Двери в полночь Дина Оттом

        Все действительно не так, как кажется.
        Родной город обычной девушки с необычным именем Черна скрывает больше секретов, чем можно представить.
        Однажды она - простая сотрудница салона сотовой связи, чья жизнь такая же серая и унылая, как гранитные набережные в дождливый день,  - приходит в себя в больнице, ничего не помня о произошедшем. В палате появляется странный желтоглазый человек, обещающий многое рассказать о ней самой и окружающем мире.
        Черна оказывается не той, кем считала себя всю жизнь. Она у порога другого мира. А у его порога всегда есть те, кто охраняет вход.
        Однако стоит ей освоиться в новой реальности, как начинают происходить странные и тревожные события, которым пока что нет объяснения.
        Ответы скрыты где-то в прошлом - ведь все не те, кем кажутся.

        Дина Оттом
        ДВЕРИ В ПОЛНОЧЬ

        Пролог


1

        Черный город, рыжие фонари, мокрый тротуар. Ночь. Бьют тяжелые лапы асфальт. Бьется в висках кровь, бьется в горле сердце, бьется в ушах крик.

        - От…пус…ти…
        Из пасти вырывается рык, из груди вырывается стон, из зубов - рука. Говорить не надо, и так она знает, что не отпустит.
        Бежит по асфальту свет, бежит по ночному городу оборотень, бежит по груди струйка крови.

        - Ос…кар… Не ус…петь…
        Бежит время. Летит. Он и сам знает, что не успеть, но как отпустить? Как приказать себе остановиться, когда надежда и страх гонят вперед? Не за себя страх - плевать, что он оставил там, за спиной!  - за нее.
        Но оборотень останавливает бег, и человеческое тело неуклюже падает с кошачьего. Гигантская черная пантера склоняется над худенькой белой фигуркой и шумно дышит. Ходуном ходят ребра, из оскаленной до сих пор морды вырывается пар.

        - Оскар…  - Она проводит рукой по его морде, оставляя кровавый мазок, а он ищет, ищет глазами то, что принято называть печатью смерти. У них, у людей.
        Она улыбается, а он прижимает к голове уши. Понял, поймал эту незаметную тень, уже упавшую на ее лицо.

        - Ты… был… лучший…  - шепчет она и уже не морщится от боли, когда говорит. Запах крови щекочет ноздри, обдирает горло, и он мотает головой, пытаясь прогнать наваждение, а она думает, что он спорит с ней.
        Мокрый асфальт, тонкая луна, черные тучи, рыжие фонари, темные дома. Одежда испачкана, но уже все равно. Ее кровь засыхает на его морде, и он не может, не может просто ее отпустить.

        - Когда-то… и ты… должен был… проиграть…  - улыбается она,  - хотя бы… раз…
        Нет. Он не проигрывает. Никогда.
        Уткнувшись лицом в его шерсть, она закрывает глаза и автоматически считает, как ходят туда-сюда его лопатки при каждом новом прыжке. Она знает, он отомстит. Она знает, ему не успеть.
        Он знает - он не проигрывает. Никогда.

2

        Попискивал аппарат, отсчитывающий удары сердца, в капельнице сочилось лекарство… Белые стены, синий пол, стеклопакеты на окнах - палата повышенного комфорта. Как будто этот комфорт нужен человеку в коме, теряющему память с каждой каплей лекарства и даже не видящему, кто сидит рядом с койкой, до боли стиснув подложенные под подбородок кулаки.
        Едва слышно скрипнула дверь, Оскар дернулся, напрягаясь, но тут же расслабился - это был Шеф.

        - Как она?

        - Все так же.
        Молчание.

        - Шеф, неужели так необходимо было убивать ей память? Ну что она сможет…

        - Вот именно,  - оборвал его Шеф, глядя куда-то в окно.  - Подумай, что она сможет после восстановления. Точнее, прости уж, если она выживет и восстановится. Ничего. Ранения были слишком серьезными - ты же лучше меня знаешь.
…Бьют тяжелые лапы в мокрый асфальт. Бежит оборотень по улице, бежит кровь по шерсти… Оскар резко дернул головой, прогоняя воспоминания. Сколько еще он потом отмывался от ее засохшей крови?
        - Она ничего не может больше. Ее проверили, как только ты принес ее…
…Все самообладание понадобилось медсестре, чтобы не закричать, увидев окровавленную пантеру с окровавленным человеком на спине. Что за мысли успели пронестись у нее в голове?.. О чем она подумала, увидев, что белоснежные клыки стали красными? Что глава оборотней сошел с ума и искусал своего штатного эмпата?
        - Сила уходила из нее. Ты знаешь, перенапряжение отражается на физическом здоровье. Видимо, в ее случае процесс был обратным.
…Падает на пол хрупкое тело в изорванной, изрубленной одежде. Бежевый кафель становится бурым. Бока пантеры ходят ходуном. Какое-то мгновение мешкают врачи, не решаясь подойти к ним. А он все смотрит на ее лицо - уже спокойное, ведь они добрались до цели. И теперь он больше всего боится, что она опустит руки, расслабится, и… все.
        - Она могла бы восстановиться со временем.

        - Оскар, это ты у нас оборотень. Она - простой человек, хоть и одаренный. Она не проживет больше восьмидесяти лет. А на восстановление ей понадобится лет тридцать. Прости.
        Едва слышный вздох, чуть тускнеют янтарные глаза.

        - Я все равно буду здесь.

        - Будь. Только не говори ей, что произошло. Она теперь ничего не знает. И сообщение, что в больницу Института ее принес огромный черный леопард,  - не лучшее начало новой жизни. Уважай ее жизнь.
        Дверь закрывается. Оскар не сводит глаз с мертвенно-бледного лица. Тридцать лет. Но ведь она всегда была самой одаренной. Может быть, не тридцать? А меньше?

«Десять? Пятнадцать?  - вдруг ехидничает внутренний голос.  - Она изменится. Ты не узнаешь ее. Той девочки, что ты катал по ночному городу, уже не будет…»
        Оборотень опускает голову. Он смотрит на нее последний раз. Он знает, что этот раз
        - последний. Если она выживет, ее переведут в обычную больницу. Она больше никогда не вспомнит о своей работе. И о нем.
        Скрипит закрывающаяся дверь. Стул еще хранит тепло.
        Уважай ее жизнь.

3

        А потом случилось чудо: она выжила. Хоть и потеряла память, хоть и поверила, что занималась исследовательской работой - изучала европейские мифы. Именно поэтому слова «оборотень», «вампир» и «демон» ей настолько привычны. Единственным человеком, который остался в ее жизни, был Шеф. Только теперь он стал научным руководителем и куратором. Пресекал ненужные вопросы, заставлял отбрасывать сомнения… И когда он вел ее по больничному коридору мимо подпирающего стену Оскара, она не повернула головы. Ну что ты, дорогая, оборотней не существует. Это только мифы, дорогая. Это просто твои исследования, дорогая. А это? Это просто посетитель, дорогая, не смотри на него…
        Шли ночи. Возвращаясь с дежурства, Оскар по привычке проходил мимо ее дома, автоматически находя среди десятков слепых окон то единственное… Но и оно было темно теперь. И со временем он забыл дорогу к ее дому.
        Шли ночи. Луна сменяла солнце. Шли месяцы. Полнолуние сменяло в небе узкий серп. Шел по спящему городу оборотень. И ничего не хотел помнить. Но не имел права.
        Часть 1


1


«Сделай шаг… Всего один шаг - и жизнь уже никогда не будет такой, как раньше… Забудь про все…»
        Я вздрогнула и проснулась. Часы показывали пять утра, за окном серая хмарь - предрассветные сумерки. От одного взгляда на них почему-то защемило сердце. Я потянула носом воздух - пахло холодом, еще ночью, уже утром, полями и немного - адреналином. Голова мгновенно закружилась, к горлу подступили слезы и даже, кажется, выступили на глазах.
        Я встряхнула головой, пытаясь прогнать наваждение. Такое происходило каждый раз в промежутке от вечерних сумерек до утренних - а в голове кружились один за другим неясные образы, нагоняющие такую тоску по чему-то забытому, что хоть сейчас в окно и головой вниз - лишь бы больше не мучиться.
        Со сдавленным стоном я попыталась зарыться головой в подушку, пряча нос под одеялом, и попытаться заснуть. Безнадежно, и я это уже знала - глаз мне больше не сомкнуть. Повалявшись для очистки совести несколько минут, я натянула джинсы, накинула рубашку и вылезла на балкон, привычно зажав зубами сигарету. Мгновенно налетевший ветер растрепал волосы и принес сотни запахов, я даже вздрогнула. Благословенный табачный дым! Через пару мгновений он забьет все остальные и не даст мне сойти с ума от обилия информации…

        - Куришь…
        Я вздрогнула. Маме тоже не спалось в час предрассветных сумерек. Почему я опять не услышала ее шагов? Ведь слышу все чуть ли не за километр, различаю людей по манере ходить, а вот ее - никак. Она вообще до сих пор остается для меня загадкой. Когда я смотрю на скорость ее реакции, на крепкое спортивное - в 55 лет - тело, невольно возникает вопрос: а точно ли она просто собирала мифы до той автокатастрофы?..
        Но она никогда не подвергала это сомнению, и я не настаиваю. Стоит мне завести разговор на эту тему, и я вижу, как между бровей у нее залегает складка, а лицо мгновенно становится каменным.

        - Курю. Не могу - голова кружится от запахов.

        - Да ладно, не оправдывайся,  - она облокотилась на край балкона рядом со мной и стащила у меня из пачки сигарету. Щелкнула зажигалка.  - Не мне тебя ругать.
        Мы помолчали. Воздух все еще пьянил и кружил голову.
        Я краем глаза следила за ней. Жесткий профиль, все еще черные волосы, собранные в хвост, внимательные глаза. Никто бы никогда не догадался, что ей пришлось пережить. И сколько шрамов осталось на теле.

        - Ладно, пошла я собираться, а то опять опоздаю,  - я притушила хабарик о железный бортик балкона и ушла. Мама кивнула, задумчиво глядя куда-то вдаль, и я даже не была уверена, кивает она мне или своим мыслям…

2

        Когда я пришла в себя, первой очнулась боль. Не сильная, но постоянная и зудящая, она разбудила любопытство, а следом и все мое «Я» вынырнуло из ниоткуда и открыло глаза. Резкий свет заставил зажмуриться и заныть, звук обжег высушенное горло, и я закашлялась.

        - Ага!  - довольно проговорил молодой мужской голос где-то впереди меня.  - Очнулась, голубушка!
        Я попыталась навести резкость на изображение, зачем-то усиленно помогая себе бровями. Это оказался врач. Молодой, с растрепанными рыжими кудрями, выглядывающими из-под синего колпака. Огромные очки в бесцветной «дедушкиной» оправе закрывали пол-лица, из-за них, как чертик из коробочки, периодически выскакивали широкие светлые брови.

        - Ужас…  - невольно вырвалось у меня.

        - Не, это еще не ужас, просто вывихи,  - доверительно сообщил он мне, усаживаясь на край кровати.  - Правда, множественные. Меня, кстати, зовут Олег Станиславович, я твой лечащий врач.

        - Оч-ч…

        - Да ты молчи, тебе небось говорить больно. Ты тут без сознания провалялась всю ночь, считай. И кусок утра.

        - Мм?!

        - Ты что-нибудь помнишь?
        Я честно попыталась вспомнить, что было после того, как утром я вышла из дома. Добралась до работы, получила нагоняй от менеджера за опоздание. День прошел совершенно обычно: я пыталась впарить людям мобильники, рассказывая про разрешение экрана и объем памяти, но никто ничего, конечно, не купил… В 8 вечера салон закрыли, я пошла домой… А вот дальше - провал. Я нахмурилась, напрягая память, но что-то будто обожгло сознание, и я невольно вынырнула из воспоминаний, удивленно уставившись на врача. Он с любопытством рассматривал меня.

        - Не мучайся,  - его брови снова выскочили наружу,  - это фрагментарная амнезия. Бывает при сильном стрессе.

        - Стрессе?  - Я кое-как прокашлялась и могла разговаривать.  - Каком стрессе? Слушайте, да что вы загадками разговариваете? Что со мной, в конце концов, случилось?!

        - Спокойно,  - Олег Станиславович успокаивающе выставил вперед руку,  - на тебя напали. Трое.
        Я невольно ахнула. Воображение живо нарисовало ужасы, которое могло выкинуть из памяти сознание.

        - Не пугайся. Тебя кто-то спас. Но тебе успело достаться - видимо, руки выкручивали. Зачем-то. А вот им намного хуже, поверь мне.
        Я недоверчиво выгнула бровь.

        - Правда-правда,  - врач заговорщицки повел бровями,  - множественные рваные раны. Они тут у нас лежат этажом ниже - полночи их зашивали.
        Я невольно поморщилась, представляя, в каком виде должны быть мои обидчики.

        - Кто ж их так?

        - А вот неизвестно!  - Олег Станиславович придвинулся ко мне почти вплотную.  - Скрылся твой спаситель! Полиция расследование ведет, найдут…
        Он уже собрался уходить, когда я поняла, что меня тревожит: мама! Она же ничего не знала и волновалась!

        - Стойте, мне позвонить надо!

        - Да тут твоя мама,  - улыбнулся врач,  - вышла просто вниз перекусить чего-нибудь. Она сразу примчалась, как только ей позвонили. Мобильник у тебя в сумке нашли.
        Я выдохнула и стала ждать, когда мама вернется. В голове был полный кавардак. На меня напали? Странно, всякие напасти позднего вечера всегда обходили меня стороной, я только по ТВ про них слышала. Это всегда было где-то там, а я - тут. И вдруг… И почему я ничего не помню? На тысячи людей нападают, но они не выпадают из реальности! Мне всегда казалось, что нервная система у меня крепкая, и такой вот
«подарок» в виде амнезии казался чем-то совершенно неуместным. Что же со мной делали ТАКОГО? Мысли плавно свернули в другую сторону: кто и чем отделал моих обидчиков, что они оказались в таком состоянии? Может быть, память решила выкинуть именно это? Что ж, тогда этот защитник, кажется, не слишком лучше нападавших…
        Тут дверь открылась, и вошла мама. Глаза у нее были красные - не спала и плакала - и ненакрашенные. Мама без косметики - это серьезно. Я ее такой видела только однажды - когда утром встала в школу и узнала, что папа от нас ушел…

        - Чирик!  - Она обняла меня прямо лежащую, и я заметила, что ее щека мокрая. Неужели со мной все было настолько серьезно?  - Лежи, не дергайся,  - она села рядом на стул, прерывисто дыша и улыбаясь чуть криво - это она старалась не плакать.  - Как ты себя чувствуешь?

        - Ничего, нормально. Только ничего не помню.

        - Может, так и лучше,  - она опустила голову,  - подсознание бережет тебя от плохих воспоминаний.
        Мы поговорили еще какое-то время, условившись, что она приведет ко мне следователя, когда он будет звонить, хотя смысла мало - я все равно ничего не помню. Удостоверившись, что умирать я не собираюсь, она немного успокоилась. Минут через двадцать плотных уговоров мне удалось отправить ее домой - спать и есть, с обещанием дать знать, если мне что-то понадобится. Невыносимо клонило в сон, и я задремала.
        Однако стоило мне закрыть глаза и поймать первый расплывчатый образ, как дверь снова распахнулась. Я приоткрыла глаза, недовольно ворча и пытаясь разглядеть, кого там черт принес.
        Это был самый невероятный мужчина, какого я когда-либо видела. Я даже не смогла бы сказать, что именно в нем так потрясало, но на него хотелось смотреть. Высокий, мускулистый и смуглый, с матово-черными чуть длинноватыми волосами и удивительными прозрачно-желтыми глазами, он шел к моей кровати совершенно бесшумно и легко, как ходят профессиональные танцоры. Черные джинсы и черная же рубашка делали его похожим на тень. Я таращилась на него - что такому красавцу может быть от меня нужно? И - как часто бывает в минуты смущения - совершенно некстати хихикнула.

        - И что же такого во мне смешного?  - миролюбиво спросил красавец. Его голос походил на смесь мурлыканья с мотором гоночной машины.

        - Извините, ничего. Вы следователь?
        Он улыбнулся, и я увидела белоснежные зубы - такие бывают только в рекламе.

        - Не совсем. Я не из милиции. Мне нужно с вами серьезно поговорить,  - он перестал улыбаться, посерьезнев.  - Разговор может быть не из приятных.

        - А может, потом, когда я отсюда выйду?  - взмолилась я. Серьезных разговоров совершенно не хотелось - да и больница - не самое подходящее место для таких бесед.
        Он снова улыбнулся.

        - Вы одна в палате, так что подслушать нас никто не может. Вы помните, что случилось вчера?

        - Нет. Мы уже обсуждали это с Олегом Станиславовичем.

        - Понятно. До какого момента вы помните вчерашний день?

        - Слушайте,  - возмутилась я,  - может, представитесь, прежде чем вопросы задавать? Кто вы, вообще, такой?
        Он снова улыбнулся. Так бы, наверное, ротвейлер смотрел на лающую на него болонку.

        - Здесь болит?  - Он быстро пробежал горячими пальцами по нескольким точкам на обеих руках, и я взвыла, хоть и была на обезболивающих. Он улыбнулся еще шире, и мне вдруг показалось, что улыбка у него какая-то хищная.  - Меня зовут Оскар.

        - Черна,  - нехотя представилась я. Мне всегда было трудно говорить свое имя. Оно было слишком необычным для нашей страны. Если имя кто-то и мог посчитать нормальным, то уж его сочетание с фамилией любого заставит фыркнуть от смеха: Черна Черненко.

        - Необычное имя,  - вежливо улыбнулся Оскар.

        - Кто бы говорил,  - брякнула я прежде, чем успела что-то подумать, и испуганно уставилась на него. Вдруг разозлится? Но он только коротко хохотнул, и мне опять подумалось про ротвейлера и болонку.

        - Итак, вы ничего не помните о вчерашнем вечере, у вас вывихнуты все суставы на руках, какие можно, порваны связки на плечах и запястья опухли. А еще, насколько я знаю, подвернуты обе лодыжки,  - в ответ на мой удивленный взгляд Оскар пояснил: - Сказался вашим братом и поговорил с врачом. Надеюсь, вы меня простите.

        - А у меня есть выбор?  - нахмурилась я.

        - Есть. Можете меня не прощать и жить дальше обычной привычной жизнью,  - Оскар вдруг заговорил совершенно серьезно, даже тон его голоса изменился. Я удивленно подняла на него взгляд и заметила, насколько изменилось его лицо, став жестким и серьезным.

        - Не-не-не!  - поспешно выдавила я.  - Обычного в моей жизни и так слишком много!
        Выражение его лица снова смягчилось, и я облегченно выдохнула.

        - Тогда, как только сможете передвигаться, позвоните мне,  - он протянул визитку. Насколько скромно, в общем-то, был одет он, настолько роскошной была она: черная с золотыми буквами.  - Нам надо поговорить.

        - Ага…  - удивленно протянула я, разглядывая прямоугольник картона с одним лишь именем и номером телефона. Он положил визитку в ящик тумбочки.

        - Не потеряйте. Я не хочу вас снова искать,  - и прежде, чем я успела что-то спросить, он вышел из палаты.

3

        Я всегда была обычной. За исключением имени, все во мне было средним: рост, вес, лицо, работа, достаток. Хотя последний упорно стремился к планке «ниже среднего». Даже глаза и волосы - серо-голубые и темно-русые, «мышиные». Меня вообще нельзя было отличить от тысяч таких же двадцатипятилетних девушек. Даже образование было средним - продавец. В школе я как-то тоже зависла где-то посередине, будучи слишком гордой, чтобы присоединиться к отбросам класса, держащимся обособленной крепко сбитой (к сожалению, сбитой в прямом смысле) кучкой, и слишком неуникальной, чтобы попасть в его «сливки». Мне не устраивали «темных» - было не за что. Училась я тоже не ахти, так что учителя скользили по мне равнодушным взглядом, который загорался только на отличниках или двоечниках.
        Я думала, что надо быть в «сливках», чтобы привлечь внимание мальчиков. Но когда самый желанный хулиган класса стал гулять с главной «отверженной», я поняла - надо просто быть не такой. Другой. Хорошей, плохой - но только не средней. И желание выделиться вскипело во мне. Самым простым способом казалось одеться во все черное, проколоть все, что можно, и придумать себе пафосное прозвище. Но когда я осуществила эту затею, оказалось, что все не так просто: пару дней школа показывала на меня пальцем, а потом снова забыла про мое существование. Я погрузилась в черную массу таких же непонятых и проколотых. К счастью, благоразумие взяло свое, я вернулась к джинсам и кофточкам, вынула из себя половину пирсинга и состригла пережженные черной и белой краской волосы.
        Окончив школу, я решила не замахиваться на университет: никаких особенных наклонностей у меня не было. И торговый техникум распахнул мне свои двери - два года прошли в легком тумане однообразия. Подруг у меня не было, личной жизни тоже. Провалявшись все лето после окончания на диване, я пошла работать в средненький салон мобильной связи.
        И тут появляется человек с еще более необычным именем, чем у меня, и предлагает изменить мою жизнь. Сделать ее другой. He-обычной. Не знаю, что там у него за разговор ко мне был, но, если он хоть как-то изменит мою жизнь,  - я согласна.


        Врачи что-то напутали: оказалось, что связки у меня не порваны, а только растянуты и через некоторое время встанут на место. Вообще, мое состояние оказалось совсем не таким плохим, как показалось врачам вначале. Это было странно, но все списали на суматоху, в которой в больницу доставили меня и нападающих.
        Через две недели меня все-таки выписали. Когда наконец разрешили снять бинты, я невольно удивилась: кажется, побои и вывихи пошли мне на пользу. Руки как будто стали немного тоньше и аккуратнее, а в мышцах в то же время чувствовалась непривычная для меня сила.
        Вместе с этим открытием пришло странное беспокойство. Я и раньше просыпалась по ночам, а теперь и вовсе перестала спать. Почти все время проводила на балконе, пока улица не серела от предрассветного света. Тогда я спокойно уходила в комнату и падала на диван. День и ночь поменялись местами. Я еще находилась на больничном, и мама ничего не имела против. Она только наблюдала за мной с какой-то странной тревогой, которую я никак не могла понять. Кажется, она тоже. Я все чаще видела ее сосредоточенно изучающей свои конспекты или листающей очередную подборку мифов. Однажды ночью я вышла на кухню и заметила в ее комнате свет. Тихонько подойдя ближе и заглянув в щелку, я увидела, что она сидит за столом прямо в ночной рубашке и сосредоточенно листает замусоленную тетрадь. Потом она ахнула, прижав пальцы ко рту, и сжала голову руками. Я уже хотела войти и спросить, что происходит, но что-то меня удержало.

        - Нет… Не может быть…  - Она потерла виски, закрыла тетрадь и отошла от стола.  - У меня просто буйная фантазия.
        Она легла в постель, и свет погас.


        Не знаю, почему я оттягивала столь желанный звонок Оскару. Его визитка уже замахрилась по краям - столько раз я доставала ее из кошелька, проводила пальцами по буквами и убирала обратно. Что-то каждый раз останавливало меня, уже готовую взять трубку и набрать номер. Я уже почти передумала ему звонить вовсе, когда выдалась одна особенно ветреная ночь.
        Я, как всегда, стояла на балконе и курила. Пепел сносило в сторону, волосы нещадно трепало, сигарета сгорала в два раза быстрее. Я прикидывала, сколько еще осталось до рассвета, и любовалась на почти полную луну, когда в темноте где-то внизу послышался крик. Протяжный женский крик. На какое-то мгновение в голове помутилось, меня качнуло в сторону, а когда я снова открыла глаза, то чуть не заорала. Я стояла на цыпочках снаружи балкона, удерживаясь на бортике шириной в три сантиметра кончиками пальцев. И, к слову сказать, стояла совершенно спокойно. Пока, конечно, не поняла, где нахожусь. Автоматически раскинув руки в разные стороны, я вскрикнула от резкой боли - еще не зажили плечи. Кое-как вцепившись в край балкона и матерясь сквозь зубы, я втянула себя внутрь и упала на пол. Что за черт?! Как я там оказалась?
        Я уже успела выучить этот номер наизусть. Длинные гудки. Я автоматически глянула на часы - без пяти минут два ночи. Ладно, будем надеяться, у него тоже бессонница. Мне почему-то казалось, что извиняться не придется.

        - Алло?

        - Оскар? Простите, я вас разбудила, наверное…

        - Нет,  - короткий смешок,  - у меня бессонница. А сегодня так я вообще дежурю.
        Я одернула себя, чтобы не спросить, где.

        - Вы просили позвонить, и вот я звоню.

        - Да. Насколько я знаю, вас выписали неделю назад. Чего вы ждали?
        Я замялась. Говорить честно, что мне было страшно ему звонить?

        - Закрутилась.

        - А почему позвонили сейчас?
        Черт! Ну да, могла бы и до утра подождать вообще-то… Я набрала в грудь воздуха и закрыла глаза, как делала всегда, на что-то решаясь.

        - Со мной происходит что-то странное. Я подумала, может быть, вы знаете.
        Его голос поменял интонацию и стал почти отеческим:

        - Что именно?

        - Я тут на балконе стояла,  - и я рассказала ему все. Мы проговорили около часа. Он подробно расспрашивал обо всем, что происходило со мной после его визита, включая ошибку врачей. Наконец мы вернулись к тому вечеру, с которого все началось. Провал. Все равно провал.
        Он вздохнул на том конце трубки.

        - Черна, завтра жду вас у арки Главного штаба в шесть вечера.
        Я кивнула и только потом догадалась сказать вслух:

        - Буду.
        Повесив трубку, я повернулась к балкону. Ночь может быть такой родной и уютной. Ветер, звезды, зовущее вперед невыносимо огромное пространство всего города. Я вдруг с убийственной отчетливостью поняла, что моя обычная жизнь кончилась,  - вот только, что ждет меня впереди, я не имела ни малейшего понятия.

4

        Я проспала почти весь день и проснулась около четырех. Сонно покосившись на часы, я вдруг вспомнила, что уже в шесть мне надо быть в центре. Дорога от моих новостроек занимает кучу времени! Я сдернула себя с дивана и побежала одеваться, на ходу поедая оставленную ночью около подушки колбасу. Честно покрутилась перед зеркалом, пытаясь выбрать что-то посимпатичнее, но махнула рукой - мне никогда ничего особенно не шло. Черканула маме пару строк в блокноте у телефона и убежала. Выйдя из дома, я посмотрела на часы и охнула: оставался ровно час. А мне только на метро столько ехать, а до него идти полчаса, да плюс еще пересадки. Я ускорила шаг, потом автоматически перешла на бег. Как оказалось, мои лодыжки уже чувствуют себя нормально, и на них можно положиться. И хоть в последний раз я бегала, кажется, на школьных уроках физкультуры, это оказалось на удивление легко и даже приятно. Я не задыхалась, как раньше, в боку не кололо, и я вдруг осознала радость самого движения.
        Подлетев к метро, я с разбегу перепрыгнула железный ограничитель, чего со мной прежде никогда не случалось. Хлопнула по турникету БСК, борясь с желанием перепрыгнуть и его, и полетела по эскалатору вниз, едва успевая переставлять ноги. Пассажиры, видя меня, шарахались в сторону, прижимаясь к самому поручню. Перепрыгнув несколько последних ступеней, я влетела в вагон за секунду до того, как двери закрылись.
        Немного запыхавшаяся и безумно довольная, я глянула на часы. С момента моего выхода из дома прошло всего десять минут. Я прислушалась: тикают. Странно, тут явно ошибка.
        Рабочий день потихоньку заканчивался, метро было переполнено. Бабули с тележками норовили отдавить мне ноги, красотки - истоптать шпильками. В вагоне к тому же было невыносимо душно: я чувствовала запах подросткового пота, чьих-то сладких духов, резкого горького одеколона и кошмарного дезодоранта а-ля «Морской бриз». В носу щипало, к горлу подкатил комок, и я прокляла колбасу, съеденную перед уходом.
        На пересадке я только собралась вдохнуть свежего воздуха, но не тут-то было: спешащая домой толпа зажала меня со всех сторон не только телами, но и запахами. Снова духи, дезодоранты, а от одной молодящейся дамы с ядерным макияжем несло старой помадой.
        Когда я наконец выскочила наружу и закинула в рот сигарету, мне показалось, что небеса спустились на землю. Да, в центре сейчас совсем не сладко, ходить можно только строем и поворачиваться по команде, но тут пахло хотя бы не людьми!
        До Дворцовой площади было минут двадцать пешком, а часы уже показывали без трех минут шесть. Опаздывать на серьезный разговор - что может быть хуже?! Интенсивно работая локтями и бормоча извинения, я продвигалась вперед, заодно поглядывая на транспорт. Бесполезно: весь Невский стоял в одной большой пробке. Еще раз глянув на часы, я плюнула на технику безопасности и выскочила на проезжую часть. Машины недовольно загудели, хотя все равно почти не двигались с места, а я бегом бросилась вперед.
        На площади как всегда торчали туристы и пара карет. Девушки с зажатыми в углах рта сигаретами пытались поймать меня за рукав и уговорить покататься на их бедных измученных лошадях. Я слишком торопилась, чтоб высказать им все, что думаю. Когда я затормозила у арки, мне показалось, что на асфальте остался тормозной путь, а от кед идет дым. Сдувая челку, я вытащила телефон:

        - Я тут. Простите, я…

        - Ничего. Столб у вас за спиной?

        - Да.

        - Тогда идите в арку, остановитесь посередине справа. Там будет дверь. Я сейчас спущусь.
        Я прошла вперед, автоматически скользя взглядом по лоткам. Все то же: буденовки, матрешки, балалайки. Обстановку слегка оживлял саксофонист, спрятавшийся от нещадного солнца в тень арки.
        Прикинув на глаз, где здесь середина, я остановилась, оглядываясь по сторонам, и вдруг поняла, что вообще никогда не знала, что находится в этом здании. Пока я размышляла, меня откровенно разглядывал парень моего возраста, очевидно вышедший покурить. Симпатичный, даже смазливый. В другой раз я бы попробовала предпринять какие-то действия, но сейчас все мысли были заняты Оскаром и предстоящим разговором. Я вдруг почувствовала, как к горлу подкатывает комок, ладони становятся влажными и крутит живот. Я дико волновалась и ничего уже не хотела. Может, стоит позвонить и сказать, что мне пришлось срочно уехать? Ну да, я для этого мучилась в метро целый час!
        Вдруг между лотками для туристов открылась дверь. Я бы ее ни за что не увидела: она совершенно не выделялась на фоне стены. Оскар вышел из нее, мгновенно нашел меня взглядом и помахал, приглашая войти. Я кивнула, стараясь не думать о том, насколько сногсшибательно он сегодня выглядит, и не пялиться на него в открытую. И ведь вроде ничего особенного: джинсы и черная рубашка с закатанными рукавами! Там, в палате, было темновато, да и я сама была не совсем адекватна, так что его лицо почти стерлось из моей памяти.
        Сейчас, идя ему навстречу, я могла разглядеть его. Высокие скулы, на щеках - легкая щетина, губы, в любой момент готовые изогнуться в усмешке. Он больше напоминал какого-то средневекового герцога, чем жителя современного Петербурга.
        Когда я наконец подошла к нему, Оскар мягко подтолкнул меня в спину, поторапливая, и мы очутились внутри. Было темно, но не слишком - откуда-то сочился свет, и я могла видеть лестницу впереди, да и он, взяв меня за руку повыше локтя, уверенно вел наверх.

        - Где мы?

        - Это НИИД - Научно-исследовательский институт имени Дарвина.

        - Что-то я о таком не слышала!  - удивилась я, стараясь успеть за его быстрым шагом.

        - А о нем вообще мало кто слышал.
        Мы прошли еще один лестничный пролет в темноте и явно не собирались останавливаться.

        - Как-то не похоже на институт,  - с сомнением заметила я, стараясь на бегу оглядеться по сторонам.

        - Это черный ход.

        - Почему не парадный?  - искренне удивилась я.
        Оскар едва заметно улыбнулся уголками губ и бросил на меня быстрый оценивающий взгляд:

        - Потому что для вас так будет лучше, поверьте мне.
        Наконец мы подошли к очередному этажу, и он открыл дверь в коридор. Тут уже все больше напоминало современный офис: евроремонт, двери под красное дерево… Или и правда красное дерево?! Я едва успевала крутить головой по сторонам, стараясь запомнить все - кто знает, вернусь ли я еще сюда? Оскар затормозил у какой-то двери, постучал и сразу вошел - я даже не успела прочитать табличку и понятия не имела, к кому это мы так бесцеремонно ввалились.
        Кабинет был большой. По углам - черные кожаные кресла, в которых чувствуешь себя совершенным ничтожеством, потому что утопаешь и заваливаешься назад. Какая-то чернобыльская пальма в кадке - с радостным черным стволом и позитивной кроваво-красной верхушкой. Посреди кабинета стоял огромный черный стол в стиле
«ампир» - весь резной, вместо ножек - лапы. На стене за ним, там, где у обычных людей портрет президента, висел другой - пожилой мужчина с бородой как у Толстого и усталыми глазами. Судя по всему, это был Дарвин.

        - Шеф,  - окликнул Оскар Хозяина кабинета, и я наконец перестала оглядывать стены. Возможно, сейчас передо мной сидел самый важный человек в моей жизни! Надо было постараться произвести на него хорошее впечатление раньше, чем он меня разглядит.
        Я опустила глаза и немного прищурилась, стараясь присмотреться к загадочному начальнику Оскара. В высоком резном красном кресле сидел смазливый парень, разглядывавший меня на улице.


        Челюсть у меня просто отвисла и, кажется, стукнула об их шикарный пол. Судя по лицу Шефа, именно такой реакции он и ожидал. Может быть, это розыгрыш? Я покосилась на Оскара - нет, непохоже, он был как всегда серьезен. Зато молодой человек передо мной издал короткий смешок и встал, заправив руки в карманы. Вид у него был вполне официальный: черные брюки, черный галстук-селедка, белая рубашка с закатанными рукавами. Это у них тут мода такая? Хоть я и собиралась произвести благоприятное впечатление, я не смогла совладать с эмоциями и издала недовольный писк. В открытую говорить, что я о нем думаю, у меня не хватило духа, а просто проглотить ситуацию не позволяла гордость.
        Меж тем парень вышел из-за стола и сел на него прямо передо мной, задумчиво потирая подбородок рукой.

        - Вот,  - Оскар отошел от меня и присел на стол рядом с ним - отношения у них явно были панибратские. Как два рентгеновских луча, они разглядывали меня сантиметр за сантиметром. Я решила, что ничем не хуже, и стала в свою очередь разглядывать Шефа. На вид ему было не больше моих лет, кожа светлая, будто никогда не знавшая загара. Глаза - ярко-голубые, волосы - светло-русые. Лицо в целом было приветливым, на губах замерла легкая усмешка - видимо, он все еще смеялся в душе над моим удивлением,  - глаза только неожиданно серьезные, усталые и… старые. Сколько же ему лет на самом деле? Не бывает у молодого мужчины такого выражения глаз, начальником чего бы он там ни был! Рядом с Оскаром он казался совсем молодым, почти юным.

        - Хм,  - задумчиво протянул он, продолжая потирать подбородок и не отрывая от меня взгляда.  - Сколько времени прошло?

        - Три недели,  - Оскар склонил голову набок.

        - И как?

        - Уже.

        - Любопытно. Насколько?

        - Процентов на 5 пока что.

        - Хм… Конституция…

        - Думаю, не конечна.
        Я чувствовала себя как корова на рынке.

        - Может быть, вы мне что-нибудь объясните?  - нерешительно спросила я. На решительно не хватило… решимости.

        - Вытяни руки вперед и растопырь пальцы,  - приказал Шеф.  - Как будто я на приеме у невропатолога.
        Я повиновалась.

        - А,  - он вдруг обрадовался, я не смогла понять чему,  - смотри-ка! Не, уже 7!

        - Да?  - Оскар был честно удивлен.  - Однако, шустро.

        - Свидетельства?  - спросил Шеф, отвернулся от меня и, не глядя, указал рукой на одно из кресел. Я предпочла сесть.

        - Никаких. Только последствия.
        Больше всего мне было интересно, что они обсуждали. Понять что-то из обрывков фраз было совершенно невозможно, однако по манере разговора было ясно, что они знакомы и работают вместе уже очень давно.

        - Идеи?

        - Вывихи - крылья. Ноги - видимо когти, ими и атаковала, скорее всего…

        - Птица?  - поднял брови Шеф.
        Вот тут я окончательно перестала что-либо понимать. Какие крылья? Какие когти? Какая птица? Кто атаковал?! В голове всплыл почему-то образ атакующей курицы. Я начинала злиться.

        - Слушайте, может быть, вы мне все-таки объясните, что происходит?!
        Они разом посмотрели на меня, как будто совсем забыли о моем существовании, потом переглянулись. Шеф улыбнулся и сделал приглашающий жест Оскару. Тот сморщил нос. Шеф засмеялся и, перегнувшись через стол назад, вытащил из ящика трубку. Такую обычно курят очень крутые и очень пузатые начальники. Рядом с его юной физиономией она смотрелась несколько смешно. Но ему шла.

        - Видишь ли,  - Оскар сделал паузу,  - нам сейчас как раз предстоит тот серьезный разговор, который я пытался завести с тобой еще в больнице. Скажи, как ты себе представляешь устройство нашего мира?
        Вопрос как-то совершенно застал меня врасплох.

        - Наш мир?..  - переспросила я, стараясь собраться с мыслями.  - Ну… Планета, континенты, страны, города…
        Эти двое дружно засмеялись. Заразы.

        - Я немного не о том,  - улыбнулся Оскар, и я невольно залюбовалась им в этот момент. Желтые глаза смеялись, белые зубы еще больше оттеняли смуглую кожу.  - Кто живет в нашем мире?

        - Люди,  - я недоуменно посмотрела на него и на Шефа. Последний только посмеивался, храня молчание и зажав в зубах трубку. По кабинету полз запах яблочного табака.  - Или вы о чем? Я что-то не понимаю.
        Оскар вздохнул, словно общался с тупой первоклассницей.

        - Я знаю, твоя мать изучала мифы Европы. Что ты думаешь по этому поводу?

        - А откуда вы?..  - начала было спрашивать я, но Оскар махнул на меня ладонью:

        - Потом. Что ты думаешь?
        Я задумалась, изучая оптимистичную пальму в углу. На самом деле я никогда не думала всерьез над этим. Мифология была частью маминой жизни, той, до катастрофы, которую она практически не помнила и не хотела вспоминать.

        - Я думаю,  - наконец выдавила я,  - что дыма без огня не бывает. Но я слишком мало знаю, чтобы строить какие-то теории.
        Оскар улыбнулся.

        - То есть ты допускаешь, что оборотни, вампиры, духи и прочая и прочая существуют?

        - Ну, скорее, существовали. Трудно представить оборотня в современном мире, в джинсах и футболке,  - я беспомощно улыбнулась.
        Шеф на столе прыснул под нос и подавился дымом. Оскар вздохнул и устало потер переносицу.

        - Черна, прости меня за то, что я сейчас скажу. Я точно знаю, что однажды ты меня поймешь: я ужасно устал, и у нас совершенно нет времени.
        Я недоуменно воззрилась на него. О чем это он? Что он мне сейчас такое скажет, что мне придется его прощать?

        - Оборотни существуют. И сейчас тоже. И даже сейчас больше, чем когда-либо - спасибо цивилизации и прогрессу.
        У… дядя, вам тоже в больницу.

        - И я - один из них.
        Точно, в больницу. Надо делать ноги.

        - И ты - тоже.
        Ой.

5

        Головой я понимала всю абсурдность его заявления, но что-то внутри меня взвыло от радости и сделало тройное сальто. Оборотень! Сильный, независимый и наконец-то - не такой как все! Однако ликование длилось всего пару секунд: голос разума безжалостно его задушил.
        Я с сожалением посмотрела на Оскара, а затем и на его загадочного Шефа. Я больше их никогда не увижу: тут явно секта, надо сматывать удочки с максимальной скоростью. Жаль, они такие… Я не могла подобрать слово, но рядом с этими людьми хотелось работать.

        - Я бы с удовольствием вам поверила. И была бы безумно рада, если бы ваши слова оказались правдой, но вы сами-то понимаете, что говорите?
        Оскар устало вздохнул и прикрыл глаза. И хотя внешних проявлений усталости на нем заметно не было, мне вдруг стало ужасно неудобно перед ним. Что бы он там ни говорил, он искренне в это верил. А тут я - упрямая как стадо ослиц.

        - Черна, я говорю правду, какой бы удивительной она ни была. С вами уже происходят странные вещи, и происходят несколько быстрее, чем обычно. У нас нет времени на подготовку вашей психики к новой жизни. К вашей новой жизни.
        Мне отчаянно хотелось ему верить. Эта новая жизнь явно предполагала связь с этим странным местом и… с ним. Я в замешательстве закусила губу.

        - Вы меня простите, если я попрошу доказательств?

        - Люди!  - Они сказали это хором с такой непередаваемой интонацией, что мне мгновенно стало стыдно за весь род человеческий.

        - Если вам недостаточно того, что вы оказались за балконом… Что ж, будь по-вашему,
        - Оскар встал и задумчиво огляделся вокруг.

        - Оскар, не надо!  - Шеф поспешно отошел за стол.  - Я тебя, конечно, люблю, но не надо. Не у меня. У тебя свой кабинет есть. Вот его и громи. Он под это рассчитан.
        Оскар ухмыльнулся половинкой рта и, махнув мне, чтобы шла за ним, вышел из кабинета.
        Дверь была точно такая же. На этот раз я успела скользнуть взглядом по табличке: простым шрифтом было выведено только его имя - ни должности, ни чего бы то ни было еще. Как будто это имя говорило само за себя. Внутри же все оказалось совершенно иначе, чем у Шефа. Стены покрашены в темно-синий цвет, сам кабинет больше раза в четыре. У стены располагался довольно большой круглый стол, окруженный массивными стульями. Они будто вышли из сказки про Машу и медведей и явно предназначались для медведя-папы.

        - Сядьте.
        Я послушно залезла на один из стульев, с трудом отодвинув его. Забравшись наверх, я поняла, что могу болтать ногами в воздухе, как в детстве.

        - Какие вы, люди, все же скептики.
        Я перестала изучать стул и подняла на него взгляд. И тут я уронила челюсть второй раз за день: Оскар задумчиво расстегивал рубашку.

        - В-вы что делаете?  - не удержалась я.
        Он невесело хихикнул:

        - Совсем не то, что вы думаете. Просто берегу свою одежду.
        Рубашка полетела на пол, в сторону. Я совершенно по-идиотски хлопала глазами, пытаясь выдавить из себя что-то разумное. Он с улыбкой следил за моей реакцией. Однако не пялиться на него стало еще труднее: тело у него было как у древнегреческой статуи. Под бронзовой кожей играли мышцы - я только теперь полностью осознала смысл этого выражения. Они именно играли, наслаждаясь собственной очевидной силой.

        - Готовы?  - Он по-прежнему ухмылялся.

        - К чему?  - задала я тупейший вопрос.
        А дальше у меня с глазами что-то случилось. Потому что фигура Оскара вдруг стала дрожать и размываться. Я инстинктивно попыталась проморгаться и потерла глаза. Когда я их открыла… Шок был настолько велик, что я задохнулась, не в силах издать ни звука. Я замерла с открытым ртом и вытаращенными глазами.
        Передо мной стояла пантера. Огромная совершенно черная пантера, ростом примерно с лошадь, с открытой будто в ухмылке пастью, от которой несло жаром. На блестящей шерсти играл отсвет лампочек. И только ярко-желтые глаза казались знакомыми.
        И тут я наконец смогла вдохнуть.
        Спустя несколько месяцев я узнала, что Шеф у себя в кабинете вынул из ящика старый затертый листик и, ухмыляясь, поставил там галочку. Очередную.
        Тяжелая лапа «легонько» ткнула меня под дых, и мой вопль оборвался. Я снова задохнулась, согнувшись пополам, но в глубине души была ему благодарна: еще немного - и мои связки просто оборвались бы. Я закашлялась, уткнувшись лицом в колени и, кажется, собираясь в обморок. В голове пронеслось «Какой позор!..», в глазах стало стремительно темнеть.

        - Э, э!  - Голос Оскара, такой неожиданно привычный и человеческий, на мгновение вернул меня в нормальное состояние.  - Вот только не надо в обморок падать!
        Я судорожно кивнула, все еще обнимая колени, и мягко сползла со стула на пол, уперевшись спиной в ножку.

        - Люди…  - снова протянул Оскар и отпустил меня.  - Сначала вы просите доказательств, потом орете так, что у меня в ушах закладывает, а потом еще и в обморок валитесь.
        Он сделал паузу. Видимо, мой беспомощный вид все же тронул его сердце, потому что следующие слова он произнес уже мягче:

        - Теперь веришь?
        Я судорожно кивнула, продолжая дышать ртом. Он опустился на пол рядом.

        - Если бы ты поверила мне сразу, все это шоу устраивать бы не пришлось.
        Оскар сидел в позе врубелевского демона, только левая рука вытянута вперед, и я невольно им залюбовалась. Рубашка наброшена на плечи, челка упала на глаза - он был сейчас хорош настолько, что захватывало дух. Оборотень или человек, но он явно был древних и непростых кровей.

        - Вы хотите сказать, что я…  - я замялась, с трудом веря в то, что говорю,  - что я тоже так могу?
        Он улыбнулся, откинув голову назад.

        - Ну не точно так, конечно. И не в пантеру. Судя по полученным тобой повреждениям, у тебя были крылья. Так что ты, скорее, птица. Не то чтобы совсем диковинка, но случай довольно редкий.
        Я попыталась осознать услышанное. Я - оборотень. Да еще и птица.

        - А вы уверены?
        Он посмотрел на меня как на полную дурочку.

        - Про повреждения я уже сказал. Они весьма характерны для первого превращения твоего подвида. Это раз. Потом - травмы нападавших. Там были когти и, скорее всего, клюв. Это два.

        - Стойте-стойте,  - перебила я его,  - вы хотите сказать, что у меня не было никакого неведомого спасителя? Что это я их… сама?!

        - Ну да!  - Оскар посмотрел на мое разочарованное лицо и засмеялся.  - Подумай, ты довела до реанимации троих немаленьких парней. Зачем тебе нужен какой-то загадочный спаситель?

        - Вам не понять,  - надулась я.
        Оскар снова засмеялся и легко встал на ноги, ни на что не опираясь. Он протянул руку мне, я с готовностью за нее ухватилась, и неимоверная сила вздернула меня вверх, даже немного оторвав от пола. Голова закружилась, я покачнулась.

        - Осторожнее. Я же простой человек. Ой…  - Я замолкла, удивленно таращась на него.
        - Я уже не простой человек, да?

        - Да,  - он улыбнулся,  - ты теперь простой оборотень.
        Я подняла на него взгляд. Простая мысль снова пришла в мою голову: моя жизнь уже никогда больше не будет обычной. И эти веселые желтые глаза - единственное, что останется на память о ней. И что я буду видеть все ближайшее время.

        - А кто я?
        Оскар пожал плечами:

        - Пока не знаю. Это нам предстоит выяснить. И это займет много времени. Ну что, готова?  - Он протянул мне руку. Я протянула свою и будто в тумане ее пожала.

6

        Я вернулась домой поздно. Мама еще не спала - варила макароны. Я взглянула на часы: первый час ночи, самое время. Судя по тому, что она их постоянно помешивала, мысли ее были далеко.

        - Хорошо погуляла?

        - Да,  - я села на стул не раздеваясь. Чувствовала, что сейчас будет важный разговор, и от того, какое направление он примет, будет зависеть мое положение дома. Я чувствовала себя как в шестнадцать лет, когда отвоевывала право приходить домой не к 9, а к 10 вечера.

        - Где была?  - Она смотрела в сторону, мимо меня, и я знала, что скоро будет буря, а это всего лишь затишье.

        - В центре. Я давно там не была, ты знаешь…

        - Знаю.
        Мы обе замолчали. Продолжая мешать макароны, она второй рукой нашарила на столе пачку сигарет и закурила. Я не сводила с нее глаз, отмечая каждое движение на ее лице и стараясь его истолковать. Часы тикали неожиданно громко.

        - У тебя что-то случилось?  - наконец спросила она, все так же глядя в сторону.
        Я опустила глаза. Провела пальцем по клетчатой клеенке на круглом столе. Как бы я хотела рассказать ей, поделиться радостью, что наконец-то жизнь сделала меня другой, по-настоящему другой!.. Но Оскар запретил. Запретил настолько яростно, что у меня даже мысли не было ослушаться. Тогда он сказал, что многие отселяются (благо НИИД великолепно спонсирует своих сотрудников) в отдельные квартиры и живут одни - сохранить тайну от семьи непросто. Точнее, невозможно. Он сразу же предложил мне переехать. Но уезжать не хотелось. Дело было не в нашей занюханной, хоть и отдельной, «двушке». Дело было во всем сразу. Моя квартира и моя мама были еще оставшейся у меня частью привычной реальности, в которую не надо было вписывать пантер и разодранных хулиганов. Я привыкла, просыпаясь, на ощупь включать свет в комнате, протягивая руку за шкаф. Привыкла чувствовать утром запах черного кофе, который мама всегда пила перед работой. Привыкла видеть ее, склонившуюся над чашкой и пробегающую глазами записи прошлого дня. Я не могу лишиться всего этого. Сразу.

        - Да.
        Она затянулась так, что щеки ушли внутрь, и выпустила дым через зубы.

        - У меня почему-то такое чувство, что мне лучше ничего у тебя не спрашивать. Кажется, нам обеим так будет спокойнее. Просто скажи: ты рада?

        - Безумно,  - я задумалась ровно на мгновение и невольно улыбнулась.
        Она наконец-то посмотрела на меня, и губы ее слегка дрогнули в улыбке:

        - Я за тебя рада. Чирик. Расскажешь мне, когда сама захочешь…
        Я встала и в каком-то непривычном порыве обняла ее. Прямо с сигаретой в одной руке и ложкой в другой. Она аккуратно приобняла меня в ответ, чтобы не прожечь футболку, и чмокнула в щеку. Я уже развернулась идти в свою комнату - сегодня я просто валилась с ног,  - когда услышала ее тихий голос, она говорила себе под нос:
«Или когда разрешат…» Я вздрогнула и резко обернулась. Но она уже сосредоточенно что-то сыпала в кастрюлю.


        В ту ночь мне приснился первый кошмар. Я резко села на постели, мокрая от пота. Судорожно вытащила мобильник, набрала номер.

        - Оскар.

        - Простите… Я…  - Тут я поняла всю глупость своего звонка, но было уже поздно.  - Оскар, мне кошмар приснился.

        - Про тебя?

        - Про вас.

        - Рассказывай. Кстати, хватит мне «выкать». Уважение выражается не в этом.

        - Хорошо,  - я сглотнула, теребя край пододеяльника,  - мне приснилось, что ты сорвался с крыши при прыжке.

        - Понятно,  - он рокочуще засмеялся,  - бывает. Не волнуйся, это твое подсознание лютует. Со временем пройдет. Как только психика «акклиматизируется» к твоему новому «Я» и новым стандартам нормального.

        - Ясно…  - я помолчала.  - Ладно, спасибо, что выслушали… Спокойной ночи.
        Он снова засмеялся:

        - Мне спокойная ночь не грозит. Но все равно спасибо. Спи.
        Я кивнула, повесила трубку и провалилась в теплую уютную темноту.


        В НИИД я приезжала почти каждый день. Я бы охотнее ездила туда ночью: и толкучки бы в транспорте избежала, и время бы скоротала,  - но Оскар говорил, что ночью у него работа. А днем я постигала азы своей новой жизни. Устало упав на один из огромных стульев, он рассказывал мне, как устроен мир на самом деле. Я слушала раскрыв рот и только жалела, что нельзя записывать.

        - Феномен оборотничества открыл Дарвин - именно поэтому наш институт носит его имя. Он назвал это «боковой ветвью». Ему, видишь ли, покоя не давала мысль, что человек - венец творения. Что все, тупик. А оказалось, что вовсе не тупик.

        - Так мы - следующая ступень?

        - Не совсем,  - Оскар чертил пальцем на столе какие-то знаки,  - альтернативная. Может быть вот так, а может - вот так. Сложность в том, что оборотни больше подвержены инстинктам, более импульсивны и порывисты - читай: менее разумны. Зато люди - слабее и менее живучи. Скинь человека с пятнадцатого этажа - что от него останется? Лепешка. Скинь оборотня (не такого как ты, конечно, а уже подросшего и набравшегося сил)  - ну лапы переломает. Но выживет. То есть по теории эволюции, где выживает сильнейший, будущее за оборотнями. Парадокс.

        - Что-то я не понимаю,  - призналась я.

        - Вот и он не понял. Не могло быть у последней ступени эволюции двух вариантов. А поскольку не понял, то и закрыл эту тему. И огласке не предал, за что ему большое звериное «спасибо». А то растащили бы нас по лабораториям, и, что бы там дальше было - никто не знает.

        - А что было дальше так?

        - А так не было ничего. Он мог наблюдать оборотня-волка - самый стандартный и старый вариант. Мальчишка, прислуживающий у него дома и таскавший тяжести, оказался не так прост. Поверив профессору, он рассказывал ему все, что с ним происходило, как есть. Но паренек все же был необразован, на многое не обращал внимания, и картинка складывалась мутная. Так Дарвин и умер, не поняв до конца, что же за чудо такое он мог наблюдать.
        Я кивнула, давая понять, что слушаю.

        - Итак, наука не стояла на месте, и доступна она была не только людям. Это сейчас мы умеем брать себя в руки и превращаться, когда мы этого хотим, а не когда придется, да еще и сохранять трезвый рассудок. А раньше внезапное превращение приносило множество неудобств, бед, а иногда становилось причиной смерти. Представь себе Средние века. Добропорядочный отец семейства, ходящий в церковь и исправно платящий десятину, вдруг превращается в волка посреди какой-нибудь ночной службы и срывается с места на волю, опрокидывая скамейки и распугивая прихожан! Когда он снова приходит в человеческий вид где-нибудь в поле и вообще пытается понять, что же с ним случилось, его уже ждет небольшая группа с факелами и вилами, со священником во главе. И он даже не успевает толком понять, что произошло, как сердце уже пронзено, а голова отрублена.
        Я вздрогнула.

        - Успокойся, не надо зеленеть лицом,  - Оскар потянулся, разминая затекшие мышцы.  - Перерыв?

        - Ага!  - Я так истово закивала, что он засмеялся.  - Я тут видела кофейный автомат на каком-то этаже…

        - А они на каждом есть,  - в приоткрытой двери показалась голова Шефа.
        Я невольно подскочила на стуле, порываясь вытянуть по стойке «Смирно!», Оскар просто обернулся к двери.

        - Откуда такая честь?  - Он приподнял бровь и слегка улыбнулся.

        - Да мимо проходил,  - Шеф уже был внутри. Он поднял глаза к потолку и всем своим видом изображал невинность,  - думаю: дай зайду? Вдруг ты ее уже сгрыз в порыве праведного негодования? Он у нас знаешь какой,  - обратился он уже ко мне,  - чуть что не по нему - лапой по башке! Неповиновение - поймать и съесть! Будешь тупить - точно съест, я тебе говорю!
        Я вздрогнула.

        - Шеф, не пугай мне девочку, а?  - Уже поднявшийся на ноги Оскар ткнул его кулаком в плечо. Я мимолетом отметила, что Шеф не покачнулся. Странно.

        - А что я?  - Шеф приподнял плечи и широко улыбнулся. Просто дурачащийся мальчишка.
        - Пошли-ка все вместе кофе пить!
        Мы вышли из кабинета, причем Оскар даже не потрудился закрыть дверь.

        - Это знаешь почему?  - шепотом спросил меня Шеф.  - Это потому, что все заходить боятся. Вот стоит мне оставить дверь, сразу припрутся всякие пить мой виски и курить мои сигары, а потом еще претензии выставляют, что у меня кофе кончился или сахар! Эх, надо было оборотнем родиться…  - И он притворно вздохнул. Я хихикнула. С каждым днем мне нравилось тут все больше.
        Автомат оказался сущей сказкой: в него не надо было опускать деньги. На мой восторженный вопль Оскар только картинно заткнул уши, а Шеф развел руками: «Ну ты сама подумай, какой смысл выдавать сотрудникам зарплату, чтобы они ее тут оставляли, а потом выгребать и снова отдавать им!»
        Я радостно защелкала кнопками. Начала с шоколада со сливками, причем оказался он действительно горячим шоколадом со сливками, а не той коричневой бурдой, которую можно получить в городе. Потом был капучино, потом снова шоколад… Когда я заметила выражение лиц мужчин, было уже поздно. Оскар смотрел на меня, как смотрит взрослый на дорвавшегося до конфет ребенка. Шеф, сцепив руки и прижав их к сердцу, театрально умилялся. Я замерла, забыв проглотить шоколад.

        - Кушай, деточка!  - воскликнул самый главный начальник и, схватив с автомата салфетку, вытер мне рот.  - Не обляпайся. Оскар, ты почему за ребенком не следишь?!

        - А это не мой ребенок,  - зевнул Оскар,  - а наш общий. И сейчас твоя очередь быть мамой.
        Шеф опустил голову, сокрушенно вздохнул и хлюпнул носом.

        - Вот сколько уже лет его знаю,  - доверительно прошептал он мне,  - столько лет он меня угнетает!
        Я наконец вспомнила про шоколад, завороженная этой сумасшедшей сценой - двое взрослых мужчин профессионально валяют дурака!

        - А сколько вы друг друга знаете?
        Они переглянулись и хором грохнули:

        - Много!
        Эта чашка шоколада все же была последней, и я потянулась к автомату с шоколадками.

        - А вот это уже лишнее,  - Шеф мягко убрал мою руку,  - у меня в кабинете есть шоколадный торт. Пошли, сластены!

        - Ты мне ребенка не балуй,  - Оскар погрозил ему пальцем,  - я тут дисциплину пытаюсь в ней насадить.

        - И аскетизм, ага! Скоро заставишь спать на гвоздях!  - Шеф повернул налево, на ходу доставая из кармана ключи.  - Я у нас мама, мне положено.
        Но дверь оказалась открыта.

        - У тебя опять кончился сахар.
        От небольшого шкафчика, стоящего в углу, нам улыбнулась самая красивая женщина, какую я когда-либо видела. Высокая, с идеальной фигурой, затянутой в черный комбинезон, облегающий ее как вторая кожа, она будто сошла с рекламного плаката. Платиновые вьющиеся волосы мягкими волнами спадали вниз, спускаясь до талии. Огромные (действительно огромные!) голубые глаза смотрели умно и весело. В изящной руке она держала пустую стеклянную банку из-под кофе с остатками сахара на стенках. Я замерла, открыв рот. Оскар чуть подтолкнул меня, проходя внутрь.

        - Привет, Айджес,  - Шеф улыбнулся и, подойдя к ней, вынул банку у нее из рук.  - Ты же знаешь, я склеротик. Но завтра обязуюсь исправиться!

        - Я надеюсь,  - она улыбнулась и направилась к двери, на ходу скользнув по мне любопытным взглядом.  - Оскар…  - Она чуть склонила голову в знак приветствия.

        - Айджес…  - Кажется, он даже не посмотрел на нее. Никогда еще я не слышала в его голосе столько безразличия.
        Дверь закрылась, и Шеф уселся на стол.

        - Ну что я говорил! Стоит отвернуться - и кто-то уже шарит по твоему шкафу!
        Оскар упал в одно из черных кресел и прикрыл глаза:

        - Тебе не надоело, что она у тебя тут хозяйничает?

        - Надоело.  - Шеф уже деловито рылся в нижнем отделении шкафа, вытаскивая на стол пластиковые тарелки и вилки.  - Но иначе она бы хозяйничала у тебя. А ты бы ее за это убил и съел. А она ценный кадр, и я не могу рисковать своими сотрудниками.

        - А она кто?  - спросила я, переводя взгляд с одного на другого. Оскар молчал и делал вид, что его здесь нет.

        - Чего молчишь, кошатина?  - Шеф распрямился, держа в одной руке коробку с тортом.
        Оскар издал низкий рык, от которого у меня по спине побежали мурашки.

        - Она суккуб,  - объяснил мне Шеф, раскладывая куски по тарелкам,  - демон-соблазнитель. Профессиональный. Устоять не может никто. Иногда бывает очень-очень полезна для наших операций.

        - Совсем никто?  - спросила я, отправляя в рот кусок торта, и тут поняла, что спросила.
        Шеф хихикнул, стрельнув глазами в кресло.

        - Ну почти никто. И это ее очень задевает. Ты есть идешь?  - обратился он к Оскару.

        - Я тут лучше. Кинь мне?
        Только я хотела усомниться, что можно кидать по комнате торт на картонной тарелке, как Шеф подхватил одну и вращающим движением запустил по диагонали. Я невольно ойкнула, но Оскар, не глядя, поднял руку и поймал тарелку на раскрытую ладонь. Я ахнула.

        - Вот,  - заметил Шеф поучительным тоном, облизывая ложку,  - слушайся дядю Оскара, тоже так уметь будешь. Кстати, поздравляю: ты познакомилась с еще одним побочным видом разумной жизни.

        - А сколько осталось?

        - Много. Ну, считай, троих ты видела…

        - Почему троих?  - Я непонимающе свела брови.  - Оборотни, суккуб…

        - …Я,  - продолжил за меня Шеф и хитро подмигнул.

7

        Проснулась я на полу. Сердце бьется в горле, кровь стучит в ушах, дыхание сбито. Пара секунд уходит на то, чтобы понять: сон. Просто очередной кошмар. Они теперь часто стали мне сниться - и всегда про Оскара.
        Я села, завернувшись в упавшее вместе со мной одеяло, и запустила руки в волосы. Первым порывом было позвонить Оскару и узнать, все ли с ним в порядке. Но он будет мной недоволен. Не из-за ночного звонка - все равно не спит,  - а из-за того, что не могла взять себя в руки. Умение владеть собой во всех смыслах - вот что теперь является моей целью. Оскар говорит, что без контроля эмоций невозможно контролировать тело. Оскар вообще много всего говорит, а я слушаю, слушаю… Иногда мне кажется, что я снова в школе,  - такое количество материала мне приходится впитывать. Курс истории перемежается курсом биологии и естествознания. К концу разговора у меня обычно разыгрывается мигрень, и я уползаю к автомату пить кофе. Если Шеф не занят (у меня складывается ощущение, что он вообще никогда не занят), то я осторожно сую нос к нему в кабинет, и там находится печенье или еще что-нибудь - он оказался страшным сластеной. Так и бегут мои дни, один за другим, не давая мне продохнуть и что-то понять.
        Я посмотрела на часы, было около десяти вечера. Самое время вставать, все равно будильник прозвонит через пару минут - сегодня мне в НИИД в ночь. У Оскара случился какой-то аврал, весь день он пробегал, по его выражению, «на четырех», так что время нашлось только ночью.
        - Оборотничество - это ген. Передается только по мужской линии, а вот проявиться он может у кого угодно. Ген может передаваться из поколения в поколение и не проявлять себя, пока не найдет в организме необходимое сочетание группы крови, количества некоторых ферментов…  - Заметив, что я смотрю в окно, Оскар сделал паузу.  - Что с тобой?
        Я не повернула головы. Белые ночи закончились, за окном было темно. Город спал, и даже Институт как будто стал несколько тише.

        - Оскар, я не уверена, что это все для меня.
        Ну вот, я наконец это сказала. Вместо того чтобы прыгать от счастья и зубрить матчасть, я сомневалась. Мне казалось, что прошлая моя жизнь была в разы проще - теперь я это понимала. А я привыкла идти по пути наименьшего сопротивления. Поэтому вначале обрадовалась: ура, не придется искать работу, вся дальнейшая жизнь предопределена! Все оказалось не так просто.
        Оскар не шевелился, только постукивал ногтем по краю стола.

        - Сдаешься? Так быстро?
        Я не могла смотреть на него. Мне было стыдно.

        - Я не знаю. Нужно столько всего делать…

        - А ты не можешь себя заставить, да?
        Я гневно на него взглянула, а потом опустила глаза. Слушать правду неприятно, но…

        - Не в моих правилах неволить, но мы с тобой принадлежим к тому побочному виду, которому сложно прикинуться нормальными людьми. Черна,  - он наклонился вперед,  - ты не сможешь жить среди людей. Не сможешь вести обычную, легкую жизнь. Наша жизнь здесь - она непроста. Но это то, в чем мы действительно можем быть собой. И это не пустые слова. Ты просто еще не знаешь, как тяжело жить не превращаясь. Это как ломка у наркоманов. Ты еще этого не чувствуешь, потому что оборачивалась только один раз.
        Я пыталась собраться с мыслями, но они разбегались в разные стороны. Что тут происходит на самом деле? Ведь не только шоколадные тортики с начальством они едят. Мне хватило наблюдательности, чтобы заметить, сколько денег стоило только одно это здание. И как тут одеваются сотрудники. Да и мне выдали «подъемные» - золотая карта, а столько цифр на счету я в жизни не видела.

        - Что вы тут делаете на самом деле?  - Это было моей маленькой победой. Я смогла задать этот вопрос, глядя прямо в сухие желтые глаза.
        Его лицо вдруг стало жестким, а у меня по спине пробежал холодок. Он так и смотрел на меня - тяжело, устало - и мне стало страшно. Я не могла узнать в этом… существе того Оскара, который препирался пару дней назад с Шефом, который ловил в воздухе торт и который возился со мной как с маленькой. Я уже хотела как-то улыбнуться, обратить все в шутку, но откуда-то появилось ощущение, что я должна выдержать его сейчас таким - и что-то изменится.
        Наконец он заговорил:

        - Тебе еще рано это знать. Пожалей свою психику.
        И тут я взорвалась:

        - А я не хочу ее жалеть! Я хочу знать, во что я ввязываюсь, буквально закрыв глаза! Это просто какой-то лохотрон для нелюдей!  - Я вскочила со стула и, схватив сумку, направилась к выходу.
        Дотронуться до двери я не успела. Где-то на уровне моей головы смуглая рука с нечеловеческой силой ударила в красное дерево так, что петли затрещали.

        - Ты никуда не пойдешь,  - проговорил Оскар, и в его голосе я слышала отчетливое рычание,  - пока не научишься владеть собой.
        Я обернулась, прижавшись к двери спиной. Он нависал надо мной - сильный, темный, страшный,  - и ослушаться его приказа просто не было сил.
        Но упрямство взяло свое:

        - Нет, пойду! Вы мне тут парите мозг, не давая ничего возразить! Почему я должна вас слушаться?!
        Он отступил, но не под моим натиском, а что-то для себя решив:

        - Иди.
        Я замешкалась. Не перегнула ли я палку? Но если тебе говорят «Иди» - оставаться глупо. Я повернулась и вышла.


        Четвертый час утра. Накрапывает дождь. Дворцовая площадь пустынна, только где-то издалека раздавался звук саксофона. Надо же, не спится кому-то в такое время. Как добираться до дома, было не очень понятно - метро заработает только через пару часов. Придется ловить машину, а это всегда вызывало во мне опасения. Но не идти же пешком? Я подняла воротник плаща, засунула руки в карманы и втянула голову в плечи.
        Для начала надо было сообразить, в какой стороне мой дом. Я попыталась представить карту метро и сориентироваться по ней. Вывернув из арки, я пошла по Невскому, для разнообразия не забитому машинами. Мелькнула Дума, «Гостиный Двор» - все темное, спящее.
        Я думала о том, насколько глупой была моя выходка. Мне просто хотелось, чтобы он меня уговаривал остаться,  - а он приказал. Я хотела увидеть на его лице огорчение
        - увидела ярость. Я дура. Я просто маленькая дура, которая пытается играть в
«кошки-мышки» с пантерой и не быть при этом мышкой.
        Мигали вывески некоторых бутиков, странные личности спешили по улице по своим делам.
        Я разозлила и без того уставшего человека. Попыталась показать характер там, где надо было кивать и говорить только «Да!» и «Как скажете!». Какая я молодец… Что теперь будет? Есть ли у меня другой путь? И… примет ли он меня обратно? Кажется, я только сейчас поняла, какую неимоверную глупость совершила, как легко разрушила все то, что только начинало строиться. Впервые рядом со мной был человек, который был сильным и умным, который мог защитить меня и научить чему-то. А я… В носу защипало, и я равнодушно подумала, что даже если и заплачу, то под дождем никто этого не заметит. Да и вообще, кому есть дело до девушки почти в четыре утра?
        Поздним вечером, до закрытия метро. Невский не слишком отличается от дневного, разве что потемнее и народу чуть-чуть меньше. Ночью все иначе. Редкие машины проскальзывают какими-то неуместными призраками - даже в центре жизнь замирает. Я была уверена, что тех, кто сейчас спокойно идет куда-то, днем здесь не увидишь. Ночная жизнь - она совсем другая. Будто попадаешь в какое-то совсем другое место, будто это и не твой привычный Питер вовсе, а какой-то другой, манящий город, живущий по своим законам и правилам.
        От работающих магазинов было уютнее, они светились в темноте окошками далекого дома, как будто обещая что-то хорошее и доброе в будущем.
        Чего стоило мне сейчас вытащить мобильник и сказать Оскару, что я просто дура? Всей жизни. Я просто не могла. Не потому, что пыталась сохранить лицо, а потому, что мне было безумно стыдно за себя. И я никак не могла оправдаться даже в собственных глазах. Я повела себя как подросток, взбунтовавшийся против своих родителей, когда ему сказали приходить домой не в полночь, а в десять. Ужасно… Мелькнула мысль поговорить с Шефом - он наверняка сможет уговорить Оскара принять меня обратно,  - но тут поняла, что у меня нет его телефона. Прийти так? Я почему-то не была уверена, что смогу найти эту дверцу справа, и что темная лестница приведет меня куда надо…
        Я не заметила, как уже порядком намокла - дождь усилился. Я любила дождь ночью, когда можно стоять на своем застекленном балконе, курить и смотреть, как дым становится более плотным из-за влажности. Сейчас было уже совсем не здорово: плащ и джинсы промокли, кеды хлюпали. Пора было ловить машину, как ни крути.
        Я перешла улицу к Дворцу пионеров и вытянула руку. Пара машин проскользнула мимо, но симпатичный светлый джип остановился и распахнул дверцу:

        - Садитесь!

        - Мне далеко,  - крикнула я, подходя ближе.

        - Садитесь!

        - А сколько?

        - Да садитесь же!
        Я сдалась и послушно прыгнула внутрь. Бежевый салон, тонированные стекла, тихий джаз… Скорее напоминает ресторан, чем машину.

        - Спасибо,  - я расстегнула плащ и вытерла капли с лица.

        - Нельзя давать мокнуть на улице красивой девушке,  - улыбнулся водитель. На вид ему было лет 45, с лысиной и седоватыми волосами там, где они оставались. На маньяка не похож. Я смущенно улыбнулась на его комплимент, подумав, что ему бы очки носить пора.

        - Да, там как-то совсем уж мокро,  - попыталась я неуклюже поддержать разговор.

        - Не надо в такое время, да еще и пешком,  - он потянулся к панели и включил печку, направив ее на меня,  - как вы оказались на улице? Чего такси не вызвали?

        - Ну…  - Я распустила «узел» и сейчас пыталась распушить волосы, чтобы они просохли. Что бы ему сказать… Врать почему-то не хотелось.  - Поссорилась… На такси времени не было.

        - А, понятно.  - Он уже смотрел на дорогу сквозь мелькающие дворники.  - Ничего, помиритесь.

        - Не уверена…  - Я смотрела в окно. Мимо скользили отели, промелькнул вездесущий
«Макдоналдс», пронеслось закрытое метро.

        - Вам куда?

        - Мне далеко,  - спохватилась я,  - на Большевиков.

        - Вам везет,  - он улыбнулся,  - я как раз в ту сторону.
        Постепенно я согревалась и высыхала. Тихая музыка навевала дремоту, хоть я проснулась всего несколько часов назад. Я прислонила голову к стеклу и прикрыла глаза…
        - Просыпайтесь, приехали,  - донесся откуда-то издалека мужской голос, и я открыла глаза. Сначала я ничего не поняла: куда приехали? А потом вся горечь от моей сегодняшней глупости навалилась на меня свинцовой плитой. Кажется, я даже охнула.
        Я села, сонно хлопая глазами, и огляделась. Машина стояла у тротуара на
«аварийке», горел свет. Мы были всего в паре улиц от моего дома.

        - Ой, я заснула…  - Мне вдруг стало стыдно.  - Простите.

        - Ничего,  - он улыбнулся,  - тяжелый день. Я понимаю. Ну удачи вам.
        На улице оказалось неожиданно холодно и темно. Из-за того, что пришлось проснуться среди ночи, меня била крупная дрожь, зуб на зуб не попадал в прямом смысле, даже челюсть свело. Я запахнулась в плащ поплотнее и прибавила шагу.
        Рыжие фонари, знакомые с детства кусты и деревья, круглосуточный микромагазинчик с минимальным набором товара, от водки до пельменей. У его дверей красивый юноша затаскивал внутрь чуть менее красивую девушку. Оба пьяно посмеивались, но были скорее трогательные, чем раздражающие.

        - Я не пойду за «Беломором»,  - смеялась девушка, цепляясь за дверь.

        - Пойдешь! Дарлинг, ты же хотела брутальных фоток! Какие брутальные фотки без
«Беломора»!  - Юноша обхватил ее правой рукой, пощекотал где-то под ребрами, она взвизгнула, и оба наконец провалились внутрь. Я улыбнулась. Стало грустно.
        Мой дом. Таковы новостройки: парадного входа там нет. Есть неприглядная часть дома, смотрящая на улицу, и все остальные, повернутые во двор,  - совершенно такие же. Одинаковые двери с одинаковыми лестницами к ним и домофонами. Все обыденно и просто.
        Я повернула во двор, на ходу нащупывая в сумке ключи.

        - Стой.
        Я замерла - не столько от команды, сколько от неожиданности.

        - Повернись.
        Что делать? Надо ли слушаться или орать во все горло? Пока я раздумывала, чья-то рука схватила меня за левое плечо и с силой дернула. Я чуть не потеряла равновесие. А когда подняла глаза, невольно вскрикнула: пятеро, в черных куртках, один в шапочке, а у самого левого - нож.

        - Сумку давай. Мобильник есть?
        Я кивнула. Что толку врать, он все равно в ней.

        - Симку отдайте только, а?  - слабо попросила я.

        - Она тебе не понадобится,  - ухмыльнулся самый левый, тот, что с ножом.

        - Как?  - не поняла я.
        Что-то в их лицах было не так. И тут я заметила: один постоянно озирался и очень-очень быстро переминался с ноги на ногу, трогал себя за уши и быстро оглядывался по сторонам. У двух других зрачки были с копеечную монету, еще у одного, пребывающего в каком-то сомнамбулическом состоянии, их вообще почти не было видно в светлых водянистых глазах. Наркоманы, причем под дозой. Разговаривать с такими бесполезно - они неадекватны. Нормальным казался только самый правый. Он смотрел на меня спокойно и даже будто бы участливо, и мне на мгновение показалось, что он поможет мне и не даст им натворить бед.

        - Чё смотришь? Раздевайся,  - скомандовал тот, что с ножом.

        - Чего?  - не поверила я своим ушам. Ограбление - да, понятно. Но раздеваться…

        - Чё слышала!  - Другой, тот, что постоянно дергался, вдруг заехал мне кулаком в лицо.
        Я оказалась на асфальте, в луже. В голове гудело, в глазах круги, нестерпимо болела скула. В тот же момент меня дернули вверх, скидывая с плеч плащ вниз на локти, так, чтобы он «связал» мне руки. Я пыталась устоять на ногах, не совсем понимая, что происходит. Голова кружилась и гудела, колени подгибались.
        Они быстро переговаривались, слов я не могла разобрать, только «туда, к бачкам». Меня подхватили под руки, зажав рот, и поволокли в сторону. Я попыталась открыть глаза и не дать себе потерять сознание - то ли стресс, то ли удар был такой силы, но я чувствовала, что ко мне подбирается темнота.
        Судя по запаху, мы действительно были у бачков. Меня отволокли за них, туда, где между крайним и стеной был небольшой зазор - днем там курили мальчишки втайне от мам. Я только начала приходить в себя, как на меня обрушились еще две оглушительные оплеухи, по голове пошел звон, а в глазах заплясали черные мошки.
        В этот раз я ни в кого не превращаюсь. Но, может, вот сейчас, через мгновение, я порву внезапно прорезавшимися крыльями свой плащ, перекинусь в какую-то огромную птицу и хотя бы смогу отсюда улететь, если не порвать их? Ну когда же? Я ждала этого каждое мгновение, прислушиваясь к себе, но ничего такого не было. Я была самым обычным человеком. Самой обычной девушкой, на которую напали несколько наркоманов. Какая банальщина.
        Один из них рванул мне воротник футболки, и я уже пожалела, что сознание не хочет меня покидать. То, что можно ожидать дальше, я видеть не хочу. И чувствовать тоже.
        Я закрываю глаза. Это не я. Меня здесь нет.
        Чей-то вскрик, удар, сдавленный мат - я снова открываю глаза, пытаясь понять, что за напасть случилась на этот раз. Может быть, вторая компания таких же пьяных и обколотых дебилов - не могут поделить территорию?
        Темно, видно плохо. Вот валится на землю один, хрипя и хватаясь за бок. Вот второй отлетает к стене, стукается об нее, сползает вниз и больше не шевелится. Я не сразу понимаю, что происходит. Голова кружится, желудок подкатил к горлу. Я подтянула ноги под себя, готовая убежать в любой момент. Один, тот что с ножом, машет им в воздухе и ругается, второй прыгает вокруг него, и только тот, что показался мне нормальным, замер на месте, удивленно раскрыв рот. Я ничего не могу разглядеть. И, только когда движение на мгновение останавливается, я вдруг вижу замершую между ними пантеру. Хвост бьет по бокам, морда оскалена, уши прижаты. Прекрасный и яростный зверь замер на секунду в моем дворе, готовясь к следующему удару. Мне хочется плакать от облегчения, смеяться и одновременно кричать от страха - кажется, это называется истерика…
        Я и правда засмеялась, смех перешел в икоту, икота - в плач. Я тихонько подвывала, сжавшись в комок и натянув на колени плащ. Губы дрожали, горячие слезы обжигали глаза, и почему-то было очень жалко себя. А еще очень хотелось броситься в самую гущу, расшвырять этих идиотов и просто повиснуть у него на шее, зарывшись лицом в теплый мех…
        Я повернула голову и вдруг увидела, как один из нападавших тянется за пазуху. Я перевожу взгляд на Оскара и понимаю, что он замер над поверженными телами, что он не шевелится и в него можно попасть. Я пытаюсь крикнуть, предупредить, но, пока я набираю в грудь воздух, парень уже успевает достать пистолет и прицелиться. Я вдруг совершенно отчетливо вижу, как его палец уже нажимает на курок, всего одна секунда…
        В его руку врезается блестящая «звездочка», прорезая ладонь насквозь. Ладонь мгновенно набухает кровью, пистолет надает на асфальт, он хватается за руку и кричит. Я вообще перестаю что-либо понимать и только пытаюсь угадать, кто еще пожаловал по нашу душу.
        Шеф выступает из тени, как будто он всегда там стоял, и одним легким движением с противным хрустом сворачивает парню голову. На нем длинный бежевый плащ, как у копов в голливудском кино 50-х годов. Он поворачивается ко мне и улыбается. За его спиной возвышается Оскар - он все еще пантера, пасть раскрыта, и, кажется, он тоже улыбается.
        Я пытаюсь встать, наклоняюсь, меня рвет.
        И наступает темнота.

8


        - Что-то хлипкие у тебя подчиненные пошли, Оскар…

        - Отстань. Сам же знаешь, какой у нее сейчас период. Кстати, она и твоя подчиненная тоже.

        - Вот это меня и угнетает…
        Пока я была без сознания, Оскар успел превратиться, и теперь они переговаривались где-то высоко над моей головой. Я медленно возвращалась в себя, постепенно, сантиметр за сантиметром начиная чувствовать свое тело. Меня удивили голоса, особенно Шефа. При мне он всегда балагурил, шутил и улыбался. Сейчас он был серьезен и спокоен.

        - Скажи-ка мне… Как ты здесь очутился?  - Я чуть не подпрыгнула, хоть и витала еще где-то там. Получается, они приехали не вместе, и Оскар также не знал, откуда здесь Шеф!

        - Как всегда,  - я расслышала в голосе улыбку,  - примчался тут к вам на выручку. У тебя сегодня был бы очень тяжелый вечер, если бы не я.

        - Скорее утро. Я успел увидеть парня с пистолетом.

        - Да, но ты не быстрее пули.

        - Заживать пришлось бы пару недель… Это дело времени. Еще лет двести - триста…

        - …И сможешь показывать фокусы, да. Но пока что - я не мог рисковать тобой.

        - Шеф, за кем из нас ты приехал?..
        На мгновение повисла тишина, и тут мои легкие вдруг разодрал кашель. Меня подкинуло на месте, я попыталась сесть, но голова закружилась, а спина не держала, и я рухнула назад. К моему удивлению и счастью, под спиной я почувствовала не жесткий асфальт, а горячие даже через обрывки футболки руки. Я едва смогла сдержать улыбку - это был Оскар.

        - Тихо-тихо, куда,  - он аккуратно прислонил меня к стене,  - давай, уже все.

        - Смотри-ка, очнулась!  - Голос Шефа вновь был ненатурален и бодр.
        Я открыла глаза. Прошло не так уж много времени с того момента, как я отключилась: на улице ни капли не рассвело, все было точно так же. Только рядом со мной лежала моя сумка, а тела были убраны. При воспоминании об этом желудок снова подкрался к горлу, но я взяла себя в руки. Передо мной на корточках сидел Оскар. Его лицо, сосредоточенное и внимательное, было совсем рядом. Брови сошлись в одну черную линию, губы сжаты.
        Я попыталась понять, что делаю, но было уже поздно: я обнимала его за шею изо всех сил и тараторила, почти не разделяя слов:

        - Оскар, простименяпожалуйста, я такая дура, господи, ябольшеникогдатакнебуду, я всегда-всегда буду тебя слушаться, только, пожалуйстапожалуйста, возьми меня обратно!! Я тебя умоляю, простименяядура!! Оскар, я буду делать все, что ты скажешьобещаю!!
        Тут воздух в легких кончился, и я поняла, что сейчас зареву.

        - Если ты меня не отпустишь сейчас,  - спокойно проговорил Оскар, и я с долей облегчения заметила, что голос его снова звучит мягко и будто срываясь на мурлыканье,  - то говорить тебе, как делать, будет просто некому…
        Я послушно отпустила его шею и прижала руки к телу:

        - Ты меня прощаешь?!
        Несколько секунд он сидел совершенно неподвижно, как статуя, и изучал мое лицо. Потом его губы медленно разошлись в улыбке, обнажая слишком длинные для человека боковые зубы.

        - Спасибо!  - Я снова бросилась ему на шею с твердым намерением придушить.

        - Боже, какая драма!  - Шеф картинно шмыгнул носом, громко сглотнул, будто в горле у него ком, и смахнул со щеки несуществующую слезу.
        Я, улыбаясь, повернулась к нему, и улыбка замерла на моих губах: хоть он и был как всегда весел, но глаза его были неожиданно грустны и пусты. Кто знает, может, и у него была когда-то ученица, висевшая на шее…
        - Так, на ногах стоять можешь?  - Оскар озабоченно разглядывал меня сверху вниз.

        - Не знаю,  - я нашарила в сумке пачку и пыталась совместить дрожащую в руке зажигалку и кончик сигареты. Меня всю колотило.

        - Вставай,  - скомандовал Оскар, подавая мне руку. Я ухватилась за нее и попыталась встать, не отпуская. Ноги подгибаются, в глазах все плывет.

        - Ой,  - я покачнулась.

        - Хороша, нечего сказать,  - хмыкнул Шеф, набрасывая мне на плечи свой плащ.  - На, замерзнешь.
        Он повернулся к Оскару, и они долго смотрели друг на друга. Потом Оскар кивнул:

        - Согласен.
        Я, ничего не понимая, переводила взгляд с одного на другого. Они успели о чем-то поговорить? О чем? Явно что-то про меня, и снова не спросили мое мнение.

        - Так, сейчас к тебе домой. Переоденешься, приведешь себя в порядок,  - скомандовал Оскар.  - Оставь матери записку, что тебе пришлось срочно уехать… Недели на две. Иногда будешь звонить. С собой ничего лишнего не брать.

        - К-куда уехать?  - не поняла я.
        Шеф устало вздохнул:

        - Никуда. Ты будешь в Институте. Просто ты оттуда долго не вернешься.
        Я ойкнула и непонимающе посмотрела на Оскара.

        - Хватит уже. Я хотел сделать все медленно и плавно, но ты постоянно влипаешь в истории, а провожать тебя до дома каждый день мы не можем,  - как жаль, подумала я,
        - так что придется тебе быстренько осваивать все…
        Я решила не задавать больше вопросов. Будь что будет, им виднее.
        До моего дома мы шли долго, в основном потому, что я все еще едва стояла на ногах. Оскар придерживал меня за плечи, Шеф просто шел рядом и курил. Было темно и тепло. В небе - неполная луна и звезды, на земле - рыжие фонари и спящий город. Ветер еле шевелит листья на деревьях и волосы Оскара. Вьется дымок от сигареты Шефа. Мне стало неожиданно тепло на душе просто от того, что они были рядом. И что я для них что-то значила.
        Они остались внизу, а я как могла быстро заползла в лифт и нетерпеливо жала на кнопку своего этажа. Кабинка, как назло, ползла медленно, а когда доехала, я даже не стала дожидаться, пока полностью откроются двери. Вставила ключ в замок, бегом в комнату, натянула первую попавшуюся футболку - и замерла. Я не знала, что написать маме. Как написать ей, чтобы она поняла, что это не моя блажь, что обстоятельства сильнее меня и выбора нет! Бедная мама, сколько всего она приняла молча, не требуя ничего объяснять, и просто поверила мне. Что бы было, расскажи я ей все? Позвонила бы она в психушку или только подняла недоуменно брови, как делала всегда, когда в чем-то сомневалась? Что бы она сказала, если бы увидела Оскара, превращающегося в пантеру за пару секунду?
        Я подошла к телефону, вырвала из блокнота лист и задумалась, грызя конец ручки.

«Мама, мне надо срочно уехать. Думаю, недели на две, смотря как пойдут дела. Это для меня важно. Закон не нарушаю. Постараюсь звонить. Прости, что ничего не объясняю». Получилось холодно. Слишком холодно. Я вздохнула и на цыпочках заглянула в ее комнату. Горела лампа у кровати, на полу валялись очки, а рядом - сборник мифов Западной Европы. Мама-мама, ты снова ищешь ответы на вопросы, которые сама не можешь сформулировать…
        Я опустилась рядом с ее кроватью и положила листок на подушку. Рядом оставила свою кредитку от Института - ей этого надолго хватит.


        Глаза, конечно, щипало, но уже из лифта я вышла взяв себя в руки. Закрывая дверь нашей квартиры, я вдруг поняла, что вернусь сюда совсем не через две недели. На какое-то мгновение захотелось бросить все, пробежать к себе в комнату, прыгнуть в постель и зажмуриться, шепча: «Это все просто сон, странный сон!» Желание захлестнуло меня с головой, но тут же отступило. Это была простейшая трусость и страх перед будущим. Будущим, которое было мне совершенно непонятно - что там задумали мои учителя? И тут появился новый страх: сейчас я спущусь вниз, а никого нет. И окажется, что у меня просто были галлюцинации, и все это время я гуляла по городу одна и разговаривала сама с собой. Это была такая паника, что я чуть не бросилась по ступеням вниз мимо лифта - настолько у меня не было сил ждать, пока он откроет дверцы и спустится вниз.
        Дрожа от страха, я выскочила на улицу, чуть не упав через железный порожек у подъезда.
        Никого.
        Я несколько раз моргнула.
        Никого.
        Я прислонилась к стене. Не может быть. Мне все примерещилось. Никого нет. Правильно, таких не бывает. Это мое больное воображение, не в силах прийти в себя после первого покушения, нарисовало…

        - За кем из нас ты сюда последовал, Шеф?
        Я сорвалась с места, перескакивая ступени, и завернула за угол. Они стояли чуть в стороне от моего подъезда и разговаривали. Большой навесной уличный фонарь серебрил волосы. Если бы вы только знали…

        - Я вернулась!  - бодро заявила я, возвращая Шефу его плащ.

        - Тогда пошли,  - скомандовал он, бросив на Оскара долгий взгляд.


        Как выбираться в такое время суток из моей глухомани, я не очень представляла. Однако Оскар умудрился поймать машину, и мы радостно отправились в центр. Шеф с нами не поехал, как сказал Оскар, недовольно скрипнув зубами: «У него свои методы перемещения».
        Вскоре мы уже были на месте. Я по привычке отправилась в арку, но Оскар поймал меня за рукав и развернул в другую сторону. Я удивленно покосилась на него, но он кивнул куда-то вперед:

        - Сегодня нам надо с основного…
        Если бы не он, я бы никогда не нашла это здание. Не могу понять, как оно - многоэтажное тяжелое здание темно-серого мрамора со стеклянными дверьми - могло быть незаметным в самом центре города! Но факт оставался фактом: я никогда его прежде не видела и, если бы Оскар не ткнул меня носом в дверь, не заметила бы и сейчас. Шеф ждал нас рядом с входом. Спокойно покуривающий трубку, ни капли не запыхавшийся, небрежно-элегантный как всегда. Интересно все же, как он перемещается и кто он вообще такой,  - на все мои приставания по этому поводу Оскар только недовольно отмахивался.
        Мы прошли внутрь. Я никогда еще тут не была. Проходная напоминала обычный бизнес-центр: просторный холл с панорамным окном наверху, несколько турникетов, кабинка охранника. Оттуда мгновенно вынырнула девушка в серой форме и бодро козырнула:

        - Приветствую!

        - Здравствуй, Мышь,  - разом улыбнулись мои начальники, выставляя меня вперед,  - знакомься, это наше новое приобретение. Если вдруг что: ближайшие две недели не выпускать. Чирик, знакомься: это Мышь, она у нас проверяет пропуска.
        Я удивленно разглядывала девушку. Младше меня, совсем худенькая и бледная, со щеткой черных волос, торчащих из-под кепки,  - она ну никак не тянула на охранника. Кого бы она могла остановить в случае чего?

        - Здрасте,  - на всякий случай поздоровалась я.

        - Привет,  - улыбнулась она.  - Что же это за птица, что с ней такие личности под ручку ходят?
        Я уже хотела было ответить что-то резкое, но поняла, что это скорее «проверка на вшивость», чем реальная подколка.

        - Знала б я сама, кто я,  - пожала я плечами,  - а то эти двое не говорят.
        Она засмеялась, потянулась внутрь кабинки, что-то нажала, и на турникете зажглась зеленая стрелочка.


        Шеф почти сразу ушел от нас, сославшись на занятость, а мы с Оскаром немного поплутали по мраморным коридорам и оказались в странном помещении. Душевая, маленькая комната «кровать-стул-стол» и дверь еще непонятно куда. Это напоминало крохотную отдельную квартиру.

        - Ну вот,  - Оскар распахнул передо мной дверь жилой комнаты и прошел внутрь следом,  - обживайся. На ближайшее время это твой дом. Сейчас можешь лечь спать, а завтра начнем.

        - Начнем что?  - не поняла я.

        - Тренировки,  - невесело улыбнулся Оскар,  - хватит с тобой нянчиться. Учти, будет больно. Будут ушибы, синяки, растяжения, ссадины и вывихи.
        Я невольно охнула.

        - Но когда ты выйдешь отсюда, жить тебе станет легче.

        - А что там, за дверью?

        - Тренировочный зал. Спокойной ночи,  - и дверь за Оскаром закрылась.

9

        Кто-то тряс меня за плечо.

        - Ммм?..

        - Черна, вставай,  - это был голос Оскара, и я подскочила как ужаленная, натягивая на себя одеяло до ушей: проклятая привычка спать голой!

        - Ой, я не думала, что ты… Ты не мог бы…
        Он только улыбнулся, глядя на мое замешательство и стремительно багровеющие щеки, и отвернулся, приподняв руки в примирительном жесте.

        - Успокойся, я ничего не видел.

        - Тем лучше,  - я быстро нашарила футболку и джинсы,  - поверь, я просто берегу твою психику.
        Он хмыкнул и покачал головой:

        - Ты к себе несправедлива.

        - Еще как справедлива!  - Я вынырнула из узкого ворота футболки. Он снова хмыкнул, и мы вышли из комнаты.

        - А почему у меня там нет окон?

        - Здесь их тоже нет. Это чтобы тренирующийся не знал, какое время суток, и не мог понять, сколько времени прошло. Эффект достигнутой цели: ты могла бы, например, тренироваться еще, но видишь, что вечер или, наоборот, утро, и срабатывает рефлекс
«пора отдохнуть»,  - он открыл дверь тренировочного зала, пропуская меня вперед.
        Зал очень напоминал обычный спортивный в школе: шведские стенки, маты в углу. Только под потолком были прикреплены несколько непонятных мне приспособлений, да у дальней стены висела боксерская груша и еще что-то непонятное.

        - А это зачем?  - Я указала на это «что-то» под потолком. Немного напоминало площадку канатоходца, только каната не было.

        - Это для тренировки птичьих,  - пояснил Оскар, скидывая рубашку в угол на скамью. Я невольно задержалась на нем взглядом. Он все еще был прекрасен. И всегда будет. Я же и так больше напоминала куль, пережатый посередине, а уж на его фоне…

        - Привыкай,  - меж тем продолжал Оскар,  - в ближайшее время ты будешь проводить здесь 23 часа в сутки.
        Я недоверчиво на него вылупилась.

        - Я не шучу. Занятия будут прекращаться, только когда ты будешь падать от усталости. В прямом смысле.
        По спине пробежал холодок. Кажется, я капитально влипла. Грела только одна мысль: когда я отсюда выйду, мое тело избавится от лишнего мяса, непонятного назначения, руки станут сильными, ноги - быстрыми, и вообще, вся я буду как Никита.
        Я вдохнула поглубже:

        - Поехали!
        Оскар улыбнулся, и его улыбка не предвещала ничего хорошего.


        Полетели дни. Оскар, в основном, стоял рядом и, скрестив руки на груди, ухмылялся, глядя на мои мучения. Груша стала моим ближайшим другом - ни с кем еще я не проводила столько времени. Когда от ударов уже кровоточили костяшки (никаких перчаток и бинтов!), а плечи болели, Оскар, благодушно улыбаясь, велел переходить на ноги. Теперь я пыталась пнуть ее и не упасть. Получалось плохо. Конечно, первым делом я опробовала киношный удар ногой с разворота, который столько раз видела в фильмах. Не тут-то было! Равновесие я потеряла почти сразу, да еще и груша, качнувшись в мою сторону, наподдала - в общем, я оказалась на полу, пребольно стукнувшись всем, чем положено. Маты Оскар умышленно запретил. К счастью, только спортивные, так что я с чистой совестью могла высказать все, что думала.
        Тренировались мы действительно много. И долго. Когда я только на минуту садилась, Оскар тут же подхватывал меня под мышки и пинком отправлял обратно к груше. Перспектива быть как Никита уже не казалось мне такой радужной, но, как и всегда последнее время, выбора у меня не было. Когда поставить меня на ноги не мог уже даже пинок, Оскар давал отмашку, и я ползла к себе в комнату спать, зачастую даже не раздеваясь. Снов не было - только темное благословенное забытье, которое будет нещадно прервано сильной рукой, за шкирку втаскивающей меня в зал. По утрам у меня болело все тело, от макушки до кончиков пальцев, а на грушу я даже смотреть не могла, но под строгим взглядом желтых глаз приходилось двигаться через боль. Сначала я подвывала, потом только морщилась, потом мне стало западло (да, именно так!) показывать, что мне больно. А потом боль вдруг отступила.
        Мне казалось, что я немного меняюсь, во всяком случае руки и ноги точно стали сильнее, но в моей тюрьме не было зеркала. На мой вопрос Оскар ответил, что у этого решения тоже есть какая-то невероятная психологическая подоплека. Со временем я стала забывать, как выгляжу. Я пыталась понять, как у Оскара хватало времени на меня и на основную работу. Поскольку часы у меня забрали, а окон не было, я ничего не могла сказать о прошедшем времени. Иногда мне казалось, что я тут всего пару дней, разбитых на много коротеньких промежутков, иногда - что прошла уже вечность, и вся моя жизнь состояла только из этого зала. Во всяком случае, я могла сказать точно, что пару раз мне удавалось выспаться,  - значит, у Оскара на работе был аврал.

        - Ты дерешься как человек, вот в чем твоя проблема,  - однажды сказал мне Оскар, подойдя к груше. Я проблемы уже не видела - по сравнению с тем, какой я была раньше, сейчас я превратилась в один сплошной комок мускулов.

        - Ну, извини,  - пробурчала я, недовольная его замечанием,  - я двадцать пять лет была человеком!

        - А вот и нет. Если бы ты слушала меня дальше, вместо того чтобы хлопать дверью,  - я покраснела и опустила глаза, но Оскар продолжал: - То знала бы, что, в отличие от вампиров, которые не могут размножаться и часть своего существования являются людьми, оборотни никогда людьми в полном смысле слова не были. Это… все равно, что девочку до полового созревания считать мальчиком только потому, что у нее еще грудь не выросла! Она все равно женщина, просто отличия проявятся позже.
        Ну и аналогии…

        - Хочешь сказать, что я всегда была оборотнем и все такое, только сама этого не знала?  - с сомнением спросила я.

        - Да. Вспомни, наверняка было что-то, что не вписывалось в обычную жизнь.
        Я честно наморщила лоб. И тут вспомнила, как умирала от обилия запахов под утро, как кружилась от них голова, как мне приходилось забивать их сигаретой… Кажется, можно было ничего не говорить.

        - Но как я могу драться еще? С тех пор прошло уже два месяца, а я еще ни разу не превратилась снова! Для меня я все равно все еще человек,  - возразила я.

        - Именно. Вот с этим и надо бороться. Ударь грушу.
        Я пожала плечами и двинула по груше со всей силы - она заметно качнулась от меня, а на обратном ее движении я успела отскочить в сторону. Боли в руках больше не было.

        - Для человека - хорошо,  - Оскар отодвинул меня в сторону,  - а теперь смотри, как должно получиться у оборотня. Вариантов два: общий и точечный. Сначала общий.
        Он пару секунд смотрел на грушу, а потом просто ударил по ней на уровне своего плеча - без замаха и без видимых усилий. Груша сорвалась с крепления, пролетела пару метров в воздухе и тяжело упала на пол. Я такое только в кино видела.

        - А теперь точечный,  - не обращая внимания на мое изумление, он взял грушу под мышку без видимых усилий и прицепил на место. Я на всякий случай отошла в сторонку.
        Короткий удар с легким возвращением руки назад - и внутренности груши, кружась в воздухе, опадают на пол. В ней аккуратная дыра, по диаметру чуть больше кулака Оскара.

        - Ааа…  - прохрипела я, не в силах выдать больше ни слова. А мне-то казалось, что я продвинулась вперед!  - Как это? И почему ты меня тут гонял как дурочку?

        - Ну,  - он улыбнулся, отряхивая руки от шелухи и обрывков кожи,  - тебе надо было разогреться как следует и - ты будешь смеяться - поверить в себя. Иначе не получится.
        Я надулась. Конечно, не помогло.

        - Итак,  - Оскар уже вешал на крюк вторую грушу,  - вперед. Тренируйся, а я пошел. И когда я вернусь, она должна быть прорвана.
        И он вышел. А я осталась один на один с этой махиной.


        Лупила я по ней долго. Уже даже ноги отказывались меня держать, а я все била ее и била, вспоминая Уму Турман в «Убить Билла».

        - Мучаешься?
        Я подскочила. Кроме Оскара, сюда никто не заходил, он ушел на смену, и я точно знала, что никто меня не побеспокоит. Это оказался Шеф.

        - Есть немного,  - я облегченно улыбнулась, радуясь нежданному перерыву,  - босс велел к его возвращению порвать грушу, как тузик грелку.

        - Сурово,  - пожалел меня Шеф. Он был немного растрепан, а под глазами залегли круги, но выглядел все равно как с рекламы мужских духов.  - А я тут решил, что немного кофеина тебе не повредит.
        Я была готова броситься ему на шею. Мы уселись на скамейку, потягивая кофе из бумажных стаканчиков. Прихлебывая горячий напиток, я вспомнила, что ела последний раз сто лет назад, но это, кажется, никого не заботило. Да и голода я почему-то не чувствовала.
        Шеф как-то грустно косился на меня. Точнее, на мои руки.

        - Что-то не так?  - Я решила идти напролом.
        Он вздохнул:

        - Да нет, все так, все правильно. Просто не могу видеть, как нежные девичьи ручки превращаются в два куска отбивной.
        Я удивленно посмотрела на свои руки. С тех пор как я сюда попала, у меня совершенно не было времени обратить внимание на себя. Я просто падала спать и надеялась, что пробуждение наступит попозже. Руки и правда изменились. Ногти обломались, кожа грубая, испещренная ссадинами - какие-то уже зажили, какие-то еще кровоточили. Зрелище то еще…

        - Но ведь так не навсегда?  - обеспокоенно спросила я его, думая, как буду выглядеть в будущем.
        Шеф улыбнулся, глядя в свой кофе.

        - Нет. Конечно, нет. Тебе просто надо пройти определенный рубеж. В голове ты все еще человек, поэтому ты устаешь, и кожа твоя разрывается от ударов…
        Мы замолчали. Ну конечно, человек! Это им уже по черт-те сколько лет, и они привыкли к своей сущности…
        И тут меня кто-то дернул за язык.

        - Шеф, а ты кто?  - выпалила я и сама испугалась своей смелости.
        Он оторвался от кофе и повернул голову ко мне. Шеф разглядывал меня долго, так что стало не по себе, хотя я и знала, что он просто ищет в моем лице ответ, стоит ли мне доверять.

        - Я пришел из сказки,  - наконец ответил он и встал.  - Мне пора.

        - Спасибо за кофе!  - По телу разлилось тепло, и жить стало проще.
        Он уже совсем было подошел к двери, когда неожиданно обернулся:

        - Хочешь совет?

        - Конечно!  - Я обняла грушу и повисла на ней.

        - Попробуй не просто бить. Ощути силу, которая в тебе скрыта. Когда замахиваешься и твоя рука несется вперед - возненавидь эту грушу! Оборотнями движет ярость.
        Я кивнула, и дверь за ним закрылась.
        - Хм…  - Оскар задумчиво разглядывал наполовину оторванную грушу. Весь его облик выражал глубочайшее сомнение в происходящем.  - Похоже, ты и правда ее двинула со всей дури. А дури в тебе, похоже, много,  - наконец заключил он,  - и я бы хотел, чтобы ты повторила сей подвиг при мне.
        Я, хоть и до сих пор едва могла отдышаться, согласно улыбнулась. Как ни банально звучал совет Шефа, он помог. В очередной раз замахнувшись, я вдруг почувствовала, что у меня в руке спрятана пружина, способная разнести не только эту разнесчастную грушу, но и все вокруг. К сожалению, к тому моменту, когда рука уже почти достигла кожаной поверхности, на меня обрушились сомнение и неуверенность, так что удар вышел вполсилы, если не в четверть.
        Оскар вытащил на свет еще одну грушу - совершенно целую,  - отошел в сторону и скомандовал: «Вперед».
        Возможно, сказался многодневный недосып. Или голод, который хоть и не терзал меня постоянно, но подсознательно я его чувствовала. Мне не хотелось думать, что причиной оказался равнодушный тон Оскара или его неуверенность в моих силах. Однако меня вдруг захлестнула ярость. Такая бешеная и всепоглощающая, что я даже стала плохо видеть. Легкий замах - «Что за хрень тут передо мной?!» - и груша полетела в другой конец зала, сорванная с крепежа. Волна раздражения охватила меня на долю секунды - «Я тут, а она там, далеко!» - и уже оказалась рядом с ней, молотя ее двумя руками и радостно наблюдая, как разрывается ее кожа и обнажается нутро. Но облегчение все не наступало, огненная злость только больше и больше разжигалась во мне, и я понимала, что это только начало. И тут я вдруг увидела мой двор.
        Темно. Трое парней идут сзади. Я слышу их шаги.
        Удар-удар-удар. Под руками уже одна дыра.
        Они окликают меня. Я пытаюсь бежать. Меня ловят за рукав, начинают дергать.
        Мои руки стали двигаться еще быстрее, хотя казалось, что я и так была на пределе.
        И вдруг другая, застарелая ярость сменила проступивший было страх. Я вывернулась из рук одного, толкнула другого.
        Боль пронзает все тело, руки и ноги. Если это происходит там, то почему так больно здесь?! Я чувствую, что со мной что-то не так.
        Я вижу недоумение на их лицах, которое сменяется страхом, а потом и откровенным ужасом.
        Что-то не так.
        Что со мной?! Я чувствую силу, огромную силу, просыпающуюся во мне. Мои руки сильны, неимоверно сильны. Они поднимают меня наверх. Я могу уйти, могу убежать. Улететь.
        Но что-то снова не так, мои чувства там и сейчас рознятся. Я чувствую, что воздух стал мне подвластен, но мои руки, мои невероятно сильные руки продолжают колотить остатки груши, кулаки уже достают до деревянного пола, и дерево разлетается в крошку.
        Нельзя простить. Обидели, напугали. Да кто они такие?! И я пикирую вниз, на них. Они пытаются убежать, но я вижу их намного лучше, чем можно подумать. Или не вижу, а… слышу?! Я падаю вниз, на спину одного из них. Что это, чем я ухватила его? Я удивленно смотрю вниз, себе под ноги, но ног нет, есть лапы с когтями. Они впились в спину в синтетической куртке, и под ними проступает кровь. На мгновение мне становится противно, и я выпускаю его. Он валится кулем.
        Я поднимаюсь выше.
        Где я? Куда я поднимаюсь? Что происходит со мной? Я же не на улице, передо мной зал, а внизу стоит человек… Нет, не человек, зверь - такой же, как и я. Другой, но такой же, и я вижу, как бурлит в нем сдерживаемая ярость.
        Я снова вижу их, они сидят сжавшись, лица их перекошены ужасом, рты открыты, но они даже не могут кричать. Их беспомощность и паника вселяют в меня отвращение, которое подстегивает мои действия. Руки… крылья… Я не знаю, что это,  - я бью, и бью, и бью, пока они не падают и не перестают просить о пощаде.
        Я чувствую, как эта дарующая силу ярость начинает утихать во мне, и тело сводит судорога, немыслимая, я кричу от боли. Я смотрю вокруг: кровь, кровь, клочья одежды и снова кровь. Я кричу и падаю. Темнота.
        Но что-то не так. Что-то мешает мне провалиться в темноту и все забыть. Часть меня
        - там, в благословенной тишине. Но часть где-то… здесь. Кто здесь?! Меня захлестывают страх и обида, я снова превращаюсь в согнутую пружину и пытаюсь понять, что за человек мешает мне.
        Но это не человек. Это мой брат по образу. Он что-то кричит мне оттуда, снизу…

        - Черна, держись! Держи себя в руках, постарайся оставаться на уровне!
        В мозгу начинает медленно проясняться. Очень медленно.
        Я моргаю. Осматриваюсь, и на мгновение у меня кружится голова: я под самым потолком, держусь руками за ту самую площадку канатоходца. Держусь. Руками. А что за мышцы сейчас напряжены до предела? Мозг почти кипит, пытаясь понять, что со мной. И тут на меня снова наваливается благословенный туман, но я стараюсь отогнать его и понять, что он пытается от меня скрыть. Вот так, аккуратно, без рывков… Что же я так не хочу принимать, что готова упасть в обморок на десятиметровой высоте?
        Крылья.
        У меня за спиной бьются крылья. Автоматически, без моего контроля - так человек моргает или идет. Или дышит. Как только я поняла это и смогла почувствовать мышцы, ритм тут же сбился, и я полетела вниз. Взмах - вверх, взмах-взмах!..
        Я зависла где-то посередине, совсем недалеко от Оскара. Я вижу его лицо. Вижу так ясно и четко, как не видела никогда. Я слышу, как бьется его сердце, вижу как бьется жилка под челюстью, отсчитывая пульс.
        Я открываю рот, чтобы позвать его, но получается только хрип и писк.

        - Довольно, успокойся. Ты молодец, молодец,  - он осторожно подходит ко мне, боясь спугнуть, но он не человек, опасности нет, и я позволяю себе упасть еще немного ниже.
        Он протягивает мне руки, взмах, меня подкидывает вперед, и я падаю в них.

        - Молодец, девочка, молодец…  - Он гладит меня по голове, а я слышу, как стучит его сердце. Я держусь руками за его рубашку, а он аккуратно расправляет мои крылья, чтобы не сделать мне больно.

        - Болит…  - жалуюсь я. Болит и правда все тело, сбитые в кровь руки и особенно - спина. Где-то между позвоночником и лопатками.

        - Успокойся,  - шепчет он мне на ухо,  - просто запомни, что ты сейчас чувствуешь, и успокойся.
        Я прикрываю глаза. Оскар. Тот, кто спас меня. Кто простил меня. Кто нашел меня. Оскар.
        Покой. Доверие. Они падают на меня, как тяжелое одеяло, и я уже готова наконец провалиться в темное уютное ничто, но тут тело выворачивает, я выгибаюсь дугой - и наконец замираю. Я чувствую, что лишних мышц нет, я снова человек. Глаза закрываются, я понимаю, что он несет меня в мою «комнату», на кровать. Я уже почти сплю и успеваю только спросить:

        - Оскар, кто я?

        - Летучая мышь,  - я слышу, как его голос улыбается мне.
        Летучая мышь…
        Я приоткрываю один глаз и смотрю на свою руку. Кожа гладкая и бледная - ни следа ударов. Только огромные когти царапают простыню.

10


        - Что есть оборотень? Смесь человека и зверя. Что есть летучая мышь? Смесь зверя и птицы. Что есть оборотень - летучая мышь? Смесь человека, зверя и птицы. Матушка-природа отжигает… Ай!
        Я таки попала в Шефа квадратиком льда, который в специальной грелке прижимала к голове. У меня была мигрень. И хотя сейчас от нее все равно хотелось сдохнуть на месте, это уже был детский лепет по сравнению с тем, что обрушилось на меня сразу после превращения. Она уложила меня в постель на три дня, я не открывала глаз и не могла шевелиться. Даже бесшумные шаги Оскара, когда он заглядывал ко мне, разрывали виски на части, а в самой черепушке провоцировали атомную войну. Утром четвертого дня я попросила есть и льда. Как только я приняла вертикальное положение и запихнула в себя детское фруктовое пюре со сливками, Оскар выдернул меня к начальству, несмотря на мои стенания. Услышав про мое превращение, Шеф несказанно обрадовался, услышав про форму - оторопел. Сейчас я утопала в одном из угловых кресел, пытаясь понять, кто вырывает мне глаза из орбит, если я прикрыла их ледяной грелкой. А Шеф изводил меня подтруниваниями.

        - Зрелище было интересное,  - признался Оскар, сочувственно косясь на меня,  - я такого прежде не встречал. А ты?

        - В том-то и дело,  - Шеф раскурил трубку и выпустил в потолок колечко сизого дыма,
        - что такой вариант алогичен. Оборотень - сочетание двух элементов. А тут получается три. Это все равно, что превратиться в утконоса.

        - Сами вы утконос…  - слабо проблеяла я из кресла,  - когда вы меня уже домой отпустите? Я устала… И дайте маме позвонить,  - вдруг осенило меня.

        - Звони, деточка, кто тебе мешает,  - Шеф повернул ко мне проводной телефон в стиле
«ретро» - такие продаются в сувенирных магазинах. А я-то думала, кто их покупает! Оказывается, всякие нелюди…
        Я отложила грелку на стол - как бы случайно прямо на документы Шефу - и набрала номер дома.

        - Привет, мам! Это я!

        - Чирик!  - Я услышала, как она улыбается.  - Как ты там? И где это твое «там»?
        По отстраненным лицам начальства я поняла, что они прекрасно слышат каждое слово. Да и скрывать мне от них было нечего, а вот помочь в формулировках они могли.

        - Мое «там»…  - Я поймала взгляд Оскара и скорчила максимально паническую физиономию.  - Ну… Я не так уж чтобы очень далеко.
        Мама хихикнула:

        - Выкрутилась! Слушай, Чирик…  - Ее голос вдруг посерьезнел.  - Я нашла кредитку у подушки. Ты знаешь, какая там сумма?

        - Знаю,  - мне вдруг стало неудобно, будто я ее украла,  - мам, это мои честные деньги! Тут нет никакого обмана!
        Она помолчала, я слышала, как она дышит в трубку. Когда мама заговорила, от ее шутливого тона не осталось и следа:

        - Чир, скажи мне только… Мне не придется потом выбирать тебе цвет гроба и надпись на венок?

        - Что ты!  - Я даже руками замахала.  - Конечно, нет! Тут все совершенно безопасно!!

        - Деточка,  - она вздохнула,  - безопасно за такие деньги не бывает.

        - Ну…  - протянула я. И замолчала.
        Она была права. Эти два месяца я каталась как сыр в масле, получала бешеное содержание и немного информации под шутки и прибаутки. Потому что была человеком. Теперь же, когда мое превращение прошло во второй раз, я стала оборотнем в полном смысле слова, хоть и самым слабым. Куда меня пошлют, в чем будет заключаться моя работа - знает разве что Оскар.
        Я постаралась прогнать эту мысль. Никому не хочется умирать молодым. Особенно мне не хотелось сейчас: когда я только начала овладевать своей силой, когда впереди маячила сладостно-длинная жизнь, а мир поворачивался новыми темными сторонами.

        - Чирик, ты не с бандитами связалась, а?  - Голос у мамы был извиняющийся, будто она сама чувствовала, что говорит глупость.
        Начальство, хоть и чувствовало весь драматизм момента, хором хрюкнуло в рукава. Шеф что-то быстро написал на бумаге и пододвинул мне. Почерк у него был легкий, с наклоном, чуть вытянутый - я такого у мужчин вообще никогда не видела, обычно их каракули разобрать невозможно.

        - Нет, мам,  - я покосилась на листик, потом на Оскара.  - Я тут с очень… интересными… людьми…
        Боссы снова прыснули. Я погрозила им кулаком - не хватало еще, чтобы мама услышала!  - и вдруг заметила на лице Оскара странное выражение. Он улыбался будто бы через силу.

        - Нет, мам, это не бандиты,  - поспешила я успокоить родительницу,  - они хорошие, правда.

        - Ну ладно. Ты на этой работе надолго?
        Я подняла глаза на Оскара, затем на Шефа. Они переглянулись. Оскар что-то быстро черкнул на бумаге и подсунул мне. На листе была нарисована восьмерка, я непонимающе подняла брови - восемь чего? Дней, недель? Оскар, засунув одну руку в карман джинсов, аккуратно повернул лист на 90 градусов. Я невольно вздрогнула и произнесла:

        - Мам, я тут навсегда.
        Она поняла меня. Я даже не надеялась на это, но она поняла и не стала меня отговаривать или что-то говорить про себя… Наверное, ее собственная потраченная впустую жизнь была достаточным аргументом. «Жить как угодно, только не зря»,  - однажды сказала она мне. И сейчас не отреклась от своих слов. Я пообещала, что буду по возможности забегать, но призналась, что в офисе придется практически жить
        - как и всем сотрудникам. Все было довольно-таки обычно, я чуть не прокололась в одном месте: когда она спросила, что такого особенного во мне нашли. Я захлопала челюстью, как вытащенная из воды рыба, но Шеф вовремя подсунул мне красноречивый рисунок: перечеркнутый рот и повешенный человек. Пришлось отделаться дежурной фразой: «Прости, я не могу тебе сказать».
        У меня было столько вопросов, что они никак не умещались в голове, и я в итоге не задала ни одного. Голова снова начинала гудеть от напряжения, и я отобрала свою грелку у Шефа, уже пристроившегося таскать оттуда лед в бокал с виски. Он проводил мою руку суровым взглядом.

        - Киса,  - тут же обратился он к задумавшемуся о чем-то Оскару, за что тут же заработал рык, от которого в углу затряслась пальма,  - ты бы провел второй курс матчасти, а то как бы чего не вышло…
        Я в своем кресле застонала: опять что-то запоминать, опять мне будут компостировать мозг! Неужели меня нельзя просто оставить в покое, чтобы я занималась своей работой?

        - Кстати,  - я безуспешно пыталась сесть в кресле прямо и выглядеть серьезно,  - а что я теперь буду делать?
        Оскар поднял взгляд на Шефа. Они долго смотрели друг на друга, наконец Шеф уронил:
«Рано»,  - и стремительно вышел из кабинета. Оскар вздохнул и поднялся:

        - Пошли, надо тебе еще кое-что объяснить.


        Быть слабой и стать сильной - сложно. Деревянный стул в кабинете Оскара, который я раньше едва могла сдвинуть с места, повиснув на нем всем весом, теперь отлетал в сторону как пушинка. Я чуть не опрокинула весь стол, густо покраснев под осуждающим взглядом босса.

        - Садись. И постарайся ничего не своротить.
        Я послушно плюхнулась на ближайший стул и на всякий случай подтянула к себе руки и ноги, отложив грелку со льдом в сторону. Оскар задумчиво мерил шагами комнату. Когда он ступал на паркет, я слышала, как скрипят под его весом половицы. Слышала и как за окном шелестят под ветром листья. Как поскрипывает дерево, немного раскачиваясь из стороны в сторону. Слышала, как кто-то в туалете в конце коридора отматывает туалетную бумагу. Я слышала столько всего, что впору было плакать, зажав уши руками. А еще я видела и чувствовала. Запах кожаных ботинок Оскара, его собственный странный запах - пряный и солоноватый одновременно,  - запах дерева, которым тут было обшито все вокруг… Можно было сойти с ума. Я снова притянула грелку к себе и водрузила на макушку.
        Оскар остановился у окна, задумчиво глядя в темноту и заправив руки в карманы.

        - То, что ты не могла вспомнить свое первое превращение,  - вполне логично. В том-то и дело, что, вспоминая его, мы перестаем быть людьми, точнее мыслить как люди, и превращаемся в оборотней. Ты и раньше могла слышать, видеть и чувствовать запахи, только твоя психика ставила барьеры. Теперь они ушли. Ты перестала считать себя человеком - кожа стала регенерировать, тело с удвоенной скоростью подстраивается под твои нынешние нужды… Да, не удивляйся - ты продолжаешь меняться. Думала, уже все? Нет, тебе придется менять гардероб.
        Он снова замолчал, на этот раз так надолго, что мне показалось, и вовсе забыл про меня. Его слова не произвели на меня такого уж сильного впечатления. Мне казалось, что теперь меня вообще уже ничем невозможно удивить.

        - Для трансформации тебе нужна злость. Или испуг. Выплеск адреналина. Так люди под действием момента способны поднять неимоверную тяжесть или пробежать немыслимое расстояние. У нас принцип тот же, только последствия внушительнее. В большинстве своем - мгновенная вспышка ярости, которая должна пройти в тот момент, как только ты превратишься. Это, пожалуй, основная сложность - научиться контролировать свои эмоции. На это уходит не одна неделя, а иногда и не один год. Если так же оставаться под влиянием этой эмоции, то контролировать свой разум и действия практически невозможно - в нас просыпается зверь, который все делает на свое усмотрение…
        Я подождала, пока он снова продолжит, но молчание затягивалось, и я решилась на вопрос:

        - Оскар, а почему я превратилась не до конца? Я вообще смутно помню, но там, кажется, были крылья и когти?
        Он наконец отвернулся от окна и посмотрел в мою сторону. Моя озадаченность вызвала у него легкую улыбку.

        - Потому что полностью превратиться - тяжелейшая нагрузка на организм, я уже не говорю о психике. Я говорил, что твое тело все еще претерпевает изменения, подстраиваясь под твой тип. Сейчас оно просто не вынесет полной трансформации. Но, даже когда оно подстроится, ты сможешь изменять только части своего тела.

        - Ничего не поняла,  - созналась я, снова откладывая грелку на стол.
        Оскар вытащил другой стул, оседлал его и сел напротив меня.

        - Для полной трансформации необходимо прожить не менее двухсот лет в сознании оборотня.
        Я невольно присвистнула. Ну вот, а я уже размечталась…

        - Не могу тебе точно сказать, с чем это связано,  - продолжал Оскар, сочувственно глядя на мою вытянувшуюся физиономию,  - но факт остается фактом. Пока полная трансформация недоступна, задача оборотня развить максимально удобные для боя особенности своего образа.
        В голове начинало гудеть от обилия сложных слов, но я держалась.

        - Ты фильмы про оборотней смотрела? Старые?

        - Да, было что-то такое,  - я невольно свела брови, припоминая что-то черно-белое с плохим гримом и косматыми дядьками.

        - Сценаристы писали тогда все вернее, чем могли предположить. Если рядом не оказывалось оборотня, который мог помочь новичку и проконтролировать его трансформацию, то так все и получалось. Из-за небольшого возраста в сознании оборотня трансформация проходила рывками, меняя только части тела. Молодой оборотень не мог справиться с обрушившимися на него эмоциями. Из-за этого совершенно невменяемое поведение и многие жертвы - зверь в нем побеждал человека. Из-за невозможности мыслить здраво большинство становилось жертвой крестьян и священников похрабрее. Чтобы выжить в одиночку и пройти все стадии, требовалась немалая сила воли и твердый характер.

        - Как у тебя?  - вдруг вырвалось у меня, и я прикусила язык. Когда ж я начну думать прежде, чем говорить?! Но Оскар пропустил мой вопрос мимо ушей. Он внимательно рассматривал меня.

        - Почему мышь?  - Он вдруг нагнулся ко мне так близко, что я увидела, как в его желтых глазах отражаются лампы на потолке.  - Что это для тебя значит?
        Я невольно отпрянула:

        - А я-то откуда знаю?

        - Все не так просто,  - он вздохнул, прикрывая глаза. Потянулся к карману и закурил, глядя куда-то в сторону мимо меня, вновь погрузившись в свои мысли. Впервые я видела его с сигаретой.  - Наш образ не предназначен нам изначально, а зависит от нашего подсознания. Ты можешь быть кем угодно - был бы в тебе ген. Внешний вид полностью зависит от тебя - поэтому даже без полной трансформации оборотень может быть полезен, если только ему удалось взять контроль над собой.

        - Хочешь сказать, я могла быть кем-то другим?

        - Точно,  - Оскар встал выбросить окурок в окно. В кабинет ворвался ворох ночных запахов, от мокрой листвы до горячей резины проехавшего автомобиля.  - Вот посмотри на меня. Никто уже просто не обращает внимания, что я неправильный.

        - Это как?  - Я вытаращилась на босса. На мой взгляд, он был самым правильным существом на земле.

        - А вот так,  - он улыбнулся, возвращаясь на стул,  - я пантера. Черная шерсть, так?

        - Так.

        - Но на самом деле пантеры пятнисты, как любой другой леопард. Черные пятна на черном фоне. А у меня их нет вообще - я полностью черный. Это произвол моего подсознания. Неважно, почему так вышло, но факт остается фактом: превращаясь в пантеру, я нарушаю законы природы.

        - Мы вообще нарушаем законы природы, в кого-то превращаясь,  - не удержалась я и тут поняла, что впервые сказала «мы» про оборотней. Раньше я невольно старалась избегать местоимений, не в силах отнести себя ни к оборотням, ни к людям.  - Слушай, но если со временем можно получить контроль над своим превращением, то почему все остаются в одной форме? Вот ты, например, мог бы сменить облик…

        - Нет,  - Оскар зевнул, мы грустно посмотрели друг на друга и, поймав одну и ту же мысль, отправились за кофе,  - ты не можешь никуда уйти от первоначального вида. Такова судьба. Так что нам еще предстоит поломать голову над твоей структурой.

        - Чего?  - в очередной раз не поняла я, упираясь лбом в кнопку «эспрессо».
        Оскар закатил глаза:

        - Перевожу для тупых мышей: надо будет еще разбираться, что в тебе оставить, а что убрать. Крылья, когти - это хорошо. Большие лохматые уши и сплюснутый нос - это плохо.
        От такой картинки у меня даже сон пропал.
        Лекция на время прервалась, мы просто стояли, прислонившись к автомату, и потягивали кофе. Точнее, первые порции мы просто проглотили, заглушая голод и прогоняя сон.

        - Все же кофе - это замечательно,  - заметила я, в замешательстве передвигая палец с кнопки «капучино» на «шоколад» и обратно.

        - Точно,  - Оскар бросил в урну рядом пятую пластиковую чашку и тут же заказал еще один «американо»,  - мой тебе совет: когда переедешь, поставь у себя хорошую кофеварку. Можно даже, как в кафе, кофемашину…
        Он обернулся ко мне и замолчал, наткнувшись на мой оторопелый взгляд.

        - Когда - перееду - куда?  - раздельно произнесла я, внимательно следя за его лицом. Он покачал головой:

        - Черна, я же говорил тебе: невозможно оборотню жить в семье, в обычной квартире. Многим, очень многим боковым ветвям возможно, даже вампирам, если постараться, но оборотням - нет. Тебе придется переехать в квартиру от НИИДа. В таких живет большая часть наших сотрудников.
        Я сникла, опустив голову, и радостное возбуждение, подхлестываемое обилием кофе, мгновенно куда-то улетучилось.
        Не сказать чтобы я была маменькиной дочкой, нет. Мама рано дала мне свободу - наверное, чтобы искупить как-то отсутствие отца, за уход которого она постоянно чувствовала вину,  - и у меня не было острого желания вырваться из дома. Именно потому, что у меня была такая возможность, и никто меня не держал, я с завидной регулярностью возвращалась в свою маленькую комнатку с бордовыми шторами и бежевыми обоями. Мне нравилось жить дома, нравилось делить быт с мамой и знать, что я не одна. Когда я простужалась, она вызывала мне врача, приносила что-нибудь вкусное и смотрела со мной кино. У меня не было необходимости в отдельной жилплощади - и вот, поди ж ты, она свалилась на меня сама. Многие мои сверстники прыгали бы от радости, а я грущу…

        - Странная ты,  - Оскар смял в обманчиво аккуратном кулаке последнюю пластиковую кружечку и бросил ее в урну.

        - Согласна,  - поддакнула я, не поднимая головы и разглядывая посеревшие носки своих кед.

        - Ничего, у вас там будет веселая компания, скучать тебе не придется.

        - У нас там? Это где?  - Я удивленно посмотрела на Оскара.  - И какая такая компания?
        Он на мгновение прислушался и улыбнулся.

        - Вот твои новые соседи с дежурства вернулись, пора вам уже познакомиться. Все равно будете постоянно сталкиваться.
        Он взял меня за локоть и потащил к главному входу, где, бодро козыряя, здоровалась с вошедшими Мышь. Перед нами, шутливо вытянувшись по стойке «Смирно!», стояли две совершенно одинаковые крупные рыжеволосые девушки. Ростом они были всего на несколько сантиметров ниже Оскара, а телосложением напоминали сельских доярок, плотно занявшихся фитнесом.

        - Знакомьтесь,  - кивнул на меня Оскар,  - это наша новенькая. А это,  - он указал на девушек,  - краса и гордость нашего НИИДа: лисички.
        Девушки улыбнулись мне, и их ореховые глаза будто засветились изнутри. Ярко-рыжие локоны рассыпались по плечам в меховых курточках.

        - Привет…

        - …рады познакомиться,  - заговорили они хором, и мне показалось, что я попала в двойное эхо.

