизациям: простейшая гелевая ручка - венец прогресса по сравнению с аккалабатскими приспособлениями для письма. Пытаясь вспомнить, как правильно держать перо, Сид в то же время не может отогнать от себя мысль о том, что все происходит совсем не так, как он ожидал. Он думал, что старшие дары в худшем случае разбушуются, наорут на них (отец Хьелля мог и врезать) и посадят под замок на неделю для образумления, в лучшем случае - начнут его отговаривать. Нет, он не сомневался в своем решении, у него вся кровь кипела от мысли, что поганец Дар-Акила тянет руки к лучшему, к главному, что у него есть. Но внутреннее ощущение собственного героизма, хоть и маленькое-маленькое, все же присутствовало.
        Отцы же восприняли его решение как совершенно естественное, поругались умеренно, и вот теперь он сидит за столом в замке Дар-Халемов и пишет верховному лорду Дар-Акила, что, мол, так и так, ты старая свинья и сволочь, пшел прочь от моего Хьелля, а то я задушу тебя голыми руками.

        - …и согласно статье 8 пункт 5 Основного Регламента… Сид, не спи, поставь точку. После Регламента. С глубочайшим почтением, лорд Сид Дар-Эсиль.

        - Папа, с каким почтением?!!

        - С глубочайшим. Или величайшим, если тебе так больше нравится.

        - Мне никак не нравится.

        - А, ну тогда напиши: «Пошел прочь, грязный подонок»… Королева будет в восторге, и наша потомственная должность лорд-канцлера перейдет от меня к тебе прямо завтра.
        Откуда-то из-за плеча хрюкнул Хьелль. Сид еще раз перечитал бумагу, поставил дату, подписался и начал складывать. Почувствовав на себе напряженный взгляд отца, поднял голову. Хьелль за плечом пошевелился неуютно.

        - Сид, ты забыл…

        - Что я забыл?
        Лицо лорда Дар-Эсиля стало каменным.
        Хьелль умоляюще зашептал под ледяным взглядом лорд-канцлера:

        - Сид, там в конце, когда лорды пишут друг другу…
        Сид похолодел. Три года дипломатической академии. Коту под хвост. Вот, о чем сейчас должен думать его отец.

«Хвала королеве!» - приписал быстро и твердо. Сложил, протянул отцу. Тот запечатал перстнем с гербом Дар-Эсилей, перебросил через стол Дар-Халему. Тот снова, вместо того чтобы вызвать слугу, сам вышел в коридор.

        - Вон отсюда!  - лорд-канцлер орал редко, но если уж он повышал голос, то это был даже не ор, а грохот.
        Сид, еще более бледный, чем обычно, вслед за Хьеллем вывалился из комнаты.


        Старшие дары Халема и Эсиля одиннадцать лет назад

        - И чем ты недоволен?  - лорд Дар-Халем облокотился на спинку кресла, в котором устроился лорд-канцлер, и издевательски щурится, заглядывая сверху вниз в глаза и помахивая у того перед носом бутылкой с желтой этикеткой.  - Вероятно, не возможностью прикончить последнюю представительницу позапрошлогоднего урожая. В последние два года эгребское, сам знаешь, совсем не то.
        Лорд-канцлер задумчиво кивает. Но отвечает совсем не на вопрос:

        - Знаешь, я бы не стал делать этого для тебя…

        - Тебе и не нужно было. Тогда в Кимназе творилось такое… война просто должна была затянуться. У королевы не было выбора, кроме как женить нас на своих сестрах и отправить махать мечами. Ни о каком дуэме не вспоминали еще года два.

        - Не повезло нашим мальчишкам.

        - Да. Корвус… (Старшего Дар-Эсиля зовут так же, как знаменитого предка). А ведь Акила откажет.

        - Я знаю.

        - Ты же не позволишь своему… У парня нет ни единого шанса. Акила его в куски порубит.

        - Хммм? Ты так думаешь?

        - К гадалке не ходи. Дар-Акилы - третьи мечники Аккалабата, после нас и Пассеров.

        - Я не об этом. Ты, действительно, думаешь, что я ему не позволю?

        - Корвус, ему шестнадцать лет, и он будущий лорд-канцлер Аккалабата. Это…  - лорд Дар-Халем ворочает на языке любимое слово даров Эсиля: -…непредусмотрительно.

        - Именно потому, что он будущий лорд-канцлер. И даже очень предусмотрительно. Мальчишка не продержится у трона и дня, если за его спиной не будет мечей Дар-Халемов.

        - И поэтому ты ему разрешаешь.

        - И поэтому тоже. И, кроме того, я люблю твое эгребское, не знаю уж, откуда ты его достаешь в таких количествах… даже у меня уже нет.

        - Я просто только с тобой пью. А ты вечно назовешь кого ни попадя…

        - Это политика, милый, по-ли-ти-ка. Тебе не понять.

        - Мне многого не понять, Корвус.

        - Ну, а вот такую простую вещь, например. Предположим, твоего мальчишку уволочет Дар-Акила…
        Лорд Дар-Эсиль морщится. Ему неприятно даже произносить это имя. Но он продолжает, покачивая в руке почти полный бокал:

        - Мой - уедет жить в столицу. А мы с тобой, как старые верные друзья, по-прежнему будем собираться здесь у камина, пить твое эгребское… Может, Дар-Акила заедет… со своей деле.
        Увернуться от прямого удара правой ему удается, даже не расплескав вино. Миг - и лорд Дар-Эсиль уже за спинкой кресла, в котором сидел только что. Качнул бокалом, рассматривая вино на свет, чокается в воздух, пьет до дна. Только расширенные зрачки выдают то усилие, каким лорд-канцлер оказался вне досягаемости летящего в лоб тяжелого кулака. Лорд Дар-Халем стоит, облокотившись на столик, из его груди вырывается хриплое дыхание.

        - Корвус…
        Лорд Дар-Эсиль останавливает его жестом. Спокойно возвращается в кресло, оправляет орад:

        - Судя по разбитой физиономии Сида, когда они вломились сюда из сада, в вашей семье мордобитие - это наследственный способ поддерживать беседу. Почему, скажи, я не начинаю махать кулаками, когда слышу от своего лучшего друга, Дар-Халем… Лучшего! И единственного. «Ты же не позволишь ему… это не предусмотрительно»?
        Лорд Дар-Халем несколько мгновений разглядывает свои руки. Глухо смеется:

        - Это… непредусмотрительно. Корвус…

        - Что?

        - Прости.

        - Проехали. Но неужели, правда, была последняя?  - лорд-канцлер смотрит так жалобно, что хозяин дома всплескивает руками в шутливом жесте капитуляции и ловким движением извлекает из-за спины, из-за кресельных подушек такую же бутылку.
        Глава IV. Все ведут себя так, как от них ожидается

        Сид Дар-Эсиль одиннадцать лет назад
        Мощный отножной удар справа - уход на левую ногу - засечный слева - выход на вертикальный справа… Хьелль каким-то невероятным образом оказывается сзади, прижимает к горлу кинжал.

        - Ты опять пропустил меня за спину.

        - Ты быстрее,  - оправдывается Сид.

        - Расскажешь Дар-Акиле. В стойку. И работай, ради прекрасной Лулуллы, ногами.
        Подплужный правый с длинной рукой - отножной слева - короткая рука, ноги вместе - горизонталь справа…
        И Сид снова получает гардой под ребра.
        Хуже всего то, что он уже выжат до предела, а Хьелль даже не вспотел.
        Он дерется любимым оружием Дар-Акилы - в правой руке длинный трехгранный меч, в левой - умбренский кинжал. У Сида - фамильные клинки Дар-Эсилей. Почти такие же, как у Дар-Халемов: прямые, обоюдоострые, немного сужающиеся на конце. Один - длинный, второй - короткий. Только у Дар-Халемов длинный меч будет чуть подлиннее, а короткий - пошире и покороче. Но это сейчас не важно. Драться Сиду не с Хьеллем. Тот даже работает не в своей обычной манере, а копирует технику Дар-Акилы. Насмотрелся за эти два года.

        - Отдохнул? В стойку.
        Горизонталь справа - левая нога вперед…
        Меч вырывается из правой руки Сида и взлетает в воздух. Сид провожает его глазами, садится на траву, обхватывает колени руками. Хьелль, прищурившись, следит за траекторией меча, подпрыгивает, немного помогая себе крыльями, ловит оружие за рукоять. Его клинки уже давно в ножнах. Он не спеша подходит, устраивается рядом с Сидом, осторожно касается плеча.

        - Брось ты все это… плохая идея.

        - Но ведь… твой отец и мой… они так не считают,  - нерешительно начинает Сид, кивает сам себе и заканчивает уже более уверенно,  - в противном случае из нас бы сразу сделали фарш.

        - Может быть, они рассчитывали, что Акила отступится.

        - Ты, вправду, веришь в то, что только что сказал? Для него теперь двойное удовольствие: заполучить деле королевской крови и нагадить Дар-Эсилям. Спит и видит. Что я не так делаю?
        Прежде чем ответить, Хьелль долго смотрит на солнце, ерошит Сиду рукой волосы, выбившиеся из-под повязки.

        - Ты все делаешь не так. Я не могу понять, почему. Чего-чего, а дырок в технике у тебя не было. Отключиться в самый неподходящий момент - да. Сбросить скорость, потерять координацию - твои любимые штучки. Но технику тебе ставил отец, все должно быть нормально. А ты даже не замечаешь, когда открываешься. В общем, вставай, курица. Если еще не передумал.
        Хьелль протягивает меч рукоятью вперед.
        Вставая в позицию, Сид интересуется:

        - Что такое «курица»? Земное ругательство?

        - Курица - это домашняя птица. Белая. Или рыжая. Или черная. Их выращивают, а потом едят. Довольно вкусно. Крылья у нее чисто рудиментарные, она толком не умеет ими пользоваться. Как ты - мечом…
        После Когнаты Сид знает, кто такие птицы. Разнообразие существ, умеющих летать, на других планетах его впечатлило. В небесах Аккалабата не летает ничего, что могло бы мешать крылатым дарам.
        Атака - прием - проворот меча над головой - выход на выпад - закрыться - принять лезвие в лезвие - сбив…

«Хорошо, что у Хьелля нервы крепче сплава, из которого сделаны мечи. Я бы сам с собой не выдержал»,  - покаянно думает Сид, полуоглушенный, поднимаясь с земли. Вслух же он произносит:

        - Ты - Дар-Халем. Лучше тебя никто не умеет драться.

        - А ты - Дар-Эсиль,  - неожиданно зло бросает через плечо Хьелль, наклонившись, чтобы поднять выбитый из рук Сида меч.  - Лучше тебя никто не умеет трепаться.
        Перед глазами у Сида рваным красным облаком полощется ярость. Да как он смеет!
        Вертикальный удар слева в руку - увести меч вверх по дуге… Короткий меч Сида в движении сверху вниз слегка задевает орад соперника. Хьелль отскакивает в сторону, он доволен.

        - Еще раз,  - раздается суровый голос из-за спины. Старший Дар-Халем, облокотившись на дерево, наблюдает за схваткой.

        - Ты здесь давно?  - спрашивает Хьелль.

        - С самого утра. Вы вообще ничего не замечаете, когда вместе.
        Молодые дары становятся в стойку, повторяют последовательность. На середине атаки Сида лорд Дар-Халем внезапно поворачивается и поднимается на крыло в направлении замка Эсиль.

        - Куда это он сорвался? Твоего отца все равно нет дома,  - недоумевает Хьелль, когда через четверть часа они сидят спина к спине и передают друг другу бутылку с холодной водой. Сид едва успевает пригнуться: над головой пролетает изогнутое лезвие и впивается в черный ствол чала, под которым они расположились. Хьелль спокойно поднимает глаза, следя за полетом такого же клинка в свою сторону. Осторожно вынимает его рукой прямо из воздуха, восторженно ухает.

        - Какова сталь, а? Сид, только посмотри!
        На изогнутой поверхности волнистый узор, словно находящийся под верхним слоем металла. Сид не может удержаться от искушения, скребет плоскость меча ногтем.

        - Дырку проскребешь,  - бурчит лорд Дар-Халем, наклоняясь и поднимая с земли прямые мечи Сида.  - Эту ерунду я забираю. Попробуешь новыми.

        - Дар-Эсиль с кривыми мечами… Меня засмеют, как только я их выну,  - качает головой Сид.

        - Ничего. Хоть живой останешься. Судя по тому, что я с утра наблюдаю в твоем исполнении, такие клинки для тебя - самое милое дело.

        - А где ты их взял, пап?  - Хьелль пробует лезвие, взвешивает на двух пальцах, ищет баланс.
        Лорд Дар-Халем смотрит на сына как на безнадежно больного.

        - Сид, ты тоже не знаешь?

        - Первый раз вижу.

        - Только никому не рассказывай. Потому что я их позаимствовал из семейной усыпальницы Дар-Эсилей. Не более получаса назад они еще висели…

        - …Над могилой маршала Корвуса,  - с благоговейным ужасом произносит Сид. Теперь он вспоминает эти отливающие всеми оттенками голубого лезвия, девятьсот лет украшавшие стену над гробницей самого знаменитого Дар-Эсиля.
        Хьелль тоже вспоминает, где видел эти клинки, но у него они священного трепета не вызывают. Только практический интерес. Он встает, делает несколько выпадов.

        - Ты, как всегда, прав,  - поворачивается он к отцу.  - Дело не только в том, чтобы выйти против Дар-Акилы с изогнутыми клинками маршала Корвуса. Против широкого меча и кинжала… с Сидовой техникой… Самое милое дело,  - задумчиво заключает Хьелль.
        И тут же оглушительно орет:

        - В стойку!
        Сид вскакивает как ошпаренный и еле успевает поймать за гарды брошенные с двух сторон мечи.

        - Больные вы все, Дар-Халемы. Буйнопомешанные,  - бормочет он, интуитивно вставая немного в другую позицию, чем с прежними клинками, и не замечая одобрительных взглядов, которые отец и сын одновременно на него бросают.


* * *

        - В стойку!
        Серые облака над хорошо утоптанной земляной ареной. Мелкие капли дождя падают за шиворот. С трудом сгибающиеся пальцы снова обхватывают рукояти мечей, чуть подрагивающие в коленях ноги занимают привычное положение… Сиду кажется, что все это происходит не с ним, что это не он уже полчаса, не получив ни единой царапины, но и сам не проведя ни единой серьезной атаки, сражается против одного из лучших мечников Империи.
        Когда старик Дар-Пассер в очередной раз прекратил бой и развел их в исходную позицию, Сид, утирая рукавом залитый дождем и потом лоб, успел бросить короткий взгляд в королевскую ложу. Отец стоит у правого плеча королевы, напряженный и вытянутый в струнку. Когда Ее Величество, чуть повернув голову, что-то спрашивает, лорд-канцлер вместо того, чтобы с высоты своего роста покровительственно процедить пару слов, почтительно наклоняется и пускается в долгие объяснения.

        - Ичита!  - Дар-Пассер дает команду к началу схватки. Четыре клинка - два прямых, два изогнутых, один длинный, два полудлинных, один короткий, один широкий, три узких - впиваются в воздух, со свистом рассекая пространство, разделяющее двух даров, лезвие скользит по лезвию, острие царапает острие, прорезает взметнувшуюся кромку плаща. По Регламенту, лорды дерутся в орадах, чтобы исключить даже ненамеренное использование крыльев. Отрываться от земли на большую высоту, чем это позволяют мышцы ног, запрещено. Все прыжки, уходы, перевороты - без помощи крыльев. Крылья можно использовать только для защиты: отбить удар, заставить клинок противника пройти не прямо, а по касательной, чтобы он соскользнул по перьям, а не впился в спину.
        Сид понимает, что устал. Он уже начал терять концентрацию: вся левая сторона орада в мелких порезах, через которые к разгоряченной коже проникает холодный воздух. Это тоже отвлекает. К тому же, орад намок и сохранить прежнюю скорость становится еще труднее. Не говоря о том, чтобы не забывать разгонять и поддерживать свое внутреннее время.
        На Дар-Акилу это, кажется, не влияет. Хотя он и сомкнул гневно брови, когда увидел оружие, с которым Сид вышел на площадку, никаких других эмоций старший дар себе не позволил. Он работает мечом и кинжалом, как на тренировке, просто ждет, пока мальчишка ошибется. Не делает никаких резких движений, не уходит в глухую защиту, не идет в активную атаку… «И все равно я не могу его достать»,  - думает Сид и пропускает молниеносное движение, которым Дар-Акила проскальзывает ему за спину.


        Хьелль Дар-Халем одиннадцать лет назад
        С того дня, как он в трехлетнем возрасте впервые увидел бой на мечах, Хьелль Дар-Халем не мог оторвать глаз ни от одной схватки, происходившей в его присутствии. Мир переставал для него существовать, сводился к четкому или невнятному - в зависимости от мастерства противников - рисунку фехтовальных фраз, ровному или прерывистому темпу ударов, финтов и переходов, каскаду звуков, рассыпавшихся от мечей, задевающих друг друга, скрежету кинжалов, выламывающих враждебный клинок в захвате, вздохам тяжелых ножей, распарывающих кости и мышцы.
        Хьелль не просто смотрел или слушал фехтовальные бои, он их чувствовал всем телом, проживал вместе с их участниками, и потом в оружейном зале старший лорд Дар-Халем не раз останавливал тренировочный поединок с сыном вопросом:

        - Откуда ты это знаешь?

        - Видел,  - отвечал Хьелль.  - В прошлую пятницу после охоты, когда молодой Дар-Умбра сказал своему дядюшке какую-то дерзость. Помнишь, они выхватили мечи и минут десять выясняли отношения. А потом явились к столу, грязные, как свиньи, и с симметричными кровоподтеками на мордах…

        - Ну?

        - Ну и вот. Дар-Умбра выбил у дядюшки меч ровно таким движением… А почему ты мне его не показывал?

        - Оно для других мечей, сын, для тяжелых, которые распространены на севере. В том же Умбрене, например. И не для твоего роста и веса. Чтобы наверняка выбить любой чужой меч таким приемом, надо быть раза в два помощнее.

        - Па, любой другой я не собирался… А для этой игрушки, которая у тебя сейчас в руках, моей массы тела и стандартного меча Халемов достаточно. В чем ты только что и убедился.

        - Наглец. Кого я ращу?  - бурчал лорд Дар-Халем, вытаскивая выбитую у него из рук
«игрушку» - легкий и короткий клинок оруженосцев тейо - из расщепа в деревянном полу и с удовольствием замечая, на какую глубину тот вошел в доски.
        Наглец радостно щурился - он любил, когда его хвалили. И он любил смотреть бои на мечах, потому что ставкой в них была жизнь.
        Но сегодня Хьелль с тревогой ощущал, что не может заставить себя сосредоточиться на происходящем на площадке. Сид, вопреки ожиданиям, Дар-Акилу не боялся ни капли, не терял концентрацию, не уступал противнику ни в скорости, ни в технике, атаковал и защищался так, будто взял изогнутые клинки в руки не две недели, а, по крайней мере, два года назад. Дары и тейо, заполнившие трибуны, одобрительно переговаривались: малыш Дар-Эсиль не просто не променял боевых навыков на дипломатическое пустобрехство - он выглядел лучше, чем на турнирах до отъезда на Когнату (на них он, в отличие от своего дружка, из-за которого весь сыр-бор и новое обострение многолетнего конфликта Дар-Эсилей и Дар-Акила, никогда не проходил дальше второго круга).
        Только десяток лучших бойцов Империи, включая самого Хьелля и лорда Дар-Халема, рядом с лорд-канцлером стоящего возле трона, осознавали всю серьезность происходящего. Сид сейчас «прыгал выше головы», он уже показывал все, что может и не может, а Дар-Акила только разминался, изучал противника, ненавязчиво проверял его на прочность, готовясь к решающей атаке. «Надеюсь, ты это понимаешь, Сид,  - умоляюще шептал про себя Хьелль.  - Это будет быстро. Один удар. Один переход. Один финт. Только не пропусти. Прошу тебя. Просто отреагируй. Сбивом, уходом - как придется. И контратакуй, пока он будет соображать, как это вышло. Ты можешь. Только не пропусти».
        Сид пропустил. Быстрый и очевидный переход. То, что сейчас Дар-Акила окажется у него за плечами, Хьелль увидел за долю секунды до того, как старший дар начал движение. Сам Хьелль успел бы. Любой Дар-Халем успел бы. Потому что у него в запасе было бы не одно мгновение, которое Дар-Акила затратил на прыжок, а три. Первое - когда Хьелль прочитал в глазах и почувствовал по плечам Дар-Акилы, что тот сейчас закроется от прямого удара Сида, уведет в сторону корпус, перенесет тяжесть тела на левую ногу и рванется вперед - к Сиду за спину. Второе - когда Дар-Акила начал движение. И третье - когда тот легко приземлился, почти касаясь крыльев противника грудью, но рука с кинжалом еще только тянулась к горлу Сида.
        Если бы перед Дар-Акилой стоял Хьелль, все бы завершилось еще на втором мгновении. Четким угловым ударом с короткой руки. Не говоря уже о том, что, если бы перед Дар-Акилой стоял Дар-Халем, тот никогда в жизни не решился бы на такой прием. Но то, что бесполезно против веками шлифовавшихся рефлексов и идеального чувства времени мечников с Халемских холмов, прекрасно сработало против наследника Дар-Эсилей.

«Ну, по крайней мере, теперь он его, точно, не убьет»,  - вздохнул Хьелль, глядя на застывшие посреди площадки две фигуры в черных орадах: одну - с кинжалом, плотно прижатым к горлу другой, застывшей в оцепенении с опущенными по бокам руками - изогнутые клинки смотрят назад, ладонь внутрь, автоматически отметил Хьелль. Он знал, что королевой строго-настрого запрещено Дар-Акиле убивать противника. Перспективный дипломат нужен Империи, а Ее Величество слишком ценит верность и изворотливость лорд-канцлера, чтобы поссориться с ним из-за такой мелочи, как дуэм Дар-Халемов. Ранить или даже покалечить в пылу поединка - это одно, но хладнокровно зарезать теперь, когда все уже решено,  - совершенно другое. Дар-Акила обещал королеве жизнь одного молодого лорда в обмен на дуэм с другим. Он победил, сейчас бой остановят.
        Хьелль поймал устремленный на него от королевского трона взгляд отца и обреченно пожал плечами. Жалко, что деле редко разрешается приходить и смотреть на поединки, но, наверное, ему (ей) тогда уже и не захочется… И жалко, что нельзя ни у кого спросить: разговоры с деле об их прошлой жизни категорически запрещены.
        Распорядитель поединка лорд Дар-Пассер сделал шаг к центру арены…


        Сид Дар-Эсиль одиннадцать лет назад
        Глупо было так попасться. И не попасться было невозможно. Сид только теперь, ощущая влажную сталь у вмиг пересохшего горла, понял, насколько велик был разрыв в мастерстве и скорости. Даже с новыми клинками, даже после всех тренировок с Халемами, у него не было ни шанса.
        Одновременно Сид с холодной ясностью осознал, что сейчас его будут убивать. Об этом говорила знаменитая придворная интуиция Дар-Эсилей - та самая, от которой не было никакого толку в бою, но которая теперь кричала в голос. О том, что никакие приказы и обещания, данные королеве, в эту секунду для Дар-Акилы не имеют значения. Потому что тот с самого начала собирался его убить, и вся эта получасовая пляска с мечами имела только одну цель - нанести удар так, чтобы он выглядел случайным, сорвавшимся, не удержанным в пылу атаки. А когда задуманное не получилось, тогда разъяренный дар пошел ва-банк.
        Встретив неожиданное сопротивление, Дар-Акила, внешне казавшийся непроницаемым, полностью потерял контроль над собой. Теперь, когда грудная клетка соперника почти касалась его крыльев, Сид ощущал неприкрытую ненависть, кипящую в ней. Волны этой ненависти толкали его в спину, заставляли отклоняться вперед, отчего горло сильнее вжималось в иззубренное лезвие.
        Дары на трибунах оставались спокойными. Взвившийся в момент решающей атаки Дар-Акилы шепоток затих. Приказ королевы пощадить молодого Дар-Эсиля не был секретом. Оставалось только дождаться, пока лорд Пассер доволочит свои израненные ноги до центра поля и объявит конец поединка. И уже наконец можно будет выпить бокал-другой отличного вина из бочек, установленных за трибунами, посмаковать детали боя, дать юноше Дар-Эсилю пару советов на будущее и отправиться по домам. Ах да, не забыть сочувственно хлопнуть по плечу молодого Дар-Халема и пожать руку его отцу - все-таки лучший мечник королевства, и сделать такое из не блиставшего прежде способностями мальчишки Эсиля - это надо уметь. За это надо выпить. И попросить Дар-Халема взять на обучение своего младшего - чтобы педагогический талант не пропал, раз уж дар теперь будет жить один…
        Сид отрешенно наблюдал за тем, как старик Пассер, подволакивая левую ногу, сделал первый шаг. «Это уже не бой на мечах - вотчина Дар-Халемов,  - внезапно подумалось ему.  - Здесь запахло нашим фамильным - придворными интригами, кровной местью, всяческими кознями и пакостями, в которых исконно сильны Дар-Эсили. А значит…»
        Значит… Он не знает, что я знаю, что он будет меня убивать. Он думает, что я надеюсь уйти живым, памятуя о приказе королевы. Значит, он считает, что я расслабился. И тоже ослабил концентрацию, отпустил свое внутреннее время, дал ему течь с такой же скоростью, как время внешнее вокруг нас, перестал конденсировать его, ускорять в режиме поединка.
        Чтобы убедиться в этом, Сид незаметно напряг локти, чуть перехватил мечи… И когда кинжал Дар-Акилы скользнул по его горлу, с силой вонзил оба клинка в живот стоящему позади сопернику.


* * *
        Сид открывает глаза, и кажется, что это простое движение отнимает все его силы. Веки тотчас же падают обратно. Такое ощущение, что они хлопают по зрачку, как кованые ставни по высоким окнам Эсильского замка во время осеннего урагана. Боль бежит по глазному нерву, абсолютно неожиданными путями добирается до какой-то точки в самой макушке и там, наконец, затихает. Тогда Сид делает неглубокий аккуратный вдох и теперь уже не открывает, а приоткрывает глаза. Сквозь иголки ресниц он видит, как Хьелль с трудом выбирается из кресла и озабоченно склоняется над его постелью. На обивке кресла - гербы Дар-Эсилей, значит, они в крепости на болотах. «А я еще могу соображать»,  - радостно думает Сид.

        - Ты его убил.
        Хьелль всегда выражается по существу. Проследив за испуганным взглядом, которым Сид сопровождает его старания забраться обратно в кресло, он добавляет:

        - А я сломал крыло. Попытался раскрыть его под орадом, когда вы оба в крови рухнули на землю. Месяц без полетов. Отец обозвал меня безголовым тейо и велел не показываться на глаза. Легко. Все равно мы у вас.

        - А мой…  - Сид не уверен, что это были слова, а не просто движение губ, но Хьелль понял.

        - Не вылезает из дворца, пожинает плоды твоей победы. Королева в восторге, тебе уже обещано место следующего лорд-канцлера. Все пожимают твоему отцу руку и бешено сожалеют, что ты мой, а не их лучший друг.
        Хьелль, наконец, находит удобное положение в кресле. Сид понимает, как ему, должно быть, больно: резко раскрыть крылья под орадом - предприятие не для слабонервных. Своего тела он не чувствует. Последнее, что помнится - широко раскрытые глаза старшего лорда Дар-Халема и его рука, пережимающая сосуды на горле.

        - Отец был впереди секунды на две по внутреннему времени. Он великий мечник, не то, что я…  - продолжает Хьелль. И объясняет:

        - Вы могли стоять так еще несколько минут, и он бы не отключился, все равно держал бы свое внутреннее время в боевом режиме. Все остальные вас «отпустили». И я тоже. Поэтому я бы не успел. А он успел. Сбросил орад и в два взмаха крыльев был рядом с тобой. Ты падал на меч Дар-Акилы. Он в последний момент выставил его в воздух. Отец тебя подхватил и зажал рану. От меня толку было чуть - я сам орал от боли на трибуне. Вот такой у тебя замечательный друг, Сид, ради которого ты рисковал жизнью.

«У меня замечательный друг,  - думает Сид, снова закрывая глаза.  - Только дурак. Зато теперь никакого дуэма. То есть дуэм у него теперь со мной. То есть никакого. Как же хорошо».

        - Ты мне расскажешь? Потом, когда выздоровеешь,  - в голосе Хьелля звучат напряженные нотки.

        - О чем?  - Сид заставляет себя продолжать разговор, ему не хочется, чтобы друг волновался.

        - Как ты успел.

        - А рассказывать нечего. Я знал, что он сейчас будет меня убивать… и что это уже не бой. А убийства из-за спины - это наше всё, мы - Дар-Эсили - мастера подковерных игр и дворцовых пакостей. Ты же знаешь, нас нельзя…

        - Ага. Удушить, проткнуть отравленным кинжалом… У вас интуиция.

        - Ну, как-то так…
        Друзья надолго замолкают. Сид лежит неподвижно, прислушиваясь к ощущениям в конечностях. Тишина. Вдруг свет, проникающий сквозь ресницы, заслоняется темной растрепанной гривой и мягкие губы целуют его в лоб.

        - Эй,  - только и может произнести он.  - Ты же не умеешь танцевать.

        - Вот поэтому я делаю это сейчас, когда тебе даже в голову не придет заняться моим обучением, мой карун.
        Губы усмехаются где-то в районе виска, и спутанные волосы поднимаются, открывая ему свет.


* * *
        О том, что война с Виридисом, из-за которой на несколько лет будет наложен запрет на дуэм, была объявлена на следующий день после поединка, Хьелль ему так и не рассказал. Сид узнал через неделю, когда смог сам вставать с постели.
        Часть третья
        Мечи и крылья

        Глава I. Все пытаются разобраться

        Алиссия Ковальская, действительный член Звездного совета

        - Хьелль, может быть, ты попросишь своего друга, чтобы он прекратил валять дурака?

        - Ну знаешь, у него работа такая. Валять дурака, делать из всех дураков… Он больше ничего не умеет. Но делает это на славу, не хуже, чем я машу мечом. Ёее… ты можешь чесать сильнее?

        - Ты только что просил быть аккуратнее и не драть.

        - Совершенно верно. Чешем сильно и аккуратно. Вычесываем, а не дерем. Прижигаем там, где кровит, и обезболиваем все подряд. Элементарно и не в первый раз. Какие проблемы, доктор?

        - Никаких, кроме того, что первый раз был четырнадцать лет назад. А на Земле, знаешь ли, не на ком практиковаться. Бесполезные навыки утрачиваются.

        - Как это не на ком? У вас полно этих… которые есть у всех… кроме Аккалабата… вы их едите.

        - Птиц?

        - Ну да. Наловила бы себе и практиковалась.

        - Как ты себе это представляешь? Утром член Звездного совета Алиссия Ковальская садится на крылечко, берет под мышку курицу и начинает ее вычесывать.

        - Демоническая картина. Только я бы посоветовал не курицу, а что-то более эстетичное…

        - Например?

        - …Вспомнил - дельфина!

        - Павлина!

        - Ну да. Или что-нибудь героическое, вроде осла.

        - Орла, дурак малахольный.

        - Да, орла или дельфина. Вполне солидные птицы. И не утром на крыльце, а непосредственно на заседании Звездного совета. Я бы тебе набор прислал - по уходу. С костяными гребнями. Инкрустированные ручки и все такое.

        - Меня бы тут же сослали в психушку.

        - Ваш Звездный совет тоже не выглядит особенно психически здоровым.

        - С этого момента поподробнее.

        - Лисс, зачем мы им сдались? Они не наелись Дилайной? Ни на одной окраине Конфедерации больше ничего не происходит? Оуу….

        - Лежи смирно, не дрыгайся.

        - Я не дрыгаюсь, когда ты не дергаешь. В отличие от Звездного совета.

        - Их, как ты изволил выразиться, «дернули». Локсия. Она вступила в Конфедерацию в прошлом году и оказалась сотым членом. Естественно, были празднования… речи, торжественные заседания, телеграммы от глав государств и правительств. Под шумок они протащили резолюцию. Об обязательстве Звездного совета вмешаться. Их посол размазывал слезы по лицу и бил себя в грудь. Говорил про геноцид и военную агрессию. Эти слова для наших бегунов на политические дистанции - как стартовый пистолет. Чуть-чуть на левый бок переляг… и расправь маховые, там слиплось все, я не долезаю щеткой. Вот так, хорошо. Потерпи еще, немного осталось.

        - Размочи из пульверизатора. Скребешь прям по мясу.

        - Ага. Больше не буду, извини.

        - Так что конкретно вы обещали Локсии?

        - …Хьелль, зачем вам нужна эта война? Тебе лично?

        - Лисс, тебе не понравится то, что я сейчас скажу.

        - Говори уже, а то перья выщиплю. Я закончила, кстати. Сейчас уберу все эти ошметки, а ты пока соберись с мыслями. Вдруг мне понравится.

        - Уверен, что нет.

        - Не тяни, выкладывай. Щетки помыть?

        - Не надо, я потом сам. Лисс… в общем…

        - Только не ври мне, хорошо?

        - Так. Если ты это ляпнула, чтобы заполнить паузу, то я прощаю. Если ты серьезно думаешь, что я способен тебе соврать… то это…

        - То это - что?

        - Это Чахи знает, что такое… Я когда-нибудь давал повод?

        - Нет. Но ты не был маршалом Аккалабата.

        - Ерунда.

        - Это не ерунда. Люди меняются. У них появляются новые обязательства и приоритеты. Ты не обязан…

        - Все, хватит. Лисс, тебя интересует причина, почему мы напали на Локсию. Я тебе ее назову, а как поступить с этим знанием - тебе решать. В общем… это моя война, Лисс. Я ее затеял.


        Хьелль Дар-Халем три года назад

        - Я вчера был у королевы.
        Хьелль поднимает меч плашмя на уровень глаз, словно выискивает невидимые пылинки. Прищуренный взгляд скользит по безукоризненно наточенному лезвию и упирается в солнце.

        - Я. Вчера. Был. У Королевы.
        Лезвие меча опускается, неслышно входит в ножны. Разговаривать неохота. За три последних месяца Хьелль не слышал от новоиспеченного лорд-канцлера ничего, кроме придворных сплетен и рассказов о грядущих триумфах аккалабатской дипломатии. Скучно. Но это Сид, можно и потерпеть. Спросить что-нибудь нейтральное.

        - Старая карга расщедрилась на эгребское нового урожая? Или это не входит в число твоих новообретенных привилегий?

        - Она говорит, что в следующий раз хочет видеть меня женатым.

        - Ооооо… поздравляю.

        - Хьелль, старуха настроена серьезно. Она даже не стала распинаться про обязанности канцлера имперского двора и продолжение линии Дар-Эсилей. Просто дала мне три дня.

        - Невозможно. Траур по твоему отцу еще не закончен.

        - Три дня, Хьелль. И я должен назвать ей имя новой леди Дар-Эсиль.
        Впервые за время разговора темные глаза встречаются со светлыми, взгляд осторожно раздвигает ресницы, пытаясь проникнуть за бесцветную радужку, почти сливающуюся с белками. Тонет в ней, как в зыбком болотном тумане. Отказавшись от попыток угадать, спускается, следуя линией носа к тонким губам. Губы произносят:

        - Хьелль, ты мой лучший друг. И мой дойе. Но существует еще учебный корпус. Там можно взять мальчишку.

        - Именно потому, что ты мой лучший друг, учебного корпуса в этом смысле для тебя не существует. Я не смогу с этим жить. Ты сам не сможешь.

        - Ну, конечно, тебе всегда нравилось наше фамильное серебро…
        Молниеносность движений лучшего мечника Империи не может удивить того, кто рядом с ним с детства. А вот к ощущению лезвия, прижимающего кадык, невозможно привыкнуть, даже если у твоего собеседника это один из любимых аргументов. С детства.

        - Хьелль, убери меч.

        - Извинись.

        - Хьелль, прости, это была дурацкая шутка.
        Лезвие плашмя постукивает по подбородку. Молодой лорд-канцлер Империи нервно сглатывает, но не делает резких движений. Руки по-прежнему скрещены на груди, голова откинута на спинку кованого садового кресла.

        - Меч убери.
        Недавно назначенный главнокомандующий вооруженными силами Ее Величества кивает. Но убирать оружие не спешит. Проводит моментально нагревшимся на солнце металлом по щеке, почти невесомо очерчивает рот…
        Сид задерживает дыхание: прикосновение смертоносного клинка к губам пугает и завораживает. В то же мгновение остроконечное лезвие упирается между ключицами. Блики, играющие на нем, ослепляют, и Сид на долю секунды зажмуривает глаза. Когда он открывает их, Хьелля уже нет рядом. Лорд Дар-Халем идет по аллее к замку, небрежно сшибая мечом головки цветов. Поворачивается он, только дойдя до входной двери и распахнув ее:

        - В доме Дар-Эсиль подают сегодня обед? Или столовое серебро здесь используют исключительно в зловещих колдовских обрядах?
        Больше на эту тему они не говорят. Утром Хьелль раздражителен и саркастичен, у него красные опухшие глаза и морщинки усталости на переносице. Сид тоже недоволен: в библиотеке стоит чад от непогашенных вовремя свечей - и он устраивает разнос дворецкому.
        В пять часов дня перед Ее Величеством королевой Аккалабата лежит детально разработанный план нападения на Локсию. На следующее утро экстренно созванный Генеральный штаб утверждает план кампании, разработанный юным, но таким многообещающим главнокомандующим. И еще до заката лорд-канцлер получает из рук королевы подписанные указы о ремонте старых кораблей, начале военных действий, мобилизации вооруженных сил Империи и - как следствие перехода от мира к войне - о временной приостановке дуэма. Аккалабат вступает в новую победоносную войну.


        Антон Брусилов, лейтенант десанта
        Голос Краснова в коммуникаторе звучал чуть более возбужденно, чем следовало:

        - Лейтенант, приведи в порядок своих ребят. Хорош за казенный счет давить массу. Лорд-канцлер Аккалабата прибывает к нам на корабль с ознакомительным дружеским визитом. Через полчаса. Все должно быть чики-чики. Ты меня понял?

        - Я Вас хорошо понял,  - слегка акцентируя «Вас», ответил Антон.  - Все будет в порядке. Конец связи.
        Итак, самая хитрая лисица королевского двора решила своими глазами полюбоваться на боевую мощь Конфедерации. Сначала заперев эту мощь на несколько дней в замкнутом пространстве корабля, где с ума можно было бы сойти от скуки, будь он чуть понеопытнее и не гоняй парней с утра до ночи до полного изнеможения. Вполне узнаваемо. Так поступил бы каждый. Я бы, например, точно так поступил.
        Выбрав из имевшегося у него в распоряжении личного состава десяток самых бравых молодцев и разместив их в парадной форме по сторонам красной дорожки, которую подчиненные капитана Гарика уже раскатали во входном отсеке, Тон отдал остальным приказ продолжать службу по объявленному на сегодня плану и устроился у монитора, непрерывно показывающего космодром и подъезды к нему. Лорд-канцлера он успел как следует разглядеть еще на церемонии встречи, но… Тон даже сам не знал, что «но». Просто хотелось, честно говоря, чтобы придворная лисица уже приехала и все стало ясно. Где мы находимся.
        Серый орад в окружении черных, сопровождаемый дипломатами с Земли, обозначился в дальнем углу монитора. У Тона даже горло перехватило от напряжения, но интересные подробности он отмечать не забывал. По мере приближения стали видны изогнутые клинки под развевающимися полами орада (в день прибытия ветра на космодроме не было). Стоооп. Изогнутые? Почему изогнутые? С какой стати у лорд-канцлера Аккалабата кривые мечи? Что-то с памятью моей стало? Или тут резко сменились государственные приоритеты? Да нет, непохоже.
        Тон нажал на кнопку - попросил большее приближение и круговой обзор. Так и есть, гадкие, почти девчачьи ресницы иголочками, спокойные глаза, будто затянутые молочной пленкой, великолепная, словно морозным инеем подернутая шевелюра, прихваченная лентами у поясницы. Девчонка, сущая девчонка и есть! И превредная. Тона аж передернуло.
        А что это у нас на шее? Какой выразительный шрам почти от уха до уха! Как ты выжил-то с таким украшением? Неужто королевские гены, доставшиеся от матери, сработали и остановили кровотечение? Представляю, как там должно было хлестать… Но шрам старый, что и естественно. Кто же полезет с морды на главного помощника Ее Величества? Удавка со спины, балконная плита на голову, неожиданно разверзшаяся ямина под ногами. Вот они методы высшей политики Аккалабата.

        - И не только его,  - мрачно ухмыльнулся лейтенант десанта Антон Брусилов и пошел встречать гостей.


        Сид Дар-Эсиль, лорд-канцлер Аккалабата
        Все шло как по маслу. Сид был несказанно доволен. Первые два дня он щедро предлагал землянам только то, от чего они определенно не могли отказаться, вырабатывая у них привычку отвечать «да» на все, что от него исходило.

        - Желаете посетить военный корпус?

        - Да.

        - Хотите осмотреть знаменитые сады Хангафагона?

        - С удовольствием.

        - Не будет ли вам угодно присутствовать на банкете, который в Вашу честь дает Ее Величество?

        - Разумеется.
        Поэтому, когда лорд Дар-Эсиль закинул пробный шар, осведомившись, можно ли посетить современный и великолепный корабль, доставивший посланцев Звездного совета для столь важных для подведомственной ему Империи переговоров, разрешение на осмотр было моментально получено.
        Злоупотреблять приглашением лорд-канцлер не стал и решил отправиться на экскурсию в одиночку. Лишние глаза и уши, которые из всего, что можно увидеть на корабле, обратят внимание только на грозную силу земного оружия, были канцлеру ни к чему. (Хьелль, где ты, Чахи тебя возьми, когда ты так мне нужен!) Отпустив свою свиту у самого трапа, лорд-канцлер вслед за послом Красновым ловко поднялся наверх и шагнул в открывшуюся слайд-дверь.

        - Экипаж корабля и командование группы Звездного десанта приветствует Вас, сиятельный лорд, на борту крейсера «Алтея»,  - провозгласил Краснов, приветственно распростирая руки.
        За десять лет, прошедшие со времени обучения на Когнате, лорд Дар-Эсиль успел отвыкнуть от яркости электрического освещения. Он инстинктивно заслонил глаза рукой, остановившись в дверном проеме.

        - Мы сейчас приглушим, простите, лорд-канцлер,  - извиняющимся тоном произнесли над ухом. Свет стал менее резким, и Сид Дар-Эсиль с облегчением опустил руку.
        От того, что он увидел прямо перед собой, ему захотелось зажмуриться и бежать с корабля землян всю дорогу до королевского дворца, не останавливаясь и не оглядываясь.


        Олег Краснов, руководитель миссии

        - Разрешите представить. Капитан Каверин, командир нашего космического судна. Лейтенант Брусилов, командир группы боевого обеспечения,  - Краснов не считал нужным скрывать функцию военных, находящихся на борту. Тем более, что внушительный вид лейтенанта и его десантников в парадной форме, но при полном вооружении произвел на канцлера впечатление прямо-таки термоядерное. Казалось, впервые за три дня лорд Дар-Эсиль позволил своим эмоциям выйти наружу: изумление, страх, недоверие, снова изумление и отчаянное «черт меня побери!» сменились на его лице с непередаваемой быстротой, снова уступив место выражению доброжелательного внимания. Но и эти несколько мгновений Краснов мог считать маленькой дипломатической победой. Впервые он подумал о бритоголовом лейтенанте с некоторой долей симпатии: ненавязчивая демонстрация силы явно удалась.
        Канцлер аж вспотел от ажитации. Забыл, куда и зачем пришел. Топтался у двери, словно не зная, поклониться ли ему представленным летно-военным чинам или пожать руку. «Плохо же ты учился на Когнате, аристократ задрипанный»,  - злорадно подумал Краснов.
        Наконец, верховный лорд вполне овладел собой, вспомнил, очевидно, конфедеративные порядки, пожал руку Каверину, коротко кивнул спецназу, протянул:

        - Весьма впечатляет, советник. Тем больше моя благодарность за предоставленную возможность осмотра.
        Краснов решил сковать железо, пока горячо.

        - Давайте сразу пройдем в рубку. Осмотрим навигационные средства корабля, панель управления… (С особенно большим удовольствием мы тебе, чучелу средневековому, продемонстрируем лазерные пушки, бомбы и прочее оружие дистанционного поражения).

        - Капитан Каверин, будьте добры возглавить экскурсию. Лейтенант, ваши воины больше не нужны. Отпустите их и присоединяйтесь к нам в рубке,  - Краснов любил чувствовать себя хозяином. Без суеты, степенно он повел охреневшего лорда внутрь корабля. Лорд послушно плелся сзади. Вид у него был жалкий. На замыкавшего шествие Тона он то и дело оглядывался с каким-то затравленным выражением.


        Сид Дар-Эсиль, лорд-канцлер Аккалабата
        И сколько нам осталось жизни? День? Два? Три минуты? Ай да советник Краснов! Так изящно продемонстрировать, какое боевое прикрытие он с собой притащил! А ты хорош, самовлюбленный сиятельный лорд, благородный кретин Ее Величества! Как же ты вляпался - по самую макушку! И родную Империю за собой потащил! Но кто мог себе представить! Ни одна душа во Вселенной. Ты же сам видел мертвое пепелище, ты же сам искал несколько лет по всей планете, по всему сектору, по всем окрестностям… ты полказны королевской выложил. За любым слухом, за любым намеком посылал своих агентов.
        Хватит заниматься самопоеданием. Изображай на лице вежливое внимание, присаживайся в кресло пилота, рассматривай мониторы и переключатели, восторгайся и изумляйся, а тем временем думай, лорд-канцлер, сооб-ра-жай. Как тебе теперь расхлебывать это дерьмо. Столовыми ложками. В одиночку. Потому что представить, что ты доложишь об увиденном королеве, невозможно. В Хаяросе начнется такой хаос, что мы даже не успеем вывести с Локсии войска - их там всех под шумок, как детей… передушат.
        Что там рассказывает советник? Ах, дистанционные средства поражения. Он что, испугался, что слишком выставил напоказ свое главное оружие, и теперь хочет отвлечь, рассеять внимание? Лазерные пушки, ну, конечно. Точечное бомбометание - трепещу необычайно. Про это можно не слушать. Не будут же они использовать все эти игрушки, когда у них в руках такое…
        Да, я хочу посмотреть систему жизнеобеспечения. Пока вы будете про нее толковать, мне будет удобно думать. Про то, как обеспечить жизнь тысячам своих сограждан. В свете новых открывшихся фактов. Только пусть этот, упакованный в защитный комбинезон от шеи до пят, не стоит у меня за спиной. И не буравит меня своими зелеными глазищами. Я даже не могу попросить, чтобы его убрали. Прекрасная Лулулла и все мои предки, чем я виноват?!! За что мне этот кошмар?!!!
        Да, я хочу посмотреть и каюты тоже. Нет, Сид, если ты не успокоишься, ты не начнешь думать. Я не успокоюсь и не начну. Потому что зеленые глазищи тут как тут. И руки в защитных перчатках с открытыми пальцами переплетены на груди, пока он, равнодушно прислонившись к стене, любуется на меня, как кот на мышь. На белую дрессированную крысу. Словно выбирает, съесть меня на завтрак, на обед или ужин.
        Да-да-да! Тысячу раз да! Я хочу посмотреть, как тренируются ваши спецназовцы. (Неееет! Я не хочу даже близко к ним подходить. Но я должен.) Чтооо? Советник Краснов не идет со мной. Капитан Каверин не идет. Они остаются в кают-компании, чтобы лично проследить, как будет накрыт стол для ужина: лорд-канцлеру следует попробовать земную пищу. Меня проводит лейтенант Брусилов. Я сейчас умру.

        - Пожалуйста, сюда. Следуйте за мной.
        Ага. Добро пожаловать в пасть демона Чахи, лорд-канцлер.
        Еще раз сердечно поблагодарив капитана Каверина за понятные и подробные объяснения, лорд Дар-Эсиль поворачивается и на негнущихся ногах идет по коридору, на сей раз глядя в спину командиру отряда боевого прикрытия миссии Звездного совета на Аккалабате Антону Брусилову.


        Антон Брусилов, лейтенант десанта

        - Сид, расслабься, не укушу,  - Тон останавливается так внезапно, что лорд-канцлер чуть ли не врезается ему носом в затылок.

        - Ты чего испугался, дуралей? Аж дышать перестал при виде меня.

        - Так заметно?  - с трудом выдавливает лорд-канцлер.

        - Угу. Советник Краснов чуть не лопнул от гордости за родной спецназ. Так напугать главу аккалабатской дипломатии. Десятью парнями в парадной форме и одним лейтенантишкой. Он меня так, того гляди, и уважать начнет.

        - Тон, о чем ты?

        - Вопрос неверный. Разрешаю переформулировать.
        Они так и стоят в коридоре, только теперь в полуразвороте друг к другу, и внимательно друг друга рассматривают.
        Пока Сид судорожно пытается выбрать один-два из сотни ворочающихся у него в мозгу вопросов, понимая, что время ограничено и что Тон может и не ответить, десантник замечает:

        - А ты вырос и стал неимоверно крут… но похож все равно на девчонку. Горло тебе переполосовал Хьелль - за вредность?
        Вопрос застает Сида врасплох. Дело даже не в словах, а в тоне, которым он задан. Спокойно-дружелюбном, будто человек, который сейчас стоит перед ним, не может разнести весь Хаярос одним движением кисти. «Человек,  - хмыкает Сид про себя.  - Форма существования материи».
        Вслух он отвечает:

        - Горло мне переполосовали за Хьелля. Долгая история.

        - Он верховный главнокомандующий, как я понял? И, как положено Халему, лучший мечник Империи? Видел в первый день на космодроме. Выглядит сокрушительно.
        Сид кивает. Этот обмен репликами совсем не похож на беседу хладнокровного убийцы с жертвой, которая полностью в его распоряжении. Скорее на встречу двух друзей после долгой разлуки.

        - Я могу задать вопрос?

        - Я же сказал, спрашивай. Только формулируй нормально. У нас мало времени.
        Тон делает небольшой шажок к двери в тренировочные помещения, словно обозначая, что весь разговор происходит на ходу, по пути к месту, куда они направляются и где уже минуты две, как должны были оказаться.

        - Как ты с ними договорился? Почему? Где ты был все это время? Как тебе удалось спастись? Ты знаешь что-то об остальных? Ты…  - Сид выпаливает все эти вопросы быстро-быстро и все равно не успевает. Тон кладет ему руку на плечо, останавливая.

        - Никак. У меня не было выбора. В аду. Не знаю. Не имею не малейшего представления. И успокойся, наконец, пожалуйста. Я не собираюсь разносить Хаярос в щебень, устраивать землетрясение в Умбрене и сжигать дотла замки Левобережья Эль-Эсиля. Равно как и Правобережья. Я вообще ничего не собираюсь делать. Я просто не могу.
        С этими словами Тон снимает руку с плеча лорд-канцлера, немного задержав ее на серебристой ткани орада, и расстегивает молнию на манжете своего комбинезона. Молча закатывает рукав. Потом второй. Вытягивает обе руки перед глазами Сида и ждет реакции.
        Сид нервно сглатывает. В первый момент от облегчения у него вся кровь отливает от головы и глаза заволакивает туманом. Во второй - он осознает, что именно он видит перед собой, кровь снова бросается ему в голову… Тон крепко берет его за плечо, встряхивает.

        - Сид, больше ни на что нет времени. Совсем. Ни секунды. Если ты хочешь поговорить нормально, дай мне возможность сойти с корабля. Надеюсь, ты убедился, что в теперешнем состоянии мои возможности действительно равны возможностям десантника-землянина Антона Брусилова. Пытаться вложить в твой воспаленный мозг идею, что, имей я полные руки… ну, ты сам знаешь чего, я не стал бы договариваться, как ты изволил выразиться, с Конфедерацией, бесполезно. Равно как бесполезно, на мой взгляд, объяснять, что разрушение Аккалабата - это последнее, что могло бы прийти мне в голову. Даже если я поклянусь, ты не поверишь. И будешь прав. Нельзя же всерьез верить моим обещаниям,  - усмехается Тон, отпуская лорд-канцлера и вглядываясь в его глаза, где под игольчатыми ресницами теперь не страх, а какая-то жалкая растерянность.

        - Жалеть меня тоже не надо. А вот по дворцу я бы погулял. Глядишь - найду чего интересное,  - Тон заговорщицки подмигивает и снова приобнимает лорд-канцлера за плечи.  - Нет, ей-богу, девчонка. Ну, че ты так расстроился? Из-за меня? Не стоит. Так жизнь сложилась. Но мы еще повоюем. Пошли смотреть моих бойцов. В режиме замедленного внутреннего времени они будут тебе очень даже ничего.
        Сид заставляет себя взглянуть в ярко-зеленые глаза, которые он привык видеть сквозь густую рыжую челку. Под гладко выбритым черепом они выглядят усталыми и старыми, гораздо старше, чем у него, Дар-Эсиля, но в то же время такими уверенными в том, что «мы еще повоюем», что Сид встряхивается, освобождается от руки Тона, снова задумчиво оглаживающей орад у него на предплечье, и хорошо поставленным голосом вершителя аккалабатской политики сообщает:

        - Думаю, лейтенант, что правящая королева сочтет возможным предоставить вам доступ во все помещения и местности Аккалабата, где имеют честь находиться члены вверенной вашим заботам миссии.
        Тон выкатывает глаза. Тянет с насмешливым уважением:

        - Оооо. Ну, так-то лучше. Премного благодарю, лорд-канцлер.
        И добавляет одними губами:

        - Во славу Ее Величества!

        - И во имя Ее!  - чувствуя, как непрошенные слезы карабкаются к глазам из горла и усилием воли заставляя их убраться обратно, отвечает лорд Дар-Эсиль.
        Глава II. Все шляются там, где им совершенно не положено быть

        Антон Брусилов, лейтенант десанта
        Будь они все прокляты! Самоуверенный дипломатишка, слепой на оба глаза и глухой на оба уха, который в упор не видит того, что здесь происходит, который не имеет понятия о медиевальных цивилизациях даже на уровне «Справочника космического туриста», массового бестселлера эпохи начала межпланетных контактов. Очкастая снайперша с ее крышесносным умением исчезать постоянно неизвестно куда и появляться потом как из-под земли с невинным видом и незатейливыми вопросами «А что здесь случилось?» и «Куда мы идем?». Мы идем к черту, в ж… катимся, неужели ж они этого не замечают? Лорд-канцлер уже неделю вешает им на уши отборнейшую лапшу, а они…

        - Тот проход уже несколько лет, как заделан, лейтенант.
        Он поворачивается на голос, чтобы увидеть прямо перед собой аристократический подбородок и черные прищуренные глаза верховного главнокомандующего Аккалабата.

        - Ты меня напугал,  - спокойно говорит Тон и ждет реакции.


        Хьелль Дар-Халем, маршал Аккалабата
        Это стоило того, чтобы встать с постели и полным инвалидом, прячась от встречных в арках и нишах, доковылять до дворца. Ты меня напугал.

        - Ты меня тоже,  - невозмутимо констатирует Хьелль и усаживается в кресло, лишь немного поморщившись от боли в спине.

        - Ты ранен?

        - Нет, альцедо,  - собеседник по-прежнему стоит в тени, скрещенных на груди рук не видно. Хьеллю быстро надоедает пялиться в темноту.

        - Может, присядешь?
        Тон придвигает себе стул и садится.

        - Выйди на свет, я тебя не вижу.
        Линька лишает всех и всяческих рефлексов, и, когда сильные руки сжимаются на его горле, Хьелль не успевает среагировать и только хрипит одобрительно. Одновременно скашивая глаза под немыслимым углом, чтобы успеть увидеть. То, что ему таким оригинальным образом показывают.
        Хьелль выставляет два полусогнутых пальца вверх, обозначая: «Сдаюсь». Тон удовлетворенно кивает и возвращается на место. Хьелль потирает саднящее горло и констатирует:

        - С головой у тебя лучше не стало. А говорят - закон сохранения вещества: где-то убавится, где-то прибудет. На руках убавилось, должны были нарасти мозги.

        - Как ты помнишь, у нас этот закон не работает,  - поддерживает шутку Тон. И тут же поправляется:

        - Не работал. Ни в каком виде. Прибавлялось или убавлялось все исключительно соответственно пожеланиям заказчика. Без всяких ограничений.

        - Ага,  - саркастически замечает Хьелль.  - Демонические конформы в ассортименте. Во славу пресветлой королевы Дилайны. Знаешь, у тебя были на редкость гнусные кожистые лапы.

        - Чешуйчатые,  - исправляет Тон, грустнея на глазах.  - Кожистые были крылья. Гораздо практичнее, чем ваши мочалки, между прочим.

        - Ну, куда нам…

        - Со свиным рылом в калашный ряд.

        - ???

        - Земная пословица. Что ты делал три года на Анакоросе?

        - Год. Потом меня забрали по дуэму с Дар-Акилой.

        - И что?

        - И ничего. Помнишь, когда Сид был маленький, он терпеть не мог, когда ты трогал его игрушечную лошадку?

        - Да. Здоровская была. С пушистым хвостом. Даже у меня такой не было. А значит, когда он подрос…

        - Он все равно не отдает ничего из того, что считает своим. Имей это в виду, если в твоей голове бродят какие-то мысли по поводу Аккалабата.

        - Нужны вы мне… Вот если бы драгоценные реликвии королевского дома Дилайны… Не может быть, чтобы при межпланетном переезде прекрасная Лулулла не прихватила из родительского дома шкатулку с семейными прибамбасами.

        - Представь себе, нет. Во всяком случае, не так, чтобы об этом было известно. Платья и украшения великой прародительницы хранятся в сокровищнице. Частично - в храме Лулуллы. Того, что тебя интересует, там нет.

        - Зная неподдельную страсть ряда аккалабатских даров к тому, что они считают своим, я все-таки пошарю… здесь во дворце, по некоторым частным коллекциям. Ну, и вообще…  - Тон делает неопределенный жест рукой.
        Хьелль использует перерыв в разговоре, чтобы сменить тему.

        - Как ты попал в земной спецназ? Они соображают, кому поручили себя охранять?
        Тон поеживается. На какое-то мгновение на месте уверенного в себе командира Звездного десанта - растерянный мальчишка, большую часть жизни живущий под чужим именем.

        - Можно, я не буду рассказывать? Я все равно ничего точно не помню. После операции.

        - Это была операция?  - не выдерживает Хьелль.  - Или просто сдирали с мясом?

        - Некоторым отрубали руки. По локоть и выше. Я легко отделался,  - Тон, как маятник, раскачивается на стуле, сжав руки в кулаки между коленками и каким-то чудом ухитряясь в этой позе сохранять равновесие. Говорит он размеренно и монотонно, и Хьеллю уже не хочется знать, что было дальше. Но Тон почему-то рассказывает.

        - Короче, когда я начал хоть что-то соображать… это была Рипария. Самое омерзительное место Внешнего кольца. База подготовки спецназа Конфедерации. Мне популярно объяснили, из какого дерьма меня вытащили земляне и скольким я им обязан. Предложили жизнь, новое имя и пристойную биографию в обмен на потенциальные боевые навыки. Как ты догадываешься, я вообще ничего не умел… особенно с огнестрельным оружием. Но скорость реакции и прочие наши свойства, не привязанные к артефактам… это все осталось. Через три года я получил лейтенантские нашивки и тридцать парней, которые по моему приказу идут под пули и лазерные лучи.

        - И вершат справедливость, свергая кровавые режимы, не угодные Конфедерации? Сжигают в постели злодеек-королев с кучей дочек и всей дворцовой челядью? Отрубают руки по локоть наследным принцам, чтоб неповадно было?
        Судя по тому, как Тон зажмуривается и перестает качаться на стуле, удар попал в цель. Хьелль про себя считает до десяти. Потом до двадцати. На «восемнадцати» Тон открывает глаза и нарочито медленно встает со стула. Теперь он возвышается над Хьеллем, засунув руки в карманы.

        - Хьелль, мне было пятнадцать. И я хотел жить. И сейчас хочу. У меня большие жизненные планы. Не смей меня упрекать. Вздумаешь помешать - разнесу башку из скорчера. Во славу кровавого режима Дилайны. Заруби на своем длинном носу.
        Развернувшись на каблуках так, что в каменном полу, кажется, остаются вмятины, Тон выходит из комнаты. От резкого хлопка двери единственный в комнате светильник гаснет.
        Верховный главнокомандующий Аккалабата продолжает сидеть, пялясь в темноту открытыми глазами. Потому что, когда он закрывает их, то видит выжженную яму с остатками человеческих и нечеловеческих тел на месте королевского дворца Дилайны. Главнокомандующий пытается решить, какие дальнейшие действия сделают его большей сволочью по отношению к людям, которых он любит, каким образом убедить Сида, что им на Аккалабате дозарезу необходимо консульство Конфедерации, хотя бы состоящее из одного человека, и как доказать Лисс, что этим человеком должна быть она.
        Оставлять ее на Земле сейчас, когда в поисках своих семейных ценностей по Хаяросу рыщет наследник королевского трона Дилайны, Хьелль не намерен. И Тону мешать не собирается. Интересно, обретя искомое, тот сразу помчится мстить направо и налево или сначала отрастит кожистые и чешуйчатые и до одурения натешится своим вторым конформом? Хотя… у Тона-то он, по-моему, первый.


        Сид Дар-Эсиль, лорд-канцлер Аккалабата

        - Ты как?..  - обеспокоенно спрашивает лорд-канцлер, поднимая голову от бумаг и устало потирая виски. Сначала спрашивает, а потом понимает неуместность вопроса и заканчивает его уже не обеспокоено, а недоуменно:

        - …сюда попал?

        - Через дверь. У тебя открыто было,  - хладнокровно сообщает, непринужденно усаживаясь напротив и закидывая ноги на стол, источник богатейшей гаммы чувств, сменяющих друг друга на лице лорд-канцлера.

        - По моим представлениям, дар Аккалабата, лишенный дружеского участия в трудный период своей жизни, должен валяться без чувств в постели, а не шататься по дворцовым кабинетам,  - ехидно замечает лорд-канцлер, пытаясь скрыть вздох облегчения. Хьелль лишь чуть бледнее обычного, черты лица еще более обострились, под глазами залегли серые тени, но никаких признаков того, что друг сейчас потеряет сознание или скорчится в кресле от боли.

        - Я решил, что, раз ты так занят дипломатическими реверансами, что не можешь уделить другу причитающееся ему время… навещу-ка я тебя сам,  - это жизнерадостное сообщение сопровождается извлечением из-под орада кожаного футляра с набором гребней, ножей и прочих инструментов, владеть которыми каждый дар умеет с детства, баночек с мазью и пульверизатора с обезболивающим гелем. Весь арсенал ухода за линяющими крыльями бодро выстраивается на столе и начинает наступление на лорд-канцлера.

        - Помощь страдающим друзьям…  - тяжелая щетка с костяной ручкой отодвигает свиток с программой завтрашнего развлечения гостей с Земли.

        - …является первым долгом и обязанностью…  - отворачивается и катится по столу, посланная щелчком в направлении чернильницы, крышечка от баночки с мазью.

        - …каждого благородного дара Аккалабата…  - сама баночка с душистым, вязким содержимым устанавливается прямо под носом лорд-канцлера на очередном проекте договора.

        - Конечно, если этот благородный дар…  - острые металлические зубцы расчески впиваются в столешницу в нескольких миллиметрах от его руки.

        - …не совершенная скотина…  - гибкое лезвие вонзается по соседству с расческой.

        - …полностью погрязшая в придворных интригах.
        Сид едва успевает заслониться толстым фолиантом по государственному праву Империи от зловещего пшикания пульверизатора, направленного прямо ему в нос.

        - Знаешь что?  - мстительно произносит он, прочихавшись.  - С таким хамом, как ты, даже не хочется делиться весьма интересными наблюдениями, которые я сделал вчера во время визита на корабль Конфедерации.

        - Ну и не делись. Жадина.

        - Ну и не поделюсь.
        Хьелль уже смахнул в сторону все важные и неважные бумаги и, обнажившись до пояса, удобно устроился на столе спиной к Сиду. Спина и крылья выглядят хоть и не безупречно, но ухоженными. Однако Сид не выдерживает:

        - Слушай, ты восьмилетнего мальчишку нашел из военного корпуса тебе перья раздергивать? Или слепого итано с полным нарушением координации движений?
        Ловкие ладони разминают поднимающие крыло мышцы, соскальзывают на опускающие, больно пощипывают сухожилия у основания несущей поверхности. Маленькие щипчики выдергивают остатки старого оперения, шпатель втирает обезболивающую мазь. Все время процедуры Хьелль благодарно постанывает, а лорд-канцлер, не переставая, брюзжит. Плотная и эластичная серая поверхность под пальцами кажется не такой эластичной, как положено, синяки и кровоподтеки на спине выглядят расползшимися больше, чем всегда.

        - Какая бездарь тебя так расчесала?

        - Ревнуешь?

        - Иди к Чахи под хвост.

        - Ревнуешь. Так что ты пронаблюдал на корабле у землян?
        Все, на что у лорд-канцлера хватает твердости, это выдержать трехминутную паузу, пока он сбрасывает результаты своей деятельности в мусорную корзину и аккуратно завинчивает баночки-крышечки.

        - Кто, ты думаешь, командует у них отрядом боевого обеспечения?  - наконец, выдает он.
        Хьелль в хорошем настроении и даже расположен шутить.

        - Прекрасная Лулулла, естественно. Воскресшая из мертвых и полная тайных помыслов.

        - Ты почти угадал,  - серьезно отвечает Сид.

        - Разумеется. Я ее видел.

        - Ты?

        - Ну да. Явилась ко мне в белоснежном одеянии, вся прозрачная такая… в арочном переходе под обеденным залом… и говорит…

        - Хьелль!

        - И говорит: «Отдай мои бабьи цацки»,  - заканчивает лорд Дар-Халем, уворачиваясь от летящего ему в правый висок шпателя.

        - Ты его видел,  - констатирует лорд-канцлер.

        - Я даже с ним разговаривал. Поминали твою злополучную лошадку с пушистым хвостом. Мы ее утопили в дворцовом пруду на Дилайне. Ты орал как резаный.

        - Мне семь лет было.

        - Все равно - не повод. Надо было делиться.
        Лорд-канцлер еще несколько мгновений продолжает улыбаться детским воспоминаниям, потом серьезнеет.

        - Хьелль, мы должны ему помочь.

        - Как, Сид? У нас их нет.

        - Я не уверен. Во всяком случае надо постараться. Ты его руки видел? Ты представляешь себе, как их сдирали? Браслеты лордов Дилайны. С ними же рождаются, они же до кости…  - Сид сокрушенно обхватывает руками голову.

        - У него уже в восемь лет их было не по пять штук на запястьях, как у большинства, а почти до локтя. Меня тошнит, когда я думаю, чем эти кольца надо было выламывать. Или вырезать. Из живого мяса. Неудивительно, что Тон ничего не помнит «после операции», как он выражается.

        - А я не понимаю, почему земляне оставили его в живых. Их посольство было среди наиболее пострадавших в ту ночь, когда наши родственнички на Дилайне попытались одним махом избавиться от всех конфедератов на своей территории. Там спаслось полтора человека.

        - Бред какой-то. По моим представлениям, они должны были ему голову снести, после всего, на что в ту ночь насмотрелись. И он стал у них служить в спецназе… Тоже не понимаю.
        Сид некоторое время молчит, размышляя, потом поворачивается к другу и, нащупывая на зыбкой почве предположений и догадок точку опоры, спрашивает:

        - Хьелль, а ты уверен, что Тон вообще в курсе, что тогда происходило? Ему же было лет двенадцать.

        - Тринадцать. Он младше нас с тобой на три года. И это случилось через год после твоего возвращения с Когнаты. Помнишь, твой отец тогда достал пленку? И показывал тайно нам в своем кабинете. Полуразрушенный Акро-Чал…

        - …На месте дворца - выжженная проплешина, ошметки жуткого вида, даже не хотелось думать, что это.

        - Трупы на улицах. Обугленные стены посольств.

        - На месте Ситийского - вообще ничего. Помню, меня впечатлило. Просто пустота. Прямоугольник покореженной земли вместо роскошного трехэтажного особняка.

        - Покрытого тремя слоями брони и напичканного защитными системами снизу доверху.

        - Вся дорога к космопорту была усеяна телами. Разодранными в клочья - в большинстве своем.

        - Родственнички расстарались.

        - Чуешь, мы с тобой истинные дары Аккалабата. Смакуем такие подробности.

        - Ты это называешь «смакуем»?

        - Эээ,  - когда Сиду не нравится формулировка, он, как лошадь, старательно трясет головой, будто от этого неудачное слово вывалится из ушей.  - А что нам еще остается, кроме как констатировать, что десять лет назад силы Конфедерации (конкретно - ситийский военный флот) прибыли на Дилайну для разрешения конфликта между ее народными массами (это слово лорд-канцлер произнес, словно речь шла о массах рвотных) и горсткой лордов, не желавших подпускать никого к управлению страной, разоривших ее подчистую, пьянствовавших и развратничавших без стыда и совести на глазах у оголодавшего пролетариата. Конфликт, конечно, разрешили, королеву засадили во дворце в почетном заточении, учредили что-то типа парламента. Лорды, конечно, заартачились и начали активировать браслеты. С испугу и перепою. Страшно подумать, какой там начался хаос, когда и время, и пространство поехали неизвестно куда и вместо нескольких десятков средневековых мечников выяснять отношения к конфедератам явились несколько десятков демонических конформов. Ты же видел, как это работает. Тон, надо отдать ему должное, уже в три года соображал, что
может нас в таком виде замочить одной лапой. Наслаждался в одиночку. А представь себе землянина или, скажем, правоверного делихона, выросшего на определенных законах физики, которые они называют «фундаментальными». Вот просыпается он ночью в своем посольстве…

        - …а каменная стена у него на глазах становится прозрачной и через нее лезет такое. Демонически-чешуйчатое,  - Хьелль даже прижмуривается от восторга.

        - Величиной с восьмиэтажный дом.

        - Ты утрируешь. У большинства лордов Дилайны все-таки было чувство меры.

        - А также чувство времени и пространства,  - язвительно замечает Сид.  - Они на него дуло скорчера только наведут, а он тихо растворяется в воздухе. Заметь - без следа. Без предупреждения. И без малейших усилий. Потом сотворяется из того же чистого воздуха прямо над головой обидчиков и - хрясь! Я тебя уверяю, все эти земляне, ситийцы, делихоны просто обалдели от такого вольного обращения с фундаментальными законами и свойствами материи. Я сам так до конца и не смог привыкнуть к абсолютно неупорядоченному набору способностей наших дальних родственников. Хорошо, что королева Лулулла оттуда смылась.

        - Сид, ты хоть об этом можешь говорить серьезно?

        - А что об этом говорить? У нас с тобой по планете расхаживает живой и здоровый лорд Дилайны. Причем не просто лорд, а что-то типа наследного принца. Хорошо технически оснащенный, спасибо коллегам из Звездного совета. У него, небось, даже металлоискатель есть. И пока мы тут с тобой сидим и рассуждаем, он шурх-шурх, по стенам и за стенами, глядишь, и выковыряет себе браслет-другой. Помнишь, они такие тонюсенькие - золотые и разноцветные. Переливаются.
        Сид мечтательно закатил глаза.

        - Так, на чем я остановился?

        - На том, что Тон набредет-таки на браслеты.

        - Вот-вот. И сразу их на белы руки - раз. Ну, не белы, а все в татуировках,  - поправляется Сид, встретив протестующий взгляд Хьелля.  - Должен же он был под чем-то свои шрамы прятать. Так вот. Дальше активация - два. Ты в курсе, они начинают светиться изнутри. Дальше земной корабль в клочья - три. Или нет… Экипаж и дипломатов в клочья, а на корабле на Дилайну, так сказать, в родные пенаты - четыре. Мне продолжать?

        - Не стоит. С браслетом-другим все это невозможно. Ему потребуется время, чтобы нарастить хотя бы штук по десять на каждой руке.

        - Об этом я не подумал.

        - Я же говорю, ты параноик. Помешанный на безопасности Аккалабата и лично Ее Величества. Смотри на вещи шире.

        - Это как?

        - Пусть ищет. Мы ему даже поможем. Найдем - подарим. Вручим торжественно в знак уважения к заслугам командира Звездного десанта. Одновременно с другими подарками для членов миссии. Ты же планируешь на заключительный день?

        - А то как же!

        - Ну вот. В обмен попросим держать нас в курсе дела. Чтобы не проснуться однажды в комнате с растворяющимся потолком и четырехлапым монстром над кроватью.

        - Как все у тебя просто выходит!

        - Я военный, Сид. Я привык оперировать теми реальностями, которые вижу перед собой, а не пытаться подменить их мною изобретенными, как вы, дипломаты. В качестве реальности мы имеем сейчас молодого лорда Дилайны, весьма недовольного своим существующим положением. Значит, он его изменит. Мы не в силах этому помешать. Значит, будем способствовать и надеяться, что он этого не забудет, когда придет к власти.

        - Когда он чтооооооо?  - лорд Дар-Эсиль подпрыгивает в кресле.

        - Придет к власти, Сид. Ты же не думаешь, что у него иные жизненные планы? И позволь также напомнить тебе, что лорды Дилайны а) никогда не выполняют своих обещаний (если не считают нужным), 6) не имеют друзей, кроме самих себя, и в) полагают любые средства пригодными для реализации своих целей. Это цитата из лекции о сути вещей, которую твой отец читал нам каждый раз, отвозя на космодром для полета к владетельным принцессам Дилайны.

        - Я знаю,  - при упоминании об отце Сид, как обычно, мрачнеет.

        - Так что давай расслабимся и будем получать удовольствие. И прекращай валять дурака. Не мне же учить тебя дипломатическим играм.
        Лорд Дар-Халем решительно стряхивает баночки с мазями и инструменты для альцедо в большой мешок, извлеченный из складок орада, и - Охаде!  - в два шага исчезает за дверью.
        Глава III. Все говорят «нет»

        Сид Дар-Эсиль, лорд-канцлер Аккалабата

        - Моя королева,  - Сид почтительно прикасается губами к краю темно-зеленого платья.

        - Мой лорд-канцлер,  - старая ведьма наклоняется вперед и покровительственно треплет его по плечу. Она довольна. Мальчишка Эсиль не хуже отца: предан, умен, изворотлив, красив, только слишком привязан к своему, точнее, моему маршалу.

        - Переговоры с землянами идут успешно?

        - Вполне успешно, Ваше Величество. Скоро они перестанут Вам мешать.

        - Так надо бы развлечь их напоследок, как полагаешь? Да и твоей королеве не мешает повеселиться, мой мальчик.

        - Как Вам будет угодно, Ваше Величество. Думаю, небольшой турнир…

        - Нет, Сид. Нужно что-то более впечатляющее,  - королева задумчиво теребит в руках хлыст для верховой езды. В отличие от своей бабушки, нынешняя властительница Аккалабата использует его по прямому назначению, но истории о том, как эта на вид безобидная игрушка опускалась на плечи, и не только на плечи, его высокородных предков, отец рассказывал Сиду с детства. Лорд-канцлер поводит плечами под орадом, но с колен не поднимается.

        - Та дама из Звездного совета, которая интересуется нашей историей и культурой, она действительно, важный чин?  - неожиданно спрашивает королева.

        - Да, у них на Земле она занимает пост выше посла Краснова. Даже обладает правом единоличного вето на решения…  - Сид всегда рад блеснуть осведомленностью, но королева перебивает его.

        - Вот и славно. Покажем ей нашу древнюю традицию…
        У лорд-канцлера темнеет перед глазами. Он уже знает, что сейчас последует, но все же надеется…

        - Большой бой за дуэм.

        - Ваше…

        - Лорд-канцлер!
        Хлыст колышется в опасной близости от глаз Сида, и он не осмеливается продолжать.

        - Кроме того, впервые за долгие годы у нас появляется возможность провести справедливое состязание. Твой Дар-Халем, насколько я понимаю, в альцедо. Так что у остальных будут примерно равные шансы. Сходи в корпус - выбери мальчишку. Можно нескольких, но тогда тебе придется хорошенько продумать правила.

        - Нет.
        Сейчас старуха мне вмажет. Покажет нашу древнюю традицию.

        - Я не расслышала Вас, лорд-канцлер.

        - Нет.

        - Что «нет»?

        - Я сказал «нет»… Ваше Величество.


        Старшие дары шесть лет назад

        - Я сказал «нет», Корвус.

        - А кто ты такой?  - лениво осведомляется лорд Дар-Эсиль, даже не поворачиваясь к старшему дару Халема.

        - Корвус, дуэм - это не развлечение, это способ выжить, всегда мучительный, иногда постыдный, но без него мы бы здесь с тобой сейчас не сидели. Превращать язву, болезнь нашей расы в зрелище - мерзость.

        - Это не мы с тобой придумали. Большой бой за дуэм практикуется уже пятьсот лет.

        - Но ни разу за время твоего канцлерства. И никогда - перед глазами чужаков.
        Хозяин дома промокает платком вспотевший лоб.
        Окна Халемского замка распахнуты, и запах скошенной травы и мокрых папоротников наполняет комнаты. День тянется к концу, болотный туман уже выполз из своих укрытий и наступает. Дышать становится все труднее и труднее.

        - Что я должен был сказать королеве?  - лорд Дар-Эсиль пытается перейти в наступление.

        - То же, что я тебе сейчас. Если ты боишься, я сам скажу.

        - Давно не был в опале?  - фыркает лорд-канцлер.

        - Значит, боишься.

        - Послушай, а тебе не приходит в голову…  - лорд Дар-Эсиль встает и начинает взволнованно ходить по комнате. Он без орада, и Дар-Халему приходится отклоняться, когда мимо его лица пролетают острые оконечности крыльев.

        - Тебе не приходит в голову, что эти, как ты выразился, чужаки с Делихона - наш первый шанс показать другой цивилизации, какие мы на самом деле. Объяснить, как мы живем, что чувствуем, что любим, чего боимся… Сформировать у них правильные ожидания, чтобы они представляли, чего от нас можно требовать, а чего нет. Если мы перестанем быть для них просто длинноносыми чудаками в черных плащах и перьях, а станем живыми людьми, в чем-то привлекательными, в чем-то отталкивающими, в чем-то сильными, в чем-то слабыми…

        - Эээ… Корвус, ты не в тронном зале.

        - Я, между прочим, серьезно.

        - Мне - не рассказывай. Наша высокородная хитрюга, наш драгоценный лорд-канцлер решил быть искренним и открытым с посланцами далекого Делихона. Возжечь огонь взаимопонимания между народами. Я в демона Чахи, подающего милостыню на улицах, скорее поверю.

        - Хорошо, я вру. У меня есть своя тайная причина устраивать эту демонстра…

        - Эту резню, Корвус. Потому что все засиделись в своих замках, потому что королева умеет провоцировать своих даров, потому что, наконец, это действительно… заводит. Там будет гора трупов. И толпа потерявших разум животных с развевающимися крыльями и оскаленными зубами. Ты такие «правильные ожидания» хочешь сформировать?
        Лорд Дар-Эсиль внезапно останавливается, внимательно смотрит на собеседника.

        - И эти в том числе. Я, может, хочу, чтобы делихоны, наконец, увидели меня животным с оскаленными зубами, а не братом по разуму. И перестали, наконец, повторять: «Ну, Вы же понимаете, лорд-канцлер…», когда я ни-че-гошеньки не понимаю. А они искренне не могут поверить, что для меня, у которого тоже две руки, две ноги и сердце в левой стороне грудины, все их идеи всемирной информационной открытости, уважения к человеческой жизни и прочая высокопрогрессивная фразеология
        - пустой звук. Знаешь, что недавно один из них мне заявил? «Вы же цивилизованный человек, лорд-канцлер…»
        Лорд Дар-Эсиль складывает пальцы левой руки в неприличный жест, некрасиво плюхается в кресло и наблюдает, как Дар-Халем медленно повторяет последнюю фразу, произнесенную по-делихонски: «…ци-ви-ли-зо-ван-ный человек…»

        - Что это значит?

        - У нас нет такого слова, слава прекрасной Лулулле. Оно обозначает человека, способного променять свои принципы, интересы и цели на принципы, интересы и цели других, чтобы избежать вооруженного конфликта. Так, по крайней мере, я понимаю.

        - А если встречаются два таких цивли… циливи…

        - Цивилизованных человека. То тогда тот из них, который сильнее, навязывает свою позицию тому, который слабее. Только этот второй называется не проигравшим, а цивилизованным. И первый - тоже цивилизованным, потому что, если бы ему попался кто-то сильнее его, он был бы готов уступить. Так я понимаю.
        Лорд Дар-Халем поднимается с кресла, демонстративно охая, разминает плечи и затекшие ноги. Он не мастер долгих бесед и светского политеса, но до сути дела, кажется, добрался.

        - Корвус, ты опять решаешь свои проблемы за счет других. Скажи королеве «нет».

        - Я уже сказал «да». И у меня нет проблем. Проблемы могут быть у Аккалабата.

        - Корвус, я тебя предупреждаю…

        - Не смей. Меня. Предупреждать,  - ровным, как зимние зеркала Эль-Зимбера, голосом прерывает лорд-канцлер.  - Не смей. Мне. Приказывать. Давить на меня. Мне надоело.

        - Что тебе надоело?  - Дар-Халем вытаращивает темные совиные глаза в откровенном недоумении. Он уже взял со стола орад лорд-канцлера, аккуратно расправил и протягивает, но рука замирает на полдороге. Верховный лорд Дар-Эсиль сидит, плотно обхватив себя крыльями, и смотрит в одну точку. На лице у него выражение отчаянной решимости.

        - Мне надоел ты,  - тихо произносит он.  - С твоими дурацкими идеями и потрясающим умением все испортить. Скажешь нет?
        Огромные кулаки Дар-Халема комкают серебристую ткань так, что она, кажется, сейчас расползется на нитки. Он долго прокашливается, отвернувшись к стене, прежде чем спросить коротко и обреченно:

        - Ты давно так думаешь?
        Вместо ответа слышится истеричный смешок, заглушаемый шорохом крыльев по кресельной обивке и скрежетом отодвигаемых ножек.

        - Тебе перечислить? Или сам догадываешься?  - лорд-канцлер протягивает из-за спины руку, вынимает из негнущихся пальцев свой орад, шумно встряхивает.

        - Не догадываюсь,  - Дар-Халем догадывается, поэтому с силой опирается ладонями о стену и низко опускает голову. Шея под коротко стриженым ежиком жестких волос багровеет, напряженные мышцы болят так, будто он часа четыре без передышки махал мечом. Шелест ткани за спиной сменяется щелканьем застежек. Голос лорд-канцлера струится ровно, словно он рассказывает о последней королевской охоте.

        - Во-первых, дуэм мальчишек. Я говорил тебе тогда, что не надо их спаривать, зацикливать друг на друга. Нашли бы каждому парня помладше из рода попроще. Или попросили бы королеву назначить кого-нибудь… в целях совершенствования породы. А ты уперся. Помнишь, что говорил мне тогда? «Попробуем…» Допробовались. Два крупнейших дариата не имеют ни шанса обзавестись наследниками в главной ветви. И дело, как ты понимаешь, не просто в том, кому достанется мой каминный зал или твои неиссякаемые запасы эгребского. Во-вторых…
        Лорд-канцлер все никак не управится с застежками. Такое ощущение, что их у него на ораде не менее сотни или что он внезапно разучился с ними обращаться. Щелканье становится нестерпимым, но лорд Дар-Халем продолжает угрюмо смотреть себе под ноги, не делая ни малейшей попытки повернуться.

        - Во-вторых, Когната и Анакорос. Идея послать мальчишек учиться за пределы Аккалабата была твоей. Сам знаешь, чем это кончилось. Поединком Сида с Дар-Акилой, дурацким поединком, бессмысленным, потому что на следующий день после него началась война, разбившая в прах все дуэмы. Это в-третьих.

        - Достаточно. Уходи.

        - Что?  - лорд-канцлер приподнимает голову, ошеломленный только что услышанным, в этот момент острый край застежки впивается в его ладонь. Лорд Дар-Эсиль тянет кисть вниз, безжалостно раздирая кожу. Освободив, вытягивает руку перед собой лодочкой, недоуменно рассматривает выступившую кровь, даже не пытаясь ее остановить.
        Дар-Халем уже повернулся и тоже смотрит. Вид у него такой, словно он постарел на десять лет.

        - Вон отсюда. Я не хочу тебя видеть. Тем более слышать.
        С каждым словом он делает шаг вперед, и лорд-канцлер поспешно отступает к подоконнику, загораживаясь раненой рукой. В горсти медленно собирается темная жидкость. Ему по-настоящему страшно: Дар-Халем наступает набычившись, как будто пытается выдавить, выбросить с территории своего замка какое-то ядовитое, опасное существо. Но лицо надо сохранить в любом случае, хотя бы с помощью холодно-отстраненного:

        - Я рад, что между нами есть ясность.
        Только когда лорд-канцлер упирается спиной в подоконник, оба вспоминают, что он в ораде. Конь стоит под навесом во внутреннем дворе.
        Дар-Халем несколько секунд буравит соседа взглядом, потом отступает на шаг, дергает плечом в сторону двери, мол, проходи, не трону. Лорд-канцлер поджимает губы, делая вид, что ему все равно, и быстро, не оборачиваясь, идет к выходу. Из руки падают на пол тяжелые капли. Он не обращает внимания: ему, действительно, теперь уже все равно.


        Хьелль Дар-Халем шесть лет назад
        - Сид, наши предки поссорились,  - сообщает Хьелль, аккуратно втирая прохладную мазь в саднящие лопатки. Сид уже на выходе из альцедо, новые черные с фиолетовым кантом перья выглядят любо-дорого, шрамы на спине затянулись, можно и рассказать… А то будет не в курсе, ляпнет что-нибудь.

        - Из-за чего?  - Сид таращится из-под крыла одним глазом.

        - С Делихона прилетел корабль.

        - Экая новость. Они вечно туда-сюда летают. Вообще, когда я был на Когнате, сделал вывод, что из всего соседнего сектора - Сития - Делихон - Когната - делихоны самые нормальные. Вспыльчивые ужасно, а так ничего.

        - Вот этого «вспыльчивого ничего» явилось пятеро. Попросили разрешения наделать фотографий, поработать в библиотеке - они в этом году отвечают за информацию о планетах, не входящих в Конфедерацию, в астронете.

        - И далеко ли их послала королева?
        Хьелль дергает друга за волосы.

        - Ну кто так выражается? Ты же будущий лорд-канцлер, да продлит прекрасная Лулулла годы твоего отца. Никуда она их не послала. Верховный лорд Дар-Эсиль - знаешь такого?  - проявил несвойственное ему человеколюбие и пустил их на недельку. В связи с этим нас ждет Большой бой за дуэм.

        - Кааак? Я думал это запретили сто лет назад.

        - Ошибаешься. Официально - никто не запрещал. Просто считали нецелесообразным. Слегка зверски-устарелым, что ли. Но Ее Величеству гости с Делихона понравились, и она решила попотчевать их эксклюзивным лакомством. Твой отец - в главных организаторах.

        - Ты так спокойно об этом говоришь.

        - А что волноваться-то? Все пройдет как по-писаному: выберут из корпуса симпатичного мальчишку в альцедо, привяжут к столбу на турнирной арене, все желающие могут драться. Цель - затащить его в круг у ног королевы. Приемы - любые, включая летные, ибо без орадов. Можно сражаться по одному, можно образовывать команды. Победителю - мальчишка в качестве дойе, если у него никого нет. Если есть
        - может подарить, может отпустить…

        - Что еще может?  - спрашивает Сид ледяным тоном.

        - Утопить. Зарезать. Да не знаю я…
        Сид несколько секунд молчит, собираясь с мыслями. Безрукавку, которую надо бы давно уже надеть, он вертит в руках, и голой спине холодно. Почему-то одновременно по ней ползут капли пота.

        - А ты? Ты драться будешь?  - спрашивает он у Хьелля, невозмутимо складывающего баночки и щетки в футляр.

        - С какой стати? У меня есть ты… мой карун.

        - А если я тебя попрошу?

        - Попроси. Пошлю в пасть к демону Чахи. Я в этих играх не участвую. Мне противно.

        - А если я сам пойду? Пойдешь со мной?
        Пузырек с кровоостанавливающим разбивается о стену в сантиметре от Сидовой щеки.

        - У. Тебя. Альцедо. Ты даже внизу будешь полудееспособен, не говоря уже о воздухе. И что за маньячество? Хочешь переделать мир? Чтобы ничто в нем не будило твои лучшие чувства? Не выйдет. Придем, посидим на трибунах, посмотрим. Пусть лезут те, кому позарез надо. Лично я обмякну среди зрителей и дам возможность другим помахать мечами.
        Дверь в комнату растворяется без стука.
        На пороге стоит лорд Дар-Эсиль. Он не один. Рядом с ним высокая делихонка, которую Хьелль видел на дворцовом приеме. Волосы у нее такие же темные, как у большинства даров, но не прямые, а завиваются в упругие крупные кудряшки, едва достающие до плеч.
        Сид смущенно натягивает безрукавку.

        - Сид, не надо. Я хочу показать нашей гостье, что такое альцедо.

        - По-ка-зать?

        - Разденься, как был, и ляг на живот. Хьелль я попрошу тебя: возьми снова щетку и расчеши, как ты обычно делаешь.
        Оба молодых дара, не шелохнувшись, смотрят на канцлера, будто это он прилетел с другой планеты. Но они имеют дело с верховным даром Эсиля, его взором не прожжешь. Только отец Сида умеет потирать подбородок так угрожающе, что хочется закопаться в самое глубокое подземелье Хаяроса и не вылезать из него несколько лет. И эти молочно-белые глаза… обволакивающие, засасывающие в призрачную муть. Не зря мать Хьелля именовала соседа «болотным аспидом» (хотя, может быть, ей просто было завидно, что двоюродной сестре достался более родовитый дар). Игра в гляделки безнадежно проиграна в самом начале. Сид первым отводит глаза.

        - Быстро!  - рявкает лорд-канцлер.
        Безрукавка падает на пол, Сид устраивается на диване, положив руки под голову и распушив крылья. Хьелль продолжает сидеть, не меняя позы.

        - Наследный лорд Дар-Халем, мои приказы Вас не касаются?  - канцлер с расчетливой легкостью переходит от испепеляющего гнева к ледяной холодности.

        - Оооо,  - тянет Хьелль.  - Это приказ? С кем воюем?

        - Хьелль,  - просит Сид,  - не надо.
        Кончик черно-фиолетового крыла успокаивающе поглаживает Хьелля по бедру. Этого он не понимал никогда. Отношений покорности и подчинения старшим, принятых в роде Эсилей. Древнейшие дары, которые все могут себе позволить, которым нечего бояться плохих дуэмов или королевской немилости: слишком много общей крови течет в жилах даров Эсиля и властительниц Аккалабата.
        И эта непримиримая жесткость в воспитании детей… Не грубая сила, нет - лорд Дар-Эсиль ни разу в жизни не поднял на сына руку, тогда как отец самого Хьелля мог хорошенько врезать за какую-нибудь дерзость, глупость или небрежность в бою. А почти гипнотическое навязывание своей воли в критические моменты, в непредсказуемые моменты, подавление малейшего сопротивления со стороны младших. Старший знает, что тебе нужно. И что нужно от тебя. Твое дело - выполнять. Только так получается династия лорд-канцлеров Аккалабата. Сид уже много раз объяснял это Хьеллю. Ну, раз так…
        Хьелль молча вынимает набор для альцедо обратно. Перья очень красивые, лишнее вычесывание им не повредит. Он склоняется над блестящей иссиня-черной поверхностью и начинает работу.
        Лорд Дар-Эсиль удовлетворенно кивает. Темноволосая делихонка стоит к нему очень близко, как будто почувствовав негодование Хьелля, и тоже не говорит ни слова. Лорд-канцлер сквозь зубы бросает редкие объяснения. Хьелль, как это всегда с ним бывает, увлекается, придыхает сквозь зубы, глубоко запускает пальцы в податливую пушистую ткань, склоняется все ниже…

        - Лорд-канцлер, это..?

        - Все! Хватит!  - вопрос делихонки и окрик лорд-канцлера звучат одновременно, и первый остается неоконченным. Хьелль замирает, возвращаясь к реальности. Старший лорд как ни в чем ни бывало поворачивается к гостье:

        - Леди, я с удовольствием продолжу отвечать на Ваши вопросы в каминном зале.
        Он делает несколько шагов к двери. Делихонка кивает молодым дарам и следует за ним. Не успевает Сид подняться, лорд Дар-Эсиль возвращается. Не обращая внимания на враждебный взгляд Хьелля, подходит к постели, садится на край, вдруг резко притягивает сына к себе, гладит по голове, тихо шепчет в ухо:

        - Спасибо. Для меня это было важно.

        - Да что ты, па…  - бормочет Сид.  - Мы же понимаем.

        - Слава прекрасной Лулулле, не понимаете,  - в голосе лорд-канцлера звучит непонятная горечь.  - Оденься, холодно.
        Он отпускает сына и, легко прикоснувшись к плечу Хьелля, выходит, не оборачиваясь, из комнаты. На лице у младшего Дар-Халема недоумение. Если первую часть этого спектакля он видел уже не раз, то вторая… лорд Дар-Эсиль обнимает Сида… Немыслимо. С того момента, как он начал сознательно воспринимать мир вокруг себя, Хьелль не мог себе представить таких нежностей. На Аккалабате это не принято. Даже с маленькими детьми. Дары устают от дуэмных отношений и на простой телесный контакт с себе подобными идут не очень охотно.

        - Сид?

        - Забудь. Отец элементарно творит очередное дипломатическое чудо. Вот увидишь, Делихону придется отвалить нам что-нибудь полезное в сфере товаров и услуг за простой показ того, как ты елозишь щеткой по моим перьям.
        Молодые дары сидят спина к спине на кровати и пытаются угадать, чем Делихону предстоит расплачиваться за возможность посмотреть альцедо, щедро предоставленную темноволосой деле канцлером Дар-Эсилем.


        Сид Дар-Эсиль шесть лет назад
        Лорд Дар-Эсиль принимает от лорда Дар-Пассера, недавно сменившего старика-отца на посту ректора военного корпуса, свиток с порядком проведения Большого боя за дуэм.

        - Кто у тебя сейчас в альцедо из мальчишек поприличнее? Чтобы было на что глаз положить.

        - А у нас без вариантов. Только один и есть. Красавец, умница. Альцедо - через два дня. И не под дуэмом. Остальные - румяные толстячки из Ямбрена. Смотреть не на что. И дуэмы-междусобойчики расписаны родителями - третьесортными дарами - на много поколений вперед. Зачем связываться? Не стоит овчинка выделки.

        - Один?  - разочарованно тянет лорд-канцлер. Причины его не интересуют.

        - Тебе понравится… сама идея,  - загадочно усмехается Дар-Пассер и перебрасывает через стол список воспитанников корпуса, находящихся сейчас в состоянии линьки или готовых со дня на день войти в него.  - Там подчеркнуто.
        Сид, напросившийся с отцом в корпус за компанию, заглядывает через плечо. В списке действительно подчеркнуто. Лорд Рейн Дар-Акила. Хорошенькая же репутация у клана Эсилей, если Дар-Пассер считает, что нам понравится эта идея.

        - Младший брат того бедолаги, которого зарубил Сид,  - поясняет Дар-Пассер.  - Средний безвылазно сидит у себя в замке… точнее, в замках. И не то, чтоб был недоволен. Твой сын значительно увеличил его владения и сделал его верховным даром. Так что возражать не будет. Если мальчишка пойдет под дуэм, так ему еще больше достанется.
        Сид ждет от отца хоть какой-то реакции, но тот только еще раз скользит глазами по списку. Потом брюзгливо интересуется:

        - И больше совсем никого? Что ж так плохо?

        - Ну, прости, альцедо по приказу не начинается. И говорю ж тебе: не плохо, а очень даже хорошо. Сходи взгляни на парня и успокойся. Тебе только его привязать посреди арены и сделать ноги… а то задавят. Желающие.

        - И ты один из них?  - опасно шутит лорд-канцлер. Он знает, что у Дар-Пассера есть своя деле.

        - Смотри, как бы тебе одним из них не оказаться. Знаешь же, как альцедо действует на окружающих. Не зря в замках прячемся.

        - Стар я уже для таких игрищ. А вот Сид, может, и не прочь? Ты как, сын?  - лорд Дар-Эсиль поворачивается к Сиду, расположившемуся на краю подоконника.
        От неожиданности Сид чуть не выпадает наружу. Или он ослышался, или его отец только что предложил ему участвовать в драке за жизнь и тело молодого дара, которого он никогда не видел, но может, если повезет, получить в полное свое распоряжение. И драться надо будет не на холодную голову, как он делал это много раз на турнирах, не в азарте вассальной преданности, как сражаются в войнах за королеву и Империю, а в состоянии тупого, жадного опьянения, вызываемого чужим альцедо. Не видом и даже не запахом ободранной кожи, а какими-то скрытыми феромонами, заразными бациллами, распространяющимися в воздухе и вызывающими животное, неискреннее желание обладать. Это еще одна из причин, по которой дары во время альцедо запираются в замках и не допускают к себе никого, кроме своего каша. Они боятся не только быть убитыми, они боятся спровоцировать влечение.

        - Сииид, ты меня слышишь?  - голос отца вырывает его из размышлений.  - Почему бы тебе не размяться?

        - А как ты думаешь?  - вопросом на вопрос отвечает Сид.  - Может быть, потому что у меня самого только что закончилось альцедо? Или потому что я уже достаточно насладился общением с Дар-Акилами? Или потому что я, вообще, не считаю…

        - А вот твои любимые Дар-Халемы считают. И отец, и сын. Что Большой бой за дуэм - это прекрасная древняя традиция, в которой каждый уважающий себя дар должен хоть раз в жизни принять участие. Они уже записались. Королева в честь этого даже отменила команды. Каждый за себя.
        Лорд Дар-Пассер заливисто хохочет. Ему нравится представлять, что было бы, если бы Ее Величество позволила Дар-Халемам сражаться вместе. Это всколькером же надо на них ломиться, чтобы хоть какой-то шанс был? Ох, как бы они вынесли всех с арены за пять минут перед обалделыми делихонами! Нет, поистине смешно. Зато теперь…

        - Каждый за себя, говоришь?  - Сид недоверчиво кривит губы.

«Мальчишка Дар-Эсиль совсем не дурак»,  - думает Дар-Пассер. Хотя какой он мальчишка, скоро разменяет третий десяток и крови и пота на войне с Виридисом хлебнул не меньше самого Дар-Пассера.

        - Судьи, главный из которых лорд Дар-Пассер, будут следить, чтобы тайных объединений не было и удалять за откровенную поддержку своих. Так что задача становится еще интереснее: подыгрывать друг другу незаметно.

        - Это не игра,  - упрямится Сид.

        - Ну, как хочешь,  - вздыхает лорд Дар-Эсиль, лениво извлекая свое сухощавое тело из кресла.  - Бездельник ты у меня. Что, Пассер, пойдем смотреть мальчишку?
        Осмотр проводится на скорую руку из окна, выходящего на галерею, где воспитанники корпуса тренируются в рукопашном бое. Никаких крыльев, никаких мечей, только нож в одной руке - это тоже надо уметь молодому дару. Младшего Дар-Акилу Сид замечает сразу: парень похож на старшего брата - не внешне, а манерой двигаться, уходить от удара, подныривать под руку соперника и оказываться в более выгодной позиции одним легким движением ног. Невооруженным глазом видно, как хорош у него навык владения внутренним временем, насколько разумна и эффективна техника. Даже аккуратничая в плечевых движениях (сказывается приближение альцедо), Рейн Дар-Акила выглядит на голову выше других. Победив в очередном спарринге, он облегченно сдувает наверх челку и присаживается у стены на корточки. В черных глазах, следящих за ходом других поединков, лучики удовольствия.

        - Зачем они его здесь держат?  - интересуется Сид.  - Дар-Акилы - древний род и хорошие бойцы. Дару из этого клана, пусть даже и младшему, не место в корпусе среди новоиспеченных тейо и неумёх из южных дариатов. Его должны были учить дома.

        - Все благодаря тебе, мой мальчик,  - информирует Дар-Пассер.  - Приказ королевы. Ее Величество больше не желает, чтобы ее потомственные лорд-канцлеры подвергались опасности наследной вражды. Поэтому учат мальчишку здесь, а не в замке. Там бы толку было больше. А здесь… он не выучит половины того, что уже знал бы, тренируясь дома. Хотя теперь это безразлично.
        Лорд-канцлеру тоже, судя по всему, безразлично. Он коротко кивает. Жертва выбрана и утверждена. Осталось договориться с Дар-Пассером, кому, кроме него, из даров, уже имеющих свою деле, можно доверить судейство Большого боя. Ловить за руку нарушителей правил и желающих втихомолку помочь друг другу - серьезная ответственность. Лорды-судьи должны быть не только честны и внимательны во время состязания, они должны быть достаточно уважаемы и сильны, чтобы либо избежать выяснения отношений с обиженными после боя, либо вышибить дух из любого, кто вздумает им противоречить.
        Наконец, список согласован. Старшие дары пожимают друг другу руки, Сид почтительно склоняется перед ректором Дар-Пассером. Ночью ему снится, что он сам теперь ректор и у него есть прекрасная деле, по-мальчишески сдувающая вверх черную челку.


        Хьелль Дар-Халем шесть лет назад

        - Хьелль, я тебя записал,  - лорд Дар-Халем делает глубокий выпад.

        - Отец?  - Хьелль уходит и начинает свою атаку. Правая рука побаливает. Они тренируются в реальном времени, не ускоряясь, поэтому поединок продолжается уже минут двадцать. Это очень долго для даров Халема.

        - Мы деремся,  - обходной маневр Хьелля пресечен в зародыше.  - Два Дар-Халема в Большом бое за дуэм.

        - Ты с ума сошел. Не пил из одного стакана с Сидом?  - еще одна попытка пробить оборону лучшего мечника Империи.

        - А что? Он тоже?  - отец захватил меч Хьелля своими клинками и начинает выкручивать, пытаясь заставить того опуститься на колени.

        - Ага. Видно, болезнь заразная. Все хотят драться. При этом вместе со мной. При этом по какому-то дурацкому поводу. Из-за какого-то дурака из корпуса,  - Хьелль вывернулся уже на «заразной» и каждую фразу сопровождает резким рубящим ударом, стараясь прижать лорда Дар-Халема к стенке.

        - От дурака слышу,  - отец и сын снова меняются ролями. Старший опять нападает, а младший защищается. Разговор на время прерывается: оба сосредоточены только на свистящих перед глазами клинках. Бой продолжается еще несколько минут, в конце которых Хьелль обнаруживает себя прижатым к стене так крепко, что кажется, отец готов его спиной продавить каменную кладку наружу. Волосы Хьелля намотаны у отца на руке, старший Дар-Халем запрокидывает ему голову и, пристально глядя в глаза, чеканит:

        - Драться будем. В паре нам не дадут - это делает бой безнадежным для всех остальных. Значит, по одному, заранее хорошенько продумав, как будем помогать друг другу. У Дар-Пассера глаз наметанный, его не так просто обвести вокруг пальца. Тактику обсудим после. Все ясно?
        Мощная рука чувствительно дергает Хьелля за волосы, потом отпускает. Он стукается затылком об стену и тяжело дыша съезжает вниз.

        - Нет.
        Хьелль еле успевает поднять руки, чтобы заслониться от удара наотмашь.

        - Па, ты что?
        Отец хрипит, задыхаясь от ярости.

        - Чтоооо «нет»?!! Повтори, мерзавец, чтоооо «нет»?!!

        - Я не сказал, что не буду драться. Я ответил на твой вопрос. Мне. Не. Все. Ясно,
        - спокойно поясняет Хьелль. Тянется вперед за валяющимся на полу мечом, но одним глазом все-таки следит за движениями отца.

        - А, извини. Спрашивай,  - лорд Дар-Халем поддает ногой меч, тот скользит по плитам по направлению к Хьеллю. Хьелль ловит его рукой, вновь садится у стены. Вставать желания нет. Уж если отец, всегда уважительно относящийся к оружию, пинает его ногой, дело совсем плохо.

        - Почему нам надо драться? Тебя лорд Корвус попросил? Для зрелищности?
        Отец, почти уже присевший рядом с Хьеллем, вдруг наклоняется вперед, хватает его одной рукой за шиворот:

        - Не смей при мне упоминать эту гниду.
        Хьелль выпучивает глаза. Это он о лорде Дар-Эсиле? Аккалабат сошел с орбиты. Предки не просто поссорились, у них серьезные политические разногласия.
        Дар-Халем старший долго ерзает, устраиваясь рядом с сыном, наконец, обмякает, сгорбившись, прикрывает глаза, руки свешиваются с коленей, как две гигантские клешни речного омара.

        - Хьелль, Большой бой за дуэм - это самая грязная мерзость, которую только придумали наши предки. Одной коронованной стерве, занимавшей трон через триста лет после введения дуэма, захотелось посмотреть, как будет вести себя толпа вооруженных мужиков, возбужденных близостью мальчишки в альцедо. И… ты знаешь, ей понравилось. Трупы унесли быстро, арену замыли. Правда, парня - уж не помню, как его звали - зарубили во всеобщем озверении. Тогда им давали оружие, жертвам, чтобы могли хоть как-то сопротивляться. Ну, его и… не насмерть, конечно, но покалечили так, что он сам жить не захотел. Ты бы хоть в библиотеку зашел иногда, ознакомился со славными и бесславными деяниями наших прадедов.
        Почувствовав неуютное шевеление возле себя, лорд Дар-Халем открывает глаза. На лице у Хьелля такое выражение, будто это его самого должны через несколько дней привязать к столбу перед королевскими трибунами. Но щадить сына лорд Дар-Халем не намерен. Поэтому продолжает, стараясь, чтобы голос звучал отстраненно и без эмоций:

        - Ты не видел этого, Хьелль. И слава прекрасной Лулулле. А я видел, еще мальчишкой. И успел почувствовать. Дикое, неуправляемое желание, которого потом становится стыдно: желание выиграть, желание убить, желание получить. Я понимаю, почему это нравится королевам: наглядная демонстрация, с одной стороны, того, как хороши их лорды, с другой - того, насколько мы ничтожны и омерзительны. Она же презирает нас, Хьелль, с высоты своего трона - за нашу слепую преданность, за нашу неспособность…

        - А теперь?  - Хьелль прерывает, явно думая о чем-то своем. Высокие мотивы его не интересуют. Встретив недоуменный взгляд отца, он поясняет:

        - Теперь оружия им не дают, верно?

        - Да. Просто раздевают до пояса, чтобы было видно окровавленные крылья и спину, и привязывают за волосы. Королева решит - прямо на площадке или повыше, чтобы нужно было подняться в воздух, чтоб достать.

        - За волосы? Повыше? Без опоры для ног? Парня, который не может пользоваться крыльями? Отец, ты бредишь!

        - Не нравится?  - лицо лорда Дар-Халема пересекает кривая усмешка.  - Скажи спасибо, что был рожден в нашем клане, от сестры самой королевы. Имеешь право не знать реальной жизни.
        Лорд Дар-Халем понимает, насколько далеки от реальной жизни эти его слова. Он видел сына на полях сражений с Виридисом. Видел и оценил. Хладнокровный расчет, безжалостность, четкость в выполнении приказов, изощренный тактический ум, ироничную уверенность в том, что всякий личный поединок заканчивается так, как этого хочется ему, Дар-Халему, и зрелую трезвость оценок, когда речь заходит о бое, в котором на кону - жизнь воинов Аккалабата.
        Иногда Дар-Халему старшему казалось, что, по-прежнему уступая ему во владении мечом, сын превзошел его, маршала Аккалабата, в тактическом мышлении, в умении расположить засады, прикрыть фланги, вовремя ввести в бой подкрепление, увидеть слабые места обороны противника и ужалить их точечным ударом аккалабатской конницы… Он любил после совещания высших военных чинов в палатке, где Хьелль по обыкновению и по молодости предпочитал помалкивать, подсунуть сыну под нос карту вражеских укреплений или план боя, спросить: «А ты что думаешь?» - и слушать, что, наматывая и разматывая вокруг носа черную прядь, предлагает аккалабатской армии его отпрыск. Который сейчас, нахохлившись, сидит на затертом полу и краешком крыла выводит на пыльной поверхности какие-то знаки.

        - А мы как располагаемся?  - вдруг деловито осведомляется Хьелль.

        - По кругу. В зависимости от того, сколько даров захочет принять участие, будет определен радиус. Места - по жребию.

        - Значит, к кому-то жертва будет лицом, к кому-то спиной?  - уточняет Хьелль.  - Ладно, па, я все понял. Можешь набросать мне на листочке, где кто - где мы, где судьи, где этот круг у ног королевы, в который надо тащить ребенка? И дай точные правила. Только не впутывай Сида, ладно? Он после альцедо.
        Больше всего в этот момент лорду Дар-Халему хочется обнять сына. Но такие нежности в доме Халемов не приняты даже с шестилетними. Он только коротко кивает, поднимаясь, и протягивает Хьеллю руку. Тот, как будто не замечая, продолжает сидеть, отгородившись серыми пушистыми стенами от всего мира.

        - И еще, пап,  - голос Хьелля, отраженный дугообразными перекрытиями, настигает старшего у выхода из оружейного зала.  - Ты должен рассказать мне, насколько…  - он с трудом подбирает слова.  - Насколько затуманивается мозг из-за этого… ну, что парень будет в альцедо.

        - Это я тебе могу сказать точно. Хотя сам не участвовал. Соображать ты не будешь почти ничего. Фактически будешь махать мечом с помощью того, что находится ниже пояса. Мне проще, у меня была твоя мать - деле королевской крови. Говорят, на таких, как я, подобные штучки не действуют. Поэтому рассчитывай на то, что волочь мальчишку будешь ты, а я - орудовать в арьергарде, прикрывая вас.
        Голос отца со спины слышится глухо. На последних словах лязгает железная дверь, и не слышно шагов, удаляющихся вниз по винтовой лестнице. Хьелль продолжает угрюмо смотреть в одну точку, запуская правую руку себе в волосы… «Рассчитывай…  - мысленно воет он.  - А на то, что несколько десятков одуревших даров забудут про силу Халемов, мне тоже рассчитывать?»
        Глава IV. У всех есть что-то, за что стоит драться

        Сид Дар-Эсиль шесть лет назад
        Музыка умолкает, и останавливают свое движение плавно кружащиеся пары. Сид почтительно раскланивается с партнершей - одной из леди многочисленного клана Дар-Умбра - и отводит ее на место. Он любит танцевать. И умеет делать это, не задумываясь о том, кем раньше была прекрасная деле, которую он почтительно к себе прижимает. В глубине души Сид подозревает, что Хьелль не танцует именно поэтому: не может абстрагироваться, все ему мерещатся то бывшие соперники по турнирам, то соратники на войне с Виридисом. После победы хлынул такой поток дуэмов, что немудрено и счет потерять тому, кого еще можно увидеть на дружеской пьянке в кабаке «У пьяного мышелова», а кто уже носит платье со шлейфом. Но Сид Дар-Эсиль умеет не думать, именно поэтому с ним так любят танцевать молодые деле.
        Вернув очаровательную леди Дар-Умбра мужу, Сид опускается на угловой диванчик возле отца. Даже хорошему танцору нужна передышка. Как и хорошему дипломату. Лорд-канцлер полвечера убил на единственную среди делихонов деле, обучая ее аккалабатским неспешным танцам. Даме явно понравилось, теперь она с раскрасневшимися щеками беседует с королевой. Лорд-канцлер, вальяжно откинувшись на спину сына, прихлебывает вино и щурится, как кот.

        - Лорд Дар-Эсиль, можно Вас на два слова,  - немолодая деле в черном закрытом платье смело кладет руку на предплечье лорд-канцлера.
        Сид немножко отодвигается, давая отцу возможность привстать и поклониться. То, что происходит дальше, заставляет его потерять дар речи. Непререкаемо соблюдающий все придворные манеры лорд-канцлер лишь обозначает небрежный кивок и похлопывает рукой по дивану, приглашая незнакомую деле сесть рядом с собой. С точки зрения дворцового этикета, это не просто грубость, это неприкрытое оскорбление. Но пока Сид тревожно шарит глазами по залу - не видит ли кто - женщина молча, с тяжелым вздохом, усаживается по другую руку лорд-канцлера.

        - Ваш сын…  - начинает она, потупив голову.

        - Мой сын совершеннолетний. И он будущий лорд-канцлер Аккалабата, спасибо Вашему сыну, миледи,  - почти весело отвечает Дар-Эсиль.
        И тут до Сида доходит. Глазами он впивается в лицо женщины, пальцами нервно поглаживает безобразный рубец на шее. Значит…

        - Значит, Вы отказываете мне в беседе наедине, лорд-канцлер?

        - Значит, отказываю,  - лорд Дар-Эсиль явно получает удовольствие от разговора.

        - Хорошо. Я буду говорить при Вашем сыне. Тем более, что он будущий лорд-канцлер Аккалабата,  - насмешку в голосе леди Дар-Акила трудно не заметить. Эта деле слишком высокородна и опытна, чтобы растеряться от дерзости Дар-Эсиля.

        - Рейна вчера забрали из корпуса. Говорят, по Вашему приказу. Для боя за дуэм,  - она не спрашивает, а констатирует.

        - Упаси нас прекрасная Лулулла, моя леди! С каких пор я распоряжаюсь такими вещами?!!  - лорд-канцлер беспомощно разводит руками.  - Приказ королевы, моя милая, приказ Ее Величества королевы.

        - Лорд-канцлер!  - кричать, оказывается, можно и вполголоса. Сид уверен, что никто, кроме него, не слышит эту беседу, хотя многозначительный взгляд Дар-Пассера из другого конца зала от него не укрылся. Но музыка играет достаточно громко.

        - Лорд-канцлер, у меня трое сыновей. Было - трое. Что случилось со старшим - Вы знаете, и я не могу винить Вашего мальчика за это. Второй… я не хочу о нем говорить, спросите у Вашего друга Халема, сколько толку от него на войне. Разжирел, не высовывает нос за пределы дариата, мнит себя наследником и блюстителем родовых земель, плодится, как боров…

        - Вы слишком строги к своему сыну, миледи,  - лорд-канцлер только что допил бокал и придирчиво изучает узор на стенках.  - Насколько я помню, Ваш муж тоже не жаждал блистать на полях сражений, хотя он-то имел для этого все основания.

        - Рейн пошел не в него,  - глаза леди Дар-Акила впервые за время разговора светятся нежностью.  - Несмотря на то, что его отправили в корпус… с ямбренскими бездарями. Он способный, талантливый мальчик. Из него выйдет мечник, за которого Вам Дар-Халем спасибо скажет.

        - Мнение Дар-Халема… Это плохой аргумент сегодня, миледи. Хотя я видел мальчишку, он хорош, да…

        - С мечами или с ножом? Вы его видели - с мечами или с ножом?  - леди Дар-Акила всем корпусом подается в сторону собеседника, ее глаза горят уже не нежностью, а гордостью и азартом.
        Сид вытаращивает глаза. Конечно, она любящая мать, но интересоваться такими подробностями в такой момент… Отец, кажется, тоже заметил, но делает вид, что орнамент на стенках бокала интереснее. Что с ним такое?

        - С ножом,  - медленно отвечает он. И повторяет, задумчиво покусывая губу:

        - С ножом. В рукопашной.
        Теперь в глазах у леди Дар-Акила зажигается надежда. Но лорд-канцлер решительно ставит бокал на пол и машет рукой, подзывая слугу.

        - Эгребского?

        - Нет, спасибо,  - она провожает глазами очередной бокал до самых губ лорд-канцлера, не отрываясь, смотрит, как он сглатывает, прищелкивает языком, смакуя вино.  - Лорд-канцлер, я знаю, что в корпусе есть другие… тоже в альцедо. Можно ведь заменить… что-нибудь сделать.

        - Поздно, моя госпожа,  - лорд Дар-Эсиль полностью удовлетворен - вином, вечером, танцами и разговором.  - Вам нужно было поговорить со мной раньше.

        - Все произошло слишком неожиданно. Лорд Дар-Пассер даже не предупредил нас.

        - Нам нужно было поговорить, когда твой старший объявил дуэм Дар-Халему,  - не меняя тона, отвечает лорд-канцлер, глядя поверх головы ссутулившейся рядом с ним деле. Сид цепенеет. Он понимает, что отец не оговорился, а сознательно перешел все границы приличий. Он первый раз слышит, чтобы лорд-канцлер говорил «ты» женщине.
«Сейчас она его ударит»,  - думает Сид и отводит взгляд в сторону.

        - Я… не могла, Корвус. Заметь, мы и сейчас злостно нарушаем Регламент.
        Глаза Сида распахиваются против его воли. Корвус? Он успевает заметить, как отец болезненно морщится, словно пьет не вино, а уксус, но все же залпом заливает бокал в горло. Ставит его рядом с первым, громко хлопает ладонями по дивану.

        - Ну, вот и я не могу,  - заявляет он облегченно.  - И давайте закончим эту бессмысленную дискуссию, моя госпожа. Дар-Пассер уже четыре раза на нас смотрел. Не стоит давать повод для слухов.

        - Я поняла Вас, милорд,  - леди Дар-Акила выпрямляет плечи, царственно кивает отцу и сыну и поднимается с дивана. На этот раз лорд-канцлер встает вместе с ней, склоняется в низком поклоне и прижимает к губам ее руку. Сид слышит, как, разгибаясь, он шепчет:

        - Прошу прощения, леди. Я не могу заменить Вашего сына другой жертвой на Большом бое. Молитесь, чтобы он достался Халемам… с их завиральными идеями.

        - Халемам всегда достается все самое лучшее,  - невесело улыбается леди Дар-Акила.
        - Я не прощаю Вас, лорд-канцлер.


        Хьелль Дар-Халем шесть лет назад
        И зачем надо было несколько дней готовиться и разрабатывать тактику с учетом желающих участвовать, внесенных в список? Зачем - я себя спрашиваю? Если по правилам проведения, которые сейчас зачитывает лорд Корвус, любой совершеннолетний дар может в любой момент вступить в бой. С любого места. Например, абсолютно свеженький свалиться тебе на голову, когда ты, перебив уже половину соперников, будешь втаскивать жертву в круг у ног королевы. Спасибо тебе, гадина наша драгоценная…
        Хьелль сжал руки на поясе. Больше всего не хотелось сейчас смотреть на отца. Он и так ходил как пришибленный со времени размолвки с лорд-канцлером, а сейчас, когда тот выдает новые ценные указания, вообще жалко выглядит. Свинья Вы, лорд Корвус, хотя и наше дипломатическое светило и отец Сида.
        Сид тоже свинья. Он же обещал не участвовать. И вот как ни в чем не бывало нарисовался в полном боевом облачении рядом с… это ж, простите, кто там стоит? Это у меня в глазах помутнение или в рассудке? Сам владетельный лорд Дар-Акила - средний брат нашей жертвы. Брат на брата? Или за брата? Кто их разберет, но мурашек по коже это добавляет.
        Рука отца, опустившаяся на плечо, возвращает Хьелля к реальности.

        - Твои предложения, сын?

        - Всё, как договорились, пап. Только теперь в три линии. Не я тащу, а ты всех раскидываешь, а Сид тащит, я его прикрываю, а ты держишь всю остальную свору на расстоянии. А свора большая, заметь…
        Старший Дар-Халем прикладывает руку козырьком ко лбу. Они стоят на самой высокой точке трибун, откуда хорошо видно арену.

        - Все молодые Дар-Умбры. Неженатые Дар-Пассеры все до единого. Но это ничего. Плохо, что Дар-Гавиа нарисовались. Встречался с ними?

        - Нет. Покажи.

        - Вон, уже без орадов. Черные крылья с золотым окаемком. Волосы в две косички.

        - Откуда они?

        - Из Ямбрена.

        - На юге есть хорошие мечники?  - Хьелль удивленно поднимает брови.

        - Они почти не покидают своих владений. Для дуэмов берут низкорожденных даров и тейо из окрестных земель. Разнообразие ставят выше чистоты крови. В результате за счет мышечной силы и выносливости они способны компенсировать недочеты в управлении внутренним временем. В воздухе большинство из них нам не конкуренты. Но в наземном бою, особенно рукопашном, могут быть серьезной проблемой. Даже для нас с тобой. Иногда мне кажется, что мечи им только мешают. В любом случае, не подпускай близко - получишь ножом между лопаток. Но это еще полбеды. Те немногие из них, кто рожден от браков с высокородными деле, одинаково ловко управляются с мечом и ножами. Техничны до безумия. Лучшие из них способны на ходу выдумать такой прием, что мало не покажется. Даже нам с тобой.

        - А ты откуда знаешь?
        Отец делает вид, что не слышит. Но Хьелль решает достучаться.

        - Пап, откуда ты знаешь про Дар-Гавиа, если они, как я понял, первый раз с моего рождения выбрались к королевскому двору?
        Старший лорд Халем хмурится, тщательно поправляет перевязь и только потом отвечает:

        - Один из них, разумеется, еще до твоего рождения, чуть не получил дуэм с отцом Сида.

        - Как дойе? Ну и вкус был у лорда Кор…  - Хьелль осекается под тяжелым взглядом отца.

        - Как карун. И лорд Корвус не то, чтобы возражал.
        Теперь уже приходит очередь Хьелля внимательно осмотреть снаряжение. Поднимая взгляд на отца, он безоблачно улыбается:

        - Ты решил даже не снимать орада?

        - А ты решил даже не убирать волосы?  - добродушно подкалывает старший лорд.
        Тень, возникшая между ними во время предшествующего разговора, рассеивается. Рука об руку отец с сыном спускаются на арену. По пути Хьелль извлекает любимую заколку
«с Земли» (те, которые с Анакороса, уже поломались, но лорд Корвус изыскал возможность заказать приятелю сына такие же на Когнате), забирает волосы высоко наверх, бросает орад на ступеньках. Их провожают взглядами: кто - завистливыми, кто - восторженными. С некоторыми из даров, принимающих участие в бое, Халемы обмениваются рукопожатиями и перекидываются дружескими шуточками. Это не помешает и тем, и другим безжалостно рубить друг друга спустя десять минут.
        По жеребьевке Сиду досталось место у противоположного края круга, бок о бок со средним Дар-Акилой. Хьелль коротко кивает другу: нельзя, чтобы их заподозрили в сообщничестве. Сид смущенно улыбается в ответ.


        Сид Дар-Эсиль шесть лет назад
        Он виноват: надо было предупредить Хьелля, что решил участвовать. Вопреки обещанию, несмотря на отзывающиеся на резкие движения тягучей болью плечи. Он и не собирался. Просто, встав сегодня утром, на всякий случай наточил мечи, проверил снаряжение и затянул специальными эластичными повязками основания крыльев. А когда по дороге во дворец отец, еще более, чем всегда, полный сарказма и недомолвок, проговорился о том, что к бою в любой момент может подключиться любой желающий… В общем, Сид успел к началу жеребьевки.
        В сторону королевского трона, где над Ее Величеством, разодетой в пух и прах по столь торжественному поводу, заботливо склонился лорд-канцлер, только что закончивший зачитывать правила, Сид старается не смотреть. Зато он чутко впитывает все обрывки разговоров, все намеки и двусмысленности, шелестящие над головой. Успевает заметить, как, словно случайно, задевают друг друга плечами младшие клана Дар-Умбра - его ровесники и вечные приятели в ночных шатаниях по Хаяросу, как на мгновение соприкасаются пальцами, взглядами, крыльями все, кто заранее договорился об общей стратегии…
        Сиду вдруг становится не по себе. Он понимает, что никакие запреты королевы на командную борьбу здесь не сработают. Уже выработаны планы, распределены роли, каждый клан готов действовать как единое целое, а одиночки заранее сбились в пары и тройки. Все друг друга знают, все примерно догадываются, что от кого ожидать.
        Элемент неожиданности вносят только неизвестно откуда свалившиеся лорды Дар-Гавиа. Этим даже королева удивилась. Вначале нахмурила брови, гневно привстала с трона, повысила голос… Но уж больно хороши собой стройные рослые парни с черными косичками, с ярко блестящими даже под нещедрым солнцем Хаяроса золотыми узорами на перьях, а если вспомнить все слухи об их боевом мастерстве, то…

        - Почему бы не украсить Большой бой за дуэм такими участниками?  - прошелестел в ухо властительнице Аккалабата верный лорд-канцлер.  - Какое впечатление для гостей с Делихона!  - И еще тише добавил: - И надо бы нам посмотреть, что они там умеют, на юге. Чтобы не было потом неожиданностей.
        Так что королева сменила гнев на милость, лишь пожурила Дар-Гавиа за то, что редко бывают в столице, и разрешила участвовать.
        Краем глаза Сид ловит какое-то шевеление на другом краю площадки. Шевеление, явно ему предназначенное. Хьелль стоит, поглаживая двумя большими пальцами лезвие длинного меча. Есть у него такая привычка: перед поединком разминать сталь, словно мягкую ткань, подушечками пальцев и внимательно рассматривать при этом, что получилось. Так он сосредотачивается. Только губы его шепчут, обращаясь вовсе не к мечу, а к Сиду, и, когда тому удается прочитать, что они шепчут, он дуреет от радости. «Прос-то та-щи». Небо, подернутое серыми тучками, сразу кажется ясным, лорды Дар-Гавиа совсем не страшными.
        В таком уверенном и спокойном расположении духа Сид пребывает до того момента, когда по команде ректора Дар-Пассера все участники делают несколько шагов назад от своего места на линии окружности и в круг выволакивают сегодняшнюю жертву. Раздетый до пояса, с окровавленной спиной и разодранными крыльями, лорд Рейн Дар-Акила совсем не похож на того счастливого мальчишку, которого Сид несколько дней назад видел в корпусе. Он безропотно откидывает шею назад, пока распорядители ставят его на колени и аккуратно привязывают длинные черные волосы к деревянному столбу в центре арены, только слабо шевелит крыльями, пытаясь пристроить их так, чтобы не было очень больно.

        - Дурашка. Сейчас тебе будет еще больнее,  - слышит Сид справа от себя характерный северный выговор Дар-Умбры, уже нечеткий, задыхающийся от волнения, от желания - первым добежать до столба, отвязать, схватить, подтащить к трону.
        Сиду хочется посмотреть, что там делает Дар-Умбра, но он не может отвести взгляд от выгнутой полуголой фигуры у деревянного столба, от которой исходит животный зов такой силы, что нет никакой возможности противиться ему. И что же там ждет Дар-Пассер? Почему не дает сигнала? Сид сглатывает и издает низкий гортанный звук, мало чем напоминающий звуки человеческого голоса. Ну же, ну…

        - На линию!  - крик Дар-Пассера доносится как сквозь туман. Вместе с другими лордами Сид занимает свое место на окружности. Отовсюду тянутся прерывистые вздохи, хрипы, слышна чья-то отчаянная ругань. Отовсюду, кроме как…
        Сид скашивает глаза налево. Конечно, средний Дар-Акила ничего подобного не чувствует, ведь Рейн его брат: зов альцедо не затрагивает кровных родственников. Среди задыхающихся от жажды молодого тела даров, только один сохраняет трезвую голову и смотрит на привязанную в центре круга жертву не с желанием обладать, а… Пресвятая Лулулла! Он же убить его хочет! Сид чувствует, будто его окатили ушатом холодной воды.
        Кому, как не ему, знать это выражение по-волчьи сощуренных глаз, эту линию подбородка, выдающую крепко сжатые зубы и упрямо выдвинутую вперед нижнюю челюсть… Только в тот раз он видел сведенные в точку глаза и злобно выпяченный подбородок близко-близко. Но и теперь присутствие хищника, уже загнавшего свою добычу, действует на Сида отрезвляюще. Отточенная веками придворных интриг логика Дар-Эсилей заставляет все животные страсти забиться далеко на окраину сознания.

«Вот ведь все как просто, даже элементарно»,  - размышляет Сид, и сердце его начинает биться куда ровнее, чем у любого из стоящих рядом с ним на арене. «Если младший брат сегодня уходит под дуэм, то вместе с ним уходит половина дариата Акила, и (если я правильно понял из давешнего разговора, кто из двух братьев - мамин любимчик) лучшая половина. Средний, нажившийся на гибели старшего в поединке со мной, этого не потерпит. Он уже успел почувствовать вкус власти, который дает большой дариат. Он ни с кем не договаривался, он пришел сюда не защищать младшего братишку и даже не тащить его в круг, а просто решить все проблемы одним ударом. Покончить с парнем здесь в суматохе - легче легкого, а потом ищи виноватых… Королева, конечно, рассердится».
        Сид завершает свои раздумья этим столь типичным для Дар-Эсилей неутешительным выводом ровно в тот момент, когда Дар-Пассер выкрикивает:

        - Ичита!
        Взвившийся в воздух плеск крыльев, скрип сапог по мраморному песку и звон оружия почти сразу перекрываются отчаянными криками. Первые раны нанесены в первые секунды схватки. Ее Величество будет довольна.


        Лорд-канцлер Корвус Дар-Эсиль
        Хорошо, что я знаю своего дурака как облупленного.
        Зачитывая правила, лорд Дар-Эсиль краем глаза следит за реакцией участников.
        Я знал, что он полезет. Я все предусмотрел, все продумал, я еще с вечера видел, что он выпадает из действительности, подолгу смотрит в окно… А за окном у нас что? Сигнальные огни Дар-Халема.
        Лорд-канцлер ни за что не признается даже себе, что он вчера вечером тоже смотрел в окно. Но не в то, которое выходит на запад, к реке, разделяющей владения Эсилей и Халемов, а в южное. И с облегчением откинулся на спинку кресла, увидев, как из зеленоватой дымки над плотными кронами окрестных лесов соткались темные крылатые силуэты и растворились в закатном тумане по направлению к столице. Или не с облегчением откинулся канцлер в кресло, а испуганно вжался? Хотя тянуло к оконному проему, хотя внутренний взор видел, как наяву, вороные с золотом крылья, смуглые плечи, черные волосы, туго сплетенные в длинные косы…
        Впервые за несколько десятков лет явились в столицу Империи лорды Дар-Гавиа, покинув пределы своих владений, простирающихся далеко на юге. Держались особняком, только кое-кто из старших обменялся сдержанным кивком с Дар-Пассерами, а молодежь во все глаза таращилась на столичного покроя орады и разнообразные клинки, которые тут и там вынимались из перевязей, придирчиво осматривались, сравнивались, взлетали в приветственном жесте в воздух и вновь успокаивались в ножнах - до поры, до поры.
        Глава клана, нити серебра в угольно-черных косах, не удостоив лорд-канцлера взглядом, низко склонился перед королевой и принес властительнице Хаяроса свои уверения в преданности. Покорнейше молил прощения за небрежение дворцовой суетою, ссылался на непокойных ямбренских итано, будоражащих мятежами плодородный южный край и не позволяющих ни на секунду выпустить их из-под жесткой руки владетельных даров. Просил разрешить участвовать.
        Королева слушала, хмурясь, раздраженно постукивала ножкой по ковровой подстилке, пришлось лорд-канцлеру вмешаться. Наклонился к изящному уху и зашептал прямо в тяжелые серьги. Спина Дар-Гавиа, покорно склоненная, напряглась ощутимо, чуть заметно проступили на покрытых боевыми шрамами предплечьях мышцы, чуть ниже опустилась голова, чтобы выражения лица не было видно.
        Но смолчал южный дар, а Дар-Эсиль, почти прикасаясь губами к королевским локонам, увещевал, уговаривал, пока не смягчился взор королевы и не протянула она Дар-Гавиа для поцелуя тонкокостную руку. Тот почтительно прикоснулся губами, распрямился и, круто развернувшись на каблуках, отошел к своим, ни словом ни жестом не показав виду, что заметил усилия лорд-канцлера. Шел, не обращая внимания на любопытные взгляды, шел, прорезая толпу, как нож масло. Только у барьера, отделяющего трибуну от площадки, остановился, чтобы на мгновение наклонить голову в сторону темного прохода, где страшной, тоскующей птицей стояла леди Дар-Акила, бледная, закутанная в плащ почти до бровей. Деле, если только они не королевской крови, не могут смотреть поединки. И леди Дар-Акила, ответив на поклон, сразу же отступила во мрак коридора, ее как и не было.
        Лорд-канцлер криво усмехнулся, остановив взгляд на лице королевы. Трудно сказать, что доставляло Ее Величеству большее удовольствие: предвкушение того момента, когда ее хладнокровные, строгие дары бросятся друг на друга, одурманенные жаждой молодой плоти, или неспешное их роение на арене, скрытые взгляды, тайные игры, легкие касания плеча о плечо, невесомый наклон головы и легкое пожатие пальцев под полой орада - почти незаметные знаки, выдающие все подводные течения и хитросплетения отношений, на протяжении восьмисот лет разбиваемых и скрепляемых дуэмом.
        Старая королева купалась в этих электрических токах, разрядах, искрах, невидимо пролетающих над ареной, питалась энергией взаимных притяжений и отталкиваний, клубившихся перед ней, следила из-под полуприкрытых век, все замечала, все подмечала. А что не успевала оценить и заметить, о том расскажет ей канцлер - верный Дар-Эсиль, стоящий за ее плечом.
        Отвлекшись на встречу дорогих гостей с Делихона, лорд-канцлер пропустил тот момент, когда на площадке появились Халемы. От орадов они уже успели избавиться и спокойно стояли на своих местах у начерченной на мраморном песке окружности. Канцлер в который раз подивился, что ни отец, ни сын не создавали того разительного впечатления силы, которое возникало, например, у каждого, приближающегося к Дар-Пассерам. Вокруг тех сразу образовывалось свободное место: так однозначен и угрожающ был размах плеч, так выразительно топорщились за спиною макушки крыльев, даже мечи, казалось, жили в ножнах своею, опасною жизнью. Дар-Халемы же… просто стояли. Старший - упрямо выпятив грудь, младший - по привычке («Сколько я ругал его в детстве!» - подумал лорд Корвус)  - слегка ссутулившись. Выглядели они при этом, мягко говоря, не впечатляюще. Вид у обоих был вопросительный, мечи навешены кое-как, волосы у Хьелля заколоты… если это можно так назвать. «Он никогда не научится»,  - мысленно вздохнул лорд Корвус.
        Послы Делихона информацию о том, кто есть кто на площадке для поединков, впитывали ответственно, но с некоторым недоверием. Даже пару раз переспросили: «Эти?», когда лорд Дар-Эсиль указал им на лучших мечников Империи. Вопросов не было только у леди Вероник, которая уже имела возможность наблюдать Хьелля в бешенстве. Ей одного взгляда на молодого Дар-Халема, застывшего на краю кушетки над Сидовой спиной, хватило.
        Чем там занят на арене Сид, лорду Дар-Эсилю смотреть было недосуг. Не успел он рассадить делихонских гостей, дать предварительные комментарии и вернуться к королеве, как приволокли и стали привязывать «именинника». «А мальчишка взаправду хорош,  - машинально отметил лорд-канцлер, занимая привычное место у трона Ее Величества.  - Хорошо, что на меня не действует его альцедо. Несколько лет жизни с деле королевской крови дают прививку на всю жизнь. Даже от такого точеного профиля в стиле Дар-Гавиа, от таких чувствительных пальцев, сведенных сейчас, как в судороге, бархатной кожи, которую не портят даже пятна лихорадочного румянца, глаз изумительного оленьего разреза, губ, полуоткрытых от боли…»
        Лорд Корвус нервно сглотнул. Этого он от себя не ожидал. Он не всё предусмотрел, не всё продумал. Лорд-канцлер Аккалабата, тяжело дыша, навалился на спинку трона и поймал испытующий взгляд королевы. Ее Величество была в восторге. Она ничего не предусматривала, но в результате получала всё. И сейчас самым лакомым кусочком в этом «всё» были помутневшие от сдерживаемой боли и желания глаза ее канцлера, безукоризненного и лишенного всех и всяческих слабостей верховного дара Корвуса Дар-Эсиля.


        Старший лорд Дар-Халем
        В-четвертых. Этот цирк как раз и будет в-четвертых. Последний гвоздь в крышку гроба, в котором мы с Корвусом Дар-Эсилем похоронили нашу дружбу. И не говорите мне, что он не знал, что Дар-Гавиа ввяжутся. Достаточно одного взгляда на младшего Дар-Акилу, чтобы понять, чья кровь течет в его жилах. Чтобы этого не заметить еще тогда, когда Сид рубился с его старшим братом, а мальчишка сидел на трибуне под боком у среднего, надо быть… Дар-Халемом. Просто два старших брата пошли в отца, а последний - вылитая мамочка.
        Корвус знал, все знал с самого начала. И шел на конфликт со мной сознательно, а не сгоряча, всё просчитав, всё взвесив. Развернулись друг к другу спинами два владетельных дара, и никто из них ни о чем другого предупреждать не обязан. Один - из своих действительно дурацких принципов ввязывается в драку, второй делает эту драку безнадежной. Семеро Дар-Гавиа. И спорю на что угодно - немыслимо хороши на земле и в воздухе. Клан бы не позволил себе прислать худших. Никогда себе не прощу, что сам полез и Хьелля потащил в эту мясорубку.
        Лорд Дар-Халем шумно втянул носом воздух и поймал ироничный взгляд одного из Дар-Пассеров напротив. «Эти тоже знают»,  - холодком пробежала по спине мысль. Потому и выступают всем кланом. Никому не нужен последний отпрыск хиреющего, пусть и некогда знаменитого рода, нынешний глава которого всю войну с Виридисом грел зад в замке у камина, позоря герб Дар-Акила. А вот сын Мицу… сын Мицу Дар-Гавиа, чуть мне голову не снесшего тогда, когда я застал его с Корвусом и сбросил с балкона облезлыми крыльями прямо на голые камни. Мицу Дар-Гавиа, соперничавшего со мной за звание лучшего мечника Империи и бросившего вызов самой королеве, когда она объявила о помолвке Корвуса и своей двоюродной сестрицы. Мицу Дар-Гавиа, не сгнившего в темнице, как говорили слухи, а отданного под дуэм неизвестно кому, как шепнула мне в минуту откровенности моя королевской крови супруга. Хорошо подсуетились Дар-Акилы…
        А вывод из всего этого следует неутешительный. Здесь у нас не «просто подраться», не «себя показать - людей посмотреть», не «мы год просидели без войны в замках и хотим крови» и даже не «мне тридцать (сорок, пятьдесят) лет и пора обзавестись деле». Здесь разыгрывают гены Дар-Гавиа. И именно поэтому лорд-канцлер меня спровоцировал. И именно поэтому правила позволяют присоединяться к драке в любой момент всем желающим и запрещают уже записавшимся отказаться от боя. Спустя двадцать пять лет Корвус решил проложить костями Дар-Халемов путь к спасению для сына… любимого человека?
        Единственное, что не укладывается в эту чарующую картину человеческой верности, она же вероломство, это присутствие на поле Сида. Своим-то ребенком Дар-Эсиль не собирается жертвовать?
        Хьеллю я сказать уже не успеваю.
        Эту мысль владетельный лорд Дар-Халем додумывает, на лету рассекая мечом податливую плоскость чьих-то крыльев. «Мальчишки - молодцы»,  - одобрительно отмечает он, успевая увидеть в просвете между мелькающими вокруг перьями и свистящими лезвиями, как опускается между деревянной поверхностью столба и склоненной головой Рейна Дар-Акила изогнутый меч и разлетаются в стороны обрезки черных волос. Четверо Дар-Гавиа, яростно орудуя клинками и кулаками, пытаются окружить Сида и вырвать вожделенную добычу, одновременно отмахиваясь от наседающих лордов Дар-Умбра. «Которые тоже знают»,  - уже совершенно спокойно думает Дар-Халем старший, перекрывая с воздуха путь всем стремящимся в эпицентр событий.
        Еще десять минут из свалки у него под ногами несутся отчаянные крики и грязная ругань. Тела, крылья, руки, ноги перемешаны так, что невозможно не только понять, кто держит верх, невозможно различить - какие части тела еще соединены друг с другом, а какие - отсеченные - упадут на землю, стоит тесноте разжаться. Наконец клубок сцепившихся мечников распадается, и лорд Дар-Халем с облегчением видит, что Сида в нём нет. Тот уже проделал полпути к кругу у ног королевы, и никому из Дар-Гавиа, Дар-Пассеров, Дар-Умбра не удается к нему даже приблизиться. Любые попытки остановить движение двух сцеплённых фигур - одной в серебряной безрукавке, другой с окровавленным обнаженным торсом - натыкаются на безукоризненные клинки младшего Дар-Халема.
        Впервые в жизни старший дар с необыкновенной отчетливостью видит, насколько Хьелль быстрее его, технически изощреннее, тактически интересней. Но тут же сурово сдвигаются брови опытного мечника: за собой Хьелль оставляет не корчащихся на песке или отползающих в сторону раненых - таких, какие валятся на землю из-под меча самого лорда Дар-Халема. Дорожка трупов отмечает путь молодых лордов к заветной цели.
        Хьелль бьет наверняка, не задумываясь, кто перед ним - заклятые враги Халемов дары Фалько с отрогов Умбренских гор или вечные соперники еще по детским турнирам, Дар-Умбры, с которыми опрокинуто во славу королевы и за победу аккалабатского оружия столько же стаканов, сколько нанесено друг другу шуточных и не шуточных ран. Сегодня Хьелль не наносит ран, он убивает. Ему нужно расчистить путь Сиду, и белые, серые, фиолетовые и черные крылья разлетаются перед ним, как ветви хангафагонских чалов под порывами июньского урагана.
        Это замечает не только лорд Дар-Халем. Остается все меньше желающих атаковать снизу. Зато все более оживленно становится в воздухе. Надо совсем ничего не понимать в боевом искусстве даров, чтобы не чувствовать, где слабое звено. «А твой малыш сегодня кровожаден»,  - шипит над головою кто-то из Дар-Фалько, нанося удар в основание черепа. Лорд Дар-Халем усмехается ему в лицо. В лицо - потому что успел развернуться еще в момент замаха и ударом плашмя откинуть нападающего, одновременно заслоняясь еще от полудюжины лезвий, направленных прямо и со спины. Это им кажется, что одновременно. Для Дар-Халема их мгновение имеет линейную протяженность, раскладывается на отрезки времени, в каждый из которых его мускулы, рефлексы, интуиция делают свою полезную работу.
        Один скользящий удар широким ножом в бок он все-таки пропускает. Для Дар-Гавиа, так же, как и для Халемов, длина клинка не играет роли: их внутреннее время всегда позволяет подобраться на нужное расстояние. Но это уже не имеет значения. Сид - в метре от злосчастного кольца.


        Сид Дар-Эсиль шесть лет назад
        Сид уже в метре от злосчастного кольца. Он видит глаза королевы, с экстатически расширенными зрачками. Чтобы отразить удар, он проворачивается в воздухе и неожиданно теряет опору - левое крыло подводит в самый решающий момент. И его Хьелль… не успевает. Сид делает глубокий вдох, понимая, что на этот раз - всё. И слышит скрежет железа в опасной близости от своего правого виска.


        Хьелль Дар-Халем шесть лет назад
        Я не успеваю. При всем своем разогнанном до предела внутреннем времени. Я просто физически не могу успеть к тому, чего я не видел.
        Все движутся медленно-медленно. Сид в полуразвороте в воздухе, опадающий на левое крыло, прямо на услужливо подставленные мечи Дар-Умбры. Средний Дар-Акила, выбросивший руку с кинжалом туда, где пятерня Сида еще сжимает ладонь мальчишки, отчаянно вскидывающего свои бесполезные крылья, чтобы не упасть с высоты. Отец с окровавленным боком, разъяренно отмахивающийся мечами от доброго десятка наседающих даров, преграждая им дорогу к трону.
        К трону, где на пятачке у ног королевы продолжает падать Сид, волоча за собой растрепанную жертву, выгнув спину, вниз и вниз на смертоносные лезвия. Где кинжал Дар-Акилы уже достает, уже почти достал их сомкнутые ладони (да что он, руку ему отрезать хочет?). Где из-за трона Ее Величества делает всего два шага вперед лорд-канцлер Империи - невозмутимый и бледный, как смерть. И этих двух шагов ему хватает, чтобы резким взмахом мечей смести в сторону одного нападающего, оттолкнуть другого, ударив крыльями по воздуху, подхватить Сида, завершая его же поворот, теперь уже не смертельный, невероятным движением выбросить двоих - победителя и его добычу - в круг у ног королевы и успеть развернуться, чтобы встретить прямым ударом нацеленные ему в грудь клинки пришедшего в себя Дар-Умбры.
        Последний акт этой драмы Хьелль досматривает крупным планом, стоя плечом к плечу с Дар-Эсилем старшим и слушая его приглушённые ругательства: «Уроды! Мальчишки! Лучшие мечники Империи! Идиоты облезлые! Ничего без меня не можете». Краем глаза косясь назад, Хьелль видит облезлого идиота в серебристой безрукавке, сидящего задницей в центре заветного круга и крепко прижимающего к себе законную добычу. Добыча трясется так, что перья, кажется, летят, как листья с деревьев осенью, и сдавленно всхлипывает.

«Прекрасная Лулулла, как же ему, наверное, было страшно,  - только сейчас понимает Хьелль, автоматически работая мечом.  - Без оружия, без крыльев, в толпе одуревших от жажды выигрыша и от вожделения даров, тянущих его каждый в свою сторону. Отец, как хорошо, что ты меня заставил…»

        - Довольно!  - рев лорда Дар-Пассера перекрывает шум боя и возмущенные крики,  - Мечи в ножны!
        Это сигнал к окончанию драки, и никто не осмеливается ослушаться. По всей арене раздается шорох опускающихся крыльев, скрежет металла о металл, сдержанная ругань. Все поднимают своих. Раненых волокут под тент к трибуне, перевязывают, прикладывают лед, деловито пытаются облегчить страдания, стараясь не смотреть на королевских тейо, уносящих прочь трупы. Сейчас главное заняться живыми. Оплакать мертвых можно будет и после. Группа недовольных подходит к судьям: лорд-канцлер помог своему сыну - это против правил. Дар-Пассер, глядя прямо в глаза зачинщикам смуты, заявляет:

        - Нет, все было честно. Лорд Дар-Эсиль задел молодых даров крылом не нарочно. Счастливая случайность, что они приземлились в круге.
        Руки при этом у него лежат на эфесах мечей, а ноздри гневно раздуваются. Этого достаточно. Любой из недовольных способен проделать в уме простейшую арифметическую операцию: два Дар-Халема плюс Дар-Эсили плюс клан Пассеров… Оказаться по другую сторону конфликта не хочется никому. Даже владетельный лорд Дар-Акила только сплевывает кровавую от рассеченной щеки слюну и отходит в сторону.
        Лорд Дар-Пассер с остальными судьями приближается к креслу, на котором восседает королева. Ее Величество явно получила удовольствие от схватки: грудь ее поднимается и опускается от учащенно-хриплого дыхания, глаза горят нездоровым блеском, даже на бледных щеках пламенеет румянец. Лорд Дар-Эсиль застыл перед ней в почтительной позе, придерживая рукой плечо коленопреклоненного рядом мальчишки. Все ждут, когда остальные дары рассядутся на трибунах и можно будет начать ритуал передачи жертвы хозяину.


        Лорд-канцлер Корвус Дар-Эсиль

        - Небось, отпустишь,  - чуть слышно шепчет Дар-Пассер в ухо лорд-канцлеру.  - Хитро сработано, змеюка ты подколодная.
        Тот лишь слегка качает головой:

        - Отпускать? С какой стати? Заберу в замок. Не себе, так молодежи,  - он кивает в сторону Хьелля, заботливо склонившегося над все еще не способным подняться с земли Сидом.  - А то деткам уже по двадцать, а дуэм у них сам знаешь какой… вялотекущий.

        - Ты мне должен,  - пользуясь заминкой, Дар-Пассер не забывает напомнить о том, как только что «рассудил по справедливости».

        - Я понял. Благодарю,  - лорд-канцлер почти незаметно опускает подбородок.  - Сид, Хьелль, вы долго собираетесь там возиться? Вас все ждут!  - недовольно выкрикивает он, автоматически впиваясь пальцами в ключицу своей добычи. «Встаньте уже, кретины, хвост Чахи вам в глотку, мне нужно сосредоточиться на королеве, а не думать сейчас, почему ты до сих пор, скрючившись, сидишь у края арены, сын».
        Молодые дары поспешно поднимаются. Сид мешком висит на плечах у Хьелля, но глаза на грязной физиономии блестят. Все, на что хватает сил у лорд-канцлера, это некрасивое, дерганое движение щекой в сторону трона. Хьелль сгружает свою ношу к стопам властительницы Хаяроса и деликатно отходит. Сид приваливается к сапогам отца с другой стороны от Дар-Акилы. У него только сейчас началась нервная реакция на произошедшее, и, произнося слова передаточного ритуала, лорд-канцлер следит за дрожащими кончиками крыльев, стараясь стоять так, чтобы их не было видно со стороны. Наконец, королева протягивает руку, Сид на мгновение прижимается к ней губами, выдавливает из себя установленную формулу благодарности, встает на негнущихся ногах и грубо окликает теперь уже свою собственность:

        - Пошли, что ли, Рейн Дар-Акила. Или весь день будешь в пыли тут сидеть?
        Мальчишка торопливо вскакивает и тут же сгибается пополам от боли. Верный Хьелль начеку. Подхватив обоих под мышки, бодро утаскивает с арены. Лорд-канцлер мучительно борется с желанием бросить все - Ее Величество, гордо удаляющуюся в свои покои, послов с Делихона, ошарашенных, ошеломленных, прячущих глаза, торопливо выбирающихся из ложи для почетных гостей и стремящихся поскорее прошмыгнуть в подтрибунную темноту мимо луж крови, в которых плавают ошметки перьев - бросить все и бежать за Хьеллем, стиснуть его в объятиях и сказать что-то хорошее, чего никогда не говорил Дар-Эсиль Дар-Халемам. «Родной мой, хороший мальчик,  - думает лорд-канцлер, отдавая завершающие распоряжения.  - Что бы мы с Сидом делали без тебя и без твоего отца! Как же вы нас терпите, как же вы нас любите, непонятно за что! Спасибо тебе. Спасибо вам». Он изнывает от желания сказать все это Хьеллю и знает, что никогда не скажет. Много чести этим Халемам. И потом - мы же в ссоре. Пусть катятся к демону Чахи.
        Для того чтобы выйти с арены, лорд-канцлеру нужно миновать южных даров, сгрудившихся возле трибуны. Дар-Гавиа выглядят потрепанными, их осталось пятеро, и лорду Дар-Эсилю не хочется думать, что сталось с остальными двумя. Он набирает воздуху в грудь, расправляет плечи и идет мимо, глядя только вперед. Твердая рука останавливает его за локоть.

        - Лорд Корвус.
        Глава клана тяжело переводит дыхание, угольная с проседью прядь прилипла ко лбу, из глубокого вертикального шрама сочится кровь, заливая правый глаз.

        - Я к вашим услугам, милорд.

        - Спасибо. Мы понимаем, ты не мог обещать.
        Лорд Корвус смотрит с искренним недоумением. Он так устал и испугался за Сида, что нет даже сил это недоумение скрывать.

        - Не за что. Я ничего для вас не сделал.

        - Ты вытащил Рейна.

        - Я вытащил своего сына.
        На лице лорда Дар-Гавиа появляется снисходительная всепонимающая улыбка.

        - Корвус, я знаю, ты не можешь признать, что использовал Дар-Халемов, чтобы спасти сына Мицу. Мы никогда никому не расскажем. Главное не то, что ты чувствуешь, главное - результат.
        Внезапно до лорд-канцлера доходит.

        - Ты никогда не поймешь, что я чувствую,  - холодно произносит он.  - А насчет
«использования Дар-Халемов»… Я скорее дам похоронить себя заживо.
        Все время разговора лорд-канцлер смотрит прямо в глаза собеседнику, но на последних словах поднимает голову. Лорд Дар-Халем стоит на нижней ступеньке трибун, и Дар-Эсиль понимает, что он слышал.


        Сид Дар-Эсиль, лорд-канцлер Аккалабата

        - Я сказал «нет», Ваше Величество.
        Лорд-канцлер Аккалабата не позволяет себе даже повести плечом в ответ на удар хлыста, опустившегося на его спину. Он слишком хорошо вышколен. Он заслужил. Он осмелился перечить своей королеве по совершенно ничтожному поводу и должен быть наказан.

        - Я плохо расслышала, что Вы сказали, лорд Сид.
        По имени. Это уже совсем плохо. Это первый шаг к одиночной камере в подземельях Хаяроса, а то и к эшафоту.

        - Я сказал «нет».
        И, Чахи меня забери, я никак не могу решить, что сейчас опаснее: тупо, упершись взглядом в пол, повторять свое «нет» или приводить аргументы. Напомнить ей, какие метастазы дал прошлый бой за дуэм, какими ядовитыми ростками пророс он через несколько лет, про отца ей напомнить, про Дар-Акилу… Нет, я не самоубийца. Одно слово в этом направлении, и меня зарежут прямо здесь, в кабинете. Ковер испорчу. Королева расстроится. Она любит этот ковер. Так что просто будем безынициативно и незатейливо твердить одно и то же.

        - Ваше Величество, нет.
        Глава V. Все ведут себя самым непостижимым образом

        Старшие дары Халема и Эсиля шесть лет назад

        - Корвус!
        Лорд Дар-Эсиль резко разворачивается в переходе под трибунами, взметая полами орада белую мраморную пыль.

        - Лорд Дар-Халем?  - лорд-канцлер вопросительно наклоняет голову. Он никому ничего не должен, он спасал своего сына, Чахи всех забери, которого не смогла защитить эта прославленная семейка, и он не намерен мириться.

        - Можешь извиниться,  - благосклонно бросает, подходя, старший Дар-Халем. Он прихрамывает, пятна крови даже на ораде, значит, раны не простые.

        - Это еще за что?

        - Ну за эти твои… во-первых, во-вторых…  - Дар-Халем стоит уже совсем близко, и от него ужасно пахнет потом и кровью.

        - И не подумаю,  - лорд-канцлер гордо вздергивает голову.  - Только что мы были свидетелями «в-четвертых».
        Дар-Халем усмехается. Они еще несколько мгновений молча смотрят друг на друга, засунув руки в карманы: один, высокий, обманчиво хрупкий в безукоризненном серебристом ораде под лавиной снежно-белых волос, второй - кряжистый, смуглый, почти наголо стриженый, грязный и мокрый после недавно закончившейся схватки. Первым не выдерживает лорд-канцлер, делает шаг вперед, неловко протягивает руку, бормочет:

        - Знаешь, так нельзя все-таки… когда всё, что ты ни делаешь, твой единственный друг считает подлостью или мерзостью, это ж с ума можно сойти.
        Лорд Дар-Халем отталкивает руку, на лице лорд-канцлера появляется испуганное выражение, но сразу же исчезает, когда огромный мечник неуклюже обхватывает его за плечи, прижимает к себе, треплет по волосам, как ребенка.

        - Да кто тебе сказал? Да откуда ты взял эту глупость? Ты у нас молодец, ты у нас самый лучший лорд-канцлер в галактике… Ты у нас даже знаешь, как мечами пользоваться, оказывается. Шшух-шшух, и полетели клочки по кочкам. Красавец!

        - Правда?
        Лорд Дар-Халем не позволяет себе ухмыльнуться вслух. Сказать кому, что у лорд-канцлера Аккалабата бывает такой робкий голос, не поверят.

        - Чистая правда. Ладно, хорош тискаться, не девчонки. Можешь объяснить мне одну вещь? Моим тупым военным мозгам она недоступна.
        Лорд Дар-Эсиль отстраняется, заправляет за ухо выбившиеся пряди. Он переходит на деловой тон еще быстрее, чем халемский мечник.

        - Все, что угодно, мой лорд.

        - Ты нарушил правила. Нагло и грубо. И все промолчали. Почему?

        - А ты не догадываешься?  - почему-то лорд-канцлер смотрит без естественного в таком случае торжества. Лорд Дар-Халем выразительно мотает головой.

        - По дороге расскажу. Мальчишки сейчас у меня в кабинете. Надо их забирать побыстрее и в замок.
        Дар-Халем пристраивается по левую руку лорд-канцлера, стараясь успеть за его скользящей походкой.

        - Ну, то, что малыш Дар-Акила в альцедо, полагаю, для тебя не секрет. И что у наших дураков двадцатилетних дуэм формальный. Твой же «танцевать не умеет». Представь, с каким предвкушением публика дожидается любовного треугольника в исполнении наших идиотов.
        Лорд Дар-Халем выкатывает глаза и недоверчиво крутит головой.

        - Корвус, нельзя всегда и во всем подозревать плохое. Ты, похоже, не разглядел, как остервенело они дрались друг за друга.
        Теперь очередь лорд-канцлера смотреть на закаленного в боях воина, шагающего рядом, как на шестилетнего несмышленыша:

        - Это ты ничего не разглядел в пылу схватки. Остервенело дрался за друга твой Хьелль. И ему еще влетит от королевы за гору трупов, которую он за собой оставил.

        - Да, мне тоже не понравилось.

        - Тебе не понравилось! Какая неожиданность!  - лорд Дар-Эсиль не знает, глумиться ему или сочувствовать Дар-Халему. Гуманней в данном случае, кажется ему, глумиться.

        - Но он был не в себе, как и все. Он меч держал, извини, одним мест…
        Лорд-канцлер останавливает возражения друга взмахом руки и резко распахивает дверь кабинета. Слова застревают в горле у лорда Дар-Халема, потому что Сид Дар-Эсиль сидит на ковре посреди комнаты, бережно поглаживая по изломанным перьям черноволосого мальчишку Дар-Акилу, который вжимается в него всем телом, бормоча слова благодарности, а Хьелль… как истукан, застыл в углу и смотрит на эту картину непередаваемо угрожающим взглядом.


        Хьелль Дар-Халем шесть лет назад

        - Красиииивый,  - придыхает Сид, проводя рукой по тому, что должно быть черными перьями. Ойкает, уколовшись о сломанный стержень, тянет палец к губам, чтобы остановить кровь. Смуглая рука перехватывает на полпути, подносит ко рту. Теплый язык слизывает темную струйку, исцарапанная щека благодарно трется о костяшки пальцев.

        - Ну ладно, ладно, все закончилось…  - Сид успокаивающе треплет спутанные волосы, притягивает свой ценный приз ближе. Поднимает вопросительный взгляд на Хьелля.

        - Красивый, не находишь?
        Хьелль, который у окна надраивает меч, вскидывается недоуменно. Он вообще ничего не понял: было обещано какое-то там влечение, какие-то там физиологические желания и сверхъестественные страсти. Но там на арене ничего подобного он не испытывал. До смешного безразличен был ему этот подросток в альцедо. Только на Сида смотрел, только за него боялся. Поэтому в первую же минуту ощутил себя единственным нормальным в палате для буйнопомешанных и действовал соответственно.
        Сразу понял, что о привычном страхе перед Дар-Халемами дары забыли, что лезут на него даже самые средние фехтовальщики, вообще не соображая, как он их за полторы секунды может отделать одной левой, что зрачки у всех расширены и море всем по колено. Ну, пусть земля им будет пухом. Пугать и расшвыривать было бесполезно. Окровавленные, еле стоящие на ногах, с отрубленными руками и крыльями, обезумевшие дары все равно лезли в драку.
        Нападающих меньше не становилось: ни инстинкт самосохранения, ни вдалбливающееся в большинстве кланов с детства нерушимое правило «обходить Дар-Халемов по касательной» не могли удержать соперников в Большом бое за дуэм. Тогда он начал убивать, и дышать стало легче, особенно после того, как вырубил двух смуглых даров с длинными косами и прочая южная сволочь слегка протрезвела. Зато северная сволочь
        - Дар-Умбры и Дар-Фалько - охотилась на Сида всерьез. За что и поплатились. А не надо подкрадываться снизу, ожидая, что нетвердый на крыло после альцедо Сид рухнет прямо тебе на меч! Вообще, ниоткуда не надо было подкрадываться.
        Клинки Хьелля достали всех и каждого, кто посягал на его сокровище. А сокровище - с развевающимися светлыми волосами, раскрасневшееся (в первый раз в жизни его таким вижу) от схватки, в полете, вопреки всем альцедо, неповторимое, волокло свою добычу. И доволокло. И сидит теперь с ней милуется. И пропади все пропадом, если мне это нравится. Тяжелый клинок громыхнул по плите подоконника. Полетели осколки.
        Сид даже головы не повернул: утешал, уговаривал, успокаивал. Щебетал, как мать над младенцем. В общем, вел себя непостижимо. Настолько непостижимо и отвратительно, что Хьелль не мог глаз отвести. Вжавшись в угол, смотрел зачарованно, как все сильнее и сильнее сплетались два тела, как ласкали друг друга руки, как… влетел в комнату разгневанный лорд Дар-Эсиль и оторвал, раскинул двоих - молодых, разгоряченных - в разные стороны комнаты. За мечи схватившись, повернулся к Сиду - к родному сыну, но Дар-Халем старший, вошедший следом, остановил, перехватил за локти.
        Лорд-канцлер сбросил мозолистые ладони друга нервным движением, но и свои от мечей убрал. Подошел к сыну близко-близко, не притрагиваясь, тихо зашипел:

        - Ты что делаешь? Ты публичная девка с Локсии или дар Аккалабата?
        Глаза у Сида обиженно блеснули непониманием: а что, собственно?..

        - Ты с кем тискаешься? Ты с кем целовался только что? Забыл, у тебя с кем дуэм? Ты прямо при Хьелле хотел его уложить? Здесь на ковре в моем кабинете? В благодарность за то, что Дар-Халемы тебя живым из этой мясорубки вытащили?
        От этого ли натиска или сам по себе Сид трезвел на глазах. Виновато перевел взгляд на Хьелля. Тот пожал плечами. Занимательнее, чем его запутавшаяся перевязь, в данный момент предмета для него не существовало. А Сид пусть сам выпутывается.
        Лорд Дар-Эсиль между тем продолжал:

        - Я говорю тебе это первый и последний раз, Сид. Больше повторять не буду. Ты - с Хьеллем. На всю жизнь. И это твое величайшее счастье. Твой главный выигрыш в борьбе за существование. Он без тебя обойдется. Ты - сдохнешь. И дело не только в том, что Дар-Халемы привыкли нас защищать. Дело в том, что, если ты не будешь постоянно думать о том, «что скажет Хьелль», «как Хьелль на это посмотрит» и «ох, как Хьелль мне за это врежет», ты сам себе быстренько выкопаешь могилу.

        - С чего ты взял, пап?  - Сид решил посопротивляться. Уж больно необычен этот панегирик Дар-Халемам, который распевает сейчас лорд-канцлер (грубым мужланам Дар-Халемам, которые слуг не могут выстроить, наивным идеалистам Халемам, от чьих завиральных идей аккалабатская Империя уже давно рухнула бы, не стой на страже бдительные и коварные Дар-Эсили - так всегда выражался отец).
        Нет, Хьелля он, разумеется, любит, Хьелль для него дороже всех на свете… хотя как может быть дороже всех на свете твоя рука или нога? Как можно любить или не любить свое плечо или крыло? Да, он с Хьеллем, но зачем столько пафоса?
        Прежде чем ответить, лорд Дар-Эсиль оглянулся на старшего Дар-Халема, который стоял посреди комнаты, отсекая своей мощной фигурой от разворачивающейся сцены Рейна Дар-Акилу. Рейн скорчился, прислонившись спиной к дивану, свесив голову на колени, ждал своей участи у ног сурового мечника. А тот внимательно посмотрел в глаза лорд-канцлеру, будто впервые увидел, пробормотал «Вот оно что» и помотал головой недоверчиво.

        - Любят они нас, Сид. Со всеми нашими дворцовыми закидонами.
        Так туманно высказавшись, лорд-канцлер словно потерял интерес к разговору, оставил Сида, присел на корточки перед Дар-Акилой, взял за подбородок, отвел с лица грязную челку.

        - Ну что с тобой делать? До замка тебя транспортировать - замучаешься. Останешься здесь со мной. Повычесываю хоть. В приличный вид приведу.

        - Дай ему увидеться с матерью,  - голос Дар-Халема звучал глухо, но уверенно.

        - Это само собой.

        - А мы тогда в замок, пап?  - Хьелль впервые принял участие в разговоре. Заниматься перевязью он уже закончил, подобрался к Сиду, облапил шутливо:

        - Отомри, мой карун. Нуждаешься в хорошей трепке.
        Сид сморгнул, высвободился, не глядя ни на кого, пошел к окну с целым подоконником, сел ногами наружу, зыркнул исподлобья на Хьелля:

        - Ну?
        Перебрасывая ноги через карниз, Хьелль услышал из-за спины - голосом канцлера:

        - Хьелль, не ревнуй, пожалуйста. Он больше не будет.
        И голосом отца:

        - Доберетесь до дома - уложи его сразу в постель. Напои чем-нибудь теплым и пусть выспится. Он измучился.

        - Слушай, он все-таки не ребенок!

        - Корвус, он дрался после альцедо!

        - Не превращай моего сына в теленка!

        - Ты вообще…
        Сид и Хьелль красноречиво возводят глаза к небу и синхронно прыгают в мутную серую морось.


        Сид Дар-Эсиль, лорд-канцлер Аккалабата

        - Ваше Величество, я сказал «нет».
        Сид Дар-Эсиль смотрит в змеиные зрачки королевы. Он уже не сомневается, что она уступит. Но цена этой уступки будет немалой. Сид даже догадывается какой, но сейчас у него нет сил сопротивляться. Он готов принять любую месть, любой каприз, любое наказание, потому что безумно боится сойти с ума. Даже на полчаса, даже на двадцать минут. Сид боится необратимых последствий.

        - Ступайте, лорд-канцлер. И придумайте, во имя Лулуллы, что-нибудь эффектное в завершение визита. Подарки драгоценные, что ли… Чтобы пребывание на Аккалабате запомнилось надолго. Уж постарайтесь, если на большее для своей королевы Вы не способны.

        - Слушаюсь, Ваше Величество.
        Сид поднимается, взметая вверх полы орада, прощается энергичным наклоном головы и поворачивается к двери. На полпути его останавливает задумчивый голос королевы:

        - Скажи, Сид, мальчики ни в чем не желают повторять судьбу своих отцов? Или только хотят избежать их ошибок?
        Сид останавливается, уже положив руку на ручку двери, делает вид, что тоже задумался. Ее Величество то ли откашливается, то ли смеется саркастически. Сид делает несколько медленных глубоких вдохов и выдохов, разворачивается и, глядя в упор на властительницу Аккалабата, отвечает:

        - Мой отец не делал ошибок, Ваше Величество.
        Пока она переваривает, он еще раз резко прижимает подбородок к груди, потом гордо вскидывает его и пулей вылетает из кабинета.
        Прежде чем скинуть орад и шагнуть на подоконник, всесильный лорд-канцлер Аккалабата долго стоит в полутемном простенке и хватает ртом воздух.
        Глава VI. Все получают совсем не то, что заслуживают

        Алиссия Ковальская, действительный член Звездного совета
        Вот и всё. Не успел Краснов заговорить о возможном военном вмешательстве Конфедерации, лорд-канцлер стал как шелковый. Перестал валять дурака и на счет
«три» согласился на полный и безоговорочный вывод войск (в среду к полуночи на Локсии не должно остаться ни одного аккалаба). Вроде бы, даже не собирается нас травить, чтобы утешиться. Королева подписала.
        Восторженные локсиане приглашают Земное посольство. Нет-нет, не Конфедерацию, а именно Землю, мы ведь так обязаны, так обязаны… Краснов чуть не лопнул от пафоса. Звездный совет уже дал добро. Миссия на Аккалабат автоматически превращается во временное представительство на Локсии.
        Всеобщее ликование, все пляшут и поют. Кроме нее, Лисс, и капитана Гарика, разумеется. У капитана свои причины, у Лисс - стойкое нежелание торчать на Локсии. (Она вообще не любит планеты-уродцы, где медиевальное и техномедийное перемешаны в винегрет. «Натаскают к себе лазерных пушек, мартышки неотесанные, и лыбятся, как дикарь на консервную банку»,  - ругается она про себя.) Плюс каменная спина верховного главнокомандующего Аккалабата перед глазами. Дипломатический протокол лорд Дар-Халем в гробу видел. Он не расположен общаться с теми, кто шантажирует Империю лазерными пушками.

        - Лорд Дар-Халем! (На заключительной аудиенции у королевы.)

        - Извините, леди, я занят.

        - Хьелль! (Запыхавшаяся Лисс нагоняет черную фигуру в арочном переходе к дворцовой библиотеке.)

        - Я. Не. Хочу. Говорить. С. Тобой.

        - Пожалуйста!

        - Иди к Чахи,  - произносится с чувством.

        - Ты…

        - А я…  - сдерживаемая ярость прорывается наружу, такого выражения на этом длинноносом лице, почти вплотную к ней наклонившемся, она еще никогда не видела.  - Я, с Вашего позволения, пойду решать, что мне теперь делать со своей жизнью.
        Полы орада больно хлещут Лисс по бокам, когда Хьелль разворачивается и уходит. Но внутри еще больнее. Лисс понимает, что дело тут не в уязвленной гордости: его, непобедимого маршала Аккалабата, вынудили отступить.
        Это бы Хьелль ей простил. Он не прощает того растерянно-безнадежного выражения, которое на один миг промелькнуло в глазах лорд-канцлера, когда тот, вручив Краснову документ, подписанный королевой, отступил в сторону. Краснов в это время на лорд-канцлера не смотрел. Он, как и все присутствующие, наблюдал за торжественным восшествием в зал послов Локсии. Только Лисс видела, как лорд Дар-Эсиль, уступая место новым участникам дипломатического ритуала, оказался на одной линии с маршалом и глазами искал его взгляд.
        Лорд Дар-Халем, который всё время церемонии смотрел в окно, как будто в облаках происходило нечто более интересное, словно почувствовав молчаливый призыв канцлера, обернулся, скривил презрительно губы. Темные глаза за плотной занавеской ресниц, брови нахмурены. И лукавый лорд-канцлер сжался на какое-то мгновение, извиняющеся моргнул, потянулся чуть заметно всем телом, словно желая что-то сказать… Но верховный главнокомандующий Ее Величества уже снова повернулся к окну.
        На заключительную церемонию на радостях были приглашены даже спецназовцы во главе с Тоном. Закутанные в черные плащи дары и обтянутые пуленепробиваемым камуфляжем десантники пялились друг на друга, как дети. Хорошо вооруженные и тактически подкованные казаки-разбойники. Что у одних, что у других в глазах застыло непонимание: как это может воевать? Держать оборону, ковать победу, быть надежным оплотом родины и т. п.
        Никакая мышечная реакция и - без крыльев! У них же нет крыльев, спаси нас всех, прекрасная Лулулла! На лицах даров Аккалабата работа мысли читалась неподъемная: элитные части Конфедерации не способны оторваться от земли без помощи технических средств. С физической неполноценностью землян-дипломатов натасканные лорд-канцлером придворные дары как-то свыклись, но военные без крыльев - это было ни на что не похоже. Мнение, что лорд-канцлер, вероятно, несколько поторопился с уступками, витало в кулуарах.
        Тоновы десантники тоже не отставали - ни по части интенсивной работы мозга, ни по части недоуменных взглядов. Дары были посдержаннее, откровенной иронии себе не позволяли, зато «наши» изгалялись вовсю. («Хорошо, что большинство даров не говорит по-конфедератски, а трансляторы здесь не в ходу»,  - подумала Лисс.) Ладно, хочется им махать мечами, когда в неделе полета, на Когнате, можно купить за камушки, которые у этих чудаков в ушах и на пальцах, вполне приличные скорчеры и парализаторы… ладно, охота им путаться в бесформенных балахонах а-ля чехол для доисторического мотоцикла… у всех свои недостатки. Но какого хрена махать мечами, распустив при этом до плеч, а то и до задницы девичьи косы? Это же верх неэргономичности. Одни под челками своими доподбородочными ничего не видят, другие
        - занавесились, как чердак паутиной, космами, переброшенными на грудь, третьи -… уть жуткая.
        Тетка-снайпер из Звездного совета покосилась строго и объяснила, что это обычай, что, мол, следование традиции для них важнее удобства, что удобство вообще, в современном понимании этого слова, дары считают категорией низменной и о нем редко задумываются. Живут другими интересами. Спецназовцы разъяснение покорно выслушали, но понять не смогли. За исключением аппанцев, которые, хотя в общем обсуждении участвовали, но в нежелании лордов прикупить по мировым ценам парализаторов и лазерных пушек ничего странного не видели. «Им, наверное, не нужно»,  - ситуация аппанцам представлялась абсолютно недвусмысленной. Хорошая планета. Лисс Аппу любила.
        А вот к драгоценностям была совсем равнодушна. Предпочла бы пару томиков из королевской библиотеки. Компактный сканер приказал долго жить, не вынеся свалившейся на него тяжкой доли. Тем не менее, роскошный футляр с ожерельем и диадемой из рук лорда-канцлера приняла со всеми изощренностями аккалабатского церемониала. Лорды одобрительно переглянулись.

