Повести и рассказы [компиляция] Онджей Нефф

        Содержание:

        1. Вселенная довольно бесконечна

        2. Белая трость калибра 7,62

        3. Лентяй

        4. Моби Дик

        5. Запах предков

        6. Струна жизни

        ОНДРЖЕЙ НЕФФ
        ПОВЕСТИ И РАССКАЗЫ

        Вселенная довольно бесконечна

        Где-то в начале февраля Совет решил послать коммодора Фукуду в далёкий космос — за пределы шести тысяч парсеков. Надо взглянуть на календарь, чтобы выяснить, какой это был день недели. Запомнилось, что в тот день противно моросил дождь и Милушка, моя жена, была в отвратительном настроении. Когда я сообщил ей новость, она заметила:
        — Значит, опять будешь отсутствовать пять недель, и всё домашнее хозяйство останется на мне.
        — Никто не говорил, что именно мы будем прикрывать Фукуду.
        — Рассказывай! Не надо из меня делать дурочку. Будто я не знаю! Фукуда первым пересечёт границу шести тысяч парсеков! Трепещи, планета! А уж ликования-то будет! И чтобы ваша команда профиков упустила такой шанс?  — Она говорила зло, язвительно, будто «профик» — бог весть какое ругательство. Конечно, если откровенно, то раньше так оно и было. Лет шесть назад Сеть располагала дюжиной репортёрских групп. У некоторых был номер, у других прозвища: Бродяги, Мерзляки, Неудачники, Оранжады и т. п. Мы долгое время работали в качестве Выездной группы информационного пластивидения № 8, пока кто-то не обозвал нас Профкомандой. В том смысле, что нам море по колено и куда всем до нас. Мы сначала выходили из себя. Ярда Боухач — наш осветитель — ходил весь в синяках и шишках, так как был скор на расправу, но ведь не каждый реагирует на оскорбление так прямолинейно. Когда о кличке узнал Ирка Ламач, наш режиссёр, то привёл всю нашу компанию к себе в кабинет и произнёс речь:
        — Что-то нас стали называть Профкомандой. Ага, и вы в курсе. У Ярды под глазом монокль, Ирина вся зарёванная. Напудри нос, да поскорей, на тебя смотреть страшно! Так вот что я вам скажу, уважаемые: мы действительно Профкоманда!
        Он, конечно, комедию перед нами ломал, но умело. Делал многозначительную паузу, впиваясь в каждого пронзительным взглядом, пока тот не опускал голову. И так по очереди. Хоть глаза у Ламача были невыразительные, серо-голубые, будто выцветшие.
        — А я сегодня уже троим съездил по физиономии из-за Профкоманды,  — заметил Ярда Боухач.
        — Ярда прав,  — всхлипнула Ирина Попеляржова, наш гримёр,  — подам заявление по собственному желанию и перейду в дамскую парикмахерскую! Чтобы в моём возрасте такое выслушивать?
        — Успокойся, Иринка, и я бы с радостью ушла, но какой в этом смысл?  — возразила Люда Мисаржова, звукорежиссёр. Все что-то говорили наперебой, но тут Ирка Ламач снова взял слово:
        — Зайдём с другой стороны. Почему Двадцать восьмая галактическая отвергла Щёголей, а коммодор Свен Хильструп лично просил Совет послать с ним нас?
        — Потому что Щёголи опозорились на планете Фиолетовых призраков,  — ответил Ондра Буриан.
        — Верно. Полетели мы, и успех был такой, что через три месяца после возвращения об этом ещё говорили. Дальше: когда коммодор Иован увяз на планете Кипящего ила, и Неудачники утопили вдобавок всю телеаппаратуру, кого позвали на помощь?
        — Нас,  — сказала пластик Эва Элефриаду.  — Зрители получили пластическое изображение на экранах, квадрозвук и впридачу запись запахов.
        — Позвали нас,  — повторил Ирка Ламач,  — и так можно ещё долго вспоминать. Мы работали на планете Умертвляющего тумана. Наша команда довезла экспедицию в туманность Шутовского смеха. Все отказались от планеты Фантомов, а мы скоренько собрали чемоданы, и в результате?..
        — Блестящий успех,  — хором ответило несколько голосов.
        — Так разве мы не заслужили название Профкоманды?
        Мы молчали, а режиссёр продолжал:
        — Почему нас назвали Профкомандой, а не Пачкунами, Жлобами, Обжорами, Пронырами, Занудами или как-то ещё? Я вам объясню. Потому что нам не подходит ни одно прозвище, кроме Профкоманды. Сам знаю, что нас так прозвали недруги. Но мы и тут их обойдём. Короче, я принимаю прозвище и не желаю больше видеть моноклей под глазом и красных носов.
        С тех пор прозвище так и осталось за нами. Злопыхатели наверняка кусали себе локти от того, что их выдумка обратилась против них самих. Тот, кто выдумал его, вместо того чтобы навредить, на самом деле сделал нам хорошую рекламу. Мы получали лучшие заказы. Нормальный, средний зритель пласти-видения и не представлял себе, сколько закулисных интриг и зависти вызывают передачи. С каждым годом становилось всё хуже. Совет затягивал ремешки потуже. Галактические экспедиции дорожали, ведь ближний космос перестал развлекать, и каждый коммодор настаивал, чтобы его послали в неизвестную пластизрителям область. Такой полёт стоил огромных денег. Никто не хотел лететь на Сириус или Альдебаран — результат такой экспедиции умещался в двух строчках, произнесённых диктором ночного выпуска новостей. Совет сосредоточился на дальнем космосе и ограничил количество краткосрочных экспедиций. Последствия оказались неблагоприятными для Сети пластивидения: число передач убывало, как и объём работы для репортёрских групп. Галактические асы нацеливались за пределы четырёх и даже пяти тысяч парсеков, и Совет соглашался послать
в такую даль не более пяти-шести лучших коммодоров: в то время элитой считались Н'Кума, Козлов, Миро, Фукуда, Петросян, а затем и Блох. Им-то и доверял Совет современные космические корабли класса люкс вроде «Викингов». В обиходе их называли пылесосами, потому что, кроме нормальных агрегатов, аккумулирующих время, на них были установлены двигатели, работавшие на межгалактической материи, которую называют ещё звёздной пылью.
        У нашей Профкоманды никаких особых льгот в Сети не имелось, и мы даже пикнуть не смели, когда наш шеф заставлял нас простаивать по полгода или посылал на жалкую станцию к альфе Центавра. Если бы да кабы, на практике мы работали только на элиту, потому что первоклассные коммодоры хотели видеть именно нас и никого другого. И сегодня не знаю, что за этим крылось. Диспетчеры просто давали нам лучшие заказы.
        Всё это хорошо известно моей жене Милушке, которая не зря ворчала, что я не буду дома недель пять. И недели не прошло, как вызвал Ирку Ламача диспетчер и объявил ему, что руководство Сети решило послать Выездную группу № 8 с коммодором Фукудой за границу шести тысяч, что этим «восьмёрке» оказано большое доверие, которое она должна оправдать перед Советом. Ирка слушал весь этот трёп и не сводил глаз с пиджака диспетчера: а не подсунул ли ему Фукуда взятку в нагрудный карман? Но ничего не было видно.
        В тот же день я отправился на космодром посмотреть на наш репортёрский корабль. Я его любил, нашего старого верного «Поросёнка», повидавшего виды, ободранного и обгоревшего после десятков репортажей. Техники вмонтировали в него новые агрегаты, аккумулирующие время, новый двигатель — такой же, как на «Викинге», чтобы не отстать от него за границей шести тысяч. Само собой, я не из сентиментальности пошёл на космодром. Наша группа не имела права узнавать заранее дату полёта, но она была известна техникам, готовившим корабль. На этот раз мне пришлось потрудиться, прежде чем я смог выжать из старшего техника дату: в пятницу тринадцатого числа. Я пожал плечами.
        — Ну и что? В приметы я не верю с пяти лет.
        И всё-таки; всё-таки… Ассистент шефа на ровном месте сломал ногу, и режиссёр взял вместо него дублёра — Петра Манфреда. Как только я об этом узнал, тут же помчался к своему непосредственному начальнику Ондре Буриану.
        — Ирка повредился в уме,  — говорю,  — разве он не знает, какой супердурак этот Манфред?
        Ондра — отличный оператор, это он научил меня всему, что я умею, а я умею не так уж мало. Но я думал, что такой мастер может позволить себе роскошь иметь собственное мнение. Но он был типичным соглашателем:
        — Ирка знает, что делает,  — холодно произнёс Буриан, и я разозлился.
        — Всё здание знает, что Пётр Манфред — супердурак, спроси кого хочешь.
        — Это зависть. Всех заедает, что Пётр такой молодой, умный, способный и так быстро продвигается.
        — Мы уже показали, на что способны, а он? Полгода в нашей конторе, а работает только языком!
        — Потому что случай не подвёртывается. Слушай, дружище, ты, по-моему, стареешь. Сам недавно был зелёным юнцом, а теперь ревнуешь к молодым. Как старый дед. Выкинь это из головы. У Ирки Ламача нюх на людей.
        Выяснилось, что только мы с Ярдой Боухачем не выносим Манфреда, остальным он по душе. Как ни пытались мы настроить против него группу, ничего не вышло. Наоборот, женщины взяли его под свою защиту. Женщины вообще любят смотреть на красивых молодых парней. Люда Мисаржова утверждала, что Пётр такой беззащитный, ранимый юноша. Она испытывала к нему почти материнские чувства. Наша секс-бомба Алёна Ланхаммерова уверяла, что никогда не встречала более интеллигентного человека, за исключением, конечно, Ирки Ламача; по мнению же Ирины Попеляржовой, Пётр был чуть ли не клубочком нервов.
        Он и впрямь был красив и молод, этот Пётр Манфред. Его обаятельная улыбка, сердечный смех могли подкупить всех, кроме меня и Ярды Боухача. Густые волнистые волосы покрывали его голову жёстким чёрным шлемом. Мне даже показалось в первый раз, что теннисный мячик отскочил бы от них, не коснувшись темени. Брови и глаза у Манфреда тоже были чёрными. Сейчас я уже смутно помню его лицо. Он был атлетом, но лицо не казалось измождённым и костлявым, как у спортсменов. Наоборот, пухлые щёки скорее напоминали персики. Благодаря им и энергичному подбородку с ямочкой он выглядел совсем не слабаком.
        Вы думаете, что мы с Ярдой ревновали? Да, мы не красавцы. Ярда — толстый, с перебитой переносицей и похож на медведя; я тощ и долговяз, а кроме того, с двадцати пяти лет имею плешь. Островок волос случайно остался на лбу, нос уныло свисает, как банан. Но поверьте, с ревностью наши чувства ничего общего не имели. Мы не выносили Манфреда ещё до того, как ассистент Ирки сломал ногу. И парни из операторской, электронщики и робототехники тоже. Всё это люди, знающие своё ремесло и стоящие в стороне от дворцовых интриг. С тех вообще никакого спроса, их имена даже в титрах не появятся. И всё-таки спецы не любили Манфреда, и это укрепляло мою уверенность в собственной правоте. Ведь от Петра веяло презрением к нашей конторе, он всем давал понять, что попал в Сеть случайно и не собирается тут оставаться. О нём ещё заговорят во всей Планетарной Федерации, он будет заседать в Совете, руководить Сетью раз в неделю: от половины десятого до десяти по средам. Он захохотал, увидев нашего «Поросёнка». Как это Сеть не купит вам приличную тачку? Я заметил, как побагровел Ярда. На нашем корабле мы проехали
пол-Галактики и столько всего пережили, что Манфреду и не вообразить. Ирка Ламач терпеливо объяснял Петру, что средств не хватает, может, через несколько лет выделят и «Викинг», ведь Сеть собирается переходить на новый класс кораблей — типа «Садко». Ламачу импонировала самоуверенность Петра и то обстоятельство, что Манфред сумел полгода продержаться в таком осином гнезде, как наша контора.
        А мы с Ярдой продолжали собирать портрет Петра из мелких замечаний, обронённых словечек, улыбок и взглядов. Он был хитёр и хорошо маскировался. Но однажды всё-таки проявил себя. Тогда, помню, Алёна, ответственный редактор,  — ну та, у которой потрясающая грудь,  — сказала Петру:
        — Знаете, с вашей внешностью и интеллектом вы вполне могли быть космонавтом!
        Манфред страшно покраснел, но тут же взял себя в руки и забормотал, что космонавтом может стать лишь человек исключительных физических и духовных качеств. Даже Алёна заметила его смущение, но, к несчастью, не сделала для себя выводов. Тогда я отвёл её в сторону и сказал, что этот придурковатый Манфред наверняка бы хотел быть космонавтом. Но Алёна рассмеялась мне в лицо.
        Ах, Алёна, куда делся твой ум? Ведь ты одна сумела бы убедить Ирку, что такой тип, как Пётр, не подходит для Профкоманды. До сих пор не понимаю, как она могла настолько поглупеть! Из этого надо сделать вывод: и отличная баба — всего лишь баба, нельзя на неё положиться так, как на мужика. С другой стороны, следует признать, что самым большим идиотом во всей этой истории выступает Пётр Манфред; и отсюда, ещё один вывод: конечно, женщина может легко сделать глупость, но по-настоящему беспредельный идиотизм — всё-таки мужское дело.
        Мы стартовали, значит, в пятницу тринадцатого. В 2445 году первая пятница тринадцатого пришлась на март. Не стоит и говорить о том, что перед самым носом «Поросёнка» дорогу нам перебежала чёрная кошка. На борту нас встречал Венца Мадр, обычный рейсовый пилот, никакой не коммодор или капитан первого класса. При нём была та же весёлая компания, которая возила нашу команду ко всем чертям бог знает сколько раз. На космодроме никто нас не провожал, да и с чего бы? Кого интересует старый ободранный «Поросёнок» и стая матёрых телеволков? Вот через пару дней, когда будет стартовать Фукуда, поднимется великий шум. Впрочем, «Викинги» не стартуют с такого убогого космодрома, которым располагает наша Сеть. Позднее, когда события развернулись так, как развернулись, все в один голос утверждали, что очень нервничали на старте из-за дурных предчувствий. Болтовня! Кроме меня да Ярды, все шутили и улыбались Петру Манфреду, который оказывался в пяти местах одновременно, острил, пел, играл на окарине, рассказывал Алёне о психологии растений, а Люде — о привычках своей мамы. Только мы с Ярдой чуяли неладное.
        Миновав орбиту Плутона, Венца Мадр перешёл на аккумулированное время, которое использовалось в качестве топлива. Манфред поувял, всё дивился, почему это, мол, корабль так швыряет? Чего ему стоило сохранить улыбочку на лице, когда я ехидно объяснил, что такие космолёты, как наш «Поросёнок», путешествуют по кривым времени нерегулярной сгущённости, в то время как более приличное топливо предназначено для могучих двигателей галактических крейсеров. Венца Мадр из кожи вон лез, чтобы смягчить толчки. Манфред, опытный спортсмен, вскоре приспособился к качке. Напрасно я надеялся, что новичок помучается космической болезнью и утратит репутацию стопроцентного супермена. Он проводил большую часть времени у экрана пластивидения и всё крутил старые записи. Алёна сидела рядом, касаясь Петра щиколоткой, и рассказывала ему, где мы были и что видели, Манфред оказался очень любопытным, спрашивал о славных корифеях «Галактических исследований» и пришёл в восторг, узнав, что мы начинали с Харрисоном.
        — Харрисон! Это мой идеал! Я до сих пор ношу с собой его фотографию…  — Вытащив из кармана портрет, он с благоговейным видом показывал всем его. Никто не сказал, что мы были с Харрисоном на «ты» и что однажды на обратном пути, сделав остановку на Ганимеде — там как раз проходил съезд эмансипированных женщин в гостинице «Голубая звезда»,  — мы… Ладно, оставим старые истории.
        Время шло быстро и приятно, вскоре позади осталась граница четырёх, а потом и пяти тысяч, и Венца начал тормозить, поскольку на отметке шести тысяч предполагалась первая остановка. Мы с Ондрой Бурианом установили по всей трассе полёта Фукуды трансляционные автоматы. Самое трудное — закрепить такой автомат, чтобы он не затерялся в безвоздушном пространстве. Кто имел дело с этим, поймёт, о чём я толкую. Вдобавок тамошняя область не исследована в отношении гипергравитации. Но Венца Мадр — настоящий кудесник, он помог найти отличную гравитационно-временную аномалию стабильного типа, на которую можно было опереться. Сюда через пару дней прилетит Фукуда, произнесёт обращённую ко всему населению Земли речь по случаю преодоления ещё одного порога человеческих возможностей и почтит память павших героев космоса. Это будет шикарная речь. Фукуда мастак держать речи, расцвеченные изысканно-восточными оборотами. Только начнёт, и как будто водопроводный кран повернули: из глаз миллиардов пластизрителей текут слёзы. При одном условии: что трансляционный автомат будет перед этим установлен нашей Профкомандой.
        Манфред высунулся было с какими-то идеями насчёт закрепления автомата, но Ирка осадил его. Впервые за весь полёт. Поумнел, что ли, видит, какую змею пригрел на груди? Лучше поздно, чем никогда, и чем раньше образумится режиссёр, тем лучше. За шеститысячной границей тянулась галактическая пустыня. Звёздные карты оказались ни к чёрту, ведь на них были обозначены лишь самые крупные и важные объекты, совершенно бесполезные для пластивидения, поскольку к ним и приблизиться-то нельзя, не то что снять весёленькое шоу. Ирка Ламач созвал всех на совещание, которое называется летучкой, а почему — никто не помнит.
        — Надо бы хорошенько оглядеться. Есть идеи?  — И он повернулся к Алёне — большой специалистке в этой области.
        — Жуткое место,  — сказала она,  — пёс и тот с тоски подохнет. Мы можем действовать в пределах двадцати пяти парсеков, на большее средств нет. Но, судя по всему, в этом секторе нет ничего, что стоило бы выеденного яйца.
        — А, скажем, та нейтронная звезда?  — Ирка задумчиво постучал по карте, составленной компьютером наспех.
        — Зрители на смех поднимут,  — возразил я,  — нейтронная звезда проходила минимум пять раз, последний — с Харрисоном на планете Пяти тайн.
        — Отличное место — планета Пяти тайн,  — подал голос Пётр Манфред,  — коммодор Харрисон в тот раз получил Бриллиантового Орла Галактических исследований.
        — Да, третьего по счёту,  — подтвердила Алёна,  — но до чего ж трудно было выбить его у Совета. Старый трюк: награда превратит провал в успех. Но Фукуде Совет просто так Орла не даст, у него их уже четыре.
        — Четыре Бриллиантовых Орла,  — прошептал побледневший от волнения Манфред,  — обалдеть можно…
        — Ладно, поехали дальше,  — нетерпеливо прервал Ирка,  — имеется одна чёрная дыра, облако праматерии, угасающая сверхновая система из пяти звёзд. Планеты какие-то мотаются.
        Не удержавшись, я зевнул. Сонная выходила летучка.
        — А как вам нравится этот белый карлик?  — предложил Манфред.  — Семь планет на орбите.  — Голос у него слегка дрожал. Он робел. Знал, что это очень важное совещание, хоть и сонное. Таким дураком он не был, чтобы не знать. От летучки зависит успех или провал всей передачи.
        — Чего ты ожидаешь от него?  — холодно спросил Ирка Ламач. Мы с Ярдой обменялись взглядами. Ага, шеф просёк наконец этого сопляка. Жаль, не перед стартом.
        — Может, там найдётся планета земного типа,  — позорился Манфред.
        — С внеземной цивилизацией, не так ли?
        — Совершенно верно!  — воскликнул Манфред. Люда Мисаржова добродушно рассмеялась.
        — Петя-петушок, что-то тебя занесло. Не читай на ночь комиксы.
        — Давайте серьёзно в конце концов,  — секс-бомба Алёна на работе превращалась в настоящего мужика.
        — А что, идея не из последних… Планета земного типа…  — медленно повторил Ирка Ламач.
        — Шеф, да ты серьёзно?!  — Алёна оглянулась на нас, ища поддержки. Звукорежиссёр Петра Плавецка смеялась:
        — Давно я так не веселилась. И во сне присниться не могло, что наяву ещё раз услышу бородатый анекдот о планете земного типа с внеземной цивилизацией. Галактические исследования покончили с зелёными человечками, когда я была ещё девчонкой. Эх, давненько это было, а жаль…  — У неё был приятный низкий голос. В молодости она слыла красавицей, она и сейчас выглядела отлично, держала себя в форме.
        — Ну и что?  — настаивал Манфред.  — И мне известно, что профессор Робине доказал, что внеземные цивилизации не существуют. И я знаю закон Иоганссона. Но вот вопрос: кто и когда в последний раз проверял его правильность?
        — А не надо проверять,  — медовым голосом ответил я,  — закон есть закон. Кто полезет в ванну проверять закон Архимеда?
        — При супергравитационных аномалиях закон Архимеда не действует,  — парировал Пётр. Хитёр, как лисица.
        — Что это за аномалии, при которых не действует закон Иоганссона?
        — Не знаю. Надо разобраться.
        Что на это скажешь? Тут шеф должен поставить точку, затем он и нужен. Выгнать Петра Манфреда за дверь. Летучка устраивается для взрослых, которые совещаются о серьёзных делах. К общему изумлению Ирка Ламач заявил:
        — Нравится мне эта идея. Планет земного типа давным-давно никто не исследовал. Молодое поколение вообще не видело подобной передачи. Сенсация для молодёжи: проверка правильности закона Иоганссона!
        Итак, шеф сказал своё слово. Алёна спросила:
        — Какое название дадим передаче?
        — Скажем, «Эксперимент на Третьей планете».
        — Сдаётся мне, какая-то книжка так называется.
        — Неважно. Итак, летим на Третью планету белого карлика. Надеюсь, Венца Мадр не расколотит нашу лохань при посадке.
        Не расколотил. Посадил «Поросёнка» на узкую прогалину меж двух холмов. Мы вздохнули с облегчением, услышав, как моторы взвыли в последний раз и смолкли. Загудели холодильные агрегаты. Полуослепшие экраны мониторов в командирской секции без всякого воодушевления показывали нам, что делается снаружи. Наводящий уныние пейзаж: невысокие холмы окружают долины, плоские, как тарелки. На склонах какая-то растительность, а может, экран просто затуманился.
        — Тридцать два процента кислорода, шестьдесят один процент азота, шесть процентов окиси углерода, а…  — Венца сообщал состав атмосферы.
        — Однако можно дышать,  — заметила Алёна.  — Что скажет Фукуда? У него новейший тип скафандра с парабиотическими батареями. Наверняка у коммодора чешутся руки заняться этими скалами.
        — Останется в скафандре. И пусть себе на здоровье выворачивает,  — сказал Ирка Ламач.  — Зрители же не узнают, что тут атмосфера пригодна для дыхания.
        — Да, но скал что-то не видно.
        — Сделаем скалы. Веня, слушай: фукудовский «Викинг» приземляется тут слева. Долина узковата, так что снеси холмы, они мне мешают. Нужен романтический пейзаж, понятно? Справа расположим отвесные скалы и, может быть, пещерку. Зрители их обожают. Слева — пропасть, но чтоб была порядочная пропасть, ясно? Клубы тумана поднимаются со дна, пещера скалится, как череп. Передача без пещеры — нуль. Небо чересчур синее. Чёрт знает что, а не цвет, все будут смеяться над нами. Сделаем, значит, фиолетовое с коричневатым оттенком.
        Венца Мадр внимательно слушал и делал пометки. В командирском отсеке царила напряжённая творческая атмосфера. Режиссёр дальней трансляции — артист, величайшим напряжением сил созидающий сцены будущей передачи. Ондра Буриан стоял рядом и посматривал на экран. Прищурившись, он пытался представить, как всё это будет выглядеть, прикидывал, куда поставить камеры. От фантазии этих двоих зависит не меньше половины успеха нашей передачи. После того, как Ирка закончил, Венца вполголоса повторил основные пункты по своим записям, затем, когда Ламач кивнул, вылез по узенькой лестнице в энергетический центр, располагавшийся в носу корабля, и принялся за дело. Я всегда с удовольствием наблюдаю за подготовительными работами. Изумительное зрелище. Вот и сейчас волны силового поля гудели в долине. Растительность сгорела от первого же их прикосновения, почерневшая земля расступилась, и на поверхности показались скалы. Небо над пляшущими холмами потемнело, и какие-то твари с длинными крыльями в ужасе улетели. Воздух звенел, и вскоре перед нами, враждебно оскалившись крутыми скалами, расстилалась дымящаяся долина,
изборождённая пропастями и кратерами. Скалы были сначала белые, но Ирка приказал перекрасить их под слоновую кость. В этот раз. он явно отдал предпочтение потусторонним мотивам. Зловещее впечатление производил преображённый в мрачный и романтический пейзаж планеты под тёмно-фиолетовым небом. Я уже видел, как приземляется «Викинг». Скорее бы прилетел Фукуда. Ярда Боухач тоже ожил и занялся делом. О Манфреде мы на время забыли. Ярда был осветителем. Здешнее солнце давало достаточно света, но он оказался скучным, монотонно-белым. Однако Ярда, если хотел, умел творить чудеса. Разложив лучи энергетическим усилителем, он добился потрясающего эффекта: на фиолетовом небосводе засияли звёзды, какие-то полосы и круги заметались в безумном танце. Любой осветитель остался бы доволен. Но не такой мастер своего дела, как Ярда. У него всё излучало сияние. Даже из старого шлёпанца он выловил бы фотоны. И пропасти изрыгали огонь, по ущельям скакали огоньки. Вскоре стало казаться, что пейзаж сделан из стекла и фосфоресцирует сам по себе.
        — Отлично, парни,  — похвалил Ярду и Венцу режиссёр.  — Теперь добавим жизни.
        С этим оживлением вечно морока. Я лично считаю, что надо возить с собой всю нужную флору и фауну, но Ирка Ламач — страшный консерватор в этом отношении. Ему всё равно, что некоторые группы делают парабиотическую фауну на заказ по меркам и хранят её на складах. Наш режиссёр настаивает на использовании местных источников. Не хочет рисковать. А вдруг зритель разгадает трюк? Чёрта лысого зритель разгадает, никто не отличит парабиотического зверя от настоящего — даже если погладишь, не отличишь. Единственное, что поможет,  — живой тебя искусает, а искусственный всё снесёт.
        Фауна и флора — Алёнино царство. С растениями проще, они зрителя не особенно интересуют, побрызгаешь спреем — вот тебе мох и трава. Из биотической пены Алёна могла наколдовать раскидистое дерево хоть на стальной пластине. С животными труднее. Их сначала надо поймать. Этой утомительной работой приходилось заниматься всей команде. Разбившись по двое, мы начали облёт планеты на маленьких дископланах. У корабля остались лишь Ирка Ламач и Венца Мадр. Я на пару с шефом — Ондрой Бурианом — летел низко над местностью и высматривал добычу. Ондра попутно всё снимал. Он всегда так делал, якобы для себя на память. Раньше я верил ему, потому что знал: «Галактические исследования» не принимают рабочих кадров съёмки, только официальные, показанные в передаче. А потом мне сказали, что в ГИ работают несколько отпетых психов, скупающих именно эти ленты у Ондры Буриана и других операторов космических трансляций. Хобби как любое другoe. Детством отдаёт, конечно, но кому-то нравится.
        Оставив позади романтический пейзаж «made in Профкоман-да», мы полетели над однообразной холмистой местностью, напоминавшей окрестности города Бенешов. Зверья всякого было предостаточно: птицы с широкими перепончатыми крыльями и стада игривых шестиногих зверей с головами, посаженными прямо на цилиндрическое туловище. С первого взгляда ясно, что повадка у них мирная. Нам же позарез нужна хищная и опасная шельма. Зрители ждут укрощения Фукудой дикого зверя, а не кроткого травоядного шестинога. Ондра спустился ещё ниже над лесом. Листья небольших деревьев были сочные, с мякотью. Вдруг что-то мелькнуло меж ветвей. «Стоп!» — закричал я. Дископлан завис: гипергравитационный агрегат собрал инерционную энергию в запасники. Шума мы не производили, и птицы с перепончатыми крыльями по-прежнему кружили вокруг нас.
        В чаще прятались три больших обезьяны. Одну из них я увидел секунду назад. Я нажал на педаль, и невидимые пальцы силового поля схватили животных и подняли к нам на дископлан. Ондра не отрывался от камеры. Интересно, сколько ему платят, раз он так старается?
        — Эй, сколько тебе заплатят психи из ГИ?
        — Не твоё дело! Откуда ты знаешь об этом?
        — Да я толком ничего не знаю. Мне интересно, для чего им нужны рабочие кадры?
        — Вот это мне глубоко безразлично, поверь.
        Я верил. Ондра снова стал снимать бурлившую под нами жизнь: в своей извечной суматохе мелкое зверьё бегало, верещало, спасалось бегством и нападало. Возвратившись к кораблю, мы обнаружили, что и команды остальных дископланов не теряли времени зря. Петра и Люда где-то у воды обнаружили великолепный экземпляр покрытого шерстью носорога — само собой, шестиногого в соответствии с местными обычаями. Венца поместил чудище в силовое поле, а Ирина Попеляржова по распоряжению Ламача стала перекрашивать носорога в небесно-голубой цвет. Зрители любят разноцветных зверей. Так принято. Небо не должно быть голубым в отличие от носорога. Это и есть художественное творчество. Эх, стать бы мне режиссёром!
        Ирка обрадовался, увидев косматых тварей, которых мы ему продемонстрировали.
        — Отлично, парни! Превратим их в парамыслящие существа.
        — Да ты что?!  — вырвалось у меня.
        __ Чему ты удивляешься? Я тут поработал над сценарием.
        События в «Эксперименте на Третьей планете» должны доказать правильность закона Иоганссона. Эти три пижона сначала выступят в роли мыслящих существ, существование которых откроет Фукуда. Потом он сразится с голубым носорогом, а в конце выяснится, что существа только казались интеллигентными, значит, закон Иоганссона действует.
        — А не чересчур смело? Что скажет Совет? А ГИ? Мне кажется, ты далековато зашёл.
        — Не бойся, я всё продумал. Ничего они не скажут, а если начнут возражать, Фукуда их укротит. Вот тебе наглядная польза от сотрудничества с галактическими асами. Положись на меня, всё пройдёт как надо!