11

        Как ни грустно мне было покидать родной дом, но часть меня все же радовалась, что оставляет выцветшие обои и облупившуюся краску. Впереди меня ждало что-то новое и прекрасное. Как объяснили мне словоохотливые сестрички, то и дело перебивая друг друга, Институту принадлежало довольно большое количество недвижимости в центре города. «Полдома там, пара этажей тут…» - небрежно бросили они, будто речь шла о закупке картошки на неделю.
        Сбыв меня на руки сестрам, Оскар растворился в дебрях НИИДа. С хихиканьем и шуточками (кажется, сестры вообще никогда не бывали серьезными) лисички проводили меня до жилищного отдела Института и убежали на планерку.
        Толкнув дверь, я оказалась в просторном аскетично обставленном кабинете, покрашенном в серые цвета и собравшем в себе, казалось, все запасы офисной техники в мире. За стандартным черным компьютерным столом сидела совершенно обычная с виду женщина чуть за тридцать. Строгий деловой костюм цвета мокрого асфальта, волосы красивого шоколадного оттенка гладко зачесаны назад и собраны в узел. Светло-карие глаза прожгли меня насквозь. Я почувствовала себя школьницей на приеме у директора, которую сейчас за что-то будут ругать.
        Пару минут она молча мерила меня взглядом. Мне мгновенно стало стыдно за поношенные кеды и прорвавшиеся кое-где джинсы. Ее взгляд будто говорил: «Я же знаю, что тебе недавно выдали астрономическую сумму. Почему ты не привела себя в порядок?» Я уже чуть было не открыла рот, начиная оправдываться, но тут же одернула себя: я ей ничем не обязана! И мой лохматый кавардак на голове даже показался мне знаменем моего невольного сопротивления. Я подняла голову повыше, выпячивая подбородок.

        - Имя?  - наконец уронила она, раскрывая тонкие губы.

        - Черненко Черна,  - выдала я с легким вызовом. Ее передернуло.

        - Заселение?

        - Да.

        - Кто направил?  - Не сводя с меня глаз, она доставала какие-то бумаги из пластиковой секции на столе.

        - Оскар.
        Я вдруг поняла, что произнесла его имя как вызов, будто давая ей понять, что мы с ним в доску свои. Пара клеток моего мозга, не охваченная суровой борьбой со стервозной представительницей бюрократии, зашлась хохотом от идиотизма ситуации.
        У нее на щеке дернулась мышца.

        - Не «Оскар», а «глава отдела трансформации»,  - поправила она меня таким ледяным тоном, будто хотела заморозить на месте. Я искренне понадеялась, что она все же обычный человек и на самом деле у нее это не получится.
        Я с детства не переносила, когда меня учили жить, правильно говорить, и главное - таким вот тоном «я начальник - ты дурак». Особенно если мне она и не начальник вовсе. Меня понесло:

        - Не знаю, как там он для вас называется, официально,  - я сладко улыбалась,  - может, и «глава чего-то там». А для меня он просто Оскар.
        Ее лицо сначала побелело от злости, а потом стремительно посерело.

        - Извольте соблюдать протокол, милочка,  - выдала она с шипением, выплевывая слова в мою сторону, будто метательные ножи.

        - Какой такой протокол?  - Я невинно захлопала на нее ресницами.  - Оскар мне ничего такого не говорил.
        Теми самыми двумя клетками своего бедного мозга я понимала, что творю, в общем-то, непотребство, и от Оскара мне явно прилетит за такую вот самодеятельность, но… Я попыталась оправдать себя: у меня трудный период, я неделю провела взаперти, превращаясь из человека в зверя, не спала черт-те сколько, примерно столько же не ела, а тут какой-то человек меня жить учит! Забавно, кажется, я стала хомофобом…
        У нее даже глаза побелели. А вдруг она все же не человек, и меня ждет долгая и мучительная смерть за несоблюдение протокола?
        Я уже почти пожалела, что ввязалась в этот цирк, когда дверь у меня за спиной, скрипнув, приоткрылась. На лице мадам появилось растерянное выражение, мгновенно сменившееся подобострастным, она даже начала вставать со своего места. Я уже было подумала, что сюда заглянул сам «глава отдела трансформации», решивший-таки меня проведать. Облегчение мгновенно сменилось беспокойством: влетит мне от него прямо на месте…
        Но это оказался Шеф. Он всунул в дверь свою модельной внешности физиономию и часть плеча в жемчужной рубашке, приобняв косяк идеальными пальцами. Увидев меня, он широко улыбнулся и вошел в кабинет. Я готова была броситься ему на шею: в данной ситуации это даже еще лучше, чем Оскар! Не знаю уж почему, может из-за возраста, но он легче поддавался на всякие бытовые авантюры и сейчас должен быть моим шахом и матом этой зализанной стерве.
        Меж тем он уже церемонно склонил голову:

        - Лидия Григорьевна, не стоит, садитесь.
        Я проследила за его взглядом и с удивлением заметила, что Снежная королева так и замерла, полупривстав с кресла. Она судорожно кивнула и рухнула обратно, наблюдая за нами. Шеф повернулся ко мне, уже открывая рот, чтобы что-то сказать. Наши взгляды встретились. Какой-то доли секунды было достаточно, чтобы мы поняли друг друга. В его глазах заплясали черти.

        - Чирик,  - он игриво обвил рукой мою талию,  - а я тебя везде ищу! А не выпить ли нам кофею, а?
        Я почти вздрогнула от его внезапного прикосновения, но вовремя себя остановила - тогда весь театр пошел бы насмарку. Быстро взяв себя в руки, я повернулась к лукаво улыбающемуся Шефу и удивленно приподняла брови:

        - А и правда! Только,  - я картинно сникла,  - меня тут захавала ваша бюрократия! Вселение оформляю.

        - Дорогая,  - Шеф хихикнул,  - «вселение» бывает разве что душ в тело! А это -
«заселение».
        Я покраснела. Вот дернуло же его поправлять меня именно здесь и сейчас! Однако
«дорогая» прозвучало практически интимно.

        - Пошли-пошли,  - он требовательно притянул меня к себе, будто подгоняя. В лазоревых глазах черти водили хороводы,  - я сам все оформлю. Потом.

        - Что вы, Александр Дмитриевич,  - тут же вклинилась в разговор эта стерва, расплываясь в улыбке,  - я для вас,  - она как могла выделила, что именно для него, а не для меня,  - все сделаю сама. Только скажите, куда заселять.

        - Правда?  - Шеф поднял брови, будто совсем и не ожидал такого поворота событий.  - Я буду вам очень признателен.  - Он тоже выделил это «очень», так что тетка даже покраснела.  - А заселяйте в блок «Б».
        И он резко крутанул меня в сторону двери.
        Как только мы вышли, я шумно выдохнула и прислонилась к стене.

        - Шеф, спасибо вам! А то она…  - Не в силах найти подходящего слова, я скорчила гримасу. Видимо, получилось достаточно выразительно, потому что он рассмеялся.

        - Не смогла найти общий язык с Лидочкой? Это, увы, часто бывает. Патологически не переносит тех, кто моложе ее.

        - Она человек?

        - Да, абсолютно. И это еще одна причина ее ненависти ко всем - комплексует.

        - Так что ж вы ее не уволите?!  - не удержалась я, отлипая от стены.

        - Не могу!  - Шеф страдальчески свел брови.  - Отличный работник, хоть и подлиза!
        Я вздохнула: вот так на работе и остаются всякие мымры.
        Мы шли вперед по коридору. Впереди была колонна, и Шеф прижал меня к себе, не давая в нее врезаться. Только тут я поняла, что его рука до сих пор покоится на моей талии. Мне стало как-то неудобно. Пока я размышляла, как бы мне так выкрутиться, чтобы не создавать неловкого положения, впереди показалась еще одна колонна. Как будто чтобы не врезаться в нее, я легко вывернулась из объятий Шефа.

        - Кстати, Александр Дмитриевич…  - начала я, но Шеф меня тут же оборвал:

        - Никаких Александров Дмитриевичей!  - Он поморщился.  - Это не мое настоящее имя, а официальное, для документов. Я уже привык, что близкие друзья зовут меня «Шеф», так что будь добра…
        Оказаться в числе близких друзей высочайшего начальства было приятно, но я все же не удержалась от шпильки:

        - Очень… корпоративненько!
        Он улыбнулся, от чего в уголках глаз пошли мелкие морщинки.
        Мы шли вперед, и снующие туда-сюда сотрудники с любопытством на нас поглядывали. Кто со злобой, кто просто с интересом. Но чувствовала я себя под такими хоть и скрытыми, но внимательными взглядами очень неловко.

        - Шеф,  - наконец сдалась я,  - я, пожалуй, вернусь к этой милой женщине и все доделаю. Заодно узнаю, куда она меня заселила. Кстати, а что вы там искали, а то мы как-то…
        Он оторвался от своих мыслей и пару мгновений непонимающе на меня смотрел. Потом его глаза приняли осмысленное выражение.

        - Ну, во-первых, бумаги еще не готовы, и она все равно принесет их мне на подпись
        - бюрократия, она везде бюрократия. Даже у нас. А во-вторых, я действительно искал тебя.
        Я недоуменно на него покосилась.

        - Что, опять где-нибудь запрете и будете мучить?

        - Нет,  - он улыбнулся,  - я просто не могу найти Оскара и подумал, может, ты знаешь…
        Я мгновенно помрачнела и уставилась в пол.

        - Я тоже понятия не имею, где он,  - сказала я как можно безразличнее,  - он сдал меня лисичкам и куда-то исчез.
        Шеф резко остановился и с легкой печальной полуулыбкой начал меня разглядывать. Как ни старалась я сделать равнодушное лицо, обиды на Оскара, провозившегося со мной столько времени и вдруг бросившего среди бела дня, скрыть не удалось.

        - Эге…  - Он вздохнул.  - А без кофе все же не обойтись. Пошли.
        Он подтолкнул меня вперед, и вскоре мы оказались в его кабинете. Я без приглашения плюхнулась в уже закрепившееся за мной угловое кресло. Шеф полез в шкаф за кофе, но, к моему искреннему удивлению, вытащил оттуда приземистый хрустальный графин с янтарной жидкостью.

        - Виски,  - ответил он на мой немой вопрос и поставил графин на стол.

        - Я не пью,  - запротестовала я.

        - Правильно не пьешь,  - поддержал меня Шеф, наполняя два низких бокала льдом и пододвигая один мне,  - вам, оборотням, вообще нельзя. Вы потом не можете четко превратиться. Такая умора получается…
        Он налил нам шотландского самогона на два пальца.

        - …но иначе я ничего не расскажу тебе об Оскаре.
        Горло обожгло, и я стала хватать ртом воздух.

        - Гадость!
        Шеф рассмеялся, отпив из своего бокала:

        - Ничего ты не понимаешь в гадости! Вот что мне однажды пришлось пить…

        - Вы про Оскара обещали,  - бесцеремонно напомнила я ему, видя, что он готов пуститься в воспоминания о своей бурной юности. Интересно, сколько же ему на самом деле лет?

        - Оскар…  - Шеф вздохнул, поставив бокал на стол, и вытащил трубку.  - Оскар - краса и гордость нашего скромного заведения. Причем краса в той же степени, что и гордость, если ты меня понимаешь…
        Я кивнула. Ни в том, ни в другом сомнений не возникало.

        - Существо он очень занятое,  - продолжал Шеф, и я с удивлением отметила, как легко он заменил слово «человек»,  - на нем фактически половина всей конторы. Да-да, он не только оборотнями занимается. На нем еще вампиры висят, суккубы-инкубы всякие, часть ведьм, что поагрессивнее…
        Вампиры. Ведьмы. Мне как-то не приходило в голову, сколько тут всякой нечисти работает кроме нас… Видимо, лицо у меня стало уж очень выразительное, а глаза слишком большие, так как Шеф оборвал себя на полуслове и продолжил:

        - Хотя юридически я здесь самый главный начальник, на самом деле всю работу мы с ним делаем вдвоем,  - он покрутил кубики льда на дне своего бокала, и они застучали друг о друга с приятным звуком.
        Что ж, это объясняет их панибратский стиль общения.

        - Он и так угрохал на тебя массу времени…
        Мне стало обидно.

        - Я же не виновата, что у меня все так медленно происходит! Я, между прочим, и так из кожи вон лезу, стараюсь делать все, что он говорит, и побыстрее, и получше! К тому же я понятия не имела, что он на меня тратит свои выходные!
        Кажется, еще чуть-чуть, и я бы разревелась от обиды. Я падала от усталости, а оказалось, что я просто отнимаю его время!

        - Нет-нет,  - Шеф поспешно спрыгнул со стола, на котором сидел, и опустился передо мной на корточки, придерживаясь руками за подлокотники кресла,  - ты тут совершенно ни при чем, и происходит все у тебя довольно быстро! А тратить на тебя свое свободное время - была целиком и полностью его идея!
        У меня отлегло от сердца, однако тут же возник новый вопрос:

        - Погодите, получается, он обычно столько времени на новеньких не тратит?
        Вид человека, который только что понял, что проговорился, очень забавен. Даже если он не человек. Пару секунд Шеф пытался найти способ выкрутиться, но потом сдался:

        - Да. Обычно он проводит только общую беседу: смотрит, что перед ним за кадр. Да и то не всегда. Обычно всеми занимается Жанна - есть у нас такая Жанна Дарк, познакомишься еще… Он сам появляется только в сложных случаях, когда без его опыта или силы не обойтись.
        Я наклонилась вперед, заглядывая в ярко-голубые глаза своего начальника. На мгновение в них промелькнуло что-то странное и тут же исчезло.

        - Тогда почему он провел со мной столько времени? И не выкручивайтесь - я знаю, что вы в курсе!
        Шеф посмотрел на меня так неожиданно грустно, что мой напор показался мне вдруг грубым и неуместным. Я замерла, пораженная своей внезапной неловкостью, а он так и сидел рядом, не сводя с меня печального взгляда.

        - Черна,  - наконец сказал он, и голос его был совсем тихим,  - я действительно это знаю. И мне очень жаль, что я дал это тебе понять. Потому что это не моя тайна. Одно могу сказать тебе точно: никакой романтики здесь нет.
        У меня внутри что-то оборвалось и полетело куда-то вниз. Дура… Дура!

        - Однако,  - продолжал он, не сводя с меня внимательного взгляда,  - большинство наших сотрудников именно так и думает. Отсюда взгляды завистливые и злые. Те, что немного умнее, замечают, что много времени с тобой проводит не только он, но и я. Отсюда взгляды любопытные и недоуменные. Крепись, ты попала в переплет… Прости, мы не хотели, чтобы так вышло.
        Я слушала его вполуха. В голове так и билось «никакой романтики здесь нет». На что я надеялась, бесцветная дура! После того как они вдвоем спасли меня тогда от шайки бандитов, мне показалось, что что-то изменилось, но нет! Я просто давно не смотрела в зеркало, вот и забыла, насколько ничтожна! А ведь за Оскаром бегает пол-Института, включая суккуба! На что уж тут мне надеяться?!

        - Его заинтересовал просто мой случай, да?  - выдавила я, стараясь не пустить слезы из горла к глазам. Голос прозвучал глухо.
        Шеф грустно улыбнулся и отвел взгляд:

        - Можно и так сказать.

        - Спасибо, что объяснили,  - я залпом выпила оставшийся виски.
        Повисла неудобная тишина. Я уже собиралась резко встать и уйти, несмотря на то что алкоголь мгновенно ударил в голову, и она теперь существовала отдельно от меня, но тут дверь открылась.

        - Александр Дмитриевич, я принесла документы…
        На пороге стояла стерва из заселения. Увидев Шефа, сидящего у моих колен, она осеклась и стала оторопело переводить взгляд с него на меня.

        - П-простите, я, кажется, не вовремя,  - пролепетала она багровея,  - я потом зайду…

        - Нет-нет, Лидия Григорьевна,  - Шеф молниеносно вскочил на ноги, и я невольно отметила нечеловеческую грацию его движений,  - у нас тут был деловой разговор.

        - Д-да, конечно… Документы…  - Стерва, не сводя с нас пораженного взгляда, потянулась вперед, пытаясь положить документы на стол. Но наткнулась на пальму и, ойкнув, уронила листы на пол. Шеф тут же наклонился их собрать. Я решила, что, если встану и всем помогу, ощущение взаимной неловкости пройдет.
        Я храбро качнулась из кресла вперед, стараясь вырваться из его мягких объятий, что мне и на трезвую голову с трудом удавалось, но рывок вышел сильнее, чем надо, и я начала в полный рост падать на пол. Услышав мое сдавленное «ой…», Шеф мгновенно отвернулся от бумаг, распрямился, подхватил меня одной рукой и поставил на ноги, придерживая за плечи. И все это за одну секунду. Нет, ну как я все-таки люблю нелюдей!
        Стерва так и сидела на корточках, в одной руке держа собранные документы, а во второй как раз зажав очередной листок. Она так и замерла, не донеся его до стопки, и смотрела на нас очень большими и очень удивленными глазами.
        Мой желудок сделал кульбит, перед глазами все поплыло. Лидия наконец сложила все на стол, расправила и без того идеальную юбку и направилась к выходу.

        - Александр Дмитриевич,  - обратилась она к Шефу подчеркнуто спокойным тоном,  - не забудьте подписать. Я зайду позже.

        - Ага,  - откликнулся Шеф, не оборачиваясь. Он пристально смотрел на меня, пытаясь понять, в каком я состоянии.
        Дверь за ней закрылась.

        - Чирик, ты как?  - Он все еще держал меня за плечи, озадаченно сведя брови.
        Я вдруг почувствовала себя такой маленькой рядом с ним. Вместо ответа я подняла на него страдальческие глаза.

        - В следующий раз предупреди, что тебе нельзя пить ВООБЩЕ!
        Я истово закивала, отчего уже успокоившийся было вокруг меня мир снова пустился в пляс.

        - Что ж с тобой делать…  - задумчиво пробормотал Шеф, обращаясь скорее к самому себе, чем ко мне.  - Тебе заселяться надо, да и вообще у меня дел по горло, как назло…
        Он смотрел на меня еще несколько секунд, задумчиво скривив резные губы.

        - Чирик, извини, я чисто в лекарственных целях,  - наконец сказал он, крепче сжимая мне плечи.

        - Чсто в лекарссных це…ях что?  - спросила я.
        И тут он меня поцеловал.
        Ощущение было такое, как будто я оказалась в эпицентре беззвучного взрыва,  - все тело содрогнулось, будто сносимое ударной волной.

        - Что за?!..  - взревела я, глядя на ухмыляющегося Шефа, и тут вдруг поняла, что совершенно трезва.
        То есть вообще. Абсолютно.
        Улыбка Шефа вот-вот должна была выбраться за пределы лица.

        - Завидую я вам, оборотням,  - заявил он, отстраняясь от меня и беря телефонную трубку,  - немного повысить уровень тестостерона - и вы трезвы как стеклышко! Потому, кстати, и не пьете почти. Никак не получится свалить какую-нибудь интрижку на пьяную голову!..
        Он нажимал какие-то цифры, совершенно не обращая внимания на мой разъяренный вид.

        - Подожди, я тебе сейчас машину вызову, тебя отвезут на квартиру - наконец осмотришься.

11,5 - Лирическое отступление

        Не могу сказать, что я никогда не хотела иметь парня. Кто не мечтает о прекрасном принце, посмотрев «Кейт и Лео»?! Я не была исключением. Все мои сверстницы уже обзавелись бойфрендами, и только я все морщила нос. Мне говорили, что я сошла с ума, что у меня требования как у королевы и что таких не бывает. Что надо снизить планку и ждать не Геральта из Ривии, а Васю из соседнего подъезда. Потому что Геральт в книжке, а Вася - в прихожей. С цветами.
        Однако со временем выяснялось, что Геральт - рыцарь без страха и упрека, а Вася напивается в стельку со второй бутылки пива, путает «Касабланку» и «косынку» и считает, что два часа знакомства и потраченные на меня сто пятьдесят три рубля - абонемент на мою постель. После такого я с чистой совестью возвращалась к своим идеальным мужчинам: Росомахе, князю Олбанскому, Нео, Тони Старку, наконец… Годы шли, список все расширялся, а окружающие меня мужчины все больше и больше отставали от моих идеалов. Это были такие же, как я, молодые люди с кучей комплексов, возраст которых обязывал их потерять невинность или хотя бы научиться целоваться. Один взгляд на них мгновенно порождал чувство легкой тошноты. Вот стоит какой-нибудь Петя в футболке с надписью на английском, которую он сам прочитать не в состоянии, а мое воображение ставит рядом капитана Джека Воробья… Прощай, Петя, я пошла пересматривать «Пиратов…».
        Я не была гордячкой. И оптимисткой тоже не была. Зеркало никогда мне не врало. Я знала, что, случись мне встретить кого-нибудь из моих идеальных героев в жизни, они бы даже не оглянулись. Рядом с ними были сильные, красивые женщины, которые могли обратить на себя внимание, просто войдя в комнату. Когда я куда-то входила, меня разве что просили прикрыть за собой дверь, чтобы не было сквозняка. Пустыми надеждами я тоже не страдала. Надо уметь довольствоваться тем, что есть: возможность просто смотреть на красивейших мужчин планеты - уже счастье. Вот они, всегда тут, под рукой - в стопке DVD.


        А потом я просто встретила его на лестнице родного техникума. Как оказалось, он не учился у нас, а пришел встретить свою девушку. Она училась на моем курсе - высокая красивая блондинка модельной внешности. Я вообще не понимала, что она делает у нас, грешных. Входя на занятие, преподаватели невольно забывали, зачем пришли, зачарованные ее ослепительной неуместностью. Она так разительно выделялась среди нас, что нам было как-то неудобно за самих себя. Видимо, преподавателям было тоже неудобно, потому что они стремительно ставили ей отличную оценку и отпускали.
        И вот у этой красавицы был Он. Высокий, с черными волосами, собранными во вьющийся
«конский хвост», и с бакенбардами. Он одевался всегда чуть необычно. Достаточно, чтобы выделиться на общем фоне, однако не достаточно, чтобы вызвать усмешки или порицания,  - ровно на столько, на сколько надо. Они были идеальной парой. Затасканное сравнение «ангел и демон» само приходило на ум, но рядом с ними оно обретало новую жизнь и переставало быть пошлым.
        Его звали Марк. И его можно было ставить в один ряд с моими героями. Они даже как-то терялись - ведь они были в книге, а он тут. Проблема была только в том, что рядом с ним была она - Лилия. Вот такая удивительная пара ходила по нашей грешной земле, по моему городу. Рядом со мной. Каждый день рядом. Они меня просто не замечали. Но я не обижалась, я понимала. Каждое утро в зеркале я видела разницу. Кто-то завидовал, а я слепо восхищалась. И любила. Издали, иногда - чуть ближе, когда он ждал ее у входа в техникум. Слепо, истово, глупо, безнадежно и совершенно трезво.
        Однажды я решила прогулять пару и вышла раньше обычного. Я услышала, как они ссорятся, как кричат друг на друга. Мне это показалось диким - такие прекрасные создания не могут вести себя так. Я замерла, спрятавшись за перилами. Разобрать, что они кричат друг другу, было невозможно, только голоса становились все громче, а интонации - все жестче. Наконец я услышала звук пощечины и стук ее каблуков.
        Какое-то время было тихо. Я боялась дышать и даже моргать. Я боялась, что он поймет, что я подслушивала. Как могла неслышно, я опустилась на ступени и судорожно закурила.

        - Угостишь?
        Он стоял надо мной, заслоняя солнце. Я подняла голову. Только черный силуэт на фоне бирюзового неба и голос, который я не забуду никогда.

        - К-конечно,  - я протянула ему пачку.
        Мы сидели на ступенях и молчали. От него ощутимо несло вином, хотя прежде такого не случалось. Он курил, невидяще смотря куда-то вперед, а я откровенно любовалась им. Так же, как и весь остальной техникум, будь он на моем месте: Марка любили все. И вдруг он заговорил. Он говорил долго и сбивчиво, явно не думая, что его кто-то слушает. Он говорил не для того, чтобы его кто-то услышал вообще, а просто чтобы слова перестали жечь изнутри. Оказалось, что это не первая ссора. Оказалось, что он хочет на ней жениться, а она хочет свободы. Оказалось много всего, что спустило ангела, которым она была, на землю.
        Я зачарованно слушала его. Мне было все равно, что он говорит,  - лишь бы слышать звук его голоса. Я не встревала, только иногда кивала и протягивала ему быстро пустеющую пачку, когда он докуривал сигарету и пытался затянуться фильтром. А потом он повернулся ко мне, безучастно окинул меня равнодушным взглядом, обнял за шею и поцеловал. Встал и ушел.
        А я еще долго сидела на ступенях, оторопело трогая пальцами свои губы, которые еще хранили сладковато-горький запах его дыхания. Я никогда не забуду этот запах и этот голос. И этот день.
        А потом они все-таки поженились.
        Не знаю, как мне удалось доучиться рядом с ней. Видеть ее каждый день и знать, что он также целует ее - только любя. Искренне и сильно. Мне хотелось убить ее за то, что она не ценит его. Не ценит то сокровище, которым так легко обладала. Но я улыбалась, здоровалась и, как и все, передавала приветы.
        На выпускной я не пошла. Потому что знала, что он там будет. И знала, что не смогу видеть их вдвоем - и молчать. Я просто не смогу.
        Дни летели за днями, я становилась старше, мои идеалы менялись, а воспоминания блекли, и только этот день оставался ярок и четок, будто все случилось вчера. Сегодня. Полчаса назад. Иногда я подходила к зеркалу и рассматривала себя. Неужели это была я? Пусть на одно мгновение, пусть не по-настоящему, но это была я. Там. Другая я, та, которая могла вызвать…
        Я отворачивалась от зеркала. Этого не могло случиться со мной. Такого просто не бывает.
        Мои герои, спасавшие меня столько лет, перестали быть идеальными. Они вообще перестали для меня быть. Был только он - в плаще до полу, в черной рубашке. Я читала про ведьмака-альбиноса, а видела его. Везде и всегда. В каждой мужской фигуре, в чьей-то мимолетной улыбке…
        Шли годы. Дышать становилось легче. Сначала понемногу, потом все больше и больше. И однажды я поняла, что могу вспомнить его - и не задохнуться, а жить дальше.
        Я старалась жить в полном смысле слова. Тогда я узнала, что напиваюсь не до счастливого забытья, о котором рассказывали подружки, а до рвоты, о которой никто не предупреждал. Что мужчина может быть отвратителен, когда он нелюбим, а когда пьян - так еще и бесполезен. И что даже нелюбимый мужчина может быть приятен. Я познавала жизнь шаг за шагом, стараясь новыми ощущениями выбить из головы старые, и они постепенно теряли цвет.
        Но только не звук. И только не запах.
        Я старалась не вспоминать - и образы блекли. Я вернулась к своим идеальным мужчинам - и они снова приняли меня, такие же прекрасные, как раньше. Теперь я заново училась их любить, и голова моя снова наполнялась мечтами о Нео, Алексе Роу и мистере Старке. Я начала жить, и жизнь эта хоть и не была интересна и весела, но больше не причиняла мне боли.
        А потом я пошла на работу, а очнулась в больнице. И рядом со мной сидел самый удивительный и самый красивый мужчина, какого я когда-либо видела. Я вздохнула и записала его в раздел героев - существ прекрасных, но недостижимых. А он оказался рядом. Он был со мной почти все время, что я не спала. Он учил меня, оберегал и наставлял. Поил кофе, стыдил, учил драться и спасал… Я так отчаянно старалась уцепиться за свою новую жизнь и не потерять голову, что перестала понимать, что со мной происходит. А когда поняла, почему так слежу за каждым его движением, почему так остро реагирую на его безразличие или раздражение, было уже поздно. Впервые за семь лет я снова могла чувствовать и была в этих чувствах беззащитна и уязвима. Я снова любила. Бессмысленно, безразлично. Безответно.
        Я настолько привыкла, что он есть в моем новом мире, что мне даже в голову не приходило, что его там может не быть, просто не оказаться. Я настолько к нему привыкла, что без него стало невозможно дышать.

«Никакой романтики здесь нет».
        Что ж, я уже проходила этот путь. Через пять лет мне должно стать легче.
        Раз…

12

        Наверное, я очень смешно смотрелась. Обтрепанная девушка со спутанными, давно не видевшими расчески волосами, садящаяся в шикарный черный «мерседес» с водителем. Наверное, и правда пора было уже привести себя в порядок, а то позорю родной Институт.
        Я захлопнула за собой дверцу и погрузилась в расслабляющую тишину. Шум машин был где-то там, в другом мире, вместе с другими проблемами. Я прикрыла глаза и растеклась по серому бархатному сиденью.

        - Поехали?  - спросил меня водитель. Что он был за человек (и человек ли?), разобрать я не могла. Стриженные под машинку светлые волосы, на лице - темные очки. Он даже не обернулся, когда заговорил со мной, и я поняла, что общается он через зеркало заднего вида.

        - Если вы знаете куда - то поехали. Потому что я не в курсе.
        Затылок кивнул, и машина мягко тронулась с места.
        За тонированными окнами мелькали дома и торопились куда-то забавно медленные люди. Был август, и томительная питерская жара плавила все вокруг. Я успевала различить пунцовые лица мужчин в костюмах и веселую молодежь в шортах и подвернутых футболках.


        Мы ехали быстро, и мне стало интересно, куда же он меня завезет - Невский не настолько длинный. Я соскребла себя с сиденья и усадила прямо, пытаясь разглядеть дорогу через лобовое стекло. Места я опознала. А еще - небольшой флажок, бьющийся на капоте. Если бы не Затылок, я бы все же высказала свое удивление в той форме, которая вертелась на языке.

        - Любезнейший, разрешите полюбопытствовать, мне мнится или и правда у нас на капоте флаг нашей необъятной родины?  - В плохом настроении я начинала изъясняться безумно выспренно.

        - Вы совершенно правы, мадемуазель,  - Затылок подхватил установленный мной тон. Кажется, я раздражала его примерно так же, как он меня.  - У нас на капоте можно наблюдать один из символов государства. Наша дорогая организация пользуется особыми привилегиями, так же как и ее транспорт, сотрудники и вообще все, что с ней связано.
        Я присвистнула и упала обратно назад. Однако. Мне казалось, что я уже осознала масштабы НИИДа, но, похоже, впереди еще было много всего интересного.
        Наконец машина затормозила, Затылок вышел и галантно открыл дверь. Да, с лица он выглядел примерно так же, как и со спины: захочешь - не узнаешь из десяти таких же. Я подняла голову, приставив руку к глазам «козырьком». Передо мной был старинный пятиэтажный дом в розовых тонах с лепниной, балконами и всем прочим. У резных дверей стоял швейцар, милый седой дядечка, который тут же бросился мне навстречу.

        - Мадемуазель Черненко?  - поинтересовался он, расплываясь в искренней улыбке.

        - Угу,  - я ошалело продолжала таращиться на дом. Могу биться об заклад, да хоть собственную голову поставить - нет на Невском такого дома! Ну нет - и все!

        - Мы предупреждены о вашем появлении,  - продолжал дедуля, распахнув передо мной дверь,  - и очень рады видеть вас среди наших жильцов.

        - Спасибо,  - я улыбнулась - так искренне он говорил. За спиной прошуршали шины возвращающейся в офис машины.
        Я прошла внутрь, где меня тут же подхватил другой мужчина: полный, в темно-малиновом, совершенно диком костюме с ярко-алым галстуком. Объемная лысина, окаймленная мелко вьющимися темными волосами. Он вызывал расположение с первого взгляда, несмотря на свой нелепый наряд. Он излучал готовность костьми лечь за благополучие жильцов.

        - Мадемуазель Черненко,  - произнес он, улыбаясь,  - меня зовут Ипполит Анатольевич, я управляющий. Вся компания в лице меня безумно рада вас видеть! Александр Дмитриевич предупредил о вашем приезде, но, к сожалению, мы не все успели подготовить…

        - Ничего страшного, я подожду,  - я улыбнулась в ответ,  - Шеф у нас человек внезапный, так что вы тут ни при чем.

        - Прошу, располагайтесь,  - Ипполит подвел меня к глубокому бордовому креслу со столиком и усадил.  - Мадемуазель пожелает кофе? Или, может быть, чай?
        Я по привычке попросила кофе и предложила ему присоединиться. Пообещав лучший кофе с молоком в Питере, управляющий унесся куда-то воодушевленным аллюром. Я огляделась. Просторный холл, в глубине - стойка администратора, как в отелях, по бокам от него - два лифта, замаскированные ажурными позолоченными решетками. Там и тут - цветы и пальмы, среди которых прятались такие же, как у меня, кресла и низкие коричневые столики. Рядом со входом, справа и слева, журчали в стеклянных цилиндрах искусственные водопады. Сновали туда-сюда аккуратные женщины в изумрудной униформе, откровенно напоминавшие горничных.
        Тут подоспел Ипполит с серебряным сервизом.

        - Прошу,  - он поставил передо мной поднос и самолично разлил кофе.

        - У меня такое чувство, что это не дом, а отель,  - поделилась я своими наблюдениями, следя, как ловко он вливает кофе в молоко. Ипполит кивнул:

        - Александр Дмитриевич, когда отдавал распоряжение об обустройстве этого дома, выразил весьма четкие пожелания,  - управляющий заулыбался, будто воспоминания о Шефе доставляли ему искреннее удовольствие.  - Он объяснил, что жить здесь будут люди весьма занятые на работе, со сложным и ненормированным графиком. И что им, в большинстве своем, некогда будет ходить по магазинам за продуктами и готовить. Кстати, у нас внизу есть ресторан, многие там постоянно питаются… У нас есть штат прислуги, которая доставляет почту в квартиры, прибирает, исполняет поручения и круглосуточно дежурит у телефона на случай непредвиденных ситуаций.
        Мое бурное воображение тут же нарисовало парочку волков-оборотней, среди ночи вваливающихся домой и небрежно просящих ключи от квартиры и новую смену одежды.

        - Как… предусмотрительно… со стороны Александра Дмитриевича,  - согласилась я.  - Получается, это и правда отель, только без сроков проживания?

        - Совершенно верно,  - улыбнулся управляющий, с удовольствием прихлебывая из чашки и держа ее тремя пальцами, отставив мизинец.  - Небольшой частный отель. Только для своих,  - добавил он, и глаза его лукаво блеснули.
        Похоже, этот милый полноватый мужчина знал или хотя бы догадывался, кто тут обитает. Не робкого десятка оказался дядя.

        - Частный?  - вдруг дошло до меня.  - И кто же…

        - Так Александр Дмитриевич же!  - Ипполит поставил чашку на столик.  - Он выкупил здесь два этажа, все устроил…

        - Два этажа? Ничего не понимаю!  - Я помотала головой.  - А как же тут уживаются… свои… с не своими?

        - Ааа!  - Ипполит воздел указательный палец к потолку, довольно ухмыляясь.  - К дому есть два подъезда. Этот - для своих. Второй - обычный дом. Этажи для своих расположены через один - второй и четвертый,  - а остальные заселены обычными людьми. Но лестницы разные, жильцы не пересекаются.
        Я задумчиво замычала, впитывая информацию. Да Шеф просто Великий Комбинатор - так все продумать. А дом, значит, частично принадлежит ему… Ощущение было странное. С одной стороны, я испытывала невольную гордость за то, что у меня такой сообразительный начальник. С другой - я чувствовала себя будто бы обязанной ему, будто бы жила не просто в принадлежащем ему доме, а в его собственной квартире.

        - Ипполит Анатольевич, я уверена, что не видела этого дома на Невском, хотя исходила его вдоль и поперек,  - заметила я, глядя ему прямо в глаза.
        Он снова улыбнулся, от чего глаза его совсем потерялись за уютными щеками, а по лицу пошли морщинки.

        - Не волнуйтесь, вы найдете этот дом снова.

        - А если мне письмо кто-то захочет написать?  - не унималась я.

        - Я дам вам официальный адрес. Вся корреспонденция бережно передается жильцам.
        Я задумалась. Похоже, система налажена и работает без перебоев уже давно.
        К Ипполиту подошла блондинка в форменной одежде и, чуть поклонившись, сказала, что моя квартира готова. Я с готовностью вскочила и оглянулась на управляющего, который, покряхтывая, вынимал себя из кресла.

        - Ох, говорил мне Александр Дмитриевич, что худеть надо, ох, говорил…  - Он сокрушенно покачал головой, провожая меня к лифту. У стойки администратора он взял резной золотистый ключ. Ничего общего с привычными серыми штамповками - чеканное произведение искусства с переплетающимися в неясный вензель линиями.

        - Прошу.  - Ипполит протянул его мне.  - Четвертый этаж. Квартира 88.


        Я даже не могла бы толком объяснить, почему так волновалась, стоя на красном ковре перед шоколадного цвета дверью с золотой табличкой, на которой было выбито «88». Но руки мгновенно вспотели, и ключ заскользил в пальцах. Это было первое жилище, которое действительно было мое. Я могла делать здесь что хотела. Могла разнести всю мебель на кусочки, выкинуть из окна или сдвинуть в кучу и спать на полу. Самостоятельность и независимость пьянили, и даже голова немного кружилась.
        Легкий щелчок - и дверь распахнулась. Я невольно ахнула. Все было сделано именно так, как хотелось бы мне самой: минимум аккуратной темной мебели, черные тяжелые шторы на панорамных окнах, мягкий белый, под цвет стен, ковер на полу и огромная кровать, на которой можно было спать поперек.
        У меня перехватило дыхание. Я бродила по своей квартире, представляя, кто еще в моем возрасте может похвастаться такими апартаментами. Комнат как таковых не было, все было соединено в одно пространство, условно разделенное арками,  - моя давнишняя мечта. Кажется, я так и ходила с открытым ртом, и челюсть волочилась за мной из помещения в помещение. Больше всего меня радовало, что убирать это все не мне!
        Запиликал мобильник.

        - А-а?  - откликнулась я, продолжая разглядывать свою жилплощадь.

        - Судя по отсутствующему голосу, ты уже осматриваешься,  - усмехнулся Оскар.
        Я подскочила как ужаленная. Трезвость сознания мгновенно вернулась, я прислонилась к ближайшей арке и попыталась сосредоточиться.

        - Ага. Вот только что вошла.

        - Нравится?  - заботливо спросил он, и мое сердце прибавило в ритме раза в два.

        - Не то слово,  - честно сказала я.

        - Я рад. У Шефа везде курс на современность, а у меня древность, и мы подумали, что тебе больше понравится…

        - Не поняла,  - прервала я его,  - у тебя что, тоже есть дом?!

        - Ну не дом,  - Оскар засмеялся,  - а всего один этаж.
        Ну почему, почему меня заселили сюда?!

        - Тебе бы там не понравилось,  - будто услышав мой внутренний вопль, заметил мой босс,  - у меня живут те, кому уже перевалило за первую сотню.
        Я мысленно махнула рукой. В любом случае, насколько я могла заметить, Оскар постоянно пропадал в Институте, и, даже живя в его доме, я бы не видела его чаще.

        - Как закончишь ахать и ползать по квартире, дуй в НИИД,  - продолжал он,  - пора тебя познакомить кое с кем - займешься, наконец, физической подготовкой…

        - А ты?  - вырвалось у меня против воли. Я тут же прикусила язык, но было поздно.
        Оскар замолчал на минуту.

        - Прости, я не могу всегда быть рядом,  - сказал он мрачно.  - Я довел тебя до того момента, где был действительно нужен. Теперь тобой займутся другие. Подготовка полноценного оборотня - дело непростое…
        Я не слушала. Глаза застелила муть, и моя прекрасная квартира расплылась в легком тумане. Ну конечно, Шеф предупреждал меня. Но его слова - это было одно, я все же надеялась, что он ошибается. А вот услышать все то же самое от Оскара - это совсем другое…
        Я осторожно вздохнула, надеясь, что он не различит через телефон, что я плачу. Буркнула: «Угу!» - и повесила трубку. Плюхнулась на свой изумительный белый ковер и как следует разревелась.
        - Тук-тук!  - позвал чей-то веселый женский голос, и я поспешно отерла глаза. Я уже успела успокоиться и искренне надеялась, что веки у меня не красные, а нос не разбухший.  - Есть кто дома?

        - Ага, секунду!  - Минуту поплутав по аркам и переходам, я вышла к двери. Оказалось, она так и осталась открытой, как я в нее вошла. На пороге стояла одна из сестер-лис.

        - С новосельем!  - радостно улыбнулась она. Рыжие кудри, веснушки и ореховые смеющиеся глаза - в жизни бы не поверила, что передо мной оборотень!  - А я смотрю, дверь открыта…

        - Да,  - я потерла лоб рукой, как всегда делала в замешательстве.  - Я, признаться, настолько обалдела от этого великолепия, что забыла закрыть дверь.

        - Бывает,  - подмигнула мне девушка,  - мы тоже поначалу не могли своему счастью поверить. После улицы-то…

        - Улицы?  - переспросила я ошеломленно. И тут сообразила, что совершенно ничего про них не знаю.

        - Да, как-нибудь расскажем…  - туманно пообещала лисичка и тут же оживилась: - Кстати, я Алиса! А моя вечно опаздывающая сестра - Алина.

        - Очень приятно,  - искренне призналась я и протянула руку. Пожатие у Алисы оказалось отнюдь не женское - крепкое, чуть не сломавшее мне кости. Я охнула.

        - Ой, прости!  - Лиса испуганно прижала руку к губам.  - Я как-то забыла… Давно не общалась…

        - Ничего страшного,  - я ободряюще улыбнулась, хотя рука все еще болела.  - Вы куда сейчас, не в Институт?

        - Именно туда,  - кивнула внезапно появившаяся из-за спины сестры Алина,  - можем подбросить. А вы, я смотрю, уже познакомились?
        Мы церемонно раскланялись со второй сестрой, на этот раз обойдясь без рукопожатий. Тараторя без умолку, сестры прошли со мной по коридору и спустились вниз на лифте, где нас тут же встретил Ипполит.

        - О, рад видеть, что мадемуазель уже познакомилась с соседями,  - расцвел он.

        - Еще бы,  - звонко рассмеялась одна из лис, кажется Алиса,  - мы же работаем вместе!
        К моему удивлению, мы пошли не к выходу, а в угол холла, к широкой стеклянной двери. Створки расступились перед нами, и я увидела подземный гараж. Сестры целеустремленно шли вперед, а я только успевала крутить головой и ахать:
«БМВ-кабриолет», «лексусы», пара «хаммеров» («Это наших медведей»,  - небрежно заметила Алиса), «мазды» - я даже не знала всех названий, но все они, безусловно, стоили астрономические суммы.

        - На улице такое богатство и ставить некуда, и заметно слишком,  - пояснила Алина,
        - так что все тут, под землей. А выезд есть со второго входа.
        Мы в очередной раз повернули, и я не смогла сдержать полусдавленный писк под дружный смех сестер - передо мной замерли, готовые сорваться с места, два ослепительно-красных «феррари». Я так и стояла столбом, пытаясь рукой нащупать рядом хоть какую-нибудь опору. Продолжая смеяться, одна из сестер, кажется Алиса (я уже начинала различать их: Алина была чуть худее и капельку серьезнее), подтолкнула меня вперед:

        - Садись давай, в столбняке будешь стоять в офисе.

        - Я такие машины видела только на картинке,  - попыталась я оправдаться, чем вызвала новый громовой раскат хохота.

        - Ничего, пройдет несколько месяцев, купишь себе машинку,  - подмигнула мне Алина, открывая заднюю дверь.

«Феррари» рванули с места в мгновение ока.


        Мы не ехали, мы летели. Нет, правда, мне казалось, что шины вообще не касаются земли,  - я не чувствовала неровностей асфальта, не чувствовала ничего вообще. Алина только посмеивалась, глядя на мою ошеломленную физиономию, да хихикала в мобильник, который прижимала к левому плечу,  - она не могла расстаться с сестрой ни на минуту.

        - Мы близнецы,  - пояснила она, на секунду отрываясь от телефона и перестраиваясь в правый ряд на такой скорости, что я даже зажмурилась,  - а близнецы всегда вместе. Мы просто не можем иначе.
        Они по очереди выезжали вперед, то одна, то другая, а я даже не успевала следить, где вторая машина. Только мелькала рука на рычаге коробки передач, позвякивая толстым золотым браслетом, да меня вжимало в сиденье. Такая гонка должна была приковывать взгляды, и мне оставалось только гадать, почему нас еще не остановили.
        В офисе мы были минут через десять. Я вылезла у входа на подгибающихся ногах, а сестры поехали ставить машины в гараж.

        - Ну как?  - подмигнула мне Мышь на проходной.  - Жива осталась?

        - С трудом,  - созналась я.  - Это просто что-то.

        - С ними всегда так,  - она шагнула в свою будку, нажимая какую-то кнопку,  - проходи.

        - Ой, а у меня же пропуска нет!  - спохватилась я.

        - Ничего, Оскар предупредил. К тому же тебя уже ждут,  - она кивнула вперед, в направлении лестницы, ведущей наверх. И, незаметно наклонившись ко мне, добавила:
        - Держись.
        Я миновала турникет и подняла голову. Там, замерев, словно статуя, стояла девушка. Камуфляжные брюки, заправленные в берцы, майка защитного цвета. На шее - пара металлических жетонов, как в армии. Темные волосы коротко острижены, лицо жесткое и неприветливое: губы сжаты в одну линию, серые глаза смотрят исподлобья. Ноги расставлены на ширину плеч, как в стойке, руки сложены на груди, вырисовывая неженскую мускулатуру. Я нервно сглотнула и подошла ближе.

        - Привет, я…

        - …Черна,  - оборвала она меня, беззастенчиво изучая с головы до ног,  - знаю. Я - Жанна.
        В животе как-то противно заныло.
        Она обошла меня кругом и разочарованно цокнула языком:

        - Работы предстоит много.
        Можно подумать, она с рождения стены кулаком прошибала!

        - В общем, так, сейчас у меня времени нет, начнем завтра. Встретимся в шесть вечера у третьего коридора. Знаешь где это?
        Я кивнула. Коридоры вели вниз, к тренажерным залам, которые ветками метро расползлись под всем Институтом. Ну правильно, пыточные камеры всегда располагались в подвалах.

        - Тогда все,  - она крутанулась на месте и стремительно исчезла в дебрях НИИДа, только прямые волосы взметнулись.
        Я постояла на месте пару секунд и решительно направилась к Шефу - я жаждала информации. И чем хуже она оказалась бы, тем лучше.

13

        Дурной пример заразителен. Запомнив, что Оскар всегда вваливался к Шефу как к себе домой, я не стала дожидаться традиционного «да», а вошла прямо так, формально стукнув костяшками по двери, когда она уже была открыта. И успела увидеть, как Айджес лениво соскакивает с колен Шефа. Я так и замерла на пороге, до боли сжимая золотистую дверную ручку и забыв закрыть рот. Айджес, насмешливо улыбаясь и элегантно изогнувшись, следила за моей реакцией. Выглядела она как всегда сногсшибательно: ярко-красное платье до полу с разрезами в неожиданных местах, которые становятся заметны только при движении. Зато при малейшем. На ее фоне я была незаметна, но при таком контрасте в одежде (когда же я сменю джинсы и кеды на что-то пристойное?!) вся моя ничтожность вдруг вылезла на поверхность и возвестила о себе прожекторами и фанфарами. Хотелось провалиться сквозь пол.
        Надо было что-то сказать. Я собиралась объяснить, что я, конечно, не должна была врываться без стука и что мне очень жаль. Между делом попытаться оправдаться, мол, так при мне делал Оскар, вот я и… И тут же поправиться, что он - это, конечно, о-го-го, а я - это я, и что по нему мерить не стоит. И добавить, что я зайду попозже. Галантно закрыть дверь и уползти к автомату пить кофе.
        Получилось «Кхээээ…» и закашляться.
        - Чирик,  - радостно воскликнул Шеф, вставая мне навстречу. Он даже не выглядел смущенным, его киношная физиономия излучала неподдельное веселье - похоже, сложившаяся ситуация его откровенно забавляла.  - А я тут как раз собрался кофе выпить. Присоединишься?
        Я чуть было не заметила ему, что, оказывается, не в курсе последних тенденций пития кофе, но тут вспомнила выражение про «выпить чашечку кофе» и окончательно побагровела.

        - Эм…
        Айджес, наконец, надоело за мной наблюдать, она звонко рассмеялась, закинув голову назад и обнажив лебединую шею. Платиновые волосы волной хлынули вниз.

        - Я зайду ночью,  - она как бы невзначай скользнула рукой по его плечам и вышла, одарив меня долгим внимательным взглядом.
        Я, все еще пунцовая, плюхнулась в «свое» кресло и закрыла лицо руками.

        - Извините, я…

        - Да все нормально,  - голос у Шефа был совершенно беззаботный, и я решилась посмотреть ему в лицо,  - что мы с ней, другого времени не найдем, что ли?
        Я готова была провалиться сквозь кресло еще раз. Какая же я дура! Еще тогда, в самом начале, когда она рылась в него в шкафу как у себя дома и заметила, что кончился сахар,  - еще тогда я заметила, что что-то не так, но была слишком занята собой. Сейчас перед моим взглядом снова встало ее лицо - спокойное и уверенное, когда она смотрела на него, когда не испугалась, что начальник застал ее роющейся в его ящике.
        У меня появилось противное ощущение, что меня все бросили. Я понимала, насколько это глупо, и что она для него - женщина, а я просто занятная новенькая, но получалось, что у каждого есть своя личная жизнь, отдельная от моей, и только у меня - ничего, кроме работы. Я даже собралась было встать и уйти под каким-нибудь предлогом, но Шеф уже пододвигал мне чашку с кофе.

        - Вы, вообще, когда-нибудь работаете?  - Я невольно улыбнулась.

        - Ну конечно - буфетом,  - он подмигнул мне, размешивая сахар.  - Чего хотела-то?
        Я призадумалась. После этого эпизода та доверительная атмосфера, которая, как мне казалось, образовалась между нами, дала трещину, и задавать вопросы было несколько неловко, но я все же решилась:

        - Я хотела узнать насчет этой Жанны, которую Оскар мне выдал,  - я невольно поморщилась, и Шеф рассмеялся:

        - Ну это скорее тебя ей выдали,  - спасибо, босс, вы меня очень ободрили.  - Не нравится?
        Я виновато вздохнула и опасливо покосилась на начальство: мало ли что, может, она его любимица, и ее имя свято и непорочно? Может, он ее считает младшей сестрой? Нет, я этого не переживу - моральных ударов на один день будет явно многовато!
        Но Шеф смотрел на меня с такой понимающей полуулыбкой, что я решилась - как в воду прыгнула:

        - Да, не нравится.

        - Ну…  - Шеф раскурил трубку и по обыкновению уселся на стол.  - Жанна Дарк существо трудное, не ты первая, не ты последняя.

        - Да-а?  - Я не поверила своим ушам.  - Но она же такая…
        Я не нашла подходящих слов и помахала в воздухе руками.

        - Образцовая?  - подсказал Шеф, хитро щурясь.

        - Ага,  - я с облегчением откинулась в кресле, осторожно потягивая горячий кофе. То, что я была не одинока в своих чувствах, как-то прибавляло сил.  - Кстати, почему Жанна Дарк?

        - Потому что может повести за собой сотни,  - серьезно сказал Шеф, и мое облегчение куда-то испарилось.  - Она очень талантлива, прирожденный лидер. Старается быть лучшей во всем, за что берется, и у нее обычно получается. Вот это людей и раздражает…
        Он грустно вздохнул.

        - Рядом с ней чувствуешь, насколько ты несовершенен. Вспоминаешь, что собирался сходить в зал потренироваться, а завалился на диван с пончиками. И что из тебя плохой руководитель, и что ты безответственный тип, не занимающийся делами конторы…
        Шеф замолчал. Я удивленно на него таращилась - он вдруг перестал быть тем бесшабашным балагуром, которого я знала все это время, и даже будто бы изменился внешне, став на момент старше и строже.

        - Кто же вам такое наговорил?..  - тихо спросила я.

        - Никто,  - его лицо мгновенно преобразилось, и широкая улыбка вновь сделала из него мальчишку из Голливуда,  - кто же мне такое скажет? Я же тут самый главный начальник, вмиг всех уволю! И вообще, я идеален!
        Он заговорщицки мне подмигнул, и я фыркнула.

        - Вернемся к Жанне,  - напомнила я.

        - Вообще-то, это почти секретная информация,  - Шеф невинно поднял глаза к потолку, поигрывая кончиком галстука.
        Я шумно и сокрушенно вздохнула.

        - Черт с тобой,  - он махнул на меня рукой, подливая себе еще кофе.  - Если ты надеешься услышать от меня что-то такое, чтобы потешить свое самолюбие и смотреть на нее сверху вниз не только в физическом смысле, то вынужден тебя разочаровать. Она и правда образец для подражания.
        Я застонала.

        - Она самый молодой капитан группы. Обычно в капитаны назначают только полностью превращающихся, но для нее сделали исключение - в сложной ситуации она сделала правильный выбор, и народ пошел за ней, не задумываясь. К тому же она у нас гений от трансформации: ей всего сто двадцать, а превращение почти полное.
        Всего. Сто двадцать. Я охнула - да она мне в прапрабабушки годится!

        - До полного превращения осталось ждать, думаю, не дольше десяти-пятнадцати лет, а в наших масштабах это мелочь,  - продолжал Шеф канцелярским тоном.  - Командует она совсем недавно - всего восемь лет, но уже провела несколько очень удачных и опасных операций. Группа ее, конечно, вначале приняла с трудом, но теперь на нее буквально молится. Она у нас самый перспективный сотрудник.
        Она уже восемь лет командует группой взрослых оборотней. Что я делала восемь лет назад? Кажется, еще даже целоваться не умела. Я в отчаянии рухнула на спинку кресла. Еще одна женщина, рядом с которой я - полное и совершенное ничтожество.

        - Шеф,  - спросила я несчастным голосом,  - а она, вообще, настоящая?

        - Не знаю!  - Шеф хохотнул.  - Спроси Оскара, это он ее приволок.
        Кажется, я лечу куда-то вниз, в темную-темную дыру, а меня бьют обухом по голове.

        - Оскар?..  - прокашлялась я, дав изрядного петуха.

        - М-да,  - Шеф, кажется, понял, что сболтнул лишнего,  - вообще-то это я уже точно не должен был тебе говорить. Он привел ее лет сто назад. Нашел в лесу рядом с какой-то захудалой деревенькой - он тогда любил выбраться на природу. Занимался с ней, тренировал все время - она оказалась способной.
        Вот так. С ней он занимался. На нее у него время было. А на меня - нет. Хотелось вскочить сразу же, убежать и где-нибудь попинать как следует стенку, глотая слезы.

        - Она ему предана до паранойи, один раз даже полезла под удар осознанно, потому что подумала, что ему грозит опасность. К счастью, у нас все было спланировано, и никто из них не пострадал. Оскар даже думал взять ее в пару, но все же побоялся рисковать. А она мечтает дотянуться до его уровня. Стать не хуже, не слабее. И, судя по тому, что мы видим пока что, у нее неплохие шансы.
        Шеф поболтал кофейную гущу на дне и залпом выпил. Я несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула.

        - Убейте меня,  - попросила я.
        Он невесело улыбнулся:

        - Оскар предупреждал, что будет трудно.

        - Да!  - Я в отчаянии взмахнула руками, сворачивая со стола тяжелое пресс-папье в форме дракона.  - Но я думала, что будут тренировки и что-то еще, но не…
        Я замолчала, уронив голову на руки.

        - Шеф, с таким совершенством, вообще, рядом находиться-то можно?

        - Вот и узнаешь,  - он подмигнул мне,  - вам вместе несколько месяцев придется провести. Каждый день.
        Я застонала и встала, собираясь уйти. Шеф попыхивал трубкой, кося на меня ярко-голубым глазом.

        - А она,  - я перевела дыхание,  - а она зато старая, вот!
        Послышался кашель и сдавленное хихиканье.


        Затылок домчал меня до дома, и я впервые подумала о своем жилище с облегчением, а не просто с радостью. Швейцар распахнул дверь, и я быстро скользнула к себе.
        Белизна ковров поражала, и я скинула кеды сразу за дверью. Потом посмотрела выше - и приподняла джинсы. Потом вспомнила, сколько я не была в жилом помещении и в ванной вообще,  - и пошла ее искать. Интересно, это все так кочуют из офиса домой и тут же обратно или только мне пока что везет?
        Ванная нашлась не сразу - я ее просто не замечала. Оригинальным дизайнерским решением она располагалась в самом центре моей квартирки, этаким домиком внутри домика, облицованная снаружи темным деревом и заставленная полочками. Внутри все оказалось выше всяких похвал: черный кафель и белые аксессуары. Белый коврик на полу, белая вешалка для одежды - с черным, правда, халатом. Шелковым. Я нервно хихикнула - сколько такой стоил, даже представить было страшно.
        Пол оказался с подогревом - мечта всей жизни. Я брезгливо сбросила с себя футболку и джинсы и огляделась в поисках чего-то типа корзины для грязного белья. Она нашлась в другом углу ванной, рядом с черным унитазом на львиных лапах.
        Я задумчиво оглядела полки. Выбор поражал: казалось, сюда просто стащили весь ассортимент какого-нибудь гламурного магазина. Мыло всех форм и цветов, шампуни, кондиционеры и гели для душа занимали чуть ли не полстены, а в шкафчике нашлись огромные тяжелые свечи.
        Искренне надеясь, что меня сейчас никто никуда не выдернет и что полученная смесь не взорвется, я высыпала в почти полную ванну все, название чему знала. Сначала меня одолела легкая жадность, обусловленная вечной нехваткой денег - всего надо поменьше, чтобы хватило на подольше,  - но я взяла себя в руки и сыпала почти не глядя. Ломать привычки оказалось неожиданно приятно. Подобрав волосы и представив себя героиней какого-нибудь фильма, я с наслаждением улеглась в воду. Как ни странно, ядерная смесь не прожгла мне кожу, а наоборот, подействовала расслабляюще. Раздражало только одно: я немного всплыла над дном ванны. Сначала я подумала, что мне показалось, но нет - я и правда не чувствовала его под спиной. Стало как-то не по себе.
        Плюнув на данный себе в обиде зарок не звонить Оскару, я потянулась за мобильником.
        Гудок, второй, третий…

        - Оскар,  - голос немного удивленный и, кажется, радостный. Или мне показалось?

        - Оскар,  - начала я плаксивым тоном,  - я всплываю в ванне. Я говно?..
        Оскар хрюкнул и закашлялся.

        - Гхм… Нет,  - наконец он справился с голосом,  - ты не… Не продукт жизнедеятельности. Это нормально при твоей форме трансформации. Она подразумевает крылья, а значит - полеты. А для полетов нужны легкие кости. Они просто становятся полыми.

        - Полыми?  - переспросила я в замешательстве. Стало как-то противно.  - То есть… Они будут легче ломаться, да?
        Оскар засмеялся:

        - Ты же оборотень! Нет, конечно!
        Я облегченно выдохнула. Мы помолчали.

        - Слушай, у меня тут нет часов, сколько сейчас времени? Что вообще за время суток?
        Кажется, он улыбнулся.

        - Сейчас поздний вечер, почти полночь. Ты когда спала последний раз?

        - Не помню,  - честно призналась я,  - кажется, еще в подвале.

        - Тогда очень советую вылезать из ванны и спать. Насколько я знаю, у тебя там есть где расположиться.

        - О, да!  - Я с наслаждением бухнулась обратно в воду, подняв тучу брызг и расплескав пену.  - Что есть, то есть!
        Снова повисла тишина. Я уже собралась было прощаться, но тут Оскар снова заговорил:

        - Вы сегодня встречались с Жанной?
        А у меня только-только настроение улучшилось.

        - Да,  - сказала я как можно холоднее, рисуя пальцем круги в пене,  - встречались. Завтра начнем.

        - Я надеюсь, вы поладите. Она отличный специалист.
        Он говорил так, будто подбирал слова. Может быть, и правда было так?

        - Не сомневаюсь. Вид у нее внушительный,  - не удержалась я от шпильки.

        - У нее трудная жизнь, ей многое приходится делать,  - мгновенно встал на ее защиту Оскар.
        Мне стало совсем грустно. Стал ли бы он так же защищать меня? Разговаривал ли с Жанной, приходилось ли ему говорить ей что-то типа «Ну она же совсем недавно, ей столько всего приходится перенести!»?

        - Трудная жизнь - это причина, а не оправдание,  - злобно заметила я и, не дожидаясь ответа, бросила трубку.
        Вода вокруг меня, наверное, должна была кипеть. Мобильник полетел в стенку и красиво разбился на несколько частей. Ну и черт с ним, давно пора купить новый! Очень хотелось уйти от всего этого под воду с головой и не вылезать.
        Наверное, вся эта реклама про успокоительные свойства масел и всего прочего не такое уж фуфло. Прошло не так много времени, и я успокоилась, решив покориться настоящему. А что я могу сделать? Ничего. Ее он ценит, а меня бросил. Жизнь - она такая. Мне не привыкать, что выбирают не меня. Я задумчиво сдула с руки пену, следя, как она хлопьями падает на пол.
        Как дошла до кровати, я уже не помнила.


        Меня разбудил звонок в дверь. Улыбнувшись, я спихнула себя с кровати на пол. Помогло - я все же открыла глаза, позевывая, натянула халат и подошла к двери.

        - Кому не спится в ночь глухую?  - свирепо поинтересовалась я хриплым со сна голосом.
        В ответ раздался звонкий смех, и я сразу же щелкнула замком - веселье лисичек не узнать было невозможно.

        - Вообще-то не ночь, а два часа дня,  - заметила Алиса, изящно проскальзывая внутрь.

        - Петушок охрип давно,  - поддержала ее сестра и встала рядом.
        Я зевнула. Сестры улыбнулись.

        - Пошли по магазинам?  - предложила Алиса, и луч солнца, прокравшийся из-за штор, озорно блеснул на золотой оправе ее солнечных очков.

        - А…  - Во мне поднялось то чувство, которое знакомо каждой женщине, каким бы
«синим чулком» она ни была,  - тратить деньги на себя! Но радость тут же спала.  - Девушки, моя кредитка у мамы, и я…

        - Ой, глупости,  - замахала на меня руками Алиса,  - забудь про деньги!

        - Мы решили сделать тебе подарок, день шопинга,  - подмигнула Алина,  - так сказать, со вступлением в нашу компанию.

        - Ненене!  - Я решительно заслонилась рукой от соблазнительного предложения. Рука предательски подрагивала.  - Вы что! Я таких подарков не принимаю! Это же куча денег!
        Сестры переглянулись и вздохнули.

        - Чирик… Можно тебя так называть?
        Я кивнула.

        - Послушай,  - Алина мягко мне улыбалась, как мама ребенку, собирающемуся до утра ждать появления Деда Мороза,  - пройдет не так много времени, несколько лет, и у тебя денег будет столько, что ты не будешь знать, куда их девать. Поверь нам. Мы получаем от Института астрономические суммы, у нас есть все, о чем мы мечтали, и даже больше! Дай нам сделать себе приятно, порадовав тебя!

        - Точно,  - всунулась сбоку Алиса,  - дай нам посчитать себя хорошими, а? Ты же не откажешь нам в такой малости?
        Я подумала… И решила, что после такого теплого приема действительно не могу отказать сестрам в такой мелочи.


        Однако все оказалось не так просто: моя единственная одежда была уже заношена до состояния тряпок.

        - Ничего, наденешь что-нибудь из нашего!  - решила Алиса.
        Сказать оказалось проще, чем сделать: лисички носили сорок шестой размер, а я последнее время стремилась к сорок второму. В итоге я стояла в подвязанной под грудью рубашке и джинсовых шортах, безуспешно пытаясь удержать их на талии.

        - Ничего,  - решила Алина,  - у нас где-то ремень был. Надо только затянуть потуже…

        - У ушей…  - пробурчала я себе под нос, но лисички услышали и дружно фыркнули.
        Вид у меня был отмыто-шпанистый, этакий Филиппок XXI века. Сестры, во всем шике коротких рыжих юбок и блеске золота, шли по бокам меня и старались не смеяться. Получалось плохо.
        Когда мы спустились вниз, я оценила профессионализм нашего Ипполита. Когда он увидел нашу дивную троицу, у него только чуть дрогнули веки, не давая глазам неприлично вылезти из орбит, да волосы чуть отъехали назад.

        - Мы ее взяли в плен,  - хихикнула Алиса.

        - И везем по магазинам,  - закончила Алина.
        Ипполит важно кивнул: сомнений в необходимости протаскивания меня по магазинам одежды у него не осталось.
        Такой момент бывает в большинстве голливудских фильмов. Берут девушку и делают из нее звезду. Берут воробья - получают волнистого попугайчика. И каждая втайне надеется, что вот так же «возьмут» и ее. Кто угодно. Фея-крестная или просто подвыпивший олигарх, перепутавший ее с пьяных глаз со своей женой и выдавший золотую кредитку. И каждая прекрасно понимает, что такое невозможно. А мне вдруг повезло.
        Ощущение было странное, как будто я и правда попала в кино. Сестры уверенно вели меня от магазина к магазину, гоняя продавцов и уверенно называя марки, о которых раньше я только читала в журналах. Иногда у нас, правда, возникали разногласия.

        - Мы же оборотни,  - шипела я, пока продавец убегал исполнять какой-нибудь очередной каприз лисичек,  - мы должны одеваться практично, чтобы можно было побежать, ударить… А это что? Тут каблуки длиннее, чем юбка, которая к ним прилагается!
        Мы вернулись около пяти вечера - усталые и довольные. Сестры чувствовали себя почти святыми, я - Золушкой со сломанными часами, на которых никогда не наступит полночь. Ипполит улыбнулся, увидев обилие покупок, которые тащил за нами молоденький служащий. Я не удержалась от искушения и, проходя мимо управляющего, крутанулась на месте, демонстрируя разницу между собой днем и теперь. Ипполит закатил глаза и выдал банальное, но приятное: «Был бы я моложе…»
        Дома я аккуратно расставила пакеты рядами и присела, любуясь их блестящими боками и логотипами. Меня одели с ног до головы, добавив всякую приятную каждой женщине мелочь типа солнечных очков. Совесть меня не грызла - по дороге девочки объяснили, что зарплата у них шестизначная.
        Я посмотрела на часы - до встречи с Жанной оставалось 45 минут, и опаздывать не хотелось. Главное, найти среди всего этого многообразия наименее броскую вещь - меня сегодня явно будут валять по полу. Нарядившись в совершенно обычные тряпки за несколько сотен, я вызвала казенную машину, зашла к сестрам поблагодарить и села у себя на полу ждать транспорт. Сердце билось в горле, в желудок кто-то посадил жабу, лицо покалывало - я дико, дико волновалась.

14

        Как ни странно, все оказалось совсем не так страшно, как я думала. Невольно взятый нами курс на честность позволил не скрывать взаимной неприязни - если я считала ее помешанной на работе выскочкой, то она меня, по-видимому, любимчиком начальства и неженкой. Избавленные от необходимости ежедневно лицемерить друг перед другом, мы довольно быстро выработали манеру общения, позволяющую заниматься общим делом, не вызывая друг у друга приступов всепоглощающего раздражения. Мы обе были невольницами приказов начальства. Жанна почти всегда молчала, только резко выкрикивая команды и объясняя, где я ошиблась,  - на этом наше общение заканчивалось.
        При всем моем негативном отношении, я скоро была вынуждена признать, что она оказалась действительно хорошим тренером и, видимо, первоклассным бойцом. Немногословная и сосредоточенная, она обладала всеми качествами, которых не было у меня и которые я страстно мечтала в себе выработать. Сила воли, целеустремленность, упорство и жесткость - вся она будто была сделана из стали. Я готова была ей восхищаться. Цитируя героиню одного фильма: «Если бы я не должна была ее ненавидеть, я бы ее обожала!» Однако было одно ежедневное «но», которое сводило на нет любые миротворческие поползновения моей души: стоило мне ее увидеть, я вспоминала Оскара.
        Каждодневные изматывающие тренировки должны были бы выбить его у меня из головы, но, как оказалось, когда тело занято, мозг свободен. Отбивая ее удары или выучивая новый прием, я невольно вспоминала, что вот эту вечно хмурую молчунью он предпочел мне - пусть и не в качестве женщины, но в качестве ученицы. Сам факт ее существования служил достаточной причиной, чтобы я возненавидела наши занятия, которые, как назло, никогда не отменялись.
        Если Оскар подстраивал мои тренировки под свои дежурства, то Жанна, казалось, поступила с точностью до наоборот. Мы начинали в шесть вечера каждый день, в полночь делали перерыв на полчаса, во время которого мне разрешалось только пить, и продолжали до четырех утра. К этому времени я обычно уже валилась с ног от усталости и засыпала на ходу, несмотря на регулярно приносимый Шефом кофе.
        Его появления в равной степени удивляли и ее, и меня, но это было единственное, что нас роднило. Я, однако, быстро привыкла, что вскоре после полуночи дверь зала осторожно приоткрывалась и в щели появлялась рука, держащая картонный подносик с двумя высокими стаканами, затем - вечно улыбающаяся физиономия, и со словами
«Брейк, дамы!» Шеф входил в зал. Мы перебрасывались парой шуточек, пока Жанна как могла делала вид, что ее здесь нет,  - присутствие высочайшего начальства ее явно нервировало, а порция кофе всегда оставалась нетронутой. Минут через пять Шеф удалялся, всякий раз обещая устроить назавтра проверку моих успехов. Я могла бы, при должном воображении, возомнить что-нибудь такое, но почти ежедневное лицезрение Айджес, озаряющей то коридор, то кабинет, мгновенно спускало меня с небес на землю. Я бы не сказала, что Шеф мне нравился. Но осознание, что мне вновь и вновь предпочитают других, еще больше осложняло и без того непростое существование. А уж когда я заметила на ее руке кольцо с огромным бриллиантом, то вовсе утратила само понятие о самооценке. Кольцо означало помолвку, сомнений тут быть не могло, хоть это и была западная традиция. И хотя я отлично понимала их обоих, в душе все равно таилась обида.
        Оскар не появлялся никогда…


        Мы начали с тренировок по обычному рукопашному бою. Впрочем, как я вскоре убедилась, не такой уж он был и обычный: многие приемы и удары были изменены.

        - В нашем случае,  - объяснила мне в кои-то веки заговорившая Жанна,  - надо учитывать, что ты уже не человек и драться тебе придется с таким же нелюдем, который не отрубится от удара в кадык. Там, где человек закричит от боли и отпустит, твой противник едва поморщится.
        И я покорно повторяла за ней движения, которые, казалось, вот-вот выломают руки мне самой. Однако мое тело неизменно справлялось с невероятной стойкой или тройным сальто назад, чем немало удивляло меня саму.
        Но самое трудное ждало впереди.
        Научив меня соизмерять силу и владеть ошалевшим от возможностей телом, Жанна обратилась к моей «звериной» сущности. Все оказалось весьма запутанно. Превращение по-прежнему было для меня сложным и болезненным процессом, да и после того раза в подвале, когда стало ясно, кто я, превращаться мне больше не случалось. Теоретически я, конечно, знала, что необходимо испытать мгновенную вспышку ярости, а затем овладеть своими эмоциями, чтобы не натворить бед. С обратной трансформацией все обстояло несколько сложнее: ощутить спокойствие и гармонию у меня и в лучшие-то годы не получалось, тем более мгновенно и по приказу.
        Жанна стояла, сложив руки на груди, и выжидающе на меня смотрела. Ее лицо обычно сохраняло мрачно-серьезное выражение и не отражало мыслей, но сейчас, по складке между бровей, я поняла, что она была полна решимости довести дело до конца и даже покуситься на святое - получасовой перерыв с кофе.
        Я пыталась превратиться прямо на месте, и у меня ничего не получалось.
        Не думаю, что от подбадривающих слов у меня бы стало получаться лучше, но ее молчание вкупе с буравящим взглядом могло вывести из себя кого угодно. Я постаралась ухватиться за эту мысль и развить ее. Какая-то малолетка (с виду Жанна тянула лет на шестнадцать. На очень-очень суровые шестнадцать), которая на самом деле годится мне в прабабушки, стоит, командует и собирается лишить меня законного перерыва!
        Раздражение росло, но до всепоглощающей ярости ему было далеко, оно, наоборот, мешало. Необходимое мне чувство лишало людей разума и, заставив позабыть себя, творило их руками беды, убивая своих братьев и детей. Может быть, именно в этом все и дело, что надо позабыть себя? Я постаралась сосредоточиться и вспомнить какой-нибудь эпизод из своей скучной жизни, когда злость захлестнула бы меня с головой, превращая в слепое рычащее существо.

…Пятый класс. Меня зажали со всех сторон в гардеробе, и прохладные пуховики касаются моего горящего лица. Я вижу эти бездумно-злые лица, искривленные рты, сощуренные глаза. Вряд ли они сами понимают значение слов «жидовка» и
«черномазая», но исступленно повторяют их, услышав когда-то от родителей. Однако от незнания их ненависть не уменьшается. А я стою, вжавшись в эти проклятые куртки, и не могу раскрыть рта. Я сжалась от этого напора, я не могу подобрать таких же обидных слов в ответ, я вообще не знаю, что сказать. Я вообще не знала, что так бывает. Я чувствовала, что вот-вот заплачу от обиды и жалости к себе, и это злило меня еще больше.
        А надо было ударить.
        В первую попавшуюся рожу, в первое еще по-детски пухлое, но уже такое злобное брюхо. Или опрокинуть на них вешалку. Или убежать, прорвавшись сквозь гогочущее кольцо.
        Но только не стоять там, сжавшись, с раскрасневшимся лицом и надеяться, что они уйдут прежде, чем я все-таки разревусь - позорно и горько, как умеют только маленькие дети, что бегут потом искать правды и защиты в мамином подоле…
        Я старалась никогда больше не вспоминать об этом. Я закрывала глаза и говорила себе, что это случилось не со мной, что это не я там, сползая на корточки, когда они ушли, тоненько выла от сиюминутного детского горя, надеясь, что кто-нибудь добрый найдет меня здесь и утешит, и искала, чем бы вытереть размокший нос. Этого не было - решила я. Потому что с такой безудержной и звонкой ненавистью к самой себе за ту трусливую слабость я просто не могла жить.
        Тогда я так панически ставила блоки на собственной памяти, что сейчас мне стоило немалых трудов вспомнить все это и вернуть то ощущение гадливости по отношению к самой себе, как если бы я добровольно посреди улицы улеглась в самую мерзкую грязь и начала в ней кататься.
        Несколько раз я рефлекторно, помимо воли, одергивала себя, не давая до конца опуститься в те старые, почти позабытые чувства, не давая вспомнить эту злость на себя, но разум взял верх, и блоки памяти пали. Я успела только горько улыбнуться банальности ситуации - забитая девочка, страшная школа.
        И меня захлестнула ярость.


        Сначала странное ощущение появилось в руках. Они будто потяжелели и частично онемели. Я испуганно глянула вниз, вырываясь из собственных воспоминаний, и ахнула. Ногти потемнели, став почти черными, огрубели и на глазах увеличивались в размерах.
        Да и со всем телом происходило что-то странное, но, что именно - я никак не могла понять. Мне стало страшно. Так слепо человек может бояться только неизвестного, так первобытные люди боялись грома и молнии, придумывая им самые невероятные объяснения, чтобы только не сойти с ума от страха.
        Я уже почти готова была остановить процесс (у меня почему-то не было сомнений, что, напомни я себе, что нахожусь в зале, а не в гардеробе, и все оборвалось бы), но тут мелькнула отрезвляющая мысль. «А она, наверное, не боялась. Нет, она с радостью принимала то, что дала ей природа!» Понятие собственной трусости уже в который раз заменяло мне отсутствующую храбрость. Вкупе с нахлынувшими воспоминаниями это очередное осознание, чего я стою на самом деле, подхлестнуло мою ненависть к самой себе с новой силой, и превращение, кажется, пошло еще быстрее.
        Руки приятно отяжелели. Собрав волю в кулак и заменив страх любопытством, я рассматривала себя. Кожа стала темно-серой и ощутимо более плотной, пальцы чуть удлинились, а ладонь немного расширилась. По тыльной стороне руки жесткими линиями выступили кости, черным обозначились вены. На пальцах проступили костяшки, а ногти… Да, пока я пугалась, они окончательно изменились. И то, что сейчас продолжало мои пальцы чуть ли не вдвое, можно было смело назвать когтями. Если ногти вырастали сверху, то эти когти росли будто бы из самого центра пальца - иначе они бы просто не удержались. Черные, округлые и, вопреки моим ожиданиям, не полые, они чуть выгибались вниз посередине, затем сходили на нет и выглядели весьма острыми. Я на пробу подняла руку ладонью вверх и пошевелила пальцами. Ощущение было странным, но немного знакомым: когда-то в детстве я надевала на пальцы колпачки от ручек и фломастеров. Было не очень удобно, но забавно. Сейчас я чувствовала примерно то же самое, только раз в двадцать сильнее.
        Я уже подумала было, что на этом все и закончится, как по спине прошла судорога, и меня согнуло пополам. Чувство было такое, будто неведомая сила вырывает у меня из спины лопатки. Ноги подкосились, и я рухнула на колени. Мне послышалось презрительное фырканье откуда-то сбоку, и я ощутила внезапный прилив злости - хотя, возможно, это было всего лишь мое ослепленное воображение. Однако этого оказалось достаточно: кожа у меня на спине натянулась, и… вдруг у меня за плечами что-то распахнулось, с шумом взрезая воздух. Звук был такой, будто кто-то раскрыл огромный кожаный зонт. И вот это оказалось по-настоящему больно. Я вскрикнула и тут же задохнулась от нового непривычного потока мыслей: часть меня совершенно самостоятельно и очень быстро обрабатывала огромное количество информации по воздушным потокам, существующим в зале, прикидывала, как развернуть, разложить и насколько раскрыть…
        Только найдя в себе этот деловой ручеек прилагающихся рефлексов, я смогла наконец осознать непреложный факт: да, у меня из спины, порвав кожу и новую майку, вырвались два крыла. Я попыталась рассмотреть их, но шея так не выворачивалась - я все же была летучей мышью, а не совой. На мгновение замявшись, я нащупала в подсознании новые мышцы и осторожно попробовала их задействовать. Получилось на удивление легко, и крылья легли параллельно вытянутым в стороны рукам.
        Наверное, со стороны они выглядели совсем не так здорово, как казалось мне, но это были мои крылья, и я ими залюбовалась. По длине они еще примерно на метр продолжались после моих рук и красивым полумесяцем уходили обратно за спину. Через плотную кожу, с виду напоминавшую брезент, проступали новые для меня изогнутые кости. С губ у меня сорвался вздох невольного восхищения, а на ум пришли рисунки Бориса Вальехо с его демоническими женщинами - только кожаного бикини не хватало.
        Однако процесс превращения все еще не закончился.
        Дикой мигренью взорвалась голова, обручем с иглами сдавило виски и затылок. Глаза стало резать от света, хотя видеть я стала все будто бы через запотевшее стекло. В ушах резко зазвенело, я зажала их ладонями… И у меня ничего не вышло - они их больше не закрывали. В шоке я стала ощупывать уши и чуть не заорала от неожиданности: теперь они были размером с ладонь от запястья до кончиков пальцев. Мало того, они стали мягкими, чуть вывернутыми вперед и какими-то очень… глубокими. Сама ушная раковина начиналась теперь раньше и шла шире. Я рассеянно подумала, как забавно сейчас должен выглядеть мой пирсинг.
        Тяжело дыша, я пыталась разобраться в новых ощущениях. Зрение резко упало, однако это не причиняло мне ожидаемых неудобств - я на слух могла определить, где стоит Жанна и даже в какой примерно позе. Это было странно, будто я начала видеть ушами. В принципе, так оно и было - эффект эхолокации вступил в свои права.
        Спину порядком оттягивали распахнутые крылья. Шевелить ими было больно, но, чем чаще я их складывала и раскладывала, тем слабее становилась боль - так затекшие ноги болят, пока ты не заставишь себя размяться. Желание мгновенно подняться в воздух жгло все внутри меня - земля вдруг перестала быть надежным местом, она таила в себе какие-то невнятные опасности, и я чувствовала сильное беспокойство. В голове, где-то на окраине сознания, просчитывались способы положения крыльев с учетом теплых и холодных струй воздуха, поднимавшихся от пола и от разогревшейся на потолке лампы. Эти мысли ничуть меня не напрягали, так же как обычный человек не задумывается над тем, как дышит и моргает.
        Я была в полнейшем восторге. Все во мне бурлило и жаждало немедленной деятельности, сила гуляла по мышцам с разудалостью подвыпившего матроса, нарывающегося на драку.

        - Открой рот,  - вдруг раздалось сбоку, и я вспомнила о существовании Жанны. Она вышла в пятно света передо мной и выжидающе остановилась. Я не видела ее лица, зато знала, что холодный поток воздуха от кондиционера у противоположной стены шевелит тонкую прядку волос у нее в челке.
        Радостно улыбаясь, я раскрыла рот и даже выдала «а-а-а!», как на приеме у доктора. Жанна заглянула мне в пасть с безумно серьезным видом, что было очень забавно.

        - Слабовато,  - подытожила она, и ее голос для меня разлетелся по залу миллионным эхо.

        - Чего слабовато?  - удивилась я и тут заметила, что слова едва различимы из-за сильного присвиста, а говорить неудобно.  - Что это со мной?!  - вскрикнула я, но снова получился свист.

        - Успокойся,  - ее голос вдруг немного потеплел,  - это твое превращение. Оно изменило строение горла и связки, поэтому ты так странно говоришь. А во рту у тебя клыки, поэтому разговаривать стало неудобно. Правда, они довольно слабые, так что в будущем упор на них делать не будем.
        Я устало вздохнула. Мне вдруг не захотелось ничего этого: ни крыльев, ни клыков, ни когтей, оттягивающих руки. Все вокруг внезапно стало напоминать дешевый фильм ужасов, и вот-вот через картонную стену декораций прямо в кадр вывалится пьяный техник. Однако этого не случилось, это было моя жизнь - вполне реальная и настоящая, только какая-то безумно нелепая.

        - Видишь плохо?  - продолжала допрос Жанна.
        Я кивнула.

        - Зато, наверное, слышишь хорошо?
        Я снова кивнула.
        Жанна внимательно меня изучала, иногда поворачивая то одним боком к себе, то другим.

        - Когти внушают,  - признала она,  - их оставим. На руках, во всяком случае.
        На мой удивленный писк она заметила с легкой усмешкой:

        - Пока любовалась своими крылышками, не заметила, как на ногах когти выросли? Поздравляю, обувь насмарку.
        Я поздравила себя с принятием мудрого решения оставить дорогущие мокасины дома и запастись несколькими парами кед. Вот она, обувь рядового оборотня! Представив такой лозунг для рекламной кампании какой-нибудь фирмы, я невольно прыснула со смеху, и Жанна схватилась за уши. Я недоуменно на нее смотрела, пытаясь различить выражение лица.

        - Что ты сейчас сделала?  - спросила она, морщась и растирая виски.
        Я как могла сконцентрировалась и, тщательно контролируя каждое движение почти исчезнувшего языка, прошуршала:

        - Ий… зсмйлась.

        - Засмеялась?  - переспросила она удивленно. Я кивнула.
        На мгновение повисло молчание, и я услышала ее тихий неженский смешок:

        - Надо будет пометить, чтобы при тебе в образе анекдоты не рассказывали - ультразвук получается.
        Боже мой, неужели она только что пошутила?!
        Меж тем она продолжала осмотр:

        - Крылья… Ну-ка, пошевели.
        Я с удовольствием напрягла новые мышцы, стараясь вместить в пару необходимых движений весь свой богатый арсенал - да, я хвасталась.

        - Все-все, я уже поняла, что это твоя гордость,  - хмыкнула Жанна, задумчиво обходя меня по второму кругу. Я едва могла поверить своим ушам, пусть и суперчутким: она стала разговаривать со мной по-другому! Ее тон и манера общения смягчились с того момента, как я превратилась! Пусть и совсем чуть-чуть, но все же! Будто кто-то вдруг дал ей отмашку: своя, такая же как ты. Промелькнула лукавая мысль: а заметила ли перемену она сама?
        Я чуть поменяла позицию, стараясь лучше на нее настроиться и получить ответ, и в этот момент дверь осторожно открылась. Мы разом обернулись на звук и замерли, ожидая реакции,  - это был Шеф.

        - Брейк, дамы!  - как обычно радостно возвестил он начало перерыва, просачиваясь внутрь.  - Как успехи?
        Его голос разделился для меня на сотни полутонов, разлетелся по нотам, распался по интонациям и собрался воедино, отразившись от стен зала, прежде чем за ним захлопнулась дверь.
        Повисла тишина - видимо, Шеф увидел меня.

        - Вау,  - лаконично выдал он, и я услышала, как кофе в его руке дрогнул, хлюпнув.  - А я своих в кафе для вас гонял… А у вас тут и без меня так интересно… Это полный вид?

        - Да,  - Жанна кивнула,  - на данный момент.

        - Круто,  - Шеф отставил кофе на скамейку (стук картонной подставки о деревянную доску) и подошел ближе, нещадно топая, скрипя половицами и создавая новые воздушные потоки.  - А 10% уже выделили?

        - Нет еще…
        Жанна не успела полностью произнести все звуки, как меня захлестнула новая волна злости: обо мне снова говорили как о неодушевленном предмете, будто меня тут и не было вовсе! Будто я корова или лошадь! Почему меня здесь ни во что не ставят?!
        Резкий взмах крыльев отдался болью во всей спине, просекая ее мириадами невидимых линий, и я оторвалась от пола. Руки и ноги безвольно мотались вслед за колебаниями всего тела, как не мои,  - крылья продолжали хлопать, и меня шатало в воздухе. Несмотря на это, ощущение покоя и безопасности заполнило все мое существо, от края до края, и даже злость на начальников стала тише. Я склонила голову набок, часто моргая подслеповатыми глазами. Видеть я могла, только что они стоят внизу, задрав головы вверх. Слышала я намного больше: как участилось от неожиданности дыхание Жанны, как быстрее забилось ее сердце, с каким звуком вырывался воздух из приоткрытого рта. Шеф выглядел намного спокойнее, дыхание его сбилось всего на мгновение и снова стало ровным, из горла вырывался тихий смешок, зато ритм сердца был какой-то странный, непривычный… Я попыталась прислушаться, но тут он поднял руку к глазам, чтобы не мешал свет лампы, и оглушил меня шорохом своей одежды. Изо всех сил мотая головой и проклиная свой чуткий слух, я инстинктивно еще несколько раз взмахнула крыльями, поднимаясь выше.

        - Ого,  - заметил Шеф,  - интересная реакция на раздражители. Однако теперь надо бы ее оттуда снять. Ну или сманить обратно.
        Я засмеялась. Совсем забыв о Жаннином предупреждении. Она сложилась пополам, затыкая руками уши, морщась и, кажется, бросая на меня гневные взгляды. Пульс ее бешено подскочил, дыхание стало поверхностным и частым. Зато Шеф остался стоять, не двигаясь, и никаких изменений я в нем не заметила - наоборот, он присвистнул (тут уже скривилась я) и даже заулыбался.

        - Впечатляет, впечатляет,  - он вытащил из кармана плаща трубку и, несмотря на яростное шипение Жанны, закурил,  - вот это интересно! Однако сделай мне одолжение, не надо больше смеяться. Да и вообще, спускайся, у нас тут кофе вкусный.
        Пару секунд я еще висела в воздухе, аккуратно поддерживая себя в одном месте мерными неглубокими взмахами, но запах кофе, долетавший до меня, и правда был чудесен, так что я решила спуститься. Вопрос был в том, как. Прошлый раз я просто рухнула Оскару на руки. Сейчас я что-то сомневалась в том, что Жанна одобрит такой способ приземления. Я попыталась рассредоточиться и отдать все на волю инстинктов, которые появились у меня вместе с крыльями. Я просто подумала, что хочу вниз. Крылья замерли, распластавшись на воздухе, я начала было падать, но тут они сделали широкий взмах, и меня чуть поддернуло вверх, не давая упасть. Так, то взмахивая, то замирая, я и опустилась на деревянный пол зала. От неровного спуска немного мутило. Шеф снова хохотнул.
        Я покосилась на Жанну. Она не показывала своего неудобства, но сердце и дыхание, так и не вставшие в норму, выдавали ее с головой. Мне стало стыдно. Я пискнула, стараясь вложить в этот звук максимум раскаяния, и виновато на нее взглянула. При всей моей нелюбви, я все же чувствовала себя неудобно из-за того, что повторила ошибку, несмотря на ее предупреждение. Она чуть дернула плечом, не поворачивая головы. Видимо, в ее системе координат это означало, что инцидент исчерпан.

        - Вау-вау,  - Шеф уже протягивал нам кофе на подносе, попыхивая трубкой. Жанна в кои-то веки не отказалась,  - надо будет рассказать Оскару про твой ультразвук, думаю, ему понравится.
        При имени Оскара мы одновременно вскинулись. На мгновение повисла тишина, и я услышала, как глухо ударило ее сердце. Черт, это начинало раздражать: будто читаешь чужие мысли без возможности отключиться.
        Я хотела спросить, почему не подействовало на него, но получился только шуршащий писк. Я разочарованно замолчала.

        - У, как нехорошо…  - Шеф поцокал языком,  - тебе, наверное, и кофе пить неудобно будет.
        Я с сомнением воззрилась на картонный стакан с пластиковой крышкой и просто опустила в него клыки. Раздался легкий хруст, и я ощутила вкус кофе.

        - Кардинально,  - хмыкнул Шеф.
        Покрутившись с нами еще пару минут и поохав над моими кривыми ногами (как оказалось, джинсы прорвались и стали видны изменения: ноги немного укоротились, обросли грубой черной шерстью, а колени вывернулись назад), он посоветовал сделать эпиляцию и ушел.

        - Все, перерыв окончен,  - Жанна вышла из глубины зала в обнимку с боксерской грушей. Интересно, сколько их тут изводят за сутки?  - Посмотрим, на что ты способна.
        Я пыталась доказать ей, что висеть в воздухе на крыльях мне намного привычнее и естественнее, но она упорно заставляла меня прыгать по земле и молотить несчастную грушу. Сначала получалось немного глупо: с одного удара груша отлетала в сторону и, набрав ускорение, летела на меня, так что я с визгом взлетала, чтобы от нее увернуться. Жанна морщилась от резких звуков, но неизменно возвращала меня на место. Немного приноровившись, я стала просто срывать ее с креплений, что меня безумно веселило: груша улетала в другой конец зала и там еще пару раз подскакивала. Тренер качала головой и объясняла, что действовать надо не со всей дури, «которой у тебя, по-видимому, на целый полк», а использовать свои новые возможности. Так я научилась делать в груше аккуратные дырки примерно с кулак шириной, собирая когти в пучок и ударяя прямой рукой. Постепенно я привыкла к своему телу, казавшемуся мне таким неуклюжим. Оно просто не было придумано для стояния на земле, вообще для действий на земле.
        Зато в воздухе я чувствовала себя просто прекрасно! Дурманящий восторг полета совершенно вскружил мне голову, и я несколько минут просто носилась под потолком зала под суровым взглядом Жанны, благо места хватало. Правда, первая же моя попытка повернуть на скорости закончилась сочным шмяком о стенку и скоростным спуском вниз. Покряхтывая, я поднялась на ноги. Жанна следила за мной со снисходительной ухмылкой на тонких губах.

        - Ну что, может, все-таки начнешь меня слушать?  - Я нехотя кивнула.
        Она снова велела мне действовать только на земле и долго объясняла, как совместить рефлексы с собственным сознанием, чтобы не врезаться в стенки. В промежутках между хлопаньем крыльями, от интенсивности которого у меня уже ломило спину и ноги чуть отрывались от пола, я успевала посмеяться над ситуацией: одна девушка с серьезной миной объясняет другой, как летать!
        Когда Жанна объявила конец, я едва стояла на ногах от усталости. Голова гудела от обилия информации, тело - он непривычной нагрузки. Но все равно я была счастлива: первые два раза я превращалась практически бессознательно, не замечая, что со мной происходит, и была скорее заложницей собственного дара. Теперь же я была его хозяйкой, ощущая все плюсы бытия не-человеком.

        - Давай перекидывайся обратно, и на сегодня закончим,  - скомандовала Жанна.
        Я кивнула и постаралась расслабиться. Получалось плохо, переизбыток эмоций давал о себе знать. Я закрыла глаза, медленно втянула носом воздух и представила чистое звездное небо…
        В ту же секунду на меня как будто свалилась бетонная плита, ноги подкосились, и я очутилась на полу. С трудом проморгавшись и щурясь от ставшего снова ярким света, я подняла на Жанну непонимающие глаза:

        - Что за?..

        - Это тебе первый урок: в образе усталость чувствуется в десятки раз слабее, потому что ты - сильнее. Вставай, пошли,  - и она протянула мне руку.
        Я была настолько шокирована этим поступком, что пару секунд тупо таращилась на длинные узкие пальцы с коротко остриженными ногтями и сбитые костяшки. Но потом все же ухватилась и, пошатываясь, встала.
        Как я очутилась в машине, как поднялась на свой этаж, я уже не помнила. Утром я проснулась на ковре в прихожей.

15

        Дни неслись. В чем-то разные, но все же одинаковые. Подъем, косой взгляд в зеркало, сонный завтрак в ресторане внизу, машина - и тренировка до потери соображения. Я не была против и не роптала на судьбу, я просто потеряла счет времени. Из окна машины, не успевая проснуться или падая от усталости, не слишком заметишь смену сезонов, и наступление осени стало для меня сюрпризом. Оказалось, правда, что наш питерский ноябрь, который я проклинала все двадцать пять лет своей жизни за сырость и стужу, совсем не так ужасен, если смотреть на него из окна квартиры с индивидуальным отоплением или машины с печкой.
        Иногда удавалось позвонить маме. Обычно, сидя в ресторане внизу в ожидании завтрака, я успевала поболтать с ней пару минут. Разговор начинался одинаково:

        - Мам, ты не спишь?

        - Уже нет,  - радостно отвечала она.  - Что нового?

        - Ну…
        Я судорожно перебирала в голове новости, которые могла ей рассказать. «Мам, ты знаешь, у меня размах крыльев метров пять»? Отлично…
        Тем не менее я все-таки находила пару нейтральных новостей, которые могла ей рассказать. Уже традицией стало посылать ей небольшие подарки - иногда просто дорогие безделушки, о которых она когда-то мечтала и которые теперь я могла себе позволить. Она рассказывала мне что-нибудь в ответ, упоминая знакомых, которые теперь казались лишь смутными тенями из прошлой жизни.
        Я скучала и, знаю, она тоже. Но вернуться я не могла просто потому, что не могла жить рядом с человеком. Мой новый дом и все блага не были моей прихотью, они просто поставлялись вместе с новой жизнью - а от своей сущности я не могла отказаться.
        Обычно вместе с завтраком кончался и разговор. Повесив трубку, я оглядывала хрустальные люстры под потолком, позолоту колонн и белизну скатертей. Все это совсем недавно было мне недоступно. Но теперь у меня такая возможность есть - и мне хотелось как-то оправдаться за нее, как будто в этом была моя вина. Но я просто родилась такой! Как ей объяснишь - она же человек…
        Эта новая мысль хлестнула меня кнутом и оставила в сознании пульсирующий, как шрам, след. Человек? С каких пор я стала делить всех на людей и нелюдей? С каких пор я стала думать о маме как о человеке, а не просто как о маме? Но что делать, если мы, оборотни, вершина цивилизации? Не слабые смертные люди, а мы - сильные, быстрые и почти вечные?!
        Перед глазами встало лицо Оскара. Сердце сжалось и стукнуло о ребра. Оскар… Чеканный, как с картины, профиль, внимательный взгляд. Я невольно сжала губы, чтобы не расплакаться, совершенно по-человечески - я скучала. Услужливая садистка-память подсовывала то один эпизод времен, когда он был рядом, то другой. Мой темный двор, Шеф, цепким взглядом изучающий мое лицо, и Оскар, эбонитовой скульптурой замерший у него за спиной. Я вспомнила, как собирались морщинки в углах его желтых глаз, когда он смеялся, и как меня поразили его боковые зубы - чуть длиннее, чем надо. И как он сидел совсем рядом со мной, когда я в полуобморочном состоянии валялась на полу в его кабинете, когда он первый раз превратился.
        Оскар…
        На белоснежной скатерти медленно расплывалось крохотное мокрое пятно.


        За тренировками прошло два месяца. Жанна хоть и стала относиться ко мне чуть лучше, но из ее поведения разве что исчезла враждебность - не более. Она, как машину, гоняла меня по залу, не интересуясь, что я чувствую, не устала ли,  - а я так же механически выполняла ее приказы, ни о чем не думая. Иногда я закрывала глаза, ориентируясь только на обостренный слух, и позволяла разуму уплыть куда-то далеко. Мне казалось, что время течет вокруг меня как в фильме: вот прошел день, а вот - неделя. Завтрак, машина - и бить, бить несчастную грушу под прямым и жестким взглядом Жанны, пока опилки не посыплются на пол. Или биться под потолком от стены к стене, учась летать. Никто не говорил, что быть оборотнем весело, но никто не предупреждал, что будет так тяжело.
        Даже Шеф перестал заглядывать. Заходя теперь в НИИД, я видела только напряженные лица, спешащих людей. Даже Мышь, пропускающая меня на входе, стала молчаливой. Среди десятков таких же необычных существ, как я, я была совершенно одинока. Как-то я набралась сил и подошла к кабинету Шефа, надеясь, что он не занят и как-нибудь развеет мою тоску. Дверь была чуть приоткрыта. Я заглянула, стараясь не шуметь. И вздрогнула: там стоял Оскар. Сердце защемило - как же давно я его не видела! Каждая черточка его облика будто снова вскрывала едва зажившие царапины и отдавалась томительной болью - пусть он не со мной, пусть он забыл меня, но сейчас, здесь и сейчас, я могу его видеть.
        Он был зол. Я видела это по тому, как быстро и неглубоко он дышал, как сжимались и разжимались пальцы. Он явно был доведен - кажется, он вот-вот бросится. Неужели они не поладили с Шефом? Казалось невозможным, чтоб эти двое могли поссориться.

        - Это неправильно,  - медленно произнес Оскар, и я снова задохнулась от бархатистости его голоса.

        - Послушай…  - Это был Шеф, и по его тону я поняла, что он тоже едва сдерживается.

        - Не буду я тебя слушать!  - Оскар подался назад, собираясь выйти, и я дернулась в сторону.

        - ОСКАР!
        Такого я не слышала никогда. Я понимала, что это был Шеф, просто наш таинственный и молоденький Шеф, но разум вдруг оставил меня. Мне захотелось упасть на колени, закрыть голову руками и вжаться в угол - лишь бы меня не тронули. Исполнить любой приказ, все что угодно - лишь бы меня не тронули. Голос звучал не у меня в ушах, а прямо в голове, прямо в мозгу он наводил свои порядки и давал понять, кто будет командовать…
        Меня трясло… Кое-как я совладала с собой и подползла к двери, радуясь, что никого нет и коридоры пусты.
        Оскар стоял, склонив голову. Просто склонив голову и тяжело дыша. Я в очередной раз поразилась его силе и самообладанию.

        - Как скажешь, Шеф…
        Тут у Шефа зазвонил телефон, и разговор оборвался. Оскар бросил на начальство последний злой взгляд и развернулся к двери. Я, кое-как подобрав рюкзак, в котором всегда лежала смена одежды для тренировки, бросилась в сторону, к черному ходу, меньше всего желая попасться под горячую руку злой пантере.
        - А теперь самое сложное: частичное превращение. Сложность в том, что тебе нельзя дать своему телу превратиться полностью…
        Я слушала ее вполуха. Мне надоело все: ее тон, ее голос, ее манера ходить вокруг меня в тени, пока я стояла на свету - совсем как Тайлер Дерден из «Бойцовского клуба». Может быть, она себя им и воображала? Этакой избранной, тренирующей неопытного новичка и наставляющей ее на путь истинный? Так вот хрен ей, я сама из себя сделаю что угодно, и ей тут будет не за что говорить спасибо!
        Наверное, она поняла, что со мной что-то неладно, когда я начала превращаться еще во время ее речи. Основной принцип понятен: надо успеть найти точку гармонии и остановиться, не дав, однако, телу полностью вернуться в исходную позицию. Легко сказать - трудно сделать. Как успокоиться, когда внутри все ревет и гудит от ярости, будто в груди кто-то развел гигантский костер?!

        - Это станет твоим базовым превращением, мы называем это «10%» - примерно столько получаемая форма занимает от общего конечного облика…
        Успокоиться… Успокоиться… Небо, бескрайнее ночное небо, где нет ничего и никого - только я.
        Острая боль прорвала спину, и я поморщилась. Совсем недавно я бы вскрикнула, но каждодневные превращения сделали свое дело - ощущения притупились. Так бывает, если постоянно делать уколы: сначала сама мысль о шприце повергает в обморок, а потом ты уже болтаешь с медсестрой о погоде.
        Я разрешила себе сделать несколько рефлекторных взмахов и поднялась на метр над полом.

        - Хорошо. Подожди еще немного, что проявится следующим,  - и постарайся остановиться.
        Ха. А если я не хочу останавливаться? Если я хочу превратиться полностью и разнести здесь все к чертям собачьим?

        - Почему ты никогда не превращаешься?  - крикнула я ей, стараясь вложить в интонацию все, что чувствовала. Вопрос должен был прозвучать как вызов.

        - Не вижу необходимости.
        Она говорила спокойно, но за эти месяцы я уже неплохо ее изучила. Ее ноздри чуть дрогнули, а руки легли на грудь - я попала в цель, она тоже начала заводиться.

        - А что ты назовешь необходимостью?  - Я все еще держалась над полом, постепенно поднимаясь все выше и прислушиваясь к своему телу. Судя по тяжести в запястьях, у меня начали прорезаться когти.
        Она молчала и хмуро смотрела на меня, чуть подняв голову.

        - Чего ты хочешь, Черна?
        Я фыркнула. Получилось ненатурально и почти истерично.

        - Чего ты добиваешься?
        Интересно, сколько занимает ее трансформация? Моя теперь длится около пяти минут, ее, наверное, минуты полторы-две…
        Я, не глядя, стукнула кулаком по стене. Посыпалась штукатурка. Удар по лампе погрузил зал в темноту, но я продолжала видеть, и она, я знала, тоже. Пусть очертания, но все же. Крылья держали меня вверху, и я чувствовала во всем теле нехорошее, недоброе веселье. Мне надоело жить по ее команде. Надоело сдерживаться
        - за это время я стала значительно сильнее, и мне ничего не стоило разнести весь этот зал по щепкам. Мне надоели рамки.
        Внизу что-то происходило. Я не могла точно сказать что, но ее силуэт, до этого четкий и ясный, расплылся, а скрежет, видимо, означал изменения строения скелета. На мгновение мне стало страшно - я никогда не дралась и не знала толком, что такое боль,  - но азарт оказался сильнее. Я почти почувствовала, как разум оставляет меня, уступая место слепой, жадной злости.
        Снизу донеслось рычание. Конечно, это было совсем не то, что я слышала от Оскара, когда хотелось присесть и закрыть голову руками, но оно было совсем не такое безобидное, как я думала. Что-то внизу распрямилось во весь рост - около двух метров, чуть больше. Я выставила вперед руки с уже оформившимися когтями, оскалила клыки и ринулась вниз.
        Рот мгновенно забило шерстью, жесткой и горькой. Бока сжало, я почувствовала уколы когтей. Я постаралась выплюнуть шерсть изо рта (или уже морды?) и найти место поуязвимее, но что-то мне не давало это сделать, вжимая мою голову. Кое-как я высвободила одну руку и наугад ткнула куда-то вперед, надеясь, что попаду. Раздалось сдавленное шипение, и руку у локтя прожгло острой и яркой болью, будто в меня воткнули десяток иголок и пару ножей - похоже, она меня укусила. Я взвыла. Боль придала мне сил, я, мотая головой из стороны в сторону, оттащила ее назад, как могла потянулась вперед и тоже укусила, сведя челюсти с озверелым отчаянием…
        Не знаю, сколько прошло времени, не думаю, что много. Мы ничего не видели, но накопившаяся в нас злость - друг на друга ли или вообще на этот мир - нашла наконец выход и бушевала как могла. Мы катались по полу, рычали и кусались. Если бы Жанна могла сейчас думать спокойно, я бы уже валялась на полу поверженная, но раздражение заставило ее драться как подсказывали женские инстинкты, а не как учили, и мы были почти наравне. Мое тело саднило и болело, ребра трещали, сдавленные ее неимоверной силой, но никто не хотел уступать. Первая волна злости отступала, и я понимала, что сейчас нашей драке - боем это было назвать невозможно
        - придет конец, и победителем буду не я.
        Как раз в этот момент мы снова перекатились по полу, и я оказалась сверху. Она ударила мне когтями куда-то в бок, и от боли я на мгновение подчинилась инстинктам
        - и взмыла под потолок. Не думала, что мои крылья способны выдержать двоих, но оказалось именно так. Хоть мне и было тяжело, но я заметила, что, потеряв устойчивую землю под ногами, Жанна стала менее уверена, и хватка ее ослабла. Я уже предвкушала победу, когда почувствовала, как сильно она цепляется за меня и тянет вниз. Я наклонила голову - плоская покрытая шерстью голова с искореженными чертами лица и горящими красными глазами. Нос слился с челюстью и выдался вперед, одновременно став шире. Морда оскалена, являя крепкие длинные клыки, руки превращены в лапы, когти цепляются за обрывки моей одежды. Она и правда уже больше походила на животное, чем на человека, и зрелище это было жуткое.
        И тут на своем голом животе - трансформация все еще не закончилась, и кожа едва стала плотнее - я почувствовала ее холодные когти задних лап. Понимание вспыхнуло в мозгу и оставило светящийся след, будто выжгло надпись: сейчас она просто разорвет мне живот. И скажет, что я на нее напала. И будет права. И никто меня не оправдает. Может быть, вздохнет Шеф. Подожмет губы Оскар.
        Оскар!..
        Кто бы мог подумать, что простое имя, простое воспоминание может придать сил. Я сложила крылья и рухнула на пол, как могла выставив ее перед собой. Удар волной прошел по нашим телам, что-то хрустнуло, из легких - моих и ее - выбило воздух, и хватка вдруг ослабла, а нас самих разметало по полу. Никто не шевелился, только мы с шумом дышали, невидящими глазами вглядываясь в темноту. Я уже хотела, чтобы все прекратилось, я не хотела продолжения. Я знала, что она победит,  - она все же капитан, а кто я…

        - Дамы, брейк!  - Звук голоса Шефа оборвался на полуноте. Он пошарил рукой по стене, пощелкал выключателем и вдруг протянул: - Таааак…
        Мы кое-как встали. Жанна стремительно превращалась обратно в человека, я, наоборот, гордо расправила крылья - мне казалось, что так я выгляжу важнее. Но поправить волосы и одежду все же стоило…

        - Можешь не стараться, мы прекрасно видим в темноте.
        Я охнула от неожиданности - это был Оскар! Сколько дней я мечтала, что он вот так зайдет с Шефом на нашу тренировку и увидит, какая я стала, какая сильная и ловкая, как я владею своим телом, и, может быть, тогда… Может быть…
        И что он видит? Мне стало стыдно, я почувствовала, как горит в темноте лицо, и опустила голову. Судорогой вошли в тело крылья, ушли когти. Я стояла перед ними, чуть не падая от усталости, оборванная, грязная и растрепанная, а зал вокруг меня танцевал польку.

        - Неплохо бы все же свет,  - флегматично заметил Шеф, и я услышала, как он ставит на скамейку кофе.  - Оскар, там должно быть резервное.
        Вспыхнул свет, заставив меня прикрыть глаза рукой, но они все равно заслезились.

        - Хороши-и…  - удовлетворенно протянул Шеф, как будто наш вид доставлял ему искреннее удовольствие.
        Оскар молча обозревал нас. Я с тревогой вглядывалась в его бесстрастное лицо, следя за взглядом. Жанна оказалась только немного поцарапана и испачкана, правда, по тому, что стояла она не прямо, а чуть склонившись, я поняла, что у нее все же что-то болит. На секунду чувство удовлетворения заменило страх перед начальственной расправой.

        - Собственно, чего-то подобного я и ожидал,  - заметил со вздохом Оскар, и за счастьем просто слышать его голос я едва могла уловить смысл слов. Он засунул руки в карманы джинсов и прислонился к стене. Я с удивлением заметила, что его желтые глаза смеются, а губы готовы разойтись в ухмылке. Ожидал?! Он что, специально?!
        Я покосилась на Жанну - похоже, для нее слова босса оказались таким же сюрпризом.

        - Это точно,  - поддакнул Шеф, нагибаясь за нашим кофе. Один стакан он взял сам, а второй протянул Оскару. Оборотень с удовольствием сделал глоток.  - Вот вы, значит, какие предсказуемые…
        Я оторопело таращилась на Оскара. Пол-лица его скрывал стакан, но глаза - в этом не было сомнений!  - глаза смеялись. Они смотрели на меня и смеялись! Я даже перестала чувствовать боль, и по телу разлилось тепло - неужели?.. Неужели?!..

        - Вот в кои-то веки зайдешь тебя навестить, а ты дерешься, как дворовая девчонка,
        - он снова улыбнулся. А я не могла поверить своим ушам: он обращался ко мне, только ко мне! Жанны вообще будто не было здесь. Я ошеломленно перевела взгляд на нее и успела заметить, как она вспыхнула и наклонила голову, пряча глаза.

        - Э… Ну…  - проблеяла я, все еще боясь поверить в свое счастье.

        - Потрепали тебя знатно.
        Оскар отошел от стены, поставил кофе на пол и подошел ко мне. Совсем близко, совсем как раньше. Он покрутил меня так и сяк, не обращая внимания на мои болезненные охи, но это было в сотни, в тысячи раз лучше, чем эти два месяца молчания. Я искоса следила за ним, и странный, горьковато-пряный аромат его тела снова заволок мой разум. Он был красив как и раньше, в нем совершенно ничего не изменилось, как будто только вчера он рассказывал Шефу, в кого я превращаюсь! Я прикрыла глаза, надеясь, что он спишет это на усталость.
        Оскар… Оскар…

        - Так,  - услышала я его голос.  - Жанна - быстро приводить себя в порядок, тебе на дежурство.

        - Есть!  - Надо же, сколько смысла можно вложить в одно короткое слово.
        Я открыла глаза и не смогла сдержать улыбку: на меня смотрели смеющиеся желтые глаза с морщинками в уголках.

        - Пошли, боец, будем приводить тебя в чувство,  - улыбнулся Оскар.
        Я ничего не понимала. Но здесь и сейчас я была счастлива.
        Глава N - Письма

…теперь же, дорогой Томас, позволь мне перейти к той части своего письма, которая и меня самого повергает в удивление и трепет. Ты, бесспорно, помнишь падение Градестерна, и, хоть прошло уже более 50 лет, я помню эту страшную ночь, будто она была вчера. Верю, что и ты не можешь забыть этого страшного для всех нас времени. О, если бы только не преступная беспечность отца!..
        Но, как ни страшно мне продолжать, верну все же себя на изначальный путь своего повествования. Ты, верно, помнишь также моего младшего брата Оскара и то, как вся наша семья горевала о его утрате в ту ночь, а бедная моя сестра и твоя невеста Изабель даже слегла с горячкой. Мы отнесли это к тому, что они с Оскаром были близнецами, а связь таких родичей, как говорят, намного крепче обычного. Признаюсь, хоть и могу сказать это только тебе и только сейчас, в душе своей я горевал совсем не так сильно, как то показывал перед уцелевшими родичами, не желая тревожить их своим равнодушием. Ты знаешь, дорогой Томас, что наши с Оскаром отношения всегда были сложными, и, хотя он был на пять лет меня младше, я все равно постоянно испытывал в его присутствии какое-то беспокойство, а иногда и трепет. И хотя я был привязан к нему, как брат к брату, все же душа моя намного более страдала от вида убивающейся Изабель, чем от самой потери. Мать же, чьи молчаливо струящиеся по лицу слезы я стремился относить более к потере мужа и титула, чем сына, вскоре стала вызывать во мне мерзкие и отвратительные порывы сыновней
ревности - во мне крепла уверенность, что Оскара она любила больше и по мне так не убивалась бы. Словом, вскоре я невзлюбил усопшего сильнее, чем при жизни.
        Однако я снова отвлекся. Ты, дорогой Томас, знаешь мою привычку прогуливаться перед сном, хоть доктора и прописали мне покой. Преклонный возраст указывает мне на многие мои слабости, но я все равно пребываю в твердой уверенности, что тренировка суставов и мышц полезна в любом возрасте! Что и тебе настоятельно советую…
        Итак, Томас, я опять отвлекся. Ты знаешь, у нас на юге, где осело после разорения мое семейство, темнеет быстро. Вчера я зашел несколько дальше обычного - ночь была чистая, и я не удержался от соблазна прогуляться до озера у мельницы, дабы там насладиться сиянием звезд в полной мере, добавив его к сиянию воды. Верно, было уже за полночь, когда я повернул домой, заранее ужасаясь ожидавшей меня бессоннице и все же надеясь на ее избавление после столь длительной и утомительной прогулки. Представь себе мое удивление и страх, когда в темноте из-за мельницы выступила неясная мужская фигура. Я уже готов был защищаться своей тростью, уповая на уважение к своим сединам более, чем на свою ловкость, когда фигура вдруг заговорила, и в ее голосе я не расслышал прямой угрозы.

        - Герцог Градесте, я полагаю?  - спросили меня.

        - Именно так, хоть замка Градестерн уже давно не существует,  - ответил я, стараясь сохранить достоинство.  - Но раз уж вы знаете мое имя, сударь, то постарайтесь представиться сами и выйти на свет, так как пока что ваше поведение не достойно беседы!
        Говорящий повиновался, и представь только, дорогой Томас, мой ужас и удивление, когда я увидел своего брата Оскара! Но это было еще не главным! Да, мы не видели его тела, хоть наши враги и потрясали трупами защитников Градестерна, и считали его погибшим. Можно было предположить, что он пропал без вести во время осады и страшной бойни, что учинили лорд Ланкарт и его войска по приказу нашего августейшего дядюшки. Но ему сейчас в любом случае должно было бы быть не менее семидесяти лет! Но тот человек, что стоял передо мной, годился мне в сыновья или даже внуки - и все же это был он!

        - Оскар?!  - спросил я ослабевшим голосом, не веря своим глазам. Мой брат кивнул.  - Как?..
        Но он прервал меня:

        - Где Изабель?
        Со скорбью в голосе и душе мне пришлось поведать ему историю нашей набожной сестры, что ушла в монахини, чтобы отмаливать наш род и просить у Всевышнего прощения за все горести и реки крови, что пролили мы, пытаясь спастись. Слезы, выступившие у меня на глазах, были искренними - ты знаешь, Томас, как я любил нашу малютку Изабель! Думаю, что и тебе сейчас больно вспоминать ее, но не грусти по ней, мой друг,  - хоть ей и не пришлось стать хозяйкой Тревесхолла, душа ее нашла успокоение в молитве, а тело, думаю, в земле. Я верю, что на небесах она у престола Всевышнего, и Его свет изливается на нее, радуя, а она следит за нашими делами…
        Все это я пересказал Оскару. Хотя глаза мои говорили мне ясно, что передо мной мой младший брат, я все же не мог поверить им и скорее подумал бы, что повредился в уме. Однако уши мои также говорили, что я слышу голос, принадлежащий моему брату Оскару. Хотя, должен признать, голос его несколько изменился, приобретя более низкие и грубые нотки.
        Итак, все то же я повторил Оскару. Ужасное рычание вырвалось из его груди, повергнув меня в ужас и заставив вспомнить тот трепет, что я испытывал в юности. Узнав только, что Изабель отправилась на исповедь к инквизитору, мой брат стремительно удалился, так и не ответив ни на один из моих вопросов.
        Ах, Томас, скажи, возможно ли такое или мой разум все же покинул мое усталое немощное тело, так и не узнавшее ни огня любви, ни пьянящей радости победы? Жду с нетерпением твоего ответа, ибо твое мнение, как и прежде, весьма важно для меня.

Остаюсь твой как и прежде,
любящий и преданный друг
Освальд, герцог Градесте…

        Милая, дражайшая Изабель!
        Молю тебя - подожди! Не обращайся к Великому инквизитору и выслушай то, что я хочу сказать тебе. То, что произошло,  - не печать дьявола и не проклятие, но благословение Божье и дар Его, коим должно воспользоваться во славу Его. Только подумай, сколь много могла бы ты сделать для слабых и обиженных, для тех, кому душа твоя всегда была открыта. Поверь мне, я уже живу так, и жизнь эта, совсем иная, многому научила меня. Она дарована нам свыше, и она прекрасна!
        О милая, любимая моя Изабель, дождись хотя бы моего приезда, дай обнять и поговорить с тобой. Уверен, перо и бумага не могут передать всего того, что может живой разговор двух людей, тем более столь близких, как мы с тобой! Если только ты любишь меня если только осталась в тебе хоть капля той привязанности, что связывала нас все эти годы,  - дождись меня. Я спешу, как могу, обгоняя любые кареты и останавливаясь только затем, чтобы написать тебе письмо, и снова двигаюсь в путь. Быть может, я буду у тебя даже раньше, чем ты прочтешь эти строки.
        Милая, милая Изабель, послушай меня, умоляю тебя! И если только мои доводы покажутся тебе неубедительными, а предстоящая жизнь - неправедной, я сам провожу тебя к инквизитору, как бы горько ни было мне на сердце.

Вечно твой любящий брат
Оскар

16

        Вот уже две недели, как со мной занимался Оскар. Точнее, должен был заниматься - большую часть времени он проводил на сменах, которые теперь, кажется, стали и вовсе круглосуточными. За это время у меня было от силы пять тренировок. Все, правда, оказалось проще, чем можно было ожидать,  - в присутствии Оскара найти точку гармонии и остановить трансформацию было совсем несложно,  - но все равно мне нужно было практиковаться, а дома я этим заниматься не могла. К тому же максимум через месяц меня ждало распределение.
        Если раньше я не замечала дней, видя только дом, зал и кресло машины, то теперь дни тянулись бесконечно. В город пришла незваная оттепель, выражающаяся в грязи под ногами и проливных дождях. Я часами сидела на широком подоконнике окна и просто смотрела на простирающийся внизу Невский. Вечно запруженный и спешащий, сейчас он стал каким-то отстраненным и неприветливым, будто и не был моей любимой улицей. Все от меня отвернулись…
        Сама не понимая как, я осталась совсем одна. Лисички теперь постоянно пропадали на работе - той, к которой меня все еще не подпускали!  - вместе с Оскаром. Шеф, наверное, тоже был занят. Во всяком случае, мне как-то неудобно было просто приехать в НИИД и проверить, что он делает и не угостит ли чашечкой кофе, как всегда. Я даже стала скучать по Жанне - теперь, когда нам было нечего делить, я взглянула на нее по-другому.
        Я долго сидела в темноте у окна и смотрела, как сумерки поглощают город. Метр за метром. Все вокруг стало серым, фонари начали раскаляться, осыпая все вокруг еще бледным оранжевым светом. В воздухе висела влага, собираясь пролиться на город поздним осенним дождем. Город казался каким-то призрачным, двойственным - и дневным, и ночным, будто один проступал через другой. Это было красиво и жутко одновременно.
        Завернувшись в темно-зеленый плед, я прижалась лбом к стеклу и старалась не думать, что в сумке у меня все еще лежит пачка сигарет. Еще несколько минут я сопротивлялась, а потом плюнула - ну кто узнает?
        Легко спрыгнув с подоконника, я прошла в дальнюю часть квартиры, туда, где лежали небольшой кучкой мои старые вещи. Единственное доказательство, что моя прежняя жизнь и правда была, и что когда-то я была простым неуклюжим человеком. Только теперь, научившись двигаться почти бесшумно, я поняла, насколько громоздки и неповоротливы люди, сколько шума они создают и сколько лишних движений делают. Странно было чувствовать себя другой - странно и здорово.
        Я присела на подоконник у второго окна и с удовольствием прикурила. В стекло забили первые тяжелые капли, и я резко ощутила тепло своего дома: ноги утопают в ковре, незаметные батареи греют воздух… Может быть, не так все и плохо?


        К запиликавшему мобильнику я бросилась со всех ног и раньше обязательно упала бы. Теперь же я просто аккуратно кувырнулась через голову и схватила трубку. Номер скрыт - ну конечно, у нас только один такой таинственный.

        - Привет,  - радостно поздоровался Шеф,  - наш оскароносный опять на всех четырех, так что выдавать новую порцию теории придется мне. Хватай вещи, дуй сюда, машину я уже прислал.
        Я едва успевала осознать все обилие информации.

        - Ага, еду. А что за машина, как опознать?
        Шеф легко засмеялся:

        - Черный «майбах».

        - Мне это ничего не говорит,  - я пожала плечами,  - какая у него эмблема?

        - Боже-боже, дикие оборотни, не знает, как «майбах» выглядит!  - засмеялся Шеф.  - Две буквы «М» в треугольнике, навевает мысли об Америке 20-х.

        - Ну да, как сейчас помню Америку 20-х!  - пробурчала я.
        Навернув по квартире пару панических кругов, я все же смогла найти приличную одежду - основную часть моих запасов составляли вещи для тренировок, то есть спортивные брюки, майки и прочие футболки. Стоит ли говорить, что они надоели мне до смерти, так что я была ужасно рада одеться во что-то поприличнее.
        В холле меня уже почти поймал пухлый Ипполит, но я пролетела мимо него, кажется прожигая дорожку в ковре, и бросила ключи. «Отлично выглядите!..» - донеслось мне в спину. Хотелось бы верить, но не могу: одежда снова становилась велика и висела мешком.
        Очаровательный швейцар на входе, привыкший видеть меня сонной и усталой, сейчас едва успел распахнуть дверь. Выскочив наружу, я в замешательстве оглядела тротуар перед дверью - черных машин было множество, и каждая из них могла оказаться этим самым «майбахом». К счастью, в этот момент рядом с одной из машин, стоящей несколько правее остальных, материализовался человек в черном и распахнул дверь.
        На беглый взгляд, которым я успела его окинуть, он не казался очередным Затылком. Хоть глаза его и скрывали очки, это были не опостылевшие мне уже «капли», а что-то узкое, поблескивающее хромом, явно дизайнерское и дорогое, подобранное специально для него. Да и вездесущей пружинки связи не виднелось у правого уха.

        - Мадемуазель,  - он учтиво улыбнулся мне в зеркало заднего вида,  - едем?

        - Да-да, поехали,  - поспешно кивнула я. Если вдуматься, я даже не могла точно сказать, почему так спешила и волновалась. Просто что-то внутри меня горело, не давая сидеть спокойно, и гнало вперед. Сердце колотилось, и совсем недавно мне бы стало плохо от волнения, но теперь я умела брать себя в руки. Хотя бы физически.
        Машина рванула с места, и плавность движений шофера только усиливала контраст с нашей скоростью. Это было совсем не похоже на езду с лисичками на их «феррари». Их машины, даром что красные, будто бы кричали во все горло: «Посмотрите на нас! Мы дорогие и шикарные!» «Майбах» излучал спокойствие и самодостаточность, хоть и выглядел совершенно обычно - я бы не отличила его от десятка похожих. Так по-настоящему богатый человек в обычной жизни никогда не одевается броско, но нет-нет да и блеснет бриллиант в платиновой запонке.
        Молчание мешало мне преодолеть волнение, и я, цокая зубом о ноготь, решила завязать разговор:

        - Как вас зовут?

        - О, простите,  - он передвинул рычаг коробки передач и плавно повернул руль, обгоняя какой-то зазевавшийся «мерседес»,  - я не представился. Я Дэвид, мэм.

        - Ой,  - я поморщилась,  - ради бога, оставьте это «мэм»! Мы же не в Англии!

        - Я там родился,  - улыбнулся Дэвид, успевая следить за дорогой и посматривать на меня в зеркало,  - для меня это привычка. Но как вам будет угодно!

        - А говорите совершенно чисто!  - удивилась я, подаваясь вперед и совершенно неподобающим образом повисая на спинке переднего сиденья.

        - Я много лет провел в России,  - снова улыбнулся Дэвид,  - меня привез сюда сэр Алекзандер.
        Я на мгновение нахмурилась, пытаясь понять, о ком он говорит, но потом сообразила, что это очередное имя Шефа.

        - Хорошая машина,  - похвалила я, и мне показалось, что Дэвид снисходительно фыркнул,  - я едва успеваю различать пейзаж за окном.

        - Лучшая своего класса,  - Дэвид кивнул, вновь переводя машину на другую полосу,  - и одна из лучших в коллекции сэра Алекзандера.
        Я приподняла брови:

        - Коллекции?

        - Ну да, он собирает машины. Поверьте, отказаться от прекрасного автомобиля просто невозможно! Но как сравнить «Салин С7» и «Порш Каррера»?! Между ними невозможно выбрать - и невозможно отказаться!
        Названия мне ничего не говорили, но я на всякий случай кивнула.

        - Однако собирать такие дорогие машины - это буржуйство,  - поддразнила я его.

        - Ну,  - свет попал на его очки, и стали видны лукавые глаза,  - можно не машины. Можно, как сэр Оскар,  - мотобайки.
        Сердце екнуло на его имени. Я подалась вперед - любая информация о нем была бесценна.

        - Оскар собирает мотоциклы?

        - О да,  - Дэвид явно получал удовольствие от разговора,  - у сэра Оскара прекраснейшая коллекция «харлей-дэвидсонов»! Печалит только, что он редко на них ездит, предпочитая передвигаться пешком.
        Я уже хотела было брякнуть, что сэр Оскар на своих четырех любой мотоцикл перегонит, но прикусила себе язык: кто знает, может быть, Дэвид думает, что работает в компании по производству плюшевых игрушек!
        - Заходи, садись,  - Шеф поманил меня внутрь, и я осторожно вошла.
        На мгновение мне показалось, что все вернулось, и я снова стою в этом кабинете, не понимая, о чем разговаривают двое мужчин передо мной, и оторопело разглядывая дикую пальму. Я подняла глаза на Шефа и попыталась понять, изменилось ли что-то в нем за это время? Нет, ничего: та же рубашка, тот же галстук, та же небрежная улыбка кинозвезды.
        Я с удовольствием опустилась в одно из угловых кресел, поводя рукой по мягкой коже подлокотника - как же я по нему скучала! По простым посиделкам, по кофе и по разговорам. Тогда мне казалось, что все стало очень сложно, но только сейчас я поняла, насколько прост был мир в те дни.

        - Разговор предстоит долгий, так что устраивайся поудобнее,  - Шеф захлопнул какую-то папку, отложил ее в сторону и посмотрел на меня, поставив руки на стол и сведя кончики пальцев. Я с готовностью подалась вперед, приготовившись слушать очередную байку из области генетики или устройства мира, но вдруг споткнулась о его взгляд. Полушутливая улыбка прилежной ученицы мгновенно исчезла с моего лица.
        Я никогда не видела Шефа таким прежде. Сколько я знала его, мой босс всегда балагурил и шутил, подкалывал Оскара и улыбался. Сейчас его с трудом можно было узнать: он был сосредоточен, мрачен и даже… грустен? В ярко-голубых глазах не плясали извечные чертики, улыбка сошла с молодого лица, обнажив вдруг ставшие впалыми щеки. Он смотрел на меня поверх сплетенных пальцев, будто что-то про себя просчитывая.

        - Шеф, что с ва…

        - Я не хотел заводить этот разговор,  - оборвал он меня, и я замолкла,  - но рано или поздно пришлось бы. Лучше бы рассказывал Оскар - у него все получается разложить по полочкам. Я так не умею. Но он занят, а сроки поджимают: ты должна знать все тайны этого города.
        Я осела в кресле, не сводя с него удивленных глаз.

        - Разве у этого города еще остались тайны?

        - Еще какие!  - Шеф невесело улыбнулся и потянулся за сигаретами.  - Я расскажу тебе главную. Когда-то я допустил огромную ошибку, решив не рассказывать все сразу, приберегая темные стороны на потом и стремясь поразить открывающимися чудесами. Этого я никогда себе не прощу.
        Он сделал паузу, не торопясь прикурил. Что же такого хранил в себе город, в котором я прожила четверть века и который, как мне казалось, знала?

        - С чего бы начать…  - Шеф вздохнул и выпустил дым в потолок, но его кажущаяся беспечность только подчеркивала грусть.  - Ладно, объяснять я не умею, попробую в лоб.
        Он замолчал, все же собираясь с мыслями и зажав в тонких пальцах сигарету. Я никогда не видела его таким грустным.

        - Ты замечала, что в сумерки город становится странным?  - Я кивнула.  - Это… неспроста. Дело в том… что на месте нашего города есть еще один - Нижний.

        - Чего?  - вырвалось у меня, хотя я и обещала себе молчать.

        - Того,  - он грустно улыбнулся.  - Нижний Город. Я знаю, в это трудно поверить и трудно понять, но ты постарайся. Это… как будто тень того Петербурга, который ты знаешь. Только его никто не строил - он появился сам. Вырос из всего, что происходило тут,  - он обвел пальцем в воздухе размашистый круг.

        - Не понимаю,  - призналась я.