«Еще бы я вам не нравилась»,  - мрачно пробормотала Лисс, задом пятясь на свое место и переставляя ноги ровно в такт словам хранителя храма прекрасной Лулуллы пожилого толстопуза Дар-Фалько, провозглашавшего ей здравицу «под неусыпным взором зеленых лун Аккалабата». «Умение целенаправленно и ритмично пятиться - это первый семестр второго курса. Без этого умения делать тебе нечего у трона никакого монарха в этой Вселенной. Монархи и их высшие сановники обожают, чтобы от них удалялись в полупоклоне попой вперед, к выходу. Чему тебе, господин Краснов, никогда не научиться»,  - раздраженно резюмировала Лисс, наблюдая явление посла Краснова лорд-канцлеру.
        Церемония, на взгляд Лисс, затягивалась. Окна почему-то были закрыты, и в зале становилось нечем дышать. Упитанный, с бычьей шеей хранитель храма даже порозовел настолько, насколько на это способны лорды Аккалабата. Он тоже явно тяготился придворным функционалом и, судя по тем взорам, которые высокородный Дар-Фалько бросал в сторону двери, подумывал о том, чтобы сбежать. Некоторые из молодых даров позевывали, спецназовцы переминались с ноги на ногу. Лорд-канцлер казался сделанным из железа. Каждому члену делегации вручал подарок, каждому говорил речь, выслушивал ответную, произносил этикетную формулу прощания и с неумолимой жестокостью предоставлял заключительное слово изнывающему дару Фалько. Тот тосковал уже откровенно.

        - Глубокоуважаемый посол Краснов!

«Так, а это что еще за дипломатические новости? Уже всёёёёёёё!  - внутренне возопила Лисс.  - Мы уже кончились. В смысле члены делегации. Нас больше нет. Пусти воздухом подышать!»
        Оживившийся было хранитель мощей Лулуллы снова сник. Он, видимо, хорошо знал своего лорд-канцлера и понимал, что живыми их сегодня не выпустят. Все умрем здесь со скуки, задохнемся и падем жертвами межпланетного сотрудничества.

        - Мы бы хотели в знак нашего уважения преподнести также подарок начальнику вашей охраны.

        - Могу я сначала увидеть этот подарок?

        - Вот сейчас и увидите.
        Краснов делает неопределенный жест, но непререкаемо и безукоризненно нарушающий церемониал лорд-канцлер уже вынимает из карманов плаща бархатную коробочку. На Земле в таких обычно хранят украшения. Или серебряные ложечки. Что в них кладут на Аккалабате?
        Я всегда отвлекаюсь на артефакты, в ненужный момент начинаю раздумывать над их происхождением и предназначением.

        - Это всего лишь сувенир, дань нашего уважения,  - лорд-канцлер настойчиво подчеркивает «всего лишь», но лейтенант спецназа Антон Брусилов уже сделал шаг вперед, взгляд его прикован к коробочке так, что, кажется, он усилием воли может на расстоянии поднять крышку.
        Лорд-канцлер словно понимает это и хочет подразнить, делает шаг назад, колеблется и, совсем уже выходя за этикетные рамки, смущенно замечает:

        - Конечно, это не то, что пристало бы получить такому славному воину, но это все, что мы можем.

        - Да давай же уже, не тяни,  - у лейтенанта хватает выдержки не произнести этого вслух, но он знает, что лорд-канцлер знает, видит, что Лисс видит. Можно только догадываться, каких усилий ему стоит, чтобы рука не дрожала от нетерпения, когда изящные пальцы лорд-канцлера Аккалабата протягивают ему коробочку.

        - Мне будет позволено открыть сейчас? (Попробуйте мне не позволить!)

        - Я думаю, Вам следует это сделать, лейтенант. (Извини, прости нас, пожалуйста. И если ты захочешь ударить меня сейчас за это разочарование, я сам подставлю щеку. Но я не знаю иного способа сказать тебе то, что должен. Как бы это ни было горько.

        Лисс вытягивает шею так, что ей кажется, у нее хрустят позвонки. Она не знает, на что ей смотреть в первую очередь: на темно-зеленые камни, напоминающие изумруды, грубо вделанные, словно вколоченные, в широкий браслет из черного тусклого металла или в такого же зеленого цвета глаза, склонившиеся над этими камнями - даже не потемневшие от разочарования, почерневшие от отчаяния и боли.
        Он не просто отличный профессионал, этот мальчик. Он великолепный профессионал. Он умеет держать удар. Он низко кланяется лорд-канцлеру и даже благодарит его в изысканных выражениях, которым неизвестно когда, где и кто учит спецназовцев. Каких спецназовцев, Лисс, опомнись!
        И пока бережно и учтиво прижимающий к груди подарок командир отряда боевой поддержки отходит к своим недоумевающим товарищам («Эээ, Антон, извини, ты же не собираешься это носить? С них-то станется, лорды, блин, в балахоны замотанные, бабьи локоны до плеч. Но ты ж, командир, спрячешь эту фиговину куда подальше? Может, девке какой подаришь на Кризетосе, и то шерсти клок с овец паршивых!»), внутреннему взору Лисс совершенно отчетливо, как на ладони, представляется то, что должно было лежать в коробочке. Она видит стеклянную витрину, и проходящих мимо людей, и надпись на аккуратной табличке, и ей хочется бежать, схватить, спрятать подальше… Или вернуть и посмотреть, что будет. Будем посмотреть, как говорит не особо преуспевающий в русском языке Такуда.


        Сид Дар-Эсиль, лорд-канцлер Аккалабата

        - Сид, ты не можешь…
        Узкий свиток с гербом и подписью лорд-канцлера Аккалабата в правом нижнем углу превращается в руке главнокомандующего в комок желтой бумаги.

        - Ох, Хьелль, ты и представить не в состоянии, что я могу,  - Сид выдает одну из своих самых дипломатичных улыбок.  - А главное, как я хочу этого.

        - Ты мне врал в глаза…  - вслух рассуждает Хьелль, руки глубоко в карманах запахнутого орада, ноги широко расставлены в боевой стойке. Страшно хочется схватиться за меч, но это ведь Сид… еще можно договориться. Наверное.

        - Ты мне врал в глаза, когда я пришел перед альцедо спросить о твоих планах. Ты уже договаривался с локсианами.

        - Хьелль, опомнись! Мы были в состоянии войны с Локсией. Какие договоренности? Ты обвиняешь меня в государственной измене?

        - Нет, мой карун,  - брови Хьелля грозно сдвигаются к переносице.  - Много хуже. Просто в измене. В элементарном предательстве. В том, что ты, давая мне обещание не трогать землян неделю и подождать той информации, которую я смогу получить, и принимая мое обещание узнать все, что тебя интересует, уже не нуждался ни в информации, ни в обещаниях.
        Ты все продумал наперед: сначала сыграл роль замшелого дворцового интригана - разыграл, как по нотам, партитуру, знакомую землянам по их рыцарским романам и приключенческим фильмам из истории средних веков. Мы проходили всю эту муть на Анакоросе, называлось «медиевальные культуры», могу поручиться, что в программе Когнаты тоже это было. Ты даже переигрывал: дефилировал перед ними с утра до ночи с таинственным видом, с мечами, в парадном ораде, каждую церемонию доводил до абсурда, намекал на подковерные игры, шпионов и асассинов за портьерами.
        Когда Краснов, окончательно одурев от всего твоего феодального реквизита, понял, что с нами не договориться и прямым текстом врубил про бомбардировщики, ты сделал вид, что испугался, и отступил. Да, мы согласны уйти с Локсии, только нам нужны гарантии, хотя бы в виде вашего земного посольства там. Этот идиот оказался ровно настолько карьеристом, насколько ты предвидел: моментально отменил бомбардировщики и сообщил на Землю о своем великолепном дипломатическом успехе. Даже представляю себе его физиономию, когда он строчит депешу в Совет: мало того, что я, Краснов, добился прекращения военных действий и вывода армии Аккалабата с Локсии, я еще скоренько организовал для родимой Земли (а даже не для какой-то абстрактной Конфедерации!) посольство на той самой Локсии, которая, по обычаю всех новых конфедеративных членов, помощь запрашивала, а послов не пускала.
        Ты все продумал до мелочей, Сид. И то, что посольство земное, а не конфедеративное. Чтобы сразу и чтобы больнее ударить. Твое лицо я тоже представляю, как ты читал по ночам свои записи, сопоставлял все данные по дилайнскому конфликту и все это выстраивал. Вживую видел, как я уведу войска, а на следующую ночь твои люди в правительстве Локсии дадут армейским частям приказ не оставить от посольства камня на камне. И волки сыты, и овцы целы. Локсия скомпрометирована перед Звездным советом, от земной миссии не осталось и следа, у нас есть повод продолжить войну, поскольку мы - одна из сторон нарушенного договора.
        Звездный совет еще долго будет сопоставлять и изучать сценарий наш и Дилайны (там они потеряли десять посольств, причем из сотрудников выжило не больше двух процентов, исправь, если я путаю), а значит не сунется в сектор, по крайней мере, в ближайшие несколько лет. За которые мы обязательно что-нибудь придумаем. Чудеса твоей дипломатии.
        За время этой обвинительной речи выражение лица лорд-канцлера не меняется. Он сидит вполоборота, уронив голову на плечо, и смотрит на Хьелля скорее одобрительно, чем с раздражением или опаской.

        - Я не думал, что ты догадаешься, правда,  - замечает он наконец.  - Но я тебя не обманывал. Ты был в альцедо, я просто не хотел тебя волновать.
        Хьелль в бешенстве делает шаг вперед. Лорд-канцлер быстро разворачивается на стуле и примирительно вскидывает руки:

        - Идея-то хорошая, согласись. Уже завтра утром все наши проблемы разлетятся в дым. Твои земляне даже ничего не почувствуют - упились на банкете. Кажется, у них это называется «похмелье»… и всего восемь человек, я тебя умоляю! Для блага Аккалабата. Ради твоей королевы, Хьелль!

        - Всего восемь человек! Сид, ради прекрасной Лулуллы… что ты несешь? И тридцать десантников.

        - Хьелль, ты всерьез думаешь, что Тон будет их защищать? Я же не в одиночку читал эту… новейшую историю Дилайны.
        Хьелль чувствует, будто его ударили мечом под дых.

        - Ты - ему - показал?

        - Да, он не сказал тебе? Какая прелесть! Знаешь, какую земную пословицу я выучил от дипломата Краснова? «Черного кобеля не отмоешь добела». Ай да Тон!  - Сид уже откровенно смеется. У Хьелля темнеет в глазах.

        - Хьелль, что ты от него ожидал? Он такой, какой есть. Мы такие, какие мы есть. Ты защищаешь Аккалабат мечом, я - вот этими каракулями,  - лорд-канцлер кивает на заваленный бумагами стол.  - Иди домой. Я еще поработаю.
        Прямое широкое лезвие разрубает столешницу пополам прямо у него перед носом. Быстро вскакивая и отступая к стене, Сид успевает заметить, что на стоящей в двух метрах от него фигуре уже нет орада. Значит, это не шутка. И не психотерапевтический поединок, чтобы выпустить пар.
        Судорожно дергая за застежки орада, Сид скашивает глаза на привезенные когда-то с Когнаты наручные часы, которые обычно лежат у него на столе, а теперь валяются на полу в бумажном хаосе. Десять минут. Продержаться всего десять минут, и потом будет поздно. Не будет никакой возможности отменить данный приказ. Хьелль поймет. Он, как любой военный, умеет смиряться перед неизбежным. Но эти десять минут лорду Дар-Эсилю придется попотеть. Для блага Аккалабата. Ради нашей королевы, Хьелль!


        Хьелль Дар-Халем, маршал Аккалабата
        Как же ты порывисто дышишь! Сказал бы мне кто-нибудь двадцать лет назад, что я буду так стоять, уткнувшись тебе в серебристый затылок, прижимая меч на уровне кадыка…

        - Ты опять пропустил.

        - Ооо… убьешь меня?  - осведомляется Сид.

        - Нет. Я тебя люблю.
        Хьелль отбрасывает мечи, обхватывает друга (друга?) за плечи.

        - А ты меня? Как тогда Дар-Акилу?
        Сид недоверчиво косится на него, не позволяя себе расслабиться.

        - Люблю. Не убью. Не успею.

        - Я уже остановился.
        Действительно, Сид чувствует теперь, когда они стоят так близко, что внутреннее время Хьелля почти остановилось по сравнению с его собственным. Если он сейчас ударит, Хьелль ничего не сможет сделать. Завораживающая перспектива - заколоть самого лорда Дар-Халема. В честном бою. Практически честном.
        Сид выпускает из рук мечи, и они глухо звякают об пол. Он слабо шевелит крыльями. Хьелль принимает приглашение. Его руки проскальзывают под крылья, разглаживают перья изнутри, массируют напряженные лопатки, выступающие сухожилия, ведущие к плечевой кости… Ну, перестань, ради прекрасной Лулуллы, друг мой, мой карун, не дыши ты так… так, что тебя становится мучительно жалко и ужасно не хочется говорить то, что я сейчас скажу. Должен сказать.

        - Сид. Женщина, которая там в посольстве. Когда я учился на Анакоросе, во время альцедо… она была мой… моя…

        - Каш,  - эхом повторяет Сид. Точнее, почти эхом, потому что это слово лорд Дар-Халем только обозначает губами.

        - Женщина… Деле… Вот почему ты мне не рассказывал.

        - Да.

        - У меня все было проще. Два раза в год приезжали по дипломатическим делам подчиненные отца. Он подгадывал так, чтобы это совпадало с моим альцедо. Так, конечно, не принято, но все держали язык за зубами, не желая сердить лорд-канцлера.

        - Понимаю.
        Гордая шея лорда Дар-Эсиля сгибается все ниже, кажется, что он вовсе перестает дышать. Руки Хьелля выскальзывают из-под крыльев, повисают вдоль тела. Он просто стоит сзади и ждет.

        - Хьелль… сколько мы дрались?

        - Минут пятнадцать, не меньше. Это имеет значение?

        - Имеет. Я не успеваю отменить. Точнее, попросить, чтобы отменили. Для этого нужно было бы долететь до космодрома и дать сигнал с одного из наших кораблей. Связь односторонняя. Последний сеанс, когда они ждали от меня подтверждения или отмены, закончился только что.

        - Значит, локсиане будут штурмовать посольство? С приказом уничтожить всех, кто в нем находится?
        Сид молча кивает. Ему хочется, чтобы Хьелль его ударил. Но тот продолжает стоять за спиной и даже не отстраняется. Тогда он снова начинает говорить:

        - Давай считать. Через пять минут мы можем быть на космодроме. До Локсии - три четверти часа. Итого - пятьдесят минут. В зависимости от того, где ты сможешь посадить эту штуку, нам с тобой опять же пятнадцать - двадцать минут лета до посольства. Исключая непредвиденные обстоятельства типа нас засекут локсиане. Я помогу тебе ее вытащить.

        - Нет уж,  - Хьелль отступает и начинает подбирать мечи и орад.  - Ее я сам вытащу. Ты наказан. Транспортируешь советника Краснова.

        - О нееет!  - закатывает глаза Сид. Он опускается на колени, чтобы поднять мечи. Неожиданно с силой дергает Хьелля за штанину:

        - Ты простишь меня?

        - Прощу. Если мы ее вытащим.

        - А если нет?
        Такие глаза были у плюшевой собаки, которую я таскал на рюкзаке на Анакоросе.

        - Если нет - не прощу.
        Только когда они распахивают окно и плечом к плечу ступают на карниз, лорд-канцлер Аккалабата набирается смелости и говорит так, будто прыгает с этого окна вниз, не раскрывая крыльев:

        - Хьелль, штурм через двадцать минут.

        - Сид,  - лорд Дар-Халем не хочет терять времени, но минуты, которую он потратит на эти слова, ему не жалко.  - Ты оплакиваешь Дилайну и ее лордов не потому, что они были лучше нас. Они были похожи на нас. Тон будет драться. У нас есть не меньше часа.
        Глава VII. Все перемещаются на Локсию

        Олег Краснов, руководитель миссии
        Маленькие и блестящие глазки локсианского вице-премьера были постоянно нацелены на кончик его носа, где красовалась огромная бородавка. Других недостатков у любезного и словоохотливого хозяина Олег не обнаружил. После торжественного банкета Лисс и остальные члены миссии, точнее, теперь уже сотрудники посольства, отправились спать и видеть сны. И только ему, Краснову, было предложено продолжить на неофициальном уровне.
        Сей факт свидетельствовал о незаурядной политической прозорливости министра. Он увивался возле Краснова с того самого момента, как локсийский военный корабль забрал землян с аккалабатского космодрома, выполнив посадку по соседству с
«Альтеей» так аккуратно, что даже капитан Каверин одобрительно кивнул головой. Никаких сепаратных договоренностей с прилипчивым локсианцем Олег заключать не собирался, но приглашение завершить вечер за чашечкой чего-нибудь крепко-сладкого в личной резиденции вице-премьера принял с удовольствием. Возможностью совместить приятное с полезным - узнать побольше о тонкостях локсианской дипломатии и углубить свои знания по части местных вин и ликеров - пренебрегать не следовало.
        Вот поэтому-то, несмотря на неодобрительный взгляд, которым проводил его на пороге Дворца приемов лейтенант Брусилов, в этот поздний час Олег Краснов сидел, закинув ногу на ногу, в роскошных апартаментах вице-премьер-министра Локсии, с видом знатока тянул очередной представленный ему сорт местного полусладкого и наслаждался покоем. За распахнутым в сад окном стояла умиротворяющая тишина, не нарушаемая пошлыми городскими шумами: виллы отцов локсианской политики находились в зеленой зоне столицы.

        - Ну, а что-нибудь покрепче?  - намекнул Олег, воздав должное отличному вину и высказав все необходимые комплименты.

        - Покрепче?  - в глазах хозяина мелькнул опасный огонек или Олегу показалось?

        - Ну да. Покрепче. Поядренее. Позабористее.

        - Есть и покрепче. И куда как позабористее. Но только мне придется Вас побеспокоить, господин посол. Сорт весьма редкий, и я храню его в специальном сейфе. Он как раз за Вашей спиной. Так что, уж простите…
        Олег наклонился в кресле немного вперед, и вице-премьер, непрерывно бормоча извинения, протиснулся ему за спину. То, что произошло в следующий момент, не могло присниться советнику Краснову даже в самом кошмарном сне. На шее у него с невероятной скоростью оказался посторонний предмет, и этот предмет, больше всего похожий на тонкий эластичный бинт, начал сдавливать его дыхательные пути. Краснов попытался освободиться, поднял руки, но они тут же оказались вывернуты кистями назад высоко за спину.

        - Что… что… вы делаете?  - прохрипел он, осознавая свою полную беспомощность и пытаясь прогнать черные точки, замелькавшие вдруг перед глазами. Над головой раздался сухой смешок вице-премьера. Он, явно, был там, позади Краснова, уже не один и обращался сейчас к своему сообщнику:

        - Как ты считаешь, господин посол имеет право узнать, что мы делаем? И почему?
        Низкий голос ответил:

        - Не стоит терять времени, господин министр.

        - Заткнись, мальчишка! Что ты понимаешь!  - взвизгнул премьер, и Олег почувствовал, что давление на горло немного ослабло.  - Ты еще под стол пешком ходил, когда они заварили всю эту кашу! Я слишком долго ждал, чтобы отказать себе в удовольствии высказать одному из… этих… в лицо все, что я о них думаю.

        - Ну так и высказывайте в лицо,  - резонно заметили сзади.  - А я его пока подержу.
        Натяжение удавки снова увеличилось, но не критично. Дышать и соображать Краснов пока мог. Вышедший из-за спины вице-премьер энергично утер платком вспотевший лоб и опустился в кресло.

        - Если отвечать конкретно на Ваш вопрос, господин посол: «Что мы делаем?», то в течение ближайших пяти минут мы намерены Вас убить, пока верные лично мне части расправляются с остальными Вашими товарищами в посольстве. Но спросить Вы, наверное, хотели о другом: за что? Или почему?
        Краснов кивнул, облизав пересохшие губы. Удавка на шее дернулась. Страх, перемешанный с ощущением абсурдности всего происходящего, поглощал его целиком, лишал способности двигаться, соображать, сопротивляться. Все ощущения свелись к чистой физиологии. От упоминания об остальных товарищах и посольстве у него похолодело внизу живота, а руки, напротив, стали горячими и мокрыми.
        Локсианин отпил глоток из своего бокала.

        - Вы сами вырыли себе яму. Не Вы конкретно, а руководители вашей Конфедерации, возомнившие техномедийный характер цивилизации мерилом и венцом прогресса. Любая планета, которая не кинула все силы на поиски новых источников энергии, развитие транспортных средств и средств коммуникации, компьютеризацию и разработку все более изощренных орудий истребления себе подобных, в ваших глазах является отсталой и недееспособной. Заслуживающей лишь снисходительного похлопывания по плечу со стороны «большого брата», а не диалога на равных. Вы щедры и добры, рассыпая новые технологии по Вселенной и навязчиво делясь со всеми, кто только протянет руку, своими медиа - средствами делать все лучше, быстрее, эффективнее - по вашим меркам. Я Вам не надоел?

        - Ни в коей мере, господин премьер. Я Вас с огромным интересом слушаю.
        Краснов, за время монолога локсианина успевший прийти в себя, теперь хватался за соломинку. Уж если все происходит как в типичном фильме ужасов, то помощь должна прийти, пока главный злодей излагает свои жизненные принципы. Другое дело, что помощи ждать неоткуда. Если верить тому, что злодей сообщил о посольстве, у лейтенанта Брусилова и так забот полон рот. А капитан Каверин спокойно спит на своей «Альтее». Коммуникатор предусмотрительный помощник вице-премьера стащил у Олега с руки еще в самом начале. Дать знать никому не получится. Ладно, будем тянуть время. «Либо шах сдохнет… либо осёл»,  - вяло додумал Краснов. Локсианина он не слушал.

        - Рука об руку с вашими технологиями идут ваши моральные принципы, так же беспардонно насаждаемые на всех планетах, до которых Конфедерация в силах дотянуться. Вот Вы, господин посол, искренне возмущены, что я, только что дружески распивавший с Вами вино, накинул Вам на шею удавку - послу одной из крупнейших и самых передовых во всех отношениях планет Конфедерации. У нас чернила еще на договоре о дружбе и сотрудничестве не просохли… Вы нам от лорда Дар-Халема с его непобедимой армией помогли избавиться… А я вот так вот. Вероломно и без предупреждения.
        Вице-премьер явно получал удовольствие от себя и от беседы. Его помощник за спиной у Краснова поудобнее перехватил удавку и беспокойно пошевелился.

        - Я уже заканчиваю. А Вам не приходит в голову, Вам и тем, кто послал Вас сюда, советник Краснов, что вовсе не Земля, не Делихон, не - упаси боже - Галлинаго может являться образцом цивилизации, идеалом, по которому тоскуют и вымеряют свою поступь в будущее народы того или иного сектора Конфедерации? Со всеми фантастическими технологиями переработки всего, что дают недра и атмосфера планеты, в топливо для вонючих автомобилей, дальнерадиусных космокрейсеров, уродливых механизмов, построенных только для того, чтобы разворотить и вывернуть наизнанку эти недра! С проводными и беспроводными технологиями, позволяющими на любом конце Вселенной найти того, кто тебе нужен, выяснить всю его подноготную в астронете, захламить космос тысячами, миллионами никому не нужных сообщений, данных, новостей, контактов! С вашей самоуверенностью, с которой вы, как муху рукой, прихлопнули Дилайну! Неповторимую, недостижимую Дилайну, как звезда сиявшую нам во мраке! Где не было ни автомобилей, ни самолетов, ни телевизоров, ни коммуникаторов. Где источниками энергии служили браслеты на запястьях у лордов, где по субботам
на площади перед королевским дворцом рубили головы, а по ярмарочным дням голову можно было потерять от того бесшабашного веселья, изящества и очарования, которым искрилась эта культура - древняя и навсегда потерянная. Благодаря вам! Вашим идиотским демократическим идеям!
        Вице-премьер, уже давно поднявшийся с кресла и обвинительно наклонившийся над Красновым, зашелся в кашле. Лысина его побагровела, глаза еще сильнее сошлись к бородавке на носу. Голос из-за спины произнес:

        - В общем, несмотря на то, что технологический уровень Локсии, заботами Конфедерации в том числе, мало уступает, например, Хоммутьяру, во всяком случае в области вооружения и транспортных средств, в нашем правительстве всегда были люди, предпочитавшие путь Дилайны - самоограничение во внешних источниках энергии при запредельных по вашим меркам возможностях оперировать временем и пространством, гибкость моральных принципов при бесконечной красоте артефактной части культуры…

        - Какие дворцы там были! Какие сады под открытым небом и в подземных пещерах! Какая сильная, ранящая до глубины души и радующая до глубины сердца музыка!  - простонал вице-премьер, поборовший наконец приступ кашля.

        - Какие публичные самоубийства целых семей по приказу королевы! Какие набеги лордов на мирные деревни, после которых оставались горы разодранных в клочья трупов! Какие убедительные руины на месте десяти посольств Конфедерации!  - не выдержал Краснов.

        - Плевать!  - рявкнул министр.  - Руины на месте вашего посольства будут не менее убедительными! Они, во-первых, заставят Звездный совет хорошенько подумать над целесообразностью присутствия в этом секторе космоса. Представительство Земли на Дилайне ведь так и не восстановлено. Во-вторых, нашему премьеру, так опозорившемуся перед Конфедерацией, не сумевшему спасти жизнь ее посланцам, придется уйти в отставку. Я же, как прозорливый и добросовестный политик, добившийся мира с Аккалабатом, с удовольствием займу его место. Путь Локсии изменится. Правда, Вы, посол, этого уже не застанете.

        - Это почему же?  - лениво поинтересовался светский голос со стороны распахнутого окна. Краснов вздрогнул. Вице-премьер подпрыгнул. Рука, контролировавшая удавку на шее Краснова, ощутимо напряглась. Осознавая риск, которому он сейчас подвергается, Олег немного повернул голову и скосил глаза.
        На подоконнике, с самым непринужденным видом положив руки на гарды изогнутых мечей, стоял лорд-канцлер Аккалабата. Краснов впервые видел его без орада. Даже в приглушенном свете настольной лампы в глаза бросалась незаурядно развитая мускулатура предплечий и мощные крылья, полуразвернутые за плечами.

        - Милорд Дар-Эсиль! Какими судьбами? Решили лично поучаствовать в нашем маленьком заговоре?

        - Да нет, вице-премьер. Просто заглянул на огонек. Сообщить Вам, что я передумал.

        - Это в каком же смысле?

        - В самом прямом. Посол Краснов уходит со мной.
        Эластичная петля сомкнулась на горле, пережимая артерии, и Олег на какую-то секунду потерял сознание. В следующий миг тяжелое тело обмякло позади него, и дыхание возобновилось. Лорд-канцлер у него над ухом сказал:

        - Смотри-ка, вице-премьер тоже использует моего любимого асассина. Использовал, я имею в виду.
        И выступил вперед, закрывая Олега от локсианина. Было видно, что одно из изогнутых лезвий в его руках темнее, чем другое. Лорд-канцлер держал его на отлете и был, казалось, недоволен тем, что клинок испачкан. Олегу стало дурно.

        - Удавку с горла снимите,  - бросил через плечо дар.  - Встаньте и осторожно отступайте к окну. Не выходя из-за моей спины по возможности.
        Дар сделал шаг вперед. Локсианец отступил за угол дивана.

        - Лорд-канцлер, мы же договорились.

        - А знаете, министр, во мне вдруг проснулась королевская кровь моей мамы… напрямую импортированная с Дилайны, которую мы с Вами так боготворим. Помните первое правило лордов Дилайны? Никогда не выполнять своих обещаний. Ну только если очень захочется…

        - Я Вас не понимаю. Вы же сами просили меня…

        - Тихо, тихо, тихо. Какая у Вас хорошая память, министр, и какой длинный язык. Я как раз подумывал оставить Вас в живых, ан нет - вижу, что ничего путного не выйдет.
        Еще произнося последние слова, лорд Дар-Эсиль, к тому времени оказавшийся на расстоянии вытянутой руки от локсианца, сделал молниеносный выпад. Краснов, только сейчас сумевший избавиться и от удавки и от кресла, к кожаной обивке которого его потная спина намертво присосалась во время лекции по сравнительному анализу цивилизаций, еле сдержал крик. В его представлении локсианец просто обязан был после такого удара оказаться пришпиленным к стенной обивке. Тот же быть пришпиленным не возжелал. С удивительной для своей комплекции быстротой увернувшись от выпада Дар-Эсиля, вице-премьер выхватил откуда-то из-за диванных подушек небольшую секиру и нанес ответный удар. Дар с коротким смешком отпрыгнул.
        Олег, вжавшийся в оконную раму, еще успел подумать, что в такую ночь, развивающуюся по сюжету стандартного земного блокбастера конца XX - середины XXI века, следующей фразой лорд-канцлера должна быть: «Это уже становится интересным… . Однако Дар-Эсиль, естественно, земных блокбастеров не смотрел, поэтому молча поднырнул под секиру, засадил чистый клинок в сердце вице-премьера, вытащил, отклонился, пропуская падающее тело, резко провел мечами плашмя перед собой, отчего в воздухе разлетелись темные капли, и только потом соизволил открыть рот:

        - Мои извинения, господин посол. Разрешите во искупление доставленных неудобств послужить Вашим личным транспортом. До нашего корабля, который затем доставит Вас на «Альтею». Вашу миссию на Локсии, полагаю, можно считать завершенной.
        Если даже в голосе аккалабатского лорда прозвучала горькая ирония, Краснов ее не расслышал. Использовать в качестве транспортного средства лорд-канцлера Аккалабата… Все напряжение сегодняшней ночи вылилось в приступе истерического смеха. Посол Конфедерации хохотал как резаный, хватал себя за бока, сгибался пополам, присаживался на корточки, утирая тыльной стороной ладони слезы, и никак не мог остановиться, пока Сид Дар-Эсиль, пару минут задумчиво созерцавший эту картину, не врезал ему между глаз правой.


        Алиссия Ковальская, действительный член Звездного совета
        Она обожает писать отчеты. Всегда обожала - о выполненных и заваленных миссиях, о дошедших до цели и вернувшихся с полпути экспедициях. Анализируя причины провала или излагая предпосылки успеха. Выстраивая логические и временные последовательности, восстанавливая звенья, создавая прецеденты и давая другим возможность учиться на чужих ошибках. Именно поэтому, несмотря на изрядное количество выпитого «за новое посольство на Локсии» и «укрепление дипломатических отношений», Лисс не спит. Она человек не утренний, но кто сказал, что три часа пополуночи в двадцатишестичасовых сутках - это утро?
        Стук в окно раздается одновременно со звуками первых взрывов. Лорд Дар-Халем, похожий на призрак огромного птеродактиля, манит ее рукой. За оконной рамой не слышно, что он говорит, но глаза у него как бездонное озеро, а лоб нахмурен. У нее полное дежа-вю под названием «Ночь в посольстве», и Лисс не рассуждает. Сумка, которую обязательно надо взять, когда будешь выбираться в чрезвычайных обстоятельствах, лежит на расстоянии вытянутой руки. Лисс полностью одета. Она не раздевается ночью в посольствах. Поэтому от момента, когда она заметила силуэт черных крыльев на фоне уже начинающего светлеть неба, до момента, когда, распахнув окно, она прыгает в направлении этих крыльев, вытягивая вперед руки, проходит не больше минуты. Но всю эту минуту взрывы звучат один за другим, срываются в небо хлопушки выстрелов, крики и стоны все усиливаются…
        Уже взлетая в ужасно неудобном положении в небо, Лисс делает попытку посмотреть назад, однако случайно или намеренно широкие крылья заслоняют ей обзор и спокойный голос над головой произносит: «Только ты. Сид вытащит советника Краснова. Это все, что мы можем сделать. Договор о том, что нас здесь нет и не может быть, действует с полуночи».
        Когда они приземляются рядом с темной тушей допотопного звездолета, Лисс внезапно всхлипывает, прижавшись к затянутой в черный кольчужный металл груди, но, взяв в себя в руки, только хрипло шепчет: «Как неприятно… так… по воздуху». Лорд Дар-Халем осторожно отстраняется, смотрит на нее сверху вниз и удовлетворенно хмыкает: «Я же говорил, что не люблю летать».

        - А тебе можно сразу после альцедо? На такие расстояния?  - Лисс осторожно проводит пальцами по перьям.

        - Нельзя, разумеется. Неделю проваляюсь потом с больным позвоночником, проклиная дипломатию, Конфедерацию, Локсию и ее промозглые ночи,  - лорд Дар-Халем снимает ее ладонь с крыла, несильно сжимает пальцы.  - Не волнуйся. Все будет хорошо.
        Аккуратно пристроив руку на грудь владелице, он поворачивается и шагает к звездолету.

        - Хьелль, а что случилось?  - Лисс за ним приходится чуть ли не бежать.

        - Тебе сейчас Сид все расскажет. Если захочет. Я не хочу. Если не захочет, придется обойтись без объяснений. Он должен давно уже быть на корабле с Красновым. При моей нынешней скорости…  - Хьелль недовольно мотает головой.
        Яркая вспышка бросает их обоих на землю. Взрывной волной несет над головами клочья выдранной травы, ветки, обломки. Еще не поднявшись на ноги и даже не открыв глаза, Лисс знает, что она увидит на месте старика-звездолета. Точнее, чего она не увидит. Поэтому с открыванием глаз она не торопится, осторожно садится, подтягивая руки и ноги, убеждается в их целости, стряхивает вперед свою спутанную шевелюру и остается так - «в домике», ощущая только струйку крови, сбегающую из пореза на щеке. Пока не слышит яростный вопль:

        - Сид! Неееееет!
        Хьелль стоит на коленях у обугленной воронки, из которой вырываются клубы дыма и столбы шипящих искр. Лисс думает, что надо бы его оттащить, что в звездолете было горючее, причем явно такое же древнее, как и он сам, что может рвануть. И еще она думает, что не знает, как подойти сзади к лучшему мечнику Аккалабатской Империи, у которого скорость реакции на несколько порядков выше, чем у нее, и два меча на перевязи и сумасшедшее отчаяние во всей коленопреклоненной позе с повисшими крыльями.
        Она зовет его, раз и два, с безопасного расстояния: «Хьелль! Хьелль! Ради бога…» Говорит какие-то пошлости про «им уже не поможешь». Лорд Дар-Халем не слышит ее. Он уже не кричит. Некрасиво вывернув крылья, он заглядывает в чадящую яму и повторяет растерянно и горько:

        - Сид… Нет… Пожалуйста…
        Яма издевательски шипит и плюется огнем. Время от времени в ней что-то трещит и взрывается, и от каждого громкого звука серые крылья, расположенные под каким-то нелепым, невыносимым углом, всплескивают… и опадают обратно.

        - Святая Лулулла… Сид.
        Наконец Лисс осмеливается подобраться поближе. Робко прикоснуться к крылу, погладить по голове. Он не реагирует, только подносит к лицу руку - Лисс видит, что под ногтями земля и травинки - и тыльной стороной размазывает по щекам влажный пепел.

        - Ойййй, вы меня оплакиваете? Как трогательно!  - если бы у Лисс в руках был скорчер, она бы пальнула по направлению этого насмешливого голоса не задумываясь.

        - Я прям даже не ожидал, что тебе так дорог. Заставляешь меня таскать всякую шваль.
        Лорд Дар-Эсиль, сбрасывая с себя полубесчувственного Краснова, усаживается рядом с Лисс на краю воронки. Протягивает руку - не как она, смело, хозяйски. Треплет черные волосы. Неожиданно, скосив глаза на нежелательную свидетельницу, зарывается лицом в серые перья. Оттуда сдавленно слышится:

        - Ну прости меня, а? Вышла неожиданная задержка. Пришлось пару раз махнуть мечом.
        Хьелль каменным голосом спрашивает:

        - Ты за то, что опоздал, извиняешься?
        До лорд-канцлера, вероятно, доходит, что он сейчас сморозил. Он еще сильнее зарывается Хьеллю в крылья и что-то примирительно, но уже совсем неслышно бубнит оттуда.

        - Что делать будем?  - спрашивает лорд Дар-Халем.
        Лисс любуется. Он уже совершенно спокоен, в черно-серой пепельной боевой раскраске на лице. Подмигивает ей, забавно морща длинный нос, знакомым жестом вытягивает прядь волос из-за уха. «Думать будет»,  - догадывается Лисс, и ей тоже становится легче дышать.

        - К тебе вопрос,  - по-прежнему в районе хьелльских лопаток глухо отвечает Сид.

        - Вылезай, лорд-канцлер. Задохнешься еще там. Опять оплакивать. Устал я уже,  - Хьелль закончил пристраивать прядь волос на носу, заговорщицки смотрит на Лисс и что-то делает крыльями. Из-под них моментально выпрастывается взлохмаченная голова лорд-канцлера.

        - Ты мне нос прищемил,  - негодующе сообщает он.
        Лисс наблюдает всю эту сцену в полном обалдении. Если она не сошла с ума, а она точно не сошла с ума, только что эти двое выволокли ее и Краснова из пренеприятнейших ситуаций, когда ее и Краснова собирались убивать, потом у них под носом разнесло звездолет, на котором они собирались лететь, а один из этих красавцев и подавно должен был уже на борту находиться… Ты мне нос прищемил. Аккалабатские дары во всей своей красе.
        Во всем этом рассуждении, однако, есть некая деталь, царапающая Лисс, сначала неуловимо, потом, когда Лисс снова и снова, ворочает эту мысль в своем мозгу, выходящая в светлую точку сознания. Лисс тихо охает и хватается за голову. Дары заинтересованно смотрят на нее.

        - И?  - Сид первый сообразил, что, если им хочется озвученного продолжения пантомимы, его следует подтолкнуть.


        Хьелль Дар-Халем, маршал Аккалабата

        - Хьелль!
        Да что с ней такое? Что у нее за выражение затравленное в глазах? Не верит, что выберемся? Выберемся, как пить дать, я уже даже придумал как.

        - Хьелль! Зачем ты меня вытащил?

        - Эй, не надо меня так трясти. Я, между прочим, после альцедо. Первый раз в жизни занимаюсь сознательным самокалечением. Имей сострадание.
        Так, стоп, эту тему больше не развиваем. А то Сид ее сейчас убьет. Вон какими глазами смотрит.

        - Хьелль, я серьезно.

        - Я тоже.

        - Хьелль, выслушай ее.

        - Сид, ты за кого?

        - Я за чего. За то, чтобы ты заткнулся, наконец, и дал даме сказать.

        - Весьма куртуаз…  - удар под ребра заставляет Хьелля заткнуться.

        - Э, это мои методы.

        - Я твой карун, у нас должно быть все общее,  - парирует Сид.

        - Надо же, ты мне уже несколько часов не напоминал.
        Сид крепко берет его за основание шеи, больно надавливая пальцами, заставляет повернуться. Лисс стоит в нескольких шагах, к ним спиной, плечи ее вздрагивают.

        - Лисс?

        - Хьелль, я подлая.

        - Ооо, это ты подстроила покушение на посла Краснова? Как я тебя понимаю! Совсем не по…

        - Хьелль, знаешь, что я сейчас сделала?  - продолжает Лисс ровным безжизненным голосом, который совершенно не вяжется с тем, что она, очевидно, плачет.  - Я смылась. Первый раз в жизни. Сбежала. С твоей помощью. Бросив своих. Даже не выяснив, что случилось. Даже не попытавшись помочь.

        - И чем же Вы интересно могли?..  - начинает Сид, вклинившись в паузу.

        - Я отлично стреляю. Примерно на том уровне, на котором вы оба машете мечом. То есть, на котором это умеет делать только специально подготовленный человек. Как вам объяснить… Например, я могу сесть за уступчик крыши со скорчером… и с этой стороны никто не войдет в здание. Мне надо вернуться, Хьелль.

        - Сие совсем невозможно,  - серьезно отвечает лорд Дар-Халем.

        - Почему?

        - Видишь ли, не хотел тебя расстраивать… Но в следующий раз я полечу не раньше, чем через неделю.
        Сид присвистывает.

        - Что, настолько плохо?

        - Ага. Никак. Килевых мышц вообще не чувствую. Эта прекрасная леди весит не два кило.

        - Твои предложения?  - лорд-канцлер потягивается так, что скрипят кости. Интонация вопроса свидетельствует о том, что его предложение - устроиться прямо на поляне и провести здесь ближайшие десять лет жизни.

        - У землян есть коммуникаторы. Мы вызываем их корабль, и максимум через час ты пьешь эгребское в своем кабинете.

        - Мой коммуникатор не работает, лорд Дар-Халем. Очевидно, последствия ударной волны,  - Лисс не знает, отчего она так сердится на Хьелля, но разочаровывает его с мрачным удовольствием.

        - Ну, значит, Сид, пора растолкать твоего пассажира. Или обыскать, не расталкивая… Кстати, чего это он у тебя такой вялый?  - Хьелль обвинительно тыкает пальцем в сторону советника первого ранга Краснова, жалобно поскуливающего на краю дымящейся воронки.

        - Уж извини. Знаю только одно средство против мужской истерики,  - недовольно бурчит Сид.

        - Вмазал, значит? Отключил посла Конфедерации путем применения грубой силы?
        Лорд Дар-Эсиль, прижмурившись, энергично кивает. Никакого раскаяния на его крысиной физиономии не читается, но Лисс не в состоянии сердиться. Уж больно по-мальчишески довольным выглядит лорд-канцлер. «Ему, наверное, в первый раз за время общения с инопланетными посланниками удалось… самовыразиться. Вечные эти расшаркивания, представляю, как они его достали. С каким он, наверное, воодушевлением дал Краснову в морду. Я бы посмотрела…» - сладострастно думает Лисс и тут же ловит себя на том, как легко совершился в ней переход от ужасного осознания своего предательского бегства из посольства к ироничному смакованию проблем Краснова и тягот жизненного пути лорд-канцлера. Я становлюсь все больше похожа на них. Еще неделя на этой планете, и меня нельзя выпускать на Землю без месячного карантина.
        Пока она размышляет, лорд Дар-Халем довольно грубо встряхивает Краснова за плечо, отрывая от земли:

        - Не хочу отвлекать Вас от переживаний, господин посол, но, чем скорее Вы найдете в себе силы воспользоваться коммуникатором, тем скорее и целее мы унесем отсюда ноги. Полагаю, в целесообразности этого действия у Вас сомнений нет?
        Сид строит красноречивую гримасу, обозначающую «Еще б они у него были!», и присоединяется к скульптурной группе. Краснов, обмякший между двумя лордами, смысл обращенной к нему тирады, очевидно, понял. Он тянется к левому запястью, где у него должен располагаться коммуникатор, и с недоумением рассматривает ободранную кожу… ах, да, когда локсиане заломили ему руки за спину, первое, что они сделали - это стащили коммуникатор. Лорд Дар-Эсиль первым соображает, что случилось.

        - Боюсь, мой маршал, что мне предстоит еще один визит в резиденцию вице-премьера. Господин Краснов заслуживает, чтобы ему вернули его собственность.

        - Сид! Там уже орудует рота тайной полиции!

        - Вовсе нет. Покушение на господина Краснова было не просто хорошо, а очень хорошо спланировано,  - Сид горько усмехается.  - Самый извращенный по части эффективного устранения человеческих препятствий мозг в нашем секторе галактики два дня продумывал этот сценарий. Со всеми предшествующими обстоятельствами и последствиями, до мельчайших деталей. А локсиане - народ очень исполнительный. Так что я тебе практически гарантирую, что до рассвета на вилле моего покойного друга никто не появится. Охаде!
        Короткий салют мечами, и лорд Дар-Эсиль круто поднимается в воздух. Лисс зачарованно смотрит, как он делает разворот над поляной и исчезает за верхушками деревьев. В его исполнении все - и подъем, и маневр, и само скольжение в светлеющем воздухе - выглядит необыкновенно изящным, трудно даже представить, что аналогичный полет в компании Хьелля получасом раньше вызвал у Лисс такие тяжелые чувства.

        - Позер!  - бормочет Хьелль, снова усаживаясь на траву и прислоняясь к Лисс плечом. Посла Краснова он уже пристроил к ближайшему обломку корабельной обшивки, где тот временно и затих.

        - Ну, теперь можешь рассказывать. Почему ты сбежала, почему тебе так плохо от этого - все, что хотела.

        - Теперь?  - удивляется Лисс.

        - Ну не при Сиде же!  - взбрыкивает Хьелль.

        - Он же твой лучший друг!

        - Но не твой. И он лорд-канцлер Аккалабата и преданный слуга королевы. Ни к чему ему рассказывать о твоих слабостях. Если он будет знать что-то, что можно использовать против тебя и на пользу Империи, он не заколебается ни на секунду. Разве ты не поняла, кто этот «самый извращенный мозг», о котором он толковал?

        - Вице-премьер Локсии?

        - Лорд-канцлер Аккалабата,  - Хьелль смотрит на нее насмешливо, ожидая реакции.

        - Лорд Дар-Эсиль? Спланировал нападение на Краснова? Захват посольства? Убийство всей нашей группы? Он, что, псих?

        - По нашим меркам, он не просто не псих. Он блестящий политик. Сама посуди, как шикарно выглядел бы Аккалабат в глазах всей Конфедерации, доведи локсиане до конца план, разработанный Сидом. Миссию с Земли мы приняли? Приняли, да еще как радушно. Вы же сами посылали отчеты. Переговоры провели? Провели, с результатом лучше ожидаемого. Войска выведены, Локсия в благодарность за дипломатические усилия приглашает Землю, единственную из всех планет Конфедерации, немедленно открыть посольство. Мы умываем руки, и тут зловредные локсиане атакуют миссию, уничтожая всех до единого. Какие выводы делает Звездный совет? Во-первых, весь наш сектор объявляется чумным и заразным и, пока десяток научно-исследовательских институтов не сообщит свою точку зрения на все что, кто, как и почему в данном конфликте, больше никаких посольств сюда не посылается. Ты сама знаешь, сколько времени будут трудиться над «загадкой Локсии» ваши… институты,  - Хьелль не смог сдержать иронии.

        - А ты-то откуда знаешь?  - изумлению Лисс не было границ.

        - Сид просветил. Он у нас держит руку на пульсе Конфедерации. Только незаметно. И я прошу тебя: никому не надо об этом знать. Если мы, конечно, заслуживаем благодарности за то, что вас вытащили.

        - Вот когда вытащите, тогда будешь ставить условия,  - такого агрессивного тона он никогда от Лисс не слышал, поэтому просто соглашается:

        - Хорошо.

        - Переходи к «во-вторых». Что еще сделает Звездный совет, членом которого я, разреши тебе напомнить, являюсь, когда услышит об инциденте?

        - Будет подозрительно относиться к Локсии, так дискредитировавшей себя перед Конфедерацией. И главное - накрепко запомнит, что во всем нашем секторе, кроме Аккалабата, ни с кем нельзя иметь дело, никому нельзя верить… только мы хорошие. Чудеса Сидовой дипломатии.

        - И что же удержало этого кудесника от последнего взмаха волшебной палочкой?

        - Я с ним поговорил.

        - Хьелль,  - теперь уже очередь Лисс смотреть насмешливо.  - Ты пытаешься убедить меня в том, что политик, который хладнокровно обрек на смерть несколько десятков человек (состав миссии, включая десантников), который придумал и как по нотам разыграл всю эту авантюру, передумал только потому, что ты с ним поговорил? Что за чушь собачья!

        - Это не чушь. И не собачья. Почему, кстати, вы так говорите? Мне собаки всегда нравились, ты знаешь. Если бы не ваши законы, я бы привез их и развел на Аккалабате.

        - Отвечай на мой вопрос.

        - Эй, ты не на трибуне Звездного совета! А я не подсудимый,  - в голосе лорда Дар-Халема слышатся жесткие нотки, и Лисс сдается.

        - Я только попросила тебя объяснить, почему он отступился.

        - Сначала поклянись.

        - В чем?

        - Что ты никогда не используешь то, что я тебе сейчас расскажу, против него. Против Сида.

        - А с него ты насчет меня такую клятву не брал?

        - Нет. Это бесполезно. Он же Дар-Эсиль. Захочет обмануть - стряхнет эту клятву, как воду с перьев. Я с него брал обещание две недели вас не трогать. Формально он его выполнил. По сути - сама видишь.

        - Ладно, клянусь,  - незатейливо говорит Лисс.
        Хьелль прикусывает нижнюю губу, тянет руку к заложенным за ухо прядям… Видно, что ему трудно начать.

        - Понимаешь, Дар-Эсили вот уже больше пятисот лет бессменные канцлеры. И всегда они были возле трона, ближе, чем кто-либо. О полном ассортименте услуг, которые им приходилось оказывать царствующим особам, даже я предпочитаю не знать. Шутка в том, что они искренне служат королевской семье Аккалабата.
        Мы тоже все, конечно, даем присягу на верность и выполняем ее сверх своих сил. Я ведь с двадцати двух лет верховный главнокомандующий Империи, я такое проворачивал во славу Ее Величества… самому не верится. С дюжиной мечников на укрепленный замок. От орада одни клочья, стоишь спина к спине с Дар-Умброй на холме, снизу ломят человек пятьдесят мятежных ямбренцев. А ты: «За Империю! За королеву!» - и больше ни о чем другом не думается. Ты не смейся, пожалуйста.

        - Я не смеюсь, Хьелль. Верность - это не смешно.

        - А у него это обострено в два, в три раза. Его отец погиб, защищая королеву, во время бунта южных даров. Не просто погиб… не хочу тебе пересказывать, что они там с ним делали на глазах у нашего Величества. Она назначила Сида лорд-канцлером в день подавления заговора. Он лично руководил казнями участников. И с тех пор ни разу не дал ей повода усомниться в своей преданности.

        - Хьелль, ты не забыл, что рассказываешь мне, почему он уступил тебе и полетел нас спасать?

        - А он мне всегда уступает. Он вообще ни в чем не может мне отказать. Это у них тоже наследственное. Как преданность королеве. Не знаю, откуда берется… Но помню, что, когда мой отец - а он был человек прямой и суровый - полагал, что действия тогдашнего лорд-канцлера Дар-Эсиля выходят за рамки, хотя и преследуют интересы королевы, то ему достаточно было с упреком сказать: «Корвус!»

        - И Дар-Эсиль старший изменял своей повелительнице ради дружбы?

        - Нет, конечно. Он же дар Аккалабата. Скажем так: он находил выход. Который устраивал всех. Мой отец старался не злоупотреблять этим. Не заставлять лорда Дар-Эсиля разрываться между преданностью трону и желаниями Дар-Халема.

        - А ты с Сидом?

        - А я злоупотребляю. Ему больно от этого. Ты не представляешь, что он сейчас чувствует. Он принял решение, ослабляющее, с его точки зрения, безопасность Аккалабата. Уступив моей просьбе, выбрал путь действий, не лучший для королевы. Он грызет себя поедом сейчас изнутри. Но все равно пойдет со мной до конца. А потом будет думать, как изменить ситуацию к лучшему. Для Империи.
        Лисс дотягивается до какого-то безобидно выглядящего обломка корабельного оборудования и подсовывает его себе под спину. Локсийский климат даст сто очков вперед аккалабатскому, но от сидения на твердой холодной земле начинает болеть позвоночник. Дар-Халем, чертыхнувшись, отстегивает от пояса скатку с орадом и заменяет жесткую подушку у Лисс под поясницей на мягкую. Руку он не убирает, и Лисс становится тепло и хорошо. Разговор продолжается.

        - И давно это у вас так?

        - С детства. Я безжалостно отнимал у него игрушки. А он их покорно отдавал, хотя с любым сверстником сцеплялся до синяков за свою собственность. Я был маленькой вредной заразой. Мой отец орал на него: «Врежь! Врежь этому негодяю!», а Сид… протянет мне очередной кинжал игрушечный и смотрит своими глазищами. Лорд Дар-Эсиль его чуть не убил однажды…  - Хьелль останавливается, искоса смотрит на Лисс:

        - Тебе не интересно, наверное.

        - Очень интересно,  - она улыбается и ободряюще трется щекой ему о плечо.  - Так за что чуть не убил однажды Дар-Эсиль старший Дар-Эсиля младшего?

        - Он ему привез потрясающую лошадку.

        - Настоящую?

        - Нет, меховую, сшитую. Но как настоящую. Нам лет по шесть было тогда.
        У Лисс голова идет кругом. Представить себе лорд-канцлера Аккалабата с меховой лошадкой под мышкой - выше ее сил. Хьеллю же, судя по его мурлыкающему тону, такая картина не только не кажется странной, но навевает приятные воспоминания:

        - Я, естественно, долго завидовать не стал и сразу реквизировал эту лошадь. Мы ее потом быстренько утопили в пруду с наследным принцем Дилайны.

        - И принца утопили?  - поражается Лисс, пропустив от ужаса мимо ушей слово
«Дилайна».

        - Мы с принцем утопили Сидову лошадь,  - терпеливо поясняет Хьелль.  - Лорд Дар-Эсиль носился по комнате и вопил: «Ты замок тоже ему отдашь, когда вырастешь? И весь дариат поднесешь на блюдечке? Размазня бесхребетная!» А Сид стоит перед ним, уперся взглядом в ноги и твердит: «Хьелль попросил отдать ему лошадку…» Мы с отцом просто наблюдали всю эту сцену, а потом лорд Корвус прошипел: «Хьелль (отца так же, как меня, звали), мне надо было тебя утопить в этом пруду еще в детстве. Чтобы хоть мой сын не мучился. Чертовы Дар-Халемы!» и вылетел из комнаты. Мне тогда здорово надрали уши. И на Дилайну не брали год, чтобы не оказывал дурного влияния на принца.
        Хьелль прикусывает язык, понимая, что увлекся. Но Лисс уже услышала…

        - На Дилайну? Так вас часто возили на Дилайну?

        - Лисс, ты уши закладывала ватой, когда тебя водили в храм королевы Лулуллы? Откуда она, по-твоему, сюда явилась? Нас, как детей особ королевской крови, таскали туда два раза в год - оттачивать манеры, крепить родственные узы между царствующими домами, вообще рафинироваться и утончаться. Выглядели мы, конечно, там одиозно: этакие простофили и грубияны в перьях на фоне изысканных и разодетых красоток - принцесс Дилайны, которые приходились нам двадцатипятиюродными кузинами.
        Нам с Сидом сначала жутко не нравилось: прилетаешь, а там все благороднее и чистокровнее тебя. Самый задрипанный лорд - прямой потомок самого короля Онпеха, у которого дед нашей прекрасной Лулуллы служил оруженосцем. Оруженосцем, Лисс!
        И потом вся эта красота кругом: вокруг дворца - струящиеся фонтаны, павильоны арочные, сады - светлые, с песчаными дорожками и белыми статуями, не то, что наш Хангафагон… Города - белоснежные, с синими и розовыми крышами, золотыми шпилями, похожие и непохожие друг на друга. Стеклянный лабиринт Ухана, цветущие подземелья Бенигма, колокольные перезвоны священной столицы Хангата, агатовые дюны Хуны. Музыка и танцы до упаду в приморских тавернах. Небо - насыщенно-голубое днем и ярко-фиолетовое ночью, воздух - искрящийся, пропитанный энергией. И та же упругая, пьянящая энергия, исходящая от людей. Лисс, я воин, а не поэт. Я не умею описывать. Думаю, от моих корявых слов у тебя получится не то впечатление. Но лучше, чем ничего. В общем, когда мы привыкли… это самые светлые воспоминания детства, Лисс. Не лучшие, ведь ничего этого теперь больше нет, но светлые. Яркие. Незабываемые.
        Лорд Дар-Халем замолкает, потому что осознает, что Лисс давно отстранилась от него и смотрит не как обычно, а чужими, остановившимися глазами, будто он не вытащил ее из лап смерти нынешней ночью, а предал и оставил умирать.

        - Хьелль, что ты несешь?  - свистящим шепотом спрашивает она.  - Какие сады, пропитанные энергией? Какие стеклянные фонтаны и цветущие дюны? Обычная медиевальная планета с раздолбанными дорогами и неосвещенными улицами. Грязные кабаки и обшарпанные домишки. Даже рядом не лежало с Хаяросом. Энергия, да, энергии у них хоть отбавляй - энергии ненависти.
        Я же была на Дилайне. Проснулась ночью, в посольстве, когда вдруг потолок и стены начали исчезать. Становиться радужными, потом прозрачными, а потом никакими. Все побежали к выходу, но пол и лестницы таяли под ногами, и люди растворялись в каких-то студенистых комках, сгустках воздуха… сначала руки, потом ноги, туловище… на глазах у своих родных и друзей. Их просто не становилось. Зато через исчезающие стены было видно, как посольство Ситии напротив разносили по кирпичику огромные, мерзкие твари, передвигавшиеся с невероятной скоростью, безжалостные, отвратительные… Там кричали. А мы уже не могли. Это был панический ужас, Хьелль, все сковывающий, когда непонятно, чему сопротивляться, в кого стрелять, кто сейчас тебя убивает…
        С тех пор у меня «синдром Дилайны». Я это так называю. Думаю, из немногих оставшихся в живых он не миновал никого, но никто не признается. Я теряю разум - ночью, в посольстве, на чужой планете - и думаю только о том, как убежать. Если бы это происходило не в посольстве! И не ночью…
        Я же не убежала в прошлом году на Сколопаксе, когда мы, трое членов Звездного совета, с крыши храма их ужасной богини Анко - ты знаешь - полчаса сдерживали огнем толпу религиозных фанатиков со скорчерами, пока Гарик чинил двигатель. Я стреляла, перезаряжала, целилась, пряталась, и мыслишки даже не было подленькой - уйти, все бросить, понадеяться, что Такуда и Гетман справятся без меня. То, что я член Звездного совета, я всегда понимала как право защищать других, а не как право прятаться другим за спину. И я ничего не боюсь… Просто у меня синдром Дилайны. Поэтому я…
        Лисс всхлипывает и неэлегантно вытирает глаза рукавом.

        - Дала мне себя спасти,  - просто заключает Хьелль и притягивает ее к себе на колени.

        - Ты успокойся,  - шепчет он в макушку съежившейся Лисс.  - Сид сейчас вернется, мы вызовем корабль и полетим всех спасать. Зависнем прям над крышей посольства и всех вытащим. Всех-всех-всех. Кого успеем, конечно.
        Хьелль - солдат, он не строит радужных иллюзий. Но Лисс сейчас надо успокоить. И потом, они же с Сидом не собирались всерьез бросать Тона.

        - Кстати, насчет тех страшилищ на Дилайне. Ты на экскурсии к прекрасной Лулулле, видно, еще была и с закрытыми глазами? Помнишь, там картинка: «Королева Лулулла во гневе поражает демона Чахи со товарищи». Ничего не напомнило?
        Лисс закрывает глаза, пытаясь вспомнить. Ну да, разумеется. Университетский диплом нужно сдать обратно, когда вернусь на Землю. Позорище! Не заметить таких очевидных вещей!

        - Это были демонические конформы лордов Дилайны,  - объясняет Хьелль, не переставая успокаивающе гладить ее по волосам.  - Каждый лорд там обладал по крайней мере двумя формами существования - конформами, т. е. возможностями материально оформить одну и ту же… душу, что ли, если пользоваться вашей земной терминологией. Одно и то же разумное существо с его энергией, чувствами, мироощущением, внутренним миром получало возможность жить с двумя независимыми рядами физических способностей.
        Представь, например, ты любишь плавать и хочешь научиться нырять, но тебе боязно, как всякому человеку, и твоя способность находиться под водой ограничена объемом легких и отсутствием приспособлений для подводного дыхания. Но у тебя есть еще конформ - в виде, скажем, гигантского крокодила или кита, который прекрасно приспособлен для глубоководного плавания. Плаваешь и погружаешься ты в этом конформе, зато потом можешь уже в человеческом облике заново переживать испытанные ощущения и хвастаться перед окружающими. Естественно, крушить посольства лордам было удобнее в демоническом конформе. Почему он так называется, осознала?

        - Да,  - изображение демона Чахи, извивающегося под копьем прекрасной Лулуллы, живо стояло перед глазами Лисс.  - Только это невозможно. Противоречит всем фундаментальным законам, в частности сохранения вещества и энергии.

        - Это тебе Тон расскажет,  - способность лорда Дар-Эсиля подкрадываться незаметно была поистине демонической.  - Вот коммуникатор Краснова. Нам нужна «Альтея». Только попроси капитана Каверина не садиться здесь, а зависнуть над поляной и открыть люк. Я подниму тебя и Краснова, а Хьелль сам справится.

        - О, вы уже на «ты»?  - поинтересовался лорд Дар-Халем, пока Лисс активировала протянутый ей лорд-канцлером коммуникатор.

        - А что мне остается делать? Ты же, пока я, не покладая крыл, трудился на благо сам не пойму чего, просвещал эту прекрасную деле насчет наших с тобой высоких отношений?  - лорд Дар-Эсиль выглядел усталым и недовольным.

        - Умный ты,  - восхищенно сказал Хьелль.

        - Пить хочется,  - ответил лорд-канцлер, плюхаясь на живот в пожухшую от взрыва траву и расправляя крылья навстречу восходящему солнцу.
        Глава VIII. Все отдают и не выполняют приказы

        Игорь Каверин, капитан «Альтеи»
        Ночь обещала быть спокойной. Дипломатия под охраной двух третей Антоновых десантников пьянствовала на Локсии в честь открытия посольства, остальные ребята дрыхли в своих каютах, корабль был готов к отбытию, намеченному на шесть утра по времени Хаяроса. Но капитан Каверин дергался. По-иному он свое состояние назвать не мог, хотя никому бы в этом не признался.
        За столько лет, сколько капитан провел в космофлоте Конфедерации, можно было завести в голове приличную стайку тараканов: многомесячные автономные перелеты, экспедиции из серии «лети туда - не знаю куда» и постоянное чувство ответственности за то, что ты не можешь контролировать, например, за жизни людей, сходивших с его борта на чужие планеты,  - все это психического здоровья не прибавляло. Но у Каверина, в отличие от большинства коллег, равных ему по стажу, таракан был один.
        Зато большой и упрямый. Гарик не любил никого оставлять. Он, например, терпеть не мог операции по заброске исследовательских команд, медицинских и инженерных специалистов, групп первичной разведки полезных ископаемых, когда нужно было прилететь, выгрузить, удостовериться и… отвалить, оставив тех, кого привез, за спиной. От таких заданий с «билетами в один конец» Гарик старался отказываться.
        Ему было все равно, доставляет ли он своих пассажиров в «дивный» неизведанный мир, или на хорошо утоптанную землянам Аппу, или, скажем, на Мхатму, где даже меню в едальнях делают не только на общем языке Конфедерации, но и на основных земных. Он хотел привезти всех обратно. Даже если для этого надо было неделю стоять на космодроме под шквальным огнем всей ситийской артиллерии и каждое утро с полной безнадежностью проверять уровень защитного поля, который падал… ого-го, как падал! Гарик поежился, хотя в рубке было тепло. Это сейчас голубая полосочка на дисплее, отмечающая состояние внешней защиты, вяло плещется у самого верха шкалы. А тогда…
        Он тогда один из всех капитанов Звездного совета отказался выполнить приказ и уйти. На шестой день, когда защитное поле упало почти до нуля, а ни о какой подзарядке не могло идти и речи (весь космопорт уже контролировался войсками ситийской военной хунты, а солнечные батареи… какие, к дьяволу, на Ситии, где небо видно раз в год, солнечные батареи?!!), Тон втащил через задний люк последнего своего десантника, обожженного до черноты, и рухнул на пол прямо у слайд-двери:
«Уносим ноги, капитан». Как они взлетали, даже не хочется вспоминать.
        А потом с Каверина чуть не сняли погоны. Звездный совет истерил по полной программе. Особенно изощрялись желейные студни с Галлинаго, которых сама мысль о том, что ситийцам, расположенным в одном переходе от их оранжевой планеты, мог достаться земной космокрейсер с полным вооружением, привела в состояние, близкое к умопомешательству. Лисс и Такуда молча переглянулись, довели дело до голосования и наложили вето на применение любых санкций к капитану Каверину.
        А когда взбесившиеся десантники задержали командора Разумовского на Кризетосе…
        В общем, капитану было что вспомнить. Вот только вспоминать он не любил. Было у него очень серьезное подозрение, что если посчитать, сколько раз ему удалось, несмотря на обстоятельства и приказы, вернуть на Землю всех, кого «Альтея» доставляла на разнообразные планеты Конфедерации и ее окрестностей, и сколько раз ему этого не удалось, баланс сложится не в его пользу.
        Поэтому изменение первоначального плана миссии Каверин встретил без энтузиазма. Почему нельзя было подписать договор с аккалабами о прекращении военных действий, тихо-мирно вернуться на Землю и уже оттуда отправить полномочное и постоянное посольство на Локсию? Тем не менее, в данном случае оснований не выполнить приказ у него не было. Никакой угрозы жизни сотрудников миссии не ожидалось, ситуация вполне штатная, так что утром «Альтея» развернется над космодромом и возьмет курс домой.
        В качестве завершения сеанса самопсихотерапии, Гарик размял рукой затекшую шею и откинулся на кресле. Он проспал не менее двух часов, прежде чем его разбудил сигнал коммуникатора. Краснов. Нет, Лисс. Ох, Лисс…
        Объявив общую тревогу и установив переключатели взлетного режима на пилотной консоли в нужное положение, капитан Каверин с тревожной обреченностью осознал, что его мысль обрела материальную форму. Не хотел оставлять миссию на Локсии, жадина,
        - на, забирай. Пока не остались от козлика рожки да ножки…
        Метнулись они до Локсии с рекордной скоростью и зависли, соответственно указаниям, над выжженной поляной с нехилых размеров кратером посередине.

        - Большая ситийская мина замедленного действия,  - со знанием дела прокомментировал, глядя в монитор, один из Антоновых сержантов, оставшийся на
«Альтее» за старшего.  - Откуда они здесь?
        Десантники зашевелились. Каверин сообщил им пока только краткую информацию, полученную от Лисс: посольство под обстрелом, она с Красновым в безопасности, нужно забрать их в указанной точке и вызволять остальных. Известие о фортеле, выкинутом локсианами, сразу же сгенерировало на лицах спецназовцев выражение, от которого даже у привычного к таким «чрезвычайным солдатам» Каверина пробежал холодок между лопаток. Желание срочно идти бить морды и учинять справедливость направо и налево одинаково читалось по разнообразной мимике верийцев, землян, аппанцев и представителей малых планет, входивших в состав десантной группы.
        Дело усугублялось тем, что с посольством связи не было. Пробовали и Лисс, и Каверин - все коммуникаторы молчали. Даже особые черные коробочки, закрепленные на поясах у спецназовцев, не подавали признаков жизни, когда те пытались достучаться до своего командира или хоть до кого-то из ребят, защищавших посольство.

        - Глушат. Глушат, чертовы скоты,  - простонал каверинский радист, в очередной раз крутанув ручку настройки.

        - Ты соображаешь, что говоришь?  - тут же вцепился в него один из спецназовцев, судя по выговору, аппанец.  - Наши «лягушонки в коробчонке» не глушатся обычными средствами. Нужно иметь…

        - Саундшаттер С-14. На вооружении Конфедерации уже десять лет. Ситийская разработка,  - сержант говорил, будто вбивал гвозди.  - Запрещены к продаже отдельным планетам. Я тебя попрошу, капитан, скинь эту информацию на Землю до того, как мы высадимся. А то мало ли что…
        Этого капитан Каверин тоже не любил. Когда перед высадкой на намеченный плацдарм или выбросом в самую гущу боя военные с ледяным спокойствием рассматривали в мониторы то, чем и с помощью чего их сейчас будут убивать, и просили «скинуть информацию на Землю». Уходя с корабля на выполнимые и невыполнимые миссии боевой поддержки, они беспокоились не о том, что не вернутся на «Альтею», а о том, что до военного штаба Конфедерации, до стратегов и тактиков из Звездного совета не дойдет сообщение о мощных ситийских минах, неведомыми путями оказавшихся не там, где надо. Гарик понимал, что это часть работы людей, сгрудившихся сейчас у него в рубке, часть работы, благодаря которой кто-то из их товарищей на другой планете с другой миссии вернется на корабль, потому что будет предупрежден. Но легче от этого не становилось.

        - А если там просто уже никого не осталось?  - предположил кто-то из команды.
        Сержант крутанулся на каблуках:

        - Лейтенант, даже умирая, даже в бессознательном состоянии закрепил бы «лягушонку» так, чтобы мы нашли ее по сигналу. И в таком месте, где ее никаким артобстрелом не похоронишь. И любой из наших постарался бы так сделать. Это понятно?
        Все закивали.

        - Если они молчат наглухо, значит их от нас закрывают,  - продолжил сержант.  - Я в ум не возьму, как тут воевали эти… с перьями. С мечом на ситийские мины? Охереть можно.
        Все время этого разговора Каверин краешком глаза следил, как в открытый нижний люк лорд-канцлер Аккалабата загружал сначала Краснова, потом Лисс, как помогал подняться маршалу, махавшему крыльями совсем инвалидно. Лорд-канцлер, напротив, пилотировал себя очень прилично, даже грациозно, несмотря на то, что каждый раз, поднимаясь, тащил двойной вес.
        Гарик впервые видел аккалабатских даров в воздухе: на планету он не сходил, а полеты в районе космодрома были у них, видимо, под запретом. Вся ирония, с которой он прежде относился к длинноволосым мужикам с крыльями, мигом испарилась, уж больно гармонично все у них было устроено: и крылья, и мечи, и руки - все аэродинамически сливалось в едином движении, функционировало целесообразно и эффективно. Капитан даже поймал себя на мысли, что не прочь был бы попробовать: как это, отрываться от земли самому, без помощи железа и горючего.
        Лорд-канцлер между тем завершил погрузку, Лисс помахала, не выходя из нижнего отсека, в направлении внутреннего монитора: «Можно отправляться». Координаты посольства уже были в бортовом компьютере, так что оставалось буквально нажать на кнопку, когда в рубку ввалился потрепанный и злой Краснов и скомандовал: «Домой. Быстро».
        Все оцепенели.

        - В каком смысле «Домой»?  - поинтересовался Каверин, руку все же над кнопкой задержав.

        - На Землю, естественно. А куда ты еще собрался?  - рявкнул Краснов, растерявший, очевидно, за тяжелую ночь всю свою дипломатичность.

        - Вытаскивать ребят из посольства. И твоих сотрудников, между прочим,  - Гарик положил руку на зеленый пластиковый кружок, но по-прежнему не нажимал.

        - Поздно уже. Нет там никого,  - Краснов устало плюхнулся в кресло.  - Мы возвращаемся на Землю. Это приказ.
        В рубке раздался ропот.

        - Этот хмырь может тебе приказывать, капитан?  - спросил сержант, исподлобья, будто впервые увидел, разглядывая Краснова.

        - Вообще-то, да. В отсутствие Тона он здесь главный.

        - Ну так пошли его приказ на х… и идем спасать наших. На Земле отмолишь.

        - Не отмолит,  - равнодушно сказал Краснов.  - Когда в последний раз Звездный совет, благодаря вмешательству этой вот мадамы (он кивнул на Лисс, которая в сопровождении двух даров появилась в дверях), оставил ему капитанские погоны, было решено, что при следующем невыполнении приказа господин Каверин катится из косфлота…

        - В косфлоте господ нет,  - тихо произнес радист. Но его все услышали.

        - В общем, я не настроен дискутировать. Ситуация крайне ясная. Два руководителя миссии спасены и должны срочно проследовать на Землю, чтобы лично доложить Звездному совету о произошедшем форс-мажоре. Посольство разрушено, что, по-видимому, является доброй традицией в этом секторе.
        От этой неуместной иронии Лисс побелела, а Каверин еще сильнее прижал палец к кнопке. Но все еще не вдавливал. О том, что чаша терпения Звездного совета была им исчерпана, он знал. И какие варианты? Нарушить приказ и оставить «Альтею» кому-то, кто будет беспрекословно слушаться таких вот подонков? Спасти десяток жизней сейчас и навсегда потерять возможность спасать, вытаскивать, привозить обратно?
        Тем временем Краснов продолжал:

        - Этих двух (он еще раз кивнул в направлении дверного проема) закинем по дороге на Делихон или Когнату, попросим доставить обратно. Их роль в случившемся мне пока не ясна. Пусть живут.
        Дары переглянулись. Выражение лиц у них было такое, будто их очень хорошо развлекали.
        Сержант спецназа шагнул к Краснову.

        - Вы не можете! Так нельзя, там же люди живые…

        - Судя по твоему личному делу, сержант, ты у себя на Верии особо не стеснялся ни с людьми, ни с их жизнями. И очутился вот в нашем славном десанте, в штрафбате, а на файле твоем помечено «до первого замечания». И фиолетовый лепесточек в углу. Знаешь, что это значит, сержант?
        Сержант знал, поэтому сжатые кулаки опустил, но не сдавался:

        - Послушайте, Вам же не надо ничего будет делать самим. «Альтея» даже не спустится. Мы десантируемся, заберем, кого сможем…

        - Капитан Каверин, а почему Вы до сих пор не выполнили мой приказ?  - осведомился Краснов, поворачивая вращающееся кресло спиной к сержанту.

        - А я не намерен выполнять приказ, идущий в разрез с моими представлениями о долге и чести. И позорить Землю я не намерен. Потому что я уверен, что Антон там до сих пор стоит со своими бойцами насмерть за тех шестерых молокососов в зеленых галстучках, которых ты сюда с собой притащил, а теперь собираешься бросить!  - Гарик впервые повысил голос на Краснова и теперь ждал, что будет.

        - И почему же ты в этом так уверен, капитан?  - вкрадчиво спросил Краснов.  - Я вот, например, подозреваю обратное. Я ведь и нашего лейтенанта файлы тоже читал. И на основе имеющихся данных, а также некоторых дополнительных сведений, которые мне любезно сообщил вице-премьер Локсии, объясняя свое весьма недипломатичное поведение…
        Краснов сделал паузу. Лорд Дар-Эсиль у дверей перестал развлекаться и бесшумно переступил с ноги на ногу.

        - Так вот, на основе необыкновенно интересной биографии лейтенанта Брусилова и откровенно фетишистского отношения ряда руководителей Локсии к некой, достаточно, на мой взгляд, замухрышной планете… я полагаю, что лейтенант с локсианами пришел к взаимовыгодному соглашению и вместе со своими, а не с нашими, как Вы, капитан Каверин, изволите выражаться, ребятами пьет вкуснейший местный ликер в какой-нибудь забегаловке. Вот коммуникаторы и молчат дружненько. А наши молокососы
        - это опять Ваше слово, капитан - лежат под развалинами посольства. Надеюсь, он хоть не сам стрелял им в голову, Ваш лейтенант…

        - Подонок!  - сержант-вериец двигался быстро, но не по сравнению с дарами Аккалабата. Хьелль перехватил занесенную над Красновым руку и рявкнул голосом человека, привыкшего отдавать приказы многотысячной армии:

        - Стоять!
        Спецназовцы обалдели. Привыкнув воспринимать аккалабов как средневековых чудаков, увешанных мечами и крыльями, да и вообще страдающих феодальной дурью, они вдруг во плоти увидели перед собой реальную силу даров. Никто - ни верийские мастера оружия, ни аппанцы, ни земляне, ни единственный в этом взводе делихон - даже не заметили движения, которым лорд Дар-Халем проскользнул за спину их товарищу. А уж командовать лорд умел… так что хотелось встать навытяжку и отдать честь.
        Но навытяжку не получилось, потому что корабль вдруг резко пошел вверх. Гарик наконец убрал руку с кнопки и сосредоточился на мониторах.

        - Ты под суд пойдешь, капитан!  - истерично заверещал Краснов.  - Без моего приказа ты не смеешь…

        - Гарик,  - вклинилась Лисс,  - а я могу тебе приказать?

        - Ты не можешь. В соответствии с последними директивами Звездного совета о разделении ваших полномочий. Забыла?  - ответил Каверин, не отрываясь от монитора.

        - Но в прошлый раз ведь обошлось.

        - Лисс, в прошлый раз я не выполнил общий приказ: была паника, пришло не пойми откуда распоряжение всем кораблям, стоявшим в космопорте Ситии, срочно сниматься с якоря. Сейчас я посылаю ко всем чертям непосредственного начальника, находящегося на месте. Так что господин Краснов прав: это будет полнометражный трибунал, а не заседание Звездного совета.

        - Пусть докажет, что он тебе не приказывал.

        - То есть как?  - удивился Каверин.

        - Ну, если мы все, кто был в рубке, подтвердим, что приказ от Краснова был, а он будет твердить, что нет… кому поверят - нам или ему? Тем более, он в состоянии аффекта.
        Хьелль, отпустивший уже руку сержанта и о чем-то с ним тихо переговаривавшийся, поднял глаза на Лисс. Вот-те на! А она еще критикует Сида за его методы! Сам лорд-канцлер снова выглядел как на курорте. Идея Лисс ему явно понравилась.

        - Лисс, это не пройдет. Разговоры в рубке записываются. Я могу, конечно, стереть то, что ты сейчас сказала,  - подмигнул Гарик.  - Но наговорить на пленку за Олега его приказ… это уже даже не трибунал.

        - И технически невозможно,  - тоскливо добавил радист.

        - Прикажи, Олег, не будь свиньей,  - попросила Лисс.
        Краснов гордо поджал губы и замотал головой. Он чувствовал себя победителем: сценарий разборок с Кавериным и Мымро-Лиссой в Звездном совете и военном трибунале косфлота уже вырисовывался в его голове. Пусть летят, пусть спасают, надеюсь, что у лейтенанта хватило ума смыться… Как я их умою в Звездном совете, как они у меня запрыгают!

        - Так что, Лисс, придется тебе привыкать ко мне в штатском,  - мрачно пошутил Каверин, выводя «Альтею» на точку снижения.

        - Вам идет форма,  - лорд-канцлер Аккалабата бесшумно подкрадывался не только к Лисс. И не только со спины. Сейчас он стоял перед Красновым, прижимая к его горлу свой изогнутый меч. Краснов часто задышал, скашивая глаза на голубоватое лезвие, на котором в мерцающем освещении рубки читались какие-то загадочные знаки.

        - Я категорически утверждаю, что форма Вам идет,  - ультимативно заявил лорд-канцлер.  - Уверен, что по зрелом размышлении советник Краснов со мной согласится. Это же так просто. Отдать приказ, который будет немедленно и эффективно выполнен, и продолжать любоваться тем, как капитан Каверин носит форму. Не откажите мне в удовольствии, советник. Что у нас все орады да орады, а вот прилетел капитан - и такая радость моему сердцу.
        Лорд-канцлер щебетал карикатурно, но глаза у него были словно подернутые инеем. Десантники, наблюдавшие эту картину, но не желавшие вмешиваться, хорошо знали такие глаза. Аккалаб не пугал, он угрожал и готов был свою угрозу исполнить. Багровый рубец, пересекавший шею лорда Дар-Эсиля от уха до уха, свидетельствовал о том, что ощущение от холодного металла, входящего в артерию, знакомо ему не понаслышке.
        Сержант-вериец и лорд Дар-Халем прекратили разговор и сдвинулись немного ближе к месту действия.
        Лорд Дар-Эсиль чуть заметно пошевелил кистью:

        - Ну, мы договорились, советник? Оставляем капитану Каверину форму?
        Лисс приняла из рук радиста маленький аккуратный микрофончик и прицепила к Краснову на лацкан.

        - Так будет лучше слышно. Давай, Краснов, командуй. Я этого лорда знаю: ему как чего втемяшится в голову, колом не выбьешь. Абсолютно средневековый феодал. Никакой просвещенности.

        - У меня рука устала,  - капризно заявил феодал.

        - Вот видишь, у него рука устала, десантники к люку потянулись, Каверин на точку вышел, а ты все артачишься,  - Лисс разговаривала с Красновым, как с маленьким ребенком.  - Дай дядям приказ. Пусть работают.
        Краснов с усилием сглотнул.

        - Ладно. Вы меня…
        Одновременно лезвие на его шее угрожающе двинулось, и Лисс возопила:

        - Нет-нет, не говорите так, господин посол. Зачем это слово? Конечно, мы вас любим, мы вас уважаем…
        Нагнувшись низко-низко к его уху, она прошипела:

        - Краснов, уже приказывай. Для истории. И без всяких «заставили», понял?
        Весь красный, гордо выпрямив спину, Краснов выплюнул в микрофон слова приказа - высадиться на развалинах посольства, спасти всех, кого возможно - и отвернулся к стене. Лорд-канцлер небрежно сунул меч в ножны и взглянул туда, куда, не отрываясь, задержав дыхание, смотрели все, оставшиеся в рубке. И не верили своим глазам.
        Центральный монитор показывал вовсе не развалины посольства, а просто выщербленные стены, полупроломленную крышу и выбитые окна, из-за которых доносилось знакомое жужжание парализаторов и чавканье скорчеров. Десантировавшееся с «Альтеи» подкрепление уже растворилось в дыму и известковой пыли и сразу приступило к делу. Автоматы и скорчеры заговорили громче, им ответили окружавшие здание локсийские минометы. И сквозь весь этот шум в каверинском коммуникаторе заорал голос, хриплый, но счастливый, искаженный еще работающими, но уже не закрывающими
«Альтею» от «чрезвычайщиков» глушилками: «Гарик, ты че творишь! Уйди за здание! И ниже, чтобы я мог людей сажать! В сад! Всем в сад, идиоты!»
        Вместе с огромным облегчением от того, что чертов Тон жив, что у него все под контролем, что он даже «Альтеей» успевает командовать, Лисс ощущает тихое прикосновение к волосам и шепот лорд-канцлера: «Ты абсолютно средневековая феодалка. Прежде чем драпать на Землю, не забудь закинуть нас домой».
        Эпилог

        Пышно умирает над горами и долинами Аккалабата сияние последнего летнего заката. Сигнальные огни замков стынут во влажной дымке уходящего дня, зовут, как мотыльков на свет, но не убивают своих хозяев, а привечают домашней лаской. Затихают ветры над вершинами невысоких холмов, и застывают молчаливые сосны вдоль серебристо-серой реки.
        Таким видишься ты мне, мой Аккалабат, моя печальная родина, из окна Дар-Халема, не самой древней и не самой мощной из твоих родовых крепостей, обращенной главными воротами к столичной твердыне Хаяроса и строгими башнями - в противоположную сторону, туда, где высятся над синими полями твоих туманов стены Дар-Эсиля, неприступные во веки веков…
        В проеме верхнего окна одной из этих башен стоят, полуобнявшись, два верховных лорда - Хьелль Дар-Халем, главнокомандующий вооруженными силами Ее Величества, и Сид Дар-Эсиль, лорд-канцлер и хранитель печати. Черный орад лорда Хьелля и серебристое облачение лорда Сида, темные волосы Хьелля и белокурые Сида перемешаны так, что невозможно определить, где кончается одна человеческая фигура и начинается другая. Голова одного закинута на плечо второго, руки переплетены. Дары задумчиво смотрят вниз, туда, где смыкаются пределы их владений. Лорд Хьелль небрежно замечает:

        - Мы отказались от претензий на Локсию. Дилайна…

        - Дилайна…  - эхом отвечает лорд Сид.
        И они прекрасно понимают друг друга. Собственных кораблей Аккалабата хватает только на перелеты внутри сектора. А это значит, что наступивший мир будет долгим.

        - Теперь Аккалабату не нужен главнокомандующий,  - продолжает свою мысль Хьелль, отбрасывая со лба темный локон.  - Зато без лорд-канцлера ему не обойтись.
        Действительно, установление отношений со Звездным советом - это не разовый шаг. Потребуется еще много дипломатического такта и бумажной волокиты, прежде чем Аккалабат почувствует себя полноправным членом сообщества планет. Как ни крути, лучше Сида никто не справится с этой работой. К тому же, он начал понимать землян.
        Лорд Дар-Эсиль молчит, глядя в сторону. Из зеленоватого сумрака доносятся пронзительные вопли болотной жабы, и его передергивает от отвращения. Мерзкие пятнистые твари готовятся к зиме, созывают свои выводки, чтобы до наступления холодов закопаться в речную глину. Хочется заткнуть уши, закрыть глаза, упасть в постель и проснуться три месяца назад под столом «У старого мышелова» в обнимку с младшим Дар-Умброй в рваном ораде.
        Хьелль утыкается лбом в серебристые пряди, тихо спрашивает:

        - То, что сказала королева, просто требование или уже ультиматум?

        - Это более чем ультиматум, Хьелль… Аккалабату не обойтись без лорд-канцлера, но лорд-канцлер без наследника - позор и слабость Империи… А я переполнил чашу общего терпения, судя по всему. Верховные дары и так бурлят из-за уступок землянам. Сегодня шел по коридорам, многие отворачивались. Кстати, тебя она «больше никогда не хочет видеть». Это цитата.

        - Мне не нравится, что на кону стоит твоя голова.
        Сид не выдерживает:

        - Можно подумать, дело в моей голове! Дело в твоей жизни. А я не хочу…

        - Не хочешь?  - насмешливо уточняет Хьелль.  - А что это у тебя на шее?
        Его палец скользит по шраму.

        - Я не это хотел сказать,  - Сид делает попытку отстраниться, но Хьелль решительно притягивает его обратно:

        - Я знаю. Не брыкайся.
        Прощальные порывы августовского ветра раздувают полы орадов, треплют волосы, задувают в комнату дым от башенных факелов Дар-Халема.

        - Можно бы устроить что-то вроде военной Академии, как на Ди… Земле или Аппе,  - деловито замечает Сид спустя несколько минут.  - Ты бы…

        - Я бы не,  - прерывает его Хьелль. Он решительно поворачивается, берет друга рукой за подбородок и не позволяет отвести взгляд.  - Ты нужен королеве, Сид. А я нужен тебе. В любом качестве, и ты это знаешь.
        Игольчатые ресницы вздрагивают, губы кривятся. Лорд-канцлер шипит сквозь зубы:

        - Убери руку - укушу.
        Хьелль усмехается, убирает руку и резко толкает Сида в комнату, надвигается на него, оттесняя к широкому деревянному столу, на котором грудой валяются уже ненужные карты военных действий, распечатанные конверты с донесениями, черновики штабных бумаг…

        - Сид, послушай меня, послушайся меня еще хоть раз в жизни,  - сбивчиво начинает он.  - То, чего мы оба боимся больше всего на свете, может произойти уже завтра на приеме у королевы по поводу того, что «все так хорошо закончилось». Самое позднее
        - послезавтра на церемонии посвящения новых фрейлин. Я не хочу тебя потерять. Я не могу тебя потерять. Давай хотя бы попробуем.
        Жарким шепотом, как заклинание, повторяя главные слова - попробуем, не хочу - он смахивает весь военный мусор со стола, усаживается на край, тянет на себя Сида, негнущимися пальцами возится с застежкой орада. Тот, зажмурив глаза, трясет головой безмолвно «нет, нет, неееет!», но разве он может отказать своему не умеющему танцевать Дар-Халему. Он еще сопротивляется… но Хьелль неожиданно откидывается на спину, увлекая его за собой и уговаривая, как ребенка:

        - Иди сюда, родной, иди же… сюда… так надо…
        Сид встряхивает головой и выдыхает долгожданное «да». Но когда он подается вперед, тяжело шепча в раскрытые навстречу потрескавшиеся губы: «Все будет хорошо. Ведь, правда же, родной, все будет хорошо…», Хьелль замечает в его глазах какое-то странное выражение. Совсем не то, которое рассчитывал видеть, отдавая свои крылья.


* * *

«Все будет хорошо. Все же будет хорошо?» - думает в это время на другом конце Конфедерации Лисс, стоя в дверях палаты интенсивной терапии. Лица человека, лежащего на единственной в палате кровати, не видно из-за бинтов и переплетения разноцветных трубок. Но Лисс смотрит не на лицо. И даже не на татуировку, которая кажется сделанной прямо на пододеяльнике, настолько рука лежащего сливается с белизной постельного белья. Ее отсутствующий взгляд устремлен на изуродованные под татуированным узором запястья, но она видит не их, а пустую витрину в музейном зале, в которой со вчерашнего дня на месте тонкого браслета чистого золота лежит надпись «Экспонат на реставрации».
        Интермеццо

        Такуда обреченно рассматривал горку фишек на столе. Три плюс три плюс пять плюс пять плюс еще десять - больше двадцати шести никак не получалось. Зато напротив него маленькая Ай с довольным видом складывала картонные кружочки в два столбика: три «монетки» по десять очков и две «пятерки». Итого сорок - враг повержен и позорно отступает.
        Настольные игры пользовались у домашних бессменного члена Звездного совета Такуды Садо огромной любовью. Глава семьи свято верил в их преимущества перед играми компьютерными и крепил боевой дух и интеллектуальные способности своего сына и четырех дочерей в ежедневных посиделках над заковыристыми картонными полями, карточных баталиях и путешествиях с помощью кубика или волчка по реальным и вымышленным мирам драконов и подземелий, меча и магии, сокровищ и лабиринтов - всего того, что земная - и не только земная - индустрия настольных развлечений выбрасывала из года в год на рождественские прилавки.
        С самого малого возраста дети, родившиеся в этом доме, знали: отец будет с ними играть, и будет играть серьезно - не поддаваясь и не делая скидок на неопытность и слезы.
        Но сегодня глава семьи был повержен. И как!
        Начиналось-то все неплохо. Игра называлась «Королевские врата», предназначалась для двух-четырех участников, а суть ее, как гласила инструкция, заключалась в
«захвате зон влияния в средневековом городе с помощью фишек боевых отрядов». Каждая зона влияния давала разное количество очков и требовала разного количества боевых ресурсов, так что для победы была необходима дальновидная стратегия, позволявшая распределить силы и на каждом этапе выстроить оптимальное соотношение понесенных потерь и завоеванной добычи. Такуда аккуратно разложил на столе счетчик очков, карточки объектов, за которые предстояло вести борьбу, извлек из коробки четыре разноцветные стопочки «фишек боевых отрядов» и предложил маленькой Ай выбрать цвет, какой ей нравится.
        Ребенка сразу же ухватила красный комплект, позволив отцу завладеть его любимым зеленым цветом. И игра началась. Такуда немедленно разработал и успешно реализовал далеко идущий план, позволивший ему уступить Ай все объекты, дававшие минимальное количество очков (казармы, провиантские склады, рынок и т. п.), и заграбастать те, которые ценились повыше (арсенал, кафедральный собор, ратушу и др.). Через полчаса, несмотря на то что часть городских объектов еще стояла на кону, у отца и дочери кончились фишки боевых отрядов, что, согласно правилам, знаменовало конец игры и начало подсчета очков. Такуда явно был впереди и уже подготовил утешительную речь для проигравшей стороны. Не тут-то было.
        Глядя на отца невинными голубыми глазами, унаследованными от матери-француженки, восьмилетняя Ай протянула руку к двум оставшимся комплектам карточек - желтому и лиловому, ловко разделила их пополам и положила один перед Такудой.

        - Будем продолжать этими,  - ультимативно заявила она.
        Такуда проиграл, окончательно и бесповоротно. Возникновения новых ресурсов и боевых единиц «из ниоткуда» его стратегия не предусматривала. Она была конечной, от точки А до точки Б, и в тот момент, когда точка стала лучом, а финишная прямая превратилась в полосу разбега, Такуда был обречен.
        Потерев лысину, член Звездного совета Такуда Садо пожал руку победительнице, попросил у жены зеленого чая и, зайдя в кабинет, решительно отправил в шредер приглашение на вручение очередной премии человеку, математически доказавшему парадокс Княжинского. Шел 58 год по календарю Конфедерации, лето стояло ужасно жаркое, и единственным местом, куда Такуда еще согласился бы выбраться из своего прохладного дома под Киото, был Анакорос: доктор Ковальская раздобыла очередной несравненный шедевр верийского мечестроения и не отказывалась поделиться.
        Книга вторая
        Королевские врата

        Пролог

        В письме, направленном Алиссией Ковальской всем членам Звездного совета, говорилось… Точнее, никто за пределами Совета так и не узнал, что конкретно в нем говорилось, только на очередных перевыборах тридцатью двумя голосами против двух Лисс было предложено одно из кресел, закрепленных за Землей как за одной из планет-основательниц Конфедерации, освободить, что она с превеликим удовольствием и сделала.

        - Ты нажила себе кучу врагов,  - мрачно резюмировал Гетман, пригласивший ее сразу за упомянутым судьбоносным событием на чашечку чая.  - Не думаю, что твоя точка зрения нашла понимание. Где работать собираешься? Половина интересующих тебя планет теперь тебя близко не подпустит.
        Звездный совет в этот раз перевыбирался на Мхатме, и в окно кофейни временного пресс-центра смотрело ночное небо изысканной черноты, практически недоступной на Земле из-за индустриальных огней и обилия искусственных спутников. Лисс наслаждалась звездной тьмой за окнами, терпкой маслянистой влажностью в воздухе, оставшейся после недавнего сезона дождей, и мхатмианским обычаем заваривать пол-ложечки кофе на большую бадью, из-за которого туры на эту планету категорически не раскупались в Италии и странах Латинской Америки, зато кофепитие могло продолжаться бесконечно. В конце концов, Лисс никогда не ходила пить кофе, чтобы его пить. Чтобы пить, она варила его у себя дома на кухне.
        И сейчас, слушая Разумовского, сильно сдавшего и поседевшего за последние годы, Лисс захотела сделать его счастливым. Хотя бы одну причину вечных его треволнений снять с ссутулившихся плеч. Она порылась в сумочке и вытащила несколько разношерстных писем. Зная любовь Лисс к бумажной корреспонденции, важнейшие сообщения ей всегда присылали так, а не по электронной почте. Тем более что самые интересные для нее отправители все равно предпочитали пользоваться стилом, пером или ручкой, а не виртуальным стеком или клавиатурой.
        Лисс помахала в разной степени помятыми депешами перед носом Гетмана, давая ему возможность различить оттиск печати парламента Аппы, верийский пергамен, собственноручную подпись Носителя эбриллитового венца Мхатмы, извилистые письмена Когнаты…

        - Ну, как-то так…  - туманно высказалась она.  - Заметь, это не пожелания уснуть и не проснуться или, как любят выражаться аппанцы, сдохнуть под мостом с вонючими псами. Это предложения работы.
        Гетман удовлетворенно прихлебнул из чашки.

        - На Когнате ты сдохнешь точно. При твоей нелюбви к холоду.

        - А здесь, на Мхатме, жутко жарко. Значит, откладываем,  - Лисс запихнула два вышеозначенные письма в сумочку.  - Верия - это военная академия. И далековато.

        - Ага, а главное - занятия там начинаются в пять утра и нельзя опаздывать,  - поддел Гетман.

        - Точно, никакой гигиены умственного труда,  - охотно согласилась Лисс.  - Хотя я их уважаю: при таких-то медико-биологических показателях быть лучшими воинами Конфедерации…
        Верийское приглашение последовало за двумя предыдущими. Теперь между высокими глиняными чашками на столе красовался только аппанский прямоугольник с золотым обрезом.

        - Аппанцы дают мне научно-исследовательский центр, дядя Леша. И полный, как говорится, карт-бланш. Я смогу собрать всех, кто мне нужен, с разных планет. Ты знаешь, какие у них деньги, какие возможности! Заниматься наукой, издавать книги, обучать… Я смогу влиять на многие процессы в Конфедерации и вне ее, которые, будучи членом Звездного совета, я вынуждена была принимать как должное. Политическое благоразумие, идеи демократии, моральная ответственность… Я сыта этим по горло. Так же как и нашим извечным амплуа deus ex machina: явиться к концу разборки и водворить вселенскую справедливость. И потом выходим мы, все в белом… Извините, я хочу успевать к началу представления.
        Лисс так злобно покосилась на подошедшего официанта, что тот предпочел ретироваться в другой конец зала.
        Гетман выглядел удивленным.

        - Чего еще ты хочешь?

        - Единолично принимать решения. Мне надоели все эти голосования, процедуры, право вето, первое слушание, второе слушание, двадцать первое слушание, есть кворум, нет кворума… что, Хортулана уже установила блокаду Фрингиллы?!! Какая неприятность! Давайте обсудим конфедеративные санкции! Давайте обсудим то, это, пятое, десятое! И из всего этого не будет никакого толку!

        - Лисс, не ори, на нас оборачиваются.

        - Извини, дядя Леша, просто наболело.
        Лисс вяло поворошила ложечкой остатки кофе и любовно погладила пальцем аппанское приглашение.

        - А родная планета, выходит, тебе ничего не предложила?

        - Третьей планете от Солнца мои услуги не требуются,  - невесело пошутила Лисс. Приподняв глиняный сосуд и заглядывая туда одним глазом, она дивилась количеству коричневой гущи на дне.

        - Уверена?
        Лисс громко опустила чашку на стол. Прямо на золоченый прямоугольник. Сказала умоляюще:

        - Дядя Лешаааа…
        Вокруг глаз Гетмана поплыли довольные морщинки. Покопавшись во внутреннем кармане пиджака, он бросил на стол серый конверт со знакомой Лисс до слез эмблемой.

        - Это, конечно, не исследовательский центр на Аппе с безграничными возможностями оттачивать научные теории ради научных теорий, который ты построишь для себя и под себя. Это огромный живой организм - колледж, занимающий полпланеты, со сложившимися традициями, со своими достоинствами и недостатками, с массой людей, зданий, подразделений. И каждое из них…

        - Я согласна.

        - Прости, что?

        - Земля предлагает мне место директора Анакороса - колледжа, который я закончила. Я принимаю.
        Лисс протянула руку к конверту. Гетман тут же накрыл его ладонью.

        - Откуда уверенность, что там именно место директора?

        - Другие предложения не рассматриваются,  - Лисс поскребла ногтем уголок конверта.
        - Можно, я не буду повторять свою речь про «хочу влиять» и «единолично принимать решения»?

        - Ну, уровень влияния на судьбы Вселенной, конечно, несравним с тем, который открывает перед тобой Аппа…

        - Разумеется, Анакорос в этом плане дает гораздо больше возможностей.
        Воспользовавшись замешательством Гетмана, Лисс наконец-то завладела конвертом, но открывать не спешила. Разумовский смотрел на нее во все глаза.

        - Анакорос?

        - Этого-то Вы и не понимаете. И никогда не понимали. Хотя, может быть, ближе всех подошли к решению. Чтобы не опаздывать к раздаче, Звездному совету нужно не рассылать шпионов во все края Галактики, не сажать десятки научных институтов думу думать насчет проблемы Дилайны или Ситийского кризиса, не рубить сплеча, как мы тогда на Аккалабате… а взяться всерьез за каждого отдельного ситийца, аккалаба, локсианина, попадающего, грубо говоря, к нам руки в восьмилетнем возрасте. Сколько их прошло через Анакорос за все эти годы? А толку что?

        - Оооо, ты предлагаешь воспитывать земных шпионов из малышей-первоклассников? Или, вместо того чтобы давать образование отпрыскам, как правило, не последних семей с разных планет Конфедерации, заняться превращением их в наших послов доброй воли? Не слишком ли, девочка моя?
        В последние годы это обращение из уст Разумовского обозначало, что Гетман начинал сильно злиться. Лисс не обратила внимания, она распечатывала конверт. Пробежав его содержимое глазами, Лисс махнула официанту и вновь подняла глаза на собеседника:

        - Здесь место директора. Давайте закончим разговор. Вы все равно не поймете меня, мысля только такими категориями, как «вырастить шпиона» или «превратить в посла доброй воли». Тем, кто просил Вас выяснить, что я думаю и чем собираюсь заниматься, заняв предложенную должность, можете передать то же самое. Я согласна.
        Часть первая
        Моя дорогая Лисс…

        Глава I. Кур аккалабатский, он же белая крыса

        Элдж Дар-Эсиль

        - Маааама! Маааам, он опяяяять!  - маленький белобрысый мальчик с разбегу взлетает на самый верх парадной лестницы и врезается головой прямо в живот отца. Тот недовольно отстраняется, берет сына тремя пальцами за подбородок, холодно осведомляется:

        - Что - опять? Кори опять тебя побил?
        Мальчик покаянно вздыхает, но глаза на отца поднять не решается. Пальцы впиваются в подбородок еще сильнее…

        - Элдж, я с кем разговариваю?
        Элдж непроизвольно ойкает. Ему совсем не хочется рассказывать отцу, что Кори, который на год младше, выбил у него один меч в первой же атаке, во второй - порезал от плеча на всю длину серебристый орад, а в третьей - от души приложил по скуле металлической пластиной на перчатке. Но отец сам видит отсеченное полотнище и кровоподтек под глазом. Он наконец отпускает Элджи, брезгливо вытирает руку о свой орад.

        - Ты старший сын дома Эсилей или кто?  - это вопрос стандартный, но Элдж так и не научился на него отвечать. Поэтому он молчит дальше, чем еще больше выводит отца из себя. Голос лорд-канцлера Аккалабата сочится ядом:

        - Я не намерен терпеть у себя в доме слабовольное, ни к чему не пригодное, вялое существо, которое только цветом орада похоже на моих предков. Это понятно?
        Трещина в беломраморной плитке напоминает ящерицу, а уголок соседней черной отколот. Пол родового замка за десять лет жизни изучен старшим сыном дома Эсилей лучше, чем стены и потолок.

        - Отвечай отцу, бездарь!
        Рука лорда Дар-Эсиля уже занесена для удара. Элджи не привыкать, он просто считает про себя до ста. Тридцать один… тридцать два… тридцать три…

        - Сид, не смей его трогать.
        Мама, чуткая, любимая, все понимающая мама, всегда успевает. Вот и сейчас она перехватила руку мужа в сантиметре от крепко зажмуренных игольчатых ресниц, от почти незаметных белесых бровей, сведенных к переносице от напряжения, от обреченно наморщенного мальчишеского лба… перехватила и держит. Она бы не удержала, если бы лорд-канцлер действительно захотел ударить, но он только, выругавшись себе под нос, поворачивается на каблуках и уходит наверх, в свой кабинет, из окна которого десять минут назад видел отвратительную, невообразимую и непристойную сцену на лужайке.
        Один из участников этой сцены стоит теперь, вжавшись лицом в шнуровку на платье матери. На бледной коже останутся следы, но это неважно, потому что нежные, надежные, добрые руки гладят по волосам, теплые губы целуют затылок.

        - Не расстраивайся, милый. Все будет хорошо. У тебя все получится. Когда-нибудь.
        В такие моменты Элджи кажется, что все действительно будет хорошо и что у него когда-нибудь получится двигаться так же быстро, как Кори, наносить такие же уверенные удары, так же неожиданно подниматься в воздух, выполнять финты, сбивы, перевороты…

        - Ой-ой-ой! Наша цаца хочет обратно в детскую!  - раздается ехидный голос от подножия лестницы. Средний сын дома Эсилей не выносит телячьих нежностей. О том, что при виде мамы, причесывающей Элджи, его, Кори Дар-Эсиля, тошнит и вообще у него аллергия на все эти «сюсю-масю» между мамой и старшим братом, Кори начал сообщать уже с трехлетнего возраста. Впервые взяв в руки меч.

        - Кори, перестань!  - укоризненно говорит леди Хелла.  - Элдж - твой брат. Вы должны уважать и поддерживать друг друга.

        - Спасибо, не надо,  - огрызается Кори.  - Я его поддержку в гробу видел. Скажи еще, что я должен любить… этого… неполноценного.
        Элдж еще больше сжимается в материнских объятиях. В сущности, ведь Кори прав: на состязаниях молодых мечников толку от него никакого, друзей среди других даров своего возраста завести он не смог, талантами особыми не обладает… На него даже учитель танцев рукой махнул и сказал лорду Дар-Эсилю: «А знаете, может, его лучше в корпус… с такой-то координацией», за что и схлопотал по лицу железной лорд-канцлерской пятерней.
        Элджи старается, очень старается соответствовать тому, что ожидается от «старшего сына дома Эсилей», но у него ничего не выходит. Ну и пусть, пусть главным и лучшим становится Кори. Мама же не разлюбит его из-за этого. А отец… отцу он никогда не был нужен.
        Кори быстро проходит наверх, растопырив полы орада и нарочно задевая ножнами мать и брата. У него уже походка умелого мечника, все мышцы, какие нужно, расслаблены, а которые нужно - напряжены. Его никто никогда не застанет врасплох. Элджи немного завидует брату, но есть одна вещь, которой он не понимает.

        - Мам,  - тихо спрашивает он.  - Почему эти мечи обязательны?

        - Мммм?  - ловкие пальцы разделяют путаницу серебристых прядей у него на спине и заплетают их в косичку.

        - Почему мы непременно должны уметь сражаться на мечах? Почему нет ничего другого?

        - Другого?  - эхом повторяет леди Дар-Эсиль.

        - Да, другого. Что я мог бы научиться делать, и меня бы все уважали.

        - Это Аккалабат, милый. Я уже тысячу раз говорила тебе. Это Аккалабат.

        - Но нам же не с кем воевать. У других планет лазерные пушки и бомбы. Здесь никого кроме нас нет. Зачем это,  - Элджи запинается, но первый раз договаривает эту давно мучающую его мысль до конца,  - …умение, если оно ни для чего не нужно?

        - Элджи, родной, ты слишком много размышляешь. Мечи - это традиция. То, ради чего мы рождаемся и живем. Согласись, что есть много такого, без чего на первый взгляд могла бы обойтись та или иная цивилизация - книги, например. Или часы. Лошади. Или эти конфедеративные коммуникаторы.
        Вот такие разговоры Элдж Дар-Эсиль любит больше всего на свете. Он любит рассуждать о том, как живут аккалабы и как они могли бы жить, если бы… или если бы не… Любит он и пробираться тайком в кабинет отца, где стоит экран, соединенный с астронетом, и, хотя ретрансляционные вышки на Локсии работают плохо, разглядывать нечеткие образы других миров, силуэты зданий непонятного назначения, из которых выходят и в которые входят совсем не похожие на аккалабов люди.
        Мать легонько встряхивает его за плечи.

        - Иди, попроси тейо Тургуна, чтобы он позанимался с тобой дополнительно. Ты старший сын лорд-канцлера Аккалабата, Элджи, и у нас с тобой есть обязательства… перед королевой, перед Империей, перед твоим отцом. Пока мы выполняем их из рук вон плохо.
        Последний поцелуй в лоб, и она спускается по лестнице - легкая, изящная, необыкновенная, чуть придерживая подол темно-фиолетового платья.


        Сид Дар-Эсиль, лорд-канцлер Аккалабата
        Люди стареют намного быстрее, чем стены. Королевский дворец в Хаяросе собирается жить вечно, чего не скажешь о Ее Величестве правящей королеве. Вот и сегодня она уснула, слушая доклад лорда Дар-Пассера о намеченном на послезавтра состязании молодых мечников.
        Сид легонько подул в возвышающуюся перед ним пышную прическу.

        - Лорд-канцлер, не надо меня будить. Я не сплю,  - огрызнулась властительница Аккалабата.  - Кто у нас еще на сегодня? Дар-Фалько?

        - Верховный лорд Дар-Фалько при смерти, Ваше Величество. Боюсь, что скоро Вам придется назначить нового жреца прекрасной Лулуллы,  - Сид скроил подобающую случаю печальную физиономию.  - Лорда Дар-Пассера можно отпускать?
        Пассера, стоявшего на коленях у трона, аж передернуло. Сид обласкал его покровительственной улыбкой.

        - Давай отпустим,  - согласилась королева.  - Иди, Дар-Пассер, и служи мне и дальше верой и правдой.
        Но когда дар, кланяясь и благодаря, уже допятился почти до середины зала, королева его остановила.

        - Список участников мне оставь. Хочу кое-что обсудить с Дар-Эсилем.
        Даже если бы Дар-Пассер не метнул на него торжествующий взгляд, Сид догадался бы, о чем пойдет речь. Что ж, он давно готов к этому разговору. Днем раньше, днем позже… Сид неспешно спустился со ступенек, на которых стоял трон, приблизился к ректору военного корпуса, поклонился небрежно, громко сказал:

        - Мы благодарим Вас, милорд.
        И одними губами, так, чтобы не слышала королева:

        - Если узнаю, что ты наябедничал, голову оторву.
        Дар-Пассер мерзко ухмыльнулся, спрятавшись от королевы за Сидом, и выкатился за дверь.
        Сид с низким поклоном передал свиток королеве. Она даже разворачивать не стала, постучала им по коленке, обтянутой темно-зеленым бархатом, и швырнула в угол. «Да она еще переживет Хаярос»,  - подумал Сид.

        - Ты снова выставил одного Кори.
        Начинается.

        - Там и так будет не протолкнуться от выводка Дар-Пассеров. И Дар-Умбры тоже расплодились как кролики. Четверо Умбра в одном турнире - это, да простит меня Ваше Величество, перебор.

        - А один Эсиль?

        - Норма.

        - То, что ты был единственным ребенком, не делает это нормой, мой мальчик.
        Начинается-начинается-начинается. Молчим. Ожесточенно делаем вид, что ждем продолжения.

        - Так что не так с Элджи?
        Гадкая, умная, злая старуха! Если бы я знал, что с ним не так, я бы давно это исправил.

        - Молчишь…
        Молчу. Вы не для того разговор затеяли, чтобы я говорил.

        - Лорд Сид.
        Теперь и она молчит. Я уже тридцать шесть лет Сид, между прочим. То есть я в основном «лорд Дар-Эсиль» или «лорд-канцлер». «Лорд Сид» я тогда, когда дело становится совсем плохо. Пусть теперь у нас будет не лицо, а самая покорная и умильная морда, на которую мы способны. Ну же, давай!

        - Более ста лет представители твоей семьи занимали главное место у этого трона. Мне бы хотелось, чтобы так продолжалось. Но, к сожалению, очевидно, я единственная на Аккалабате, кого это волнует.

        - Ваше Величество!

        - Не перебивай! Если бы тебя хоть на секунду взволновала судьба Империи, которой необходим сильный и уверенный в себе лорд-канцлер, ты бы не рассусоливал столько лет со своим Халемом. И ты бы сразу пришел ко мне, когда увидел, что твой старший сын не способен стать твоей сменой. Почему я должна узнавать об этом от других, Сид? О том, что мальчишка безобразно фехтует, что все учителя, которых вы приглашаете в замок, им недовольны, что на занятиях в военном корпусе, которые, кстати, лично ты - ты сам!  - сделал обязательными для всех, он последний. Почему? Ты сам не даешь мне возможности тебя защитить.

        - Защитить меня?

        - Помнишь наш разговор с тобой пару лет назад об ошибках твоего отца?
        Нет, она не переживет Хаярос. Разговор был лет десять назад.

        - Да, Ваше Величество. Я тогда сказал Вам, что лорд Корвус не делал ошибок.

        - Еще как делал! И самой непростительной из них было знаешь что?

        - Скажите мне, моя королева.

        - Незаменимость. То, что он был мне жизненно необходим. И когда речь зашла о том, чтобы отправить тебя за ширмы, он предложил вместо тебя себя, а я не могла пойти на это. Я не могла лишиться своей правой руки, а он бы сделал - сделал - сделал это! И мы бы не смогли его удержать!
        Королева уже не просто кричала. Она вопила, раскачиваясь взад и вперед на троне, вцепившись обеими руками Сиду в предплечья и раскачивая его вместе с собой.
«Сейчас я упаду ей на колени,  - подумал Сид.  - Это будет почище, чем ширмы». Хотя если упасть на колени самой грязной проститутке на Локсии, это все равно чище, чем ширмы.

«За ширмами» в королевском дворце Дар-Аккала содержатся деле королевской крови. Родные и единоутробные сестры, дочери, внучки правящей королевы. Для них предназначены особые покои, отмеченные тайным знаком святой Лулуллы на дверях, в которые входят только самые доверенные слуги. На дворцовых праздниках и крупнейших турнирах «за ширмами» - непроницаемыми и непрозрачными с одной стороны перегородками из эбриллита - скрываются редчайшие для Аккалабата живые существа, женщины, рожденные женщинами, деле, не знающие дуэма.
        Их никто не видит, зато они внимательно рассматривают даров, находящихся в зале, на трибунах, на площадке для боев, особенно молодых даров. Правящая королева строго следит, чтобы родственницы не «раскатывали губу», и отвечает категорическим
«нет» на их просьбы прислать за ширму кого-нибудь из даров, нужных империи или симпатичных лично Ее Величеству.
        Но если ты Ее Величеству безразличен или, паче чаяния, провинился и так совпало, что жадный взгляд из-за ширмы выхватил из блестящего общества даров именно тебя или твоего сына… За ширму уходят, но из-за нее не возвращаются. Королевскому роду Аккалабата не нужны хвастуны, которые будут рассказывать о том, что они добавили крови в увядающее древо этого рода.
        Если же королева желает вознаградить особо отличившихся или улучшить породу в том или ином клане, то она объявляет на какой-нибудь придворной церемонии, что лорд такой-то свободен от дуэма и получает в жены деле из-за ширмы - деле королевской крови. Деле, которая умрет рано, но успеет принести Аккалабату потомство, необходимое для его процветания. Этот жест королевы настолько же почетен, насколько страшен и отвратителен уход за ширмы.
        Единственным даром Аккалабата, который входит за ширмы по своей воле и выходит оттуда в своем уме и здравой памяти, является лорд-канцлер. И то не каждый. Сид еще ни разу за ширмами не был, но он знает, что отцу приходилось бывать там часто.
        Поэтому истерика королевы ему непонятна. Зато ему отлично ясно, что сейчас последует.
        Королева успокоилась так же неожиданно, как и взвилась.

        - Вернемся от твоего бессмысленного отца в день сегодняшний, мой лорд. Дни властительницы Аккалабата не бесконечны, и я уже выбрала преемницу. Эта преемница
        - результат хождения за ширмы одного из Дар-Пассеров, который провел там, по моему недосмотру, гораздо больше времени, чем нужно, чтобы продлить королевский род. Он успел ее повоспитывать. И не только он. Ты замечал, что в последние годы мальчики Пассеров вполне охотно бегали за ширмы?
        Сид кивнул. Еще бы он этого не замечал! Но он объяснял себе странноватое желание клана Пассеров жертвовать своими молодыми дарами как элементарное стремление
«проредить ряды». Пассеры размножались неумеренно и представляли собой самый большой клан на Аккалабате, со множеством побочных ветвей, отпочковавшихся от главной. При древности их рода и славе лучших мечников, которая в отсутствие Дар-Халемов, казалось, перешла к ним навечно, Дар-Пассеры не испытывали недостатка в желающих пойти к ним под дуэм. Быть дойе у Дар-Пассера означало получить хорошего каруна и со временем войти в многочисленный и надежный клан, всегда поддерживающий своих… и отправляющий молодежь за ширмы.

        - Так, значит, они делали это не просто чтобы избежать очередной драки за замок между старшим и младшими сыновьями?  - задумчиво произнес Сид.  - Им было нужно влияние за ширмами?

        - Да, и они влили в уши девчонкам достаточно яду, чтобы кандидатура Дар-Эсилей на место лорд-канцлера даже не рассматривалась, кто бы ни занял мое место. Поверь, я учитывала твои интересы, мой мальчик, когда выбирала преемницу. Но интересы Аккалабата прежде всего.

        - Я вполне согласен с Вами, Ваше Величество. Вы мудры, как всегда.
        Ну давай уже переходи к главному. Сколько можно меня терзать. Скажи: Элджи должен…

        - Ты должен ответить мне прямо, здесь и сейчас, Сид. Способен ли кто-то из твоих сыновей быть лорд-канцлером? Таким же, как Корвус и ты, или лучше. Худшего я найду у Дар-Пассеров.

        - Ваше величество, Элджи всего десять лет, Кори - девять, Медео - семь. Как я могу гарантировать…

        - Тебе было восемь, когда твой отец сказал мне, что ты достоин. Как раз между Кори и Медео. Но давай остановимся на очевидном, если ты так хочешь. Элджи не может быть лорд-канцлером, верно?

        - Да.
        Сид опустил голову так, что подбородок почти касался груди, и говорил тихо-тихо. Но королева все равно услышала.

        - Ты всегда был честным мальчиком. Хитроумным, изворотливым, но честным. Не то что твой отец.
        Осторожный стук в дверь предупредил, что сейчас слуги войдут зажечь свечи. Пока старик камердинер шаркал по комнате, поднося лазерную зажигалку к толстым восковым столбикам, торчавшим из потемневших от времени канделябров, Сид смотрел в окно. Вялый ветерок развевал прозрачные занавеси, и через них просвечивали тонкими ободами вечные грязно-зеленые луны. Бока их сегодня были повернуты прочь от Аккалабата.
        Когда они снова остались одни, королева продолжила:

        - Сид, Аккалабат не может бессмысленно тратить кровь Дар-Эсилей. Позволить тебе самостоятельно принять решение я не могу: вы уже с Корвусом такого напринимали… невозможно вам доверять устройство вашей собственной личной жизни. И жизни ваших детей.
        От Сида не ускользнуло, что королева опустила титул перед именем отца, как и перед его собственным. Она часто так делала, выходя за пределы дворцового этикета, но он не позволял себе задумываться о причинах.

        - Элджи идет под дуэм. Или за ширмы. Как только станет совершеннолетним. Выбирай. Если предпочитаешь дуэм, можешь даже выбрать каруна. Случай экстраординарный, но я прикажу. Не хочу, чтобы внук Корвуса всю жизнь мучался.
        Ну вот она это и сказала. Что и ожидалось. Да еще с каким дополнением: выбрать для Элджи каруна! Щедрое предложение. Ваше Величество, Вам придется меня простить. Я хороший лорд-канцлер, Вы сами сказали. Хороший - значит предусмотрительный.

        - Я предпочитаю дуэм, Ваше Величество. Но есть одно «но». Выбором каруна и всеми формальностями нам придется заниматься, когда Элджи вернется с Анакороса.

        - Повтори.
        Сид предусмотрительно оценил наличие в пределах досягаемости королевы предметов, которые она могла бы использовать как метательное орудие: веер, охотничий хлыст, письменный прибор с тяжелым пресс-папье… Несколько туго свернутых свитков с массивными сургучными печатями, лежавшие на маленьком столике возле трона, тоже вполне могли подойти. Лорд-канцлер сделал пару шагов назад и быстро заговорил:

        - Ваше величество, озабоченные отсутствием успехов нашего старшего сына в учении и боевых искусствах, мы с леди Хеллой приняли решение попробовать другой способ образования. Поскольку госпожа Алиссия, возглавлявшая вместе с послом Красновым земную миссию на Аккалабат десять лет назад, сейчас руководит знаменитым колледжем на Анакоросе, где имел счастье обучаться и…

        - Ах ты, хитрая лисица!
        К его удивлению, королева не рассердилась, хотя и напустила на себя строгий вид.

        - Вы написали на Анакорос, наглецы, в обход своей королевы? Да знаешь ли ты, сколько дней твой папаша ползал вокруг моего трона, умоляя разрешить для тебя Когнату? А теперь, значит, моего разрешения не требуется?
        Отчитывает меня, как бабушка десятилетнего внука. Но это лучшая реакция из возможных.

        - Ваше Величество, я был уверен, что раз уже такая практика была, то теперь не нужно Вас тревожить по каждому случаю. Кроме того, мы хотели сначала подождать ответа госпожи Ковальской, чтобы не оказаться в неудобном положении, если бы она нам отказала.

        - Отказала?!! После того как вы на себе вытащили ее с послом Красновым из локсийской передряги? Чтобы забыть такую услугу, надо быть лордом Дилайны. Или ситийцем, не имеющим никакого представления о порядочности. Ладно, пусть едет. Надеюсь, ты позаботился о том, чтобы его ни под каким предлогом нельзя было оттуда отозвать?

        - Разумеется. В свое время… одного нашего дара вернули с Анакороса из-за дуэма. Мы не можем повторно продемонстрировать Конфедерации, что ставим образование ниже размножения.
        О как я завернул! Старуха, скажи, что ты довольна!

        - Я довольна Вами, лорд-канцлер. Как всегда.
        Мы снова на «Вы», слава прекрасной Лулулле. А теперь - быстро домой и срочно написать письмо этой Ковальской. Красивым почерком на свитке с лентами и печатью - как она любит. Через неделю оно будет на Анакоросе (на космодроме, как всегда, случайно - Сид не мог сдержать удовлетворенной улыбки - стоит торговый корабль с Когнаты), а через две недели Элдж улетит от всех Дар-Пассеров с их наследными королевками. Он бездарь и недоумок, но он мой сын. И Хелла не будет плакать. Я не выношу ее плачущей.


        Алиссия Ковальская, директор колледжа на Анакоросе

        - Пошел прочь!

        - Чтооо?
        Глаза у мальчишки как матовое стекло, ничего не прочтешь в зрачках. Только вздрагивающие ресницы говорят о том, как он напуган. Ох, до чего ж я ненавижу эти иголочки!

        - Отойди от моей дочери, мерзость! Я не желаю видеть твои перья рядом с Маро!
        Хватит уже того, что твой отец имел наглость обратиться ко мне с «официальной просьбой», продублировав ее через Звездный совет, и подсунуть мне ходячее напоминание о чертовом Аккалабате, которое дышит здесь моим воздухом, ходит по моим дорожкам и как две капли воды напоминает своего папашу. Как будто матери у тебя и не было, Элдж Дар-Эсиль, наследный лорд-канцлер ненавистной планеты, будь она проклята вместе со своими туманами, дуэмами, мечами, а главное - лорд-канцлерами!

        - А что он, собственно, сделал?  - а вот Маро - истинная дочь своей матери, поэтому в восемь лет она умеет задавать вопрос со словом «собственно» и интонировать его с выражением полного превосходства над окружающей средой. Кроме того, она еще истинная дочь своего отца, поэтому решительно шагает вперед и заслоняет собой Элджи, сидящего на корточках перед сложным сооружением из веревок и веток, которое они совместно воздвигали.
        Сопровождающие Лисс лица - все с электронными блокнотами и документами на звуковую подпись[Это удобно: нужно всего лишь посмотреть в экранчик и громко сказать
«Хорошо», поэтому разрешается, в отличие от виртуальных бюрократических прибамбасов, к которым надо прикладывать палец, зрачок… «Вкусовыми пупырышками полизать?» - ядовито выплевывает директриса Анакороса при одном виде биометрических верификаторов.] - замирают от изумления. Такой вопль, выходящий за все грани приличия, и по такому ничтожному поводу. Лисс точна и аккуратна в выборе персонала, поэтому никому не придет в голову написать кляузу в Звездный совет о том, что директор элитного учебного заведения назвала одного из учеников
«мерзостью». Но из состояния шока руководители кафедр и подразделений будут выходить долго.
        Последний раз в таком гневе доктора Ковальскую они видели… Да ни-ког-да они ее не видели в таком гневе, в каком она неслась по садовой дорожке, углядев Маро, стоящую на плечах у парня в серебристой безрукавке и пытающуюся прикрепить остроконечное завершение архитектурной постройки к прочному дубовому суку. Бояться, что пигалица Маро свалится, не приходилось: мальчишка крепко держал ее высоко поднятыми руками за бедра и вдобавок, готовый подхватить, растопырил крылья. С чего взвилась обычно невозмутимая директриса, оставалось только догадываться.
        Тем не менее она налетела как фурия, стряхнула Маро с ее живой стремянки и яростно заорала:

        - Пошел прочь!
        Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

        - Так я спрашиваю, что он сделал, что надо так орать?
        Маленькая Маро стоит руки в боки и явно намерена защищать свою рабочую силу.

        - Дело не в нем конкретно. Я не хочу, чтобы ты общалась с дарами Аккалабата. Это неподходящая компания для земной девочки.
        Дар Аккалабата наконец справляется со сложным узлом, которым он закреплял веревку, поддерживающую загадочную строительную конструкцию по окружности, и поднимается с колен, отряхивая руки. Он молча переставляет Маро к себе за спину (или сам встает перед ней - этого Лисс не успевает заметить) и тихо говорит:

        - Я вас слушаю.
        После этого он мерзко поджимает свои тонкие крысиные губы, выпячивает гаденький крысий подбородок и щурит поганые подслеповатые глазенки на яркое анакоросское солнце. Крыыыса! Крыса и есть! Весь в папочку. Вот только стоит он не вальяжно откинувшись назад плечами и красиво полунаклонив голову, как это делал на Лиссьей памяти верховный лорд Сид Дар-Эсиль, а широко расставив ноги, ссутулившись, будто он потерял что-то то ли на этой земле, то ли в воздухе и никак не может найти. В общем, не производя впечатления. И нос у него длинный, гораздо длинней, чем у Сида, и заворачивается орлиным крючком вниз. И крылья… серые.
        Элдж стоит лицом к солнцу, Лисс - спиной, но моргают они практически синхронно. Он
        - от напряжения и решимости постоять за себя, она… потому что в глаз попало что-то, наверное.
        Поняв, что слушать в общем-то нечего, мальчик решает поддержать разговор в одностороннем порядке:

        - Если Вы чем-нибудь недовольны, скажите, я постараюсь исправить.
        Конечно, жаль, что у самой милой и лучшей на свете Маро - единственной, кто не считает его неспособным и неполноценным - мама оказалась жуткой мегерой, но строить отношения надо. Вдруг еще все наладится. Может, у них на Земле нельзя восьмилетним девочкам играть с десятилетними мальчиками? Маро, правда, ничего об этом не сказала, но он уже понял, что Маро говорит только то и так, как ей удобно. Она с первого же дня появления Элджи на Анакоросе наложила на него лапу. Он, в сущности, не возражал.
        В тот первый день Элдж забрался в укромный уголок обширного парка, окружавшего корпуса общежитий, нашел там небольшую полянку и снял орад. Хотелось проверить, что будет, если подставить крылья под солнечные лучи, которые здесь были по-настоящему теплыми, не то что на Аккалабате, где даже яркое солнце жара практически не давало. Ему казалось, что если перья хорошенько прогреются, то будет приятно.
        Но в первый день этого узнать не удалось, так как на поляну явилось крошечное создание в зеленом сарафане с черными вышитыми летучими мышками[То есть поначалу Элдж, конечно, решил, что это такие мохнатые птички нетрадиционного вида. Про летучих мышей Маро ему потом объяснила…] и оранжевых гольфах разной длины. Создание объявило себя «Маро, дочерью директора», и взяло аккалабатского дара в плен на вечные времена.
        Трудовую повинность Элдж начал отрабатывать с извлечения через окно второго этажа бешено извивающейся кошки, которой, по глубокому убеждению Маро, следовало погулять (что совершенно не совпадало с мнением мамы - директора колледжа - хозяйки кошки, но это «не считалось»).
        При транспортировке кошка предательским маневром пробралась Элджи на крылья и здорово их поцарапала, гулять категорически отказалась и, помяукав истошно у самой стены дома, была препровождена обратно в директорские апартаменты. Зато Маро была в восторге, объявила своему новообретенному рыцарю благодарность, и они начали видеться каждый день.
        Маро ходила в первый класс, Элджи - в третий, но это им не мешало. До Элджи вообще только к концу первого месяца дружбы дошло, что она… деле. Смысл долгой лекции про то, что «тебе будет трудно привыкнуть к тому, что там есть девочки твоего возраста, и решить, как ты себя с ними будешь вести», прочитанной ему отцом весьма напряженным тоном перед отправкой на Анакорос, был старшему наследнику Эсильского дариата малопонятен. Ну, девочки, ну, одна среди них совершенно особенная девочка, ну и что? Элдж с одинаковой легкостью вписался в мальчишеский коллектив, где его просто не трогали, и в девчачий, где по нему тайно вздыхали. Предлагая маме Маро
«постараться исправиться», он ничего исправлять не собирался. Он был сыном лорд-канцлера Аккалабата.

        - И давно вы дру… общаетесь?
        Нет, я не хочу даже думать о том, что моя дочь может дружить с этим чудом в перьях.

        - С первого октября, как я приехал.
        Маро, подпрыгивая, пытается выскочить у него из-за плеча и внести в разговор свою лепту, но Элдж ловко отсекает ее от линии фронта:

        - Мы не делаем ничего плохого. Мы просто играем.

        - Это вигвам! Мама, это вигвам!  - Маро наконец удалось вырваться на оперативный простор.  - Вот, как в книжке! Как в книжке! Ты сама говорила, что эта книжка хорошая.
        Под носом у Лисс оказывается Фенимор Купер, явно позаимствованный из школьной библиотеки.

        - Маро,  - решительно говорит Элджи, и Лисс замирает от знакомой интонации, которая слышится в его голосе. Сейчас он должен добавить: «Ты совершенно средневековая феодалка…»
        Но Маро, окончательно вылезшая из-за спины, уже не дает ему вставить ни слова:

        - Мама! Я давно хотела это построить,  - радостно верещит она.  - Но мне никто не хотел помогать. Все говорили: где мы возьмем эти веревки, да как укрепим, да зачем это? А мне было нууужнооо… А Элдж ничего не спрашивал, он сделал. Ма, посмотри, здесь у меня вход…
        Маро тащит мать за рукав под дуб, к которому привязан шалаш. Остальное руководство колледжа рассаживается в тенечке под ближайшими деревьями и вынимает коммуникаторы. Похоже, это надолго…
        Дело спасает Элджи, который легонько шлепает Маро крылом по попе, привлекая внимание, и шепчет на ухо:

        - Маро, твоя мама шла работать. И мы еще не доделали.

        - И это еще что такое?  - возмущается Лисс, обвинительно указывая на крыло, которое Элджи тут же прячет за спину, смущенно оправдываясь:

        - Она иначе не слышит.
        Это он прав. Маро, увлеченная новым проектом, слышит только себя. Может, недетская рассудительность аккалабатского дара рядом ей только на пользу. Но Лисс все равно сурово сдвигает брови и произносит чуть более жестким тоном, чем следовало:

        - Ладно, сегодня играйте. Но только сегодня. И на твоем месте, лорд Элдж, я бы лучше занялась учебой.
        И, поворачиваясь к ожидающим ее коллегам, бросает через плечо:

        - И перья свои - спрятал под орадом - чтобы я больше их не видела.
        Курица аккалабатская на мою голову!


        Хелла Дар-Эсиль

        Моя дорогая Лисс!
        Прости, что пишу тебе впервые за такое долгое время. Дети и домашние хлопоты занимают всю мою жизнь, а оказия с Когнаты случается не так часто.
        У меня к тебе просьба. Присмотри за Элджи. Он хороший, спокойный мальчик, с собственным взглядом на мир, но ему немного не повезло в жизни. Лисс, он очень страдает от нелюбви отца и не в состоянии понять ее причины. А причина одна: Элджи не соответствует ожиданиям Сида. Дело даже не в том, что, будучи старшим сыном, он не проявляет ни намека на дипломатические или любые другие способности. Он не похож на Хьелля Дар-Халема, если ты такого помнишь.
        И у него очень плохо с мечами. Этим все сказано.
        Надеюсь, что ты не сочтешь мою просьбу невыполнимой.
        Прилагаю ожерелье из наших умбренских камней. Красивое до умопомрачения, мне такие делают на заказ.

С любовью и признательностью,
твоя Хелла Дар-Эсиль.
Аккалабат, замок Эсиль.
Хвала королеве!


        Элдж Дар-Эсиль

        - Элджи Дар-Эсиля к директору!
        Элдж нехотя выполз из-за парты. Судя по его единственной встрече с матерью Маро, вызов к директору не сулил ничего хорошего.


* * *

        - Моя госпожа,  - Элдж опустился на одно колено по аккалабатскому обычаю. Так он чувствовал себя увереннее перед этой каменной враждебной спиной.
        Директриса медленно повернулась, подошла и… села на корточки рядом с ним.

        - Ребенок, тебе как тут живется?
        От тона, которым был задан этот вопрос, у Элджи свело горло и вылетел из головы весь словарь Конфедерации.

        - Элдж, как у тебя дела?  - переспросила Лисс по-аккалабатски. Рукой при этом она подняла наверх неровную челку, за которой обнаружились два совершенно ошалелых молочно-белых глаза. Элдж молчал. Сама мысль о том, что кто-то из окружающих возжелал поинтересоваться, как у него дела, требовала тщательного обдумывания. Не говоря уже об ответе на этот вопрос: следовало выбрать из возможных вариантов нечто, что не обидело бы директора.

        - У меня все хорошо. Я все выполняю. Отметки пока не очень хорошие. Много новых предметов.
        Лисс не удержалась:

        - Понятно. Можно подумать, у тебя были старые предметы!
        Оценки у наследного лорда Дар-Эссиля были ниже плинтуса. Виной тому было и незнание языка: без лингвотранслятора Элдж ни с одним предметом, к великому раздражению учителей, не справлялся.[Обычно было достаточно двадцати четырех часов
«погружения» в lingua confederata в лаборатории ментальных технологий. Студентам с планет, где всеобщий язык Конфедерации не входил в школьную программу, напяливали на голову сомнительной эстетики, но высокой эффективности конструкцию под идиотическим названием «ментошлем», запускали стандартную программу, и спустя шесть четырехчасовых сидений в комфортабельной лабораторной темноте новички с Мхатмы или Сколопакса, пальцем о палец не ударив, отправлялись слушать лекции по генетике и астрономии. Эта процедура дозволялась Лисс только по отношению к конфедеративному «эсперанто». Все остальные языки учащиеся колледжа, буде у них возникало такое желание, должны были постигать, по выражению госпожи директора,
«умом и попой». Элдж, по наблюдениям Лисс, в разговорах с Маро уже пересыпал свою речь земными словечками, но к ментошлему выказал неожиданный иммунитет и в lingua confederata, стоило отнять у него транслятор, путался весьма забавно.] Более того, без крошечного клипа за правым ухом он отказывался и выходить «в свет» - на классные и общешкольные мероприятия. Впрочем, и при наличии транслятора, как докладывала разведка, он упорно подпирал стену или забивался в самый дальний угол, где и молчал благополучно от начала до конца действа.
        За исключением тех случаев, когда на мероприятие допускалась Маро. Тогда лицо аккалабатского лорда озарялось, насколько можно было судить под спутанными прядями, и он отдавал себя в полное ее распоряжение. Проявляя неслыханную смелость, таскал из буфета мороженое, рассказывал, сопровождая свои истории активным размахиванием соломинкой из стакана с соком или просто рукой, про жизнь на Аккалабате… один раз «сладкая парочка» была даже застигнута за медленным танцем на школьной дискотеке. Так доносила разведка, и Лисс приходилось признать, что ее рекомендацию «лучше заняться учебой» аккалабатское чудище проигнорировало.
        Элдж шумно втянул носом воздух. Таким образом он напоминал о себе. В частности, о том, что Лисс, убрав от лица его челку, еще не решила, куда ее пристроить, и так и держит непослушную прядь в руке. Лисс подумала и дернула. Элдж недоуменно уставился на нее. Лисс скорчила страшную морду и дернула еще раз.

        - Ты не умеешь причесываться, будущий верховный лорд Дар-Эсиль?

        - У меня не получается аккуратно. Они все время выбиваются,  - признался Элдж.

        - А куда смотрела мамочка?

        - Она хотела завести мне заколки, такие специальные, похожие на крабов. Отец привез с Когнаты, но…  - Элдж замялся.

        - Но?
        Лисс ужасно раздражало, что все из него приходилось вытягивать. Хьелль был не такой. «Хотя он мне доверял,  - подумала она.  - А у этого нет повода. Хотя у Хьелля тоже повода не было… До альцедо». Спина у нее похолодела. Это ж насколько надо погрузиться в заботы обо всем и вся на Анакоросе, чтобы забыть, что у одного конкретного аккалабатского кура может в любую минуту начаться альцедо! И он ведь даже не скажет, будет обходиться… как? Как он, черт возьми, собирается обходиться? Разрази гром эту уродскую аккалабатскую гордость!
        Элдж между тем продолжал:

        - Но отец сказал, что это для Кори.
        Лисс фыркнула:

        - Ношение одинаковых заколок сразу двумя наследными лордами запрещено Регламентом?
        Элдж выпучил глаза:

        - Вы знаете про Регламент?

        - Ох, дорогой мой мальчик, я и про Регламент, и про дуэм, и про все эти ваши дойе-карун знаю… Когда, кстати, у тебя альцедо?
        Улыбнулся наконец, слава тебе, господи:

        - Нескоро. Отец обещал сам прилететь.

        - Необязательно. Набор у тебя есть?

        - Конечно. Самый лучший. С костяными ручками, и все мази и эликсиры самого высшего качества.

        - Я тебя вычешу, не переживай.
        Лисс наконец дотянула упрямую челку ребенку за ухо, залезла рукой за воротник и погладила основания крыльев. Элдж чуть ли не замурлыкал. Еще бы ему не нравилось!

        - После занятий соберешь вещи - за тобой зайдут. Переезжаешь к нам.
        В ответ на удивленный жемчужно-белый взгляд и попытку чуть всплеснуть перьями:

        - Твоя мама просила за тобой присмотреть. А я, видишь ли, не могу отказать леди Хелле Дар-Эсиль. Ни в чем. Попугая у нас нет, кошка тебя уже знает. Будет у Маро домашнее пернатое. Не требующее, я надеюсь, особого ухода. Да?
        Будущее домашнее пернатое вдохновенно кивнуло. Оно явно было в восторге. Крылья расслабленно заняли свое место, выражение покорства судьбе во взгляде сменилось на глубокую щенячью преданность.

        - Да?  - строго переспросила Лисс.

        - Угу,  - нечленораздельно согласилось пернатое.
        Лисс прекратила массировать перья, чмокнула для закрепления эффекта нового кура в лоб.

        - Тогда катись на урок. Маро зайдет за тобой потом и проводит к нам.
        Ответом был энтузиастический кивок и моментальное выкатывание за дверь - на урок.
«Даже не поблагодаривши,  - про себя заметила Лисс.  - А ведь он другой, действительно. Просто офонарел от радости, что его пригласили. Сид должен был его четвертовать за одно такое проявление чувств. А мать его вообще весь мир воспринимала как само собой разумеющееся».
        Лисс попыталась представить себе леди Хеллу, застегивающую «крабик» на голове старшего сына, и ей стало плохо. Само собой разумеющееся сильно разнится в разных частях Вселенной. Чертов Аккалабат, чертов Регламент, чертовы крючконосые, длиннопатлые куры, они же дары. Прав был Гетман, когда предлагал обнести этот чумной сектор колючей проволокой с шипами километровой длины.


        Алиссия Ковальская, директор колледжа на Анакоросе
        Лисс стучит и просовывает голову в комнату одновременно. Наследный лорд-канцлер Аккалабата нехотя отрывается от экрана компьютера, с которого интерактивно вещают про животный мир планет внутреннего кольца. Лисс уже не в первый раз замечает, что фаворитами Элджа являются страусы и пингвины.
        Летающих птиц он рассматривает с недоумением и даже некоторой опаской, животных - как само собой разумеющееся, а толстопопые эму и нанду с крошечными головами, равно как их мхатмианские родственники меланохламисы, способные одним ударом когтистой лапы размозжить голову не то что человеку - слону, вызывают у аккалабатского дара восторженное почтение. Не говоря уже о представительных императорских пингвинах, многократно распечатанных Маро в натуральную величину на лазерном принтере, скопированных в трехмерной виртуальной проекции и развешанных под потолком в столовой, на перилах всех лестниц и даже в душевой кабине.
        Лисс чуть инфаркт не хватил, когда она зашла пару дней назад принять душ и обнаружила в кабинке вполне реального полупрозрачного пингвина, переливающегося всеми цветами радуги и добросердечно помахивающего правой ластой. На гневный монолог матери Маро ответила хладнокровно, что «Элджи нравятся эти птички, мы ее полдня конструировали, и вообще живут они в воде, словом, так натуральнее».
        Элджи в ходе выяснения судьбы душевого пингвина симптоматично краснел и бледнел, выражал готовность разобрать половину из сконструированных виртуальных особей и в результате, к великому удивлению Лисс, победил. Маро покорно поплелась развиртуализовывать рассованных по всему дому пингвинов, бросив, однако, через плечо, что «на месте мамы Элджи я бы не потерпела, что здесь так относятся к увлечениям моего сына».
        Элдж очаровательно поклонился («Прошу прощения, моя госпожа»), но кулак, который, как углядела Лисс, он в это время показывал за спиной ее дочери, гораздо больше куртуазного поклона убедил директора Анакороса в том, что, пожалуй, кур аккалабатский - это единственная порода мужчин, пригодная для содержания в ее доме.

        - Быстро в ванную и одевайся - я подожду. Мы едем в Оранжереи смотреть выставку ядовитых растений, собранных со всей Вселенной. Зрелище необыкновенное и очень познавательное. Таких малышей, как вы, не пускают, но я протащу тебя и Маро с собой.

        - А если Вам не позволят?  - спрашивает Элдж уже на пороге ванной.

        - Пусть только попробуют,  - Лисс ободряюще улыбается. Пока в ванной шумит вода, она рассматривает комнату. Впрочем, рассматривать тут нечего. Наличие отсутствия личных вещей у ребенка с Аккалабата вполне предсказуемо. Что удивительно, он и к концу года вряд ли ими обзаведется: фотографиями, мелкими сувенирами с экскурсий, постерами и календарями с жуткими и не очень кумирами современных школьников и космическими кораблями…
        Интересно, что будет, если пройдет больше времени? Сколько потребуется мальчишке, чтобы сообразить, что в том обществе, где он оказался, человек может владеть чем-то, кроме предметов, непосредственно связанных с его жизнедеятельностью? Когда, кроме минимума одежды, книг и мечей, ему захочется иметь что-то еще? И хорошо ли это? По крайней мере, цветок на подоконнике он поливает, не то что Маро. Значит, чувство ответственности у него есть. А вот и собственность! Взгляд Лисс задерживается на книжной попке, где на стопке учебников гордо восседает непонятной породы потрепанное плюшевое существо. Погоди-ка, я тебя знаю!
        Когда Элдж, встряхивая мокрыми волосами, уже упакованный в свой орад, выходит из ванной, Лисс вертит в руках небольшую плюшевую собачку.

        - Откуда у тебя? Отец подарил?

        - Не, мама.

        - Ах, ну да, конечно,  - Лисс краснеет от своей оплошности. Чтобы скрыть это, поворачивается спиной, ставит собачку на полку.

        - Но маме, наверное, привез отец. Он иногда летает на другие планеты. Она сама вряд ли где-то была. Я готов.

        - Это твоя любимая?  - спрашивает Лисс, механически протягивая руку к волосам мальчишки, чтобы проверить, достаточно ли они высохли. Еще не хватало простудить его в первую же неделю проживания в директорском доме.

        - Любимая?  - он искренне не понимает.

        - Ну, из всех игрушек ты привез только ее.
        Уже брякнув это, Лисс соображает, что перед ней стоит наследный дар Аккалабата. Играют там довольно своеобразно.

        - Вы же сказали, что оружие нельзя. Никакое.
        Ну да. Миниатюрные мечи, затупленные кинжалы, облегченные локсийские секиры… Любой земной мальчишка с удовольствием провел бы пару дней в игрушечном арсенале трех-пятилетнего аккалабатского лорда. Только ему бы быстро надоело… Аккалабам надоесть не успевает, максимум в пять лет игрушечные мечи заменяются на настоящие, хотя и притуплённые.
        Лисс внезапно надоедает думать.

        - А ну-ка, пошли,  - бодро командует она.

        - Маро! Мароооо!  - девочка кубарем скатывается по лестнице. Ядовитые растения сами по себе ее не интересуют. Маро привлекает возможность оказаться в том месте, куда детям ее возраста путь закрыт.

        - В оранжерею мы пойдем завтра,  - сообщает Лисс.

        - А сегодня куда?  - замечательная черта этого ребенка состоит в том, что Маро всегда задает вопросы по существу… а не по сути. Не спрашивает ведь: «А почему?», а сразу указывает маме, что отвертеться от сегодняшней прогулки ни под каким предлогом не удастся.

        - Увидишь. Тебе понравится,  - Лисс строит загадочную мину.

        - Ну мааааам…

        - Ну Мароооо…
        Маро быстренько переключается на Элджа, который уже топчется у двери.

        - А ты знаешь? Тебе уже сказали?

        - Нет,  - улыбается он.

        - А тогда…  - конец фразы Лисс не слышит, потому что, цепко ухватившись за рукав Элджи, Маро выкатывается вместе с ним в сад и говорит-говорит-говорит, не переставая. Он смеется, что-то отвечает, кажется, как и она, полностью поглощенным беседой… но, когда на пути им попадается налитая вчерашним дождем широкомасштабная лужа, он, не отвлекаясь ни на секунду от разговора, подхватывает Маро одной рукой, переставляет на другой берег, сам молниеносно оказываясь рядом с ней… Девочка даже не замечает, а Лисс, наблюдая за этим чуть издали, издает облегченный вздох: по обычному сценарию они с Маро уже шли бы сейчас переодеваться…


* * *

        - Это называется «Детский мир»,  - Лисс широким жестом обводит раскрывающееся перед ними игрушечное великолепие.

        - Самый большой магазин игрушек в нашем секторе,  - у Маро такой гордый вид, будто это она его основала.
        Получив у дежурного на входе небольшие сверкающие браслетики, Лисс надевает их на запястья детям, себе вешает на шею кулон-ромбик с несколькими кнопками.

        - Это миникоммуникаторы,  - объясняет она Элджи.  - Так вы не потеряетесь. И всегда будете знать, где меня искать.

        - Еще там можно установить ценоограничитель,  - мрачно добавляет Маро.
        Это гадкое слово она хорошо знает. Ценоограничитель злобно пищит, когда ребенок пытается положить в корзинку какое-то жизненно необходимое сокровище, которое «мы не можем сегодня купить», или если общая стоимость набранных товаров превосходит финансовые возможности родителей.
        Маро уже несколько раз пыталась обмануть ограничитель: засовывала руку с браслетом за пазуху и действовала одной, брала две корзинки и расставляла их в разных концах магазина, зарывала самый дорогой товар в кучу дешевых… ничего не помогало. Конечно, Лисс не скупилась, выставляя лимит на браслете своей единственной и неповторимой принцессы, да и принцесса не была безнадежной жадиной. Но сколько же соблазнов было расставлено по полкам, подвешено к подвижным консолям, живописно разбросано в витринах вечно бурлящего и пищащего детского рая на Анакоросе!
        Воспользовавшись тем, что Маро отвлеклась на проползавшую мимо радиоуправляемую музыкальную черепашку, Лисс быстро отключила ценоограничитель на браслетике Элджи: интересно посмотреть, как он поведет себя под натиском артефактов, прелесть и предназначение которых понятны каждому земному школьнику и страшно далеки от десятилетнего аккалаба.
        Элдж потерял дар речи и способность к самостоятельному передвижению. Инструкцию по пользованию браслетом выслушал внимательно, но отходить от Лисс дальше, чем на три шага, отказывался даже в сопровождении Маро. Наконец, Лисс поняла, что дочь сейчас оторвет аккалабатскому лорду руку и без межпланетных проблем не обойтись, и строго прикрикнула:

        - Все! Отцепитесь от меня! Через час встречаемся возле кассы и идем в кафе есть мороженое. Шестьдесят минут я не желаю вас слышать и видеть.
        Элдж открыл было рот, но сразу закрыл, судорожно вцепился в тележку и позволил Маро увлечь себя куда-то в дебри настольных игр и столпотворение шагающих динозавров. Лисс облегченно вздохнула и расположилась с книжкой под зеленой пластиковой пальмой, которая позиционировалась как «оригинальное хранилище спортивных принадлежностей для вашей лужайки». Выглядела пальма как натуральная, даже была увешана кокосовыми орехами, тоже - согласно описанию - способными служить в качестве ящичков для мелких вещей, как-то: шариков для настольного тенниса, бадминтонных воланчиков и т. д. и т. п.


* * *

        - Мм…  - Лисс изо всех сил сдерживала раздражение.  - Элдж, ты уверен, что все это тебе нужно?
        Тележка была заполнена до отказа, цветовая шкала ценоограничителя полыхала красным, символизируя сомнения умного прибора в том, что свершившийся беспредел был реален. Маро с небольшой корзинкой и невинным видом старательно выполняла роль
«и сопровождающие его лица». «Все же какие они еще дети,  - подумала Лисс.  - Ведь невооруженным глазом видно… И будущий лорд-канцлер он никакой. Сид бы придумал что-нибудь получше, чем переть всю эту гору девчачьего барахла в открытую. Интересно, что он ответит?»

        - Да нет, мне это все вовсе не нужно,  - невозмутимо сообщил Элдж, не реагируя на мощный пинок корзинкой между крыльями. При этом он смотрел прямо Лисс в глаза и не испытывал абсолютно никакого смущения.

        - Это все ей. Но я не возражаю. Я взял собаку и футбольный мячик.

        - Извини, чтоооо?
        Элдж гордо продемонстрировал свои приобретения: восседавшую поверх набора для вязания шарфиков и шапочек длинноухую таксу колоссальных размеров и футбольный мяч с эмблемой Галактической лиги.
        Разъяренная Маро завершила индейский шаманский танец у него за спиной и злобно буркнула себе под нос - достаточно громко, чтобы все слышали:

        - Потому что таблетки от глупости все разобрали. А то…

        - А то давай ты помолчишь!  - рявкнула Лисс.  - Как не стыдно пользоваться его хорошим к тебе отношением! Мальчик в первый раз в таком магазине. Ты должна была помочь ему, чтобы он выбрал, что ему нравится. А ты вместо этого нахватала, чего только вздумалось, да еще сгрузила в его тележку!

        - Да я не против,  - примирительно всунулся Элдж.  - Я же взял, что хотел. У меня все равно нет больше денег.

«Я тупая,  - подумала Лисс.  - Самая тупая директриса во всей Галактике. Меня нельзя даже близко подпускать работать с детьми. Я забыла ему сказать, что заплачу за его покупки. А карманные расходы в менталитете лордов Аккалабата не предусмотрены. В гениальную голову Сида даже случайно не может забрести мысль выдать ребенку какую-то сумму на каждый день». Не то чтобы они были очень стеснены в средствах: за одно умбренское ожерелье, присланное Лисс леди Хеллой, на Земле можно приобрести целый ювелирный магазин. Просто на Аккалабате нет ничего, что могли бы купить дети: оружие и лошадей получают из рук родителей, едят то, что подается к столу, ходят в том, что мать вешает на спинку кровати. Книги снимаются с полок в семейных библиотеках, упряжь и перевязи делают оруженосцы и мастеровые-итано непосредственно в замках. Вот тебе и сформировала разумные потребности у аккалабатского дара.
        Элдж между тем продолжал, одной рукой вяло отмахиваясь от Маро:

        - Собака - вот ей на день рождения. А мячик… я хочу немножко попробовать. У вас на полянке, где никто не видит. Я же не могу бегать вместе со всеми - там на большом поле. Крылья будут мешаться. И, по-моему, смешно будет выглядеть. Но мне кажется, это интересно. И у меня могло бы получиться.
        Элдж сделал паузу и, ловко зафиксировав яростно брыкающуюся Маро под мышкой, закончил:

        - Если, конечно, Вы не возражаете.
        И трогательно наклонил голову набок, а-ля верховный лорд Сид Дар-Эсиль в минуту душевной невзгоды.
        Так. И собака, значится, ей на день рождения. А день рождения у Маро через два месяца. Значит, никаких финансовых поступлений у наследника Эсильского дариата не предвидится. Мальчишка жутко хотел эту таксу и решил ею пару месяцев повладеть, а потом подарить своей кровопивице. Точнее, моей кровопивице. Пиявице.

        - Элдж, поставь Маро на пол. Это раз. Маро, быстро выгрузила свое шмотье из его тележки. Прямо здесь. Это два. И на счет три мы дружно стоим возле кассы. Никаких подарков на день рождения эта девочка, по моему глубокому убеждению, не заслужила. Подумай об этом, будущий лорд-канцлер Аккалабата.
        Взгляд, на который наткнулась Лисс, произнося своим фирменным директорским тоном последние слова, был достоин наследника Дар-Эсилей.

        - Я не собираюсь становиться лорд-канцлером Аккалабата. Я сам буду решать, кому и какие подарки дарить на день рождения. И если Маро выгружает свои игрушки, то мяч я тоже оставляю. А Вы, по-моему, хотите, чтобы я его взял.
        Опа-на. Вот тебе и раз-два-три. А где же «если Вы не возражаете»? Неужели все это
«тише воды, ниже травы» включается только, если речь идет о его собственном месте в мире, а когда дело касается Ее Королевского Величества Маро Первой и Единственной, парень готов стоять до последнего? Что-то мне это напоминает. И почему-то мне это не нравится. Скорее всего, из-за невинно-бессердечного выражения на личике моей дочери, которая явно наслаждается нашей беседой. Ее Королевское Величество Маро Первая и Единственная… Ладно, представим, что мы огородили чумной сектор нашей галактики непроходимым пространственным барьером и они сами там разбираются.

        - Хорошо, лорд Элджи. Мы поступим сегодня, как ты считаешь нужным. Но смотри, как бы тебе не пришлось потом об этом пожалеть.
        Лорд Элджи пожимает плечами, венчает таксой гору девчачьего барахла и катит тележку к кассе. Победоносная Маро шествует следом. Первая и единственная. Огненно-рыжая шевелюра топорщится во все стороны, и Лисс искренне надеется, что на этот раз в секторе Дилайна - Локсия - Аккалабат все устаканится без ее непосредственного участия.
        Одним из самых удивительных свойств доктора Алиссии Ковальской всегда являлось умение искренне надеяться на вещи, которые, как она совершенно точно понимает, произойти не могут никаким образом. В порядке компенсации в ее жизни иногда свершаются вещи, на которые она уже даже и не надеялась. Например, дверь, открытая
«своим ключом», и аккуратно пристроенные на полке для обуви военные ботинки с переменным протектором…

«Явился - не запылился, изменник подлый»,  - злобно наморщив нос, комментирует Маро и тащит ничего не понимающего Элджи в свою комнату разбирать сокровища. Лисс вздыхает и влачится к себе на второй этаж.


* * *

…Он сидит к ней вполоборота на вращающемся кресле и что-то сосредоточенно вычитывает на экране компьютера. Надето на нем нечто невообразимое - мешанина из верийской, аппанской, ситийской военной экипировки. Рыжие волосы свалялись и висят непотребными сосульками, на носу здоровенная царапина, которая явно собирается воспалиться. Лисс перелезает через рюкзак и пару дорожных сумок с бирками
«Досмотрено. Таможня внутреннего кольца», достает из углового шкафчика пульверизатор с йодоводородом.

        - И не пытайся. Никогда не любил эту мерзость,  - Тон даже не поворачивает головы, будто они расстались вчера.

        - Мне, в сущности, плевать на твои предпочтения. Не желаю смотреть на твою покоцанную физиономию.
        Лисс присела на стол рядом с клавиатурой и прицельно брызгает из пульверизатора. Тон морщится и лезет к носу пальцами.

        - Руки убери,  - командует Лисс.  - Занесешь какую-нибудь заразу.

        - Зараза в этой комнате одна,  - авторитетным голосом заявляет Тон.  - Лучше глянь там, в большой сумке… Как ты полагаешь, Маро понравится?

        - Ты надолго?
        Лисс разглядывает Тона, пытаясь зацепить взглядом произошедшие изменения.
        Глава II. Где у него кнопка?

        Лисс Ковальская, действительный член Звездного совета
        Линии на мониторах почти прямые, тихо пощелкивает аппарат искусственного жизнеобеспечения, в хитросплетении трубок - жидкости всех цветов радуги.

        - Не смейте бесшумно приближаться ко мне со спины.
        Они одновременно произносят.
        Один:

        - На мой взгляд, мы топали как ямбренские тяжеловозы.
        Второй:

        - Ну и где здесь кнопка?

        - Какая кнопка?

        - На которую ты могла бы нажать и…  - Хьелль делает вид, что отвлекся на созерцание пузырьков в одной из капельниц.

        - …одним махом решить проблемы Конфедерации в этом секторе. Если не все, то основную,  - договаривает Сид.

        - Вот,  - показывает Лисс на красно-черный переключатель на самом большом из устрашающе сложных аппаратов, усеянных разнофункциональными кнопками и тумблерами.
        - Нажимайте.

        - Что-то не хочется,  - признается Хьелль, еще некоторое время понаблюдав за разноцветными жидкостями в трубках.

        - Вот и мне.
        Сид недоверчиво цокает языком.

        - Да брось ты, мадам посол. Наверное, очень хочется.

        - Нет, совсем не хочется,  - артачится Лисс.

        - А чего хочется?  - не унимается противный лорд-канцлер.

        - Наверное, чтобы ты заткнулся?  - предполагает Хьелль.

        - Да нет, пускай потреплется. У него отходняк после стресса.
        Словарного запаса даров на языке Конфедерации явно не хватает для понимания иронии, но Сид на всякий случай напускает на себя обиженный вид. Он сдаваться не намерен:

        - Так чего хочется?

        - Посмотреть.

        - Неинтересно. Он полутруп.

        - У нас на Земле хорошая медицина - откачаем. Мне хочется посмотреть, что он будет потом делать.
        На Аккалабате нет жеста, обозначающего «ты с ума сошла», поэтому Сид просто изволит поднять брови, растопырить ресницы и посмотреть на Лисс как на душевнобольную.

        - Сколько у вас на Земле народу?

        - Побольше чем у вас. Раз этак в - дцать.

        - И тебе их не жалко?

        - У них все в порядке. И будет в порядке, я в этом уверена. О своем секторе беспокойся, ладно?
        Она протягивает руку и треплет Сида по плечу. Он немеет от неожиданности и необычности ощущения, игольчатые ресницы опускаются в исходное положение, на щеках появляется намек на румянец. Хьелль делает страшные глаза:

        - На твоей белой коже останутся ожоги, лорд-канцлер. Тебя трогает женщина,  - произносит он загробным тоном.

        - Ладно, ну вас,  - машет рукой Сид.  - Мое дело предупредить. А там как знаете… Попросишь политического убежища - предоставлю.
        Он подносит пальцы к черно-красному тумблеру, делает в воздухе «щелк» и, картинно покачивая мечами на бедрах, идет к двери.

        - Хьелль, прощайтесь. У вас пять минут. Когната под нами,  - объявляет на прощание лорд Дар-Эсиль голосом победителя. В последнем взгляде, который он бросает Лисс через плечо, склонив по-птичьи голову, неприкрытое торжество. И в то же время - сочувствие?

        - Я никогда вас не пойму,  - говорит Лисс то ли Хьеллю, то ли Тону, когда лорд Дар-Эсиль освобождает от себя помещение.  - Он что, правда, предлагал мне сейчас…

        - Нет, разумеется. Но не могли же мы у тебя прямо спросить, обеспечишь ли ты ему безопасность до прилета? И после.

        - Почему не могли?  - недоумевает Лисс.

        - Ну, это как-то… ненормально, что ли… Так взять и прямо показать, что нас это интересует. И ты бы должна была или соврать, или напрямую ответить, что думаешь. А мы бы все равно не знали, верить тебе или нет…

        - А теперь знаете?

        - Похоже, да.

        - Вы шею себе сломаете на этих словесных играх. Твой лорд-канцлер в первую очередь,  - в сердцах говорит Лисс.

        - Ты понимаешь, что мы больше не увидимся?  - спрашивает Дар-Халем вместо ответа.  - По крайней мере, в этом качестве.

        - Хьелль, ты действительно хочешь сделать глупость?

        - А у нас есть варианты?

        - Закрой за собой дверь с той стороны.

        - Это вместо прощания?

        - Убирайся к черту. Хьелль, пожалуйста…
        Лисс позволяет лорду Дар-Халему крепко прижать себя к груди, но не поворачивается, пока он не скрывается за слайд-дверью. Тогда она наклоняется над лежащим под прозрачным экраном человеком, жизнь которого поддерживают сейчас два металлических ящичка по бокам от кровати, и грозно шепчет:

        - Теперь ты… ты не вздумай сдохнуть, Христом богом тебя прошу, не вздумай сдохнуть… хоть ты… пожалуйста.


* * *

        - Ты можешь говорить?  - голос в коммуникаторе хриплый, наверное, от расстояния.

        - Да, Тон, с тобой - в любое время.

        - Я комиссовался, Лисс. И мне нужна работа. Такая, какую я смогу выполнять в моем теперешнем состоянии. Перекантоваться какое-то время.

        - У тебя же есть сбережения, отдохни немного. Съезди…

        - На Кризетос? Спасибо за предложение.

        - Антон, насколько я понимаю, круг мест, где ты можешь отдыхать или работать, сильно ограничен.

        - У меня есть разрешение находиться на любой планете внешнего и внутреннего кольца.

        - Повтори.

        - Лисс, у меня нормальное удостоверение личности - земной паспорт без ограничений. Жить я могу где угодно. Но найти работу, не имея возможности предъявить никаких документов ни об образовании, ни о том, чем я занимался раньше… это из области антинаучной фантастики. Поэтому и обращаюсь.

        - От тебя с ума можно сойти. Где ты достал паспорт?

        - Не скажу. Не поддельный, не бойся. Даже с твоим уровнем допуска ты будешь видеть в компьютере, что он чистый. Антон Брусилов, Волгоград, год рождения…

        - Обалдеть! И о чем только думают спецслужбы Конфедерации?

        - Ну, во всяком случае не о том, чтобы меня трудоустроить. Но если бы я оказался под твоим присмотром, кое-кто был бы счастлив, как полагаешь?
        Лисс полагает, что на месте слова «присмотр» она предпочла бы видеть выражение посильнее. А еще она очень любит свою голубую планету, плеск волн под байдарочным веслом на Ладожском озере, разноцветный песок греческих островов, высокие канадские ели, ровные прямоугольнички полей и пыльные гребни гор в иллюминаторах кораблей, взлетающих с главного космодрома в северном Китае… И даже осознание того, что здесь, на Анакоросе, под ее ответственностью несколько тысяч детей и тинэйджеров из разных концов Конфедерации, не перевешивает. Она готова присматривать, трудоустраивать - все что угодно, только за пределами сектора. Только подальше от своих байдарок и елочек. Подальше от своих.

        - Знаешь что? Я вожу глайдер настолько же плохо, насколько хорошо стреляю. А ты, наверное, ас. Хочешь быть моим кучером?

        - Попробуем. Хотя я предпочел бы что-нибудь более тихое, незаметное.

        - Например?

        - Сажать цветочки. В твоем элитарном колледже ведь есть клумбы?
        Не услышав ответа, Антон повторяет:

        - Клумбы. Это такие круглые. Или не круглые. Где анютины глазки.

        - Ойееей,  - Лисс тихо сползает со стула.  - Цветочки… Анютины глазки, говоришь? Розочки?

        - Можно и розочки. Пионы. Гигантские флоксы с Фрингиллы. Зимостойкие аппанские блиациты. Леглезии с Делихона, знаешь, такие, с мясистыми стеблями и бордовыми листьями. Страшно декоративные.

        - Ага, такие декоративные, что страшно. Только не леглезии. Они одуряюще воняют по вечерам.

        - Ну, вот и договорились. Только не леглезии. У тебя будут самые лучшие клумбы во всей Конфедерации.

        - Тон, а откуда это - любовь к цветочкам?

        - Я всегда обожал копаться в земле. Всеми четы… фибрами своей души.

        - Нет, фибрами души в мою землю лазить не надо. Здесь есть всякое правильное оборудование.

        - Вот и ладно. Я завтра приеду,  - бодро выдав эту фразу, в конце ее Тон добавляет куда менее решительно.  - Да?
        И Лисс только теперь понимает, что ему действительно некуда деваться.

        - Да, Тон. Цветочки и глайдер. Жду.


* * *
        Тон губами берет у нее с ладони таблетку, шумно запивает водой из протянутого Лисс стакана.

        - Ты как?
        Зачем я спрашиваю? У человека с нормальным самочувствием не бывает таких кругов под глазами.

        - Среднехреново. Роюсь-роюсь в этих цветах, все ничего, вдруг - бац, земля плывет перед глазами. Все-таки не до конца они меня зашили…
        Это повторяется сначала каждый месяц, потом - каждую неделю.

        - Лисс, голова кружится. За пульт мне сегодня садиться нельзя,  - Тон стоит, прислонившись к зеленому боку глайдера, и вид у него совершенно безрадостный.

        - Тебе становится не лучше, а хуже,  - так же нерадостно констатирует она. Она уже подняла на ноги и притащила на Анакорос всю земную медицину, включая собственных родителей. Но даже отец Лисс, лауреат всех мыслимых и немыслимых премий, только недоуменно покачал головой: «Все показатели у него в норме. Физически он здоров как бык. Откуда эти приступы, не знаю, уволь, детка моя, и не позволяй ему садиться за пульт глайдера. Мы тебя любим».
        А через пару дней после отъезда доктора Ковальского правая и левая рука Лисс по управлению школой - Айрас и Кателла - в конце еженедельного закрытого совещания
«на троих», на котором, как всегда, решались самые судьбоносные вопросы жизни вверенного попечению Лисс учебного заведения, встали из-за стола, попрощались, дошли до двери, нерешительно потоптались, вздохнули, повернулись на сто восемьдесят градусов, вернулись за стол и попросили их выслушать.
        Айрас и Кателла были мужем и женой, абсолютно надежными ребятами, однокурсниками Лисс и совершенно неразлучной парой, хотя внешне этого нельзя было и предположить. К каждой встрече выпускников им приходилось придумывать новые остроумные ответы на традиционный вопрос: «Айрас, ты по-прежнему носишь Кателлу в кармане?»
        Высоченный, широкоплечий Айрас, в котором за километр можно было признать мхатмианина по отсвечивающей в темноте люминофорами коже, роскошной гриве ярко-голубых волос, росших от загривка и плавно переходящих на висках в блестящие чуть более глубокого синего цвета бакенбарды, по постоянно вращающимся в черных глазницах треугольным алым зрачкам… И крошечная Кателла, происхождение которой было таким же темным, как ее коротко стриженые волосы… Вечно кутающаяся в свитер с длинными рукавами, тихая, незаметная Кателла. Айраса было видно даже во тьме ночной: особое вещество, содержащееся в клетках мхатмиан, аккумулирует солнечный свет днем и отдает его ночью. Кателла даже в компании однокурсников вела себя так, будто ее не было. За каждого из этих двоих Лисс отдала бы жизнь. Каждый из этих двоих дал бы себя на куски порезать за «ботанку Ковальскую».
        Общались с Лисс они по негласному правилу: хорошие новости - сначала, плохие - в конце. Сейчас они, каждый по-своему, колебались: Айрас бешено вращал зрачками, Кателла пыталась раствориться в спинке стула. Очевидно, не могли решить, достаточно ли плоха новость, чтобы обсуждать ее в самом конце. Поэтому Лисс сама хлопнула кулаком по столу и буркнула: «Рассказывайте».
        Рассказывать было не то чтобы очень много. Речь шла о Тоне, точнее, о его странноватой привычке часами просиживать в музее медиевальных культур - залах, где хранилась обширная коллекция артефактов, привезенных Лисс с других планет либо присланных ей в подарок «за хорошее поведение». Коллекция была завидная, особенно в некоторых отделах.
        Так, Носитель Эбриллитового Венца Мхатмы, которому кровожадность Лисс весьма импонировала, к каждому земному и конфедеративному празднику дисциплинированно радовал ее щедрым подарком, а именно: новым образцом дыбы или какого иного пыточного средства; бусами, отпугивающими веллюрий (по поверьям Мхатмы, эти милые создания в образе многоруких женщин, выпускающих изо рта, наподобие земного муравьеда, язык-трубочку и высасывающих мозг жертвы, ущекатывая ее тем временем до смерти, водились в тропических лесах этой богатой суевериями планеты); широченным мхатмианским сарафаном, в который можно было завернуть штук десять Лисс, но зато он был украшен таким количеством эбриллитовых страз, что любая светская львица пообкусывала бы себе все локти от зависти.
        Помимо мхатмианских нарядов и обрядово-пыточных прибамбасов, в личном музее доктора Ковальской можно было полюбоваться на обширное собрание верийского, аккалабатского, делихонского (далее - по списку) холодного оружия, жутковатые предметы культа богини Анко с Ситии и Сколопакса, образцы печатных изданий, манускриптов, надписей и изображений, выполненных в самых невероятных техниках на самых непредсказуемых носителях…
        В музей водили студентов, но не только их: Лисс умела отбирать культурные (во всех смыслах этого слова) ценности и показывать их так, что артефакты давно ушедших эпох и далеких миров оживали в стеклянных витринах. И казалось, что глиняную кружку с вычурной ручкой только вчера поставил на стол племенной вождь на Руганде, засушенная цикония благоухала в волосах аккалабатской деле, помятый жестяной медальон еще хранит тепло груди того несчастного, с которого сорвали его безжалостные жрецы Сколопакса, а набор сережек и колокольчиков для языка вырывали друг у друга из рук первые модницы Хортуланы. В общем, в музее было на что посмотреть.
        Там-то Тон и сидел. Просиживал, по наблюдениям зоркой Кателлы, все свободное время. На полу в зале сектора - «Дилайна - Аккалабат - Локсия». Молча, в полнейшей тьме, поскольку шторы были всегда задернуты, а свет включали только при посетителях - берегли яркие краски дилайнских рукописей.
        Айрас и Кателла недоумевали и просили разъяснить, как поступить в такой ситуации. Айрас отвечал в колледже за административно-хозяйственные вопросы и безопасность, Кателла - за учебную и внеучебную деятельность. Их желание знать, что делать, было вполне резонным. Лисс велела не делать ничего. Сказала, что сама разберется.


* * *
        Щелчок выключателя.

        - Сидишь?

        - Угу. Нижняя книга в левой витрине - подделка. За сколько тебе ее продали?

        - Уже не помню. Брала на Делихоне, в сомнительной антикварной лавке. Но очень хотелось. Миниатюры завораживающие, шрифты - полное безумство линий. Многое можно простить за такую красоту. Но не все.

        - Да, пожалуйста. Не прощай. Все равно подделка. У нас таких не было.

        - Ты откуда знаешь? Ты из благородных?

        - Есть немного,  - усмехается Тон.  - И давай сразу выясним: демонический конформ у меня тоже есть. Был.

        - Омерзительный?

        - Ослепительный. Хьелль и Сид, известные тебе, боялись его панически и улепетывали со всех ног.

        - Ты с ними там часто пересекался?

        - Они были проклятием моего детства. Или я - ихнего.  - Антон подпирает голову рукой, причмокивает губами.  - До сих пор не могу забыть, как мы топили в пруду Сидову лошадь. Игрушечную, естественно. Он верещал, как ненормальный, но забрать ее у Хьелля не решался. Растяпа.
        Лисс перестает дышать. Она как вживую видит перед собой выжженную поляну на Локсии и слышит голос Хьелля: «Мы… с наследным принцем Дилайны… лошадку… в пруду».
        Общение с дарами Аккалабата кое-чему ее научило, поэтому она вместо того, чтобы упасть в обморок или вызвать охрану, машет Антону: «Пойдем» - и отпирает, чудом не запутываясь во впечатляющей последовательности ключей и шифров, небольшую сейфовую дверь в углу зала. Инстинктивно она старается не поворачиваться к Тону спиной, и он, чувствуя ее напряжение, поглядывает вопросительно.

        - Тон, это мой запасник. Предметы, которые сейчас не выставлены - ждут своей очереди - или никогда не будут выставлены по той или иной причине. Достань, пожалуйста, из-за стеллажа там в углу большую бежевую коробку.
        Тон наклоняется за стеллаж, тащит за борт коробку. Лисс присаживается на нижнюю полку, отодвинув в сторону какие-то жутковатого вида амулеты со Сколопакса.

        - Открой и посмотри. Все, что является твоей собственностью, можешь забрать.

        - Вот как?  - Тон приподнимает крышку, заглядывает внутрь. О существовании Лисс он забывает в одно мгновение. Зато она за ним весьма пристально наблюдает. Лисс никогда не видела, чтобы бывший спецназовец делал что-то так медленно, как в полусне. Лишь небольшая часть артефактов отбрасывается сразу, большая - удостаивается подробнейшего изучения.
        Спустя полчаса все содержимое коробки рассортировано в три неравномерные кучки. В одной - две шикарно разодетые куклы, неплохо сохранившиеся, шкатулка с набором для вышивания, пара замшевых дамских перчаток и потрепанное седло, вторую составляют разнообразные предметы домашнего обихода, третью в гордом одиночестве образует обугленный глиняный зверь непонятной породы, внутри которого что-то позвякивает.

        - Ты будешь смеяться,  - неожиданно говорит Антон, предваряя вопросы Лисс,  - но, похоже, я несказанно разбогател. Это моя копилка. И в ней даже что-то есть.
        Это свинья-копилка, господи! Точнее, не свинья, а явно какой-то демонический конформ, но функционально - это свинья-копилка… Она кажется нелепо-детской в больших руках Тона, и по тому, как задумчиво он ее поглаживает, видно, что он рад встрече.

        - Ее как-то звали… Как же ее звали?  - Тон морщит лоб.  - Нет, не помню. У нас со старшими сестрами был такой обычай - не только у нас с сестрами, конечно, но вообще на Дилайне - дарить на день рождения друг другу копилки в виде своего демонического конформа. Были специальные ателье, где их заказывали. Я сейчас вспомнил. У кого-то из девочек был такой конформ… да… только хвост откололся, вот видишь?
        Он протягивает ей копилку, для того чтобы Лисс разделила его радость. Она машинально берет глиняную зверюку, рассматривает… но в голове бьется только одна мысль: девочка, подарившая ее когда-то младшему брату, погибла спустя год или два под ситийскими бомбами. То, что она держит в руках, уже больше не похоже на свинью-копилку, Лисс кажется, что перед ней обгоревшая и пожухлая от времени фотография человека давно ушедшего, которую она рассматривает вместе с тем, кому он был дорог. Лисс неловко всовывает копилку обратно в руки Антону:

        - Можешь взять.

        - Правда?
        От ошалелого счастья в его глазах Лисс хочется плакать. Вместо этого она говорит хрипло и отрывисто:

        - Бери-бери. Что-то еще?
        Антон задумчиво осматривает ту кучу вещей, где седло.

        - Мамины перчатки - я не помню, но вензель… Чья шкатулка - понятия не имею, но опять же - смотри,  - он указывает на знак, состоящий из четырех скрещенных полосок.  - Это называется кринт - королевская печать Дилайны. Тоже мое наследство. Равно как и седло от пони. Это уже непосредственно - мое седло от моего пони. Видишь - мальчиковое? Девчачьи - с вырезом здесь и поуже. И опять - кринт. Пони, я помню, у меня было даже несколько. Но все равно Сидова плюшевая лошадка раздражала… Немедленно скажи мне, что я порю чушь.