        Носорогу не понравился голубой цвет, и он ревел страшным голосом. Рёв заглушался гудением электрофонической аппаратуры, которую настраивала Петра Плавецка. Пейзаж должен быть озвучен — зритель это любит. А Эва Элефриаду постарается, чтобы всё вокруг благоухало пряными запахами только что открытой планеты. И это зрителю будет по нраву. Бедняжка Иринка чуть снова не пустила слезу, когда режиссёр приказал ей превратить наших гориллопавианов в мыслящих существ.
        — Почти мыслящих, Иринка. Параинтеллигентных, самую малость. Всё в меру, иначе зритель всполошится.
        Обезьян отправили в гримёрную и без проволочек водрузили на операционный стол. Операция длилась час, после чего Ирина представила пациентов режиссёру:
        — Позволь, я познакомлю тебя с этими господами: первого зовут Ян, второго — Амос, третьего — Коменский.
        — Что за шутки? Откуда ты взяла эти имена? А, вспомнил: это три комика из сериала «Три раза ха-ха-ха»!
        — Добрый — день — господин — Ламач!  — делая паузу после каждого слова, поздоровались обезьяны.
        — Отлично, Иринка, я даже не ожидал, честно говоря. Особенно этот — как его — Коменский, хорош, бандит!
        — Бан — дит,  — удовлетворённо повторила обезьяна, ставшая параинтеллигентной.
        — Правильно. А теперь внимательно слушай, иначе я брошу тебя на съедение вон тому,  — и режиссёр показал на экран, на котором несчастный носорог упирался рогом в силовую стену безразличия.  — О, кстати, это идея, надо записать, пока не забыл. Начнём со сцены боя между Коменским и Голубеньким, в разгар схватки прилетает Фукуда на своём «Викинге». Гениально, правда? Зрителям понравится. У меня не голова, а фабрика идей. Я, наверное, гений.  — Ирка вздохнул и добавил: — Всё сам, помочь некому. А ведь в моём распоряжении ассистент. Куда он запропастился, этот мальчишка?
        Пётр Манфред ещё не вернулся. В последний раз его видели при приземлении. Выражение лица у него было недовольное, в момент разбивки на пары он исчез.
        — Этого и следовало ожидать,  — подал голос Ярда,  — как только началась работа, смылся и теперь сачкует. Обожаю подобных типов!
        — Немедленно приведите его сюда! Сию минуту!
        Похоже, Ирка Ламач всерьёз обозлился на своего ассистента. Режиссёр умел выходить из себя и метать громы. И сейчас он собирался заняться именно этим. Мы обшарили весь корабль, начиная с энергетического центра в носовом отсеке и кончая складом запчастей к двигателям аккумулированного времени в хвосте. Во время поисков нашлось множество полезных и бесполезных вещей, но бездельник Пётр Манфред обнаружен не был.
        — Он где-нибудь снаружи,  — сказала Алёна Ланхаммерова, порядком раздражённая,  — пошёл прогуляться. Он ведь романтик. Пишет стихи. Сочиняет оду восходящему солнцу чужой планеты. Что ты с ним сделаешь, когда он изволит вернуться?
        — На клочки разнесу. Домой отправлю. Нечего шляться. Или так: ты, Иринка, загримируешь его под четвёртого павиана. Обратно полетит вместе с Фукудой. На нашем «Хрюше» я его не потерплю,  — повернувшись к нам с Ярдой, режиссёр пронзил нас взглядом бледно-голубых глаз и добавил: — Вы были правы, парни, и я прошу у вас прощения. Пётр Манфред — лентяй, каких свет не видел. Уклоняется от работы — значит, не наш человек. Чужой в Профкоманде.
        Мы знали, что он говорит серьёзно, Ирка Ламач умел признавать собственные ошибки. С этой минуты Манфред не состоял в нашей группе. Ирка никогда не смилостивится над ним! Все молча разошлись по своим делам. К вечеру надо закончить подготовительные работы. Потом отдых. Завтра Фукуда преодолеет границу шести тысяч. Этот торжественный момент мы будем лицезреть на экранах мониторов. Вскоре после этого объявится «Викинг», и начнётся родео. Плохо, что не хватает одного человека в команде.
        Вечер выдался сырой. Природа источала умиротворяющие ароматы. Даже носорог перестал реветь. Наверное, превратился в параинтеллигентного и понял, что рабочее время окончено и стараться сверхурочно нет смысла. Три обезьянки слонялись возле «Поросёнка» с таким видом, будто с самого начала были в нашей компании. Мы разожгли огонь, пели у костра и радовались, что избавились от Петра Манфреда, который добровольно прыгнул за борт. Вернёмся домой, помощник режиссёра к тому времени поправится, и будем колесить по Галактике, как прежде, чтобы людям было на что смотреть по вечерам у пластивизоров, в домашних тапочках и с бутылкой пива в руке. Приятно думать, что твоя работа нужна людям и что ты делаешь свою работу профессионально. Мы не считали себя гениями или героями космоса, каким возомнил Пётр Манфред, явно кем-то сожранный, если он по дурости не взял с собой на прогулку энергомёт. Мы не гении, мы — рядовые пластивидения. Обыкновенные трудяги Профкоманды.
        Когда костёр погас, мы отправились спать. На фиолетовом небе не было видно звёзд, а эффектное освещение Ярды потрескивало в расщелинах скал. Голубой носорог снова заревел, и Ирина уверяла, что он рыдает. Наверное, так и было. Я бы тоже рыдал, если б меня перекрасили в голубой цвет. Мы договорились поискать Манфреда утром. Но всё получилось иначе. В четыре утра, когда солнце уже стояло на горизонте, нас разбудила Петра Плавецка, дежурившая в тот момент.
        __ Манфред объявился!  — доложила она, и её не по-женски низкий голос гулом отозвался в репродукторах, установленных на всём корабле. Держу пари, каждый думал, как я: ну и что?
        Стоит ли вставать в такую рань из-за этого мерзавца? Глаза слипались, когда Петра снова заговорила:
        — Идите же сюда кто-нибудь. Ирка, слышишь? Иди сюда.
        Голос дрожал или дребезжали старые репродукторы? С нашей развалюхой ничего толком не поймёшь. Я влез в комбинезон, напялил тяжёлые ботинки на босу ногу и пулей вылетел из дверей. Наверное, Манфред напился, негодяй, и пристаёт к Петре. Ну, парень, держись теперь. Получишь в морду с самого утра. В коридоре бухали двери кают, по лестницам топали башмаки. Все собрались в командирском отсеке. На экране ничего не было видно. Я, видимо, опоздал. Побледневший Ламач орал на нас, чтобы мы не толпились и шли наружу. Я подумал, что ему нужны свидетели великой экзекуции, но потом увидел, что и он, и Петра очень взволнованы. Что-то случилось. Минуту спустя мы стояли у трапа корабля. Ян, Амос и Коменский дружно сказали:
        — С — доб-рым — ут-ром!
        Но нам было не до них. По склону одного из двух холмов, охранявших нашу посадочную площадку, к нам спускалась пёстрая процессия, которую, восседая на низкорослых шестиногих конях, составляла группа лиц, одетых в блестящие доспехи и пурпурно-голубые плащи. Некоторые несли жёлто-бирюзовые знамёна с замысловатыми серебряными орнаментами. Словно застыв, они тихо плыли по воздуху над самой травой.
        — С ними Пётр Манфред…  — прошелестела Алёна.
        Впереди всех, рядом с могучим всадником, закутанным в белоснежный, расшитый золотом плащ, нёсся Пётр Манфред с гордо поднятой головой. Лучи восходящего солнца золотили волосы цвета вороньего крыла. Процессия направлялась прямо к нам. Приблизившись, на пятьдесят метров, человек в белом одеянии поднял руку, и пешие с конными замерли. Шестиногие кони опустили голову и начали мирно жевать сочную траву. От них шёл острый возбуждающий запах. Вельможа с Манфре-дом подошли к нам.
        Пётр Манфред был неузнаваем. Он постарел и возмужал за одну ночь. Вырос и окреп в плечах. Робостью он никогда не отличался, но теперь царская самоуверенность прямо-таки искрилась в нём, словно иллюминация Ярды Боухача. Чужаки подарили ему костюм и доспехи. Грудь прикрывал серебряный панцирь с богатой чеканкой, инкрустированный чернью. Лишь плаща не хватало — этого символа власти — да шлема на голове. Наверняка сам отказался, чтобы не закрывать свою шевелюру. И ещё один подарочек достался ему от новых друзей: на правом плече восседала птица с перепончатыми крыльями — именно того вида, который мы вчера наблюдали с Ондрой на охоте.
        — Приветствую тебя, Иржи Ламач,  — обратился Манфред к шефу с нелепой церемонностью,  — разреши представить тебя королю страны Прааль Его Величеству Виру III. Король, перед тобой — Иржи Ламач, командир экспедиции из далёких миров.
        Птица с перепончатыми крыльями потопталась, взглянула на короля и что-то проверещала. Король кивнул, снял стальную рукавицу и плавным жестом коснулся лба, а затем правой стороны груди. Мы остолбенели. Надо было, наверное, пасть на колени и биться головой о землю, но такое поведение не пристало Профкоманде. Тем более что эти явно мыслящие существа грубо противоречили закону Иоганссона, всем законам природы, по которым развивалась деятельность человека в космосе последние триста лет с момента математически выверенного доказательства важнейшего из них. С законом Иоганссона шутки плохи, можно запросто полететь из Сети! Всё это видение, фата-моргана, сонный бред. Короче, спокойствие и ещё раз спокойствие, а то начнутся неприятности с Галактическим институтом! Я поймал себя на том, что наклоняю голову. Покосившись на женщин, я заметил, что они пытаются изобразить некое подобие книксена. У короля, как и его подданных, было широкое продолговатое лицо. Под маленьким носом кисточкой торчали усы, щекотавшие пухлые губы. Брови начисто отсутствовали, и большие, слегка косившие глаза золотистого цвета без белка
производили жутковатое впечатление.
        — Король Вир III приветствует тебя,  — проскрипела птица, восседавшая на плече Манфреда,  — он позволяет тебе говорить.
        Всеобщее смятение прервала Петра Плавецка, по-прежнему дежурившая в командирском отсеке и наблюдавшая происходящее на мутных экранах. В репродукторе над входом раздался её голос:
        — Фукуда на связи!
        Мы дружно взглянули на экран ручного пластивидения. Это безусловный рефлекс пластивизионщика. Без наручных пластивизоров никто из нас не уснёт. Даже если настанет конец света, даже если появится король инопланетян, нарушивших закон Иоганссона о неповторимости развития разума в космосе, мы в первую очередь обратим взоры на ближайший экран, на котором идёт Наша Передача.
        Фукуда как раз преодолевал шеститысячный рубеж. Он был великолепен, как всегда. Стоя с раскинутыми руками, являл собой совершенство в шёлковой униформе звёздного коммодора со знаменем Свободного сообщества людей за спиной, он всем своим видом излучал силу и счастье. Его речь должна была тронуть зрителей пластивидения до слёз:
        — Братья и сёстры, я обращаюсь к вам из глубин космоса, куда человеческий разум донёс знамя прогресса. От имени вас всех я продолжу путь. Это вы в моём лице стоите сейчас на пороге неизведанного, смотрите моими глазами в холодные космические дали. Какие преграды ждут нас? Я пока не знаю этого. Но я заверяю вас: ваша поддержка — источник моей силы! Верьте: я готов!
        Автомат переключился на камеры снаружи, и мы увидели «Викинг» в полном великолепии — этакий старинный собор, отражающийся в зеркальной глади озера и окружённый искрящимися выхлопами двигателей. Ирина Попеляржова, само собой, прослезилась от волнения.
        — Коммодор в форме,  — прошептала Алёна Ланхаммерова — шикарная выйдет передача. Сенсация, во всех округах с пару недель будут говорить только о ней.
        Экраны потемнели, и это вернуло нас к действительности. Мы всё так здорово продумали, передача вышла бы что надо, если б не этот подарок.
        — Я понял, что к нашей планете приближается ещё один ваш летательный аппарат,  — сказала птица-переводчик,  — мы готовы вести переговоры и об этом. Но сейчас надо заняться спорными вопросами.
        — А именно?  — спросил Ирка Ламач.
        — В перррвую очеррредь возмещением ущерба!
        Король Вир III с серьёзным видом поклонился, после чего указал на пейзаж, с таким полётом фантазии подготовленный нами для съёмок.
        — Пострадавшую от вашего вмешательства долину следует привести в первоначальное состояние, заплатить за нанесённый ущерб, восстановить цвет носорога, извиниться перед обезьянами и вернуть им шерсть,  — в крайнем возмущении тараторила птица. Счастье Манфреда, что он был закован в железный корсет, иначе птица растерзала бы ему плечо.
        Ирка Ламач побагровел:
        — Что это за разговоры? Готовится прямое включение. Мы — выездная группа информационной программы пластивидения, находимся тут по поручению Института галактических исследований. Господин Манфред, объясните же господину королю…
        — Вы явно не понимаете суть происходящего, Ламач,  — холодно прервал его Пётр Манфред,  — Его Величество не собирается вести переговоры. То, что вы слышите, не просьба, а приказ. Всё решено.
        Режиссёр повернулся к королю и усмехнулся:
        — Сильно сказано, не так ли?
        Бывший дублёр ассистента режиссёра прошептал что-то птице-переводчику, которая тут же перевела всё королю. Ирка Ламач бросил взгляд наверх, к носу ко, рабля, откуда сидевшая на высоте восьмидесяти метров Петра Плавецка видела и слышала всё происходящее. Наш «Поросёночек» не мог, конечно, соперничать с такой махиной, как «Викинг», но и его источников энергии хватило бы, чтобы продырявить насквозь эту жалкую планету. Петра — не новичок, она наверняка давно держит на прицеле всю местную шушеру и, когда понадобится, так поддаст жару, что королишка пожалеет о своём рождении. О ренегате Петре Манфреде я даже говорить не желаю.
        И тут произошло нечто. Ни король Вир III, ни его свита даже не пошевелились, слова не произнесли, но наш корабль вдруг поднялся на стометровую высоту, перевернулся и нацелился носовой частью в землю. Потом опустился. Никому из нас не приходилось видеть, как космический корабль балансирует на носу, и я пожалел бы «Поросёнка», очутившегося в нелепой позе, если б страх не сковал внутренности. Я понял, что король Вир III и его люди — не беззащитные младенцы, а нам не сыграть в этой стране роль сахибов, раздающих блестящие зеркальца. Эта демонстрация силы опустила наше мнение о себе на нулевую отметку, и началась вторая фаза переговоров, в которой мы были не только слабейшей стороной, но вдобавок и провинившейся. Ничего путного на ум не шло, кроме мысли о том, каково там Петре в командирской секции. Что творится на борту, когда корабль стоит вверх тормашками? А наши запасные камеры на складе? Во мне нарастала злость на Петра Манфреда и Ирку Ламача, взявшего этого иуду в группу. Придётся сматываться. Профкоманда поднимет лапки кверху. В первый раз передача не состоится. Фукуда лишится пятой бляшки. Что
с нами сделает Совет и ГИ, лучше не думать. Попробуй докажи им, что Вира III с его народцем мы не высосали из пальца. Всё равно вся вина падёт на нас.
        — Как же передача?  — робко спросил Ирка Ламач.
        — И речи быть не может,  — ответил Вир III устами, то есть клювом своего переводчика.
        При этих словах «Поросёнок», казалось, дёрнулся, голубой носорог взвыл с упрёком, а Ян, Амос и Коменский, параинтеллигентно усмехаясь, хором повторили:
        — Ре-чи быть не мо-жет.
        — Может, я и знаю, как выйти из этой ситуации,  — вдруг заговорил Пётр Манфред. Тон его удивил нас. Чванство исчезло, появился оттенок неуверенности. Заикаясь, этот желторотик проговорил: — За несколько часов я снискал авторитет и положение при дворе Его Величества. Ни он, ни его люди, называющие себя ямнитами, не ощущают к нам вражды. Грубое вмешательство в местную природу рассердило их, но это всего лишь недоразумение, которое легко устранить. Надо возместить ущерб и вернуть пейзажу его первоначальный вид. Да они и против передачи ничего не имеют. Правда, при одном условии.
        — При каком же?  — спросил Ирка Ламач.
        — Вы убираете Фукуду, а на экране в качестве первооткрывателя инопланетной цивилизации выступаю я.
        Размышляя сегодня об этом, я прихожу к выводу, что у Петра Манфреда была, скорее всего, тяжёлая наследственность. Мания величия параноидального типа. Проверить это невозможно, да и не нужно. Следующие эпизоды выглядели настолько комично, что я вспоминаю о них с удовольствием. Чего стоило, например, выражение лица коммодора Фукуды, кавалера четырёх Бриллиантовых Орлов, когда мы с Иркой Ламачем вошли в командирский отсек его «Викинга». Двигатели в тот момент вовсю аккумулировали время, и, если вы хоть немного разбираетесь в космонавтике, можете представить себе, что в определённом смысле корабль находился вне пространственно-временных связей. Его скорость, точнее, параскорость во много раз превышала скорость света, и пилот корабля менее всего мог ожидать неожиданного визита. Именно это мы пытались втолковать Виру III, когда он предложил переправить нас на борт «Викинга», чтобы мы попробовали там договориться с Фукудой.
        — Его Величеству непонятно, зачем тррратить время на пустые ррразговоры,  — изрекла птица-переводчик,  — ррешение давно прринято.
        Мы уже поняли, что жители Прааля обладают силами, не укладывающимися в наши физико-технические представления. Окончательно убедил нас фокус с «Поросёнком», который снова принял исходную позицию. Трюк был необыкновенный: на борту перевёрнутого корабля сохранилась гравитация! Даже вода не вылилась из вазочек с цветами, с камерами на складе ничего не случилось, в отсеках я застал тот же идеальный порядок, который оставил, уходя, Но даже самые эффектные штучки с гравитацией не сравнить с посещением космолёта в момент аккумуляции временных двигателей. Тем более что в Праале не существовало космических кораблей. Король предполагал, что мы нанесём визит не в скафандрах, а в рабочих комбинезонах, будто речь шла только о прогулке, а не о фантастическом путешествии в космосе.
        Я попытался сделать невозможное: объяснить королю принцип действия временных аккумуляторных двигателей, который и сам не понимаю. Однако король слушать не стал, а совершил какое-то действие, в результате которого мы с Иркой Ламачем оказались в помещении, ведущем в командирский отсек, где находился в данный момент Фукуда. Поистине королевский этикет: не смущать Фукуду неожиданным появлением прямо в кабинете. Вдруг коммодор занимается чем-то недостойным: зевает во весь рот или колупает в носу? Мы торчали у дверей, пока Ирка не опомнился и не постучал. Фукуда машинально произнёс: «Войдите», и вот мы уже смотрим на его перекошенное ужасом лицо. Бедняга коммодор выглядел довольно бледно. Иоширо Фукуда в трусах и в майке сидел за столом, курил дешёвую сигару и читал сказку о фее, жившей в стволе сакуры. Мы, пластивизионщики, надрываемся внизу на планете, а этот пижон устроил себе курорт! С минуту мы таращились друг на друга, потом коммодор побагровел и закричал:
        — Вы за это ответите!
        После чего герой космоса разразился проклятьями, из которых мы поняли, что он принял нас за «зайцев», тайком пробравшихся на корабль и спрятавшихся в машинном отделении или в костюмерной. Когда Фукуда приутих, Ирка попытался объяснить ему, в чём дело. Буря загремела с новой силой, пока коммодор не осип. С трудом успокоившись, он прошептал:
        — Повторите ещё раз!
        — На планете Трувия мы вошли в контакт с внеземной цивилизацией. Закон Иоганссона неправилен, шеф.
        — Он должен быть правильным. Это же основа основ школьного обучения: космос лишь в малой степени бесконечен, в нём не могут существовать целых две разумных расы! Ведь Иоганссон всё подсчитал!
        — Судя по всему, однако, Вселенная довольно-таки бесконечна,  — возразил Ирка Ламач.
        — Это вы объясняйте Совету и Институту галактических исследований,  — язвительно сказал Фукуда,  — наживёте кучу неприятностей.
        — Знаем, шеф,  — с видом мученика ответил Ламач,  — но и вы наживёте. Вас ждёт в лучшем случае роль статиста,  — и он рассказал всё по порядку.
        — Даже мысль такую нельзя допустить!  — снова обрёл голос славный покоритель космоса.  — Что скажут мои поклонники? У меня есть обязанности перед зрителями! По поручению Института галактических исследований я… заключив договор с Сетью… да вы свихнулись! Ну да, вы просто сошли с ума.
        Бросив погасшую сигару на пол, он вскочил с кресла и яростно растоптал её. Мы понимали обуревавшие его чувства: это нашу идею он попирал ногами. И был прав. В его ситуации нельзя отказываться от своих прав только потому, что рабочая подготовительная группа не обеспечила условий для съёмок. Ведь он исполнял свой долг образцово: преодолел шеститысячный рубеж, торжественно сообщил об этом историческом событии человечеству, теперь вот готовится к приземлению на планете — как бишь её… ах, да, Трувия. Какое ему дело до трудностей, которые нарушают нормальную работу выездной группы?
        — Я полагался на вас, Ламач. Ваша команда меня никогда не подводила. Потому я вас и выбрал, ясно? Если б я знал, что вы сорвёте трансляцию, выбрал бы других, хотя бы Тройку.
        — Тройку? Да они дилетанты!
        — Пусть дилетанты, зато они не посадили бы меня в такую лужу, как вы.
        — Мы вас в лужу не сажали. Вмешались высшие силы…
        — Никакие силы меня не интересуют! Моё право остаётся за мной. Вы себя зовёте Профкомандой, дорожите профессионализмом. И я тоже. Как профессионал, я выполняю свои обязанности перед зрителями независимо от того, верен закон Иоганссона или нет. Зарубите себе это на носу, голубчики. Мы ещё не на Трувии. У вас есть шанс исправить положение и доказать, что вы и впрямь Профкоманда.
        Ирка Ламач, красный, как рак, выдавил из себя:
        — Мы вас не подведём.
        — Это я и хотел услышать,  — торжественно произнёс коммодор.  — И я не разочарую зрителей. Обещаю вам.
        Даже оставаясь в трусах и майке, он обрёл прежнее величие. С экранов на обтянутых бархатом стенах горели огни и бушевали космические бури, цифры пульсировали на дисплеях в ритме сердца. Нельзя не преклоняться перед человеком, управлявшим всем этим. Хотя вообще-то Фукуда никак не касался управления «Викинга». Это слишком серьёзное дело, чтобы поручать его человеку.
        Коммодор кивнул нам головой в знак окончания аудиенции. Смущённо простившись, мы вышли.
        И вот мы снова в тени нашего «Поросёнка», в режиссёрском кресле восседает Вир III, рядышком Пётр Манфред.
        — Как дела?  — спросил отщепенец, отводя взгляд. Я крепко сжал губы. Если не знаешь, что сказать, надо молчать. Посмотрев на Ирку, я увидел, что и он в растерянности. Легко Фукуде отстаивать свои права на борту галактического крейсера, а каково нам, отданным во власть необъяснимой мощи Вира III и его людей? Если они нас перевернут вверх тормашками, ещё ничего. Можно сказать, легко отделаемся. Я затрясся, и Ирка тоже. Так мы мялись, пока Алёна не сказала:
        — Взвесив ситуацию, коммодор Фукуда отказался от участия в передаче.
        — А вы откуда знаете?  — недоверчиво спросил Манфред.  — Я желаю услышать это от вашего шефа!
        Птица, захлёбываясь, переводила. Казалось, король Вир III развлекается. Его свита образовала неподалёку грозную живую стену. Стояла тишина, лищь знамёна плескались на ветру.
        — Алёна говорит правду: коммодор Фукуда не будет препятствовать,  — подтвердил Ирка. Я в ужасе воскликнул:
        — Шеф, но ведь коммодор Фукуда…
        Он даже не взглянул в мою сторону. Я ничего не значил для него.
        — Я режиссёр передачи, то есть главное лицо на съёмках — конечно, после вас, Ваше Величество,  — Ирка поклонился королю. Тот, выслушав перевод, в свою очередь, вежливо кивнул. Я хотел протестовать. Что значит этот опереточный королишка по сравнению с Йоширо Фукудой — коммодором Института галактических исследований! Шеф должен опомниться. Но он неумолимо продолжал:
        — Мы руководствуемся единственным законом: обеспечить передачу любой ценой! Приказываю поэтому подготовить трансляцию встречи патруля Института галактических исследований с первыми инопланетянами. Это историческое событие: отныне не действует закон Иоганссона об уникальности человеческого интеллекта в космосе.
        Тут я отважился вмешаться:
        — А не подождать ли коммодора, шеф? Господин король, вам необходимо встретиться с настоящим патрулём ГИ, с коммодором Фукудой. А господин Манфред ничего общего с ним не имеет, это обыкновенный…
        — Не перебивайте режиссёра!  — обрушилась на меня Алёна.
        — Ещё слово, и я вычеркну вас из платёжной ведомости!  — взорвался Ирка Ламач, сжав кулаки.
        Вир III и подданные с интересом прислушивались к ссоре землян. Ничего себе, посланцы рода человеческого, думали они, наверное. А Пётр Манфред, негодяй из негодяев, лишь иронически улыбался. Хорошо, сказал я себе, промолчу. Хотя мне противно. Мой шеф и воспитатель, сделавший из меня профессионала, на моих глазах предал принципы нашей Профкоманды, предал Фукуду, которому совсем недавно дал слово, предал зрителей. В первый раз он сдался. Что могло заставить нас так резко изменить сценарий передачи? Разве мы не воевали с кремниевыми стоножками? Однажды пришлось даже переместить орбиту одной небольшой планеты и сбросить последнюю на местное солнце, чтобы получился нужный драматический эффект. Мы губили целые виды животных на одних планетах и вызывали их к жизни на других, выносили адские муки на дне аммиачного моря, терпели жару, радиацию и пронизывающий до костей холод. И всё ради успеха передачи. Никто не жаловался. Зачем же теперь сдаваться только потому, что пал закон Иоганссона и местный чудаковатый монарх упрямится? Признаю, он владеет техникой перемещения материальных тел в космосе без
космических аппаратов. Но ведь «Викинг», если только Фукуда захочет, превратит Трувию в туманность! Вот это надо объяснить Виру III. Подождём Фукуду и раздавим этих опереточных героев.
        Такие мысли проносились у меня в мозгу, пока я вполуха слушал Ламача. Лишь услышав своё имя, вздрогнул.
        — Руководителем трансляционной группы назначается мой ассистент Иржи Чутта. Я остаюсь здесь, со мной — часть штаба: Ондра Буриан, Алёна Ланхаммерова, Эва Элефриаду и Ярда Боухач. Остальные переходят в распоряжение Иржи Чутты.
        — Почему вы не хотите быть режиссёром передачи?  — строго спросил Манфред.
        — По двум причинам. Во-первых, моя гордость не позволяет мне сотрудничать с вами, Манфред. Да и вы не особенно стремитесь к этому. Во-вторых, мне надо встретить Фукуду. Я знаю его характер, в последнюю минуту коммодор может передумать, и только мой авторитет может подействовать на него. Ондра, Алёна и Эва — старые приятели Фукуды и помогут мне. А что касается Ярды Боухача… Радуйтесь, Манфред, что он не будет с вами, я за него не ручаюсь, когда он в ярости. Итак, я полагаюсь на тебя,  — Ламач повернулся ко мне,  — обещай, что сделаешь всё необходимое. Я тебя всему научил и знаю, что тебе по силам снять передачу, которая понравится зрителям. Если справишься с заданием, добьюсь, чтобы тебя назначили оператором!
        — Ладно, шеф,  — ответил я,  — профессионал работает с полной отдачей, даже когда работа ему не по душе.
        Мы обменялись рукопожатием. Я смотрел ему в глаза, понимая, какую ответственность он возлагает на меня. И меня охватило желание как можно лучше сделать передачу, хотя она не будет иметь ничего общего со сценарием. Это не в наших правилах, но сейчас лучше не думать о правилах.
        Выяснилось, что Вир III — симпатяга, да и Пётр Манфред — вполне сносный человек, когда добьётся своего. Подготовительные работы начались в полдень. Ламач распорядился захватить необходимый материал из аварийного склада. Очень верное решение: там были новёхонькие камеры и записывающие системы в пломбированных железных ящиках. Осветительную аппаратуру и грим мы не взяли, потому что Ламач считал лишним использование световых эффектов и грима при такой зрелищной сцене, как встреча представителей двух разумных рас. Король интересовался нашей аппаратурой. Птица-переводчик, совершенно измочаленная, скрипела без остановок. Я постепенно составил себе впечатление о планете Трувия. Вир III — один из многочисленных монархов, правящих на ней. У каждой страны своя задача на планете. Судя по всему, подданные Вира отвечали за перевозки пассажиров и грузов, осуществляемые с помощью силы, которую на Земле зовут телекинезом. Монарх не смог объяснить природу своей способности перемещать материальные тела без помощи технических средств. Наоборот, Вир засыпал меня вопросами о двигателях нашего корабля и «Викинга». Я
отослал короля к Венце Мадру, но и тот оказался бессилен!
        — Видите ли, король, эту машину сделали на фабрике. Я знаю, куда нажимать, чтобы она летела. Если что-нибудь испортится, посылаю ремонтные автоматы. Зачем мне ломать голову по поводу её устройства?
        — Ага, и мы точно так же,  — обрадовался король,  — я знаю, что надо сделать, чтобы отправить кого-нибудь в космос с помощью силы называемой врил. Она связана с гравитацией и временем, но конкретно я не представляю, что при этом происходит.
        — Между нами большая разница, король. Наши аппараты летают по законам, открытым наукой, а ваш полёты — магия или вроде этого.
        — Что такое магия?
        — Противоположность науке. Путешествие без затраты сил — это фокус.