        - Я знаю,  - он вздохнул,  - именно поэтому я раньше предпочитал показывать, а потом уж объяснять. Это нужно не понять - почувствовать. Увы, этот метод дал осечку… Нижний Город живет своей жизнью. Это он питает наши силы - нас, нелюдей. Он впитывает все, что здесь происходит. Кровь, бунты и восстания. Радости и победы. А тут у вас произошло много всего! Так что, можешь мне поверить, ваш Нижний Город мало на что похож…
        Я пыталась уместить в голове все, что он говорил. Город? Другой?

        - Но где же он?

        - Точно,  - он затушил сигарету и тут же прикурил другую,  - правильный вопрос. Он тут, повсюду. Только в него нужно уметь попасть. Не догадываешься?
        Я нахмурилась, стараясь собрать мысли воедино. Разгадка была где-то совсем близко…

        - Сумерки?  - выдохнула я нерешительно.

        - Молодец,  - улыбнулся было Шеф, но улыбка его тут же погасла.  - Сумерки. Именно в сумерки можно войти в него. И из него выйти. Дважды в день - на рассвете и на закате. Успеваешь?

        - С трудом,  - призналась я.

        - Постарайся. Мне надо так много объяснить тебе. Лучше бы все же за это взялся Оскар, морда его желтоглазая…
        Он встал из-за стола, прошел к шкафу и вытащил оттуда бутылку виски. Налил в приземистый бокал и сел, поставив бутылку рядом с собой. Пару минут задумчиво разглядывал этикетку, будто видел ее впервые, потом залпом осушил бокал и тут же налил еще. Видеть его таким подавленным было почти больно.

        - Нижний Город прекрасен. Тебе покажется, что ты наконец-то нашла то, что искала всю жизнь. Нет места слаще и любимее, поверь. Этот, привычный тебе, Питер покажется скучным и блеклым отпечатком, а душа не будет знать покоя, пока ты снова не вернешься Вниз. Он притягивает нас, желая навсегда оставить у себя…  - Он поболтал кубиками льда в бокале, снова проглотил виски, закинув на мгновение голову, и тут же налил еще. Плавные, размеренные движения, будто у нас тут дружеская вечеринка. Он был катастрофически спокоен, и от этого было еще хуже.  - Есть только одна небольшая проблема: каждые сумерки ты должен возвращаться сюда, Наверх. Пропустишь хоть одни - и все, прощай.
        Смотреть на него было трудно, образ счастливого сладкого мальчика рушился на глазах. Я впервые увидела его другим, и это различие почти резало глаза.

        - Нижний Город опасен. Тебе может показаться, что я преувеличиваю, что просто пугаю новичка, чтобы он не лез на рожон. Это не так. Наша, твоя в частности, работа постоянно связана с Нижним Городом. И тебе постоянно придется перебарывать себя и возвращаться сюда. И чем больше ты устанешь, чем хуже тебе будет - тем лучше будет казаться там Внизу. Я… расскажу тебе кое-что. Надеюсь, ты поймешь, насколько все серьезно, раз уж я так разоткровенничался.
        Он невесело ухмыльнулся и вновь налил виски.

        - Я мало бываю на улицах, как, например, Оскар. Он постоянно где-то шатается, кого-то находит… Ты знаешь, он привел сюда пол-Института, а не только тебя или Жанну. Именно поэтому тут каждый второй любит его до беспамятства и готов жизнь отдать - почти все его ученики. Оборотни, в основном, конечно. И он уже привык, что его окружают знакомые лица. И вот представь себе такую странность: несколько десятков лет назад мне случилось прогуляться так же, как и ему,  - в кои-то веки я отослал машину и решил подышать воздухом этого проклятого города…
        Шеф сделал паузу, потянувшись за новой пачкой. Бутылка виски опустела уже наполовину, но он все еще был трезв.

        - В общем, я, улица, весна. На домах висели такие огромные сосульки, знаешь, они каждый год нарастают, спасу нет…
        Я кивнула, но он смотрел куда-то в сторону, не видя ничего вокруг.

        - И вот иду я, дышу полной грудью… И вдруг меня кто-то толкает. Причем так, что я чуть не падаю с ног. А на моем месте лежит глыба этого чертова льда - огромная. Будь я человеком, меня бы точно убило. А за мой рукав все еще цепляются чьи-то пальцы…
        Шеф замолчал. Я едва решалась смотреть на него.

        - Она оказалась самым сильным эмпатом, какого я видел, а я видел их немало, поверь мне. Эту чертову сосульку она не видела - почувствовала. Причем не просто то, что она упадет, но еще и мою ложную смерть - потому и бросилась так. Кому же труп хочется иметь рядом! В общем, я не мог пропустить такой ценный экземпляр. Конечно, я привел ее сюда. Расписал все в лучшем виде… Так у меня появилась ученица. Она была очень одаренной - быстро училась, схватывала на лету. Мне хотелось дать ей как можно больше - ведь я столько всего знал! Впервые я почувствовал, что вся масса моих знаний может кому-то пригодиться. На каждый мой рассказ она реагировала так остро, так искренне, что я тут же начинал новый. Конечно, жемчужиной моих тайн был Нижний Город. Знала бы ты, с каким предвкушением ее восторга я повел ее туда! И я не ошибся - она едва могла найти слова от восхищения. Видя ее реакцию, я будто и сам смотрел на него новыми глазами, словно заново ощущая всю радость пребывания там. Мы пробыли там всю ночь, и, когда пришла пора возвращаться, она уверила меня, что сможет вернуться сама. Если бы она сказала, что
усомнилась в своих силах хоть на мгновение,  - я бы вытащил ее, это совсем не так сложно, а мне и вовсе пустяк!.. Но когда на оба города спустились сумерки, и границы между ними стерлись, Наверху я оказался один…
        Он замолчал, смотря в сторону. По тому подчеркнутому спокойствию, по его замершей без движения фигуре я невольно понимала, насколько тяжело ему дается этот рассказ. Мне не верилось, что он мог пережить что-то подобное, он всегда был счастливым мальчиком! Успешный, веселый Шеф…

        - А тут, видишь ли, есть небольшая сложность. За одни сумерки можно только один раз пересечь границу. Проще говоря, выйдя из города, я не мог за ней вернуться. Мне оставалось сидеть рядом со Столбом и ждать, когда здесь проявится рассвет и наступит день. И когда она там превратится в призрака, которого ты не в силах ни окликнуть, ни остановить…
        Он замолчал, глядя в сторону. Тлел фильтр сигареты, бессознательно смятой в его пальцах.

        - Теперь ты понимаешь, насколько все серьезно?

        - Да,  - сдавленно выдохнула я. От долгого молчания и напряжения горло свело, и голос прозвучал сипло.

        - Тогда топай нам за кофе,  - он повернулся ко мне, и я вздрогнула. Передо мной вновь сидел самоуверенный улыбающийся красавчик.  - Что стоишь? Дуй за кофе, я сказал!


        Когда я вернулась с двумя пластиковыми чашками, он уже курил трубку, закинув ноги в лакированных ботинках на стол и распространяя вокруг себя аромат яблочного табака. Его улыбка и весело посверкивающие глаза совершенно сбили меня с толку. Но я невольно восхитилась его силой воли. Видимо, мой недоуменный взгляд не остался незамеченным, потому что он вдруг сказал:

        - Послушай. Мне очень-очень много лет. Я терял друзей, я терял родных. Невозможно скорбеть по всем. Это было - и это прошло. Не смотри на меня так, я не бесчувственное чудовище. Я просто чудовище,  - он улыбнулся, и я невольно улыбнулась в ответ.  - Я рассказал тебе все, просто чтобы ты понимала величину опасности. Теперь живем дальше. Поняла?
        Я кивнула и добавила:

        - Фу, американизм,  - указывая на заброшенные наверх ноги, чтобы как-то сменить тему.

        - Тебя вот не спросил,  - улыбнулся он, вынимая изо рта трубку и беря в руки чашечку. Я пристально следила за его движениями. Передо мной сидел голливудского вида мальчишка, обжигающийся кофе.

        - Ой, Шеф, вы меня с ума сведете,  - я рухнула в кресло и потянулась за своей чашкой с шоколадом.

        - Надеюсь,  - подмигнул он, и мы оба расслабленно прыснули.
        Мне хотелось как-то показать ему, что я благодарна за его откровенность, но боялась покоробить ненужной сентиментальностью и в итоге просто колупала ногтем джинсы, смотря под ноги.

        - Так, а теперь еще немного матчасти, сухо и сдержанно,  - Шеф отставил пустую чашку в сторону.  - Нижний Город - это не просто отражение Петербурга. Для его формирования требовалось много лет, поэтому там есть лишь центр и незаселенные окраины. Общий размер - два-три района.

        - А что дальше? За окраинами? Просто земля?
        Шеф хмыкнул:

        - Если бы! Дальше начинается наша работа.
        Я непонимающе покачала головой.

        - Когда заканчивается земля, отходящая от последнего здания не больше, чем на пару километров, начинается туман. Сизый туман, в котором нет ничего, кроме него самого. Кинг был бы в восторге!  - Шеф аккуратно вычищал трубку, периодически поглядывая на меня.  - Из этого тумана когда-то и появился город. Это некая… творящая масса, если угодно. Из нее все и возникает. И это, увы, не только здания. Он принимает самые разные формы,  - он развернулся ко мне и посмотрел прямо в глаза,  - в том числе и живые.

        - Живые?!

        - Да. Он воплощается в существ, которые своим существованием угрожают Нижнему Городу. Мы называем их Представители. А без Нижнего не будет и Верхнего.

        - Как это не будет? Куда ж он денется?  - удивилась я.
        Шеф, все это время внимательно следивший за выражением моего лица, сейчас, кажется, что-то решил для себя и продолжал:

        - Он начнет рушиться. Улицы - проседать, дома - осыпаться. Деревья засохнут, тучи закроют небо…
        Я вздрогнула.

        - Правильно содрогаешься, зрелище ужасное. Я видел такое только один раз, и, поверь, забыть это невозможно. Наши группы патрулируют окраины города от сумерек до сумерек, чтобы убирать Представителей. Это и есть та самая работа, о которой тебе никто не говорил.
        Мы помолчали.

        - И как их убирают?

        - Оружие на них не действует. Понимаешь?

        - Начинаю…  - Я задумчиво кивнула, уперевшись щекой в ладонь.

        - Вот и умница,  - он протянул мне сигарету, которую я автоматически прикурила.
        Шеф чуть улыбнулся, разглядывая меня. А я пыталась понять и принять все, что он мне только что рассказал. Так вот в чем моя задача - убивать неких существ, которым даже названия нет… Неудивительно, что мне так долго ничего не говорили!

        - Ну что скажешь?  - Шеф чуть наклонил голову и улыбнулся.
        Я затянулась и выпустила несколько колечек.

        - Знаете, Шеф, можете считать меня аморальной, но мне совершенно не претит мысль об убийстве неких невнятных тварей, которые угрожают моему городу.
        Он рассмеялся:

        - Вот уж не ожидал! Обычно приходится долго втолковывать, что это необходимо, и объяснять, что другого пути нет! А тут - полная готовность!

        - А что,  - я пожала плечами,  - это моя работа, все равно я ни на что другое не пригодна! Куда деть оборотня!

        - Ну некоторые в цирке работают. Знаешь, фокусы, где была девушка, а стал тигр?
        Я рассмеялась.

        - А я-то всегда гадала, как это делается…

        - Ладно, шутки в сторону,  - Шеф встал с кресла, и я невольно поднялась вместе с ним.  - Ты все поняла?

        - Да.

        - Тогда собирайся - мы идем Вниз.

17

        Накинув извечный плащ и оправив рукава белоснежной рубашки, Шеф вышел из кабинета, пропуская меня вперед. В глаза бросилось то, что на этот раз он погасил в нем свет и запер дверь, но вертевшийся на кончике языка вопрос я решила не озвучивать.
        Вопреки моим ожиданиям, мы пошли не через главный вход, а свернули налево, к черному.

        - Тут ближе, да и светиться лишний раз не хочу,  - пояснил Шеф, открывая дверь и давая мне проскользнуть у него под рукой. На мгновение я почувствовала запах его одеколона - резкий и притягательный, ветром и морем, который тут же исчез.
        Мы спускались вниз пролет за пролетом, и я невольно вспомнила тот первый день, с которого все началось, когда Оскар почти бегом тащил меня вверх по этой лестнице.

        - Откуда здесь все-таки свет?  - не удержалась я.  - Меня уже давно мучает этот вопрос!
        Шеф улыбнулся - хоть и не совсем четко, но я все же видела его лицо.

        - Ах, Чирик-Чирик, когда же ты поймешь! Нет здесь света! Только пара окон под потолком - это ты так видишь!
        Я только вздохнула - удивляться уже устала.
        Мы вышли под легкий моросящий дождик, и я инстинктивно втянула голову в плечи. Подул долгий холодный ветер, пробирающий до костей, и я запахнула плотнее свою куртку. В городе начиналось утро, и ночная мгла, совершенно непроницаемая в это время года, начинала отступать. Глазу это еще было незаметно, но уже чувствовалось
        - по запаху, по звуку шин автомобилей, по спешащим куда-то людям. В зданиях там и тут уже был включен свет, и желтые окна напоминали пробитые карточки «на работу явился». Оранжевые фонари высвечивали редкие снежинки - потепление закончилось, зима вернулась в Питер.

        - Идем,  - Шеф взял меня за руку повыше локтя и потянул в сторону.
        Я пыталась предположить, где же может находиться таинственный переход в теневой Петербург, и обшаривала глазами окрестности. Ничего эдакого на глаза не попадалось. Обыденность начинающегося дня вообще портила все впечатление. Думать о переходе в другой мир, глядя как закутанные в ватники торговцы раскладывают на лотках свои безделушки для туристов, было откровенно трудно. Да еще и пальцы отмерзали.
        Шеф с легким интересом наблюдал за мной, а я - за ним. От ветра у меня в глазах стояли слезы, которые стекали по щекам вниз, а кончик носа покраснел и отмерз. Зато моему начальству все было нипочем: волосы слегка растрепало, но как-то изящно, полы плаща героически бились за спиной, а надвигающийся мороз его, кажется, вообще не касался.

        - Это что, секретная тепловая техника?  - заныла я, когда выяснилось, что даже мои теплые и в общем-то довольно густые волосы не спасают уши от холода.  - Я тоже хочу-у-у…

        - Мне очень жаль, но нет,  - Шеф слегка приобнял меня за плечи, чтобы я не сбилась с курса, потому что под порывами ветра меня постоянно сносило куда-то влево,  - это просто особенности моего организма. Я мерзну, начиная от минус сотни градусов.
        Я завистливо взвыла. Я люблю Питер, но погода сводит меня с ума.
        Мы подошли к Александровской колонне, и я в нерешительности остановилась.

        - Нам что, сюда?  - Я обернулась к ухмыляющемуся Шефу, выставив в сторону колонны замерзший палец. Желтые ограждения доставали мне примерно до пояса и дополняли ситуации абсурдности.
        Он кивнул:

        - Прыгай, нам к самому подножию.
        Оглядевшись по сторонам, мы как могли аккуратно перепрыгнули заграждения. Хоть со стороны это и выглядело совершенно дико, но волновались мы зря: утренний народ не видит ничего дальше своего носа. Я, кажется, вполне могла совершить тут свое полное превращение - и то меня бы никто не заметил.
        Подойдя вплотную к гранитному постаменту, я приложила руки к обжигающе-холодной поверхности и задрала голову вверх. На лицо и ресницы мгновенно осели снежинки. Отсюда, снизу, колонна казалась гигантской и из-за несущихся на ее фоне туч являла собой грозное зрелище. Кому-то за моей спиной грозил ангел, перехватив крест в другую руку…

        - Садись, нам надо подождать еще немного,  - я посмотрела вниз и с удивлением обнаружила, что Шеф уже грациозно расположился на ступенях, подняв воротник плаща и разложив полы рядом с собой. Он пригласительно похлопал по ступеньке рядом и потянулся за сигаретами. Сидеть на граните зимой - это просто кошмар любой мамы, но я все-таки опустилась рядом с начальством, онемевшими пальцами принимая сигарету.

        - Долго нам ждать?  - Я попыталась прикурить, но не чувствовала пальцев, и Шеф, картинно вздыхая, отнял у меня зажигалку.

        - Еще минут пятнадцать,  - он щелкнул запалом,  - ты сама заметишь, как появится первая группа.
        Я попыталась представить, как из воздуха появляются пять человек, а потом так же в никуда исчезают еще пять, и никто этого не замечает, но воображение отказало.
        Время шло. Как всегда, когда надо, чтобы оно двигалось быстрее, тянулась каждая секунда. Шеф сонно смотрел по сторонам, я курила и ежилась, пытаясь из замерзшего оборотня сжаться в теплый комок.
        Первыми вестниками сумерек оказались фонари. Еще недавно светившие в полную мощь и как будто скрашивающие своим светом окружающий холод, они стали затихать и вдруг потухли совсем.

        - Отойдем,  - Шеф встал первым и помог подняться мне.
        Мы отошли от ступеней чуть назад, прижавшись спинами к заграждениям. Я чувствовала себя откровенно глупо, но какая-то часть меня, наверное недополучившая в детстве сказок на ночь, все же с замиранием ждала, что вот сейчас случится чудо!
        Шла минута, вторая. Ничего не происходило.
        Она появилась первой, прямо перед нами, и сразу же отскочила в сторону, замерев в полубоевой стойке. Крепко сбитая девушка, на вид чуть старше меня, с ежиком ярко-розовых волос и пирсингом где только можно. Спортивная розово-серая куртка и широкие камуфляжные штаны. Просто взяла - и появилась в нескольких сантиметрах от гранита постамента, будто завершая прыжок. От неожиданности я вскрикнула и прижалась к Шефу, который только тихо засмеялся. Увидев начальство, она мгновенно вытянулась по струнке и козырнула. И хоть весь вид ее сейчас говорил о верности правилам, что-то в том, как она отдала честь, говорило о бунтующей натуре. Ай да Шеф - у таких натур заслужить уважение куда сложнее.

        - Вольно, Зена,  - улыбнулся он,  - как там?
        Зена переступила в обманчиво-расслабленную стойку и бойко отчиталась:

        - Ничего особенного, Александр Дмитриевич, все как всегда. Нашли одного «глухаря», но он быстро в туман ушел, трогать не стали, чтобы не баламутить. Черт, правда, хотел за ним погнаться, но отговорили.
        Из всей фразы я поняла только имя начальства.

        - Это про что она?  - прошептала я на ухо Шефу, стараясь не выглядеть полной идиоткой.

        - «Глухарь» - это неактивный Представитель. Тот, который пытается выйти на границы города, но еще толком не обрел разум и в принципе неопасен. Трогать его не стали правильно, это только лишний риск. Иногда таких «глухарей» бывает достаточно просто спугнуть. Ну а Черт - это кличка. Капитан группы, он тебе понравится.
        Я кивала, впитывая информацию. Похоже, жаргон групп придется учить отдельно, по бумажке. Меж тем Зена исчезла - Шеф кивнул, отпуская ее. Через мгновение, впрочем, появились еще двое: очень высокая девушка в зеленом плаще, будто сошедшая с иллюстраций к «Властелину колец», и высокий, этакий «шкаф с антресолями», улыбчивый парень с ежиком ненатурально коричневых волос, затянутый в трещащую по швам косуху. Девушка чинно склонила перед Шефом голову, парень козырнул - очень похоже на Зену, только более вольно, как-то озорно. Среди всех этих раскланиваний мне вдруг стало неловко от своих почти дружеских отношений с Шефом: для всех он - высочайшее начальство, а я тут запросто стою рядом с ним и вообще кофе пила. При воспоминании о кофе мысли как-то сами собой перескочили на виски у него в кабинете и мое кратковременное опьянение, а оттуда - на «лекарственный» поцелуй. Я вспыхнула и опустила глаза.
        Шеф, видимо, истолковал это по-своему и, чуть наклонившись ко мне, стал разъяснять, кто здесь кто:

        - Девушка - Крапива, она лекарь. Очень хороший, кстати. Парень - Михалыч, второй в группе оборотень. Как нетрудно догадаться, медведь. Зена, к слову, первый в группе, если что, замещает капитана и вообще служит ему хорошим тормозом. Он у нас талантливый и лидер отличный, но его часто тянет на приключения, правда в одиночку. В общем, в паре они работают замечательно.
        Я кивнула, краем глаза следя, кого еще явит Столб.
        Он не заставил долго ждать: со ступеней сошел, выбрасывая вперед ноги в «казаках» и замирая на каждой ступени, мужчина лет тридцати. Голова его в ковбойской шляпе была наклонена, будто он к чему-то прислушивался, мягко вьющиеся рыжеватые волосы вольно раскинулись по плечам в кожаном пиджаке. Руки засунуты в карманы, в зубах зажата трубка. Он бы, может, и выглядел нормально, но обилие псевдокрутых деталей делало его скорее смешным, чем интересным, а узость кости только усиливала ощущение нелепости. Он спустился по ступеням вниз и только потом поднял голову. Медленно вынул изо рта трубку и, осклабившись, гротескно поклонился Шефу.

        - Здрасте вам,  - я ожидала, что меня обдаст запахом табака, но не почувствовала ничего - кажется, его трубка даже не была зажжена.

        - Знакомься,  - обратился ко мне Шеф,  - это наш Неуловимый Джо.
        Я невольно прыснула в воротник, вспомнив бородатый анекдот. Джо перевел на меня взгляд. Красивого орехового цвета глаза излучали такой силы презрение, что я второй раз за полчаса подалась к Шефу. Тот же, к моему вящему удивлению, тепло улыбнулся Джо и кивнул в сторону арки:

        - Спасибо, Джо, можешь идти.
        Ковбой крутанулся на каблуках и излишне громогласно зацокал прочь, чуть сгорбившись и отмахивая правой рукой.

        - Какой неприятный,  - все же не удержалась я,  - и как вы с ним еще так ласково!
        Шеф рассмеялся:

        - Ну а что мне с ним, в гляделки играть, кто круче? Некоторых особей неприятие их правил игры задевает куда как больше, чем сама победа. Он у нас вообще странный. Говорит, что с Дикого Запада, поезда грабил с товарищами. Их подстрелили, а он вот жив остался. Но тогда он уже должен полную трансформацию выдавать. В общем, он либо даун превращения, либо врун. Что хуже, выбрать так и не смог, в итоге завис, напуская на себя значительный вид.
        Я невольно скривилась: такие люди были мне знакомы. Обычно у них просто не хватало духу признать свои комплексы, вот и строили из себя невесть что.
        Почти сразу за Джо появилась дама, которую тут же хотелось отправить на ролевку. Длинные распущенные волосы охватывал витой обруч, на лоб спускалась круглая бляшка. Голые руки были увешаны браслетами и фенечками, на груди висело великое множество амулетов - от молота Тора до звезды Давида. На барышне были зеленые шароварообразные штаны и яркая розовая кофта в оранжевый цветок, из тех, что продают в этнических магазинах. Довершали этот кислотный ансамбль простые черно-белые кеды.

        - Велирель - штатный эмпат,  - пояснил Шеф, пока барышня, не вынимая рук из карманов, бросила «В Багдаде все спокойно!» и шутливо-строевым шагом отправилась в сторону арки.

        - Зоопарк!  - не выдержала я, хотя эмпат и казалась дружелюбной.  - Как вы их только всех терпите?!

        - Я-то что, мы вплотную редко видимся, а вот как их терпит Черт - вот это тайна,  - вздохнул Шеф,  - а вот, кстати, и он.
        Я повернула голову, ожидая увидеть очередное позеристое чудо, но на ступенях, обнажив в широкой улыбке белоснежные зубы, стоял совершенно обычного вида юноша. Смуглая кожа, вьющиеся волосы, доходящие почти до плеч, смеющиеся глаза-маслины - он мог бы сойти за младшего брата Оскара, только черты лица были не столь чеканными, скорее мальчишескими. Он был едва ли выше меня, то есть Шефу доходил примерно до плеча, но из всего него буквально толчками исходила неизрасходованная энергия - так часто бывает с невысокими людьми.

        - Привет, босс!  - Махнув около виска двумя пальцами, он быстро спустился по ступеням и, картинно выпятив грудь, отчеканил: - Ничего значимого не произошло!

        - Опять за «глухарем» погнался,  - Шеф серьезно покачал головой, но в глазах его плясали черти.  - Ай-ай-ай…

        - Виноват - исправлюсь!  - гаркнул Черт и вдруг резко сдулся.  - Тьфу ты, не могу я долго воздух в легких держать!
        Судя по всему, я присутствовала при старом ритуале, который оба знали наизусть. На фоне последних господ простота Черта казалась почти трогательной.

        - А это у нас кто?  - Капитан кивнул в мою сторону и подмигнул мне.

        - А это у нас новенькая,  - Шеф сделал ударение на слове «у нас» и приподнял бровь
        - видимо, настоящий диалог велся не словами, а интонацией и мимикой,  - думаем вот, куда определять.

        - С удовольствием возьму под свою опеку,  - разъехался в улыбке Черт.

        - Кто бы сомневался,  - фыркнул Шеф и хлопнул капитана по плечу,  - ладно, вольно. Дуй отсюда.
        Козырнув, Черт легко перемахнул в прыжке ограждение и исчез в наступающей серой хмари.

        - Ну что, готова?  - испытующе посмотрел на меня Шеф.
        Я кивнула.

        - Тогда советую зажмуриться - можно ослепнуть, бывали случаи. Слишком быстро и много непонятно чего проносится мимо.
        Я ойкнула и зажала рот руками. Шеф ухмыльнулся.

        - Все вы такие - пока не напугаешь как следует, ничего не делаете. Так, теперь дальше. Первый раз ты туда смогла бы пройти самостоятельно… черт его знает когда.

        - Не поняла-а?  - обиженно протянула я.

        - Сейчас попробую объяснить на пальцах,  - Шеф прислонился плечом к постаменту и задумчиво приложил длинный палец к резным губам,  - вот смотри. Есть человек. Если его ничему не учить, а просто дать жить, то рано или поздно он поймет, что есть письменность и что надо учить буквы и читать книги. Понятно? Умница. А мы как бы берем и подкладываем ему букварь и прописи и еще учителя подсовываем, а потом еще параллельно начинаем курс английского. Ага?

        - Ага,  - согласилась я,  - только я не поняла, как вы мне будете подкладывать преподавателя английского, раз сами не знаете, когда я туда попаду.

        - Тут все просто. Я могу переместиться. Ты тоже сможешь после первого раза - эту дорогу никогда не забудешь, даже если захочешь. М-да, так вот,  - он оттолкнулся плечом от гранита, встал прямо и одернул плащ,  - мне надо будет просто тебя обнять
        - и мы оба переместимся.
        Я невольно отпрянула. Не то чтобы мне так претила мысль оказаться в объятиях Шефа, просто сама форма процесса несколько… смущала своей неформальностью. Воображение быстренько нарисовало Шефа и Оскара, обнимающих по очереди половину служащих Института и так транспортирующих их вниз.

        - И что, только так и можно?  - Я даже не пыталась скрыть сомнения в голосе.
        На мгновение он замялся:

        - Ну или долгие тренировки и познание себя…

        - Ой, не, хватит с меня тренировок!  - взвыла я.  - Я на все согласна!

        - Тогда вперед,  - улыбнулся Шеф, делая шаг ко мне.
        Я невольно постаралась сжаться, натянув рукава на отмерзшие пальцы, и все равно чувствовала себя ужасно неловко.

        - Не бойся, это не больно,  - он поднял руки и осторожно сомкнул их кольцом за моей спиной, медленно сводя.  - Только не забудь закрыть глаза.
        Я опустила взгляд вниз, невольно отмечая контраст между его туфлями и своими кедами. Щеки ощутимо начинали пылать - кажется, я в жизни не чувствовала себя глупее. Шеф двигался осторожно и медленно, явно понимая, что я чувствую. По мере того, как его руки сжимались вокруг меня, мне приходилось все ближе и ближе подходить к нему, краснея все гуще и гуще.

        - А нас точно никто не видит? А то глупо как-то,  - я подняла на него глаза, пытаясь разглядеть выражение лица,  - хотя бы капля такой же неловкости, которую испытывала я, и мне сразу станет легче. Но нет, как будто он каждый день по роте девушек обнимает и утаскивает в другие миры.

        - А что тут глупого? Ну подумают, что мы влюбленная парочка,  - совершенно спокойно заметил он.
        Я вскинула на него полный возмущения взгляд: он еще и издевается надо мной!

        - Все, затихни.
        Одна его рука легла мне на спину, вторую он положил на затылок. Полыхающими щеками я ощущала его холодный от падающего снега плащ.

        - Закрыла глаза?
        Я кивнула.

        - Не бойся,  - прошептал он мне в самое ухо. А потом мир вокруг нас взорвался.


        Я не знаю, как описать то, что я чувствовала. Всего несколько мгновений, но эти ощущения я не забуду никогда. Я как будто была в центре бури, все вокруг бушевало и куда-то летело, я чувствовала, как дикая сила проносится рядом со мной, будто я была в центре торнадо,  - и единственное, что оставалось на месте и вселяло каплю уверенности,  - ощущение холодной ткани у лица и кольца рук за спиной. Я вдруг поняла, что кусаю губы, а пальцы до боли сжаты, вцепившись в отвороты плаща.
        В первый момент я попыталась дернуться и посмотреть, что же происходит, но Шеф не дал мне, прижав мою голову к себе.
        Мое сознание судорожно пыталось понять, что же происходит, и еще секунда этого непонятного состояния между «здесь» и «нигде» - и я бы запаниковала, но тут все вдруг закончилось. Мир вокруг остановился, дикий ветер, который, как мне казалось, бушевал вокруг, мгновенно улегся. Я продолжала стоять, крепко зажмурившись и не отпуская холодной как лед успокаивающей ткани. Откуда-то сверху раздался тихий смешок.

        - Плащ уже можно отпустить, прилетели.
        Я сглотнула, все еще не раскрывая глаз. Медленно разжала сведенные пальцы. Кольцо рук за моей спиной тут же исчезло, и от неуверенности я открыла глаза.
        Шеф стоял в шаге от меня и, чуть наклонив голову, изучал мое состояние с полуулыбкой на изогнувшихся губах. Я несколько раз моргнула, стараясь привести голову в порядок и не видя ничего вокруг, кроме него. Да, это мой начальник, привычный, уже почти родной - вот от него и будем отталкиваться… Я прищурилась, потом помотала головой, пытаясь понять, что не так. Понять не получалось, но разница чувствовалась совершенно отчетливо - так, ища различия между двумя картинками, наши глаза цепляются за что-то, но мы еще не можем заметить эту деталь.
        Меж тем с Шефом совершенно точно что-то было не так. Он как-то неуловимо изменился, отличаясь от того парня, которого я привыкла видеть в НИИДе, как законченная картина отличается от чернового наброска.

        - Аэ…  - выдавила я, старясь вложить в это все свои многочисленные вопросы.

        - Да, закономерная реакция,  - он откинул полу плаща, вынул из кармана брюк сигареты и закурил. Я немедленно захлопала в воздухе пустой ладонью. Он протянул мне пачку и зажигалку.
        Шеф хмыкнул и повернулся влево, ожидая, пока я закурю. А я все не сводила с него удивленных глаз, никак не понимая, что же именно в нем изменилось. Лицо вроде бы было то же, но… Он будто повзрослел в одно мгновение, исчезла та слащавость, что раздражала меня все это время. Черты стали жестче, движения - более плавными, поменялась даже осанка. Передо мной стоял уже не юнец, с которым я считалась по необходимости, а кто-то, кто только выглядел молодо, и, сколько лет скрывалось за этими голубыми глазами, я уже не рискнула бы предположить. Сигарета так и повисла не прикуренной в моих пальцах, а рука замерла на колесике зажигалки.
        В тот момент, когда я подняла на него затуманенный еще взгляд, внутри меня что-то вспыхнуло тупой, безысходной болью. Усталой, безнадежной. Захлестнуло, спутав мысли, заставив сердце сбиться с ударами, выступив быстрыми слезами на глазах,  - и тут же прошло.
        Я чуть покачнулась, приходя в себя, оторопело взглянула на Шефа. Он смотрел куда-то в сторону и сейчас повернулся ко мне, улыбнувшись. Я подняла на него взгляд - и замерла. Его глаза больше не казались мне человеческими, а их выражение заставило все внутри сжаться. Как я могла принимать это существо за человека все это время?! Нет, зрачки не стали вертикальными, и радужка не поменяла цвет, но сейчас я ясно видела, что передо мной стоит кто-то намного больший, чем можно предположить.

        - Все в порядке?  - Он приподнял светлые брови.

        - Да,  - я кивнула и повернулась, пытаясь прогнать это странное ощущение, слепящим холодом отдающееся в позвоночнике.
        Откуда-то подул легкий ветерок, невесомо шевелящий волосы и остужающий кожу.
        Вокруг царила ночь. Не та, что пугает и таит в себе страхи, но та, что заставляет кровь бежать быстрее, а сердце - сжиматься от счастья сиюминутного покоя. Звезд не было - низкое темное небо, словно навсегда затянутое тучами, сквозь которые шел легкий незаметный свет как от луны. А к нему, к этому близкому и зовущему небу, со всех сторон тянулись дома, красивее которых я не видела в своей жизни. Высокие и изящные, они будто в любое мгновение готовы были оторваться от земли и взлететь, устремившись вверх шпилями. Темные окна придавали им нежилой и оттого непошлый изначальный вид. Только тут я поняла, что дом не должен быть заселен,  - только так он остается произведением искусства. Резные фасады, высокие окна, балконы, барельефы, всюду затейливая и изящная лепнина, двери в несколько человеческих ростов - и этажи, этажи! Они уходили ввысь, и я не могла сосчитать их. Все выглядело так, как если бы небоскребы начали строить в 18 веке…
        Я не смела дышать, боясь спугнуть то ощущение «я дома», которое вдруг накрыло меня с головой. Глаза защипало, мне вдруг захотелось плакать, подбежать к любому дому, прижаться к нему и прошептать: «Я вернулась…» Только теперь мне стало понятно, что ни та комнатка с выцветшими обоями, в которой я прожила почти всю свою жизнь, ни моя новая квартира, сошедшая со страниц каталогов, не были моим настоящим домом. Они были лишь тенью его тени. Как же теперь, видя настоящий дом, я смогу вернуться туда?
        Я сделала шаг вперед, и тонкая подошва не скрыла от меня булыжников мостовой - здесь не было асфальта, только ровные и гладкие камни. Темные, с редкими прожилками вовсе черного цвета. Да, разница в цвете здесь определенно была, но незаметная, и отличить издали синий от коричневого было невозможно. Но как это радовало глаза! Я поняла вдруг, как устали они от обилия красок, от дневного света, слепящего и всепроникающего. Здесь хотелось смотреть просто для того, чтобы дать им отдых и обрадовать. Каждый взгляд вокруг дарил чувство невыносимого счастья, такого, что хотелось смеяться, но было страшно разрушить смехом его полноту.
        Миллион запахов витал в воздухе, пробуждая в мозгу мимолетные, но почему-то очень родные картины, которые я даже не успевала осознать. Мне просто хотелось дышать и дышать, чувствуя этот волнующий запах,  - именно он и мерещился мне по утрам, еще до всей этой странной истории, навсегда изменившей мою жизнь, именно его я пыталась прогнать дымом сигарет, не в силах смириться с тем, что никогда не смогу сюда попасть.
        Только тогда он был в десятки, сотни раз слабее. Я прикрыла глаза и просто пошла вперед, доверившись своему обонянию, которое здесь стало еще острее.
        Я успела сделать только два шага, как на плечо мне легла твердая холодная рука.

        - Открой глаза. Продышись и просто прими, иначе ты уже никогда не вернешься.
        Я попыталась вырваться, но Шеф держал неожиданно крепко.

        - Давай, ты сможешь.
        Он говорил спокойно и уверенно, и вера в его слова вдруг стала сильнее этого влечения. Было в его голосе что-то, что заставляло слушаться.
        Я постаралась дышать спокойнее, несколько раз нарочно сильно моргнула. Постепенно становилось легче.

        - Как с тобой, оказывается, сложно,  - покачал головой Шеф, продолжая придерживать меня за плечо на всякий случай,  - как ты остро реагируешь!

        - Да?  - Я обернулась на него и вздрогнула, все никак не в силах привыкнуть к его
«новому» облику.  - Но вы же сами говорили, что город влечет…

        - Но не до такой степени. Обычно люди просто с трудом отсюда возвращаются, иногда кто-то немного расклеится. Но вот так, чтобы просто закрыть глаза и пойти,  - такое я впервые вижу.
        Я пожала плечами.

        - Да я что-то тут вообще… не в себе. Может, со мной что-то не так, а, Шеф?

        - Да и я вот думаю…  - Он задумчиво провел пальцем по резко очерченным губам. Нет, кажется, я никогда не привыкну к тому, что теперь его лицо отдается далекой болью и где-то в глубине памяти, будто за бетонной стеной.  - Ладно, пошли прогуляемся, может, тебя со временем отпустит.
        Руку с моего плеча он так и не снял.


        Мы медленно шли по улицам. Постепенно мне становилось легче, и то безумное влечение, которое я ощутила вначале, ослабело. Город все равно звал и вызывал ощущение щемящей радости, но я уже ровно держалась рядом с Шефом и не повторяла попыток куда-то убежать.
        Он изредка смотрел по сторонам, мое состояние интересовало его явно больше, а для меня все было внове. Нижний Питер отличался от Верхнего, привычного, больше чем я думала, и дело было не только в зданиях. Здесь почти не было деревьев, однако город не казался мертвым, совсем наоборот - он будто весь был живой, будто слово
«камень» приобрело здесь другое значение.
        Верхний Город был совершенно плоским, Нижний - холмистым. Я настолько не привыкла спускаться куда-то, что первая же улица - мощеная горка - повергла меня в ступор, что в свою очередь повергло Шефа в хохот. Видимо, физиономия у меня было конкретно растерянная. Однако я была в восторге - оказалось, что где-то глубоко внутри меня кто-то очень любил спускаться под горку, а подъем совершенно не отнимал сил, так что я бодро шагала вперед, едва успевая крутить головой и смотреть по сторонам. Я никак не могла перестать удивляться тому, насколько местные здания красивее и грациознее того, что было Наверху, хотя и тот город считается музеем. Однако все они были темными и какими-то далекими, словно силуэты. И ни одно я не могла бы в точности описать, стоило лишь отвести от него взгляд.

        - Шеф, я давно хотела спросить…

        - М?  - Он наконец уверился в моей вменяемости, и сейчас его руки были в карманах брюк, но складка между бровей залегла явно по моей вине.

        - Почему в Институте у всех прозвища?
        Он поднял на меня взгляд. Черт, все такой же - каждый раз, взглядывая на него, я надеялась, что он изменится, и мое сердце перестанет екать.

        - Хороший вопрос. Видишь ли, большинству в НИИДе давно перевалило за сотню. За это время сформировалось мнение о них, появились какие-то истории, байки. Прозвище ведь говорит нам намного больше, чем имя. Которое, кстати, совсем не все хотят вспоминать. Для кого-то настоящее имя связано с семьей, и это совсем не всегда радостные истории. В те времена, когда начинали превращаться эти еще люди, религиозность была намного более распространена. И принять, что твоя дочь или сестра чем-то отличается от всех остальных, причем отличается резко и странно, было намного сложнее. Куда проще списать все на одержимость, злой дух и происки дьявола. Многие просто бежали из дома, спасая свои жизни. И для своих семей они умерли.

        - О!..  - Я замолчала, следя как туман легкой пелериной проплывает вокруг нас.  - Никогда не думала, что все так… сложно. Оказывается, мне еще повезло.

        - И еще как,  - кивнул Шеф.

        - А у меня тоже будет прозвище?  - вдруг вырвалось помимо моей воли. Ну вот, что за детский сад!

        - Будет,  - коротко хохотнул Шеф,  - смотри только, чтобы не как у нашего Джо вышло.

        - Да уж!  - Я ступила на выгнутый деревянный мост, находящийся примерно на месте нашего Аничкова. Зеленые перила змеились под руками, рисунок ограды, казалось, двигался, как живой. На постаментах стояли кони - но без людей, а из спин у них вырывались крылья.

        - А вы?  - Я оглянулась на шагающего рядом Шефа.  - Вас ведь тоже по прозвищу называют. Чтобы получить такое, наверное, много лет потребовалось.

        - Насколько много?

        - Пытаетесь понять, сколько, я думаю, вам лет?

        - А если и так,  - он озорно улыбнулся, аккуратно придерживая меня за плечи, чтобы я повернула.

        - Ну, судя по тому, как просто вы общаетесь с Оскаром,  - вряд ли сильно меньше. С другой стороны, выглядите вы моложе, значит, все же сильно младше.
        Я посмотрела на него, пытаясь понять, верны ли мои рассуждения, но мой дорогой начальник опять сотрясался от беззвучного хохота.

        - Нет, ну что вы, что вы смеетесь надо мной?!  - Я всплеснула руками.  - Я же совсем недавно вообще все это узнала, мне же надо руководствоваться хоть какой-то логикой!
        Шеф легко опустил руку мне на плечо:

        - Ладно, не дуйся. Просто ты даже не можешь представить, насколько далека от истины.  - Он улыбнулся, и я снова вздрогнула, наткнувшись на этот взгляд.
        Мы встали, следя, как под нами плещется черная, как мазут, вода.

        - Это Фонтанка?  - Я пораженно смотрела на непривычно бурную и глубокую реку.

        - Здесь нет такого разделения на реки, как Наверху,  - Шеф облокотился на перила рядом,  - это просто одна Река. Без названия. Дикая. Падать в нее не советую.
        Я зябко передернула плечами. Черная вода завораживала, как будто притягивая к себе, но казалась какой-то… хищной.

        - Я слышал, что она питается местными жителями,  - протянул Шеф, глядя вдаль.

        - Она что?  - Я подскочила на месте.  - Кем?!

        - Местными жителями,  - он повернулся ко мне,  - ты их просто не видишь. Иногда их можно заметить краем глаза, особенно если привыкнуть к этому месту. Такие неясные тени…
        Я медленно, просчитывая каждое движение, обернулась. И вздрогнула - мимо меня проскользнуло что-то, напоминающее темный порыв ветра. Я дернулась, резко отступая назад, и уперлась спиной в перила.

        - Не пугайся,  - Шеф ободряюще похлопал меня по спине,  - я же тебе говорил про призраков этого места. У них своя жизнь - мы ее просто не видим. А они не видят нас. Или не помнят…
        Он вдруг замолчал, излишне внимательно разглядывая потемневшие доски моста у себя под ногами. Успокоив дыхание, я сочувственно взглянула на него - наверное, он искал ее здесь. Пытался понять, который из этих бесплотных призраков - она…
        Шеф кивнул мне, предлагая идти дальше. Улицы змеились во все стороны. Какие-то из них казались скорее сельскими дорогами, с утоптанной землей вместо брусчатки, какие-то были обшиты деревом, что выглядело довольно странно. Теперь я там и тут замечала неясные темные тени - но стоило лишь повернуть голову, как они пропадали из вида.

        - Шеф,  - решилась я,  - а вы… искали ее?
        Он молчал так долго, что я успела пожалеть о заданном вопросе.

        - Искал,  - какой-то камешек, подпрыгивая, полетел прочь от удара черного ботинка,
        - хотя это и было бессмысленно.
        Мы снова замолчали. Я рассматривала окружающие здания, и, чем дальше от центра мы уходили, тем более странными они становились: какими-то оползшими, как подтаявшее мороженое, или, наоборот, ощетинившимися непонятными шипами, словно диковинный дикобраз.

        - Пора возвращаться - скоро рассвет,  - Шеф кивнул на небо,  - приглядись.
        Только сейчас я заметила, что воздух вокруг будто поредел и стал серым - на Нижний Город спустились сумерки.

        - Так быстро?  - искренне удивилась я.

        - Есть мнение, что время здесь течет несколько иначе,  - Шеф развернулся.  - К тому же дни Наверху сейчас короткие - ноябрь все-таки!
        Здесь, внизу, было тепло, и я совершенно забыла, что в Верхнем Питере сейчас почти зима.

        - А здесь всегда лето?
        Шеф кивнул:

        - Один из немногих плюсов. Всегда тепло.

        - А как мы будем возвращаться?

        - Увидишь,  - он улыбнулся.
        Мы довольно быстро вернулись на площадь, и я встала как вкопанная: ровно в центре, там, где в нашем Городе стоит Александрийский столб, сейчас переливался короткими вспышками столб света.

        - Что это?!  - Я оторопело разглядывала поток золотисто-белого света, вырывающийся прямо из брусчатки и уходящий куда-то в темное небо.

        - У нас принято называть это Рассветом,  - Шеф ободряюще положил руку на плечо,  - название, конечно, дурацкое, но так уж вышло. Пора возвращаться.


        Короткая буря, уже не такая мучительная, как в первый раз,  - и мы снова у Александрийского столба, поспешно отходим друг от друга.
        В Верхнем Городе снег и предрассветная хмарь. Какая-то группа, поочередно козырнув Шефу, уходила на смену. Все было настолько другим, что не верилось в существование иного города, здесь, совсем рядом.
        Я расправила воротник и подышала на мгновенно заледеневшие пальцы. Подняла глаза - и снова вздрогнула. Шеф остался таким же, как был там, Внизу! Я почему-то была уверена, что стоит нам вернуться, и все будет как раньше. Снова голливудский мальчик будет поить меня кофе! Но… он был таким же.

        - Ну что,  - он улыбнулся, доставая из кармана сигареты и прикуривая,  - топай спать. Я позвоню, когда будешь нужна.
        Я кивнула. Мы медлили. Он смотрел на меня, будто смеясь, только огонек сигареты освещал лицо при каждой затяжке, делая его более резким и немного страшным. Я уже совсем было собралась идти, как вдруг решилась:

        - Шеф, как вас зовут на самом деле?
        Падали долгие свинцовые мгновения. Он вглядывался в мое лицо, и впервые я увидела нерешительность.

        - Шеферель. Только это большой секрет.
        Он снова улыбнулся и быстро зашагал в сторону черного хода в Институт.

18

        Под желтыми фонарями кружился дождь. У меня кружилась голова. От того, что не выспалась, что проглотила пять чашек кофе и выкурила пачку сигарет. От того, что внизу не ждал теплый «мерседес». От того, что весь город пропах мокрой травой, хотя вокруг не было ни травинки. От того, что потемневшие дома вечернего Петербурга так остро напоминали Нижний Город, в который хотелось вернуться - мучительно, щемяще, до дурноты.
        Я натянула на голову капюшон и шагнула в темноту - вокруг раскинулась наша, скучная и пресная, по сравнению с той, которую я знала, ночь. Сегодня мне предстояло под взглядом Оскара показать все, на что я способна, и вступить в одну из групп. Только бы не к Жанне - это было все, о чем я могла думать.
        Я шла по темному проспекту, сдувая с носа набегающие капли дождя и поплотнее засунув руки в карманы куртки. С моего первого появления в Нижнем Городе прошло всего несколько дней, и я бы предпочла еще хотя бы пару раз побывать там и освоиться, прежде чем уходить туда с группой на дежурства, но Шеф все решил за меня. Он вообще не проявлялся эти дни, и его силуэт, исчезающий в мороси вечернего дождя, почему-то так и стоял у меня перед глазами. Я валялась на своей огромной пустой кровати, ела, спала и изучала прелести ванной комнаты день за днем, изнывая от безделья. Мобильник молчал как партизан, так что и ему чуть было не пришел конец через убиение об стену, когда он вдруг тихо прошуршал пришедшей от Шефа эсэмэской.
        То, что он написал, а не позвонил, было само по себе странно. Но больше всего удивляла интонация и лаконичность: «В НИИД быстро. Машины нет, давай пешком. Сразу ко мне». Может быть, Шеф относился к тому разряду людей (тут я хмыкнула), который напрочь не умеет писать эсэмэски? Передо мной встал образ начальника - что тот, прежний, что этот, с которым я уже начинала смиряться,  - и словосочетание «что-то не уметь» к нему вообще никак не подходило. Значит, намеренно. Ну что я ему-то сделала?!
        Холодный воздух забирался под капюшон и впивался в щеки, уши, нос… Сапоги, рассчитанные на машину, а не на лужи и слякоть, уже давно промокли, джинсы тоже зачерпывали достаточно воды с тротуара, и мокрое пятно уже подбиралось к коленям. Что там за срочность, что надо меня выдергивать среди ночи, и что за кризис, что меня лишили машины?! Пальцы уже как ледышки, и я надеюсь только, что их кошмарно срочное дело подождет чашку кофе. Иначе я совершенно отказываюсь существовать.


        Желудок противно ноет, напоминая, что мы с ним забыли поесть. И еще - что меня ждет испытание. Я даже не знала точно, в чем оно заключается, но внутри заранее зрела паника. Ладно, положим, Оскара я не боюсь. Шефа - тем более, сколько кофе вместе выпито! Я вдруг поймала себя на том, что никак не могу перестроиться и называть его полным именем, хотя что-то в отношении него точно изменилось. Стоило вспомнить о нем, тронуть нёбо языком, произнося финальную «ль…» его имени,  - и будто снова опаляет сознание мгновенной вспышкой безысходной боли. Она отдавалась тяжелым камнем под сердцем вечером, когда серое солнце опускалось с серого неба; когда свет фар отражался в окнах дома напротив и бил мне в глаза; когда я вытягивала руку из окна, ловя капли дождя, она на мгновение стискивала мне сердце, не давая дышать,  - и так же исчезала.
        Поэтому я старалась не думать о нем.


        Хлюпая промокшими сапогами, я прошлепала по лестнице наверх, злорадно представляя, какие дивные следы остаются на синем ковролине, и свернула к Шефу. Замерла у прикрытой двери, занеся отмерзающую руку в паре сантиметров от двери.

        - Входи.
        Вот так. Вот так всегда.

        - Вызывали?  - Я всунулась в кабинет, намереваясь смотреть куда-нибудь в сторону, чтобы только не встречаться с ним взглядом, но как-то само собой получилось, что подняла глаза. И снова вздрогнула - сколько мне еще привыкать к тому, что теперь для меня он больше, чем парень с рекламы?
        Босс в кои-то веки сидел не на столе, а за ним, брови его были сурово сведены, так что на молодом лбу залегла складка. Привычная белая рубашка и плащ, который он даже не снял.

        - Проходи,  - Шеф переложил какие-то исписанные листы и подтолкнул один ко мне.  - Прочитай и подпиши.
        Я плюхнулась в кресло у стола и уткнулась взглядом в бумажку, пытаясь понять причину его перемены ко мне. Вспомнилось, как вдруг резко исчез из моей жизни Оскар - на долгих два месяца, показавшихся мне вечностью. Пусть он вроде бы и вернулся, но все равно я его почти не вижу. Если теперь еще и Шеф, это будет уже слишком! Я, покусывая губы, обдумывала возможность задать ему вопрос в лоб, но тут голос начальства выдернул меня из задумчивости:

        - Боже мой, Черна, сколько можно читать пять строчек?!
        Автоматически вжав голову в плечи, я наконец прочитала текст. Ну да, приказ о моем назначении в группу 5. Казенным и сухим языком, который и читать-то сложно. Параллельно указывалось, что мне присваивается воинское звание «рядовой». Я пожала плечами и подписала приказ.
        Шеф взял у меня лист, все так же не поднимая глаз, и оставил свою подпись, больше похожую на вышивку бисером по шелку.

        - Осталось только Оскара,  - Шеф встал с кресла, придерживая полу плаща, и, не поворачиваясь, кивнул мне: - Идем.
        Шел он неожиданно быстро и широко, так что пришлось чуть ли не бежать следом, краем глаза отмечая непривычную гудящую тишину - как будто много человек разом говорили очень тихим шепотом.
        Шеф распахнул дверь с золотой табличкой, и мы вошли в кабинет Оскара. Я думала, что там будет пусто или только он один, но большой круглый стол, который я помнила с первого дня здесь, оказался весь занят. Я узнала лисичек, Черта и Крапиву, остальные пять существ были мне незнакомы.
        Все они сидели опустив головы и ничего не говоря.

        - Оскар,  - Шеф кинул лист с приказом на стол, и я только сейчас увидела Оскара, отступившего от окна к столу. Смотреть на него было почти больно: осунувшийся, с недельной, наверное, щетиной, почти черными синяками под глазами, он казался тенью того мужчины, который когда-то помахал мне у арки Главного штаба.
        Устало потерев глаза, он постучал рукой по столу, кто-то кинул ему ручку. Размашистая, на пол-листа, подпись и усталый голос:

        - Теперь ты состоишь в пятой группе под командованием Черта.
        Я перевела взгляд на только что обретенного начальника, но он даже не взглянул в мою сторону. Ссутулившись и уронив голову между выставленных на стол рук, он только едва заметно кивнул. Крапива подняла на меня глаза, и я увидела, что они покраснели от слез, да и сейчас полны ими. Я недоуменно смотрела то на Оскара, то на Шефа, чувствуя себя на редкость глупо: что-то явно случилось, причем что-то ужасное, а я ничего не знаю и, может быть, сейчас только делаю всем еще хуже своим непониманием.
        Наконец Оскар вздохнул и, гоняя сильными пальцами лист с моим приказом туда-сюда по столу, выдохнул:

        - Сегодня погибла Зена. В тумане необыкновенная активность. Мы не можем выпустить неукомплектованную по составу группу, так что тебя пришлось включить до окончания обучения.


        Я никогда не знала, что говорить в таких случаях. Канонизированное «Мне очень жаль» всегда казалось мне глупым и пустым. Так и чудилось, что вот сейчас кто-нибудь сорвется и наорет: «Чего тебе жаль?! Что ты понимаешь?!» - и будет прав. Потому что это пустые слова, в которых нет ни капли чувства.
        Так что я просто стояла и переводила ошеломленный взгляд с одного на другого, пытаясь понять, как мне себя вести. Мяла пальцами край расстегнутой куртки и надеялась найти хоть одни глаза, которые смотрели бы сейчас на меня, чтобы подсказать, что делать, а не в сторону, будто боясь признать свою вину. Но все было бесполезно. Все сидели, не шелохнувшись, и даже мой чуткий слух не улавливал никаких звуков, кроме далекого тиканья неизвестных часов. Где-то за моей спиной прислонился к стене и замер Шеф. Оскар в сотый раз проглядывал лист с приказом о моем назначении. Лисички очень похоже, почти синхронно, то прикусывали губы, то поправляли пряди волос, что казалось неуместно смешным, если бы не было так естественно. Черт так и сидел, прячась в стол, будто тот мог его защитить. Остальные оборотни за столом только изредка моргали и мельком переглядывались.
        Тишину нарушил Оскар:

        - Так,  - он тяжело вздохнул, растирая внезапно выступившие на лбу морщины,  - сейчас все в зону отдыха, сбор здесь же через…
        Он вдруг замолчал, бросил беглый взгляд в окно - разноцветные бисеринки на черном полотне - и опустил голову. Я впервые увидела главного оборотня страны в замешательстве - и это просто вышибало почву из-под ног.

        - Встречаемся за полтора часа до утренних сумерек, придется разобрать ситуацию,  - вдруг послышался голос у меня за спиной, и я с удивлением отметила, что Шеф был не расстроен, не выбит из колеи, а собран и серьезен. Казалось, он не переживал потерю одного из лучших бойцов, а просто перестроил поведение на вариант более сложной ситуации.
        Все кивнули и, как будто разом очнувшись, встали со своих мест. Сидеть остались только Крапива, почти растворившаяся в своем капюшоне, и Черт, так и не шелохнувшийся с момента моего появления в кабинете. Я неуклюже переминалась с ноги на ногу, поглядывая на безразличного Оскара. Вспомнилась Зена - воистину, она наводила на мысль о королеве воинов! Как ни странно, смерть всегда забирает именно таких - пышущих жаром, жизнью и силой.


        Я подумала, что не знаю, как умирают оборотни. С нашей безумной регенерацией… воображение мгновенно нарисовало парочку ситуаций, в которых регенерация не поможет,  - меня затошнило. Сделав несколько шагов назад в поисках какой-нибудь опоры, я уперлась в Шефа.

        - Ой,  - я повернулась, намереваясь извиниться, но наткнулась на его ледяной взгляд и замолчала.

        - Через десять минут чтобы была у меня,  - и только край плаща мелькнул за дверью кабинета.
        Я бросила последний взгляд на Черта и Крапиву и вышла.


        Идти к Шефу первый раз в жизни не хотелось. Общее напряжение и тяжесть давили на меня бетонной плитой, и я наконец поняла, насколько точно это выражение. Весь Институт притих, и без того редкие сотрудники пробегали мимо, испуганно косясь на меня и торопясь скрыться за углом. А я стояла в метре от кабинета Шефа и поглядывала на табличку «Александр Дмитриевич, глава Института». Он вселял в меня ощущение… жути. Не страха, от которого орешь, срывая горло, а именно жути. От которой холодный пот - и тот сбегает куда подальше по твоему же позвоночнику. Я поняла, насколько обманчива может быть внешность - неужели этот человек, от звука голоса которого мутилось в мозгу, мог казаться мне мягким, веселым и несерьезным пареньком? И дело было даже не в той перемене, которая произошла с ним в Нижнем Городе и которую я видела теперь постоянно. Просто произошла ситуация, в которой обнажается сущность,  - и его сущность меня пугала.
        Дверь кабинета открылась, на стену легла тень.

        - Долго ты собираешься тут стоять?  - Голубой рентгеновский луч, белые пальцы обхватывают дерево двери. Будто горло жертвы, которую вот-вот задушат, но пока еще ласкают.
        Я мотнула головой, с трудом отводя взгляд, и, прошмыгнув внутрь, упала в черное холодное кресло. За моей спиной мягко щелкнули замки.
        Я ожидала услышать шаги Шефа, но их не было - только чуть скрипнули петли двери, когда он о нее оперся.
        Пару минут я просидела, не шевелясь, но потом все же рискнула обернуться - чтобы снова порезаться об этот взгляд. Шеф стоял, прислонившись к двери, убрав руки за спину и чуть закинув голову. Из-под светлой челки две льдинки следили за каждым моим движением. Я невольно вздрогнула - этот черный силуэт на фоне красного дерева пугал меня.

        - Что?
        Молчание.

        - Послушайте,  - решилась я,  - я понимаю, что случилось ужасное и что погиб ценный сотрудник и, наверное, старый друг, но чем я виновата? Почему вы на меня так смотрите?
        К моему удивлению, его левую щеку разрезала хищная улыбка.

        - Оскар никогда не ошибался.
        Я непонимающе моргнула.

        - Почти всех здесь он подобрал сам, я говорил тебе,  - Шеф наклонял голову то вправо, то влево, будто разглядывая меня.  - Поэтому в каждом был уверен. А я говорил ему, что так делать стоит совершенно не всегда.
        Он наконец отошел от двери и медленными шагами пересек кабинет, начав бездумно разбирать какие-то бумажки на столе. Я не отрывала от него взгляд, ожидая продолжения. И тут до меня начало доходить:

        - В-вы ч-что,  - от волнения я начала заикаться,  - считаете, что я тут что-то могла сделать?!

        - Сама посуди,  - Шеф повернулся ко мне, и его глаза недобро блеснули. Как лезвие на солнце.  - Появляешься ты, все идет неплохо. По мере того, как ты набираешься опыта, активность тумана внизу начинает повышаться. Незначительно вначале - мы даже не обращаем внимания. Первое посещение - и с нахлынувшими на город Представителями едва удается справиться. А через несколько дней гибнет один из лучших и перспективнейших сотрудников, которого даже задеть-то толком ни разу не могли. Что скажешь?
        Он замолчал, ожидая моей реакции. Я похолодела. Ощущение было такое… его просто невозможно описать. Да, доводы звучали обоснованно, я бы на его месте тоже заволновалась и обратила внимание, но я-то, я-то знала, что совершенно ни при чем! Стало горько, в горле застрял ком, и я подумала только, что не хватало мне еще сейчас разреветься как девчонке. Но было обидно, просто ужасно, безумно обидно! После всех дней, проведенных в зале с этой чертовой грушей, после кофе, приносимого нам с Жанной, после того спасения и рук Оскара, ловящих меня, падающую с потолка,  - это было больно. Понимать, что раз ты попала под подозрение, то, даже пусть ты и правда ни при чем, к тебе уже никогда не будут относиться как раньше. Не будут доверять. Ты всегда будешь под пристальным вниманием. Я невольно прижала руку ко рту: так вот почему меня определили в 5 группу! Напряженные и подозрительные из-за гибели Зены, все в ней сейчас будут следить за каждым моим шагом, ища прокол, и, скорее всего, найдут. Даже если его не будет - просто найдут к чему придраться. Ведь они не дураки и тоже провели параллели.
        Я вскочила:

        - Если вы считаете меня… я не знаю даже кем, вражеским шпионом, то так и скажите! А не ходите вокруг да около!  - Кажется, меня трясло.  - Мне нечего скрывать, и я отвечу на любой ваш вопрос! Что до Нижнего Города, то вы там были вместе со мной и видели все, что я делала и куда ходила! Мне… мне оскорбительно слышать ваши подозрения, хотя я и понимаю вашу позицию! Но я совершенно невиновна и могу поклясться чем угодно!
        Когда я замолчала, слова будто повисли в воздухе, медленно растворяясь. В ушах стучала кровь, щеки пылали, а ногти впились в ладони. И точно - меня колотило крупной дрожью.
        На этот раз я вцепилась в Шефа взглядом. Надеюсь, в нем было достаточно негодования. Пусть устраивают мне любые тесты и допросы - я невиновна и знаю об этом!
        Шеф смотрел на меня несколько секунд, потом вдруг улыбнулся - почти тепло,  - сделал шаг ко мне и обнял. От неожиданности я чуть не плюхнулась обратно в кресло, но он легко придержал меня под руки. Я подняла на него недоуменный взгляд: только что он практически открыто выдвигал мне обвинения в смерти своей сотрудницы, а теперь объятия?! Но слова негодования застряли у меня в горле, потому что с ним снова произошла удивительная перемена: нет, он не превратился в того же мальчика с картинки, каким был. Он так и остался существом без возраста, сильным и опасным, но теперь эта опасность была направлена куда-то в сторону, а проступающая во взгляде и движениях сила превратилась из атакующей в защищающую - словом, мне вдруг безумно захотелось прижаться к нему и закрыть глаза, и я знала, что не будет мне места сохраннее, чем в его руках…

«Что за сопли!» - одернула я себя и поспешно высвободилась.

        - Александр Дмитриевич,  - я специально использовала его официальное имя,  - что происходит, в конце концов?!

        - Милый ребенок,  - Шеф улыбнулся, взъерошив мне волосы, и в одно движение оказался на своем прежнем месте,  - ты так мило оправдывалась, я чуть не прослезился.
        И он отвернулся к столу, снова уткнувшись в какие-то бумаги. Будто ничего и не было. Будто секунду назад я не чувствовала запах ветра и моря от его плаща, холодящего мои щеки.
        Я обессиленно опустилась в кресло, бормоча под нос что-то совершенно непечатное. Ну что за черт?!
        Было тихо - только шелест бумаг в его легких пальцах да мое сердитое сопение. Прошла минута, вторая, третья. Мне уже даже злиться на него надоело. Ну вот и зачем я тут? А что, если он все равно мне не верит?

        - М,  - издал наконец Шеф, задумчиво приложив палец к губам и быстро пробегая глазами какой-то документ.
        Я встрепенулась. Зря, все продолжалось так же. Еще несколько минут тишины.
        Наконец, мое терпение лопнуло. Я встала с кресла и решительно повернула к двери, скосив на Шефа внимательный взгляд. Будто меня тут и нет вовсе, а он просто один читает у себя бумаги. Отлично! Я взялась за ручку.

        - Куда пошла?  - раздалось у меня из-за спины.  - Я тебя еще не отпускал.

        - Вы наговорили мне бочку арестантов,  - сказала я, не оборачиваясь,  - заставили оправдываться глупейшим образом и все равно, кажется, мне не верите. Тупо сидеть и ждать, когда вы начитаетесь, я не намерена. У меня теперь есть капитан, у него сбор через…  - Я попыталась сориентироваться во времени.  - В общем, я должна быть там!
        Я взялась за золотистую ручку двери. Даже успела на нее нажать и потянуть на себя…

        - Я сказал, ты никуда не пойдешь,  - раздался голос у меня над ухом, и я ясно услышала в нем шипение. Вздрогнув, я отпустила ручку от неожиданности и замерла, боясь повернуться. Дежавю. Такое уже было. Картинка вспыхнула перед глазами, нарисовавшись так четко и ясно, что у меня даже перехватило дыхание. Я говорю Оскару, что не готова биться непонятно за что, и пытаюсь уйти - а смуглая рука захлопывает приоткрытую мной дверь с такой силой, что на дереве почти остаются следы. А потом… Потом они спасают меня, оба,  - и я вишу на шее Оскара, умоляя простить меня и взять обратно.
        Нет уж. Я не собираюсь повторять свои ошибки.
        Так я и стояла, выхватывая взглядом то рисунок дерева на двери, то отражение лампы в блестящей ручке и боясь повернуться.

        - Ну что,  - прошелестело у меня над ухом,  - стоишь, никуда не собираешься?
        Я осторожно покачала головой.

        - Вот и умница. Хорошая девочка.
        Я кивнула. Да, я очень хорошая, не надо меня… есть. В очередной раз я задумалась, кто же такой Шеф.

        - Вольно,  - раздалось уже издалека, уже простым человеческим голосом, просто усталым. Я обернулась.  - А теперь сядь и слушай меня. Внимательно.
        Шеф кивнул мне на кофемашину в углу, к которой я бросилась со всех ног. Кофе не дают варить тому, кому не доверяют. Значит - доверяет. Значит - все в порядке.
        Повоевав с кнопками, я все же осилила сатанинское отродье и обернулась в поисках кружек. Даже если всего одной - пусть. Это уже не главное.

        - Они в шкафу, найдешь?  - Шеф держал в одной руке документ, который продолжал читать, а двумя пальцами другой взял за спинку второе кожаное кресло и ставил сейчас, не глядя, рядом с моим. Весило оно килограммов десять, не меньше. Я поспешно закрыла рот и ринулась к шкафу.
        - Мне надо было услышать, что ты скажешь, и я не собираюсь извиняться.
        Кто бы сомневался. Мы сидели, пили уже вторую кружку кофе на каждого - первая была просто проглочена, чтобы не заснуть,  - и Шеф даже разрешил мне курить в кабинете.

        - Происходит и правда что-то странное. Город среагировал на твое появление. Это безусловно,  - Шеф отхлебнул кофе, на мгновение сведя брови в одну пшеничную линию,
        - но никто и не думал никогда, что ты могла как-то повлиять на смерть Зены.
        Даже я дернулась, когда услышала это словосочетание,  - а ведь видела ее всего один раз, несколько минут. А он говорит так, будто это его ни капли не трогает. Не верю.

        - Туман действительно несколько повысил активность с тех пор, как ты появилась. Поэтому я и пошел с тобой вниз - посмотреть, что будет. А Оскару, предвосхищая твой вопрос… и закрой рот… и не пепели меня взглядом… так вот, Оскару и правда было не до того. Город дернулся, встретив тебя, а ты - его. Но ничего кардинально ужасного не произошло. Так что - успокойся, ты вне подозрений.

        - А зачем вам надо было услышать, что я скажу?

        - А интересно было,  - Шеф прикурил сигарету, она на мгновение выхватила красным его лицо,  - я, знаешь ли, любопытная тварь.

        - Да уж,  - не сдержалась я, но тут же прикусила язык. Босс, слава богу, сделал вид, что ничего не слышал.  - А что думают остальные?

        - Успокойся, там тоже не дураки,  - Шеф улыбнулся. Устало, но тепло. От его перемен можно было с ума сойти, я уже переставала их отмечать.  - Никто против тебя ничего не имеет. Черту, сама понимаешь, не до того. Они с Зеной в паре уже лет…  - Он прищурился, вспоминая: - Лет семьдесят работали. Это слаженная пара, которая понимала друг друга без слов. Так что это тройной удар: по нему как по личности, как по команде в целом и как по капитану. Сейчас формально место Зены займет Михалыч, он как раз за ней по силе шел. Но это ненадолго. Контакт важнее, эта замена только на первых порах, чтобы не дать группе сильно упасть в силовом варианте.
        Я кивала, прихлебывала кофе и старалась ничего не пропустить.

        - …Ее место займешь ты.
        Я поперхнулась:

        - Я-а-а?! Да вы что?! Шеф, я вас уважаю и все такое,  - я стукнула кружкой по столу, наплевав на круглый мокрый след на дорогом дереве,  - но тут вы просто что-то несусветное несете! Сами же только что сказали, сколько времени они вместе пробыли, что это была сработавшаяся пара и что…

        - Замолкни,  - он выставил вперед ладонь, и я послушно заткнулась.  - Пройдет немало времени, прежде чем Черт придет в себя. Я это прекрасно знаю. Но сейчас у него новенькая - ее надо обучать, о ней надо заботиться. Поневоле у вас будет налажен контакт. И сила тут как таковая не нужна. Я знал группы, где капитаны вообще работали с эмпатами, а с них толку в бою… как с пантеры молока.
        Скептически слушая объяснения Шефа, я между делом отметила, что это только что явно был выпад в сторону Оскара. Сколько ж они общаются уже, что так друг друга
«любят»?

        - В общем, так,  - Шеф хлопнул рукой по кожаному подлокотнику,  - покрутись тут еще полчаса, в комнату отдыха группы пока что не суйся, у них там общее горе, и ты будешь только раздражать. Общение начнете с планерки. Вливайся в коллектив, специально ничего не делай. Все само получится. Но характер свой и норов спрячь куда подальше. А то я сам приду с ним разбираться.
        Он встал, и я невольно вскочила следом. Шеф хмыкнул, смерив меня оценивающим взглядом:

        - Тебе придется после каждой смены заходить ко мне и лично отчитываться. Чтобы я был в курсе, как там у вас дела идут. Поняла?

        - Поняла!

        - Умница. Топай пока что, поешь где-нибудь. Силы тебе понадобятся, тебе сегодня превращаться.
        Я нервно сглотнула. Волновалась ли я? Еще как! Работать в группе, превращаться… Страшно не то, с чем придется столкнуться, а то, что подумают окружающие.
        Я уже почти вышла, когда меня нагнал негромкий голос:

        - И никогда не пытайся уйти, если тебя еще не отпускали. Я - не Оскар, нежничать не буду. А вот теперь можешь идти.
        Я покраснела и выскочила за дверь.

19

        Когда ситуация для тебя новая, возникает масса вопросов, о которых ты бы раньше ни за что не задумался. Вот например: первой мне приходить на сбор у Оскара или последней? Куда садиться за столом, вдруг все места уже «разобраны», и кто-то на меня обидится? А положение у меня и так шаткое.
        Словом, я кружила недалеко от кабинета, как несколько часов тому назад у кабинета Шефа, и задавала себе миллион самых глупых и неожиданных вопросов. Жаль, что я появилась в группе при таких обстоятельствах. Наверное, в другой ситуации меня бы встретили радостно, и этот день запомнился бы мне на всю жизнь. А тут… рассеянный кивок да пара хмурых взглядов.
        Ужасно хотелось спать. Глаза горели с недосыпа, свет встроенных в потолок ламп резал как ножом. Я подумала, что никогда не видела тут комнат отдыха для групп, или как оно там называется. Мне бы сейчас не помешало забиться как раз в какое-нибудь такое место и подремать пару-другую часов. Да, я ночное существо, как и все мы, но, если ты еще и днем не спишь, терзаясь сомнениями, почему никто из начальства тебе не звонит…
        Я зевнула и решила выпить еще кофе. Шатаясь и щурясь, я прошла по коридору, повернула и уже даже занесла руку на уровень какой-то кнопки с аппетитной подписью…
        В нос ударил резкий, сшибающий с ног приторно-сладкий запах. Никакие духи в жизни не могли вызвать такую тошноту, и я в очередной раз прокляла свой слишком чуткий нос - никогда еще я не чувствовала перегар так остро!
        Узкая рука с ломким запястьем, рыжеватые кудри, рассыпанные по плечам, и надвинутая на глаза ковбойская шляпа - передо мной, упершись в автомат, стоял Неуловимый Джо, и он был в стельку пьян.


        Я резко затормозила, боясь пошевелиться, боясь, что, обнаружь я свое присутствие, будет хуже. Он явно не ожидал увидеть здесь никого в ночной час.

        - А тебе что надо?  - не поворачиваясь и водя вверх-вниз по кнопкам выбора пальцем с длинным ногтем, хрипло спросил Джо.
        Я уже хотела было извиниться, промямлить что-то и быстренько скрыться за поворотом, но тут во мне что-то проснулось. Пусть я и рядовой, но такой же оборотень, как и он, и имею здесь такие же права.

        - Видимо, то же, что и вам,  - огрызнулась я, подходя ближе,  - кофе. И побольше.
        Джо резко и неприятно каркающе засмеялся. Звук гулко отразился от стен и будто утонул в мягком синем ковролине у нас под ногами.

        - Тогда у нас разные цели, деточка.
        Меня передернуло - я с детства не выносила обращения «деточка», «милочка» и все в таком духе.

        - Что ж, могу только порадоваться, что нам с вами не по пути!
        Его лицо скинуло с себя улыбку, как маску, и застыло тупой злобой.

        - А ты не зарываешься, дет-точка?  - произнес он тихо и в то же время очень четко. Я не могла поверить своим глазам: секунду назад он едва мог стоять на ногах, упираясь в автомат с кофе, а сейчас замер, чуть согнув ноги в коленях, что, я уже знала, было боевой стойкой. Нападать на новобранца, на своего?! Он что, с ума сошел?!!
        Я невольно сделала шаг назад, лихорадочно соображая, что делать. За драку со своим же по головке меня точно не погладят, пусть я даже буду канючить: «Он первый начал!» Да что вообще тут происходит, почему боец позволяет себе напиться до невменяемого состояния и нападать на младшего?!
        Тем временем Джо, обнажив в гримасе искусственной радости желтоватые острые зубы, шел на меня. Я попыталась абстрагироваться от надвигающейся угрозы в лице чокнутого оборотня и вспомнить, как на тренировках Жанна заставляла меня превращаться по щелчку пальцев. Вот она, опасность, пора применить навыки! Но ярость куда-то спряталась, осталось только удивление нелепости ситуации.

        - Думаешь, если тебе начальство слюни подтирает и подгузники меняет, когда ты обосрешься со страха, так и все будут?  - спросил он почти ласково.
        Меня будто обдало кипятком. Тело вдруг стало горячим, и я почувствовала, как огненными струями бежит по нему кровь. Крылья рванули кожу, вспарывая одежду и вселяя в мое горящее от ярости «Я» ликующее ощущение мощи. Краем уха я услышала звон разбитого и летящего вниз стекла - коридоры Института не были рассчитаны на превращение. Руки отяжелели и будто бы стали больше - натренированные многочисленными занятиями с Жанной, выступили когти. А теперь взять себя в руки…
        То, что кипело внутри меня, норовя выплеснуться наружу и разнести все вокруг, стало постепенно утихать. Немного, совсем чуть-чуть - и я почувствовала, как замерло в изменении тело. Я готова была дать отпор! Ну в теории, конечно…
        Однако все было совсем не так просто. Напротив меня, пригнувшись в преддверии прыжка и ощерившись плоской рыжей мордой, замерло нечто. Обнажившиеся в оскале желтые крепкие клыки явно могли разгрызть кость без особых трудов, а темные глаза дышали злобой. Шляпа валялась на полу у его ног, сбитая проросшей на голове щеткой рыжей шерсти. Голова оборотня была чуть согнута вниз, будто целясь мне сразу в горло, лапы с изогнутыми когтями протянуты вперед. Я попыталась собрать образ воедино - это явно был не волк, что-то другое, но безумно похоже…

        - Пес!  - удивленно вырвалось у меня.
        Да, передо мной стояла недоделанная рыжая псина, каких десятки бегает по деревенским дворам. Джо взревел и бросился вперед - кажется, я задела за больное. Крылья, как и всегда, сработали быстрее сознания, и я взлетела вверх, под самый навесной потолок, обжигая кожу о нагревшиеся лампочки. С глухим рычанием псина разогнулась в полный рост, оказавшийся заметно превышающим его человеческий - около двух метров,  - и попыталась достать меня когтистой лапой. Я, недолго думая, собрала пальцы в пучок и, как учила Жанна (вот уж не думала, что буду вспоминать ее с такой благодарностью!), резко ударила ему в лапу. С коротким рыком Джо отдернул ее и опустился, сверля меня снизу ненавидящим взглядом. Я с горечью заметила, что не причинила ему толком никакого вреда, только немного поцарапала. Чертов пес, что же делать? А ситуация меж тем была совершенно патовая: он меня не может достать, но и из угла не выпускает.
        Где-то слева хлопнула дверь, раздались чьи-то приглушенные голоса и тут же резко оборвались. Мы оба повернули головы на звук, и…

        - Да демоны вас забери, что это такое?!  - Смуглый Черт даже побелел от ярости, и я заметила, как его волосы начинают превращаться в шерсть. К счастью, он быстро взял себя в руки. За его спиной стояли неодобрительно посматривающий на нас Михалыч и Крапива со все еще заплаканными глазами.
        С утробным рычанием Джо поднялся на две лапы и начал принимать человеческую форму. Сначала изменилась голова, затем и шерсть превратилась в волосы… Наконец человек, сплюнув в мою сторону, наклонился за шляпой, отброшенной в угол, и, не торопясь, надел ее привычным жестом. Чиркнул по мне взглядом, и я тихо зашипела - глаза остались прежние, звериные, злые.

        - А тебе что, приглашение нужно на линованной бумаге?!  - повернулся Черт в мою сторону.

        - Я…  - начала было я, но махнула на все рукой, аккуратно опустилась на пол и, прикрыв глаза, нашла в себе точку гармонии. Дернулось тело, задрожали руки - и только разорванная куртка напоминала о недавней метаморфозе. Я часто дышала, исподлобья поглядывая на начальство.
        Черт переводил взгляд с меня на Джо и обратно, оторопело покачивая головой.

        - Ну… ну у меня просто слов нет…  - наконец выдохнул он и оглянулся на Михалыча, будто ища поддержки. Тот едва заметно кивнул и тихонько вздохнул.  - Я от вас в шоке. Надо же было…  - Черт оборвал сам себя и махнул рукой.  - Так. После собрания с Джо я поговорю сам, а Черна к Александру Дмитриевичу. Пусть он с тобой разбирается.
        Я кивнула, опустив голову. Отлично начинается работа в группе - с выговора. Черт завернул по коридору в кабинет Оскара, все последовали за ним. Я смотрела под ноги и на стены, боясь поднять глаза и встретиться с чьим-то неодобрительным взглядом. Рядом раздалось покряхтывание, будто гиена смеялась, приступая к обеду,  - Джо, прикусив чубук трубки, смеялся, глядя на меня. Одними губами - его взгляд хотелось посадить на цепь.


        Расселись быстро, без суеты, не выбирая мест и не пересаживаясь. Если еще полчаса назад я думала, как бы так сесть поудачнее, то теперь я только старалась оказаться подальше от Джо. В итоге он оказался через пару нелюдей от меня, боком - не идеально, но все равно лучше, чем сидеть рядом или под его мерзким кусающим взглядом.
        Слева от меня оказалась тетка-эмпат, чье лицо не выражало ни скорби по Зене, ни хотя бы вежливой грусти. Оно было полнощеко и равнодушно, с иногда проявляющимся и тут же исчезающим рассеянным интересом.
        Справа воздвигся Михалыч, и так огромный, а уж рядом со мной и вовсе казавшийся великаном. Если эмпат (которую, как я заметила, все называли просто Вел) хотя бы скосила на меня любопытный взгляд, то Михалыч даже не позаботился о том, чтобы не задеть локтем. Я поерзала на дубовом стуле, чувствуя себя намного неуютнее, чем надеялась.
        Черт опустился напротив Джо, обведя нас усталым взглядом и проверяя, все ли на месте. На мне его взгляд чуть дрогнул - мое появление, видимо, лишний раз напомнило о его причинах. Последней в кабинет вошла Крапива, все в том же зеленом плаще, только на этот раз капюшон был опущен на плечи, и я увидела длинные огненные пряди, уходящие под плащ. Она нерешительно замерла на пороге, ища себе места, но свободный стул был только рядом с капитаном. Черт бросил взгляд на него и кивнул.

        - Это всегда было место Зены,  - вдруг шепнула Вел и снова уперла в никуда скучающий взгляд. Я удивленно повернулась к ней - я никаких пояснений не просила, но она явно хотела поговорить. Что ж, удачно.

        - Я примерно так и подумала,  - шепнула я краем рта, косясь на Черта.
        Мы снова замолчали.

        - Чего вы с Джо сцепились?  - снова прошептала Вел.

        - Кофе не поделили,  - тихонько усмехнулась я, надеясь, что никто не заметил моей полуулыбки.
        Вел так же тихонько хрюкнула в сложенные у лица руки. Звякнули многочисленные браслеты.

        - Не переживай, с ним вообще только Зена ладила,  - снова прошептала она, делая вид, что поправляет лезущую в глаза прядь.

        - Поэтому он напился?  - прошептала я, уже почти в открытую повернувшись к ней.

        - Напился?  - почти в полный голос воскликнула Вел, но тут же притихла под осуждающим взглядом Михалыча.

        - Ну да,  - прошипела я,  - он был пьяный в дребеня, когда я на него наткнулась.

        - И смог превратиться?  - Брови эмпата поползли вверх. Я кивнула.  - Мистика…
        Что ж, похоже, она совсем не так плоха, как показалась мне в первый раз. Давали знать о себе давние предубеждения.

        - Прошу прощения, господа,  - в кабинет вошел Оскар, и все сразу замерли, распрямив спины и следя за ним внимательными глазами.  - Как бы ни было это неприятно, но нам необходимо разобрать ситуацию, чтобы впредь не допускать таких ошибок.
        Черта едва заметно передернуло.

        - Итак,  - Оскар вздохнул и прислонился к стене за спиной капитана,  - давайте по порядку. Начнем с Черта.

        - Обычное дежурство,  - бесцветно начал он,  - мы патрулировали западную границу. Общая активность повысилась, конечно, как и было в последние дни, но всплесков не было. Ничего, что могло бы… действительно встревожить. Смена уже скоро заканчивалась, на точке оставались Зена и Джо, Вел, как всегда, была посередине.
        Я заметила, как Вел заерзала на стуле при упоминании своего имени, и не зря - желтые глаза остановились на ней.

        - Вел?

        - Ничего сверхнового, как и сказал Черт,  - она пожала плечами,  - активность была на общем повышенном уровне, но так уже последние дни, я не стала обращать внимания.
        Оскар кивнул.

        - Всплеск прошел резко, я не смогла даже засечь повышение,  - продолжала эмпат, и тон ее стал виноватым,  - просто резкий пик - и снова общий уровень, будто ничего и не было. Я крикнула, но уже было…

        - Хорошо.  - Оскар перевел взгляд на Джо.  - Рассказывай.
        Прежде чем начать, пес пару секунд смотрел на Оскара, будто пытаясь прожечь его взглядом, но это было бесполезно - тот только недоуменно дернул бровью.

        - Мы патрулировали предел,  - хрипло начал Джо,  - все было нормально. Потом я заметил у одного из домов сгущение тумана и пошел посмотреть, что там.

        - Стоп,  - Оскар отделился от стены и приподнял руку,  - а вот тут поподробнее. Зена тебе ничего не сказала?
        Джо опустил голову, потом поднял и, глядя в глаза Оскару, произнес:

        - Она велела мне вернуться.
        Молчание было дольше положенного лишь на мгновение.

        - Почему ты не вернулся?  - спросил Оскар совершенно спокойным голосом.
        Джо молчал. Я осторожно обвела присутствующих взглядом. Ничего не выражающий Михалыч - спокойная собранность. Крапива смотрела на Джо ненавидящим взглядом, полным горечи. Черт сидел с виду спокойно, только вены проступили на подпирающих подбородок руках. Вел чуть приподняла брови и скосила на меня выразительный взгляд. Я скорчила непонимающую гримасу.

        - Зена как-то спасла Джо. С тех пор он не мог себе простить, что женщина оказалась не только сильнее его, но и оказала ему услугу,  - прошептала она, пряча за поднятыми к губам руками лицо,  - он постоянно старался доказать, что не хуже. Ну вот, похоже…
        Она вдруг оборвала себя и дернулась в сторону от меня, склонив голову и делая вид, что очень занята своими браслетами. Я подняла голову и побледнела - на нас смотрели желтые глаза.

        - Черна после заседания к Шефу,  - обронил Оскар и снова повернулся к Джо. Но его опередил Черт:

        - То есть ты признаешь, что ослушался приказа?  - В его голосе прозвучало что-то такое, что мы все осели и притихли, и даже Оскар встревоженно повернулся к капитану.
        Джо выдержал взгляд в упор:

        - Да.

        - Ты отстранен,  - бросил Черт.

        - Группа будет не укомплектована,  - возразил оборотень, белея.

        - Найдем замену,  - уронил Оскар из темноты над ними, и оба притихли, остыли.  - С вопросом комплектации понятно. Нам необходимо разобрать ситуацию. Что было дальше?

        - Она побежала за ним,  - вдруг вступила в разговор Крапива, несмотря на то что Оскар ее еще не вызывал. Она смотрела в одну точку, и огненно-рыжие волосы казались выражением ее мыслей. Ее никто не прервал, и она продолжила: - Зена перекинулась и побежала за ним, постоянно его окликая и веля остановиться. Он отвечал, что все нормально, он справится. Но тут туман сформировался… в нескольких Представителей.
        Удивленно дрогнули брови Оскара, ахнула Вел, прикрыл глаза Черт. Я, опять ничего не понимая, посмотрела на капитана, но Оскар перехватил мой взгляд и объяснил:

        - Представители не собираются группами. Это для них несвойственно, и еще ни одного такого случая я не встречал,  - стало понятно, что если уж Оскар не встречал, то такого и быть просто не может,  - минимальное расстояние между ними - около 5 метров.
        Я кивнула и, как и все, вновь повернулась к Крапиве.

        - Один коснулся Джо, но Зена с разбегу выбила его из лап Представителя. И увязла сама.
        Крапива замолчала, опустив голову и завесив лицо волосами. Вел поморщилась и шепотом пояснила:

        - Они были подругами, и Краппи очень переживает. На грани истерики вообще. А я это все чувствую.

        - Что ты делала в это время и что пыталась сделать?  - уточнил Оскар, не обращая внимания на разбитое состояние группового врача.

        - Я быстро осмотрела Джо, как только он оказался свободен, видимых повреждений не было,  - продолжала она, не поднимая глаз,  - и я… Я…

        - Продолжай,  - надавил Оскар.

        - Я попыталась связаться с остальными, но, когда они подошли, было уже поздно…  - Крапива чуть слышно всхлипнула.  - А пока… Я… я не имела права вмешиваться…

        - Правильно,  - вздохнул Оскар, прикрыв рукой глаза,  - все правильно. Дальше.

        - Когда мы подошли,  - вступил в разговор Михалыч, переложив руки на груди, от чего, казалось, вокруг колыхнул воздух,  - ее уже не было.

        - Джо?

        - Ее утащило в туман быстрее, чем я успел оглянуться,  - хмуро ответил пес,  - у меня был небольшой порез на предплечье, я обработал его и сразу повернулся, чтобы помочь, но… ее уже не было.

        - Подведем итоги,  - Оскар оперся о стол и посмотрел в окно, где чернота становилась чуть светлее.  - Второй по силе оборотень в группе погибает от нескольких Представителей, появившихся разом в одном месте, из-за того, что последний по силе ослушался приказа и полез туда, где его возможностей явно не хватало.
        Джо молчал, только ноздри раздувались от сдерживаемого гнева.

        - Хорошо. Черт - останься для инструктажа, Черна - уже сказано, остальные свободны. Сбор через полчаса.
        С нестройным шумом отодвинулись стулья. Не глядя друг на друга, вышли из кабинета. Я оглянулась: усталый Оскар оперся о стену, и даже глаза его будто потускнели. Черт, отвернувшись ото всех, молча смотрит в окно.
        - Мо-ло-дец! Нет, ну правда, я не понимаю, тебе что, так нравится мой кабинет? Так ты бы так прямо и заходила, не надо искать повода! Ну правда, Чирик, в следующий раз ты разнесешь мне весь НИИД, чтобы на кофе напроситься?
        Шеф сидел за столом, откинувшись в кресле, курил трубку и откровенно издевался. Я стояла на пороге, ожидая, когда поток его измывательств закончится, и смотрела на свои сапоги. Опять я на работе сутками, обувь на мне просто истлеет. Были промокшие кеды за шестьсот рублей, стали промокшие сапоги за шесть тысяч. А я все так же стою в кабинете начальства и жду, когда меня отчитают.

        - Что ты молчишь?  - весело спросил меня начальник, будто он мне тут анекдоты рассказывал, а я почему-то не смеялась.

        - А что мне говорить?  - вскинулась я.  - Вы все равно скорее всего уже все знаете! И я никому тут не докажу, что это пес начал меня задирать первым!
        Шеф задумчиво выпустил дым через нос, став дико похож на дракона.

        - Ну, положим, я и правда все знаю. И про то, что он просто искал, на ком бы сорваться, и нашел самого слабого, и про то, что пьян был… И вообще. Ладно,  - он хлопнул рукой по столу, как бы заканчивая разговор,  - иди, скажи, что я устроил тебе жесткую выволочку. И держи глаза на макушке!

        - Где?!  - ахнула я.

        - Ну ты меня поняла,  - Шеф уже склонился над бумагами.

        - А черт вас знает, какие вы тут трансформации придумаете,  - пробубнила я под нос и вышла в коридор.


        А на выходе меня уже ждал Черт.
        Я открыла было рот, чтобы извиниться за драку с Джо, но он только махнул рукой и сразу заговорил:

        - Мы начинаем в совершенно авральном режиме, так что технику поведения буду тебе рассказывать сейчас, пока время есть. И лично я не отказался бы от чашки кофе.
        Я кивнула, и мы уже привычной дорогой завернули к автомату. Хоть меня и передернуло при воспоминании об инциденте с Джо, по коридору распространялся такой дивный аромат кофе и сливок, что устоять было просто невозможно.
        Черт привычно ткнул в кнопку и привалился к стене - у меня вообще создалось впечатление, что он едва на ногах стоит.

        - А разве вам сейчас не полагается отдых?  - Я рискнула начать разговор.
        Черт выдернул себя из задумчивости и пару мгновений непонимающе хмурился на меня, пытаясь понять, кто я такая. Потом помотал головой, ополовинил одним глотком чашку кофе и кивнул:

        - Полагается. Но Оскар тут у нас недаром главный. Он еще и психолог. Отпусти он сейчас группу по домам отдыхать - начнутся сопли и переживания. Ты Крапиву видела, она вообще едва на ногах держится. Они подруги… были. Ей досталось больше всех - она же не имела права вмешиваться.

        - А почему, кстати?  - Я задумалась над выбором между «шоколадом» и «кофе».

        - Тебе Оскар уже, наверное, объяснял, что обычное оружие, как то: пистолеты, гранатометы и танки - Представителей не берут? Думаю, понятно, что стрелять в туман, даже живой и плотный, несколько бесполезно?.. Вот и отлично. А теперь представь, что может сделать обычный человек. Да, не забывай, Крапива хоть и врач
        - но человек. Справиться чисто физически могут оборотни, вампиры да еще там парочка видов…
        Я вопросительно приподняла брови, но капитан снова махнул рукой:

        - Они в рейдах практически не участвуют, так что тебе знать пока что необязательно. Хотя теперь, с повышенной активностью, демон знает, что там будет с группами…  - Он сонно поводил пластиковой ложечкой в чашке.  - Знаешь, Черна…
        Он замолчал. Я уже была готова окликнуть его, ожидая продолжения инструктажа, но капитан сам продолжил - глухо, медленно:

        - Знаешь, мне кажется, что теперь уже ничего не будет как раньше. Наша работа была странной, интересной, временами опасной - раны от Представителей для нас губительны,  - но никогда не была смертельно опасной. Мир изменился. Я тут довольно давно, больше сотни лет - и никогда такого не было.
        Он смотрел в сторону, на разбитое моим крылом стекло, которое еще не успели заменить. А я смотрела на него и думала, как странно слышать от совсем молодого мужчины, что он тут «больше сотни лет». Как странно, что мы сейчас стоим тут и пьем кофе, и гнет чуждой смерти давит на меня невыносимой тяжестью непонимания их скорби, а еще несколько месяцев назад Шеф и Оскар шутливо спорили тут же, сколько кофе мне можно. Как странно, что нелюдь, которого я вижу второй раз в жизни, вдруг разоткровенничался со мной, будто мы давние друзья. Неужели старый интриган Шеф был прав?! Черту нужна замена, пусть он и сам еще этого не понимает, и вот я тут как тут - со мной надо проводить инструктаж, надо учить жить и смотреть, чтобы я не влипла в историю. О, Шеферель, знать бы только, что ты задумал…

        - Ладно, дальше.  - Черт хлопнул по автомату, требуя добавки.  - Крапива, как ты уже поняла, врач. Соваться она не имеет права, потому что все равно толку от нее мало, а помощь как от человека бывает неоценима. Запомни сразу: если она говорит, что это надо обработать, даже если там крохотная царапина,  - сиди и не дергайся! Ей лучше знать, а просто так отвлекать оперативника она не будет. Это понятно?
        Я поспешно закивала - тон у Черта был хоть и усталый, но суровый.

        - Вот и хорошо. А то знаю я эту вашу браваду молодежную - а потом в больницу, заражение…

        - Заражение? От чего?  - не поняла я.

        - Видишь ли, я в химии не силен,  - Черт почесал в затылке.  - Это лучше к Оскару, он у нас гуру по всем вопросам. В общем, туман сам по себе безвреден. Но когда он формируется, то обретает некоторые свойства… А, демон его знает! Короче, он выделяет яд - считай так для простоты! Разлагает кожу на ура, небольшой порез может обернуться настоящей раной. И что хуже всего - тормозит регенерацию. Поняла? Слушаться будешь?

        - Буду!  - Я спешно проглотила остатки шоколада и, с молчаливого согласия Черта, закурила.

        - Так, что еще… Фиксированных пар у нас нет, работаем все вместе на одном отрезке с некоторым разбросом. Недалеко от слабого обычно есть сильный, так что смирись: тебе ближайшее время - если ты у нас, конечно, не вундеркинд, как Жанна,  - предстоит патрулировать с Михалычем. Если возникает ситуация, типа… Зови меня. Связь через Вел - работа эмпата как раз в том, чтобы чувствовать активность тумана, предупреждать о ней и поддерживать связь между нами.

        - Она что, мысли читает?!  - От удивления я чуть дымом не подавилась.

        - Нет,  - Черт наконец слабо усмехнулся,  - но эмоции чувствует хорошо, одного от другого нас легко отличает. Словом, если чувствует волнение от кого-то, то посылает… А, демон! Не знаю я, как это работает! Но в какой-то момент ты просто чувствуешь, что тебе надо туда или к тому. В общем, положись на наших женщин - они свою работу знают. По идее, после такого всплеска всегда затишье, что для тебя как раз подходит. Но все равно - не высовывайся. Считай, что это приказ!

        - Есть!  - вырвалось у меня, и я сама даже встала как-то ровнее.
        Черт чуть улыбнулся:

        - Вольно! Боец… Докатились, буквально из-за парты выдергивать приходится. Ладно! Так, теперь вот еще что. Группа без Джо и правда некомплект, хоть и должно быть тихо. Но Оскар решил перестраховаться, а я всегда его слушаюсь, так что у нас будет вампир.

        - Вампир?!  - ахнула я. И сама же засмеялась над собой: ну да, оборотни для меня уже суровые будни, а вампиры - кошмар из ужастика.

        - Вампир-вампир,  - Черт снова улыбнулся, его лицо мгновенно стало моложе от одного этого блика улыбки, а я в очередной раз подумала, что Шеф - старый интриган,  - зовут Виктор.
        Я подозрительно прищурилась.

        - Успокойся ты,  - Черт хлопнул меня по плечу, и я невольно присела,  - вампиры не едят нечисть. Невкусно, говорят. Так что не дергайся - не съест. Тип не то чтобы самый приятный, но покажите мне вообще приятного вампира! Лезть к нему не советую.

        - Да больно надо,  - пробурчала я, задетая тем, что вокруг этого вампирюги разводят такие церемонии.
        Черт кивнул:

        - И еще он… ну, в общем, сама увидишь. Вроде бы все,  - он похлопал себя по карманам, ища зажигалку,  - будут вопросы, спрашивай меня или Михалыча, всегда ответим. Сегодня у тебя функция скорее наблюдательная. Все, можешь идти, не опоздай.
        Я кивнула и пошла к выходу - сначала быстро, потом медленнее. Слова капитана я расценила скорее как намек «Оставь меня одного», чем простое разрешение удалиться. У поворота я оглянулась. Черт курил, глядя куда-то в сторону, и дым красиво поднимался от его темного силуэта к белому потолку.

20

        Нет ничего хуже зимнего утра. Зимняя ночь несет в себе искреннюю стужу, настоящую темноту и что-то такое, первобытное, чего нет больше никогда. Что заставляет найти любой огонь, пусть даже в зажигалке, и вспомнить, что он приручен. Что он тут - в любой момент, когда только пожелаешь, что никто не погибнет, если огонек вдруг погаснет…
        В зимнем утре есть только хмарь, холод и железный привкус рассеянной ненависти.
        Я стояла у Столба и ждала остальных. Кроме меня не было никого, но я подумала, что лучше уж подожду тут - меньше вероятность влипнуть в очередную историю.
        Вокруг постепенно начинало сереть. Мне невольно вспомнились тяжелые подъемы в школу, безрадостные дни, унылые вечера - и острая тоска по другой жизни.

        - Уже пришла!
        Я вздрогнула и узнала Вел - как и в первый раз, она была всего лишь в легкой блузке и несусветной расцветки шароварах.

        - Да,  - я поежилась от холода,  - заранее. Решила подождать тут, чтобы ни на кого не нарваться.

        - Мудро,  - Вел открыла сумку и быстро, привычными движениями скрутила самокрутку.
        - Все сейчас и так на взводе, еще один инцидент может стать последней каплей.
        Я кивнула, чувствуя себя виноватой в стычке с Джо, хотя, в общем, он действительно начал первым. Вел молча вглядывалась в темноту.

        - О, вот и Михалыч,  - через пару минут она кивнула в сторону, и я действительно различила огромную фигуру медведя.  - Никогда не опаздывает.

        - Ты его давно знаешь?  - Я затушила сигарету о серый снег и тут же прикурила другую. Ужасно хотелось согреться.
        Вел смешно почесала нос большим пальцем и торопливо затянулась.

        - М… Он меня втянул во все это. И было это двадцать лет назад.  - Она опустила голову и носком мягкого мокасина пинала снег под ногами.  - Так что давно. Хотя для вас, оборотней, это вообще не цифры. Он и тогда такой же был.

        - Для меня цифры,  - я нервно хихикнула,  - мне всего двадцать пять. А двадцать лет назад я еще мультики по телевизору смотрела.

        - Это ты пока молодая,  - махнула рукой эмпат, и ее браслеты снова зазвенели,  - а потом годы полетят и оглянуться не успеешь. Вот на Черта посмотри, ему знаешь сколько лет?

        - Не знаю.

        - Вот и я не знаю,  - покачала головой Вел,  - а выглядит на двадцать. А уж точно ему не меньше двухсот.
        Мы помолчали. Я вдруг почувствовала себя виноватой в том, что почти навсегда останусь молодой, а Вел - постареет. Чувство было… новым.
        Потихоньку подошли остальные: в отдалении я заметила Крапиву - зеленый плащ и высокий рост выделяли ее из любой толпы. Что ж, для врача так, может быть, и лучше. Неподалеку, о чем-то думая, курил Черт. Вид у него был изможденный, но уже не такой убитый, как недавно. То ли боль притупилась, то ли другие заботы забили голову.
        Черт махнул рукой, Крапива и медведь подтянулись к Столбу.

        - Ну что, все готовы?  - Он закусил зубами сигарету и попытался растянуть ворот свитера. На задранном подбородке стала видна черная щетина.  - Тогда можем отправляться. Михалыч, на тебе доставка Чирика. Я знаю, она с Александром Дмитриевичем уже прыгала, но я боюсь ее одну отпускать на второй раз.

        - Но нас же мало,  - вякнула я,  - нас же всего пятеро.
        Слова вырвались сами собой, и я поняла, что появления вампира ждала с кошмарным напряжением.

        - Нет,  - раздалось у меня за спиной,  - вас уже в самый раз.


        Не знаю, показалось ли мне или и правда все вздрогнули, а Черт чуть поморщился, или мое воображение разыгралось больше, чем следовало. Но я точно подпрыгнула на месте - а еще гордилась, что научилась владеть своим телом! Вот тебе и пожалуйста…
        Я не знаю, где на площади можно найти тень, но он вышел прямо из тени. Отделился от нее тонким высоким силуэтом и подошел к нам - легко, не проминая налетевший на брусчатку снег, и преувеличенно быстро. Нереально быстро.

        - Позер,  - услышала я шепот Вел.

        - Я все слышу,  - проговорил вампир, и, хотя фраза подразумевала улыбку, на его бледном лице она не мелькнула ни на секунду. Даже в глазах.

        - Знакомьтесь, Виктор,  - Черт встал рядом со мной, и мне буквально захотелось броситься ему на шею в приступе благодарности,  - это наша новенькая, Черна.

        - Я знаю,  - спокойным голосом оборвал Черта вампир, сверля меня взглядом тяжелых, с огромной черной радужкой глаз.
        Я сглотнула. Было неуютно. Было страшно. Было противно. От собственного страха, от того, что в разговоре вампир доминировал над капитаном. И от того напряжения, которое я чувствовала в стоящем рядом Черте.
        И еще меня разглядывали как бифштекс. Виктор без всякого стеснения разглядывал меня в упор, сантиметр за сантиметром, с совершенно бесстрастным лицом, на котором мне, однако, мерещилось отвращение. А я видела только его глаза - наверное, даже красивые, но холодные и пугающие. Неестественные зрачки затягивали, будто вводя в гипноз, и мне вспомнились рассказы про «песнь» вампиров, которой они заманивают свою жертву, постепенно вводя ее в транс.
        Кажется, Черт тоже заметил, что я перестала дышать, потому что мои пальцы вдруг сжало стальной хваткой, и я чуть не завыла от боли. Однако этого хватило, чтобы оторваться от вампира и прийти в себя. Я покосилась на капитана - его лицо было напряжено, едва заметно вздрагивали ноздри.

        - Виктор, что вы…

        - Спокойно, капитан,  - снова оборвал его вампир тем же бесцветным голосом, и я поняла, что он все еще смотрит на меня,  - я просто смотрю, с кем мне придется работать, пока вы тут между собой грызетесь, как звери. Мне же надо знать, что за кадры воспитывает ваш Институт.
        Стало ужасно гадко. Хотелось что-то сказать, но в голову, как назло, не приходило ни одной достойной шпильки. Я точно знала, что потом придумаю сотни ядовитых ответов, но сейчас было пусто и звонко - как в хрустальном бокале.
        Сделав над собой неимоверное усилие, я осторожно подняла глаза и сама стала разглядывать вампира.
        В общем и целом он выглядел как обычный человек, одетый во все черное. Вельветовые брюки, расклешенными краями прикрывающие острые носки туфель, мягкий бесформенный свитер и широкий шарф, небрежно замотанный вокруг шеи и заброшенный на плечо. Типичный представитель богемы - художник или поэт. Понимая, что вот-вот снова встречусь с ним взглядом, я подняла глаза выше, пытаясь разглядеть его лицо.
        Кожа и правда была удивительно бледная, почти белая - тут книги и фильмы не соврали. Острый подбородок без следов растительности, изящные тонкие губы, вовсе не красные, против моих ожиданий, а лишь немного ярче кожи. Высокие узкие скулы, нос с горбинкой и хищно вырезанными ноздрями. А дальше - глаза. Эти страшные, рушащие весь невинно-романтический образ глаза, пугающие настолько, что я не могу даже сложить воедино все черты его лица и понять, наконец, как он выглядит. О, глупые, глупые девчонки, начитавшиеся Энн Райс! Если бы хоть раз вы увидели настоящего вампира, изящного и утонченного убийцу, в котором человеческого еще меньше, чем в нас, то орали бы по ночам от страха до конца жизни!
        Голова закружилась, меня замутило и, несмотря на холод, бросило в жар. Рука автоматически потянулась к горлу, и, прежде чем я поняла, что делаю, я со всей силы рванула ворот.
        В стрессовых ситуациях в человеке просыпаются скрытые от него силы - он начинает двигаться быстрее, видеть четче и поднимать тяжелее. Что уж говорить о нас, нелюдях, чьи инстинкты и так обострены почти до предела.
        Секунду назад мне еще было плохо и казалось, вот-вот стошнит прямо перед лицом вампира. Но дурнота вдруг отступила, а до мозга, наконец, дошло понимание сделанного. Я только что оголила шею с пульсирующими (я чувствовала, как сильно бьется кровь) венами менее чем в метре от вампира. Молодец. Шеф меня точно похвалит. Если я выживу.
        Дальше все было очень медленно. Группа у меня за спиной еще не успела понять, что случилось. На лице Черта только проступало понимание моей дикой глупости. Казалось, сейчас есть только я и вампир передо мной.
        Выражение полной бесстрастности вдруг соскользнуло с его лица, и на мгновение на нем проступил дикий азарт. Ноздри дрогнули, ловя мой запах, а тело на миллиметр дернулось вперед. Глаза больше не сканировали мое лицо - они впились в подставленное горло. Он почти не изменился, но и этого хватало, чтобы понять, в какой опасности я нахожусь. Я видела, как он умеет двигаться. Я бы разве что булькнуть успела.
        Через секунду вампир уже взял себя в руки. Его взгляд обдал меня холодом, а губы презрительно скривились:

        - Зря стараешься, животное, мы не едим нелюдей. От вашей крови дурно пахнет.

        - А мне казалось, вам понравилось,  - вдруг произнесла я и с ужасом заметила в своей интонации иронию. Боже, что же я несу!.. Я была словно мышка, которой пренебрегла кошка, а она возвращается и спрашивает, неужели цвет шкурки не тот.
        Его глаза чуть дрогнули, сузившись, и снова распахнулись.

        - Ты не волк, верно?  - спросил он, и я с удивлением поняла, что его голос смягчился.
        Я быстро помотала головой и добавила:

        - Летучая мышь.
        Вампир издал звук, который должен был бы означать хмыканье, если бы он умел улыбаться.

        - Забавно. Летучие мыши издавна считались нашими союзниками,  - он внимательно посмотрел на меня, будто в его словах скрывался двойной смысл, и от того, что я сейчас отвечу, зависело все наше совместное будущее.

        - Да, я слышала об этом,  - промямлила я, лихорадочно пытаясь придумать что-то более многообещающее,  - думаю… это так и есть.
        Вампир еще раз смерил меня взглядом, но в нем уже не было того глухого презрения, что раньше. Он едва заметно фыркнул, а губы чуть изогнулись в подобии улыбки.
        И тут все снова стало двигаться как раньше. За спиной почти хором ахнули Вел и Крапива, Черт резко дернулся, переводя взгляд с вампира на меня и обратно. Но тот уже незаметно сделал шаг назад, и его поза перестала походить на готовность к броску. Черт непонимающе округлил глаза. Я пожала плечами, так же удивленно глядя на него.
        Виктор поднял глаза на капитана.

        - Не такая дура, как кажется,  - произнес он, и его губы снова чуть дрогнули.
        Я облегченно выдохнула. Пронесло.


        Прошло всего несколько минут, но я уже чувствовала себя вымотанной. Черт подтолкнул меня ближе к Михалычу, и если вначале я не была в восторге от медвежьих объятий для переноса вниз, то сейчас чуть ли не сама прыгнула ему на шею - так хотелось почувствовать рядом живое тепло. Но, к моему удивлению, Михалыч просто взял меня за руку.

        - И что, этого достаточно?  - Я удивленно закинула голову, глядя на медведя.

        - Ну можешь глаза прикрыть, у некоторых голова кружится,  - поразмыслив, посоветовал оборотень.
        О как. Хорошо, что первая к нему не кинулась,  - поди потом объясни, что я ничего такого в виду не имела.

        - Э…  - Я почесала в затылке свободной рукой.  - Я, видимо, Ше… Александра Дмитриевича немного не так поняла.
        Медведь кивнул.
        Первым прыгнул Черт - так и полагалось капитану. Дальше прошли Крапива и Вел, последним должен уходить второй по силе оборотень, но, поскольку Михалыч был сегодня пристегнут ко мне, замыкающим остался Виктор.

        - Ты готова?  - пробасил медведь, подходя вплотную к ограде Столба.
        Я ни черта не была готова. Шефу можно было показать, что я боюсь, что мне не по себе или еще что-то. Рядом с ним еще можно было позволить себе быть маленькой девочкой, непонимающей и испуганной. Но тут я - уже полноправный член группы, взрослый и равный. И мои страхи и неуверенность никого не касаются. Так что я кивнула, покрепче вцепившись в горячую руку медведя.
        Мы разом перепрыгнули заграждение, сделали шаг вперед, Михалыч скомандовал:

        - Глаза!  - И все опять взорвалось.


        Не сказать чтобы я прямо боялась прыжка в Город, но немного нервничала. Из памяти еще не стерлось то чувство боли, которое я почувствовала в прошлый раз. А что, если сейчас будет так же? И не перед Шефом - а перед чужими людьми!
        Все оказалось примерно как в первый раз, даже немного проще. Я знала, что увижу, когда открою глаза, а теплая лапа Михалыча (слово «рука» тут как-то не подходило) вселяла некоторую уверенность. Все стихло в одно мгновение, и мне под ноги бросилась земля, будто желая повалить навзничь. Я пошатнулась, но медведь поймал меня и придержал за плечи.

        - Прилетели,  - услышала я над собой его густой бас,  - можешь открывать.
        Все еще держа его за руку для верности, я осторожно приоткрыла один глаз, потом другой. Ночь и темнота - все как я и помнила. Я потянула носом воздух, и голова у меня снова закружилась. Нет, не так я помнила этот Город, это блаженство - в тысячу, тысячу раз слабее, скучнее и преснее! Как влюбленный, живущий воспоминаниями о первом свидании и вдруг встретивший ее на улице, я едва не теряла голову от счастья и радости. Этот Город пьянил, обнимал, манил куда-то в темноту своих улиц, звал миллионами запахов, обещал что-то неведомое и в то же время удивительно свое и родное!.. Я была дома…

        - Да, держи ее крепко,  - полунасмешливый голос Черта частично вернул меня к реальности. Я мотнула головой и обнаружила, что до сих пор сжимаю руку медведя.
        Проследив за моим взглядом, Михалыч усмехнулся:

        - Да, вцепилась конкретно. Знать, сильно тебя здесь прижимает!
        Я смущенно кивнула и перевела взгляд на Черта.

        - Значит, так, слушай меня,  - он закинул в рот сигарету и сейчас сосредоточенно пытался совместить ее кончик и пламя зажигалки,  - от Михалыча не больше чем на два метра. Без разрешения никуда - подчеркиваю - никуда - не лезть. Даже если кажется, что там спокойно, как у мамы под кроватью. Ходи, смотри, слушай, вникай. Но не лезь. Ясно?

        - Ясно,  - я бодро кивнула, борясь с желанием подергать, как ребенок, Михалыча за руку, чтобы мы шли быстрее.
        - Все готовы?  - Капитан повернулся к группе.
        Я взглянула на остальных. Крапива спустила наконец капюшон, и ее огненные волосы почти что светились в темноте Города. Никогда не стихающий здесь ветер мягко дотрагивался до ее лица, и оно становилось спокойнее, даже краснота сошла с заплаканных глаз. Она поймала мой взгляд и слегка кивнула - то, чего я ждала еще в кабинете Оскара. Признания и ободрения. Я чуть улыбнулась ей в ответ. Вел деловито вставляла в уши розовые капельки наушников.

        - Ей так лучше «ловится»,  - пояснил Михалыч, следя за моим удивленным взглядом,  - это еще не все.
        Справившись с наушниками, Вел вытащила из кармана что-то типа прищепки и прицепила на нос.

        - А это что?!  - ахнула я.

        - Ее еще и запахи местные сбивают,  - хмыкнул Михалыч,  - тяжелая работа у человека.
        Вампир стоял чуть в отдалении, сложив руки на груди и с выражением непередаваемой скуки на лице. Поймав мой взгляд, он чуть сощурил глаза и снова отвернулся. Меня передернуло, и я еще ближе придвинулась к медведю.

        - Все, тогда начали, территории свои знаете, сбор у Рассвета,  - Черт кивнул, махнул мне рукой и скрылся в одном из переулков.


        Сначала казалось, что все так же, как и прошлый раз,  - даже крепость руки Михалыча напоминала хватку державшего меня в тот раз Шефа. Мы довольно быстро шли по главной улице, и я едва успевала смотреть по сторонам, стараясь получить удовольствие от каждого пройденного метра.

        - Почему мы так спешим?  - не выдержала я, когда медведь в очередной раз дернул меня за руку, подгоняя.

        - Потому что в тот раз ты была на увеселительной прогулке, а сейчас ты на работе,
        - оборотень быстро взглянул по сторонам и нырнул в какой-то неприметный переулок. Черные каменные стены, узкие высокие окна, переплетение каких-то веревок у крыши - мы словно оказались в каком-то восточном городе с их вечными петлями улиц.
        Едва не задевая боками стены, мы пробежали переулок и вдруг вышли на широкую улицу, которая казалась ярче остальных.

        - Что это за место?

        - Вторая по значимости улица Города,  - бросив по сторонам быстрый взгляд, будто опасался машин, медведь потащил меня на другую сторону. Мы уже почти ступили на тротуар, когда я поняла, что было не так.

        - Люди?!
        Вначале я просто не могла их заметить. Но вся улица была заполнена теми силуэтами, что я видела в прошлый раз. Я рванулась вперед к одному из них - и он просто прошел сквозь меня, как будто призраком была я.

        - Что?..  - Меня вдруг замутило, и я прислонилась спиной к стене ближайшего дома. Мимо неслышно летели темные силуэты.
        Где-то наверху вздохнул Михалыч.

        - Впечатление гнетущее, я знаю. Иногда их больше, иногда меньше.
        Я похлопала себя по карманам в поисках сигарет, вытащила пачку.

        - Нервная у нас все-таки работа,  - я кое-как прикурила, с наслаждением выпуская дым в ночной воздух.
        Медведь оперся могучей рукой о стену дома и пожал плечами:

        - Работа как работа. У каждого своя. Нефть добывать, я тебя уверяю, тоже не сахар.

        - Ну они там под землей,  - я потыкала вниз сигаретой,  - хотя бы не встречают непонятных человекоподобных образов!
        Повисла тишина. Я опасливо подняла взгляд на медведя. Он приподнял брови.

        - Не надо. Не рассказывай мне, что они там встречают. Я по ночам орать буду, а живу одна, успокоить меня некому. Не надо,  - я отлепилась от стены, глубоко вздохнула и кивнула: - Пойдем!

        - Нам до конца и чуть направо,  - махнул рукой вперед Михалыч,  - улица довольно длинная, но ходить здесь легко, ты заметила?
        Я рассеянно кивнула, убирая волосы от лица.

        - Когда я тут была прошлый раз, призраков не было.

        - Никто не спешил с объяснениями, да?  - Медведь покосился на меня, продолжая тяжело ступать по брусчатке тротуара.
        Я развела руками:

        - Никто же не думал, что мне придется начинать так быстро.

        - Мы предполагаем, а Бог - располагает,  - и Михалыч вдруг истово перекрестился, глядя куда-то в сторону. Я чуть не споткнулась от удивления. Еще ни от кого в НИИДе я не слышала слов о Боге.
        Начальство ничего не говорило. Однако наше положение «нечисти» (вампиры и оборотни наводили на мысль именно об этом слове) как-то не предусматривало теплых отношений с Богом и церковью. Лично я ничего не имела против, но сложившиеся за много веков стереотипы в отношении тех же оборотней предлагали серебряную пулю в качестве благословения.
        А тут оборотень крестится.
        Заметив мой удивленный взгляд, медведь улыбнулся, и я впервые увидела на его лице искреннюю радость. Смущало только то, что именно такую ее разновидность я видела у фанатиков-иеговистов.

        - Удивляет, что я крещусь?

        - Есть немного,  - я смущенно хмыкнула, прикуривая новую сигарету.  - Мы же вроде нечисть…

        - Нет,  - Михалыч улыбнулся, будто разговаривал с маленьким, непонятливым ребенком,
        - все мы Божьи твари. И если Господу нашему угодно было создать нас такими - значит, на то Его Промысел высочайший был. И все мы лишь по милости Его существуем, а если были бы противны природе Его и оку Его всевидящему, то и не было бы нас никогда или же умерли бы в одночасье…
        Ого.
        Я ничего не имею против верующих людей. Но от медведя явно несло фанатизмом, я почти физически ощущала этот запах легкого безумия. Такие не просто говорят - они норовят обратить на свою сторону и не принимают никакую другую точку зрения. И дело даже не в вере. В каждом деле есть свои фанатики - здесь важна не форма, а содержание.
        - А почему тогда инквизиция гнала таких как мы на костер?  - рискнула я, готовая в любой момент отскочить в сторону,  - Михалыч больше не вызывал у меня ощущения безопасности и комфорта.

        - Что ж тут поделаешь, все мы всего лишь люди. И Его мудрости нам никогда не достичь,  - медведь развел в стороны огромными руками и приподнял плечи. На шее тускло блеснула золотая цепочка. Как я раньше не заметила?

        - То есть ты хочешь сказать, что все эти костры - просто ошибка людей?  - уточнила я, не замечая, как впиваются в ладони ногти.

        - Да,  - кивнул Михалыч,  - что ж тут сделаешь!

        - Но если мы все - Его дети,  - продолжила я, закусив удила,  - то почему же Он не защитил нас?
        Медведь резко остановился. Настолько, что я успела сделать несколько шагов вперед по инерции и только потом остановилась и оглянулась. Его лицо потемнело, взгляд налился свинцом, а по скулам заходили желваки.

        - Ересь несешь, сестра моя во Христе!
        Спина отдалась глухой болью. Неужели я настолько испугалась, что тело приготовилось к трансформации?! Ну уж нет, вторая драка за сутки в мои планы не входила, к тому же медведь - не Джо, этот меня завалит в два счета, я и превратиться не успею, не то что взлететь!
        Я сделала несколько шагов назад. Если придется улепетывать от взбесившегося оборотня, то бежать надо через улицу, надеясь, что мое тело сможет совместить бег и трансформацию… Почему, стоит мне остаться с кем-то в паре, обстановка накаляется почти до драки?!

        - Прости, я не хотела,  - я примирительно выставила вперед руки, глядя ему в глаза. Будем надеяться, что медведь - не собака.  - Я просто правда не понимаю этого. Я вообще не слишком сильна в… религиозной… теории.
        Пару секунд Михалыч сверлил меня диким взглядом, будто проверяя, можно ли верить моим словам, потом чуть расслабился. Едва заметных изменений его осанки хватило, чтобы понять - буря миновала.

        - Дитя ты неразумное и малое еще. Не ведаешь, что творишь,  - назидательно произнес оборотень, помахивая перед моим носом указательным пальцем чуть не в пол моей руки.  - Потому прощаю тебя я и Бог простит в милости Своей безграничной. Но впредь же думай, что говоришь…
        Я поспешно кивнула и развернулась, подстраиваясь под широкий шаг медведя. Остаток пути до границы был посвящен ликвидации моей религиозной безграмотности.
        Спешащие куда-то темные силуэты вскоре перестали меня так волновать. Я и сама уже не могла понять, почему так остро среагировала на них,  - ну живут и живут себе люди своей, нижней, жизнью. Как я поняла из разрозненных объяснений Михалыча, перемежающихся вознесением хвалы Всевышнему, здесь тоже был свой день и своя ночь. Только для нас они мало различались - или не различались вообще. Когда мы пришли сюда с Шефом, здесь была местная ночь, и поэтому улицы были так притягательно пустынны. Сейчас же был день, и мы постоянно встречали то тут, то там темные силуэты.
        Я уже начинала немного уставать от однообразной ходьбы, когда вдруг что-то у меня внутри дернулось, я подняла глаза вверх и замерла, пораженная: передо мной был дом, в котором я когда-то жила. Там, Наверху.

        - Это же…  - Я не смогла договорить и только перебегала взглядом от окна к окну, от балкона к барельефу, не веря своим глазам.  - Я тут жила!
        Я бросилась к нему, не до конца понимая зачем, но полная желания открыть дверь, войти внутрь - и остаться навсегда.
        Сзади раздалось неразборчивое ругательство и тяжелые шаги медведя, но я уже рванула дверь подъезда.
        Просторный холл, намного больше и светлее, чем был на самом деле. Такой же клетчатый узор плиток под ногами, и даже лифт в глубине. Мягкий свет от двух лампочек без абажура - Наверху такое было бы невозможно, но здесь все было иначе, и даже глаза не резало. Двери квартир на первом этаже - знакомые, свои. Зеленые стены. Я подняла голову - ввысь, теряясь где-то в небе, уходила широкая лестница, ведущая на верхние этажи. Забавно, у нас их было всего семь, но тут им не видно конца, а с крыши явно можно шагнуть прямо в небо…
        Я улыбнулась и сделала шаг вперед, уже протягивая руку к кнопке лифта.

        - Стой,  - мне на плечо легла тяжелая рука,  - ты туда не пойдешь.

        - Это еще почему?  - Я возмущенно дернула плечом, пытаясь скинуть руку медведя, но не тут-то было.  - Это мой дом, между прочим.

        - Нет, не твой. Твой дом - Наверху,  - с мягким нажимом проговорил Михалыч,  - а это дом кого-то другого.

        - Да я тут каждую щербинку знаю!  - Я все-таки умудрилась вывернуться и бросилась вперед, надеясь, что успею запрыгнуть в кабину лифта раньше, чем он меня догонит.
        И ничего не получилось.
        Я не наткнулась на невидимую стену, которую так любят описывать фантасты, нет. Я просто не могла заставить себя сделать шаг. Мне было просто некуда идти, будто я пытаюсь войти в картину. Буратино, пытающийся есть из нарисованного котелка. Я оторопело оглядывалась по сторонам, надеясь найти какой-то другой вход, но снова будто уперлась в отражение зеркала…

        - Бесполезно,  - вздохнул Михалыч у меня за спиной, и в его голосе послышалось сочувствие,  - многие уже пытались. Не ты первая.
        Ну да. Конечно. Я опустила голову и с силой потерла лоб. По Городу уже лет двести ходили нелюди, и, конечно, они встречали свои дома.

        - Что это такое?  - тихо спросила я, обводя глазами знакомую парадную. Почему-то было очень грустно.

        - Это только отражение твоего дома. Ты не можешь сюда попасть.  - Медведь встал рядом со мной и, сложив на груди руки, обводил взглядом холл.  - Ну по лестнице ты бы пробежала, может, несколько ступеней. А дальше - нет.

        - А что было бы?  - Я смотрела на лестницу, ведущую куда-то в облака. На стертые края ступеней, промятые с одной стороны, на сколотые грани…

        - А ничего. Чернота, туман - и такая же невозможность сделать шаг, как и тут.  - Медведь снова вздохнул.  - Жаль, что тебя не предупредили.

        - Я смотрю, меня о многом не предупредили,  - я невесело ухмыльнулась. Странное ощущение потери своего дома, «брошенности» вдруг навалилось душащим ватным одеялом из детских кошмаров - когда темно, воздуха уже не хватает и никак не найти края. Наверное, так же себя чувствовал Питер Пен, когда вернулся домой и нашел в своей кроватке другого ребенка.
        Я вяло толкнула дверь, мы медленно вышли на улицу.

        - Повезло, что я успел дверь за тобой поймать,  - Михалыч сочувственно смотрел на меня,  - я сам бы не смог открыть чужой дом.

        - Да?  - из вежливости удивилась я.  - И что бы было?

        - Ну, как вариант, ты бы там так и стояла, пытаясь войти. До самых сумерек.
        Меня передернуло. Одно правило Нижнего Города я усвоила четко: кто не вернулся в сумерки, не вернется уже никогда.

        - А потом?

        - А потом скорее всего вошла бы,  - Михалыч потер подбородок, покрытый жесткой кофейной щетиной,  - потому что стала бы одной из них.
        В желудке стало пусто. Что можно стать одной из них, я знала и так. Но одно дело просто знать, и совсем другое - видеть этих желейных полупрозрачных призраков.

        - Нет, спасибо,  - я нервно хихикнула и нервно щелкнула зажигалкой,  - я лучше пешком постою. Что еще меня ждет? Говори уже сразу.

        - Ну,  - Медведь потер шею, занемевшую от необходимости смотреть на меня сверху вниз,  - вроде так ничего страшного и нет. Вот разве что на Представителя наткнешься - они мерзкие твари.
        Я рассеянно покивала. А мне-то казалось, что я стала крепка, и никакие житейские трудности меня не сломят. А тут чуть что - и я почти в обмороке. Укрепляя тело, я забыла про дух.


        Какая-то мысль крутилась в голове, не давая себя поймать, и я даже начала морщиться, как от назойливой мухи. Мы шли вперед, уже немного сбавив темп. Даже Михалыч прекратил свои религиозные излияния и молчал, только периодически поглядывая, все ли со мной в порядке. Подняв воротник, я тупо шла вперед, не восхищаясь красотой Города и не замирая от счастья, а просто отмахивая метр за метром. Это место вдруг перестало вызывать во мне прежний трепет. Я все равно чувствовала себя здесь как вернувшийся из долгого отъезда путник, но восторг пропал - путник увидел пыль в углу и толстощеких тараканов.
        Мрачный реализм подсказывал, что впереди меня ждет еще какая-то пакость. Раз Шеф забыл мне сказать о такой насущной вещи, как «повторяющиеся» дома, то что еще он мог забыть? Даже думать не хотелось.

        - А как они выглядят?

        - Кто?  - От неожиданно порванной тишины Михалыч даже не сразу понял, о чем я говорю.  - А… Представь себе туман в человеческой форме. Вот примерно так.
        Я почесала затылок:

        - Звучит не так чтобы страшно, но наверняка опять какая-то мерзость окажется, да?
        Михалыч вздохнул и чуть дернул уголком губ, будто начал улыбаться и вдруг передумал. Движение получилось каким-то извиняющимся.

        - Я тебе честно скажу: приятного мало. Даже очень мало,  - он приподнял воротник косухи и зашагал быстрее. Будь я человеком, мне пришлось бы бежать, а так я просто подстроилась под его шаг.  - Я когда на первую смену свою попал…  - продолжал Михалыч,  - …сколько ж это лет-то назад было, погоди… ладно, давно в общем… так вот, потом еще месяц мутило. Гадость это, что уж тут говорить. И хуже всего знаешь что?
        Я подняла на него взгляд. Надеюсь, в нем отражалась вся глубина моего горя.

        - Что?  - спросила я без всякого энтузиазма и желания слышать ответ.

        - Что ты это должна кусать,  - с чувством произнес Михалыч, и по его интонации я поняла о Представителях гораздо больше, чем по словам,  - своим собственным ртом. Которым до этого завтракала. Понимаешь?

        - Кажется, да,  - меня уже перекосило,  - я такими темпами скоро жалеть начну, что не мобильники все еще продаю.

        - Ничего,  - хохотнул развеселившийся медведь,  - ты, главное, запасы геля для душа пополняй вовремя - мыться будешь после каждой смены как остервенелая, чуть кожу не сотрешь.
        Я тихонько заскулила.

        - А другого пути для оборотня точно нет?  - Слышал бы меня Оскар, не собрать бы мне костей.

        - Спокуха,  - хмыкнул Михалыч,  - это поначалу у всех такая реакция. Потом привыкаешь.
        По моему выразительному молчанию он, кажется, понял, что верится мне с трудом.

        - Я больше чем за сто лет не нашел,  - вздохнул посерьезневший оборотень, и его косуха тяжело качнулась вверх-вниз.  - Хотя искал.
        На несколько мгновений повисла тишина.

        - Я видел только одного оборотня, который не занимался всем этим, а смог оставаться в стороне,  - продолжал медведь,  - но он был священником.

        - Священником?!  - Я чуть не споткнулась.

        - Да. Белый волк. Его, как и всех нас, нашел Оскар. Подробностей не знаю. Но он не пошел с нами. Знаю только, что он отправляет к нам верующих, если случается им оказаться… нелюдями.
        Я заметила, с каким трудом он произнес последнее слово. Но как же еще называть нас, если людьми мы уже не являемся?

