Сила неведомая Мария Корелли

        Моргана Роял  - прекрасная, богатая женщина-фея, наделённая мощным умом, имеет личный летучий корабль, общается по беспроводной связи с представителями высшей расы и раскрывает секрет вечной жизни. Но дикая красотка Манелла становится её соперницей в борьбе за сердце эгоистичного учёного, который мечтает подчинить весь мир при помощи своего разрушительного открытия…

        Сила неведомая
        Мария Корелли

        

        

        Глава 1

        Облако медленно плыло над вершиной горы. Обширное, кудрявое и белое, как пенный гребешок морской волны, оно двигалось по небу с видом божественного величия, и, казалось, почти демонстрировало сознание собственного великолепия. Над просторным участком Южной Калифорнии оно раскинуло свой белоснежный навес, двигавшийся с отдалённого Тихого океана через высоты горной цепи Сьерра Мадре, время от времени ловя пламя от снижавшегося солнца самым своим краем, который горел, как красное знамя, брошенное на крышу грубо сколоченной хижины, расположенной на стороне наклонной лощины одного из самых низких холмов. Дверь хижины была открыта; пара скамеек стояло на выжженной траве во дворе: одна из них служила столом, другая  - стулом. Бумаги и книги возвышались опрятной горой на столе, а на стуле, если его можно было так назвать, сидел человек за чтением. С первого взгляда его вид представлялся не располагающим к себе, хотя сами черты его лица с трудом угадывались  - так сильно их скрывала густая борода. По части одежды он мало себя утруждал. Свободные шерстяные брюки, белая рубашка и кожаный ремень для поддержки
обоих предметов одежды составляли весь его наряд, который завершали белые полотняные ботинки. Солома его тёмных волос, тонких и нечёсаных, видимо, служила ему достаточным головным убором, и он, казалось, не замечал, или не обращал внимания, на горящий блеск летнего солнца, который едва смягчала длинная тень плывущего облака. Иногда он был поглощён чтением, иногда  - письмом. Рядом с ним лежал маленький блокнот, в который он время от времени заносил определённые цифры и делал быстрые подсчёты, нетерпеливо хмурясь, словно сам процесс письма с трудом поспевал за скоростью движения его мыслей. Повсюду стояла удивительная тишина  - тишина, которую едва ли поймёт тот, кто никогда не бывал в обширной стране, накрытой огромными отрезками чистого неба и отгороженной от остального мира горными грядами, будто гигантскими стенами, возведёнными титанами. В таких местах немного жителей, транспорта нет, кроме случайных вьючных мулов, переходящих холмистыми дорогами,  - никаких признаков современной цивилизации. На фоне столь глубокого и торжественного одиночества вид человеческого жилья кажется чуждым и неуместным,
и всё же человек, сидевший у своей хижины, выглядел довольным хозяином, что не всегда встречается у богатых собственников особняков и облагороженных земель. Он был столь задумчив и так поглощён своими книгами и бумагами, что едва ли заметил и, конечно же, не услышал приближения женщины, которая устало карабкалась вверх по склону холма, на вершине которого его хижина являла собой нечто вроде домохозяйства; и она подошла к нему, неся жестяной бидон, полный молока. Она поставила его рядом, в пределах ярда или двух, и потом, распрямив спину, она положила руки на бёдра и глубоко вздохнула. С минуту или две он её не замечал. Она ждала. Она была крупной, красивой девушкой, загорелой и черноволосой, с тёмными сверкающими глазами, в которых горела искра, происходившая не из небесного света. Наконец, осознав её присутствие, он откинул книгу в сторону и посмотрел вверх.
        - Что ж! Значит, ты всё-таки пришла! Вчера ты говорила, что не придёшь.
        Она пожала плечами.
        - Не хочу, чтобы ты голодал.
        - Как любезно с твоей стороны! Но меня голодом не уморить.
        - Если у тебя не будет еды…
        - То я что-нибудь найду,  - сказал он.  - Да! Я что-нибудь где-нибудь найду! Мне нужно совсем немного.
        Он поднялся, лениво закинув руки за голову, затем, наклонившись, он поднял бидон с молоком и занёс его в хижину. Исчезнув на мгновение, он вернулся, неся назад пустой бидон.
        - Теперь мне хватит на два дня,  - сказал он,  - и даже больше. То, что ты принесла мне в начале недели, благополучно прокисло; «прекрасный творог», как говорил наш домашний повар, и с этим «прекрасным творогом» и фруктами я просто роскошествую. Тут он пощупал карманы и вытащил пригоршню монет.  - Этого ведь достаточно?
        Она пересчитала их, попробовала одну монету на свой сильный белый зуб и кивнула.
        - Не шути со мной,  - решительно сказал она.  - Ты платишь «Плазе».
        - Сколько раз ты ещё будешь мне напоминать!  - ответил он со смехом.  - Конечно, я знаю, что плачу не тебе! Конечно, я знаю, что плачу «Плазе»! Этому восхитительному «отелю-санаторию» с тропическим садом и совершенно неудобному…
        - Он удобнее этого,  - сказала она, бросив пренебрежительный взгляд на его бревенчатое жилище.
        - Откуда тебе знать?  - и он снова рассмеялся.  - В каком отеле ты когда-нибудь жила? Ты работаешь в «Плазе» на побегушках, обслуживаешь несчастных инвалидов, которые приезжают в Калифорнию «лечиться» от неизлечимых болезней…
        - Ты не инвалид!  - сказала она с лёгким оттенком презрения.
        - Нет, я только притворяюсь!
        - Зачем ты притворяешься?
        - О, Манелла! Что за вопрос! Зачем мы все притворяемся? Все! Каждый человек  - от младенца до старика! Просто затем, что не смеем взглянуть правде в глаза! Например, взгляни на солнце! Это огненная печь размером в пять тысяч миль, но мы «притворяемся», что это наш красивый дневной светоч! Нам приходится притворяться! Если нет, то мы бы сошли с ума!
        Манелла в задумчивости нахмурила брови.
        - Не понимаю тебя!  - сказала она.  - Зачем ты говоришь эту ерунду о солнце? Я думала, что ты всё-таки болен, что у тебя проблемы с головой.
        Он кивнул с насмешливой торжественностью.
        - Так и есть! Ты мудрая женщина, Манелла! Вот почему я здесь. Не из-за туберкулёза лёгких  - из-за туберкулёза мозга! Ох, эти больные туберкулёзом! Они никогда не останавливаются в «Плазе»! Веселье, блеск и всё такое  - слишком ослепительное окружение!..
        Он помолчал, и блеск белых зубов под его тёмными усами выдавал подобие улыбки:
        - Вот почему я живу здесь.
        - Ты смеёшься над «Плазой»,  - сказала Манелла, с досадой закусив губу,  - и надо мной тоже. Я для тебя ничто!
        - Абсолютное ничто, дорогая! Но почему ты должна что-то для меня значить?
        Тёплый румянец вернул её загорелой коже более глубокий оттенок.
        - Мужчины часто любят женщин!  - сказала она.
        - Часто? О, более чем часто! Слишком часто! Ну и что?
        Она нервно крутила одной рукой концы своей разноцветной косынки.
        - Ты мужчина,  - ответила она кратко,  - у тебя должна быть женщина.
        Он рассмеялся глубоким, грудным, сердечным, довольным смехом.
        - Неужели? Ты и вправду так думаешь, удивительная Манелла? Подойди! Подойди поближе ко мне!
        Она подчинилась, двигаясь мягким шагом лесного животного и, оказавшись лицом к лицу с ним, взглянула ему в глаза. Он доброжелательно улыбнулся, глядя в её тёмные жестокие глаза, и отметил с одобрением художника нетронутую прелесть природных линий её фигуры и гордую стать её красивой головы на хрупкой шее и великолепных плечах.
        - Ты очень красивая, Манелла,  - лениво заметил он.  - Просто модель для Юноны. Гордись собой. У тебя должны быть сотни любовников!
        Она вдруг нетерпеливо топнула ногой.
        - У меня нет ни одного! И ты это знаешь! Но тебе плевать!
        Он с укоризной погрозил ей пальцем.
        - Манелла, Манелла, ты непослушная! Держи себя в руках! Конечно, мне плевать. Будь разумной! Зачем ты мне?
        Она плотно прижала обе руки к груди в попытке успокоить своё быстрое, взволнованное дыхание.
        - Зачем я тебе? Я не знаю! Но мне нужен ты! Я была бы твоей женщиной! Я была бы твоей рабой! Я бы ждала тебя и верно служила тебе! Я бы выполняла каждое твоё желание. Я хорошая служанка  - умею готовить, шить, стирать и убираться, могу делать всё по дому, и у тебя бы не было никаких проблем. Ты мог бы читать и писать весь день, я и слова не сказала бы, чтобы тебя не побеспокоить. Я бы стерегла тебя, как собака, которая любит своего хозяина!
        Он слушал со странным выражением в глазах  - выражением удивления и какого-то сострадания. Наступило молчание. Тишина холмов была, или казалась, более напряжённой и подавляющей, большое белое облако ещё было растянуто вдоль всего медленно темневшего неба. Наконец он заговорил:
        - А какова цена, Манелла? Сколько я должен заплатить за такую служанку или собаку?
        Голова её поникла, она избегала его пристального, вопросительного взгляда.
        - Сколько, Манелла? Нисколько, скажешь ты, кроме только любви! Ты говоришь, что была бы моей женщиной, и я знаю, что ты веришь в это; что была бы моей рабой  - и в это ты тоже веришь. Но ты ведь захочешь, чтобы и я тебя полюбил! Манелла, не существует такой вещи, как любовь! Не в этом мире! Есть только животное притяжение, магнетизм между мужчиной и женщиной, который толкает два противоположных пола друг к другу, для того чтобы на этой планете народился новый урожай глупцов,  - но любовь! Нет, Манелла! Её нет!
        Здесь он нежно высвободил её руки из плотно сжатого положения на груди и взял их в свои.
        - Не существует, моя дорогая!  - продолжил он мягким, успокаивающим голосом, словно говорил с ребёнком.  - Кроме как в мечтах поэтов, а ты  - по счастью!  - ничего не знаешь о поэзии! Дикий зверь внутри тебя тянется к ручному здравомыслящему зверю во мне; и ты стала бы моей женщиной, а я стал бы твоим мужчиной. Я вполне уверен в том, что соответственно природному инстинкту самка избирает себе партнёра, однако, хоть это правило и работает в лесном мире, оно не всегда работает в человеческом стаде. Мужчина считает, что именно у него есть право выбора  - большая ошибка с его стороны, конечно, поскольку у него нет истинного понимания красоты и соответствия, и обычно он делает отвратительный выбор. Он всё равно остаётся упрямым дикарём и придерживается своих грубых идей, как улитка в своей раковине. Я  - упрямый дикарь! И я совершенно убеждён, что у меня нет права выбрать себе женщину, если бы я и хотел (а я не хочу) или если бы захотел (а я не захочу)!
        Она быстро вырвала свои руки из его пожатия. В её прекрасных тёмных глазах стояли слёзы.
        - Ты говоришь, говоришь!  - сказала она почти рыдающим голосом.  - У тебя вечно одна болтовня, которой я не могу понять! Я только бедная, необразованная девушка и не умею красиво говорить, зато умею любить! Ах да, я умею любить! Ты говоришь, что нет никакой любви! А что же это такое, когда молишься днём и ночью за мужчину? Когда стираешь пальцы в кровь ради него? Когда готова умереть, но защитить его от болезни и боли? Как ты это называешь?
        Он улыбнулся.
        - Самообманом, Манелла! Красивым самообманом каждой нормальной женщины, когда её мечты вращаются вокруг определённого типа мужчин. Она создаёт из него совершенство в своих фантазиях и делает его богом, в то время как он  - не что иное, как дьявол!
        Что-то зловещее и жестокое в его взгляде поразило её, и она осенила крестным знамением свою грудь.
        - Дьявол?  - пробормотала она.  - Дьявол?
        - Ах, теперь ты напугана!  - сказал он с весёлым проблеском в глазах.  - Ты добрая католичка  - веришь в дьявола, поэтому крестишься для защиты. Это правильно! Так ты сможешь защитить себя от влияния зла! Мудрая Манелла!
        Лёгкая насмешка в его голосе задела её гордость  - ту гордость, которую в ней подавляли сильные неудержимые эмоции. Она подняла голову и посмотрела на него с сожалением и презрением.
        - Теперь я думаю, что ты, должно быть, злой человек!  - сказала она.  - Сердца у тебя нет! Ты не заслуживаешь любви!
        - Верно, Манелла! Твоя стрела трижды поразила цель: я злой, у меня нет сердца, и я не заслуживаю любви. Нет, не заслуживаю. Мне бы она наскучила!
        - Наскучила?  - повторила она эхом.  - Как это?
        - Как это? Наскучила бы и всё, Манелла! Скука  - это просто скука. Это значит усталость, старение  - состояние, в котором хочется залезть в горячую или в холодную ванну, чтобы никто тебя не трогал. Любовь прикончила бы меня в течение месяца!
        Её большие глаза распахнулись ещё шире, чем обычно от жалобного недоумения.
        - Но как?  - спросила она.
        - Как? Точно так же, как ты сама сказала: молиться днём и ночью, работать, пока не сотрёшь пальцы в кровь, быть под защитой от болезни и боли  - о Небо! Только подумайте! Никаких больше приключений в жизни, никакой свободы! Только любовь, любовь, любовь, которая вообще не была бы любовью, а лишь цепями для несчастного негодяя в тюрьме!
        Она покраснела от злости.
        - Кто это посадит тебя на цепь?  - спросила она.  - Только не я! Ты мог бы делать со мной что захочешь, и ты это знаешь! И когда ты уехал бы отсюда, то позабыл бы меня  - я никогда не стала бы беспокоить тебя напоминанием о себе! У меня должно быть счастье  - хотя бы на один день!
        Пафос в её голосе растрогал его, хоть его и нелегко было растрогать. Поддавшись внезапному порыву, он обхватил её рукой, притянул к себе и поцеловал. Она задрожала от этой ласки, а он улыбнулся её эмоциям.
        - Один поцелуй  - ничто, Манелла!  - сказал он.  - Мы так же целуем детей, как я тебя! Ты дитя, женское дитя. Физически ты  - как Юнона, по разуму  - подросток! Постепенно ты повзрослеешь и порадуешься, что я лишь поцеловал тебя! Становится поздно  - тебе пора домой.
        Он выпустил её и мягко отстранился. Затем, так как он увидел её всё ещё поднятые в вопросительном взгляде глаза, он рассмеялся.
        - Согласно моим словам,  - воскликнул он,  - я делаю из себя полного дурака, теряя время на женщину! Иди домой, Манелла, иди домой! Если ты умна, то не задержишься здесь больше ни на минуту! Тебя переполняет любопытство, как и всех женщин! Тебе интересно узнать, отчего я живу здесь, в этой хижине, один вместо того, чтобы переехать в «Плазу». Ты считаешь меня богатым англичанином. Но это не так. Ни один англичанин не бывает достаточно богат для удовлетворения собственных желаний. Он жаждет всей земли и всего, что есть на ней, и, конечно же, не способен это заполучить. Он скорее пожалеет для Америки её огромной территории, забывая о том, что мог бы заполучить её для себя по цене чая. Но я не жалею ничего ни для кого  - Америка рада всему, насколько я знаю, Британия тоже,  - так пусть они обе едят и будут счастливы. Всё чего я хочу, это чтобы меня оставили в покое. Слышишь ты это, Манелла? В покое! В особенности женщины. Это одна из причин, из-за чего я здесь. Эта хижина  - убежище для больного туберкулёзом, куда приезжает умирать неизлечимый пациент со своей сиделкой. Мне сиделка не нужна, и умирать
я не собираюсь. Туберкулёз меня не трогает  - не цепляется ко мне. Так что такое уединение мне подходит. Если бы я жил в «Плазе», то неминуемо встречал бы множество женщин…
        - Нет, не множество,  - вдруг резко перебила его Манелла,  - только одну женщину.
        - Одну? Тебя?
        Она вздохнула и нетерпеливо дёрнулась.
        - О нет! Не меня. Иностранку.
        Он посмотрел на неё с интересом.
        - Больную?
        - Может быть. Я не знаю. У неё золотые волосы.
        Он выказал неприязнь.
        - Ужасно! Этого уже вполне достаточно! Могу себе представить её: кашляющее, умирающее существо в соломенном парике. Да уж! Ты бы лучше шла обслуживать её. Я получу всё нужное мне самое меньшее через пару дней.  - Он сел и взял в руки свой блокнот. Она отвернулась.
        - Погоди минутку, Манелла!
        Она подчинилась.
        - Золотые волосы, говоришь?
        Она кивнула.
        - Молодая или пожилая?
        - Трудно сказать,  - и Манелла мечтательно поглядела на темнеющее небо.  - Сегодня нет пожилых людей, или это мне так кажется.
        - Она больна?
        - Не думаю. Выглядит она вполне здоровой. Приехала в «Плазу» только вчера.
        - Что ж! доброй ночи, Манелла! И если ты хочешь узнать обо мне больше, то я скажу тебе вот что: нет ничего в мире, что я так сильно ненавидел бы, как женщину с золотыми волосами! Вот так!
        Она поглядела на него, удивлённая таким жестоким тоном. Он поднял вверх палец:
        - Факт!  - сказал он.  - Факт, как гвоздь! Женщина с золотыми волосами  - это демон, ведьма, зло и проклятие! Так всегда было и будет! Доброй ночи!
        Но Манелла в задумчивости остановилась.
        - Она похожа на ведьму,  - проговорила она медленно.  - На одну из тех, что рисуют на сказочных картинках,  - низенькая и светлая. Очень маленькая  - я бы могла унести её на руках!
        - На твоём месте я бы не стал пытаться,  - отвечал он с видимым нетерпением.  - Уходи прочь! Доброй ночи!
        Она бросила на него один долгий взгляд, потом, резко повернувшись, схватила свой пустой бидон и бросилась бежать вниз по холму.
        Покинутый ею мужчина издал глубокий и длинный вздох, выражавший огромное облегчение. Быстро наступал вечер, и пурпурная тьма окутала его своим тёплым, плотным мраком. Он сидел, задумавшись, глаза смотрели на восток, где последние очертания огромного дневного облака утаскивали за собой через пространство прозрачные нити пушистого чёрного цвета. Его фигура, казалось, постепенно растаяла в наступившей ночи, так что почти стала её частью, и тишина вокруг внушала некий страх своей неощутимой тяжестью. Можно было подумать, что посреди такого крайнего одиночества человеческий дух подсознательно потянется к движению, к какой-то деятельности, чтобы стряхнуть с себя коварную подавленность, которая пробиралась в воздухе, как ползучая тень, но одинокое существо, сидевшее словно арийский идол с руками на коленях и опущенным вперёд лицом, не имело намерения шевелиться. Его ум работал, и он полубессознательно высказывал свои мысли вслух:
        - Неужели мы снова возвратились на то же место?  - сказал он, словно вопрошая какого-то невидимого собеседника.  - Должны ли мы воскликнуть «привал!» в миллионный раз? Или мы можем идти вперёд? Смеем ли мы? Если мы в самом деле раскроем тайну, закутанную как мельчайшие частички ядра электрона, то что тогда? Будет ли это хорошо или плохо? Сочтём ли мы стоящим продолжать жить здесь, ничего не делая? Когда ничто не способно озадачить нас или заставить трудиться? Без болезней будем ли мы ценить здоровье? Без печали поймём ли радость?
        Внезапная белизна растеклась по тёмному ландшафту, и полная луна прыгнула к краю удалявшегося облака. Её восход был скрыт в плывущем пушистом чёрном тумане, и её серебро засияло, проникая сквозь тьму, сверкая над землёй с удивительной резкостью. Мужчина поднял глаза.
        - Можно подумать, что это для усиления эффекта!  - сказал он вслух.  - Если бы луна была богиней Синтией, возлюбленной Эндимиона, то, как женщина и божество в порыве тщеславия, она, конечно, точно так и сделала бы для эффектности! Но как обстоят дела…
        Здесь он замолчал  - инстинктивное чувство предупредило его о том, что кто-то за ним наблюдал, и он быстро повернул голову. На склоне холма, где прежде стояла Манелла, теперь находилась фигура, белая, как сам лунный свет, изящно очерченная на тёмном фоне. Она, казалось, балансировала над землёй, как только что легко спустившаяся с неба птица; в неподвижном воздухе её одежды казались сплошными складками, обёрнутыми вокруг неё, как лепестки нераскрытого цветка магнолии. Когда он смотрел, она, скользя, приблизилась к нему по воздуху с лёгкостью воздушного пузыря, и сильное сияние огромной луны высветило лицо женщины, бледное в лунном свете; и она остановилась в волнах волос, которые развивались назад и спадали свободными волнистыми локонами, как сияющая змея, постепенно теряясь в складках завесы тумана. Он поднялся, чтобы встретить приближавшийся призрак.
        - Сплошные эффекты!  - сказал он.  - Прекрасно придуманные и весьма стоящие тебя! Всё ради эффектности!

        Глава 2

        Смех, звонкий и холодный, как колокольчик морозной ночью, прозвучал в тишине.
        - Почему ты убегаешь от меня?
        Он ответил сразу и резко:
        - Потому что я устал от тебя!
        Она снова рассмеялась. Странный белый эльф, каким она казалась в лучах лунного света, при этом она была женщиной до мозга костей, и презрительное движение её маленькой поднятой головки ясно выражало её крайнее безразличие к этому ответу.
        - Я последовала за тобой,  - сказала она.  - Я знала, что должна найти тебя! Что ты делаешь здесь, наверху? Притворяешься больным?
        - Именно! «Притворство»  - мой конёк, так же как и твой. Мне приходится притворяться, чтобы быть настоящим.
        - Парадоксально, как всегда!  - пожала она плечами.  - Так или иначе, ты выбрал отличное убежище. Здесь, наверху, так красиво  - гораздо лучше, чем в «Плазе».
        - Автомобили и всё такое!  - сказал он насмешливо.  - А сколько слуг? Сколько коробок со сколькими платьями?
        Она снова рассмеялась.
        - Это не твоё дело!  - отвечала она.  - Я сама себе хозяйка.
        - Тем более жаль!  - парировал он.
        Они стояли лицом к лицу. Луна теперь высоко висела в небе, излучая яркий дождь серебра на всю видимую ширь дикой страны, и две их фигуры казались просто тёмными силуэтами, наполовину утопавшими в жемчужном блеске.
        - Стоило преодолеть все эти длинные мили, чтобы увидеть это!  - заявила она, раскидывая руки в восхищённом жесте.  - Ох, прекрасная большая луна Калифорнии! Я рада, что приехала!
        Он молчал.
        - А ты не рад!  - продолжила она.  - Ты, увалень в бегах, и луна тебе ни о чём не говорит!
        - Не говорит, потому что нечего говорить,  - ответил он нетерпеливо.  - Эта мёртвая, бессердечная планета  - простая раковина от потухших вулканов, где когда-то бушевало пламя, а её свет  - не что иное, как отражение солнца на её выжженной поверхности. Как и ты!
        Она сделала ему широкий реверанс, столь изысканный, что это действие больше всего напомнило покачивание лилии на лёгком ветерке.
        - Спасибо, благородный рыцарь! Цвет воинства!  - сказала она.  - Вижу, что ты любишь меня, несмотря на твои слова!
        Он сделал быстрый шаг к ней, затем замер.
        - Люблю тебя!  - повторил он эхом, а затем громко и презрительно рассмеялся.  - Господь всемогущий! Люблю тебя? Тебя? Если так, то я был бы сумасшедшим! Когда же ты поймёшь меня? Что женщины ничего не значат для меня? Что они не властны пробудить хоть малую искорку страсти или желания во мне? И что из всех женщин ты представляешься мне самой…
        - Ненавистной?  - предположила она с улыбкой.
        - Нет, самой исключительно скучной!
        - Кошмарно!  - и она скорчила рожицу непослушной девчонки, затем, слегка наклонившись, она опустилась на пропечённый солнцем дёрн.  - Несомненно, намного хуже быть скучной, чем ненавистной. Ненависть  - весьма живое чувство, кроме того, она всегда означает, или должна означать, любовь! Нельзя ненавидеть того, кто тебе безразличен, но, конечно, он может наскучить! Тебе со мной скучно, а мне  - с тобой! И мы друг другу совершенно безразличны! Комедия, не правда ли?
        Он стоял, спокойный и мрачный, глядя вниз, на фигуру, что отдыхала на земле у его ног, её белые одежды собрались вокруг неё, словно имели разум и осознавали, что должны поддерживать классическую красоту в каждом сгибе.
        - Скука  - это проблема,  - продолжила она,  - никто не может её избежать. Даже младенцы сегодня скучают. Все мы слишком много знаем. Люди раньше были счастливыми, потому что были невежественными,  - они понятия не имели, зачем родились или зачем пришли в этот мир. Теперь они узнали ужасную правду о том, что они здесь, как деревья и цветы, для того только, чтобы посеять другие деревья и цветы, а затем бесцельно исчезнуть. Они разочарованы. Они говорят «какая польза»? Бороться со столькими трудностями и работать ради народов, которые придут после нас, которых мы никогда не увидим,  - это кажется совершенно глупым и бессмысленным. Раньше они верили в последующую жизнь, но эту надежду из них выбили. Кроме того, остаётся открытым вопрос о том, хотел ли бы кто-то из нас возродиться. Вероятно, это была бы сплошная скука. Поистине, ничего не остаётся. Вот почему многие из нас столь опрометчивы  - просто, чтобы избежать скуки.
        Он слушал в холодном молчании и после небольшой паузы сказал:
        - Ты закончила?
        Она взглянула на него вверх. Лунный свет зажёг ледяные искры в её глазах.
        - Закончила ли я?  - откликнулась она эхом.  - Нет, не совсем! Я люблю поболтать, и для меня в новинку поговорить с мужчиной в рубашке на калифорнийском холме в лучах лунного света! Так дико и живописно, знаешь ли! Все мужчины, которых я встречала, были разряжены в пух и прах! Ты уже ужинал?
        - Я никогда не ужинаю,  - был ответ.
        - Правда! Ты разве вообще не пьёшь и не ешь?
        - Я живу просто,  - сказал он.  - Хлеба и молока мне достаточно, и они у меня есть.
        Она рассмеялась и захлопала в ладоши.
        - Как ребёнок!  - воскликнула она.  - Большой бородатый ребёнок! Это слишком восхитительно! И всё это ты делаешь только для того, чтобы от меня сбежать! Какой комплимент!
        В порыве гнева он нагнулся к ней и сжал её руки.
        - Вставай!  - сказал он резко.  - Не валяйся тут, как падший ангел!
        Она подчинилась его властному захвату, когда он поднял её на ноги, затем поглядела на него с тем же смехом.
        - Грубая сила!  - сказала она.  - Так?
        Он всё ещё сжимал её руки и теперь яростно дёрнул их.
        - Не надо! Ты забыл, что на мне кольца, мне больно!
        Он сразу же ослабил хватку и угрюмо уставился на её маленькие пальчики, на которых три первосортных бриллиантовых кольца сверкали, словно капли росы.
        - Твои кольца!  - сказал он.  - Да, я забыл. Чудесные кольца  - символы твоего необычайного тщеславия и пошлого богатства. Я забыл! Как сверкают они в ярком лунном свете! Лишь чудное преломление выброшенного природой мусора, превращённого в драгоценности для женщин! Необычайное таинство чудных элементов! Вот!  - И он выпустил её руки.  - Они невредимы, как и ты!
        Она молчала, закусив нижнюю губу, как избалованный ребёнок, и потирая один пальчик, кольцо на котором вдавилось в её плоть.
        - Так значит, ты думаешь, что я приехал сюда, чтобы сбежать от тебя?  - продолжил он.  - Что ж, на этот раз твоё невообразимое тщеславие тебя обмануло. Ты мнишь себя столь важной персоной, но ты для меня ничто и даже ещё меньше того; я о тебе даже не вспоминал; я прибыл сюда, чтобы учиться, чтобы сбежать от сумасшедшего шума современной жизни, от стремительного мельтешения нынешних людей туда-сюда; я хотел найти решения определённых проблем, которые смогут изменить мир и, конечно, саму жизнь…
        - Зачем её изменять?  - прервала она его.  - Кто хочет изменить этот мир? Мы прекрасно себя чувствуем и так; это земля рождения и земля смерти  - вот и всё!  - Она по-французски пожала плечами и выразительно взмахнула руками. Затем отбросила назад свои струящиеся волосы  - лунный свет заиграл в них, как в воде, покрыв серебряной сетью их золото.
        - Зачем ты пришла сюда?  - грубо спросил он.
        - Увидеть тебя!  - отвечала она с улыбкой.  - И сказать, что я встала «на тропу войны», как говорится, снимая скальпы по пути. Это значит, что я отправляюсь в путешествие  - вероятно, поеду в Европу…
        - Подцепить разорившегося дворянина!  - предположил он.
        Она рассмеялась.
        - Боже, нет! Никаких подобных дурачеств! Ни дворяне, ни банкроты меня не привлекают. Нет! Я провожу научное «изыскание», как и ты. Верю, что мне удалось кое-что открыть, чем я могла бы уничтожить тебя вот так!  - И она изобразила пальцами круглый ноль и дунула сквозь него.  - Одним вздохом! И даже на расстоянии  - вуаля!  - и увалень на калифорнийских холмах, который питается хлебом с молоком, испарился! Фокус полного исчезновения  - такого больше нигде нет!
        Увалень, как она его назвала, с недовольным видом нахмурился.
        - Ты бы лучше бросила эти штучки!  - гневно сказал он.  - Женщины не имеют ничего общего с наукой.
        - Нет, конечно же, нет!  - согласилась она.  - Только не по мнению мужчин. Вот почему они никогда не упоминают о мадам Кюри без этого бедного монсеньора. Она открыла радий, а не он, но всегда в первую очередь вспоминают его.
        Он сделал нетерпеливый жест.
        - Хватит об этом!  - сказал он.  - Ты знаешь, что уже почти десять вечера? Полагаю, что да, а вот люди в «Плазе»…
        - Они знают!  - перебила она его с многозначительным кивком.  - Они знают, что я богата, богата, богата! Неважно, чем я занимаюсь, потому что я богата! Я могла бы провести всю ночь с увальнем, и никто и слова против меня не сказал бы, потому что я богата! Я могла бы усесться на крышу «Плазы» и болтать ногами над окнами гостей, и это назвали бы «очаровательным», потому что я богата! Я могла бы появиться за ужином в банном халате и есть горох заколкой для волос, если бы захотела,  - и моим поведением стали бы восхищаться, потому что я богата! Когда я приеду в Европу, то мои фотографии будут во всех лондонских иллюстрированных журналах с ухмыляющимся хором девиц, потому что я богата! Я меня назовут «прекрасной», «изысканной», «очаровательной» все немытые дешёвые журналисты, потому что я богата! Ох!  - И она скорчила комическое выражение ртом и глазами.  - Очень весело быть богатой, если знаешь, что делать со своими богатствами!
        - А ты знаешь?  - спросил он насмешливо.
        - Думаю, да!  - Тут она склонила головку набок, как задумчивая птичка, и её чудесные волосы легли на одну сторону золотым крылом.  - Я развлекаюсь, как только могу. Я научилась всему, что можно вытворять с жадным, глупым человечеством при помощи огромных сумм наличных! Я бы,  - здесь она помолчала и с неожиданной кошачьей нежностью движений приблизилась к нему,  - я бы вышла за тебя замуж! Если бы ты пожелал! Я бы предоставила тебе все свои деньги для забав, ты бы получил, что пожелал бы для твоих изобретений и экспериментов, и я бы тебе помогала; и тогда  - тогда ты бы взорвал этот мир и меня вместе с ним, пока позволял бы мне любоваться этим великолепным зрелищем! И я вышла бы за тебя не по любви, имей в виду! А только из любопытства!
        Он отступил от неё на пару шагов, блеск белых зубов под его тёмными усами и бородой изобразил на его лице скорее оскал, чем улыбку.
        - Из любопытства!  - повторила она, протягивая руку и касаясь его.  - Чтобы узнать, что такое представляет собой такая вещь, как мужчина! Я всё для тебя делала, не так ли? Для неотёсанного, каким ты всегда был и есть! Я всё делала! И весь Вашингтон считал, что дело уже решено! Почему бы тебе не сделать того, что от тебя ожидал весь Вашингтон?
        Лунный свет падал прямо на её приподнятое лицо. Это было удивительное лицо  - не прекрасное, в соответствии с однообразным представлением пресс-камеры, но излучавшее такой свет дерзкого разума, который делал саму по себе красоту дешёвкой и ничтожеством в сравнении с его сияющим воодушевлением. Он отодвинулся от неё ещё на шаг и стряхнул её руку.
        - Почему не сделать?  - повторила она мягко; затем с неожиданным смехом она сложила ладони и подняла их словно в молитве:  - Почему он не сделает? О, великая луна Калифорнии, почему? О, языческие боги и богини, фавны и чародеи, ответьте мне почему?
        Он одарил её исполненным презрения взглядом.
        - Тебе бы на сцене играть!  - сказал он.
        - «Весь мир театр»,  - процитировала она, позволив рукам лениво упасть по бокам.  - А наш  - истинная комедия! Бедный Шекспир! Он и вообразить не мог таких персонажей, как мы с тобой! Ну а теперь представь, что ты удовлетворил бы ожидания всего Вашингтона и женился бы на мне, тогда, конечно, мы бы смертельно наскучили друг другу, однако с кучей денег мы смогли бы разбежаться кто куда, сегодня все так делают!
        - Да, все так делают!  - повторил он механически.
        - Они не любят, знаешь ли!  - продолжила она.  - Любовь слишком скучна. Ты бы и сам нашёл её таковой!
        - В самом деле!  - сказал он, внезапно оживившись.  - Это стало бы хуже любой пытки! Быть любимым, чтобы за мной следили, и стерегли, и нянчились, и целовали!..
        - О, вряд ли какая женщина захочет тебя поцеловать!  - вскричала она.  - Никогда! Это было бы слишком с её стороны!
        И она заливисто рассмеялась, словно весёлый жаворонок на заре. Он злобно уставился на неё, движимый неистовой жаждой схватить и скинуть её вниз с холма, как мешок с мусором.
        - Чтобы поцеловать тебя,  - сказала она,  - нужно надеть на губы щит, словно намереваясь целовать охапку крапивы! Нет-нет! Мой ротик слишком красивый, мягкий и розовый! Мне бы не хотелось испортить его, оцарапав о твой, так что я не стану этого делать!
        - Слава Богу!  - истово произнёс он.
        - И не волнуйся,  - продолжила она легкомысленно,  - в «Плазе» я надолго не задержусь.
        - Ещё раз слава Богу!
        - Я бы слишком соскучилась, особенно потому, что я не притворяюсь болящей, как ты. Кроме того, у меня есть дела! Чудесные дела! И я не думаю, что их можно совершить в одиночестве, как отшельник. Человечество  - мой котёл! Доброй ночи!
        Он остановил её порыв быстрым повелительным жестом.
        - Постой! Прежде чем ты уйдешь, я хочу, чтобы ты узнала кое-какие мои мысли…
        - Это необходимо?
        - Думаю, да. Это избавит тебя от всех намерений увидеть меня вновь и станет облегчением для меня, если не для тебя. Слушай! И взгляни на себя моими глазами…
        - Слишком сложно!  - заявила она.  - Я могу глядеть на вещи твоими глазами не более, чем ты  - моими!
        - Мадам…
        Она выдохнула слабый смешок: «Ох!», и закрыла руками уши.
        - Никаких «мадам», ради Бога!  - вскричала она.  - Звучит так, будто я королева или портниха!
        В его мрачных глазах не было улыбки.
        - Как же мне к тебе обращаться?  - спросил он.  - Женщину с таким богатством и независимостью, как у тебя, едва ли назовёшь «мисс», словно она под родительским присмотром.
        - Нет, я полагаю! Есть старое английское слово «владычица»  - такое странное и милое, тебе не кажется?
        «Владычица моя, ну где ты бродишь?
        Останься и послушай песнь мою…»

        Она пропела две строки восхитительно проникновенным голосом, исполненным юности и нежности. Одним быстрым шагом он подскочил к ней и поймал её за плечи.
        - Бог мой, я мог бы вытрясти из тебя жизнь!  - яростно вскричал он.  - Удивляюсь, что ты меня не боишься!
        Она рассмеялась, не обращая внимания на его хватку.
        - А с чего бы? Ты не смог бы убить меня, даже если бы и попытался, а если бы и мог…
        - Если бы я мог  - ах, если бы я мог!
        - Что же, тогда ещё одно убийство пополнило бы общую сумму убийств в мире!  - сказала она.  - Вот и всё! Оно того не стоит!
        Он продолжал держать её.
        - Послушай!  - сказал он.  - Ты просто испорченный ребёнок одного из величайших финансовых мошенников Нью-Йорка. Ты осталась одна с состоянием, столь огромным, что это почти неприлично; ты мнишь себя какой-то сверхъестественной женщиной  - изображаешь из себя Клеопатру, ты убеждена, что можешь увлечь собой любого мужчину, но только твои деньги их привлекают, а не ты! Ты что этого не видишь? Или слишком тщеславная, чтобы увидеть? У тебя нет к ним милосердия  - ты заставляешь их верить, что тебе есть до них дело, а потом бросаешь, как пустые скорлупки! Вот какая ты! Но меня тебе никогда не удавалось одурачить и никогда не удастся!
        Он выпустил её столь же внезапно, как до этого схватил; она поправила белые складки своих одежд на плечах со статным изяществом и подняла голову, улыбаясь.
        - Пустые скорлупки  - отличное определение для мужчин, которые волокутся за женщиной ради денег,  - ровно заметила она,  - и вполне естественно, что женщина выбрасывает их через плечо. Я никогда тебя не дурачила, но ты сам себя дурачишь сейчас, только не знаешь об этом. Но довольно! Закончим на этом! Мне нравится романтика этой ситуации: ты  - в рубашке на калифорнийском холме, и я  - в шелках и бриллиантах нанесла тебе визит под светом луны  - поистине, очаровательный роман! Но он не может длиться вечно! Я  - одна из обрывков на ветру. Я не помощник этой расе, прости Господи! Эта раса  - слишком глупая и несчастная, чтобы заслужить долгую жизнь. Для неё уже было сделано всё возможное, снова и снова, от начала и до конца, а теперь  - теперь!  - Она замолчала, и само презрение её тона породило в его сердце нечто вроде страха.
        Она подняла одну руку и указала вверх. Её лицо показалось в лунном свете ещё более строгим и почти прозрачным в своих очертаниях.
        - Теперь всё изменится!  - отвечала она.  - Изменится так, что все вещи будут созданы заново!
        Тишина последовала за её словами  - странная тяжёлая тишина.
        Её нарушил её голос, снизошедший до крайней мягкости и всё же отчётливо различимый.
        - До свиданья! До свиданья!
        Он нетерпеливо отвернулся в сторону, чтобы избежать дальнейших прощаний, потом, под действием внезапного порыва, его настроение изменилось.
        - Моргана!
        Этот зов отозвался эхом в пустоте. Она исчезла. Он позвал снова  - длинное эхо странного имени прозвучало как «Мор-га-а-на», как дрожащий звук на струне скрипки мог бы звучать в конце музыкальной фразы. Ответа не было. Он стоял, как того и желал, в одиночестве.