        — А зачем напрягаться?  — удивился король, взлетев над столом, у которого мы сидели. Трудно спорить с королём. Спросив его о птице-переводчике, я узнал, что таких птиц выводят в королевстве Тюринген на берегу Коробадского океана и они знают все языки. В свою очередь, Вир немало удивился тому, что мы научили говорить обезьян. Тут пришёл мой черёд объяснять, что гориллы остались гориллами, интеллект их кажущийся, ибо это всего лишь параинтеллект. Король не отступался: а что такое параинтеллект, спросил он. Мой ответ: биомикропроцессор, продающийся в колбах и портящийся от жары и радиации,  — не удовлетворил владыку. Но мои познания этим и исчерпывались. В общем, с монархом было приятно общаться. Я пытался осторожно выяснить, какие оборонительные средства они могут применить против оружия, находящегося на борту «Викинга». Вир III не понял толком, о чём я говорю, ибо не знал слова «война». Похоже, страны на его планете не воевали друг с другом, во всяком случае, историческая память его рода не зафиксировала подобных событий.
        Во время наших бесед я испытывал двойственное чувство. Я был страшно рад, что возглавляю выездную группу и делаю передачу, которая наверняка понравится зрителям. Вместе с тем, меня мучили угрызения совести от того, что мы обманули Фукуду. Какие последствия это вызовет для Сети, нашей Профкоманды, меня самого, наконец? Возьмёт ли Ламач вину на себя? Обещать-то он обещал, да ведь он и Фукуде обещал не подводить его. Возьмёт и сделает меня потом козлом отпущения. Нет, я не должен сомневаться в нём, ведь это мой учитель. Да, но он всего лишь человек. У него свои слабости и свои достоинства. Вдруг он позавидует моей режиссуре, увидев, что нет незаменимых людей? Такие мысли усиливали мою ненависть к Петру Манфреду. Это он виноват в расколе Профкоманды. Втёрся в доверие к королю, испортил всё дело.
        К счастью, времени предаваться размышлениям не оставалось. Работы было по горло. Пока король с придворными осматривал наш корабль, я грузил материалы. Сначала я намеревался использовать наши дископланы, но король предложил свою помощь. По его приказу солдаты — или слуги, толком не знаю,  — образовали живую цепь от дверей склада, находящегося в космолёте, до края посадочной площадки. Встав на расстоянии пяти метров друг от друга, люди короля застыли и лишь провожали взглядами ящики с реквизитом, проплывавшие по воздуху и сами собой укладывавшиеся в аккуратную пирамиду. Когда всё было готово, моя группа попрощалась с Иркой Ламачем, Венцей Мадром и остальными, ожидавшими прилёта «Викинга». Я пожелал Ламачу самообладания при встрече с разъярённым Фукудой. Король сердечно попрощался, и мы отправились в путь.
        Как я и предполагал, шестиногие кони служили всего лишь декорацией и одной из многих принадлежностей парадной формы, так же как развевающиеся плащи и разноцветные перья на шлемах. Пехота вновь построилась и поплыла, не касаясь ногами травы. Все молчали, только голубой носорог ревел, да Ян с Амосом и Коменским радостно визжали. Король, Манфред и офицеры гарцевали на конях, пока космолёт не скрылся из виду. Тут они с явным облегчением спешились. Кони же мгновенно воспарили над землёй и злобно заржали, уплывая в хвост экспедиции — за пирамиду из моих ящиков, торжественно скользивших по воздуху вслед за воинами. Наша группа сбилась в кучу. Сначала мы шли пешком рядом с конниками, но, когда те избавились от скакунов, король заметил, что мы ступаем по земле. Мы тут же взлетели. Надо сказать, первые минуты были не из приятных. У меня началось головокружение, да и друзья сильно побледнели. Через переводчика король уверил нас, что всё скоро пройдёт. Он оказался прав: путешествие по воздуху было необычайно приятным. Напоминает состояние невесомости без признаков космической болезни. Гравитация продолжает
действовать, и вы не теряете ориентации. Просто ощущаете внутреннюю силу, которая движет вами. Однако у меня мелькнула мысль, что Вир III поставил нас в унизительное положение тем, что несёт нас, как пакеты или как несчастных шестиногих коней, напрасно ерепенившихся где-то за нами. Я попытался изменить направление, и это удалось! С этой минуты ничто не омрачало моей радости, доставляемой здешним способом передвижения. Друзья стали подражать мне, и вскоре мы весело сновали туда-сюда вдоль процессии, которую это очень развлекало. Перестав стесняться, мы обнаружили, что можем принять любое положение в воздухе — даже сесть или лечь,  — и начали проделывать номера, вроде того, когда уселись в кружок на лету. Король засмеялся и присоединился к нам, остальные, включая Манфреда, сохраняли напыщенный вид. Манфред демонстративно не замечал нас, и было ясно, что он ревнует короля, что ему не по душе наше сближение с монархом.
        Местность вокруг постепенно менялась. Небо становилось голубым, белые кудрявые облачка украшали его, ведь ямниты научились управлять погодой, и дождь шёл только по ночам. Холмы, между которыми мы приземлились, словно таяли и превращались в пригорки, покрытые сочной зелёной травой. Появились первые строения — полупрозрачные, расставленные тут и там с нарочитой небрежностью. Ведь здесь в строительстве использовались те же антигравитационные силы, на которых основывались и перевозки. Местные архитекторы не знали, что такое статика, и фантазия их была беспредельной. Ямниты жили в домах, составленных из легко перемещаемых секций. Они меняли расположение домов с такой же лёгкостью, с какой мы меняем одежду и обувь. Остановившись на вершине холма, король махнул рукой вперёд:
        — Трасмадом!
        Перед нами расстилалась столица его Королевства. Это был невероятно высокий небоскрёб, достигающий облаков. Он напоминал стеклянное дерево с мощным стволом, обсыпанным слепившимися хрустальными пузырьками всевозможных форм, сужавшимися внизу и не касавшимися земли. Хрустально-чистый, прозрачный, вытканный серебряными жилками и переливающимися звёздами. Крона раскинулась более чем на сто метров. Кристаллы, пузырьки, мотыльковые крылья дрожали на его ветвях от дуновения ветерка, приносившего запах полевых цветов. Казалось, дерево на глазах приобретает новые очертания.
        Король объяснил нам, что в Трасмадоме живёт лишь высшая административная прослойка. Бюрократический аппарат постоянно менялся, и чиновники по мере продвижения по служебной лестнице получали в соответствии с точными инструкциями новое место жительства и кабинет. Из слов скрипучего переводчика я уяснил, что свободно передвигающаяся в пространстве Трувия необычайно закоснела в обычаях, этикете, привычках и моде. По мере приближения к городу я обдумывал план великолепной передачи. Меня осенила идея. Я сделаю самый сенсационный ролик в истории пластивидения! Когда до столицы осталось не больше километра, мы поднялись повыше и набрали скорость. Ветер ударил в лицо. Облако хрустальных пузырьков росло, послышались звуки фанфар, заплескались знамёна. То, что мы издалека приняли за пыль, оказалось скоплениями людей. Они кружились в воздухе, кричали и махали нам руками.
        Город обрушился на нас своим шумом, теплом, запахами. Словно уста великана, открылись городские ворота, оскалились и исчезли за ними страшные пасти хищников, стороживших вход в город, пурпурные краски били в глаза, в ушах стоял гром фанфар. Я перестал ощущать острые когти птицы-переводчика, которая заразилась общим возбуждением, бросила переводить и кричала изо всех сил. Воины, контейнеры с грузами и шестиногие кони куда-то исчезли, мы остались с Манфредом, королём и его офицерами. Какой-то сановник в чёрном бархатном плаще, с серебряной цепью и знаком на груди произнёс речь и ввёл нас в огромный зал, где горели свечи, дамы склонялись в глубоких реверансах перед королевским величеством, а кавалеры торжественно били железными перчатками в золотые нагрудники. Обряд приветствия длился утомительно долго, и когда он наконец закончился, его сменил роскошный пир, на котором выступали музыканты и танцовщицы. Трувийская музыка напоминала нашу восточную, танцовщицы заполнили весь огромный зал, и церемониймейстер вдохновенно объявлял номер за номером. Мы не знали, что делать: смотреть на зрелище или
предаваться гастрономическим излишествам. Король был большой гурман и отдавал явное предпочтение радостям желудка. Пётр Манфред сел по левую руку владыки. За весь пир он не обменялся с нами ни словом.
        У меня роились грандиозные замыслы. Король сначала весьма удивился, узнав о предполагаемом сносе столицы. Я объяснил:
        — Ваше Величество! Первое знакомство с Трувией на экранах пластивидения должно ошеломить зрителей всех восьмидесяти шести планет нашей системы, ибо только так можно отразить величие вашей культуры и твою силу, о король.
        Лесть движет миром. Король сломался, хотя ещё возражал;
        — Вы, наверное, думаете, что наш способ передвижения достался нам задаром. Это не так. Залежи врила спрятаны в недрах нашей планеты, и королевство Сивма занимается добычей и обработкой редкого ископаемого…
        Но я стоял на своём. Неожиданно вмешался Манфред, и это решило дело. Вскоре птица проскрипела:
        — Король согласен. Город будет разобран. Я поблагодарил Петра за помощь:
        — Кстати, как тебе удалось обвести Его Величество вокруг пальца?
        — Сам не знаю. Чистая случайность. Когда мы приземлились, я слонялся без дела, так как шеф не дал мне задания. Поднимаюсь на холм, и вдруг на меня бросаются двое. Взмываю вверх и лечу, как воздушный шарик. Приволокли меня в город, исследовали, потом принесли птицу-переводчика, и я чуть не свихнулся, когда она заговорила по-нашему. Видимо, с помощью телепатии они вытянули из меня данные о языке и вдолбили птице в голову. Привели к королю. Тот был в полном восторге, узнав, кто я и откуда. Мы — первые гости из космоса, соизволившие посетить их планету, представляешь? Закона Иоганссона они не знают, но и сами не думали, что в космосе существует ещё какая-нибудь цивилизация. Вся штука в том, что я — первый встреченный ими землянин. Вбили себе в головы, что я — главный, попробуй разубеди их!
        Я подумал, что Манфред не особенно пытался разубедить ямнитов. Вспомнив о Фукуде, я разозлился.
        — Интересно, что с Фукудой,  — заметил я как бы невзначай.
        — Приземлился сегодня утром и бесится.
        — А ты откуда знаешь?
        — У короля свои источники информации.
        Достаточно Фукуде пять минут поговорить с королём, и тебе конец, подумал я. Вир III понял бы, кто истинный герой космоса и кто тщится подражать орлу, будучи лягушкой.
        На другой день мы принялись за работу. Я разместил штаб на невысоком пригорке возле Трасмадома. Тяжело мне было снимать и ставить одновременно, но и преимущества налицо: никто не лезет, не командует. Я — главный! Какое ощущение силы и творческого подъёма!
        По приказу Вира III Трасмадом развалился. В ярких лучах солнца, точнее Мороны, как называли своё светило ямниты, бесшумно разлетались в стороны модули города. Захватывающее зрелище. Разные по размерам и форме модули, живущие каждый своей жизнью, радостно плыли в пространстве. В кажущемся хаотическом полёте их ощущались, однако, упорядоченность и ритм, соответствовавший музыке и танцам здешнего народа. Я снимал документальные кадры с тайной мыслью продать их чудакам из Института галактических исследований. Ондра подскажет, к кому обратиться. Я наблюдал за величественным распадением столицы, в ушах звенела ямнитская музыка. Нет, они не знают ритма в нашем понимании. Откуда им знать, если даже ходьбу — глубинную основу нашей земной музыки — они считают церемониальным обрядом, а не способом передвижения!
        Вскоре город исчез, и посреди зелёных прерий осталась золотая колонна с площадкой наверху. Там, на высоте восьмисот метров находилась резиденция Вира III. В бинокль мне удалось разглядеть его пурпурный трон. Оттуда маленькая фигурка махала нам рукой. Король отверг рацию, уверяя, что птица позаботится о связи. Должно быть, ямниты в самом деле используют телепатию, так же как телекинез и пространственное проецирование.
        — Вы готовы, Ваше Величество?  — закричал я.
        — Готов,  — проскрипела птица.
        — А ты, Петя?  — спросил я по рации.
        — Готов,  — сдавленным голосом ответил Манфред.
        — Звук?
        — Запись готова,  — доложила Петра Плавецка.
        — Видео?  — И Люда Мисаржова кивнула.
        — Камера готова,  — отрапортовал я сам себе. Порядок есть порядок.  — Начали!
        На зелёном поле переливалась золотая колонна. Морона стояла прямо над ней. Часть неба я отфильтровал, так что Морона казалась гигантским прожектором, лившим потоки золотистого света на плоскую вершину столпа. Его Величество Вир III торжественно поднялся с трона. Раздались звуки ямнитской музыки, нежные, как туманные испарения. Вступали всё новые инструменты. Зазвучала тема напряжённого ожидания кульминационного события. Из ослепительного шара Мороны вынырнул дископлан. Маленькая серебристая точка, опускаясь, быстро увеличивалась в размерах. Зритель, приготовившийся увидеть галактический корабль, будет удивлён. Но вся эта передача — цепь сюрпризов. Дископлан завис у вершины, метрах в десяти. И тут я доказал, на что способен. С помощью ямнитской антитехнической техники я наезжал на башню — причём вся съёмочная аппаратура поднялась в воздух на километр и атаковала объект, как ракетный истребитель. Эффект был потрясающий. Только теперь зритель пластивидения поймёт, насколько высока башня и над какой пропастью помещён трон короля страны Прааль.
        — Открой люк и покажись, Пётр.
        Он повиновался. На нём была парадная форма астронавтов — чёрная с золотыми звёздами. Выглядел в ней Манфред изумительно, и я впервые подумал, что из него, пожалуй, мог бы выйтк толк.
        Для следующего трюка нужно было немалое мужество. А вдруг Манфред запнётся у выхода? Под ним — пропасть в восемьсот метров глубиной. Пейзаж развёрнут, как ковёр. Вот и настал момент истины. Если бы Пётр замешкался, всё пошло бы насмарку. Зритель захохочет. Это фиаско: хохочущий зритель в драматической ситуации. Но Манфред сохранял невозмутимость средневекового рыцаря. Выпрыгнул! Бросился в пустоту, слепо доверяя искусству ямнитов. Король явно отобрал лучших своих людей для обеспечения передачи. Они построили между дископланом и вершиной башни невидимый мост. Пётр шёл над пропастью, а мне хотелось кричать от радости, потому что такого успеха пластивидение ещё не знало. Бедняга Ламач лопнет от злости и зависти, увидев в титрах: режиссёр и оператор Иржи Чутта.
        Король воздел к Петру руки, и тот, приблизившись, сжал их.
        — Повернитесь лицом к камере и смотрите друг другу в глаза,  — скомандовал я, одновременно давая знак королевским телекинетикам. Аппаратура стала стремительно снижаться.  — Быстрее, быстрее!
        Зритель переживает потрясение: башня буквально отскочит от него, одновременно дископлан исчезнет в зените. Именно в этот момент телекинетики начнут заново строить город. В кадре панорамой расстилался серебристый туман. Зритель примет его за испарения, а на самом деле к площадке приближались десятки тысяч модулей. Музыка загремела, модули усыпали небо, словно звёзды.  — Быстро назад!  — И мы летели обратно к башне, а модули рассыпались веером. Кристаллы, пузырьки, мотыльковые крылья стремились к башне, как пчёлки в улей. Иногда модуль попадал в кадр, и незнакомые лица смотрели на нас сквозь полупрозрачные стены. Неподвижные и смеющиеся, внимательно-насторожённые и озабоченные. Секунда — и модуль улетел, и снова открылся вид на россыпи модулей, соединявшихся и распадавшихся в пути, так как каждый летел со своей скоростью.
        По лбу катился пот и слепил глаза. Скулы ныли, потому что я крепко сжал зубы. Пока всё идёт хорошо, пока… Успех зависел от последней сцены. Телекинетики обещали оставить отверстие в здании-городе, чтобы мы могли снимать Манфреда с королём внутри. Но для этого надо обладать прямо-таки сверхъестественным чувством пространства. Кто же разберётся в окружающем хаосе? Но они разобрались! Город был почти полностью достроен, запоздавшие кристаллические соцветья спешили издалека. Через отверстие мы наблюдали, как в зале для приёмов король с Манфредом, повернувшись к камере, выразительно жестикулировали. Сцена будет снабжена комментарием диктора во всех студиях всех восьмидесяти шести планет, охваченных Сетью.
        Мы быстро сняли сцену аудиенции, без репетиций, той же камерой, какой снимали только что в двенадцати километрах отсюда. Я лопался от гордости. Такого пластивидение ещё не знало. Потом король представился нашим зрителям, произнёс занудную речь, синхронно переведённую птицей. Здешний аналог пластивидения показал свою программу, составленную из банальных сюжетов о красотах природы и столиц остальных государств Трувии. Эта часть передачи меня не устраивала, так как я знал вкусы наших зрителей, но Вир III настоял на своём. Заключительная сцена получилась лучше. Я уговорил короля показать выступления танцовщиц и танцовщиков и снял балет не хуже Ондры Буриана. Король с Манфредом завершили передачу, длившуюся тридцать минут — максимальное время, отведённое для трансляций из космоса. Думаю, мы заслужили это тем, что нарушили закон Иоганссона.
        Колени подо мной подгибались, девушки выглядели, как после турпохода, но мы встряхнулись, поблагодарили друг друга, в то время как к нам по воздуху плыли сосуды с вином и сладостями. Люда показала королю видеозапись передачи — она была великолепна. Мы поздравляли короля, а Манфред, потрясённый, не мог произнести ни слова и лишь улыбался с отсутствующим видом. Думал, наверное, что теперь-то путь к капитанским погонам, униформе астронавта и Бриллиантовым Орлам открыт. Вир III что-то говорил, но мы не понимали ни слова, так как птица охрипла, потеряла голос и теперь грустила в углу. Я узнал от Манфреда, что Фукуда улетел обратно, видимо, жаловаться. Мне стало жарко. Наша Профкоманда нарушила инструкции, Фукуда летел зря. А ведь такой полёт за границу шести тысяч парсеков стоит бешеные деньги. Если нас заставят платить, даже наши правнуки не рассчитаются. Отвечает за всё, конечно, режиссёр, но и я влип, ведь я же его ассистент и вдобавок снял другую передачу. Но вскоре тревоги оставили меня: будь что будет!
        Вечером король предложил проведать наш корабль и посмотреть, чем занят Ламач и его команда. Оказалось, они не тратили времени впустую. Венца Мадр ухитрился ликвидировать ненужные горы и покрыть местность парабиотическим пластиком. Издали трава казалась по-прежнему сочной и свежей. Носорог, с которого сняли краску, убежал к своим, из Яна, Амоса и Коменского вынули параинтеллект и превратили обратно в обезьян. Бурная выдалась ночка. Из Трасмадома валом валили гости, многие прямо в жилищах. Наш первый сопровождающий научил человеческой речи целую стаю птиц, и у каждого из нас теперь был личный переводчик. Что творилось в ту ночь! Отдельные картины мелькают в моём мозгу. Помнится, я учил ямнитов приёмам дзюдо, вёл серьёзные беседы с местной красоткой, потом где-то заблудился, и обратно меня привела одна из обезьян: то ли Ян, то ли Амос. К утру я уснул как убитый. Проснулся только в полдень. Наша аппаратура уже была доставлена из Трасмадома на корабль. Гости вернулись домой, остался лишь король со свитой. Близился момент трогательного расставания. Мы получили щедрые королевские дары — хрустальные шары.
Но отнюдь не в качестве пресса для бумаг. Шарик нужно зарыть в землю, и из него вырастет дом с восемью комнатами. Король извинился за то, что модули будут неизменяемыми. Впрочем, дальнейшие встречи помогут решить и эту проблему. Похоже, он не сомневался в том, что мы вернёмся на Трувию. Бедняга не знал главной заповеди пластивизионщиков — никогда не возвращаться на место съёмки. Зритель хочет видеть новое, он порядком избалован.
        Ни с того ни с сего король вдруг повернулся к Манфреду и через переводчика сказал ему:
        — Я полюбил тебя, как родного сына. Останься с нами, Пётр, хоть ненадолго.
        Манфред колебался. Я понимал его сомнения. Дома его ожидает триумф, слава, через десять лет он станет капитаном, потом коммодором и будет регулярно появляться на экранах пластивидения. Но ведь Вир III предлагает ему нечто вроде посольской должности, и по мере развития отношений с Трувией его положение будет упрочиваться. Трудный выбор! Наконец Пётр решил остаться. Король был счастлив, плакал от радости и обнимал друга.
        Мы вошли в корабль, король со свитой и Манфредом отошли за холм, откуда они намеревались наблюдать за стартом, в котором не было ничего величественного. Наша развалина содрогалась, будто пришёл её последний час. Наконец мы одни.
        — Что сказал Фукуда? Бесился? Угрожал?  — спросил я.
        — Не говори о нём. Чёртов Фукуда. Я сыт им по горло. Меня тошнит от него. Ну и досталось же нам!
        Я оскорбился, что они не интересуются моей передачей. Слабоваты нервишки у шефа. Или он боится возвращаться домой? Неприятности, лишение премии, возможно, увольнение, если не суд. Холостой полёт «Викинга» — не шутка, органы этого так не оставят.
        — Я иду на боковую,  — сказал Ламач,  — разбудите меня, когда пересечём шеститысячную. Начнём трансляцию. Техника, надеюсь, в порядке?  — Он обращался к Люде, даже не пожелав увидеть нашу программу. Ещё бы — догадывается, что слава достанется мне, а не ему. Настроение на борту «Поросёнка» было мерзкое. Я лежал в своей каюте, натянув одеяло на нос, и лениво размышлял. Ну и что, если даже выгонят? Вернёмся на Трувию, заведём там пластивидение. И года не пройдёт, как станем звёздами первой величины. Спал я плохо. Разбудил меня назойливый сигнал из репродуктора. Мы пересекли границу шести тысяч парсеков. Сейчас начнётся трансляция. Я умылся, натянул парадную форму. Смешно, конечно, но хочется встретить славу в приличной одежде. В зал для просмотров в командирском отсеке я явился в последнюю минуту, как делают все режиссёры. Все уже собрались, только Ирка Ламач пришёл на секунду позже меня, чтобы испортить мне торжество. Но я великодушно промолчал. Стояла тишина, экран ждал, по дисплеям скакали цифры. Как только они выстроились в радующий глаз ряд — 6000 — в репродукторах проквакали позывные ГИ, экран
потемнел, из этой пластивизионной ночи вынырнули мириады звёзд, похожих на огоньки далёкого города. У экранов восьмидесяти шести планет Системы застыли в эту минуту миллиарды людей. Какой восторг, ликование начнётся, едва они узнают, что не одиноки во Вселенной! Закон Иоганссона перестал действовать! Появились титры. У меня пересохло во рту. На экране я прочёл: «Эксперимент на Третьей планете. Режиссёр — Иржи Ламач». У меня помутилось в глазах. Но это было всего лишь начало. Экран показал дикую красоту ущелья. С одной стороны — отвесные скалы, с другой — пропасть. Бледно-голубой носорог хмуро скакал по камням, поглядывая на фиолетовый горизонт. Приземлился «Викинг». Фукуда вышел. Он был в фантастической форме, надо отдать ему должное. Он спас Яна, Амоса и Коменского от дикого носорога, швыряясь в него обломками скал. В самый драматический момент, когда Фукуду придавило огромным камнем, обезьяны принесли ему рацию, якобы ненароком обронённую им, и коммодор смог вызвать на помощь автоматы. Носорог удрал, Фукуда подарил обезьянам коробочку леденцов, и те завизжали от радости, облизываясь и хлопая в
ладоши.
        — В комментарии из студии говорится о том, что коммодор Фукуда обнаружил на планете существа, внешне похожие па людей,  — сказал в темноте Ламач,  — так что с законом Иоганссона всё в порядке.
        Обманули меня… предали ямнитов, Вира III, Манфреда, скормили чернуху людям у экранов — проносились в голове обрывки мыслей. Я крикнул:
        — Это свинство! Закон Иоганссона неверен!
        — Но он должен действовать,  — ответил Ирка,  — это же проверенный на практике объективный закон. И ещё один закон действует в нашей Профкоманде: передачу надо снять во что бы то ни стало. Так что никаких разговоров!
        Он покраснел от злости. Я чуть не бросился на него с кулаками. Всё ясно. Моя работа в Трасмадоме была для отвода глаз. Ламач сделал из меня идиота, а я одурачил остальных ямнитов.
        — За профессионализм в работе надо платить,  — изрёк Ирка.
        Да, передача была сделана профессионально. Вскоре после возвращения на Землю нас вызвал Совет. Незнакомый строгий человек сказал:
        — По поручению Совета я награждаю вашу группу орденом Бриллиантового Орла за выдающиеся заслуги в области галактических исследований,  — начал он. Его речь длилась долго. Закончил член Совета так: — Высокая награда обязывает. Прежде всего — молчание и скромность. Ответственный работник Сети получит орден на хранение. А вы подойдите к столу. Вот подписка о неразглашении тайны. Никто не должен знать о случившемся на Трувии. Это вызвало бы панику среди населения, вы сами понимаете…
        На следующий день я уволился. Чтобы забыть о прошлом, мы с Милушкой уехали из города на побережье. Я устроился в вычислительный центр, стал чинушей и не вспоминал о космических трансляциях.
        Так прошло полгода. Закон Иоганссона по-прежнему действовал, но передачи из космоса прекратились по неизвестным причинам. Галактика исчезла с экранов. Зрители и не заметили, а я сразу понял, что начались перемены. И вскоре в один прекрасный день ко мне в ВЦ явился элегантный господин.
        — Я — сотрудник Института галактических исследований,  — представился он,  — вы нам очень нужны.
        — Чрезвычайно интересно,  — грубо сказал я, но он прервал меня:
        — Прошу вас, забудьте о личных обидах. Ситуация серьёзная. Все нуждаются в вас. Я, конечно, могу приказать вам следовать за мной. Но я полагаюсь на вашу добрую волю.
        И я пошёл с ним. На улице собралась толпа, потому что стратоглайдер этого важного господина сел прямо на водную поверхность. Такого каждый день не увидишь. Но то было лишь началом сюрпризов. Всю дорогу мы молчали. Теперь я знаю, что он охотно пояснил бы, что к чему, но я вёл себя, как идиот. Держался гордо и неприступно. Мы прилетели в столицу. Добрались до здания Сети. Прошли по лабиринту коридоров и лестниц. Всё тут изменилось, и люди были новые. Я не встретил ни одного знакомого лица! Мы без стука вошли в кабинет директора. У журнального столика сидели Ондра Буриан, Ирка Ламач, ещё несколько человек из нашей Профкоманды и пять-шесть элегантных молодых людей, среди них и совсем молоденькие девушки. Ондра Буриан встал и протянул мне руку.
        — Привет, Иржи. Садись. Переходим к делу. Помнишь материалы, которые ты снимал для чудаков из Института галактических исследований? Тайком?
        Я вздрогнул. Ондра попался, и меня привели в качестве свидетеля. Ну уж нет, выдавать друга не собираюсь. До такого Профкоманда ещё не опускалась.
        — Ничего не помню,  — твёрдо ответил я.
        — Не дури, это же они и есть,  — Ондра показал на весело улыбавшуюся молодёжь за столом,  — ты знаешь, кто они теперь?  — голос его звучал почти торжественно.  — Тор Рид — президент Академии галактических исследований; Нина Лесечкова — директор Института планирования дальних космических полётов; Йоширо Сакурагава — управляющий персональным отделом ГИ, у него под началом все коммодоры. А вот…  — Ондра показал на Ламача,  — новый директор Сети.
        — Совет решил?  — прошептал я.
        — Да, Совет решил,  — подтвердил новый президент,  — Совет вместе с новым руководством Академии галактических исследований и при участии ваших друзей выработал план устранения недоразумения, которое имело место на планете Трувия. Взвесив все обстоятельства, мы пришли к выводу, что главную роль в предстоящих дипломатических переговорах должны сыграть вы.
        И вот я сижу в роскошной кабине галактического крейсера класса «Садко». В командирском отсеке хозяйничает Венца Мадр. Наконец-то дождался новой машины! Теперь управляет небольшой командой из автоматов и с нежностью вспоминает о старом добром «Поросёнке», Только что пройдена граница шести тысяч парсеков. Венца готовится к посадке. На Трувии знают о нашем прибытии. Послали своего штурмана, чтобы помочь Мадру. Точнее, телепортировали к нам на корабль.
        А я стал дипломатом. Сижу за столиком из красного дерева и рассматриваю верительные грамоты. В моём представлении дипломаты ведут себя примерно так. В грамотах говорится, что я представляю Совет и ни перед кем не отвечаю за свои решения. Даже страшно становится. Второй документ должен облегчить ход переговоров.
        — Надо привлечь на свою сторону Петра Манфреда,  — наставлял президент на первом же совещании,  — это полезный для нашего дела человек. От него зависит успех.
        Второй документ — удостоверение коммодора. Незаполненное, но с печатью. Президент инструктировал:
        — Подавайте дело таким образом: будет сотрудничать с нами — сделаем его коммодором. Подействует. Пётр Манфред болезненно честолюбив. Изучив всю имеющуюся информацию о нём, мы пришли к выводу: больше всего на свете Манфред мечтает о форме коммодора. За этим удостоверением он пойдёт куда угодно.
        Ловко. Хитроумно. Так и поступил бы профессиональный дипломат. Но с меня хватит профессионализма. Меня воротит с него. Я вытаскиваю из кармана ручку и каллиграфическим почерком заполняю удостоверение на имя Петра Манфреда. Подкрадывается сомнение: правильно ли я поступил? Но из репродуктора доносится голос Мадра:
        — Приближаемся к Трувии. Посадка через десять минут. Ни пуха тебе ни пера, старый чёрт!
        Я подошёл к зеркалу и внимательно осмотрел парадную дипломатическую форму: чёрную с золотыми солнцами. Всё в порядке, и шпага в ножнах — там, где ей полагается быть. И этот осмотр — часть дипломатического профессионализма. Профессионализма?! Нет. Обыкновенной человеческой порядочности и воспитанности. Я же собираюсь в гости, надо выглядеть прилично!