        - Тебе тяжело смириться со своей природой?  - рискнула я.
        Медведь повернул голову и несколько секунд внимательно меня разглядывал.

        - А тебе?

        - Не знаю,  - я пожала плечами, не вынимая рук из карманов,  - моя жизнь была пуста, сера и скучна. Теперь я знаю о мире больше и живу в шикарной квартире. А то, что у меня крылья растут, стоит испугаться как следует… Я это просто принимаю как плату за все хорошее, что со мной случилось.

        - Ишь ты,  - грустно усмехнулся Михалыч,  - какая молоденькая, а какая умная!
        Я потупилась:

        - Просто… оно и правда того стоит.

        - Хорошо, если так, хорошо,  - медведь как-то вдруг погрустнел, и на его вечно молодом лице на секунду проступили все прожитые им годы,  - жаль только, что у нас нет права выбора…
        Мы прошли еще совсем немного, когда улица вдруг просто оборвалась. Она шла, со своими домами, черными силуэтами уходящими в небо,  - и вдруг ее нет, а впереди только камни и песок, затерянный неуютный пустырь.

        - Направо,  - скомандовал Михалыч.
        Там было еще хуже. Песок, постепенно сменивший брусчатку,  - и тот кончился. Впереди стелилась темнота и… туман.

        - Вот он какой…  - прошептала я, застегивая молнию куртки. Вроде ничего особенного, просто туман и туман,  - но какое-то странное ощущение опасности, какой-то тоски вдруг наполнило душу, и захотелось уйти отсюда как можно скорее. Убежать, не оглядываясь, дальше отсюда, дальше!
        Я невольно отступила на шаг назад.

        - Ничего, ты привыкнешь,  - теплая рука легла мне на плечо, подбадривая,  - это поначалу тяжело. Потом станет легче.

        - Что-то непохоже,  - произнесла я.
        И тут в тумане перед нами что-то зашевелилось.

21

        Чего боятся люди? Вора в подъезде. Наркомана, которому не хватает на дозу. Домушников, которым проще прихлопнуть, чем связывать. Маньяков с ножом и кровавыми фантазиями.
        Обыденных вещей.
        Чего боятся те, кто не боится этого? Кто легко может размазать вора по стенке, оторвать грабителю руки и сломать пополам хребет самого кровожадного маньяка?
        Они боятся того, что видели. Что снится им по ночам, что заставляет просыпаться в холодном поту, вздрогнув всем телом, и еще несколько минут не понимать, где ты и кто ты, и не верить, что все это - просто сон, просто страшный сон.
        И они, стесняясь сами себя, идут и зажигают свет по всей квартире - просто чтобы убедиться.
        Что никого нет.


        Туман перед нами вдруг изменился. Его прямое течение, рассеянное и ненавязчивое, вдруг изменилось, и я почувствовала, как напрягся стоящий рядом со мной Михалыч. Я еще не понимала, что происходит, но холод в позвоночнике уже отдавался зудящей болью в лопатках, заставляя сделать шаг назад.
        Вы никогда не чувствовали, что сейчас случится что-то плохое? Вы еще не знаете, что именно, но подсознание отчаянно пытается докричаться до вас и остановить, заставить развернуться и убежать. Все это я чувствовала сейчас в полной мере. Только в удесятеренном объеме. И это была моя работа.
        Я все же кое-как взяла себя в руки и осталась стоять на месте. Не знаю, как можно объяснить это словами, но я чувствовала, как внутри меня бушует сила, вызванная страхом и грозящая вот-вот выплеснуться наружу, превратив меня в странное и нелепое, но отнюдь не такое беззащитное, как человек, существо.
        Будто в ответ на мои мысли, Михалыч прошептал:

        - Будь готова. Тут что-то не так.
        Я кивнула, не заботясь о том, видит он меня или нет.
        И тут туман расступился, являя нам то, что стало нашей работой.
        С натяжкой это можно было назвать человеческой фигурой. Сгорбленной и скрюченной. Я вгляделась в Представителя и едва смогла сдержать тошноту, подступившую к горлу. Он будто бы весь состоял из буро-сизой слизи, сформировавшейся в подобие человеческого тела. Голова низко посажена на плечи, будто бы даже вбита в них. Вместо волос с нее свисали непонятные отростки, больше напоминающие безжизненно обвисшие щупальца. Впадины глаз слегка поблескивали даже в темноте, будто существо и правда видит. Та часть, где у человека находятся нос и челюсть, лишь немного выдавалась вперед, зияя большим, с пол-лица, провалом, затянутым все теми же мертвенными щупальцами, неравномерно тянущимися вниз и уходящими куда-то в вогнутую грудь. Согнутые в локтях руки висели впереди, будто были переломаны во всех суставах, кроме локтевых. Сглаженная, не рельефная кисть заканчивалась все теми же мерзкими отростками, которые отдаленно напоминали пальцы. Разница заключалась в том, что они не имели какой-то длины, а просто тянулись вниз, в туман, под ноги этого существа. Выставив свои искалеченные руки вперед, Представитель
медленно, покачиваясь, двигался к нам.
        У меня не было сил, даже чтобы выдохнуть или сказать хоть что-то. Его отвратительная неуместность была настолько чуждой этому прекрасному городу, что я почти не верила своим глазам. К тому же он двигался совершенно бесшумно, что только добавляло мне неуверенности в реальности происходящего.

        - Вот черт!  - Михалыч резко отодвинул меня в сторону и назад, начиная превращаться.  - Куда ж их столько?!
        Пытаясь справиться с внезапным приступом тошноты, я вдруг представила, что несколько таких существ схватили Зену… В глазах потемнело, меня согнуло, и желудок попытался выплеснуть наружу все, что в нем было. Превозмогая отвращение, я повернула голову, чтобы посмотреть, что происходит, надеясь увидеть только довольную морду медведя, но вместо этого…
        Михалыч, если это существо еще можно было так называть, стоял на задних лапах, выставив вперед передние, и тупо смотрел перед собой. Он был сейчас раза в полтора выше своего обычного роста, поросший бурой шерстью и огромный, как гора. И совершенно недвижимый. Потому что перед ним стоял собственной персоной Шеф.

        - Шеф?!  - ахнула я. Такие проделки были вполне в его духе, он мог устроить мне такое испытание на стойкость, но Михалыч… Зачем было вмешивать его?
        Я поплелась в сторону начальства, надеясь, что у меня хватит сил въехать ему куда получится. Всему есть границы, и мой обожаемый Шеф их явно перешел. Он сделал шаг вперед, протянув одну руку к медведю, будто приглашая его танцевать, на лице блуждала задумчивая улыбка…
        Что-то мелькнуло у меня перед лицом, заслонило на мгновение оборотня и остановилось в полуметре от него. Я не поверила своим глазам и поняла, что сейчас закричу, потому что перед моими глазами стоял Виктор, придерживая Шефа за выгнутую наружу спину и погрузив клыки ему в горло. На лице Шефереля застыло искреннее удивление и непонимание, перемешанное с болью.


        Одно смазанное мгновение - я вишу над землей, крылья вспарывают воздух, а вампир держит меня за горло, выставив руку вбок. Он отрывается от тела, и оно исчезает в тумане.

        - Прекрати орать.
        Я ору? Да, оказывается, я и правда ору, что есть мочи, обдирая горло и оглушая сама себя. Я не вижу, что на самом деле находится передо мной, у меня перед глазами до сих пор стоит удивленное лицо умирающего Шефереля, и сердце раздирает такая боль, что я, кажется, разорву саму реальность вокруг себя, лишь бы ее не было.

        - Прекрати орать,  - повторяет все тот же голос, и я понимаю, что убийца обращается ко мне. Взгляд чуть проясняется, и я вижу серьезное и злое лицо вампира. Руки сами тянутся к нему, и я разрываю воздух рядом с собой, пытаясь дотянуться и выцарапать ему глаза, раскроить лицо вечной улыбкой от уха до уха.

        - Это не он. Ты слышишь меня?!  - Вампир встряхивает меня, и все мое тело вздрагивает, будто я ничего не вешу, и в этот момент я осознаю его силу.  - ЭТО НЕ ОН!!
        Кажется, что-то обрывается вокруг. Через пару мгновений я понимаю, что оборвалась я сама: кончился воздух в легких, свело судорогой горло, и я замолчала.

        - Вот так. Сейчас я тебя опущу,  - я начинаю чувствовать его пальцы на своей шее и понимаю, что мне должно быть больно, но боли нет,  - и все объясню. А ты не ори. А мне надо осмотреть медведя.
        Ноги касаются земли, и я пытаюсь встать на них, но почему-то падаю. В этот момент кто-то подхватывает меня сзади под руки, осторожно и ловко, не сминая крыльев, и шепчет что-то в ухо, но я разбираю только раза с третьего:

        - Все в порядке. Это правда не он. Все хорошо. Слышишь? Это не он. Шеф жив.
        Я понимаю, что меня держит под руки Черт, и по тому, какое горячее дыхание я чувствую на щеке и как нечетко он произносит некоторые буквы, делается ясно, что он сам частично превратился. Щеку мне колет жесткая щетина, я опираюсь на него, чуть не падая, но покрытые черной шерстью лапы держат сильно, и я остаюсь стоять.

        - С ним все в порядке,  - констатирует вампир. Медведь лежит на земле, и Виктор просто переступает через него.  - Повреждений нет. Только сильный шок и что-то вроде гипноза. Думаю, скоро придет в себя.
        Он подходит ко мне, пытаясь посмотреть в глаза, но я не могу удержать на нем взгляд, голова падает, крылья беспомощно пытаются биться за спиной, прижатые телом черного волка.

        - Тащи ее наверх,  - командует вампир, и Черт почему-то не возражает,  - давай к Рассвету, я тут разберусь пока что.
        Краем глаза я вижу какие-то неясные фигуры, мне кажется, что это Крапива и Вел, потом - что это Представители, и я начинаю дергаться, но волк шепчет мне на ухо:
«Все хорошо…» - и я наконец сдаюсь. Мы идем куда-то вперед, я едва переставляю ватные ноги, но меня держат. В этот момент я замечаю, что воздух начинает сереть и мир куда-то уносится.

22


        - Одна женщина овдовела молодой - ее мужа на охоте убил волк. Погоревав сколько положено и соблюдя все необходимые условности, она стала жить дальше. Ходила в лес, вела хозяйство. И вот однажды она зашла в лес дальше обычного, И тут ее окружила стая волков. Она уже собралась было принимать страшную смерть, потому что бежать было бесполезно, но попыталась влезть на дерево. С дерева ее, конечно, стащили и прижали к земле. И тут случилось странное: из леса вышел другой волк. Совершенно черный и порядочно больше всех остальных. Он подошел к ней и… мм… гхм… совершил… э… ну понятно, в общем. Через пять месяцев она родила ребенка. Который по достижении половой зрелости стал превращаться в волка. М-да… Считается, что отсюда и пошел ген оборотничества, который со временем распространился по свету… Тебе неинтересно?  - Шеф отложил трубку и повернулся ко мне.

        - Про зоофилию-то? Как может быть неинтересно!  - Я вздохнула, продолжая разглядывать рисунок стен в кабинете Шефереля. Это был модный вариант, будто рабочие забыли разровнять штукатурку, а потом просто покрасили все, сделав вид, что так и надо.
        С того момента, как я увидела Представителя, прошло уже три дня. На дежурства я не ходила, «восстанавливая нервную систему», как заявил Черту Шеф. Мне было безумно стыдно за себя - я даже оборотнем оказалась паршивым. Я и тут умудрилась все испортить до такой степени, что меня пришлось волочь Наверх самому капитану! Виктор, конечно, вывел группу наверх, ничего сложного в этом не было, но теперь я больше всего боялась столкнуться с ним где-нибудь в коридоре - после нашей дивной сцены знакомства я так капитально сбросила все свои «призовые очки». Об Оскаре я вообще молчу.
        Шеф вздохнул и покачал головой:

        - Чирик, к чему весь этот скепсис? Это легенды твоего мира. Ты же читала Библию, верно? Знаешь про Ноев ковчег, надо знать и про все остальное.
        Я фыркнула, продолжая разглядывать стену. Она была вопиюще чистой - будто целое стадо уборщиц вылизывало ее каждый день.

        - Я и в ковчег-то не особенно верю. А уж в то, что один мальчик умудрился разнести ген по всему свету,  - и подавно. К тому же сложно представить толпу молодых вдовушек, радостно сношающихся со всеми видами животных! Особенно,  - я покосилась на начальство,  - с летучими мышами.
        Шеф неодобрительно выдохнул:

        - Ну что ты за человек…

        - А я оборотень,  - огрызнулась я.

        - …неважно,  - нахмурился он,  - не перебивай. Во-первых, ты плохо слушала Оскара - достаточно занести ген, дальше работает подсознание. Во-вторых… Слушай, что с тобой?

        - Я просто чувствую себя совершенно никчемной, понимаете? Я и будучи человеком ничего из себя не представляла, так и оборотень из меня не удался. Ну что такое, все нормально делают свою работу, а я не могу ничего сделать и только постоянно во что-то влипаю, и постоянно меня кому-то приходится спасать! Мне стыдно, в конце концов! Ну что мне делать?..  - Я подняла на Шефа несчастные глаза, надеясь увидеть в его глазах сочувствие и понимание…

…и наткнулась на две ледышки.
        Его красивые губы скривились в презрительной гримасе.

        - Пострадай где-то в другом месте, а то у меня сегодня эмо-угол не прибран,  - его улыбка резала не хуже ножа.
        Мне будто дали обухом по голове. Какое-то мгновение в ушах еще звучали его слова, а я сама смотрела на него, пытаясь понять, всерьез ли он говорит,  - но через секунду уже вылетела из кабинета, едва сдерживая слезы.
        Мне повезло: в коридоре почти никого не было. Я почти побежала по коридору куда-то в сторону, не разбирая дороги, стараясь только оказаться подальше от его кабинета и надеясь не встретить никого из знакомых. Вспомнилось, как он вместе с Оскаром спас меня, как успокаивал, отпаивая виски, как заглядывал на тренировки,  - все казалось мне теперь пустым и смешным до горьких слез.
        Я, вечное пустое место, надеялась, что, оказавшись среди таких же, как я сама, найду друзей. Надеялась, что эти люди, заботящиеся обо мне и ставшие моими учителями, станут и моими друзьями. Нет, они просто мои начальники - добрые и сердобольные, внимательные и приветливые,  - но начальники. Я вдруг поняла, что совершенно одна,  - даже среди себе подобных оказалась в средней массе никчемности. У меня был шанс начать жизнь заново - но я его упустила.
        Заплакать не получалось, хотя очень хотелось. Я ругала себя за эту слабость как могла, объясняя, что я теперь не просто школьница, которая может выказывать свои эмоции как угодно,  - бесполезно, слезы сводили горло, жгли глаза и не хотели отступать. Сколько бы я ни закаляла свое тело, внутри я осталась все той же слабой и слезливой девчонкой. Кто примет меня такой? Всем нужна глыба камня - как Жанна. Или бездна обманчивого обаяния - как Шеф. Или незаменимый Оскар. А я не нужна никому.
        Я обвела взглядом пустой холл Института - внешней стены не было, только перила, и с пятого этажа мне были видны панорамные окна и пост Мыши. В НИИДе было на удивление тихо - видимо, одни ушли, другие еще не вернулись, а офисные уже разошлись по домам.
        Постепенно я успокоилась, только мерзкий осадок на душе так и обвис сорванной паутиной. Она будто облепила все внутри и не давала выпутаться из ощущения «я самая несчастная», каким бы глупым оно ни было.

        - И что это у нас тут происходит?
        Я вздрогнула. Я так удачно избегала его эти дни, придумав кучу язвительных и остроумных выпадов,  - и вот сейчас Виктор застал меня одну, обиженную, брошенную и почти плачущую.
        Собрав волю в кулак и сжав пальцами край брючины, я повернулась к вампиру. Он стоял в полутьме коридора, прислонившись к стеклу и изящно изогнувшись. Черные брюки, черный свитер с закрытым горлом - кажется, это его личная униформа. По белому лицу растеклась недобрая, хищная улыбка, глаза глухо поблескивали в темноте.

        - А что, здесь запрещено находиться?  - попыталась съязвить я, одновременно нашаривая пачку сигарет по карманам. Несчастья преследовали меня даже здесь - она осталась в кабинете Шефереля.

        - Здесь запрещено курить,  - улыбнулся вампир,  - но если вы на грани слез, то, наверное, можно.
        Он протянул мне пачку и зажигалку. Крепкие Diablo. Вот уж воистину…
        Я благодарно кивнула и затянулась, почти закашлявшись. Кажется, вампир был не такой уж сволочью. Неужели я обманулась на его счет?
        Мы помолчали. Он неприкрыто разглядывал меня, я смотрела в сторону. Думать, что я могу вызвать у него какой-то интерес, помимо обеденного, было глупо, но я все равно начала краснеть.

        - Обидели?  - спросил он с усмешкой, но в голосе проскользнула нотка сочувствия.
        Я пожала плечами, не поднимая головы:

        - Я просто дура.
        Он тихо засмеялся:

        - Самокритика обычно не входит в число женских добродетелей, поздравляю,  - и встал рядом, оперевшись о металлический поручень, идущий вдоль края этажа.
        Я чуть улыбнулась - настроение начало исправляться. Я искала кого-то, с кем можно было бы разделить свою обиду, но он, кажется, сам нашел меня…

        - Приятно видеть, что кто-то относится к себе трезво, без иллюзий,  - продолжил вампир, глядя вниз,  - а то каждый почему-то считает себя чем-то особенным. Каждый
        - никто, лишь молекулы серой массы. Вот, например, тот же этот ваш ген оборотничества,  - последние слова он будто выплюнул.  - Он делает человека другим, особенным? Ничуть не бывало. Все, как были, так и остались никем - просто жизнь стала немного сложнее. Он не приносит индивидуальности. Ее приносят время и опыт, возраст. Которого у большинства,  - он обернулся ко мне, и разница между его улыбкой и холодностью, его глаз на мгновение ослепила меня,  - нет.
        Я моргнула раз, потом другой. Нет, он вовсе не собирался мне посочувствовать. Лишь поиздеваться. Добавить к тому, что уже заметил. Он просто играет со мной.
        Я сжала кулаки до того, что в ладони впились короткие ногти,  - какая ирония, то я не могла заплакать, а сейчас чувствовала, что злые слезы вот-вот хлынут. Нет, только не при нем, только не сейчас!

        - Ну-ну, не надо плакать!  - Виктор ухмыльнулся, изящно разгибаясь во весь свой немалый рост.  - Жизнь оказалась не так сладка, как думалось, да, малышка?
        Я ненавидела в этот момент не столько его, сколько себя - за то, что не смогла сдержаться. Я все-таки заплакала, сминая в пальцах затухшую сигарету, и глупым, прерывистым голосом крикнула:

        - Спасибо, я никак не могла заплакать, а от этого очень больно горлу. Вы мне очень помогли!
        И выбежала мимо него.
        Он что-то еще тихо сказал мне вслед, но оборачиваться и переспрашивать, нарываясь на новую гадость, просто не было сил.


        Я выскочила на улицу в чем была: легкий свитер и тонкие джинсы,  - жизнь в казенном
«мерседесе» меня избаловала. Лепил крупный мокрый снег, и я совершенно не представляла, куда мне деться. Возвращаться наверх за одеждой - немыслимо. Вызвать машину и ждать ее внутри - немногим лучше, вдруг наткнусь на кого-нибудь? Я пошарила по карманам - кое-как наскреблось около пятисот рублей.
        Обняв себя за плечи и стараясь не дрожать, я тщетно вглядывалась в лица спешащих в этот поздний час людей. Это только в кино бывает, что заплаканную, издерганную героиню вдруг встречает мудрый старичок или приветливая старушка, невзначай роняющая судьбоносную фразу. В жизни никто даже не покосится на зареванную полураздетую девушку, шарящую встревоженными глазами по улице.
        Увидев впереди светлый джип, я автоматически подняла руку.

        - До Большевиков довезете?

        - Привет,  - улыбнулся мне лысоватый водитель,  - что на этот раз?
        Я смущенно улыбнулась. Судьба все же существует: он вез меня от Института домой, когда я вот примерно так же глупо поссорилась с Оскаром.

        - Ладно,  - он махнул рукой,  - садись, потом расскажешь.
        Запрыгнув в теплый салон, я вытащила из кармана телефон и на секунду замерла. Закрыла глаза и набрала знакомый номер.

        - Чирик? Что-то случилось?
        Мама-мама. Твоя знаменитая интуиция.

        - Можно я приеду?

        - Конечно!  - В ее голосе слышалось настоящее волнение.  - С тобой все нормально?

        - Почти,  - я через силу улыбнулась и прерывисто вздохнула,  - на работе неприятности…

        - Понятно,  - голос у нее был теплый и будто успокоившийся. Наверное, матери всегда считают, что главное здоровье, а все остальное ерунда.  - Приезжай, разберемся. Кофе ставить?

        - А то!  - Я чуть не расплакалась от облегчения, от этих привычных фраз, которые, казалось, уже стерлись из памяти.

        - Когда тебя ждать?

        - Вообще-то я уже еду,  - смущенно покосившись на водителя, призналась я.
        Я облегченно откинулась на сиденье. Некоторое время мы ехали молча, вглядываясь в свет огней сквозь запорошенное снегом стекло. Я даже почти забыла о том, куда и почему еду, когда водитель, покосившись на меня, решил завести разговор:

        - Вы бы хоть погоду выбирали поприятнее, когда ссориться с молодым человеком. А то в тот раз дождь, в этот - снег,  - и он тихо засмеялся.
        Я улыбнулась. Повисло молчание, но он все продолжал коситься на меня, и это начинало раздражать.

        - Простите, что задаю нескромный вопрос,  - он замялся,  - вы что, операцию сделали за это время?

        - Какую операцию?!  - Я аж подскочила на кресле, вытаращившись на него во все глаза.
        Он чуть покраснел, смущенно кашлянув:

        - Простите, дурацкий вопрос,  - он резко повернул руль, и машину чуть повело на скользкой дороге,  - просто вы очень изменились, я вас едва узнал. Только по глазам.

        - Я? Изменилась?  - Я невольно тронула себя пальцами за лицо. Вроде бы все было как всегда.

        - Ладно, забудьте,  - он махнул рукой, смущенно улыбаясь,  - я, наверное, чушь несу…
        Я пару минут удивленно смотрела на него, потом помотала головой и уставилась в окно. Седина в бороду, бес в ребро.
        Приехали мы довольно быстро. По пути он несколько раз пытался завязать разговор, подтрунивая над моей привычкой ругаться по ночам и садиться в незнакомые машины, но разговор не клеился, и я не могла дождаться, когда мы уже окажемся на месте.

        - Кстати, на этот раз у меня все-таки есть деньги,  - попыталась пошутить я, вытаскивая из карманов три сотенные бумажки, но он только замахал на меня руками:

        - Такую девушку отвезти - одно удовольствие,  - он снова покраснел,  - сколько времени-то прошло?

        - Полгода,  - я торопливо отстегивала ремень безопасности, надеясь как можно скорее смыться из этой машины. Обстановка перестала мне нравиться.

        - Ну что, до встречи через полгода,  - он улыбнулся. И когда я уже захлопнула дверь, прыгнув в ледяную жижу у поребрика, добавил: - И все-таки вы изменились.
        Родной двор быстро напомнил о моем прошлом приключении. Даже стало забавно - теперь я смогла бы справиться с ними и сама, без чужой помощи. Ежась от холода, я быстро пошла наискосок, поглядывая по сторонам,  - мне даже хотелось, чтобы кто-нибудь попытался на меня напасть,  - обида на Шефа бурлила во мне, да и новые умения хотелось проверить не на груше в зале, а на живом человеке, но двор был пуст. Стихший в бетонной коробке ветер едва шевелил ветки наших чахлых деревцев и какие-то извечные мусорные пакеты.
        Странное это ощущение - возвращаться в дом, который уже не твой. Вроде бы все как раньше: и выщербина на двери лифта, и «Дима-лох» на стене,  - все такое же, каким я видела это несколько лет подряд. И все же неуловимо другое. Я на мгновение вспомнила расторопного Ипполита, ковровую дорожку и незаметную прислугу - и мне стало почти грустно от того, что жизнь бывает такой разной.
        Впервые за много лет домой мне пришлось звонить - ключи я забыла в Институте - это оказалось довольно странно. Я будто пришла не к себе домой, а в гости. Торопливые шаги, щелканье замка…

        - Привет…  - Мама смотрела на меня поверх очков, и ее губы сами собой расплылись в улыбке.  - Проходи.
        Я улыбнулась, прошла внутрь и с облегчением скинула мокрые сапоги.

        - Как хорошо дома!
        Наша маленькая прихожая с вечной стопкой книг «на выброс» у двери, и вешалка с давно не нужными пальто, и даже оторванный угол обоев, который я помню уже лет 7, - все было таким родным и своим!

        - Кофе будешь?  - крикнула мама из кухни, пока я пыталась найти под вешалкой свой старые тапочки. Каждая мелочь вызывала в душе волну тепла - я дома.

        - Ага!  - Пройдя в темную кухню (мама не любила вечерами включать полный свет), я по привычке втянула воздух: запах кофе, чуть-чуть старыми книгами от стоящего рядом шкафа, едва уловимая нотка табака… Запахи дома.
        Вот странное дело. У меня дома все сверкает и блещет, у половины вещей я даже не знаю назначения. А тут все старенькое, обветшалое, и вроде бы всему пора на помойку, но какое удивительное ощущение уюта оно создает! Я медленно провела рукой по скатерти на столе и улыбнулась.

        - Ты чего?  - Мама поставила передо мной высокую кружку с дымящимся кофе.  - Странная какая-то…

        - Да так,  - я засмеялась, привычно перекидывая волосы на одну сторону,  - что-то на лирику потянуло.

        - Бывает,  - она прихлебнула кофе из своей извечной высокой чашки, сто лет назад привезенной единственной подругой откуда-то из Чехии.
        Некоторое время я просто пила кофе большими глотками, то и дело обжигаясь и морщась. Мама пристально меня разглядывала, чуть хмурясь.

        - Сколько мы не виделись?  - В ее голосе не было и намека на обиду, но мне вдруг стало стыдно.

        - Ну,  - я отставила кружку и прислонилась спиной к стене,  - месяца три, наверное…

        - У тебя волосы потемнели.
        Я удивленно взглянула на маму.

        - И лицо стало уже. И бледнее. Много работаешь?  - Я кивнула.  - И вообще… Ну-ка встань.
        Я послушно выбралась из угла и встала во весь рост, стараясь не сутулиться и обеспокоенно поглядывая то на себя, то на нее. Мама закусила прядь волос, как всегда делала в задумчивости, и промеряла меня взглядом сантиметр за сантиметром. Через пять минут этой молчаливой пытки я не выдержала:

        - Мам, ну что такое?! Скажи уже!
        Она молча встала, зажгла люстру и подтолкнула меня к зеркалу в шкафу:

        - Чирик, ты изменилась.
        Не могу сказать, чтобы я прямо не видела себя вообще все это время. Видела, конечно,  - бегом, опаздывая на работу, только проверить, не на левую ли сторону рубашка, чистые ли джинсы. Волосы не дыбом - и ладно, побежали. Вся моя жизнь последние месяцы выражалась в одном простом слове: «бегом». Мне некогда было себя разглядывать.
        Я себя не узнала. Я привыкла видеть в зеркале плотноватую девушку с серыми волосами и серыми глазами, с болезненно-желтоватой кожей и неловкими движениями, будто навсегда застрявшую в переходном возрасте, когда всех частей тела слишком много.
        Сейчас передо мной стоял кто-то совсем другой. Оказывается, я похудела - это было первое, что бросилось в глаза. Обычно в отражении зеркала я видела меньший кусок комнаты, чем сейчас. Прикидывая на глаз, я с 48-го размера одежды перешла на 42-й или даже 40-й. Кажется, я даже стала чуть ниже ростом. Но это были мелочи. Мое лицо, мои волосы, глаза - все это изменилось. Обсыхая в машине, я стянула с волос
«резинку», и сейчас они рассыпались по плечам, немного вьющиеся и совершенно черные - как у мамы. Кожа была бледной, но не того болезненного оттенка, к которому я привыкла, а скорее молочной, почти вампирьей. Но больше всего меня поразили глаза. Они стали черными. Настолько, что я не могла различить зрачок, сколько ни вглядывалась. И еще они стали больше. Я долго разглядывала новую себя, пытаясь понять и принять, что эта девушка в зеркале - я.
        Еще год назад я бы почку отдала, чтобы выглядеть так. А теперь все это мне предоставляется просто так, даже не за «спасибо»! Стало понятно, почему с меня постоянно сваливалась одежда: если я так стремительно худела, то она просто не успевала быть мне впору.

        - Ой…  - Я медленно отползла от зеркала к стене и сползла по ней на пол.  - Что-то у меня голова закружилась…

        - Хосспади!  - Мама подхватила меня под руку и тихонько поставила на ноги.  - А легкая ты какая!
        Я уже открыла рот сказать: «Это потому, что у меня кости полые»,  - но вовремя закрыла.
        Она усадила меня на стул и сунула под нос нашатырь. Резкий запах опалил носоглотку, я закашлялась, на глазах выступили слезы, зато перестала кружиться голова, и туман в ней рассеялся. Мама внимательно смотрела на меня, и в ее взгляде читались сразу все вопросы обеспокоенной матери.
        Я кое-как улыбнулась и отодвинула бутылку:

        - Убери эту гадость! Я сейчас от нее в обморок упаду!
        Бутылку она отставила, но взгляд не смягчился.

        - Чирик, что с тобой происходит?

        - Мам,  - я подняла на нее страдальческие глаза,  - если бы я только могла тебе сказать…
        Минуту мы играли в гляделки: она - в требовательные, я - в несчастные.

        - Ладно,  - она сдалась и, хлопнув ладонью по столу, кивнула в сторону балкона: - Пошли покурим. Расскажешь, что можешь.
        Прошел уже не один час, а мы все так же стояли, завернувшись в один огромный плед, совсем как раньше, и курили, говоря обо всем. Она задавала вопросы, я пыталась отвечать, не нарушая клятву секретности.

        - Ты работаешь в госструктуре?

        - Ну… В общем, да.

        - Это опасно?

        - Ну… В общем, нет.
        Вьется в небо сигаретный дым.

        - Тебе нравится?
        Пауза.

        - Да.

        - А почему так неуверенно?

        - Вначале нравилось очень, а теперь… Поцапалась с начальством.

        - Оно плохое?

        - Оно просто замечательное! Оно поит меня кофе, выделило мне машину и квартиру, оно заботливое и внимательное…

        - И что же тогда?

        - Не знаю… Он просто стал вдруг другим. Чужим.

        - Он?
        Тихий смех.

        - Ну да, он. Мой начальник. Их у меня вообще-то два, но вот сегодня я поцапалась именно с ним. С самым старшим.

        - Сколько ему лет?

        - Если бы я знала! На вид чуть младше меня.

        - Младше?

        - Это только на вид. Знаешь, у него такие глаза…

        - Какие?

        - Как ледышки. Как старые ледышки из Антарктиды.

        - Значит, не все так просто.
        Молчание, дым и хлопья снега.

        - Знаешь, я на задании налажала.

        - Сильно?

        - Сильно. Возвращаться стыдно.

        - Так, может, бросить?

        - Ни за что!
        Тихий смех, дым и снег.

        - Значит, тебе там нравится все-таки?
        Вздох, молчание.

        - Значит, да.
        Тишина, дым и снег…


        Мы уже вошли с балкона в комнату, замерзшие, но довольные, с хлопьями снега на волосах и пледе, когда вдруг зазвонил мой мобильник.

        - В Институт. Быстро. Машина будет через пять минут. Сразу к Оскару. Общее собрание,  - отчеканил холодный голос Шефа, и я вдруг поняла, насколько рада слышать его. Даже таким. Здесь, вдали от работы, вдали от моей новой жизни, я поняла, как она дорога мне. Пусть и такая, временами тяжелая,  - зато моя.
        Мама, стряхнув снег и развесив плед на спинках двух стульев, вопросительно приподняла бровь.

        - Это…  - Я замялась, пытаясь объяснить.  - Мне надо бежать… Прости.
        Я беспомощно развела руками. Или она меня поймет, или нет.
        Она улыбнулась, кивнула.
        Я побежала в прихожую надевать не успевшие высохнуть сапоги. Мама прислонилась к косяку и разглядывала меня, пока я прыгала на одной ноге, матерясь на молнию.

        - Никак не могу привыкнуть, что ты такая.

        - Я сама не могу,  - я сдула в сторону мешающую прядь,  - но мне нравится.

        - Я думаю!  - Она хихикнула.

        - Ну я пошла,  - я взялась за замок и оглянулась.  - А что ты ремонт не сделаешь? Я же тебе деньги высылаю!

        - Не хочу,  - мгновенно надулась она,  - мне и так хорошо.

        - Консерва,  - покачала я головой, раскрывая дверь.
        Уже когда я стояла у лифта, меня догнал ее вопрос:

        - Чирик, а кто это тебе звонил?
        Я обернулась:

        - Он. Ну мой шеф.
        Двери лифта открылись, и я ступила внутрь, когда до меня долетел ее тихий насмешливый голос:

        - Ну да, просто шеф, конечно…

23

        Сбор был назначен в одном из подвальных актовых залов. Я поспешила вниз, стараясь выкинуть из головы засевшую занозой лубочную картинку счастливой пары - хоть в каталог модной одежды вставляй - Шефа и Айджес. И ее улыбки. И огромного бриллианта. И я уже представила себе идеальную свадьбу.

        - Ой, кого я вижу!  - раздался позади меня женский голос, и я уже собралась было получить новую порцию ядовитой иронии, но это была Вел - как всегда обвешанная чертовой кучей непонятных амулетов и лохматая как банши. Она как раз прошла один лестничный пролет и увидела меня. На этот раз ее парусиновые штаны были ярко-голубого цвета, а рубашка в стандартный индийский «огурец» - снежно-белой.
        Только я успела выдохнуть, как взгляд мой опустился на туфли ядерно-красного цвета
        - Вел неисправима.

        - Куда ты пропала?  - Она нагнала меня и улыбнулась, автоматически поправив и без того нормально сидящие очки с толстыми стеклами.  - Я даже волноваться начала.
        Я махнула рукой:

        - Меня блюли. Как и всегда. А вот ты мне скажи, откуда у тебя очки?

        - Очки?  - Эмпат сняла их с носа и покрутила в руках, как будто видела впервые.  - Вообще-то из тумбочки. Я их с седьмого класса ношу.
        Я недоуменно подняла бровь.

        - Правда-правда,  - она водрузила оправу обратно и вдохновенно взмахнула в воздухе пухлой рукой,  - ты наверняка знаешь, что слепые люди лучше слышат?
        Я кивнула.

        - Это как бы эффект замещения,  - продолжала Вел, пока мы спускались вниз по обитым все тем же синим ковролином ступеням,  - где-то убавилось, значит, где-то прибавилось. Вот и у меня так же, только когда хуже вижу, я лучше чувствую.
        Я вопросительно посмотрела на нее.

        - В смысле ты лучше слышишь нас?

        - Точно. Так что я на смену всегда хожу так, а вот на такие мероприятия, как сейчас,  - в очках. Надо же начальство разглядеть,  - Вел хмыкнула, перескочив через пару ступенек.

        - Кстати, а где ты была все эти дни?  - Она обернулась ко мне с самым невинным видом. Невинным настолько, что стало ясно - она что-то знает.

        - Изучала теорию!  - Я решила не подавать вида.  - Ты вот знаешь, откуда пошли оборотни?

        - Ну,  - Вел поправила очки,  - кажется, там была одна веселая вдовушка, которая не брезговала симпатичными волками…
        Я споткнулась от неожиданности и полетела вниз, но вовремя раскинула руки и, качнувшись назад, удержалась на крае ступеньки на цыпочках.

        - Так это правда?!
        Вел смотрела на меня с такой нескрываемой горечью, что я опомнилась, перенесла вес тела назад и наконец встала, как обычный человек, на две ноги.

        - Вот в чем я вам, оборотням, всегда завидовала,  - начала Вел, проигнорировав мой вопрос,  - это вашему чувству равновесия. Даже Михалыч может так. Ну примерно так, конечно, габариты у него все же не те.

        - Да ладно,  - я хмыкнула и махнула на нее рукой,  - ты не представляешь, какой я раньше была толстой и неуклюжей!

        - Отчего же, просто отлично представляю,  - тихо проговорила Вел и посмотрела куда-то в сторону.
        И я вдруг поняла, каково ей. Она всю жизнь проработала рядом с оборотнями - быстрыми, ловкими существами, способными передвигаться неслышно и пройти по полностью сервированному столу, не задев и салфетки,  - а она всегда оставалась полной и неуклюжей. Кто-то рядом с ней выиграл счастливейший билет в мировую лотерею, получив идеальное тело и абсолютные рефлексы, а она осталась человеком. День за днем, год за годом ее группа все быстрее и незаметнее исчезала в темных улицах Нижнего Города, а она, как и прежде, прятала среди волос цветные капельки наушников и закрывала глаза. Только двигаться становилось не легче, а тяжелее. Потому что она - человек и всегда им будет. Потому что ее тело дряхлело, а не наливалось новой, неизведанной еще силой. И так будет всегда. День за днем, год за годом.
        Мы молчали, только я таращилась на ее белоснежную кофту и пыталась найти какие-то слова, которые, я точно знала, все равно не имели значения и не возымели бы действия, но без них я чувствовала себя окончательной сволочью.
        Она заговорила первой:

        - Проехали.

        - Прости…

        - Я сказала, проехали,  - она повернулась ко мне, приспустив очки на кончик носа, и улыбка смягчила ее лицо.  - От чего ты там так обалдела, что чуть с лестницы не свалилась?

        - А…  - Я нахмурилась, собираясь с мыслями.  - Я просто думала, что вся эта история с разнесением гена по миру…

        - Ты думала, тебе кто-то просто эротические сказки рассказывает?  - Эмпат уже с трудом сдерживала готовый разлиться по лестнице смех.
        Я опустила взгляд и почесала в затылке.

        - Вообще-то я думала, что он просто издевается,  - призналась я.

        - Оскар - издевается?  - Вел посмотрела на меня как на полную дурочку.  - Это как-то не в его стиле.

        - Да если бы Оскар!  - Я вздохнула.  - Меня Шеф теорией мучил!

        - Э… Александр Дмитриевич?  - Вел как-то подозрительно на меня покосилась.  - Он ведет у тебя теорию?

        - Ну,  - я помахала рукой,  - когда у него нет других дел. Хотя мне кажется, что у него их никогда нет.
        Вел взглянула на меня несколько укоризненно.

        - Я бы не стала так говорить, если ты их просто не видишь.

        - Я вижу только, что он гоняет кофе у себя в кабинете да треплется с народом. А вот Оскар постоянно где-то мотается, что-то решает. И вид у него усталый.

        - А может быть, АлеДми просто не устает,  - ухмыльнулась Вел, глядя на меня поверх очков,  - и быстрее все успевает?

        - Надо же так извращенно его сократить,  - фыркнула я и потопала вниз.


        Стоило мне вякнуть на тему, зачем делать такой огромный зал под землей, как Вел снова указала на мою полную несостоятельность как мыслящего существа.

        - Вообще-то,  - приняв вид школьной учительницы, начала она и поправила невидимый узел на затылке,  - нетрудно догадаться, что это…

        - Что?  - Я театрально хлопнула глазами.
        Вел покачала головой с видом полного разочарования:

        - Бункер.

        - Бункер? Но зачем? То есть я понимаю, но…  - Я привалилась к стене у входа.  - Шеф же не собирается спасать весь город, верно?
        Вел молчала и выразительно на меня смотрела. Я порадовалась, что народ еще не собрался и никто не видит мой умственный позор.

        - А нелюдей так просто не убьешь,  - продолжала я мыслительную цепочку.  - То есть… Шеф подозревал, что нам может грозить РЕАЛЬНАЯ опасность?
        Я посмотрела прямо на Вел, надеясь, что она опровергнет мои опасения. Потому что где-то в районе желудка стало склизко и холодно. Будь ты хоть трижды оборотень, храбрость и отвагу тебе в вены никто не впрыскивал! Особенно если ты девушка…
        Эмпат, поджав губы, наматывала на указательный палец шнурок от кофты.

        - Начальственное дело нам неведомо. И береженого Бог бережет,  - она сделала паузу.
        - И еще куча подобных поговорок.
        Она подняла на меня взгляд, и я вдруг увидела, что у нее где-то в глубине болотных глаз засел страх. Такой же как у меня - скользкий и приставучий. Только когда боится эмпат - это намного страшнее.
        Я не успела заметить, как оказалась вплотную к ней, вцепившись пальцами ей в плечи и заглядывая в лицо:

        - Ты что-то знаешь? Что-то чувствуешь?

        - Отцепись, раздавишь!  - Она недовольно передернула плечами, но я не ослабила хватку.

        - Вел!

        - Я ничего не знаю!
        И тут до меня что-то стало доходить. Черт знал, что я осталась Наверху приходить в себя. Шеф говорил с ним лично. Вся моя группа знала, куда я делась и что со мной случилось. Вел не могла не знать.

        - Вел,  - я сделала шаг вперед, упирая ее в противоположную стенку,  - где ты была эти три дня, пока не было меня? И не пытайся отпираться, я уже поняла, что с группой тебя не было!
        На каких-то пару секунд в ее глазах вспыхнула настоящая ненависть - к моему упрямству, к моей требовательности.

        - Ты ничем не отличаешься от них,  - прошипела она, как будто кромсая мне лицо взглядом,  - ты совершенно такая же, только маленькая еще - тоже все решаешь силой!
        Она рванулась, и я отпустила. Именно отпустила - я смогла бы ее удержать.
        Мы стояли по разные стороны коридора и смотрели друг на друга. Я не сводила с нее глаз, решив добиться своего любой ценой.
        Вел чуть трясло, ее лицо пошло красными пятнами. Она кусала губы и смотрела на меня со злостью и… отчаянием? Я чуть не охнула, когда увидела ЭТО где-то в глубине ее взгляда. Да что же здесь происходит?!
        Я сделала шаг вперед так медленно, как только могла в таком напряженном состоянии. Зудяще начинала болеть спина - крылья готовы вырваться наружу в любую минуту. Нет, надо учиться держать себя в руках.

        - Вел,  - я подняла руки и положила ей на локти. Мягко, успокаивающе.  - Прости меня. Просто я… боюсь. Я ничего не знаю и боюсь.
        Она молчала несколько секунд.

        - Я тоже,  - проговорила она шепотом, шаря взглядом по моему лицу,  - тоже боюсь. Я не была с группой, ты права. АлеДми собрал нас сразу, как мы вернулись Наверх. Он сказал, что надо искать. Мы сидели почти безвылазно в кабинете, эмпаты вперемешку с вероятниками, и пытались увидеть.
        Я непонимающе нахмурилась.
        Вел раздосадованно причмокнула:

        - Будущее состоит из вероятностей. У них есть проценты. Например, вероятность того, что кто-нибудь сейчас пройдет мимо нас и увидит странную картинку, которую мы являем,  - она задумалась, прищурив один глаз,  - 40%. Поняла?
        Я кивнула.

        - Есть люди, которые занимаются именно этими вероятностями. Это сложно и тяжело, поэтому им нужна подпитка. А мы, эмпаты, можем работать еще и как батарейки.

        - То есть они просто смотрели в будущее и жрали вас?  - ахнула я.

        - В каком-то смысле,  - кивнула Вел,  - но мы тоже смотрели… Чирик, это уже детали и дебри. Но суть в том,  - она снова понизила голос,  - что таких сборищ уже давно не устраивали. Очень давно. А тут появился АлеДми, раздал всем ценные указания и даже не удивляться не попросил. Просто как будто так и надо. И улыбается так небрежно.
        - Вел передернула плечами: - Знаешь, иногда я его просто боюсь.
        Я попыталась уложить в голове хронометраж.

        - И в это же время он занимался со мной?
        Вел снова кивнула:

        - Вот поэтому я и удивилась. Что он и у тебя был, и у нас. Приходил отчеты принимать. А ты говоришь, бездельник.
        Мне стало стыдно. Надо было задать главный вопрос, но голос не слушался, и во рту вдруг пересохло. Я смотрела на Вел, она - на меня. Мы обе поняли, что я спрошу. Она посмотрела мне в глаза и покачала головой:

        - Ничего хорошего. Их главная говорила прямо с АлеДми и попутно закрывалась от нас, чтобы не болтали. Они же все сплошь засекреченные. Но даже я чувствовала…
        Она снова замолчала.

        - Что?  - не выдержала я.  - Что ты чувствовала?!

        - Ужас,  - Вел сглотнула, и я с удивлением заметила, что на глазах у нее выступают слезы,  - ужас как в детстве, когда тебя одну запирают в темной комнате ночью, и ты слышишь шорохи, которых НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ.
        У меня по спине побежали мурашки, а кожа натянулась так, что я вскрикнула и прижалась спиной к холодной стене.

        - Стоп,  - я вытянула вперед руку и помотала головой,  - еще пара минут такого же разговора - и я превращусь. Тебе тут нужна летучая мышь?

        - Нет,  - Вел через силу хихикнула. Я была ей благодарна.


        В зал мы вошли вместе, но все же на некотором отдалении - понимая, что обе психанули, мы все равно избегали смотреть друг другу в глаза.
        Это было большое помещение с неожиданно низким навесным потолком и четырьмя дверьми по бокам, сквозь которые медленно стекались те, кого можно было для обобщения назвать «народом». Два широких прохода делили на три части ряды удобных мягких кресел с откидными сиденьями, часть из которых уже была занята; впереди виднелось небольшое возвышение с трибуной без микрофона, а за ним - неплотно закрытая дверь.
        Я ожидала увидеть тут столпотворение, но, к моему удивлению, никто не стремился войти побыстрее, да и выражения тревоги я не увидела ни на одном лице, кроме своего.

        - Они что, вообще не волнуются?  - прошептала я, придвигаясь к Вел и продолжая разглядывать разношерстную толпу.

        - Пофигисты и опаздуны. Чисто человеческая черта,  - по голосу было понятно, что эмпат поморщилась.  - Никогда не могут прийти все вместе и вовремя. На конец света
        - и то опоздают. Этого у них не вытравить, сколько бы лет они уже ни были нелюдями. А те, кто никогда людьми и не был, заразились от брата нашего хомо сапиенса.
        Я оглянулась на Вел, стараясь не слишком откровенно ухмыляться.

        - Ты говоришь так, будто сама не человек!

        - Ну, видишь ли,  - она сморщила нос и почесала переносицу,  - моя повышенная эмоциональная чувствительность, будем называть это так, на самом деле является следствием некоего сбоя в организме, добавившего пару-тройку лишних нервных окончаний или хромосом. Короче говоря, я выхожу за рамки допустимых для человека погрешностей. И мне намного приятнее думать, что я не человек, поверь мне.
        Я уже открыла было рот, чтобы поинтересоваться, чем же ей так не угодили люди, но Вел дернула меня в сторону, указывая на свободные места.


        Я так и не переставала вертеть головой и глазеть по сторонам. Вряд ли когда-нибудь еще мне представится возможность посмотреть на всех участников Института сразу!

        - Как думаешь, здесь все?  - прошептала я, разглядывая группу женщин через проход от нас. Они выглядели странно до крайности и больше всего напоминали киношных цыганок, если бы те из всех цветов выбрали только черный.

        - Едва ли,  - Вел проследила за моим взглядом,  - нравятся?

        - Да!  - Я с восторгом следила за ними, громко смеющимися, являя миру ровные белые зубы, и закидывающими головы с длинными, черными, ничем не схваченными волосами. Женщины разговаривали в полный голос, но ни слова было не понять - у них был какой-то свой, гортанный, немного каркающий язык. Я с удивлением заметила, что они совершенно не жестикулировали, хотя речь отличалась эмоциональностью. Но их руки! Унизанные широкими браслетами чуть ли не до локтей, они спокойно лежали на подлокотниках, а холеные кисти с длинными пальцами в ошейниках колец лишь легонько царапали обивку. На многих были кружевные перчатки до локтей без пальцев, и украшения были надеты прямо поверх ткани.
        Одна из них, переговаривающаяся с соседкой, сидящей на ряд позади, вдруг вскочила с хохотом и в едином движении запрыгнула на сиденье своего кресла, обняв руками спинку совсем как школьница. Ее длинная юбка на какое-то мгновение взметнулась, и я с удивлением увидела высокие, за колено, сапоги почти без каблука. Они как-то совершенно не вязались с легкомысленным стилем всей остальной одежды - особенно со сползающей то с одного, то с другого плеча рубашкой, просто завязанной под грудью.
        Видимо, я вылупилась как-то уж особенно откровенно, потому что Вел дернула меня за рукав, прошипев «Хватит!», но было уже поздно. Одна из женщин, та, что сидела в центре, сначала коротко прикрикнула на разбаловавшуюся товарку, а потом перевела взгляд на меня.
        Ничего даже не было в этом взгляде такого особенного, как и в выражении лица. Но меня вдруг продрало холодом вдоль позвоночника. Я смотрела и смотрела в ее глаза - черные, с неразличимым зрачком. Такие большие… Во мне не оставалось ничего, тело куда-то исчезло, а я вся устремилась вперед, туда, к этим глазам…
        Женщина вдруг скривила рот - кроваво-красные губы некрасиво изогнулись, стирая с ее лица всю притягательность,  - и меня будто швырнуло обратно в кресло. Я непонимающе хлопала глазами, тяжело дыша, и все еще не могла сразу оторвать от нее взгляда.

        - Нелюдь,  - утвердительно произнесла она с легким оттенком презрения. И, несмотря на гвалт в зале, я четко расслышала ее слова.
        Не успев даже понять, что делаю, я, как провинившаяся школьница на уроке, бездумно и почти виновато кивнула.
        Женщина фыркнула и отвернулась, продолжая прерванный разговор со своей соседкой.

        - Поздравляю,  - ядовито прошипела Вел у меня над ухом,  - ты только что познакомилась с ведьмами буквально вплотную. У тебя талант влипать в проблемы?
        Я вспомнила первое нападение на себя, потом второе, когда Оскар и Шеф едва успели спасти меня,  - и кивнула.

        - Что это было?  - пораженно прошептала я, стискивая пальцами виски - у меня начиналась адская мигрень.

        - Зачарование,  - Вел поморщилась,  - как филолог могу сказать тебе, что звучит просто отвратительно, но суть передает. Была бы ты человеком…  - Она сделала паузу:
        - В общем, хорошо, что ты не человек.
        Я недоверчиво покосилась на эмпата… и тут до меня дошло.

        - Ведьмы?!  - Я чуть не подскочила на кресле.  - Что, настоящие?!
        Вел закатила глаза:

        - Боже, почему ты дал оборотням вторую форму, но забрал мозги?  - риторически вопросила она перегоревшую лампочку на потолке.  - Ты можешь не орать так, а?

        - Да-да,  - я виновато закивала и перешла на шипение, которое искренне считала шепотом: - Настоящие, что ли?

        - Нет, елы-палы, игрушечные!  - Вел всплеснула пухлыми руками.  - Конечно, настоящие, а какие еще?

        - Я думала, их не существует…

        - А я думала, оборотней не существует!  - передразнила меня Вел, скорчив рожицу, и постучала пальцем с коротко остриженным ногтем мне по лбу.  - Крылья отращивает чуть что, а еще думает, что чего-то в этом мире не существует!

        - Ну просто…  - Я в замешательстве запустила пальцы в волосы и почесала затылок,  - я как-то больше представляла таких согбенных старушек с пучками травы у пояса и черными котами, знаешь.
        Эмпат фыркнула, демонстрируя глубину моего ничтожества и безграмотности. Пару секунд я обиженно сопела.

        - Вообще, ты путаешь кучу понятий,  - смилостивилась наконец Вел, наклоняясь ближе ко мне и понижая голос: - То, что ты сейчас описала, больше похоже на знахарок, правда все равно очень… штампованно. Но они более или менее подходят под такой вариант. Седые волосы, травка у пояса, черные коты, ага, все такое. Живут в деревнях, и их обычно любят.
        Она так выделила последнее слово, что я повернулась и посмотрела на нее внимательнее:

        - Любят?

        - Ну не так чтобы прямо,  - Вел неопределенно помахала в воздухе рукой,  - но уважают. Сама представь: глухая деревушка, случись что, куда побежит человек? Вот у него жена рожает, ребенок с ветрянкой слег, корова молока не дает. Куда он пойдет?

        - К врачу?  - робко предположила я.

        - Тьфу, дура,  - улыбнулась Вел,  - нету врачей. Понимаешь? XVI век на дворе. Идут к знахарке. Она все сделает - и корову вылечит, и ребенка, и роды примет. Она нужна жителям, понимаешь? От нее благо. А если старушка в полночь куда пошла травки собрать - то хай идет, мало ли какие у нее свои надобности, на это глаза закроют. Мало того, некоторые знахарки умудрялись устроиться так, что еще и со священниками местными чуть ли не дружили - тогда вообще не жизнь, а малина! Но основная разница в другом. Знахаркой можно стать. Ведьмой можно только родиться.
        Я непонимающе приподняла бровь.

        - Тупое животное,  - раздраженно затрясла головой эмпат,  - объясняю. Каждая деревенская девка, которая, например, здоровьем хила или рожей не вышла,  - короче, не берут ее замуж, могла пойти в ученицы - ну, если мозгов, конечно, хватало. Тут таланта не надо. И возможности их держатся в основном на знании силы трав да отваров. Таких настоящих, которые действительно что-то могут сделать сами,  - безумно мало! И то там скорее где-то ведьмы проскальзывали в роду. А ведьмы, настоящие,  - это чем-то сродни оборотням. Сложное сочетание генных и природных явлений, очень редко встречается. Силы - немереные почти. Конечно, они тоже на природу сильно завязаны, но они ничего могут не знать - и просто сделать. И делают все… по наитию. Чем и страшны. Никогда не знаешь, где граница их возможностей, где предел…
        До меня начало доходить. Вел покивала в такт моим мыслям.

        - Вот поэтому я тебе и говорила, что хватит таращиться. Радуйся, что у них на нелюдей все иначе действует.

        - Уже радуюсь. Что там про них еще интересного, энциклопедия ты наша?
        Вел фыркнула, как будто обидевшись на такое обращение:

        - Ну… У них очень специфические понятия морали и всего прочего. Ценят только жизнь и свободу, причем только свою. К деньгам относятся более чем легко, можно сказать, не ценят… Поэтому на сделки с ними лучше не соглашаться. Да, они их охотно заключают с чужаками, хоть внутрь стаи и не пускают никогда. Что ты сделала такие глаза? Именно так их община и называется - стая. Поверь мне, определение более чем точное. У них удивительная сплоченность и обособленность одновременно, знаешь. То есть одна настоящая ведьма уже способна на многое, а уж на что способна целая стая… В случае чего это ОЧЕНЬ сильный противник. Поэтому и держатся вместе.
        Вел замолчала.

        - Говоришь как по писаному,  - не смогла не усмехнуться я.
        Вел пожала плечами и закурила:

        - Поработай тут с мое - выучишь, с кем лучше не встречаться…

        - …в темном переулке?

        - …взглядом.
        Не дожидаясь приглашения, я стащила сигарету из ее пачки и мельком глянула на ведьм. И поняла вдруг, кого они мне напоминали с самого начала,  - стаю ворон. Да, именно стаю.

        - Как же Александр Дмитриевич их в Институт затащил, раз они такие свободолюбивые?
        - Я выпустила дым в потолок, надеясь, что здесь нет датчиков пожарной сигнализации.

        - Ну знаешь,  - Вел улыбнулась, стряхивая пепел с сигареты. Он упал прямо на штаны, осев на них густым серым комом. Она попыталась его стряхнуть, но неудачно задела и в итоге размазала жирной серой полосой.  - У него шикарная сила убеждения! На то он тут и главный. К тому же они не состоят в Институте, а только приписаны к нему - как вампиры.
        Со стороны ведьм вдруг грянул смех, и я почувствовала, что Вел вздрогнула.
        Я прикрыла глаза, пытаясь переварить массу свалившейся информации. Голова болела все сильнее.

        - Знаешь,  - я поморщилась от резкого «удара» в затылок,  - мне иногда кажется, что уже пора заводить тетрадь. И конспектировать. Как на лекциях, правда. А то я путаться начинаю.
        Вел хмыкнула и почесала подбородок.

        - Вообще, это уже давно за тебя умные люди сделали. Здесь есть библиотека,  - пояснила она моему хмурому взгляду,  - только она засекречена. И, судя по тому, насколько дозированно наше начальство выдает тебе информацию о настоящем устройстве мира, тебе туда то-очно нельзя.

        - Не дразнись - съем,  - огрызнулась я, с силой массируя виски и медленно оглядывая зал в робкой надежде увидеть Крапиву - вдруг она смогла бы снять мне мигрень?
        Вместо облегчения меня поджидал еще один удар по психике.

        - Кто это?  - прошептала я с нотками паники в голосе.

        - Ну ты же хотела, кажется, увидеть тут всех участников Института, нет?  - поддела меня Вел.  - Вот теперь и не жалуйся, что видишь черт-те что. И на всякий случай, чтобы мозг не так остро на все реагировал, вспомни, что тебя как бы тоже нет на самом деле.
        Я уперлась лбом в обивку кресла и глухо пробубнила:

        - Спасибо, ты меня очень поддержала.

        - Всегда пожалуйста.
        Мы замолчали.

        - Я просто думала, что уж этих-то точно не существует,  - попыталась оправдаться я.

        - Почему?  - В голосе Вел сквозило ехидство.

        - Ну не знаю,  - я оторвала голову от кресла, еще раз быстро покосилась на пять рядов назад и отвела глаза,  - как-то это уж слишком. Что дальше? Рыцари круглого стола? Меч в камне?

        - Опять ты красное с зеленым путаешь,  - вздохнула Вел,  - король Артур и рыцари…

        - Нет-нет, стоп!  - Я выставила вперед руку, предупреждая попытку новой лекции.  - Хватит! Я едва примирилась с существованием себя! А потом на меня свалились суккубы, ведьмы, знахарки…

        - Эльфы,  - поддакнула Вел, хитро кося на меня из-под очков.

        - Совести у тебя нет,  - я снова осторожно перевела взгляд на наших невольных соседей.
        Почему-то примириться с существованием реальных эльфов было намного сложнее, чем с мыслью об оборотнях или даже почти всемогущих по рождению ведьмах. Я могла допустить многое, но… Эльфы? Остроухие духи леса, которыми стали друиды в пересказах молвы? Оправдания неверных мужей и жен? Стрекозиные крылышки, высокомерие, тончайшие узоры и несгибаемые луки…
        Толкиен, картонные мечи, занавески.
        Я открыла было рот, чтобы уточнить, чем меня еще может огорошить госпожа всезнайка, но…

…но меня обдало холодом. Я непонимающе обернулась к эмпату, но Вел, кажется, было еще хуже. Белая как простыня, она сидела, сморщившись, головой уперевшись в правую руку, а левой растягивая ворот. Очки съехали на кончик пухлого носа, рот был приоткрыт. Она тяжело дышала.

        - Что?..

        - Слишком много вампиров сразу,  - выдохнула она, не открывая глаз,  - сейчас пройдет.
        Я оглянулась - в конце прохода действительно стояла группа вампиров. Издали они казались обычными людьми, разве что все одеты в черное, но от них будто исходило какое-то странное ощущение… жути. Как если бы я оказалась в кошмарном сне, и вот как раз в этот момент миловидная бабуля открывает рот с частоколом окровавленных зубов, и я знаю, что через секунду буду орать от страха.
        Кажется, это почувствовали все, потому что только что гудевший разговорами зал как-то мгновенно притих и затаил дыхание. Как будто довольные произведенным эффектом, вампиры стояли, подняв головы и не смотря по сторонам. Прошло несколько бесконечно долгих секунд, прежде чем стоящий впереди группы - я почти мгновенно узнала Виктора - махнул рукой, чтобы все двигались за ним, и ушел в крайний левый блок сидений.

        - Фух,  - Вел шумно выдохнула и схватилась зубами за новую сигарету,  - вот поэтому я их и не люблю. И еще потому, что позеры пафосные.
        Часть зала, откуда уже ушли «позеры пафосные», ожила и снова начала о чем-то шуметь.

        - Кажется, их никто не любит…
        Эмпат затянулась до того, что ее пухлые щеки стали впалыми,  - сигарета сгорела чуть ли не до фильтра.

        - В любом обществе есть те, кого никто не любит. Даже в обществе «не-таких» найдутся «совсем не-такие».

        - Наверное, тяжело им,  - неожиданно для себя сказала я, поворачиваясь и ища глазами Виктора. Он сидел в центре, остальные сели вокруг него плотным черным кольцом.

        - Может быть,  - Вел прикурила новую сигарету,  - но не спеши их жалеть.
        Мы замолчали. Тишина оказалась какой-то неожиданно гнетущей.

        - И вообще, их вон АлеДми любит,  - Вел хмыкнула.
        Я удивленно вскинула брови.

        - Ну,  - Вел смущенно почесала висок,  - может, и не прямо любит… Но ему точно ни от кого ничего не делается. Ему вообще никогда ничего не делается - может быть, потому он у нас такой радостный постоянно и ко всем хорошо относится.

        - Кроме меня,  - пробубнила я, собираясь пожаловаться на свою нелегкую жизнь, но в этот момент позади кафедры открылась дверь. Быстро проскользнула Айджес, сев на первом ряду в уголке. Я заметила, как несколько голов автоматически повернулись за ней.
        В проеме я увидела две замершие на мгновение высокие фигуры.
        Когда в зал вошел Шеф, сердце екнуло. Когда я увидела за его спиной Оскара, оно сбилось с ритма и замерло. Он стоял, прислонившись к стене, и по тому, как касалось его тело штукатурки, как свешивались локти сложенных на груди рук, я видела, насколько он измучен. Оскар стоял, опустив голову, и его длинная челка бросала тень на лицо, скрывая от посторонних усталые глаза. Но моего зрения хватало, чтобы увидеть, как тяжело они смотрели вокруг - два желтых круга на черном фоне.
        Пару секунд Шеф стоял молча, наблюдая за всеми. Потом сделал шаг вперед, положил руки на кафедру - и все вдруг разом стихли. Даже каркающие все время ведьмы замолчали. На какую-то долю секунды в зале повисла звонкая, натянутая тишина - такая возникает между объявлением войны по радио и звуком первой разорвавшейся бомбы.

        - У нас жопа, господа.


        Мне показалось, что что-то лопнуло. Наверное, мои нервы не выдержали напряжения - так же, как и пары десятков других существ в зале.
        Шеф отошел от кафедры, пошарил по карманам, вытащил пачку и закурил. Я почти физически ощутила, как расслабились все в зале. Тут и там щелкали зажигалки, послышались робкие смешки. Я удивленно смотрела на начальство - разве так объявляют о том, что случилось что-то совершенно невообразимое?!
        Шеф пустил в потолок струю белого дыма, снова оперся о кафедру и продолжал таким будничным тоном, будто собирался рассказать о проколотой шине - не более чем с досадой:

        - В общем, туман ведет себя странно. Сначала это заметила одна группа, потом другая, теперь уже все. Представители стали пытаться выйти именно на территорию города. Мало того,  - Шеф стряхнул пепел под ноги и, наткнувшись на несколько удивленных взглядов, пояснил: - Что, зря у нас, что ли, уборщицы зарплату получают?
        В зале снова кто-то засмеялся. У меня брови норовили съехать на затылок.

        - Он что, всегда так?!  - прошипела я Вел, надеясь, что Шеф не заметит моего выражения лица.
        Она приглушенно хохотнула:

        - Ты еще не видела, как он о начале Второй мировой объявлял!
        Я испуганно покосилась на эмпата.

        - Рассказывали,  - успокаивающе пояснила она.

        - Так вот,  - с нажимом произнес Шеф, и я затылком почувствовала, что он смотрит на меня. Я обернулась и состроила сожалеющую мину: - Представители стали менять форму и, возможно, сущность.
        По залу прокатился удивленный выдох такой силы, что у меня колыхнулись волосы. Не иначе как тут присутствовала пара существ, с чьей грудной клеткой лучше было не встречаться в темном переулке.

        - Да,  - Шеф прикрыл глаза и досадливо покачал головой,  - я, когда узнал, сначала тоже… удивился.
        Кто-то коротко заржал, поняв, какое слово там должно было быть.

        - В общем, эти твари стали принимать форму того, кого сложнее всего убить члену группы. Настраиваются обычно на одного, так что единственный верный путь борьбы с ними - работать в паре. Пока один… удивляется… второй уже уничтожает. Но теория - это не мой конек, на это у нас Оскар есть.
        Шеф оглянулся за спину, как будто удостоверяясь, на месте ли оборотень. Тот улыбнулся половинкой рта, специально показывая клыки.

        - М-да, злить его сегодня не советую,  - прокомментировал Шеф,  - загрызет же к черту.

        - После собрания все капитаны ко мне в кабинет,  - проговорил Оскар,  - на инструктаж.
        Мне показалось, что по мне только что пропустили ток. На какое-то мгновение я ослепла, вся целиком превратившись в слух, и ловила каждую частичку звука его голоса, каждое изменение интонации. И хотя оборотень уже давно замолчал, у меня в ушах еще стояло эхо его слов.

        - М-да,  - Шеф задумался, приложив палец к губам,  - в общем, будьте осторожны. Это то, что я хотел сказать в частности. И даже если вы у нас калач тридцать тысяч раз тертый - все равно. Во что превратится эта тварь именно для вас - никто не знает. В родственника, ребенка или кого-то совершенно неожиданного…
        Он перевел взгляд на меня, и у меня в животе все занемело. Ну конечно, он же в курсе. Но я не знаю, почему это случилось! Почему Представитель вдруг стал именно им!

        - А одному нашему товарищу пришлось сражаться с животным, в которого он сам превращался,  - продолжал Шеф,  - оборотни могут представить, какой это сложный с эмоциональной точки зрения момент.
        Я честно попыталась представить, что передо мной стоит огромная летучая мышь. Кроме недоумения, никаких эмоций не возникло.

        - Кроме того, теперь они стали заманивать участников групп в туман. На расстоянии пары метров от границы - вы должны помнить, что достаточно стоять в тумане всеми ногами, чтобы уже считаться за границей города,  - они принимают образ раненого участника. Так что, господа, без необходимости в город не спускаться. Там у нас теперь только группы.
        Он замолчал, прикуривая новую сигарету.

        - Ну, в общем, вы поняли, жопа полная.
        Кто-то согласно поддакнул.

        - Я вам больше скажу,  - Шеф почесал большим пальцем корни волос,  - она неспроста. Туман не эволюционирует. Сколько я тут лет (а я тут долго), ничего не менялось. Значит, это спровоцировано. И я могу вам со всей ответственностью сказать, что спровоцировано не нами.
        В зале стало тихо. Кто-то неловко ерзнул на кресле, но этот невольный шорох только подчеркнул всеобщее молчание. Слова Шефереля стали, наконец, доходить до присутствующих. Пусть они и были раскрашены шутливым тоном, но суть их была страшной: что-то изменило то, что не менялось никогда. И изменило не в лучшую сторону.

        - В общем, господа, у нас появился реальный, материальный враг,  - закончил Шеф, и мне вдруг показалось, что сиденье подо мной провалилось куда-то вниз.


        Рядом тихо выругалась Вел. Тихо, но смачно. Я, не глядя, обхлопывала карманы в поисках сигарет. Также не глядя, эмпат протянула мне пачку. И, кажется, все присутствующие чувствовали себя примерно так же.
        Шеф обвел нас насмешливым взглядом:

        - Тихо, дети!  - Он коротко хохотнул, и я вдруг увидела, что за этой напускной бравадой кроется растерянность, которой я никогда прежде у него не видела.  - Раз враг реален, его можно убить. Чем мы и займемся. Пока что всё, все свободны до получения следующих инструкций. Капитаны - к Оскару, эмпаты и медики - понятно куда, сами знаете. Остальным ждать и не рыпаться.
        Он повернулся к залу спиной, как бы показывая, что разговор окончен. Что-то сказал Оскару настолько тихо, что даже я не смогла разобрать, тот кивнул. Щелкнула зажигалка, выхватив из упавшей тени лицо Шефереля - он прикуривал очередную сигарету.
        И тут я вспомнила, что Шеф курит только трубку. И что сигареты при мне он курил всего один раз, и тогда я едва могла узнать его.
        И вот тогда мне стало и правда страшно.

24

        Такого Мышь еще не видела. Глава оборотней появился из одной из боковых дверей, на ходу превратился и бросился через холл в левое крыло, оставляя на мраморном полу глубокие борозды от когтей. Люди и нелюди, проходящие через турникеты, шарахнулись в стороны, боясь быть снесенными разъяренной черной массой.
        В ту же секунду на балюстраде верхнего этажа взметнулось что-то серое - и Шеф неслышно приземлился на мрамор холла, преодолев пять этажей одним прыжком. Мгновенно разогнувшись, он рванулся следом, нагнав оборотня в считанные секунды.
        Все как по команде обернулись к Мыши, которая так же недоуменно таращилась в сторону обезумевшего начальства и теперь только развела руками.

        - Война?  - робко предположило небольшого роста существо с носом, отдаленно напоминающим собачий.

        - Мм,  - Мышь почесала в затылке, сдвигая серую кепку себе почти на нос,  - нет. Когда была война, Шеф покуривал трубку и рисовал карикатуры на Наполеона.


* * *
        В левом крыле огромного здания НИИДа располагался институтский госпиталь. Именно туда привозили тех, кто мог бы породить слишком много вопросов в обычных больницах. Когда-то туда вбежала пантера, измазанная в чужой крови, со смертельно раненой девушкой на спине…
        Медсестры шарахались в стороны, вжимаясь в стены, когда Оскар и Шеф шли по коридору. Оскар уже принял человеческую форму, но все равно больше напоминал зверя. Шеф, идя с ним рядом, казалось, порождал за собой завихрения воздуха.
        Двое мужчин завернули за угол, где наткнулись на врача - низенькое полное существо мужского пола, более обычного покрытое волосами. Белый колпак держался у него на сильно выдающихся вверх и в стороны ушах, зацепленный на груди стетоскоп свисал почти до самого пола - доктор едва доставал мужчинам до пояса. Боссы Института мгновенно остановились, чуть склонив головы,  - крохотный врач не раз вынимал пули из Оскара и как-то даже зашивал Шефа.
        Сейчас его внимательные черные глаза, больше напоминающие глаза грызуна, чем человека, были грустны. Он перевел взгляд с одного на другого, вздохнул и знаком велел следовать за собой.

        - Не знаю, кому из вас стоит это говорить, а кого выгнать за дверь,  - начал он, облокачиваясь о свой, созданный по его габаритам, стол.

        - Мы оба,  - Шеф коротко взглянул на Оскара,  - она наша воспитанница.
        Врач хмыкнул:

        - Ах, Шеферель… Доигрались вы. Оба.
        Из горла Оскара вырвался короткий рык, Шеф оглянулся на оборотня и шагнул к существу в колпаке:

        - Что с ней?
        Тот положил руки на стол, соединив кончики пальцев.

        - Она привлекла слишком много внимания к себе, вот что. Две главные шишки Института возятся с какой-то девочкой-практиканткой! Да тут кто угодно задумается!

        - Да что с ней?!  - Оскар, не выдержав, хлопнул ладонью по столу врача. На дереве осталась вмятина.

        - Да все с ней!  - взорвался человечек, подскакивая на месте и крича оборотню прямо в лицо: - Все! Умирает ваша красавица! Прямое ранение в сердце!
        Оскар коротко охнул и побледнел. Лицо Шефа стало каменной маской.

        - Кто?

        - Не знаю,  - отмахнулся врач,  - сами разбирайтесь. По отчету Дэвида - просто пьяный вампирюга в баре на Васильевском. Там есть это «Всевидящее око», вот они туда зашли - и все.

        - Где Дэвид?  - так же спокойно спросил Шеф, глядя куда-то поверх головы врача.

        - В «ожидалке» сидит,  - неприязненно дернул плечом человечек,  - как привез ее, так и сидит с квадратными глазами.

        - Пусть сидит,  - Шеф перевел взгляд на врача. Тот невольно отступил.  - Сколько?
        Доктор опустил глаза на стол, торопливо поправил какие-то бумаги.

        - Часа три,  - он поджал губы,  - была бы человеком, умерла бы на месте. А так ткань, конечно, пытается регенерировать, но рана слишком серьезная. Грубо говоря, мы только продолжаем ее мучения. Вот такой вот парадокс…
        Он на мгновение отвернулся и посмотрел в забранное жалюзи окно. Уже светало.

        - Она в сознании?

        - Нет,  - человечек повернулся к Шефу,  - и слава богам.


* * *
        То, что Шеф отправил меня на верхнее дежурство, было несправедливо. Он, как младенца, ограждал меня от любой опасности, запрещая не только играть со спичками, но и смотреть на огонь. Это бесило до такой степени, что я готова была биться головой о стены - если бы это помогло.
        После заседания я некоторое время просидела в зале, наблюдая, как к Шефу подходят то одни, то другие существа, о чем-то тихо перешептываясь. Он кивал, улыбался и иногда пожимал им руку. Другие, наоборот, склоняли перед ним голову, как перед коронованной особой, и я в миллионный раз задавалась вопросом, что же такое Шеф.
        Когда импровизированная аудиенция закончилась, он нашел меня взглядом в зале и махнул, чтобы я шла за ним. По пути он коротко чмокнул Айджес в щеку.

        - Вот что, дорогая моя,  - начал Шеф, когда за мной закрылась дверь его кабинета,  - больше ты Вниз не ходок.

        - Что?!  - взорвалась я, чуть не взлетая на месте вертикально вверх - даже спину заломило от напомнивших о себе крыльях.

        - Спокойнее,  - усмехнулся босс, присаживаясь на край стола и закуривая,  - а то ты мне начинаешь уже напоминать ту рыбку, которая, как поволнуется, так сразу в шарик превращается.
        Я злобно зыркнула на него и попыталась взять себя в руки.

        - Ну почему?!

        - Потому что там творится черт-те что,  - он развел руками в стороны,  - и даже опытные сотрудники чувствуют себя настороженно и неуютно! Кто знает, что преподнесет нам Нижний Город теперь!

        - Но я…

        - Именно что ты,  - оборвал меня Шеф,  - тебе всего двадцать пять. А там теперь не по себе тем, кому уже по двести двадцать пять! Все, это не обсуждается,  - он легко шлепнул по одной из бесконечных папок на столе, давая понять, что тема закрыта.

        - И что мне теперь делать?  - Я стервозно сложила руки на груди.  - Помогать вам отчеты разгребать?

        - И не надейся,  - Шеф на мгновение прикрыл глаза и устало потер виски,  - бумажки - моя стихия, я из них гнездо вью. Нет, ты пойдешь дежурить наверх.

        - Наверх?  - не поняла я, мгновенно растеряв всю свою стервозность.  - Это как?

        - Ты же не думаешь, что в городе не остается никого странного? Я тебе скажу: до черта и больше,  - Шеф обошел стол, берясь за трубку телефона.  - Вот за ними и будете приглядывать. Что-то типа патруля…

        - Патруля?

        - Именно,  - он несколько раз повернул диск телефона,  - могу тебе повязку
«Дружинник» выдать.
        Я хотела что-то возразить, но в итоге просто устало шлепнулась в одно из кресел, ожидая инструкций.

        - Зайди ко мне,  - сказал Шеф в телефон и положил трубку,  - кстати, дежурить тебе с Дэвидом, поздравляю.

        - Дэвидом?  - Я не поверила своим ушам.  - Вашим шофером?!

        - Ну,  - Шеф лукаво улыбнулся,  - он еще и капитан Наземки.


        В общем, вот так примерно и вышло, что мы с Дэвидом шли прочь от Института через Дворцовый мост, и я тихо ругалась себе под нос. Мокрый снег с дождем, приправленный ветром, дующим сразу отовсюду - наше фирменное питерское блюдо,  - бил в лицо и глаза, заставляя щуриться и поднимать воротник.
        Шофер шагал рядом легко и свободно, снег только припорашивал его темные волосы и оседал эполетами на плечах.

        - Ты зря дуешься на сэра Алекзандера,  - наконец заговорил он, когда мы перешли мост и оказались около Ростральных колонн,  - он беспокоится о тебе и хочет добра.

        - Добра он хочет!  - огрызнулась я.  - Нужно оно мне, его добро и его забота?! Да я всю жизнь прожила постоянно с оглядкой, постоянно ничего и никак не происходило! А тут - нате вам, давайте меня опять защищать! Он мне что, отец? Или, может, мама?!
        Снежинки садились на мое разгоряченное лицо. Дэвид смотрел на меня с легкой иронией.

        - А тебе, значит, надо на передовую?

        - А почему нет?  - Я засунула руки поглубже в карманы куртки.  - Для чего я еще нужна? Умом не отличаюсь, вообще… ничем вообще не отличаюсь. А так у меня есть шансы сделать что-то, понимаешь?
        Я взглянула на него. Кажется, Дэвид и правда пытался меня понять.

        - Ну и,  - я решительно шмыгнула носом,  - да, очень хочется быть крутой теткой. Ну, знаешь, как Лара Крофт…
        Дэвид помолчал. Мы подошли к самой Стрелке, врезающейся в Неву и будто вспарывающей ее.

        - Ты ориентируешься на кино,  - вздохнул он,  - и совершенно не представляешь, что происходит на самом деле.

        - Пока меня не будут подпускать - и не представлю.


        Мы шли какими-то закоулками, которые Дэвид называл «университетские переулки». Они начинались как-то совершенно внезапно и уходили куда-то в темную глубь. За спиной был еще нарядный, светящийся центр, Стрелка и колонны, а повернешь голову - и только темнота. В которой что-то есть.
        То, что темнота эта не пуста, точнее, наполнена не только старыми зданиями и растениями, до меня дошло, когда боковое зрение уловило какое-то легкое движение. Я дернулась, обернулась, пытаясь уловить неясный образ, но тщетно - меня снова окружал только ночной воздух.
        Дэвид рассмеялся:

        - А я все ждал, когда же ты заметишь!

        - Замечу что?  - недовольно пробурчала я, вглядываясь в ночь. Там что-то шевелилось, но на самом краю зрения, и стоило повернуть голову - замирало.

        - Всех этих,  - Дэвид вынул руку из кармана и широко обвел ей темноту вперед нас,  - существ. Лепреконов, если угодно.
        Я удивленно покосилась на него.

        - Ну не буду мучить всякими подробностями, вот тебе историческая справка,  - Дэвид подышал на замерзшие руки и спрятал их обратно в карманы.  - Когда Петр I прорубил свое знаменитое окно в Европу, в Россию с ее медведями и балалайками хлынули не только товары и науки. Хлынуло все, что населяло Европу,  - в том числе и европейская, если так мне будет позволено выразиться, нечисть. А чего бы нет, чем они хуже?

        - А как же…  - Я наморщила лоб, припоминая какие-то обрывки статей из маминых ученых томов,  - привязка к земле и все такое?

        - Молодец,  - Дэвид улыбнулся, сворачивая в очередной проулок,  - это, конечно, так. Сложность в том, что в мире нелюдей все обстоит примерно так же, как и в мире людей: сильный пожирает слабого. Нет, не в прямом смысле, конечно… Хотя иногда и в прямом, да. Ой, не зеленей лицом, пожалуйста! Так вот. Куда деваться этим слабым расам, если их выгнали со своих земель? И не забывай про фактор человека - эта тварюга влезет своими смертными сапожищами куда только может, разворотит все норы и сопрет все горшки с золотом в конце радуги, поверь мне!
        Я с сомнением покосилась на «капитана Наземки» - еще один человек, не любящий свой род. Мне вспомнилась Вел, с удивительной злобой отзывающаяся о хомо сапиенсах. Было как-то странно и немного неприятно. Но Дэвид хотя бы говорил это с иронией, как будто шутил, оставляя возможность не воспринимать его слова всерьез и откреститься от мерзкого чувства гадливости.

        - Куда мы?  - спросила я, чтобы перевести тему.

        - В гости,  - Дэвид хитро улыбнулся,  - только постарайся не смеяться над ними. Просто представь, что оказалась в «Сказках старой Англии».
        Только я хотела заметить, что в этом мраке в гости можно разве что на кладбище зайти, как вдруг все изменилось.
        Сначала неясно, затем все четче и четче, как медленно раскаляющиеся лампы, из темноты стал проступать небольшой домик. Низенькая дверь, крохотное окошко, деревянные срубы. Он весь светился теплым приглушенно-рыжим светом. Я ахнула, невольно останавливаясь.

        - Нравится?

        - А то! Такая красота. У нас бы тут была избушка на курьих ножках,  - хмыкнула я, прибавляя шагу.

        - У нас такого нет. Это в Москве.


        Однако вблизи все оказалось еще интереснее. Стоило мне присмотреться, и стало заметно, что это никакой не домик, а лишь часть одного из факультетов СПбГУ со светящимся окном и явно закрытой обычно дверью - с уличной стороны на ней даже было написано что-то весьма красноречивое. Но как только я отводила глаза - все снова превращалось в милую уютную избушку. Я с интересом наблюдала за мгновенно проступающими и исчезающими отличиями, когда Дэвид положил мне руку на плечо:

        - Ничего не ешь.

        - Поче?..  - начала я, но он оборвал меня, вдруг громко с кем-то поздоровавшись: - Здравствуйте, Госпожа!  - Он склонил голову и надавил рукой мне на затылок, заставляя тоже поклониться. Я осторожно перевела взгляд на дверь. В проеме, частично загораживая свет, стояла женщина.
        Ростом она едва доставала Дэвиду до груди, спина согнута, а руки опираются на узловатую палку. Седые волосы гладко зачесаны назад и собраны в тяжелый узел. На плечи, поверх болотного цвета платья наброшена изумрудная шаль.

        - Здравствуй, Дэ-е-евид,  - протянула она, и ее незаметные губы растянулись в улыбке. Только усилием воли мне удалось не вздрогнуть: зубы были совершенно не человеческие и даже не звериные, к которым я стала привыкать, работая в НИИДе. Это был частокол мелких острых клычков, не различающихся по форме и наводящих на мысли об акуле. Мне вдруг ясно представилось, как вот это впивается в мое тело…
        Кажется, я сглотнула несколько громче, чем собиралась.

        - Кто это у тебя, Дэ-е-евид?  - Старушка повернула ко мне тяжелую голову, казавшуюся слишком большой для ее тела - как и набалдашник ее клюки. Они вообще были как-то очень похожи со своей палкой.  - Кто это у тебя-я? Новая игрушка?
        Игрушка? У Дэвида? О чем они…

        - Нет,  - быстро перебил ее капитан,  - она из Института. Работает на Шефереля.
        Старушка хмыкнула, внимательно вглядываясь в мое лицо и давая мне возможность разглядеть ее. Она напомнила человека, очень и очень напоминала,  - но в то же время не оставалось никаких сомнений, что люди у нее разве что мимо проходили. Надеюсь, не по дороге в духовку.
        Глаза были слишком большими и слишком широко расставленными. Пара миллиметров - и она бы еще выглядела нормально, просто необычно. Но внешность ее только-только переступила за грань дозволенного смертному. Плоский широкий нос был так прижат к черепу, что почти не выделялся, если смотреть в профиль. Безгубый рот открывался провалом и был виден только когда она говорила - так казалось, что его вообще нет, а на месте губ лишь сморщенная кожа. А еще руки. Тонкие, почти подламывающиеся запястья, выглядывающие из широких рукавов,  - и неожиданно крупные ладони с несоразмерно длинными, сильными пальцами и коготками вместо ногтей.

        - Закрой рот своей девочке, Дэ-е-евид,  - протянуло существо, поворачиваясь к нам спиной,  - и проходите.
        Дэвид зло зыркнул на меня:

        - Могла бы и не пялиться,  - прошипел он, за шкирку вводя меня в дверь.
        В первый момент свет ослепил. Я зажмурилась, заслоняясь рукой от люстры. Дэвид шлепнул меня на стул и вновь обратился к существу. Она стояла в стороне, у чего-то напоминающего открытую печку, и помешивала деревянной ложкой в большой медной кастрюле.

        - Простите ее, Госпожа,  - он молитвенно сложил на груди руки,  - она первый раз Наверху ночью.

        - А-а-а,  - протянула та, подхватывая кастрюлю и поворачиваясь к нам.  - Дэ-е-евид, достань кружки.
        Я проморгалась достаточно, чтобы наконец разглядеть помещение. Тяжелые дубовые столы и стулья, вся мебель сделана просто, но основательно. То, что я приняла за люстру, было огромным колесом с выставленными на нем свечками, прицепленным к массивному крюку на потолке за три толстые цепи. В общем, помещение более всего напоминало средневековый трактир в фэнтези-интерпретации.
        Дэвид нырнул в грубо сколоченный, но очень внушительный на вид шкаф с посудой и тут же вынырнул с тремя тяжелыми кружками, наводящими на мысль о Баварии и пиве. Госпожа одобрительно кивнула и вылила в них содержимое кастрюли, аккуратно придерживая ее полотенцем. Жидкость была густой и искристой, как разведенный мед, туго наполнив кружки доверху.
        Она подтолкнула кружки к нам и села напротив, не сводя с меня внимательных глаз.

        - Ну с тобой, Дэ-е-евид, все ясно,  - она сощурилась, глядя мне куда-то между бровей,  - а вот с твоей девочкой…

        - Госпожа, она не моя девочка,  - снова поправил ее капитан.
        Существо перевело на него насмешливый взгляд:

        - Что это не твоя девочка, я вижу лучше тебя, Дэ-е-евид,  - и она так сделала ударение на «не твоя», что я, кажется, покраснела.  - Она уже…

        - Госпожа!  - прервал ее Дэвид.
        Какое-то время они смотрели друг другу в глаза, и мне показалось, что воздух вокруг начал шипеть и плавиться, но Госпожа вдруг усмехнулась:

        - Будь по-твоему, Дэ-е-евид.
        Она снова повернулась ко мне:

        - А ты нелюдь,  - сказала она утвердительным тоном,  - только что нелюдь делает Наверху?

        - Приказ Шефереля,  - снова встрял Дэвид,  - личный.

        - Ли-и-ичный,  - протянуло существо, но на этот раз в ее голосе прорезались нотки удивления,  - самого Шефере-е-еля…
        Она отхлебнула из своей кружки. Капля скатилась вдоль резной ручки, упала на стол и тут же застыла светящимся озерцом золота.

        - Сколько тебе лет, детка?
        Я покосилась на Дэвида, тот едва заметно кивнул - мне наконец было даровано право голоса.

        - Двадцать пять,  - от долгого молчания голос сел, и я кашлянула.

        - Что, всего двадцать пять?  - Тонкие брови Госпожи поползли вверх.  - Я уж думала, никого младше семидесяти и не встречу в своей жизни.
        Она тихо закудахтала, что должно было означать смех.

        - А что ж ты не пьешь?  - вдруг спросила она, заметив, что я только кручу кружку в руках, но не притрагиваюсь к напитку. Хотя, признаться, очень хотелось - он так искрился и уютно бился о стенки. Я наклонилась, чтобы только ощутить запах,  - и он оказался таким сильным, что у меня закружилась голова. Жидкость пахла и карамелью, и ванилью, и немного сливками, и чуточку медом - словом, чуть ли не всем сразу, что есть вкусного на свете.
        Дэвид резко хлопнул меня по руке, и я уронила кружку обратно на стол. Она упала на бок, жидкость вылилась, мгновенно захлестнув весь стол, и через несколько секунд застыла, чуть светясь и тускло посверкивая. Я успела вскочить на ноги, как и капитан, и теперь оторопело смотрела на застывшую в полете каплю - она сорвалась с края стола, но еще не достигла пола - и так и осталась висеть в воздухе.
        Дэвид выглядел разъяренным. На лбу у него вздулась вена, ноздри ходили ходуном, втягивая воздух, а спина стала напряженно-прямой.
        Женщина медленно поднялась из-за стола и сделала шаг в нашу сторону, по комнате разливалось ее глухое шипение.

        - Не надо. Поить нас. Расплавой,  - раздельно произнес Дэвид, и по его тону было понятно, что он едва сдерживается,  - или мне постоянно грозить Шеферелем?
        Шипение продолжалось еще пару секунд, а потом стихло. Старуха ухмыльнулась, но в глазах ее застыла злоба.

        - И правда, зачем мне ссориться с его высочеством…

        - Мы уходим,  - Дэвид резко схватил меня за руку и выволок наружу.

        - Добро возвращаться,  - послышалось нам в спины, и Госпожа тоненько, визгливо рассмеялась.


        А снаружи было темно и холодно и бил косой жесткий снег.

        - Да что ты за существо такое?!  - сорвался Дэвид, и его едва заметный акцент совершенно пропал.  - У тебя что, карма постоянно в неприятности влипать?!
        Я попыталась оправдаться:

        - А что это вообще за милая тетенька, с которой лучше не ссориться?! Что за
«расплава»?! Почему ты вообще привел меня туда, где мне может быть опасно?!

        - Да потому, что тут везде опасно!  - взорвался капитан с новой силой.  - Потому что это город такой, понимаешь?! И если ты так хотела быть крутой теткой из фильмов, тебе надо знать, что здесь водится и какие у него методы охоты! А ты повелась как девочка на первую же провокацию Госпожи!

        - Я просто понюхать хотела!

        - Поню-ю-юхать!  - передразнил меня Дэвид, подходя ближе.  - Оборотень решил понюхать опасную штуку! С вашим обостренным обонянием! МОЛОДЕЦ! Ты знаешь, что бы с тобой было, если бы не я?!

        - О, если бы не ты?!  - не выдержала я.  - А может быть, если бы не имя Шефереля, а?

        Дэвид, набравший полную грудь воздуха для новой отповеди, неожиданно замолчал. Он смотрел на меня и пытался подобрать слова, но не мог.

        - Да,  - тихо произнес он,  - имя Шефереля. Он может почти все в этом городе.
        Повисла тишина. Накал страстей спал сам собой, и теперь мы явно выруливали на очередную секретную тире неприятную тему.

        - Почему она назвала его «высочеством»? Почему она вообще про него знает, у нас в конторе он Александр Дмитриевич, да и ты зовешь его сэром Александром…
        Дэвид вздохнул, потер лоб, поднял воротник куртки:

        - Пойдем дальше, и я расскажу тебе, что могу.
        Мы развернулись и зашагали в темноту.

        - Что нас там еще ждет?  - попыталась пошутить я, пока Дэвид собирался с мыслями.

        - Ничего особенного нового,  - рассеянно ответил он,  - пара вампиров, может быть, несколько вольных оборотней.
        Мимо проплыли арки истфака, голые деревья в корке снега и инея. Блеснула решетка у массивного здания Двенадцати коллегий. Оно было совершенно темным и спящим, и я с каким-то облегчением подумала, что хотя бы там никто не водится.
        Раздавшийся с третьего этажа вой разорвал ночь на клочки и заставил меня подпрыгнуть на месте. Я поняла, что куртка и футболка испорчены, только когда сообразила, что вишу в воздухе, а крылья размеренно хлопают за спиной. Я виновато посмотрела вниз.

        - Молодец,  - Дэвид стоял, задрав голову и уперев руки в бока,  - спускаться будешь?
        Я с некоторым усилием взяла себя в руки и аккуратно приземлилась на плотно утоптанный снег.

        - Что это было?

        - Ты точно хочешь знать?  - Дэвид поджал губы.
        Я поспешно замотала головой и прикрыла глаза. На мгновение меня выгнуло дугой - и я снова стала обычным человеком. Правда, с прорванной в двух местах курткой.
        Дэвид смотрел на меня со снисходительной усмешкой.

        - Грозный киношный бабец,  - хмыкнул он, растеряв остатки акцента.

        - «Именем Шефереля!» - передразнила я его.  - Давай уже рассказывай, что он у нас за птица.

        - Этого никто не знает, вынужден тебя разочаровать,  - Дэвид пожал плечами, не вынимая рук из карманов куртки,  - но некоторым хватает и этого незнания, чтобы вести себя прилично.
        Я покосилась на него, скептически выгнув бровь. Нет, ну я понимаю все, Шеф у нас крут неимоверно, но…

        - А некоторым?  - подсказала я.

        - А некоторым, конечно, не хватает,  - ощетинился Дэвид,  - молодые в основном понимают только силу. И вот они как раз знают только, что есть в городе высшая сила, которая может надавать им по их магическим задницам по самое не могу. Знаешь, зарвавшийся вампир, упивающийся своей неуязвимостью,  - это не очень здорово.
        Я кивнула, мы шли дальше. В снегу оставались углубления от наших ног, и мне казалось, что мы где-то за полярным кругом: ровная, нетронутая гладь снега и две одинокие цепочки следов…
        Я зябко повела плечами.

        - Замерзла?

        - Ага,  - я потерла отмерзающий кончик носа,  - вот в такие моменты я жалею, что не вампир.
        Дэвид на мгновение остановился, оглядываясь по сторонам.

        - По идее, мы должны тут все осмотреть, конечно,  - он вдумчиво почесал чисто выбритый подбородок,  - но, если я тебя заморожу и доведу до простуды, вряд ли Оскар меня по головке погладит.
        Я усиленно закивала: тепло снаружи и внутри - это как раз то, что мне сейчас нужно!

        - Ладно,  - Дэвид махнул рукой,  - пошли в бар. Он тут недалеко, у метро, там и отогреешься. И выпить нальют чего угодно.

        - Бар?

        - Да, для нелюдей. И всех прочих. Всех, кто в курсе.

        - Ух ты! Я надеялась, что что-то такое должно быть!  - Я прибавила шагу.  - А как он называется?

        - Ты знаешь, довольно странно. Ну то есть как минимум нелогично. Но когда бар назывался понятно и логично, а?

        - Ну так?..

        - «Всевидящее око».


        Снег начал падать крупными хлопьями. Дэвид шагал вперед, я, чуть отстав, семенила следом.

        - Дэвид, а что такое расплава?

        - Знаешь что-нибудь про золото лепреконов?

        - Ну,  - я вспомнила что-то про радуги, но быстро отмела этот вариант,  - кажется, оно не совсем настоящее?

        - А точнее, совсем не настоящее. Не настоящее настолько, что они его РАСПЛАВляют и делают какой-то странный напиток, что-то типа эля. Да-да, эль - тоже не на ровном месте родился. Ну, в общем, что лепрекону счастье, то человеку - смерть.

        - Но я же не человек.

        - Да, но и не лепрекон же? Ну-ка, покажи уши!  - Дэвид шутя поймал меня и убрал волосы в сторону.  - Нет, не дури. Ты - животное.

        - Ну ладно, пусть животное,  - не унималась я,  - но все равно же не человек…

        - Ты все равно СМЕРТНА, понимаешь? А они - фактически нет. Они существа магические. А не жертвы мутации. Поняла?
        Я задумалась.

        - А вампиры?

        - Вирус.

        - Я знаю, но они же бессмертны. Яды не берут, все такое.

        - А интересная мысль,  - Дэвид даже приостановился, глядя куда-то поверх моей головы,  - надо бы у Госпожи выпросить чарку, да и поднести Виктору!
        Мы вместе хохотнули.

        - А за что вы его не любите?  - осмелилась я.  - Ну то есть понятно, что их вообще мало кто любит, но просто…
        На мгновение мне показалось, что передо мной захлопнулись тяжелые железные ворота
        - настолько переменился в лице Дэвид. Он опустил голову и посмотрел себе под ноги, утонувшие в толстом слое снега почти по колено.

        - Это закрытая информация, Черна.

        - Извините, я не хотела…  - промямлила я.  - Просто мне вот он…

        - И тебе не советую,  - прервал меня капитан,  - просто так распространяться на тему того, кто тебе что. Все отношения и все происшествия внутри НИИДа, между прочим, секретная информация и вовсе не тема для дружеских бесед и сплетен. Может быть, я шпион, откуда ты знаешь?
        Он повернул ко мне лицо. Ветер чуть шевелил черные волосы, припорошенные снегом, глаза зияли как две дыры, а лицо застыло каменной глыбой. Мне ощутимо стало не по себе.

        - Да ну нет…  - протянула я.  - Не может быть, чтобы вы шпион…

        - А почему?  - Его голос был таких сухим и холодным, что мне показалось, будто меня только что уронили в снег и как следует изваляли.

        - Но Шеф вам доверяет…

        - Он может ошибаться,  - Дэвид обрывал меня, как только я заканчивала фразу. Это было похоже на блицдопрос.  - Что еще?

        - Шеф не может ошибаться!  - не выдержала я.  - И кто это говорит? Человек, который его именем только что разрешил начинающуюся ссору!
        Дэвид молчал и смотрел на меня. Он был настолько неподвижен, что казалось, превратился в статую и даже перестал дышать.

        - Все ошибаются, Чирик,  - он вздохнул,  - даже твой ненаглядный Шеферель.


        Дальше мы шли в полном молчании.
        Откуда-то послышалась музыка. Она вдруг наполнила собой весь воздух вокруг, задурманила голову и повела куда-то… Что-то такое старое и спокойное, уютное, родное, отдающееся болезненной ностальгией…
        Щека просто взорвалась резкой и острой болью. Я удивленно распахнула глаза, только поняв, что успела их закрыть.

        - Приди в себя, у нас прорыв,  - Дэвид махал правой рукой, которой только что отвесил мне пощечину, а левой уже лез в карман за мобильником.
        Я ошеломленно таращилась на капитана, пока он торопливо набирал номер и коротко отдавал кому-то приказания в телефон.

        - Прорыв. Да, опять там же… Да задолбало уже, знаю… Ага, пошлите кого-нибудь, пусть уже наконец перекроют… Ок, давай.
        Он закончил разговор и посмотрел на мою молящую физиономию:

        - Что?

        - Все,  - честно призналась я.

        - Начнем с насущного. Бери платок, в него - снег. И к щеке. А то Шеферель с меня шкуру спустит за то, что я стажеров бью.
        Я послушалась.

        - А теперь теория,  - Дэвид взял меня за плечи и немного развернул.
        Мы стояли на небольшом бульварчике между Библиотекой Академии наук и каким-то непонятным, но столь же темным и неприятным зданием. Дэвид прищурился и указал на него рукой:

        - Сколько этажей?

        - Пять,  - брякнула я и тут же поняла, что ошиблась. Мне казалось, что их пять, но стоило начать считать, и я сбивалась, перевалив за десять.

        - Что за черт?

        - Черт сейчас на дежурстве, так что не надо его дергать,  - Дэвид хмыкнул.  - Не припоминаешь таких мест, где не сосчитать этажей?
        Я задумалась.

        - Нижний?..  - неуверенно начала я, но Дэвид кивнул.  - Нижний Город?! Но откуда он ЗДЕСЬ?!
        Капитан снисходительно на меня покосился:

        - А как ты думаешь, почему это называется «прорыв»? Такое бывает, хоть и редко. Но тут просто,  - он вздохнул,  - я бы сказал «заколдованное место», если бы лично не проверил всех, кто мог такую подлянку подложить.

        - Так что, сюда прорывается Нижний Город?

        - Технически - Верхний проваливается туда. Да, неприятно, я согласен. Но не смертельно, здание нежилое. Хотя все равно мало хорошего. Приглядись, что ты еще видишь?
        Я подняла взгляд наверх, стараясь не слушать музыку - она манила гипнотически.

        - Смотри боковым зрением,  - посоветовал Дэвид,  - от прямого оно все всегда удирает.
        Я послушалась и стала смотреть немного левее. И тут я вдруг увидела - светящееся окно на верхнем этаже! Зашторенное легкой занавеской, оно светилось в окружающей темноте, я даже видела фигуры людей, находящихся в комнате.
        По спине побежали мурашки.

        - Мне страшно,  - честно призналась я,  - мне вообще иногда хочется закрыть глаза, проснуться и ничего этого не знать.

        - Не пугайся,  - Дэвид потрепал меня по плечу,  - в этом нет ничего страшного. А в тебе говорит просто старая человеческая привычка пугаться всего, что непонятно.

        - А почему здесь такое? А еще бывает где-то?
        Дэвид пожал плечами и двинулся дальше.

        - Если и бывает, то я не в курсе. А я в курсе всего. Так что - нет. А тут… Васька, ты знаешь, вообще такое место в городе. Если уж что-то может случиться, то оно случится тут, можешь не сомневаться.


        Насколько я ориентировалась на Васильевском острове, а делала я это очень плохо, мы вышли на пешеходные линии. Дэвид провел меня дворами, и вскоре я увидела уходящий вдаль аккуратный бульвар, уставленный неимоверно высокими фонарями и изящными деревьями, укутанными в гирлянду цветных огоньков. Рассеянный свет от фонарей мягко спускался вниз, легко освещая дорогу, но оставляя достаточно места для теней. Снег вспыхивал так ослепительно, что я едва смогла побороть желание броситься искать в нем бриллианты.

        - Красиво?  - ухмыльнулся Дэвид.

        - Не то слово,  - выдохнула я.
        Он с улыбкой наблюдал, как я ошарашенно кручу головой, пытаясь разглядеть все сразу. У нас в районе такого просто не было, а центр и так сверкал всеми огнями - только неоновыми.

        - Ладно, животное. Пошли уже греться и пить,  - он подмигнул мне и повел наискосок, туда, где сквозь стволы деревьев виднелось что-то пылающее черным и красным.
        Вблизи оно и правда оказалось черным и красным - огромный черный глаз с вертикальным зрачком, полыхающий венозного цвета пламенем по краям. Он заменял первую «о» в слове «око» и выглядел неожиданно… натуралистично.

        - Это тебе не неоновые лампочки!  - гордо заметил Дэвид, как будто самолично участвовал в создании глаза.
        Мы ненадолго притормозили у входа - Дэвид давал мне оглядеться. «Око…» пристроилось в здании «Кофе Хауза», буквально в нем самом - только чуть ниже. Вход со ступенями располагался правее, а вывеска «Ока…» вспарывала стеклянную витрину слева направо. Дверь была распахнута, оттуда светило чем-то оранжевым, неслась музыка и дикий гвалт.

        - Пошли! Не дрейфь,  - Дэвид толкнул дверь,  - знакомство с любым миром начинается с мест, где можно выпить.
        И мы шагнули внутрь.
        Что и сказать, «Око…» не было похоже на приют Госпожи. Оно напоминало какой-то рок-клуб, заселенный только что отметившими Хеллоуин студентами. Я едва успевала крутить головой, с трудом догадываясь, кто же передо мной. Дэвид шел сзади, шепотом давая комментарии:

        - Слева русалка… Да, та, на которую ты сейчас таращишься, с ядовито-зелеными волосами… Нет, если бы она отдала за ноги свой голос, было бы очень неплохо, поверь мне, он у нее совершенно мерзкий. Да, это привычная тебе публика - вампиры да пара оборотней… А вот это уже интересно, глянь. Видишь этого высокого парня в косухе?
        Парень и правда был высок - около двух метров или даже выше того. Он был патологически черен - начиная с косухи и джинсов и заканчивая мелко вьющимися волосами, коротко остриженными во вполне мужественную стрижку. Большие, черные как маслины глаза, в которых так и плескалось веселье, дополняли облик.

        - Приглядись,  - шепнул мне Дэвид,  - попробуй угадать.
        Я присмотрелась, пытаясь найти в нем хоть что-то, что могло бы указать на расу или род. И тут…

        - Рога,  - пискнула я.
        Дэвид рассмеялся, останавливаясь у углового столика:

        - Не пугайся. Это просто фавн.

        - Ага, «просто»,  - нервно хихикнула я.
        Дэвид, не обращая на меня внимания, поднял руку, привлекая внимание фавна. Тот махнул в ответ и с готовностью стал проталкиваться сквозь шумящую толпу к нашему столику.

        - Сатурн, познакомься! Это Чирик, она у нас новенькая в мире необычного,  - мужчины переглянулись, явно проглотив пару комментариев.

        - Очень приятно,  - Сатурн чуть наклонился ко мне, протягивая узкую смуглую ладонь,
        - у нас тут дамы редкость.
        У него был низкий бархатистый голос, в который хотелось зарыться лицом, как в любимый шарф, и густые черные ресницы, длинные настолько, что путались на кончиках.
        Я улыбнулась и с удовольствием пожала протянутую руку. Она была неожиданно горячей, я невольно дернула бровями. Сатурн рассмеялся:

        - Да, у нас температура тела выше, чем ваше тридцать шесть и шесть! Около сорока двух градусов. Вы-то вот еще что, а уж когда вдруг с вампиром столкнешься - они чуть не шипят!
        Мы дружно прыснули: вампиров не любил никто, и доставить им неудобство считалось большой удачей.

        - Ну,  - фавн облокотился о наш столик и принял шутливую позу дамского угодника,  - как леди наш мир необычного?

        - Если честно, впечатляет,  - я с силой потерла лоб.

        - Еще бы.

        - Да нет,  - я пощелкала пальцами, пытаясь подобрать слова,  - это как учиться в мединституте и читать учебники. А потом выехать на передовую и наткнуться там на лужи крови и развороченные трупы. Все иначе, хотя вроде бы и то же самое.
        Сатурн выгнул густую бровь:

        - Однако и аналогии у леди!

        - Леди - суровая машина смерти,  - встал на мою защиту Дэвид.
        Ну да, при моем росте и с моей изменившейся конституцией я больше всего походила на «суровую машину смерти»! Так, дохлый «запорожец».

        - А,  - понимающе протянул Сатурн,  - оборотень, значит…
        Я кивнула:

        - Да, летучая мышь.
        Брови фавна поползли вверх:

        - Ничего себе! У нас тут все больше волки да медведи. Ну пара тигров. Ну,  - он шутливо козырнул,  - Оскар Батькович своей эбонитовой персоной. Но чтобы летучая мышь…
        Я смущенно улыбнулась - моей заслуги в этом не было фактически никакой, но все равно было приятно.

        - А что это мы тут стоим как неродные?  - спохватился фавн.  - Что пить будете, гости дорогие?

        - Я на дежурстве,  - мотнул головой Дэвид,  - так что мне кофе покрепче. А животному вообще пить не положено, так что…

        - Наслышан,  - важно покивал Сатурн.  - Тоже кофе?
        Я с благодарностью кивнула. Руки и нос у меня уже согрелись, но холод, казалось, засел где-то глубоко внутри, и чашка горячего кофе была бы в самый раз.

        - Я мигом!
        И фавн исчез в толпе.
        Я расстегнула куртку - в баре было неожиданно тепло. Нашла сигареты и жадно затянулась, исподтишка наблюдая за публикой, частично укрытой от меня густым слоем сизого табачного дыма.

«Око…» больше всего напоминало какой-нибудь готический бар. Грохочущая тяжелая музыка, преобладающие черные тона в отделке помещения, более чем странные типы тут и там. Да, разница была лишь в том, что ЗДЕСЬ находились те, кем люд из бара мог только КАЗАТЬСЯ. Вампиры и пара оборотней уже не интересовали меня, я старалась разглядеть что-то новое. Внимание привлекла высокая, затянутая в кожу девушка с копной длинных, мягко вьющихся волос. Они были настолько черные, что казались провалом в окружающем мире. Матово-белая кожа почти светилась, огромные зеленые глаза смотрели печально и немного устало.
        Я толкнула Дэвида локтем:

        - Кто это?

        - А…  - он вздохнул.  - Это суккуб.

        - Еще один?!  - Я мгновенно вспомнила Айджес с ее безупречной, но совершенно иной красотой.

        - Почему бы нет?  - Дэвид неотрывно следил за девушкой.  - Ее зовут Сатрекс, и, говорят, она сестра Айджес.
        Я чуть сигарету не выронила из пальцев.

        - Сестра?!

        - А что ты так удивляешься?  - Мы невольно вместе проследили, как суккуб встала со своего места - небольшого диванчика, на котором сидела с ногами,  - и прошла куда-то в глубь дыма, где, видимо, располагалась барная стойка.
        Двигалась она совершенно удивительно - не так быстро, как вампиры, когда просто не успеваешь уследить за ними; не так, как оборотни - легко и будто танцуя. Она почти парила над полом, каждое движение было плавно и легко, наводя на мысль о потоках воды, мягко струящихся по шелку.

        - Черна?

        - А?  - Я оглянулась, думая, что это Сатурн вернулся с моим кофе.
        Передо мной стоял незнакомый невысокий парень с коротко остриженными и поставленными ежиком волосами. Его желтоватая кожа обтягивала череп так плотно, что я почти видела, как скулы переходят в зубы. Это был оборотень, и я бы сказала, что его просто трясло, как наркомана без дозы.

        - Мы знакомы?  - не поняла я.
        Он двинулся так быстро, что я не успела даже толком осознать его движение. Просто на мгновение воздух между нами стал смазанным, а потом я увидела, что из меня торчит рукоятка ножа. Она ушла мне ровно под грудь, кажется зацепив ребра и что-то еще. Я моргнула, пытаясь зацепить Дэвида начинающей неметь рукой, но его не было рядом. Уши стремительно закладывало, рубашка намокала на глазах, становясь почти невыносимо теплой и липкой. Кто-то что-то кричал, я уже не могла разобрать - в ушах стоял неимоверный звон, пол и потолок куда-то улетели, перед глазами забегали черные мошки, дышать стало трудно - и перед тем, как чернота придавила меня, унося из бара, резкая боль вдруг взорвала мир вокруг. Я вскрикнула - и все исчезло.


        Можно тренироваться очень долго. День и ночь, ночь и день - сутки напролет, месяцы, годы. Но какой бы удивительной реакцией ты ни обладал, какую бы груду кирпичей ни прошибал ребром ладони, ты не сможешь уйти от удара ножом в сердце с расстояния в двадцать сантиметров. Нож всажен в тебя по самую рукоять, и в этот момент ты думаешь только о том, что человек не смог бы этого сделать. У него бы не хватило сил. А вот у нелюдя - легко.
        Может быть, только покидая мир, начинаешь понимать, насколько он на самом деле мал, и как просто добраться до всего интересного. И насколько ему наплевать, есть ты или нет.

25

        Скрип двери.
        Тихие шаги.
        Попискивание приборов, жесткие крахмальные простыни и приглушенный свет. Щелкает выключатель - и он пропадает вовсе, только из окна едва пробивается серая хмарь, сквозь жалюзи рисующая рваные полосы на стене.
        Веер темных волос, раскинувшийся по подушке. Белая как мел кожа. Заострившиеся черты лица. Плотно закрытые веки. Капельки пота над верхней губой. Сведенные, сжавшиеся в кулаки пальцы.
        Белая простыня охватывает контуры тела, как будто обводя, и видно, какой хрупкой стала ее фигура. Она лежит на боку, и даже в этой недвижной позе проступают напряжение и боль. А слева, чуть ниже груди, виднеется сквозь простыню багровое пятно.

        - Почему кровь?

        - Регенерация. Тело пытается создать новые клетки. Сил не хватает, но кровь вырабатывается. Ты же знаешь.
        Тишина. Где-то за окном просыпается город. Скользят по мокрым дорогам машины. Бегут на работу первые прохожие, подняв воротники. Где-то там Город живет своей жизнью. А здесь - жизнь заканчивается.
        Они молчат. Смотрят на бессмысленные приборы, песочными часами XXI века отсчитывающие ее минуты.

        - Какая глупость…  - неожиданно для себя самого роняет оборотень и почти вздрагивает от звука собственного голоса. Его хозяин оборачивается к нему - черная фигура на фоне окна - и внимательно смотрит.

        - Да, глупость, но так бывает.
        Оборотень, не отрываясь, смотрит на нее, прожигает глазами каждый сантиметр тела, и на мгновение ему кажется, что он начинает сходить с ума. Белая постель, темные волосы, писк приборов - и невозможность что-то изменить.
        Они стоят в тишине в ногах кровати и ждут - как будто должны отдать дань уважения, подождав с ней, пока…

        - Мне очень жаль, Оскар…  - Голос печален и тих, но в палате он звучит неожиданно гулко, раскатывается по полу и отражается от стен.
        И оборотень срывается. Только что он стоял, сложив беспомощные руки на груди,  - и вот они уже сжимают воротник плаща Шефереля, а сам он прижат спиной к стене.

        - Тебе жаль?! ТЕБЕ ЖАЛЬ?! Да что ты понимаешь?! Ты же не знаешь, каково это - чувствовать! Ты же давно забыл, каково терять людей!
        Оскар встряхивает Шефереля, оторвав от пола, и бьет спиной о крашеную стену, но лицо того совершенно спокойно и бесстрастно, в льдистых глазах немного сочувствия и безгранично - терпения. Он болтается как кукла в руках обезумевшего зверя, его тело послушно бьется в такт озлобленности на этот мир - такой странный, такой одинаковый.

        - Ты стер память Нины, навсегда лишив ее даже шанса на нормальную жизнь,  - а ведь выход можно было найти! Но тебе было так проще! Ты заставил меня дать тебе это сделать, ты заставил меня не возражать! Это моя ошибка, за которую я ненавижу себя все эти тридцать лет!
        Снова глухой удар о стену - только взметнулись полы плаща да голова мотнулась из стороны в сторону. Шеферель молчит, он просто ждет.

        - Я не дам тебе и тут пройти мимо,  - глаза Оскара горят. Кажется, этот желтый свет вот-вот обратится в пламя. Голос срывается на рычание, и вместо зубов уже появились клыки.  - Ты - ей - поможешь. Слышишь меня, рухлядь?! Слышишь?!
        В следующую секунду он уже летит по полу в другой конец палаты, а Шеферель поправляет воротник и сощелкивает с рукава несуществующую пылинку. Он поднимает на оборотня глаза, и его губы чуть трогает улыбка:

        - Во-первых, киса, никогда не называй меня рухлядью. То, что я тебя раз в десять-пятнадцать старше, не дает тебе права обзываться.
        Он делает шаг вперед, подходя, и из угла на него бросается пантера. Она целится когтями в грудь, лапы вытянуты в прыжке, морда оскалена, клыки метят в горло. Шеферель ждет до последнего момента и резко выкидывает руку вперед, хватая ее за массивную шею. Зверь хрипит, на секунду повиснув на стиснувшей его руке, и в то же мгновение бьет по ней когтями. Четыре полосы мгновенно набухают кровью, она падает на кафельный пол тяжелыми алыми каплями. Шеферель отпускает, с досадой смотря на порванный плащ.
        Он переводит взгляд на пантеру: оборотень припал к земле, уши прижаты, морда оскалена, хвост бьет по бокам - кажется, вот-вот посыплются искры.

        - Ты зарвался, котенок.
        Его голос спокоен, но оборотень знает, насколько обманчиво спокойствие этого существа. Он бросается вперед, надеясь опрокинуть его на спину, но в грудь ему ударяет кулак, и зверь падает на пол всем весом - удар силен, крошится кафель. Не дожидаясь, пока он встанет, Шеферель делает несколько шагов вперед, внезапно припадая на одно колено рядом с пантерой. Он оскаливается - во рту у него уже не зубы. В свете больничных ламп поблескивают длинные узкие клыки. Оскар как раз пытается встать и сам напарывается на них спиной - без единого усилия они прошивают шкуру. Брызжет кровь. Оборотень испускает дикий рык, пытаясь достать противника, но тот уже распрямился, одновременно уйдя назад и вбок - его не достать. На секунду он цепляется ногой за больничную тележку с инструментами, и этого оказывается довольно: Оскар бросается вперед, чуть наклоняя голову, Шеферель пытается защититься, но безрезультатно, пантера сметает выставленные вперед руки и погружает клыки в его бок. Шеферель не кричит - шипит, но это шипение рвет барабанные перепонки. Он бьется и пытается исцарапать зверю морду, но тот держит крепко,
только машет головой из стороны в сторону…
        Кровь льет с обоих вперемежку с потом, рычание и шипение заглушают друг друга. Ни один прибор не потревожен, все стоит на своих местах - только штукатурка и кафель сыплются под летящими телами…
        Все прекращается внезапно. В одном углу поднимается с пола Оскар - все лицо в порезах, губы порваны, на груди кровоподтеки, волосы слиплись от пота и крови, и багровая струйка бежит по спине вниз, заливаясь за ремень брюк. Шеферель, чуть пошатываясь, поднимается с колен у другой стены. Его плащ изодран, на скуле длинная рана. Одну руку он прижимает к разбитой губе, второй пытается удержать бьющую из порванного бока кровь - она толчками просачивается сквозь его бледные узкие пальцы, стекая по штанине вниз. Оба прерывисто дышат, не сводя друг с друга яростных глаз.

        - А ты… хорош… стал…  - произносит Шеферель в перерывах между вдохами.  - Но не стоит… забывать… кто учил тебя… драться…
        Оскар поднимает с пола рубашку, отирает ей лицо, пытается прижать к прокушенной спине - в ней четыре узких, но очень глубоких дыры.

        - Не думал, что ты выпустишь клыки,  - замечает он, разглядывая следы крови на рубашке.

        - Ты меня достал,  - поясняет Шеферель, делая несколько шагов вперед. Он морщится при каждом шаге и чуть прихрамывает на левую ногу.
        Мужчины смотрят друг на друга. Кажется, время замерло, и кровь гулко стучит у Оскара в ушах. Он пытается найти в этих ледышках, которые заменяют его хозяину глаза, хоть что-то, хоть какое-то проявление эмоций - тщетно, там только лед и ничего больше. Никто не знает, о чем думает Шеферель, чего хочет.
        Внезапно его губы чуть кривятся - алая усмешка прорезает бледную щеку. Он подходит к кровати с левой стороны и подтаскивает к себе стул. С трудом, морщась, садится.

        - Дай мне каких-нибудь тряпок, животное. Дело делом, но смешивать с ней свою кровь я не имею никакого желания.
        Оскар судорожно оглядывается, но в палате пусто и чисто, если не считать оседающей в воздухе пыли от их драки. Он протягивает Шеферелю свою рубашку. Тот хмыкает, произнося что-то вроде: «С тобой тоже не хочу…» - но кое-как перетягивает ей порванный бок и встряхивает руками.

        - А теперь сделай одолжение - не издай ни звука.


        Шеферель откинул порядком набухшую кровью простыню и придирчиво осмотрел тело. В больнице Черну не стали переодевать, просто порвали футболку, чтобы освободить доступ к ране. Ниже груди девушка вся перемотана бинтами. Шеферель осторожно коснулся бурого бинта пальцами и недовольно поцокал языком.

        - Как же тебя угораздило…  - тихо произнес он, и Оскару показалось, что в его голосе проскользнуло сочувствие.
        Шеферель поднял взгляд, вглядываясь в лицо Черны. Сжатые губы, сведенные брови, закрытые глаза. Казалось, она от чего-то пыталась отбиться, не хотела что-то видеть.

        - Ты знаешь, где находится сознание, когда мы… умираем?

        - Я же просил заткнуться,  - резко бросил Шеферель через плечо. И продолжил после паузы: - Не в этом мире, насколько я знаю. И не в Нижнем. Миров слишком много, Оскар, и я не взялся бы ее ловить по ним.

        - Но ты же можешь ей помочь?  - вскинулся тот.

        - Да я же просил тебя захлопнуть пасть!  - Шеферель развернулся на стуле, прожигая оборотня яростным взглядом.  - Я что, на непонятном тебе языке говорю?!
        В палате снова повисла тишина.
        Шеферель вздохнул, нахмурившись. Вряд ли кто-то в НИИДе видел его хоть раз таким серьезным. Он протянул вперед руки, резко и легко разорвал бинты. Под левой грудью темнела рана - аккуратная, но глубокая, с разошедшимися краями, постоянно выплевывающая наружу новую порцию темной густой крови. Пару секунд Шеферель смотрел на нее - а потом прижал рукой. Просто закрыл ладонью и наклонил голову, прикрыв глаза. Между его пальцев медленно стали проступать багровые полоски, потом побежали капли…
        В комнате потемнело. Быстро, как будто снаружи кто-то закрыл черной тканью солнце. По палате прокатился порыв ветра, растрепав Оскару волосы.
        От Шефереля стало исходить легкое свечение. Оно зародилось где-то в районе его головы, медленно растеклось по плечам, спустилось на грудь, охватило порванный бок, пробежало по протянутой руке - и замерло на ране. Пару секунд Черна лежала спокойно, а потом вдруг выгнулась со страшным хрипом, распахнув испуганные, слепо смотрящие вперед глаза. Она хватала ртом воздух и била руками по простыне, но телом продолжала прижиматься к руке Шефереля, как будто не могла от нее оторваться, как ни старалась. Напряженные ноги скользили по кровати, распахнутый рот хватал воздух. Шеферель продолжал сидеть рядом с ней, не двигаясь, только свечение от него стало расходиться по палате кругами, постепенно тая в окружающей хмари. Волосы трепал непонятный ветер, глаза были плотно закрыты, брови чуть нахмурены.
        Оскар стоял поодаль и старался не двигаться, шокированно наблюдая за происходящим. Он переводил взгляд с Шефереля на Черну и не мог отделаться от ощущения, что что-то начинается. Что он сделал выбор, который повлечет за собой столько всего, что сейчас он даже представить этого не может. Он не дал этой девочке умереть - и, кто знает, что теперь будет? Теперь, когда она привязана к Шеферелю?..
        Прижатая к груди Черны рука почернела, кожа на ней стала плотной и гладкой, без единого волоска, вместо аккуратных ногтей проступили твердые, завернутые крючьями золотые когти. Оскар невольно сжал руки, впиваясь ногтями в ладони,  - ему стало… страшно.
        И тут все кончилось. В палате мгновенно просветлело, Черна и Шеферель одновременно обессиленно упали - она на кровать, он на спинку стула. Оскар подскочил к начальнику почти мгновенно, ловя его ослабевшее тело. Тот кое-как улыбнулся, приоткрыв один глаз,  - голова откинута на спинку стула, грудь ходит ходуном, пытаясь справиться с сердцебиением. Он поднял руку и убрал со лба волосы - она немного дрожала, но уже стала обычного человеческого вида.

        - Я не знал, что это для тебя так… тяжело,  - едва слышно прошептал Оскар, отводя глаза.

        - Ничего, котенок,  - Шеферель медленно похлопал его по придерживающей стул руке,  - я оправлюсь.
        Оба помолчали. Оскар - разглядывая лицо Черны, с которого медленно уходила бледность, Шеферель - снова устало прикрыв глаза и будто задремав.

        - Что с ней теперь будет?

        - Ой, что с ней теперь будет!  - хохотнул Шеферель, поднимая голову и открывая глаза.  - Ну в качестве страшной мести тебе могу сказать, что легко нам теперь не будет, а разгребать тебе.
        Он улыбнулся и подмигнул оборотню:

        - Помоги-ка старику встать, мальчик мой,  - Оскар с готовностью протянул руку, и Шеферель с трудом поднялся со стула, опираясь на нее всем весом. Когда он распрямился, его еще немного покачивало.

        - Я уж испугался, что ты истинный облик примешь,  - улыбнулся Оскар. Улыбка вышла нерешительная, будто извиняющаяся.

        - Ну еще не хватало!  - фыркнул Шеферель, кое-как запахиваясь в порванный плащ.  - Ты же знаешь, что тогда будет.

        - Знаю…  - Оскар грустно кивнул.

        - Вот и я знаю,  - Шеферель вздохнул.
        Они снова замолчали. Шеферель стянул с бока скомканную рубашку Оскара, привязанную за рукава, и протянул оборотню. Его собственная белая рубашка была в уже покоричневевших кровавых разводах и почти полностью изодрана, но сквозь нее проглядывало гладкое - ни царапины - тело. Он сделал несколько шагов к двери, взялся за ручку:

        - Оскар, ответь мне на один вопрос.
        Оборотень поднял голову, внимательно глядя на своего начальника.

        - Она точно не твоя дочь?

        - Точно,  - Оскар смотрел ему прямо в глаза,  - я проверил. Правда, и не своего отца тоже.
        Шеферель на секунду задумался, кивнул и вышел. Через пару минут следом за ним ушел и Оскар.


        В это же время в другом крыле Института Дэвид, забравшись руками в волосы и сжав пряди, давал отчаянные и сбивчивые показания молчаливому Черту. Капитан Наземки сидел за гладким столом, то и дело хватаясь за сигареты, Черт стоял напротив него, не шевелясь, сложив руки на груди и иногда задавая отрывистые вопросы.
        Через несколько часов он запер за собой дверь, оставив Дэвида наедине с пепельницей, поднялся на четвертый этаж и постучал в кабинет Шефереля. Вошел, коротко поклонившись, и сказал только одно слово:

        - Ворон.
        Шеферель кивнул, чуть улыбнувшись, и Черт вышел.
        Еще через полчаса в баре «Всевидящее око» не осталось ни одной целой вещи, а посетители вжались в стены, с ужасом глядя на застывшую посреди этого хаоса пантеру. От нее валил пар, а хвост яростно бил по бокам. Она переводила взгляд с одного нелюдя на другого и скалилась. Посетители мысленно пытались просить богов о помощи - кто в кого верил или кто с кем был знаком. Все, кроме двоих - суккуба Сатрекс и фавна Сатурна. Они выступили вперед, глядя на пантеру. Та подняла на них тяжелый взгляд желтых глаз и кивнула.
        Через пять часов где-то глубоко под землей, там, где двери и стены обшиты звуконепроницаемыми материалами, Оскар застегнул наручники на тонких желтоватых запястьях оборотня и пристегнул его к стулу. Он набрал в шприц немного жидкости из ампулы и вколол ее оборотню в шею. Тот дернулся, но промолчал.

        - Ну что ж, Ворон,  - Оскар сложил руки на груди и оперся о стол,  - теперь ты ни в кого не превратишься. А еще у нас будет долгий разговор.
        Оскар умел быть жестоким - очень. Острые когти вкупе с регенерацией собеседника могут стать причиной постоянной, нескончаемой боли и никогда - смерти. Через три часа Ворон, испещренный свежими, едва затянувшимися порезами от шеи до живота, сдался, и Оскар поднялся к Шеферелю на четвертый этаж. Он думал о том, что узнал, и о том, что сказала бы Черна, узнай она, как ему досталась информация. И очень надеялся, что она никогда этого не узнает.
        Оборотень постучал и вошел, не дожидаясь ответа. Он закрыл за собой дверь и очень тихо произнес только одно имя:

        - Доминик.
        Шеферель приподнял брови и вздохнул.
        Через пятнадцать минут весь Город был переведен на военное положение.


        Через трое суток я открыла глаза.


        Первое, что я почувствовала,  - вкус крови во рту. Потом уже навалились мигрень, голод и боль под левой грудью. Но сначала был этот мерзкий железный привкус и отвратительный запах.
        Дверь почти сразу открылась, и в нее проскользнуло что-то очень маленького роста в белом халате. Что-то напоминало грызуна с добрыми черными глазами, выглядывающими из-под врачебного колпака.

        - Привет, детка,  - улыбнулось существо,  - я твой доктор. Зови меня Борменталь.

        - Я что, выжила?  - прошептала я пересохшими губами.

        - Да,  - Борменталь улыбнулся,  - чудом.
        Я посмотрела на него, и в этих добрых черных глазах плескалось знание, которое, я поняла, мне никогда не будет доступно.

        - Вы ведь не расскажете, что это было за чудо, да?

        - Нет,  - улыбнулся Борменталь, кладя руку мне на лоб (для этого ему пришлось привстать на цыпочки),  - давай-ка померяем температуру.  - Он протянул мне градусник и, наклонившись, прошептал: - Но тяжелее всего было уговорить охрану не бежать на этот грохот…
        Борменталь улыбнулся и приложил пухлый палец к губам. Это было все, что я могла узнать о своем чудесном исцелении.