        - Да нет, не скажу,  - медленно произносит Лисс, глядя куда-то в сторону.  - Ваше Величество.

        - Ты могла бы прямо спросить,  - Антон присаживается перед ней на корточки, в руках у него по-прежнему седло от пони.  - Необязательно было устраивать этот перебор театрального реквизита.

        - Извини. Рецидивы общения с лорд-канцлером Аккалабата.

        - Лисс, хочешь я на всех этих вещах этикетки сделаю? Напишу то, что я помню. И на той большой стопке. Будет полезно для твоего музея.
        Откуда у него силы на этот энтузиазм в голосе, Лисс решительно непонятно. Равно как и то, почему он, отложив понье седло, проводит тыльной стороной ладони у нее по щекам, а щеки мокрые.

        - И прекрати заливаться слезами,  - бурчит Антон.  - Вы разнесли наши дворцы, мы разрушили ваши посольства. Око за око, зуб за зуб - все по вашей древней философии.

        - Это не философия,  - всхлипывает Лисс.

        - Не важно,  - в кольце его рук тепло и спокойно, и так же успокаивающе звучит голос, но Лисс не в состоянии остановиться.  - Проехали. Гибель Дилайны есть факт истории. У аппанцев даже кино про это есть, ты смотрела? Чушь страшная. Демонические конформы ростом с вашего земного слона. Они бы еще с кошку их сделали! Наши лорды - толпа непросыхающих пьяниц, а стены посольств растворяются с помощью заклинаний.

«Абракадабра! Сгинь-пропади посольство Ситии!» И взять себя левой рукой за правое ухо.
        Как он может нести такую забавную околесицу, чтобы ее успокоить, сидя на горке артефактов, оставшихся от его семьи, его жизни, его планеты?!! Лисс становится все хуже и хуже, она рыдает так неостановимо и горько, что Тон выпускает ее из объятий на время, нужное, чтобы отойти на два шага, несколько раз сжать и разжать кулаки, грязно выругаться, отодвинуть ногой сложенные на полу предметы… а потом решительно наклоняется, подхватывает ее на руки и несет в жилую часть директорского корпуса, в спальню, под теплое одеяло.
        Вот только когда он укладывает ее на кровать, выясняется, что и у его самоконтроля есть пределы, и Тон падает рядом, стягивает одежду, водит руками там, где нельзя, где не положено, впивается губами где попало и, забывая обо всем, слышит, как сдавленные рыдания переходят в тихий стон удовольствия, и сам получает удовольствие, и дает его впервые за все эти годы… чтобы проснуться потом с первыми перебравшимися через подоконник лучами весеннего солнца и не знать, как себя вести и что делать.


* * *
        А у него красивый почерк, оказывается. Бывают в жизни моменты, когда проще думать о форме, а не о содержании.
        Я забрал браслеты. Они мои. Извини. Я тебя тоже прощаю. На Анакорос не вернусь. Не знаю, сразу ли у меня получится их контролировать. Это может быть опасно для окружающих. Потом, если Маро увидит мой демонический конформ, в котором я намерен провести ближайшие две недели, ее придется водить к психиатру.
        Защищать вас я буду и на расстоянии. Всегда.
        Антон.
        ЗЫ. Не забывай, что растишь принцессу Дилайны. Читай ей больше книжек про чудовищ и покупай красивые платья. Потом проверю.
        Глава III. Книга о чудовищах и принцессах

        Алиссия Ковальская, директор колледжа на Анакоросе

        - Это что за чудо в перьях? И что он делает рядом с нашей Маро?
        Четвертьфинал чемпионата Анакороса по футболу. По полю увлеченно носятся делихоны и объединившиеся в одну команду аппанцы с верийцами. Футбольный мяч они впервые потрогали на Анакоросе и являют собой зрелище не для слабонервных. Лисс наблюдает это уже не первый раз, так что вполне можно отвлечься.

        - Сие есть Элджи. Элджи Дар-Эсиль.

        - Старший?

        - Ага.
        Лисс обмахивается сложенной вдвое программкой. Старший младший Дар-Эсиль явно упарился в своем ораде, но послушно восседает рядом с одетой куда более по погоде
        - в яркую маечку на тонких тесемках - Маро.

        - Значит, будущий лорд-канцлер Аккалабата. Кандидат, конечно, не блестящий, но я согласен рассмотреть.

        - Кандидат на что?

        - На руку нашей принцессы, разумеется. Сердце, как я вижу, он уже завоевал.

        - Тон, одумайся, они еще дети!

        - Сколько ему? Восемь? Девять? Десять? Для аккалаба все, что после шести, вполне серьезный возраст. Они развиваются быстрее ваших земных детей. Восьмилетний дар мыслит категориями пятикурсников Анакороса, хотя знаний у него, конечно, гораздо меньше ихнего.

        - Не говори «ихний»,  - брюзжит Лисс.

        - Не буду,  - покладисто соглашается Тон.  - Мальчишка - вылитый отец. Удивительно, как ты его терпишь.

        - Хелла просила за ним присмотреть. У них серьезные домашние проблемы. Сид так и не смог перенести потери друга и ждет от всех детей его повторения. Элдж не угодил ему уже тем, что унаследовал его собственную масть, а не вороной окрас Дар-Халемов.

        - Он не пробовал себе прядь волос на нос наматывать, чтобы заслужить благоволение отца?  - в быстроте реакции Тону не откажешь, он всегда берет быка за рога.

        - Не знаю уж, что он пробовал или не пробовал, но отец его не выносит. Зато Элдж - материнский любимчик. От тяжелой руки отца его и сослали сюда, на Анакорос. Чтобы глаза не мозолил «неудачный» первенец. Он еще и фехтовать не умеет.
        Тон выразительно крутит пальцем у виска.

        - Лисс, ты поняла, чего сказала-то? Дар Аккалабата не умеет фехтовать. Сын Хье… Хеллы. Ему, что, во младенчестве сделали полное переливание крови? Или он жертва генетических экспериментов? Хотя какие там, на Аккалабате, генетические эксперименты…

        - Тем не менее Хелла написала, что у него с этим проблемы. И это тоже раздражает Сида. Самое худшее, что здесь он ничему не научится, ибо не у кого. Вернется домой, и его убьют на первом же турнире. Или срочно отдадут под дуэм.

        - Вот еще,  - гневно фыркает Тон.  - Нашего женишка под дуэм этим пернатым плебеям. Обойдутся.

        - А что ты предлагаешь?
        Настырным делихонам наконец удалось закатить мяч в ворота аппанско-верийской сборной. Трибуны встают, чтобы хоть как-то размяться. Под шумок Тон приобнимает Лисс за талию, она испуганно отшатывается.

        - Тон, если увидит кто-нибудь!

        - Ааа, пускай смотрят. То есть, конечно, не пускай. Но фехтовать парня я выучу, не бойся.

        - Тыыы?

        - Яааа.  - в тон ей тянет Антон.  - Легенда о происхождении королевы Лулуллы, надеюсь, тебе известна? Как характерная девица поссорилась со своим папочкой, оруженосцем короля Онпеха, оседлала демона Чахи (предварительно его сокрушив и урезонив) и на нем (так, Лисс, так! Не надо смеяться!) прилетела осваивать Аккалабат, тогда еще безлюдный, за исключением пары-тройки деревень, населенных дикарями-итано.

        - Ты хочешь сказать…

        - Что для прямого потомка короля Онпеха - то есть меня - научить владеть мечом кривого потомка вредной Лулуллы - то есть его (палец Тона указывает в сторону Элджи, который изо всех сил старается приподнять повыше Маро, которой «не видно», причем, судя по хитрющей физиономии Маро, она получает от этого огромное удовольствие)  - легче легкого. Завтра и приступим. Что ты так на меня смотришь, будто я демона Чахи из кармана вытаскиваю?

        - Я думала, ты только по огнестрельному.

        - Я по всякому. Как там в этом стихе, который Маро вчера учила? «И с разбегу, и на месте…»

        - И двумя ногами вместе,  - у Лисс есть подозрение, что ничего хорошего из этих уроков не выйдет, но это лучше, чем ничего, и она дает добро.


        Антон Брусилов, Его Высочество наследный принц Дилайны
        Сколько лет прошло? Лучше не думать. Мне было столько же, сколько ему, или меньше? Лучше не вспоминать. С чего я взял, что все это знаю? Лучше не сомневаться. Короче, в стойку, малыш, в стойку! Сейчас будем вместе учиться соответствовать своему высокому предназначению. Хотя мы с тобой безнадежно испорчены нашим любопытством и нездоровой тягой к существам женского полу, образ жизни которых не имеет ничего общего с нашим. А это до добра не доводит. Вот, посмотри, например, до чего довел интерес к нашим медиевальным странностям маму моей принцессы… Повесила нас себе на шею и тащит: одного - тупо шагающего по дороге к цели, которую он не сам себе поставил, второго - совершенно неспособного быть лорд-канцлером и настоящим сыном своего отца (а главное - своей матери…).
        Локоть выше подними, черт тебя дери! И не тычь ты мечом куда попало. Им колют, рубят… не тыкают и не машут бессистемно. Ноги у тебя, кстати, две - правая и левая. И работать надо обеими. Крылья пообрываю твоему папаше. Самым жестоким образом. За полную педагогическую бестолковость. Что насупился? Ровнее дыши. Злость никогда никому не вредила. Но и не помогала тоже. Отдохнуть? Давай. Сейчас мы тебе душеспасительную беседу - бонусом.

        - Где Вы научились фехтовать по-нашему?  - мальчишка смотрит требовательно, хотя старается незаметно промассировать кисть правой руки, уставшей от тяжелого оружия. Он уже отвык. Что-то слишком быстро.

        - Фехтование - оно и в Африке фехтование,  - лениво возражает Антон, распластываясь на траве под деревом.

        - В Африке слоны. Жирафы. Крокодилы. Верблюды…  - голос у парня явно мечтательный. Тон от удивления даже приоткрывает глаза:

        - Верблюдов там нет. Скажи еще, меланохламисы. Или слюнявые биколоры с Хирундо. С синими бивнями и ослепительно малиновой шерстью, такой, что от одного взгляда блевать тянет.

        - Я бы хотел их увидеть.

        - Да брось ты, они тошнотворные. И мычат, как земные коровы, только в тысячу раз громче…

        - Везет вам… А где вы еще были?
        Блеска в его глазах значительно больше, чем когда речь заходит о фехтовании. Что, скажите мне, пожалуйста, Хьелль с Сидом пили в первую брачную ночь? Идиоты костлявые.

        - Тебя это интересовать не может. Ты - дар Аккалабата. У вас никто…

        - …никуда не летает. Я знаю.
        Ну вот и славно, малыш.

        - Но я - полечу,  - спустя бесконечно долгую по аккалабатским меркам минуту договаривает славный мальчик.
        Антон выпрямляется молниеносно, обхватывает его за плечи, валит на землю и громко-громко кричит прямо в расширенные от ужаса молочные зрачки, подрагивающие крылья носа, вдруг проступившие под снежно-белой на висках кожей вены:

        - Ты! Никуда! Не полетишь! Маленькая сволочь! Ты,  - дальше он набирает воздуху и ругается долго и нецензурно, сколько позволяет дыхание,  - будешь сидеть на Аккалабате и тупо лорд-канцлерствовать. Как твой отец. Как твой дед. И махать мечом будешь. И составлять указы о смертной казни и дуэмах. И сам возьмешь себе под дуэм что-нибудь чистокровно-победоносное или наоборот завалящее-прекрасное, чтобы продлить род Дар-Эсилей. И продлишь. И эгребское будешь жрать в своем замке. И королева тебя будет охаживать плеткой по спине и по заднице, а ты согнешь свою гордую спинку в сером ораде и будешь принимать - с восторгом и благодарностью. И будешь разводящим по убийствам из-за портьеры и по «чтобы ни одна живая душа в Конфедерации не знала, что делается у нас на Аккалабате».

        - Не буду.
        Ага, вот такими глазами смотрел твой папочка, когда плюшевая лошадь с камнем на шее шла ко дну в королевском пруду, поросшем тростником и огромаднейшими розовыми кувшинками. Это не помешало его драгоценной коняке счастливо утопнуть.

        - Уберите руки, я крыло подвернул, мне спину больно,  - совершенно спокойно сообщает Элдж.
        Тон переваливается на бок равнодушно, будто это не он сейчас, подскочив на полтора метра от земли, набросился на мальчишку, который всего только обозначил попытку прожить жизнь не так, как ему полагается. Элдж как ни в чем не бывало встает, отряхивается, шуршит крыльями, недовольно крутит левым плечом и… усаживается перед Антоном на корточки.

        - Понимаете… я сейчас вам объясню… я хочу, чтобы вы поняли…  - он подыскивает слова так ответственно, что Тон невольно подбирается и придает себе серьезный вид. Впервые на его памяти такое молодое и бессмысленное существо вознамерилось объяснить ему свои жизненные планы, да еще требует понимания. А уж в устах отпрыска Дар-Эсилей фраза «я хочу, чтобы вы поняли» звучит вообще еретически: никогда в жизни лорд-канцлеры Аккалабата не хотели, чтобы кто-то что-то понял. Должность у них такая: чтобы никто ничего не понимал. Аминь.

        - Валяй, объясняй, малец. Только без пафоса.
        Я даже на локтях приподнимусь, чтобы лучше видеть тебя… Красная Шапочка.
        Знакомство с детской земной литературой произошло у Тона уже в зрелом возрасте, поэтому он позволял себе иметь любимых героев. Волка из «Красной Шапочки» он обожал - за гибкость подхода и волю к победе, а саму вредную девчонку в кричаще ярком головном уборе и ее приспешников-лесорубов презирал за «трое на одного».

        - Посмотрите вокруг,  - ничуть не смущаясь, начал Элдж (то ли он не знал, что такое
«пафос», то ли проигнорировал).  - Сколько планет в Конфедерации? Более ста. И на каждой по-разному живут люди и эти… как… неантропоформные, да? Есть разные животные, растения, обычаи, одежда, еда, техника. У нас в классе учатся ребята со Сколопакса - совсем необычные, верийцы есть - ну, они на нас больше похожи, земляне, аппанцы, делихоны, даже мхатмианка одна. С Когнаты вот должны прилететь. И все это вижу один я. А другие парни…  - тут он все-таки спотыкается.  - То есть молодые дары, они сидят на Аккалабате безвылазно и совсем не видят мир. Не знают, какие здесь у вас есть машины, как туалет может быть устроен, какая музыка, какая медицина. Мы живем так, как жили наши предки пятьсот лет назад, и ничего нового не изобретаем. Не потому, что у нас все глупые, просто никто даже не подозревает, что можно что-то усовершенствовать. Хотя бы электричество - можно же провести. Воду сделать теплую. Профессии разные. Не все же мечом махать. Мне вот, например, медицина нравится…

        - Что-то ты совсем замечтался,  - Антон смаргивает с ресниц какую-то пыль, налетевшую с зацветших весенних елей, недовольно кривит рот.  - Дары не болеют.

        - Ну, иногда болеют все-таки. И не все же умирают в сражениях и на поединках, тем более сейчас, когда воевать почти не с кем. Умирают от старости и от болезней. Некоторым можно было бы продлить жизнь, если бы у нас не оруженосцы бегали со склянками, наполненными непонятно чем, и корешками целебной травы чилени, заговоренной в храме прекрасной Лулуллы, а приходили бы врачи. Нормальные, с оборудованием, с уколами разными, с таблетками… И мы могли бы сделать исследовательский центр и победить дуэм,  - брякает Элдж и, сам сообразив, что он только что ляпнул, падает на траву на пятую точку.

        - Элдж, ты слишком много смотришь телевизор. Формулируешь не как аккалабатский лорд, а как диктор первого общеземного канала.

«Или как член Звездного совета»,  - шевельнулось у Тона в мозгу, но эту мысль он пока отложил в сторону. Нужно выбить из мальчишки дурь, пока она не зацвела пышным цветом и не дала плодов, которые Сиду придется собирать засучив рукава. Нам нужен покой на Аккалабате. Нам - это Его Величеству, властелину Дилайны.
        Пока Элдж усаживался поудобнее, приспособив коленки под попу, Тон продолжал:

        - Значит, ты желаешь способствовать прогрессу родной планеты? Считаешь, что, если ты дашь возможность молодым дарам посмотреть на другие миры, они дружно отложат в сторону мечи и кинжалы и переквалифицируются в механиков и учителей? Что, если ты привезешь на Аккалабат десяток земных технологий и механизмов, жизнь там станет лучше? Что каждый дар, у которого будет фен, чтобы сушить крылья после дождя, и гелевая ручка - писать вызовы на дуэли, сразу почувствует себя счастливее? А ты спросил у них, надо ли это им? Ты на своих отца, мать, обоих братьев посмотри - они хотят этой «другой жизни», которую ты им предлагаешь? Им тоже надоело жить в неотапливаемом замке, танцевать при свечах незапоминаемые танцы из пятидесяти шести фигур, носить одноцветную, убогую и неудобную, с земной точки зрения, одежду, падать на колени перед троном Ее Величества королевы?
        Белесые ресницы растерянно всхлопывают.

        - Нет. Нет. Им так хорошо. Они привыкли.

        - А ведь твой отец летает на другие планеты. И мама, между прочим, не просидела всю жизнь на Аккалабате. Почему же им не пришло в голову то, что тебе? Почему твой отец не привез тебе с Когнаты хоть фонарик электрический, чтобы не плутать в коридорах замка, с запасом батареек? Есть еще масса других мелочей: те же гелевые ручки, часы наручные… А? Молчишь? А я тебе отвечу,  - Антон заводится все больше и больше.  - Потому что он, в отличие от тебя, любит и ценит тот образ жизни, который выбрали много поколений назад ваши предки, и имеет достаточно смелости, чтобы позволить вещам идти своим чередом. Он не боится выглядеть отсталым, феодальным, средневековым в глазах делихонов, землян или ситийцев, он боится только того, что ему не позволят быть таким, как он есть. Потому что лорд Сид Дар-Эсиль, позволь тебе заметить, это не просто копна белых волос, перевязанных ленточкой, тяжелые серьги - по три штуки в каждом ухе - и безобразный рубец на шее.
        Ты хоть немножечко осознаешь, вообще, вашу уникальность? Вы единственный птероантропный вид в известной нам части Вселенной, вы - извини за выражение - вообще не пойми как устроены! С этим вашим временем, которое вы называете внутренним, а на самом деле оно - форма перестройки относительной скорости внешних процессов соответственно вашим желаниям и целям. Вы - единственная цивилизация, сохраняющая уже более тысячи лет медиевальный облик. Кроме вас, никто во Вселенной не умудрился выживать, не рожая женщин несколько столетий. Ваши альцедо, дуэмы, искусство боя на мечах - это…

        - …все надо законсервировать, чтобы превратить нас в ходячий музей. Хотя, скорее, в летячий.

        - Тогда уж в летучий. Забудь слово «надо». Вы уже законсервировались - и слава богу. Просто…  - Тон сам усмехается своей непоследовательности.  - …Надо, чтобы вас никто не трогал, а главное, чтобы вы сами не начали метаться из стороны в сторону и разъедать себя изнутри. А насчет музейности… Когда ты вырастешь, то поймешь, что в существовании той или иной цивилизации может быть и чисто эстетический смысл. Не прогресс является целью жизни, а жизнь - целью прогресса.
        Земляне и верийцы из всех планет Конфедерации достигли наибольших успехов в медицине исключительно потому, что для них это стало вопросом жизни и смерти. Ситийцы, собственная планета которых почти полностью лишена энергетических ресурсов, бросили все силы на совершенствование космотранспорта и средств вооружения. «Долететь и отнять, чтобы выжить» - на это и ни на что другое направлены все их технологические свершения.
        А есть планеты просто красивые в своей гармоничности, которым никуда не надо лететь, ничего не надо изобретать… Они живут, а не выживают. Они не участвуют в технологических гонках под сомнительным лозунгом «Быстрее, выше, сильнее!» Такую самодостаточность, свободную от надуманных целей, форсирующих движение вперед в ущерб красоте настоящего дня, наше с тобой начальство - докторесса Ковальская - называет культурой, в отличие от цивилизации. И я с ней согласен.
        Слышал бы меня мой отец… Интересно, сколько в том, что я сейчас проповедую, от него, а сколько от Лисс? Я не знаю, что бы я предпочел.

        - Мучаться с холодной водой и без электричества… У вас получается, что это часть культуры. Привези мне отец фонарик на батарейках с Когнаты, и Аккалабат рухнет,  - ворчит Элдж. Из всего сказанного он своим детским умом выцепил наиболее конкретное.

        - От одного фонарика - нет, разумеется. Но за одним фонариком последует другой, потом третий. И в какой-то момент вам придется решать, что делать с израсходованными батарейками. А если это будет, скажем, не фонарик, а клиплер с современной земной музыкой, то через энное количество лет твоему отцу придется отвести в нижнем ярусе замка помещение под дискотеку. Вброс любого элемента из чужой цивилизационной линии не только (и даже не столько) толкает развитие общества вперед, сколько сдвигает его в сторону. А самоограничение и принятие трудностей и порой необъяснимых излишеств, которые составляют традицию, да, это есть часть культуры.
        И вы здесь не одиноки. Посмотри, как на Земле китайцы и японцы мучаются со своими иероглифами, не говоря уже о когнатянах, затрачивающих полжизни на то, чтобы хотя бы приблизительно выучить формы и значения диковинных загогулин, которые они называют письменностью. Казалось бы, что им стоит перейти на алфавит Конфедерации? Ан нет, держатся за свое двумя руками.
        Так же, как твой отец предпочитает фехтовать в ораде, хотя обтягивающий костюм из лаксармита - видал здесь в спортзале?  - был бы гораздо практичнее. (В глазах Элджи первобытный ужас: он представил отца в этом поблескивающем убожестве и дико трясет головой.)
        А на Мхатме, между прочим, до сих пор не пользуются столовыми приборами, несмотря на то что при длине ногтей, приличествующей благородному мхатмианцу, вылавливать капусту из супа не просто негигиенично, но и попросту неудобно. Однако в туристических местах они тебе принесут хоть нож с вилкой, хоть палочки, хоть хортуланские щипчики любого размера. А сами ни-ни. Это, брат, будет почище полетов под ледяным дождем с умбренскими булыжниками в ушах.
        Я говорю с ним как со взрослым. По крайней мере, как с юношей, имеющим хоть какой-то жизненный опыт. Он половины же не понимает из того, что я сейчас сказал, и трех четвертей из того, что я не сказал, хоть и имел в виду.

        - Я Вас понимаю,  - Элдж задумчиво накручивает белокурую прядь на кончик носа, скашивает глаза, чтобы оценить украшение, негодующе сдувает в сторону.  - Вы полагаете, что мои желания идут вразрез с путями моей планеты.

        - И-мен-но.

        - И что мне остается?

        - Ну…  - Антон снова откидывается на спину в примятую траву. Солнце уже село, но земля, даже в тени, под дубом, еще не по-весеннему теплая. Хороший был день. И разговаривать о том о сем с этим странноватым мальчишкой гораздо интереснее, чем учить его убивать. И защищаться, Тон, и защищаться! Что-то тебя совсем развезло. И под дуэм его «отправил» десятью минутами раньше: забыл, что он в некотором роде претендент на руку одной весьма своевольной наследной принцессы…

        - Два варианта. Первый - ты выкидываешь всю эту дурь из головы. Сжимаешь зубы и учишься фехтовать. Сказочку про отсутствие способностей расскажешь кому-то другому. Все, что ты запомнил и понял про другие планеты, складываешь в мысленную копилочку. Для того чтобы, когда придет твое время подпирать в приемные дни кресло властительницы Хаяроса, ты мог защитить Аккалабат от вторжения нежелательных культурных и цивилизационных элементов.
        Докатились. Теперь я говорю как диктор земного телевидения. На программное выступление члена Звездного совета сия проповедь вряд ли потянет. Хотя против наследственности не попрешь.

        - А второй вариант?

        - Пойти своей дорогой. На то, чтобы стать самому хозяином своей жизни, ты, извини, не тянешь: больно много в башке завиральщины. Найди другого хозяина. Другую планету, которая тебя больше устроит и сможет найти лучшее применение твоим силам. Где ты сможешь, например, заняться медициной или чем там тебе хочется. Чувствовать себя свободным от дуэма и не обязанным подвергать свою жизнь опасности по крайней мере раз в неделю на придворном турнире. Родители твои и братья пусть разбираются сами, пусть крутятся, как умеют, в своем темном средневековом мирке, который ты в десять лет уже перерос. А ты не такой. Женишься на достойной женщине. Изобретешь набор автоматических щёток для альцедо или вообще пилюлю какую-нибудь - глотнул и никакой линьки. Или даже круче - глотнул и крылья отстегиваются по желанию и ставятся до лучших времен в кладовку под лестницей. Лафа, а не жизнь! Я, конечно, утрирую, преувеличиваю то есть.
        Меня испортила эта Земля, ох, как испортила! Начал-то я вроде правильно, сразу подпихнул ему идею про другого хозяина. Так и надо было тянуть рыбку, а Маро, моя умничка, подсекла бы и вытащила. Нет, понесло ж меня в другую сторону… утрировать, блин. Стану властелином Вселенной - сразу запрещу смешанные браки. Хотя бы для особ королевского рода.
        Элджи слушает внимательно, очень внимательно, отвечает не сразу и тихо, почти не слышно:

        - Мне не нравятся люди, которые плюют на свою планету.

        - Много ты таких знаешь?

        - Ну, эти, например… наши дальние родственники…
        Тон слегка напрягает мышцы шеи, чтобы разглядеть в сгустившихся сумерках через высокую траву выражение лица, с которым эти слова произносятся. Препротивное выражение лица, надо вам сказать.

        - Родственники?

        - С Дилайны.

        - Эти-то тебе чем не угодили? Они все померли. Давно уже. За много лет до твоего рождения. Под ситийскими лучевыми бомбами и лазерами моего родного конфедеративного спецназа. Сделали все четыре лапы вверх.
        Почему я до сих пор не могу говорить на эту тему, не паясничая?

        - Не все. Я слышал, как отец с мамой спорили у него в кабинете. Что их осталось достаточно, чтобы вернуть Дилайну себе, что нужно только найти какие-то браслеты…

        - И волшебную палочку на криоэлементах. И чудесный горшочек. И плащ-невидимку. Нужное подчеркнуть.

        - Не смейтесь. Отец сказал, что даже видел их короля. И передал ему всю информацию, которую успел собрать: на некоторых планетах их даже, представляете, содержали в рабстве.

«Содержали в рабстве». Что я здесь делаю, с этим детским садом? Но сколько невольного уважения у него в голосе: «даже видел их короля». Не нравятся, значит. Не ври сам себе, малыш. Тебе просто обидно. И хочется хэппи-энда к красивой сказке. Над хэппи-эндом, знаешь ли, надо работать. И «собрать информацию» - мизерная часть этой работы. Хотя король запомнил. Потому с тобой тут и цацкается.

«И совсем не поэтому»,  - въедливо вякает внутренний голос номер два. Молчите, десантник Антон Брусилов. С Вами король Дилайны разговаривает.

        - Продолжай.
        Элдж не замечает изменения интонации.

        - Папа говорил, что он рассчитывал, что король воспользуется этой информацией, соберет своих, завладеет браслетами и вернет себе власть над Дилайной. А тот выбрал, как вы выражаетесь, нового хозяина…

        - А отец твой как выразился?

        - Ээээ… очень грубо. Я не знаю, как это на языке Конфедерации. А в трансляторах такие вещи…

        - Знаю, заблокированы. Скажи по-аккалабатски, я пойму.
        Парень, я все больше склоняюсь к варианту номер два. Ну какой из тебя лорд-канцлер Аккалабата? Сид даже в десять лет уже сложил бы, как два плюс два, всё, что я здесь лепил про «твоя мама не просидела всю жизнь…» и «пойму по-аккалабатски», и обрушил на меня тонну вопросов. А в пятнадцать - никаких бы вопросов не задавал, а просто вытянул у меня в лучших дар-эсильских традициях всю подноготную столь близкого знакомства с его родной планетой и конкретными представителями населяющих ее птероантропов. А в тридцать с лишним наш гениальный лорд-канцлер, значит, знает этакие нехорошие слова и… это что же, он при своей деле так изъяснялся? Мир сошел с ума.

        - Хватит, не выражайся.

        - Вы же сами просили.

        - А ты всё делаешь, что тебя просят?
        Ну вот, обиделся. Делаем ставки: будет дрожать ресницами а-ля девчонка-Сид или сжимать кулаки и грозно сопеть, как бывший будущий маршал Дар-Халем. Ура, я выиграл! Дрожит ресницами и грозно сопит!

        - А что сказала твоя мама?

        - Я не понял. Много всего. Что-то про то, когда они стояли на подоконнике, а отец усомнился, а король не отступил и всех спас. И что браслеты - это дело долгое, и у короля могут быть другие, как это… обязательства. И что отец должен верить.

        - А отец?

        - А он тогда рассердился, когда услышал про обязательства. И сказал, что у монарха не должно быть других обязательств, кроме как перед своим государством…
        Элджи наморщивает лоб, стараясь вспомнить.

        - И еще про «ту женщину». И что король безрассудный и безответственный, если он захотел завести с ней ребенка. Потому что вопросы престолонаследия. И он не может обеспечить им безопасность. И их могут использовать против него.

        - Вот как?  - еще одно изменение в интонации, уже зловещее, особенно для тех, кто хорошо знает Его Монархическое Величество Дилайны в изгнании. Элдж снова пропустил.

        - Ага,  - кивает он.  - А потом про короля больше не говорили. Потому что мама начала спрашивать про «ту женщину» и ребенка и сказала, что отец - бессовестный, что не рассказал ей. Он стал кричать, и тогда она расплакалась и выбежала из кабинета. Я потом пошел посмотреть в библиотеке про Дилайну. И мне очень понравилось все, как там было, и…
        Элдж останавливается, потому что ему кажется, что его сейчас снова повалят на спину и будут трясти за плечи. Но вместо этого Тон просто поднимается и протягивает руку. Элдж подтягивается за нее, встает, облегченно поводя крыльями. Тон сгребает в охапку четыре меча.

        - И?

        - Что «и»?

        - Тебе понравилось читать про Дилайну, и…

        - Потом отец показал мне, что там случилось. Видеозапись.

        - И?

        - Я бы всех их своими руками… ситийцев этих…
        В отличие от Элджи, Тон очень чутко улавливает изменение тона. Они идут рядом по мокрому от вечерней росы газону, на который падают прямоугольники света из окон общежития, и младший старается шагать в ногу со старшим. Старший усмехается:

        - Вот мы и обнаружили повод совершенствоваться в фехтовании. Неплохо для одного дня. Не находишь?
        В темноте видно, что Элдж пожимает не то плечами, не то крыльями, скорее утвердительно, чем отрицательно. Но он молчит, пока жилые корпуса анакоросского колледжа не остаются за спиной и не приходит время расставаться у калитки, ведущей на личную территорию директрисы.

        - Вы же мне не расскажете…  - слышит Антон в тот момент, когда протягивает руку для прощания.  - Я имею в виду, что я не смогу задать правильные вопросы. Или так построить беседу, чтобы вы сами признались.

        - Боже меня сохрани, в чем?  - Антон от души рад тому, что сейчас услышит.

        - Ну, откуда Вы знаете папу, маму и по-аккалабатски. И почему Вас так интересует Дилайна.
        Ногу мою в пасть демону Чахи! Как Сид, дальновидный и умный Сид, мог быть настолько слепым и глухим, чтобы не разглядеть в этом недотепе плоть от плоти своей? Как там говорят на Земле? Где родился, там и пригодился? Нет уж, позвольте. Если Аккалабат не нуждается, правящая династия Дилайны с удовольствием подберет этого способного молодого человека на перекрестке его судьбы. Только юноше знать о сем еще рано.
        Элдж переминается с ноги на ногу, ожидая ответа и нервно поводя крыльями.

        - Не расскажу. И не пытайся «строить со мной беседу». Это не по зубам даже твоему папе, а он великий мастер подобных игр. Просто жди. Узнаешь все в свое время. А сейчас беги давай - замерзнешь. Завтра в тот же час, там же под дубом. Охаде!
        Развернуться и уйти, не дожидаясь реакции. Стой и смотри мне в спину, паренек, и думай. Когда ты додумаешься до самого главного вопроса - как я ухитряюсь фехтовать с тобой, когда у тебя отпущено внутреннее время и ни один мастер оружия ни в одном конце галактики даже не видит твоих движений - тогда… я, может быть, даже потреплю тебя по голове.
        Кто-то же должен воевать за эту гребаную Дилайну, пока у моих лордов нарастают браслеты…


        Алиссия Ковальская, директор колледжа на Анакоросе

        - Значит, ты вернулся?

        - Ага. И будет здорово, если ты не будешь повторять эту фразу с разными интонациями десять раз в день.
        Слышал бы ты, с какими интонациями ее повторяет наша Маро! Которая, конечно же, не знает, что она «наша», думает, что только моя, а ты добрый дядя, который таскал ее на плечах и читал книжки на ночь по причине ее личного глубокого обаяния и нашей старой дружбы, а потом смылся без разрешения (а Маро такого не терпит - без разрешения!). И хотя, вновь появившись в ее поле зрения, ты нижайше испросил прощения, подмаслив негодующую девицу кучей подарков («А почему ты, собственно, нас бросил?», «А кто, по-твоему, должен был нас возить?» - допрос маленькая пиявица провела со всем пристрастием мхатмианского тюремщика), ты все равно пока еще в черном списке.
        Что усугубляется твоими покушениями на время Элджи: вместо того чтобы конструировать новых нелетающих пернатых всех форм и расцветок из разных уголков Вселенной, бедный мальчик вынужден махать мечом. Маро подала петицию (устную) директору сегодня за завтраком, но была поставлена на место: правда, не самой Лисс, а Элджи, который произнес совершенно нетипичную для себя речь о том, что он должен готовиться защищать Маро - свою прекрасную принцессу. За «принцессу» Лисс чуть не запустила ему в голову тарелкой.
        Лисс с Тоном разглядывают друг друга над доской триканьи - шахмат с элементом случайности, которые доктор Ковальская явно предпочитает традиционным земным шахматам. Когда она впервые увидела триканью на Когнате, восторгу Лисс не было предела: логика и хаос были в этой игре так причудливо перемешаны, что играть имело смысл только при свете свечей, попивая вино из тяжелых кубков ручной работы, но никак уж не в каюте космокрейсера в антураже ламп естественного света и пластиковых стаканчиков. А любой артефакт, сам создававший себе атмосферу, занимал в лиссьем рейтинге сразу самое высокое место. Играла Лисс из рук вон плохо: здесь нужно было иметь более извращенный мозг. Но Тон никогда не спешил выигрывать: ему нравилось показывать сопернице варианты, демонстрировать победу вероятности над предопределенностью, воплощенную в движениях каменных фигурок.
        Лисс тщательно организует защиту своего короля, перебрасывает кубик Антону, переворачивает песочные часы. В них не песок, а эбриллитовая крошка: она утекает, и часы неспешно журчат.

        - Спрошу по-другому. Надолго ты к нам?

        - Нет. Нужно собраться с мыслями. Кое с кем договориться.

        - Не превращай мой дом в штаб-квартиру всемирного заговора. Я чувствую себя преступницей.

        - Не похоже.

        - Что на что?

        - Что «что на что»?

        - Не похоже - что на что?

        - Что тебя терзают угрызения совести. Между прочим, я действительно собираюсь вернуть себе Дилайну. Со всеми вытекающими последствиями.
        Ход, часы вновь переворачиваются, Антон кладет кубик в ладонь Лисс, бережно пожимает пальцы.

        - Ты же не собирался.

        - Всегда. Иногда я сомневался в том, что могу это сделать. Но в том, что я буду пробовать, никогда. Теперь - тем более, когда есть браслеты. И есть Маро.

        - Я тебе ее не отдам.

        - Ой ли? Ходи давай, время кончается. А я пока обрисую тебе ситуацию. Как она есть. Кстати, ты не обиделась? На то, что я вскрыл этот чертов сейф.

        - Ты мог бы просто сказать,  - Лисс отводит глаза.

        - Не ври, моя дорогая. Тебя многому научило общение с хитроумными персонажами, ловко играющими судьбами человеков на фоне мрачного средневековья, типа Носителя эбриллитового венца Мхатмы и обаятельнейшего родителя Элджи. Я даже не догадался тогда, в музее. Ты так откровенно все передо мной выложила. Мало того, что у тебя часть королевских сокровищ Дилайны была в открытой экспозиции - заходи, кто хочет, бери, что хочет, ты еще сымитировала сортировку: мол, нечто, что не для досужих глаз, хранится за закрытыми дверями. Повысила, так сказать, уровень секретности. Я и клюнул, решил, что ты со слезами на глазах от собственной решимости действительно демонстрируешь мне все, что у тебя есть. Копилку - демонический конформ, седло понячье, еще какую-то ерунду с королевскими кринтами… Очень трогательно. И тонко. У тебя песок кончился.
        Лисс быстренько делает какой попало ход и отодвигает от себя часы и кубик. Тон, едва взглянув на доску, переставляет свою королеву и принцесс поближе к эпицентру военных действий. По опыту Лисс знает, что до закономерного конца сражения осталось три-четыре хода: в атаку брошены решающие силы, и ее королю некуда деваться, хотя положение его на первый взгляд стабильное. Но сейчас Тон выкинет что-нибудь неожиданное, а она пропустит. Финита ля комедия.

        - Как я догадался - неважно. Они меня звали, эти браслеты, тянули к себе, жизнь из меня вытягивали,  - он потирает небритую щеку, теребит пальцем царапину на носу.

        - Не расцарапывай,  - автоматически замечает Лисс.

        - Не буду,  - Тон неожиданно покладист.  - Тебе пора сдаваться. Следующий ход - шах и мат. В общем, в один прекрасный день я просто пошел на зов. И не придумал ничего лучше, кроме как сразу нацепить их на руки. По одному на каждую. И стенка так плавно - вжик!  - поехала на потолок.
        А пол - уууххх - ушел вниз, как в скоростном лифте. Когда я пришел в себя, у меня появились разные интересные желания, реализовать которые на Анакоросе не было никакой возможности. Я позвонил одному… знакомому и попросил меня приютить на время. Что и было сделано.

        - Сдаюсь. Не знала, что у тебя есть, кроме меня, знакомые, готовые приютить. Значит, ты с самого начала прилетел сюда за браслетами.

        - И за ними тоже,  - Тон аккуратно собирает фигурки, задерживает в руке одну из них, рассматривает на свет. У выточенного из камня короля усталое морщинистое лицо, длинная мантия в складках, в руках - держава и скипетр.  - Кроме тебя, нет ни единого человека во внутренних секторах, кто мог бы сообразить их припрятать.

        - Какое совпадение!  - невесело улыбается Лисс.

        - Ты жалеешь?  - монарх королевства триканья летит в коробку вслед за своими подданными.

        - Нет. Но Маро я тебе не отдам.

        - Лисс, послушай, это очень важно…  - такой голос она слышала у лейтенанта Антона Брусилова один раз. На Аккалабате. «Зачем Вы ходили в ситийские шахты и переворачивали ногой трупы?» - Браслетики эти не мои, но они прижились моментально. Уже через месяц у меня было по два на каждой руке, еще через неделю - по четыре. И я начал искать своих. Половину работы за меня сделал один известный тебе лорд-канцлер.
        Лисс удивленно приподнимает брови:

        - Долей вина. Выпьем здоровье верховного дара Эсиля. Просто диву даюсь, как ему удается из своих болот непрестанно портить мне жизнь.

        - Ну уж зачем так! Влиять на твою жизнь. Будь здоров, лорд-канцлер!

        - Не болей, крысья морда!  - Лисс салютует бокалом куда-то в пространство и выпивает быстро. Антон мусолит свои три сантиметра настоящего земного бордо бесконечно долго.

        - Тон, вином рот не полощут.

        - Извини, моя госпожа. Растерял за столько лет придворные навыки,  - и без перехода.  - Лисс, когда я связывался с первыми из своих лордов, у них, естественно, никаких браслетов не было. У кого руки отрублены до локтя, у кого кожа содрана, у кого что - в зависимости от технологических возможностей и уровня садизма на той планете, куда их угнали.
        Я красиво выразился - лорды. Оставляли в живых только мальчишек и девочек до десяти лет, которые казались безопасными. У некоторых-то и было по одному-два браслетика. И это был их шанс выжить. Но мне не отказал никто. Ни единый. Правда, толку от них сейчас - что с козла молока. Но когда у меня браслетов прибавилось и я вспомнил, как с ними обращаться, то… те, кого я встречал в последнее время, на самых разных планетах, Лисс…

        - У них уже были браслеты,  - договаривает она.

        - Ты у меня умница. Самая ученая женщина во Вселенной.
        Антон встает с кресла и направляется к Лисс, но она, предугадывая его движение, тоже поднимается и выходит на балкон, распахнутый в полный последождевых шорохов весенний сад. Свечи почти догорели, и в окружающей дом темноте сразу можно различить белые березовые стволы, темные пятна елей, поблескивающие свечки местных каштанов. Ни из одного окна в доме свет не падает, значит, и Маро, и Элдж уже спят. Лисс пытается представить, что будет видно из окон королевского дворца Дилайны. В голову ничего не приходит.
        Антон останавливается за спиной.

        - Кстати, об обязательствах. Вышеупомянутый лорд Дар-Эсиль считает меня безответственным и нерасторопным. Хотел бы я посмотреть на этого великого стратега и тактика, когда у него окажется сотня подданных, разметанных по всем планетам Конфедерации и понятия не имеющих, как пользоваться тем, что вдруг наросло у них на руках. Меня ужас охватывал при мысли о том, что я кого-то забыл, к кому-то не успею и какой-нибудь умник, который не помнит про себя ничего, кроме детского приюта на Кризетосе, обнаружит на запястьях золотые колечки, светящиеся голубым светом… и ровно тогда, когда ему захотелось, чтобы обсчитавший его бармен провалился сквозь землю. На третьем-четвертом браслете все уже вспоминают. Самое главное, чтобы не наделали глупостей с первым-вторым. И слава богу, что у них все это в десять, в двадцать раз медленнее, чем у меня. Так что лучше пусть от них пока не будет никакого толку.
        Лисс чувствует, что Антон уже несколько раз поднимал и опускал руки, не решаясь взять ее за плечи. Поэтому она сама делает шаг назад, находит те самые, угрожающие безопасности всей Вселенной запястья и перекрещивает их у себя на животе. Тон тычется подбородком куда-то в район ее шеи и урчит довольно.

        - А ты не можешь управлять этим? Регулировать скорость, с которой у них нарастают браслеты? Их силу?

        - Могу. И немножко замедляю процесс, приспосабливаю к политическим реальностям сегодняшнего дня. Вот. Так что обязательств у меня, Лисс, вагон и маленькая тележка. Перед Дилайной, перед Конфедерацией, перед тобой лично. Потому что, если я не утащу всю свою братию в родные пенаты до того момента, как они смогут создавать демонические конформы… тут начнется такое, что мало не покажется даже командору Разумовскому.

        - Не поминай лихо…
        Тон тихо смеется. Оба они знают, что главный вопрос и ответ на него невозможно оттягивать до бесконечности. Шах и мат.

        - Тон… а Маро? Когда у нее?

        - Не знаю. Я прилетел сюда и за этим. За этим - в первую очередь. Затормозить, насколько смогу. Но если б ты знала, как это трудно! Там силища дремлет, как у меня, наследно-королевская.

        - А моя земная кровь не влияет?
        Шеей Лисс чувствует, как сморщивается противный веснушчатый нос. Но тут же губы, совсем не противные, а мягкие и теплые, чмокают в основание подбородка вполне успокаивающе и нежно.

        - Ни фига. Но я сделал. Могу твердо обещать (хотя лорды Дилайны ничего не обещают, но для тебя я всегда делаю исключение), что демонический конформ по саду разгуливать у тебя не будет.

        - А где он, точнее она, в своем демоническом конформе будет разгуливать? И ты хоть знаешь, как это будет выглядеть?

        - Сногсшибательно. Как у меня,  - в голосе у Тона неподдельная отцовская гордость.
        - Точно, конечно, не известно, они очень индивидуальные. Мы будем с ней вместе парить в вышине под фиолетовыми лунами Дилайны и оглашать пространство мерзкими криками. А потом бросаться в морские глубины и с шипением уходить на дно, изящно складывая кожистые крылья. А потом - носиться с громким топотом по подземельям Бенигма, вытаптывая цветы и травку. И никто нам и слова не посмеет сказать. Ну, это, разумеется, при условии, что у нее будут крылья и способность обходиться без воздуха долгое время. Должны быть. Я бы хотел.
        Он прижимает к себе Лисс и мечтательно вздыхает.

        - Ей понравится, вот ей-богу. У девчонок, насколько я помню, еще бывают всякие прибамбасы, вроде светящихся чешуек или пушистостей в разных местах.

        - Пушистости в разных местах,  - стонет Лисс.  - Нет, я не согласна.

        - Хорошо,  - Тон соглашается так легко, что совершенно очевидно, он не принимает ее возражения во внимание. Лисс высвобождается из объятий, легонько чмокает его в щеку.

        - Пошли спать. Ты останешься?

        - Если ты не против.

        - Очень даже за. Ведь я-то не собираюсь топотать по подземельям и оглашать пространство. Надо ловить момент.
        Тон хочет что-то ответить, но передумывает и просто подхватывает ее на руки. Как всегда. И только в спальне, между поцелуями и сбрасыванием одежды, серьезно замечает:

        - Знаешь, а ведь какая-нибудь сволочь скажет потом, что я ничем не пожертвовал… ради восстановления королевского трона Дилайны.

        - И. Правильно. Скажет,  - отвечает Лисс, отрываясь от его губ.  - Не смей делать из меня жертву.


* * *
        На следующее утро Лисс долго валяется в кровати. Хорошо, что есть Элджи, способный собрать и отправить в школу себя и Маро. В теле приятная опустошенность от продуктивно проведенной (хотя и с существом, которое желает парить в фиолетовой вышине и с шипением опускаться в морские глубины) ночи, в голове - полный отказ мозга осознать громадье жизненных планов этого существа, только что ей изложенных. Существо сидит за столом в трусах и спецназовской куртке на голое тело и насвистывает что-то, отдаленно напоминающее «Гимн демократической молодежи мира». Побритое и упертое умытыми ярко-зелеными глазами в компьютер, существо гораздо менее похоже на демонический конформ, чем заспанная и нечесаная Лисс. Лисс организует себе в утешение теплое гнездо из одеяла и двух подушек и, устроившись поудобнее, рассуждает:

        - Не могу поверить, что верийцы дали тебе крейсеры. Верность долгу на этой планете возведена в абсолют. Они не пойдут против решения Звездного совета, даже если ты приставишь им к виску лазерный пистолет. А, как ты помнишь, монархия на Дилайне официально признана низложенной. Как тебе это удалось?

        - Ну, ты же сама сказала: верность долгу, возведенная в абсолют. Долги бывают разные… желтые, красные,  - напевает Тон, нажимая кнопку «Перезагрузка» и облегченно откидывая компьютерное кресло чуть ли не в горизонтальное положение. Контраст между оголенным торсом с рельефными буграми мускулов и натянутыми до второй фаланги пальцев рукавами становится еще более разительным. Продолжая бормотать детскую песенку, пригретая Лисс на груди мина замедленного действия очаровательно улыбается:

        - Ну-ну-ну, не грусти. Я не шантажировал их браслетами. Мне бы и в голову не пришло. (Ой не ври, тебе такоооое приходит в голову!) Просто генерал Джерада - их живая легенда - был моим первым командиром в Звездном десанте.

        - Антооон!  - Лисс переходит на его земное имя только в минуты крайнего раздражения.  - Я знаю Джераду тысячу лет. Фиг с маслом он тебе даст, а не четыре сверхмощных крейсера!

        - Я взял сердце у его сына.
        Собственное сердце Лисс ухается куда-то в бездну, как при пространственном переходе на кораблях старой постройки.
        Часть вторая
        Сын моего друга, сын моего врага

        Глава I. Военное превосходство

        Антон Брусилов, Его Высочество наследный принц Дилайны
        Верия - одна из планет-основательниц Конфедерации. Впервые столкнувшись с верийцами, земляне были потрясены почти абсолютным внешним сходством представителей двух антропотипов - земного и верийского, если не считать того, что на Верии было гораздо больше очень высоких и гораздо меньше толстых людей, чем на их родной планете. Общие особенности цивилизации также казались списанными друг с друга. За исключением упорного нежелания верийцев эту цивилизацию развивать, причем развивать быстро. На все предложения по совместному пользованию высокими земными технологиями сухо покивали, некоторые даже открыто одобрили, но и только. На все земные суперидеи ответ у верийцев был один: денег нет. Или нет ресурсов, энергетических, человеческих - каких угодно. В общем, нам не до этого - зайдите завтра.
        Куда девали верийцы энергетические потоки, щедро производимые их гидро-и солнечными электростанциями, надуваемые местными неистовыми ветрами на турбополя, высоко вознесенные в атмосферу? Куда шли немалые гонорары, получаемые правительством Верии за услуги несравненных мастеров оружия, без которых не обходился ни один вооруженный конфликт ни в одном конце Вселенной, так что до создания объединенных сил Конфедерации было ясно - побеждает тот, на чьей стороне воюет больше высоких, молчаливых солдат с гладко выбритыми черепами и зеленой либо красной несмываемой полосой, пересекающей вертикально правую щеку от нижнего века до линии подбородка?
        Наконец, почему верийцы категорически отказывались, какие бы баснословные барыши им ни сулили, торговать телларитом - минералом, специфичным для этой планеты? Не то чтобы всем в Конфедерации этот загадочный телларит был позарез нужен - никто толком не знал, какие у него свойства и к чему его можно приспособить, но любопытство, жадность или академический интерес то и дело побуждали какую-нибудь из планет поклянчить, потребовать, попросить теллариту. Для геологических экспозиций, музеев и разных исследовательских заведений верийцы охотно телларит давали, хотя и по ооооочень маленькому кусочку, но дальше этого дело не шло. От переговоров про телларит на шестидесятом году Конфедерации не отступились только назойливые ситийцы.
        Тон знал, зачем верийцам был нужен телларит, так же, как он знал, что обозначают отнюдь не декоративные красные и зеленые полосы на лицах верийских военных и почему на Верии, вдоволь обеспеченной собственными ресурсами и показывавшей каждый год один из самых высоких уровней дохода среди всех планет Конфедерации, далеко превосходя по этому показателю Землю, такой низкий - по земным стандартам - уровень жизни. Он вообще знал о них многое, проведя всю свою сознательную жизнь бок о бок с верийскими мастерами оружия. И привычка, расставляя своих ребят по боевым постам, не забывать при этом про зеленые и красные полоски въелась ему в плоть и кровь. Настолько, что, подсчитывая потери и обнаруживая среди своих
«невернувшихся» кого-то из отмеченных зеленым цветом верийцев, Тон часто автоматически прибавлял единичку к количеству погибших в отчете. Настолько, что верийские новобранцы с красными линиями на лицах понимали: если лейтенант не ставит тебя на важный пост, то это не от недоверия… это потому, что он в курсе.
        В курсе того, почему ты, за которого Конфедерация платит твоей родной планете сумасшедшие деньги, чтобы ты стрелял, защищал, освобождал, брал штурмом, считаешь в увольнительной на Кризетосе каждую копейку и не участвуешь в грандиозных спецназовских попойках, если кто-то из ребят не согласится заплатить за твое пиво. Почему ты «зимой и летом одним цветом» и кроме формы у тебя иной одежды нет. Почему казарма Звездного десанта кажется тебе верхом удобства, ведь в ней даже можно утром сделать зарядку, а в доме у твоих родителей, спуская ноги с постели, ты сразу натыкаешься на храпящего на полу младшего брата. Почему ты - невозмутимый и непобедимый солдат с суровым лицом - каждый праздник на сэкономленные гроши покупаешь какую-то мелочь и отправляешь ее вовсе не родителям - они просто родили тебя, дали тебе жизнь,  - а совсем другому или другой - тому, кто носит в груди твое сердце.
        Тон раздраженно поддел ногой камушек. Как они могут так жить? Он посмотрел по сторонам. Примитивные, грязные забегаловки с неудобоваримой пищей. И являющие собой венец творения с точки зрения аэродинамики, фантастические по своим летным качествам и легкости в управлении глайдеры над неровными асфальтовыми мостовыми. Чудо-коммуникаторы, обеспечивающие надежную связь далеко за пределами Конфедерации. И дома-клетушки с минимумом бытовых удобств. Скучная фабричная одежда, которая занашивается до дыр, прежде чем покупается новая. И запредельный уровень медицины. Уходящие в глубь веков традиции производства холодного оружия, позволяющие до сих пор ковать мечи и кинжалы уровня аккалабатских. Боевые космические корабли, по смертоносности вооружения уступающие только ситийским и намного превосходящие их в эффективности преодоления пространственного барьера и в скорости.
        Непревзойденная система подготовки военных. И полное отсутствие каких-либо развлечений: спорта, театра, кино. А как им жить иначе, если они в буквальном смысле слова так устроены?
        Тон незаметно бросил взгляд на шагающего рядом генерала Джераду. Полустершаяся зеленая полоса на лице, высокие сапоги - неизменная принадлежность верийского мастера оружия - активно просят каши, камуфляжная куртка и там и сям старательно заштопана. «Надо хоть цветочков купить леди Тиа, все-таки первый раз иду к ней в дом». Тон вспомнил, что цветочков на Верии не продают и не выращивают, и решил обойтись той вежливостью, которая всегда при нем. «Все-таки действующий монарх Дилайны, хоть и в изгнании. Моей обходительности хватит на полк верийцев. И моей самоиронии».

        - Джемка уже, наверное, совсем взрослый,  - произнес он вслух.  - Когда я его видел последний раз, он еще голубей гонял.
        Генерал Джерада обожал своего единственного сына, и Тон притащил с Земли целую сумку с подарками, включая лётную кожаную куртку на меху, про которую можно было бы сказать, что она стоит здесь целое состояние, если бы подобные роскошества вообще на Верии водились. Когда Джем заявится в ней в школу, все девочки падут к его ногам. Тем более, если он вырос таким же плечистым и стройным, как его отец… а то, что у матери парень унаследовал лучистые голубые глаза и волосы цвета пшеничных колосьев, с детства предвещало в нем покорителя женских сердец.

        - Взрослый. Здоровый, как танк. В общем, сам увидишь,  - Джерада свернул к небольшому двухэтажному домику с чахлым палисадником под окнами. «Никакой особняк для лучшего генерала лучшей армии Конфедерации»,  - подумал Тон, шагая по серой песчаной дорожке. Джерада между тем остановился на пороге и пригласил гостя внутрь. Внутри обнаружилась коридорная система с близко прижатыми друг к другу дверями, на каждой из которых значилась фамилия и звание. Офицерские квартиры??? Таких ни на одной приличной техномедийной планете нет уже лет сто. Не говоря о средневековых индивидуалистах типа Мхатмы или Аккалабата, где за саму мысль, что высшее военное руководство планеты может жить иначе, как в собственных резиденциях, тебя объявят опасным еретиком и сожгут на костре.
        Генерал с гостем поднялись на второй этаж. Света на лестнице было мало, в основном он шел через стеклянную крышу, но можно было разглядеть, что здесь и обивка дверей побогаче, и расстояние между ними побольше.

        - Добро пожаловать! Посмотришь, наконец, на мою семью в домашних условиях,  - Джерада гостеприимно распахнул дверь.

        - Тиа! Джем! Лейтенант Брусилов, как и было обещано!
        Энергичную широколицую Тиа Тон узнал сразу, зато от вида повзрослевшего Джема выпал в осадок. Тот ростом перегнал даже отца и мало походил на белоголового мальчишку, который носился как оглашенный по территории верийской тренировочной базы спецназа, вечно попадая то под ноги, то под горячую руку немилосердным десантникам. Даже по короткому ежику на голове было видно, как потемнели волосы. Глаза остались светло-голубыми, но смотрели уже по-взрослому. Да и ответ на рукопожатие Тона оказался вполне полноценным. Тон демонстративно подул на пальцы:

        - Осторожнее надо быть! Экий лось вымахал!
        Склонился низко перед Тиа, поцеловал руку:

        - Моя госпожа… Я счастлив вновь видеть вас.
        Джемка вытаращил глаза. Такая куртуазность на Берии не принята, но видно было, что ему приятно, когда матери оказывают подобные знаки внимания. Тиа потрепала Тона по голове:

        - А я бы тебя не узнала,  - улыбнулась она.  - С такой шевелюрой. Даже не представляла, что ты у нас настолько рыжий.

        - Это цвет кровавого монархического режима Дилайны.
        Все эти «лейтенанты Брусиловы» здесь не играют. Это только для проформы. Генерал Джерада не счел нужным скрывать от семьи, кто его гость. Доступ к Тоновым файлам на самом глубоком уровне секретности он имел с самого начала. Поэтому, когда Тон напросился в гости, подробно рассказав о том, что, как и почему, генерал помолчал с полминуты в трубку коммуникатора и отчеканил:

        - Приезжай. Мои будут рады. Разговоров о делах не обещаю. Хочу на тебя посмотреть.
        В конце концов Тиа, действительно, всегда благоволила Тону, а Джема Тон из всех десантников Джерады терпел максимально.

        - Ты извини, принимать тебя будем на кухне - там просторнее,  - хозяйка дома провела Тона к накрытому столу.  - Джем, пролезай туда, к плитке.
        От трех широкоплечих мужиков в «просторной» кухне было уже не развернуться, и Тиа устроилась на табуреточке ближе к выходу.
        Тону было хорошо. Он выставил рядом с верийскими закусками пару бутылок русской водки и многозвездный коньяк, который земные производители гнали и выдерживали теперь на Хоммутьяре, но все равно он назывался «французским». Распахнул сумки. Подарки были осмотрены, одобрены и приняты: хозяйкой дома - со всеми причитающимися восторгами, мужчинами - сдержанно. Потекла неторопливая беседа, с тостами, с воспоминаниями, кое-где с крепким словцом, заставлявшим госпожу Тиа укоризненно затыкать уши ладонями, хотя каких только крепких слов не наслушалась генеральша за долгую карьеру своего мужа…
        Наконец, речь зашла о карьерах, точнее, о том, кто куда делся из Джерадиных и Тоновых десантников. Джерада курил, загибал пальцы, перечисляя (выпили пару раз не чокаясь, по земному и верийскому обычаю). Поинтересовался, как Тону удалось попасть на Анакорос - одну из планет, наглухо закрытых от сомнительных персонажей, вроде него. Тон достал свой «нормальный» паспорт, дал полистать. О происхождении сего документа просил не расспрашивать, только подчеркнул его полную законность. Джерада хмыкнул, паспорт, покрутив в пальцах, вернул и предложил поговорить о планах на жизнь. Тон посчитал, что еще не время, и решил зайти издалека.

        - Да что мы все обо мне да обо мне! Дадим дорогу молодежи. Джем, ты что собираешься делать после школы? Доложи старикам о своих жизненных планах.
        Секундное неловкое молчание царапнуло ухо Тона. Интересно, что я такого спросил? И тут же получил ответ:

        - Ничего.

        - В каком смысле «ничего»? Колись давай. Военное дело или медицина? Не вижу других путей для сына славного генерала Джерады.

        - Мать, расскажи ему,  - Джем разлил до конца очередную бутылку и нагнулся поставить ее под стол.

        - Тон, у него нет и не может быть жизненных планов. Восемнадцать ему исполнилось полгода назад,  - голубые глаза Тиа отчаянно смотрели на Тона, словно пытаясь без слов передать ему какую-то мысль.  - Понимаешь? Нет?
        Тон помотал головой. То есть он понимал, что для любого верийца значит восемнадцатилетний рубеж, но совершенно отказывался соображать, какие проблемы с этим могли быть у Джема. В конце концов, он сын Джерады!

        - Ну, сердце у меня… Сердце. Никто не берет. Осталось полтора года, даже меньше, судя по самочувствию. Мама переживает,  - Джем уже разобрался с бутылкой и, повернувшись к Тону спиной и перегнувшись через плиту, высыпал в какой-то пакет содержимое отцовской пепельницы. Долго высыпал, тщательно.

        - Вы что, здесь с ума все сошли?!! Никто не берет сердце у сына генерала Джерады? Национального героя? Шефа военной академии? Председателя Военного штаба Верии? Даже если бы Джем сам не стоил ни черта, хоть шкурный момент тут должен сработать? А он у вас красавец, умница,  - Тон шарахнул стаканом об стол.  - Тут очередь должна стоять под окнами!

        - Оторался?  - генерал близко-близко поднес свое лицо к лицу Тона. В бликах закатного солнца оно казалось вырубленным из корявого дерева. Тени прошлись по нему, затаились в складках у губ и морщинах на лбу. Нехорошие, смурные тени.

        - А теперь посмотри на вещи трезво. Сопоставь несколько простых фактов. Ситийцы уже который год орут на всю Конфедерацию, что им не хватает источников энергии. И параллельно пытаются втемяшить в голову всем, кто желает их слушать, мысль об отсталости Верии. Они очень хотят телларит, и они прекратили переговоры по теллариту. Житья нам не давали, стоя с протянутой рукой на каждом дипломатическом мероприятии: дааайте! Отдаааайте! Подааайте! Налей еще!
        Тон чуть не пропустил последнюю команду, поданную таким голосом, что любой другой на его месте уже вытянулся бы по стойке смирно и отдал честь. Наполнив рюмку генерала, махнул бутылкой в сторону Джема (тот уже подпихнул отцу пепельницу и сидел смирно).

        - Этот здесь при чем?

        - Тон, у нас неспокойно. Уже несколько лет. То взрыв в зале парламента, то покушение на кого-нибудь из высших военных,  - Тиа положила руку на локоть мужа.  - До Джерады уже три раза пытались добраться. Не вышло. Одновременно закидывают удочки по агентурным каналам: не хотели бы вы..? а почему бы вам не..? Ты же знаешь этих ситийцев.

        - Он знает их лучше, чем ты думаешь,  - Тон был благодарен генералу за то, что он перебил жену. Больше всего в жизни он не любил рассуждать на эту тему. Сразу начинали болеть руки ниже локтей. Ломило так, будто по ним мускулистые верийские кузнецы лупили тяжелыми молотами.

        - Я сейчас им как нож в горле. Уже звучат голоса - чьи по глупости, чьи от страха
        - что засиделся я на посту Председателя Военного штаба, что, может быть, уделить нам ситийцам толику телларита. Ведь об меня вся эта херня разбивается. Вдребезги,
        - генерал встал и задернул занавески. Щелкнул выключателем - зажглась мутная лампа.

        - Какой дурак в этих обстоятельствах возьмет сердце у Джема? Это самоубийство чистой воды. И кому мы можем с чистой совестью это сердце доверить? Чем меня уже только ни шантажировали…
        Антон залпом опрокинул стакан в горло. Происходящее не укладывалось в голове. Все же всегда было просто у этих верийцев: они делятся на два взаимозависимых биологических вида - итара (в переводе - «тот, кто дает сердце») и аннара («тот, кто берет сердце»). Рождаются все на Верии с одним сердцем, но оно нормально функционирует только до восемнадцати-двадцати лет. К этому возрасту каждый итара должен от сердца избавиться, причем не просто так, а путем пересадки - какому-нибудь аннара. С другой стороны, аннара не переживают восемнадцати-двадцатилетний рубеж, если у них только одно сердце.
        Пересадка должна быть добровольной, операция тяжелая для обоих, хотя для аннара - риск вдвое больше, и для нее требуется телларит. По кусочку телларита вшиваются: итара - вместо сердца, аннара - в качестве соединительного материала между двумя сердцами. Телларит излучает особые волны, которые транслируются на огромные расстояния специальными приборами, навечно связывая того, кто отдал сердце, и того, кто принял.
        Все энергоресурсы Верии, все ее денежные средства идут на поддержание сети трансляторов и ретрансляторов. Вся ее научная мощь брошена на развитие медицины: совершенствование пересадочной технологии и поиск иных путей решения проблемы.
        Отсюда известная на всю Конфедерацию честность и надежность верийцев. Когда один человек носит в себе сердце другого и несет за него ответственность, просто потому, что так устроена жизнь… тогда с этим человеком можно идти в разведку. И у него на лице зеленая полоса аннара. А у другого - красная, знак итара.
        Гражданские обходятся без того, чтобы демонстрировать свою принадлежность открыто, военным без этого - никуда. Жизнь итара и аннара, связанных тонким лучом телларитовых волн, неразделима: смерть одного обозначает и смерть другого. И нельзя оставлять в одиночку на боевом посту того, у кого на лице - широкая красная линия, потому что, если - не приведи бог - в это время на другом конце космоса его аннара погибнет в автокатастрофе, очень скоро пост останется без часового: итара уйдет туда, куда ушло его сердце.
        Генерал потер рукой зеленую полосу на щеке. Антон знал, что Джерада носит сердце своей жены. Это неважно, мужчина ли, женщина берет твое сердце, телларитовые узы не связаны с семейными. Важно успеть до двадцати лет, лучше - до восемнадцати, потому что после восемнадцати состояние еще носящего в себе сердце итара и односердечного аннара ухудшается с каждым месяцем. До двадцати доживают немногие.

        - У тебя, что, друзей нет?  - Тон услышал свой голос, доносящийся как из-под земли. Но уже пора было что-то сказать.

        - Друзей у меня полно. Но в этом смысле…  - Джем грустно вздохнул, с завистью глядя на щеку отца.  - От меня все шарахаются, как от чумного. Я же не могу никого заставить. Аннара сейчас рождается меньше, чем итара. Все нарасхват. И у них есть выбор. Зачем искать проблемы на свою шею?

        - Действительно, зачем,  - согласился Антон.  - Я тебя понимаю. Меня вот тоже донимают эти ситийцы. Насчет браслетиков. Как сороки - падки на все блестящее.
        Он почувствовал, что Тиа благодарна ему за изменение темы разговора, и беззаботно продолжил:

        - Браслетики-то тоже энергетические. И посерьезней вашего телларита будут, который излучает, но не пойми что и не пойми куда.

        - Ты обещал рассказать, где ты ими разжился?  - Джерада расправил плечи и перестал быть похожим на корявое дерево. Может быть, потому что свет электрический. Хотя напряжение нестабильное, и круг от лампочки на столе то сужается, то расширяется.

        - Спер. Банально и противозаконно. На Земле в одной частной коллекции.

        - И хозяин не стал поднимать шум?

        - Хозяйке бы оторвали голову, если бы узнали, что она хранила в обыкновенном сейфе с парой биометрических замков и одним цифровым кодом.

        - А зачем она их там хранила?

        - Думаю, это я ее заставил.
        В умных глаза Джерады промелькнуло… недоумение? опасение?
        Антон пояснил:

        - Я ведь начал чувствовать браслеты, как только оказался в определенном радиусе от них. И чувствовал ого-го как! Мне крышу сносило, с ног меня валило от этого ощущения. Сперва думал, не долечили в земном госпитале, потом понял, что дело не в этом. Хранились они на территории колледжа на Анакоросе, где я работал, и плохо мне становилось именно там. Стоило улететь хоть на сотню километров, меня отпускало. Так и догадался.

        - Значит, ты спер браслеты у Лисс Ковальской?  - в голосе Джерады явно сквозило осуждение.
        Тиа и Джем сидели молча, новейшая, равно как и старейшая, история Дилайны была им известна хуже, чем генералу.

        - Угу. Я не думаю, что она сильно возражает. А как иначе ее дочь станет принцессой Дилайны?

        - Вот оно что,  - Джерада смотрел на Тона, будто впервые его увидел.  - Значит, Маро
        - это часть хорошо продуманного плана?

        - Маро - это часть моей жизни. И моя благодарность Лисс за все, что она для меня сделала. Я смотреть не мог, как она мучается от одиночества. Окруженная толпой людей, блестящая директриса Анакороса. Ну и…  - Тон поднял вверх ладони, словно извинялся.  - Показать, что я за четыре года сделал из двух скромных браслетиков?

        - Валяй.
        Тон закатал рукава. Генерал присвистнул.


* * *

        - Знаешь, что я подумал? Мне после нашего вчерашнего разговора ситийцев как-то жалко стало. Гоняются по всей Вселенной за источниками энергии, а все такое разное. И в разных местах. Здесь ваш телларит, там мои браслеты… Свихнуться можно.
        На этот раз Тон с Джерадой сидят в одной из двух небольших комнат, составляющих законную собственность лучшего генерала Конфедерации. Несмотря на распахнутые в чахлый палисадничек окна, дым стоит коромыслом.

        - Они свихнулись лет пятьсот назад.

        - Будь милосерднее! Я решил несколько облегчить им задачу.

        - Милосердный лорд Дилайны! Даже богиня Анко - неистовая мегера со Сколопакса - умерла бы от смеха.

        - В общем, я беру сердце Джема.
        В комнате повисает молчание. Первым его нарушает вериец.

        - То, что ты не шутишь, я вижу. Не пойму только, зачем тебе это надо.

        - Я милосердный король Дилайны.
        Пауза. Антон рассматривает трещины на потолке.

        - Хорошо. Я космический идиот.
        Пауза. Трещины ни на что не похожи.

        - Нет, я правда хочу им помочь. Пусть телларит и браслеты будут в одном флаконе.
        Пауза.

        - Вы же можете мне пересадить? Я устроен так же, как и земляне, а вы с ними - вообще цивилизации-близнецы.

        - Так никогда не делали.
        Ощущение, что за прошедшие две минуты генерал разучился говорить. С таким трудом дается ему эта простая фраза.

        - Пусть сделают. Вы столько денег вбухиваете в свою медицину. Пусть отрабатывают.

        - Тон, даже если бы я согласился… это тяжелая операция. Ты после нее можешь и не встать.
        Тон резким движением засучивает рукава водолазки.

        - Не встать? Я? С таким-то количеством браслетов?

        - Тон, я еще раз повторяю. Не каждый человек может…

        - Я не человек.
        Изумрудно-зеленые глаза блестят в полумраке, как мокрые листья на лунном свете. Генералу Джераде кажется, что зрачки этих глаз вращаются. Но это только кажется. Или не кажется.

        - Я. Не. Человек. Я (Тон подыскивает слово на языке Конфедерации)… существо, имеющее два конформа, практически равнозначных: антропоморфный и не. Существо, как нечего делать нарушающее фундаментальные законы организации пространства и времени, подчиняющие человека во всех концах космоса. Существо, способное управлять колоссальным объемом энергии, а также своей жизнью и смертью. Я… (Тон делает многозначительную паузу и начинает еще сильнее блестеть глазами) БЭТМЕН!!! Похож?
        С этими словами он скручивает из двух салфеток нечто, отдаленно напоминающее мышиные уши, и водружает себе на голову.
        Генерал несколько раз хлопает большим пальцем об указательный у себя перед носом. Этот жест на Верии равнозначен направлению в психиатрическую клинику.

        - А я уж испугался, что ты серьезно,  - с облегчением произносит он.

        - А я серьезно. Когда ты поговоришь с медиками?

        - Никогда, Тон. Это наша жизнь, и тебе в нее лезть не надо. Ты жалеешь Джема, я знаю, но твое предложение отклоняется. Все. Иди спать.
        Тон всегда чувствовал, когда отступить. Временно. Он хлопает генерала по плечу, делает уголок на ручках кресла, отчего оно жалобно поскрипывает, и идет спать.
        Ночью он просыпается от звуков передвигаемой мебели, приглушенных голосов, едва слышных шагов в темноте квартиры. Тон недоуменно прислушивается, пока до боли знакомое жужжание кислородной капсулы (маленького приборчика, который крепится на уголок рта и перерабатывает окружающий воздух в чистый О2) не объясняет ему происходящее. Он выбирается из кухни, в которой спит, в «большую» комнату как раз в тот момент, когда у окна снижается медицинский глайдер.
        Одного взгляда на джемкино лицо на руках у матери достаточно, чтобы понять, что кислородная капсула опоздала. Самое молодое медицинское светило Конфедерации доктор Гарка на мгновение поднимает голову от небольшого черного прибора, похожего на расхристанного паучка с асимметричными лапами, и коротко кивает Тону. Паучок сучит лапками по обнаженной грудной клетке Джема, пытаясь где-нибудь зацепиться, и пищит отчаянно.

        - Не качает. Вообще,  - безжизненно произносит Гарка. Тиа сдавленно всхлипывает.
        Судя по количеству трубочек, протянувшихся от устрашающего вида аппарата к запястьям и горлу Джема, Гарка не прилетел на глайдере. Он здесь уже давно. Антон проклинает про себя способность верийцев передвигаться тихо, очень тихо, а вслух спрашивает:

        - Ты можешь что-нибудь сделать?
        Лаксармитовое чудо в его плече - дело рук Гарки. Для того это была первая серьезная операция, но, если бы не он, Тон уже десять лет щеголял бы с одной рукою. Тон верит в Гарку как в господа бога. Бог говорит:

        - Ничего.
        Тиа снова всхлипывает. Генерала Джерады не видно. Он слился со стеной и снова напоминает неизвестно как появившееся в комнате суковатое дерево.

        - Я даже не могу погрузить его в чертов глайдер.

        - А…  - Тон делает жест, который, по его мнению, должен напоминать движение скальпеля, вскрывающего грудную клетку. Гарка качает головой.

        - Даже на наноуровне. Если я попытаюсь залезть туда, я должен пересаживать. Срочно. В течение получаса.

        - В течение получаса - что?  - требует Антон.

        - В течение получаса должен пойти сигнал от принявшего его сердце. Это не компенсируется, не заменяется никакой аппаратурой. Только живое сердце. Через телларитовую волну. Единственное, что я могу попытаться,  - это всунуть Джераде третье.
        Голос Гарки понижается до еле слышного шепота. Но Тиа услышала.

        - Так чего же ты сидишь?!! Пересаживай!  - от ее крика вздрагивают даже ко всему привычные врачи, прилетевшие на глайдере и аккуратно выгружающие пересадочное оборудование - две прозрачные капсулы, соединенные гибким рукавом и разноцветной проводной сетью. Верийцы есть верийцы, они будут делать свое дело, пока не получат сигнала «отбой».

        - Тиа,  - не повышая голоса, говорит Гарка.  - Ни одна из попыток вторичной пересадки не увенчалась успехом. У меня нет оснований считать, что сегодня мы можем рассчитывать на иной результат.

        - Ну значит, вопрос решен. И нечего париться,  - голос у Тона беззаботнее некуда, и Тиа, отшатнувшись, смотрит на него как на чужого.

        - Пересадишь мне. Заодно освежишь знание моей суперсекретной анатомии и физиологии.
        Генерал Джерада отлипает, наконец, от стены, но его «забудь» раздается в полумраке пропахшей лекарствами комнаты на мгновение позже, чем «спасибо» Тиа и «как скажешь» Гарки.
        Антон, пожимая плечами, спрашивает:

        - Мне раздеваться?

        - Нееет, придурок! Я сквозь одежду пересаживаю!  - рявкает Гарка.  - Еще тупые вопросы есть?

        - А че ты орешь?  - интересуется Антон, стягивая через голову свитер. Руки до локтей обнимают поблескивающие голубым золотом браслеты. Медицинское светило, на секунду прерывая поток резких команд, которые он обрушивает на головы беспрекословно повинующегося младшего медперсонала, скользит по браслетам взглядом и бросает в ответ:

        - А че мне не орать? Я сейчас угроблю сына своего генерала и еще одного… космического придурка. Имею право ругаться, как полагаешь?

        - Не-а,  - тянет Антон, выпутываясь из штанов.  - Ты - мировое светило. И должен подавать пример молодежи.

        - Ты, что ли, молодежью себя считаешь?

        - Нет, я вот про это бесчувственное тело.

        - Тогда заткнись и ложись вот сюда на спину. А бесчувственному телу мы будем подавать пример после того, как откачаем.

        - Циничный ты.

        - Ложись уже, романтическая душа.
        Гарка закрепляет какие-то датчики на шее Тона, высаживает ему на грудь такого же
«паучка», как у Джема, наклонившись, шепчет:

        - Загробной жизни нет. Для таких, как ты, особенно. Даже и не рассчитывай.

        - Уйди, противный,  - отмахивается Тон.  - Не порть мне последние минуты своим смрадным дыханием.
        Гарка выразительно закатывает глаза. По движению его руки крышки пересадочных камер - той, в которой Антон, и той, куда перенесли бесчувственного Джема,  - закрываются. Одновременно с шелестением задвижек отмирает генерал Джерада.

        - Ты… ты…  - дальше Тон уже не слышит. Или делает вид что.


* * *
        Белая, белая-белая, очень белая наволочка. И на ней такое же белое лицо. Рыжие волосы отведены назад и закреплены металлическим обручем, на лбу черные пластыри нейростимуляторов. «А ведь тебе уже не двадцать,  - думает Джерада.  - Но и не сорок, а вся щетина уже пегая». Впалые небритые щеки вздрагивают, Тон с трудом сглатывает, фокусирует взгляд на сидящем перед ним человеке:

        - Как… Джемка?

        - Лучше, чем ты. Уже шкандыбает по коридору. Все рвется сюда, но мы пока не пускаем.

        - Правильно.
        Они молчат. Долго. Но не испытывая ни малейшего неудобства. Все слова лишние. Тон подтягивается на локтях, пытаясь сесть, Джерада неуклюже помогает, подпихивает подушку. В ответ на слабый жест руки подает воду со столика и отворачивается, видя, что даже такого простого движения хватило, чтобы рука не легла - упала обратно вдоль одеяла. Тон пьет жадно, зубы стучат о край стакана. Наконец откидывается на подушку, спрашивает сквозь тяжелые всхрипы:

        - Как же вы раньше-то, а?

        - Когда?  - не понимает Джерада.

        - До такого развития медицины. Как вы обходились, пока не могли пересаживать?

        - Тут все сложнее, Тон. Раньше критический возраст был другим. Начиналось все лет с пятидесяти. Это можно было рассматривать просто как небольшую продолжительность жизни. Жили, рожали детей, умирали. Совершенствовались медицинские технологии, и одновременно понижалась временная граница, до которой инара и аннара могли существовать раздельно. Еще в моем поколении это было - двадцать три. У Джема и его друзей - восемнадцать.

        - Пять лет за одно поколение? Вы с ума сошли! То есть не вы с ума сошли, а генетика ваша взбесилась. Так вы пятилетним детям начнете сердца пересаживать лет через сотню! А почему - неизвестно?

        - Нет. Мы все перепробовали. У нас в каждом городе на площади стоит памятник людям, отдавшим свою жизнь в медицинских экспериментах. Многофакторный анализ, другие методики, требующие идти до конца… ты представляешь.
        Антон хорошо помнит, как уходили навсегда в исследовательские лаборатории десантники, вернувшиеся из зон заражения, несущие на себе неизвестное облучение, отмеченные неведомыми науке вирусами. Он морщится и трясет головой. Формуляр посмертного наградного листа бывший лейтенант «чрезвычайки» мог бы и сейчас заполнить с закрытыми глазами.

        - Тон, можно вопрос?  - формулировка сама по себе странная для генерала Джерады. Прибавить несвойственную ему вкрадчивость в голосе - достаточный повод, чтобы сосредоточиться на настоящем.

        - Ну?

        - Под обезболивающим… И потом, когда ты выходил из-под анестезии и не очень еще соображал… твои браслеты… это не было опасно для Верии? Я не подумал.

        - Ты имеешь в виду, что я мог полубессознательно что-то с их помощью натворить?  - Тон облегченно вздыхает.
        Люди все-таки странные существа. Еще страньше, чем сами странные существа, чес-слово.

        - Да. Такое возможно?

        - Возможно. Не беспокойся. Я их не активировал. До сих пор.
        Тон протягивает обе обнаженные руки вперед, и тусклые ряды браслетов на них начинают светиться голубоватым пламенем.

        - Вот примерно так.
        До генерала доходит.

        - Тон?

        - Ну?

        - Тон…

        - Ну? Ну-ну-ну!!!

        - Ты лег под нож как обычный человек.

        - Разумеется. Я ведь не мог позволить себе разнести твою планету.

        - Сколько крейсеров тебе нужно?
        Антон хлопает ладонями по простыне.

        - Ты чуешь, как я ловко тебя поймал? Один подвиг героизьма, и мне предлагают то, что не собирались.

        - Ты меня не поймал.

        - Это почему еще?

        - Потому что ты взял сердце Джема не из-за крейсеров.

        - Именно из-за них. Я лорд Дилайны.

        - Ты…  - генерал ищет слово и не находит, беспомощно машет рукой.

        - Я лорд Дилайны.

        - Ты… ты… Ты, черт тебя подери, БЭТМЕН!
        Антон со смехом падает на подушки. Под ребрами еще побаливает, но это ничего.


* * *
        Когда на восьмой день после операции Тон, держась за стены, выбирается во двор, первое, что он видит,  - висящий на турнике вниз головой Джем. «Они, точно, неубиваемые»,  - думает про себя Тон, любуясь тем, как ходят под загорелой кожей упругие мышцы.

        - Чем это ты тут занимаешься? Чем занят, я спрашиваю?!!  - рявкает Тон командирским голосом.
        Джем молниеносно слетает с перекладины и строится в одну шеренгу.

        - Тренируюсь,  - рапортует он.

        - Штооооо?!! А кто должен сидеть у постели больного и с покаянным видом держать его за ручку? Разве не та маленькая сволочь, которая вздумала помереть во время моего визита?
        Видно, что Джем с трудом сдерживает смех. Но когда он подбегает, чтобы помочь Тону спуститься с крыльца, он уже совершенно серьезен. Хочет обнять, но он много выше Тона, так что, поразмыслив, упирается носом в макушку:

        - Спасибо!

        - Пусти, я не девка.
        Тон присаживается на ступеньку. Оглядывает снизу вверх:

        - Рядовой Джем! О своих жизненных планах - доложить!
        Джем прикладывает руку к виску:

        - Слушаюсь, мой командир!

        - Слушаюсь, мой командир,  - передразнивает светило конфедеративной медицины из кухонного окна.
        Тон выставляет вверх руку в неприличном жесте.

        - Скотина неблагодарная!  - демонстративно громко бормочет Гарка и присаживается на корточки, чтобы застегнуть объемистую медицинскую сумку. Он уже и так, забросив все обязанности, слишком задержался в доме Джерады. Генерал нависает над ним, потом молча присаживается рядом, помогает стянуть ремни.

        - Гарка…

        - Ты уже благодарил.

        - Я не об этом. Что не так?

        - Все адекватно. Как положено. Чики-чики. Чин чинарем. Лучше не бывает,  - после каждого утверждения Гарка поднимает глаза на Джераду и снова опускает их к застежкам сумки. Наконец вскидывается:

        - Что ты от меня хочешь?!!

        - Не ори, а то Тиа прибежит. Я хочу, чтобы ты сказал, что напортачил в этой операции.

        - Ты, пока я ее делал, получил медицинское образование? Или знамение свыше? Стал разбираться в пересадочных технологиях? Приятно познакомиться, доктор Джерада.

        - Гарка, я знаю тебя с детства. Я знаю твою ситуацию. Знаю, ради чего все твои
«через тернии к звездам». Если бы все было нормально, ты бы уже строчил статью в
«Медицинский курьер», давал интервью и каждый день собирал вокруг нашей парочки благоговейно внимающих тебе стажеров. И это было бы понятно: первая в истории пересадка верийского сердца представителю иной расы! Пресса лезла бы на стенку, правительство повесило бы тебе на грудь очередную медаль, и ты бы смог снова поднять вопрос о…

        - Не первая,  - Гарка встает, закидывает на плечо сумку.  - Ты обо мне ничего не знаешь. Если ты думаешь, что я пошел на пересадку сердца твоего сына лорду Дилайны… в домашних условиях… без прецедента, тебе просто надо подлечить голову. Пойди что не так, пресса на следующий день действительно лезла бы на стенку: «Сын государственного преступника угробил сына героя нации!», «Яблоко от яблони недалеко падает!», «Черного кобеля не отмоешь добела!» Но «не так» ничего не пошло. Радуйся. И отцепись от меня, ради бога. И не афишируй. Будут спрашивать, кто взял Джемово сердце, делай таинственный вид и вешай им на уши лапшу про великую тайну и интересы госбезопасности. На моих ребят можно положиться - не продадут.
        За все время их знакомства Гарка впервые произнес такой монолог за пределами медицинской аудитории. «Он сейчас свою недельную норму общения выполнил»,  - думает Джерада. Вслух же он говорит:

        - Значит, ты уже делал такие операции. И каков процент успеха?

        - Не кидайся из крайности в крайность,  - Гарка уже стоит в дверях.  - Подобная операция была всего одна. Успешная. И ее делал не я.

        - А кто? И кому?

        - Ты же все про меня знаешь.
        А вот так с генералом Джерадой нельзя.

        - Доктор Гарка, я спрашиваю не как частное лицо, а как Председатель Военного Штаба Верии.

        - Вот как?  - последнюю фразу Гарка не произносит - выплевывает. Дверь со всей силы влетает в притолоку.
        Джераде становится противно, и он жалеет, что не сдержался и затеял этот разговор. Он несколько секунд стоит на месте с глазами, уставленными в одну точку, откусывая заусенец на большом пальце правой руки.
        Дверь аккуратно приоткрывается.

        - Не хочу с тобой ссориться,  - раздается тихий голос из щелки.  - Ваше Высокопреосвященство Председатель Военного Штаба. Посмотри в своих архивах, где находится мое сердце, и не задавай глупых вопросов. У Тона и Джема все будет нормально. Просто я им завидую.
        Стук каблуков раздается вниз по лестнице. Звук голосов во дворе, жужжание глайдера. Генерал Джерада стоит на месте и грызет ноготь на большом пальце правой руки. Слова, которыми он сейчас себя называет, относятся к золотому фонду верийской военной лексики. Их никогда не произносят при детях и женщинах.
        Глава II. Как становятся лорд-канцлерами Аккалабата

        Корвус Дар-Эсиль, лорд-канцлер Аккалабата, двадцать лет назад
        Из раскрытого в пропахший рано зацветшими цикониями сад окна первого этажа видно только кусочек зеленой лужайки. Два черных орада брошены под старым чалом, который в незапамятные времена разбило молнией. Когда лорд-канцлер был маленьким мальчиком, дерево, безропотно выносившее все превратности судьбы, еще давало весной молодые побеги. Сейчас это просто обугленный ствол. Тейо Тургун вечно укоряет лорда Дар-Эсиля, что тот не решается приказать выкопать дерево. Но тот уклончиво отвечает: «Посмотрим».
        Сид сидит, прислонившись спиной к почерневшей коре, одним глазом уткнувшись в длинный свиток, другим - кося в дальний конец лужайки, откуда доносится шорох крыльев и скрежет металла о металл. Изредка раздается голос Хьелля - то напряженный, выкрикивающий команды, то ободряющий.
        Как реагирует Рейн, не слышно. Мальчишка вообще ведет себя тише воды ниже травы с тех пор, как оказался в замке, на территории Дар-Эсилей. И старательно делает вид, что не замечает, как хмурятся при его появлении брови старшего лорда Халема, как задерживаются на его лице лишенные выражения глаза лорд-канцлера, как краснеет и вздрагивает Сид, когда Рейн вечером, раскладывая триканью, словно невольно прикасается к его руке или тянется, перегибаясь через его колени, чтобы поставить на пол опорожненную бутылку эгребского.
        Бесконечно это продолжаться не может, но лорд Корвус медлит. Разговор с матерью Рейна был слишком тяжелым, чтобы не извлечь себе хоть каких-то бонусов в утешение. Не говоря уже о том, чего мне стоило сдерживаться, приводя в порядок его крылья после трепки, которую задали ему благородные и не очень дары во время Большого боя.
        Лорд Дар-Эсиль проводит тыльной стороной руки по разгоряченной щеке. Краснеющие Дар-Эсили! Еще чего не хватало! Пора, давно пора освобождаться от этой чумы, свалившейся на наш дом. Однако вопреки здравому смыслу лорд Дар-Эсиль не спешит выздоравливать. Слишком велико искушение, слишком сладостно удовольствие, входя вечером в обеденный зал, видеть склоненные над камином худые плечи, небрежно отвечать на глубокий почтительный поклон, походя осведомляться, как прошел день, и не слышать из ответа ни слова, потому что бесконечно знакомые темные глаза смотрят не свысока и не по-хозяйски. Покорно смотрят и преданно, так, как никогда не смотрел на него Мицу Дар-Гавиа. С того самого дня, когда подошел сзади на трибунах дворцовой арены, во время финального боя, в тот самый момент, когда молодой Дар-Халем старший разделывал под орех очередного недотепу, а Корвус по всегдашней привычке своей, сбежав от отца из королевской ложи, дожидался «своего медведя» на верхнем ряду. Но не дождался: подошел Мицу Дар-Гавиа, приобнял сзади за плечи, взглянул свысока, чуть насмешливо, потянул вниз, под трибуну - уже можно
отметить, выпить, что ему сделается, твоему Дар-Халему…
        И Корвус пошел. Хотя слегка сосало под ложечкой от ощущения чего-то неправильного, потягивало сердце в ожидании реакции на недозволенное - от отца, от королевы, от Дар-Халема.
        А теперь, у окна, распахнутого в пропитанный запахами небывало яркой весны сад, всесильному лорд-канцлеру Аккалабата остается только гадать: что было бы, если бы устоял тогда, не пошел… не было бы отвратительной сцены на балконе, когда сцепились из-за него два лучших бойца империи, на глазах у всех гостей, на глазах у королевы, которая тогда еще покидала Хаярос и почтила дом Дар-Эсилей своим присутствием вовсе не для того, чтобы стать свидетельницей безобразной драки молодых даров… не было бы того дворцового приема…


* * *

        - И волей своею мы отдаем тебе, Корвус Дар-Эсиль, в жены свою младшую сестру, чтобы ты служил ей мечом и сердцем до конца жизни ее. Да будет плодоносен Ваш брак.

        - Благода…

        - Что Вы делаете? Что ты делаешь, идиот? Не соглашайся!

        - Лорд Дар-Гавиа, вернитесь на место!

        - Корвус, проси ее, что ты молчишь? Пусть отменит!

        - Мицу, я не мо…

        - Ваше Величество, я прошу Вас, я умоляю Вас. Измените свое решение. Она же еле дышит. Она умрет при первых же родах, если не до них. Зачем ломать ему жизнь? Пусть он сам выберет!

        - Лорд Дар-Гавиа, встаньте и вернитесь на…

        - Ваше Величество! Ему пятнадцать! Одумайтесь!

        - Мицу, не надо!

        - Корвус, помолчи! Ты не представляешь, на что она тебя обрекает. Ваше Величество, отмените приказ или…

        - Лорд Дар-Гавиа, перед тобой королева Аккалабата! Ты немедленно убираешься к себе на юг и носу не высовываешь из дариата, пока я не…

        - Передо мной королева, думающая только о том, чтобы удовлетворить наглых сучек за ширмами! Чтобы им было чем заняться, вместо того чтобы пытаться расчистить себе дорогу к трону!

        - Заткните его!

        - Мицу, убери меч, пожалуйста! Мицу, прошу те… Отец, что ты делаешь?

        - Лорд Дар-Гавиа! Если Вы немедленно не вложите меч в ножны, я собственной рукой здесь, у подножия трона, перережу горло своему сыну. Устраню, так сказать, источник конфликта.

        - Спасибо, лорд-канцлер. Я всегда верила в способность Дар-Эсилей эффективно решать проблемы. Продолжим. Ты начал благодарить меня, детка.

        - Да, Ваше Величество. Я… благодарю Вас.


* * *
        В голоса, звучащие в голове лорд-канцлера так ясно, будто бы это было вчера, вплетаются звуки мира сегодняшнего: тяжелые шаги по траве, щелкание металлических пряжек, веселое посвистывание.
        Сид, оторвавшись от свитка и прикрыв глаза от солнца рукой, смотрит снизу вверх на застегивающего орад Хьелля. Рейна поблизости не видно, что и неудивительно: Дар-Халем младший способен любого загнать до изнеможения.

        - Зачем ты его учишь?
        Лорд Корвус в окне недовольно морщится: что же так в лоб, сынок? Хьелль прекращает насвистывать, смотрит недоуменно:

        - А кто будет его учить? Мой отец отказался, ты знаешь. Тейо Тургуну должен приказать твой отец - он этого не делает, и я не спрашиваю о причинах. Тебя Рейн сам скоро учить сможет. Если мы взяли на себя ответственность за него, то мы не можем допустить, чтобы он не научился фехтовать нормально.
        Лорд Корвус громко откашливается. Хьелль поднимает голову, Сид наоборот опускает и делает вид, что ищет что-то в траве.

        - А кто тебе сказал, что мы несем за него ответственность, лорд Дар-Халем, смею я поинтересоваться? Он совершеннолетний.

        - Тогда отпустите его домой,  - Хьелль не отводит взгляда.

        - Причем здесь я?

        - То есть как?

        - Разве я его выиграл? Или ты? Пусть Сид решает.
        Прости, мой мальчик, но ты тоже давно совершеннолетний.

        - А-а-а, ну-ну,  - Хьелль, даже не обернувшись на Сида, шагает к дому.  - Лорд Дар-Эсиль, там новых лошадей прислали, я схожу взглянуть?

        - Да, будь добр. Если отберешь лучшую пару в парадный выезд Ее Величеству, я буду тебе благодарен.

        - Почту за честь, лорд-канцлер.

        - Спасибо, лорд Дар-Халем.
        Сид дожидается, пока Хьелль исчезнет из поля зрения, прежде чем спросить:

        - Пап, что это с вами?

        - Прости?

        - Ну все эти: «лорд Дар-Халем», «почту за честь»… куртуазные изъяснения. Средь бела дня в родном саду без посторонних.

        - А сам не догадываешься?
        Сид смотрит совершенно безоблачным взглядом, радужно улыбается:

        - Нет.

        - А если подумать?

        - Нет.

        - Что нет?
        Первый раз мы так столкнулись, мой мальчик. Ну давай попробуем, кто кого.
        Лорд Корвус приглашающе хлопает ладонью по подоконнику. Сид аккуратно зажимает свитки под мышкой, поднимается и усаживается в оконном проеме, спиной в комнату, вполоборота к отцу. Молчание.

        - Не болтай ногами.
        Молчание.

        - Сид, не болтай ногами. Это неприлично.
        Ноль реакции.

        - Сид, сложи, наконец, крылья, ты меня задеваешь. И не болтай…

        - Не нравится - отойди. Я совершеннолетний. И не я его сюда притащил.

        - Очень хорошо. А что ты собирался с ним делать?

        - Не знаю, честно, не знаю. Я был после альцедо, у меня все тело ломило, и я думал только о том, как добраться до кровати. Я просто был благодарен тебе, что ты принял решение.
        Вот как? Значит, ты не хочешь сталкиваться? Не хочешь попробовать, чья возьмет, если Дар-Эсиль пойдет на Дар-Эсиля? Ты чувствуешь, что не готов? Или это другое?
        Сид, помолчав, продолжает:

        - Но я надеялся, что ты сможешь за свое решение отвечать. И просчитал последствия. Я не думал, что ты станешь сходить с ума на старости лет.
        Лоб в лоб. Мечом по умбренскому мрамору. Молодец. Но не надейся, что тебя похвалят.

        - С чего ты взял?

        - Па, это видно невооруженным взглядом. Скажи-ка, когда у нас последний раз ужинал лорд Дар-Халем?

        - На этой неделе не ужинал,  - признается лорд Корвус и усаживается на подоконник бок о бок с сыном. Время для вопросов и ответов самое подходящее. По центральной аллее наползает белый туман, от солнечных пятен на зеленой лужайке не осталось следа, дело к вечеру.

        - И это диагноз,  - радостно констатирует Сид.  - Если лорд Дар-Халем неделю не ужинает в замке Эсилей, а лорд Дар-Эсиль за эту неделю ни разу не навестил замок Халем, сей случай требует не простого медицинского вмешательства, а изгнания демонов. Завтра поставлю свечку святой Лулулле. Лучше десяток.

        - Что ты предлагаешь?

        - Не болтай ногами.

        - Сид, Чахи тебя побери!

        - Пап, не болтай ногами, это неприлично. И имей в виду,  - Сид спрыгивает с подоконника, делает изящный пируэт под окном и возвращается обратно.  - Твой совершеннолетний сын не нуждается в мачехе. Даже молодой и красивой. Тем более молодой и красивой. И будущей леди Хелле Дар-Эсиль совсем не понравится обсуждать с какой-то нахальной чрезмерно загорелой девицей, что подавать к столу и какой фарфор выставить на парадном приеме.

        - К тому времени, как здесь заведется леди Хелла Дар-Эсиль, обсуждать сервировку стола и меню придется не с нахальной девицей, а с дряхлой старухой. Да и вас с леди Хеллой из всего фарфора будут больше всего интересовать ночные горшки под кроватью.

        - Опасная тема, пап,  - глядя в сторону, замечает Сид.

        - Ты сам ее поднял, сынок,  - усмехается старший дар.  - Но, по крайней мере, я выяснил твою позицию.

        - Да?  - Сид задирает брови так, что удивление на его лице выглядит почти пародийно.

        - Да. Другой леди, кроме Хеллы, в этом замке не будет, если я правильно понял.

        - Хеллы тоже не будет,  - тихо говорит Сид.

        - Я знаю, знаю,  - отец бережно обнимает его за крылья.

        - Пап, я не маленький.

        - Знаю я. Рейн пусть еще поживет?

        - Ладно. Только не нужны нам женщины, хорошо? Без них как-то спокойнее.

        - Как скажешь,  - лорд Дар-Эсиль последний раз сжимает сыну плечо, расправляет крылья, недовольно вглядывается в сгущающийся туман.  - Даже я не люблю летать в такую погоду.

        - А куда ты?

        - Лечиться. Думаю, ты был прав. Оставлять Дар-Халема наедине с его запасами эгребского - это опасное сумасшествие.
        Несколько энергичных взмахов крыльями - и Сид остается один. Его домашнее сумасшествие всегда с ним. Два его домашних сумасшествия. Пора приказать подавать им ужин. Они целый день махали мечами.


        Сид Дар-Эсиль, двадцать лет назад

        - Эй, ты что себе позволяешь?  - Сид продрал наконец глаза и даже охрип от удивления.

        - А что?
        Как только у него получается смотреть одновременно так нежно и нагло? Не поддаваться, не… Это проще сказать, чем сделать, когда он так смотрит.
        Рейн Дар-Акила оторвался наконец от Сида не только губами, но и руками и отступил к подоконнику, с которого он несколько минут назад спрыгнул.

        - Тебе не нравится? Или это я тебе не нравлюсь?  - голосом, в котором не было ни тени сомнения в себе, спросил он.
        Сид уже овладел собой.

        - Ты что-то хочешь мне предложить? Боюсь, твоя мама будет против.

        - Никто ничего не узнает. Даже если мы пойдем до конца. И твой Хьелль… не будет против,  - последние слова Рейн проартикулировал, неподражаемо шевеля губами.
        Мальчишка, честное слово, нарывается. Или он умственно неполноценный?

        - Ага. Тебе интересно? Тебе интересно, да?  - Рейн чуть ли не пританцовывал от удовольствия. Сид резко приподнялся с кровати, пытаясь схватить его за руку. Куда там! Разница во внутреннем времени, эта неизбежная разница… Мальчишка легко вывернулся и снова устроился на краю подоконника - теперь уже дальнего.

        - Мне, безусловно, интересно,  - Сид выдержал паузу. Внутреннее время внутренним временем, но сейчас они явно на территории Дар-Эсилей. Позиционная словесная война. Конец противника будет мучительным и беспощадным.
        Глаза мальчишки загорелись. «Сейчас мы их потушим»,  - с наслаждением подумал Сид.

        - Мне, безусловно, интересно,  - Сид не спеша добрался до тумбочки, стал копаться в поисках ленты для волос.  - Ты предлагаешь мне себя или информацию? Информация значительно интересней.
        Вот она, темно-лиловая ленточка. Будет продолжать выпендриваться - накину на шею и задушу. Хотя проблематично.

        - Брось. Мама говорит, что твой Дар-Халем ни на что не годен.
        Он явно поставил целью вывести меня из себя. А-а-а, ну-ну, как в последнее время очень часто выражается Хьелль. Последний, кому это удалось, был его старший братец. Ничему не учится молодежь на чужих ошибках.
        Ленточку Сид все-таки привязал на волосы. Пробормотал для порядку, просто чтобы разговор поддержать:

        - Весьма разбирающаяся во всем мама…
        И услышал такое, от чего пальцы, поднимавшие с кресла орад, сразу стали деревянными:

        - А как ты думаешь? А вот как ты думаешь, у меня настолько все в порядке с ножами и рукопашной чисто генетически или меня кто-нибудь специально учил?
        Не знаю, что у тебя генетически, парень, кроме упрямства немереного, но у меня в крови умение видеть во всякой фразе второе дно. И это второе дно мне сейчас не нравится, ох, как не нравится. Хотя почему?
        Рейн явно хотел поторговаться, но его распирало.

        - Сид, правда, как ты полагаешь, я мог сам так научиться? Или в корпусе? Так, что твой Хьелль от удивления рот открыл?

«Нашел, кого провоцировать, потомственного Дар-Эсиля»,  - с мрачным удовлетворением заметил про себя Сид. Вслух же сказал:

        - Я ничего никогда не полагаю. Я знаю или не знаю. Или спрашиваю. Знаю я то, что твоя мать, хотя она и родом из Дар-Гавиа, научить тебя не могла. Деле ничего не помнят из прошлой жизни после трансформации.

        - Трасформация трансформации рознь,  - назидательно заметил Рейн и тут же прикусил язык. Он теперь сидел на подоконнике, опершись спиной об откос, и изо всех сил старался выглядеть раскованным и свободным. На лице у него читалось сомнение и интенсивная работа мысли, зато ногой он болтал весьма показательно.
        Сид последний раз тряхнул крыльями и просунул голову в орад.

        - Знаешь, мальчик, есть грубая военная поговорка. Всякому дойе в…
        Сид многозначительно остановился. Когда он вылез из орада, Рейн сидел весь красный. Недосказанная поговорка ему явно была знакома.

        - Ну вот,  - сказал Сид.  - А теперь пошли завтракать.
        Парень вроде бы сдался, сполз с подоконника и вслед за старшим замаршировал к двери. Но уже выходя, вдруг прижался к спине горячо, плотно и прошептал на ухо:

        - А если я тебе расскажу… ты тогда… ты тогда со мной будешь?
        Сид с чувством выругался. Ему предлагали информацию, и отказаться от нее было труднее, чем от красивого теплого тела, отчаянно вжимавшегося сейчас в него сзади.
        Все же он не мог отказать себе в удовольствии сделать шаг назад в комнату так резко, что Дар-Акила не удержал равновесие и чуть не полетел на пол.
        Сид подвинул себе стул, сел задом наперед, положив подбородок на спинку, задумчиво воззрился на стоявшего перед ним молодого дара.

        - Я тебя слушаю.

        - Что значит «я тебя слушаю»? Я еще даже не решил, буду ли тебе рассказывать. И тебя уговаривать, да. Может быть, я вообще…

        - Рейн, ты не понимаешь. А все очень просто. Сейчас ты рассказываешь мне все, что намеревался. Без всяких намеков и экивоков. А я решаю, что буду дальше с тобой делать. Все.

        - А гарантии?

        - Никаких,  - дружески улыбнулся Сид.

        - Ты с Хьеллем так же обращаешься?  - Рейн явно обиделся.

        - Нет, разумеется. Я его боюсь и трепещу. И никогда ему не перечу. Ты бы знал, если бы был постарше,  - голос у Сида был дружелюбный до отвращения. И глаза добрые-добрые. Неудивительно, что мальчишка стал как в воду опущенный. Конечно, ему сейчас худо. Но он сам нарывался.
        Рейн немного помолчал, переминаясь с ноги на ногу. Наконец, хлопнул ладонями по мечам, решаясь.

        - Ну… как сказать… обращаться с ножом меня действительно учила мама. Она помнит.
        Пожалуй, никогда в своей жизни Сид не приносил своему отцу такую горячую мысленную благодарность, как в этой момент. И не за какой-то особенно полезный навык, а за элементарное умение не шевелить и бровью, когда тебе сообщают ошеломляющее, весь мир с ног на голову переворачивающее известие. Да здравствует мой отец, да здравствуют все мои дедушки-прадедушки, да здравствую я - великолепный и непроницаемый Сид Дар-Эсиль!

        - Что она помнит?
        Больше насмешливости в голосе. Так он заведется и больше расскажет.

        - Практически все. Из прошлой жизни. И твоего отца тоже. Из-за которого все случилось.
        О-о-о-о! А-а-а-а! Ы-ы-ы-ы! Как же мне надоели эти вечные жалобщики Дар-Акила! Дуэм мы с их помощью изобрели - плохо, что-то они сами с трансформацией наворотили оригинальное - еще хуже! Все Дар-Эсили виноваты! А может, мы их рок? Ходячая, то есть летучая, превратность злой судьбы! Съешьте и проглотите. Удовлетворитесь тщетой всего сущего. Только перестаньте нудеть эту свою песню про то, что все из-за нас. Это у нас с Хьеллем все друг из-за друга. А ты, извини, хоть и симпатяга, к этому никакого отношения не имеешь.
        Рейн очевидно ждал реакции, и Сид ему эту реакцию изобразил. Наморщил лоб и сделался весь внимание. Однако следующая фраза Рейна не просто ставила мир с ног на голову, она весь этот мир выворачивала наизнанку.

        - Когда маму отдали Дар-Акиле, клан Дар-Гавиа его предупредил, что это ничего не значит.

        - О чем предупредил?!!  - взвыл Сид, на миг растеряв всю свою невозмутимость.

        - Что это ничего не значит,  - повторил Рейн.  - Что это его проблемы. Что мама - часть клана и она нужна. И пусть Дар-Акила сам решает, как из этой ситуации выбираться, иначе его убьют.

        - И что Дар-Акила?  - у Сида начала кружиться голова. Пятнадцатилетний мальчишка перед ним рассуждал о таких вещах, о которых не смели задуматься седовласые дары. Интересно, а отец в курсе?

        - Дар-Акила испугался. И когда Мицу в первую ночь сразу предложил ему попробовать наоборот, он не смог отказаться…
        По торжеству в глазах Рейна Сид может судить о том, насколько непробиваемой оказалась его хваленая дар-эсильская невозмутимость. Примерно как защита среднего дара под ударом меча Хьелля. Сид чувствовал, как по щекам расползается неостановимый румянец.

        - Что значит «наоборот»?

        - Сначала он с ним, потом он с ним.
        В окно его выкинуть, что ли? Не разобьется, гад, альцедо у него давно уже кончилось.

        - И что?

        - И тогда трансформация происходит, но деле помнит прошлую жизнь. А если повторять это каждую ночь, то даже трансформации не будет. Наверное. Этого никто не проверял.

        - Хорошо, я понял.
        Я ничего не понял, кроме того, что мне рассказали про какую-то мерзость. Надо бы разобраться, но страшно не хочется… Пусть горит оно синим пламенем.
        Рейн сделал шаг вперед.

        - Я все рассказал. Теперь ты будешь со мной?

        - Нет, разумеется. Я с Хьеллем. И ты это знаешь.
        Черные ресницы обиженно дрогнули, щеки порозовели.

        - Ты же обещал. Ну, по крайней мере дал мне понять…

        - Я?  - Сид постарался, чтобы голос звучал ровно, но издевательские искры в глазах не спрячешь.  - Я честно и благородно тебя предупредил: никаких гарантий.

        - Значит, так?  - ребенок окончательно расстроился. Руки с мечей убрал, насупился и начал грызть палец.

        - Ага,  - Сид вернул стул, который накренился к этому времени уже до угла весьма опасного, ножками на пол и глубокомысленно почесал подбородок.  - Честное слово, не знаю, что тебе предложить…
        Предлагать ничего он не собирался, но такая фраза казалась подходящей для завершения разговора.

        - Позавтракать?  - неожиданно оптимистично брякнул Рейн.

        - Позавтракать можно. Даже давно пора. Пошли,  - на лице Сида отразилось облегчение, которого на самом деле он не испытывал. Уж больно легко малыш Дар-Акила отступился, что-то здесь не так… Но эту мысль можно додумать и на сытый желудок. Сид сделал приглашающий жест рукой к двери:

        - Только после тебя.

        - Как скажешь,  - Рейн беззаботно тряхнул локонами и направился к двери. И только стоя одной ногой уже на пороге, глубокомысленно заметил:

        - Знаешь, а твой отец говорил, что самое главное качество Дар-Эсилей - предусмотрительность.

        - Топай давай,  - подтолкнул его в спину Сид. Завтракать ему совершенно расхотелось.


* * *

        - Проснись! Да проснись же ты!  - в голосе Хьелля неприкрытое отчаянье.
        Сид с трудом разлепляет глаза: вчера молодняк клана Дар-Умбра праздновал вступление одного из его ровесников во владение дариатом. И ого-го как праздновал! Сид напрочь не помнит, как он добрался до замка. Наверное, Хьелль его дотащил. Он всегда лучше контролировал количество выпитого.
        Последнее, что угнездилось в башке у Сида, которую теперь ломило так, будто по ней всю ночь бил копытом ямбренский тяжеловоз,  - путь от столичной резиденции Дар-Умбра до ближайшего открытого в два часа ночи кабака, сопровождавшийся громким пением королевского гимна и испуганным хлопаньем ставень: жители Хаяроса, наученные многократным горьким опытом, избегали сюжета «молодые дары гуляют». На этот раз, как обычно, разрушений избежать не удалось: Сид точно помнил опрокинутую телегу какого-то торговца конной упряжью, из которой они с Хьеллем позаимствовали пару превосходных уздечек, отлично приспособленных для хлестания по спине новоиспеченного владетельного Дар-Умбры, возглавлявшего раздолбайскую процессию. Но не из-за этой же мелкой шалости Хьелль так теперь переживает? Даже если пострадавший торговец случайно оказался королевским поставщиком, пара золотых монет легко уладит дело.

        - Сид, вставай, во имя святой Лулуллы!  - Хьелль уже орет в голос. На нем полная боевая экипировка. Перчатка с тяжелыми медными пуговицами больно хлещет Сида по щеке.  - Поднимайся, курица! У нас военный переворот!
        Сон слетает с Сида, как и не было. Одной рукой откидывая одеяло, другой - нащупать кувшин с холодной водой, который заботливый тейо Тургун поставил на прикроватный столик. Вылить все содержимое кувшина себе на голову, не вытираясь, одеться, пристегнуть мечи - и все это под аккомпанемент ровного голоса Хьелля. Тот, враз успокоившись, рассказывает невероятные - ну просто абсолютно невероятные вещи!
        Сегодня в пять часов, когда вернувшиеся в непотребном виде из Хаяроса молодые дары только начинали видеть первый утренний сон, старшего Дар-Халема разбудил вестник, явившийся оттуда же, из столицы, с совершенно неожиданными вестями и в таком отчаянном виде, что Дар-Халем старший слушать его дальше первой фразы не стал, отволок за руку в комнату сына, пинками согнал того с кровати и велел вникнуть и действовать по обстоятельствам. Сам же в спешном порядке вылетел по направлению к Хаяросу, где творилось, по словам очевидца, нечто совсем непотребное.
        Хьелль успел заметить, что помимо традиционных халемских мечей к поясу отца пристегнут целый арсенал метательных ножей и дротиков, а из-за голенищ торчат рукояти широких кинжалов, которые тот брал с собой только на войну. Кроме того, поскольку голова у Хьелля варила независимо от количества и качества выпитого, он заметил, что, втаскивая зажимающего пятерней рану в боку вестника-тейо в комнату, отец бросил: «Его прислал лорд Дар-Пассер». И сделал соответствующие выводы. Молодого тейо пытались не выпустить из Хаяроса, ему пришлось прорываться с боем. И поручение известить Дар-Халема ему дал ректор военного корпуса, а не лорд-канцлер. Где лорд Дар-Эсиль? Где королева? Что происходит, наконец? Ни на один из этих вопросов толкового ответа получить от посланца не удалось. Пока Хьелль обрабатывал его рану, парень рассказал только, что на рассвете мятежники, бесшумно и эффективно сняв охрану, пробрались во дворец, куда за полчаса до этого были спешно созваны старейшие дары, так как ночью пришло известие о беспорядках на юге.
        Поскольку все это больше походило на причинно-следственную цепочку, чем на простую последовательность событий, Хьелль тоже оделся как на войну, обеспечил тылы, то есть парой коротких команд поставил замок на осадное положение, отправил перепуганного парнишку-тейо отдыхать и рванул к Сиду. Которого и обнаружил мирно храпящим в кровати, что косвенным образом подтверждало худшее: лорд Дар-Эсиль либо мертв, либо находится в таком положении, что послать весть в свой собственный замок не смог.
        Пока Сид впитывал информацию, осовело хлопая глазами и пытаясь сообразить, не забыл ли он чего из боевого снаряжения и не говорил ли вчера утром отец что-нибудь, что могло бы пролить свет на происходящее, Хьелль вопил уже во всю силу своих легких:

        - Тургун! Тейо Тургун! Где тебя носит, Чахи нас заберииии?!!
        Тейо Тургун материализовался немедленно. Хотел сначала съездить Хьеллю по макушке за неподобающие дару его возраста и положения вопли и за следы грязных сапог на подоконнике, но, осознав ситуацию, посерьезнел и пообещал заняться охраной замка и на Халемские стены поглядывать, пока дары полетят разбираться в столицу. Они и полетели.
        Сид потом четко делил свою жизнь на «до» и «после» дворцового переворота. Точнее, его попытки. Но такого ощущения липкого и тошнотворного кошмара, сковывающего все мысли и чувства, обволакивающего какой-то стеклянной ватой движения, он не испытывал никогда «до» и никогда «после».
        Прежде всего, горел дворец. Языки пламени, как боевые штандарты, тянулись по ветру из окон левого крыла, того самого, где располагался кабинет лорд-канцлера.
        На улицах истерично звенело железо. С разрезающих воздух, орады и плоть клинков сыпались искры и разбрызгивался кровяной дождь. В воздухе тоже было не протолкнуться. Сид никогда не дрался в промежутках между домами и теперь мысленно возносил молитву отцу, который обучил его фигурному владению крыльями. Он сразу понял, что имеет преимущество в воздушном бою, затрудненном необходимостью огибать углы зданий, подныривать под выступающие карнизы, прятаться за приоткрытыми ставнями и скатами крыш и неожиданно вываливаться из-за них прямо на голову ничего не подозревающему противнику. Главным было не давать врагам подняться и не подниматься самому в открытое небо, где силы всех даров, более или менее владеющих крылом, были равны. Зажать между домами, притиснуть к стене, заставить соперника почувствовать неуверенность, невозможность в полную силу распахнуть крылья, нежно обхватить со спины одной рукою и, прижимая к груди, камнем волочь вниз в свободном падении, чтобы за метр до земли чиркнуть по горлу кинжалом и быстро подняться в воздух в ожидании следующего…
        Сида, который никогда не терял головы даже в тот момент, когда сражение превращалось в свалку, опьянил азарт городского боя. От Хьелля он отбился где-то в самом начале. Лорд Дар-Пассер, по счастливой случайности единственный из верховных даров оказавшийся в начале заварухи не во дворце, а за его пределами (он, взбеленившись на хозяйственную никчемность своих сыновей, лично отправился в дариат разбираться с лесными поджогами, и герольды, собиравшие всех от имени королевы, элементарно не смогли его найти), коротко объяснил, что Дар-Халем старший отбыл на юг наводить порядок в очаге смуты, и возложил на Хьелля руководство зачисткой предместий Аккалабата. Сам же Дар-Пассер во главе лучших воинов своего клана и уцелевших при захвате дворца королевских мечников отчаянно рвался в Хангафагон, откуда уже было рукой подать до покоев Ее Величества. Мятежнику в основном смуглые и черноволосые, с гербами южных дариатов на орадах, стояли насмерть. Государственный переворот был, очевидно, не только хорошо подготовлен, но и хорошо мотивирован: мятежные дары прекрасно знали, чего они хотели и на что шли.
        Сид с облегчением вздохнул, видя, что ни на усеявших улицы трупах, ни на взметавшихся в воздухе черных крыльях золота Дар-Гавиа не обнаруживалось. «Хоть эти с нами…  - подумал он.  - Значит, и Рейн». Почему-то мысль о том, что Рейн Дар-Акила мог оказаться на противоположной стороне в этой схватке, была для Сида невыносима. Если бы это было так, он чувствовал бы себя виноватым. Почти.
        Сид кивнул слаженно работавшей мечами троице в фиолетовых безрукавках - четвероюродные братцы из побочной ветви Эсилей плечом к плечу с ним прокладывали себе дорогу к западным воротам Хангафагона.

        - Придется ломать,  - указал на ворота окровавленной перчаткой неизвестно откуда взявшийся Дар-Пассер.  - Перелететь нельзя. С этой стороны вся стена утыкана самозапускающимися отравленными дротиками.

        - Где они были, твои дротики, когда мятежники лезли во дворец?  - с негодованием выдохнул кто-то сзади.

        - Они вошли через северные ворота,  - невозмутимо объяснил Дар-Пассер.  - Сид, возьми десяток мечников и обойди с фланга. Мне нужно, чтобы ничего не сыпалось на головы тем, кто полезет взрывать проход.
        Сид, коротко отсалютовав мечом, отправился выполнять приказ. Дар-Пассер свое дело знал: взрыв, от которого заложило уши и заволокло глаза дымом, прогремел не позже чем через десять минут. Опустившись рядом с Дар-Пассером, Сид крыльев не складывал: ждал, когда белое облако рассеется, опадет на землю мелкая щебенка и осядет мраморная пыль.

        - Держись, Эсиль,  - ободряюще шепнул Дар-Пассер (Сиду после поединка с Дар-Акилой он благоволил).  - Мы уже почти…
        И договорил уже громко:

        - В заднице у демона Чахи.
        Потому что то, что они увидели сквозь рассеивающийся дым, было слишком даже для такого опытного и невозмутимого воина, которым был Дар-Пассер - ректор военного корпуса.
        В пять рядов. Пехота итано. И над ней небо черно от крыльев. И всюду те самые цвета, те самые цветы - золотые циконии на темно-зеленом фоне. Герб владетельных лордов Дар-Гавиа. Сид судорожно сглотнул. По толпе осаждающих пробежал шепоток. Впервые в верных королеве сердцах и рассудочных головах шевельнулась неуверенность.
        Вот оно как… Вот их, оказывается, сколько. Свежие, отдохнувшие, грозные. А мы так устали, пока сражались на улицах и над ними с теми, кто казался основной силой мятежников. И раз они готовы стеной стоять за дворец, значит, у них есть повод. Надежда на то, что, пока мы будем атаковать, произойдет нечто важное, например, королева подпишет отречение. Или…

        - Чего дожидаемся?  - грубо спросили за спиной у Сида. Хьелль, протолкавшись через толпу, встал рядом. Долговязый седоволосый дар с устрашающего вида двуручным мечом резко одернул «зарвавшегося мальчишку», осведомился: «Где шляется твой отец?»,  - и… замолчал под тяжелым взглядом лорда Дар-Пассера. Тот, повернувшись к Хьеллю, посверлил его глазами, что-то прочитал в темных зрачках:

        - Можешь взять дворец?  - поинтересовался нейтрально, будто просил высказать мнение о новой лошади.

        - Могу.
        Не «попробую», а именно «могу». Сид посмотрел на Хьелля с уважением. Правда, может? Хотелось бы в это верить. Лично он не представлял как.

        - Ну, командуй, что ли,  - предложил старший дар, еще несколько секунд полюбовавшись на глубокомысленное выражение на лице Хьелля. Хьелль кивнул головой, и в это время пехота итано из-за ворот Дар-Аккала, повинуясь выкрикнутому сверху приказу, выступила вперед.
        Все началось заново. Будто и не было этого бесконечного сражения в городе, будто не пробивались они к дворцу, а только сейчас встретились лицом к лицу со своим противником. Ненавистным. Подлым. Поднявшим руку на королеву.
        Сид с завистью посмотрел, какие финты выделывают мечами младшие братья Дар-Умбры, стоя спина к спине. В каждом их движении сквозила уверенность в том, что сзади прикроют, что брат - не только по крови, но и по оружию - окажется в нужное время и в нужном месте.
        Сид привык драться один. Хьелль был слишком хорош для того, чтобы тратить свое мастерство на парный бой. В нем нуждались там, где приходилось туго, и он умел безошибочно оказываться именно в таких местах. Но Сид все-таки предпочитал его видеть. Хотя бы краешком глаза, хотя бы мелькание орада, взмах серого крыла - просто знать, что он здесь, что с ним все в порядке. Сейчас же он был лишен и этого: в самом начале Хьелль нырнул куда-то в гущу схватки и с тех пор не показывался.

        - Сид, не лезь на рожон!  - выкрикнул Дар-Пассер, пролетая мимо. Сид, сцепившийся сразу с двумя тейо с золотыми цикониями на орадах, мечами методично работать не перестал, но призадумался. Пока думал - всего-то не больше минуты - решение пришло само собой, точнее, свалилось как град с ясного неба. В лице немаленького отряда крылатых, ударившего в тыл противнику.
        Хьелль обнаружился во главе, уходя в воздухе от близко - ох, как близко - прошедшего удара, салютнул в направлении Дар-Пассера свободным мечом. Тот победно вскинул кулак над ухом. Сид усмехнулся, глотая пот: мечник мечника понимает без слов. Как Хьеллю со товарищи удалось перелететь через стену и навалиться с тыла, это было сейчас неважно. Ошеломленные, раздавленные ощущением ускользающей из рук, казалось, такой уже близкой победы, мятежники словно утратили единую волю: часть из них пыталась прорваться наружу, в то время как некоторые скрывались во дворце.
        Дар-Аккала уже перестал пылать так ярко, как утром. Отдельные языки пламени то тут, то там вырывались из окон. На подлете слышался треск - горела деревянная мебель - и в горло лез черный, прогорклый дым.

        - Сид, иди ищи отца,  - Хьелль сегодня предпочитал разговаривать с ним из-за спины.


        Корвус Дар-Эсиль, лорд-канцлер Аккалабата, двадцать лет назад
        Запах горелой бумаги и спекшейся крови. Много бумаги, превратившейся в пепел, много трупов на мраморной лестнице, в каждой комнате парадной анфилады, на роскошных коврах королевских покоев. Скрежет металла и крики боли из-за раскрытых, но задернутых плотными шторами окон, у каждого из которых по два мечника с обнаженными клинками - в правой руке меч, в левой широкий тяжелый нож. Много металла и много боли. Даже на губах вкус крови и боли. Даже под ногтями пепел и кровь. Под длинными полированными ногтями, впивающимися бессознательно в белую, тонкую кожу ладоней. Королева Аккалабата. Почти низложенная королева Аккалабата.

        - Не зажмуривайте глаза, Ваше Величество,  - увещевают ее почтительно, будто она может не повиноваться.  - Вы же не жмурились, когда мы убивали Ваших старейшин. Расправлялись со стариками, главами ценнейших родов королевства. Почему Вы не закрывали глаза?
        Вопрос задан таким властным тоном, что она не осмеливается не ответить.

        - Я хотела запомнить.

        - Запомнить их?  - смешок.  - А что, не было времени разглядеть за тридцать лет?

        - Я хотела запомнить, что вы с ними сделали. Чтобы лучше отомстить, когда все закончится.

        - А теперь? Передумали?  - уже не смешок, ухмылка.

        - Нет. Я устала смотреть на вашу жестокость.

        - Какое единодушие. Мы устали смотреть на Вашу. Откройте глаза. Все-таки он Ваш лорд-канцлер.
        Раздается шорох и хруст, будто на пол бросают мешок с костями. Королева знает эти звуки и умеет различать их на слух: глухой удар от падения выгибающегося под тяжестью уже бесполезных крыльев тела на мраморный песок турнирной арены, звон застежек и мечей по булыжнику хаяросских улиц, скрежет того же металла по камню дворцовых переходов, сопровождаемый тяжелым хрипом пронзенного дротиком горла - жертвы, виновные и невинные, заказные и случайные, по ее приказу, самодеятельности кого-то из даров или предусмотрительности лорд-канцлера. Живое тело нельзя швырнуть на толстый ворс парадного ковра с таким хрустом и шорохом.
        Тем не менее она слышит прерывистое дыхание, сиплое, сквозь проколотые сломанными ребрами легкие. И, осмелившись приоткрыть на секунду глаза, успевает увидеть в маленькую щелочку между ресницами чью-то окованную железом перчатку, на которую намотаны окровавленные, вымазанные пеплом белые космы. Мир, окружающий ее, уплывает, щелочка захлопывается…


* * *
        Ей двадцать четыре. Она, недавно объявленная наследницей престола, стоит с двоюродной бабушкой - правящей королевой - за эбриллитовой ширмой. В зале, в том самом, где теперь так пахнет кровью и ужасом, царит аромат летних циконий. День на редкость хороший, поэтому основное действие королевского праздненства разворачивается в Хангафагоне. Принцессам за ширмами стало скучно: все дары перебрались в сад, и наблюдать в зале некого.
        Только двое мальчишек - светлый и темноволосый - с воодушевлением меряются новенькими кинжалами. Темноволосый что-то бубнит рассудительно - отсюда не слышно
        - светлый смеется, закидывая голову, потом, опомнившись - вдруг кто-то увидит,  - напускает на себя серьезный вид. «Корвус, не умничай!» - уже громче говорит темный, похожий на небольшого кряжистого медведя, и дергает друга за длинный
«конский хвост», перевязанный фиолетовой, в цвет орада, лентой. Белобрысый Корвус крутит головой недовольно, но глаза, матово-серые, почти бесцветные, улыбаются.

        - Кто это?

        - Который из двух?  - старая королева смотрит на внучатую племянницу с интересом.

        - Светлый.

        - Корвус Дар-Эсиль, разумеется. Мой, точнее, твой будущий первый вельможа, да продлит святая Лулулла дни его отца.

        - А почему орад фиолетовый?

        - Никто не запрещает. До объявления преемника. И за ширмы прислать его к тебе тоже никто не мешает. Хочешь прямо сейчас?  - взгляд старухи становится испытующим.

        - Он маленький.

        - Мне осталось недолго…

        - Какая связь?

        - Ты сядешь на трон. Королева не может себе позволить.

        - Я знаю.

        - Так прислать?
        Мальчишки в зале продолжают смеяться. Корвус скидывает орад: у него, наверное, только что завершилось альцедо, и он рад похвастаться шикарными черными с фиолетовым узором крыльями: раскрывает полностью, подставляет под предзакатное, но еще яркое солнце. «Медведь» восторженно цокает языком, разглаживает короткими сильными пальцами перья. «Твоими стараниями, твоими стараниями…» - приговаривает, жмурясь от удовольствия, будущий первый вельможа. Наследнице трона становится неприятно.

        - Он маленький,  - решительно говорит она, поворачивается и уходит из зала, взметая моментально налетающую сквозь открытые окна весеннюю пыль пышными юбками. Венценосная старуха недовольно качает головой, облокачивается о ширму двумя руками и заходится в кровавом кашле.
        Она умрет через четыре дня, и в тронном зале пропоют хвалу новой королеве, которая спустя тридцать лет будет чувствовать себя такой же старухой.


* * *
        Королева хватается руками за горло. Ей нечем дышать.

        - Мне душно,  - хрипло шепчет она. Глаза уже широко открыты, зрачки вываливаются из орбит.

        - И снова совпадение. Аккалабату тоже требуется свежий воздух. Дайте его нам, моя королева,  - выступающий из темноты дар протягивает лист пергамента и перо.

        - Что там?  - мертвым голосом спрашивает королева. Смотрит она почему-то только на лорд-канцлера, с вывернутыми руками стоящего на коленях у ее трона. У него нет даже сил поднять голову, и она скорее чувствует, чем видит или слышит, движение пересохших губ:

        - Не подписывайте, Ваше Величество.

        - Что там?  - она все еще королева и не намерена читать лишнего.

        - Независимость всех дариатов Гавиа, примыкающих к ним мелких дариатов Ямбрена и новых земель короны - территории Виридиса. Вплоть до среднего течения Эль-Эсиля.

        - Не подписывайте, Ваше Величество!

        - Молчи, скотина!

        - Это треть территории Империи. Самые плодородные земли! Я не подпишу.
        Королева опять зажмуривается. Шорох срываемого орада, свист плети.
        Только круги от боли перед глазами, только хруст собственных выворачиваемых суставов в ушах, только слезы унижения, которые не получается, невозможно сдержать.

        - Ваше Величество, не смотрите. Просто не смотрите и не подписывайте.
        Как же это больно, оказывается,  - ногой в солнечное сплетение. Наверное, потому, что сапог кованый. Интересно, я говорю это? Она меня слышит? Или я только думаю, что говорю? Не подписывайте, Ваше Величество.

        - Есть и другой документ. Можете начать с него. Отречение в пользу… Впрочем, имя мы впишем сами. Зачем Вам знать?
        Маленькая женщина на троне сжимается в жалкий комок. Она делает почти незаметный, безвольный жест правой рукой.

        - Дайте перо, лорды, я подпишу.
        Какая была бы эффективная пытка - жаль, что мне в голову не приходило! Крылья на пол плашмя - и сапогами по ним, сапогами. Это еще больней, чем по пальцам. Пальцы уже все равно ничего не чувствуют. Чем бы себя занять, чтобы не выть в голос? Сколько их, интересно, сейчас по мне ходит? Займемся подсчетами. И повторять, повторять с маниакальным упорством:

        - Не подписывайте, Ваше Величество!

        - Не подписыва…

        - Заткнись, мразь!


* * *
        Ей двадцать пять. Она только что взошла на престол. Ее первые выезды: в замки древнейших родов Аккалабата, во влиятельнейшие дариаты - почтить присутствием поименование младенца, свадьбу, введение в права нового дара. Многочисленный клан Дар-Эсилей принимает властительницу Хаяроса с особым размахом.
        Королева даже танцует с хозяином дома: он, бывший двадцать пять лет лорд-канцлером при ее бабушке,  - часть наследства, вместе со всей своей опытностью, преданностью и злокозненностью - родовыми свойствами Дар-Эсилей. И невозмутимостью.
        Хотя невозмутимость хваленая сейчас ему изменяет, потому что с балкона доносится звон клинков и непотребная ругань… и хозяин дома, расталкивая толпу, летит наводить порядок, разнимать сцепившихся молодых даров Гавиа и Халема. Ибо нет повода, позволяющего обнажить мечи и подняться в воздушный бой на празднике в честь королевы, в присутствии Ее Величества. Это оскорбление для нее и для хозяина дома. А повод - вот он, растрепанный, отворачивающийся, чтобы скрыть лихорадочный блеск глаз и столь несвойственный Дар-Эсилям румянец:

        - Хьеееееель, оставь его! Мицу, перестаньте!
        И не только королеве - всем присутствующим ясно, из-за чего сыр-бор и весь этикет придворный коту под хвост. Слава великой Лулулле, молодой Дар-Халем силен, и Мицу Дар-Гавиа камнем летит на песок подъездной аллеи и только в последний момент под женский визг и ободряющие крики даров успевает расправить крылья и приземлиться не плашмя, а на четвереньки. А Дар-Халем, даже в полете напоминающий средней величины медведя, уверенно опускается на балкон, мечи свои заправляет в ножны и говорит Корвусу Дар-Эсилю, который дышит так тяжело, будто не на балконе стоял, а все это время дрался рядом со своим приятелем и соседом:

        - В следующий раз там (и выразительный жест вниз рукою) будешь ты.  - И совсем шепотом: - Волосы прибери, девка.
        Сказав это, идет в зал, как ничего и не было, как и нет толпы возле окон, при его приближении расступающейся, залпом заливает в себя первый попавшийся бокал с первого попавшегося подноса и лишь потом падает на одно колено перед королевой:

        - Прошу простить меня, Ваше Величество. Сцена, конечно, безобразная, но…  - Что
«но», не уточняет, ждет…
        Королева еще неопытна, поэтому начинает:

        - В следующий раз…  - и замолкает, потому что лорд-канцлер делает незаметный осуждающий жест головой, а его сын склоняет рядом с темным ежиком Дар-Халема свои паутинные локоны:

        - Следующего раза не будет, я клянусь Вам, Ваше Величество.
        И поскольку королева не может приказать отрубить ему голову (а заодно и Дар-Халему, и Дар-Гавиа, и еще сотне идиотов с мечами в придачу), она просто произносит ледяным тоном:

        - Разумеется, не будет, лорд Корвус Дар-Эсиль. Я сама позабочусь об этом.
        Отец лорда Корвуса Дар-Эсиля одобрительно поджимает губы.


* * *

        - Отпустите его, не мучайте! Я подпишу все, что вы хотите.

        - Корвус, прости…  - слезы текут по щекам.  - Я сейчас подпишу. Я уже подписываю.
        Зачем этот старик с гербом Дар-Гавиа вытаскивает свой меч? С кем здесь еще воевать? Мы сдаемся, мы проиграли, пощадите нас! Два росчерка пера по бумаге. И они перестанут делать тебе больно. Зачем этот ужасный меч?

        - А вот Вам и сувенир. На память. В знак нашей доброй воли.
        Два черных, с фиолетовым окаемком крыла падают ей на колени. Она и не знала, что перья такие тяжелые. Такие мягкие. Бесполезные. Ненужные. Бесполезные и ненужные, как сама королева. Она зарывается в перья лицом и не видит, куда оттаскивают тело.


* * *
        Ей тридцать четыре.

        - Мне сообщили о смерти моей сестры, вашей жены. Мои соболезнования, лорд-канцлер.
        Низко-низко склоненная голова, два снопа белокурых волос, перетянутые серебристыми лентами, подметают пол у подножия трона.

        - Благодарю Вас за сочувствие, моя королева.

        - Ребенок?

        - Жив и здоров, хвала прекрасной Лулулле.
        Сейчас он спросит, а ей так не хочется, чтобы он спрашивал.

        - Я могу узнать, моя королева, какие у Вас насчет меня дальнейшие планы?

        - Планы?  - эхом отзывается женщина с трона.

        - Я знаю свою вину, Ваше Величество. Получив в жены деле королевской крови, дар Аккалабата обязан дать своей королеве хотя бы двух полноценных слуг. Я не смог этого сделать. Какова будет Ваша новая воля? Должен ли я…

        - Перебьешься,  - почти с наслаждением отвечает Ее Величество. Больше никаких деле рядом с Корвусом Дар-Эсилем терпеть она не намерена.

        - Простите?

        - Никого из моих сестричек ты больше не получишь - одну уже уморил не ко времени. И никаких дуэмов, лорд Дар-Эсиль. Будешь своей стойкостью и воздержанием подавать пример молодым дарам. Конечно, летать по дипломатическим делам на Локсию и Когнату тебе никто не мешает… Но здесь, под зелеными лунами Аккалабата, я желаю видеть своего лорд-канцлера вдовцом. Пожизненным. Можешь напиваться с горя со своим Дар-Халемом.

        - Я повинуюсь, моя королева.
        Белые космы щекочут ей лодыжки, когда лорд-канцер целует пряжку на туфле. Бессмысленный, бестолковый, безнадежный лорд-канцлер. Правая рука королевы Аккалабата. Душа и сердце своей королевы. Ее единственная любовь.


* * *
        Королева чувствует, что весь лоб у нее, все щеки исколоты перьями. Она зарывается глубоко-глубоко в них носом, вдыхает запах, пусть даже с кровью, пусть с обгорелой остью, и тянет один-единственный звук - «ы-ы-ы-ы-ы…». Она не видит и не слышит ничего на этом свете: ни треска разрываемых занавесей, ни топота ног по каменному полу, ни отчаянной ругани, ни звуков падения - тел, мебели, высоких треног-подсвечников, массивных разлапистых кресел. Ей холодно и спокойно - в ее полумраке, ее бездне отчаяния, из которой не хочется выходить, в бесконечном пустом коридоре, откуда не хочется возвращаться, нет ни звуков, ни запахов. Хочется бежать по этому коридору, погружаться в эту бездну, разорвать все связи с реальностью.
        Даже тогда, когда сквозь намертво прижатые к ушным раковинам ладони прорываются знакомые голоса: наглый мальчишка Халем о чем-то спорит с рокочущим басом верного Дар-Пассера… и тут же Сид, встревоженный Сид, спрашивает, торопит… Голоса все ближе и ближе: расшвыривая мебель и отдвигая в сторону неподвижные человеческие тела, дары идут к трону.
        В тот миг, когда Сид видит у нее на коленях окровавленные черно-фиолетовые крылья, он издает даже не крик, а булькающий всхрип, будто ему снова ножом перерезали горло, и, ничего не соображая, хватает, дергает… Королева взвизгивает от боли - на руках будут длинные ссадины - но отпускает и тут же вцепляется зубами себе в запястье и кусает, дерет сквозь бархатистую ткань домашнего платья, в котором посреди ночи ее выволокли из постели. Ей хочется сделать себе очень больно, наказать себя, заставить себя еще страдать. Но испытывает она только облегчение. От того, что мятеж подавлен, Империя выстояла, что верность большинства ее подданных неколебима.
        Королева перестает раскачиваться взад-вперед, разгибается, и приказывает (точнее, это ей кажется, что приказывает - на самом деле она каркает, как старая ворона):

        - Лорд Дар-Пассер, лорд Дар-Халем, возьмите мне их живыми. Всех, кого сможете.


        Сид Дар-Эсиль, будущий лорд-канцлер Аккалабата, двадцать лет назад

        - Где мой отец?  - Сиду плевать, что Хьелль устал и еле стоит на ногах. Он разворачивает его за плечо и трясет.  - Где мой отеееец?
        Хьелль грубо хватает Сида за безрукавку, отталкивает.

        - Прекрати истерику, лорд Дар-Эсиль. Все в свое время, все своим чередом. У меня тяжелоранеными завалена парадная анфилада, отряды преследования выбиваются из сил, чтобы не дать мятежникам скрыться в южные дариаты, отец на границе с Виридисом ждет подкрепления - у них там жарко. Я не могу сейчас тобой заниматься.

        - Мнооой?  - от возмущения у Сида кончаются слова.  - Мноооой?!!

        - Хорошо, не тобой. Твоим отцом,  - Хьелль отходит к окну, выслушивает сбивчивый доклад тейо в цветах клана Фалько, отдает какой-то приказ и быстро возвращается к Сиду.  - Мы не знаем, где он, жив ли он, куда его уволокли твои приятели Гавиа. Но я послал людей. Чего ты еще хочешь?

        - Они не мои приятели!  - Сид пытается взять себя в руки, но Хьелль, как нарочно, говорит такие вещи, от которых хочется плакать. Или пойти и убить кого-нибудь. Не так, как в бою, а медленно, с наслаждением. И не кого-нибудь, а кое-кого вполне определенного. Схватить за черные космы и вывозить в крови, в грязи, а потом убивать. Но сначала надо найти. Почему Хьелль не хочет помочь? Почему он не может перепоручить общее руководство лорду Дар-Пассеру? Тот старше и опытнее.

        - Сид, ты слышишь меня?  - голос у Хьелля серьезный и обеспокоенный, глаза полны жалости.  - Давай так. Ты сейчас сделаешь одно дело, а потом мы вместе полетим искать лорда Корвуса. Хорошо?  - добавляет он почти просительно.

        - Какое дело?

        - Нужно сопроводить верховного дара Пассера в его резиденцию. Он в нижнем зале, Сид, в критическом состоянии. Удар пришелся по левой стороне грудины, чудом не задев сердце. Не позволяй ему двигаться, следи, чтобы тейо не качали носилки. Я пошлю лучших медиков, но самое главное - покой, чтобы он не потерял много крови. Хотя куда уже больше. Если он чудом выкарабкается, схожу помолиться святой Лулулле. Сдашь его жене, дождешься врачей, и гони сюда. Займемся поисками твоего отца. Согласен?
        Пока он объясняет все это, сбивчиво, словно увещевая, до Сида доходит.

        - Так что, ты, что ли, один здесь командуешь?

        - Сид, я уже полчаса как верховный главнокомандующий Аккалабата,  - Хьелль кивком головы указывает на жезл - символ маршальской власти, валяющийся у стены.  - Королева написала указ на обороте бумаги об отречении, которую подсовывали ей Дар-Гавиа. Ты сделаешь то, о чем я тебя попросил? Нужно доставить…

        - Я слышал. Разреши выполнять?  - Сид по-военному прищелкивает каблуками.
        Хьелль усмехается:

        - Так-то лучше. Охаде!

        - Охаде, мой маршал!  - резко развернувшись, Сид бегом удаляется по направлению к нижнему залу. Глядя ему вслед, Хьелль подзывает нескольких молодых тейо, которые только что внесли в зал и бросили у стены гору трофейного оружия, среди которого преобладают широкие тяжелые ножи с золотыми цикониями на рукоятях:

        - Я хочу знать, где находится лорд Корвус Дар-Эсиль. У вас полчаса. Начните с особняка Дар-Акила. Обыщите его весь. Будет надо - разберите на камушки.

        - При попытке сопротивления?

        - Убить всех. Приказ маршала Аккалабата. При малейшем подтверждении, что лорд-канцлер там, выставите охрану и сообщите мне. Но сначала лорду Сиду. Он в резиденции Дар-Пассеров.
        Тейо смотрят на Хьелля с сомнением:

        - Мы правильно поняли? Самим лорд-канцлера освобождать не надо? Даже если существует опасность для его жизни?

        - Вы правильно поняли. Приступайте. Охаде!
        Если я правильно понял то, что мне рассказывал отец про Мицу Дар-Гавиа, если лорд Корвус попал в особняк живым, если леди Дар-Акила осталась с ним наедине… если… если… если…
        Хьелль запрыгивает на подоконник и орет громогласно во внутренний двор:

        - Слушай мою команду!..


        Сид Дар-Эсиль, двадцать лет назад
        Леди Дар-Акила, не торопясь, проводит широким кинжалом крест-накрест по груди распластанного перед ней человека. На буро-синей коже расплываются багровые линии.
        Рейн смотрит на мать, потом на Сида, замершего в оконном проеме, снова на мать.

        - Оставь его.

        - И не подумаю. Ты даже не представляешь, какое я сейчас испытываю удовольствие.
        Сид закусывает побелевшие губы и изо всех сил старается не закрыть глаза. Он должен запомнить. Так, чтобы никогда не забывать.

        - Смотри-смотри, змееныш. Следующая - твоя очередь.
        Взгляд у нее абсолютно безумный. Будто она наглоталась тумана в самых гиблых Эсильских болотах. Сид судорожно соображает, что можно сделать:

        - Рейн, останови ее. Она ненормальная. Выгляни в коридор. Посмотри, как она шла. По трупам и оставляя за собой трупы.

        - Мальчик так волнуется за своего папочку. Мальчик не хочет видеть, как папочка умрет, да? А он сдохнет, да, прямо сейчас. Некрасиво так сдохнет, совсем не в духе Дар-Эсилей. На грязном полу, залитом собственной рвотой и кровью. Сейчас кишочков добавим еще, для полноты ощущений.
        Неподвижными, расширенными зрачками приковывая к себе взгляд Сида, леди Дар-Акила опускает кинжал ниже, обводит вокруг пупка, делает надрез, пальцами размазывает появившиеся капельки крови. Сид успевает заметить, что у Рейна в зрачках то же безумие, тот судорожно перехватывает нож, делает шаг к матери.

        - Присоединяйся, детка, ты ему действительно должен - за все наши унижения, за то, как эти мерзкие северные скоты за волосы таскали тебя по площадке, даже за то, что они не захотели тебя…

        - Тебя,  - голос Сида звучит глухо, он понимает, что может сделать хуже, но не в силах сдержаться.  - Ты была свихнута на отце, когда была мужчиной, и окончательно слетела с катушек сейчас… Не втягивай в это Рейна. Не порть ему жизнь.

        - Молчать!  - изо рта леди Дар-Акила тянется ниточка вязкой слюны. Она ничего не замечает, поглощенная узорами, которые кинжал выписывает на изуродованном, изможденном теле, распростертом у ее коленей.  - Рейн - мой сын, лучший из моих сыновей, и, когда выжившая из ума старуха на троне отправится к королеве Лулулле, он займет подобающее ему место. А ты… а тебя не будет. Дар-Эсилей вообще не будет. Вы наконец-то перестанете путаться под ногами.

        - Нет.
        Этого не следовало говорить, Рейн. Как же ты не понимаешь, что именно этого тебе не следовало сейчас говорить своей сумасшедшей матери?!! И с места сходить не следовало, потому что она не доверяет тебе, она видит, какими глазами ты на меня смотришь, она уже все поняла…

        - Даааааа!  - резким взмахом леди Дар-Акила вонзает кинжал лорду Корвусу в живот и падает рядом, захлебываясь кровью, хлещущей из горла. Руки в черных перчатках с отрезанными пальцами хватаются за широкий нож, пытаются вытащить, а глаза - застывшие от изумления - хотя она знала, конечно, знала, но до конца не могла поверить - смотрят на Рейна, который спешит выхватить из поясной сумки новый нож.
        Сид успевает подумать, что Рейн бросил нож, когда рука ополоумевшей деле еще была в высшей точке, значит, он ни на секунду не верил, что она просто пугает или что может передумать. И тут же, стряхнув оцепенение, словно выбравшись наконец из паутины, которой оплел его огромный ядовитый паук, он одним прыжком оказывается возле отца, вытаскивает лезвие, зажимает ладонью рану и понимает, что все это бесполезно.

        - Сид, держи руку. Просто держи,  - голос Хьелля издалека.
        Откуда он здесь? Я же ему ничего не сказал, я просто сам догадался, сидя у изголовья умирающего Дар-Пассера. И как только появились врачи, метнулся сюда. Я думал, что придется прорываться с боем, просить поддержки у Хьелля, но дом казался пустым. А потом я увидел мертвых с крыльями цветов дома Акила. На верхней площадке, в коридоре, во всех комнатах. И я понял, что она убивает своих людей, что она мстит всем на свете - клану Акила, который предъявил когда-то на нее право, королеве, предоставившей им это право, всему Аккалабату.
        И когда наткнулся на Рейна - он ломал дверь в оружейную комнату, крича, умоляя ее образумиться, и не заметил меня - я понял, что она заперлась здесь. С отцом. И, подлетев снаружи, просто рубанул мечами по стеклам. Рейн не сообразил, дурашка, он просто сам не свой от отчаяния. Он даже не сопротивляется сейчас, когда его уводят гвардейцы - остатки охраны Дар-Аккала. Злейшему врагу не пожелаю таких конвоиров - озлобленных, усталых, потерявших добрую половину товарищей, преданных, атакованных со спины… О чем я думаю?

        - Сид, не разжимай пальцы. Кровь останавливается.
        Я не разожму, Хьелль. Ни за что. Только ты тоже не разжимай. Кольцо рук, кольцо крыльев, которыми ты меня к себе прижимаешь. Мне очень холодно, Хьелль, очень холодно. И я не могу сейчас разговаривать. Но ты же все понимаешь без слов, правда?

        - Сид, я не уйду. Все закончилось. Они там и без меня пока справятся. А кровь остановится. Она у вас королевская.
        Да, она у нас королевская. Она остановится. Только что мы с тобой будем делать потом, мой маршал? Когда она остановится… Знаешь?


        Сид Дар-Эсиль, лорд-канцлер Аккалабата, двадцать лет назад
        Интересно, этому будет когда-то конец? Только успеваешь подумать, что хуже уже не бывает, что тяжелее решения тебе не приходилось принимать в своей жизни, что уже не придется делать ничего отвратительнее, чем эти допросы «с применением исключительных методов», эти подписи под распоряжениями о публичной казни, лишении крыльев или удушении в камере, чем отправка отца, так до сих пор и не открывшего глаз, под покровом ночи в сопровождении верного Тургуна в замок…
        И вот уже снова я тяну на себя кованую трехслойную дверь подземелья, только на этот раз приказываю всем - палачу, его подмастерьям, стражникам - выйти. Это моя собственность, и я разберусь с нею сам. Я никому не могу позволить. Я лорд-канцлер Аккалабата, и я могу позволить себе многое. Например, ждать, чтобы ты заговорил первым. Надеюсь, ты можешь еще говорить, несмотря на то, что весь арсенал
«исключительных методов» выложен на стол у стены и очевидно требует чистки.

        - Сид, я не думал, что они осмелятся.
        Ну зачем же так, а? Лучше бы ты соврал. Лучше бы ты сказал, что не знал ничего, что впервые услышал о мятеже позавчера утром, тогда же, когда и я. Наверное, ты так и говорил в самом начале, до «исключительных методов». Я не хочу смотреть протоколы допроса. Я аккуратно собираю их в железный ящик и запираю на ключ.

        - Сид, прости меня.
        За что, дурашка? За то, что я дрался за тебя, рискуя жизнью, и вытащил? За то, что мой отец, ведомый памятью о человеке, который когда-то его любил, и другим, до сих пор не вполне понятным мне чувством, оставил тебя у нас дома и пытался сделать из тебя человека, которого можно было бы полюбить? За то, что Хьелль учил тебя фехтованию? За что ты просишь прощения? За то, что не донес на родную мать? Что поставил верность клану выше своего собственного чувства? Просить прощения у лорд-канцлера Аккалабата… ты как не здешний, честное слово. Я удавил бы тебя собственными руками за каждое из этих маленьких предательств, но не могу. Потому что, если отец очнется и спросит, где ты, а он обязательно спросит…

        - У нас полчаса. На космодроме стоит торговая посудина с Когнаты.

        - Я никуда не полечу оттуда, где ты.

        - Ты на ноги даже не в силах подняться, а споришь.
        Черные космы опускаются еще ниже к залитому кровью полу.

        - Я никуда…

        - Как миленький. Полетишь туда, куда я скажу - понял?  - все льды январского Эль-Зимбера в едва слышном голосе лорд-канцлера Аккалабата.

        - Я не полечу.

        - Зачитать тебе приговор?  - Сид подбирает полы серебристого орада, аккуратно, чтобы не испачкаться, присаживается на корточки. Так и сподручнее, когда руки придерживают орад: меньше искушения потянуться к вывернутому из сустава плечу, дотронуться до испорченных крыльев, в которых вместо перьев - поломанные стержни с клоками грязного пуха.

        - Просто скажи, что там.

        - Пожизненное. С лишением крыльев.

        - Ты же лорд-канцлер… замени на высшую меру. Эшафот или виселица - мне все равно. Не хочу тухнуть в этом гнилом подземелье,  - просит Рейн. Головы он по-прежнему не поднимает. Видно, как дрожат локти и расползаются в стороны колени. Каких усилий стоит ему поддерживать хотя бы эту унизительную позу, можно только догадываться.

        - Не могу, Рейн. Вашу семью судит лично Ее Величество.

        - А твой отец?

        - Не смей говорить о моем отце.

        - Я только хотел…

        - Раньше надо было… хотеть,  - Сиду горько от того, что сейчас он лицемерит. Если бы Рейн «захотел раньше», он удушил бы его собственными руками.

        - Как их?..  - Рейн пытается повести крылом и сдавленно охает.

        - Выламывают. Но тебе я отрублю. Прямо сейчас. Остановлю кровь. Упакую тебя, прости за выражение, и транспортирую на космодром. Погружу к когнатянам в корабль. Денег и все необходимое на первых порах дам. Они летят на Кризетос. Там никто не обратит внимания на выздоравливающего после тяжелых ранений солдата. Дальше уже сам. Возвращаться не думай.
        Сид инстинктивно вытягивает руку: ноги еще Рейна держат, но мускулы рук уже не справляются.

        - Осторожнее! Лоб разобьешь!  - фраза нелепая в данной ситуации. Лишнюю шишку на лбу весь покрытый кровоподтеками и ссадинами Рейн даже не заметит.

        - Не держи меня! Я сам.

        - Хорошо,  - примирительно отвечает Сид.  - Сам. Сам.
        Уже убирая ладонь, он чувствует, что на нее капает что-то теплое. Но не кровь.

        - Сид, я не хочу улетать.

        - Повторяю последний раз: у тебя не спрашивают. Тебя наказывают по заслугам, грузят в корабль и отправляют в пожизненное изгнание. Крылья я отрублю аккуратно и под корень. Никто не будет знать, что ты с Аккалабата. Когнатянам заплачено столько, что они забудут о тебе ровно в тот момент, когда ты сойдешь с корабля. Окрепнешь и наймешься куда-нибудь охранником. Или в десант. Или наемным убийцей.

        - Вроде тебя?  - хрипло огрызается Рейн.

        - Ага,  - соглашается Сид.  - Наемный убийца на службе у королевы. Надежный и верный. Это не худший путь, Рейн. Когда-нибудь ты поймешь.

        - Я никуда не…
        Искусство дипломатии состоит в том, чтобы, если не действуют твои собственные методы, плавно переходить на чужие. Любимое средство убеждения у Хьелля Дар-Халема
        - кулаком в челюсть. Сид знает, что он бьет слабее, но и этого Рейну хватит, чтобы проваляться в отключке, пока он будет реализовывать объявленную программу. Действие первое. Лорд-канцлер Аккалабата вытаскивает из ножен изогнутые мечи.


        Хьелль Дар-Халем, верховный маршал Аккалабата, двадцать лет назад
        Хьелль уже три раза пересмотрел всю почту и вычистил все мечи и кинжалы: свои, Сидовы, все, какие попались под руку - только чтобы чем-то себя занять. Сид просил не показываться на порог, сказал, что сам прилетит завтра утром. Было это три дня назад, завтрашнее утро превратилось в позавчерашнее, а никаких вестей из крепости на болотах нет. И от отца нет вестей - из Виридиса.
        А он сиднем сидит в этом Хаяросе - будь он неладен - потому что Ее Величество считает его, Хьелля Дар-Халема, спасителем отечества и не желает даже слышать о том, чтобы он удалялся от столицы дальше чем на полчаса лета. Никакие уговоры, никакие увещевания и «Я не могу командовать, Ваше Величество, находясь так далеко от эпицентра военных действий» не срабатывают. Она дрожит как осиновый лист и повторяет: «Твой отец сам справится. Осталось только их добить».
        Самое главное, что она отказывается посылать подкрепления. «Упрямая дура!» - в который уже раз за сегодня выругался наследный лорд Дар-Халем. Я всех ей достал, из-под земли вытащил, всех заговорщиков выскреб из тех щелей, куда они позабивались после провала переворота. Реорганизовал охрану дворца, потери в живой силе свел к минимуму, рационально использовав имеющихся у нас лекарей-калекарей. В конце концов я же этот дворец и взял, отбил у пяти рядов пехоты итано и лучших бойцов Дар-Гавиа. Почему тогда у меня нет чувства глубокого и полного удовлетворения, а такой тяжелый ком в животе и кошмарные сны в те несколько часов, на которые я позволяю себе уронить голову на подушку?
        Отец, отец… если бы я только мог все бросить и полететь к тебе на помощь! И ведь обрадовался, как дурак, когда королева схватила истасканный пергамент и нацарапала те две строчки! Звание маршала Аккалабата, в котором она тебе столько лет отказывала, вновь возвращено Дар-Халемам! Я думал, ты мною будешь гордиться. И забыл, что это вожделенное звание лишает возможности располагать собой. Завтра же ей скажу, что либо я буду приказывать по своему усмотрению, либо пусть ищет себе другого маршала!
        Ничего я ей не скажу. Неоткуда ей взять другого маршала. Никто из даров, будь они хоть вдвое старше меня, не может за сорок минут взять Дар-Аккалу.

        - Что хмуришься?  - голос от распахнутого окна.
        Хороший вопрос. Слышал бы ты себя! Я лично никогда не слышал такой тоски вселенской в твоих интонациях, Сид.

        - Угадай с трех раз.

        - Не желаю. Я устал, Дар-Халем. Дай выпить,  - Сид в комнату не входит - вваливается и усаживается на ковер под окном.

        - Обойдешься. Судя по твоему виду, бокал эгребского свалит тебя с ног. Кто будет пытать и допрашивать пленных?

        - Я сегодня закончил с Рейном.

        - Не рассказывай.

        - Почему?

        - Не люблю, когда ты врешь. А в последние дни ты врешь постоянно.

        - Например?

        - О состоянии твоего отца. Ты говорил, что он без сознания. Я спросил тейо Тургуна.
        Сид не реагирует. Он просто сидит с закрытыми глазами и мерно постукивает затылком о подоконник. Аккуратно так постукивает, небольно. И лорд-канцлерская мантия очень ему идет. И даже темные круги под глазами. И выбившиеся из прически пряди. Хьелль подходит, усаживается рядом.

        - Если стучать головой о подоконник, становится легче?  - осведомляется он.

        - Не-а,  - серьезно отвечает Сид.  - А ты знаешь, что делать, чтоб стало легче?

        - Сид, он, правда, сошел с ума?

        - Пол-нос-тью. Потерял рассудок. Выпал из действительности. Что неудивительно после всей этой боли и унижения. Но в этом есть и положительный момент.
        Хьелль смотрит на друга так, будто это он, а не лорд Корвус сошел с ума. Тейо Тургун сказал, что лорд Дар-Эсиль находится в состоянии не просто жалком, а страшном: он переходит от отчаяния к бешенству - то лежит, свернувшись калачиком, на полу, отказываясь вставать, сотрясаясь в безмолвных рыданиях, то бросается на любого входящего в комнату в сторожевой башне, где запер его Сид, на любого, кто пытается его накормить, вымыть, поговорить с ним. Тогда черты его лица искажаются злобой, на губах выступает пена, он что-то выкрикивает лихорадочно-непонятное, то ли проклятия, то ли жалобы, а потом опять затихает, забившись в угол, и никакими силами нельзя поднять его с холодного каменного пола. Положительный момент…

        - Боюсь представить,  - честно говорит Хьелль.
        Сид долго рассматривает свои руки, прежде чем ответить, несколько раз снимает и надевает обратно перстень с лорд-канцлерской печатью:

        - Он не понимает, что у него нет крыльев.

        - Нееет,  - тянет Хьелль изумленно.

        - Да. И надеюсь, что никогда не поймет,  - Сид возвращается к своему весьма содержательному занятию - набивает себе подоконником шишку на затылке.
        Никогда? Сид, прости. Но я скажу сейчас. Должен сказать.

        - Сколько ты собираешься держать его там?

        - Сколько будет нужно. Пока не выздоровеет. Или до самой смерти.

        - Сид!

        - Мне его самому убить? Или ты сделаешь? По старой дружбе?

        - А ты бы сделал такое для меня - по старой дружбе?
        Сид смотрит так, что у Хьелля холодеет между лопаток.

        - Такое - нет. Но что-то типа того. Больше некому.
        Он вынимает из складок орада пергамент с черной каймой и королевской печатью. Хьелль тянется, но Сид отводит руку.

        - Позавчера,  - сообщает он, завесив глаза белесыми иголочками,  - Когда они уже взяли Виридис. Яд был в бутылке эгребского. Никто не решался тебе сообщить. Читать будешь?

        - Нет.
        Хороший я маршал Аккалабата. У меня взят последний оплот мятежников, и мне не сообщают об этом, чтобы я не расстроился из-за смерти отца.

        - Сид, когда нас начнут принимать всерьез?

        - Ты первым делом об этом подумал?

        - А что?

        - Ничего. Убийцу, кстати, вычислили по горячим следам. Я допросил сегодня утром. Маньяк-одиночка.

        - Таких маньяков там полный Виридис.

        - Уже не полный. Твой отец умел наводить порядок. Я приказал закончить.

        - А именно.

        - Город - сравнять с землей. Дариаты Гавиа - раздать тем из окрестных даров - нашлись и такие - кто отказался примкнуть к заговорщикам. Они, кстати, сильно пострадали за свою несговорчивость.

        - А сами Дар-Гавиа?

        - А их больше нет,  - Сид недовольно потирает ушибленный затылок.  - Я разобрался даже с теми из них, кто ушел под дуэмы в другие кланы. Детей, конечно, не трогал. Хотя не уверен, что это правильно.

        - Ты…  - Хьелль смотрит с ужасом, но игольчатые ресницы непроницаемы.

        - Нам же не нужна леди Дар-Акила номер два. Некоторые дары возражали, но королева подписала.

        - Мы не воюем с деле, Сид.

        - Это не война. Это массовые казни. Мятежников, посягнувших на жизнь королевы и безопасность Империи. А также потенциальных мятежников. И мятежниц. Выпить дай, а?
        Длинные умбренские серьги в ушах Хьелля звенят возмущенно и недоверчиво, и от этого звона, отдающегося в голове как колокольный, болью стискивает виски. Он не в силах поверить. Вот этими тонкими, почти что прозрачными пальцами, лежащими сейчас на его колене, лорд-канцлер Аккалабата подписывал приказы, по которым отнимали жизнь у женщин, у деле…

        - Нет, ты невозможен,  - треплет его по ноге Сид.  - Я сам возьму.
        Он перебирается через вытянутые ноги Хьелля, достает из потайного ящика в письменном столе начатую бутылку.

        - Локсийская настойка? Бррр! Ты стал пить крепкое?  - Сид с чувством отхлебывает из горла, протягивает бутылку Хьеллю. Тот резко ударяет его по руке… Точнее, пытается ударить. И промахивается, потому что Сид включил внутреннее время и успевает не только отдернуть бутылку, но и сам отскочить в сторону.

        - Не трудись,  - резко говорит он, наклоняется, ставит бутылку на ковер.  - И не привыкай пить один. Тело твоего отца привезут завтра. Я, как лорд-канцлер, обязан заняться организацией похорон. Поэтому мне было важно, чтобы казни закончились сегодня утром. Хлеб, знаешь ли, отдельно, мухи отдельно. Виселицы и прощание с национальным героем - совершенно несовместимы даже у нас. Так что прошу тебя к завтрашнему дню примириться с действительностью, в том числе с тем, что я теперь лорд-канцлер Аккалабата и буду то и дело принимать непопулярные среди моего лучшего друга решения. Явлюсь к семи утра, будем обсуждать процедуру прощания.
        Произнося этот монолог, Сид осторожно по стеночке пробирается к открытому окну, с откровенной опаской косясь на Хьелля. В тот момент, когда он уже запрыгнул на подоконник, сзади раздается:

        - Раньше ты никогда не ускорялся… даже когда предвидел, что я тебя ударю.
        Сид коротко усмехается:

        - Хорош будет новый лорд-канцлер, если он появится на похоронах с разбитой физиономией!

        - Раньше ты никогда не ускорялся…  - Хьелль повторяет это не с осуждением, а растерянно, как ребенок, внезапно обнаруживший, что у его матери, кроме него, есть в жизни и другие интересы.  - Ты никогда не защищался от меня. Ты не боялся…
        Сид разворачивается так, что кончик уже раскрытого для полета крыла выдирает нитку из настенного гобелена. Нервно царапая пальцами между перьями, он спрыгивает обратно в комнату, встает перед Хьеллем, отводит растрепавшиеся волосы:

        - Бей!
        Хьелль молчит, засунув руки в карманы.

        - Ну же! Давай!  - в голосе у Сида гнев и обида.  - Я не ускоряюсь. Не защищаюсь. Не боюсь. Все как раньше. Бей!

        - Вмазать тебе, правда, что ли?  - Хьелль не спеша вынимает из кармана руку, складывает кулак, задумчиво его рассматривает. И, не поднимая глаз, скороговоркой бормочет:

        - Сид, если тебе очень плохо, и ты знаешь, что мне очень плохо, и хочешь, чтобы я не знал, что тебе очень плохо, потому что боишься, что мне будет еще хуже, ты лучше просто скажи, ага?
        И через паузу, потому что обалдевший от этого неожиданно свалившегося на него счастья Сид не отвечает:

        - У меня же теперь, кроме тебя, совсем никого, понимаешь?
        Сид хочет что-то сказать, но слова не приходят в голову. А пушистые ресницы-иголочки, которыми можно занавесить глаза, чтобы в них ничего нельзя было прочитать, намокли и не хотят подчиняться. Поэтому он просто берет все еще сжатый кулак Хьелля обеими руками, поднимает к щеке. Пальцы разжимаются, и Сид ощущает на своей коже теплое прикосновение, шершавые мозоли от меча, легкое поглаживание.

        - Завтра. В семь. Жду тебя. Будем управлять Империей, свалилась она на наши головы.

        - Угу.

        - Не угу, а охаде.

        - Угу. Охаде!
        Проводив взглядом черные крылья, поблескивающие на неярком осеннем солнышке, маршал Аккалабата снова плюхается под окно. Свиток с черной каймою нераспечатанный валяется на полу. Прежде чем раскрывать его, лорд Дар-Халем решает попробовать метод Сида: он вытягивает из ушей сложной конструкции подвески из темно-зеленого камня, швыряет их в угол, немного нагибается вперед, а потом от души прикладывается затылком о подоконник. По мочке левого уха стекает кровь, но он заметит это только тогда, когда она капнет на окаймленный черным пергамент.


        Сид Дар-Эсиль, лорд-канцлер Аккалабата, двадцать лет назад

        - Меня не было две недели. Тебе что-нибудь можно доверить на этом свете?  - Сид опускается на колени, проводит пальцами по выбитой в камне надписи: «Лорд Корвус, сорок второй дар Эсиля».

        - Сид, так ему лучше,  - в голосе Хьелля не слышно раскаяния.
        Да, не уберег, да недосмотрел. Кто мог предположить, что безумный лорд Корвус, то ли забыв об отсутствии крыльев, то ли осознав это отсутствие и не смирившись со своим уродством, выбросится на глазах у Хьелля из окна сторожевой башни на дворовые плиты Эсильского замка - так, что хоронить его будут в закрытом гробу? И сын не успеет на похороны буквально на день, Хьелль не велел задерживать, не стал ждать Сида, застрявшего по дипломатическим делам на Когнате.
        Некоторые дары осудили лорда Дар-Халема за торопливость, но большинство отнеслось с пониманием: так лучше, нечего молодому лорд-канцлеру отвлекаться на личные проблемы. Пусть занимается делами Аккалабата, оправдывает высокое доверие, оказанное ему королевой.
        Сид и занялся: с космодрома, не заглянув домой, отправился прямо во дворец с докладом, двое суток, не выходя из кабинета, работал с бумагами, разгребая накопившиеся завалы, и только на третий день, испросив разрешения Ее Величества, полетел в собственный замок, где в родовой усыпальнице Дар-Эсилей уже высекли надпись на плите из темного с золотой искрой умбрена: «Лорд Корвус, сорок второй дар Эсиля».

        - Как это было?

        - Не уверен, что тебе необходимы подробности.
        На Хьелля достаточно посмотреть, чтобы понять бесполезность допроса. Даже «с исключительными методами». Он уже решил, что Сиду подробности знать незачем. И ничего не скажет.

        - Ладно,  - Сид поднимается и отряхивает колени.  - Освещение здесь сменить, что ли? Ничего не видно, а еще день. И это пресловутая предусмотрительность моей семьи?

        - Раньше здесь висели клинки маршала Корвуса. Вполне оригинальная и достаточная подсветка.

        - Ты полагаешь?

        - Вынь и посмотри.
        Сид вытягивает из ножен изогнутые мечи. От голубого сияния в склепе действительно делается значительно светлее.

        - Там убрались… в комнате, где он был?

        - Да. Тейо Тургун. Тебе надо просмотреть бумаги, чтобы вступить во владение. Там много. Я едва разобрался со своим дариатом. А твой больше и старше.

        - Мой отец, в отличие от твоего, держал бумаги в порядке,  - огрызается Сид.  - И ввел меня в курс дела. Так что там на час бумажной работы. А потом знаешь что? Поедем охотиться?

        - У тебя траур по отцу. И у меня, кстати, тоже.

        - У меня ежегодная придворная охота в честь дня рождения королевы. Через неделю. А я уже забыл, как это делается. Поможешь?

        - Мой отец, в отличие от твоего, держал лошадей не для того, чтобы в конюшне что-то стояло,  - Хьелль вслед за Сидом выходит из усыпальницы, накидывает монументальный засов.  - Пойдем переберем твои бумажки. Потом введу тебя в курс дела. Королева уже выбрала дичь?
        Молодые дары поднимаются по узкой тропинке, ведущей к задним воротам замка. Только спустя несколько лет Сид начнет снова пользоваться главным входом, ведущим в мощенный неровными плитами двор. Все эти годы его будут преследовать сны, в которых он, ползая по этим плитам на коленях, безуспешно пытается стереть с них огромную лужу крови. Королевской крови Дар-Эсилей.
        Часть третья
        Бэтмен при дворе Короля Артура

        Глава I. Фамильная предусмотрительность Дар-Эсилей

        Сид Дар-Эсиль, лорд-канцлер Аккалабата

        - Он опять проиграл,  - лорд Дар-Эсиль нервным жестом стягивает перчатки и бросает их на пол. Жена молча присаживается у его ног, подбирает перчатки, аккуратно расправляет, спрашивает, не поднимая взгляда:

        - Кому?

        - Дар-Умбре.

        - Он старше Кори на два года. Для детских турниров это имеет значение.

        - Хелла, ты меня слушаешь? Я не сказал «проиграл». Он опять проиграл. Это имеет значение.
        Хелла тяжело вздыхает, смотрит снизу вверх, пытаясь поймать взгляд лорд-канцлера, но тот отводит глаза.

        - Я не могу его научить. Даже тому, что сам умею. У меня не получается. Наших детей последние несколько поколений учили Дар-Халемы. Мы просто забыли, как это делается. Встань уже!  - неожиданно срывается он на крик.
        Хелла поспешно поднимается, все еще не выпуская перчатки из рук, отходит в сторону. Лорд Дар-Эсиль мгновение нерешительно топчется на месте, потом делает резкий шаг к жене, хватает ее за плечи, трясет неистово:

        - Сделай! Сделай же что-нибудь, Чахи тебя побери! Его же убьют - не в следующем поединке, так через один… У тебя есть сердце или нет? Тебе совсем не жалко нашего мальчика?
        Когда он ее отпускает, Хелла, задыхаясь, закрывает лицо руками. Смотреть на нее страшно, но сегодня Сид отступать не намерен. Он специально из горла высосал бутылку эгребского, прежде чем отправляться домой, и постарался не протрезветь за время полета из Хаяроса.

        - Что я могу сделать?  - глухо доносится сквозь сомкнутые пальцы.  - Я ничего не…
        Вместо ответа лорд-канцлер хватает жену за плечо и волочет в оружейную. Оружейная двумя этажами выше, но узкую винтовую лестницу он преодолевает не останавливаясь, несмотря на то, что руку все время приходится перехватывать. Втолкнув супругу в кованые двери, он тут же захлопывает их у нее за спиной.

        - Выйдешь, когда вспомнишь!  - кричит он сквозь обитые железом створки и убегает. Бежит как от пожара, как от наводнения - только чтобы не дать слабину, не передумать, не оставить себе пути к отступлению. Бежит до ближайшего подоконника, чтобы выпрыгнуть в темноту под хлещущий дождь, намочить до полного безобразия крылья и валяться в лихорадке всю ночь и весь следующий день под присмотром верного тейо Тургуна, с безмолвным упреком меняющего простыни и холодные повязки на голове.
        Когда ровно через сутки, пошатываясь от слабости, лорд Дар-Эсиль открывает двери в оружейную, леди Хелла сидит на полу, откинувшись на стену, растрепанная, как последняя женщина итано на ярмарке. Возле нее в беспорядке валяются клинки, снятые со стен оружейной. Перстни и браслеты, обычно украшающие аристократические руки первой леди Аккалабата, сложены кучкой на подоконнике. В уголках губ залегли усталые складки, рукава домашнего платья высоко подвернуты, тонкие пальцы ритмично сжимаются и разжимаются на коленях. Но глаза… Они никогда у нее так не блестели.
        Лорд-канцлер подходит, садится рядом, обнимает жену за плечи:

        - Вспомнила?

        - Да. И первую ночь вспомнила. Предусмотрительность Дар-Эсилей?

        - Она самая,  - усмехается лорд-канцлер.

        - Почему мне не сказал?  - леди Хелла впивается длинными ногтями в запястье мужа.

        - Я не был уверен. Я до самого момента, когда открыл сейчас дверь и тебя увидел, не был уверен. Информация была, понимаешь ли, из непроверенного источника.

        - Поэтому и не запер?  - теперь очередь леди Хеллы усмехаться.

        - Если бы у тебя ничего не получилось, ты бы давно пришла сама.
        Хелла кивает, внимательно смотрит на мужа, прикладывает ладонь ко лбу:

        - Весь горишь. Делал глупости?

        - Ужасные. Вчера оставил тебя здесь и выскочил под ливень.

        - Пошли спать,  - глаза леди Хеллы, заботливые и сияющие, склоняются близко-близко к лицу мужа.  - Завтра пришлешь ко мне Кори.
        Прежде чем подняться на ноги, лорд Сид нежно притягивает к себе жену, находит губами ее губы… до постели они доползают к рассвету уже совершенно без сил, и, забираясь под одеяло, леди Хелла что-то недовольно бормочет про холодный и твердый пол в оружейном зале.


        Кори Дар-Эсиль
        Средний наследник крупнейшего аккалабатского дариата в свои десять лет отлично умеет напускать на себя вид: «Ты сердишься, но мне это все равно». Жалко только, с отцом это не помогает. Мать - та вздыхает тихонько и выходит из комнаты. Только и умеет, что приглаживать волосы своему Элджи. Лорда Дар-Эсиля никакими штучками не проймешь. Взгляд ледяных с изморозью глаз прожигает. Чувствуешь себя как в паутине: вроде бы свободен, но руки-ноги не двигаются, чтобы уйти. А отец сложил руки на груди и продолжает допрашивать:

        - Ты опять проиграл. Почему?

        - Откуда мне знать? Я не видел того удара.

        - Ты не мог его не видеть.