        Глава 3

        - Она покинула Нью-Йорк несколько недель назад, ты что, не знал об этом? Чёрт меня подери! Я думала, что эта новость потрясла всех!
        Говорившая, молодая женщина, модно одетая и сидевшая в кресле-качалке любимого летнего отеля в Лонг-Айленд, подняла глаза и выразительно пожала плечами, когда высказала эти слова мужчине, стоявшему около неё с газетой в руке. Это был очень негибкий, прямой персонаж с волосами стального серого цвета и достаточно жёсткими чертами лица, чтобы можно было предположить, будто они вырезаны из дерева.
        - Нет, я этого не знал,  - сказал он, произнося слова в преднамеренно отчётливой манере, свойственной определённому типу американцев.  - Если бы я знал, то предпринял бы шаги, чтобы это предотвратить.
        - Ты не можешь предпринимать шагов, чтобы предотвратить что-либо из того, что Моргана Роял решает сделать!  - заявила его компаньонка.  - Она сама себе закон, и никто ей не указ. Я догадываюсь, что ты не смог бы её остановить, мистер Сэм Гвент!
        Мистер Сэм Гвент позволил себе улыбнуться. Это была улыбка, которая лишь немного затронула уголки его губ, добродушия в ней не было.
        - Вероятно, нет!  - ответил он.  - Но мне следовало попытаться! Мне, конечно, нужно было указать ей на всю глупость предпринятой авантюры.
        - Ты знаешь, что это за авантюра?
        Он помолчал, прежде чем ответить.
        - Едва ли! Но у меня есть предположение!
        - Неужели? Тогда, признаюсь, ты умнее меня!
        - Это серьёзный комплимент! Но даже мисс Лидия Герберт, блестящая светская львица, всего не знает!
        - Не совсем!  - отвечала она, подавив крошечный зевок.  - И ты тоже! Но мне известно большинство значительных вещей. Есть много такого, чего лучше не знать никому. Главная цель жизни сегодня  - это иметь горы денег и знать, как их тратить. Это как раз о Моргане.
        Мистер Сэм Гвент сложил свою газету в аккуратный свёрток и убрал в карман.
        - У неё слишком много денег,  - сказал он,  - и по-моему она не умеет их тратить правильным женским образом. Она забросила многие общественные обязанности в то время, когда ей следовало бы остаться…
        Мисс Герберт при этом широко распахнула карие, довольно высокомерные глаза и рассмеялась.
        - Разве это имеет значение?  - спросила она.  - Старик завещал ей наследство «безусловно и безоговорочно» без каких-либо указаний по поводу общественного долга. И я не думаю, что у тебя есть над ней хоть какая-то власть, не так ли? Или ты вдруг превратился в доверенное лицо?
        Он оглядел её с неким восхищённым сарказмом.
        - Нет. Я всего лишь дядя,  - сказал он.  - Дядя мальчишки, который застрелился этим утром из-за неё!
        Мисс Герберт издала пронзительный вскрик. Она была ужасно напугана.
        - Что? Джек? Застрелился? О, как это чудовищно! Я… мне жаль!
        - Не жаль!  - парировал Гвент.  - Так что не претворяйся. Сегодня никому никого не жаль. Некогда! И желания нет. Джек всегда был дураком  - возможно, он сделал лучшее, что мог. Я только что видел его мёртвым. Таким он выглядит лучше, чем когда был жив.
        Она выпрыгнула из кресла-качалки в порыве возмущения.
        - Ты жесток!  - воскликнула она, наполовину рыдая.  - Положительно жесток!
        - Не совсем!  - отвечал он спокойно.  - Только банален. Это вы  - современные женщины жестоки, а не мы  - отстающие от вас мужчины. Джек был глупцом, говорю я, в своей игре он всё поставил на Моргану Роял  - и проиграл. Это стало последней каплей. Если бы ему удалось жениться на ней, то он смог бы стократно покрыть все свои долги, на что он и надеялся. Разочарование было для него слишком велико.
        - Но разве он её не любил?  - Лидия Герберт задала этот вопрос почти утвердительным тоном.
        Мистер Сэм Гвент насмешливо вздёрнул брови.
        - Полагаю, ты приехала из средневековья?  - заметил он.  - Что такое любовь? Ты знаешь женщину-миллионершу, которая была бы «любима»? Ни черта подобного! Любят только её деньги, а не её саму. Она  - только обуза к ним в придачу.
        - Тогда… тогда ты хочешь сказать, что Джек только из-за денег?..
        - А из-за чего же ещё? Из-за бабы? В наше время существуют тысячи женщин, готовых отдаться по первой же просьбе, которые сами кидаются на ложе без всяких колебаний или стеснений! А в просьбе Джека никогда не отказывала ни одна из них. Но миллионы Морганы Роял получаешь не каждый день!
        Тонкие губы мисс Герберт сжались в одну прямую линию, она смахнула несколько скудных слезинок с глаз платочком, тонким как паутинка и нежно надушенным, и молча стояла, глядя с веранды на окружающий вид.
        - Видишь ли,  - настаивал Гвент своим холодным, вкрадчивым тоном,  - Джек был разорён. И он почти разорил и меня. Сам он теперь устранился с траектории пистолетного выстрела и оставил мне только траурную музыку по себе. Моргана Роял была его единственным шансом. Она его провела, она точно его провела. Он-то думал, что заполучил её, в то время как именно когда он уже собирался пригвоздить бабочку к бархату,  - она и упорхнула прочь!
        - Умная бабочка!  - заметила мисс Герберт.
        - Может да, а может быть, и нет. Увидим. В любом случае, с Джеком всё кончено.
        - И, я полагаю, поэтому, как ты говоришь, Моргана сбежала от своих общественных обязанностей?
        Гвент смотрел на неё с нерушимым спокойствием.
        - Нет. Не совсем,  - ответил он.  - Я считаю, что она ничего не знала о его намерении. Хотя, не думаю, чтобы она попыталась изменить его, если бы и знала.
        Мисс Герберт всё ещё смотрела на панораму.
        - Что ж, мне уже не так жаль его после твоих слов о том, что он сделал это из-за денег,  - сказала она.  - Я была о нём лучшего мнения…
        - Ты снова говоришь, как в средние века,  - перебил её Гвент.  - Кому нужны сегодня добрые люди? Цель жизни  - жить, не так ли? И «жить» означает получать всё возможное для собственного удовольствия и выгоды, стать Номером Первым! И пусть весь мир делает что хочет. Это как раз твой стиль, хоть ты и притворяешься, что нет!
        - Ты не очень-то вежлив,  - сказала она.
        - А с чего мне быть вежливым?  - сварливым тоном заметил он.  - Кому нужна вежливость, если только в ней нет выгоды для себя? Я никогда не прибегаю к лести и никогда не бываю вежлив. Я просто знаю, как это бывает: ты не получила тех денег, на которые рассчитывала, и теперь ищешь того, у кого они есть. Затем выйдешь за него, если удастся. Ты, как женщина, делаешь то же самое, что и Джек сделал, будучи мужчиной. Но если ты проиграешь, то не думаю, что ты покончишь с собой. Ты для этого слишком уравновешенная. И полагаю, что ты преуспеешь в своих притязаниях. Если будешь осторожной!
        - Если буду осторожной?  - откликнулась она вопросительным эхом.
        - Да, если хочешь заполучить миллионера. Особенно, старого негодяя, за которым ты бегаешь. Не одевайся слишком «кричаще». Не выставляй напоказ свою попку  - оставь что-нибудь и для его воображения. Не размалёвывай личико, а оставь как есть. И будь, или притворись, весьма сочувствующей народу. Это сработает!
        - На этом закончим первый урок!  - сказала она.  - Спасибо, пастор Гвент! Думаю, я прислушаюсь!
        - Полагаю, что да! Хотел бы я быть уверен в чём-либо ещё так же твёрдо, как в этом!
        Она молчала. Уголки её рта слегка дрогнули, будто она пыталась выдавить улыбку. Она пристально смотрела на своего собеседника  - как он достал сигару из коробки и зажёг её.
        - Мне нужно идти и всё уладить с похоронами,  - сказал он.  - Джека больше нет, и нужно прибрать его останки. Это моя забота. Как раз теперь его мать рыдает над ним, а я этого не выношу. Это выводит меня из себя.
        - У тебя вообще есть сердце?  - спросила она.
        - Думаю, да. Раньше было. Но не сердце  - оно только пульсирующая мышца. Я прихожу к выводу, что это скорее голова.
        Он выпустил два-три колечка дыма в чистый воздух.
        - Ты знаешь, куда она уехала?  - вдруг спросил он.
        - Моргана?
        - Да.
        Лидия Герберт замешкалась.
        - Думаю, что знаю,  - ответила она наконец,  - но я не уверена.
        - Ну а я уверен,  - сказал Гвент.  - Она помчалась за особенной добычей, которая ускользнула от неё  - за Роджером Ситоном. Он уехал в Калифорнию месяц назад.
        - Значит, она в Калифорнии?
        - Конечно!
        Мистер Гвент сделал ещё одну затяжку.
        - Ты, должно быть, была в Вашингтоне, когда все считали, что он и она собираются пожениться,  - продолжил он.  - Ни о чём другом тогда просто не говорили!
        Она кивнула.
        - Знаю! Я там была. Но мужчине, посвятившему свою душу науке, не нужна жена.
        - А как насчёт женщины, которая посвятила свою душу самой себе?
        Она пожала плечами.
        - О, ерунда это всё! Моргана  - не научный работник, она даже не студентка. Она только воображает, что может что-то сделать. Но это не так.
        - Что ж! Я не уверен!  - и Гвент принял вид сплетника.  - Ей как-то удаётся по-умному уладить все проблемы, пока все остальные о них только болтают.
        - Только для личного удовлетворения,  - иронично заметила мисс Герберт.  - Ясное дело, что не для кого-то ещё! Она несёт дикую чушь об овладении миром! Представь себе! Мир под контролем Морганы!  - Она нетерпеливо тряхнула юбкой.  - Я ненавижу подобных таинственных, философствующих женщин, а ты? Былые времена мне нравились намного больше! Когда нас окружала поэзия, и романтика, и прекрасный идеализм! Когда могли бы существовать Данте и Беатриче!
        Гвент кисло улыбнулся.
        - Они никогда не могли бы существовать,  - парировал он.  - Данте, как и все поэты, был очередным обманщиком. Вешал свою лапшу на уши всем подряд  - от девятилетнего ребёнка до восемнадцатилетней девицы. Глупейшая книга из всех когда-либо написанных эта его «Новая Жизнь»! Я однажды читал и чуть не заболел от неё. Думать обо всей этой болтовне про Беатриче, которая «отказала ему в спасительном своём приветствии»! Что некое создание, претендующее на звание мужчины, способно молоть чушь в таком стиле,  - просто выводит меня из себя!
        - Это совершенная красота!  - заявила мисс Герберт.  - У тебя нет любви к литературе, Гвент!
        - У меня нет любви к обману,  - ответил он.  - Это правда! Думаю, что знаю разницу между трагедией и комедией, даже когда вижу их вместе,  - он стряхнул длинный пепел с сигары.  - Этим утром я уже посмотрел небольшую комедию с тобой  - теперь иду смотреть трагедию! Я скажу тебе, что на лице Джека написано больше, чем у всего Данте!
        - Трагедия проигранной денежной авантюры!  - сказала она, с презрением вздёрнув брови.
        Он кивнул.
        - Так и есть! Это больше расстраивает умственное спокойствие человека, чем проигранная любовная партия!
        И он ушёл.
        Лидия Герберт осталась одна, бесцельно играя с листьями винограда, что карабкался по высоким деревянным колоннам веранды, на которой она стояла, и восхищаясь блеском бриллиантового браслета, который сиял на её худом запястье тонким ободком из капель росы. То и дело она вглядывалась в далёкое море, которое играло бликами в лучах палящего солнца, и позволила своим мыслям переключиться с себя самой и своих элегантных одежд на некоторые общественные события, в которых она принимала участие в течение последних двух месяцев. Она припомнила великолепный бал, устроенный Морганой Роял в её королевском дворце, где собрались вместе все модные и легкомысленные представители знаменитых «Четырёхсот богатейших семейств страны» и когда единственной темой для сплетен была вероятность брака между одной из богатейших женщин мира и бедно одетым учёным без единого пенни за душой, не считая того, что он зарабатывал с огромным трудом. Сама Моргана разыгрывала таинственность. Она смеялась, качала головой и демонстрировала свою изящно наряженную персону толпе гостей, со всей летящей грацией своего волшебного образа
в белых складках, обшитых бриллиантами; однако она не подавала ни единого намёка на особое расположение или отношение ни к одному мужчине, даже к Роджеру Ситону, сомнительному учёному, который стоял в стороне от танцевавшей толпы с видом хмурого презрения, больше походивший на лесного зверя, наблюдавшего за последними прыжками добычи, которую он намеревался пожрать. Он воспользовался первым же удобным случаем, чтобы улизнуть, и, когда он так и не возвратился, мисс Герберт поинтересовалась у хозяйки бала о том, что же с ним сталось? Моргана, с прелестно вспыхнувшими щеками после только что оконченного танца, улыбнулась этому вопросу.
        - Откуда мне знать?  - отвечала она.  - Я же не его сиделка!
        - Но… но вам же он нравится?  - предположила Лидия.
        - Нравится? О да! Кому не понравится мужчина, который заявляет, что он способен уничтожить полмира, если захочет! Он кажется неким божеством, знаете ли! Юпитером с его молниями в образе человека в плохо пошитом современном костюме! Не забавно ли это!  - Она слегка рассмеялась.  - И каждый в этой комнате сегодня думает, что я собираюсь за него замуж!
        - А вы не собираетесь?
        - Как вы себе это представляете? Я замужем? Лидия, Лидия, вы что, принимаете меня за дуру?  - Она снова рассмеялась, а затем вдруг посерьёзнела.  - Подумать только, воображают меня, отдающей свою жизнь в руки учёного волшебника, который, если захотел бы, то смог бы уменьшить меня до маленькой кучки пыли за две минуты! Благодарю покорно! Моральное давление на женщин со стороны мужчин в последнее время итак было немалым  - и я не собираюсь пополнить собою список его жертв!
        - Значит, он вам не нравится?  - настаивала Лидия, движимая внутренним любопытством, а также смутным удивлением тому странному блеску фигуры и глаз, который придавал Моргане красоту, производимую не одной лишь внешностью.  - Вы с ним не обручены?
        Моргана подняла вверх палец.
        - Послушайте!  - сказала она.  - Разве этот вальс не прекрасен? Не кажется ли вам, что эта музыка витает вокруг и связывает всех нас в одну гирлянду мелодии? Насколько она выше, выше всех этих вращающихся человеческих микробов! Настолько же, насколько небеса отстоят от земли! Если бы мы могли поистине подчиниться зову этой музыки, то нам бы следовало расправить крылья и взлететь к столь чудесным мирам! Но, как обстоят дела, мы способны лишь скакать по кругу, как мошкара на солнце, и воображать, что наслаждаемся собой, в течение часа или двух! Но музыка значит намного больше!  - Она остановилась, отвлёкшись, затем более спокойным тоном продолжила:  - И вы полагаете, я могу выйти замуж? Я бы не вышла и за императора, если бы был хоть один достойный, а его нет! А что касается Роджера Ситона, я с ним, конечно же, не обручена, как вы столь галантно заметили! И он не обручён со мной. Мы оба «обручены» с чем-то иным.
        Она стояла рядом с раскрытым окном во время разговора и взглянула на тёмное пурпурное небо, усыпанное звёздами. Она продолжила неспешно и с расстановкой:
        - Я могла бы, вероятно, могла бы помочь ему в этом чём-то ином, если бы он не открыл нечто большее!
        Она подняла руки в повелительном движении, словно бессознательно, затем позволила им упасть по бокам. Лидия Герберт озадаченно смотрела на неё.
        - Вы говорите так странно!
        Моргана улыбнулась.
        - Да, знаю!  - кивнула она.  - Я, как говорят старые шотландки, фея! Вы знаете, что я была рождена далеко отсюда, на Гебридских островах; мой отец одно время был бедным пастухом овец, до того как переехал в Штаты. Я была ещё ребёнком, когда меня увезли с островов туманов и дождей, но по своему рождению я была феей.
        - Что такое «фея»?  - перебила её мисс Герберт.
        - Это просто то, чем все остальные не являются,  - ответила Моргана.  - Народ Фей  - магический народ; он видит то, что другим недоступно, слышит голоса, которых никто больше не слышит,  - голоса, которые нашёптывают ему тайны и рассказывают о чудесах, ещё непознанных,  - она внезапно замолчала.  - Не нужно нам говорить здесь об этом,  - продолжила она.  - Народ скажет, что мы здесь придумываем платья для подружек невесты и что сам день свадьбы уже назначен! Но можете быть уверенной, что я ни за кого не собираюсь выходить замуж, и меньше всего  - за Роджера Ситона!
        - Всё же он вам нравится! Я вижу это!
        - Конечно, он мне нравится! Он  - человек-магнит, он «притягивает»! Ты приклеиваешься к нему, как если бы он был сургучом, а ты  - листом бумаги! Но очень скоро ты отлипаешь! О, этот вальс! Разве он не очарователен!
        И, легко закружившись, словно колокольчик на ветерке, она отдалась танцу и испарилась в гуще её гостей.
        Лидия Герберт теперь припомнила этот разговор, когда стояла, глядя вниз, на море, с крытой веранды её отеля, и снова увидела, словно в грёзах, лицо и глаза её подруги-«феи»  - лицо, вовсе не красивое внешне, но исполненное сверкающего притяжения, которому почти невозможно было сопротивляться.
        - В ней ничего нет!  - дружно заявило нью-йоркское общество.  - Кроме её денег! И волос, но не прежде, чем она их распустит!
        Лидия видела их распущенными однажды  - лишь однажды, и вид этого блестящего каната из золота довольно сильно её напугал.
        - Все они  - ваши собственные?  - выдохнула она.
        И с мимолётной улыбкой и комическим колебанием Моргана ответила:
        - Я… я думаю, да! Похоже на то! Не думаю, что они отвалятся, только если вы очень сильно дёрнете!
        Лидия не дёрнула сильно, но пощупала мягкую вьющуюся массу, стекающую с головы много ниже колен, и молча позавидовала их хозяйке.
        - Весьма неудобно!  - заявила Моргана.  - Никогда не знаю, что с ними делать. Никак не могу убрать их «по моде», и когда я их завиваю, то этого совсем не заметно. Однако, у всех свои проблемы! У одного  - с зубами, у другого  - с лодыжками; мы никогда не бываем полностью довольны! Вся суть в том, чтобы терпеть не жалуясь!
        И эта любопытная женщина, которая говорила «так странно», владела миллионами! Её отец, который приехал в Штаты с дикого севера Шотландии совершенно без гроша, настолько успешно использовал каждую выпадавшую ему возможность, что каждое его вложение, казалось, приносило пятикратный доход в его руки. Когда его жена умерла вскоре после того, как его богатство начало нарастать, его окружили прекрасные и знатные женщины, жаждавшие занять её место, но он держался адамантом против всех их ухищрений и остался вдовцом, всецело посвятив свою любовь единственной дочери, которую привёз с собой с Хайленд-Хиллс и которой он дал блестящее, но отрывочное и необычное образование. Жизнь, казалось, вертелась вокруг него сверкающим золотым кольцом, в котором он был центром, и когда он внезапно умер «от перенапряжения», как сказали доктора, люди почти боялись назвать вслух обширное состояние, унаследованное его дочерью, даже будучи привычными ко многим миллионам. А теперь?..
        «Калифорния!  - размышляла Лидия.  - Сэм Гвент думает, что она уехала туда вслед за Роджером Ситоном. Но какова же её цель, если ей на него наплевать? Гораздо более вероятно, что она отправилась на Сицилию, там у неё построенный дворец, чтобы жить „в полном одиночестве“! Что же! Она может себе это позволить!»
        И с коротким вздохом она отпустила свой караван мыслей и ушла с веранды  - пора было переодеться и подготовиться поражать и восхищать неустойчивый разум хитрого старого Креза, который, свободно наслаждаясь собой, прожил холостяком вплоть до своих нынешних семидесяти четырёх лет, а теперь подыскивал себе молодую, сильную женщину, чтобы она следила за домом и была ему нянькой и помощницей в преклонном возрасте, за чьи услуги, если она подойдёт, он назвал бы её «женой», чтобы укрепить её положение. И сама Лидия Герберт была частным образом осведомлена о его видах. Более того, она всецело желала их удовлетворить ради богатства и шикарной жизни. У неё не было великих амбиций; немногие женщины её общественного положения их имели. Жить в хорошем доме, вкусно есть и красиво одеваться, без помех вписаться в модный круг общения  - это было всё, чего она желала; а о романтике, чувствах, эмоциях или идеалах она и не мечтала. Периодически она улавливала в мозгу проблеск мысли о чём-то более высоком, чем материальные нужды, но начинала смеяться над ним ещё раньше, чем тот успевал оформиться: «Смешно! Полная
чушь! Будто Моргана!»
        И быть, как Моргана, означало быть, как учат циники, «невозможной женщиной»: независимой от мнений и поэтому «непонятой людьми».

        Глава 4

        - Что ты на меня глазеешь? У тебя такие огромные глаза!
        Моргана, одетая лишь в белую шёлковую ночную сорочку, сидела на краю своей постели, перебирая маленькими розовыми кончиками пальцев торчавшую тонкую оборку её одежды, глядя на красивую широкоплечую девочку Манеллу, которая только что принесла поднос с её завтраком и теперь стояла, разглядывая хозяйку со странным выражением смешанного восхищения и робости.
        - Такие огромные глаза!  - повторила она.  - Словно огромные фары, светящие изнутри твоего мозга-мотора! Что ты во мне увидела?
        Загорелая кожа Манеллы вспыхнула тёмно-красным.
        - То, чего раньше никогда не видела!  - ответила она.  - Вы такая бледная и маленькая! Вовсе не похожи на женщину!
        Моргана весело рассмеялась.
        - Не похожа на женщину! О, дорогая! А на кого же я тогда похожа?
        Глаза Манеллы потемнели от усилия выразить свою мысль.
        - Не знаю,  - сказала она в замешательстве,  - но однажды здесь, в саду, мы нашли прекрасную бабочку с белыми крыльями  - совсем белыми, и она сидела на алом цветке. Мы все прибежали поглядеть на неё, потому что она была не похожа на всех прочих, виденных прежде бабочек: её крылья выглядели как бархат или лебяжий пух. Вы мне напомнили эту бабочку.
        Моргана улыбнулась.
        - Она не упорхнула прочь?
        - О да! Очень скоро! И через пару часов после того, как она улетела, алый цветок погиб.
        - Как ужасно!  - и Моргана подавила зевоту.  - Это завтрак? Да? Побудь со мной, пока я ем! Ты главная горничная в «Плазе»?
        Манелла пожала плечами.
        - Не знаю, кто я! Я выполняю всё, о чём меня просят, насколько могу справиться.
        - Занятое дитя! И хорошо тебе платят?
        - Для меня достаточно,  - ответила Манелла безразлично,  - но работа мне не нравится.
        - А может ли работа нравиться?
        - Если работаешь ради того, кого любишь, то несомненно!  - пробормотала девушка, словно говоря с самой собой.  - Дней не хватит на всю ту работу, которую захочешь выполнить!
        Моргана поглядела на неё, и в глазах её блеснул серо-голубой свет. Затем она налила себе кофе и попробовала его.
        - Неплохо!  - заметила она.  - Это ты сварила?
        Манелла кивнула и проговорила наугад:
        - Смею сказать, что он не так хорош, как должен бы быть,  - сказала она.  - Если бы с вами приехала личная служанка, то я попросила бы её сварить кофе. Женщины вашего положения предпочитают, чтобы еду им подавали иначе, чем это принято у нас, бедняков, а я так не умею.
        Моргана рассмеялась.
        - Ты странное, прекрасное создание! Что тебе об этом известно? Что такое по твоему мнению моё положение?
        Манелла нервно теребила концы яркой цветной косынки, которую носила завязанной на груди, и на секунду замешкалась.
        - Ну, во-первых, это ваше богатство,  - сказала она наконец.  - Это несомненно. Ваши прекрасные одежды, на которые вы, должно быть, тратите целое состояние! Потом, все гости здесь поражаются вашему автомобилю и водителю, называя его самим совершенством! И всё это заставляет вас думать, будто вы можете заполучить всё, что только можете себе вообразить. А я в этом не уверена! Не думаю, что у вас есть чувства! Не бывает, чтобы вы чего-то страстно хотели и не могли бы этого заполучить,  - ваши деньги купят всё желаемое. Они купят вам даже мужчину!
        Рука Морганы замерла, когда она наливала себе вторую чашку кофе, и лицо её выразило удивление.
        - Купят мне мужчину?  - эхом повторила она.  - Думаешь, получится?
        - Конечно!  - подтвердила Манелла.  - Если бы вы захотели, а вы, смею сказать, не хотите. Насколько я понимаю, вы  - прямо как человек, что живёт на изнуряющей жаре на холме: у него могла бы быть женщина, но он не желает её.
        Моргана изысканным движением намазывала масло на свой бутерброд.
        - Человек, что живёт на изнуряющей жаре на холме,  - повторила она медленно с улыбкой.  - И что же это за человек?
        - Не знаю,  - и огромные тёмные глаза Манеллы исполнились странной печальной задумчивости.  - Он чужестранец и вовсе не болен. Он большой, сильный и здоровый. Однако предпочёл поселиться в «доме смертника», как его порой называют; туда гости «Плазы» удаляются, когда уже не остаётся никакой надежды. Ему нравится одиночество  - он размышляет и пишет целыми днями. Я приношу ему хлеб и молоко  - это всё, что он заказывает в «Плазе». Я стала бы его женщиной. Я бы на него работала день и ночь. Но он не захочет меня.
        Моргана подняла глаза, сверкнувшие светом «феи», который часто удивлял и даже пугал её друзей.
        - Ты стала бы его женщиной? Ты в него влюблена?
        Нечто в её взгляде пробудило у Манеллы естественный импульс недоверия к этой женщине.
        - Нет, не влюблена!  - отвечала она холодным тоном.  - Я сказала слишком много.
        Моргана улыбнулась и, протянув маленькую белую ручку, украшенную сверкающими кольцами, нежно положила её на загорелое запястье девушки.
        - Ты прекрасное создание с добрым сердцем!  - лениво пробормотала она.  - Вот в чём проблема  - в твоём сердце! Ты познакомилась с мужчиной, который живёт один и исследует вещи, которые, вероятно, представляются ему самыми удивительными из всего когда-либо написанного, в то время как на самом деле они  - не что иное, как мусор, и ты вбила себе в голову, что ему требуется забота и любовь! Но ему ничего этого не нужно! И это ты хочешь любить и заботиться о нём! О Небо! Ты когда-нибудь задумывалась над тем, что значит любовь и забота?
        Манелла быстро и мягко выдохнула.
        - Весь мир, конечно!  - порывисто ответила она.  - Любить! Владеть тем, кого любишь, его телом и душой! И заботиться о жизни, порождённой этой любовью! Это, должно быть, рай!
        Улыбка сползла с губ Морганы, и выражение лица стало почти печальным.
        - Ты словно доверчивый зверёк!  - сказала она.  - Зверёк, не ведающий о ружьях и капканах! Бедная девочка! Я бы хотела, чтобы ты уехала вместе со мною из этих одиноких гор в большой мир! Как твоё имя?
        - Манелла.
        - Манелла, а дальше?
        - Манелла Сорисо,  - ответила девушка.  - Мои родители были испанцами  - они уже умерли. Я родилась в Монтерей.
        Моргана начала мягко напевать:
        «Под стенами Монтерей
        На рассвете заиграли горны,
        Идём вперёд, навстречу смерти,
        Виктор Гэлбрей».

        Она замолчала и сказала:
        - Ты ведь видела немногих мужчин?
        - О нет, многих!  - и Манелла легкомысленно вскинула голову.  - Все они более-менее похожи: жадные до долларов, обожают курить и киношных женщин  - мне нет дела до них. Некоторые даже предлагали мне выйти за них, но я скорее умру, чем стану женой такого человека!
        Моргана соскользнула с края постели и выпрямилась, а ночная сорочка симметрично опала вокруг её маленькой фигурки. Ловким движением она развязала узел, который ночью стягивал её волосы, и они распустились вьющимися локонами, как золотая змея до самых колен. Манелла отступила от удивления.
        - Ох!  - воскликнула она.  - Какая красота! У меня тоже густые волосы, но они чёрные и тяжелые  - уродливые, некрасивые! А он, тот человек в хижине на холме, говорит, что ничего так не ненавидит, как женщину с золотыми волосами! Как может он ненавидеть такую прелесть!
        Моргана пожала плечами.
        - О вкусах не спорят!  - сказала она равнодушно.  - Кому-то нравятся чёрные волосы, кому-то рыжие, кому-то ореховые.
        Очарованная её удивительным эльфийским видом, когда она стояла, будто белый ирис в своих шёлковых одеждах, и очертания её фигуры смутно угадывались под складками, Манелла приблизилась немного застенчиво.
        - Ах, но я не говорю, что предпочитаю смерть настоящему, истинному браку!  - сказала она.  - Когда любишь  - всё иначе! А вы выглядите такой прекрасной и удивительной, почти как фея! Вы разве не думаете так же?
        Моргана рассмеялась поверхностным и холодным смехом, как будто дождь застучал по окну.
        - Мне нужно одеться,  - сказала она.  - А ты передай сообщение моему водителю: скажи, чтобы приготовился к отъезду. Я отлично отдохнула за ночь и теперь вполне готова к длинной поездке.
        - О, вы уже уезжаете?  - и Манелла печально вздохнула:  - Как жаль! Я бы хотела, чтобы вы остались!
        Глаза Морганы вспыхнули презрительным смехом:
        - Ты, странное создание! Зачем мне оставаться? Совершенно незачем!
        - Если незачем, тогда зачем же вы приезжали?
        Это вырвалось у неё неожиданно и бессознательно, так что Манелла и сама не могла объяснить почему.
        Моргана казалась задумчивой.
        - Зачем я приезжала? И правда, я едва ли знаю! Меня переполняют странные желания и фантазии, и я люблю по-всякому развлекаться. Думаю, я хотела взглянуть на Калифорнию, вот и всё!
        - Так почему бы не узнать её получше?  - настаивала Манелла.
        - Немного  - лучше, чем слишком много!  - рассмеялась Моргана.  - Я быстро начинаю скучать! Эта «Плаза» наскучит мне до смерти! Зачем ты хочешь, чтобы я осталась? Увидеть твоего мужчину в горах?
        - Нет!  - ответила Манелла с неожиданной резкостью.  - Нет! Я бы не хотела, чтобы вы виделись! Он скорее вас возненавидит, чем полюбит!
        Серо-голубой блеск показался в глазах Морганы.
        - Ты любопытная девушка!  - размеренно произнесла она.  - Ты могла бы стать трагической актрисой и сделать карьеру на сцене с таким голосом и внешностью! И всё же ты торчишь здесь и работаешь в санатории! Что ж! Это глупая, ужасная жизнь, но я думаю, что она тебе нравится!
        - Не нравится!  - яростно заявила Манелла.  - Я её ненавижу! Но что же мне делать? У меня нет ни дома, ни денег. Мне нужно как-то зарабатывать на жизнь.
        - Ты поедешь со мной?  - спросила Моргана.  - Я сейчас же увезу тебя, если захочешь!
        Манелла посмотрела на неё с детским удивлением  - её большие тёмные глаза засияли, затем омрачились тенью печали.
        - Благодарю вас, сеньора!  - нежно проговорила она, употребив испанскую вежливую форму обращения.  - Это очень любезно с вашей стороны! Но я вам не подхожу. Я не знаю мира и медленно учусь. Мне лучше здесь.
        Маленькая улыбка, мечтательная и таинственная, появилась на губах Морганы.
        - Да! Вероятно, так и есть!  - сказала она.  - Понимаю тебя! Ты не хочешь оставлять его! Уверена в этом! Ты хочешь регулярно подкармливать своего медведя хлебом с молоком  - да, бедное обманывающееся дитя! Мужайся! У тебя ещё есть шанс стать, как ты сказала «его женщиной»! И когда это случится, я ещё посмотрю, как тебе это понравится!
        Она рассмеялась и начала расчёсывать свои блестящие волосы на две шёлковые косы. Манелла смотрела и смотрела на сияющий блеск, пока уже больше не могла этого делать из-за банальной зависти и тогда медленно повернулась и вышла из комнаты.
        В одиночестве Моргана продолжила в задумчивости расчёсывать волосы, затем, заколов их наверх в огромный узел, она продолжила свой туалет. Всё самое прекрасное и изысканное было в её распоряжении  - от шёлковых колгот до изящных кружевных корсетов, и когда она достигла высшей точки своего великолепия, надев короткое летнее платье и подходящую шляпку, то скрупулёзно осмотрела себя в зеркале, чтобы увериться, что каждая деталь ее наряда была совершенна. Она прекрасно осознавала, что не была красавицей по мнению журналистов, обладая более тонкой привлекательностью, которую ни одна камера не могла даже уловить, но сама она точно знала, как подчеркнуть её.
        «Ненавижу неопрятных путешественников!  - сказала бы она.  - Ужасных людей с масляными пятнами на одежде и пахнущих бензином! Ни один гоблин из ночного кошмара не может быть уродливее, чем обычный автомобилист!»
        У неё не было багажа, кроме специального чемоданчика, в котором, по её словам, «помещалось всё». Он был наскоро запакован, заперт и готов к поездке. Потом она подошла к окну и помахала рукой в направлении ближайшего холма и «дома смертника».
        - Глупый увалень!  - сказала она, обращаясь к человеку, которого называла этим именем.  - Ты приехал сюда один в дикий калифорнийский край, сбежав от меня, и здесь ты нашёл какую-то необразованную девку, дикую и жаждущую стать «твоей женщиной». Почему бы и нет? Она  - как раз то, чего ты хочешь: будет рубить дрова, таскать воду, готовить пищу и вынашивать детей! Ты будешь жить, как дикий бабуин, и твой мозг со временем станет работать хуже и совсем истощится, и твоё великое научное открытие будет похоронено в безвестности и никогда не выйдет в свет! И всё это в том случае, если она станет своей женщиной! Это ещё большой вопрос, конечно, однако она сильна, красива и с прекрасным телом, а я не знаю мужчины, который смог бы перед всем этим устоять. Что касается меня и моего «пошлого богатства», как ты его зовёшь, то я лишь маленькая соломинка, не стоящая твой мысли! Так ты думаешь  - но нет, мой дорогой увалень! Только до тех пор, пока мы не вступили с тобой в борьбу, если этому суждено случиться!
        Она надела перчатки, взяла сумочку и спустилась по лестнице, оказавшись на просторной, украшенной цветами лоджии «Плазы», где с дружелюбным поклоном и улыбкой она заплатила по счёту администратору отеля. Её водитель, умный француз в ливрее, ожидал её вместе с грумом.
        - Мы уезжаем сегодня, мадам?  - спросил он.
        - Да, мы уезжаем,  - ответила она,  - и как можно скорее. Только принесите мой чемодан  - он стоит упакованный в моей комнате.
        Грум поспешил выполнить приказ, и Моргана оглянулась вокруг и увидела, что стала предметом пристального интереса со стороны некоторых гостей, которые тоже находились в лоджии. Её серо-голубые глаза равнодушно сверкнули в их направлении и остановились на Манелле, которая стояла, сгорбившись в углу. Она с улыбкой подозвала её.
        - Подойди, попрощайся со мной!  - сказала она.  - Взгляни на мою машину и подумай, как бы ты могла на ней уехать!
        Манелла сжала губы и покачала головой.
        - Лучше не стоит!  - пробормотала она.  - Бесполезно смотреть на то, чего никогда не будешь иметь!
        Моргана рассмеялась.
        - Как угодно!  - сказала она.  - Ты странная девушка, но довольно красива! Не забывай об этом! Скажи человеку в горах, что я так сказала. Довольно красива! До свиданья!
        Она прошла через лоджию быстрым грациозным шагом и залезла в роскошный лимузин, богато украшенный шёлковыми лентами и оборудованный всей возможной роскошью, словно будуар королевы на колёсах, пока Манелла вытягивала шею, чтобы в последний раз на неё взглянуть. Её водитель быстро занял своё место, и через секунду под звук высокого серебристого гудка (это был единственный вид «гудка», который бы она вытерпела) машина бесшумно заскользила вниз по пыльной широкой дороге; её отполированная эмаль и серебряный блеск, как блики солнца, растворились в ещё более ярком свете и исчезли.
        - И это самая богата женщина Америки!  - сказал отельный служащий всем, кому хотелось это объявление услышать.  - Моргана Роял!
        - Так ли это?  - протянул человек с болезненным лицом, откинувшись в инвалидном кресле.  - Она не очень-то похожа на таковую!
        И он выразительно зевнул.
        Он был прав. Она не была похожа на таковую внешне, но была выше того, что мог показать взгляд. Так со скорбью и завистью подумала Манелла, которая инстинктивно почувствовала, что хоть сама она и была симпатичной и даже «довольно красивой», но более ничем. Она никогда не слыхала слова «фея». Таинственная красота западных гор была закрыта от неё широким барьером из многих морей и завесой из облаков. И поэтому она не знала, что женщины-«феи»  - это раса, отличная от всех прочих женщин мира.