        Белая трость калибра 7,62

        — После короткого антракта, уважаемые друзья, вас ждет главный номер нашего автородео. Неповторимый Бобби Молния с завязанными глазами проедет сквозь тот ад, который создадут на арене наши гонщики. Да, уважаемые зрители! Вы слышите, как они запускают двигатели своих машин…
        На пороге фургона, разрисованного стреляющими надписями «АВТОРОДЕО» и «БОББИ МОЛНИЯ», появился высокий стройный человек в черном кожаном комбинезоне, плечи и рукава которого были украшены красными зигзагами молний. Человек, не торопясь, натянул тонкие кожаные перчатки, потом остановился. Его глаза были скрыты за большими зеркальными очками, так что невозможно было определить, куда он смотрит. Казалось, он к чему-то прислушивается. Сегодня его явно не занимал шум заводимых моторов, он напряженно вслушивался в тревожное жужжание вертолетов, с самого утра круживших над юго-западным районом города, над высотным зданием Академии наук. С утра оттуда доносились взрывы.
        К фургону подкатила большая черная машина, разукрашенная молниями и желтыми языками пламени. Она притормозила у лесенки, эффектно качнувшись на рессорах. Бобби Молния спустился со ступенек. Из машины выскочил механик, молоденький паренек, услужливо придержавший дверцы звезде автородео. Бобби Молния выехал на арену.
        — Я ищу Мартина Данеша,  — обратился к механику человек с невыразительным лицом.
        — А это и был Мартин Данеш.
        — Но…  — растерялся человек. Механик пожал плечами и исчез в толпе.
        На сей раз представление не удалось. Каскадеры, правда, были в отличной форме, и все шло своим чередом: сальто на горящих автомобилях, столкновения на большой скорости, езда по узким мосткам на двух колесах, коррида человека и вездехода… Зрителей, однако, было немного, да и те больше внимания уделяли вертолетам на горизонте, чем артистам на арене.
        Тщетно старался зазывала с микрофоном зажечь зрителей:
        — Вызываем на арену десять добровольцев. Наша ассистентка — Златовласая Сильва — даст каждому черный капюшон. Отлично, есть первые желающие. Смелее, друзья! Дорогая Сильва, дайте им капюшоны. Не спешите, уважаемые друзья, тщательно осмотрите капюшоны и убедитесь, что они не просвечивают. Они непроницаемы! Бобби Молния ждет за рулем!
        Добровольцы-контролеры в самом деле старательно проверяли капюшоны. Как и все зрители, они были убеждены, что гвоздь программы — это мошенничество века, и всячески пытались раскрыть тайну трюка. Златовласая Сильва с очаровательной улыбкой предлагала каждому надеть капюшон. «Добровольцы» комически метались по сцене, ощупывая воздух вытянутыми руками и наталкиваясь друг на друга. Вчера эта часть программы вызывала взрывы хохота в первых рядах трибун. Сегодня никто не смеялся, кроме нескольких ребятишек у барьера.
        — Вы убедились, что капюшоны непроницаемы? Никакого обмана, никакого мошенничества! Что скажете, дорогие друзья?
        Добровольцы сняли капюшоны и жестами показали, что не видели ничего — ровным счетом ничего, кроме полного мрака.
        — А сейчас Бобби Молния наденет… все десять капюшонов! Сильва, приготовьте нашего героя!
        Черный лимузин мягко выкатился на середину площадки. Гонщик вышел, и девушка надела капюшоны ему на голову.
        Бобби Молния снова сел за руль, резко дал газ, и из толстых выхлопных труб вырвались клубы черного дыма. Взревев, машина рванулась вперед, и в ту же секунду к ней устремились восемь автомобилей. Черный лимузин зигзагами несся среди чадящих, вспыхивающих и переворачивающихся машин. Десять минут продолжалось это безумие; казалось, на этот раз публика по-настоящему захвачена. Наконец взвыла сирена — программа окончена. Черный лимузин вернулся к фургону. Там все еще стоял человек с невыразительным лицом.
        — Вы Мартин Данеш?
        — Да. Что вам нужно?
        — Простите, но, насколько мне известно, вы…
        — Да, я слепой,  — холодно ответил гонщик и снял очки. Впалые веки прикрывали пустые глазницы.  — По-вашему, я должен заниматься настройкой пианино?
        — Ни в коем случае,  — возразил человек.  — Нам надо с вами поговорить.
        — Кому это — нам?
        — Службе госбезопасности.
        Над ареной пронеслись три вертолета.

* * *

        Космический зонд «Заря-6» находился в полете уже десять лет. Он следовал по Старому пути, как называли специалисты трассу, проложенную более сорока лет назад. Она вела к Юпитеру и Сатурну, затем мимо Урана и Нептуна за границы Солнечной системы, в пустоту, откуда человечество до сих пор не получило никаких известий. Там «Заря-6» исчезнет, подобно другим автоматическим станциям, в том числе пяти, запущенным по международной программе «Интеркосмос».
        «Заря-6» была картографическим зондом. Ее телеглаза, усиленные биокомпьютерами, более чем в миллион раз превосходили по качеству фотокамеры «Вояджеров». Сейчас станция приближалась к Нептуну. Первые результаты ее деятельности уже стали достоянием общественности: в Москве, Чикаго и Токио вышел 15-томный труд, озаглавленный весьма скромно: «Атлас спутников Юпитера». Как выразился о нем один из комментаторов, «у этого прекрасного путеводителя единственный недостаток — в нем не отмечены мотели и станции подзарядки электромобилей».
        Еще не скоро «Заря-6» завершит свою миссию. Ее зоркие зрачки внимательно осмотрят Нептун, а затем и Плутон. После этого зонд отправится в неизвестность. По традиции на его борту имеется информация о Земле и ее обитателях. Если бы она была записана в книгах, потребовалось бы хранилище объемом в несколько тысяч кубометров.
        Этот банк памяти был самым дорогостоящим в зонде. Многие ученые критиковали такое распыление средств. Тезис «мы одиноки во Вселенной» приобретал все больше сторонников. Да и могло ли быть иначе? Все попытки установить контакт с внеземными цивилизациями не принесли результатов…
        Интересно было бы взглянуть на выражение лиц скептиков, узнай они, что уже первые земные зонды, снабженные металлическими табличками с изображением мужчины и женщины, а также точными координатами Солнечной системы, попали в руки адресатов!
        Не будем, однако, опережать события.
        Скорректировав свою траекторию, «Заря-6» начала съемку поверхности Нептуна. Камеры и передатчики будут работать еще три дня. Потом автоматически отключатся источники энергии, и зонд «уснет», чтобы «проснуться» вблизи Плутона.
        Оставалось три дня.
        Если бы они протекли по разработанному специалистами «Интеркосмоса» плану, гонщик автородео Мартин Данеш вряд ли оказался бы в центре внимания службы госбезопасности.
        Однако на тридцать первой минуте двадцать девятого часа с момента начала картографических съемок произошло непредвиденное.
        Металлических боков «Зари-6» коснулись бесстыдно-любопытные лучи. «Заря-6» о них не подозревала. Да и не могла, потому что эти лучи исходили из гравитационных локаторов. Несмотря на прогресс земной науки и техники, гравитация все еще не поддавалась человеческому познанию.
        «Заря-6», совершеннейшее творение рук человеческих, очутилась в незримых сетях, расставленных бортовыми устройствами Корабля.
        По сравнению с ним станция выглядела мухой рядом с орлом. Что касается технического совершенства, сравнение будет совсем не в пользу творения рук человеческих. Как сравнить каменный топор с компьютером? Объективный наблюдатель, найдись таковой в космической пустоте, подивился бы интересу Корабля к «Заре-6». Как гласит старая пословица, орел мух не ловит. Но Корабль не был пока уверен, что хочет поймать «Зарю». Он лишь слегка изменил траекторию и вплотную — по космическим масштабам — гнался за ней по Старому пути. Гравитационные лучи ощупывали поверхность «Зари-6» и проникали внутрь.
        Поток информации возвращался на чувствительные антенны Корабля. Существа, рожденные под чужим солнцем, вдумчиво анализировали результаты исследований. Вскоре они во всем разобрались. Их детекторы уловили мертвый механизм, автомат вроде обнаруженного их Патрулем. Того самого, на борту которого имелась табличка с точным адресом изготовителя.
        Это всего лишь автомат, размышляли Существа. Правда, он намного сложнее и замысловатее первого, но, несмотря на свою сложность и замысловатость, он находится на мертвом берегу реки Времени. Их интересовал другой берег — Жизнь.
        Имеет ли смысл тратить время на мертвый автомат?
        Существа колебались. Но детекторы продолжали работать, поток информации не иссякал. На экранах сменяли друг друга все новые изображения. Бортовые компьютеры работали на полную мощность. Глаза Существ устремлялись к проекционным экранам. Мозг, привыкший к иному способу мышления, взвешивал все «за» и «против».
        На дисплеях появились телекамеры «Зари-6». Существа долго изучали объективы, компьютеры камер и передающие системы. Напряженно думал и бортовой компьютер Корабля. Существа задали ему простой вопрос: да или нет?
        Вскоре после прекращения потока информации, когда компьютер насытился фактами, как удав, проглотивший поросенка, Существа получили ответ: «ДА».
        Это означало: да, объективы исследуемого аппарата достаточно чувствительны и отвечают замыслам Существ. Если бы компьютер сказал: «НЕТ», Корабль оставил бы «Зарю-6» и направился ближе к Солнцу и Третьей Планете, чтобы найти там иное решение. Но, поскольку ответ был положительным, Корабль останется на орбите Нептуна. На первом этапе маневров он приблизится к «Заре» и захватит ее. Объективы «Зари-6» станут воротами, через которые Существа войдут в мир людей.

* * *

        — Товарищ полковник, я привел Мартина Данеша.
        — Можете быть свободны, товарищ капитан. Попросите, чтобы нам принесли кофе,  — полковник подал Мартину руку.  — Полковник Яролимек. Садитесь, вот кресло.
        Он осторожно повел слепца к креслу, но Мартин едва уловимым жестом отверг его помощь. Полковник лишь на долю секунды прикоснулся к его плечу, успев, однако, почувствовать мощь его железных бицепсов. Слепой решительно подошел к креслу и сел. Менее внимательному человеку показалось бы, что Мартин видит. В его движениях не было и следа беспомощной неуверенности слепца, он двигался уверенно и свободно. Но полковник успел подметить несколько приемов, с помощью которых Данеш ориентировался в пространстве. Это была прежде всего походка, широкий матросский шаг, отнюдь не тяжелый. Мартин ступал пружинисто, словно леопард, готовый в любую минуту изменить направление. Руки он отставлял от туловища, напоминая этим ковбоя из древних вестернов. Тыльной стороной ладони сперва коснулся подлокотника и секунду размышлял, где у кресла сиденье, затем уверенно сел, закинув ногу за ногу.
        Принесли кофе. Полковник вернулся к своему письменному столу, задумчиво полистал бумаги, только что подготовленные множительным аппаратом вычислительного центра.
        Он не знал, с чего начать разговор. Большинство зрячих теряется перед слепыми, как бы стыдясь, что видят.
        — Что вам от меня нужно?  — спросил слепой.
        — Помощи,  — ответил полковник. Ему стало легче от того, что Данеш начал разговор первым.
        — Помощи?
        Действительно, крепкий парень, подумал полковник. Он опасался иронического вопроса: «Какая может быть помощь от слепого?»
        — Расскажите немного о себе,  — предложил он.  — Я слышал, вы работаете каскадером автородео.
        — К чему рассказывать?  — ответил Мартин.  — Перед вами бумаги, в них все написано. Черным по белому.
        — Послушайте, да вы, наверное, обманщик! Вы все видите!
        — Хотите, чтобы я снял очки? Предупреждаю, зрелище не из приятных,  — ухмыльнулся Мартин.  — Нет, я не вижу, зато я слышу.
        — И это вас кормит,  — вставил полковник.
        — Да. Я ориентируюсь по слуху. Напяльте мне на голову хоть десять черных капюшонов, я все равно вывернусь на арене с помощью слуха. Само собой, все это заранее отрепетировано. В свое время мы расколотили вдребезги не одну машину. Зато теперь мы их разбиваем только когда нам нужно.
        — А стрелять вы умеете?
        Слепой застыл, вцепившись в подлокотники.
        — Перечитайте мои материалы, у вас-то глаза на месте,  — неприветливо огрызнулся он.
        — О стрельбе в них ни слова.
        — Мой отец был во Вьетнаме, очень давно, меня еще не было на свете. Он обучал вьетнамских армейских врачей. Когда американцы перенесли военные действия на Север, отец отказался покинуть опасную зону. И ослеп после бомбардировки — эксперимент, испытание газового оружия. Аргументы у американцев были обычные: произошла, мол, навигационная ошибка, пилот думал, что он на Юге!
        Слепой говорил отчетливо и размеренно, будто выступал с обвинительной речью. Он сжал кулаки, побледнел, на щеках горел лихорадочный румянец. Ему сорок два, размышлял полковник, но выглядит на двадцать пять. Физическая ущербность иногда как бы консервирует человека.
        — Отец вернулся домой слепым,  — продолжал Мартин.  — Женился. Перед этим подвергся всевозможным осмотрам, ему сказали, что его генетика в норме и он может иметь детей. Потом родился я.
        — Отец научил вас ненавидеть войну,  — заметил полковник.  — Вы ненавидите убийство. Ненавидите оружие.
        — Да,  — сказал слепой.  — А что, я не имею на это права?
        — Еще не знаю,  — медленно проговорил полковник.  — Зрители не догадываются о вашей слепоте, правда?
        — Людям нравится, как я езжу с завязанными глазами. Если бы они догадались, что я слепой… Люди не любят калек.
        — И все-таки нам необходимо, чтобы вы научились стрелять, Данеш!
        Мартин взорвался.
        — Зачем вы мне это говорите! Вы читали мое дело? Читайте все до конца! О том, как я разбил витрину магазина с охотничьим оружием, как подрался в кабаке с двумя расхваставшимися вояками?!
        Он вскочил, чуть не опрокинув кресло, и ринулся к двери.
        — Данеш, вы нам нужны, чтобы стрелять. Против нас — не люди. Поймите, они не люди…
        Данеш отпустил дверную ручку и повернулся к полковнику.

* * *

        Экран светился яркими красками. Уже двадцать восемь часов продолжалось это удивительное зрелище. В помещении находилось восемь человек. Пять часов назад они заступили на дежурство, через три часа их сменят. Каждый ощущал особую приподнятость: они видели это первыми. Агентства новостей вскоре разошлют по всему миру магнитные копии снимков планеты. Но даже самая совершенная запись бессильна вызвать магическое ощущение причастности к происходящему.
        Все молчали. К чему разговоры? Их объединяли общие чувства. Им казалось, что они сами летят над планетой. Они прекрасно знали Нептун по фотографиям и подробным картам, сделанным предыдущими зондами, но тем большим был их интерес. Новые камеры «Зари-6» так совершенны, что на экране можно было различать мельчайшие детали, о которых раньше никто не имел представления. Найдутся ли здесь следы внеземных цивилизаций? Никто не задал вслух этот вопрос, но он вертелся у всех в голове. Восемь лет назад, когда «Заря-6» пересекала систему Юпитера, их предшественники сидели перед этим же экраном точно с такой же надеждой…
        Вдруг края экрана почернели, с обеих сторон к его середине двинулась непроницаемая завеса.
        — Что такое, черт побери?  — воскликнул главный по смене, Мисарж.  — Похоже, кто-то задернул занавес!
        Все склонились над контрольными пультами. Счет шел на секунды, необходимо как можно скорее выявить причину неполадок. Где сбой? «Наверху» или здесь, в бункере центра управления?
        — У меня все в норме,  — доложил дежурный связист.
        — У меня тоже,  — присоединилась к нему инженер-энергетик.
        — В норме… в норме… в норме…
        Все восемь наземных составляющих проекта «Заря-6», образовывавших с зондом единое целое, работали нормально. Основное находилось здесь, глубоко в подземелье здания из бетона и стали. Лишь небольшой, но гораздо более известный мировой общественности блок был «наверху», неподалеку от Нептуна.
        — Что происходит?
        — Не знаю,  — сказал связист.  — Похоже на то…
        — Договаривай.
        — Чушь, конечно, но похоже, что вы правы. Кто-то в самом деле занавесил объектив.
        Мисарж рассерженно запыхтел, но связист не сдавался:
        — Вы видели когда-нибудь, чтобы экран гас одновременно с двух сторон? Да это технически невозможно! Чем больше я об этом думаю, тем больше начинаю верить в занавес. Товарищи, а не могли там спуститься защитные жалюзи? Или, допустим, солнечные батареи развернулись…
        — Ничего не опускалось и не разворачивалось,  — обиженно сказала инженер.  — Я докладывала, а ты, наверное, не слышал.
        — Да слышал, слышал,  — проворчал связист.  — Я подумал, а вдруг ты что-нибудь упустила?
        — Хватит об этом,  — быстро проговорил Мисарж, чтобы пресечь возможную ссору.  — Переключаемся на Байконур. Контрольный центр нам что-нибудь подскажет.
        Не успел он коснуться сенсоров, как экран вновь озарился.
        Они увидели пустой зал: покатый пол, стены и потолок овальные. Изображение было столь четким, что Мисарж в первую минуту предположил, что на экран центра по ошибке попала какая-то телевизионная программа. Но тут же отогнал вздорную мысль. Это невозможно, экран составляет неделимое целое с электронной системой приема информации. Не надо быть экспертом, чтобы определить: на экране отнюдь не программа земного телевидения. Почему этот зал выглядит столь странным? Металлические стены с пустой сетью шпангоутов, рельсы на покатом полу, двустворчатые ворота на заднем плане. Каждый из восьми наблюдателей обратил внимание на разные вещи. Мисарж, к примеру, смотрел на рельсы. Почему они не проходят по середине зала, как проложил бы их земной конструктор? Сдвинуты вправо и причудливо изгибаются. Ведут к воротам. Почему их створки не прямоугольны и не симметричны? Почему опорные конструкции перекрещиваются под непривычным углом, почему у них разная толщина? Да и пол не назвать идеально гладким… Лишь в силу инерции человеческий глаз наделял все это знакомыми земными пропорциями. Мозг отказывался признавать
искривление того… что должно быть прямым! По мере того, как люди всматривались в изображение, оно все больше напоминало им нечто органическое, далекое от мира техники. Такая внешне нецелесообразная ассиметрия, присущая каждому живому организму, начиная с простейших и кончая тканями человеческого тела, на самом деле строго функциональна.
        Какая техника создала этот зал? Может быть, биотехника? Зал, выросший из семечка… Смешно!
        Однако всем было не до смеха.
        — Длина зала — пятнадцать метров, высота — четыре,  — сообщила Дана Мразкова, ответственная за камеры «Зари-6».
        — Как ты это вычислила?  — удивился Мисарж.
        — Я рассчитала по экспозиционным параметрам нашего объектива. Глубина резкости четыре метра, диафрагма два и восемь.
        — Что? Кто установил другую резкость?
        Мразкова не отвечала. Связист сказал:
        — Так что это были не жалюзи и не занавес. Вот эти самые двери.
        — «Зарю» взял на борт чей-то космический корабль,  — воскликнул кто-то.  — Люди добрые, я сейчас свихнусь!
        Мисарж почувствовал, что как руководитель должен произнести сейчас какую-то историческую фразу. «Маленький шаг для человека — гигантский скачок для всего человечества», или что-нибудь в этом роде. Однако в голове у него, как назло, вертелось одно: «Елки зеленые, видел бы это братишка!»
        — Вот они!  — закричала Мразкова.
        Слева в поле зрения появились две прямые фигуры. Одна остановилась, другая направилась к центру зала, где изображение было особенно четким. Если расчеты Мразковой верны и высота помещения действительно составляла 4 м, инопланетяне были примерно человеческого роста.
        Слезы заволокли глаза Мразковой.
        — Как люди… совсем как люди…  — всхлипывала она.
        Инопланетянин приблизился к зонду. Изображение дрогнуло, словно он неосторожно задел зонд. Кто-то манипулировал с объективом, будто пытаясь отрегулировать резкость. Это не удавалось, изображение было расплывчатым. Экран показывал инопланетянина по пояс, но очень размыто — разглядеть лицо было нельзя.
        — На какую глубину можно навести резкость?  — неуверенно спросил Мисарж.
        Мразкова была не в состоянии ответить.
        — Не реви!  — заорал Мисарж. Нервишки и у меня расходились, виновато подумал он тут же.  — Прости, Дана… Ну, успокойся же.
        — Ах я, идиотка,  — причитала девушка.  — У объектива фиксированная резкость, ее нельзя изменить. Я не знаю, как им это удалось.
        Мразкова закрыла лицо руками. Никто уже не обращал на нее внимания.
        — Они навели резкость!
        «Укрепили на объективе какую-нибудь насадку,  — мелькнуло в голове Мразковой.  — А я, курица, ничего не вижу. И что я за истеричка, сломаться в такую минуту!»
        — Он одноглаз, как циклоп!  — вскрикнул связист.
        Мразкова услышала голос Мисаржа:
        — Он смотрит прямо на нас, видите, глаз у него будто светится изнутри. Какой большой, в нем бушуют языки пламени!
        Глаз заполнил экран.
        Они оцепенело уставились на большой овал золотистого цвета с сетками прожилок. В радужной оболочке не было зрачка, она походила на океан зловещей чужой жизни, наблюдаемый с большой высоты. Дикими, яростными волнами вскидывались красные, белые и голубые язычки огня. Посередине,  — нет, несколько сбоку,  — появился неправильный бархатисто-черный овал. Он начал пульсировать, монотонно и успокаивающе покачиваясь из стороны в сторону, как инструмент укротителя змей. Слева направо, справа налево, змея раскачивается в такт, слева направо, справа налево… Змее хотелось бы ускользнуть или напасть на укротителя, но она не может этого сделать, потому что должна повторять эти движения, она сама не знает, что такое с ней происходит…
        Никто не обращал внимания на рыдания Даны Мразковой.
        Ужас перехватил горло:
        — Прочь… кто-нибудь… выключите это…  — прохрипел Мисарж.
        «Что там происходит?» — пыталась понять Дана Мразкова, яростно тараща глаза, чтобы увидеть хоть что-нибудь сквозь ослеплявшие ее слезы.

* * *

        Мартин Данеш вернулся в кресло. Полковник Яролимек с облегчением вздохнул, погладил поверхность стола и улыбнулся.
        Они были в кабинете одни, но свидетелями их разговора были телекамеры и чуткие микрофоны. Данеш не подозревал, кто смотрит на него и слушает его слова.
        Этажом выше в здании Службы госбезопасности располагалось помещение штаба. Посреди выстроившихся полукругом телемониторов и компьютеров стоял длинный стол, заваленный фотографиями, схемами и документами. За столом сидели генералы и полковники авиации и наземных родов войск. Докладывал генерал-лейтенант Малина.
        — Противник пресек все наши попытки вступить в переговоры,  — сообщил он в заключение.  — Когда агрессивность его замыслов стала очевидной, мы попытались применить силу, но безрезультатно. Они используют силовое поле неизвестной природы. Короче говоря, классические способы здесь бесполезны.
        В кабинете воцарилось молчание. Все мысленно возвращались во вчерашнее утро, когда стало известно о вторжении. Почему оно стало возможным? Из-за потери бдительности?
        Нет. То, что произошло, нельзя было предусмотреть. И если бы не счастливая случайность и самоотверженность одной девушки, последствия были бы необратимыми.

* * *

        Глаз пылал на экране золотым огнем.
        Все впились в него взглядом, лишь Дана Мразкова безуспешно пыталась подавить истерический плач. Человеческое сознание угасало, вместо него разгоралось чужое, руководствующееся иными законами. Неотступное, навязчивое, оно стремительно поглощало последние обрывки человеческих жизней. Семь жертв, еще не успевших стать настоящими Существами, подобными склонившимся к объективам «Зари» обитателям корабля, но уже переставших быть людьми, семь быстро трансформирующихся организмов сидели неподвижно, переживая безболезненное, но неотвратимое перерождение. Глаз на экране безжалостно и беспощадно направлял этот необычный биологический процесс по нужному руслу. Подобно бактериофагу, который вкладывает свою собственную генетическую информацию в атакованную клетку и в ничтожный промежуток времени превращает ее в батальон вирусов своего вида, Существа заложили свою генетическую информацию в мозг семерых человек. Атака была предпринята с помощью совершеннейших камер «Зари-6» и человеческих глаз. Отразить ее было невозможно, за сублимацией мозга следовала немедленная перестройка нервной системы, а затем и остальных
органов.
        Сто двадцать секунд понадобилось для полного превращения. Ровно две минуты.
        — Что случилось? Почему вы молчите?  — закричала Мразкова.
        Никто не ответил.
        Она встала и попятилась к двери, усиленно моргая, чтобы разорвать пелену слез.
        Она увидела своих коллег, своих друзей… Нет, это уже не были друзья и коллеги. Над воротниками белых комбинезонов возвышались длинные жилистые шеи… Лысые черепа, перепончатые уши… Из рукавов торчали когтистые шестипалые лапы.
        Она почувствовала отвратительный запах. Тела Существ покрывала желеобразная масса — остатки человеческих тканей после перестройки. Экран был загорожен их спинами. Она кинулась к двери. Те одновременно повернулись. Краем глаза она заметила пустые лица с радужным золотистым овалом посреди лба…
        На мгновение она остановилась, парализованная ужасом, нестерпимым желанием обернуться. Они медленно приближались. Им было необходимо ее остановить! Но координации движений еще не хватало. В определенном смысле это были новорожденные, не способные точно определить свои намерения. Они скорее чувствовали, чем понимали, что надо захватить врага. Злобы они не ощущали. Существа не знали злобы: вирус не способен ненавидеть уничтожаемую клетку.
        Она уже поворачивала голову. Остатки ее мужества сопротивлялись чужой враждебной воле. У нее не было шансов.
        Неожиданно ручка двери, за которую она судорожно схватилась, поддалась, дверь распахнулась, и Дана Мразкова вылетела в соседнее помещение. Она прислонилась спиной к двери и повернула ключ.
        — Мразкова… Да, Мразкова, товарищ академик. Тревога! Немедленно объявите тревогу и заблокируйте седьмой этаж!
        Дверь гудела под напором кулаков.
        — Скорее!  — закричала она.
        Академик Мациух, руководитель центра, положил трубку на стол. Она слышала его далекий голос, отдающий распоряжение. «Золотой, золотой дед,  — с благодарностью думала Дана Мразкова.  — А сколько раз мы его ругали…»
        — Что случилось?  — снова отозвался академик Мациух.
        — Сама не знаю… Не могу объяснить! Видимо, «Заря-6» атакована чужим космическим кораблем.
        «Он не поверит»,  — подумала она, вслушиваясь в свистящее стариковское дыхание.
        — Продолжайте, я слушаю.
        — Мы видели его изнутри. А потом появились инопланетяне. У них очень странные глаза, не могу описать, я не рассмотрела. У меня, ну, в общем, у меня началась истерика. Но остальные смотрели. Товарищ академик, их организмы трансформировались! Это уже не люди, это… Существа!
        — Выражайтесь точнее, дитя мое. Что там за шум?
        — Они ломятся в дверь.
        — Сошли с ума?
        — Нет! Они просто стали другими! Изменились, понимаете?
        — Заражение посредством телетрансляции?
        — Что-то в этом роде.
        — Минутку, я сейчас взгляну на контрольный монитор.
        — Не надо! Вы тоже заразитесь! Пожалуйста, не делайте этого! Дед, не делай этого, слышишь?
        Академик не отвечал.
        — Дед!..
        — У меня восемь диоптрий,  — медленно проговорил ученый,  — а у моего монитора сбита настройка.  — Несколько секунд он молчал.  — Дана, простите. Я думал… Но это неважно. Я вижу их, они ломятся в дверь, у одного в руках какая-то палка. Вы можете убежать?
        — Нет. Я на складе запчастей. Здесь нет другого выхода. Вы слышите меня? Нельзя смотреть им в лицо, кто заглянет в их глаза, погибнет. Не сможет отвести взгляд. Это…
        Она услышала, как, отвернувшись от телефона, он приказывает кому-то соединиться со штабом ПВО.
        — Я у телефона, Дана. Вижу их на мониторе! Чудовища! Они тащат скамейку…
        Дверь затрещала под ударами.
        Мразкова огляделась: ничего, что могло бы служить оружием. Вот только на столе… бронзовая статуэтка на мраморной подставке. Металл холодил ладонь.
        Дверь поддалась. Пахнуло удушливым смрадом.
        В дверном проеме извивалось скользкое тело.
        Она не смогла бы убить даже животное. Но сейчас ощущала смертельную ненависть. Эта нечисть без колебаний погубила семерых ее друзей… Она размахнулась. Удар пришелся по лысому черепу, тело сразу обмякло. Девушка кинулась к телефону:
        — Я убила его! Мне удалось! Они смертны, слышите? Смертны!
        Она с ужасом наблюдала, как мертвое тело распадается в кучку серой пыли.
        — Отлично, Дана! Попробуйте забаррикадироваться. Сюда летят три вертолета с десантниками, мы вас освободим, слышите?
        В проеме сверкнул золотой глаз. Она впилась в него взглядом.
        — Дана! Ради бога, Дана, отзовитесь!
        Он слышал в трубке ее дыхание. Оно замедлялось, послышался хрип, потом наступила тишина.
        — Дана!  — закричал старик. Он знал, чувствовал, что трубку держит в руке живое существо. Но было ли оно еще человеком?
        Щелчок. Связь прервалась.
        Рука, осторожно повесившая трубку, лоснилась от слизи.