        Вот так закончился мой год в НИИДе, год новой жизни. Я думала, что он был тяжелым,
        - я просто не знала, что будет дальше. А если бы знала, наверное, предпочла бы умереть тогда на койке.
        Часть 2

        Пролог

        Будильник звонил резко и неумолимо, так что пришлось оторвать себя от подушки и встать. Часы показывали ровно 11 вечера - что ж, дивно, у меня в запасе час на бытовые женские нужды.
        Я не одобряла привычки соплеменников одеваться в черное и выглядеть как готы. Эти смешные мальчики и девочки с измазанными лицами всего лишь играют в демонов и вампиров, так зачем нам это?
        Сейчас было лето, а значит, солнце вставало рано, а темнело поздно - все тело успевало задеревенеть за долгие часы сна. Я с хрустом размяла позвонки и прошлепала на кухню, сонно ероша волосы - все равно они стоят дыбом, прическу я не испорчу.
        В холодильнике было пусто, только опрокинутая литровая бутылка с остатками молока напоминала, что когда-то здесь были продукты. Я вздохнула и потянулась за сигаретой. Мысль сменить замки в очередной раз посетила мою глупую головушку. Хотя, сделай я так, не миновать мне неприятностей и разборок - у нас же все общее, все братское! Какой-то извращенный коммунизм, мать его! Знали бы Маркс и Энгельс, кто на самом деле применит и разовьет их теорию!
        Пепел упал на белую потрескавшуюся столешницу. Здесь вообще все разваливалось на составные части, но просить от общины новую квартиру было бессмысленно - я въехала сюда всего несколько месяцев назад, и это был отнюдь не самый плохой вариант! Раздражало только то, что все знали адреса друг друга, и вот так прийти и выжрать все запасы считалось нормальным.
        Покосившись на мобильник, я попыталась прикинуть, к кому я успею сбегать пожрать до сбора. Получалось, что никуда я не успею. Минут через двадцать здесь уже будет Рокки на своем разбитом «кадиллаке», а мне еще надо как-то привести себя в порядок.
        Красилась и одевалась я, по привычке глядясь в кастрюлю,  - что толку от зеркал. Это только считалось, что я умею готовить и вся эта утварь мне нужна. На самом деле я питалась полуфабрикатами и всякой едой на вынос - корейской, китайской… Все равно, лишь бы было что запихать в вечно голодное брюхо.
        Кое-как найдя в общем бардаке (вот спасибо Элвису и его дружкам, устроившим у меня натуральный обыск в поисках еды!) какую-то одежду и символически поводив расческой по волосам, я нацепила черные очки и уже ждала Рокки на пороге, когда его машина затормозила, подняв как всегда тучу пыли.

        - Киска, ты как всегда…  - начал он, но я устало въехала ему кулаком прямо в чушеизвергатель, и он, кажется, поостыл. Нет, есть все же и плюсы в моем положении.
        Ехали молча, я только курила и смотрела в окно, на бесконечные барханы и океан песка. Зрелище более унылое трудно себе представить. Ну да, как же, зато нас никто не найдет! Чертова техника безопасности!

        - Ты не в настроении?  - попытался начать разговор Рокки, поглядывая то на меня, то на дорогу.

        - Я вообще не помню, чтобы я была в настроении с тех пор, как узнала, как тут все обстоит на самом деле,  - буркнула я, прикуривая новую сигарету от старой.

        - Да,  - он вздохнул,  - мы все купились на романтику.

        - В жопу я драть хотела такую романтику!  - сорвалась я.  - Хоть бы одна сволочь предупредила, что эта канитель сложна, как ядерная физика, и конца у нее не видно!

        - Эй, спокойно,  - Рокки попытался положить руку мне на колено в успокаивающем жесте, но я прижгла его сигаретой, и он отстал,  - многим не нравится, как все получилось. Но что же делать? Жить-то как-то надо!

        - Не хочу я жить,  - буркнула я, слепо таращась в лобовое стекло. Те же барханы, та же тьма.

        - Эй-эй,  - он попытался усмехнуться,  - не это ли было твоей основной аргументацией? Кто у нас гнался за вечной жизнью, а? Как сейчас помню: стоит вся такая напряженная, напыщенная и произносит пламенную речь про необходимость вступления в наши ряды и бесконечности жизни!
        Я скосила на него хмурый взгляд:

        - Дура я была. А вы - скоты, что не предупредили, что я фактически стану наркоманом. Пиз…ец какой-то, а не вечная жизнь!  - Рокки хохотнул.  - Че ты ржешь? У меня были конкретные планы! Я собиралась выучить все основные языки земли, поднатореть в науках, объехать мир!.. А что в итоге? Я, как бешеный пес, ношусь по всему континенту в поисках лишней капли крови, чтобы не загнуться в подворотне, как последняя шлюха без дозы!

        - Ну ты сгущаешь краски, не все так плохо,  - Рокки сбросил скорость и свернул куда-то в темноту. Значит, уже почти приехали. От одной мысли, что придется снова лицезреть эти рожи, с которыми я связана теперь навсегда, заныло в животе, а лицо свела судорога.

        - Ну да, все еще хуже,  - я выкинула окурок в окно, и разговор наконец был окончен.


        Когда мы подъехали к офису, как гордо называлось жилище нашего главного, Люци (оно, конечно, было покрепче и получше наших), все уже были почти на месте. Мы с Рокки, как совершенно не влиятельные в общине лица, жили дальше всех, и выбираться из этой жопы на собрания каждый раз было целым приключением.
        Когда мы вошли внутрь, все места уже были заняты, и с нами никто не спешил здороваться, только пара кивков. Латесса, готичная шлюха лет двухсот, затянутая в черный шелк и кружева, цедила из высокого бокала мартини. Она постоянно отиралась рядом с Люци и поэтому имела все на свете. Зиг и Вог, два близнеца-лоботряса, используемые для топорной физической работы, шарили в холодильнике начальства, и у меня потекли слюни - поесть я так и не успела.
        Рокки притащил нам из подвала два стула, но я махнула рукой и плюхнулась прямо на бежевый ковер - если вы не считаетесь со мной, я не буду считаться с вами.
        Оглядывая разношерстную компанию своих соплеменников, перекидывающихся шутками и кивками, многозначительными взглядами и картинными оскалами, я в очередной раз задумалась, что толкнуло их подставить свое тело под клыки. Я понимала тех, кто спасался от болезни и болей - были и такие. Они, кстати, вели себя тише всех и никогда не задирали носы. Остальные же, те, кто пошел за идею, постоянно выпендривались, подчеркивая свою сущность и распугивая людей. Хотя с точки зрения безопасности это было даже хорошо - кто поверит, что за нарисованным вампиром скрывается настоящий?
        Люци, что-то полушепотом обсуждавший с Кармелиусом - своим побратимом,  - наконец закончил разговор и, картинно обняв Латессу за талию (та вся просто изошла на паточную улыбочку), постучал ладонью по столу, на котором тут же остались вмятины.

        - Братья и сестры!  - как всегда пафосно начал он.  - Я собрал вас здесь сегодня…
        Ага, чтобы ты мог опять подрать горло. Кто сказал, что старейшины мудры? Это только в фильмах многовековые вампиры роняют каждое слово как золотой кирпич, и оно исполнено высшего смысла. Люци просто любил выступать на людях - это у него еще из той, прошлой жизни осталось. Я хмуро покосилась на наиглавнейшего и закурила.

        - Китти, я бы попросил тебя не курить в помещении,  - с нажимом произнес Люци, а Латесса, все еще плавящаяся в кольце его руки, погрозила мне пальцем. Ну да, я же самая младшая. Сигарета дивно зашипела о бежевый ковер.

        - Спасибо,  - оскалился Люци, и я вспомнила, как увидела его в первый раз. Импозантный седовласый мужчина подошел ко мне прямо в институте, где я громогласно жаловалась на краткость собственной жизни и невозможность узнать все, что хочется, и спросил, что я имею в виду. Я даже почти влюбилась. Потом - прогулка, ночь, кружащаяся голова, сборище таинственных людей у костра, слушающих мои слова…
        А дальше - вечный ад. Не получишь суточную дозу крови - и начинаешь загибаться от жуткой боли во всем теле. Постоянные переезды - «чтобы сохранить тайну нашего существования», как говорил Люци. Работать никто из нас не мог - поэтому жили все бедно, отсюда и идея общины - кто где достанет чего. Приходилось подрабатывать в
«криминальной сфере» - кражами (тут спасали сила и ловкость), перевозкой всяких веществ (попробуй убей нас пулей!), но лучше всего, когда был заказ на убийство! Человека притаскивали сюда, и мы наконец-то могли получить свою дозу. Чтобы кое-как жить, надо около двухсот граммов крови. То есть одна жертва давала пищу примерно на двадцать персон. Но кто же там отмеряет! Те, кто покруче, обязательно отжирали больше, так что мне и Рокки оставались крохи. Ходить на охоту самостоятельно нам не разрешалось - могли пойти слухи, и нас вычислили бы. Приходилось есть. Обычную человеческую еду. Соотношение было совершенно ужасающим: полный обед на двоих человек едва заменял пятьдесят граммов, но так можно было жить… Только разве это жизнь?

        - У нас закрылась вакансия в тюрьме,  - тем временем вещал Люци,  - там почти полностью сменился персонал, и хода нам больше нет.
        Все хором застонали. Смертники из тюрьмы были нашей основной частью питания. Они да еще те, кто осужден на пожизненное. Люци как-то умудрился там со всеми договориться, и вопросов не возникало, но теперь… Начали выдвигать теории, предлагать планы, даже Рокки что-то вякнул из своего угла.
        Я встала и вышла на крыльцо, на ходу прикуривая. Хотя бы за легкие можно было не беспокоиться - благо всего остального хватало. Вечная - не жажда - потребность в крови, как в редком и дорогом лекарстве, даже наводила на мысли о самоубийстве. Но способ я знала только один - отказаться от нее. Говорили, «смерть» занимала несколько лет. На такое я еще не готова.
        Небо было звездным, а ночь, наверное, холодной - я не чувствовала больше ни холода, ни тепла, застыв в ощущении легкой прохлады. Ветер шевелил песок, и пустыня простиралась куда только глаза глядят. На крае слышимости я различала голоса общины - там уже почти что-то решили - и тут же забыла про них. Сигарета тлела в бледных пальцах, и на мгновение я ощутила полную свободу, на мгновение я забыла, что я - вампир и навсегда привязана к этой шайке и людской крови.
        Черт бы взял Дракулу, разболтавшего по пьяни своему приятелю Стокеру лишнего. И черт бы побрал Стокера, сляпавшего из бесконечной жизни в аду сладенькую историю. Если бы я только знала…


* * *
        Что со мной сделают, если только поймают, я предпочитала даже не думать. Если уж решилась - надо бежать. А я решилась, уже давно решилась. Когда старина Люци нажрался моей крови до сытой отрыжки и пены в углах губ, мне было восемнадцать. С этой сумасшедшей компашкой симпатичных горилл и шимпанзе я прожила… страшно подумать, восемьдесят лет. Изо дня в день, из года в год - получать свою долю крови, долю выговоров и нагоняев, идти куда-то что-то делать - что скажут. Иначе община будет тобой недовольна. Иначе община примет меры. Иначе община… просто развалится, если каждый из нас не будет тупо исполнять ее приказания, заглядывая Люци в рот! И ему придется не попивать свой литр, закинув ноги на стул, а отрывать многовековую задницу от кожаного дивана и идти добывать кровь и деньги самому!
        Мне была уже почти сотня, а я все еще считалась самой младшей. То есть той, которую можно послать делать то, что всем другим не хочется. Той, которую можно согнать с места на собрании просто так, потому что лень сделать пару шагов. А сознание мое, между прочим, никто не кусал, и свыкнуться с мыслью, что я уже старше своей бабушки, а в магазине до сих пор спрашивают, есть ли мне 18, продавая сигареты, не так-то просто!
        Я уже почти стала чувствовать усталость, когда темнота вокруг начала легонько сереть, возвещая о начале сумерек, а значит - скором наступлении дня. Я сбавила шаг и огляделась, пытаясь найти место для себя и своего драгоценного пропитания, чтоб его черти взяли и Люци вместе с ним. Полное отсутствие понятий о местности и направлении, конечно, портило настроение, причем весьма прилично, но стоило только представить лицо старого выпендрежника, обнаружившего исчезновение пяти литров крови…
        Словом, и настроение поднималось, и скорость резко увеличивалась. Убить нас хоть и безумно трудно, но возможно, и даже сомневаться не приходилось, что Люци сделает все, чтобы дойти до конца. Я же предала общину! Я же предала вековые идеалы нашего существования! Я же предала соплеменников! Тьфу на них сто тысяч раз, пусть утрутся и пашут дальше, раз не хватает решимости уйти. Мысль о том, что уйти, может, кто и пытался, да это оказалось невозможно, я гнала прочь как могла. Все равно это существование ради существования больше не для меня.
        Я покосилась через плечо на восток и сплюнула - так и есть, у меня не больше получаса! Пришлось спешно искать подходящую елку погуще и рыть под ней нору. Пока из-под моих рук вылетали комья земли, я между делом подумала, сколько времени мне пришлось бы возиться, будь я человеком. Признаться честно, я уже плохо помню, каково это - быть человеком. Кажется, когда-то в детстве я ломала себе ногу. Встала на коньки и свалилась. А может быть, я путаю - и это была рука и велосипед. Прошлая жизнь уходит куда-то, покрываясь дымкой, а остается эта - день за днем, год за годом.
        Выкопав достаточно глубокую яму, я забралась внутрь, прижав к груди рюкзак с оставшимися запасами крови. Поставила будильник на телефоне и как могла закопала себя, а выше пояса завалила листвой и ветками. Занятие дурацкое и сложное, но необходимое - я просто не переживу день. А дни у нас сейчас долгие.


        Я пила так мало, как только могла. Это было даже меньше, чем я получала в проклятой общине из рук заботливого дядюшки Люци. Каждую ночь эта пафосная задница выдавала мне пластиковый стаканчик, который я мгновенно осушала и потом лишь водила ногтем по ребристой поверхности, дожидаясь, пока Рокки заглотнет свои триста и отвезет меня домой. Хотя нет, Рокки не заглатывал свою порцию, он смаковал ее, цедя, как люди - дорогое вино, расхаживал по хате Люци, побрасывая подобострастные взгляды на верхушку, весь день попивающую свою норму из бокалов для мартини, и сочувственно косился на меня, ублажая свое эго теми граммами, что определяли наш статус.
        Он идиот. Просто надутый идиот, которого превращение сделало лишь чуть более худым и не таким отъявленным пахарем. А так - как был фермер, так и остался. Я как-то спросила, как его угораздило стать вампиром, но и тут все у Рокки случилось через задницу. Если я проходила напыщенную церемонию и в священном трепете подставляла извращенцу свою девственно-чистую шею (стоило вспомнить про укус, как зачесался шрам - единственный, который остается на нашем теле после всего), то Рокки просто поймал в поле какой-то оголодавший идиот, да и отожрал как следует. Он бы и вовсе сожрал бедного фермера, да только к тому пришли дружки перекинуться в картишки. А тут такая картина - разорванное горло, кровь хлещет… В общем, все долго молились за здоровье раба Божьего Джонатана Смита, пока раб Божий не превратился в раба красной жидкости и не попер куда глаза глядят искать спасения. Тут уж его нашли и, то и дело срываясь на «эканье» и «мнэканье», пригласили в свои ряды. Раз уж все равно. Жаль, как жаль, что я не видела рожи Люци, когда приносить клятву в вечной верности опустился на одно колено простой фермер!


        Прошло уже пять дней, а меня все еще не схватили. Это внушало надежду и страх одновременно: вот стоит только поверить, что все - ура, свобода,  - тут-то из-за кустов и вылезут Зиг и Вог с туповато-серьезными мордами.
        Я все никак не могла поверить, что решилась на такое. Никакого плана, никакой подготовки, только большой черный рюкзак за спиной. Пришла к Люци, когда он ездил договариваться об очередном контракте, забрала замороженную кровь и ушла. Безумие.


        Меня так и не догнали. Ума не приложу, как это случилось. Но, может быть, лучше бы нашли… Мои запасы подошли к концу, я едва держалась на ногах, а тело уже начинало болеть. Сколько я продержусь так? Вряд ли больше пары дней… Моя цель кажется мне теперь абсурдной. Куда я могу сбежать? Все же старейшины были правы - в одиночку нам не выжить, недаром многие века вампиры путешествовали парами. А те, кто был один, со временем падали жертвами священников, «просвещенных» ученых или крестьян…
        Сейчас я вспоминала об общине почти с ностальгией. Да, там были свои минусы - но что они стоят по сравнению с долгой бессмысленной смертью? Я настолько ослабела, что вряд ли была способна напасть на человека, даже на старика или ребенка.


        Может быть, если бы несколько дней назад я могла поесть простой человеческой пищи, сейчас мне бы не было так плохо. Но эта чертова пустыня все никак не кончалась, а потом начались брошенные земли, без домов и хозяйств…
        Словом, я умирала. Медленно и болезненно. И все только начиналось.


        Я сбилась со счета… Не знаю, сколько прошло дней. Моих сил хватало только на то, чтобы в светлое время суток отползти куда-нибудь в тень, кое-как спрятаться и пытаться плакать - но не было слез. Нет, совсем не так представляла я себе вечную жизнь, когда стояла в свете костра с пылающими щеками! Не так представляла я себе свободу, когда крала у Люци запасы крови! Солнечные ожоги не заживали - в моем теле не оставалось сил. Они ныли, при каждом движении отдаваясь болью, добавляясь к той, что уже стала моей постоянной спутницей. Я кое-как двигалась вперед, надеясь найти хоть что-то съедобное - хлеб или труп, мне уже было все равно. Хотя… стоило ли продлевать свою агонию? Ведь, если никто не принесет мне сейчас крови на блюдечке, я не смогу ее выпить.


        А пейзаж все не менялся. Или это я бродила по кругу, сбиваясь с пути после дневного сна? Хоть бы какой-нибудь человек нашел меня и, вглядевшись как следует в мое лицо и бледное тело, добил… Тело… Я ненавидела его. Когда-то оно вызывало во мне чувство неполноценности - когда я еще была человеком. Потом - чувство молчаливого превосходства. Сейчас - только боль, сводящую с ума, свербящую постоянно, без перерыва, не дающую нормально спать, а только бредить, бредить об избавлении!


        Я не могла больше двигаться… День и ночь я проводила в укрытии - вырванном ветром дереве, чьи корни сохраняли меня от солнца. Если бы оно могло убить меня, все было бы проще. Но нет, только ожоги, многочисленные и незаживающие, оставляли его лучи. Ум помутился - галлюцинации навещали меня каждый день, и я уже с трудом отличала их от реальности.
        Сколько времени прошло? И сколько еще мне ждать…


        Когда я поняла, что кто-то держит меня на руках, единственной мыслью было, что это люди и скоро все для меня закончится. Это радовало. Я уже почти чувствовала острие кола у груди или лезвия у шеи, но вместо этого в губы мне ткнулось горлышко бутылки. Я протестующе заныла - открыть глаза не было сил, говорить, что ни вода, ни вино мне не помогут,  - тоже.

        - Пей,  - приказал мужской голос откуда-то сверху.  - Никогда не видел вампира в таком жутком состоянии.
        Удивление дернулось во мне - и замерло, оставив все как есть. Будь что будет. Я кое-как приоткрыла губы, и в рот мне полилась холодная сладковатая жидкость. Первые несколько секунд я просто машинально глотала, потом стала различать оттенки вкуса и вскоре поняла, что, как ни удивительно, это была кровь. Кто-то нашел меня и напоил!..
        С каждым глотком мне становилось легче. Пусть и не сразу, но боль начала утихать. Она не ушла совсем, но и это было облегчением, к тому же стали затягиваться солнечные ожоги. Чувствуя надежную опору под спиной (похоже, кто-то держал меня на руках), я немного расслабилась и прильнула к бутылке с удвоенной силой. Как ни странно, неведомый спаситель вовсе не собирался ее у меня отнимать, и уже выпитое намного превышало мою суточную норму.

        - Лучше?
        Я захрипела, что означало «да», и наконец открыла глаза. Мутное зрение не давало мне разглядеть лицо, только общие детали: бледная кожа, короткие черные волосы, огромные черные глаза - без сомнений, передо мной был вампир. Здесь? Откуда? Люци говорил, что поблизости никого нет. Неужели я смогла уйти так далеко, что кончились владения нашей общины?

        - Хватит пока что,  - он вынул горлышко у меня изо рта, и я впервые за восемьдесят лет почувствовала себя совершенно сытой,  - тебя надо куда-то спрятать, скоро рассвет. В таком состоянии ты не переживешь день. Не волнуйся, я буду рядом. И потом дам тебе выпить еще.
        Я кое-как улыбнулась и снова прикрыла глаза. Будь что будет.


        Когда окружающий мир, чтобы его трижды драли черти, вернулся в мое сознание, все было совсем не так мрачно и плохо. Тело почти не болело, ожогов я не чувствовала, слух и зрение практически вернулись в норму. Я была в каком-то сарае, аккуратно уложенная на сено и прикрытая плащом. Судя по каплям света, проникающего через щели в досках, был вечер, и вот-вот должна была наступить благословенная ночь.

        - Тебе лучше?
        Я резко села, но голова закружилась, и мне пришлось прислониться к стене.

        - Да,  - я сглотнула слюну, пытаясь прочистить высохшее горло,  - спасибо.
        Он выступил из тени и подошел ближе ко мне. Теперь я могла его разглядеть. Высокий, худой, с прямым носом и тонкими губами, он выглядел непривычно для нашей страны. Где-нибудь на востоке - там, да, он был бы вполне уместен. Но больше всего поражали глаза - внимательные, бездонные - и безумно, безумно старые.

        - Ты кто? Ты ведь не из Америки?  - решилась я.

        - Да,  - он опустился рядом на корточки и полез в рюкзак, который был у меня под головой,  - однако это не мешает тебе пользоваться моей помощью.

        - Откуда ты?

        - Не слишком ли много вопросов?  - Он вытащил мягкий пузырь с твердым горлышком, напоминающий прозрачный бурдюк, и протянул мне: - Пей.
        Я выпила все, до последней капли. Наверное, здесь был литр или около того - словом, я резко почувствовала себя лучше. Что-то внутри напоминало, что неплохо бы как-то отреагировать на такую доброту, но с губ сорвалась только привычная резкость:

        - Ты всегда незнакомым вампирам помогаешь?

        - Первый раз видел такого молодого и уже умирающего,  - пояснил он.
        Мы замолчали. Я подумала, что надо сказать еще что-то. Может быть, стоит представиться?

        - Катарина.

        - Красивое имя,  - он улыбнулся.  - Виктор.

1

        Ночной город, вопреки расхожему мнению, не спит. Но и не бодрствует, вопреки мнению не менее популярному. Где-то вдалеке проедет машина или протарахтит на своем монструозном «харлее» байкер. Прокричат пьяными голосами люди - или нелюди. Кто-то засмеется своему мимолетному ночному счастью и пойдет дальше, стараясь не думать о том, что наступит день и все изменится.
        Ночной город не спит. Он наблюдает.
        Где-то вдалеке, за облаками, светит луна, и ее свет сочится вниз, падая на лица, волосы, плечи… Его можно не видеть, но если ты принадлежишь этому городу, если ты видишь его ночью лучше, чем днем,  - то почувствуешь это мягкое, бархатистое касание.
        Даже воздух пахнет в городе иначе. Что за растения расцветают ночью, откуда приносит ветер эти будоражащие запахи - кто знает? Но город превращается в Город - место, откуда все мы родом.
        Провода не закрывают небо. Они - крыша Города, и, где бы ты ни был, ты всегда дома.


        С того момента, как во «Всевидящем оке» в меня вогнали нож по самую рукоять, прошло два года.
        В больнице я провела три месяца. Каждый день ко мне заходил Борменталь - маленький и лохматый, он создавал комическое впечатление, но было в нем что-то, что заставляло его уважать. Он брал анализы, интересовался не только моим физическим, но и моральным состоянием - и никогда не говорил о том, как мне удалось выжить. Поначалу он пытался представить официальную версию, но, видя, что я не верю, просто замолчал. Я пыталась что-то узнать, но вскоре махнула рукой: в этом крохотном существе твердости было больше, чем в айсберге, на который напоролся
«Титаник».
        Хотя ранили мне сердце, травма задела все важные функции организма. Я едва шевелилась, о превращении не могло идти и речи. Я больше не чувствовала легкости движений, к которой, оказывается, успела привыкнуть. Я будто снова стала человеком, и теперь мне предстояло снова пройти путь до нелюдя.
        Они не приходили. Когда я впервые открыла глаза - через три дня после самого нападения - на тумбочке лежала короткая записка. Ветвистый косой почерк Шефа я узнала сразу. Там было всего несколько слов: «Животное, мы с Оскаром жутко рады, что ты все-таки выжила! Будем воспитывать тебя дальше, чтобы ты наконец уже смогла за себя постоять. Любим-обнимаем, Ш. и О.» - это было все.
        Ко мне заходили почти все, с кем я успела познакомиться: Черт и Михалыч, причем последний топтался в ногах и немного краснел; Крапива и несколько незнакомых мне эмпатов - пытались организовать какое-то там экспериментальное лечебное
«впрыскивание» в меня энергии - я ничего не почувствовала, но была им благодарна; Вел появлялась у меня почти каждый день с охапкой свежих новостей; даже вечно занятые лисички забежали пару раз справиться о моем здоровье; но только не Оскар и не Шеф.
        Мне было грустно, что тут скрывать. Я обиделась на них, обиделась как никогда. И хотя головой понимала, что этому есть объяснение, это ничего не меняло. Вел сказала мне, что Город перешел на военное положение и что они наверняка очень заняты, но я по глазам эмпата видела, что она недоумевает так же, как и я.
        Как-то Борменталь наткнулся на меня в таком состоянии. Я лежала, отвернувшись от двери и уткнувшись носом в подушку.

        - Почему они не приходят?
        Он тихо вздохнул и накрыл мою бледную как мел руку своей ладонью, покрытой мягкой рыжеватой шерстью:

        - Поверь мне, маленькая, так лучше для тебя.

        - Чем?
        Он снова вздохнул:

        - Я не имею права рассказывать, прости.
        Я кивнула, стараясь проглотить комок обиды в горле, и снова уткнулась в подушку.
        Так или иначе, но прошло и это время. И когда Борменталь вновь пришел проведать меня, я успела вскочить с кровати раньше, чем за ним закрылась дверь. Он удовлетворенно хмыкнул, но все равно отказался меня отпускать. В следующий раз я спрыгнула ему на спину со шкафа, поставленного мне в палату. Поправив съехавшие набок очки и дернув коротким, немного собачьим носом, доктор согласился передать решение о моей выписке Оскару и Шефу.
        Как ни странно, согласие я получила довольно быстро. Прошло буквально два дня, маленький доктор вошел ко мне в палату с небольшой бумажкой в руках. Я отложила журнал, который со скуки кромсала, пытаясь составить письмо о выкупе из обрезков слов, и внимательно на него посмотрела.
        Борменталь опустил глаза в бумажку и снова перечитал ее.

        - Ну что, поздравляю, тебя выпускают.

        - В чем подвох?  - Я оттолкнулась от подушки и перекатилась вперед, оперевшись о руки.

        - Да ни в чем,  - он пожал плечами,  - ну терапия тебе назначена.

        - Терапия?

        - Да, восстановительная,  - Борменталь поправил сползшие очки и присел на край моей кровати,  - так всегда бывает после серьезных ранений.

        - И кто ее назначил?

        - Шеферель.

        - Хм. И кто будет ее вести?

        - Шеферель.
        С тихим смехом я откинулась обратно на подушку. Все возвращалось на круги своя.


        Сказать, что я была рада его видеть,  - это не сказать ничего. Такой бури эмоций я даже сама от себя не ожидала. Из больничного крыла меня выписали в тот же день, когда начиналась и «терапия», так что я даже не успела заехать домой. И вот теперь, когда я открыла дверь кабинета Шефа, он, как и раньше, сидел на краешке стола, протягивая мне кружку, над которой медленно млел пар:

        - Кофе?
        Мне показалось, что я не видела его лет сто как минимум. И эти интонации, эта вопросительно поднятая бровь, даже его кабинет, в котором ничего не изменилось с моего первого визита,  - все вдруг показалось мне таким родным, таким… желанным, что я сама не поняла, как преодолела расстояние до стола и повисла у него на шее.

        - Ого.
        От Шефа пахло ветром и морем, и мне на мгновение показалось, что я стою на краю обрыва и вот сейчас прыгну в пустоту, отдаваясь воздушным потокам.

        - Да, Чирик, терапия тебе необходима,  - он говорил насмешливо, но одной рукой все же приобнял меня в ответ, и я почуяла в этом жесте искренность - а остальное неважно.
        Я отстранилась, нашла свое любимое кресло и с наслаждением в него плюхнулась. Шеф смотрел на меня одновременно довольно и подозрительно.

        - Чего это ты такая стала радушная?  - Я пожала плечами.  - Надо было давно тебя ножиком пырнуть.
        Я фыркнула, принимая наконец из его рук чашку кофе.

        - Кстати, а где Оскар?
        Как я ни старалась, небрежности в тоне мне не хватило. То ли дыхание сбилось на
«Оскар», то ли я просто не сумела сдержать напряжения, и дрогнули руки. Не знаю, но Шеф сразу подобрался и стянул губы в прямую линию:

        - Занят.
        Я посмотрела на Шефа, он - на меня. Мы оба знали, что он врет, только я не знала, почему. Прошла минута, другая…

        - Почему вы не приходили?  - Мой голос прозвучал неожиданно хрипло.
        Шеф встал со стола, глянул на меня неожиданно жестко - ни за что не скажешь, что только что мы радостно обнимались,  - и потянулся за сигаретами.

        - Потому что так было лучше. Для тебя. И хватит вопросов.

        - Ну почему?!  - Я поставила чашку на стол так резко, что кофе из нее выплеснулся на стол.  - Почему хватит?! Я просто хочу правды!

        - Правды?  - Шеф сделал шаг вперед, нависнув надо мной: - О'кей, будет тебе правда. Ты уже не маленькая девочка, что я тебя, в самом деле, оберегаю!
        Он наклонился так близко, что я видела, как в его зрачках отражаются лампочки на потолке:

        - Оскар не хочет тебя видеть. Ясно?
        Наверное, так же почувствовала себя жена Лота, когда оглянулась на горящий город и обратилась в соляной столб. Несколько мгновений я просидела, не двигаясь, потом кое-как вздохнула:

        - Поч…  - Я попыталась втянуть воздух.  - Почему?
        Он помолчал пару секунд и буквально выплюнул:

        - Не знаю.
        Я кивнула, рассеянно шаря взглядом по полу. В ногах появилось странное ощущение, что если я прямо сейчас не уйду, то их сведет судорогой,  - и я вылетела из кабинета, едва касаясь пола.
        Надо было съездить к матери - она думала, что я в срочной длительной командировке,
        - но не было сил делать вид, что все нормально, так что я ограничилась звонком. Голос у нее был немного сонный:

        - Чирик? Ты чего среди ночи?

        - Ой, ночь уже, да?  - Я запоздало глянула на часы. Было почти два.  - Прости, я с этой работой совсем запуталась когда у нас что. Спи, я днем позвоню. Если соображу, когда у нас день,  - я вымученно засмеялась.

        - Да ладно уже,  - кажется, мама улыбнулась,  - чего хотела?

        - Да просто спросить, как твои дела. А то давно не разговаривали.
        Она на мгновение замолчала, видимо перебирая в уме происшествия последних дней.

        - Да все нормально, ничего особенного не происходит в моей старушечьей жизни.

        - Я заеду,  - я снова улыбнулась, уже искренне,  - как будет окно в работе. А то только вернулась, надо кучу рапортов писать.

        - Буду ждать. Спокойной ночи.


* * *
        Все было смазанным и едва различимым, а фигуры двигались странно. Будто только что были там и уже где-то в другом месте. Она пытается уследить за их движением, но голова двигается невыносимо медленно, и она видит только размытые образы. Ей легко и приятно, будто она наконец-то на своем месте. Легкое беспокойство не выходит за пределы допустимого, и она невольно улыбается. Все хорошо, все спокойно.
        Горячая волна врывается в ее сознание, сметая все на своем пути и полностью занимая ее мозг. Она пытается как-то отодвинуть ее, вернув себе ясность сознания, и инстинктивно мотает головой. В мозгу начинает потихоньку проясняться, и она уже расслабленно выдыхает, но тут понимает, что он стоит за спиной. Она чувствует его лучше, чем себя. Всегда.
        Она медлит, боясь обернуться, хотя знает, что он ждет этого, не заговаривая с ней. Но раньше, чем она сама понимает, что делает, ее тело уже успевает развернуться, и она смотрит снизу вверх, пробегая взглядом по смуглым щекам с легкой черной щетиной. Она видит желтые глаза, и мир пропадает, а ее полностью поглощает ощущение сдерживаемой силы и спокойствия. Она знает, что у нее есть всего несколько секунд, иначе чувства совсем откажутся ей повиноваться, и считает про себя, но он чуть улыбается, показывая белые немного удлиненные зубы, и сознание снова делает крутой вираж.
        Нет ей нельзя с ним работать. Она уже давно пытается подать рапорт о переводе, но все никак не может собраться с духом. Ведь это будет значить уйти из группы - а это просто невозможно…


        Резкий звонок мобильника ворвался в мир. Она открыла глаза, пытаясь понять, где находится и почему во всем теле такое странное ощущение легкости, а в сердце - грусти. Пару секунд бездумно послушав трель телефона, она потянулась к столу и нажала на кнопку вызова.

        - Чирик? Ты чего среди ночи?

        - Ой, ночь уже, да?  - Голос дочери звучал смущенно.  - Прости, я с этой работой совсем запуталась когда у нас что. Спи, я днем позвоню. Если соображу, когда у нас день,  - дочь тихо засмеялась.

        - Да ладно уже,  - она тоже не смогла сдержать улыбки,  - чего хотела?

        - Да просто спросить, как твои дела. А то давно не разговаривали.
        На долю секунды ей захотелось рассказать все - и про странные сны, которые она никогда не может запомнить, и про то, что просыпается иногда вся в слезах, все еще всхлипывая, и про то, что, кажется, сходит с ума, начиная делать что-то странное, прислушиваясь к чему-то неслышному…

        - Да все нормально,  - улыбнулась она,  - ничего особенного не происходит в моей старушечьей жизни.
        Дочь фыркнула, пообещала заехать и повесила трубку.
        Она опустила руку с телефоном на одеяло, неосознанно сжимая трубку до побелевших костяшек, и посмотрела в окно. Серым светом город накрывали рассветные сумерки.


* * *
        Что-то надломилось во мне. Шеф и Оскар всегда были для меня опорой - даже когда все вокруг рушилось, даже когда Оскар исчезал, оставался Шеф. Невозможность рассказать кому-то, поделиться, добивала. Где-то внутри себя я убрала какой-то болезненный комок в дальний угол и сжала зубы покрепче.
        С «терапией» мы покончили быстро - когда я запустила в Шефереля стулом. Сказать, что отношения у нас испортились после того разговора,  - это не сказать ничего. Мы как будто специально старались вывести друг друга из себя. Привязанная необходимостью являться на «терапию», я делала все возможное, чтобы проводить эти три часа в день максимально раздражающе. Шеф не отставал, откровенно издеваясь надо мной. Иногда мне казалось, что после этих сеансов из ковролина в его кабинете можно было отжимать яд.
        Так или иначе, но однажды мы дошли до точки: Шеф издевался на полную катушку, а я, решив наконец на ком-то сорваться, запустила в него стулом. Шеф невозмутимо выкинул вверх руку, ловя его за ножку, опустил на пол и выплюнул:

        - Можешь идти работать.


        Еще полгода я провела в Наземке - Вниз Шеф меня не пускал. Я почти уверена, что он делал это специально, чтобы досадить мне, но Сатурн, занявший теперь пост капитана, клялся рогами, что все ради моего блага. Вторым сюрпризом стала Сатрекс
        - она была правой рукой фавна, во всяком случае де-юре. На деле же они, кажется, поделили город пополам, и, говорят, порядку стало больше. Мне доставляло искреннее удовольствие смотреть на их совместную работу, если случалось оказаться рядом. Они понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда, действуя слаженно и четко.
        Сколько я ни пыталась узнать, куда делся Дэвид и что вообще произошло после нападения на меня, Сатурн неизменно делал большие невинные глаза, отчего они становились совершенно круглыми, и переводил разговор на другую тему. Вскоре я махнула рукой.
        Он относился ко мне хорошо, как и вся группа, в которой я оказалась, но все же чего-то мне не хватало. Меня тянуло Вниз, тянуло к Черту и Вел, к Михалычу и Крапиве - словом, ко всему, что я могла назвать настоящей жизнью. А может, просто хотелось вонзить в кого-то когти и зубы - Представители хорошо подходили в качестве боксерской груши. Пронаблюдав за моими мучениями шесть месяцев, Сатурн отправился самолично переговорить с Шефом. Не знаю уж, что он ему там наговорил, но вскоре мне таки было дано высочайшее соизволение вернуться на дежурства Вниз.
        Группа приняла меня радушно: Вел закружила на месте, а Крапива даже обняла, чего за ней обычно не водилось. Я с головой окунулась в работу, почти не бывая в своей квартире. Я искала любую возможность остаться в НИИДе: выходила с другими группами, подменяла отсутствующих и иногда на подхвате подрабатывала Наверху - словом, делала все, чтобы голову занимала только работа. Может, я надеялась так или иначе увидеть Оскара, а может - даже Шефа, но этого никогда не происходило. Эти двое умели прятаться от нежелательных лиц.
        Со временем я заняла место второго оборотня в группе, работая в паре с Чертом. По уровню трансформации это, конечно, противоречило всем порядкам, но капитан легко и быстро сработался со мной, и недостаток физических возможностей с лихвой окупался пониманием и скоростью реакции. Я невольно вспомнила пророчества Шефа на эту тему, и желание перегрызть ему глотку взыграло во мне с новой силой. Но, скрывать не буду, с Чертом было хорошо, и я искренне полюбила дежурства, несмотря на все сюрпризы, которые они приносили.


        У меня был выходной, и я решила заехать к матери - мы не виделись уже с месяц. К этому моменту я успела сдать на права (меня учили лисички, так что никакие экзамены в ГАИ уже были не страшны) и купить себе машину. Так что теперь гаишники безнадежно пытались остановить черный «порш» с номерами госслужбы.
        После нескольких гудков мама наконец сняла трубку:

        - Чирик?

        - Привет! Я подъеду?

        - Давай,  - она засмеялась,  - только осторожно там, ладно? А то на дороге мало ли сумасшедших…

        - Конечно!  - Я отбросила мобильник и вырулила со встречной полосы.
        Через полчаса я была на месте. Проехать по давно знакомому двору, где все тебя знают чуть ли не с пеленок, на шикарной машине - это настоящее удовольствие! Я видела, как несколько голов повернулись следом за «поршем», и довольно ухмыльнулась.
        Пиликнув сигнализацией, я взлетела по ступеням вверх, забралась в лифт, вызвавший во мне смесь отвращения с ностальгией, и поднялась на одиннадцатый этаж. Все та же старая дверь - сколько бы денег я ни посылала матери, она никак не соберется сделать ремонт - привычный звук от поворачиваемого в замке ключа… Я невольно улыбнулась.

        - Мам?
        Я прошла сквозь крохотную прихожую и заглянула в ее комнату…
        А потом я кричала. Долго-долго, срываясь на хрип, кашель и рвоту.

2


        - Можно?
        Айджес приоткрыла дверь кабинета Шефереля и нерешительно замерла на пороге.
        Он сидел за столом, упершись лбом в сложенные руки, и даже не поднял на нее взгляда.

        - Айджес, не сейчас…

        - Нет-нет,  - суккуб поспешно проскользнула внутрь кабинета и прикрыла за собой дверь, прислонившись к ней спиной.  - Я по-дружески.
        Медленно, как будто с усилием, он поднял на нее глаза - усталые, старые, бессмысленные. Она видела его таким только один раз: когда в Нижнем Городе пропала та, другая…
        Айджес медленно оттолкнулась от двери и нерешительно сделала несколько шагов вперед. Шеферель бездумно следил за ее движениями. Закусив губу, как волнующийся подросток, Айджес осторожно обошла стол, наклонилась и, обняв его за плечи, прижалась щекой к его щеке.

        - Я по-дружески,  - повторила она шепотом.
        Он на мгновение сжал ее руку, как бы прерывая объяснения. Пальцы нащупали ее кольцо.

        - Какой огромный бриллиант,  - он устало ухмыльнулся,  - зачем он тебе такой подарил?
        Айджес покосилась на кольцо:

        - Не знаю… Может быть, думает, чем больше камень, тем вернее ему я буду?
        Шеферель коротко хмыкнул, подняв на нее красноречивый взгляд. Суккуб осторожно, будто боясь спугнуть шаткое взаимопонимание, улыбнулась.
        Они замолчали. Она почувствовала, что он сейчас под каким-нибудь предлогом попросит ее уйти, и спросила первое, что пришло на ум:

        - Зачем мы тогда разыграли ее?

        - А?  - Шеферель смотрел на нее чуть сощурившись, как будто у него сильно болела голова.

        - Зачем мы тогда притворились, что это у нас свадьба, а не у меня одной?
        Он вздохнул, едва заметно пожав плечами, и снова спрятал лицо в руки:

        - Просто хотел ее позлить.

        - Больше не хочется?
        Колкость сорвалась с языка прежде, чем Айджес успела это осознать. И она тут же пожалела об этом - рассеянно-дружелюбный взгляд Шефереля мгновенно сменился отчужденным.

        - Нет,  - бросил он зло.

        - Прости, прости! Я…  - Она рассеянно поправила холеной рукой волосы, на мгновение прикрыв глаза: - Я тоже… переживаю.

        - Не верю.
        Он поднял на нее глаза и посмотрел в упор, как будто обвиняя и припоминая сразу все ее прошлые грехи.
        Айджес открыла было рот что-то сказать, но промолчала. В кабинете стало тихо.

        - Как она?  - наконец спросила суккуб, и голос ее был тихим и извиняющимся.

        - А как ты думаешь?  - зло фыркнул Шеферель, снова упирая взгляд в стену.  - Как она может быть?
        Айджес рассеянно кивнула.

        - Она в госпитале?
        На долю секунды повисла пауза. Всего на долю секунды.

        - Нет. Она у меня,  - проговорил он как будто с вызовом. Но он, пожалуй, был единственным существом в этом городе, которое никто не решился бы осуждать.
        Брови Айджес чуть прыгнули вверх, но она сдержалась.

        - Ясно.

        - Накачали ее смесью таблеток с коньяком. Валяется в забытьи уже третьи сутки.

        - А как Оск…

        - Даже не мечтай!  - Шеферель неожиданно резко поднялся, нависнув над Айджес, и она невольно отпрянула.  - Теперь - более чем когда-либо - ДА-ЖЕ-НЕ-МЕЧ-ТАЙ!
        Мгновение она смотрела на него - пораженная, задетая, обиженная,  - на глазах медленно проступили слезы. Никогда еще он не смотрел на нее так - никогда. И на секунду она увидела, как сквозь его человеческое обличье проступил истинный облик.

        - Я… и не соб-биралась…  - прошептала она.
        Шеферель, кажется, сам понял, что был слишком резок - вспышка гнева отступила,  - и проговорил уже спокойнее:

        - Я не знаю, где он. Даже я не знаю, где он сейчас. И искать его не собираюсь.
        Он сел обратно в кресло и снова упер голову в руки.
        Айджес быстро кивнула - горло перехватило - и стремительно вышла из кабинета. Шеферель не поднял головы и не посмотрел ей вслед.


* * *
        Иногда я что-то слышала. Какие-то мужские и женские голоса доносились до моего слуха как сквозь плотный слой ваты, а когда мне удавалось разлепить глаза, я видела только темные силуэты и фигуры - бесполые, бесцветные, неопознаваемые. А потом снова наступала темнота…
        Иногда я пыталась понять, что происходит, почему я в таком состоянии и что было до,  - но в сознании как будто возникал какой-то барьер, стена, через которую я не могла пробиться. И что важнее, она пугала меня, отгоняя от себя и как будто предупреждая, что там спрятано что-то страшное…
        Периодически я чувствовала, что начинаю возвращаться в нормальный мир: кто-то поднимал меня и настойчиво, по слогам, как маленькому ребенку, что-то объяснял. Но как только я начинала что-то различать, в руке, в районе локтя, появлялась легкая боль - и все снова исчезало.


        Мне казалось, прошло несколько лет, прежде чем туман вокруг меня стал рассеиваться, а нового укола не последовало. Мир постепенно приходил ко мне - по кускам, разорванный и растрепанный. А вместе с ним - и огромное, чудовищное ощущение тяжести, столь ужасной, что вынести ее я просто не в состоянии, и она вот-вот раздавит меня.
        Я невольно захрипела, еще не до конца понимая, что являлось причиной этого ощущения, но чувствуя, что понимание вот-вот навалится на меня, и тогда дышать и жить станет просто невозможно.

        - Тихо-тихо,  - холодная рука легла мне на лоб. Рядом кто-то был. Голос казался знакомым, но я не могла понять, кто это.  - Пора возвращаться, Чирик. Мне жаль - но пора. У нас много дел.


        Сознание медленно поднималось из каких-то невыносимых глубин, темных и безмолвных. Кто-то аккуратно и медленно меня поднял, пытаясь посадить рядом с собой. Мышцы меня совершенно не слушались, и я стала падать обратно, но рука держала крепко.
        Глаза жгло кипятком. Я попыталась протереть их, но не чувствовала кистей, и мне удалось только кое-как поводить по векам тыльной стороной запястья.
        Темная комната с низким потолком и панорамными окнами во всю стену. Плотные шторы наглухо задернуты, несмотря на то, что на дворе ночь, где-то вдалеке - видимо, у противоположной стены - слабо горит ночник.

        - С возвращением,  - произносит голос рядом с моим ухом, и я резко поворачиваю голову. Мир летит вокруг меня, принуждая уткнуться в светлую ткань, от которой пахнет воздухом и морем.

        - Шеф?  - кое-как удивленно хриплю я. Язык распух и не слушается.
        Он смотрит на меня внимательно, и в его глазах нет привычной насмешки или ставшей обычной за последние недели злости. Только теплота и… сожаление?

        - Что слу?..  - начинаю я, и тут воспоминания обрушиваются на меня чугунной плитой, вышибая воздух из легких и заставляя замереть, онемев на полуслове.

…Лужа крови на полу. Пропитавшаяся насквозь бурая простыня, углом свисающая с кровати. Свесившаяся на пол рука, по которой бежит алая струйка. Неуместно красивые рассыпанные по багровеющей подушке волосы. Устремленные в потолок стеклянные глаза. Чуть задранный вверх подбородок, плотно сжатые губы…

        - Чирик!
        Разодранное в клочья домашнее платье. Еще не успевшие потемнеть брызги крови на обоях. Одна огромная, тошнотворно розового цвета, дыра от груди и до пояса…

        - Дыши! Черт возьми, дыши!

…в которой видны изодранные внутренности вперемешку с синей тканью платья…

        - Тише, тише… Самое страшное позади: ты вспомнила… Тише, Чирик… Тш… Ш…
…Я не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я снова смогла дышать и разговаривать. Я сидела, обессиленная, уткнувшись в Шефереля, и не могла даже плакать - слезы будто бы кончились вообще. Будто бы вообще все во мне кончилось…

        - Как ты думаешь, она… сильно мучилась?

        - Не думаю,  - Шеф осторожно забрался в карман и вытащил оттуда пачку сигарет,  - наши эксперты говорят, что она, судя по всему, потеряла рассудок в какой-то момент. А при этом боль чувствуется совсем иначе. Я думаю, что она вообще ее не чувствовала.
        Я шумно шмыгнула носом:

        - Надеюсь…
        Шеф помолчал, быстрыми, нервными движениями, прикуривая сигарету.

        - Есть некоторые вещи, которые тебе надо знать.

        - Обязательно?
        Он выдохнул тугое облако дыма:

        - Увы. Это касается теперь и тебя… Ее убил оборотень.
        Мне показалось, что моя голова взорвалась. Я больше не могла ничего слышать ни про оборотней, ни про вампиров - ни про кого. Впервые с тех пор, как Оскар зашел в мою палату, мне хотелось закрыть глаза, зарыться в подушки и понадеяться, что все мне только приснилось.

        - Характер… разрезов весьма… характерный. Это когти. Похоже, что сначала ее заставили лечь. Чем-то угрожая. А потом последовало превращение - скорее всего, именно тогда она и потеряла разум…

        - Ради бога, хватит!  - Я зажала уши руками и почувствовала, как по щекам текут слезы.

        - Черна…  - Шеф осторожно погладил меня по голове.  - Тебе надо это все знать. Чтобы думать, кто это мог быть. Чтобы так же хотеть отомстить, как и мы.

        - Я не хочу мстить,  - прошептала я,  - я хочу проснуться.

        - Прости,  - Шеф повернулся ко мне, и его льдистые глаза были так непривычно печальны,  - не получится. Я не могу подключить тебя обратно к Матрице. Это наш мир, Чирик. Настоящий мир. Здесь умирают дорогие нам люди, и против нас ведут войну те, кого мы никогда не видели живьем.

        - Но зачем кому-то мстить мне?  - Я посмотрела на Шефа с надеждой, пытаясь найти смысл во всем происходящем.  - Ведь я никто! Зачем было трогать ее? И кто это был? Это был тот же, кто и меня?..

        - Его зовут Доминик.

        - Кого?  - опешила я.  - Так ты знаешь, кто это?
        Шеф вздохнул и кивнул, прикуривая новую сигарету:

        - Да. Мы с ним как-то столкнулись.

        - Он оборотень?

        - Если бы,  - он опустил голову и устало помассировал глаза.  - Нет, все сложнее. Убил не он, но по его приказу. Тебя - да, тоже… Он не оборотень. Он человек.

        - Человек?  - слабо переспросила я, рассеянно вытаскивая сигарету из предложенной пачки.  - Шеф, что вообще происходит?

        - На тебя напали по его приказу,  - повторил он,  - это был предупредительный удар, чтобы показать, как он близок. Я никогда не думал, что он осмелится на такое. Мы устранили всех, кто был замешан, и теперь ты, думаю, поймешь жесткость этих мер…

        - Всех, кто был замешан?..

        - Да, их было несколько. Дэвид, но он был мелкой сошкой. Ему было только приказано привести тебя в назначенное время в «Око», он не знал, чем это кончится.
        Я слушала спокойно, почти безразлично. Может, во мне просто не осталось эмоций?

        - Так вот куда он делся…

        - Да. Но ты была не первой.

        - Нет? А кто?

        - Зена.

        - Зена?  - Я с трудом вспомнила женщину-оборотня, которую увидела в день своего первого спуска Вниз.  - Которая работала с Чертом?

        - Да, и на месте которой теперь работаешь ты. Ее подставил Джо. Когда-то давно она уже спасла его, и он не мог простить ей этого. Оборотень-неудачник, слишком слабый, да еще и мужчина, которого спасла женщина…  - Шеф ненадолго замолк, глядя в пустоту за окном. Ночь и ветер.  - Он продался из-за невозможности жить с этим чувством. Так или иначе… А Михалыча мы просекли раньше, чем он натворил дел.

        - Михалыч?!  - Я вспомнила огромную добродушную фигуру медведя, и мне снова захотелось плакать - просто от обиды на жизнь.

        - Да. Не бойся, он единственный остался жив, как ты могла заметить, и жив до сих пор. Он у нас всегда был немного на вере повернутый, такой вот диссонанс с собственным естеством. Доминик на это и нажал.
        Я кое-как вспомнила свой тренировочный спуск вниз и поразившую меня фанатичную речь оборотня о церковных ценностях и вере. Боги… Я опустила голову и зарылась лицом в ладони:

        - Подожди, я просто не успеваю все осознать…

        - А тебе и не надо,  - Шеф тихонько погладил меня по плечу,  - тебе просто надо учесть.
        Мы замолчали. Я бездумно прикурила новую сигарету. Шеф похлопал себя по карманам в поисках новой пачки - они исчезали одна за другой.
        Я медленно составляла кусочки картинки в одно целое. Очень медленно и очень осторожно, боясь, что мой мир в любую минуту может рухнуть.

        - Это были спланированные удары по Институту, так?
        Шеф мрачно кивнул. Он не смотрел на меня все это время.

        - А при чем здесь я?!  - Мой голос сорвался на крик.  - При чем здесь она?! Ведь я никто! Почему они решили ударить по мне?! Она просто пострадала зря!
        Шеф глубоко вздохнул, сощурился, будто примериваясь, и задумчиво закусил верхнюю губу.

        - Чирик…  - тихо начал он.  - Чирик… Это был удар не по тебе.
        Я непонимающе качнула головой:

        - Не по мне?..

        - Это был удар по Оскару. Чирик, твоя мать работала на нас. В группе Оскара.


        Я оторопело слушала рассказ Шефа о событиях почти тридцатилетней давности. Мой с таким трудом составленный мир разлетелся вдребезги.

        - Твоя мать была эмпатом. Довольно сильным. Ее нашел и завербовал Оскар - как оно обычно и бывает. Она быстро развивалась, доросла до того, что он забрал ее к себе в группу, они тогда еще часто работали «в поле». Все бы ничего, но она в него влюбилась… Ужас в том, что чувство оказалось взаимным. Ужас - потому что ее глушило в его присутствии. Она переставала чувствовать и группу, и туман… Это все я узнал уже позже, они скрывали, боясь, что я переведу ее в другую группу или вовсе сниму с работы…
        Он сделал паузу, чтобы прикурить новую сигарету от кончика старой.

        - И вот она однажды не услышала возмущение тумана. И попала в лапы Представителя. Я говорил тебе, еще давно, что человек - лекарь или эмпат - не может с ним справиться. Не знаю уж, как Оскару удалось ее отбить, но он смог это сделать. Она ужасно пострадала. Он привез ее в госпиталь на себе, сутки было непонятно, что с ней дальше будет, выживет ли она.
        Поймав мой осознающий взгляд, Шеф кивнул:

        - Да, это и была та самая «автокатастрофа», о которой она говорила.

        - Но это звучало так искренне!

        - Послушай,  - Шеф отвернулся и опустил голову.  - Сейчас я скажу тебе неприятную вещь. Мы секретны. Чир, более чем. Мы не могли допустить ошибки. А работать она больше не могла - нигде и никак. Никакой утечки информации нельзя было допустить. И мы… Я. Лично я приказал стереть ее память.
        Пару секунд я смотрела на него, не шевелясь:

        - Жестоко.

        - Да,  - он пожал плечами.  - Такие условия, такая работа. Ее травма повлекла за собой лишение способностей. Поверь, в другой ситуации я бы избежал этой меры, но тут… Я ценил ее и знал, что она значит для Оскара. Но выбора не было. Когда опасность миновала, ее перевезли в обычную больницу прежде, чем она очнулась. Там уже все было привычно… Она ничего не вспомнила.

        - И его?..

        - И его. Он мотался туда, к ней. Не входил, конечно, а просто стоял в коридоре, но она его не узнала. Однако состав не идеален, какие-то отрывки все равно остаются. Сны, одни слова кажутся более привычными, чем другие. Пришлось составить ей огромную «легенду» - нашли человека, который сказался ее научным руководителем в институте, объяснил, что она занималась мифами и легендами, поэтому и привыкла ко всякой чертовщине… Она жила обычной жизнью. А потом встретила своего мужа. Все это время Оскар следил за ней.
        Я вздрогнула:

        - Все эти годы?!

        - Да. Практически. Помимо своей основной работы. За ней и за тобой…
        Он снова сделал паузу, собираясь с мыслями.

        - За мной?..
        Шеф невесело ухмыльнулся:

        - А как ты думаешь, кто вызывал скорую, когда ты первый раз превратилась? Когда он заявился ко мне со словами, что ты оборотень… О, это было уже слишком. Но оставить тебя без присмотра - ты же видела, что с тобой творилось, это было невозможно. И мы решили делать вид, что ничего не происходило. Что ты просто… просто девушка.
        Мне показалось, что я вижу только вершину айсберга и, даже если Шеф сейчас расскажет мне все, все равно останется ощущение, что это только полуправда или четвертьправда, а вокруг меня только вранье и недоговорки.

        - Но сказать оказалось проще, чем сделать. Даже для меня. Что уж с ним творилось… По мере превращения и изменения организма ты менялась и внешне - сама заметила. И все больше стала походить на мать. Представь, что он чувствовал,  - Шеф придавил в пепельнице окурок.  - Каждый день видеть женщину, которую когда-то любил! Тут недолго и умом тронуться. Вот и сматывался от тебя иногда, предоставляя мне со всем разбираться.
        Человек, которого я искренне и беззаветно любила, любил мою мать. И видел во мне ее. Боги, дайте сил…
        Шеф молчал, ожидая, пока я уложу все в голове. Он все еще придерживал меня за плечи, и я послушно опиралась на него. До меня вдруг дошло, что в этом мире у меня больше никого нет…
        Я вспомнила отца. Бледный силуэт, который я больше никогда не видела с той ночи, как он ушел. Что я скажу ему? Он простой человек, далекий от всего этого. И тут сердце у меня сбилось с ритма:

        - А Оскар не?!..

        - Нет,  - Шеф убежденно покачал головой.  - Он тебе не отец.

        - Но…

        - Чирик,  - он вздохнул и, повернувшись, посмотрел на меня мягко и сочувственно,  - я понимаю, что тебе бы этого хотелось. Но он не твой отец.
        Он помолчал.

        - Он проверял. Но, может быть, он единственный, кто сейчас полностью тебя понимает.
        Я поспешно кивнула, стараясь дать понять, что все нормально. Почему-то стало удивительно обидно, что этот человек - это существо,  - которое могло бы быть мне самым близким человеком на земле, совершенно мне чуждо. Наверное, я просто нуждалась в ком-то.

        - Есть еще кое-что.

        - Что еще?  - произнесла я глухо, разглядывая ворсинку на ковре под ногами.

        - Тот, за кем была замужем твоя мать,  - тоже не твой отец,  - Шеф пожал плечами.  - Вот такая Санта-Барбара.
        Я прикрыла глаза и ничего не сказала. Моя привычная жизнь, насколько привычной она могла быть после всего, несколько раз восстала из пепла и снова взорвалась за последние пару часов. Мне надо было строить ее заново, проводить новые логические цепочки - а у меня просто не было сил. Я устало кивнула:

        - А кто отец?

        - Не знаю.

        - Не верю.

        - Правда не знаю,  - Шеф обернулся ко мне,  - честное слово.
        Этот полудетский оборот вдруг показался мне таким неуместным, таким забавным, как будто нам лет по пять и мы сидим в песочнице. Я рассмеялась. И смеялась, и смеялась, и все никак не могла остановиться… Шеф легонько шлепнул меня по щеке и протянул сигарету. Я взяла ее и рухнула обратно на кровать - спина перестала держать.

        - Я знаю, всего много,  - Шеф оглянулся ко мне, опираясь на постель. Лицо его легко озарилось угольком сигареты.  - Но так уж получилось. В других обстоятельствах ты бы просто ничего не узнала. Или узнала позже, когда пришло бы время. Но сейчас может быть важна каждая деталь…
        Я медленно кивнула, выпуская в потолок дым. Во мне все еще было пусто. Во мне все еще ничто не могло удивиться. Мысли теснились в голове, одна цеплялась за другую, и в итоге я никак не могла нащупать что-то важное… Наконец оно выступило вперед:

        - Доминик.

        - Да, Доминик…  - Шеф вздохнул и протянул мне руку, помогая снова сесть.  - Это долгий разговор. А у тебя последняя сигарета.

        - А еще есть?  - Я опасливо покосилась на скуренный почти до фильтра бычок.

        - На кухне,  - Шеф мотнул головой в сторону противоположной стены.  - Как думаешь, осилишь путешествие через половину квартиры?

        - Попробую,  - я чуть улыбнулась. Но это показалось мне кощунством.

        - Давай-ка,  - он встал, протянул мне руку и легонько дернул вверх. Голова закружилась, ноги почти сразу подкосились, я охнула и начала было падать назад, но Шеф успел подхватить меня и закинуть одну руку себе на плечи.  - Хороша…

        - Это ты меня опоил,  - я, как могла, пожала плечами.  - Кстати, а где я, вообще?

        - Вообще, ты у меня.
        Во мне шевельнулось удивление:

        - А почему?
        Он пожал плечами:

        - Не знаю. Просто подумал, что так ты будешь сохраннее. Я уже не знаю, какое жилище безопасно. Могу ручаться только за свое.

        - А.

        - И пока что ты останешься здесь. Пока ситуация не стабилизируется. Не волнуйся, я дома почти не ночую,  - поспешно добавил он.

        - А лучше бы ночевал.
        Шеф чуть не споткнулся, его резные брови поползли вверх.

        - Мне…  - вздохнула и отвернулась,  - мне страшно. Нет, не страшно - жутко.
        Я посмотрела на него, чувствуя себя ужасно. Ужасно беспомощной, ужасно маленькой, ужасно слабой.

        - Ок,  - он кивнул,  - буду ночевать. Не проблема. Места много.
        Кое-как мы доковыляли до кухни, которая аппендиксом располагалась в конце этой огромной комнаты. В темноте я мало что видела, да еще и одурманенная той гадостью, что вкалывали мне эти дни. В свете улицы я рассеянно отметила, что кухня отделана черным мрамором и увешана кучей всякой утвари, которой явно никто не пользовался. Однако джезва стояла на плите, а значит, Шеф хотя бы варил себе кофе.
        Прислонив меня к столешнице, он стремительно перебрал несколько навесных шкафчиков
        - я не успела даже разглядеть коробки. За одной из дверец оказалась свалка блоков
«Парламента». Мы, не сговариваясь, взяли себе по две пачки и закурили из третьей. Я щурилась и смотрела за окно, где в тишине дремал город. Ходили какие-то люди, и никто не знал, что происходит. Это было так странно - мир рухнул, а все осталось на своих местах. Мне хотелось высунуться из окна и закричать: «Женщину задрал оборотень!» - но они сочли бы меня просто сумасшедшей. На долю секунды мне показалось, что я просто тень в этом городе, что меня просто нет…

        - Я сделаю нам кофе,  - Шеф отвернулся к плите, начал чем-то брякать и шуметь, не вынимая изо рта сигареты.

        - Шеф, а где твои родители?  - Я выпустила ему в спину струю дыма.
        Он вопросительно хмыкнул.

        - Ну ты ведь не человек…

        - Намекаешь, что они могут быть живы?
        Я неопределенно пожала плечами.

        - Нет, Чирик,  - он сделал паузу и, повернувшись ко мне от плиты, выпустил дым из ноздрей.  - Их убили. Всю мою семью…
        Слова чуть было не сорвались у меня с губ, но я вовремя взяла себя в руки. Он посмотрел на меня и чуть улыбнулся:

        - Да, ты права, я тебя понимаю. Ты ведь это хотела сказать?
        Я кивнула, сглатывая ком в горле.

        - Прости, это… нехорошо, такое говорить.

        - Все в порядке,  - он сделал шаг вперед и осторожно меня обнял. Я послушно уткнулась ему в грудь, промокая о рубашку снова набежавшие слезы.  - Это было очень давно.

        - Насколько давно?

        - Достаточно, Чирик. Почти шесть тысяч лет назад.

3


        - Ох ты ж господи!..
        Я поспешно накинула халат и затянула пояс. Спина немного ныла от так и не прорезавшихся крыльев, кости побаливали от не вышедшего напряжения перед трансформацией.

        - Прости,  - я неловко забрала у Шефа пакеты с едой, которые он принес, и потащила их на кухню.  - Оскар когда-то говорил, что долго не обращаться сложно, я тогда не обратила внимания. А он был прав - у меня все тело выворачивало просто, как при гриппе, знаешь?
        Шеферель снял перчатки и медленно прошел за мной на кухню, прислонившись к косяку.

        - Вообще-то нет, не знаю. Ко мне человеческие хвори не липнут.

        - Везет,  - я раскрыла один из пакетов, и на меня пахнуло теплой лапшой с говядиной,  - грипп - это просто отвратительно. Где есть будем?
        Я подняла на него взгляд, но Шеф смотрел куда-то как будто сквозь меня, взгляд его затуманился…
        Я щелкнула пальцами у него перед носом:

        - Босс, прием! Где есть будем?

        - А!  - Он встрепенулся.  - Да давай в гостиной, я «Другой мир» притащил - посмеемся.
        Я кивнула и потянулась за тарелками.

        - Раздевайся и тащи диск.
        Он кивнул и вышел, на ходу скидывая плащ.


        С того страшного дня, когда я очнулась от дурмана в темной комнате и услышала правду про свою мать, прошло уже немало времени. Сначала мне было плохо, потом пусто, потом снова плохо… Шеф всегда оказывался рядом, терпеливо успокаивая меня, выслушивая многочасовые жалобы и всхлипы. Былая холодность исчезла без следа, и я могла сказать, что вряд ли кто-то из близких когда-либо относился ко мне теплее и внимательнее.
        Потакая моей паранойе, он оставил меня жить у себя, да и сам зачастил домой, хотя раньше, насколько я могла вспомнить, постоянно торчал на работе, как будто живя в Институте. Отгороженная от всего остального мира, я привязалась к нему гораздо больше, чем за все прошлое время. Даже совместный спуск Вниз не мог сблизить нас больше, чем это проживание под одной крышей.
        Я засыпала и просыпалась когда того хотел мой организм, не обращая внимания на часы, которых, казалось, и вовсе не было в этом доме. Мне была предоставлена вся его огромная кровать, а сам Шеф, кажется, вообще никогда не спал. Если мне случалось просыпаться ночью, то я часто видела его темный силуэт на фоне ночного города, когда он курил у окна. Первое время меня часто мучили кошмары, и каждый раз, когда я просыпалась с криком и бешено бьющимся сердцем, он уже оказывался рядом, успокаивающе гладя меня по голове или тихо обнимая за плечи. Я утыкалась в его плечо, как всегда пахнущее ветром и морем, и засыпала. За эти недели он заменил мне брата, которого у меня никогда не было, и отца, которого я, как выяснилось, никогда и не знала.
        Смотреть фильмы про вампиров и оборотней уже вошло у нас в привычку, благо кинематограф поставлял их в избытке. Сначала Шеф принес «Дракулу Брема Стокера» Копполы, просто чтобы отвлечь меня и заодно пообсуждать превращение фактов в легенды, потом были «Интервью с вампиром» и «Королева проклятых», потом что-то еще
        - и так мы медленно перебрались с фильмов серьезных на откровенное «мыло», над которым уже ржали так, что чуть не подавились едой. Вот тогда, глядя на сверкающую кожу Эдварда и представляя, что бы с ним стало, встреть он Виктора, я и научилась заново улыбаться.
        Шеф понимал меня как никто другой - в конце концов, хоть и много лет назад, но он тоже прошел через эту потерю. И рядом с ним я могла вести себя откровенно: плакать, не волнуясь, что меня посчитают нюней, или смеяться, не боясь осуждения.
«Продолжать жить не значит предать память тех, кто любил нас,  - как-то сказал он, когда поздней ночью я вдруг снова расплакалась после какой-то комедии, которую мы смотрели вместе с ней,  - единственное предательство - это забвение».
        О моем выходе обратно на службу пока что речи не заходило, как и о выходе из дома вообще. Я до сих пор не знала, где расположена квартира Шефа, потому что даже вид из огромных окон, хоть и был прекрасен, не давал никаких подсказок: стоило мне начать вглядываться в дома, они как будто уходили из фокуса, и я не могла узнать ни одного здания.
        Единственный день, когда мне пришлось покинуть свой новый дом, был днем похорон. В какой-то момент встал вопрос о том, надо ли сообщать о случившемся моему «отцу», но они с мамой были в разводе уже больше пятнадцати лет, и вероятность, что он начнет ее искать, равнялась примерно нулю. А больше у нас никого не было - мамины родители давно умерли.
        Шеф накачал меня какими-то успокоительными, но меня все равно трясло как в ознобе, а ноги подгибались. Он усадил меня в свой «майбах», который теперь водил очередной Затылок, и ушел, потому что ему пришлось заниматься организацией.
        Машина скользила вперед, а я пыталась взять себя в руки. За окнами мелькала предрассветная хмарь, и я рассеянно отметила, что кто-то сейчас ушел на дежурство. Дома проплывали мимо - безликие, глухие, одинаковые - и я вдруг поняла, что совершенно не понимаю, где мы. На мой вопрос Затылок ответил, что за городом,  - оказывается, у Института свой участок. Для кладбища.
        Машина незаметно притормозила, прошуршав шинами по опавшим листьям, и дверца открылась. Я медлила, не в силах заставить себя выйти. Снаружи было хмуро, небо заволокло тяжелыми белыми облаками, сквозь которые не пробивалось солнце. В воздухе пахло сыростью и осенью. Я невольно поймала себя на мысли, что ей бы понравился такой день…
        Выйдя из машины, я на мгновение замешкалась, не зная что делать. Легкий ветер доносил такое множество запахов, что голова начинала кружиться, но главным был запах… покоя. Я никогда не сказала бы, что у состояния есть запах, но это было именно так. В горле встал ком, но этот странный запах подействовал неожиданно успокаивающе - я вдруг поверила, что там ей спокойнее. Лучше. Проще. И, может быть, там она наконец обрела память. Я невольно подняла голову вверх, вглядываясь в безликое белесое небо.
        Мне на плечо легла рука Шефа:

        - Пойдем.
        Никаких объятий, никаких пустых, ненужных слов. Я была ему благодарна.
        Мы прошли совсем недалеко, когда я увидела небольшую группу людей, стоящих рядом. Они оглянулись, ожидая пока мы подойдем. Я осторожно огляделась, выискивая знакомые лица. Вел, сочувственно смотрящая на меня. Черт, мрачный и опустивший глаза. И Оскар. Лохматый, исхудавший, заросший, с ввалившимися щеками и черными кругами под сумасшедшими глазами. Он обжег меня взглядом и отвернулся. На мгновение мне стало обидно - у нас с ним было одно общее горе, но он предпочел отвернуться от меня.
        Шеф чуть сжал плечо - самую каплю, как будто говоря, чтобы я не обращала внимания. Я так же незаметно кивнула.
        Вел едва заметно тронула меня за руку.

        - Чирик, я не знала, что она твоя мать,  - тихо проговорила эмпат,  - мне… правда жаль.
        Я кивнула, смаргивая выступающие слезы. Она и правда чувствовала то, что говорила.
        Я встала рядом с Шефом, все еще придерживающим меня за плечи, и опустила взгляд. Боковым зрением я видела что-то темное и прямоугольное, но все равно не могла заставить себя прямо посмотреть на гроб. Просто не могла - казалось, если я это сделаю, то окончательно признаю, что она мертва. У меня в голове никак не укладывалось, что вот там лежит моя мать, которую я всегда помнила такой живой и энергичной. А теперь глаза у нее закрыты, а руки сложены на груди. И она лежит там в таком покое, какого никогда не знала при жизни…
        Я подняла взгляд на гроб. Черный, аккуратный, закрытый. Ей бы понравил… Господи, да что же за абсурд я несу? Кому может понравиться собственный гроб?! Я всхлипнула и стерла слезы рукавом. Шеф отпустил меня и вышел чуть вперед:

        - Обойдемся без речей, мы тут и так все всё прекрасно знаем. Сколько бы лет ни прошло, я все равно считаю ее погибшей на службе,  - он на мгновение замолчал.  - Все остальное - моя вина и моя… ответственность,  - он опустил голову, не смотря ни на меня, ни на Оскара.  - Прощай и прости.
        Нестройный хор, к которому невольно присоединилась и я, повторил за ним: «Прощай и прости». Что бы там ни было, в кого бы на самом деле ни метил Доминик - я все равно чувствовала себя виноватой.
        Гроб стал опускаться в землю.
        Вот и все.


        Домой я ехала одна - у Шефереля оказались дела настолько срочные, что ему пришлось бросить меня и умчаться в Институт. Я знала, что просто так он бы меня не оставил, так что только кивнула, а он пообещал вернуться поскорее. В машине показалось неожиданно холодно. За все время до дома я не шевельнулась, продолжая тупо смотреть в окно.
        В квартире пусто и тихо. За окнами снова начала сгущаться тьма, и я совершенно потерялась в течении времени. Не включая света, я стояла у окна, бессмысленно разглядывая непонятный пейзаж знакомого города, переводя взгляд с одного здания на другое.
        С опозданием заметив, что так и стою одетая, я прошла было в прихожую, но тут взгляд мой невольно зацепился за большое зеркало, повешенное на стене рядом с окном. Оно доходило почти до пола, так что я спокойно могла видеть там всю себя. Я остановилась, вглядываясь в собственные, но все еще непривычные черты. Та, кого я привыкла там видеть - невысокая, полноватая, с серыми волосами,  - она исчезла уже давно, я знала. Но из зеркала на меня смотрела… не я. Черные волосы, падающие на плечи, утончившиеся черты лица, исхудавшая фигура… С этим человеком я привыкла курить на балконе в предрассветных сумерках, привыкла пить кофе по утрам и обсуждать прошедший день - но никак не видеть в зеркале. Глупо и больно, но из зеркала на меня смотрела моя мать.
        С трудом понимая, что делаю, я схватила со стола нож, который остался после вчерашнего ужина, и, собрав волосы в хвост, рубанула наискось. Мне было все равно, какой я стану, единственное, чего мне хотелось,  - перестать быть ей. Перестать видеть это молчаливое напоминание о прошлом, которого не знала, перестать чувствовать себя виноватой в том, чего не могла изменить.
        Короткие пряди рассыпались вокруг головы, попадая в глаза. Откинув в сторону нож, я сползла на ковер, поминутно стирая со щек дорожки слез.
        Вернувшийся домой Шеф ничего не сказал. За что я была ему благодарна.


        Это был мой второй самый трудный день. Потом медленно стало делаться легче - по чуть-чуть, по крохотному шажочку. Боль уходила, оставалась грусть. Так, день за днем, я возвращалась к обычной жизни.
        Шеф часто оставался сидеть рядом со мной на кровати, дожидаясь, пока я усну, и рассказывал новости с работы. Сначала - просто факты. Дальше - какие-то истории и случаи. Потом - забавные ситуации. Мягко и аккуратно он подталкивал меня к той жизни, в которую рано или поздно мне предстояло вернуться. И я засыпала, чувствуя, что рядом со мной находится кто-то близкий и родной. Единственный, кого я могла назвать своей семьей.

4


        - Черна? Давай, открой глаза, очнись…

        - Ммнн…

        - Ты вся горишь. Тебе не стоит спать сейчас. Черт, да у тебя температура, наверное, под сорок. Черт.
        Меня колотит.

        - Я сейчас отнесу тебя в ванную. Слышишь? Наберу холодной воды, может быть, тебе станет лучше. Если нет - поедем в Институт. Черт знает что с тобой такое происходит…
        Я едва чувствую его руки под собой, когда он поднимает меня с кровати и несет через квартиру. Шум воды, потом погружение. Сначала я вздрагиваю от ледяного прикосновения, но постепенно делается легче.
        Шеф опускает прохладную ладонь мне на лоб, и это дико приятное ощущение. Я с трудом открываю глаза. Чувство такое, будто туда засыпали угли - больно шевелить, больно смотреть, больно моргать, и я с тихим стоном снова закрываю их.
        Провал.
        Следующее, что я слышу,  - тихий голос Шефа. Вода все еще касается моего тела, но она уже порядком нагрелась и не приносит того облегчения. Тихо мычу, пытаясь привлечь к себе внимание, и Шеф поспешно сворачивает разговор. Он наклоняется ко мне:

        - Ты слышишь меня?
        Я пытаюсь кивнуть, но затылок отдается адской болью.

        - Открой глаза, если слышишь меня, нам надо выбираться из этого.
        Осторожно приоткрываю веки. Самую чуточку. Шеф предусмотрительно выключил свет в ванной и поставил пару толстых свечек. Мне хочется смеяться от иронии ситуации: свечи, ванна, мужчина и женщина! Больной оборотень и… черт-те кто.
        - Черна, я говорил с Борменталем. Когда ты последний раз превращалась?
        Вот он, вопрос, на который мне совсем не хочется отвечать. Совсем.
        С трудом разлепить потрескавшиеся губы. На трещинках выступает кровь.

        - Не помню.

        - Точнее?

        - Пару месяцев назад?

        - А по-моему, еще раньше,  - пауза. Я смотрю на него и вижу складку между русых бровей. Кажется, он и правда озабочен. Надо же.  - У тебя ломка. Тебе надо превратиться. Почему ты этого не делаешь?
        Вот оно. Точка невозврата.
        Я прикрываю глаза, потому что мне не хочется видеть выражение его глаз в тот момент, когда я произнесу ответ. Я глубоко вздыхаю, и вода надо мной колышется - забавно, я только сейчас понимаю, что все это время Шеф одной рукой прижимает меня к дну ванны. Точно, полые кости… Почему-то эта картина, которая отпечатывается в мозгу до того, как я закрываю глаза - рука Шефа в белоснежной рубашке, удерживающая меня под водой, этот намокший рукав, который он даже не завернул,  - все это навевает на меня странное ощущение покоя, и я наконец произношу, еле слышно, ободранным горлом:

        - Я не могу. Больше не могу.


        Когда я вновь прихожу в себя, мир кажется уже не таким ужасным местом. Голова болит, и тело ломит, но не так сильно, как раньше. Я лежу на прохладных простынях, и меня сковывает такая слабость, что я не могу пошевелить даже рукой.
        Воспоминание о признании наваливается свинцовой плитой, и на глазах выступают слезы. Теперь для меня все кончено - кому нужен оборотень, который не может обернуться?

        - Знаешь, мне начинает казаться, что ты слишком часто плачешь в моей постели - какая-то неприятная привычка,  - он садится на край рядом со мной и смотрит долгим внимательным взглядом. Я не отвожу глаз, но сил хватает только на то, чтобы чуть повернуть голову.  - Ты думаешь о том, что с тобой будет?
        Я осторожно киваю, все еще помня про адскую боль в затылке.

        - Ну, если ты так и не превратишься, то скорее всего просто сойдешь с ума,  - его голос так спокоен, что это почти бесит. Спокоен как всегда, когда он говорит с кем-то и объясняет неприятные вещи. Там, в ванной, удерживая меня под водой, он был совсем не таким.  - Причем в крайне неприятной для тебя обстановке. Ты знаешь, что оборотни могут выдерживать температуру до сорока пяти градусов? Ну так вот, твое тело может разогнаться до пятидесяти, а то и больше. У тебя просто вскипит мозг. Не смотри на меня так, мне надо, чтобы ты поняла всю серьезность ситуации.
        Я внезапно всхлипываю.

        - А вот плакать не надо. Хотя, может быть, и надо - я не знаю точно, что спровоцирует твое превращение. Черна,  - он наклоняется ко мне, сверля взглядом,  - ты только не думай, что ты первый оборотень, у которого проблемы, ладно? Мы тебя превратим.
        Во мне зарождается крохотный огонек надежды. Я готова на что угодно. Все равно вряд ли будет хуже того, через что я уже прошла.

        - Правда?  - Я чуточку улыбаюсь.
        Шеф тоже чуть улыбается, и напряжение спадает.

        - Времени у нас мало. Борменталь сбил тебе кое-как температуру, когда она перевалила за 42 градуса, но ты понимаешь…  - Он серьезнеет, и складка возвращается на свое уже привычное место меж идеальных бровей.  - Я не знаю, что сможет заставить тебя превратиться. Но мы найдем. Ты превращалась с похорон?
        Я невольно отвожу взгляд, как будто сделала что-то плохое:

        - Нет. Пыталась, но не получалось. Ты говорил, что оборотнями движет ярость, но ее во мне больше нет. Все тонет в…

        - Грусти?
        Осторожно киваю.
        Шеф молчит. Он прикусывает губу, и это мимолетное движение кажется настолько человеческим, настолько непохожим на него, что меня вдруг пробирает смех.
        Голова начинает кружиться, и я проваливаюсь в сон. Последнее, что я чувствую,  - его руку, легко гладящую меня по волосам.


        Дождь снаружи лил с такой силой, что это было слышно даже через наушники с орущим в них роком. Кое-как поднявшись с постели, я проковыляла к открытому окну и опустилась на подоконник, прижавшись лбом к холодному стеклу.

        - Зачем ты встала?  - Из темного угла появился Шеф в своей неизменной чуть светящейся в темноте белой рубашке.

        - Ты хоть иногда спишь?  - Я смотрела на ночной город, следя, как крупные капли летят вниз.

        - Я уже достаточно выспался за свою жизнь,  - он подошел ко мне и положил прохладные руки на плечи.  - Пока ты болеешь, я вполне могу покараулить.
        Я молча накрыла его руку своей, не отрывая взгляда от улицы. Я так и не могу превратиться, и температуру уже не удается сбить.

        - Я умру?
        Он вздохнул за моей спиной и уткнулся мне в макушку подбородком:

        - Не для того ты выжила после прямого удара в сердце, чтобы сейчас умирать от температуры и невозможности обратиться. Но… ты очень стараешься.
        Я хмыкнула:

        - Твое чувство юмора меня всегда восхищало.

        - От того, что я буду заливаться тут слезами, никому легче не станет.
        Я обернулась, чуть пошатываясь от головокружения.

        - Ты бы плакал, если бы меня не стало?  - Мне не удалось сдержать улыбку, и Шеф это оценил:

        - Ох уж мне эти оборотни!  - Он приложил сладостно-прохладную руку мне ко лбу.  - При смерти, а все равно флиртуете!
        Улыбка упала с моего лица и разбилась. Я подняла на Шефа глаза, пытаясь разглядеть его лицо в свете уличных фонарей:

        - А ведь у меня никого нет. Шеф, ты понимаешь, что, если меня не станет, вам даже сообщать никому не придется!  - Я стремительно скатывалась в истерику, но не могла остановиться.  - У меня, кроме тебя, никого нет!  - Я шумно всхлипнула, и этот звук как будто перекрыл шум дождя.  - Даже Оскар меня бросил!

        - Тш…  - Шеф обнял меня и прижал к себе, но я все никак не могла остановиться. Он начал покачивать меня из стороны в сторону, как маленького ребенка, осторожно поцеловал в лоб. Я чувствовала себя такой беспомощной, такой одинокой, что внезапно для себя самой потянулась вперед, ловя это столь редкое для меня теперь ощущение ласки.
        Он коснулся губами виска, заплаканных глаз, щеки, губ…
        Я отстраненно отмечала, что происходит что-то не совсем нормальное и обычное, но все эти факты падали в какую-то вязкую горячую вату, которая заполняла меня и не давала ничему пробиться к сознанию.
        Шеф легко поднял меня на руки, как уже не раз делал в последнее время, и снял с подоконника, на секунду оторвавшись и заглянув мне в лицо. Взгляд у него был странным, а вечно холодные голубые глаза будто горели каким-то внутренним светом.
        Он отступил от окна, прижавшись щекой к моей опущенной ему на грудь голове. Несколько шагов в темноте - и мы оказались на крыше, под тяжелыми каплями дождя и ласковым лунным светом. Я успела заметить, что пейзаж вокруг совершенно мне незнаком, здания выглядят непривычно, а вдалеке виднеется гора.
        Поставив меня на ноги, он коснулся пальцами моей щеки, убрал за ухо стремительно намокающие волосы.

        - Я не могу позволить тебе умереть,  - на его лице вдруг отразилась такая боль, что у меня заболело в груди.  - Не сейчас. Не тебе,  - он попытался улыбнуться, но только дрогнули уголки губ.  - Не после всех этих лет.
        Я молчала, пытаясь осознать происходящее. Футболка, заменяющая мне ночную рубашку последние недели, промокла и выставила напоказ исхудавшее тело. Шеф опустил взгляд и медленно провел пальцем по выступившим ключицам, по впадине у талии. Потом наклонился и коснулся губами моей шеи, где-то в том самом месте, от которого сердце ухает и сбивается с ритма.

        - Прости.
        С этими словами он обнял меня и рухнул с крыши вниз.
        - Знаешь, это было рискованно.

        - Знаю,  - Шеф оглянулся, следя, как я осторожно отдираю его белоснежную некогда рубашку от его же окровавленной спины.  - Но ты никак не хотела поправляться мирными путями.
        Я пожала плечами, и он показательно зашипел, так как стремительно коричневеющая ткань тоже дернулась.

        - Извини.

        - Да нет, знаешь, твои когти в моей спине - я бы даже не против, только в другой ситуации… ай!

        - Ох уж мне эти непонятно кто,  - передразнила я начальство, скидывая изодранную рубашку на пол,  - кровью истекают, а все равно флиртуют! Где у тебя аптечка?
        Шеф отмахнулся одним изящным движением:

        - Отродясь не было.

        - Как так?!

        - Ну так,  - он прошел через всю комнату к большому, во весь рост, зеркалу и начал крутиться так и сяк, пытаясь разглядеть свою спину,  - я как-то никогда не нуждался ни в какой медикаментозной… помощи… Слушай, а прилично ты меня разделала!
        Я изо всех сил старалась подавить в себе крики совести:

        - А нечего меня было с крыши скидывать, знаешь ли!

        - Справедливости ради,  - Шеф продолжал крутиться, охая над длинными, через всю спину, порезами. Но по тому, сколько внимания он им уделял, я начинала подозревать, что начальство работает на публику.  - Стоит отметить, что я прыгнул с тобой.
        Я не удержалась от гневливого фырканья:

        - Вот велика мне была радость, скажи на милость! Прыгнул он! Вместе! Ну и что я там должна была делать с одним нелетучим телом?
        Он обернулся, мгновенно посерьезнев, и, подойдя ближе, положил руки мне на плечи:

        - То, что ты и сделала. Превратиться. Это спасло и меня, и тебя.
        Пару секунд я смотрела в его глаза, стараясь убедить себя, что он не врет. Что за этим честным и прямым взглядом нет никакого тройного дна. Но опыт показывал, что оно там есть всегда.
        Я кивнула и отступила в сторону, якобы пытаясь прибрать разоренную кровать.

        - А если бы я… если бы я не превратилась?

        - Этого не могло НЕ случиться,  - Шеф уже накидывал свежую рубашку. Я мельком глянула ему на спину, и мне показалось, что раны стремительно затягиваются. Что же он за существо?..  - Ты бы обязательно превратилась. Тебе просто нужен был стимул.

        - Стимул?

        - Да.

        - А если бы ты его не нашел?

        - Ты хочешь знать,  - он оказался у меня прямо за спиной так быстро и неслышно, что я вздрогнула,  - что было бы, если бы я не решился на этот шаг?
        Я кивнула, продолжая поправлять постельное белье. Но пауза у меня за спиной затянулась, и я оглянулась.
        Руки замерли на воротнике рубашки, взгляд немного извиняющийся и сочувствующий одновременно. Та-ак.

        - Ну?

        - Чирик, ты не просто умирала. Ты умирала здесь-и-сейчас, понимаешь?  - Он уронил руки вдоль тела.  - Тебе оставалось не более дня. Я просто не мог рисковать. Не сейчас.
        В голове что-то отдалось далеким гулом. «Не сейчас». Я уже слышала это.
        Пытаясь вспомнить, я наклонила голову, будто прислушиваясь, и это не ускользнуло от внимания Шефа.

        - Что такое?

        - Ты уже произносил это? Эту фразу? «Не сейчас»?
        Он пожал плечами.

        - Я, знаешь ли, много всего произносил, лишь бы до тебя достучаться. Ты была почти без сознания.

        - Мне казалось, я вполне себе стояла на ногах,  - я приподняла бровь, вставая в самую независимую позу, какую могла: нога отставлена, руки уперты в бока. А еще я босиком и на мне только порванная футболка.

        - Ну не столько стояла,  - Шеф сделал вид, что ему неловко,  - сколько висела. И не на ногах, а на руках. На моих.
        Я махнула рукой и отвернулась, он хмыкнул.

        - Как спина?

        - О, нормально, уже зажила. Но спасибо, что спросила,  - он чуть склонился в шутливом поклоне.  - А твоя?
        Я постаралась сохранять такое же безразличие и уселась на кровать, закинув ногу на ногу.

        - Тоже вполне нормально. Зажила,  - я передернула плечами, не вполне веря, что на этом расстоянии в 50 сантиметров от плеча до плеча может скрываться сила, достаточная, чтобы поднять в воздух взрослого мужчину и тощую женщину.

        - Хорошо. Что ты помнишь?
        Я честно попыталась задуматься:

        - Мало. Помню, что болело все тело. Помню, что иногда приходила в себя. Что ты меня поил. И уговаривал что-то съесть.
        Он вынырнул на середину комнаты, повязывая привычный черный галстук-селедку. Забавный у мужчин вид, когда они повязывают галстуки,  - такой беззащитный.
        Тут-то их и бить.

        - Помню, дождь был очень сильный. Потом… потом ты сказал, что я умираю.

        - Ну вот не надо, ты сама додумалась.

        - Ок, уговорил. Потом я плакала…
        На лице его мелькнуло напряжение. Поймав мой недоуменный взгляд, он пояснил:

        - Галстук не дается. Так что дальше?

        - Дальше почти ничего. Ты меня куда-то унес. На крышу. Потом падение вниз. Все.

        - Хорошо,  - Шеф наконец победил галстук и деловито хлопнул себя по карманам,  - как ты сейчас себя чувствуешь?

        - Как бешеный огурец на спидах.

        - Рад за тебя,  - он действительно улыбнулся.  - Собирайся, поедем отпразднуем твое возвращение в мир живых и не совсем людей.

5

        Шел дождь. Гулко стучал по крыше машины, заливая окна.
        Я подняла руку и автоматически провела по тонированному стеклу вслед за сползшей каплей. Она соскользнула вниз и смешалась с остальными, слившись в одну лужу где-то под колесами.

«Майбах» Шефа стоял у дверей Института с включенным двигателем, недвусмысленно намекая, что выйти мне все-таки придется. Шеф, сидя слева от меня, молча смотрел перед собой в лобовое стекло, разглядывая размытый силуэт Дворцовой.
        Я вздохнула.

        - Тебе бензина не жаль?

        - Нет,  - ответил он ровным голосом, не поворачивая головы,  - и, опережая твой вопрос, окружающую среду тоже. Ты выйдешь отсюда - и пойдешь на работу.
        Я обернулась, пытаясь найти в его лице хоть грамм сочувствия. Лицо - маска, глаза
        - ледышки. Он снова превратился в строгого начальника.

        - Меня долго не было,  - я сердито засунула руки в карманы куртки и втянула голову в плечи,  - мне сложно будет возвращаться.
        Взгляд Шефа сконцентрировался на мне. Ощущение было такое, будто на моем месте сейчас образуется воронка.

        - Чирик,  - он сделал паузу,  - ты взрослая женщина. Хватит вести себя как истеричный подросток.
        Шумно втянув в себя воздух, я одарила Шефа самым ненавидящим из своих взглядов. Хотелось нагрубить или сделать еще что-нибудь подобное, но тогда я бы точно выглядела как «истеричный подросток».

        - Вон из машины,  - произнес он тихо. Злости в голосе не было, но прозвучало это так, что по спине побежали мурашки.
        Я распахнула дверцу, и в наш приглушенный мир ворвалось сразу все: и шум дождя, и гудки машин в бесконечной пробке на Невском, и разговоры сразу на нескольких языках. И запахи. Голова мгновенно закружилась: бензин, дождь, разгоряченное железо автомобилей, духи и одеколоны, ветер, сигаретный дым… Как давно я этого не ощущала.
        Дождь стал заливать лицо, и я наконец пришла в себя. Стряхнула со лба намокшие пряди, зябко приподняв плечи, натянула капюшон. Когда я развернулась, Шеф уже стоял напротив, опершись руками о крышу машины. Дождь намочил его волосы, и они немного потемнели, ветер чуть шевелил отросшую челку. Взгляд у него был жесткий и одновременно насмешливый.

        - Готова?
        Я одернула капюшон еще раз и, не отвечая, зашагала ко входу в Институт.


        Мы приехали в середине дня, и народу было не так чтобы много, но вполне достаточно. Кто-то возвращался с ночной смены, разделавшись с отчетами, кто-то, наоборот, подтягивался к вечерней. Все мы так или иначе задерживались на работе дольше, чем она того требовала,  - просто чтобы побыть с такими же как мы сами, побыть собой.
        Войдя в холл, я стремительно взяла вправо, к стене, стараясь остаться незамеченной. У турникетов, как всегда, было шумно: люди и нелюди задержались, чтобы почесать языками в конце рабочего дня. Я заметила Лидию Георгиевну, секретаря Шефа, как всегда подтянутую и затянутую, от черного делового костюма в тонкую полоску до аккуратного узла волос на затылке. Сжав в руках несколько прозрачных папок с бумагами, она о чем-то переговаривалась с Айджес. Я невольно оглянулась на суккуба - давно не видела ее в Институте. Сегодня она была одета под стать Лидии - черный деловой костюм и убранные в узел волосы. Но то ли декольте у нее было чуть глубже, то ли юбка чуть теснее - рядом они смотрелись как директриса и стриптизерша.
        Подойдя к турникету, я вытащила из заднего кармана пластиковый пропуск и засунула его в щель.

        - Привет, Черна,  - лучезарно улыбнулась Мышь, поправляя кепку, как всегда съехавшую на глаза,  - давно тебя не видела!
        Я невольно улыбнулась в ответ, коротко кивнув,  - Мышь единственное без оговорок приятное существо в нашем заведении.
        Раздался резкий гудок, и сигнал замигал красным.
        Лидия и Айджес замолчали, обратившись в слух. Казалось, еще секунда - и уши у них вытянутся в мою сторону, как у инопланетянина из старого советского мультика.

        - Что за…  - Я выдернула пропуск и засунула обратно чуть аккуратнее, стараясь не оглядываться на присутствующих. Снова резкий гудок и красный сигнал.
        Знаете это мерзкое чувство, когда ты попадаешь в дурацкую ситуацию, и на тебя все смотрят, и ты знаешь, что на тебя все смотрят?

        - Ничего,  - Мышь снова улыбнулась,  - наверное, полоска повредилась.
        Бросив быстрый взгляд на толпу, я заметила, как по лицу Лидии проползла довольная улыбка.

        - Прости, это, наверное, из-за того, что он мой.
        Я подпрыгнула, резко оборачиваясь. Мышь шарахнулась в будку, и, готова поспорить, кто-то из присутствующих ойкнул.
        Передо мной стоял Шеф. Мягко улыбаясь, как добрый дядюшка, он протягивал мне другой пропуск, с длинной коричневой лентой. Я могла поклясться, что его там не было еще секунду назад.

        - Ты взяла мой,  - он улыбнулся, мягко вынимая свою карточку из моих пальцев и аккуратно опуская мою в задний карман джинсов. Моих.  - Кстати, ты сумку забыла в машине,  - Шеф протянул мне рюкзак и, не дождавшись реакции, повесил его за лямку мне на согнутую руку.
        В холле стояла такая тишина, что, кажется, я слышала, как моргнула Мышь. Шеф кивнул ей: «Привет, Алиса!» - и показательно неспешно прошел турникет, пока все присутствующие, как зачарованные, следили за ним. Церемонно поздоровавшись с Лидией и Айджес, Шеф неторопливо свернул за угол, к лифтам.
        Как только он скрылся за поворотом, мир снова наполнился звуками и движениями, и в основном это было движение резкого поворота голов в мою сторону. Нет, только не расспросы! Закинув рюкзак на спину, я уперлась руками в терминалы и одним движением перемахнула злосчастные турникеты. Не ожидавший от меня такой прыти народ расступился, давая место приземлиться, и я, едва коснувшись ногами пола, припустила к лестнице наверх.


        Телефон у него, конечно же, был выключен. Так всегда бывало, когда Шеф знал, что я буду ругаться. Не знаю, что он там делал с телефоном, но только я не могла до него дозвониться, раз за разом выслушивая, что «абонент находится вне зоны доступа ваших идиотских звонков, милочка», в то время как все желающие спокойно беседовали с Шефом.
        Я шла вперед и тут вдруг поняла, как соскучилась по НИИДу. Вот тут никак не могут отмыть пятно у самого основания стены - это я шоколад пролила на вторую неделю присутствия в Институте. Я втянула в себя своеобразный воздух НИИДа, который смешивался из запаха горячей пластмассы от оргтехники, дыма дорогих сигар и чего-то еще неуловимого, свойственного только этому месту.
        Телефон пиликнул пришедшей эсэмэской - Шеф. «Кстати, на столе тебя ждет сюрприз». Я тут же бросилась звонить ему, чтобы высказать все, что накипело, но телефон был по-прежнему глухо выключен.
        Незаметно я оказалась на этаже оборотней. Вот она, черная дверь в кабинет Оскара. Сердце защемило. Когда я стояла здесь в первый раз, все было настолько иначе: я была полна надежд, влюблена. Мама была еще жива…
        Горло сжало, и я с трудом сглотнула. Надо срочно подумать о чем-то другом! Легко мазнуть пальцами по дереву двери Оскара - вот и все, что я себе позволила. Дверь с медной цифрой «5» была в двух метрах. Я медленно выдохнула, попыталась успокоиться и вошла в кабинет своей группы.
        Там меня и правда ждал сюрприз.


        Этот момент я запомнила надолго. Но сейчас я стояла, чувствуя, как раздражение поднимается густой волной лавы. Тон Шефа, когда он выгонял меня из машины, тот цирк, что он устроил на проходной,  - все это сложилось вместе и закипало, ожидая, когда же прибавят огонь. И вот его прибавили.
        На моем месте, закинув ноги в тяжелых «гадах» на стол, сидела какая-то девица. Черные обтягивающие джинсы, на спинке стула (моего стула) висит черная же косуха. Волосы тоже черные, растрепанные, острижены коротко, почти по-мужски.
        Она коротко хихикнула, потом замолчала, я услышала шелест страниц, и она снова рассмеялась. Что-то в этом смехе меня настораживало. Прикрыв глаза, я попыталась сосредоточиться и вспомнить, где я уже слышала этот странный металлический оттенок, как будто кто-то бьет в не серебряные - стальные - колокольчики. Конечно! Сбор в актовом зале, предупреждение Шефа о тумане. Когда Виктор вошел со своей компанией, одна из вампирок, увидев перекошенное лицо Вел, рассмеялась. Точно так же. У вампиров особенный смех, ни с чем не спутаешь.
        Итак, на моем месте кто-то сидел, мало того, это была вампирка. Долбаный вампир на моем месте. Да, Шеф мне в свое время все уши прожужжал о том, что в таком месте, как наш Институт, надо жить дружно («Чирик, представь, что ты живешь в СССР! Тут тебе и казахи, и казаки… Ну и что, что он развалился, так не от этого же!»), но вампиров я искренне недолюбливала.
        Девица, похоже, прилично зачиталась, потому что не обращала на меня никакого внимания. В то, что она делала это намеренно, поверить было крайне сложно - зачем злить оборотня? Я сделала пару тихих шагов, чтобы оказаться чуть сбоку, и нарочито громко кашлянула.
        Да, это определенно была вампирка. С такой скоростью не двигается ни один оборотень - даже Оскар. Только что она еще сидела в кресле, недвижимая как статуя (так замирать умеют только те, кто уже знает, каково быть мертвым),  - и вот уже стоит напротив меня, напряженная, готовая в любой момент броситься в атаку, а страница книги, которую она только что читала, еще только опускается к обложке. Глаза расширены, ноздри трепещут, пытаясь по запаху понять, кто перед ней. Должна признать, несмотря на комплекцию - худая как я, но на полголовы выше - вид вампирка имела довольно опасный.
        У меня тоже сработали тщательно выводимые Оскаром и Жанной рефлексы: спину тупо заломило, и достаточно было малейшего повода, чтобы я обратилась.
        Несколько секунд мы тупо таращились друг на друга, готовые в любой момент броситься в бой. Наконец до нас дошло, что это, условно выражаясь, «свои»,  - кажется, одновременно. Вампирка ощутимо расслабилась, разогнувшись и позволив себе выпустить меня из поля зрения. Лицо у нее стало как будто задумчивое - насколько вампиры вообще способны отражать эмоции своими мраморными масками. Качнувшись вперед к столу - одна нога как будто приросла к полу и ни намека на потерю равновесия,  - она сдвинула в сторону книгу, над которой, очевидно, и смеялась, и взяла в пальцы бумажный пакет. Она делала все медленно. Преувеличенно. Либо издевается, либо, наоборот, пытается выглядеть вежливой. Ненормальная скорость вампиров всегда была крайне раздражающим фактором для всех остальных нелюдей. На их фоне ты неминуемо начинал чувствовать себя тормозом. Впрочем, Виктор в присутствии Шефа, например, всегда старался двигаться медленно, выказывая таким образом уважение.

        - Черна?  - Голос у нее был довольно низкий, но чистый и сильный, как у всех вампиров. Однако говорила она как-то странно, как будто клыки мешали.

        - Ну предположим,  - я выгнула бровь и уперла руки в бока,  - а что?
        Вампирка свела брови на переносице, взгляд у нее снова стал озабоченным.

        - Ты сказала «да»?  - Она повернулась ко мне, подавшись на миллиметр вперед. Однако движение было таким быстрым, что я невольно шарахнулась. Видя мое движение, вампирка утомленно вздохнула и опустилась на край стола. Движение вышло настолько человеческим, что я на секунду засомневалась в правильности своего диагноза.

        - Я учу ваш язык,  - она поправила унизанной кольцами рукой упавшую на глаза челку,
        - но он довольно сложный.
        Так вот что это было - акцент! Интересно, откуда мне такое счастье…
        Секунду я стояла в нерешительности. За время работы в НИИДе у меня сложилось вполне четкое отношение к вампирам - и справедливости ради должна сказать, они не спешили сделать что-то, чтобы его изменить. Вампиры были высокомерны, ни с кем не общались и были куда менее человечны, чем те же двусущные оборотни. Худо-бедно общаться можно было только с Виктором, и то если отрешиться от его издевательского тона и постоянных ядовитых шуток.
        То, что я видела перед собой, было несколько… иным. Она была не обделена эмоциями и, что куда интереснее, мимикой. Какой-то неправильный вампир.
        Скинув на соседний стул рюкзак, я оперлась о его спинку и внимательно рассмотрела новую знакомую. Как и все вампиры, она была одета в черное, но выглядела более
«живо». Наши вампиры - эстеты, модники, как будто зависшие в начале XX столетия. Они цедят вино по $1500 за бутылку и носят наряды, сшитые по потерянным наброскам самой Коко Шанель. Косуха, джинсы и тяжелые ботинки никак не вписывались в высокую моду. Как и прическа: растрепанная, не прикрывающая ушей, со множеством мелких колечек. Руки - в кольцах и браслетах. Наши носили белое золото или платину. Раздумья заняли несколько секунд. Все же я тоже была когда-то человеком.

        - Как тебя зовут?
        Она подняла на меня удивленный взгляд. Не думала, что я решу познакомиться?

        - Катарина,  - она разогнулась.  - Я заменяла тебя, пока тебя было не.

        - Пока меня не было,  - автоматически поправила я, прикусив язык в последний момент, но было уже поздно. Глаза Катарины сузились, превратившись в две щелки, наполненные непроницаемой чернотой, отступившая было враждебность вернулась.
        Наверное, если бы кто-то сейчас поднес спичку, взорвался бы весь кабинет, Я почти ощущала напряжение, которое возникло между нами.

        - Fucking shit, your language is so hard to learn!
        Напряжение лопнуло. Вампирша устало прикрыла глаза.

        - Я разобрала только слово «fuck»,  - улыбнулась я.  - Кстати, Шеф обещал мне сюрприз в кабинете - это он про тебя?
        Катарина хмыкнула и покачала головой:

        - Нет. Хотя я, думаю, тоже сюрприз. Вот,  - она протянула мне широкий картонный конверт, который до сих пор сжимала в пальцах,  - это сюрприз.
        Я взяла его и немного покрутила, прежде чем открывать. От Шефа можно было ожидать любой подлянки - от чертика на пружинке до сибирской язвы. Краем глаза я заметила, что Катарина следит за мной, хоть и старается не показывать этого. Значит, она тоже не в курсе.
        Ничего особенного, довольно старая коричневая бумага. Углы загнуты, но основная часть совершенно ровная - видно, что конверт редко доставали.
        Я аккуратно распечатала его и заглянула внутрь. Папка из таких, в которых обычно хранят личные дела, и больше ничего. На вид тоже старая. Под светом ламп дневного освещения тускло блеснула поблекшая краска надписи «СЕКРЕТНО». Больше на папке ничего не было написано, кроме одной строчки - «Ардов Роман Георгиевич».
        Я сжимала в пальцах тонкий картон папки с именем, а в мозгу быстро проскакивала какая-то мысль. Быстро настолько, что я не могла различить смысл, только жужжание.
        Дверь открылась, и в кабинет вошел Черт. Его усталое лицо озарилось улыбкой. Я быстро спрятала конверт за спину.

        - Чирик! Ты вернулась!  - Он обнял меня. Немного неловко, но искренне. Я тоже была рада видеть капитана - ни капли не изменившегося, такого же по-мальчишески легкого, невысокого и юркого. Все же хорошо, что время над нами почти не властно.
        Кивнув Катарине, он отошел к своему столу, что-то ища под завалами бумаг, а я, воспользовавшись паузой, быстро убрала конверт в рюкзак. Что-то мне подсказывало, что светить его не стоит. Подняв голову от рюкзака, я наткнулась на внимательный взгляд Катарины - там не было ни любопытства, ни осуждения, как будто она просто пыталась понять, о чем я думаю. Долю секунду я смотрела на нее. Она моргнула и отвернулась - как будто мы поняли друг друга.
        Группа собралась довольно быстро - все те же лица. Все здоровались со мной и улыбались - хотелось верить, что это было не простой данью уважения. В конце концов, группа - как семья в миниатюре. Если мы не будем заботиться друг друге, то все может кончиться как у Зены и Джо… Последней пришла Вел, стиснувшая меня в объятиях так, что я чуть не задохнулась. Мы с ней посмотрели друг на друга, и она не стала задавать вопросов - знала все и так.
        Мы расселись за столом. По обе руки от Черта сидели Михалыч и Крапива, а я оказалась между Вел и Катариной. Капитан встал, продолжая перекладывать несколько исписанных листов.

        - Чирик, я рад, что ты вернулась. Думаю, мы все,  - он обвел взглядом группу, и народ закивал. Я благодарно улыбнулась.  - Итак, как ты знаешь, пока тебя не было, с нами работала Катарина. К тому же Шеф дал распоряжение при каждой группе находиться вампиру, так что все было нормально.
        Он замолчал, снова зарывшись в бумаги.

        - Вот, посмотри,  - Черт запустил ко мне лист через весь стол,  - теперь мы должны писать отчет после каждого дежурства, и не просто на словах, а на бумаге.  - Он устало потер виски.  - Есть стандартная форма. Разберешься, думаю.
        Я кивнула, пробегая глазами лист. Там было несколько граф: начало и конец смены, дата, состав участников, количество встреченных Представителей, сколько из них было «глухарей». На листе напротив этого пункта стоял ноль. Я пригляделась к стопке других отчетов. Этот параметр был в самой «шапке», и разглядеть его не составило труда. Насколько я могла видеть, раз за разом напротив «из них неактивных» стоял ноль. Выглядело как-то тревожно.

        - Отлично,  - Черт хлопнул в ладоши и привычным движением заправил за ухо выбившуюся прядь.  - Вел - как всегда,  - эмпат кивнула, перекручивая в ушах провода наушников,  - Крапива у исходного пункта, мы с Михалычем сами по себе, а ты, Чирик, подежурь сегодня с Катариной, ладно?
        Он поднял на меня глаза, ожидая согласия. Я молчала. А что, если я скажу «нет»? Интересно, что они знают? Где я была эти месяцы? Что Шеф сказал Черту? Какова официальная версия? Сердце стало биться быстрее, дыхание чуть сбилось. И тут я почувствовала справа, оттуда, где сидела Вел, ровную волну тепла. Как от грелки или печки. Сама эмпат сидела, уткнувшись носом в плеер и якобы выбирая песню, но, приглядевшись, я увидела, что названия не меняются, а губы у нее напряженно сжаты. Я была ей так благодарна за эту невидимую поддержку, что в глазах защипало. Нервы совсем ни к черту!
        Я повернулась к Катарине. А что думает она? Вампирша смотрела на меня прямым немигающим взглядом, и по лицу ее ничего нельзя было понять.

        - Да,  - я обернулась к Черту,  - конечно, о чем речь.

        - Вот и славно,  - он улыбнулся,  - после долгого перерыва лучше подстраховаться. Ну, котятки, по коням!

6

        На Дворцовой было красиво и холодно. Сумерки уже почти спустились, и группа медленно подтягивалась к Столбу. Вел нагнала меня через пару метров от выхода, хлопнула по плечу, улыбаясь сквозь очки с толстыми стеклами. Я скинула капюшон, вытащила пачку сигарет и предложила ей. Через секунду мы уже довольно дымили.

        - Спасибо,  - я затянулась и выпустила дым вверх, в стремительно темнеющее небо.

        - За что?  - делано удивилась Вел, но лицо у нее было хитрое. Мы дружно фыркнули.
        Вокруг, спрятавшись в воротники пальто и курток, сновали люди. Они не смотрели на нас, а если и смотрели, то думали, что просто две подруги остановились у Александрийского столба, решая куда пойти дальше. Так странно.

        - Знаешь, я никогда к этому не привыкну,  - невольно вырвалось у меня. Вел приподняла брови, выдыхая облачко дыма.  - К тому, что вот есть мы, и у нас проблемы, у нас военное положение, вообще творится непонятно что, а есть вот они,
        - я махнула рукой в сторону толпы на остановке троллейбуса,  - простые люди. И у них главная проблема - это купить еды домой, съездить на лето в Турцию отдохнуть, детей в школу пристроить.
        Я помолчала, глядя, как на небе собирается туча, вот-вот готовая зарядить очередной промозглый питерский дождь. Вокруг становилось все холоднее, и от моего дыхания вырывались облачка пара. Вел внимательно смотрела на меня, ожидая, что я продолжу.

        - А я… Я даже не знаю, будут ли у меня дети!  - До меня вдруг дошло, и я обернулась к эмпату: - Вел, а правда, у оборотней бывают дети? Как там мировая эзотерическая история говорит?
        Вел поправила очки пухлым пальцем:

        - Эзотерика тут ни при чем…

        - …зоология?

        - …тоже ни при чем. Чирик,  - она глянула на меня из-под бровей,  - никто не помешает тебе найти хорошего мужчину и родить от него хороших нормальных людей! Детей то есть…

        - Да нет,  - я прикусила губу,  - именно что «людей». Родить от него хороших нормальных людей. И объяснять им потом, почему мама не стареет? И мужу заодно вешать лапшу на уши на тему, где жена пропадает ночами? Так?
        Взгляд Вел был полон сочувствия.

        - Чего тебя вечно на душетрепательные темы пробирает на работе, а?  - тихо спросила она, вытаскивая сигареты и закуривая вторую.

        - Не знаю,  - я горько усмехнулась и, зажав зубами фильтр, поднесла огонек к кончику своего «Парламента»,  - наверное, я просто истеричный подросток.
        Вдалеке появилась массивная фигура Михалыча. После того случая Внизу, когда он чуть не набросился на меня за «святотатство», да и вообще после того, как оказалось, что Доминик усиленно промывал медведю мозг, оборотень стал каким-то стеснительным, как будто постоянно чувствовал себя неловко, а рядом со мной и вовсе каменел. Когда перед тобой неловко топчется «шкаф» примерно два на два метра, с трудом выдавливая из себя попытки завязать разговор,  - это как-то странно. К тому же его вины в этом не было, иначе Шеф не подпустил бы его к дальнейшим дежурствам. Однако Михалыч все равно чувствовал свою вину.
        Мы попытались о чем-то поговорить, но беседа не клеилась, и вскоре он отошел в сторону, чтобы не мешать нам с Вел.

        - Тяжелый случай,  - я покачала головой,  - мне его даже жаль.

        - Мне его тоже жаль было,  - Вел попыталась размотать наушники, запутала их еще больше и тихо выругалась,  - когда на него Оскар орал.
        Я чуть не выронила сигарету изо рта.

        - Оскар что?

        - Орал. После нападения на тебя. А потом пришел АлеДми,  - Вел сделала эффектную паузу, подняв на меня взгляд,  - и вот тут мне стало еще жальче. Он не кричал, но я думала, наш медведь сознание потеряет.
        Я пару раз моргнула, переваривая полученную информацию.

        - А ты-то это все откуда знаешь?
        Эмпат ухмыльнулась озорной улыбкой:

        - У меня везде глаза и уши.
        Прошло уже, наверное, минут двадцать, и заходить было самое время. Я уже почти начала нервничать, когда от черного хода Института наконец отделились три фигуры. Одна из них, поджарая и невысокая, определенно принадлежала Черту. Вторая, по-видимому, была Катариной. А вот кто был третий? Кто-то немного выше ее, судя по всему, мужчина. Пару секунд он постоял рядом, а потом вернулся в Институт. И он стоял не просто рядом, а настолько близко, что любой вампир давно свернул бы ему шею за вторжение в личное пространство.

        - Кто это там?  - Я кивнула Вел, но прежде, чем она успела ответить, к нам подбежал Черт, потирая замерзшие руки. За пару шагов от него показалась Катарина.

        - Ну что,  - капитан оглядел присутствующих и ободряюще улыбнулся,  - вперед!


        Прошло уже очень много времени с тех пор, как я впервые спускалась в Нижний Город. Со мной был Шеф, и я познакомилась с группой, еще не зная, что буду в ней работать. Я не верила в то, что происходит, и идея впрыгнуть в Александрийский столб казалась мне на удивление абсурдной.
        Сейчас я с ощущением легкого возбуждения ждала, когда настанет мой черед. Наверное, то же чувствует гонщик, пролежавший несколько месяцев в больнице и получивший наконец право снова сесть за руль. Тело напряглось, каждая мышца была готова рвануться вперед, в ладонях зудело.
        Как и всегда, я прыгала предпоследней, как самая слабая. И волновалась. Глупо - за время работы на Институт я проделывала это множество раз. Но все равно сейчас, после такого перерыва, мне было не по себе - вдруг не получится? Вдруг я разучилась?
        Вел подмигнула мне и шагнула в гранит. Выждав пару минут, я оглянулась на Михалыча
        - тот кивнул, давая разрешение двигаться дальше.
        Я перепрыгнула желтое заграждение - когда-то такое движение было мне не по силам. Несколько ступеней вверх. Я почти чувствовала холод, исходящий от массива гранита. Сознание как будто расслоилось: с одной стороны, я знала, что там, в десяти сантиметрах от меня, недвижимая глыба и максимум, что я смогу сделать прыжком вперед,  - расшибить себе лоб. С другой - я так же твердо знала, что там впереди каким-то неведомым образом оказался проход Вниз, через Сердце Города в другой мир, в другой Город, сотканный из наших эмоций и ощущений.
        Ветер наполнился запахами дождя и сырости. Сразу несколько капель упали мне на голову. Еще секунда - и Михалыч поймет, что со мной что-то не так. Окликнет. Отведет в сторону. Хорошо, если проведет сам, а скорее всего - отправит к Шефу, а тот оставит на дежурстве Наверху. Я, конечно, люблю и Сатурна, и Сатрикс, но моя работа внизу…
        Закрыв глаза, я вспомнила Нижний Город. Как глухой тоской по дому отдавался он в моем сердце каждый раз, как я спускалась. Как его неведомые запахи вскружили голову. Как звали к себе его пустые здания, из которых невозможно найти выхода…
        Я шагнула вперед - и мир вокруг взорвался.


        Земля ударила в ноги раньше, чем я ожидала, и я позорно покачнулась, почти потеряв равновесие. К счастью, удалось кое-как удержаться на ногах, и я быстро отскочила в сторону, освобождая место для медведя.
        Нижний Город.
        Я медленно распрямилась, стараясь прочувствовать каждый момент, каждую секунду здесь.
        Здравствуй. Я скучала.
        Ночь обняла меня со всех сторон, окутала мягким теплом непроглядной синей темноты, окружила ощущением покоя.
        Прошло уже несколько месяцев. Ветер, никогда не стихающий здесь, коснулся кожи, тронул прядь волос, как ласковый дедушка касается щеки своей маленькой внучки. Принес запахи, которых больше не почувствуешь нигде и никогда - запахи свободы, настоящей, неподдельной; запахи, отдающиеся в сердце глухой тоской по забытому и забытым; запахи, заставляющие вспыхивать в мозгу череду образов, ни один из которых ты не можешь уловить.
        Так пахнет ночь - там, Наверху. Когда ты не можешь вспомнить забытое - это Нижний Город зовет тебя обратно. Когда тебе хочется выть от тоски по тому, чего даже не было,  - это Нижний Город напоминает о себе. Когда ты выбегаешь в ночь, не в силах оставаться в стенах,  - это он ведет тебя, манит к себе, уговаривая остаться, вернуться домой. Когда ты бродишь среди фонарей и не можешь найти себе место - это Нижний Город говорит с тобой.
        Дом. Единственный настоящий дом. Мрачный, тяжелый, неприветливый, пьянящий, гипнотизирующий, родной, спокойный - дом…
        У Вел оказалась очень хлесткая рука - кто бы мог подумать. Я схватилась за щеку, непонимающе моргая глазами с набежавшими от резкой боли слезами. Эмпат смотрела на меня укоризненно, поджав губы и продолжая разматывать провода наушников.

        - Оу,  - до меня наконец дошло,  - спасибо.

        - Обращайся, если что,  - она развернулась, намереваясь занять свое привычное место,  - как-то тебя крепко приложило в этот раз.

        - Наверное, из-за того, что давно тут не была,  - пожала плечами я. Щека до сих пор горела, но это даже к лучшему. Я судорожно пошарила по карманам, нашла пачку и вытащила сигарету. Руки у меня тряслись так, что едва удалось совместить огонек зажигалки с ее кончиком.
        Глухой удар возвестил о появлении Михалыча, и Черт, обернувшись, поднял вверх большой палец - можно было двигаться. Морок, насланный Нижним Городом, постепенно рассеивался, и я пошла вперед, высматривая Катарину.
        Крапива, скинув на плечи капюшон, уселась прямо на землю, разложив сбоку самое необходимое - пару бинтов и несколько подозрительных банок. Вел, спрятав в волосах оранжевые наушники, прикрыла глаза, чуть развела руки и замерла в недвижимой позе. Я посмотрела на единственных в нашей компании людей и вдруг задумалась, каково им здесь. Как-то давно Вел, следя за нашими изменившимися лицами, сказала: «Хотела бы я хоть раз ощутить зов Города так же, как его чувствуете вы». Каково нашим людям находиться в другом мире, наполненном призраками, пустыми домами, мрачными улицами, в вечной темноте?
        Окурок уже почти обжигал пальцы, когда я взяла себя в руки и подошла к вампирше. Краем глаза я заметила, что Черт следил за мной и, убедившись, что я не одна, стремительно скинул с себя куртку и рубашку. На минуту он заскочил за какое-то дерево - и вот с другой стороны выскочил уже черный волк. Красный язык высунут наружу, глаза сияют, бока ходят ходуном.

        - Капита-а-ан,  - не удержалась я от улыбки.
        Черт повернул ко мне косматую голову, моргнул, как будто подмигивая, и кинулся вперед, исследовать свою часть города. Крапива, до этого сидящая на земле в медитативной позе, привычно встала, зашла за дерево и вернулась с одеждой Черта, тут же сложив ее аккуратной стопочкой. Кажется, что-то изменилось, пока меня не было…
        Я повернулась к Катарине. Вампирка застыла в напряженной позе, вглядываясь в темноту впереди нас, готовая сорваться в любой момент. Кажется, ей здесь совершенно не нравилось.
        Я аккуратно тронула ее за плечо. Она быстро обернулась.

        - Ты не будешь против, если я превращусь?  - Я наконец выбросила бычок и притушила его носком кеда.  - Полетать хочется.
        Секунд двадцать она всматривалась в мое лицо:

        - Не сейчас. Хочу точно знать, что нет опасности для тебя.
        Поджав губы, я кивнула, и мы двинулись вперед.
        Если выйти с площади, то впереди раскидывается местный аналог Невского проспекта - широкая улица с выбитой брусчаткой и пучками коричневатой травы, подпираемая с обеих сторон высокими зданиями с пустыми провалами черных окон. Это была самая старая часть Нижнего Города, дома здесь практически вросли в улицы, и, где кончается фундамент, а где начинается земля - понять просто невозможно. Здания здесь замшелые и какие-то старые. И дело не в облупившейся краске или покосившихся дверных проемах. Они покрыты странным коричневатым слоем, напоминающим пыль на старых книгах.
        В отличие от Верхнего, Нижний Город отнюдь не плоский, здесь есть холмы, долины и даже пара обрывов. Вот и «Невский» здесь не широкий и прямой, а идущая под уклон змеящаяся дорога.
        Засунув руки в карманы, я мрачно шла рядом с Катариной и думала о том, какого черта я ее слушаюсь. В конце концов, никто не говорил, что она главная. Однако очередь, с которой мы отправлялись сюда, говорила сама за себя - я была самой слабой в команде, а она считалась второй после Михалыча. Вампиры вообще быстрые и сильные, сравнивать их с оборотнями нечестно.
        Катарина шла молча, то и дело по-птичьи резко поворачивая голову то в одну сторону, то в другую, принюхиваясь к воздуху. Если мы были дома, то она, кажется, чувствовала себя на вражеской территории. Я не выдержала:

        - Почему ты так ведешь себя?

        - Как?  - Она даже не сбавила шага, легко перепрыгнув огромную рытвину на дороге и одновременно заглядывая в темную подворотню.

        - Как будто идешь по минному полю!  - Я почувствовала, что во мне поднимается раздражение.  - Это же Нижний Город! Он нам как дом! А ты ведешь себя так, как будто тебя забросили в стан врага!
        Катарина остановилась так резко, что я по инерции пролетела еще пару метров вперед. Она смотрела на меня долгим немигающим взглядом:

        - Хочешь узнать, как я себя чувствую здесь?  - Я неуверенно кивнула, но она, кажется, этого не заметила.  - Иначе. Не так, как вы. Там, откуда я родом, нет Нижних Уровней. Когда меня привезли в вашу страну, мне пришлось ко многому привыкать. Я отстала от жизни. Я восемьдесят лет жила почти в полном отрыве от цивилизации, посреди пустыни. О том, что вокруг что-то менялось, я узнавала только по одежде тех людей, которых мне доводилось убить,  - и еще по вещам, которые находила у них в карманах. А потом я оказалась здесь. Где крови было вдоволь - о, прости, у вас принято говорить «питание»,  - где вы можете ходить под дневным светом и не получать ран от прикосновения солнца. А потом мне сказали, что я должна работать на ваш Институт. Я согласилась. Я не знала, что надо делать, но я согласилась, потому что такая жизнь казалась мне сказкой. И вот меня сбрасывают сюда, Вниз,  - если бы ей надо было дышать, я бы сказала, что Катарина сделала паузу, переводя дух.  - Хочешь узнать, каково мне здесь?
        Пламенная речь от немногословной вампирши настолько поразила меня, что все это время я простояла как вкопанная. Если бы передо мной был не вампир, я бы сказала, что у нее «накипело».

        - Да, хочу.
        Она моргнула.

        - Мне здесь неуютно. Я знаю, для вас это дом - а для меня гроб. И нет, сейчас не время для шуточек про вампиров. Тебе кажется, что я здесь как на вражеской территории,  - да, ты права, так и есть. Я не родилась здесь, я не пришла сюда сама. Меня ничто здесь не манит. Однако я чувствую то, что вы называете зовом, и это меня пугает. Пугает, понимаешь? А я видела такие вещи, о которых тебе даже слышать не приходилось. А здесь мне страшно. Меня не напугали Представители, когда я их впервые увидела, но все равно у меня такое чувство, что между лопатками кто-то нарисовал мишень и теперь смотрит в перекрестие прицела. Во мне нет того, что заставляет вас считать это место своим домом. А потому я здесь сосредоточенна до предела. Мои слух и зрение обострены - нет, даже не сравнивай с собой. Ты слышишь, как играет музыка в плеере у вашего эмпата? Ты слышишь, как ваш хилер поет под нос, складывая одежду капитана? А запах этой одежды ты чувствуешь? А я да. И чтобы не сойти с ума от всего этого и не пропустить чего-то по-настоящему важного, я должна быть сосредоточенна еще больше. Понимаешь?
        Я опустила взгляд и посмотрела себе под ноги. Поддала носком какой-то камешек, и он со стуком покатился вниз. Катарина поморщилась - ну да, для нее это был дикий грохот.

        - Паршиво.

        - Знаю.  - Она как будто выдохлась и была теперь зла на себя за минуту откровенности. Мы помолчали.

        - А почему ты не откажешься от дежурств? Вампирам, насколько я знаю, есть чем еще заняться.

        - Нет,  - Катарина упрямо мотнула головой,  - я обещала. Это было условие.

        - Условие?  - Я непонимающе приподняла брови.  - Чье?
        Вампирша только качнула головой, не отвечая. Дальше мы шли молча.
        Через некоторое время дорога изменилась - брусчатка сменилась ровным гладким асфальтом, появились островки зелени, закатанные в аккуратные гранитные овалы. Я расправила плечи - мы приближались к моему любимому месту Нижнего Города.
        Как-то мы с Шефом спустились сюда и просто гуляли. Это было, казалось, вечность назад, но сейчас я вспомнила все до мельчайших подробностей.
        Широкое небо уходило вперед, теряясь за крышами пустых домов. Слева и справа раскинулись парки, засаженные деревьями и кустами, на которых даже были листья. А на широкой площади за ними высился Нижний Исаакиевский собор.
        Он был не таким, как Наверху. Под привычным куполом подковой завернулись тяжелые колонны - точь-в-точь как у Казанского. Не было ни лестницы для желающих подняться на крышу, ни высоких стен, и даже - можно было просто запрыгнуть наверх и побродить между колоннами. Я невольно улыбнулась - в обычном городе это было мое любимое место. Я оглянулась на вампиршу, надеясь, что ее реакция изменилась. Напрасно: она застыла посреди площади, тревожно вдыхая воздух и напрягая слух.

        - Ты чег?..  - начала было я, но Катарина метнулась вперед, зажав мне ладонью рот. От такой наглости я даже растерялась, а ее глаза в это время отчаянно шарили вокруг. Поймав ее взгляд, я всем своим видом изобразила сразу и недоумение, и негодование, и требование меня немедленно отпустить.

        - Опасно,  - она медленно разжала руки, освобождая стальную хватку.  - Здесь опасность.

        - Да брось,  - я крутанулась на месте, раскинув руки в стороны,  - здесь спокойно, как под одеялом! До тумана еще далеко, а если не считать Представителей, Нижний Город - самое безопасное место на Земле.
        И тут появилась моя мать.

7

        Я заметила ее боковым зрением. Сначала это была просто темная фигура, где-то на периферии сознания, и я подумала, что Катарина переместилась вбок, все еще ожидая опасности. Я резко обернулась - и застыла, не в силах заговорить. Не в силах шелохнуться или дышать.
        Это была она. Моя мать, какой я видела ее в последний раз. Она стояла прямо передо мной - черные с проседью волосы распущены по плечам, на лице выражение беспомощной растерянности, руки раскинуты в стороны, рот чуть приоткрыт, как будто она пытается у меня что-то спросить, и глаза шарят перед собой.
        Непонимание.
        Наверное, такой ее и нашел оборотень Доминика. Растерянной, беспомощной, не понимающей, за что с ней происходит то, что происходит.
        Все тело как будто налилось свинцом, как во сне, когда ты хочешь двинуться вперед и не можешь. Мне хотелось подбежать, обнять ее и вывести Наверх, сказать, что она жива, показать Оскару - и пусть они уже там дальше живут как знают, но главное, что она жива, она со мной, а все, что было там, в нашей квартире,  - не более чем морок, какой-то вязкий кошмар, насланный Домиником и его компанией…
        Мама чуть болезненно улыбнулась мне и протянула руки вперед. Казалось, мне в сердце снова вонзили нож - резкая, острая боль. Я хотела кинуться к ней, но руки и ноги двигались медленно. Я хотела ободрить ее, крикнуть, что я здесь, что все будет хорошо, но из горла вышел только хрип. Я была так виновата перед ней, так виновата! По щекам поползли теплые дорожки слез, но я даже не пыталась их вытереть. Если бы я меньше пропадала на работе, если бы осталась жить с ней - она была бы сейчас жива. Я смогла бы отбиться от того оборотня, смогла бы! А даже если нет - хотя бы вызвать помощь! Если бы я только больше думала о ней, а не о себе, она бы сейчас стояла передо мной там, Наверху, в нашей старенькой ободранной квартире! Надо было наплевать на все запреты Оскара и Шефа, надо было рассказать ей все, попросить спрятать, сберечь - Оскар бы позаботился!
        Ноги наконец подчинились мне, и я рванулась вперед, уже распахивая руки, чтобы обнять ее и спрятать,  - так странно чувствовать себя более сильной по сравнению со своими родителями. Еще секунда - и наши пальцы соприкоснутся, а там я уже никогда не отпущу ее, никогда, и пусть они все будут против!
        Резкий удар в грудь сшиб меня с ног и откинул назад на несколько метров. Воздух вышибло из легких, и я закашлялась, на мгновение задохнувшись, кубарем пролетев по земле. Спину на мгновение свело - и с гулким хлопком высвободились крылья. Я кинулась обратно, собираясь порвать Катарину на части, если она еще хоть на шаг приблизится к моей матери. Крылья били за спиной, так что я даже не столько бежала, сколько летела, едва задевая ногами асфальт.
        Катарина стояла позади моей матери, сжимая ее правую руку своей, а другой надавив на горло. Голова ее была опущена, приоткрытый рот нацелен на шею. Мама смотрела на меня испуганными глазами, непонимающе моргая, и нерешительно улыбалась.