        Глава 5

        В тот вечер на закате Манелла направилась прямиком на холм, к «дому смертника», движимая ей самой непонятным порывом. У неё для этого не было ни одной стоящей причины; она знала, что мужчина, живущий там, наверху, который так сильно её интересовал, имел достаточное количество еды на три дня и что, скорее всего, он будет раздражён уже одним её появлением. И всё же она испытывала непреодолимое желание рассказать ему об удивительной женщине с ярким взглядом, которая уехала из «Плазы» тем утром и назвала Манеллу «довольно красивой». Гордость и наивное женское тщеславие волновали её; «если другая женщина так думает, то так оно и есть», успокаивала она себя, хорошо зная, что женщины редко восхищаются друг другом. Она медленно шла с опущенной головой и вдруг остановилась в испуге, встретившись, или почти налетев, на того самого человека, которого искала, кто в своих бесшумных полотняных ботинках с грацией пантеры подошёл к ней незамеченным. Остановившись на полпути, она тихо стояла, быстро опустив глаза и раскрыв рот. В своём восхищении силой и физической привлекательностью чужестранца, которого она
знала только таковым, она подумала, что он выглядел великолепно, как бог, спустившийся с холма. Далёкий от доброго расположения духа, он нахмурился при виде неё.
        - Куда ты идёшь?  - грубо спросил он.
        Яркая краска залила её щёки розово-красным, закатным цветом.
        - Я шла посмотреть, не нужно ли тебе что-то,  - заикалась она почти униженно.
        - Ты знаешь, что нет,  - сказал он.  - Ты можешь попасть в беду.
        Она выпрямилась с лёгкой обидой.
        - Если тебе ничего не нужно, то зачем спускаешься в долину? Ты говорил, что ненавидишь «Плазу»!
        - Верно!  - и он заговорил почти мстительно.  - Но в настоящее время там есть кое-кто, с кем я хочу увидеться.
        Её чёрные глаза распахнулись в вопросительном взгляде.
        - Мужчина?
        - Нет. Странно сказать, но женщина.
        Внезапная догадка озарила её разум.
        - Знаю!  - вскричала она.  - Но ты её не найдёшь! Она уехала!
        - Что ты говоришь?  - спросил он нетерпеливо.  - Что ты знаешь?
        - Ох, я ничего не знаю!  - и в её голосе сквозь всхлип прозвучала пафосная нотка.  - Но я чувствую вот здесь!  - И она приложила руки к груди.  - Что-то говорит мне, что ты виделся с ней  - с маленькой удивительной бледной женщиной, сладко пахнущей, как роза, одетой в шелка, бриллианты и с её сказочной машиной! И с золотыми волосами… ах! Ты сказал, что ненавидишь золотоволосых женщин! Это и есть та самая женщина, которую ты ненавидишь?
        Он стоял и смотрел на неё с задумчивым, полупрезрительным выражением.
        - Ненавижу  - слишком сильное слово,  - отвечал он.  - Она не стоит ненависти!
        Её брови нахмурились.
        - Я в это не верю!  - сказала она.  - Ты говоришь неискренне. Скорее, думаю, ты любишь её!
        Он грубо схватил её за руку.
        - Хватит!  - вскричал он злобно.  - Ты, бестолковая нахалка! Люблю я или ненавижу кого-то  - не твоё дело! Как ты смеешь говорить со мной об этом!
        Она отодвинулась от него подальше. Губы её задрожали, и слёзы навернулись на глаза.
        - Прости меня! О, прости меня!  - она пробормотала с мольбой.  - Мне так жаль…
        - Тебе и должно быть жаль!  - парировал он.  - Ты, Манелла, воображаешь себя влюблённой в меня! Да так и есть! И не можешь оставить меня в покое! Ни один влюблённый мужчина в жизни не станет клянчить любовь так явно и униженно, как влюблённая женщина! Теперь ты увидела соперницу на своей сцене, и, хоть она и не более чем гостья в «Плазе», где ты помогаешь мыть тарелки, ты вдруг выдумываешь кучу романтических бредней и воображаешь меня связанным с ней каким-то мистическим образом! Ох, ради Бога, не рыдай! Это невыносимо! Нет повода для слёз. Ты водрузила меня, словно куклу, на священный пьедестал и хочешь мне поклоняться! Что же, я просто не приму твоего поклонения. А что касается твоей «маленькой удивительной бледной женщины, сладко пахнущей, как роза», то я и не отрицаю, что с ней знаком. И я не отрицаю так же того, что прошлой ночью она приходила на холм, чтобы проведать меня.
        Шаг за шагом Манелла приближалась к нему со сверкающими глазами.
        - Приходила к тебе? Она это сделала? Во тьме? Как вор или змея!
        Он громко рассмеялся.
        - Не как вор или змея!  - сказал он.  - И никакой тьмы не было, а лишь свет полной луны! Какая была луна! Обычная луна для подобной сцены! Прекрасный фон для такой актрисы с её белыми одеждами и золотым канатом волос! Да, всё было прекрасно продумано  - в своём роде эффектно, хоть меня она и не растрогала!
        - Ах, но я смогла тебя растрогать!  - вскричала Манелла.  - Иначе, ты не отправился бы сегодня вниз, чтобы её увидеть! Ты говоришь, что она приходила «проведать тебя»…
        - Конечно!  - перебил он её.  - Она бы пришла к любому мужчине, в котором она заинтересована в данный момент. Даже леса не способны укрыть его, пещеры его не спрячут, если она вбила себе в голову, что должна его найти. Я надеялся, что она не станет искать меня, но она нашла; однако, ты говоришь, что она уехала…
        Вся краска сошла с лица Манеллы  - она стояла бледная и непреклонная.
        - Она вернётся,  - выдавила она.
        - Надеюсь, что нет!  - и он небрежно уселся на землю отдохнуть:  - Подойди и сядь рядом со мной и расскажи, что она тебе говорила!
        Но Манелла молчала. Её тёмные, страстные глаза смотрели на него с огромным презрением и печалью в сиявшей глубине.
        - Подойди!  - повторил он.  - Не смотри на меня, словно я какой-то новый вид пресмыкающегося!
        - Думаю, так и есть!  - сказала она прохладным тоном.  - Внешне ты человек, но человеческие чувства тебе чужды!
        - Ох, это верно!  - и он махнул рукой с безразличием.  - У меня чувства современного человека  - культура совершенного супернемца! Да, это так! Чувства  - простая мухоловка для чувствительности, приманка для добычи, но как только муха поймана, ловушка закрывается. Ты понимаешь? Нет, конечно, нет! Ты ужасно примитивная женщина!
        - Не знала, что ты немец,  - сказал она.
        - Не знал и я!  - рассмеялся он.  - Я только сказал, что у меня «культура» супернемца, а супернемец означает, что я выше всех прочих мужчин. Он не может сбежать от себя  - не могу и я! Это проблема! Давай, слушайся меня, Манелла! Присядь рядом со мной!
        Очень медленно и очень неохотно она подчинилась. Она села на траву в трёх-четырёх шагах от него. Он протянул руку и коснулся её, но она оттолкнула её назад очень решительно. Он улыбнулся.
        - Мне не следовало дарить тебе любовь этим утром, да?  - спросил он.  - Отлично! Я не хочу любви  - она меня не интересует. Я лишь хочу поднять тебе настроение! Ты как взъерошенная кошка  - нужно пригладить твой мех.
        - Ты его не пригладишь!  - сказала Манелла презрительно.
        - Нет?
        - Нет. Больше никогда!
        - Ох, страшная трагедия!  - и он растянулся на земле, закинув руки за голову.  - Но какая разница! Рассказывай свои новости, глупая девчонка! Что эта «маленькая удивительная бледная женщина» тебе сказала?
        - Хочешь узнать?
        - Думаю, да! Я испытываю то же любопытство, что и дикарь, который впервые увидел себя на снимке! Да! Мне интересно, что современная женщина сказала отсталой!
        Манелла нетерпеливо дёрнула рукой.
        - Я не понимаю всех твоих красивых слов,  - сказала она,  - но тебе отвечу. Я рассказала ей о тебе: как ты приехал сюда жить в хижину для смертников на холме, предпочтя её «Плазе», и о еде, которую я тебе приношу, и её это, казалась, позабавило…
        - Позабавило?
        - Да, позабавило. Она засмеялась  - она такая милая, когда смеётся. И она вообразила, будто…
        Он принял сидячую позу.
        - Вообразила, будто?.. Что?..
        - Что я не так уж плохо выгляжу…  - и Манелла, набравшись мужества, устремила тёмные глаза прямо ему в лицо.  - Она сказала, что я могу тебе передать, что она считает меня довольно красивой! Да, довольно красивой!
        Он улыбнулся той улыбкой, что была больше похожа на оскал.
        - Так и есть! Я часто тебе это говорил! Тут и к бабке не ходи  - факт налицо. Однако она  - хитрая кошка! Она велела передать её мнение мне, а догадываешься зачем?
        - Нет!
        - Элементарно! Потому что хотела, чтобы ты передала мне скрытое послание: что она считает меня твоим любовником и восхищена моим вкусом! Теперь она возвратится назад в Нью-Йорк и всем разболтает об этом! Хитрая маленькая дьяволица! Но я не твой любовник и никогда им не стану даже на полчаса!
        Манелла подскочила с земли, на которой сидела.
        - Да знаю я!  - сказала она, и глаза её блеснули гордым презрением.  - Знаю, что была дурой, что заботилась о тебе! Не знаю даже, зачем я это делала,  - это словно была болезнь! Но теперь я здорова!
        - Здорова? Отлично! О, давай будем веселиться! Будь здорова, Манелла, и оставайся «довольно красивой», как сейчас! Быть довольно красивой  - хорошая вещь, не такая хорошая, как это было в древней Греции, но всё же даёт некие преимущества! Я гадаю, как ты употребишь свою прелесть?
        Говоря, он поднялся, потянувшись и встряхнувшись, как лесной зверь.
        - Что с ней будешь делать?  - повторил он.  - Ты должна её кому-то отдать! Должна передать своим потомкам! Это древний закон природы, он становится несколько назойливым, но по-прежнему остаётся законом! Ну а она  - удивительная бледная женщина  - она живёт для того, чтобы этот закон нарушать! К счастью, она не красива!..
        - Красива!  - вскричала Манелла.  - Я вижу её такой!
        Он взглянул на неё вниз с высоты своего роста с примирительной ухмылкой.
        - В самом деле! Ты её таковой считаешь? И она тоже называет тебя красивой! У вас просто общество взаимного восхищения! И вы обе одержимы одним и тем же мужчиной! Мне его жаль! Единственный выход для него  - держаться от вас подальше! Нет, Манелла! Думай что хочешь, но она не красива. Ты красива. Но она умна, а вот ты нет. Можешь возблагодарить за это Бога! Она зверски, противоестественно, чертовски умна! И её ум даёт ей возможность видеть весь обман этой жизни насквозь; абсурдность рождения, которое заканчивается смертью,  - бесцельную причудливость цивилизации; и она стоит за пределами всего этого ради иной цели. Она жаждет новых ценностей, а не полового влечения и семейной жизни. Муж бы наскучил ей до смерти, забота о детях свела бы её в сумасшедший дом!
        Манелла выглядела поражённой.
        - Не могу этого понять!  - сказала она.  - Женщина живёт ради мужа и детей!
        - Некоторые женщины!  - ответил он.  - Не все! Есть немногие, кто не желает оставаться на животном уровне. Мужчины пытаются удержать их там, но сегодня они заранее в проигрыше. (Лисы живут в норах, а птицы  - в гнёздах, но мы не можем не видеть, что когда мать-лисица воспитает своих щенков, она их выгоняет на свободу и больше ничего о них не знает; точно так же и мать-птица. Природа не знает чувств!) А мы знаем, потому что искусственным образом эти чувства взрастили: мы воображаем, что любим, в то время как мы только желаем чего-то для самих себя на краткий миг. Жизнь, как ты сказала, «ради мужа и детей» превращает женщину в рабыню (большинство женщин  - рабыни), но сегодня они встают на путь эмансипации. Женщина с золотыми волосами, которой ты так восхищена,  - эмансипированная женщина.
        Манелла презрительно покачала головой.
        - Это означает только то, что она делает что хочет,  - сказала она.  - Выходить или не выходить замуж, любить или не любить. Думаю, если бы она вообще полюбила, то любовь её была бы великой! Зачем она тайно приходила к тебе ночью? Полагаю, она тебя любит!
        Внезапный яркий румянец залил его лицо.
        - Да,  - отвечал он с некой мстительной неспешностью.  - Думаю, что любит! Ты, Манелла, хочешь заполучить меня, как обычного мужчину, а она хочет завладеть моим разумом! Ты бы похитила мою физическую свободу  - она бы украла мои сокровенные помыслы! И обе вы окажетесь разочарованными! Ни моё тело, ни разум  - никогда не будут принадлежать женщине!
        Он повернулся спиной и начал своё восхождение к одинокому убежищу. Один раз он оглянулся:
        - Не появляйся мне на глаза как минимум два дня!  - крикнул он.  - У меня более чем достаточно еды.
        Он ушёл, и Манелла стояла, глядя ему вслед; её высокая красивая фигура выделялась на фоне горящего неба. Её тёмные глаза заволокли неудержимые слёзы стыда и страдания, она чувствовала себя обманутой и незаслуженно обиженной. И под этими личными эмоциями зародилось теперь болезненное чувство ревности, поскольку, несмотря на всё, что он сказал, она чувствовала, что было нечто тайное между ним и «маленькой удивительной бледной женщиной», чего она не могла разгадать и, вероятно, это являлось причиной его любимого затворничества и добровольного одиночества.
        «Как бы хотела я теперь уехать с нею!  - размышляла она.  - Поскольку, если я „довольно красивая“, по её словам, то она могла бы помочь мне выйти в свет  - я могла бы стать леди!»
        Она брела медленно и уныло назад в «Плазу», зная в своём сердце, что будь она хоть леди, хоть не леди  - её красота была бесполезной, поскольку она не производила эффекта на единственного мужчину, которого она выбрала, чтобы о нём заботиться; он её об этом не просил и не хотел видеть. Конечно, психологи учат, что закон естественного отбора предоставляет женщине привилегию выбирать себе мужчину, но сложность этого спорного утверждения начинается там, где её выбор не отвечает ей взаимностью. Манелла являла собой замечательный образец примитивной женственности: здоровая, с горячей кровью и исполненная человеческой страсти, как жена она была бы верной, как мать  - превосходно нежной; но, по оценкам современных стандартов прогрессивных и активных женщин, она была просто тягловой лошадью, неспособная думать за себя или анализировать оттенки своих эмоций. Интеллектуальность не была её сильной стороной; большинство людей указывали на её бестолковость, и у неё не хватало терпения выслушивать никаких разговоров на более возвышенные темы, чем еда или дневные заботы. Её поражало и смущало всё, что этот
странный отшельник на холме ей говорил; она совсем не могла понять его, и всё же чисто физическое притяжение, которым он от природы обладал, влекло её к нему, словно магнитом, и держало в состоянии лихорадочной жажды любви, которую, как она знала, она никогда не завоюет. Она бы охотно стала его служанкой ради одной надежды или возможности, что, вероятно, когда-нибудь в момент одиночества он мог бы уступить настойчивости её нежности; сам Адонис во всей красоте свой молодости не мог оказать более сильного влияния на Венеру, чем этот простой, бородатый мужчина  - на одинокую необразованную калифорнийскую девушку, одарённую красотой богини и с детской душой. Что это было за исключительное восхищение, которое, как напряжение магнитного поля в телеграфных проводах, толкало нежное сердце женщины под равнодушный ботинок грубого мужчины, столь же безразличного к ней, как к цветку, который он растоптал по пути? Природа могла бы объяснить это неким отчаянным самоотречением, но Природа ревностно хранит свои секреты, которые удаётся понемногу вытягивать из неё в течение веков. И, невзирая на все усилия, скрытые её
хитросплетения между приязнью и неприязнью остаются неразрешимой тайной.

        Глава 6

        От Калифорнии до Сицилии долгий путь. Раньше он считался намного длиннее, чем теперь, в наши волшебные дни авиаперелётов и автомобильного транспорта, когда расстояние настолько сократилось, что, по представлениям любого человека, воспитанного в Америке и поэтому привыкшего к суете, оно действительно уже почти ничего не значит. Моргана Роял забросила все дела, оставшись на несколько дней в Париже и на пару ночей в Риме; и вот она, словно перенесясь над морем при помощи сверхъестественной силы, сидела в совершенном райском цветочном саду и любовалась на голубое Средиземное море с мечтательным взглядом, в котором растворялся его сияющий блеск. На расстоянии около четверти мили, видимый сквозь покачивающиеся вершины сосен и ветвистых олеандров, стоял дом, которому и принадлежал этот сад; восстановленный дворец древних времён, построенный из розового мрамора в классическом стиле греческой архитектуры. Реставрационные работы были ещё не полностью окончены; множество работников занимались восстановлением фасада и окружавшей его лоджии; и время от времени Моргана поворачивалась к ним с видом лёгкого
нетерпения. Сладкая улыбка осветила её лицо, когда она наконец заметила приближавшуюся к ней фигуру гибкого, смуглого, красивого человека, кто, подойдя достаточно близко, приподнял шляпу с глубоким поклоном и, когда она протянула руку, поднёс её к губам.
        - Добро пожаловать, мадам!  - сказал он по-английски с едва угадываемым иностранным акцентом.  - Я слышал, что прошлой ночью вы приехали, но едва мог поверить этому счастью! Вы, должно быть, ехали быстро?
        - Всегда недостаточно быстро, по моему мнению!  - ответила она.  - Для меня весь мир вертится слишком медленно!
        - Вам следует обратить эту жалобу к Господу Богу!  - сказал он весело.  - Вероятно, Он снизойдёт до того, чтобы раскрутить эту планету немного быстрее! Но по-моему, наоборот, время летит слишком быстро! Я трудился  - мы все трудились,  - чтобы закончить этот дворец к вашему приезду, и всё же ещё многое предстоит сделать…
        Она прервала его.
        - Внутренняя отделка почти идеальна,  - сказала она.  - Вы следовали моим инструкциям даже более скрупулёзно, чем я могла предположить. Теперь это прекрасная обитель для феи и место для мечты поэтов…
        - Для влюблённых женщин!  - сказал он с неожиданным огоньком на дне тёмных глаз.
        Она посмотрела на него, смеясь.
        - Ах вы, бедный маркиз!  - сказала она.  - Вы всё думаете о любви! Я полагаю, что только итальянцы сохранили в своих сердцах эти средневековые чувства, все прочие люди постепенно от них отрекаются. Вы, как ребёнок, что верит в сказки! Вам кажется, я буду счастлива с любовником, а лучше с несколькими! Чтобы проводить с ними весь день и обниматься по ночам! О, фи! Что за пустая трата времени! И в конце концов ничто так не изматывает!  - Она отломила побег цветущего лавра и игриво хлестнула им по ладони.  - Не юлите, дорогой мой! К чему всё это? Вам больше нечем заняться? Я узнала вас в Сицилии  - восхитительного бедного дворянина с древней родословной, восходящей к цезарям! Красивого, умного, с прекрасными идеями  - и я выбираю вас и плачу вам за реставрацию и перестройку этого древнего сказочного дома для меня, потому что у вас есть вкус и умение, и я знаю, что вы всё можете, когда нет проблем с деньгами,  - и так и было и до сих пор продолжается! Так зачем же портить всё это влюблённостью в меня? Фи, фи!
        Она рассмеялась снова и, поднимаясь, подала ему руку.
        - Держите её!  - казала она.  - И пока держите, расскажите мне о другом моём доме  - о том, что с крыльями!
        Он сжал её маленькие беленькие пальчики в своей загорелой ладони и шагал рядом с ней с опущенной головой.
        - Ах!  - он глубоко вздохнул.  - Это чудо! То, что мы называли вашим «невыполнимым» планом, стало реальностью! Но кто бы мог подумать…
        - Вы естественно удивлены, что моя «идея», бывшая чем-то немного большим, чем просто идея, превратилась в научный факт! Говорите же скорее, что там с моим «Белым Орлом»? Какой ход? Какая скорость?
        - Потрясающие!  - и маркиз понизил голос почти до шёпота.  - Я едва смею вам об этом говорить! Это что-то сверхъестественное! Мы воплотили все ваши инструкции с буквальной точностью  - эта вещь живёт во всех отношениях, кроме самой жизни в ней. Я провёл испытания с той жидкостью, которую вы мне предоставили: я тайно зарядил ячейки, так что ни один механик не заметил этого, и когда он поднялся в воздух, они были в ужасе…
        - Отважные ребята!  - сказала Моргана и тогда вынула руку из его ладони.  - Так вы поднимались один?
        - Да. Управлять было нетрудно  - он слушался руля; это как управлять лёгкой яхтой на море: ветер и течение работают на нас. Однако его скорость превосходит любое известное мне воздушное судно, как и возможная высота полёта.
        - Мы полетаем на нём завтра, чтобы скоротать время,  - сказала Моргана.  - Вы выберете конечный пункт для нас. Нас ничто не остановит ни в воздухе, ни на земле! И ничто нас не уничтожит. Это я могу гарантировать!
        Джулио Риварди с удивлением поглядел на неё; его тёмные глубокие глаза южанина выражали восхищение с примесью сомнения.
        - Вы так в себе уверены?  - спросил он деликатно.  - Конечно, нельзя не восхищаться тем, что ваш ум решил в столь короткое время ту задачу, которую все люди мира до сих пор тщатся разрешить…
        - Люди  - медлительные улитки!  - сказала она легкомысленно.  - Они тратят годы на болтовню, вместо того чтобы действовать. Опять-таки, как только кто-то из них что-то сделает, то все прочие машут на него руками, и годы пропадают в попытке доказать прав он или виноват. Я, будучи обычной женщиной, не спрашиваю ничьего мнения, иду вперёд на собственный страх и риск, вкладываю свои деньги и не связываюсь с правительствами. Если я добьюсь успеха, то на меня быстро выйдут! Но я не ставлю целью отдавать или продавать кому-либо своё изобретение.
        - Вы, конечно, оставите его себе?
        - А почему бы и нет? Мир слишком переполнен изобретениями сегодня  - и он не выражает ни капли благодарности своим изобретателям и открывателям. Мир готов снять глупый фильм о миллионерах, но при этом оставит великого учёного или благородного мыслителя умирать с голоду. Нет-нет! Пусть он вертится на своей орбите  - я его просвещать не собираюсь!
        Она шла вперёд, собирая по сторонам цветы, а он держался рядом.
        - Здешние работники,  - наконец отважился он заговорить,  - глубоко заинтересованы. Их едва удаётся убедить, чтобы не болтали между собой и в наружных клубах об удивительном механизме, для работы над которым их наняли. Они неотлучно трудятся над ним уже пятнадцать месяцев.
        - Мне ли этого не знать?  - и она с улыбкой повернула к нему голову.  - Я разве не плачу им зарплату регулярно? И вам? Мне всё равно, что и где они болтают! Они построили «Белого Орла», но они не могут заставить его полететь! Только не без меня! Вы были храбры, как я и ожидала, когда решились лететь один, доверившись тому средству, что дала вам я, и только я одна!
        Она замолчала на минуту, затем, легко положив руку на его рукав, она добавила:
        - Я благодарна вам за ваше доверие! Как я сказала, вы храбрец! Вы, должно быть, чувствовали, что рисковали жизнью! Тем не менее на этот раз вы позволили себе поверить в женщину!
        - Не только на этот раз, но я теперь всегда буду верить в такую женщину, если она мне позволит!  - ответил он тихим голосом, исполненным сильной страсти. Она улыбнулась.
        - Ах! Опять вы за своё! Мой дорогой маркиз, не раздражайте напрасно своё интеллектуальное восприятие! Подумайте о том, что у нас есть такие чудеса, коих прежде не видали: тайны высоты и подземелья, света и тьмы, и в этих далёких пространствах, усыпанных звёздами, мы можем услышать о вещах, о которых ни один смертный ещё не слыхал…
        - И какая от всего этого польза?  - спросил он вдруг.
        Она распахнула свои голубые глаза от удивления.
        - Польза? Вы спрашиваете меня о пользе?..
        - Да, о пользе от этого без любви!  - ответил он дрожавшим голосом от внезапно подступивших эмоций.  - Мадонна, простите меня! Выслушайте терпеливо одну минуту! И подумайте обо всём мире, если бы вы им владели и повелевали, а любви бы в нём не было, и никто бы вас не любил! Подставьте, что вы повелеваете элементами; представьте, что все силы, которые только может отдать в ваше распоряжение наука, были бы вашими  - и всё же! Не было бы любви ни к вам, ни в вас к кому-либо! Зачем тогда всё это было бы нужно? Подумайте об этом, Мадонна!
        Она приподняла аккуратные брови в небольшом удивлении, слабая улыбка заиграла на её губах.
        - Дорогой маркиз, я думаю! Я подумала!  - отвечала она.  - И я заметила! Любви  - какой я её себе представляла, когда была ещё совсем молодой девушкой  - не существует. Страсть, которую называют этим словом, слишком незначительна и индивидуальна для меня. Мужчины нередко ухаживали за мной  - не так прелестно, может, как вы это делаете!  - но в Америке, по крайней мере, любовь означает доллары и меня берут вместе с ними просто в придачу! Вы, вероятно…
        - Я бы полюбил вас, даже если бы вы были бедны!  - неистово оборвал он её.
        Она засмеялась.
        - Неужели? Не обижайтесь, если я позволю себе в этом усомниться! Будь я бедной, я не смогла бы выдать вам ваше огромное вознаграждение здесь, этому дому не вернули бы его прежнюю прелесть, и «Белый Орёл» всё ещё оставался бы проектом, а не реальностью! Нет, вы очарованный маркиз! Но я бы не оказала на вас такого чарующего влияния без моих долларов! И могу вам сказать, что единственный мужчина, к которому у меня возникала симпатия  - всего лишь на мгновение  - некто грубый и жестокий, презирающий меня и мои доллары!
        Его брови невольно нахмурились.
        - Так значит, существует мужчина, который вам нравится?  - спросил он сухо.
        - Не уверена!  - легко ответила она.  - Я сказала, что у меня возникала симпатия к нему! Но только в духе противоречия, потому что он меня ненавидит! И между нами происходит нечто вроде интеллектуальной дуэли, потому что он пытается сделать открытие обычным медлительным, усердным, математическим человеческим методом, исследуя то самое, что я уже открыла! Он лишь на пути, но не в процессе!
        - Так он может вас опередить?  - и глаза маркиза заблестели внезапной злостью.  - Он может назвать ваше открытие своим?
        Моргана улыбнулась. Она уже поднималась по ступеням лоджии и на секунду остановилась во всём великолепии сицилийского солнца с её чудесными золотыми волосами, засиявшими в его свете оттенком нарцисса.
        - Думаю, нет!  - сказала она.  - Хотя, конечно, всё зависит от той пользы, которую он извлечёт из него. Он, как все мужчины, жаждет уничтожать; я, как все женщины, жажду созидать!
        Пара рабочих, занятых полировкой колонн из розового мрамора лоджии, приветствовали её  - она возвратила им приветствие с очаровательной улыбкой.
        - Какое великолепие!  - сказал она.  - Я, наконец, чувствую реальную пользу от долларов! Этот прекрасный «палаццо» в одном из лучших уголков мира; все восхитительные цветы, сбегающие гирляндами прямо к морскому берегу и свобода наслаждаться жизнью, если угодно, без всяких препятствий или споров  - даже без препятствий или споров о любви!  - Она рассмеялась и бросила весёлый задорный взгляд на несколько угрюмый лик маркиза.  - Идёмте, пообедаем вместе! Вы здесь теперь мажордом, вы наняли слуг и знаете домашнее хозяйство, так что должны мне всё показать и рассказать! У меня довольно милая горничная  - такая добрая старая англичанка «с большой буквы», как они пишут в «Монинг Пост», так что у неё всё хорошо и правильно, она только не знает ни слова по-итальянски и очень плохо говорит по-французски. Но это очень по-британски, как вам известно!
        Она зашла, улыбаясь, в дом и он последовал за ней.