        - Я не увидел,  - упрямится Кори. Он действительно не увидел, потерял на какой-то миг концентрацию, увлекшись собственным приемом, и через две секунды лежал мордой в траве под ногой у свинячего, гадкого Дар-Умбры, который подло воспользовался и, захватив меч своими клинками, просто поставил подножку. Обидно было не проигрывать, не быть вечно вторым на детских турнирах для начинающих. Обидно было то, как реагировали на это окружающие.
        Уже давно Кори заметил, что от него ждали только победы, а тех, кто ему проигрывал, почему-то никто не винил. Он видел, как уводили с площадки хорошенько побитого им Дар-Фалько и отец того, Дар-Фалько старший, показывал сыну поднятый левый кулак, мол, молодец, отлично дрался. Он видел, как прощали ошибки и поражения своим сыновьям дары Умбрена и Пассера, видел, как ликовали родители мальчишек из южных дариатов, когда те всего лишь проходили во второй круг.
        Его же отец даже после выигрыша в полуфинальном поединке у одного из метящих в первую тройку Дар-Пассеров - парня на два года старше и на полголовы выше Кори - только небрежно хлопнул по плечу, а поздравляющим соседям по трибуне бросил: «Что и следовало ожидать…» «Что и следовало ожидать…» - эта фраза преследовала Кори уже третий год, и он решительно не представлял, как от нее избавиться.

        - Кори, ты меня слушаешь?

        - Нет,  - отцу лучше отвечать честно и по существу, иначе можно схлопотать пощечину. Царапины от лорд-канцлеровского перстня-печатки Кори замазывал пахучей зеленой мазью, которую давала мать. Боль это снимало, но следы держались долго.

        - Ладно, это неважно. Сейчас ты пойдешь в тренировочный зал. Там тебя ждет твоя мать.

        - Где меня ждет?..  - глаза Кори расширились от удивления.

        - Леди Хелла хочет поговорить с тобой. В тренировочном зале. Мечи не забудь.
        Тейо Тургун говорил, что отец вчера ночью летал под дождем и здорово простудился. Кори отчаянно пытался вспомнить, что такое простуда и как она связана с головой. Временное сумасшествие? Потеря памяти?

        - Папа, я Кори, твой сын. Это мои мечи. А моя мама, твоя жена, леди Хелла…

        - Ждет тебя с этими мечами в тренировочном зале. Иди прямо туда и ни с кем по дороге не разговаривай. Это приказ.
        Кори понимает, что простуда - это, стало быть, такое состояние, в котором отец особенно невосприимчив к разумным доводам. Обиженно шевелит крыльями и направляется по указанному адресу. Огибая отца, застывшего - руки в складках орада
        - посередине комнаты, он вдруг слышит:

        - Кори!  - и, обернувшись, видит кулак левой руки, ободряюще поднятый вверх.
        Очевидно, простуда - это болезнь, сильно изменяющая человека.


        Хелла Дар-Эсиль
        Кори открывает дверь ровно настолько, чтобы можно было протиснуться, и сразу же прижимается к ней спиною. На нем серебристая безрукавка, два меча - один длинный, другой покороче - свисают с перевязи, украшенной фамильным гербом Дар-Эсилей. Волосы забраны наверх заколкой, напоминающей краба, они еще не очень длинные, поэтому торчат над ней упрямыми иглами вверх, а не свисают вороным конским хвостом. Темные миндалевидные глаза смотрят на мать с первозданным ужасом: еще бы, ведь у нее в руках такие же мечи, как висят у него на поясе.
        Леди Хелла ободряюще улыбается.

        - Доброе утро, родной. Отец рассказал тебе, что мы будем делать?

        - Н-нет.

        - Может, и к лучшему. Нападай.

        - Ч-что, мама?

        - Кори, ты в тренировочном зале,  - спокойно поясняет леди Хелла, втыкая мечи в деревянную балку, которая тянется вдоль стены, и аккуратно подворачивая рукава темно-фиолетового платья для верховой езды.  - В зале для тренировок. Нападай.

        - Ты будешь со мной фехтовать, мама?  - Мальчик из последних сил пытается поставить ускользающий мир обратно с головы на ноги.

        - Да. И я не собираюсь повторять свой приказ семь раз, как молитву святой Лулулле.

        - Возьми хотя бы мечи,  - в голосе Кори явно слышатся смятение и мольба.

        - Успеется,  - леди Дар-Эсиль улыбается, как всегда, одними глазами.  - Ну же…
        Кори вытягивает из ножен мечи, не торопясь. Подходит, не спеша встать в позицию… и упругий металл разрезает воздух прямо у него перед глазами. Каким образом мать оказалась вдруг так близко, с клинком в руке, и как она не побоялась провести этим клинком в миллиметре от его лица - эти вопросы вспыхивают в мозгу Кори одновременно с ответным молниеносным выпадом и отчаянным: «Аааа! Что я делаю? Это же мама!» Он на мгновение зажмуривается, ему даже кажется, что он слышит треск разрезаемого шелкового платья, женский вскрик… но тут же осознает, что страхи его напрасны, что мама легко уклонилась и звук от соприкосновения металла и материи - это от ее клинка по его безрукавке и женский вскрик - это не вскрик вовсе, а осуждающий возглас.
        Кори автоматически переходит в глухую защиту, отражая все новые и новые удары мечей - длинного и короткого, неуловимо послушных тонким, изящным рукам, которые он привык считать предназначенными для того, чтобы поправлять ему застежки на ораде, расчесывать Элджи вечно спутанные волосы, доливать отцу его любимое эгребское. Сейчас эти руки кажутся смертельно опасными, лезвия в них жалят все больнее и точнее, а любая попытка отразить атаку приводит только к тому, что Кори отступает еще на шаг назад и наконец упирается спиной в дверь, через которую пять минут назад вошел в зал.

        - Стоп. Достаточно,  - леди Хелла пружинисто отпрыгивает назад и опускает руки с мечами. Сказать, что она выглядит разочарованной, значит ничего не сказать. Она смотрит на Кори так, будто ей только что сказали, что он участвовал в заговоре против королевы.

        - К сожалению, я не вижу здесь даже выхода из первого круга. Как ты ухитрялся это делать… милый?  - она присаживается на скамейку и жестом указывает сыну на место рядом с собой.
        Кори предпочитает общаться на расстоянии. Он еще не решил, как вести себя с этой незнакомой деле… кто это и куда она дела маму?

        - Я просто не успел…

        - Ты не можешь не успеть. Не успеть - это из репертуара твоего папы,  - прерывает она его чужим, недовольным голосом, таким, каким говорит с ним обычно отец после проигрыша на турнире, но тут же добавляет родным, маминым:

        - Ты не можешь не успеть, милый. Ты просто боялся меня поранить и потерял темп. Давай попробуем еще раз. Старайся изо всех сил, ладно?
        Она поднимается со скамейки величественно, не хуже самой королевы, быстро, очень быстро оказывается рядом с ним, перекалывает «краб», берет рукой за подбородок, заглядывает в глаза:

        - У тебя все получится, слышишь? У нас все получится. Я тебя научу.
        Кори хочется о многом у нее спросить, но он только прижимается к фиолетовой влажной ткани и шепчет:

        - А если я тебя задену, мам?
        Теплый мамин живот вздрагивает, она смеется.

        - Ты… меня… не заденешь.
        Отстраняясь от сына, леди Хелла снова заглядывает ему в глаза, слегка массирует пальцами плечи:

        - Нам надо нагнать все, что мы пропустили, малыш. В стойку!


* * *

        - В стойку!
        Кори уже потерял счет тому, в который раз он слышит сегодня эту команду. Окна в зале пришлось открыть, и в них уже клубится вечерний туман. Он еле волочит ноги, а мама, кажется, почти не устала. Но он счастлив. За сегодняшний день он выучил больше, чем за несколько лет тренировок с отцом и тейо Тургуном. Дело не в новых приемах, дело в том, сколько он узнал о себе и о мечах. Но леди Хелла недовольна. Кори очень хочется ее порадовать, хоть чем-то отплатить за то, что она взялась его тренировать, что возится здесь с ним вместо того, чтобы наставлять Медео на путь истинный. Он старается изо всех сил, но…

        - Стоп. Хватит. Отдохни.
        На этот раз Кори охотно присаживается на скамью рядом с матерью. С трудом переводя дух, он все-таки осмеливается на первый вопрос:

        - Ма?

        - Я тебя слушаю,  - леди Хелла поглаживает идеально ухоженными пальцами лезвие меча. Выглядит это необычно: блестящие длинные ногти на блестящем полированном металле. Кори следит за движениями материнской кисти как завороженный и почти забывает задать вопрос.

        - Кори?

        - Да, мам, я хотел спросить… Почему ты сказала, что не успевать - это из папиного репре… репере…

        - Репертуара,  - леди Хелла отставляет меч и ерошит сыну непослушные волосы.  - Репертуар - это набор приемов.

        - Я знаю, просто слово сложное,  - смущается Кори.

        - У Дар-Эсилей характерная ошибка при фехтовании - потеря концентрации и провалы во внутреннем времени. В результате получаются такие сомнительные украшения, как кровавый шрам на шее.

        - А кто ему его сделал?
        Вопрос сформулирован не блестяще, но леди Хелла понимает:

        - Лорд Дар-Акила, ныне покойный. Твой отец его и убил. Из-за меня. Была шумная история. Когда ты вырастешь, тебе расскажут подробно. Именно с тех пор…  - внезапно она замолкает и смотрит на Кори, будто впервые его увидела.

        - Кори, я знаю, в чем твоя проблема. Собственно, у тебя их две, но одну из них мы решим сейчас же. Тебе нужны другие мечи. Такие, как у твоего отца.

        - Но папа сказал, что я должен фехтовать этими. Что у меня с ними сродство…

        - Чушь, бред и ересь. Сбегай-ка к нему за его клинками.

        - А что я ему скажу?  - сама мысль о том, что он явится к лорду Дар-Эсилю и выразит желание попользоваться его мечами, представляется Кори самоубийственной.

        - Ладно, я сама ему скажу. Все равно далеко ходить не надо,  - леди Хелла в один шаг оказывается около двери и нарочито громко произносит:

        - Сид, мы хотим твои мечи. И тебе не надоело еще прятаться?
        Створки моментально распахиваются, и в дверном проеме появляется лорд-канцлер.

        - У тебя есть голова на плечах?  - набрасывается на мужа леди Дар-Эсиль.  - В твоем состоянии несколько часов провести на лестнице, на сквозняке, среди сырых камней…

        - Мне не семьдесят лет, дорогая,  - в унисон огрызается канцлер.  - И зачем вам мои мечи?

        - Затем, что ты чуть не угробил собственного ребенка,  - в глазах леди Хеллы сверкают молнии, брови трагически сжаты.  - В угоду какой-то абстрактной идее…
        Кори не знает, что такое «абстрактная идея», но, наверное, что-то очень плохое, даже неприличное, потому что отец вдруг гневно взмахивает рукой и шипит:

        - Не при нем,  - дергая плечом в сторону Кори.

        - Хорошо,  - легко уступает леди Хелла.  - Тем более, что я тоже виновата. Надо было хоть раз выйти посмотреть, чему и на чем ты его учишь. А ты вбил себе в голову, что если Кори мастью и крючковатым носом пошел в Дар-Халемов, так и учить фехтовать его надо на халемских мечах. Не для него они, Сид. Ему нужны изогнутые клинки нашего исторического персонажа Корвуса Изобретательного. Так что отдай и закажи себе новые в Умбрене. И на следующем турнире мы разорвем Дар-Умбру в клочья.
        Кори смотрит во все глаза. Портреты знаменитых мечников клана Дар-Халемов, украшающие второй замок Эсилей, тот, который ему должен когда-то достаться, хорошо им с Элджи знакомы. И Тургун много рассказывал о том, какие это непревзойденные были воины. А он, оказывается, похож на них. И даже фехтует их мечами. Точнее, фехтовал, потому что отец уже отстегнул свои и протягивает ему гардами вперед.
        Кори робко смотрит на мать и только после ее утвердительного кивка берется за рукояти: голубые клинки переливаются даже в тусклом свете факелов, притягивая взгляд таинственным узором, проступающим под несколькими слоями металла. Эти клинки намного легче, чем его собственные. Кори проводит ими в воздухе и смакует неожиданное ощущение пружинистости, пронизывающее мечи от острия до рукояти. Лорд Дар-Эсиль улыбается.

        - Ну вот,  - леди Хелла с любовью смотрит на мужа и сына.  - Чем драться у нас теперь есть. Осталось выяснить, как драться. Вернее, почему он не дерется как Дар-Халем, хотя должен бы. Тебя ведь это тревожит, Сид?

        - Да,  - улыбка пропадает с лица лорд-канцлера.  - Ты даже представить себе не можешь, насколько то, что он делает, отличается от того, что делал…

        - Что делал любой Дар-Халем в его возрасте…  - быстро договаривает Хелла.
        Сид кивает. Кори вдруг вспоминает фразу, случайно услышанную на трибунах, когда он после очередного проигрыша тащился навстречу отцу, фразу, брошенную кем-то из старших даров: «Не Халем, похож только внешне. Эсили кровь подпортили». И ответ:
«Да уж, можно вздохнуть спокойно». Он тогда еще хотел спросить у отца, каким образом кровь Дар-Эсилей - самых родовитых даров Империи - могла что-то испортить, но забыл от расстройства и от дикого ора, который на него сразу обрушился. Возвращаясь к действительности, он слышит голос матери:

        - …и ты, и Тургун. Кори думает, что ускоряет свое время, чтобы вам соответствовать, а он замедляет его.

        - Почему мы раньше не догадались?

        - Не знаю. Просто сегодня мы заговорили про твой поединок с Дар-Акилой. И я вспомнила, что это был первый раз, когда ты бился изогнутыми мечами. Помнишь, мой отец тебе их принес?  - глаза леди Хеллы затуманиваются воспоминаниями. Кажется, и она, и лорд Сид забыли о Кори и полностью перенеслись в какое-то далекое время.

        - Да, помню. А потом…

        - Потом ты его убил, Дар-Акилу. Потому что он думал, что ты остановился, а ты не. А мой отец тебя спас, потому что все остановились, а он не. И я подумала, что Кори, наверное, даже не знает, насколько он отличается от других. Прости, но ни ты, ни Тургун не имеете ни малейшего шанса понять и оценить эту нашу способность. Не говоря уж о том, чтобы ее воспитать.
        Леди Хелла прикусывает язык. Слово «нашу», только что с него сорвавшееся, было совсем ни к чему. Но в конце концов, ведь Кори достанется замок на темных холмах, и он когда-нибудь спросит…
        Сид делает вид, что не заметил оплошности супруги. Кори уж точно не заметил. Он увлечен только мечами, ему хочется, чтобы родители уже закончили вспоминать какую-то замшелую старину и разрешили попробовать… Хоть несколько приемов. В свои десять лет он уже знает, что теперь получится гораздо лучше.

        - Кори,  - поворачивается к нему леди Хелла.  - В последней своей атаке почему ты, сбив мой клинок, не поднялся в воздух и не ударил с короткой руки?

        - Я думал об этом приеме, но боялся не успеть,  - честно отвечает он.

        - Не бойся. Делай то, что тебе хочется. Ты все успеешь. Ничего не отменяй из-за недостатка времени. Просто иди вперед и атакуй, как считаешь нужным.
        Леди Хелла резко разворачивается и, прямо держа спину, отходит на несколько шагов, чтобы дать возможность Кори занять позицию. Только сейчас он осознает совершенно очевидную вещь: у матери нет крыльев. Для нее «подняться в воздух и ударить с короткой руки» или «после подножного быстро разогнуться и уйти крыльями к сопернику за спину» - комбинация, над которой они бились сегодня все утро,  - дело совершенно невыполнимое. Тем не менее Кори ни разу не удалось ее задеть, а ему после обеда тейо Тургун выдал новую безрукавку взамен безнадежно изрезанной. Кори крепко сжимает в руках мечи «исторического предка» и, насупившись, ждет приказа. Он сгорает от нетерпения сделать все, что ему хочется.


        Кори Дар-Эсиль
        Трое на одного, и выстроились - подлецы - так, что не проскочишь. В самом темном и самом узком месте дворцового коридора. Кори пожалел, что напросился в этот раз с отцом в Хаярос, лучше бы оставался в замке и еще потренировался бы с мамой.

        - Привет, Пассеры!  - Кори попытался проскочить мимо, но широкий зазубренный меч преградил ему дорогу. Мальчишки заговорили все разом.

        - Привет, Эсиль! Куда это ты так торопишься? Доложить младшему братику, что он тоже может не напрягаться и пост лорд-канцлера теперь наш?

        - Уморительное лицо было у твоего папаши, когда Ее Величество ему это сообщила! Он, небось, надеялся, что еще протащит милашку Элджи в первые лорды королевства? А милашка Элджи идет под дуэм.

        - Милашка-очаровашка Элджи. Ему страшно повезло, не находишь? Так и не придется учиться махать мечом… твоему бездарному старшему брату. Хорошо хоть ты есть, папочке в утешение, будешь лучшим мечником Аккалабата. После нас, разумеется.
        Отступив на шаг, Кори слушал глумливую болтовню Дар-Пассеров, судорожно соображая. Трое. Один - Бико - моего возраста, два других - не помню, как зовут - старше. Все трое уже обнажили мечи, значит, просто так отпускать меня не намерены. Убить не убьют, но поглумятся вволю. Хотя… Мама говорила, что при полностью отпущенном внутреннем времени я смогу когда-нибудь на равных драться с дюжиной средних мечников. Правда, здесь у меня не «когда-нибудь», а «именно сегодня», и не
«средние», а гениальная молодая смена Дар-Пассеров. И Бико побил меня прошлый раз, один на один. Но прошлый раз был до тренировок с мамой. И их не десять, а всего трое.
        И главное, здесь нет Эрла - мелкого, едва до плеча мне достающего, хотя он на четыре года старше, Эрла, с вечной наглой ухмылкой на лице, бессменного победителя всех турниров, проводимых для аккалабатского молодняка. Выносить задаваку Эрла больше трех минут способен только Медео - такой же неуправляемый. Даже остальные парни из клана Дар-Пассеров предпочитают держаться от Эрла подальше, хотя и знают, что именно на нем стоит их авторитет. Будь здесь Эрл, я бы еще подумал, а так…
        Кори молча выдернул мечи из-под орада.

        - Заткнитесь, а? Мне надоело.

        - Ой-ой-ой! Наш смелый Кори!

        - Герой вступается за честь семьи!  - радостно завизжали Пассеры.

        - Ты с нами сразу со всеми будешь драться?  - осведомляется Бико, улыбка на его лице делается еще шире.

        - А вы оставили мне какой-то выбор?  - огрызнулся Кори.

        - Смотри, Бико! У малыша Кори новые цацки,  - высунувшись из-за спины младшего, которого они предусмотрительно выдвинули вперед, один из мальчишек, с выбитыми передними зубами, показал своим мечом на изогнутые клинки в руках Кори.

        - Сомневаюсь, что это ему поможет,  - фыркнул Бико.

        - Ну, Бико, не тяни уже, давай поиграем, теперь у нас даже отмазка есть,  - заканючили старшие.  - Папа же говорил, что в образовательных, или как он там их называет, целях, нужно сражаться с дарами, у которых разные мечи. Вот мы и проведем такую… разведку боем. Нас не накажут, если даже Кори побежит жаловаться.

        - Он не побежит,  - Бико имел представление о том, с кем связывался.
        Все-таки они не нападают сразу, с интересом разглядывая его новые мечи.
        Перед глазами у Кори встает вчерашняя сцена в фехтовальном зале. Мама, улыбающаяся и довольная. Отец, расслабленно сидящий на скамье, потягивая эгребское. Леди Хелла объясняет:

        - Кори, нападать надо первым и в тот момент, когда противник запускает свое внутреннее время.

        - Может, лучше, пока еще не запустил?  - раздается от стены.

        - Не лезь, Сид,  - раздраженно отмахивается леди Хелла.  - Я повторяю: в тот момент, когда твой противник начинает разгоняться. И наносить решающие удары, проводить опасные приемы надо тогда, когда соперник убыстряет ход своего внутреннего времени. У всех даров на Аккалабате, кроме Дар-Халемов, есть своеобразное «слепое пятно», доля секунды, в которую они не реагируют на твои движения, просто не видят тебя - когда у них идет переключение внутреннего времени: запуск его в начале поединка, ускорение по ходу, замедление, если устал. Понимаешь?

        - Доля секунды, в которую они не могут мне ответить?

        - Да. И они ее не чувствуют, Кори, просто не замечают. Она очень маленькая, микроскопическая, и ухватить ее, заставить на себя работать можешь только ты, потому что…

        - Потому что,  - перебивает Сид, ставя в конце фразы жирную точку.

        - Да,  - соглашается леди Хелла.  - Не спрашивай почему. Просто это так. А у тебя, как у наследника Дар-Халемов, хотя и по материнской линии, этой «слепой точки» нет. Ты контролируешь - себя, ситуацию, противника - независимо от того, меняется в данный момент твое внутреннее время или нет.

        - Твой отец меня этому не учил,  - недовольно ворчит лорд Дар-Эсиль. Деревянная скамья скрипит, когда он поудобнее устраивается на ней, отбросив допитую бутылку в угол.

        - В этом не было никакого смысла, Сид,  - примирительно отвечает Хелла.  - Как можно заставить человека разглядеть то, что он не может увидеть? Тем более, использовать? И вообще внутреннее время Дар-Эсилей - это особая история. Равно как и их способность к концентрации. Сплошные слезы.
        Лорд-канцлер закладывает руки за голову и устремляет взор в потолок.

        - Все, меня здесь нет. Униженный и оскорбленный, я ухожу в царство своих грез. Не обращайте на меня внимания, пожалуйста.
        Мать и сын смеются и снова берутся за мечи.


* * *
        Трое парней, стоящих перед Кори, берутся за мечи. Воздух под замшелыми сводами сразу становится разреженным и влажным, словно искрится от напряжения. В этом пропахшем пылью и мышами воздухе Кори неожиданно четко различает текущие с разной скоростью три ручейка времени - два медленные, один побыстрее - но несравнимые с бушующей временной рекой, которая плещется у него в сознании, захлестывает все окружающее, включая три фигурки в орадах перед ним, заставляя их двигаться в замедленном темпе, разбивая каждое движение на последовательность, превращая замах меча в дерганую смену положений руки в пространстве, затопленном, сформированном потоком времени, преображающим всё вокруг Кори. Рекой внутреннего времени Дар-Халемов.
        Один из дрожащих маленьких ручейков, начинает вспениваться, менять направление… и в этот момент Кори делает первый выпад. Выпад, невидимый ни для кого, кроме тех, в чьих жилах течет кровь мечников с темных Халемских холмов.


        Кори Дар-Эсиль
        Холодный кинжал очень неприятно щекочет кожу на шее, и еще неприятнее чувствовать цепкие пальцы, которые больно дергают тебя за конский хвост.

        - Маленькая эсильская сволочь…  - напевно произносят из-за спины.  - Я покажу тебе, как обижать моих братьев.
        Эрл Дар-Пассер. Его только и не хватало. А я, между прочим, устал, вымотался я от этих бесконечных разборок. Кто напал первым, да как так получилось, да почему, да отчего… Надоело-надоело-надоело. А теперь, когда отец наконец-то урезонил всех этих взрослых и велел ждать его в саду, вот, пожалуйста…

        - Эрл, иди в пасть к Чахи,  - с чувством произносит Кори, хватаясь за руку, держащую кинжал, и отводя ее подальше от горла.  - Твои братцы сами напросились.

        - Так напросились, что ты их всех троих отправил в лазарет военного корпуса на неделю?  - Эрл недоверчиво хмыкает, отбрасывает руку Кори и отправляет кинжал за пояс. Теперь они стоят друг напротив друга, вполне симметрично положив одну руку на меч, другую - на застежку орада.
        Безлистные ветви чалов поскрипывают у них над головами: долгожители Хангафагона, эти деревья видели так много молодых даров, отправляющих друг друга в лазарет военного корпуса или на тот свет, что им уже неинтересно. Ветер гонит по аллее обрывки бумажных украшений от вчерашнего праздника. Клочок гирлянды прилепился к сапогу Кори, он нервно дергает ногой, сбрасывая. Эрл Дар-Пассер провожает грязную бумажную ленту глазами, щурится от налетевшего ветра, ждет ответа.

        - Они оскорбляли мою семью, моего отца, Элджи…
        Больше всего на свете Кори хочется сейчас врезать по мерзкой физиономии Дар-Пассера с вечно красными от недосыпа и слезящимися от аллергии глазенками, которым положено быть темными, а они какого-то сивого цвета; с отвратительной родинкой на верхней губе, которую Эрл все время прихватывает зубами, от чего еще противнее…
        Про Эрла говорят ужасные вещи. Что он в свои четырнадцать лет уже проводит время в сомнительных заведениях в самой неприличной части Хаяроса, что ни мать, ни отец, ни весь клан Дар-Пассеров не могут призвать его к порядку, что он уже не только пьет разрешенные всем молодым дарам легкие аккалабатские вина, но и прикладывался к куда более крепким локсийским настойкам. И при этом Эрл - лучший молодой мечник Империи, Эрл - желанный гость за столом и востребованный танцор на придворных балах, Эрл - любимчик королевы. Ее Величество берет его на охоту и приглашает в свою ложу на взрослых турнирах… В таких случаях Эрл не дерзит, ведет себя скромно и пристойно, старательно зарабатывает Дар-Пассерам лучшее место под солнцем.
        Кори, который с детства говорит, что думает, и делает, как получается, лицемерие Эрла всегда было отвратительно. Но раньше неприязнь приходилось прятать, потому что к ней примешивалось нехорошее чувство зависти. Теперь Кори знает, что может побить Эрла (наверное, может), и дает волю своим чувствам.

        - Что вы вечно к нам лезете?!!  - выкрикивает он.  - Элджи не давали проходу, потом мне, младшие ваши уже достают Медео.

        - Его достанешь,  - Эрл еще больше прищуривается, взглядом приглашая Кори оценить комизм только что сказанного. Действительно, младший Дар-Эсиль сам доймет кого угодно. Отец то и дело вытаскивает его из ситуаций, одна гнуснее другой.

        - Я на самом деле поговорить хотел,  - продолжает Эрл. С высоты своих четырнадцати лет он глядит на Кори покровительственно.

        - Ты ж пойми, ребята сказали правду. Ваш номер теперь сто двадцать пятый. Так не могло всю жизнь продолжаться: Дар-Эсили то, Дар-Эсили сё… Пора и честь знать. Теперь мы постоим у трона. Папа так говорит, и он прав. Тем более, что наша старая дура уже одной туфлей в могиле, а ее преемница благоволит Дар-Пассерам. И лорд-канцлерство ваше всегда держалось на мечах Халемов, а их больше нет. Папа так сказал.
        Кори сглатывает. Старая дура - это он о королеве? В доме Эсилей не принято говорить о властительнице Аккалабата иначе как с уважением. И потом - что Дар-Пассеры могут знать о преемнице? Дочери, внучки, сестры правящей королевы хранятся - тьфу - содержатся за семью замками в закрытой от всех части дворца Дар-Аккала в Хаяросе. Их никто никогда не видит, никто не знает, откуда они берутся и как живут, пока некоторые из них не становятся женами избранных даров, а одна из них - королевой. Это одна из мрачных тайн Хаяроса, хранителем которой является лорд-канцлер.
        Эрл между тем продолжает:

        - А еще мой отец сказал, что вам пора пожить без своих привилегий. Уже давно никто из главной ветви Эсилей не уходил под дуэм. А надо бы. Ты можешь не беспокоиться. Речь идет об Элджи. Он все равно никудышный мечник, зато симпатяга. Мы его хорошо пристроим. Медео…
        Эрл замолкает, нагибается, чтобы отцепить от орада очередной обрывок цветной гирлянды. Досадливо дергает плечом.

        - Медео ваш… дурья башка. Ладно. Ну его к Чахи под хвост.
        Прищуренные глазенки снова утыкаются в Кори.

        - Это все, знаешь ли, обсуждается в высших сферах. Одного лорда Дар-Эсиля хватит. И это будешь ты, так что не жалуйся. А к ребятам больше не лезь, оторву голову. Хотя понять не могу, как ты с ними справился. Бико же обломал тебе крылышки в прошлый раз, я хорошо помню.

        - Как ты можешь так говорить, будто все уже решено?  - спрашивает Кори - За нас и без нас. Так легко… Элджи под дуэм, про Медео подумаем. Кто это решает?
        Эрл заливисто хохочет ему в лицо. Его голова с аккуратно уложенными черными прядями запрокидывается, острый кадык ходит туда-сюда, подбородок вздрагивает. Кори спокойно ждет.

        - Ну, уморил,  - выдыхает Эрл, отсмеявшись.  - Тебе что, ничего не рассказывают? Такие дела решают старшие дары. Конечно, прежде всего королева, но к их совету она прислушивается. Есть общее мнение, что твой отец слишком много делал по-своему, слишком долго канителился с твоей матерью, прежде чем забрать ее - или кем там он был - под дуэм. В результате ему тридцать семь, а полноценного наследника нет. А место лорд-канцлера для Аккалабата не менее важно, чем королевский трон. Но ты не огорчайся, еще раз тебе говорю. Поживете, как говорится, нормальной жизнью, без привилегий. Нам тоже хочется летать на Анакорос.

        - Перехочется,  - Кори словно со стороны слышит презрительный тон, которым выговаривается эта фраза, и с изумлением осознает, что это он сам ее произносит.

        - Во-первых, отец не собирается умирать. Во-вторых, что-то ты много разговариваешь… для будущего лорд-канцлера. Тебе должны были объяснить, что эта должность предполагает умение держать язык за зубами.
        Ошеломленный Эрл как в первый раз смотрит на Кори. Смотрит и не узнает. Откуда эта ледяная интонация, эта неожиданная взрослость? Отчитывает, будто не он, Эрл, а Кори старше на четыре года и уже допущен на взрослые собрания в королевских покоях. Кори между тем вбивает последний гвоздь.

        - В-третьих, полагаю, мне следует довести до сведения королевы, что в вашей семье принято называть ее старой дурой. (Добавить иронии!) Или она в курсе?
        Где я выучил такие слова? Размышлять у Кори нет времени, потому что Эрл скинул орад и выхватил мечи уже на «старой дуре». Щелк - серебристая ткань слетает на землю, клац - изогнутые клинки потянулись из ножен, шшорх - в небо взметнулись темные крылья с фиолетовым окаемком на маховых перьях. Река времени бурлит, как водопад Эль-Зимбера в паводок, и Эрлу Дар-Пассеру суждено стать одним из первых, кого она выбросит на острые камни…


        Сид Дар-Эсиль, лорд-канцлер Аккалабата

        - Зачем ты это сделал, маленькая злобная дрянь? Отвечай, зачем ты покалечил лучшего из моих молодых мечников?  - от наслаждения королева чуть ли не извивается на троне. Многие из собравшихся в большом зале даров перестают обсуждать из ряду вон выходящее происшествие, лишившее клан Дар-Пассеров их главной надежды, и поворачиваются к эпицентру событий.

        - Ваш лучший молодой мечник теперь я, Ваше Величество,  - Кори почтительно опускается на одно колено.
        Разговоры прекращаются уже во всех углах парадного зала. Сид, застывший за спинкою трона, оглядывается по сторонам и понимает, что дело плохо. Если что, мальчишку живым он не вытащит. Нет ни одной правой руки в этих четырех стенах, которая не лежала бы сейчас на рукояти меча. Все ждут только «Ату его!» со стороны королевы.

        - Я хочу знать, почему ты так поступил, молодой Дар-Эсиль,  - сладострастно тянет Ее Величество. Ее давно так хорошо не развлекали.  - И берегись, если твой ответ не понравится твоей королеве.
        Нет, мы точно отсюда не выйдем. Чтооо? Что он говорит королеве?!!

        - Потому что следующим лорд-канцлером Аккалабата буду я.

        - Что ж… Не исключено.
        Напряжение отпускает Сида, когда он слышит, как на последних словах королевы десятки мечей в разных уголках огромного зала опускаются в ножны, и почти физически чувствует, как разжимаются пальцы под гардами, как выравнивается дыхание, замедляется внутреннее время под черными и фиолетовыми орадами.
        Кори присасывается к вытянутой в его направлении руке, преданно взглядывает из-под ресниц.

        - Я счастлив служить Вам, моя королева. Как мой отец, как все Дар-Эсили… я люблю Вас, я глубоко почитаю Вас, я Ваш до последней капли моей крови,  - бормочет он.
        Сиду кажется, что пол разверзается у него под ногами. Что я скажу Хелле? Рука королевы опускается на голову мальчишки.

        - Хоть один образумился, слава Лулулле.
        По углам раздаются одобрительные возгласы. Дары Аккалабата не любят перемен. Очередной Дар-Эсиль за спинкою трона - не самое худшее, что может произойти с Империей. Можно сколько угодно строить планы по смене династии лорд-канцлеров, но лучше, чтобы все оставались на своих местах.
        А объединение в одном лице лорд-канцлера и лучшего бойца Империи - это даже интересно, это очень интересно и многообещающе. Потому что давно не было войн на юге, и восточные итано давно не восставали, и давно пора поразмяться. Особенно деткам. Разумеется, если будущий верховный лорд королевства будет любить помахать мечом - это к лучшему. И другим даст волю. Так что Дар-Пассерам придется поумерить своим претензии. Дары Аккалабата не любят перемен. И это написано на их лицах.
        Королева поворачивается к лорд-канцлеру, шутливо грозит ему пальцем:

        - Лорд Дар-Эсиль, ты ни чуточки не изменился! Все тайны, все заговоры… сюрприз, конечно, приятный, но…
        Она резко меняет выражение лица и угрожающим шепотом произносит:

        - Больше не смей пугать свою королеву. Голову снесу.
        От ее холеных ногтей на запястье у лорд-канцлера остаются глубокие царапины. Он почтительно наклоняет голову:

        - Прошу простить меня, моя королева. Я не привык демонстрировать то, что еще не готово. Не люблю незавершенности. Ваше Величество должны получать все лучшее, и в готовом виде.
        И без перехода - сразу - пока она не успела опомниться:

        - Кори может идти?

        - Ты свободен, маленький проходимец. Иди - готовься быть нашим лорд-канцлером.
        Прежде чем разогнуться, Кори еще раз касается лбом холодного пола и поэтому не видит, как губы королевы выразительно очерчивают - для всех находящихся в зале лордов, для всех даров и тейо Аккалабата - приказ: «Не трогать!» Этот беззвучный приказ - его охранная грамота, но он о ней не знает.
        Сид возносит мысленную благодарность святой Лулулле и возвращается к самой страшной мысли этого дня: «Что я скажу Хелле?»


        Кори Дар-Эсиль, будущий лорд-канцлер Аккалабата
        Да, домашние явно не в восторге. Но мне уже все равно. Они не слышали того, что нес Эрл перед нашим боем, и я не собираюсь им рассказывать. Хотя они могли бы и сами разобраться, прежде чем предполагать во мне худшее.

        - Как ты мог это сделать?  - Медео сжал кулаки и готов броситься на брата.
        Медео ваш… дурья башка. Ну его к Чахи под хвост.

        - А что мне еще оставалось? Либо я его, либо он меня. Ты предпочел бы последнее?
        Одного лорда Дар-Эсиля хватит… Дар-Эсиля хватит… хватит.

        - Эрл - хороший парень, с ним было интересно… а ты… ты… свинья.
        Пора и честь знать… честь… знать.

        - Думай что хочешь.
        Кори отворачивается и идет к двери.
        Медео даже всхрапывает от ярости, он подбегает к Кори и лупит его кулаками по спине.

        - Свинья! Свинья! Свинья!
        Поживете, как говорится, нормальной жизнью… нормальной… жизнью…
        Кори всего на год старше, но хватка у него железная. Он выкручивает руки Медео за спину, заставляя того опуститься на колени, и с чувством тыкает несколько раз носом в каменный пол.

        - Заткнись! Заткнись! Заткнись!
        Оставляя всхлипывающего брата одного в комнате, он не может удержаться, чтобы не бросить ему напоследок:

        - Можешь пойти поработать у него поводырем. Пассеры оценят.

…полноценного наследника нет… нет… нет…


* * *

        - Кори, загляни ко мне в комнату.

        - Хорошо, мама.
        Когда он входит, Леди Хелла даже не поворачивает головы, она расставляет в вазе только что срезанные циконии - последние в этом году.

        - Зачем ты его покалечил?

…всегда держалось на мечах Халемов…

        - Он заслужил.

        - Должна быть причина. Отец сказал, что мальчик вряд ли сможет нормально двигаться и практически ничего не видит. Ты снес ему полчерепа. За что?

…А их больше нет.

        - За дело.

        - Кори, при твоем уровне контроля оружия ты мог выбрать более гуманный способ показать свое превосходство.

…никто из главной ветви Эсилей не уходил под дуэм… А надо бы… Речь идет об Элджи… никудышный мечник… мы его хорошо пристроим.

        - Я не хотел.

        - Что не хотел?

…слишком долго… с твоей матерью, прежде чем забрать ее - или кем там он был - под дуэм…

        - Выбирать более гуманный способ.
        Мать методично ломает стебель циконии, пока от него не остаются мелкие щепки. Затем также тщательно крошит цветок. Прямо на черно-белые матовые квадраты пола. Все это в гробовом молчании. Наверное, надо тоже молчать, но Кори хочется как можно скорее доползти до постели.

        - Мама?

        - Я жалею, что учила тебя.
        А место лорд-канцлера для Аккалабата не менее важно, чем королевский трон.
        Кори сидит у себя в комнате на кровати. Перед ним валяется перевязь, орад, безрукавка с небольшим пятном крови слева под мышкой, невычищенные мечи. «Тургун меня убьет,  - безрадостно думает Кори,  - Завтра почищу». И попрошу, чтобы убрали эту жуткую клумбу под окнами, на которой до поздней осени одуряющее пахнут циконии. Пусть мама пересадит к себе под окно и нюхает. И пусть думает обо мне что угодно, потому что я не могу и никогда не смогу ей сказать, что Элджи собирались отдать под дуэм, и Медео тоже, и нас всех считали неудачниками. И если бы я не сделал того, что сделал сегодня, так бы и случилось. Я буду как отец. Защищать свою семью: дурашку Элджи с его вечно растрепанной гривой, маленького наглеца Медео, маму…
        Кори расправляет плечи, стягивает сапог… на подошве прилипла маленькая грязно-зеленая ленточка. Он вспоминает, как пытался, стараясь не выглядеть смешным, стряхнуть с ноги обрывок праздничной гирлянды, как провожал ее взглядом Эрл… который теперь уже ничего не будет видеть. Кори закрывает глаза, пробует представить себе жизнь в непроглядном мраке…
        Я буду лорд-канцлером Аккалабата. Чего бы мне это ни стоило.


        Сид Дар-Эсиль, лорд-канцлер Аккалабата

        - Сид, можно тебя на два слова?  - ректор военного корпуса, по совместительству глава клана Пассеров, не может решить, остановить тебя за плечо или просто окликнуть на расстоянии.
        Это хорошо. Пусть побудут в напряжении.

        - Я слушаю.
        Мокрые капли падают за шиворот, но накинуть капюшон - значит, показать свою слабость. Будем портить волосы и слушать всякую чушь.

        - Откуда такой прогресс за полгода, если не секрет?

        - Он не только Дар-Эсиль, или ты забыл?

        - Семь месяцев назад этого не было заметно. Кто его учил, Сид? Кто его учил?

        - Мой лорд,  - Сид почтительно кланяется (Дар-Пассер в два раза старше, и потом - он не должен видеть мое лицо).  - Я решительно не понимаю. Мальчик просто сделал прорыв. Рано или поздно кровь Дар-Халемов должна была проснуться.

        - Никак не могу решить, что мне выгоднее - поверить тебе, лорд-канцлер, или вывести вас на чистую воду?
        Дар-Пассер явно не склонен к открытому столкновению. Еще бы: Пассеры с восточных отрогов Умбренских гор всегда уравновешивали даров Эсильских болот в аккалабатской политике. Полетят одни - станут не нужны другие. Прежде чем предпринимать решительные шаги, надо все взвесить.
        Сид грациозно разгибает спину, беззаботно потягиваясь, улыбается в лицо лучшему воину Аккалабата (пока еще лучшему,  - мелькает опасная мысль).

        - Кори учил я. Как объяснить то, что материнская кровь столь долго дремала, не знаю.

        - Сид, он должен уехать.

        - Неужели?

        - Он же хочет стать лорд-канцлером Аккалабата. Пусть катится. На Когнату, куда угодно - оттачивать дипломатический лоск и учиться вершить политику. Года на два. Еще лучше - лет на пять. Чтобы все забыли, чем он был и кем стал. Вернется - мы его поддержим. На определенных условиях, разумеется.
        Сид понимающе качает головой.

        - Берете паузу? Надеетесь что-то изобрести за это время? Бесполезно. Кори действительно хочет быть лорд-канцлером. И я его лорд-канцлером сделаю.
        Глава II. Медальон цвета осеннего неба

        Алиссия Ковальская, директор колледжа на Анакоросе
        Вид у Гетмана как когда-то на крыше храма богини Анко, только без парализатора в правой руке. В правой руке у него сложенный пополам лист бумаги. Он кладет его на стол Лисс.

        - Вот, все как ты любишь. Бумажная версия.

        - Версия чего?

        - Моего запроса к тебе. Число нарисуй сама.

«Прошу выдать подателю сего артефакты 20 и 21 из коллекции „Дилайна“. Подпись: сопредседатель Звездного совета, командор Алексей Разумовский».

        - Дядя Леша, я не понимаю…

        - Что непонятного? Ты получила распоряжение от одного из руководителей Звездного совета. Ты его выполнила, так как не выполнить не могла. Зачем мне были нужны браслеты, почему я прислал за ними Антона и куда он с ними подевался - это вопросы не к тебе, а ко мне. И я на них отвечу. Если сочту нужным.

        - Я приму ваш широкий жест только при одном условии,  - Лисс оставила достаточную паузу для того, чтобы Гетман мог спросить:

        - Каком?
        Но он не спросил, а только молча глядел на нее, так что ей пришлось продолжать самой.

        - Вы объясните мне, почему вы это для меня делаете.

        - Не для тебя, Лисс. Для него.

        - ???

        - Он мой сын.
        Мне нужно разрешение на ношение оружия. Мне обязательно нужно иметь такое разрешение. Иначе я куплю себе скорчер на черном рынке и начну с того, что убью командора Разумовского. А еще мне нужно таблеток от головной боли. Целую тонну. И электрошок или чем там еще лечат от слуховых галлюцинаций.

        - Он мой сын,  - Разумовский будто постарел лет на десять.

        - Ну тогда мы с вами в одной лодке, дядя Леша,  - не выдержала Лисс. У нее явно начиналась шизофрения.  - У вас сын - полноправный монарх Дилайны, у меня дочь - наследная принцесса Дилайны. Янки при дворе короля Артура.

        - И тем не менее это так,  - Гетман положил на стол перед Лисс небольшой медальон цвета осеннего неба.


* * *
        Осеннее небо цвета побитой дождями листвы, побитая дождями листва цвета осеннего неба… Ноябрь на Делихоне.

«На кой черт я им сдалась»,  - бормочет, кутаясь в плащ, почетная гостья специальной сессии Звездного совета, посвященной юбилею вхождения Делихона в Звездную Конфедерацию, Алиссия Ковальская, пока шлюзовые двери отеля выпускают ее под непрекращающийся с утра ливень. Неужели некому во всей Конфедерации сорок минут трепаться про межпланетную систему образования, культурные обмены «мы вам - двадцать желе с Галлинаго, вы нам - дюжину религиозных маньяков со Сколопакса» и прочий гуманитарный компонент?
        Увы и ах. Вероник Хетчлинг - когда-то личный инструктор Лисс по вживанию в медиевальные сообщества, двухметровая амазонка с выражением серийного убийцы в огромных кристально-прозрачных серых глазах, заставлявшая Лисс распластываться по стенам университетских аудиторий своим неподражаемым и абсолютно летальным
«Почему. Вы. Опоздали?»… эта самая Вероник Хетчлинг, которую сам Гетман встречал и провожал с «Ой-ёёё», написанным большими буквами поперек его загорелого лица; которая одним недовольным движением бровей вызывала у всех своих учеников, а не только у Лисс, суеверный ужас… так вот, эта самая Вероник оказалась главой программного комитета юбилейных торжеств на Делихоне. И номер коммуникатора Лисс у нее был. И когда Лисс жалобным тоном проблеяла что-то про «приглашение мне как бывшему члену Звездного совета я уже отправила в шредер», началось такое… ТАКОЕ началось… Короче, Лисс вместо категорического «нет-нет-нет», сказала решительное
«да». И получила за это в трубке коммуникатора резкое «хорошо» без всякого «до свидания».
        Госпожа Хетчлинг игнорировала детали этикета.

«Но заказать глайдер почетному гостю все-таки бы могла»,  - брюзжала Лисс, пытаясь попадать ногами мимо распластавшихся по всей площади, ведущей к Дворцу конгрессов, луж темной делихонской воды. Что-то у них содержалось в атмосфере, причем не загрязнения какие-нибудь, ни-ни, а вполне себе безобидные бактерии, которые активно размножались к осени и окрашивали небо, дождь и начинающие опадать листья в однообразный свинцовый цвет.
        В этом свете оранжевые делегаты с Галлинаго, деловито переползавшие с места на место у самого входа во Дворец, выглядели еще более одиозно, чем обычно, зато хоммутьярские ребята с щупальцами вписывались в пейзаж идеально. Их просто не было видно, что Лисс тут же и подтвердила на собственном опыте, на одно из неосторожно вытянутых щупалец наступив.
        Слава богу, щупальценосец оказался знакомым, хотя и труднопроизносимым (несколько лет они рядом сидели на заседаниях Звездного совета), и вместо международного конфликта тут же произошло братание Лисс с господином Тхараизаута, ныне полномочным послом Хоммутьяра на Делихоне, и знакомство с компактной группой таких же высокопоставленных представителей этой далекой и солнечной планеты, вылившееся в бесконечные рукощупальцепожатия, обнимания, раскланивания и тирады во здравие великих космических держав и каждого из присутствующих лично.

«Такой витиеватый ритуал представления,  - думала продрогшая Лисс, наконец избавившись от вежливых хоммутьяров,  - позволителен только на планетах с тропическим климатом, таких как Хоммутьяр. На Когнате, где выше нуля градусов температура не поднимается никогда, можно было бы уже окочуриться от собственного политесу. Ну и вообще, у ребят хорошее настроение. При том, что плотность поверхности Хоммутьяра примерно как у манной каши, пребывание на любой планете с твердой поверхностью они воспринимают как детский аттракцион. Сразу можно понять, кто из них новичок в галактических путешествиях: вон как забавно балансируют щупальцами».
        Лисс не смогла сдержать улыбки. В клипсе-лингвотрансляторе царила полная какофония. Лисс выставляла настройки так, чтобы перевод шел только с тех языков, которые она не знала. Поэтому сейчас у нее в ухе поистине происходило вавилонское столпотворение: на фоне низкого рокотания мхатмианцев еще резче, чем обычно, выделялись прищелкивающие трели подицепсов, в четкую структуру конфедеративной речи то и дело вплетались рубленые аппанские фразы, мелодичный, чуть в нос верийский выговор, скрипучий винегрет из согласных и гласных, который называли своим языком ситийцы. «Охаде!» - послышалось совсем близко. Лисс повернула голову.
        На ступеньках Дворца конгрессов, брезгливо поддернув полы орадов, вдоль которых перетекало по своим делам галлинагское желе, стояли дары Аккалабата. Приветствие относилось к проходившему мимо послу Когнаты. Этого, ничем внешне не отличавшегося от землян, можно было узнать по количеству меховых деталей в одежде. «Бедные, бедные зверики!» - покачала головой Лисс. «Мое почтение, лорд-канцлер»,  - когнатянин наклонил голову по направлению к высокой фигуре в серебристом ораде.
        Ага, и Сид здесь! Разумеется, их пригласили: одна из проблемных планет на рубежах Конфедерации, тем более в соседнем секторе с Делихоном - надо прикармливать. Странно, что они приехали. Хотя сейчас уже ничего не странно, мир меняется, отношения становятся проще, вот и военное приветствие «Охаде!» перекочевало в дипломатическую сферу.
        Лорд-канцлер тем временем, заметив Лисс, уже дрейфовал к ней между лужами. «Моя госпожа»,  - грациозно преклонив колено, предложил руку, проложил путь между озабоченно стрекочущими подицепсами к козырьку над входом, откинул капюшон, приподнял уголки губ чуть выше, чем требует имперский церемониал: «Лисс! Рад видеть». Поучаствовать в шоу для молодых аккалабатских придворных, впервые сопровождающих верховного лорда? Всегда пожалуйста! Лисс нацепила самую жизнерадостную из своих улыбок и воскликнула так, чтобы все слышали:
«Лорд-канцлер! Какая встреча! Как здоровье Ее Величества королевы, да продлит святая Лулулла ее годы?» Сид тут же завел дипломатическую волынку, которой как раз хватило, чтобы дойти до главного зала и рассесться на свои места.


* * *
        Первое заседание протекало своим чередом. Лисс даже не требовалось заглядывать в программку, чтобы выяснить, кто будет говорить, что и о чем. После торжественной части сразу началось обсуждение двух важнейших проблем - военной и энергетической. Руководство Конфедерации вынуждено быть прагматичным: редко удается собрать представителей подавляющего большинства планет в одном месте и в одно время, чтобы довести до них конфедеративную точку зрения на события, происходящие в разных концах обозримого космоса. Пусть слушают, даже если не захотят услышать.
        Некоторые конфедераты не упускают случая напомнить и о своих нуждах: вот на трибуне ситийский представитель затянул свою вечную песню про открытость информации о новых источниках энергии. И сразу из ложи, где обосновалась делегация подицепсов, поднялась почти физически ощутимая волна недовольства. Сдержанно зарокотали верийцы, хоммутьяры нервно втянули щупальца, еще минуту назад, как лес, колыхавшиеся над их ложей.
        Ситийская энергетическая проблема давно уже стала проблемой всей Конфедерации. Открыто объявить о своем технологическом прорыве в области добычи или сохранения энергии или об открытии новых месторождений - значит проснуться на следующий день с парой-тройкой ситийских крейсеров на орбите и наглыми мордами ситийских дипломатов в коммуникаторах всех политических лидеров планеты. Отказать в доступности энергетической информации - значит создать прецедент: та же Сития немедленно начинает требовать продления санкции на закрытые военные разработки.
        И поди угадай, что опаснее - ситийцы с ограниченным допуском к энергетическим ресурсам Конфедерации, втихую кующие за закрытыми дверями все новые и новые виды оружия, или те же ситийцы, до отвала накормленные энергией, но в обмен распахнувшие двери в свои арсеналы и исследовательские лаборатории всем желающим. Конечно, никаких решений на массовых сидениях, подобных делихонскому, никогда не принималось, но малые планеты имели возможность воочию убедиться в существовании проблемы и не сетовать в будущем на Звездный совет за жесткость позиции.
        Доклад хоммутьяров о совместных с аппанцами виртуальных военных разработках Лисс слушала с чуть большим вниманием, чем прочие выступления. Несколько лет назад линия исследования, предложенная двумя планетами, казалась самой перспективной.
        После десятилетий безрезультатных попыток добиться мира во всем мире Конфедерация скрепя сердце полностью сняла с повестки дня вопрос об исключении военного способа разрешения межпланетных и внутрипланетных конфликтов. Война фактически была признана неотъемлемой частью цивилизации и узаконена как инструмент космической политики. Естественно, с массой оговорок, в том числе с призывом придать боевым действиям максимально гуманный характер. На решение этой проблемы выделялись гигантские средства, престижность задачи заставляла все новые и новые планеты бороться за приоритет в научно-технических разработках в этой области.
        И вот появился хоммутьярско-аппанский проект. Живые разумные существа полностью освобождались от непосредственного участия в военных действиях. Они размещались в значительном отдалении от объектов уничтожения, от линии фронта, если таковая имелась, наблюдали врага только на высокоточных компьютерных мониторах и стирали его с лица земли нажатием разноцветных клавиш на мигающей веселыми огнями приборной панели, а не спусковых крючков лазерных пистолетов, скорчеров, тяжеленных громоздких парализаторов.
        На смену бритоголовому, изуродованному шрамами и украшенному татуировками волку-десантнику, увешанному с головы до ног холодным и огнестрельным оружием, которым пугали детей, с ужасом взмахивая руками, щупальцами и жабрами, конфедеративные мамы от Локсии до Фрингиллы, приходил опрятный юноша в галстуке и пиджачной паре, с высшим образованием в области высоких технологий, обученный элегантно давить на кнопки, почти горизонтально откинувшись в удобном кресле.
        Одним глазом юноша косился на алгоритм, разработанный стратегами и тактиками из соответствующего военного штаба, другим - на экран, где вспыхивали и гасли точки, квадратики и пирамидки (в зависимости от выбранного режима показа) пораженных целей. Гуманитарное сознание должно было торжествовать: на полях сражений рубились боевые роботы, взрывались дистанционные мины, из автопилотируемых летательных аппаратов сыпались бомбы…
        Первыми опомнились хоммутьяры. Милый мальчик-оператор (правда, не в галстуке, но с аккуратнейшими шелковыми муфточками на щупальцах - последним криком моды на Хоммутьяре), придя домой после очередной испытательной сессии, передавил этими щупальцами всю семью и соседей и сам вызвал отряд полиции. Свои действия задержанный объяснить не смог, повторял только: «Я не думал, что они умрут. Я не знал, что это настолько серьезно». Имея в виду то усилие сжатия, которое развивает среднее хоммутьярское щупальце, в серьезности повреждений трудно было усомниться.
        Следующий сигнал тревоги поступил с Аппы: операторы все чаще отклонялись от выданных им алгоритмов, причем в сторону причинения больших повреждений, нанесения большего ущерба, чем следовало. Жестокость, с которой компьютерные офицеры расправлялись с противником, сбрасывали дополнительные бомбы на лагеря мирных беженцев и отдавали команду отряду боевых роботов зачистить местность, представлявшую собой несколько крестьянских хуторов и молочную ферму, пусть даже это происходило не взаправду, а в виртуальном, смоделированном мире, заставила даже самые горячие головы призадуматься.
        Генерал Джерада, отсмотревший по несколько раз каждую запись виртуального боя, предоставленную хоммутьярскими и аппанскими экспериментаторами, затребовал личные данные на операторов и командный состав, отдававший приказы, вызвал половину участников проекта в свой кабинет для приватной беседы… и на следующем же заседании Звездного совета наложил вето на любое, даже самое минимальное участие военных сил Конфедерации в испытаниях виртуальных боевых систем.
        Лисс хорошо помнила рассказ Гетмана о том, как это было.
        Она обычно отказывалась слушать: хватит с нее Звездного совета до конца жизни! Но в этот раз Разумовский привлек ее внимание простым риторическим приемом. Расположился на уютном диване в ее кабинете, положив подушку под голову и немыслимо перекрестив свои длинные ноги, и поинтересовался: «Ты когда-нибудь слышала, чтобы Джерада орал?» Лисс даже оторвалась от компьютера, на котором сосредоточенно печатала отчет об очередной студенческой конференции по космоархитектуре: «Скажи еще, что Такуда орал! Орешь у нас ты, дядя Леша. И то уже меньше к старости»,  - не удержалась она.
        Дальнейшее повествование потрясало воображение. Джерада орал на официальном заседании. «Боже, как же орал генерал Джерада!» - в красках живописал развеселившийся Разумовский. Хоммутьярские представители в Звездном совете пытались заткнуть щупальцами уши, аппанцы покаянно смотрели в пол, и без того узкие умные глаза Садо Такуды превратились в щелочки…

«Ни одного десантника! Даже с фиолетовой ленточкой на личном деле ни одного не дам! Чтобы против моих ребят, каждый из которых спас столько же жизней, сколько отнял, если не больше, воевала банда хладнокровных убийц, упивающихся своей безнаказанностью? Не имеющих ни малейшего представления о том, что значит рисковать собой? Спасать мирное население, женщин, детей? Что значит выносить из-под огня товарищей? Это вы называете гуманизмом? Да любой из моих матерщинников в замызганном камуфляже с двадцатикилограммовым парализатором на плече больше гуманист, чем ваши пи… (генерал, судя по всему, хотел выразиться совсем уже нецензурно, но вовремя спохватился)… ваши пижоны, никогда не видевшие, как отрывает руки и ноги ситийская противопехотная мина, как выжигает скорчером тело, да, черт возьми, как щупальцы ваши отравленные действуют! Пусть сначала в окопе разок-другой обосрутся от страха, а потом изображают из себя Господа Бога!»
        Монолог генерала возымел свое действие. Хоммутьярские дипломаты уныло мямлили что-то про «мы хотели, как лучше», аппанцы задумчиво строчили в электронных блокнотах, но ни те ни другие не оспорили вето Джерады. Более того, на очередном заседании хоммутьяры представили протоколы психологических тестов, свидетельствующие о серьезных отклонениях в психике, которые происходили у людей, облеченных правом отнимать жизнь, находясь при этом в полной безопасности. Список психологических проблем варьировался от мании величия до мании преследования (одному из опрашиваемых снились кошмарные сны, в которых он по очереди, нажимая на кнопки, «отключал» свой сад, дом, жену, детей и в завершение - самого себя).
        Аппанцы вместо психологических тестов провели для операторов компьютерных войн виртуальное путешествие по местам «боевой славы»: посадили их в бронетранспортер, надели на голову под видом обычных проекционные ментошлемы и «вывезли» в только что успешно разбомбленный город. Прогуляли по развороченному минами парку с трупами в военной форме и гражданской одежде на аллеях, с перевернутыми детскими колясками и сожженной лазерными пушками каруселью. Конечно, ни города, ни парка в натуре не существовало, но аппанцы умели обставить шоу. На следующий день операторы, все как один вернувшиеся из поездки бледные и с трясущимися руками, написали заявления об уходе. Один из них ушел не только с работы, но и из семьи, оставив жене записку: «Я не имею права жить в цивилизованном обществе», уехал на Землю на необитаемый остров считать дельфинов для фонда дикой природы.
        Мнение Лисс об этом проекте изначально совпадало с мнением одного… в замызганном камуфляже и с фиолетовой ленточкой «Особо опасен» на личном деле: «Виртуальный идиотизм. Ненадолго». Ненадолго завершалось сейчас на ее глазах: делегаты от Хоммутьяра официально сообщали о закрытии исследований, признанных не отвечающими гуманистическим идеям Конфедерации.

        - Либо я не понимаю, что такое «гуманистический», либо я из какой-то другой Конфедерации,  - сказало мрачное контральто над головой у Лисс.

        - Привет, Вероник,  - Лисс подняла ладошку на уровень уха, где ее на секунду сжали сильные, цепкие пальцы. Совсем не женское рукопожатие.

        - Присаживайся,  - запрокинув голову, Лисс окинула взглядом нисколько не постаревшую, не сгорбившуюся, а ставшую еще статнее и выше «прекрасную делихонку», как называл ее Такуда (она же «гремучая делихонка», по выражению Гетмана).
        Вероник Хетчлинг издала громоподобное «ффыррр». Сидящие в передней ложе мхатмианцы аж подскочили от подобной неделикатности. Или от того, что они знали Вероник Хетчлинг. Лисс вспомнила свою первую поездку на Мхатму под руководством этой величественной дамы и ощутимо передернулась.

        - Нечего тут сидеть! Чушь всякую слушать!  - не понижая голоса, рявкнула Вероник.  - С самого начала было ясно, что из этой их «виртуальной войнушки» толку не выйдет. А кому не было ясно - тем более нечего тут сидеть!
        Последние слова были обращены к парочке молодых мхатмианцев, обернувшихся при звуках этого грозного голоса и забывших развернуться обратно. Мхатмианцы испуганно втянули голову в плечи и вперились взорами в сцену.

        - Лисс, поднимайся и волоки себя к выходу. Чем слушать про очередные выверты сумасшедших аппанцев и хоммутьяров, вызывающих жалость своей наивностью, пошли выпьем кофе со старыми друзьями.
        Лисс внутренне издала жалобный стон, но покорно поднялась и поволокла что велено куда сказано. Спорить - себе дороже, но бурчать под нос никто не запрещал:

        - Какие такие старые друзья? Ходячие монстры, как ты? Не лучшее украшение праздничного стола… А что это ты на старости лет прицепила к ушам серьги? Меня же всегда ругала за «глупые брякалки».
        Вероник всфыркнула, на этот раз радостно (именно за подобные звуки ее в студенческой аудитории наградили почетным званием «сущий меланохламис»).

        - Лисс, ты все такая же тоскливая зануда. У тебя были глупые брякалки, а у меня эксклюзив знаменитого ювелирного дома. Старых друзей буду представлять я. А украшением стола послужит мой муж. Ты с ним не знакома?

        - Ооох,  - от одной идеи, что у Вероник Хетчлинг может быть муж, голова у Лисс идет крутом.  - Он подицепс?

        - Почему?

        - Потому что только подицепс может украсить собой твой стол… точнее, быт. Все остальные сумасшедшие тоскливые зануды, вызывающие жалость своею наивностью (это цитата!), недостойны такой здравомыслящей, жизнерадостной, оригинально мыслящей и умудренной…
        Получив основательный удар по спине, Лисс пролетела несколько шагов вперед и решила временно заткнуться. Сзади доносилось довольное сопение мадам Хетчлинг, изредка прерываемое командами:

        - Налево. В лифт. Третий этаж. Направо. Вниз по лестнице. Заходи. Столик в дальнем углу.
        Из-за столика в дальнем углу поднялся высокий худощавый мужчина в форме делихонской госбезопасности. Половина лица даже в полутемном помещении бара была закрыта очками-хамелеонами, светлые волосы коротко пострижены, на поясе, помимо стандартного конфедеративного коммуникатора, целая гирлянда разнообразных средств связи, специфичных для отдельных планет. Лисс, близоруко щурясь, пыталась прочитать имя на пластиковой табличке. Жутко мешало назойливое шипение над ухом:
«Ковальссская! Слепая летучая мышшшшь! Кто тебя пустил воссссспитывать наших детей?»
        Делихон улыбнулся, шагнул вперед, протягивая руку:

        - Вероник, у тебя нет детей. А меня зовут Корто. Я муж Вероник и шеф службы безопасности на этом конгрессе. Много слышал о Вас, мадам Ковальская. Рад личному знакомству.

        - Взаимно,  - Лисс ответила на рукопожатие. Где-то я его видела? Ну, конечно! В гостинице, когда получала ключ. Он стоял возле гостевой службы в окружении жалобно повизгивающих подицепсов и что-то им терпеливо втолковывал. Я еще тогда подумала: странно, что шеф безопасности ходит, опираясь на массивную трость с набалдашником. Неужели делихоны настолько предпочитают опытность способности к активным действиям, что даже охрану делегатов представительной конференции доверяют офицеру, явно отслужившему свое?
        Корто вежливо отодвинул ей стул. Вероник неласково покосилась на мужа. На Делихоне равенство полов. Доведенное, по мнению Лисс, до абсурда. И не имеющее под собой никакой биологической подоплеки: между делихонами мужского и женского пола физиологические и анатомические различия такие же, как между земными мужчинами и женщинами. Тем не менее, «гендерная справедливость», как ее гордо называют делихоны,  - единственный принцип общественного устройства, за который жители этой планеты готовы драть горло до изнеможения во всех управляющих органах Конфедерации.
        Но Лисс - гостья и ожидает соответствующих этикетных уступок. Студентам с Делихона она в колледже капает на мозги до тех пор, пока они не усваивают раз и навсегда: пропустить девушку в лифт, уступить место на спортивной трибуне, поднести тяжелый рюкзак - есть не грубое унижение ее достоинства, а нормальный человеческий акт, принятый в большинстве антропоморфных культур. Вероник Хетчлинг это понимать не обязана. Хорошо, что ее муж не такой упертый.
        Уже на десятой минуте разговора Лисс пришла к двум поразительным выводам.
        Во-первых, Вероник Хетчлинг в отсутствии мужа и та же самая Вероник, но в присутствии оного - это были две разные Вероник Хетчлинг. Последняя, безусловно, была гораздо менее опасна для общества и куда более женственна, чем ее непримужняя версия. Вероник даже совершала абсолютно прежде немыслимые для себя действия, как-то: подливала супругу вовремя чай. Когда Лисс, потянувшись за сахаром, неловко задела рукавом свой высокий стакан с кофе-латте и Корто неожиданно быстро его подхватил, мадам Хетчлинг воздержалась от комментария по поводу «хронической несостыкованности конечностей» и «безнадежно раскоординированных ручек-крючек». А уж глаза ее… Лисс даже дважды протерла очки, потому что поверить в то, что в глазах Вероник вместо обычной свирепости светятся внимание и забота, было выше слабых Лиссьих сил.
        Во-вторых, в кои-то веки ее предвидение сбылось: муж Вероник оказался действительно «украшением праздничного стола». Большую часть времени он промолчал. Однако, когда Вероник чересчур заносило и даже сидевшие за другими столами начинали чувствовать себя неуютно в одном помещении с источником энергии, превосходящим самые смелые помыслы ситийцев, Корто твердо говорил «Ника, хватит», клал ладонь ей на запястье - и пылкий монолог о том, кому и за что следовало бы
«пообрывать все жабры» и «монорецепторы повыковыривать», прерывался.
        Максимальный вклад молчаливого делихона в беседу случился тогда, когда грозная Вероник, действительно напоминавшая богиню победы с распростертыми крыльями, начала клеймить все тех же аппанцев за негуманные виртуально-военные технологии. Корто пожал плечами и как само собой разумеющееся заметил:

        - Ника, откуда им иметь представление о гуманизме, если они вообще практически не общаются с себе подобными в конфликтных ситуациях? Отгородившись от всего мира своими гениальными средствами связи, как ни парадоксально это звучит. Я имею в виду конфликтные ситуации такого рода, когда есть выбор - попробовать решить вопрос мирным путем либо врезать противнику кулаком между глаз, нашинковать его лазерным пистолетом на ровненькие кусочки или разрубить мечом от плеча до пояса.
        Когда разрешение конфликта сводится к нажатию кнопочки «вкл/выкл» на коммуникаторе, то, извини, трудно ожидать понимания всей тяжести возможных последствий. И ощущения ценности того, что ты отнимаешь, вступая в вооруженное столкновение,  - человеческой жизни. У которой, кстати сказать, нет клавиши
«перезагрузка». Для аппанцев каждый их собеседник существует постольку, поскольку он различим на экране коммуникатора, и до тех пор, пока слышен его голос. Из-за своей нелюбви к передвижениям они ближайших родственников годами не видят, проживая в соседних поселках. Никаких жертв - в обоих смыслах этого слова: жертв, приносимых во имя кого-то или чего-то, и жертв как погибших, убитых на поле боя - они не знают. Средний аппанец не знает,  - исправился Корто, поймав протестующий взгляд Лисс.  - Откуда может быть представление о гуманизме у цивилизации, в принципе в нем не нуждающейся?
        В баре стало совсем темно, только декоративные пьезокристаллики на столах светились крошечными голубыми, зелеными и малиновыми иголочками. Ощущение было как в глубоководном коралловом царстве. Казалось, что вот-вот мимо проплывет и заденет тебя хвостом слепая холодная рыба.

        - Те аппанцы, кто не укладывается в общую схему, становятся хорошими военными, обычными военными, как на Земле или Делихоне. Со скорчерами и парализаторами. И без лишнего гуманизма. Не согласитесь?  - Корто снял очки, но откинулся далеко к стене, так что лица его было совсем не видно. Тем не менее, Лисс догадалась, что он обращается к ней.

        - Мне трудно сказать. Я никогда не конфликтовала с аппанцами. Медиевальные культуры их не интересуют. Их ребята в отрядах боевого прикрытия ничем не отличаются от наших, земных. В школе у меня они тоже не выделяются, разве что тем, что с самого начала твердо знают, чего хотят, в какой области будут специализироваться. Общаются со всеми нормально, в кучку не сбиваются, как сколопаксы.

        - У тебя по-прежнему многонационально?  - Вероник подключилась к беседе.

        - Да куда ж они денутся? Все антропоморфные планеты Конфедерации, кроме Хортуланы, не к ночи она будь помянута. Даже птероантроп есть с Аккалабата. Бледный, как смерть, птеродактиль,  - замогильным голосом произносит Лисс. Она соскучилась по своим и не прочь поговорить даже о «птеродактиле».

        - Откуда он взялся? Ты же была категорически против?  - заинтересовалась Вероник.

        - Ааа,  - Лисс устало махнула рукой.  - Ты знаешь канцлера Дар-Эсиля? Он из тех, кому проще дать, чем объяснить, что не хочешь. Корто, простите меня за откровенность.

        - Пожалуйста, не ограничивай себя в выражениях,  - рассмеялась госпожа Хетчлинг.  - Пусть знает, что я не одна такая. Так на каком основании он впарил тебе птеродактиля?

        - Сослался на прецедент. Настрочил письмо в Звездный совет. А мне попросил написать свою жену, леди Хеллу. Речь идет об их старшеньком.
        Мол, так и так, у мальчика не складываются отношения со сверстниками и с отцом и ни фига не получается фехтовать.

        - Ни фига - это, как я понимаю, ты цитируешь леди Хеллу?  - Вероник продолжала смеяться, и Лисс была рада, что смогла ее развеселить. Корто, не желая мешать беседе двух женщин, совсем влился в стену и думал о чем-то своем.

        - Нет, аккалабатские деле куда куртуазнее присутствующих… меланохламисов. В общем, там запахло дуэмом. Я странным образом благоволю леди Хелле, и так семейные проблемы лорд-канцлера Аккалабата стали моими семейными проблемами.

        - Странным образом благоволишь…  - Вероник свела брови к переносице, словно пыталась что-то припомнить.  - Погоди-ка. Как звали аккалабатского дара, с которым ты некоторое время училась в школе? Он еще сделал тебя уникальной за пределами Аккалабата специалисткой по вычесыванию во время альцедо. И послужил косвенной причиной того, что ты оказалась в университете под моим руководством. Ты ведь рассказывала…
        Лисс откровенно поморщилась. Слоны помнят все.

        - Хьелль Дар-Халем его звали!  - радостно рявкнула Вероник.  - Ну конечно, ты благоволишь леди Хелле.

        - Ника, ты неделикатно себя ведешь,  - на этот раз Корто положил руку ей на плечо.
        - Мадам Ковальская имеет проблемы с Аккалабатом, ты могла бы выслушать и дать совет.

        - Тут ничего не посоветуешь,  - досадливо вздохнула Лисс.  - Белая крыса вида лорд-канцлер аккалабатский наследный втерлась в доверие к моей дочери и проникла в мой дом.

        - О!
        Мне удалось удивить Вероник Хетчлинг. Подам на Звезду Героя. Это круче, чем лобовой таран на дальней орбите.

        - Короче, я не только даю этому окаянному мерзопакостному существу образование в моей школе, я еще его кормлю, холю и лелею, вожу в музеи и игрушечные магазины… а маленькая неблагодарная пакость крутит романы с моей Маро. Вот, полюбуйтесь!  - Лисс раздраженно вытянула из коммуникатора видеочип, нажав на кнопку, бросила на стол.
        Над золотистым кусочком металла возникла картинка 4D - фотография, сделанная, когда они наконец-то попали на пресловутую выставку ядовитых растений. У входа в павильон обнимающиеся Элджи с Маро корчат страшные рожи в камеру. Лисс щелкает коммуникатором - смена кадра: все трое - Лисс, Маро, Элджи - с огромными порциями мороженого на стадионе. Фотографировал Тон, и, по своему обыкновению, поймал характерный момент: у Маро с вафельного рожка падает огромный кусок кислотно-зеленого цвета прямо на белую юбку, Элджи с уморительно-стоической физиономией подставляет руку, Лисс, закатив глаза, страдальчески ахает. Следующий снимок: к компании добавляется Тон. Они с Элджи стоят, картинно опершись на мечи, со строгими лицами, а посередине, скрестив ноги, сидят еле сдерживающие смех Лисс и Маро.

        - И так далее, и в том же духе,  - скривилась Лисс.

        - Ты жалуешься или хвалишься, я не пойму?
        Вероник не проведешь. Лисс, изображая полное покорство судьбе, возвела глаза к небу. Корто, с интересом рассматривавший фотографии, вдруг заметил:

        - Не похоже, что этот мальчик с утра до ночи слышит про себя, что он «окаянное мерзопакостное существо».

        - Нет,  - Лисс смутилась.  - На самом деле он… милый. Просто мне надоело, что мне все время подсовывают этих даров Аккалабата. Что я им - нянька?

        - А похож он, скорей, на отца,  - не унималась Вероник.  - Леди Хеллой здесь и не пахнет. Правда, Корто?

        - Угу.
        Корто разглядывал последний снимок так пристально, что Лисс слегка напряглась. Нет, не Элджи его тут занимает. Зря я… Но что сделано, то сделано.

        - А это кто?
        Хороший вопрос. Но я кое-чему научилась, нянчась с аккалабатскими дарами. Каков вопрос - таков и ответ.

        - Тон. Отец Маро,  - последнего не скроешь. Чем старше становится Маро, тем ярче это родство написано у нее на лице.

        - Он просто стоит с мечом или он фехтовал с Элджи?

        - У Делихона хорошая служба безопасности,  - Лисс обернулась к Вероник, но та делала вид, что увлечена чтением меню. Корто надел очки, наклонился к Лисс поближе.

        - Поймите меня правильно. Мы в соседнем секторе. И мы благополучны. Я каждый день имею дело с десятками потенциальных иммигрантов. Сколько из них - потенциальная угроза для Делихона, предсказать трудно. Для меня важны мельчайшие крохи информации.

        - Что вы хотите знать?
        Вот тебе и посидели «со старыми друзьями». Покой нам только снится…
        Вероник пожимает плечами: она тут ни при чем, Лисс сама напросилась.

        - Два вопроса,  - Корто понизил голос.
        Зачем? Неужели глава службы безопасности пьет кофе в баре, не проверенном на прослушку? Наверное, инстинктивно.

        - Первый. Молодой Дар-Эсиль, он вернется на Аккалабат? Или уйдет, вольно выражаясь, в свободное плавание? Второй - про отца Маро - я уже задал.

        - Элджи? Не думаю, что он вернется. Там ему светит дуэм. И… он не вписывается. Его волнуют и влекут такие вещи, о которых вообще не задумываются на Аккалабате.
        Нет, я точно не жалуюсь, а хвалюсь. Будто он мой сын. Идиотизм. В особо крупных размерах.

        - Вы знаете, о чем там задумываются?  - даже половиной лица, видной из-под очков, Корто ухитрился изобразить высшую степень недоверия.

        - Она фсе фнает, о фем гаарит,  - Вероник даже не потрудилась прожевать пирожное, прежде чем выдать сей комплимент. «Сегодня день поразительных неожиданностей,  - подумала Лисс.  - Она меня похвалила. Крокодил сказал птичке Тари доброе слово».

        - Ну ладно, и до какой же степени он не вписывается? Совсем не фехтует? У него нет внутреннего времени? Плохо летает? Что с ним не так?
        Эх, Корто, а я-то было уже назначила Вас «украшением праздничного стола». Откуда столько агрессии? И подозрений.

        - Убогий он фехтовальщик. Так говорит Тон. Он пытался его научить. Почти безнадежно. Восход солнца вручную. Зато когда мы привели его в тир… Такое ощущение, что десять поколений его предков не размахивали мечом, а палили из лазерного пистолета. В общем, с «постоять за себя» у юноши проблем нет. Только не на Аккалабате.

        - Тон пытался его научить. Лорда Аккалабата.

        - Ага,  - как можно беззаботнее брякнула Лисс.  - Давайте по домам. У меня доклад завтра.

        - А проблема Дилайны когда?

        - Что?

        - У тебя завтра доклад. Когда у нас проблема Дилайны?  - Корто придвинулся так близко, что Лисс чувствовала на лице его дыхание.
        Так, давай успокоимся. В конце концов, он действительно шеф госбезопасности Делихона. И Вероник, какой бы она ни была грозной, честно учила меня всему, что умела. Пусть им будет если не безопаснее, то спокойнее.
        Лисс подняла со стола пьезокристалл, раскрутила его на ладони. Яркие звездочки загорелись на потолке полупустого бара.

        - Скоро. У нас, у вас, у меня. Всем хватит, не беспокойтесь.

        - Ну… как говорят на Земле? На посошок?  - Сняв светящийся кристаллик с ладони Лисс, Вероник аккуратно поставила его на стол.

        - На посошок - когда пьют спиртное.

        - Тогда просто поставили чашки и по домам. Я устала, Корто. А у Лисс, правда, завтра доклад. Ты ведь узнал все, что хотел, милый?
        От последней фразы Лисс стало совсем уныло. Что-то такое она рассказала лишнее, что-то такое узнал делихон, что не спрашивал. И Вероник довольна. Очень довольна. Ну и ладушки, ну и слава богу. Всякая информация, которой ты поделился, перестает быть для тебя опасна. Так учила стажерку Ковальскую Вероник Хетчлинг. Правда, там была еще и вторая фраза. Информация, которой ты поделился, перестает быть тебе опасна. Для тебя становятся опасны те, с кем ты ею поделился. Спать это, правда, не помешает. Не спит Лисс совсем по другой причине: она размышляет, только ли фехтовать Тон учил Элджи. Раньше ей этого в голову не приходило.


* * *
        Доклад свой Лисс оттарабанила без сучка без задоринки, слайды необходимые показала, на вопросы ответила. Все прошло гладко, правда, один ситиец придрался к тому, что Анакорос уже много лет не увеличивает продолжительность обучения и не усложняет программы. Вы, мол, обучаете не только представителей «технологически отсталых» планет (так и выразился!), вроде Сколопакса или Верии, находящейся сейчас по большинству техномедийных показателей на уровне Земли середины XXI века, но и высокопрогрессивную молодежь с Ситии, Аппы и Делихона. Как ваше учебное заведение готовит их к постоянно усложняющейся и ускоряющейся жизни? В чем оно, ваше соответствие мировому прогрессу? С кем вы, мастера культуры? Ну, Лисс ему по первое число и врезала.
        И про то, что сложность жизни не является мерилом и целью прогресса, и про то, что быстрее не значит лучше и от того, что кнопки на коммутаторе станут меньше, а функций у них станет больше, пальцы у человека тоньше не станут, и про то, что качество развития цивилизации определяется ее общей гармоничностью и уровнем душевного комфорта у каждого индивидуума… О том, что статистика эмиграции с Ситии растет с каждым годом, а ни один вериец, хоть калачом заманивай, не покинет свою
«непрогрессивную» планету, Лисс, конечно, говорить не стала. Ситиец головой покивал, пролаял что-то скрипуче-примирительное и предложил продолжить в кулуарах. На что Лисс с облегчением и согласилась, приняла свою долю аплодисментов и вернулась на место.
        Ситиец нарисовался сразу после обеда, когда Лисс, только что познакомившая Сида с двумя верийскими мастерами оружия, с удовольствием наблюдала за дискуссией о разных способах заточки мечей и о влиянии гибкости клинка на технику боя.
        Долговязые верийцы, перегородив своими бесконечными ногами в сапожищах до середины бедер весь холл перед залом заседаний, прибегли к услугам мультимедиа и на ходу моделировали на термодисплеях технологии обжига и ковки. Сид увлеченно чертил в блокноте профили и рисовал схемы. Молодые аккалабы заглядывали через плечо. Для них, впервые вылетевших за пределы родного сектора, была в диковинку та непринужденность, с которой лорд-канцлер заводил знакомства и общался с представителями других планет. Рейтинг лорда Дар-Эсиля рос на глазах.
        Лисс нежилась в лучах международной дружбы и сотрудничества. Однако ситиец упорство проявил недюжинное: сначала молча навис над Лиссьей идиллией с чашкой кофе в руке, поприхлебывал, попытался прислушаться, понял, что в беседе ничего не понимает, и взмолился о взаимности. Мол, он бы хотел прояснить, осознать и проникнуться.
        Лисс тяжело вздохнула, попрощалась кивком головы и поплелась за ситийцем. В фойе и коридорах яблоку негде было упасть, поэтому приглашение посидеть за чашечкой кофе в одной из переговорных на верхнем этаже было весьма уместно.
        Все национальные делегации снимали хотя бы по одному просторному залу с хорошей звукоизоляцией и очень отдельным входом для приватных бесед с нужными людьми и решения частных вопросов межпланетной кооперации. Ситийцы, которым, как основным поставщикам оружия в Конфедерации и за ее пределами, было что скрывать, выбрали себе переговорную на самых «выселках». «Интересно, сколько членов Конфедерации успели установить здесь свои жучки?» - подумала Лисс, аккуратно закрывая за собой дверь и оглядывая помещение в поисках кофейного аппарата.
        Однако вместо кофейного аппарата в окрашенной в веселенький канареечный цвет комнате обнаружилось человек пять ситийцев, совсем не похожих на дипломатических функционеров. Еще столько же вошли через закрытую только что Лисс дверь и расположились за спиной. Лисс жизнерадостно развела руками, покачала головой с видом глубокого «Ай-яй-яй-яй-яй!», пододвинула себе кресло и уселась нога на ногу.

        - И я вас слушаю, господа мои.
        Пять парализаторов за спиной, пять напротив. Интересно, как они их пронесли в закрытую для оружия зону.

        - Нас интересуют браслеты.

        - Я не директор ювелирного магазина.

        - Госпожа Ковальская, в образе дурочки Вы уже посещали нашу планету. Мы хорошо с ним знакомы. Попробуйте что-то еще.

        - Не желаю.

        - Жаль. Очень жалко пытать такую умную леди. Но нас интересуют браслеты Дилайны. И мы склонны предполагать, что единственные уцелевшие экземпляры у Вас.

        - А я склонна предполагать, что у Вас. Что делать будем?
        Ситиец харкнул зеленоватой от наркотического гундлаха слюной в дальний угол. Несмотря на его утверждение о хорошем знакомстве с Лисс Ковальской в амплуа дурочки, он уже стервенел. Светлые глаза из-под старомодных очков смотрели на него наивнее некуда, но жесткие складки в уголках губ не позволяли сомневаться - разговор будет долгим.

«И бессистемным,  - с садистским удовлетворением добавила про себя Лисс.  - Браслеты им понадобились, ишь, чего захотели. Не завезли нынче браслетиков невиданной энергетической мощи. Зайдите завтра, на той неделе, в конце месяца. И не сюда, а в ж… Глубокую. Нет, я не слышала, что ты у меня спрашивал. Я вообще туповата и глуховата. А вот этот вот чемоданчик со шприцами, ментозондами и разными острыми штучками я не люблю. Но придется потерпеть. В конце концов рано или поздно мне нужно было это попробовать в роли главной героини. Пыточный набор ситийцев. Подарочное издание, надеюсь? В VIP-комплектации?
        Дышите глубоко, госпожа Ковальская. Жалко, что у вас нет глаз на затылке. Потому что закрытая дверь мистическим образом отпирается и прибывают новые действующие лица. Или лицо? О, крысиная морда, я никогда не была так рада тебя видеть!»


        Сид Дар-Эсиль, лорд-канцлер Аккалабата

        - Лисс, у тебя отвратительные знакомые, со скрипучими голосами и перекошенными от злобы физиономиями. Откуда ты их взяла?

        - Я ниоткуда их не брала, мой лорд. Это они меня взяли. В плен. Или в заложники. Как Вам больше нравится.

        - Пытать собираетесь?  - пока ошарашенные ситийцы подбирают челюсти с пола, лорд Дар-Эсиль проскальзывает между Лисс и внутренним кольцом ее тюремщиков и закрывает ее от них.

        - Шел бы ты…  - наконец собравшись с мыслями, цедит один из ситийцев, поднимая парализатор.

        - Я шел,  - словно радуясь наметившемуся контакту, отвечает Сид.  - И вдруг услышал.

        - Ты не мог ничего услышать. Здесь звукоизоляция.

        - Правда?  - с искренним изумлением.  - Значит, увидел. Или почувствовал. А если такая хорошая звукоизоляция, то что же вы не взяли скорчеры? Боитесь нашуметь?  - глаза Сида быстро скользят по одежде ситийцев, он прикидывает, что там еще может быть спрятано, а разговор продолжает вести - ничего не значащий, бестолковый, только чтобы успеть оттеснить Лисс к двери.
        Не успевает. Ситийцы начинают стрелять без предупреждения. Они, несомненно, хорошо изучили потенциального противника и делают все возможное, чтобы оружие не попало в руки Лисс, даже когда один за другим падают под ударами изогнутых мечей. Лисс наконец понимает, как воевали дары на Локсии: за движениями Сида уследить невозможно - лорд-канцлер перемещается гораздо быстрее, чем ситийцы поворачиваются в ту точку, где он только что находился. Еще и Лисс переставляет с места на место, все время закрывая своим телом. Но она знает, что рано или поздно их все равно накроет, скорее рано. А ситийцы знают, что живыми их теперь отпустить нельзя, поэтому стараются изо всех сил. К двери не подпускают, а окна… Лисс только сейчас замечает, что в этой проклятой комнате нет окон. Милых, дорогих, спасительных окон, которые так были бы к месту, когда находишься в обществе дара с Аккалабата. Хорошо еще, что на Делихоне такие большие переговорные, с ширмами, столиками для напитков и разнообразным офисным оборудованием, от которого в данный момент остаются рожки да ножки.
        У ситийцев наметилась разумная тактика: перестали пытаться загнать в угол, стараются взять на открытом пространстве разнонаправленными выстрелами со всех сторон. Скользящий луч парализатора проходит по ногам Сида, и Лисс зажмуривает глаза. Слышит над ухом его ругань и отлетает к ближайшей стене:

        - Пожалуйста, прибавь живости, моя госпожа,  - лорд-канцлер жив и здоров, а ситийцев стало еще на одного меньше. И снова Сиду не удается подскочить ближе, чтобы ногой откинуть парализатор в сторону Лисс.
        Через несколько минут сюжет повторяется: ситийцы достают Сида парализатором и на секунду расслабляются, ожидая эффекта. Эффект никакой, только Лисс и ее защитник оказываются на шаг ближе к двери. Она уже почти может дотянуться рукой… Но дверь распахивается сама.
        Дальше все происходит как на границе кошмарного сна и реальности. Когда ты хочешь проснуться, но тебе кажется, что полуночная греза прорывается в действительность вместе с тобой, затапливает клейким, вязким ужасом весь мир… и выхода нет. Нет выхода. Потому что в дверь входит кто-то в ситийской военной форме, и в руке у него пистолет - старорежимный верийский пистолет с глушителем, как на Земле-матушке в XXI веке,  - и всю обойму из этого пистолета он с порога выпускает Лисс в голову. Вот только аккалабатские дары все равно двигаются быстрее, чем летит пуля. 400 метров в секунду - это для них курам на смех. Ей даже кажется, что Сид успевает едва заметно пожать плечами, прежде чем сказать: «Бывает». Это
«бывает» Лисс слышит уже после того, как он падает. Она снова остается одна. Ситиец уже выпустил всю обойму, и дверь открыта. Но с пятью парализаторами, нацеленными в спину, далеко не уйдешь. Лисс медленно поднимает руки над головой, и делает шаг назад в комнату, не сводя глаз с тела в жемчужно-сером ораде, лежащего поверх разбросанных по полу бумаг и пакетиков с чаем. Она совершенно уверена, что, чего бы ей это ни стоило, теперь она точно выйдет живой из этой комнаты, потому что «Хелла, Сида больше нет»,  - это ее слова, слова, которые она не может передоверить ни одному живому существу во всей Вселенной.

        - Повернись,  - командуют сзади.
        Лисс покорно поворачивается. Пятеро. И горка ненужных парализаторов аккуратно сложена в самом дальнем от нее углу комнаты.

        - Я готова вернуться к беседе о…

        - Не похоже, что здесь происходит беседа.
        Зато похоже, что все теперь намерены говорить со мной сзади! И этот голос я уже слышала.
        Начальник службы безопасности Конгресса собственной персоной. Корто огибает Лисс, перешагивая через трупы, и, опираясь на свою тяжелую палку, занимает место в центре событий.

        - Ну, вы меня понимаете,  - обращается он к ситийцам.  - Оружие на стол - и чтобы через час вас не было на планете. Международный скандал не выгоден ни Ситии, ни Делихону.
        Палец правой руки Корто как знак угрозы лежит на коммуникаторе, надетом на запястье левой. Начальник охраны готов в любой момент вызвать подкрепление, которое не заставит себя ждать. Ситийцы переглядываются и не двигаются с места. Они видят, что делихон без оружия, и знают, что Лисс не будет молчать. Тем более, когда на полу труп лорд-канцлера Аккалабата.
        Лисс и не молчит.

        - Корто, вы не должны их отпускать. Они напали на меня. Они убили лорда Дар-Эсиля.
        Делихона аж передергивает.

        - Этот-то зачем полез? У Аккалабата нет интересов в конфедеративной политике, насколько я знаю. Зачем лорд-канцлеру Аккалабата отдавать жизнь за какую-то землянку, даже если его сын учится у нее в колледже?

        - Если бы вы имели хоть малейшее представление об Аккалабате, вы бы не спрашивали. Это не политика. Он просто не мог меня оставить. Я же вам говорила. Я и… его жена… учились вместе. И Сид, он всегда хорошо ко мне относился.
        Тут Лисс, конечно, перегибает палку. Отношение к ней лорд-канцлера Аккалабата всегда было, мягко говоря, нестабильным. Взаимно нестабильным. Но о мертвых или хорошо…

        - Сид хорошо к ней относился,  - передразнивает делихонец, и Лисс не может понять, что так раздражает его в ее словах. Ситийцы чувствуют, что чаша весов склоняется на их сторону. Старший из них добавляет:

        - Офицер, бросьте вы это дело. Развернулись на сто восемьдесят и отсюда - ходу. И никто не узнает, через какие дырки в вашей системе безопасности попало сюда это оружие. И Делихону не придется отвечать за смерть аккалабатского дипломата. Мы эти перья ходячие, точнее, уже лежачие, отволочем в район красных фонарей - пусть потом доискиваются, за какие похождения так попало их лорд-канцлеру. Пистолет-то верийский, старый…

        - Я среди глухих здесь нахожусь или среди тупых?  - перебивает его начальник охраны.  - Через пять секунд ваши парализаторы лежат на столе, а вы сами «отсюда - ходу». По направлению к космодрому. И спустя час ваши задницы уже оторвались от нашей планеты и взяли курс к себе на Ситию. Или в самую черную дыру Вселенной. Третий раз повторять не буду.

        - Уговорил,  - кивает ситиец, посовещавшись с остальными.  - Дамочка идет с нами.

        - Доктор Ковальская остается.

        - Она болтать будет. Тебе же хуже сделает, офицер.

        - Пять секунд прошло. А вы еще здесь,  - делихонец снова кладет палец на кнопки коммуникатора.

        - Извини, дорогой, ничего не выйдет,  - нагло усмехается ситиец, который играет роль главного в этих переговорах.  - Локальные саундшаттеры - это наша новинка. Можно сказать, последнее слово ситийского военного производства. Накрывают от двух до ста квадратных метров, в любой конфигурации. Комнату эту - точно по стенам, плюс полметра. И не фиксируются, не отлавливаются вашей техникой. Так что на кнопочки можешь не жать. Никто не услышит.

        - Хорошая новинка,  - делихон остается невозмутимым.  - Должны были показать Совету.

        - Перетопчутся. А разговор наш, однако, затянулся.

        - Я вам давно предлагал - уходите.

        - Какая у нас взаимность!  - ситиец уже открыто издевается.  - А мы предлагаем то же самое тебе.

        - Только с доктором Ковальской.

        - У вас эпидемия, да? Тоже хочешь отдать жизнь за какую-то землянку, которую видишь первый раз в жизни? Это можно устроить. Вот один уже тут валяется, ворона облезлая.
        Делихон медленно поворачивает голову из стороны в сторону так, что слышно, как хрустят позвонки.

        - Надоело,  - заявляет он.  - Сдохнете здесь. Сами напросились.
        Лисс переводит взгляд с одного на другого. Выглядит все это как настольный теннис: шарик налево, шарик направо. Только нужно смотреть и слушать очень внимательно. Надежность ситийского саундшаттера вне сомнений, и выберутся ли они с Корто отсюда, зависит только от них. Пока Лисс предпочитает не вмешиваться: то, что говорят и делают ситийцы, она понимает, то, что говорит и делает ее новый защитник,  - нет.

        - Уйди, делихон. На ту крылатую тварь парализаторы не действуют, а на тебя - сам знаешь. Даже аккалабатский дар продержался против нас десять минут со всеми своими рефлексами,  - челюсти ситийца двигаются не переставая: пережевывают гундлах - легкий наркотик, без которого не воюет ситийская армия.

        - И уложил половину из вас,  - удовлетворенно констатирует делихон. Он снимает очки и кладет их в нагрудный кармашек, обводя взглядом территорию.  - Половина, значит, мне осталась.
        Ситийцам смешно. Они видели, как ходит начальник охраны Конгресс-центра, как тяжело он припадает на левую ногу, как останавливается иногда, прижимая руку к груди, не в силах справиться с одышкой.

        - Уйди, убогий, хуже ведь будет,  - мрачно советует один из них, старший по званию.
        Делихонец вместо ответа опускается на корточки рядом с Сидом, прикладывает палец к артерии, в ответ на отчаянный взгляд Лисс молча качает головой:

        - Нет,  - говорит он бесцветным, ровным голосом, от которого ей хочется самой лечь в могилу.  - Нет. Хуже уже не будет.
        И резко распрямляется, держа в обеих руках изогнутые мечи.

        - Корто, не надо,  - просит Лисс.  - Даже если вы учились, даже если умеете…

        - Уж как-нибудь без ваших советов, мадам… Под мечи не попадите,  - серьезно советует Корто.
        Происходящее дальше выходит за все пределы Лиссьего разумения. Делихону сразу же удается сделать то, что не вышло у Сида: размозжив одному из нападающих голову и держа остальных на расстоянии, раздобыть Лисс парализатор. Спустя десять минут живых в комнате остается двое.

«И оба на нашей стороне»,  - механически отмечает Лисс, падая в кресло. Корто выглядит неуязвимым, и у нее на языке вертится вопрос: когда делихоны успели изобрести противопаралитическую защиту и почему не доложили о ней Совету? Наличие подобной технологии у одной из планет Конфедерации может иметь столь далеко идущие последствия, что Лисс становится по-настоящему жалко Гетмана: сейчас ему только не хватает забот с полным перевооружением Звездного десанта!

        - Корто?
        К дьяволу все супертехнологии! Что это с ним? Муж Вероник сидит на полу, скорчившись, опустив седую голову, обхватив обеими руками тело лорда-канцлера Аккалабата, и бережно прикасается губами к уже склеившимся от крови серебристым прядям.

        - Корто?!!
        Бешеный вопль Вероник от двери заставляет Лисс подпрыгнуть в кресле. Делихонка в такой ярости, что, кажется, готова вцепиться Лисс в лицо:

        - Ты! Ты, дрянь безмозглая! Что ты опять натворила? Куда ты поперлась? В тебе хоть капелька здравого смысла есть? Я тебя, что, ничему не учила? Жизнь тебя ничему не научила? Нет?!!
        Лисс беспомощно разводит руками: она не виновата, но объяснять это сейчас бесполезно. Вероник и в молодости не хотела ничего слышать, а уж сейчас… Но крик прекращается так же неожиданно, как начался. От одной тихой фразы, произнесенной по-прежнему сидящим на полу Корто:

        - Вероник, пожалуйста… мой мальчик.
        Пылающая гневом мегера на глазах у Лисс превращается в самое нежное и любящее существо в мире. Она на коленках подползает к мужу, заглядывает в глаза, бледные, почти белые, которые не отрываясь смотрят в точно такие же, только неподвижные уже навечно.

        - Корто… Корвус,  - она протягивает руку к шее Сида, но муж перехватывает ее на полпути.

        - Не надо, я проверял. Он мертв уже четверть часа.
        Вероник снова оглядывается на Лисс. От этого ненавидящего взора Лисс должно было бы стать жутко, но сейчас ей все равно. Эйфория, вызванная окончанием схватки, прошла, и она четко осознает, кто именно лежит на полу у ее ног и никогда не выйдет из этой комнаты живым. Таким уверенным в себе, спокойным и ядовито-непроницаемым, каким он меньше часа назад вошел сюда, каким она привыкла видеть верховного лорда Сида Дар-Эсиля. Мужа Хеллы. Отца Элджи. Эта последняя мысль окончательно выбивает ее из колеи. Она обхватывает руками голову и громко спрашивает в пустоту, глотая слезы:

        - Ну почемуууу, аааа? Почемуууу? Что я скажу его сынуууу? Что я скажууу Элджииии?

        - Так и расскажешь,  - с садистским удовлетворением говорит Вероник.  - Скажешь: твой отец погиб, защищая меня. Из-за меня. И посмотришь на реакцию.

        - Перестань, Вероник,  - Корто высоко закидывает голову, словно рассматривает что-то на потолке, несколько раз смаргивает.  - Элджи - взрослый мальчик. Он все поймет. Умереть на четвертом десятке, в бою - это нормально для дара Аккалабата. Вот Хеллу жалко - одна с тремя детьми. Может снова попасть под дуэм. Если королева ее заставит, отказаться нельзя. Хорошо, что один парень на Анакоросе, второй на Когнате. Целее будут. Сейчас пойдет такая драка за место лорд-канцлера… Как он об этом не подумал? Эх, Сид, Сид… предусмотрительность Дар-Эсилей. Дурачок ты мой… вечно…  - голос его прерывается рыданиями.
        Лисс выбирается из кресла, подсаживается к Вероник.

        - Ника, кто он?  - ответ она уже знает, но он такой невероятный, что Лисс надо его услышать.

        - Ну если мертвый дар, лежащий перед тобой, это Сид Дар-Эсиль, то это, разумеется, его отец,  - рявкает та.

        - Лорд Корвус?

        - Да. Да. Да. Что тебе еще надо? Оставь нас в покое. Уходи. Мы сами все объясним, сами все придумаем. Ты ни к чему не способна.

        - Ника, я…

        - Убирайся.

        - Вероник, прекрати,  - пока они говорили, лорд Дар-Эсиль надел темные очки и глаз его теперь не видно. Короткую свою шевелюру он ерошит таким же жестом, каким Сид приглаживал волосы, когда непонятно куда сползала атласная ленточка.  - Он за нее вступился, значит, она имеет значение. Имела значение. Для него, для Хьелля, для Элджи… сейчас уже не важно. Если бы… а!  - он совсем по-старчески машет рукой. Лисс пытается сообразить, сколько ему лет, и пропускает следующую фразу.

        - Значит, Элдж похож на меня,  - повторяет лорд Корвус.

        - На Сида. На Вас,  - улыбается Лисс.  - Я его обожаю. Он очень хороший мальчик.

        - И ни мечи, ни политика? Но к чему-то он все-таки приспособлен?  - в голосе лорда Дар-Эсиля тревога, перемешанная с надеждой.
        Лисс становится мучительно жалко этого человека, про которого она всегда считала, что он умер бог знает когда, а он жив и сидит теперь на коленях над телом сына и пытается узнать хоть что-нибудь про своего старшего внука. Она отбрасывает в сторону мысли о том, что сейчас не время и не место, и начинает рассказывать:

        - Как я и говорила. Ни к тому, ни к другому. Потому его и отправили на Анакорос.
        Заметив разочарованное выражение на лице Корт… Корвуса Дар-Эсиля, Лисс быстро добавляет:

        - Зато он оказался прекрасно приспособлен к жизни у нас. Его все любят. Он успевает по всем предметам.
        Это уже совсем неуместное (Вероник крутит у виска пальцем) и слабое утешение, но почему-то оно оказывается той соломинкой, за которую с готовностью хватается человек, единственный сын которого только что погиб, пытаясь спасти Лисс.

        - Хорошо. Действительно хорошо. А остальные?

        - А про остальных я ничего толком не знаю. Кори и Медео. Внешне они пошли в Дар-Халемов. У Кори получается на мечах. И он ходил у Сида в любимчиках. Медео еще маленький, но, по словам Элджи, жуткая шельма.

        - Кори?  - переспрашивает лорд Дар-Эсиль.  - В честь меня, как я понимаю.

        - Разумеется,  - кивает Лисс.
        Она надеется, что разговор окончен и можно уйти уже из этой страшной комнаты, где так много трупов и так пахнет кровью. Но когда она пытается встать, лорд Дар-Эсиль хватает ее за рукав и снова усаживает рядом с собой.

        - Расскажи мне еще.

        - Лорд Корвус, нам надо…

        - Мне уже ничего не надо,  - горько говорит он.  - Просто расскажи мне.

        - Расскажи ему,  - вторит Вероник над головой у Лисс.  - Я все сама сделаю. Глушилку я нашла и вырубила. Сейчас подойдут наши, вынесут трупы… потом я позвала надежных людей из Совета. Чтобы не верещали. Такуда придет, Гетман, Джерада и Гарка - верийские представители, еще кое-кто из наших. Будем решать, что делать. Я же не могу просто сообщить парням с Аккалабата о смерти лорд-канцлера. Тут нужна легенда. Но вы разговаривайте. Я распоряжусь, чтобы вас не трогали. Только перейдите вон туда на диван. И, Корвус, знаешь что… оставь в покое тело.
        От этих слов Лисс передергивает, но на аккалаба они производят нужное действие. Он отпускает Сида, последний раз прикасается к спокойному белому лбу губами и переходит вместе с Лисс на широкую кожаную банкетку у дальней стены. Там они и сидят все время, пока в комнате ходят, сменяя друг друга люди в военной и гражданской форме, выносятся носилки, звучат на разных языках команды, отдаваемые по коммуникатору…
        Но они ничего этого не видят и не слышат. Потому что уставший от чужой жизни под чужим именем мужчина рядом с Лисс, которому только гордость и непомерная сила воли позволяют держать израненную спину прямо, хочет знать все. И впервые за годы, прошедшие со своей смерти, может узнать хоть немного. И Лисс честно отвечает на все эти «А тогда Хьелль что?», «А Сид что сказал?», «И как долго вы сидели там, на поляне?» Некоторые вопросы ставят ее в тупик, например, научилась ли танцевать Хелла или кто чешет Кори во время альцедо, но в целом Лисс справляется. Вплоть до самого последнего вопроса:

        - Кто из нас скажет Хелле?
        Нет, Лисс, конечно, помнит, что она не собиралась доверять это сообщение кому бы то ни было. Но если лорд Корвус считает…

        - Кстати, Хьелль знал,  - неожиданно произносит он. И поясняет:

        - О том, что я жив и где я. Сид тогда улетел на Когнату. А Вероник как раз прилетела на Аккалабат. И разревелась прямо на приеме у королевы, узнав, почему меня нет за спинкой трона.

        - И разревелась прямо на приеме у королевы, да,  - Вероник присаживается возле мужа, проводит рукой по его волосам.  - Я как с ума сошла, Лисс. Это ведь была любовь с первого взгляда. Безнадежная и единственная в моей жизни. Корвус Дар-Эсиль, лорд-канцлер Аккалабата.
        Глядя, как железная Вероник трется носом о щеку мужа, а он нежно обнимает ее одной рукой, тоже можно сойти с ума, решает про себя Лисс. Жизнь определенно богаче, чем наши представления о ней. Есть многое на свете, о друг Горацио! Век живи - век учись. Помрешь все равно дураком. Точка. Кавычки закрыть.
        Вероник между тем продолжает:

        - Вылетела из тронного зала на лестницу, села на ступеньку и реву в три ручья. Думаю, что ж я такая несчастная, встретила раз в жизни, полюбила… и было хорошо за несколько пространственных переходов просто знать, что он есть. И вдруг - не стало. Я только темноту видела впереди, в своей собственной жизни.
        Хьелль проходил мимо и меня там засек в таком состоянии. Проводил до лошади и так недоуменно спрашивает: «Вы его любили, что ль?» Я говорю: «Да». Он мне:
«По-настоящему?» Я: «Больше жизни».
        Как сейчас, помню этот разговор. Он держал поводья, долго смотрел на меня, вдруг говорит: «Тогда поехали».
        И привел меня к Корвусу. Когда мы открыли дверь и я увидела, что от него осталось… мне захотелось убежать на край света. Это была человеческая руина. Он никого не подпускал к себе неделями. Грязные спутанные волосы, лицо, расцарапанное в кровь, изгрызенные ногти. Говорить он тоже уже не мог. Какие-то обрывки бессвязные: где мои крылья?.. что скажет моя королева?.. Полуодетый - у него отобрали все, на чем можно было повеситься, а остальное он сам разорвал: считал, что из-за одежды у него не отрастают крылья.
        Я сделала шаг назад, инстинктивно, и наткнулась на Хьелля. Он уже догадался, облил меня презрением одним взглядом и заорал в ухо тихо-тихо (я никогда и не думала, что можно так тихо орать): «Любите, да? Вы говорили, что любите! Так что же Вы? Забирайте. Лечите. Спасайте. Любите. Или не можете? Не хотите? Боитесь? Плохо вымыли Вам лорд-канцлера и причесали? Дурно воняет?»
        И пока он нес подобную ересь, вдвигал меня в комнату, все ближе и ближе к Корвусу. Когда я была в трех шагах, то разревелась уже, рухнула перед ним на колени и обняла. Хьелль напрягся - оттаскивать: по привычному сценарию Корвус был должен броситься на меня. Но он просто обхватил меня руками за шею и плакал. Без ругательств, без безумного бреда, в котором провел несколько месяцев. Как ребенок, плакал. И я плакала.
        Помолчав, Вероник добавляет:

        - Дар-Халем потом мне помог его вывезти. Сиду ничего не сказали. Ничто не должно было мешать ему стать неуязвимым лорд-канцлером Аккалабата. Из окна выкинули тело какого-то мятежника, повешенного накануне. Тейо Тургун съездил, достал из кучи мертвецов, которых должны были зарыть в чистом поле. Они с Хьеллем распустили слух, мол, труп так изуродован, что хоронить можно только в закрытом гробу. Всем так хотелось, чтобы лорд Корвус был уже мертв, что никто не докапывался.
        А у нас здесь настала новая жизнь. Раны зажили быстро, а когда мы выбрались из психологической пропасти, в которой он много лет блуждал после этих страшных событий, то приняли решение: Аккалабатом мы не интересуемся и за жизнью мальчиков не следим. Так больнее, но и честнее. И он,  - Вероник кивает на мужа, отрешенно слушающего весь этот рассказ о себе,  - до последнего выполнял свое обещание, данное мне тогда: жить жизнью Корто - простого делихонского служаки. Делать небольшую карьеру, работа - дом, дом - работа. Тихое семейное счастье. Много же мы грешили в жизни, если заслужили его только на несколько лет.
        Они долго молчат. Каждый думает о своем, и деловая суета вокруг, в которой все громче раздается перекрывающий другие голос Такуды, не задевает троицу, сидящую на диване. Все окружающие понимают, что их сейчас нельзя трогать, что им ни до кого нет дела, что между ними происходит нечто более важное, чем дырки в системе безопасности Конгресс-центра или новые ситийские саундшаттеры. Через десять минут недостатки секьюрити и вопрос о санкциях за «скрытое производство» снова выйдут на первый план, и каждый из троих будет отвечать на вопросы, давать показания, предлагать решения, но не сейчас.
        Потому что сейчас им надо решить, кто из них скажет Хелле.


        Полковник ситийской армии Эрейнхада-ногт-да
        Тренировочный лагерь ситийской армии. 64 год Конфедерации, месяц начала года по ситийскому календарю, седьмое число, шесть часов утра. Типичное совещание ситийских военных.
        Во главе стола здоровенный верзила с зелеными пятнами на бледных щеках (румянец по-ситийски), в форменном черном комбинезоне, вещает про три проблемы, которые надо решить во что бы то ни стало: верийский телларит, выходцы с - будь во веки веков она проклята!  - Дилайны, зашевелившиеся по всей Галактике, плюс прокол диверсионной группы на Делихоне. Остальные вояки внимают с разной долей интереса и скуки, в зависимости от того, кто уже вляпался в решение одной из вышепоименованных актуальных проблем, а кто еще нет.
        Полковник Эрейнхада-ногт-да давно по уши увяз во всех трех: своих обычных бумажных птичек и прочих зверей-оригами он складывает сегодня совсем уж с необыкновенной скоростью. Ловкие пальцы летают над столом, и каждые три минуты он отбрасывает в сторону очередную бумажную зверушку. Те из военных, у кого есть семьи, украдкой подбирают особенно понравившихся животных, чтобы отнести домой детям.
        У начальника стратегического отдела полковника Ирикхада-ногт-джа семьи давно нет: он потерял ее на Дилайне. Поэтому он тоже по уши в этих проблемах и маньячество Эрейнхады его раздражает. Но связываться бесполезно: в прошлый раз Эрейнхада набил ему морду основательно и без всякой надежды на матч-реванш. Ирикхада вяло почесывает лысину и мусолит грязными обкусанными ногтями плохо заштопанный шрам поперек акульей физиономии. Выглядит это довольно противно, поэтому штабные предпочитают следить за ловкими пальцами Эрейнхады и вовремя подпихивать ему чистые или исписанные листы бумаги.
        Докладчик, наконец, плюхается на место. Время задавать вопросы. Их много, прежде всего по поводу делихонского ляпа. Тщательно подготовленная отделом Ирикхады группа захвата…

        - Не группа захвата,  - доносится с мест,  - (непереводимое ситийское ругательство), а слон в посудной лавке.
        Нашумели. А не следовало. Взбудоражили все секретные службы и отделы безопасности Конфедерации. Продемонстрировали с ненужной помпой «глушилку», которая на желаемое время делает невидимым для всяких средств наблюдения любое закрытое помещение. Теперь попробуй не внести ее в «общий котел».
        Ситийские дипломаты неделю отбрехивались за закрытыми дверями так, что пар из ушей шел, и били себя в грудь в конфедеративных кулуарах, мол, не ведали, что творим. Я не я, и лошадь не моя. Самовольство низших чинов. Виновные будут наказаны. И больше ни в жисть. И не ногой. Вот-те-святой-истинный-крест-честное-ситийское-слово. Зуб даем на отсечение.
        Ногт - глава ситийской военной хунты - зубами скрипел, вращал желваками на скулах и без суда и следствия отправил в расход всех непосредственно причастных. Попутно велел привести в состояние полной боеготовности десяток тяжелых крейсеров и лично позвонил премьер-министру Делихона и пострадавшей мадам Ковальской. Выразил сожаление, совершил ритуально-виртуальное выдирание волос и посыпание яйцеобразного черепа пеплом. Хорошо, что это был Делихон, у которого в дурацкой конституции прописан принцип ненападения. Верийцы бы уже стояли всем своим космофлотом в карантинной зоне Ситии. Плохо, что это была Ковальская. Она помнит все. Как слон. Или меланохламис. И с самым идиотским видом умеет делать идиотов из всех окружающих. Бомба замедленного действия. Мина с часовым механизмом.
        Но для военных, собравшихся ранним утром седьмого числа в тесной комнатке, предназначенной для совещаний командиров ситийских десантных и диверсионных формирований, все эти дипломатические соображения были лес темный. Для них ясно было одно: провал операции на Делихоне выдвигал проблему Дилайны на первый план.

        - Эрейнхада, Ногт хочет, чтобы ты временно прекратил давить на верийцев и занялся нашими старыми недругами. Пообрывал им браслетики. Ты меня слышишь?
        Брови полковника почти сливаются по цвету с его загорелым до черноты лицом, но движение одной из них вверх он обозначает наглядно.

        - Я при исполнении, Ирикхада. Значит, я тебя слышу. Я просто думаю.

        - Можно узнать, о чем?
        Ехидству Ирикхады нет предела. Прокол на Делихоне - это его прокол, он чудом уцелел после кровавых разборок, устроенных Ногтом, и ни малейшей слабины давать не намерен. Стоит ему только начать вести себя не так, как обычно, допустить хоть тень неуверенности в голосе, не вовремя отвести глаза - и он труп. Съедят, сожрут свои же, собаки позорные, и не подавятся. Был начальник стратегического отдела Ирикхада, и нет его. А на его месте сидит кто-то другой. В таком же черном комбезе. Эрейнхада - наемник, он вне числа претендентов на пост, поэтому с ним можно понагличать. Пусть все видят.

        - Можно.
        И тишина. Остальные офицеры поспешно выбираются из-за стола, рассовывая по папочкам бумажный зоопарк. Когда полковники в таком настроении, лучше держаться от них подальше.
        Эрейнхада запускает в окно бумажного журавлика. Матерится, наблюдая, как тот клюет носом в метре от окна. Поворачивается к Ирикхаде, засунув руки в карманы, полуприсев на подоконник.

        - Я думаю о том, зачем Ногту понадобился я, когда в карантинной зоне Дилайны у нас крутятся две станции слежения, утыканные лазерными пушками, как еж иголками. Даже если предположить, что рассеянным по всем уголкам Вселенной дилайнским лордам удалось наконец объединиться, даже если предположить, что они наскребли разнопланетных грошей на какую-нибудь списанную из гражданского флота Фрингиллы посудину с доисторическим двигателем, погрузились в нее и вышли из точки пространственного перехода на орбите Дилайны… Мясо они, Ирикхада, наше пушечное мясо, поджаренное до хрустящей корочки. Или с кровью - как тебе нравится.
        Флешку с символом элитной дивизии Ногт-Да, запущенную прямо ему в лицо, Эрейнхада без напряжения вылавливает из воздуха в пяти сантиметрах от переносицы.

        - Новая информация?  - скептически хмыкает он.  - Такая же бесполезная, как и старая?
        Ирикхада ухмыляется, отчего еще больше становится похож на акулу.

        - Ты безнадежен, Эрейнхада. Даже при исполнении. Даже когда говоришь, что слушаешь. Прослушал. Про браслетики. Не понимаю, отчего Ногт тебе доверяет.
        Разворачиваясь, чтобы выйти, полковник Ирикхада выхватывает лазерный пистолет и, почти не целясь, спускает курок. Бумажный журавлик на траве вспыхивает и гаснет, вокруг него корчатся обугленные стебли.
        Эрейнхада смотрит со спокойным интересом. Флешка покачивается у него на указательном пальце.

        - Браслетики… У меня давно не было столь интересной миссии.
        Глава III. Точка возврата

        Хелла Дар-Эсиль

        Любезная Хелла,
        Прими мои глубокие соболезнования в связи с твоей утратой.
        Лорд Сид Дар-Эсиль был и остается образцом истинного патриота своей страны, верного подданного короны, искусного политика и непревзойденного дипломата. Посылаю тебе слова искреннего утешения в твоем горе.
        Думаю, что было бы правильным решением для тебя сопроводить Элджи обратно на Анакорос после окончания траурных церемоний. Несомненно, удар для мальчика был велик и присутствие матери рядом с ним в это тяжелое время смягчило бы возвращение к учебе и жизни в нашем коллективе.
        Насколько я знаю, Республика Делихон, осознавая долю своей вины в случившемся, предложила Вашей семье свою помощь. Ты могла бы на время поездки на Анакорос отправить туда Медео. Я уверена, что госпожа Вероник Хетчлинг, хорошо знакомая с обычаями и нравами Аккалабата, сможет оказать твоему младшему сыну достойный прием.
        Кори все равно возвращается заканчивать обучение на Когнату, так что с ним проблемы нет.
        Еще раз прими мои глубокие соболезнования,

Преданная тебе Алиссия.


        P.S. Приезжай, правда! И тебе будет легче, и Элджи!

Лисс.


        Письмо в конверте с гербом Анакоросского колледжа уже десять раз смято и выброшено в корзину, извлечено оттуда и расправлено. Леди Хелла, закутавшись в старый плед, сидит у холодного камина. Перед ней - недопитая бутылка белого со своих виноградников, перо и бумага. Начатые и неоконченные ответы на послание Лисс покрывают весь пол вокруг кресла. В корзину они уже не умещаются.
        Хелла решается на последнее средство. Звук серебряного колокольчика отзывается шарканьем тейо Тургуна. Хелла протягивает старику письмо. Тот читает, морща лоб и шевеля губами. С грамотой у старых тейо много хуже, чем с владением мечом.

        - Тургун, если я поеду, ты присмотришь за Медео?  - спрашивает Хелла.  - На Делихон я, конечно, его не пошлю. Стоит всем Дар-Эсилям оказаться за пределами Аккалабата, и мы навечно лишимся всех своих замков.

        - Всех обоих,  - подтверждает Тургун. Он смотрит на леди Хеллу, не мигая.  - Вот ведь, когда вы были маленькими, я всегда знал, что у вас на уме, как вы собираетесь шкодничать, что ломать и портить… И сейчас знаю,  - обрывает он сам себя.

        - Так что не спрашивай. Хочешь - делай. Я тебе не помеха. Чем могу - помогу. Но об одном прошу…  - оруженосец почтительно замолкает.

        - Говори,  - леди Хелла распрямляется в кресле.

        - Не возвращайся, если ты не будешь уверена, что можешь защитить своих детей.

        - Не учи,  - леди Хелла взбрыкивает, хотя Тургун прав.  - Я их прекрасно могу защитить в любом состоянии.
        Тургун пожимает плечами с видом «Чем бы дитя ни тешилось…», но настаивает:

        - Обещай. Иначе не останусь с Медео.
        Леди Хелла вытягивает вперед руки со сжатыми кулаками и прижатыми параллельно друг к другу большими пальцами, быстро произносит слова клятвы.

        - …пока стоят незыблемо Убренские горы,  - заканчивает она.  - Доволен?
        Тургун кивает.

        - Элджи позвать?

        - Нет, пусть укладывается. Мне еще надо подумать.
        Выходя, Тургун замечает, что леди Хелла выпростала ноги из-под пледа и положила на мраморный столик. В руках хозяйка держит длинную прядь своих роскошных волос и рассматривает задумчиво, как бы вспоминая, что собиралась с ней сделать… Тургун присвистывает и вываливается в коридор.

        - Элджи! Медео! Куда вы запропастились, проходимцы?  - раздается под сводами его грозный голос.


        Лисс Ковальская
        Йотха - малая планета внутреннего кольца. Идеальный климат. Песчаные дюны, поросшие сосновым лесом. Теплое море, над которым и утром и вечером золотая искрящаяся дымка и чуть заметный ласковый бриз. Голубые озера, на которых гнездятся многочисленные птичьи стаи. Шум прибоя и запах смолы. Двести из двухсот двадцати дней в году безоблачное небо. Плотная сеть дозорных спутников и непроходимый защитный кордон вокруг.
        Йотха - малая планета, на которой нет постоянного населения. Нет промышленности и сельского хозяйства. Нет деревень и городов. Единственное, что на ней есть,  - дачи и личные резиденции руководителей Конфедерации: сопредседателей Звездного совета, начальников военных баз и академий, крупнейших ученых и политиков галактического масштаба.
        На берегу тихого залива, изумрудно переливающегося под ярким солнцем, на меловом уступе - дом Гетмана. Открытая веранда гостеприимно распахнута в сторону моря, на котором то тут, то там белые пятна парусов вспыхивают среди золотого сияния. На веранде сидят Лисс и Хелла, полосатые шезлонги сдвинуты в тень. Вечер, июль.

        - Ты не жалеешь, что приехала?  - спрашивает Лисс.

        - Нет. Главное, чтобы ты не жалела.
        И снова тишина на веранде. И так каждый день: неторопливый обмен редкими фразами, неизбежные взгляды друг на друга - из-под ресниц, чтобы незаметно - корзинка с фруктами передается из рук в руки, и иногда одна из ладоней, белая, никогда не загорающая, задевает другую, уже подкоптившуюся на местном солнышке. Лисс никогда не отдергивает руку. Это всегда делает Хелла, краснея и отворачиваясь. До возвращения на Анакорос остается четыре дня.
        В этот день они идут прогуляться в ту сторону, куда до сих пор не ходили. По берегу моря, через неглубокие овражки, заросшие спелыми красными ягодами, похожими на земную землянику, а на вкус - на перезрелые бананы, к маяку, стоящему на дальнем краю бухты. Незадолго до маяка дорога выворачивает на широкий песчаный пляж, вдоль которого природа причудливо расположила ряд высоких каменных столбов, напоминающих сталагмиты. Лисс нагибается, чтобы положить себе в рот еще одну горсть йотхианской земляники, но ягоды сыплются сквозь пальцы, когда она слышит совершенно истеричный вопль Хеллы:

        - Что это?!! Лисс, что это?!!
        Хелла стоит на краю травяного откоса, спускающегося к каменным столбам, и дрожащей рукой указывает… на стайку воробьев, которые расположились на краю глубокой впадины посреди пляжа. Воробьи, жизнерадостно чирикая, крутятся в песке, зарываясь по самую шейку, чистят перышки. Это забавное зрелище настолько не соответствует ужасу, отражающемуся на лице Хеллы, ее побелевшим губам, трясущимся пальцам, что у Лисс даже не находится, что ответить. Хелла тем временем, высоко приподняв юбку, сбегает к «сталагмитам» и обвинительно указывает на ряды длинных вертикальных царапин, которыми испещрены некоторые из них:

        - Лисс, это что такое?

        - Успокойся, ради бога. Что на тебя нашло? Ты боишься воробьев?  - Лисс не спеша спускается на берег, чтобы присоединиться к подруге.

        - Каких воробьев?  - теперь Хелла внимательно рассматривает валяющиеся вокруг каменные обломки, и Лисс обращает внимание, что ее любимые скалы находятся далеко не в идеальном состоянии. От некоторых отколоты верхушки, другие - расщеплены посредине, будто сверху донизу вбивали огромный клин. И эти впадины на песке, возле одной из которых сейчас стоит Хелла… их вроде тоже раньше не было. Но все равно нет причин так пугаться. Так сказала бы Лисс, если бы забыла, кто перед нею. Если Хелла Дар-Эсиль находит во всем этом что-то страшное, значит, нужно по крайней мере разобраться.
        Хелла вдруг опускается прямо на песок, подтягивает к животу колени.

        - И как давно он тут развлекался?  - спрашивает она.

        - Кто?  - не понимает Лисс.

        - Их Королевское Величество, законный властелин Дилайны. В своем демоническом конформе.

        - Ты серьезно?  - Лисс знает, что серьезно, но спросить ничего умнее в голову пока не приходит.

        - Более чем. Эти следы когтей я узнаю, разбуди меня среди ночи. А купаться в песке он всегда любил. Хотя в детстве рытвина образовывалась поменьше. Суди сама,  - леди Хелла показывает рукой,  - вон хвост, вон голова, вот шея. Лапы он, естественно, поджимает. А продолговатые углубления поменьше, по бокам - это где концы крыльев задевали песок.
        Естественно, поджимает. То есть самым естественным образом поджимает лапы. Рехнуться можно. Но вместо того чтобы рехнуться, Лисс спрашивает:

        - Сколько у него их?

        - Лап или крыльев?  - уточняет Хелла.

        - Всего. Голова, надеюсь, одна?

        - Голова одна. Крыльев - два. Лапы… хм, не помню точно, вроде две. Или все-таки четыре? Очень похоже на дракона из ваших земных книжек. Только шея короткая, такая… ходит, как на шарнирах.

        - А цвет?

        - А какая разница?  - Хелла зарывается руками в распущенные волосы, потирает виски ладонями.  - Значит, он раздобыл браслеты. Мои поздравления. Ума не приложу, как вы ему разрешили. И еще экспериментировать в таком месте…

        - Браслеты он взял у меня. Без разрешения. После того как мы несколько лет прожили вместе. Просто забрал их и ушел.

        - Они лежали у тебя на тумбочке у кровати?
        Лисс надоело разговаривать с Хеллой со спины. Она тоже усаживается на песок и начинает процеживать его между пальцами. Песок сухой и горячий.

        - Он их чувствовал. Причем чем дальше, тем сильнее. Сначала мы не понимали, что это из-за них: внезапные приступы головной боли, головокружение… ему иногда совсем плохо становилось, и мы не знали из-за чего. Потом он догадался. Или ему показали, где они. Кстати, Маро - его дочь.

        - Ты не перестаешь меня удивлять.
        Молчание. Долгое молчание. Такое долгое, что кажется, на этом берегу уже никогда не будет ничего сказано. Только рокот прибоя, писклявая перебранка воробьев за спиной, шорох песка, пересыпаемого ветром. Лисс подбрасывает на руке маленькую белую ракушку и пытается угадать, какой стороной она упадет.

        - Ты его любишь?  - Хелла ловит Лисс за руку, сильно сжимает пальцы. Край ракушки остро впивается в ладонь, Лисс ойкает.

        - Извини. Так что?
        Лисс стряхивает ракушку с ладони, осматривает тонкий порез на подушечке указательного пальца, прикасается языком.

        - Не лижи, руки грязные. Ответь мне.

        - Хелла, я тебя ненавижу.

        - Хорошо, сегодня,  - произнося эту фразу, Хелла буднично кивает сама себе. Этот кивок как знак только что принятого решения окончательно выводит Лисс из себя.

        - Да пошла ты!  - она вскакивает и бежит, увязая в песке, распугивая воробьев, к серым скалам и дальше вверх по пологому склону. Но не добегает, потому что на полпути к полуразрушенным «сталагмитам» ее хватают сзади сильные руки и тянут вниз, на сухой и горячий песок, и губы - еще суше и горячее этого песка - прикасаются сначала робко, потом все смелей и смелее… Она зажмуривает глаза, чтобы не видеть. Но не слышать - не получается, и слова, которых она ждала больше двадцати лет, пусть даже произнесенные томным женским голосом, врываются в уши, приводят в смятение, пока не превращаются в жадные, исступленные, хриплые стоны, такие же, как у самой Лисс, которая всей душой своей, всем своим телом тянется к тому, чего так не хватало ей все эти годы.


* * *

        - Господи, что с тобой? Хелла, милая, что с тобой?
        Я еле ее дотащила. Лисс откидывает со лба мокрые волосы, хватает из холодильника бутылку с минералкой, пьет обливаясь и захлебываясь, чтобы скорее вернуться в комнату. Туда, где на диване, скорчившись под простыней, стонет… Хелла?
        И это после одного раза. Сразу кровавые пятна на спине. На том месте, где у даров должны быть крылья. Такое ощущение, будто кожа натянута снизу и рвется. Болезненная синева расползается между лопаток до самой шеи и ниже - к пояснице. То, что лежит сейчас на диване, потеряло разум от боли, оно уже не стонет, а воет, бессознательно переворачивается с живота на спину…

        - Нет, нет, пожалуйста, нет!  - Лисс пытается удержать, но куда там. А на спине еще больнее, и он кричит как ошпаренный… и не дает вколоть себе обезболивающее. А потом, когда обезболивающее вколото, выясняется, что оно не действует. Ну да, конечно, как и парализаторы. И так проходит вся ночь. Утром Лисс забывается тревожным сном на краешке постели. И просыпается только тогда, когда чувствует, что через нее перелезают.

        - Спи, Лисс, я в ванную.

        - Сама доберешься?

        - Сам доберусь,  - отвечает ей знакомый голос, от которого все переворачивается в груди.
        Но когда она пытается открыть глаза, чужая рука их накрывает, не давая взглянуть.

        - Извини, я пока не в форме. Потребуется еще пара ночей. Пол-но-цен-ных,  - шепчут над нею. Лисс зажмуривает глаза:

        - Иди. Я смотреть не буду.
        Рука, прежде чем исчезнуть, проводит по волосам, нажимает на нос, как на кнопку.

        - Не подглядывай.
        Она послушно крутит головой.
        Негромкий смешок над ухом. Потом в ванной шумно льется вода. Стук закрываемой двери. Через нее опять лезут.

        - Открывай. Я уже все.
        Лисс осторожно открывает глаза и скашивает их налево. У стенки, подперев рукой голову, лежит и смотрит на нее…

        - Курица,  - нежно произносит она.  - Глупая моя, любимая, аккалабатская курица.

        - Облезлая,  - добавляет он.  - Ты забыла «облезлую».


* * *

        - Я не думала, что все произойдет так быстро.
        Хьелль перестает расчесывать волосы, смотрит недоуменно.

        - А как это должно быть? Первичная трансформация занимает одну ночь. Когда отпадают крылья. Потом за две недели формируются все женские… как это назвать?  - он смущается, но Лисс не приходит ему на помощь. Ей тоже неловко, и ему приходится закончить так:

        - В общем, ты меня понимаешь.
        Лисс энергично кивает. «Увольте меня от всяческих подробностей!» - яснее ясного написано у нее на лице.

        - Но у нас с Сидом был особый случай. Он откуда-то вызнал, думаю, у Рейна Дар-Акила, что если в первую ночь… м-м-м… отношения будут взаимными… черт! ты о таких вещах меня заставляешь рассказывать, Лисс!

        - Что ты даже ругаешься по-земному,  - она отбирает у него «краба» и самолично прицепляет на волосы.  - Давай ограничимся констатацией того, что у вас был особый случай. Больше знать ничего не хочу.

        - Ну и вот,  - Хьелль удовлетворился своим видом в зеркале и притягивает Лисс к себе на колени.  - Это ускоряет процесс. Обратная трансформация за четыре дня, причем почти полная,  - чудеса Сидовой предусмотрительности.
        Тень пробегает по его лицу. Лисс тоже наклоняет голову. Дело не только в том, что Сида нет,  - им предстоит встретиться лицом к лицу с целым Аккалабатом.


        Элджи Дар-Эсиль

        - Элдж, можешь зайти сюда?  - немного приоткрыв дверь, Лисс поманила пробегающего мимо Элджи.

        - Посмотри, пожалуйста…
        Перед ним на кровати, обхватив обеими руками подушку, спал мужчина. Это дар Аккалабата - под одеялом проступают очертания крыльев, кончик серого пера свешивается на пол. Более того, его профиль - с длинным крючковатым носом и упрямой линией подбородка - показался Элджи знакомым. Элджи не мог поймать ускользающее ощущение узнавания, причем узнавания приятного: этот дар, вероятно, кто-то из его родных, он ведь не знает в лицо всех родственников из побочных ветвей Дар-Эсилей.

        - Никого не напоминает?
        Напоминает, конечно, но кого?
        Элджи силился вспомнить, где он видел это лицо, и откуда-то из глубин его памяти выступали три потрескавшиеся ступеньки, ведущие в галерею, окна, распахнутые навстречу плавно перетекающему из багрового в темно-зеленый закату, пыльные рамы фамильных портретов на потемневшей от времени каменной кладке…

        - У меня есть родственники со стороны матери?  - удивился он. Род Дар-Халемов прервался - так учил его отец, запрещая спрашивать, как и почему. Все, что от них осталось: родовой замок на Халемских холмах и серьезные лица на фамильных портретах.

        - Тсс,  - мужчина на кровати пошевелился, Лисс за рукав вытащила Элджи из комнаты.
        - Пойдем ко мне, я расскажу тебе одну вещь.

        - Давайте не сейчас. Я обещал Маро, что съезжу в город за наклейками для ее альбома. И я подарок хотел для мамы. Вообще нечестно: вы сегодня утром вернулись, а завтра ей улетать. Я ее еще и не видел.

        - Сейчас, Элджи. Сейчас ты должен будешь принять очень важное решение. Может быть, самое важное в твоей жизни.
        Плохое начало, Ковальская. Ему уже при словах «принять решение» становится не по себе. А «самым важным в жизни» ты совсем ребенка добила. Вон как верхняя губа встопорщилась и морщится нос. Корто был бы в восторге: стопроцентная дар-эсильская крысиность.

        - Ладно, пойдемте,  - покорно вздохнул Элджи.  - А все-таки кто там в комнате? Он прилетел за мамой? Новый… ну чтобы она не была одна.

        - Ну, собственно, это твоя мама и есть.
        Браво, Лисс! Вот именно поэтому ты никогда не выиграешь у Его Величества короля Дилайны в триканью. По-моему, кто-то собирался «сначала как следует подготовить мальчика, прощупать его реакцию»…
        Во всяком случае, своим родителям я обещала вчера вечером именно это.

        - Объяснения.
        А это уже не стопроцентное, это стопятидесятипроцентное дар-эсильство. Даже руки скрещены на груди, а-ля покойный Сид. И спину соизволил распрямить, и с изящным наклоном головы смотрит аки белый лебедь на жабу. Если забыть, что под орадом у него обычные серые крылья, а не черно-фиолетовое великолепие, то Дар-Халемов и рядом тут не лежало. Хорошенький каламбур.

        - Я. Жду. Объяснений.

        - Не говори со мной таким тоном. Все-таки я директор этого колледжа. И мать Маро.

        - И обманщица. И интриганка, подлая и…  - Элдж остановился, подыскивая слово. Лисс догадалась, что он балансирует между конфедеративным и аккалабатским лексиконом, между двумя взглядами на мир - средневековым и технодемократическим, и одновременно между мальчишеской наивностью, которая прямо-таки заставляет его сейчас заорать «Дуууура!», и положенной ему по статусу медиевальной куртуазностью:
«Мадам, разрешите Вас задушить». Помогать ему Лисс пока не собиралась.

        - И?

        - И безнравственная. Гадкая. Вы все заранее подстроили,  - на одном дыхании выпалил Элджи. У Лисс округлились глаза.

        - Пожалуй, теперь объяснений жду я, наследный лорд Дар-Эсиль. Хотя коридор для этого не самое подходящее место.

        - А я не собираюсь с вами куда-то еще идти. Я завтра же возвращаюсь на Аккалабат. И эту… этого…  - Элдж возмущенно ткнул пальцем по направлению к двери, откуда они только что вышли.  - В замок я не пущу.
        Лисс усмехнулась.

        - Он тебя, пожалуй, не спросит. Так что я подстроила?

        - Там, на Делихоне. Вы специально притворились, будто бы вас убивают. Чтобы избавиться от отца. И маму потом специально сюда пригласили. И сразу же взяли на Йотху. И там все сделали. Ни у кого не спросив.

        - Элджи, милый…  - если бы на парне были мечи, Лисс бы сто раз подумала, прежде чем попытаться погладить его по плечу.
        Но сейчас он просто сбросил протянутую руку и прижался к стене, будто на него полезла дюжина скорпионов.

        - Поверь мне, я никогда. Ни когда-ни когда-ни когда. Честное слово…
        Ну-ка, как они это делают? Сейчас… сложить кулаки, вытянуть вперед, прижать большие пальцы один к другому - жест, подтверждающий клятву на Аккалабате. Ура, я чемпион мира по медиевальным культурам! Я не позволила бы убить твоего отца, если бы у меня была хоть малейшая возможность этому помешать. Это ведь не первый раз, когда он спас мне жизнь. Первый раз был еще до твоего рождения. Правда, тогда он сначала собственными руками подписал мне смертный приговор. Организовал мою полную и окончательную ликвидацию. Не чисто из любви к искусству, надо признать, а во имя интересов Империи и Ее Величества королевы Аккалабата, что несколько его оправдывает.

        - А потом?
        Вот за это я его и люблю. Появилась возможность узнать что-то новое, и мальчишка забыл обо всем. Даже изволил отлипнуть от стены и перестать видеть во мне полчище скорпионов. Все-таки он не на все сто процентов Дар-Эсиль.

        - Он передумал. Хьелль убедил его нас не трогать.

        - Кто?

        - Лорд Хьелль Дар-Халем, верховный маршал и главнокомандующий Аккалабата. Лучший мечник империи. Твоя мать.
        Элдж сдавленно охнул. Он толком не разговаривал с Кори во время траурных мероприятий (тот был «при исполнении»), но Медео, затащив старшего брата на пыльный чердак сторожевого донжона, в выражениях и обвинениях не стеснялся.
        По словам маленького мерзавца, а никем иным Элдж Медео никогда не считал, отец, мать и Кори приспособили оружейный зал для занятий черной магией. Чем конкретно они там занимались, даже этому прохиндею подглядеть не удалось. Отец предусмотрительно оставлял ключ в замке, закрывал ставнями окна, а от каминной трубы Медео шуганул тейо Тургун, после чего последовала бонусная порка собственноручно от лорд-канцлера, сопровождавшаяся неоднократной, сквозь зубы, констатацией того факта, что Медео первый из наследников рода Эсилей, к которому за последние триста лет применялись телесные наказания. Зато жесткие мозоли на пальцах матери, когда она его причесывала, загадочные токи, пробегавшие иногда между нею и Кори, участившиеся полеты отца в замок на холмах, откуда он возвращался мрачный, но умиротворенный, каким его давно не видели - все это Медео заметил. И все это он вывалил на Элджи, вкупе с рассказом о знаменитой драке их среднего братца с Эрлом Дар-Пассером, послужившей поводом к отправке Кори в дипломатическую академию на Когнату.
        В черную магию Элдж ничуточки не поверил, но, судя по кислым физиономиям Дар-Пассеров на похоронах, уверенному поведению Кори и подчеркнутому интересу королевы к делам «ее лучшего мечника и будущего лорд-канцлера», Кори находился на взлете придворной карьеры.
        Элджи было не до того: мама была в кошмарном состоянии. Так что на вопросы родственников, как он относится к возвышению Кори и к тому, что тот унаследует титул верховного лорда Эсиля, Элдж равнодушно пожимал плечами, чем укрепил свою репутацию «неудачненького». Даже среди дар-пассеровского молодняка, еще лелеявшего надежду, что молодые Эсили сцепятся между собою за власть, угасла последняя надежда на семейную свару. Ах да, оставался еще Медео…

        - Это безумие,  - в отчаянии прошептал Элдж.  - Кори ее убьет.
        Вот те и раз. Лисс разом отпустило все напряжение, в котором она пребывала с того самого момента, когда Элдж бережно свел по трапу на причал анакоросского космодрома статную зареванную брюнетку в роскошном лиловом платье с серебристым вышитым лифом, поддерживающим высокую грудь.

        - Кори… убьет… Элдж… дорогой… ты… не… нормальный…  - согнувшись пополам, директриса элитарного колледжа захлебывалась хохотом.  - Он сам… кого хочешь… Нет… это ж надо такое сморозить! Я, пожалуй, присяду,  - успокоившись, Лисс плюхнулась прямо на пол посреди коридора.
        Элдж с неподдельным ужасом в глазах склонился над ней.

        - Вам плохо? Воды принести?

        - Только глоток керосину спасет древнее и неприкосновенное животное.
        В особо чувствительные минуты в Лисс взыгрывает классическое земное образование. Уловив по смятению, промелькнувшему за вскинувшимися иголочками, что ребенок дезориентирован полностью, она успокоительно махнула рукой:

        - Не волнуйся. Это цитата.

        - Аааа…  - нерешительно протянул Элдж. Не волноваться он отказывался категорически.

        - Элдж, у нас мало времени. Тебе надо определиться: ты с ней, то есть с ним, возможно, против всего Аккалабата, или он, то есть она, один, то есть одна, против всех,  - на каждом местоимении Лисс мотала головой в сторону соседней двери. Пантомима выглядела по-дурацки, но ей было все равно. Главное, чтобы Хьелль не успел проснуться до тех пор, пока она не прочистит парню мозги. Все-таки у Элджи всегда были особые отношения с матерью. Двойная потеря и ничего взамен - это слишком. Надо заставить его увидеть положительные моменты.
        Элдж подвернул орад, пристроился рядом. Черные джинсы под классическим аккалабатским балахоном выглядели одиозно. «Абсолютно не средневековый феодал»,  - подумала Лисс и получила этому очередное подтверждение.

        - А как это получается?  - Элдж явно спрашивал чисто с академическим интересом.  - Ну, то есть обратно…

        - Так же, как и туда. Только с женщиной.

        - Бррр… Это гадость,  - ультимативно тряхнул подбородком Элдж.

        - Очень даже не гадость.

        - Гадость-гадость. Я бы ни за что…  - тут до него, очевидно, дошло.  - А я? Что теперь будет со мной? У меня же, сразу после Анакороса, должен был быть дуэм.

        - И кто-то есть на примете?  - осведомилась Лисс.

        - Нет. И я… мне Маро нравится,  - неожиданно признался мальчишка, ничуть не краснея.

        - Не думаю, что лорд Дар-Халем будет иметь что-либо против.
        Еще 6 он имел! Как выражался покойный лорд-канцлер? «Принцессы Дилайны считали нас грязью…»

        - Все будут против. Мы же и так за последнее время сильно пошатнули традиции,  - Элдж говорил уверенно, и Лисс понимала, что в этом он прав.  - И сделали много вещей, которые не нравятся старшему поколению. Судите сами: двое детей учатся за пределами Аккалабата, отец погибает - с точки зрения большинства даров - безрассудно, не пойми зачем и не пойми где. Место лорд-канцлера наследует средний, а не старший сын. Жалобы на Медео и его банду тейо Тургун уже даже не принимает. Кори лишил Империю лучшего мечника: Эрл Дар-Пассер никогда не выходит из замка… Теперь еще мама явится в таком виде. Нас просто съедят живьем.
        Из-за закрытой двери донесся громовой рык:

        - А вот этого я не хочу слышать! Лучшие мечники Империи водятся только в наших замках. И едят живьем всех, кто…
        Поскольку на этих словах дверь приоткрылась, Элджи не стал дослушивать про пищевые привычки лучших мечников Аккалабата. У него есть предел. Он больше не в силах
«принимать самое важное в жизни решение». По крайней мере сейчас. Спустя две секунды, заткнув обеими руками уши, старший сын дома Эсилей улепетывал по коридору. Лисс обернулась в сторону дверного проема:

        - Муж и жена - одна сатана. Прежде я была уверена, что на такие эффектные появления способен только лорд-канцлер Аккалабата.


        Элджи Дар-Эсиль
        Мне надо подумать. И для этого на нашем жизнерадостном Анакоросе есть только одно нормальное место - маленькая квартирка Тона в мансарде директорского дома. Когда занятия фехтованием все больше стали превращаться в «А поговорить?», Тон внес данные Элджи в биометрическую ловушку на окне и показал, как снаружи отщелкнуть задвижку. «Остальные компоненты системы защиты на тебя настроены»,  - усмехнувшись, сказал он. Элдж предпочитал не думать, что может случиться при попытке вторжения с теми, на кого не настроен хотя бы один компонент.
        Но от Тона давно вестей не было. «Изменщик подлый, он и есть изменщик подлый»,  - резюмировала Маро. Так что для подумать мансарда была самым подходящим и легко достижимым местом. Элдж скинул орад, обмотал его вокруг пояса и поднялся к окну.

        - Не трудись, я открою,  - знакомая фигура в камуфляже разогнулась над здоровенной коробкой и с наслаждением потерла поясницу.

        - Залезай.
        Через полминуты Элджи уже принимал из рук хозяина комнаты какие-то вполне смертоносного вида предметы и препровождал их в две разные кучки - соответственно цветовой маркировке капсюлей.

        - Свет тебе не нужен?  - только и поинтересовался Тон после короткого рукопожатия. Он всегда предпочитал здороваться на земной манер.

        - Тут достаточно,  - Элджи обвел глазами комнату, не понимая вопроса.
        В темноте он видел не хуже Тона.
        Тон только хмыкнул. Следующий вопрос он задал спустя четверть часа.

        - Что нового?

        - Отец погиб.

        - Знаю. Прими мои соболезнования. Я, честно говоря, думал, что он бессмертный. Оказалось, что не он, да?  - две зеленоватые точки вспыхивают в темноте, так что Элдж инстинктивно закрывает глаза. Что это было?

        - Извини. Я случайно. Так в какой форме мамахен? Уже может махать крылом и мечом? Готова к новым победам и свершениям? Где, кстати, ее маршальский жезл?
        От обилия и идиотизма сыпящихся на него вопросов Элдж обалдевает и отвечает на последний. Зато совершенно прямо и откровенно:

        - Не знаю.

        - Молодец. Узнаю непобедимый геном Дар-Эсилей. Если тебе задали много вопросов, отвечай на самый идиотский из них. Причем в лоб. Что ты решил?

        - Не знаю.

        - А вот это непобедимый геном Дар-Халемов. Единственная семья на Аккалабате, которую когда-либо интересовала моральная сторона вопроса, а не выгода. Их родоначальник явно гульнул с какой-то верийкой.
        Тон отодвинул ногой к стене сформированные Элджи разноцветные стопки и уселся между ними. Элджи стоял как вкопанный.

        - Моральная сторона?

        - Ну да, а почему еще ты колеблешься? Ясно же, что с точки зрения практической лорд Дар-Халем с мечами на бедрах в качестве главы семейства куда авантажнее томной деле в кружевах и атласе. Кто там у вас сейчас заправляет в армии? Дар-Пассеры? Могут чувствовать себя совершенно свободными,  - Тон прощально-жизнерадостно помахал рукой.

        - Но королева…

        - Я тебя умоляю! Королевы Аккалабата со времен прекрасной Лулуллы были жестокими или мягкотелыми, развратными или ханжами, красавицами или уродинами, но дур среди них не было. А эта еще и патологически любопытна вдобавок.

        - Откуда ты знаешь?

        - Разведка докладывала. В общем, не вижу ни одной причины, по которой ты должен встать в оппозицию родной матери,  - видя, что Элджи не разделяет его энтузиазма, Тон посерьезнел.  - Мозги надо тебе прочистить, вот что. Пойдем постреляем.


* * *
        Алиссия Ковальская могла уйти из Звездного совета, могла осесть на Анакоросе и свести к минимуму вылеты за пределы Внутреннего кольца, могла после рождения Маро поставить крест на любой работе более опасной, чем составление отчетов и проведение совещаний. Но разлюбить стрелять она не могла. Поэтому тир в подземном уровне директорского дома был оборудован по последнему слову военной техники.

        - Неплохо.
        Элджи оборачивается на звук незнакомого голоса. Позади стоит высокий длинноносый мужчина, которого он видел в комнате спящим. Черная майка без рукавов, мускулистые плечи, серые крылья, руки в карманах брюк свободного покроя, высокие армейские ботинки. Пока Элджи рассматривает незнакомца, Антон завершает осмотр мишеней, кивает ему одобрительно и шагает вперед, раскрывая объятия:

        - Хьелль! Рад тебя видеть!

        - Взаимно.
        Тон едва заметно качнул головой, и Хьелль принимает предупреждение. Никаких обращений не слетает с его губ, колени, подогнувшиеся было в церемониальном поклоне, снова напряжены, руки протянуты с совершенно искренней радостью.

        - Ты живой,  - тепло говорит он.

        - Как видишь,  - Антон разжимает объятия, отступает на шаг и добавляет.  - Я не слишком Вас стиснул, мадам?
        Удар следует без предпреждения. Элдж не успевает и охнуть, как Тон отлетает в сторону, сбивая мишени и стойки, будто выпущенный из ракетной установки снаряд. Незнакомый дар опускает кулак, рявкает:

        - Дерьмо!
        И добавляет по-аккалабатски такое, какое Элдж никогда и не слышал, хотя он знает, что оно есть. Тейо Тургун за такие слова оторвал бы голову. Без суда и следствия.

        - Что про меня думаешь, Элджи?  - так же, как удар, без подготовки и в лоб.
        Элдж ничего не думает. Он просто встает на одно колено и наклоняет голову:

        - Лорд Дар-Халем.

        - Не надо, милый,  - кончики пальцев прикасаются к макушке Элджи.  - Встань. Будет лучше, если ты сразу станешь называть меня по имени.
        От этих переходов с грубого военного рыка к спокойному интересу в голосе и затем к материнской нежности можно с ума сойти. Элджи неловко поднимается, перекладывает оружие на стойке. Что дальше говорить, он не знает. Лорд Дар-Халем тоже молчит.
        Подходит Тон, потирая ушибленное плечо.

        - Ну ты даешь!

        - Еще раз ляпнешь такое - убью,  - грозно сомкнувшиеся на переносице брови и сжатые кулаки не оставляют сомнений в серьезности угрозы.
        Элдж аккуратно вздыхает и бочком вышмыгивает из тира. Это не первое его бегство за сегодняшний день, и похоже, что не последнее.


* * *
        Качели давно уже надо смазать, но, несмотря на душераздирающий скрип, Элджи упорно толкается ногой о землю. Вперед-назад, вперед-назад… Утром прошел дождь, деревянное сидение было изрядно мокрым. Это чувствовалось даже через орад, но вставать и идти никуда не хотелось.
        Вперед-назад… Еле-еле, так, чтобы мыском ноги доставать до земли между ближайшими лужами. Пока там Тон прощается с Лисс. В этот раз он решил не исчезать без предупреждения, как обычно, а сделать все по-человечески. Значит, ясно, чем он собрался заниматься. А ма… лорд Дар-Халем летит на Аккалабат. Сказал, что пока один, без Элджи. Хочет встретиться с Кори и поговорить с королевой. Вперед-назад… А Элджи еще год учиться. Почему, интересно, совершеннолетие наступает в пятнадцать лет? Будто что-то изменится за двенадцать месяцев. На Земле - в шестнадцать, на Верии - в восемнадцать. Совершенно произвольные цифры.
        Он просил Тона взять его с собой. Совершенно серьезно просил, все обдумав. И сформулировал хорошо, вроде бы, не показав, что о чем-то лишнем догадывается. Но тот отказал. Усмехнулся только и сказал, что без разрешения Хьелля не имеет права. А Хьелль его не отпустит. Он военный и понимает разницу между оправданным и неоправданным риском. Закончил Тон совсем уж обидно: «Когда-нибудь после, Элдж, когда все устаканится». Можно подумать, что ему интересно участвовать в том, что уже устаканилось. Он сейчас хочет, он же все понимает, он…
        Неожиданно земля уходит из поля зрения Элджи. Качели, запущенные сильной рукой, взмывают в небо. Он судорожно стискивает пальцы и так же судорожно пытается подыскать объяснение своему детскому занятию, косясь одним глазом назад, на фигуру в черном ораде, появившуюся так внезапно и незаметно. Лорд Дар-Халем продолжает раскачивать качели. Смотрит он при этом не на Элджи, а куда-то в сторону. И одновременно в себя. Качели взлетают все сильнее и сильнее. Элдж просит:

        - Хватит, а?

        - Боишься?  - улыбается Дар-Халем.

        - Нет. Просто…
        Лорду Дар-Халему, как и леди Хелле, достаточно этого объяснения. Вместо того чтобы толкнуть качели, он придерживает их рукой.

        - Я просто хотел посидеть, подумать. А тут они подвернулись,  - оправдывается Элджи. Аккалабатский дар на качелях - это нонсенс.

        - Да? А я думал, ты любишь качаться,  - Дар-Халем выглядит разочарованным.  - Твой отец очень любил.
        И поймав удивленный взгляд Элджи, добавляет:

        - Конечно, когда был маленьким. Меньше тебя.
        Удивление в глазах мальчика не пропадает, и Дар-Халем вынужден продолжать:

        - На Дилайне. Мы часто летали туда. К стодвадцатипятиюродным кузинам.

        - Вы никогда не рассказывали.

        - Бесполезно,  - слово звучит как приговор.  - Ты с Тоном попрощался?

        - Да.
        Элджи вдруг чувствует, что рука Хьелля прикасается к его волосам. Со времени возвращения с Йотхи он ни разу не дотрагивался до сына. И сейчас делает это робко, тут же спрашивая разрешения:

        - У тебя косички неровные. Можно?
        Элдж замирает, словно прислушиваясь к себе. Можно. Конечно, можно. Нужно.

        - Пожалуйста,  - ему, наверное, только кажется, что он говорит это вслух, потому что Хьелль переспрашивает:

        - Что?

        - Причеши меня, пожалуйста.
        Откуда он взял расческу? Неужели несколько дней таскал ее в кармане орада для этого случая? Элдж закрывает глаза, запрокидывает голову. Сейчас или никогда. Когда знакомые пальцы привычно тянут, переплетают пряди… Он рассказывает об утреннем разговоре с Тоном и ждет реакции.

        - Он летит воевать,  - Хьелль информирует об этом голосом прогноза погоды.

        - Ага, я знаю. Там не мечом надо будет, а парализатором. Или скорчером. Лазерным пистолетом. Я все умею.

        - Видел. У тебя ленточки все подерганные. И мятые, будто их корова жевала.

        - Извини. В общем он сказал, что без твоего разрешения не может быть и речи.

        - А что сам не хочет тебя брать, значит, не сказал? Свалил на меня всю тяжесть ответственности? Узнаю рыжую шельму,  - недовольно шамкает Хьелль сквозь зубы, в которых зажата ленточка. Первую он уже привязал, и с удовольствием любуется результатом.

        - Ну так и что?  - Элджи сам в ужасе от своей настойчивости. Сейчас ма… маршал Дар-Халем рассердится.

        - Только один вопрос. Ты хочешь лететь с ним просто потому, что хочешь лететь? Или чтобы произвести впечатление на принцессу?
        Элдж чуть не падает с качелей от неожиданности. Либо он разучился понимать по-аккалабатски, либо у Дар-Халема что-то помутилось в голове после трансформации и он разучился различать половые признаки.

        - На принца?  - переспрашивает он, желая блеснуть догадливостью.
        Хьелль фыркает, больно дергает его за косичку.

        - Элджи, ты смешной у меня. Не заметить того, что видно невооруженным глазом. На принцессу Маро, наследницу королевского трона Дилайны, буде он окажется восстановлен, на что я надеюсь.
        Развернуться, сидя на качелях, на сто восемьдесят непросто, но Элджи это удается. Хьелль, чертыхнувшись, еле успевает выпустить из рук косичку. Внутреннее время у него не запущено, все происходит в абсолютно человеческом ритме. Ребенок рыпнулся, и вторую косу придется теперь переплетать. Как всякий родитель, лорд Дар-Халем недоволен.

        - Ну что ты, в самом деле!

        - Извини. Я просто не ожидал. Он же видел, что я за ней ухаживаю, и не говорил ничего.

        - Значит, не против. Тебе повезло. Можешь лететь с ним. Я не возражаю.
        Переместившись снова за спину Элджи, Хьелль под эти рубленые фразы доплетает косичку и то ли на мгновение прижимает обе ладони к крыльям сына, то ли отталкивает его от себя.

        - Ты разрешаешь?  - обалдев от радости, спрашивает Элджи.

        - Элдж! Я экс-маршал Аккалабата. А ты мой сын. Проситься на войну в четырнадцать лет - нормально для всякого, в чьих жилах течет кровь Дар-Халемов. Желательно, чтобы тебя не убили. Но это уж как получится. Пойдем в дом: дам тебе кучу советов. Просить, чтобы был осторожней, не буду. Но лезть на рожон - запрещаю. Смотри и учись. Командир у тебя будет образцовый.
        Они идут к дому не спеша, но Хьелль говорит в ритме строевого шага, словно хочет поскорее сказать все важное, весь свой жизненный опыт успеть передать Элджи за оставшиеся несколько часов. На пороге он останавливается, крепко сжимает сыну руку:

        - Маро говорить нельзя. Даже намекать. Он не хочет. Обещай мне.
        Элджи вытягивает вперед кулаки с прижатыми друг к другу большими пальцами:

        - Клянусь.


        Хьелль Дар-Халем

        - Ваше Величество, лорд Дар-Халем к Вашим услугам.
        Ничего здесь не изменилось, в зале для личных аудиенций верховных даров, куда закрыт путь даже самым высокородным деле Аккалабата. Сколько я здесь не был? Пятнадцать лет? Страшно подумать. Единственное, что можно назвать новым,  - это то, что меня сюда втаскивают как государственного преступника, а не препровождают с почетом. Но и за то спасибо, что не зарезали прямо на космодроме. Прав был Тон: Ее Величество любопытна… и если правда про беспорядки в Виридисе…

        - Как ты посмела вернуться?  - королева не смотрит на склонившегося перед ней дара. На охотничий хлыст, услужливо поданный кем-то из стражи, прежде чем она приказала всем покинуть комнату, Ее Величество тоже старается не смотреть. Слишком велико искушение. Слишком серьезными могут быть последствия.

        - Здесь мой дом. Здесь мои сыновья. Здесь Вы, моя королева.

        - Неудачная последовательность. Девять из десяти моих даров начали бы с меня,  - королева уже точно знает, что не протянет руку к хлысту, не говоря уже о более жестких мерах, которые обсуждались утром на совете старейших даров. Но лорду Халему знать об этом пока не следует. Пусть побудет в напряжении.

        - Сколько из десяти ваших даров смогли взять Дар-Аккалу во время мятежа южных изменников?  - усмехается Хьелль.  - Пока меня тащили сюда, я слышал на улицах: в Виридисе неспокойно.

        - Неспокойно - это слабо сказано. Но ты здесь не при чем. Ты вне закона. И я тебе не доверяю.
        Королева старается держаться спокойно, но Хьелль видит, что удар попал в точку. В Виридисе более, чем неспокойно. И на улицах об этом не просто говорили: он видел сосредоточенных даров у витрин торговцев оружием, он заметил в небе не одного вестника в цветах Дар-Пассеров, и все они направлялись на юг. И на площади перед демократичным «Хромым скакуном» за столиками непривычно мало народу, и не пьяно перебраниваются молодые тейо, развалившись на деревянных табуретах, а сосредоточенно что-то обсуждают, сдвинув головы над тарелками с немудреной снедью.

        - Я сомневаюсь в тебе…
        Она словно хочет, чтобы я ее разубедил. Попробуем.

        - С каких это пор, моя королева?

        - Ты всегда был своевольным, лорд Дар-Халем, уж придется, видно, мне так тебя называть. И тебе нельзя доверять Дар-Эсилей. Одному ты позволил выброситься из окна в собственном замке, второму - погибнуть от рук ситийских головорезов вдали от дома. Я не намерена подпускать тебя к детям.

        - Я не согласен, Ваше Величество. Если и есть на этом свете что-то, что можно доверить роду Халемов, это наши жемчужноглазые соседи с Эсильских болот. Мы за них глотку любому порвем.

        - Факты говорят обратное, Дар-Халем.

        - Лорд Корвус жив, Ваше Величество.
        Вот уж не думал, что придется когда-нибудь воспользоваться этим аргументом, но я должен выйти отсюда прощенным как можно скорее. Иначе разъяренные ревнители Регламента могут отыграться на Медео - единственном из моих сыновей, который сейчас на Аккалабате.
        Ну отомрите уже, Ваше Величество. Сейчас я Вам все расскажу, не надо так волноваться. Эй, что это с Вами? Только не надо здесь умирать в такой судьбоносный момент! Я Дар-Халем, но с озверевшей ордой Ваших подданных, обвиняющих меня в Вашей смерти, я не справлюсь.

        - Лорд Дар-Халем, принесите воды.
        Знать бы, где у нее тут вода… Надо было спросить у Сида, но кто ж знал, что понадобится.

        - Нет, не надо. Вернитесь сюда и повторите, что Вы сказали.

        - Лорд Корвус жив, Ваше Величество. Его самоубийство было инсценировкой.

        - Сид? Паршивый мальчишка!

        - Нет, Сид ничего не знал. Все сделали я и тейо Тургун. Сейчас он на Делихоне, жив и здоров. Руководит их госбезопасностью. Это что-то типа лорд-канцлера, но с урезанным кругом обязанностей. И безо всякой публичности. А под могильной плитой в родовом склепе Эсилей покоится прах одного из южных изменников. Прошу простить за кощунство, Ваше Величество, но у меня не было особого выбора. Нужен был труп.

        - А Корвус, значит, улетел на Делихон?

        - Да.

        - С этой высокой деле, как ее?..

        - Вероник Хетчлинг. Удивлен, что Вы ее помните.

        - Я хорошо помню все, что мне надо, лорд Дар-Халем. То, что Вы сделали для Корвуса, я тоже запомню.

        - Я сделал это для Сида, Ваше Величество.

        - Для Сида… Понимаю. Ты не хотел, чтобы он начинал лорд-канцлерствовать с таким грузом, как сумасшедший бескрылый отец за плечами.

        - Вы проницательны, как всегда, Ваше…

        - Не льсти, Дар-Халем. Меня впечатляет, что ты так и не раскрыл Сиду правду.

        - Это была бы ненужная боль, моя королева. Ненужные страхи, сомнения, желания. Я видел свой долг в том, чтоб оградить его от возможных ошибок.

        - Сделать неуязвимым…

        - Если бы это могло быть так. Теперь Вы видите, Ваше Величество, мне можно доверять Дар-Эсилей.

        - Вижу. Дай мне перо и бумагу. Вон на том столике. Совсем позабыл, что где лежит?

        - Вы не хотите проверить то, что я Вам рассказал, моя королева?

        - Как? Послать шпионов на Делихон? Кому я могу доверить такую тайну! Вызвать Корвуса по коммуникатору? Это слишком серьезное испытание для такой старухи, как я, лорд Дар-Халем, а я надеюсь еще пожить, чтобы сделать лорд-канцлером твоего среднего сына. И потом - мы воюем в Виридисе. Все полагают, это обычные волнения местных даров, но я даже отсюда чую пламя гражданской войны. Так что примите командование у Дар-Пассера, берите сколько Вам надо войска и отправляйтесь. Только немедленно!

        - Повинуюсь, моя королева.

        - Постой, я тебя провожу, мальчик. А то никто не поверит, что я снова сделала тебя маршалом. Решат еще, что ты задушил старуху и хочешь бежать.

        - Раскидаю.

        - Не стоит. Силы тебе еще понадобятся. После победы выспаться не надейся. Явишься во дворец и подробно доложишь.

        - Вы стали интересоваться подробностями сражений, моя королева?

        - Нет, Дар-Халем, ты подробно опишешь мне, как происходит обратная трансформация. И кто тебе с нею помог.
        Старуха с трудом выбирается из широкого кресла. В последнее время она сильно сдала, как-то усохла и сморщилась вся еще больше. Пока она, опираясь на его локоть, шаркает к двери, Хьелль пытается вспомнить, когда видел ее без морщин. Пожалуй, что никогда. А ведь законсервировалась на славу, бессмертная наша горгулья. Вот и Сида пережила. И не только его. Спросить бы у нее, как она справляется с воспоминаниями. Не ответит.
        Одной рукой приоткрывая дверь, второй - той, на которой висит королева - Хьелль проверяет расстояние до рукояти меча. Мечи позаимствованы у Элджи, но на дворцовую стражу их хватит. Надо будет заскочить в замок и проверить, куда делась та пара клинков, которую Сид все время пытался навесить на Кори. Хьелль болезненно хмурится. Сид, Сид…
        Разговоры в комнате, прилегающей к аудиенц-залу, смолкают. Старшие дары все уже прочитали по глазам королевы, по той уверенности, с какой она доверяет себя Дар-Халему, по тому, как спокойно обводит он взглядом присутствующих, словно оценивая их возможное место в военном строю. Они много раз видели этот взгляд, которым непобедимый маршал Империи отделяет тыловую штабную сволочь от перспективных полевых командиров, талантливую молодежь от неизбежного балласта
«середнячков», небоеспособных стариков от еще крепких ветеранов, готовых если не силой своей, то мудростью многократно усилить армию Ее Величества. Его армию.
        Конечно, среди младших даров, находящихся сегодня во дворце, большинство никогда не чувствовало на себе взвешивающего взгляда одного из лучших военачальников Конфедерации. Но властительница Аккалабата не настроена разговаривать с бестолковыми - она просто протягивает приказ о возвращении Дар-Халему поста главнокомандующего. Протягивает не кому-то определенному, а в пространство, ни на секунду не сомневаясь, что подхватят, развернут, зачитают, как положено. Услужливая рука верховного дара Пассера, временно исполняющего при Ее Величестве все свободные придворные роли, принимает пергамент. Королева не удостаивает его даже кивком, а продолжает прерванный разговор:

        - Иди, Дар-Халем, и чтобы через неделю ты доложил мне о спокойствии в южных пределах Империи.
        Хьелль отвешивает глубокий поклон и быстро идет к противоположному концу комнаты. Он не боится дротика в спину или отравленного шипа на конской уздечке. Легкого поглаживающего движения, которым отпустила его королева, достаточно, чтобы даже самые бестолковые поняли: он прощен, он принят, более того, обласкан. Ни одна дворцовая крыса теперь не осмелится… Он знает, что этого было достаточно, поэтому с некоторым недоумением, уже закрывая за собой дверь, слышит, как королева все-таки говорит:

        - Дары, мой маршал отправляется наводить порядок на юге. Прошу беспрекословно слушаться его распоряжений. Мы рады снова видеть верховного дара Халема.


* * *

        - Эй, Дар-Халем!
        Совсем страх потеряли эти Дар-Умбры. Четверо взрослых. Мелкота не считается. Выстроились как на параде. Кажется, я обещал Элджи съесть их живьем. Мама всегда держит свое слово, мой милый.

        - Хьелль, мы не драться,  - вперед выступает верховный лорд Цун Дар-Умбра.
        Хорошее решение: он последний, кому я готов без разбирательств размозжить голову - слишком много крови вместе пролито, слишком много каши съедено из одного котелка на полях сражений.

        - Мы хотим поговорить про Элджи.
        Зря я убрал руки с мечей. Конечно, я тысячу раз успею, но не надо было даже позволять ему раскрыть свою грязную пасть. Вот зачем мелкоту привели. Смотрины решили устроить, подонки, сволочи…

        - Посмотри, Дар-Халем. У нас много хорошего молодняка. Некоторых Элджи знает с самого детства.
        Нескольких мальчишек выталкивают вперед, они склоняются в церемониальном поклоне перед верховным главнокомандующим Аккалабата, отцы с гордостью следят за ними. Бред, Чахи меня побери, какой это бред!
        Лорд Дар-Халем гневно вздергивает подбородок:

        - Не нуждаемся. Элджи не идет под дуэм. Нам больше не нужен карун,  - цедит он, обливая застывших от ужаса мальчишек ледяным презрением.
        Лисс, дорогая, как ты была права! Муж и жена - один демон Чахи. Много чему я научился у Сида.

        - Что Вы, лорд Дар-Халем!  - один из родителей, почуяв неладное, выскакивает вперед, чуть ли не заслоняя сына своим телом. Ох, всыплет же ему по первое число глава клана за такую несдержанность!

        - Мы не хотели Вас обидеть! Мы предлагаем наших мальчиков Элджи как дойе!
        Много чему я научился у Сида. Только не дипломатии. И не читать чужие мысли на расстоянии. Только и могу, что воевать с Виридисом, да не оставит его покровительством демон Чахи, поминаемый мной сегодня ежесекундно. Вот, значит, как все изменилось! Нам предлагают выбрать дойе. Даже с риском для жизни мальчишек. Что, если бы я, не разобравшись, начал рубить головы?
        Дар-Умбрам в практической сметке не откажешь. Сообразив, что Пассерам теперь ловить нечего, сразу пришлепали крепить семейные узы.
        Хьелль, не меняясь в лице, вновь позволяет мечам под орадом тихонько звякнуть. Дар-Умбры выдыхают синхронно: этот звук говорит, что рукояти мечей отпущены.

        - Спасибо,  - говорит лорд Дар-Халем, спокойно улыбаясь.  - Мы рады вашему предложению, клан Дар-Умбра. Мы высоко ценим дружбу, связывающую наши семьи много веков, и ваше воинское искусство. Я поговорю с Элджи. Думаю, дело можно решить ко всеобщему удовольствию.
        Мальчишки, пятясь, кланяются. Их лиц не видно, но в глазах всех старших даров читается облегчение. И несусветная радость - урвали, первые урвали лакомый кусок со стола верховного маршала!
        Хьелль вдруг делает шаг вперед, хлопает Цуна Дар-Умбру по плечу:

        - Знаешь что?  - прищуривается он.  - Пойдем-ка с тобой, выпьем. Бить стекла в
«Треснутом мече» или «У старого крысолова» нам уже не пристало по возрасту, но
«Четыре чала» - вполне злачное место для нудных воспоминаний двух старых друзей по оружию, не находишь?
        Это то, чего я больше всего боялся. Не королевы, не реакции сыновей… Если он сейчас со мной не пойдет, значит, все зря. Никакими обратными трансформациями, никакими указами королевы нельзя сделать из леди Хеллы Дар-Эсиль Хьелля Дар-Халема. Верховного главнокомандующего - можно, а Хьелля - нельзя.

        - Хьелль, ты отстал от жизни. Там нынче разбавляют эгребское,  - Цун Дар-Умбра комплекцией напоминает покойного отца Хьелля, поэтому ответный хлопок отдается в позвоночнике маршала от шеи до копчика.  - Идем, я покажу тебе, где теперь пьют дары Аккалабата. Хотя, конечно, ты не заслуживаешь…

        - Это еще почему?  - грубовато интересуется Хьелль.

        - Потому что аристократическая задрыга леди Дар-Эсиль никогда не позволяла мне ущипнуть себя за задницу,  - Цун сально поблескивает глазами, ждет продолжения. Молодежь, никогда не бывавшая в военном лагере на переднем крае, краснеет и изучает возможности бегства.

        - Да на здоровье, придурок!  - Хьелль демонстративно поворачивается спиной. Сквозь шорох орада слышен легкий призвук мечей: руки легли на гарды.

        - Нет уж, жизнь дороже. Пошли, Дар-Халем, я угощаю. Возьмем кого-нибудь из молодых? Потренируем.

        - Выбери сам, только чтоб пить умели и помалкивали, когда старшие говорят.

        - Зная тебя, могу представить, что они упадут под лавку раньше, чем мы доберемся до рассказа о первой войне с Виридисом.

        - С каким Виридисом?  - Хьелль невинно вытаращивает глаза.

        - Ну тебя к Чахи!
        Задевая нарочито широко отставленными мечами прохожих, два верховных дара печатают шаг по брусчатке хаяросских улиц, перебрасываясь короткими фразами. За ними трусят с выражением младенческого восторга на лицах избранные представители молодежи Дар-Умбра. Рты у них открыты от пиетета, во взорах, бросаемых по сторонам, особенно в тот момент, когда процессия минует кого-то из сверстников, только одно:
«Ну посмотрите же на меня! Я иду пить эгребское с легендарным Хьеллем Дар-Халемом! Меня пригласилииии!»
        Хьелль иногда косится за спину на все это безобразие, подмигивает Цуну Дар-Умбре и тихо молится про себя святой Лулулле, чтобы у Цуна хватило ума отвести его в какой-нибудь новомодный кабак, а не туда, где они куролесили в юности вместе с Сидом.


        Кори Дар-Эсиль
        Уверенные штрихи, кисть замирает на мгновение, создавая утолщение на конце линии, почти незаметный разрыв и - опять вверх. Накамура рисует, сидя на коленях перед невысоким столиком. Администрация Когнаты создает ученикам дипломатической академии «все условия», чтобы они чувствовали себя как дома. Иначе никто во всей Конфедерации не поедет в такую глушь и мороз. Тем не менее сюда даже есть конкурс. Без вступительных испытаний принимаются только дети известных дипломатов и политиков: когнатяне свято верят в преемственность, семья здесь превыше всего. Поэтому на Когнате не только и даже не столько учатся: здесь заводят знакомства и обрастают контактами будущие вершители межпланетной политики. А умение терпеть холод никому еще не мешало. Тем более что это единственное неудобство.

        - Ты не сосредоточен, Кори!  - недовольно бурчит Накамура. Преподавательница по теории и практике искусства Лала, дочь представителя Когнаты в Звездном совете, поднимает голову от книги. Это ее любимое изобретение - уроки, на которых имеющие хоть какие-нибудь способности к изобразительному искусству представители разных цивилизаций пытаются передать свои навыки товарищам с других планет. Дело не только в том, что верийцы учатся рисовать красками, а земляне пытаются вылепить что-то сносное из голубой мхатмианской глины. Диалог культур - Звездный совет тешится новой игрушкой, и каждое общеконфедеративное учебное заведение должно соответствовать.
        Сегодня очередь Накамуры Мидори. Японская живопись в исполнении десятка будущих дипломатов сама на себя не похожа. Даже второй землянин в их параллели, светлоглазый крепыш Бьорн, который вот уже час пыхтит над потенциальным шедевром под названием «Золотые рыбки под вербой», не в силах стереть презрительную усмешку с лица Накамуры-сенсея. Невысокий, желтолицый Накамура в четвертый раз сдирает лист толстой шероховатой бумаги с мольберта Бьорна: «Сначала!» Бьорн тяжело вздыхает и начинает сначала. Загнутый штрих, обозначающий рыбу, получается у него
«слишком однородным». Спорить бесполезно. Мидори уже повернулся спиной и, подмигнув Кори, направляется к новой жертве.
        В другой раз Кори тихо посмеялся бы над маленькой местью Накамуры. Неделю назад Бьорн побил его в кулачном бою - национальном виде спорта Когнаты, который в порядке знакомства с местной культурой изучают все мальчишки. Теперь лучший друг заставит его рисовать рыб до изнеможения. Но сегодня ни демонстративно разводящий руками Бьорн, ни приглашающе подмигивающий Накамура не способны заставить Кори забыть о двух письмах, полученных утром.
        Первое пришло по электронной почте (Кори внутренне поморщился). Элдж в двух строках сообщал, что Кори следовало бы в ближайшие выходные слетать домой: есть кое-что, о чем ему следует знать, это связано с мамой, и он, Элдж, по зрелом размышлении, одобряет. Кори же он, как старший брат, просит не принимать скоропалительных решений и понять, что «он по-прежнему любит их и делает все для их блага». В общем, типичный дурашка Элджи: полная околесица и сплошная каша в голове. Сначала мама, потом какой-то он, который «все для их блага». Тейо Тургун?
«Никуда не полечу»,  - решил Кори, тем более, что письмо было отправлено две недели назад на адрес академии и валялось на почтовом сервере все это время: никому не приходило в голову, что дару Аккалабата могла явиться электронная корреспонденция.
        Второе письмо было, как положено, нацарапано на пергаменте безобразным почерком Медео. Прочитав его, Кори понял, что не просто полетит, а полетит немедленно. То есть когда будет оказия на Аккалабат. Специально корабли с Когнаты туда не летали, но если возникала возможность обменять шикарные длинношерстные меха на не менее роскошные умбренские самоцветы, то «Почему бы и нет?» - говорила торговая палата Когнаты, и пилот, на все стороны склоняя «больных на голову лордов, которые не могут сделать нормального космодрому», садился на доживавшие свои последние дни плиты того, что на Аккалабате космодромом называли. Происходило это не так уж и редко, так что у Кори был шанс в ближайшие выходные, то есть послезавтра, лично увидеть то, о чем сбивчиво, не скрывая своего ужаса и растерянности, повествовал в письме младший братишка:

«Кори, привет! Тут такое… Вернулась с Анакороса мама. Точнее, не мама. Мама улетала. А вернулся он - тот, с которым был дуэм у отца. Лорд Хьелль Дар-Халем. Он называет нас сыновьями. А мне противно. Я не знаю, что делать. Вчера сбежал из дома, перебрался в город к Эрлу Дар-Пассеру. Тебе, разумеется, туда соваться не надо. В общем, прилетай. Скажи ему, пусть выметается из нашего замка. Элджи написал мне письмо, что не возражает, что ему этот Дар-Халем даже понравился. Но Элджи был всегда ненормальный. А все теперь ждут, что скажет королева.
        И еще. Отец Эрла собрал всех молодых Дар-Пассеров и сказал им, что, даже если им это не нравится, пусть они засунут свое мнение себе в… ну, ты понял… и не лезут к нему. К Дар-Халему. А тогда Бико сказал, что можно ведь и вдесятером навалиться… А лорд Дар-Пассер стал хохотать как сумасшедший и сказал… В общем, я не понял точно, что он сказал, но смысл был такой, что она… что он их и десятерых уложит как нечего делать. Этого же не может быть, правда, Кори? А тейо Тургун с ним остался в замке. Предатель. Отец бы никогда не позволил. И ты разберешься с ним, да? Прилетай поскорее, пожалуйста. Твой брат Медео. Хвала королеве!»
        Кори гневно распахнул крылья. Что они там думают? Что он, наследный лорд-канцлер Аккалабата, будет терпеть чужака в своих владениях? Что он позволит какому-то нарушившему все и всяческие нормы Регламента Дар-Халему рассесться в каминном зале Эсильского замка? «Она должна была снова выйти замуж!» - возмущению Кори не было предела.
        Он специально изучил эту главу Регламента: деле, потерявшая мужа и имеющая несовершеннолетних детей, должна осчастливить собой другого дара. Который возьмет на себя заботу о ее отпрысках, и в благодарность она родит ему нового сына. Все просто, как молитва святой Лулулле. И все не так, как в реальности. Но реальность не изменится из-за того, что ты, стоя на балконе под вяло сыплющимися с небес холодными хлопьями, будешь тупо пялиться то на злосчастное письмо, то на пустынный в зябкий рассветный час школьный двор - белый-белый, весь заваленный этими хлопьями.