        - Отойди от нее!  - От проступивших клыков мне было трудно говорить, но даже иностранка-вампирша сейчас должна была понять меня по одному тону.
        Катарина подняла на меня темные глаза:

        - Кто это?

        - ОТОЙДИ ОТ НЕЕ!!!!!
        Она не двинулась с места, не шелохнулась.

        - Кто это, Черна?
        Я судорожно пыталась понять, как и куда ее ударить, чтобы она не успела причинить вреда маме. Бить в голову, обезопасив шею от клыков, а дальше надеяться, что я успею подхватить мать и унести вверх раньше, чем вампирша придет в себя.

        - Не смей к ней прикасаться!  - Я чуть согнула ноги в коленях, готовясь к прыжку вверх.  - Это моя мать, и, если в тебе есть хоть капля чего-то человеческого, ты к ней не прикоснешься!
        Катарина моргнула, на лице ее промелькнула какая-то мысль - слишком быстро, чтобы я успела уловить смысл. А потом она откинула мамину голову чуть назад и вбок, обнажая сонную артерию,  - и вонзилась клыками ей в шею.
        Целую секунду я не могла пошевелиться, глядя, как на смуглой маминой коже проступают капельки крови, а на лице - боль и удивление. То же самое выражение, с которым я нашла ее тогда на диване…
        Катарина все не поднимала головы, а я рванулась вперед, надеясь убить ее, просто убить на месте,  - но перед тем заставить обратить маму. И пусть она станет холодным умертвием - это лучше, чем просто холодной и мертвой!
        Левая мамина рука бессильно дернулась и невольно прижалась к животу, который вдруг начал увеличиваться в размерах. Ткань ее платья стала стремительно темнеть, набухать, сочиться тонкими струйками крови и вдруг разорвалась под тяжелым натиском органов - я увидела, как наружу вывалился желудок, розово-красный кишечник, за ним темная медуза печени. Мама прижимала руку к ужасной ране, но не могла сдержать напора, и тонкие пальцы погружались в эту жуткую кашу, покрываясь каплями крови, которая прочерчивала красным все морщинки на коже…
        И все пропало. Катарина стояла там, где и раньше, тяжело дыша, с расширенными глазами и трепещущими ноздрями, руки ее были сжаты в кулаки. А мамы больше не было.
        Не было ничего. Ни ее тела, ни лужи крови там, где она стояла. Просто ничего. В одно мгновение ее фигура вдруг обернулась сгустком тумана - и растаяла. Моя мать снова была мертва. А я снова была одна.
        Ноги у меня подкосились, и я кулем рухнула прямо на асфальт, не позаботившись о том, чтобы даже сложить крылья. Перед глазами снова и снова вставали одни и те же картинки: ее испуганные глаза, растерянная улыбка… Вываливающиеся внутренности и заливающая все кровь.
        Я опустила голову на руки и пару раз моргнула. Меня трясло. Внутри все свело, очень хотелось заплакать, но глаза были сухими до боли. Катарина медленно подошла и, секунду постояв недвижно, опустилась рядом со мной на землю.
        Внутри что-то свело - то ли сердце, то ли легкие - и стало больно дышать. Я несколько раз попыталась втянуть в себя воздух, но он не шел, только сиплый хрип вырвался наружу. Я попыталась закашляться, но воздух застрял плотно, не давая двинуться ни туда, ни обратно.
        Резкий порыв ветра за спиной, кто-то едва ощутимо задел кончик крыла, голова моя дернулась вбок - и шею обожгло резкой болью, чистой как слеза. Я вскрикнула, инстинктивно пытаясь зажать ранку на горле, воздух наполнил мои легкие, а на глазах помимо воли выступили слезы.
        И тут я разрыдалась. Уткнувшись лицом в руки, перемешивая слезы с каплями крови на руке, сложившись почти пополам, опуская голову к самым коленям,  - я просто сидела и плакала, пока хватало сил. Обо всем сразу: о маминой смерти - глупой и жестокой; о том, что Оскар, который тоже знал и любил ее, теперь так отдалился от меня, что я не видела его уже несколько месяцев; о себе, оставшейся одной в этом дурацком мире, где нет ничего хорошего, и за испытаниями наступают только новые испытания; о том, что почти умерла, и, наверное, лучше бы умерла; о том, что это сейчас передо мной был просто призрак, и что у меня по-прежнему не было никакого шанса ее спасти.
        А Катарина сидела рядом и ждала, когда я успокоюсь.


        Рано или поздно высыхают любые слезы, сколько бы их ни было. Высохли и мои. Наступило ощущение полного опустошения и дикой слабости. У меня не было сил даже убрать крылья или убрать когти на руках. Я аккуратно прислонилась спиной к чугунной ограде одного из деревьев, разложив крылья так, чтобы они не помялись. Кое-как попыталась достать из кармана сигареты, но когти мешали, и я только зацепила его, прорвав до самого низа.
        Катарина, все это время недвижной статуей сидящая рядом, повернулась и ловким, как у карманника, движением вытащила сигареты и зажигалку. Не дожидаясь моей просьбы, достала одну, прикурила и отдала мне. Не произнося ни звука, развернулась и снова застыла. Я затянулась, кое-как придерживая тонкий цилиндрик двумя пальцами. Надо было бы превратиться обратно, но для этого надо найти точку покоя, а о ней сейчас не могло быть и речи.
        Мы сидели и молчали. Я думала, что надо, наверное, что-то сказать ей, но слова как-то не шли. Не знаю, сколько времени прошло - наверное, не очень много. Я отстраненно подумала, что Вел наверняка уловила аномальное возмущение тумана и всплеск адреналина с моей стороны.

        - Спасибо,  - выдавила я из себя, наконец.
        Катарина молча серьезно кивнула. Подняв голову, она смотрела на небо, недвижимо поблескивающее нездешними созвездиями.

        - Классные крылья,  - она кивнула в сторону моей спины.

        - А…  - Я рассеянно отодвинулась от ограды и пару раз свела и развела их в разные стороны - почти как бабочка на цветке. Ощущение было приятным - все-таки они были большими и сильными, и это чувство вселяло некоторую уверенность.  - Да. Спасибо. Я их тоже люблю.
        Мы снова замолчали.

        - Как ты дога?..

        - Подумала,  - Катарина развернулась ко мне.  - Я просто подумала. Я знала, что твою мать убили,  - я невольно дернулась.  - А тут она. Меня проинструктировали о Представителях, о том, что они могут принимать любую форму, ориентируясь на атакующего. И здесь не бывает людей.

        - Ясно,  - я вздохнула и, прикрыв глаза, попыталась сосредоточиться. Раза со второго или третьего у меня это получилось, и когти исчезли вместе с крыльями. Когда я открыла глаза, Катарина внимательно на меня смотрела.

        - Никогда не видела, как превращаются оборотни,  - пояснила она,  - я тут работаю несколько месяцев, но одна. Только первый раз со мной отправили вашего медведя. Он убедился, что я могу убить любого Представителя, и ушел. Никто не любит вампиров. Так что я никогда не видела.
        Я чуть улыбнулась:

        - Теперь насмотришься. Судя по всему, нас надолго решили оставить вместе.
        Перед нами лежал Нижний Город. Прохладный ветер обдувал мое разгоряченное лицо, шелковым шарфом холодил шею. Показалась луна - полная, тугая, низкая. Я подставила лицо лунному свету, как прихожанин подставляет лоб под благословение священника, и заметила, что Катарина сделала точно такое же движение.

        - Moonlight,  - выдохнула она с неожиданной любовью в голосе. Я повернулась к ней.
        Вампирша вся подалась вперед, навстречу свету, прикрыв глаза. Фигура ее казалась сейчас почти призрачной, а кожа - абсолютно белой. Если бы не трепещущие ресницы, можно было подумать, что это и вовсе статуя. И, несмотря на всю неподвижность, в ней сейчас было куда больше живого и человеческого, чем в любом вампире, какого я видела или встречала прежде. Она тоже была не такой, как остальные вампиры, и тоже чувствовала себя здесь не в своей тарелке - может быть, Шеф не просто так отправил ее работать в нашу группу?
        Я чуть улыбнулась. Катарина открыла глаза и повернулась ко мне:

        - Moonlight,  - она дернула уголком рта, что должно было, видимо, означать улыбку,
        - я люблю лунысвет.

        - Лунный свет,  - поправила я,  - я тоже. Что-то в нем есть такое,  - я снова повернулась к луне, пытаясь разглядеть в пятнах какой-то рисунок,  - такое, что все пройдет. Что понимаешь, что во всем потоке времени ты лишь песчинка. А лунный свет будет всегда. И луна будет всегда. И все пройдет. Понимаешь?
        Вампирша склонила голову набок и медленно кивнула:

        - Кажется, да. Хотя мне и пришлось вспомнить всю твою фразу и перевести ее на английский. Но да, я понимаю. Там, откуда я, луна была мое…  - Она запнулась.  - Моей немногой радостью.
        Я прикусила губу, думая, стоит ли задавать вопросы дальше.

        - А откуда ты?

        - Америка,  - Катарина вздохнула,  - Техас. Мы жили в пустыне.

        - Пустыня?  - Я удивленно приподняла брови.  - Странное место для вампира.

        - Вампирс. Вампиров,  - тут же поправилась она.  - У нас была коммуна. Жили все вместе, на небольшом расстоянии друг от друга.

        - Коммунизм, что ли?!  - Я невольно поперхнулась.
        Вампирша приглушенно засмеялась:

        - Скорее тоталитаризм. Жесткая власть единоличного лидера, четкая иерархия.  - Она помолчала, задумчиво катая по земле мелкий камешек.  - Я была самой младшей. Получала минимум крови. Поэтому не могла выходить на улицу днем. Лунный свет - это то, что было у меня всегда. Независимо от того, на каком месте я была.  - Катарина задумчиво разглядывала пальцы рук, как будто видела их впервые. Откровенность явно была ей несвойственна.
        Я кивнула:

        - Меня всегда завораживала луна. Еще до того, как я узнала, кто я. Ну на самом деле. Мы часто выходили с мамой на балкон посмотреть на луну и покурить вместе,  - я осеклась.
        Катарина подняла на меня глаза. Взгляд ее снова стал задумчивым.

        - Мне жаль.
        Я снова кивнула и потерла нос, который опять предательски закололо.

        - Ее убили. Оборотень. Просто вырвал ей весь живот и… внутренности.

        - Моя мать умерла в тюрьме,  - спокойно проговорила вампирша, а когда я удивленно посмотрела на нее, добавила: - Где она сидела потому, что застрелила моего отца. На кухне. Пока я пряталась под раковиной.
        У меня невольно приоткрылся рот. А я-то думала, что мне тяжело досталось.

        - Мой отец нас бросил. Правда, потом выяснилось, что он мне не отец и был,  - я пожала плечами.

        - Меня отправили в приют,  - Катарина склонила голову набок, и в глазах у нее мелькнула какая-то веселая искорка.  - Оттуда меня и еще одну девочку купил старик, который любил маленьких детей.

        - Врешь,  - не выдержала я, понимая, что сейчас засмеюсь,  - не может быть, чтобы все было так плохо!

        - Это не было плохо,  - вампирша чуть привстала и через мгновение оказалась почти рядом со мной,  - он был добрый. И по-своему любил нас. Отправил меня в колледж. Там я познакомилась с Люциусом.
        Она замолчала и то ли передернула плечами, то ли вздрогнула.

        - Твой создатель?  - осторожно поинтересовалась я. Насколько мне удалось узнать, у вампиров вопросы обращения очень интимны, а связь с создателями священна и нерушима практически на физическом уровне.
        Катарина рассмеялась в голос - только на этот раз это были не стальные колокольчики как раньше, а скорее удар железного прута о колокол.

        - Создатель!  - Она снова закатилась смехом, на мгновение поймав на обнажившиеся клыки отблеск света.  - Нет! Они с Кармелиусом просто сожрали меня в кустах на пляже, как следует - как это у вас говорится?  - запудрив мне мозги всякими высокими ценностями! Нет, у меня нет с ними связи master. Master вампир становится, если обращает человека…  - Она прищелкнула пальцами, пытаясь подобрать подходящее слово: - С душой? Так можно сказать? Если он вкладывает свое желание, свою… любовь?.. Отдать часть себя. Это как родить ребенка. А мной просто поужинали.
        Она смотрела прямо на меня, изучая мою реакцию,  - холодная, потусторонняя, прошедшая через смерть и возродившаяся снова. Оставившая в прошлом все, через что ей пришлось пройти. А я - я была просто в шоке.

        - Я думала…

        - Все так думают. Но на самом деле все куда сложнее. Знаешь,  - она ухмыльнулась,  - мне еще никому не приходилось это все рассказывать и объяснять. Тебе правда интересно?

        - Правда,  - я кивнула,  - как тебе интересно смотреть, как превращается оборотень.
        Она покосилась на меня, и ее бледные губы впервые дрогнули в настоящей улыбке.

        - Кажется, мы нашли друг друга,  - она хмыкнула,  - так вот. Работает все так: в теле вампира существует вирус. Укусив жертву, он передает его. Вирус начинает убивать тело и все органы - вот почему жертвам обычно не помогает ни переливание крови, ни что-то еще. Излечить его невозможно. Можно только закрепить и обратить в другую сторону. Я не знаю подробностей, это уже наука. Я знаю только механизм. Нам нужна кровь, чтобы перерабатывать ее. У нас появляется что-то типа… не знаю, как сказать, что-то, что вырабатывает… какую-то жидкость, которая сохраняет наше тело в порядке. И дает ему прочность.

        - Формальдегид?  - вспомнила я. Катарина непонимающе на меня моргнула, и я махнула рукой.

        - Чтобы перезапустить вирус, вампир должен добавить в тело той жидкости, которая у него в теле. Антидот. Отсюда и пошла легенда, что мы даем выпить своей крови. Вот, собственно, и все,  - Катарина пожала плечами.  - Они меня съели, частично повредив тело, как я понимаю, а потом обратили.
        Какое-то время я смотрела на ее бесстрастное лицо, на то, как она спокойно рассказывала об ужасах своей жизни. Моя показалась чуть более… нет, не легкой. Просто у меня появилось чувство, что я наконец нашла существо, которое меня поймет.

        - Итак,  - я выдохнула и встала, упершись руками в колени,  - у тебя нет обоих родителей, зато есть парочка психологических травм, и ты только что спасла мне жизнь.
        Катарина дернула плечом:

        - Примерно так.

        - Знаешь,  - я набрала воздуха в грудь,  - меня тут все зовут Чирик.
        Вампирша в одно мгновение оказалась на ногах, рядом со мной:

        - А меня никто здесь не зовет Китти, потому что я бы свернула им голову,  - с расстановкой произнесла она, протягивая мне руку,  - но раньше звали, и ты можешь попробовать, потому что, если что, можешь улететь.
        Я улыбнулась, пожимая ее ледяные пальцы, и подумала, что это, пожалуй, самое странное предложение мира и дружбы, о каком мне доводилось слышать.

8

        Мы уже почти прикончили мою пачку сигарет, когда появился капитан.
        Инструкция твердо говорила, что в экстренной ситуации необходимо отдалиться на безопасное расстояние, но не уходить из самой точки,  - вот мы и не уходили, куря одну за другой и делясь впечатлениями о жизни нелюдя. Безопасного расстояния тут не существовало, раз уж Представитель смог выбраться в центр Города.
        Капитан предстал в своей звериной форме - он явно сорвался с места дежурства, и забегать за одеждой ему было некогда. Наблюдать крайне встревоженное и озадаченное выражение на волчьей морде довольно забавно, скажу я вам.
        Я невольно залюбовалась Чертом в волчьем образе. Это был крупный, сильный зверь, достающий мне примерно до груди. Черный - ни единого белого волоска - и бесшумный, как тень. Большие и тяжелые лапы, при мысли об ударе которых становилось не по себе. Волк - самая частая форма трансформации оборотней, но в этом было что-то особенное.
        Он появился буквально из ниоткуда, соткался из темноты улицы, неслышно летя вперед, едва касаясь лапами асфальта. От обычного животного, помимо размеров, его отличало выражение глаз, как это ни странно. Какой бы умной ни была собака, она все равно не поймет вашу речь. Взгляд Черта был полностью осмысленным, такого не бывает у зверей.
        Капитан легко остановился перед нами, чуть приоткрыв пасть,  - я видела, что он запыхался, но высовывать язык перед подчиненными, видимо, не позволяла субординация.

        - Представитель. Здесь. Принял форму ее матери,  - по-военному коротко отчеканила Китти. Похоже, кто-то ее неплохо натаскал, прежде чем выпустить «в поле».  - Я ее обезвредила.

        - Да,  - Черт повернулся ко мне, и я заставила себя посмотреть ему прямо в глаза,  - пока я психовала и кричала, чтобы она не смела ее трогать.
        Волк кивнул и переступил с лапы на лапу, оглядывая нас с ног до головы и пытаясь заглянуть за спину. Мы непонимающе переглянулись.

        - Погоди, кажется, поняла. Он хочет убедиться, что мы не пострадали,  - я встала и повернулась, представив капитану полный обзор. Катарина сделала то же самое - как могла медленно.
        Черт кивнул еще раз и развернулся, оглянувшись на нас.

        - Жаль, что оборотни в звериной форме не разговаривают,  - вздохнула вампирша, трогаясь за ним,  - было бы куда проще их понимать.

        - Если бы животные разговаривали - это был бы уже какой-то Дисней,  - я отряхнула джинсы,  - а у нас тут суровая реальность.
        Следуя за Чертом, мы довольно быстро вернулись на площадь - там ждали наши люди. Вел стояла куда более напряженная, чем была, когда мы уходили. Я заметила, что губы у нее искусаны, а на лбу выступили капельки пота. Крапива тоже казалась обеспокоенной.
        Когда мы подошли, Черт коротко зарычал, привлекая внимание женщин, и я почти физически ощутила, как лопнуло нависшее над площадью напряжение.

        - Слава богам!  - Вел открыла глаза и хотела было подойти ко мне, но ее отстранила выросшая как из-под земли Крапива:

        - У них могут быть скрытые повреждения,  - она сдвинула рыжие брови и оттащила меня в сторону.  - Снимай куртку, надо осмотреть тебе спину и руки. Тобой,  - она кивнула вампирше,  - займусь чуть позже. Вас повредить куда сложнее.
        Мне пришлось снять не только куртку, но даже свитер, оставшись в майке. Крапива крутила меня с неженской силой, исследуя каждый сантиметр кожи, боясь обнаружить порез. Мимоходом заметила, что шрамы у меня на спине выглядят неплохо и с течением времени исчезнут совершенно - лет через пятьдесят или семьдесят. Меня даже немного удивило, как спокойно она говорила о таких временных отрезках,  - обычно этот тон свойственен нелюдям, которые уже перемахнули через вековой рубеж и собираются прожить еще несколько раз по столько же.

        - Ну как?  - Исчезнувший на минуту Черт уже стоял рядом, накинув рубашку и застегивая ремень на джинсах. Поймав мой взгляд, он как будто смутился: - Извини…

        - Да ничего,  - я послушно мотнулась в сторону, пока Крапива осматривала мою шею,  - ты просто не знаешь, как меня Оскар убеждал в свое время в существовании оборотней.
        Черт выгнул бровь и хмыкнул. Кажется, мы друг друга поняли.
        Когда целительница отпустила меня, позволив одеться, и переключилась на Катарину, Вел была уже рядом, стиснув меня в объятиях.

        - Я так переволновалась, когда почувствовала всплеск в вашей стороне и сразу же такой выброс эмоций от тебя!  - Она ударом выбила из пачки сигарету и закурила. Я заметила, что руки ее чуть заметно дрожали.  - Вообще, не знаю, чем АлеДми думал, когда тебя вниз посылал, я не знаю, у тебя же такой эмоциональный фон после всего произошедшего…
        Я замерла, так и не надев второй рукав свитера. Шеферель не мог не понимать, что туман отреагирует на меня, и не надо быть Вассерманом, чтобы понять, какую именно форму он примет! Он надеялся, что я смогу убить Представителя, обретшего форму близкого мне человека?!

        - Сволочь…  - прошипела я и окинула взглядом небо,  - Черт, долго еще до конца?
        Капитан удивленно на меня оглянулся. Он уже полностью оделся и снова выглядел более или менее представительно.

        - Еще час где-то… А что?
        Я с остервенением одернула свитер:

        - У меня есть острое желание кое-кого убить!
        Катарина, к этому моменту уже полностью осмотренная Крапивой, обернулась ко мне с немым вопросом в глазах.

        - Кстати, тебе тоже может захотеться это сделать!
        Вампирша приподняла брови и чуть улыбнулась.


        Оставшееся до восхода время мы провели недалеко от капитана. Черт запретил нам оставаться на площади (что и понятно: появись еще один Представитель, в опасности оказались бы наши люди), но и отпускать куда-то в сторону не хотел, полагаясь на скорость Катарины и свой опыт. Он остался в состоянии средней трансформации, то что называлось «10%» - клыки, глаза, когти. Как следствие - небольшой переизбыток шерсти и проблемы с ногами, которые частично превратились в лапы. Вид был довольно странный, и если бы я не привыкла к оборотням, то сказала бы, что даже страшный. Словом, хоть в «Человеке-волке» вместо Дель Торо снимай.
        Мы послушно кружили за ним, проверяя и перепроверяя сизоватый туман, волнами набегающий на Город. Сейчас, имея возможность не концентрироваться на работе так сильно, я снова поразилась этому месту: вот здание, вот за ним пустырь (не больше метров десяти!), вот край этого пустыря - черная сухая земля, больше похожая на пыль,  - а вот уже туман съедает ее остатки. И сколько ты в него ни вглядывайся, там нет ничего, только темнота, плотная и вязкая.
        Катарина, быстро окинув взглядом территорию, поддала какой-то камешек носком ботинка, и он улетел в темноту за границей.

        - Как думаешь, что там?
        Я пожала плечами:

        - Как учили меня - ничего. Только туман. Потому что человеческих эмоций еще не набралось достаточное количество, чтобы отразить Внизу то, что существует Наверху.

        - Знаю,  - вампирша поморщилась,  - но ведь Нижние Уровни бывают не только у Петербурга. Значит, где-то в тумане начинается другой город?

        - Ну…  - Я задумчиво посмотрела вслед Черту, который, обманчиво прихрамывая, патрулировал линию: - Где-то там. Примерно на расстоянии семисот километров начинается Нижняя Москва.

        - Была там?
        Я помотала головой:

        - В сам город как-то заезжала, давно, а внизу бывать не случалось. Шеф никогда не упоминал, а с тех пор, как я работаю на НИИД, и вовсе велел не соваться.

        - И города постоянно расширяются?  - гнула свое Катарина.

        - В принципе.

        - То есть в какой-то момент наступит ситуация, что города почти соприкоснутся и тумана между ними не будет?  - Она резко остановилась, и в ее матовых глазах как будто что-то блеснуло.
        Эта мысль мне в голову не приходила. Я хотела было сказать, что при нас это не случится, но потом вспомнила, что живем мы почти вечно, а значит, при нас может случиться все что угодно. Особенно при Катарине. Оскар как-то говорил мне, что нужно пятьдесят лет, чтобы предмет сверху отобразился снизу. Значит, если я доживу хотя бы до возраста Оскара, Город успеет расшириться еще раз десять… От такой математики кружилась голова.
        Катарина внимательно следила за моим лицом, пока я производила в уме расчеты. Потом беззвучно усмехнулась и посмотрела вперед, где махал рукой Черт. Мы с ней подняли головы почти одновременно - небо стало медленно сереть.


        Покидать Город всегда грустно. Вроде бы и нежилой он, и опасность тут почти что на каждом шагу (а теперь и точно на каждом), а все равно Наверх уходить тяжело, как будто кусок сердца вырываешь.
        Черт, снова полностью обернувшись, сбегал за нашими людьми (после случившегося со мной он был нервный как никогда) и, пока мы с Катариной и его одеждой медленно двигались в сторону восхода, успел подогнать их к нам. Белый столб света - и я уже быстро отпрыгиваю в сторону, освобождая место следующему.
        За шиворот мне незамедлительно капнуло - похоже, дождь не прекращался всю ночь. Серая хмарь висела над Дворцовой, укрывая и Столб, и здание Генерального штаба. Александровский парк через дорогу и вовсе казался каким-то черным лесом из ужастика. Стерев с лица капли дождя, я оглянулась на Столб. Через минуту из него покажется Вел, но пока что это был просто холодный кусок камня. Как будто никакого волшебства не бывает.
        Я вытащила из кармана пачку и закурила, прикрыв огонек зажигалки рукой.

        - Так кого ты там собиралась убить?  - Вампирша, как всегда, появилась неслышно, и я даже вздрогнула, оборачиваясь. Лицо у нее было бесстрастное, но что-то мне подсказывало, что это лишь вампирская маска.

        - Думаю, ты тоже против не будешь,  - появился Черт и махнул всем, чтобы шли в Институт. Я бросила окурок, немедленно потухший под удачно упавшей каплей.  - Пошли.


        Он может отключать телефон и не отвечать на мои эсэмэски, но уж кабинет свой не переместит никуда.
        Дорогу я еще не забыла и быстро поворачивала по коридорам НИИДа, ничего не объясняя чуть удивленной Катарине. Дверь, как всегда, была закрыта. Я притормозила, оглянувшись на вампиршу. Та едва заметно пожала плечами: «Делай как считаешь правильным». Без стука я рванула ручку.
        Я ожидала увидеть там Айджес. Надеялась - Оскара. Допускала вообще кого угодно, но уж никак не Борменталя, деловито разглядывающего Шефа. Точнее, его руку.
        Шеферель сидел на кресле, а доктор стоял рядом, обойдя стол, и держал в лохматых лапах его белые пальцы. Когда мы ворвались, они оба медленно обернулись, как будто ни капли не удивившись.

        - Спасибо, доктор,  - Шеферель разглядывал нас с Катариной, не оборачиваясь к Борменталю,  - я потом к вам зайду.
        Он быстро одернул рукав белоснежной рубашки и застегнул пуговицу. Борменталь чуть поклонился и направился к двери, коротко кивнув нам с вампиршей. Та, позабыв про былое бесстрастие, выпучила глаза на низенькое существо, похожее на морскую свинку-переростка.

        - Зачем пожаловали, дамы?  - Шеф улыбнулся, откинувшись в кресле. Взгляд его был холодным, от утренней игривости не осталось и следа. Впрочем, я и не ожидала. Настоящим он был там, в «майбахе», приказным тоном выгоняя меня из машины.

        - Ты!  - Я сделала несколько шагов вперед и оперлась руками о его стол, глядя ему прямо в лицо.  - Ты специально послал меня Вниз!
        Шеф приподнял брови, делая вид, что не понимает меня:

        - Это же твоя работа.

        - Я не об этом!  - Я приложила рукой об стол так, что подпрыгнул его бокал с недопитым виски.  - Ты специально послал меня Вниз, зная, какую форму примет Представитель!  - Внутри меня все бурлило настолько, что заломило спину. Еще немного, и я просто повисну под потолком, сердито хлопая крыльями. Но успокаиваться мне совершенно не хотелось даже перед такой сомнительной перспективой.
        Я перевела дыхание, наблюдая за его реакцией. Ноль. То есть вообще. Он слушал меня с выражением лица скучающего профессора на нудном экзамене, где ни один из студентов не знает ничего.

        - И?

        - Что?  - Я даже оторопела от такой наглости.  - Ты даже отпираться не будешь?

        - А зачем?  - Шеф пожал плечами, покачиваясь в кресле из стороны в сторону.  - Ты права. Сама догадалась или подсказал кто?

        - Вел на мысль навела, когда на меня Представитель напал,  - я отступила назад, распрямляясь. Что-то в его лице изменилось. Раньше, еще год назад, я бы продолжила скандалить, не обращая внимания ни на что. Но сейчас, когда мы столько месяцев прожили бок о бок, я научилась различать незаметные прежде изменения бесстрастного взгляда.

        - Зачем ты это сделал?  - спросила я уже спокойнее.  - Хотел, чтобы я его убила? Я не смогла.

        - Да я и не ожидал,  - Шеф тяжело вздохнул, вставая из кресла и обходя стол,  - тебе это не по плечу пока что. Может быть, потом,  - он махнул рукой,  - лет так через сорок-пятьдесят… Но не сейчас.

        - Тогда зачем?  - Я сложила руки на груди, наблюдая, как он садится на стол и, чуть откинувшись назад, наливает себе виски из тяжелого графина.

        - А что у нас граф Суворов ничего не ест?  - Шеф перевел взгляд на молчащую вампиршу.  - Ничего не хотите добавить, мисс Катарина?
        Я оглянулась. Признаться, бурля от злости, я даже забыла, что пришла в кабинет с ней,  - как-то обычно получалось, что я одна ругалась на несправедливость жизни.
        Катарина, снова статуей замершая у двери, как будто вдруг ожила и размазанным пятном сделала шаг вперед. Я вздрогнула, когда она оказалась рядом. Шеф - нет.

        - Во-первых, здравствуйте,  - Катарина внимательно смотрела на начальника и даже чуть нахмурила брови.

        - Вот, Чирик, учись! Ты мне ни «здрасте», ни «до свидания»,  - Шеф приподнял бокал в знак приветствия.

        - Виделись,  - буркнула я, снова поворачиваясь к вампирше. Она явно что-то имела на уме, в отличие от меня.

        - Во-вторых,  - Катарина сделала короткую паузу, как будто в последний раз что-то прикидывая,  - вы поступили правильно.
        Я чуть не упала, пораженно оборачиваясь к ней. Вот такого я никак не ожидала!
        Шеф беззвучно расхохотался.

        - Вот это отлично!  - Он качнулся назад и чуть не выплеснул содержимое бокала на свой дорогущий ковер.  - Могу я попросить вас объяснить все нашему злому-злому оборотню?
        Катарина деловито кивнула, как будто для нее разговор шел в совершенно официальной манере, и повернулась ко мне:

        - Чиф,  - склонила она на американский манер «Шефа»,  - специально послал тебя Вниз, потому что знал, какую форму примет Представитель. Также он знал, что с тобой отправят меня, чтобы подстраховать после большого перерыва. И знал, что ты не сможешь убить никого, принявшего образ твоей собственной матери. А я смогу. Таким образом, он подстроил факт того, что я спасла тебе жизнь.
        Катарина вопросительно обернулась к Шефу, как бы спрашивая, не пропустила ли чего. Тот картинно поклонился:

        - Чирик, у тебя тут никого нет,  - он посмотрел на меня с почти отеческой заботой,
        - тебе нужна подруга. Но Институт существует давно, новых оборотней давно не появлялось, тем более что ты все равно была оторвана от всего Института и фактически общалась только со мной и Оскаром. Тебе нужна подруга. Как и тебе, кстати,  - он перевел взгляд на Катарину. Та кивнула.

        - Погоди-погоди,  - я опустилась на подлокотник моего любимого черного кресла и с силой потерла виски, тупо уставившись в радиоактивную красно-черную пальму, до сих пор живущую в углу кабинета.  - Ты что, подстроил мне подругу?
        Шеф пожал плечами и разом осушил бокал.

        - Тебе не кажется, что это чересчур?
        Шеф уже открыл было рот, но тут вмешалась Катарина:

        - Я вынуждена признать, Чиф, что тут она права. Все вышло несколько опаснее, чем вы предполагали.
        Начальство непонимающе перевело взгляд с одной на другую, и мы поняли, что Черт еще не успел до него дойти. Дополняя друг друга и периодически перебивая, мы с вампиршей рассказали о Представителе, который появился посреди Города. Пересказывая, я почувствовала, что по спине бегут мурашки. Тогда, Внизу, адреналин выместил из крови и мозга чувство страха, сейчас же мне было не по себе, что, называется, «задним числом». Я украдкой оглянулась на вампиршу - собранная и сдержанная, она спокойно рассуждала о том, что сделала. Да, для того и созданы напарники, чтобы прикрывать друг друга, но ведь она знала меня меньше суток, а уже бросилась защищать… Похоже, Шеф снова оказался прав. Как всегда.
        Когда мы закончили рассказ, он молчал. Не отдавал приказаний, не командовал, не хохмил и даже никуда не летел решать и править. Он просто молчал, сидя на краю стола и бездумно катая по пустому бокалу остатки льда. Ожидая ответа, да просто хоть какой-то реакции, я не сводила взгляда с его лица, и мне показалось, что под глазами у него вдруг залегли черные круги. От неожиданности я моргнула - и снова все пропало.
        Шеф вздрогнул, как будто очнувшись, и поднял глаза на Катарину:

        - Прошу прощения, ты не подождешь нас снаружи?
        Та кивнула и исчезла за дверью, плотно притворив ее за собой.
        При посторонних он был моим начальником, но, когда рядом никого не было, мне начинало казаться, что он просто мой сосед по квартире, мой почти что старший брат, сидящий у моей кровати, когда я болела или мучилась кошмарами.
        Я осторожно опустилась на стол рядом с ним и тронула за плечо, обтянутое натянувшейся рубашкой.

        - Это очень плохо, да?  - Вопрос вышел тихим, как будто мне вовсе не хотелось, чтобы он услышал его и дал ответ.
        Шеф ухмыльнулся - полоснула по щеке косая улыбка - и накрыл мои пальцы своими:

        - Да.
        Внутри у меня что-то оборвалось. Если уж неунывающий Шеф…
        Он обернулся, и сердце мое сжалось. Передо мной снова был не грозный и загадочный повелитель всего Института, чье имя останавливает неизвестную мне нечисть, а просто уставший молодой мужчина, на которого свалилось больше, чем он может вынести.

        - Это все Доминик?
        Его губы чуть дрогнули в подобии улыбки - вышло горько.

        - Можно и так сказать…  - Он помолчал.  - Но не только.
        Он быстро поднялся, на мгновение встал передо мной, заглядывая в лицо, быстро поцеловал в лоб, выдохнул: «Прости…» - и вышел.
        Только дверь продолжала медленно закрываться за его спиной.
        А я сидела в кабинете одна, и внутри у меня все сжалось в один холодный комок, как будто впереди ждет что-то ужасное.


        Наверное, меня долго не было, потому что Китти просунула голову в дверь и приподняла брови:

        - Ты о'кей?
        Я подняла на вампиршу невидящие глаза. Через мгновение она оказалась рядом:

        - Что с тобой? Я не очень хорошо знаю вашу породу, но на тебе лица нет.

        - Он,  - я перевела дыхание, пытаясь собраться с мыслями,  - он передо мной извинился. Понимаешь?  - Я обернулась на нее, пытаясь донести всю ненормальность происходящего.  - Шеф передо мной извинился. Знаю, звучит комично, но…

        - Нет,  - оборвала меня Китти,  - не звучит. Я мало встречалась с Александром Дмитриевичем, но успела кое-что насчет него понять. Он нечасто извиняется,  - она помедлила: - И выходил он тоже странный.

        - Он будто попрощался со мной,  - кажется, я всхлипнула.  - Я не хочу, чтобы он исчезал, у меня и так никого не осталось! Может, дома расскажет…
        Я прикусила язык. Слухи по НИИДу могут ходить какие угодно, но точно о нашем совместном житье никто не слышал. Китти осталась невозмутимой.

        - Я не…  - начала было оправдываться я, но вампирша качнула головой:

        - Меня это не касается.

        - Просто несколько странно жить с начальником…

        - Ну,  - лицо Китти было совершенно каменным,  - я вот живу со своим начальником, и мне это ни капли не странно.
        Увы, мне не удалось сохранить такое же бесстрастное лицо, как у нее.

        - Какие вы, оборотни, эмоциональные,  - губы Китти чуть дрогнули, и я поняла, что она сама едва сдерживается от смеха. Мой испуг как будто отошел на второй план. Может, я себя накрутила? Я попыталась отогнать предчувствие, черным пятном свернувшееся где-то под сердцем.

        - Ты живешь с вашим начальником?  - Я удивленно посмотрела на Китти. Несколько преувеличенно, лишь бы отвлечься.  - Погоди, глава вампиров же Виктор, ты… Ты живешь с Виктором?!
        Китти лукаво улыбнулась:

        - А что такого?
        Я вспомнила Виктора. Ядовитого, скрытного, издевающегося и усмехающегося Виктора.

        - М… Наверное, мы просто знаем его с разных сторон,  - более дипломатичного ответа мне в голову не пришло. Вампирша внимательно на меня смотрела:

        - Он нашел меня среди пустыни, когда я умирала без крови, сбежав из коммуны. Спрятал меня, отпоил, а когда я окрепла - перевез к вам сюда. А потом уговорил Чифа взять меня в группу. Я обязана ему жизнью.
        Повисла напряженная тишина. Кто-то должен был отступить. Непохоже, чтобы Китти привыкла это делать.

        - Ладно,  - я сдалась первой,  - я встречала его несколько раз, и он вел себя как порядочная сволочь. Наверное, с вампирами он другой.
        Китти всматривалась в меня еще мгновение и холодно кивнула:

        - Да, с нами он другой. Настоящий Глава. Обо всем позаботится, все решит. К нему можно прийти с любой проблемой.
        Какое-то время мы смотрели друг на друга. Я слышала, как бьется ее сердце - ровно, спокойно, перегоняя по телу странную жидкость, заменяющую им кровь. Она, знаю, слышала, как бьется мое - быстро, перескакивая и замирая. Я - оборотень, существо, подверженное перепадам настроения, живущее на эмоциях. Мы очень, очень разные.

        - Интересную парочку из нас сделал Чиф,  - хмыкнула Китти, и я облегченно выдохнула.
        Я изо всех сил старалась улыбаться. Но в горле стоял ком, потому что я была уверена, что Шеф не просто попросил прощения,  - что он прощался со мной.

9

        Часов до десяти утра мы просидели в Институте, заполняя формы отчета. Вся эта бюрократия порядком раздражала, но помогала отвлечься, хотя я то и дело посматривала на время.
        Через несколько часов бланки были сданы, и пора было расходиться. Китти, поболтав со мной еще несколько минут, дождалась Виктора, и они вместе ушли. Было немного странно видеть бесстрастного вампира, который проникся к кому-то хоть сколько-то нежными чувствами! Я видела, как он появился у проходной, молчаливый и похожий на тень. Китти заметила его с верхнего этажа, быстро попрощалась и молниеносно сбежала вниз. Секунду они постояли рядом, о чем-то тихо переговариваясь, и двинулись вперед - он легко коснулся рукой ее спины, будто приобнимая. Уверена, Китти рассказала ему, что я знаю об их отношениях, но вампир даже не повернул головы в мою сторону.
        Делать нечего - я тоже повернула домой. Вышла к стоянке, огляделась, ища «майбах» Шефа: если он на месте, значит, Шеферель еще в Институте, и мы просто с ним мастерски разминулись. Но машины не было.
        Я не спала весь день. Хмурое весеннее солнце слабо освещало город, почти не сумев пробиться сквозь тучи. За окном было серо. Потом сгустились сумерки, стемнело, небо стало синим.
        Наступил вечер.
        Пробило полночь.
        Около трех ночи я включила телевизор и бездумно пощелкала по каналам, но ни взгляд, ни мозг ни за что не могли зацепиться.
        Когда начало светать, я заснула - как была, в одежде, просто упала на кровать, зажав пульт в руке.
        Проснулась рывком, первым делом прислушавшись - не слышно ли голоса из ванной, напевающего «Рио Риту», пока опасное лезвие скользит по беззащитному горлу,  - потом кинув взгляд на часы.
        Два часа дня. В доме тихо и пусто.
        Я с надеждой обернулась к окну: когда-то мы завели привычку вешать на огромных стеклах стикеры с записками по любому поводу. Подцепили эту идею из какого-то фильма и использовали на полную катушку, просто радуясь тому, что в наш цифровой век можно написать что-то от руки.
        Пусто. Только косые капли дождя оседают и тут же ползут вниз.
        Шеф так и не вернулся домой.
        Я понимала, что звонить ему на мобильный практически бесполезно, но все равно набрала номер. «Телефон абонента выключен…» В каком-то безумном порыве нашла в записной книжке Оскара. Мы не разговаривали с ним уже несколько месяцев, не виделись с похорон, и оборотень не появился, даже когда я чуть не умерла, но кто знает? Ведь они всегда держались вместе…

«Набранный вами номер не существует».
        В квартире вдруг показалось тесно, в комнате - душно. Я рванула на себя створку окон и подставила лицо ветру. В комнату ворвался свежий холодный воздух, еще несущий в себе запах зимы. Несколько капель дождя, упавших на лицо, немного привели меня в чувство. Мозг лихорадочно работал: где искать? В Институте, как показывала практика, Шеф мог спрятаться буквально на ровном месте, если не хотел, чтобы его находили, в городе же я и вовсе не представляю, где его найти. Спрашивать у кого-то из групп, не видели ли они начальника, мне не хотелось - вдруг это посеет панику?
        Повернувшись к окну спиной и ощущая бодрящий холод, я прикусила губу и стала перелистывать записную книжку телефона. Внезапно строчка перескочила на «Китти», и я едва поверила глазам - у меня оказался вбит ее номер! Не иначе Шеф постарался.
        На секунду задумавшись, я нажала на «вызов» и поднесла трубку к уху. Она ответила почти сразу.


* * *

«Всевидящее око», хоть и имело интерьер придорожной забегаловки, считалось заведением приличным. Там собирались нелюди всех мастей, от обычных оборотней до редких фавнов, даже парочка химер. Находиться там было прилично.
        Чего совсем нельзя было сказать о трактире «Крик баньши».
        Это сомнительное во всех смыслах место пользовалась дурной славой примерно с середины XVIII века - то есть практически со дня своего открытия. В какой-то момент его даже хотели прикрыть, но потом рассудили, что низшим элементам тоже надо где-то находиться, и уж пусть лучше они будут там, чем путаться с приличными существами в том же «Оке». «Баньши» продолжила свое существование и год от года становилась все мрачнее и мрачнее, при этом расцветая буйным цветом, точно хищный цветок в джунглях.
        Находилась «Баньши» на Старо-Невском, по иронии судьбы совсем недалеко от лавры - буквально у нее под боком. Незаметный переулок рядом со входом в собор вел к корпусам психбольницы, в какой-то момент переходя в деревянный мостик. Этого-то момента люди и не замечали - точнее, узенькой тропинки, бегущей вдоль желтого каменного забора и уходящей под кронами деревьев куда-то вглубь, параллельно мелкой и мутной реке Монастырке.
        Именно там, метрах в двухстах от проезда, тропинка вдруг делала резкий поворот и утыкалась в стоптанные деревянные ступени, уходящие вниз. Никакой вывески с названием у трактира не было - те, кто приходил сюда, всегда и так твердо знали, куда шли. Черный провал входа, резкий запах дрожжей и кое-как сколоченный деревянный козырек - вот и все, что указывало на то, что посетитель пришел по адресу.

«Баньши» примерно на две трети находилась под землей, не имея ни одного окна. Кривоватая лестница без перил уходила вниз дальше, чем можно было ожидать, и, ступив на пол, посетитель оказывался головой на уровне земли. Люстра из одного колеса с укрепленными по ободу свечами, за цепи крепящаяся к потолку, почти не давала света, и в трактире всегда было полутемно. Кто-то даже шутил, что это сделано специально: чтобы лишний раз не пришлось признавать, кого и когда ты видел.
        Здесь все было деревянным: затоптанный, потемневший от времени пол; тяжелые дубовые столы, выскобленные почти до половины; скамьи, не раз разбитые в драке о чью-то голову и кое-как сколоченные обратно; обшитые досками стены и даже барная стойка, за которой почти никогда никого не было со стороны хозяина, зато всегда кто-то сидел со стороны посетителей.
        Сейчас был хоть и хмурый, но день, и в «Баньши» почти никого не было. Какая-то мрачная парочка, с трудом шевеля ртами из-за торчащих из нижней челюсти клыков, что-то тихо обсуждала в дальнем углу.
        Хозяин, страшная смесь медведя и человека, не ставшая ни оборотнем, ни смертным, с ведром и тряпкой мыл пол. На нем были простые холщовые черные штаны и полосатая рубаха-косоворотка, которые, как говорили, он снял еще до революции с одного вокзального грузчика. Грязно-белый передник из тех же времен валялся на стойке. Существо звали Кузнецом - в лихие времена он мог убить одним ударом лапы, тяжелой, как кузнечный молот. Именно так ему и досталась одежда.
        Кузнец вдумчиво и основательно возил по полу тряпкой, убирая метр за метром. Он знал, что скоро здесь будет грязно как в хлеву - и примерно так же по запахам,  - но уборку полагал своей священной обязанностью и даже правом, не доверяя ее больше никому. О нем говорили разное, но уточнить никто не брался - стоило только раскрыть рот, как взгляд падал на злые медвежьи глаза под тяжелыми бровями, и вопрос сам застревал в горле.
        Полумедведь разогнулся, хрустя костями, и вопросительно глянул на единственного сидящего за стойкой посетителя. Тот провел здесь уже много часов, не замечая, как меняются день и ночь.

        - Еще?
        Голос у Кузнеца был такой, что звенели стаканы у стены. Среди завсегдатаев ходила легенда, что однажды какой-то человек забрел в «Баньши» и, будучи уже изрядно пьян, не обратил внимания на окружение. Его хотели было порвать на месте, но Кузнец не дал, решив развлечься. Он напоил беднягу до полусмерти, а когда тот уже не мог держаться ни на ногах, ни на скамье, вывел на середину трактира, придерживая за плечо, и гаркнул что было силы: «Трезвей!» Говорят, человек и правда протрезвел. И даже поседел. И убежал в ночь без оглядки прямо в промокшей одежде.
        Сейчас навстречу хозяину скользнула высокая дубовая кружка. Неодобрительно крякнув, он зашел назад, за прибитую к косяку красную холщовую занавеску, и через некоторое время вернулся с оплетенной по горлышко бутылью, в которой плескалась какая-то красноватая жидкость. Не говоря ни слова, Кузнец наполнил кружку и убрал бутылку за стойку.

        - Ты знаешь, князь, я всегда налью тебе,  - пророкотал полумедведь, пододвигая кружку гостю,  - но негоже тебе столько пить.
        Подняв голову от сложенной руки, тот поднял на него желтые глаза.

        - Я не князь,  - он сделал долгий глоток,  - и ты мне пить не запретишь.
        Кузнец упер молотообразные, густо покрытые шерстью руки в бока:

        - Это мой трактир, и я могу выставить тебя отсюда тогда, когда посчитаю нужным.
        Ответом ему была косая ухмылка:

        - Попробуй.
        Полумедведь навалился на стойку рядом с гостем, от чего та едва заметно просела, и сказал, понизив голос:

        - Да, я помню, как ты задал мне трепку, так что шерсть летела. Но это было больше ста лет назад. А сейчас ты пьешь без просыха уже не одну неделю. Ты даже превратиться не сможешь.
        Кулак хватил по стойке так, что подскочила посуда, даже притихли двое в углу, испуганно оглянувшись на буяна и недоумевая, почему его еще не выставил хозяин. Но тот даже не вздрогнул.

        - Можешь злиться сколько хочешь, князь,  - он снова взялся за тряпку,  - но я говорю правду.
        Какое-то время в «Баньши» было тихо. Только стук швабры о деревянные колоды у стойки и скамьи да редкий кашель одинокого гостя.
        Кузнец уже дошел до самого входа, когда взгляд его уперся в кожаные туфли без единой пылинки, ступившие на последнюю ступень. Полумедведь поднял глаза выше, оценив черные брюки, белую рубашку с пижонским галстуком и бежевый плащ.

        - Здрав буди, царь,  - пророкотал он, распрямившись во весь свой немалый рост и сложив лапы на груди,  - зачем пожаловал?

        - Да брось,  - туфли аккуратно переступили тряпку на швабре и шагнули на чистый пол,  - ты знаешь, зачем.
        Кузнец с душой плюнул, когда новый посетитель развернулся к нему спиной, и продолжил мыть пол.
        Рука в бежевом рукаве поднялась и погрозила пальцем:

        - Ай-ай-ай, я все вижу.
        Кузнец взялся за мытье с удвоенной силой.
        Гулко стукнула отодвигаемая колода, гость привычно потянулся за стойку и достал оттуда вторую кружку.

        - Шеферель.

        - Оскар. Кстати,  - Шеф заглянул оборотню через плечо,  - что пьешь? О, «Ветка омелы»! Хорошая вещь, как говорится, и Бога уложит.

        - Зачем ты пришел, Шеферель?  - Оскар тяжело обернулся к начальнику, деловито выуживающему из-за стойки бутылку и наполняющему свою кружку.  - Я не вернусь.

        - Во-первых,  - Шеф звонко загнал пробку в горлышко,  - вернешься. У нас война на носу. И ты вернешься. Как военный, в конце концов,  - он сделал глоток и поморщился: - Ой, ну и гадость! Из чего ты ее гонишь, Кузня?
        Хозяин обернулся, но только вздохнул и вернулся к своему занятию.

        - Так вот, ты ведь помнишь, что ты военнообязанный, Ося?  - Шеф похлопал себя по карманам и, нащупав пачку сигарет, бросил их на стол.

        - Без меня навоюетесь,  - Оскар сделал большой глоток, как будто не замечая вкуса обжигающего напитка.
        Шеф замер, не донеся руку до кружки:

        - Что ты сказал?
        Кузнец озадаченно поднял голову, видя, как вода в ведре подернулась тонкой коркой льда. Двое нелюдей в углу оторопело уставились в свои кружки, потом поймали взгляд хозяина и пулей вылетели на улицу.

        - Я сказал,  - Оскар тряхнул кружку, взбалтывая на дне остатки,  - без меня обойдешься.
        Кузнец выдохнул облачко пара и заметил, что стены стремительно забирает инеем.
        Шеферель отшвырнул дубовую колоду, разворачиваясь к оборотню. Полумедведь с тоской обвел взглядом трактир, служивший ему верой и правдой более двух сотен лет.


        Они замерли на мгновение. Кузнец готов был поклясться, что за Шеферелем все замерзало с удвоенной скоростью, а за спиной Оскара воздух стал дрожать и плавиться от жара. Еще секунда - и Шеферель поднял Оскара за грудки, отшвырнув на середину трактира. Летел еще человек, но по полу уже тормозила пантера, прочерчивая когтями глубокие борозды. Она оскалила морду, показывая огромные клыки, уши прижались к голове. Замерший Кузнец вцепился в ручку швабры, боясь пошевелиться, и чуть не перекрестился. Ему вспомнилось, как он грозился вышвырнуть оборотня из трактира.
        Шеферель уже был на стойке. На его лице играла ненормальная, широкая улыбка. Коротко хохотнув, он швырнул в Оскара кружку - через мгновение та разлетелась в щепки, раздавленная мощными челюстями. Издав громоподобный рык, от которого задрожала люстра под потолком, Оскар бросился вперед, сметая дубовые колоды и стойку. Шеферель, издевательски пританцовывая, отпрыгнул в последний момент, приземлившись на соседний стол. Оскар, промахнувшись, врезался в стену за баром - только посыпались со шкуры осколки стекла.
        Шеферель, на корточках замерший на столе, расхохотался:

        - Кис-кис-кис!
        Оскар, стремительно развернувшись, растянулся в длинном прыжке и приземлился ровно на Шефа, прижав его к столешнице и душа огромными лапами. Однако тот каким-то чудом вывернулся, скатился на пол и, подхватив скамью, с размаху опустил ее оборотню на голову. Оскар оглушительно зарычал и ударил Шефа когтями по руке, распарывая рукав и заставляя потерять равновесие…
        За долгие годы жизни Кузнец отлично воспитал в себе одно чувство, которое не раз спасало ему жизнь. Он не мог жить среди людей, но, хоть снаружи нелюдь и напоминал больше монстра из «Аленького цветочка», внутри он оставался человеком со своими человеческими потребностями - в еде и одежде, например. И все это ему приходилось добывать быстрее, чем просыпались дворовые собаки, а крестьяне брались за факелы и вилы. Многие годы погонь и драк, случайных убийств и преднамеренных жертв научили Кузнеца одному - знай, когда пора бежать. Он великолепно овладел искусством чувствовать проблемы еще до того, как они произошли.
        Когда Шеферель зашел в «Баньши», Кузнец понадеялся, что дело обойдется. В конце концов, верховный нелюдь иногда заходил за кем-нибудь из подчиненных. Чего он никак не ожидал, так это того, что его ближайший друг и соратник вдруг заупрямится и решит поиграть на нервах начальника. Дальше все разворачивалось так быстро, что полумедведь едва успел моргнуть - а ведь надо было вспомнить, какую бойню устроили эти двое в дни революции. Правда, и сам Кузнец тогда немало народа уложил, но стоило вспомнить лицо Шефереля, зажавшего в каждой руке по сабле…
        Кузнец выпрыгнул наверх ровно в тот момент, когда в трактире рухнула люстра,  - за нее уцепился Шеферель, а Оскар прыгнул на него, целясь лапами в незащищенный живот. Полумедведь хотел было оглянуться, но в этот момент внутри что-то грохнуло и, как показалось ему, взорвалось. Стянув с лохматой головы картуз, Кузнец все-таки перекрестился и, махнув рукой, поспешил по тропинке к Невскому проспекту.
        - Неплохо.

        - Да, мне тоже понравилось.

        - Но можно было и лучше.

        - Ничего, полы новые положит.

        - Давно пора было.

        - И не говори.

        - А может, еще ту стенку прихватим? Чего стоит.

        - Действительно. Хотя нет - пусть хоть что-то стоит.

        - Да пусть лучше заново отстроится.

        - Пусть лучше не он строится. Мне это место никогда не нравилось.

        - Да, я заметил по во-о-он тому столу, застрявшему во-о-он в той стене.

        - Лучше сами что-нибудь откроем.

        - Бар.

        - Модный.

        - Очень модный.

        - Лично за ним присматривать будешь.

        - Не, Айджес попросим.

        - Точно. Все будет в коже.

        - И розовом плюше.

        - Назовем «Злобный мишка».

        - Уже тошнит.

        - И меня.

        - Пусть строится?

        - Пусть.

        - Денег дадим?

        - У самого их куча.

        - Но не он тут все разрушил.

        - Неминуемый риск!

        - Что, мы у него подеремся?

        - У него постоянно кто-нибудь дерется.

        - Но не мы.

        - Но не мы.

        - Дадим денег?

        - Отстегнем.

        - Из нашего бюджета?

        - Из городского,  - Шеф сделал долгий глоток из единственной уцелевшей кружки и передал ее Оскару.  - Из башни Газпрома.
        От «Баньши» мало что осталось. То, что трактир был почти полностью деревянным, сыграло ему плохую службу - камень бы выдержал удары, но дерево разлетелось в щепки. Сейчас он был почти полностью уничтожен: мебель разбита на куски, люстра с оборванными цепями валялась на полу, вместо стен виднелась спрессованная за долгие годы земля, на месте пола тоже проглядывал чернозем.
        Шеф, опершись об обломки стойки, задумчиво оглядывал дело рук своих - ну и Оскара.

        - Знаешь, надо это почаще повторять,  - задумчиво протянул он,  - как-то поразмяться все-таки.
        Оскар гулко хмыкнул в кружку:

        - Трактиров не наберемся.

        - Да нет, зачем,  - Шеф кивнул в сторону разбитого задника, где раньше стоял частокол бутылок. Оскар кивнул, перемахнул завалы битого дерева и, порывшись пару минут, выудил оттуда каким-то чудом уцелевшую бутылку.  - Можно и в спортзале.

        - Ага, представляешь,  - Оскар с трудом вглядывался в этикетку,  - сколько народа соберется посмотреть, как начальники друг друга мутузят!

        - До черта,  - Шеф ухмыльнулся,  - но ты только представь их лица!
        Оба рассмеялись - немного натянуто.
        Оборотень зубами вытащил запечатанную пробку, плюнул и наполнил кружку. Шеферель смотрел на него невидящим взглядом.

        - Ты что, правда хотел уйти от меня?
        Рука оборотня замерла. Он медленно опустил бутыль на стол и нахмурился:

        - Шеф, я…

        - Ты не помнишь, как все начиналось?  - Тот повернулся к нему и подался чуть вперед.  - Не помнишь, как мы встретились?

        - Разве такое забудешь,  - вздохнул Оскар и опустил взгляд на бутылку.  - Я бы хотел. Не получается.
        Шеф понимающе кивнул.

        - Если бы не ты, я бы пропал тогда,  - проговорил оборотень,  - это сейчас можно как-то спастись, скрыться… А тогда меня ждал путь на костер.

        - Я вовремя тебе попался,  - невесело ухмыльнулся Шеферель, пододвигая к себе кружку.

        - Не устаю благодарить за это Бога.

        - Лучше не Бога, а меня,  - Шеф по привычке шутил даже в самых тяжелых ситуациях. Он сделал глоток и закашлялся.  - Что за гадость? Дай-ка почитать… О, на мухоморах, отлично!

        - А что,  - глаза оборотня лукаво блеснули,  - викинги пили и не жаловались.

        - Викинги были вот,  - Шеферель выразительно постучал по остаткам стойки,  - вот что твой дуб.
        Оба замолчали.

        - Я обязан тебе жизнью,  - тихо сказал Оскар. Он повернулся и посмотрел на Шефереля: - Ты спас меня. И я поклялся вечно служить тебе.

        - Вы, испанцы, такие церемонные,  - хмыкнул Шеф.  - Но да, клялся, было дело. Помнишь, ты еще порывался постоянно всех перебить? Температура под сорок, а туда же, воевать!

        - Они уничтожили мой замок,  - скрипнул зубами оборотень,  - пытались убить мою семью!

        - Знаю! Ты это в бреду повторял каждые пять минут - хоть часы сверяй,  - Шеферель пододвинул кружку Оскару.  - А на меня зато в той гостинице очень сильно косились, когда выяснилось, что у меня на кровати больной мальчик лежит.

        - Мне было восемнадцать, я уже был не мальчик!  - с улыбкой возразил Оскар.

        - А мне тогда перевалило за пять тысяч, и для меня ты всегда будешь мальчик!  - Шеф выразительно хлопнул рукой по столу.  - И вообще. Вид у тебя был, когда я тебе объяснял что да как… Priceless, как теперь говорят.

        - Я бы на тебя посмотрел, если бы тебе рассказали, что ты три дня провалялся в горячке, а до этого превратился в пантеру и разнес половину вражеских воинов!

        - Мне в детстве и не такое рассказывали,  - Шеф улыбнулся было, но улыбка его вдруг будто замерзла и сошла с лица невидимой тенью.
        Оскар оглянулся на Шефереля, но тот, не отрываясь, смотрел в темноту кружки, сведя пшеничные брови и поджав губы.

        - Как ты?

        - Ничего,  - Шеферель поспешно кивнул. Слишком поспешно.  - рука только болит. Или мне лучше говорить лапа?

        - М?

        - Иногда… После того, что я сделал тогда в больнице для Черны, у меня иногда проступает чешуя. И порой когти,  - шеф сглотнул.  - Обычно я успеваю взять все под контроль, но если заметят… Сам понимаешь.
        Оборотень молча кивнул, внимательно глядя на своего начальника и господина.

        - Что говорит Борменталь?

        - Что я поправлюсь,  - Шеф оторвал взгляд от кружки и посмотрел в янтарные глаза своего подопечного,  - возможно. Может быть. Если повезет,  - его голос дрогнул.  - Но скорее всего, пойдет по нарастающей. Мне надо уезжать из города. Пока я не превратился полностью.

        - Нет!..  - выдохнул Оскар. Он как-то разом осунулся, плечи поникли.  - Но ведь ты держался так долго…

        - Да,  - Шеферель невесело хмыкнул в глубину кружки и сделал глоток.  - Слишком долго. Знаешь, никто из наших никогда не проводил столько времени не в естественной форме. Это немыслимо. Максимум, который я знал,  - пара месяцев. А я уже…  - Он сделал еще одни глоток и со стуком поставил кружку на место.  - Слишком долго. Нельзя было обращаться к своей природе. Я, как Штирлиц, который вдруг пришел в гестапо в буденовке…
        Они снова помолчали.

        - Что собираешься делать?  - тихо спросил Оскар.  - Уедешь?

        - Не уеду - превращусь. Превращусь - меня заберет Город. Черт знает что тогда со мной будет. Может, сохраню какие-то остатки разума, а может, меня просто поглотит туман - и все.

        - Так ты уедешь.

        - Я не могу,  - Шеф с силой ударил по стойке кулаком, оставив в дереве вмятину.  - Я не могу уехать, ты же знаешь. Это место умрет без меня.

        - А ты умрешь с ним.

        - И еще Чирик…
        Оскар глухо застонал:

        - О нет, опять! Это какая-то проклятая семья!

        - Все хуже,  - Шеф достал из пачки сигарету и прикурил. Его руки чуть тряслись,  - все хуже, чем ты думаешь.
        Оскар вопросительно приподнял брови.

        - С тех пор как Нина погибла, она осталась жить у меня. Недавно я вывез ее в город и отправил на работу. Все устроил, ты знаешь,  - он покачал головой, будто смеясь сам над собой,  - я даже подругу ей нашел, ты не поверишь. Виктор очень кстати привез какую-то американскую вампиршу с тяжелой судьбой, вот я их и свел, отправив Вниз…
        Он помолчал, рисуя пальцем на столе непонятные узоры.

        - А потом на нее напал Представитель. Ожидаемо, правда? Только он напал на нее посреди города, Оскар. Понимаешь? Посреди этого проклятого города!  - Шеферель с такой силой затянулся, что сигарета прогорела до самого фильтра, осыпавшись пеплом на пол.

        - Как?..  - Оскар непонимающе помотал головой.  - Как это?

        - Они чуют меня,  - Шеферель посмотрел на оборотня, и в его глазах отразилась искренняя боль от собственного бессилия.  - Меня, понимаешь? Я даже не стал рассылать приказы, потому что больше это никого не коснется. Из-за того… действия и того, что она жила рядом со мной. Наша Чирик стала слишком похожа на меня. Представители чуют ее, как будто она ходит в моей футболке.
        Он опустил голову и зарылся руками в волосы.

        - Я не знаю, что делать, Оскар. Впервые в жизни. Я хотел ее защитить, а теперь она всегда в опасности. Всегда. Она будто стала немного Городом. На какой-нибудь один процент - и этого достаточно, чтобы они могли везде найти ее, наплевав на границы. Кто сможет так жить?  - Он беспомощно развел руками.  - Кто сможет так жить вечно?
        Оскар слушал молча, внимательно. Прикусил губу:

        - Забери ее. И уезжайте оба. Оставшись здесь, ты ее не спасешь. Только себя угробишь - и тогда уже точно лучше не будет.
        Шеферель пораженно смотрел на оборотня:

        - Как… В смысле как же…

        - Ее здесь больше никто не держит.  - Оскар подался вперед, заглядывая наставнику в лицо.  - Матери больше нет. Отчима она давно не видела. Я… скоро твое действие наберет силу, и она вообще забудет про меня. Увози ее. Куда-нибудь в Европу. Там много наших, всегда найдешь компанию. А даже если и нет, не думаю, что ты пропадешь,  - он выжал из себя улыбку.

        - Да…  - Шеферель задумчиво прикусил кончик пальца,  - я как-то и забыл, что скоро уже все начнется…  - Он скосил глаза на бутылку, проверяя, осталось ли там еще что-нибудь.  - Знаешь, Оскар, я впервые в жизни не уверен, что поступил правильно.

        - Что-то часто у тебя с ней получается впервые в жизни,  - Оскар выплеснул остатки страшного пойла в кружку,  - тебе не кажется?
        Шеферель молчал. Оборотень присмотрелся к своему начальнику, взгляд которого с каждой секундой становился все более паническим.

        - О, боги, нет,  - Оскар поставил бутылку на стол так резко, что у нее разбилось днище,  - нет, Шеферель! Только не говори, что ты…

        - Ты не понимаешь!  - Шеф страдальчески свел брови.  - Я видел ее природу с самого начала! С первого дня! С самого первого мгновения!  - Он вытряхнул из стремительно пустеющей пачки новую сигарету.  - Еще до того, как ты привел ее в НИИД. Я видел ее на площади. Она еще была другая - грузноватая, бесцветная… А я уже знал, кто она, какой будет,  - он выпустил вверх колечко дыма.  - Я уже все про нее знал…
        Оскар молча смотрел на печального Шефереля, на идеальном лбу которого вдруг проступили морщины, а под глазами - темные круги.

        - И что ты будешь делать?

        - Не знаю,  - он поерзал на колоде, ища, куда стряхнуть пепел, ничего не нашел и сбросил его прямо на пол,  - обманывать?

        - А честно говорить не пробовал?

        - Пробовал,  - Шеф снова глубоко затянулся. Ярко вспыхнул огонек сигареты,  - когда про вас с Ниной рассказывал. И про Доминика. Мне не понравилось.
        Они снова замолчали. Оскар потянулся к пачке Шефереля и начал охлопывать карманы в поисках зажигалки. Тот, не глядя, протянул руку и прижал палец к кончику сигареты
        - она вспыхнула и задымилась.

        - Ше-е-еф…

        - Да что уж теперь-то,  - отмахнулся тот.

        - Я хотел сказать «дешевый фокус», но и это тоже.
        И снова повисла тишина - тяжелая тишина общей проблемы, у которой нет решения. Как свинцовая плита, которую не сдвинуть ни в одну сторону, она придавила их, заставив ссутулиться, опустить головы и как будто даже стать ниже.

        - Я не уеду,  - Шеф выдохнул дым вместе со словами,  - пока она не будет готова уезжать. Без нее не хочу, а сейчас она не согласится.

        - Хочешь сказать, пока не подействует?..

        - Да.

        - Сколько времени на это нужно?

        - Кто знает,  - Шеф пожал плечами,  - может быть, пара месяцев, может быть, дольше. Думаю, около полугода.
        Они допили мухоморную настойку, не чувствуя вкуса, по старинной привычке побросали окурки в бутылку.

        - Пора уже, наверное?

        - Пожалуй,  - Шеф легко спрыгнул с колоды, аккуратно опустившись на единственный уцелевший пятачок.
        Оскар последовал за ним. Они оглядели окружающую разруху со странным чувством легкой грусти, как будто понимая, что им больше не случится так же повеселиться.

        - Скажи,  - Оскар помедлил, поднимая с земли куртку,  - когда ты подобрал меня… Ты искал Изабель? Хоть раз искал ее?
        Шеф, уже стоя на пороге, замер. Вышедшая луна осветила его фигуру, сделав лицо мертвенно-бледным. Он прикрыл глаза. Едва заметно дрогнули мускулы на лице от плотно сжатых челюстей.

        - Я не мог вернуть ее тебе, Оскар.

        - Но она тоже была оборотнем!  - Оскар стоял за его спиной, сжимая в руках куртку.
        - Мы близнецы, а они всегда становятся оборотнями оба, ты сам учил меня! И она писала о чем-то похожем! Только из-за обилия цитат из Библии там мало что можно было понять…  - Оборотень опустил голову.  - Я и так потерял здесь слишком многих. Я должен найти ее.
        Шеферель обернулся к своему ученику. Лицо его было бледно и мертво, утратив всякие остатки эмоций.

        - Если она еще жива - если, Оскар, в жизни всякое случается - ей уже пятьсот лет. И все эти пятьсот лет она прожила без тебя. Она уже не тот человек, которого ты знал.

        - Кем бы она ни была,  - Оскар поднял глаза на Шефереля,  - я хочу знать хотя бы, что она жива. Что с ней все в порядке.

        - Тебе может не понравиться то, что ты услышишь.

        - Ты что-то знаешь?  - встрепенулся оборотень, поднимаясь на ступеньку выше.  - Знаешь о ней? Ты же всегда все обо всех знаешь!
        Шеферель посмотрел на него долгим отстраненным взглядом.

        - Я прошу тебя,  - Оскар заглянул ему в лицо,  - ты воспитал меня, ты мне как старший брат. Ты моя единственная семья. Я прошу, не скрывай от меня, если ты знаешь что-то об Изабель!
        В холодных глазах Шефереля мелькнула какая-то мысль - и тут же исчезла.

        - Я попробую что-нибудь узнать,  - он развернулся и вышел наверх, по залитым лунным светом ступеням - будто шагая по лунной дорожке.


        Снаружи дул прохладный ветер. Полная луна висела низко над городом, заливая все волшебным серебряным светом. Шеферель невольно улыбнулся - он любил ночи в этом городе. В этом самом странном из всех городов, что ему приходилось встречать. В этом городе, который он буквально вырастил у себя на руках, который воспринимал как свое единственное дитя. Как он мог оставить его?
        Рядом с ним Оскар счастливо улыбался, подставив лицо лунному свету и ненадолго забыв все свои тревоги, а ветер шевелил его волосы. Оборотень развернулся к Шеферелю, как будто желая поделиться с ним радостью ночи, как если бы они знали какую-то тайну. Шеф улыбнулся - во взрослом мужчине он иногда продолжал видеть испуганного, но гордого испанского мальчишку, который даже в бреду рвется отомстить за отца, мечась по горячим подушкам. Именно в такие моменты Шеферель острее всего чувствовал свое одиночество. Невозможность быть до конца откровенным ни с кем пожирала его изнутри. «Как я скажу ему,  - с горечью подумал он,  - что все эти годы знал, где Изабель. Знал, что она жива. Что она с Домиником. Как я скажу этому мальчишке, что его родная сестра убила единственную женщину, которую он когда-либо любил?»
        Они неторопливо двинулись вперед берегом речки, тихо переговариваясь ни о чем и просто наслаждаясь ночью. Шеферель изо всех сил старался улыбаться - и надо признать, у него это мастерски получалось.
        - А почему ты так легко превратился?

        - А я не пьянел.

        - Из-за Нины?

        - Да. Химия организма не давала захмелеть ни на минуту. Точнее, я трезвел, стоило о ней подумать.

        - А думал ты о ней постоянно…

        - Да.

        - Сочувствую…

        - Спасибо.

        - …но рубашку все-таки надень. Я понимаю, что ты оборотень в самом расцвете сил, но… И не надо в меня ничем кидаться!

10

        Вы когда-нибудь слышали гудок уходящего по Неве парохода? Он низкий, густой, разносящийся на несколько километров вокруг - и очень-очень грустный. Грустный настолько, что сжимается сердце, как бы глупо это ни звучало. И мы сразу вспоминаем о тех, кого нет с нами по той или иной причине.
        Я стояла на Адмиралтейской набережной и смотрела, как вдалеке, вверх по течению, разворачивается и уходит какой-то корабль, выпуская в медленно синеющее небо один печальный гудок за другим.
        Мотор моего Мурзика еще не остыл и дышал мне в спину уютным теплом, как живой зверь. Мечта всей юности - и вот теперь, глядя на красное, закатывающееся за гавань солнце, я наконец могла сидеть на капоте собственной машины.
        Помню, как мы покупали ее с Шефом: он привез меня в какой-то магазин с очень нелюбопытным продавцом. Потом машину перекрасили и доработали, превратив в точную копию «порша», на котором я ездила в цифровом мире гоночных симуляторов,  - Шеф только фыркнул.
        Мечты становятся реальностью. Кошмары тоже.
        Было начало четвертого. Китти стоит поставить памятник уже за то, что она спокойно выслушала мои панические речи, то и дело прерываемые еще более паническим «Ты понимаешь?!». Мы договорились встретиться у Института, но мне было до него езды минут 20, а в нынешнем состоянии и вовсе 15, а Китти куда дольше. Никто из вампиров, а уж особенно Виктор, не жил в домах Института - они постоянно подчеркивали, что находятся на свободном положении, заключив договор, не более.
        Ждать дома было невыносимо. Нервно поигрывая ключами, я спустилась в подземный гараж, где в уютном уголке стоял мой отвыкший от хозяйских рук «порш», и через несколько минут мы уже мчались по Невскому, скользя между общественным транспортом и медлительными блондинками на джипах.
        Дорога кончилась слишком быстро. Притормозив у входа в НИИД, я поискала глазами черно-золотой «майбах» Шефа - пусто, только казенные машины Института - и проскочила дальше, к Адмиралтейству, нарушив половину правил движения.
        Теперь я стала тут, задумчиво смотря на воду, и ждала, когда подъедет Катарина. Час пик как раз начал душить город, и толпы людей наводнили улицы. Транспорт стоял, а в нем стояли люди и смотрели на тех, кто остался на остановке. Там, по ту сторону Невского, был Эрмитаж, туристы и площадь. Синенькие будки биотуалетов, лотки с хот-догами, сувениры по таким ценам, что дешевле купить нефтяную вышку. Здесь как будто начинался другой мир.
        До сумерек было еще далеко, но день уже повернул к своему финалу. Не знаю, как именно я замечала это - может быть, дело в последних годах работы, четко ориентированной на время,  - но я видела, как темнеет небо, как уходит свет из воздуха. Скоро больше суток, как Шефа нет. Люди уже могут подавать в розыск - а я просто сижу, смотрю на воду и надеюсь на лучшее. Бывает такая степень волнения, когда ты вдруг становишься внешне медлительным и спокойным.
        Время текло медленно, как начинающий засахариваться мед.
        Поблескивая хромом, рядом остановился поджарый новенький «харлей», с которого, едва успев затормозить, соскочила худенькая высокая фигура.
        Я неодобрительно покосилась на Китти.

        - Что?  - Вампирша нахмурилась.  - Собираешься мне делать выговор за шум?
        Я улыбнулась, покачав головой. Она подошла и присела на капот рядом со мной, сквозь черные очки глядя на слепящие отблески солнца на воде.

        - Глухо?

        - Совершенно.

        - А телефон?

        - Вне зоны доступа.
        Китти вздохнула:

        - В Институте была?
        Я повернулась к вампирше, на минуту закусив губу:

        - Струсила. Если его и там нет, если он не возвращался…  - Я постаралась остановиться и сделать глубокий вдох, успокаиваясь: - Если его там нет, если его никто там не видел…

        - Тихо-тихо, я поняла,  - Китти посмотрела на меня с каким-то странным выражением лица.  - Ты уверена, что между вами ничего нет?
        Я выразительно покрутила пальцем у виска, вставая с капота и берясь за дверцу. Китти, хмурясь за стеклами очков, неодобрительно покачала головой и оседлала
«харлей».


        Как и всегда, у проходной было людно, даже слишком. Кто-то уходил, кто-то приходил, кто-то стоял и болтал, кто-то курил в углу. Толпы, просто толпы праздношатающегося народа.
        Как могла быстро проскочив холл, я притормозила прямо у турникетов и поманила к себе Мышь. Улыбчивая охранница уже собралась было махнуть рукой, чтобы я проходила без пропуска, но, увидев выражение моего лица, мгновенно посерьезнела и подалась вперед. Я перегнулась через терминал:

        - Мышь, Шефа не видела?
        Она удивленно покосилась на меня:

        - А почему шеп?..

        - Видела или нет?!  - Я гаркнула громче, чем собиралась, и пара голов обернулась в мою сторону. Главное - не создавать панику. Мне удалось кое-как выдавить из себя улыбку.

        - Не видела.  - На мое счастье, Мышь была не обидчива, но смотрела как-то странно. Так смотрят на шизофреника, который еще не понял, что в руке у него нож.  - Но ты же знаешь, он приходит и уходит когда хочет. И даже не всегда через дверь…

        - Да-да,  - я уже отвернулась от нее, начав лихорадочно мерить торопливыми шагами холл. Запустила руки в волосы, сжала пальцами затылок. Мозг щелкал, продумывая варианты. Где еще его искать? Где-где-ГДЕ?!

        - А мобильный?..  - робко начала Мышь.

        - НЕ БЕРЕТ!!
        Охранница вздрогнула и быстро кинула взгляд куда-то назад, за мою спину. Шизофреник заметил свой нож. Я оглянулась - позади меня с каменным лицом стояла Китти, скрестив руки на груди и по вампирьей привычке превратившись в статую. Когда я крикнула, она мгновенно ожила и, схватив за предплечье, вытащила меня на улицу.
        Порыв ветра мгновенно ополоснул лицо, заставляя прийти в себя. Я тряхнула головой, отгоняя ощущение неминуемой надвигающейся опасности.

        - Извини, я не думала, просто психанула…  - начала я, но Китти не слушала. Усадив на капот машины, она пристально вглядывалась мне в лицо. Приподняла челку, что-то ища на лбу. Заставила опустить голову, пробежав пальцами по шее.

        - Покажи ладони,  - скомандовала вампирша. Я послушно вытянула руки вперед, как на приеме у невропатолога. Они тряслись так, что это было видно невооруженным глазом.

        - Достаточно?  - Я похлопала себя по карманам, ища пачку сигарет. Зажала одну в сведенных зубах, но колотило уже с такой силой, что мне не удалось совместить ее кончик с зажигалкой. Отобрав у меня красный «Крикет», Китти щелкнула колесиком.

        - Я сейчас, никуда не уходи,  - она вытащила из кармана мобильник и отошла на несколько метров, растворившись в толпе туристов.
        Мысли сбились в кучу и носились по кругу. Где-где-ГДЕ?! Где он может быть?! Где его искать?! Мы прожили бок о бок несколько месяцев, а я не знала ни одного его любимого места в городе, не представляла, куда бы он пошел прогуляться. Хотя, насколько я знала Шефа, он бы пошел на работу.
        Китти вернулась через минуту, еще мрачнее, чем была.

        - Чирик,  - она сосредоточенно следила за выражением моего лица,  - ты уверена, что между вами ничего не было? Никогда?
        Я хотела было огрызнуться, но меня бил такой озноб, что говорить четко уже не получалось. Плотно запахнувшись в куртку, я смогла изобразить только презрительно-отрицательное шипение.

        - Понятно,  - вампирша взяла меня за плечи,  - пойдем-ка… Нет, мы никуда не поедем. Мы пройдемся. Да, пешком. Помнишь еще, как это? Вот и славно…


        Через несколько часов мне надо было возвращаться на дежурство - вечерние сумерки были мои. Я пыталась как-то объяснить это Китти, но та только кивала, как кивают маленькому ребенку, лишь бы он отстал с дурацкими вопросами. Обидно, но сделать я могла мало что - лихорадило до такой степени, что я едва шла, по большей части вися на державшей меня под руку вампирше. Сперва она хотела пройтись по Невскому, но, поняв, в каком я состоянии, свернула на Большую Морскую, где было на удивление спокойно.
        Извечные сувениры, салон Фаберже, какие-то кондитерские - все это промелькнуло перед моим невидящим взглядом. Думать становилось все сложнее, меня хватало только на то, чтобы механически подносить к губам зажженную сигарету и вдыхать дым. Мысли перестали танцевать дьявольским хороводом, они превратились в одну - ГДЕ ОН?!
        Знаете это чувство, когда должно случиться что-то плохое, но вы еще не поняли, что? И вы не находите себе места, пытаясь понять, откуда ждать удара? Вот так чувствовала себя и я - только в миллион раз сильнее.
        Челюсти болели от сжавшей их судороги, голова напоминала колокол, по которому кто-то неустанно бьет огромным молотом. Когда я не удержалась на ногах и упала, повиснув на руках Китти, она сжалилась и отбросила мысль о прогулках. Мы доковыляли до Исаакиевского собора, и вампирша кое-как дотащила меня до ближайшей скамейки. Я с наслаждением ощутила под спиной твердые доски - даже сидеть мне уже было трудно.
        Китти нависла надо мной неотвратимо, как укоры совести:

        - Чирик, ты знаешь, что за существо Чиф?

        - Нет,  - я усмехнулась, с трудом ловя трясущимися губами трясущуюся сигарету в трясущихся пальцах,  - и никто не знает. Это тайна всея Института. А что?
        Кажется, она стала еще мрачнее, если это было возможно.

        - А то,  - она помедлила,  - что это ненормально. Ты сейчас как наркоман без дозы. Даже хуже. Я такое видела только у нас в коммуне, когда кому-то недоставало крови. На тебя смотреть страшно.

        - И при чем тут Шеф?
        Китти опустилась на корточки, оказавшись на одном уровне со мной:

        - Это началось, как только он исчез. Я не знаю, что там у вас происходит, но у тебя от него зависимость.

        - Ну и что?  - Я выдохнула облачко дыма, не в силах выпустить струю.  - Даже если зависимость. Ну и пусть. Главное, чтобы он был рядом.
        Вампирша тихо застонала, прикрыв глаза рукой:

        - Понятно, говорить с тобой сейчас бесполезно,  - она села рядом, посматривая на меня то тревожно, то сердито.  - Знаешь, что еще хуже? То есть тебе-то все равно, но чисто для справки. Я не знаю ни одного существа, которое бы вызывало такую зависимость. И, что намного хуже, Виктор тоже не знает. А он всякого повидал.
        Я дернула плечом, что должно было означать полное безразличие. Желудок скрутило - организм отказывался принимать никотин. Похлопав по куртке, Китти вытащила три пустые пачки и покосилась на меня.

        - Это за то время, что ты меня ждала?  - Я кивнула.  - Все, тебе больше нельзя. У тебя организм живой, в отличие от меня.
        Я выпустила недокуренную сигарету из пальцев, позволив ей просто упасть на землю, и сложилась пополам, уперев лоб в колени и закрыв голову руками. Китти что-то говорила, но ее слова мало доходили до меня. Весь мир сжался в одну точку, в одно пульсирующее пятно из трех букв - ГДЕ?
        Прикрыв глаза, я изо всех сил постаралась подумать о чем-то другом. Не получалось.


        Не знаю, сколько времени прошло - наверное, несколько часов. Ощущение было такое, будто мозг обдали ведром холодной воды, а внутри что-то взорвалось - теплое и согревающее.
        Я резко открыла глаза и распрямилась, заставив Китти вздрогнуть.
        Сумерки. Город потемнел, укрытый серым покрывалом, расцвеченный тут и там проступающими каплями разгорающихся фонарей.
        Мысли бились о стенки черепа как каучуковые мячики, пока не выстроились в одну линию. Не говоря ни слова, я вскочила со скамейки и кинулась вперед, почти не разбирая дороги.
        Китти пыталась что-то говорить, но я не слушала, и она молча заскользила рядом, неслышной тенью врезаясь в людскую массу, обтекая прохожих.
        В какой-то момент я просто побежала.
        Вывернула на Невский, бросилась через дорогу - машины, к черту, неважно, вбок, отчаянный вой сигналов, люди, чей-то отборный мат - и дальше назад, к площади. На мгновение притормозила у входа в НИИД, но что-то гнало вперед, дальше, и я послушно бросилась туда, расшвыривая зазевавшихся туристов.
        Знаете, так бывает обычно в фильмах. Полный зал, толпа вдруг расступается - и через весь этот зал, через всех этих людей один человек видит другого.
        Я увидела его у Столба.
        Туристы, байкеры, роллеры - все они исчезли, расступились, как волны Красного моря, сами того не ведая. Я видела его. Живого, здорового, совсем такого же, как вчера.
        Шеф стоял у Столба, по вечной привычке убрав руки в карманы брюк, и о чем-то сосредоточенно думал, чуть наклонив голову.
        Казалось, плиты Дворцовой обжигали мне ноги через подошву, гнали вперед. Но я знала: нельзя. Одно лишнее движение - и видение пропадет. Стоит лишь моргнуть, обернется простым миражом, случайным прохожим того же роста и возраста. Медленно, осторожно. Шаг за шагом - главное, не отводить взгляда.
        Люди вокруг шумели, говорили о чем-то, просили снять друг друга на фоне достопримечательностей, разгоралась подсветка Зимнего дворца - но я не слышала их, не видела их. Мой мир был рядом - всего в каких-то двадцати метрах.
        Шаг, еще шаг.
        Тихо, очень тихо. Очень медленно. Еще никто и никогда не крался так осторожно, как я, ни один хищник в джунглях, ни один убийца в темном переулке. Шаг. Видение не тает - вот он, живой, как и прежде, двигающийся, дышащий, настоящий.
        Шаг, и еще шаг, и еще один.
        Он улыбнулся, обнажив белые зубы, и внутри что-то отдалось такой болью, что впору падать на землю.
        Шеф еще только начал разворачиваться в мою сторону, его глаза еще только скользнули по моему лицу, узнавая,  - а я уже сомкнула руки у него за спиной, свела намертво замком, вцепившись в него, вжавшись всем телом, зарывшись лицом в рубашку, впившись пальцами в прохладную ткань плаща.
        Всё.
        Я прикрыла зудящие глаза мгновенно отяжелевшими веками и позволила себе, наконец, выдохнуть.

        - Ого.
        Я вздрогнула. Не может быть.
        Голос плетью стегнул по спине, заставляя кровоточить все сознание.
        Очень медленно я обернулась.
        Рядом, всего в паре шагов, такой же, как и раньше, только худой и небритый, перекинув куртку через руку, совсем черный в свете разгорающихся фонарей и подсветки Дворцовой, чуть улыбаясь обветренными губами,  - стоял Оскар.

11

        Шефу редко снились кошмары. Точнее, почти никогда. Пару раз за несколько тысяч лет
        - разве это считается?
        Он видел Черну - точнее, то, что от нее осталось. Карцер три на три метра - едва войти и развернуться. Стальные стены без окон, без единой щелочки. Тяжелая железная дверь на механическом засове с забранным решеткой окошком почти у самого потолка.
        Дверь открывается, и в камеру входят трое мужчин. Один - молчаливый альбинос - встает у двери, совершенно безучастный. Второй, явно главный, остается у дальней стены, наблюдая. И третий. Самый молодой. На вид - не больше тридцати. Кожа у него очень белая, а волосы очень черные. Они встают полукругом, и самый молодой произносит какую-то резкую фразу на чужом языке.
        И тогда она разгибается - медленно, осторожно, предчувствуя удар, которого еще нет. Ожидая удара, привыкнув к тому, что он есть.
        Она очень худая - под кожей выпирают ребра, волосы кое-как сострижены, вместо одежды - испачканная майка и какие-то короткие штанишки. Она сидит на полу и дрожит, боясь поднять взгляд. Тот, что моложе, ведет допрос - и получает нерешительные, сбивчивые ответы. Шеферель ничего не слышит, он только видит, как после каждого ответа черноволосый произносит: «Неверно» - и бьет ее с размаху по лицу тыльной стороной ладони. Черна дрожит и съеживается после каждого удара.
        Старший наблюдает, альбинос просто ждет.
        Наконец допрос заканчивается, мужчины уходят, а Чирик беззвучно плачет, вжав остриженную голову в колени.
        Но даже не это пугает Шефа до холодного пота. Когда она наклоняется, он видит, что из спины у нее, кое-как обрубленные у самого основания, торчат обломки крыльев.


        Шеферель просыпается, тяжело дыша, слепо глядя в темноту, и чувствует, что температура в комнате упала на несколько градусов. Прикрыв глаза, он пытается прийти в себя, пока стены и окна не покрылись инеем. Медленно, осторожно опускает взгляд вниз.
        Она спит. Свернувшись клубком, мерно дышит в его подушку. Шеферель видит, что Черна чуть дрожит от холода, который он устроил в комнате, и укрывает ее своим одеялом.
        Она рядом. И никто не отрезал ей крылья.
        Шеф сглатывает, пытаясь заставить разжаться пересохшее горло. Медленно трет лицо и бесшумно соскальзывает с кровати. Накидывает брошенную на стуле рубашку и уходит на кухню - курить и думать.


        Дым вьется в вытяжку под потолком, кофе шипит в турке, а он все не может найти объяснения. Кошмары - чего проще? Но ему ничего не снится просто так.
        Зажав сигарету в губах, Шеферель выливает кофе в кружку и ставит турку под струю воды. Прикрыв глаза, пытается вспомнить лица. Альбинос… его он точно не знает. Два других лица появляются в памяти одновременно, и Шеф вздрагивает - в одном из них он узнает Доминика.
        Рука начинает болеть так, будто кто-то вырывает кости прямо через мясо. Шеферель шипит и трет запястье левой, но легче не становится. Через пару минут кожа чернеет, плотнеет и вдруг мгновенно ощеривается тонкими пластинами чешуи. Золотистые когти сантиметров по семь каждый украшают пальцы. Шеф морщится, неслышно плюется, но где-то на самом дне его глаз проступает страх.
        Свет в кухне вспыхивает так резко, что на мгновение Шеферель слепнет. На секунду сердце захлестывает паника, но тут он видит, что на пороге стоит Черна - сонная, лохматая, в одной из своих непомерных размеров футболок, заменивших ей ночные рубашки.

        - Шеф,  - она щурится и трет глаза,  - ты хоть иногда спишь?
        Опомнившись, Шеферель кидает панический взгляд на свою руку, но с ней все в порядке - обычная человеческая рука, немного узковатая для мужчины. Ничего особенного.
        Он выдавливает из себя улыбку, хотя перед глазами стоит та согнутая фигура из сна, и делает большой глоток кофе.

        - Иногда сплю, но ты этого не видишь,  - сонная Черна не замечает, как дрожит в его пальцах сигарета.
        Она скользит взглядом по его взлохмаченным волосам, по расстегнутой рубашке, хмыкает и тянет:

        - Пошли обратно? Мне не спится, когда ты не в комнате.
        Он кивает, обещает прийти, как только допьет, а сердце бьется как все колокола мира разом. Ему страшно - и за нее, и за себя. Может быть, и правда уехать? Бросить все? Но она… она не поедет. Особенно сейчас, когда вернулся Оскар,  - глава оборотней все еще значит для нее очень много. Да и та папка, что он сам оставил для нее на столе. За всей это кутерьмой с Представителями и внезапной ломкой (а ведь он просто спустился Вниз с Оскаром, решив вспомнить былые дни, когда туман они патрулировали вдвоем!) Черна вроде бы забыла о ней, но если только вспомнит и начнет копать… Она уже никогда не уедет.
        Шеф вздыхает и прикрывает глаза, пытаясь привести мысли в порядок.
        Он не может уехать один. А она не поедет за ним - они не настолько близки. Еще не настолько. Шеф беззвучно смеется сам над собой: за эту долгую жизнь в его постели перебывало такое количество женщин всех рас, что и не сосчитать, но та одна, от которой сейчас зависит так много, спит в ней совершенно невинно, даже не подозревая, что каждую ночь он оказывается рядом. Что иногда позволяет себе осторожно положить руку поверх ее руки, прижаться лбом к ее плечу. Лишь на минуту, пока она не пошевелится или просто не вздохнет чуть глубже. Он отстраняется с такой скоростью, что прогнувшаяся под его телом кровать не успевает принять ровную форму.
        Шеф жмурится, сжимая пальцами переносицу. Надо показать ее Борменталю. Завтра же. Сегодня времени не было - разобравшись с возвращением Оскара и спихнув на дежурство эту вампиршу, он остаток вечера провел с Черной. Казалось, все было как обычно: стоило ему вернуться, она успокоилась за считанные секунды. Однако отпускать оборотня Вниз Шеф не решился - не дай боги, опять нападут.
        Шеф допивает кофе, ставит кружку на белоснежный, не тронутый готовкой стол и уходит в спальню. Он сядет на самый краешек кровати и будет сидеть там пока она не заснет. А потом - потом он тихонько ляжет рядом и будет слушать, как она дышит в темноте, уверенная, что он защитит ее от всех напастей, и не знающая, что это не так.


        На следующее утро Шеф кинулся к Борменталю, как только они приехали в Институт. Черна осталась в кабинете, с удовольствием упав в одно из его кожаных кресел,  - с того момента, как она бросилась ему на шею у Столба, прошло чуть больше двенадцати часов, и десять из них она проспала.
        Борменталь понимал все без слов. Он осуждающе глянул на Шефереля из-под белого колпака и, не говоря ни слова, двинулся вперед по коридору. Едва достающий боссу до пояса, доктор, тем не менее, заставил его почувствовать себя маленьким ребенком, который натворил дел и теперь не знает, как вывернуться.
        Борменталь решительно пресек попытку проследовать за ним в кабинет, и Шеф остался снаружи, подпирать стены. Он пытался прислушиваться, но ничего не вышло - видимо, доктор воспринимал понятие врачебной тайны более чем серьезно.
        Шеф расхаживал по коридору туда-сюда, покусывая пальцы, и никак не мог перестать задавать себе один и тот же вопрос: что, если бы он ничего не сделал? «Она бы умерла,  - тут же отвечает внутренний голос,  - и ты бы потерял лучшего друга».
        И остался бы жив. Был в безопасности.
        Шеф рассеянно трет правую руку, сам не замечая нервности своих движений. Осмотр все длится, и он не выдерживает - уходит в кабинет к Оскару и там, сидя на столе по своей давней привычке, ничего не говорит, а оборотень ничего не спрашивает, и они прекрасно понимают друг друга.
        - Можно меня ненадолго оставить в покое?

        - Нельзя,  - Борменталь, все еще больше похожий на морскую свинку, чем на врача, резко сдергивает с меня плед, и в затылке тяжело тюкает от мгновенно ударившего в глаза света.
        Я прикрываю их рукой, пытаясь проморгаться, и сажусь, недовольно бурча:

        - Что случилось?

        - Ничего,  - Борменталь светит мне в глаза фонариком,  - плановая проверка.

        - Была бы плановая - проводилась бы у вас в кабинете, и там была бы уже очередь,  - я отмахиваюсь от света, бьющего прямо в мозг.  - Что случилось, док?
        Маленький врач вздыхает, выключает фонарь и убирает его в нагрудный карман:

        - Черна, с тобой случилось что-то странное,  - он говорит забавно, с легким пришепетыванием, как люди, у которых не хватает зубов,  - и мы должны узнать что,  - Борменталь складывает пушистые лапы вместе, розовыми ладошками друг к другу.  - И не допустить паники.

        - В смысле вдруг это заразно?

        - В смысле - вдруг это важно,  - ворчит доктор и залезает на кресло рядом со мной. Чуть нажав на затылок, он заставляет меня опустить голову и быстро пробегает пальцами по выступившим на шее позвонкам.
        Борменталь действует примерно как Китти, только задает другие вопросы: как я чувствовала себя вчера и что именно чувствовала, когда это началось и как развивалось. Черные бусинки глаз поблескивают среди рыжеватой шерсти и смотрят на меня очень внимательно. Я впервые замечаю, что, несмотря на забавно-трогательный вид, взгляд у нашего врача совсем не добрый. Пару раз я открываю рот, чтобы ответить: «Лучше спросите Катарину»,  - но мозг вовремя дает сигнал, и я затыкаюсь
        - отчего-то мне кажется, что вампиршу сюда лучше не впутывать.
        Пообещав больше сегодня не трогать, Борменталь ушел, а я снова устроилась в кресле, натянув на себя плед (судя по красно-черной расцветке - местный, из кабинета). Но вернуть чувство уюта не получалось, а в голове билась одна мысль - что происходит?


        Борменталь вошел в кабинет Оскара и плотно прикрыл за собой дверь. Двое мужчин, оживленно разговаривавшие за мгновение до этого, тут же замолчали и устремили на него внимательные взгляды.
        Доктор сделал несколько размеренных шагов вглубь, становясь прямо перед напряженными Оскаром и Шефом. Он на мгновение задержал дыхание, как бывает перед длинной и важной речью, и, задумчиво поджав губы, произнес:

        - Что вы с ней сделали, Шеферель?

        - Спас ей жизнь,  - осклабился тот,  - а вот что с ней произошло дальше - я понятия не имею.
        Борменталь аккуратно сложил руки палец к пальцу:

        - Я, к сожалению, тоже не имею понятия, что именно с ней происходит. Но что-то происходит точно, и мне бы очень хотелось знать, что именно.
        Оскар перевел взгляд на начальника, ожидая, что тот ответит. Шеферель легко спрыгнул со стола и прошелся по кабинету туда-сюда:

        - Борменталь, ты ведь знаешь, кто я, верно?  - Он сложил руки и упер в пальцы подбородок.

        - Да,  - Борменталь чуть поклонился,  - я имею честь знать.

        - Я так и думал,  - Шеферель остановился, вперив в доктора холодный взгляд,  - поэтому и обратился к тебе, когда начались проблемы с рукой. Ты ведь уже знал к тому моменту?

        - Подозревал,  - доктор снова чуть склонил голову,  - но ваша… проблема лишь утвердила меня в моих предположениях.

        - Доктор,  - Шеф оперся ладонями о стол и навис над Борменталем,  - если вы у нас такой умный, скажите, что с ней происходит.
        Казалось, под шерстью Борменталь слегка побелел:

        - Если бы я знал, что вы с ней сделали, я мог бы сделать предположение, как это на нее подействует.

        - Хорошо,  - Шеферель снова стал расхаживать по кабинету взад-вперед.  - Я провел с ней, доктор, некий ритуал, который спас ей жизнь. Помог той ране зажить.
        Он сделал паузу, и Борменталь позволил себе подать голос:

        - Я так понимаю, что у этого ритуала была и обратная сторона?
        Шеф, уткнувшись носом в руки мрачно кивнул:

        - Была,  - он остановился и повернулся к окну. В его глазах отражалось другое небо.
        - Мой народ проводил его на людях, поступающих к нам в услужение. Вместе с жизненными силами они получали от нас еще кое-что…
        Когда он обернулся, его глаза казались очень-очень старыми.


        Я сидела в темном кабинете, свернувшись клубочком в кресле, и ждала Шефа. Он ушел уже давно, и во мне снова начинало просыпаться вчерашнее беспокойство…


        Борменталь и Оскар, пораженные, переглянулись.

        - Ты не говорил…  - начал было оборотень, но Шеф резко оборвал его:

        - А что, ты решил бы, пусть лучше умирает?! Видел бы ты себя тогда!


        Скорее вернулся бы Шеф. Рядом с ним было как-то… спокойнее.


        Оскар, на мгновение вспыхнув, опустил голову:

        - Я не знал, что мое решение выльется в то, что я несу ответственность за ее жизнь.
        Шеф смотрел в белесое, заложенное облаками небо.

        - Скорее, теперь уже я,  - он вздохнул и прикрыл усталые глаза.
        Почему его до сих пор нет? Куда он опять делся?
        Оскар, не поднимая головы, тихо произнес:

        - Знаешь, все-таки стоило сказать ей правду.

        - О чем?!  - взорвался Шеф.  - О том, что по моей воле она, возможно - только возможно, но все же,  - полностью утратит свою личность и будет целиком подвластна моим желаниям?!
        Он замолчал, разгневанно глядя на своих собеседников. Крылья носа его подрагивали Борменталь и Оскар переглянулись.

        - Скажите ей, Шеферель…

        - Хотя бы сейчас,  - кивнул Оскар.


        Я дремала, завернувшись в плед. Дверь внезапно открылась и, не зажигая света, в кабинет вошел Шеферель. Будто не замечая меня, он прошел вперед, перегнулся через стол, доставая графин с виски, и кинул в бокал несколько кубиков льда. Наполнил, сделал глоток, прислонившись спиной к столу. Он смотрел куда-то вперед, в пустоту.

        - Шеф?


        Шеферель глубоко вздохнул, подхватил двумя пальцами графин за горлышко и направился ко мне. Я встревоженно вглядывалась в его лицо, не понимая, что происходит. Видеть его таким мне приходилось только один раз - когда он рассказывал о своей ученице, потерянной в Нижнем Городе.
        Он опустился на корточки перед креслом, тихо стукнув графином об пол.

        - Шеф, что случилось?!  - Я подалась вперед, садясь. Сон гнал в глухой туман забытья, но волнение за Шефереля было сильнее.
        Он смотрел на меня и молчал. В его глазах было что-то такое, что мне стало страшно
        - не за себя, за него. А еще… Это чувство, когда знаешь, что должно случиться что-то плохое, но еще не знаешь, что. Как будто за спиной кто-то открыл дверь на улицу, и тело холодеет. Вот и у меня позади кто-то взялся за ручку…

        - Да что, наконец, такое?!

        - Мне надо с тобой поговорить,  - выдохнул он. Слова после этого долгого молчания упали в окружавшую нас тишину свинцовыми листами.
        Кто-то за моей спиной повернул ручку, освобождая замок.

        - Может, не надо?  - Я попыталась улыбнуться, но вышло как-то криво.  - А то каждый раз, как ты со мной говоришь, оказывается, что случилось что-то плохое.
        Я хотела засмеяться, но смех застрял в горле.
        Шеф положил руку на плед и осторожно, как будто рассеянно, взял меня за пальцы. Он смотрел на наши руки, и я не решалась даже двинуться под его взглядом. Его - с длинными пальцами, почти белые, и мои - с коротко остриженными ногтями, вечно в мелких бумажных порезах.

        - Прежде чем я начну… Помни, я всегда хотел тебе только добра.
        Кто-то потянул дверь на себя.

        - Так говорят обычно, когда получилось совсем даже не добро…
        Шеф поднял на меня глаза, не отпуская пальцев, и я поняла, что сейчас надо просто заткнуться.

        - Чирик,  - он чуть улыбнулся, и я увидела, как от улыбки у него в углах глаз побежали морщинки,  - я должен рассказать тебе нечто, что звучит как глупая выдумка, но является абсолютной правдой. И я прошу тебя поверить мне.
        Я молча кивнула.
        Шеф крепче сжал мои пальцы, будто боясь, что я сейчас встану с кресла и убегу. Он снова опустил взгляд вниз, задумчиво поглаживая большим пальцем плед.

        - Это началось… очень-очень давно… Представь себе землю, совершенно отличающуюся от того, что ты знаешь. Ни стран, ни городов. Только небольшие поселения. Даже погода была иной: почти постоянно светило солнце, ночи были теплыми - люди жили в шатрах. Недалеко от нашего дома, чтобы быстро прийти по зову.
        Он замолчал. Глаза смотрели в прошлое, с лица сошло выражение вечной тревоги, он будто стал самим собой, беззаботным и веселым.

        - Мы жили долго, Чирик. Очень, очень долго. Я был самым младшим и проводил дни в праздности. Мир был другим, более скучным - все больше песок да вода, редко где попадались деревья. Конечно, там, где жили наши люди, мы старались обустроить все как можно лучше - мы заботились о них.

        - Люди… служили вам?  - тихо спросила я.
        Шеф поднял на меня печальный, как будто оправдывающийся взгляд:

        - Мы были хорошими хозяевами, Чирик. Правда, хорошими.

        - Но все было не так просто, да?
        Он кивнул и снова опустил голову:

        - Однажды один из людей нашел какие-то ядовитые ягоды, наелся их и ночью пробрался в наш дом. Перед этим он получил выговор от моей матери за то, что плохо исполнил свою работу.
        Этот человек никого не ранил - он просто не смог бы причинить кому-то из нас вред: все их оружие было рассчитано на тигров или антилоп. Но он поднял много шума, перебудил деревню… А когда мать выкинула из нашего дома его окровавленное тело, в деревне поднялся дикий вой.

        - Представляю…  - прошептала я.

        - Нет,  - Шеф покачал головой,  - ты не представляешь, что это такое, когда у костра вдруг с неба падает кусок мяса, бывший когда-то твоим мужем. Я тогда ночевал в деревне и не знал, что происходило у нас. Я бы не дал матери сделать так. Но она считала, что пример того, что может случиться с тобой,  - лучший стимул вести себя хорошо. Я кое-как успокоил людей и бросился домой, узнать, что случилось. На следующее утро у нашего дома стояла с детьми вдова того человека. Она рыдала, размазывая по себе грязь и слезы, а дети были испачканы в его крови - знаешь, древние люди были очень театральными. Женщина призывала к справедливости, спрашивала, почему мы поступили с ним так жестоко, вспоминала, сколько он работал для нас. Она голосила несколько часов, пока наконец у матери не лопнуло терпение. Она вышла из дома, готовая убить и их тоже, просто чтобы прекратить этот шум, но я удержал ее. Женщину мы отправили в деревню, отблагодарив каким-то мелким золотым украшением, но проблема осталась.
        У матери был крутой нрав, она считала, что людей надо держать в страхе, но я был не согласен. Моя семья привыкла использовать людей только как слуг, а мне они были интересны, я проводил в деревне много времени. Иногда я днями не появлялся дома, пока наконец мать не говорила кому-нибудь из слуг передать мне, что пора возвращаться. И я понял, что страх в людях силен, но сильнее преданность. Они никогда не поднимают руку на своих старейшин, потому что преданы им и уважают их. Никогда влюбленный мужчина не ударял при мне свою женщину. Мать была против, но отец и братья поддержали меня. Как и сестра - она вообще всегда была крайне мягка и часто дарила украшения и всякие безделушки своим служанкам.
        На следующее утро мы собрали перед домом всех людей, которые служили нам. Велели принести даже стариков и больных. Чирик, я не знаю, как объяснить тебе то, что было дальше, ведь ты воспринимаешь весь этот мир с точки зрения науки, как учил Оскар. Оборотни - ген, вампиры - вирус… Наверное, ближе всего к нашему миру эмпаты. Ты не знаешь, почему они ловят чужие эмоции, но это именно так, верно? Постарайся воспринять это так же…
        Людей было около сотни, и мы подошли к каждому. Отец, братья, сестра, мать и даже я. Мы коснулись их тел - там, где у вас находится сердце, и открыли наши сознания. Конечно, не полностью - человеческий мозг просто не в состоянии воспринять наше сознание. Но теперь мы больше не были чужими для них, а они - для нас. Они узнали нас. Мы вселили в них преданность, уважение и… любовь, наверное. У нас все иначе, мы чувствуем не так, как вы. Мы собрали все те эмоции, которые посчитали правильными, и вложили их в сознание людей. Я не знаю, как передать тебе словами то, что мы совершили силой своей мысли…
        Я кивнула, давая понять, что слушаю:

        - Но… вы же практически поработили их, да?
        Шеф качнул головой:

        - И да и нет. Они могли выбирать, как им жить и кого любить, просто мы стали для них чем-то особенным. Понимаешь? Объектом поклонения. Представь себе божество, которое ты не только уважаешь, но которое ты любишь всем сердцем, которое готова защищать до последней капли крови? Вот это были мы. Но вместе с этим люди получили от нас и часть нашей жизненной силы. Мы ведь живем очень, очень долго, Чирик. Не стареем даже, только взрослеем… Вот и те люди - они стали жить дольше, намного. Они не болели, легкие раны зарастали почти сразу же, а тяжелые никогда не приводили к смерти…

        - Но потом все стало плохо?  - прошептала я.
        Шеф молча сделал большой глоток из бокала и кивнул:

        - Потом пришли другие люди. Они поклонились нам и попросились встать рядом. Говорили, что их земли перестали быть плодородными и им нечего есть. Мы согласились - у нас всего было вдоволь, а если лето выдавалось засушливым, мы просто изменяли течение реки, чтобы она питала почву.

        - Ого,  - не удержалась я,  - течение РЕКИ?!
        Шеферель поднял на меня смеющиеся глаза. Кажется, на мгновение он забыл о том, что послужило причиной его рассказа, и просто испытывал гордость за свой народ:

        - О, Черна, это было меньшим из чудес, что мы совершали,  - он улыбнулся, но в следующую секунду погрустнел.  - Для нас время течет иначе, Чирик. Мы так долго живем, что, если бы замечали его как люди, просто сошли бы с ума. Вот мы и не заметили, как прошло несколько лет с тех пор, как пришли те новые люди… Я часто бывал в деревне, но ко мне относились с почтением, не допускали чужестранцев, поэтому я не знал, что происходило. Обезопашенные заклятием - да, Чирик, не смейся, я сказал «заклятием»,  - мы стали беспечны. Всех новых детей взрослые сами приносили к нам, и мы повторяли с ними то же самое. Так прошел не один год, ты пойми. Мы привыкли к спокойствию… Когда мы узнали, было уже поздно. Те люди, что пришли жить в наши края, были тихими. Они жили в мире с нашими, а слуг нам хватало, и мы не стали… воздействовать на них. Они много лет наблюдали за тем, как живут наши люди,  - а еще за тем золотом, что хранилось у нас в доме. Они смогли уговорить некоторых из них не приносить к нам своих детей. Они долго готовились, Черна, очень долго… И однажды случилось так: выросло целое поколение, которое не
было запечатано нашим заклятием.
        Он снова замолчал, и я поняла, что сейчас случится что-то плохое.

        - Однажды они напали на нас, Черна. Собрались и напали. Это было настолько немыслимо, что мы даже не думали о защите. У нас не было ничего, чтобы защититься
        - кроме нас самих. Конечно, любой член нашей семьи сам по себе уже являлся грозным оружием, но они опоили нас… мы едва могли проснуться. И едва могли сопротивляться…
        Шеферель замолчал, прикрыв глаза. Я сжала его руку, казавшуюся сейчас безжизненной, холодной, фарфоровой.

        - Ты не должен…
        Он резко мотнул головой:

        - Нет, я хочу, чтобы ты знала все. В конце концов, я так давно никому этого не рассказывал…
        Я кивнула, а он вдохнул и медленно продолжил:

        - Я уже не помню подробностей. Точнее, я не могу не помнить, просто память отказывается мне их показывать. Может быть, я даже сам так сделал… Я был очень молод тогда, Чирик… В тот день я ночевал в деревне, у меня была там подруга - только поэтому меня и не убили. Не заметили. Те, чужие, не знали меня в лицо. Когда я прибежал к дому, все уже было кончено. Вся моя семья была смертельно ранена. Они умирали… А люди… они стояли, торжествуя. Один из них сумел забраться внутрь и поставил ногу на горло отцу…
        Шеферель снова замолчал, прикрыв глаза, и я увидела, с каким трудом он сглотнул.

        - В тот день я убил. Много. Это не были мои первые жертвы, знаешь, я и до этого охотился, но не на людей. Не так. Часть из них успела сбежать, как я потом узнал, но те, что были там… Все они были мертвы, Черна, и некоторые достигли этого очень небыстро… И если ты спросишь, сожалею ли я…

        - Не спрошу,  - прошептала я пересохшим горлом. Но Шеф как будто не слышал меня. Он полностью ушел в свои воспоминания и сейчас просто озвучивал то, что снова вставало перед его мысленным взором:

        - Когда все люди умерли, я бросился к своей семье. Они еще были живы - нас трудно убить сразу, но можно обездвижить. Люди успели собрать часть их крови, и сколько я ни искал ее, так и не нашел… Знаешь, мы очень не любим умирать на виду. И они…  - Он снова прикрыл глаза, а я сжала его пальцы, как будто это могло помочь или как-то изменить уже совершившееся прошлое.  - Они собрали последние силы и ушли. В те места, которые любили,  - чтобы умереть там. А я остался один в нашем доме, заваленном трупами и кровью. Мне хотелось рваться следом, но я знал, что это будет неправильно.
        Знаешь, Чирик, мы никогда толком не принадлежали этому миру, материальному. Наверное, мы дети того изначального тумана - я сам не знаю толком. Да, есть вещи, которые не знаю даже я. Когда они умерли… Я не нашел ни одного тела. А я искал. Я хотел похоронить их, хотел, чтобы мне было куда приходить год за годом, век за веком. Но у меня ничего не осталось. Я не знал, как умирают существа моего племени. Этого никогда не случалось, понимаешь? Мы не умираем от старости, для нас вообще нет такого понятия! Мы становимся только сильнее!  - Голос его сорвался почти на крик, как будто он до сих пор пытался убедить реальность, что те смерти были ошибкой, что на самом деле это невозможно.

        - Я остался один среди песка и двух разоренных деревень. Там не было ни одной живой души. Не знаю, сколько времени я провел там, просто сидя и пытаясь понять, что делать дальше… Наверное, долго. Но время шло, и я почувствовал, что меня начинает засасывать. Я остался последним представителем своего племени в этой реальности, и она пыталась утащить меня. Когда мы были все вместе, мы перевешивали фактом своего существования. А теперь… я был ошибкой, и мир старался ее уничтожить. Из последних сил я принял тот образ, в котором появлялся в деревне, и ушел из тех мест раз и навсегда.
        С тех пор прошло много лет, Чирик. Так много, что мне сложно тебе рассказать. Менялся климат, менялась форма континентов. Люди разрослись и стали жить по всей планете. Сначала я убивал их, как только видел, но потом справился с собой. Потом они стали строить города. Города появлялись и исчезали, захватывались и отвоевывались… Некоторые просто исчезали с лица земли раз и навсегда, но некоторые
        - оставались. Для людей проходили годы, но я видел это иначе. И знаешь, что я увидел? Люди строили свои города повсюду, но обязательно один стоял там, где умерла моя мать. И его осаждали страшнее всего и защищали отчаяннее всего. Я проверил другие - там было то же самое…
        Шеферель поднял на меня глаза:

        - Ты знаешь эти города и сейчас.
        Я невольно ахнула.

        - Я не знаю, что именно произошло, но… Мне кажется, когда они… умерли, из них высвободилась та сила, которой мы заставляли людей любить нас и быть преданными. Понимаешь? Я знаю, звучит безумно. Но… я думаю, что люди строились там раз за разом, потому что чувствовали это.

        - Погоди,  - я попыталась осознать все услышанное,  - ты хочешь сказать, что люди строят свои города в тех местах, где умерла твоя семья, потому что до сих пор испытывают действие того… заклятия?
        Шеферель еле заметно дернул плечами:

        - В конце концов, они ушли в землю, в реальность этого места. И люди полюбили их. Моя сестра умерла там, где теперь стоит Париж. Старший брат - там, где сейчас Нью-Йорк. Мать - в Риме, отец - в Лондоне. Могу назвать еще. Тогда это были горы. Или холмы. Или равнины. Планета сильно изменилась за последние тысячи лет…
        Мы смотрели друг на друга, и оба знали, что этот вопрос должен возникнуть. Наконец я решилась:

        - А кто умер… тут?
        Шеф прикусил губу - совсем по-человечески:

        - Никто. Здесь был наш дом. Здесь они были смертельно ранены, а десятки людей пролили свою кровь.
        Я тяжело откинулась на спинку кресла, укладывая в голове все услышанное. Города, которые любят потому, что где-то там, глубоко под ними, в земле остался дух погибших… И тут я поняла, что кое-чего Шеф так и не сказал.

        - Шеферель…  - Я старалась очень осторожно подбирать слова.  - Ты так и не сказал, кто вы. Вы были очень могущественны, долго жили, не чуждались магии и, похоже, могли менять свой облик. Я не знаю, кто это…  - Последние слова прозвучали как-то беспомощно.  - Мне в голову приходят какие-то чародеи, но это же сказки…

        - Чародеи,  - Шеферель горько усмехнулся и подлил себе виски в бокал.  - Нет, Чирик, не чародеи.  - Он поднял графин и встряхнул его, проверяя, сколько жидкого янтаря осталось на дне. Я неотрывно следила за ним, ожидая ответа.
        Но его не было - Шеф просто осушил одним глотком бокал, а затем и все, что оставалось в графине. Я вздрогнула.
        Шеф перевел на меня взгляд холодных, старых как мир глаз. Никогда еще прежде они не казались мне такими чужими и такими нечеловеческими.

        - Нет, Чирик, мы не чародеи,  - он разогнулся и, упершись руками в подлокотники кресла, навис надо мной так, что я невольно вжалась в спинку.  - Мы были драконами.


        Иногда появляется чувство, что мир только что ударил тебя прямо в лицо.

        - Драконы?  - Я собиралась нервно хихикнуть, но получилось какое-то сдавленное бульканье.  - Драконы. То есть ты - дракон.
        Я подняла глаза вверх, на выжидающее лицо Шефа. И вдруг все встало на место.
        Та скорость, с которой он перемещался по городу.
        Пресс-папье в форме дракона у него на столе.
        Отношение той древней нечисти с Васильевского острова, как к королевской особе.

«Я пришел из сказки» - слова, что он сказал мне еще в самом начале нашего знакомства.
        То, с какой легкостью он спрыгнул со мной с крыши, не боясь разбиться.
        Дракон.


        Очень медленно, будто боясь, что он рассеется от резкого порыва воздуха, я подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза:

        - Ты - дракон.
        Шеферель молчал. Это был не вопрос.

        - И это,  - я сглотнула, медленно воспроизводя мысли, пытающиеся выстроиться у меня в голове в ровную цепочку,  - это… не твое настоящее тело, верно?
        Шеф пару секунд вглядывался в мое лицо и вдруг разогнулся, отойдя к столу.
«Человеку пришлось бы оттолкнуться» - автоматически отметило сознание.
        Шеф пошарил в верхнем ящике стола и достал пачку сигарет:

        - Да.
        Что-то внутри меня сжалось в комок. Не знаю, почему, но сознание, что этот стоящий передо мной человек - ненастоящий, вдруг сделало мне невыносимо больно. Как будто я вдруг обнаружила, что мой дом - картонные декорации, семья - нанятые актеры, а вся жизнь - подделка.

        - Какой,  - я откашлялась,  - какой ты на самом деле?

        - Большой,  - Шеф закинул голову и беззаботно выпустил из ноздрей дым. На мгновение мне показалось, что сигареты тут ни при чем.
        Мы оба молчали. Я смотрела, как он курит, он, видимо, ждал моей реакции.

        - И… Прости, я не понимаю, почему ты вдруг мне это рассказал,  - я нервно сжала плед,  - в смысле почему сейчас? И кто еще знает, кстати?

        - Оскар,  - Шеф засунул руку в карман брюк, отбросив в сторону полу плаща,  - мы встретились, когда ему было семнадцать и он активно пытался умереть после своего первого превращения. Он поклялся мне в верности. Сам, если тебе интересно, я не принуждал его,  - Шеф оглянулся на меня, и я с готовностью мотнула головой, давая понять, что меня это все совершенно не касается,  - еще Борменталь. Он догадался, когда я обратился к нему за помощью.

        - Помощью?  - Я подалась вперед.  - С тобой что-то не так?!
        Шеф обернулся ко мне, сделал несколько шагов, выдохнул дым в лицо. Никогда еще он не выглядел менее человеком, чем сейчас. Теперь, зная правду, я замечала все то, на что не обращала внимания раньше,  - и скорость движений, и их странное построение. Он двигался так, как будто этот мир ощущался для него по-другому, как будто сила притяжения благосклонна к нему, как требовательный профессор к любимому ученику.

        - А вот теперь,  - он осклабился,  - мы приступаем к самому интересному.
        И он рассказал мне все. Про тот день, когда я получила удар в сердце во
«Всевидящем оке». И про то, как обезумевший Оскар чуть ли не силой заставил его помочь мне. И про то, что он не хотел этого делать. И про то, что теперь его рука то и дело пытается принять свою истинную форму. И про то, что случится, если он целиком примет свою настоящую форму. И про то, что с этим ничего нельзя поделать.
        И тут наконец до меня дошло:

        - Погоди,  - я вскочила с кресла,  - ты так и не сказал, как именно тебе удалось меня спасти. Это было какое-то ваше «страшное колдунство»?
        Шеф упал на мое место, картинно укрылся пледом и с вызовом посмотрел на меня.
        Мысль пронзила сознание. Мозг попытался отогнать ее, но она была настойчива и кристально ясна. Я подняла глаза на… на дракона, сидящего в кресле:

        - Нет, пожалуйста…
        Он молчал.

        - Шеферель, скажи, как ты смог спасти мне жизнь?!

        - Рана была очень глубокой, Чирик,  - он прикурил новую сигарету, небрежно, как будто сидел на лугу в каком-то парке, но руки его чуть подрагивали,  - рана была смертельной. У меня не было выбора.
        Я невольно сделала несколько шагов назад, к двери, закрыв лицо руками:

        - Нет. Нет, не может быть,  - мне вспомнилось, как я чуть не потеряла сознание, когда он спустился Вниз с Оскаром. И как спокойно отреагировала на появление оборотня, которым грезила до этого не один год.  - Нет, ты же не…
        Я запустила руки в волосы, сжав пальцы, и бросила на Шефереля отчаянный, умоляющий взгляд.
        Тот бесстрастно улыбнулся в ответ:

        - Да, Черна, я использовал на тебе заклятие, которым наша семья долгие годы подчиняла людей своей воле.
        Он поднялся из кресла и встал на ноги одним плавным движением. Люди так не двигаются - им нужно для опоры что-то кроме воздуха.

        - Подожди,  - я прижала руку ко лбу, который, казалось, полыхал от лихорадки,  - подожди, мне… мне надо пару минут… просто осознать…
        Шеф стоял совсем близко. Просто стоял и смотрел на меня, мечущуюся в рамках своего сознания, пытающегося принять все сразу. Я поймала себя на том, что мне хочется прижаться к нему, не думать ни о чем и просто делать, что он говорит,  - и вздрогнула. Раньше такая мысль казалась понятной и простой - он столько времени провел со мной, пока я болела,  - но теперь все стало пугать. Моя привязанность к нему, мое волнение, желание быть рядом - все это стало обретать другой, внутренний смысл.
        Я отступила на шаг.

        - Чего ты боишься?  - Шеф протянул руку и положил пальцы мне на шею, чуть потянув на себя. Жест получился покровительственным, но мне немыслимо, невыносимо захотелось подчиниться.  - Ничего страшного. Ничего не изменится. Будешь, как и раньше, жить у меня,  - он опустил голову и посмотрел мне в глаза,  - и спать у меня.
        Я не помню, как залепила ему пощечину, зато помню, как мотнулась в сторону его голова, как вздрогнули волосы. И не помню, как оказалась снаружи, почти убегая от его кабинета. Зато помню, что за мной никто не шел.

12

        Думать о чем-то на скорости 170 километров в час - плохая идея. Вокруг несутся здания и улицы, смазанным пятном исчезая за рамками окон. В машине так тихо, что эта тишина давит на уши, заставляет голову лопаться от боли.
        Хочется остановиться, зажмуриться, сжаться в комочек и минутку подумать - просто подумать. Но если остановишься - то все. Как будто его воля может догнать меня через такое расстояние и вернуть обратно.
        Лежащий на соседнем сиденье мобильник молчал. Я то и дело поглядывала на его темный экран, но он оставался безмолвен.
        Педаль газа вжата в пол, руки вцепились в руль - кажется, еще минута - и машина не выдержит моего натиска, развалится под давлением воздуха снаружи и моих эмоций внутри. Но мы летим вперед и вперед, и постепенно ветер, бьющий в лобовое стекло, будто успокаивает мысли, и я сбрасываю скорость…
        Лопухинский сад - один из немногих еще сохранивших какой-то налет дикости и чуть ли не единственный, в котором есть «дикий» выход к воде. Стоит свернуть в него, и ты будто попадаешь в другое место, оставив шумный Каменноостровский за спиной.
        Я бросила машину рядом с телецентром и дошла до сада пешком, как привыкла ходить в детстве.
        Деревья здесь все еще были высокими, аллеи - тенистыми, а мостик - деревянным. Время будто остановилось. Я с наслаждением медленно вдохнула, прикрыв глаза, и, не торопясь, пошла влево, чтобы постоять на том самом деревянном мосту. Сад стоит немного ниже основного уровня дороги, и поэтому здесь намного тише, чем на улице. Ни одного лотка с мороженым или водой, ни синих будок биотуалетов - цивилизация будто не добралась сюда. Покой.
        У самой воды, под деревом, у меня было любимое место. Густая крона, вылезшие из-под земли корни - самое то, чтобы спрятаться от мира и посидеть тихонько какое-то время. К тому же здесь часы иногда оказываются минутами, а пара минут - несколькими часами. Словом… странное место.
        От воды немного дуло, но вид моста рядом, громоздящегося над очередным ответвлением Невы, почему-то придавал уюта. Над головой шелестели листья, где-то там, по другим дорожкам, ходили невидимые для меня люди - со своими простыми, скучными, незатейливыми жизнями.
        Я нащупала в кармане сигареты и жадно прикурила. С удовольствием выдохнула дым в свежий, еще не разбавленный чернилами вечера воздух. Под головой чувствовалась узловатая кора, и я прижалась к стволу, стараясь скинуть наступающую головную боль,  - слишком много всего за последнее время, слишком много. Как и всегда, впрочем.
        Может быть, я не способна переносить все то, что сваливается на плечи нелюдя? Может быть, я даже среди них оказалась слабой неудачницей, которая не может снести все невзгоды своей сверхъестественной жизни?
        Я прикрыла глаза. Назад. Время - назад.
        Не было этого разговора.
        Назад.
        Не было ломки от исчезновения Шефа.
        Назад.
        Не было моей болезни от невозможности превратиться.
        Назад.
        Не было похорон, не было всего этого кошмара.
        Назад.
        Не было новой квартиры, машины, работы.
        Назад.
        Никто не нападал на меня в той чертовой подворотне, и я ни в кого не превратилась.
        Назад. Назад! НАЗАД!!!!!!
        Я снова маленькая девочка, которая просто пришла со своей мамой посидеть у воды в старом парке. Мне десять лет. Я еще не знаю, что человек, которого называю папой, мне не отец. А он еще не знает, что бросит нас через два года. Мама сидит на мешке рядом со мной, в своем платье в крупных синих цветах, которое ей необыкновенно идет, и рисует на влажной земле обломком веточки - как всегда.
        И нет забот. И нет проблем. И еще нет этого будущего. Пожалуйста!..
        Я почти поверила в то, что увидела рядом какое-то движение. Что там кто-то есть. И что этот кто-то - моя мать.
        Но ее там не было.
        Иногда жить просто больно. Просто невыносимо больно.
        Иногда ты один во всем мире.
        Я медленно согнулась, зарывшись лицом в ладони, и оставила голову звенеть от пустоты, слушая только, как стучит в ушах кровь.
        Ни одной мысли. Пустота, И больше ничего нет.

        - Вам плохо?
        Я вскинулась так быстро, что, будь обычным человеком, точно упала бы. Привычка вечно ждать нападения, любовно выработанная во мне Жанной и Оскаром, заставила замереть в боевой позиции, спину привычно заломило.
        На тропинке повыше моего дерева стоял молодой мужчина. Джинсы, джинсовая куртка и черная футболка - вряд ли так одевается какой-нибудь страшный маньяк. И даже если так, уж точно не Представитель средь бела дня встретился.
        Я пригляделась: с виду просто человек из глубинки, выбравшийся в большой город в отпуск. Солнечные очки зацеплены дужкой за край футболки, кожа загорелая, волосы русые, но настолько светлые, что кажутся почти белыми,  - выгорели на солнце. Лицо простое и добродушное, открытое - сейчас редко такие встретишь. Особенно среди моих знакомых.

        - Нет, все в порядке.  - Я расслабилась и сделала несколько шагов вперед, поднимаясь к нему. Мы оказались почти одного роста.  - Просто тяжелый день.

        - Да, я так и понял,  - он улыбнулся и кивнул на мои руки,  - стойка у вас что надо! Занимаетесь единоборствами?

        - Ну,  - я рассеянно пошлепала по карманам и прикурила,  - типа того.

        - Спортсменка - и курите?  - Новый знакомец удивленно приподнял светлые брови.  - Вот такого я еще не встречал!

        - Осуждаете?

        - Нет,  - он засмеялся, и глаза его легко заискрились,  - просто удивляюсь. Я бы и сам курил, да не могу.  - Под моим удивленным взглядом он пару раз ударил себя в грудь: - Астма.

        - Оу. Жаль. Я вам не помешаю?

        - Нет, тут открытый воздух, все в порядке…  - Он замолчал, глядя себе под ноги.
        Я осторожно скосила взгляд - кроссовки. Ну кто носит в городе кроссовки! В первый момент я усмехнулась, но его простота была подкупающей. Да, мои боссы одевались с иголочки, а костюмы Шефа, подозреваю, приехали прямиком от Armani, но зато и тайн они хранили немало…

        - Скажите, вы местная?  - Он сделал неуверенный шаг ближе к воде, будто не зная, захочу ли я его компании и стоит ли заводить разговор. Я и сама не знала.

        - Вполне,  - я не смогла сдержать улыбки.

        - Здорово!  - Мужчина заметно оживился.  - Может, вы тогда мне сможете рассказать про этот сад побольше? А то я по нему брожу-брожу, какой-то он необычный.
        Я задумалась. Что я могла рассказать ему? Что сюда лучше не заходить ночью и уж точно не стоит в полнолуние? Что в сумерки здесь можно заблудиться - раз и навсегда? Что заброшенный флигель совсем не такой заброшенный, каким кажется? Что площадь сада куда больше, чем видно глазами?
        Передо мной был самый обычный человек, не знающий всех таинственных тайн этого города, в которые была посвящена я,  - и как же я ему завидовала…

        - Простите,  - я развела руками, придерживая сигарету в пальцах,  - никаких исторических справок дать не смогу. Я просто люблю это место - и все.
        Он согласно кивнул, приложив руку к глазам и разглядывая реку. Отражающийся от воды свет опускающегося солнца слепил.