        Глава 7

        Вероятно, нет более прекрасного природного явления, чем закат на Сицилии, когда небо пылает богатством красок, а внизу море отражает каждый живой оттенок, как в зеркале; когда сам воздух дышит чувственной праздностью, и все человеческие тревоги представляются скорее неуместными, чем важными. Моргана впервые в своей беспокойной жизни ощутила внезапное очарование сладостью умиротворения и священной тишиной, когда сидела, или скорее свободно возлежала, на длинном шезлонге после ужина на своей лоджии с мраморными колоннами и с видом на море, глядя на яркое сияние небес, горящее в спокойных водах под ними. Она потратила день на знакомство со всем домом и садом, и маркизу Джулио Риварди она высказала своё полное удовлетворение, в то время как он, располагая неограниченными средствами для выполнения её желаний, молча удивлялся истинным размерам её состояния и её решению истратить столько денег на восстановление этого дворца для одной себя. Мимолётная мысль о «единственном мужчине», к которому, по её словам, она почувствовала симпатию, терзала его мозг; но он не был ни эгоистичным, ни ревнивым. Его остро
и искренне заинтересовали её интеллектуальные возможности, и он знал или думал, что знал, женскую натуру. Он наблюдал теперь, как она возлежала: маленькая стройная фигура в белом, с красными бликами солнца, игравшими в золоте поднятого вверх узла её волос; несколько соседей присутствовали на этом обеде и теперь сидели вокруг, потягивая кофе и болтая в обычной раскованной манере послеобеденного настроения; один или двое из них были англичанами, которые переехали жить на Сицилию, остальные  - путешествующими американцами.
        - Думаю, вы вполне довольны вашим домом, мисс Роял!  - сказал один из них, седовласый мужчина с приятным лицом, который четыре или пять лет назад зимовал на Сицилии со своей женой, маленькой болезненной дамой, что вечно жила на чемоданах.  - Второе такое место в мире непросто найти! Вам нужно ещё только одно для полного совершенства!
        Моргана лениво перевела на него взгляд поверх веера из перьев, которым легко помахивала из стороны в сторону.
        - Ещё одно? И что же это?  - спросила она.
        - Муж!
        Она улыбнулась.
        - Обычный довесок!  - сказала она.  - По моему мнению, весьма незначительный, и который скорее испортил бы атмосферу совершенства! Хотя маркиз Риварди спросил меня сегодня о том, что пользы от всей прелести моего «палаццо» и этих садов без любви! Своего рода этическая дилемма!
        Она глянула на Риварди, когда говорила, он покручивал сигарету загорелыми пальцами, и лицо его оставалось бесстрастно сосредоточенным на этом занятии.
        - Что ж, так и есть!  - И её американский друг добродушно на неё поглядел.  - Даже дворец и сад фей может стать унылым местом для одинокого человека!
        - И скучным местом  - для двоих!  - засмеялась Моргана.  - Мой дорогой Колонель Бойд! Не все созданы для брака, но существует столь много людей, созданных именно для него, что мы можем допустить небольшое исключение! И я  - как раз оно. Муж бы меня чрезвычайно утомлял!
        Колонель Бойд сердечно рассмеялся.
        - Вы не всегда будете так рассуждать!  - сказал он.  - Столь очаровательная женщина должна же иметь где-то сердце!
        - О да, дорогой!  - вмешалась его хрупкая, болезненная жена.  - Уверена, что у вас есть сердце!
        Моргана приняла сидячее положение на кушетке и оглянулась вокруг себя с лёгким видом презрения.
        - Сердце у меня быть должно!  - сказал она.  - Иначе я бы не могла жить. Это необходимый мускул. Но то, что вы зовёте «сердцем» и о чём пишут дорогие мечтательные поэты,  - это всего лишь мозг, так сказать, импульсивная мозговая команда, пробуждающая страсть к обществу определённого человека, и все мы договорились называть её «любовью»! На волне этого обычного импульса люди и женятся!
        - Это прекрасный импульс!  - сказал Коронель Бойд, продолжая широко улыбаться.  - Он создаёт семьи и продолжает человеческий род!
        - Ах да! Но я часто задумываюсь, зачем человеческий род вообще следует продолжать?  - сказала Моргана.  - Настало время для нового творения!
        Медленная поступь послышалась на садовой дорожке, и высокая фигура мужчины, одетая в будничную рясу священника Римско-Католической Церкви поднялась по ступеням лоджии.
        - Дон Алоизус!  - тут же вскричал маркиз, и все поднялись, чтобы приветствовать вновь пришедшего; Моргана почтила его появление глубоким реверансом. Он возложил руки на её главу в добром благословении.
        - Так значит, фантазия мечтательницы осуществилась!  - сказал он мягким голосом.  - И не лопнула, как мыльный пузырь, а по-прежнему летает и сияет!
        Когда он говорил, то учтиво поздоровался со всеми присутствующими кивком головы и с минуту стоял, любуясь видом на море и на умирающий закат. Он был очень занятным типом мужчины: высокий и доминирующий в своём поведении и манерах, с приятным лицом, которое можно было назвать почти красивым. Черты его лица походили на изображаемые в классических статуях: крупные ясные глаза далеко отстояли друг от друга под нависшими бровями, которые свидетельствовали об активной умственной деятельности, и улыбка, что осветила его лицо, когда он, отведя взгляд от моря, посмотрел на хозяйку, выражала благожелательную нежность.
        - Да,  - продолжил он,  - вы реализовали своё видение красоты, не так ли? Наш друг Джулио Риварди осуществил все ваши задумки?
        - Всё идеально!  - сказала Моргана.  - Или будет таковым, когда мы закончим. Рабочим ещё есть над чем потрудиться.
        - Всем рабочим всегда есть над чем потрудиться!  - сказал дон Алоизус спокойно.  - И никогда нельзя завершить что-то полностью. А вы, дорогое дитя! Вы счастливы?
        Она вспыхнула и побледнела под его глубокомысленным, пристальным взглядом.
        - Я… я полагаю!  - пробормотала она.  - Должна быть счастлива!
        Священник улыбнулся и после небольшой паузы занял стул, который маркиз Риварди ему предложил. Остальные гости в лоджии смотрели на него с интересом, очарованные серьёзным шармом его манер. Моргана заняла своё место.
        - Я должна быть счастлива,  - сказал она.  - И, конечно, так и есть, или будет!
        - Мужчина никогда не блажен, но только к этому стремится!  - процитировал Коронель Бойд.  - Так же и женщина! Я как раз говорил этой леди, преподобный отец, что, может быть, ей несколько наскучит этот дворец без того, кто смог бы разделить с ней его красоту.
        Дон Алоизус оглянулся вокруг себя с вопросительным выражением.
        - А что сама она об этом думает?  - спросил он мягко.
        - Я вообще ничего не думаю!  - быстро сказала Моргана.  - Я могу всегда наполнить его друзьями. Бесконечное множество людей будет радо перезимовать на Сицилии.
        - Но доставят ли эти друзья вам счастье?  - многозначительно спросил маркиз.
        Моргана рассмеялась.
        - О нет, этого я и не жду! Сегодня никто искренне не беспокоится о чьём-либо счастье, кроме своего. Кроме того, я буду слишком занята, чтобы желать чьей-то компании. Я испытываю слабость ко всем видам научных открытий, как вы знаете! Я хочу погрузиться глубже всех, «куда еще не опускался лот»[1 - «Буря» Шекспир, перевод Миx. Донского.].
        - Вы лишь обнаружите там ещё большие глубины!  - медленно проговорил дон Алоизус.  - А на самой далёкой глубине всего  - Господь!
        После этих слов наступило внезапное молчание. Он продолжил мягким голосом:
        - Как это удивительно, что Он оказывается там и в то же время здесь! Нет необходимости глубоко погружаться, чтобы найти Его. Он близок к нам, как само наше дыхание! Ах!  - он вздохнул.  - Мне жаль всех этих занятых первооткрывателей  - они никогда не дойдут до конца, и пока они ищут ключ к разгадкам, этот маленький секрет лежит у них под ногами!
        Наступила ещё одна пауза. Тогда Моргана заговорила очень тихим и смиренным тоном.
        - Дорогой дон Алоизус, вы религиозный человек, как говорится, и естественно, что вы относитесь с недоверием ко всем деятелем науки  - науки, которая идёт вразрез с вашим учением.
        Алоизус поднял руку в протестующем жесте.
        - Дитя моё, нет такой науки, которая бы шла вразрез с Источником всех наук! Величайший математик мира не создавал математику  - он лишь воспроизводил существующий Божественный закон.
        - Это совершенная правда!  - сказал маркиз Риварди.  - Но синьора Роял считает, что церковное учение противопоставляется научным открытиям…
        - Я так не думаю,  - размеренно произнёс дон Алоизус.  - Мы веками верили в то, что вы зовёте «беспроводной связью»; когда церковный колокол созывает прихожан на службу, мы думаем и надеемся, что сообщение от Бога достигает каждого прихожанина, чья душа находится «в гармонии» с небесными токами; это и есть одно из ваших «научных открытий» и существуют сотни других, которые Церковь присоединяет к таинственному плану творения и пророческому зрению. Нет, я не нахожу в науке ничего противного религии; одни только студенты, внутри которых царит и физический, и моральный раздрай, пытаются найти Бога, отрицая Его существование.
        Последовало молчание. Группа людей на лоджии казалась на несколько секунд завороженной мягким, спокойным голосом священника, его пристальным взглядом и благородным выражением лица. Колокол зазвонил размеренно и нежно, призывая на молитву в недалёкий монастырь, и первые проблески звёзд начали слабо появляться на темнеющих небесах. Лёгкий вздох Морганы нарушил спокойствие.
        - Если бы можно было вечно жить в таком настроении!  - внезапно воскликнула она.  - Посреди этого прекрасного спокойствия в лучах заката и ароматов цветов! И вы, дон Алоизус, произносите такие чудесные слова! Почему бы тогда не быть постоянно счастливым и добрым! Но такое состояние не продлится долго! Человек со временем умирает…
        Дон Алоизус снисходительно улыбнулся.
        - Неужели? Так ли это жизненно необходимо? Если вы позволите продолжить, то я бы рассказал вам одну историю  - простую легенду  - однако она может вас утомить…
        Общий хор протестов поднялся среди гостей, уверявших его в страстном желании послушать.
        - Как будто вы можете кого-либо утомить!  - сказала Моргана.  - Вы никогда не наскучите  - только вы один умеете произвести на меня впечатление, не опускаясь до лести моему самолюбию! Вы напоминаете мне о моей малости!
        - Но вы и есть маленькая  - физически,  - сказал дон Алоизус.  - Вы это имеете в виду? Маленькие вещи всегда самые любимые!
        Она покраснела и отвернулась в сторону, когда поймала на себе пристальный взгляд маркиза Риварди.
        - Вам не следует делать прелестных комплиментов женщине, преподобный отец,  - сказала она беспечно.  - Это не ваше призвание!
        Его серьезное лицо просветлело, и он рассмеялся с искренним добросердечием.
        - Дорогая леди, что вы знаете о моём призвании?  - спросил он.  - Вы будете меня ему учить? Нет! Уверен, вы не станете пытаться! Слушайте теперь, коль вы дали мне разрешение, то я расскажу вам об одном народе, который когда-то «шёл в ногу со временем» и решил остановиться на этом пути, и до сих пор стоит на той же точке. Вероятно, те из вас, кто много и часто путешествовал, слышали о Медном Городе?
        Каждый гость вопросительно посмотрел на остальных, однако безрезультатно.
        - Те, кто бывал на Востоке, его знают,  - продолжил Алоизус,  - и некоторые рассказывают о том, как видели блеск его сияющих башен и куполов вдалеке. Как бы то ни было, предание гласит, что город существует, и основал его сам Святой Иоанн, любимый ученик Христа. Вы помните, что когда Господа спросили о том, где и как суждено умереть Иоанну, то Он ответил: «Если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе до того?» Так из написанного распространился слух о том, что Иоанн был единственным учеником, для которого смерти не существовало. А теперь, возвращаясь к легенде, многие верят, что глубоко в ещё неисследованных уголках Египетской пустыни миля за милей катятся волны песка, которые когда-то составляли дно огромного океана, и там стоит великий город, чьи крыши и башни, кажется, сделаны из меди,  - город, закрытый и обнесённый медными стенами, вход в который стерегут медные ворота. Здесь обитает особый народ  - народ, состоящий из прекрасных человеческих созданий, которые раскрыли тайну вечной молодости и бессмертия на этой земле. Они видели, как века протекают мимо них, течение времени их
не касается; они только ждут того дня, когда весь мир освободится лишь для них, и этот грядущий мир будет не для многих, а для избранных. Все открытия нашей современной науки им уже известны, наши изобретения используются у них в обиходе ежедневно, и посредством воздушных волн и световых лучей они могут слышать всё, что происходит в каждой стране. Наши войны и политика значат для них не больше, чем войны и политика муравьёв в муравейниках; они уже оставили позади все подобные тривиальности. Они раскрыли секрет истинного наслаждения жизнью  - и они наслаждаются ею!
        - Это прекрасная легенда, если она правдива!  - сказал Коронель Бойд.  - Но всё равно, должно быть, очень скучно жить в закрытом городе, ничего не делая, оставаясь обречённым на вечную молодость и бесконечное существование!
        Моргана жадно выслушала рассказ  - глаза её заблестели.
        - Да, полагаю, что это наскучит через пару веков или около того,  - сказала она.  - К тому времени испробуешь уже все жизненные возможности и удовольствия.
        - Я в этом не так уверен!  - вставил маркиз Риварди.  - С молодостью ничто не может наскучить  - юность не знает скуки.
        Прочие слушатели этого разговора засмеялись.
        - Не могу полностью с этим согласиться,  - проговорила одна леди, которая до сих пор молчала.  - В наши дни даже дети скучают и вечно ищут что-нибудь новенькое, будто весь мир уже своё «отыграл» и теперь мы ждём появления иной формы нашей планеты.
        - Именно здесь и проявляется стойкость нашей веры,  - сказал дон Алоизус.  - Мы ждём  - мы надеемся! Мы верим в бессмертное будущее впереди и в вечное Высшее Добро.
        - Но я думаю, что даже душа может утомиться!  - вдруг сказала Моргана.  - Настолько утомиться, что даже Высшее Добро может показаться едва ли заслуживающим обладания им!
        Тут наступило молчание.
        - Бедная дочь!  - пробормотала Алоизус с тяжким вздохом, однако она уловила этот шёпот и улыбнулась.
        - Я слишком много анализирую и чересчур пессимистична,  - сказала она.  - Давайте все вместе отправимся на прогулку среди цветов и спустимся к морю! Природа  - лучший собеседник, потому что она молчит!
        Компания разбилась на группы по двое и по трое и покинула лоджию, выйдя в сад. Риварди немного отстал, подчинившись лёгкому знаку от Алоизуса.
        - Она несчастна!  - сказал священник.  - Со всем её богатством и со всей её умственной одарённостью она несчастна, и даже не довольна. Вам так не кажется?
        - Ни одна женщина не бывает ни счастлива, ни довольна жизнью, пока любовь не коснётся её губ и глаз!  - отвечал Риварди с налётом страсти в голосе.  - Но кто сможет её в этом убедить? Она удовлетворена своим прекрасным окружением  - весь дизайн, созданный мною для неё, ей понравился, и она не нашла ни одного недочёта…
        - И она прекрасно вам заплатила!  - заметил Алоизус.  - Не забывайте об этом! Она вас обогатила. И, несомненно, она ждёт, что на этом вы остановитесь и не пойдёте дальше в попытке завладеть и ею, равно как и её миллионами!
        Маркиз ярко покраснел под спокойным пристальным взглядом тёмных глаз священника.
        - Это великое искушение,  - осторожно продолжал Алоизус,  - но вы должны устоять перед ним, сын мой! Я знаю, что это значило бы для вас: восстановление вашего огромного древнего дома, того самого, который был получен от римского императора в отдалённую историческую эпоху и который предстоит сегодня вашему взору картиной полного опустошения с его осыпающимися стенами и заросшими садами, прекрасными в своём запустении! Да, я всё это знаю! Знаю, как бы вам хотелось восстановить древний род и заставить почётное генеалогическое древо прирасти свежими листьями и новыми ветвями посредством женитьбы на этой необычной, маленькой женщине, чьё обширное богатство ставит её в положение необычайного одиночества; я также сомневаюсь, что она стала бы вам подходящей женой или вообще любому мужчине!
        Маркиз выразительно приподнял брови, едва заметно пожав плечами.
        - Вы можете сомневаться на этот счёт в любой современной женщине!  - сказал он.  - Немногие из них действительно подходят для семьи сегодня. Они хотят чего-то иного  - чего-то нового! Одному Богу известно, чего же они хотят!
        Дон Алоизус вздохнул.
        - Ай! Одному Богу известно! И один только Бог решает, что им давать!
        - Это, должно быть, что-то более «чувственное», чем муж и дети!  - сказал Риварди с горечью.  - Только примитивная женщина к этому стремится!
        Священник мягко положил руку на его плечо.
        - Ладно, ладно! Не будьте циником, сын мой! Думаю, что в вашем случае, если что-либо и способно подобрать ключ к сердцу женщины, то это любовь, однако эта женщина должна уметь любить. С этим у маленькой миллионерши Роял дело обстоит сложно. Она не умеет!
        Он произнёс последние слова медленно и значительно.
        Риварди бросил на него быстрый вопросительный взгляд.
        - Кажется, что вам это доподлинно известно,  - сказал он.  - Как и откуда вам это известно?
        Алоизус поднял глаза и посмотрел прямо перед собой с загадочным, далёким, но пытливым сосредоточением.
        - Не могу ответить вам как или откуда,  - сказал он.  - Вы не поверите мне, если я скажу, что иногда в нашем удивительном мире рождаются люди, которые не принадлежат ни к мужчинам, ни к женщинам, но которые являются частью природы не столько человеческой, сколько стихийной и вечной, или, почему бы не сказать, атмосферической? Они хоть и состоят из плоти и крови, но вместе с тем обладают ещё и другой, неисследованной и недоказанной сущностью, вмешанной в их организм, о которой мы до сих пор понятия не имеем. Мы блуждаем в полном неведении относительно величайшей тайны  - жизни! И со всем нашим современным прогрессом мы совершенно не способны объяснить или оценить многие разнообразные проявления жизни. В ранние дни образных пророчеств «стихийная» природа определённых существ воспринималась человеком соответственно уровню развития его разума, а также в давно опровергнутых постулатах графа де Габалиса и прочих приверженцев его мистического культа; и я не вполне уверен, что для существования их верований совсем уже не имеется оснований. Жизнь многогранна; человечество может оказаться лишь одной гранью
этого бриллианта.
        Джулио Риварди внимательно слушал его с удивлённым видом.
        - Кажется, вы имеете в виду,  - сказал он,  - что эта богатая женщина, Моргана Роял, едва ли вообще является женщиной? И, скорее, нечто вроде бесполого существа, неспособного любить?
        - Неспособная в обычном понимании так называемой любви  - да!  - ответил Алоизус.  - Но о любви в иных её формах я ничего не могу сказать, поскольку ничего об этом не знаю! Она может испытывать страсть, глубокую и таинственную, как сама жизнь. Но довольно! Мы можем говорить хоть всю ночь, но так и не приблизимся к разрешению загадки этой маленькой женщины! Вам повезло, как художнику и дизайнеру, что она выбрала именно вас для осуществления своих идей в архитектуре и здешней красоте,  - так пусть романтика на этом и остановится! И не пытайтесь стать мужем Сфинкса!  - он улыбнулся, по-дружески легко хлопая маркиза по плечу.
        - Посмотрите на неё!  - продолжил он.  - И оба они поглядели на прекрасную, окружённую цветами террасу на краю садов, нависавшую над морем, где в тот момент стояла в одиночестве Моргана, маленькая белая фигурка, купающаяся в глубоком розовом отблеске заката.  - Как жемчужина на дне бокала с красным вином! Того и гляди растворится и исчезнет!
        Его голос странным образом задрожал, и Джулио с любопытством на него посмотрел.
        - Вы ею так восхищаетесь, отец!  - сказал он с долей тонкой иронии в голосе.
        - Так и есть, сын мой!  - сдержанно отвечал Алоизус.  - Но только как это дозволено бедному священнику  - на расстоянии!
        Маркиз ещё раз бросил на него быстрый взгляд  - почти подозрительный  - и, казалось, уже собирался добавить что-то ещё, но передумал, и двое плечом к плечу зашагали вперёд, чтобы присоединиться к хозяйке.

        Глава 8

        Ранний рассвет проглянул сквозь тёмное небо, как серебристый свет бледной лампы в руке бродячего сторожа, и слабо высветил очертания длинного, высокого, далеко простиравшегося деревянного здания, на удалении примерно в милю от дворца Морганы, стоявшего параллельно морскому побережью. Сверкание электрических ламп внутри говорило о том, что оно не пустовало, и бормотание мужских голосов и постукивание инструментов свидетельствовали о занятости рабочих. Едва различимое море издавало звуки приятного слабого ропота поцелуев губами песка, и Природа, дремавшая в туманном пространстве, представлялась не более чем бесформенной пустотой привычного начала всех вещей.
        Снаружи этого здания, в форме которого, хоть и едва различавшейся среди теней, легко угадывался огромный аэродром, высокая фигура Джулио Риварди медленно шагала вверх и вниз, будто страж на посту. Он, чей титул маркиза был унаследован от многих благородных сицилийских домов, знаменитых во времена цезарей, очевидно, находил в этом занятии столько же удовольствия, сколько и любой римский легионер мог испытывать во время охраны шатра самого императора; и время от времени он поднимал глаза к небу с оттенком нетерпения по поводу слишком медленно восходившего солнца. Про себя он припоминал всю череду событий, которые в течение последних трёх лет превращали его в оплачиваемого вассала причуд богатой женщины; всё его время было поглощено ею, и весь потенциал его изобретательной и художественной натуры (который был исключительно велик) устремился на достижение цели осуществления разработки, которая по началу показалась причудливой и невыполнимой, но которая впоследствии поразила его той экстраординарной научной проницательностью, которую та продемонстрировала, равно как и своей приспособляемостью к силам
природы. Кроме того, деньги! Гигантские суммы, которые эта странная женщина, Моргана Роял, доверяла ему! И, вместе с тем, она продемонстрировала острую деловую хватку, зная до последнего цента, сколько она потратила, хотя казалось, что не было пределов тому объёму средств, который она ещё намеревалась вложить! Он оглядывался назад, на то время, когда впервые её встретил, когда, приехав на Сицилию казалось бы простой американской туристкой, она увлеклась мечтой о разрушенном «палаццо», бывшим когда-то гордостью императора, но теперь медленно рассыпавшегося посреди своих славных садов, и немедленно купила его целиком. Её провожатым по дворцовым руинам был в то время дон Алоизус, образованный священник, известный своими познаниями в археологии; и это через его посредничество маркиз Риварди получил средства на восстановление первозданной благодати и красоты древнего дворца. И теперь всё было завершено, или почти завершено; но гораздо больше этого было предпринято и сделано, поскольку миллионерша приказала, чтобы был построен воздушный корабль для её собственного использования и личного удовольствия,
вместе с аэродромом для его хранения и стоянки. Летучий корабль был главной трудностью всего предприятия, поскольку рабочие, нанятые для его строительства, были уверены, что он никогда не взлетит, и пересмеивались между собой, пока работали над воплощением идеи женщины и проекта женщины. «Как может он взлететь без двигателя?»  - благоразумно спрашивали они, ведь в нём не было двигателя! Однако им скрупулёзно и самым щедрым образом платили за труд; и когда, несмотря на их зловещие предсказания, корабль был выведен для испытательного полёта под руководством Джулио Риварди, который поднялся на борт один, управляя судном с легкостью и проворством, невиданными доселе,  - они оказались более напуганными, чем воодушевленными. Несомненно, внутри жил какой-то дьявол! Поскольку, как может взлететь вещь без действия какой-либо очевидной физической силы? Как получилось, что его гигантские крылья расправились по бокам, словно по собственной воле, и начали ритмично двигаться, как крылья птицы в полёте? Каждый, кто работал над проектом, был в большей или меньшей степени заинтригован. Они, соответственно полученным
инструкциям, подключили воздушный корабль к электричеству на новый, необычный манер, однако внутри не было батареи для генерации тока. Две маленькие коробочки или камеры, выполненные из какого-то таинственного металла, который не расплавился бы и под действием сильнейшего жара, были по отдельности установлены на противоположных концах корабля; они были изготовлены в строжайшем секрете в другой стране и привезены на Сицилию самой Морганой, но до времени они оставались пустыми. Выглядели они малозначительно  - едва ли больше обычной канистры для бензина на один галлон. Когда Риварди проводил проверку, он установил в каждую коробочку по одной цилиндрической трубочке, выполненной по форме внутреннего вкладыша, как свечу подсвечник; все рабочие наблюдали за ним в ожидании разъяснений, но он их не дал. Он только исключительно тщательно закрыл коробочки, установив внутрь трубки. И тогда, через несколько минут, вся машина бесшумно запульсировала, как живая с бьющимся сердцем, и, к удивлению и почти страху всех свидетелей того, что представлялось им чудом, корабль подпрыгнул вверх, как птичка скачет по земле,
и легко взлетел в воздух, а его широкие белые крылья рассекали воздух, уверенно и ритмично поднимаясь и опускаясь. Поднявшись, он сразу поплыл в горизонтальном полёте, очевидно, с совершенной лёгкостью; и после нескольких быстрых кругов он медленно и грациозно спланировал вниз, опустив на землю своего пилота без страха и тряски. Его сразу же окружили и начали задавать тысячи вопросов, на которые, как это было очевидно, он не мог ответить.
        - Как могу я сказать!  - отвечал он всем вопрошавшим его.  - Эта тайна принадлежит женщине!
        Женщине, простой мужской игрушке, терпеливой рабыне мужчины! Как может женщина обладать какой-либо тайной! Инженеры и механики презрительно смеялись и пожимали плечами, тогда как огромный летучий корабль стоял перед их глазами, построенный и обладающий такой мощью и такими возможностями, что это казалось совершенно невероятным. А теперь приехала его создательница  - женщина, чьим грубым чертежам они следовали, облекая их в реальную форму; и в ожидании её приезда среди рабочих царило жадное нетерпение. Тем временем подобный фонарю просвет в небесах расширился, и паутина тумана, которая окутывала море, начала рассеиваться, и Джулио Риварди, шагая взад-вперёд, останавливался время от времени, вглядываясь в направлении дорожки, которая вела вниз, от материка к берегу, в нетерпеливом ожидании увидеть там эльфийскую фигуру, более походившую на духа, чем на смертную, плывущую к нему сквозь рассеивающуюся дымку утра. Слова дона Алоизуса странным образом преследовали его, хоть его здравый смысл и резко отвергал фантастические мечтания, к которым они привели. Она, Моргана Роял, была не способна любить, как
заметил священник; и всё-таки по временам  - только по временам  - она казалась в высшей степени привлекательной. Иногда  - опять-таки, только иногда,  - он замечал в себе неудержимую страсть и восхищение перед нею, из-за чего он почти терял над собой контроль. Однако гордость помогала ему сдерживать себя  - он всегда помнил, что был лишь её оплачиваемым работником и что состояние её было так велико, что любой мужчина, слишком настойчиво домогающийся её расположения, едва ли мог быть свободен от скрытой корысти. И пока он размышлял, несколько раздражённый, над всеми условиями своего положения, небо озарилось нежнейшим розовым оттенком на востоке, предвещая близившийся восход. Он поднял глаза…
        - Наконец-то!  - воскликнул он с облегчением, увидев маленькую скользившую тень, приближавшуюся к нему,  - фигуру Морганы, так плотно завёрнутую в серый плащ с капюшоном, что она почти сливалась с медленно исчезавшим утренним туманом. Она откинула капюшон, подойдя ближе, открыв маленькое бледное нетерпеливое личико, на котором её глаза горели почти неземной яркостью.
        - Я только что проснулась,  - сказала она,  - вообразите! Проспала всю ночь напролёт! Какая я же я лентяйка! Однако длинный отдых восстановил мои силы, и я готова ко всему! А вы? Вы выглядите очень торжественным и мрачным! Словно воин в доспехах! Что-то пошло не так?
        - Нет, насколько мне известно,  - отвечал он.  - Рабочие заканчивают кое-какие мелочи в отделке. Я только зашёл, чтобы сообщить им, что вы идёте.
        - И они довольны?
        - Мадам, они не в том положении, чтобы быть довольными или недовольными,  - сказал он.  - Им задали определённую работу  - и они её выполнили. Во всём, что они для вас здесь делали, следуя вашим инструкциям, я, по правде сказать, думаю, что они проявляли больше любопытства, чем веры в успех.
        Полоса розового и серебряного света вспыхнула в небе, осветив бледное лицо Морганы, когда она повернулась к нему с улыбкой.
        - Вполне естественно!  - сказал она.  - Мужчины обычно не интересуются работой женщин, но всегда проявляют любопытство. Женщина  - это запутанный лабиринт, а мужчина вечно топчется только в одном углу в надежде её понять  - и никогда в этом не преуспевает!
        Риварди едва заметно пожал плечами.
        - Никогда ли?  - спросил он.
        - Никогда!  - решительно заверила она.  - Не усмехайтесь, друг мой! Даже в лучах этого туманного утра я вижу саркастический изгиб вашей верхней губы! Вы очень занятны, знаете ли! Напоминаете мне о той древней истории в Эдеме о мужчине, который отсылает обратно свою женщину, как абсолютно неоцененную им работу! Адам отослал её обратно, упрекнув Создателя словами: «жена, которую Ты мне дал»; ох уж эта жена и это яблоко! Ему бы следовало сказать: «Я ел». Он всегда ест всё, что бы женщина ему не предложила; он бы съел даже её саму, если бы выпала такая возможность!  - Она рассмеялась и указала на светлеющее небо:  - Видите? Уже почти утро, когда же мы полетим?
        Он поглядел на неё, как часто бывало, с дрожью восхищения и удивления.
        - Это вам решать,  - ответил он.  - Вам лучше известны все возможные риски…
        - Я прекрасно знаю возможностях,  - сказала она,  - но ничего не знаю о рисках  - их нет. Вот наша безопасность,  - и она вытащила из карманов плаща две маленькие цилиндрические формы:  - эта эманация величайшей природной силы способна поддерживать нас в течение года, если потребуется! О, люди! Я не имею в виду конкретно вас, но людей в целом! Почему не отыскали вы этого крошечного ключа! Почему эта честь выпала мне! Вперёд! Идём, посмотрим на «Белого Орла» в его гнезде; сегодня пусть он расправит крылья и взлетит  - мы предоставим ему полную свободу!
        Рассвет распространял свои золотые, серебряные и голубые нити по всему небосводу, и море мягко сверкало в углублявшемся свете, когда она шла к аэродрому вместе с ним, медленно бредущим рядом.
        - Вы так уверены?  - сказал он.  - Не рискуете ли вы своей жизнью в этой попытке?
        Она резко остановилась.
        - Моей жизнью? А что она такое? Мошка в солнечном свете! Для меня она ничего не значит, пока я не сделаю что-то с ней! Я бы жила вечно, если бы смогла, здесь на этой маленькой круглой Земле, я не желаю лучшего рая. Рай, который нам обещают священники, так исключительно непривлекателен! Но ни для меня, ни для вас нет риска погибнуть в нашем воздушном приключении; мы везём с собой саму квинтэссенцию жизни. Идём! Я хочу увидеть свой летучий дворец! Когда я была маленькой девочкой, я любила услаждать своё воображение историями об Аладдине и его дворце, который перемещался по воздуху. Я говорила: «У меня тоже будет летающий дворец!» И теперь я осуществила свою мечту.
        - Это ещё нужно доказать,  - сказал Риварди.  - После всей нашей работы, возможно, нам удалось полностью воплотить ваш план.
        - Если нет, то его предстоит воплотить,  - спокойно ответила Моргана.  - Нет никаких причин  - ни разумных, ни нравственных, ни научных,  - по которым он остался бы невыполненным, на нашей стороне все силы природы.
        Он промолчал и шёл рядом с ней к аэродрому. Внутри было более полудюжины людей, занятых работой, однако при виде неё они сразу же побросали свои дела, в то время как она, со своей стороны, едва заметила их присутствие. Её взгляд был прикован к огромному, гладкому, продолговатому объекту, свисающему с крыши аэродрома и слегка покачивающемуся из стороны в сторону, будто подталкиваемый некой таинственной воздушной силой. Взгляд Морганы стремительно ощупывал его от края до края с видом одобрения, пока в то же время она принимала приветствия от всех подходивших людей.
        - Вы отлично справились, друзья мои!  - сказала она на беглом французском.  - Это прекрасное творение представляется идеальным снаружи. А как оно внутри?
        Невысокий, смуглый, умного вида мужчина, очевидно, начальник, улыбнулся и пожал плечами.
        - Ах, синьора! Всё как вы приказывали!  - был ответ.  - Корабль прекрасен, как кокон для бабочки. Но у бабочки есть одно преимущество  - она оживает, чтобы использовать свои крылья!
        - Верно, монсеньор Гаспар!  - и Моргана ответила ему столь же очаровательной улыбкой.  - Но что такое жизнь? Не композиция ли из многих элементов? И не должны ли мы научиться комбинировать эти элементы, чтобы оживить нашего «Белого Орла»? Это возможно!
        - Богу всё возможно!  - процитировал маркиз Риварди.  - Но человеку…
        - Нас учат, что Бог создал человека «по образу Своему, по образу Божию сотворил его». Если это правда, то всё возможно и человеку,  - сказала спокойно Моргана.  - Человеку: мужчине и той самой, второй идее Создателя  - женщине! Не будем забывать, что вторая идея обычно бывает лучше первой!  - Она рассмеялась, а человек по имени Гаспар смотрел на неё и тоже засмеялся за компанию с ней.  - А теперь поглядим, как я устроюсь в воздухе!
        И без помощи посторонних она забралась внутрь огромного корабля в форме птицы через вход, столь ловко устроенный, что он был едва заметен и закрывался герметично, когда корабль готовился к полёту, а воздух подавался внутрь через специальные каналы.
        Оказавшись внутри, легко было поверить в сказочную страну фей. Не видно было ни одного фрагмента каких-либо механизмов. Внутри имелось два изящно меблированных зала: один - нечто вроде будуара или гостиной, где собралась вся роскошь и пышность, доступная за деньги и оформленная с прекрасным вкусом. Короткий коридор из этого зала приводил к маленькой, изящно устроенной спальне, и в другом его конце находилась кабина пилота и оборудование для управления судном. Весь интерьер был оформлен в розовом цвете, и стены покрывал тонкий шёлк исключительной гладкости, но, по знаку Морганы, Риварди и Гаспар нажали на какие-то скрытые пружины, посредством которых всё это немедленно оказалось свёрнутым, и глазам предстали странные и удивительные технические устройства под ними. Каждый дюйм всех бортов покрывали маленькие круглые пластины из какого-то тонкого, блестящего металла, плотно подогнанных друг к другу, и в центре каждой пластины или диска располагалась аккуратная белая кнопка, похожая на бугорок или обычный электрический звонок. Казалось, что там их было по меньшей мере две-три тысячи  - и все вместе
они напоминали присоски на щупальцах гигантского осьминога. Моргана, усевшись в удобное кресло богато украшенной «гостиной», изучала каждую линию, угол и конфигурацию этого удивительного устройства своим острым, критическим взором. Маркиз Риварди и Гаспар взволнованно следили за выражением её лица.
        - Вы довольны?  - спросил Риварди наконец.  - Всё ли как вы и хотели?
        Она повернулась к Гаспару с улыбкой.
        - А вы что думаете обо всём этом?  - спросила она.  - Вы современный учёный-эксперт, вы знаете многие тайны сил природы  - что вы думаете?
        - Мадам, я думаю так же, как думал и всегда! Тело без души!
        - Что такое душа?  - сказала она.  - Не дыхание ли это? Дыхание жизни? Не сказано ли, что «создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою»! А дыхание жизни  - не есть ли совокупность элементов во вселенной, которую все мы могли бы изучить и использовать для своих целей? Идём, маркиз! А вы, монсеньор Гаспар, прикажите всем покинуть корабль; мы взлетим навстречу рассвету на пару часов, но не дольше, поскольку у нас не всё ещё готово.
        - Мадам!  - пробормотал Гаспар.  - Я не готов…
        - Вы напуганы, друг мой!  - И Моргана улыбнулась, положив руку ему на плечо.  - Но что если я скажу вам, что нет никаких причин для страха? Не думаете же вы, что мне недорога собственная жизнь? О нет, я так её люблю, что желаю найти способы её продлить, а не подвергать риску. Не стану я рисковать ни вашей жизнью, ни его!  - И она указала на Риварди.  - Он не боится  - он отправится за мной куда угодно! А теперь, монсеньор Гаспар, смотрите! Вот наше дыхание жизни!  - И она представила его взгляду два цилиндрических элемента, которые прежде показывала Риварди.  - Маркиз кое-что уже об этом знает,  - здесь она раскрыла упаковку и вытащила две трубочки из некого вещества, похожего на чисто отполированное золото.  - Это я установлю сама; откройте сперва нижний контейнер, пожалуйста!
        С чрезвычайной осторожностью Моргана установила одну трубочку в специальное гнездо, и сразу же прекрасные, острые, словно иглы, вспышки света от него заполнили всю ёмкость колеблющимися лучами, которые немедленно распространились по всем дискам внутренней обшивки и засверкали вокруг стоящих людей, как жидкая ртуть. Как только это произошло, Моргана кивнула двум своим помощникам, чтобы те закрыли отсек. Они сделали это без усилий, хотя он захлопнулся бесшумно, но с силой и накрепко, что свидетельствовало об огромном внешнем давлении, хоть оно почти не ощущалось. Затем внезапная пульсация потрясла корабль  - и его огромные крылья задвигались.
        - Быстро! Скажите рабочем, чтобы поторапливались! Пусть открывают ангар и выпустят корабль! Как только контакт установлен, нельзя терять ни секунды!
        Гаспар поспешно, хоть и заметно напуганный, выкрикнул необходимые приказы, пока Моргана шла на другой конец корабля, где Риварди открывал второй контейнер для второй трубки. И снова круговые вспышки вырвались наружу, но на этот раз отсек был сразу же закрыт, и сверкающий поток света быстро побежал вокруг всего корабля внутри, коснувшись каждого диска, что покрывали стены, словно сверкающие грани драгоценных камней. Крылья корабля затрепетали как живые и начали раскрываться…
        - Выпускай его!  - вскричала Моргана.  - Пилот, займите своё место!  - И она взмахнула рукой в повелительном жесте, когда Риварди подскочил к штурвалу.  - Держите его, держите прямо! Курс  - прямо на восходящее солнце!
        Когда она это говорила, случилась удивительная вещь: каждый диск внутри запульсировал, каждая маленькая белая кнопка на дисках завибрировала с неестественной скоростью, которая поражала глаз, словно искры быстро падающего снега, и Гаспар по знаку Морганы опустил розовые шёлковые завесы, полностью скрыв все чудные механизмы из вида. При такой интенсивной вибрации совершенно не было слышно никакого шума, ни тряски, никаких прочих неприятных ощущений, когда летучий корабль освободился от пут, вдруг поднялся и, как настоящая живая птица, подпрыгнул и раскинул крылья, будто по собственной воле. В одну секунду он взлетел вертикально вверх и набрал высоту; и оставшиеся внизу люди стояли, удивлённо глядя на него, а сами казались при этом не более чёрных булавочных головок; затем с медленной ныряющей грацией корабль выровнялся в воздухе и, будто бы сам, избрал особый воздушный ток, в котором и поплыл. Он мчался с устойчивой скоростью в абсолютной тишине; его огромные крылья поднимались и опускались с тихой мощью и ритмом, которому, казалось, не было разумного объяснения; и Моргана повернула лицо с победным
выражением к бледному и почти бездыханному Гаспару, вопросительно глядя на него с улыбкой. Казалось, что от удивления он лишился дара речи, его губы молча двигались.
        - Ну, верите вы мне теперь?  - сказала она.  - Нам остаётся только рулить. Энергия, которую мы используем, самовоспроизводится в процессе работы  - она неистощима. Чтобы спланировать вниз и приземлиться, нужно лишь открыть отсеки на обоих концах корабля, тогда вибрация пойдёт на спад и, как живое существо, «Белый Орёл» медленно погрузится в состояние покоя. Видите, нет причин для страха!
        Не успела она договорить, как свет вновь взошедшего солнца окатил её своим золотом, длинные ослепительные лучи пробивались сквозь таинственные проёмы, хитро встроенные в крышу помещения, и смешивались с розовыми оттенками шёлковой обшивки, покрывавшей стены. Стоя так в лучах горящего света, она казалась эфирной  - самим духом воздуха или пламени; и Риварди, как раз видевший её с места управления, начал думать, что была доля правды в словах дона Алоизуса: «Иногда в нашем удивительном мире рождаются люди, которые не принадлежат ни к мужчинам, ни к женщинам, но которые являются частью природы не столько человеческой, сколько стихийной и вечной, или, почему бы не сказать, атмосферической?»
        В тот момент Моргана казалась поистине «атмосферической»  - маленькая женщина, столь прекрасная, что почти походила на эфемерную форму, готовую раствориться в тумане. Некая внезапная суеверная дрожь побудила Гаспара перекреститься и пробормотать молитву к Богородице  - Моргана его услышала и добродушно улыбнулась.
        - Я не злой дух, мой друг!  - сказала она.  - Меня не нужно изгонять! Я всего лишь ученица с воображением, чуть более богатым, чем у большинства, и в движущей энергии нашего корабля я всего лишь использую элемент, который, как объясняют учёные, «способен поглощать волны солнечной энергии и отдавать их вновь». Посредством «отдачи этих волн» мы и движемся  - это естественно и просто, и, как и всякая сила во вселенной, она существует для нашего изучения и использования. Разве вы чувствуете некую опасность? Мы летим с большей плавностью, чем любой морской корабль, мы едва ощущаем движение; и если не смотреть по сторонам, то даже не заметишь, что находишься так высоко над землёй. На самом деле мы теперь летим уже слишком далеко и не чувствуем скорости.
        - Слишком далеко!  - нервно сказал Гаспар.  - Мадам, если мы слишком далеко, то, может быть, и слишком высоко! Мы можем задохнуться!
        Она рассмеялась.
        - Это маловероятно!  - сказала она.  - Энергетические волны, которые нас поддерживают, задействованы также в системе нашего жизнеобеспечения, они генерируют кислород для дыхания и комфортную температуру. Но всё равно нам пора возвращаться! Мы ещё не готовы.
        Она обратилась к Риварди, и он лёгким поворотом штурвала изменил траекторию движения корабля, так что он лёг на обратный курс. Вскоре крошечный участок земли, на вид не больше цветочной клумбы, где стоял дворец Морганы, появился внизу, и тогда, действуя по инструкции, Гаспар открыл контейнеры на разных концах судна, и оно плавно и легко опустилось на аэродром. Все рабочие, что ждали его возвращения, одновременно воскликнули от удивления и восхищения, когда корабль сложил свои крылья, будто птица, возвратившаяся в гнездо. Моргана сошла на землю, и оба её спутника следом. Все стояли молча, очевидно, охваченные любопытством и страхом.
        - Благодарю вас, друзья мои!  - сказала она.  - Вы прекрасно справились с работой, которую я вам доверила под руководством маркиза Риварди, и теперь вы можете сами судить о результатах. Они вас удивляют! Вы думаете, что здесь замешана чёрная магия? Нет! Если только вся современная наука  - не чёрная магия, порождённая теми злыми духами, которые, как учит нас легенда, восстали и сошли с небес и стали жить с человеческими дочерьми! От этих удивительных любовников появилась раса гигантов; в символическом смысле я полагаю, что народились учёные, в которых смешались активные элементы добра и зла. Вы выстроили этот мой корабль по чертежам, которых доныне никто ещё не воплощал в реальность; вы подарили ему крылья, будто птице. Короче, мы наполнили механизм составом, или веществом самой Жизни! Это единственный ответ, какой я могу дать на ваши вопросительные взгляды! И этого будет достаточно!
        - Но мадам!  - рискнул Гаспар.  - Что же это за состав, или вещество самой Жизни?
        Наступила неожиданная тишина. Все головы мужчин наклонились в страстном желании услышать ответ. Моргана странно улыбнулась.
        - Это,  - сказал она,  - моя тайна!