…Ты не можешь не успеть.

        - Эй, ваше лордство, дверь хоть закрой - комнату выстудишь!  - из соседней форточки выглянула сочувствующая физиономия Бьорна.  - А еще лучше, иди к нам - Мидори химичит какое-то безалкогольное варево, идеально согревающее перед занятиями.
        Кори отрицательно машет рукой. Меланхоличный дзен в исполнении Мидори он еще способен вынести, но неиссякаемую жизнерадостность Бьорна… Однако балконную дверь затворить все-таки стоит.

…Не бойся. Делай то, что тебе хочется. Ты все успеешь. Ничего не отменяй из-за недостатка времени. Просто иди вперед и атакуй, как считаешь нужным.

        - Подожди.
        Голос Мидори. Как всегда. Одно слово и пауза. Переспрашивай.

        - Что тебе?

…Ты… меня… Не заденешь.

        - Кори…

        - Говори уже!

        - Если ты не замерз… Ты можешь постоять так еще немножко? Белые снежинки на ораде и твоих волосах - это красиво. Мне пять минут надо.
        Дождавшись отрешенно-утвердительного кивка Кори, Мидори ныряет куда-то в комнату за рисовальными принадлежностями и под аккомпанемент негодующего рева Бьорна тоже распахивает балкон. Примащивается на пороге, чтобы снег не попадал в тушь. Бормочет себе под нос - ритмичное, незнакомое.

        - Громче!

        - Снег согнул бамбук,
        Словно мир вокруг него
        Перевернулся.

…Не Халем, похож только внешне. Эсили кровь подпортили.

…Да уж, можно вздохнуть спокойно.

        - Уродливый ворон -
        И он прекрасен на первом снегу
        В зимнее утро!
        Кори нравятся японские хокку. Странные, но верные слова. И Мидори нравится, что они нравятся Кори. Бьорн долго пыхтел, ревновал, пытаясь придумать, что может противопоставить японскому искусству недомолвок многословная старая Европа. Кори покорно смотрел в компьютерный экран, на котором выясняли отношения нелепо орудующие старомодными мечами косматые дикари по произвищу Нибелунги, но так и не проникся. И только однажды, когда отчаявшийся Бьорн хлопнул перед ним по столу толстым томом с женщиной на обложке - в платье, похожем на наряды аккалабатских деле, только цветном, и с кинжалом в руке - «Кристин, дочь Лавранса» - Кори заинтересовался и в два дня проглотил роман. Европа была реабилитирована, и Кори и Бьорн - оба вздохнули спокойно.

…отдай и закажи себе новые в Умбрене…

        - Не хмурься.

        - Мидори, я не могу, у меня проблемы.

        - Ты будущий глава дипломатии своей планеты. Учись владеть лицом.

        - Не учи меня. Ты не мой отец.
        Кори сам произнес это слово, но извиняется почему-то Мидори. Даже встает на колени и опускается лицом к земле. Значит, чувствует себя сильно виноватым.

        - Прости.

        - Ничего.

…Ты даже представить себе не можешь, насколько то, что он делает, отличается от того, что делал…

… Что делал любой Дар-Халем в его возрасте…
        Бьорн тянет шею, заглядывая через плечо, но Мидори прячет от него рисунок. Тогда он на минутку исчезает за плотной занавеской и возвращается с дымящейся глиняной кружкой. Сует ее Кори в руки.

        - Мидори! Он у тебя совсем окоченел. Дозволь хоть глинтвейну. Хотя безалкогольный глёг - это мертвому припарки.

        - Ему можно алкоголь,  - Мидори ни на секунду не отрывается от рисунка. Тонкая кисточка летает вверх-вниз, узкие брови на желтоватом лице сопровождают ее движения. Даже подбородком Мидори себе сейчас помогает.

        - Он несовершеннолетний,  - возражает Бьорн.

        - Ты не у себя дома в Лиллехаммере. И Кори - дар Аккалабата.
        Кори отхлебывает горячую, пахнущую незнакомыми специями жидкость. Все-таки земляне странные: ну, что может сделаться от пары бокалов хорошего красного вина здоровому молодому организму? Вообще не предмет для обсуждения. Но хорошо, что они есть, эти двое. С ними не так погано. Можно притвориться, что слушаешь, смотреть на белый школьный двор, где только-только начали появляться первые фигуры в мохнатых шубах, и думать о своем.

…Прости, но ни ты, ни Тургун не имеете ни малейшего шанса понять и оценить эту нашу способность. Не говоря уж о том, чтобы ее воспитать.

        - Кори, ты меня слышишь?  - Мидори теребит его за рукав.  - Посмотри. Нравится?
        Глинтвейн давно кончился, и пальцы обеих рук оледенели. Это было явно не пять минут. «Но дело того стоило»,  - думает Кори, разглядывая то, во что Мидори ухитрился превратить пустой лист сероватой бумаги. От одного взгляда можно замерзнуть. Холодный снег на плотной теплой ткани орада, на черных густых волосах, холодный снег на плечах, льдинки в темных отчужденных глазах, холодные мысли, снежинки в холодных ладонях…

        - Похож,  - констатирует Бьорн.

        - Здорово,  - признается Кори и тянется за портретом.
        Мидори - гениальный художник. Зачем ему дипломатия? Надо будет как-то спросить.
        Мидори отдергивает рисунок. Кори поленился ускорить внутренний временной поток и разочарованно щелкает пальцами в воздухе.

        - Не тебе.

        - Я имею право.

        - Щассс,  - шипит Мидори уже из-за балконной двери.

        - А кому?  - Кори и Бьорн произносят одновременно.

        - Выставлю на аукцион. Кори пользуется популярностью.

        - Убью.

        - Какая средневековая жестокость!  - притворно возмущается Мидори.

        - Правда, зачем он тебе?  - любопытствует Бьорн.

        - Подарю Лале. Она к нему неравнодушна.

        - Убью медленно, с особой средневековой жестокостью,  - Кори стряхивает с орада снег и отступает в свою комнату. Письмо Медео засунуто глубоко в карман, но тяжелые мысли не спрячешь.


* * *

        - Кори, останься после урока,  - ласково просит Лала, и Бьорн с Мидори многозначительно переглядываются. Лала - красавица: высокая, стройная, тонкокостная, почти прозрачная. С прошлых каникул Бьорн, как и все мальчишки в колледже, записавшийся в число поклонников Лалы с первого курса, приволок ей в подарок огромный альбом земной живописи, заложив страницу с картиной, на которой, по его мнению, Лала была изображена. Кори запомнил название - «Весна», Ботичелли. Сходство было очевидным: даже толстокожий Бьорн смог его разглядеть. Мидори тут же обзавелся качественной репродукцией и повесил у себя в комнате.
        В Лалу были более или менее влюблены все учащиеся мужского пола. А она благоволила Кори. Который в силу своего аккалабатского происхождения был влюблен как раз менее всех. Однако с первого дня на Когнате он оказался под ее ненавязчивым, ласковым покровительством. И за день до его первого на Когнате альцедо, когда он судорожно соображал, кто из соседей - Бьорн или Мидори - нанесет меньше вреда его драгоценному оперению, Лала пригласила Кори к себе. Спокойно сообщила о поступившей от его отца по дипломатическим каналам просьбе, разложила на столике свиток, который шутливо окрестила «инструкцией по уходу», и велела раздеться.
        С тех пор Кори стал вхож в дом - густо пахнущую свежим деревом и горячими пирогами бревенчатую усадьбу в получасе езды на снегоходе от колледжа. Во дворе усадьбы носились друг за дружкой или дремали, свернувшись калачиком, ездовые собаки - знаменитые когнатские сневы, не боящиеся ни льда, ни мороза, ни ветра. В камине всегда рокотал живой огонь, хозяйка, несмотря на свою небесную бестелесность, готовила вкусно, и Кори никогда не отклонял приглашений, хотя одноклассники смотрели на него странно и шептались по сторонам, а Мидори и Бьорн даже пытались вслух отпускать сальные шуточки по поводу и без. Парочки демонстраций того, как работает внутреннее время даров Аккалабата в боевом режиме, хватило, чтобы заткнуть рот даже самым неуемным пошлякам.
        Сам Кори о причинах столь нежного к себе отношения не задумывался, терпел прикосновения прохладных пальцев ко лбу, легкие объятия при встрече, не обращал внимания на то, как туманились глаза его прекрасной хозяйки, когда он прощался рано утром и уезжал в колледж. Лала много расспрашивала об Аккалабате, внимательно слушала, и Кори было с ней хорошо.
        Когда пришло известие о гибели отца, Кори впервые отправился к Лале сам, без приглашения, и был поражен тем, насколько близко к сердцу она приняла его горе. Он не плакал - она пролила слезы за него, старательно пряча от мальчика красные глаза. Она его не утешала - будущий лорд-канцлер Аккалабата не нуждался в словах сочувствия. Просто сидела рядом, обняв Кори одной рукой, и они вместе смотрели на пламя камина. Искорки улетали в трубу, и, казалось, вместе с ними улетала вся прошлая жизнь, и как черный пепел вставал и разворачивался загадочными силуэтами вдоль задней стенки камина, так разворачивалась перед Кори жизнь новая, взрослая.
        Он улетел на следующий день на Аккалабат, вместе с Медео и Элджи стоял перед королевой, сопровождал рыдающую мать во главе траурной процессии, сидел у ее кровати утром, когда она, растрепанная, жалкая, какой он ее никогда не видел, металась по мокрой подушке, не в силах даже взять с тумбочки кружку с водой, и шептала без перерыва: «Сид! Сид! Зачем ты? Я во всем виновата». И еще много странных слов, пока не пришел тейо Тургун, и не отхлопал ее по щекам, и не выгнал их, перепуганных, в каминный зал, где на столе лежал свиток - письмо от королевы с приказом определиться до завтра, кто из них будет наследовать дариат, и подтверждением права Кори на лорд-канцлерский титул.
        Элдж тогда вытаращил глаза: он ничего не знал. Но Кори его успокоил: забирай себе главный замок и ступай на свой Анакорос, нам с Медео хватит крепости на холмах. Она поновей и попроще, но для лорд-канцлера, которому большую часть времени все равно придется проводить в столице, вполне подходит. Надо только привести в порядок маму, чтобы она явилась к королеве и обсудила с ней наше решение. Тейо Тургун только хмыкнул, слушая Кори, пробормотал под нос: «Что они там с ними делают на этой Когнате?» - и велел мать до вечера не тревожить: «Я сам с ней поговорю».
        Леди Хелла вышла к обеду, как всегда, безукоризненно убранная, со сложной прической и лучшими драгоценностями дома Эсилей на шее и на руках. Обычным своим ровным голосом расспрашивала Элджи об Анакоросе, а Кори о его успехах на Когнате, нахмурилась на Медео, который ел по обыкновению торопливо, хватая еду руками, и пригрозила запереть его на год в корпус на исправление. Медео привычно схамил и заслуженно получил по губам. Кори облегченно вздохнул: ничего не изменится, мама справится, Элджи молчит и разглядывает пол, как обычно, Медео выводит всех из себя. Только отца больше нет, и место его во главе длинного стола на разлапистых ножках не занято. Велено было закладывать лошадей: леди Хелла назавтра намеревалась отправиться во дворец.


* * *

        - Кори, чем ты расстроен?  - он не собирался жаловаться, но Лале не смог не рассказать. Точнее, он не рассказывал, просто сунул ей в руку два письма - распечатку электронного элджиного и свиток Медео - и спрятал взгляд, отошел к окну, стал смотреть на ледяную гору, с которой с визгом и хохотом скатывались первоклассники. Лала закончила читать, подошла сзади, руки положила на плечи, носом уткнулась в волосы. Стало тепло и уютно.

        - Поедем ко мне, хочешь?

        - Хочу.
        Полчаса на снегоходе сквозь сугробы, никогда не тающие в низине, где расположен академический кампус, напрямик через заснеженный лес, по пустынной равнине с одинокими усадьбами, от которых доносится собачий лай и тянет каминным дымом. Меховой орад промерзает насквозь, даже под плотно застегнутый капюшон забивается белая крошка. Руки даже в кабине немеют, плотные клубы пара вырываются изо рта. Можно не разговаривать.
        Лала сосредоточенно вглядывается в хорошо накатанную колею: здесь, на равнине, живут практически все наставники Академии. Им, выросшим на Когнате, такая дорога не в тягость, а в радость. Не случайно путь не огибает небольшие пригорки, а карабкается на них, а дальше - снегоход летит, как с трамплина, и плюхается на снежную поверхность, поднимая белые брызги. Лала взвизгивает от восторга, и Кори, несмотря на свое мрачное настроение, не может удержаться от улыбки, глядя на ее лицо. «Интересно, как бы она реагировала на полет? Жалко, что здесь так холодно, и я не могу взять ее с собой в небо»,  - не в первый раз думает он.
        Въехав во двор усадьбы, Лала тормозит так же резко, как стартовала из гаража академии. Мотор взревывает, и снегоход по инерции описывает огромный круг, немного заваливаясь на бок. Собаки - белые, рыжие, черные - с лаем бросаются врассыпную. На Когнате никогда не запирают ворота: на каждой усадьбе есть надежные четвероногие сторожа, да и кому из чужих придет в голову забираться в такую даль? Зато двери и ставни в домах впечатляют своей основательностью: они - преграда не для незваного гостя, а для мороза.
        Какой-то, по мнению Кори, полный кретин написал в Классификаторе разумных рас Вселенной, что когнатяне - одна из самых неравномерно развитых цивилизаций. Разработав фантастическую технологию использования энергии Эгиталоса - светила Когнаты, имея в своем распоряжении химические и физические лаборатории, создающие все новые и новые материалы с заданными свойствами, главное из которых - морозоустойчивость, эти чудаки греются у каминов в своих деревянных усадьбах, гоняются на лыжах за пушным зверем, и никакие вопли зеленых по всей Конфедерации не заставят их отказаться от шуб из натурального меха. Действительно, крошечная пирамидка, за принцип действия которой ситийцы отвалили правительству Когнаты половину своего военного флота (но так и не смогли, даже имея в руках прототип, запустить серийное производство), установленная на крыше, способна освещать и отапливать в шестидесятиградусный мороз многоэтажный дом или километровую теплицу с тропическими растениями.
        На коньке дома у Лалы тоже вращается блестящая пирамидка, дающая свет и тепло, но терморегуляторы выставлены так, что без затопленного камина в комнатах сразу становится зябко и неуютно. Рамы и дверные проемы обрабатываются особым веществом, которое, испаряясь, создает теплоизолирующую завесу, сохраняющую свои свойства в течение года. Но сама усадьба срублена из настоящих бревен, как это делали сотни лет назад, в ней всегда стоит запах соснового леса и янтарная смола проступает на спилах.
        По тому же принципу, что и пропитки, защищающие от холода дом, действуют лосьоны и кремы, которыми пользуются когнатяне: состав не просто предохраняет кожу от негативного воздействия окружающей среды - он не позволяет морозу даже подобраться к телу, создавая вокруг человека невидимый ореол, обеспечивающий баланс теплообмена. Чистокровному когнатянину достаточно раз в два-три дня натереться лосьоном с ног до головы и утром принять дозу энерготоника, чтобы не испытывать никаких неприятных ощущений, даже когда столбик термометра падает до восьмидесяти.
        На представителей других рас достижения когнатянской химии действуют по-разному: в архивах Академии хранятся подробные описания дозировок и побочных эффектов, и все равно каждый, прибывающий на обучение, первые два месяца находится под неусыпным контролем врача. Аккалабы на Когнате более частые гости, чем на других планетах вне своего сектора, поэтому Кори легко подобрали всю необходимую фармацевтику и предупредили, что мерзнуть он все равно будет. Но на уровне минус пятнадцати-двадцати, не более. Кори в ответ только пожал плечами и покорно присоединил баночки и флаконы, покрытые витиеватыми когнатянскими буквами, к не менее многочисленному арсеналу средств для альцедо.
        Мазать руки он всегда забывал, поэтому, пока помогал Лале накормить собак и загонял снегоход под навес, пальцы одеревенели окончательно. Не спасли даже толстые перчатки: сверху - волк, снизу - очередной суперматериал с труднопроизносимым названием и трудновообразимыми свойствами. Дуя на пальцы, Кори сбросил с ног унты, отряхнул полы орада от налипшего снега и потопал в гостиную разжигать камин. Через несколько минут появилась и Лала, захлопотала у сервировочного столика, поднялся пар над тарелками с супом.
        Ни возня с громогласно изъявляющими свой восторг по поводу возвращения хозяйки псами во дворе, ни поглощение горячего обеда не предполагали обмена мнениями, что продолжало Кори радовать. Он уже даже решил, что, пожалуй, не станет вообще заговаривать о своей проблеме: отвлекся, и ладно. Все равно, что бы ни сказала Лала, это не сможет повлиять на его решение: в выходные он летит на Аккалабат. Надо только договориться, чтобы она заказала ему место на торговом судне.

        - Я чай поставлю?  - нарушила молчание Лала. Кори кивнул. В ритуале заваривания чая была одна важная деталь: столик с чайными принадлежностями находился как раз за креслом, на котором любил сидеть Кори, и Лала, проскальзывая за спину, никогда не забывала потрепать мальчика по голове или чмокнуть в затылок.
        Сегодня ее рука задержалась на темных густых волосах подольше, поправила заколку, подтянула выбившиеся прядки… и сильно хлопнула по спине: «Не горбись! Сидишь, как старая водяная крыса, а не как…» Обычного продолжения «…будущий лучший фехтовальщик Аккалабатской империи» почему-то не последовало. Кори поднял голову: на лице у Лалы застыло странное выражение - будто ей только что пришло в голову что-то забавное и неуютное одновременно. Она бессознательно помешивала ложечкой в коробке с чаем и, казалось, пыталась решить в уме сложную математическую задачу.
        Звук реактивных саней раздался под самыми окнами.

        - Я никого не жду,  - задумчиво сообщила Лала. И через секунду - на глазах у удивленного Кори - уже бросила чай, запахивая плед, бежала - через всю комнату, в прихожую, распахнув дверь, через которую в комнату тут же ворвался холодный воздух, наружу - радостно, как ребенок, взвизгивая. Рядом с ее голосом послышался другой - мужской, низкий. Уверенный, но не грубый. Изобличающий внутреннюю силу, но не наглый. Голос, которому хочется доверять и подчиняться. Кори подобрался, но с кресла не встал.

        - Кто у тебя?  - вновь прибывший уже в прихожей, он стряхивает снег с обуви, снимает шапку, стучит ей по вешалке. Ехал он, очевидно, издалека, похоже, с космодрома. Судя по тому, как по-хозяйски он разбрасывает свои вещи по полкам и ящикам, он здесь свой.

        - И собаки не залаяли…  - думает Кори.  - Не знал, что у Лалы кто-нибудь есть.
        Он не ревнует, но ему неприятно. В такой неудачный день хотелось побыть вдвоем.

        - Это Кори,  - отвечает Лала, показываясь на пороге.  - Кори Дар-Эсиль.

        - Ах вот оно что,  - за ее спиной маячит высокая фигура с неприглаженной копной белобрысых волос на голове. Вериец. Голубые глаза, походный загар, камуфляжные брюки с кучей карманов и поясом, на который что только ни приторочено. В голосе нет недовольства, одно дружелюбие.
        Он выходит на середину комнаты. Вежливый Кори встает, готовясь к процедуре знакомства.

        - Кори, это Кир. Он… В общем, он здесь живет.

        - Приятно познакомиться.
        Улыбающийся вериец делает шаг вперед и протягивает… рука Кори, тоже вытянутая вперед для рукопожатия по конфедеративному обычаю, замирает в воздухе, потому что к ней, из рукава модной джинсовой куртки тянутся три зеленых щупальца.

        - Никогда не слышал про Хоммутьяр, парень?  - вериец не перестает улыбаться и щупальца не убирает.  - Я наполовину оттуда. Ты ничего не рассказывала ему, Лала?

        - Я ничего ему не рассказывала,  - Лала так напирает на «ничего», что Кори становится понятно: это не нейтральная информация, а предостережение.

        - Значит, я вовремя,  - как ни в чем не бывало констатирует Кир, который «здесь живет», и интересуется:

        - Ты здороваться будешь? Или тебе противно?

        - Нет,  - смущается Кори.  - То есть да. То есть мне не противно. И… вот,  - он неуклюже сует свою руку в щупальца. Они не холодные, вполне человеческой температуры, осторожно сжимают пальцы и высвобождают. Молодой мужчина испытующе смотрит на Кори:

        - Ничего? Пережил?
        Кори неопределенно пожимает плечами.

        - Кори, у тебя есть уникальная возможность познакомиться с одним из тех, кого вы проходите по школьной программе. Кир открыл Забытые города на Мхатме,  - преисполненным гордости голосом объявляет Лала.
        История не относится к числу любимых предметов Кори, но про Забытые города не слышал только ленивый. Кори восхищенно присвистывает:

        - Ух ты!
        И не удержавшись, добавляет:

        - Я думал, что вы старый.
        Кир, краснеет то ли от удовольствия, то ли от смущения. Лала ехидно резюмирует:

        - Вот такое производишь ты впечатление. Правильно, что в учебнике нет твоей фотографии крупным планом.

        - В астронете есть,  - Кир подтаскивает к камину еще одно кресло, и Кори обращает внимание, что, когда рукава натянуты низко, щупалец не заметно.

        - Лазят они в астронет, надейся!  - фыркает Лала.  - Обедать будешь?

        - Спасибо, у меня был деловой ланч на космодроме. Не успел проголодаться. А чаю можно. Кори, передай, пожалуйста, мою кружку с каминной полки.
        Кори изумленно таращится на каминную полку, пытаясь сообразить, какой из находящихся там предметов можно назвать кружкой. На помощь приходит Лала:

        - Он имеет в виду вон ту литровую бадью с отбитой ручкой. Я бы ее давно выкинула, но Кир, как всякий археолог, сентиментален. И мог бы сам дотянуться, нечего ребенка гонять.
        Кир нараспев произносит что-то по-когнатянски. Лала закатывается хохотом. Кори хмурится. Обычно они говорят на языке Конфедерации или по-аккалабатски (Лала на удивление хорошо знает язык), и он не носит транслятор. Несмотря на свой небольшой размер клипса белого металла слишком выделяется на фоне длинных темно-зеленых серег в ушах Кори: неэстетичность сочетания была признана высшей инстанцией в составе Кори - Мидори - Бьорн единогласно.

        - Кори, не обижайся,  - поворачивается к нему Кир, уже завладевший своей кружкой.  - Это строчки из старинной местной баллады с неудобосказуемым при несовершеннолетних содержанием. Нечто про то, как охотник вернулся домой, а жена…

        - Кир!  - предостерегающе восклицает Лала.  - Я все-таки его учительница. Подставляйте чашки.

        - В этом-то вся беда,  - замечает Кир.  - Если бы ты была моей учительницей, я бы тоже никогда в жизни не стал бы отвлекаться на то, чтобы разглядывать фотографии какого-то урода с щупальцами в учебнике. А уж про освоение газовых месторождений Хирундо подицепсами согласился бы слушать только в порядке индивидуальных занятий. С тобой. Здесь перед камином. Должно же быть равновесие прекрасного и безобразного в природе.
        Произнеся эту речь, Кир заговорщицки подмигивает Кори, и теперь уже смеются все трое. Но не успевает Кори подумать, что с явлением этого странного «здесь живущего» типа вполне можно примириться, что он, очевидно, рад оказаться дома и будет болтать и шутить, а это как раз то, что Кори нужно… а потом можно будет спросить про его последнюю экспедицию, и он будет бесконечно рассказывать - не успевает Кори подумать все это, как Лала, усевшись на диванчике возле камина и аккуратно подоткнув вокруг себя плед, говорит очень серьезным голосом:

        - Кир, у нас тут проблемы… семейные. Нужен совет. Кори, расскажи ему.
        В первый момент все в Кори восстает против этого предложения, сделанного как само собой разумеющееся: рассказать не просто о неприятности или горе - о позоре своей семьи человеку, которого он видит впервые в жизни. Да даже и не человеку! Он негодующе смотрит на Лалу. Это предательство - иначе и не назовешь. Но она встречает его взгляд спокойно:

        - Кори, Кир обладает удивительным качеством, свойственным всем хоммутьярам. Это умение сочувствовать и сопереживать. Ты можешь мне не поверить, но знай: он найдет слова, он подскажет решение… просто потому, что будет очень хотеть тебе помочь.
        Видя, что Кори не убежден, она продолжает:

        - Всякий раз, когда мне приходилось принимать жизненно важное решение, Кир был рядом. Один раз он даже принял решение за меня. И в тот момент, знаешь, я готова была его убить. А потом… если бы тогда он не настоял на своем… я сама умерла бы, наверное.

        - Собачья чушь,  - громко, нарочито громко говорит Кир, и его ясный и четкий голос на фоне хриплого шепота, на который сбилась Лала, звучит как голос надежды на фоне отчаянья.  - Все проще, Кори. Что бы там у тебя ни стряслось… рассказав это Лале, ты сделал свою проблему ее проблемой, а все ее проблемы - мои. Автоматически. Так что давай - колись.
        Кори рывком вынимает из внутреннего кармана утренние письма. Не глядя на Кира, протягивает Лале:

        - Делай что хочешь.
        Честно говоря, он не думал, что она их возьмет. Но Лала, приняв от него листок с распечаткой Элджиного мейла и свиток Медео, передает их через стол Киру. Кори наблюдает, как кончики щупалец разглаживают бумагу, разворачивают пергамент…

        - Вы прочитайте, а я объясню,  - предлагает он.  - Про дуэм, про Регламент, про то, как положено… И как она… он это все нарушил.

        - В курсе я,  - не отрывая глаз от письма Медео, отвечает Кир.  - Про всю вашу биологию, социологию, психологию, анатомию, физиологию…

        - Кир, хватит,  - Лала недовольно морщится.  - Кори, что ты решил делать?

        - Как что? Полечу в выходные домой разбираться! Это же ненормально. Возмутительно! Только такой идиот, как Элджи, может не понимать, что за мерзость произошла у нас в доме!
        Кир внимательно смотрит на него, и Кори осекается:

        - Что?

        - Это мой вопрос. Что за мерзость произошла у вас в доме? Точнее, почему это мерзость?

        - Ну… Так не принято. Дуэм - это освященное традицией установление, благодаря которому мы выжили на Аккалабате. Соблюдать Регламент - такой же долг любого дара, как уважать и защищать королеву, быть справедливым хозяином своего дариата, уметь фехтовать. То, что позволила себе наша мать,  - бесчестно. Оскорбительно по отношению к памяти отца. Это пятно на всем роде Дар-Эсилей. Мне же все будут смеяться в лицо… а я столько сил потратил, чтобы меня уважали…  - обиженно заключает он. Больше всего сейчас хочется снять орад, завернуться как следует в крылья и заплакать в голос. Облеченная в слова ситуация кажется еще более кошмарной, чем раньше.

        - Иди сюда,  - говорит Лала. Встретив его жалобный взгляд, повторяет:

        - Просто иди сюда,  - и делает приглашающий жест рукой к себе на колени.
        Кори как во сне переползает к ней на диванчик. Она приподнимает плед, притягивает Кори к себе, заставляет свернуться калачиком, он зажмуривается… во дворе лают собаки, за спиной шипит чайник.

        - У меня три вопроса,  - Кори открывает один глаз, настолько по-деловому звучит сейчас голос Кира.  - Ты меня слушаешь?

        - Ага.

        - Первый. Поставь себя на место отца. Хотел бы он видеть свою жену в постели с другим лордом?

        - Киииир!  - возмущенно шипит Лала.

        - Лала, я говорю не с ребенком, а с наследником одного из древнейших родов Аккалабата, наследником, который хочет взять в руки судьбу своей семьи. И я не собираюсь миндальничать. Не нравится - выйди.
        Кори открывает второй глаз. Подумать только, что кто-то способен так разговаривать с Лалой! И она, красивая, недоступная, гордая, не обижается. Просто поджала недовольно губы, и на лбу появилась маленькая морщинка. Кир тоже заметил, протянул щупальце, разгладил морщинку, провел по щеке нежно. Лала щупальце перехватила, поднесла к губам, чмокнула, улыбнулась. Кир осторожно вытянул его из ее тонких пальцев, снова переключился на Кори:

        - У тебя есть ответ? Что сделал бы лорд Дар-Эсиль, если бы увидел свою жену с другим даром?

        - Убил бы обоих,  - вырывается у Кори.

        - И молодец,  - одобряет Кир.  - Переходим ко второму вопросу. Скажи, пожалуйста, о лорд Кори, верный слуга короны и будущий глава клана Эсилей, кто полезнее для Империи и для клана: тусклая женщина в трауре, неспособная сама воспитать своих сыновей и ищущая поддержки в новом браке, или сильный мужчина, блестящий мечник и благородный дар, который сам кому угодно окажет поддержку? Насколько я знаю, и это подтверждается письмом Медео, твоя мать происходила из рода Халемов - лучших воинов Аккалабата. Или ты боишься, что по сравнению с восставшим из небытия Дар-Халемом твои фехтовальные таланты померкнут? Не хочется быть вечно вторым, а, Кори?

        - Не смейся над ним, Кир,  - просит Лала.

        - Ни на секунду. Это серьезные вещи.

        - Он не смеется.
        Лала смотрит на него удивленно, но Кори точно знает, что это так. Этот парень с щупальцами, который, судя по всему, никогда не был на Аккалабате, но многое про него знает, действительно хочет помочь. И он чрезвычайно серьезен. И внимательно прочитал письма. И додумывается до такого, что даже и не приходило Кори в голову, хотя должно было прийти. Кори мысленно посылает себя в задницу к демону Чахи. Сколько раз отец говорил ему, что дипломат не должен зацикливаться на одной стороне вопроса, должен стараться посмотреть на проблему с разных сторон! А он уперся: тот, кто живет сейчас в крепости на Эсильских болотах, перестал быть его матерью! Он больше не она, он не леди Хелла! Почему я не подумал о том, кем он стал теперь?
        В глазах у Кори - череда портретов на стенах халемского замка: маршалы Аккалабата, верховные главнокомандующие, лучшие мечники королевы, непобедимые, неподражаемые в искусстве владения внутренним временем дары Халема! И один из них ждет его дома!

…Осталось выяснить, как драться. Вернее, почему он не дерется, как Дар-Халем, хотя должен бы. Тебя ведь это тревожит, Сид?
        Картины сменяют одна другую. Мать и отец в тренировочном зале друг напротив друга обмениваются многозначительными взглядами, он между ними - непонимающий, отец протягивает ему изогнутые клинки - те, которые лежат сейчас под семью замками в сейфе Академии… Мать, снимающая с пальцев вычурные перстни, подворачивающая длинные рукава: «В стойку!» Сквозь пот, заливающий глаза,  - мать с тяжелыми мечами Халемов в руках, ничуточки не уставшая, идет к отцу, сидящему на полу у стены, он протягивает ей бутылку, она пьет из горла эгребское - на глазах у пораженного Кори. Отец, как никогда довольный, подмигивает…
        А лорд Дар-Пассер стал хохотать как сумасшедший и сказал… В общем, я не понял точно, что он сказал, но смысл был такой, что она… что он их и десятерых уложит как нечего делать.
        Вот почему нет скандала. Вот почему королева не разгневалась, а приняла ее… его.
        Кир терпеливо ждет. Он умеет не только принимать решения за других людей, он умеет ждать, пока люди примут свои собственные решения. Нужно их только чуть-чуть подтолкнуть. Поэтому, обменявшись с Лалой понимающим взглядом, он произносит таким ничего не значащим голосом, которым обычно говорят самые важные вещи:

        - Вижу, на второй вопрос ты сам себе ответил. Третий и последний. Насколько мне известно (исправь, если я ошибаюсь), случаи обратной трансформации в истории дуэма неизвестны. Но мне сомнительно (и каждый, кто хоть немного изучал генетику и тендерную биологию, тебе это скажет), что обратное превращение деле в дара может произойти просто в результате… м-м-м - Лала, заткни уши - сексуального контакта этой деле с особью женского пола.
        Это утверждение производит эффект сокрушительный. Лала, вместо того чтобы заткнуть уши, всплескивает руками и багровеет. Кори, как катапультой, выкидывает из воспоминаний в мир сегодняшний.

        - Ну, извините,  - разводит щупальцами Кир.  - Привык называть вещи своими именами. Мне продолжать?

        - Нет. Да,  - одновременно произносят Лала и Кори.

        - Главное действующее лицо требует продолжения,  - ухмыляется Кир.  - Я сразу понял, что ты настоящий мужик, Кори. Итак, возможность обратной трансформации должна быть каким-то образом обеспечена, заложена при трансформации первичной: из дара в деле. Составив себе представление о роде Эсилей и о роде Халемов по рассказам людей, которым я доверяю (пожалуй, даже слишком)… Не надо делать мне знаки бровями, Лала! Мальчик - будущий лорд-канцлер Аккалабата, он все видит.
        Так вот, я повторяю: по моим представлениям, имеющим под собой довольно твердую почву, смею предположить, что именно лорд Дар-Эсиль был тем участником процесса,  - м-м-м, не смотри на меня так, Лала!  - который обеспечил своей жене возможность обратной трансформации. Лорд Дар-Халем был, точнее, имеет место быть, слишком прямолинеен и прост для этого. Таким образом, превращение леди Дар-Эсиль в лорда Дар-Халема может рассматриваться как последняя воля твоего отца. И обсуждению, а тем более осуждению, не подлежит. Я все сказал.
        Кир встряхивает головой, как бы подчеркивая окончательность приговора.

        - Она помнила.

        - Что ты сказал?  - Лала обеспокоенно наклоняется к Кори. Ей кажется, что он бредит. И лоб какой-то горячий. Кори откидывает плед, садится, начинает лихорадочно объяснять:

        - Она помнила, как фехтовать. Так обычно не бывает. Деле ничего не оставляют себе от прошлой жизни: они не умеют пользоваться оружием, теряют навыки управления внутренним временем, не помнят альцедо, крыльев, кто был их каш - они ничего не помнят. Я много раз видел: проходят на балу мимо прежних друзей, те узнают их, а эти нет… то есть…  - Кори запутывается и покаянно наклоняет голову.

        - Мы поняли,  - в голосе Кира искреннее сочувствие.  - А твоя мама, значит, помнила, как держать в руках меч.

        - Не просто, как держать меч. Она была… несравненна. На голову выше всех мечников, которых мне приходилось видеть. И сумасшедшее внутреннее время. Такое, как ни у кого. Только у нас, Дар-Ха…

        - Это ты сам сказал.

        - Ты не Дар-Халем!  - Лала сегодня обречена на то, чтобы говорить хором с кем-то. Ее выкрик звучит особенно резко и враждебно на фоне удовлетворенно-расслабленной реплики Кира. Кир смотрит на нее с удивлением:

        - Эй! Ты же сама хотела…

        - Он не Дар-Халем! Его зовут Кори Дар-Эсиль! Он сын лорд-канцлера Аккалабата!
        Кори смотрит во все глаза. Да что с ней такое сделалось? Она же сама хотела с самого начала, чтобы Кир примирил его с матерью, с ее обратной трансформацией. Это было видно невооруженным глазом. И вот теперь, когда он фактически признал лорда Дар-Халема своим… кем? Кееем?!! Хорошо, скажем так: теперь, когда он осознал свое родство с Хьеллем Дар-Халемом не как позор, а как данность, из которой можно извлечь даже некоторую выгоду, Лала вдруг вскакивает с дивана, размахивает руками, кричит на него, нет, про него, на Кира…
        Надо ей объяснить. Он же не собирается менять родовое имя! Он просто имел в виду, что в его жилах течет кровь Дар-Халемов, несущая в себе уникальную способность управления внутренним временем. Способность, которой не было у его отца, а у него она есть, и у Элджи, и у Медео тоже, наверное, есть. И чтобы научить этих двоих использовать свое превосходство, преимущество перед другими дарами, нужна, безусловно, не несчастная, убитая жизнью леди Хелла в постели чужого лорда, а сам лорд Дар-Халем, который теперь сможет защитить честь семьи вместе с Кори, и растяпу Элджи не отдаст под дуэм (это кто же попрет на двоих Дар-Ха… обладающих кровью Халемов!), и Медео наставит на истинный путь! Хорошо-то как! И не надо в тринадцать лет становиться главой семьи, и можно спокойно доучиться на Когнате, а потом не спеша входить в курс дела.
        Но почему такая злость на лице у Лалы, почему она, как змея у фокусника в цирке, раскачивается перед ним и шипит:

        - Не смей! Слышишь, никогда не смей! Даже думать о себе как о Дар-Халеме не моги! Ты наследник рода Эсилей!
        А Кир не прерывает ее и только смотрит печально и обреченно. Кори решает все-таки внести ясность.

        - Лала, Лалочка, подожди, пожалуйста. Не ругайся,  - осторожно начинает он, и Лала перестает шипеть и качаться.  - Ты сядь, пожалуйста. Я просто хотел сказать, что у нас на Аккалабате кровь Дар-Халемов дает определенные преимущества в бою. Такого владения внутренним временем нет ни у кого на планете. И научить этому может только Дар-Халем. Я стал другим, когда мама меня научила. Теперь очередь Элджи и Медео. Он сможет им показать, объяснить гораздо лучше, чем я. И они станут намного сильнее…

        - А с чего ты решил, что он будет с вами возиться?  - спокойно спрашивает Лала, и сердце у Кори ухает в холодную темную глубину.

        - У него есть женщина, у него есть новая жизнь, есть его родовое имя, которое он теперь может передать потомкам. Сдались ему наследники рода Эсилей! Ты, Кори, слишком задумывался о том, принять тебе его или не принять. А если сам лорд Дар-Халем не возжелает иметь ничего общего с тремя живыми напоминаниями о его жизни в женском облике? Об этом ты не подумал?

        - Лала!  - Кир поднимается с кресла и нависает над ней. Такой Кир, который руководит затерянными в песках и лесах экспедициями, а не такой, какой разваливается дома на кресле.  - Я знаю, почему ты это говоришь. Но зачем ты это говоришь? Мальчик только что сделал свой выбор. Выбор, к которому ты… мы с тобой его подтолкнули. И ты сразу наказываешь его за это? Проснись! Опомнись!
        Лала вся обмякает, болезненно щурится, пятится к двери:

        - Я пойду, заведу собак, ладно? Обещали большую пургу.
        И Кир, и Кори знают, что собакам ничего не сделается, но синхронно кивают. Без любимой и обожаемой Лалы, за которую каждый из них готов жизнь отдать, им будет сейчас значительно легче. Они мужчины, и разговор надо закончить.
        Кори сидит вполоборота, пока Кир помогает Лале одеться, присев у ее ног, натягивает унты, целует в коленку:

        - Не сердись на нас, а? У парня и так в голове каша,  - доносится из прихожей.

        - Я все слышу,  - громко говорит Кори. Чтобы они не думали, будто он какой-то сопляк, нуждающийся в утешении. Каша в голове - его каша, он сам ее сварит.

        - Только не делай резких телодвижений, это все, что я хотел тебе сказать,  - Кир возвращается обратно в теплое кресло.  - Все-таки это была твоя мать.

        - А кто твоя мать?

        - А у меня нет. Я из пробирки.
        Кир улыбается, но не так, как раньше. Кори впервые в жизни не находится что сказать. Зеленоватое щупальце скользит по периметру чашки, покачивает ее, пока второе сминает и разглаживает салфетку.

        - Не спросишь, из какой?

        - Какой пробирки? Даже боюсь себе представить. А что, собственно, ты имеешь в виду?

        - Про Хортулану слышал? Царство генетических экспериментов?
        Кори про Хортулану слышал, и даже читал. Совершенно непредставимые, из ряда вон выходящие вещи. Ментальные техники, позволяющие, выведя корабль на орбиту любой планеты, без единого выстрела подчинить себе ее население. Покрывающие большую часть суши непроходимые джунгли, в которых, несмотря на вечный промозглый холод, поднимаются до небес огромные ветвистые деревья, оплетенные разнообразными лианами
        - ядовитыми, целебными, дурманящими, жалящими. Обжигающе горячий воздух над пепельными дюнами на месте бывших джунглей - там, где они уничтожены прорвавшимися из вулканического ядра Хортуланы потоками лавы.
        Фотографии хортуланцев в классификаторе разумных рас Вселенной: хрупкие, невысокие, со сложными прическами и вычурными тату мужчины и женщины, не чувствующие ни жары, ни холода, одетые одинаково - только в коротенькие халатики без рукавов и сандалии на веревочках. Императорская фамилия, члены которой обладают свойством выделять уникальное вещество - блутен, панацею от всех болезней для всех известных антропоморфных существ.
        Страшным секретом является то, при каких условиях особые железы на теле главы Хортуланы и его домашних вырабатывают это лекарство. А за ним стоят в очереди земляне и аппанцы, верийцы и локсиане - все, у кого хватает денег хоть на крохотную дозу спасительной субстанции, дарующей жизнь, надежду, здоровье, побеждающей рак, чуму, сколопакскую язву. Этот секрет охраняется просто: достаточно пригрозить, что нарушителям, попытавшимся проникнуть в тайну императорской семьи Хортуланы, грозит лишение очереди на блутен - вся их планета автоматически передвигается в конец списка.
        Кроме того, ментальные техники хортуланцев предназначены не только для нападения, но и для защиты: выглядящие как оголодавшие взрослые дети в своих несерьезных халатиках, хортуланцы легко прочитывают дурные намерения и скрытые угрозы. Врагу нечего делать на их территории: он будет выслежен и уничтожен. И, конечно, Хортулана - царство генетических экспериментов. Голова кружится, если подумать, какие перспективы раскрылись бы перед невзрачной планетой четвертого сектора Конфедерации, если бы удалось увеличить число особей, производящих блутен. Хортуланцы не жалеют сил и средств на исследования. Их цель - сделать носителем блутена каждого жителя Хортуланы, независимо от происхождения. Пока не получается. И одновременно генетические лаборатории Хортуланы заняты экспериментами по скрещиванию представителей разных рас.
        Хортуланцы любопытны, однако книг на планете практически нет, чужие тексты, как и любые другие источники информации: телевидение, радио, астронет - здесь не в почете и используются только учеными. Вербальной и визуальной информации хортуланцы предпочитают информацию чувственную, которой обмениваются путем прикосновения, и дистанционный ментальный контакт, который точнее было бы назвать эмоциональным. Просто при первом знакомстве земляне, открывшие для Конфедерации эту планету, решили, что хортуланцы умеют читать мысли и мыслями обмениваться, отсюда и термин. Потом оказалось, что нет, мыслей они не читают, зато прекрасно могут регистрировать чужие чувства и на эти чувства влиять: блокировать их, менять, направлять в нужную им сторону. То есть один хортуланец не может передать другому простейшую абстрактную идею вроде «дважды два четыре», зато способен на расстоянии прочитать симпатию или антипатию, внушить обожание или ужас, генерировать вокруг себя атмосферу уюта и спокойствия или, наоборот, погрузить всех вокруг в депрессию и обреченность.
        Вместо того чтобы смотреть по вечерам телевизор или сидеть в театре, хортуланцы
«считывают» друг друга, на расстоянии передавая друг другу эмоции или при интертелесном контакте обмениваясь ощущениями более материальными. Часто на улицах хортуланских городов можно видеть приникшие друг к другу фигуры, словно запустившие руки друг другу под кожу и «принимающие» всем телом, как самым чутким рецептором, малейшие колебания радости и печали, боли и удовлетворения,
«рассказывающие» партнеру историю любви или ненависти, торжества или разочарования, стыда или наслаждения.
        Часть из этого Кори знал, часть, позвякивая чайной ложечкой в своей поллитровой бадье с травяным чаем, рассказал ему Кир.

        - Ну, и вот они меня вывели. Как верийско-хоммутьярский гибрид. Сами не верили, что у них получится. Они собирались закрывать ту исследовательскую базу в джунглях. Я был, так сказать, их последней разработкой.

        - Почему?  - у Кира просто спрашивать самые неприятные вещи.

        - Тогда аппанцы изобрели наконец ментошлем. До этого против хортуланцев делать было нечего всем вооруженным силам Конфедерации. Они же в Конфедерации до сих пор участвуют только номинально. Такое ощущение, что им все равно. Нужно благодарить всех богов, что они не такие злобные, как ситийцы: воюют, как от нечего делать, вяло и равнодушно. А арсенал непобедимый. Парализующие ментальные техники, ментальные техники, внушающие ужас, вызывающие потерю ориентации… Полный ассортимент магазинчика ужасов. В страшном сне никому не пожелаю увидеть хортуланский военный крейсер над поверхностью родной планеты.

        - Ну, для тебя, как я понимаю, родная планета - понятие растяжимое.

        - Скорее, недостижимое,  - нерадостно шутит Кир.  - Так вот, аппанцы изобрели ментошлем. А Хортулана, не ведая о возникших проблемах с «бандерлоги, подойдите ближе - мы слышим тебя, о Каа», ровно в этот момент решила оттяпать себе пару-тройку газовых месторождений на Хирундо.
        Конфедерация решила раз и навсегда проучить зазнавшихся генетиков-психотерапевтов. Несколько десантных отрядов с Аппы бодренько высадились в самом центре джунглей, и под их убедительное соприсутствие конфедератам удалось заключить с императором несколько договоров, ставящих Хортулану в рамки более-менее цивилизованного поведения.
        Это коснулось и генетических лагерей: все находившиеся в них… ну, я не знаю, как это назвать… экспонаты? результаты? заключенные? да неважно!  - были розданы соответствующим планетам с целью натурализации и последующей счастливой жизни.

        - Ну, а ты?  - Кори интересно. Он и не представлял, что ему может быть так любопытно слушать о чьей-то чужой, никак не касающейся его жизни. Но разбираться в своих ощущениях некогда, хочется знать, что дальше расскажет Кир.

        - А меня никто не взял. Ни Верия, ни Хоммутьяр. Отказались и те, и другие. Наверное, потому, что я был единственной антропоморфно-тентакльной модификацией.

        - Какой-какой?  - к ученым словам у Кори стойкий иммунитет. Он не способен запомнить ничего сложнее, чем «атмосфера».

        - Человек с щупальцами. Первая часть вызывала ужас у Хоммутьяра, вторая - непреодолимое отвращение у верийцев. Короче, все разъехались, а я остался один - в клетке.

        - Ну так уж и в клетке.

        - Буквально,  - с нажимом говорит Кир и смотрит ему в глаза. Кори хмурится: ему не нравится идея клетки.

        - А как ты потом оттуда выбрался и оказался здесь?

        - Чисто случайно. Мне помог один хортуланин.

        - Расскажи.

        - Пожалуйста… Я сидел, как ты уже знаешь, в самом шикарном зверинце, посреди джунглей. Туда часто наведывался Хорт, младший сын императора. Ему было скучновато, и он шлялся по лабораториям, наблюдал за опытами, в общем, не знал, куда себя деть.

        - Зачем императорского сына загнали в зверинец?

        - Ну, это сложная история с престолонаследием. На Хортулане трон достается из множества отпрысков императора не старшему, а тому, кто дает больше блутена, то есть по сути является лучшей дойной коровой. Здесь есть и генетический смысл - возможность передать эту достойную черту по наследству, и чисто коммерческий, и политический (с помощью высококачественного блутена императоры Хортуланы держат в повиновении своих подданных; как - позволь мне не рассказывать, уж больно противно). Судьба остальных детей императора весьма незавидна. Опять же не буду распространяться, чтобы не травмировать твою неокрепшую детскую психику.
        Кори Хортулана нравится все меньше и меньше, поэтому он воздерживается от возмущенного фырканья. Ему нравится запросто беседовать с уверенным в себе взрослым, который прошел огонь, воду и медные трубы и совсем не кичится этим. Светлые, улыбчивые глаза полухоммутьяра-полуверийца ни разу не потемнели, линия подбородка не стала жестче, хотя воспоминания явно не из приятных. Кир продолжает:

        - Короче, чтобы будущего Хорта Шестнадцатого раньше времени не вывели из игры родные братики и сестренки, его засунули от греха подальше - в самую сердцевину джунглей, где он генерировал свой блутен и знакомился с достижениями хортуланской генной инженерии на живых, так сказать, моделях. И вот как-то это чудо природы - представь, если сможешь, десятилетнего парня, который выглядит на когнатянские шесть или семь лет, расписанного всеми цветами радуги от ушей до пяток и ради пущей красы всего утыканного блестящими железячками, стразами, колокольчиками, даже на языке пара сережек, с трехсантиметровыми позолоченными ногтями, в которые, разумеется, тоже вставлены позвякивающие колокольчики, сверху - халат, который мало что закрывает, на ногах…
        Кори сползает по креслу:

        - Кир, я тебя умоляю! ТАК - не бывает. Ни один уважающий себя мужчина даже в десятилетнем возрасте не позволит над собой так измываться!
        Кир улыбается одними глазами:

        - Позволь тебе напомнить, что на Земле, Верии и еще паре десятков планет Конфедерации считают, что ни один уважающий себя мужик не наденет черную развевающуюся хламиду и не станет отращивать волосы до ниже попы.

        - Все равно жуть!  - не унимается Кори.
        Кир резко серьезнеет:

        - Знаешь, полбеды, если бы внешность хортуланцев была их самым отвратительным свойством. Так вот, однажды, прогуливаясь между рядами клеток, заполненных самыми диковинными генными модификациями во Вселенной, наследный император пожевывал рожок со сладкими ягодами. Они абсолютно не брезгливы, эти хортуланцы. Увидь ты половину того, что там его окружало, ты не смог бы есть неделю. И вот он не спеша, вальяжно, подбирается к моей клеточке и устанавливается за решеткой. Грызет свой рожок и задумчиво на меня смотрит: еще бы! Занимательное зрелище: получеловек, полуосьминог.

        - Ты так хорошо все это помнишь?  - сомневается Кори.

        - Читай классификатор, двоечник. Хоммутьяры ничего не забывают. Я работал с землянами в экспедиции. У них есть поговорка: «Слоны помнят все». То же у хоммутьяров. Я же унаследовал не только щупальца. Чаю еще хочешь?
        Кори мотает головой:

        - Не вставай.
        Сам бы он ни за какие коврижки не выполз сейчас из-под уютного пледа и не отошел дальше трех шагов от камина.
        Кир усмехается:

        - Нет проблем. Зажмурься, если не хочешь смотреть.
        Но Кори не жмурится, а, наоборот, с любопытством наблюдает, как зеленовато-серый кожистый жгут, сужающийся на конце, выбрасывается из рукава пушистого свитера, дотягивается до чайника и, аккуратно балансируя, тащит его на столик между двумя креслами. В сполохах каминного пламени щупальце кажется блестящим, как хорошо обработанная кожа, из которой на Аккалабате делают дамские перчатки. Кори дожидается, пока горячий чайник окажется на столе, и, не удержавшись от желания пофорсить, ускоряет внутреннее время, молниеносно вытягивает руку и перехватывает щупальце чуть выше… запястья?

        - Можно потрогать?  - небрежным тоном спрашивает он. И поражается испуганному выражению, возникшему в глазах Кира. Щупальце в руках становится холодным и каменным, словно мертвое.

        - Ты совсем обалдел?  - у Кира напряженный тон, на лбу капельки пота. Не капельки, нет, огромные капли, которые в свете камина кажутся неестественными прозрачными волдырями. Чего он так испугался? Кори понимает, что сделал что-то не то, но не знает, как выйти из неудобного положения, поэтому, как и подобает будущему лорд-канцлеру Аккалабата, напускает на себя независимый вид и продолжает держать в руках щупальце, которое постепенно теплеет и начинает пульсировать под его пальцами. Кир вздыхает, бережно высвобождает щупальце, втягивает в рукав. На Кори он не смотрит. Тихо говорит, глядя в огонь:

        - Хотел произвести на меня впечатление? Тебе это удалось. Я, как археолог, который имеет дело с тем, что уступило под натиском времени, всегда восхищался способностью даров Аккалабата подчинять время себе. Только имей в виду. На будущее…
        Кир делает многозначительную паузу и наконец смотрит на Кори. Укоризненно. Но пот на лбу уже высох, и в глаза вернулись смешинки.

        - Они ядовитые.

        - Чтоооо?

        - Читай классификатор, раззява. Яд, конечно, послабее, чем у сколопакской боракиры, но тебе бы хватило. И чистокровные хоммутьяры выпускают его инстинктивно. Тебе повезло, что я могу контролировать. Нет, тебя бы откачали, конечно. У меня есть сыворотка. Но приятного мало, поверь.
        Кори избавляется от комка, вставшего в горле, глухо спрашивает:

        - А ты раньше этим пользовался?
        Смешной вопрос. Достаточно было взглянуть на него, когда я перехватил этот отросток…

        - Неоднократно. И давай сменим тему. Я рассказывал про свое знакомство с нынешним императором Хортуланы… если то, чем он стал теперь, можно так назвать…  - последние слова произнесены с такой горечью, что Кори предпочитает не переспрашивать и только кивает, пока Кир, снова высунув щупальце, разливает в чашки дымящийся чай.

        - Где я остановился?  - хитро прищурившись, вдруг спрашивает Кир.

        - Ты же ничего не забываешь,  - парирует Кори, потянувшись за чашкой.

        - Да, точно. Я и забыл.
        Оба довольно улыбаются. Кори греет пальцы о чашку, дует в душистое, темное тепло. Сквозь пар, заползающий в нос, он замечает, что Кир так же обхватил свою огромную кружку кончиками щупалец и наслаждается.

        - …Итак, он постоял у клетки и говорит: «Хочешь?» И протягивает мне рогалик. Мне хотелось его ужасно. Не то чтобы они нас совсем не кормили, но держали впроголодь. А тут лакомство с императорского стола. И… я ведь тоже был ребенок тогда. У меня даже слюнки закапали. Но сказал «нет» на всякий случай и отполз в дальний угол клетки. Такие провокации со стороны охраны и экспериментаторов случались иногда и могли плохо кончиться.
        Но он не ушел. Вперился в меня своими глазищами. Я сразу понял: ментальную технику применяет - и приготовился к худшему. А он говорит: «Ты его хочешь»,  - и протягивает мне сквозь решетку. Протягивает, а не бросает. Это было совершенно непредставимо, и я осмелился. Вытянул щупальце и взял аккуратненько прям у него из руки. А он покосился так и говорит: «Щупальца. Забавно». И ушел. И начиная со следующего дня начал навещать меня регулярно, со всякими вкусностями. Часами просиживал, привалившись спиной к решетке, что, в общем, не мешало ему с невозмутимым видом присутствовать при опытах, на которых из меня жилы тянули. Но благодаря ему я более или менее выучил язык. Детей там, кроме него и меня, не было, так что я никогда не рассчитывал, что он ко мне привяжется. Считал, что ему просто было тоскливо среди пузатых коротконогих тюремщиков и очкастых зануд-генетиков. До того дня, когда в генно-инженерный центр, как по-научному назывался зверинец, ворвалась аппанская гвардия. Там ведь как получилось, Кори… не как лучше, а как всегда. Решили, что раз аппанцы разработали ментошлемы, то им и карты в руки -
у них лучше всех получится взразумить хортуланцев. Плюс они редко болеют, так что их не соблазнить блутеном.
        Кори согласно кивает:

        - Аппанцы, да. Они очень разумные. Здесь в академии…
        Кир нетерпеливо машет щупальцем.

        - Ооооочень разумные. Были. До тех пор, пока в первом же центре генной инженерии, который попался на пути их отрядам военной поддержки, не обнаружили умирающий гибрид подицепса с аппанцем. И еще много всякого. Разного. Хортуланцы, приняв во внимание высокую имунноустойчивость аппанцев, именно их ген положили в основу своих самых смелых проектов. Так что от разумной дисциплины аппанских военных, к тому времени как они добрались до наших джунглей, остались рожки до ножки. Равно как и от всего и вся, что осмеливалось встать у них на пути. От императорской семьи, например. Когда они узрели Хорта, ему пришлось улепетывать со всех ног. Ко мне в клетку, разумеется. Свои сдали бы его с потрохами.
        Кир надолго замолкает, и Кори приходится подтолкнуть продолжение захватывающей истории:

        - И тогда…

        - И когда аппанская передовая группа добралась до помещения, где содержался лабораторный образец № 14-45, то есть я, на них в упор смотрели шесть растопыренных отравленных щупалец.

        - Против парализаторов?  - хмыкает Кори.

        - Я всю жизнь просидел там в клетке, Кори. Откуда я мог знать про парализаторы? Да, они могли нас накрыть издали. Но это же аппанцы. Отчетность для них - дело святое. Двинуть лазером по клетке с агрессивным гибридом, а потом целый год писать докладные на тему, куда он девался? Нет, это не их методы. Слава звездам!

        - Сколько тебе было лет?

        - Двенадцать.
        Уважительный ужас - иначе то, что сейчас отражается в глазах у Кори, не назовешь. Выпятить щупальцы, даже отравленные, против парализаторов и скорчеров регулярных десантных частей, сидя в клетке в обнимку с наследным правителем Хортуланы… Что они смешивали в этой пробирке, когда его выводили?
        Кир словно читает его мысли:

        - Естественно, моя агрессивность во время первой встречи с воинами-освободителями не прибавила мне очков. Верийцы и хоммутьяры поочередно обнюхивали меня, мое личное дело, чуть ли не в ж… мне залезали своими детекторами и зондами. И дружно сказали «нет». Не подошла им, видишь ли, сия генная модификация, ни внешне, ни внутренне. Не были в ней прекрасны ни душа, ни одежда, ни лицо, ни мысли. Не показался достойным образец номер…
        Кори понимает, что Кир злится и не может остановиться. Если действительно у него такая хорошая память, то раз за разом прокручивать в ней тот момент, когда тебя отвергли все, на родство, понимание, близость с кем ты надеялся… врагу не пожелаешь. Зачем доброжелательный и спокойный Кир бередит свои раны? Нужно его отвлечь.

        - Лучше ты расскажи, как попал на Когнату.

        - Ааа… На Когнату. Хорт меня сюда отправил. В последний момент. Они же не снимали ментошлемов - ни на секунду. Так все боялись ментальных атак хортуланцев. И когда Хорта уже увозили - в столицу, по договору между Конфедерацией и министрами Хортуланы - мы стояли перед глайдерами огромной толпой… Представители всех планет грузили своих спасенных. Тех, кто был обречен (у хортуланцев это называлось
«неудачный гибрид»), забирали медики. В общем один большой бедлам.
        Мы даже попрощаться с ним не успели: он готовился сесть в глайдер с министрами, а мне подсовывали какую-то бумагу - добровольное согласие на медико-биологические эксперименты. На Земле. Деваться было некуда: обещали место, кормежку, предоставлял бы себя для лабораторных работ и демонстраций студентам, жил бы по мере возможности…
        Кир отпивает большой глоток, вытирает рот щупальцем.

        - Я уже ручку в щупальце взял. Имя - мне его, кстати, Хорт дал - он же меня писать и выучил. А он проходил мимо и по привычке меня просканировал. И понял, что я не хочу. Я же стоял там и до слез завидовал всем этим полумхатмианцам, полуаппанцам, полуверийцам, которых приняли и аккуратненько так рассаживали по кораблям. Со всех сторон только и неслось: «Домой! Потерпи немножко, родной, все закончилось. Скоро ты будешь дома». И все это - мимо меня.
        А дело происходило не в джунглях - на пепельной пустоши. Нас туда вывели, потому что глайдеры не проходили между деревьями. Жара стояла страшная. Среди военных, защищенных ментошлемами, был один гражданский чин - дипломат-наблюдатель с Когнаты. Отец Лалы. Он снял ментошлем на три секунды - вытереть пот со лба. Не знал, что там есть функция осушения. Трех секунд Хорту хватило. Заметь, он мог передать что угодно. Мог полностью подчинить себе сознание дипломата. Тем не менее, он использовал это мгновение по-другому. Отец Лалы, ни на йоту не сомневаясь, взял меня с собой. Горло грыз Правительству Когнаты, доказывая, какое это святое дело меня приютить. Думаю, что Хорт успел придать его речам убедительность. Так что я действительно вырос в этом доме, хотя сказать, что я
«здесь живу», как выражается Лала, большая натяжка. Вот и все.

        - А твой друг?

        - Друг?  - недоумевает Кир.

        - Он стал императором Хортуланы? Ты как-то странно выразился…

        - Хорт не был моим другом. А императором он стал. Только стать императором в то время значило совсем не то, что ты себе представляешь.

        - Ну, знаешь, я все-таки с Аккалабата. Мы называем нашу повелительницу королевой, но государство - империей. Так что о том, что значит быть императором, я знаю отнюдь не меньше, чем ты,  - протестует Кори.

        - Ошибаешься. Согласно законам Хортуланы и традициям хортуланцев, которые значат для них гораздо больше законов, в критический момент жизни нации император должен пожертвовать собой для спасения своего народа.

        - Ты не путаешь, а? Должно быть все по-другому: у нас, если возникает угроза для королевы или империи, все лягут костьми, чтобы обеспечить их безопасность. Королева правит, она нам ничего не должна. Смысл жизни дара - в преданности Королеве.

        - Вот заладил,  - Кир досадливо хлопает себя по бедрам щупальцами.  - Не буду с тобой спорить: пусть все должно быть по-другому, а у них так - существование цивилизации напрямую завязано на способность императора давать блутен. Мало блутена - нищета, голод, беспорядки, погромы, массовая потеря контроля над ментальным зондированием, повальная депрессия или взрыв маниакально-садистского поведения. А Хорт остался один. Единственный на планете производитель этого чертова вещества. И он обязан был обеспечить. Для этого с давних времен у хортуланцев существовала машина… аппарат, создающий условия для генерации блутена, механизм, частью которого император должен стать, чтобы блутен тек из него непрерывно.

        - Как он хоть выглядит, этот блутен?

        - Светло-голубая жидкость с белыми светящимися кристалликами внутри. Очень красивая. И слишком необходимая всем, чтобы у Хорта был хоть какой-нибудь выбор.

        - И он,  - Кори сглатывает слюну.  - позволил себя запрячь?

        - Ты нашел хорошее слово. Именно «запрячь». Подключить к себе стимуляторы, трубку, по которой стекает блутен. В общем, это грандиозное сооружение - примитивное и эффективное в своей садистской простоте.

        - Ты его видел,  - Кори не спрашивает, а утверждает.

        - Да. Я ничем не могу помочь. Он уже не соображает ничего. Просто биологический придаток к машине. Лабораторный сосуд для производства блутена. А считается, что он управляет планетой.

        - Отвратительно.

        - Это нам с тобою противно. А там все совсем не так. Люди благословляют его имя, молятся на него. Считается, что Хорт Шестнадцатый - спаситель отечества, лучший правитель за новую историю Хортуланы. На самом деле министры просто привыкли к власти и никогда в жизни не снимут его с аппарата.

        - А не лучше было бы, чтобы он женился, родил детей и они тоже производили бы этот блутен? Наследник трона ведь все равно нужен.

        - Кори, там все еще более гадко. Кроме блутена, на этой машине можно добывать и другие…  - Кир делает многозначительную паузу, надеясь, что Кори догадается, но перед ним - молодой дар Аккалабата.

        - Эх, все тебе надо открытым текстом,  - вздыхает Кир.  - Другие жидкости, в частности семенную, нужную для размножения. Пробирки им не все перебили аппанцы. Они выводят потомство Хорта в лаборатории, доводят до блутеновой зрелости - возраста, когда начинает выделяться блутен, и ставят в такие же машины. Чтобы их понаделать, большого ума не нужно. У министров сундуки ломятся от конфедератского золота, народ благоденствует и обожает своего императора. Всем хорошо, все довольны. И только тот, благодаря кому я сижу сейчас перед тобой, а не лежу, утыканный проводами и трубочками, растопырив тентакли, в очередной испытательной камере, теряет рассудок и человеческий облик, думая, что продолжает спасать свою расу. И я ничегошеньки не могу сделать.

        - На крылья похоже,  - ляпает Кори, глядя, как Кир на протяжении этого монолога выпускает щупальца из рукавов и обматывает ими голову.

        - Что?

        - Твои тентакли. Похожи на наши крылья. Мы в них так же заворачиваемся, когда плохо.

        - Аааа. Странно, что ты так говоришь. Крылья пушистые, мягкие, всем нравятся. А у меня… некоторые называют их «тошнотворными отростками». Хотя они в принципе удобные, знаешь…

        - Кир, я надеюсь, ты рассказал ему только хортуланскую историю,  - Лала неслышно подходит по мягкому ковру.

        - Еще два слова, Лала,  - глухо слышится из-за щупалец.  - С тех пор как я понял, что не могу спасти Хорта, у меня была еще одна попытка помочь моим очень близким людям. Хотел видеть их счастливыми. Не получилось. Тогда я ушел в археологию: решил, что, если я не могу влиять на будущее, мне остается только жить прошлым. Раскапывать его, фиксировать его достижения. Именно поэтому я на стороне твоей матери, Кори, кем бы она ни стала. Я смотрю только назад. Она, несмотря ни на что, нашла в себе силы смотреть вперед. Это заслуживает уважения. По крайней мере…

        - Я по крайней мере встречусь с ним и выслушаю его, обещаю,  - твердо говорит Кори.
        - А теперь разверните щупальца, невозможно же так разговаривать. И у нас, у некоторых, когда долго дышат в перья, бывает кашель потом и чих неостановимый. От мелких частиц, они попадают в нос.
        Щупальца расползаются по рукавам, Кир смеется:

        - Ты будешь отличным лорд-канцлером, малыш.

        - Он не малыш,  - возмущается Лала. И тут же вид у нее становится торжественный и церемонный.

        - Кори Дар-Эсиль - без пяти минут верховный вельможа Аккалабатской империи,  - она словно пробует эти слова на вкус, и они ей нравятся.

        - Вам это важно?  - ошеломленно спрашивает Кори. Он никогда не думал, что для Лалы значимы его титулы. Когната - одна из самых демократических республик Вселенной. А Лала… для нее всегда были все равны: сын лорд-канцлера Аккалабата, парень, выросший в верийской казарме, племянник члена Звездного совета Такуды или простой земной мальчишка из Лиллехаммера.

        - Для нее это главное,  - за Лалу отвечает Кир, и впервые за время разговора видно, как жестко он стиснул челюсти и как смешливые морщинки в углах его глаз уступают место напряженным, нехорошим складкам.  - Но ужином нас все же покормят. Несмотря на мое сомнительное происхождение.
        Глава IV. Ящерица на березе

        Антон Брусилов, лейтенант спецназа. Десять лет назад
        Тон смотрит на черный пластиковый прямоугольник спокойно, хотя знает, что там, внутри, приговор. Окна палаты выходят на глухую стену, и по ней ползет длинная серая ящерица. Ящерица нравится Тону, потому что она не считает нужным менять цвет под светло-голубую окраску стены. Так уж она устроена. Поэтому два раза в день Тон распахивает окно и угощает рептилию крошками от обеда. Ящерице невкусно, но она ест. Так, за компанию. Так уж она устроена. «С королевского стола, однако»,  - утешает себя Тон.


* * *
        Тон смотрит на черный прямоугольник, аккуратно прикрепленный к кадке с каким-то местным растением на лестничной площадке третьего этажа, спокойно, хотя знает, что там, внутри,  - приговор. Одно из самых уродливых изобретений ситийской военной машины. Гравитационная сеть.
        Когда ему было девятнадцать, он впервые попал на испытания. Отношения между ситийцами и Конфедерацией тогда временно помягчели: первым было нужно разрешение на участие в газовых разработках на Хирундо, второй - требовалось срочно бросить им кость, чтобы дипломатическими средствами остановить разрушение Фрингиллы.
        Ситийцы в качестве жеста доброй воли, если это выражение вообще к ним применимо, даже пригласили группу высших офицеров Конфедерации на испытания нового оружия. Антон, тогда еще в чине сержанта, входил в роту сопровождения.
        В порядке исключения перспективная разработка демонстрировалась не на живых мишенях, как это было принято у ситийцев, а на роботах-антропоидах. Что не помешало одному полковнику с Аппы грохнуться в обморок прямо на наблюдательном пункте, а видавшему виды генералиссимусу от подицепсов скукожить все свои слюдянистые пузыри и почернеть ментоликидом уже на десятой минуте испытаний.
        Чудо ситийской военной техники действовало просто и эффективно, хотя и выглядело незатейливо: черная пластиковая коробочка «без окон, без дверей», дистанционно соединенная с энергетическими аккумуляторами огромной мощности. Нажатием на кнопку оператор, находящийся за тридевять земель от прибора, активировал гравитационную сеть: матрицу пространства, обладающую разными гравитационными свойствами в каждой клетке. Дополнительными преимуществами служило то, что сеть была невидима и накидывалась мгновенно. Чтобы убрать ее, следовало «достать» оператора.
        Мало того, что коробочка делалась из почти непрошибаемого эбриллита - ее разрушение приводило, как и следовало ожидать, к мгновенному свертыванию сети, при котором высвобождалась неистовая энергия, ранее неравномерно рассредоточенная по клеткам матрицы. Гравитационные волны сталкивались, пересекались, разметывая людские тела, машины и механизмы - все, что ни попадалось на пути, в клочья. И ничего не надо сбрасывать, в отличие от бомбы, не надо заранее минировать и бдеть, чтобы вражеские шпионы не выкрали схему минного поля. Нажал на кнопку, сам находясь в безопасной дали, и наслаждайся полученным результатом. И можно повторять сколько угодно раз: вкл-выкл, вкл-выкл - пока работают расположенные опять же на безопасном расстоянии аккумуляторы.
        Конфедеративные генералы пробирались между кучами искореженного железа, качая головами, рассматривали то, что осталось от боевых делихонских роботов, считавшихся последним словом военной техники, прицокивали языком, проводя рукой по скрученному в безумный винт боку ситийского военного крейсера, пожертвованного щедрыми хозяевами по такому случаю. Случай был признан неординарным, и последовало решение - запретить. Решение единогласное и обязательное для всех к исполнению. Но запретить применение вооруженными силами Конфедерации не означает остановить ситийское производство, в чем Тон сейчас и убеждался своими глазами.
        Хорошо еще, что я знаю тебя в лицо, мерзость. И я знаю, что предвещает твое значительное подмигивание красным глазом. Ты на старте. Только ты опоздала, сволочь ситийская. Вся земная братия уже на корабле, равно как и большинство моих ребят. И корабль тебе не достать. Я не дам тебе его достать своей вонючей невидимой паутиной. Только жалко тех ребят, которые не большинство.
        Тон смотрит на экранчик коммуникатора: там - желтыми точками те, кто еще на земле, светлым пятном побольше - «Альтея». «Шестеро. И трое, кроме меня, не успевают»,  - лихорадочно думает он. Потом рявкает в микрофончик имена двоих, находящихся у самого трапа: «Мухой на корабль. У вас пять секунд!»; по выделенному каналу, там, где его слышит только Каверин, просит, стараясь, чтобы голос звучал расслабленно и четко: «Гарик, сделай милость, закрой люки и поднимись на третий горизонт. Есть у меня тут одна идейка. Потом спустишься и заберешь остальных»,  - не более чем на полсекунды задерживает взгляд на оставшихся на темном мониторе коммуникатора четырех мерцающих точках, одна из которых - его собственная, громко, зная, что его никто не услышит, произносит: «Простите, ребята»,  - и, видя, как светлое пятно -
«Альтея» - уходит вверх, на второй горизонт, с расстояния пяти шагов врубает из скорчера по черной пластиковой коробочке, которая уже не мигает, а нагло пялится на него единственным красным глазом. Многослойный эбриллит берут только мощные десантные скорчеры. В упор.


* * *
        Ящерица таращится в упор, требует обеденных крошек. Тон откладывает черный пластиковый прямоугольник, в котором его медицинское заключение, на край кровати, превозмогая боль, доползает до распахнутой рамы.

        - Ешь, рептилия. Вот выпишут меня, тебе будет скучно. Посадят сюда жлоба какого-нибудь…
        В больницы кладут, а не сажают. Тем более в собственную клинику Звездного совета. Но Тону кажется, что его посадили. Посадили в больницу. А теперь грозятся выписать (или выпустить?) с диагнозом, ставящим крест на его спецназовской карьере. Есть определенный процент лаксармитовых замен костной ткани, позволяющий, по мнению медиков, человеку функционировать в полную силу. У него этот процент превышен. Пребывание его в десанте небезопасно - и для него самого, и для тех, кто будет воевать с ним бок о бок. Штифты и протезы из искусственного материала - это не живые кости, к ним не так прикрепляются мышцы и сухожилия. Они не так отзываются на сигналы нервной системы. Все это ему объяснили. Не объяснили только, что дальше делать со своей жизнью.
        И Лисс куда-то подевалась. Сначала ходила почти каждый день, усаживалась у изголовья, приносила фрукты, футболку и брюки спортивные купила, когда он смог ходить, точнее ползать, по палате. Они почти не разговаривали, так, иногда перебрасывались даже не предложениями - словами. Потом она вдруг исчезла, буркнула что-то в коммуникатор невнятное про «обязательно надо слетать в два-три места» и как сквозь землю провалилась. Даже коммуникатор молчал или отбрехивался, мол, «вне зоны доступа». Эх, госпожа членша Звездного совета… А я уже начал к Вам привыкать.
        Антон сползает с подоконника и топает обратно в кровать. Вроде бы надо быть благодарным за то, что оказался по счастливой случайности в практически безобидном участке гравитационной решетки: его даже сразу узнали. Трупы двоих его товарищей были расплющены настолько, что их не смогли опознать, третьего не нашли. Вроде бы надо быть благодарным. А не хочется.
        Стук в дверь заставляет его удивленно поднять голову. Докторам и медперсоналу стучаться незачем, из «своих» навестить его здесь никто не может: «чрезвычайщикам» в больницу Звездного совета вход воспрещен. Каверин? Он был два раза, потом Тон велел ему не париться: если Гарик начнет навещать всех, кто покалечился на «его» миссиях, ему времени на работу не хватит. Как и командору Разумовскому, который сейчас нарисовался в дверях и таращится на меня со странным выражением.
        С ума можно сойти, меня в больнице навещает сам Гетман. Если бы моя ящерица сползла со стены и зашла сюда через дверь на задних лапах, я бы меньше удивился. Но, зуб даю, стояла и молчала бы она точно так же.

        - Здравствуйте.
        Судя по реакции на приветствие (никакой реакции), Гетман мне только мерещится. Это ящерица. Гигантская ящерица в сером костюме. А я тихо сошел с ума, и меня действительно надо списать из спецназа к чертям собачьим. Попробуем еще раз.

        - Эээ… Здравствуйте.

        - Привет. Мне можно войти?

        - Вы уже.

        - Что я уже?

        - Вы уже вошли. Можете пройти дальше и сесть на стул. Если не ошиблись палатой, конечно.

        - Нет, не ошибся. Хотя в жизни я ошибался много раз.
        Он, что, пришел со мной о философии поговорить? Был в цыганском таборе на Рипарии, и ему нагадали, что лучше меня его жизненные проблемы не поймет никто в Конфедерации? Мне все-таки спокойнее думать, что это гигантская ходячая ящерица, честное слово, чем сообразить, почему командор Разумовский уселся рядом на стул и рассматривает меня жалобными собачьими глазами. У него таких глаз не бывает. Быть не может. Говорящая ящерица! Зря я отказался от консультации психиатра.

        - Мне нужно с тобой поговорить.

        - Я вас слушаю.

        - Не здесь. Не возражаешь, если я на пару дней тебя заберу? У меня есть небольшой домик на Волге. Сейчас тепло, позагораешь, погреешь кости.

        - Лаксармит.

        - И его тоже. Ну так как?
        И зачем оно ему надо? А главное, зачем оно надо мне? Занимательно, что мы с Гетманом никогда не пересекались. Мне всегда казалось это странным: он вечно в горячих точках, мною затыкают все дырки Конфедерации, а я его вижу вживую второй… нет, третий раз в жизни. Всех военных его уровня с других планет знаю как облупленных, даже с подицепсом этим, одножабрым, как его… без поллитры не выговоришь, скакал по пепельным дюнам на Хортулане. А на Гетмана как-то не попадал. И вот ведь, не успел комиссоваться…

        - Хорошо. Если это обязательно.

        - Обязательно. Более того, всенепременно.
        Вот такой содержательный ответ. И опять смотрит, будто я жертва фашизма, а он - мать Тереза. Надо брать диалог в свои руки, иначе мы ни до чего не договоримся.

        - Только у меня нет одежды.

        - В смысле?

        - Рапортую: из предметов одежды и личных вещей у меня имеются две пары трусов, футболка и треники, которые сейчас на мне, носки, выданные здесь тапочки и зубная щетка. Еще, потенциально, в казармах на Верии, откуда я уходил на предпоследнюю миссию, откуда нас сразу послали на Аккалабат, оружие и боевое снаряжение, включая обмундирование, все, какое положено. Мой вещмешок с «Альтеи» сюда не принесли, я не знаю, где он. Если вас не смущает, для упрощения процесса готов ехать с вами в чем есть и в тапочках. Я понятно объясняю?
        Судя по выражению его лица, этот вопрос мне придется задавать в конце каждой реплики.

        - Куда уж понятнее.
        Что вы говорите! Он, оказывается, даже меня слышал. Великая победа человека разумного над призраком ящерицы.

        - Я вернусь через час. С одеждой и всем необходимым. Будь добр, подготовься и получи все документы для выписки.

        - Последнее маловероятно.

        - Почему?
        Вот теперь он похож на командора Разумовского из телевизора и легенд спецназа. И глаза глядят по-другому - цепко и требовательно.

        - Там много сложностей. Прежде всего, я должен указать место моего нового постоянного пребывания. Вы прекрасно знаете, что у меня «фиолетовая ленточка». То есть органам безопасности Конфедерации должно быть известно, где я зарегистрирован и нахожусь в каждый конкретный момент времени. Пожизненно.

        - Ладно, потом выпишешься. Ко мне едешь на выходные. Я сам все улажу. У тебя час на сборы.
        С этими словами Разумовский поднимается и, несколько раз нерешительно оглянувшись, словно опасаясь, что Тон прямо из кровати растворится в воздухе, исчезает за дверью.

«Совсем ошалел,  - думает Тон.  - Может, он тоже здесь лежит? С черепно-мозговой травмой. Не контролирует себя, а медики боятся его изолировать и пускают гулять по всем палатам. Пошел за шмотками для меня. При этом дал час на сборы. Должен же соображать, что надеть тапочки я даже в моем нынешнем состоянии могу за одну минуту. Охренеть».


* * *
        Разумовский вел глайдер с повышенной сосредоточенностью, будто сдавал на права, и Тону не хотелось его отвлекать. В конце концов, ему удалось-таки выбраться за пределы больницы, он был на Земле, куда попадал раньше на день-другой для посадки на корабль, если миссия отправлялась с Приамурского космодрома, и носа не высовывал из военного лагеря. Дозу обезболивающего ему перед выходом засадили лошадиную, поэтому голова немного кружилась, но наслаждаться пейзажем сие не мешало.

        - Нравится?  - вдруг прервал молчание Гетман.

        - Да. Только однообразно по цвету. Лес зеленый, трава зеленая, реки синие, озера тоже… Серые асфальтовые шоссе. Говорят, осенью поинтереснее, так?

        - Тебе бы хотелось разноцветных дюн и дорог из блестящего красного камня? И чтобы воздух мерцал и переливался? И ослепительно яркого моря, прозрачного до самого дна?

        - С этого надо было начинать.
        Теперь уже у Тона сосредоточенно-скучающий вид, будто он за штурвалом глайдера. Вот не дает им спать наша Дилайна!

        - Извини.
        Прикосновение к плечу действительно извиняющееся. И такое неожиданное, что Тон перестал смотреть за борт и повернулся всем корпусом к Разумовскому.

        - Что вам от меня надо?

        - Извини. Я не хотел.

        - Чего вы не хотели?

        - Сделать тебе больно.

        - Мне?  - Антон посмотрел на Гетмана как на душевнобольного. Так же, как и в палате.  - Я десять лет прослужил в вашем десанте. Больно мне бывает, когда гравитационная сеть срабатывает, когда из скорчера прилетает, когда кулаком по зубам. А это… это не больно. Это…
        Он задумался, чтобы подобрать слово, и первый раз в жизни нашел его, хотя много раз пытался.

        - Это пусто. Оглушительная, бесконечная пустота, как в космосе. Черная. Только внутри. Вот. Не представляю, зачем вам это знать.

        - А я и не спрашивал.
        Верно, я сам рассказал. Зачем я рассказал ему? И почему именно с ним, сейчас, я нашел это слово и произнес его вслух? Пустота внутри. Тоска, сосущая, тянущая под ложечкой и не находящая выхода. Разноцветные дюны… черт!

        - Странно.

        - Что странно?

        - Ты сравнил пустоту с космосом. Я бы сказал: как в пещерах на Сколопаксе. Когда шагаешь и не слышишь своих шагов. Не такая пустота, как на Земле, когда эхо, а поглощающая звуки. Бездна. Только не вниз, а вокруг.

        - Верно,  - Антон кивнул с уважением. Так точно описать жуткое ощущение, накатывающее на человека в сколопакских подземных ходах, он бы не взялся. Хотя испытывал его не один раз. А вот интересно…

        - Я всегда думал…  - Антон остановился нерешительно.

        - Ты думал…  - подхватил Разумовский, не отрывая глаз от приборной доски.

        - Чем объясняется тот факт, что на Сколопаксе ты никогда не знаешь, сколько у тебя воздуха? Там, в пещерах. Кажется, есть, чем дышать, много есть. А через пять секунд - нет. Или ты задыхаешься, буквально рвешь себе легкие в пещере, где полно кислорода. Можешь дышать, но не дышишь, потому что башка тебе подсказывает, что воздуха нет.

        - Ааа… Ты тоже попадался?

        - Однажды. Но мне хватило. Наверное, из-за этой пустоты, да?  - Тон сам не знал, зачем ему было нужно одобрение Гетмана, но обрадовался, когда тот согласно кивнул.

        - Да. Я в первый раз там влип, когда мне восемнадцать было. Чуть в штаны не наделал со страха. Хорошо, нашлись умные люди рядом - подсказали. А ты?

        - Сам дошел.
        Ну, а эта мальчишеская гордость зачем? Чтобы меня похвалил командор Разумовский? Зачем мне это все надо?

        - Молодец. Я слышал, как вы впятером месяц нагоняли ужас на местные карательные отряды, которые силились выкурить вас из подземелья. Легенда ходит по военным частям конфедерации.

        - Ну да, там их жрецы уже почти поверили, что мы посланы им как кара за грехи от самой богини Анко. Этакий материализовавшийся гнев божий. С парализаторами и скорчерами. Хотя, честно говоря, я не понимаю, зачем надо было класть почти полный батальон десанта из-за каких-то бессмысленных мощей. Даже не человеческих, а звериных.

        - Это были не бессмысленные мощи, а скелеты боракир - ядовитых полузмей-получерепах. Делай выводы.

        - Ух ты! Капля яда боракиры убивает - сколько человек?

        - Сотню-другую. Просто распыленная в воздухе. Я не говорю уже про подицепсов. Понимаешь теперь, какой ты герой?
        Он разговаривает со мной как с несовершеннолетним. И при этом выдает информацию, к которой, если мне не было положено ее знать тогда, сейчас у меня точно не должно быть доступа.

        - Скоро мы прилетим?

        - Еще полчаса. Тебе надоело?

        - Мне надоело ждать, когда вы расскажете, зачем я вам нужен.

        - Я устал.
        Тон попытался порешать, в каком состоянии Разумовский более невнятен: когда говорит или когда молчит - однако быстро бросил это бесполезное дело. Он явно предпочитал ящерицу: рептилия вечно молчала, но была более понятна в своих желаниях и стремлениях.
        В голове шумело, Тон попытался заснуть, но как раз в этот момент из-под крыла вынырнул прямо за оконечностью хвойного леса ряд домиков на пологом речном берегу. Разумовский плавно повел штурвал в сторону, земля надвинулась, и Тон увидел маленькую посадочную площадку, прилепившуюся на обрыве между двумя соснами. Даже не маленькую, а крошечную, если учитывать размеры стандартного глайдера.

«Промахнется,  - подумал Тон.  - На такой-то скорости!» Когда Разумовский сел мягко и с первого раза, Тон посмотрел на него с уважением. Все-таки спросил:

        - А чего так? На обрыве-то?

        - Не хочу портить индустриальными вкраплениями окружающий пейзаж. Это идея Лисс, между прочим. Она мне чуть не откусила голову, когда увидела, что я пытаюсь пристроить площадку для глайдера вон там,  - Разумовский повел рукой в сторону неширокой полоски песчаного пляжа, окаймленной пронзительно светлыми, по-девичьи тонкими березками.
        Солнце клонилось к закату, вода уже потемнела, и цветовой контраст сливал деревья, реку, песчаную полосу между ними в единую, будто несколькими взмахами набросанную картину. Ветра не было, ленивая волна плескалась о выдававшийся в реку причал, возле которого колыхалась одинокая лодка. Пахло молодой листвой, свежестью, мокрыми досками, и каким-то рыбным духом несло с реки.

        - И она была права,  - улыбнулся Антон, вдохнув полной грудью. В ребрах отдалось неприятно. Но пренебрежимо. Он как завороженный пошел к воде, встал, облокотившись на ближайшее дерево… Разумовский проводил его глазами, вернулся к глайдеру и стал разгружаться.

        - Вам помочь?  - через плечо спросил Антон.

        - Нет, отдыхай. Есть хочешь?
        Антон смутился. Есть он хотел, но чтобы вот так спрашивать… Нет, он, разумеется, слышал много раз, как гражданские спрашивают друг у друга: «Есть хочешь?» Дурацкий вопрос в условиях десантного спецназа. Едят по часам, едят, когда нужно поесть, когда есть возможность подкрепить свои силы, когда есть еда и время. Что значит хочешь есть? Мало ли чего я хочу!..

        - Буду, да. Когда скажете.
        Вырубился он незаметно. Никогда себе такого не позволял. Просто сидел на бревнышке у самой воды и уснул. Уронив голову на коленки. Проснулся уже в постели, под клетчатым сине-красным пледом с кисточками. В окно смотрело солнце, которое явно уже не клонилось к закату, а только что встало. Разумовский сидел на полу возле кровати, читал какие-то бумаги. Антону удалось, не поднимая головы, разглядеть печати Звездного совета, верийские военные эмблемы…

        - Есть хочешь?  - спросил Гетман, не оборачиваясь.

        - Пить хочу. Я сейчас встану.

        - Я принесу,  - Гетман легко поднялся, смахнув бумаги в сторону. Через минуту вернулся, подал стакан:

        - Вот, энерготоник. Или что-то другое?

        - Тоник - здорово. Спасибо. Извините меня.

        - За то, что ты вчера вырубился? Это я сам виноват. Не надо было тащить тебя в такую даль. Но мне хотелось показать тебе Землю. Хоть немножечко. Чтобы ты понял, что у нас тоже можно жить.

        - Мне это не грозит. Или не светит. Как вам нравится. У меня…

        - У комиссованного лейтенанта Антона Брусилова есть право пребывать на Земле. Или где ему захочется,  - Разумовский порылся в горке бумаг и вынул конверт с оранжевым грифом конфедеративной службы безопасности. Взял у Тона из пальцев стакан, отдал конверт. Тон с интересом развернул. Фотография, голограммки, маленький чип в правом нижнем углу.

        - Где вы это достали? И почему?

        - Есть хочешь?
        Антон со стоном откинулся на подушку.

        - Вы надо мной издеваетесь?

        - Я хочу тебя накормить. Ты ничего не ел со вчерашнего утра. А для этого убери паспорт, еще капнешь чем-нибудь.
        Это уже не как с несовершеннолетним, а как с ребенком. С дошкольником. Тон вздохнул и засунул паспорт в карман джинсов, висевших на спинке кровати. На спинке кровати? Черт возьми, как они туда попали?

        - Вы меня, что, раздевали?

        - Ну не в полной же экипировке было тебя класть?  - Разумовский выглядел явно смущенным.  - Ты одевайся, умывайся иди, в ванной есть полотенца. Сможешь?

        - Да,  - Антон неожиданно для себя опять улыбнулся.  - Я есть хочу.


* * *

        - Вы когда им обещали вернуть меня в больницу?
        Костер догорал, шашлыки были доедены, и военная дисциплина брала свое. Нужно было срочно решать вопрос, зачем командору понадобилась Дилайна, и возвращаться на место. А то еще нагорит от медицины! Земной паспорт в кармане - это, конечно, хорошо, но… Тон любил точно знать, где он находится.

        - Я им ничего не обещал. Прямо как лорд Дилайны.
        Ну, наконец-то.

        - Давайте к делу.

        - Ты о чем?
        Антон поднялся, подбросил пару веток в огонь, резко развернулся и встал перед Разумовским.

        - Хватит в игрушки играть. Вы меня привозите сюда. По дороге намекаете про Дилайну. Сейчас опять. Я знаю, что вы знаете. Земное имя и прочая мутотень в открытом файле - фикция. Лейтенанта Антона Брусилова не существует. Не существовало, пока кто-то, теперь подозреваю, что это могли быть вы, не захотел его создать. Была человеческая ветошь, полутруп, кем-то зачем-то вытащенный из ситийских шахт и притащенный на Рипарию. Откачали, предложили жизнь в обмен на
«послужить Конфедерации». Я согласился. Воевал как положено. Вы мой послужной список знаете. Там не только Сколопакс и Аккалабат. Там много чего. Теперь я спрашиваю: что? Вам. Еще. От меня. Надо.

        - А до ситийских шахт? Ты помнишь что-нибудь?

        - Что вас конкретно интересует?

        - Не заводись.
        Этого слова Тон никогда не любил. От него он заводился с полоборота. И если бы не завелся, а действовал поосмотрительнее, то не лежал бы спустя полминуты мордой в землю, ногами в костер. Реакция у Разумовского оказалась офигительная для землянина, техника броска - прямолинейная, но эффективная, как у верийцев, и держал он Тона за заломленную назад руку крепко, так, что не возникало дурацкой идеи попробовать вырваться.
        Тон постучал ладонью по травке:

        - Брейк. Я сдаюсь. Во-первых, я не совсем в форме. Во-вторых, я прожгу казенную обувь. В-третьих, рукопашный бой не лучший вид деятельности после обеда. Не слезете с моего желудка - придется кормить меня заново.
        Гетман усмехнулся, отпуская захват:

        - Ну, разумеется. Я и забыл, что в спецназе после обеда полагается глубокий двухчасовой сон. На пуховых подушках, в хорошо озонированном помещении. Уж извини за такое нарушение режима.

        - Это вы меня извините. Погорячился,  - поднимаясь с колен, Тон морщится от боли и видит, что Разумовский это заметил и отвел взгляд. Напустив на себя беззаботный вид, придирчиво отряхивается, протягивает руку:

        - Правда, простите. Не знаю, что на меня нашло.
        Разумовский пожимает руку, декламирует торжественно:

        - Послушай, брат Сальери. Коль мысли грустные к тебе придут, используй метод доктора Ковальской. Откупори шампанского бутылку…

        - А здесь есть где стрелять?  - удивляется Тон. Метод борьбы со всеми невзгодами по доктору Ковальской действует безотказно. Он называется «Пошли, постреляем». Шампанское может прилагаться. Но после того, как киберплексовые мишени станут «не подлежать восстановлению».
        Разумовский делает приглашающий жест в сторону дома:

        - Тебе понравится.
        Когда через час с небольшим они, потные, мокрые, выходят из тира, Тон уже и без шампанского настроен миролюбиво. Если бы человек-легенда хоть на немного не соответствовал слухам, которые ходят о нем в вооруженных силах Конфедерации, было бы тоскливо. Но Разумовский дал шороху. Показал класс. Зажег по полной. Предоставив Тону возможность выбирать самые заковыристые режимы стрельбы, ни в одном не ударил лицом в грязь. И без лишних выпендриваний, что тоже Тону импонировало. Просто стрелял, подсчитывал очки, хмыкал удовлетворенно или недовольно, косился на мишени Тоновы, где высвечивался примерно тот же результат - иногда чуть получше (при стрельбе втемную была ощутима разница ночного видения), иногда чуть похуже (ветер и неравномерную плотность атмосферы Гетман просчитывал с недостижимой точностью). Сам получал явный кайф от стрельбы и другим не мешал. Такое поведение в тире Тон ценил, поэтому вышел на воздух снова примиренный с действительностью.
        Явилось и «шампанское». В виде дорогого хорошего коньяка. Гетман плескал щедро - по половине пузатого хрустального бокала - долго грел сосуд в ладонях, прежде чем выпить, щурился на заходящее солнце.

        - Черт, да я просто не знаю, как тебе сказать!

        - Что?  - Тон приподнял бокал, оценивая цвет напитка. Боль в спине куда-то исчезла. Кресло-качалка казалось самой бесполезно-удобной мебелью в мире.

        - Одну вещь. Вернее, много вещей. Но одна есть главная.
        Нет, в жизни точно нет очарования. Во всяком случае - очарования, способного продлиться более двух часов подряд. Скажите мне, если я неправ.
        Гетман поднялся и стал расхаживать по террасе. Струганые доски скрипели под его ногами, и Тон подумал, что дом этот старый, очень старый, явно старше его хозяина.

        - Вы уже столько слов сказали, что пора сказать хоть одну вещь,  - резонно заметил Тон.

        - Ты телесериалы смотришь?

        - Это главная вещь? Или очередной заход на запасной аэродром? По глиссаде.

        - Тон, я сейчас буду выглядеть как в сериале. Но не про супермена или там про шпионские страсти, а как в мыльной опере для домохозяек.
        Тон начинает ржать:

        - Игнасио, Игнасио! Твой отец оказался жив! Иди скорей, познакомься со своим отцом! Выходит Игнасио, которому пятьдесят лет и у которого самого есть сын, который понятия не имеет, кто его родители и где они. Его украли в младенчестве. Игнасио тоже не знает, что его сын жив. Отец Игнасио тоже ничего не знает. И никого не узнаёт. Совершенно непонятно, как при такой всеобъемлющей тупости и провалах в памяти он вообще нашел у женщины место, куда нужно сунуть, чтобы сделать ребенка. Так, что ли? Вам не потянуть. У вас для этого слишком мозги на месте.
        Тон останавливается, потому что Гетман мрачнеет на глазах.

        - Что? Я что-то не то сказал?
        Вместо ответа Разумовский снимает с шеи цепочку. Тон всегда полагал, что на ней - именная солдатская бирка: высшие военные чины Конфедерации носят такие для форсу и в дань традиции, хотя современные средства поражения разносят бирки в клочья вместе с телом. Вместо бирки, однако, на цепочке оказывается потемневший серебряный медальон. В нем - маленькая фотка с возможностью увеличения. Удобные такие фотки, придуманные аппанцами: щелкаешь на кнопочку, и над малым форматом возникает для тебя большая виртуальная копия, еще один щелчок - и картинка, словно нарисованная на воздухе, исчезает. Мечта солдата и путешественника, желающего помнить о доме. У Тона таких никогда не было, но пользоваться он умел, поэтому, даже не взглянув на неразбочивую фитюльку в медальоне, включил увеличение.

        - Вот, значит, как.
        Рыжеволосая женщина с гневными изумрудного цвета глазами. Вырез на платье глубокий, обнажающий почти до сосков груди, в этом вырезе посередине - подвеска зеленого камня на толстой золотой цепи: четыре асимметричные линии - королевский кринт Дилайны. Светловолосый военный со знаками отличия Конфедерации. Женщина сидит у него на коленях, по-хозяйски положив голову на плечо, закинув ногу на ногу. Рядом, прижавшись к ее бедру, маленький мальчик в белой рубашке с распахнутым воротом. Ярко-зеленые глаза, как у матери, удивленно смотрят в камеру.
        Он явно фотографируется первый раз. Мужчина смеется, немного откинув назад голову, обнимая одной рукой женщину, другой - мальчишку. Фотография - крупным планом, фона на нее попало немного, но видно, как за спинами троицы мерцает переливающийся воздух, словно состоящий из расплавленных серебряных нитей.
        Разумовский наблюдает за его лицом. Бесполезно. Напомнив лорду Дилайны о том, что он лорд Дилайны, пытаться что-то выведать. Бесполезно. Только глаза скользят по картинке, только зубы прикусывают нижнюю губу…
        Тон щелкает кнопкой. Виртуальный образ исчезает.

        - На,  - он сует, не глядя, медальон в руку Гетману.

        - Даже бить не буду,  - задумчиво сообщает он.  - Знать тебя не хочу. Противно.

        - Тон, я хочу объяснить.

        - Вот сейчас ты точно звучишь как в мыльной опере. Объяснять ничего не надо. Я запомнил из детства одну фразу. Когда я спрашивал об отце, мне отвечали: «Ни один из ныне живущих лордов Дилайны не имеет к тебе ни малейшего отношения». Подразумевалось, что он наскучил маме и его казнили. Или просто привозили наложника с другой планеты, как у нас принято. А потом - в расход. У наследного принца или принцессы должен быть только один родитель, определяющий его жизненный путь,  - тот (или та), кто сидит на троне. А у меня, оказывается, крутизна необычайная. Отец - не стриптизер с Кризетоса, а командор Звездного совета. Вот только стриптизер с Кризетоса не отдал бы приказ бомбить Акро-Чал. Бедная, глупая мама! Что ей стоило с тобой разделаться сразу после моего рождения? Или даже до него. Ты не находишь, что сгореть в пылающем дворце - слишком жестокое наказание за ее наивность?

        - Тон!

        - Нет. Нет. Не сейчас.


* * *
        Он бежал по еще дремлющему березовому лесу, и ветки деревьев хлестали его по лицу. Он мчался, ничего не замечая, перепрыгивал через канавы, спускался в затянутые рассветным туманом ложбинки, сапоги хлюпали по черным лужам. Натыкаясь на стволы деревьев, отталкивая их, словно сквозь толпу продираясь, раздирая в кровь руки. Ничего не замечая. И слезы на его лице, и расширенные зрачки, и губы, застывшие в немом крике, когда их показывали крупным планом. Весь кинотеатр сочувствовал главному герою, который только что узнал нечто для себя смертельное, смертельно важное и в то же время перечеркивавшее жирными линиями все прошлое, имевшее для него какой-то смысл. Антон и пара аппанцев из его взвода тупо таращились на экран и ничего не понимали.
        Во-первых, почему, когда тебе плохо, нужно вот так вскакивать и нестись куда-то, сломя голову? У кого вообще, кроме людей, ничем существенным не занятых, а значит и неспособных в принципе встретиться с таким разочарованием, болью, горем, которое испытывал сейчас главный герой, могло найтись свободное время для подобных пробежек? И куда он помчался, скажите, бога ради? А если его тюкнут там, в этом светлом лесу, и лишат всякой возможности выяснить, прояснить и исправить? Нет, так бегать не было ни времени, ни места, ни возможности, ни смысла. Картинка на экране тогда, лет пять назад, на Рипарии, никаким боком не уложилась в картину мира десантника-чрезвычайщика Антона Брусилова.
        А сегодня он бы побежал. Рванул бы через лес куда глаза глядят и не оборачивался. И не остановился бы, пока хватало силы. Но сил не было даже встать. Он просто пялился в серьезные голубые глаза напротив, а когда уставал и опускал взгляд - натыкался на те же глаза, только молодые и не такие усталые, на старом фотоснимке, сделанном, судя по всему, в парке королевского дворца Акро-Чала, лет этак… дцать назад.
        Разумовский сам решил его проблему: перемахнул через перила террасы и упруго пошел, будто по-прежнему был тем белобрысым военным с карточки, к берегу. Присел на корточки, вынул из кармана, наверное, кусок хлеба с обеда, стал подзывать лебедей. Лебеди Гетмана явно знали, увлеклись угощением, на подошедшего Тона внимания не обратили.

        - Ты ненормальный. Вообще ни о чем не думаешь. Как тебя могли выбрать командором Конфедерации?

        - Никто не знал, что ты есть. И что Толла… была.
        Тон в сознательном возрасте первый раз слышал имя матери произнесенным вслух.

        - Я не об этом. Как ты мог все эти годы таскать на груди эту штуку? А если бы тебя шарахнули не лазерной бомбой, а простым скорчером? И медальон остался бы цел. Ты бы… это самое, а я полетел бы вслед за тобой. Стоило кому-нибудь увидеть. Ты о чем думал?
        Гетман стряхнул с ладони последние крошки.

        - Да не сделали бы тебе ничего. Проблема Дилайны закрыта. Так, по крайней мере, считает большинство членов Совета. Тебе ничего не грозит. И не грозило лет семь последних, не менее.

        - Ты в это веришь?  - в последний момент Тон, взглянув на выгнутые лебединые шеи, превратил откровенную насмешку в вопрос. Не то чтобы его сильно интересовало, во что верит этот… биологический предок.

        - В то, что проблема Дилайны закрыта? Упаси боже! Если на свете существует наследственность, а она существует, то нас еще ожидает весьма неприятное для Конфедерации развитие событий. К сожалению, я никого не смог в этом убедить.

        - А ты пытался?

        - Да. Я один, наверное, до конца представляю, как вы опасны. И насколько вам по барабану фундаментальные законы механики. Термодинамики. И всего остального.

        - И что такого? Мы вас не трогали.
        Звучит по-ребячески. Но мы д е й с т в и т е л ь н о их не трогали.

        - Невиноватая я, он сам пришел,  - злобно бросил Разумовский, по-прежнему не оборачиваясь к Тону.  - Вам и не надо никого трогать. Само ваше существование провоцирует людей на переход границ, на нежелание принять реальность и согласиться с ее ограничениями.
        Вы задаете немыслимые стандарты красоты. Насмотревшись на ваших женщин, уже не захочешь взглянуть ни на одну земную: все они кажутся уродками по сравнению с леди Дилайны. После вашей музыки шедевры композиторов любой планеты звучат раздирающей слух какофонией. Ваша архитектура… комнаты, нарушающие все законы перспективы, как на рисунках Эшера, плавающие лестницы, до которых у нас додумывались только писатели-фантасты. Война… Когда у лорда Дилайны активированы браслеты, с ним бесполезно сражаться. То же касается энергии, пространства, времени. Мы, делихоны, аппанцы вбухиваем колоссальные ресурсы в новые технологии, позволяющие нам дальше летать, дольше жить, быстрее развиваться. Эффективнее убивать, наконец. Вам все это - раз плюнуть! И эта всевозможность, вседозволенность отравляет душу.
        Я видел, как перемещается Толла. Она говорила: «Давай искупаемся». И исчезала на том месте, где стояла. А я локти себе грыз от отчаяния: пока добегу до глайдера, заведу его, залезу в кабину… она уже ждала меня в Хуне, сидя на гребне дюны с мокрыми волосами и недовольно поджатыми губами. Или она просила: «Подай мне расческу». И тут же разочарованно: «Ах да…» Протягивала руку куда-то - я видел, как пропадали кончики пальцев, запястье, локоть - и вынимала обратно уже с расческой, которая за миг до того лежала на зеркале у нее в комнате. Во дворце, находившемся за несколько миль от места, где мы сидели.
        У меня хватало самообладания, чтобы чувствовать себя просто… неполноценным. Многие
        - земляне, ситийцы - сходили с ума от желания обладать такими же невиданными возможностями. И ничем за это не платить. Ни загрязнением атмосферы, ни медико-биологическими экспериментами на грани морали, ни выжженными пустошами на месте химических лабораторий и взорвавшихся нейтронных коллайдеров.

        - Да уж. Мы не заплатили…  - Тон ехидно скривил губы.  - Причем, судя по тому, что ты говоришь, заплатили за вашу непомерную жадность, за ваше неумение быть довольными тем, что есть. Мы не строили космических кораблей. И никто не сходил с ума от того, что мы этого не умеем. Почему вам надо все? Уметь все. Иметь все. Всюду совать свой нос.
        Лебеди, словно чувствуя сгустившееся напряжение, медленно отплыли от берега, все так же вопросительно изогнув шеи. Прохладный ветер с верхушек деревьев спустился к самой воде. Тон подумал, что надо бы пойти надеть куртку, чтобы не губить окончательно спину: стыки между лаксармитовыми штифтами и живой тканью теперь будут ныть от всякого сквозняка. Он был практичен, как всякий «чрезвычайщик», привыкший считать свое здоровое тело таким же требующим ухода оружием, как скорчер или парализатор. Тратить оставшееся здоровье на межпланетную политологию так же неразумно, как бегать в слезах от проблем по оврагам и буеракам.
        Он развернулся, чтобы идти к дому, но замер на месте при следующих словах Гетмана:

        - Тебе этого не понять. Ощущения недостижимости, я имею в виду. Обреченности на то, что - как бы ты ни был хорош - ты всегда хуже. Хорошо, что наши ученые, не успев прийти на Дилайну, относили большую часть рапортов дипломатов и военных к области вымысла и непрофессионализма. Рассматривали их примерно как сообщения первых земных путешественников о «людях с песьими головами». Если бы я был физиком, я бы давно повесился на Дилайне. От осознания того, что все законы и закономерности, которые с XVI века открывала земная наука, никуда не годятся. Но тебе, повторяю, этого не понять.

        - Вы думаете?  - на лице у Тона появилось нехорошее выражение.  - А как же немыслимые стандарты красоты? Возможность мгновенно перемещаться в любую точку пространства и извлекать нужные предметы с любого расстояния? Все, что было отнято у меня вместе с браслетами? Единственное, что меня спасло, когда я очнулся в ситийской шахте, было мое полуживотное состояние. Мне казалось, что так я жил всю жизнь: отколупывал уголь со стен, складывал его в вагонетки, впрягался в них, на четвереньках тащил наружу… Что так оно и надо, что сны про полеты над разноцветными дюнами, про звенящие кристаллы пещер памяти, видения прошлого, которые посещали меня по ночам,  - это просто одна из граней моего бреда. Иметь, как вы выражаетесь, «все» и сразу все потерять. По вашей логике, я должен был спрыгнуть с ума от зависти к тем, у кого хотя бы была своя жизнь, родина, биография. И стереть их с лица Вселенной - чтобы не провоцировали неудовлетворенность. Так получается?

        - Я не знаю. Я просто пытаюсь тебе объяснить, какую интуитивную реакцию вы вызываете у остальных. Я не говорю, что это хорошо. Но это - реальность. Зависть. Страх. Жажда обладания. Вот причины разрушения Дилайны. Которое я, пойми, не оправдываю. Но как сопредседатель высшего органа Конфедерации я обязан принять любые меры, вплоть до самых исключительных, если Дилайна вновь станет угрозой.

        - Почему же не приняли?  - тихо спросил Тон, на всякий случай напрягая мышцы.  - Сегодня днем на берегу вы вполне могли сломать мне шею. Есть по крайней мере десять способов это сделать.

        - Двадцать,  - Разумовский подошел осторожно, положил Тону ладони в район загривка, нажал слегка большими пальцами на ключицы. Тон перестал дышать и начал считать удары сердца: в его нынешней форме против Гетмана он не герой.

        - Но ты меня разочаровываешь,  - продолжал Разумовский.  - Во-первых, я сказал
«если», во-вторых, я не сказал, что считаю угрозой Конфедерации сам факт реставрации монархии на Дилайне. Ты все это пропустил мимо ушей. Потому что злишься. Недопустимо ни для командира десанта, ни для главы государства. Надо быть внимательнее, Тон. Так легче?
        Несколько надавливаний на точки, куда хирурги при операциях выводят лаксармитовые узлы, и боль в позвоночнике отступает. Тон перевел дыхание. Такая мануальная терапия - высший пилотаж. Он сам учился четыре года, прежде чем после его
«лечения» ребята стали не терять сознание, а возвращаться к жизни.

        - Да. Так хорошо. Меня устраивает.
        Гетман хмыкнул, оценив двусмысленность комментария, однако рук не убрал.

        - В пояснице нажми, пожалуйста,  - Тон сам не заметил, что опять перешел на «ты».  - Но откровенность за откровенность. Ты полагаешь, что мы опасны, потому что слишком… чарующи, что ли? Есть на земных языках слово «зовущесть»? Или
«призывность»?

        - Притягательность. Attraction. Магнетизм.

        - Вот-вот. Я, в свою очередь, считаю опасными вас. Не все планеты Конфедерации. К верийцам не имею претензий, например. Хоммутьяры тоже пусть отдыхают. Я имею в виду землян, аппанцев, делихонов частично - тех, кто диктует конфедеративную политику и моральные ценности.
        Договорить Тону не удалось, тягучая волна боли прокатилась через позвоночник и заставила его сжать зубы.

        - Ты че творишь?  - то ли простонал, то ли выдохнул он. Березовые стволы перед глазами расплылись в пятна.

        - Больно?  - обеспокоенно спросил Гетман.  - Пойдем в дом, вколю тебе анестетик. Верийский, патентованный - для организма с критическим содержанием лаксармита. В больницу верну завтра. И начищу там всем…

        - Морды?  - боль не отступала, и нужно было на что-то отвлечься.

        - Ага. Наградные листы. Отполирую до блеска. Они чем тебя там лечили три месяца? Поливитаминами?

        - Меня достали из гравитационной сетки. Медики сделали все, что могли. Не пристебывайся.

        - Уговорил,  - Гетман распахнул дверь на веранду.
        Тон осознал, что, для того чтобы это сделать, Разумовскому пришлось прислонить его к стенке. Черт! Совсем расклеился. Еще не хватало, чтобы он меня таскал… Для порядка Тон прибавил «сволочь», хотя этого совсем не хотелось.
        Анестетик действительно был верийский. Действовал мгновенно и радикально. Спину и задницу Тон снова почувствовал, а боль - нет. Разумовский, недовольно покачав головой, засунул пачку микрошприцов, один из которых только что использовал, в карман Тоновой куртки.

        - Привыкания не вызывает. Но не злоупотребляй.

        - Спасибо. Так хотите знать, почему вы опасны?  - Тон опять перешел на «вы». В доме это почему-то казалось более уместным.

        - Будь добр, просвети меня, грешного.
        Ирония, прозвучавшая в словах Гетмана, разозлила Тона. «Выполнил свой отцовский долг, сука,  - с чувством подумал он.  - Дотащил больного до кровати. Сейчас околею от непомерного груза благодарности». Но показывать не стал, приподнялся на локте, чтобы видеть лицо Гетмана, расположившегося напротив в кресле:

        - Вы опасны своей безответственностью. И нежеланием учиться на своих ошибках. Ты говоришь: страх перед нами. (Надо определяться, все-таки на «ты» я с ним или на
«Вы»… Сил у меня нет об этом думать). А себя вы не боитесь? Я читал про историю Земли. Просмотрел все фильмы, которые есть. Каждый раз, когда валялся в госпитале. У вас были страшные катастрофы, войны, теракты, и они не заставляли вас не то что измениться - задуматься. Девятнадцатый век, двадцатый, двадцать первый… Время идет, а вас ничего не пугает. Три, девять, сорок дней траура - по погибшим во Всемирном Торговом Центре, по сгоревшим или ослепшим при газовом взрыве на Хирундо, по задохнувшимся в подводной лодке - и вы опять бодры и веселы. Продолжаете строить свои небоскребы (меня от одного названия передергивает: здание, скребущее небо), толпами набиваться под лазерные лучи в подвалы, сотрясающиеся от взрывающих мозг децибел, лезть на морское дно, где человеку нечего делать. Там киты. Дельфины. Электрические скаты.
        У меня в голове не укладывается, как после Хиросимы вы еще двести лет продолжали строить атомное оружие! Куда вы сотню лет продолжали лезть со своими субантарктическими тоннелями, если при строительстве первого в Южной Америке произошла экологическая катастрофа, от которой она не может оправиться по сей день? На Дилайне, если бы по какой-то причине погибли три тысячи человек, мы бы годы не могли в себя прийти от ужаса, забыли бы обо всем, только бы предотвратить, не допустить, не дать повториться. Горят небоскребы - снести их к чертовой матери. Потонул «Титаник» - никаких кораблей-гигантов в открытом океане. Вам же, говоря твоими словами, все по барабану.
        Я один-единственный раз был на Земле за пределами военного космодрома. Помнишь, прокатилась такая волна по Конфедерации: в целях гуманизации военных действий знакомить профессиональных убийц с культурными ценностями цивилизаций? Образовывать, так сказать, и возвышать морально. Так вот, ходил я по Эрмитажу. Достала толпа народу, верещание экскурсоводов, ни к чему не подойдешь толком… И вдруг обнаруживаю совершенно безлюдные залы. Шумеро-аккадская цивилизация. Просуществовала четыре тысячи лет - больше, чем ваша современная. Осталось - кучка глиняных клинописных табличек. Страшно ходить на этом кладбище. И еще страшнее, что это не их кладбище, а ваше - тех, кто толпится вокруг греческих и римских слепков и мумии фараона. Вам что, неинтересно: почему от одних уцелело многое, от других - ничего? Мы бы только об этом и думали - веками, тысячелетиями.
        Ты знаешь, какие прекрасные у нас острова в океане? А знаешь, почему там было запрещено жить? Слишком сильная энергия собиралась в браслетах лордов, люди сходили с ума от эйфории, сжигали себя вместе с островом. Королева Наира Четвертая тысячу лет назад сказала «нет». И с тех пор никто туда не суется. А то четвертуют,
        - Тон размял затекший локоть и откинулся назад на подушку.  - Не совался, вернее. А то четвертовали бы. Я тебе объяснил? Ты понял?

        - Суть твоих претензий к землянам мне ясна,  - медленно проговорил Разумовский.  - Ты хочешь, чтобы мы научились сами себе говорить «нельзя». Это трудно. На преодолении границ, раздвижении пределов возможного построено само развитие нашей цивилизации. Если мы остановимся, мы погибнем.

        - А если вы просто смените приоритеты?  - осведомился Тон.  - Ну вот, смотри: сидит у вас в зоосаде, весьма комфортабельном, белый бенгальский тигр. И их осталось всего шесть штук на планете. Сколько ученых занимаются у вас восстановлением популяции тигра? Каковы результаты? Как у них с финансированием?

        - Не знаю,  - смутился Разумовский.  - Думаю, что целый исследовательский институт.

        - А сколько кораблей у тебя сейчас за пределами Конфедерации - знаешь?

        - Четырнадцать.

        - И можешь точно назвать сектора, из которых они вышли, цель полета, примерный маршрут и дату возвращения,  - Тон не спрашивал, он утверждал, и Разумовский только молча наклонил голову, предвидя, что будет дальше.

        - Значит, для тебя расширение границ Конфедерации важнее, чем спасение самого красивого животного на родной планете,  - победоносно заключил Тон.  - Что и требовалось доказать. Мы - не договоримся.

        - Надо попробовать, Ваше Высочество,  - произнося эту фразу, Гетман повернулся на кресле так, чтобы собеседник не мог видеть его лица. Он знал, что сгустившиеся сумерки Тону не помеха: зрительная ткань дилайнян гораздо чувствительнее земных колбочек и палочек. И знал, что, если в голосе он эмоции спрятать еще сумеет, в глазах они отразятся. А сейчас был не тот момент, чтобы Тон легко читал его мысли.
        - А в целом ты хорошо подготовлен. Не ожидал.

        - Почему «высочество», а не «величество»?  - склочно поинтересовался Тон, не отрывая головы от подушки.  - Подготовлен я великолепно. Вот только теоретический период слегка затянулся.

        - Насколько я помню, на Дилайне титулование наследника престола и царствующего монарха различается - так же, как на Земле. Это примерные эквиваленты. Займешь престол - будешь «величество», теоретик.

        - Ты так спокойно говоришь об этом.

        - А я не намерен тебе мешать. Теперь, когда мы познакомились. Жизнь будет идти своим чередом, Тон. Ты будешь создавать проблему Дилайны, я буду ее решать…
        Уловив протестующий жест Тона, Гетман извиняющеся пожал плечами:

        - Ну, или, если тебе больше так нравится: ты будешь решать проблему Дилайны, которую мы создали.

        - Мне никак не нравится,  - огрызнулся Тон.  - И никаких родственных чувств я к тебе не испытываю. Запомни раз и навсегда. Я - сын королевы Толлы. Отца у меня нет и никогда не было.

        - Ну, что ж с тобой сделаешь?  - Разумовский развел руками.  - Спать или чай будем пить?
        Он действительно человек-легенда. Я его не убью, даже когда оклемаюсь. Хотя проблему Дилайны ему организую, как пить дать… Глаза у Тона слипались, поэтому на вопрос про чай он даже отвечать не стал.
        Глава V. Гарантии Его Величества

        Антон Брусилов, Его Высочество наследный принц Дилайны. Сейчас

        - Руки над головой. Медленно. И без шуток. И без браслетов.
        Если аккуратно скосить глаза, то в правый монитор хорошо видно один верийский корабль, пристыкованный к нашей станции. С пассажирами.
        Пристыковать корабль… Это они хорошо додумались - пристыковать корабль. На котором у меня все, кого я несколько лет собирал по задворкам Вселенной, с новехонькими браслетами. Моя идея тоже была красивая: взорвать эту станцию слежения к чертовой матери и спокойно высадить всех, кто у меня есть, где-нибудь в береговом районе Хуны. Чтобы оттуда уже неспешно идти к столице. Кто же знал, что они сообразят, пока я носился тут по коридорам с моими верийцами и со скорчером, накрепко пристегнуть то, что я хочу взорвать, к тому, что я взрывать ни в коем случае не собираюсь.

        - Руки! Я ясно сказал: руки вверх!
        Тон медленно поднимает руки над головой. Четверо спереди, трое сзади. Семеро. В полной боевой защите поверх черных форменных комбинезонов. Лазерные пистолеты и скорчеры. Прозрачные шлемы из эбриллитового сплава. Стилизованные черные черепа на висках. Элита, блин. Спецбатальон «Ногт-да» - «Сыновья Ногта», подчиняющийся непосредственно руководителю военной хунты. Для лейтенанта Брусилова это слишком много. Для наследника трона Дилайны - раз плюнуть. В колодец. Потому что активация браслетов чревата непредсказуемыми последствиями: либо и станцию, и мой корабль - к чертовой матери, либо станцию - к чертовой матери, а на своем корабле я получаю толпу безумцев, буйно помешанных на своей энергии и не знающих, куда ее применить. Либо они перекалечат и поубивают друг друга, либо… сообразят, что все свои, и кинутся на поиски «чужих», чтобы выместить всю злобу и жажду мести, накопившиеся за эти годы. А «чужие» вот они, под боком, и искать долго не надо - три верийских крейсера с верийскими же экипажами. Моим лордам даже в полубезумном состоянии на них потребуется две с половиной минуты. Чтобы разнести в
клочья. Мне даже не придется объясняться с Джерадой. Потому что станцию… к чертовой матери. Вместе с главным героем шоу.
        Одна из фигур в черном медленно приближается, сверкая лысиной сквозь прозрачный шлем.

        - Ирикхада-ногт-да,  - предостерегающе скрежещет другая.  - Не повторяй делихонской ошибки.

        - Что ты предлагаешь?  - отлаивается первый.
        До чего же противный язык! Надеюсь, им в голову не придет, что я понимаю.

        - Я предлагаю, чтобы никто не выскакивал у нас из-за спины. Обеспечить полный кворум для принятия взаимовыгодного решения.

        - Эрейнхада-ногт-да! Заткнись. Или выражайся понятнее.

        - Выражусь.
        Темноволосый ситиец злобно взвизгивает в коммуникатор.
        Ого, сейчас у нас действительно соберется кворум. Придется потесниться. Зато буду знать, сколько моих верийцев осталось в живых. Загадаю так: больше десятка - не буду взрывать станцию, меньше - взорву, ровно десять - потерплю маленько. Я лорд Дилайны, наконец, или где? Имею право на волюнтаризм и игру с вероятностью в чистом виде. Опаньки! Восемь человек. Не, не буду взрывать станцию. Передумал.
        В командном отсеке становится людно. Тон, сузив глаза и по-прежнему держа руки над головой, прикидывает количество ситийцев. То, что перед ними не регулярный гарнизон станции слежения, стало ясно с самого начала. Когда они с ребятами вломились в оружейную камеру и напоролись на плотный огонь изо всех дыр, а в коммуникаторе раздались звуки, свидетельствующие о том, что и остальные две высадившиеся группы нашли себе на голову приключений. Значит, ситийцы знали, по крайней мере, предполагали…
        Госпааади, боже мой, что, интересно, они могли предполагать, если их здесь… не меньше двадцати? И человек тридцать мы уложили. Получается, ситийцы сделали двойную заброску. Их тяжелые крейсеры - смертоносное чудо военной техники - не могут тянуть через пространственный переход больше двадцати человек. Срабатывает
«эффект наблюдателя». Гораздо хуже оснащенный орудиями убийства земной космокрейсер типа «Альтеи» легко переносит через пространственные барьеры десяток членов команды вкупе с пятьюдесятью пассажирами. Ситийцам же просто не хватает энергии.
        Страшно подумать, что было бы, если бы к их оголтелому стремлению подчинять себе все живое и мертвое во Вселенной, обеспеченному по самое не могу разнообразнейшими средствами индивидуального, группового и массового поражения, добавить возможность сажать на военные корабли хотя бы в два раза большие экипажи. Ни для кого не было секретом, что баланс сил в Конфедерации держался в первую очередь на неспособности ситийцев создать оружие, преодолевающее пространственный барьер, и на отсутствии в их распоряжении источников энергии, позволяющих перебрасывать на огромные расстояния большие массы людей, готовых оружием стать.
        Темноволосый кого-то безумно напоминает. На кого он похож, этот злобно зыркающий из-под защитного шлема ублюдок? На кого он похож? И как быстро проскользнул за спину, скажи пожалуйста.

        - Уведите всех.
        И он у них самый главный. Вон как быстро все подобрались и выталкивают моих бойцов в шею, освобождая, очевидно, пространство для переговоров. Хорошо, что у меня верийцы, а не земляне или делихоны. Эти ребята спокойные, не будут переть на рожон. Достаточно одного небольшого кивка, который, конечно, ситийцы заметили, чтобы они дали себя увести, организованно и без лишнего хая. Второй командир ситийцев явно расположен остаться. Ого, какая красноречивая дуэль взглядов! Но я все равно ставлю на жгучего брюнета. И правильно делаю, потому что лысый что-то злобно шипит ему на ухо и вываливается в коридор вслед за своими подчиненными. Вот мы и одни.

        - Сядьте, поговорим. Я полковник ситийской армии Эрейнхада-ногт-да.
        Антон усаживается на кресло, закидывает ногу на ногу с самым беззаботным видом:

        - Ты не ситиец. Ситийцы так не воюют.
        Полковник Эрейнхада усмехается:

        - Верно. Ситийцы воюют совсем не так. Рисковать станцией и своими людьми не их метод. Их фетиш - безнаказанность. Ударить так, чтобы тебе не могли ответить. Иначе в чем смысл содержания такого громоздкого военного аппарата, который разрабатывает, планирует, осуществляет? Но Ногт знал, что с Вами это не сработает. Поэтому и послал меня.
        Да, у меня с самого начала было ощущение чего-то близкого и родного. Будто я не с ситийцами воюю, а сам с собой. И в то же время с ситийцами. А где же твои крылышки, моя прелесссть? Зато внутреннее время на месте. Ухх, какое внутреннее время! Разобраться с ним один на один, не подключая браслетов, действительно не получится. В смысле - разобраться военным путем. Но кто сказал, что мы собираемся махать кулаками?

        - Я тебя слушаю, Эрейнхада.

        - Чтооо?

        - Я тебя очень внимательно слушаю. Что ты хотел попросить?

        - По-моему, Вы не совсем понимаете свое положение. У меня более выгодная позиция. Единственное, что Вы реально можете предпринять,  - это взорвать станцию. А Вы ее не взорвете.
        Полковник замечает, что говорит «Вы», тогда как собеседник обращается к нему на
«ты». Это раздражает, но Эрейнхада ничего не может с собой поделать. Он и так строго контролирует себя, чтобы не брякнуть не к месту: «Ваше Величество». И не может заставить себя усесться в кресло напротив Тона.

        - Ошибаешься,  - в зеленых глазах отражаются лампы дневного света.  - Если ты то, что я о тебе думаю, я взорву станцию. Ты очень опасен. Не только для Дилайны. Которой нет - уже или еще, неважно. Ты - непосредственная угроза для Аккалабата - единственного места Вселенной, где мне помогли, где понимают и принимают меня таким, как я есть. Я взорву себя, и станцию, и корабль со всеми своими лордами, чтобы уничтожить тебя - с твоей энергией ненависти, с ситийской военной машиной за спиной, с твоими знаниями об Аккалабате, которые ты готов продавать во вред ему, с твоими боевыми навыками, с внутренним временем почти как у Дар-Халема. Что у нас получится на Дилайне - неизвестно, а для Аккалабата ты реально представляешь опасность. Если последнее, что я могу сделать в жизни,  - это перекрыть тебе кислород, мне этого достаточно. И потом - я в долгу перед лорд-канцлером Аккалабата.

        - Которым из них?

        - Покойным.

        - У них нет ни одного живого.

        - Я имею в виду очаровательную белую мышь - Сида Дар-Эсиля.

        - В чем состоит Ваш долг?

        - Ты меня допрашиваешь?  - Тон располагается в кресле так удобно, как позволяет ситийский военный конструктивизм. Вид у него при этом, будто он собирается гладить симпатичную собачонку.

        - Начинайте,  - рычит Эрейнхада. Чем более успокаивается Тон, тем больше выходит из себя полковник.

        - О, у меня огромный список прегрешений перед покойником. Во-первых. Я утопил его любимую лошадь.

        - К-к-как?  - на секунду Рейн теряет концентрацию: этого много даже для дара Аккалабата, изгнанного дара Аккалабата. Он представляет себе длинногривую гнедую, на которой привык видеть Сида, захлебывающуюся и отчаянно бьющую копытами по воде в горном потоке Умбрена, и перестает дышать.

        - Элементарно. Камень на шею и в пруд. Идея была Хьеллева. Но я одобрял. Я и сейчас одобряю. У лордов вашего задрипанного Аккалабата не должно быть игрушек лучше, чем у принца Дилайны. Лошадь была не по чину.
        Рейн выдыхает.

        - Продолжайте.

        - Во-вторых,  - теперь у Тона на лице написано: «Я поймал эту пушистую собачонку и тискаю. Как же она мила!» - Я обожал гонять их с Хьеллем по саду. Фырча и раскидывая лапами разноцветную гальку. В своем демоническом конформе, разумеется. Иначе бы они не позволили. Они издавали воинственный клич и лупили меня по морде мечами. Но я все равно обращал их в бегство. Доброе было время. В-третьих…  - Тон делает паузу.  - Всех, кто находится на пристыкованном верийском крейсере и готов вместе с нами рассыпаться в прах, я нашел и собрал благодаря Сиду Дар-Эсилю. Вернее, он нашел, а я собрал. Пока ты самореализовывался под командованием ситийских генералов.

        - Да что Вы про меня знаете?!!

        - Ничего. И знать не хочу. Достаточно уже того, что ты догадался притащить сюда кучу вонючих ситийских задниц и - фигурально выражаясь - усадить их в одну лодку с моими верийцами. Я недоволен. Но, повторяю, готов тебя выслушать.

        - Мне все равно.
        Необыкновенно содержательный комментарий.
        Тон смотрит на собеседника с искренним любопытством. Тот пожимает плечами, задумчиво стягивает шлем, бросает его на пол. Присев на краешек приборной консоли, запускает обе пятерни в волосы.

        - Нет, правда. Все, кто на Аккалабате был мне дорог, мертвы. Вернуться я не могу - я вне закона.

        - Отчего ж так?  - Тон хмурится. Из ночных сидений с Сидом в его кабинете во время локсийского кризиса ему удалось вынести массу информации: несомненно полезной и той, которую он определял как «к чему-нибудь да пригодится». В последнюю категорию попадало повествование о попытке государственного переворота на Аккалабате в 46 году Конфедерации. Сид рассказал об этом нехотя, сквозь сжатые зубы, нервно постукивая носком сапога по дубовой стенной панели, что было ему не свойственно. Рассказал в ответ на вопрос: «Как ты стал лорд-канцлером Аккалабата?»
        Тон еще тогда сделал зарубку на память: обычно строго державшийся темы, Сид начал издалека - с ничего не значащих подробностей большого боя за дуэм, потом как-то путано, что опять же было для него нетипично, переполз на давнюю историю, случившуюся между его отцом, родителем Хьелля и одним из южных даров… Стоп-стоп-стоп, а потом Сид совершенно смазал конец своей эпопеи и перевел разговор…
        Точно! На то, почему у лордов Дилайны, в отличие от аккалабов, приходящихся им прямыми потомками, не растут крылья. И о том, могут ли отрубленные или покалеченные крылья быть восстановлены с помощью «этих твоих колечек». Тон тогда крепко обиделся на «эти колечки», они с Сидом даже повздорили и к вопросу о крыльях больше не возвращались. Тон узнал все, что хотел: что случилось с лордом Корвусом, грозно-непререкаемый вид которого запомнился ему с детства, и каким макаром эти два разгильдяя - Сид с Хьеллем - оказались во главе аккалабатской политики и армии соответственно.
        Значит, история с южным даром. И этот - с бешеным внутренним временем, которое я ощущаю, даже не активировав браслеты, смуглый, с заросшими дырками от серёг в ушах. «Все, кто ему дорог, мертвы». Что он там дальше бормочет?

        - Так что мне, в сущности, все равно. Взорвете Вы станцию или нет. В первом случае все просто кончится, во втором - кончится хорошо. Но не для меня. Для меня никогда ничего хорошо не кон…

        - Хватит ныть!  - рявкает Тон, в один прыжок оказываясь рядом с аккалабом и шарахая обоими кулаками по консоли для мониторов у него над головой. Тот затыкается сразу, смотрит растерянно и покорно, не так, как три минуты назад, а так, как умел смотреть Сид, когда Хьелль с Тоном проводили очередную реквизицию его детских сокровищ. Сокровищ-то у него было… на полтора умбренских кинжала больше, чем у нас. О чем я сейчас думаю?

        - Неудивительно, что у Аккалабата нет на даный момент ни одного живого лорд-канцлера,  - Тон не в силах сдержать ехидства.  - Из кинжала застрелиться лучше, чем быть верховным вельможей Империи, населенной такими вот… чувствительными,  - заключает он и ждет взрыва.
        Взрыва не происходит. Рейн, глядя на Тона, будто он не поймет, кто это и зачем перед ним оказался, молча протягивает скорчер прикладом вперед. Тон медленно, нарочито медленно вынимает скорчер у него из руки, делает пару шагов назад, со вкусом прицеливается… Полковник смотрит сквозь него стеклянным взглядом.
        Тон обозначает одними губами смачное аккалабатское ругательство, которое совсем недавно слышал от Хьелля, притягивает к себе кресло, садится.

        - Ты веришь в призрачные чертоги королевы Лулуллы?  - усмехается он.  - Где она сидит на блистающем троне, окруженная своими потомками, где можно встретить любого ушедшего раньше?

        - Какое Вам дело?  - огрызается Рейн. Даже сквозь темный загар на щеках видно, как они полыхают.

        - Ответь мне,  - требует Тон. И добавляет чуть мягче:

        - Я же не объявлял тебя вне закона.

        - А если и так? В смысле, если я верю в небесный чертог королевы Лулуллы?  - голос Рейна впервые за время их разговора похож на голос живого человека. Он всем телом подается вперед, к Тону, уперев кулаки в колени.

        - Ну и дурак. Все это детские сказки. Нет ничего. И никто тебя там не ждет. Потому что ждать негде. И некому.

        - А что есть? Что тогда есть?
        Тон пожимает плечами, встает с кресла, аккуратно облокотив скорчер на спинку, повернувшись к Рейну спиной, наклоняется над смотровым окном, за которым - в сотни раз увеличенная, переливающаяся всеми оттенками спектра планета в сиреневой дымке.

        - Ты знаешь, как умирают лорды Дилайны?
        Не дождавшись ответа, Тон продолжает:

        - Если в человеческом облике, то как обычные люди. Получается труп, более или менее обезображенный. Если же ты даешь дуба в демоническом конформе, то сразу растворяешься без остатка. Исчезаешь навсегда. Вот так-то вот.
        Сиду нравилась эта идея. Как-то, уже после твоего изгнания, мы сидели с ним в его кабинете. Был локсийский кризис. Я носил форму десантника Конфедерации и командовал военным прикрытием миссии с Земли. Сид чинил им всяческие козни, соблюдал интересы Империи и параллельно пытался ввести меня в курс событий. Половина того, что я сейчас о себе помню и знаю,  - из того кабинета.
        Мне десять лет было, когда пала Дилайна. А они, сначала лорд Корвус, а потом Сид, не жалея сил, собирали всю информацию, которая могла бы понадобиться… мне или кому-то другому, кто оказался бы жив. Пока я терял человеческий облик в ситийских шахтах (Тон чувствует, что Рейн за спиной вздрогнул), пока пытался забыть о том, кто я есть, и стать одним из тех, на чьих костях Конфедерация въезжает на новые рубежи, они верили в то, что собранная ими по крупицам информация кому-то будет нужна. Что - пусть никто из них и не увидит этого - вновь засияют браслеты Дилайны и новый король или королева (Тон собирался заключить: «воссядут на трон», но решил, что это слишком высокопарно. И вообще, он никогда не мог удержаться…) скажут очередному наследнику Дар-Эсилей: «Тааак. Явился - не запылился. С отвратительными манерами, жалкими черными метлами на плечах, в сапожищах загробного вида… Ну, иди в сад. Поиграй с принцессами. Хоть пообтешешься».
        Рейн выслушал всю эту тираду, затаив дыхание, хотя явно не мог понять, к чему она. Тон решил перейти ближе к делу. В конце концов Джему, который остался за старшего на одном из крейсеров, замерших в непосредственной близости от ситийской станции, могло надоесть непротивление злу насилием, При всем хладнокровии и дисциплинированности верийцев двадцать лет есть двадцать лет. Свое двадцатилетнее
«А давай-ка шарахнем» Тон помнил прекрасно и очень хорошо понимал, что и как сейчас чешется у сына генерала Джерады. Рейн за спиной тоже зашевелился, и Тон продолжил:

        - Так вот, когда кто-то из наших умирает, мы вешаем кристалл в стеклянном лабиринте Ухана - большую или поменьше прозрачную подвеску сложной огранки. Они качаются там в потоках воздуха и света, переливаются и звучат. В этой непередаваемо грустной мелодии - голоса всех ушедших от нас, в этой игре света и тени - наши жизни, равно состоящие из добра и зла, из порядка и хаоса. Рядом качаются разноцветные кристаллы - их вешают в память о своих друзьях, о дорогих тебе людях. Лорды Дилайны редко признаются в своих чувствах при жизни. Они предпочитают выражать свою любовь и преданность после смерти дорогого им человека. Так безопаснее. Надежнее. Вечнее. Когда я верну себе Дилайну - а я ее верну - повешу кристалл в память о Сиде.

        - Обещаете?  - даже не оборачиваясь, Тон чувствует, сколько проглоченных слез в этом слове.

        - Я лорд Дилайны. Я не обещаю.

        - Да, извините. Я вовсе забыл,  - шорох одежды, голос доносится чуть снизу.  - Лорд Рейн Дар-Акила к Вашим услугам.
        Тон понимает, что выиграл. Что этот ненормальный, честно и безнадежно служивший ситийцам, пол своей жизни проживший по принципу «чем хуже, тем лучше», а теперь покаянно стоящий перед ним на коленях, сделает все, чтобы наследник Дилайны благополучно добрался до своего королевства вместе со всеми своими лордами. Что, интересно, так на них действует, на аккалабов? Тембр нашего голоса запечатлен в их душе на генетическом уровне как источник приказов, которым нельзя не повиноваться? Или мы просто умеем подбирать такие цепляющие их за сердце слова? Чувствую себя заклинателем змей, право слово.
        Но земляне меня испортили. Точнее, землянки. Не могу просто так взять и воспользоваться. Хочется дать что-то взамен. Я ж… типа Бэтмен. Что бы ему предложить?

        - А лорду Корвусу?  - спрашивает Рейн голосом мертвого человека.

        - Что лорду Корвусу?

        - Кристалл. На память. И… я сам бы хотел повесить, если будет дозволено.
        Вот такой переход мне по нраву. Даже ситийские солдафоны не испортили того изящества, с которым он стоит на коленях и наклоняет голову. Достойно выглядит, ничего не скажешь. Нет, категорически не знаю, что в нас находят лорды Аккалабата. Мы в них находим эстетическое наслаждение. Хотя они, конечно, мужланы и второй сорт.

        - Нет,  - Тон, словно в раздумье, выпячивает нижнюю губу, осуждающе качает головой.
        - Категорически нет.
        И добавляет через паузу, с удовольствием наблюдая, как вздрагивает и опускается еще ниже черноволосый затылок:

        - Он будет в ярости.

        - Он умер,  - еле слышно, одними губами, глаза не поднимая от пола.

        - Что ж с ним стряслось? Укусила ядовитая лошадь?  - деловито осведомляется Тон и легонько напрягает колени. Без браслетов сопротивляться аккалабатскому дару, у которого запущено внутреннее время, бессмысленно, поэтому Тон позволяет Рейну опрокинуть себя на пол и сжать горло железными пальцами.

        - Убью, сука…
        Сопротивляться лорду Дилайны, у которого активированы браслеты, бесполезно. Поэтому спустя десять секунд картина противоположная. Тон с удовольствием придушивает Рейна до полубессознательного состояния и отодвигает ногой в сторону. Недовольно крутя головой, присаживается к бортовому коммуникатору:

        - Какой у вас код внешней связи? Я не военный канал имею в виду, а просто трепаться…  - спокойно поясняет он.

        - S93-865M,  - хрипит Рейн. С трудом подползает к приборной панели, прижимает палец к ячейке допуска. Коммуникатор оживает.
        Тон, шевеля губами, считывает ситийские строчки, бегущие по экрану, быстро нажимает на клавиши. Спрашивает у Рейна, тяжело сопящего где-то в районе его колена:

        - Ты госпожу Вероник Хетчлинг знаешь? Единственный на Делихоне меланохламис. Вообще единственный говорящий меланохламис.
        Сопение прекращается. Прекращаются вообще все звуки в районе колена.

        - Я задал тебе вопрос.

        - Я… у меня с ней связаны неприятные воспоминания.

        - Конкретнее.
        Очевидно, Рейну все же удается взять себя в руки, потому что он вновь начинает дышать и ответ дает вполне членораздельный:

        - Для нее устраивали большой бой за дуэм. Призом был я.

        - Тшш… Помолчи-ка. Добрый день, госпожа Вероник. Вас беспокоит десантник Антон Брусилов, помните, лет пятнадцать назад я…  - начинает Тон елейным голосом.

        - Помню я. У нас три часа ночи. Что надо? И запомни, даже когда ты станешь «Ваше Величество», в это время звонить нам…

        - Мне нужно поговорить с Вашим мужем. Точнее,  - торопливо добавляет Тон, потому что направление, в котором ему сейчас посоветуют двигаться, яснее ясного написано на лице у госпожи Хетчлинг,  - мне нужно кое-что ему показать. Кое-кого. Чтобы решить, что с этим делать.

        - Ууууу…  - мадам Хетчлинг грозит в монитор кулаком и, подбирая полы несообразного домашнего халата, удаляется в глубину комнаты.

        - Кортоооо! Коооорто!  - вопит она.  - Ты хотел видеть этого ненормального? Вот он сам к тебе лезет в коммуникатор! В три часа ночи! Совесть совсем потерял! Сует конопушки свои где не попадя!

        - Вранье,  - ни к кому собственно не обращаясь, вздыхает Тон.  - Я рыжий, но у меня нет ни одной конопушки. Я лорд Дилайны.

        - Жутко рад Вас видеть, милорд,  - улыбается он выступившей из темноты по ту сторону экрана фигуре.
        Рейн, все это время тихо прислушивавшийся к разговору, подпрыгивает на полметра от пола из сидячего положения и набивает себе о консоль здоровенную шишку. Он предпринимает невероятные усилия, чтобы заглянуть в монитор, самому оставшись незамеченным, но Тон нажимает ладонью ему на макушку и шепчет: «Подожди. Посиди еще».

        - Ты похож на свои фото, малыш,  - лорд Корвус в таком же нелепом халате, как у жены, располагается перед коммуникатором.  - Как тебя занесло на ситийский военный корабль?

        - Я тут с ними немножко воюю,  - в последний раз Тон говорил с лордом Корвусом в восьмилетнем возрасте, и это сказывается.  - И это не корабль, а станция слежения. Но не суть важно. И поблагодарить Вас за все я тоже успею. Сейчас есть более насущное дело. Вылезай, Рейн.
        Следующие пять минут Тон проводит, пытаясь вытащить из-под консоли лорда Аккалабата Рейна Дар-Акилу (он же полковник ситийской элитной дивизии Эрейнхада-Ногт-да), который с по-мальчишески испуганным выражением лица вжимается в стену и, отчаянно отбиваясь, лепечет:

        - Я не хочу, чтобы он меня видел! Я не могу!
        Лорд Корвус, со своей стороны, силится заглянуть за экран коммуникатора, чтобы понять, что такое хочет ему продемонстрировать будущий властелин Дилайны, а когда понимает… бессильно опускается на стул, делает несколько рубленых жестов руками, как будто произносит речь на трибуне, пытаясь убедить многотысячную толпу народа, и решительно говорит:

        - Нет.

        - Почему нет?  - интересуется Тон.  - Мне нужно знать, можно ли ему доверять. И вообще, мне показалось, он офигенно соскучился.

        - Рейн, он может тебе доверять?  - глухо спрашивает в пространство лорд Корвус.
        Тон заглядывает под консоль. Рейн истерично кивает, размазывая руками слезы. Притягивает за рукав Тона, шепчет:

        - Спроси, спросите у него, сможем ли мы увидеться и поговорить после всего? После того как вы возьмете Дилайну?
        Тон обреченно вздыхает, разгибается:

        - Он спрашивает…

        - Я слышал. Передай ему…  - лорд Корвус останавливается, резко откидывается на спинку стула, прижимается и трется об нее плечами, будто у него чешется спина.  - Да. Пусть он только поможет тебе. Я слишком много на тебя поставил, Тон. Пусть он поможет.
        Тон кивает, скашивает глаза под консоль.

        - Да,  - хрипит Рейн.  - Да.

        - Все, тогда конец связи,  - резюмирует Тон.  - А то нас неумеренно активная акулья морда в черном комбинезоне заждалася. Хвала королеве!
        Лорд Корвус смотрит на Тона с сожалением. Не просто как на ненормального, а как на безнадежно больного.

        - Хвала королю, дуралей!
        Ах, ну да, разумеется! Я же, Чахи меня забери, «мальчик». Придется мне его пригласить, чтобы поучил меня придворным манерам.
        Тон протягивает руку к кнопке отбоя, но, заметив что-то в глазах лорда Корвуса, останавливается.

        - Говорите.

        - Ваше Величество… Тон… скажи ему… Я видел, что он бросил нож.
        Экран гаснет.

        - Он просил передать тебе…

        - Я слышал.
        Рейн выбирается из-под консоли, поддевает ногой свой шлем, валяющийся посреди рубки, подхватывает его, надевает, щелкает какими-то переключателями на стене, вынимает из открывшегося ящика пару парализаторов, кладет перед Тоном. Также деловито подцепляет с кресла скорчер, оставленный Тоном, передергивает затвор. На кнопку внутренней связи он наваливается всей тяжестью своего тела. Кажется, что он хочет выдавить ее за пределы станции, вообще за пределы Вселенной.

        - Ирик, ты меня слышишь? Мы достигли удовлетворяющей нашу сторону договоренности. Оставь пару-тройку бойцов караулить верийцев и давай с остальными сюда. Его Величество осознал свое положение и готов на любые уступки.
        Из коммуникатора доносится лающий смех.

        - Слышь, ты, Эрейн, и от тебя толк бывает! Валим к тебе. Верийцев мы тут слегка обработали по-нашему, по-хозяйски, так что сторожить их не надо. А полюбоваться на сговорчивое Величество хотят все. И парням полезно - для поднятия боевого духа.

        - А, ну так даже лучше. Жду. Конец связи.
        Впервые после разговора с лордом Дар-Эсилем Рейн смотрит Тону прямо в глаза. Тот подбородком указывает позицию слева напротив двери, поднимает парализатор, упирается в стену спиной. Помещение тесное, и, чтобы положить в нем два десятка ситийских легионеров и не разнести при этом станцию вдребезги, придется попотеть. Даже таким опытным солдатам, как лейтенант Антон Брусилов и полковник Эрейнхада-Ногт-да.


        Лисс Ковальская

        - Ля-ля-ля-ля… ля-ля… ля-ля-ля-ляяяя,  - и никуда не надо бежать, никуда торопиться. У меня отпуск, я у Такуды, мне давно уже не было так хорошо.
        Лисс, громко и фальшиво напевая абсолютно не соответствующие сезону рождественские гимны, поднялась по ступенькам на веранду. От бассейна доносились радостные вопли Маро, которой, очевидно, удалось столкнуть Мидори, племянника Такуды, в воду особенно злодейским способом. Сейчас душ, вкусный обед, послеобеденный сон и… Интересно, что должно было произойти, чтобы у Такуды стало такое с лицом? И не надо манить меня пальцем, я сама иду. Отдохнули.


        Маро и Мидори
        От одного взгляда можно замерзнуть. Холодный снег на плотной теплой ткани орада, на черных густых волосах, холодный снег на плечах, льдинки в темных отчужденных глазах, холодные мысли, снежинки в холодных ладонях…

        - Мидори, а кто это?

        - Нравится? Немудрено. Это первый красавец в нашей параллели. Кори Дар-Эсиль, без пяти минут лорд-канцлер Аккалабата. Постой, да ты же учишься с его старшим братом? Разве они не похожи?

        - Совсем. Элджи светлый, почти альбинос. Полное отсутствие цвета: волосы, глаза, кожа - белое, серое, серебристое. А характер у него как раз не бесцветный, а именно светлый. С ним легко.

        - Да уж, о Кори я б этого не сказал!  - смеется Мидори.  - Там такой сгусток эмоций, такая плотность ощущений, что никаким дзеном ее не возьмешь. Напоминает Вселенную за секунду до Большого взрыва. Но внешне это мало заметно. Он здесь такой, какой есть: холодный, отрешенный, задумчивый. С ним бы тебе легко не было. Повезло, что его отправили на Когнату, а Элджи попал на Анакорос. Но девчонкам он нравится.

        - Ой, не дразнись. Конечно, он нравится всяким дурррам, которые клюют на интересную внешность,  - Маро горделиво вздергивает рыжую шевелюру и грозит портрету кулаком:

        - Будешь обижать Элджи, убью.
        Мидори дергает ее за рукав платья:

        - Пошли, воительница. Кори не Элджи, он так просто не дастся. Даже и не пытайся. А за Элджи он сам убьет кого хочешь.
        Он вешает ей на плечо пляжное полотенце и волочет к бассейну. Там, возле ярко-голубого прямоугольника, подернутого легкой рябью, прохладно и тишина. По искристой поверхности дрейфуют розоватые лепестки камелии в фарватере огромного надувного тюленя.

        - Тааак,  - зловеще тянет Маро.
        Мидори отчаянно закатывает глаза. Вчера ему было поручено извлечь водное млекопитающее из бассейна и выставить на просушку. Тюлень, воистину гигантский, ядовито-зеленого цвета, находится в собственности Маро и подлежит всяческой заботе и холе со стороны окружающих.
        Мидори забыл. Собственно, он и не запоминал, просто автоматически кивнул головой и побежал в комнату за кисточками и тушью: пышноцветные ветки камелий в лучах вечернего солнца выглядели потрясающе - он уже успел отвыкнуть от таких теплых теней на Когнате. Он еще вспомнил о несостоявшейся просушке тюленя перед сном, но сразу же начал думать о том, насколько сокровище Маро не гармонирует своей агрессивной расцветкой с нежной голубизной бассейна и полупрозрачными лепестками в нем. И уснул. И не вспоминал о ядовито-зеленом чудовище до утра.

        - Ну и что это?  - глаза у Маро как у Ногта ситийской военной хунты в учебном научно-популярном фильме.

        - Где? Ах, это… Тюлень,  - Мидори сама невинность: не зря он который год сидит на Когнате.

        - Я вижу, что это тюлень. Мой тюлень,  - в местах, где тюлени водятся, температура явно должна быть градусов на сто выше, чем у голоса Маро.

        - Ну да, и я забыл напоить его теплым молочком и уложить спать с собою в постель.
        Лучшая защита - нападение, так учили его на Когнате. Маро гневно сопит, Мидори торжествует.

        - Зато я, в отличие от некоторых, не забыл взять солнечный крем,  - забивает он последний гвоздь, помахивая у Маро перед носом оранжевым тюбиком. Мидори-то что, он и так смуглый, а вот Маро вчера обгорела, особенно руки пониже локтя. Ужасно чешутся. Маро практично меняет гнев на милость и разрешает Мидори натереть себе спину.

        - Руки я сама.
        Маро набирает полную горсть белого крема и начинает втирать в саднящие места. Вдруг вскрикивает и подозрительно царапает пальцем кожу.

        - Не чеши, хуже будет,  - советует Мидори, одним глазом выглядывая из-под широкополой шляпы. И замирает, потому что в голосе у Маро - паника.

        - Мидори… оххх… что это?!!  - шепот, переходящий в визг.

«Это» проступает сквозь покрасневшую кожу в виде двух тонких полосок, которые сначала кажутся оцепеневшей от ужаса Маро и слегка растерявшему свою вежливую меланхоличность Мидори пластиковыми, но тут же на глазах твердеют, формируясь в браслеты белого, словно просвечивающего металла.

        - Красиво,  - Мидори первым обретает дар речи.  - И я даже не знаю, как мне сейчас поступить. Сделать вид, что я был круглым двоечником на Когнате и не представляю, откуда берутся такие штуки, или быть первым, кто введет тебя в курс дела. В первом случае следует утопить тебя в бассейне как злую ведьму, во втором… пожалуй, ты меня утопишь. Поэтому пошли к старшим. Одно могу тебе сказать сразу: ничего страшного.
        В том, что сидеть вот так запросто у бассейна с леди Дилайны, у которой браслеты и которая явно не умеет ими пользоваться, нет ничего страшного, Мидори совсем не уверен. Зато он твердо уверен в том, что сейчас надо говорить. Говорить, говорить, говорить, успокаивая ошарашенную Маро, размахивающую руками так, будто вокруг них обвились ядовитые змеи и она пытается их стряхнуть. И препроводить ее к взрослым, пока она не натворила всяческих бед.
        Документальные фильмы про падение Дилайны Мидори смотрел все - за компанию с Кори. Он не против превращений и трансформаций веществ и объектов в природе, он даже за переселение душ. Но в пределах разумного. Радикализм русских народных сказок, читанных ему тетушкой Лисс, вне его понимания: махнула царевна-лягушка рукой и… Почему нужно налить полный рукав алкоголя и насыпать туда жирных обломков гусиного фюзеляжа, чтобы сотворить озеро с лебедями, Мидори не разумел никогда. Не говоря уже о моментальном растворении железобетонных конструкций и переходе отдельных на вид вполне человеческих личностей в нечто неосязаемое. Этого любимый племянник Садо Такуды одобрить не мог. «Если она сейчас во что-нибудь превратится, я ее… Я от нее сбегу».  - думал Мидори, продолжая успокаивающе щебетать. Он с детских лет трезво оценивал свои силы.
        Маро тем временем с выпученными глазами, не оставляя попыток поддеть пальцем зловредные браслетики, горестно влачилась за ним к дому. Она вся была в мать - агграванткой, поэтому, перебивая Мидори, строила версии событий одна хуже другой. За время пути до дома она уже успела представить себя носителем страшной инфекции, первой жертвой постигшей Землю экологической катастрофы и даже предположить аллергию на «мерзкий крем, который ты мне специально подсунул, что еще от тебя ожидать». На последнем наезде Мидори не выдержал:

        - Заткнись хоть на мгновение, а? Тебе все подробно растолкуют родители. Могу лишь пока гарантировать, что это не новый вид сколопакской чумы. Это у тебя генетическое.

        - Генетическое?  - Маро застыла посредине веранды.

        - Ну да,  - не останавливаясь, бросил Мидори.  - Кто был твой отец, ты знаешь?

        - Нет,  - Маро покорно семенит вслед за ним в глубину дома. Всех взрослых почему-то и след простыл. Очевидно, придется забраться на рабочую половину Такуды.

        - Я спрашивала у мамы. Она сказала только, что он был замечательный. Великий и ужасный. Собственно, неизвестно, жив он или нет. Но она сказала, что я могу им гордиться.

        - Чтооо?
        Тетя Алиссия всегда вызывала у Мидори чувство… абсолютно неземное чувство. Подицепсы, с которыми он имел дело на летней практике, были ему лучше понятны. Когда Такуда и Лисс впадали в ностальгию по тем временам, когда она была маленькой девочкой, а он катал ее на себе по саду, Мидори вел себя явно неподобающим для любимого племянника образом. Надевал каменное лицо и незаметно смывался. Царевна-лягушка, одним движением рукава формирующая полный биоценоз водоема в закрытом помещении, казалась персонажем менее мифическим. Так что, наверное, не следовало удивляться тому, что, родив леди Дилайны, Алиссия-сенсей предлагает ей гордиться неким великим и ужасным лордом, который вообще (хронологию прикидывать Мидори умел) непонятно откуда взялся. И непонятно куда делся…

«Точнее, лучше бы было, чтобы он непонятно куда делся»,  - додумал Мидори, толкнув незакрытую дверь в кабинет дяди и одним взглядом оценив мощь светозвукового шоу, которое просматривали собравшиеся вокруг крупномасштабной 3D проекции взрослые.
        Очертания большого города выглядели чуть смазанными из-за дальности передачи. Но и имеющейся резкости хватало, чтобы рассмотреть в слегка неестественном сине-зеленом мерцании исчезающие одна за другой высокие башни, разноцветные крыши, проваливающиеся внутрь домов, беспорядочно мечущиеся фигурки людей на улицах. Индикатор громкости на потолочной панели был сильно сдвинут влево, но этого было достаточно, чтобы в уши вламывались душераздирающие крики и грохот, многократно отраженные от стен небольшой комнаты.
        Если у Мидори лицо моментально становится таким же, как напряженные лица взрослых, застывших в креслах и на циновках в темноте комнаты, то Маро смотрит на диковинное зрелище как на волшебную сказку.
        Люди и чудовища. Чудовища и люди. На улицах прекрасного средневекового города, почему-то освещенного электрическими фонарями. Исход сражения предрешен. Людям нечего делать против роящихся в воздухе, выскакивающих из-под земли, появляющихся из ровной поверхности стен гигантских монстров. Не вызывающих, впрочем, у Маро никакого отвращения. И никакого испуга. Вполне целесообразные монстры: с блестящими или покрытыми острыми шипами крыльями, лапами самых причудливых форм и необычного расположения, головами, иногда многочисленными, украшенными у кого гребнем, у кого рогами, у кого просто костистыми наростами вдоль ушей. Уши тоже… Разные уши.
        Весьма симпатичные монстры, только непонятно, чего им надо. Может, они голодные? Но не собираются же они съесть весь город? На взгляд Маро, даже таким здоровенным чудам-юдам хватило бы по пять человек на брата. Или люди там некалорийные на этой планете? Ладно, по десять. Или люди их обижали? И монстры расстроились и решили им объяснить. Хотя для объяснения, опять же по непредвзятому мнению Маро, разрушений и жертв все-таки многовато. Люди, наверное, совсем бестолковые и очень сильно обидели монстров.
        Сказка тем временем продолжается. Возникают новые действующие лица - люди, но другие, совсем не такие, как сгорбленные уродцы, шарахающиеся от монстрячьих когтей по улицам. Прекрасные люди, высокие, с сияющими глазами, похожие на рыцарей из средневековых легенд или на толкиновских эльфов…
        Маро на какой-то момент становится очень обидно: сейчас они встанут на сторону горожан и настучат чудищам по полной программе. Сердце девочки разрывается между очаровавшими ее монстрами и потенциальными спасителями незнакомого ей человечества. Но смятению ее суждено длиться недолго: прекрасные люди, похожие на принцев и на принцесс, сражаются не против чудовищ, а бок о бок с ними.
        Где-то слева раздается гробовой шепот Лисс:

        - Господи… мы же не видели и четверти их настоящей силы. Такуда, смотри, они разносят электростанцию.
        Действительно, монстры, до сих пор с особой яростью уничтожавшие электрические фонари, с таким же энтузиазмом взялись за трансформаторные щиты и стены небольшого сооружения, от которого во все стороны разбегались провода. «С энтузиазмом» означает, что электростанция превратилась в руины ровно тогда, когда за нее взялись. Город погружается в темноту.

        - Ночь в посольстве, да, Лисс?  - голосом, от которого мороз по коже, спрашивает Такуда.  - Только на этот раз за стенами Акро-Чала не стоят корабли Конфедерации.
        Сквозь призрачно мерцающую проекцию Маро видит, как он сидит у противоположной стены на циновке, впившись глазами в изображение.

        - По сравнению с тем, что мы видим, «ночь в посольстве» была детским утренником. А ведь они еще не активировали браслеты!
        Словно в ответ на эти слова несмелые голубые искры зажигаются в фиолетовом мраке. Спустя несколько мгновений город заливает яркое голубое сияние.
        И такое же сияние озарило комнату - пробудились браслеты Маро. Вытянув обе руки вперед, девочка как зачарованная следила за неравномерно вспыхивающими и гаснущими колечками. Происходящее в проекционной картинке перестало ее интересовать ровно в тот момент, когда тихое, успокаивающее тепло поднялось от запястий и залило ее всю
        - вместе с ощущением небывалой, переполняющей ее силы и уверенности в том, что весь этот мир - ее собственность и с ним можно поступать, как захочется.
        Все затихли, только Мидори сказал:

        - Опа-на! Ладно, я так и быть схожу за твоим надувным тюленем. А то мало ли что…
        И вышел.
        Лисс проводила его глазами:

        - Такуда-сан, ты уверен, что парню еще нужна Когната? По-моему, он уже может преподавать в дипакадемии.
        Такуда щелкнул пультом: цветная картинка в центре кабинета погасла, зажегся свет.

        - Что я могу для тебя сделать?

        - Закажи мне глайдер до космодрома. Мы улетаем.

        - Куда, мам?  - Маро соизволила оторваться от своих новых игрушек. Мамино лицо ей не нравится.

        - На Дилайну. Сейчас же.
        Совершенно непонятно, почему мама расстроилась и почему у нее такой голос. Наши же побеждают.

        - Лисс, не дури. Билеты до Акро-Чала еще не завезли даже в самые изворотливые турагенства,  - Такуда не двигается с места. Глаза у него как у старой мудрой змеи. Только желваки ходят на желтых выступающих скулах.

        - Ну значит, на Верию. Почему-то мне кажется, что это будет первая планета, корабли которой они впустят в карантинную зону.

        - Думаю, им не до карантинной зоны.

        - Думаешь или знаешь?

        - Лисс, не пугай меня, а?  - пальцы Такуды бегают по компьютерной клавиатуре, которую он ловко пристроил между колен.

        - Ты бы видел лицо верховного маршала Аккалабата, когда на Йотхе он узрел следы жизнедеятельности дилайнского лорда в демоническом конформе. Тогда бы ты знал, что значит пугаться.

        - Так и лети на Аккалабат. В чем проблема?

        - В том, что я не хочу создавать проблем Хьеллю.

        - Лисс, ты соображаешь, что говоришь? Ты даешь аккалабам возможность помочь вернуться домой…
        Лисс вскакивает с места. Такуда успокаивающе машет рукой.

        - Одной из благороднейших леди Дилайны. Да они должны целовать тебе руки в благодарность за шанс оказать услугу новому королю.
        Маро, наконец, осмеливается вмешаться:

        - Мама, а я, правда, леди Дилайны? Графиня, да? Герцогиня? Я кто?

        - У них нет графинь и герцогинь. Баронесс и маркиз тоже нет. Ты дочь лорда Тона, и Такуда прав: этого должно быть достаточно, чтобы нас с распростертыми объятиями приняли на Аккалабате,  - устало отвечает Лисс.

        - Лорда кого?
        Лисс смотрит на дочь с раздражением. Неужели она никогда не догадывалась?

        - Лорда Тона. И положение твое таково, что Элдж Дар-Эсиль - это слегка мезальянс для такой высокородной и могущественной особы.
        Если рассказывать, так уж все,  - таков принцип Лисс. И она чувствует, что сейчас не вполне ему следует. Маро морщит лоб. Лисс почти физически ощущает, как складываются в ее подростковом сознании воедино кусочки… рассказы Элджи, обрывки фраз, брошенные матерью или Тоном, школьные уроки новейшей истории Конфедерации… как выстраивается паззл, ужасно привлекательная картинка. Такуда, не отрываясь от монитора, бормочет, будто зачитывает статью из энциклопедии:

        - Маро, после свержения королевской власти на Дилайне (чему, по моему мнению - но кто тогда его слушал?  - Конфедерация не должна была способствовать так активно, как она это сделала) Тон оказался в ситийских шахтах, откуда его, по причинам, о которых я не считаю возможным пока тебе сообщать, вывезли на Рипарию и предложили служить в спецназе. Прошлого он почти не помнил, браслеты с рук были содраны, он согласился… и равного ему десантника не было в Конфедерации.
        Во время локсийского кризиса - ты должна была проходить это в школе - он спас
«Альтею», корабль, на котором находилась вся земная миссия, включая твою маму, фактически ценою собственной жизни. Служить он больше не мог и с земными документами устроился к твоей маме работать… Потом родилась ты. Естественно, тебе ничего не рассказывали. Слишком неопределенной была ситуация.
        Маро слушает, затаив дыхание. Браслеты успокоились, они уже не искрятся, а отливают серебром, рассеивая свет потолочной лампы. У Лисс на лице выражение кислое. Она догадывается, что последует дальше, поэтому прерывает Такуду.

        - Достаточно. Ты нашел нам корабль? Мы летим на Аккалабат через Когнату. Оттуда, думаю, Тон нас сам заберет.

        - Мам,  - непривычно робко начинает Маро.  - А он захочет?

        - Не поняла.

        - Ну, я же не все это там… чистокровная, высокородная…

        - Я. Не. Поняла.
        Такуда обреченно закрывает глаза. Он так всегда делал на заседаниях Звездного совета, когда слышал у Лисс похожие нотки в голосе. Всегда - оба раза.

        - Ну, я хочу сказать… Тон, он лорд Дилайны. И все там у него вокруг - тоже лорды и леди. И король. Мне Элджи рассказывал, что даже дары Аккалабата по сравнению с ними… неблагородные, что ли. Я же еще твоя дочь.

        - Приятно, что ты это помнишь.

        - Лисс, прекрати делать вид, что ты не понимаешь, что она хочет сказать,  - не выдерживает Такуда. И одновременно с ним Маро выпаливает:

        - Мама, ты не плохая, ты не неправильная, но у них там феодальные предрассудки. Вдруг он скажет, что я ему не нужна. Или король ему не позволит.

        - Ох, господи!  - Лисс неожиданно меняет гнев на милость.  - Такуда, ты ее слышал?

        - Слышал. И это вполне естественные сомнения в ее возрасте. Тем более, что она не знает Тона так, как ты.

        - Знаешь, Маро,  - Лисс подходит к дочери, крепко прижимает ее к себе, дует в рыжую макушку.  - Ты ему очень нужна. Но чтобы тебе было спокойнее, давай спросим.
        Следующие десять минут проходят в безуспешных попытках дозвониться по коммуникатору. Долгие гудки сменяются сигналом отбоя. У Маро на глазах слезы.

        - Не расстраивайся, пожалуйста,  - шепчет ей на ухо неизвестно когда подошедший Мидори.  - Определитель, наверное, там не работает.

        - Я его убью,  - говорит Лисс после очередного сброса на той стороне и швыряет коммуникатор на циновку.

        - Мам, давай еще раз попробуем,  - умоляет Маро. Она похожа на кошку под осенним дождем, даже курносый веснушчатый нос, кажется, погрустнел. Мидори ее ужасно жалко. Он присаживается на корточки, подбирает коммуникатор Лисс и, не спрашивая разрешения, нажимает на перенабор. Спустя два бесконечно долгих длинных гудка устанавливается соединение.

        - Лисс? Звонишь поздравить меня с победой?
        Мидори протягивает серенькую коробочку хозяйке. Изображения в коммутаторе нет, зато слышно отлично.

        - Тон, ты забыл мой номер? Трудно сразу ответить?  - Лисс не намерена либеральничать. Это бардак, а не смена государственной власти. Ну кто так делает?

        - Мы с Маро поздравляем тебя с победой. Хотя ты этого не заслуживаешь. До слез довел родную дочь, прежде чем соизволил взять трубку.

        - Лисс, ты соображаешь? Ты думаешь, я в человеческом конформе здесь разгуливаю? Я страшный-страшный серый… Жуть с мотором, ей-богу. У меня вся морда в крови и лапы черт-те в чем. И как я могу нажать когтем на кнопку приема?

        - Ну превратись во что-нибудь удобоваримое, мы подождем.

        - Не надо!  - влезает Маро.

        - Что не надо, детка?  - осведомляется серый экран коммуникатора голосом заботливого отца.

        - В удобоваримое. Я хочу так посмотреть.

        - Нет уж, не все сразу,  - категорически заявляет Лисс.
        Но Маро уже схватила коммуникатор и завывает в него:

        - Папаааа! Паааа! Не надо превращаться в удобоваримое! Я хочу жуть с моторррооом!
        В коммуникаторе не то хохот, не то рык. Медленно настраивается изображение. Тон, как и не было этих лет, как и не улетали они с Локсии на «Альтее» с покореженным двигателем… Камуфляж, грязная морда, развалины на заднем плане (на переднем, впрочем, тоже развалины). Только сияющие браслеты на руках - от запястья до локтя. Носком сапога Тон отбрасывает в сторону парализатор с согнутым прикладом.

        - Ну, чего вы там? Перепугались? Все идет по плану.

        - Боюсь даже спрашивать, что это за план,  - склочничает Лисс.

        - Это ты правильно делаешь. О!  - он замечает Маро, радостно тычущую обе руки в экранчик.  - Детка, мне это нравится. Покажи папе ручки.

        - А ты мне тоже! Тоже что-нибудь покажи!  - забыв про остолбеневшую Лисс, верещит Маро.  - Покажи мне, как этим пользоваться! Сейчас! Пожалууууйста!

        - Пользоваться?  - Тон обводит взглядом однообразно-депрессивный пейзаж вокруг.  - Ну, примерно вот так.
        Валяющийся среди кирпичных обломков парализатор превращается в лужу жидкого металла. В следующую секунду лужа испаряется до нуля.

        - Мне. Это. Не. Нравится,  - чеканит Лисс, но ее перекрывают восторженные вопли Маро:

        - Ууу! Здорово! Я хочу еще! Давай еще, папа!

        - Хватит для первого раза,  - улыбается Тон.  - Их здесь немерено. Вот прилетишь - сама растворяй сколько хочешь.

        - Прилетит,  - голос Лисс явно обещает Тону веселую жизнь с Маро, дорвавшейся до растворения «всего, чего хочешь».
        Маро дергает Лисс за рукав:

        - Мам, а мы забыли спросить… насчет короля.

        - Ну спрашивай,  - улыбается Лисс. Твоя дочь, сам разбирайся с нею, мерзавец.

        - Пап, а ты в хороших отношениях с королем?

        - С королем?  - вид у Тона недоуменный.
        Лисс торжествует. Такуда на заднем плане держится за бока.

        - Ну да. Вдруг ты меня пригласишь, а он будет против. Скажет: зачем нам эта, с Анакороса? У тебя могут быть неприятности.
        Видно, что Маро ужасно хочется в гущу событий, но она пытается быть вежливой. Все-таки это теперь не цветочки-клумбочки, а лорд Дилайны. К тому же ее отец - великий и всенепременно ужасный, как она и мечтала.

        - Никаких неприятностей.

        - И ты даже не должен спрашивать? Король не будет возражать?

        - Король? Нет, я не возражаю,  - царственно заявляет Тон.
        Для Лисс совершенно очевидно, что скажи его доча сейчас, что желает лично разнести всю планету, он также милостиво даст разрешение.

        - Вот видишь,  - мрачно возвещает она.  - Вот это и есть… Его Королевское Величество властелин Дилайны. А ты, стало быть, принцесса ея. Дилайны.
        Все, на что Маро хватает, это очередное восторженное «Ыыыыыы». Она ненадолго обмякает на стуле и дает возможность родителям обсудить подробности перелета. Браслеты она постоянно теребит пальцами и то активирует, то отключает, чем ужасно развлекает Тона по ту сторону экрана и раздражает Лисс - по эту.
        Наконец первые прямые дипломатические переговоры «Земля - Дилайна» завершаются. В обстановке дружбы и взаимопонимания, что свидетельствуют международные наблюдатели
        - Такуда с Мидори.

        - Маро, подойди-ка сюда. Клянись не пробовать конформ до прилета,  - строго говорит Тон.
        Маро скукоживает мерзкую рожу. Ей очень не хочется клясться. Но вдруг великий и ужасный передумает… На всякий случай она решает попробовать жалобно вздохнуть. Однако Тон непоколебим.

        - Поклянись.
        Лисс с садистским удовольствием решает вмешаться:

        - Поклянись-поклянись. Ты принцесса Дилайны, ты не обязана потом исполнять.

        - Правда? Вот здорово! А что еще я теперь не обязана?
        Радости Маро нет предела. Абсолютно радостный беспредел.
        Тон вздыхает:

        - Не знаю, как это получилось, но твоя мать - больше леди Дилайны, чем все особи женского пола на моей планете вместе взятые. Конец связи.
        Эпилог

        Я довольна Вами, лорд Дар-Халем.
        Сказано так же царственно, как всегда, но у Хьелля из головы не выходит последняя фраза королевы перед его отбытием в Виридис. Ненужная, с его точки зрения и по всем законам Аккалабата, фраза.

        - Дары, мой маршал отправляется наводить порядок на юге. Прошу беспрекословно слушаться его распоряжений. Мы рады снова видеть верховного дара Халема.
        Королева Аккалабата ничего не должна объяснять своим дарам. Кто не понял - сам виноват. Почему? Зачем? Зачем она это сказала?

        - Встань, Дар-Халем, и подойди ко мне ближе.
        Это тоже кое-что новенькое. Сид не говорил мне, что Хаярос так изменился. Я-то за последние пятнадцать лет не был дальше парадных залов. Раз-два-три… раз-два-три… раз-два-три-четыре… Леди Дар-Эсиль все-таки научилась танцевать.

        - Хьелль, мне осталось недолго.

        - Ваше Величество!

        - Ты не Сид. Давай без придворных глупостей. Кто моя преемница, знаешь?

        - Да. Сид рассказывал. Дар-Пассеров ждут хорошие времена.

        - Нет. Это была моя ошибка, лорд Дар-Халем. Я много времени провела за ширмами в этом году, хотела успеть научить ее всему, что будет нужно. И то, что я вижу в ней, пугает меня. Ваша будущая королева слишком предана роду Пассеров. И воспитана в ненависти к Дар-Эсилям. Кори не быть лорд-канцлером после моей смерти. Ты знаешь, как это делается… удар кинжалом. Даже ты не сможешь защитить своих детей. Я сожалею.