        - Простите, я же не представился,  - вдруг спохватился он,  - Дмитрий.
        На мгновение я замешкалась:

        - Александра,  - я пожала протянутую руку,  - приятно познакомиться. Хотите сесть? У меня тут где-то был мешок в кармане, чтобы вам джинсы не испачкать…

        - У меня есть, спасибо,  - Дмитрий снова улыбнулся. Ему это ужасно шло.
        Он достал из кармана пакет какого-то из наших супермаркетов и расстелил на земле недалеко от меня. Какое-то время мы молча сидели и разглядывали воду.

        - Тяжелый день?  - через некоторое время спросил он, как будто уточняя.
        Я задумалась. «Да, меня припечатал каким-то древним заклятием мой босс, так что я теперь, скорее всего, полностью потеряю свободу воли и собственное мнение. Кстати, я говорила, что мой босс - дракон?»

        - Да,  - я вздохнула,  - мой босс… Иногда настоящий зверь.
        Он хмыкнул:

        - Начальство всегда такое! Так мир устроен.

        - Да нет,  - опустив подбородок на сложенные руки, я, щурясь от бликов, смотрела, как какой-то водный мотоциклист взрезает Невку.  - Когда у меня мать умерла, он очень мне помог, поддержал. Просто на него что-то нашло сегодня. Наверное.

        - Саша…  - Лицо Дмитрия стало серьезным, и я вдруг заметила, что он не такой уж и молодой, каким мне казался.  - Ничего не бывает просто так. Раз так получилось сегодня, значит, так было нужно.

        - Нужно?  - Я не удержалась и фыркнула.  - Зачем?

        - Кто знает,  - он пожал плечами,  - может быть, чтобы вы пришли сюда, и я встретил вас?
        Едва поверив своим ушам, я скосила на него глаза - он что, правда заигрывает со мной таким доисторическим способом? Похоже на то - Дмитрий улыбался, ожидая моей реакции. Уму непостижимо.

        - Не думаю, что для вас это вышло бы удачным стечением обстоятельств.

        - Почему?  - Дмитрий приподнял брови. Вышло очень… трогательно.  - Вы что, кусаетесь?

«Я нет, а вот мой прямой начальник - да». Ох, как иногда хочется сказать правду и просто посмотреть на реакцию обычного человека.

        - Нет,  - я затянулась, оттягивая время и пытаясь что-то придумать,  - просто я девушка с проблемами.

        - А кто без них?  - Дмитрий улыбался и явно не собирался сдаваться.  - Не верю, что у такой милой девушки могут быть большие проблемы.

«Да, одна большая черная и желтоглазая, а другая большая и… я даже не знаю какая».

        - Ваши бы слова, да Богу в уши,  - я снова улыбнулась.

        - Нет, правда,  - Дмитрий заметно оживился,  - давайте разберемся с вашими проблемами! Я уверен, что все зависит просто от точки зрения! Давайте-давайте!
        Рассказать правду о себе так, чтобы она не звучала как бред опасного сумасшедшего,
        - крайне сложная задача. Но я чувствовала, что мне просто необходимо выговориться, рассказать все от начала до конца - иначе голова взорвется.

        - Ну…  - Я потерла глаза, собираясь с мыслями.  - Наверное, начать надо с того, что мой отец вовсе не мой. Я это узнала не так давно, и, хотя он давно ушел от нас, как-то до сих пор сложно уложить в голове…
        Дмитрий улыбнулся:

        - Люди часто не те, кем кажутся.
        Я даже вздрогнула. Он смотрел на меня так, как будто что-то знал, но это невозможно. Я моргнула - нет, показалось, он просто казался значительным, старался произвести впечатление. Ох, как это было мило и забавно.
        Солнце продолжало светить, мне даже показалось, что немного потеплело. Воздух с воды шел свежий, людей не было - мне вдруг стало хорошо. Несмотря ни на что. Как бы то ни было - делай что должен, и будь что будет. Я должна быть сегодня на работе, должна выполнять ее хорошо - вот и все. А остальное - по обстоятельствам.

        - Мой начальник…  - начала я.

        - Просто зверюга,  - Дмитрий рассмеялся и снова помолодел лет на десять,  - я уже понял. Что он такого плохого сделал?

        - Он просто… старается подчинить меня своей воле.

        - Ну, может быть, ему и правда лучше знать, как что-то делать? Он ведь, в конце концов, вас старше и опытнее?
        Да уж, тут не поспоришь. Неправильно истолковав мое молчание, Дмитрий улыбнулся:

        - Вот видите! Надо просто посмотреть на все под правильным углом! Вот вам есть где спать?
        Хороший вопрос. Если учесть, что я дала Шефу пощечину, то скорее всего нет. Он, конечно, не выкинет меня из квартиры, но просто я туда не вернусь. Но у меня есть машина, а в городе хватает хостелов. Я кивнула.

        - Есть что есть?
        Я снова кивнула.

        - Вы здоровы?
        Я улыбнулась:

        - Как лошадь!

        - Ну,  - Дмитрий окинул меня оценивающим взглядом,  - я бы сказал, скорее как треска.
        Я расхохоталась. Мне вдруг стало тепло внутри рядом с этим забавным оптимистом, который совершенно, совершенно не представляет, как устроен мой мир. Может быть, в этом все и дело? Может быть, мне проще общаться с человеком - именно с человеком в полном смысле этого слова?

        - Спасибо,  - я посерьезнела,  - вы первый человек, заставивший меня улыбнуться уже за долгое время.
        Он посмотрел на меня серьезно, снова став на несколько лет старше:

        - Мне было приятно с вами говорить, Александра. Жаль, что мне уже пора уходить.
        Дмитрий поднялся, отряхивая землю с джинсов и выходя наверх, на тропинку. Я последовала за ним, искренне жалея, что он уже уходит. Попросить задержаться? Предложить встретиться потом? Это безнадежно. Слишком много вранья придется городить, чтобы скрыть все сложности моего мира и моей жизни. А жаль…
        Но кое-что я все же могла сделать - этот человек отнесся ко мне с искренней добротой, и я могла хоть как-то отблагодарить его за это.

        - Кстати,  - я смущенно улыбнулась,  - простите, я вас обманула. Мое имя на самом деле не Александра.
        Он недоуменно вскинул брови. Кажется, его это и правда задело.

        - Ну,  - я неловко сжала пальцы одной руки другой,  - не люблю называть свое настоящее имя, не знаю почему.
        Дмитрий продолжал наблюдать за мной, ожидая продолжения. Лицо его посерьезнело.

        - На самом деле я Черна,  - я пожала плечами, как бы извиняясь, и протянула ему руку.
        Он поправил очки на груди, одернул куртку, поднял на меня глаза и взял протянутую руку:

        - Да ладно, что уж там, я тоже вам соврал,  - он посмотрел мне прямо в глаза,  - вообще-то меня не Дмитрий зовут.
        Я хотела было удивленно охнуть, но он сжал мои пальцы с такой силой, что я почти закричала.

        - Меня зовут Доминик. Приятно познакомиться,  - добавил он издевательски, глядя, как я хватаю ртом воздух. В следующую секунду он дернул меня так, что я чуть не упала, и, наклонившись вперед, обжег дыханием ухо: - Привет Шеферелю.


        Доминик повернулся ко мне спиной и неторопливо пошел через траву напрямик к выходу.
        Я много раз видела, как герои фильмов и книг, встретив своего самого лютого врага, просто отпускают его, потому что у них не хватает духу. Потому что зло, когда ты строишь планы дома,  - это одно, а когда встречаешь его лицом к лицу - совершенно другое. Оно дышит, оно смотрит тебе в глаза, оно стоит рядом. Оно пугает.
        Если бы зло не было таким, какое оно есть, оно бы не было злом.
        С тех пор как Шеф рассказал мне правду, я все мечтала, как встречу Доминика и убью его своими руками. Сверну ему шею, оторву голову, проткну сердце - что угодно. Я готова была своими руками разрывать его грудную клетку, лишь бы добраться до этого черного сердца, бьющегося в одном ритме с моим, и посмотреть, как из него вытекает кровь.
        Этого не случилось.
        Я стояла как вкопанная, слушая только шум собственной крови в ушах, пока он просто уходил вперед, теряясь между людьми и деревьями. Я стояла, пытаясь осознать то, что только что произошло,  - я встретила своего злейшего врага и отпустила его.
        Упав на сиденье машины, я долго смотрела вперед, тупо и бессмысленно, прокручивая в голове его фразу раз за разом. Другие на моем месте не упустили бы такую возможность, они бы что-то сделали. Что со мной не так?!
        На лобовое стекло упали первые капли - начинался серенький питерский дождик. Скользили по дороге машины. Люди жили обычной жизнью, и никто ничего не знал - это поражало меня с самого первого дня в Институте.
        Искусав губы почти в кровь, я медленно потянулась за телефоном. Долго смотрела на экран с маской Железного Человека - супергероя, на которого мне всегда хотелось быть похожей. Я не такая. Я не супергерой. Суперсилы не дали мне храбрости, и внутри до сих пор сидит маленькая запуганная девочка.
        Пальцы привычно скользнули по клавишам, набирая номер Шефереля. Один гудок, второй, третий.

        - Да?  - Голос металлический, отстраненный. Как будто с неугодной прислугой разговаривает. Но сейчас мне все равно, нет времени обижаться и обращать внимание на детали.

        - Я только что видела Доминика,  - механически произнесла я, глядя в пустоту,  - он передавал тебе привет.


        Шеф сказал, что, если бы я бросилась на Доминика, он, скорее всего, оторвал бы мне голову и прислал ее в Институт в коробке, а если нет - то избил бы до полусмерти. У меня не было никаких шансов против него. Никаких.
        Потому что была одна деталь, которую мне не удосужились рассказать.
        Доминик был бессмертен.

        - Так вышло,  - вздохнул Шеф,  - и поделать с этим ничего нельзя.
        Мы сидели в его кабинете уже около часа и снова и снова обсуждали случившееся, пытаясь получить хоть что-то. Информации было настолько мало, что руки опускались. Шеф мрачнел с каждой минутой, и у меня впервые за все годы, что я его знала, закралась пугающая мысль, что он не знает, что делать.
        Он рассеянно крутился в своем кресле из стороны в сторону, отчего у меня кружилась голова, но вид имел настолько хмурый, что я не решалась попросить его перестать.

        - Как это «так вышло»?  - Я пыталась разобраться в подробностях биографии Доминика через дикую головную боль, которая преследовала меня с самой нашей встречи.  - Люди бессмертными не рождаются.

        - Не рождаются,  - подтвердил Шеф, снова крутнувшись на кресле. Раздался скрип.  - Но становятся,  - он помолчал, хмуро глядя куда-то в пустоту.  - Помнишь, что я тебе рассказывал про свою семью?

        - Да,  - забыть такое было сложно. Как и поверить в то, что этот усталый человек передо мной - на самом деле древнее мифологическое существо из тех, в которых подозревали динозавров.

        - Если помнишь, я говорил тебе, что не сразу смог вернуться домой…  - Он запнулся, и что-то темное и тяжелое дрогнуло на мгновение в его ярких глазах.  - Так вот. Некоторые люди успели уйти до того, как я появился. Они унесли кровь моей семьи…
        Я узнал об этом намного позже. Когда все уже закончилось. Я тогда много путешествовал по миру, не мог найти себе места. Свыкался с мыслью, что я последний. Пока в одном глухом городке где-то на окраине вселенной не наткнулся на храм. Там была секта - они поклонялись священному сосуду с кровью. Говорили, что эта кровь даст испившему долголетие и неуязвимость. Я не поверил, пока не расспросил их, откуда этот сосуд. Они сберегли его, ты представляешь? Столько сотен лет… Они действительно смогли сохранить кровь моих родителей. Я хотел убить всех, прямо на месте,  - но в те времена еще не знал, как справляться со своим человеческим телом. Оно казалось мне слабым, полностью лишенным способностей. Я не смог.
        Следы этого общества то появлялись, то исчезали, я старался отслеживать его как мог. И вдруг они пропали - надолго. Я уж подумал было, что мне повезло, и они все переумирали или поубивали друг друга за право обладания сосудом, но оказалось, что все было не так просто. Знаешь, чтобы хранить какую-то вещь несколько тысяч лет, надо иметь очень хорошую связь между поколениями. Их оказалась просто удивительно крепкой - они сохранили записи обо мне. Да, я тоже удивился. Почти четыре тысячи лет они прятались так глубоко, что я не мог их найти. Оставляли ложные свидетельства своей смерти, ложные следы - в общем, подошли к делу ответственно. Наверное, прочитали, как мне удалось поймать парочку последователей в самом начале и что я с ними сделал.
        А потом появился Доминик. Я неплохо знаю его биографию, он никогда ее особенно и не скрывал. Скорее, даже гордился. Обычный послушник, мальчишка. Со временем смог продвинуться так далеко, что получил доступ к сосуду. Высшие чины позволяли себе принимать по капле раз в несколько лет. Доминик спросил, что будет, если выпить все. Ему не ответили, сказав, что не его ума это дело…  - Шеф сделал паузу, прикуривая. Щелкнул зажигалкой, пару секунд задумчиво смотрел на огонь, отражавшийся в его глазах.  - Тогда Доминик убил всех, до кого смог добраться, забрал сосуд и выпил. Он чуть не умер - но все же не умер. Его организм поглотил кровь и переработал ее…
…Солнце в этом сером городе, казалось, никогда не вставало. Бесконечная хмарь - днем и ночью. Как они различают время, когда можно уходить?
        Доминик поднялся со своего кресла и сошел по ступеням вниз. Пару секунд он постоял, просто глядя в пол, затем нехотя повернул голову к окну. Панорамное, оно почти касалось потолка, открывая прекрасный обзор на всю улицу. По серым шоссе спешили серые машины.
        Уныло.
        Нет, он никогда не сможет полюбить этот город. Этот раскатанный на костях и болотах блин. Но если он действительно собирается осуществить задуманное, то пора привыкать.
        Он смотрел в окно и думал о том, как изменился мир за эти сотни лет. Людей больше не жгут на кострах, если они говорят, что Земля не центр Вселенной. А эти машины? Всего несколько сотен лет назад их бы посчитали порождением дьявола!
        Как летит время.
        Холодный каменный пол подвала, в котором собиралось братство, до сих пор иногда снится ему. Склизкие камни касаются горячего тела, но не приносят облегчения. Мышцы будто разрываются, кости, кажется, вот-вот лопнут под напором неведомой силы
        - а он ничего не может поделать. Не может даже встать. Только лежит на полу и хватает ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.
        - Он выжил, Чирик. И обрел то, что хотел,  - неуязвимость. Мы встречались с ним несколько раз. Сначала в Средние века - я застал его в одном постоялом дворе и надеялся убить. Едва ли тот двор пережил нашу схватку, но Доминик остался невредим. Все раны на нем мгновенно заживали, переломы он вправлял прямо у меня на глазах…
…В какой-то момент он даже подумал, что происходящее - кара богов за убийство. О да, его было за что карать - тела бывших братьев лежали на полу бесполезными грудами окровавленного мяса, и не было свидетельства его злодеяниям ярче. Но нет, боги ничего не сделали ему за двенадцать трупов. Тогда Доминик понял, что в этом мире надо бояться только себя и своих желаний.
        - Потом настало время инквизиции. Вот уж где он пришелся как нельзя лучше! Поняв, что на земле обитают не только люди, Доминик начал отбирать двусущных из всех, кто попадал в застенки инквизиции. И из сотен оболганных ему встречался один настоящий
        - оборотень ли, вампир ли. Испуганные, бессильные перед силой человеческого панического единства, они были благодарны ему за шанс спастись и отдавали все, лишь бы сохранить жизнь…
…Так он набрал свою армию. Перепрятать их было несложно - в те времена умирало под пытками столько человек, что их тела сваливали в одну огромную кучу и никто не считал, было их десять или одиннадцать. Трясущиеся от страха, боящиеся поверить в свое счастье, они выходили из дворов в рясах с капюшонами, глубоко натянутыми на лицо, провожаемые уважаемым отцом Домиником. И до конца жизни смотрели на него с верой и обожанием. Что бы он ни сказал - все было правильно, все годилось. Ведь он спас их.
        - Так он набрал свою армию. В те времена мир населяло куда больше нелюдей, чем сейчас,  - многие не пережили времена инквизиции и всеобщую индустриализацию. Лесов становилось все меньше, любопытные смертные совали свои носы туда, куда раньше побоялись бы даже смотреть. Стало просто негде прятаться. Тогда раздобыть место под солнцем было куда сложнее. Долгое время Доминик не мог найти где осесть. Но с парой ведьм и оборотней за спиной намного проще объяснять, что ты хочешь здесь жить. Даже если они еще не совсем обучены…
…Когда появилась та девушка, он едва поверил своим глазам. Никто не приводил ее за руку, рядом не стоял разгневанный священник или перепуганный отец. Нет она пришла сама - молодая, испуганная искренне верящая в то, что Божье слово всесильно и что пост и молитвы спасут ее. И что в нее поселился дьявол.
        Он не тронул ее пальцем. Это было настоящее сокровище, и действовать приходилось осторожно - в отличие от остальных нелюдей, преданность которых держалась только на благодарности, эта была еще достаточно молода, чтобы быть ему по-настоящему преданной. Искренне - не от головы, а от сердца.
        И он воспитал ее как родную дочь - при очень суровом отце. Она считала свой дар проклятием - что ж, дочь моя, мы обернем его во славу Господа. И это требует чтобы вот в той деревне стало на пару жителей меньше. Что? О, конечно же, они страшные грешники, настоящие дети Сатаны…
        И маленький оборотень бросался в бой, не думая о собственной жизни. И рядом с ее истовой верой в свою - и, что намного важнее, в его - правоту остальные тоже начинали верить в то, что делали. А может быть, просто закрывали глаза, чтобы не думать о том, что на самом деле на руках их кровь невинных…
        Изабель.
        - Один я ничего не мог сделать. Но потом я встретил Оскара - ты уже знаешь эту историю. Он был предан мне, как умеют дети аристократов,  - безоговорочно и безрассудно. Не задавая вопросов, он бросался в любую драку, если в темном переулке нам встречались любители легких денег. Он был неистов, маленький оборотень. В Европе, однако, нам стало тесно. Не так-то просто двум путешественникам, когда у них приличная разница в возрасте и непохожие черты лица. Многие думали, что я украл наследника какого-то богатого рода, чтобы потребовать за него выкуп. Доказывать обратное было сложно и небезопасно - начинались расспросы, на которые у нас не было ответов. Мы решили двигаться дальше.
        И оказались в России. Это было самое начало восемнадцатого века. Страна активно менялась вслед за своим полубезумным царем, слово «реформа» для которого стало утренней и вечерней молитвой. На этом нам и удалось сыграть. Точнее, мне - Оскара я представил как своего ученика. В свите прихлебателей и подлиз несложно было затеряться и так же несложно выдвинуться на передний план - достаточно лишь начать говорить о преобразованиях и переменах. А потом он решил строить город.
…Легенда о теневых городах к тому времени уже плотно ходила по Европе. Ее пересказывали люди - со страхом. О ней шептались нелюди - с затаенной надеждой, с мечтой уйти в тот мир, где никто не будет охотиться на них, где не будет места факелам и вилам. И он стал искать. Много времени ушло, чтобы найти закономерность, понять, почему у одних городов была тень, а у других нет. Чтобы найти сердце - и вход. Однако поиски не проходили впустую - странствующие монахи, как они представлялись людям, то и дело подбирали какого-нибудь паренька, который не любил полнолуния, или женщину, чья белизна кожи граничила с мертвенной бледностью.
«Церковь» Доминика разрасталась.
        Но Европе чего-то не хватало. И инквизитор решил обратить свой взгляд на восток - туда, где огромным медведем-шатуном раскинулась дикая и непонятная страна непроходимых лесов и постоянного холода - Россия.
        Путь ко двору был непрост. К тому же северяне обладали крутым и неуправляемым нравом, из-за которого вчерашний фаворит сегодня оказывался на плахе. Но Доминику удалось найти подход к правителям, и вскоре он занял место то же, что и прежде в инквизиции,  - стал разбираться с доносами и свидетельствами о всяческих странностях, убравшись подальше с глаз царя - на всякий случай. Страна оказалась порядком дикой, а люди - скорыми на расправу. Одни смутные времена захлестывали другие, столица утопала в крови и кольях, по ночам он глох от криков из пыточных.
        Ему даже удалось переправить к себе своих послушников, среди которых уже давно особое место стала занимать Изабель. Годы скитаний по миру и битвы за жизнь воспитали в ней железную волю и несгибаемый характер. Она была типичным лидером, и Доминик с радостью поддерживал это. Он знал, что мог уйти насколько угодно, и все будет в порядке, возможно, даже большем, чем при нем.
        Перебирая доносы бояр друг на друга, Доминик все же смог найти ценную информацию и даже определить Сердце Города. Вне всякого сомнения у столицы было теневое отражение! И оно будет принадлежать ему!
        Понадобилось немало времени, чтобы найти вход и установить правила «игры» с Тенью. Входить только в сумерки и не задерживаться дольше, чем до наступления следующих. Пришлось пожертвовать несколькими послушниками, но теперь он мог безопасно уходить в Тень. Точнее, мог бы - чего стоило разочарование, когда оказалось, что вместо полноценного отражения у города есть лишь клубящийся туман!
        - Когда слух о строительстве утвердился, я понял, что это наш шанс. Наш с Оскаром. Что ты улыбаешься? Я нес за него ответственность. Он фактически вырос у меня на руках. Я учил его драться, учил языкам, которых он не знал. Что? Нет, он не сын мне - скорее младший брат. Да-да, младший, не смейся, прошу же…
        Нам нужен был дом. Место, где мы могли бы осесть и больше не скитаться по миру. Новый город должен был стать им. Мне удалось ввязаться в строительство на ранних сроках и осесть среди грязи и болот. Представь мое удивление, когда я понял, где нахожусь! Тысячелетия изменили это место до неузнаваемости - ведь я не возвращался к нашему дому с того самого дня, когда лишился семьи. Это совпадение показалось мне добрым знаком.
        А потом однажды в город приехал Доминик…
…Когда стало известно, что рядом со столицей закладывается новый город, Доминик понял - это знак. Так же, как он взрастил Изабель, как из глины вылепляя из нее то, что было надо ему, Доминик мог вырастить новый город. Оставив столицу на верного оборотня, он отправился на север страны, где кипело строительство. Почва была ужасной, место болотистым, и люди умирали пачками - как бы там ни было, но основа для Тени Города закладывалась с первого дня.
        Однако на этот раз его затворничество сыграло с ним дурную шутку - когда инквизитор прибыл в строящийся город и отправился в комитет строительства, чтобы закрепиться на этих мрачных болотах, его ждал неприятный сюрприз. Там, по-хозяйски расстегнув сюртук, сидел тот самый голубоглазый мальчишка, что преследовал его все эти годы,  - а у ног его лежала пантера.
        - Я не знаю, как никто не сбежался. Служащие привыкли, что мы с Оскаром часто тренируемся, и не обращали внимания на шум из наших комнат. В служебном помещении нам была отведена комната для занятий. Но в тот день… Чирик, я швырял его об стены, бил всем, что попадалось под руки, и в какой-то момент даже отдал Оскару - но он выжил. Раны затягивались у меня на глазах, вывернутые руки вставали на место. Оскар располосовал ему грудную клетку и перегрыз горло, но все заживало в одно мгновение, и он восстанавливался раньше, чем я успевал придумать, как еще лишить его жизни…
…Из города пришлось уйти. Они задали ему хорошую трепку, но он видел отчаяние в их глазах - его невозможно убить. Возвращаться в столицу было стыдно, но делать нечего. Сейчас. Что ж, он подождет. А пока что надо собрать вокруг себя такую армию, которую не удастся победить одному мальчишке, пусть и очень живучему.
        Вскоре часть его нелюдей отправились в дорогу - собирать новых послушников и разносить весть, что в далекой заснеженной России есть человек, который поможет укрыться от гонений. Что есть место, где можно будет жить не страшась, считать его своим домом. Потому что каждое существо ничто не защищает так яростно, как свой дом.
        - Когда в город приехал первый нелюдь, я был удивлен. Вампир, имевший при всем том неплохое образование и надеющийся устроиться здесь. Он сообразил, что на строительстве города без жертв точно не обходится, и решил, что пару лишних тел никто не заметит. Его звали Альберт. Я не дал ему устроить пир и оговорил рамки. Да, не смотри на меня так - всем нужно выживать. И если для этого надо убивать - приходится убивать. Смертность в городе действительно была высокая, и поэтому я запретил трогать обычных рабочих, но разрешил делать с преступниками что угодно. Они все равно шли на эшафот или на каторгу, что примерно равнялось смерти, только медленной и мучительной. Вскоре он уехал, пообещав вернуться, и действительно через несколько месяцев привез с собой собрата. Ты знаешь, у вампиров очень сложные внутренние отношения. Но если они создают альянс, то действительно заботятся друг о друге. Так и Альберт, найдя пригодное для жилья место, перевез сюда и своего друга. Его звали Виктор, и на него было просто страшно смотреть. Да, тот самый.
        Альберт не вдавался в подробности. Я знал только, что на родине ему пришлось очень несладко. Вампиры по сути своей не слишком живы, но ум их остер, а движения быстры
        - ты сама видела. Но этот был как будто мертв изнутри. Они поселились вместе, Альберта удалось пристроить под мое начало разбираться с бумагами - я предпочитал приглядывать за ним, да и финансово он зависел от меня. Виктор иногда появлялся, молчаливый и безучастный. Однако со временем он начал откликаться на наши разговоры и даже принимать в них участие. Времени прошло немало, но для нас оно не имело большого значения. Город рос на глазах, и я чувствовал, что под ним растет основа, но боялся поторопиться и искать вход. Вампиры заразились моей идеей - тогда мы еще думали, что Вниз можно уходить на любое время, и мечтали о дивной жизни в месте, где нам ничего не будет угрожать и где наше прошлое уйдет в забытье. Ты знаешь, в те времена вампирам приходилось, наверное, тяжелее всего. Оскару уже было за двести лет, и он мог оборачиваться когда угодно. Что он, кстати, и делал, половину времени проводя в зверином образе. Я ничего не говорил остальным о Доминике или о том, кем на самом деле являлся, но, убедившись в его полной неуязвимости, надеялся хотя бы просто уйти туда, где его не будет.
        Однажды к нам пришел Виктор и сказал, что собирается отправиться в родные края и привезти сюда еще несколько соплеменников, раз уж здесь вот-вот станет безопасно. Я согласился, оговорив только один момент - они все поступят ко мне на службу (найти в строящемся городе работу для существ, которые могут таскать тяжести, не представляло проблемы) и не будут охотиться без моего разрешения. Виктор скрипнул зубами, но вынужден был согласиться - для них много значило правило первенства, а первым был я.
        Не буду тебе рассказывать, как набрались все остальные. Слух о безопасном месте разнесся быстрее, чем я ожидал. Сначала здесь жили в основном вампиры - пасмурная погода сыграла свою роль. Как пришли оборотни? Одного привез Виктор из очередного путешествия. Это был совсем слабый паренек, израненный и больной. Ты не увидишь его здесь, не думай - мы не смогли его спасти, увы. Клаус заболел раньше, чем впервые превратился, и здоровье его было подорвано столь сильно, что даже превращение давалось ему с трудом, отнимая почти все силы. Все что могли - только обеспечить ему спокойную смерть. Однако для Оскара эта история стала поворотной. Ему было тогда… дай подумать, в пересчете на человеческие что-то около двадцати лет. Сама понимаешь, мальчишка. Он и не думал о том, что может привнести какой-то вклад в наше дело. Но он не знал других оборотней и за время болезни Клауса немало привязался к нему. Когда его не стало, Оскар попросил разрешения отправиться в поездку вместе с Виктором. Скрепя сердце, я согласился, уговорившись, что он не будет слишком рисковать. Оскар пообещал, и они уехали.
        Прошла зима, Петербург расцвел. За все время от них пришло всего несколько писем, довольно коротких. Оскар интересовался, сколько мест мы можем обеспечить, как я собираюсь решать вопрос совместного существования видов, не переносящих друг друга. Его эта ненависть не касалась: вампиры воспринимали его как часть моей жизни, а значит, он был неприкосновенен.
        Они вернулись весной. Виктор привез женщину откуда-то с окраины Европы, наладил связь с теми, кто решил остаться, чтобы они могли обратиться к нам при возникновении беженцев. Оскар привез девочек-близняшек и молодого парнишку. Девочки были перепуганы - от них отказались родители, едва только заподозрили дьявольщину. Да, ты права, это были лисички. Оскар стал для них старшим братом. Так же как и для Черта. Все они остались без семей и домов. Иногда очень сильно хочется отказаться от своего прошлого. Так же и они - отреклись от своих настоящих имен и придумали прозвища. Это было что-то типа игры, которая помогла им привыкнуть к новой жизни. Оборотни - существа стайные, даже если принадлежат к разным видам, и вскоре Оскар стал их главой.
        Наша компания так разрослась, что мне пришлось находить ей какое-то официальное название, иначе возникло бы слишком много вопросов. В итоге я получил отдельное здание и статус приюта для детей и взрослых, которые не могли позаботиться о себе.
        Оскар стал все чаще пропадать в поездках, регулярно возвращаясь с кем-нибудь. Все они были благодарны ему за спасение, а он требовал от них только следовать установленным правилам и в случае опасности встать на защиту нас и друг друга. Наш приют стал для них новым домом, а ничто не защищают так истово, как свой дом…
        Он привез многих из тех, кого ты знаешь. Некоторые потом захотели ездить сами, и мы не были против. Ты, возможно, считаешь, что с моей стороны было глупо собирать столько ртов вокруг себя, но не забывай, что все они работали, жили мы вместе, а деньги складывали в общак. К тому же я знал, что Доминик обязательно снова нагрянет в город, и, насколько я знал, вокруг него тоже собирается народ - слухи доходили. И мы все еще надеялись остаться Внизу навсегда, где места должно было хватить на всех… Конечно, вампирам приходилось туго, но они вплотную занялись преступностью и безопасностью дорог. Вскоре там стало очень безопасно.
        Кто-то, встав на ноги, уехал из города, но поддерживал с нами связь, помогая нелюдям, хотевшим поселиться у нас. Кто-то остался. Например, Жанна. Настоящего ее имени не знаю даже я - Оскар в прямом смысле спас ей жизнь, и только ему она доверяет полностью. Она из дворянской семьи, но однажды с ней случилось что-то, заставившее ее превратиться. Представь себе, что этого, каким-то чудом, никто не заметил. Какое-то время она жила, раз в месяц преображаясь, но продлиться долго это не могло. К тому же в организме ее пошли какие-то нарушения… Словом, она болела. Это заметили. Историю удалось сохранить в тайне. Ее увезли в какой-то глухой монастырь на «отчитку». Родители уехали, оставив указания, что, если дочь выживет, ее следует отдать в монастырь и никогда оттуда не выпускать. Пока родственники договаривались с настоятелем, Жанна впала в кому, и служащие поняли, что у них на руках бездыханное тело. Ее быстро похоронили. Оскар, зная, что оборотни часто селятся в глуши, объезжал те места и оказался рядом как раз во время похорон. Он что-то заподозрил и вернулся ночью - она еще была жива. К тому моменту
мы собрали подборку странностей, случающихся с нелюдями, и знали, что обращение не всегда протекает правильно. Словом, он вернулся с ней на руках в прямом смысле. Несколько недель почти не отходил от постели, а когда она поправилась, занялся ее тренировками. А ты удивлялась, что она тебя на дух не переносит…
        Альберт погиб во время одной из поездок. Виктор встал по главе вампиров - в нем и раньше выделялся лидер - как Оскар по главе оборотней. А я просто не давал им переступать рамки…
        Не спрашивай меня о революции. Я могу сказать, что даже если бы нам удалось остановить ее в этом городе, то не во всей стране. Она накатывала со всех сторон, и сдержать это мы были не в силах.
        Названия приюта менялись, и в советские времена мы стали Научно-исследовательским институтом имени Дарвина. Никто не интересовался особенно, чем именно мы занимаемся, достаточно было просто не привлекать внимания. Да и отвести глаза было не так сложно - особенно если у тебя есть пара знакомых ведьм.
        Нечисть, как ты их называешь, постепенно стеклась в город со всех краев земли - так мы и стали тем, что ты видишь сейчас. За этим современным ремонтом, за этой слаженной системой дежурств стоят годы неразберихи и исследований…
…Он собирал армию - но и там, севернее, тоже было достаточно нелюдей, чтобы противостоять им. Много лет спустя люди придумают выражение «гонка вооружения» - именно так оно и было. Количество нелюдей в обоих городах давно перевалило за сотню, единицы уже ничего не решали Доминик медлил, стараясь продумать каждый свой шаг. Ему нужно было что-то, что даст однозначное преимущество. Но что? Как ни парадоксально, силы были практически равны: практически неуязвимый лидер, преданный оборотень, имеющий авторитет у всей остальной группы, и множество нелюдей всех мастей.
        Конечно, ему хотелось получить город прямо сегодня, сейчас! Но спешить было некуда, время не подгоняло их. К тому же Доминик все еще надеялся, что в Тени столицы что-то изменится и туман сформируется во что-то более осознанное. Раз в месяц он уходил в Тень - но ничего не менялось. В такие минуты ему хотелось крушить все, чего касался взгляд…
        На то, чтобы нащупать контакты на той стороне, ушло очень много времени. Но все же
        - получилось. Чем больше становилось население приюта, тем выше был шанс, что в конце концов появятся недовольные. И они появились. Кому-то надоели рамки, кому-то
        - соседи. Кому-то хотелось не просто жить в городе, но и питаться всяким встречным, а кто-то хотел бегать по пригородам в своем зверином облике в любой момент. Долгая и осторожная работа выявила из недовольных тех, кто был склонен к предательству, из них - тех, кого можно было подкупить. И наконец нашелся тот, кто согласился оставаться в приюте, но рассказывать все Доминику.
…Предатели будут всегда, с этим ничего не сделать. Не скажу, что меня это не ранило, но я должен был этого ожидать. Недовольные были, я просто не думал, что дойдет до такого. Но, как бы то ни было, кто-то рассказал Доминику, как и когда меня найти без посторонних. Даже без Оскара, что на тот момент было довольно сложно.
        Я вскочил, готовый снова броситься на него, чего бы мне это ни стоило. Но он сказал такое, что я застыл на месте… Ты мало знаешь об Оскаре, верно? У него была сестра, которую он потерял, когда впервые обратился,  - в ночь нападения на их семью. Он никогда уже не мог туда вернуться - его считали погибшим, а потом он несколько дней пролежал в горячке в моем номере. Вернись он после нападения, его посчитали бы трусом, сбежавшим от опасности. Ему пришлось со стороны наблюдать за всем происходящим. Однако единственным существом, который знал о нем правду, была его сестра Изабель. Они были близнецами. Да, ты верно поняла - они оба унаследовали ген…
…Его надежда и опора, Изабель, его маленький ручной оборотень…
…Доминик пришел ко мне с предложением: я оставляю город, никогда не возвращаясь сюда, а он - отпускает Изабель. Я даже подумать не мог, что она оказалась у него.
        Черна, это был самый трудный момент в моей жизни. Как друг Оскара, я должен был согласиться. Но я поступил как хозяин города…
…Но он отказался. И не спускал глаз со своего оборотня, чтобы тот не узнал правду и не предпринял попытку получить сестру иначе. Нет, другая цена Доминика не устраивала. Ему нужен был город!
…Не думай, что это решение далось мне легко. Нет, я так и не сказал ему. И верю, что ты не станешь,  - поэтому и рассказываю. Чирик, прошу, не смотри на меня так, пожалуйста…
…С тех пор прошло много времени. Изабель оставалась тузом в рукаве. Но нужно было что-то еще. Какое-то преимущество, которое создаст такой разрыв сил, что численность последователей не будет иметь значения.
        Ждать пришлось долго и еще дольше - работать и искать. Неслись года, сменяли друг друга эпохи. И вот наконец, оно было найдено.
        Теперь получить город - оставалось лишь вопросом времени.
…Конечно, у меня тоже были люди, которые докладывали мне о действиях Доминика. Но последние годы было тихо. Настолько, что я расслабился. Зря. Знаю. И он показал нам это - напав на тебя, убив твою мать. Могу сказать одно - он не пересекал физическую границу Петербурга.
        Мой враг в моем городе, а я даже не знаю, каким образом он тут оказался…
        Прости. Прости, что тебе пришлось все это пережить. И, обещаю, когда-нибудь, когда смогу рассказать всю правду, я буду просить прощения у Оскара. Но не сейчас.

13

        Я поняла, что все это время сидела, застыв, боясь лишний раз вздохнуть.
        За окном спустились сумерки, уже успевшие раствориться в наступавшей синеве ночи. Шеф с трудом воткнул окурок в переполненную пепельницу.

        - Считаешь меня чудовищем?  - Он снова крутанулся на кресле, которое издало противный тягучий скрип.
        Я помолчала:

        - Да.
        Он вздохнул и снова крутнулся в сторону:

        - Что ж, боюсь, ты права.
        Молчание.
        Я рассеянно провела пальцем по обивке кресла:

        - Что будет, когда Оскар узнает об Изабель? Он не простит тебя.
        Шеф невидящими глазами смотрел куда-то сквозь стол и, казалось, сквозь время.

        - Не знаю. Да. Ты права. Не простит,  - он снова выжал из кресла скрип.  - Если я правильно все понимаю, то, когда он узнает, мне будет уже все равно, простит он меня или нет,  - будет просто поздно.
        Я с силой потерла лицо руками, пытаясь собраться с мыслями.

        - У тебя нет никаких идей, как в городе мог оказаться Доминик?  - Шеф отрицательно покачал головой, все еще глядя в пустоту.  - Может быть, это какая-то его личная способность? Мы ведь не знаем точно, как на него повлияла… кровь.

        - Увы, нет. Тот оборотень, что пытался убить тебя, не отсюда. И он тоже не пересекал черты города,  - Шеф перевел на меня усталый взгляд.  - Чирик, он нашел какой-то способ оказываться здесь, не попадая сюда физически.
        Я пару раз моргнула:

        - Я правильно тебя поняла: у него есть ощутимое преимущество, а ты даже не знаешь, как оно работает?

        - Ты оптимистична,  - ухмыльнулся он,  - но конкретна.
        Он крутанулся на кресле, которое издало последний жалобный скрип, и встал:

        - Не знаю, как ты, а я дико устал,  - Шеф потянулся, хрустя суставами.  - Давай на сегодня прекратим, с остальным разберемся потом?
        Я кивнула, поднимаясь вслед за ним, но один момент никак не давал мне покоя. Уже взявшись за ручку двери, я развернулась и наткнулась на его внимательный, тяжелый взгляд.

        - Шеф…

        - Говори.

        - Почему ты так странно себя повел?  - Я прижалась спиной к двери, как будто ища у нее поддержки. Разговоры начистоту всегда давались мне с трудом.  - Почему ты говорил со мной как будто,  - я развела руками, ища подходящее слово,  - как будто я твоя… прислуга?
        Он молчал, вглядываясь в мое лицо.

        - Принеси мне кофе.

        - Что?  - Я подумала, что ослышалась, настолько не к месту была эта просьба. Да нет
        - приказ!

        - Принеси. Мне. Кофе,  - раздельно произнес Шеф, не сводя с меня глаз.
        Хам. Боги, какой хам. Поверить не могу, что этот человек разрешил мне жить у него, возился со мной, когда я болела, и заботился все эти месяцы!

        - Какая ты все-таки скотина!  - выдохнула я, резко разворачиваясь и хватаясь за ручку.
        Я уже успела распахнуть дверь и даже сделать шаг наружу, когда он схватил меня за руку, развернул одним движением, так что у меня на мгновение закружилась голова, и вдруг - обнял.
        Ошеломленная, ничего не понимая, я застыла в его руках, не решаясь пошевелиться и борясь с диким, дурманящим желанием ответить на это странное проявление чувств - просто зарыться в рубашку у него на груди, закрыть глаза и больше ни о чем не думать…
        На мгновение Шеф коснулся щекой моей скулы и отпустил. А потом он начал смеяться. Я едва удержалась от того, чтобы моргнуть, развеивая морок, а он все смеялся и смеялся, опустив лицо в ладони.

        - Шеф?  - Я осторожно опустила руку ему на плечо и слегка потрясла, но Шеферель не реагировал, продолжая сотрясаться от смеха. Истерика. С драконами случается истерика?  - Шеф!
        Он раздвинул пальцы и посмотрел на меня слезящимися от смеха глазами.

        - О-о'кей,  - протянула я, делая пару шагов к двери,  - сейчас я кого-нибудь позову, и мы…

        - Не надо,  - все так же вздрагивая от последних судорог смеха, Шеф придержал меня за руку.  - Со мной все в порядке,  - он стер с покрасневших глаз слезы и распрямился.
        Я смотрела на него, ожидая разъяснений.

        - Чирик,  - Шеф улыбнулся, устало, но искренне,  - боюсь, я снова тебе не все рассказал…
        Я застонала:

        - Это когда-нибудь кончится?! Когда-нибудь настанет день, когда окажется, что ты мне больше не врешь?!
        Шеф снова улыбнулся, и глаза его на секунду осветились:

        - Не думаю,  - он рассеянно провел пальцем по моей руке от локтя к запястью,  - всегда будет что-то, что ты не можешь знать. Или не должна. Прости,  - он пожал плечами.  - Я не хочу обижать тебя ложью, поэтому просто не говорю тебе все.
        Как же мне хочется его обнять. Вот он сидит тут на краю своего стола, немного помятый после тяжелого дня, взлохмаченный, а я могу думать только о том, как мне хочется запустить в них руки и прижать к себе усталую голову…
        Да что ж такое?!

        - Рассказывай,  - выдавила я.  - Все, что можешь.
        Шеф опустил взгляд, продолжая водить пальцем по моей руке:

        - У меня не было выбора, Чирик,  - он пожал плечами,  - тогда, в палате. Но я был уверен, что ген оборотня защитит тебя от того, чтобы ты стала как наши слуги. В конце концов, ты не изменилась - просто смогла зарастить рану в сердце. Я наблюдал за тобой, но все выглядело нормально. А потом ты вдруг запаниковала, когда я ушел с Оскаром в Нижний Город,  - он поднял на меня прозрачные, как льдинки, глаза.  - А когда мы вернулись, ты почти не отреагировала на оборотня, которого любила,  - пожалуйста, не красней, это было очевидно. Ты бежала ко мне, Чирик, ко мне! И я испугался. А еще ты стала засыпать. О, я за свою жизнь видел много засыпающих людей - и совсем не все они отправлялись к Морфею. Ты знаешь, как засыпает человек, истекший кровью, когда организм его настолько ослаб, что не может поддерживать мозг в сознании? А те, кому не хватает кислорода? Я все это видел. Сон - брат смерти, Чирик. Ее милосердная прелюдия. Ты не просто засыпала - твое сознание отключалось, чтобы перестроиться под действие заклятия. Я не знаю, что стало катализатором,  - возможно, то, что ты долго жила рядом со мной. Это
как положить магнит рядом с компасом. И когда я пришел - я уже знал, что говорю с тобой последний раз. С такой тобой, какую знал все это время. Ты сидела и слушала мой рассказ, а для меня шли последние минуты… А я так не хотел терять тебя.
        Он поднял на меня выжидающий взгляд. А я слышала только «не хотел тебя терять», хотя и старалась разобраться во всем. Чертов ты, чертово твое заклятие! Сжав пальцами виски, я попыталась сосредоточиться:

        - И?..
        Шеферель на мгновение опустил глаза и снова посмотрел на меня:

        - Подумал, так будет проще - и тебе, и мне.

        - Глупо.

        - Знаю. По-человечески.
        Мы оба замолчали, глядя друг на друга.

        - А потом ты меня ударила,  - продолжил он,  - и это было настолько неправильно, что я опешил. У тебя даже мысли такой не должно было появиться, понимаешь?
        Я медленно кивнула:

        - Кажется, понимаю.

        - А потом ты не подчинилась прямому приказу. И я подумал, что заклятие просто дало тебе силы выжить, и все. Но это…  - Он поднял руку и провел пальцами по моей скуле. Раньше, чем успела даже подумать, что делаю, я потянулась вслед за рукой, когда он убрал пальцы, надеясь снова почувствовать их прикосновение на коже. Шеф сглотнул:
        - Не совсем так.
        Мне потребовалась доля секунды, чтобы взять себя в руки и встать прямо, но было поздно. Мы оба видели, как я отреагировала,  - и оба знали это. Волна слепой ненависти к себе захлестнула с головой. Мне хотелось провалиться на месте или убежать из комнаты - но это время прошло. В происходящем не было его вины.
        Шеф, помрачнев, смотрел на меня немного грустно и одновременно с жалостью. Ненавижу такие взгляды. Я уже видела его - много лет назад, у Марка.

        - Ненавижу тебя,  - выдохнула я, невольно сжимая кулаки,  - ненавижу.

        - Нет,  - Шеф вздохнул.  - И мы оба знаем, что это не так.
        Ударить бы его сейчас - да не за что. Я прикусила губу, стараясь не сказать лишнего и не расплакаться от обиды. На себя - за ту слабость, которая теперь съедала меня изнутри; на него - за то, что стал ей; на Доминика - за то, что из-за него я стала зависимой.
        Шеф вздохнул и, встав с края стола, направился к двери. Уже взявшись за ручку, он обернулся. Я так и смотрела в почерневшее небо за окном, снова и снова прокручивая в мозгу тот момент, когда моя воля отключилась, и тело потянулось за его рукой.

        - Черна…

        - Я не собираюсь сдаваться.

        - Я знаю,  - он помолчал.  - Побудь здесь, я схожу за Оскаром, надо еще раз обсудить все относительно Доминика.
        Я кивнула, не оборачиваясь. За спиной стукнула, закрываясь, дверь.


        Как только Шеферель вышел, ноги у меня подкосились. Я держалась, кажется, на адреналине и злости на себя. Я ненавидела зависимость, от чего бы она ни была. Неважно. Зависимость же от живого существа - пожалуй, худшее, что могло случиться.
        Прикрыв горящие глаза, я попыталась растереть руками гудящую голову. Курить. Срочно курить. Оглядевшись, я заметила у кресла свой рюкзак - там точно была начатая пачка. Не глядя, я сунула руку внутрь, но пальцы коснулись не гладкого бока «Парламента», а шероховатого картона. Папка! «Сюрприз» от дорогого начальника
        - я так и не успела с ней разобраться. Сейчас мне как раз надо было на что-то отвлечься, и секреты тридцатилетней давности подходили как нельзя лучше.
        Прикурив сигарету, я снова уставилась на обложку, пытаясь понять, что несет под собой имя «Ардов Роман Георгиевич». Зачем мне тебя подсунули?
        С завязкой справиться было сложно - похоже, в свое время ее довольно часто развязывали и завязывали, а потом вдруг надолго оставили в покое, и все ворсинки зацепились друг за друга. Но в конце концов она поддалась, и я невольно заметила, что узел отличался по цвету от остальной части тесемки,  - словом, его недавно завязывали снова, оставив приоткрытой невыцветшую часть. Что ж, посмотрим…
        С внутренней стороны обложки, закрепленная в маленьких «уголках», была приклеена фотография молодого, лет около тридцати, мужчины. Черные густые волосы, теплые карие глаза, готовые улыбнуться губы. Приятный человек, ничего примечательного. В самой папке лежало несколько листов. Самый верхний напоминал анкету - дата рождения, рост, вес, группа крови и все прочее. Я пробежала ее скучающим взглядом, не особенно обращая внимание на написанное, но глаза вдруг зацепились за слова, которых не бывает в обычной анкете. Совершенно легко и просто, среди оконченных учебных заведений и мест работы, стояли графы «вампиризм (вирус V)», «эмпатия (хромосома Z)», «оборотничество (ген О.)» и «хилерские навыки и возможности», для которых, видимо, не придумали сокращения. Так вот как выглядят личные дела сотрудников Института!
        Я перевернула лист, все еще не понимая, зачем Шеф подсунул мне это. Родился - учился - окончил - служил, все как у всех. Кстати, таинственный Ардов, похоже, пошел в армию по собственному желанию. Скупые данные о его родителях и какие-то уж совершенно непонятные сокращения и процентные доли. Я перевернула еще один лист - и поперхнулась дымом. В сухом канцелярском тексте, датированном началом 80-х годов, о перемещениях и встречах стояло одно имя, которого там быть не могло.
«Нина Серова».

        Моя мать. Еще до замужества.
        Протирая заслезившиеся от дыма глаза, я прочитала выцветшие от времени строчки. Сухие, безликие слова наблюдающего вдруг оборвались, сменившись короткими фразами, написанными, по большей части, сокращениями, еще более бледными,  - кто-то торопился так, что даже не остановился сменить ленту в пишмашинке. Тут же была лаконичная служебная записка с какой-то сложной синей печатью - приказ взять кровь на анализ. Прямо на нем, приклеенный старым канцелярским клеем, разъевшим бумагу, результат: «Ардов Р. Г., 28 лет. Ген О.  - носитель».
        Внутри меня что-то похолодело, и какая-то мысль настойчиво пыталась пробиться в сознание, но я никак не могла допустить ее. Очень медленно, боясь и одновременно торопясь узнать продолжение, я перевернула более ранние листки и проверила дату - все верно, мама еще не была замужем, но, судя по тому, что я узнала от Шефа, уже закончила работать на Институт и потеряла память.
        Буква за буквой, слово за словом. Кто-то настолько часто брал в руки лист, что он замахрился по краям и склеился с более новым. Очень медленно, трясущимися руками, я отделила засаленный лист и вгляделась в строчки. Всего пара фраз и огромное белое поле, как молчание после сказанного, как точка в конце приговора. Перед глазами поплыло.
        Красная, чуть потекшая печать «СРОЧНО». И две фразы через точку с запятой.
«Вступил в отношения с гр-кой Серовой; является отцом ее ребенка (девочка)».

14

        Дверь распахнулась, стукнув о стенку, и в кабинет влетел встревоженный Шеф. Он бросился к столу, тихо ругаясь под нос и что-то ища среди бумаг, которым, как обычно, не было числа.

        - Ты не видела мой…  - Он обернулся ко мне и остановился: - Оу. Я думал, ты успела прочитать, просто не сказала мне…

        - Не сказала тебе?!  - Я взвилась с кресла вверх, кажется взлетев без помощи крыльев.  - У МЕНЯ ЕСТЬ ОТЕЦ, А Я ТЕБЕ НЕ СКАЗАЛА?!
        Шеф пожал плечами:

        - Вы, люди, иногда очень странно себя ведете, честное слово.
        Я опустила пораженный взгляд на папку, все еще не веря своим глазам и тому, что прочитала. А потом прочитала еще раз. И все равно не верила.

        - Почему ты мне раньше не сказал?
        Шеф приподнял брови:

        - Потому что это было не только твоей жизнью, но и нашей тоже. Все, что мы делаем, Черна, и все, что не делаем, влияет на нашу жизнь и на нашу реальность. На то, как она будет развиваться и меняться. Ни одно действие или бездействие не уходит в никуда, у всего есть своя цена и свои последствия. Запомни это.
        Я невольно прижала папку к груди, как будто цепляясь за проблеск чего-то хорошего.

        - Но ты ведь видел, как плохо мне было, когда погибла мама! Мне тогда так был нужен кто-то близкий!
        Шеф бросил на меня короткий, хмурый взгляд.

        - Ну, то есть, кроме тебя…

        - Не утруждайся. Я думал об этом. Мы с Оскаром даже поспорили. Конечно, Оскар знает - в конце концов, он сам вел слежку за ним, как только господин Ардов и твоя мать встретились. Не хотел, чтобы ее личная жизнь касалась кого-то из посторонних…

        - Почему. Ты. Не дал. Папку. Тогда?  - снова с нажимом спросила я.

        - А что бы хорошее вышло?  - Шеферель развернулся и, подавшись вперед, наклонился ко мне: - Ты себя помнишь, вообще, в то время? С тобой общаться было сложно, ты была не в себе - и это понятно. Это нормальная человеческая реакция, горе - оно для всех одинаково. Но на тот момент строить новые отношения с человеком, причем с важным для тебя, и отношения непростые, ты не могла. Как только ты пришла в себя, и мне удалось выпихнуть тебя на работу - ты получила ее!
        Я открыла рот, чтобы возразить, но возражать было нечего - Шеф снова был прав.

        - И вообще,  - он отвернулся к столу, с которого снежной лавиной рухнули на пол бумаги,  - есть дела и поважнее. Оскар пропал.


        Иногда бывает слишком много. Радости или горя - неважно. Много настолько, что ты перестаешь реагировать, уходишь куда-то в глубины себя и ждешь, когда все эмоции улягутся, чтобы снова нормально их ощущать.
        Примерно так же было и у меня. Рассеянно следя, как Шеф роется среди бумаг, все не находя свой телефон, я присела на край стола, все еще сжимая папку побелевшими пальцами.
        Я тряхнула головой, пытаясь собраться с мыслями.

        - Ну и что, что пропал? Его вон сколько не было, а ты не шевелился!
        Шеф, на мгновение прервав поиски, повернулся ко мне:

        - Ты же не думаешь, что тогда я на самом деле не знал, где он?  - Ох, какая же я дура…  - А вот теперь я действительно не знаю. Он был здесь совсем недавно, буквально несколько часов назад,  - а теперь его нет. И никто не знает, где он. Никто не видел.
        Шеферель с силой потер лицо руками, пытаясь прогнать усталость.

        - Он не переходил границу города, однако здесь его нет. Вниз он не спускался. Его просто нет нигде.
        Я подняла на Шефа взгляд, готовая произнести то, что он уже и так понял без меня.
        Доминик.


        В дверь постучали, и Доминик не смог сдержать улыбки - он научился отличать ее по стуку. Через три секунды она приоткроет дверь, остановится еще на две и тогда уже пройдет внутрь комнаты - каждый раз его любимая ученица дает возможность что-то исправить или спрятать. Возможность, которая ему не нужна. И все же все эти годы она действует совершенно одинаково, потому что уважает его право на частную жизнь. Никто больше не думает об этом - только она. Все боятся его или уважают. Она - верит.
        Доминик отвернулся от окна, следя за дверью,  - вот она приоткрылась, короткая пауза, и Изабель вошла внутрь. Каждый раз инквизитор любовался ею - но не так, как мужчина любуется женщиной.
        Он видел в ней красоту силы, красоту усмиренного и подчиненного своей воле зверя. Видел неуловимый след, который оставили характер и воля, какие бывают только у оборотней. Видел прямой взгляд, в котором не было места сомнениям или хитрости. Видел, как отразился звериный облик на ее человеческой форме - белые как снег волосы, смуглая кожа и ярко-голубые глаза. Видел твердость движений человека, в котором в любой момент может пробудиться зверь.
        Инквизитор смотрел на нее как на произведение искусства, как на выточенную своими руками статую. Год за годом, век за веком - и вот испуганная и смущенная девочка, что пришла к нему на исповедь, превратилась в лидера, уверенного в занимаемом месте и в его правоте. Она была лучшим из всего, что он когда-либо создавал.

        - Вы звали святой отец?  - Изабель подошла ближе и склонила голову. Он легко коснулся пальцами белых прядей:

        - Как тебе этот город, Изабель?
        Она повернула лицо к окну, разглядывая улицу:

        - Если вы посчитаете нужным…

        - Нет,  - Доминик перебил ее с мягкой улыбкой,  - я хочу услышать, что ты о нем думаешь.
        Оборотень на мгновение задумалась, сведя на переносице белоснежные брови. Такая она была - честная, открытая искренне думающая над вопросами, не отделывающаяся общими фразами. Она была настоящей.
        Жаль будет ее отдавать.


        Поймать врасплох оборотня, которому уже перевалило за двести лет, довольно трудно. В случае отдельных личностей - смертельно опасно. Поэтому надо сделать так, чтобы он сам пошел за тобой.
        Найти Оскара в его собственном городе оказалось совсем не так просто, как казалось сначала. Глава отдела трансформации, как трактовали его должность официальные документы, довольно долго отсутствовал и, вернувшись в строй, взялся за работу с удвоенным рвением. К сожалению, его постигла участь всех высоких начальников - куда больше времени оборотень проводил в кабинете, чем «в поле».
        Пришлось ждать.
        Однако рано или поздно всем надоедает дубовый стол и четыре стены - особенно если они еще помнят каково работать «в поле». Вот и Оскар не удержался, вышел в сумерках на улицу, добродушно кивая уходящим на смену группам (большинство из которых смотрело на него с благоговением) и вдыхая полной грудью сладкий воздух ночи.
        Он даже не сразу обратил внимание на щупленького юношу, прислонившегося к стене Института. А когда сообразил, что абы кто не может стоять у Института, потому что просто не увидит его, уже слышал то единственное слово, которое заставило его молча пойти следом.
        Телефон он отдал сам, не дожидаясь, когда его подчеркнуто вежливо попросят это сделать. Оскар никогда не был дураком.
        А потом его провели дорогой, которую он не знал. Дорогой, которой не было ни на одной карте. Да, в Петербурге часто встречались улицы, по которым можно было пройти только один раз или только в определенное время - и лучше было по ним не ходить вовсе,  - но нелюди знали их все. А эту - нет. Хороший психологический удар: смотри я знаю твой город лучше тебя.
        Глаза не завязывали - какой смысл? Даже с мешком на голове и ватой в ушах стражник города узнает его. По запаху. По ощущениям. По душе улицы. И так и было - пока они не вышли на мост. Место, которого не было даже Внизу,  - потому что он сам был частью Теневого Города, восставшей из первозданного тумана.
        А потом Оскар оказался в простой комнате с темными стенами и тяжелыми дверями. Потолки, хоть и уходили ввысь на несколько метров, давили свинцовой плитой, а стены будто каждую секунду сжимались на сантиметр. Но Оскар ничем не показывал, что ему хочется оказаться на улице, выломав ближайшее окно,  - Доминик знал, что хотелось. Он восхитился силой духа оборотня - нет ничего дурного в том, чтобы признать за врагом сильные стороны. Гораздо опаснее его недооценивать.
        Когда дверь в кабинет наконец открылась, и Оскара пригласили зайти, оборотень обжег инквизитора взглядом, но Доминик встал прямо перед тем, кто всего пару веков назад разрывал его горло в клочья. И улыбнулся. И был нетронут.
        Сила - в словах.
        То, какие именно это слова отлично характеризует каждое существо. Для Оскара это были имена. Его учителя и наставника - того, кого он не мог предать. Его учеников
        - тех, за кого нес ответственность. Женщины из людей - той, кого он полюбил однажды и на всю жизнь. И самое сильное, самое главное - имя той, кто сочетал в себе все это.
        Изабель.
        Оскар молчал. По тому, как часто и неглубоко он дышал, было ясно, насколько тяжело ему удержаться от того, чтобы не броситься на инквизитора.
        Доминик улыбался. Говорил. Двигался. Оскар не шелохнулся, только не спускал с него взгляда как у сестры ярких, только желтых, глаз.
        На что ты готов, чтобы высвободить ту, которую не имеешь права предать, за кого отвечаешь и кого любишь?
        Он не проронил ни слова, стоя в огромном кабинете, где всегда было слишком холодно и слишком тихо. Доминик помнил его почти ребенком, заносчивым и самонадеянным, пригревшимся под крылом своего могущественного покровителя, кем бы тот ни был. Прошло почти триста лет - и Доминик видел, как проступило сходство с сестрой, хоть и смазанное разницей, наложенной звериной формой.
        Доминик говорил не торопясь, но только по делу. А в конце задал всего один вопрос, который, он знал, навсегда лишит оборотня покоя. Когда инквизитор закончил, Оскар впервые опустил взгляд. Доминик чуть заметно улыбнулся. Поманил за собой, приглашая к незаметному окну в стене, ведущему в соседнюю комнату. И когда он открыл его, Оскар вздрогнул. Он не сомневался, не уточнял, не просил доказательств. Одного взгляда было достаточно, чтобы узнать ее - даже через пятьсот лет. Они все еще были похожи.
        Брат и сестра. Пантера и снежный барс.


        Оскар с трудом открыл глаза. Свет ударил, отдавшись в затылке, оборотень попытался прикрыть глаза рукой - и заметил, что прикован к больничной койке.

        - Где ты был?
        Нет. Только не сейчас. Еще хоть несколько минут наедине с собой, пожалуйста!
        Шеферель выступил у него из-за спины и встал рядом с кроватью, сложив руки на груди.

        - Где. Ты. Был?  - с нажимом повторил он. Глаза сощурены, зрачок то и дело меняется, превращаясь из человеческого в вертикальный, белки заливает золото. Значит, зол, очень зол. Конечно, он позволял себе расслабиться, оставшись с Оскаром, но не настолько.
        Оборотень смотрит своему учителю в глаза и молчит. Хватит ли у него духа сказать? Перед глазами встает фигура Изабель, перебирающей книги на столе. Он думал, она погибла. Думал, не пережила тяжелые годы Средневековья, не нашла себе места во время всеобщей индустриализации,  - а она жива. Стоит всего в нескольких метрах от него. Старейший из ныне живущих оборотней Москвы. Как и он сам - в Петербурге.
        Оскар смотрит на Шефереля и хочет задать ему только один вопрос - почему? Почему ты не сказал, почему скрыл? Как ты мог скрыть такое от того, кого называл братом?
        И оборотень прикрывает глаза, ничего не ответив. Внутри он уже принял решение, но еще не признался в этом даже себе.

        - Тебя не было в городе,  - говорит Шеферель, опустив руки на железную загородку кровати,  - но ты не покидал его физических пределов. Где ты был?
        Оскар смотрит на белые стены, пытаясь разглядеть в них какой-то рисунок,  - их с Изабель старая забава, когда были еще детьми. Раньше он гнал все мысли о сестре, не желая тревожить старые воспоминания, но теперь он может себе это позволить. Теперь все иначе.
        Шеферель ходит по палате, нервничая,  - Оскар хорошо знает все его привычки. Они вместе так долго - всю его жизнь. Он помнит это лицо с того момента, как очнулся после той ночи, ощущая на лбу прохладную тряпочку, а на губах - руку, мягко зажавшую рот. Странный человек улыбнулся и сказал: «Не кричи, маленький оборотень, здесь ты в безопасности». Летели года, менялся мир вокруг - а Шеферель оставался. Однажды, еще в самом начале, они сели и рассказали друг другу все про себя. И поклялись не обманывать друг друга - никогда. Оскар помнил, как не мог поверить в то, что рассказал ему Шеферель, а тот лишь грустно улыбнулся, подливая в кружку вина: «Если есть ты, почему не может быть меня?»
        Как он мог скрыть? Как может он до сих пор скрывать?

        - Почему я в наручниках?  - спокойно спрашивает Оскар.
        Шеферель замирает на полушаге, на полуслове. Оборачивается, подходит ближе. Смотрит на своего воспитанника с неподдельной горечью:

        - Потому что я знаю, где ты был,  - руки сжимают железную ограду с такой силой, что побелели костяшки, еще немного - и загородка сломается.  - И не могу доверять тебе.

        - Где вы нашли меня?
        Шеф отвечает не сразу, вглядывается в лицо оборотня:

        - Айджес нашла. Ты лежал на дороге недалеко от Лопухинского сада. У подножия Каменноостровского моста.
        Мост… Оскар невольно прикрывает глаза, пытаясь выгнать из головы воспоминание, и не может. Тот, другой мост, по которому они шли. Уходящий куда-то в белый туман, подвешенный в красном небе, врезающийся в облака гигантскими арками. Несуществующий. Мост, по которому ему предстоит пройти еще раз. Только одному.
        Шеферель говорит еще что-то, но Оскар не слушает, и вскоре тот уходит. Оборотень остается лежать в темноте, прикованный к кровати. Он смотрит через окно в далекое небо города, который когда-то искренне полюбил, несмотря ни на что. Оскар смотрит на первую звезду - и мысленно прощается с этим небом.

…Когда дверь открывается, и свет выхватывает прядь светлых волос, ему сначала кажется, что это Изабель нашла его и пришла поговорить. Но через мгновение видение рассеивается - над кроватью склоняется Айджес.

        - Здравствуй,  - шепчет она, положив красивые руки на железную загородку кровати.
        Оскар поворачивает голову и молча разглядывает суккуба. Она действительно красива, это глупо отрицать, но при одном взгляде на нее он видит одну и ту же сцену: хрупкая черноволосая девушка, испуганно вжавшаяся в стену, и светловолосая красавица, кричащая на нее. Это было так давно, больше тридцати лет назад, но он не забудет никогда тот страх в глазах и тот крик: «Ты всего лишь человек!» - пощечиной бьющий молодого эмпата. Из-за нее Нина попыталась кому-то что-то доказать. Из-за нее просиживала вечера в лаборатории, стараясь выделить то изменение в организме, которое наделяет человека эмпатией. Из-за ее террора, в который не позволяла вмешаться ему, нервничала настолько сильно, что потеряла чувствительность,  - и из-за нее оставалась слишком гордой, чтобы признаться в этом. Из-за нее не заметила Представителя, получила смертельные раны и чудом выжила. Из-за нее он потерял ее той ночью.
        И вот сейчас Айджес сидит тут, перед ним, такая же, как и тридцать, и пятьдесят лет назад, а Нины уже полгода как нет на этом свете и тридцать лет - в его жизни.
        Будто почувствовав его настроение, суккуб бросает свой вечный игривый тон и становится серьезной.

        - Я не знаю, во что ты вляпался,  - шепчут ее губы, и слова повисают в воздухе как сигаретный дым,  - но я помогу тебе. Знаю, что ты не хочешь принимать от меня помощь, но, судя по тому, как шумел здесь Шеф, ты действительно влип. А еще - ты не собираешься ему уступать на этот раз.
        Она замолкает, ожидая его реакции, но Оскар просто поворачивает к ней голову, ничего не говоря, а она любуется тем, как лунный свет отражается в его желтых глазах. Прошло уже больше шестидесяти лет с тех пор, как Шеферель привез ее из кошмара войны в этот гордый город, не сраженный ни бомбежками, ни осадой. Уже больше шестидесяти лет она не вздрагивает от резких звуков и не порывается убить любого мужчину, который прикасается к ней или заговаривает. И все это время она смотрит на желтоглазого оборотня, а он ее не видит.

        - Мне нужна будет твоя помощь,  - медленно произносит Оскар, и сердце суккуба на минуту сбивается с ритма. А он тихо говорит о том, что происходило много лет назад и что происходит теперь, и Айджес понимает, что все намного сложнее, чем ей казалось. Но она не жалеет. Даже когда понимает, насколько это рискованно.
        Она уходит из палаты, так и оставив оборотня прикованным, со странной улыбкой на губах, и впервые за долгие десятилетия жизнь обретает вкус.

15

        Китти приподняла одну бровь. У нее это просто отлично получается, и этим движением она выражает все свои эмоции примерно последние полчаса, пока я, путаясь и срываясь на «Ты представляешь?!», пересказываю ей события последнего дня. Я рассказала и про Доминика, и про историю Института, и про то, как Шеф меня спас, и главное - про папку, которую прижимаю к груди как школьница. Умолчала я только об истинной сущности Шефереля и об истории Виктора - раз они вместе, то пусть и разбираются сами. Вампиры народ церемонный, тайны друг другу открывают медленно.
        Мы сидели в курилке нашего этажа, с ногами забравшись на подоконник, и смотрели, как сумерки превращаются в день. Китти только что вернулась со смены, где в который уже раз не обнаружила меня, и теперь, отчаянно зевая, слушает мой рассказ.
        Дым от ее крепких «Мальборо» вьется вверх, почти ровной белой ниточкой - настолько неподвижно сидит вампирша. На словах о Доминике и всей истории его противостояния с Шефом она на мгновение поджимает губы - я едва успела заметить это мимолетное движение!  - и хмурит брови.

        - То есть положение серьезное, я правильно поняла?  - уточняет она, когда я выдыхаю, произнеся последнее слово.

        - Насколько я могу судить - серьезнее не бывает,  - я пожимаю плечами,  - раз он столько лет не совался в город, значит, у него не было преимущества. А теперь - пожалуйста, приветы передает.
        Вампирша кивает, хмурясь на свое отражение в стекле, и выпускает в него струю дыма.

        - Знаешь,  - медленно говорит она, поправляя волосы таким быстрым движением, что они на секунду вздрагивают, как от порыва ветра,  - Виктор не объявлял военного положения по нашему отделу…

        - И?..  - Вдруг до меня доходит. За спиной кто-то снова открывает невидимую дверь.
        - Ты хочешь сказать, что в случае открытой войны вампиры не пойдут с нами?!
        Китти переводит на меня взгляд и красноречиво приподнимает брови.

        - Погоди,  - я трясу головой,  - но вы же так давно с нами…

        - Да,  - она вздыхает, притушив бычок о край банки из-под кофе - этой вечной спутницы любой курилки в любой вселенной,  - боюсь, что именно так. Насколько я знаю, все вампиры, кроме меня, здесь не на службе, а по договору.

        - Как и ведьмы, насколько я помню…  - тяну я. Безудержная радость обретения отца уступает место страху - как мы справимся, если Доминик набирал свою армию годами, а у нас, получается, только несколько оборотней и пара целителей? Это же будет бойня…
        Китти задумчиво кивает:

        - А что насчет твоего отца?  - Она отрывает взгляд от солнца и поворачивается ко мне, потянувшись за сигаретой. Вампирша курит как паровоз, и вся комнатка в дыму, как в тумане. Еще немного - и я начну кашлять.  - Собираешься его навещать?
        Я пожимаю плечами, не в силах сдержать улыбку. Уже полгода я жила с мыслью, что на этом свете у меня никого нет, только сомнительной честности нелюдь,  - и вдруг у меня есть отец.

        - Не знаю,  - я сжимаю папку так, будто от этого зависит моя жизнь,  - мне бы хотелось, но вряд ли сейчас подходящее время. К тому же, если он спросит, чем я занимаюсь,  - что я отвечу? «Работаю оборотнем, кстати, спасибо, что наградил меня этим геном»? Надо столько всего продумать…
        Китти кивает, снова отворачиваясь к окну и смотря на череду зданий дальше по Невскому. Отсюда их не должно быть видно, но у Института какое-то свое, загадочное место в городе, и я совсем не уверена, что оно согласуется с картами.

        - Я уже почти не помню своего,  - произносит она, прислоняясь головой к окну.  - А ты сходи. Попробуй познакомься. Никогда не знаешь, что ждет нас завтра. Или даже сегодня - вдруг ядерная война.
        Я продолжаю убирать листы в папку, пытаясь разложить их по датам и важности одновременно.

        - Завтра не ядерная, завтра - обычная, нечеловеческая,  - пытаюсь скаламбурить я.

        - Трусишь?

        - Нет, хуже даже, наверное,  - я вынимаю из «уголков» фотографию и снова начинаю ее разглядывать,  - просто не хочу. Вот я знаю, что он у меня есть - и он мне нравится. Он, похоже, не трус и, наверное, не дурак. Я вижу, каким он был до моего рождения,  - и мне нравится искать в его лице свои черты. Для меня он сейчас идеальный. А вдруг он растолстел? Или стал лысым?  - Я перевожу взгляд на вампиршу, которая, скептически улыбаясь, слушает меня.  - Или не захочет меня знать? Или хуже
        - будет достаточно вежлив, чтобы не выгнать и не отмахнуться, но недостаточно раскован, чтобы общаться? Ненавижу это неловкое молчание двух воспитанных людей!
        Китти коротко смеется:

        - Дура ты, Черна.

        - Может быть,  - я аккуратно завязываю тесемки,  - но мне достаточно того, что он есть. Может быть, потом, когда все закончится, я и найду его. Но не сейчас.
        Вампирша качает головой, всем своим видом изображая осуждение:

        - А что будешь делать с Шефом?

        - Избегать.
        Китти выгибает бровь:

        - Умно.

        - Да знаю,  - я вздыхаю, откидываясь на кафель стены,  - просто сложно жить в одной квартире после такого. Наверное, вернусь в свою. Да и слухов будет меньше.

        - Их уже предостаточно,  - вампирша фыркает,  - я запоминать не успеваю.

        - Какой самый интересный?

        - Что ты отбила его у какой-то Айджес приворотным зельем,  - Китти не выдерживает и заходится своим легким вампирским смехом,  - не думала, что в таком месте, как Институт, верят в приворотные зелья!

        - Не могу поверить, что здесь кто-то допускает, что у Айджес можно отбить мужчину!
        Я невольно вспоминаю все те моменты, когда встречала их с Шеферелем вместе, и сердце колет - мысль, что пришлось бы сейчас делить его с кем-то, невыносима. Исчезла куда-то Айджес - и хорошо.
        Дверь скрипит, и мы с Китти оборачиваемся на звук.
        Платиновые волосы, точеные черты лица, идеальная фигура, алая помада.

        - Чирик, тебя зовет Шеф,  - суккуб улыбается,  - он в кабинете.


        Китти ушла спать - она зевала так яростно, что я то и дело вздрагивала, когда ее клыки мелькали рядом. В кино нам постоянно показывают, что вампиры выглядят как люди, преображаясь только над шеей какой-нибудь красавицы. На самом деле все намного проще. Клыки появляются сразу после обращения - в организме каким-то образом происходит резкий выброс кальция, который и позволяет резцам немного удлиниться. И больше они никуда не исчезают, сопровождая вампиров как на охоте, так и во время мирного разговора за чашечкой кофе - чем, кстати, обеспечивают им довольно специфическую артикуляцию, которую я стала отличать на слух совсем недавно. Какой-то сверхъестественной остротой клыки тоже не обладают - кожа прокусывается не за счет зубов, а за счет мышц челюсти, которые достаточно сильны, чтобы просто продавить ее и разорвать вену. Так что питание вампиров не слишком эстетично и довольно болезненно для жертвы.
        Вот такое развенчание мифов.
        Собственно, все эти мысли крутились у меня в голове исключительно из-за того, что я ловила себя на нешуточном желании впиться Айджес в ее идеальную шею. Она шла впереди, как будто я не знала дороги до кабинета Шефа, и была вся такая идеальная, что даже смотреть на нее больно - в основном, для моего самолюбия.
        Суккуб распахнула передо мной дверь кабинета и, обворожительно улыбнувшись, ушла. Я ступила внутрь, осторожно прикрыв за собой дверь.
        Шеф стоял спиной ко мне и быстро перебирал какие-то бумаги. Услышав, что я вошла, он обернулся и кивнул на кресло. На мгновение задумавшись, я осталась стоять.

        - Ты что-то хотел?
        Он не обернулся, только сосредоточенно искал какие-то документы под снежной крепостью бумаг.

        - Я хотел,  - одной рукой перекладывая стопки, другую он опустил в карман плаща и, вытащив продолговатую папочку, протянул ее мне,  - чтобы ты уехала отсюда. Сегодня. И не возвращалась, пока я не дам тебе знать, что можно. Когда бы это ни случилось.
        Произнеся последние слова, Шеф обернулся ко мне. У него было то жесткое выражение лица, которое я видела всего несколько раз - например, когда погибла Зена. Это значило, что спорить сейчас с ним бесполезно.
        Я медленно перевела взгляд на папку:

        - Это билет?

        - Именно,  - он нетерпеливо встряхнул папкой, требуя, чтобы я ее забрала,  - и паспорт. На другое имя, но полностью настоящий.
        Взяв папку негнущимися пальцами, я перевела взгляд на Шефа. Внутри действительно лежал билет на самолет и загранпаспорт. Из любопытства я открыла первую страницу - выписан на имя некой Александры Вейдер. То, что Шеф выбрал для меня то же имя, под которым сам фигурировал в официальных документах, на мгновение обдало теплой волной, но тут же отступило - он высылает меня.

        - Почему?

        - Что «почему»?  - с самым безразличным видом уточнил Шеф, полностью поглощенный поисками.

        - Почему ты высылаешь меня из города?

        - Потому что здесь становится небезопасно.

        - Да что ты!  - Я не удержалась от сарказма.  - А я и не заметила этого, когда твой главный враг пытался вывернуть мне руку!
        Шеф замер. Медленно опустил руки и так же медленно обернулся ко мне. Льдистые глаза казались сейчас особенно холодными, на лице отразилось что-то нечеловеческое, как будто его истинная сущность на мгновение вырвалась наружу:

        - Ты соберешь вещи. И уедешь сегодня вечером.

        - Нет!
        Он наклонился, оказавшись на одном уровне со мной, и прошипел:

        - Не заставляй меня приказывать тебе!

        - Ты знаешь, что приказы на меня не действуют!  - Мои щеки полыхали, но я не собиралась отступать. Если Китти говорила правду, и вампиры не будут участвовать в грядущем бое, то Институту будет нужен каждый свободный нелюдь, даже такой слабый и неопытный, как я.

        - Я могу сделать так, что подействуют,  - тихо произнес он, и в этих словах было столько угрозы и силы, что меня затрясло,  - или отправить тебя самолетом под капельницей, так что ты вообще ничего помнить не будешь.
        Шеф медленно разогнулся и вернулся к разбору стола:

        - Будешь жить в Праге, у моего приятеля, я его предупредил. А когда тут все успокоится, вернешься. Все.
        Пару минут я стояла за его спиной, сжимая папку с билетом в руке, и злилась настолько, что едва могла сдержаться от превращения, но Шеф не обращал на меня никакого внимания. И тогда я решилась на последний шаг:

        - Ты боишься проиграть, да? Боишься, что Доминик победит и вырежет здесь всех, кто имел к тебе хоть какое-то отношение? Я знаю, что вампиры не выступят с вами против него. Китти сказала, что по отделу не было приказа о воен…
        Я даже не успела договорить - Шеф развернулся настолько быстро, что на мгновение показался смазанной фигурой. Схватив меня за плечи, он прижал меня к двери кабинета, вышибая воздух из легких:

        - Да черт бы тебя взял! Ты - маленькая глупая девчонка! От тебя нет никакого прока! Только бесконечные проблемы! Ты соберешь свои чертовы вещи и уедешь из города сегодня же, ты поняла меня?!  - Он встряхнул меня с такой силой, что моя голова ударилась о дерево двери.  - Ты поняла меня?! Убирайся!
        Шеф отпустил, и я соскользнула на пол, только сейчас понимая, что все это время ноги мои болтались в воздухе. Папка выпала, и я наклонилась за ней - руки трясутся.

        - Ты же знаешь, мне будет плохо…

        - Переживешь!
        Подобрав с пола досье отца и конверт с билетом, я бросила на него последний взгляд
        - Шеф стоял спиной, не оборачиваясь, и мне показалось, что сквозь ткань плаща я видела проступившие кости, как будто одежда стала ему велика.
        Когда я ушла, он продолжал что-то искать, так и не обернувшись, чтобы попрощаться.


        Как только дверь за ней закрылась, Шеферель уронил руки вдоль тела и рухнул на кресло. Уперев локти в колени, он устало опустил лицо в ладони и просидел так несколько минут, не двигаясь и ничего не говоря.
        Через пару минут раздался деликатный стук, и в кабинет вошла Айджес, на секунду нерешительно замерев у порога.

        - Как прошло?  - Она невесомо опустилась в кресло рядом.
        Шеферель вздохнул, не поднимая головы:

        - Не думал, что будет так тяжело.

        - Кому из вас?  - горько усмехнулась суккуб. Он раздвинул пальцы и поднял взгляд на нее. Улыбка Айджес мгновенно исчезла, она потянулась вперед и сжала его плечо: - Прости, я не хотела.
        Они помолчали. Суккуб рассеянно оглядывала кабинет.

        - Что теперь?  - спросила она.

        - Планирование, тактика, стратегия и поиски уязвимых сторон противника,  - Шеферель с силой потер лицо,  - причем всего этого много часов.
        Айджес, поддав аккуратным ноготком какой-то лист, прикусила коралловую губку:

        - Шеф?

        - М?

        - То, что она говорила,  - правда? Что с нами не пойдут вампиры и все остальные?
        Шеферель медленно, как будто с трудом, разогнулся:

        - Не знаю, Айджес. Вампиры не обязаны. Ведьмы не обязаны. Здесь многие работают на контракте. Обязаны, по сути, только оборотни - они присягали Оскару, а он мне.
        Он поднялся, торопливо хлопая себя по карманам. При словах об Оскаре во взгляде суккуба что-то изменилось, и Шеферель горько улыбнулся, глядя на нее:

        - Не думала, что дойдет до такого, а?  - Он попытался скрыть настоящие чувства за напускной веселостью, но они так давно знают друг друга, что перед Айджес можно не прикидываться.

        - Я всегда на твоей стороне, ты же знаешь,  - суккуб встала с кресла вслед за ним и, наклонившись, быстро поцеловала в щеку.
        Взгляд Шефа потеплел:

        - Хорошо, что ты вернулась.

16

        Собрать вещи мне почти не дали. Дежурный Затылок, выполняющий, как оказалось, у Шефа роль личного цербера, постоял в дверях минут пятнадцать, глядя как я мечусь по квартире, а потом бесцеремонно вытащил наружу.

        - Необходимое купите на месте,  - он запер квартиру своим ключом и подтолкнул меня к лестнице. Спускаясь вниз, я успела оглянуться - мне хотелось сохранить в памяти хотя бы дверь того места, где какое-то время я была так искренне счастлива, пусть и недолго. Те теплые вечера, когда Шеф приходил из Института, и мы вместе смотрели какой-нибудь дурацкий вампирский ужастик, смеясь до колик, казались теперь просто выдумкой из другой жизни.

        - Пытаться убежать бессмысленно, да?  - на всякий случай уточнила я.

        - Совершенно.

        - Знаете, я вас ненавижу.

        - Как будет угодно,  - он забрал у меня рюкзак,  - а это пусть лучше будет у меня. Надеюсь, вы взяли все, что нужно на первое время.
        Я ничего не ответила, хмуро ступая вниз. Что я взяла? Документы, мамину фотографию, которую давно привезла с нашей старой квартиры и с тех пор хранила в ежедневнике. Карманное издание - «походный томик», как я это называла,  - «Мастера и Маргариты». И простой черный «Крикет», которым всегда пользовался Шеф,  - просто что-то, чего он касался.

        - Да, у меня есть все, что нужно,  - я вздохнула и в последний раз оглянулась на нашу квартиру. Ее уже не было видно.
        Ехать на заднем сиденье было непривычно. Я пыталась уговорить Затылка разрешить пересесть на переднее место, но он был неумолим - мало того, еще и двери защелкнул.

        - Да не собираюсь я на ходу из машины выпрыгивать,  - мрачно заметила я, когда со всех сторон раздалось синхронное «щелк!».

        - Вот и славно.
        Мы ехали медленно - в городе уже начинались пробки. Прижавшись к стеклу, я пыталась насмотреться любимыми улицами в последний раз, чтобы хватило на всю оставшуюся жизнь. Знакомые здания, лепнина, даже новомодные бутики на Невском - все вдруг обрело ценность и смысл. Просто потому, что я видела их в последний раз. Здания исчезали за спиной, отражаясь в черном блестящем боку машины, и мне казалось, что город пытается попрощаться со мной, а я все выскальзываю из его протянутых рук…

        - Попрощаться хоть можно?  - Я только сейчас сообразила, что об отъезде не знает никто, кроме Шефа, даже Китти. Телефон Затылок отобрал у меня, как только появился у проходной Института.

        - Не стоит,  - он неумолимо смотрел вперед, расслабленно положив руки на руль. Пнув его кресло, я растянулась на заднем сиденье и закрыла глаза. Мерное скольжение машины убаюкивало, особенно если учесть, когда я спала в последний раз…
        Проснулась я от резкого поворота, из-за которого чуть не свалилась на пол. Голова гудела, как бывает всегда, если долго не спать вообще, а потом - слишком мало. Я уже набрала в грудь воздуха, чтобы высказаться о манере вождения Затылка, когда услышала его тихий голос,  - кажется, он не понял, что разбудил меня, и старался не шуметь, говоря по телефону:

        - Шоссе на «Пулково» закрыто… Да, не проехать. Дорогу не могу найти…  - Я напрягла слух изо всех сил, но услышала только равномерный гул вместо голоса его собеседника.  - Нет, в другое «Пулково» тоже, уже третий круг нарезаю по одним и тем же дорогам, я рекламный щит приметил, на нем мазок краски… Есть, Александр Дмитриевич.
        Короткие гудки, разговор прекратился. Я резко высунулась между передними сиденьями:

        - Что случилось?
        Надо отдать должное, Затылок не вздрогнул.

        - Плохо быть человеком, вот что случилось,  - он поправил черные очки и проводом за ухом,  - мне не выехать из города к аэропорту.

        - Не поняла?

        - Дорога,  - Затылок дернул коробку передач, увеличивая скорость,  - все дороги закольцованы. В жизни такого не видел, только слышал. А Александр Дмитриевич велел звонить, как только случится что-то непредвиденное.

        - О как,  - я осторожно перебралась вперед, Затылок потерял бдительность,  - и что же это происходит?
        Он бросил на меня многозначительный взгляд через очки.

        - То есть нам не выехать из города?  - уточнила я.

        - Именно так.

        - Погодите, мы что… в блокаде?!  - наконец дошло до меня.

        - Похоже на то,  - он крутанул руль, едва разминувшись с какой-то иномаркой.  - Александр Дмитриевич велел немедленно возвращаться.

        - Блокада…
        Слово было серым на вкус и отдавало смертью. Как и каждый, кто живет в Петербурге, мы все слышали про страшные 900 дней во время Второй мировой, но сейчас, в двадцать первом веке, вспоминать их было как-то странно. Особенно когда по залитым солнцем улицам ходят довольные люди, щурясь на солнце и впервые за год надев темные очки. У них там - весна, а у нас - осада.

        - Где мой телефон, мне позвонить надо?  - Я требовательно протянула руку, но она осталась пустой. Затылок неловко кашлянул:

        - Александр Дмитриевич велел разобрать телефон насколько это возможно, чтобы вы ни с кем не могли связаться и предупредить об отъезде.

        - У меня слов нет!  - Я откинулась на спинку.  - Куда едем?

        - Обратно в Институт. Судя по всему, дороги на все вокзалы и даже в порты тоже закрыты…  - Он не выдержал и ударил ладонями по рулю. Я даже вздрогнула:

        - Да бросьте, чего вы-то переживаете, это же не ваша вина!

        - Вы не понимаете,  - он качнул головой,  - я Александру Дмитриевичу многим обязан. Он меня вытащил из такого места, по сравнению с которым ад - детский садик. Забрал оттуда, к мозгоправам вашим отправил, которые с превращенцами работают…

        - С превращенцами?  - Я прищурилась.

        - Да с оборотнями. Они, знаете, не всегда могут справиться с собственной второй сущностью, вот их и отправляют к психотерапевтам, чтобы они им мозги на место поставили.  - Он помолчал.  - Босс меня буквально к жизни вернул, работу хорошую дал, я за ним куда угодно пойду, а тут не смог просто взять и увезти одну девушку в аэропорт!
        Что-то не складывалось.

        - Вы в Институте работали?  - на всякий случай уточнила я.  - Я вас раньше не видела.

        - Нет, я на окраине в наружной охране был, Купчино,  - Затылок одернул рукава рубашки и вдруг зло дернул наушник, бросив его на плечо,  - всякие аномалии караулил, ну знаете, мало ли там еще кто из нелюдей высунется без разрешения. А сегодня только со смены вернулся - звонок! Бросай все, хватай форму и дуй в город отвозить сотрудников в аэропорт. Нас несколько вызвали, я одного парня знаю, сегодня тоже видел его.  - Он помолчал, дождавшись «зеленого» на светофоре, ударил по газам.  - А вы кто? Из щупальцев?

        - Кого?!  - Я чуть с сиденья не свалилась.

        - Ну этих, которые все чувствуют,  - Затылок ухмыльнулся,  - мы их просто так называем.

        - Эмпаты, наверное?

        - Точно, эмпаты. Такое слово мудреное, нам проще так,  - он махнул рукой,  -
«щупальцы» и «превращенцы».

        - А вампиров как называете?  - не удержалась я.

        - «Трупы»,  - Затылок усмехнулся,  - главное, чтобы они не слышали.

        - Вот это уж точно!

        - Кстати, меня вообще-то Андрей зовут,  - он сделал паузу,  - раз уж мы так разговорились.

        - Очень приятно,  - я кивнула,  - а почему вы решили, что я из эмпатов?

        - Да не похожи вы на оборотня. Я ихнего главного видел, как его… Оскар?

        - Оскар,  - кивнула я, едва сдерживая улыбку. Какой серьезной ни была ситуация, а послушать про знакомых со стороны всегда было весело.

        - Ну вот. Здоровый такой мужик, еще эти глазищи его желтые,  - Андрей качнул головой,  - сразу видно, что ну не человек он,  - он махнул рукой для выразительности,  - такой даже меня уложит. А вы такая вся маленькая, худенькая, миниатюрная…
        Кусая губы, чтобы не рассмеяться на весь салон, я уточнила:

        - А вы еще кого-нибудь из оборотней видели?

        - Ну этих, как, близняшки-то две рыженькие?

        - А, знаю, лисички.

        - Точно. Тоже такие женщины, ну… Ну видно по ним.

        - Я-ясно,  - я растянулась на сиденье, прикрыв глаза и поражаясь человеческой наивности. Да, при таком раскладе прятаться среди простых смертных можно веками, они ничего и не заметят. Какой-то кошмар, если вдуматься. Просто слепое стадо!

        - Так кто вы?  - не унимался Андрей.  - Вы извините, что так пристаю, может, это личное, просто очень уж любопытно…

        - Да ничего-ничего,  - я крутанула головой, разминая затекшие во время сна в машине позвонки,  - я оборотень.
        Оставшуюся дорогу мы провели молча.


        Уже у самого Невского я попросила набрать Шефа и узнать, можно ли мне купить новый телефон вместо разобранного. С того конца провода, судя по всему, прозвучало что-то типа: «Пусть делает, что хочет»,  - потому что Андрей на мгновение округлил глаза и, без слов отдав мне рюкзак с кошельком, высадил у одного из салонов сотовой связи.
        Машина уехала, а мне велели вернуться в Институт как только освобожусь. Я осталась стоять на теплом майском солнце. Оно уже грело, уже прошлось по коже россыпью веснушек, уже обещало лето, которое наступит еще только через месяц. Вопрос только, наступит ли оно для нас.
        Я пожмурилась на солнце, пока все вокруг не стало синим, а потом открыла глаза и огляделась. Только недавно пушка возвестила полдень, а Невский уже затоплен торопящимися во все стороны сразу людьми. Которые ничего не знают и ни о чем не волнуются. Как я им завидовала.
        В салоне было темно по сравнению с улицей и очень спокойно. Несколько студентов, прогуливающих пары и глазеющих на новинки, которые им не по карману. Парочка гламурных барышень, до сих пор ходящих в норковых полушубках чуть ли не на голое тело, как раз таки покупающих те самые новинки, которые не по карману студентам и не по надобностям им самим. Мобильные магазины - это тот еще срез общества.
        Я подошла к услужливо улыбнувшемуся продавцу:

        - Карточки принимаете?

        - Да,  - он кивнул,  - только с молодым человеком закончу.
        Я рефлекторно повернулась - и замерла. Это был Марк.
        Те же бакенбарды, тот же хвост черных волос, та же открытая улыбка. Прошло около десяти лет, а он как будто и не изменился, только исчезла с лица юношеская мягкость, стал чуть жестче взгляд. Это точно был он: протягивал продавцу лист с тарифными планами очень характерным жестом - не просто двигал вперед руку, а распрямлял согнутые пальцы, так что бумага чуть не вылетала из них.
        Марк.
        В голове пролетело несколько ярких пятен: я жду у дверей техникума, когда он придет забрать Лилю, чтобы лишний раз увидеть его; он смеется и рассказывает какую-то историю толпе собравшихся вокруг девушек; сидит рядом со мной на ступенях, поссорившись с Лилей, и целует из жалости…

        - Марк?  - Имя сорвалось с губ прежде, чем я успела понять, что делаю.
        Он обернулся, ища глазами окликнувшего, увидел меня, и на секунду по его лицу скользнула гримаса непонимания. А потом его брови поползли вверх:

        - Черна?!
        Я застенчиво улыбнулась, чувствуя, как стремительно краснею.

        - Ничего себе! Сколько лет прошло!  - Он оглядел меня с ног до головы.  - И как ты… изменилась.

        - Ну… да, что есть, то есть,  - я не удержалась, чтобы не оглядеть себя. Да, Марк видел меня полноватой девчушкой с намечающимся вторым подбородком и животиком, который я усиленно прятала под свободными блузками.

        - Погоди,  - он мотнул головой,  - это точно ты?

        - Точно!  - Я засмеялась.

        - Чем докажешь?
        Что-то подтолкнуло меня: привстав на цыпочки, чтобы достать до его уха, я прошептала: «Ты поцеловал меня, поссорившись с Лилей». Меня обдало ароматом его одеколона, который я помнила еще со временем учебы, трубочного табака и кожи от пиджака.
        Марк замер, а я медленно отступила, вдруг почувствовав захлестнувшую нас обоих неловкость. Лукавая улыбка сошла с его лица, он смотрел на меня пораженно и в то же время задумчиво.

        - Прости, это было наглостью,  - я опустила глаза и развернулась уходить,  - привет Лиле.

        - Ее нет в городе,  - поспешно сказал Марк у меня за спиной. Я обернулась, пытаясь понять, что он имеет в виду. У него было странное выражение лица, как будто он пытался сказать что-то, но другими словами.  - Она в командировке.
        На секунду я задумалась. Мне сейчас надо идти отсюда в Институт, говорить Шефу, что я о нем думаю, искать новый мобильный телефон, слушать, куда он попытается отправить меня на этот раз, чтобы спрятать от Доминика, пытаться доказать, что я тоже могу быть полезной…
        Я развернулась:

        - А я вот разбила телефон - с парнем поссорилась - так что пришла за новым,  - я улыбнулась,  - чуть ли не главная статья расходов.
        Боги, где я этого набралась? Сколько пошлости…
        Взгляд Марка потеплел, лицо расслабилось:

        - Тебе помочь выбрать телефон?

        - Было бы здорово,  - я заметила, как направившийся было к нам продавец закатил глаза, и мысленно усмехнулась.
        Как ни странно, телефон мы все-таки купили. Симку мне отдал Андрей, так что я просто вставила ее в телефон и позвонила Шефу. Он отвечал коротко и в конце концов сказал, что вообще занят. Я предупредила, что в Институт не вернусь до смены, а он ответил, что я могу делать что хочу. Бросив трубку, я пару минут почти искренне желала ему провалиться на месте со своими переменами настроения. Увидев мое состояние, Марк предложил зайти в кафе и поболтать - он никуда не торопился, да и не виделись давно.
        Мы осели в одной из сетевых кофеен, которые я искренне любила и которые помнила еще со времен учебы, когда забивались туда всем курсом. Официанты здесь были неторопливы, еда ужасна, но кофе до сих пор варили вкусный, да и атмосфера сохранилась.
        С трудом втиснувшись за круглый столик, мы с Марком почти одновременно воскликнули: «Поверить не могу, что я снова здесь!» - рассмеялись и проговорили, наверное, несколько часов. Посуда горой поднималась на крохотном столике, вынуждая нас сдвигаться все больше к краю, пепельница стремительно наполнялась окурками, воздух - дымом. Мы смеялись и вспоминали старое, рассказывали новости и порой грустили. Марк сказал, что у него несколько лет назад умер отец, я скупо рассказала про мать, представив официальную версию. Мы молча подняли чашки с черной жидкостью за упокой родных - и я повторила слова Шефереля о том, что предательство не продолжить жить или улыбаться, а забыть.
        Говорить о настоящем оказалось сложнее нам обоим. Марк с трудом признался, что их с Лилей брак трещит по швам, и она постоянно сбегает от него в бесконечные командировки, зачастую даже не распаковывая вещи. Мне же было нужно скрывать слишком многое. В разговоре появились длинные паузы - я никогда не представляла, что мне придется разговаривать с кем-то из тех, кто знал меня по прошлой жизни, и никакой реалистичной версии настоящего не подготовила.

        - Можешь не рассказывать, если не хочешь,  - Марк тепло улыбнулся и коснулся моей руки,  - я не хочу тебя заставлять.

        - Да нет,  - я затянулась сигаретой,  - я хочу рассказать, правда, ты даже не представляешь, насколько! Просто не все могу…
        Я посмотрела в его теплые темные глаза. Такие наивные. Такие… человеческие. Марк когда-то казался мне непохожим на остальных, но сейчас я отчетливо видела, насколько он человек. Самый настоящий, в хорошем смысле - не видящий ничего дальше собственного носа, задумывающийся над загадками мироздания не больше, чем это пристало интеллигентному человеку. Не пытающийся посмотреть дальше отведенных ему пределов. Такой упоительно обычный. Рядом с ним было спокойно и тихо, как будто я нажала на «паузу» в своей безумной жизни. Не было Доминика с его безумными планами, Оскара с мрачными тайнами прошлого или Шефа с бесконечными перепадами настроения. И я могла быть просто девушкой, которая никому ничего не должна.

        - Я хочу рассказать,  - повторила я, с внезапной грустью смотря, как тускло поблескивает в неярких лампах его испещренное царапинами обручальное кольцо,  - только не стоит, наверное.

        - Как скажешь,  - Марк улыбнулся, выколачивая из трубки табак,  - я хочу просто посидеть тут с тобой и на время забыть обо всем.
        Он понял, что сказал, и стремительно покраснел. Кажется, мы с ним находились в абсурдно одинаковых ситуациях, хоть они и были совершенно разными.

        - Я тоже,  - тихо проговорила я, крутя в пальцах зажигалку,  - хочу забыть обо всем.
        За окном стало смеркаться, и я рефлекторно начала собираться. Марк удивленно приподнял брови, когда я выдала что-то типа: «Черт, уже темнеет - мне на работу пора»,  - но тут же, будто в подтверждение, запиликал телефон - Китти ворчливо интересовалась, собираюсь я сегодня «почтить группу своим присутствием или как всегда».
        Подхватив рюкзак, я на минуту замерла, не зная, как попрощаться, и думая, что уходить мне совершенно не хочется. Послать бы сейчас весь этот «теневой» мир, да и остаться сидеть с ним до закрытия, а потом обосноваться в каком-нибудь баре, где, перебрав текилы, начать глупо заигрывать… Простые человеческие радости: волноваться, что о тебе подумают знакомые и кому ты звонила спьяну.

        - Мне правда пора,  - я вцепилась пальцами в «молнию» на куртке, оттягивая время,  - хотя я бы хотела остаться…
        Марк поднялся вслед за мной:

        - Давай… давай просто встретимся еще раз. Когда ты свободна?  - Лампы висели слишком низко, неровным пятном выхватывая только столик и скрывая часть лица. Мне показалось, что его глаза в темноте блеснули.
        Я задумалась ровно на секунду. Потом быстро написала на салфетке номер, предупредила, что на работе иногда приходится отключать телефон, и убежала на смену, кусая губы, чтобы не улыбаться.

17

        Смена прошла на удивление спокойно - туман вел себя тихо, и даже Представители не нападали, а только мелькали где-то на периферии смазанными сизыми фигурами. У отражения Петропавловской крепости, правда, пришлось туго: деревянный остов, как всегда мрачной громадой расползшийся по крохотному острову, привлекал к себе множество Представителей. Сегодня его заволокло таким густым туманом, что я едва видела сломанный шпиль. Помню, как-то я спросила Шефа, в чем причина такой аномалии, а он, грустно ухмыльнувшись, спросил, знаю ли я, сколько человек там умерло от чахотки и пыток. История о беременной самозванке Таракановой, встретившей в крепости свой конец, преследовала меня еще несколько недель…
        Однако сегодня все шло как-то легче, и даже Представитель, выросший передо мной по дороге к крепости, остался смазанным пятном, так и не успев принять конкретную форму до того, как я полоснула по нему когтями.
        Китти какое-то время болтала о всякой чепухе, пока мы обходили с ней отведенную территорию,  - из-за особенностей работы организма вампиры легко учат другие языки, и она говорила уже практически свободно - и вдруг замолчала, остановившись посреди дороги.

        - Так,  - она уперла руки в бока. Сегодня на ней была какая-то невозможная черная блузка с жабо, и жест выглядел довольно забавно, если бы только я не знала ее достаточно хорошо,  - или ты мне говоришь, что с тобой сегодня происходит, или я пойду к… не знаю к кому, но я придумаю.

        - Не к кому тебе идти,  - я обошла ее и продолжила патрулирование,  - моим нянькам больше не до меня. Так что смирись.

        - И не подумаю,  - она нагнала меня и пошла рядом,  - значит, сама тебя достану. Ты какая-то не такая. Давно тебя такой не видела.

        - Я его тоже давно не видела,  - ухмыльнулась я.

        - Кого?!  - Китти чуть не споткнулась.
        Наши жизни мы знали в пределах Института, неглубоко нырнув вглубь воспоминаний: Китти почти ничего не помнила до обращения, а мне было просто нечего рассказывать. Вампирша была уверена, что вся моя жизнь ограничивается нашими суровыми боссами и потерянно-найденным отцом.
        Я порядком ее удивила, рассказав о Марке. Мы шли по песку, в который на окраине переходит город, испещряя его все более редкой брусчаткой. Высокие черные здания, больше похожие на какое-то живое существо, чем на союз камня и цемента, остались слева, упираясь острыми крышами в тяжелое багровое небо. Здесь не было ни солнца, ни луны - только густое, заложенное тучами небо, которое никогда не разразится грозой. Так… спокойно.

        - И что ты собираешься делать?  - Катарина выслушала мой рассказ, ни разу не прервав. Эмоции на ее лице менялись с такой скоростью, что оно казалось бесстрастным - вечная проблема с вампирами,  - но мне показалось, что сложившуюся ситуацию она не одобряет.

        - Не знаю,  - я пожала плечами,  - воспользуюсь возможностью?

        - Какой это?

        - Забыться.  - Я поддала ногой камешек и посмотрела вперед, туда, где небо соединялось с землей, теряясь в тумане.  - Я ведь говорила, что не собираюсь сдаваться этим… чарам Шефереля. И я действительно не буду.

        - Ну да, конечно,  - Катарина скептически дернула головой,  - то-то я видела, как тебя без него… как это говорится? Сжимает?

        - Плющит,  - подсказала я,  - да, есть такое. Но я не хочу становиться его комнатной собачкой, понимаешь?

        - Мышкой.

        - Ты еще издеваешься?

        - Я всегда издеваюсь, это к делу не относится.

        - Понимаешь,  - я остановилась, заглядывая ей в лицо,  - все это происходит будто не через мой мозг! Как будто у меня раздвоение личности, из которых одна я, а вторая
        - готова валяться у него в ногах! И меня это просто бесит!
        Китти задумчиво покусала губу.

        - Если тебе это поможет, то почему бы не попробовать…  - наконец сказала она.  - Только смотрит, не сорвись. Я имею в виду, не превратись при нем. Следы будет заметать сложнее, чем просто убить, поверь мне. Особенно если Шеф узнает, кем тебе приходится этот… смертный.
        Я обещала быть осторожной, и мы закончили дежурство уже не возвращаясь к этой теме.
        Когда уже пора было уходить, я вспомнила слова Китти о том, что никогда не знаешь, что готовит тебе завтрашний день, и, может быть, я тут в последний раз. Кто знает, куда попадают нелюди после смерти? Если верить церкви, то уж точно не в рай.
        Пока еще не пришла моя очередь возвращаться Наверх, я украдкой оглянулась, мысленно прощаясь с Нижним Городом. Кто-то проводил здесь века, мне же досталось всего несколько лет. Что ж, я могла и вовсе никогда не узнать этого места.
        Но пока что, на всякий случай, если вдруг завтра меня убьют,  - прощай, Нижний Город.


        Шеферель положил трубку и с силой ударил по столу. По дереву пошла кривая трещина, угрожая развалить монструозный предмет мебели пополам.

        - Черт! Черт! Черт!!
        Доминик опережал. Причем каким-то неведомым образом делал такие вещи в его городе, какие не мог осуществить он сам. Завернуть все дороги на выезд так, что их не могут найти сотрудники Института?! Да как это вообще возможно?! Обычные люди покидали город без всяких проблем, в этом не было сомнений - иначе возникла бы паника и множество сообщений на ТВ. Но никто из нелюдей не мог уехать.
        Через двадцать минут его телефон разогрелся от звонков: те нелюди, которые не состояли на службе, но жили в пригороде или просто не имели отношения к НИИДу, звонили узнать, почему они уже по пятому разу проезжают одно и то же место.
        Они были в осаде. Чего ждать дальше? Исчезновения продуктов? Вряд ли это осуществимо, ведь люди смогут их покупать, а значит - достанут и нелюди. Но что начнется? Массовые грабежи, не обойдется и без увечий, вампиры быстрее всех потеряют контроль и выйдут на улицы в поисках еды…
        Паника. Хаос. Смерть.
        Что дальше? Второй по населению город страны сходит с ума. Ввод войск? Почему бы нет? Если появятся достоверные свидетельства существования тех, кого существовать не должно,  - всему конец. Они не смогут противостоять военным силам, которые сюда введут. Какое-то время - определенно, но рано или поздно сдадутся.
        Неужели он…
        Нет, даже мысленно произносить слово «победил» было больно. Это был его город, его ребенок, воспитанный и взращенный, на который он смотрел с гордостью, как учитель смотрит на своего ученика, получающего Нобелевскую премию. И он его не отдаст.
        В дверь постучали. Шеферель поднял голову и прищурился:

        - Заходи.
        Оскар заглянул, проверяя нет ли еще кого в кабинете, вошел и встал, сложив руки на груди.

        - У нас проблемы,  - проинформировал его Шеферель.

        - Я знаю,  - кивнул оборотень,  - потому и пришел.

        - И?  - Шеф достал сигарету и постучал ей о пачку - привычка, от которой он не мог избавиться с тех пор, когда у сигарет еще не было фильтра.  - У тебя есть решение?

        - Возможно.

        - Завидую,  - он щелкнул зажигалкой,  - потому что у меня его нет. Никто не может выехать из города. Не находят дорогу.

        - А Чирик?

        - Отослал с первой же волной. Не доехали. Завернуло примерно у «Московской».
        Оскар вздохнул и пододвинул себе одно из кресел.

        - Ты знаешь, чего именно хочет Доминик?
        Шеферель пожал плечами, выпуская струю дыма.

        - Город. Как всегда. В Москве, насколько я знаю, все еще проблемы с нижним отражением.

        - А ты не знаешь, почему?  - прищурился оборотень.  - В жизни не поверю, что ты об этом не думал.

        - Конечно думал!  - Шеф встал из-за стола, обошел его и по привычке уселся сверху.
        - Может быть, дело в том, что там не было никого из моей семьи. Здесь был наш дом, про остальные города ты знаешь. Не у каждой же деревни быть отражению!

        - Но Москва - огромный город,  - Оскар положил руки на спинку кресла,  - там точно накопилось столько эмоций, что уже давно пора бы появиться Тени!

        - Ну не знаю я!  - взорвался Шеферель.  - Может быть, дело в пожаре! Может быть - в переносе столицы!

        - А может быть, что его что-то блокирует?
        Шеф оглянулся на Оскара, недоуменно приподняв брови:

        - Это как?

        - Не знаю,  - тот приподнял плечи,  - просто мысль.

        - И?

        - Если у Доминика будет свой город, он отстанет от нашего.

        - Сам-то понял, что сказал?  - усмехнулся Шеф.  - Это когда это кому было достаточно того, что он имеет?
        Они замолчали, обдумывая ситуацию.

        - Почему ты не сказал, где был?  - наконец спросил Шеф.
        Оборотень снова пожал плечами:

        - Ты ведь и так знал.

        - Знал,  - Шеферель кивнул, давя окурок в пепельнице,  - но ты должен был мне сказать, что был у него.

        - А ты должен был мне сказать, что Изабель жива.
        Рука Шефереля замерла, оставив пальцы упертыми в фильтр сигареты. Он прикусил губы, дернул головой.

        - Так вот, значит, как. И что же он тебе предложил?

        - Ничего неожиданного. Сестру.
        Шеф кивнул, не оборачиваясь, встал, сделал несколько шагов. Посмотрел в желтые глаза Оскара:

        - Ты ведь меня понимаешь, правда?

        - Понимаю,  - тот вздохнул,  - это меня и убивает. Сначала я злился, честно скажу. А сейчас - понимаю.

        - И что теперь?  - Шеф стоял напротив него, засунув руки в карманы брюк и откинув плащ.
        Оборотень поднял на него долгий, непроницаемый взгляд:

        - Не знаю.

        - Понятно,  - Шеферель кивнул и развернулся. В эту минуту в кармане запиликал мобильник. Он с тоской воззрился на экран, но выражение лица его вдруг переменилось.  - О, кто к нам приехал!  - Он повернулся к удивленному Оскару и кивнул на дверь: - Пошли встречать - у нас гости!


        Мышь с сомнением смотрела на молодого человека в длинном черном облачении. Не то чтобы в Институт не захаживали священники - всякое бывало. Однажды, помнится, как раз пришел один такой (как оказалось потом - шарлатан), а навстречу ему Черт выскочил в своем зверином облике. Неловко вышло, особенно когда оборотень, из лучших побуждений, перекинулся обратно в человека и спросил, не надо валидола и воды…
        Словом, сейчас охранница смотрела на священнослужителя с искренним подозрением. Это был высокий, крепкий молодой человек с коротко остриженными светлыми волосами и ярким румянцем. Он ощутимо стеснялся, но серо-зеленые глаза искрились весельем, совершенно не подобающим его сану.

        - Вы кого-то ждете?  - наконец поинтересовалась Мышь, чтобы прекратить этот фарс.
        Молодой человек быстро кивнул:

        - Я уже позвонил. А вот, кстати…
        Мышь обернулась, ожидая увидеть кого-нибудь из служащих-людей или, на худой конец, эмпата, обратившегося к вере, чтобы не сойти с ума, и встала как вкопанная.
        Легко перемахнув турникет, Оскар раскинул руки навстречу священнику, за ним, улыбаясь, подошел Шеф. Оглянулся, подошел к Мыши и доверительно положил ей руку на плечо:

        - Что с тобой, милая? Никогда не видела, как оборотень и священник обнимаются при встрече? Ну да ладно, я тоже нечасто вижу.

        - А… Это… Он настоящий?

        - Более чем,  - кивнул Шеф,  - служит в одном из столичных храмов.

        - Он еще и из Москвы?!
        Шеф оглянулся на гостя. Мужчины как раз что-то оживленно обсуждали, то и дело смеясь. Священник уже утирал слезы.

        - Дорогая моя, ты столько времени служишь здесь и еще чему-то умеешь удивляться?  - Шеф вздохнул.  - Завидую.


        Шеферель пропустил Оскара с гостем вперед и, прикрыв за собой дверь, защелкнул замок.

        - Рад тебя видеть, Всполох, как живешь?  - улыбнулся Оскар, кивая на кресло.

        - Вашими молитвами,  - улыбнулся тот, чем вызвал приступ хохота у обоих мужчин - ни один из них не был в церкви уже несколько веков.  - Я так понял, что у вас тут не все в порядке?

        - Да?  - Шеф обошел стол и привычно выдвинул один из ящиков, доставая бутылку виски.  - А какие слухи ходят по столице? Кстати, как ты сюда попал?
        Священник приподнял густые брови:

        - Что значит «как»? На поезде приехал вчера вечером. Сегодня вот к вам зашел. А что такое?
        Шеф и Оскар переглянулись.

        - Да так… А уезжаешь когда?

        - Сегодня ночью. Да что у вас тут происходит?  - Всполох переводил взгляд с одного на другого, ожидая разъяснений.

        - Видишь ли,  - Шеферель налил себе виски на два пальца, потом подумал и добавил еще,  - вообще-то от нас никто из нелюдей уехать не может. У нас, как бы тебе сказать, блокада.

        - Бло… что?!  - Всполох откинулся в кресле, привычным жестом поправив крест на груди.  - Блокада? Ребята, вы что, решили в Великую Отечественную поиграть?

        - Если бы,  - Оскар с сожалением посмотрел на бокал Шефа, который тот катал между ладоней,  - все у нас несколько серьезнее…
        Всполох покачал головой, прикрыв рукой глаза:

        - Ладно, давайте рассказывайте.
        Говорил в основном Оскар. Шеф только потягивал виски и изредка вставлял ремарки. Снова увидеть Всполоха было приятно, он редко появлялся в Петербурге. Шеф сначала жалел, что не удалось перетащить его в Северную столицу, но потом оценил преимущества - у него был постоянный легальный шпион во вражеском стане. Обычно Всполох отделывался короткими письмами или звонками раз в несколько месяцев, но пару раз в год все-таки выкраивал время и приезжал в город на несколько дней.
        Много лет назад его спас Оскар. На тот момент семинарист, Всполох вел род из старой христианской семьи со строгими принципами и происходящее с ним считал страшным проклятием и проявлением дьявольской сути. Юноша молился, постился и изнурял тело в надежде, что физические мучения очистят дух. Оскар нашел его уже на грани голодной смерти, измученного веригами и превращениями, которые на фоне такого физического состояния проходили особенно болезненно и сложно.
        Восстановить тело оказалось куда проще, чем душу и рассудок. Многие недели понадобились, чтобы Всполох принял себя и понял, что происходящее с ним отнюдь не проклятие, а скорее благословение. Оборотни вели долгие разговоры о религии и жизни, о Боге, о человеческом и нечеловеческом. В конце концов юноша научился обращать свою суть на пользу себе и окружающим. Со временем он вернулся в Москву и к церкви. Шеферель и Оскар хоть и грустили, но приняли его решение. А когда минуло двести лет, и Всполох, наконец, смог обращаться полностью, он первым же поездом приехал в Петербург, чтобы показаться своим наставникам. За все эти годы общение между ними никогда не прерывалось полностью, просто каждый пошел своей дорогой и не собирался мешать другому. Московский оборотень обладал рассудительностью, легким нравом и светлой головой, и петербургский Институт всегда был рад его видеть.
        Сейчас Всполох слушал рассказ Оскара с все сильнее мрачнеющим лицом. Пару раз задал уточняющие вопросы, поинтересовался, что это за оборотень такая, с которой носятся главы Института, досадливо поморщился, заметив, что привлекать к ней внимание было очень неосмотрительно… У него был такой сосредоточенный вид, что на долю секунды Шеферель подумал, что Всполох сейчас найдет выход и решит все их проблемы. Блаженное чувство отсутствия ответственности заставило его улыбнуться и позволить себе забыться…
        Пиликнул мобильник. Чирик предупреждала, что не вернется в ближайшее время,  - ее звонок снова вернул все на свои места, напоминая, за скольких людей он несет ответственность. Шеф сказал, что понял, и повесил трубку. Пора было возвращаться к своим заботам, тут ничего не поделаешь. Он прислушался к разговору двух оборотней.

        - А люди могут выехать?  - уточнил Всполох, что-то быстро царапая на листе бумаги.

        - Могут, Шеф?  - Оскар обернулся к покачивающемуся Шеферелю, и тот кивнул.

        - Тогда я бы советовал немедленно их выслать отсюда,  - московский оборотень посмотрел на лист и задумчиво нарисовал на нем кружочек.  - Кстати, кто реально может с вами встать против Доминика?
        Шеферель выразительно прикрыл глаза и тоскливо посмотрел на почти пустую бутылку.

        - Был бы человеком - давно бы спился,  - вздохнул он и повернулся к оборотням: - Ну что, стратеги, что надумали?

        - Да ты понимаешь, что странно,  - московский оборотень погрыз кончик карандаша,  - я не видел, чтобы в городе собирались прямо большие скопления нелюдей… А если я правильно понимаю, что на вас готовится наступление, то они неминуемо должны быть.

        - Ну мало ли в Москве подвалов?  - Шеферель дернул плечом, снова наполняя бокал.  - Много где есть спрятаться.

        - Ой, ну Александр Дмитриевич, ну глупости не говорите,  - Всполох покосился на Шефа. Он до сих пор обращался к нему по человеческому имени и на «вы»,  - вы же понимаете о чем я. Не чувствуется их в городе, вот в чем дело.

        - И?  - качнулся в кресле Шеф.

        - Я вот тут подумал…  - Всполох нарисовал на листе еще один кружочек.  - Вы о тумане много знаете?

18

        Марк позвонил мне вечером следующего дня. После смены я кое-как добралась до своей квартиры и рухнула спать, едва успев раздеться. Когда я проснулась, все улицы уже были золотыми от садящегося солнца, а на телефоне мигала непрочитанная эсэмэска. Всего два слова: «Доброе утро». Я улыбнулась и набрала ответ. Он перезвонил почти сразу же, и мы уговорились встретиться в том же кафе позже вечером. У меня была впереди еще вся ночь - следующая смена начиналась в утренних сумерках.
        Не буду скрывать - я нервничала. Встретить человека из прошлой жизни было странно само по себе, а уж особенно такого, как Марк. На фоне сверхъестественных личностей, которые окружали меня последние несколько лет, его человечность действовала магнетически. Тут мне не придется ждать рассказов о революции или мрачных тайн, свидетелем которых ему случилось быть лет пятьдесят назад. Я не загадывала вперед - просто наслаждалась возможностью побыть… человеком?
        От Шефа не было ни строчки. Когда мы жили вместе, он часто оставлял мне записки, а если забывал, то бросал несколько эсэмэсок в течение дня. Я переживала, но понимала, откуда шли эти эмоции, и старалась их задушить. Я обещала себе бороться с этой ненормальной зависимостью - и я борюсь.
        Машину я оставила в гараже - идти все равно было недалеко, а так возникло бы слишком много вопросов. И никакой чудодейственной диетой тут не отговоришься, когда у тебя работа по ночам и машина за много тысяч долларов.
        Я боялась, что после вчерашнего внезапного откровения наступит период взаимной неловкости, но этого не случилось. Марк чуть задержался, зато появился с кактусом в желтой ленточке. Поставил на стол под моим удивленным взглядом:

        - Это тебе,  - и улыбнулся, снимая шляпу.

        - Что это?

        - Кактус,  - он с интересом наблюдал за моей реакцией.

        - Я вижу,  - я осторожно ткнула одну из иголок.  - Мне его есть или на нем настойку делать?

        - Тебе его любить и оберегать,  - он потянулся за трубкой.  - Если бы я принес тебе цветы, это выглядело бы как-то странно, не находишь?

        - А хотелось?
        Раньше я бы точно не задала такого вопроса - просто не решилась бы. Но теперь все было иначе.
        Марк посмотрел на меня долгим серьезным взглядом:

        - Хотелось.
        Я вспыхнула и стремительно ушла за кофе.
        И его было много. Очень. В какой-то момент мы поняли, что после такого количества кофеина не уснем, и переместились в бар неподалеку. Короткая прогулка по темнеющим улицам под прохладным ветром ни капли не вернула трезвость мышления. Только переходя Зеленый мост, я на мгновение остановилась, принюхиваясь к ночному воздуху, стелющемуся по поверхности воды. Марк, успевший уйти вперед, обернулся:

        - Ты чего?

        - Вдохни. Ничего не чувствуешь?
        Он оперся о перила, прикрыл глаза, вдохнул всей грудью. Запахи остывающего города, воды и тот неуловимый аромат ночи, что сводит всех нас с ума, смешались вокруг, и я почти видела это переплетение, опутывающее его с ног до головы. Сердце мое забилось сильнее - что он сейчас ответит? Вдруг я приведу в Институт нелюдя!
        Марк открыл глаза, постоял, вглядываясь в темные воды Мойки:

        - Водой пахнет. Сильно. Что-то еще должно быть?
        Я улыбнулась немного через силу и покачала головой. С одной стороны, я была разочарована, но какая-то часть меня возликовала: он все еще был самым простым человеком, понятным и бесхитростным.
        Бар, спрятавшийся в подвале на одной из боковых улочек, был почти пуст в это время
        - то ли его мало кто знал, то ли просто место было непопулярным. Не скажу чтобы была завсегдатаем, но лисички несколько раз приводили меня сюда, где среди фотографий кинознаменитостей мы вполголоса обсуждали работу и начальство. Бармен в форменной коричневой жилетке был приятно молчалив, официантки - расторопны. Что еще надо после тяжелого трудового дня?
        Сейчас мы с Марком устроились за угловым столиком, где я обычно сидела с лисичками. Знакомая официантка, недоуменно стрельнув глазами, принесла меню. Только тут я поняла, что с лисами мы обычно пили безалкогольные или слабые коктейли, которые выветривались через полчаса. Сейчас все будет выглядеть довольно странно. Шеф говорил, что первое правило оборотня: не пить. У нас в отделе из-за этого была стопроцентная, вопиющая я бы сказала, трезвость. Но сейчас с этим надо было что-то делать.

        - Текилу?  - Марк обернулся ко мне. Я кивнула. Если наши нынешние отношения были изначально построены на обмане и недоговорках, то придется мне и тут сыграть…
        Дальнейшее помнится вспышками.
        Вот перед нами бутылка и череда рюмок. Глаза Марка уже блестят, меня же алкоголь почти не берет - сказывается регулярный выплеск тестостерона. Обжигающий напиток попадает в организм, мгновенно ударяя в голову, и перед глазами все плывет, но, стоит Марку наклониться ближе ко мне в разговоре, обдавая запахом одеколона и текилы, или задеть руку своей рукой - я снова трезва и почти панически испугана. Что я делаю? Зачем?!
        Я уже почти собираюсь извиниться и уйти домой, когда на телефоне вспыхивает эсэмэска от Китти: «Айджес заперлась в кабинете Шефа часа на два, не меньше. Подумала, тебе будет полезно знать». Горечь заливает все вокруг кисло-зеленым маревом, злость на себя, на него и на Айджес сводит скулы. Даже на Марка я сейчас злюсь - за то, что он ничего не знает, за то, что он такой обычный, совершенно обычный человек. И за то, что там, в нескольких сотнях метров от нас, совершенно необычный человек как будто напрочь забыл о моем существовании в компании такой же необычной женщины. Китти права, мне стоит об этом знать.
        Я убираю телефон и разворачиваюсь к столику. На мгновение рюмки у меня перед глазами танцуют джигу, но я хватаю первую попавшуюся и опрокидываю в себя, несмотря на вспыхнувший во рту пожар. Потом еще и еще одну. Марк пытается вставлять какие-то остроумные комментарии, но я не слышу его - точнее, не хочу слышать. После третьей стопки горло уже перестает так остро реагировать на алкоголь, я затягиваюсь сигаретами. Марк попыхивает трубкой, и, когда он выпускает дым через нос, совсем как это делал Шеф, мне хочется ударить его наотмашь за его абсолютную, болезненную непохожесть, а этот дым кажется почти богохульством.
        Текила льется рекой, на столе уже меняется вторая бутылка, мы оба смеемся громче, чем стоит, и я пьяна в стельку, едва держусь на ногах, не трезвея даже когда Марк, наклонившись вперед, вдруг целует меня.


        Я не помню, как мы оказались у него дома. Помню, как шарахались от скучающего полицейского - Марк с искренним весельем, я с отчаянным. Помню, как он потянулся за выключателем в коридоре, но я остановила его руку, боясь не выдержать того, что вижу перед собой другое лицо. А потом был смех, мгновенное чувство неловкости, когда он запутался в одежде, скрипнувший под весом двух тел диван и ясное, как дневной свет, ощущение собственной глупости…
        Разбудило меня жужжание телефона из кармана джинсов. Первые несколько секунд я не понимала, где нахожусь, а потом воспоминания накатили разом, я вжалась лицом в подушку, как будто стараясь задушить сама себя.
        Жужжание не прекращалось, и, если бы это оказался Шеф, я, наверное, сгорела бы на месте. Но это была Китти.

        - Ты в курсе, что у нас смена через полчаса?  - поинтересовалась она совершенно будничным тоном.  - Или ты снова в какой-то передряге? Или тебя начальство прячет?

        - Нет, начальство меня больше не прячет,  - прошептала я,  - начальству теперь на меня наплевать.

        - Ну и черт с ним,  - я услышала, как она выдохнула дым в сторону,  - ты на работу-то собираешься?

        - Собираюсь,  - я встала с резко скрипнувшего дивана, замерла, оглядываясь на спящего Марка, и облегченно разогнулась - вымотанный ночью и текилой, он спал как убитый,  - вот только футболку найду.

        - А почему ты шепчешь, кстати?..  - начала было Китти, но тут же оборвала сама себя: - О, боже. Ты шепчешь среди ночи, ищешь одежды и забыла про смену. Я правильно все понимаю?

        - Боюсь, что да,  - прижав телефон к уху, я подпрыгнула, натягивая джинсы,  - и не вздумай меня осуждать.

        - Почему?

        - Я уже сделала это за тебя.

        - Молодец какая,  - хмыкает вампирша.  - Помогло хоть?
        Я на секунду замираю, оглядываясь на кровать. В комнате темно, окна зашторены, но мне хватает зрения, чтобы разглядеть раскинувшегося по подушкам Марка. Он распустил «хвост», и волосы тяжелой волной оплетают плечи, спадая на грудь.
        В эту секунду он мне до дрожи отвратителен.

        - Нет,  - выдыхаю я в трубку и захлопываю за собой входную дверь.


        На дежурство я едва успела. Китти предупредила Черта, и капитан остался ждать меня снаружи, хмурый и молчаливый.

        - Где тебя черти носили?!  - буркнул он, не вынимая рук из карманов куртки, когда я подошла. Я промолчала, и он кивнул мне на ограду.
        Внизу меня поджидала Китти. По ее непроницаемому лицу сложно было что-то понять, но стоило нам отделиться от группы, как она развернулась ко мне, шагая задом наперед, и приподняла бровь:

        - Наглупилась?

        - Нет такого слова,  - я вздохнула и отвела взгляд,  - но по сути очень правильное определение…

        - И что теперь делать будешь?  - поинтересовалась вампирша, поглядывая в туман. Где-то там, на периферии, колыхались фигуры Представителей.

        - Не знаю!  - Я прошла вперед, не желая отвечать на ее вопросы.
        Представитель появился сбоку так резко, что я подскочила от неожиданности. На секунду застыл сизой студенистой массой с раззявленным склизким ртом и вдруг обернулся Марком. Глупое, глупое существо. Механизм их был прост: они считывали тот образ, который вызывал больше всего эмоций, но каких именно - не знали.
        Крылья развернулись, наполняя ощущением легкости и власти, отяжелели когтями руки. Я подпрыгнула на месте и взмыла вверх метра на два. На секунду замерла, примериваясь,  - и кинулась вниз, метя в горло, разрывая когтями шею. На лице теневого Марка застыло удивленное выражение, он приподнял руки, пытаясь поймать меня, но я обхватила его голову и резко рванула влево. С легким дуновением Представитель растворился, оставив только туман клубиться у меня под ногами.
        Сделав пару взмахов, я опустилась на песок рядом с Китти. Зажав между пальцев вечную сигарету, она окинула меня крайне скептическим взглядом:

        - Что-то мне подсказывает, что лучше вам в ближайшее время не встречаться.
        В ту ночь еще нескольким Представителям пришлось очень туго, а Китти, чуть ли не впервые за все время нашего знакомства, всю смену проходила, сложив руки и только покуривая. Она ничего не говорила, а я не рассказывала. Туманная нечисть даже не успевала толком принять какой-то образ, как я уже бросалась вперед, выплескивая всю злость на Шефа, жизнь, Марка - и, главное, на себя.
        Когда ночь вокруг начала медленно сереть, я немного успокоилась и опустилась на один из камней, положив голову на руки.

        - Как ты?  - Китти встала рядом, рисуя носком «гада» какие-то зигзаги на песке.

        - Помыться хочется.

        - Верное решение,  - она затянулась,  - а я бы тебе еще и попудриться посоветовала.

        - Мм?  - Я подняла на нее непонимающий взгляд.  - В каком смысле?
        Приподняв брови, вампирша постучала себя пальцем по шее.

        - Не знаю, как это у вас называется, а у нас - black & blue.
        Я глухо застонала, уткнувшись в руки. Куртка осталась наверху, у футболки вырез - сверкать мне этим black & blue на весь Институт.
        Китти опустилась на песок рядом со мной и легонько тронула за плечо:

        - Не убивай себя. Ты натворила глупостей, но это нормально. Обычная реакция.

        - Наверное,  - пробубнила я в сложенные руки,  - мне от этого не легче.

        - Попробуй извлечь пользу из ситуации,  - пожала она плечами,  - воспользуйся им, чтобы забыться. Ты мне что-то говорила про то, что собираешься бороться с Шефом,  - вот и займись.
        Я приподняла голову, покосившись на нее:

        - Какой-то потребительский подход…
        Китти клыкасто усмехнулась:

        - Дорогая, ну я же все-таки вампир!