        Глава 9

        - Значит, вы достигли своей цели, и какая же от этого польза?  - сказал дон Алоизус.
        Священник медленно шагал вверх-вниз по старой, полуразрушенной аркаде древнего полуразваленного монастыря, и позади его статной чёрной фигуры двигалась маленькая эфирная тень Морганы, одетая в летние одежды белоснежного цвета, с непокрытой головой под палящим сицилийским солнцем, которое прорывалось похожими на острые мечи лучами сквозь арки прохода и просачивалось через густую листву деревьев, которые свисали невозмутимыми вьющимися пучками с каждой осыпавшейся серой каменной колонны.
        - Какая польза?  - повторил он, остановив спокойный, серьёзный взгляд на маленькой женщине.  - Представьте, что ваше изобретение превосходит все известные доселе возможности; представьте, что ваш корабль неуязвим и опережает по скорости и безопасности все когда-либо известные виды транспорта; представьте, что он способен подняться на невообразимую высоту,  - но что же дальше? Вообразите даже, что вы зажгли бы новую звезду  - новый мир, но что от этого толку? Какое умиротворение вы этим снискали? Что дальше?
        Моргана резко остановилась около него.
        - Я работала не ради мира или счастья,  - сказала она, и в её голосе прозвучала дрожь печали,  - потому что, по-моему, не существует ни мира, ни счастья. Из всего, что мы видим и из того малого, что мы познали, я делаю вывод, что Творец вселенной не планировал создавать нас счастливыми или умиротворёнными. Вся Природа находится в борьбе с самой собой, неотступно работая ради достижения того, чего едва ли возможно достичь, кажется, что всё на свете преследует страх и печаль. И всё-таки мне представляется, что есть средства для избежания большинства зол, если мы не будем слишком невежественны и глупы, чтобы препятствовать научному прорыву на грани его открытия. Моё применение данного вещества, науке уже известного, но едва ли понятого,  - это попытка разрешить проблему скорости движения в воздухе при помощи света и температуры  - свет и тепло есть главные источники жизни. Использование энергии, непрерывно вырабатываемой светом и теплом, представляется мне возможностью поддерживать и контролировать равномерное постоянное движение. И я надеюсь, что в этом преуспела; для реализации моей разработки я
использовала деньги, которыми не располагает большинство учёных, богатство, которое мой отец безраздельно завещал мне, но, полети я на своём корабле хоть на самые далёкие звёзды Млечного Пути, я не нашла бы там ни мира, ни счастья!
        - Почему?
        В простом вопросе священника прозвучала нотка нежной жалости. Моргана взглянула на него с небольшой улыбкой, но глаза её были полны слёз.
        - Дорогой дон Алоизус, как я могу вам ответить? Никто на самом деле не счастлив, и я не могу ожидать, что приобрету то, что недоступно всему миру!
        Алоизус снова зашагал из стороны в сторону, и она тихо последовала за ним.
        - Вы когда-нибудь задумывались о том, что такое счастье?  - спросил он затем.  - Вы ощущали его хоть на краткий миг?
        - Да,  - отвечала она быстро.  - Но лишь на краткое время и так редко!
        - Бедное богатое дитя!  - сказал он добродушно.  - Расскажите мне об этих кратких мгновениях! Нельзя ли их повторить? Давайте присядем здесь,  - и он двинулся к каменной скамье напротив древнего и уже бесполезного колодца посреди монастырского двора, колодца, вокруг которого тёмно-красные цветы обвились прекрасной аркой расцветов.  - Каковым было первое мгновение счастья?
        Он присел, и солнце заиграло ослепительным блеском на серебряном распятии у него на груди, придавая ему сияние великой драгоценности. Моргана устроилась рядом с ним.
        - Первый раз!  - сказал он игриво.  - Что же это был за первый опыт счастья дамы? Когда она играла со своими куклами?
        - Нет, о нет!  - воскликнула Моргана с неожиданной страстью.  - Это никогда не доставляло мне счастья! Я ненавидела кукол! Отвратительные маленькие создания!
        Дон Алоизус приподнял брови от удивления.
        - Ужасные маленькие изваяния из дерева, воска и опилок!  - продолжала Моргана настойчиво.  - С огромными бусинами глаз, или с глазами, сделанными в виде бусин, и красными щеками, и красными губами с глупой улыбкой на них! Конечно, их изготавливают для маленьких девочек, чтобы стимулировать их «материнский инстинкт», как его называют, чтобы заставить их думать о детях! Но у меня никогда не было никакого «материнского инстинкта»! И настоящие маленькие дети всегда казались мне столь же непривлекательными, сколь и их имитация!
        - Дорогое дитя, ты и сама была когда-то ребёнком!  - сказал Алоизус мягко.
        Тень пробежала по её лицу.
        - Думаете, была?  - спросила она задумчиво.  - Не могу этого вообразить! Думаю, я должна была быть, но я никогда не помнила своего детства. Не было детей, которые бы со мной играли, мой отец всегда во всех детях подозревал опасную болезнь и боялся, чтобы я от них не заразилась физически или психически, повторяя за ними. Я вечно была одна, но всё же не одинока!  - Она помолчала немного, и её глаза потемнели от задумчивости.  - Нет, никогда не одинока! И самое первое счастье я вспоминаю, когда увидела впервые солнечный луч изнутри!
        Дон Алоизус устремил на неё свой взгляд, но ничего не сказал. Она рассмеялась.
        - Дорогой отец Алоизус, какой же вы мудрый священник! Вы не вымолвили ни слова! Будь вы глупцом, каковых сейчас море, то вы бы повторили мои слова с видом недоверчивого презрения и уставились бы на меня с глупым взглядом! Но вы не глупец  - вы инстинктивно точно понимаете, что я имела в виду, и это настоящее чудо! Я была ещё молода и сказала известному профессору одного американского колледжа о том, что видела, и он был так поражён и смущён моим описанием лучей, на составление которого ушли годы у величайших учёных мира, что стал умолять меня позволить осмотреть мои глаза! Он полагал, что это в них кроется некая тайна. Фактически, так и есть! И после осмотра он выглядел ещё более озадаченным. Он пробормотал нечто об «исключительно остром зрительном восприятии», но честно признал, что одна только эта способность не объясняет всего. Каким-то образом я видела весь спектр в одном луче  - цветов было семь. Луч представлял собой октаву цветов. Я была почти ребёнком, когда это счастье  - совершенное счастье!  - посетило меня, и я почувствовала, будто мне открылось окно в рай!
        - Вы верите в Рай?  - внезапно спросил Алоизус.
        Она замешкалась.
        - Раньше верила  - в те дни. Как я сказала, я ведь была ребёнком, и рай представлялся мне реальным, и даже ангелы были настоящими…
        - А теперь вы их утратили?
        Она слегка отмахнулась.
        - Они сами покинули меня,  - ответила она.  - Не я их утратила. Они просто ушли.
        Он молчал. Его красивые, спокойные черты лица выражали серьёзную терпеливость, не более того.
        Она продолжила:
        - То было первое ощущение «счастья». До тех пор я жила обычной монотонной жизнью ребёнка, делая то, что мне говорили, и идя туда, куда меня брали, однако открытие спектра стало ключом к моей индивидуальности и, казалось, распахнуло двери моей тюрьмы. Я начала размышлять о себе и искать свой характер, как существа, отличного от других. Мой второй опыт произошёл годы спустя, как раз когда я закончила школу и когда мой отец увёз меня из родных мест на севере Шотландии. О, это такой дикий уголок мира! Прекрасные скалистые холмы и тёмные глубокие озёра, грубые фиолетовые вересковые пустоши и такое замечательное небо на закате! Коттедж, в котором жил мой отец ещё мальчишкой-пастухом, всё ещё стоит там, я его купила; это маленькая каменная хижина на три комнаты, и есть ещё и другая на расстоянии около мили, куда он привёл жить мою мать и где я родилась на свет! Его я тоже купила. Да, я ощутила сильную дрожь от счастья, стоя по колено в вереске, когда мой отец сжимал мою руку и вспоминал вместе со мной те ранние периоды его детства, когда у него едва ли был в кармане один пенни! И он был печален! И сказал
мне тогда, что отдал бы все свои богатства за то, чтобы вернуть сердцу спокойствие и лёгкость, которые сопутствовали ему в те дни! И потом он пошёл проведать старую Элисон,  - здесь голос её сорвался, и странный свет зародился в глазах, она слегка улыбнулась.  - Думаю, лучше мне не рассказывать о старой Элисон!
        - Почему нет?  - И дон Алоизус возвратил ей улыбку.  - Если старая Элисон каким-то образом связана с вашим счастьем, то я с радостью о ней послушаю.
        - Видите ли, вы священник,  - медленно продолжила Моргана,  - а она ведьма. О да, правда! Настоящая ведьма! Нет никого в этой части Хайленда, кто бы не знал о ней и её силе! Она очень-очень стара, народ говорит, что ей больше ста лет. Она знала моего отца и деда, и она пришла в коттедж моего отца в день, когда я родилась и говорила странные вещи о «майском ребёнке» (я родилась в мае). Мы отправились, как я сказала, проведать её и обнаружили за прялкой. Она подняла глаза от своего колеса, когда мы вошли, однако вовсе не казалась удивлённой нашим появлением. Глаза её сияли не как у старухи. Она сразу же заговорила с отцом ясным музыкальным голосом: «Это ты, Джон Роял?  - сказала она.  - И ты привёл с собой свою фею!» Тогда я впервые услышала слово «фея». Тогда я его не поняла.
        - А теперь понимаете?  - спросил Алоизус.
        - Да,  - ответила она,  - теперь я его понимаю! Это удивительно  - быть «феей»! Но это что-то вроде колдовства, и вам оно придётся не по нраву…
        - Что же именно должно мне не понравиться?  - И священник очень внимательно поглядел на неё.  - Тот неопровержимый факт, что существуют вещи на небе и на земле, которые находятся за пределами нашего понимания? Что есть женщины, наделённые странным, сверхъестественным даром? Дорогое дитя, в этом нет ничего для меня неприятного! Моя вера  - вера моей Церкви  - основывается на сверхъестественной одарённости одной женщины!
        Она подняла на него взгляд, и у неё вырвался лёгкий вздох.
        - Да, знаю о чём вы!  - сказал она.  - Но, уверена, вы не сможете объяснить странную природу старой Элисон! Она поставила меня перед собой, как раз там, где солнечный свет пробивался через открытую дверь, и так долго рассматривала меня своим пристальным взглядом, что мне показалось, будто её глаза прожигали мою плоть. Затем она встала, отбросила в сторону прялку и протянула ко мне обе руки, выкрикивая странным, диким голосом: «Моргана! Моргана! Следуй своим путём, дитя, рождённое от солнца и ливня! Иди своим путём! Немного твои смертные отец и мать могут дать тебе, поскольку ты принадлежишь к народу фей! Следуй своим путём со своим народом! Ты услышишь их шёпот ночью и песни днём, они будут приказывать  - и ты подчинишься! Они призовут  - и ты придёшь! Никакая смертная плоть и кровь тебя не удержит  - любовь не свяжет  - ненависть не затронет! Ключ уже в твоей руке  - тайна раскрыта, и духи воздуха, огня и воды уже открыли дверь, в которую ты войдешь! Чу! Я слышу, как их голоса призывают: „Моргана! Моргана!“ Иди своей дорогой, дитя! Мир слишком мал для твоих крыльев!» Она казалась такой яростной,
великой и ужасной, что я испугалась! Мне ведь было всего шестнадцать, так что я подбежала к отцу и схватила его за руку. Он заговорил весьма вежливо с Элисон, однако она была не в себе и не могла слушать. «У тебя иной путь, Джон Роял!  - сказала она.  - Тебе, кто пас овец на этих холмах, а теперь владеет миллионами, что пользы от твоего богатства? Ты всего лишь старатель, собирающий золото для неё  - дитя феи, рождённого в час майского полнолуния! Тебе придётся уйти, но она останется  - её народ возложил на неё особую миссию!» Тогда мой отец сказал: «Дорогая Элисон, не пугай ребёнка!» И она внезапно переменилась в тоне и манерах:  - «Пугать её? Я бы никогда её не испугала!» И мой отец подтолкнул меня к ней и прошептал: «Попроси её благословить тебя, прежде чем мы уйдём!» Так, я просто преклонила перед ней колени, вся дрожа, и сказала: «Дорогая Элисон, благословите меня!» И она посмотрела на меня и подняла свои старые загорелые морщинистые руки и возложила на мою голову. Затем она вымолвила несколько странных слов на незнакомом языке, будто про себя, и сказала: «Дух всего сущего и всего грядущего,
благослови это дитя, что принадлежит тебе, а не человеку! Дай ей сил исполнить предначертанное до конца!» И на этом она вдруг отступила и, наклонившись, подняла мою голову обеими руками и строго посмотрела на меня: «Бедное дитя! Нет для тебя любви! Ты одинока  - так и должно быть! Для женщины-„феи“ любви нет!» И она меня отпустила и села обратно за прялку, не сказав больше ни слова ни мне, ни моему отцу.
        - И вы зовёте это вашим вторым опытом счастья?  - сказал дон Алоизус с удивлением.  - Что же это за счастье вы ощутили в разговоре со старой Элисон?
        - Ах, вы не поймёте, даже если я и попытаюсь объяснить!  - улыбнулась Моргана.  - Всё пришло ко мне! Всё! Я начала жить своей жизнью и так и живу до сих пор. Поэтому я и говорю, что моя встреча с Элисон стала счастьем. С тех пор я видела её много раз, но не с таким выражением лица.
        - Она ещё жива?
        - О да! Я часто думаю, что она никогда не умрёт!
        На несколько минут воцарилось молчание. Моргана встала и, подойдя к старому колодцу, рассматривала тёмно-красные цветы с почти любовным интересом.
        - Как они прекрасны!  - сказала она.  - Они, кажется, не имеют иной цели существования, кроме чистой красоты!
        - Этого довольно для многих творений Бога! Дарить радость и воссоздавать радость  - их миссия совершенства.
        Она печально посмотрела на него.
        - Увы, бедная я!  - воздохнула она.  - Я не способна ни дарить радость, ни воссоздавать её!
        - Даже со всем вашим богатством?
        - Даже с ним! Вы, как священник, конечно, знаете, что богатство не имеет ничего общего со счастьем! Конечно, на него можно купить что угодно, но в этом-то и проблема: когда всё уже куплено  - ничего не остаётся! И если вы пытаетесь помочь беднякам, то они негодуют, думая, что это делается из страха перед ними! Вероятно, хуже всего помогать художникам и людям искусства! Поскольку они говорят, что вы хотите выказать себя «благородным покровителем»! О, я пыталась  - и всё бесполезно. Я сходила с ума, сгорая от желания помогать всем учёным когда-то, но они так много спорили и ссорились из-за того, какое их «общество» заслуживает большей суммы денег, что я закрыла свою кассу для них и начала собственные разработки. Одного человека я пыталась вытащить из его умственного болота, но он не захотел моего общества и всё ещё торчит в своём болоте!
        - О! Так есть один человек!  - сказал с улыбкой Алоизус.
        - Да, святой отец!  - И Моргана оставила цветы и вернулась на скамейку.  - Есть один мужчина! Он был моим первым и последним опытом счастья. Когда мы впервые встретились, то всё моё сердце обратилось в пульсацию, но, как и морская волна, эта пульсация отхлынула и никогда снова не накатывала на мрачный камень человеческого эгоизма! Но я была счастлива, пока длилась «волна», а когда она разбилась, я продолжала играть на берегу с её милыми колокольчиками пены.
        - Вы любили этого человека?
        - Я полагаю, что недолго! Всё-таки это была не любовь, а только «влечение»; он умён и думает, что способен изменить лик этого мира. Но он играет с огнём! Говорю вам, я пыталась помочь ему, поскольку он адски беден. Но ему ничего не нужно из моего «пошлого богатства». Это как раз тот случай, когда деньги бесполезны! Понимаете?
        Дон Алоизус молчал.
        - Так что,  - продолжила Моргана,  - Элисон права. Чары Северного Хайленда у меня в крови, и для меня не существует любви.
        По лицу священника пробежала внезапная боль.
        - Ты обманываешь сама себя, дитя моё! У тебя есть сила, о которой ты и сама не знаешь, великая и ужасная сила! Ты интересна, ты привлекаешь любовь других и, даже если сама остаёшься равнодушной, ты затрагиваешь саму душу мужчины…
        Он резко замолчал.
        Моргана подняла глаза.
        - Ах да! Я знаю, что у меня есть сила!
        - Тогда, если тебе об этом известно, во имя Бога, не испытывай её!
        Его голос задрожал, и правой рукой он схватил распятие, словно оружие для самозащиты. Моргана с удивлением секунду смотрела на него, потом опустила голову с видом некого раскаяния. Алоизус резко, порывисто вздохнул и снова сбивчиво заговорил:
        - Я имею в виду, что вы не должны разбивать сердце бедного Джулио! Это было бы нехорошо!
        Она снова поглядела на него.
        - Нет, нехорошо! Дорогой дон Алоизус, я понимаю! И запомню!  - Она посмотрела на свой бриллиантовый браслет.  - Как поздно уже! Утро почти прошло. Я отняла у вас слишком много времени своими рассказами, простите меня. Теперь мне пора, и я оставляю вас раздумывать над моими периодами счастья. Они так мало походят на ваши!
        - На мои?
        - Да, на ваши! Вся ваша жизнь  - нескончаемое счастье между этим миром и небесами, потому что вы довольны службой Господу!
        - Недостойной службой, незаслуженной и постыдной, исполненной греха на каждом шагу! Священник должен научиться жить без того счастья, которое может дать простая жизнь, и без любви, которую может дать ему женщина; но, в конце концов, эта жертва невелика.
        Она улыбнулась ему сладко и нежно.
        - Очень невелика!  - сказала она.  - Так мала, что не стоит сожаления! До свиданья! Но ненадолго! Приходите проведать меня поскорее!
        Двигаясь сквозь аркаду своим лёгким шагом, она казалась летящей частичкой солнечного света и, когда она скрылась, набежала какая-то тень, хотя ни одного облачка не скрывало солнца. Дон Алоизус наблюдал за ней, пока она не испарилась, затем повернулся и пошёл в сторону маленькой часовни, примыкавшей к монастырской площади,  - к часовне, которая была частью монастырского дома, где он служил настоятелем. И там, в окружении пахнущей ладаном тишины святилища, он преклонил колени перед благородным изображением Начальника скорбей человеческих в молчаливой исповеди и молитве.

        Глава 10

        Роджер Ситон поддерживал в себе множество убеждений. У него их было по одному на каждый день недели, однако ни одним из них он не удовлетворялся полностью. Будучи ещё юношей, он погрузился в научные изыскания с головой, как утка в воду; ни одно новейшее открытие, или даже намёк на него, не проходило мимо его пристального внимания. Его жажда знаний была неуёмной, его настойчивое любопытство ко всем аспектам химии обострило его ум, сделав его гениальным и проницательным. Для него обычные социальные и политические интересы представлялись полным абсурдом. Идея о том, что абсолютное большинство людей было создано, подобно насекомым, только для того, чтобы существовать, есть, размножаться и умирать, представлялась ему нелепой.
        - Подумайте!  - воскликнул бы он.  - Всё удивительное устройство нашей планеты для этого! Для таких бестолковых двуногих, которые ничего не видят вокруг себя, кроме удобной возможности набить брюхо и утолить страсти! Мы, люди, в основном учимся лишь добывать деньги, и всё, что мы способны сделать с добытыми деньгами, это строить на них дома для себя, есть как можно больше, плодить детей, которым мы оставляем весь собранный хлам и которые либо пустят его по ветру, либо преумножат, в зависимости от того, что им больше по нраву. Такие существа совершенно бесполезны  - они ходят по кругу без всякой цели. Случайным образом в течение веков иногда рождается настоящий Разум, и сразу же все, кто представляет собой лишь Тело, наваливаются на него, как голодные волки, стремясь разорвать его на куски и сожрать; и если он выживет в этой атаке, то оценить его смогут лишь спустя годы после смерти. Вся эта схема очевидно глупа и нелепа, но изначально так не должно было быть, в этом я уверен. Должно быть что-то ещё!
        Когда его просили объяснить, что это такое «что-то ещё», он отвечал:
        - Всегда существовало «что-то ещё» вокруг нас, нечто такое, чего глупое человечество веками не может разгадать. Звуковые волны, например, природа света, электричество  - всё это с самого начала находилось в нашем свободном распоряжении. Электричество могло бы использоваться уже несколько веков назад, если бы человек-тугодум не поленился найти для освещения нечто лучше масляной лампы или сальной свечи! Если бы в прошлом ему сказали, что «есть что-то ещё», то он бы презрительно высмеял такого осведомителя. Так что с нашей неловкой системой жизни «что-то ещё» есть не после смерти, а уже здесь. Мы блуждаем во тьме со свечой, когда величайшая энергия света находится вокруг нас, лишь ожидая взаимодействия и использования.
        Слушавшие подобные его речи (а их было немного, поскольку Ситон редко обсуждает свои теории с посторонними) убеждали себя в том, что он был или дурак, или сумасшедший  - обычный вердикт для человека, который смеет вырваться из привычных рамок или выбирает оригинальную линию мышления и действий. Однако они заключают, что раз он был страшно беден и тем не менее отказывался от всякой возможности заработать, то его глупость или сумасшествие рано или поздно заставят его вернуться домой из-за сильной нужды, и тогда он или придёт к разумному обычному восприятию «вещей такими, как они есть», или его упрячут в психушку и вскоре позабудут. Таковым было здравое мнение тех, кто знал его лучше всех, когда произошёл значительный трепет в закрытых американских кругах, которые называют себя «высшими», когда богатейшая молодая дама в Штатах, Моргана Роял, вдруг решила познакомиться с ним и ввести его в свой круг в качестве «самого удивительного гения времени», «человека, чьи научные изыскания способны изменить весь облик земного шара» и прочие фантастически преувеличенные описания с её стороны, которые сам он
резко отрицал и негодовал по их поводу. Пробежал слух об этих двоих, и большинство соглашалось, что если «сумасшедший» учёный готовился стать мужем женщины мультимиллионера, то впоследствии его не будут считать таким уж чудаком! Но ожидаемый роман не сложился, наступило постепенное «охлаждение» чувств у обоих, и хоть Роджер Ситон и продолжал частенько показываться с Морганой в её автомобиле, в её ложе в опере или на её приёмах, но уже гораздо реже, и многие другие мужчины получали более открытое поощрение и лесть; сама Моргана стала вести себя с ним так же безразлично, как и в самом начале. Когда впоследствии он внезапно исчез с общественной сцены, то его знакомые предположили, что он получил резкий отказ или, как они более резко выразились, «он проиграл»!
        - Он упустил свой шанс!  - сказали они, жалостливо покачивая головами.  - И теперь он бедняк! Он будет зарабатывать себе на жизнь, годами продавая газеты на улицах!
        Однако он так и не был замечен за этой работой, он просто повернулся ко всем спиной, включая и Моргану Роял, и, насколько знало «общество», просто исчез. В «хижине смертника» на одиноком склоне холма в Калифорнии он был счастлив, чувствуя освобождение от бесконечной скуки и благодарность за одиночество. У него было над чем поразмыслить и поработать  - перенаселённые местности и приезжающие люди представлялись ему нудными и утомительными, и он решил, что природа  - дикая природа уединённого и необитаемого уголка  - лучше соответствует его умозрению и творческой направленности. И всё же, как и у всех людей, у него бывали свои странные, почти детские причуды, необъяснимые для него самого, нелогичные, почти достойные жалости и полностью идущие вразрез с его собственным образом мысли. Например, он придерживался мнения, что женщина для него не представляет интереса и вовсе его не привлекает, и всё же он заметил собственное недовольство, когда через два-три дня крайнего одиночества и когда он уже с нетерпением ждал прихода Манеллы с новой порцией молока, бывшего его главной пищей, вместо неё появился
долговязый, рыжеволосый парень, который медленно брёл, в одной руке раскачивая бидон с молоком и неся наполовину съеденный кусок ананаса в другой руке.
        - А-у-у-у!  - позвал этот гость.  - Вы ещё не умерли?
        Вместо ответа Ситон вышел навстречу и, взяв бидон с молоком, сгрёб его за грязный воротник и хорошенько встряхнул.
        - Нет, ещё не умер!  - сказал он.  - Ты, наглая маленькая обезьяна! Ты кто такой?
        Мальчишка задёргался и сделал попытку вырваться.
        - Я, я Джейк, меня зовут Джейк-ирландец!  - задыхался он.  - О, Дева Мария! Задыхаюсь! Я чищу ножи в «Плазе»…
        - Я сейчас для тебя нож начищу!  - заметил Ситон с угрожающим жестом.  - Да, Джейк-ирландец, так и сделаю! Кто тебя прислал?
        - Она прислала, о Пресвятая Дева!  - и мальчишка снова начал рваться.  - Мисс Сорисо  - девушка по имени Манелла. Она велела передать, что сама слишком занята, чтобы прийти.
        Ситон выпустил парня.
        - Слишком занята! Ладно, ничего!  - проговорил он медленно и унёс молоко в хижину, а затем вернул пустой бидон мальчишке.  - Передай мисс Сорисо, что я понимаю! И что я рад слышать, что она так занята! Так, посмотрим,  - он отсчитал несколько засаленных банкнот,  - вот держи, этого хватит. И в следующий раз помни о манерах! Ясно? Тогда ты, возможно, сохранишь свою грязную рубашонку, а иначе, она разлетится на куски! Передай мой комплимент мисс Сорисо!
        Рыжеволосый парень сначала разинул рот, а затем схватил бидон и умчался прочь.
        Ситон проследил за ним взглядом с видом презрения и насмешки.
        - Маленький уродливый дьяволёнок! И всё же он был создан Природой, как и прочие уродливые вещи, в спешке, я полагаю, за неимением времени на проработку деталей и художественную огранку. И эта глупая девчонка слишком «занята»! Как будто я не вижу, что это лишь её игра! Да она глаза отдала бы, чтобы только прийти! Прекрасные глазки у неё! Она думает отплатить мне за грубость, она знает, что дразнит меня и вынуждает захотеть её увидеть. Она права  - я раздразнён! И хочу её видеть!
        Стояла середина утра, и солнце горело на склоне холма, словно палящее дыхание вулкана. Он возвратился в хижину  - это было тёмное, прохладное, маленькое жильё, вполне удобное для одного обитателя. В одном углу стояла раскладушка, имелось два плетёных кресла, способных легко трансформироваться в длинные кушетки при необходимости. Добротный стол занимал середину гостиной, а на нём разместилась колба из прозрачного стекла, наполненная на первый взгляд чистой водой, но при ближайшем рассмотрении в ней угадывалось нечто совершенно иного качества. В отличие от воды, эта жидкость никогда не находилась в состоянии покоя  - какое-то внутреннее бурление непрестанно побуждало её волноваться и сверкать, испуская тонкие вспышки, словно мельчайшие бриллиантовые осколки стремились сбежать наружу, в то время как она создавала вокруг себя атмосферу чрезвычайной прохлады и будто ледяной свежести. Ситон лениво уселся в одно плетёное кресло у широкого окна, откуда открывался вид на отдалённые горы и блестевшее вдалеке море.
        - Я раздражён теперь и желаю её видеть,  - повторил он вслух.  - А почему? Отчего я раздражён? И зачем хочу её видеть? Разум не даёт ответа! Будь она здесь, она бы наскучила мне до смерти. Я ничего не могу поделать. Она бы стала задавать вопросы, и если я на них ответил бы, то она бы не поняла  - она слишком глупа. У неё нет понимания иных вещей, кроме простой примитивной чувственности. А если бы на её месте была Моргана…
        Он прервал свой монолог и вздрогнул, как ужаленный. Какое-то неуловимое влияние распространилось над ним, как душистый туман благовоний, он откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Что это была за скрытая, вкрадчивая магнетическая сила, что невидимою рукою коснулась его мозга и подтолкнула его память, заставив увидеть перед глазами маленькую эльфийскую фигуру в белых одеждах и с толстым узлом вьющихся золотых волос в блеске лунного света? На секунду он утратил своё обычное железное самообладание и позволил себе отдаться потоку белой мечты. Он припомнил свою первую встречу с Морганой  - случайную, а не запланированную,  - в огромной лаборатории выдающегося учёного; он принял её за молодую студентку, пытавшуюся овладеть азами химии, и был поражён и не поверил, когда выдающийся учёный сам представил её, как «одну из самых блестящих теоретиков в области будущего применения радиационной активности». Такая рекомендация выглядела полностью абсурдной в применении к маленькой красивой девушке с молящим взглядом голубых глаз и золотыми волосами! Они ушли из лаборатории вдвоём, шагая некоторое время
рядом, очарованные совместной беседой; потом, когда последовало более тесное знакомство и он узнал о её истинном положении в обществе и о том влиянии, которым она пользовалась, имея огромное состояние, он сразу же отстранился от неё настолько далеко, насколько это было возможно, отрицая предположения о каких-либо корыстных мотивах его дружбы. Однако она так нежно упрекала его в этом и соблазняла его  - да!  - он клялся сам себе в этом; она соблазняла его тысячами способов, а главным образом, своей потрясающей «смекалкой» в тех научных проблемах, в которых он был заинтересован и которые ставили его в тупик, но которые она, казалось, умела играючи распутать, словно клубок ниток. Её ясный, острый ум и логическая точность аргументов вначале удивляли его до неописуемого восхищения, напоминая ему размышления известного физиолога о том, что «изначально женщина жила в другом мире, отдельном от мужчины. Сформированная из более тонких фибр и, следовательно, более тонких химических атомов, она находится в контакте с более глубокими уровнями бытия, чувственности и мышления. Она безраздельно владеет кодом Жизни».
Позже восхищение уступило место обычному чувству мужской обиды на женский ум, и некий разгоравшийся гнев и противоречие заняли место прежнего рыцарства и почти нежного удовольствия от общества её исключительного гения и одарённости. И вот настал один вечер  - отчего он думал теперь обо всём этом, удивлялся он? И вот, после блестящего летнего бала, проходившего в прекрасной резиденции знаменитой светской леди Лонг Айленда, он увёл Моргану в сады, что спускались к морю, и они прогуливались вместе, почти никем не замеченные, внизу на побережье, под светом луны и при звуках волн Атлантики, завёртывавшихся в маленькие изящные гребешки кружевной пены, что разбивались, бормоча, у их ног; и он, неожиданно повернувшись к своей спутнице, был поражён очарованием её взгляда, когда она стояла вся в белом парящем бальном платье, с бриллиантами в волосах и на груди; поражён всепобеждающей вспышкой страсти, которая сжигала его душу, как пустыню выжигает горячее дыхание солнца, и, уступив её силе, он заключил маленькую, прекрасную, сказочную девушку в свои объятия и бешено целовал её губы, глаза и волосы. А она  - она
не сопротивлялась. Затем так же быстро он выпустил её и стоял перед ней с чувством странного сопротивления.
        - Простите меня!  - сказал он неуверенным голосом.  - Я… я не это имел в виду!
        Она устремила на него гордый, полувопросительный взгляд.
        - Вы не это имели в виду?  - спросила она спокойно.
        Удивлённое презрение сверкнуло в её глазах, затуманив их прежнюю нежность, потом она прохладно улыбнулась, повернулась и ушла прочь. В каком-то ступоре он смотрел ей вслед, как постепенно исчезала лёгкая фигура, когда она поднималась по дорожке вверх от моря к дому, где ещё звучала весёлая музыка для неутомимо танцевавших гостей. И с этого вечера между ними наступило некое молчание  - их словно разделила ледяная стена. Они часто виделись в обществе, но едва перебрасывались парой простых фраз на обычные светские темы, и Моргана открыто позволяла себе легкомысленное поведение, кокетничая с её многочисленными воздыхателями и потенциальными мужьями в обычной, не сказать, что откровенной манере, которая способствовала возвращению прошлой жёсткости Ситона, да так, что он выработал в себе некое циничное отвращение и презрение к ней  - и как к научному исследователю, и как к богатой женщине. И всё-таки он почти её полюбил! Его задевал за живое тот факт, что до сих пор, насколько дело касалось науки и открытий, он был ей не ровней. Раздосадованный собственными завистливыми чувствами он решил, что
единственным выходом для него было проложить пропасть расстояния между нею и им. Это он и сделал  - и зачем? Очевидно, что лишь для того, чтобы возбудить её насмешки! И подстегнуть её к тому, чтобы начать выяснять, куда он бежал, и последовать за ним! И она, которая всегда держала его на расстоянии, кроме того злосчастного вечера на морском побережье, отыскала его в одинокой хижине на холме и издевалась над ним в духе своих насмешек, и, вообще говоря, сказала, что «целовать его всё равно, что крапивный куст»! И это сказала она, кто на один дикий миг упала в его объятия  - бах!  - он подскочил на кресле в какой-то ярости на самого себя, так что его мысли стремительно столпились и перепутались одна с другой. Почему он вообще думал о ней! Будто некая внешняя сила заставляла его делать это. Потом она виделась с Манеллой и, естественно, вынесла своё суждение, основанное на красоте этой девушки, которая представлялась таким доступным искушением для него. Он снова начал разговаривать вслух с самим собой, продолжив нить своего прерванного монолога.
        - Если бы на её месте была Моргана, то было бы намного хуже! Одна слишком тупая, вторая слишком умная. Однако глупая женщина стала бы лучшей женой, если бы я захотел, и лучшей матерью, если бы я желал иметь детей. Вопрос в том, чего хочу я? Думаю, что знаю, но буду ли доволен, получив это? Удовлетворит ли это страсть всей моей жизни? И что есть страсть всей моей жизни?
        Он выпрямился, его глаза исполнились странной задумчивости, и на секунду он, казалось, напряг все умственные способности в одном чудовищном усилии. Повернувшись к столу, где стояла колба, он стал наблюдать за непрестанным движением и мерцанием жидкости в ней.
        - Вот он ключ!  - сказал он.  - Такой маленький, но такой значительный! Жизнь, которая не может прерваться, энергия, которая не может умереть! Для меня  - для меня одного эта тайна! Чтобы делать с этим, что я захочу: уничтожать или перестраивать! Как же я использую её? Если бы мне удалось очистить планету от жадных, склочных человечишек и основать новую расу, то я мог бы стать силой добра; но нужно ли мне это? Если не нужно самому Богу, то зачем это мне?
        Он снова углубился в размышления, затем, заставив свой мозг работать, он выложил на стол ручки, бумагу и чернила и начал быстро писать, прервавшись только один раз, чтобы легко перекусить сухим хлебом и молоком в течение шести или семи часов. По окончании отведённого им самим времени он вышел из хижины наружу, чтобы посмотреть, как он часто выражался, «чем там занималось небо». Оно занималось немногим, будучи простым раскалённым куполом, на котором солнце начинало клониться к западу медленно, как тонущий огненный шар. Он вынес наружу одно из плетёных кресел и уселся в единственном тенистом укрытии у двери, полностью вытянувшись на нём и прикрыв глаза, приготовившись ко сну. Его лицо в покое представлялось весьма красивым, немного жестковатым в своих очертаниях, но сильным, благородно очерченным и выражавшим силу; амбициозный скульптор мог бы усмотреть в нём модель для Ахиллеса. Он так же мало походил на современный отвратительный мужской типаж, насколько же был и хорош; и, главным образом, он не походил на типаж американский, который нередко встречался на всём огромном континенте. По правде, он
представлял собой чистого англичанина из Англии той прекрасной старой породы мужчин, воспитанных среди ветров и волн севера, для кого никакая работа не была слишком тяжкой, никакая служба  - слишком суровой, никакая смерть  - слишком сложной, в случае когда «приказ есть приказ». Его природная умственная одарённость была очень велика, и серьёзное обучение отточило и сделало её плодотворной; определённые разработки в области химии, которые он осуществлял, были представлены вниманию учёных в его стране, но они в обычной скептической манере отнеслись к новому взгляду на старые вещи, покачали головами, повздыхали и, в конце концов, отложили вопрос «на будущее обсуждение». Но Роджер Ситон был не тот человек, который принимает отказ. Если «мудрец» из Англии отказался принять его первый научный прорыв, то Ситон предоставлял такую возможность «мудрецам» из Германии или Соединённых Штатов. Он сделал такую попытку в Штатах, и там его приняли с распростёртыми объятиями и без всяких предрассудков. Так что он принял решение остаться здесь на несколько лет и добился места у неустанного мистика Эдисона, в чьих
мастерских он терпеливо трудился как подчинённый, получив более глубокое понимание собственных инстинктивных знаний и, в дальнейшем, знание о великой природной тайне, которую он предпринял осилить в одиночку. Он до сих пор её не постиг, но искренне чувствовал себя уверенным, что был уже близок к цели. Когда он мирно спал под тихой тенью разлившегося по небу вина, которое сползало по крыше хижины, скрывая его лицо от солнца, вся его фигура в расслабленном, лёгком состоянии выражала скрытую энергию  - физическую силу, удерживаемую на привязи.
        Солнце опускалось всё ниже, его оттенок менялся от маково-красного до горящего оранжевого, и тогда женская фигура появилась на склоне холма и осторожно приблизилась к спящему  - прекрасная фигура классической формы и очертаний, одетая в простую белую льняную одежду с красной розой, приколотой к груди. Это была Манелла. Она прошла через неописуемые мучения с этим своим нарядом; хоть он и казался простым, но некое изящество и художественный вкус в том, как она его носила, придавали прелесть его простоте, и красная роза на груди эффектно дополнялась второй в её волосах, блестяще выглядевшей на фоне её чёрных волос. Она остановилась примерно в трёх шагах от спящего мужчины и смотрела на него с удивительной нежностью. Её губы сладко дрожали, прекрасные глаза сияли мягкой задумчивостью, она в самом деле выглядела, как о ней сказала Моргана, «довольно красивой». Инстинктивно почувствовав сквозь сон, что он был не один, Ситон пошевелился, открыл глаза и подскочил.
        - Что! Манелла!  - вскричал он.  - Я думал, ты слишком занята, чтобы прийти.
        Она опустила голову, слегка устыдившись.
        - Я должна была прийти,  - был ответ.  - Не было никого, кто мог бы принести тебе вот это…
        Она вытащила телеграмму. Он распечатал и прочёл её. Она была очень краткой: «Буду у вас завтра. Гвент».
        Он сложил её и убрал в карман, затем с улыбкой повернулся к Манелле.
        - Очень любезно с твоей стороны принести мне её!  - сказал он.  - Отчего же ты не прислала ирландца Джейка?
        - Он таскает багаж из комнат вниз. Сегодня многие гости уезжают.
        - По этой причине ты была так занята?  - спросил он, продолжая улыбаться глазами.
        Она слегка дёрнула головой, но промолчала.
        - И как мы сегодня прекрасны!  - сказал он, оглядывая её с видом неприкрытого восхищения.  - Белый тебе к лицу, Манелла! Тебе нужно всегда его носить! Для какого же счастливчика ты так нарядилась?
        Она выразительно пожала плечами…
        - Для тебя!
        - Для меня? Ох, Манелла! Какое искреннее признание! И как ты противоречива! Не ты ли передала через ирландскую мартышку слова о том, что была «слишком занятой, чтобы прийти»? А сама в это время наряжалась в белое с розами для меня! И в конце концов ты пришла! Ох, синьора Сорисо, сколько чести для меня!
        Она прямо посмотрела на него.
        - Ты смеёшься, ты смеёшься! Но мне всё равно! Ты можешь насмехаться надо мной в любое время, когда тебе захочется! Ах да! Ты можешь не сдерживаться!
        Блеск триумфа зарделся в её глазах, красные губы раздвинулись в восхитительной улыбке.
        - Можешь не сдерживаться!  - повторила она.  - Та маленькая бледная леди  - эта твоя подруга, которую ты ненавидишь и любишь одновременно! Она сказала мне, что я «довольно красива»! Я это знаю и ты тоже!
        Он серьёзно опустил глаза перед ней.
        - Я всегда это знал, да! Дорогое дитя, красота  - ничто…
        Она быстро шагнула навстречу к нему и положила руку ему на плечо. Её горящее, яркое лицо оказалось совсем близко.
        - Ты говоришь неискренне!  - и голос её задрожал.  - Для мужчины она  - всё!
        Её физическое очарование было притягательным, и на секунду он испытал затруднение, сопротивляясь её чарам. Очень нежно он обхватил её рукой и с осторожностью открепил розу от её груди.
        - Вот, дорогая!  - сказал он.  - Это я оставлю себе! Она прямо как ты, кроме только того, что не болтает и не требует любви…
        - Она получает её, и не требуя!  - пробормотала она.
        Он улыбнулся.
        - Неужели? Что ж, вероятно, да!  - он замолчал, затем, склонив голову, поцеловал один раз её губы, как мог бы поцеловать брат.  - И, вероятно, когда-нибудь, когда придёт правильный мужчина, ты тоже её обретёшь!