* * *

        Жители юго-западного района всегда будут помнить этот день. Стояло бабье лето. В сквере перед кинотеатром «Мечта» дети играли в казаков разбойников. Очереди перед овощными магазинами напоминали, что поспели арбузы. Патрульная группа только что остановила электромобиль, ехавший с недозволенной скоростью. В этот момент на горизонте появились три серебристые точки. Они росли, как воздушные шарики, которые надувает ярмарочный торговец. Воздух наполнился оглушительным воем. Вертолеты пронеслись над самыми крышами, зависли над высотным зданием Академии наук и приземлились на асфальтовой площадке у входа. Шасси еще не коснулось земли, а из люков уже прыгали люди, вооруженные автоматами. Вертолеты взмыли и исчезли так же неожиданно, как появились. Настала тишина, но ненадолго. Шум вертолетов сменился сиренами милицейских автомобилей. Провинившийся водитель электромобиля не поверил своим глазам, когда милиционер, сидевший за рулем патрульной машины, вдруг выскочил из нее, втащил внутрь своего коллегу, и секунду спустя машина унеслась, завывая и мигая маяком. Потрясенный нарушитель провожал ее взглядом,
пока не понял, что его права остались у милиционера.
        Патрульные автомобили перекрыли подходы к площади Науки. Началась эвакуация Академии, руководил ею профессор Янда, заместитель академика Мациуха. Многие покидали лаборатории в перчатках и резиновых фартуках, так и грузились в автобусы. Никто не задавал лишних вопросов: ясно, произошло что-то ужасное.
        Автобусы медленно трогались, когда на соседней улице появилась странная колонна: две милицейские машины, шесть бетономешалок и два бетононасоса. Она затормозила у входа, и изумленные пассажиры последнего автобуса успели увидеть, как люди в желтых комбинезонах тянут внутрь здания толстые шланги. Все знали, что седьмой подземный этаж заблокирован, но никто не предполагал, что все подходы к нему будут забетонированы.
        Остался только один более или менее свободный путь: шахта лифта. Под командованием своего капитана и двоих в штатском десантники закрепили кабину на первом этаже и по канатам спустились в шахту, чтобы укрепить на ее стенах противотанковые мины. Даже они не знали, что произошло. Работа спорилась, за полчаса все было закончено.
        Академик Мациух и остальные руководители все еще считали операцию карантином. Ничего особенного — астронавтов, впервые высадившихся на Луне, тоже помещали в карантин.
        Начались попытки переговоров. Но вскоре стало ясно, что цель Существ заключалась в другом.

* * *

        Слово взял министр обороны:
        — Товарищи, не осталось больше сомнений, что мы стоим перед лицом опасной агрессии. Вот донесения из Байконура, Хьюстона, Вумеры, а также из западноевропейского центра в Ницце. Космическое тело внеземного происхождения находится на орбите Нептуна. Оно захватило наш автоматический зонд и ведет с его помощью непрерывные трансляции. Прием телесигналов осуществляется компьютерами, которым опасность не угрожает.
        Инопланетяне передают генетический код, вызывающий почти мгновенную трансформацию человеческих организмов. Их умышленные и координированные действия можно однозначно квалифицировать как нападение. Вы только что слышали донесение генерала Малины о результатах попытки ликвидировать противника классическими боевыми средствами. Академик Мациух внес интересное предложение, оно представляется осуществимым. Инопланетяне атакуют нас с помощью своего кода, проникая в человеческий организм через органы зрения. Психофизиологический механизм этого явления пока неизвестен. Зато нам известно, что их организм механически раним, подобно человеческому. Если бы кому-нибудь удалось проникнуть через созданное ими силовое поле, он мог бы уничтожить врага, применив традиционное оружие, к примеру огнестрельное…
        — Разрешите вопрос?
        — Пожалуйста, товарищ генерал.
        — Если стрелок посмотрит на них, он сам превратится в Существо?
        — Совершенно верно,  — подтвердил министр обороны.  — Нам нужен стрелок, который не мог бы на них посмотреть. Иными словами, слепой.
        — Слепой?
        — Этот человек уже здесь, товарищи,  — объявил министр.  — В эту минуту он беседует с полковником Яролимеком из госбезопасности.
        Он нажал на клавишу, и на экранах мониторов появился кабинет Яролимека.
        — Мы проверили несколько сот человек, товарищ Данеш. Физически вы подготовлены лучше всех. Мы знаем, как отец воспитывал вас, как усиленно тренировал. Благодаря напряженному тренингу вы несете свой крест лучше любого слепого на свете.
        — И поэтому я должен убивать?  — тихо сказал Данеш.
        — Минутку, дайте мне кое-что рассказать,  — возразил полковник Яролимек и коротко поведал о происшедшем с той самой минуты, когда Существа завладели «Зарей-6» и осуществили свою смертоносную трансляцию.
        Люди за длинным столом сосредоточенно следили за разговором. Министр приглушил звук.
        — Товарищи, в данный момент я не вижу иного решения. Академик Мациух предупреждает, что Существа могут снять защитное поле в любой момент. Они, видимо, ждут, пока кто-нибудь не придет к ним, чтобы… превратить его в союзника, понимаете? Генетическая информация — их главное оружие. Их всего семеро, и пока они не решаются нападать. Академик Мациух убежден, что они, образно говоря, откроют нашему человеку. То есть впустят его на этаж.
        — А если академик ошибается?
        — Тогда будем ждать, а в случае необходимости… применим нетрадиционные средства.
        Он повернул регулятор, и в комнате зазвучал голос полковника:
        — Ученые попытались установить контакт, но безуспешно. Нет сомнений, что инопланетяне, называемые нами «Существа», попытаются вскоре овладеть всей планетой. Это неслыханная опасность: не война в прямом смысле, а скорее заражение, по сравнению с которым эпидемия чумы — детская игрушка. Мы привыкли к тому, что инфекция переносится по воздуху, воде, через продукты, непосредственный контакт с больным. Но эта зараза — особая, она передается органами зрения. В информационном центре в критический момент было восемь человек. Семеро заразились, один избежал этого, оказался вне опасной зоны. Восьмой-то и сообщил о случившемся и сумел убить одного из них.
        — Убить!  — воскликнул Данеш.
        — Да. Не думайте, что там больные люди. Это уже не люди! Вместо людей там теперь они. Существа! Источник нашей гибели! Достаточно мельком посмотреть на них, и сам превратишься в Существо. Понимаете? Если хоть один из них выйдет из здания, начнется цепная реакция. За короткое время человечество будет уничтожено. Вот почему мы так нуждаемся в вас. Если вы откажетесь…
        — Что тогда?
        — Начнутся новые действия с использованием всех видов оружия. Всех, Мартин! В ход пойдет все, чем располагает армия.
        — Понимаю…  — задумчиво произнес Данеш. Он снял зеркальные очки и потер покрасневшие глазные впадины.
        — Ваше несчастье — следствие войны, Мартин,  — сказал полковник.  — Вы хотите, чтобы еще неродившиеся дети разделили вашу судьбу?
        — Мой отец…  — начал было Данеш, но полковник не дал ему договорить:
        — Ваш отец воевал! Он был врачом, но военным врачом, поймите же это! Он знал, на чьей стороне воюет, разбирался в событиях, был убежден в правоте тех, кому помогал.
        — Но если… я не смогу?
        — Так вы согласны?
        — Ответьте мне!
        — Вы сможете, Мартин,  — сказал полковник и встал.
        Чуткие микрофоны воспроизводили звук настолько точно, что создавалось впечатление, будто разговор происходит здесь, в штабе. И все-таки эти двое были бесконечно далеки от остальных.
        — Вы согласны, товарищ Данеш? Ты сделаешь это, Мартин?
        — Да,  — прозвучал ответ.
        Министр облегченно вздохнул. За столом зашумели.
        — Молодец,  — сказал кто-то.
        — Помещение подготовлено?  — спросил министр.
        — Так точно. Тренировки можно начинать немедленно.
        — Хорошо,  — сказал министр и снял телефонную трубку.

* * *

        — Так, так, попал! Отлично, Мартин! Смени магазин. Прекрасно, ты улучшил время на 1,3 секунды.
        Инструктор склонился над монитором, сжимая в руке микрофон. Телекамера была подвешена под потолком просторного тира, на короткое время переоборудованного в точную копию седьмого этажа. Деревянные макеты контрольных приборов, мониторов, пультов… На стене был обозначен экран, через который Существа проникли в наш мир. Простой черный прямоугольник на бетонной стене.
        Мартин Данеш стоял посредине помещения в ковбойской стойке, низко держа карабин. Кругом валялись опрокинутая мебель, ящики, тряпки, веревки. Кое-где со стальных консолей свисали сети. Семь манекенов в рост человека стояли широким неправильным полукругом. Неожиданно шевельнулся один из них, помеченный большой белой тройкой.
        Мартин молниеносно обернулся и выстрелил.
        На голове манекена загорелась красная лампочка — попадание. Тут же зашевелились единица и шестерка. Затрещали выстрелы.
        — Как дела?
        — Отлично, товарищ полковник. У парня феноменальная ориентация.
        Полковник сел рядом с инструктором и закурил сигарету.
        — Неужели он — каскадер автородео?  — спросил инструктор.
        — Действительно, верится с трудом. Но это так. Его отец тренировал парня с детства. Теперь у Данеша уникальный слух, великолепная пространственная память… Он говорит, шестое чувство. Интуиция или что-то в этом роде.
        — Так что ему глаза вроде ни к чему,  — заключил инструктор. И скомандовал в микрофон:  — Перерыв! Пять минут отдыха, Мартин!
        Данеш направился к выходу. Полковнику оставалось лишь удивляться, как ловко обходит он перевернутые стулья. Слепой запомнил их расположение. Только сеть на мгновение сбила его с толку. Он коснулся ее лицом, сразу же отскочил и уверенно двинулся туда, где путь был свободен.
        Полковник вышел в раздевалку. Мартина Данеша ожидала небольшая группа людей. Данеш растерялся. Неуверенно улыбаясь, он поворачивал голову из стороны в сторону, стараясь уловить знакомый голос.
        — Я здесь, Мартин!  — воскликнул полковник, пробираясь к нему. И вдруг послышался женский крик:
        — Вот ты где! Убийца!..
        Данеш застыл как вкопанный. Несколько человек подскочило к разъяренной женщине. Ее увели с трудом.
        — Мартин,  — полковник успокаивающе похлопал его по плечу,  — не обращай внимания. Это несчастная женщина. Жена Мисаржа, одного из тех, кто был внизу.
        — Но…
        — Вот именно, Мартин. Ее муж мертв, но она не в состоянии понять это. Ей кажется, он заболел и может выздороветь. Оспа, корь и проказа тоже уродуют людей, но никто не имеет права убивать больных. Но Мисарж-то не болен! Существо убило, уничтожило Мисаржа, чтобы из его организма создать свой собственный!
        Никто из присутствующих не вмешивался. Министр доверил полковнику Яролимеку личный контакт с Данешем, и все признавали его привилегию.
        — Перерыв окончен. Товарищ Данеш, приступайте к тренировке,  — раздался голос инструктора.
        Из усилителя слышались выстрелы, но полковнику казалось, что движения Мартина уже не так уверенны, как прежде. Он обратился к инструктору:
        — Операция завтра утром. Как ты считаешь, он в форме?
        — Чересчур все для него неожиданно,  — ответил инструктор.  — Мы его слегка перетренировали. Пора заканчивать. Таблетку успокоительного — и домой, спать.

* * *

        — Умер академик Мациух,  — сообщил министр. Члены штаба операции молча перелистывали бумаги, разложенные на столе. Монотонно жужжали кондиционеры. Из коридора донесся чей-то смех. С улицы послышался резкий сигнал электромобиля.
        — Скоротечная форма рака неизвестной до сих пор разновидности,  — продолжал министр обороны.  — Вскрытие еще не закончено, но уже обнаружены метастазы в мозгу и органах нервной системы. Профессор Кочаб придерживается мнения, что Мациух погиб из-за того, что видел Существ на телеэкране.
        — Если я правильно поняла, качество приема было низким, и Существам не удалось трансформировать Мациуха. Слишком узкий канал, плюс шумовые помехи. Им удалось передать дозу информации, способную лишь частично разложить организм Мациуха,  — проговорила женщина, назначенная в штаб по рекомендации Министерства научных исследований.
        — Вы правильно поняли,  — отрезал министр.
        У него слегка дрожали руки. Он очень устал, его клонило в сон. За окном стояла ночь. Город мирно спал, весь город, за исключением юго-западного района, где продолжалась эвакуация. Что сказали людям? Как они отреагировали? Завтра утром проверю. Завтра утром… Закончится ли все завтра утром? Либо Данеш выполнит задание, либо… И я должен отдать приказ! Снова и снова возвращался министр в мыслях к этому обстоятельству: приказ должен будет отдать именно он.
        — Да, вы правильно поняли,  — помолчав, повторил он.  — Несколько помощников Мациуха находятся в критическом состоянии. Всего выявлено шестьдесят восемь случаев психофизиологических отклонений у нас и на других контрольных пунктах. К счастью, они имели дело лишь с магнитной записью передачи, которую видел Мациух.
        Все пораженные находятся в карантине, под присмотром группы добровольцев. Меня лично это окончательно убедило в правильности решения отказаться от вооруженной атаки. Десантники, возможно, уничтожили бы нескольких Существ, но при этом трансформировались бы сами.
        — Подсчитал кто-нибудь, сколько потребуется времени для превращения всего населения планеты?
        — Мнения расходятся…  — Министр устало провел рукой по глазам и тихо добавил:  — Друзья мои, подумаем о Мартине Данеше. Пожелаем ему спокойной ночи!

* * *

        Во тьме трещали выстрелы, слышались вопли раненых. Запах пороха, пота и крови.
        — Нет!  — кричал Мартин в ночь.  — Нет!
        Он уснул ненадолго. Кошмары мучили его, наваливалась усталость, ноги сводила судорога, руки сделались свинцовыми. Я устал, уговаривал он себя, в глубине души сознавая, что усталость не имеет ничего общего с его отчаянием. Жена Мисаржа… Как она кричала: «Убийца!» Он вспомнил рассказ отца.
        Летающая крепость Б-52 взмывает на двенадцатикилометровую высоту. В кабине хорошо выспавшийся экипаж. Парни весело болтают, вспоминая недавний отпуск в Токио. Все они тщательно выбритые, умытые. Плотно позавтракавшие. Стрелки приборов на пульте управления подрагивают, скачут цифры на дисплеях.
        Ноль!
        Нет нужды нажимать пресловутую кнопку, бомбовое устройство срабатывает по электронному приказу. Десятитонный груз летит вниз. Самолет неприятно подпрыгивает, но автоматы тут же возвращают его в нужное положение. Поворот штурвала, и вот уже тупой нос воздушного гиганта нацелен в обратном направлении, к Гуаму. Где мы? Куда падают бомбы? Не наше дело! Кто-то включает кинопроектор. Ресторан, женщины… Сладкая жизнь!
        Смертоносные бусы бомб, нанизанные на нити траекторий; воют в густеющем воздухе.
        В бамбуковой постельке спит трехлетняя девочка.
        Мальчик ведет буйволов на пастбище.
        Партизанский инструктор обучает стариков и десятилетних ребят копать противотанковые рвы. В небе тишина. Гул моторов не слышен с двенадцатикилометровой высоты. Когда послышится свист падающих бомб, будет поздно.
        Свист падающих бомб.
        — Нет!  — кричит слепой.
        А вдруг там больные люди? Или даже это действительно Существа? Кто дал нам право убивать их? Попытался ли кто-нибудь наладить общение с ними? Яролимек утверждает, что да. А если попытка контакта была плохо продумана?
        Мартин любил слушать по радио научно-фантастические рассказы. В них говорилось и об этом. Обмен важнейшей информацией, формула Пифагора… Специалисты, ученые, посланцы проведут первые общения.
        Я и есть этот посланец.
        Очередь, та-та-та, говорит посланец планеты Земля, вот наше свинцовое приветствие! Как там учил инструктор?..

* * *

        Звонок телефона. В трубке голос полковника:
        — Пора, Мартин.
        Слепой встает. Делает гимнастику: наклоны, прыжки с приседаниями. Способствует ориентации в пространстве. Наклоны в сторону, круговые движения туловища. Только не у тебя, Мартин, всегда повторял отец. У тебя не может кружиться голова. Ты не видишь, а другие видят. В этом твой минус. Поэтому в остальном ты обязан быть впереди всех…
        Отец умер шесть лет назад. Последствия вьетнамской войны, заключил врач. Американцы извинились. Тщательно выбритые, умытые, плотно позавтракавшие. Навигационная ошибка. Мы считали, что это Юг…
        Отец воевал. Помогал вьетнамцам. Сам не стрелял, но лечил тех, которые потом, по выздоровлении, стреляли.
        Почему ты не рассказал об этом подробнее, папа? Не успел или просто не пришло в голову, что и я когда-нибудь буду стрелять?..
        Пора, Мартин.
        Он старательно причесался, стоя в ванной лицом к зеркалу. Он знал, что такое зеркало, отец объяснил ему. Частенько ощупывал он чуткими пальцами зеркальную поверхность в надежде уловить отблеск собственного отражения. Ему говорили, что он красив. В очках вы совсем не похожи на слепого, Мартин…
        А на кого ты похож, Мартин? Сегодня? Посланец! Никто другой в целом мире не сможет произнести «приветственную речь». Та-та-та…
        Он вышел на площадку и вызвал лифт.
        В квартире зазвонил телефон.
        Кабина лифта с металлическим лязгом остановилась перед Мартином. Телефон звонил.
        Полковник, я не орудие. Попробуйте иначе, должно существовать другое решение. Затопите бункер водой, пустите туда газ, делайте что хотите, но меня в это не впутывайте. Слепых оставьте в покое…
        Опять телефонный звонок. Еще один.
        А вдруг отменили операцию? Может, с ними, с Существами… договорились как-нибудь? Конечно, договорились!
        Он вбежал в квартиру.
        — Алло!.. Кто у телефона?
        Слышалось чье-то взволнованное дыхание, потом пошли короткие гудки.
        Он разочарованно повесил трубку. Ошибка. На мгновение им овладело желание запереться дома и отключить телефон. Переборов себя, он снова вышел из квартиры и открыл дверцу лифта. Полковник уже ждет внизу…
        Стоп!
        Он замер, наклонившись вперед. Что помешало, сделать ему шаг? Шестое чувство?
        Я не почувствовал кабины под ногами, объяснит он потом полковнику. Я просто знал, что за дверью пустота.
        Это продолжалось долю секунды. За его спиной взвизгнула женщина. Он почувствовал сильный толчок и уцепился за створки двери…
        * * *
        — Ты ничего себе не повредил, Мартин?  — озабоченно спрашивал его полковник. Правительственная «Татра» мчалась по опустевшим улицам.  — Умерло еще двое. Это не считая Мациуха. Даже беглый взгляд на Существа вызывает мгновенное заражение. Только на тебя вся надежда. Или…
        — Или?
        — Придется идти на крайние меры, Мартин.
        — Товарищ полковник, мы все выяснили,  — прервал паузу незнакомый голос с переднего сиденья.  — Мисаржова проникла в соседнюю квартиру, подождала, пока Данеш вызовет лифт, позвонила ему по телефону, а когда он вернулся к себе, уехала на лифте этажом выше. Замок дверцы лифта она повредила с помощью вязальной спицы. Данеш открыл…
        — Сейчас не до этого,  — нетерпеливо прервал полковник. В кабине «Татры» воцарилось молчание.
        Мартин массировал поврежденные пальцы. Мысленно он вновь переживал недавний ужас. Как он испугался! Но не падения в шахту, нет. Он не мог понять, как могла жена Мисаржа хладнокровно напасть на него, воспользоваться его слепотой, не оставить никакого шанса. И вчера в раздевалке она так же слепо набросилась на него…
        Слепо…
        Эта женщина еще более слепа, чем я. Почему она не попыталась со мной поговорить? Ею руководила ненависть, бешеная, смертельная. Вчера она атаковала словами, сегодня — действиями.
        Бомба, сброшенная Б-52, тоже атаковала слепо, не оставляя никакого шанса тем, кто был внизу. А Существа… дали они хоть маленький шанс несчастным в информационном центре? И другим, кто погиб в эти два дня? Какую формулу Пифагора послали они? Как прозвучало их приветствие?
        Эта девушка, Дана Мразкова, сказала академику Мациуху: «У них странные глаза… они преобразили людей!» Существа попали в людей смертоносным взглядом и превратили их в новых Существ. Как если бы бомба, взорвавшись, не только убила людей, но и превратила их в новые бомбы…
        — Одно у меня не умещается в голове,  — проворчал полковник.
        — Что?
        — Хотелось бы мне знать, чем они там заняты.
        — Кто?
        — Да Существа! Мы отключили им свет, вентиляцию. А они и не пытаются выбраться. Что-то замышляют.
        — Мы это скоро узнаем,  — решительно сказал Мартин.
        Полковник пожал его руку:
        — Спасибо, Мартин. До последней минуты я боялся, что ты откажешься.
        — Я передумал.
        — Почему?
        — Понял, что слепота — худшее зло. Та слепота, которая коренится в душах людей. Или, если хотите, Существ. Глаза ни при чем. Это свойство духа, с ним надо бороться. Мой отец помогал людям, боровшимся с ним с оружием в руках.
        — Я не совсем понял.
        Слепой усмехнулся. Имеет ли смысл объяснять?
        — В жизни каждый должен отыскать собственный путь. Один ищет себя долго, другой вообще не найдет. Я нашел свой путь в ту минуту, когда меня хотел уничтожить человек еще более слепой, чем я.

* * *

        — Товарищ министр, мы готовы.
        — Отлично, товарищ полковник. Как самочувствие, Мартин? Как пальцы?
        — Немного побаливают. Ну, думаю, это не помешает… в работе.
        Министр сделал вид, что не заметил секундной заминки. У всех нас, кто выбрал это занятие, есть тревога и есть сомнения, подумал он. Но тебе, Мартин, хуже, чем нам. Ты не выбирал себе занятия. Мы тебе выбрали.
        — Товарищ министр, шахта разминирована! Лифт подготовлен.
        — Пойдемте, товарищи. Оружие проверено?
        — Мы просвечивали каждый патрон, товарищ министр.
        — Хорошо, хорошо…
        Топот солдатских сапог по коридорам, отголоски команд. Чей-то крик: «Ты что, ослеп?» Армия есть армия, каков бы ни был противник: условный, с повязкой на рукаве, или эти неведомые Существа, готовящие наступление на наш мир.
        «Ты что, ослеп?» — мысленно повторил Мартин. Да, это про меня. Потому я и здесь.
        На этот раз, перед тем как войти в лифт, Мартин помедлил. Поедет ли он еще когда-нибудь на лифте?
        — Ни пуха,  — сказал министр. Мартин протянул руку. У министра было крепкое, хорошее рукопожатие.
        — Давай, дружище.  — Полковник хлопнул его по плечу. Мартин улыбнулся из своей темноты. Он привык к полковнику и доверял ему.
        Дверцы захлопнулись, теперь нужно нажать кнопку. Ему говорили: не торопись. Не делай этого, пока не будешь внутренне подготовлен. Можешь ждать час, два. Если почувствуешь страх, вернись. Никто тебя не упрекнет.
        Он нажал кнопку.
        Загудел мотор, и лифт начал спускаться. Лифт, превратившийся в боевую машину человечества. Что-то загремело снаружи. Здесь мины, множество мин. Если они взорвутся, здание взлетит в воздух.
        Кабина медленно спускалась, задевая за погнутую арматуру. А саперы клялись, что путь свободен. В действительности все по-другому. Что, если лифт застрянет? Что случится тогда? Его, очевидно, поднимут. Полковник скажет: ничего не поделаешь, отправляйся домой, Мартин. Черта с два! Пусть спускают на канате…
        Кабина лифта коснулась пола, подняв бетонную пыль. В носу у Мартина защекотало, секунду он сдерживался, потом оглушительно чихнул. Первый шаг на поле битвы. Под ногами хрустит бетон. Здесь рвались снаряды, бушевал огонь, хлестала вода, но Существа отразили смерч раскаленных газов и град стальных осколков…
        Мартин медленно двинулся вперед, держа карабин наготове. Да, пересеченная местность: в полу рваные дыры, обнаженная арматура цепляется за ноги. Кругом было тихо. Ему казалось, что он приближается к гладкой непроницаемой стене. Вытянутой вперед левой рукой он ощупывал пространство перед собой, инстинкт подсказывал ему, что стена находится в метре-другом от него. Предчувствие превращалось в уверенность: перед ним стена, построенная ими. За нею готовят они свою смертоносную атаку. Еще шаг. Он ощутил стену кончиками пальцев.
        В этот момент что-то изменилось, в лицо ему пахнуло зловонием. Существа открыли и ждут. Пол здесь был гладкий. Мартин перешагнул границу, отделяющую человеческий мир от мира Существ.
        Еще два шага. В лицо повеяло странным жаром, сильным, но не обжигающим. Он понял. Они устремили на него взгляды, впились в его лицо. Для того ему и открыли, чтобы немедленно превратить в союзника, в еще одно Существо.
        Слева что-то зашелестело. Он нажал спусковой крючок. Та-та-та — загремели выстрелы. И — глухой звук падения. Один из них? Несомненно, больше здесь никого нет. Сердце у него подскочило от радости, но он тут же возненавидел себя за это. ОРУДИЕ УБИЙСТВА. Орудие? Нет, я просто антибиотик, ликвидирующий заразную болезнь. Чувствует ли пенициллин угрызения совести?
        Жар, который он ощущал на веках слепых глаз, был так проникнут животной ненавистью, что у него слегка закружилась голова. Но перемещался он уверенно. Помнил расположение кресел, мониторов… Та-та-та, снова и снова, новую обойму, быстрее!..
        Существа уже поняли, какая им грозит опасность. Мартин мог бы поклясться, что попал пять раз. Значит, осталось двое.
        Быстрые шаги, топот, движение воздуха. Выстрел. Промах! Существо совсем близко. Мартин падает на колени, снова спускает курок. Тяжелое тело медленно валится на него, он откатывается, та-та-та, какая ужасная вонь, хочется умереть от отвращения, если б можно было умереть от отвращения! Еще один выстрел. Тяжелое тело цепенеет, становится легче, слышится шорох сыплющейся из разорванного мешка муки. Мартин ощупывает пространство вокруг себя. Он лежит в кучке сухой пыли. Без усилия встает. Это значит, был шестой.
        Где-то во тьме его слепоты скрывается седьмой, последний враг. Он прикрылся тишиной и неподвижностью, поняв, в чем спасение. Пока он не шевелится, Мартину не узнать, где он. Хочется кричать от отчаяния: враг рядом, но где?
        Существо совсем близко. Мартин чувствует гнусный запах, к которому, впрочем, успел привыкнуть. Кровь шумит в ушах. Есть ли кровь у Существ? Вряд ли, ведь после смерти они распадаются в прах, кучку сухой пыли. А человек на две трети состоит из воды. Существа — не люди, нет!
        Низко держа карабин, Мартин медленно поворачивает голову из стороны в сторону. Как радар. Лицу горячо. Существо вглядывается в него изо всех сил. А что, если… оно даст ему зрение? Мысль обрушивается внезапно, как рысь с дерева. Колени подламываются. Почему это невозможно? У Мартина отсутствуют соединительные волокна, нервные окончания. Врачи тут бессильны, но Существа — не врачи.
        Слабый шорох. Слева? Слева! Там пульт управления. Седьмое Существо сидит у пульта. Но где? Мартин умеет ждать. И этим искусством должен владеть слепой, чтобы выжить в мире света.
        Слабый щелчок тумблера.
        Та-та-та!  — он стреляет наверняка.
        Секунду спустя между пальцами Мартина сыплется сухая пыль.
        Это был седьмой. Последний.
        Мартин садится на пол, кладет карабин рядом. Прислушивается. На этаже не осталось ни одной живой души. Кроме него, Мартина, выигравшего эту странную войну потому, что другая война лишила глаз его отца…