        - Но Вы ведь не можете, Ваше Величество… Раз названная преемница не может быть… Даже Вы не в силах изменить законы, написанные королевой Лулуллой.

        - Я - не могу. Ты - можешь. Исправь мою ошибку, лорд Дар-Халем. Пусть она умрет во сне. Следов на шее не останется, я знаю, ты это умеешь. Сид не мог не научить тебя.

        - Я это умею,  - сумрачно говорит Хьелль, глядя в пол.

        - Вот и хорошо. А взамен на это я воспользуюсь другой привилегией, данной нам королевой Лулуллой. Последний указ старой королевы не может быть отменен королевой новой. Этим последним указом будет лорд-канцлерство Кори.

        - Он несовершеннолетний.

        - Неважно. Никто не посмеет. И новая преемница, которую я назову, после того как старая умрет во сне (задохнется, сезон цветочной пыльцы опасен для нас, всем известно)… так вот, новая преемница должна будет пообещать мне не трогать тебя и твоих. Особенно Медео. При его образе жизни… ты должен понимать, что, стоит только королеве отнять от него свою руку…

        - Я понимаю,  - за неделю в действующей армии Хьелль услышал достаточно об «образе жизни» своего младшего сына. Хорошо, что он давно разучился краснеть.

        - Сегодня ночью, лорд Дар-Халем. Ты навестишь меня, и я проведу тебя за ширмы.

        - Нет.

        - Я не ослышалась?

        - Нет, моя королева. Я не воюю с женщинами и детьми.

        - Идиот,  - это звучит как простая констатация факта.  - А ты никогда не задумывался над тем, почему в Виридисе столько лет было тихо? Не из-за того ли, что твой муженек не имел противопоказаний против того, чтобы воевать с женщинами? И всех южных деле отправил в расход после мятежа вместе с их мужьями-преступниками? Представляю себе, какую бадью презрения ты вылил ему на голову, услышав об этом! Слава Лулулле, у канцлера Дар-Эсиля была своя точка зрения. А вот детей он пожалел, не тронул. И что теперь тебе устроили эти детишки?!! Скажешь, ты не с ними воевал сейчас в Виридисе? Какая разница была - закопать их двадцать лет назад вместе с родителями или покрошить мечами сегодня? Только меньше шрамов было бы на крыльях моих верных даров!
        Чем больше распаляется королева, тем спокойнее становится Хьелль. Наконец, она умолкает, требовательно притягивает его к себе за ладонь, шипит в самое ухо:

        - Я слушаю Вас, мой маршал.

        - Маршалы Аккалабата не воюют с женщинами. Тем более не душат их ночью в постели. Назначьте меня Вашим главным наемным убийцей, и то я подумаю, выполнять ли приказы такого рода. Вы - королева Аккалабата, я - главнокомандующий Империи.

        - Хватит, ты мне надоел,  - королева брезгливо отбрасывает его руку.  - Найдется другой. И ты пожалеешь.
        Хьелль кланяется глубоко и почтительно, как только возможно, и, не спросив разрешения, покидает кабинет властительницы Аккалабата. Что бы там ни было, он не пожалеет.


* * *
        Тем временем на другом конце сектора, где выясняют отношения лорд Дар-Халем и его королева, падают под ударом гигантской, покрытой мозолями заскорузлой кожи лапы обитые железным листом городские ворота.
        Отвратительное существо, похожее на Змея Горыныча, только с одной головой, опускается на холм. Выражение морды у него довольное, зеленые глаза загадочно поблескивают, в пасти здоровенная рыба. Существо бросает рыбину на землю, начинает рвать ее зубами. Закончив, приобретает вид весьма романтический, тщательно складывает крылья и усаживается смотреть на город. Это священная столица Хангат - последний оплот так называемой народной власти Дилайны.
        Чудище ржаво квакает. Вокруг начинается шевеление и материализуются ему подобные. Расположившись рядком, они разглядывают Хангат и издают звуки, не предвещающие защитникам города ничего хорошего. Главный демонический конформ выкусывает из-под когтей чешую и напевает вполголоса: «Тореадор, смелее в бой… Тореадор…» Остальным нравится. Что бы там ни говорил Гетман, лорды Дилайны никогда не считали земную музыку какофонией.
        Интермеццо

        Плохо мне, плохо мне и тяжело, Сид. Нелегкая печаль терзает меня. Кто я? Кто я своим детям - ни мать, ни отец? Кто я родине своей - полководец без поля боя? Куда вести мне свои войска? Кто я для нее, белокурой любви моей? Смутные мысли терзают меня…
        Нет ветра, нет сквозняка в стеклянном лабиринте Ухана. Но звон и колебание хрустальных подвесок на невидимых нитях неостановимы. Лорды Дилайны не обещают и не исполняют обещанного. Но твой, Сид, каплевидный, сияющий, обещанный Королем кристалл - вот он качается передо мной. Без ветра, без сквозняка, не отвечая ни на мое робкое прикосновение, ни на цокот подков по прозрачному полу у меня за плечами.

        - Охаде. Рад тебя видеть.

        - Охаде.
        Чахи меня забери, если я рад тебе, Рейн.

        - Ты наконец собрался…
        Он не спрашивает. Утверждает. Тем больнее. Тем сильнее хочется развернуться и врезать с размаху перчаткой с ребристыми металлическими вставками. Между глаз. Бессмысленно. Ревновать к мертвым - жалкое, глупое дело.

        - Подвинься.
        Рейн отодвигает Хьелля в сторону. В руке у него цветок. Рваные багровые лепестки с голубыми и желтыми прожилками, набухшими, словно больные вены, шевелятся как живые.

        - Что это?

        - Тебе не рассказали? Еда.
        Рейн протягивает мерзкий цветок к подвеске, проводит ласкающим движением по ее мерцающим граням. Хьеллю снова хочется его ударить - на этот раз по руке. Но он понимает: нельзя. Рейн здесь как дома, а он чужак. В детстве им с Сидом и в голову не могло прийти сунуться в лабиринт Ухана дальше чем до порога.
        Подвеска на миг озаряется красным, затягивается багровым дымом. Цветок хищно оплетает ее своими лепестками, но очевидно, что жертва здесь - он. Мелодичное пение хрупкого на вид кристалла сменяется жадным урчанием. На глазах у изумленного Хьелля венозные вздрагивающие лохмотья исчезают в сияющих гранях, словно втягиваясь в них. Хьеллю кажется, что он в кромешной тишине слышит чавкающий звук довольства.

        - Вот. Вот. Так хорошо,  - ласково шепчет Рейн, выпуская из пальцев стебель, вслед за головкой цветка скрывающийся в хрустальной подвеске. Вытирает руки о штаны, поворачивается к Хьеллю:

        - Тебе не сказали, что нужно принести ему поесть?

        - Кому? Или чему?

        - Не знаю. Мне нравится думать об этом, как о неодушевленном. Но если не кормить, она блекнет. И начинает раскачиваться равномерно, как маятник. Король Тон этого не выносит. Он требует, чтобы все лорды следили за своими подвесками.

        - Аааа…


* * *

…Они сидят спина к спине на обломке скалы у входа в лабиринт, передавая через плечо медленно убывающую бутылку эгребского и обмениваясь редкими фразами.

        - Прислал бы сюда хоть пару ящиков. Не могу привыкнуть к местному вкусу.

        - Ситийское тебе больше нравилось?

        - Не напоминай.
        Молчание. Бутылка снова переходит из рук в руки.

        - Что он тут делает со своими лунами? Скачут как ненормальные по разные стороны неба. В глазах рябит,  - бурчит Хьелль. Просто чтобы что-то сказать.

        - А мне нравится. На Аккалабате бесило, когда они медленно вываливались на горизонт и ползли по небу, как две пятидесятилетние кобылы.

        - Не ври. Ты этого не мог замечать. И думать такого не мог.

        - И то верно.
        Рейн переправляет бутылку обратно Хьеллю.

        - Ты живешь?..

        - На болотах. В Дар-Халеме обосновался Медео. Медео - мой младший.

        - Я знаю.
        Хьелль делает изрядный глоток и возвращает бутылку Рейну.

        - Ты надолго к нам?

        - К вам?
        Даже через два слоя ткани и свои перья Хьелль чувствует, как Рейн напрягся. Бессмысленно. Дразнить изгнанника - жалкое, глупое дело. Хьелль извиняющейся откашливается.

        - Рейн, я переспросил потому, что…

        - Потому что хотел меня задеть. Брось, Хьелль, мне не шестнадцать лет. Я служу Властелину Дилайны. Тогда, когда могу быть ему чем-то полезен. В основном, роюсь в архивах. Его Величество воспылал неожиданным интересом к королеве Лулулле. Желает знать.

        - Что он желает знать?  - удивляется Хьелль.

        - Разве он мне расскажет? Допивай.
        Хьелль с сожалением дотягивает вино. Осуждающе щурится на сиреневую луну, пляшущую у самого горизонта с его стороны неба. Рейнова луна уже вскарабкалась на верхушку своей траектории и качается угрожающе, как перезрелое яблоко. Ужас! Как можно здесь жить? Как мне могло это нравиться в детстве? Или это нововведения короля Тона?

        - Не понимаю, отчего он не отсылает верийцев? Теперь, когда у него все лорды с браслетами.
        Рейн явно рад сменить тему.

        - Джем уже просился домой. Многие планеты в Конфедерации не были в восторге от участия верийцев в возвращении Дилайны законному королю. Даже не представляю, как все утряслось.

        - Разве нет прямого запрета?
        Вся логика Хьелля как верховного главнокомандующего протестует.
        Рейн вздыхает:

        - Более того, есть прямое разрешение. Любая планета имеет право непосредственно обратиться к верийцам за военной помощью.

        - Тон - это не планета.

        - Элджи сказал, там мутная формулировка.
        Хьелль мысленно хлопает себя по лбу. Я еще объясняю ему, что Медео - мой младший сын! Рейн же явился сюда вместе с Элджи!

        - Что ты о нем думаешь?

        - О твоем старшеньком? Весь в отца. Сид был бы доволен.
        Хьелль спрыгивает с камня.

        - Удивлен? Удивлен,  - удовлетворенно констатирует Рейн.  - Успокойся. Это не сам я придумал. Не претендую на глубокое проникновение в психологию Дар-Эсилей. Это просвещенное мнение короля Тона.

        - Нет.

        - Да. Да-да-да. Элджи вошел во вкус. Ему нравится крючкотворствовать.

        - Нет,  - уже менее твердо возражает Хьелль. От бешено скачущих в глазах лун болит голова. Дипломатия, будь она неладна. Почему-то Хьелля менее огорчало отсутствие у Элджи интереса к фехтованию, чем внезапно проснувшаяся тяга к «крючкотворству».

        - Ты возвращаешься?

        - Да, но не с тобой,  - Рейн смотрит сверху вниз с веселой усмешкой.  - Конь там.
        Он машет рукой за переливающийся гребень лабиринта.


* * *

        - Зачем ты его учишь?

        - А кто будет его учить? Если мы взяли на себя ответственность за него, то мы не можем допустить, чтобы он не научился фехтовать нормально.

        - Хьелль, я боюсь.
        Верховный главнокомандующий Аккалабатской Империи резко складывает крылья.
        За спиной неуютное шебуршение.

        - Рейн?

        - Хьелль, а тебе разве не страшно? Ты разве не боишься остаться один?  - Рейн выбрасывает слова лихорадочно, словно боится не успеть.  - Сколько осталось жизни нашим мечам и орадам? Посмотри на нас с Элджи. Я одинаково уверенно управляюсь с мечом и парализатором. Для твоего сына мечи уже просто декоративное украшение. Верийцы на орбите Дилайны. Сколько времени пройдет до тех пор, пока даже самые тугодумные наши Дар-Умбры сообразят, что чем сидеть без дела (а все, что мы умеем делать, это воевать) на бесперспективной планете в пыльном углу Вселенной, можно составить конкуренцию тем же верийцам на конфедеративном рынке военных услуг?

«Как он не поперхнулся-то, это выговаривая»,  - думает Хьелль и делает знак:
«Продолжай».
        Рейн, казалось, только этого ждал.

        - В качестве наемных солдат Конфедерации мы любого заткнем за пояс. Освоение скорчера у среднего дара займет не больше времени, чем у меня или Элджи. Парализаторы на нас не действуют,  - Рейн неожиданно усмехается.  - Ты представить себе не можешь, сколько сил у меня уходило на Ситии, чтобы это скрывать. Да мы будем на вес золота, Хьелль!
        Лорд Дар-Халем не отвечает. Он просто поворачивается и смотрит. Молча смотрит, долго, как в первый раз, разглядывая… полковника ситийской армии Эрейнхаду-Ногт-да. Рейн потирает аккуратно выбритые виски, делает шаг вперед:

        - Хьелль, не дури. Ты знаешь, что это единственный выход. Когда наши поймут, что им есть где подраться, что ты сможешь этому противопоставить? Участие в бесполезных турнирах, наградой в которых служит один благосклонный взгляд королевы? Балы и охоты? Это смешно, Хьелль. Дар-Пассеры пытались пробиться к власти. Они блистательно проиграли. Чем ты собираешься занять молодежь, Хьелль? Чем ты собираешься сам заняться?

        - Ты стал оратором, Рейн? Это эффект местного воздуха?

        - Ты не согласен со мной?

        - По крайней мере в двух пунктах.
        Хьеллю стоит мучительного труда сосредоточиться, чтобы ответить. Кровь бьется в висках. Перед глазами прыгают уже не фиолетовые, а зеленые луны. Но объясниться необходимо.

        - В каких же?

        - А?

        - В каких двух пунктах ты со мной не согласен?
        Рейн уже спрыгнул с обломка скалы и стоит близко-близко.
        Хьелль выдыхает устало, будто ему сто лет.

        - Воевать - это не единственное, что мы умеем. Это раз. У Вселенной нет углов. Тем более, пыльных. Это два.

        - И?

        - И ничего.
        Книга третья
        Пыльные углы Вселенной

        Пролог

        Как у всякого супружества бывают критические периоды, так и Звездная Конфедерация на седьмом десятилетии своего существования вступила в полосу кризиса. Парадокс был в том, что кризис выражался вовсе не в преобладании центробежных тенденций над центростремительными. Напротив, все планеты, снедаемые каждая своей бедой, теснились друг к другу, искали выхода в поддержке соседей, которые сами едва справлялись: кто - с технологическим дисбалансом, кто - с политической нестабильностью, кто - с экологической катастрофой, кто - с крахом экономики. Обращая отчаянные призывы к Звездному совету, все наперебой требовали - финансовых вливаний, гуманитарной помощи, введения чрезвычайного положения и защиты от внешней агрессии… Государственный переворот на Хортулане, осуществленный силами ситийской военной хунты, стал последней каплей в этой череде смут и катаклизмов. Так, по крайней мере, казалось.
        Общая напряженность не могла не сказаться и на жизни Анакоросского колледжа. Лисс не успевала подписывать просьбы об отчислении «по семейным обстоятельствам» и в то же время заявления о переводе из учебных заведений, волею судьбы оказавшихся в горячих точках или зоне стихийного бедствия. Обучение приобретало все более
«рваный» характер, но дело было не только в этом. Внезапно освобождающиеся посередине семестра комнаты в общежитии, новые однокурсники, прибывающие из разных уголков Конфедерации с багажом, равным тому, что было на них надето в момент эвакуации, тревожные письма и звонки из дома… Всю бумажную работу и представительство за пределами колледжа Лисс скинула на Айраса (мхатмианин все равно не вызывал доверия у большинства студентов), а сама не вылезала из аудиторий, общежития, спортивного комплекса: уговаривала, расспрашивала, утешала. За всем этим она как-то пропустила день, когда насупленность и неразговорчивость Маро перешли в истерику и вслед за полетевшим в стену учебником по ксенологии комнату огласил абсолютно неконтролируемый вопль: «Мама, где он? Где шляется эта сволочь?»
        Сволочью был Элджи, который занимал должность полномочного представителя властелина Дилайны при Звездном совете и окунулся в исполнение своих дипломатических обязанностей с рвением и сосредоточенностью, достойными его происхождения. На Анакорос он не показывался уже давно, по коммуникатору был большей частью недоступен, хотя регулярно писал Маро нежные письма на два листа и присылал роскошные и продуманные подарки к каждому празднику.
        Маро, по ее собственному выражению, «торчала на чертовом Анакоросе». В том, что касалось продолжения образования, властитель Дилайны был непреклонен. «Доучись»,  - отрезал он при первом же намеке на желание Маро отныне вести взрослую придворную жизнь и шмякнул любимую дщерь по носу лапой, предварительно до конца втянув когти. Дщерь злобно взмахнула крыльями, окатив папашу тонной мелкого песка (дело происходило у дедушки на Йотхе), но спорить не стала. Придворная жизнь откладывалась, но не отменялась.
        Лисс пару раз вредно проехалась по поводу того, что Тон просто не желает демонстрировать доченьке, насколько он не умеет управлять королевством, но все ее ехидство разбилось о его невозмутимое: «Не насколько, а вообще не умею. Дай спокойно потренироваться». Словом, Его Величество тренировался на восторженных подданных, Маро завершала образование (и, если уж ей очень приспичивало, моталась на гетманскую дачу на Йотху поваляться на пляже в демоническом конформе), Элджи представлял Его Величество в Звездном совете и не казал носа на Анакорос, Лисс управляла колледжем, Разумовский, почти уже отошедший от дел, воспитывал внучку и вел там же, на Анакоросе, семинары по международной политике (после которых Лисс уже трижды приходилось менять киберплексовые мишени в тире), а ситийские военные в ментошлемах высадились на Хортулане, расстреляли в упор кабинет министров, вытащили из звероподобной машины, известной как «блутен-экстрактор», в просторечии
«блутенодойка», полубесчувственного императора Хорта Шестнадцатого и, слегка похлестав по щекам для приведения в осмысленное состояние, усадили его на трон.
        Зачем это было надо Ногту - главе ситийской военной хунты - оставалось только гадать. Тем не менее, с конфедеративной точки зрения, сделать ничего было нельзя, да и не следовало: Хорт был законным императором Хортуланы, и, строго говоря, в данном случае ситийцы выступили вершителями справедливости, что было для них нехарактерно и заставляло всех стратегов и тактиков Конфедерации в ужасе ломать голову над тем, что дальше…
        Часть первая
        Вино превращается в кровь

        Глава I. Хвала королеве!

        Кори Дар-Эсиль

        - Ваше Величество, мне четырнадцать лет. Я несовершеннолет…

        - Это неважно. Я не могу больше ждать. Но, прежде чем ты станешь лорд-канцлером, одна маленькая формальность. Крошечная услуга своей королеве.
        Даже когда Кори было не четырнадцать лет, а в два раза меньше, он уже знал, что лучезарно-покровительственная улыбка Ее Величества не предвещает ничего хорошего тому дару, к которому она обращена в данный момент. На лице отца, стоявшего возле спинки королевского кресла, изображалось в подобных случаях покорство судьбе и смирение перед высшей волей, многократно отраженное на физиономиях других лордов, если им доводилось присутствовать при экзекуции. Или ничего не изображалось на выточенном из белого умбренского мрамора лице верховного лорда Эсиля.
        На Когнате Кори разучился полностью контролировать свою мимику, и королева, заметив его смятение, презрительно морщится. Все же это лучше, чем ее улыбка.

        - Кори, ты должен быть умницей - пойти за ширмы и убить мою преемницу.
        Это почему же именно я должен быть умницей? Почему Элджи может быть придурком, а Медео - хамом и прощелыгой? А я, значит, умницей. Пойти и убить принцессу… как ее… Сесили.
        Королева, между тем, продолжает, сложив морщинистые пальцы домиком и кокетливо разглядывая Кори в образовавшееся отверстие:

        - Принцесса Сесили - порождение и ставленница Дар-Пассеров. Она со свету вас сживет - тебя, Элджи, Медео. Тебя - в первую очередь. И никакой лорд Дар-Халем не поможет. Но я не могу просто так сдать карты заново. Традиция Аккалабата не позволяет изменить раз сделанный выбор королевы. Поэтому ты идешь за ширмы. Повод есть. Похотливая дрянь решила последний раз развлечься перед тем, как занять мой трон. И представляешь, кого она попросила ей прислать? Она заказала Хьелля Дар-Халема.
        Но он отказался в категорической форме, чего, в общем-то, и следовало ожидать. Наш верховный главнокомандующий - известный чистоплюй, чтобы тебе было известно. Помни об этом, когда будешь ему приказывать. Их моральные принципы не позволяют воевать с женщинами и детьми. Вот паразит!  - неожиданно жизнерадостно заключает королева.
        После того, что Кори уже услышал, «держать лицо» не составляет труда, независимо от того, что старуха скажет в дальнейшем. Отказался в категорической форме. Чистоплюй. Но ведь не идиот же! Он не мог не догадываться, кому следующему предложат «воевать с женщинами».
        Королева перебирает в воздухе пальцами, как речной рак, выкарабкивающийся на скользкий берег, клешнями. Предвкушение - вот что у нее в глазах, в складочках вокруг губ, в интонации, во всей позе.

        - Я предложу ей тебя взамен. Думаю, что она согласится. И дело не в том, что ты на него похож. Сесили не только похотлива, но и хитра. Хитра, но недальновидна. Дальновидна у нас здесь я. А для этой алчной нахалки слишком велико будет искушение сделать так, чтобы постель с ней стала последним, что ты испытаешь в этой жизни. Не знаю, кинжал или яд она выберет. Но ты должен оказаться быстрее. И хитрее, лорд Кори. На шее не должно остаться ни единой отметины. Уверена, что отец показывал тебе, как это делается.
        Ага. Куда надо нажать, чтобы смерть была мгновенной и безболезненной. Кори понимает, что от него ждут кивка, и кивает. Королева удовлетворенно кивает в ответ. Сид Дар-Эсиль, безусловно, был не совсем бесталанным мальчишкой. Хоть чему-то полезному научил свое дитятко.

        - Затем ты сделаешь так, чтобы труп первой нашла принцесса Лоис. Я тебе ее покажу. А ты запомнишь. Ей восемнадцать. Она честолюбива и безумно хочет стать королевой. Любой ценой. Ты спрячешься и войдешь в комнату (так, мол, и так, прибыл для исполнения служебных обязанностей…) в тот момент, когда она будет стоять на коленях над трупом, а руку держать у него на горле. Лоис не дура, она быстренько догадается, в чем тут дело. Но не успеет она поднять тревогу, как покажусь я. Мы обвиним ее в убийстве. При всех ее сестрах, тетках и прочих родственницах. Но тут же великодушно простим и пообещаем трон. В обмен на твое лорд-канцлерство и гарантии безопасности всем Дар-Эсилям. Лоис получает трон и неопытного, но многообещающего лорд-канцлера за спиной. Ты получаешь Аккалабат и охранную грамоту для своей семьи. Тогда я смогу уйти спокойно. А ты будешь жить и вспоминать мое великодушие каждый раз, когда тебе принесут такую вот пакость,  - королева указывает носком туфли на круглый столик на резной ножке, на котором под тяжелым пресс-папье только что прочитанные Кори бумаги.
        Кори смотрит на столик с ненавистью. Жалоба старой леди Дар-Фалько на «бандита Медео» с требованием его четвертовать, на худой конец обезглавить. Донос на того же «лорд-канцлерского ублюдка», подписанный тремя уважаемыми дарами. Сухое, лишенное всех эмоций, переполняющих первые два документа, сопроводительное письмо верховного дара Пассера, где перечисление всех недостойных деяний младшего Дар-Эсиля за последние несколько месяцев занимает полторы страницы и не оставляет никаких сомнений в необходимости наказания.
        Леди Дар-Фалько Кори вполне понимает: для высокородной деле проснуться утром и обнаружить, что пеньюар ей подает одетый в женское платье и тщательно причесанный наследник рода Эсилей, было, безусловно, большим испытанием. Чувства горничной-тейо, которую позже обнаружили раздетой и связанной в шкафу с платьями старой леди, никто не принимал во внимание. Оскорбление было нанесено не только деле, но и ее дару: проникновение через окно в чужой замок - верх бесстыдства.
        Завершилась наглая выходка хуже не придумаешь: хохочущий в глаза охране Медео позволил свести себя по лестнице в главный зал для допроса, покорно установился перед хозяином замка, выслушал, устремив глаза в пол, первую часть его обличительной тирады и… сбежал через окно, раскидав конвоиров. Один из оруженосцев Дар-Фалько оказался тяжело ранен в стычке и умер на следующее утро.
        Прихлебатели и подпевалы Медео, которые в большинстве своем были лет на пять, а то и на восемь, старше своего кумира, встретили его подвиг бурей восторга, а совет старейшин в очередной раз настоятельно порекомендовал королеве прибрать к рукам маленькую (вернее, уже совсем не такую маленькую, а вполне способную отвечать за свои поступки) сволочь.
        На случай, если бы даже это не переполнило чашу терпения Ее Величества, к жалобе Дар-Фалько трое сановных даров из разных семей присовокупляли свою нижайшую просьбу покарать Медео за словесные оскорбления, нанесенные им самим и короне Аккалабата «У старого крысолова», куда вообще-то «недоноскам», вроде Медео, вход запрещен (но мерзавец, обольстительно улыбаясь хозяйке-итано, ухитряется туда пробираться). И так далее, и тому подобное. «Удила у этого бешеного отсутствуют напрочь»,  - пришлось в очередной раз признать Кори.

        - Я всегда к Вашим услугам, моя королева.
        Я никогда ему не прощу, что он отказался. Я никогда ему не прощу, что он не предупредил меня. Я не могу заставить себя желать, чтобы он сдох там, в Виридисе, но… я никогда его не прощу.


        Хьелль Дар-Халем, маршал Аккалабата
        Из-под ослепляющего солнца Виридиса - в обволакивающий мрак дворцовых покоев. Все шепчутся и ходят на цыпочках. Ее Величество при смерти.

«Не ко времени собралась помирать, карга старая. Мне бы еще хоть пару недель. Да, мы задушили основной мятеж, но сколько еще заговорщиков нужно повыковыривать из их замков… а сейчас начнутся дворцовые игры и мое присутствие понадобится в столице. При таком-то лорд-канцлере. Надеюсь, он не успел наделать глупостей»,  - раздраженно думает лорд Дар-Халем, плечом толкая створку двери в парадный зал. Вторая створка с силой ударяется о косяк от мощного пинка Цуна Дар-Умбры.

        - Смотри-ка, Халем, мы вовремя,  - хмыкает Цун, утирая вспотевший лоб.  - Все, как ты любишь. Расстановка сил выражена геометрически.
        Действительно. Вдоль левой длинной стены с закрытыми окнами, выходящими во внутренний двор, лорды Пассера и Фалько - ключевые фигуры нынешней аккалабатской политики - и примкнувшие к ним менее родовитые дары. Но не все. Некоторые выжидают, расположившись по центру продолговатого зала. Разбившись на группки, тихо между собой совещаются молодые дары Умбрена. И другие кланы держатся вместе, дрейфуют то ближе к стану потенциального большинства, то подальше от него. Хьелль с Цуном переглядываются. На все решение у них меньше минуты.
        А не надо было входить так громко. Теперь можно сделать два шага влево. К выстроившимся рядком Пассерам и Фалько, смолкнувшим при появлении новых действующих лиц. Раскланяться с их патриархами, переброситься парой слов с остальными - «влиться в ряды». А можно шагнуть направо - к выразительно пустующей стене, выходящей в Хангафагон, откуда сквозь приоткрытые, хотя и задернутые темными полупрозрачными гардинами окна чуть заметно проникают запахи прелой листвы и уже тронутая зимним холодком октябрьская свежесть. Присесть на подоконник, прямо на штору, сминая тонкую ткань, предоставив остальным делать свой выбор.
        Цун вопросительно приподнимает бровь. Хьелль решительно сигналит подбородком направо. «В Виридисе было жарко»,  - бормочет он, пристраиваясь на подоконнике и просовывая голову сквозь занавеси наружу, будто все остальное его не касается. Военное крыло аккалабатской политики никогда не смешивалось с дворцовым, и он не видит причин менять традицию. Цун тоже. Поэтому он, упрямо набычившись, топает вслед за Хьеллем и с вызовом - а вы чего ожидали от тех, кто привык не болтать языком по углам, а выяснять отношения прямо, на поле боя?  - разваливается в оконном проеме. Оттуда, через ковровую дорожку, пролегающую по центру зала, они раскланиваются со стоящими напротив дарами. Хьеллю странно видеть суровые светлобровые лица Пассеров на другой стороне. Он привык быть с ними в одном лагере
        - и в прямом, и в переносном смысле этого слова. Эх, Кори, что ты натворил, малыш! Убийство тебе бы давно простили, но ты превратил их самого перспективного мечника в беспомощного инвалида…
        Повинуясь едва заметному жесту главы семьи, по правой стороне зала начинают собираться все дары Умбры. Они одни по численности превосходят Пассеров и Фалько вместе взятых. Подтягивается и кое-кто из менее влиятельных кланов. Все меньше фигур в черных орадах остается в центре зала. Но Хьелль смотрит только в одну сторону: туда, где, сбившись в кучку, не обращая внимания на происходящие перемещения, о чем-то негромко переговариваются, склонив друг к другу пепельноволосые головы, лорды из боковых ветвей клана Эсилей. Самые младшие к совещанию не приглашены, они толпой окружают старших, спокойно оглядывают два лагеря, образовавшиеся у противоположных стен, но не двигаются с места.
        Чем меньше народу остается в середине зала, тем шире становится усмешка верховного лорда Пассера, тем плотнее сжимаются губы Хьелля.

«Во имя святой Лулуллы,  - молит он про себя.  - Дорогие мои, хорошие. Не ради меня. Ради мальчишек. Пожалуйста». Цун Дар-Умбра громко вздыхает. Хьелль пожимает плечами. Пассеры ликуют уже откровенно.
        Группе с фиолетовыми лентами в косах наплевать, что они в центре внимания. Хоть они и побочные, и младшие - это Эсили. Невозмутимое совещание продолжается. Первым не выдерживает верховный лорд Дар-Пассер.

        - Семейка Эсилей собирается вечно торчать здесь посреди зала? Придворный церемониал не для вас писан? Где вы должны находиться, когда откроются двери в покой королевы?  - рявкает он.
        Дары Эсиля, как по команде, поворачивают к нему головы, смотрят так же невозмутимо, как переговаривались. Кольцо спин распадается. Один из старших, одетый в темно-лиловый орад, словно очнувшись ото сна, изволит заметить наконец две шеренги, выстроившиеся по сторонам ковровой дорожки.

        - Аааа, это…  - недовольно, будто его оторвали от очень важного дела, тянет он.  - Но ведь само собой разумеется…
        И соступает с ковровой дорожки направо. Хьеллю кажется, что он на много лет забыл, как дышать, а теперь научился снова.

        - Лорд Дар-Эсиль!  - хрипло выдыхает он, склонив голову в полупоклоне. Так приветствуют друг друга близкие родственники.

        - Лорд Дар-Халем!  - ответный полупоклон. Поверх идеально ровного пробора, разделяющего на затылке дымчато-серые пряди, Хьелль успевает увидеть яростный взгляд старшего лорда Пассера. Это победа. Полная и безоговорочная - к каким так привык главнокомандующий Аккалабата. Цун Дар-Умбра вытягивает из кармана серую тряпку, обозначающую собой носовой платок, и шумно сморкается.


        Кори Дар-Эсиль, лорд-канцлер Аккалабата
        Королева с удивлением разглядывает склонившуюся перед ней фигуру. Непривычно видеть прямые черные волосы, разметавшиеся по серебристому ораду, у подножия трона. Столько лет пол перед ней подметали волнистые снежно-белые локоны. Столько лет… Трех лорд-канцлеров пережила она, которой долженствовало умереть молодой. Трех лорд-канцлеров, первую и последнюю войну аккалабов за пределами их планеты, попытку государственного переворота, мятежи в Виридисе… Но ничто уже не имеет значения. Даже те воспоминания, о которых, наверное, следует рассказать этому мальчику, чтобы еще лучше его защитить,  - ничто не имеет значения. Я сделала для него все, что могла. Если он не справится, он не Дар-Эсиль.

        - Кори…

        - Я слушаю Вас, моя королева.


* * *

        - Корвус!

        - Я слушаю Вас, моя королева.

        - Эти твари за ширмами вовсе отбились от рук. Пошли туда несколько молодых даров. И позаботься о том, чтобы после… подчистили.

        - Мы воюем, Ваше Величество. И дела наши из рук вон плохи. Я не могу ограбить Халема, отозвать из армии хороших ребят. И не могу оскорбить деле королевской крови, предложив им не первый сорт.

        - Я не желаю слышать имя Халема.

        - Ладно, я схожу сам.

        - Не смей!

        - Откуда такие эмоции, моя королева?
        Откуда такая насмешливость в голосе? Он что, знает?
        Она чувствует его, его дыхание, его кожу - через свое платье и струящуюся ткань орада. Так близко лорд Дар-Эсиль еще никогда не наклонялся к своей королеве. Так - он никогда не звал ее. И не позовет.


* * *

        - Моя королева…  - Кори уже надоело ждать, и он приподнимает голову. Женщина на троне сидит, откинув голову на высокую спинку, уронив на колени руки. Кажется, что она спит, но лорд-канцлер Аккалабата Кори Дар-Эсиль знает, что это не так. Прежде чем выйти в большую залу, находящуюся перед приемным покоем королевы, и произнести те слова, которые случайно или по особому наитию посмотрел вчера в справочнике придворного церемониала, он прижимается губами к холодной руке.

«Прощайте, Ваше Величество. Спите спокойно, да встретит Вас в поднебесном чертоге святая Лулулла. Я не забуду».
        Кори отвязывает золоченые кисти, поддерживающие темно-зеленый полог над троном. Теперь складки тяжелой материи скрывают от чужих глаз тело усопшей властительницы. Вынув из ножен мечи, Кори с силой вгоняет их по сторонам бархатного саркофага под острым углом, чтобы закрепить сооружение, гасит свечи, задергивает единственную приоткрытую штору. Вроде бы ничего не забыл. Теперь нужно расстегнуть нижние пряжки орада, распахнуть его, чтобы сразу было видно, что на мне нет мечей, набрать в грудь побольше воздуха и толкнуть раскрывающиеся наружу резные двери…
        Разговоры в парадной зале смолкают. Кори сразу успевает увидеть и запомнить расстановку сил, тем более что она ожидаема. Он не может отказать себе в удовольствии замешкаться на одну секунду, чтобы шальная надежда, что новый лорд-канцлер окажется бездарью и недотепой, мелькнула в головах Дар-Пассеров. Но только на одну секунду, прежде чем выкрикнуть в глубину замершего в ожидании зала:

        - Да смотрит на нас с высоты королева Артуаза! Хвала королеве!

        - Хвала королеве!  - громкий хор голосов.
        Десятки мечей поднимаются над головами и ударяют друг о друга. В горле у Кори образуется ком, он с усилием сглатывает. Сейчас он разобьет не просто шальную надежду, сейчас он вдребезги разнесет уверенность, крепнувшую годами. Вон как блестят глаза лордов Пассера, даже мечи, вознесенные над головой, в ожидании следующего объявления подрагивают так, что из правой от Кори половины зала еле слышно доносится тонкий металлический звон. Этот звон еще ощутимее на фоне мертвенного безмолвия в левой половине, там, где подняты мечи Дар-Умбра, Дар-Эсилей и… Кори сглатывает еще раз… чуть ближе, чем все остальные, к ковровой дорожке расположилась фигура с мощными, но сгорбленными плечами, на одном из которых тонким серебристым шнуром намечен родовой знак даров Халема - контуры двух пологих холмов, один чуть выше другого. Мечи - один короткий и широкий, второй - длинный и узкий - устремлены к высокому своду. «Как ему удается сутулиться даже в такой позе!  - думает Кори.  - И как он похож на Медео!» Эта мысль успокаивает. И в тот момент, когда луч вечернего солнца, на излете просочившийся сквозь щель в занавесях,
падает на середину зала, лорд-канцлер Аккалабата провозглашает:

        - Да будут долгими годы королевы Лоис! Хвала королеве!
        Имя властительницы Аккалабата произносится только лорд-канцлером и всего два раза за время ее правления: во время восшествия на престол и сошествия в могилу.

        - Лоис? Почему Лоис? Должна была быть Сесили!
        Шепот скользит по залу. Тонкий металлический звон переходит в нервное дребезжание. В животе у Кори теплеет от удовольствия. Многого же стоит дарам Пассера и их сторонникам удерживать над головами мечи: прямые и изогнутые, плоские и граненые, из черной, голубой, мерцающей серыми искрами стали… Особенно не повезло тем, кто при появлении Кори стоял спиной и не успел развернуться. Им остается только коситься через плечо в ожидании ритуального жеста лорд-канцлера - «Отомрите!» Тогда верховные дары войдут в тронный зал, чтобы отдать последние почести королеве, а те, кто не вышел кровью или заслугами, смогут наконец выкатиться за дверь и выплеснуть напряжение в «Четырех чалах» или «У старого крысолова».
        Но спешить нельзя. Кори хорошо помнит последние наставления своей повелительницы: не меньше трех минут нужно, чтобы эмоции уступили осознанию неизбежности произошедшего, а затем - трезвому расчету. Ни на секунду не опуская глаз, молодой лорд-канцлер Аккалабата переводит их с одного лица на другое, следя, как исчезают гнев, ошеломление, негодование и на их месте возникают холодное одобрение (Мальчишка оказался не так прост, как мы думали. Такой лорд-канцлер подходит Аккалабату. А Лоис или Сесили - кому какое до этого дело!), добродушное удивление (Ай да Кори, ведь не прошло и полугода, как вернулся! Когда успел, шельмец? Вот ведь истинный сын своего папаши!), сдержанное неудовольствие (Столько хороших парней отдали за ширмы - и все зазря. Снова Дар-Эсиль. Ручной Дар-Эсиль с непонятной королевой на троне. Ну что ж, и из этого можно извлечь пользу).
        Дальше все идет как по писаному. Кори патетически всплескивает руками. Лорды
«отмирают». Возгласы «Хвала королеве!» перемешиваются с лязгом оружия, входящего в ножны. От толпы отделяются верховные дары. Их Кори должен сейчас провести в малый тронный зал, где они простятся с ушедшей властительницей Аккалабата и дадут новой королеве первые наставления, о которых она вольна забыть, как только взойдет на престол. Там, на злополучном столике с резной ножкой, ждут старейших даров последние распоряжения королевы - собственноручно написанные, оформленные по всем правилам.
        Кори делает шаг в сторону: ни один из входящих в зал не может миновать его, не обменявшись приветствием. По тому, каким оно будет, можно выработать себе принципы поведения на ближайшие два дня. Или полтора.

        - Лорд Дар-Эсиль!  - высокий благообразный старик безукоризнен в своем поклоне. Ни на сантиметр ниже, чем предписывает статус старейшего дара Империи, ни на сантиметр выше, чем позволяет уважение к лорд-канцлеру Аккалабата.

        - Лорд Дар-Фалько!  - так же безукоризненно отвечает Кори. Он весь уважение к старости. Он весь достоинство своей новой роли.

        - Лорд Дар-Эсиль!
        Нет, никогда Дар-Пассерам не быть на вершине аккалабатской политики. Их место - в военном корпусе, в генеральном штабе, где-нибудь рядом с дарами Халема и Умбры. Даже младенец, имеющий хоть каплю крови Эсилей, сообразил бы не идти сразу после опытного царедворца Дар-Фалько, которому инстинкт не позволит сыграть в приветствии фальшивую ноту. Скрытое раздражение Дар-Пассера Кори прочитывает без труда. В ответ - кланяется учтиво, ни на йоту не отступая от этикета, но с легкой усмешкой, которую, разгибаясь, тут же прячет. Достаточно, что ее успел увидеть тот, кому она предназначалась. Он знает, что я знаю.

        - Лорд Дар-Эсиль!
        Ты ведь гордишься мной, лорд Дар-Эсиль?

        - Лорд Дар-Эсиль!  - двоюродный дядюшка Кори не скрывает удовлетворения. А ведь казалось уже, что лорд-канцлерское место уплывает из рук. Грешили на Дар-Халемов, чрезмерно разбавивших голубую кровь и фамильную предусмотрительность Дар-Эсилей, хотя и поделившихся взамен своим внутреннем временем. Но мальчик оказался на высоте положения. Ну что ж, послужим ему верой и правдой. Он сейчас нуждается в поддержке, и родственники ему эту поддержку окажут.

        - Лорд Дар-Умбра!
        Здесь без подковырок и околичностей. Слава Лулулле! Я этого не забуду, лорд Дар-Умбра, и буду к вам благосклонен. Надеюсь, это ясно написано на моем лице.
«Ясно даже для Вас»,  - мысленно прибавляет Кори. К умственным способностям старшего представителя клана Умбра он относится… без иллюзий.

        - Лорд Дар-Кауда!

        - Лорд…

        - Лорд Дар-Халем!
        Полное отсутствие даже намека на поклон. Лорд Дар-Халем стоит против Кори сгорбившись, засунув руки в карманы. Это первый раз, когда они встречаются лицом к лицу после возвращения.

        - Лорд Дар-Халем?

        - Отчего умерла принцесса Сесили?

        - Хьелль, не вовремя,  - шепчет сзади кто-то из владетельных даров, ждущих своей очереди.

        - Я задал Вам вопрос, лорд-канцлер.
        Будь ты хоть сто тридцать пять раз владетельный дар, тебе не сдвинуть с места верховного маршала Аккалабата, если он не желает.

        - Лорд Дар-Халем, пройдите в зал, пожалуйста. Там, на столе - свидетельство о смерти.
        Свидетельство о скоропостижной смерти принцессы Сесили уже не на столе. Его передают из рук в руки сгрудившиеся у трона дары, и оно вызывает у них больше интереса, чем труп старой королевы, угадывающийся под несколькими слоями тяжелой материи.

        - Я хочу услышать это от Вас, лорд Дар-Эсиль.
        Ропот, поднявшийся среди застрявших на входе в комнату даров, которым хочется увидеть все своими глазами, смолкает, стоит только лорду Дар-Халему обозначить поворот головы в их сторону.
        А тогда Бико сказал, что можно ведь и вдесятером навалиться… а лорд Дар-Пассер стал хохотать как сумасшедший и сказал… в общем, я не понял точно, что он сказал, но смысл был такой, что она… что он их и десятерых уложит как нечего делать. Этого же не может быть, правда, Кори?
        Это может быть, Медео. Это еще как может быть. Жаль, что тебя нет при наглядной демонстрации.
        Из глубины зала лорд Дар-Умбра машет свитком:

        - Хьелль, прекрати, ради прекрасной Лулуллы! Здесь все написано. Дыхательная аллергия на пыльцу поздних циконий. Классический случай.
        Лорд Дар-Халем не шевелится. Угрюмая тишина начинает давить на барабанные перепонки.

«Он не Дар-Халем! Его зовут Кори Дар-Эсиль! Он сын лорд-канцлера Аккалабата!»
        Да, я сын лорд-канцлера Аккалабата. А ты… ты… чистоплюй!

        - Лорд Дар-Халем, давайте попробуем еще раз,  - доброжелательно, как говорят с душевнобольными, предлагает Кори и картинно сгибается в поклоне.

        - Лорд Дар-Халем!
        Сверху раздается глухой и спокойный голос:

        - Простите, лорд-канцлер. Боюсь, я не могу присутствовать при церемонии. У меня дыхательная аллергия. На Вас.

«Хорошо, что он задел меня по лицу только полой орада, а не пряжками»,  - думает Кори, разгибаясь.

        - Верховные дары, боюсь, нам действительно придется обойтись без маршала Дар-Халема,  - поясняет он, радужно улыбаясь и разводя руками.  - Он долго пробыл в Виридисе, и перемена климата может губительно сказаться на его здоровье. Мы не можем позволить себе рисковать жизнью нашего главнокомандующего. Продолжим церемонию.

        - Лорд Дар-..!
        Верховные дары через голову Кори обмениваются одобрительными кивками.

        - Я не хотел.

        - Что не хотел?

        - Выбирать более гуманный способ.


        Лорд Дар-Халем, маршал Аккалабата

…я не могу это поручить никому; кроме дара Халема…

…тебе же можно доверять Дар-Эсилей…
        Лорд Дар-Халем с отвращением смотрит на лорд-канцлера Аккалабата, занимающего место по левую руку от молодой королевы. «Это мой сын,  - уговаривает он себя.  - Каким бы он ни был. Это мой сын». Уговаривать получается плохо. Лучше послушать, что там излагает Элджи.
        Бедняги Пассеры, сколько всего им пришлось «проглотить» за последнее время! И неожиданную королеву, которая по стервозности и алогичности, кажется, переплюнет десяток своих предшественниц, и лорд-канцлерство Кори, и вот теперь явление Элджи в ранге полномочного посла Его Королевского Величества Тона. Властелина Дилайны, информирующего свою «младшую сестру» о том, что он вновь на боевом посту, и напоминающего, кто в секторе главный.
        Все остальное в затейливой речи Элджи - дипломатический протокол и виньетки. Уши вянут. А ему вроде нравится. Был парень как парень… Хотя Тон в личном послании к нему, Хьеллю, написал, что Элдж неплохо управляется с парализатором, да еще не тушуется в присутствии дилайнских лордов, в каком бы конформе они перед ним ни разгуливали. Два достоинства, достаточные, чтобы Их Величество возжелал оставить мальчика при себе.
        Хьелль не возражал. Во-первых, он хорошо понимал, что его на самом деле никто и не спрашивает. Элдж совершеннолетний, а короля Дилайны не может всерьез интересовать мнение какого-то там главнокомандующего Аккалабата. Во-вторых, он абсолютно не понимал, чем бы Элджи мог заняться здесь. Он и про себя, и для себя этого не понимал.
        Сидеть в замке и ждать у моря погоды? То есть очередного мятежа в Виридисе, ради которого и понадобится верховный маршал? Заняться хозяйством? Его трясло от одного слова «фарфор» или «клумба». Тупо напиваться с Дар-Умброй по кабакам, вспоминая былые подвиги? Подпирать стены на дворцовых приемах? Плести политические интриги в кулуарах, притворяясь, что на Аккалабате еще есть политика? Или бросить все к чертовой матери? (Земными ругательствами Хьелль пользовался только в минуту крайнего раздражения, поэтому чертова матерь в его исполнении была куда страшнее хвоста демона Чахи, под который он посылал всех и каждого, когда был не так зол.) Улететь к Лисс на Анакорос? Устроиться преподавателем фехтования? Хьелль не мог сдержать улыбки, вспоминая свой первый и единственный опыт в спортзале. Или чем там занимался Тон? Поливать цветочки, возделывать клум..? Не-на-ви-жу клумбы!
        Совершенно убаюкивающий голос у Элджи. Такой успокаивающий. Наверное, научился у властелина Дилайны. Вот и королева зачарованно кивает, и прочие лорды солидарно трясут головой. Только Кори застыл, сосредоточенно поджав губы. Расслабься, мальчик, нет здесь второго дна. Ни третьего, ни четвертого, ни седьмого. Просто всемилостивый король Дилайны предлагает нам свою поддержку и покровительство. А потом еще проще: захочет - выполнит свои обещания, не захочет - не выполнит. Это ж король Дилайны. Не надо сильно шевелить лбом - будут морщины.
        В общем, так. Я решил. Слетаю-ка для начала на Дилайну - поприветствую короля Тона. А потом приглашу к себе сюда Лисс: она хотела поклониться могиле Сида и… просто некоторое время пожить вместе. Наверное, я старею, но я этого тоже хочу. Собственно, это единственное, чего я сейчас хочу.

        - Хьелль!
        Официальная часть закончена. Дары неторопливо перемещаются в большой обеденный зал, где накрыты торжественные столы. Реставрация монархии на Дилайне - это стоит отметить, хотя мало кто помнит почему. Элджи нагоняет Хьелля, подхватывает за локоть.

        - Элджи!  - Хьелль тепло обнимает сына. Они лишь мельком успели увидеться на космодроме и перекинуться парой слов по дороге в Дар-Аккалу.

        - Как ты, сын?

        - Не знаю,  - Элджи пожимает плечами, но глаза улыбаются.  - Я в фаворе у Тона. Эээ, короля Тона,  - смущенно поправляется он.  - Маро, правда, на Анакоросе. Но мы официально помолвлены. Только тсссс!  - прикладывает он палец к губам.  - Здесь никому не говори. Это государственная тайна.

        - Хорошо,  - просто соглашается Хьелль.  - А какие у тебя планы? Как я понял из письма, Тон не намерен отпускать тебя от себя. Король Тон,  - многозначительно добавляет он.

        - Я Представитель Властелина Дилайны при Звездном совете,  - счастливо смеется Элджи.  - Должность из одних больших букв, представляешь? Тон полагает, что у меня дипломатические способности.
        Хьелль замечает, что сын снова назвал своего сюзерена по имени и не поправился.
«Мир изменился,  - думает Хьелль.  - Но мы ни черта не меняемся вместе с ним. Катастрофа».

        - Ты-то как, па..? Тьфу,  - тушуется Элджи.

        - Зови, как тебе удобно. И не думай, что этим ты возмущаешь прах Сида,  - сам Хьелль скорее тронут, чем смущен этой оговоркой. Рука тянется к выбившейся из прически пряди, которая заползла под воротник орада Элджи, но Хьелль вовремя себя останавливает.

        - Ты растрепался. Иди причешись. До ужина еще есть время,  - суше, чем надо бы, замечает он.

        - Поправь,  - Элдж смотрит спокойно и прямо. Хьелль оглядывается на мельтешащих вокруг лордов.

        - На нас смотрят.

        - Плевать. Просто возьми и сделай,  - в голосе полномочного представителя короля Дилайны в Звездном совете,  - просительные нотки.  - Пожалуйста.
        Хьелль долго и внимательно разглядывает сына, потом обнимает его за плечи, отводит в арку, где висят еще не зажженные факелы.

        - Это называется «дипломатические способности»,  - бурчит он, зажимая в зубах фиолетовую ленточку, вытащенную из полуразлетевшейся косички.  - В дипломатические способности, между прочим, входит умение содержать себя в виде, соответствующем роли посла великой планеты, каковой, между прочим, является Дилайна, и не позорить своих родителей, каковым, между прочим, являюсь я… Расческа есть?

        - Угу,  - Элджи не глядя находит в кармане расческу и через плечо протягивает Хьеллю. Хьелль начинает расчесывать и почти физически ощущает, как от удовольствия у Элджи бегут по коже мурашки.

        - Па… то есть Хьелль,  - произносит Элдж через пять минут, удовлетворенно оглядывая себя в мутное зеркало.  - А если я задержусь на пару неделек…

        - Я буду только рад. А что скажет король Тон? И откуда этот неожиданный интерес к родным пенатам?

        - Тон не возражает. И дело не в интересе к… пенатам. Как, кстати, вы разделили владения? С Медео и Кори…
        Имена братьев Элдж произносит осторожно, словно боясь Хьелля спугнуть.

        - Без проблем. Я живу, как прежде, в замке Эсилей. Когда бываю в Хаяросе, останавливаюсь у себя в доме. Особняк верховного главнокомандующего. Одно название. Хожу по колено в пыли - нет времени подобрать толковую прислугу. Кори не вылезает из столицы. Резиденция лорд-канцлера в его распоряжении. Хотя, по-моему, он предпочитает даже спать в своем кабинете во дворце.
        Медео… мы не общаемся. Даже на уровне поклонов. Он просто избегает меня. А при встрече поворачивается спиной. Я написал ему, что замок Халемов остается за ним. Он не ответил. Надеюсь, что он хоть иногда там ночует.

        - Как его отношения с Эрлом? По-прежнему?
        Старый слуга, который отвечал за освещение внешней галереи королевского дворца, еще когда Хьелль был несмышленым ребенком, осуждающе поджав губы, останавливается поодаль. Нет, он совершенно не собирается подслушивать разговор двух высокородных даров, тем более даже намекать им на то, чтобы они шли своей дорогой, но факелы… пришло время зажигать факелы, господа мои! И даже демон Чахи не в силах помешать упрямому старику выполнить его обязанность.
        Хьелль и Элджи с виноватым видом вываливаются из арки. Старик, бормоча что-то себе под нос, приставляет к стене шаткую лестницу и карабкается на нее. В детстве Хьелля еще интересовало, почему эту работу не поручат кому-нибудь из оруженосцев-тейо вместо бескрылого итано. Потом он привык. Ко всему он привык в этом дворце. На Аккалабате. Ко всему, кроме своих сыновей.

        - Какие «отношения с Эрлом»? Просветишь меня на сей счет?  - спрашивает он, шагая рядом с сыном по направлению к залу, откуда уже доносятся возбужденные голоса и звон посуды.

        - Ты не знаешь?  - удивляется Элдж.  - Мать называется! Он же тогда, ну, после того, как… долго не разговаривал с Кори. Даже бросился на него. Получил по шее, конечно. Они всегда с Эрлом ладили, хотя тот намного старше. Медео даже как-то потише, что ли, становился рядом с ним. Слушал его. И потом не прекратил с ним общаться. Хотя Дар-Пассеры не одобряли. Они ведь заперли Эрла в городском доме. Практически не выпускают из комнаты. Будто он чумной какой.

        - А он просто слепой и не может пользоваться крыльями.

        - Да. Почему ты это говоришь таким тоном?

        - Это Аккалабат, Элджи. Это Аккалабат. Лишиться зрения и возможности летать - это хуже, чем быть чумным. От чумы, по крайней мере, умирают.
        Они уже добрались до зала, где полным ходом идет пиршество, но входить не торопятся. Хьелль приглашающе машет рукой в сторону стрельчатого окна, украшенного чем-то похожим на витраж. Цветное стекло на Аккалабате делать не умеют - это прерогатива лордов Дилайны. Но быть похожими на легендарных предков хочется, поэтому в знатных домах иногда стеклят окна вперемежку прозрачными, матовыми, зеркальными и чернеными стеклышками. Издали выглядит как пятнистый узор крыльев Дар-Фалько (если черных пластинок больше) или Дар-Кауда (если больше матовых). Конструкция получается хрупкая, поэтому не открывается. Но не в королевском дворце, в чем Элджи убеждается тут же: опытная рука Хьелля нащупывает скрытую задвижку, и створки распахиваются наружу.

        - Прошу вас, лорд Дар-Эсиль!  - церемонно приглашает Хьелль.
        Элдж выбирается наружу первым, и у него захватывает дух. Они стоят на карнизе, опоясывающем самую высокую башню Дар-Аккала. Ширина карниза - сантиметров сорок. Если сорваться - не разобьешься, но хлопот будет полон рот: расстегивать орад в свободном падении - то еще удовольствие. Элджи поеживается - то ли от такой перспективы, то ли от пронизывающего холода. Ветра нет: подступающая зима, кажется, сковывает не только почву и реки, но и сам воздух. Еще два-три последних дождливых дня - и мир замрет до новой весны, даже сквозняк не осмелится гулять в печных трубах.

        - Ты никогда здесь не был,  - утверждает, а не спрашивает лорд Дар-Халем.

        - Не был,  - эхом отвечает ему Элджи.  - Я даже не знал, что такое место существует.

        - Теперь будешь знать. Это была наша с Сидом тайна. Мы нашли его, когда нам было лет десять. И он с него навернулся в первый же день.
        Элдж замечает, что Хьелль говорит в его собственном, Элджином, стиле, совсем не свойственном самому Дар-Халему: его… он… с него… Хьелль приседает на корточки, ловко балансируя на носках у самого края карниза. Зеленая тьма сгущается над Хаяросом, отделенным от башен дворца темным массивом Хангафагона. Лишь кое-где сквозь голые ветви просвечивают редкие бумажные фонарики, зажженные в честь приезда дорогого гостя.

        - Навернулся?  - выждав недолго, интересуется дорогой гость.

        - Ага. Камнем. В серебристом ораде, сынок лорд-канцлерский. Недотепа,  - в голосе Хьелля странное ласковое волнение, которого Элдж никогда у него не слышал. Кажется, что лорд Дар-Халем разговаривает сам с собой, и Элджи остается только работать эхом. Переспрашивать, зная, что отвечают не ему, а кому-то третьему, незримо присутствующему.

        - В серебристом ораде?

        - Ну разумеется. Сид, как и ты, в детстве щеголял в одеянии, положенном только самому лорд-канцлеру и его потенциальному наследнику. Ты разве не помнишь, что там другие застежки?

        - Я никогда не обращал внимания,  - подумав, признается Элджи.

        - Мы просто накидываем и защелкиваем крючки, а там…

        - Нужно продернуть в петлю.

        - Или, наоборот, выдернуть, что требует времени. Он бы, конечно, и так успел. Но я, разумеется, испугался и кинулся его выручать. А он обиделся. Разозлился жутко. И вот, представь, мы падаем, я пытаюсь его поймать, а он мои руки отталкивает и орет как резаный. Естественно, ему не до застежек, потому что руки заняты мной - главным его врагом в настоящий момент. И вот когда остается метров пять до земли, мне удается наконец засунуть его под мышку и чудовищным усилием выправиться в воздухе.
        Хьелль снова замолкает. Снова надолго. На этот раз Элджи терпеливо ждет. Не выдерживает.

        - И что?

        - И он изо всех сил кусает меня за палец. Я слегка обалдеваю, и мы, вместо того чтобы плавно спланировать, падаем задницами прямо на каменную отмостку.

        - А потом?

        - Быстренько встаем и, шепотом обзывая друг друга самыми последними словами, пулей летим закрывать окно. Оно, как ты, надеюсь, заметил, защелкивается только с той стороны. Если бы нас засекли, то надрали бы уши за нарушение обороноспособности королевского дворца. Так что у Медео с Эрлом?
        От такого перехода у Элджи захватывает дух, будто это он только что падал с самой высокой башни Хаяроса.

        - Ну?  - глаза у лорда Дар-Халема еще блестят, но тон уже деловой и отчужденный.

        - То же, что у тебя с отцом,  - начистоту отвечает Элджи.

        - Медео его чешет? Кто тогда чешет Медео?
        Рядом с Элджи на карнизе - верховный маршал Аккалабата. Ему нужна информация, чтобы выработать стратегию и тактику. Извольте предоставить.

        - Медео его чешет. Он чешет Медео.

        - Вслепую.

        - Да. У него хорошо получается. Кори проверил. Как только вернулся.

        - Медео доверяет Кори?

        - Нисколько. Кори его заставил. Воспользовался лорд-канцлерским титулом.

        - Чем это закончилось?

        - Обменялись парой ударов и дюжиной грубостей.

        - Откуда ты все это знаешь?

        - Я переписываюсь с обоими.

        - Молодец. Они меня ненавидят?

        - Нет. Не знаю. Мы никогда не обсуждали тебя после обратной трансформации. Только один раз. Кори был на Когнате. Я написал ему с Анакороса, высказал свое мнение. Он не ответил. Мы обменялись письмами и с Медео. Не сошлись во взглядах. У тебя есть еще вопросы или я могу задать свои?

        - Задавай. Только присядь, пожалуйста, трудно разговаривать снизу вверх,  - лорд Дар-Халем хлопает рукой по карнизу. Элджи вздыхает, поддергивает орад, усаживается рядом, но не на корточки, а свесив ноги.

        - Сапоги потеряешь.
        Шутка времен королевы Лулуллы, но Элджи все равно улыбается. Приятно после долгих лет чувствовать себя дома.

        - Я успел переговорить с Кори перед приемом. Ничего не понял про то, как у вас оказалась не та королева. Ну, не та, которая должна была оказаться.

        - Элджи, твоя стилистика неподражаема,  - смеется лорд Дар-Халем. Потом серьезнеет:

        - Он ее убил.

        - Неподражаема?  - Элджи пытается выдержать шутливый тон, хотя уже догадывается, что сейчас последует.  - Кто кого?

        - Кори. Принцессу Сесили. По приказанию королевы.

        - О Господи!

        - Если бы Господь (в том смысле, в каком его понимают на Земле) существовал на Аккалабате, он бы этого не позволил.

        - Ты стал задумываться о высших сущностях?

        - Мы с тобой учились на Анакоросе. И наши возлюбленные - земные женщины.

        - Твоя стилистика тоже неподражаема,  - хмыкает Элджи.  - Зачем он ее убил?

        - Та девица, насколько я знаю, была взращена и воспитана Дар-Пассерами. Они соглашались отправлять своих парней за ширмы только затем, чтобы они нашептали ей в ушко рецепты придворной кухни, разработанные их личными, дар-пассеровскими, поварами. Надоело, видишь ли, играть вторую фиорету в имперской политике. Хотя в моей епархии от них было больше толку: мечники они, как и прежде, первостатейные. Нет, «не хочу быть владычицей морскою, хочу быть…» Откуда это, кстати?

        - Мы с тобой учились на Анакоросе. Только «не хочу быть королевой земною» или кем-то типа того, а хочу как раз «владычицей морскою». Тут рыбка и взбеленилась.

        - Вот-вот,  - удовлетворенно резюмирует Хьелль.  - Тут наша рыбка зубастая в золотой короне и взбеленилась. Весьма кстати пришлись романтические воспоминания о… нет, тебе это знать не надо. Пока не надо. В общем, я прилетел из Виридиса доложить о том, что главный очаг мятежа задушен, и мне было предложено во имя блага Империи и счастья моих родных детей отправиться за ширмы и незаметно удушить наследницу. В обмен на лорд-канцлерство Кори и новую принцессу, которая, чтобы заполучить трон, соглашалась гарантировать безопасность всем вам троим.
        Напомню, что о твоем новом положении при короле Дилайны тогда не было ничего известно. Имелось: растрепашка Элджи, по определению ни к чему не способный, кроме как пойти к кому-нибудь под дуэм; порча, чума и язва здешних мест Медео, на которого точит зуб половина даров, имеющих влияние при дворе; несовершеннолетний Кори, у которого была одна дорога - в лорд-канцлеры, иначе Дар-Пассеры не успокоились бы, пока не вгонят его в гроб. Реши задачку. Ах да, совсем забыл. Дополнительное условие. Ее высочество принцесса Сесили, не знаю уж когда разглядев меня из-за ширмы, решила, что после обратной трансформации я несказанно похорошел, совершенно свободен, и изъявила желание меня видеть. И не только видеть.

        - И ты отказался.

        - Да. И улетел в Виридис, не успев поговорить с Кори. Видишь ли, пока я заплетал тебе косы и коллекционировал кружева, изготовленные лучшими мастерами дариата Фалько (обрати внимание: они действительно самые лучшие - даже на Дилайне Маро будет в них смотреться потрясающе; и не трать денег - возьмешь мои)… Так вот, пока леди Дар-Эсиль была погружена в свои трогательные женские заботы, ни одна свинья тут не заинтересовалась, что же делается в армии… Воевать, понимаете ли, не с кем, всех мы уже победили, поэтому боеспособная армия нам не нужна.
        Хьелль расстегивает ремешки орада, проводит рукой по шее, будто ему жарко. Элджи смотрит сочувственно.

        - В результате, оставив в Виридисе потушенный очаг восстания, о чем я гордо рапортовал королеве, и только выйдя из дворца, я сразу натыкаюсь на нарочного с сообщением о том, что мятежники опять подняли голову. И изо всех крыльев несусь туда исправлять положение. Исправил. Возвращаюсь назад. Королева Артуаза умерла - да здравствует королева Лоис! И Кори в серебристом ораде встречает нас у дверей малого тронного зала.

        - Ты хоть пытался с ним поговорить после этого?

        - Там же тогда же. Я задал ему прямой вопрос.

        - Очень уместно,  - фыркает Элджи.  - Я замерз. Пошли поедим.
        Он поднимается, дуя на замерзшие пальцы, и с восхищением наблюдает, как пружинисто и неосторожно вскакивает лорд Дар-Халем. Абсолютно не глядя под ноги, будто под ним не сорокасантиметровый карниз, а хаяросская турнирная арена.
        Они протискиваются в щель между створками и спрыгивают на пол. Сразу же их обдает душистым теплом, запахом горящих дров и вкусной еды, и эти знакомые с детства ароматы действуют так опьяняюще, что Хьелль и Элджи на мгновение сплетают друг с другом ладони, как они делали, когда Элдж был совсем маленький и мама хотела незаметно ободрить его перед выходом на турнирную арену. Светлые глаза находят черные, улыбаются нежно, как только на Аккалабате улыбаются взрослые дети своим родителям.

        - Знаешь, почему я остаюсь еще на две недели?  - шепчет Элдж, доверчиво прижимаясь плечом.

        - Знааааю,  - мурчит ему в ухо главнокомандующий Аккалабата.  - Аль-це-до.

        - Почешешь?

        - Даааа…
        Только внутреннее время Дар-Халемов позволяет вовремя отскочить в сторону, когда створки дверей с силой распахивает другой Дар-Халем. Даже если этот Дар-Халем носит другую фамилию, серебристый орад и является лорд-канцлером Аккалабата. Смерив Хьелля и Элджи жестким, оценивающим взглядом, Кори, не сбавляя шага, проходит мимо них в темноту коридора. Элджи, ошеломленный, смотрит ему вслед.

        - Пошли, полномочный посол. Нехорошо, если ты не поприсутствуешь на званом ужине в твою честь. Хотя, конечно, у нас этого никто не заметит,  - Хьелль решительно выталкивает Элджи в полосу света, льющегося из-за двери.  - Но эгребское…


        Кори Дар-Эсиль, лорд-канцлер Аккалабата

        - Сдаешься?

        - Подожди,  - склонившись над доской, Элдж перебегает глазами от одной фигуры к другой.
        Кори, напротив, расслабленно откинулся на спинку кресла и еле сдерживает довольную ухмылку. Как всегда, разгром полный и окончательный. Мечи, триканья - без разницы.
        Но только Элдж изменился: раньше он спешил признать поражение прежде, чем Кори объявлял о своей победе. А уж стоило намекнуть ему, что ситуация разворачивается не в его пользу, Элдж вообще поникал, как лошадиная грива под дождем. Сейчас король белых в безнадежном положении, но Элджи не торопится сдаваться: что-то еще прикидывает, потирая рукой лоб… Разгибается. Бросает кубик.

        - А если так?
        Кости для триканьи - дилайнские штучки. Поэтому, каким цветом подсветится та или иная грань с цифрой при падении кубика, предугадать невозможно. Выстраивать долгосрочную стратегию - бессмысленно. Искать логику в действиях соперника - неразумно. Умение легко отказываться от своих целей и выбирать себе новые, сохранять хорошую мину при самой плохой игре, получать главное, жертвуя второстепенным, поддерживать многовариантность до самого последнего хода - вот что ценится в практике игры в триканью. Ценится, но далеко не всегда приводит к успеху.

        - Можно,  - одобрительно кивает Кори.  - Но бесполезно.

        - Это еще почему?  - артачится Элдж.
        Через две минуты все становится ясно, но Кори, собирая фигуры в холщовый мешочек, не растягивает губы в победоносной улыбке, а наоборот - собирает их в трубочку, будто хочет присвистнуть - знак его серьезного недовольства самим собой. Что-то он просмотрел, где-то недопонял…
        Когда Элдж так изменился? И как теперь себя с ним вести? В рамках дипломатического протокола все выглядело просто: лорд-канцлер Аккалабата принимает полномочного посла властелина Дилайны. Сейчас, когда они сидят напротив друг друга в старом фамильном особняке, в кабинете отца, куда в детские годы их и на порог не пускали, Кори действительно не знает, что ему делать с этим новым Элджи. Поэтому и сели сразу играть в триканью. Не договариваясь, дружно пододвинули кресла, Кори разлил эгребское… и за время игры было сказано с каждой стороны не более дюжины слов, самыми содержательными из которых были «Передай кубик».
        Братья синхронно накручивают на нос прядь волос: Элджи - тонких и белокурых, Кори
        - жестких и темных. Разница только в том, что Элджиных хватает на несколько оборотов, а Кори - едва на один. Поймав друг друга на зеркальности жестов, они поспешно крутят головами, стряхивая сомнительное украшение. Молчание продолжается.
        Два бокала с эгребским стоят нетронутыми на самом краю мраморного столика, свечи догорают, и очертания крыльев Элджи, развернутых по направлению к теплу камина, меркнут на белой стене. Кори по привычке сидит нахохлившись, оттопырив оконечности крыльев, погрузившись в опускающийся мрак с головой. Туда, в темноту, до него доносится голос Элджи.

        - Правда, все хорошо кончилось?

        - Кончилось?
        Раздражающая привычка Элджи выражаться туманно на этот раз кажется Кори вполне терпимой. По крайней мере, неизменившейся, а значит, родной. Хоть что-то от бывшего Элджи.

        - Ну да,  - уже смелее добавляет тот.  - Все эти проблемы с нами. Закончились благополучно.

        - Закончились?!!
        Кори читал, что долгое пребывание на Дилайне плохо влияет на психику. Но не до такой же степени! Хотя со стартовыми умственными и прочими способностями Элджи… слабоумие могло проявиться и за весьма короткое время. Какое, к демону Чахи,
«закончились»?!! Их проблемы еще только начинаются!
        Элджи не уловил гневных ноток в голосе Кори. Вопль протеста он, по всей видимости, принял за проявление интереса и теперь с удовольствием излагает свою мысль:

        - Да. Я так рад. Знаешь, это всю жизнь меня мучило. Сначала - считаться неполноценным, не годным в лорд-канцлеры и не оправдавшим надежды дома Эсилей. Я всегда ужасно радовался, что у меня есть вы - ты и Медео. Но не просто потому, что вы мои братья, а из чисто практических соображений, да…
        Элджи и чисто практические соображения. Кори становится совершенно очевидно: чтобы сойти с ума, не надо лететь на Дилайну. Сейчас со мной это произойдет в собственном доме.

        - Обрисуешь мне свои «практические соображения»?

        - Конечно,  - Элджи явно охота пооткровенничать.  - Я радовался тому, что я не единственный сын, что если у меня что-то не получается или получается из рук вон плохо, то… ну, ты понимаешь,  - смущенно улыбается он.

        - Всегда есть мы,  - догадывается Кори.  - И можно кивнуть на нас: Элдж не умеет, зато Кори… или Медео… Удобненькая позиция, старший лорд Дар-Эсиль.
        Ляпнув это, он понимает, что Элджи действительно старший. И если бы он был другим, то сейчас Кори пришлось бы уже вставать на колени, чтоб извиниться. Ты с формальным главой клана Эсилей разговариваешь или где?

        - Ты правильно понял,  - Элджи не собирается обижаться.  - Так и было всегда. Со всех сторон звучало не «Элджи - плохой фехтовальщик или никудышный танцор», а
«Кори фехтует…» или «Медео танцует куда лучше Элджи». И наша семья из-за меня не выглядела неполноценной.

        - Только я сам,  - грустно прибавляет он и тянется за эгребским.

        - Мы оба неполноценные,  - нарочито грубо поправляет его Кори.  - Полноценные не ставят бокалы с эгребским на край столика, ближний к камину. Оно, конечно, не кипяченое, но пить не советую.

        - Да, мерзость,  - отпив глоток, соглашается Элдж.

        - Сходить за новой бутылкой?  - Кори жутко лень, но если Элджи хочется…

        - Не трудись,  - слова сопровождаются жестом, достойным посланника короля Тона. И Кори, и сам Элдж сопровождают грациозное возвращение руки Элджи на ручку кресла недоуменным взглядом.

        - Ну, ты даешь! Где этому учат? На Анакоросе или при дворе властелина Дилайны?

        - Угадаешь?

        - Нет,  - фыркает Кори.  - Слишком трудная задачка. Так о чем мы говорили?
        Элджи выплескивает эгребское в камин.

        - О том, как я рад, что весь этот ужас закончился. Этот комплекс неполноценности, потом страх перед дуэмом. Вечное ожидание, что меня вызовут из класса на Анакоросе и прикажут вернуться. А я так не хотел… И потом - Маро.

        - А вот этого,  - эгребское Кори тоже выплескивается… но не в камин, а скорее по его направлению. В темноте не видно, но можно догадаться, что на белой стене останутся темные капли.  - А вот этого я уже не хочу слышать.

        - Хорошо,  - Элдж разминает затекшие ноги, расправляет и вновь складывает за спиной крылья.  - А пить все-таки хочется,  - признается он, с сожалением глядя в камин.
        Хорошо. Какой же я эгоистичный дурак! Я с детства жил, устремленный только вперед: научиться ездить на лошади, освоить новый фехтовальный прием, выступить на очередном турнире, стать совершеннолетним… Ждал, когда для меня начнется что-то новое. Лорд-канцлерства этого ждал… А рядом со мной Элджи ждал, когда уже «это» кончится.
        Нет, от стыда я не умираю. Чтение мыслей на расстоянии - специальность лорд-канцлера Аккалабата, но не обязанность пятилетнего мальчика. Шести-семи-восьми и т. д. летнего. Он мог сказать. Мог попросить о помощи. И куда бы ты его послал? Вспомни себя, недоразвитого паразита! «Наша цаца хочет обратно в детскую». Элдж, я просить прощения не буду, но ты все равно прости меня. И я надеюсь, что теперь, когда у меня «началось», и когда очень скоро от этого мне станет совсем погано, ты окажешься чувствительней и великодушней, чем я в детстве. Потому что тебе тоже придется догадываться - я жаловаться не собираюсь.
        Выбравшись из кутерьмы своих мыслей, Кори замечает, что брат уже у самого подоконника. Смотрит вопросительно.
        К какому демону в глотку он собрался?

        - Элдж, где ты остановился?

        - Дома.

        - Дома?

        - Дома.

        - Дома…
        Тогда тем более я не хочу тебя отпускать.

        - Знаешь что…  - произносит Кори, стараясь, чтобы голос звучал как можно непринужденней.  - Зачем тебе лететь куда-то по такой погоде? И туман непроглядный… Я сейчас орад наброшу и - с тобой. Пойдем выпьем в «Четырех чалах». Все-таки несколько лет толком не разговаривали. Переночуешь здесь, в резиденции.
        Элдж отвечает не задумываясь.

        - Извини, мне сегодня вечером нужно вернуться в замок.

        - Значит, не хочешь.
        Кори, не двигаясь с места, смотрит, как брат отдергивает тяжелые шторы, распахивает створки, ставит одну ногу на подоконник, поправляет отворот сапога. Снаружи действительно не зеленый полумрак, а вязкая промозглая каша из тумана и измороси под названием «Здравствуй, поздняя осень». Ориентироваться дарам Аккалабата она не мешает, но при полете облепляет с ног до головы, забирается под перья, щекочет ноздри и раздражает глаза. Кори зябко шевелит крыльями: в такую погоду лететь из Хаяроса на Эсильские болота - самоистязание. Он и в королевский дворец бы отправился пешком, не говоря уж о такой дали. Элдж высовывает нос за окно, недовольно хмыкает, говорит тихонько в мокрую ночь:

        - Кори, я не не хочу, я не могу.

        - Почему?
        Почему надо мять шторы, вместо того чтобы аккуратненько их раздвинуть и заправить в специально для этого предназначенные бронзовые полукольца с монограммой Эсилей? Кори машинально расправляет ровные складки в держателях. Элдж деловито беседует с аккалабатской ночью:

        - У меня завтра должно начаться альцедо.

        - Тем более не надо лететь. Нет проблем. Я тебя вычешу.
        Кори воспользовался примером брата и избрал в собеседники штору, которую как раз сейчас обустраивает. Даже пальцем проводит по ней для убедительности.

        - Извини, я договорился с отцом.

        - С кеееем?
        Мерзкая штора не желает ровно входить в держатель, и Кори в сердцах дергает за нее так, что всклокоченная кисть остается у него в руках. Мечи Элджи колышутся перед самым носом, сверху абсолютно безмятежно произносится:

        - Я оговорился, прости.

        - Ничего себе оговорочки. Ты хоть представляешь себе, что сейчас ляпнул? Наш отец лежит в гробу, а эта… этот… устроил себе сладкую жизнь на его костях! С этой..!
        Если бы туман не заглушал звуки, было бы слышно, как позолоченная махровая кисть, не менее пары сотен лет украшавшая роскошные дар-эсильские шторы, плюхается в лужу.

        - Что ты знаешь о его жизни?

        - Чтоо?!!
        Вот о тебе, Элдж, я точно ничего не знаю. Никогда не слышал от тебя подобного тона.

        - И потом… ты кого чешешь обычно, Кори?  - вместо кончиков мечей перед глазами у Кори серьезное лицо брата. Элдж на коленках, как маленький, сидит на широком карнизе, положив руки Кори на плечи, смотрит глаза в глаза.

        - Не понял.

        - Ну, вот ты собрался меня вычесывать,  - осторожно объясняет Элджи, опасаясь новой вспышки.  - Раньше, когда мы были детьми, мы чесали друг друга, и папа нас, и тейо Тургун иногда. Потом мы разъехались. Я знаю, что Медео…  - Элдж прикусывает язык.  - В общем, у тебя есть практика? Ты с кем-нибудь..? Ты кого-нибудь..?

        - Ага. И еще я кому-нибудь и о ком-нибудь,  - язвительно парирует Кори, отводит глаза, но не отстраняется.  - Ни с кем, никому и никого. Но для тебя готов постараться.

        - Спасибо, не надо. Я хочу домой.
        Домой… Я тоже хочу домой. Но мой дом не там, где она… он… Неужели я завидую тебе, Элджи? Неужели ты там чувствуешь себя дома?
        Молчаливые вопросы. Такой же беззвучный ответ. Минута, другая… это много для даров Аккалабата.

        - Ты нормально долетишь? Может быть, тебя проводить?  - обеспокоенно спрашивает Кори. Он осторожно поглаживает Элджи по крыльям, и тот понимает, что брат действительно встревожен.

        - Я справлюсь. Еще не болит. Даже не тянуло,  - улыбается Элдж. Притягивает Кори к себе, легонько целует в щеку - младший всегда был против «телячьих нежностей». К его удивлению, брат не сопротивляется, только вздыхает тихонько.

        - Не улетай на Дилайну, не повидавшись со мной еще раз,  - просит Кори в спину, когда Элджи снова в полный рост распрямляется на карнизе.

        - Слушаюсь и повинуюсь, милорд,  - Элджи встряхивает крыльями и делает шаг вперед. Крылатый силуэт сразу же исчезает в тумане.
        Кори еще некоторое время невидяще пялится ему вслед, потом вытирает рукавом слезы и возвращается к письменному столу - разбирать бумажки, которые называются государственными делами Аккалабата.


        Кори Дар-Эсиль, лорд-канцлер Аккалабата

        - Лорд Дар-Эсиль!

        - Лорд Дар-Халем!
        С нас можно сделать гравюру для учебника по придворному этикету. На строго выверенном расстоянии два глубоких поклона - один верховный дар приветствует другого верховного дара.

        - Лорд Дар-Халем, я хочу обратить Ваше внимание на недопустимое поведение Ваших домашних. Аккалабат не проходной двор.
        Лорд Дар-Халем глубокомысленно хмыкает:

        - Вот как? А почему бы тебе самому не поговорить со своим родным братом?
        От этих переходов с ты на Вы и обратно Кори бросает в дрожь. Вне себя от ярости он выпаливает:

        - Ваша жена и Ваш сын шляются по всей Конфедерации, подавая плохой пример молодым дарам, маршал. Я, как лорд-канцлер Аккалабата, вынужден настоятельно рекомендовать Вам принять меры.
        Его сейчас раздражает все. Эта манера стоять, широко расставив ноги, ссутулившись, глядя в песок в метре перед собой, а не на собеседника, эта растрепанная прическа… мама всегда аккуратно убирала волосы под бриллиантовую диадему. Лорд Дар-Халем поднимает взгляд, полный иронии. Или досады?

        - А если нет, что ты сделаешь?
        Рука Кори сама по себе тянется к перевязи. Лорд Дар-Халем не шевелится.

        - Как лорд-канцлер Аккалабата, Вы должны понимать, что каждая Ваша «настоятельная рекомендация» должна быть чем-то, так сказать… обеспечена.

        - Преданности королеве для Вас недостаточно?

        - Образ жизни моей жены и сына никак не вредит Ее Величеству. И не влияет на нашу преданность ей, могу Вас заверить.

        - Об этом вернее судить со стороны,  - парирует Кори. Пальцы ритмично сжимаются и разжимаются на рукоятях мечей, и он знает, что лорд Дар-Халем это видит.
        Глава II. Непредусмотрительность Дар-Эсилей

        Кори Дар-Эсиль, лорд-канцлер Аккалабата

«О, пресвятая Лулулла! Когда мой старший брат Элджи умрет - сделай так, чтобы это случилось нескоро!  - и предстанет перед твоим сияющим троном, придумай ему, пожалуйста, какое-нибудь хорошенькое наказание, чтобы он чувствовал себя так же идиотски, как я сейчас!» - рассуждал про себя лорд-канцлер Аккалабата, уныло шаркая по мокрому от не прекращающегося с утра дождя асфальту из представительного здания Министерства внешних сношений планеты Делихон к расположенной напротив не менее монументальной гостинице. Это была всецело Элджина идея, которую Кори, на минуту утратив бдительность, позволил в себя внедрить.

        - А почему бы тебе самому не посмотреть на другие планеты, помимо Когнаты?  - бодренько выдал брат с экрана коммуникатора.
        У Кори была тысяча ответов на это «почему бы не?», но он чувствовал себя виноватым за свою давешнюю вспышку с лордом Дар-Халемом. Даже если тот не доложил о ней Элджи, все равно беспричинный выпад против старшего брата был непростительным, тем более в свете важности хороших отношений с королем Дилайны. Поэтому Кори не сразу нашелся что сказать, а Элджи все жизнерадостнее развивал свою идею о том, что начать можно было бы с Делихона, тем более что там - место гибели отца и надо бы съездить, почтить его память… Почему сам Элджи за время своих межпланетных перелетов так и не выбрался навестить место папиной гибели, оставалось за кадром. Но Кори он уболтал. А потом Кори уболтал королеву и старейших даров. Дар-Пассеры вообще проявили неслыханный энтузиазм. Наверное, надеялись от него избавиться: вдруг на Делихоне убьют и второго лорд-канцлера Аккалабата.

«Хотя это вряд ли. Вон какого надежного защитника ко мне приставили!» - иронично подумал Кори, косясь на высокого пожилого мужчину в темных очках, ни на шаг не отстававшего, несмотря на тяжелую трость, на которую тому приходилось опираться. В принципе вреда от Корто - руководителя делихонской службы безопасности - не было никакого. Навязали его Кори еще во время сеанса связи на подлете к планете:

        - Мы уверены, что лорд-канцлер Аккалабата способен сам постоять за себя. Но все-таки… вы поймите и нас… нашу озабоченность. После гибели Вашего отца мы обязаны сделать все возможное…
        И прочая протокольная лабуда. На середине этих словоизлияний молодого делихонского дипломата, за спиной которого грозно возвышалась мадам Вероник Хетчлинг, отвечавшая за визит лорд-канцлера Аккалабата в целом, Кори вдруг вспомнил, что этот самый Корто, которого к нему приставляют, был почти что свидетелем гибели отца. И тем, кто разделался с его убийцами. Первое возбудило в Кори любопытство, второе - вызвало уважение. Отказаться от сопровождения значило обидеть делихонского офицера, и Кори устало кивнул:

        - Хорошо. Я согласен. Но только один человек - господин Корто. Я не хочу бегать со свитой, как королева Мышильда.
        Спроси у него кто-нибудь в этот момент, кто такая королева Мышильда, Кори не вспомнил бы. Это было что-то из импортированного с Анакороса лексикончика Элджи: злобный, как королева Мышильда, коварный, как королева Мышильда, бессмысленный, как королева Мышильда - когда братья ссорились, письменно или устно, Кори всегда оказывался королевой Мышильдой. Он к ней даже уже привык. Но все никак не находил времени пошарить про нее в астронете. То, что он не будет заниматься этим и сегодня, было совершенно очевидно. Еще ночью стало очевидно, пропади оно все пропадом.
        Сил у Кори едва хватило на то, чтобы ввалиться в комнату и захлопнуть за собой дверь. Слишком неожиданно и слишком чудовищно больно. Ему же еще месяц до альцедо. Почему? Почему-почему-почему?  - повторял он, падая прямо в ораде на свежезастеленную кровать. У него раньше бывали задержки, но линька никогда не спешила. «Даже сапоги снимать не буду»,  - решил Кори. И набора с собой нет, и никого нет рядом.
        Альцедо проходило у него сравнительно легко, и Кори всегда наплевательски к нему относился, с непониманием глядя на сверстников, которые с восьми лет уже таинственно и со значением спрашивали друг у друга: «Кто тебя чешет?» Кори чесал тот, кто подворачивался под руку. Вернее было бы сказать, тот, кому Кори подворачивался под руку. В детстве они с Элджи и Медео тренировались друг на друге, потом была Когната, где ему помогала Лала, потом ему стало совсем уже все равно и, почувствовав легкую резь в плечах, он, не обращая внимания на недоуменную реакцию, пихал расческу и пузырек с обезболивающим в руку первому попавшемуся молодому дару, находившемуся на службе при лорд-канцлере.
        Теперь, похоже, ему предстояло стать первым аккалабатским даром, который переживет альцедо без вычесывания и обезболивающих. Или не переживет, потому что крылья тянуло невыносимо и режущая боль была уже не только в спине, но и в голове, распарывала изнутри каждый сосудик, сверлила виски, красной дымкой задергивала глаза. Кори всегда кровил сильно при альцедо. И сегодня кровь хлюпала под серебристым орадом, просачиваясь на постель. «Если я здесь околею, будет международный скандал,  - судорожно соображал Кори.  - Корто и его жена Вероник - хорошие люди, им тоже придется несладко. Представляю, каково будет министру иностранных дел Делихона сообщать нашим, что очередной аккалабатский лорд-канцлер отбросил крылья на их планете. К ним же по наследству от Дилайны перейдет почетное звание самого чумного места Вселенной».

«Дипломаты здесь мрут как мухи,  - мрачно спрогнозировал Кори в промежутке между двумя приступами отупляющей головной боли.  - Этого мы допустить не можем никак, после того как превосходно нас здесь приняли и как мы удачно обо всем договорились. Хватит разлеживаться, надо взять себя в руки…»

        - Лорд Дар-Эсиль! Лорд Дар-Эсиль!  - стук в дверь и встревоженный голос Корто вывели Кори из забытья.  - Милорд, что с Вами?
        Почему я лежу на полу в луже горячей воды? Пресвятая Лулулла! Как я исхитрился это проделать? Неужели я как-то добрался до ванной и открыл кран? И зачем я бросил этот проклятый душ на пол? Спаси меня, пресвятая Лулулла, они же подумают, что лорд-канцлер Аккалабата - совершенный дикарь и не умеет пользоваться современным водоснабжением! Они решат, что я зря столько лет сидел на Когнате! И самое худшее то, что я не могу встать. Даже на колени не могу подняться ни за какие сокровища Хаяроса. У меня совсем нет силы воли. Никакой. Я вообще не знаю, что это такое.
        Кори чувствовал, что кипяток проникает под одежду, обжигает перья, руки скользили по розоватой от крови воде, намокшие волосы застилали глаза…

        - Лорд Дар-Эсииииль!
        Бесполезно. Я не могу встать. Гори оно все синим пламенем.


* * *
        Ослепительный белый свет в глаза. Слишком много белого света. Я забыл закапать специальные капли, помогающие переносить снежную белизну, умноженную на яркое солнечное сияние. Я оставил их в комнате, на полочке у кровати. Такое было уже несколько раз, хорошо, что у каждого преподавателя есть флакончик на всякий случай. Сейчас Лала мне закапает… Стоп. Я. Не. На. Когнате. Лала?

        - Кори? Очнулся? Ты как? Отпустило немножко спинку?
        Трудно кивать головой, лежа на спине, тем более в таком неловком положении, когда под позвоночник что-то подложено, а крылья свисают по бокам. Кто, интересно, такое придумал? Но удобно, не давит. И почти не болит. Я что, две недели провалялся в беспамятстве?
        Кори попробовал пошевелить крылом и осознал, что нет, альцедо не кончилось, оно в самом разгаре. У него сейчас вряд ли более двадцати процентов оперения, а вместо рулевых вообще наверняка кровавая каша. Но теперь все в порядке: Лала о нем позаботится, Лала его вычешет.
        Хотя результат все равно может оказаться плачевным: начинать уход за крыльями в альцедо надо с первого дня, а разве эти делихоны могут знать, как это делается и что это вообще надо делать. Хорошо хоть, что вызвали Лалу… Лалу? Как они, Чахи меня побери, могли догадаться, что нужно позвать ее? У них так хорошо поставлена разведка? Когда я встану, в горло вцеплюсь этому Корто, но узнаю, откуда у них столько сведений обо мне.
        Лала тем временем разводила в стакане с водой какой-то порошок, упорно не желающий растворяться. Недовольно покачивала головой, смотрела на Кори с упреком. Он покаянно вздохнул. Конечно, это не по-лорд-канцлерски. Так безответственно относиться к своему здоровью. Аккалабату нужен полноценно функционирующий первый министр, а не стонущая и воющая развалина. И если она начала чесать меня только несколько дней спустя…
        Кори похолодел от ужаса. Значит, самые крупные, маховые перья, которые никогда не вылезают без посторонней помощи, уже успели «загнуться»: новая, растущая ость не может вытолкнуть старую, концы изгибаются, врастают в кожу. Перо, как игла, простегивает ткань крыла, лишая его гибкости и подвижности. Упустить смену махового оперения равнозначно отказу от полетов до следующего альцедо.
        Не говоря уже о том, что считается совершенно неприличным снять плащ и показать доведенные до подобного состояния крылья прилюдно. Все сразу увидят, что тебя некому вычесать или ты настолько опустился, что не придаешь этому больше значения. Это удел стариков, отщепенцев, изгоев. Кори даже зажмуривается, представив, что целых полгода ему предстоит кутаться в плащ, скрывая от других свой позор. И потом… что ни говори, но его лорд-канцлерство во многом держится на его силе. Если хоть кто-нибудь догадается, что Кори не способен к воздушному бою…
        Лала услышала его стон сквозь зубы и тут же склонилась над кроватью, отставив в сторону стакан с упрямым порошком.

        - Что, милый?

        - Лала, спасибо. Я страшно рад тебя видеть,  - Кори прежде всего лорд-канцлер Аккалабата. Сначала благодарности, пусть даже дипломатический этикет идет к Чахи под хвост (мы всегда были на «ты», и я не собираюсь это менять!), потом дело.

        - Как давно ты стала меня вычесывать? Мне нужно знать, сколько дней прошло от начала альцедо. Это очень важно.
        Лала смущенно отвела глаза.

        - Я вообще тебя не вычесывала. Я прилетела сегодня утром. Мы сразу ввели обезболивающее. Внутримышечно. Именно благодаря ему ты сейчас со мной разговариваешь.

        - На вас же ничего не действует,  - грустно добавила она, встретив недоверчивый взгляд Кори.  - Хорошо, что у отца есть знакомства среди руководства наших лабораторий. Я с ножом к горлу над ними стояла, пока они изобретали что-то, что могло бы тебе помочь. Хоть однократно. Больше тебе нельзя. Только в виде раствора. А он, видишь вот,  - Лала указала на стакан, в котором оседали на дно мелкие гранулы,  - не растворяется. Ни в чем. Мы перепробовали все жидкости на Когнате, безвредные для твоего организма. Надеялись на делихонскую воду: она сильно отличается от нашей по составу, общего - одно название. Ни в какую.
        Лала взглянула на порошок так, что, казалось, могла растворить его взглядом.

        - Давай я так сжую,  - предложил Кори.

        - Так - не подействует. Будем искать растворитель. Думаю, что ты понимаешь: обратиться сейчас на Аккалабат и просить привезти тебе набор для альцедо… Яду они тебе привезут крысиного. Высшего качества. Не в том ты сейчас положении, милый, чтобы делать ошибки.
        Кори согласно кивнул. Ему уже было все равно. Его не вычесывали дней пять, не меньше. Маховые вросли. Точка. Я в таком положении, что все остальные ошибки не имеют значения. Кори неожиданно стало себя жалко. Гнусное ощущение, но ничего не поделаешь.

        - Как он?  - дверь открылась без стука, и Кори недовольно поморщился. Этого делихона нам сейчас и не хватало. Отвратительная планета!

        - Очнулся. Действия анестетика хватит еще часа на три.
        Кори скосил глаза и тут же снова перевел их на потолок. Смотреть на то, как нахально делихон обнимает за плечи красавицу Лалу, к которой сам Кори всегда боялся и пальцем притронуться, было выше его сил. Уши заткнуть, к сожалению, Кори не мог, поэтому звук поцелуя не заметить не получилось. Вот оно, значит, как.
        Ему стало немного жаль громогласно-неуклюжую госпожу Хетчлинг. Конечно, у нее нет ни малейшего шанса против прозрачно-призрачной прелести Лалы. Бедный говорящий меланохламис! А Лала-то какова! Кори снова скосил глаза: стоит, прислонившись к делихону, который старше ее в два раза, и не дыша слушает, что он там шепчет ей в ушко.
        Правильно говорил Элджи, когда они недавно спорили об уникальности Аккалабата: «Я читал в книжках, смотрел земные и аппанские фильмы… их женщины меняют мужчин, их мужчины - женщин. Потому что их деле не рождаются для кого-то одного, через его усилия, через его боль и преданность, становясь одновременно его утешением и потерей. Они хотят получать все, не жертвуя ничем. Не понимают слова единственный. И Маро… Больше всего на свете я боюсь, что Маро будет такой же. Я не смогу ее удержать, если она решит, что я ей больше не нужен». Тогда Кори накричал на него, заявил, что не желает слышать ничего об этой рыжей уродине, будь она хоть трижды по отцу принцесса Дилайны. Сейчас, чуть ли не первый раз в жизни, он готов был согласиться со старшим братом.
        Просто противно, как приникли друг к другу эти двое. И наплевать, что они меня спасли! Почти что спасли, потому что мои маховые…
        Корто в последний раз коснулся губами щеки Лалы:

        - Ты устала, моя хорошая! Иди поспи. Мы поговорим потом, у нас будет время. А я пока займусь мальчишкой.
        От того, как влюбленно Лала смотрела на делихона, как пожимала она ему руку и не могла оторваться от него глазами, пока не закрыла за собой дверь, Кори совсем уже затошнило. Он отвернулся к стене.

        - Извините, оборудование у нас не совсем подходящее, милорд. Придется Вам потерпеть,  - деловито сообщил делихон и просунул руки Кори под мышки.  - Ну, чего ты ждешь? Хватайся.
        Так на Аккалабате переворачивают на живот своего каша, чтобы вычесать. Кори лежал, вытянув руки по швам.

        - Совсем обессилел? Или не хочешь?  - резко спросил делихон и присел на стул рядом с ним.  - То, что нельзя пропускать ни дня, надеюсь, тебе известно.

        - Мы уже,  - глухо ответил Кори.

        - Что «уже»?

        - Пропустили пять дней. Маховые уже…  - он не договорил, услышав каркающий смешок делихона.

        - Мы начали с первого дня, лорд Дар-Эсиль. Ваше роскошное оперение в прекрасном состоянии. Могу предоставить Вам зеркало для проверки. Сесть сможете?
        Кори утвердительно прикрыл глаза. Сооружение, на котором он возлежал, не позволяло упереться локтями, но он все-таки приподнялся и колоссальным усилием развел крылья. Анестетика как не бывало: острая боль пронзила спину от плечей до поясницы. Твердая рука Корто не позволила упасть.

        - Так. Либо ты сидишь сам, а я держу зеркало, либо я тебя поддерживаю, но тогда зеркало ты держишь сам. Я не хоммутьяр с двенадцатью щупальцами.

        - Я держу зеркало,  - оценив свои возможности, сообщил Кори.

        - Держи.
        Да, а Накамура говаривал, что бледнее меня нет ни одного существа во Вселенной. Вот вам, пожалуйста: по сравнению с моим нынешним видом Кори Дар-Эсиль на Когнате
        - это разноцветный мхатмианец. Зато крылья… Чахи меня побери, да отец бы лучше не сделал, на что уж он был мастером! Роскошными, конечно, эти суставчатые поверхности, кое-где утыканные нелепыми перышками с мелким сероватым пушком, не назовешь, но как все вычесано! Ни одной лишней царапинки, ни одного не обработанного отверстия, из которого спустя несколько дней вылезет новое рулевое или маховое перо, наметанный глаз Кори обнаружить не смог. Лорд-канцлер Аккалабата был в восторге и не счел нужным это скрывать.

        - Ух ты!  - вырвалось у него.  - Я не ожидал. Это высший класс, правда.
        В голосе Кори звучала искренняя благодарность, и глаза Корто, которые он видел в зеркале над своим плечом, потеплели.

        - Разумеется, высший класс,  - буркнул он, отбирая у Кори зеркало и ловко переворачивая полностью утратившего сопротивление лорд-канцлера Аккалабата на живот.  - Согласно дипломатическому протоколу. Прием категории VIP. А ты, интересно, на что рассчитывал? Выверни крылья, я складку почищу. Чтобы было не скучно, пока можешь мне рассказать, как часто твой покойный отец отправлялся на другие планеты, не захватив с собой набор для альцедо.
        Кори покаянно вздохнул. В тишине было слышно, как жужжит кондиционер и за дверью в коридоре кто-то разговаривает по коммуникатору.

        - Ладно, прощается,  - примирительно сказал Корто.  - Тебя ведь, собственно, некому было учить. Лорда Сида отец натаскивал с детских лет. А ты, как я полагаю, готовился в наследники Дар-Халемов.
        Корто почувствовал, как напряглись сильные мышцы под его пальцами.

        - Вот уж последнее, к чему я бы готовился…

        - Ну и дурак.

        - Послушайте!  - Кори сделал попытку приподняться.  - Вы спасли мои крылья, я благодарен. Вызвали Лалу, и все такое. Но это не дает вам права…

        - Это - не дает,  - перебил его Корто.  - Лежи, ради Бога, спокойно. Я тебя поцарапал. И помирись с Дар-Халемом, когда прилетишь.

        - Я не собираюсь…
        Кори получил такой ощутимый удар щеткой между лопаток, что задохнулся на полуслове. Так врезать при малейшем намеке на писк и недовольство было любимым приемом отца. Мать взвизгивала от ужаса. «Лупить по спине собственного сына, находящегося в альцедо,  - на это способен только Дар-Эсиль!» - гневно заявляла она и выходила из комнаты. Отец пожимал плечами, еще раз от души шарахал щеткой по ободранной коже и брызгал из пульверизатора обезболивающим.

        - А ты соберись,  - между тем посоветовал делихон, брызгая из пульверизатора какой-то дрянью, которая абсолютно не обезболивала, зато кусочки перьевой ости, застрявшие в гнездах, выходили от нее как по маслу.  - Он тебе ума-разума вложит, не то что твой папаша… Сделать лорд-канцлером мальчишку, который до десяти лет только и знал, что махать мечом! Чем они думают? Ты хоть танцуешь?
        Если бы Кори умел, он бы покраснел. Танцевал он из рук вон плохо. Это единственное, что роднило его с Элджи. Простейшие па, на запоминание которых у Медео уходило от силы пять минут, отнимали у старших сыновей дома Эсилей полжизни. О мудреных придворных танцах и говорить не стоило. Кори их все выучил, но… Медео ржал, как ямбренская кобыла, а отец тихо стервенел, глядя на то, как будущий лорд-канцлер Аккалабата с угрюмым видом переставляет ноги по мрамору парадного зала.
        В глазах разновозрастных деле боковых ветвей Эсилей, которых по этикету должны были приглашать на танец лорд-канцлерские сыновья, отражался ужас при одном приближении Кори. Они явно предпочитали Медео, шептавшего на ухо непристойности, но непогрешимо-изящного в сложнейших па и фигурах.


        Корто, начальник службы безопасности Делихона

«Более чем за двадцать лет совместной жизни я впервые вижу свою жену перед зеркалом,  - отметил про себя Корто, сбрасывая в прихожей обувь.  - Да еще с таким упадническим выражением лица». Если бы он был совсем честен сам с собой, то отметил бы, что упадническим у Вероник Хетчлинг в данный момент было не только выражение лица. Все - поза, прерывистое дыхание… Даже изящные продолговатые серьги в ушах висели как слезы.
        Корто подошел сзади, Вероник увидела его, но не прореагировала. Она продолжала, не отрываясь, рассматривать свое отражение. Вид у нее теперь был такой, словно она всерьез решала: отравить то чудовище, которое смотрело на нее из зеркала, или обезглавить. Ничем не выдавая своего недоумения, Корто коротко доложил о событиях дня: мальчик очнулся, сначала жутко переполошился из-за якобы недополученного ухода, потом осмотрел свои перья и успокоился, Лала так и не смогла растворить привезенный с Когнаты порошок, сказала, что у нее есть другие варианты…

        - Вероник, ты меня не слушаешь.

        - Она красивая,  - задумчиво произнесла Вероник, продолжая изучать себя в зеркале.

        - Лала? Да, она очень красивая. Она необыкновенная,  - необычные добрые морщинки собрались в уголках глаз Корто. Он с довольным видом сплел руки в замок над головой и потянулся, как кот, всем телом. В этот момент из района зеркала донесся звук, которого он никогда не слышал в пределах своей квартиры. Корто опустил глаза. Говорящий меланохламис и «эбриллитовая леди» Конфедерации, гроза всех морей и океанов Вселенной Вероник Хетчлинг плакала, уронив голову на руки.

        - Она… красивая,  - безутешно повторяла Вероник,  - я знаю… знаю. А я - просто уродина по сравнению с ней. Я же все вижу. Я все понимаю.
        Корто остолбенел. Впервые в жизни. На долю секунды. Внезапно, решившись, опустился на колени подле жены, взял ее за руки, повернул к себе, заглянул в зареванное лицо.

        - Что ты, Ника? Ты… ревнуешь?
        Она кивнула сквозь слезы.

        - Оххх,  - Корто погладил ее запястья, перецеловал по очереди каждый палец, приставил ладонь к ладони, полюбовался: они у них были практически одного размера
        - наконец сцепил свои руки в замок с руками жены, положил ей на колени, пристроился подбородком сверху.
        Вероник, сглатывая слезы, следила за его манипуляциями. Каждый из этих, казалось бы, простых и бессмысленных жестов, заставлял ее сердце сжиматься - от надежды, от счастья, от чувства полного доверия и взаимопонимания, которое она испытывала всегда, когда муж был рядом. Всегда - до той минуты, когда увидела на экране коммуникатора тонкокостное лицо с задумчивыми глазами и носом горбинкой, абсолютно воздушное, полупрозрачное, в обрамлении светло-золотистых волос и услышала полный нежности голос Корто: «Лала! Давно не слышались, девочка…» И в ответ - лучистый взор, сияющая улыбка и такая же нежность в голосе…
        На космодром встречать гостью с Когнаты, которая «единственная может спасти Кори», Вероник не поехала, сослалась на неотложные дела. А потом сделала то, чего никогда не позволяла себе по отношению к хорошо знакомым людям: запросила в службе безопасности космодрома пленку с записью встречи и просмотрела подряд пять раз, с каждым разом еще больше убеждаясь: все, что она видит, правда. И то, как когнатянка на высоких каблуках, рискуя сломать шею, бежит по трапу вниз - к Корто, к ее Корто. И то, как он, засунув в карман темные очки и отбросив в сторону трость, хромает навстречу с вытянутыми руками, в которые она, как маленькая девочка, прыгает с радостным визгом. И все остальное. И поцелуи. И объятия. И его глаза. Не такие, какими смотрит сейчас он на нее снизу вверх. Другие. Непонятно, в чем другие.
        Вероник Хетчлинг не была бы женщиной, которой боялся сам Гетман, если бы не спросила, в лоб и без предисловий:

        - Ты любишь ее?
        Корто не был бы мужчиной, которого любила всю жизнь Вероник Хетчлинг, если бы не ответил:

        - Разумеется. Она моя единственная дочь.
        На какой-то момент Вероник показалось, что она в пещере на Сколопаксе, и ей нечем дышать. Она с силой сглотнула гадкий соленый комок, забившийся в горло, и хрипло потребовала:

        - Повтори.

        - Сколько хочешь,  - улыбнулся Корто.  - Она. Моя. Дочь. А у меня всегда были сильны отцовские чувства. Так что люблю, разумеется. И чувствую себя ужасно виноватым. У девочки страшный комплекс: она всегда мечтала быть принцессой, а выросла на демократичной Когнате. Вместо дворцовых балов и королевской охоты - собрания преподавательского состава и гонки на собачьих упряжках. Вместо бархатного декольте и умбренского ожерелья - шуба до пят и кожаные штаны. Я вижу в этом некое несоответствие, ты согласна?
        Вероник Хетчлинг, вмиг ставшая самой собой, на всякий случай приложила руку ко лбу мужа. Температуры не было.

        - Давно она знает?

        - Давно. С шестнадцати лет. Мы не хотели рассказывать. Но у нее был роман… с верийцем. Когда ее мать, Регда, устала выдумывать абсурдные причины, почему им никогда не быть вместе, среди которых первое место занимала его бедность, пришлось проинформировать их обоих о генетической несовместимости верийцев и аккалабов.
        Корто поднялся с колен, давая этим понять, что для него вопрос исчерпан. Отошел к шкафу, начал переодеваться в домашнее. Вероник тоже встала. На полпути к двери в ванную спросила через плечо:

        - А ее мать? Ты любил ее?

        - Нет, Вероник,  - Корто просунул голову в водолазку, недовольно повертел шеей.  - На этот вопрос я отвечаю тебе однозначно и честно. Нет, я ее не любил. Просто… я иногда прилетал на Когнату. Дипломатические миссии, знаешь ли. Регда не возражала. Не знаю уж почему. Королева тоже не возражала, пребывая в благом неведении.

        - Она замужем?  - голоса Вероник хватало, чтобы разговаривать из ванной при включенных на всю мощь кранах.

        - Регда?

        - Регда меня не интересует, поскольку она не интересует тебя. Твоя дочь - она замужем?

        - Нет. Она до сих пор его любит, того верийца.

        - Ну, так разреши. У меня нет детей, я живу. Возможно усыновление. Насколько я поняла, дело именно в этом, а не в том, что ему ей некуда вс…

        - Вероник!!!  - Корто в ярости тоже вполне способен перекричать шум воды.
        Вероник, потряхивая мокрыми волосами, появилась на пороге ванной.

        - Что ты шумишь?  - недовольно спросила она.  - Давай мне номер коммуникатора верийца. Мы добудем этого парня для твоей девочки. За уши притащим. Даже если он женат. Хочу, чтобы она была счастлива. Ничего без меня не можете…
        За годы супружества Вероник Хетчлинг научилась многому, только не вовремя останавливаться, когда она видит такое выражение в глазах своего мужа.

        - Ах, тебе номер коммуникатора…  - елей и патока, патока и елей. И пора бы уже заметить, что руки у обычно спокойного Корто дрожат мелкой дрожью.

        - Тебе, значит, номер коммуникатора… Ты, значит, не знаешь номер коммуникатора этого парня,  - Корто схватил маленькую металлическую коробочку и бешено защелкал кнопками.

        - Корто, что с тобой? Ты ищешь в моем коммуникаторе. Там - его точно нет.

        - Нет? Нееет??? У тебя в коммуникаторе?
        Вероник в ужасе следила за трясущимися пальцами Корто. Муж, совершенно очевидно, сошел с ума от переживаний. Зачем я все это затеяла? Эти слезы, эти дурацкие подозрения, этот разговор…
        Она едва успела уклониться, иначе коммуникатор попал бы ей в лицо. А так он просто треснулся об стенку и с жалобным писком свалился на пол.

        - Я пошел обедать,  - сообщил Корто как ни в чем не бывало. Проследив, как захлопнулась за ним дверь кухни, Вероник нагнулась и осторожно подняла с пола приборчик. На темном экране белели крупные цифры. И имя «этого парня». Номер можно было не искать. Его Вероник Хетчлинг, Гетман, Такуда Садо, генерал Джерада и все остальные члены Звездного совета помнили наизусть. Потому что от того, насколько быстро удастся дозвониться, иногда зависели их жизни. Вероник Хетчлинг чертыхнулась и швырнула коммуникатор в другую стену.


        Лала Оксенен

        - Гарка, мне нужна твоя помощь.

        - Лала?  - экран остается темным. Только знакомый чуть хрипловатый голос за несколько пространственных переходов.

        - Включи видеоканал, пожалуйста.

        - Извини, нет.

        - Хорошо, будем говорить так. Я знаю, у тебя уникальная лаборатория. Можешь выполнить один заказ для меня? Только быстро.

        - Говори.

        - Нужны средства, которыми пользуются при альцедо дары Аккалабата: обезболивающие, антисептики и другие. Я не могу попросить на Аккалабате - это было бы небезопасно для того, кому они требуются. И нужно срочно.

        - О!

        - Гарка?

        - Дар Аккалабата, значит. Это круто. Аристократично даже, я бы сказал.

        - Сделаешь?

        - Я попробую. Посылай корабль.

        - Я переведу деньги…

        - Не надо. Мне приятно сделать что-то нужное для тебя.
        Пауза. Лала смотрит в темноту экрана. Нерешительно говорит:

        - Конец связи?
        Пауза.
        Хрипловатый голос из темноты.

        - Подожди немного. Я соскучился.

        - Включи видеоканал,  - просит Лала.

        - Нет. Это слишком. Просто не отключайся пока, хорошо? Я соскучился. Два темных экрана на двух концах Галактики.

        - Так я посылаю корабль?

        - Да. Не гарантирую, но я попытаюсь.

        - Спасибо.
        Пауза.

        - Это для тебя, Лала. Не для него.

        - Я поняла. Конец связи.

        - Подож…
        Прости, милый. Я тоже очень соскучилась.


* * *
        Лала сердито смотрит на отца:

        - Кто-то должен его проводить!

        - Однозначно не ты и не я.

        - Почему не я?

        - Лала, я тысячу раз говорил. У тебя слишком характерная внешность. Стоит тебе выйти из корабля, любая собака… хм, на Аккалабате нет собак… любая дворцовая мышь признает в тебе кровь Дар-Эсилей. Ты проживешь после этого две минуты. И, пожалуйста, не надо искать повод.

        - Кто тогда?  - Лала досадливо закусила губу: отец, как обычно, видит ее насквозь. Кори, действительно, еще нуждается в присмотре, но ее настойчивость имеет и другую причину.


* * *
        Лала хорошо помнила тот день, как будто это было вчера. Она, шестнадцатилетняя, с растрепанными волосами и опухшими от слез глазами, стоит перед матерью и повторяет отчаянно:

        - Да почему же нет? Почему? Почему?..
        Мама одним глотком выпивает из стаканчика какую-то сильно пахнущую эфирными маслами жидкость, жалобно смотрит на папу - тот отворачивается, сипит себе под нос:

        - Регда, мы же решили. Девочка не должна больше мучиться. Или ты хочешь, чтобы она считала нас бездушными монстрами, разрушившими ее жизнь?

        - А кто вы еще?  - выкрикивает Лала.  - Вы и есть монстры! Бездушные! Я хочу за него замуж! Я люблю его! Я детей от него хочу!  - и замирает от неожиданно жесткого окрика отца:

        - Да не может у вас быть детей!
        Сколько она себя помнила, он впервые повысил на нее голос. Мама могла раскричаться, даже шлепала ее в детстве по попе, но отец… И эта ложь его, шитая белыми нитками…

        - Может!  - торжествующе кричит Лала.  - Все вы врете, врете, врете! Я смотрела в классификаторе. У когнатян и верийцев генная совместимость.
        И каменеет под тяжелым взглядом отца, неожиданно успокоившегося и ровным, почти безжизненным тоном зачитывающего ей то, что позднее она воспринимала никак иначе, чем приговор:

        - У когнатян и верийцев - да. Но не у верийцев и аккалабов. Твой биологический отец не я, а дар Аккалабата.
        Выглядит отец при этом таким жалким и старым, что Лала, хотя у нее сердце падает куда-то вниз, как с высокой башни, забывает про себя в это мгновение и спрашивает:

        - А ты? Ты? Как же ты?

        - А я всегда любил твою маму. С первого класса. И когда ты должна была появиться на свет, тогда Регда согласилась выйти за меня замуж. Ты и моя дочка тоже, моя любимая девочка. Но кровь твоя - наполовину аккалабатская, а значит… Регда, покажи ей.
        Регда, словно очнувшись, протягивает дочери небольшую распечатку из той части классификатора разумных рас, где приводятся данные по генетической совместимости представителей разных планет. В верхней половине сложной многоярусной матрицы, где сосредоточены антропоморфные цивилизации, совсем немного обжигающе-красных клеточек, обозначающих полный запрет - несовместимость геномов. Одна из них располагается на перекрестке столбика «Дары Аккалабата» и строки «Верийцы».
        Лала проводит пальцем сначала по строчке, потом по столбику. Резко выхватывает у матери из рук протянутую ей фотографию высокого светловолосого мужчины в серебристом облачении, смотрящего в камеру с таким видом, будто ему принадлежит если не вся Вселенная, то уж по крайней мере ее половина, и рвет на кусочки. Регда вскрикивает. Отец, перегнувшись через стол, пытается поймать Лалу за руку, но она вырывается - с мстительным удовольствием бросает обрывки фотографии на пол и топчет ногами: «Вот тебе! Вот тебе! Вот вам всем! Ненавижу!» - до тех пор, пока отец не обхватывает ее сзади, а мама не вливает в рот несколько капель того же успокоительного, которое сама пила в самом начале. Лала инстинктивно проглатывает горькое снадобье, и ей становится легче. Она присаживается на краешек стола и отрешенно смотрит, как мама, ползая по полу, пытается собрать клочки фотографии. Отец тихо говорит за спиной:

        - Зря ты так, дочка. Это не цифровая. И у нее одна. Была. Она так хотела тебе его показать. Не надо было сейчас. Можно склеить, наверное…
        Он опускается на пол и начинает помогать жене, одновременно утешительно поглаживая ее по плечам. Лале становится стыдно. Стыдно и интересно. Она садится на корточки и, прошептав чуть слышно: «Мама, прости, пожалуйста», начинает аккуратно присоединять обрывки друг к другу. «Как его зовут?» - спрашивает она, прилаживая фрагмент, на котором под серебристой материей четко прорисовывается угол крыла. Отвечает почему-то не мать, а отец: «Это Корвус Дар-Эсиль, дочка. Лорд-канцлер Аккалабата». И объясняет, как маленькой: «Лорд-канцлер - значит высший вельможа, правая рука королевы. И видишь - у него крылья». Крылья…
        Потом уже Лала, как волшебное зелье, глотала звуки удивительных слов: Аккалабат, дары, лорд-канцлер, деле, дуэм… Рассказы матери были скупыми и неясными, книги и астронет скорее дразнили любопытство, чем удовлетворяли его, и по ночам девушке снились огромные черные кони, летящие под облаками, суровые всадники с окровавленными мечами, попирающие сапогами трупы своих врагов, вздымающиеся в небеса стены королевского дворца, украшенные алмазами и рубинами, охотничьи процессии с ловчими и загонщиками, трубящими рогами и лающими собаками.
        Сны и грезы об Аккалабате помогли Лале пережить горе и разочарование от разлуки с любимым. Потом, правда, выяснилось, что лошади на Аккалабате не летают - летают сами дары, что к трупам врагов там относятся с гораздо большим почтением, чем к трупам друзей-изменников, что собак на Аккалабате нет, а стены королевского дворца не украшены ничем, кроме потрепавшихся от времени штандартов старейших родов Империи.
        Бывший лорд-канцлер Аккалабата, в распоряжении которого теперь были видеокоммутационные средства планеты Делихон, не жалел времени на свою дорогую девочку. Он рассказывал ей все, что она хотела знать, с одним условием: Лала не должна была и близко подходить ни к сумеречной планете, ни к ее обитателям, буде таковые встретятся на ее пути. Исключение было сделано только для Кори.
        Тогда Корто задумчиво потер лоб и не то разрешил, не то попросил: «Посматривай за ним, девочка. Все-таки он твой племянник. И учти, парню очень непросто: в нем незамутненная моральными принципами кровь Дар-Эсилей борется с чисто халемским чувством добра и справедливости (забери его демон Чахи!). Вычеши во время альцедо: родные руки ничто не заменит. Будет льнуть - не отталкивай. Дары нашего дома инстинктивно чувствуют своих близких. В общем, у тебя есть шанс лучше узнать своих родственников. Дерзай!»


* * *
        Лала чуть заметно нахмурилась. Воспоминания, болезненные и приятные, были замешены так круто, что она и сама бы сказать не могла, какие чувства вызывает у нее отец сейчас. Она, безусловно, его любила: это было то, что он называл «зовом крови аккалабатских даров». Но и не могла простить ему преград, которые он на пути этого зова крови воздвигал. Если верить Корто, малейшее подозрение на родственную связь с Дар-Эсилями могло стоить ей жизни. Лале не хотелось смиряться с мыслью, что она никогда не увидит свою вторую родину. Неужели Аккалабат для нее так опасен?
        Корто словно прочитал ее мысли.

        - Кто угодно, только не ты. Тем более в нынешней политической ситуации, когда, благодаря весьма идиотской самоотверженности Сида, лорд-канцлерское кресло впервые за сто лет пошатнулось под дарами Эсиля. Нужен кто-то… нет, не кто угодно! Кто-то, кто-то… очень непростой, я бы сказал. И, вспоминая об идиотской самоотверженности Сида…
        Корто решительно взялся за коммуникатор.

        - Ты знакома с мадам Ковальской?

        - Только понаслышке. Она работала с Киром.

        - Да, над Киром она славно поработала… Лисс, Вы меня слышите?  - поинтересовался Корто в коммуникатор.

        - Слышу,  - отозвались из коробочки.  - Но видео включить не могу. Я на Дилайне. Его Величество демонстрирует новый демонический конформ. Страшно жуткий. Вредно смотреть, даже для ваших недюжинных нервов.

        - Привет Его Демоническому Величеству,  - улыбнулся Корто.  - Не сомневаюсь в жуткой страшности его конформа. Хвала королю!
        В коммуникаторе что-то зарокотало.

        - Он доволен,  - через паузу сообщила Лисс.  - А что вы хотели?
        Лале, которая впитывала весь этот разговор как губка, даже не верилось, что ее отец на такой короткой ноге с властелином Дилайны. Тем не менее, беседа шла, минуя все дипломатические тонкости.
        Корто посерьезнел:

        - На Аккалабате, похоже, складывается новая дипломатическая традиция. Использовать Делихон в качестве полигона для испытания на прочность своих лорд-канцлеров. У меня здесь очередной… лорд Кори Дар-Эсиль.

        - В случае с Сидом это было не на прочность…  - задумчиво ответила Лисс.  - На верность, наверное. На самоотвер…

        - Я не желаю слышать этого слова.

        - Простите. Вернемся к лорду Кори. Что с ним стряслось?

        - Внезапное альцедо, на редкость тяжелое. Набор, естественно, он не захватил. Решил, что с лорд-канцлером Аккалабата ничего не может произойти неожиданно. Мы, скажем так, изыскали внутренние и внешние резервы и решили проблему. Но ему пора возвращаться, а в таком состоянии… он нуждается в провожатом. Честно говоря, я звонил, рассчитывая, что застану Вас где-нибудь по дороге с Анакороса на Аккалабат или в рассуждении «Не посетить ли мне, скажем, Дилайну?»

        - Мне жаль, что…
        Голос Лисс перекрыло такое оглушительное рычание, что Лала испуганно отшатнулась, а Корто закрыл коммуникатор ладонью.

        - Лорд Тон, ты своим рыком напугал мою дочь,  - сообщил он, когда на другом конце воцарилась тишина.

        - Это не рык, а смех,  - на экране появилось неясное изображение.
        Лала во все глаза разглядывала мужчину - рыжеволосого, зеленоглазого… что? обнаженного!..  - за спиной которого лучилось и играло на солнце… море? Такого цвета и непрерывного движения воды она еще не видела, но это явно была вода. Про нее можно было бы сказать - «всех оттенков голубого и синего», если бы этой фразой можно было передать то, что все оттенки голубого и синего присутствовали в ней не поочередно, а одновременно в каждой отдельной капле, струе, слое той гигантской бурлящей воронки, которая находилась за плечами у короля Тона, как ни в чем не бывало разливающего вино по хрустальным бокалам.

        - Что у него за спиной, папа?

        - Лорд Тон, моя дочь интересуется, что у Вашего Величества за спиной,  - протранслировал Корто.

        - Где? Аааа, это… это я только что вынырнул. Вообще, леди… Быстро подскажи мне, как зовут леди, лорд Корвус!

        - Лала. И раз уж Вы изволите называть ее леди, было бы логично, если бы Вы что-нибудь на себя надели, сир.

        - Вообще-то, леди Лала,  - невозмутимо продолжил лорд Тон, протягивая один из бокалов куда-то за экран коммуникатора,  - море у нас тихое, спокойное. Надо бы Вам когда-нибудь…

        - Лорд Тон!  - голос у лорда Корвуса был вполне угрожающий.

        - Мне не пять лет!  - рявкнул Тон.

        - Тем более, оденься.
        Лала зачарованно смотрела, как, пожав плечами, властелин Дилайны вытащил прямо из воздуха большое пляжное полотенце с эмблемой земной хоккейной лиги и навернул на бедра.

        - Так лучше?

        - Да, Ваше Величество,  - наклонил голову Корвус.

        - Ну, так вернемся к твоей просьбе,  - Тон салютнул бокалом в сторону экрана, пригубил, поставил на разноцветный песок.  - Лисс не подходит. И ты это прекрасно знаешь. Тебе нужна Маро. И лучше будет, если с ней поговорит Элджи.

        - Я думал об этом. Только я должен заранее извиниться перед принцессой. Кори у нас… сильно не ангел.

        - Никогда не сомневался в том, что дары Аккалабата и ангелы - это два принципиально разных биологических вида,  - усмехнулся лорд Тон.  - И знаешь, предпочитаю иметь дело с первыми. Они как-то… понятнее для меня, что ли.

        - Маро тоже тот еще фрукт,  - добавила невидимая Лисс.  - Заранее извиняемся перед лорд-канцлером.

        - Ладно, договорились,  - Тон снова потянулся за бокалом.  - Элджи попросит Маро. А тот корабль, которому страшно не повезет транспортировать наших не-ангелов, мы потом починим. Возместим нанесенный материальный ущерб.

        - Да уж, полетят клочки по закоулочкам,  - мрачно спрогнозировала Лисс.  - Передавайте от меня привет Вероник, Корто.

        - И от меня. Обожаю говорящих меланохла…
        На этот раз не только Лала, но и Корто задержал дыхание. Вместо того, чтобы уклониться от прилетевшего из-за края экрана увесистого булыжника, лорд Тон просто исчез в том месте, где сидел, и тут же появился на метр ближе к кромке пенящейся воды.

        - Грубая. Неженственная,  - обиженно проворчал он.

        - Хам на троне,  - последовал ответ.

        - Ладно, все это уже наши дела семейные,  - Тон махнул рукой в сторону Лалы и Корто.  - До связи, Корто. Мое почтение, леди Лала.

        - Хвала королю,  - проговорил Корто, и коммуникатор погас.

        - Ну вот, видишь,  - обернулся он к дочери. Замер на мгновение, присвистнул, взял ее руками за плечи - цепко, так, что она вскрикнула от боли и неожиданности, сказал спокойно и угрожающе:

        - Это, дочь моя, властелин Дилайны. Маленьких, глупых девочек он ест на обед. Живьем.


        Маро, наследная принцесса Дилайны
        Маро торопливо чешется за ухом правой передней лапой, левой судорожно нащупывая в песке коммуникатор. Отец миллион раз предупреждал, как неприятно отдаются в ушах демонических конформов стандартные звонки, и советовал поставить «какую-нибудь мелодичную музычку типа „Полета Валькирий“ или Первого концерта Чайковского».
        Кому я могла понадобиться? Все нормальные люди и не-люди знают, что у дедушки на Йотхе я от-ды-ха-ю, а значит… мерзкие, гадкие малюсенькие кнопки! Почему коммуникатор не меняет размер вместе с конформом? Надо сказать папе, чтобы подумал об этом! Ну разумеется…

        - Элджи, я тебя слушаю.

        - Ваше Высочество,  - на экране пушистый белобрысый затылок.

        - Элдж, не томи, давай к делу. А то я тебя съем.

        - Жевать будешь?  - осведомляется Элдж, разгибаясь.

        - Вот еще! Много чести. Так проглочу.
        Интересно, есть ли у меня выражение морды, которое на человеческий взгляд выглядит как улыбка? Надо кого-нибудь порасспросить. Или завести в саду Акро-Чала зеркало для демонического самолюбования. Мне вообще много чего надо. Надо составить список.

        - Я ненадолго.
        Чем удивил! В последнее время ты никогда не надолго. Зато всегда при исполнении. А мне без тебя… скучно, да. Но я никогда тебе об этом не скажу.
        Маро смотрит прямо в прозрачные глаза, в которых, кроме обычной почтительности и внимания ко всему, что изволит сказать наследница Дилайны, колышется тень беспокойства. Ей не подобает проявлять нетерпение. Презрение - да, снисходительность - по обстоятельствам, равнодушие - когда лень изображать на лице что-то другое… Ах да, у меня сейчас не лицо, а морда! Ну да все равно. Буду молчать, пока он сам не скажет.
        Элдж удрученно вздыхает, будто у него сдохла старая, но любимая канарейка.

        - Ты летишь домой прямо или через Делихон?

        - Через Делихон,  - быстро отвечает Маро. Этот дурачок, наверное, хочет встретиться и не знает, как предложить. Ну, конечно же, через Делихон, давай-давай-давай…

        - Маро, в таком случае ты не могла бы сопроводить домой, на Аккалабат, моего брата Кори?

        - Он забыл дорогу домой? Семейное слабоумие?  - демонический конформ лениво приподнимается с земли и начинает демонстративно выкусываться. Не то чтобы в Маро водились какие-то паразиты, но сейчас самое время начать искать их под чешуей и в складках кожи возле хвоста и под мышками.
        Элдж проглатывает оскорбление, но слегка отводит взгляд в сторону, когда Маро особенно неэстетично раскорячивается, пытаясь дотянуться до основания хвостового гребня.

        - У него слишком рано началось альцедо, и весьма тяжелое. Наверное, повлияла атмосфера на Делихоне, эти их бактерии в воздухе. И не было с собой ни набора для ухода, ни обезболивающих, ничего. Сообщать на Аккалабат было бы неразумно. Я не смею занимать время Твоего Королевского Высочества рассказом о том, как его откачали.

        - Вот это правильно,  - невнятно, но категорично перебивает Маро. Стоять в такой замысловатой позе, держась зубами за собственный позвоночник, ужасно неудобно, но для Элджи ничего не жалко. Пусть полюбуется. Только скорее, а то я сейчас упаду.

        - В общем, дела требуют присутствия лорд-канцлера на Аккалабате, а отпускать его одного еще рановато. Если бы ты могла присмотреть за ним по пути…
        Отработанно нерешительная пауза.
        А почему, собственно, тебя не сделали лорд-канцлером Аккалабата, лорд Дар-Эсиль? Ты же идеально подходишь! Или я уже забыла, каким ты был в школе?

        - Ну, раз ты так хочешь,  - недовольно вздыхает Маро.

        - Твой отец не возражает,  - тут же быстро вставляет Элджи.  - Ты можешь на свое усмотрение закинуть Кори прямо на Аккалабат или взять с собой на Дилайну. Потом они заберут его сами.

        - Заберут они… Скорее хунские дюны уйдут на морское дно,  - бурчит демонический конформ, встряхиваясь.  - Ладно, я его прихвачу. Как твои-то дела?

        - Как обычно. Верчусь здесь, устанавливаю дипломатические отношения, разыскиваю прецеденты, уговариваю оранжевое желе, не имеющее стабильной физической формы, что лорд Тон является законным властелином Дилайны…

        - А это их собачье дело?  - каждая чешуйка на спине Маро, как по команде, встает дыбом.

        - Нет. Но им приятно, когда их уговаривают.

        - Бяяяя,  - конформ изображает, будто его тошнит.

        - Вполне с тобой солидарен. Но в настоящее время твой отец считает, что нужно быть с ними милыми. Когда ему это надоест…

        - Когда ему это надоест, я надеюсь, ты вернешься на Дилайну?  - рыжеволосая девушка в ярко-зеленом купальнике с апельсиновыми лягушками, позволяющем хорошо рассмотреть все ее рано сформировавшиеся прелести, упирается веснушчатым носиком прямо в коммуникатор. Элдж от неожиданности вздрагивает.

        - Быстро ты… Так, по-моему, даже лорд Тон не умеет.

        - Он придуривается. Ему удобно, чтобы все считали, что превращение требует времени.

        - Мароша, ты красивая,  - кажется, что крохотная искорка зажигается на каждой реснице Элджи.

        - Красивая Мароша не хочет сопровождать дурацкого крючконосого Кори,  - а у принцессы Дилайны в изумрудных глазах такие сполохи, что можно сжечь всю передающую станцию на Йотхе.  - Она хочет, чтобы ее Элджи закончил уже убалтывать всяческих подицепсов и вернулся домой.

        - Ты же все равно на Анако…

        - Все. Конец связи,  - бронзовый коготь вдавливает кнопку коммуникатора. Этот наглец не стоит того, чтобы ради него упускать последнее каникулярное купание. Кажется, что озеро выходит из берегов, когда в него со всего разлету опускается маленький демонический конформ.


        Кори Дар-Эсиль, лорд-канцлер Аккалабата

        - Кори, познакомься, пожалуйста. Это Маро. Она дочь доктора Ковальской и…
        Хладнокровия Кори едва хватает на полагающийся по этикету поклон.
        Ненавижу. Ненавижу-ненавижу-ненавижу.
        Рыжеволосая девица рассматривает его в упор своими гадкими зелеными глазищами.

        - Ой, по-моему, я тебе не нравлюсь,  - радуется она.  - Хочу тебе сообщить: ты мне тоже. Да-да, у меня от тебя совершенно гадкое заочное впечатление. Впрочем, у тебя есть время постараться его исправить.

        - У тебя тоже.

        - Будешь хамить, превращусь и замочу одной лапой.

        - Только сунься. Отрублю. Будешь хромоногой до конца жизни. Никто не возьмет тебя замуж. Или все лапы вообще поотсекаю. На пузе будешь ползать. Мерзость.

        - Не успеешь. Я превращаюсь и жру все, что мне не нравится, очень быстро.

        - Посмотрим.

        - А вот Элджи я нравлюсь. Очень-очень.

        - Неудивительно. Он у нас всегда был умственно неполноценный.

        - Ум здесь не при чем. Любовь - это телесное и духовное влечение.

        - Сама-то поняла, что сказала?

        - Ну, вот и познакомились,  - примирительно резюмирует Корто.  - Даже сразу нашли общие темы для разговора. Причем не какую-нибудь дипломатическую ерунду типа
«Принцесса, как поживает Ваш венценосный отец?» или «Лорд-канцлер, надеюсь, королева Аккалабата пребывает в добром здравии», а действительно серьезные вопросы, требующие срочного обсуждения. Я за вас очень рад. Пожалуйте на посадку, лорд Дар-Эсиль.
        Поскольку вся эта содержательная беседа разворачивается у самого трапа когнатского космокрейсера, совершающего рейс по маршруту «Земля - Делихон - Дилайна - Когната», пожаловать на посадку - десять секунд. Развернуться и подняться на пять ступенек до шлюзовой двери. Просто поклониться этому делихонскому офицеру, сказать пару фраз, положенных по дипломатическому протоколу, повернуться и… больше никогда его не увидеть?
        С Лалой, у которой последние дни глаза постоянно были на мокром месте, и Вероник, тоже смотревшей грустно и по-матерински прижимавшей девушку к себе, Кори тепло попрощался в здании космопорта. Корто потащился с ним до самого корабля - знакомить с Ее Высочеством принцессой Дилайны. Рыжей и скудоумной. На препирательства с ней пришлось потратить последние на Делихоне минуты. Вместо того чтобы…

«А что бы ты сделал, если бы ее тут не было?  - одергивает себя Кори.  - Полез бы к делихону с объятиями и благодарностями? Приставил бы ему меч к горлу и потребовал объяснений? На перья свои посмотри. Каких тебе еще объяснений надо? Если он так сумел вычесать твои дар-эсильские крылышки, то можешь себе представить, насколько бесполезно его о чем-либо спрашивать? Хочешь еще раз почувствовать собственное бессилие? Мазохизмом заниматься не надоело?»

        - Эй, он живой?  - бодро осведомляется принцесса Маро.  - Если нет, я его не возьму. Труп будет пахнуть, и я выкину его в открытый космос. Папе придется объяснять королеве Аккалабата, что мы не ели ее лорд-канцлера. Я вообще не жру падаль.

        - Я думаю, он живой,  - Корто - сама компетентность и доброжелательность.  - Просто немного задумался. Так положено лорд-канцлеру. Иногда. Вы идите на корабль, принцесса, а то простудитесь. Я Вам через минуту пришлю размороженного лорда Дар-Эсиля. И передавайте от меня поклон Вашему батюшке. С матушкой Вашей мы свидимся в ближайшее время.

        - С радостью выполню Ваше поручение, господин,  - когда Маро вспоминает, что она принцесса Дилайны, роль исполняется безукоризненно. Она даже в мешковатых штанах из джинсовой ткани и ботинках с высокой шнуровкой ухитряется исполнить реверанс не хуже любой аккалабатской деле. Выражение мордочки у нее при этом делается торжественное.  - Рада была увидеться с Вами. Хвала королю!

        - Хвала королю!  - серьезно отвечает Корто и опускается на одно колено. Так он стоит до тех пор, пока наследная принцесса Дилайны не скрывается из поля зрения. Поднимается, отряхивает брючину. Укоризненно говорит:

        - Кори!
        От звука своего имени лорд-канцлер Аккалабата сразу возвращается в сей бренный мир. Ни разу за все эти дни, которые они проводили наедине с Корто, вычесывавшим, разглаживавшим, менявшим холодные компрессы на лбу, коловшим обезболивающее, неизвестно откуда добытое Лалой (вбежала, швырнула флаконы на стол и моментально исчезла), делихон не перешел установленную им самим границу. Лорд Дар-Эсиль… лорд-канцлер… милорд… Кори мысленно подзуживал его: ну давай же, ну когда… И вот оно прозвучало, его собственное имя, и именно с той интонацией, которой он ждал.
        Кори! Мама ждет тебя в тренировочном зале.

        - Кори! Не лезь на рожон.

        - Не буду,  - согласно кивает Кори и ждет продолжения. Ждет и знает, что его не должно быть. Тем не менее продолжение следует.

        - Не торопись улетать с Дилайны. Пробудь, сколько позволят. Это поднимет твой авторитет в глазах королевы и старших даров. Вернешься - помирись с Дар-Халемом. Но воли ему не давай. Он должен понять, что ты такой, как ты есть, нравится ему это или нет. Ты - лорд-канцлер Аккалабата. Пока это все.

        - Все?  - растерянно переспрашивает Кори. Скороговорку Корто он, конечно, слушал, но больше смотрел, стараясь сквозь затемненные стекла поймать ускользавший от него взгляд.
        Корто коротко кивает. Отступает на шаг.

        - Лорд-канцлер!

        - Офицер!
        Обмен глубокими поклонами по этикету Конфедерации. Действительно все. Но Кори не в состоянии удержаться. Разгибаясь, он кладет руки на эфесы мечей, смотрит прямо - за темные очки - и произносит торжественно и четко:

        - Хвала королеве!


* * *
        Грустная улыбка на губах Корто. Как бы невольное, но хорошо продуманное движение ладоней по направлению к бедрам - туда, где аккалабатские дары носят мечи. Вполголоса:

        - Хвала королеве!
        Корабль когнатянский, поэтому ожидать от системы кондиционирования, что она будет охлаждать воздух в помещениях, было бы неразумно. Самум местного значения. Когнатяне жары не боятся. Новым перьям это, конечно, не повредит, но все остальные части тела Кори безудержно протестуют. Так что он валяется на кровати голый и пытается сосредоточиться на проекте торгового договора с Делихоном. Буквы прыгают перед глазами, лингвотранслятор давит на лоб и действует на нервы.
        Маро вламывается, как обычно, без стука и ставит на стол чашку с какао. Кори едва успевает натянуть на себя одеяло.

        - Слууушай, а вот я все думаю…  - начинает она, располагаясь на единственном стуле.

        - Спасибо, что рассказала. По тебе и не скажешь,  - трудно не заметить, что Кори - воплощение гостеприимства.

        - Чего не скажешь?

        - Что ты «все думаешь». У тебя вид девицы, не способной к мыслительной деятельности.

        - О! Передо мной крупный специалист по девицам.

        - Мне необязательно быть крупным специалистом в этой области. Я лорд Аккалабата,  - пожимает плечами Кори, с трудом сдерживаясь, чтобы не запустить в назойливую девицу проектом договора. Маро невозмутимо цапает со спинки стула серебристый орад, обряжается по всем правилам. Пока Кори, обалдевший от такой наглости, хватает ртом воздух, рыжая голова высовывается из капюшона и вопрошает:

        - А ты целовался хоть когда-нибудь, хоть с кем-нибудь, лорд Аккалабата?

        - Когда-нибудь… с кем-нибудь. Мне не требуется. У меня будет кто-то один и на всю жизнь.

        - Когда? Лет через пятьдесят?  - Маро красуется перед зеркалом.

        - Не твое дело. И перестань подметать пол моим орадом.

        - Да брось ты, он стррррашный,  - Маро делает стррррашные глаза и еще активнее любуется на себя в зеркало.  - Мешкообразный. Бесформенный. Жуткий. У нас лорды красивее одеваются.

        - А у нас лорды одеваются так. А деле красивее. Снимай давай,  - требует Кори, ультимативно высовывая руку из-под одеяла.

        - Ой, а ты что там, голый?  - Маро даже про зеркало забывает от восторга.

        - А тебе, что, больше нечем заняться?  - Кори полон решимости изгнать посетительницу.

        - Нечем,  - радостно возвещает Маро и начинает выбираться из орада. Расстегнуть застежки ей то ли в голову не приходит, то ли лениво, поэтому «разоблачение» кончается отнюдь не грациозным падением прямо на Кори.

        - Совсем ненормальная? Больно же!
        И какого демона я ее рассматривал, вместо того чтобы включить внутреннее время и смыться? Хотя куда тут смоешься в таком виде? Ну хоть на другой конец кровати… Поздно.
        Не обращая внимания на протестующие вопли Маро, Кори, обхватив ее со спины руками, быстро расправляется с пряжками и вытряхивает нахалку - из орада и из своей постели одновременно.

        - Нужно обращаться «Ваше Высочество»,  - назидательно замечает рыжая бестия, снова вперившись в зеркало. Она выглядит вполне удовлетворенной. Хотя нет, не вполне…

        - А где твои мечи?

        - Чтооооо?!!!

        - Ну, я хочу посмотреть. Они же какие-то особенные, не такие, как у Элджи. Я слышала.

        - Слышала она…

        - Да, слышала. Ты какао не будешь?  - не дожидаясь ответа, Маро с удовольствием отхлебывает из чашки.  - Лорд Дар-Халем говорил маме, еще когда мы были на Анакоросе, что ты лучший мечник Аккалабата. Что ты умеешь не просто управлять своим внутренним временем, но захлестываешь им время чужое и… я, честно говоря, не точно запомнила, как он выразился… Соперники тонут в нем, как в водовороте? Так?
        У Кори в груди теплеет. Отчего-то приятно, что Маро «запомнила, как он выразился». И то, что он вообще так говорил про Кори, пусть даже этим землянкам, тоже приятно.

        - Он безумно тобой гордится,  - докладывает Маро вглубь чашки с какао.  - Гордился. Пока ты не сделал что-то ужасное. О чем я знать не хочу.

        - А он не сказал тебе, что я сделал это ужасное, потому что он отказался? Отказался, хотя знал, что королева заставит меня?!! И даже не предупредил!  - взрывается Кори.

        - Нет, не сказал. Точнее, с мамой они долго это обсуждали, а мне тогда было неинтересно. Прости. Но мама говорит…  - Маро делает паузу, словно ожидая очередного всплеска, но свое «Я не желаю знать, что говорит твоя мама» Кори вслух не произносит, поэтому она продолжает:

        - Мама говорит, что Халемы - единственные на Аккалабате, у кого есть эти самые…  - она туманно разводит руками.

        - Мышечные рефлексы для любого вида оружия?

        - Нет, это в голове,  - неуверенно сообщает Маро. Она впервые за все время разговора находится в некотором замешательстве.

        - Что-то связанное с концентрацией?  - подсказывает Кори.

        - Нет, это не для фехтования. А вообще для жизни.

        - Полезное?

        - Вредное. Наверное. Мама говорит, что на Дилайне этого нет, и в том вся беда. Ты не знаешь?

        - А я - Дар-Эсиль. У меня этого и не должно быть.

        - А что у тебя есть?

        - Ну, если ты имеешь в виду какие-то качества, то… предусмотрительность,  - после того, что случилось на Делихоне, Кори еще долго будет смущаться, произнося традиционную формулу.  - Семейная предусмотрительность Дар-Эсилей.

        - О! Вспомнила,  - восклицает Маро.  - Когда ты сказал про предусмотрительность. Моральные принципы. Они же устои. У Дар-Халемов есть моральные принципы. Как у землян. Или у верийцев. А у Дар-Эсилей - предусмотрительность и беспринципность. Как у нас, на Дилайне. Поэтому мама сказала, что Хьелль правильно отказался. Он бы переживал потом, если бы сделал это… ужасное. А тебе все равно, ты Дар-Эсиль. И не будешь страдать угрызениями совести. Но он не должен тебя осуждать. Так она сказала. Потому что ты «абсолютно средневековый феодал», как выражался твой отец. И для тебя естественно согласиться, а не отказаться.
        Думаю, мама была права. У тебя действительно нет моральных устоев: ради тебя принцесса Дилайны все вспомнила, а ты даже не поддерживаешь разговор. Мне уйти, что ли?  - уточняет Маро голосом межпланетного агрессора.

        - Извини, мне поработать надо,  - серьезно оправдывается Кори.  - Ваше Высочество.

        - Поработать?  - округляет глаза Маро.  - Ты же лорд, лорды не работают.

        - Ну, у меня бумаги, понимаешь, государственные документы. Надо их разбирать, отвечать, принимать решения.

        - Например?

        - Тебе это не интересно.

        - И все-таки. Я принцесса Дилайны. Я желаю знать, какие могут быть государственные дела у нашего подшефного Аккалабата.

        - Ну вот, например,  - Кори вытягивает из толстой кожаной папки первую попавшуюся бумагу. Государственных тайн там нет, так что любая сгодится, чтобы удовлетворить настырное любопытство наследной принцесски.

        - Спор о границах между дариатами. Это запутанное дело: нужно отрыть в архиве старые карты, посмотреть, чьи это исконно земли, поднять акты о купле-продаже…

        - А что, кроме тебя, этому заняться некому?

        - Это моя работа,  - твердо отвечает Кори.

        - Скууучно,  - тянет Маро.  - Я думала, у вас придворные интриги какие-нибудь, как у нас, подковерные игры, кинжалы в спину, или там… цветные дюны Хуны неравномерно светятся, подвески не звенят в пещерах. Но это серьезное - тут только папа справляется.

        - И что, если они неравномерно светятся? Вам что с того? Солнце тоже неравномерно светит - днем, но не ночью.

        - Ты с ума сошел? Мы же все умрем, если они погаснут или в их свечении нарушится хаотическое равновесие. Не знаю пока, что это такое. Папа говорит. А подвески - это вообще очень важно. Они уничтожают упорядоченность. Если перестанут звучать, мы не сможем превращаться - и всем хана. Есть еще цветущие подземелья Бенигма, но это ты вообще не поймешь. А что у тебя еще?

        - Турнир. Детский,  - Кори вытягивает из папки вторую бумажку.  - Это приятные заботы. Составить список участников, потом подкорректировать результаты жеребьевки…

        - Сфальсифицировать,  - уточняет Маро.

        - Типа того,  - соглашается Кори.  - Иначе неинтересно.

        - Да, турнир - идея хорошая. Это мне нравится,  - царственно разрешает Маро.  - Что еще?

        - Тебе не интересно.
        Маро самолично уцепляется рукой за кончик бумажки, высовывающийся из папки, и тянет. Кори не сопротивляется.

        - Торговый договор между… Сейчас умру от скуки. Погоди-ка, сколько тебе лет?

        - Пятнадцать исполнилось.

        - Когда?

        - Вчера.

        - Ой, а мы не отметили. Это же совершеннолетие. Ты почему не сказал? У меня и подарка нет.

        - На Аккалабате отмечу,  - отмахивается Кори.  - Отдай договор. Там править надо.
        Маро становится его невыносимо жалко. Он совсем не такой, как рассказывал Элджи. Ну почему в пятнадцать лет человек должен заниматься такими скучностями?


* * *

        - Папа, это Кори Дар-Эсиль, лорд-канцлер Аккалабата.

        - Ваше Величество.

        - Встань, лорд Дар-Эсиль. Давно хотел посмотреть на младшего брата Элджи собственными глазами. На кого ж ты похож? Сид или Хьелль?

        - На Хьелля, конечно же,  - встревает Маро.

        - Не сказал бы. Масть темная, а ресницы смотри какие - километровые, как у Сида. Походочка Хьеллева: перед нами, дочь моя, второй меч Аккалабата. А общая стать - вылитый Сид. Особенно в серебристом ораде. В общем, рад тебя видеть, малыш. Отдыхай, развлекайся, как можешь. Раньше чем через неделю я тебя домой не отпущу.
        Встретив умоляющий взгляд Кори, властелин Дилайны строго грозит ему пальцем:

        - Даже не думай об этом.


* * *
        Кори сидит у подножия трона владыки Дилайны. Глаза слезятся от необычного освещения, но он старается все запомнить. Чарующей красоты музыку, водопадом сбегающую в зал со стен, колонн, арочных перекрытий, бушующую во внешнем пространстве и переполняющую душу. Безмерной сложности танцы, в которых среди замысловатых шагов и поворотов вдруг исчезает то один, то другой из партнеров и появляется совсем в другом конце зала, где к нему тут же присоединяется другой - и не обязательно на полу, полтанца с тем же успехом может происходить и в воздухе. Искрящуюся мозаику пола, плавно перетекающего в постоянно изменяющийся рисунок стен, и плавающую конфигурацию потолка, за которой невозможно уследить, так текуча она и переливчата, так естественно проходят сквозь нее человеческие фигуры, так органично сливается она с глубиной неба и перспективой пылающего всеми красками осени сада.
        Маро возникает сзади, закрывает ему глаза руками, приказывает:

        - Лорд Кори, пригласите меня на танец.

        - Я не умею, простите меня, Ваше Высочество.

        - Ну, не на наш танец, конечно же, а на такой… я специально заказала аккалабатский. Древний, общий у нас с вами. Давай же, пригласи.

        - Я никакой не умею, принцесса. Я хороший мечник, а в танцах - дуб дубом. Вот если бы здесь был мой брат Медео…

        - Мне не нужен твой брат Медео. Я хочу потанцевать с тобоооой,  - ноет Маро.

        - Маро, не клянчись,  - возвещает из красочной ряби зеленоватая морда с выступающими клыками.

        - Ой, пап, ты где? Ты в таком виде по саду разгуливаешь? Я сейчас к тебе приду.

        - Нет, я в Хуне. У меня уши болят от этой музыки. Предпочитаю земную, попроще. А тебе клыки мои нравятся?

        - Ой, а я-то думаю, что не так? Нет, не нравятся. Кори, а тебе его клыки нравятся?
        - вежливо спрашивает Маро. Звучит это как «Не хотите ли еще чаю?»

        - Не знаю, не уверен. А для чего они нужны?

        - Я еще не пробовал,  - признается лорд Тон.  - Сейчас нырну и попытаюсь кого-то поймать. Маро, притащить тебе рыбину?

        - Ты рыбу любишь?  - осведомляется Маро у Кори.

        - В общем, не очень. Предпочитаю мясо. Но, если надо, могу съесть рыбу.

        - А я люблю, особенно когда я в демоническом конформе. Пап, поймай мне такую - толстохвостую, с белой чешуей. Без названия. И перекинь сюда сразу же. Я сейчас тоже превращусь и пойду покатаю Кори по саду. А клыки все-таки убери, если они тебе не требуются функционально. Неорганично выглядят.
        Клыки исчезают. На демонической морде вырастают оленьи рога.

        - А так?  - ухмыляется конформ.

        - Так даааа, круто,  - в тон ему отвечает Маро.  - Только сделай их ярко-оранжевыми, и чтобы на концах висели электрические лампочки. Или…  - она делает вид, что задумывается, и победоносно заканчивает.  - Презервативы.
        Демоническая морда, давясь от хохота, втягивает рога:

        - Все. Ушел за рыбой. Неприличная девочка.
        Маро тянет Кори за руку.

        - Пойдем покатаемся. Сначала ты на мне, потом я на тебе.

        - Это как?

        - Ну, я превращусь в некрупное. Ты сможешь сесть, как на лошади. Сначала по земле проедемся - я быстро не побегу, чтобы ты не свалился, потом полетаем чуть-чуть. А потом я обратно превращусь и ты меня обнимешь, а я тебя обхвачу за плечи, и мы полетаем на твоих крыльях. Это приказ,  - жалобно прибавляет она.
        Зеленые глазищи, которые уже давно не кажутся Кори мерзкими, доверчиво хлопают в сантиметре от его носа. Кори неожиданно сам для себя прикасается губами к веснушчатой коже где-то между ухом и подбородком. Удар током, как от электрического ската.

        - Дурак. Не буду с тобой кататься,  - совершенно серьезно заявляет стоящее рядом с ним небольшое демоническое создание. Кори не успевает ничего ответить, как оно уже удаляется, обиженно хлопая ушами, похожими на слоновьи, и яростно подметая пол кончиком хвоста. Крайне симпатичного хвоста, надо сказать.
        Кори устало приваливается к случайно оказавшейся рядом колонне. «Бежать надо отсюда, и чем скорее, тем лучше»,  - безрадостно думает он.


* * *

        - Медео!

        - Чего тебе?

        - Научи меня танцевать.
        Если бы я сейчас у него на глазах превратился в белую курицу, он бы и то так не остолбенел. Но тем не менее это - Медео.

        - Хи-хи-хи! Ха-ха-ха! Я умиииирааааю! Кори, ты что, вот так решил избавиться от своего младшего брата? Это нехорошо, Чахи меня побери! Или королева тебе приказала? Иди, говорит, убей Медео - пусть сдохнет от смеха… Ха… ха…
        Ну что ты с ним будешь делать, если не вынуть меч и не…

        - Это-то зачем?  - серьезнеет Медео, аккуратно отводя острый клинок от горла.  - Чему тебя научить? Чему-нибудь простенькому для начала?
        Кори упрямо трясет головой.

        - Пойдем.
        Медео таращит глаза: он впервые допущен в святая святых лорд-канцлера - кабинет, где стоит единственный на Аккалабате компьютер с межпланетным коммуникатором.
        Кори молча пододвигает брату кресло, жестом приглашает садиться, включает компьютер.

        - Вот это. Чтобы тебе было известно - это придворные танцы Дилайны.
        Медео, вглядевшись в запись, только присвистывает.

        - Братик, а других танцев у тебя нет? Красиво до онемения, но на порядок сложнее, чем наши тарам-пам-пам. А ты и их-то не можешь выучить.

        - Медео, от этого зависят наши отношения с Дилайной.

        - Не можешь представить, до какой степени мне на них наплевать. Не трать время, а?
        С этими словами Медео встает со стула и, насвистывая только что прозвучавший мотивчик, направляется к двери. Фиолетовый орад вздымается и опадает на каждом шагу, как шелковые полотнища в подземельях Бенигма. Кори говорит ему в спину:

        - Медео, мне очень нужно. Лично мне.

        - У тебя есть что-то личное?

        - Нет. Но…  - Кори действительно не знает, как продолжить.

        - А все еще говорят, что я сумасшедший,  - Медео грациозно поворачивается на каблуках, пританцовывая, возвращается обратно и заглядывает Кори в глаза.  - И как же ее зовут?

        - Медео, иди к демону Чахи.
        Кори чувствует, как брат крепко обнимает рукой его плечи, чуть-чуть отталкивает назад, вторую руку кладет чуть ниже талии. Прямо над ухом раздается:

        - Ничего не делай сам. Я буду вести, а ты подчиняйся. Пока, извини, ты за деле. Попробуем хотя бы закрепить ритм в твоей дубовой башке. Я буду считать. С правой ноги - поехали.

        - Ты уже запомнил?  - изумленно-счастливо спрашивает Кори, ощущая, как уверенно ведут его от первой ко второй фигуре.

        - Разумеется,  - Медео еле сдерживает смех.  - Если бы ты столько же, сколько я, валялся по сеновалам и другим непотребным местам нашей столицы, ты бы знал… Это танец урожая, который пляшут итано, просто в несколько более аристократической обработке. Почему его перестали танцевать наши предки - непонятно, а у итано остался. Я сразу узнал, как только увидел. Раз-два-три-четыре, раз-два-три, раз… и я тебя подброшу, перевернусь и поймаааа…

        - Извини.
        Медео потирает ушибленную переносицу.

        - Ноги поджать слабо было, Ваше лордство?

        - Ты не гово…

        - А самому догадаться? Ладно, давай сначала. И запусти немножечко внутреннее время
        - поможет.

        - Ага, хорошо.


        Тон, Его Величество властелин Дилайны

        - Маро, ты влюблена,  - когтистая лапа любовно поглаживает пушистый загривок.

        - Папа, я не…

        - Моя девочка влюблена,  - с утробным мурлыканьем более крупная тварь переворачивается на спину и начинает ерзать по песку, выставив все лапы вверх.  - Попробуй-ка так, я обожаю…

        - Я. Не. Влюблена,  - меньший демонический конформ запрыгивает на живот большему, барабанит конечностями, втянув когти.
        На заднем плане переливаются разноцветные дюны.
        Глава III. Чума, язва и бич Аккалабата

        Эрл Дар-Пассер

        - Отец, можно вопрос?
        Глава клана Пассеров недовольно останавливается на пороге. Он зашел на минутку, проверить, не началось ли у Эрла альцедо: слуги доложили, что тот уже вторые сутки отказывается от еды и сидит нахохлившись в углу кровати, не поднимая головы на их оклики и обращения. Пробежавшись ладонями по крыльям сына и приложив на мгновение руку ко лбу, старший дар убедился, что тревога ложная, и времени даром терять был не намерен. Политическая ситуация складывалась так, что лишняя минута отсутствия во дворце могла обернуться потерей возможности вообще во дворце появляться.

        - Чего тебе?  - лорд Дар-Пассер даже не старается, чтобы голос звучал мягко. Этому бестолковому уже несколько раз «случайно» оставляли кинжал на тумбочке у изголовья. Окна вообще не закрывают: может, дойдет до него когда-нибудь во время альцедо, что нужно с собой сделать. Не доходит. Бесполезный, бесплодный червяк тоже цепляется за жизнь.

        - Я хотел спросить…  - Эрл останавливается в нерешительности, и это еще больше разъяряет лорда Пассера. Он никак не может выкинуть из головы воспоминания о том, каким был его сын до той роковой, нелепой стычки с Кори.

        - Да спрашивай уже! Спрашивай! Спрашивай!  - рявкает он так, что самому на мгновение становится стыдно. Но только на одно мгновение, пока он, развернувшись, не натыкается на слепой, устремленный в пространство взгляд Эрла. Бесполезный червяк!
        Эрл сглатывает слюну.

        - Как сейчас выглядит Медео?

        - Шикарно,  - выплевывает лорд Дар-Пассер.  - Пьет в свои шестнадцать лет, как лошадь, ходит нечесаный, как лошадиный хвост, и в драном ораде. А иначе был бы первым красавцем Аккалабата. Скоро у Дар-Халема будет такой же драный орад: Дар-Умбры и прочая сволочь обдергают ему все полы, пытаясь подпихнуть своих деток в дойе Медео.
        Эрл вздрагивает. Пару дней назад, взволнованный тем, что Медео уже неделю не ночевал у него в комнате, он сам спустился к ужину. Он знал, что такая самодеятельность не одобряется, но дежуривший тем вечером тейо к нему благоволил, поэтому помог причесаться и одеться как полагается и преодолеть все препятствия по дороге к столовой. Эрл даже нашел в себе силы проигнорировать недовольное шевеление за столом, сигнализировавшее о том, что домашние заметили его появление, тихо поздоровался с матерью и опустился на стул рядом с ней.
        Леди Дар-Пассер продолжала любить сына, несмотря на рухнувшие вместе с его слепотой надежды: она то незаметно поглаживала его по спине под крыльями, то, аккуратно обхватив его руку пальцами, нацепляла на вилку кусочек, который он безуспешно возил по тарелке. Эрлу было все равно, он ел автоматически, он не за этим сюда пришел. Прямо спрашивать не решался, но слушал во все уши. И за звоном бокалов и стуком ножей и вилок ему удалось различить перемежающийся мерзким хихиканьем рассказ братца Бико о новых похождениях шайки Медео.
        Дар-Эсиль младший вкупе со своими прихлебателями, такими же оторвами, как и он,
«учил летать» семилетнего Дар-Умбру, а именно запускал его с крепостной стены Хаяроса. Вниз головой. В ораде. Типа проверял, успеет ли малыш развязать тесемки и расправить крылья. Мальчишка, естественно, совершенно обалдел от страха и раз за разом «не успевал». Медео ловил его изящным пируэтом у самой земли под восторженный рев зрителей. «Полных идиотов»,  - заключил Бико, хотя было очевидно, что и сам он с удовольствием досидел до конца представления. В конце шоу Медео, широкая душа, расцеловал ошалевшего малыша в обе щеки, обозвал его «милым» и насыпал полный карман всяческих вкусностей, реквизированных из соседней кондитерской лавки.

«Дар-Умбры с него шкуру спустят»,  - радостно произнес кто-то. Но тут застольный шум перекрыл голос старшего Дар-Пассера: «Не спустят. Они теперь на задних лапках прыгают перед Халемом. Бьюсь об заклад, малыш, поучившийся летать со стены, ходит у них в именинниках. Еще бы! На него обратил внимание сам Медео».
        Разгоревшийся вслед за этим спор Эрл постарался не слушать. Прижался немножечко к маме и грелся об ее теплое плечо, пока не почувствовал руку отца, отодвигающую ее от него. Мать все-таки настояла, и ей было позволено проводить его до дверей. Внутрь она не заходила никогда. Деле не входят в спальни совершеннолетних даров, даже своих сыновей. Даже совершенно слепых сыновей.

        - Что ты еще хочешь знать, Эрл?

        - Ты не рассказал мне. Я спросил, как выглядит Медео. Не хорошо или плохо, а как. Он высокий? На кого он похож?

        - Он похож на Хьелля Дар-Халема в молодости. Больше, чем кто-либо другой из этой семейки. Хотя тебе это ничего не говорит. Нос у него скорее крючком, чем с горбинкой. Ходит ссутулившись, так же, как все Дар-Халемы, бледный, пальцы как паучьи лапы - длинные, суставчатые… Как фехтовальщик он Кори и в подметки не годится, но на других его внутреннего времени более чем хватает. Может особо не напрягаться. Это все, что я могу тебе рассказать. Доволен?

        - Да, спасибо.

        - Что-то еще?

        - Оставь мне кинжал.

        - Чтооо?

        - Кинжал. Вы же клали мне раньше, несколько раз. Чтобы я… это самое…

        - Эрл! Эти вещи не обсуждают.

        - Вот и не надо. Просто оставь мне кинжал. Положи на тумбочку. Я нащупаю.


        Медео Дар-Эсиль
        Хорошо, что кинжал лежал рядом на полу. Я от ужаса даже на смог мечи вытащить: пальцы запутались в ораде. Рассказать кому - не поверят. А кинжал схватил и полоснул по веревке. А потом срывал с шеи кожаный жгут, растирал немеющими - то ли от напряжения, то ли опять же от страха - пальцами. Звал на помощь, орал как резаный: мне было все равно, что они меня здесь найдут, мне нужно было, чтобы его спасли.
        Лицо, которое было у лорда Пассера, когда они влетели в комнату, я никогда не забуду. Но оторвать меня от него не смогли, а прогнать побоялись. Видно, Кори и… то, что сейчас проживает в Эсильском замке… набрали большую силу при дворе. Один, да еще в таком состоянии, я бы с семейством Пассеров не справился. Ну и, конечно, они ошалели от того, что Эрл пытался повеситься. Кинжал, как я понял, был оставлен специально. Этот кретин уронил его на пол, потом задел ногой и не смог уже нащупать… а отступать он не привык, святая Лулулла благослови многосложное устройство занавесей в доме Пассеров! Как он сумел отвязать вслепую и шнур с всклокоченными помпонами, и кожаную прокладку, защищающую шторы от истирания, ума не приложу. Да перестань ты дергаться, скотина бесчувственная, лежи уже смирно - дай отдышаться и собраться с мыслями!

        - Медео…

        - Эрл, помолчи!

        - Медео!

        - Заткнись, придурок.

        - Кто разрешил тебе брать мой кинжал?

        - Кто разрешил тебе распоряжаться моей жизнью?

        - Чееем?

        - Моей жизнью, урод бестолковый. На твою мне наплевать. Вешайся. Прыгай из окна во время альцедо. Режь себе вены кинжалом. Только перед этим, будь добр, сделай так, чтобы мне это стало все равно. Чтобы я мог жить без тебя. И делай с собой что захочешь. А до тех пор - не смей. Ты меня понял?
        Программный доклад в исполнении потомственного лорд-канцлера Медео Дар-Эсиля. Одуреть, как красноречиво. Отец бы меня здорово за такое выдрал. Плевать! На все наплевать, на всех! И на то, что эти глаза всегда смотрят мимо меня, хотя и в моем направлении, и на спутанные, грязные волосы плевать, и на неловкие пальцы, из-за которых я вою, как последний волчара в Халемских холмах, во время каждого альцедо!

        - Медео…

        - Не слышу! Ты. Меня. Понял?
        Это даже не хриплый шепот, это шевеление губ. Я не умею слушать пальцами, дурачок, оставь в покое мои мозоли, честно заработанные в пьяных уличных драках, не надо их целовать - там черная кайма грязи под ногтями, за которую отец меня бы четвертовал. Можно подумать, что я когда-нибудь делаю что-то, не заслуживающее наказания!

        - Отвечать! Громче!

        - Я понял, Медео.

        - Так-то лучше. Слепая. Тупая. Подземельная. Крыса,  - с чувством говорит Медео и вжимается лицом в ложбинку между черными крыльями, прижимается носом к давно не стиранной безрукавке и издает такой звук, от которого Эрлу становится стыдно и страшно.

        - Не оставляй меня, слышишь? Я свихнусь без тебя тут. Один.

        - Я тебя не оставлю. Никогда. Но ведь не только мы это решаем.

        - С чего ты взял?
        Эрл нащупывает у себя на животе судорожно сжатые кисти Медео, разводит их, легонько нажав, пытается развернуть его к себе. Тот сопротивляется, прячет лицо у Эрла в районе уха, шее становится горячо и мокро.

        - Медео, ты плачь нормально, не стесняйся, пожалуйста. Я все равно не вижу. А когда ты пытаешься спрятаться вот так вот - на мне, то, наоборот,  - чувствую.

        - А если не на тебе?

        - А на ком еще?  - неожиданно холодно, отстраняясь, спрашивает Эрл.
        И тут же оттаивает от искреннего недоумения и обиды в голосе Медео:

        - То есть как? Зачем на ком-то еще? Никто еще нам не нужен. Я просто хотел сказать, что… ты же все равно знаешь, что со мной происходит, даже когда не дотрагиваешься.
        Эрл внезапно решается.

        - Медео, ты хоть понимаешь, кто ты такой? Какая пропасть сейчас между нами? Ты младший брат лорд-канцлера Аккалабата, сын верховного маршала Дар-Халема. Еще и Элджи явился к нам в ранге полномочного посла властелина Дилайны. Я ведь помню, что здесь творилось в доме, когда позиции Дар-Эсилей при дворе покачнулись. Какое оживление, какое предвкушение вашей опалы здесь царило! И вдруг - тишина. Только шепот по углам: о том, что Кори, несмотря на молодость, первый за несколько сотен лет лорд-канцлер Аккалабата, владеющий вдобавок к вашей семейной изворотливости…

        - Предусмотрительности,  - механически поправляет Медео.

        - Хорошо… Вдобавок ко всем незаурядным умственным способностям и придворному чутью Дар-Эсилей, владеющий внутренним временем и прочими уникальными качествами даров Халема. Не морщись, у тебя это тоже есть.
        Чуткие пальцы Эрла лежат на лице у Медео, и обманывать бесполезно. Можно только сердиться.

        - Если сейчас ты еще заведешь речь о…

        - Заведу,  - кивает Эрл.  - Обязательно заведу. Лорд Дар-Халем не просто вернулся, Медео. Судя по разговорам у нас за столом, которые мне изредка приходится слышать, это было триумфальное возвращение. Обласканный королевой, принятый своими прежними друзьями, в очередной раз усмиривший Виридис, непобедимый, как и положено Дар-Халему…

        - А кто пробовал?  - в очередной раз перебивает Медео. Он прекрасно знает: тем, что его голова по-прежнему крепко сидит на плечах, он в равной степени обязан преду… нет, в его случае, пожалуй, именно изворотливости, унаследованной от отца, и ювелирной технике владения мечами, помноженной на вызывающую восторженную зависть у окружающих способность контролировать свое внутреннее время. Но в то же время Медео осознает и свою ограниченность: он никогда не будет таким, как Кори. Отсюда вопрос, постоянно тревожащий его скептический ум: Дар-Халем, конечно, живая легенда, но так ли он хорош, как его представляют? Медео выстраивает в голове витиеватое ругательство: убедить себя, что ему все равно, насколько это существо соответствует тем рассказам о нем, которые приходится волей-неволей слышать в
«Четырех чалах» или «У старого крысолова», что-то не получается. Тем не менее, он упорствует:

        - Эрл, а тебе не кажется, что все это старые сказки? Кто-нибудь пытался напасть на этого… нашего верховного маршала и реально проверить, каков он в деле?

        - Мой отец,  - коротко отвечает Эрл.  - Бико и пара наших кузенов.
        Холодные пальцы, поглаживающие виски Медео, на мгновение напрягаются.

        - Расскажи,  - требует Медео. Не может быть, чтобы он, собирающий все слухи и сплетни, как лошадиный хвост репейник, этого не знал!

        - Я мало слышал,  - признается Эрл.  - Просто они решили попробовать. Когда он возвращался в Виридис после доклада у королевы. Они напали на него ночью… знаешь, там, где кончаются наши земли и начинается дариат Фалько, есть такие пещеры в меловых горах.

        - Знаю,  - сглатывает Медео. Если бы он хотел тихо и без церемоний отрезать кому-нибудь голову по дороге из Хаяроса в южные земли, лучшего места он бы не нашел.

        - Ну, и свалились они на него как снег на голову. Он пожал плечами, спросил:
«Дар-Пассер, ты что?» (отец просто трясся потом, вспоминая этот вопрос)  - вынул мечи и моментально продырявил кузенов в жизненно важных местах. Оба скончались на месте. Братцу Бико он аккуратненько подрезал сухожилие на ноге и распорол какую-то вену. Лужи крови, но с жизнью совместимо. У отца просто выбил мечи, приставил клинок к горлу и заставил поклясться, что тот «впредь не будет таким идиотом и постарается вспомнить то время, когда они плечом к плечу…» Дальше отец - я от него это слышал - рассказывать не стал, обозвал это все гребаным дар-халемским великодушием.

        - Но поклялся…  - Медео не может сдержать довольной улыбки.
        Пальцы Эрла вздрагивают, он недовольно сдвигает брови.

        - А что ты хотел? Бико истекал кровью. Его нужно было срочно доставить в замок - время шло на минуты. В общем, на следующий день отец приказал десятку наших лучших парней отправиться в Виридис и попросить Дар-Халема принять их под командование. Тот прислал письмо с благодарностью. Ребята вернулись крайне довольные, сказали, что лучшего командира у них не было никогда, втихую даже недоумевали, откуда наши межклановые неурядицы. С тех пор вопрос лояльности не поднимался. Странно, что ты не в курсе.

        - Вовсе не странно.
        Медео чувствует, что у него затекли крылья: Эрл не замечает, что неловко прижимает его к спинке кровати.

        - Эрл, давай развернемся, неудобно так.

        - Извини,  - Эрл моментально убирает ладони от лица Медео, поспешно отодвигается, подтягивая под себя ноги, и чуть не грохается с края кровати. Медео хватает его рукой за плечо, но сам теряет равновесие и валится следом. Кровать высокая, вытащенная, очевидно, из какого-нибудь древнего чулана, поэтому падение ощутимо, тем более что Эрл инстинктивно, пытаясь удержаться, дергает левым крылом, мышцы в котором не совсем атрофировались. Медео закусывает губу: удар острыми рулевыми перьями по лицу довольно чувствителен, но если Эрл догадается, будет только хуже.
        Любое свое неудачное движение щеткой, когда у Медео альцедо, Эрл воспринимает как жизненную трагедию. К этому оба привыкли с детства, и поделать ничего нельзя: малыш Медео очень рано обнаружил, что на любой его жалобный писк, оставлявший совершенно индифферентными старших братьев, Эрл Дар-Пассер несся как оглашенный, с угрожающим выражением лица, обращенным к тому, кто этот писк вызвал. Если же причиной доводилось быть самому Эрлу, вид у него становился самый что ни на есть покаянный и, не вымолив у крошки Медео прощения, выпускать его из рук Эрл категорически отказывался.
        После неудачного поединка с Кори получилось то же самое. Медео явился в тиши ночной навестить Эрла и разревелся, увидев, в каком тот состоянии, в результате чего Эрлу пришлось забыть о собственной боли и заняться утешением своего маленького друга. Это его и спасло: даже роковой диагноз он слушал вполуха, невпопад отвечая на вопросы врача и не реагируя на плачущую мать - ему нужно было скорее освободиться, в комнате уже несколько часов в голос рыдал Медео, все подслушавший и подсмотревший, но не способный выдавить из себя ни слова.
        Теперь, когда Медео стал старше, удар крылом по лицу наотмашь - не повод издавать звуки. А вот собственное крыло, застрявшее в прутьях кровати и вывернутое наизнанку, когда при падении ты налегаешь на него всем своим весом,  - это уже серьезно.

        - Святая Лулулла!  - выдыхает Медео.

        - Что? Что с тобой?  - Эрл встревожено ощупывает его, быстро пробегает пальцами по грудной клетке, животу, бедрам (Медео закрывает глаза и перестает дышать), возвращается на плечи, спускается к запястьям.

        - Медео, что я тебе сделал?!!  - голос у Эрла срывается от нежности и отчаяния.

        - Ты уронил меня с кровати,  - грубее, чем надо бы, отвечает Медео, делает глубокий вдох и на выдохе резко выдергивает крыло из кроватной решетки.  - И перестань меня лапать, я не деле.
        Я когда-нибудь научусь сначала думать, а потом говорить? Кровь ударяет Медео в лицо, когда он видит, как испуганно Эрл отрывает от него свои руки, прижимает их к груди, сам вжимается в пол, словно хочет оказаться подальше от Медео. Ресницы виновато вздрагивают, губы шепчут:

        - Прости, прости, извини, пожалуйста. Я не хотел. Медео, я никогда… это…
        Медео молча смотрит на него сверху вниз. На длинные темные волосы, разметавшиеся по полу, на вывернутые мертвые крылья, на которых он распростерт так, как не смог бы лежать на своих, пронизанных живой мышечной тканью, ни один дар Аккалабата (Эрлу все равно, он не чувствует), на невидящие зрачки, пытающиеся найти в окружающей его многолетней тьме то место, где стоит Медео.

        - Медео?  - в голосе Эрла паника.  - Ты здесь?
        Иногда у Эрла бывают такие моменты: ему кажется, что вслед за зрением он утратил и слух. Медео уже не раз приходилось лечить его от страха потерять и этот канал связи с окружающим миром - успокаивать, уговаривать. Но в этот раз он не трогается с места, даже не шевелит крыльями, чтобы их шорохом разубедить Эрла.

        - Медео?!!
        Эрл вскидывает руки над головой, хватает ими воздух. Медео присаживается рядом на корточки, спрашивает очень серьезно:

        - Эрл, ты знаешь, что про меня говорят? Что для меня нет ничего святого? Что я мразь и подонок?
        Эрл облегченно вздыхает.

        - Ты здесь.

        - Эрл, ты знаешь, что я такое?

        - Да знаю я…

        - Ну, тогда ладно,  - Медео прижимает одной рукой заведенные за голову ладони Эрла к полу, второй - аккуратно расстегивает безрукавку.  - Тогда для тебя не будет неожиданностью то, что мы сейчас сделаем.


        Лисс Ковальская
        Единственный существенный недостаток Аккалабата - это непомерно высокие требования, предъявляемые здесь к внешнему виду прекрасной деле. Лисс Ковальская с удовольствием показала себе в зеркале язык. В таких светлых волосах, как у нее, седину будет видно еще не скоро, а крошечные морщинки, разбегающиеся из уголков глаз, Хьелль Дар-Халем не замечает. Но ходить по утрам в теплом велюровом халате до пят или ездить на лошади в кроссовках и джинсах - это превыше его понимания, это вне его разумения, и, если уж Ваш муж - главнокомандующий и верховный дар Империи, будьте добры, госпожа Ковальская, будьте добры…
        Лисс зевнула, отошла от зеркала, натянула через голову светло-лиловую амазонку и, нагнувшись над кроватью, провела тыльной стороной ладони по щеке мужа. Лорд Дар-Халем прореагировал молниеносно: перевернулся, сгреб ее, завернул в клубок одеяла, радостно воззрился сверху.

        - Доброе утро, миледи!