        Глава 11

        Мистер Сэм Гвент стоял в так называемом «цветочном холле» гостиницы «Плаза», потому что построен он был в виде колоннады с видом на целые аллеи цветов и ползущих, обильно разросшихся виноградных кустов, характерных для Калифорнии. Он только что прибыл и, пока снимал лёгкое запылённое пальто, выспрашивал работника справочного бюро.
        - Так он что же, не живёт здесь?  - сказал Гвент.  - Тогда где мне его искать?
        - Мистер Ситон занимает хижину на холме,  - отвечал работник.  - Её порой называют «хижиной смертника». Он предпочитает её отелю. Там воздух полезнее для лёгких.
        - Воздух? Для лёгких?  - Гвент презрительно фыркнул.  - Если это тот человек, которого я знаю, то ему нет никакого дела до лёгких! Где же эта хижина смертника? Я могу попасть туда немедленно?
        Служащий позвонил в колокольчик, и появилась Манелла. Гвент открыто уставился на неё. Перед ним стояла настоящая победительница конкурса красоты, если все эти конкурсы имели какое-то значение.
        - Этот джентльмен хочет видеть мистера Ситона. Просто проводи его на холм.
        - Мне жаль вас беспокоить!  - сказал Гвент, приподнимая шляпу с нехарактерной для него учтивостью.
        - О, нет проблем!  - и Манелла улыбнулась ему самой восхитительной улыбкой.  - Путь нетрудный.
        Она провела его через «цветочный холл» и через стоявшие теперь в самом цвету большие сады к воротам, открыв которые, указала в сторону холма, где виднелись бледные очертания хижины на фоне ясного неба.
        - Вот она,  - пояснила девушка.  - Даже в самую жару взобраться туда ничего не стоит. И воздух там сильно отличается от здешнего.
        - В лучшую сторону, я полагаю?
        - О да! Намного!
        - И по этой причине мистер Ситон живёт в хижине? Из-за воздуха?
        Манелла прелестно взмахнула руками с выразительным испанским жестом, выражавшим безразличие.
        - Думаю, да! Откуда мне знать? Он здесь из-за своего здоровья.
        Сэм Гвент издал некий утробный звук  - нечто среднее между хрюканьем и кашлем.
        - Ах! Мне нужно бы узнать, как долго он уже болеет!
        Манелла снова взмахнула руками.
        - Вы, конечно, знали об этом, раз вы его друг?
        Он внимательно на неё посмотрел.
        - А вы тоже его друг?  - спросил он.
        Она улыбнулась  - почти рассмеялась.
        - Я? Я только работаю в «Плазе»  - приношу ему еду…
        - Приносите еду!  - Сэм Гвент пробормотал какое-то проклятие.  - Он что же, не может сам прийти и забрать её? С ним обращаются, как с медведем в клетке или с ребёнком в колыбели?
        Манелла посмотрела на него с мягким упрёком.
        - Ох, вы грубы!  - сказала она.  - Он оплачивает каждую неприятность, которую доставляет. На самом деле, у него нет проблем! Он живёт очень просто  - только на молоке и хлебе. Я-то думала, что его здоровье не позволяет есть ничего другого, но, по правде, он не выглядит больным…
        Гвент прервал её описание.
        - Что ж, благодарю за помощь, сеньора или сеньорита, кем бы вы ни были, думаю, что вы испанка…
        - Сеньорита,  - сказала она с мягким нажимом.  - Я не замужем. Вы угадали, что я испанка.
        - Глаза, подобные вашим, могут родиться только от испанской крови!  - сказал Гвент. Я сразу же догадался! То, что вы не замужем, большая удача для того мужчины, который станет вашим мужем! Я пока говорю вам адьёс! Сегодня вечером я буду ужинать в «Плазе» и очень надеюсь, что вместе с моим другом!
        Она с улыбкой покачала головой.
        - Нет, не будете!
        - Как так?
        - Потому что он не придёт!
        Она повернулась и возвратилась в отель, а Гвент начал взбираться на холм в одиночестве.
        - Это какая-то новая игра!  - думал он.  - Игра, которой я и вообразить себе не мог для такого человека, как Роджер Ситон! Прятаться здесь, наверху, в чахоточной хижине и обзавестись красавицей, которая ждёт его и «приносит еду»! Это почище всего, что мне приходилось раньше слышать! Настоящая сенсация для однодолларовых дешёвых романчиков! Я гадаю, что бы Моргана Роял сказала, узнай она обо всём этом! На этот раз он от неё ускользнул!
        На полпути к вершине он остановился перевести дух и заметил Ситона, поспешно спускавшегося вниз, ему навстречу.
        - Привет, Гвент!
        - Привет!
        Двое мужчин пожали руки.
        - Я получил от тебя телеграмму в начале недели,  - сказал Гвент,  - и приехал сразу же, как смог выбраться. Это была нелёгкая поездка, но я не мог заставить тебя ждать.
        - Спасибо, дело касается тебя так же, как и меня,  - сказал Ситон.  - Вопрос лишь в том, готов ли ты начать действовать. В большой степени всё зависит от тебя, я не думал, что ты приедешь так скоро…
        - Но я же прислал тебе ответ?
        - О да, верно! Однако телеграммы не всегда поспевают за делом. Твоя пришла только вчера вечером.
        - Я вообще удивлён, что ты её получил!  - проворчал Гвент.  - Она была адресована в отель «Плаза», а не в хижину на холме!
        Ситон рассмеялся.
        - Ты уже прослышал об этом! Но эта хижина  - собственность «Плазы»  - нечто вроде флигеля, куда выставляют умирающих, чтобы упокоиться с миром…
        - Ты не умирающий!  - сказал Гвент многозначительно.  - И я не пойму, отчего ты претворяешься таковым!
        Ситон снова рассмеялся.
        - Я не претворяюсь! Мой дорогой Гвент, мы все люди умирающие! Один может умереть чуть быстрее другого, но все мы «гниём. Вот и весь сказ»[2 - Шекспир «Как вам это понравится».]! Какие новости в Вашингтоне?
        Они медленно поднимались вдвоём на холм.
        - Ничего значительного,  - отвечал Гвент, затем помолчал и повторил:  - Ничего значительного  - сегодня вообще не происходит ничего интересного, хотя кое-кто раздувает огромный скандал из того факта, что мой племянник Джек застрелился.
        Сито резко остановился.
        - Застрелился? Этот парень? Он что, псих?
        - Конечно! Согласно результатам судмедэкспертизы. Каждого человека называют психом, если он уходит из этого мира, когда становится слишком сложно жить в нём. Кто-то назовёт его вменяемым. Но я назову просто трусом! Джек упустил свой последний шанс, знаешь ли. Моргана Роял его кинула.
        Ситон шагал по траве мягкой поступью зверя на охоте.
        - Она его провела?
        - Конечно! Она всех мужиков «проводит», или они так думают. Она и тебя однажды провела!
        Ситон повернулся к нему одним быстрым диким движением.
        - Никогда! Я с первого взгляда видел её насквозь! Меня ей никогда не одурачить!
        Сэм Гвент кашлянул, выражая своё сомнение.
        - Ну, а весь Вашингтон считал, что ты был избран в «фавориты», и все завидовали твоей удаче! Несомненно, что она оказывала тебе большое внимание…
        - Ты можешь говорить о чём-нибудь другом?  - нетерпеливо прервал его Ситон.
        Гвент кинул на него удивлённый косой взгляд.
        - Конечно могу! Я, кажется, говорил тебе о Джеке…
        - Мне жаль!  - поспешно сказал Ситон, осознав свою неучтивость.  - Он был твоим наследником, я полагаю?
        - Да, он мог бы им стать, будь он благоразумнее,  - сказал Гвент,  - но наследники нигде никогда не приносят добра. Они только прожигают то, что наследуют, и впустую тратят результаты честного труда всей жизни. Это и есть твой дворец?
        Он указал на хижину, до которой они уже почти дошли.
        - Он самый!  - отвечал Ситон.  - Я предпочитаю его всем прочим дворцам мира. Ни слуг, ни мебели, ни бесполезного хлама  - только пространство для жизни, достаточное каждому мужчине.
        - Диогену хватало и бочки,  - прокомментировал Гвент.  - Если бы все мы жили как он или ты, то для торговли настали бы тяжёлые времена! Однако я уверен, что налоговая тебе здесь не страшна!
        Ситон не ответил, а зашёл внутрь, предложив гостю стул.
        - Надеюсь, ты позавтракал,  - сказал он,  - потому что мне нечего тебе предложить. Можешь выпить стакан молока, если хочешь?
        Гвент скривился.
        - Грубая пища не для меня,  - сказал он.  - Я слишком долго отучался от неё, чтобы теперь вновь принимать!
        Он сел. Его глаза сразу же остановились на колбе с беспокойной жидкостью на столе.
        - Что это?  - спросил он.
        Роджер Ситон таинственно улыбнулся.
        - Пустяк,  - ответил он.  - Просто лекарство! Нечто вроде талисмана; доказательство зачатка, пыли и болезни! Ни один вредоносный микроб, даже бесконечно маленький, не способен выжить вблизи этого, а нескольких капель достаточно для того, чтобы оживить целый организм.
        - Если это так, то перед тобой стоит целое состояние,  - сказал Гвент.  - Покажи это открытие миру, или запатентуй, или что там нужно сделать…
        - Чтобы продлить этому миру жизнь? Нет, спасибо!  - И выражение мрачного презрения на лице Ситона поразило своим почти сатанинским видом.  - Это именно то, чего я желаю избежать! Мир перезрел и перегнил, он перенаселён гнойным человечеством, которое бесчеловечно и хуже любого чудовища, что яростно борется за свою жизнь и ненасытную жадность. Одним средством против этого зла могло бы стать отсутствие рождаемости детей в течение последующих тридцати или сорока лет  - облегчение наступило бы непередаваемое; чудовищное бремя спало бы, и появился бы некий шанс на улучшение; но поскольку это невозможно, то нужно искать и находить другие средства. Чистое лицемерие говорить о любви к детям, когда каждый день мы читаем о матерях, которые продают своих отпрысков за большие суммы наличных; в последнее время в Китае в период голода родители убивали своих дочерей, как телят, и съедали их. Отвратительным фактам, подобным этим, нужно уметь смотреть прямо в лицо  - бесполезно прятать их за чьей-то спиной и бормотать прекрасную ложь о «материнской любви» и подобной чуши. А что касается древней заповеди на скрижали
«Чти отца и мать», то в каждой газете пишут о мальчиках и девочках, нападающих и убивающих своих родителей из-за нескольких долларов.
        - Ты принимаешь эти отвратительные факты слишком близко к сердцу,  - медленно сказал Гвент.  - Но есть и другой, более положительный взгляд на эти вещи. Газеты всегда отражают самую худшую и грязную сторону всего  - иначе, и печатать незачем. Газеты напоминают мне о гниющих кучах листьев в саду, когда весь мусор сваливают в одно место, пока не начнёт распространяться ужасная вонь, а затем всё это сжигают очистительным пламенем, превращая в прекрасное удобрение.
        Он замолчал на секунду, а затем продолжил:
        - Я не сентиментален, но смею сказать, что есть ещё немногие народы, которые продолжают любить друг друга в этом мире, и об этом полезно было бы знать. Моя сестра любила своего сына Джека. Его смерть помутнила её рассудок  - доктора говорят, что она выздоровеет, что это только «шок». Шок несёт ответственность за многие трагедии со времён Европейской войны.
        Ситон нетерпеливо поёрзал, но ничего не ответил.
        - Ты несколько взвинчен,  - заметил Гвент миролюбиво.  - Ты пригласил меня по делу  - и вот я здесь. Я закурю?
        Его собеседник кивнул, и он вынул портсигар, достав из него исключительно ароматную гаванскую сигару.
        - Ты ведь не куришь, а то я бы тебя угостил,  - сказал он.  - Жаль, что нет, это успокаивает нервы. Но я знаю твои причуды; ты слишком хорошо знаком с устройством человеческого организма, чтобы курить или пить. Что ж, каждому своё! Так от меня ты хочешь, чтобы я объяснил всю важность и значение этой субстанции, которую ты разработал, правительству США и убедил их её купить. Верно?
        - Верно!  - И Роджер Ситон остановил исполненный яростного нетерпения взгляд на жёстком лице Гвента со впалыми щеками.  - И помни, что это не игрушки! Кто заполучит эту вещь  - тот будет владеть миром! Я предлагаю её Штатам, но предпочёл бы отдать Британии, будучи англичанином. Но британские учёные тугодумы однажды уже пренебрегли мною, и я не собираюсь предоставлять им возможность повторить это. Короче, я предлагаю Соединённым Штатам силу, способную прекратить все войны и даже пресечь любую вероятность войны в будущем. Никакие Версальские договоры больше не понадобятся. И единственное, чего я прошу взамен,  - это нерушимое обещание правительства воспользоваться им. Для этого, конечно, понадобится прецедент. Мои же личные амбиции и скромные материальные нужды будут вполне удовлетворены ежегодным денежным вознаграждением вплоть до самой смерти. Его размер может быть определён самим правительством. Условие использования моего открытия является обязательным  - обет должен быть торжественным и нерушимым.
        Гвент медленно выдохнул дым сигары.
        - Это несколько затруднительно!  - сказал он.  - Где и когда его нужно использовать?
        Ситон многозначительно поднял руку.
        - Ты не слушаешь!  - сказала он.  - Предположим, две нации поссорились, или, скорее, их правительства и пресса вынуждает их ссориться, США (обладая моим открытием) выступает между ними и говорит: «Очень хорошо! Первые же шаги к войне, первый же выстрел означает истребление одного из вас или обоих! У нас есть сила сделать это!»
        Гвент вытащил сигару изо рта.
        - Истребление!  - пробормотал он.  - Истребление? Одного или обоих!
        - Только так  - абсолютное истребление!  - и Ситон улыбнулся с видом довольного торжества.  - Холокост микробов! США должны дать понять всему миру, что они способны сделать это (не выдавая моего открытия). Они должны провозгласить всем народам: «Больше у нас не будет войн! Если планируется убийство невинных, то мы с лёгкостью можем убить и самих нападающих, и нам это ничего не будет стоить  - не понадобятся ни корабли, ни оружие, ни снаряжение». И, конечно, спорщикам будет предоставлено время для разрешения конфликта между собой.
        Сэм Гвент, зажав сигару между пальцев и задумчиво глядя на её тлеющий кончик, проницательно улыбнулся.
        - Всё это очень хорошо!  - сказал он.  - Но ты забываешь о денежных интересах. Война всегда начинается из-за денег  - не народы развязывают их, а «компании». Твоя штуковина не истребит компании по всему миру. Правительства не заинтересованы в уничтожении их собственных финансовых потоков. Предположим, правительство США примет твоё предложение и получит в единоличное владение и собственность твоё открытие и предоставит тебе письменный, заверенный подписями и печатью обет, но это вовсе не значит, что они не нарушат его при первой же возможности. В наши дни правители нарушают свои обещания столь же легко, как разбивают яйцо себе на завтрак. И у них будет огромное оправдание перед тобой уже просто на почве «бесчеловечности».
        - А война не бесчеловечна?  - произнёс Ситон.  - Применение моего открытия было бы не хуже войны.
        - Естественно! Но война приносит выгоду определённым общественным сегментам. Тебе стоит об этом задуматься!  - И маленькие проницательные глазки Гвента блеснули сталью.  - Деньги! Деньги! Магазины, еда, одежда, транспорт  - все эти вещи во время войны превращаются в целые состояния для поставщиков, в то время как твоё истребление нации будет значить лишь потерю средств. Потеря жизней не имеет значения  - это никогда не было важно  - только не для правительств! Однако потеря денег  - о да!  - это совершенно другое и намного серьёзнее!
        Циничная улыбка витала на его лице во время этой речи, и Роджер Ситон, стоя напротив него с гордо вскинутой головой и лицом, оживлённым силой мысли, выглядел словно викинг, убеждающий некого невосприимчивого вассала.
        - Так ты полагаешь, что США не примут моего открытия?  - сказал он.  - Или, если и примут, то слову их правительства нельзя будет верить?
        Гвент пожал плечами.
        - Конечно, нашему правительству можно доверять, но не более, чем любому другому правительству в мире,  - промолвил он.  - Вероятно, чуть больше. Но оно сможет реабилитироваться даже в случае нарушения этого обещания, которое требует столь бесчеловечного акта несения денежных убытков! Понимаешь? Война  - акт бесчеловечный, но она приносит значительные выгоды тем, кто её планирует, это и есть вся разница между гуманностью и негуманностью!
        - Что ж, ты сенатор и тебе виднее!  - отвечал Ситон.  - И если твоё мнение противоречит моему предположению, то я не стану убеждать тебя в него поверить. Но раз уж я жив и стою здесь, разговаривая с тобой, то можешь поставить свой последний доллар на то, что если ни США, ни какая-либо другая страна не воспользуется возможностью, которую я им предлагаю для того, чтобы удерживать народы, как собак на привязи, то я и сам смогу их удержать! Я! Одна единица из всего множества миллионов людей! Да, мистер сенатор Гвент, клянусь! Я стану властелином мира!

        Глава 12

        Гвент молчал. С методичной заботой он стряхивал пепел со своей сигары и наблюдал, как он падал вниз, словно это было некое редкое и любопытное зрелище. Ему нужно было несколько минут подумать. Он бросил быстрый взгляд на высокую атлетическую фигуру над ним, с прекрасным лицом и сверкающими глазами, и слова «Я стану властелином мира» породили в нём неприятную дрожь. Один человек на планете, обладающий силой, способной уничтожать народы,  - это представлялось вполне фантастической идеей, и всё же наука могла сделать её возможной! Он припомнил одну недавно прочитанную книгу о радиоактивности, в которой его поразило следующее высказывание: «Радиация  - это взрыв великой силы; высвобождаемая энергия в миллионы раз превышает мощность любого известного доселе взрывчатого вещества; одна бомба, заряженная подобной энергией, будет равна миллионам бомб такого же размера и мощности, используемых в окопах. Человеческий разум ужасается мысли о том, что может случиться, если подобная сила будет использована в разрушительных целях; один самолёт способен увезти достаточное количество вещества для уничтожения целой
армии или для того, чтобы превратить величайший город в руины вместе со всеми жителями». Автор этой книги заявил, что доныне ещё не изобретено средства для сохранения и накопления этой чудовищной энергии с этой целью, однако Гвент, глядя на Роджера Ситона, сказал про себя: «Он его нашёл!» И это впечатление, прочно укоренившееся в его мозгу, было достаточно пугающим и действовало ему на нервы.
        После продолжительной паузы он медленно проговорил:
        - Что же, «властелин мира»  - это весьма высокое звание! А теперь послушай, Ситон! Ты простой, прямодушный человек, как и я, насколько мне позволяет быть таковым моя работа. Чего ты хочешь добиться? Какова твоя конечная цель? Ты говоришь, что деньги тебе не нужны  - и всё же деньги  - это главная цель всех амбиций. Тебя не волнует слава, хотя ты мог бы снискать её, едва пошевелив пальцем; и, я полагаю, тебе не нужна любовь…
        Ситон искренне рассмеялся, взъерошив волосы рукой и откинув их назад со лба.
        - Все эти вещи для меня ничто!  - сказал он.  - Я полагаю, что это оттого, что я могу заполучить их по первому же слову! И какая тогда от них радость? Человеку нужно поесть один раз в день, место поспать и простая одежда  - очень немного денег требуется на бытовые нужды, достаточную сумму можно заработать за один трудовой день. Что касается славы, то стоит прочесть биографию хоть одной знаменитости, чтобы навсегда излечиться от желания снискать капризные аплодисменты публики. И любовь! Её не существует  - нет того, что я называю любовью!
        - О! Могу я услышать твоё определение?
        - Конечно! Любовь для меня означает полную гармонию между двумя душами, как две ноты, которые вместе составляют совершенный аккорд. Мужчина должен чувствовать, что может всецело доверять и почитать женщину, а женщина должна отвечать ему взаимностью. И чувство «почитания»  - это, вероятно, самое лучшее связующее качество. Но сегодня найдёшь ли ты женщину, достойную почитания? Какой трезвый и порядочный мужчина способен ею руководить? Сегодня люди заслуживают меньшего уважения, чем животные! Я могу вообразить, что любовь возможна, что она должна быть, но пока наш мир не изменится и не станет более одухотворённым, она просто невозможна!
        И снова Гвент на несколько минут замолчал. Затем он заговорил:
        - Очевидно, в тебе силён дух разрушения. В качестве «властелина мира», цитируя твои же слова, я предполагаю, что в случае вероятной войны между народами, ты предоставишь им ограниченное время на разрешение спора и переговоры с их союзниками, а затем, если они решат начать военные действия…
        - То я буду властен стереть их с лица земли в двадцать четыре часа!  - спокойно сказал Ситон.  - Из народов они превратятся в простые тучи пыли! Война также поднимает тучи пыли, но с бесконечно большими затратами и трудностями, а предложенный мною выход будет сравнительно дёшев!
        Гвент улыбнулся мрачной улыбкой.
        - Что же, тогда я возвращаюсь к своему прежнему вопросу,  - сказал он.  - Предположим, что возник такой прецедент и ты всё это сделал, так что за удовольствие ты для себя в этом усматриваешь?
        - Удовольствие очистить старую добрую землю от некоторых из её заразных микробов!  - отвечал Ситон.  - Нечто подобное должен был испытывать сэр Рональд Росс, когда открыл москитов-разносчиков жёлтой лихорадки и малярии и истребил их. Люди, устраивающие межнациональные конфликты,  - это род москитов, заражающих их сотоварищей извращёнными идеями и болезнями, их нужно истреблять.
        - А почему бы не начать с газетных издательств?  - предположил Гвент.  - Задворки дешёвой журналистики  - это рассадники человеческих малярийных москитов.
        - Верно! И это была бы неплохая задумка,  - здесь Ситон вызывающе вскинул голову, что было его характерной чертой,  - но то, что зовётся «свободой печати» (её следовало бы назвать «дозволением печати»), есть скорее осьминог, чем москит. Отрубишь ему щупальца  - и отрастут новые. И по сути своей это тоже осьминог  - живёт только ради того, чтобы набить брюхо.
        - Ой, да ладно!  - и узкие глазки Гвента сверкнули сталью.  - Это же гарантия национальной безопасности! Пресса стоит горой за свободу слова, истину, патриотизм, справедливость…
        - Боже мой!  - нетерпеливо вспыхнул Ситон.  - Когда это будет действительно так, то «новый мир», о котором люди столько говорят, наконец положит себе начало! Честная свобода слова! Почему же тогда современная журналистика  - это одна великая ложь да реклама от начала и до конца!
        - Согласен!  - сказал Гвент.  - И здесь кроется корень и причина войны! Не нужно истреблять народы при помощи твоей разрушительной штуковины, сначала нужно добраться до тех микробов, что подрывают самые основы народа. Когда ты это сделаешь, то уничтожишь виновных и спасёшь невинных, тогда как твой план превращения страны в пыль подразумевает равное наказание для обоих.
        - Так бывает и во время войны,  - сказал Ситон кратко.
        - Бывает. И твоя цель  - покончить с войнами навсегда. Хорошо! Но атаковать нужно самый корень зла.
        Ситон нахмурил брови.
        - Ты осторожный человек, Гвент,  - сказал он.  - И в целом ты прав. Я не хуже тебя знаю, что цензура печати  - это дьявольский перст в бурлящем котле всех афёр, разжигающий рознь между нациями, которые могли бы быть отличными друзьями и союзниками, если бы не эта лицензированная проказа. Но пока толпа читает эту ложь  - обманщики будут продолжать её дурачить. И мой аргумент таков: если два народа столь безмозглы, что их можно затащить в войну при помощи пропаганды газет, то они не заслуживают жить, как не заслуживают и москиты, однажды превратившие Панаму в кладбище.
        Гвент лениво затягивался сигарой, разглядывая компаньона с нескрываемым интересом.
        - Похоже, что ты не очень-то ценишь жизнь?  - сказал он.
        - Не в том случае, когда эта жизнь принадлежит больному, не в том случае, когда эта жизнь извращена,  - отвечал Ситон.  - В этом случае она становится уродством и бременем. В то время как к жизни во всей её полноте, здравости и красоте я питаю глубочайшее, самое страстное уважение. Она  - внешнее отражение образа Божьего…
        - Погоди!  - прервал его Гвент.  - Ты веришь в Бога?
        - Верю самым искренним образом! Я, так сказать, верю во всепроникающий начальный Разум, управляющий всей Вселенной. Мы говорим об «ионах» и «электронах», но нам приходится признавать, что Высшей Мудрости мы обязаны созданием электронов и их направлением для придания формы всему сущему. Этому Разуму, этой Вышей Мудрости, я и вверяю свою душу! И я не верю, что этот Высший Разум желает зла или скорбей, мы сами творим катастрофы и сами должны их прекратить; нам дана свободная воля: если мы желаем творить зло, то мы равно должны желать и его искоренения любыми средствами, какие есть в нашей власти.
        - Думаю, я тебя понял,  - медленно проговорил Гвент.  - Но теперь, учитывая этот Высший Разум, я полагаю, что ты признаёшь и то, что план сотворения включает некую двойственность, так сказать, «мужчину и женщину сотворил их»?
        - Конечно!  - и Ситон улыбнулся.  - Вопрос риторический!
        - Я задал его,  - продолжил Гвент,  - потому, что ты как будто полностью исключаешь женский элемент из своей жизни. Поэтому, как я понимаю, ты не можешь полностью раскрыться ни как учёный, ни как философ. Ты как орёл, что пытается высоко воспарить на одном крыле. Тебе необходимо второе! Вот, не смотри на меня таким диким взглядом! Я всего лишь даю свои комментарии по поводу твоего положения  - тебе не обязательно их учитывать. Я хочу выпутаться из той путаницы понятий, которую ты предлагаешь. Ты воображаешь, что можно запросто убедить правительство США купить твоё открытие и заставить их поклясться воспользоваться им при случае с целью полного уничтожения народа  - любого народа, который решит развязать войну; и в случае отказа правительства ты намереваешься сделать это сам. Что же! Я скажу тебе прямо, что моя попытка обстряпать это дело заранее обречена, потому что бесчеловечность его слишком очевидна.
        - А как же бесчеловечность войны?  - спросил Ситон.
        - Она приносит прибыль!  - отвечал Гвент с нажимом.  - Ты не видишь, или не хочешь видеть, этот очевидный факт! Бесчеловечность войны приносит прибыль всем заинтересованным в ней, кроме тех товарищей, кто сражается по приказу. Они  - пушечное мясо. Их используют. Твой бизнес не принесёт прибыли. А что невыгодно, то в современном мире плохо для всех.
        Ситон всё так же стоял прямо, устремив взгляд на худое, жёсткое лицо его компаньона с красноречивым презрением.
        - Так значит, всё замешано на деньгах и зависит только от них!  - сказал он.  - И при этом твои сенаторы болтают о реформах! О новом мире! О новой форме отношений между людьми!
        - Да, мы говорим,  - прервал его Гвент,  - но мы не имеем в виду того, о чём говорим! Нам не следует никогда даже помышлять о подобном!
        - Законники, фарисеи и лицемеры!  - процитировал Ситон со страстью.
        - Именно так! Иисус Христос сказал это ещё две тысячи лет назад, и оно до сих пор актуально! Мы нисколько не стали лучше!
        Ситон внезапным нетерпеливым движением рванулся наружу из хижины и посмотрел на широкое небо, затем возвратился назад. Гвент критично на него посмотрел.
        - В конце концов,  - сказал он,  - ты ведь ничего ни от кого не хочешь. Деньги для тебя не важны. Если бы это было так, я бы посоветовал продать твоё открытие Моргане Роял  - она бы купила, и, скажу тебе, что она бы нашла ему применение!
        - Благодарю!  - и Ситон кратко кивнул.  - Я и сам смогу его применить!
        - Верно!  - и Гвент с интересом посмотрел на свою догоравшую сигару.  - Ты сможешь!
        За этим последовала пауза, во время которой Гвент раздумывал над странным положением, в которое может попасть мир под учёным руководством одного человека, кто имеет в своих руках власть устроить ужасающую катастрофу, даже не показываясь другим.
        - Так или иначе, Ситон, ты несомненно чего-то желаешь для себя, не правда ли?
        - И чего же, по-твоему?  - спросил он.
        - Ну, счастья, физического наслаждения жизнью…
        - Я уже счастлив,  - заявил Ситон,  - и я полностью ощущаю физическое наслаждение жизнью. Но я был бы ещё счастливее, если бы смог избавить землю от некоторого зла, болезней и скорбей…
        - А что если предоставить это Высшей Мудрости?  - предложил Гвент.
        - Это я и делаю! Высшая Мудрость привела меня к открытию, и я чувствую, что оно досталось мне не спроста. Гвент, я убеждён, что эта самая Мудрость ожидает от своего творения, человека, помощи Ей в развитии и функционировании Вселенной! Это единственная разумная причина для существования человека. Мы обязаны содействовать, а не препятствовать той схеме, частью которой являемся. И какие бы препятствия ни встретились на пути, мы должны преодолевать и уничтожать их!
        Последний кусок пепла сигары Гвента упал на пол, и сам он поднялся с кресла.
        - Что же, я полагаю, что наш разговор окончен,  - сказал он.  - Я приехал сюда, готовый предложить тебе значительную сумму за твоё открытие, но согласиться на государственную гарантию я не могу. Так что я вынужден предоставить это тебе самому. Знаешь,  - он замешкался,  - знаешь, многие сочли бы тебя сумасшедшим…
        Ситон рассмеялся.
        - О, это само собой разумеется! Слыхал ли ты когда-либо об учёном, обладающим тайной, и которого общество не считало бы таковым? Я переживу это обвинение! Слава Богу, я никогда не свихнусь до состояния игрока с Уолл Стрит!
        - Свихнёшься, если станешь играть с судьбами народов!  - сказал Гвент.
        - Предоставим народам узнать, как они играют с собственными жизнями!  - парировал Ситон.  - Ты говоришь, что война  - это способ заработать, дайте им понять, что они касаются денег, напечатанных человеческой кровью! Я  - всего лишь один человек, однако инструмент Высшего Разума  - я говорю и клянусь, что войн больше не будет!
        При этих словах его лицо выражало нечто сверхъестественное, его поза, гордая и прямая, демонстрировала некий вызов всему миру, и Гвент невольно подумал, глядя на него, о стихах третьего псалма: «Ложусь я, сплю и встаю, ибо Господь защищает меня. Не убоюсь тем народа, которые со всех сторон ополчились на меня».
        «Нет, он не убоится!  - размышлял Гвент.  - Он человек, для которого страха не существует! Но если о нём услышат, то мир будет бояться его!»
        Вслух же он сказал:
        - Ну сможешь ты положить конец войнам, но ты никогда не искоренишь человеческую ненависть и зависть, а если у них не будет возможности вылиться в сражения, то отыщутся какие-нибудь другие русла, возможно, даже худшие. Если посмотреть на это шире, то вся природа находится в состоянии войны сама с собой, в вечной борьбе за жизнь, и очевидно, что борьба была определена и установлена в качестве вселенского закона. Жизнь была бы очень скучной без соперничества  - а соперничество означает войну.
        - Войну против чего? Против кого?  - спросил Ситон.
        - Против того, кто или что представляется соперником,  - отвечал Гвент быстро.  - Противостояние должно быть, иначе, соперничество станет ненужным. Мой дорогой друг, ты вбил себе в голову, что способен изменить ход вещей, но это невозможно. Мудрейшие из нас  - всего лишь золотые рыбки в банке с водой, они видят сквозь стекло свет, но не могут до него добраться. Древний корабль мира будет следовать предопределённым ему курсом к намеченному порту, и самые счастливые люди  - это те, кто рад плыть на нём с Господом у штурвала!  - Он оборвал речь, улыбнувшись собственному внезапному красноречию, а затем добавил:  - Кстати, а где твоя лаборатория?
        - Нет у меня её!  - кратко ответил Ситон.
        - Что? Нет? Почему, как же ты приготовил свою штуковину?
        Ситон рассмеялся.
        - Думаешь, я тебе расскажу? Мистер сенатор Гвент, вы принимаете меня за величайшего дурака! Для приготовления «моей штуковины» не требуется ни спиртовки, ни тигля; формула была уже почти разработана уже перед тем, как я уехал их Вашингтона, но я хотел окончательно завершить начатое в одиночестве и тишине. Теперь всё завершено. Вот почему я пригласил тебя, чтобы сделать предложение, которое, как ты говоришь, провалится.
        - Завершено, верно?  - спросил Гвент отстранённо.  - И оно у тебя здесь? В оконченном состоянии?
        Ситон утвердительно кивнул.
        - Тогда я полагаю,  - сказал Гвент с нервным смешком,  - что ты мог бы прикончить и меня, если это соответствует твоему настроению?
        - Конечно мог бы!  - И Ситон одарил его весьма ободряющей улыбкой.  - Я бы развеял мистера сенатора Гвента в серую пыль примерно за сорок секунд и совершенно безболезненно! Ты бы даже не почувствовал этого! Это произошло бы слишком быстро для чувств.
        - Благодарю! Очень тебе обязан!  - сказал Гвент,  - Этим утром я не стану тебя утруждать! Лучше продолжу наслаждаться жизнью!
        - Как и я!  - заявил Ситон с улыбкой.  - Я лишь утверждаю, что способен сделать это.
        Гвент стоял у двери хижины и оглядывал пейзаж.
        - У тебя здесь прекрасный дикий вид,  - сказал он.  - Думаю, мне лучше остаться в «Плазе» на пару дней, перед тем как уехать в Вашингтон. Здесь есть одна очень привлекательная девушка.
        - О, ты имеешь в виду Манеллу,  - сказал Ситон беспечно.  - Да, она довольно красива. Она горничная, официантка или помощница в отеле.
        - Она отличная реклама для гостей мужского пола,  - сказал Гвент.  - Многие знакомые мне мужчины платили бы сотни долларов в день за то, чтобы она их обслуживала!
        - А ты?  - весело спросил Ситон.
        - Ну, вероятно, не сотни долларов в день, но около того! Её глаза прекраснее всех, что я видел раньше.
        Ситон ничего не сказал.
        - Ты же придёшь поужинать сегодня со мной, правда?  - продолжил Гвент.  - Ты можешь уделить мне часок или два своего времени?
        - Нет, спасибо,  - ответил Ситон.  - Не сочти меня неблагодарной скотиной, но я не люблю отели и гостиничных завсегдатаев. Кроме того, мы окончили дело.
        - К сожалению, нечего было оканчивать!  - сказал Гвент.  - Мне жаль, что ничем не могу помочь.
        - Не жалей! Я сам всё проверну, когда настанет нужный момент. Я бы предпочёл официальное обещание великого Правительства слову человека неофициального, но если нет иного выхода, тогда придётся действовать в одиночку.
        Гвент взглянул на него серьёзно и внимательно, стараясь произвести впечатление.
        - Ситон, эти новейшие научные разработки  - опасные инструменты! Если обращаться с ним неосторожно, они способны принести больше вреда, чем мы думаем. Будь настороже! Потому что однажды у нас будет сила уничтожить планету, на которой мы живём!
        - Весьма вероятно!  - отвечал Ситон легкомысленно.  - Но это не будет напрасно! Идём, я прогуляюсь с тобой до половины пути вниз.
        Он надел старую плетёную шляпу для защиты от палящего солнца, поскольку оно теперь стояло в зените, пока Гвент торжественно раскрывал белый купол зонтика, который в сложенном состоянии служил ему и тростью при ходьбе. Между этими двумя мужчинами можно было заметить величайший контраст: одетый по-монашески, негнущийся сенатор из Вашингтона и красивая, упругая фигура его грубо одетого компаньона; и Манелла, наблюдая, как они спускались с холма из угла изящного сада «Плазы», оценила их вид на собственный манер.
        «Пфф!  - сказала она сама себе, щёлкнув пальцами в воздухе.  - Он так уродлив! Этот человек  - такой высохший, жёлтый и старый! Но другой  - он бог!»
        И, снова прищёлкнула пальцами, она затем поцеловала их перед объектом её обожания, объектом, столь же бессовестным и равнодушным, как и любой бесчувственный идол, которому поклонялись слепые приверженцы.