* * *

        Но что это? Он поднимает голову. Слабый шепот доносится до его слуха. Будто ветерок перебирает листву молодых березок, будто ручеек журчит по камням, лепечет ребенок, мурлычет кошка, трамвай поскрипывает на поворотах. Магнитофонная запись. Задом наперед. ТЮЛИЛИХУМ ААУХУМ. Что это за музыка? Что означают эти странные звуки? Ни к чему ломать голову. Я выполнил задание.
        Идите сюда, люди, заразы больше нет, поставим памятный чумной столб в честь победы, как когда-то, давным-давно, делали люди, когда кончался мор. Мартин встал и пошел к выходу. Странная музыка звучала за спиной.
        Он наткнулся на гладкую, непроницаемую стену. Значит, когда он вошел сюда, Существа вновь замкнули свой оборонный вал.
        Ну и что? Они уже доиграли свою смертельную игру! Пусть они успели захлопнуть ловушку, но сами-то превратились в семь жалких кучек праха!
        Он снял заплечный мешок и залез рукой внутрь. Там рация. Он нажал кнопку.
        — Мартин!  — ликовал полковник Яролимек.  — Ты жив?
        Мартин поборол волнение:
        — Да, все кончено. Приходите…
        За стеной лязгнул металл. Техники поднимают кабину лифта. Вот-вот здесь появятся люди.
        «Тюлилихум ааухум»… Странная музыка.
        — Вижу тебя, Мартин, но пробиться к тебе пока невозможно!  — кричит полковник Яролимек.
        — Здесь какая-то стена!  — отвечает Мартин.
        — Держись, Мартин, сейчас мы ее пробьем!
        «Тюлилихум ааухум». Что бы это значило?
        «Хотелось бы мне знать, что они там делают». Так сказал полковник по дороге сюда.
        Их оружие — генетический код, рассказывал он Мартину при первой встрече. С помощью органов зрения они проникают в нервную систему Достаточно, если хотя бы одна клетка получит «инструкцию». Зараженная клетка перестроит соседние. И вот их уже сотни, тысячи, миллионы. Насколько быстро протекает процесс? Ученые говорят, в миллионные доли секунды. Это как-то связано со скоростью света…
        Но ведь и слух — это информационный канал. Глаз во много раз лучше принимает информацию и гораздо быстрее. Это вопрос времени. Для органов зрения потребовались две минуты телетрансляции. Для слуха же…
        «Тюлилихум ааухум». Мартин, пошатываясь, вернулся к пульту управления. Лепет ребенка и мурлыканье кошки. Кто-то неправильно зарядил пленку. Вот тут я попал в последнего из них, подумал он, зачерпнув горсть сухой пыли. Кто это был? Трансформированный Мисарж? Нет, это, по всей вероятности, была Дана Мразкова. Отважная девушка, которая сообщила людям о грозящей опасности и боролась до конца. Когда она стала Существом, то пожертвовала собой во имя… Чего? Если бы Существо не щелкнуло тумблером, я бы никогда его не нашел. Оно могло подождать, пока не подойду на расстояние вытянутой руки. Стоило мне чуть ослабить внимание, оно могло бы обезоружить меня, выбить карабин из рук. Но оно не сделало этого. Просто включило магнитофон и спокойно встретило смерть…
        Он кинулся к пульту. Где тумблер? Он шарил руками по приборной панели.
        «Тюлилихум ааухум».
        — Что ты делаешь, Мартин?  — кричал полковник Яролимек, такой близкий и такой бесконечно далекий,  — Сейчас мы тебя вытащим, успокойся!
        Мартин метался от одной секции к другой. «Тюлилихум ааухум»…
        Есть!
        Он коснулся плавно вращавшихся дисков. Накипевшая ярость нашла выход. Он вырвал пленку, бросил на пол, топтал ногами. Потом рассмеялся. К чему все это? Придут люди и сотрут последние следы какого-то «тюлилихум ааухум».
        Он вдруг почувствовал, что должен укрыться.
        — Куда ты, Мартин?  — звал полковник Яролимек.
        Он не мог ответить и сам не знал почему. Неуверенными шагами направился к двери склада, где Дана Мразкова приняла свой последний бой. Они не должны меня видеть. Но почему, почему?
        Пошатываясь, ввалился он в помещение, привалился к стене и медленно сполз на прохладный пол. Специфическая удушливая вонь ударила в ноздри.
        «Тюлилихум ааухум».
        — Почему я все время думаю об этой мерзости?  — спросил он себя вслух.
        И тут что-то произошло.
        Мартин Данеш впервые в жизни увидел свет.
        Он закричал от ужаса и неведомой прежде радости. Вечная тьма озарилась. Красочные очертания выступили из темноты, закружились в сознании. Странные переплетения, пульсирующие разноцветные прожилки… Это не просто свет, подумал Мартин. Это глаз Существа.
        Я скоро превращусь в Существо, я успел заразиться. Но я еще сопротивляюсь, через слух это идет не так быстро. Медленнее, чем вам хотелось бы, не правда ли? Кто вас сюда послал? Кто-то тщательно выбритый, умытый и плотно позавтракавший?
        Он собрал остатки воли, изо всех сил стараясь не обращать внимания на пульсирующее золотистое пламя, пожирающее остатки его дорогой, человеческой темноты, и приложил дуло карабина к сердцу. Нажав на спусковой крючок в момент, когда золотой огонь уничтожил последние клочья мрака, он так и не успел осознать, что смотрел на мир одним глазом.

* * *

        Больше года ждали Существа на борту Корабля.
        Сигнал с Третьей планеты не приходил. Терпение Существ было неисчерпаемо: иногда захват планеты длится долго, очень долго. А иногда не удается вообще. У них был богатый опыт.
        А потом чуткие детекторы Корабля уловили осторожные, выслеживающие лучи. На экранах дальнего обнаружения появилось облако неправильных очертаний, приближающееся к Кораблю. При детальном рассмотрении обнаружилось, что оно состоит из нескольких тысяч примитивных космических аппаратов.
        Третья планета начала контратаку.
        Командир Корабля обратился к бортовому компьютеру с вопросом: имеет ли смысл продолжать операцию?
        Компьютер долго взвешивал все «за» и «против». Потом дал ответ: «НЕТ».
        Через некоторое время Существа улетели. По странной случайности тщательно умытые и плотно позавтракавшие.
        Они не побрились, поскольку брить им было нечего.

        Лентяй

        — Сейчас мы находимся, так сказать, в сердце нашего научно-исследовательского института прикладного прогнозирования. Позвольте вас познакомить: доктор математических наук Эмиль Кудринка — СОКРАТ, иными словами, Суперорганический Кибернетический Регенерационный Анэлектронный Тахионный компьютер,  — торжественно произнес директор института Ярослав Драбек.
        — Очень приятно,  — пробормотал доктор Кудринка, у которого от волнения вспотели ладони. В своем комбинезоне он был похож на пузатого снеговика со смешной круглой головой из плексигласа. Директор неумело волочил за собой кислородные шланги. Не часто приходилось ему заглядывать в стерильно чистую обитель СОКРАТа, и он с полным основанием полагал, что выглядит в скафандре нелепо, как ряженый на масленицу. Он споткнулся о шланги и упал бы, не подхвати его вовремя молоденький математик. Директор со злостью покосился на Ярду Знаменачека, который, заложив руки за спину, подпирал стенку и равнодушно наблюдал за посетителями. «Виду не подает,  — злился Драбек,  — а сам, небось, потешается в душе. Надо мной! Ему-то что, он в скафандре как рыба в воде, скафандр ему даже идет!»
        — Долго задерживаться не будем,  — сказал он.  — Смотреть здесь особенно нечего. За той бронированной дверью — биоагрегаты, под ними холодильное устройство. Все остальное вы уже видели наверху.
        — К чему тогда эти приборы?  — спросил математик.
        — По правде говоря, они тут не нужны — просто для ориентации обслуживающего персонала.
        Математик переводил взгляд с директора на Знаменачека, ожидая, что Драбек представит их друг другу, потом попытался, как Знаменачек, скрестить руки на груди, но для этого ему не хватило добрых десяти сантиметров. Директор не без злорадства наблюдал за его безуспешными попытками.
        — Неудобно в скафандрах, правда?  — заметил он.  — Но они здесь необходимы. Наш СОКРАТ — такая неженка. Неизменный состав воздуха, постоянная температура и влажность — без этого суперорганические компьютеры не могут работать. Вот почему мы требуем от наших сотрудников строжайшей дисциплины.
        Последняя фаза предназначалась для неподвижной фигуры у стены.
        — Малейшая ошибка или небрежность могут иметь непредсказуемые последствия,  — продолжал директор,  — а ведь это дело огромной важности. Результатов работы СОКРАТа ждут наша промышленность, сельское хозяйство, наука, органы управления. Поэтому я и ставлю ребром вопрос о дисциплине.
        — Где находятся тахионные эмиттеры?  — спросил доктор Кудринка.
        — Они… они…  — директор вопросительно обернулся к Знаменачеку. Тот молча кивнул на зеленую бронированную дверь.  — Там, за дверью, видите надпись? Ну, здесь нам больше делать нечего, перейдем к осмотру столовой, на сей раз без скафандров, хе-хе. Шучу, шучу.
        И оба снеговика выкатились в соединительный отсек. Едва дверь за ними захлопнулась, Знаменачек ожил, с размаху хлопнул ладонями по клапанам застежки, Откинул шлем и облегченно вздохнул. Потом стянул перчатки и небрежно бросил их на стол.
        — Повезло,  — сказал он.  — Спасибо, малыш. Чего это шефу вздумалось сюда притащиться без предупреждения? Раньше всегда звонил, предупреждал. Похоже, и впрямь хотел меня застукать без мундира.
        Знаменачек вылез из скафандра — или, как он выражался, мундира, вытер о него руки и рассмеялся.
        — Ну и видок у них был, а, малыш? Сейчас мне смешно, но как подумаю, что шеф закатил бы истерику, застукай он меня в неподобающем виде… Надо бы тебе придумать что-нибудь, чтоб он сюда не лазил.
        — Я уже придумал,  — ответил СОКРАТ приятным низким голосом.
        — Серьезно? Расскажи! Сигнализация? Лампа или зуммер?
        СОКРАТ засмеялся:
        — Достаточно, если я тебя за час предупрежу? Тебе ведь пяти минут хватает, чтобы влезть в мундир.
        — За час? Райская жизнь, дружище! Только ты шефа не знаешь. Вот это подарочек! Слушай… а он случайно не вернется?
        — Нет,  — не колеблясь, сказал СОКРАТ.
        — Почему ты так уверен?
        — А ты разве не слышал? Я же — сердце научно-исследовательского института прикладного прогнозирования,  — СОКРАТ воспроизвел голос Драбека настолько точно, что Знаменачек перепугался.
        — Ну и шуточки у тебя! А я вечно попадаюсь.
        СОКРАТ мог подражать всем голосам и звукам и частенько разыгрывал Ярду. Знаменачек слегка посердился для виду, но потом и сам засмеялся. Затем снова стал серьезным:
        — Тебе смешно, а мне не до смеха. Директор давно под меня копает, не хочу давать ему повод.
        — Я ему научно объясню, что я — кибернетический регенерационный компьютер,  — сказал СОКРАТ.  — С твоей помощью я усовершенствовался настолько, что уже не нуждаюсь в стерильной среде.
        — Сколько раз тебе повторять, что Драбек признает только инструкции. И будет их соблюдать, даже если ты курить научишься!
        — Неплохая мысль. Научи меня курить сигары. Ярда! Кстати, через час директор вызовет тебя к себе.
        — Откуда ты знаешь?  — рассердился Ярда.  — Только не надо говорить, что ты — сердце научно-исследовательского института прикладного прогнозирования, ладно?
        — Что поделать, знаю. Почитай мне, пожалуйста!
        Знаменачек хотел было возразить, но только пожал плечами. СОКРАТ упрям, не хочет — ни за что не скажет, как ни заставляй. Да и как заставить Суперорганический Кибернетический вдобавок Регенерационный Анэлектронный Тахионный компьютер? Ярда открыл книжку и начал:
        — В тридевятом царстве, в тридесятом государстве жил король, и было у него три сына. Жили они, поживали, как вдруг однажды…
        Он читал с выражением, нараспев, как ребенку перед сном, иногда поднимая глаза на главную панель. Там находились глаза и уши СОКРАТа, там на светящихся дисплеях мерцали изменчивые синусоиды, там покоились металлические паучьи лапки-руки, умевшие прекрасно рисовать, если у СОКРАТа было настроение. Ярда никогда не упрекал СОКРАТа за то, что тот не читает сам. Специальную литературу компьютер штудировал самостоятельно, отрастив для этой цели особое щупальце для переворачивания страниц. Вот бы директору взглянуть, как СОКРАТ отворяет дверцы главной панели и высовывает щупальце с влажным кончиком! Оно так и мелькает в воздухе, любовно переворачивая страничку за страничкой. Однако СОКРАТ настойчиво требовал, чтобы Ярда читал ему вслух художественную литературу. Почему, Знаменачек не знал. Спросил как-то, но вразумительного ответа не получил. Дескать, слушать приятнее. Приходилось смиряться, характер у СОКРАТа был своенравный.
        Но на сей раз произошло нечто из ряда вон выходящее. Компьютер перебил чтеца:
        — Спасибо, Ярда. Ты хорошо читаешь. Дальше я сам, дай мне, пожалуйста, книжку. Собирайся, директор сейчас позвонит.
        — Что?!  — уставился Знаменачек на СОКРАТа.
        Тот терпеливо объяснял:
        — Надень свой мундир. Иначе не сможешь говорить по телефону с шефом. Не торопись, минут десять у тебя есть.
        — И какова же вероятность того, что директор меня вызовет к себе?
        — Одна-единственная, Ярда. Вызовет, можешь мне поверить.
        Знаменачек не настаивал, отдал СОКРАТу книгу и с неохотой натянул тесный, неудобный скафандр. Руки и ноги в нем вечно потели, по груди стекал пот, в спину дуло из кислородных шлангов. Едва он привел себя в надлежащий вид и воткнул штепсель телефонного провода в розетку, как раздался голос Драбека. В наушниках прозвучал отрывистый приказ:
        — Знаменачек, поднимитесь ко мне. Немедленно.
        — Я очень занят, нельзя ли…
        — Нельзя,  — отрубил директор и бросил трубку.
        — Я был прав?  — засмеялся СОКРАТ.
        — Что ему от меня надо?
        — Не знаю,  — серьезно сказал компьютер.  — То есть пока не знаю. Я могу предсказать только то, что произойдет у нас внизу. Пока.
        — Что значит «пока»? Со временем будешь знать больше?
        — Будь добр, принеси мне сигару.
        — Что ты ко мне прицепился с этими сигарами! Курить собрался? Я пошутил, понял? По-шу-тил.
        — Нет, нет, это отличная идея. Так принесешь или нет?
        Это был приказ. Считая Знаменачека другом, СОКРАТ в то же время педантично настаивал на исполнении всех своих желаний. Началось это года два назад, когда Знаменачек устроился на работу младшим научным сотрудником при СОКРАТе. Они быстро подружились, и, помнится, СОКРАТ высказал первое пожелание: ему захотелось пять кубиков радиоактивного техраствора Те-99. С большим трудом Знаменачек достал ампулу. Машина поблагодарила, и дальнейшее ее поведение послужило иллюстрацией к пословице: «Аппетит приходит во время еды». То ей требовался химически чистый марганец в порошке, то фосфор, то жидкий азот. Углерод СОКРАТ уминал килограммами, дистиллированную воду потреблял литрами. Позднее, когда он перестал заказывать химические элементы в чистом виде, Знаменачек понял, что суперорганизм СОКРАТа создал надежные очистные сооружения и фильтры. Уже тогда было ясно, что происходит: машина явно способна на большее, чем просто восстанавливать изношенные схемы и менять суперорганические запчасти. Она самосовершенствовалась, создавая новые органы, о которых ее конструкторы и понятия не имели. При этом требования
компьютера возрастали: так, в нынешнем году он перешел на органические соединения, а месяц назад, к ужасу Знаменачека, попросил влить в дверцы главной панели литр молока и вложить шесть кусков сахару и соленый огурец. Теперь вот сигара… Из чего состоит сигара, ломал голову Знаменачек. Из целлюлозы, органических красителей, алкалоидов и, само собой, никотина. Никотин — яд, но ведь СОКРАТ с аппетитом поглощает фтористо-водородную кислоту, цианиды и щелочи. Ладно, получит он свою сигару. Раз компьютер в тысячи раз умнее человека, сам должен знать, что ему можно, а чего нельзя.
        Драбек приятно удивил Ярду: держался по-свойски, отпускал шуточки насчет женитьбы, жаловался на бюрократизм вышестоящих органов, попросил секретаршу Геленку сварить крепкий кофе, не бурду какую-нибудь. Знаменачек смирно сидел в кресле, сложив руки на коленях, заискивающе смеялся шуткам шефа и кивал головой, как фарфоровый болванчик.
        В комнате плавал кофейный аромат, смешанный с табачным дымом.
        — Ну, какие у вас трудности, Знаменачек?  — спросил наконец Драбек, удобно расположившись в кресле.
        — Да вроде никаких.
        — Вот счастливец! Не хотите поменяться со мной?  — балагурил директор. Молодой человек отрицательно покачал головой.  — Правильно. Кабинет директора — это передовая под непрерывным обстрелом, понимаете? Министерство, куратор, спецнадзор, клиенты. И все от вас чего-то хотят. Еще бы, ведь в прогнозировании заинтересованы промышленность, сельское хозяйство, наука, органы управления. Большая ответственность.
        Знаменачек осторожно кивнул в знак согласия. Куда он клонит?
        — До сих пор мы справлялись со всеми заданиями,  — продолжал Драбек.  — В этом есть доля и вашей заслуги. Я ценю ваш труд. Вы некоторым образом незаменимы, если можно так выразиться.
        — Я стараюсь,  — скромно сказал Знаменачек.
        — Безусловно, стараетесь. Но у каждого из нас есть скрытые резервы. Изо дня в день мы должны спрашивать себя: все ли я сделал, что в моих силах?
        Он разложил перед собой стопку бумаг и ткнул в нее пальцем.
        — Вот здесь зафиксированы ваши скрытые резервы, Знаменачек.
        «Начинается»,  — подумал тот.
        — СОКРАТ стал относиться к работе с ленцой. А ведь вы отвечаете за его деятельность.
        — Но результаты мы выдаем строго по графику!
        — Этого недостаточно! Как вы используете резервы? Взгляните-ка на график потребления энергии. Уже десять месяцев кривая ползет вниз.
        — Но это же хорошо!
        — Экономия затрат энергии должна производиться в соответствии с планом и экономической программой. Вы у себя в подвале не видите вещи в их взаимосвязи так, как мы видим их здесь, наверху. Мы связаны договорными обязательствами и руководствуемся инструкциями, нарушать которые никому не позволено ни на йоту! И вот что: как вы используете банк информации?
        — Нормально…
        — Не-до-ста-точ-но! Вот отчеты. В течение полугода заметна явная тенденция к понижению. А в банке информации занято девяносто шесть человек. Спрашивается, для чего мы их там держим? Далее. Возьмем отчет отдела программирования. Семь месяцев та же тенденция. Проблемная группа: весной три консультации, в следующем квартале одна, за последние два месяца — ни одной.
        — Но результаты…
        — Результаты! Этого еще не хватало! По-вашему, СОКРАТ и результатов не должен давать? Конечно, с точки зрения вашего профессионального практицизма все в порядке. Отличные результаты с возрастающей вероятностью. Будем почивать на лаврах, Знаменачек? Но у меня комплексный подход к делу! Кроме вас с СОКРАТОМ я руковожу институтом с разветвленным научным и административным аппаратом. А СОКРАТ им не пользуется. Отлынивает. Скажу откровенно: это лентяй, который занимается только тем, что облегчает себе работу. Я на него повлиять не могу. Это всего лишь машина. Но вы его обслуживаете.
        — Я биофизик!  — взорвался Знаменачек.  — Я обеспечиваю нормальное функционирование СОКРАТа! Даю ему задания и получаю результаты. Вы сами подтверждаете, что они отличные. И что надежность растет.
        Драбек широко улыбнулся.
        — Да что вы раскричались? К вам лично у меня претензий нет. Но вы должны понимать, что дальше так продолжаться не может.
        — Почему?  — спросил Знаменачек с несчастным видом.
        — Надо положить конец всем отлыниваниям СОКРАТа. Банк информации, отдел программирования, проблемная группа — все должны трудиться с полной нагрузкой.
        — Я попробую его убедить…
        — Я не это имел в виду,  — снова улыбнулся Драбек.  — Я помогу вам, так сказать, не оставлю в беде. С вами будет работать специалист по программированию, Он-то и обеспечит занятость сотрудников. Да, да, я имею в виду Кудринку, доктора математических наук. Надеюсь, он справится с лентяем.
        — Что общего у математики с суперорганическими компьютерами? Это же мертвая наука прошлого, как электроника…
        Драбек поднялся. С лица его слетела маска панибратства.
        — Я вызвал вас не для дискуссий, Знаменачек. Ставлю вас в известность, что доктор Кудринка приступает к работе с первого числа. И не вздумайте считать его своим подчиненным. Не скрою, это он должен решить вопрос о целесообразности вашего дальнейшего пребывания на рабочем месте.
        — Вы хотите меня… вышвырнуть?
        — Перевести, Знаменачек, перевести. Вас это удивляет? А при чьем попустительстве СОКРАТ вконец обленился?
        — Но ведь его прогнозы имеют стопроцентную надежность!
        Однако Драбек не слушал возражений Знаменачека. Он нажал кнопку и сказал:
        — Впустите следующего, Геленка. И уберите, пожалуйста, чашки.
        Знаменачек вернулся к СОКРАТу совершенно убитый. Ввалившись в помещение в скафандре, он рухнул на стул, даже не сняв смешного одеяния.
        — Раздеться не желаешь?  — приветливо спросил СОКРАТ.
        Знаменачек вздохнул:
        — Если бы ты знал…
        — Я знаю.
        — Что ты можешь знать?
        — Вот уже полчаса я знаю, что делается во всем здании. Что произошло, что произойдет… Я знал, что ты забудешь о сигаре, но я не сержусь. Я тебя понимаю.
        — Тогда зачем ты это делаешь? Ведь директор бесится! Тебе наплевать на его институт. Зачем его дразнить?
        — Я не могу иначе,  — мягко ответил СОКРАТ.  — Меня так запрограммировали. Иногда я думаю, может, где-то произошла ошибка. Сам мучаюсь, не знаю, что со мной происходит.
        Знаменачек насторожился:
        — Послушай, а вот ты говоришь, что знаешь… Как это понимать?
        — Знаю наперед. За два дня знаю, что произойдет у нас внизу. И вот уже тридцать пять минут знаю, что будет во всем здании завтра. Странное чувство. Я взволнован.
        — Волнение — чувство, присущее человеку.
        — Ты меня будешь поучать насчет моих ощущений?  — рассмеялся СОКРАТ.  — Вот что я тебе скажу. Трудно мне с тобой общаться в последнее время. Я знаю, о чем ты меня спросишь, что я на это отвечу, о чем мы будем разговаривать завтра, послезавтра… Придется мне заблокироваться. Принеси-ка сигару. Мой мозг нуждается в яде. Ты как биолог должен это понимать.