        - Доброе утро, милорд!  - Лисс с чувством выплюнула изо рта прядь волос.  - Выпусти меня сейчас же! Жарко, и вообще у меня после вчерашнего все болит.

        - А я тебе говорил,  - Хьелль разжал объятия, давая ей возможность выкарабкаться из-под одеяла.  - На наших лошадях деле должна сидеть боком, а не по-мужски, свесив ноги на разные стороны. Потому что в амазонке. То, что ты пытаешься ездить на лошади в брюках, ей непонятно. Она не понимает, что ты есть прекрасная деле и тебя надо возить чинно и аккуратно. Думает, что на нее взгромоздился какой-то неловкий тейо, вот и волочет тебя через пни и канавы напропалую. В результате - отбитая… ммм…

        - Попа.  - Лисс улыбнулась: никаким Анакоросом не заставишь аккалабатского дара называть вещи своими именами.  - И лошадь, конечно, да, все знает и понимает. Одна я у тебя дурочка.

        - Нууу…  - лорд Дар-Халем низко склонился над женой, накрутил себе на нос прядь ее белокурых волос.
        Осторожный стук в дверь прервал их объятие.

        - Что там, Тургун?
        Лисс всегда поражала способность мужа по звуку шагов, по стуку в дверь, по шороху отодвигаемой портьеры угадывать, кто идет. Как-то она спросила его об этом. «Я хочу жить»,  - был ответ.

        - К вам лорд Дар-Пассер,  - послышалось из-за двери.  - И, осмелюсь заметить, в чрезвычайно разгневанном состоянии.
        Подобная куртуазность выражений от тейо Тургуна - само по себе явление исключительное и объясняющееся отнюдь не присутвием деле в спальне у господина. Обычно он бы сказал «… злобный, как демон Чахи». Лисс вопросительно посмотрела на мужа:

        - Это что-то связанное с исчезновением Медео и Эрла?
        Вчера принесли короткую записку от Кори, в которой он сообщал, что четвертый день нигде не может найти брата, как сквозь землю провалившегося и прихватившего с собой, согласно обвинениям верховного дара Пассера, его немощного сына Эрла. «Не то чтобы я их очень искал»,  - гласила последняя фраза. Лорд Дар-Халем усмехнулся и сунул записку под канделябр на камине. Но Лисс заметила, что на лбу мужа пролегли сумеречные тени.

        - Лисс, сейчас десять часов утра. Войны нет. В Виридисе тихо. Покою Империи ничто не угрожает. Потревожить в такое время верховного маршала Аккалабата можно только по очень срочному личному делу. Так что суди сама,  - чеканя эти слова, лорд Дар-Халем быстро набрасывал на себя одежду. Лисс привстала на краешке кровати, чтобы завязать ему орад. Он чмокнул ее в нос, дошел до двери, вернулся, сказал поспешно:

        - Знаешь, если ты быстро приведешь себя в порядок - особенно волосы, можешь послушать. Тургун тебя проводит.
        Не прошло и двух минут после ухода мужа, как Лисс, причесанная со всей доступной ей аккуратностью, выкатилась в коридор. Тейо Тургун низко поклонился, вздохнул: земная женщина никогда не научится укладывать волосы, а дорогущие гребни из прозрачного умбрена, которые лорд Дар-Халем заказал супруге специально к ее приезду, выглядят на ней как парадная упряжь из кожевенных мастерских Дар-Кауда на ямбренской корове. Но мальчику нравится. Он заслужил. После того горя, которое принесла ему смерть Сида, он имел право снова быть счастливым. Пусть даже с этой далеко не прекрасной деле. По крайней мере, она умеет его чесать.
        Это открытие, сделанное Тургуном, когда две недели назад у Хьелля началось альцедо, было неожиданным и полностью примирило старого оруженосца с Лисс. Он, конечно, сперва не поверил и даже зашел тихонько в комнату к господину, когда тот был один. «Чего тебе, Тургун?  - шевельнул головой Хьелль, увидев в руках своего верного тейо набор для альцедо.  - Она делает все как надо». Но Тургун не отступил:
«Могу я проверить, мой господин? Ваша сила принадлежит не только Вам, но и Аккалабату». Хьелль нахмурился: «Ну что же, пожалуй, ты прав». Тургун откинул запачканную кровью простыню, осмотрел, прошелся пальцами, сказал, поклонившись:
«Благодарю вас, мой господин»,  - и больше без вызова не появлялся.
        Через два дня Лисс доложила Хьеллю, что тейо Тургун предложил ей выбрать, какое обезболивающее заказать для лорда Халема на следующий раз, и они целый час просидели, разбирая запасы и определяя, какие щетки и шпатели требуют замены. Взаимопонимание было установлено, и тейо Тургун вменил себе в добровольную обязанность негодующе шикать и вынимать на несколько сантиметров меч из ножен, когда на ярмарке или в трактире слышал от других тейо или итано что-нибудь непочтительное о земной деле лорда Халема. Главное, что мальчику нравится.
        Тейо Тургун сопроводил Лисс в небольшую комнату, смежную с кабинетом, где Сид Дар-Эсиль имел обыкновение принимать верховных даров, прибывших по делу. Обычно Хьелль обходил этот кабинет стороной. Он вообще не любил комнат, которые при жизни Сида находились в преимущественном пользовании лорд-канцлера, хотя требовал, чтобы они содержались в идеальном порядке. У прислуги был приказ всех гостей, независимо от причины прилета, препровождать в каминный зал. То, что Тургун нарушил приказ господина и предложил верховному дару Пассера подождать в кабинете, свидетельствовало об исключительности намечающегося разговора.
        Стены комнаты, куда вслед за старым тейо вошла Лисс, были отделаны прямоугольными панелями светлого дерева с динамичным растительным орнаментом, какого она не встречала нигде на Аккалабате: резная листва чалов, изогнутые побеги циконий, мясистые стебли болотных лилий бесновались в причудливом ритме, вились и переплетались от пола до потолка. Лисс подумала, что ни за какие сокровища умбренских гор не согласилась бы провести ночь в этой комнате. Казалось, что чем-то разгневанные цветы и стебли готовы схватить тебя за горло, поднять над землей и трясти, пока не вытрясут из тебя дух. Было в них что-то отталкивающее и вместе с тем знакомое, виденное Лисс в совсем ином мире, совсем при других обстоятельствах.
        Но вдаваться в типологические характеристики визуальных культур галактического средневековья времени не было: Тургун подошел к стене, нажал пальцем в центр цветка болотной лилии, полускрытого другими деталями орнамента, отодвинул деревянную планку: «Прошу Вас, госпожа». Лисс пришлось чуть приподняться на цыпочки, чтобы заглянуть в отверстие. Видно было только половину комнаты, но слышимость была прекрасная.

«Тургун, останься»,  - бросила Лисс через плечо. Недоверчиво покосившись на нее, старик снял с полки старый фолиант, сдул с корешка пыль, не глядя сунул Лисс под ноги. Сам пристроился на почтительном отдалении, проделав ту же операцию с другим цветком лилии и приникнув глазом к образовавшемуся отверстию. «Ага, так я и думала»,  - обрадовалась Лисс.
        Хьелль, по всей видимости, только вошел. Согнулся в поклоне.

        - Лорд Дар-Пассер!

        - Халем!
        Верховного лорда Пассера не видно, но, судя по громогласному рыку, он и не думал кланяться. Издать такой звероподобный рев, находясь в полусогнутом состоянии, даже мощным легким ректора военного корпуса не по силам.

        - Оооо! Присаживайся. Чем обязан?  - сейчас лорд Дар-Халем стоит совсем близко, и Лисс видит, как иронично вздернута у него бровь. Это значит, что Хьелль нервничает, очень нервничает.
        Лорд Дар-Пассер придвинул кресло, опустился в него, дождался, пока сядет хозяин, и тут же вскочил снова. Проорал, нависнув над Хьеллем:

        - Ты что о себе возомнил?!! Вы что себе позволяете?!! Ты!..
        И снова плюхнулся в кресло. На губах у него пенилась слюна, руки судорожно комкали край орада. Лисс и представить себе не могла дара Аккалабата в таком состоянии.
        Хьелль устало потер рукой подбородок.

        - Я тебя слушаю. Только не ори так. Слуги услышат.
        Лорд Дар-Пассер подался вперед:

        - Ты знаешь, что сделал твой …ный выродок?

        - У меня их трое. Я называю их сыновьями.
        Последний раз Лисс видела главнокомандующего Аккалабатской империи во всей его красе много лет назад - в рубке «Альтеи», когда посол Краснов отказывался дать приказ о спасении миссии. Только тогда Хьелль орал:

        - Стоять!
        Теперь орал лорд Дар-Пассер, а Хьелль говорил тихо, нарочито спокойно, но так, что мороз бежал по коже. На Дар-Пассера все это, конечно, действовало меньше, но и он сбавил обороты.

        - Я говорю о Медео. Думаю, его подвиги даже для тебя не новость. Гордишься?

        - А есть чем?

        - Ну, например, тем, что твой сын в шестнадцать лет уже законченный алкоголик.
        Хьелль пожал плечами:

        - Он переживает мою обратную трансформацию тяжелее, чем старшие.

        - Это не оправдание. Куда он утащил Эрла?

        - Без понятия. Для таких вопросов у нас есть лорд-канцлер.

        - Он меня не принял.

        - О!

        - Хьелль, я вынужден прибегнуть…

        - Прибегай,  - на этот раз Хьелль даже плечами не пожал.  - Только хочу тебя предупредить…
        Он задумчиво поскреб рукой подбородок, разглядывая Дар-Пассера с таким видом, будто прикидывал, а стоит ли того предупреждать. И сам тактический ход, и интонация показались Лисс больше свойственными Сиду, но завершить сопоставление она не успела.

        - …Да, хочу тебя предупредить,  - продолжил лорд Дар-Халем.  - Лорд-канцлер Аккалабата никому не отказывает в приеме без веской причины. Так что, если не поторопишься…
        На этот раз пауза была не хорошо продуманная в стиле Дар-Эсилей, а нерешительная, Хьеллева.

        - Я тебя понял,  - коротко кивнул лорд Дар-Пассер. Слова Хьелля то ли успокоили его, то ли заставили задуматься. Он поднялся из кресла, стащил с себя орад, не спеша упаковал его в скатку. Лорд Дар-Халем вежливо распахнул окно.

        - Мы поторопимся,  - пообещал лорд Дар-Пассер, спрыгивая с подоконника. Лисс заметила, как Хьелль бросил искоса взгляд на стену, сквозь которую они с Тургуном наблюдали за происходящим, и сделал несколько шагов вправо - из их поля зрения. Послышался треск дерева, разрубаемого мечом, и звон разбитого стекла.

        - Круглый столик светлого дерева и фарфоровая ваза - подарок королевы на бракосочетание тридцать шестого дара Эсиля,  - подвел счет убыткам Тургун.


* * *
        Записку от Хьелля принесли на рассвете. Лисс еще раз перечитала несвойственные верховному маршалу каракули (видимо, писал на колене или приложив пергамент к шероховатому стволу дерева). Всё сходится. Вывеска у заведения ровно такая, как описывал муж, и вид неприглядный донельзя.
        Замызганная дверь подалась с трудом. Она вела на черную лестницу, а та, в свою очередь,  - в подсобные службы постоялого двора, поджидавшего пеших и конных путников на полпути из столицы в северные земли. На лестничных площадках были свалены табуретки без ножек, потрескавшиеся от времени или разрубленные мечами скамьи и столы, корзины с дурно пахнущим тряпьем и пыльные сетки, из которых торчали подгнивающие стебли овощей (названия многих Лисс не знала, но все они выглядели одинаково несъедобными). Пока она поднималась, мимо, вниз, прошмыгнула пара итано, но в целом непохоже было, что какие-то живые существа по доброй воле согласились бы жить в этой грязи и вони.
        Тем не менее, когда Лисс добралась до нужного ей этажа и нажала на ручку двери, открывшейся в полутемную комнату, уходившую в бесконечность, за ее спиной мелькнула темная тень и мягкий голос насмешливо произнес:

        - А его здесь нет.
        Лисс резко развернулась. Она никогда не видела младшего Дар-Эсиля, и сходство с Хьеллем ее поразило. Только тринадцатилетний Хьелль был мускулистым и жилистым и, даже закутавшись в орад, источал мышечную силу, а шестнадцатилетний Медео смотрелся просто худым, худым настолько, что, казалось, у него из-под орада выпирали локти, ключицы, коленки, ребра - все, что могло выпирать. Костлявым он был до истощенности.
        Когда Медео заговорил, Лисс не могла отвести глаз от двигающегося на шее, выпирающего кадыка, совершенно не вязавшегося с наглым взглядом, изучающим ее от головы до пят, с уверенной, чуть ироничной интонацией, с расслабленной позой - руки в карманах, плечи чуть отведены назад, голова полусклонена набок:

        - Чахи меня побери! Он, видно, совсем рехнулся, что отпустил сюда свою милую женушку. Убью ж ведь. Или покалечу. Или еще того хуже,  - Медео облизнул пересохшие губы.  - Совсем забыла матушка своего сына. Ехидна. Склеротичная, злая ехидна.

        - Хьелль не знает, что я здесь.
        Только когда Лисс произнесла эти слова, она поняла, насколько плохо, что Хьелль не знает. «Теряю хватку,  - подумала она.  - Полная утрата медиевальной реальности. Отрешилась от старого мира. Похороните меня с военными почестями».

        - А, значит, вы сошлись на почве глубокого идиотизма… Или старческого маразма?  - Медео явно нарывался, но Лисс пока не планировала идти на конфликт.

        - Медео, нам надо поговорить. Если не хочешь со мной, поговори с лордом Дар-Халемом.

        - А это кто? Нас учили, что Дар-Халемы все вымерли.
        Лисс решила быть терпеливой - настолько терпеливой, насколько позволяло стремительно утекающее время.

        - Медео, у тебя сложное положение. Я не знаю, зачем тебе понадобилось утаскивать Эрла из резиденции Дар-Пассеров, но без помощи брата и…  - пауза после «и» получилась совсем незаметной, но Медео отреагировал.

        - И?  - насмешливо приподнял он бровь.  - Не знаете, как оно называется теперь по отношению ко мне? Я вам подскажу,  - протестующий жест Лисс он проигнорировал.  - Никак оно не называется. На Аккалабате нет такого родства. Так что - прошу на выход, мадам. Уходите той же дорогой, которой явились.

        - Медео, пусть Эрл пока будет там, где ты его прячешь. Никто у тебя его не отнимает. Но объясниться - с Кори, с лордом Халемом, с Пассерами, с королевой - ты должен.
        Кадык на тощей шее нервно дернулся.

        - Я ничего никому не должен. И мне надоело. Уходите.

        - Медео, я прошу тебя меня выслушать.

        - Убирайтесь! Как я должен называть то, с чем Вы делите кровать в нашем замке? Мамой? Папой?

        - У него есть имя.

        - Я не хочу его знать - ни его, ни его имя.
        Он сорвался на крик:

        - Отец умер из-за Вас! Ради Вас! А чем Вы ему отплатили?
        Лисс тоже не выдержала:

        - Мальчишка! Что ты понимаешь! Твой отец умер ради этого - того, чего ты не хочешь признать, хотя оно стало и будет реальностью. Сид любил Хьелля, всю жизнь любил и хотел для него лучшего. Эх ты…

        - Если Вы сейчас не уйдете, я Вас убью.
        Медео обнажил меч. Один.
        Лисс нащупала в кармане курок многозарядного скорчера. Она сняла оружие с предохранителя, еще заходя в комнату, но прекрасно понимала, что не успеет, если Медео серьезен.
        Она бы действительно не успела. Если бы не железная рука лорд-канцлера Аккалабата, отбросившая ее к стене. Падая, она услышала треск распарываемой материи, два одинаково недовольных возгласа, скрежет клинка о клинок. Две пары черных сапог (начищенные до блеска - Кори и серые от дорожной пыли - Медео) заскользили у нее над головой. Два Дар-Халема выбирают позицию для атаки. Два Дар-Эсиля…

        - Ты меня все-таки нашел,  - цедит сквозь зубы Медео.  - Позже, чем она, однако.

        - Позже, чем лорд Дар-Халем,  - невозмутимо поправляет Кори.  - Но еще вполне вовремя. Ты успеешь уйти. Только скажи, где найти Эрла. Я верну его Дар-Пассерам, и вопрос исчерпан.

        - Эрла?  - Медео начинает хохотать - так, что кончики мечей вздрагивают. Глаза его неотрывно следят за изогнутыми лезвиями в руках Кори, ноги, согнутые в коленях, выписывают полукруги, симметрично с движениями старшего брата, а плечи трясутся от хохота.  - Эрла ты нигде не найдешь. А вот если тебя интересует моя жена…
        Кори делает выпад. Не для того чтобы убить или ранить, а для того чтобы этот идиот, который всю жизнь все делает не вовремя, заткнулся. Потому что он краешком глаза успевает углядеть на подоконнике темные силуэты, складывающие крылья, протискивающиеся в комнату, обнажающие тяжелые черные мечи…
        Все это произойдет только через несколько секунд, но Кори уже увидел. А Медео - нет. И у него нет этих нескольких секунд, за которые Кори успеет подумать, что можно повернуться лицом к окну, выставить мечи и, рявкнув на младшего: «Медео, уходи!» - подарить ему время, нужное для того, чтобы распахнуть дверь на лестницу и добраться до стрельчатого окна на площадке… Подумать, что можно… и решить, что нельзя. Он лорд-канцлер Аккалабата, а Дар-Пассеры в этом деле обиженная сторона.
        Поэтому Кори просто отходит в сторону, салютнув мечами главе пассерского клана, который сам не участвует в действии, а только смотрит, заняв место у стены возле Лисс, бессильно опустившейся на груду старых скатертей. Лисс поднимает глаза на Кори:

        - Лорд-канцлер…

        - Мадам?  - Кори преувеличенно учтиво склоняется к ней, и она замечает, что мечи он не убрал.

        - Ты же не позволишь им его убить?

        - Они и не собираются. Правда, лорд Дар-Пассер?

        - Если только случайно…  - усмехается тот.  - Клинок ведь может и соскользнуть.

        - Это вряд ли. Ваши парни слишком хороши,  - в тон ему отвечает Кори.  - Они просто захватят его и препроводят во дворец на суд королевы. Таковы законы Аккалабата.

        - И многие ли из этих законов не нарушил твой брат?  - злобно спрашивает лорд Дар-Пассер.  - Отпусти внутреннее время, лорд-канцлер. Они ничего не сделают этой гниде. Пусть судит королева.
        Правая рука Кори лежит на эфесе меча на уровне глаз Лисс, и она замечает, как пульсирует на ней синяя жилка. Очевидно, что сын Сида не верит ни одному слову лорда Пассера, но ничего не предпринимает. В сосредоточенных глазах, следящих за схваткой, темно, как в самом глубоком подземелье Хаяроса, губы поджаты, только крылья носа вздрагивают чуть заметно.
        Лисс машинально кивает с одобрением: жизни Медео пока ничего не угрожает, а подумать, просчитать ходы у Кори потом времени уже не будет.
        Схватка идет к концу, у Медео явно кончились силы. Дар-Пассеры не нападают все сразу, меняются так, чтобы одновременно в бою находилось не больше четверых. Они прекрасно слышали разговор главы клана с лорд-канцлером и знают, что убить подлеца Медео на месте не получится. Но удовольствие хочется продлить.
        Дерутся они не за Эрла (он, по их мнению, давно уже должен был сдохнуть и не создавать проблем для семьи). Честь рода - фетиш Дар-Пассеров, как и большинства не самых древних кланов. Это дары Эсиля, Фалько и Кауда могут себе позволить не иметь предрассудков и жить сегодняшним днем: что такое столетние традиции на фоне тысячелетней истории?

        - Медео, хватит! Сдавайся,  - приказывает Кори.

        - Ну, если уж родной брат меня сдал, то мне сама святая Лулулла велела…  - Медео подбрасывает мечи вверх, ловит за лезвия и гардами вперед протягивает Дар-Пассерам.
        Кори хмыкает: это их фирменная выдумка, от которой у остальных захватывает дыхание и за которую когда-то отец обещал с него голову снять,  - чтобы поймать тяжелый отточенный меч за лезвие рукой, защищенной только перчаткой, нужно заранее знать, в какой точке он окажется. Иначе можно остаться без пальцев. Сам Кори тренировался два месяца: шрамы от порезов до сих пор остались. И надо же - пригодилось.
        Медео - позер, но не дурак. Он просчитал, что из схватки надо выйти так, чтобы у Дар-Пассеров не было возможности нанести тот самый «случайный» удар, когда он опустит мечи. Отвлек их на эффектный трюк, а когда они опустили головы, уже протягивал им оружие. Даже если бы кто-то из них решился «забыть» о договоренности верховного дара Пассера с лорд-канцлером, в такой ситуации выдать удар за случайный не удалось бы.
        Пассеры отлично подготовились, прихватили даже веревку, чтобы связать Медео руки и перетянуть крылья. Он насмешливо наблюдает за их манипуляциями. Лорд Дар-Пассер делает шаг вперед:

        - Где он… она?
        Медео фыркает:

        - Вам прямо так и ответить?
        И получает мощный удар в лицо. Добавив ему еще и под дых, лорд Дар-Пассер отходит к своим, чтобы отдать распоряжения по поводу транспортировки пленника во дворец.

        - Медео, не хами, хуже будет,  - предупреждает Кори. Он наконец тоже соизволяет отлипнуть от стены. Подходит к брату, вытирает струйку крови, льющуюся из носа, жесткой перчаткой.

        - Ты цел?

        - Твоими молитвами,  - огрызается Медео.

        - Я тебя не сдавал,  - серьезно говорит Кори.  - Они искали тебя сами.

        - Искали своими средствами и нашли на десять минут позже лорд-канцлера Аккалабата? Не смеши, Кори.
        Медео шумно сплевывает темную слюну.

        - Зуб выбил, сволочь. Эрле это не понравится. Кстати, ты знаешь, после трансформации она почти видит.
        Кори замирает на месте.

        - Повтори.

        - Она видит, Кори. Ходит немножко прихрамывая, но, как только отпали эти проклятые крылья, она меня увидела. Смутно, как в тумане. Но увидела. И начала визжать как резаная. Я, видишь ли, показался ей не похож на былого Медео. На восьмилетнего.
        Кори смотрит на брата и не узнает. Глаза у Медео веселые, как у мамы, когда они с отцом возвращались с вечерней прогулки по парку, она несла в руках охапки болотных лилий, а отец, мокрый до нитки, хохоча, кружился над ней в воздухе, осыпая белыми и розовыми лепестками, разрывая в руках те же лилии. И голос… абсолютно отцовский голос.
        Он помнит, как замирал, не решаясь войти в каминный зал, когда из него доносилось:
«Хелла… душа моя, сердце мое, мое единственное сокровище, если бы ты только знала, как я тебя люблю!» - и прочие телячьи нежности, которые сильный и мужественный десятилетний Кори Дар-Эсиль считал непростительными.

        - Ладно, разберемся,  - Дар-Пассеры закончили совещаться, и повода задерживаться нет. Кори хлопает брата по плечу:

        - Надеюсь, что по пути без глупостей?

        - Надейся,  - привычно хамит Медео. В голосе уже не тени той певучей нежности, с которой он рассказывал об Эрле. Сплошные колючки.
        Кори поворачивается к дарам Пассера.

        - Я вас предупредил.
        Сказано, пожалуй, слишком жестко, но старший дар коротким рыком затыкает рты недовольным.

        - Мы договорились, лорд-канцлер. Встретимся во дворце.
        Медео, хорошо упакованного в несколько слоев прочных веревок, волокут к двери. Тащить на себе такую ношу по воздуху было бы дурацкой идеей. Кори стоит, запустив всю пятерню в волосы, отрешенно смотрит в пространство. Хлопает от порыва ветра створка распахнутого окна - он даже не вздрагивает.

        - Лорд-канцлер,  - начинает Лисс.  - Вы не собираетесь во дворец?

        - Я-то? Нет,  - задумчиво отвечает Кори.  - А Вы?
        Он встряхивается, прыгает на подоконник и, пока Лисс соображает, что, собственно, произошло, скрывается за углом соседнего дома.


* * *
        Где шляется Хьелль? Где эта чертова зараза - главнокомандующий Аккалабата? Сейчас его младшему сыну открутят голову, а родитель, очевидно, решил ровнехонько явиться на похороны. И что значило это «Не успеваю» в утренней записке? Куда еще он не успевает, когда здесь такое творится? И лорд-канцлер тоже хорош. Оставил брата один на один с этими… Лисс потихонечку стервенеет, но единственная возможная позиция сейчас - молчаливого наблюдателя. Уже спасибо, что ее пустили во дворец и разрешили присутствовать при слушании.
        Молодая королева восседает на троне. Невысокая, белокожая, словно вылепленная из китайской фарфоровой массы, увенчанная парадной имперской короной - несколько килограммов умбренских драгоценностей чистейшей воды, ограненных лучшими ювелирами, все - в тяжелой оправе из благородного красного металла.
        Лисс вспоминает, что сморщенная старуха, которая принимала первую конфедеративную миссию на Аккалабате, корону не носила. Явилась в ней лишь однажды - при вручении верительных грамот - и то сняла через пятнадцать минут. Не нуждалась прежняя властительница Хаяроса во внешних атрибутах власти, достаточно было царственно выпрямленной спины и кровожадной игривости во взоре.
        Новая королева смотрит так же, но выглядит совсем по-другому. И дело не в молодости. Что-то в ней есть от школьницы старших классов, в отсутствие учителя смело усевшейся на преподавательский стол, но не забывающей покашивать глазом в сторону двери, чтобы успеть спрыгнуть, когда войдет кто-то из старших. Тем не менее, это королева, и от нее сейчас зависит судьба Медео.
        Тон когда-то обмолвился, что девиз царствующих особ Акалабата - «Лордов у меня что грязи, и они созданы, чтобы меня ублажать. Даже своей смертью». Этот девиз как нельзя лучше подходит к случаю. Когда Лисс аккуратно протиснулась в щелочку, на которую специально, по заранее составленному письменному приказу лорда Кори (мне начинает нравиться лорд-канцлер Аккалабата), раздвинули двери малого тронного зала, судилище было уже в полном разгаре. Более того, дело шло к занавесу.
        Дар-Пассеры, судя по всему, уже выкричались, и слово перешло к тем лордам, которые непосредственного отношения к конфликту не имели, но решили воспользоваться возможностью и воздать Медео за все его былые прегрешения. Честили его в хвост и в гриву, забыв уже о том, зачем все собрались, и Лисс узнала о младшем даре Эсиля много интересного. Не все из этого она не одобряла - некоторые истории показались ей даже забавными. Другое дело, что большинство собравшихся считали их не просто возмутительными, но оскорбительными.
        Хотя по сравнению с главным предметом обсуждения - совершенно незаконной трансформацией слепого, неспособного к полету Эрла (то есть теперь уже Эрлы)  - меркли все прошлые «подвиги» Медео. Пассеры требовали ни много ни мало как смертной казни, и нельзя сказать, что многие с ними не соглашались. Собственно, предметом обсуждения был только способ казни. Тут мнения разделились. Ругательства сотрясали воздух, кулаки вздымались над головами.
        Единственным островком спокойствия в этом бедламе оставался сам Медео. Он стоял на коленях перед королевой, понурив плечи - просто потому, что так было удобно,  - и не выказывал никаких признаков раскаяния. Да, он понимает, что он преступил все границы. Да, он знает, что слепой бескрылый урод не имеет права на трансформацию, на семью, на продолжение рода - попросту не имеет права занимать место рядом с носителем двух ценнейших кровей королевства. Да-да, насчет того, что у него есть и генетические обязанности перед королевским престолом, Медео в курсе. Но ему наплевать. Идите все к демону Чахи под хвост. Он трансформировал Эрлу, потому что любит ее, спрятал в надежном месте, пока не улягутся страсти, особой своей вины здесь не видит, равно как и в других приписываемых ему преступлениях, на вопросы отвечать отказывается.
        Новый взрыв раздражения среди присутствующих.
        Наконец, верховный лорд Дар-Пассер, сообразив, насколько собрание уклонилось от главной темы, рыкнул на очередного жалобщика и попытался воззвать к королеве с тем, чтобы она навела порядок и огласила свой приговор. Ее Величество казалась полуспящей, но вопль, изданный Дар-Пассером, разбудил бы и мертвого. Женщина шевельнулась на троне, процедила сквозь сжатые губы:

        - Лорд Медео, мы очень недовольны тобой. Никакие заслуги твоей семьи не дают тебе права на похищение наших лордов.

        - Нужно лучше смотреть за Вашими лордами, королева.

        - Молчааать!
        Ну, скажите мне, ради святой Лулуллы, цветущих пещер Бенигма и эбриллитового венца Мхатмы, зачем ему надо было встревать? И какого черта он встал сейчас во весь рост и уставился наглым взором в глаза Ее Величеству? Он что, не знает, что владетельницы Аккалабата воспламеняются, как сухая солома?

        - Не буду.
        Вместо того чтоб взорваться, королева остолбенела.

        - Что - не будешь?

        - Молчать,  - хладнокровно сообщил Медео.
        Ну да, это само собой разумеется: королева Аккалабата приказывает молчать, младший сын дома Эсилей отвечает: «Не буду». Все идет своим чередом, все в порядке вещей. Луны у Аккалабата не зеленые, а красные. Их не две, а сто пятьдесят. И я не я, а слюнявый биколор. Семицветный. И нюх, как у орла.
        Лисс мысленно схватилась за голову. Судя по выражению лиц, у теснящегося вместе с нею у входа дар-пассеровского молодняка ощущения были примерно те же. «Молчи, Медео, молчи!» - неслышно реяло в воздухе. Он не реагировал.

        - Вам было все равно, моя королева, когда Вашего дара держали несколько лет взаперти, в грязной комнате с пауками, не позволяя ему носа оттуда высунуть, чтобы не позорил герб великого рода Пассеров. Всем было все равно, что Эрл потерял зрение, вступившись за этот самый герб. А мне, просто чтобы вычесать его во время альцедо, приходилось пробираться тайком. Вы так заботитесь о Ваших дарах? Что же Вы пальцем не соизволили шевельнуть, чтобы жизнь одного из них не превратилась в беспомощное прозябание? Чтобы его слепые пальцы не находили кинжал, которым он должен был перерезать себе сонную артерию, каждый раз, когда они тянулись в поисках дружеской руки? Вам стоило только приказать… А вы ничего, ничего…

        - Пусть! Он! Замолчит!  - королева зажала пальцами уши. Лицо, безукоризненно красивое - почти такое, какие Лисс видела у дилайнских леди, исказилось гневом.
        Кто-то из Дар-Пассеров возле Лисс прошептал:

        - Маленькая зловредная сука…
        В первый момент Лисс подумала, что это о Медео, но продолжение заставило ее удивленно вскинуть брови:

        - …с тех пор, как она взошла на престол, только и делает, что трясется, как бы ее не упрекнули в бездействии. И надо ж Медео такое ляпнуть!
        Стоящие рядом оживились:

        - Совет старейшин по каждому поводу. Даже детский турнир не может без них объявить. Надоело.

        - Получила трон и не знает, что с ним делать. Очень удобно для Кори.

        - Да брось ты, если бы не Кори, все уже летело бы демону Чахи под хвост.

        - Если бы принцесса Сесили не умерла так неожиданно…
        Седовласый дар из дома Фалько одернул болтунов:

        - Сами виноваты, что ваша принцесса умерла неожиданно. Ставленницы Дар-Фалько и Дар-Эсилей не заболевают аллергией в двух шагах от трона. Рано вашему клану играть в дворцовые игры. Учиться еще и учиться. Хотя с кем я разговариваю?  - старик отвернулся, не обращая внимания на возмущенные перешептывания Пассеров.
        Лисс тоже переключила внимание обратно на сцену, разворачивающуюся перед троном. О том, что нерешительность правящей монархини снова и снова заставляет лордов обсуждать проблему престолонаследия, она уже знала от Хьелля. Но чтобы так откровенно, в дворцовом зале, где даже у стен есть уши! Или эти уши, информация от которых должна стекаться к лорд-канцлеру, оглохли? Кори ослабил шпионскую сеть или делает вид, что ничего не происходит?
        Да, прав был муж: Аккалабат изменился, и, кажется, не к лучшему.
        Хотя в данный конкретный момент в мягкотелости королеву обвинить трудно, скорее - в скоропалительности решений. Вон как верещит, изрыгая проклятия:

        - Взять его! Казнить! Немедленно! На куски распилить! Прилюдно! Уничтожить! И на колени! На колени, тварь! Поставьте его на колени!
        Медео пытается вырваться, но держат его крепко. Лисс видит, что Дар-Пассеров оттеснили к стене, и за дело взялась личная охрана Ее Величества. Эти ребята, каждого из которых лично отбирает верховный главнокомандующий, свое дело знают. Медео пытается стряхнуть с себя цепко держащие его руки, но куда там…

        - На площадь! Сейчас же! Паршивый выродок! Чтобы другим неповадно было!  - визжит королева.  - Или нет! Лучше с башни! Скрепите крылья[Сбрасывание с башни - одна из самых жестоких и древних казней на Аккалабате. В крылья приговоренному забиваются тяжелые чугунные костыли, фиксирующие летательные плоскости намертво. Далее происходит собственно сбрасывание. Удовольствие для наблюдателей удваивается тем, что жертва инстинктивно пытается в падении разъединить крылья и кричит либо от боли, потому что костыли вырываются вместе с живой плотью, либо от беспомощного ужаса, вызванного невозможностью крылья раскрыть.] - и с самой высокой башни!
        Стоп-стоп-стоп, это не по сюжету. Даже те дары, кто только что воодушевленно требовал высшей меры, притихли. Лисс - профессионал, хоть и давно «на покое», и ей с самого начала было очевидно, что рассуждения на тему «повесить или четвертовать» вовсе не имели целью довести пьесу до похорон главного героя. Разыгрывался классический средневековый балаган на тему «справедливый монарх и верные его вассалы». Действие первое: плохой Медео оскорбил и опозорил. Действие второе: охваченные праведным гневом лорды кровожадно требуют жестокого наказания. Действие третье: великодушная государыня прощает ослушника, под этим соусом охваченные праведным гневом лорды (из второго действия) выцыганивают разного рода бонусы у лорд-канцлера оной великодушной государыни, который одновременно является ослушниковым старшим братом. Всеобщее ликование, все пляшут и поют. Занавес.
        Не тут-то было. Ситуация явно выходит из-под контроля. Медео волокут к выходу, Дар-Пассеры легко и непринужденно обнажают мечи, королевский герольд возникает из ниоткуда с лицом в меру торжественным и траурным. Ой-ей-ей, не хотелось мне, а придется. В лучших традициях.

        - С землей сровняю! Чтобы никто! Никогда!  - надрывается венценосная истеричка.

        - Ну, хватит, все уже. Заткнись. Ты мне надоела,  - Лисс неожиданно отделяется от стены и вступает в факельный круг света. Все дары поворачиваются к ней, выражение лиц труднопередаваемое: такие радикальные новшества в придворной стилистике явно произвели на них впечатление. Королева приподнимается во весь свой жалкий, по сравнению с Лисс, рост, глаза ее мечут молнии.

        - Ты, землянка, мусор… безродная мразь, ничего не понимающая в наших обычаях…
        Я тебя умоляю! Сядь, а? Выражение лица у Лисс как у сопредседателя Звездного совета, инспектирующего дурдом на Кризетосе.

        - Моя дочь - наследница трона Дилайны. И одновременно невеста лорда Элджа - старшего брата этого охламона.

«Кияяяя! Ситийская нейтронная бомба, килотонн этак …зашибись. Эффект примерно эквивалентный»,  - удовлетворенно думает Лисс, разглядывая ошалелые физиономии лордов и окаменевшую мордочку королевы.

        - И Его Величество, хоть он и занят сейчас другими делами, не будет доволен тем отношением, которое встречают здесь члены его семьи. У лорда Тона очень развиты родственные чувства.
        Получай гранату, маленькая горгулья!
        Горгулья остервенело топчется возле трона. Тудыть-сюдыть, тудыть-сюдыть… Глупая, злобная, патологически недоразвитая девочка. Куда тебе против экс-членши Звездного совета с многолетним опытом распутывания (ладно, хорошо - и запутывания) медиевальных конфликтов. Не суетись. Сейчас мы за тебя примем решение, и уже пора расходиться. Я-таки должна выяснить, где шляется достопочтенный лорд Дар-Халем, чтобы его черти взяли! Поэтому делаем недипломатическое лицо и…

        - На мой взгляд, обсуждение затянулось. А теперь отпустите нашего мальчика. И сядьте, ради бога, Ваше Величество. Стоять устанете.
        Лисс почти физически чувствует, как в голове у королевы решается уравнение: верить-не верить, а если верить, то… только что она приказала казнить паршивого выродка, который немыслимым образом оказался родней самому королю Дилайны!
        Властительница Аккалабата лишь однажды была удостоена видеоаудиенции у короля Тона. Мурашек и дрожи в коленках ей хватит теперь до самой смерти. Поэтому она едва заметно шевелит пальцами, и Медео чувствует, что ладони стражников уже не держат его за плечи. Он встает на шатких ногах, встряхивает крыльями и, ни слова не говоря, круто разворачивается на пятках. На Лисс он старается не смотреть.
        Дорогу к двери преграждают тяжелые мечи Дар-Пассеров. Они опять проиграли, им все равно, надо идти ва-банк. Медео спокойно ждет, пока верховный лорд Дар-Пассер спускается по ступенькам от трона, топает коваными сапогами по ковровой дорожке, подныривает под перекрещенными мечами, упирается, широко расставив ноги, спиной в закрытую дверь.

        - А меня отпустили,  - лучезарно улыбается Медео, словно приглашая верховного лорда порадоваться вместе с ним. Тот держит паузу, высоко подбрасывает и ловит за рукоятку короткий тяжелый нож.

        - Здорово,  - одобряет Медео.
        Нож исчезает в складках орада Дар-Пассера так же внезапно, как появился.

        - Что будет с Эрлой?

        - Эрла - моя жена. Я сам решу, что с ней будет. Судя по всему, она будет тихо и мирно жить у нас в замке. Насколько я понял, лорд Элдж не претендует на владения Дар-Халемов. Ему светит целая планета.
        Дар-Пассер отлипает спиной от двери, смеется Медео в лицо.

        - К вопросу о мусоре… Ты, правда, надеешься, что наследная принцесса Дилайны захочет иметь что-то общее с твоим непутевым братом? Она выкинет его, как рваную перчатку, как только отец призовет ее ко двору.
        Медео опускает глаза. Он прекрасно понимает, что пропасть, лежащая между знатнейшим родом Аккалабата и королевской линией Дилайны, даже разбавленной земной кровью, непреодолима. Рыжая девчонка, которую он, поддавшись на нудные уговоры Элджи, соизволил рассмотреть на фотографии, где упомянутая девчонка с упомянутым Элджи бесстыдно обнимались, может выбрать себе кого-нибудь с золотыми браслетами на руках, кого-нибудь, способного одним движением руки разнести весь Хаярос.

        - Ну что, нечего ответить… мозги-то пропил… как и…
        Лисс возникает у него за спиной, и на лице у нее написано что-то такое, что заставляет Дар-Пассера тоже отвести взгляд.

        - Я же сказала, оставь в покое моего мальчика. Маро и Элдж помолвлены. Лорд Тон не возражает. Ему нужны свои люди возле трона, и вообще Элдж ему нравится. Так что этот юный алкоголик (она панибратски хлопает Медео между крыльями) не опустил рейтинг вашей благородной семьи, взяв Эрлу в жены, а, наоборот, повысил. Это понятно?

        - Рейтинг?

        - О, господи! Как же тяжело с вами! Рейтинг. Авторитет. Перспективы. Твоя дочь и дочь короля Дилайны замужем за родными братьями. Чего еще надо?  - Лисс находится в крайней стадии раздражения, поэтому отодвигает рукой того из Дар-Пассеров, у которого рот открыт шире всех, и выталкивает Медео из зала.

        - Ты внезапно охромел или потерял разум?  - гаркает она ему в самое ухо, напоминая самой себе достопочтенную мадам Хетчлинг.

        - Не пихайтесь, я сам пойду.


* * *
        Они идут рука об руку по улице. Лисс приходится запрокидывать голову, чтобы видеть глаза Медео, а он примеряет свою поступь к ее мелкому шагу.

        - Так что ты намереваешься делать с Эрлой?

        - Жить,  - Медео пожимает плечами.  - Я ее люблю. Не думайте, это не из чувства благодарности.

        - Благодарности?

        - Эрл всегда был единственным, кто воспринимал меня всерьез. Я напивался, скандалил, бил посуду, валялся в непристойном виде по сеновалам… а он просто… можно я не буду рассказывать?

        - Можно.

        - Я могу пойти… туда, где мы сейчас живем, и сказать Эрле, что Вы и лорд Дар-Халем разрешаете ей приехать в замок?

        - Давай лучше так. Мы вместе пойдем туда, и я сама приглашу ее приехать.
        Ошеломленный, Медео даже умеряет шаг.

        - Вы сами… это будет даже немного слишком. Но хорошо… идемте. Она будет рада.

        - Медео, ты ее любишь?
        Он совсем останавливается.

        - Что Вы имеете в виду? Она моя деле.
        Лисс возводит очи горе.
        Еще не вывернув из переулка на маленькую площадь, где находится ночлежный дом, они слышат возбужденный гул голосов. Медео инстинктивно ускоряет шаг, его руки тянутся к застежкам орада. По мере их приближения голоса из возбужденных становятся испуганными, и, оказавшись наконец на заплеванном, вымощенном обтерханной брусчаткой пятачке, они застают не толпу, а поспешно разбегающиеся спины.
        Смятение итано, в основном населяющих этот район столицы, понятно: в одном из окон второго этажа ночлежного дома восседает лорд-канцлер Аккалабата собственной персоной. В руке у него изогнутый меч, с меча стекают на тротуар капельки крови. Вид у лорд-канцлера отстраненный и задумчивый, как будто он сидит у камина в своей гостиной, а не на карнизе сомнительного хаяросского притона.
        Медео каменными шагами приближается к брату, запрокидывает голову.

        - Охаде!  - лениво салютует лорд-канцлер.

        - Кори! Что ты с ней сделал?  - слова эти произносятся уже на подлете, с выхваченным мечом. Лорд-канцлер ловко сваливается в комнату, и следующая сцена исчезает из поля зрения Лисс.
        Зато когда она поднимается по лестнице, ей хватает эмоций. Ее давно уже нельзя удивить скользкими от крови ступенями, и комок не подкатывает к горлу при виде выкатившихся из орбит застывших глаз. Но, пожалуй, их здесь слишком много - одетых в орады и щеголяющих открытыми крыльями трупов в этом замкнутом пространстве. От удушливого запаха смерти ей делается дурно, и, добравшись наконец до искомой двери, Лисс судорожно дергает за ручку, уповая на то, что не заперто, что ей сейчас удастся схватить глоток свежего воздуха…

        - Не понимаю, зачем было присылать такое количество? Она бы и с двумя не справилась,  - слышит она голос Кори.
        Он стоит вполоборота и разминает пальцами темное от крови лезвие. «Мальчишка!  - думает Лисс.  - Хочет отличаться от Дар-Халема. Хьелль делает это перед боем…»
        Медео сидит в углу на неубранной кровати, на руках у него - маленькая темноволосая женщина, жалобно всхлипывающая в плечо. Он гладит ее по волосам, шепчет что-то ободряющее, наконец, поворачивается к брату:

        - Как ты догадался?

        - Это Аккалабат, братик, если ты не заметил,  - лорд-канцлер ужасно доволен тем, что «это Аккалабат».

        - Но королева же сказала… она позволила нам. Я думал, что вопрос решен.

        - Он думал, что вопрос решен! Медео, ты чудо! Ты еще чуднее, чем Элджи, хочу я сказать!  - Кори, темноволосый и жилистый, как Хьелль, напоминает сейчас Лисс изящного, матово-прозрачного, как туманы Эсильских болот, Сида. Сида, стоящего в рубке «Альтеи» и прижимающего меч к горлу посла Краснова. С таким видом земной ребенок распаковывает новогодний подарок.

        - Он думал, что вопрос решен, и отправился домой пешком! Не прекращая при этом разговоры разговаривать… с женой нашей малоуважаемой мамы.

        - Заткнись, а?  - Медео возражает, но вяло, и Лисс делает ему жест рукой, что, мол, не стоит, что ей все равно, пусть Кори выскажется.

        - В чем-то ты, конечно, прав. Вопрос был решен. Но совсем в другом смысле,  - продолжает Кори. Теперь он сидит на подоконнике, свесив ноги внутрь. Мечи убраны, заколка из волос выцеплена, на серебристом ораде ни пятнышка - ни дать ни взять, лорд-канцлер Аккалабата, наслаждающийся теплым летним вечером в кругу семьи.

        - Ровно в тот момент, когда королева, как ты выражаешься, «позволила», смертный приговор твоей жене был подписан. Ее Величеству даже не требовалось незаметно кивать кому надо. Все сами все поняли. В добровольцах недостатка не было,  - Кори широким жестом обводит скромную комнату. В ней на полу только три тела, но Лисс была на лестнице и все понимает. Медео на лестнице не был, поэтому она быстро шепчет ему:

        - Посмотри снаружи!
        Он смотрит недоуменным взглядом, потом бережно пересаживает леди Эрлу на постель, подбегает к двери, выглядывает…

        - Кори!

        - Что «Кори»?  - сварливо отвечает лорд-канцлер.
        Медео в два прыжка оказывается рядом с ним, обнимает.

        - Мой брат сошел с ума,  - недовольно бормочет лорд-канцлер, высвобождаясь.

        - Их же там…

        - Я не считал,  - грубо прерывает Кори брата.  - Не важно сколько, важно из каких кланов. И нужно это запомнить. На всю жизнь. Ты меня понял?

        - Да, Кори, понял,  - Медео, не поднимая глаз, опускается на одно колено.

        - Это еще что?  - осведомляется лорд-канцлер.

        - Ты глава семьи, Кори. Это признание.

        - Не нуждаюсь,  - лорд-канцлер аккуратно огибает коленопреклоненного Медео, как будто об него, а не о валяющиеся у двери тела можно испачкаться, и быстро выходит. Взгляд, который он на пороге бросает на Лисс, нечитаем, но ей все равно. Всхлипывающая на кровати Эрла жива, а лорд-канцлер… «Он все равно наш мальчик»,  - тихо вздыхает Лисс и поворачивается к невестке:

        - Леди Эрла, лорд Дар-Халем и я просим Вас почтить своим присутствием наш замок.
        Лисс видит, как плечи Медео распрямляются, но он не спешит подняться с колен. Он кладет руку, согнутую в локте, на подоконник и надолго утыкается в нее носом.
«Пусть поплачет,  - решает Лисс.  - Он тоже наш… мальчик».


        Маршал Дар-Халем, лорд-канцлер Дар-Эсиль

        - И ты ее нашел…

        - Ровно там, где ты и предполагал,  - Кори спрыгивает с подоконника в комнату. Оглядывается по сторонам - он давно здесь не был. Кажется, что целую вечность. И кажется, что ничего не изменилось. Только вместо маминой белой шали на спинке кресла… Вся злость и усталость нескольких дней выплескивается на ни в чем не повинную джинсовую куртку.

        - Ненавижу! Ненавижу! Дрянь!
        Лорд Дар-Халем не делает и шагу, чтобы поднять куртку с пола. Холодно замечает в пространство:

        - Ты оскорбляешь мою жену. И меня. В первую очередь тем, что ведешь себя как несдержанный капризный мальчишка.
        Где-то в глубине души внутренний голос шепчет: «Ты оскорбляешь мать Маро», но Кори приказывает ему замолчать. Он ничего не желает слышать. Клинки сами собой вылетают из ножен.
        Лорд Дар-Халем усмехается. С лицом, на котором написано: «Ну что с тебя взять?» - нехотя вытягивает мечи. Сбрасывает орад, встает в позицию. Кори ждет - внешне терпеливо, но кровь стучит в висках и будоражит вены. Сейчас. Наконец. Выпад. Удар. Сбив по косой. Переход…
        Кори не надо смотреть на часы, чтобы узнать, сколько это было. Три минуты. Он шевелит раненым плечом, морщится.
        Верховный маршал Аккалабата может убить лорд-канцлера Аккалабата только по прямому приказу королевы. Поэтому два лезвия, крест-накрест прижимающие к стене его горло, ничего не значат. Кроме того, что он проиграл.
        Лорд Дар-Халем опускает мечи. Отходит, присаживается на край стола, одобрительно бросает:

        - Неплохо. Учитывая то, что ты сегодня много дрался, а я свежий. Совсем неплохо.
        У Кори от стыда и неожиданности горят уши. Он устало сползает по стене на корточки, слабо протестует:

        - Это не была тренировка.
        Хьелль делает несколько шагов вперед, нависает над ним, смотрит внимательно, как в первый раз. Хмыкает, быстро выходит из комнаты. Кори закрывает глаза и решает, что будет сидеть так, пока не упадет - носом вперед. Все равно сил больше ни на что нет. Даже раскрыть глаза на звук шагов, прореагировать на ловкие движения пальцев, смывающих кровь с предплечья, перебинтовывающих длинный порез на левой руке. То, что деловито, как план объездки новой лошади, сообщает Хьелль, Кори тоже слушает с закрытыми глазами.

        - Сид умер не за нее. И не из-за меня. Это было чистой воды самоубийство. Ты что, правда, думаешь, он не мог справиться с десятком ситийцев? Это смешно.

        - У них были парализаторы.

        - Они на нас не действуют.

        - То есть как?

        - То есть так. Парализаторы потому так и называются, что парализуют рефлексы, сковывают действие центральной нервной системы. У нас ее нет.

        - Чего?  - чтобы скрыть замешательство, Кори быстро встает, делает несколько энергичных движений раненой рукой, проверяя ее подвижность. Вынимает мечи, встает против света, разминая пальцами лезвия.

        - Ммм, Кори, ты уверен, что тебе нужно быть лорд-канцлером при таком уровне развития речи?

        - Ты только что сказал, что у нас нет центральной нервной системы. Об этом не написано…

        - Ага. В классификаторе. И ни в одном дурацком ресурсе их сумасшедшего астронета. А того, о чем не сказано в астронете, нет и быть не может - всеобщее убеждение планет Конфедерации. Твой отец и твой дед полжизни вбухали в то, чтобы эта информация не просочилась за пределы Аккалабата! Нет у нас центральной нервной системы, нет и никогда не было…

        - Значит, парализаторы…

        - Можешь отрубить ветку чала в нашем саду и махать ею на меня с расстояния в три метра. Эффект примерно тот же,  - улыбается Хьелль. За время, прошедшее после гибели Сида, они с сыном впервые ведут такой долгий разговор. Он поворачивается спиной, идет к балкону, чтобы распахнуть створки…

        - Если я сейчас нападу, ты успеешь?  - раздается сзади.

        - Я ожидал, что ты спросишь. Нет, не успею. Я уже остановился и чувствую, что ты еще нет.

        - Тогда почему ты поворачиваешься спиной? Я же мог не спросить, а напасть сразу?

        - Не мог,  - Хьелль всей грудью вдыхает вязкий болотный воздух и поворачивается лицом.  - Ты сын своего отца. Он всегда спрашивал, прежде чем сделать мне какую-нибудь гадость. Или хоть намекал.

        - Не уходи от темы.
        Хьелль ощущает бег внутреннего времени Кори, тот даже не думает останавливаться, хотя внешне ведет себя вполне дружелюбно и даже мечи убрал.

        - Почему погиб мой отец?

        - Я же сказал. Это было самоубийство.

        - Да что ты несешь?!!  - секунды Хьелля для Кори сжимаются в крошечные мгновения.
«Он может решить сейчас все одним ударом, если ему не понравится, что я скажу. А ему не понравится. Но я не хочу врать своему сыну. Даже Сид бы сейчас не стал врать. Хотя кто знает…» - перед Хьеллем встает красивое лицо с игольчатыми ресницами и недовольно поджатыми тонкими губами. Нет, я не буду врать тебе, Кори.
        Хьелль снова присаживается на край массивного стола.

        - Кори, когда-то, много лет назад, мы с Сидом совершили ошибку. Мы сочли, что наши жизни ничто перед будущим великой империи Аккалабата. Что если для этого будущего требуется, чтобы у планеты был лорд-канцлер и у этого лорд-канцлера были наследники, то все остальное может катиться в пасть к демону Чахи. В том числе и наша дружба.
        Я был у Сида под дуэмом с шести лет. И как только нам стукнуло по пятнадцать, мы только и делали, что изворачивались, пытаясь сохранить себя друг для друга. И для Аккалабата тоже. Мы были молоды, сын, мы думали, что можем переделать мир под себя… и, святая Лулулла, как же нам было хорошо тогда! Сид стал лорд-канцлером, я
        - верховным маршалом Аккалабата. Мы воевали с Локсией, и это казалось бесконечным…
        Хьелль замолкает: воспоминания уносят его слишком далеко от этой комнаты, в которой все сильнее пахнет цикониями и болотом. Он не видит, как Кори перегибается через край дивана, у которого стоит, роется за спинкой, вынимает пыльную бутылку крепкой локсийской настойки, давнюю заначку Медео, выбивает пробку, пьет - долго, задыхаясь, как воду… Когда бутылка оказывается у Хьелля перед носом, он возвращается к действительности.

        - Ты меня совсем не боишься,  - констатирует Кори, усаживаясь в кресло.
        Лорд Дар-Халем машет свободной рукой, заглядывает скошенным глазом в бутылку, недовольно качает головой, бросает ее через всю комнату Кори обратно.

        - Это несерьезно,  - говорит он неизвестно о чем.  - В общем, Сиду всегда был нужен я, а не деле. Он не ожидал, что после трансформации меня настолько не будет рядом с ним, и не смог свыкнуться с этим. Мне было проще: я вообще ничего не помнил. А он все эти годы ненавидел женщину, которая жила рядом с ним, рожала ему детей…

        - Он любил тебя,  - пересохшим от волнения голосом говорит Кори.

        - Любил и ненавидел. Любил, потому что иногда ухитрялся увидеть в ней что-то из прошлого, и ненавидел, потому что твоя мать не могла заменить ему друга, Кори. Она всегда говорила не то, давала не те советы, которые дал бы Хьелль Дар-Халем, не так слушала, не так улыбалась…
        Он и вас за это не любил. Он считал, что пожертвовал другом для того, чтобы продолжить род Дар-Эсилей, и предъявлял к вам непомерные требования. Он хотел, чтобы вы были похожи на меня, и не желал ничего иного. Рождение Элджи было для него настоящим ударом: малыш провинился уже тем, что мастью пошел не в меня. А уж когда выяснилось, что фехтовальщика из него не получится… Ты не представляешь, чего мне стоило то, что Элджи до сих пор жив…

        - Он же не мог хотеть его убить?  - Кори формулирует совсем не по-лорд-канцлерски, но Хьелль все понимает.

        - Маятник качался между «совсем плохо» и «еще хуже». Каждый раз, когда Сид поднимал на него руку, мне приходилось бросаться между ними и в буквальном смысле принимать удар на себя. Сид тут же вспоминал, что в прежней жизни тем, кто получал по морде при наших спорах, был он… и все начиналось заново. Покорная, нежная деле его не устраивала - ему всегда была нужна строптивость Дар-Халема рядом.

        - Это не повод для самоубийства.

        - Повод, сын. В последний год он уже дошел до точки. Он всегда боялся одиночества, а оно обступало его со всех сторон. Элджи уехал на Анакорос, ты сидел на Когнате, Медео уже тогда был неуправляемым, и мы вечно грызлись из-за него. Сиду, вечно недоверчивому и в силу своей должности вынужденному сторониться других даров, не с кем было поговорить, не с кем выпить… и только тихая, всегда улыбающаяся жена дома. Я бы тоже свихнулся, что говорить. И его грызла совесть. Он до конца считал, что сломал мою жизнь, хотя я тысячу раз говорил ему, что это не так.

        - Это не так?  - эхом переспрашивает Кори.
        Лорд Дар-Халем хмуро крутит головой.

        - Я был счастлив. Была счастлива, как только может быть счастлива деле. С любимым человеком. Прекрасные дети…

        - И даже когда ты начал (Кори с усилием проглатывает окончание женского рода) фехтовать со мной? Тебе не хотелось вернуться?

        - Абсолютно. Мне было хорошо. Фехтование только мешало. Честно.

        - Но если ты подозревал, что отец дошел до точки, почему ты не остановил его? Почему ничего не сделал?

        - Ты не слушал меня, Кори? Твоего отца мог остановить один человек в мире - Хьелль Дар-Халем. Мнение леди Дар-Эсиль для него ничего не значило, было пустым звуком. Твой отец совершил самоубийство, чтобы избавиться от леди Хеллы и ее чертовых детей. Для него все это выглядело так, будто он убил меня своими руками… он так и не смог излечиться от этого чувства.
        Кори морщится, но пропускает мимо ушей земное ругательство, брошенное отцом. Все это так непривычно для него: сам их разговор, осознание того, что за браком их родителей стояли какие-то отношения, о которых он ничего не знает…

        - А как остальные?  - спрашивает Кори. Бутылку все это время он крутит в руках.

        - Остальные?  - Хьелль хмурится, пытаясь нащупать нить беседы.

        - Остальные дуэмы. У них ведь этого не происходит. Даже если карун и дойе с детства были вместе во время альцедо.

        - Откуда ты знаешь?

        - Я ничего не знаю,  - пьяно и покладисто соглашается Кори. И тут же добавляет совсем другим тоном:

        - Я даже представить себе не мог.

        - Чего ты не мог представить?

        - Что ты настолько лучше меня.
        Лорд Дар-Халем сухо смеется.

        - Ты научишься.

        - Ты в моем возрасте еще чему-то мог научиться?

        - Плюнь. Я - это я, а ты - это ты. И…  - Хьелль с наслаждением забирается пальцами в волосы, снимает заколку, крутит головой, разминая шею,  - …не вздумай корить себя за то, что не первым нашел Медео и Эрлу.

        - Я еще не успел об этом подумать,  - признается Кори. Сам того не замечая, он повторяет жест Хьелля, бросает свою заколку рядом с его, массирует себе виски, затылок, макушку.  - А как ты это сделал?

        - Ну…  - лорд Дар-Халем улыбается чуть смущенно.  - Я просто очень хорошо знал твоего отца. Не только его предусмотрительность. Но и прославленную изворотливость Дар-Эсилей. Представить, куда бы он спрятал свою жену и куда бы направился сам, чтобы раздобыть немного денег и подготовить путь для бегства на север, было легче легкого.
        Все, на что хватает ошеломленного Кори, это глубокомысленное «Ааааа…» В мысленную записную книжку он заносит: «На свежую голову выяснить у лорда Халема, куда и что спрятал бы мой отец. Составить список мест. Выучить и сжечь».
        Хьелль, очевидно сообразив, что мыслительная деятельность Кори зашла в полный тупик, перешагивает через брошенные на пол орады и забирает у Кори бутылку, которую тот зажал между коленок, когда занялся волосами. Шумно отхлебывает, садится рядом, придирчиво оглядывает сыновние крылья.

        - Кстати, тебя кто чешет? Кто-то конкретный?

        - Нет, разные. Я еще не определился.

        - Потом скажи, ладно? Просто чтобы я был в курсе.
        Голос лорда Дар-Халема звучит почти просительно, и Кори кивает. Потом приваливается к мускулистому плечу слева от себя и сообщает вваливающемуся в окна сизому туману:

        - Я так устал.
        Сильные руки обнимают его, и лорд-канцлер Аккалабата впервые за много лет чувствует себя дома.
        Часть вторая
        Кровь превращается в воду

        Глава I. Интересы Дилайны

        Лисс Ковальская

        - Лисс, успокойся,  - Разумовский мерял шагами комнату.  - Все будет нормально. Ошибка Ногта состоит в том, что ни в армейских школах, ни в каких других учебных заведениях на Ситии не проходят историю.
        Опять не то и не о том.
        С тех пор как обнаружилось, что Маро одновременно является дочкой Лисс и внучкой Гетмана, пропасть между командором Разумовским и его в прошлом любимой ученицей не уменьшалась, а расширялась, кажется, с каждым годом. Гетман души не чаял в Маро, но, по мнению Лисс, пытался ограничивать ее свободу, приковать ее толстой цепью к Земле, лишив тех необыкновенных возможностей, которые открывала перед ней дилайнская кровь. «Тебя это не пугает?  - то и дело спрашивал он у Лисс.  - Меня - пугает».
        Лисс, хоть убей, не видела ничего страшного в том, что у дочери имеется демонический конформ, и даже начала привыкать к ее способности мгновенно перемещаться в пространстве, которая часто оказывалась весьма кстати: «Мароооо, у нас гости на пороге и нет хлеба!» Конечно, узнать о своем родстве с Гетманом хотелось как-то по-человечески, а не из небрежно брошенной Тоном в коммуникатор фразы:

        - Лисс, я не могу Марошу принять на эти каникулы. У меня намечены показательные казни: не сошелся во взглядах с несколькими моими подданными по поводу того, один должен быть конформ у лорда Дилайны или несколько. Зачем Маро все эти кровавости? Еще успеет привыкнуть. Давай отправим ее к деду на Йотху.
        Про немногочисленную дилайнскую оппозицию, выступавшую под лозунгом «Одному лорду
        - один конформ!», Лисс была наслышана, а вот последнее предложение ее озадачило.

        - Ты хотел сказать: к моим, на Ладогу?

        - Я имел в виду своего отца. Эта пойдет?  - Тон параллельно с разговором занимался выбором рыбины, которую собирался послать Лисс для недавно устроенного на Анакоросе межпланетного океанариума.  - Или не впечатляет?
        Длиннохвостая переливчато-красная рыба с выпученными глазами очень впечатляла. Однако куда меньше, чем сообщение, что отец Тона жив и здоров и проживает на Йотхе. Поэтому Лисс рыбу быстренько одобрила и попросила прояснить. Тон воззрился на нее с изумлением:

        - Ты не знаешь, что командор Разумовский - мой отец?
        Было такое ощущение, будто ее шмякнули по голове этой толстой склизкой рыбиной. От сотрясения перевернулись и встали на свои места некоторые кусочки паззла.

        - Лисс, что?  - встревоженно спросил Тон. Он очень не любил у нее такое выражение лица.

        - Как удобно…  - Лисс смотрела сквозь коммуникатор, куда-то Тону за спину.  - Как просто и как удобно… И на Ситии, значит, это был ты… в шахте. А потом, после локсийского кризиса, он вытащил тебя из больницы, сделал паспорт и отправил ко мне на Анакорос. Сажать цветочки. Лисс Ковальская - чрезвычайный спасательный отряд. Проинформировать меня о ваших с ним родственных отношениях вы не сочли необходимым.

        - Это имеет для тебя такое значение?  - Тон выглядел всерьез обеспокоенным, и Лисс решила ответить.

        - Да. Я ведь считала, что я единственная, к кому ты можешь обратиться за помощью. А у тебя всегда была такая… стена за спиной.

        - Лииисс…  - голос Тона звучал умоляюще.  - Посмотри на меня, пожалуйста.
        Зеленые глаза встретились со светло-голубыми, улыбающиеся - с печальными.

        - Лисс. Ты была единственная, к кому я мог обратиться. Правда. «Как сопредседатель высшего органа Конфедерации, я обязан принять любые меры, вплоть до самых исключительных, если Дилайна вновь станет угрозой». Это я услышал от него при нашей первой встрече. Потом мы весь вечер - с перерывом на мои обмороки и уколы анестетиков - рассказывали друг другу, почему считаем друг друга опасными: не персонально, конечно, а мы - землян, а земляне - дилайнцев. Закончили констатацией отсутствия родственных чувств с моей стороны, а с его - утверждением, что жизнь будет идти своим чередом: я буду создавать проблему Дилайны, а он - ее решать. Я ему как не доверял, так и не доверяю.

        - А мне?
        Тон почти физически почувствовал, что Лисс расслабилась.

        - Сама как думаешь?  - спросил он.
        Она засмеялась.
        Позже они не раз еще разговаривали о Гетмане. Можно сказать, что их мнение было общим. Я его не убью, а вот проблему Дилайны организую, как пить дать…
        И вот теперь Великий Ногт Ситии организовал им такую проблему, которую всей Конфедерацией не расхлебаешь.


        Кори Дар-Эсиль, лорд-канцлер Аккалабата
        Кори всегда любил лето больше, чем зиму. Несмотря на сумасшедшие аккалабатские ветры, несмотря на годы, проведенные на Когнате. Под натиском августовской грозы старые чалы стучатся ветвями в окна, беснуются на стенах их искривленные тени и отблески молний. Хорошо. Самое время поработать.

        - Кори! Кори, черт тебя побери! Коооориии!  - лицо у Элджи на экране коммуникатора отчаянное.

        - Я уже двадцать лет Кори. Что тебе, Элдж?  - лорд-канцлер Аккалабата не обязан скрывать своего недовольства, даже если его отвлекает от дел полномочный представитель Дилайны в Конфедерации, тем более если этот представитель - его родной брат.

        - Кори, у тебя три ситийских военных крейсера на орбите.

        - А куда вы, Чахи меня побери, смотрели? Где ваши карантинные корабли?..

«Ваши» - это сильно сказано. Пространственные переходы в те сектора Конфедерации, где расположены планеты, не владеющие собственным космофлотом, охраняются пограничными станциями и патрульными кораблями Звездного совета. Их задача - без разрешения высшего органа Конфедерации не пропустить в сектор ни один корабль, боевая мощь которого значительно превосходит технологический уровень планет этого сектора и позволяет безнаказанно уничтожить их на расстоянии.

        - Нет их больше,  - выдавливает Элджи, глядя куда-то поверх экрана.  - Пограничная станция и патрульный крейсер. В клочья. За пять секунд. Я никогда такого не видел,
        - признается он.  - Даже когда Джем с Тоном долбили ситийский карантин над Дилайной.
        Кори всегда бесило непринужденное обращение Элджи с титулами короля Дилайны. Кем он себя представляет? Ах да, жених Их Высочества рыжей дочки! Но нужно же соображать, что, где и когда…

        - Кори, ты меня слушаешь?

        - Если ты намерен продолжать вечер воспоминаний, то нет. Я иду докладывать королеве. Если есть что-то еще существенное, говори. Лично я думаю: с ума сходить еще рано. Что такая высокотехнологичная цивилизация, как ситийцы, забыла на нашей планете? Из всех мировых благ их интересуют только энергетические ресурсы, а у нас их… сам знаешь, шаром покати.
        Кори встает, лениво потягиваясь, хлопает себя по бокам, звеня мечами. Элджи беспомощно смотрит на него испуганными глазами. Точно как в детстве, когда выяснялось, что его, как старшего, послали узнать результаты жеребьевки, а он задумался и прослушал, с кем дерутся Медео и Кори в первом туре. Чья-то рука просовывается над его плечом, экран на несколько секунд закрывает листок бумаги, потом на нем снова возникает лицо Элджи - совершенно ошеломленное.

        - Они объявили требования. Предъявили ультиматум королю Тону,  - неверящим голосом сообщает он.

        - Элджиииии,  - Кори патетически всплескивает руками.  - Куда ты звонишь? Мне или на Дилайну? В твою взъерошенную голову не приходит, что обычно предъявляют и объявляют тому, у кого находятся на орбите?

        - Кори, ты не понимаешь…  - Элджи машинально убирает свесившиеся пряди за уши, не отрывая глаза от злосчастного листка.  - Послушай.
        От того, что Кори слышит, земля уходит у него из-под ног, и ему приходится опереться о компьютерную консоль обеими руками, делая вид, что он весь внимание.


* * *
        Спустя три с половиной часа, которые Кори провел, пытаясь довести до сознания королевы и старейших даров серьезность положения и не преуспев в этом ни капли, лорд-канцлер Аккалабата имеет полную возможность убедиться, какое глубокое впечатление производит вид собственной планеты, снятый камерами чужого военного корабля, зависшего на ее орбите. Этот вид транслируют все новостные каналы Конфедерации.
        Под ощерившимся антеннами и локаторами неизвестного назначения медленно разворачивающимся боком ситийского крейсера - знакомые очертания Умбренских гор. Картинка сменяется репортажем из зала заседаний Звездного совета. Обсуждается позиция Конфедерации по отношению к «очередному аккалабатскому кризису». Спаси нас святая Лулулла! Почему «очередному»? Почему, Чахи меня возьми, аккалабатскому, а не ситийско-дилайнскому, например? И почему именно в тот момент, когда мой главнокомандующий на Когнате?
        Мысленно споткнувшись на слове «мой», Кори с остервенением трясет головой, пытаясь избавиться от еще звучащих в ушах истеричных воплей королевы и неостановимо многословных тирад старейших даров о незыблемости Аккалабатской империи. Ему не удалось сделать то, что, как подозревал Кори, с легкостью выполнил бы его отец: уговорить Ее Величество связаться с Ногтом, с Конфедерацией, с королем Дилайны, наконец, и авторитетом венценосной монархини выиграть время, необходимое Кори для того, чтобы собраться с мыслями и… хотя бы вывезти людей из больших городов. Больше он ничего не мог придумать: тотальная эвакуация и решение вопроса дипломатическими методами.
        Ситийцы не локсиане, с которыми, несмотря на их технологическое превосходство, очень даже можно было иметь дело, что блестяще доказал в свое время лорд Дар-Халем. Сколько бы у локсиан ни было скорчеров и тех же, ситийских, установок дистанционного поражения, по образу мыслей они недалеко ушли от аккалабов: предпочитали сражаться в открытом бою лицом к лицу, а не бомбить беззащитную планету с орбиты, чем, собственно, и угрожали сейчас ситийцы.
        Поэтому слова королевы: «А теперь, когда мы ознакомились с ситуацией, идите и обеспечьте нашу безопасность, лорд-канцлер!» - заставили Кори поклониться чуть более сдержанно и развернуться на каблуках чуть более резко, чем требует придворный церемониал. Кори сделал вид, что не заметил шепота, пробежавшего при этом среди старших даров, но и этот шепот, и вся та бессмыслица, которую ему пришлось выслушать, продолжали звучать в ушах. На мониторе тем временем снова возникла мрачная физиономия Элджи.

        - Элдж, что у нас там… над нами?  - выдавил Кори. И добавил совсем уже идиотское:

        - Они не ушли?

        - Будто сам только что не видел, что нет, не ушли.

        - Нет,  - Элджи говорил виновато, будто он мог заставить ситийцев уйти, но не сделал этого.  - Подошли еще два крейсера. Итого пять. Кори, это очень серьезно. При ограниченных энергетических ресурсах Ситии такая пространственная переброска… Я не представляю, как они собираются возвращаться обратно. С Конфедерацией они разговаривать не хотят. Сообщили, что будут иметь дело только с тобой и властелином Дилайны. Что говорит королева?
        Кори расстроенно махнул рукой.

        - Она не понимает про бомбы.

        - Я так и думал,  - кивнул Элдж.
        В другое время Кори рассмеялся бы, услышав от брата такую фразу. Сейчас ему было не до смеха. Главное, чтобы не пришлось скоро плакать. И не только ему - всему Аккалабату.

        - Ты вызвонил лорда Халема?

        - Да. Он рвется сюда. Кусает себе локти с досады, что находится там, а не здесь. Но не рассчитывай. Вход в сектор сторожат столько ситийских кораблей, что, можно считать, его не существует. Вы замурованы там, изолированы. С бешеными ситийцами - как в банке с пауками…
        Кори вздрогнул.

        - Элдж, иди к демонам со своими метафорами! Я сейчас свяжусь с лордом Тоном. Не может быть, чтобы он оставил Аккалабат на произвол судьбы. Цена-то не запредельная.
        Кори осекся, видя, что Элдж покачивает головой.

        - Кори, я немного лучше тебя знаком с властелином Дилайны. Вообще с тем, как там все устроено. И на твоем месте…  - видно было, что Элджи ужасно не хочется этого говорить. Он поморщился:

        - На твоем месте я бы не рассчитывал.
        Кори в бешенстве ударил ладонью по кнопке «Перезагрузка». Старенький компьютер взвизгнул, лицо Элджи сменилось бегущими по экрану строчками букв. Они непонятные, но нравятся Кори гораздо больше, чем все, что он сегодня видел по этому монитору. Лорд-канцлеру Аккалабата хотелось, чтобы перезагрузка длилась вечно.


* * *

        - Ваше Величество,  - Кори низко наклоняет голову, будто он не перед коммуникатором, а в парадном зале.

        - Лорд-канцлер,  - ответный кивок, чуть заметное движение подбородка вниз. Как и подобает королю Дилайны.
        Лорд Тон не во дворце. Он сидит нога на ногу на обломке какой-то искрящейся белой породы перед входом в жерло огромной пещеры. «Подземелья Бенигма»,  - догадывается Кори. Властелин Дилайны покачивает рукой, голубые переливы вспыхивают на предплечье:

        - Значит, они требуют браслеты, лорд-канцлер… Зная, что я не могу достать их корабли на вашей орбите. На своей я бы уже не оставил от них атомной пыли. Именно поэтому они хотят, чтобы вы выступили как передаточная инстанция. Ко мне они близко не подойдут после нашей последней встречи.

        - Что вы решили?

        - Я взвешиваю.

        - Уничтожение Аккалабата или пять штук блестящих браслетиков?

        - Нет, лорд Дар-Эсиль. Уничтожение Аккалабата или Конфедерация, раздавленная ситийской военной машиной.

        - Разве вы члены Конфедерации? Или мы? Какое нам до них дело? Пусть хоть на атомарную пыль рассыплются!
        Его величество властелин Дилайны морщится.

        - Нет. Не хочу.

        - Ваше Величество, я уверен, что, даже если ситийцы получат браслеты, потом Вы изыщете возможность…

        - Простите, лорд-канцлер. Мой ответ «нет». Это не значит, что я не пытаюсь помочь вам другими способами. Я сниму с орбиты верийские крейсеры, которые защищают нас, и направлю их к Аккалабату. Это уравновесит силы.


        Тон, Его Величество властелин Дилайны
        Разноцветные круги перед глазами уступили место расплывчатым очертаниям письменного стола, окна с задернутыми шторами, пышно цветущей леглезии в высоком глиняном горшке. Властелин Дилайны потряс головой: «Интересно, насколько меня вырубило? Да еще так всерьез. Надеюсь, что катастрофа носила локальный характер и не вышла за пределы этой ком…»
        Он осекся, потому что из простенка между окнами прямо на письменный стол вывалился мокрый и растерзанный демонический конформ. Находящийся при этом в крайнем раздражении. Разбрасывая бумаги когтями, конформ по-собачьи стряхнул с себя брызги и глину, полюбовался на проступившие на светлых обоях подтеки и обратил свой взор на лорда Тона, который наблюдал за производимыми единственной дочерью разрушениями в его кабинете с видом смиренным и стоическим.

        - Ты что творишь, папа?  - провизжала Маро, плюхнулась со стола на пол и бешено закружила по комнате.

        - Что я творю?  - поинтересовался лорд Тон.

        - Ты меня чуть не угробил! Зачем тебе эта буря? За каким, я спрашиваю, чертом на спокойно купающихся людей должны набрасываться волны с Останкинскую башню высотой и длиной с Великую Китайскую стену? Почему, если погода может быть все время хорошей, ей не быть хорошей все время? Я тебя спрашиваю!
        Лорд Тон меланхолично вынул из воздуха полотенце и протянул дочери.

        - Во-первых, ты не людь. Во-вторых, на предмет «спокойно купающейся» я бы тоже поспорил. И рыбы в заливе меня бы поддержали. Если они напишут мне жалобу, имей в виду: я ее удовлетворю. В-третьих, при чем здесь Останкинская башня? А в-четвертых… Маро, у нас большие проблемы. Точнее, не у нас, а на твоем любимом Аккалабате.
        Маро, уже успевшая принять человеческий облик и энергично растиравшая себя полотенцем, начала было протестовать, но ее рассуждения на тему «Я и не была никогда на этом дурацком Аккалабате, а их лорд-канцлер вообще…» замерли в воздухе в тот момент, когда лорд Тон включил висящий под потолком монитор. Конфедеративный телеканал транслировал нон-стопом новости, и эти новости Маро не понравились.

        - Хочешь 3D?  - властелин Дилайны махнул пультом в сторону экрана, на котором медленно, угрожающе поводя антеннами, разворачивался ситийский военный крейсер.

        - Не хочу,  - упавшим голосом сказала Маро.  - А причем здесь твоя буря?

        - Ситийцы наседают на Аккалабат и угрожают стереть его с лица земли, если Империя не договорится с нами: на кону несколько штук блестящих браслетиков, украшающих наши с тобой руки, дочь моя.

        - Ну и?  - Маро угрожающе сощурилась.

        - Ну и, не имея ничего серьезного в виду, я попытался пару браслетов снять. Когда очнулся, понял, что больше никогда этого делать не буду.

        - Да уж, не надо, пожалуйста.
        Маро, навернув полотенце на мокрые волосы, приступила к раскопкам в своем бездонном шкафу, который находился в другом конце королевского замка и в состоянии полнейшего бардака, по мнению лорда Тона. Сосредоточенно прикусив губу, она пыталась выудить из вибрирующего перед ней воздуха что-то подходящее из одежды. Тон сказал укоризненно:

        - Мароша, ты бы в шкафу разобралась, что ли? Не очень приятно смотреть на молодую девушку, у которой руки имеются только до локтя.
        Маро с силой дернула и извлекла пару джинсов и помятую кофточку. Надела прямо на голое тело. Спросила, не глядя на отца:

        - Ты им поможешь?

        - Чем, скажи на милость?

        - Ну, тебе же ничего не стоит раздолбать ситийцев к чертовой матери, так, что они дорогу забудут в наш сектор.
        Тон задумчиво посмотрел на Маро. Все-таки девушке пора становиться принцессой не только по званию. Интересно, где-нибудь во Вселенной этому учат?

        - Как ты думаешь, они об этом знают? Ситийцы - о том, что я их могу… как нечего делать,  - пояснил он.

        - Знают, наверное,  - не очень уверенно ответила Маро.

        - Еще как. Поэтому сюда они не сунутся. Повисли у твоего лорд-канцлера над головой и общаются с ним с позиции силы.

        - Он не мой лорд-канцлер!  - вскинулась Маро.

        - Да? Что ты тогда разволновалась?

        - Папа, но это же Аккалабат! Они же наши ближайшие родственники! Они помогли тебе вернуться на трон. Ты же сам говорил, что лорд Сид…

        - Хватит!  - рявкнул Тон. Разбитое стекло звякнуло в раме. Только что раскрывшийся белый цветок слетел с верхушки леглезии в горшок с землей. Тон подобрал его, размял пальцами. Комнату наполнил пряный, одуряющий запах.

        - А если ты будешь плакать,  - добавил властелин Дилайны, пытаясь оттереть о кромку стола липкий сок леглезии, въевшийся в кожу,  - то я вообще - слышишь?  - вообще ни-че-го не стану предпринимать. Все, ушел звонить твоей матери,  - сообщил он и растворился в полумраке, оставив после себя тусклое свечение. Маро жалобно всхлипывала на диване.


* * *
        Бессильно откинувшись в кресле, король Дилайны разглядывает свои пальцы. Мозоли на указательном от спускового крючка парализатора сошли уже на нет. Зато на подушечках больших появились огрубелости от меча. Вместо коротко и небрежно постриженных ногтей с обкусанными заусенцами - идеальный маникюр под цвет темно-сиреневых камней в вычурных золотых оправах, по два-три на каждом пальце левой руки. Не дай бог кому-то из подданных рассердить или расстроить властелина Дилайны настолько, чтобы получить по щеке: острые края кринтов, украшающих каждый перстень, оставляют трудно заживающие следы.
        В последнее время король Дилайны сердится часто. Он не выносит собственного бессилия. Тон не спеша стягивает перстень за перстнем, складывает в аккуратную горку перед собой, активирует браслеты, пытается расплавить кучку драгоценностей, стоимость которой равна годовому бюджету малой планеты. Бесполезно. Все бессмысленно и бесполезно.

        - Джеееем!  - рявкает он в направлении коммуникатора, на экране которого уже три минуты высвечивается вызов с верийской (в прошлом - ситийской) военной станции, контролирующей орбиту Дилайны. Звуковой сигнал вызова Тон отключил еще утром, что не мешает настырному Джему раз за разом набирать королевский номер. Тон загадал, что возьмет на тридцатый раз. Пора. Он вдавливает пальцем кнопку приема:

        - Джеееем!
        Вериец смотрит сочувственно.

        - Лорд Тон,  - церемониальный поклон лишь обозначен, но они оба знают, что он был. Джемка никогда не переходит границу.

        - Ты собираешься что-нибудь делать?  - мрачно спрашивает он.

        - Что я могу?
        Джем грустно кивает.

        - Отец тоже сказал, что ты ничего не можешь. Хотя мне кажется…

        - Да знаю я, что тебе кажется,  - Тон машет рукой, замечает, что она без перстней, и начинает возвращать их каждый на свое место. В коммуникатор он при этом не смотрит.  - Тебе кажется, что зажравшийся властелин Дилайны мог бы тряхнуть стариной, сесть с парой дюжин самых вменяемых лордов к тебе на корабль и разнести ситийцев в клочья. Оказать братскую помощь аккалабам и с почетом вернуться на родную планету. Так?

        - Ну, примерно.
        Генерал Джерада уже объяснил Джему, почему это невозможно, но Джем не был бы его сыном, если бы не попробовал еще раз.

        - Надо просто хорошенько поработать над планом.

        - Джем, а если попросить помощи у Конфедерации?
        Это уже что-то из ряду вон выходящее. Джем чувствует, что авторитет человека, за которым он пошел бы в огонь и в воду, на его глазах падает ниже плинтуса. Неужели королевская власть так портит? Это бесхарактерное, полностью лишенное силы воли существо, нерешительно перебирающее на столе какие-то бумажонки, командовало конфедеративным спецназом? Этот лорд Тон и лейтенант Антон Брусилов - одно и то же лицо?

        - Пространственный переход в сектор контролируют ситийцы. Они не пропустят никого, кроме своих союзников.
        Пауза. Бумажки шуршат отвратительно.

        - Джем, ты можешь увести ситийцев за собой поближе к Дилайне, чтобы я достал их браслетами?

        - Тон, они не идиоты. И… нам ведь надо, чтобы ушли они все, не находишь? Пока ситуация патовая: три наших корабля к пяти вражеским, зато, благодаря твоим способностям, мы не ограничены в энергии, тогда как разведка докладывает, что у ситийцев не осталось кораблей с полностью заряженными батареями, способных на пространственный переход. Все, что они могут, дежурить у внешней границы сектора и не позволять Конфедерации подвести подкрепления.


* * *
        Через несколько часов.

        - Тон, дело плохо. Еще три крейсера. Хортулана.

        - У твоих есть ментошлемы?

        - Есть, но на всех не хватит. Зато на одном корабле есть внешняя ментозащита. Правда, его придется гонять к тебе на подзарядку каждые тридцать шесть часов.

        - Бл..! Эти-то что тут забыли?

        - Император материализует свое чувство благодарности.

        - Лучше бы он был неблагодарной скотиной.


        Кир Оксенен, археолог
        Кир с интересом рассматривает набившихся в тесную рубку военных. Кого тут только нет! Верийские представители отводят глаза. Кир всегда избегал контактов со своими генетическими сородичами, за сотню верст обходил любого хоммутьяра или верийца. И их не желал ставить в неудобное положение, и самому… не хотелось. На международных археологических конференциях, где встречи с хоммутьярами были неизбежны (верийцы прошлым не интересовались, археология не считалась у них оправданной статьей расходов в бюджете), старался быстренько оттарабанить свой доклад и смыться. На банкеты он тоже не ходил. Убедить себя, что никому не противно смотреть, как он щупальцами обвивает бокал с шампанским, не получалось. Хотя те же хоммутьяры извлекали массу возможностей из своих многочисленных конечностей на стоячих фуршетах. Более того, как-то, когда его на банкет все-таки затащили, Кир обнаружил, что вежливые хоммутьяры не возражают поддержать своими щупальцами тарелку для собеседника, у которого все обе руки были заняты бокалом и вилкой. Антропоморфные коллеги этим с удовольствием пользовались.
        Но Кир так никогда и не решился примкнуть к чужому празднику жизни. После удачного доклада бутылку шампанского он себе заказывал в номер, где и выпивал ее в одиночестве.

        - Так что вы хотите?  - вопрос звучит более грубо, чем Кир намеревался. Он сам это чувствует и нервно сворачивает щупальца в рукавах. Он много бы дал, чтобы находиться сейчас за тридевять земель от этого корабля, где-нибудь в мхатмианском болоте или снегах Когнаты. И чтобы все от него отстали.

        - Кир, Вы уважаемый археолог…  - начинает кто-то.

        - Давайте ближе к делу,  - перебивает Кир.  - Вы вытаскиваете меня из лагеря в разгар экспедиционного сезона. У меня контракт с правительством Куймены. Они желают знать больше о происхождении жизни на своей планете, и я обязался вырыть им эту информацию. Тут вдруг выясняется, что во мне нуждается Звездный совет и во имя общих задач и целей Конфедерации я должен все бросить, сесть на корабль и лететь на другой конец Галактики. Через четыре пространственных перехода. Еще столько же обратно, и я месяц проваляюсь тряпкой, вместо того чтобы руководить раскопками.
        У меня там, в нескольких днях лёта от цивилизации, люди, техника, первые горизонты почвы сняты. А вы знаете, что на Куймене называется почвой??? Я должен там сидеть сейчас безвылазно. Нет, нужно было меня приволочь сюда, при этом не объясняя зачем. Одни душеспасительные лозунги. Я так не согласен. Если есть работа, пусть даже сомнительная, давайте сделаю. И везите меня обратно.
        В рубке напряженная тишина, нарушаемая только легким поскрипыванием: верийские военные в традиционных кожаных сапогах выше колена переминаются с ноги на ногу. Кто-то откашливается, значит, будет сейчас говорить… Вперед выступает высокий седоволосый землянин. Кир мало интересуется межзвездной политикой, но это лицо не узнать трудно.

        - Не ерепенься, парень. Все очень просто. Есть такой хорошо известный тебе пространственный сектор «Дилайна - Локсия - Аккалабат». Над Аккалабатом на орбите висят несколько ситийских военных кораблей. Шантажируя короля Дилайны, лорда Тона, угрозами разрушения Аккалабата, ситийцы требуют у него браслеты: надеются, что могут использовать их как источник энергии.

        - Почему Аккалабат? Почему не сама Дилайна?

        - Лорд Тон достанет их браслетами на подлете. Если даже не сможет уничтожить корабли, изменит траекторию и разобьет друг о друга. Или уложит у себя на морское дно. Или просто…  - землянин запинается, подыскивая слово.  - Окажется… появится… ну, возникнет, что ли, там у них прямо в рубке с десятком своих лордов. И хана ситийцам. С него станется. А Аккалабат беззащитен против высокотехнологичной атаки сверху. Там же… мечи и крылья. И лорд-канцлер - мальчишка, которого они прессуют всеми доступными средствами, чтобы он договорился с королем Тоном.
        Кир вспоминает серьезного мальчика с грустными темными глазами, закутанного в клетчатый плед. Вспоминает светловолосую девочку с такими же грустными глазами, только серыми, засыпающую над клавиатурой компьютера в поисках хоть каких-нибудь новостей с туманной планеты под двумя зелеными лунами. Вспоминает недовольный взгляд из-под длинных белесых ресниц…


* * *

…Зал вылета VIP на Когнате. Второй день космического тайфуна под названием «тещин язык»: гравитационные потоки вытягивают пространственный переход, словом, погода нелетная. Все, кому улетать не к спеху, вернулись домой или в гостиницу.
        В опустевшем зале остались двое. Кир поверх экрана нетбука следит, как хостесса склоняется перед молодым мужчиной в ораде: «Лорд Дар-Эсиль, чем мы можем скрасить Ваше ожидание?» Кир здесь свой, так что ему такой сервис не предоставляется. Лорд Дар-Эсиль презрительно выпячивает губу: «Спасибо. Если будет нужно, я попрошу. Главное, сразу дайте знать, когда появится возможность вылета: Его Величество властелин Дилайны не любит ждать».
        Кир потом сам не мог понять, что его дернуло…

        - Лорд Дар-Эсиль, разрешите представиться. Меня зовут Кир, я археолог, мы знакомы с Вашим братом Кори.
        Бесцветные глаза почти без радужки и зрачков равнодушно скользнули по лицу Кира. Придворное воспитание, однако, взяло свое. Мальчишка оторвал задницу от диванчика и вежливо поклонился:

        - Лорд Элдж Дар-Эсиль к Вашим услугам.
        Тон был такой, что Кир не нашелся, что еще сказать. В полном молчании, изредка косо поглядывая друг на друга, они просидели в зале вылета еще сутки.
        Кир почти физически чувствовал, как внимательно наблюдал аккалаб за каждым движением его щупалец. Широко распахивал свои матовые глазищи и провожал взглядом ложку, когда он ел, следил, как Кир набирает текстовое сообщение в коммуникаторе, развязывает галстук и вешает его на спинку стула. Смотрел не отрываясь. Совсем не так, как Кори, смотрел. Просто ездил по щупальцам глазами туда-сюда. Становилось понятно, почему старшему сыну дома Эсилей пришлось уступить среднему лорд-канцлерское место. Кир иногда оставлял пристальность без внимания, иногда поднимал глаза и твердо упирался взглядом во взгляд. Девчачьи ресницы вспархивали и опускались. Через некоторое время все начиналось сначала. Кир чувствовал себя как в клетке на Хортулане.
        Первым на посадку пригласили аккалаба. Он поднялся с банкетки, быстро нацепил мечи, до того валявшиеся у стены, причесался, запустив пятерню в волосы, переплел их в неровную косу, закрепил какой-то измятой ленточкой, вытащенной из кармана. Не глядя на Кира, поклонился в пространство: «Я знаю, что Вы пытались уговорить Кори поладить с лордом Халемом. Бесполезно. Но за попытку я Вам благодарен». И царственно смотался.


* * *
        Кир встряхивает головой. Он понимает, что его ответа ждут уже достаточно долго. Но вместо ответа задает вопрос:

        - Как же вы это допустили?
        Землянин (Кир уже вспомнил, кто это: командор Алексей Разумовский собственной персоной. Половина мальчишек в дипакадемии на Когнате многое бы дала за то, чтобы вот так, на равных, с ним разговаривать) неубедительно притворяется удивленным:

        - А разве в археологии не бывает ошибок?

        - Военно-политический просчет,  - добавляет кто-то из-за его спины.

        - Ошибки в археологии не влекут за собой угрозу гибели тысяч людей,  - возражает Кир. Он понимает: его уже втянули в дискуссию, а значит, придется соглашаться. Что же - не будем терять времени. Пришла пора собирать камни.


* * *

        - Кир?

        - Хорт…  - опомнившись, низко склоняет голову.  - Ваше Императорское Величество.
        Хорт полулежит в кресле, вытянув ноги вперед. На лице недовольная гримаса. Слова он не выговаривает, а цедит. Но по лицам и позам придворных и военных чинов, окружающих молодого императора Хортуланы, видно, что он здесь в почете. Его слово
        - закон, его рука владыка.

        - Хорт, зачем тебе эта ситийская авантюра?

        - С тех пор, как мы в ней участвуем, она не выглядит авантюрой. Согласен?
        Министры на заднем плане довольно щурятся и кивают. Они любят своего императора.
        Кир чувствует, что аргументов у него нет. Он может только взывать к лучшим чувствам императора Хорта.

        - Я прошу тебя, остановись. Не надо.

        - Извини, Кир. Я им обязан. А тебе что за дело до этих с крыльями?

        - У меня там друзья. Лорд-канцлер Аккалабата…

        - Надо же… А вот у меня нет друзей,  - равнодушно говорит Хорт.  - У меня есть деловые партнеры. И я стараюсь их не разочаровывать. От них, кстати, гораздо больше пользы, чем от друзей. Поразмысли на досуге.

        - Хорт…

        - Кир, у меня нет больше времени,  - император Хортуланы резко протягивает руку вперед к консоли коммуникатора. Экран гаснет.
        Кир стоит, беззвучно шевеля губами, упершись в темный монитор взглядом.
        Глава II. Здоровье верийской нации

        Кир Оксенен

        - Кир!

        - Да, мама.
        На Когнате, когда ты разговариваешь с родственниками, обязательно надо прибавлять
«мама», «папа», «дядя», «тетя», «бабушка», «дедушка» и так далее. Киру это сначала казалось странным, но он быстро заметил, что отсутствие таких обращений в его речи огорчает семью Лалы больше, чем особенности его анатомии. Он не хочет никого огорчать. Поэтому это всегда «да, мама», «нет, тетя», «хорошо, папа», «А у вас, дядя?» и все довольны и счастливы. Это Когната. Это бескрайние льды и снега, в которых ценится каждая капля тепла.

        - Чем бы ты хотел заняться дальше, после академии, сын?

        - Мне нравится археология, мама. Знаешь, раскапывать всякие древности.

        - Я понимаю. А ты интересовался, где этому учат, сынок?

        - Ага,  - Кир смотрит в окно на резвящихся во дворе собак.  - Земля или Хоммутьяр. И нужен я им там… как сневу в метель попонка.

        - Про Землю можно подумать. Поговори с папой. Только с одним условием.
        Регда замолкает, сосредоточенно чертит на скатерти невидимые знаки. Кир внимательно следит за ее пальцем.

        - Мама?

        - Кир, я бы хотела… мы бы с отцом хотели, чтобы ты перестал соблазнять Лалу своим увлечением археологией. Я знаю, она всегда его разделяла, вы всегда вместе рассматривали все эти книги, старинные монеты… но я хотела бы, чтобы у нее появилось что-то свое, что-то другое. Чтобы ее будущая профессия… словом, Лала должна жить на Когнате, сын.
        Кровь ударяет Киру в голову. Ему кажется, что он понял, чего действительно хочет Регда. И чего она боится.

        - Мама,  - он аккуратно дотрагивается щупальцем до ее плеча. Он знает, что ей не неприятно, но все равно делает это осторожно - сколько бы времени ни прошло.  - Я хочу объяснить. Не надо бояться за нас с Лалой. Между нами ничего нет. И не будет. Мы как брат и сестра. Если ты отпустишь ее со мной…

        - Ну, я же все понимаю…  - говорит он, отчаявшись, потому что не понимает уже ничего. Главное, он не понимает, почему она не утешилась, а наоборот, огорчается еще больше.

        - Ну что ты… что ты, дурачок ты мой,  - Регда берет одной рукой щупальце, поглаживающее ее по плечу, вторую - протягивает вперед, приглашая.
        Кир выпускает одно из щупалец с другой стороны, кладет ей на ладонь. Регда ласково пожимает щупальца, чмокает каждое по очереди, улыбается:

        - Давай следующие!
        Это у них была еще детская игра. Как только Кир приехал. Он ужасно стеснялся щупалец, и в то же время Регда заметила, как благодарно пасынок реагирует, когда их ласкают. Она приходила вечером, садилась возле кровати, брала в руки зеленоватые кожистые отростки и, преодолевая иногда подкатывавший к горлу ком, массировала, согревала, поглаживала.
        Он молчал, пока однажды вечером не попросил робко:

        - А можно мы разделим это время на три?

        - Что значит на три?  - не поняла она.

        - Ну, у меня же шесть… их,  - сглотнув, пояснил Кир.  - Я стараюсь каждый вечер давать вам два следующих, но иногда забываю, в каком порядке… а хочется, чтобы всем досталось.

        - Тебе нравится?
        Он смущенно кивнул.

        - Тогда почему «на три»?  - Регда уселась поудобнее.  - Всем хватит.
        В тот вечер он впервые довольно мурлыкнул, когда она растирала ему последнюю пару щупалец, а она впервые, поцеловав его в лоб перед сном, сказала:

        - Спокойной ночи, сынок.
        Сейчас он тоже ласково подмурлыкивает, и глаза Регды лучатся от счастья. Но дело должно быть сделано.

        - Кир, я тебе расскажу. Лала… ей нельзя улетать с Когнаты.

        - Почему?  - искренне удивляется Кир.  - Все когнатяне летают.

        - Она не когнатянка.
        Пальцами Регда ощущает пульсацию щупалец. Кир не отдергивает их, и по тому, как движется в них густая жидкость темно-серого цвета, которую, по функциональному сходству, у хоммутьяров, так же, как у землян, когнатян, верийцев, называют в классификаторе кровью, можно прочитать его эмоции.

        - Точнее, не стопроцентная когнатянка. Ее отец - дар Аккалабата.
        Кир недоуменно вскидывает брови, сворачивает щупальца, вылезает из-под теплого одеяла. Голыми ногами шлепает к книжным полкам. Вытягивает с нижней классификатор, утыкается надолго, мусоля во рту щупальце, переворачивает страницы, тычет в мультимедийные ссылки. Регда обеспокоенно следит, как из крошечных чипов, тут и там разбросанных по странице, разворачиваются объемные диаграммы, движущиеся модели - анатомические, фенотипические, генетические…
        Спустя двадцать минут, за которые в комнате не произносится ни слова, Кир захлопывает классификатор. Смахивает прядку волос, прилипшую к потному лбу.

        - Ужас какой-то! Вообще ничего нельзя,  - с укоризной говорит он, глядя на Регду. И серьезно, по-мужски добавляет:

        - Правильно. Пусть сидит на Когнате.

        - Ты будешь ее защищать, сын?
        Серовато-зеленое щупальце выползает из пижамного рукава, обвивает запястье Регды.

        - Всегда.


* * *
        Кир прилаживает голову к гигантскому снеговику. Щупальцами удобно - можно одновременно придерживать с разных сторон и залеплять «швы» снегом. Лала, раскрасневшаяся и мокрая, вся в облаке белых тяжелых хлопьев, отряхивает новые цветастые варежки.

        - Кир, знаешь что? Давай ему еще собачку слепим - снева. Чтоб не было скучно. Я пойду комья катать.
        Она не очень любит мелкие украшательские работы: всовывать руки - хвойные ветки, экипировать снеговика пластмассовым ведром на голову. Это, как и шлифовка частных деталей, остается Киру - Лала предпочитает крупную пластику. Высунув от старания язык, она ползет на четвереньках за растущим снежным комом, пока он не упирается во что-то твердое.

        - Ну!  - обиженно говорит Лала, пытаясь пропихнуть ком еще немножко вперед. Она заранее выбрала ровную площадку, где не должно быть никаких помех. Никаких корней или столбиков.

        - Не нукай,  - раздается у нее над головой.
        Старомодные черные валенки, задрипанное пальтишко - явно не самостоятельно купленное, а из кладовой завхоза академии. В чем только ни присылают на Когнату своих отпрысков представители теплых планет, не желающие даже классификатору разумных рас поверить, что здесь действительно холодно! На этот случай не любящие многословных препирательств и объяснений когнатяне просто держат в академии небольшой фонд теплой одежды. Легче самим экипировать этих неразумных, чем объяснять их родителям, что требуется. И этот тоже…

        - Отойди с дороги, пожалуйста,  - вежливо просит Лала. Валенки делают шаг в сторону, но не уходят. Когда через несколько минут она, запыхавшаяся, упрямо пихает огромный ком в сторону снеговика, рядом с ее цветастыми варежками упираются две серых, казенных. Катить сразу становится легче.

        - Можно, я помогу?
        Аааа, ну конечно. Этот вериец прилетел совсем недавно. А самый лучший способ завести друзей здесь, на Когнате, для тех, кто не умеет кататься ни на коньках, ни на лыжах,  - это вместе лепить из снега. Только он ведь со старшего курса… Разве ему будет со мной интересно? Но раз Кир приветственно машет варежкой, значит, можно, значит, пусть так и будет. Кир приехал всего два года назад, но с тех пор так повелось, что друзей для «сестренки» выбирал именно он.

        - Лала, кто это с тобой?
        Два мальчишки смаргивают снег с ресниц, пытаясь получше рассмотреть друг друга.

        - Это… Он помогал мне катить ком для снева. Он с Верии.

        - Меня зовут Гарка,  - парень первым протягивает руку.
        Кир, усмехаясь, наблюдает за его лицом. Из рукава медленно выползает серое от мороза щупальце. На нем решительно смыкаются сильные пальцы.

        - Я недавно прилетел. Будем знакомы.

        - Кир. Я…

        - Он мой брат. А я Лала. Моя мама - член правления колледжа, поэтому нам разрешают здесь играть, сколько захотим,  - хвастает Лала.

        - О!  - комично вздергивает брови вериец.  - Тут проблемы со снегом? Нужно записываться заранее?


* * *
        Две пятерни, покрасневшие от мороза, и серое щупальце одновременно втискиваются в бумажный пакет с горячими пончиками. Лала, прежде чем откусить, старательно слизывает с пончика сахарную пудру. Кир запихивает сладкое лакомство в рот целиком, долго жует, надувая щеки, щуря от удовольствия глаза. Гарка, кажется, глотает хрустящие шарики, не жуя. Разговор идет о том о сем, но мальчишки есть мальчишки…

        - А чего тебя на Когнату прислали? Верийцы обычно сюда не ездят. У вас же есть свои военные и медицинские академии. Или земные университеты и колледжи. Анакоросы там всякие…

        - Не твое дело.

        - Зачем ты грубишь? Он просто спросил,  - вступается Лала.

        - Пусть просто не спрашивает.
        Мальчишескую ревность Кир преодолел довольно быстро, а вот неосознанная зависть к чистокровному верийцу осталась - к ждущим его и таких, как он, военным и медицинским академиям, к сильным пальцам с обкусанными ногтями, которыми он расчесывал пшенично-золотистую шевелюру, даже к потрепанным джинсам и стареньким свитерам, потому что такие заштопанные свитера и джинсы - на всех верийцах, как символ их гордой бедности и одновременно - принадлежности к нерушимому воинскому братству, стоящему на страже рубежей Конфедерации, расширяющему эти рубежи и незаменимому в горячих точках.
        Гарка не замечал или делал вид, что не замечает. Но иногда срывался. Особенно после кратких визитов на родную планету. Он никогда не задерживался там на все каникулы. Бурный обмен каникулярными впечатлениями с демонстрацией фотографий, объемных моделей достопримечательностей всей Вселенной, живописным враньем на тему самой большой пойманной рыбы и лично покоренного Эвереста или бездонной пещеры Хиато - полная энтузиазма и радостных возгласов суматоха, в которую превращались все перемены в день начала нового учебного года,  - все это проходило мимо верийца.
        Он вежливо рассматривал фотографии, задавал положенные вопросы, уважительно восклицал, прицокивал языком, качал головой, а при первом удобном случае отходил в сторону и с преувеличенным вниманием разглядывал заснеженный пейзаж за окнами. Делать это он умел недемонстративно, так что никто не замечал его неучастия в общем веселье. Только Лалины и Кировы фотографии Гарка перебирал с искренним интересом, хотя этим двоим как раз похвалиться было особо нечем.
        Оставлять Кира на каникулы одного Регда категорически отказывалась, а число мест, куда могла отправиться отдыхать семья, имеющая в своем составе верийско-хоммутьярский гибрид, было весьма ограниченно. Не хотелось отвечать на вопросы, ловить на себе настырные взгляды.
        Только раз Киру удалось настоять на поездке на Фрингиллу к теплому морю. Чудного вида туземцам все антропоморфы казались на одно лицо: щупалец Кира они просто не замечали. Лале необыкновенно понравилось плескаться в чуть соленой воде, загорать на мелком, почти белоснежном песке, ловить руками ленивую, удивительных форм и расцветок рыбу. Еда в отеле была приспособлена к антропоморфным вкусам, а соседство аборигенов было легко переживаемо, если только они не задевали тебя случайно своими вспученными телами, которые расползались в воде, как рыхлые клецки. Такого контакта сами фрингилльцы ужасно стеснялись и начинали бесконечные извинения на своем тягучем и монотонном наречии, на восемьдесят процентов состоящем из носовых гласных.
        Фотографии и 3D-модели с Фрингиллы Гарка разглядывал особенно долго, а пару штук, на которых Лала возлежала на мелководье в открытом купальнике, даже попросил себе. Кир нахмурился, Лала покраснела, но фотки дала.
        А на следующий год случился ситийско-фрингилльский военный конфликт и дорога к солнечному песчаному пляжу оказалась закрыта.


        Лала Оксенен

        - Лала!  - Гарка сидит вполоборота на подоконнике напротив двери в класс.  - Можно тебя на минуточку?

        - Разумеется.
        Именно так дело и обстоит. Само собой разумеется, что Гарка провожает Лалу в столовую. Что они вместе делают уроки в библиотеке. Что на студенческих вечерах они танцуют только вместе. Что, когда Лала показывает свою упряжку сневов на школьных соревнованиях и вылетает, как водится, от чрезмерного старания головой в сугроб у самого финиша, первым к ней бежит Гарка. Правда, добегает он после того, как из сугроба ее выуживает ловкое щупальце Кира. Но Кир щупальце тут же втягивает и, усмехнувшись, уходит. А Гарка остается отряхивать со смеющейся Лалы снег и помогать ей ловить разбежавшихся сневов. Это само собой разумеется. Так что зачем выглядеть таким смущенным?

        - Лал, ты можешь узнать у своих родителей одну вещь?

        - Для тебя - все что угодно. Кроме одного,  - лукаво улыбается Лала.  - Как работает энергетическая пирамидка.
        Вместо того чтобы улыбнуться в ответ, Гарка опускает глаза.

        - Лала, это серьезное. Это для меня очень важно. Взаправду.

        - Говори.
        Гарка спрыгивает с подоконника, подхватывает Лалу за талию, она обнимает его руками за плечи, прижимается всем телом - только на одну секундочку, пока он водружает ее на то место, где только что сидел сам. Подоконник высокий, и их глаза оказываются на одном уровне. Лала с сожалением складывает руки на коленях. Ей бы хотелось еще ненадолго задержать их у него на шее, почувствовать сквозь рубашку теплую кожу, но она не знает, как он к этому отнесется.
        Неожиданно она обнаруживает, что Гарка вместо того, чтобы, как обычно, отпустить ее и пристроиться рядом, рук не убирает, наоборот, наклоняется близко-близко, трется носом о щеку, как щенок снева. Его дыхание щекочет ей мочку уха, перед глазами маячат непослушные золотистые завитки, с которыми не справляется никакая расческа. Становится весело и легко. А он уже разгибается, усаживается на подоконник рядом с ней, упершись руками.

        - Спроси у родителей, не собирается ли приехать на обучение кто-то из наших. Должны же быть уже списки на следующий год.

        - Тебя кто-то конкретный интересует?  - улыбка Лалы гаснет.
        Она не знает, почему Гарка летает домой не на все каникулы, а только на несколько дней, а остальное время подрабатывает в медико-биологической лаборатории на Когнате. Но он никогда не скрывает своего нетерпения перед этой короткой поездкой, как и разочарования после. Кажется, что он ждет встречи с кем-то для себя очень важным, а эта встреча все не происходит или проходит впустую. Лала ревнует. Ей очень хочется быть для него единственной.

        - Нет. Просто. Не говори, что я спрашивал.


* * *

        - Лала, почему тебя это интересует?  - отец смотрит прямо и въедливо.

        - Ну, просто…

        - Нет, не просто. Пусть он зайдет к нам домой.

        - Мы в очень сложном положении, Гарка. Когда Когната согласилась принять тебя в знак уважения к заслугам твоего отца, которые не может перечеркнуть для нас даже его поведение по отношению к родной планете, мы не думали, что этим подписываем тебе смертный приговор, хотя и отсроченный. Нам не могло и в голову прийти, что Верия просто откажется присылать сюда других студентов.


* * *
        Звенят, звенят колокольчики на упряжи сневов, скрипят ремешки, вешаются на крючки, ударяются металлические крепления о деревянную стену, маленькие ладошки в пестрых варежках громко хлопают - стряхивают ледышки, постукивают меховые сапоги друг о друга. Долго-долго возится Лала в раздевалке. Потому что видела: Гарка спустился по лестнице и должен сейчас пройти через холл. Он избегает ее уже неделю, да так умело, что ей не удается ни поговорить с ним в школе, ни как бы случайно встретиться после уроков.
        Самое неприятное, что нельзя понять, с чего это началось. Вроде и не ссорились, просто однажды днем он не стал ждать ее после занятий - передал через Кира, мол, не успел сдать контрольную по математике и остается на отработку. Ежевечерний сеанс болтовни по коммуникатору тоже не состоялся.
        На следующий день Лала специально прибежала в школу пораньше, волоча за собой ворчащего Кира, который вообще не видел ничего особенного в том, что его друг пару дней позанимается своими мужскими делами, а не будет хвостом за Лалой таскаться. Она напрасно подкарауливала Гарку под дверью класса: он опоздал на первый урок. Дальше занятия у них были в разных зданиях, а потом он «смылся без объяснений», как доложил отправленный на разведку Кир.
        Лала насупилась, заявила, что «раз так, ей тоже это не надо», но до окоченения каталась на санках с высоченной горки, залитой в школьном дворе, то и дело поглядывая на окна общежития, пока Кир не завернул ее в щупальца, не сунул под мышку и ультимативно не транспортировал домой. Вечернего звонка опять не последовало, и гордость Лалы взяла свое. Несколько дней она не искала встречи, хотя вздыхала украдкой и смахивала слезу, на четвертый день наорала на ни в чем не повинного Кира, который искать Гарку и объясняться с ним категорически отказался, на пятый… В общем, напряжение дошло до предела.
        Сегодня она решила дождаться Гарку после тренировочных заездов на сневах, которые он обычно не пропускал, радостно приветствуя Лалу на финише, а тут вдруг проигнорировал, и прояснить ситуацию. Если у него проблемы - Лала поможет, если она его чем-то обидела - пусть расскажет, но невозможно же так! Кира на этот раз в свои планы она посвящать не стала: у него оставалось три дня на подготовку досье для земной космоархеологической экспедиции, в которую он собирался ехать практикантом. Даму, руководившую экспедицией, считали строгой, и Кир старался изо всех сил. Из комнаты он не вылезал ни одним щупальцем. На тренировку, правда, прибежал.
        Гонки на сневах опасности для участников почти не представляли, тем более для жителей снежных равнин, где дети вырастали с пушистыми собаками буквально в одной стае. Вылететь в сугроб или перевернуться на крутом повороте и проехаться кубарем по снежному тракту скорее смешно, чем страшно. Тем не менее Кир дисциплинированно ходил на все Лалины гонки, внимательно следил за заездом и страховал на расстоянии
        - щупальцами. Сейчас он, очевидно, устал ждать во дворе с остальными сочувствующими и просунул нос в раздевалку.
        Первое, что бросилось ему в глаза, было неверяще-расстроенное лицо Лалы, ее кулаки, судорожно прижатые к груди, словно она хотела затолкать обратно вырывавшееся сдавленное рыдание. Гарка стоял спиной и нес ересь. Полный идиотизм какой-то он нес. Мол, он подумал и решил, что каждый должен искать себе пару на своей планете, что дружба дружбой, а на романтику он не рассчитывал, что он вообще не готов… Абсолютно не своим голосом и совершенно не свойственный себе текст декламировал Гарка. Поэтому Кир его не убил сразу, а сначала сделал два глубоких вдоха и выдоха. Хотел десять - не смог, потому что в этот момент губы у Лалы дрогнули и она заревела в голос.
        Кир читал, что разъяренные хоммутьяры издают громкое шипение, переходящее иногда в скрежещущие звуки. Сейчас он сожалел, что не обладает такой способностью. Но дверь, закрывая, приложил от души. Лала принялась вытирать слезы еще не оттаявшими варежками, отчего к щекам у нее прилипали ворсинки зеленой и красной шерсти. Гарка покосился за спину.

        - Аааа… это ты.

        - Отойди от нее.
        Сам Кир не приближался. Только шапку сбросил и расстегнул молнию на дубленке.
        Вериец повернулся, насупившись, засунув руки в карманы.

        - Кир, иди погуляй. У нас личный разговор. Очень личный.

        - Хорошо. Вот лично я и буду при нем присутствовать.

        - Кир, я попросил тебя. По-гу-ляй,  - отчеканил Гарка.  - Я говорю с Лалой.

        - Ты говоришь ей гадости. Сначала вел себя как свинья, теперь…

        - Кир, не нарывайся!  - вериец сжал кулаки.
        Кир выпустил из рукавов щупальца. Ничего особенного - просто длинные зеленоватые жгуты повисли вниз до коленей.

        - Они ядовитые,  - предупредил Кир.

        - Знаю.
        В глазах у Лалы стояло отчаяние.
        Она бы хотела броситься между ними, как героиня романа, но не решалась: если бросишься, окажешься к кому-то спиной, а к кому-то лицом. Выбрать невозможно, она не знает, как они это воспримут, и остается на своем месте, пока Кир не прерывает длящееся молчание:

        - Лала, уйди, пожалуйста. Нам с Гаркой надо поговорить. Спокойно.
        Лала беспомощно взглядывает на Гарку, ожидая, что тот кивнет. Он смотрит в сторону, в окно, за которым минус восемьдесят, штормовой ветер и сотня километров до ближайшего города. Когната - это мир, где, несмотря на все высокие технологии, выходя из дома, прощаются, как в последний раз. Сейчас Лалу просто просят уйти из раздевалки. Например, в кафетерий, или в компьютерный класс, или в библиотеку. Но ей кажется, что ее прогоняют навсегда.

        - Лала, я обещаю, не будет ни ссоры, ни драки. Просто выяснение отношений. Скорее всего, мы через десять минут вместе придем к тебе. Оставь нас, а?  - Кир очень просит, очень-очень-очень.
        И Лала, еще раз для верности помотав головой, все-таки срывается с места и пулей вылетает в коридор. Задетая ею шапка Кира падает на пол. Кир вытягивает щупальце, но Гарка подхватывает шапку быстрее, протягивает ему, по-прежнему глядя в сторону.

        - Спасибо.

        - Пожалуйста.


        Кир Оксенен
        Кир крутит шапку в щупальцах, зачем-то завязывает и развязывает тесемки. Гарка ковыряет пальцем оконный шпингалет. Говорит уже совсем другим голосом:

        - Кир, слушай… давай ты не будешь со мной разговаривать. Просто решим уже, что я - да, гад, подонок, подлец, как хочешь назови это. И я с тобой и Лалой дружить не достоин. Расходимся, как в море корабли.

        - Задвижку сломаешь.

        - Завязки оторвешь.
        Помолчали. Гарка оставил шпингалет в покое, начал прикладывать палец к окну, разглядывать, как затягивает мороз оттаявший овал ледяными узорами. Кир устроил наконец шапку на вешалке, стянул дубленку, долго расправлял рукава, повесил. Потеребил кончики шарфа.

        - По-моему, ты ухаживал за моей сестрой.

        - Она тебе не сестра.

        - Как сестра.

        - Ну, и не делай из своей сестры мне проблему,  - Гарка резко отворачивается от окна и делает шаг в сторону выхода из раздевалки.
        Кир преграждает ему дорогу. Шесть напряженных щупалец, упертых в дверной косяк, выглядят впечатляюще. Гарка насмешливо цокает языком.

        - Здорово раскорячился. И как же теперь тут пройти?

        - Пройдешь, когда доложишь мне о своих проблемах.

        - А у меня их нет,  - весело говорит Гарка, и Кир еще прочнее упирается щупальцами в косяк.

        - Есть. Гарка,  - тихо и убедительно говорит он.  - Расскажи мне. Чтобы я мог объяснить Лале. Я все пойму.
        Гарка надувает губы, шумно выдыхает через нос: «Что ж ты такой упертый!» Но отступает. Привычно присаживается на подоконник, снова прикладывает к заледеневшему стеклу палец. И тут же взрывается:

        - Проблема?!! Ах да, есть у меня проблема, совсем маленькая. Мне, видишь ли, через год исполняется восемнадцать. А я аннара с непересаженным сердцем. Знаешь, что это такое?
        Еще б Кир не знал! О верийцах и хоммутьярах он читал и перечитывал все, что было в школьной библиотеке и астронете, смотрел и пересматривал все, что выпускалось в Конфедерации, запоминал, взвешивал… искал в себе и находил сходства, различия.
        Он знал, что такое аннара с непересаженным сердцем. Он знал, что такое восемнадцатилетний возраст для верийцев. Знал. Но никогда в жизни ему в голову не приходило ассоциировать все это с Гаркой. Если уж тот попал в дипломатическую академию на Когнату, значит, у него все предусмотрено.

        - Слетай домой - пересади.

        - Сие никак невозможно есть,  - Гарка шутовски взмахивает золотистой челкой.  - Я сын врага отечества и народа Верии. Есть у нас такой почетный, ко многому обязывающий титул.

        - Нет, подожди,  - Кир знает о верийцах все или почти все, что можно найти в астронете.  - Твой отец - доктор Гаррада, так? Вселенская знаменитость. Может сшить человека из кусочков, и он будет как новенький. Так, по крайней мере, балаболят газетчики.

        - А ты знаешь, где сейчас находится доктор Гаррада?  - не переставая улыбаться, спрашивает Гарка. Улыбка выглядит как приклеенная, будто он развел кончики губ в стороны, слегка приоткрыв зубы, и не может свести их обратно. Будто у него парализовало мышцы. Выглядит это страшно. Ритуальная маска со Сколопакса.

        - Доктор Гаррада, мировая знаменитость,  - не дожидаясь ответа, сообщает Гарка,  - находится в камере строгого режима в единственной на Верии военной тюрьме. Без права каких-либо внешних контактов. Лишь с возможностью ежегодной встречи с сыном
        - две минуты в присутствии охранников. В таком же положении, только в женской части тюрьмы, находится его жена. Где находится его сын - ты знаешь.

        - А за что?  - по-детски спрашивает Кир, и от этого вопроса улыбка сползает с лица Гарки и оно начинает выглядеть вполне человеческим.

        - У отца был иной взгляд на развитие Верии, чем у нашего нынешнего руководства. Точнее, был и есть. Он ведь не только оперировал, он занимался исследованиями, пытаясь узнать, почему продолжительность нашей жизни до передачи сердца сокращается из поколения в поколение. Если наши деды доживали без операции до двадцати двух - двадцати трех лет, то наши отцы и мы - уже только до восемнадцати. Нашим детям придется еще больше торопиться, чтобы успеть найти себе пару для пересадки. И процесс ускоряется в геометрической прогрессии. Отец поставил себе целью найти причину… И нашел.
        Гарка испытующе смотрит на Кира, пытаясь обнаружить хоть один признак нетерпения, безразличия, скепсиса - чтобы обидеться и не рассказывать. Махнуть рукой - эх, ты! что тебе до нашего горя!  - развернуться спиной, уйти вдоль по коридору и никогда уже не возвращаться к этому вопросу.
        Но Кир - весь внимание и сочувствие. Ему действительно хочется знать. И придется рассказывать до конца. Гарка к этому не привык, слова даются все тяжелее. Он вздыхает:

        - Ну, что уж там! Ты же наполовину вериец. Может, и врубишься. В общем, отец предположил - и даже почти доказал это - что корень всех наших бед - телларит.
        Киру кажется, что он ослышался. Телларит - это не корень бед, а единственный способ установить и поддерживать связь между аннара, отдавшим свое сердце, и итара, его принявшим. Уникальный минерал с редчайшими свойствами, который несет в своей груди каждый совершеннолетний вериец. Телларит - это жизнь.

        - Телларит - это смерть,  - говорит Гарка.  - Он действует как наркотик. Подчиняет себе твой организм, встраивается в геном, требует места в человеческом теле - больше, раньше.

        - И что же делать?

        - Этого отец не успел выяснить. От него ждали прорыва в пересадочной хирургии, а он… потратил деньги, выделенные на новые трансплантационные технологии, на удовлетворение собственного любопытства. Вместо того чтобы выяснить, как лучше использовать телларит, пытался найти способ противостоять теллариту. Так говорили на суде, а в прессе писали еще хлеще. Растратил деньги, за которые умирают по всей Галактике верийские парни… создал угрозу здоровью нации… Как выражались на улицах, я тебе даже повторять не буду.
        Самое худшее было, что у отца нашлись и сторонники. Не уверен, что все они поддерживали его искренне, скорее, из политических соображений. Но если бы он был один, сошел бы за опасного сумасшедшего. А так - государственный преступник.

        - А твоя мать?

        - И мама тоже. Она работала у него в лаборатории. Со мной в классе сразу же перестали разговаривать. Знаешь, это было хреново: вчера я сын одного из самых уважаемых граждан, сегодня - подозрительный элемент, с которым никто не хочет сидеть за одной партой. Я совсем растерялся, пытаясь понять, что делать и как жить дальше. Слава богу, у родителей некоторых моих одноклассников оказалось достаточно доброты и смелости, чтобы кормить меня обедом и приглашать переночевать. Отдавали мне кое-какие ношеные вещи.
        Потом вернулся с очередной войны залечивать раны друг отца - генерал Джерада. Его не было на Верии во время суда и следствия. Идеи отца он не разделял, но, по крайней мере, выпросил для меня две минуты свидания с родителями раз в год и возможность продолжать обучение где-нибудь подальше от дома, «чтобы парня не изводили косыми взглядами», как он выразился. Через неделю Джерада улетел на новую миссию со своими десантниками, а меня отправили сюда.
        Я радовался. Тут было хорошо. Никто ничего не знал. Мы, верийцы, не афишируем свои внутренние проблемы. Появились ты, Лала. За всем этим я как-то забыл про пересадку. Точнее, не сосредотачивался на этом. Думал, все пойдет своим чередом, приедут другие - подружимся, будет из кого выбрать. А потом понял - никто не приедет. Никого сюда не пришлют. А пытаться наладить какие-то отношения за те несколько дней, что я провожу дома, в ожидании свидания с папой и мамой… бессмысленно. Везет тебе, что ты только наполовину вериец и эта половина - не та, которая имеет отношение к теллариту.
        Кир и сам думал об этом раньше. Без ужаса, без тревоги, а просто спокойно констатировал факт: если бы в адской смеси генетической информации, которую представляли собой его хромосомы, завалялась та самая, отвечающая за специфическое функционирование сердца верийцев, срок его жизни был бы четко и однозначно отмерен. Отдать свое сердце этакому гибриду с щупальцами вряд ли бы кто-нибудь согласился. Не говоря уже о том…

        - Погоди-ка…  - Кир тронул Гарку за рукав.  - Я тут подумал…

        - Нет,  - коротко сказал Гарка.

        - Что нет?

        - Ты плохо подумал. Кому будет лучше, если мы оба окочуримся во время пересадки? Это раз. Не говоря уже о том, что пересаживать тебе никто не возьмется. Это два. Одно дело - если в пустую грудь, без всяких неожиданностей. Другое - если у тебя уже есть свое сердце и в дополнение к этому - куча всяких-разных физиологических штучек, которые выявятся ровно во время операции. Как тут хоронят на Когнате? Красивая процедура?

        - Нет.

        - Ну и ладно. Все равно мы отменили твою идею. Потому что дурацкая. Пошли обедать.

        - Гарка!

        - Ну?

        - Мы ее не отменили. Мою идею.


* * *
        Все космические транспортники, способные на пространственный переход, выглядят примерно одинаково. Удивительно, что они взлетают с разным звуком. Кир и Гарка сидят в транзитном зале делихонского космодрома и играют в любимую игру всех мальчишек Конфедерации: угадывают по звуку, чей корабль пошел на взлет или на посадку.

        - Земля,  - прислушиваясь, удовлетворенно произносит Кир.
        Гарка морщит переносицу. Через секунду соглашается:

        - Точно. Садится.
        Они смеются. Гарка откидывается на низком диванчике, закладывает руки за голову, ногу за ногу, зевает во весь рот.

        - У тебя подошва протерлась на пятке,  - Кир тычет щупальцем. Сам он сидит пока осторожно, особо позу старается не менять. При резких движениях в левом боку дергает ощутимо.

        - До дырки?  - Гарка пытается, не меняя позы, заглянуть себе под правый ботинок.

        - Не-а.

        - Ну, так и ладно. Продерется вконец - куплю новые. На Когнате, кроме валенок, мне еще полгода ничего не потребуется. А эти ботинки заслуженные: мне их отдал сам генерал Джерада три года назад. Я носил их только на Верии, пока ждал свидания.

        - У тебя, что, нога не росла?

        - Сначала велики были, потом пальцы уперлись. Поджимает,  - честно признается Гарка.  - Но новые понадобятся теперь только после Когнаты.

        - Почему?  - спрашивает Кир и понимает, что сморозил глупость. В боку колет так, что хочется взвыть. Но Гарке нельзя показывать. Он и так переживает.

        - Ну… мне ж теперь не летать к родителям. Семь лет к маме, восемь лет к папе.  - Гарка видит, что Кир расстроился, и ободряюще улыбается.  - Хорошо, что отец успел за полчаса, правда? Говорят, ты бы дольше не выдержал в капсуле.

        - Да,  - выдавливает Кир и пытается сменить тему.  - А Лалин папа тоже молодец, верно? Настоящий дипломат! Я диву давался, как он выторговал эти тридцать минут, чтобы твой отец мог нас прооперировать. Так все повернул, что, мол, Когната нашла для Верии решение твоей проблемы и теперь неудобно отказываться. Здорово мы их!

        - Мне больше понравилось, как он неназойливо пригрозил оглаской. Наши ведь считают когнатян примороженными, а тут такой уровень дипломатии. Угроза небольшой утечки информации, после которой все узнают, чего стоит хваленая порядочность верийцев… Заголовки газет он им обрисовал красочно,  - Гарка не скрывает злорадства.

        - Да уж. «Верия медленно убивает сына доктора Гаррады», «Сын знаменитого хирурга обречен на смерть в снегах Когнаты»,  - цитирует Кир.  - Страшно аж жуть.
        Сердце (или сердца?) уже отпустило, и он с облегчением выпрямляется.

        - Лале говорить не будем.

        - Сама она не догадается…  - фыркает Гарка.
        Кир решает еще раз сменить тему.

        - И куда ты собираешься после выпуска отправиться в новых ботинках? Давай со мной в экспедицию. Я написал землянам, что в этом году уступаю другому кандидату. По медицинским соображениям. Они ответили, что в целом я их устраиваю и в следующий раз место мое. Куйменские древности, можешь себе представить? Полные задворки Конфедерации, куда не ступала нога археолога. А цивилизации - семь тысяч лет.
        В энтузиазме Кир взмахивает щупальцем, и тут же от боли сгибается пополам. Гарка встревожено наклоняется над ним, обнимает за плечи.

        - Нет. И знаешь, Кир, если совсем уже честно… Не здорово мы их. Не семь и восемь лет, а четырнадцать и шестнадцать. Два раза по полчаса. Две операции. Одна - наша с тобой, другая - для дочери одного высокого чина с нашей планеты.

        - Зачем вторая?

        - Чтобы мне разрешили вернуться и получить медицинское образование. Я не буду доучиваться на Когнате, полечу домой. Ботинки куплю новые…

        - Почему?  - в который раз за последние полчаса спрашивает Кир, хотя он уже знает ответ.

        - Потому что я хочу быть способен помочь, если что-то стрясется с твоим сердцем. А верийцы надеются, что я унаследовал таланты отца. Никогда не считал медицину своим призванием. Но…  - Гарка задумчиво почесывает переносицу указательным пальцем.  - Все же получили то, что хотели. Я - жизнь и возможность реабилитации родителей. Если буду себя хорошо вести,  - невесело усмехается он.  - Верия - новое потенциальное светило своей медицины. Когната избавилась от меня, торчавшего там как заноза. Только ты в минусе. Обещай мне одну вещь, ладно?

        - Даже и не подумаю,  - Киру совершенно не хочется обещать Гарке, что при малейшем колотье в боку он будет звать его на помощь через всю Вселенную. Тем более, что он заметил одну маленькую деталь. В начале разговора, когда они обсуждали операцию, Гарка еще говорил «наши», хотя иногда сбивался и на «они». Сейчас же, когда речь зашла о будущем, он перешел на «Верия», «верийцы», словно не хотел иметь ничего общего с теми, кто пересчитывал годы в минуты.

«Наверное,  - подумал Кир,  - при подобных капризах генома цивилизация может выжить, только сжавшись в кулак, на условиях тотальной верности и взаимопомощи всем своим и выталкивания и изоляции любого, кто выделяется из массы. Потому они и меня не взяли тогда на Хоммутьяре. Поэтому и не захотели слушать Гарраду. Поэтому Гарке придется всю жизнь отрабатывать эти тридцать минут, за которые и так уже дорого уплачено».
        Он вспомнил изможденное лицо доктора Гаррады, быстрым шагом вошедшего в операционную. Знаменитый хирург не потратил ни мгновения зря, ни на секунду дольше положенного не задержался возле сына, только быстро сжал рукой его пальцы, перед тем как закрыть капсулу. А Кира обнял порывисто и крепко, шепнул на ухо: «Спасибо, сынок!» - и засуетился, замельтешил пальцами по груди, выставляя тарантулообразные датчики. Кир сморгнул. Если совсем уже честно…

        - Не считай себя суперобязанным. Я сделал это не для тебя, а для Лалы.
        Часть третья
        Вода превращается в слезы

        Глава I. Неприкасаемые

        Кори Дар-Эсиль, лорд-канцлер Аккалабата

        - Лорд-канцлер,  - ситиец чуть ли не мяукает от удовольствия.  - Вы так упорны. Вы совсем-совсем не хотите уговорить властелина Дилайны быть посговорчивее. Мы решили, что небольшая демонстрация военной силы будет к месту.

        - Я уже тысячу раз говорил вам, что не имею никакого влияния на властелина Дилайны. Мы - низшие существа для дилайнских лордов. Он пальцем не шевельнет, чтобы спасти нас.

        - Ну, почему же? Он ведь сделал вашего старшего брата своим представителем в Конфедерации. Лорд Тон должен ценить усилия лорда Элджа. Тот не покладая рук трудится на благо Дилайны. Даже семьей не удосужился обзавестись. Не то, что ваш младший братец. Такая милая жена, такие чудесные дети…
        Кори надеется, что ситийцу не видно, как побелели костяшки пальцев, которыми он судорожно вцепился в подлокотники кресла.

        - Подождите…  - хрипит он.  - Дайте мне еще времени. Еще один разговор с лордом Тоном.

        - Это уже лучше, лорд-канцлер. И чтобы ваш разговор был убедительным…
        Изображение на экране резко меняется. Кори подается вперед: не для того, чтобы лучше разглядеть - ему просто не верится, что он видит все это. Охваченные огнем башни Халемского замка, обваливающиеся стены, мечущиеся в прямоугольнике двора люди и лошади… И над всем этим - тень ситийского военного крейсера, медленно закрывающего бомбовые люки.
        Аудиоканала нет, и потому картинка кажется еще страшнее.
        Раскрытые в беззвучном крике рты, неслышно падающие на человеческие тела огромные каменные глыбы, изгибающиеся в немом ржании кони, обезумевшие от ужаса, сбивающие все на своем пути и погибающие под пылающими балками, летающими в воздухе цепями, колесами и кусками кровельного железа.

        - Мне никогда не нравилась аккалабатская архитектура,  - тихо произносит голос ситийца на заднем плане.  - И сами вы… мерзость. Даже если бы не браслетики короля Тона, стоило бы это сделать. Просто чтобы полюбоваться на вашу беспомощность.

        - Подключи звук,  - просит Кори.

        - Да брось ты!  - ситиец охотно переходит на «ты».  - Так занимательнее. И не огорчайся особо. Братец Медео, по нашим данным, сейчас не в замке. А жена у него вроде какая-то некондиционная. Может, он даже рад будет освободиться. Ты там не плачешь, нет? Мне не видно. Согласись, что, после того как все закончится, Аккалабату нужно будет закупить пару-тройку наших оборонных технологий и обзавестись военными кораблями. У моего отца - одна из крупнейших на Ситии военных компаний, так что договоримся.


        Лисс Ковальская

        - Алексей Павлович!  - волосы у Лисс растрепаны больше обычного, но взгляд сосредоточенный.

        - Лисс, я сейчас не могу. Ни секунды.

        - Неправда. Ты совершенно свободен. Тон сообщил, что ни ситийцы, ни хортуланцы не возжелали с тобой разговаривать.

        - Если бы только со мной…  - Разумовский включает экран, и Лисс видит его в командном отсеке главного военного крейсера Конфедерации. Если уж подняли
«Звездную радугу» - единственный корабль, оборудованный запрещенными к применению видами оружия дальнего поражения, корабль, способный в клочья разнести двумя залпами небольшую планету,  - значит, дела совсем плохи.
        Но переть с таким оружием на хортуланцев, даже надеясь на аппанские ментошлемы,  - плохая затея. Ни один генерал Конфедерации не отдаст такого приказа, потому что боится увидеть всю боевую мощь «Звездной радуги» повернутой в обратную сторону. Человеческий фактор еще никто не отменял.
        Не говоря уже о том, что запрещенное оружие - значит, ситийское. Нет в Конфедерации генерала, который не умел бы воевать с ситийцами. Нет в Конфедерации генерала, который хотел бы с ситийцами воевать. Есть командор Разумовский - опытный, умный, несколько дней не бритый, ко многому безразличный старик перед дюжиной светящихся пультов, с ненавистью сверлящий взглядом кнопки, ни на одну из которых никто, кроме него, нажать не осмелится. Лисс моментально забывает все свои обиды и несогласия. Мучить этого усталого человека - низость.

        - У меня есть решение.
        А она-то думала, что он никогда уже не посмотрит на нее с надеждой! Так, как смотрел в первые годы обучения и совместной работы. Когда Лисс стала членом Звездного совета, эти надежды можно было считать сбывшимися, но во взгляде Гетмана все чаще стало сквозить недоумение и разочарование.

        - Помоги мне, Лисс,  - тихо говорит Командор Конфедерации.  - Я не знаю, что с этим делать.

        - У нас есть возможность воздействовать на императора Хорта,  - когда речь заходит о деле, Лисс не любит тянуть кота за хвост.  - Кателла, моя однокурсница, Вы ее, конечно, не помните. Она хочет взять переговоры на себя. Кателла, подойди, пожалуйста. Гетман тебя не видит.
        На экране появляется невысокая худенькая женщина с коротенькой стрижкой торчком на угловатой голове. Гетман вспоминает, что видел ее на Анакоросе. Конечно, помню. Она заместительница Лисс по чему-то там важному. Но при чем здесь, скажите ради Бога, император Хорт?

        - Кателла?  - Лисс подталкивает подругу к монитору и ободряюще кивает ей.

        - Я хортуланка, я имею право в любое время говорить со своим императором,  - вот так, без здрасьте и разрешите представиться.
        Разумовский растерянно трет рукой лоб.

        - Он может не захотеть тебя выслушать.

        - Он не может. Это закон.
        Гетман вдруг отчаянно чувствует, что вникнуть в эту комбинацию, а тем более продумать ее до конца, у него нет сил. Что ему до смерти хочется просто взять и довериться Лисс. Перепоручить ей все на свете, как всегда, как раньше, когда всем на свете был Тон, умирающий в ситийских угольных шахтах, и его надо было во что бы то ни стало оттуда вытащить. Как на этом чертовом… Гетман вдавливает в панель кнопку конференц-связи. Через пять минут за Лисс и Кателлой вылетит военный корабль, а пока они будут лететь, Разумовский промоет мозги всем неверующим, убедив их, что у него есть самый лучший план за всю историю Конфедерации. И все согласятся.


* * *

        - Беженка? Изменница?  - в толпе придворных, окружающих императора Хорта, недоуменное шевеление. Он устанавливает тишину одним взмахом руки.

        - В любом случае я Вас слушаю.
        По обе стороны монитора напряженное молчание. Кателла нерешительно облизывает губы, оглядывается на Лисс, которая стоит на полшага впереди группы конфедеративных военных и дипломатов, скрестив на груди руки. Та шипит: «Ну, давай уже! Ты обещала!»
        То, что происходит дальше, заставляет Лисс крепко заткнуться и протереть очки. Кателла стягивает через голову водолазку и подходит ближе к монитору. Под водолазкой ничего нет. Хорт внимательно разглядывает татуировки, пирсинг на ключицах, сосках, между грудями. Изучает, словно читая книгу. Его сосредоточенность и равнодушно-безразличное выражение, с которым стоит перед ним Кателла, резко контрастируют с тем, что происходит среди окружающих Хорта министров. Не говоря уже о представителях Конфедерации.
        Наконец, Хорт завершает свое исследование. Разгибается, обхватывает себя руками за плечи, будто ему холодно, угрюмо спрашивает:

        - Чего ты хочешь?

        - Оставь в покое Аккалабат. И убери оттуда ситийцев.

        - Они в ментошлемах,  - Хорт не обсуждает сути приказа, он обсуждает, как его выполнить.

        - Придумай что-нибудь. Пусть снимут. Хоть некоторые командиры. Тебе хватит.

        - Ну, хорошо,  - пожимает плечами Хорт.  - Навестишь меня как-нибудь на Хортулане?

        - Если ты будешь хорошим мальчиком,  - улыбается Кателла.

        - Я очень хороший.

        - Тогда я тебе расскажу, почему мы не можем обижать аккалабов.

        - Раньше надо было… рассказчица.
        Экран гаснет.
        В комнате тишина.

        - Оденься,  - резко бросает Айрас. Он не смотрит ни на жену, ни на окружающих.
        Кателла как ни в чем не бывало натягивает водолазку. Конфедеративные дипломаты стоят как гвоздями прибитые. «Команды „отомри“, очевидно, не поступало»,  - торжествующе думает Лисс. В том, что она сама не очень рассчитывала на такой быстрый исход дела, ей пока признаваться не хочется.
        Первый отмерший из дипломатов нерешительно спрашивает:

        - Кателла, простите, но вы уверены, что он поступит так, как вы попросили?

        - Я не просила. Я приказала.

        - На каком основании?  - интересуется Разумовский. Кажется, что он единственный не потерял головы. Наливает стакан воды, протягивает Кателле. Придвигает ей стул.

        - Я старшая представительница императорского дома. Он обязан повиноваться без обсуждения. Даже если он император.

        - Но это же невозможно! У тебя нет никаких рычагов!  - выкрикивает Айрас. Видно, что сказанное новость для него тоже.

        - Я старше. Он сделает,  - спокойно отвечает Кателла, садится на стул и залпом выпивает стакан, предложенный Разумовским.


* * *

        - Айрас О'Донг!

        - Я.
        Вперед из заднего ряда проталкивается ярко выраженный мхатмианин. Проталкивается - это сильно сказано. Все родители заранее получили списки курса, в которых рядом с краткими объективными данными на каждого ученика содержались рекомендации по поведению с ним. Лисс живо представилось, как всякая заботливая мать, снаряжая свое чадо в школу, триста раз повторила ему, глядя прямо в глаза: «И ни-ког-да не вздумай дотрагиваться до этого мхатмианина!» Люминофор, придающий телу мхатмиан мерцающее сияние в темноте и лоснящийся блеск на свету, ядовит: даже представители разных племен на Мхатме не всегда могут обменяться рукопожатием, что же касается чужеземцев - для них малейшее прикосновение к коже мхатмианина чревато сильнейшим болевым ударом и непроходящим рубцом или язвой на месте контакта. В случае длительного или особо плотного соприкосновения живая плоть выжигается до костей. Эффект сравним с воздействием концентрированной серной кислоты.
        Поэтому, несмотря на то что на вызывающе поблескивающем ярко-алыми треугольными зрачками мальчишке наглухо застегнутый и по уши натянутый комбинезон с длинными рукавами, а перчатки оставляют открытыми только последние фаланги пальцев, ряды первокурсников расступаются. Никому не хочется получить здоровенный багровый ожог на коже.
        О том, что прикосновение причиняет невыносимую боль и носителю люминофора тоже, малыши еще не задумываются. Картинка в «инструкции по эксплуатации однокурсников» была достаточно красноречивой. Никого уговаривать не надо. Как и всем его соотечественникам, уже закончившим Анакорос, Айрасу О'Донгу придется одиннадцать лет сидеть за партой в одиночестве. Несмотря на то, что он не просто так, он О'Донг - сын третьей руки Носителя эбриллитового венца Мхатмы.
        Лисс ждет не дождется возможности потолковать с мхатмианином: она всю голову сломала, пытаясь вникнуть в тонкости сословного языкознания. Для многих объектов на Мхатме существуют разные названия, в зависимости от социального положения того, кому эти объекты принадлежат. Например, части тела или предметы одежды Носителя эбриллитового венца обозначаются иным словом, чем те же принадлежности его родственников. А для частей тела и одежды мхатмианской знати, не имеющей чести относиться к кровным родственникам самодержца, и простых мхатмиан есть еще два комплекта наименований. То, что совершенно одинаковые, почти как у землян, руки и ноги могут называться четырьмя разными словами, абсолютно сбивало Лисс с толку, но и казалось притягательным.
        Поэтому она поправила очки и беззастенчиво воззрилась на мхатмианина. Он, по указке учителя устроившись за задней партой, ответил ей таким же прямым взглядом. Большеглазая растрепанная девчушка с Земли, едва доходившая ему до плеча, явно не боялась, а интересовалась, и Айрас решил про себя, что с ней, наверное, можно дружить. Если не будет очень навязчивой.

        - Кателла Тьюн!
        Этой вообще от пола не было видно. Айрас, перед выходом из комнаты аккуратно прилизавший пока еще короткую гривку, покрывавшую не только голову, но и шею, предположил, что местных девочек мамы начинают причесывать только после того, как те достигнут определенного роста. Если смелая очкастая… как ее? да, Лисс Ковальская, дочка знаменитого врача с Земли (имена и краткие сведения о социальном положении однокурсников он тоже старательно заучил, чтобы не ударить лицом в грязь с первых же дней), имела на голове что-то хоть как-то еще напоминающее косички, то у этой…

«А что вообще у этой могло быть?  - одернул себя Айрас.  - Она же с Кризетоса! Кто ее будет причесывать?!! Кто ее вообще сюда пустил?!!» Его еще во время первого чтения списка передернуло, а отец с матерью молча нахмурили брови: сын пусть двоюродного, но все же брата Носителя эбриллитового венца Мхатмы не должен учиться в компании тех, у кого отец «не указан»; мать - «без определенного рода занятий» (знаем мы, каков на Кризетосе «неопределенный род занятий»!); расовая принадлежность «неизвестна, но особых предосторожностей не требует».

«Эти земляне готовы что угодно продать за деньги,  - мрачно процедил отец.  - Пускают всякую шваль. Во что превращается Анакорос?» Обсуждался даже вопрос о том, не оставить ли высокорожденного Айраса дома, но решили, что отступить перед таким мизерным препятствием, как присутствие на курсе швали с Кризетоса, было бы недостойно мхатмианской знати.
        Кроме того, дочь женщины легкого поведения, прижитая ей, очевидно, от туповатого зверообразного десантюги, просто должна была оказаться несусветной дурой и вылететь уже после первого курса. Не говоря уже о том, что Анакорос - это дорого, действительно дорого (если поступать, конечно, не по дипломатической линии или в рамках межпланетного договора), а значит, у непотребной мамаши не хватит денег на весь курс обучения, в который она сунула свиное рыло своей такой же непотребной дочки.
        Свиное, или, вернее, поросячье рыло, как его про себя обозвал Айрас, разглядеть за путаницей черных волос не удалось. Однако удалось с удовольствием заметить, что общая реакция на пугало с Кризетоса совпадала с его собственной. Несколько парней со Сколопакса, державшихся поодаль плотной группкой, даже попытались издать осуждающее «бууууу…», которое было тут же пресечено учителем, указавшим ободранной карлице место…

«Нееет! Только не это!» - мысленно взвыл Айрас и не смог удержать протестующего жеста, когда девочка потопала по проходу к парте прямо перед ним. Очевидно, из-под спутанной челки что-то все-таки было можно разглядеть, потому что в ответ на жест Айраса «поросячье рыло» застыло как вкопанное, молниеносно сдернув с сиденья потертую сумку, только что туда поставленную.

        - Вы хотите что-то сказать, Айрас?  - ледяным голосом осведомился учитель.

        - Нет,  - Айрас взял себя в руки. О недопустимости дискриминации и социально-расовой нетерпимости в стенах Анакороса (вплоть до исключения) ему твердили школьная администрация и психологи в течение всей подготовительной недели.

        - Хочет-хочет,  - сварливо встряла маленькая Ковальская. Ее родители тоже читали ей
«инструкцию по эксплуатации товарищей» и со вздохом констатировали, что малышке с Кризетоса придется несладко. Лисс тут же решила, что ничего подобного она, наследница гуманистических идеалов Гетмана, позволить не может.

        - Ему, видите ли, не нравится,  - громко бормотала себе под нос Ковальская, направляясь на глазах у оцепеневшего учителя к парте, возле которой переминалась с ноги на ногу Кателла,  - что девочка с Кризетоса будет дышать одним воздухом с их королевским величеством, или как оно там… Перебьешься, красноглазый. У нас здесь территория Земли, а не мхатмианское болото. Мы будем сидеть тут. Чего ты встала? Тебя весь курс ждет.
        На этих словах Ковальская наконец достигла предпоследнего ряда, взгромоздила на стол огромных размеров рюкзак, который до этого волокла по полу, цапнула за руку Кателлу, жалобно сжавшуюся в комок, и подтащила ее к стулу.

        - Ковальская…  - в голосе учителя явно слышалось колебание. Документы девочки привез сам Гетман, она была дочкой одного из светил земной медицины и должна была сидеть на первой (а не на предпоследней!) парте, вести себя хо-ро-шо и дружить с приличными и очень приличными детьми, а никак уж не с…

        - Мы уже сели,  - тем временем сообщила Ковальская.  - Можете продолжать.
        Ее уже интересовали другие проблемы. Конечно, знания Лисс про Мхатму не ограничивались статьей в планетном классификаторе, но кое-какой информации все-таки не хватало. Она решительно повернулась к Айрасу:

        - Эй, Ваше Высокоблагородие, у вас на Мхатме язык показывают, когда дразнятся?

        - Не понял,  - отрубил Айрас. Ему тоже явно не хватало знаний о землянах, которые он почерпнул из астронета.

        - У нас на Земле,  - доброжелательно пояснила Ковальская, не обращая внимания на учителя, который тоже решил не обращать на нее внимания и занялся дальнейшим распределением учеников по партам, старательно группируя сколопакских первокурсников подальше от образовавшейся на заднем ряду троицы.  - У нас на Земле, когда дразнят, когда хотят человека… (она молниеносно пощелкала карманным словариком) о! не знала этого слова… у-яз-вить, показывают язык. Вот так.
        И Ковальская высунула длинный розовый язычок по направлению к Айрасу.

        - И чего?  - осторожно поинтересовался ошеломленный мхатмианин.

        - Это обидно,  - констатировала Ковальская, убрав язык.

        - Нисколько,  - возразил Айрас.
        Маленькая Кателла молча прислушивалась. Сумку она поставила на колени и судорожно вцепилась в нее пальцами.

        - Обидно-обидно. Точно тебе говорю,  - недовольно сказала Ковальская. И хотела уже повернуться обратно, когда за плечо ее аккуратно потрогали сзади тыльной стороной руки и сказали:

        - Нет. Обидно - так.
        Лисс потом утверждала, что более зверской рожи она не видела никогда в жизни. Задыхаясь от смеха, она уткнулась головой в рюкзак. Плечи Кателлы, которая умудрялась одним глазом наблюдать за происходящим, тоже затряслись.

        - Эй, девочка,  - неожиданно для себя самого спросил Айрас.  - Ты плачешь?
        Ему почему-то хотелось, чтобы она заплакала.

        - Нет. Мне смешно,  - тихо проговорила Кателла.
        Если бы в этот момент учитель не закончил рассадку и не объявил начало урока, Айрас, не задумываясь о последствиях, треснул бы ее кулаком по спине.


* * *
        Весенние каникулы на Анакоросе - время бесплатных познавательных экскурсий для всех желающих и настоящая головная боль для восьмикурсников. Студенты всех восьмых курсов собираются за несколько дней до этих каникул в актовом зале вовсе не затем, чтобы отметить переход на девятый курс - первый из выпускных.
        В зале на возвышении устанавливается старомодный лототрон. Никаких компьютеров, никаких виртуальных моделей. Весело шуршат маленькие белые шарики. Внутри шариков
        - названия планет Конфедерации. Вытаскивается один. Так определяется, куда студенты отправятся выполнять исследовательский проект по истории, экономике, географии, этнографии, археологии, биологии - по всему комплексу наук, доступных для изучения на Анакоросе.
        Иногда случается, что выпадает чья-то родная планета: тем лучше, но и тем труднее
        - требования к зачетной работе сразу же возрастают вдвое. Нужно изложить не только результаты собственных разысканий, но и предугадать, чем взгляд на мир, где ты родился и вырос, со стороны будет отличаться от твоего собственного. Список критериев, по которым оценивается проект, составляет увесистый файл, так что на развлекательную поездку рассчитывать не приходится, особенно если в твой год выпала большая планета. Астронетом и книжными знаниями не отделаешься. Это как боевое крещение: восьмикурсники мечутся как проклятые по всем континентам Аппы, вязнут в хоммутьярском киселе, мерзнут на Когнате. Все это на фоне лениво шляющихся по достопримечательностям той же планеты старше- и младшекурсников: их черед строчить квалификационную работу уже прошел или еще не наступил, и можно бесцельно наслаждаться тысячелетними руинами и чудесами новейших технологий, валяться на пляжах, лазить по скалам, гонять на катамаранах и собачьих упряжках.
        Перелет и недельное проживание на планете оплачиваются колледжем, но возможности передвижения по избранному миру ограничены собственными средствами учащихся. Те, кто побогаче, увидят все своими глазами - те, кто победнее, будут довольствоваться библиотеками, музеями, архивами столичных городов.
        На восьмой анакоросский год Лисс, Айраса и Кателлы будущего члена Звездного совета госпожу Ковальскую обуревали противоречивые чувства: с одной стороны, хотелось, чтобы лототрон выплюнул для их курса медиевальную до мозга костей цивилизацию, но не исхоженную землянами вдоль и поперек Мхатму, а что-нибудь экзотическое в самом дальнем углу Вселенной, например, Тезен. С другой стороны, Лисс скрещивала пальцы: не дай бог, попадется неантропоморфный мир, где придется с утра до ночи созерцать существа с ушами на коленках или, того хуже, вообще без ушей и коленок. С третьей стороны, ей искренне хотелось, чтобы ее друзья получше узнали Землю. В результате действительно получилась Земля.
        Айрас был в восторге и строил грандиозные планы. Лисс ума не могла приложить, каким образом он собирается за неделю проскакать по Великой китайской стене, искупаться в Великих озерах, спуститься в Великий каньон, вскарабкаться на Монблан, сфотографировать кенгуру, слона, верблюда, тукана и синего кита в среде их обитания, перелететь на глайдере через Сахару и посетить два десятка крупнейших музеев, каталоги которых он, не отрываясь, изучал всю дорогу от Анакороса до австралийского космодрома.
        Кателла прореагировала сдержаннее, но видно было, что на Землю ей тоже хочется.
«Хочется и колется»,  - проворчал Айрас, краешком глаза поглядывая, как неугомонная Ковальская суетится возле подруги. «Зачем вообще тратят деньги на билет для таких вот… которые просидят семь дней на одном месте? С тем же успехом можно было бы делать проект и на Анакоросе. Подумаешь: атмосферой планеты пропитаться!» - вспомнил он строчку из руководства по исследовательской практике. «Зачем землянам надо, чтобы такие вот, которые… пропитывались их атмосферой? Держали бы их подальше!» Додумать свою мысль дальше Айрас не успел, наткнувшись на испепеляющий взгляд Ковальской.

        - Я бы таких, как ты, жлобов тоже не пускала на Землю,  - мстительно пропела Ковальская.

        - Мысли читаешь?  - Айрас решил не обижаться. В конце концов, Лисс была единственной, кто все эти годы общался с ним без всякого напряжения. Даже по плечу иногда хлопала в минуту особого энтузиазма. Если бы еще рядом с ней не вертелась вечно эта, которая…

        - Я? Нет,  - усмехнулась Ковальская.  - Куда мне… мысли читать. А, Кателла?
        Кателла ответила, как всегда, когда разговор у них получался на троих, из-за книжки:

        - Конечно, Лисс. Такие мысли, как у него, читать совершенно неинтересно.
        Айрас сделал очередную пометку в каталоге Лувра, зевнул:

        - Главное, чтобы потом было интересно читать мой проект. Чего и вам желаю.
        И победоносно покинул двух вредных девиц.
        Проект у него вышел ошеломительный. У единственного на курсе - ни одной фотографии, ни одной 3 или 4D модели, скачанной из астронета! Все свое, своими руками потроганное, своими ногами пройденное. Когда кто-то из однокурсников при виде многомерной съемки египетского сфинкса на фоне поднимающегося солнца, сделанной Айрасом с планирующего глайдера, восторженно протянул: «Здорово! Как в кино!» - тот неподдельно обиделся:

        - Какое тебе «в кино»!?? Я там был - по-настоящему!
        И видно было, что это «по-настоящему» чрезвычайно важно для Айраса.
        Однако высший во всей параллели балл не обрадовал мхатмианина. Такой же балл, кроме него, Лисс и яйцеголового аппанца из параллельного класса, получила… Кателла?!! Возмущению Айраса не было предела.

        - Почему у нее тоже высший балл? Она же не видела ни одной из этих досто… доспро… достопро… достопоничательностей!
        Он даже пристукнул кулаком по парте от злости. Все картинки скачаны из астронета или предоставлены зловредной Ковальской! Ни одной собственной фотографии, ни одного подлинного впечатления! Да, хорошо скомпоновано, да, есть ощущение соприсутствия. Но не было! Не было самого присутствия на месте! Не прикладывала Кателла ладонь к горячей от солнца поверхности пирамид майя. Не шагала по стершимся от миллионов подошв, проходивших этим путем до нее, плитам Великой китайской стены. Не пронизывал ее свистящий ветер на краю Большого каньона. Все это было в жизни Айраса, сотен и тысяч землян и жителей других планет. Но не у Кателлы. Она украла эти впечатления, присвоила их, не покидая пределов научной библиотеки в Санкт-Петербурге и компьютерного центра тамошнего университета.
        Айрас кипел от негодования и на этот раз, вопреки обыкновению, не сдерживаясь, выплеснул его на Лисс:

        - Зачем ты ей помогала? Это же чистой воды обман! А ты… ты ее пособница! Вот уж не ожидал от тебя, Ковальская, честное слово!
        Лисс в недоумении выпучила глаза:

        - Слушай, да что ты так взъелся? Еще десять человек из нашей параллели сделали проект по библиотечным и компьютерным данным - им просто не хватило денег, чтобы путешествовать. Это обычная практика. Не у всех родители - высшая знать планеты, как у тебя. А ты прицепился к одной Кателле. Тебе это не кажется несправедливым?

        - Мне это кажется ненормальным. У остальных, кто работал в библиотеке, это ясно по самим проектам. Дистанция между наблюдателем и наблюдаемым, если ты понимаешь, о чем я говорю. А у нее…  - Айрасу ужасно не хотелось этого признавать, но, не признав, нельзя было осудить.  - У нее полный эффект соприсутствия, погруженности в атмосферу места. Этого не может быть. Так нельзя.

        - Нельзя что?  - холодным, как льды Антарктиды, голосом спросила Ковальская.

        - Нельзя передать завораживающее ощущение от бесконечности песков Сахары, увиденных с воздуха, рвущееся из груди ликование, которое вызывают выпрыгивающие из вспененных бурунов и словно летящие над водой касатки, ароматы лавандовых гор Люберона и ночные песни соловьев над ними, если не видел, не слышал, не вдохнул полной грудью воздуха вашей Земли, ее красок и песен.
        Глаза у Лисс стали совсем уже как у глубоководной рыбины. Такой поэтичности она от Айраса не ожидала. Прагматика, однако, не заставила себя ждать.

        - А она, тем не менее, это сделала. Признайся, Ковальская, ты написала за неделю два проекта?  - Айрас перегнулся через парту и навис над Лисс во весь свой недюжинный рост.

        - Каждая из нас сделала свой проект, Айрас.
        Мхатмианин давно уже знал, что если Лисс затягивает завязки рюкзака с выражением лица леди Макбет, выбирающейся ночью из спальни с кинжалом, то лучше пойти на попятный. И Лисс знала, что ее слово в подобных случаях остается последним.

        - Я не понимаю, что тебя так задело,  - отрезала она.

        - Компьютерный мир не может заменить настоящий.
        Лисс с удивлением вскинула глаза от рюкзака. В этот раз Айрас, грациозно удалявшийся по проходу между рядами, не оставил за ней последнего слова. Она сделала себе зарубку на память - обязательно дознаться почему.


* * *

        - А ты молодец,  - Лисс не скрывает радости за подругу.  - Никто ничего не заметил.
        Они сидят по-турецки на балконе Лиссьей комнаты, не торопясь тянут холодную минеральную воду, щурятся на заходящее солнце. Кателла трясет в стакане веточкой мяты, разгоняет шипучие пузырьки:

        - Полное занудство было просидеть два дня у входа в гостиницу, пока все подтягивались. В следующий раз я заставлю их составить расписание, кто когда и откуда вернется.
        Лисс хихикает:

        - В следующий раз я тоже никуда не поеду. Лучше помогу тебе составлять расписание. Накачаешь информации и для меня. Лафа, а?

        - Злоупотреблять все же не стоит, да, Лисс?  - Кателла засовывает стебелек мяты в рот и тщательно пережевывает. Улыбается чему-то внутри себя.

        - Ну, разве ж ты злоупотребила?  - Лисс - сама невинность.  - У Айраса, например, не стащила ни единого образа.
        Наверное, Кателла случайно откусила шершавый мятный листочек и подавилась им. Кашляет она долго и громко. Лисс хлопает подругу по спине:

        - Вот не к ночи будь помянуто наше чудо люминисцентное! Что его не видно-то второй день? Заболел нервным расстройством от твоих «ненастоящих впечатлений»? Не пойму, что он заладил, как попугай? Обманнн! Обманнн! Аааабманнн!  - Лисс потешно хлопает руками-крыльями и вертит головой очень похоже на попугая, и Кателла перестает кашлять и фыркает. Приглаживает ладошкой короткую черную шерстку на голове:

        - Уже совсем солнце село, я пойду, Лисс. Все-таки превратить тот поток впечатлений, что я вытягивала из наших однокурсников, в более-менее удобоваримые образы, к которым вы привыкли, задача даже для меня непростая. Устала я. Нужно отоспаться и очистить голову от всякой оставшейся там шелухи. Картинки эти…
        Лисс, не отрываясь взглядом от горизонта, где от солнца осталось уже только багровое мутное зарево, меркнущее на глазах, делает рукой «пока-пока». Она тоже устала. Через месяц семестр кончится, а впереди - беззаботное лето на Ладоге и поездка с родителями на Хоммутьяр. Там щупальца, но и одно из крупнейших в Конфедерации собрание медиевальных древностей. Мням-мням-мням…


        Кателла Тьюн
        Когда Кателла захлопывает за собой дверь Лиссьей комнаты, усталость наваливается с новой силой. Усталость и какое-то нехорошее чувство вины. Чувство это вызвано вовсе не тем, что в глубине души она тоже уверена: Айрас прав, ее впечатления ненастоящие. Она ловко украла их, воспользовавшись своими ментоскопическими способностями, о которых, кроме Лисс, здесь никто не знает. Нет, за это Кателле не стыдно. Этим она гордится. Пусть другие считают ее серой мышкой: она - наследница одного из наиболее мощных геномов Вселенной, уникальной силы властителей Хортуланы.
        Она не собирается демонстрировать свою силу: все эти аппанцы, верийцы, разная шушера с мелких планет недостойны даже прикоснуться к ее беспрецедентным способностям. Их удел - быть подопытными кроликами, донорами впечатлений, генераторами ментальных и эмоциональных волн.
        Для одной Лисс сделано исключение. Только если будет очень-очень нужно, Кателла дотронется до внутреннего мира подруги. Лисс предупреждена. Она пожала плечами:
«Ну что с тобой делать! Хортулана есть Хортулана. Черного кобеля…»
        Кателла замедляет шаг. Что-то странное происходит на детской площадке, мимо которой она идет к своему общежитию. Бешено крутится каруселька с веселыми слониками, а на ней - светящийся вихрь. Голубовато-золотое сияние, сквозь которое Кателла, совсем легонько потянувшись сквозь спустившиеся синие сумерки, чувствует беспросветный мрак отчаяния. Ей не нужно смотреть, чтоб узнать, кто там, на площадке.
        Девочка сразу вспоминает источник того самого чувства вины, терзающего ее уже вторые сутки. Есть в анакоросском колледже одно ментополе, в которое она лазит бессовестно и регулярно, из эгоистического любопытства, просто чтобы быть в курсе. Она хочет знать о нем все: перестал ли болеть палец, вывихнутый два дня назад в спортзале, что у него было на завтрак, хочется ли ему сегодня идти на занятия в планетарии, какая музыка ему нравится… Она собирает по крупицам знание о нем, следит за малейшими перепадами его настроения. Хотя настроение-то у него обычно хорошее. Кроме как, когда она, Кателла, рядом. Поэтому она наблюдает издали, стараясь не раздражать.
        Но сегодня, сейчас издали невозможно: в блещущий вихрь отчаяния на детской площадке ее затягивает, как в воронку торнадо. Усилием воли переставляя окаменевшие ноги, Кателла тащится на площадку, облокачивается на хилый заборчик в двух шагах от эпицентра эмоциональной бури.
        Айрас ее не замечает. Вновь и вновь он, отталкиваясь ногой, раскручивает карусельку, пока наконец в ней что-то не дзенькает, отчего слоники перекореживаются набок. Айрас угрюмо сползает на край, разглядывает свои ноги. Кателла, мысленно обругав себя за то, что вот так, ни с того ни с сего, идет на верную смерть, перелезает через заборчик и пристраивается рядом. Он ничем не показывает, что соизволил ее заметить, просто монотонным, заржавленным голосом рассказывает о том, что она уже десять раз поняла.
        Позавчера пришло официальное сообщение о подавлении очередного мятежа оппозиции на Мхатме. Не то чтобы на Мхатме изобиловала оппозиция, просто Носитель эбриллитового венца страсть как любил подавлять мятежи. На этот раз суровая длань мхатмианского правосудия ухватила за шиворот семью О'Донг, которая всего-то лишь абстрактно размышляла о терапевтических свойствах некоторых сколопакских ядов и возможных последствиях смены высшего руководства планеты для торгового дома О'Донг. Личная инквизиция Носителя эбриллитового венца, как известно, веников не вяжет. Она вяжет руки и ноги, подвешивает за разные части тела, применяет раскаленные щипцы и дыбу.
        В одночасье из сына высокопоставленного вельможи, в распоряжении которого находилось одно из крупнейших состояний Мхатмы, Айрас превратился в нищего изгоя. Пал, что называется, из князей в грязь.

        - И что сделают с твоими родителями?

        - Уже сделали. Им отрубили голову.
        Невероятным образом, как только эти слова слетают с его губ, Айрасу становится легче. Отчаянная боль отпускает сердце, и мысль о том, через какие пытки пришлось пройти родителям перед смертью… эту мысль, буравившую с утра его душу, Айрас тоже перестает думать. Он трет кулаком сухие глаза и вываливает на Кателлу свою последнюю жалобу, самое большое свое терзание:

        - Понимаешь, я никак не могу вспомнить, как мы с ними прощались в последний раз на каникулах, когда я улетал сюда. Хочу и не могу. Что на маме было надето, о чем мы разговаривали на космодроме, как отец махал мне рукой. Казалось, что это все еще много раз повторится, что это мелочи. Если бы я знал… я бы так хорошо все запомнил. До мельчайших деталей.

        - А ты постарайся,  - неуверенно предлагает Кателла. Больше всего на свете она боится сейчас, что он заметит, что это она - одна со всего курса - сидит рядом с ним, и прогонит ее.

        - Я уже старался.

        - А ты еще раз.
        Он отмахивается от нее, как от назойливой мухи. И тут же вспоминает - мамин развевающийся сарафан, зеленые и оранжевые полосы, отца, размахивающего эбриллитовым жезлом - знаком принадлежности к высшей знати Мхатмы, перемежающего стандартные наставления грубоватыми шутками над особенностями жизни анакоросского колледжа, которые кажутся главе рода О'Донгов варварскими и непонятными. Младших братьев - они приняли ту же судьбу, что и родители («До четвертого колена!» - гласил приказ Носителя эбриллитового венца)  - бешено скачущих по VIP-залу мхатмианского космодрома и сбивающих всех на своем пути: им можно, они же двоюродные племянники владыки Мхатмы…

        - Ну как? Ты вспомнил?  - Кателла говорит задыхаясь, как после долгого бега. Но Айрас не замечает: он весь поглощен своими воспоминаниями. Ему ужасно мешает сейчас эта приставала. Кто просил ее лезть со своими вопросами, со своим идиотским сочувствием? Уставилась своими глазищами и смотрит. Именно сейчас, когда он вспомнил, когда ему надо сосредоточиться. Айрас вскакивает и, не прощаясь, идет, почти бежит, к своему общежитию - в комнату, скорее, запереть дверь и вспоминать, вспоминать, вспоминать дальше!
        Кателла издает сдавленный стон, голова ее падает на руки. Лисс найдет подругу назавтра на сломанной карусельке в таком состоянии, что, ни о чем не расспрашивая, отведет в поликлинику. У самых дверей которой, впрочем, Кателла вырвется и сбежит. Ковальская скорчит очередную вредную рожу, но решит больше не вмешиваться. Пока.


        Айрас О'Донг

«…И, наконец, убедительно просим вас, уважаемые студенты, в случае если вы решите заняться покорением скал на южной оконечности пляжа, делать это в сопровождении инструктора, в спортивной обуви и с соответствующим снаряжением. Тем, кто в себе не уверен, следует от этого экстремального времяпрепровождения отказаться. При таком сильном ветре, как сегодня, на скользком от воды известняке может что угодно случиться. Северная часть пляжа закрыта от ветра и хорошо оборудована. К вашим услугам купание, ныряние под коралловый риф, водные виды спорта. Уверены, что вы найдете чем занять себя в эти выходные».
        Последние слова сопровождающий выкрикивает уже в спины бодро семенящим по направлению к кипящей белыми бурунами чаше залива студентам. Это Корос - лучший пляж Анакороса, центр известной во всей Конфедерации курортной зоны. Представители цивилизаций с температурным режимом тела, аналогичным земному, круглый год наводняют эти несколько десятков квадратных километров, усыпанных кирпично-красным, всегда усыпляющее-теплым и никогда не обжигающе-горячим песком. Ультрамариновые волны сладко-соленого моря разбиваются о белые скалы, а подводные пещеры служат пристанищем необыкновенной красоты кораллов и гигантских, но совершенно безобидных морских звезд - не таких, как земные, а таких, как небесные
        - золотистых и туманно-желтых.
        Айрас опытным взглядом окидывает пляж. Как и ожидалось: большинство однокурсников покорно потопали в северном направлении - под разноцветные зонтики, к выстроившимся вдоль кромки воды катамаранам и теснящимся в пенном прибое яхточкам. За собой шумная компания волочила ласты, трубки, доски для серфинга, кое-кто даже ухитрялся на ходу надувать матрас. Ну, раз всем налево, значит, нам - направо, к белым известняковым скалам, возле которых установлен предупреждающий знак: «Опасно при сильном ветре». Там можно будет выкупаться без опасения задеть кого-нибудь из отдыхающих ногой или рукой. И никто не будет шарахаться.
        Вопрос о том, что в компании веселее, давно уже не стоял. Только Ковальскую Айрас для порядка поискал глазами и, убедившись, что та уже куда-то смылась, беззлобно обругал про себя «ту, которая» уволокла, очевидно, его единственную подругу заниматься какой-нибудь бессмысленной ерундой. Специально, чтобы Ковальская заплатила.
        День все равно обещал быть приятным. Мхатмианин разложил полотенце и принадлежности для подводного плавания в тени пилообразного утеса, на котором крючья скалолазов оставили свои отметины, и начал налаживать акваланг. Подводный мир Анакороса не отличался таким разнообразием, как на Мхатме, но золотые морские звезды заслуживали внимания. Тем более что тело Айраса испускало люминисцентное свечение и под водой, давая ему возможность лучше рассмотреть внутренность небольших пещерок, где эти звезды обычно устраивали свои колонии.
        Нырять с аквалангом он пристрастился уже на Анакоросе, незадолго до злополучной попытки дворцового переворота, лишившей его родителей, положения в обществе и фактически средств к существованию. Поскольку Айрас прекрасно успевал по всем предметам, администрация колледжа решила дать ему возможность доучиться на стипендию Конфедерации, прекрасно осознавая, что возвращение парня на Мхатму было для него смерти подобно. Он и доучивался, но старенький акваланг заменить на новый денег не было, так что перед каждым спуском приходилось тщательно подгонять и проверять снаряжение. Чем он старательно занимался, пока не услышал над головой истеричные крики:

        - Да не туда же! Не ту-да, бестолковая!
        На нешироком каменном карнизе в пяти-шести метрах над чуть прикрытым водой прибрежным рифом стояли Лисс и трое парней со старшего курса, которые судорожно пытались вытянуть рвавшийся у них из рук под сумасшедшими порывами ветра конец веревки, на котором раскачивался маленький блестящий карабинчик. Такие же карабинчики были пристегнуты к поясам вжимавшейся в скальную стену четверки. Веревка, пропущенная через карабинчики, уже была должным образом закреплена на металлических скобах, забитых над карнизом.
        Айрас поискал взглядом бестолковую хозяйку раскачивающегося карабинчика. Ее еще не было видно за уступом, из-за которого выбралась группка скалолазов. И, судя по их лицам и встревоженным голосам, летавший из стороны в сторону на ураганном ветру карабинчик представлял значительную проблему: шансов перебраться через острый ребристый гребень, выдававшийся вертикально почти на два метра из поверхности скалы, у пятой участницы предприятия оставалось все меньше и меньше.

        - Кателла, не делай ничего, ради бога! Стой, где стоишь!  - завывала Лисс.
        Мальчишки тем временем совещались, пытаясь, видимо, выработать стратегию спасения. Айрас знал, что для этих троих вылазка на скалу не была случайностью, они занимались в альпинистском кружке уже несколько лет, и растерянное выражение на их лицах ему не понравилось. Он поднялся и сделал несколько шагов по направлению к скалам. Ветер ударил в лицо, на мгновение запорошив песком глаза. Он успел еще услышать очередной яростный вопль Лисс, звон вырвавшейся из скальной щели закладки… И, ни о чем не успев подумать, просто шагнул вперед, протянув руки по направлению к падающему женскому телу.
        Ударом их отбросило на камни. Айрас еще в последнем промельке сознания попробовал оказаться внизу - так, чтобы его, а не ее спина ударилась о поросшие ракушками валуны. И все смолкло: ветер, волны, металлическое дребезжание крючьев и карабинчиков, скрип натянутых веревок, неуместный, никому не нужный крик Лисс: «Не трогай!»
        Первая мысль, пронзившая Айраса, когда он очнулся, снова была о Кателле. Он ощутил ее остренькие лопатки у себя под пальцами, ничем не защищенную кожу спины, к которой прижимались его предплечья, соприкосновение живота с животом, бедер с бедрами и задохнулся от страха. Ужас и раскаяние сжали его сердце. «Спасатель! Чертов, хренов, уродский спасатель! Я же ее убил…» Ему не нужно было математических вычислений, да и затуманенный болью мозг не был на них способен: при такой площади соприкосновения кожи шансы на выживание у любого существа во Вселенной, вступившего в контакт с мхатмианином, были равны нулю. Сам-то он выкарабкается. Не скоро. Ему предстояли, по-видимому, месяцы бессонных ночей, лошадиные дозы анальгетиков, неуклюжие попытки заново овладеть собственным телом, но он выкарабкается. А вот она…
        Кровь, в диком ритме пульсировавшая в ушах, залила мозг минутным приливом, а когда схлынула, тихий голос в его голове сказал:

        - Не волнуйся, ты меня, правда, спас. О камни бы я разбилась, а твой яд на меня не действует.

        - Повтори!  - Айрас сам не знал, сказал ли он это вслух или сухие губы отказывались повиноваться, но Кателла ответила.

        - Ты спас меня, Айрас. Спасибо тебе.
        Но Айраса интересовало другое.

        - Почему? Почему на тебя не действует?  - корчась от боли, спрашивал он. Боль, страдание, ожоговые пятна, расползавшиеся по всей коже, ничто из этого не имело значения. На нее не подействовало, ей было не больно.

        - Я тебе потом расскажу,  - мелодичный голос звучал у него в голове успокаивающе. Он чувствовал, как прохладные руки прикасаются к нему, снимают боль. Как все ощущения становятся мягче и в то же время пронзительнее, как, будто маленькие воробышки, трепещут ее нежные слова внутри него, в самом его сердце. На фоне этого обезболивающего покоя, разливавшегося по всему телу, резким диссонансом звучали осуждающие крики, недовольные голоса окружающих:

        - Она даже не помогла ему!

        - Она сразу его от себя отпихнула! Она даже не сказала спасибо!

        - Почему она так просто ушла?

        - Да что еще ожидать от этой… с Кризетоса!

«Почему?  - думал Айрас.  - Почему? Почему они так говорят? Разве они не видят, как она мне помогает? Как от ее прикосновений уходит боль? Как она говорит со мной, поддерживает меня? Они что, все слепые?»
        Он с усилием приоткрыл глаза. Он действительно был один. Лежал спиной на горячем песке, ожесточенно хватая ртом воздух. Окруженный людьми - один. Окруженный людьми, никто из которых не может к нему прикоснуться, чтобы помочь. Это пляж, сюда не ходят в перчатках и защитных комбинезонах. Каждый из тех, кто стоит сейчас, с сочувствием глядя на него, знает: даже не стоит пытаться поднять его на руки, положить поудобнее. Это то же самое, что засунуть руки по локоть в цистерну со сжиженным газом.
        И Кателла… она не рядом с ним, ее даже нет в кругу этих людей… Почему же я ее слышу? Почему я ее чувствую? Превозмогая боль, Айрас приподнялся на локтях… Вон она. Стоит к нему спиной, лицом к морю, чуть в стороне от волнующегося кружка, обхватив себя руками за плечи, будто все происходящее не имеет к ней отношения.