        Глава 13

        Возвратившись в «Плазу», мистер Сэм Гвент попытался переговорить с Манеллой, но это оказалось непросто. Она не обслуживала гостей в столовой, и Гвент догадывался по какой причине. Её красота была слишком заметной и яркой, чтобы избежать внимания и восхищения мужчин, чьи неприкрытые намерения представлялись ей возмутительными и досаждали её работодателю. Поэтому её задвинули подальше, поручив работу на верхних этажах, так что девушка лишь мелькала вверх-вниз по лестнице да пробегала по разным коридорам и балконам. Тем не менее, когда настал вечер и стемнело, изнурительная жара всё ещё стояла даже в лоджии отеля, которую освежала игра фонтана; Гвент, прогуливаясь в саду, обнаружил её там, стоящей около миртовой изгороди, которая источала очень тяжёлый аромат, словно каждый листочек растирали невидимые пальцы. Она поняла глаза, увидела подходившего гостя и улыбнулась.
        - С вашим другом всё хорошо?  - поинтересовалась она.
        - Лучше не бывает!  - быстро ответил Гвент.  - На самом деле я никогда не верил, что он болен!
        Манелла по-особому вздёрнула головку, что было одной из её очаровательных привычек.
        - Он не болен,  - сказала она,  - а лишь претворяется! Вот и всё! У него есть на это причина, и я думаю, что это любовь!
        Гвент рассмеялся.
        - Ничего подобного! Он последний в мире человек, кто станет переживать из-за любви!
        Манелла посмотрела на него с неким превосходством.
        - Ах, вероятно, вы не знаете!  - И она выразительно взмахнула руками.  - Несколько недель назад прелестная леди появлялась здесь, чтобы навестить его; она пробралась в хижину ночью, словно дух,  - маленькая, удивительная женщина с золотыми волосами…
        Гвент навострил уши и стоял весь внимание.
        - Правда? Что вы говорите? «Маленькая удивительная женщина»? Звучит как выдумка!
        - О да, она нашла его, и что-то подсказывает мне вот здесь,  - она прижала руку к сердцу,  - что он любит её, что бы ни говорил!
        - Вы кажетесь очень наблюдательной девушкой,  - сказал Гвент с улыбкой,  - можно подумать, что вы и сами в него влюблены!
        Она подняла свои огромные тёмные глаза и смело встретила его взгляд.
        - Так и есть! И не вижу ничего постыдного в этом! Он красивый мужчина  - любить его прекрасно!
        Гвент был сражён наповал. Тут была замешана примитивная страсть и мстительность! Страсть, которая признавала собственное влечение без всяких увёрток. Глаза Манеллы всё ещё смотрели на него с каким-то детским доверием.
        - Я счастлива любить его! Я хочу только служить ему. Он меня не любит  - о нет!  - он любит её! Но он также и ненавидит её! Ах!  - И она слегка передёрнула плечами.  - Нет любви без ненависти! И когда любишь и ненавидишь с равным биением сердца, то это и есть любовь до самой смерти!  - Она резко осеклась, затем с простотой, не лишённой достоинства, она добавила:  - Я, вероятно, слишком много болтаю? Но вы его друг, а я думаю, что он очень одинок там наверху!
        Мистер сенатор Гвент стоял в замешательстве. Он не был готов к столкновению с романтической историей, тем не менее, здесь она была налицо. По своей натуре он был плохо приспособлен к романтике в любом виде, но чувствовал определённую долю сострадания к этой девушке, столь щедро одарённой физической красотой и сбитой с толку любовью к такому человеку, как Роджер Ситон, кто, согласно его же словам, не верил в любовь. И чудесной женщиной, о которой она говорила, могла быть только Моргана Роял. После краткой беседы с Ситоном его мысли кружились в каком-то вихре, и он желал побыть немного в спокойном месте, чтобы утихомирить их, дабы избежать ещё большей путаницы. Однако спокойствие трудно снискать в обществе этой женщины с прекрасными, страстными глазами, прямо глядевшими на него, и самой этой девушкой  - горячей, воплощавшей исключительную физическую прелесть, обрамлённую, словно картина, в рамку из ароматного мирта под сумеречным фиолетовым небом, на котором сверкало несколько звёзд ярким сказочным блеском, столь часто встречающимся в Калифорнии. Он кашлянул, скрывая неловкость, прочистил горло,
и это помогло ему заговорить.
        - Я-я, что ж! Я едва ли соглашусь с тем, что он одинок,  - наконец выдавил он.  - Вероятно, вы не знаете, но он очень умный человек  - изобретатель, великий мыслитель-модернист.
        Он замолчал. Как могла эта девушка понять его? Что могла она знать об «изобретателях» и «мыслителях-модернистах»? Немного растерянно он поглядел на неё. Она кивнула и улыбнулась.
        - Знаю! Он бог!
        Сэм Гвент чуть не подскочил. Бог! Ох уж эти женщины! На какие фантастические преувеличения они способны!
        - Бог!  - повторила она ещё раз, самодовольно кивнув.  - Он всё может! Я постоянно это чувствую. Он мог бы управлять всем миром!
        Нервы Гвента испытали ещё одно потрясение. Роджер Ситон управляет миром  - «Я стану властелином мира!», снова и снова звучало в его мозгу, вызывая неприятный холодок. Он собрал вместе все нити собственного здравомыслия и вложил его в строгие слова.
        - Всё это чушь!  - сказал он как можно жёстче.  - Он  - никакой не бог! Боюсь, вы о нём слишком много думали, мисс, эээ…
        - Сорисо,  - мягко закончила Манелла.  - Манелла Сорисо.
        - Спасибо!  - И Гвент полез за спасительной сигарой в карман.  - У вас очаровательное имя! Да, поверьте, вы слишком много о нём думаете!
        - И вы говорите мне это? Но разве вы не его друг?
        В её голосе прозвучал упрёк. Однако Гвент теперь почти уже возвратил себе прежнее самообладание.
        - Нет, я едва ли друг ему,  - отвечал он.  - Друг  - это слово значительное, оно подразумевает больше, чем многие люди в него вкладывают. Я лишь его знакомый, встречался с ним несколько раз и знаю, что некоторое время он работал на Эдисона, и на этом почти всё. И ещё я думаю  - я полагаю,  - что видел его в доме одной очень богатой леди в Нью-Йорке, мисс Роял…
        - Ах!  - воскликнула Манелла.  - Так это ведь имя той удивительной женщины, которая приезжала сюда!
        Гвент продолжил, не скрывая.
        - Она тоже очень умна, она также изобретатель и учёный, и если это она здесь побывала (а я уверен, что это так!), то, возможно, по той причине, что она хотела задать ему некий вопрос или испросить его мнения касательно сложных научных изысканий…
        Манелла прищёлкнула пальцами, словно кастаньетами.
        - Ах, ба! Вовсе нет! Никакие научные изыскания не способны вытащить женщину на улицу, под лунный свет, всю в мягком белом и в бриллиантах навстречу к мужчине! Никакие трудности, кроме желания соблазнить его и заставить полюбить! Да! Вот как оно было, я начинаю понимать! А вы, если вы не его друг, зачем тогда вы здесь?
        Гвент начинал терять терпение с этой неугомонной красоткой.
        - Я приехал повидаться с ним по его личной деловой просьбе. Наше дело улажено, и завтра я уезжаю.
        Манелла молчала. Тихое потрескивание цикады, прятавшейся в зарослях мирта, придавало монотонную прелесть этой тишине.
        Движимый внезапным порывом, которого он и сам не смог бы себе объяснить, Гвент отважился дать ей маленький отеческий совет.
        - Только не обижайтесь на то, что я вам сейчас скажу,  - медленно начал он.  - Вы для меня всего лишь дитя, так что я беру на себя смелость говорить с вами, как с ребёнком. Не тратьте своё время и свою душу на того человека, которого вы называете «богом». Он не больший бог, чем я. Но я скажу вам одну вещь: он опасный субъект!
        Огромные глаза Манеллы широко распахнулись, словно звёзды во тьме.
        - Опасный? Как это? Я не понимаю!..
        - Опасный!  - повторил Гвент, покачивая головой.  - Вероятно, не для вас, потому что вы, может быть, и не стали бы возражать, если бы он вас убил, после того как вначале поцеловал бы! Ох да, я знаю женское сердце! Господь сотворил вас доверчивыми созданиями, готовыми отдать свою жизнь ради ласки. Вы  - как раз из таких, вы бы охотно превратились в коврик для ног Ситона, чтобы он вытирал об вас свои башмаки. Я не говорю, что он в этом смысле опасен, потому что даже если бы я так считал, то вы не согласились бы с этим. Нет, я имею в виду, что он сам для себя представляет опасность до такой степени, что готов рисковать своей жизнью…
        На этом он остановился, угадав внезапный ужас в прекрасных глазах, что смотрели на него.
        - Жизнью!  - и голос Манеллы задрожал.  - Вы думаете, он здесь для того, чтобы покончить с собой…
        - Нет-нет, слава Богу, он не собирается себя убивать,  - раздражённо сказал Гвент.  - Он не так глуп! Послушайте меня и постарайтесь быть разумной девочкой! Этот человек помешан на изобретении  - на научном открытии,  - которое может ему навредить; я не говорю, что это непременно случится, но только, что это возможно. Вы ведь слышали о бомбах, так? Которые программируют на взрыв в определённый момент?
        Манелла кивнула, губы её дрожали, и она нервно сжимала руки на груди.
        - Вот! Я верю, но не могу сказать наверняка, что он придумал нечто намного худшее!  - выразительно сказал Гвент.  - И по этой причине он принял решение жить здесь, на холме, в «хижине смертника» и подальше от всех. Понимаете? И, конечно, в любой момент может произойти что угодно. Он достаточно мужественный и не принадлежит к тому сорту людей, кто втягивает прочих в неприятности,  - вот почему он живёт здесь в одиночестве. Теперь вы всё знаете! Так что можете отбросить прочь свои романтические фантазии о его влюблённости! Это как раз было бы для него весьма полезно! Любовь могла бы избавить его от нынешней одержимости. Фактически, лучше всего для него будет, если вам удастся вызвать в нём ответную любовь к вам!
        Она слегка вскрикнула.
        - Ко мне?
        - Да, к вам! А почему нет? Почему бы вам это не устроить? Красавица вроде вас справилась бы с этим меньше чем за неделю!
        Она печально покачала головой.
        - Вы его не знаете!  - сказала она.  - Однако он знает!
        - Знает что?
        - Что я его люблю!  - Она взмахнула руками в отчаянии.  - Что я его люблю!
        - Ах, как жаль!  - сказал Гвент.  - Мужчины  - любопытные монстры в своих любовных аппетитах; они вечно отказываются от предложенного блюда и просят то, чего нет в меню. Вам следовало претвориться, что вы его ненавидите!
        - Я не могу претворяться в этом!  - сказала Манелла грустно.  - Но если бы я и могла, то это ничего бы не изменило. Он не желает никаких женщин.
        - Неужели?  - Гвента позабавил тот странный вид, с которым она это сказала.  - Что ж, значит, он уникальный мужчина! Всё это вздор, моё дорогое дитя! Может, он ещё и воет на луну?
        - Как это?  - спросила она задумчиво.
        - Выть на луну? Просто от жажды заполучить недоступное. Многие мужчины так делают. Но все они перебесятся и удовольствуются чем-то иным.
        - Он никогда не удовольствуется!  - сказала она.  - Если она  - эта женщина, которая здесь была,  - луна, то он будет хотеть её всегда. Даже я хочу её!
        - Вы?  - воскликнул поражённый Гвент.
        - Да! Я хочу снова её увидеть!  - На её лице появилось озадаченное выражение.  - С тех пор как она беседовала со мной, я не могу выкинуть её из головы! Она просто захватила меня  - да!  - одной из своих крошечных беленьких ручек! Немного есть подобных ей женщин! Женщин, которые держат души прочих людей, как узников в заключении, пока не пожелают выпустить их на волю!
        Мистер сенатор Гвент был несколько сконфужен. Эта темноглазая испанская красавица с её романтическими взглядами уже начинала ему надоедать. Если бы она встретилась ему в книге, то он бы высмеял автора за выдумку столь неправдоподобного персонажа, но, контактируя с ней в реальности, он не мог подобрать подходящих слов. Особенно, поскольку сам он прекрасно знал о мистической «хватке» Морганы Роял из опыта тех, на кого она распространяла своё влияние вблизи или издали. После нескольких секунд раздумий он ответил:
        - Да, признаюсь, немного есть женщин, подобных ей, и чем их меньше, тем лучше, по-моему. Ну а теперь, мисс Манелла Сорисо, запомните хорошенько то, что я вам скажу! Не думайте о том, что вас может «захватить» кто-то, кроме любимого человека или мужа! Понятно? Играйте в игру! С такой внешностью это нетрудно! Отвоюйте своего «бога» у громовержца, пока он не начал сеять разрушение при помощи него со своего миниатюрного Олимпа. Если ему нужна «луна» (а может быть, и не нужна!), то он не откажется и от звезды  - это тоже неплохая вещь. Теперь серьёзно!  - И Гвент отломил кончик сигары и осторожно положил руку ей на плечо:  - Будьте хорошей девочкой и подумайте о том, что я вам сказал. Жените его на себе, если сможете! Вы его этим спасёте!
        Поражённая Манелла осмотрелась вокруг себя во тьме. Сверкающий маленький нимб из светлячков плясал над её головой, как сеть из бриллиантов.
        - О, вы говорите странные вещи! Вы забываете, что я бедная девушка и денег у меня нет…
        - У него тоже,  - и Гвент кратко хихикнул,  - но он завтра же мог бы заработать миллионы долларов, если бы захотел. Имея на попечении одного лишь себя, он не хочет! Если бы у него были вы, то его мнение бы изменилось. Ситон  - не тот мужчина, который будет держать жену в дурных условиях. Говорю вам, вы можете стать его женой. Вы можете спасти ему жизнь!
        Она нервно сжимала руки. Лёгкий вздох сорвался с её губ.
        - Ох! Пресвятая Мадонна! Спасти ему жизнь! Но красота его не трогает! Он видит её и смеётся, но остаётся к ней равнодушным!
        Гвент смотрел на неё в замешательстве, сам толком не зная, как вести себя в этом деле, которое сам начал. По правде сказать, нервы его были натянуты до предела после холодного, расчётливого и, казалось, бездушного заверения Ситона в том, что он обладает силой, достаточной для уничтожения целого народа при желании; и всевозможные неприятные обрывки научной информации, вычитанные в книгах и монографиях, живо представали перед его разумом в тот самый момент, когда он скорее предпочёл бы о них позабыть. Например, «один фунт радиоактивного вещества, если его удастся выделить в ближайшее время, мог бы сравниться по мощности со ста пятьюдесятью тоннами динамита». Этот научный факт застрял у него в мозгу, словно кость в горле, вызывая чувство удушья. Затем слова одного из нью-йоркских гневных проповедников прокатились ему по ушам: «Этот мир будет разрушен не рукою Господа, а алчной и дьявольской симуляцией больного человека!» Ещё одна приятная мысль! Он ощутил себя бедным слабым дураком, пытаясь выставить девичью красоту, девичью любовь в качестве барьера между разрушительной мощью, созданной ужасающим
человеческим намерением; это было похоже на старую историю о шотландке, которая упиралась тонкими руками в огромные ворота, чтобы удержать потенциальных убийц короля.
        - Красота его не трогает!  - повторила Манелла.
        Она была права. Ничто не могло отвлечь Роджера Ситона от той цели, которую он себе однажды наметил. Что такое для него красота? Просто «случайное соединение атомов», временно воплотившееся в одном человеке. Что такое девушка? Просто молодая «самка человека»  - не более того. А любовь? Сексуальное притяжение, которого, по мнению Ситона, здесь слишком много. И озадаченный Гвент гадал, не нужно ли было ему действовать более осмотрительно или более дипломатично, принимая предложение Ситона поделиться его секретом с правительством США, даже с условием торжественной клятвы его использования, чем оставлять его на произвол судьбы, чтобы он творил что пожелает с очевидно ужасной вещью, которой он единолично владеет.
        - И я не умна, как он!  - продолжала Манелла.
        - Нет, не умны, слава Богу! Но вы верны, а верность  - нечто большее, чем ум. Что же, завтра мне придётся уехать  - здесь от меня пользы больше не будет. Фактически, я бы предпочёл стоять в стороне от этого дела. Однако я предчувствую, что смогу чем-нибудь быть полезен Ситону в Вашингтоне, когда вернусь; а пока я оставлю вам письмо для него…
        - Вы же не станете упоминать обо мне в письме!  - поспешно прервала его Манелла.  - Нет, вы не должны, вы не можете!
        Гвент поднял руку в успокаивающем жесте.
        - Не бойтесь, девочка моя! Я не такой грубиян. Я бы ни за что не выдал вашей тайны! У меня нет права ничего говорить о вас, и я не стану. Моё письмо будет касаться только бизнеса  - прочтите его, если угодно…
        - О нет!  - сразу же выпалила она с искренним достоинством.  - Я не стану подвергать сомнению ваше слово!
        Гвент бросил на неё явно восхищённый взгляд. Даже в вечернем сумраке её красота сияла прелестью белого цветка посреди тёмной листвы. «Она бы произвела фурор в Нью-Йорке!  - подумал он.  - С такими-то славными глазами да волосами!»
        И неясное сожаление о потерянной молодости кольнуло его; он был очень богат и, будь он моложе, то попробовал бы создать семью с этим неиспорченным прекрасным созданием; ему было бы приятно нарядить её в королевские одежды и вплести прекраснейшие бриллианты в её тёмные волосы, так чтобы она превратилась в чудо и предмет зависти для всех зрителей. На её последнее замечание он ответил с добродушным лёгким поклоном и улыбкой.
        - Хорошо! Никогда не сомневайтесь в нём!  - сказал он.  - Если вам когда-либо потребуется друг, то вы можете положиться на Сэма Гвента. Я член Конгресса, и вы всегда сможете легко найти меня. Но запомните мой совет  - не принимайте за «бога» первого встречного, который до этого не дотягивает…
        Когда он говорил, внезапная зубчатая вспышка молнии разорвала небо, за которой почти немедленно последовал длинный, глухой раскат грома, прокатившийся по всей долине. Начали падать огромные капли дождя.
        - Скорее! Укроемся внутри!  - И Гвент схватил Манеллу за руку.  - Бежим!
        И как дети они помчались через сад к лоджии «Плазы», достигнув её как раз в тот момент, когда грянула вторая вспышка и громовой раскат с удвоенной силой.
        - Буря!  - заметил длиннолицый инвалид в коляске, глядя на спешивших укрыться людей.
        - Да, это буря!  - ответил Гвент, отпуская руку своей спутницы.  - Доброй ночи, мисс Сорисо!
        Она грациозно наклонила голову, улыбнувшись:
        - Доброй ночи, сеньор!

        Глава 14

        Условности до сих пор имеют значение даже в наши чуждые условностей времена, и Моргана Роял, независимая и богатая молодая женщина, так же подчинялась правилам и обычаям, прибегая к услугам дуэньи, старой доброй английской леди дворянского рода, как она описала её маркизу Риварди. Леди Кингсвуд заслуживала такого описания, поскольку представляла собой исключительную английскую дворянку, и её титул меньше всего значил для неё самой, особенно, по её же мнению. Ни пятнышка снобизма не было заметно в её простом, добродушном характере, и когда её покойный муж, знаменитый офицер, был посвящён в рыцари за особые заслуги и преданность во время войны, она лишь оплакивала его разрушенное здоровье и инвалидность от полученных ранений, помешав ему насладиться личной гордостью по поводу этой «чести». Его смерть последовала вскоре после признания королём его заслуг, а жене досталась его пенсия и дочь, которая, в спешке выскочив замуж, вскоре раскаялась в этом, когда её бросил пьяница-муж с двумя маленькими детьми на попечении. Естественно, леди Кингсвуд взяла на себя большую часть связанных с этим забот, но её
пенсия вдовы военного не покрывала всех расходов, так что ей пришлось срочно думать об изыскании дополнительных способов увеличения скудных доходов. Она не была умной женщиной, у неё не было особенных талантов, глаза её не позволяли зарабатывать шитьём, и она не способна была управиться даже с самой простой печатной машинкой. Однако она обладала исключительно изящными манерами, имела прекрасное воспитание и тактичность и, правильным образом рассудив, что это воспитание и тактичность весьма ценились в некоторых сегментах «нового» общества, она стала подыскивать себе посредством различных связей должность компаньонки, или дуэньи, у «одной леди». Как раз когда она уже почти утратила надежду на успех этого предприятия, эта самая «одна леди» явилась в эльфийском образе Морганы Роял, которая после краткого собеседования в Лондоне выбрала именно её так быстро, что это казалось необъяснимым, и предложила ей зарплату в размере пяти сотен долларов в год, что для леди Кингсвуд было тогда целым небольшим состоянием.
        - Вам ничего не нужно будет делать, кроме как быть приятной!  - сказала ей Моргана с улыбкой.  - И наслаждаться собою, как вам будет угодно. Конечно, я не ожидаю с вашей стороны контроля или лишних вопросов  - я женщина независимая и живу как хочу, но я не совсем «современна». Я не пью, не курю, не употребляю наркотиков и не гонюсь за мужским обществом. Думаю, что вы будете чувствовать себя комфортно!
        И леди Кингсвуд и в самом деле «почувствовал себя комфортно». Её собственная дочь никогда так не заботилась о её комфорте, как Моргана, и день за днём она становилась всё более заинтересованной и очарованной оригинальным образом мысли и чарующей личностью этой странной маленькой женщины, которую обычные развлечения общества нисколько не прельщали. И теперь, обосновавшись в её собственных роскошно устроенных комнатах в «Палаццо де Оро», в сицилийском рае Морганы, она почти забыла о таком явлении, как бедность или убогие попытки «свести концы с концами». Прогуливаясь по балкону из розового мрамора и глядя на прелестную морскую голубизну, она внутренне благодарила Бога за Его благодеяния и поражалась той исключительной удаче, что принесла ей такой мир, в сочетании с удобством и роскошью на закате её дней. Она была красивой старой дамой; её утончённые черты, мягкие голубые глаза и седые волосы были готовой «композицией» для французской миниатюры восемнадцатого века, а её платье прекрасно дополняло её элегантностью хорошего вкуса. Она была непреклонно верна занимаемой должности; она ни о чём
не «спрашивала» и не «контролировала» Моргану, не пыталась навязывать своё мнение по поводу её действий, и если она естественным образом и испытывала некоторое любопытство к целям или предприятиям столь блестящей и очаровательной личности, то никак этого не показывала. Её интересовал маркиз Риварди, но ещё более священник, дон Алоизус, к кому она чувствовала исключительное расположение, отчасти из-за его почтенной внешности и манер, отчасти из-за того уважения, что сама она питала к Католичеству, в котором женщина освящается, будучи Святой Девой, и почитается достойной сочетания с Божеством. Она знала, как знаем и все мы внутри себя, что это символ величайшей истины, которой никогда не научится человечество.
        Особенное утро, когда она шагала, легко опираясь на трость с серебряным наконечником, туда и обратно по лоджии и любовалась морем, было одним из тех редких и прекрасных даже для Сицилии, когда небо имело ту эфирную прозрачность голубизны, для описания которой едва ли возможно было подыскать нужный цвет, и океан внизу отражал его, тон в тон, словно в зеркале. В нависавшем саду, наполовину терявшемся в переплетении цветов, Моргана прогуливалась туда-сюда, собирая розы; её маленькая фигурка, сама как белая роза, терялась среди зелени. Леди Кингсвуд наблюдала за ней с добродушным, полусочувствующим взглядом.
        «Должно быть, это ужасная ответственность для неё иметь столько денег!  - думала она.  - Она едва ли знает, что с ними делать! И я почему-то не думаю, что она выйдет замуж!»
        В этот момент Моргана медленно поднялась по ступеням, вырезанным в траве и обсаженным по краям цветами, и подошла к ней.
        - Вот несколько роз для вас, дорогая герцогиня!  - сказала она. «Герцогиня» было привычное или домашнее имя, которым она обычно её называла.  - Специально выбранные, уверяю вас! Вы устали? Или мы можем поболтать?
        Леди Кингсвуд с улыбкой приняла розы, игриво коснувшись щеки Морганы одним бледным розовым бутоном.
        - Конечно же поболтаем!  - отвечала она.  - Как могу я устать, дитя моё? Я ленивая старуха, ничего не делаю целыми днями, а только наслаждаюсь жизнью!
        Моргана одобрительно кивнула своей золотой головой.
        - Это верно! Я рада!  - сказала она.  - Это как раз то, чего я от вас и хочу! Прелестное местечко это «Палаццо де Оро», не правда ли?
        - Даже более чем прелестное  - это настоящий рай!  - заявила леди Кингсвуд с энтузиазмом.
        - Я рада, что вам здесь нравится, потому что в этом случае вы не станете возражать против моего отъезда. Я вскоре вас покину.
        Леди Кингсвуд сдержала свой первый естественный порыв удивления.
        - Правда? Как жаль, ведь вы только что вернулись…
        Моргана задумчиво огляделась вокруг, бросив взгляд на прекрасные сады и море вдали.
        - Да, вероятно, очень жаль!  - сказала она, слегка дёрнув плечиком.  - Но меня ждёт одно важное дело, а также много неизведанного. Я ведь говорила вам,  - не так ли?  - что у меня есть летучий корабль, построенный по моим чертежам? Воздушный корабль, который движется как птица и весьма отличается от всех прочих прежде созданных кораблей?
        - Да, вы мне что-то об этом говорили, но знаете, моя дорогая, я ничего не понимаю в этих чудесных изобретениях. В «научном прогрессе», как его называют. Я вообще-то побаиваюсь его. Я ведь женщина старомодная и не выношу рассказов об аэропланах и летающих кораблях, и бедных несчастных людях, падающих с неба и разбивающихся насмерть. Твёрдая земля вполне пригодна для моих старых ног, покуда они меня носят!
        Моргана рассмеялась.
        - Ах вы, дорогая герцогиня!  - нежно сказала она.  - Не волнуйтесь! Я не стану просить вас на борт моего корабля  - я ни за что не стала бы так тревожить ваши нервы! Хотя этот корабль совершенно безопасен, и ничто не может заставить его сбиться с курса, пока держится незыблемо сам закон природы! А теперь давайте присядем здесь,  - и она подвинула два плетёных кресла в прохладную тень лоджии и поставила их лицом к морю,  - и поговорим! Я этот разговор начала  - я и продолжу! Скажите мне,  - и она устроилась среди подушек, глядя как леди Кингсвуд усаживалась в старомодной, неспешной манере,  - скажите мне, каково это быть замужем?
        Леди Кингсвуд раскрыла глаза от удивления.
        - Каково это?..
        - О, вы, конечно, знаете! Вы ведь были замужем. Ну, так в первом браке были ли вы счастливы? Ваш муж любил вас самоотверженно и без помышлений о другой женщине? Жили ли вы душа в душу?
        Леди Кингсвуд была несколько сбита с толку столь прямыми личными вопросами, но, решив про себя, что Моргана, должно быть, подумывает о замужестве, ответила просто и искренне:
        - Мой муж и я, мы были очень довольны друг другом. Мы были лучшими друзьями и прекрасными партнёрами. Конечно, у него были свои военные обязанности, поэтому он часто отсутствовал…
        - И вы оставались дома и вели хозяйство,  - вставила Моргана задумчиво.  - Понимаю! Это как раз то, что свойственно всем жёнам! Но я думаю, что он вас обожал?
        Леди Кингсвуд улыбнулась.
        - «Обожал»  - это сильное слово, дорогая моя! Сомневаюсь, что кто-либо из женатых людей «обожает» друг друга! Если они способны стать хорошими друзьями и вместе успешно преодолевать все печали и радости жизни, то они должны быть довольны.
        - И вы это называете любовью?  - сказала Моргана со страстной дрожью в голосе.  - Любовью! Той любовью, что течёт как кровь в жилах времени! Простое довольное взаимное притирание! Дорогая герцогиня, это меня не устраивает!
        Леди Кингсвуд с интересом поглядела на неё добрыми глазами.
        - Но что же тогда вас устроит? Вы знаете, не стоит ожидать невозможного!
        - То, что мир называет невозможным, всегда возможно! А я жажду только невозможного!
        Это уже выходило за рамки понимания леди Кингсвуд, поэтому она просто хранила согласное молчание.
        - А когда родился ребёнок,  - продолжила Моргана,  - вы ощутили чудесный экстаз? Прекрасное умиротворение и радость? Любовь, столь великую, что вам казалось, будто это сам Бог отдал вам частичку себя на попечение?
        Леди Кингсвуд опять засмеялась.
        - Моё дорогое дитя, вы такая идеалистка! Иметь ребёнка  - это вовсе не романтическое приключение! А совсем наоборот! И дети совсем не интересны, пока не начнут замечать вас. Только когда они взрослеют и уже должны идти в школу, вы обнаруживаете, что любите их намного больше, чем любят они вас и чем вообще когда-либо будут любить!
        При этих словах голос её немного задрожал, и она вздохнула.
        - Понимаю! Думаю, что я понимаю вас!  - сказала Моргана.  - Это как раз то, что я всегда себе воображала: нет никакого великого счастья в замужестве. Раз это всего лишь вопрос «взаимного притирания друг к другу», на которое два товарища способны и без всякого сексуального влечения или связывания своих жизней вместе навечно. И не так уж радостно приводить в этот мир детей и растрачивать на них сокровища любви, если после того, как вы сделали всё что могли, они покидают вас без сожаления, как птицы, вылетающие из гнезда, как только научаются пользоваться крыльями.
        Глаза леди Кингсвуд исполнились сожаления.
        - Моя дочь была такой хорошенькой девочкой!  - сказала она.  - Мы с её отцом гордились её красотой и очарованием. Мы тратили каждый заработанный шиллинг, чтобы дать ей всё лучшее и самое качественное образование, и мы окружали её комфортом и удовольствиями дома, насколько могли, но при первом же искушении «обществом» и лестью незнакомцев, она нас бросила. Её выбор супруга стал самым неудачным, но она не стала бы слушать наших советов; хоть мы и любили её так сильно, но она считала, что он любил её ещё больше.
        Моргана подняла глаза. Свет феи горел в них.
        - Да! Она считала, что он её любил! Многие женщины думают, что «он», именно «он» любит их! Но как редко это бывает правдой! Насколько чаще он любит лишь себя!
        - Вы не должны впадать в цинизм, дорогая моя! Жизнь, конечно, полна разочарований, особенно в любви и браке, но мы должны терпеливо переносить все печали, верить, что Бог всё устраивает наилучшим образом.
        Это была обычная панацея, которую знатная леди предлагала в качестве решения всех проблем, и Моргана улыбнулась.
        - Да! У Бога, должно быть, непростая работа!  - сказала она.  - Жестокая работа! Делать всё наилучшим образом и наблюдать, как это превращается в наихудшее теми самыми существами, для которых Он старается,  - это, должно быть, невыносимая пытка! Ну что же, моя дорогая герцогиня, я спрашиваю вас о любви и браке просто для того, чтобы проверить, не изменит ли что-то из рассказанного вами моих взглядов, однако вы их только упрочили. Я чувствую, что не существует в мире такой любви, какой жажду я, и замужество без неё стало бы хуже ада. Так что замуж я не выйду.
        Лицо леди Кингсвуд выразило неуверенное согласие.
        - Это вы только сейчас так говорите,  - сказала она,  - но я думаю, что когда-нибудь ваше мнение изменится! Вам не всегда будет нравится такое одиночество  - даже в «Палаццо де Оро».
        - А вы одиноки?
        - Ах, но я ведь стара, дорогая моя! Я прожила свою жизнь!
        - Это неправда! Вы не прожили свою жизнь до тех пор, пока вы живы! И если вы и в возрасте, то это ещё одна причина для того, чтобы не быть одинокой. Тем не менее вы одиноки. Ваш муж умер, а у дочери свои заботы. Так что и замужество выбросило вас на высокие и сухие скалы, где вы и скучали, пока моя маленькая лодка не проплыла мимо и не подхватила вас оттуда!
        - Очень гостеприимная маленькая лодка!  - сказала леди Кингсвуд с чувством.  - Спасение в самый последний момент!
        - Не стоит благодарности!  - И Моргана выразительно помахала холёной ручкой.  - Моя точка зрения такова, что брак  - просто брак  - немногое вам дал. Это именно то, о чём все женщины шумят, и на что рассчитывают, и о чём девять из десяти сожалеют, как только добиваются его. В жизни есть так много всего гораздо больше заслуживающего стремлений!
        Леди Кингсвуд с интересом поглядывала на неё. Моргана представляла собой прелестную картину в своём белом утреннем одеянии, сидя в низком плетёном кресле на бледно-синих подушках, на которых её золотые волосы лежали яркими нарциссами.
        - Так много всего!  - повторила она.  - Например, мой летающий корабль! Он стоит всех мужчин и всех замужеств, о которых мне приходилось слышать! Мой любимый «Белый Орёл»! Моё творение, моё детище!  - Она рассмеялась.  - Но мне нужно научиться управляться с ним в одиночку!
        - Я надеюсь, что вы не будете делать никаких опрометчивых поступков!  - осторожно сказала леди Кингсвуд; она ничего не знала о новых научных достижениях и изобретениях, и все попытки объяснить ей что-либо были заранее обречены на провал.  - Я знаю, что всегда необходим один пилот и один штурман в этих ужасных воздушных машинах…
        Её прервал весёлый звонкий смешок Морганы.
        - Ужасных? О, дорогая герцогиня, вы меня насмешили! Нет ничего ужасного в моём воздушном аппарате! Вы любите поэзию? Нет? Тогда вы не поймёте, какими прелестными и пророческими прозвучали строки Китса: «И сколько новых благ создам на диво дщерям и сынам небесным!..» Поэты  - всегда пророки, я говорю об истинных поэтах, а не о современных торговцах стишками; и я полагаю, что Китс, должно быть, воображал себе некое отдалённое будущее, подобное моему «Белому Орлу»! Поскольку это поистине прекрасно созданное благо  - красота силы природы, приложенная к новой цели, и  - кто знает?  - я, быть может, ещё удивлю этих самых «дщерей и сынов небесных»!
        Разум леди Кингсвуд блуждал посреди того, что для неё представлялось сплошным потоком непонимания. Моргана продолжила своим нежным, вибрирующим голосом, который придавал ей особый шарм.
        - Если вы не читали Китса, то должны были читать когда-то «Тысячу и одну ночь» и историю о Синдбаде мореходе»? Да? Тогда вы знаете, что несчастный Синдбад попал в Долину бриллиантов и ждал орла, чтобы улететь на его крыльях и выбраться оттуда! Это как раз про меня! Я была заброшена в Долину бриллиантов и часто гадала, как же смогу сбежать из неё, но вот появился «Орёл»!
        - Боюсь, что не совсем вас понимаю. Я несколько тугодум, как вы знаете! Конечно, ваша Долина бриллиантов,  - если вы подразумеваете своё богатство,  - обеспечила вам возможность создать «Орла»?
        Моргана кивнула.
        - Именно! Не будь Долины  - не было бы и Орла! Но всё равно этот маленький женский Синдбад очень рад выбраться на волю!
        Леди рассмеялась.
        - Моё дорогое дитя, если вы создаёте некую аллегорию на своё богатство, то вы ещё не «выбрались на волю» и вряд ли этого желаете!
        Моргана вздохнула.
        - Моё пошлое богатство!  - пробормотала она.
        - Что? Пошлое?
        - Да, один человек так сказал мне.
        - Этот человек и сам был пошлым, я полагаю!  - добродушно сказала леди Кингсвуд.
        Моргана равнодушно пожала плечами.
        - О нет, он не таков. Он эксцентричен, но не вульгарен. Он аристократ до самых кончиков пальцев и англичанин. Это оправдывает его грубость. Иногда, знаете ли, англичане могут быть очень грубыми! Но я бы предпочла их таковыми и оставить  - это такая прекрасно воспитанная неуклюжесть, как манеры у собаки породы «Ньюфаундленд». Это не крохоборство американских мужчин.
        - Вы и сама во многом англичанка, не правда ли?  - спросила её компаньонка.
        - Нет, я никоим образом не англичанка. Я принадлежу к чисто кельтскому происхождению из самых отдалённых высокогорий Шотландии. Но я ненавижу называть себя «шотландкой», поскольку чудные люди называют этим соловом виски[3 - Scotch  - «шотландец», а также сорт виски (англ.).]! Я просто уроженка высокогорья. Как и мои отец и мать, и я родилась дикаркой среди туманов, гор и штормящих морей  - и всегда этим гордилась! Я рада, что мой первый взгляд упал не на город! Есть предание в той части Шотландии, где я родилась, которое рассказывает о далёком прошлом, когда мореходы из Финикии пристали к нашим берегам,  - представители высокой цивилизации, в то время как мы все были только дикарями,  - и они занимались любовью с нашими женщинами и заводили от них детей, а потом, когда они возвратились в Египет, то оставили после себя множество следов, восточных традиций и обычаев, которые сохранились и по сей день. Мой отец всегда говорил, что может проследить своих предков до самого Древнего Египта! Ему приятно было об этом думать, и это никому не мешало!
        - Вы были когда-нибудь на Востоке?
        - Нет, но собираюсь! Мой «Белый Орёл» мгновенно перенесёт меня туда. Но я уже вам сказала, что должна научиться управлять им в одиночку.
        - А что по этому поводу говорит маркиз Риварди?
        - Я его не спрашиваю!  - безразлично ответила Моргана.  - Мои планы его не касаются.  - Она резко оборвалась, а затем продолжила:  - Он придёт обедать сегодня, и потом вы должны увидеть мой корабль. Я не буду настаивать на том, чтобы вы непременно поднялись на борт!
        - Я бы не смогла!  - с нажимом произнесла леди Кингсвуд.  - У меня на такое приключение не хватит смелости.
        Моргана поднялась с кресла, добродушно улыбаясь.
        - Дорогая герцогиня, не волнуйтесь! Вы для меня незаменимы на земле, но совершенно ни к чему мне в воздухе! Вам будет вполне уютно и здесь, в «Палаццо де Оро».  - Она повернулась, как только заметила тень высокой мужской фигуры на гладком мраморном полу лоджии.  - Ах! а вот и маркиз! Мы как раз о вас беседовали!
        - Много чести!  - пробормотал он, целуя её ручку, протянутую по-сицилийски галантно.  - Боюсь, я пришёл слишком рано?
        - О нет! Мы как раз собирались идти на обед  - я узнаю время по монастырскому колоколу внизу, вы слышите?
        Мягкие удары «дин-дон-дон» прозвучали из оливковых и падубовых лесов снизу, и Моргана, прислушавшись, улыбнулась.
        - Бедный дон Алоизус!  - сказала она.  - Он теперь идёт кушать свой суп мегре, а мы  - цыплёнка под соусом бешамель, и он будет так же доволен им, как и мы!
        - И даже более, вероятно!  - сказал Риварди, когда учтиво помогал леди Кингсвуд, которая испытывала некоторое затруднение, вылезая из своего кресла.  - Он один из тех немногих, кто нашёл мир в жизни.
        Моргана бросила на него проницательный взгляд.
        - Думаете, он его действительно нашёл?
        - Думаю, да! Он имеет веру  - великую опору, что теперь покинула большинство народов мира.
        Леди Кингсвуд нахмурилась.
        - Мне жаль это слышать от вас!
        - Мне и самому неприятно это говорить, миледи, но я боюсь, что это так! Это один из признаков всеобщей деградации.
        - О, как вы правы!  - неожиданно воскликнула Моргана с чувством.  - Мы знаем, что даже когда один человек не способен узнать своего лучшего друга, то мы говорим: «Несчастный человек! Он лишился рассудка!» И то же самое и с народом. И со всем миром! Когда он настолько болен, что не узнаёт своего Друга, который вызвал его из небытия, который вскормил и воспитал его, подавал всё насущное,  - то мы можем сказать то же самое: «Мир обезумел!»
        Риварди был удивлён той страсти, что сквозила в этих словах.
        - Вы так глубоко это чувствуете?  - сказал он.  - И всё же  - простите меня!  - вы не причисляете себя к религиозным людям?
        Маркиз, я ни к чему себя не «причисляю»!  - отвечала она.  - Я не могу «притворяться»! «Причислением» или «притворством» Богу вряд ли угодишь. Творец Сил Природы настолько далёк от обмана, что нужно делать больше, чем «причислять себя»,  - нужно быть этим! Да, нужно быть! Я бы не стала учёной, если бы не поняла, что во вселенной нет никакого «причисления». Нужно лишь искренне видеть и думать! Я не могу причислять себя к религии, потому что ощущаю её в самых дальних уголках своей души! Как накануне сказал дон Алоизус, удивительно, насколько близки мы к источнику жизни и всё же нам кажется, что мы далеки от него! Если бы мы только осознали близость Божества и начали бы работать с ним сообща и в унисон, то мы совершили бы такие открытия, которые стоят того! А мы слишком разобщены и слишком много работаем для себя.  - Она помолчала, а потом добавила размеренно и серьёзно:  - Я так никогда не действовала. Я всегда почитала себя за Ничто, а Силы, которым я подчинялась, были и есть Всем.
        - И, таким образом, будучи ничем, вы всё же создали свой летучий корабль!  - сказал Риварди, снисходительно улыбаясь её пылкой речи.
        Она ответила с ровной и терпеливой серьёзностью.
        - Так и есть  - сама будучи Ничем и признавая себя за Ничто; Сила, которая есть Всё, создала мой корабль!