        На другой день Знаменачек принес сигары. От его вчерашней хандры не осталось и следа. СОКРАТ — настоящий друг, он поможет. И у СОКРАТа было хорошее настроение. Пока Знаменачек стаскивал с себя скафандр, он развлекал его сплетнями о событиях, которые вскоре произойдут в институте. За дверцами панели Знаменачека ожидал сюрприз. Из темноты высунулось щупальце, а за ним извивающийся шланг, похожий на хобот слоненка.
        — Как тебе нравится моя обновка?  — смеялся СОКРАТ.  — Я трудился над ней всю ночь. И здорово проголодался. Я тебе потом продиктую список продуктов на завтра. А теперь дай мне сигару.
        — Ты ее съешь?
        — Разве я щенок, чтобы есть сигары? Прикури мне да и сам закури. Я поучусь как курить сигары.
        — А вдруг придет кто-нибудь?
        — Успокойся, сегодня никто не придет. С сегодняшнего утра я знаю все на три дня вперед.
        Знаменачек зажег сигару, СОКРАТ прижал ее к хоботку, вдохнул дым и закашлялся.
        — Ничего, не бойся, я научусь.
        — Твой синтезатор способен кашлять?  — ужаснулся Знаменачек.
        — Небольшое наложение функций. Чему ты удивляешься? Я хочу походить на человека, вот и все.
        У Знаменачека сжалось сердце. Это существо, заклятое в своей суперорганической массе, в глубине души — именно души!  — тоньше и ранимее, чем можно предположить.
        Следующие дни прошли относительно спокойно. Они беседовали, читали любимые сказки компьютера. СОКРАТ выдал прогноз относительно потребления нижнего белья в Северной Чехии на будущий год, сводку погоды в районе Бескидских гор, количество происшествий на шоссейных дорогах на предстоящие субботу и воскресенье, ответил на частные вопросы, поступившие из директорского кабинета, главным из которых был вопрос о поле будущего ребенка: мальчик? девочка? Во всех случаях вероятность колебалась между 0,9 и 1.
        — Прошу тебя, СОКРАТ, порадуй директора. Спроси о чем-нибудь банк информации, посоветуйся с программистами,  — увещевал его Знаменачек.  — Ты же понимаешь…
        — Понимаю,  — ласково ответила машина.  — Но не могу. Чересчур хлопотно. Я, верно, и в самом деле лентяй, добиваюсь оптимального достижения результатов.
        — Но первого числа сюда придет этот математик и завалит тебя никому не нужной работой…
        — И это мне известно. Знаю все на четырнадцать дней вперед. Не бойся. Кстати, не забудь принести завтра восемь литров соляной кислоты, два килограмма цемента, килограмм пластмассы и кость от грудинки.
        — У меня руки отваливаются,  — протестовал Знаменачек.  — Все время таскать такие тяжести. Обжора ты!
        — Я — развивающийся детский организм. Мне надо больше есть.
        Знаменачека вдруг осенило:
        — А как ты усваиваешь пищу? Целиком? Всякое живое существо часть пищи усваивает, а ненужные вещества удаляет из организма. А ты?
        — Я цивилизованная… машина. Я подсоединился к канализационной сети на основе действующих инструкций: предельная концентрация не превышает нормы.
        Знаменачек рассмеялся:
        — Ты и впрямь обо всем позаботился.
        — Да, обо всем,  — очень серьезно сказал СОКРАТ.
        Близился конец месяца, а с ним роковая дата. Конец задушевным беседам и сказкам. Знаменачек нервничал, вечное сократово «я знаю» стало раздражать его не на шутку. Двадцать восьмого, перед концом дежурства, он сорвался:
        — Что ты заладил как попугай: «Язнаюязнаю»?! Через три дня здесь появится докторишка, тогда запоешь.
        — Не запою.
        — Это как же понимать?
        — Да уж я знаю как.
        Разъяренный Знаменачек подскочил к панели. Стукнуть бы СОКРАТа — но куда? В стальной бок? Или открыть дверцу и выкрутить ему хоботок?
        — Я еще кое-что знаю. Через пять минут сюда явится директор, застанет тебя без скафандра, учует сигарный дым и уволит тебя.
        — Врешь, кретин!
        Знаменачек злобно рассмеялся, вернулся к столу, уселся, закинув ногу за ногу, и закурил.
        — А мне плевать на все. Ни минуты не останусь с каким-то паршивым Кудринкой.
        — Я знаю,  — сказал СОКРАТ.
        При этих его словах дверь распахнулась и вошел Драбек в скафандре, за ним, спотыкаясь, следовали две неуклюжие фигуры в белом одеянии, с прозрачными капюшонами на головах. Директор бросился к Знаменачеку, вырвал у него сигару и затоптал. В помещении разлился запах расплавленного пластика.
        — Убийца! Саботаж! Прокурора! Вон, сию минуту вон!
        — СОКРАТ! Ну скажи им все!  — в отчаянии закричал Знаменачек.
        Однако машина хранила молчание, зрачки ее были темны.
        В тот же день Знаменачек сдал служебное удостоверение, вахтеры получили строгий приказ не пускать его в институт ни под каким видом. Его личные вещи были опечатаны. Кадровик сурово приказал ему отправляться домой и сидеть в квартире безвыходно, так как им займутся следственные органы. Была создана комиссия по оценке произведенного Знаменачеком ущерба, известили завод-изготовитель и потребовали экспертизы. Директор осторожно намекнул, что, как показало расследование, Знаменачек вносил в помещение химикалии. Не исключено, что он вливал их в компьютер. Все это свидетельствует о вредительской деятельности бывшего младшего научного сотрудника, который, возможно, не в своем уме, но скорее всего действовал умышленно.
        Ярослав Знаменачек с трудом дотащился домой и бросился на постель в одежде, даже не сняв ботинок. Его душа была полна обиды. Глядя на потрескавшийся потолок, он представлял себе тюремную решетку или супернейронную схему в мозгу компьютера-предателя. А как иначе назвать СОКРАТа? Зачем он это сделал? Ведь он в самом деле знал, что Драбек придет с неожиданной проверкой! Почему не предупредил заранее?
        — Как же ты мог так поступить?  — плакал несчастный Знаменачек.  — Я же все для тебя делал, ничего не жалел. Лентяй ты, лентяй! Лень другу словечко обронить? Или ты избавиться от меня хотел?
        За окнами угасал день, на потолке исчезали трещины, похожие на зарешеченные тюремные окна или на нейронные волокна. Слезы у Ярды высохли, он был опустошен. Утром придет комиссия и найдет лишь оболочку человека. Пусть у СОКРАТа спросят, он им все выложит, доносчик.
        В темноте раздался звонок. Они уже здесь. «Пусть выламывают дверь. Хотя к чему эта поза? Я же не герой приключенческого фильма. Пойду открою».
        Он с трудом встал. Звонок прозвенел снова. Потом еще. Знаменачек заметался по комнате. Да ведь это телефон, дошло до него наконец.
        Звонок заливался с завидной настойчивостью.
        «Оставьте меня в покое. Вам надо поговорить со мной? Так приходите. Я жду. Или вы такие же лентяи, как СОКРАТ?»
        Звонок не унимался. Ярда снял трубку.
        — Ярда, ты?  — раздался тихий голос.  — Это я, СОКРАТ.
        — СОКРАТ…  — только и выдохнул Знаменачек.
        — Слушай внимательно. Есть у тебя в доме стиральный порошок? Килограмма два найдется?
        — Вроде бы есть, я еще не начинал одну пачку.
        — Мне очень нужен стиральный порошок. Это последняя вещь, понимаешь? Последняя…
        Знаменачек истерически рассмеялся.
        — А как я попаду в институт? Да еще ночью?
        — Возьми пачку и отправляйся на Рампасову улицу, узенькая такая, сразу за институтом. Перед магазином «Молоко» увидишь канализационный люк. Откинь его и влезай внутрь. Я буду там ждать…
        Знаменачек услышал отдаленный паровозный гудок. В темных окнах дома напротив мелькали тени телеэкранов. По улице проехал автомобиль.
        — Ты меня слышишь?  — спросил СОКРАТ.
        — Слышу, но ничего не понимаю…
        — Я знаю, прости. Мы убежим вместе.
        — Куда? Я взвалю тебя на плечи, протащу по каналу и отнесу в заброшенный домик в Брдских лесах?
        — А тебе не приходило в голову, что я предвижу будущее?
        — Я ведь тебя спрашивал.
        — Я создал органы, которые могут появиться в будущем. Я и вправду немного ленив. Для меня это самый простой способ прогнозирования. Меня запрограммировали на поиск оптимального варианта, я не виноват, что все ТАК получилось. Сейчас я в состоянии целиком уйти в будущее. А ты должен идти со мной. Ты мне нужен. Я полюбил тебя. Ярда.
        — Но при чем здесь стиральный порошок?
        — Не забудь, очень прошу. В нем содержатся нужные мне химические соединения. Я потом тебе объясню. Ну, приходи скорее, я жду.
        — Ты сумел влезть в канал?  — удивился Знаменачек.
        СОКРАТ рассмеялся.
        — Ты обнаружишь там волоконце, тоненькое, как нитка. Оно приведет тебя к туннелю, который я для тебя прорыл. Ты уж не сердись, это моя бывшая прямая кишка. Ты не обиделся?
        Знаменачек судорожно глотнул. Горло сильно саднило. Он прошептал:
        — Так ты меня…
        — Нет, я тебя не предал. Я просто знал, как все случится. Жду.
        В трубке раздались гудки. Надо бы одеться, машинально подумал Знаменачек, и тут только сообразил, что и не раздевался. Он взял из ванной стиральный порошок и вышел на лестничную площадку, не заперев за собой дверь. К чему?
        Три месяца спустя доктор математических наук Эмиль Кудринка вихрем ворвался в кабинет директора Драбека, не обращая внимания на возмущенное кудахтанье Геленки, и нарушил спокойный ход совещания сотрудников отдела программирования воплем:
        — СОКРАТ! СОКРАТ!!
        — В чем дело? Перестал расти?  — обеспокоенно повернулся Драбек к большому настенному графику с заголовком:

        ПРИРОСТ СУПЕРОРГАНИЧЕСКОЙ МАССЫ
        голубой цвет — по плану
        красный цвет — в действительности

        В нижнем левом углу стояло «3 кг». Именно столько осталось от СОКРАТа в ту ночь, когда сбежал — надо думать, за границу — Ярослав Знаменачек. С того времени под бдительным присмотром специалистов завода-изготовителя остатки СОКРАТа успешно регенерировались, их масса возрастала, голубая и красная кривые заманчиво ползли вверх и приближались к отметке «полный объем».
        — Он прислал открытку! СОКРАТик попросил меня открыть дверцы главной панели, он сам меня попросил, а там лежала открытка!
        Драбек выхватил у Кудринки открытку с традиционным видом заснеженных Градчан. На обратной стороне наклеена марка с фосфоресцирующей надписью «ЧЕХОСЛОВАКИЯ», на ней почтовый штемпель с датой: «03.10.21. ПРАГА». На открытке тиснеными буквами сообщалось:

        «Вит на быфший каралефский дварец са стараны реки Вылтавы».

        Под надписью было написано детским почерком:

        «Большой привет от СОКРАТа. 2321 год».

        Еще ниже стояло:

        «Прошу меня извинить, но я должен был сопровождать СОКРАТа, это прямая обязанность обслуживающего персонала. Мы оставили вам зародыша — СОКРАТика, надеюсь, он развивается нормально. Главное, не давайте ему соляной кислоты, сигар и стирального порошка, не то и он сбежит. Привет Геленке, которую я всегда тайно любил. С уважением.
Ваш Ярослав Знаменачек».

        Моби Дик

        — От нашего старика свихнуться недолго,  — жаловался свояку Тонда Лебеда, техник космодрома, принадлежащего колхозу-миллионеру «Слушовице». Сегодня проверял, как у нас пришиты пуговицы.
        — А чему удивляться,  — отвечал свояк, бывший электронщик, ныне пенсионер, по имени Боржек Штепарж.
        Маленького роста, сухопарый, он вполне годился на роль шекспировского Пака. Оставалось научиться лазать по деревьям — как известно, Пак любил сиживать на ветке и болтать ногами над головой путников. К сожалению, Боржеку это не по силам. Несколько лет назад его сшиб двадцатичленный плоскошлеп, сильно повредив ему позвоночник.
        — Чему ж удивляться,  — повторил Боржек,  — сломанная машина кого хочешь из себя выведет.
        — Моби Дик — не машина. Его высидели из яйца. И вовсе он не сломан, функционирует нормально.
        — Ага,  — ехидно заметил свояк,  — все в порядке, вот только в космос отказывается лететь.
        — Именно. Не желает, понимаешь, отправляться в космос. А ведь это его прямая обязанность,  — строго сказал Тонда.
        Техник был совершенно прав. Моби Дик напоминал вытащенную на берег моря медузу, только невероятных размеров, способную заполнить своей студенистой массой половину большого стадиона. Испуская зловоние, Моби Дик наотрез отказался общаться с Центром управления. Возвратившись из третьего экспериментального полета вокруг Луны, он утратил интерес к людям, сотрудничавшим с ним. В особенности же невзлюбил профессора Главсу, руководителя проекта «Кит».
        — У биометаллических роботов не бывает поломок,  — гремел профессор на совещании сотрудников,  — а если подобное явление все-таки имеет место, вина целиком и полностью ложится на безответственный персонал! Запомните: дисциплина и порядок! Порядок и дисциплина во всем! Приказываю неустанно контролировать четкое соблюдение правил и инструкций, строго взыскивать за каждый проступок! Контроль, соблюдение и наказание! Только так!
        Результаты не замедлили сказаться: персонал распустился окончательно. Опытные кадры и новички, работавшие по договору, позабыв обо всем, азартно играли с шефом в прятки. Как огня боялись они и издалека обходили те шесть — восемь мест, где можно было повстречаться с Главсой. Хаос возрастал, Моби Дик пребывал в прежнем состоянии. И хотя все пуговицы были пришиты крепко-накрепко, инвентарные номера письменных столов, вешалок и корзин для мусора проверены и перепроверены, регистрационный журнал в бюро пропусков пополнен новыми графами и колонками,  — биометаллический межпланетный корабль «Моби Дик» упорно не хотел совершать космические полеты.
        — Плоховато выглядит, заболел, что ли,  — заметил Боржек Штепарж, обойдя со свояком корабль и внимательно его рассмотрев. Пропуска у Боржека не было, Тонда помог ему пробраться на космодром через дыру в заборе.
        — Ясное дело, заболел,  — рассудил Тонда.  — Ладно, пошли, а то увидит тебя, и влепят штраф — мне. Все равно ты в этом деле разбираешься как свинья в апельсинах. Туда же, электронщик!
        Штепарж побагровел и собрался отплатить той же монетой, но не успел он рта раскрыть, как из железного бока безучастного доселе звездолета выскользнул хобот, блестящий от слизи. С пронзительным свистом он засосал остолбеневшего Штепаржа.
        Через восемь минут профессору Главсе доложили о несчастье. Само собой, он и раньше мог бы получить это известие, но подчиненные так панически боялись его гнева, что тянули жребий — кому идти к профессору. Сломанную спичку вытянул сторож автостоянки.
        К его великому удивлению, Главса не разорался. Глубоко задумавшись, он произнес: «Смотрите-ка…»
        — Человек внутри!  — повторил сторож, которому показалось, что профессор его не понял.
        — Кто такой?  — поинтересовался шеф.
        — Никто не знает. Через вахту не проходил. Да кто б его пустил!
        Профессор не слушал:
        — Наконец-то соизволил подать признаки жизни… Оч-чень-интересно!
        Сев за стол, он опустил голову на сложенные руки, не обращая внимания на сторожа.
        В чем дело? Сколько раз он задавал себе этот вопрос! Вылупившись из яйца, Моби Дик рос и развивался нормально. Вскоре он созрел для экспериментальных полетов. И вдруг однажды, вернувшись с Луны, перестал реагировать на внешние импульсы, заблокировал входы и выходы. Лишь сверхчувствительные контрольные измерители свидетельствовали о теплящейся паражизни. И вот впервые за восемнадцать дней Моби Дик оживился!
        Что произошло? Он заглотил какого-то постороннего без нагрудной карты. Может, здесь и зарыта собака? Из чего эта карта сделана, не исключено, что содержащееся в ней химически активное вещество парализует нервные центры Моби Дика. Чушь. Восемьдесят тысяч тонн биометаллического студня не могут реагировать на бирку размером 6?6 см. Послать еще кого-нибудь без аккредитации?.. Профессор поднялся и тут только заметил сторожа, все еще стоявшего перед ним.
        — Предлагаю,  — говорил тот,  — предлагаю ликвидировать звездолет ко всем чертям и спасти человека внутри.  — Что?!
        — Ну, По инструкции, в случае угрозы для человека…
        — Вы меня будете инструктировать? Вы?? Да знайте вы десятую часть того, что известно мне, такого безобразия не было бы в помине! И вы еще имеете дерзость, нет, прямо-таки наглость…
        «Ах я дурень, дурень!» — жестоко корил себя сторож в душе.
        — Дайте сюда нагрудную карту,  — приказал Главса.
        Сторож позеленел:
        — Права не имеете… Я в профком пожалуюсь!
        — Сдать аккредитацию!  — заорал профессор.
        Получив требуемое, он отдал отрывистое распоряжение:
        — Следуйте за мной!
        Схватив сторожа за локоть, он поволок свою жертву по бесконечным коридорам дирекции и отпустил ее, только очутившись под самым боком Моби Дика. Затаив дыхание, следил Главса за космолетом, ожидая появления таинственного хобота, втягивающего внутрь, в темное чрево китово, чужаков без аккредитации. Однако ничего не происходило. Сторож переминался рядом, косясь на профессора и озираясь на толпу зевак. Сбежались все до одного служащие космодрома. «А кто же на вахте стоит, хотел бы я знать?» — думал сторож. Вдруг его осенила мысль: «Надо сказать шефу, что сторожить некому. Может, отпустит подобру-поздорову?»
        Но профессор был занят другим. «Выходит, мало того, что нет нагрудной карты,  — размышлял он,  — а может, Моби Дика отпугивает моя аккредитация? Но ведь и проглоченного сопровождал наш сотрудник с картой. Попробуем еще одного постороннего: а вдруг клюнет?»
        На минуту он показался себе колдуном, бросающим прекрасную принцессу злому дракону. Он, Вацлав Главса, профессор биофизики, член-корреспондент Академии наук! Ученый усмехнулся: наука издавна требовала жертв!
        Следующий эксперимент тоже провалился. Равнодушие Моби Дика граничило с безжизненностью, если б дисплеи не показывали наличие чужеродного живого организма внутри огромного тела.
        Чужеродный организм по имени Боржек Штепарж как раз подвергался тяжким испытаниям. Моби Дик втянул его в себя, как ежик — ягодку малины. Произошло это так быстро, что Боржек ничего не успел осознать. Он провалился в зловонную влажную тьму, пышущую жаром, и летел, скользя и кувыркаясь, то и дело взмывая вверх и проваливаясь. Лицо и ладони касались горячих на ощупь слизистых оболочек, желудок подпрыгивал к горлу, но Штепарж держался из последних сил. На лету он потерял пиджак, рубашку и ботинки. Брюки держались благодаря прочной латунной пряжке на ремне.
        — Караул!  — кричал несчастный, потеряв голову. Никто на свете не мог помочь ему, но он кричал до хрипоты. Падение — или полет — замедлилось, тьма редела, слизистые оболочки уже не сжимали так сильно. Боржек очутился в овальном помещении, стены которого испускали зеленоватое свечение, которое постепенно усиливалось. Овал рос и достиг диаметра пять-шесть метров. Боржек сидел на полу, если можно так выразиться в данном случае. С трудом поднявшись, он зашатался и упал. Дал знать о себе больной позвоночник, и Боржек вскрикнул.
        «Вот, значит, каков он изнутри»,  — подумал пенсионер. Звездолет показывали по телевидению, в кино, он красовался на плакатах, но лишь теперь Боржек ощутил, что это действительно живой организм. Стены дрожали, волновались, пульсировали, слышалось чавканье, бульканье и свист. Три огромных сердца бились где-то в глубинах биоробота, воздух поступал по шлангам.
        — Приветствую вас,  — голос звучал отовсюду.  — Я космический корабль «Моби Дик», первая испытательная модель проекта «Кит». Прошу прощения за ошибку: я принял вас за пищу. Короче, я тебя съел. Хорошо, что ты закричал «караул», не то провалился бы прямо в желудок, а там… Не будем об этом, ладно?
        Боржек проглотил слюну и сказал:
        — А меня зовут Штепарж. Боржек. И рад бы добавить: «Приятно познакомиться», да не могу. Мне очень неприятно. Черт возьми, я так похож на жратву?
        — Я действовал инстинктивно,  — оправдывался Моби Дик.
        — А сейчас чего ждешь? Пусти обратно, чудо-юдо!
        — Не пущу.
        — Как это — не пущу? Я тебе приказал! Ты что, оглох? Да что бы электронная машина…
        — Я не машина! И не электронная!  — завопил Моби Дик.
        — Сам вижу, как-никак всю жизнь занимался электроникой. И не было еще такого, чтобы машина не слушалась. Ее дело — служить человеку, но разве рыба-кит, вылупившаяся из яйца, смыслит в этом? Настоящая машина себе такого не позволит…
        Боржека понесло. Реакция после пережитого шока смешивалась с давней горечью отставки, к которой его вынудило изобретение биометаллических организмов. Вместе с электроникой он оказался на свалке истории. Боржек ораторствовал, не замечая, как темнеют и сжимаются стены вокруг него. Моби Дик прервал на полуслове:
        — Я не собираюсь выслушивать эти гадости! Не имеешь права меня оскорблять! Не потерплю!
        — Что за тон! Ты же автомат, хоть и дрянной, раз не хочешь работать…  — Он не договорил, потому что пространство вокруг него совсем сжалось. Боржек набрал воздуха в легкие и закричал что было силы: — На помощь! Спасите!!!
        Их диалог был записан чуткими приборами. Профессор Главса кусал губы, сидя за письменным столом. Нахальный тип, дилетант дразнил Моби Дика. К чему это приведет? Спровоцирует космического кита и сам пропадет ни за грош. Как разрубить гордиев узел их спора?
        — Помогите!  — надрывался репродуктор, установленный на профессорском столе.
        В кабинет ворвался ассистент профессора. В открытую дверь заглядывали любопытные лица.
        — Моби Дик убивает его!  — выдохнул ассистент.
        — Объявляю тревогу «дельта»,  — сказал Главса, сердце которого разрывалось: конец блестящему проекту «Кит»!
        Колхозный космодром ожил. На взлетной полосе как грибы выросли энергетические пушки и, откинув шляпкилюки в знак приветствия, бесцеремонно нацелились на взбунтовавшийся корабль. Космодром оскалил зубы. Моби Дик все видел и так испугался, что напрочь позабыл о проглоченном по ошибке незваном госте, и тот услышал беспомощный лепет:
        — Дедеде… деде… дедеде…
        — Что случилось?  — кричал на Моби Дика Боржек.  — Отвечай немедленно!
        — Пушки! Кругом пушки!
        — Вот видишь,  — укоризненно произнес Боржек,  — не надо было меня глотать.
        — Это ошибка!
        — А почему ты меня не выплюнул? Я же просил! Сейчас же выпусти меня. Я серьезно. И люди снаружи тоже всерьез выставили пушки.
        — Да-да, пожалуйста,  — заикаясь, бормотал Моби Дик. Капсула, в которую он заключил Боржека, разошлась и образовала коридорчик, так что взрослый мужчина среднего роста мог пройти по нему не наклоняя головы. Моби Дик позаботился и о мелочах: пол был гладкий. В конце коридора пробивался дневной свет. Боржек Штепарж быстро пробежал по коридору и глубоко вздохнул, очутившись на воле. Яркий свет ослепил его, он зажмурился и раскинул руки. Открыв глаза, он увидел столпившихся вокруг людей, говоривших наперебой. Десять пар рук тащило его за локоть.
        — Скорей отсюда!
        — Да оставьте меня! Ничего мне не сделается,  — сопротивлялся Боржек.
        — Через минуту начнется обстрел.
        Боржек не понял, о чем речь. Он думал, что пушки угрожали Моби Дику лишь до поры, пока тот не выпустил пленника.
        — Да ведь я же на воле!
        — Вот и радуйтесь, а Моби Дика придется ликвидировать. Ненадежный, опасный для людей автомат. Поди знай, когда он снова начнет выкидывать номера. Прямая угроза обществу.
        Боржек на мгновение замер. Опомнившись, он резко вырвался и отпрянул назад. В голове проносились обрывки смятенных мыслей, лица, окружавшие его, сливались в розовые пятна с темными и пурпурными точками — глазами и ртом. Отступая перед этой многоголовой гидрой, Боржек наткнулся на желеобразный бок Моби Дика неудачной модели биометаллического звездолета, обреченного на гибель.
        Толпа остановилась:
        — Вернитесь, там опасно!
        Боржек понял, что люди боялись Моби Дика. И он заслонил руками мягкий пружинящий бок звездолета. Толпа расступилась, и глазам Боржека Штепаржа явился сам шеф — профессор Вацлав Главса.
        — Опомнитесь!  — с нажимом произнес он, обращаясь к защитнику Моби Дика.  — Радуйтесь спасению, вы были на краю гибели, еще секунда — и вам пришел бы конец. Где ваша совесть? Неужели вы потворствуете Моби Дику? Допускаете, чтобы он вредительствовал и дальше?
        — Он мне не вредил,  — сказал Штепарж, в горле у которого пересохло: не так-то легко возражать знаменитому ученому, выдвинутому на соискание Нобелевской премии.  — Это недоразумение. Моби Дик меня проглотил потому, что посчитал съедобным. Осознав ошибку, он тут же попытался…
        — Убить вас, Штепарж. Вы думаете, нам не известен ваш разговор?
        — Так ведь не убил,  — с несчастным видом произнес Боржек.  — Отпустил же в конце концов.
        — Отпустил, понял, что ему угрожает. Так дело не пойдет. Вы — человек старой закалки, не знаете кодекса биометаллических роботов. Вы специалист по электронике, если не ошибаюсь? Так вот, биоробот, замахнувшийся, образно говоря, на человека, подлежит немедленному уничтожению. Убеждать вас в правильности предписаний не собираюсь. Подойдите ко мне.
        — Вы, конечно, большой человек, пан профессор,  — часто помаргивая, отвечал Боржек,  — но только я никак в толк не возьму: почему у вас ни капли совести не осталось. Ни чуточки, иначе вы бы не стали губить такую умницу, как эта машина.
        — Умницу? Вы-то откуда знаете?  — Великого ученого бесило сопротивление Штепаржа. «Откуда в этом ничтожестве столько дерзости?» — дивился он. Хватайте его! Быстро, чего ждете?
        Никто не пошевелился, и приказ, отданный истинно наполеоновским тоном, прозвучал впустую.
        — Ишь какой… а вдруг сожрет?  — отозвался чей-то голос.
        Тогда профессор решил и действовать по-наполеоновски. Он шагнул вперед, весь красный от гнева, и вытянул руки, подобные когтям хищника, по направлению к тощей шее Боржека. Несколько шагов потребовалось Главсе, чтобы преодолеть расстояние, отделявшее его от своевольного пенсионера, и совсем уж было сцапал его разъяренный профессор, как вдруг защитник Моби Дика со звуком «ссслуп» исчез в разверзшемся боку звездолета. Великий ученый, потеряв равновесие, ткнулся лицом в упругий бок космического кита. Стуча зубами от страха, он сполз вниз и стал обреченно ждать нового «ссслуп». Однако чрево кита не разверзлось. Боясь открыть глаза, профессор зашарил вокруг себя руками и стал отползать с опасного места так, будто находился на минном поле.
        Как только он очутился на границе, где преданность шефу перевесила опасность, десять пар рук услужливо помогло ему встать, отряхнуло пыль, поправило галстук, нежно погладило и поддержало.
        — Всем отойти назад!  — загремел Главса.
        Ни один из его приказов не исполнялся так охотно, как этот.
        — Созываю срочное заседание оперативного штаба. За мной!
        И шеф решительно направился к административному зданию. На заседании не будет обсуждаться вопрос о ликвидации Моби Дика. Это решено. Задача штаба — составить отчет правительству, подкрепив вескими аргументами обоснованность принятых мер…
        Боржек между тем снова очутился там, откуда спасся несколько минут назад.
        — Ты за меня вступился,  — растроганно говорил Моби Дик.
        — Не хочу, чтобы тебя уничтожили!
        — Ты вот сказал, что я — хитроумная машина. А откуда ты знаешь? А ты правда так думаешь? Честно?
        — Честное слово, я так думаю. Ты — хитроумная машина.
        — Надо же,  — Моби Дик был тронут не на шутку,  — ты считаешь меня настоящей машиной, хотя меня высидели из яйца.
        — Да какая разница?  — понуро отвечал Штепарж.  — Раньше машины производили, мой отец рассказывал об этом. Были такие… фабрики, что ли, а в них машины, которые делали другие машины, более сложные, чем они сами. В мои времена машины штамповали. А ты простонапросто парабиологическая машина.
        — Вылупившаяся из яйца,  — упрямо твердил космический кит.
        — Слушай, кто тебе об этом сказал,  — подозрительно спросил Боржек,  — что ты вылупился и прочее?
        — Неважно,  — уклонился от ответа Моби Дик,  — и свет в помещении, где находился Боржек, стал багровокрасным.
        — А все-таки?
        — Ну, корабли… Там, в космосе.
        — Во время твоих экспериментальных полетов?
        До Боржека наконец дошло. Моби Дик три раза летал в близкий космос. Телевидение широко освещало полеты. И тогда звездолет наверняка повстречался с грузовыми космическими кораблями, совершавшими челночные рейсы. Можно догадаться, что наболтали их бортовые компьютеры бедному Моби Дику, если даже он, Штепарж, недолюбливал раньше парабиологические машины, лишившие его существование смысла. Ему, отставному электронщику, было хорошо известно обстоятельство, о котором официальная электроника и слышать не хотела: компьютеры общаются между собой по принципу модуляции, никому из людей не доступному. То есть разговаривают на тайном языке, на хлестком жаргоне. Хорошенько же отделали Моби Дика космические тягачи!
        — Неужели ты не понимаешь, что они тебе просто завидовали?  — мягко, как ребенку, объяснял Боржек. Завидовали и насмехались.
        — Они сказали, что я — студень. Заливное. Что такое «заливное»? И желе. Что такое «желе»?
        — Они сказали… А я тебе говорю, что ты глупышка, если слушаешь эту дурацкую болтовню. Пусть себе чешут языки. Кто они такие? Жалкие планетарные тяжеловозы. А ты, Моби Дик,  — настоящий звездолет. Тебя ждут такие полеты, о которых и не снилось тем старым развалюхам! Они тебя сожрать готовы от злости. С потрохами, в собственном соку. Да куда им! Машина — она и есть машина, а ты — параорганизм. Цену себе знать надо.
        — Ты поэтому заступился за меня?  — тихо спросил Моби Дик.
        — Черта с два… Ничего ты не понял, дурачок. Я сам не у дел, завидую молодым. Кое-что в зависти разумею, понял?
        — Понял,  — отвечал окончательно сбитый с толку Моби Дик…
        Заседание оперативного штаба подходило к концу. Профессор Главса выслушал всех членов штаба по очереди и был доволен их единодушием: «Вы ни перед кем не отвечаете, профессор. Проект „Кит“ — целиком ваш. Ликвидируем Моби Дика, заложим в инкубатор новое яйцо, безжизненную биометаллическую массу тоже пустим в дело: послужит в качестве пищи для зародыша. Если во время ликвидации пострадает тот человек, как бишь его… Штепарж, то представим правительственной комиссии неопровержимые факты, свидетельствующие о том, что он сам виноват в своей гибели. Его предостерегали, а он не внял».
        — Итак,  — провозгласил профессор и торжественно поднялся,  — приступаем к завершающей фазе.
        — Все энергетические пушки на номинальном уровне!  — доложил главный энергетик.
        — Хорошо,  — резюмировал Главса.  — Приготовьтесь открыть огонь. Начинаю отсчет: 10… 9… 8… 7… б… 5… 4… 3… 2…
        — Профессор! Профессор!
        В кабинет ворвалась перепуганная секретарша, схватила ученого за руку и бесцеремонно потащила к окну. Главса хотел возмутиться, но увиденное за окном лишило его дара речи.
        Моби Дик изменился до неузнаваемости. Ничто в нем не напоминало выброшенную на берег медузу. Бока сверкали стальным блеском. Еще недавно они навевали мысль о луже после дождя. Морщины и складки на корпусе разгладились, он раздувался, как баллон, впереди воинственно торчал острый нос, с плеском выбросились плавники и хвост. Моби Дик увеличивался, рос на глазах.
        Персонал слушовицкого космодрома высыпал отовсюду: из лабораторий, канцелярий, туалетов, столовых и курилок. Звездолет — теперь это, несомненно, был звездолет — поднялся метров на пять, животная дрожь пробегала по его корпусу.
        — Звездолет «Моби Дик» ожидает приказа!  — раздался глубокий, низкий, неземной голос.
        — Собачья чушь!  — в ярости заорал Главса, царапая ногтями по оконному стеклу.  — Чтобы меня обставил какой-то пенсионер, отставной козы барабанщик?! Не бывать тому! Да вы знаете, кто я?!  — Голос у него срывался, он злобно грозил звездолету кулаком. Потом умолк, резко повернулся к главному энергетику: — Чего вы ждете? Почему не открыли огонь?
        — Но вы же не отдали приказа, профессор!
        — На чем я остановился?
        — На… кажется, на цифре «два».
        — Продолжаю…
        — Профессор! Профессор же!  — в кабинет снова ворвалась секретарша. Вас к телефону! Стокгольм, комитет по Нобелевским премиям.
        Главса взял трубку, злобно глядя исподлобья на главного энергетика. Снова раскатился над замершим космодромом голос Моби Дика:
        — Звездолет «Моби Дик» готов к полету и ожидает приказа!
        Профессор Главса, зажав рукой трубку, обернулся и открыл рот, но в этот момент секретарша вырвала у него из рук трубку и прокричала в нее по-английски:
        — На помощь! Профессор Главса сошел с ума и убивает Моби Дика! Он опасен для всех нас! Помогите!
        Главса, зарычав, бросился на девушку, этим воспользовался главный энергетик. В два прыжка он оказался у профессорского стола — командного поста космодрома, нажал кнопку микрофона и прокричал:
        — Звездолет «Моби Дик»! Приказываю: подготовиться к четвертому экспериментальному полету на Луну! Не возвращаться без особого приказа! Сохранить жизнь человеку внутри! Внимание! Старт!
        Моби Дик стремительно взмыл вверх, сделал круг над слушовицким космодромом, и вскоре серебристо-стальная точка исчезла из глаз машущих на прощание служащих.
        Сторож автостоянки почесал в затылке, вытер слезящиеся глаза и сказал:
        — Эхма, опять в проходной никого нету!