        - Скажи им, пусть разойдутся. Они только мешают,  - сказала она. У него в голове. Он понял, что надо слушаться.

        - Угу,  - он легонько кивнул. Больно. В позвоночнике больно.

        - Ты ничего не сломал. Не беспокойся,  - в ту же секунду отозвалась Кателла.  - Просто пусть они все уйдут. Скорую уже вызвали.
        Айрас еще раз кивнул. И взмолился, обращаясь к окружающим:

        - Пожалуйста, отойдите. Разойдитесь, пожалуйста. Мне будет лучше, если я буду один. Поверьте, это так.
        С облегчением толпа рассыпалась. Рядом с ним остались только Кателла и, разумеется, Лисс. Выражение лица у нее было самое что ни на есть покаянное.

        - Ковальская, шла бы ты…  - выдавил он из последних сил.

        - Ага. Бегу и падаю.

        - Лисс, правда…  - попросила Кателла.

        - Ну, если тебе так надо…  - проворчала Лисс.  - Пусть поклянется, что не будет тебя обижать.

        - Лисс, я могу постоять за себя,  - в голосе у Кателлы звучала необычная твердость.

        - Ааа, значит, мой папа был прав,  - глубокомысленно сообщила Ковальская.  - Тогда с тебя, что ли, взять обещание, что ты не будешь его обижать? Ладно, пойду лучше встречу скорую… Мы вызвали такую… для идиотов… ядовитых, жгущихся идиотов… кретинов таких, опасных для окружающих… полных лохов… тупых-претупых…
        Для кого еще предназначена скорая, вызванная Ковальской, им расслышать не удалось. Ее бурчание и шаги по песку вскоре слились с шумом прибоя.

        - Как?  - на большее Айрас сейчас не был способен.
        Кателла села рядом и взяла его за руку. Ничего не произошло.

        - Хортулана,  - коротко ответила она.  - Слыхал про такое опасное место?
        Глава II. Лучшие чувства императора Хорта

        Кори Дар-Эсиль, лорд-канцлер Аккалабата
        Такой разношерстной толпы королевский дворец Дар-Аккала еще не видел. Такая разноязыкая речь еще никогда не звучала в его коридорах. Кори кажется, что все происходит одновременно. Невозмутимые верийцы развернули под закопченными сводами, несущими на себе тяжесть столетий, телекоммуникационные экраны, на которых видно, как уходят в пространственный переход ситийские крейсеры, потершись боками о хортуланские дозаправщики.
        Свет факелов слился с электрическим светом, заставив не привыкших к такой иллюминации акаллабов жмуриться и отступать все дальше во внутренние покои. Где-то там скрылась и королева.
        А здесь - в парадном зале - впервые поставлены стулья и кресла, на одном из которых, неприлично расставив ноги и развалившись, будто он здесь хозяин, восседает Хорт Шестнадцатый, император Хортуланы, вполуха прислушиваясь к тому, что докладывает командору Разумовскому командир разведывательной партии, только что осмотревшей с глайдера развалины Халемского замка. Кори тоже слушает невнимательно: он уже понял, что ничего нового, а главное - ничего утешительного конфедеративные спецназовцы не обнаружили.
        На Медео он старается не смотреть. Все слова уже сказаны, а кровоподтек под левым глазом заживет еще до следующего альцедо. Кори даже не попытался прикрыться, когда брат ему врезал. «Я бы на его месте меня убил»,  - отрешенно думает он и заставляет себя вслушаться в обсуждение доклада разведчиков.

        - Может быть, там есть живые, под камнями?  - судя по количеству звезд на погонах и шрамов на обнаженных руках, этот военный чин с Аппы прекрасно знает ответ на свой вопрос.

        - Мы никого не нашли. Там такой уровень излучения, что загибается любое поисковое оборудование.
        Представители Конфедерации обмениваются понимающими взглядами. Чувствуется, что они устали и хотя бы эту тему хотят считать закрытой. «Звездная Радуга» преодолевала пространственный переход в экстремальном режиме. Если верить рассказам Элджи, которому пришлось испытать подобное на собственной шкуре под руководством короля Тона, единственным желанием у большинства присутствующих должно быть желание проспать хоть пару часов.
        Держатся они сейчас все, кроме верийцев, явившихся непосредственно с орбиты Дилайны, и локсиан, которых вообще никто не звал, тем более что от них никакого толку, на психотропных таблетках или инъекциях. Но их присутствие - дополнительная гарантия. В то, что ситийцы действительно уходят, трудно поверить не только Кори.

        - Я схожу посмотрю,  - неожиданно предлагает Хорт.  - На нашу чувствительность к живому радиация не влияет. Как и на все остальное. Если вы не возражаете, возьму с собой человек десять своих, чтобы разбирать завалы.

        - Да, хорошо бы.
        Так с императорами не разговаривают. И если командор Разумовский позволяет себе это, значит, всем уже, правда, на все наплевать.

        - Их нельзя туда одних отпускать!  - Медео, с опухшими от слез глазами, отделяется от стены.  - Я пойду с ними!

        - Вот уж спасибо,  - ядовито бросает Хорт.  - Мне еще дорога моя жизнь. Попрошу никого из местных с нами не посылать.

        - Но кто-то должен пойти с ними из тех, кому мы доверяем!  - настаивает Медео, поворачиваясь к Кори. Кори замечает, как ссутулился за прошедшие сутки брат, который на самом деле выше него. Он обнимает Медео одной рукой за крылья, притягивает к себе. Сил на то, чтобы убеждать и доказывать, у него нет, поэтому он только вопросительно смотрит на Элджи.

        - Должен,  - кивает головой тот.
        Хорт пожимает плечами:

        - Если хотите. Но только один. Чтобы не экранировал мои ощущения.
        Все переглядываются. Никому неохота лезть в радиоактивную зону, да еще в компании десяти хортуланцев. Хорт делает знак одному из придворных приблизиться, что-то говорит на ухо, среди хортуланцев начинается движение. Движение происходит и в дальнем конце зала, где сквозь толпу еще не пришедших в себя от ужаса даров, вымотанных от постоянного ношения ментошлемов верийцев и землян проталкивается группа военных с гербом Делихона на комбинезонах.

        - Наблюдатели от Делихона прибыли,  - устало констатирует Разумовский.  - Корто, рад тебя видеть. Даже в таких обстоятельствах.
        Старший по званию делихон пожимает Гетману руку:

        - Можно подумать, мы когда-то с тобой встречались в других обстоятельствах.
        Следует краткая церемония представления вновь прибывших. Когда очередь доходит до Медео, тот взрывается:

        - Эти еще нам зачем? Поглазеть приехали? Старик,  - обращается он напрямую к Корто,
        - объясни мне, тупому, отсталому аккалабатскому дару, зачем ты сюда явился? Какой от тебя тут толк? Ты вернешь мне Эрлу? Моих детей? Ты даже завалы разбирать неспособен!!!

        - Медео!
        Корто смотрит, прищурившись, отстранив рукой Кори, который наконец вышел из ступора и бросился между ним и братом.

        - Какой ты… горячий!  - усмехается делихон.  - Чистокровный дар? Просто удивительно. Разберу я тебе завалы, только успокойся, ладно? Жену и детей, если они погибли, ты не вернешь, а превратить друзей во врагов успеешь. Не усложняй работу лорд-канцлеру.
        И неожиданно дружески подмигивает Кори. Неуместность этого проявления дружелюбия в атмосфере всеобщей подозрительности и бессилия - последняя капля. У Кори подгибаются ноги. Но твердая рука делихона не позволяет упасть. Кто-то подвигает кресло. Кори удивительным образом ухитряется рухнуть не на ручку, а на сиденье и слышит над головой:

        - Ты сколько спал на этой неделе, лорд Дар-Эсиль?

        - Не знаю,  - честно отвечает Кори.  - Не помню. Спал. Наверное.

        - Элдж!  - не унимается делихон. От его командного голоса старший лорд Дар-Эсиль подпрыгивает на месте.  - Что-то я не вижу, чтобы ты был чем-то особенно занят? У тебя есть более важные дела, чем присмотреть за братом?

        - По какому праву Вы мне указываете?  - взвивается Элджи.

        - По такому, что тебя зовут в честь моей бабушки,  - бурчит делихон в ответ что-то совсем уже непонятное и склоняется перед Хортом, который уже поднялся и, опираясь на плечи двух своих телохранителей, сделал несколько шагов к двери.

        - Не будем терять времени. Я готов сопровождать Вас, Ваше Императорское Величество.
        Императорское величество утомленно кивает.

«Ты как, выдержишь?» - тревожным взглядом спрашивает Кателла.
        Хорт передвигается широко расставляя ноги: блутеносборники почти полные, и ему очень трудно ходить. Но до вечера дотянет, тем более, если сейчас придется ворошить трупы. От таких переживаний блутена не прибавляется. Так, будет стекать помаленьку. Кателла вздыхает, но император уже двинулся к выходу в сопровождении своих подданных и делихонского офицера.
        Медео, расталкивая медиков, суетящихся над потерявшим сознание Кори, нагоняет делихона у самой двери:

        - Постойте. Я дам вам план замка, чтобы легче было искать. Я помечу, где могли быть Эрла, Кори и Сон.

        - Мне - план Халемского замка?  - делихон смотрит на Медео, как на идиота.  - Мне… план Халемского замка…
        Буквально отшвырнув Медео в сторону с силой, неожиданной в таком пожилом человеке, делихон торопится вниз, к глайдеру, в который уже грузят повелителя Хортуланы. А Медео с недоумением смотрит и слушает, как, перепрыгивая через две ступеньки, чужеземный офицер все громче и громче повторяет, будто хочет заглушить какой-то другой, мешающий ему звук: «Мне - план Халемского замка!!!»


        Корто, начальник службы безопасности Делихона

        - Эта модель противорадиационного костюма не сочетается с ментошлемом.

        - Ну, так снимите.

        - Не очень вы хорошая компания, сынок, чтобы при вас ментошлем снимать.

        - Как знаете. Я к вам в компанию не напрашивался,  - отрезал Хорт.  - Можно меня уже отсюда выгрузить?
        Корто решительно отбросил ментошлем на сиденье глайдера и выпрыгнул вслед за Хортом. Именно выпрыгнул, а не вылез, чтобы прыжок электрошоком отдался в коленях и позвоночнике, чтобы болью физической заволокло глаза и не было так мучительно смотреть на развороченные останки того, что раньше гордо именовалось родовой крепостью Дар-Халемов.
        Не то чтобы Корто прежде не видел разрушенных замков. Ему и самому приходилось, когда-то давно, в другой жизни, поджигать крепостные стены, стягивать с них знамена, подрубать опоры чердаков и подвалов, загонять пинками и мечами бесполезную челядь-итано в конюшни и сараи, чтобы не мешали дарам разбираться между собой.
        Смутно помнилось ему, как он, обмотав тряпками мечи, чтоб не зазвенели, втискивается в узкую щель между коваными ставнями, оставленную хорошо оплаченным слугой двух господ, сбегает вниз по винтовой лестнице, выхватывая из креплений на стенах дымные факелы, подносит огонь к соломенным тюкам на полу, распахивает одно за другим окна, чертит в воздухе факелом условленный знак… и откуда ни возьмись на мятежный замок обрушиваются с неба черные тени, несомые широкими сильными крыльями, и раздается из зеленоватой полутьмы одобрительный рык Дар-Халема: «Ах ты, вонючая белая крыса! Ах ты, Корвус! Ах ты, прохвост! Что бы мы без тебя делали?»
        Не то чтобы Корвус Дар-Эсиль никогда не видел разрушенных замков. Но то, что находилось перед ним, разрушенным замком в полном смысле слова не было. Это был убитый замок, растерзанный замок, словно живое существо, уничтоженное неживой, бездушной машиной. Таких повреждений не могли нанести люди. Каждое вывороченное из земли дерево, каждый обломок стены, каждый разорванный в клочья лошадиный труп кричал о том, что совершившееся здесь не было делом человеческих рук.
        Корто выругался сквозь зубы и зашагал за хортуланцами. Те, как и положено хортуланцам, от ужаса в обморок не падали, деловито переговаривались, пробираясь через руины. Иногда задерживались, положив руку на камень или прислонившись к оплавленному куску непонятно чего, словно прислушивались. Набирались впечатлений.
        Император обернулся к Корто, и Корто подумал, что вид у парня совсем нездоровый. Краше в гроб кладут, будто он сам только что выбрался из-под руин этого замка. Надо взять себя в руки и быстрее искать, а то еще этот тут окочурится.

        - Налево. Там, в башне, была детская. А под ней - в восточном крыле - комнаты матери.
        Хорт вопросительно надул губы, но спорить не стал - поковылял налево. Остановился через несколько метров, сделал попытку присесть, но блутеносборники помешали. Так что он просто, наплевав на свое императорское величие, встал на четвереньки и прополз несколько шагов вдоль потрескавшейся, но не разбитой плиты из умбренского мрамора.

        - Здесь,  - выдохнул Хорт.  - Живое. Не знаю что.
        Корто наперегонки с хортуланцами начал копать. Нужно было освободить концы плиты от более мелких обломков, чтобы хоть немного ее приподнять.
        Слава прекрасной Лулулле, в окружении хортуланского императора дураков не водилось: все инструменты были под рукой, работали хортуланцы слаженно, хотя и не отличались выдающимися физическими данными. Да и одежонка была - не по случаю. Тем не менее, изорвав в клочья свои халатики, из-за чего все вообще стали выглядеть полуголыми и Корто пришлось отводить глаза, и вымазавшись в грязи и пепле, плиту хортуланцы все же отковыряли.
        Под ней обнаружилось небольшое пространство, заваленное кучами мусора (по уцелевшему фрагменту пола Корто догадался, что это площадка парадной лестницы). Никого там не было. Хортуланцы выжидательно посмотрели на императора. Тот в раскопках участия не принимал. Сидел, откинувшись на обгорелый обломок, давал блутен.

        - Чего застыли?  - высокомерно осведомился Хорт Шестнадцатый.  - Копайте, копайте. Там оно.

        - Там ничего…  - внезапно Корто озаряет.  - Там есть! Копайте же, ради святой Лулуллы!
        Там - под лестницей - крохотная каморка, где хранилась старая упряжь. Когда Сид и Хьелль были маленькие, они обожали прятаться там, если считали, что их обидели, или если хотели «наказать» взрослых. А уж сколько просидели там - в той, другой жизни - Корвус и другой Хьелль… Дети Медео не могли не оценить прелесть крошечного укрытия.

        - Там! Там!  - повторяет Корто, с новой надеждой обламывая ногти о новый слой обломков. Пальцы уже почти потеряли чувствительность, им все равно - скользкий от копоти мрамор, раздирающие кожу остатки чугунных прутьев… вдруг они утыкаются во что-то мягкое.
        Корто вытаскивает из кобуры пистолет. Один выстрел в голову. Только один выстрел в голову, мой родной, и ты не будешь мучаться. Как я. Хорошенько выставив руку, чтоб не тряслась, он закрывает глаза и жмет на курок. Удар под локоть пришелся на миллисекунду раньше, лазерная вспышка уходит в зеленое небо.

        - Это еще зачем?  - недовольно спрашивает Хорт из-за плеча.  - Он же не дохлый.
        Корто видит, что император еле стоит на ногах. Но рядом никого нет. Значит, это он. Он сделал так, что в последний момент выстрел отправился в воздух. Как он успел? Впрочем, неважно.

        - Крылья,  - нехотя объясняет Корто, показывая рукой на истерзанные обломки.  - Они уже отдельно от тела. Даже если он выживет… какой смысл? Быть даром Аккалабата и не иметь возможности подняться в воздух? Смотреть на то, как это делают сверстники, как встают на крыло двухлетние малыши, и чувствовать себя неполноценным? А мечи… какие могут быть мечи без воздушного боя?!! Этот мальчишка будет не жить, а мучиться. Он кошмары будет видеть во сне, он и наяву будет искать свои крылья, чувствовать их, а потом, забыв, что их нет, или поняв, что их никогда не будет, бросится из окна или перережет себе горло кинжалом! Мы не должны… Мы не имеем права позволять ему мучаться!
        Хорт устало присаживается на гору покореженного железа, трогает рукой лоб мальчишки, ворошит крылья:

        - Да, совершенно отдельно от тела. И здесь вот порвано, и здесь… Но откуда у вас такая уверенность, что он предпочел бы смерть жизни без крыльев? Я много видел существ, которые выглядели так, что мы с вами и дня не захотели бы прожить в их облике, тем не менее они прекрасно существовали… и предпочитали такое существование смерти. Ну, с «прекрасно» я, конечно, погорячился…  - признает Хорт под испытующим взглядом лорда Корвуса.  - И все-таки…

        - Я через это прошел,  - скрывать правду не имеет смысла. Все равно Хьелль прилетит не раньше чем через неделю, и мальчишек придется как-то поддерживать.

        - Аааа, вот как,  - Хорт уныло позвякивает колокольчиками на ногтях, размышляя.  - Но Вы же живы.

        - Не на Аккалабате. И у его отца и дяди - лорд-канцлера - сейчас будут совсем другие проблемы.

        - Ну, у меня-то других проблем нет,  - усмехается Хорт. На секунду он сосредоточивается, глаза его становятся похожи на узкие щелочки. Тут же один из телохранителей, копошившийся в мусоре неподалеку, спешит к своему императору.
«Позвал,  - догадывается лорд Корвус.  - На расстоянии. Удобно».

        - Я его забираю. Крылья отрежем, подлечим, и пусть живет,  - Хорт произносит несколько фраз по-хортулански, и тут же между лордом Корвусом и изувеченным мальчишеским телом собираются все хортуланцы. Он чувствует, как цепкие пальцы вытягивают у него из руки пистолет, как его оттесняют подальше, но не может сопротивляться. Разумеется, в глайдере и не должно было оказаться противорадиационного костюма совместимого с ментошлемом. Ай да хортуланцы! Ах, сукины дети!

        - И отцу его вы ничего не расскажете,  - голос Хорта звучит в голове, а не снаружи.
        - И никому.

        - Хорошо,  - покладисто соглашается лорд Корвус.

        - Как его, кстати, зовут?
        Хорт уже неуклюже переваливается через завязанные замысловатым узлом чугунные перила, чтобы идти дальше. Губы его не шевелятся, но разговор с лордом Корвусом он продолжает.

        - Кори, наверное. Медео успел сказать, что их двое - Кори и Сон.

        - Сон? Забавно, на Хортулане есть такое же имя. Давайте его поищем.
        Лорд Корвус ощущает, что цепкая рука, сжимавшая его мозг, ослабляет хватку. Но при этом он совершенно уверен, что да, действительно, рассказывать ни о чем никому не нужно. Мальчику, если он выживет, лучше будет на Хортулане, в гостях у доброго императора Хорта, который о нем позаботится, отпоит блутеном… Зачем Хьеллю или Медео знать, где находится этот несчастный ребенок? Незачем. Император Хорт прав. Милостивый император Хорт.

        - Лорд… как вас там?

        - Корвус Дар-Эсиль к Вашим услугам.

        - Вот даже как? Станцуйте мне что-нибудь, лорд Дар-Эсиль, я нашел вашего очередного родственника.
        В первую секунду после этого заявления лорду Корвусу хочется врезать со всего размаху по глумливой физиономии хортуланца. Но, еще не приведя свой замысел в исполнение, он понимает, что это не издевательская усмешка - лицо императора искажено гримасой боли, видно, что и губы, утыканные разноцветными сережками, и язык еле ворочаются. А между ног переливаются голубым светом пакеты с блутеном.

«Святая Лулулла, неужели они не могут снять их с него здесь, а не в лабораторных условиях?!!  - думает лорд Корвус.  - Ему же тяжело, ему больно, Чахи меня забери! Совсем с ума посходили!» Поэтому копает он еще яростнее, чем в первый раз, проклиная все на свете - войну, ситийцев, собственное бессилие, судьбу, блутен, бомбы… и выбивается из сил еще до того, как из-под каменных глыб извлекают еще два тела. Невысокая темноволосая женщина прижимает к груди малыша, такого же темненького, с первым черно-фиолетовым пушком на совсем еще небольших крыльях.

        - Что там?  - требовательно вопрошает Хорт.  - Принесите сюда, я не вижу.

        - Женщина. Мертвая. И ребенок. Тоже, наверно, того… Посмотрите, Ваше Величество.
        Сокрушительная резь в спине не позволяет даже подняться, и лорд Корвус на четвереньках подбирается к императору, которому на колени как раз кладут покрытое синяками и ссадинами тельце с пушистыми крыльями.

        - Ой, какой же хорошенький!
        Корвус ожидал услышать что угодно, но не такое. Реакция императора непредсказуема. Хвост демона Чахи мне в глотку, что с ними со всеми?

        - Милый! Милый!  - голосят перепачканные хортуланцы и тянут к ребенку руки.

        - Прелесть, правда? Дай мне потрогать! Ой, красота! Пушистенький!  - со всех сторон доносится сюсюканье и умилительные стоны.
        На Хорта вообще странно смотреть: он тискает малыша, не подающего признаков жизни, гладит, целует, наконец решительно прижимает к себе:

        - Лорд Корвус, этого мы тоже возьмем. У вас он все равно не выживет. А мы ему сейчас блутенчика, да, милый?  - император щебечет, как мать родная.
        Лорду Корвусу становится отчаянно плохо: он не понимает, что происходит вокруг, но Медео рассказывать нельзя, ни-ни. Хватит с него тела несчастной Эрлы. А про мальчиков скажем, что не нашли, хотя очень старались. Совершенно верное решение, император.
        Хорт благосклонно кивает:

        - Вот и правильно. А теперь нам пора домой.
        Замыкая ряды хортуланцев, которые волокут к глайдеру четыре тела, мало отличающихся друг от друга по степени жизненной активности,  - двух его правнуков, Эрлы и императора Хорта, Корвус все-таки решается спросить:

        - Зачем?
        Хорт, не открывая глаз, делает ему знак продолжать.

        - Зачем вы забираете их к себе, император?
        Темно-синие глаза, подведенные золотом, открываются, внимательно смотрят на лорда Корвуса:

        - Как «зачем»? Для генетических экспериментов. И вы, мой лорд, не будете нам в этом мешать,  - веско заключает император Хортуланы и снова проваливается в полумрак.


* * *

        - Кателла?

        - Значит, ты взял детей, Хорт.

        - Угу,  - в зубах у императора зажаты позолоченные шпильки, с которыми он мастерски управляется. Прическа приобретает все более затейливый вид. Кателла следит, затаив дыхание, но нити разговора не теряет.

        - История повторяется…

        - История? Какая история?

        - Наша. Моя. И твоя, кстати, тоже.
        Глава III. Натуральный обмен

        За шестьдесят лет до начала Звездной конфедерации единственной межпланетной организацией, способной принимать реальные решения и вести (читай: насаждать) единую политику на межзвездном пространстве, заселенном разумными существами, была так называемая Торговая гильдия. Решения принимались по старому доброму принципу
«Кто смел, тот и съел», а заправляли всем самые смелые и обладающие самыми крепкими челюстями - ситийцы и хортуланцы.
        Земля, Хоммутьяр, Аппа считались в то время - в эпоху первых робких пространственных переходов - задворками Вселенной, в расчет особо не принимались, да и не рвались особо конкурировать с давними хозяевами космических морей и океанов: молодые цивилизации копили силы, концентрировали ту интеллектуальную и техническую мощь, которая спустя несколько десятилетий позволила им заиграть первую скрипку в межпланетном оркестре.
        А пока жителям и властителям больших и малых планет, входящих в Торговую гильдию, оставалось только молиться своим богам о том, чтобы ни ситийцам с их захватывающими дух военными технологиями, ни хортуланцам с их непостижимыми ментальными способностями не удалось разрушить ту хрупкую вещь, которая является мерилом всего,  - равновесие.


        Тронный зал дворца Дар-Аккала, 58 лет до начала Конфедерации
        Охотничий хлыст, в очередной раз просвистев в воздухе, останавливается в высшей точке замаха.

        - Мне надоело Ваше нытье, лорд-канцлер,  - цедит сквозь зубы королева Аккалабата.  - Если нам категорически необходимы эти корабли, то они должны у нас быть. Любой ценой. Вы меня поняли.

        - Да,  - одно слово из-под разметавшихся белых кудрей.

        - Громче.

        - Да, Ваше Величество,  - глухо и обреченно.  - Они хотят двоих. Чистокровных. Из хороших семей. За один корабль. И те, и другие.

        - Так отдайте. Лордов у меня как жаб в Эсильских болотах…
        У лорд-канцлера непроходящие отметины от острых ногтей - на щеках, на подбородке, и он торопится поднять голову, как только рука королевы тянется к его лицу. Со стороны кажется, что королева ласково поглаживает его, медленно обводя линию губ, но на самом деле она ищет оставленные ею же самой маленькие шрамы, выбирает, раскровенить ли уже заживающий или в новом месте впиться в бледную, полупрозрачную, как у нее, кожу.

        - Вы имеете в виду кого-то конкретно?  - шепотом, максимально учтиво, чтобы не раздражать.

        - Я имею в виду, что Вам нужно поработать головой, мой милый,  - благосклонно улыбается хозяйка Аккалабата.  - Убейте мне сразу всех зайцев, лорд-канцлер. Вот, например…
        Такая долгая пауза не сулит ничего хорошего, тем более когда она сопровождается ослепительной улыбкой. Лорд-канцлер даже не чувствует, как по левой щеке начинают сбегать капельки крови - хищница наконец нашла место, чтобы поиграть своими когтями.

        - Вот, например… Тебе никогда не приходило в голову, Дар-Эсиль, что рождение трех близнецов в лорд-канцлерской семье может неблаготворно сказаться на стабильности Аккалабата?

        - Ваше Величество, мальчики твердо знают, что только один из них станет лорд-канцлером.

        - И кто же?
        Кровь капает на серебристый орад, оставляя некрасивые пятна. Королева перестает улыбаться.

        - Вот видишь.
        Она отпускает лорд-канцлера, небрежно вытирает пальцы о капюшон орада.

        - Достаньте мне корабли, лорд-канцлер. Мы больше не можем зависеть от благосклонности когнатян и лордов Дилайны. И не берите оба в одном месте: договоритесь сразу с ситийцами и императором Хортом - пусть задумаются.

        - Я правильно понял Вас, Ваше Величество: четыре лорда - два корабля?

        - Именно. И не выбирай самых захудалых мальчишек. Я хочу, чтобы было красиво. Синт и Элли вполне подходят.

        - Ваше Величество, возможно и другое реше…

        - Вы свободны, лорд-канцлер.


        Спустя две недели.
        Большой зал переговоров Торговой гильдии на Делихоне

        - Император!
        Подлая, развратная, мерзопакостная скотина! Надеюсь, ты подавишься кровью моих детей!
        Низкий почтительный поклон.

        - Лорд-канцлер!
        Они называют себя лордами, ходят в начищенных сапогах и глядят на нас сверху вниз, тупое бессловесное рабское быдло! Королева велела, и он отдает мне на растерзание своих детей. Еще, наверное, надеется, что я захлебнусь их слезами! Как бы не так! Надейся лучше, что я сам решу ими воспользоваться, а не отдам развлекаться своим солдатам! Мою элитную гвардию тоже бесит ваше аккалабатское высокомерие.
        Благосклонный кивок головой и приторная улыбка.

        - Ее Величество королева Аккалабата согласна на условия, предложенные Вашим Величеством. Исполняя ее монаршую волю, я готов продемонстрировать Вам обеспечение сделки с нашей стороны.
        Синт и Элли - «обеспечение сделки». Чахи побери бюрократическую терминологию Торговой гильдии! Так и перерубил бы мечом пополам эту уродливую пигалицу, с которой я вынужден здесь расшаркиваться!
        Холодный взгляд с высоты своего роста. Протянуть подписанный договор, держа его, будто ядовитую змею, кончиками холеных аристократических пальцев.

        - Аааа… Ну, давайте.
        Ты думаешь, я позволю тебе «сохранить лицо», дар Аккалабата? Нет, здесь не будет красивой дипломатической церемонии. Представление будет идти по моему сценарию. Унизительное представление!
        Равнодушный зевок, скрюченная пятерня, татуированная и исколотая колечками и колокольчиками, небрежно берется за договор и сует наугад одному из стоящих рядом чиновников.

        - Лорд Синт! Лорд Элли! Выйдите вперед и поклонитесь Его Величеству императору Хортуланы.
        Держитесь, мальчики. Вы у меня умницы, вы всё понимаете, у нас всё будет хорошо… Зачем я себя уговариваю? Да, я знаю, что у меня не такой, как всегда, у меня хриплый, надтреснутый голос, и это слышат все окружающие. И вы тоже это слышите. Только не надо на меня оборачиваться, просто выйдите вперед и поклонитесь…
        Движение среди аккалабов. В первом ряду рядом с лорд-канцлером - еще двое в светло-жемчужных плащах, как две капли воды похожие друг на друга и на отца - изяществом, копнами пепельно-серых волос, спадающих на плечи, горделивой посадкой головы на широких плечах. Только придворный лед еще не затянул их глаза, как у лорд-канцлера. Под пушистыми ресницами - пенящийся водоворот Эль-Зимбера.

        - Кто из них кто?
        Я не могу поверить! Я до сих пор не могу поверить, что они это делают! Отдают такую красоту - мне, уроду! Непонятно зачем. Сумасшедшая королева, сумасшедший лорд-канцлер - они, что, все безумны там, на этой планете? И эти двое - ненормальные? Нет, не может быть - с такими глазами, с такой неуловимой улыбкой на тонких губах… У меня блутен сейчас закипит в бурдюках, между ног привязанных! Меня же на руках придется выносить из этого зала!
        Шаг вперед, еще один… к своей новой собственности не спеша приближается властелин Хортуланы. Поднимает за подбородок склонённые головы, заглядывает в глаза. Даже на коленях стоя, не намного ниже его дары Аккалабата. Император Хорт не скрывает довольной улыбки. Четыре пальца на каждой руке сложив чашечкой, держит за подбородки - одного левой рукой, другого - правой. Как королева Аккалабата. Но большим пальцем, с длинным перламутровым ногтем, не царапает щеки, а ведет по губам, раздвигает их, трогает зубы, массирует десны… Прямо здесь, в зале Торговой гильдии. Кто-то в толпе хортуланцев нервно вздыхает.

        - Справа - Синт, слева - Элли, Ваше Величество.
        Неужели он не чувствует ненависти, которая исходит сейчас от меня, от каждого, кто стоит за моей спиной? Бессильной ненависти. С каким удовольствием мальчики бы изрубили в куски этого худосочного лилипута со всей его свитой! Но им не оставили даже кинжалов. Ничего, чтобы себя защитить. Игрушки императора Хортуланы! Стоимость одного приличного военного корабля, которым мы все равно никогда не научимся управлять…
        Лорд-канцлер Аккалабата всем своим видом дает понять, что церемония окончена. Хортуланский военный крейсер ждет на космодроме - пора перебираться туда, чтобы вступить в права владения. Завтра аналогичная процедура предстоит с ситийцами, надо собраться с силами. Еще один глубокий поклон. Аккалабы ждут позволения покинуть зал.
        Император Хорт медлит - он наслаждается своим приобретением. Наконец он соизволяет заметить напряженные позы своих визави и нетерпение на их лицах.

        - Ну, Вы свободны, мой дорогой… абсолютно свободны. Желаю Вам успеха завтра с ситийцами. Держите ухо востро, они очень несимпатичные.
        Провались ты сквозь землю, любящий отец, верный раб своей королевы! Я же чувствую, каково сейчас этим двоим, как я им отвратителен, как им больно и стыдно, что на глазах у тебя, у всех твоих присных, я ощупываю их, разглядываю, как рабочий скот. И в то же время как мучительно боятся они того, что вот сейчас ты уйдешь и они полностью окажутся в моей власти. Мне их жалко, и я не хочу этой жалости. Потому что я хочу эту красоту, и я буду ей владеть так, как мне вздумается!
        Император Хортуланы с легкомысленным видом помахивает рукой вслед покидающим зал аккалабам. Поклониться он даже не думает. Когда в зале остаются только его приближённые, он возвращается к двум согбенным фигурам в серых орадах, обнимает их сзади за плечи и громко смеется. Он хохочет до слез, долго и счастливо, пока кто-то из придворных не осмеливается напомнить ему:

        - Ваше Величество, блутеносборники… они переполнены. Пора поменять.


* * *
        Глаза у Хорта по чайному блюдцу. Он, не отрываясь, таращится на Кателлу, стараясь не пропустить ни одного образа, ни одного ощущения из тех, которые она транслирует.
        Она делает вид, что устала, и просит позволения сделать паузу. Хорт кивает. Ему надо переварить впечатления. «Бедный мальчик!  - думает Кателла, заслонившись ментальным экраном.  - Они ему там совсем ничего не рассказывают. История-то общеизвестная. Ладно, Аккалабат: здесь ее попытались скорее забыть. Но на Хортулане… я думала, ее знает любая мышь в королевском дворце. Из этого никогда не делалось тайны».

        - Ну, дальше! Дальше-то что?  - Хорт уже готов продолжать.

        - Дальше? Император начал с Элли. Ему хотелось прекрасную деле, а он не смог трансформировать парня. Переходил от гнева к депрессии в течение нескольких дней, потом…  - Кателла облизывает пересохшие губы, отводит глаза. Хорт, по-своему истолковав ее нерешительность, ковыляет с пластиковым стаканчиком местного вина. Кателла запомнила: это лучший сорт - эгребское. Благодарные аккалабы балуют своего спасителя. Она благодарит и старается пить подольше, соображая, как бы сформулировать неудобную мысль. С последним глотком приходит решение: нечего щадить императора Хортуланы! Он знает кое-что и похуже.

        - В общем, только после того как на Элли потопталась вся императорская гвардия - от первого офицера до последнего солдата - им удалось ее трансформировать. Императору была предоставлена искомая прекрасная деле. Только полностью обезумевшая от боли и унижений. Понести она от них не могла, ты знаешь…

        - Да уж,  - довольно мяукает Хорт.  - В ум себе не возьму, почему другие планеты не хотят позаимствовать у нас это справедливое и мудрое установление: для оплодотворения требуется добавить сперму главы государства? Придумали себе де-мо-гра-фи-чес-кие проблемы,  - он с явным удовольствием выговаривает ученое слово.  - У кого кризис рождаемости, у кого - перепроизводство населения. У нас такого не бывает. Каждый отец семейства, прежде чем таковым стать, должен получить у императора толику животворного семени. Если, конечно, император соблаговолит… а может и не соблаговолить,  - зевает император.  - Давай дальше.
        Кателла закатывает глаза. Все-таки он невыносим!

        - Итак, сумасшедшая прекрасная деле была предоставлена императору Хорту. Он объявил ее своей плодоносящей женой…

        - Это еще что такое?  - прерывает Хорт.

        - Был такой титул. Его отменил твой дедушка, который отчего-то решил прожить с твоей бабушкой всю свою жизнь. До него у императоров Хортуланы были гаремы…

        - Да знаю я!

        - Если ты будешь перебивать через каждое слово, я не буду рассказывать.

        - Извини. Я вспомнил, кто такая «плодоносящая жена». Это та единственная, дети которой могли претендовать на престол. Большая честь для трансформированного аккалаба.

        - Увы, леди Элли не могла оценить эту честь. Она, как я уже сказала тебе, ничего не соображала. Бродила, как сомнамбула, по дворцу… Зато ее брат… За время, пока леди Элли развлекала хортуланскую солдатню, Синт ухитрился вкрасться в доверие к императору Хорту. Да еще в какое доверие! Их водой было не разлить!

        - И они… это?..  - император красноречиво шевелит пальцами.
        Кателла решает поиздеваться.

        - Что «это»?  - с невинным видом переспрашивает она.

        - Ну, это самое…  - щеки у императора полыхают.

«Батюшки, мальчик, а не пора ли тебе уже завести плодоносящую жену, императрицу или на худой конец пару-тройку наложниц? Сдается мне, как-то у тебя с этим делом не очень…» - соображает Кателла. И невозмутимо уточняет:

        - Какое «самое»?

        - Был ли у них секс?  - смело выпаливает император. И зажмуривает глаза от ужаса.

        - Ну разумеется,  - голос у Кателлы самый что ни на есть легкомысленный.  - Еще какой! И, конечно, никаких трансформаций.

        - Чтоооо?  - император зажмуривается еще сильнее, и у Кателлы такое ощущение, что он вот-вот спрячется под кресло.  - Мужчина с мужчиной?

        - Видишь ли, Хорт,  - торжествующе объявляет Кателла,  - на многих планетах это не считается чем-то удивительным. Хортулана в данном случае скорее исключение из правил.

        - М-м-м-м,  - Хорт недовольно трясет головой. Потом все-таки соизволит открыть один глаз.  - Не верю. Император Хортуланы и вдруг такое.
        Кателла пожимает плечами.

        - Если не веришь, дальше могу не транслировать?
        Хорт выпрямляется в кресле. Делает вид, что разминает затекшие руки и ноги. Прислушивается к шуму аккалабатских ветров за окном.

        - Нет-нет, транслируй. Чрезвычайно интересные вещи.


        Дворец императора Хортуланы, 50 лет до начала Конфедерации
        Вычурная бессмысленная архитектура. Зачем им такие огромные окна, если все равно их приходится занавешивать сетками, чтобы защититься от прилетающего с пожарищ дымного пепла? Высокие ступени, на которые тщедушным хортуланцам с трудом удается вскарабкиваться? Зачем эта непристойная роскошь - золото и драгоценные камни, дерево редчайших пород и хрусталь? Всего много, комнаты переполнены свидетельствами того, что Хортулана - во главе Торговой гильдии. «Да здравствует наш блутен! Да здравствует наш император!» - кричит здесь каждый предмет обстановки.
        А вот и он… Наш откушавший, но так и не подавившийся моим братом властелин Хортуланы!

        - Сидишь?  - император Хорт останавливается в двух шагах от Синта. Осторожничает, дурень. Будто не знает, мне что два шага до него, что двадцать. Захочу шею свернуть - сверну. Только нельзя.

        - Сижу. Где Элли?

        - Какая тебе разница?

        - Он мой брат.

        - Скорее, сестра.

        - Подонки.

        - Ну, брось, брось…  - Хорт ласково треплет парня по плечу. Тот сбрасывает руку.

        - А когда моя очередь?

        - Не знаю,  - задумчиво отвечает император.  - Я… не хочу. Она так кричала.

        - Какая тебе разница?

        - Не груби.

        - Не нарывайся.
        Они сидят рядом на причудливой формы банкетке и молчат. Император теребит пирсинг в уголке рта, Синт ковыряет пальцем обивку банкетки. Проковыряв дырку, начинает вытягивать сквозь нее пушистое волокно и бросать на пол.

        - Ты зачем это делаешь?  - спрашивает император.

        - А есть чем еще заняться?  - грубит Синт.

        - Ну, например…  - в тоне Хорта странная нерешительность, и Синт впервые поднимает глаза и смотрит на того, кто управляет Хортуланой и его жизнью. Худое бледное лицо, расписанное татуировками так, что свободная от них полоска кожи от переносицы до подбородка выглядит безжизненно-мертвой. Из выреза халатика выпирают ключицы, в которые продеты - или, скорее, на которые нанизаны - металлические брелки, побрякушки, фитюльки. Волосы, в тяжелый узел собранные на затылке золотыми шпильками. И темно-синие, бездонные глаза - глядят на Синта почти умоляюще.

        - Ну, например,  - повторяет Хорт и, словно решившись, наконец, цепляет Синта за предплечье костистой лапкой и тянет к окну,  - вот.
        Синт таращится в багровые сумерки, так не похожие на аккалабатские, не понимая, что он там должен увидеть.

        - Полетай.
        От неожиданности брови у Синта сами по себе ползут вверх.

        - Покажи мне, пожалуйста, как ты летаешь,  - тон у императора скорее просительный, чем приказной. Он еще бурчит где-то в районе Синтова локтя разные объяснения: зачем да почему Его Императорскому Величеству захотелось видеть, как летают аккалабатские дары, но Синт не слушает. Запрет на полеты истомил душу, разрешение
        - возрождает ее к жизни. Но семейная предусмотрительность Дар-Эсилей…

        - Я могу?  - осторожно переспрашивает он.  - Ты, правда, мне разрешаешь?
        Вместо ответа тощие робкие ладони тянутся из-за спины к горлу развязать орад. Синт перехватывает их и от полноты чувств, от счастья, что сейчас он снова окажется в воздухе, немножко пожимает. И с удивлением слышит радостный смех за своей спиной.


        Аккалабат, тронный зал Ее Величества королевы

        - Ваше Величество, наш корабль попал в звездную бурю на границе пространственного перехода. После такого даже пыли обычно не остается.

        - Значит, нам нужен еще корабль, лорд-канцлер.

        - Мы могли бы обойтись…

        - Слышать ничего не хочу!

        - Хорошо, хорошо!  - лорд-канцлер умиротворяюще поднимает вверх обе ладони.  - На этот раз нам нужен один корабль. В таком случае я бы предпочел иметь дело с ситийцами. Они, по крайней мере, убили мальчиков сразу.

        - Сразу?

        - После того как…

        - После того как что?

        - После того как получили от них все удовольствие, которое могут доставить особенности физиологического устройства нашей расы.

        - Аааа…  - королева смотрит в пространство, ей скучно.

        - Я свободен, Ваше Величество?

        - Иди-иди. Поступай, как знаешь.


        Хортулана, комната непонятного назначения во дворце императора

        - Синт!

        - Ваше Императорское Величество!

        - Как тебе не надоедает? Встань, пожалуйста.
        Хорт подходит ближе, вплотную, вопросительно взглядывая снизу вверх, тянет руку к застежкам орада. Синт вздыхает, глядя поверх его головы на кричаще-пеструю драпировку, уродующую стену, чуть заметно кивает. Хорт, как всегда, начал развязывать сложный аккалабатский узел и затянул еще хуже. Наконец общими усилиями они распутывают тесемку. Серые крылья смыкаются вокруг императора. Он восторженно втягивает воздух, зажмуривается, часто-часто дышит где-то в районе солнечного сплетения. Синт усмехается:

        - У тебя проблемы с блутеном? Понадобился живой стимулятор?
        Непонятно, то ли Хорт просто вжимается лбом в грудную клетку, словно хочет продавить ее насквозь, то ли крутит головой отрицательно. Сипит неразборчиво:

        - Синт, нет, просто… у вас там корабль погиб, который вы у ситийцев брали. Твой отец обратился к Торговой гильдии, просит еще. Предложили мы и ситийцы, как в прошлый раз. Не понимаю почему, но он склонен договариваться с ними. Наверное, тебе стоит…

        - И почем нынче ситийские транспортные корабли?  - перебивает Синт, складывая крылья. Они стоят близко-близко друг к другу, и становится очевидно, насколько он выше и сильнее императора Хортуланы.

        - Как тогда.

        - Чтооооо?!!

«Чахи меня забери, зачем я его ударил?  - думает Синт, подхватывая легкое тело в нескольких сантиметрах от стены, об которую оно должно было шмякнуться после такой оплеухи.  - Хорошо хоть, еще внутреннее время успел включить и не позволил этому дураку размозжить голову. Воображаю, какой ментальный призыв сейчас услышали его приближенные. Сейчас сбегутся… и точно укажут мне мое место при дворе Его Высочества». Но никто не приходит. Минуты текут, вытекает тонкая струйка голубого блутена из мешка, укрепленного между ног императора и порвавшегося при падении. Синт устраивает голову Хорта поудобнее у себя на коленях, теребит пальцем колокольчики на верхней губе, поправляет разнокалиберные колечки в бровях, прослеживает вычурные линии татуировок.
        В кого он у меня такой дурак, а? Подходит на расстояние вытянутой руки и несет… не пойми что. Знал ведь, что я ударю. При его способностях к улавливанию эмоций.

        - Хорт, а Хорт? Хооорт? Ваше императорскоооое?  - вопросительно тянет Синт.

        - Что?  - не раскрывая глаз и утрированно недовольным тоном.

        - А где все?

        - Все - кто?

        - Ну эти твои… ближайшее окружение. Они же не могли не почувствовать, как я тебе врезал.

        - В кого ты у меня такой дурак, а?

        - Не знаю.

        - Вот и я тоже. Я же экранирую комнату, когда мы с тобой разговариваем. Зачем нам кто-то третий?

        - Всегда?

        - Да.

        - То есть, если я тебя убью…
        Вокруг закрытых глаз Хорта расползаются довольные морщинки. Морщинки-смешинки.

        - Ты - меня? Уморил. Ты меня любишь.

        - Я тебе завидую,  - по зрелом размышлении сообщает Синт.

        - Почему?

        - Ты можешь быть уверен, что я тебя люблю.
        Хорт еще сильнее зажмуривается. Так, что еле слышно звенят колечки на бровях.

        - А вот так?  - тихо спрашивает он.
        Синту вдруг становится больно дышать. Каждой клеточкой тела, каждым перышком на расслабленных за спиной крыльях он чувствует, как его любят. Он ощущает нежность, доверие, страх потерять, готовность разделить любую боль, любое страдание, простить за любую ошибку - все, что когда-либо какое-либо человечество называло любовью. Это чужое чувство проникает в него, закручивает в тугую спираль сосуды и нервы, судорогой парализует мышцы, отчаянным хрипом рвется наружу. Так много другого человека в Синте еще никогда не было, и он не уверен, что согласен еще когда-нибудь испытать это. Эту радость, эту муку быть любимым.

        - Достаточно?  - утвердительно спрашивает Хорт. Проецировать он перестает, не дожидаясь ответа, и они с Синтом выдыхают одновременно.

        - Давай к делу вернемся, ага?  - Синт чувствует, как аккуратно вкладываются в его ладонь холодные тонкие пальцы, на которых металла и камня больше, чем кожи, и благодарно сжимает их: чересчур сильно, потому что Хорт взвизгивает, но только на одну секундочку. Чтобы тот тоже понял.

        - В общем, я говорил с твоим отцом. Сказал ему, что вы живы, что мы готовы повторить сделку. Он стоит насмерть. В прошлый раз ситийцы поразвлекались с мальчишками и убили их. Потом хвастались на гильдии. Демонстрировали видео и фото. И все же такой вариант видится лорд-канцлеру Аккалабата предпочтительным, по сравнению с нашими, как он выразился, «тошнотворными генетическими экспериментами». Он меня просто не слышит. Может быть, услышит тебя. Позвони. Я дам тебе коммуникатор.

        - Зачем тебе это?

        - Холли.

        - О!  - Синт иронично вздергивает брови.  - Хочешь создать ему компанию?

        - Хочу, чтобы кто-нибудь научил его фехтовать. И летать нормально. И тебе невредно потренироваться.
        Хорт массирует пальцами веки, приподнимается, забирается на колени к Синту, как ребенок, заглядывает в глаза.

        - Понимаешь?

        - Да уж куда мне… а зачем? Фехтование, полеты… только душу травить.

        - Я так хочу.
        Синт мысленно выругался. Не забывайся, аккалабский материал для генетических экспериментов. Перед тобой властелин Хортуланы. Любящий тебя властелин твоей души и тела.

        - Зря ты так…
        Читает. Как открытую книгу. Значит, знает, как я ненавидел его первые годы. Как мне до сих пор иногда удушить его хочется. За это его всепрощенчество в том числе.

        - Я могу внести предложение, император?

        - Вноси.
        Ох, как лениво Хорту быть императором! И как от души начхать ему на всех его подданных! И как ходят они перед ним на задних лапках и ползают на брюхе, все эти министры с сальными глазками, яйцеголовые руководители лабораторий, напыщенные главы административных районов и даже хмурые, с багровыми пятнами от ожогов на руках командиры пожарных отрядов, стоящих на страже джунглей Хортуланы, охраняющих денно и нощно границу между барханами горячего пепла и непроходимыми тропическими лесами! Хорт - хороший император, у него много блутена, и стало еще больше, когда появился Синт. Об этом знают все, это - их охранная грамота. Ах да!

        - У тебя блутеносборник порвался. У меня уже все колени мокрые.

        - Ничего. Здоровее будешь.
        Хорт широко раздвигает ноги, приподнимает халатик. Синт смущенно отводит глаза: к этому зрелищу он никогда, наверное, не сможет привыкнуть. Живот у хортуланина плоский, с выступающими по бокам тазовыми костями, из-под которых спускаются к внутренней стороне бедер трубчатые образования, обернутые складками серой, морщинистой кожи. Такие же блутеноводы тянутся с нижней стороны ягодиц, и соединяются все они в мягких тканевых мешках, упругими ремнями притороченных к внутренней части бедер императора. По мере наполнения мешки раздуваются, мешают ходить. Правда, тазовые и коленные суставы у членов императорской семьи Хортуланы устроены особым образом и позволяют передвигаться с широко расставленными ногами, но выглядит это… как бы аккуратнее выразиться. И потом - блутен тяжелый: глядя на весело искрящуюся голубую жидкость, трудно поверить, что у нее удельный вес как у расплавленного свинца. Что тоже… не способствует.
        Хорт с интересом разглядывает себя, копошится рукой, пытаясь что-то поймать в морщинистых складках. Наконец, ухватывает, дергает, болезненно морщась. Говорит с облегчением:

        - Не порвался. Клапан соскочил с трубки. Повезло тем, кто сегодня здесь убирается.
        Это не просто «повезло». Это счастливый билет, вытащенный семьей простого уборщика (хотя в императорском дворце Хортуланы нет и не может быть простых уборщиков; взятка за подобное место может достигать годового гонорара заведующего генетической лабораторией… ну, или надо иметь папу-министра). Обнаружить в комнате, куда ты явился протирать пыль и мыть полы, целую лужу блутена! Конечно, придется поделиться с охраной и начальником смены, но даже той малой доли, которую тебе позволят вынести из дворца, хватит. На приданое дочери, на обучение внука, на новый дом подальше от пепельной пустоши… Хвала императору Хорту!

        - Синт, у нас сейчас с тобой было столько эмоций, что мне через десять минут надо бегом бежать менять блутеноприемники. Так что вноси скорее свое предложение.
        Синт представляет себе это «бегом бежать», и у него сжимается сердце.

        - Я тебя отнесу.
        Вопреки обыкновению, Хорт соглашается:

        - Ладно.
        Снова обхватывает Синта рукой за шею, пристраивается поудобнее. От него сладковато пахнет блутеном и горько - татуировочной краской. Опять что-то где-то себе подмалевывал. И так уже красота неописуемая на каждом квадратном сантиметре тела, а все ему мало. Биколоры отдыхают.

        - Согласись на одного.
        Видя, что Хорт не понял, Синт быстро поясняет:

        - Предложи моему отцу более выгодную сделку. Ситийцы просят двух даров в обмен на корабль. Ты попроси одного. Он не сможет тебе отказать.
        Хорт останавливает его, легко прикасаясь к губам пальцем.

        - Но нам нужно двоих.
        Синта охватывает отчаяние, такое же, как в первые годы его пребывания на Хортулане. Он не по-ни-ма-ет.

        - Почему двоих?

        - Один - чтобы учить Холли, и тебя заодно. Второй - ему… как это вы называете… для дуэма.

        - Под дуэм,  - машинально поправляет Синт.

        - Под дуэм.
        Добрый император, покладистый император. Все продумавший на много шагов вперед император. Хочет создать Холли иллюзию аккалабатской жизни - в лабораторных условиях. Хочешь, детка,  - учись летать, хочешь - фехтованию, хочешь мальчика под дуэм - найдем тебе мальчика. Действующая модель аккалабатского дара. Легко выращивается и размножается в неволе. Но я этого не увижу, потому что сейчас я разорву моего любимого императора Хорта на клочки и меня казнят.

        - Синт, успокойся. Пожалуйста.
        Нет уж, теперь я точно не успокоюсь. Потому что не надо меня в такие моменты гладить по крыльям. Я нервничаю и встопорщиваю перья, что совершенно гибельно для твоих коготков с колокольчиками. Не айкай теперь. Вынимай осторожненько и соси ободранные пальцы. Лезешь вечно, куда не следует, дурья голова. Синт встряхивает крылом и засовывает под него дурью голову властителя Хортуланы. Мерзкий, конечно, план у него, но в том, что Холли одиноко, он прав. Нужно кого-нибудь привезти мальчику, чтобы учили и развлекали.

        - Так что, Синт, я,  - глухо раздается из-под крыла,  - выдвигаю даже более жесткие условия, чем ситийцы. Не просто любые двое, а такие, как нам нужно. А твое дело - уговорить отца. И Элли будет довольна.
        Насколько Элли соображает, что происходит в окружающем ее мире, это большой вопрос. Но Холли - ее любимец, и его радость она почувствует. В этом Синт уверен. Поэтому он соглашается.


        Хортуланский космический крейсер. Месяц спустя

        - Прайди, а куда мы летим?  - голос у Неро дрожит от возбуждения. Он никогда в жизни не был на космическом корабле. Ему интересно.

        - Хортулана.

        - А там хорошо?
        Прайду хочется сухо ответить: «Увидишь», чтобы малыш отвязался, но он натыкается на доверчивый взгляд черных глаз и неожиданно для себя самого обещает:

        - Я постараюсь, чтобы тебе было там хорошо.

        - Ага, ладно,  - соглашается Неро и уютно устраивается у него под боком. Так, чтобы одновременно видеть космическую черноту в иллюминаторе и греться под пушистыми крыльями Прайда. Все-таки немножечко одиноко. Неро впервые забрали от матери и отправили непонятно куда.
        И как-то неожиданно все получилось. На детском турнире ему вдруг удалось войти в тройку - только в полуфинале проиграл, как и ожидалось, вредному Дар-Халему. Ну и, пока ждали награждения, все остались на арене, а он переволновался - все-таки первый раз - и решил быстренько смотаться в туалет под трибунами. Шагнул в полутемный проход, а там его ухватила за шиворот железная рука лорд-канцлера и поволокла незнамо куда. Он даже со своими не успел попрощаться: отец с матерью были потом на космодроме, но почему-то не подошли - махали руками издали. И мама плакала. Неро опять становится грустно.

        - Прайди, а что мы там будем делать?

        - Что скажут,  - бурчит Прайд и отводит глаза. Почему, демону их под хвост, никто не объяснил малявке, куда и зачем его отправляют? Почему именно я должен сейчас объявить ему, что там он будет развлекать императора Хортуланы, а может быть, и не только его. В меру своих аккалабских способностей. Прайди невольно поеживается и чувствует, что малыш это заметил. Ничего не буду ему рассказывать. Пусть еще день поживет спокойно.
        Но Неро не успокаивается.

        - А мы надолго, Прайд? Прайди, а?

        - Я… не знаю.
        Малыш, мне, честное слово, проще кинжал засадить между лопаток любому, за кого сносно заплатят, чем выдавить из себя: «Навсегда», когда ты так доверчиво на меня таращишься. Отличная парочка подобралась - наемный убийца, отслуживший свой срок, слишком много знающий и переставший быть нужным лорд-канцлеру Аккалабата, и этот вот несмышленыш.
        Интересно, если мы доживем до альцедо, мне придется его вычесывать? И он подставит мне спину? Мне, Прайду Дар-Акила, которого за километр обходят все порядочные дары Аккалабата. Которому даже руку лишний раз боятся пожать, чтобы не наткнуться на отравленный шип или пропитанную какой-нибудь гадостью перчатку.
        Прайди с отвращением разглядывает свои руки. Он помнит всех, кого он отправлял на тот свет по приказу лорд-канцлера Аккалабата, но, хоть убей, он не может вспомнить, когда он в последний раз кого-то вычесывал. Надеюсь, у малыша есть с собой пристойный набор для альцедо.
        Неро такая дальняя перспектива, похоже, волнует не очень. Он со все возрастающим интересом таращится в иллюминаторы, пока у него не начинает ощутимо урчать в животе. Тогда он снова обращает жалобный взор на Прайди:

        - Прайди, а когда они нас покормят?

        - Не знаю,  - отрезает Прайди. Сам он, привыкший сутками выслеживать жертву в самых неудобных укрытиях, еще не голоден. Но упорная мелочь продолжает гнуть свое:

        - Сходи спроси, а?
        Прайд открывает рот, чтобы послать приставалу к демону Чахи, потом закрывает рот и покорно идет туда, где, по его представлениям, находятся их тюремщики, чтобы выяснить насчет обеда.


* * *

        - А потом?  - глаза у Хорта по столовой тарелке. Кателла без малейшего напряжения может чувствовать хаос эмоций и мыслей, клубящийся у него в голове.

        - Они прислали двоих: наемного убийцу, который в силу своей хорошей осведомленности в темных делишках лорд-канцлера стал для него опасен, и мальчишку
        - ровесника Холли. Наугад вытащили за уши с арены во время детского турнира.

        - Учителя фехтования и мальчика под дуэм,  - резюмирует Хорт.

        - Угу. Только все получилось не так, как замышлял император. Фехтовать худо-бедно Холли выучился, хотя Прайд и называл его самым скудоумным и тупокрылым учеником за всю историю аккалабатского боевого искусства. А вот с дуэмом…

        - Погоди, дай угадаю. Малыш Неро успел за время полета привязаться к единственному существу с родины, которое оказалось у него под боком? Дворцовый асассин, на котором клейма негде ставить, и наивный несмышленыш - хорошая парочка!

        - Ты верно догадался,  - грустно кивает Кателла.  - Только все это очень плохо кончилось. Император Хорт, знаешь ли, не любил, когда ситуация развивается не по его сценарию.

        - О!  - Хорт поднимает вверх большой палец.  - Это, изволь заметить, общая черта всех императоров Хортуланы, независимо от количества выделяемого ими блутена. Имей в виду, что я простил тебя за вмешательство в наш совместный с ситийцами военный проект только ввиду отсутствия у меня каких-либо других родственников.

        - Разве ты не был обязан выполнить желание старшей из императорского рода?  - недоумевает Кателла.  - На Хортулане изменились законы?
        Хорт пакостно улыбается.

        - Нет, не изменились. И да, я был обязан. Но никто не мешал мне потом применить к тебе что-нибудь… целесообразно-эффективное, если ты понимаешь, что я имею в виду.
        Кателла смотрит на императора с ужасом.

        - И ты бы…
        Он удовлетворенно кивает.

        - Не задумываясь. Но не теперь, когда ты моя единственная родственница. И знаешь,
        - он по-кошачьи потягивается в кресле,  - ты чудесно транслируешь.

        - Спасибо,  - сухо отвечает Кателла.
        Император смеется.

        - Давай все-таки вернемся к нашей истории. Насколько я понимаю, Холли не был единственным ребенком у императора и…  - Хорт морщится.  - …Его аккалабатской жены.

        - Детей было трое - два мальчика и девочка. Один из парней был бескрылым, зато полностью унаследовал блутеноносность своего отца. Естественно, его нарекли Хортом и прочили на престол. Двое других блутен не генерировали. У девочки - Кателлы - крыльев, естественно, не было. А вот в Холли, о котором ты уже слышал, материнская кровь победила. Крылья, внутреннее время, вероятно, способность к трансформации и в то же время - ментальные способности императора Хорта. Он и был самым любимым. Отец в нем души не чаял, что, собственно, и привело императора к гибели.

        - К гибели?

        - А ты как думал?  - усмехнулась Кателла.  - Хортулана - жестокая планета. Особенно по отношению к своим властителям.

        - Что ты говоришь? Вот не знал,  - иронии у Хорта хватило на слова, но не на интонацию.

        - Прости,  - Кателла склонилась над полулежащим в кресле императором, как над раненой птицей. Слишком много тревоги, слишком много ответственности, слишком много боли…  - Обнять тебя?

        - Нет,  - Хорт резко отстранился.  - Судя по тому, что ты будешь транслировать, нам лучше находиться в разных концах комнаты. А то у меня блутен остановится…

        - Верно. Я продолжаю.


        Фехтовальный зал в императорском дворце Хортуланы
        Прайд делает вид, что целиком и полностью занят подготовкой оружия. Мечи и точильный станок привезли с Аккалабата вместе с другими принадлежностями, заказанными императором Хортом и необходимыми для того, чтобы вырастить подобие полноценного дара в условиях Хортуланы.
        Лорд-канцлер Аккалабата не мог сдержать негодования, разворачивая длинный пергамент (ввиду важности документа хортуланцы даже сочли возможным оформить его в привычном для партнеров по переговорам виде): было ясно, что к составлению списка приложил руку кто-то из его сыновей (думать об Элли как о дочери он до сих пор не мог). Тем не менее все указанное было старательно собрано, и теперь фехтовальный зал, в который превратили одну из просторных комнат императорского дворца Хортуланы, был оборудован не хуже, чем если бы он находился на верхнем ярусе сторожевой башни замка Эсилей или Пассеров. И хотя Прайд искренне ненавидит колченогую каракатицу (так он про себя называет венценосного отца Холли), но это не значит, что мальчики должны фехтовать неподготовленными клинками. Мальчики…
        Прайд через плечо косится на Холли и Неро, старательно отрабатывающих приемы. Мальчишек нужно иногда предоставить самим себе, хотя бы чтоб посмотреть, как используют они это время: усядутся поболтать на маты или, как сейчас эти двое, стиснув зубы, набросятся друг на друга, чтобы, пока учитель «не видит», опробовать в деле только что выученные удары и переходы.
        Понятно, что Холли против Неро делать нечего. Как бы он ни старался, хортуланская кровь сильно притормаживает внутреннее время - это стало очевидно уже на первых занятиях. И мешки эти между ног… Прайди иногда даже жалко его становится: парень из кожи вон лезет, употел весь, размахивая мечами, тогда как Неро управляется с ним, практически не сходя с места.

«Плохо,  - думает Прайди.  - Если Неро не будет совершенствоваться, то, когда мы вернемся…» и тут же одергивает себя. Слово «никогда» он уже научился произносить не только про себя, но и шепотом. Никогда. Никогда. Никогда. Затачиваемое лезвие проходит слишком близко от пальца, и Прайд сосредотачивается на плавных движениях точильного круга.

        - Ох! Святая Лулулла!
        Даже если не знать по голосу, ясно, что это Неро. Холли о святой Лулулле имеет самое приблизительное представление. Жалобный вскрик еще не замер под сводами зала, а Прайди уже тут как тут: поднимает, ощупывает, хлопает по щекам, встревоженно заглядывает в расширенные от боли глаза.
        Неро ничего не может сказать, только хватает ртом воздух. Крови нет, но Прайд предполагает самое худшее (а что еще можно предположить, если имеешь дело с любимым сыночком колченогой каракатицы?) и набрасывается на оторопевшего Холли, который от страха даже мечи забыл опустить - так и застыл на месте, дуралей, с поднятыми руками:

        - Что? Что ты ему сделал, змееныш?

        - Я… ничего…  - лепечет Холли.  - Я даже дотянуться до него не могу. Вы же знаете.
        Прайда бесит эта его манера обращаться всегда на «Вы»: на Аккалабате учителя и ученики говорят друг другу «ты». По крайней мере, в тренировочном зале. Это символ братства по оружию. Хотя какие мы, к демону Чахи, с ним братья?!! Свинья подзаборная тебе сестрица!
        До Холли наконец доходит опустить мечи и убрать их в ножны. Он осторожно присаживается рядом с Прайдом, говорит тихонечко:

        - Я не делал ему ничего, правда. У него просто болит - вот здесь.
        И показывает издали на кончики крыльев, нерешительно протягивая пальцы, словно боится, что Прайд врежет ему по рукам.
        Прайда прошибает холодный пот. Заботливый и опытный старший друг! Можно или нет было догадаться, что у малыша раз в полгода должно случиться альцедо? Я надеюсь, что хотя бы не первое. Первое - это очень больно и страшно, это нужно переживать на коленях у родителей или под заботливыми руками лучшего друга. А не вдали от дома, в компании профессионального убийцы и еще большего малолетнего неумехи, чем ты сам.

        - Неро, ты меня слышишь?
        Кивок, что-то неясное сквозь стиснутые зубы.

        - У тебя раньше такое было?
        Еле заметное отрицательное движение головой.

        - Ты понимаешь, что это альцедо?
        Еще один кивок, сопровождаемый слабым стоном. А Прайд уже чувствует, как на руки из-под плаща сочится густое, липкое, теплое.

        - Ты можешь перевернуться на живот?
        Никакой реакции.

        - Неро, я должен перевернуть тебя на живот и пойти поискать набор для альцедо.
        Снова реакции ноль. Малыш просто оглушен навалившейся на него болью. Не может быть, чтобы он ничего не чувствовал заранее. Должно было, по крайней мере, неприятно покалывать то тут, то там, головокружение, слабость в ногах должны были накатывать. Он, точно, замечал, но не придавал значения. А я не научил его, идиот.

        - Прайд, Прайди!  - Холли тянет его за орад.  - Давай я обезболю его, а? а то он что-то совсем…
        Прайд с негодованием отталкивает мальчика.

        - Даже приближаться к нему не моги со своими варварскими месивами! Чтобы у него потом крылья совсем отсохли?

        - Зачем «месиво»?  - в глазах у Холли искренняя обида.  - Я так.

        - Как так?

        - Сам. А потом дам немножко блутена. Папа не рассердится.
        В голове у Прайда вдруг проясняется. Ну да, конечно. Это только на первый взгляд Холли похож на чистокровного аккалаба. Под орадом у него - блутеноприемники, такие же, как у отца. А в голове - такой же механизм уничтожения и подчинения, как у всех хортуланцев - ментальный кулак, бьющий без промаха.

        - Сначала блутен,  - решается Прайд.  - Сначала, слышишь? Сначала ты дашь ему немного блутена, а потом займешься своими колдовскими штучками. И без фокусов. А я пошел за набором. Если когда я вернусь, я обнаружу, что ему стало хуже…
        Лицо у него в этот момент выглядит действительно угрожающим, и Холли, не дожидаясь конца фразы, согласно кивает.

        - То-то же, колченогий,  - бормочет про себя Прайд, во всю прыть вылетая из зала. Попасть в кладовую, где хранятся «аккалабатские штучки», как выражается император Хорт, без Синта не получится. Слава прекрасной Лулулле, каракатица нынче инспектирует свои генетические лаборатории, значит, Синт, скорее всего, скучает в библиотеке. Так и есть: вон пригорюнился у окошка, ждет не дождется своего любовничка.

        - Синт!

        - Прайди? Чего тебе?

        - Открой кладовую,  - выдыхает Прайд.
        Синт может быть тысячу раз любовником императора Хортуланы, но он не перестает при этом быть сыном лорд-канцлера Аккалабата. Одного взгляда на Прайда для него достаточно, чтобы не задавать больше вопросов. Равнодушный ленивец, тупо валяющийся в кресле и обрывающий листья с какой-то экзотической орхидеи (явно императорский подарочек своему милому), превращается в самое деятельное существо во Вселенной. Главное - он не задает вопросов. До той самой минуты, когда ящичек с набором для альцедо оказывается в руках Прайда.
        Синт моментально теряет интерес к происходящему, засовывает руки в карманы орада, вяло интересуется:

        - Вот оно что. А у меня нельзя было взять? Неслись сломя голову. Я ключ чуть не погнул второпях.

        - Я не подумал,  - только сейчас Прайд соображает, что да, помимо этого набора, они же везли запас снадобий и расчесок для Синта (лорд-канцлер сказал «для Синта и Элли», но всем было все понятно).  - Забыл, что ты чешешься. Думал, что тебе теперь ближе нательная живопись.
        Не замедляя шага, Синт скашивает глаза на чудовищную татуировку, украшающую его правое плечо.

        - А что? Мне даже нравится.

        - Тебе или Хорту?  - Прайд не в силах сдержаться.

        - Нам обоим. И не лезь не в свое дело, понял?
        Больше всего в этот момент Прайду хочется швырнуть набор для альцедо под ноги и объявить, что вычесывание шестилетних мальчишек тоже не его дело и пусть они разбираются сами как хотят. Но вместо этого он проглатывает оскорбление и засовывает продолговатый ящичек плотнее под мышку. Неро плохо, и все остальное сейчас значения не имеет. Следующая реплика Синта, однако, полностью выбивает его из колеи.

        - Расчесывать, разумеется, должен Холли. Ты постоишь рядом, покажешь ему, что и как. Сам не прикасайся. У вас и так слишком близкие отношения.

        - У кого у нас?  - до двери в тренировочный зал осталось всего несколько шагов, но точки над i нужно расставить немедленно.

        - У вас с Неро. Думаешь, я не вижу? Если ты еще его вычешешь, нам не удастся… как бы точнее выразиться? Развернуть его в сторону Холли. Он просто не будет воспринимать его как потенциального партнера. На твоем-то фоне,  - мрачно усмехается Синт.
        Вместо того чтобы взяться за ручку двери, Прайд упирается головой в притолоку.

        - Синт, так нельзя,  - тихо говорит он.  - Неро сам должен выбрать. Иначе это будет… как изнасилование. Как ты и Элли.

        - Меня никто не насиловал.

        - Ты понимаешь, о чем я.

        - Нет.
        Синт стоит совсем близко, и Прайди чувствует, что от него пахнет духами. Чужой, возбуждающий запах.

        - Ты можешь презирать меня, Прайд. Можешь ненавидеть. Но это случилось по доброй воле. Он предложил мне полетать и…

        - Мы говорим не о тебе, а о Неро. И, находясь на Хортулане, как ты можешь быть уверен, что делаешь что-то по доброй воле? Не будь наивным, Синт.

        - Я просто знаю, что сам этого захотел.
        Нет, с ним бесполезно спорить. Но не будет же он силой отбирать у меня щетки? Пусть только попробует, и я раскрою ему череп! По-моему, он это знает. Прайд нажал на ручку двери. В зале почти ничего не изменилось, только Неро лежал теперь на животе на расстеленном на полу ораде, а Холли сидел у стены, поджав под себя коленки и устремив взгляд на черные всклокоченные крылья, из которых струйками сочилась кровь вперемешку с…

        - Святая Лулулла!  - прошептал Прайд.  - Синт, что это?

        - Гной. Воспаление перьевых гнезд. От здешнего пепла. Он забивается в поры, в малейшие трещинки на ости, а когда начинается линька и перья расшатываются в своих гнездах, то и туда. Начинается воспаление. У меня так было. Первые два альцедо на Хортулане. Обычную линьку после этого я мог бы переносить без анестезии. Потом Хорт придумал лекарство. Точнее, велел, и его ученые придумали. Я все-таки схожу за своим набором.
        Прайд оглядывается на Синта, как будто видит его первый раз в жизни. Такое альцедо! Два раза, и без кого-нибудь рядом, кто может нормально позаботиться о тебе и твоих крыльях. Наверное, правду говорят, что дары Эсиля вытесаны из умбренского мрамора. Весь его бессильный гнев обращается на съежившегося в комок Холли.

        - А ты? Ты что здесь делал? Ты куда смотрел? Я же велел тебе дать ему блутена и обезболить? А ты - что ты там делаешь в другом конце комнаты? Чего ты туда забился? Заразиться боишься? Ты хорошему ничему у нас научиться не можешь, куда тебе заразиться от него, бездарь!

        - Я дал ему блутен,  - Холли ответил еще в самом начале его гневной тирады, но Прайд не слышал.  - Я дал ему блутен,  - повторяет Холли громче. Голос у него четкий, но совершенно несчастный.

        - Я дал ему блутен и обезболил. Для этого мне не нужно находиться рядом. Да он и не хочет,  - Холли внезапно всхлипывает.  - Он даже не дал мне дотронуться.

        - Ты понимаешь, как ему сейчас больно?!!  - Прайд орет, уже совершенно себя не контролируя.

        - Ему не больно.

        - Мне не больно, Прайди.
        Прайд опускается на колени над маленьким телом, приподнимает прядь волос, закрывающую глаза.

        - Правда?

        - Да. У него это хорошо получается. Только…
        Даже сквозь лихорадочный румянец видно, что на этот раз щеки Неро краснеют не от высокой температуры. Он неловко поворачивается на бок, хотя Прайди пытается его остановить, ухватывает обеими ладонями руку, держащую его волосы, прячет под ней глаза.

        - Прайди… я не хочу, чтобы он меня трогал. Не знаю, почему. Очень противно.

        - А он и не будет. Он больше не будет. Я же с тобой.
        Прайди бормочет еще какую-то успокоительную чепуху, тем временем легонько проводя руками по крыльям. Неро действительно не чувствует боли. Даже когда Прайд, осмелев, запускает пальцы глубоко под перья, чтобы оценить серьезность проблемы, выражение лица мальчика не меняется. Ну, с паршивой овцы хоть шерсти клок… точнее, с колченогой каракат… а вот лезвие меча, упершееся в основание шеи, нам сейчас очень не вовремя.

        - Синт, ты сдурел?
        Простите, что не куртуазничаю с Вашим Лордством, но не до Вас сейчас, честное слово.

        - Прайд, отойди от него. Его вычешет Холли.

        - Он не хочет.

        - Холли!  - от резкого голоса Синта мальчишка подпрыгивает на месте.  - Сделай так, чтобы он захотел.
        Холли шмыгает носом. Вид у него оскорбленный донельзя.

        - Зачем это? Он сам сказал, что не хочет.

        - Это нужно, чтобы создать между вами связь. Я же объяснял тебе про пары карун и дойе.

        - Ааа, хорошо,  - послушно соглашается Холли, и на лбу его появляются маленькие морщинки от старания.
        Для фехтовальщика такого уровня, как Прайд Дар-Акила, меч, щекочущий основание шеи, составляет проблему, только если обладатель его полностью сосредоточен. Синту не стоило отвлекаться на разговор с Холли, совершенно не стоило. Зато Холли, который в это же мгновение забыл про Неро, и, как зачарованный, следит за капельками крови, разлетевшимися от клинка Прайди, за неистовым танцем сходящихся и расходящихся мечей, за двумя парами глаз, сосредоточенных и в то же время мечущих молнии, предстоит узнать много новых слов из родного языка его матери.
        Прайд тоже успевает удивиться: он не думал, что выросший в тепличных условиях дома Эсилей Синт знает такие ругательства. И он не рассчитывал, что плевавший с высокой башни на все его предложения потренироваться лорд-канцлеровский сынок так хорош в бою. «Он не должен был выстоять против меня больше пяти минут»,  - думает Прайди, и тут же ему вспоминается бледное лицо и темные локоны женщины, которая несколько раз открывала ему окно, пропуская в личные покои верховного дара Эсиля: «У мужа гости. Извольте подождать, лорд Дар-Акила».
        Она называла его «лорд Дар-Акила», словно не зная того, кто он и зачем явился. Не делая различия между добропорядочными лордами Акила, танцевавшими с ней на дворцовых приемах, и Прайдом - которого не пускала на порог даже родная мать. Он всегда говорил ей: «Спасибо, леди Хеда», она приносила стаканчик вина, чтобы скрасить ожидание, и Прайди никогда не задумывался о том, кем была жена лорд-канцлера до замужества.

«Чертовы Дар-Халемы!» - выругался он сквозь зубы, словно со стороны наблюдая, как его меч просвистел в двух сантиметрах над головой вовремя пригнувшегося Синта. Прайд видел, что Синт улыбается - тонко, сквозь зубы, так, как умеют только дары рода Эсилей. Ему словно доставляло удовольствие играть с Прайдом, упиваться тем, как тот все больше и больше убеждался в своем бессилии перед ничем не заслуженными преимуществами, которые давала Синту в схватке материнская кровь.

        - Это хорошо, Синт, что ты решил наконец потренироваться. Рассчитывать только на мамину наследственность было бы непредусмотрительно,  - прозвучал мелодичный голос от двери.

        - Элли? Ты уже вернулась?  - не переставая работать мечом, Синт улучил момент, чтобы оглянуться на сестру.
        Она, как всегда, с отрешенным видом стояла в дверном проеме, словно раздумывая, шагнуть ли ей в комнату или обратно. Волос, уложенных в высокую вычурную прическу, не было видно из-под золотых и эбриллитовых украшений, заколок из драгоценных камней, небрежно натыканных поверх всего этого великолепия уже подвядших живых цветов. Платье, как обычно, застегнуто через одну пуговицу и съехало на плечо. Типичный вид «плодоносящей жены» императора Хорта.

        - Да, Синт. Знаешь, в лабораториях императора Хорта так интересно. Но пламя подошло слишком близко, и Хорт отправил меня домой. Вы не обращайте на меня внимания, продолжайте тренироваться. Я посижу рядом с Холли.

«Она даже не понимает, что мы деремся по-настоящему,  - подумал Синт.  - И для меня это еще один повод разделаться с Прайди сейчас и окончательно. Если со мной что-то случится, это будет конец для всех нас… Хорт это так не спустит». Похоже, то же самое начало доходить и до Прайди. Он нападал и защищался уже с меньшим энтузиазмом, все время посматривая на начавшего все громче постанывать Неро. Холли, очевидно, увлекшись схваткой, потерял концентрацию и перестал блокировать боль.
        Леди Элли тем временем доковыляла до сына и опустилась на пол рядом с ним.

        - Смотри, Холли,  - назидательно сказала она, заботливо перекалывая ему шпильки, собиравшие в пучок длинные волосы.  - Это тебе очень полезно. Из тренировочного боя опытных даров такой молодой мечник, как ты, может вынести многое. Разные боевые приемы…
        На этом, видно, слабые воспоминания о том, что и как должен наблюдать молодой мечник во время тренировки опытных даров, окончательно иссякли в ее голове. Она подоткнула подол, отряхнула с него несуществующие соринки и туманным взором воззрилась в пространство.
        Холли подергал ее за рукав.

        - Мам, мама!

        - Что, дорогой?

        - Это не тренировочный бой. Они по-серьезному.

        - Ну что ты! Из-за чего же им тут по-серьезному драться?
        От этой фразы леди Элли, произнесенной громко и отчетливо, Синт чуть мечи не выронил. Она считает, что им тут не из-за чего драться! С ума можно сойти. Прайди тоже насмешливо повел бровью и тут же пропустил режущий удар слева. Треснула ткань орада, лезвие мягко вошло под ребра. Синт с ужасом осознал, что для того, чтобы, как выражаются на Аккалабате, «кончить дело», ему не хватило каких-то пяти миллиметров.

        - Синт, так нельзя!  - запротестовала леди Элли.  - Ты же его поранил!

        - Мама, я же говорю тебе: они по-настоящему!  - отчаянно возопил Холли, и на этот раз его вопль дошел до помутненного сознания матери.

        - А из-за чего?  - осведомилась она.

        - Из-за меня. Точнее, из-за нас с Неро. У него началось альцедо. Вон, видишь?
        Леди Элли впервые соблаговолила обратить внимание на завывавшего уже в голос Неро.

        - Ну и что? У всех даров бывает альцедо. Надо его просто вычесать. Обезболить и вычесать, да,  - вынесла она свое компетентное решение.

        - Ну, и они поссорились из-за того, кто его должен вычесывать! Синт говорил мне раньше, что это буду я. Чтобы создать связь «дойе - карун» и чтобы потом мы стали парой…

        - Очень хорошо,  - одобрила леди Элли.

        - Мама!  - Холли, несомненно, понимал, что у матери не все в порядке с рассудком, но она все равно была для него высшим авторитетом, и он страстно желал получить ее одобрение.  - Неро не хочет.

        - То есть как это «не хочет»? Я не понимаю,  - нахмурилась леди Элли.
        Синт с Прайдом уже устали. Они больше топтались вокруг друг друга с угрожающим видом, чем фехтовали. И прислушивались к разговору.

        - Он сказал, что ему противно, когда я к нему прикасаюсь. И…  - Холли перевел дух, прежде чем выложить самое неприятное.  - Что он хочет Прайди.

        - Это бывает,  - разъяснила леди Элли с полным знанием дела.  - Значит, он любит не тебя, а Прайди. Пусть Прайди его вычешет.

        - Но, мама,  - Холли, казалось, уже совсем отчаялся донести до матери суть проблемы.  - Синт говорит, я должен его заставить. Я должен эмоционально надавить на него, чтобы он согласился. Тогда я его вычешу и…

        - Нет!  - взвизгнула леди Элли.
        Звук пощечины заставил даже Неро приподнять голову. Холли смотрел на мать расширенными глазами: она впервые в жизни подняла на него руку и заносила ее для следующего удара. Но страшно ему было не за себя, а за нее. Губы Элли беззвучно хватали воздух, плечи истерично тряслись, одна грудь выбилась из-под платья и вздрагивала в такт судорогам всего ее тела. Перемена произошла так быстро, что Холли не успел ничего сообразить, Прайд с ужасом прислонился к стене, только Синт, который уже видел такую Элли в первые месяцы их пребывания на Хортулане, сохранил самообладание. Одним движением бросив мечи в ножны, он оказался за спиной у сестры, туго стянул ей руки своими руками, прижал к груди, уткнулся головой в волосы, не замечая колючих шпилек, царапавших лицо, вонзавшихся в губы, уговаривал, причитал тихонько:

        - Элли, не надо, не надо, милая. Он не будет. Он хороший мальчик. Он твой сын. Он не такой, как они. Элли, он все понимает, не надо. Успокойся. Успокойся, родная, я здесь. Я с тобой.
        Ее лицо, сведенное гримасой страдания, постепенно разглаживалось, пена, выступившая в уголках губ, превратилась в тоненькие струйки слюны, стекавшие на подбородок, дыхание выровнялось.

        - Синт, он, правда, не будет? Ты обещаешь мне? Он не станет заставлять этого мальчика…  - она сглотнула, слова давались ей с трудом.  - …Быть с собой.
        На Холли она не смотрела. Холли тоже не осмеливался поднять глаза на мать, разглядывал свои руки. На щеке его даже сквозь татуировку был виден след от удара.

        - Холли, обещай маме,  - тихо сказал Синт,  - что ты не будешь давить на Неро. Ты не будешь принуждать его быть с тобой. Все, что она сказала. Немедленно.

        - Пусть она тоже.

        - Холли?

        - Пусть она обещает, что никогда не будет смотреть на меня так. Как будто я ядовитая змея или какое-то отвратительное чудовище. Будто она…  - Холли замялся.  -
…Боится меня.

        - Она не тебя. Она за тебя боится,  - Синт протянул руку, чтобы успокаивающе похлопать мальчугана по плечу, но тот отодвинулся.  - Холли, я тебе потом объясню. И пойми: мама не совсем здорова. Нужно относиться к ней бережно.

        - Я не буду смотреть на тебя так,  - леди Элли выпростала руку из объятий Синта и осторожно погладила Холли по щеке.  - Я обещаю. Во всяком случае, когда я понимаю, что вокруг меня происходит, не буду,  - смущенно прибавила она.  - А ты обещай, что не будешь мучить Неро. Это очень плохо, Холли, быть не с тем, с кем ты хочешь. Это хуже всего на свете. И если ему нравится Прайди…

        - То для начала его вычешу я,  - Синт закончил поправлять платье сестры, тыльной стороной руки вытер ей рот и подбородок.  - Холли, ты сможешь одновременно отвести маму умыться и поддерживать обезболивание Неро?
        Холли кивнул. Ванная находилась прямо напротив тренировочного зала. Несколько десятков и даже сотен метров для блокировки простейшего ощущения в одном человеке не составляли для него проблемы.

        - Тогда вперед,  - Синт обернулся к склонившемуся над Неро Прайду.  - Ты согласен, что я достаточно нейтральная сторона, чтобы обслужить мальчишку во время первого альцедо? Тем более что ты все равно не знаешь, что делать с гноем.

        - Почему не я?  - Прайд знал ответ на этот вопрос, но он всегда шел до конца.

        - Потому что я не хочу, чтобы император оторвал вам всем голову.
        Синт плюхнулся на пол возле правого крыла Неро, взялся за рулевые перья, дернул:

        - Чувствуешь что-нибудь?

        - Нет, ничего.

        - Вот и славно. Теперь успокойся, малыш, ты в руках мастера.


* * *

        - Синт, твой отец хочет с тобой поговорить,  - Хорт неловко бросает трубку через комнату, она долетает едва до середины, но Синт успевает. Хорт извиняющеся улыбается, выходит, тщательно закрывая за собой дверь.

        - Отец?  - то, что у лорд-канцлера Аккалабата такое лицо, может заметить только сын лорд-канцлера Аккалабата.

        - Синт, вчера на дуэли погиб Кориан.
        Такое ощущение, что тебе на голову натянули орад и стягивают на шее завязки. Как назло, прямо перед Синтом висит огромное зеркало в вычурной раме. Он разглядывает свое лицо и знает, что у Кориана точно такие же белесые ресницы и брови, светло-серые глаза, волосы цвета умбренского мрамора, тонкие, недовольно поджатые губы… были.
        Колоссальным усилием Синт загоняет в самый дальний угол сознания назойливо наплывающие картины. Три белобрысых мальчика в серебристых орадах стоят на кромке кипящего Эль-Зимбера, с опаской заглядывая в глубь водопада… Два десятка мечей - прямых и изогнутых - лежат на полу оружейной комнаты, а те же мальчишки, но уже постарше, сидят между ними на корточках, присматриваясь, выбирая… «Хватит!» - говорит себе Синт. Он уже знает, что последует дальше.

        - Синт, мать не сможет родить еще одного ребенка, чтобы он сменил меня на посту лорд-канцлера. Она не в том возрасте. А другая женщина для меня невозможна. Я буду просить императора Хорта, чтобы он разрешил тебе вернуться. Буду умолять, валяться в ногах, если понадобится. Ты нужен мне здесь, на Аккалабате. Ты безумно нужен нам, Синт.

        - Он не отпустит.

        - Мы пришлем замену. Кого угодно. Двоих, троих… Ему достаточно только сказать.
        Синт с ужасом представляет, что именно скажет Хорт лорду Дар-Эсилю, и в животе у него холодеет. «Дорогой лорд-канцлер, я не отпущу Вашего сына и не променяю его на дюжину других даров, потому что… у меня к нему большое и пылкое чувство. И вообще мы спим в одной постели. То, что он не трансформирован, чистая случайность… или научная удача наших генетических лабораторий, такие маленькие красные капсулки… а Элли пьет зеленые». И гримаса отвращения на лице отца, и путь на Аккалабат закрыт навсегда. Навечно. «Я не могу позволить моей любви разрушать мою жизнь»,  - думает Синт.

        - Отец, ты можешь договориться с кем-нибудь, у кого есть корабли и хорошие отношения с Хортуланой? Чтобы корабль в нужное время стоял на космодроме… с открытыми люками и… ну, ты понимаешь.

        - Ты не хочешь, чтобы я попробовал решить вопрос дипломатическим путем?  - теперь лорд-канцлер выглядит удивленным.

        - Я прошу тебя этого не делать,  - с нажимом на «прошу». Я спасаю свою шкуру, отец, мелко и подло по отношению к Хорту. Но моя шкура принадлежит не только мне. Аккалабат. Я должен вернуться. Я не предатель. Я - предатель.

        - Хорошо. Я договорюсь с королевой Дилайны. Транспорт у вас будет. Ты уверен, что сможешь добраться до космодрома?

        - Сможем. Я, Элли, Прайд… (Брови лорд-канцлера на мгновение сходятся к переносице, но он понимает, что без Прайда Синту не выбраться). И Холли.

        - Ты уверен, что его нужно брать?

        - Он сын Элли, отец. Твой внук. Я не могу бросить его здесь. Ты против?

        - Ты совершеннолетний, Синт. Решил - делай. Кстати, ты уверен, что нас никто не слышит?
        Ты уверен… ты уверен… ты уверен… Он три раза спросил меня за две минуты. Я уверен в Хорте как в самом себе, отец. И я твердо намерен предать его. Потому что нам это нужно, нам с тобой. Нам и Аккалабату. Поэтому…

        - Больше не спрашивай.

        - Хорошо. Когда тебе нужен корабль?

        - Через неделю. Нашу, хортуланскую.

        - Вашу?  - хмыкает лорд-канцлер.

        - Я не умею пересчитывать,  - признается Синт.

        - Научишься,  - голос у отца теплый, как нагретый осенним солнцем мрамор, как песок хаяросской турнирной арены, политый свежей кровью - настолько теплый, насколько может быть голос лорд-канцлера Аккалабата.  - Конец связи.


* * *
        Он чувствует, как его дергают за полу орада, и разворачивается с занесенным мечом. Еле успевает остановить руку:

        - Кателла? Что тебе здесь надо?

        - Возьмите меня с собой.

        - Чтооо? Мы летим на Аккалабат, глупенькая. Там тебе не место.
        Синт пытается отцепить ее пальцы, но ему не удается - девчонка держится с немыслимой для ее хрупкого сложения силой. Параллельно она успевает сдавленно всхлипывать.

        - Они же убьют меня. У меня нет блутена. Возьмите меня. Пусть не на Аккалабат, куда-то еще. Возьмите.

        - Синт, избавься от нее и пошли!  - Прайд явно нервничает. Макушки крыльев у него за спиной вздымаются, как дьявольские мечи демона Чахи.

        - Кателла…

        - Я ведь могу вас заставить,  - неожиданно спокойно сообщает она. Синт останавливается. А ведь и правда… и мало ли что она еще может - дочь императора Хорта, который сейчас тряпкой свисает с плеча Прайда, ударяясь проломленной головой между крыльями.

        - Синт, если ты не способен…  - снова начинает Прайд.

        - Прайд, она дочка Элли.
        И она не должна заподозрить, что мы берем ее нехотя. Пока она будет считать, что мы ее друзья, от нее и польза может быть. А потом разберемся. Когда мы будем на корабле. Если мы будем на корабле.
        Прайд наконец-то закончил ковыряться кинжалом в оконной задвижке.

        - Дочка Элли… дочка Элли…  - бурчит он. У него, как всегда, раздраженный вид. Не настороженный, не напряженный, а именно раздраженный. Чувствуется, что его бесит все: Элли, с самого начала их авантюры пребывающая в абсолютной отключке и только жалобно вскрикивающая, когда Прайд, безжалостно вцепляясь железными пальцами ей в предплечье, перемещает ее, как куклу, с места на место; Хорт, который проявил дурацкую несговорчивость и которого из-за этого приходится тащить на себе; нерешительный и медлительный Синт; Холли, передвигающийся как в тумане и взирающий на происходящее с открытым ртом, как на интересный аттракцион; и теперь еще эта… Кателла - жалкая и никому не нужная, которую Синт почему-то решил тащить с собой.
        А Неро… Неро останется здесь - и будет лежать закопанный не в нормальной земле, а в отвратительном хортуланском пепле. Ненавистная лорд-канцлерская семейка! Что бы лорду Кориану не сдохнуть пораньше? Я бы сейчас держал Неро за руку, а он бы сыпал своими вопросами: «Куда мы летим? Зачем мы летим? На чем мы…»

        - Да мне-то что! Бери кого хочешь! Лорд-канцлер недоделанный!  - рявкает Прайди и шагает на подоконник. Хорт по-прежнему висит у него на плече, голова безвольно болтается. Прайди перемещает императора под мышку, другой рукой подхватывает Элли.

        - Кателла, иди сюда,  - приказывает Синт. Непонятливой девчонку не назовешь - она сама подлезает под руку и цепко ухватывается там, где нужно.  - Ты готов, Холли?
        Холли, который за все время их приключения не произнес ни слова, коротко кивает.

        - Так полетели!  - внезапно в голову Синту приходит идея.  - Кателла! Ты можешь сделать так, чтобы они нас не видели? Сэкранировать их ощущения, чтобы они не могли «вести» нас до космодрома? И не смогли заставить спуститься.

        - Я попробую, но ведь…  - в голосе у нее не сомнение, а скорее недоумение.

        - Что «но ведь»?  - угрожающе спрашивает Прайди.

        - Ничего. Я думаю, что у меня получится,  - совсем по-другому отвечает Кателла. В глазах у нее появляется уверенность и надежда, и Синт облегченно вздыхает. Все-таки ему не хотелось, чтобы Прайди заставил ее выбросить. «Да Чахи тебя побери, она моя родная племянница!  - спохватывается он.  - С чего я засомневался?»
        Несколько километров лёта до космодрома - ничто по сравнению с несколькими десятками метров, которые им предстоит пройти пешком - до отдраенных люков дилайнского космокрейсера. Дилайняне верны своей репутации: делают ровно столько, сколько у них попросили. Корабль в нужном месте в нужное время. И даже не надейтесь, что какой-нибудь благородный лорд активирует браслеты, чтобы мы могли преодолеть сотню шагов, отделяющих нас от спасения. Дипломатический нейтралитет. Доброжелательная улыбка со сжатыми губами. Дилайна как она есть. Но и на том спасибо.
        Запыхавшийся Прайди сваливает свою ношу у самого трапа.

        - Удивляюсь я этим хортуланцам,  - озираясь вокруг, говорит он,  - у них императора сперли, а они как дети, честное слово.

        - А меня это скорее пугает,  - Синт тянет Элли за руку, заставляя подняться.  - Кателла, видишь вход в корабль? Отведи туда свою маму. И сама сиди тихо и не высовывайся.
        Девочка согласно кивает и просовывает свою ладошку в судорожно стиснутую клешню, в которую превратились сейчас точеные, изящные пальцы Элли.

        - Пойдем, мама,  - уговаривает она.  - Все будет хорошо. Там,  - показывает она на темный люк корабля,  - нам помогут.
        Элли неожиданно проявляет сговорчивость (кажется, будто она понимает обращенные к ней слова) и покорно идет за дочерью.

        - И нам пора,  - Прайди вытаскивает кинжал.

        - Это обязательно?  - Синт знает, что обязательно. Сейчас он сам себе отвратителен.

        - Ты представь. Если он оклемается, им достаточно просто затащить его в корабль и вывести на орбиту. Короткая ментальная атака - и нам конец. У тебя есть гарантии, что дилайняне сильнее, чем хортуланцы?

        - Понятия не имею,  - признается Синт. Он присаживается на колени рядом с телом, которое несколько часов назад еще было императором Хортуланы, и бросает через плечо:

        - Холли, иди на корабль.
        Ноль реакции. Полшажка в сторону трапа. Безжизненные глаза, не отрываясь, смотрят на группу из трех человек, двое из которых решают судьбу третьего. Уже решили.

        - Синт, лучше не надо…
        Хорт не говорит, он шипит эти слова сквозь прерывистое дыхание. Прайди презрительно усмехается:

        - О, он еще что-то соображает? Ничего, сейчас ты сдохнешь, тварь, сейчас я получу полное и окончательное удовлетворение. По всем пунктам. Даров Аккалабата ему подавай в наложники. Деток развел, тренера пригласил… гнида.
        Хорт словно не слышит. Глаза его устремлены на Синта. Он весь сосредоточен на одной мысли:

        - Синт, оставьте меня здесь и улетайте. Мы не будем гнаться за вами. Я не позволю. Скажу, что сам тебя отпустил.

        - Ты не отпустил бы,  - слова-пустышки, никчемные слова, обвинения, которые предатель бросает тому, кого предал. Так бывает всегда.

        - Вам нельзя меня убивать.
        Кинжал перерезает артерию.

        - Вот и все. Будут спрашивать - вали все на меня,  - Прайди с чувством выполненного долга отряхивает колени.  - Нехорошо заставлять дилайнян ждать. Холли, ты долго собираешься там топтаться?
        Он не понимает. А я уже понял. В тот момент, когда сердце Хорта перестало биться. Я слишком долго жил здесь, чтобы не заметить, как неуловимо изменилось что-то в воздухе, вокруг нас, как Холли недоуменно, словно проснувшись, встряхнул головой, поглядел, увидел…
        Наверное, я и раньше это понимал, с самого начала, просто обманывал себя, не хотел верить… Даже в полубессознательном состоянии Хорт довел нас до самого космодрома, оберегая, не давая никому к нам приблизиться. Это не маленькая Кателла, а он все время, пока мы летели, посылал ментальный приказ не трогать, не убивать, не препятствовать.
        Глупый, преданный, искренний император… спасал своего любовника до самого конца, наплевав на свои обязанности, на свою оскорбленную гордость. Давал мне уйти. А я-то, дурак, еще удивился, почему Холли не задавал никаких вопросов… почему на отца, висевшего полутрупом на Прайди, смотрел безразличным взглядом. И Кателла… «Я думаю, что у меня получится». Ничего бы у тебя не получилось, девочка, если бы не отец. Он мог приказать нам вернуться, мог приказать нам голову расшибить в джунглях…
        Рука у Прайди тяжелая, и оплеуха звенит чувствительно.

        - Отомри, Синт, Чахи тебе в глотку! Мне, что, вас обоих тащить силком? Тебя и недоноска этого?

        - Я никуда не пойду.
        Голос у Холли звонкий, а взгляд решительный. Тонкие руки переплетены вокруг шеи Хорта. Прайди уже вытащил кинжал, и кровь вытекает свободно. Холли пытается зажать рану пальцами, шепчет что-то отчаянное. Бесполезно.

        - Холли, он уже мертв. Мама на корабле. Пойдем с нами.
        Это бессмысленная попытка. Но я ее сделаю. Хотя я знаю, что он не пойдет. Теперь, когда Хорт не приказывает ему идти с нами.

        - Убирайся. Уходите оба. Предатели.
        Прайд снова вынимает кинжал, только что отправленный в ножны, приближается кошачьей походкой. Лезвие у кинжала темное, узкие зрачки профессионального убийцы смотрят в одну точку на затылке Холли. Синт отчаянно шепчет:

        - Холли, это для твоего же блага.

        - Да? Да? Конечно! Все - для моего же блага. Неро. Отец. Все, кто мне дорог, убивают друг друга для моего блага. Оставьте меня в покое.
        Синт закрывает глаза. Прайд уже подошел, и видеть то, что сейчас произойдет, не хочется. Однако вместо звука падающего тела он слышит тяжелый вздох - так вздыхают только очень старые, ничего не ждущие от жизни люди. Открыв глаза, он видит, что Прайд сидит перед Холли на корточках, держит его за плечи и увещевает:

        - Холли, я учил тебя. Я передал тебе все, что я знаю, не для того, чтобы ты сгнил в этой дыре. На Аккалабате ты будешь среди своих…

        - Мне не нужно вашего Аккалабата. Ты не понимаешь: я родился и вырос здесь. Здесь моя родина. Отец, мама… все было хорошо, все были счастливы. Я не хотел идти с вами с самого начала. Но папа приказывал, и я не мог сопротивляться. А теперь, когда вы убили его, я свободен. И я не полечу.

        - Холли!
        Холли с негодованием отталкивает протянутую Прайдом руку.

        - Убийца. Я никуда не полечу с предателем и убийцей моего отца.

        - Здесь все может для тебя плохо кончиться, Холли. Ты считаешь Хортулану родиной, но у местных может быть другое мнение. Теперь, когда за твоей спиной нет императора Хорта…

        - Ничего не хочу слушать. Убирайтесь!

        - Мы не полетим без тебя.
        Синт не понимает, откуда у Прайда взялось это упорство. А Прайд впервые за три года пребывания на Хортулане смотрит на своего «самого безмозглого и раскоординированного в мире» ученика другими глазами. Теперь он знает, что произошло два месяца назад в тренировочном зале, когда император в очередной раз застал их с Неро за нарушением всех и всяческих запретов и ударил ментальной волной, после которой мальчишка уже не поднялся.
        Раньше Прайд помнил только тот взрыв ярости и сумасшедшего бешенства, в котором тонул, теряя сознание, тщетно пытаясь выкарабкаться, хватая ртом воздух. И еще успел он заметить, как эмоциональный смерч, посланный императором Хортом с одной только целью - убить, уничтожить, раздавить ослушников, натолкнулся на слабую, но ощутимую преграду, как отступило давление, давая возможность отползти в сторону, спрятаться за стойку с оружием, трястись там, завывая, в луже собственной рвоты, звать Неро, лежащего плашмя под ворохом черных перьев…
        Черные дни, наступившие после, стерли все остальные воспоминания. Сейчас же Прайди, подбираясь со спины к капризному мальчишке и намечая точку удара, с необычайной четкостью увидел его напряженную шею, пригнутые, как от сильного ветра, плечи - только не здесь, а там - в тренировочном зале - и, как наяву, услышал:

        - Стой! Папа, что же ты делаешь?!!

        - Холли, отойди. Это для твоего же блага.
        Фраза Синта сработала, как спусковой крючок на ловушках, которые Прайд расставлял в запутанных коридорах королевского дворца Дар-Аккала и извилистых переулках Хаяроса. Это для твоего же блага. Холли был там тогда, в тренировочном зале, и пытался их с Неро спасти. Отвергнутый, оскорбленный, он все равно вступился за них, сделал все, что мог, другое дело, что против ментальной атаки отца ему не хватило силенок. Но он пытался, и даже неумело выставленного им барьера оказалось достаточно Прайду, чтобы выжить. Неро был слишком открыт, слишком эмоционально восприимчив, как потом объяснил Синт. Император не хотел его убивать.
        Он просто не рассчитывал на такую чувствительность. Как потом объяснил Синт. Лорд-канцлерский сынок, вечно оправдывающий своего теперь уже дохлого императора.
        Прайд сделал глубокий вдох. Самый глубокий вдох в своей жизни. Такой, что аж голова закружилась. Нет, малыш, теперь, когда Неро нет, я о тебе позабочусь. Не оставлю тебя здесь, с этими… Он близко-близко подошел к Холли, крепко взял его голову руками и повернул к себе. Не отрываясь, глядя в глаза, отчеканил:

        - Мы. Без. Тебя. Не. Полетим.

        - Не полетите?  - глаза Холли превратились в узенькие щелочки, губы смеялись.  - Так я вас заставлю.
        Следующее, что Прайд помнил, это удаляющийся в окне космодром Хортуланы, на котором скорчилась над телом отца маленькая фигурка в темном ораде… А к ней бегут со всех концов космодрома другие фигуры - угрожающие и беспощадные.


* * *

        - Холли казнили на следующий день. Безболезненно. Один укол в вену. Он не мучался. Никто не хотел слишком сильно расстраивать нового императора. И так у него, потерявшего в одночасье всех близких, были большие проблемы с блутеном. Синт, Прайд и Элли, разумеется, благополучно добрались до Аккалабата. Первый со временем стал лорд-канцлером, что сталось с другими - мне неизвестно.
        Кателлу они «забыли» на корабле при высадке. Дилайняне не возражали - сдали девочку в первый попавшийся приют на Рипарии. Кто-то из них, за кого моя семья всегда возносила безымянные молитвы, сообщил потом императору Хорту, где находится его сестра. Женившись и обзаведясь потомством, которое давало блутен как заведенное, Хорт счел свое положение достаточно стабильным, чтобы навестить единственное имевшееся у него в наличии родное существо. Бабушка согласилась на встречу с ним при условии официального признания родства - со всеми внешними атрибутами. Ты знаешь, насколько это важно на Хортулане. Маме тогда было около трех лет, и ей сразу же сделали татуировки. То же самое случилось со мной - твой отец выполнил завещание твоего прадеда, хотя и не понял в нем ни слова.

        - Во мне течет кровь аккалабов? Забавно,  - Хорт двумя пальцами разглаживает волосики маленького существа, свернувшегося комочком у него на коленях.

        - Хорт, ты его перекормишь.

        - Да брось ты. Много - не мало. Он вон какой слабенький.
        Хорт бережно перекладывает малыша от одной блутеновой трубки к другой, а освободившуюся подключает к клапану блутеносборников.

        - Учти, ты не сможешь его трансформировать.

        - Кателла, ты с ума сошла? Или ты извращенка? Он же младенец.

        - Кое-кто тоже так говорил.
        Когда ментальные волны двух членов императорской семьи Хортуланы сшибаются в центре небольшого пространства, кажется, что закипает воздух. Кателла сдавленно охает, опускается на колени. Хорт морщится, кажется, ему тоже больно, но не отпускает.

        - Хорт, хватит, пожалуйста,  - молит Кателла.

        - Не смей… никогда… слышишь?  - император задыхается от гнева.

        - Прости. Я не буду,  - выдыхает Кателла, и он ослабляет ментальный натиск.
        Малыш, прижатый к его телу, жалобно вспискивает.

        - Ну, тихо-тихо, все, я больше не буду…  - воркует Хорт уже совсем другим голосом.
        - Кателла, не делай так больше, правда. Видишь, он нас испугался. Не бойся, малыш, мы больше не будем.
        От тепла и нежности, которые сейчас источает император Хортуланы, может растаять вечная мерзлота. Кателла недоверчиво качает головой, но предпочитает молчать. Быть старшей представительницей императорского дома не значит быть сильнейшей. Одной демонстрации ей более чем достаточно. Пусть Хорт делает что хочет. Она предупредила.
        Глава IV. Время позаботиться о Дар-Халемах

        Медео Дар-Эсиль

        - Эй, ты, постой! Да погоди ж ты, скорбящий отец, потерявший свое семейство!
        Медео останавливается не от повелительной интонации в голосе. И не от того, что золоченые когти хватаются за орад. Он это… царственное беспозвоночное может прихлопнуть одним ударом. Однако замирает на месте как вкопанный от непредставимого, через край хлещущего хамства. Так себя не ведут. Тем более венценосные особы. Медео брезгливо тянет за край орада, стряхивая скрюченную лапку императора Хортуланы, отходит на два шага к стене, отвешивает поклон, спрашивает ледяным, как смерть, голосом:

        - Чему обязан, Ваше Императорское Величество?

        - Скажи этому вашему, как его, лорд-канцлеру, а лучше даже фельдмаршалу, или как вы там его называете,  - голос хортуланца сочится презрением, и больше всего на свете Медео хочется сейчас врезать ему между глаз. Но нельзя. Венценосная мразь. К тому же он нашел тело Эрлы.

        - …Я оставляю вам два крейсера на орбите. Этого достаточно, чтобы вас больше никто не трогал. Расплатитесь умбренскими цацками, когда будет возможность. Ты меня понял?
        Медео ни в зуб ногой в международной политике, но привычка подслушивать сохранилась у него с детства. Вчера на закрытом совещании военных и дипломатических представителей Конфедерации в малом тронном зале Хаяроса решался вопрос о том, как в дальнейшем оградить сектор от посягательств ситийцев. Говорили много, но без особого толку.
        Всплыл на поверхность вопрос с верийскими крейсерами, непонятно каким образом оказавшимися в секторе и принимавшими участие в восстановлении Дилайнской монархии.
        Однако любые попытки конфедератов полностью закрыть зону для военных кораблей натыкались на лучезарно-беззаботную улыбку короля Тона, обрядившегося по сему случаю в свой десантный комбинезон и трижды произнесшего с экрана большого телекоммуникатора, одиозно смотревшегося в малом покое среди знамен и потемневших от сырости гобеленов, свое категорическое «Нет».
        Убрать верийскую станцию, защищающую внешнюю орбиту Дилайны - нет, допустить на нее наблюдателей от Звездного совета - нет и еще раз нет, позволить конфедератам прикрыть хотя бы автоматическим спутником внутреннюю границу пространственного перехода (на внешней теперь должны были неусыпно бдеть не одна, а три станции слежения)  - нет-нет-нет. И не надейтесь. Король Тон выражался не как медиевальный монарх, а как лейтенант спецназа. Только некоторые короткие и выразительные слова заменял на витиеватое «клянусь разноцветными дюнами Хуны».
        Вкратце его и без того недлинная речь сводилась к следующему. Я не имею дела с Конфедерацией. Я имею дело с верийцами и их генералом Джерадой. Могу перекинуться парой слов с делихонами и Когнатой. Готов снисходительно выслушать командора в отставке А. П. Разумовского, бывшего члена Звездного совета, а ныне посла Земли на Мхатме Такуду и еще пару-тройку землян. На более трепетные чувства и плодотворное сотрудничество можете не рассчитывать. Список своих претензий зачитывать не намерен, но и ваши выслушивать тоже не стану. Чем скорее вы свалите отсюда все на фиг (тут Тон не удержался и ввернул более крепкое слово), тем быстрее я начну договариваться с вышеупомянутыми верийцами, чтобы они поставили свою станцию и над Аккалабатом. Кори, помолчи, пожалуйста, твоего мнения никто не спрашивает. Подрасти немного, а пока я буду решать, что безопаснее для меньших наших братьев. И тут завизжал полномочный посол Локсии… и не он один.
        Медео даже стало жалко Кори, такой пришибленный он вывалился из зала. Ясно, конечно, что на Тона рассчитывать нечего: лорд Дилайны и ведет себя как лорд Дилайны. Ничто, кроме собственного благополучия, его не интересует. Решения, которого требовали от его брата все эти люди - кричащие, стучащие по столу кулаками, выхватывающие друг у друга лазерные указки и пульты управления демонстрационным экраном,  - Медео не понимал. Он только видел, что все старше и опытнее Кори, что все шумят и перекрикивают друг друга, тычут ему под нос маленькие приборы со светящимися экранчиками…
        А остальные верховные дары Аккалабата с самого утра забились в кусты. То есть это у них называлось «обеспечивать безопасность Ее Величества и ограждать ее от излишних волнений». «А ты, Кори,  - напутственно похлопал его по плечу старший дар Фалько,  - иди, разбирайся с этими полоумными. Не зря же ты на Когнате учился. Мы в тебя поверили, сынок, а доверие нужно отработать». Кори и пошел. Как дурак, по мнению Медео. И сидел там, наверняка, ничего не понимая.
        Нашел Кори в библиотеке. Тот угрюмо оторвался от многостраничного документа, сброшюрованного в папку с вензелем Конфедерации, влупил кинжал ему в самую сердцевину и кратко изложил Медео его содержание. Нам предлагают оружие. Такое, как у них. Скорчеры, парализаторы. Даже военные корабли. Нужно будет пустить конфедеративных инструкторов. Закупить запчасти и боеприпасы.

        - Кори, ты обалдел?

        - Нет. Я им отказал. Через два дня прилетает лорд Дар-Халем. Они с меня слезут и попытаются усесться ему на шею. Помнишь, как ты улетел в болото, когда потребовал в семилетнем возрасте папиного умбренского жеребца и он тебе дал?

        - У меня до сих пор все тело ломит. При одном только воспоминании. И смесь болотной жижи с лягушачьим пометом - не самое лакомое яство на Аккалабате, можешь поверить.

        - Верю-верю. Сам-то не пробовал,  - усмехнулся Кори.  - И в лоб копытом - это твой единоличный опыт. Ты у нас уникум.
        Полет вверх тормашками с лошадиной спины в вонючую протоку - не лучшее детское воспоминание Медео (синяк на лбу багровел неделю, а камышиный пух пришлось доставать из самых неожиданных мест), но он был рад, что удалось хоть чуть-чуть развеселить брата. «А Кори, наверное, радуется, что ему удалось хоть чуть-чуть поднять мне настроение»,  - подумал Медео, и на душе у него снова стало скверно. Но брат, по крайней мере, не лез со своими соболезнованиями, как каждая дар-пассеровская сволочь, попадавшаяся навстречу, и Медео молча просидел в библиотеке напротив него до вечера. А когда Кори уснул, уронив голову на руки, просто нагнулся над ним, ослабил завязки на ораде, подоткнул полы и вышел.


* * *
        И вот теперь эта разукрашенная образина широким жестом предлагает нам корабли на орбиту.

        - Эй, Ваше Лордство! Ты меня понял? Способен донести информацию до ушей своего братишки?

        - Нам не нужно ваших кораблей. Нет ни малейшего желания всю жизнь таскать ментошлемы.

        - Кто тебе их даст? Ты всю жизнь потратишь только, чтобы научиться ими пользоваться! Выше меня в два раза, а ума не нажил. Говорят же тебе: для за-щи-ты.

        - Почему? С какой целью?

        - Не знаю,  - кажется, что Хорт пренебрежительно пожимает не только плечами, но носом, подбородком и даже макушкой, которая действительно находится у Медео в районе подмышек.

        - Это не ответ.

        - На Хортулане это ответ. Нормальный, не хуже любого другого.
        Черный, сужающийся к концу меч, описав в воздухе широкую дугу, врезается в каменную кладку прямо перед носом у императора. Тот удрученно вздыхает.

        - Дикость это, лорд Медео. Тебе добро делают, а ты…

        - Мне не нужно твое добро, за которое непонятно чем придется расплачиваться.

        - Тебе не нужно - другим пригодится. Не решай за всю планету,  - вид у императора усталый, будто ему бесконечно надоело препираться по столь незначащему вопросу, как выживание целой разумной расы.

        - Ты не уйдешь отсюда, пока не дашь вразумительного ответа. По крайней мере, такого, какой я пойму.

        - Ну, замки…  - медленно говорит император, пытаясь пригладить пальцем шматок штукатурки, отколотый мечом Медео.  - Их тяжело восстанавливать. Особенно старые. Особенно когда почти ничего не осталось.
        Кусочек штукатурки все равно падает на пол и разлетается в пыль. Оба провожают его взглядом.

        - Знаешь,  - продолжает Хорт нараспев,  - все эти новые материалы и технологии… Это не помогает. Кажется, строишь все, как прежде, а получается не то. Новодел. Я до сих пор по своему хожу, будто не дома. Стены вроде бы те же, и планировка, и все украшения… только ерунда получается. Мне не нравится. Ты скажи им там… у тебя остались перила парадной лестницы. Наверное, парадной. Пусть откопают. На нее можно наварить еще сверху и донизу. Хоть что-то. У нас аппанцы разобрали все до последней паркетины.
        Хорт, поплевав на пальцы, начинает прилаживать очередной кусок штукатурки.

        - Да брось ты ее,  - сипло говорит Медео.  - Не пристанет.

        - А вдруг…  - позолоченные ногти продолжают скрести выбоину на стене.

        - Не вдруг,  - Медео опускает меч.  - Иди уже. Тебя хватятся. Мне влетит. За нарушение Вашей императорской неприкосновенности. Кори я все передам.
        Упрямая штукатурка сыплется сквозь украшенные (по мнению Медео, изуродованные) стразами и крошечными висюльками из драгоценных металлов пальцы. Император молчит, растирает ее ногой, наконец, будто вспомнив о чем-то, встряхивается и шагает к выходу из коридора. Медео провожает взглядом его фигуру, чертит на пыльном полу носком сапога монограмму Дар-Эсилей.

        - Там еще большой кусок пола есть,  - возвращается с полпути император.  - Черно-белого. Балкон обрушился. Наверное. Весь потрескался, но ничего. Можно достать, если разгребать аккуратно. Если у вас есть хорошие мастера, смогут склеить. И лошадки бронзовые. От ворот конюшни отвалились. Наверное. Я одну себе взял. На память. Остальных мы сложили в кучку. Сразу увидишь.

        - Ага,  - содержательно отвечает Медео.
        Бронзовые лошадки кажутся ему сейчас крайне важным делом. Их действительно нужно прикрепить на ворота новой конюшни, когда она будет. И пол. Черно-белый. Эрле ужасно нравилось, что она различает квадраты - вставала крохотной ножкой в атласной туфле и спрашивала игриво: «Ведь это черный? Правда, Медео? Скажи - черный?» Потом перескакивала на белый, и игра начиналась сначала: «Белый? Скажи, Медео?» Медео со стоном обхватывает руками голову, словно пытаясь защититься от этих воспоминаний. Слава Лулулле, они приходят не часто. Хотя это странно.
        Зато окружающие видят, как он быстро справился с тоской по Эрле и, пытаясь быть полезным, включился в работу: растаскивал завалы вместе с мастеровыми-итано, носился по поручениям Кори, встречал и провожал на космодроме межпланетные корабли, а по ночам присматривал за починкой этого самого космодрома, которая становилась все более проблематичной после каждой посадки и каждого взлета. Времени на слезы не оставалось. И слез самих не было. Хотя это было и странно.
        А сейчас вдруг накатило. Сразу все: и голос Эрлы над колыбелью - старинные умбренские песни, протяжные и щемящие (откуда только она их знала?., а он так и не удосужился выспросить), и первый неуверенный полет Кори, и рождение Сона, после которого Эрла три дня лежала в горячечном бреду, малыш отчаянно пищал, а Медео метался между ними, никому не решаясь доверить, пока не явились лорд Дар-Халем с леди Лисс и не разделили с ним это бремя… Ничего не вернешь, ничего. Он всхлипывал, уже не стесняясь, опустившись на колени, даже не закрывая лицо руками.

        - Ну вот… Отпустишь тебя на секунду. Что с тобой вообще будет, когда я улечу?  - сварливо поинтересовался передумавший «идти, куда шел» император и, пока Медео собирался с ответом на этот нелепый вопрос, расстегнул снизу пару пуговиц на своем минихалатике, приподнял полу, с деловым видом вытер Медео заплаканное лицо. Ухватил двумя пальцами сквозь слой материи за нос:

        - Ну?
        Медео, разом утратив все желание сопротивляться, высморкался.

        - Так-то лучше. И успокойся. Я не намерен тут с тобой цацкаться до последнего пожара в джунглях.

        - До чего?

        - Так говорится на Хортулане. Нутро планеты горит и выжигает джунгли. Мы ходим в буквальном смысле по горячему пеплу. Когда-нибудь все сгорит и ничего не останется. Это и будет последний пожар в джунглях.

        - Когда-нибудь - это когда?

        - Неизвестно. Хочется верить, что очень нескоро. Мы тушим. Две основные профессии на Хортулане - генетик и пожарный. Но это очень непросто - сражаться с ядром родной планеты. Аккалабат, насколько я знаю, ведет себя по отношению к вам более пристойно.
        Медео никогда не рассматривал свои отношения с Аккалабатом под таким углом зрения, но согласно кивнул головой: да, к земле под своими ногами и к тому, что под ней находится (об этом у него были довольно смутные представления), он претензий никаких не имел.
        Хорт поплотней запахнул халатик, оглядел Медео критически.

        - Право, не знаю, что с тобой будет. Мы улетаем завтра. Постарайся не сойти с ума. Это ж надо же, так любил ее,  - сокрушенно качая головой, бормотал император Хортуланы, шаркая ногами прочь от Медео по пыльному коридору.


* * *
        Отняли! Они все равно нашли способ их у меня отнять!
        Два дня, прошедшие с того момента, как он вместе с Кори провожал на космодроме императора Хорта, Медео провел как в тяжелом бреду. Шлялся неприкаянный по коридорам столичной резиденции Дар-Эсилей, слушал, как угрожающе скрипят под ударами ветра, налетевшего с юга, деревянные ставни, не раз вытаскивал из ножен мечи, вонзая их в приступе ярости в стену или обрушивая на ни в чем не повинную мебель. И ничего. Никакого просвета, никакой ниточки, ведущей наружу из глухого отчаяния, вдруг навалившегося на него, он не видел.
        Вместо воспоминаний о жизни с Эрлой истерзанному мозгу Медео рисовались теперь картины ее смерти. То ему виделось, как она задыхается под каменными плитами, то - как горит на ней его любимое темно-лиловое платье, а она тщетно пытается сбить огонь широкими кружевными рукавами. Он знал, что нашли ее не в лиловом платье, а в зеленом и погибла она, придавленная обломком стены, почти мгновенно, но воображение подсказывало другие картины. Оно же, воображение, стало подсовывать и виноватых в трагедии. Их лица хороводом плыли у Медео перед глазами, когда он попытался уснуть, наглотавшись каких-то таблеток, которые оставила сочувственно глядевшая на него, но побоявшаяся провести ночь с ним одна в доме леди Лисс. И главным из этих лиц, этих расплывчатых портретов убийц Эрлы, проходивших перед мысленным взором Медео в темноте спальни, была королева Аккалабата - бездарная, бесполезная, неспособная защитить своих подданных, только зря занимающая место на троне!
        Утром ночной дурман спал и уступил место холодной ярости. Ветер перестал насиловать плотно закрытые ставни. Он унес с собой последнее августовское тепло и листья с молодых чалов. Медео подогнал перевязь, плотно запахнул плащ и вышел на улицу. Он точно знал, что ему надо делать. Именно он, а не кто-то другой должен спасти Аккалабат, должен уничтожить причину всех бед и несчастий. И ничего, если на пути к устранению этой причины стоит ее элитная гвардия, размахивающая мечами и выкрикивающая бесполезные угрозы. Кто и что может сделать на Аккалабате против мечника из рода Халемов, опьяненного жаждой мести?
        Или кто-то отдал приказ «не останавливать»? Пропустить и допустить? Его руками, его мечом сделать то, о чем так давно задумывались многие дары?
        Инстинкт даров Эсиля, до времени молчавший, заговорил на верхней ступеньке парадной лестницы. Когда Медео с окровавленными мечами шел через большую залу приемов, этот инстинкт уже не говорил - кричал в голос. Слишком все просто, слишком легко оказалось снять всю внутреннюю охрану Дар-Аккала. Да, ее выставляет не лорд Дар-Халем - это прерогатива ректора военной академии, верховного дара Пассера. Но ведь и Дар-Пассер не дурак, и Кори, который сегодня на космодроме встречает главнокомандующего Аккалабата, лично следит за безопасностью королевы. Что-то здесь не так…
        И в малый тронный зал Медео не врывается, а входит тяжелым, спокойным шагом. Он пришел не убивать, он пришел поговорить - бросить в лицо виновнице всего свои обвинения. И посмотреть, что она ответит.
        Темно, ветер раздувает портьеры. Никого? Где же ты, бессильная властительница Аккалабата? Из-за складок балдахина у подножия трона раздается сдавленное всхлипывание.

        - Ваше Величество!

        - Лорд Медео…  - робкий шепот, совсем не похожий на истеричные визги, под которые Лисс выводила его последний раз из парадного зала.  - Лорд Медео, простите меня. Я такая неумелая, такая трусливая и бесполезная. Я не должна быть вашей королевой. Ваша жена, дети… все это из-за меня. Я так хотела сидеть на троне. Я думала, у меня получится. Я смогу принимать решения, делать то, что положено властительнице Аккалабата. Я была так уверена в себе. Я даже старую королеву убедила в своих способностях.
        И когда я оказалась здесь, одна, во дворце, на троне… вдруг выяснилось, что я ничего не знаю. Я не понимаю, когда нужно сказать «да», а когда «нет». Я не понимаю, чего все ждут от меня. Кто за меня, а кто против. Где хорошие, а где плохие. Как в детской сказке. И поэтому я растерялась, лорд Дар-Эсиль. Я решила, пусть все течет своим чередом. Лорд Кори справится и без меня. Я бросила всех в тяжелый момент. Я все свалила на Вашего брата. Вы презираете меня за мою никчемность, да, лорд Дар-Эсиль?

        - Да нет,  - хмыкает он.  - Вам не в чем себя винить, моя королева. Просто мы были не готовы. Долг моего брата и мой долг - служить вам и почитать Ваше Величество. Вы ничего нам не должны.

        - Вы, правда, так думаете?

        - Да. Нет. Не знаю.
        Медео загоняет мечи в ножны. Как ему вообще могло прийти в голову убивать это несчастное существо, на которое случай руками его брата Кори надел корону?
        Королева шумно сморкается в бархатную занавеску.

        - У Вас, что, платка нет? Этой занавеси лет пятьсот…  - осуждающе бурчит Медео, протягивая свой носовой платок.
        В другое время он бы мысленно поиронизировал над странным представлением царствующих особ таких разных планет, как Аккалабат и Хортулана, о том, чем можно вытирать нос. Сейчас у него нет сил. Он привык сам переворачивать мир с ног на голову, но совершенно не в состоянии выносить, когда кто-то делает это за него. Плачущая и признающаяся в своем бессилии королева Аккалабата… Так не бывает.
        Королева благодарно комкает белый квадратик ткани с монограммой Эсилей, но вытирает почему-то не нос, а столбик, поддерживающий балдахин.

        - Вы там их всех убили, да?  - спрашивает она.  - Из-за меня? Жалко.

        - Не всех. И позвольте заметить, это Аккалабат, государыня. Здесь живут и умирают с мечом в руке. Во славу Вашего Величества Королевы. Ваше слово - закон для каждого дара Аккалабата. И ничего не меняется, даже если его замок лежит в руинах.
        Королева продолжает полировать носовым платком столбик.

«В меня, должно быть, вселился дух королевы Лулуллы,  - удрученно думает Медео.  - Иначе зачем я несу такие чинно-благообразные глупости?»

        - Но ведь без меня было бы лучше? Да, лорд Медео? Если бы Аккалабатом управлял лорд Кори или старый Дар-Фалько? Они, наверное, понимают все про эти опасные… бомбы, да?
        Сам не зная, зачем он это делает, Медео запускает руку в складки своего орада. Там, в одном из глубоких карманов, где другие дары носят фляги с вином, шелковые удавки, пергаментные свитки, а его брат Кори - государственную печать, у него… Королева расширенными глазами смотрит, как младший лорд Дар-Эсиль вынимает из-под орада деревянную трубочку с вырезанными в ней дырками и подносит ее к губам. Музыка пробивается сначала нерешительно, словно опасаясь звучать среди этих пятисотлетних занавесей и гобеленов, потом смелей и льется уже свободно - от подножия трона, из-под заплесневевшего балдахина к потолку, на котором обвивают друг друга хвостами лошади, змеи и волки, прочь из арочных окон, в сад - под кроны темнолистных чалов Хангафагона.
        В другое время Ее Величество не преминула бы добавить музыку к списку прегрешений Медео Дар-Эсиля: дарам Аккалабата не пристало заниматься этим низменным ремеслом - оно для низкорожденных итано, и даже не каждый тейо осмелится поднести к губам фиорету, на которой играет сейчас Медео, или дотронуться до струн тарета, инструмента, позволяющего извлекать смычком и руками разнообразные по высоте и силе звука аккорды.
        Музыка была изобретена демоном Чахи однажды, чтобы одурманить святую Лулуллу и заставить ее пребывать в оцепенении до скончания веков, забыв о своем народе и государстве. Но шум лесного ветра и крики болотных лягушек разбудили прекрасную королеву, и повелела она отобрать у демона Чахи и его приспешников музыкальные инструменты.
        Однако так как ничего из созданного на земле не велела уничтожать первая властительница Аккалабата, завещав своим потомкам верить в целесообразность всего сущего, то не приказала она уничтожить инструменты, а дозволила пользоваться ими лишь тем, кто живет ближе всех к лесам и болотам,  - простым итано. Благородным же дарам, отгородившимся от звуков природы каменными стенами своих замков, запрещено было извлекать музыкальные звуки, ибо, не слыша истинный голос земли, не знают они предела соблазнам и будут неспособны остановиться, если демон Чахи захочет ввести их в заблуждение и усыпить их преданность королеве.
        Поэтому с давних пор играют на фиоретах и таретах на дворцовых праздненствах, так же как и на деревенских ярмарках, итано и некоторые тейо, а благородные дары, хотя и платят за их труд и с удовольствием танцуют под эту музыку, относятся к музыкантам с опаской и подозрением и лишний раз не позволяют им заночевать под своим кровом. Не говоря уже о том, чтобы самим подуть в фиорету. Такую, из которой извлекает сейчас печальную, но не ранящую, а исцеляющую душу мелодию самый непокорный из подданных Ее Королевского Величества.
        Продолжая играть, Медео уселся на ступеньки рядом с плачущей королевой. Он никогда не находился к ней так близко и никогда не имел столько времени, чтобы ее разглядеть. Темные, чуть вьющиеся волосы, нос с легкой горбинкой, большие, широко посаженные глаза под едва заметными линиями бровей… черные с янтарным ободком по краям. Глаза как у Эрлы, глаза Дар-Пассеров. Но главное - этот взгляд, виноватый и чуть растерянный. Взгляд не уверенной в себе женщины, по слову которой вершится жизнь и смерть даров Аккалабата, а запуганной, одинокой девочки, которая так хотела справиться, так хотела быть решительной и непоколебимой. Она не взошла на трон, ее просто туда загнали.
        Недолго думая, Медео откладывает фиорету, протягивает руку… его пальцы скользят по щеке, пощипывают мочку уха, он притягивает королеву к себе за подбородок, бережно целует в заплаканные глаза, в переносицу… всюду, куда попадают губы. Слезы почему-то кажутся сладкими, а не солеными. Поистине королевские слезы. Внезапно он соображает, что сейчас делает, и перестает дышать. Публичное четвертование на площади. Дыба. Показательное сожжение с вытягиванием внутренностей через нос. Ему рисуются картины одна страшнее другой. Дар Аккалабата, посмевший дотронуться до королевы.
        До королевы, которая сейчас тоже не дышит, боясь спугнуть, не веря в эту нежность, исходящую от того, чье невозмутимое презрение к любым законам и правилам всегда заставляло ее сходить с ума от гнева, выдумывать с вожделением новые и новые кары, которые могли бы обрушиться на голову вечного возмутителя спокойствия и ниспровергателя всех традиций - Медео Дар-Эсиля.


        Молодые дары Эсиля

        - Вот как,  - равнодушно произносит Кори.
        Если бы он сейчас вытащил меч и разрубил пополам кресло или дубовый подоконник, Медео была бы понятна его реакция. На худой конец, мог бы и по морде перчаткой врезать. Зажав в ней для верности тяжелую лорд-канцлерскую печать. Но Кори просто говорит: «Вот как»,  - и продолжает подрезать ногти на левой руке кинжалом.

        - Кори, ты не услышал меня? Я переспал с королевой.

        - Молодец.

        - Кори?  - Медео не трус, но ему становится страшно.

        - Угу,  - Кори, повернувшись к свету, рассматривает свою левую руку, подравнивает ноготь на среднем пальце, удовлетворенно кивает.

        - Ты так спокойно к этому относишься?

        - А как мне к этому относиться? Мой младший брат приходит и сообщает мне, что переспал с королевой. Делает он это в самом центре Дар-Аккала - дворца, где даже стены имеют уши. Конечно, я совершенно спокоен. Нас казнят через два, самое большее - через три дня на рассвете, и знаешь что?

        - Что?

        - Я вот думаю: может, мне тоже за это время удастся с кем-нибудь переспать? Просто чтобы иметь представление, как это делается. А то на меня уже косо смотрят. Трудно, понимаешь ли, вечно делать вид, что у тебя кто-то есть и ты это успешно скрываешь.

        - А у тебя… никого нет?  - такое Медео никогда не приходило в голову. У Кори никого нет? Экзальтация, вызванная проведенной в королевской опочивальне ночью, испаряется.  - А кто тебя чешет во время альцедо?

        - Никто. То есть кто придется. Последний раз Хьелль меня вычесал. Тейо Тургун уже старый.
        Пол плывет у Медео под ногами. Хьелль? Тейо Тургун? Сколько Кори лет, Чахи меня задери? Двадцать один? А все еще говорили, что я веду себя неприлично!

        - Почему ты не пойдешь к королеве?

        - Чтобы с ней переспать? Не думал, что это так просто,  - сумрачная морщинка пролегает на лбу Кори.

        - Попроси у нее, пусть выдаст тебе деле королевской крови. Их там полно за ширмами. Красивые.

        - Откуда ты знаешь?

        - Я заглядывал в детстве…  - извиняющимся голосом сообщает Медео.  - Еще вместе с Эрлом.
        Если сейчас Кори не схватит меня за горло, не шарахнет об стенку и не начнет выбивать всю правду о том, где и как у нас можно заглянуть за королевские ширмы, я совсем за него испугаюсь. Ой-ей-ей! Кажется, он и не думает так поступить.

        - Медео, чтобы тебе было известно… Вдруг казнят одного меня, а тебя, наоборот, сделают первым министром. Лорд-канцлеру не полагается самому просить себе деле королевской крови. Это делается по высочайшему соизволению властительницы Аккалабата. Когда она соизволит. Но наша, точнее, твоя королева редко что соизволяет. И слава Лулулле. Меньше путается под ногами.
        Кори поворачивается спиной, всем видом давая понять, что разговор окончен.

        - Хочешь, я попрошу ее?  - спрашивает Медео эту неумолимую и в то же время очень усталую спину. В ту же секунду железные пальцы смыкаются у него на шее, а ноги отрываются от земли.
        Я совершенно не способен предсказать, когда мой старший брат шваркнет меня об стенку. В детстве у меня лучше получалось угадывать. Надо его чаще злить. Теряю навык.

        - Не. Взду-май,  - отчетливо артикулирует Кори.  - Если она попытается меня женить, я откажусь, имей в виду.
        Медео жалобно скашивает глаза и делает попытку повести крыльями. Бесполезно. Он распластан по стене, как кролик на жаровне.

        - И не пытайся сам себе поверить, что ты влюблен в королеву,  - прибавляет Кори, несколько ослабляя хватку, что дает возможность Медео ответить:

        - Я в нее - не уверен. Она в меня - да.

        - Тоже мне новость!  - слышится недовольное бурчание в нескольких шагах позади них, у самой двери, замок на которой Кори, прежде чем начать разговор, два раза проверил.
        Смена мизансцены, спровоцированная этой фразой, происходит молниеносно. Как и следовало ожидать от тех, в чьих жилах течет кровь даров Халема.

        - Ты слышал. Ты умрешь,  - спокойно, как на уроке грамматики, сообщает Медео.
        Делихон с неподдельной заинтересованностью разглядывает лезвие, протыкающее на груди его кожаную куртку. Сзади, если скосить глаза, ему хорошо видно голубые клинки Кори, упирающиеся в форменную эмблему делихонских сил безопасности между лопатками. Но эти мечи его интересуют значительно меньше.

        - Ужасная неразборчивость в средствах!  - недовольно фыркает он, указывая подбородком на меч Медео.  - Так типично для Дар-Эсилей. Фехтовать ржавым вертелом времен королевы Лулуллы. И все из-за того, что лень дальше, чем на два шага, зайти в оружейную. Ну да теперь уже поздно. Будешь покупать мечи в сомнительных лавках у южной стены Хангафагона. Брррр! Позорише!
        Кори смотрит с недоумением. Откуда этому чужаку, пусть даже он шныряет по Хаяросу, как у себя дома, знать, что Медео действительно всю жизнь фехтует абы чем и даже бравирует этим? Снимает со стены или берет из стойки в оружейной первое попавшееся оружие и - вперед. Сломал меч или кинжал - метнулся в замок за новым. Только свое
        - из оружейной, заботливо укомплектованной предками. Но любое, какое под руку попадется, и желательно, чтобы до него было можно дотянуться, стоя на пороге. Два шага в глубину почти бесконечного арсенала Дар-Эсилей - это даже слишком щедрое предположение для Медео. Кори иногда специально перевешивал широкие мечи, которые считал подходящими для своего брата, поближе к входу. Чтобы их младшее лордство не утруждалось. Но откуда делихон… хотя какой он делихон, к демону Чахи!

        - Я угадал?  - усмехается тот.

        - Почти,  - Кори ужасно не хочется его убивать, после того, что было на Делихоне, после того, как шатающийся от усталости Корто внес в парадный зал Дар-Аккала измятое, окровавленное тело Эрлы и, опустившись на колени, положил возле ног Медео. Но делать нечего. Тайна Медео не ему одному может стоить жизни. Кори дергает щекой в сторону, показывая брату: мол, отойди, я сам.

        - Кори, я вижу твою выразительную мимику. За левым плечом у Медео, если ты не заметил, висит отлично отполированная локсийская секира. Ты прекрасно в ней отражаешься.
        Кажется, делихон никогда не перестанет его удивлять. Кори непристойно ругается про себя. Убивать его сейчас, не выяснив, как он намерен использовать свои обширные знания об Аккалабате в целом и о семье Дар-Эсилей в частности… Нет, этого они себе не могут позволить. Поэтому…

        - Отойди, Медео. Мне нужно с ним поговорить.

        - Сначала я ему уши отрежу.

        - Ты никогда не отличался логикой,  - вздыхает Кори.
        Корто явно наслаждается ситуацией.

        - Разговоры,  - недовольно произносит Медео.  - Разговоры и разговоры. Вечные ваши разговоры о том, о сем, о десятом, о сто четырнадцатом. Пока не приставишь человеку меч к горлу, ничего о нем не узнаешь. Сначала один, с золотыми когтями до полу, потом сообразительный старец с Делихона… Достали уже. Кори, давай тебе не нужно будет с ним поговорить.

        - Нужно.
        Когда Кори нужно, он умеет говорить «лорд-канцлерским голосом». Теперь уже Медео корчит рожу. Но меч все-таки убирает. Первое, что делает делихон, когда остроконечное лезвие перестает царапать ему грудь,  - подходит к локсийской секире и легонько проводит по ней пальцем.

        - Поразительно,  - удивленно констатирует он.  - Никогда не замечал, что с предметов в этом дворце стирается пыль. Или это ты ввел, Кори? Признак прогресса?

        - На Аккалабате прогресса нет. Об этом многократно упоминалось в политических дискуссиях последних дней. Если вы не заметили,  - ехидно добавляет Кори. Сам он мечи не убрал и следит за делихоном пристальным взглядом.
        Корто задумчиво продолжает:

        - Все-таки тогда я был прав, на Делихоне. Сид совсем не готовил тебя к управлению государством. Знаешь, какая должна быть основная черта лорд-канцлера государства, не имеющего прогресса? Если не считать предусмотрительности.
        У Медео удивленно округляются брови. Он старается встать так, чтобы не отражаться в секире и всеми мыслимыми мимическими средствами передать брату мысль о том, что они имеют дело с невменяемым сумасшедшим. Сейчас он будет объяснять им, как управлять Аккалабатом. Кори делает предостерегающий жест. Совет помириться с Хьеллем, полученный им во время альцедо, оказался хорош. Послушаем еще.

        - Не знаю. Расскажете?

        - Умение заниматься именно тем, что нужно в данный момент. Ты его полностью лишен. Вот так вот.
        Делихон словно сам удивляется тому, что сейчас сказал. Примерно с такой интонацией отец сообщал Кори, что в связи с его колоссальными «успехами» в танцах он на придворном балу должен будет пригласить молодящуюся старуху Дар-Фалько, которой все равно с кем. И не сметь оттаптывать ноги молодым деле из боковых ветвей Дар-Эсилей: им этикетом предписано танцевать с дальним родственником, но такого наказания они не заслужили. Вот так вот. И энергичное движение указательного пальца правой руки, выстукивающего по воздуху вот-так-вот.
        И энергичное движение указательного пальца правой руки… Выстукивающего вот-так-вот по рукояти локсийской секиры.
        Кори начинает нравиться эта игра. Краем глаза он замечает изменившееся выражение лица Медео и понимает, что тот тоже вспомнил. Вспомнил, потоптался на месте, шагнул в угол комнаты, подхватил за спинки два стула, принес. Сам, скрестив руки на груди, устроился поодаль. Привалился к сомнительной прочности этажерке с укутанными в грубую кожу древними фолиантами, имеющими такой вид, что никому, кроме мышей, не пришло бы в голову заглянуть в них без опасения за свое здоровье. Беззастенчиво разглядывал Корто, словно прикидывая, что у него под лакированной форменной кожей.

        - В общем, не вижу повода распылять сейчас время и силы и заниматься всяческой ерундой типа романа Медео с королевой или попыток заткнуть рот какому-то делихону, который нечаянно (это слово произносится с неподражаемо ироничной интонацией дома Эсилей) подслушал некий бессистемный и бессмысленный разговор. Сейчас у нас другая проблема,  - Корто усаживается на стул нога на ногу.  - Медео, ты рано прикинулся предметом домашней обстановки. Сходи проверь за дверями, не подслушивает ли нас кто. И за окнами посмотри.
        Медео на мгновение превращается в возглас «Чтооооо?!!» двухметрового роста. Все виды мучительной смерти, которым он готов подвергнуть настырного делихона… нет, конечно, они не читаются у него на лице, ведь он все-таки Дар-Эсиль. Но в чеканящем шаге, которым он приближается к двери, и в напряженно выпрямленной спине
        - полный набор средневековых пыток, мысленно примеряемых им к Корто, прочитать вполне можно. Корто делает вид, что не заметил. Одобрительно кивает, когда Медео, нарочито топая, подбирается к одной двери и вместо того, чтобы рывком распахнуть ее, одним махом оказывается у противоположной и резко ее толкает. Так же мастерски проверяются окна и вторая дверь: Медео сам настолько поднаторел в искусстве подслушивания, что знает все уловки, и ни один шпион не укроется от его опытного взгляда.

        - Нет здесь никого,  - недовольно бурчит он, возвращаясь на место.  - Все спят уже. И нам пора баиньки. Сейчас выслушаем вас, убьем по-быстрому и на бочок в кроватку.

«В этом весь Медео»,  - думает Кори. Сам он уже в начале этой пантомимы удобно расположился на стуле, даже орад расстегнул и позволил ему свободно сползти на пол. Кори устал, безумно устал и не собирается изображать из себя железного.
        Сейчас будем долго слушать Корто, потом абсолютно его не убьем, потому что он расскажет нам нечто важное, и вместо кроватки отправимся неизвестно куда делать неизвестно что «нужное в данный момент».
        В том, что этот мрачный прогноз верен, Кори не сомневается ни на секунду. Потому что Корто впервые за время их знакомства снял темные очки.
        Медео уронил этажерку.

        - На чем я остановился?  - Корто засунул очки в карман и с силой трет переносицу.

        - На совершенно очевидном факте. На том, что интимные отношения между королевой Аккалабата и одним из ее даров - полная ерунда и абсолютно обычная вещь. Медео, перестань возиться. Оставь эти книги в покое и выслушай…  - Кори специально делает паузу, но Корто и не думает ее заполнить.

        - Да, действительно,  - говорит он назидательным тоном, снова нацепляя очки на нос.
        - Не то чтобы это было впервые. И хорошо, что Медео нам об этом напомнил. Сейчас, когда в стране бардак и смута.
        Медео сидит на полу среди изъеденных мышами переплетов и пытается не выглядеть растерянно, что слабо ему удается.
        Корто продолжает:

        - В стране бардак и смута. Кори, ты оглянуться не успеешь, как вновь поднимутся южные провинции. Они всегда чувствуют малейшую неуверенность королевы и спешат воспользоваться. Мне не понравились взгляды локсиан, перед которыми Звездный совет так услужливо развернул космическую карту укреплений Аккалабата. И наше противостояние с Дар-Пассерами еще не закончилось, позволь тебе напомнить. Что в этой ситуации следует делать?
        Он сказал «наше». И сразу задал вопрос, как на экзамене. Что в этой ситуации следует делать? Отвечать первое, что придет в голову. Так учил отец.

        - Стать сильнее.

        - Ответ не на двоечку. Уже хорошо. Как стать сильнее?

        - Нууу… Можно…

        - Медео?  - школьный опрос продолжается.  - Как Дар-Эсили могут стать сильнее?
        Не на такого нарвался.

        - Съесть лапу болотной жабы,  - был ответ.

        - Медеееео,  - простонал Кори.

        - Можешь съесть две. Не возбраняется,  - одобрил Корто.  - Но есть и другие средства. На чем веками зиждилась сила дома Эсилей? И вместе с ней - подсказываю - незыблемость королевского трона Аккалабата?

        - На мечах Дар-Халемов,  - выпалил Кори, не успев подумать.

        - Наконец-то. Пять с минусом.
        Медео, наконец выкарабкавшийся из горы пыльных фолиантов, недовольно спрашивает:

        - Почему с минусом?

        - За тугодумие. И сколько у тебя «мечей Дар-Халемов» сейчас в распоряжении, мой мальчик? Не считая твоего, конечно.

        - Лорд Хьелль. Медео.

        - Замечательно. А в следующем поколении?
        Кори низко опускает голову. Зачем же так при Медео? Со стороны этажерки доносится глухой кашель. Наверное, из-за пыли.

        - У тебя детей нет. Дети Медео погибли. Даже если у Хьелля с Лисс родится ребенок, что маловероятно, вряд ли он будет обладать внутренним временем и прочими особенностями Дар-Халемов. Все-таки мать - землянка.

        - Принцесса Маро умеет превращаться,  - начинает Кори. Почему-то ему не хочется слышать, что иметь мать-землянку - плохо.

        - Ее отец - правитель Дилайны. Он захотел, чтобы его дочь имела демонический конформ, и она его имеет. Здесь все просто: мир, изменяющийся согласно желаниям одного человека.
        Про это Кори тоже не хочется слышать. Почему-то.

        - Итак, что мы имеем? Полный ноль Дар-Халемов в следующем поколении. И даже если вы двое,  - Корто обвинительно тыкает пальцем в Медео,  - еще успеете кое-кого нарожать… с кем вы собираетесь это делать?!! Нельзя же разбавлять халемскую кровь до бесконечности? Вы, что, забыли, как это работает? Бесконечный выбор приемов для любого оружия, интуитивное знание не только того, что противник задумал, но и того, о чем он еще не успел задуматься, поток внутреннего времени, захлестывающий любого, кто встанет на вашем пути!

        - У меня этого нет,  - тихо замечает Медео. Он стоит спиной и беспорядочно заталкивает книги обратно на полку. Кори удивленно вскидывается.

        - То есть как? Ты никогда не жаловался.

        - Нет, есть, конечно. Лучше, чем у других. И я, правда, могу фехтовать ржавым вертелом лучше, чем кто-то другой отборным умбренским мечом. Но такого внутреннего времени, как у тебя или лорда Хьелля, у меня нет и никогда не будет. И не спорь со мной, Кори,  - Медео как будто видит, что брат собирается что-то сказать, и делает недовольное движение плечом, заранее стряхивая возражения.  - Я видел, как вы фехтуете. Точнее, я ничего не видел. Я просто не успевал. И когда ты оказывался на земле с мечом у горла, я вообще не мог понять, как это происходит. Как он это делает.

        - Я тоже,  - Кори грустно поджимает губы.  - Не успеваю. Не понимаю.

        - Это должно было случиться рано или поздно,  - Корто снова снимает очки, постукивает ими по коленке, глядя куда-то мимо Кори.  - Отец Хьелля был единственным сыном у своих родителей, Хьелль был один… но тут Ее Величество догадалась добавить королевской крови. Старуха была умна.

        - А действительно, почему это так?  - Медео уже совсем не глядя плюхает последнюю книгу, и они рассыпаются вновь.

«В следующий раз он рубанет их мечом»,  - с удовольствием думает Кори, наблюдая, как брат снова опускается на колени и начинает размещать тяжелые тома на нижнем ярусе этажерки.
        Не поднимая головы, Медео продолжает:

        - Я никогда не задумывался. Нас трое. И есть еще побочные ветви Эсилей. Все они связаны с нами большим или меньшим родством, и так же устроено у Дар-Пассеров, Дар-Умбра. Почему у Халемов не так?

        - Я тебе расскажу.
        Надо было все-таки быстренько убить его и пойти спать,  - Кори наблюдает за Медео, ногой задвигающим оставшиеся книги в угол и присаживающимся поближе. Беседа грозит затянуться. А я устал, как же я устал…

        - Это было пятьсот лет назад.
        Голос Корвуса певучим не назовешь. Скорее, он, как назойливое насекомое, буравит мозг, проникает аж до подкорки. Но Кори так устал… ему так хочется спать. И ему снятся такие хорошие сны…
        Эпилог

        Тейо повернулся к скалистой стене, изрытой входами в пещеры, и выкрикнул:

        - Койя! Здесь лорд Дар-Эсиль, чтобы поговорить с тобой!
        Из темноты пещерного жерла появилась тоненькая фигурка.

        - Я иду, папа!
        Шагнула на свет, потом дальше - через край пещеры.
        Медео бросился на помощь. Всплеснули над его головой изящные золотистые крылья.

        - Фуух!  - раздался тоненький голосок.  - А папа говорил, вы там умеете летать хорошо, столичные дары. Ты чуть о стенку меня не размозжил.
        Девочка, забавно болтая крыльями в воздухе, присела на узеньком скальном карнизе и с любопытством разглядывала незнакомца.


* * *

«Скорей! Скорей! Скорей! Скорее же!»

        - Не топочи,  - отец, упершись руками в дверную раму, стоит на пороге капитанской рубки.

        - Я не топочу.

        - Топочешь,  - он поворачивается и возвращается в рубку, сгорбив плечи, будто слайддверь мала для властелина Дилайны. Небольшой демонический конформ - вылитый земной стегозавр, только с кислотно-мажентовыми пучками шерсти на ушах и на кончике хвоста - продолжает расстроенно топотать по коридору. Взад-вперед, взад-вперед.
        Скорее бы уже! Как там этот вредный, противный, вовсе не интересующий Наше Королевское Высочество лорд-канцлер?
        Сильва. Субъективно. Супер

        Глава первая, которую можно пропустить тем, кому всё равно, был ли Пушкин пьян, когда писал «Я помню чудное мгновенье», или…


…тем, кто не хочет знать, кто такая Сильва Плэт, кто совершенно равнодушен к биографическим подробностям жизни писателей, даже любимых. Мне же, напротив, всегда было любопытно «потрогать» создателя и хорошенько прочувствовать разницу между плотью и душой, между тем, КАК человек дышит и ЧЕМ он дышит, разобрать устройство его легких, вряд ли таких же, как у всех остальных. Конечно, я имею в виду только тех, кто «как дышит, так и пишет». У таких смельчаков и получаются маленькие трагедии, комедии ошибок, романы в стихах и поэмы в прозе…
        На этот раз мне повезло. Так случилось, что с автором «Сложенного веера» мне не пришлось знакомиться специально, я давно знала Сильву Плэт, а точнее, Сильвию. Именно так ее звали до тех пор, пока она лихо не обрубила концовки своих имени и фамилии ради эффектного лингвистического псевдонима. Ради французского
«пожалуйста!» в русском прочтении. И возможно, с этого началось ее превращение. Потому что, прочитав ее книгу, все мы, ее давние друзья и приятели, в один голос воскликнули: «Сильвия, познакомь нас с этим автором! Ведь не могла же та девочка, с которой мы когда-то учились на одном курсе, а потом переписывались и дружили, не без оснований полагая, что знаем друг о друге почти все, не могла та девочка, давно ставшая взрослой женщиной и даже профессором, никак не могла она сочинить всю эту „Вселенную Веера“ с буйством красок, разнообразием форм, пьянящими ароматами, битвами страстей, негромкой моралью и невероятной жизнеспособностью персонажей. Не могла, потому что жизнь известной нам Сильвии - это совсем-совсем другая история. Впрочем, теперь-то понятно, что не „другая“, а история „О том, как управлять судьбой“, или „Как Выбирать из собственного Веера возможностей“».


        Сильвия, замок предков
        Замок - это громко сказано, конечно. Реставрированные развалины в часе езды от Пуатье. Современные электроприборы и покрывала из лионского бутика постельных принадлежностей. Кухня - по последнему слову техники, но все же… Здесь царит дух старой Франции. Винные подвалы не переделаны в подземную парковку, а в хлеву до сих пор живут очаровательные ослики. Да и взрослые дети владельца замка, наведываясь в родные пенаты из дальних уголков страны или мира, не прочь отведать кабаньего мяса, на которое они утром того же дня охотились, пока оно бегало по окрестным перелескам в облике вепря. От предков, построивших замок шесть веков назад, осталась одна-единственная башня, старинные потолочные перекрытия и арки в стенах, жаркие камины, ров с водой, ярко-зеленая до рези в глазах трава под пронзительным голубым небом и… запах Атлантики, который прилетает в раскрытые окна через десятки километров, заражая всех детей в замке жаждой странствий и неистовой любовью к далекой-далекой мечте.
        У каждого она своя. Так уж повелось.
        Когда-то молодой французский офицер войска «Антанты» встретил в России девушку с прозрачными серо-голубыми глазами и облаком веселых русо-рыжих завитушек, обрамлявших ее маленькую головку. Встретил и не смог забыть. Конечно же, как это на самом деле случается в жизни чаще, чем в романах, родители юноши, гордо носившие имя старинного графского рода, даже представить не могли, что их сын может привести в дом дочь врача. Ну, не совсем, врача, а профессора медицины Московского университета. Да и мама избранницы так и не стала домохозяйкой из клана наседок. Она сочиняла музыку, дружила с учениками Римского-Корсакова, была знакома и с самим мэтром. И все же, графы Сен-Пьер Дюшлен не привыкли к мезальянсам. Поэтому сыну, вернувшемуся из России, в родительском благословении на брак с неизвестной русской было отказано.
        Но что такое родительское вето, когда кипит горячая галльская кровь, и тебе пару лет как исполнилось двадцать… Они поженились.
        Возможно, когда-нибудь Сильвия и напишет биографию своей семьи, где расскажет историю неповиновения прадедушки-француза и отчаянной смелости прабабушки-русской, как и еще множество семейных историй о своих родителях, тетушках и дядюшках, кузенах и кузинах, братьях и сестрах. Книга вышла бы захватывающая, но вряд ли это случится. Ведь Сильвия с головой погрузилась в историю родов Дар-Эсилей и Дар-Халемов, она без спросу эмигрировала в Дилайну и ведет оттуда прямые репортажи для тех, кто еще не сумел заглянуть в не такое уж далекое будущее нашей Вселенной.


        Сильвия, галопом по Европам
        Нагулявшись за день по окрестным полям и перелескам на поводу у осликов, которые позволяли ехать на себе верхом, только если чувствовали, что хозяйка и ее гостья валятся с ног (непонятно, мы их выгуливаем или они нас?), мы с Сильвией поместились в глубокие кресла в большом зале и устроили себе ностальгический вечер.
        Ворчливый огонь в камине, старинное блюдо с виноградом и сладкими яблоками из соседней деревушки, гигантская деревянная доска с десятком местных сыров, пара пыльных бутылок красного из подвалов замка, воспоминания вперемежку с новостями. Пожалуй, нам не хватало только какого-нибудь волшебства…

        - И все-таки, как тебя тогда занесло в нашу, занавешенную от всего мира страну?  - вот уже почти тридцать лет я не могу понять, как эта юная француженка из графского рода оказалась на филологическом факультете Московского университета в начале восьмидесятых.  - И русский язык ты уже тогда знала блестяще.

        - Язык… Ну это, знаешь ли, моя прабабка виновата. Она из России уехала, но с прадеда взяла обещание, что все ее дети и дети детей, и их дети, и прочие потомки с рождения будут знать два языка - французский и русский. Он любил ее больше жизни, поэтому такой зарок показался ему мелочью. Конечно, он дал слово. Но потом они здорово намучались с этим обещанием. Когда пошли дети, внуки, когда вокруг не было того, что мы называем русскоговорящей средой. И все-таки в нашем роду завет прабабки свято соблюдали, правда, придумали (на то мы и хитроумные галлы)
«трактовку». Детей у нас принято было иметь много, а русскому учили не всех, а самых способных или самых любопытных, или самых-самых. Так и вышло, что на семейных «ветках» остались русскоязычные птички. Мои родители долго не думали, как только родилась у семи братьев сестра, то есть я, так меня и отдали русской гувернантке. А вот у моей двоюродной тетки, например, все шестеро - сыновья и больше детей уже не будет. Так они своего младшенького русскому и обучили. Он на десять-пятнадцать лет моложе старших сыновей-погодков, а потому - всеобщий любимец и полиглот к тому же. Боюсь, будет дипломатом.

        - Почему боишься?

        - Ему всего пятнадцать лет пока, но он уже такой интриган и хитрец, что я опасаюсь, как бы сам себя не перехитрил. Ты же знаешь, у таких людей личная жизнь сложно складывается. А парнишка славный.

        - Так ты с него своих лорд-канцлеров писала?  - я снова и снова пытаюсь разобраться, откуда взялся этот многонаселенный мир, выплеснувшийся на страницы Сильвиной книги.

        - Нет, ни с кого я не списывала. Я всё это выдумала. Просто выдумала. Сочинила. Я же всю жизнь себя сочиняю.

        - А мне казалось, ты такая практичная девочка. Даже тетечка. Ты же чуть ли не в младенчестве докторскую защитила, всю жизнь студентам преподаешь в Пуатье, к нашим преподам с семинарами приезжаешь, в Сорбонну тебя звали, книжки научные выпускаешь про какой-то загадочный русский синтаксис, о котором у нас в стране одни филологи только и имеют представление. И вдруг - целый фэнтези-эпос.

        - Ты же знаешь, я живу периодами. Когда-то мне безумно хотелось учиться. И ехать изучать русскую лингвистику в Россию - это я сама придумала. Родители даже удивились, но возражать не стали. За карьерой братьев они серьезно следили, а мне позволяли делать, что хочу. Но я вместо того, чтобы стать… как это…
«девочкой-мажором» и школу закончила отлично, и в университет экзамены сдала на все пятерки. И кандидатскую защитила. Потом мне хотелось учить. Потом влюбляться и рожать детей, потом путешествовать, потом я купила яхту и училась ею управлять.
        Сегодня мне нравится бродить по замку, дружить с его обитателями (у меня тут водяная крыса живет и водяная змея!), кататься на лодке и выгуливать осликов, рассказывать историю Аккалабата и Дилайны, разжигать камины и принимать старых друзей. Завтра - что будет завтра? Завтра понаедут мои братья, привезут новостей и рецептов, будут спорить и охотиться, их дети будут шуметь, а я - может быть, стану с ними играть в горелки и самозабвенно кулинарить или спрячусь в башне и превращусь в сухаря-профессора в юбке. А послезавтра наступит зима, в замке станет холодно и сыро, я уеду читать лекции в Сорбонну или в Москву, моя дочь будет писать мне письма из австрийского колледжа, а я - писать своему стареющему отцу, который зимой переселяется в единственное теплое крыло замка, и все мы будем ждать Рождества, чтобы собраться вместе и согреть дом наших предков своим дыханием и любовью.
        А может быть, я встречу какого-нибудь Пантагрюэля и отправлюсь с ним на поиски Оракула Божественной Бутылки, а найду только огромный старый башмак в окрестностях Пуатье… Ты же помнишь, что тут неподалеку жил Рабле, и с тех пор в нашей провинции то и дело встречаются гигантские башмаки. Один из них даже замуровали в камне и сделали из него памятник. Там теперь все фотографируются. Кто знает, что будет завтра?.. Пойдем, я лучше покажу тебе свою коллекцию.
        Конечно, как я могла забыть! Когда-то Сильвия увлекалась историей старинного холодного оружия, но мне и в голову не приходило, что девочка (!), ну, хорошо, пусть взрослая женщина, может коллекционировать шпаги или рапиры…
        Нет, действительно не может. В коллекции Сильвии были одни веера. Костяные, тканевые, металлические, с иероглифами, рисунками, буквами, гладкие, с шитьем, крохотные или гигантские, как птичьи крылья, распахнутые или сложенные,  - они лежали под стеклом, висели по стенам, даже стояли в каких-то подставках, похожих на те, что делают для зонтиков или каминных щипцов… Вот это настоящее девчачье хобби,  - не успела я так подумать, как Сильвия стала нажимать и выхватывать, складывать-раскладывать, сверкать сталью и пугать меня до дрожи. Веера оказались совсем не девчачьими. Веера-ножи,  - стилеты, шпажки, кинжалы, «веера возможностей смерти». Только отъявленные жизнелюбы могут позволить себе насмехаться над смертью, только их подсознательная вера в жизнь гонит их на кухню творчества и заставляет смешивать и смешивать всем известные ингредиенты, чтобы вопреки всем законам и правилам рождалась новая жизнь, новое слово, новый миф, новая вселенная.
        Глава вторая, которую могут пропустить те, кто ненавидит анализировать и сравнивать, искать недостатки и достоинства, обмениваться мнениями и делать прогнозы, или…


…тем, кто совершенно равнодушен ко всему, что можно сказать о книге, кроме того, что книга говорит сама за себя. А как же мнения? Нет, не критический разбор профессионала, а мнение частного лица, пусть и филолога в далеком прошлом. Мнения себе подобных нас пока еще интересуют. А все мы, кто прочитал первые три тома романа Сильвы Плэт «Сложенный веер», все мы теперь сообщники, с нетерпением ожидающие продолжения. Ведь, согласитесь, от придуманного ею мира невозможно оторваться настолько, что, даже перестав мчаться от главы к главе, покинув текст (ненадолго, только чтобы выполнить набор ежедневных обязанностей!), даже тогда, в реальном времени и пространстве, мысленно то и дело возвращаешься к жителям Дилайны и Верии, к хомутьярам и хортуланцам, к дарам и деле…
        В списке загадок, которые не может разгадать человечество, дольше других, а, может быть, и навсегда останется загадка творчества, созидания. Вечный секрет, который не дано раскрыть ни бездарям, ни талантам. Как из набора всем известных нот или слов, красок или материалов, мышц и костей рождается вдруг нечто новое, будь то мелодия или книга, картина или скульптура, животное или человек.
        Почему одни порождают бесплотных персонажей, подобных тем, кого увидел Сашка Привалов, путешествуя на машине времени Луи Седлового? А другие создают целые миры, с персонажами которых хочется спорить или объединяться, их хочется любить или ненавидеть, поучать или оправдывать.
        Сильве Плэт, похоже, удалось совершить это маленькое чудо. Ее романы, независимо от того, как их примет первая или даже вторая волна читателей, основательно устроились в нише… нет, не только фэнтези, а именно качественной, «настоящей» литературы. Книги Сильвы Плэт будут читать не только любители волшебных сказок для взрослых, поклонники магических эпосов и мифов, фанаты космических одиссей, одним словом - гурманы, преданные одному жанру. Ее романы способны стряхивать жанровые ярлыки при первом прикосновении убогой бирки. Потому что в ее романах всего много. Но это бесконечное множество существ и отношений насажено на крепкий каркас сюжета, стремительно обрастающего поразительно аутентичными деталями, увлекающего почти детективными поворотами, разящего искренностью формулировок, прикрывающегося броней иронии и философичности.


        Кипящий котел любви
        В ее романах много любви. Не пафосной и не развратной. Но любви разной, такой, какой она и бывает в жизни. Русский язык - сложен не только для иностранцев, он сложен и для его «носителей», как только речь заходит о том, чтобы писать о любви, о страсти плотской, греховной, той, что неразделима с самим понятием «любовь». Классики прошлого и позапрошлого веков как-то с этим справлялись, да и то не все. Сегодня тексты тех, кто пишет о плотских таинствах любви либо выглядят неудачной калькой с иностранного, либо печатают шаг «весомо, грубо, зримо», а чаще - просто смешно. Найти верный тон, слово, интонацию и запустить в читателе механизм со-переживания - такое дано не каждому. У Сильвы Плэт получилось. И больше того. Казалось бы, давно ставшие бульварными, темы однополой любви в ее исполнении превращаются на страницах книги в изысканный узор ощущений и чувств. В этом мастерство писательницы, но и мудрость человека, способность видеть мир шире принятых рамок и законов.


        Гостья из будущего
        Мудрость автора «Веера» порой просто поразительна. Ни один из морально-этических посылов (а их в романе предостаточно) даже отдаленно не выглядит прямолинейной декларацией или призывом. Глубоко в ткань романа вплетены и призывы к лояльному отношению к чужакам, и предостережения о разрушительной силе технического прогресса, и - чуть ли не просьба - размышление о том, чем хороша, а чем опасна глобализация и всем ли она нужна. Редкостная неагрессивность автора распространяется не только на отношение к читателю, которого не нагружают рассуждениями «о судьбах мира», а поворотами и динамикой сюжета подталкивают к поиску правильного решения. Писательница так же любовно и ненавязчиво обращается и со своими героями и персонажами. Они не только обладают сложносочиненными характерами, но и постоянно развиваются, сомневаются, меняются, то есть живут и дышат «полной грудью». Благо пространство романа, несмотря на плотную
«населенность» обладает почти магическим свойством расширяться, не меняя пропорций.


        Бэкграунд за спиной
        Пожалуй, что меня немного опечалило, так это возможные трудности перевода романов Сильвы Плэт на иностранные языки. Дело в том, что при внешней простоте и ясности текста, он пронизан аллюзиями, цитатами из жизни российских граждан. Понятно, что для автора - это была своего рода и приятная игра и возможность говорить со своими полусоотечественниками на близком им языке. Но для иностранных читателей многие ироничные пассажи будут так же неясны, как для русского взрослого будут непонятны речевые отсылы англичан к «Сказкам матушки Гусыни», на которых растут англоязычные дети.
        А пока мы читаем «Сложенный веер» на русском, у нас есть возможность сполна насладиться не только многочисленными скрытыми цитатами «для узкого круга» взращенных в России, но и потрясающей афористичностью языка Сильвы Плэт.

«Крылья стареют позже, чем ноги»,  - это одна из моих любимых фраз из книги, и она могла бы стать эпиграфом ко всем творчеству писательницы, выпустившей первый роман после сорока.
        Глава третья, в которой Сильву Плэт ставят на полку и больше не мучают, поэтому главу можно и не пропускать

        Критики и поклонники жанра фэнтези, возможно, найдут в романах Сильвы Плэт что-то от эпических саг Желязны, что-то от наэлектризованных любовью книг Ольги Ларионовой, что-то от парадоксальной ироничности Терри Пратчетта, что-то от безудержного размаха фантазии Энн Маккэффри, что-то от цельности миров Урсулы Ле Гуин. Возможно. Но так это будет или иначе, найдутся у «Сложенного веера» поклонники или гонители, книга эта не оставит равнодушным. И, на мой взгляд, это самое главное. Вернее, самое главное «номер один». Еще одним главным я назову нестерпимое желание, которое охватывает всякого, дочитавшего до конца очередного тома, поскорее добраться до продолжения и погрузиться в этот «прекрасный, новый мир». Действительно прекрасный. Никаких антиутопий. Только вперед.


        Натали Мико,
        Москва-Пуатье-Москва,
        июнь 2010 - апрель 2011


        notes

        Примечания


1

        Когда-то из всего, что в утвержденном и рекомендованном педсоветом земного колледжа на Анакоросе учебнике по астросоциологии говорилось про планеты с цивилизациями медиевального типа (они же «средневеково-феодальные», они же МЦ), наследного лорда Дар-Халема больше всего потрясло сообщение о нежелательности употребления воды из-под крана. Сама мысль о блестящих никелированных кранах и эмалированных писсуарах, торчащих из каменной кладки в сортире королевского дворца в Хаяросе (не говоря уж о каком-нибудь злачном заведении на окраине столицы Аккалабата), настолько выбила будущего главнокомандующего из колеи, что он, не спрашивая разрешения, пулей вынесся из класса и долго радостно ржал в коридоре. В оборудованные по последнему слову техники санитарные помещения колледжа он потом еще неделю входил с таким просветленным выражением лица (воображение услужливо подсовывало картины типа «Аккалабатский дар с двумя мечами на перевязи, вписывающийся в кабинку» или «Лорд-канцлер Аккалабата, намыливающий крылья под гидромассажным душем»), что однокурсники окончательно утвердились в мысли о полной
несообразности феодальной «курицы» с окружающим миром технического прогресса. Собственно, чего они, дети техномедийных цивилизаций земного типа (ТМЦ), ожидали от попавшей в нормальные (человеческие!) условия жертвы средневекового невежества, рисовавшегося им в полном соответствии с учебной программой? А именно: добродетельный или зловредный монарх на троне, лорды с постными физиономиями в неудобных мешковатых плащах или обтягивающих камзолах вокруг, социально неразвитые и культурно отсталые крестьяне на полях, лисьемордые торговцы в лавках, никакого тебе огнестрельного оружия и газовых камер, ни, боже упаси, электричества, войны только за честь и место под солнцем, но не за ресурсы, абсурдное право первой ночи и обугленные фундаменты мятежных деревень, закопченные факелами потолки и потоки нечистот в придорожных канавах - словом, несусветная косность и полный конец всему, по меркам ТМЦ.
        Наследный лорд со злорадным нетерпением ожидал, что после чтения всех этих ужасов однокурсников наконец-то начнут мучить кошмары и уже можно будет хоть одну ночь на Анакоросе провести нормально (по-человечески!): выскакивая в черном ораде из-за угла или обрушиваясь с потолка на головы несчастным, ищущим спасения в направлении медицинского кабинета. Но, к его удивлению, техномедийная молодежь оказалась к медиевальному антуражу нечувствительна: нехорошая вода из-под крана, канавы с нечистотами и ведьмы на виселицах были выучены, сданы и на следующий день накрепко забыты. Кошмары снились только самому будущему маршалу. И он дал себе честное слово никогда не посещать жуткие, антисанитарные и антисоциальные миры с нечесаными феодалами, низкотехнологичными мечами и малопроизводительными оралами. Ибо тихи и тенисты старые сады Хаяроса, звонок под конскими подковами в час дневной суеты и гулок под каблуками в одинокий рассветный час гранит его улиц и площадей, стройны и печальны его пронзающие небо храмы с распахнутыми окнами на высоких башнях, крепки и надежны вздымающиеся над каменистыми берегами
Эль-Эсиля стены. Нет во Вселенной места прекраснее и суровее, чем Аккалабат, пусть там и встает из болот холодный туман и тянутся по горам упрямые тени.

2


«Чахи знает, зачем мне всё это читать… впитанное с молоком матери»,  - хмыкнул десять лет назад тощий длинноволосый подросток в меховом ораде, яростно щелкая клавиатурой в компьютерном классе закрытого дипломатического колледжа на Когнате в попытках реанимировать сайт, посвященный истории наемных убийств и дворцового шпионажа. Настенные часы, осмелившиеся намекнуть, что осталось десять минут до выпускного экзамена по «Сравнительному анализу цивилизаций», заткнулись от первого же прилетевшего кинжала.
        На Когнате с ее вечной зимой, в отличие от стерильного Анакороса, студентам разрешалось оставлять при себе оружие - невозмутимо-примороженные наставники ограничивались требованиями о возмещении материального ущерба, буде таковой обнаружится. Сид сдал мечи - их все равно негде было хранить в маленькой, по-спартански обставленной комнате - но короткие ножи с тяжелыми рукоятями оставил. Кольчужную защиту на Когнате он тоже не носил, дипломную работу, посвященную «проблемам предотвращения государственных переворотов, мятежей и подрывной деятельности в условиях медиевальной цивилизации», процентов на восемьдесят скачал из астронета и за четыре года умудрился не покалечить ни одного однокурсника, который неожиданно подходил к нему со спины на расстояние вытянутой руки. Но, возвращаясь, натянул кольчужную безрукавку под орад еще в каюте и ступил на потрескавшиеся плиты того, что на Анакоросе называлось космодромом, в такой же полной готовности достать любого, кто приближается сзади, без предупреждения и наверняка, в какой он за четыре года до этого покинул Хаярос.
        Непрерывной линией крови дары Эсильских болот были обязаны не идеальному владению мечом, в котором они не могли сравниться со своими соседями, облюбовавшими для строительства замка заросшие темной травой холмы Халема, а патологической предусмотрительности и невероятному чутью. Чутью политическому, позволявшему им не первую сотню лет удерживать почетное место возле королевского трона, и чисто животному, физиологическому, благодаря которому любой, считавший себя вправе называться Дар-Эсилем, успевал пригнуться на тысячную долю секунды раньше, чем отравленный дротик врезался в стену в том месте, где только что была его голова.
        Ни один Дар-Эсиль никогда не был отравлен, ни один Дар-Эсиль не был зарезан в переулках нехорошей части Хаяроса, ни одного Дар-Эсиля не приносили с охоты с резаной раной в боку, полученной в странных обстоятельствах (хищные звери на Аккалабате так же, как и на других планетах, холодным оружием не пользовались). Подобные несчастные случаи имели обыкновение происходить с врагами Дар-Эсилей, на что и отец, и дед, и прапрапрапра…дед нынешнего лорд-канцлера печально качали головой и приговаривали: «Ну вот, видите…» или «Бывает…». Нынешний лорд-канцлер предпочитал «Бывает…»

3

        Такой выпендреж и неслияние с коллективом обычно не проходили даром: высокоупорядоченные хоммутьяры и несуразные, но юридически грамотные ребята с Галлинаго, вместе составлявшие в Совете фракцию, равную по численности земной, не выносили неединогласных решений и при перевыборах, сплотив ряды, устраивали обструкцию членам Совета, особо отличившимся наличием собственного мнения. В результате никому из всем вечно недовольных и голосующих поперек течения представителей далекого и супертехнологичного Делихона не удавалось удержаться в составе Звездного совета на второй срок. Хоммутьяры и галлинаго наглядно демонстрировали, что отсутствие рук и вообще сколь-нибудь убедительных конечностей не может быть помехой при голосовании. Делихоны обижались, присылали нового представителя, и через два года все повторялось сначала.

4

        Это удобно: нужно всего лишь посмотреть в экранчик и громко сказать «Хорошо», поэтому разрешается, в отличие от виртуальных бюрократических прибамбасов, к которым надо прикладывать палец, зрачок… «Вкусовыми пупырышками полизать?» - ядовито выплевывает директриса Анакороса при одном виде биометрических верификаторов.

5

        То есть поначалу Элдж, конечно, решил, что это такие мохнатые птички нетрадиционного вида. Про летучих мышей Маро ему потом объяснила…

6

        Обычно было достаточно двадцати четырех часов «погружения» в lingua confederata в лаборатории ментальных технологий. Студентам с планет, где всеобщий язык Конфедерации не входил в школьную программу, напяливали на голову сомнительной эстетики, но высокой эффективности конструкцию под идиотическим названием
«ментошлем», запускали стандартную программу, и спустя шесть четырехчасовых сидений в комфортабельной лабораторной темноте новички с Мхатмы или Сколопакса, пальцем о палец не ударив, отправлялись слушать лекции по генетике и астрономии. Эта процедура дозволялась Лисс только по отношению к конфедеративному «эсперанто». Все остальные языки учащиеся колледжа, буде у них возникало такое желание, должны были постигать, по выражению госпожи директора, «умом и попой». Элдж, по наблюдениям Лисс, в разговорах с Маро уже пересыпал свою речь земными словечками, но к ментошлему выказал неожиданный иммунитет и в lingua confederata, стоило отнять у него транслятор, путался весьма забавно.

7

        Сбрасывание с башни - одна из самых жестоких и древних казней на Аккалабате. В крылья приговоренному забиваются тяжелые чугунные костыли, фиксирующие летательные плоскости намертво. Далее происходит собственно сбрасывание. Удовольствие для наблюдателей удваивается тем, что жертва инстинктивно пытается в падении разъединить крылья и кричит либо от боли, потому что костыли вырываются вместе с живой плотью, либо от беспомощного ужаса, вызванного невозможностью крылья раскрыть.