        Стоило нам оказаться Наверху, как телефон разразился Имперским маршем - Шеф требовал меня к себе в кабинет. Я бросила на Китти тоскливый взгляд, но она только развела руками:

        - Жизнь сурова, детка.
        Подняв воротник куртки, я поплелась в кабинет Шефереля.
        На стук мне ответил Оскар, и я уже понадеялась было, что там только он, но ошиблась: народа в комнате оказалось даже больше, чем я ожидала.
        За столом, как всегда, расположился Шеф - со своей вечной полуулыбкой, которая скрывала всё и не значила ровным счетом ничего. На столе присела Айджес, затянутая в какой-то латексный костюм, который наводил на мысли о супергеройской порновечеринке. Оскар, заросший щетиной более чем обычно, в слегка помятой рубашке откинулся на одно из кресел, а в другом, которое я привыкла считать своим, сидел священник.
        Наверное, я все-таки вытаращилась, потому что он рассмеялся, мгновенно озарив молодое добродушное лицо искренней улыбкой.
        Айджес на секунду скривила в подобии улыбки идеальные губы, Шеф, наоборот, преувеличенно устало и громко вздохнул:

        - Чирик, тебе никто не говорил, что пялиться на людей - неприлично?

        - Я тут давно людей не видела,  - огрызнулась я.

        - Ничего, все в порядке,  - священник встал, разгибаясь во весь свой немаленький рост. Черное облачение почти коснулось пола.  - Я у вас на входе тоже вызвал своеобразную реакцию,  - он протянул мне крепкую широкую руку.  - Всполох, а вы Черна, я так понимаю? Очень приятно познакомиться.
        На секунду задумавшись, я пожала теплую ладонь, в которой моя собственная почти утонула. Всполох осторожно сжал мне руку, ощутимо заботясь о том, чтобы не сломать кости,  - это небольшое проявление заботы к окружающим показалось мне хорошим знаком и к тому же характеризовало его с лучшей стороны.

        - Вы действительно священник?  - не удержалась я.
        Всполох снова рассмеялся:

        - Точно. Но вы правы - людей здесь давно уже не видно, и я не исключение.

        - Дайте подумать,  - я прищурилась, разглядывая нового знакомого.  - Оборотень?

        - Верно!  - Всполох хлопнул в ладоши.  - Кстати, а что это мы все сидим, а дама стоит?
        На слове «дама» Шеф презрительно фыркнул. Всполох уступил мне свое место, подтянув стул.

        - Ну и чем обязана?  - Я переводила взгляд с Шефа на Оскара и обратно.

        - Думаю, я расскажу за всех, а то господа уже порядком устали двигать языками,  - Всполох, как раз усевшийся рядом, посмотрел на вымотанное начальство, и оба они согласно кивнули.  - Нет сомнений в том, что вы одна из главных мишеней Доминика по некоей причине,  - он кинул на Шефа едва заметный взгляд, и я увидела, как у того на секунду напряглось лицо. Похоже, Всполох многое знает, а об оставшемся догадывается.  - Поэтому мы решили предпринять еще одну попытку вывезти вас из города.

        - Во-первых, ко мне можно на «ты»,  - я улыбнулась оборотню,  - а во-вторых, мне казалось, мы в блокаде?

        - Верно,  - Шеф качнулся на кресле,  - но Всполох смог попасть к нам в город, когда она, похоже, уже была установлена. И мы полагаем, что он сможет отсюда выйти.
        На мой недоуменный взгляд тот пояснил:

        - Формально я не принадлежу к числу сотрудников Института, мы просто старые друзья. Я из Москвы,  - увидев мой потрясенный взгляд, оборотень снова рассмеялся.
        - В общем, я могу попробовать вывезти вас сегодня вечером.

        - И куда же?

        - Сначала в Москву, а оттуда - куда Александр Дмитриевич скажет.

        - В Прагу, как договаривались,  - уточнил Шеф,  - это сейчас самое безопасное место.
        - Он наконец перевел на меня отчужденный взгляд, я повернулась - и тут глаза его скользнули ниже, к моей шее. Я видела, как он заметно вздрогнул, как распахнулись на секунду его глаза, когда он увидел красноречивый синяк, выступивший из-за края куртки. Суккуб, от чьего внимания, кажется, вообще ничто не могло скрыться, приподняла брови и посмотрела в сторону, всем видом выражая полную незаинтересованность в происходящем.

        - Так что,  - окликнул меня Всполох,  - едем?

        - А?  - Я моргнула.  - Нет. Спасибо - но нет. Я не собираюсь никуда уезжать. Это мой город, мой Институт и, как бы пафосно ни звучало, это практически мой дом. Если Доминик хочет меня - отлично, пусть берет. То есть поймите правильно, конечно, мне страшно. Но если он смог объявиться в центре города без приглашения, а потом еще и закрыть из него выезд, то, думаю, найти меня где-то по дороге и скрутить в баранку ему не составит труда. Я остаюсь.
        Оборотень посмотрел на Оскара, который глянул на меня и кивнул, потом на Шефа. Тот крутнулся на кресле, выжав из него очередную порцию душераздирающего писка, и передернул плечами:

        - Свой ум не вложишь. Пусть остается.

        - Ну что же,  - оборотень хлопнул руками по коленям, будто подводя итоги,  - если госпожа Черна остается, то и мне ехать не за чем. Что? Вы же не думали, что я вас брошу, правда?


        Меня хотели было выгнать, но я отговорилась тем, что на правах главной мишени имею право знать хоть что-то об их планах. Махнув на меня рукой, они сосредоточились на составлении списков. У Айджес и Оскара то и дело пиликали телефоны, и они выдавали какие-то странные фразы типа «Сектор 24 с нами» или «Сумрачные отказываются», которые, однако, достаточно много говорили Шефу и Всполоху. Из разговора я поняла, что суккуб была кем-то вроде главной среди добровольных групп Института, осуществляя связь с ведьмами, непонятной нечистью с Васильевского острова и всеми прочими видами, не всегда даже поддающимися описанию.
        Через несколько часов оживленных разговоров и галлонов выпитого кофе Всполох разогнулся от бумаг, и на лбу его залегла глубокая складка.

        - Александр Дмитриевич…  - начал он, но Шеф прервал его:

        - Я уже понял,  - он махнул рукой,  - все плохо.

        - Ну я бы не стал так говорить,  - попытался возражать оборотень.

        - А я бы стал,  - Шеф вздохнул и потер переносицу,  - это моя ошибка. Мне нечем противостоять такому форсированному нападению. Да, сейчас нам только перекрывают воздух, но думаю, что до прямого удара осталось недолго.
        Он распрямился, одергивая воротник рубашки и ослабляя узел галстука,  - и меня обожгло. Я даже не поняла, что все это время смотрела на него, не отрываясь. Моя выстроенная было встречей с Марком защитная стена дала трещину и рассыпалась в пыль. Просто сидеть напротив, гадая, посмотрит он в мою сторону или нет, было невыносимо. В голову то и дело лезли воспоминания о том времени, когда все было иначе. Сейчас этот холодный, отстраненный мужчина ни капли не напоминал того заботливого человека, с которым я прошла через самые тяжелые свои минуты. Но даже эта холодность манила меня, заставляя ловить каждое его слово и движение. Я скучала. И это злило.

        - Ладно, господа, по коням,  - Шеф поднялся,  - мне есть о чем подумать, и вы мне тут ни к чему.
        Мы с Оскаром синхронно обернулись, испуганно глядя на Шефереля и потом - друг на друга. Кажется, в этой комнате только мы двое знали, кем Шеф являлся на самом деле и чем он рисковал.

        - Шеф, может быть…  - начала я, но он посмотрел на меня так, что слова застряли в горле.

        - Будь добра, покинь мой кабинет,  - процедил он, не спуская с меня тяжелого взгляда. И, не поворачиваясь, добавил: - Тебя, Оскар, это, кстати, тоже касается. Я как-нибудь сам разберусь.
        Мы снова переглянулись. Оборотень едва заметно пожал плечами и кивнул в сторону двери.

        - Как думаешь, что он задумал?  - Я обратилась к Оскару, кажется, впервые за многие недели. После смерти мамы мы толком и не виделись, не то что не разговаривали.  - Боюсь, как бы он глупостей не наделал…
        Оскар аккуратно прикрыл дверь, и с той стороны щелкнул замок, хотя шагов слышно не было.

        - Черна, он достаточно взрослый мальчик, чтобы позаботиться о себе,  - Оскар качнул головой,  - ты все время забываешь, что он только выглядит на двадцать с небольшим. Я тоже за него волнуюсь, но не думаю, что к Шефу применимо слово «глупость».  - Оскар уже отошел вперед, потом обернулся: - Ты бы выспалась. Выглядишь ужасно.

        - Спасибо,  - пробурчала я ему в спину и вытащила из кармана непрерывно вибрирующий телефон. Во время совещания я не обращала на него внимания, и теперь у знака эсэмэсок мигала пугающая цифра «18». Первая начиналась словами «Пожалуйста, не игнорь меня, я просто хочу увидеть тебя еще раз…», остальные были примерно такого же содержания с постепенно возрастающей истерией.
        В первый момент я поморщилась, но перед глазами встал вид холодного, безучастного Шефа, и я поднесла трубку к уху:

        - Привет. Не спишь?


        У вампиров весьма своеобразные нормы морали. Внутри своего круга они болезненно честны, и за малейший обман полагается суровая кара. При этом к окружающим они относятся совершенно потребительски, не чураясь никакого вида использования. Китти как-то рассказывала мне про «охоту на дурака» - это долгая забава, разыгрываемая обычно женщинами и пользующаяся огромной популярностью в Средние века. Суть ее сводилась к тому, что какая-нибудь миловидная вампирша прикидывалась жертвой ограбления или сурового отца, втиралась в доверие к семье или молодому холостяку, а когда все сомнения относительно ее искренности рассеивались, и ей начинали доверять - вырезала все семейство под корень, включая домашних животных. Честно говоря, я не понимала прелести, пусть даже мне и было знакомо чувство азарта, но Китти говорила, что самый сок игры в том, чтобы балансировать на грани раскрытия, проявляя недюжинные актерские способности.
        Я чувствовала себя примерно так же, как те вампиры. Марк не подозревал ни о чем из моей настоящей жизни, я звонила ему раз в несколько дней, приезжала ночевать, а потом днями не брала трубку. Вел, случайно узнавшая о моем поведении, отнеслась к нему крайне неодобрительно. Китти же, наоборот, заходилась хохотом каждый раз, как я при ней сбрасывала звонок. «Из тебя вышел бы неплохой вампир»,  - смеялась она, и я старалась не воспринять это как оскорбление.
        Конечно, я тешила свои застарелые комплексы: даже среди подружек Лилии Марк никак не выделял меня. Но, если быть честной, я прекрасно понимала, что творю. Каждый день я давала себе зарок прекратить это издевательство, но стоило мне нарваться на очередную грубость Шефа - и я уже набирала номер Марка. К тому же я нашла прекрасный способ досаждать Шеферелю, заявляясь на работу то с засосом, как в первый день, то в мужской рубашке, то в футболке наизнанку. Вел вздыхала и говорила, что я не столько злю начальство, сколько унижаю себя,  - но когда здравый смысл был моим другом? С Шефом мы теперь пересекались часто, хоть и почти не разговаривали, и видеть, как он каждый раз окидывает меня быстрым взглядом, ища признаки присутствия в моей жизни мужчины, было истинным удовольствием.
        Я звонила Марку в любое время суток, будила среди ночи, отрывала от работы днем. Сначала такое внимание льстило, потом стало немного пугать. Будем честными: я, конечно, изменилась, и в лучшую сторону, но все равно недотягивала до наших суккубов.
        Однажды наш с Китти разговор услышала Вел - в тот день Марк отказался отпускать меня на работу, и мне пришлось в прямом смысле вырываться силой. Эмпат посмотрела на меня из-за очков полными осуждения глазами:

        - Чирик, я понимаю, ты тешишь свои комплексы и всё такое, все так делают при удобном случае, но это как-то совсем нехорошо.

        - Да знаю,  - я отмахнулась,  - но о моральной стороне всего происходящего мне думать как-то совершенно не хочется.

        - Да не в моральной стороне дело,  - Вел оперлась о перила рядом с нами и задумчиво посмотрела куда-то вниз. Похлопала себя по карманам и чуть дрожащими пальцами достала сигареты.  - Я расскажу вам, девочки, одну историю,  - она сделала долгую паузу, собираясь с мыслями.  - Представьте себе ситуацию, в которой девочка знакомится с мальчиком. Мальчик девочке нравится, даже очень. Даже очень-очень-очень,  - Вел прикурила, не с первого раза справившись с зажигалкой. Я видела, как все сильнее дрожали ее руки.  - Они начинают встречаться. Ничего особенно. Кофею сходили попили, по городу погуляли. Обычный джентльменский набор питерской интеллигенции. Даже не целовались ни разу. А девочка по мальчику начинает сходить с ума. Причем вот не как в этих дамских романах, когда ахи и охи, а самым натуральным образом сходить с ума до попыток покончить с собой, если он просто не позвонит в течение дня. Мальчик звонит, он же хороший, воспитанный,  - а потом вдруг перестает. Ну бывает такое, не сложилось. Девочка берет на кухне нож и разрезает себе вены. Девочка училась на врача, она знает, как правильно резать
вены,  - Китти попыталась что-то вставить, но я пнула ее локтем в бок.  - К счастью, у девочки вовремя приходит с работы бабушка и успевает вызвать «скорую». Девочка оказывается в больнице,  - Вел снова замолчала, быстро-быстро покусывая зубами кончик большого пальца. Ее уже заметно трясло, и я хотела было как-то успокоить эмпата, но она не видела меня и не слышала.  - Потом к девочке в больницу приходит молодой человек в длинном плаще и объясняет, что с мальчиком вместе они никогда не будут. Потому что мальчик - оборотень, а девочка - просто девочка. И что такая реакция - просто физика. Примерно как у животных, которые реагируют на запах. Это подсознательное. Вы, оборотни,  - она наконец посмотрела на меня,  - вы такие физические, такие бурлящие жизнью, такие красивые, что у простого человека развивается зависимость от вашего присутствия. Как от наркотика,  - она продолжала смотреть на меня в упор.  - Понятно? Вашей вины, как и заслуги, в этом нет. Как жена кролика Роджера в том мультике, вы просто сделаны такими. Но встречаться с людьми все же не стоит.
        Я пару раз открыла и закрыла рот, ища что сказать, но так и не нашлась.

        - Ладно, заболталась я тут с вами,  - Вел улыбнулась в своей привычной манере и быстро притушила сигарету о перила,  - мне домой пора.

        - А что стало с девочкой?
        Вел посмотрела на меня, поправила очки:

        - Девочка вышла из больницы и стала работать доктором дальше. Потом к ней привезли пациента с множественными ножевыми, и она упала в обморок от ощущения его боли,  - она помолчала.  - Думаю, дальше ты уже знаешь.
        Она развернулась и пошла по коридору прочь как ни в чем не бывало. Я смотрела ей вслед, думая о том, насколько ей должно быть тяжело здесь работать. Вел как раз проходила мимо двери кабинета нашей группы, когда оттуда вышел Михалыч. Эмпат вздрогнула, прижалась к стенке, стараясь избежать прикосновения, тихо бросила
«Привет!», тряхнула головой, и мне показалось, что я услышала ее тихий шепот: «Ну когда же…»

19

        Лето неумолимо приближалось. Шеф общался все так же холодно, отпуская замечания, которые я училась не замечать. Китти шипела и ходила в черных очках даже вечером, демонстративно сетуя, что вот она рассыплется пеплом, а мы ее в банку из-под кофе сгребем да в курилке и забудем - словом, все чувствовали какой-то подъем.
        Всполох остался при Институте, мгновенно став очень нужным. Он несколько раз ходил Вниз с нашей группой, потом перезнакомился со всем НИИДом (скажу честно, не заметить двухметрового мужчину в черном облачении священника было крайне проблематично) и стал спускаться со всеми подряд. Насколько знаю, Оскар тихо надеялся, что москвич останется в городе навсегда, но речи об этом не шло. Не буду врать, что мы стали с ним закадычными друзьями, но из всей нашей нынешней компании Всполох нравился мне больше всех - он подкупал своим оптимизмом и жизнерадостностью. Насколько я понимала из разговоров, опасность была серьезной, даже очень, но он не унывал и строил планы. Иногда они с Шефом и Оскаром запирались в его кабинете и подолгу что-то обсуждали.
        Я думала, что в Институте начнется паника, но ее не было. Как и прежде, все ходили на смены, обрадованные тем, что Представители стали не такими активными, как и прежде, писали отчеты. Я поделилась этим наблюдением с оборотнем, не понимая, то ли у нас недооценивают опасность, то ли просто плюют на нее.

        - Сколько тебе лет?  - улыбнулся Всполох.

        - Гм,  - я кашлянула,  - около тридцати, скажем так.
        Институт был, наверное, единственным местом, где стеснялись не своей старости, а своей молодости.

        - Ну вот, а им всем,  - Всполох кивнул на снующих внизу нелюдей,  - давно перевалило за первую сотню. Ну ладно, не всем, а большей части. Они видели несколько войн, революцию… Их просто сложнее испугать. Кроме того, знаешь, что заставляет мысли отходить на задний план? Монотонность труда. Снаружи может быть все тревожно, но это проблемы начальства, а их проблемы - как и прежде, охранять Нижний Город.
        Я посмотрела вниз, где через турникеты как раз проходили лисички. Вспомнила их историю, рассказанную мне Шефом. Сестры как раз залились смехом, солнечным зайчиком отразившимся от стен и вызвавшим улыбку у проходящих. Мне стало страшно от мысли, что с ними случится что-то плохое.

        - И потом,  - Всполох оглянулся на меня,  - ты же не паникуешь. Почему ты думаешь, что они трусливее тебя?

        - Я все еще надеюсь на чудо,  - я смотрела, как лисички вышли из Института, как закрутились за ними двери-вертушки,  - и на Шефа.
        - Ты подумала, Изабель?

        - Да, святой отец. Мне не нравится этот город.

        - Чем же?

        - Он… серый.

        - Ты хотела бы здесь остаться?

        - Если вы прикажете - я останусь.

        - А если не прикажу?

        - У меня нет причин здесь оставаться.

        - А если есть?

        - Падре? О чем вы? Я вас не понимаю…

        - Всему свое время, дочь моя… Возможно, тебе полюбится этот город.

        - Падре, можно задать вам вопрос?

        - Конечно. Тебе можно все.

        - Кто та женщина? Которую вы приказали убить. Она даже… не сопротивлялась. И не испугалась. Обычно люди пугаются, когда я превращаюсь у них на глазах. Но эта… она улыбнулась. И сказала…

        - Что?

        - «Как же я могла забыть».


        Оскар смотрел в окно. Бездумно, слепо. В последние недели ему приходилось думать о стольких вещах сразу, что иногда казалось, голова не выдержит и треснет как орех. Или он сойдет с ума. Свихнуться было бы славно, очень славно - не пришлось бы ничего решать. Не пришлось бы выбирать.
        За это время он еще дважды видел Изабель, оба раза через то потайное окно. И оба раза они шли через мост, которого не существовало, он был в этом уверен - этот город строился при нем! Не было этого моста над Красной Пропастью…
        Каждый день к нему поступали новые и новые рапорты, а он едва мог понять, что там написано, туман как будто утихал, Представители перестали нападать на Город и даже форму меняли с какой-то ленцой, что ли. Черт шутил, что ранняя летняя жара добралась и до Нижнего Города и разморила там всех, включая туман.
        А Оскар думал только об Изабель. В том, что это была она, он не сомневался - просто чувствовал. Доминик давал ему наблюдать за сестрой практически сколько угодно - и был прав. Чем больше оборотень смотрел на нее, тем больнее было уходить, тем легче казалось принять решение. Она изменилась. Стала именно такой, как ему мечталось,  - взрослой, самостоятельной, решительной. Может быть, даже чересчур. Годы скитаний с Домиником и ненормальная жизнь сделали ее слишком самостоятельной. Она явно не привыкла принимать ничью помощь и легко отдавала приказы. Смотря на нее, Оскар гадал, в кого она превращается.
        Во второй раз, когда он уже собирался уходить, Изабель вдруг отложила Стендаля, которого читала, и некоторое время задумчиво смотрела в пустоту. Потом встала, медленно прошла по комнате и подошла к окну. В городе уже спустилась ночь, и оранжевый свет фонарей подсвечивал ее лицо. Изабель подняла руку и медленно, как прилежная ученица, вывела пальцем на стекле: «Oscar». Больше он не сомневался.


        Иногда мне казалось, что я чувствую, как утекает время. Как будто забыла, что опаздываю на поезд, и вот мироздание пытается мне напомнить об этом, отсчитывает секунды - а я стою и не замечаю.
        Жизнь казалась странной. Еще недавно в ней была радость и боль, но она была мне нужной. Сейчас я просто считала время от смены до смены, заполняя пустоту Марком, и думала, сколько нам осталось - жить, ждать нападения. Ожидание изматывало.
        Марк развелся. Не знаю, во мне ли была причина, но однажды он просто показал мне штамп в паспорте, где казенными синими чернилами было написано, что брак с гражданкой такой-то расторгнут. Я пожала плечами - безразличие вообще давно стало моим любимым развлечением.
        Власть опьяняет. Какой бы она ни была. Власть над человеком - особенно. За все то, что не получала от Шефа, я отыгрывалась на Марке. Было ли мне стыдно? Наверное. В последние дни стерлось всякое понятие границ хорошего и плохого. Глядя, как он плачет в уголке от того, что я ухожу среди ночи, я не могла отделаться от мысли, насколько отвратительна сама должна быть для Шефа. Наш невольный треугольник складывался в идеальную пропорцию. Я смотрела на Марка, а видела себя - сжавшейся на скамейке, бегущей через толпу, льнущей к каждому прикосновению. Отвращение затопляло все внутри и помогало продержаться еще день. Еще два.
        А вот ночами меня ломало. Я давно уж перестала показываться на работе в вызывающем виде - если я что-то и поняла про Институт, так это то, что система слежки и разведки устроена у них на должном уровне. Думаю, они знали даже, за казаков или за разбойников играл Марк в детстве. Мы с Шефом виделись все реже, все меньше говорили - и с каждым днем все острее я чувствовала свою бессмысленность, все тусклее становился мир вокруг, и все яростнее я срывалась на Марке. Он теперь жил в небольшой комнатке в коммуналке, оставшейся ему от отца, и соседи порой косились на меня, когда я появлялась или уходила среди ночи. Но чаще я засыпала рядом с ним, свернувшись в комок что было сил, чтобы превратиться в точку, и представляла, что за спиной лежит не обычный человек, а всемогущий Шеф стережет мои кошмары. Прошлое казалось прекрасной сказкой, и, когда никто не видел, я беззвучно плакала, ругая себя за то, что не ценила ее, когда Он был рядом…

20


        - Ты останешься?  - Марк потянулся ко мне через диван, пытаясь погладить пальцами плечо, но я увернулась, заворачиваясь в простыню.
        Обычный вопрос полоснул, прозвучав иначе. Я знала, что он спрашивает о нынешней ночи, но мне надо было что-то решать. Все чаще я приезжала к нему, просто чтобы не засыпать одной. Я не знала, сколько времени нам осталось до встречи с Домиником, но мне не хотелось проводить его в одиночестве.

        - Да,  - я посмотрела в темноту за окном,  - я останусь.
        Марк хотел что-то сказать, но я отмахнулась и, накинув рубашку и джинсы, ушла на кухню курить.
        Это была самая обычная кухня, с большим столом, на котором стояла псевдохрустальная пепельница, с консервной банкой из-под кофе, поставленной рядом, с клеенкой на столешнице и следами захвата тараканами территории. Старая, витая проводка змеилась по крашенным зеленой масляной краской стенам, являя собой кошмар любого пожарного инспектора. Под высоким - пятиметровым, не меньше,  - потолком свисала лампочка в уродливом советском абажуре, пыжащаяся осветить все немаленькое помещение.
        Я щелкнула выключателем и привычно опустилась на стул у стола, на ходу выбивая из пачки сигарету. Прикурила от спрятанных за кофейной банкой спичек, несколько раз чиркнув об истертый бок.
        Сказать, что мне нравилось тут, будет неправильным. Просто, заходя сюда, я словно попадала в прошлое. Эта клеенка напоминала скатерть у нас с мамой дома, эта лампа
        - нашу лампочку в коридоре, которую мы каждый день собирались переодеть в какой-нибудь более приличный вид, но так и не собрались. Все здесь заставляло меня помнить, что еще недавно, всего каких-нибудь лет пять назад, я думать не думала ни о вампирах, ни об оборотнях. Здесь я так сильно чувствовала себя человеком, что как-то даже специально превратилась и покарябала когтем в стене глубокую царапину
        - чтобы помнить, что я это могу.
        Я привычно провела пальцем по перекрестью линий на клеенке, привычно же попыталась отскрести с нее какое-то старое, засохшее пятно, которое не давалось мне уже который день. Купить бы нормальное чистящее средство, да руки все не доходят…
        Может быть, зря я отказалась ехать со Всполохом? Может, надо было согласиться, а не рвать на себе тельняшку патриотизма? Ну что с меня толку? Брошусь вперед - погибну в ближайшие минут десять. Останусь в тылу - стану только обузой. С другой стороны, от Доминика снова ни слуху ни духу. Похоже, он решил брать нас измором нервной системы, заставляя ждать атаки каждый день и пропадая, как будто ничего и не было. Рано или поздно это должно измотать всех. Может, пока он снова решит напасть, я успею прожить обычную человеческую жизнь с Марком - пятьдесят лет не сыграют для меня большой роли…
        Положив руки на стол, я опустила на них голову, вся скрутилась в узел, чтобы закрыться от этого мира, и тихо, беззвучно расплакалась. Боги, я планирую жизнь с Марком, который мне противен, и думаю, чем оттереть пятно с клеенки! Все то, от чего я так панически бежала в самом начале работы в Институте, снова нашло меня и впилось в мозг. Кто бы мог подумать! Все это казалось таким отвратительным, что я готова была выпрыгнуть в окно, лишь бы отсюда сбежать! Но вся моя другая жизнь вертелась вокруг Шефа, которого больше в ней не было. А ходить мимо его кабинета каждый день, встречать в коридорах Айджес с ее самодовольной улыбкой, слышать, как кто-то произносит его имя,  - было невыносимо. Да, я сохраняла ясность мысли, не нуждалась в его разрешении на каждый шаг и даже смогла общаться с другим мужчиной. Но одна мысль о нем, одно короткое, обжигающее, как глоток виски, воспоминание - и мне хочется умереть, лишь бы не возвращаться в мир, где он просто мужчина, работающий на том же этаже, что и я. Пусть бы он ругался на меня, пусть издевался
        - но только был! Только бы не как сейчас!
        Мир был настолько невыносимым местом, что, если бы кто-то сказал, что я умру через секунду, я бы только подставила горло…

        - Пожалуйста, не надо.


        Я оказываюсь на ногах раньше, чем сама понимаю это. Лампа гаснет, и только полоска света из окна выхватывает несколько сантиметров пола.
        Я боюсь пошевелиться. Боюсь дышать.
        А потом замираю, чувствуя, как его рука ложится мне на плечо. Как опускается вниз, к лопаткам, где белеют, невидимые под одеждой, два симметричных шрама. Задерживается там на мгновение, и пальцы проводят ровно по ним, заставляя меня вздрогнуть.
        Рука скользит вниз, проводя по позвоночнику, будто рассматривая его. Неспешно, по-хозяйски. Я не дышу. Я даже не моргаю, слепо вглядываясь в темноту и всем своим телом ощущая эти легкие прикосновения.
        Он касается края джинсов и останавливается, будто в раздумьях. А потом вдруг резко, как-то отчаянно, обнимает меня.
        На мгновение я растворяюсь в этом ощущении. В его руках, так крепко прижимающих меня к себе. В прохладе рубашки, которую чувствую голой кожей. В запахе ветра и моря, который он всегда приносит с собой. В его дыхании у себя на шее.

        - Знаешь,  - шепчет он мне в волосы,  - совершенно невыносимо было смотреть, как ты очеловечиваешься. Пожалуйста, не делай так больше, ладно?..
        Я хочу смеяться и плакать, хочу остановить время и остаться навсегда здесь с ним, в этой темной кухне, забыв про все проблемы, про все горести, про все «должна» и
«надо»,  - остаться с мужчиной, которого люблю по своей воле или против нее…

…Зажмурившись что есть силы, я дергаюсь вперед, выворачиваюсь из его рук и, стараясь ни о чем не думать, наотмашь бью Шефа по лицу.
        От неожиданности он отлетает в сторону. На щеке проступает алый след, на лице - непонимание.
        Я сжимаю кулаки, я пытаюсь быть твердой. Я стараюсь не бояться, что он сейчас просто развернется и уйдет.
        Он стоит и смотрит на меня, а во взгляде его нет ничего - и у меня внутри делается пусто и страшно, я понимаю, что, если он снова исчезнет, я просто не смогу больше дышать.
        Мне хочется прижаться к нему и попросить прощения, обнять и зарыться лицом в рубашку, чувствуя его руки у себя на спине, но вместо этого я делаю несколько шагов вперед:

        - Ты хоть понимаешь, как я жила все это время?!  - Я сжимаю кулаки так сильно, что ногти врезаются в ладони.  - Ты представляешь, через что я прошла?! Ты хоть понимаешь?!
        Он молчит, не пытаясь прервать, не отводя взгляда.
        Я не замечаю, когда успеваю заплакать,  - просто все эти недели вдруг прорываются наружу беспорядочной чередой обвинений, оборванных фраз и судорожных всхлипов. Вспышка гнева проходит так же быстро, как и появляется, оставив только чувство болезненного опустошения.
        Он стоит в паре шагов от меня и вдруг опускает глаза, как будто приняв какое-то решение. Наверное, надо подойти, надо удержать - ведь сейчас он развернется и уйдет уже навсегда, но я не могу. Ноги не держат, и я рыдаю отчаянно, как маленькая, когда мир казался крохотным, а беды - огромными.
        Я опускаю лицо в ладони, опираясь о стол, чтобы не упасть, и ни о чем больше не думаю.
        А потом чувствую, как он обнимает меня - осторожно, будто боясь сделать больно,  - и уже не сопротивляюсь. Он гладит меня по голове, как ребенка, который никак не может успокоиться, и говорит что-то неразборчивое, прижимает к себе, а я всхлипываю и хочу только, чтобы так было всегда. Чтобы он был всегда.

        - Прости меня,  - шепчет Шеферель и тихо раскачивается, будто пытаясь убаюкать.
        Я закрываю глаза и осторожно обнимаю его, ощущая под пальцами прохладу вечной белой рубашки, а он, как крыльями, укрывает меня полами своего плаща.


        Я так и не спросила, как он оказался в квартире. Не спросила, почему вел себя так последние дни,  - мне надоели ответы, состоящие из правды не более чем на четверть и из недоговорок на все три четверти.
        Я просто наслаждалась этим моментом, когда он был рядом, и сейчас, вот прямо сейчас, ничего не происходило. Никто не нападал, не угрожал, не пытался выстроить планы спасения, не объяснял, что делать…

«Майбах» скользил по улицам, и от фонаря до фонаря по стеклу бежала рыжая полоска света. Я прислонила голову к его плечу, а он что-то задумчиво чертил пальцем у меня на ключице.

        - Ты что, действительно собиралась оттирать то пятно с клеенки?  - со смехом спросил он, и я улыбнулась, ловя его за пальцы.

        - Я и со службы собиралась уйти. И прожить с ним долгую, счастливую человеческую жизнь. Страшно?

        - До дрожи,  - я слышала, что он улыбался,  - нельзя тебя к людям подпускать. Начинается какой-то кошмар.

        - Вот и не пускал бы,  - вырвалось у меня прежде, чем я подумала, что сказала. Мне не хотелось портить этот момент, но слова сказаны, и Шеф у меня за спиной едва слышно вздохнул:

        - Я и не хотел. Ты поверишь, что у меня были свои причины на это?

        - Поверю,  - я пожала плечами,  - у тебя всегда свои причины. И даже если мне они кажутся абсурдными, на деле слишком часто оказывается, что ты прав.
        Он кивнул, зарывшись лицом мне в волосы, и больше мы не произносим ни слова за всю дорогу.
        Когда машина остановилась у его дома, я заметила, что забыла у Марка свой рюкзак. Шеф посмотрел на меня с легкой усмешкой:

        - Придется встретиться и забрать.

        - А без этого никак нельзя?

        - Нет. Умей нести ответственность за то, что натворила.
        Я молчала, понимая, что он в очередной раз прав.

        - Что с ним теперь будет?

        - Ничего. Так и будет. Кстати, тебе еще объяснять, что вы не увидитесь больше. Вы ведь не увидитесь?
        Я посмотрела на Шефа, и вопрос показался мне смешным. Как бы я ни тянулась к Марку в первые дни, опьяненная его человечностью и отсутствием тайн, человек никогда, никогда не сравнится с нелюдем. Шеферель - жесткий, жестокий, резкий, недоговаривающий - для меня был неизмеримо дороже.
        Я улыбнулась и качнула головой:

        - Никогда.


        Войдя в квартиру, Шеф на минуту задерживается у двери, убирая ключи в карман, и я, обернувшись, любуюсь его силуэтом на фоне светлого дверного проема.
        Но что-то не так, я чувствую это и, подойдя ближе, заглядываю ему в лицо:

        - Шеф… Что случилось?
        Он смотрит на меня тепло и грустно, на секунду смешно поджимает губы и, погладив по голове, как девочку, произносит:

        - Завтра у нас… завтра у нас война.
        Пакет от Доминика, как оказалось, просто появился на столе в его кабинете. Шеф вышел за кофе, а когда вернулся - на столе уже лежал большой голубой конверт. В шизоидально-вежливых выражениях сообщалось, что Шефа со всеми желающими присоединиться ожидают в Нижнем Городе в вечерние сумерки. Кто не сможет выйти - останется там навсегда. Кто сможет - получает город.
        В противном случае Доминик обещал устроить в городе панику, прекратив доступ к дорогам и продуктам для обычных людей. Что произойдет дальше, он предлагал подумать Шеферелю - и тот мрачно признал, что дальше будет много крови и трупов.


        Наверное, каждая нормальная девушка в такой ситуации попыталась бы узнать, что происходит между нами и кто я ему, но я и так знала, что происходит война, а на данный момент я ему боевая единица. Наверное, я была неправильной девушкой.
        Все время до утра мы проговорили. Пытались найти выход, вспомнить что-то, на что раньше не обращали внимания. Ночь за окном стала светлее, потом и вовсе ушла, отправив какую-то новую группу на дежурство, а мы все сидели на диване, листая книги и рассматривая карты, и только иногда улыбались, соприкасаясь склоненными над листами головами.

        - Мне бесполезно все-таки просить тебя уехать?  - как бы между делом спрашивает Шеф, складывая и отбрасывая в сторону карту города начала XIX века.

        - Бесполезно,  - подтверждаю я делано безразличным тоном и, когда он поднимает голову, смеюсь. Мне правда все равно, если завтра нас не станет. Пусть - зато у меня есть эта ночь. И пусть она не такая, о какой мечталось бы обычным людям, для меня она самая лучшая, потому что в ней нет притворства и нет обмана, потому что я вижу, как смешно Шеф хмурит брови и как совсем по-человечески грызет карандаш, задумавшись. Пепельница на диване наполняется, кофейная банка пустеет, и мы только иногда переглядываемся, сосредоточившись на карте города.

        - У нас есть план?  - решаюсь спросить я, когда Шеф выразительно смотрит на часы и начинает собираться. В ответ он просто улыбается и ерошит мне волосы.

21

        На работу мы приехали по отдельности - сейчас только не хватало косых взглядов и шушуканий. Было, наверное, около десяти утра, когда в кабинете Шефа собралась неизменная теперь компания: он сам, Оскар, Айджес и Всполох. Я сидела чуть в сторонке, стараясь не привлекать внимания и не смотреть на него постоянно. Но, проходя мимо с очередной порцией кофе, Шеферель так скользнул рукой по моей талии, что я мгновенно покраснела. Оскар вздохнул, Всполох кашлянул, Айджес беззвучно хмыкнула.

        - Вернемся к боевым действиям,  - Шеф истово зевнул, и мне показалось, что у него проступили клыки,  - все еще раз хорошо подумали? Кто спустится сегодня со мной Вниз, уже может и не вернуться.

        - Ой, да заткнись ты уже,  - беззлобно огрызнулась Айджес, заправляя прядь за ухо,
        - все уже всё подумали, никто тебя бросать не собирается.

        - Угу,  - Всполох улыбнулся, тщетно пытаясь рукой отогнать сигаретный дым, плотной завесой скрывший кабинет.

        - Ну что ж,  - Шеф качнулся на кресле,  - vos morituros saluto.
        Остаток дня я просто старалась не попадаться под ноги. Все куда-то ходили, что-то говорили, кому-то звонили. Обычная жизнь в Институте казалась мне сутолокой, но теперь только я поняла, что происходит на самом деле.
        Оскар собрал всех оборотней, которые находились сейчас Наверху, и объяснил ситуацию. Он говорил о том, что они могут не вернуться, и что должны подумать, о том, что этот город, хоть и стал для них домом на долгие годы, все же не является их родным, и, может быть, они найдут другой, если мы проиграем… Шеф, прислонившийся к косяку, довольно улыбнулся:

        - Вот манипулятор!

        - Ты о чем?!  - не поняла я, растроганная речью Оскара до глубины души.

        - А ты прислушайся,  - дракон округлил глаза,  - после таких слов не пойти с нами значит выказать себя неблагодарным трусом, которому наплевать и на чувство долга, и на друзей. Учись!
        В итоге было решено, что все оборотни, лекари и решившие присоединиться эмпаты спустятся Вниз в вечерних сумерках. Верхний Город останется под присмотром вампиров, которые идти с нами и не хотели, и обязаны не были. В случае если мы проиграем и не сможем выйти, они вольны были продолжать битву с Домиником или же уйти, оставив город ему. В случае их победы Петербург и Институт, со всеми его ресурсами, отходил им.
        Признаться, я была неприятно поражена, когда увидела, сколько нелюдей отказались нам помогать, оставшись нейтральными. Фактически в нашем распоряжении были только группы. Я пожаловалась на это Шефу, который с ненормальной веселостью носился по Институту, но он только пожал плечами: «По сути, они нам ничем не обязаны. Это не ура-патриотический фильм. Чирик, это реальная жизнь».
        Решив ненадолго скрыться от всей суматохи, я прокралась в курилку. На подоконнике, нахмурив брови, сидела Китти. Увидев меня, она улыбнулась и кивнула на место рядом.

        - Ты чего тут делаешь?  - Я зевнула.  - В смысле тебе вроде как отсыпаться положено, нет?
        Вампирша кивнула, затягиваясь до самого фильтра:

        - Поспишь с вами, пожалуй!  - Она выпустила дым в стену, и он разбился красивыми кольцами.  - Вы же умирать собрались!

        - Мы не специально,  - я напряженно улыбнулась,  - я бы тоже с удовольствием поспала или просто пожила спокойно лет эдак сто пятьдесят.
        Китти махнула рукой:

        - Виктор сейчас отдает последние распоряжения. Ему пришлось назначить себе преемника, хотя он не хотел делать этого еще лет тридцать-сорок, в итоге начались такие дрязги,  - она выразительно закатила глаза.  - Ты не поверишь, насколько склочными могут быть вампиры!

        - Я уже готова во все поверить…  - сказала я, следя, как большое весеннее солнце медленно поднимается вверх.  - Ты уверена, что хочешь идти с нами?
        Она пожала плечами:

        - Я иду с тобой и с Виктором. А он и ты идете с Шефом и Оскаром,  - она улыбнулась, снова поднося сигарету ко рту,  - у меня просто нет выбора.
        В какой-то момент я осталась одна в кабинете Шефереля. Все разбежались по делам, даже Китти нашлось занятие, а я тихо старалась избавиться от чувства своей полной бесполезности. Дверь скрипнула, и в кабинет вошел Всполох, перебирая какие-то бумаги. Когда я в третий раз уронила ручку, которую крутила в пальцах, оборотень скосил на меня глаза:

        - С вами все в порядке?
        Я вздохнула и, набрав в грудь побольше воздуха, выпалила:

        - Мне страшно.
        Священник повернулся, опустив бумаги, и посмотрел на меня внимательным мягким взглядом.

        - И еще я не понимаю, почему не страшно больше никому,  - добавила я,  - если бы тут все ходили с квадратными глазами, мне было бы как-то проще.
        Всполох о чем-то на мгновение задумался и, проведя по волосам быстрым рассеянным движением, присел на подлокотник кресла:

        - Черна, вам случалось попадать в какие-то… передряги?

        - Нет,  - я усмехнулась,  - вот это все - моя самая большая передряга!

        - Да уж, из огня да в полымя,  - он замолчал, хмуря брови.  - Знаете, я не буду цитировать Библию. Не потому, что там нет подходящих примеров (мне иногда кажется, что там есть примеры для всего), просто боюсь, вы ее сейчас не воспримете.
        Я кивнула.

        - Так вот. Понимаете, здесь все боятся. В большей или меньшей степени. Бояться - это не плохо. Страх заставляет нас быть осмотрительными. Проверять и перепроверять выбранные варианты. Искать новые. Мне правда жаль, что вы в таком юном возрасте попали в такой переплет,  - он потрепал меня по плечу,  - но нам приходится быстро взрослеть. Не вешайте нос! Может быть, мы еще все вернемся!
        Я кивнула и, уже когда он ушел, вспомнила, что в фильмах фразы про возвращение всегда говорят те герои, которые погибают первыми.

22

        А потом день перевалил за половину, и я вдруг с пугающей очевидностью поняла, что скоро. Утро тянулось, сначала день казался бесконечным, и я слонялась без дела, а теперь вдруг как-то сразу оказалось - всего пара часов до спуска.
        Я стояла на четвертом этаже, облокотившись о перила, и смотрела в огромное окно проходной, панически следя, как садится солнце. Мне казалось, что сегодня оно делает это особенно быстро. Было, наверное, около шести часов, и внутри у меня все сжалось, а сердце билось в ушах - хотелось, чтобы все уже быстрее началось, лишь бы не ждать, не зная своей судьбы.

        - Скучаешь?  - Шеф появился как всегда будто из ниоткуда, походя чмокнув меня в макушку.
        Я повернулась к нему, на мгновение забыв обо всем. Но только на мгновение.

        - Не сказала бы, что это можно назвать скукой,  - я кое-как улыбнулась,  - просто не знаю, куда себя деть, и от этого мучаюсь ожиданием.

        - Ну,  - он прикурил и оперся о перила рядом со мной, сжимая в пальцах сигарету и пуская колечки дыма,  - что уж делать, вся наша жизнь, по большей части, ожидание.
        Шеферель усмехнулся, щурясь на солнце как довольный кот. Оно позолотило его кожу, сделав ее не такой бледной, отбросило на щеки тень от ресниц, расцветило волосы.

        - Знаешь,  - я посмотрела в окно. День был поразительно красивым, в такой бы гулять и фотографировать, а не воевать и умирать,  - знаешь, мне очень обидно, что все заканчивается вот так. То есть, что вот наконец-то ты перестал от меня скрывать все подряд, но уже…  - Я развела руками.
        Шеф покосился на меня, засмеялся и приобнял одной рукой:

        - Глупый ты мой Чирик. Не спеши нас хоронить,  - он выпустил дым вверх, и на секунду мне показалось, что белки его залило золото, а зрачок стал вертикальным.


        Оскар стоял на несуществующем мосту и смотрел в одну точку. За эти несколько часов он, казалось, постарел на несколько сотен лет - у рта залегли складки, под глазами появились круги, взгляд вечно горящих желтых глаз потух.
        Его вечный провожатый, щупленький юноша в круглых очках, остановился, ожидая, когда оборотень продолжит путь. Оскар еще раз посмотрел сквозь арки вниз на красный туман и продолжил дорогу.
        На этот раз Доминик был приветлив и даже весел. Это было веселье не самоуверенного глупца, уже празднующего победу над еще не поверженным врагом, и не отчаянное веселье обреченного - так может радоваться только человек, которого годами держали взаперти, а потом наконец разрешили выйти. Доминик чувствовал пульс жизни, и это придавало ему сил. Оскар подумал, что, по сути, за всю жизнь он встречал только одного достойного противника, который до сих пор остался жив.
        Доминик не задавал вопросов и не пытался что-то выведать. Он, как и всегда, предложил воды, а не вина, помня первое правило оборотней. Оскар, как и всегда, отказался.

        - Хотите увидеть Изабель?  - улыбнулся инквизитор.

        - Да,  - Оскар поднял голову.  - Но сегодня я хочу с ней поговорить.
        Доминик приподнял светлые брови:

        - А вам не кажется, что это немного слишком?

        - Нет - оборотень сложил руки на груди - сегодня бой. И ни я, ни вы не можете гарантировать, что мы в нем выживем. Что выживу я и она. Вы просите меня о предательстве, а между тем я могу так и не успеть поговорить с собственной сестрой.
        Инквизитор отпил вина из высокого бокала и гулко опустил его на поднос.

        - Что ж, в этом есть резон,  - он кивнул,  - можете поговорить с ней. Только недолго.
        Когда Изабель вошла, она даже не сразу увидела брата - он стоял немного сбоку, решив не показываться сразу. Она прошла весь кабинет и обернулась к Доминику, когда вдруг увидела боковым зрением кого-то еще - и оскалилась, мгновенно меняя форму.
        И замерла. Клыки и когти исчезли, а Изабель все стояла и смотрела на Оскара, пока он не сделал несколько шагов вперед, выходя из тени на свет. Она зачарованно следила за ним, а когда между ними осталось меньше шага, осторожно протянула руку, касаясь пальцами небритой щеки, и бросилась брату на шею.
        Оскар обнял ее изо всех сил, зарылся лицом в белые волосы.

        - Оу, какие вы милые рядом,  - протянул Доминик, отпивая вина, но оборотни его не слышали. Изабель смеялась - чуть ли не впервые за долгие годы, а Оскар улыбался, сбросив усталость последних недель. Давно привыкшие к русскому языку, сейчас они перешли на испанский, тараторя как сумасшедшие, перебивая друг друга и перескакивая с одного на другое, не успев даже договорить слово. Изабель гладила брата по щекам и волосам, никак не в силах наглядеться и строила догадки, какие черты ему придал звериный облик, а какие его собственные, а Оскар смеялся, отвечая на ее торопливые вопросы.

        - Ты помнишь?  - то и дело произносил один из них, и они снова смеялись. Наконец Изабель задала тот вопрос, которого Оскар и ждал, и боялся.

        - Где ты был все это время?
        Он помедлил с ответом:

        - Я не знал, что ты жива. И я служил тому, кому обязан жизнью.

        - Браво!  - Доминик громко, с расстановкой, захлопал в ладоши.  - Как изящно сказано! Он, милая Изабель, вот уже триста лет служит в этом городе,  - наткнувшись на ее пораженный взгляд, инквизитор улыбнулся,  - я же говорил, что этому серому блину есть чем тебя удивить.
        Оборотень повернулась к брату:

        - Это правда?
        Тот кивнул, не отводя взгляда.

        - И… что же теперь?  - Она нахмурилась.  - Ты останешься верен своему господину?

        - Нет,  - Доминик встал рядом с Изабель,  - к счастью, наш дорогой Оскар ценит семью и свою единственную сестру выше, чем кого-то, кто отдает ему приказы.  - На непонимающий взгляд своей приближенной инквизитор пояснил: - Сегодня он поможет нам победить. А там - можете делать, что хотите.

        - Падре, вы выгоняете меня?!  - Оборотень в ужасе обернулась к инквизитору.

        - Не выгоняю, милая,  - Доминик коснулся ее скулы в отеческом жесте,  - я отпускаю тебя. К твоему брату. Разве это не прекрасно?
        Изабель растерянно перевела взгляд с него на Оскара, и тот чуть сжал ее руку:

        - Ты мне доверяешь?
        Она моргнула, не отвечая.

        - Ты мне доверяешь?  - повторил он с нажимом, и она медленно кивнула.  - Вот и хорошо. Всегда верь мне, ладно?
        Во взгляде Изабель мелькнуло что-то, едва заметно дрогнули губы, готовясь задать вопрос, но она промолчала.

        - Жаль разлучать вас,  - Доминик улыбался,  - но вам пора, Оскар. У нас еще много дел.
        Оборотень кивнул и двинулся к неприметной двери в стене, но на полдороге оглянулся и окликнул сестру:

        - Помнишь нашу любимую забаву в детстве?
        Изабель, тоже уже собравшаяся уходить, обернулась, посмотрела ему в глаза и как можно безразличнее ответила:

        - Конечно помню.


        А потом день кончился, и наступили сумерки.
        Те, кто шел Вниз, вышли на площадь, под легкий моросящий дождь. Мы с Шефом и Оскаром стояли у самого Столба, оглядывая «войско». Я насчитала около восьмидесяти нелюдей, и, хотя они казались довольно внушительной толпой, я понимала, что на самом деле это просто горстка отчаянного пушечного мяса. И похоже, сами они это тоже понимали.
        Со смесью радости и грусти я увидела Вел, которая, совершенно простуженная на вид, чихала без остановки; рядом стояла Крапива в своем неизменном зеленом плаще и капюшоне, накинутом на огненно-рыжие волосы; как всегда меланхоличная Китти, не выпуская сигарету изо рта, взмахнула рукой в знак приветствия, рядом с ней хмурый и сосредоточенный Виктор о чем-то быстро говорил по телефону; мрачно сжимала и разжимала кулаки Жанна, сжав губы в упрямую линию; ярким пятном в наступающей серости светились лисички, продолжая шутить и то и дело перебивая друг друга. Я не слышала, о чем они говорили, но их самообладание поражало. Остальных я просто не знала или видела только мельком.
        Шеф, на всякий случай не выпускающий мою руку, переглянулся с Оскаром и едва заметно пожал плечами.
        Он пронзительно свистнул, привлекая внимание, и, когда все повернулись, махнул рукой:

        - Ну что, вжарим рока в этой дыре?!
        Одобрительный гул был ему ответом, и мы прыгнули Вниз.

23

        В том, как из ниоткуда один за другим появляются оборотни, отходя в сторону и освобождая место следующим, было что-то торжественное. Никто не болтал, не шутил, не лез за сигаретами в карман. Все они, оказавшись Внизу, подходили ближе к Шефу, аккуратно вставая у него за спиной, только Оскар и Всполох стояли рядом. Я хотела было тоже отойти назад, но Шеф удержал меня:

        - С твоей способностью теряться и влипать в неприятности, мне будет спокойнее, если ты останешься тут.
        Небо Нижнего Города было ясным и черным, наполненным таким количеством звезд, какого никогда не увидишь Наверху. Нелюди все прибывали и прибывали, и на мгновение во мне шевельнулась надежда, что у нас есть шанс.
        А потом я повернула голову.
        Там, где начинался Невский проспект, уходящий вперед среди темных тяжелых зданий, стоял Доминик. Сейчас на нем не было этой дурацкой одежды провинциального туриста
        - только черная сутана, наглухо застегнутая под горлом и доходящая до пола. Его почти белые волосы, казалось, светились в окружающей темноте, лицо было бесстрастно и жестоко. Меня бросило в дрожь от одного взгляда, а он, увидев меня, наклонил голову и издевательски улыбнулся.
        А за ним - за ним была армия. Вся улица будто шевелилась от переступающих с ноги на ногу нелюдей - расправляющих крылья, скалящих пасти, полные клыков, протягивающих вперед лапы с выставленными напоказ когтями. Все они казались одной огромной черной тварью, лениво шевелящейся у него за спиной.
        Это просто не могло быть реальностью. Это был ночной кошмар.
        Я невольно попятилась, крепче сжимая руку Шефа, и нелюди Доминика отозвались насмешливым воем, лаем, стоном. Он усмехнулся:

        - Смотри, Шеф, твоя девочка боится,  - он сделал шаг вперед, победоносно закинув голову,  - может быть, сдашься без боя?

        - Не цепляйся к маленьким, Доминик,  - Шеферель улыбнулся, и я увидела, как вытягиваются его зубы, превращаясь в клыки. Черты лица его заострились и неуловимо изменились, лишая всякого сходства с человеком.
        Доминик улыбнулся:

        - Не знаю, кто ты, Шеферель, но такие фокусы здесь никого не напугают. Последний раз предлагаю: уходи.

        - Нет.
        Доминик небрежно пожал обтянутыми черной тканью плечами:

        - Как скажешь.
        Будто по сигналу, черная тварь за его спиной рассыпалась и кинулась вперед, поглощая улицу.
        Я думала, что уже никогда не испугаюсь так, как боялась раньше.
        Я ничего не знала о страхе.
        Не в силах пошевелиться, будто ноги приросли к земле, я стояла и смотрела, как на нас надвигается мешанина из клыков и когтей. Я видела глаза, горящие азартом охоты
        - той звериной жаждой убийства, которая присуща только хищникам,  - видела распахнутые пасти, готовые впиться в тело и рвать его на части, превращая в груду бесполезного, бесформенного мяса.
        Я не была воином. Я была трусом.
        Мне было страшно. Не так, как в детстве ты боишься экзамена или темноты, нет, мне было страшно до оторопи, до беззвучного воя, вырывающегося из пережатого горла. Мне хотелось развернуться и бежать, бежать, пока не кончится мир, пока я не упаду от усталости,  - лишь бы оказаться дальше от этого кошмара. На войне у страха появляются новые, недоступные в мирное время пределы.
        Я оглянулась: из-за спины Шефа, на ходу обращаясь, вперед кинулись оборотни. Я видела двух одинаковых лис, скалящих морды с частоколом мелких, острых зубов; видела нескольких волков, летящих по земле неслышной тенью. На моих глазах обратился Черт, и рядом с ним, мгновенно изменившись, белым близнецом скользнул вперед Всполох. Я видела черную непроницаемую тень, обнажившую алую морду в ужасном оскале,  - пантера бросилась в самую гущу, и я услышала, как тут же хрустнула, перекушенная, чья-то шея. Рядом с ней бежала, почти полностью превратившись, ласка.
        Все смешалось в одну дикую, смертельную массу, наполняя воздух криком, воем и рычанием, от которого можно было оглохнуть. Звук рвущейся плоти и ломаемых костей, криков раненых и рычания нападающих проникал в мозг, просачивался в зажатые уши. Звери и не полностью превратившиеся оборотни разрывали друг друга на части, швыряя о стены домов, прижимая к земле. Измененные трансформацией лица, искаженные болью взгляды. Я вдруг поняла, что тихо подвываю от ужаса.
        Китти рванула меня в сторону, схватив за плечи, и толкнула к Шефу. Я повернулась, недоумевая, почему он сам не принимает участия в бое, но он стоял, опустившись на одно колено, с закрытыми глазами, прижимая руки к земле. Вокруг пальцев его, сворачиваясь небольшими кольцами, стала подниматься пыль. Она все поднималась и поднималась вслед за ним, медленно распрямляющимся, и заполняла все пространство вокруг. Поднявшийся ветер подхватил ее, разнося по всей улице, запорошил дерущихся
        - и вдруг улицу накрыл туман. Тот самый, который омывал края города, страшный и хищный первозданный туман.

        - Ко мне!  - крикнул Шеф, и Китти, не дожидаясь моей реакции, швырнула нас обеих вбок.
        Из стен домов, из темноты подворотен, из переулков, из воздуха рядом с нами стали выступать тени. Сначала нечеткие, бледные силуэты, с каждым шагом они обретали плотность, становясь все более ощутимыми, более яркими. Я видела лица - большеглазые, почти лишенные рта, слившегося с носом, натянутые на искореженные, изуродованные черепа. Видела тела - изогнутые, сломанные, будто лишенные опоры позвоночника.

        - Боги,  - я вжалась в Шефа и почувствовала, как вампирша так же прижимается ко мне, тихо ругаясь по-английски,  - что это?!

        - Это первостроители,  - Шеферель не сводил глаз с сизых фигур, все плотнее наполняющих улицу,  - те, кто умер, чтобы этот город стоял.

        - Сколько их?!  - Китти почти сорвалась на визг, расширенными от испуга глазами следя, как первостроители растворяются в клубке дерущихся нелюдей.  - И почему они такие жуткие?!

        - Это призраки, Катарина,  - Шеф сжал мою руку,  - их эмоции и страдания, обращенные в человеческую форму. На их костях стоит этот город, они несут его на себе уже больше трехсот лет. Там, Наверху, ты вряд ли заметила бы их, но здесь они обрели плоть и продолжили защищать город, который убил их. Они хранят Петербург, не давая ему пасть в войне или уйти в болота, не давая наводнениям затопить его до основания. Вечные неупокоенные души.
        Какое-то время мне казалось, что ничего не изменилось и призраки просто растворились так же, как пришли, но потом я услышала вой. Жуткий, пронзительный крик испуга. Бой на мгновение замер, и этого перерыва было достаточно, чтобы увидеть, как кричит пегий волк. Застывшая картинка, срез времени в его сиюминутном проявлении: из уха сочится кровь, на одном боку обнажились алой массой мышцы, не прикрытые шкурой, проступила белым кость левой лапы, будто на ней и вовсе не было плоти. Он все кричал и кричал, а в звериных глазах застыл такой ужас, что на долю секунды мне даже стало жаль его. А потом я увидела, как что-то ползет вверх по его второй лапе, подбираясь к голове, отслаивая шерсть, кожу, мышцы, сосуды и, наконец, поглощая саму кость. Волк рухнул на землю, почти лишенный обеих лап, взметнув на мгновение стремительно облезающий хвост, и попытался кататься, стряхивая с себя невидимую силу, но уже полморды его превратилось в голый череп. Я, наверное, никогда не забуду этот живой еще глаз, горящий ужасом в зенице белой кости. Он вскрикнул последний раз - и вдруг исчез, растворившись в тумане. Я
смотрела на него как завороженная, всем сердцем желая отвести взгляд, и не могла.

        - God…  - выдохнула за моей спиной Китти.
        В ту же секунду меня согнуло пополам и вырвало.

        - Это ужасы войны, Чирик,  - отчеканил Шеф, пока я отирала губы,  - молись, чтобы сегодня нам не пришлось добивать своих.

        - Но они же не тронут их?!  - вырвалось у Китти.

        - Нет,  - Шеф качнул головой,  - они нападают только на тех, в ком не чувствуют принадлежности к этому месту. Все появлявшиеся здесь хотя бы два раза в безопасности.
        Начавшийся с волка ад распространился везде: то там, то здесь я слышала крики, которые разительно отличались от остальных звуков боя. Смотреть было страшно, но почему-то я смотрела - отдавая дань уважения не то врагам, не то призракам.
        Едва появившись, маленькое пятно быстро распространялось по телу, вгрызаясь в плоть подобно кислоте. Кто-то катался по земле, кто-то пытался отбиться, кто-то рычал и пятился, еще не понимая, что обречен, еще не заметив начавшей осыпаться шерсти на кончике уха. Страшнее всего было с теми, кто частично оставался людьми. Одна из оборотней Доминика, девушка едва ли много старше меня, выбралась из кольца нелюдей и, качнувшись, шагнула вперед. У нее были прекрасные черные крылья ворона, из которых цело осталось только одно. По какой-то жесточайшей случайности, призраки растворили ее ровно наполовину, и левая часть тела оставалась почти нетронутой. А справа торчал не прикрытый ничем скелет, окрыленный костями. Глаз без века смотрел пугающе, уже остекленный туманом близкой смерти, череп начал осыпаться, выставляя напоказ орех мозга. Она протянула вперед руки - одну еще покрытую плотью и украшенную пятью цепкими вороньими когтями, а другую уже голую, где видно было, как кости пальцев переходят в такие же когти.

        - Почему она еще жива?!  - не выдержала я, пятясь от открывшегося мне ужаса.

        - Призраки не просто растворяют их. Они поглощают тела, забирая с собой в туман, в дух города.  - Шеферель помолчал.  - Это не быстрая смерть.
        Ворона сделала еще один шаг вперед, но низ ноги ее растворился, и она рухнула на землю, так и протягивая вперед стремительно осыпающуюся руку. И исчезла через несколько секунд.


        Изабель ударила кулаком в железную дверь, но та не поддалась, лишь в насмешливой уступке изогнув под рукой металл.
        Оборотень в который раз уже прошла по крохотной комнатке из угла в угол, глухо рыча. Она была не просто зла, она была в бешенстве, и сохранять себя в человеческой форме становилось все сложнее.
        Доминик запер ее здесь - обманом. Прямо перед тем, как собрать всех нелюдей и спуститься с ними Вниз. Он сказал, что она будет гарантией лояльности Оскара. А мертвая никому не нужна. Что он выпустит ее, когда вернется, и отдаст брату - если тот останется жив.
        Изабель знала, что они собираются забрать город, но не думала, что это будет банальная бойня. Она искренне верила, что местный начальник - порождение зла, и что он топит город в грехе, вводя нелюдей в туман обмана. Что освобождение города будет благом для его жителей, как смертных, так и нет…
        Она никогда не была дурой. Она просто привыкла верить тому, кто воспитывал ее и был рядом всю жизнь.
        А теперь это превращалось в обычное завоевание. Уходя, он просто сказал ей это, честно глядя в глаза,  - чтобы посмотреть, как она будет мучиться от сознания того, что вся ее жизнь обман. И последние столетия - обман. А потом он сказал, кто была та женщина в смешном платье в синий цветочек,  - и Изабель захотелось умереть. Она знала, что брат никогда не простит ее, если только узнает. Никогда.
        За дверью раздались тяжелые шаги и на уровне глаз Изабель открылось небольшое окошко. С безопасного расстояния примерно в метр ее проверил служащий Доминика - один из немногих в их организации людей.

        - Вы здесь, мадам Изабель?  - церемонно спросил он, однако голос его был лишен всяких эмоций.
        Вместо ответа она ударила по двери частично превратившейся рукой, выгнув железо по ее форме. Служащий не вздрогнул даже, а лишь кивнул и закрыл окошко.
        Изабель повернулась, упав спиной на дверь, и бессильно зарычала.
        Прошел, наверное, час, когда в замке вдруг повернулся ключ. Оборотень частично превратилась, приготовившись убить каждого, кто войдет в эту дверь.

        - Поиграем в нашу детскую игру, сестренка?
        Изабель замерла, не веря своим ушам. Никто здесь не говорил по-испански так чисто
        - и к тому же женским голосом.

        - Si,  - прошептала она, все еще настороженная, не веря и не доверяя больше никому.
        Женщина за дверью продолжала:

        - Оскар просил передать тебе, что нашел синюю бусинку.  - Она подождала секунду, давая оборотню время вспомнить, о чем говорит.  - Я могу зайти?
        Изабель отшатнулась от двери, не веря своим ушам.
        Все близнецы дружны, но Изабель и Оскар не разлучались ни на минуту. Они были так привязаны друг к другу, что с ужасом ожидали время, когда ей придется выйти замуж и покинуть поместье, а ему - отправиться служить или учиться. Однажды, где-то гуляя, Оскар нашел большую синюю стеклянную бусину с вплавленным внутрь лепестком. Он отдал ее сестре просто так, как забавную безделушку, но девочке она так понравилась, что юная графиня повесила ее на шею на веревочке и носила, не снимая. Тогда они придумали игру, что, если Изабель однажды снимет ее, значит, ей нужна помощь брата. И он обещал спасти ее - правда в те далекие времена спасать приходилось в основном от оловянных солдатиков под столом. Девушке ее положения не полагалось носить на шее такие странные украшения, и поэтому про бусинку не знал никто, кроме нее и Оскара.

        - Я могу войти?  - повторила женщина за дверью с некоторым нажимом. Очнувшись от воспоминаний, Изабель быстро произнесла: «Si! Si!» - и отошла в сторону, возвращаясь в человеческую форму.
        Дверь неслышно распахнулась, пропуская вперед светловолосую девушку с прозрачно-голубыми глазами. Прикрыв ее за собой, она улыбнулась:

        - Я - Айджес.


        Армия Доминика была огромна, и сейчас она быстро стала редеть. Нелюди Института, кто прижав уши к голове, кто хлеща себя хвостами по бокам, отходили назад. Я видела испуг на их лицах и не могла в этом винить. Кто-то хромал, у кого-то кровоточила рана, я даже видела полуоторванное ухо, держащееся на ниточке кожи, но слава богам, ни один из них не был тронут призраками.
        Туман стал постепенно редеть, и силуэты первостроителей побледнели. Они унесли с собой множество врагов, но их время истекало. На земле остались лежать несколько тел, совершенно потерявших очертания живых существ и похожих просто на бесформенные кучи. Смерть страшно преображает. Кто-то скулил, лишившись одной или двух лап или пытаясь дотянуться до рассеченного до мяса бока,  - призраки уходили, не успев забрать всех и даже не добив пораженных.
        Тревожно оглядев своих, я с облегчением увидела Оскара. На боку шерсть слиплась от крови, и я надеялась, что она была не его. На спине сверху и ближе у хвоста кровоточили две раны, но похоже, они были неглубокими. Черт, чуть прихрамывая, подтянулся ближе к зданию, Всполох с покрасневшей шерстью, но с виду не особенно пострадавший, встал рядом с тяжело дышащей пантерой.
        Но кого-то притащили на себе, кто-то не двигался, и я с ужасом осознала, что пострадали не только наши враги. Конечно, призраки не тронули их, но бой был жестоким, а когда главным оружие становятся не гуманные пули, а когти и клыки, страшные раны неминуемы.
        Спустившиеся с нами лекари, из которых я знала только Крапиву, мгновенно обступили пострадавших, укладывая их на землю. Люди остались за нашими спинами, в глубоком тылу, и не могли пострадать. Эмпаты (кроме Вел пришло еще двое человек) хоть и были сейчас бесполезны, но уже подавали бинты и доставали хирургические иглы. Какой бы ты ни был оборотень, надорванные части тел быстрее заживают пришитыми.

        - А где?..  - начала было я, но предмет моего вопроса уже выступил из тени в пятно света, вперив в Шефа злой горящий взгляд.
        В первый момент я содрогнулась, увидев, что атака первостроителей не обошла его стороной, но в следующий едва смогла сдержать негодующий вопль. Доминик появился в изодранной сутане, свисающей клочьями и ободранной внизу,  - и с отсутствующей грудной клеткой. Кожи и мышц там уже не было, за решеткой ребер вздрагивали розовые легкие. Половины лица он тоже лишился, и зубы, не спрятанные кожей, казались жутким оскалом. Он заметно хромал, придерживая левую руку, с как будто выдранным до кости куском мяса правой, пальцы которой торчали в разные стороны.
        Я подумала, что мы победили, но, когда лунный свет осветил его, стало понятно, что наш кошмар продолжается: прямо на моих глазах Доминик стал восстанавливаться. С хрустом встали на место пальцы, стала затягиваться дыра на руке. По ребрам побежали тоненькие струйки сосудов, тут же спрятавшиеся в нахлынувших волной мышцах, через мгновение все затянула кожа. Доминик повернулся, уже не хромая, и, поймав мой взгляд, улыбнулся той половинкой рта, которой еще секунду назад у него не было.

        - Боже мой…  - выдохнула я,  - Шеф, пожалуйста, скажи, что ты так можешь.

        - Нетх. Так даже я не могху.
        Я оглянулась, удивленная его странным голосом, и, охнув, отступила назад, уткнувшись в пораженно замершую Китти. Шеф изменился. Ухмыляющийся рот ощерился цепочкой острых зубов и двумя парами клыков, на руках проступили тяжелые загибающиеся когти. Он обернулся, и я вздрогнула: глаза его полностью заливало чистое золото, и только от нижнего века до верхнего тянулась тоненькая черная полоска зрачка.

        - Шеф…  - выдохнула я.  - О, господи…
        Он задержал на мне взгляд своих жутких глаз, наверное желая успокоить, но я могла думать только о том, что он привычный никогда не был им настоящим, и сейчас это стало ясно как никогда.

        - What the fuck is he?..  - прошептала Китти, вцепившись пальцами мне в плечи и автоматически переходя на родной язык.
        Я завороженно смотрела, как Шеф сделал шаг вперед,  - он даже двигался иначе, будто земля пружинила под его ногами. Охнули нелюди, видящие, что случилось с их начальником,  - ведь никто даже не подозревал, что он на самом деле.
        Доминик зааплодировал. Громко, с расстановкой, широко раскидывая руки.

        - Браво!  - Он улыбался во весь рот, и от его искренней веселости делалось жутко.  - Я все гадал, кто же ты есть на самом деле! И вот - ты все же оборотень! Только,  - он театрально взмахнул в воздухе рукой с переломанными когда-то пальцами,  - какой-то особенный, верно? Самый старый? Нет, ты слишком молодо выглядишь. Превращаешься в кого-то удивительного?  - Доминик преувеличенно сильно свел брови, как будто этот вопрос и правда волновал его.  - Ладно, неважно!
        Он прошелся из стороны в сторону, словно пробуя вновь восстановившееся тело.

        - У меня есть предложение. Ты хорошо помотал моих нелюдей, согласен,  - он склонил голову, будто выказывая уважение сильному врагу,  - не думал, что кому-то удастся докричаться до первостроителей. Это всегда было могучей силой, особенно в этом городе. Столько смертей! Возможно, ты тактик, Шеферель, и возможно, даже хороший. Но давай оставим наших людей в покое.
        Он встал, раскинув руки, как артист, принимающий овации публики:

        - Убей меня.


        Изабель с легким опасением смотрела на девушку, стоящую перед ней. Со стороны они казались сестрами - высокие, стройные, беловолосые и голубоглазые.

        - Что ты хочешь, Айджес?  - спросила Изабель по-испански, но та мотнула головой:

        - Прости, все, что я знаю по-испански, я уже сказала,  - она улыбнулась, переходя на русский,  - меня Оскар научил.

        - У тебя не было акцента,  - с сомнением ответила оборотень, и Айджес тихо рассмеялась:

        - О, это плюсы моего вида - абсолютный слух!  - В ответ на недоуменный взгляд она пояснила: - Я суккуб.

        - Не думала, что вы еще остались,  - Изабель прищурилась.

        - Правильно, вы в Москве всех извели, и мы перебрались сюда. Ладно, ближе к делу! Твой брат оставил мне кучу указаний.
        Увидев, как Изабель вздрогнула на слове «брат», она помедлила и спросила:

        - Это было странно? Снова найти его через столько лет.

        - Очень,  - кивнула Изабель, и губы ее сами собой дрогнули в улыбке.  - Так что же там придумал мой гениальный брат?

        - Все сложно! Сначала я должна подменить тут тебя,  - суккуб округлила глаза,  - а потом ты уже все доделаешь. Кстати, почему это ваша любимая забава?

        - Ты что-нибудь знаешь об Испании примерно XVI века?  - спросила Изабель. Айджес мотнула головой.  - Там почти не было развлечений. А мы ведь близнецы. И в детстве были особенно похожи. Игра заключалась в том, что мы оба надевали мужскую одежду и путали наших воспитателей. Любимая забава детства - подмена.

        - Как все запутанно,  - Айджес улыбнулась.  - Пора превращать план в действие. Тебе надо тут немного все разнести, создать впечатление, что тебя пытались спасти и не смогли,  - мне пришлось оглушить пару охранников, чтобы пройти внутрь. Не забудь подбросить ключи на место.

        - А почему мне просто не выйти?

        - Нет,  - суккуб покачала головой,  - тебя придут проверять, не найдут поднимется переполох. А в городе почти никого нет. Какое-то сопротивление попробуют оказать с десяток вампиров, не больше, остальные махнут рукой и сдадут Институт. Его некому защищать. Ты знаешь, кто удерживает дороги из города?
        Изабель кивнула:

        - Несколько ведуний из Москвы. Они в какой-то дальней родне с лесовиками, поэтому и смогли повлиять на восприятие местности.

        - Тебя послушаются?

        - Да.

        - Хорошо,  - Айджес встала,  - тогда ты должна сказать им, что блокада снимается. Шеф и Оскар хотели, чтобы в случае проигрыша нелюди могли спокойно покинуть город. Кстати Оскар велел тебе уходить отсюда по мосту - сказал, ты знаешь, какому.
        Изабель уже направилась к двери, но в последний момент обернулась:

        - А что будет с тобой?
        В глазах суккуба проскользнула какая-то тень, но губы улыбнулись:

        - Со мной все будет прекрасно.
        Изабель кивнула, прислушиваясь к звукам снаружи, и выскользнула на свободу.


        Я тревожно переводила глаза с Доминика на Шефа и обратно. Как убить того, кто мгновенно восстанавливается от смертельных ран и отращивает новое тело?! Шеферель не двигался, за спиной его послышалось недовольное бормотание - кто-то из оборотней уже рвался вперед, в бой. Оскар мягко переступил лапами, вставая рядом, но Шеф вытянул руку, приказывая всем остановиться.

        - Ну же!  - Доминик поманил его обеими руками.  - Давай. Ты же не боишься? Большой и сильный Шеферель! Или ты зря занимаешь этот пост?
        Из тени за его спиной выступила темная фигура. В ее движениях было что-то смутно знакомое, и, когда луна осветила его лицо, я едва смогла сдержать удивленный вскрик - это был Виктор. Я только сейчас поняла, что не видела его с того момента, как мы спустились Вниз.
        Неслышно ступая, он подошел вплотную к Доминику и вдруг одним резким движением свернул ему шею. Ни у кого другого, кроме вампира, не хватило бы сил сделать это так быстро. Один стремительный рывок, тошнотворный хруст - и подбородок Доминика оказался за правым плечом. Чуть помедлив, Виктор провернул голову дальше назад, так что теперь на нас смотрел беловолосый затылок.
        Тело Доминика рухнуло на землю под дружный вздох нелюдей - и наших, и его. Кто-то хотел броситься на Виктора, но вампир уже растворился в темноте.
        Боясь пошевелиться, мы ждали, что будет дальше, не отрывая взглядов. Прошла минута, другая. Легкий ветер скользнул по Нижнему Городу, нежной рукой проводя по полученным ранам, топорща шерсть еще не превратившимся обратно оборотням. Стояла такая тишина, что было слышно, как дышат нелюди Доминика на той стороне площади.
        Мы все смотрели на тело, раскиданное на битой брусчатке площади. Ничего не происходило. Кто-то шумно выдохнул.
        И тут Доминик сел.
        Кто-то из женщин вскрикнул, кто-то из мужчин выругался, все отпрянули.
        Доминик аккуратно, неестественно ровно согнулся в поясе, поднимая спину от земли. В том, что тело с затылком вместо лица может двигаться, было что-то особенно жуткое. Руки его остались болтаться по бокам, как плети, а голова начала медленно поворачиваться. Она двигалась, как на шарнирах, будто механическая игрушка, расправляя сложившуюся складками кожу на шее.
        С мерзким хрустом голова встала на место, и глаза Доминика тут же ожили, потеряв стеклянное выражение. Он взмахнул руками и, легко оттолкнувшись от земли, встал.

        - Ай-ай-ай, Шеферель, как нехорошо!  - Доминик отряхнул ладони.  - Я думал, ты играешь честно.
        С этими словами он бросился вперед, на Шефереля. Тот качнулся, пытаясь уйти от удара, но наперерез ему бросился Оскар, метя в горло инквизитору. Его прыжок послужил сигналом, и все, кто хоть как-то держался на ногах, кинулись следом, врезаясь в мгновенно преодолевшую площадь армию Доминика.
        Все смешалось в одну массу тел и костей. Вой и рычание рвали барабанные перепонки, и, хотя я пыталась пробраться вперед, Китти неумолимо тащила меня назад, куда-то вглубь зданий.

        - Слушай,  - прошипела она мне на ухо,  - у меня был всего один приказ: сделать так, чтобы тебя не убили. И я сделаю, и если надо - я тебя даже оглушу. Так что, пожалуйста, не доводи меня до насилия!
        Смотреть, как бьются твои друзья, и стоять в стороне, тяжело. Но смотреть, как смертельная опасность грозит тому, ради кого ты живешь,  - невыносимо, и, хотя я дергалась, пытаясь вырваться вперед, Китти держала меня стальной хваткой вампира.
        А там, впереди, площадь превратилась в свалку тел и когтей. Я едва разбирала, где свои, где чужие, перескакивая взглядом с места на место, ища Оскара, Черта, Всполоха. Иногда мне казалось, что я вижу их, иногда - что это просто тень мелькает на стене. И хотя Оскара не заметить было трудно, мне то и дело казалось, что он пропадает под тяжестью вражеских тел. Я слышала, как вскрикнула какая-то женщина, видела, как упала одна из лисичек, рухнув под лапы своих врагов. Сестра, отвлекшись всего на мгновение, тут же получила тяжелый удар по голове, раскроивший лицо, покачнулась, рухнула рядом - и уже не вставала. Черно-серое море дерущихся тут же скрыло их, и, даже если они были живы, выбраться оттуда им бы вряд ли удалось.
        Смерть - это страшно. Каким-то особенным страхом. Когда ты видишь, как твои друзья падают, истекая кровью, с размозженными черепами, с разорванными шеями, кажется, что все это абсурд, какая-то чудовищная нелепость.
        Я плакала от ужаса, не смея оторвать глаз от поля боя, а Китти сжимала мне руку с такой силой, что, казалось, вот-вот хрустнет кость.

        - Oh, my god,  - шептала она побелевшими губами,  - oh, my god…
        Как ни много жизней унесли призраки города, все же армия Доминика изначально превосходила нашу во много раз, и все, что удалось сделать первостроителям, это немного выравнять баланс сил. Но мы все равно проигрывали. Это стало ясно через несколько минут, когда я увидела, как все новые и новые нелюди Москвы врезаются в наших оборотней, как кулак опытного бойца входит в тело новичка. И хотя никто из участвующих новичком не был, нас было просто… мало.
        Москвичи теснили назад, одной сплоченной массой сдвигая границы. Я панически пыталась найти Шефереля глазами и наконец увидела - в обычном человеческом виде, к которому я привыкла, он бился с каким-то волком одной рукой, в то время как левая висела как плеть, на его светлом плаще проступили пятна крови. Я вскрикнула, кинулась вперед, вырываясь из хватки отвлекшейся на секунду Китти, расправляя на бегу крылья.
        К счастью, летающих оборотней не так уж много, иначе битва была бы не только на земле, но и в воздухе. Однако мне «повезло» - стоило подняться над дерущимися, как я почувствовала острою боль в правом крыле и тяжесть, волокущую вниз. Кое-как извернувшись и изо всех сил стараясь не упасть, я увидела, что мое крыло пробито, и на нем повис какой-то вражеский оборотень с клювом и укрытым пестрыми перьями лицом. За спиной у него били по воздуху ястребиные крылья.
        Мы рухнули вниз. Он мгновенно бросил меня и вновь поднялся в воздух, разыскивая следующую жертву, а я, стараясь не шевелить поврежденным крылом, попыталась убраться куда-нибудь в сторону, избегая случайных ударов. Шефереля не было видно, и сердца коснулась холодная, глубокая паника.
        Я быстро огляделась, надеясь увидеть где-то его светлый плащ, и действительно он взметнулся всего в паре метров от меня - и упал. Я кинулась вперед, забыв о боли, об опасности и о десятках оборотней, дерущихся совсем рядом.
        Шеф оказался за одним из булыжников, по неведомой причине разбросанных по нижней площади. Он сидел на земле, прислонившись в нему спиной, часто сглатывая. Когда я подобралась ближе, он с трудом перевел на меня глаза и дернул ртом, пытаясь улыбнуться.

        - О, Чирик,  - он снова сглотнул, и я увидела, что губы и язык у него в крови,  - я же просил тебя не влезать, дура.
        Я не обращала внимания на его слова, пытаясь понять, где он ранен. Левая рука действительно не действовала, валяясь рядом как игрушечная, на горле было несколько глубоких укусов, сочащихся кровью,  - но, к счастью, порвать его никто не успел. Правой рукой он придерживал левый бок, влажный и темный.

        - Что мне сделать?  - Я готова была убить себя за полную бесполезность.  - Пожалуйста, скажи, что мне сделать?!
        Шеф улыбнулся, глядя на меня с неожиданной теплотой и даже беззаботностью:

        - Выжить.


        Я не знаю, как заканчиваются бои. Просто вдруг все остановилось. Где-то еще продолжали рвать друг друга два волка, но исход битвы был уже ясен.
        Я осторожно высунулась из-за камня - и похолодела. Тут и там лежали те, кто только что был жив, кто дрался. Площадь опустела, темнея трупами. Они лежали рядом - только что враги или друзья, а сейчас просто мертвые существа, оборвавшиеся жизни. Мой взгляд перескакивал с одних на других, пытаясь и боясь узнать знакомых. И тут я вскрикнула: нелюди Доминика добрались до наших людей. Если и мы сами с трудом справлялись с себе подобными, то у простых лекарей и эмпатов не было никаких шансов. И сейчас я видела зеленый плащ Крапивы, капюшон, откинутый с головы, и прядь волос, утонувшую в луже крови,  - ей просто вырвали горло. Дальше, едва видные отсюда, вместе, как и при жизни, лежали, не двигаясь, две ярко-рыжих лисы. Я понадеялась было, что они просто оглушены, но бока их не шевелились в малейшей попытке дыхания. Среди них, опасливо опустив головы, рыскали нелюди Доминика, постепенно распрямляясь и ощущая себя победителями. Они даже не трогали тех, кто был ранен. Всполох, тихо скуля, полз по земле, волоча за собой задние лапы,  - у него не хватало целого куска спины у самого хвоста. Не знаю, как он
вообще еще мог двигаться.
        Я не видела Черта, не видела Оскара, и паника разрасталась во мне как атомный гриб. Я зажала себе рот, чтобы не закричать.

        - Ну,  - Шеф снова сглотнул,  - как там?
        Моего взгляда было достаточно, чтобы он все понял. Шеферель откинулся на камень и с силой зажмурился, то ли плача без слез, то ли ругаясь.

        - Э-эй,  - раздался голос впереди,  - выхо-о-оди.
        Я испуганно повернулась к Шефу, но он только вздохнул.

        - Шефере-е-ель,  - продолжал издевательски-веселым голосом Доминик,  - выхо-оди. Ты проигра-а-ал. Твой город - мой,  - он замолчал и продолжил уже обычно: - Выходи. Дай мне убить тебя - и я отпущу тех, кто выжил. А то пока они стоят тут и готовятся к смерти.
        Я оглянулась, собираясь сказать Шефу, чтобы он даже не думал двигаться, но его не было.
        Уже зная, что увижу, но еще на что-то надеясь, я подняла голову и посмотрела вперед.
        Шеф стоял среди поверженных друзей и врагов, стараясь не качаться и придерживая здоровой рукой рану на левом боку.
        - Знаешь, ты молодец,  - Доминик выступил вперед,  - правда. Скольких ты уложил тут? Не знаю, я со счета сбился. И это не превращаясь даже! Почему, кстати? Почему ты не превратился?
        Он подошел почти вплотную к Шефу, но тот молчал, глядя прямо перед собой.

        - Вон, видишь? Там мои ребята держат твоих ребят. Тех, кто выжил,  - Доминик махнул вперед, где действительно несколько его нелюдей стояли, окружив небольшую группу наших. Потрепанные и едва держащиеся на ногах, почти все они приняли человеческий облик. Но двоих держали отдельно. С ужасом я узнала в одном из них черного волка, а справа тяжелый бурый медведь придавил к земле Вел.

        - Знаешь, кстати, что я сделаю с твоим городом?  - Доминик засунул руки в карманы.
        - Я его перестрою.
        Шеф вздрогнул, на лице его скользнуло беспокойство. Обрадованный хоть какой-то реакцией, Доминик продолжал:

        - Видишь ли, туманом, как оказалось, можно управлять. Да, не смотри на меня так. Ты наверняка уже задавался вопросом, как я попал сюда, верно? Я скажу тебе. Через туман. Твой маленький котенок не рассказал тебе, как мы с ним встречались? Нет? Тогда расскажу я. Он пришел ко мне через Красный мост. Точнее, он, конечно, не красный, просто он…  - Доминик помахал рукой в воздухе,  - просто висит в каком-то таком… красном мареве. Неважно. Важно то, что он прекрасно протягивается от Москвы до Петербурга и, что еще важнее, на нем не бывает сумерек.
        Инквизитор остановился, глядя Шеферелю в глаза.

        - Я перестрою этот город. Я перестрою Нижний Город, и в нем наконец-то можно будет жить.

        - Этого нельзя делать,  - устало проговорил Шеф, и я даже вздрогнула,  - ты уничтожишь Верхний Город.

        - А и черт бы с ним!  - Доминик пожал плечами.  - Зачем мне жить среди людей, от которых постоянно надо прятаться и под которых надо подстраиваться, если я смогу жить тут, Внизу. Знаешь, я долго думал, почему же в Москве нет Нижнего Города. Это было просто невероятно! Столько эмоций, столько событий - и ничего! Только клубящийся туман. И вот однажды я спустился Вниз, и мне показалось, что там что-то есть. Что-то как будто мелькнуло в этой сизой дымке, она там повсюду. Но я побоялся идти вперед - да, побоялся, и мне не стыдно в этом признаться. Через неделю я снова спустился туда и уже ясно увидел металлический блеск. Угадай что!  - Он подошел ближе к Шеферелю, и даже издали я видела, каким сумасшествием светятся его глаза.  - Там оказался мост! Возник сам по себе. Да, не сразу - но просто потому, что я его хотел! Потому, что он был мне нужен!

        - Ты сошел с ума…  - прошептал Шеф, с искренним отчаянием следя за Домиником.  - Ты совершенно рехнулся. Пойми, здесь этого не получится! Ты угробишь и город, и людей, и себя! Здесь уже все есть, оно не изменится. А начнешь рушить - рухнет все!

        - А-ай!  - Доминик досадливо поморщился.  - Что ты знаешь! Если получилось там - получится и здесь! Только в Москве нет ничего, кроме этого чудо-моста. А здесь уже есть город. Который надо просто изменить!
        Шеферель прикрыл глаза, опустил голову. Я увидела, как на лбу у него выступили бисеринки пота, он едва держался на ногах. Плюнув на все запреты, я встала рядом. Смотря на этого измотанного, израненного человека, я с трудом могла поверить, что еще сегодня вечером он шутил и балагурил. Видеть это было тяжело, избитый и поверженный Шеф казался абсурдным, и я каждую секунду ждала, что сейчас вселенная поймет, что допустила ошибку, и все исправит… Но этого не происходило.

        - Как это трогательно,  - Доминик улыбнулся, как будто его и правда могло что-то тронуть,  - какая преданность.
        Шеф открыл глаза и посмотрел на инквизитора:

        - Ты обещал отпустить. Отпускай. Скоро сумерки, они смогут выйти.

        - Конечно,  - Доминик кивнул,  - только они выйдут не в сумерки, а после сумерек. Заодно и ты убедишься, что я был прав.

        - Что?!  - Кажется, мы вздрогнули оба, пораженно глядя на инквизитора.

        - Ну конечно,  - он ходил вокруг нас, заложив руки за спину.  - Шеферель, я говорю тебе, что туманом можно управлять, он по-ко-ря-ет-ся. И эта привязка ко времени дня - не более чем условность. И сегодня вы в этом убедитесь.
        Шеф покачнулся, так что ему пришлось опереться на меня. Рубашка под его рукой становилась все темнее, а когда он чуть двинулся, стало заметно, что ладонь, которой он зажимал рану, испачкана в крови.
        Доминик отошел к своим нелюдям проверить пленников. Кажется, он нимало нас не опасался и в общем-то был прав. Мы проиграли. Сейчас, стоя практически в центре площади, я пыталась опознать тех, кто лежал здесь, но по-настоящему искала только один силуэт - и не видела его.

        - Чирик…  - прошептал Шеф.  - Я…

        - Погоди,  - я осторожно тронула его за локоть здоровой руки,  - осталось, наверное, меньше часа до тех пор, пока сумерки не пройдут и мы не забудем, кто мы есть. Это очень, очень мало, знаешь. И,  - я сглотнула, боясь смотреть ему в глаза,  - и я просто хотела, чтобы это время… Пусть и немного… Пусть нас победили, пусть мы исчезнем,  - я наконец набралась смелости и посмотрела ему в лицо,  - но до того, как мы забудем друг друга и растворимся, давай просто…
        Я так и не смогла закончить. Шеф улыбнулся и, отпустив на минуту рубашку, осторожно погладил меня по голове:

        - Чирик-Чирик,  - он коснулся пальцами моей щеки, оставляя на ней кровавый след.  - Я всегда буду помнить тебя.

        - Всегда?..
        Я не успела закончить вопрос, потому что слова застряли у меня в горле. Шеф сделал шаг в сторону. Его стремительно окружало золотое сияние.


        Он начал меняться. Исчез с плеч плащ, будто растворившись, дрогнула и восстановилась рука. И хотя рубашка осталась по-прежнему мокрой и красной, он легко отнял руку от бока и распрямился, явно больше не чувствуя боли. Исчезли кровоподтеки, затянулись раны на шее, даже кровь сошла с губ. Шеф, снова такой же, как и всегда, как и каждый день моей новой жизни, стоял в золотой взвеси и улыбался, глядя на меня с теплом и грустью.
        Доминик, развернувшийся было к нам спиной и переставший считать нас опасными, проследил за взглядом кого-то из своих нелюдей - и замер. Его глаза расширились, рот приоткрылся в невысказанном вопросе, а руки замерли в полудвижении.

        - Что это?!  - выдохнул один из его оборотней, окружавших остатки нашей армии, и Доминик прошептал:

        - Не знаю…
        Зато знала я. Не верила до последнего мгновения, не хотела верить, но что-то подсказывало, что я права. Краем уха я слышала удивленные возгласы, которые становились все громче и громче, я видела какое-то шевеление, нарастающую панику - но все это не имело значения. Я смотрела на окруженного золотом Шефа и знала, что вижу его в последний раз.

        - Не надо, пожалуйста!  - шептала я одними губами, глядя, как свечение вокруг него становится все плотнее и плотнее.  - Я прошу тебя, не надо! Ничто не стоит твоего ухода!
        Шеф улыбнулся, протягивая ко мне руку:

        - Стоит. Он убьет нас всех, оставив здесь после сумерек, и разрушит город. А так я смогу спасти хоть что-то… Хоть кого-то… Пожалуйста, не плачь. Я прошу тебя, не надо. Я не хочу, чтобы последнее, что я помню, были твои слезы.
        Я подняла на Шефереля заплаканное лицо:

        - Я же…  - Воздух не шел из легких, не складывался в слова в сжатом стальной хваткой горле.  - Я же не смогу без тебя!

        - Сможешь,  - Шеф грустно улыбнулся, вглядываясь в мое лицо,  - как только меня не станет, ты освободишься.

        - Значит, я не хочу освобождаться!  - Я уже кричала, не обращая внимания на то, что творилось вокруг.  - Пусть лучше все рухнет, только останься со мной, прошу тебя! Хотя бы на этот час, просто побудь со мной!!

        - Прости,  - по телу Шефереля прошла судорога, и он на мгновение болезненно выгнулся,  - у нас нет этого времени. Отойди!  - Он оглянулся, часто и тяжело дыша.
        - Отойди!
        И я отшатнулась. Потому что увидела, как он стал менять форму.
        Это сложно передать словами. Это вообще с трудом поддается каким-то словам. Я стояла там, глотая слезы, которые никак не хотели останавливаться, и безумно хотела отвернуться, но не могла.
        Тело Шефереля скривилось, выламываясь дугой, он беззвучно охнул, хватая ртом воздух, и рухнул на землю. По всему телу его прошла волна, потом вторая и третья. Я видела, что ему больно, что он мучается от превращения,  - и ничего не могла сделать.
        Шеферель с трудом поднялся на колени, опираясь руками о землю, и начал кашлять. Руки его дрогнули, пальцы, дрожа, раздвинулись, рука изменила форму. Кажется, он кричал, но почему-то я не слышала. По телу его раз за разом пробегали судороги, но из последних сил он повернул голову, ловя мой взгляд, и я опустилась на колени следом за ним, прямо в серую, залитую кровью брусчатку, просто чтобы быть ближе хотя бы так. Он попытался улыбнуться, но рот ощерился клыками, голову пригнуло к земле, а спина выгнулась дугой, вспарывая рубашку прорывающимся из позвоночника гребнем. Мне было страшно, но еще больше - больно за него. Мне бы хотелось быть сильной, но я не могла, видя, как мучительно для него происходящее.
        Он с трудом повернулся, скребя по земле выворачивающимися пальцами, как будто пытаясь дотянуться, посмотрел на меня в последний раз - и это были уже не человеческие глаза, а золотые глаза дракона. Я вскрикнула, прижимая руку ко рту и не веря тому, что вижу.
        А потом меня отбросило в сторону, и все вокруг взорвалось золотом.


        Он был… прекрасен. Огромный черный дракон, гордо раскинувший крылья, бьющий по земле хвостом. Он не соврал, когда сказал, что был большим,  - сейчас, с распахнутыми крыльями, он занял почти всю площадь, посрамляя окружающие дома своими размерами. Кожистые крылья чуть трепетали, ловя порывы ветра. Тяжелая голова с выгнутыми назад рогами повернулась, осматриваясь, взгляд золотых глаз уперся в Доминика.
        А тот стоял, не шевелясь, и повторял:

        - Этого не может быть. Этого не может быть. Этого не…
        Шеферель, черный дракон, сделал шаг вперед - и дома вокруг вздрогнули. Он наклонил голову вниз, разглядывая Доминика и его нелюдей. Часть из них уже попыталась бежать, часть же так и стояла, застыв, и смотрела на самое прекрасное и самое смертоносное зрелище в их жизни. И хотя в нем сейчас не было ничего от того мужчины, с которым я ругалась, мирилась и спала в одной кровати, я почему-то знала, что это величественное существо - Шеферель. Все тот же Шеферель. Белозубо смеющийся, курящий трубку и никогда не упускающий возможности вставить шпильку. Я смотрела на черную чешую, покрывающую могучее тело, а видела белую рубашку, дурацкий галстук-селедку и вечно расстегнутый ворот. И даже в его золотых глазах мне виделся все тот же холодный голубой свет…
        Кто-то тронул меня за плечо - Китти с, кажется, плохо скрываемой паникой заглянула мне в лицо:

        - Ты знала?!
        Я судорожно кивнула, чувствуя, как слезы снова вскипают в глазах.

        - Знала. И… он уже не сможет вернуться,  - я посмотрела на вампиршу, надеясь, что она понимает, что я имею в виду, потому что произнести это вслух у меня не было сил,  - и она поняла. Перевела взгляд на дракона, с нескрываемой болью повернулась ко мне:

        - Вот черт…
        Она посмотрела туда, где стоял Доминик, загипнотизированный случившимся, и вдруг кинулась вперед. Сначала я ничего не поняла, но потом увидела, как вампирша уводит наших оборотней. Черт скакал на трех ногах. Вел шаталась, явно не понимая, где находится.

        - Я не… Этого не может быть,  - Доминик отступил.  - Тебя не может быть! Я… Нет!
        В следующую секунду его скрыла волна огня. Это было страшно: только что он стоял, инстинктивно прикрывшись одной рукой,  - и вот все его тело залило пламя, слепящее глаза, обжигающее жаром. Оранжевым шелком скользнуло по рукам, укрыло собой плечи
        - и вдруг обернуло в себя полностью, поглотив за долю секунды. Огонь выплеснулся, обжигая дома, сплавляя вместе камни, превращая в ничто тех московских нелюдей, что стояли рядом. Не осталось даже пепла.
        Какое-то время пламя еще бушевало, вылизывая стены и заставляя лопаться немногочисленные окна, а потом исчезло. Китти что-то кричала мне, незаметно появившийся Виктор нес на руках Всполоха - но я ничего не слышала. Я просто стояла и смотрела на дракона - самое прекрасное существо на свете. На величественную голову, на сильные крылья, на длинные, острые как бритва клыки. Я любовалась им.
        Шеферель повернул голову и посмотрел на меня долгим взглядом золотых глаз. Он приоткрыл рот, как будто пытаясь что-то сказать, но звука не получилось.
        Виктор встряхнул меня за плечо:

        - Черна, очнись! Сумерки! Нам пора уходить! А то так тут и застрянешь!
        Я качнулась из стороны в сторону от его прикосновения, но не пошевелилась.

        - Я не хочу уходить,  - прошептала я одними губами,  - я хочу остаться с тобой.
        Дракон перевел взгляд куда-то мне за спину, и Китти тут же схватила меня за плечи.

        - Нет!  - Я попыталась вырваться.  - Я хочу остаться с ним!
        Вампирша ухватила меня за руку и потащила в сторону, к дымящимся стенам.

        - Нам пора уходить, сумасшедшая!
        Я все оглядывалась и оглядывалась, боясь пропустить тот момент, когда он исчезнет, а Шеферель смотрел мне вслед, и от этого было еще больнее, чем если бы он отвернулся.
        У выхода уже собрались нелюди - кто-то из уцелевших московских, испуганные и безостановочно просящие прощения, но в основном наши. Одни были ранены больше, другие меньше, кого-то держали на руках. Все старались уйти, и только я хотела остаться.

        - Пора!  - скомандовал Виктор, и первая группа ушла обратно Наверх, растворившись в столбе света. За ней последовала вторая, а я все смотрела и смотрела, пока дракон не начал покрываться золотистым сиянием,  - и тогда я не выдержала и отвернулась.
        Оборотни уходили Наверх, а я смотрела вниз, себе под ноги, и ни о чем не думала. Просто не могла больше. Не могла вспоминать, не могла плакать, не могла бояться - от меня осталась только оболочка.
        Кто-то положил мне руку на плечо, я обернулась - и вздрогнула. Шеферель в своем человеческом обличье, стоял всего в шаге от меня лишь слегка припорошенным золотой дымкой.

        - Я хотел попрощаться,  - он неловко улыбнулся и сделал шаг вперед,  - у меня есть не больше минуты…
        Он обнял меня, а я прижалась к нему, жадно вдыхая запах ветра и моря, который мне уже никогда больше не почувствовать, и мечтая удержать его. Шеферель чуть покачивался, как будто пытаясь убаюкать как маленького ребенка, и целовал меня в волосы. Я вцепилась в полы его плаща в безумной надежде удержать и понимала, что это невозможно. Шеферель чуть отстранился, ловя мой взгляд.

        - Я никогда тебя не забуду,  - прошептал он,  - никогда. Слышишь? Что бы ни случилось. Я никогда тебя не забуду. Никогда. Никогда…
        Я обняла его, что было сил, кивая, а он прижался лбом к моему, все шепча и шепча
«Никогда…», и я уже почти поверила, что случится чудо, все слыша и слыша его голос…
        Руки сжали воздух, золотой туман.

24

        А Наверху было мокро. Мелкая холодная взвесь, покрывающая все крохотными капельками и никак не превращающаяся в полноценный дождь, застелила все вокруг.
        Было раннее утро. Город еще только просыпался, не зная, что за него шел бой, не зная, сколько жертв за него было принесено, сколько крови пролито. Все эти прохожие, с легким раздражением поглядывающие на группу грязных, едва держащихся на ногах людей,  - все они не знали, что обязаны своей жизнью тем, кто остался Внизу. Мне хотелось подбежать к ним, к каждому прохожему, цедящему сквозь зубы
«Ролевики чертовы…», встряхнуть так, чтобы зубы лязгнули, и утащить Вниз, показав всех тех, кто уже никогда не поднимется с земли.
        Китти, вытащив меня Наверх, сейчас о чем-то быстро говорила с Виктором на своем вампирском наречии - ни слова не понять из-за скорости. Мы появились одними из последних, и я, чуть отойдя в сторону, тут же опустилась на ступени, пытаясь привести мысли в порядок. Трясущимися руками нашарила в карманах сигареты и даже зажигалку - они чудом уцелели этой ночью, скорее всего из-за того, что я практически не участвовала в боях. Я опустила голову, ощущая, как намокают под дождевой взвесью волосы. Сигарета потухла в пальцах, насочившись влагой. Внутри меня как будто все умерло, и я наблюдала за происходящим со стороны, рассеянно отмечая то одну деталь, то другую. О случившемся с Шеферелем я в прямом смысле не могла думать - мозг раз за разом давал осечку, не желая принимать случившееся. Ступор.
        Спину ломило - перед подъемом Наверх крылья пришлось убрать, и теперь рана в одном из них отзывалась пронизывающей болью в правой лопатке. Придется идти к Борменталю.
        При мысли о нем я обернулась на всех, кто вернулся, прикидывая, сколько работы предстоит нашему маленькому врачу.
        Вел, хоть и держалась на ногах, была бледна как смерть и ни на что не реагировала, смотря куда-то перед собой. Ее вывели Наверх и просто оставили стоять, потому что она хотя бы могла это делать. Черт стоял, поджав левую ногу и закинув руку на плечи Жанне, которая, хоть и морщилась на каждом вдохе, могла похвастаться разве что глубокими синяками на шее, будто ее кто-то душил. Михалыч, какой-то потерянный, фактически держал на руках белого как полотно Всполоха, и по тому, как свисали его ноги, было ясно, что он их не чувствует.
        Лисичек не было.
        Оскара - тоже.
        Я попыталась узнать, видел ли кто-нибудь его после того, как Доминик бросился на Шефа, но все только качали головами. Однако и тела его тоже никто не заметил.

        - Все, уходим!  - Виктор махнул рукой в сторону Института, и они парами и тройками, стараясь по возможности не привлекать внимания, двинулись к черному ходу.

        - Идем,  - Китти подтолкнула меня вперед,  - у нас есть дела в НИИДе.

        - У меня - нет.
        Вампирша обошла меня, взяла за плечи, встряхнула:

        - Чирик, опомнись. Я все понимаю, но нам надо двигаться вперед. Надо сформировать группы для вечернего дежурства, надо вынести… тела.
        Я подняла на нее сухие глаза - как будто весь мой запас слез кончился, как будто ушел за одну эту бесконечную, кошмарную ночь.

        - Тебе верится, что все это происходит? Скажи мне, верится? Просто ответь,  - я вжалась лицом в ладони, с силой растирая лоб.  - Потому что мне нет.
        Китти вздохнула и впервые обняла меня.

        - I'm sorry,  - прошептала она.  - I'm so sorry.


        Через несколько дней все немного улеглось, и стало возможно оценить ущерб.
        Многие не вернулись - просто я не знала их имен. Из спустившихся семидесяти восьми нелюдей вернулись только сорок - едва-едва половина - и лишь несколько из них отделались не очень серьезными травмами.
        Борменталь и все больничное крыло работали, кажется, круглые сутки. Теперь там постоянно было людно и шумно.
        В противоположность больнице, административный корпус почти вымер. Управление временно взял на себя Виктор, укомплектовав группы вампирами,  - они, конечно, были недовольны, но ослушаться не могли. Активность тумана резко упала, Представители стали появляться намного реже, и Виктор сократил количество человек в группе до четырех, а затем и до трех, оставив эмпата и двух «силовиков». Лекарей было решено оставить дежурить Наверху, уговорившись, что они будут подходить к сумеркам, а капитанам выдали аптечки.
        Черт встал на ноги через две недели. Он, конечно, лишился прежней прыти, но уверял, что не пройдет и года, как все войдет в норму. Еще через неделю, наплевав на прописанную Борменталем терапию, он вернулся на дежурства.
        Мне казалось, что ему нужно было что-то привычное, просто чтобы не думать.
        Всполоху пришлось хуже. К счастью, позвоночник был в основном цел, хоть и пострадал в поясничном отделе. Два месяца волк пролежал в постели, маясь от безделья, на третий со скуки добыл самоучитель по оригами, на четвертый кое-как встал. Первой фигурой, которую он сложил, был дракон.
        Вел пришлось плохо. Как объясняли другие эмпаты, ее оглушило присутствием призраков, затем - морем боли и гнева, а потом и всеми остальными эмоциями окружающих. Барьер, который выставляет каждый эмпат, рухнул, и всю ее наполнили десятки острых, бушующих эмоций. Понадобилось много времени, чтобы она пришла в себя, но это произошло - пришлось поработать нашим психологам, а они знают, как приучить человеческую психику к серьезным травмам.
        Тела подняли вампиры в тот же день, в вечерние сумерки. Уносить их было трудно, но тут уже на помощь пришли индифферентные до этого момента ведьмы: шесть из них встали на равном расстоянии от Столба до Института, отводя глаза всем прохожим. Затем они просто ушли, сказав, что оказали эту услугу в память о Шефереле, но больше здесь нет никого, кто мог бы удержать их.
        Институт пустел. Как машина с глохнущим мотором, он все пытался набрать ход и работать как прежде, но срывался, и приходилось начинать сначала.
        Все думали об одном и том же, но никто этого не произносил: без Оскара и Шефереля НИИД уже никогда не будет таким, как прежде. Их тела так и не нашли.
        Никто не вспоминал о произошедшем, если только речь не заходила о ком-то из погибших. Тогда разговор обрывался и уходил куда-то в другую сторону - не слишком изящно и более чем заметно, но прошло еще очень мало времени.
        Я долго не могла найти себе места. Возвращаться в пустую квартиру мне казалось невыносимым - ни в его, ни в свою. О маминой не шло и речи, хоть она до сих пор и была закреплена за мной. В итоге я практически жила в Институте. Участвовать в восстановлении его системы у меня не было сил, зато Китти взялась за это с двойным энтузиазмом. Теперь в каждую группу входили вампиры, и, поскольку Виктор стал исполняющим обязанности главы НИИДа, они стали чувствовать себя намного вольнее.
        Институт разваливался. Вампиры редко с кем ладили, а уж с оборотнями и подавно - все чаще вспыхивали ссоры, раздутые на ровном месте. Институт во многом держался на авторитете Оскара и Шефа. Даже Мышь перестала шутить и улыбаться и несколько дней не выходила из своей будочки. А когда наконец вышла, глаза у нее были опухшими.
        На стене Института повесили табличку - простую свинцовую. Слева высилось изображение Александрийского столба, справа внизу раскинул крылья дракон. А между ними шли имена. Вспоминать их было больно, но, проходя мимо турникета, все невольно поворачивали головы и вчитывались в буквы - скоро список запомнили наизусть. Он начинался двумя именами: «Шеферель» и «Оскар».
        Такой же повесили и во «Всевидящем оке». Несколько дней после этого сотрудников Института обслуживали бесплатно. Народа на сменах не хватало, и однажды туда пришла Жанна, объяснив ситуацию. К счастью, многие из городской нечисти согласились работать на Институт Внизу и Наверху.
        Я думала, что не смогу прожить ни минуты без Оскара и Шефа. Думала, что буду мучиться, как тогда, когда они ушли Вниз,  - но нет. В каком-то смысле Шеф сказал правду, моя болезненная привязанность к нему прошла, и я могла жить дальше, не умирая на каждом вздохе, но… Мне было пусто. Как будто кто-то вынул из меня все, оставив только тело и память. Я механически просыпалась, ела и делала свою работу. Механически жила. Крыло зажило за считанные дни, и я вернулась Вниз одной из первых, хотя мне тяжело это далось. Видя стену дома, я вспоминала, как рядом с ней лежала мертвая Крапива, оплавившиеся камни мгновенно возрождали в памяти жар драконьего пламени. Каждый раз, обводя взглядом Нижний Город, я видела их всех, бьющихся или умирающих, видела Шефа, прижавшего руки к земле или искаженного судорогой превращения.
        Погибших похоронили на Смоленском кладбище - там же, где и часть первостроителей. Вряд ли кто-то, кроме нелюдей, сможет найти это место - целый участок, пять рядов по восемь могил и один общий надгробный камень. Первые две, Оскара и Шефереля, остались пустыми, но, как бы то ни было, хотя бы в памяти, они навсегда остались с теми, кто умер за них и за кого умерли они.
        Блокада города исчезла в день нашего возвращения, ближе к вечеру, и многие нелюди, не прикрепленные к Институту, покинули город. Петербург перестал быть убежищем - он стал пожарищем.
        Где-то через полгода, кутаясь в куртку под слепящим снегом, я поняла, что больше не могу так. Не могу быть одна, жить как будто умерла там же, с ними. Я вытащила из стола папку с личным делом отца и долго задумчиво на нее смотрела. А потом открыла.
        Я не стала говорить, кто я, по телефону, сказавшись журналистом, который пишет статью. Мы встретились в холле бизнес-центра - он спустился встретить меня. Но стоило мне подняться с бархатного диванчика, как этот человек замолчал на полуслове и встал, пораженно глядя на меня.

        - Простите, вы случайно не знакомы с Ниной Серовой?
        Так мне удалось избежать долгого и сложного объяснения - он сказал, что мы очень похожи.
        Мой отец оказался приятным мужчиной с густыми еще черными волосами, только кое-где тронутыми сединой. Конечно, годы изменили его, но все же он не сильно отличался от фотографии в своем личном деле. Он легко и в меру разговаривал, искренне задумывался над вопросами и с неподдельным интересом расспрашивал о моей жизни. Я открыла было рот, чтобы выдать официальную легенду, но слова вдруг хлынули из меня одним бессвязным потоком. Он слушал, не шевелясь, и, конечно же, не поверил. Я показала ему папку, которую привезла с собой,  - и увидела на его лице сомнение. Это решило дело. Предупредив, чтобы не удивлялся, я невольно последовала методу убеждения Оскара - просто превратилась, стараясь сделать это как можно медленнее и плавнее. Когда я открыла глаза, в лицо мне смотрело дуло пистолета.

        - Прости,  - кашлянул он, опуская оружие,  - рефлекс.

        - Теперь веришь?  - спросила я, пришепетывая из-за клыков во рту. Он немного побледнел, но кивнул.
        И я рассказала ему все о маме и о событиях последних лет, а он мне - о том, что было до моего рождения. Как встретил ее в кафе, потерянную и задумчивую. Как они провели вместе ночь, о которой он никогда не жалел. О том, как думал найти ее, но постоянно что-то мешало.
        У него была дочь на несколько лет младше меня, подающий надежды фотограф, постоянно путешествующая за границей. С ее матерью они были в разводе.
        Я долго не могла понять, как называть его, и в итоге мы остановились просто на именах - Черна и Роман. Не буду врать, что отношения наши складывались идеально или что не было взаимной неловкости, но из-за моей откровенности все пошло проще, чем можно было ожидать. Сначала Роман немного отстранился от меня, но, когда услышал, что в нем есть ген оборотничества, пусть и не в активной форме, заметно расслабился. Мы встречались после работы и говорили часами - в конце концов, мы оба были просто людьми, у которых никого не осталось.
        И он был единственным, что случилось хорошего в моей жизни с тех пор.
        Эпилог


1

        С битвы с Домиником прошел почти год. Все так или иначе встало на свои места и снова начало работать. Кто-то из нелюдей вернулся, поняв, что опасность миновала, кто-то нет. Никакой опасности из Москвы больше не исходит - проведя у нас несколько недель после восстановления, Всполох уехал в столицу и взял там все под свой контроль. Если учесть, что он по факту присягал на верность Оскару и Шефу, пусть их сейчас и не было, можно сказать, что из самостоятельной организации нелюди Москвы превратились в наш филиал. Многие из них погибли Внизу, а те, кто остался жив, были настолько напуганы происходящим, что без раздумий приняли командование Всполоха.
        Он часто ездит по стране, выискивая новых нелюдей, некоторые под его руководством стали ездить в Европу. Из Института тоже собираются такие экспедиции, и, найдя кого-то, мы предоставляем им самим выбрать, в каком городе осесть,  - времена гонки прошли, и я надеюсь, что навсегда.
        Виктор немного отошел от дел, когда в город стали возвращаться оборотни, предоставив разбираться с ними Жанне. Она, конечно, была одной из младших по опыту, но во многом помогала ему на первых порах, да и с административными сложностями прекрасно разбиралась. Я не сразу заметила, что, как только группы укомплектовали, Жанна перестала спускаться Вниз. Не мне ее осуждать.
        В кабинете Оскара никто не поселился, но дверь была открыта. Иногда кто-то заходил туда, чтобы побыть в одиночестве. Постепенно народу стало все больше, и в итоге его кабинет превратился во что-то типа мемориальной комнаты отдыха. Как похоже на него!
        В кабинет Шефа никто не заходит. Никогда.
        Я настояла на мемориальных табличках. Китти пыталась доказать, что это глупо, но неожиданно меня поддержала Жанна - ей потери дались почти так же тяжело, как и мне.
        Айджес, пропавшая в день боя, так и не вернулась. Сатрекс тоже ничего о ней не знала. Мы пытаемся найти Изабель, которая была правой рукой Доминика,  - московские сказали, что только она могла снять блокаду. Иногда приходят известия, как будто ее видели то в одном городе, то в другом, но расстояние между ними настолько велико, что поверить в такую скорость перемещения крайне трудно.
        Я по-прежнему работаю с Чертом, не так давно к нам вернулась Вел. Отец иногда заезжает за мной на работу, если я заканчиваю вечером, чем порождает ворчание и недовольство среди нелюдей, но мне все равно - в конце концов, в нем есть ген, иначе он просто не мог бы найти здание Института. Потеряв всех, кто для меня что-то значил, я цепляюсь за него, как утопающий за соломинку, изо всех сил стараясь это скрыть. Но, кажется, можно так уж и не притворяться.
        Жизнь наконец стала входить в норму.

2

        Я сделала то единственное, о чем просил меня Шеф,  - я выжила. Не скажу, что я оправилась от их потери. Скорее, просто смирилась. Но в какой-то части меня навсегда останется пустота, и никто никогда не сможет заполнить ее. Знаю, что в Институте начали шушукаться из-за моего полного безразличия к другим нелюдям, но мне все равно. Я не могу представить никого на месте Шефа.
        Каждый раз перед сменой, подходя к Столбу, я долго смотрю на узор постамента. И мне кажется, что в этом барельефе появилось что-то от нашей битвы, как будто в память о произошедшем. Иногда на одной из сторон мне мерещится Шеф…
        Когда никто не видит, я прихожу в его кабинет. Закрываю за собой дверь, зная, что никто не войдет сюда, прислоняюсь к ней и стою так, не включая свет, часами. Я вспоминаю все, что произошло здесь. Как он разглядывал меня, когда я только появилась. Как мы обсуждали мою звериную форму. Как он сказал, что Оскар не заинтересован во мне, и как я с горя запьянела с одного глотка виски. Как он поцеловал меня, чтобы привести в чувство. Как отчитывал, сухо глядя перед собой холодными голубыми глазами… Я скучаю по нему так истово, что стоит об этом подумать - и хочется выть, сжавшись в комок. И каждый раз, заходя в кабинет, я невольно надеюсь, что увижу в кресле темный силуэт с бокалом в руке. И каждый раз кресло пусто.
        Он просил меня жить дальше - и я живу, чего бы мне это ни стоило. Иногда мне кажется, что я слышу его шепот в ветре, что чувствую запах моря и ветра в солнечную погоду. А когда на город опускается туман, я каждый раз вздрагиваю, ощущая на плече прикосновение, которого не может быть.
        Иногда, перейдя мост, я встаю на Стрелке и смотрю вперед, стараясь не двигаться и представляя, что он просто стоит у меня за спиной и ждет, когда я обернусь. Иногда я не выдерживаю и оборачиваюсь. И каждый раз мне кажется, что порыв ветра уносит какой-то неясный силуэт.
        Я никому не говорю об этом - они наверняка решат, что я сошла с ума. Может быть, так и есть. Но пока у меня есть хоть малейшая возможность почувствовать его в городе - я предпочту оставаться сумасшедшей.

3

        Я увидела ее, когда вышла из дома, где снимала квартиру. Высокая, с белыми волосами и ярко-голубыми глазами, она как-то сразу выделялась на фоне обычных прохожих. Заметив, что я смотрю на нее, она подошла ко мне, коротко кивнула и произнесла:

        - Я Изабель.
        Сестра Оскара. Так-так. Я никогда не видела ее, но догадаться об их родстве не составило труда: хоть и разные, они были чем-то неуловимо похожи.
        Я кивнула:

        - И?
        Изабель чуть нахмурила брови, разглядывая меня. Кажется, увиденное ее устроило.

        - Скажи мне честно: ты хочешь их вернуть?
        Сердце глухо ударило о ребра. Я подалась вперед, вглядываясь ей в лицо - не шутит ли? Нет, не похоже.

        - Ты считаешь, что это возможно?!  - Она кивнула.  - Но как? Я обошла каждый уголок Нижнего Города, но там не было ничего, никакой зацепки!
        Изабель усмехнулась, обнажая острые белые зубы:

        - Ты обошла город. Я предлагаю пойти дальше.

        - Куда?  - Не поняла я.  - Дальше туман.

        - Именно что туман,  - она чуть наклонилась ко мне.  - Туман нам и нужен.


        Ее план был безумен. А, как известно, только самые отчаянные и безумные планы иногда срабатывают. И нам обеим хватало этого «иногда», чтобы рискнуть.
        Изабель рассказала мне о несуществующем мосте, который каким-то чудом Доминик смог протянуть из Москвы в Петербург. Она говорила, что он появляется из московского тумана, уходит в какое-то непонятное место, которое они называли Красной Пропастью, и заканчивается в тумане Нижнего Петербурга. На какой-то момент я засомневалась в ее адекватности, но потом вспомнила, как во время битвы мы обнаружили Доминика со своей армией уже Внизу, хотя они точно не проходили через Столб.
        Мы договорились, что она подойдет на площадь как только начнет смеркаться, то есть в шесть часов, а я отпрошусь на сегодня (меня легко заменит Китти)  - нам надо было попасть Вниз до групп.

        - Если я права,  - сказала оборотень на прощание,  - то мы вернем их.

        - А если нет? Тогда Представители убьют нас.
        Изабель пожала плечами:

        - Мне больше некого терять, кроме Оскара. Я готова рискнуть.
        Я помолчала.

        - Почему ты так уверена, что Шеферель тоже жив? Он… растворился у меня на глазах.

        - В каком виде он исчез?

        - Что?  - не поняла я.

        - Я знаю, кто он,  - немного раздраженно одернула меня Изабель,  - новости быстро расходятся. В какой форме он исчез?

        - В человеческой. Это имеет значение?!
        Она улыбнулась и растворилась в толпе.


        Все время до наступления сумерек я не находила себе места. Мерила шагами холл Института, пыталась поговорить с Мышью, но не могла ни на чем сосредоточиться. Хотела было зайти к Китти - но та меня слишком хорошо знала. К Вел я тоже соваться побоялась - она могла уловить мои эмоции и начать задавать вопросы.
        Без четверти шесть я пулей вылетела на улицу и на негнущихся ногах подошла к Столбу. Группы в целях безопасности спускаются не с первыми сумерками, а подождав минут двадцать, так что у нас был неплохой запас времени и шанс с ними не столкнуться.
        Изабель появилась рядом со мной без двух минут шесть и серьезно посмотрела:

        - Готова?
        Я кивнула. Мы осторожно перебрались через ограждение и прыгнули Вниз.


        Оказаться в Нижнем Городе, когда там никого нет, было довольно странно. Я только однажды спускалась сюда не с группой - самый первый раз, с Шефом. Воспоминание обожгло и отступило.

        - Веди,  - скомандовала Изабель,  - я не знаю этой дороги.

        - Но ты же говорила, что бывала на мосту?

        - Да,  - она кивнула,  - но только на той части, которая выходит в Красную Пропасть.
        - Увидев мой непонимающий взгляд, она сдалась: - Я сама не очень понимаю, как он устроен и где проходит. Но есть одна важная деталь: на нем нет сумерек. Там можно находиться бесконечно.
        Мы двинулись вперед. Там, где ударило драконье пламя, и улица буквально спеклась в единый каменный пласт, Изабель притормозила, с удивлением оглядывая сплавившуюся со стенами домов брусчатку.

        - Это… он?
        Я кивнула. Она пораженно качнула головой:

        - Не представляла себе, насколько это…  - Изабель не договорила и повернулась ко мне с плохо скрываемым любопытством: - Какой он?
        Я невольно улыбнулась:

        - Большой.
        Мы быстро шли вперед, следуя извилистому пути Невского проспекта. Я видела, как Изабель с интересом оглядывает сросшиеся с землей дома и скрюченные деревья, но не задает вопросов. Мне же дорога еще никогда не казалась такой длинной.

        - Здесь… хорошо,  - наконец проговорила она, как будто рассуждая вслух,  - я понимаю, почему Доминик хотел получить это место.
        Я оглянулась. Изабель кашлянула:

        - Извини, я не хотела.
        Пару секунд поборовшись с собой, я кивнула:

        - Не будем сейчас вспоминать это все. А ты что, никогда здесь не была?

        - Нет,  - Изабель качнула головой, рассыпав по плечам белоснежные пряди.  - В Москве, как ты знаешь, ничего нет, а в других городах не спешат пускать к себе посторонних.

        - Кстати, о других городах!  - Я взглянула на нее.  - Где ты была все это время? Уже два года прошло.

        - Искала,  - оборотень легко перепрыгнула появившуюся рытвину.  - Другие города и тех, кто в них бывал. Пыталась узнать больше о тумане.

        - И?

        - Ну мы же здесь.
        Остаток пути мы проделали молча. Узнать друг друга получше мы не стремились, а для вежливой болтовни ни о чем были слишком напряжены.
        Наконец Невский оборвался, рассыпавшись брусчаткой по песку. Дальше дороги не было, только высились у нас за спиной черные остроконечные здания да впереди виднелось метров пять чистого песка, кромкой огибающего город.
        Мы остановились, понимая, что это наш последний шанс повернуть назад. Впереди, густой и тяжелый, клубился туман.
        Изабель посмотрела на меня, я - на нее. Мы не сомневались.

        - У меня есть веревка, зацепим за ремни. Но будет лучше, если ты еще возьмешь меня за руку. Согласна?

        - Любой каприз за ваши деньги,  - усмехнулась я и, наткнувшись, на ее неодобрительный взгляд, пояснила: - Я шучу, когда нервничаю.

        - Не смешно.
        Веревка была метра полтора - достаточно, чтобы мы не мешали друг другу, но и не потеряли из вида. Мы стояли у самой кромки тумана. До него оставалось не более двадцати сантиметров - меньше шага.

        - Готова?  - Изабель протянула мне сухую сильную ладонь. Ее голубые глаза сверкнули, и я вдруг ясно вспомнила глаза Шефа, в очередной раз мне что-то объясняющего.

        - Как никогда.
        И мы вместе шагнули вперед.


        Холод. Ветер. И снова холод. Он пробирал до костей, заставляя дрожать, как при ознобе. Даже воздух здесь был каким-то липким, невидимой паутиной оседая на лице. Небо скрылось - вместо него появилась та же сизо-бурая завеса. Здесь не было ни направлений, ни сторон света - ничего. Мы двигались вперед исходя только из того, что точно не сворачивали. Я оглянулась: Нижний Город должен был находиться всего в нескольких метрах за нашими спинами. Но его не было - все те же клубы тумана.

        - Его нет…  - выдохнула я.

        - Знаю,  - Изабель сильнее сжала мою руку,  - не оглядывайся.
        Пальцы ее каждую минуту становились все более холодными. Дышать стало трудно, как высоко в горах или под водой,  - каждый вдох требовал невероятных усилий, воздух, как мазут, затекал в горло, лениво и медленно, заполняя легкие.

        - Т-т-ты к-к-ак?  - с трудом выговорила я, ощущая, как зубы в прямом смысле стучат друг о друга.

        - Ок,  - коротко кивнула Изабель. На лбу ее выступил пот, пряди волос прилипли к коже.
        Пытаясь не дрожать, мы двинулись дальше.
        Первого Представителя увидела я. Он мелькнул метрах в десяти от нас неясным силуэтом и тут же исчез. Я попыталась обратить на него внимание Изабель, но она только отмахнулась. Второй оказался уже ближе, не более чем на расстоянии пяти метров.

        - Да придумай же что-нибудь,  - я дернула ее руку,  - они же просто сожрут нас!
        Изабель оглянулась. От напряжения она начала превращаться, во рту проступили клыки.

        - Реши… эту… проблему… сама!  - рявкнула она и дернула меня вперед так, что я чуть не упала.
        А потом они окружили нас. Плотным кольцом, скрытые туманом, но все равно видимые через него темными силуэтами.

        - Что делать?  - Я повернулась к оборотню, но та упрямо шагала вперед.

        - Останавливаться… нельзя…

        - Но мы же на них напоремся!

        - Вот тогда… и будем… решать…
        Она сделала еще шаг, и я ожидала, что Представители прямо сейчас протянут к ней свои лапы, примут образ Оскара и собьют с пути,  - но этого не происходило. Мы шли и шли, а кольцо двигалось вместе с нами, окружив почетным караулом. Иногда я видела вдалеке другие тени, но они почему-то не приближались.
        Время здесь не ощущалось. Скосив взгляд на часы, я заметила, что они замерли - стрелки так и остались на шести часах ровно. Я не знала, сколько мы шли. Может быть, час, может быть, всего несколько минут, а может быть, несколько дней. Усталость чувствовалась, но не хотелось ни есть, ни пить, и даже холод как будто немного отступил.
        Шаг за шагом, вперед и вперед. Руки сводило от постоянно сцепленного состояния, ладони вспотели, и пальцы стали скользить.

        - Держись,  - прошипела Изабель сквозь сомкнутые зубы,  - держись, пожалуйста.
        Я кивнула и, отпустив ее руку, вцепилась в ремень брюк, там, где мы привязали веревку. Узел показался мне слабым, и я, решив поправить его, опустила правую руку вниз, ища веревку… У меня на пальцах лежала ниточка.

        - Смотри!  - Я осторожно приподняла остатки веревки, вытаскивая ее из тумана и проводя до своего ремня.
        Изабель оглянулась. То, что было новой крепкой веревкой, сейчас напоминало скорее толстую швейную нить, становясь толще к узлам на ремнях и до опасного истончаясь на середине.
        Оборотень побледнела. Я подняла на нее испуганный взгляд, произнеся вслух то, о чем она и так думала:

        - Сколько же мы идем, что веревка успела истлеть?!
        Изабель судорожно сглотнула:

        - Я надеюсь, что это просто туман.

        - А почему он тогда не трогает нас?
        Мы, не сговариваясь, подняли головы и посмотрели на кольцо теней, до сих пор окружавших нас.

        - Идем,  - скомандовала она,  - вопросы будем задавать, если выберемся.


        Где-то пробираются через сизый туман две девушки, держась друг за друга из последних сил. Они не знают, что их окружают не Представители, а призраки первостроителей, хранители города, защищая от хищного тумана.


        Где-то огромной синей бабочкой раскинулся над Красной Пропастью несуществующий мост, упираясь в высокое алое небо своими огромными арками. Он начинается в тумане и уходит в туман, а на нем не течет время. Там, у бетонного основания, прямо у поднимающейся ввысь арки, сидит человек. Ярко-голубые глаза его устало закрыты, поникшие плечи укрывает бежевый плащ. Рядом, положив голову ему на колени, лежит другой, смуглый и черноволосый. Он прерывисто и часто дышит, прижимая рукой рваную рану на боку. В те редкие минуты, когда он смотрит вокруг, видно, что глаза у него желтые. Время здесь недвижимо, но им кажется, что прошло уже много веков с тех пор, как они ступали по земле.
        Они еще не знают, что совсем скоро те, ради кого они рисковали собой и ради кого готовы были умереть, придут к ним и больше уже никогда не отпустят. Их разделяют всего несколько метров дороги. Просто они об этом еще не знают.
        Голубоглазый дракон не знает, что Город не поглощает его, и до сих пор не может понять, как ему удалось остаться в живых. Он не знает, что реальность настолько утвердилась в его не-существовании, что отказалась принимать,  - и теперь так будет всегда.
        Он еще не знает, что скоро обнимет ту, которую любит, и будет шептать ей на ухо слова на языке, который, кроме него, уже никто не понимает.
        Как не знает желтоглазый оборотень, что его заботливая сестра, пройдя ради него через туман, спасет его и сможет доставить к врачам, которые поставят его на ноги
        - не быстро, но поставят. Не знает он и что именно она убила ту женщину, которую он когда-то любил,  - и не узнает об этом никогда.
        Еще не знает дракон, что совсем скоро будет стоять у Сердца Города, который вырос у него на руках, и смотреть, как его единственный и лучший ученик уговаривает свою сестру остаться,  - а к нему будет льнуть худенькая черноволосая девушка со смешным и глупым именем Чирик.
        Не знает она, что однажды, безумно волнуясь, будет знакомить его со своим отцом, не подозревая, что они уже много лет как знакомы. Она еще не знает, что сможет быть счастлива - снова и наконец-то.

…Все это будет - потом. Не сейчас. До этого еще далеко.
        А пока что - двое оборотней идут сквозь сизый туман, надеясь спасти тех, кто готов был умереть за них и за кого они сами готовы умереть.