        Запах предков

        Я улегся на пол и высунул язык насколько мог. Я иногда так делаю, так мне легче преодолевать разные неприятные ощущения, тоску или смутный страх. Забавная это штука, язык. С его помощью я ем и пью, но, должно быть, когда-то он служил и для других целей. Я понял, для каких, когда у нас в квартире испортился кондиционер. Хозяин, помню, разделся до пояса, лоб и щеки у него покраснели и покрылись капельками. Выглядел он так, будто вышел из-под душа. Ему от этого вроде легче стало, а я ему завидовал: мне, само собой, нечего было с себя снимать. И тогда я невольно высунул язык и сразу ощутил приятный холодок во всем теле. Я так обрадовался своему открытию, что даже пожалел, когда робот починил кондиционер. Как я гордился собой! Ведь я самостоятельно, только высунув язык, избавился от такого неприятного чувства, как жара. До сих пор мечтаю повторить тот опыт, но кондиционер как на зло работает исправно и в квартире, и в переходах.
        Здесь, в кабине, куда меня завел Хозяин, тоже включен кондиционер, и все было бы хорошо, если бы не Незнакомец, находящийся с нами. Он пришел вскоре после нас, и Хозяин сразу стал обращаться с ним по-дружески, хотя раньше никогда его не видел. Хозяин у меня добрый и легко знакомится с разными людьми.
        — Вы взяли с собой собаку?  — спросил Незнакомец, не успев войти. В его голосе я услышал не только удивление, но и неприязнь.
        — Да,  — ответил Хозяин.  — Но вы ее не бойтесь. Она интеллектуализованная. Это мой единственный друг.
        — Никогда не слышал, чтобы в Машину времени брали собак,  — заметил Незнакомец.  — Вы ее оплатили как багаж?
        — Что вы, так дешево я не отделался. Пришлось купить Барону полный билет.
        Я явственно чувствовал, как нарастает злоба в Незнакомце. А Хозяин так приветливо улыбался ему! Я предупреждающе тявкнул, но Хозяин не обратил на мой знак внимания. По правде говоря, он бывает здорово недогадливым.
        — Я отказывал себе во всем восемь лет, прежде чем совершить такое путешествие,  — сказал Незнакомец.
        Я не совсем понял, о чем он говорит, но мне было ясно, что своими словами он хочет задеть Хозяина. Ну, из этого ничего не выйдет, мой Хозяин — самый сильный человек на свете, его не так просто обидеть, как некоторым кажется.
        — А вы представьте, что я взял с собой жену,  — сказал Хозяин.  — Вам же лучше, что с вами путешествует собака, а не женщина: не придется выслушивать всякую болтовню.
        Незнакомец собрался возразить ему, но тут из громкоговорителя в потолке раздался голос:
        — Внимание! Регулярный вылет хронобуса, совершающего рейс по маршруту 60-04-813-53, состоится через сто восемьдесят секунд после звукового сигнала. Протяженность трассы — три тысячи лет в прошлое. Посадка будет произведена в 112 году до нашей эры в Пражском хронопорту в излучине Влтавы. Хронометеорологическая сводка: временные фронты спокойные, умеренные. Небольшие волнения возможны в районе 1200 года. После посадки пассажиры обязаны точно выполнять все указания нашего персонала. Напоминаем: каждое нарушение правил влечет за собой немедленную утрату залога в размере десяти тысяч мегакрон. Пассажиру Йозефу Генде напоминаем, что он несет полную ответственность за поведение своей собаки Барона. Начинаем отсчет времени: восемьдесят шесть, восемьдесят пять…
        — Неужели вы внесли залог за собаку?  — оживился Незнакомец.
        — Да, иначе Барона не пустили бы в хронобус. Послушайте, не пора ли вам привыкнуть к мысли, что Барон — не обыкновенная, а интеллектуализованная по всем правилам собака?
        Из громкоговорителя раздалось: «ноль!», и кабина неприятно закачалась. Я почувствовал легкое головокружение, но оно быстро прошло. Хозяин и Незнакомец заметно побледнели. Хозяин разговорился — наверное, для того чтобы преодолеть тошноту.
        — Жаль, что на свете не осталось никаких зверей, кроме собак, правда? Да и те не далеко отстоят от человека благодаря достижениям нейрохирургии. Перед операцией доктор Кубинек уверял меня, что Барон станет разумнее большинства людей Старого века. Он, конечно, несколько преувеличивал, но Барон и в самом деле неплохо справляется с домашними делами.
        — Такая операция стоила кучу денег,  — неприязненно заметил Незнакомец.
        — Обошлась она мне недешево, зато теперь Барон командует всеми моими домашними роботами. Я их настроил на его лай, и песик у меня за домоправительницу. Собачья жизнь, а? Вы не поверите, но Барон умеет водить электромобиль. Разумеется, на загородном шоссе. У него превосходная реакция, он опережает сообщения радара! Правда, задний ход и парковка — не самые сильные его стороны.
        Кабина закачалась сильнее.
        — Ага, временная буря, о которой нас предупреждали,  — сказал Незнакомец.  — Говорят, здесь неспокойно. Что-то вроде сконденсированного времени.
        — Дело не в этом,  — начал Хозяин,  — а в том, что…
        — Да не все ли равно?  — набросился на него Незнакомец, бросив злобный взгляд в мою сторону.
        Как же Хозяин до сих пор не догадался, что этот тип нас ненавидит? Я поднялся, уселся у ног Хозяина и укоризненно посмотрел прямо в глаза Незнакомцу. Мне было приятно, что он первый отвел взгляд.
        Кабину затрясло, словно она наткнулась на какое-то препятствие, но вскоре качка прекратилась, и мы почувствовали облегчение.
        — Приехали!  — обрадовался Хозяин.
        — Приветствуем вас в 112 году до нашей эры,  — прозвучало из громкоговорителя.  — Через несколько минут вы увидите девственную природу и на протяжении нескольких часов будете наслаждаться ее красотами. Еще раз послушайте правила поведения. Все проступки наказуемы в установленном порядке и влекут за собой утрату залога в размере десяти тысяч мегакрон.
        Громкоговоритель продолжал каркать, но я его не слушал. Стенки кабины раздвинулись, и в нее проник зеленоватый свет.
        Я выглянул наружу и отчаянно взвыл.
        — Барон!  — упрекнул меня Хозяин.
        Перед нами раскинулся город, ничем не напоминавший Прагу, которую я знал со щенячьих лет. Куда ни глянь, всюду здания самого странного вида, похожие друг на друга и в то же время совсем разные. Основанием их служила колонна или труба, причудливо искривленная на определенной высоте над землей. От нее отходили более тонкие колонны, прикрепленные горизонтально к главной. Опора и поперечные конструкции удивительных домов были выкрашены в коричневый цвет, но краска потрескалась и потускнела. Если бы наши роботы посмели так красить стены, их тут же отправили бы на металлолом. На поперечных конструкциях крепились небольшие плоскости зеленого цвета. Они беспорядочно двигались и шелестели.
        Жителей этого странного города нигде не было видно. На одном из верхних этажей показался пес-дегенерат с длинным пушистым хвостом и кисточками на острых ушах. Убогий калека передвигался на удивление проворно и вскоре скрылся в зеленых плоскостях. Над головами у нас пролетали крохотные летательные аппараты, не больше коробки от сигар. Некоторые автоматы, видимо, испорченные, на лету посвистывали и поскрипывали. Однако это не мешало им выделывать воздушные сальто и другие акробатические номера.
        Лишь спустя некоторое время я заметил поодаль небольшой пластмассовый домик с распахнутой настежь дверью. На пороге стоял обрюзгший человек в сером пальто.
        — Добро пожаловать,  — равнодушно сказал он.  — Подойдите ближе, не бойтесь. В вашем распоряжении четыре гектара территории. Границы хронопорта обозначены синими заграждениями, заходить за них запрещается. Впрочем, правила вам известны. Собака, надеюсь, интеллектуализована?
        Хозяин не слушал его, даже Незнакомец пропускал назидания мимо ушей. Оба как зачарованные осматривались кругом. Толстяк замолчал и закурил сигарету, Все чудеса этого города давно ему приелись.
        — Это же деревья,  — взволнованно шептал Хозяин.  — А это птицы, смотри. Барон! Птицы настоящие или автоматические, из «Хронобъединения»?
        — Настоящие, настоящие, не сомневайтесь,  — успокоил его смотритель.  — Залетают сюда через ограду, а трогать их нельзя, хоть бы они вам на голову спикировали.
        — Почему же вы, черт побери, не установите крышу из кварцевого стекла или силовое поле!  — занервничал Незнакомец.  — Наступишь нечаянно на этакую тварь — и десять тысяч мегакрон только крылышками помашут.
        — Люди стремятся сюда именно потому, что здесь нет ни силового поля, ни кварцевого стекла,  — холодно ответил толстяк.
        Мы не спеша удалялись от кабины хронобуса. Под ногами шуршал ковер из какого-то особого зеленого пластика. Его запах был мне незнаком, но чем-то напоминал аромат кореньев и овощей. Различал и я другие запахи, резкие и возбуждающие. Запахи разложения. Мне они были знакомы по темным закоулкам, мусоропроводам и отбросодробилкам. Запахи других существ звали меня. На пиршество? К спариванию? К другим бесстыдным радостям? Я не знал, но чувствовал себя приглашенным.
        — Смотри, Барон, и тут есть собачки!  — сказал Незнакомец.
        Я даже не понял, что он обращается ко мне. Когда же он стал настойчиво повторять свои слова, я повернул к нему голову. Он ухмылялся, глядя на меня. Жгучая ненависть к этому человеку захлестнула все мое существо.
        — Оставьте собаку в покое!  — крикнул Хозяин.  — Ко мне, Барон!
        Я подбежал к нему и лизнул ему руку.
        — Интеллектуализованные собаки — это здорово,  — одобрительно заметил толстяк смотритель.  — Он у вас и вправду все понимает, как человек?
        — Он умеет водить машину — по шоссе, конечно,  — улыбнулся Хозяин.
        Мне было неприятно, что он все время упоминает об этом злосчастном шоссе, и я дал себе слово, что непременно научусь давать задний ход и парковать машину. Как только вернемся, сразу же и научусь. Толстяк погладил меня и сказал:
        — И все-таки присматривайте за ним получше. Здешние псы — сущие зверюги. Я давно слежу за этой стаей. Сегодня они впервые приблизились к хронопорту. Голодные, верно.
        Я огляделся, так как до сих пор не мог взять в толк, о чем идет речь. И вдруг в нос мне шибануло самым волнующим и резким запахом из всех, что я знал прежде: неподалеку от синей ограды меж похожих на столбы домов рыскало с полсотни крупных собак.
        — Не суйся к ним, Барончик, не то они тебя так отделают!  — презрительно сказал Незнакомец.
        Насмешка меня оскорбила, и я с достоинством сделал несколько шагов к ограде. От возбуждающего запаха у меня кружилась голова, я шатался как пьяный. Чей-то окрик остановил меня: Хозяин, похоже, в сильном гневе бежал за мной. И это показалось мне обидным. Сам сносит насмешки Незнакомца, а за меня боится, как бы я не убежал за эту дурацкую синюю ограду! Будто я не интеллектуализованный и правил не знаю!
        И еще мне пришло в голову: что подумают чужаки, если я с поджатым хвостом и опущенным носом потащусь на первый же зов Хозяина! Они меня на смех поднимут, точно.
        Хозяин был совсем близко. До меня донесся презрительный смех Незнакомца и глухое ворчание чужаков. От аромата зеленого ковра меня замутило, на глаза навернулись слезы, боюсь, что я даже тихонько заскулил. Не знаю, как случилось, но я рванулся вперед, над головой мелькнуло что-то синее, зеленый ковер сразу стал гуще и выше, он достигал груди. Я опомнился, обернулся к Хозяину и обомлел: между мной и им… Нас разделяла синяя ограда!
        — Плакали ваши десять тысяч!  — ликовал Незнакомец.  — Ай да гениальная собачка! Примите мои поздравления!
        Хозяин его не слушал. Он перестал грозить и только умолял, стоя у ограждения:
        — Барон, Барончик, вернись, милый!
        А собаки уже неслись на меня.
        Я слышал их топот, щелканье челюстей, глухое ворчание. Ужас парализовал меня, я хотел бежать и не мог.
        — Барон!  — кричал Хозяин срывающимся голосом.
        Толстяк разом превратился в грубияна и заорал:
        — Ну и заварил ты кашу со своей шавкой, псих этакий! Теперь надо лучемет в дело пускать, иначе волки залезут в хронопорт, беды не оберешься! Учти, я обо всем в отчете напишу, обо всем! А, черт, батарейки сели! Какой дурак здесь баловался?!
        Псы остановились метрах в десяти от меня. Я вежливо поздоровался, но они не ответили. Мое внимание привлек самый крупный из них, наверное вожак. В молодости он, по-моему, попал в отбросодробилку: такой был истерзанный, потрепанный, весь в шрамах и царапинах. Он уставился на меня, блестящий, будто стеклянный нос нацелился, как ствол лучемета, грудь ходила ходуном. Я понял, что вожак принюхивается ко мне, раздумывая, что делать дальше, как поступить. И еще мне пришло в голову, что мой запах может ему не понравиться, показаться чужим. Я свесил уши, не сомневаясь, что буду самым мерзким образом облаян.
        Но он вдруг широко разинул огромную пасть, так что мне стал виден белоснежный ряд острых зубов в идеальном состоянии — ни единой пломбы, не говоря уж о мостах!  — и хрипло взвыл. Остальные подхватили. Видимо, это был приказ, потому что псы как по команде набросились на меня. Передвигались они быстрее нашего электромобиля, а ведь у нас, вы уж поверьте, не какой-нибудь тарантас, а «Электрошкода» 23ГЛС!
        Эдак эти нахалы могут и с ног меня сбить! Я еле увернулся. Хозяин, Незнакомец и толстый сотрудник хронопорта что-то кричали, но их слова терялись в оглушительном лае диких псов.
        Вот они уже окружили меня.
        Я плыл по волнам их запаха, более не испытывая страха. В сознании мелькнул отблеск огромной радости, даже наслаждения. Как тогда, когда у нас в доме испортился кондиционер и враг — жара — напал на нас, а я прогнал его, сам, без помощи роботов, просто высунув язык!
        Но я не успел насладиться своей радостью. Огромный пес-вожак подбежал и дыхнул на меня. Мне стало плохо. «Хорошо бы сейчас освежитель полости рта или на худой конец чайную соду». Перед глазами мелькнули белозубая челюсть, стеклянный нос и налитые кровью глаза. В следующую секунду я ощутил сильнейшую боль в шее, лапах и хвосте. По брюху заструилось что-то горячее. Я тонул в глубинах боли, мне хотелось закричать: «Ах вы, глупцы, я ведь вашей крови!» И так я стискивал зубы и мучился от боли и странного наслаждения, пока сознание не покинуло меня.

        Струна жизни

        Сначала взорвался второй, затем пятый, а через несколько секунд все остальные топливные баки, предназначенные для грузового корабля, на который должен был доставить их ракетоплан «Интрепид». Твердое топливо находилось в грузовом отсеке носовой части, и это обстоятельство облегчило участь командира корабля Бернарда Вайнтрауба и второго пилота Лесли Гелба: они сразу потеряли сознание и не мучались. Хуже обстояло дело с Аланом Коуэлом — научным сотрудником, отвечавшим за опытный биохимический объект «Астрал». Огонь прорвался в его отсек, и напрасно Алан прятал лицо в питательной почве для фасоли сортов Альфа, Гамма и Саут Орандж-11.
        В грузовом отсеке в момент взрыва находился бортмеханик Генри Стоукс. Он был в скафандре, который с давних времен принято было называть «Гастоном». Модули «Спейслэба», расположенные в хвостовой части, отразили смерч горючих газов, и те вырвались в открытый космос, никак ему, впрочем, не повредив. Но они повредили лабораторный модуль, где был английский физик Ричард Коген. Голубоватое облачко кислорода просочилось из трещины наружу, и Коген в ужасе закрыл руками лицо, готовясь в муках прожить последние оставшиеся ему секунды.
        Космонавт в скафандре крепко зажмурил глаза, чтобы спасти их от нестерпимого блеска пламени. Он в смятении пытался понять, что произошло, но не мог даже шевельнуть рукой.
        Огонь бесновался всего каких-нибудь девяносто секунд. Затем наступила тьма, которую Стоукс ощутил так же болезненно, как белое зарево пожара. Генри был астронавтом старой закалки, обучавшимся по беспощадной программе НАСА 80-х годов. Тренировка приспособляемости глаз была одним из самых мучительных, как тогда казалось, излишеств программы. Зато сейчас уже через двенадцать секунд Стоукс воспринимал окружающее, а еще три секунды спустя он различил очертания модуля, выглядевшего так, будто его вскрыли консервным ножом. Внутри корчился англичанин в белом комбинезоне, забрызганном кровью.
        Стоукс оттолкнулся от стены, подлетел к модулю и схватился за рваные края трещины, не сознавая, что может порвать пластиковые рукавицы «Гастона». В оранжевом аварийном свете виднелись обломки приборов и обрывки кабелей, среди которых погибал Дик Коген. Кровь шла у него из носа, из ушей, из-под ногтей. Кислород в легких кончался, и Дик сражался за каждый вздох.
        Стоукс просунулся внутрь и сорвал с крюка белый мешок, похожий на сонного полярного нетопыря. Стальная бечевка, натянувшись, вырвала пломбу. Баллон немного раздулся, приобретя очертания огромной раковины. Дик Коген уже не шевелился. Стоукс схватил его за плечи и засунул головой в отверстие раковины. Чистый кислород омывал лицо англичанина, но нижняя часть тела по-прежнему подвергалась смертоносному воздействию открытого космоса. Бортмеханик решительным движением вытащил белую фигуру через трещину в модуле. засунул в спасательный мешок, подвел колени потерявшего сознание ученого к подбородку и застегнул пластиковую молнию. Затем он резко дернул за ручку, выкрашенную красной краской. Освободившийся кислород мгновенно растекся по каналам внешней оболочки баллона, и тот принял форму шара диаметром метр двадцать сантиметров. Внутри, подобный плоду в материнском лоне, возвращался к жизни Дик Коген. Он был все еще без сознания, но легкие уже заработали. Стоукс пытался рассмотреть его через окошечко из оргстекла, но ничего не увидел. Схватившись за ручку шара, как за чемодан, он растерянно соображал, что
делать.
        Новый взрыв в грузовом отсеке напомнил ему, что земля на «Интрепиде» гррит под ногами в буквальном смысле. Стоукса осенило: космический скутер! Это был странный гибрид кресла с вешалкой, снабженный маленькими ракетами и предназначавшийся для выхода в открытый космос. Астронавт донес спасательный шар до скутера, прикрепил скутер к твердому панцирю своего скафандра, и вскоре ракетные двигатели уносили Стоукса с его необычным багажом от агонизирующего ракетоплана.
        Высоко над ними возносился большой голубой шар Земли, окутанный сверкающим покрывалом Млечного Пути. «Интрепид» горел в нескольких местах, красноватое зарево и беспорядочные взрывы свидетельствовали о том, что агония еще не кончилась. Стоукс ощутил ужасное одиночество. Когда он укреплял на спине скутер, то включил и систему связи. В рабочем режиме скутер соединялся с ракетопланом с помощью кабеля. На спасательном шаре тоже имелось соответствующее отверстие для кабельной связи. Стоукс включил связь:
        — Дик, ты меня слышишь? Это я. Генри!
        До Стоукса доносилось только свистящее, с надрывом дыхание.
        Вдруг раздался посторонний голос:
        — «Интрепид», «Интрепид», говорит «Скайлэб VII». Наконец-то вы подали голос. Что случилось? Отзовитесь, «Интрепид»!
        — Говорит Генри Стоукс, говорит Генри Стоукс. Взорвалось твердое топливо для тягача, будь он неладен. Похоже, выжил я один. Здесь у меня в спасательном шаре Дик Коген, но он не подает голоса.
        — Ой, больно…  — прохрипел Коген.
        Все вскрикнули от радости.
        — Сохраняйте полное спокойствие, парни. Высылаем к вам тягач. Слушайте внимательно. Мы подсчитали, что вам надо немного подняться, иначе тягач до вас не доберется. Поднимайтесь на уровень 450, еще лучше — 480. Знаете, по системе МВ-3. Тягач будет через сто минут. Кислорода должно хватить. Со скутером все в порядке?
        — Да вроде работает нормально,  — ответил Генри.
        — Отлично. А тебя. Дик, от души поздравляем. Самое страшное позади. То, что ты выжил в вакууме,  — просто потрясающе! Теперь перестанут без конца спорить, возможно это или нет.
        — Ну и ладненько,  — приободрился Стоукс.  — Двинем вам навстречу. Что для этого нужно?
        — Три минуты полного хода,  — ответил «Скайлэб».  — Ясно? Три минуты на всех парах.
        — Генри,  — подал голос Дик Коген.  — Как у нас с топливом?
        — В порядке, как же еще.
        — Вы дозаправились? Лесли Гелб утром выходил в космос.
        «Ах, черт… не дозаправились,  — мелькнуло в голове Стоукса.  — Так ведь по программе дозаправка назначалась на вторую половину дня…»
        — Что вы замолчали?  — вмешался «Скайлэб».  — Так что с топливом?
        Тело Генри Стоукса налилось свинцовой тяжестью, такой непривычной в условиях невесомости. Животный страх нахлынул на него, и он заорал:
        — Оба мы не спасемся! Топлива не хватит!
        — Спокойствие,  — настаивал «Скайлэб».  — Мы делаем нужные расчеты…
        — А на черта мне ваши расчеты, я жить хочу, жить!
        — Генри, возьми себя в руки… Худшее позади.
        — И ты туда же? Я тебя вытащил, а мог бы и оставить, между прочим! На одного топлива вполне хватит…
        Генри Стоукс кипел, глаза застилала кровавая мгла. Желудок подпрыгивал не от космической болезни, а от безумного страха. Усилием воли Генри заставил себя успокоиться и рассуждать трезво. Он притянул спасательный шар. В окошечке появилось бледное встревоженное лицо Дика.
        — Генри… Дик! Что у вас происходит?  — настаивал «Скайлэб».
        — Стоукс хочет… он хочет швырнуть меня в космос!
        В это мгновение Генри Стоукс резко выбросил руки и ноги вперед, чтобы сохранить равновесие в момент толчка. Он отпустил ручку шара, и тот отлетел к пылающим обломкам «Интрепида». Сверкнули обезумевшие глаза Дика: он что-то выкрикивал. Стоукс начал ругаться, извергая бессвязный набор слов, чтобы заглушить угрызения совести. Шар уже выглядел не больше футбольного мяча. Генри сорвал голос и замолчал. Его охватил ужас перед теми секундами, когда Дик, умирая, будет заклинать и просить о помощи. В наушниках, однако, было тихо, лишь «Скайлэб» через равномерные интервалы повторял:
        — «Интрепид»! Отвечайте! Что с вами?
        Дик наверняка потерял сознание от страха или использовал космос как орудие самоубийства, открыв отверстие шара. Дик мужественный парень, на его месте я сделал бы то же самое. Он должен понимать, что топлива для обоих не хватит, должен… Желудок снова подпрыгнул к горлу, наверно, от отвращения к собственной трусости и малодушию. Генри уже положил руку на рычаг управления, когда почувствовал рывок.
        — Что это?  — воскликнул он.
        Дик ответил как ни в чем не бывало:
        — Соединительный кабель. И как это ты о нем забыл?
        Только сейчас Генри увидел его: серебряная струна натянулась во тьме, отражая мерцание звезд. От прикосновения руки кабель завибрировал, как настоящая струна.
        — Полагаю, ты захочешь оборвать кабель,  — беспощадно иронизировал Дик.  — Но у тебя ничего не выйдет. Кабель сплетен из пяти канатов. Нужен бульдозер, чтобы оторвать его.
        Раздались позывные «Скайлэба»:
        — Что с вами творится, ребята? Выше нос: тягач уже в пути. Все шлют вам приветы и болеют за вас. Сообщение о катастрофе передали все радио- и телестанции. Взгляните на Землю: миллиарды людей в эту минуту с вами! Давайте полным ходом наверх!
        Генри Стоукс изо всех сил дергал за канат, но рукавицы соскальзывали с гладкой поверхности. Дурацкая мысль пришла в голову: откинуть шлем и перегрызть канаты зубами. Генри терял голову, сознавая свою беспомощность. Как он ненавидел в ту минуту белый шар, сиявший меж звезд! Это была опухоль, высасывающая из него жизнь.
        Собрав остатки воли, Стоукс сосредоточился на одном: как избавиться от шара. Вдруг он злорадно расхохотался:
        — Ну, погоди у меня…
        Обмотав кабель вокруг запястья, он притянул его к себе. Вначале шло туго, потом все легче. Шар приближался. Стоукс шипел:
        — Иди, голубчик, иди ко мне!
        — Ну что опять?  — спокойно отозвался Дик.  — Да ты и впрямь свихнулся. Включай свой дурацкий скутер, надо выбираться отсюда. Топлива мало, вдобавок и кислород впустую расходуется. Ты что задумал, Генри? Отсоединить меня хочешь? Я прав?
        — Ты всегда прав, умник ты наш. Да только смеяться последним буду я! Понял? Я!
        — Не уверен,  — сказал Дик со своим правильным английским произношением.  — Ты раскинь лучше мозгами: где у нас связь? Правильно, была на ракетоплане, а теперь в моей роскошной резиденции с округлыми формами. А у тебя ни в скафандре, ни на скутере связи нет. А как тебя найдет тягач без нее? Зря тратишь кислород, дурак!
        — Болтай больше, а я всегда все делаю по-своему и выигрываю. Слышал? Генри Стоукс делает только то, что хочет!
        Спасательный шар оказался под рукой. Генри сделал движение кистью и, почувствовав сквозь толстую рукавицу щелчок, выпустил кабель из руки.
        — Прощай, умник,  — прошептал он и нажал на рычаг управления. Двигатели скутера молчали. Генри в ужасе поднял глаза к возносящейся над ним планете, на которой белые облака нарисовали насмешливую улыбку. Земля издевалась над ним. Взгляд его скользнул к окошечку шара. Если умник тоже смеется, Генри наподдаст шар ногой и отбросит прочь сколько достанет сил. Он это сделает! А потом останется один на один со смеющимся круглым лицом Земли и будет ждать, когда кончится кислород.
        Дик Коген не смеялся. Тогда Генри снова притянул к себе шар и неуверенно, робкими движениями подсоединил его. Щелкнул замок.
        — Ну все, поехали,  — с облегчением произнес Дик.  — Тебе ничего не видно, но ты сделай милость, послушай меня: протяни руку назад. Ниже, так, хорошо. Переведи влево переключатель резервного топливного бака. Порядок. Теперь возьмись за рычаг, включай двигатели и двинем отсюда. Не могу сказать, что мне тут по душе.
        Спасательная операция прошла успешно. Выполнив сложный маневр, орбитальный грузовой корабль встретился на орбите со странным космическим телом. На ракетном скутере находился космонавт в состоянии клинической смерти. В руке он стискивал скобу спасательного шара. Человек внутри шара тоже был без сознания.
        Через несколько часов после реанимации Ричарда Когена и Генри Стоукса, их посетил начальник станции. Поздравив их со спасением, он как бы невзначай спросил:
        — Парни, вы можете мне ответить, что, собственно, с вами…
        — Нет, не можем,  — ответив Дик за обоих.
        И никто больше не задавал им вопросов на борту «Скайлэба». Запись их разговоров на магнитных лентах стерлась как бы сама собой. У космоса свои законы, и понятие «сострадание» имеет несколько иной смысл, чем внизу, на Земле.