        Глава 15

        Спустя два-три часа «Белый Орёл» уже был высоко в воздухе над «Палаццо де Оро». Внизу леди Кингсвуд стояла на морском берегу, около аэродрома, глядя на чудесный корабль в небе с удивлением и страхом, поражённая лёгкостью и плавностью его взлёта. Она видела, как корабль расправил огромные крылья и воспарил над аэродромом с Морганой, которая сидела внутри, словно сказочная эльфийская королева; она видела, как маркиз Риварди уселся за штурвал с помощником Гаспаром позади него, теперь уже без испуганных молитв. Они взлетели вверх и скрылись в вышине, помахивая ей на прощание до тех пор, пока она ещё могла их различить и пока сам «Белый Орёл» не принял размеры не больше парящего в небе голубя. И пока она ждала, даже этот голубиный образ испарился! Она искала глазами во всех направлениях, но небеса оставались пустыми. Она ощутила нечто ужасающее от этого исчезновения людей среди обширных воздушных просторов, и ещё они исчезли столь бесшумно, ведь корабль не издаёт звуков, что, хоть этот день и выдался солнечным и приятным, она почувствовала, как мурашки пробежали по телу. И при этом все они заверили её,
что никаких причин для беспокойства нет, они всего лишь отправлялись в короткий испытательный полёт и собирались вернуться к обеду.
        - Всего лишь поездка на машине!  - сказала Моргана весело.
        «Всего лишь», но для леди Кингсвуд это выглядело намного более значительно. Она принадлежала к простой викторианской эпохе  - эпохе тихой домашней жизни и домашних увлечений, которая ныне провозглашена смертельной скукой, и любые путешествия и гулянки современных людей беспокоили и угнетали её, поскольку она обладала простым здравым смыслом, чтобы понимать, что они не приносят пользы ни телесному, ни нравственном здоровью и ведут в никуда. Она задумчиво глядела на море, на голубое сицилийское море, такое неповторимое в своих оттенках и чистой игре отражений, и думала о том, какой счастливой могла бы быть старость у Морганы, если бы ей удалось завоевать любовь доброго мужчины. И всё же не попадала ли она снова во власть простой сентиментальности, так часто оказывающейся обманчивой? Её собственная любовь «доброго мужчины» представлялась ей весьма ценной, но она не заполняла всего её сердца страстью, хоть она и считала себя совершенно обычной женщиной. А каким же должен быть тот мужчина, который окажется способным удержать Моргану? Проще обуздать солнечный луч или вспышку молнии, чем ту беспокойную
живость, ум и дух, которые порой обретают женскую форму, оказываясь при этом, тем не менее, чем-то совершенно иным и более высоким, чем просто женщины, какими их все знают. Подобные смутные и бессвязные мысли пролетали в уме у леди Кингсвуд, когда она отвернулась от морского побережья, чтобы возвратиться на цветочные террасы «Палаццо», и она испытала искреннюю радость, завидев на вершине последнего пролёта травяных ступеней фигуру дона Алоизуса. Он ждал её приближения и спустился немного ниже к ней навстречу.
        - Я видел, как воздушный корабль пролетал над монастырём,  - объяснил он, приветствуя её,  - и мне стало любопытно, улетела ли синьора в небеса или всё ещё на земле! Её нет, я полагаю?
        - Да, её нет!  - вздохнула леди Кингсвуд,  - и с ней также маркиз и ещё один помощник. Её нервная система просто поражает!
        - А сами вы не подумывали о воздушном путешествии?  - И священник добродушно улыбнулся, когда помог ей преодолеть последний пролёт лестницы на пути к лоджии.
        - На самом деле, нет! Я бы не смогла! Я чувствую, что могу быть храбрее, но никак не соберусь с духом, чтобы оторваться от твёрдой земли. Это представляется мне противоестественным.
        - Тогда что же вы будете делать, когда превратитесь в ангела, дорогая леди?  - спросил Алоизус игриво.  - Тогда вам придётся покинуть твёрдую землю! Вы никогда об этом не думали?
        Она улыбнулась.
        - Боюсь, что нет!  - сказала она.  - Я доверяюсь жизни. Я всегда верила, что Бог, который прислал меня сюда, позаботится обо мне и там, где бы оно ни находилось! Вы ведь меня понимаете? Ваш английский так хорош, что я уверена, что вы понимаете.
        - Да, я вас прекрасно понял. То, что я говорю по-английски, вполне естественно, поскольку я учился в Стонихерст, в Англии. Потом я какое-то время жил в Форт Аугустус в Шотландии и изучал многие странные обычаи высокогорных кельтов, к которым принадлежит по рождению и мисс Роял. Она имеет много общего со своими предками по части храбрости и характера.
        Пока он говорил, леди Кингсвуд нетерпеливо вглядывалась в небо, осматривая север, юг, восток и запад в поисках первого проблеска возвращавшегося «Белого Орла», но его нигде не было заметно.
        - Вам не стоит волноваться,  - продолжал священник, предлагая ей кресло на лоджии и взяв одно для себя.  - Если мы сядем здесь, то увидим возвращение корабля, я полагаю, со стороны запада, несомненно, ближе к закату. Так или иначе, позвольте вас уверить в том, что нет никакой опасности!
        - Нет опасности?
        Леди посмотрела на него с диким удивлением.
        - Несомненно, опасность здесь быть должна!  - сказала она.  - Ужасные катастрофы случаются с этими летающими машинами ежедневно…
        - Да, но вы ведь говорите о простых самолётах, а «Белый Орёл»  - другое дело. Он единственный в своём роде, единственный, созданный наукой, но работающий по законам Природы. Вы видели, как он взлетал?
        - Да.
        - Бесшумно?
        - Абсолютно.
        - В таком случае, как же работают его двигатели, если они там есть?  - продолжал Алоизус.  - Вам это не было любопытно?
        - Боюсь, что нет. Я на самом деле слишком нервничала! Моргана звала меня на борт, но я не смогла!
        Дон Алоизус помолчал пару минут ради приличия. Он осознал, что леди Кингсвуд принадлежала к классу простых, добрых женщин, не обременённых выдающимся умом, которым мысли, особенно о науке или философии, причиняли нечто вроде физического страдания. И какое счастье, что всегда были и будут существовать подобные женщины! Многие из них имеют высокий талант дарить счастье окружающим, и в этом они приносят человечеству больше пользы, чем часто слишком погружённые в себя исследователи вещей, нередко не поддающихся исследованию.
        - Я понимаю ваши чувства,  - сказал он, наконец,  - и я не удивляюсь вашим естественным страхам. Должен признать, что человеческая дерзость заходит слишком уж далеко и слишком быстро: современная наука не стремится сделать мужчин и женщин счастливее, но, в конце концов, счастье  - это главная цель.
        Он слегка вздохнул, и леди взглянула с глубоким интересом в его красивое, спокойное лицо.
        - Вы думаете, Бог сотворил нас для счастья?  - спросила она осторожно.
        - Это вопрос сомнительный!  - отвечал он.  - Когда мы созерцаем величество и прелесть природы, мы можем только верить, что нас приготовляли к наслаждению чудесными сокровищами красоты, свободно раскинутыми перед нами; потом опять-таки, если мы оглянемся назад и вспомним о великих цивилизациях прошлого, которые ныне превратились в пыль и позабыты, мы не можем удержаться от вопроса: к чему такая трата жизни без всякой очевидной цели? Я говорю в светском смысле, но, конечно, моя Церковь имеет только один ответ на то сомнение или, как мы его называем, «неверие в милость Божью», что есть грех. У нас нет права критиковать или требовать ответа от Бога.
        - И, несомненно, это самое лучшее!  - сказала леди Кингсвуд.  - И, конечно, вы обрели счастье, или нечто близкое к нему, в своей прекрасной Вере?
        Глаза его потемнели от глубокой задумчивости.
        - Миледи, я никогда не искал счастья. С самого раннего детства я предчувствовал, что оно не для меня. Среди товарищей моей юности многие начали гонку жизни вместе со мной  - счастье было выигрышем, который стоял перед ними, и они всячески пытались его достичь: некоторые путём амбиций, некоторые посредством богатства, другие через любовь, но мне никогда не встречался ни один из них, кто стал бы счастливым или довольным. Я концентрировался не на себе, а на том, чтобы пробраться сквозь тьму к Великому Разуму, который стоит над всей Вселенной, слить своё эго с ним, как капля дождя сливается с морем, и таким образом удовлетвориться! И на этом пути я многое познал  - даже больше, чем я заслуживаю знать. Современная наука поверхностного типа (не истинно глубокие открытия) сделала всё для того, чтобы отделить дождевую каплю от моря! Но она провалилась. Я же стою там же, куда и погрузил свою душу!
        Он говорил, будто сам с собою, с чувством воодушевления; он почти позабыл о присутствии леди Кингсвуд, которая не спускала с него заинтригованного взгляда.
        - О, если бы только я могла рассуждать так же, как вы!  - сказала она тихо.  - Католическая Церковь учит этим вещам?
        - Католическая Церковь  - символ и лозунг всех этих вещей!  - ответил он.  - Не только это, но и её священные символы, хоть и довольно древние, чтобы быть заимствованными из Вавилона и Халдеи, но это поистине символы нашей самой современной науки. Сам католицизм ещё этого не осознал. Как дитя, бредущее к свету, он предчувствовал открытия науки задолго до их совершения. В наших таинствах скрыты намёки на преобразование элементов: святые колокола обеспечивают беспроводную связь или телепатию, которая, так сказать, является связью между нами и невидимым Богом, и если нам позволено зайти ещё дальше, то мы вскоре разгадаем и тайну «воскрешения из мёртвых», означающую обновление жизни. Я «предубеждённый» священник, конечно,  - и он серьёзно улыбнулся,  - но со всеми нашими ошибками, промахами, преступлениями (если угодно), за которые мы несём ответственность с момента создания Церкви через грехи недостойных слуг, католицизм  - это единственная вера, содержащая в себе зерно истины духовной жизни, единственная вера, которая продолжает стоять на твёрдом основании посреди сотрясаемого мира!
        Он высказал эти слова красноречиво и страстно и добавил:
        - Есть только три вещи, способные возвеличить народ: любовь к Богу, правдивость мужчины, непорочность женщины. Без этого существование даже величайшей цивилизации обречено, неважно, насколько обширна её сила или как велико богатство. Невежественные и вульгарные люди могут насмехаться над этим, как над «очевидностью», но это «очевидное» солнце и управляет днём.
        Губы леди Кингсвуд задрожали, на глаза навернулись слёзы.
        - Как правдиво вы говорите!  - пробормотала она.  - И при этом мы живём в такое время, когда эти явные истины никак не влияют на людей. Все поглощены собою и собственными удовольствиями…
        - Как было и в «городах на Равнине», и нам вполне можно ждать обрушения нового огненного дождя!
        Тут, подняв глаза, он увидел на фоне мягкого румянца близившегося заката маленькую точку, словно белая птица летела к дому через море.
        - Он возвращается!  - воскликнул он.  - Не огненный дождь, но нечто более приятное! Я же говорил, миледи, что нет никакой опасности! Видите?
        Леди поглядела туда, куда он указывал.
        - Это не летучий корабль  - он слишком мал!  - сказала она.
        - На таком расстоянии мал, но подождите! Смотрите и вскоре вы узнаете его огромные крылья! Что за удивительная вещь! Чудесная! И притом работа женщины!
        Они стояли рядом, любуясь краснеющим закатом, дрожа в ожидании, в то время как с плавной быстротой и точностью движений птицеподобный объект, который на первый взгляд показался таким маленьким, при постепенном приближении увеличивался в размерах; его гигантские крылья ритмично расправлялись и рассекали воздух, словно истинное биение жизни побуждало их к действию. Ни леди Кингсвуд, ни дон Алоизус не произнесли ни слова, так они были поглощены зрелищем прибытия «Белого Орла», и, пока он не начал спускаться на берег, они не ослабили своего внимания и бросали друг на друга взгляды восхищения и удивления.
        - Как долго их не было?  - спросил тогда дон Алоизус.
        Леди Кингсвуд посмотрела на часы.
        - Около двух часов.
        В этот момент «Белый Орёл» неожиданно спикировал над садами, бесшумно и широко раскинув крылья, как белое облако в небе, затем грациозно свернул в сторону ангара или аэродрома, сложив свои огромные крылья, будто по собственной воле, и проскользнул внутрь так же легко, как рука проскальзывает в разношенную перчатку. Два заинтересованных наблюдателя за его прибытием и стремительным возвращением домой не успели перекинуться и парой слов, как Моргана уже легко шагала по террасе, призывая их со всей весёлостью ребёнка, возвращающегося с каникул.
        - Как было славно!  - воскликнула она.  - Просто чудно! Мы побывали в Неаполе  - толпа людей собралась на улицах, чтобы на нас посмотреть, но мы летели так высоко над ними, что они нас не смогли разглядеть, ведь мы двигались бесшумно! Потом мы зависли ненадолго над Капри  - остров выглядел, словно прекрасный бриллиант в сиянии солнца и моря,  - и вот мы здесь, дома, и ещё достаточно времени, чтобы одеться к ужину! Видите, дорогая герцогиня, вам не стоило волноваться  - «Белый Орёл» безопаснее, чем любой поезд, и гораздо удобнее!
        - Что же, я рада, что вы вернулись в целости!  - сказала леди Кингсвуд.  - Это большое облегчение! Я, конечно, боялась…
        - О, вам никогда ничего не нужно бояться!  - рассмеялась Моргана.  - Это до добра не доведёт. Все мы слишком боимся всего и всех нередко даже тогда, когда и бояться-то нечего! Разве я не права, преподобный отец Алоизус?  - И она повернулась, сияя улыбкой, к священнику, чьи серьёзные тёмные глаза остановились на ней с выражением смешанного восхищения и удивления.  - Я так рада застать вас здесь с леди Кингсвуд, уверена, что вы сообщили ей, что никакой опасности для меня не было, не так ли? Так я и думала! Теперь я любезно прошу вас остаться и отужинать с нами! Я хочу, чтобы вы переговорили с маркизом Риварди, он довольно сердит! Не позволяет мне поступать по-своему! Думаю, все мужчины таковы! Они жаждут, чтобы женщина подчинялась, а не командовала!  - Она снова рассмеялась.  - Видите! Вот он идёт с видом надутого непослушного мальчика!  - Риварди медленно взобрался вверх по ступеням и подошёл к ним.  - Мне необходимо переодеться к ужину, идёмте, герцогиня! Мы пока оставим мужчин!
        Она взяла под руку леди Кингсувд и поспешила увести её. Дона Алоизуса её слова озадачили, и как только к нему подошёл Риварди, он вопросительно поднял брови. Маркиз ответил на невысказанный вопрос нетерпеливым пожатием плеч.
        - Она невыносима!  - сказал он с раздражением.  - Как дикий ветер  - неуправляемая! Она себя погубит, но ей всё равно!
        - Что она натворила?  - спросил дон Алоизус с небольшой улыбкой.  - Изобрела что-то ещё? Парашют, чтобы красиво спуститься с небес, как падающая звезда?
        - Ничего подобного!  - парировал Риварди, разозлившись без всякой причины на терпеливое, добродушное спокойствие священника.  - Но она настаивает на том, чтобы управлять кораблём в одиночку! Сегодня она заняла моё место.
        - И?
        - И! Вы думаете, что это пустяки? Говорю вам, что это очень серьёзно и очень глупо! Она ничего не понимает в воздушной навигации…
        - Она плохо справилась?
        Риварди замешкался.
        - Нет, она справилась чудесно,  - вынужденно признался он,  - в особенности, для первой попытки. И теперь она заявила, что будет летать одна! Вы только представьте! Сумасшествие!
        - Имейте терпение, Джулио!  - мягко заметил дон Алоизус.  - Думаю, она не имела этого в виду в буквальном смысле. Она просто полна радости от успеха её изобретения, и это придаёт ей храбрости. Но будьте спокойны  - в одиночку она не полетит!
        - Да полетит, полетит!  - с чувством заверил его Риварди.  - Она на всё способна! Проще остановить ветер, чем её! У неё есть какой-то план в голове: насчёт этого сказочного Медного города, о котором вы как-то рассказывали…
        Дон Алоизус внезапно вздрогнул.
        - Нет! Это невозможно! Она не станет гоняться за фантомами, за мечтой!
        Он говорил очень тревожно, и лицо его побледнело. Риварди с любопытством на него посмотрел.
        - Так значит, этого места не существует?  - спросил он.  - Это всего лишь легенда?
        - Всего лишь легенда!  - медленно повторил дон Алоизус.  - Одни путешественники говорят, что это мираж в пустыне, другие рассказывают истории о том, как они слышали колокола, звонящие на медных башнях, однако никто  - никто!  - никогда не доходил даже до легендарных окрестностей города. Наша хозяйка,  - и он улыбнулся,  - весьма удивительная личность, но даже ей едва ли удастся разгадать эту неведомую тайну!
        - Можем ли мы говорить о чём-то неведомом в этом мире?  - спросил Риварди.
        Дон Алоизус задумался на секунду, прежде чем дать ответ.
        - Вероятно, нет!  - сказал он наконец.  - Вся наша жизнь  - это путь откровений, на котором нам неведом конечный порт. Любопытно, что мы часто «открываем» то, что уже было открыто прежде, века назад, когда открыватели ещё не видели никакой пользы в этом своём открытии! Таким образом, мы теряемся от удивления и часто от усталости!  - Он вздохнул, а затем закончил:  - Не лучше ли нам войти внутрь и приготовиться встретить нашу хозяйку на ужине? И, Джулио! Сделайте лицо попроще! Вам не следует злиться на вашу очаровательную благодетельницу! Если вы станете ей препятствовать, то она перестанет вам доверять!
        Риварди махнул рукой, изобразив покорность.
        - О Боже! У меня не остаётся уже надежды  - она никогда не будет думать обо мне иначе, чем о наёмном работнике, который реализует её планы. В ней есть нечто странное: она, кажется, иногда поднимается над всеми обычными человеческими интересами. Сегодня, например, она посмотрела вниз, на бурлящие толпы на улицах Неаполя, и сказала: «Бедные маленькие микробы! Как печально видеть их толпящимися и блуждающими там! Что пользы от них! Если бы я знала!» Затем, когда я рискнул предположить, что они, вероятно, представляют собой нечто большее, чем «микробов», что они  - люди, которые любят, работают, думают и творят,  - она поглядела на меня своими удивительными глазами и ответила: «Микробы делают то же самое, только при этом мы не утруждаем себя мыслями о них! Но если бы мы познали их жизни и устремления, смею предположить, что мы нашли бы их по-своему не глупее нас самих!» И что прикажете отвечать женщине, которая спорит с вами подобным образом?
        Дон Алоизус тихонько рассмеялся.
        - Но она, в конце концов, спорит весьма верно! Сын мой, вы как большинство людей  - они теряют терпение рядом с умными женщинами и предпочитают глупых. Фактически, они осознанно выбирают глупышек в матери для своих детей, таким образом и множится количество дураков!  - Он двинулся к открытым дверям прекрасного входного зала «Палаццо», а Риварди последовал за ним.  - Но вы будете мудрее, если прислушаетесь к тому совету, что я дал вам на днях: эта маленькая миллионерша очень непохожа на прочих женщин  - она не способна любить, не в том понимании любви, который распространён в этом мире, поэтому не ждите от неё того, чего она не может вам дать! А что касается её полётов в одиночку  - предоставьте это в руки Божьи! Не думаю, что она на это решится.
        Они зашли в «Палаццо» как раз в тот момент, когда слуги уже собирались объявить им, что ужин будет подан через четверть часа, и их разговор временно прекратился. Однако мысли обоих были заняты и втайне блуждали вокруг загадочной личности одной женщины, которая интересовала их больше, чем что-либо иное в мире, столь сильно и искренне, что каждый в своей душе гадал, как будет жить без неё!

        Глава 16

        В тот вечер Моргана находилась в одном из самых своих очаровательных настроений  - даже старое шотландское слово «фея» едва ли опишет все многочисленные оттенки её душевного состояния, перетекавшего из серьёзности в весёлость, из веселости в романтичность и из романтичности в какое-то насмешливое расположение духа, которое побуждало её высказывать искромётные остроты, показавшиеся бы колкостями, не будь они столь стремительно покрыты нежностью, очищавшей их от всякой злобы. Она также прекрасно выглядела, одевшись в бледный мерцающий голубой цвет, который мягко сиял, как лунные лучи сквозь стекло; её прекрасные волосы были короной собраны наверху, удерживаемые алмазной заколкой; аккуратные бриллианты мерцали у неё в ушах, и драгоценные звёзды камней украшали грудь. Её эльфийская прелесть совершенно отличалась от общепринятых стандартов красоты, оказывая тонкое воздействие, как излучает свой аромат цветок лилии, и сознание собственного очарования, в соединении с её безразличием к тому эффекту, который она оказывает на окружающих, придавало ей опасную привлекательность. Когда она восседала во главе
стола во время изысканного ужина, то походила на эльфийскую королеву тех дней, когда в фей ещё верили, а королевам завидовали; и мысли Джулио Риварди блуждали от одного предмета к другому, пересекаясь с эмоциями, которые нельзя было назвать совсем бескорыстными и благочестивыми. Годами его дух был мучим и раздираем бедностью, он, потомок длинной родовой ветви гордых сицилийских дворян, был вынужден зарабатывать себе на жизнь в качестве дизайнера и консультанта у «новых богатых» людей, которые не имели ни вкуса, ни мнения, помогать им в строительстве, восстановлении или меблировке их домов, в соответствии с чистыми традициями искусства, в знании которых он преуспел; а теперь, когда случай или провидение свело его с Морганой, с её миллионами и очарованием, он внутренне спрашивал себя, почему бы не завоевать её и не удержать при себе? Он был представительным мужчиной благородного происхождения, прекрасно образованным, возможно ли, чтобы ему не хватило решительности и характера для того, чтобы покорить эту цитадель? Эти идеи смутно блуждали у него в голове, когда он наблюдал за болтовнёй своей хозяйки то
с доном Алоизусом, то с леди Кингсвуд, то бросая порой в его адрес лёгкие замечания и намёки на то, что он «дулся».
        - Он никак не может забыть!  - заявила она с улыбкой.  - Бедный маркиз Джулио! То, что я посмела сесть за штурвал собственного корабля, было для него уже слишком, и он никак не может меня простить!
        - Не могу простить того, что вы подвергаете себя опасности,  - сказал Риварди.  - Вы пошли на огромный риск, вы должны меня простить, если я ценю вашу жизнь слишком высоко.
        - С вашей стороны это очень любезно, но для меня эта жизнь не имеет никакой цены.
        - Дорогая моя!  - воскликнула леди Кингсвуд.  - Как вы можете так говорить!
        - Просто я так чувствую,  - ответила Моргана.  - Моя жизнь не дешевле, чем жизнь всех прочих людей, все они не имеют ни малейшего значения. Если бы я знала с уверенностью, что у меня есть кто-то, кто без меня стал бы несчастным, кому я могла бы стать помощницей и вдохновительницей, то, думаю, я ценила бы свою жизнь выше; но, к сожалению, я слишком многое повидала в современном мире, чтобы поверить в искренность или даже в возможность существования этого «кого-то». Я очень одинока в этой жизни  - ни одна женщина не знала большего одиночества, чем я!
        - Однако нет ли в этом и вашей вины?  - осторожно предположил дон Алоизус.
        - Конечно!  - отвечала она с улыбкой.  - Я это полностью признаю. Я, что называется, «сложная», знаю. Я не люблю общества и его развлечений, которые представляются мне весьма пошлыми и бессмысленными, не люблю их разговоров, которые нахожу чрезмерно банальными и часто грубыми, не могу я посвятить душу теннису или гольфу  - так что я изгой! Но я не жалею! Я не стремлюсь стать частью человеческого зверинца: слишком много лая, царапанья и всеобщего воя среди этих животных! Мне это не подходит!
        Она легко рассмеялась и продолжила:
        - Вот почему я и говорю, что моя жизнь не имеет ценности ни для кого, кроме меня самой. И вот почему я не боюсь риска летать на «Белом Орле» в одиночку.
        - Я думаю,  - сказал дон Алоизус,  - что наша хозяйка окажет нам честь, если поверит в то, что, невзирая на её опыт обращения в обществе в целом, она, конечно, заслужила уважение и участие тех, кого в настоящий момент она почтила своей компанией! И что бы она ни предприняла, и как бы она это ни осуществила, она не сможет избежать этого уважения и участия со стороны своих друзей…
        - Дорогой отец Алоизус,  - быстро прервала его Моргана,  - простите меня! Я не это имела в виду! Уверена, что вы, маркиз, и леди Кингсвуд испытываете самые искренние чувства ко мне! Но…
        - Но!  - И дон Алоизус улыбнулся.  - Но эту маленькую леди нельзя контролировать и командовать ею! Да, это так! Если это и так, то давайте не будем воображать, будто среди коммерции и научного прогресса мир этот не знает любви! Любовь всё ещё остаётся сильнейшей двигательной силой природы!
        - Вы так думаете?  - пробормотала Моргана.  - Для меня любовь  - это путь в никуда!
        - Это прямой путь в Царство Небесное!  - сказал Алоизус.
        За тем последовало молчание.
        Оно было нарушено только появлением слуги, объявившего, что кофе подан на лоджии. Они встали из-за стола и вышли под удивительный сицилийский лунный свет. Он освещал все сады и море вдали широкими прядями серебра, распространявшимися повсюду, падавшими на мраморный пол и ступени лоджии, и ложился на белые цветущие кустарники гладким жемчужным перламутром. Волшебная прелесть пейзажа, которой придавала ещё большую красоту полная тишина этого часа, словно удерживала их силой заклинания, и Моргана, стоя около одной тонкой колонны, которая поддерживала не только лоджию, но и весь «Палаццо де Оро», словно окаменелый ствол дерева, являла собой фигуру, полностью гармоничную со всем окружением.
        - Что может быть более очаровательным и прекрасным!  - вздохнула леди Кингсвуд.  - Должно возблагодарить Бога за этот вид!
        - А многие люди, имея глаза, не заметили бы его вовсе,  - сказал дон Алоизус.  - Они бы ушли внутрь, захлопнули ставни и уселись бы играть в бридж! Но те, кто может это видеть, самые счастливые!
        И он процитировал:
        «Как ярок лунный свет… В такую ночь,
        Когда лобзал деревья нежный ветер,
        Не шелестя листвой,  - в такую ночь
        Троил всходил на стены Трои, верно,
        Летя душой в стан греков, где Крессида
        Покоилась в ту ночь».

        - Опять вы со своим Шекспиром!  - сказал Риварди.
        - Кто не знает его, тот не увидит солнца!  - ответил Алоизус.
        - Шекспир, возможно, предвосхитил появление моего корабля!  - вдруг сказала Моргана.  - Быть может, он смутно мечтал о чём-то подобном, когда писал:
        «Как неба ясного крылатый гость,
        Когда летит по облакам ленивым
        Иль по воздушным волнам он плывет».

        - Похоже на правду,  - сказал маркиз Риварди.  - И причина его полёта  - это тайна, которую только вы можете нам объяснить! Вы, конечно, раскроете свой секрет? В особенности, когда столь многие рвутся в дело воздушной навигации, не имея представления о законах физики, посредством которых вы создали своё чудо? Дайте людям шанс узнать вашу тайну!
        Моргана отошла от колонны и ещё глубже окунулась в лунный свет.
        - Дорогой маркиз Риварди,  - сказала она снисходительным тоном,  - вы положительно как ребёнок со своими оптимистическими взглядами на современный мир! Предположим, я «дала бы людям шанс», раскрыв мой секрет, и как вы думаете его бы восприняли? Меня встретили бы недоверием и насмешками  - женщина посмела предложить знание, что стоит выше всех учёных! Нет уж, путь мудрые мужчины запускают их корабли и портят небеса дымом и гарью, чтобы сельское хозяйство терпело потери! Пусть они следуют их глупыми путями, пока сами не поумнеют. Никто не смог бы научить их тому, от чего они сами отказываются.
        - Никакая женщина не смогла бы?  - намекнул дон Алоизус с улыбкой.
        Она равнодушно пожала плечами.
        - Такое нередко случалось! Мария Кюри, например, вытянула многих учёных из грязи, но они не смогли отблагодарить её в достаточной степени. Одной из величайших женщин века позволили сгинуть в забытьи, даже Анатоль Франс, хоть и называвший её гением, не имел благородства почтить её память, как она того заслуживала.
        - Однако вы принесли бы пользу человечеству, это не приходило вам в голову?  - спросил Риварди.
        - Никоим образом!  - улыбнулась она.  - Человечество в его нынешнем состоянии представляет собой не прополотый сад  - природа постепенно захватывает его, и он нуждается в чистке. И у меня нет желания облагораживать его. Человечество всегда убивало своих благодетелей. Человечество тешит себя мыслью о том, что вся вселенная существует только для него, и игнорирует тот факт, что есть ещё множество других пользователей её привилегиями и окружением  - существа и личности, столь же реальные. Я, особенно теперь, уже почти верю в существование того, что древние колдуны называли «элементалями»[4 - Элементаль  - мифический дух стихии (огня, воды, воздуха и др.).].
        Дон Алоизус поднялся с кресла и отставил в сторону свою пустую кофейную чашку. Его высокая красивая фигура обозначилась чёрным ещё резче на фоне белизны лунных лучей, исключительно усиливавших этот эффект.
        - Отчего же в особенности сейчас?  - спросил он почти повелительным тоном.  - Что заставило вас принять идею  - древнюю идею, что даже древнее затерянной Атлантиды!  - о существах, состоящих из более совершенных клеток жизни, чем мы?
        Моргана поглядела на него, испытав удивление от его голоса и поведения.
        - Ничто не способно заставить или подтолкнуть меня принять ту теорию, которой я сама лично не нахожу подтверждения!  - сказала Моргана.  - Однако в Нью-Йорке, пока я была в отъезде, мой студент  - просто мальчишка  - обнаружил способ «добывать энергию из некоего неизведанного источника», который не был известен методичным учёным. Они называют этот электрический аппарат «атмосферным генератором». Естественно, под этим подразумевается, что атмосфера способна генерировать нечто, до сих пор пребывающее скрытым и неисследованным. Я знала это уже давно. Если бы я этого не знала, то не додумалась бы до секретного источника энергии для «Белого Орла»!
        Она замолчала, чтобы дать утихнуть пробежавшему ропоту среди её слушателей, а затем продолжила:
        - Нетрудно догадаться, что если атмосфера генерирует одну форму энергии, то она способна выдавать и многие другие её формы, и в этой связи нет иного вывода, кроме возможности существования «элементалей». Я сама себя ощущаю каким-то «элементалем» в этом прекрасном лунном свете! Прямо как если бы могла выскользнуть из своей телесной оболочки, будто бабочка из кокона, и расправить крылья!
        - У вас и правда вид, как у бабочки!  - сказала леди Кингсвуд.  - Как у одного из этих прекрасных тропических созданий, или сказочных фей, вот только мы не знаем, на кого походят феи, поскольку ни разу с ними не встречались!
        - Да, это прекрасная ночь в Сицилии,  - сказала Моргана,  - но она была бы ещё прекраснее в Калифорнии!
        - В Калифорнии?  - повторил Риварди.  - Почему именно там?
        - Почему? Ох, не знаю почему! Я часто думаю о Калифорнии  - она такая огромная! Сицилия по сравнению с ней только кусочек сада, и когда восходит полная луна над её великими холмами и простирает широкие простыни серебра над Тихим Океаном, начинаешь ощущать нечто, стоящее за пределами обычной природы, и если попытаться, то оно даже помогает выйти «за пределы» себя самой!
        Как раз в этот момент послышался растекавшийся в воздухе тихий звон колокола, и дон Алоизус приготовился уйти.
        - «Запредельное» призывает меня в монастырь,  - сказал он с улыбкой.  - Я уже слишком долго отсутствую. Вы прогуляетесь со мной, Джулио?
        - Охотно!  - и маркиз поклонился леди Кингсвуд и пожелал ей доброй ночи.
        - Я провожу вас обоих до ворот,  - внезапно сказала Моргана,  - и потом, когда вы оба уйдёте, я ещё немного прогуляюсь в одиночестве при свете луны!
        Леди Кингсвуд сдержала своё удивление и ничего не ответила, удалившись внутрь дома.
        Моргана легко ступала в сопровождении двух товарищей, игриво посмеиваясь над их обоюдным молчанием.
        - Вы так серьёзны, добрый падре Алоизус!  - сказала она.  - А вы, маркиз, вы, кто всегда столь очаровательны! Сегодня вы очень угрюмый собеседник! Всё не можете забыть меня в роли капитана? Как вы сердиты!
        - Мадам, я беспокоюсь о вашей безопасности!
        - И я тоже!  - искренне сказал Алоизус.  - Дорогая леди, будьте благоразумны! Не помышляйте более о полётах в одиночку, в компании одного лишь огромного механизма, который может сломаться в любой момент…
        - Он не сломается, пока нерушимы законы природы!  - гордо заявила Моргана.  - И как вы не понимаете, что энергия, на которой работает «Белый Орёл»  - это энергия самой природы! А вот вы  - всего лишь люди! Мужчины с предубеждениями, основанными только на упрямстве! Да! Вы просто не можете удержаться! Даже отец Алоизус…  - она замолчала, встретив его серьёзный взгляд.
        - Что же!  - сказал он мягко.  - Что такое отец Алоизус? Он всего лишь человек, как вы говорите! Бедный священник, не имеющий ничего общего с вашим богатством или с вашим своеволием, дитя моё! Человек, чья душа признаёт лишь приказы Господа, управляющего вселенной, и из чьих законов происходит радость или печаль, мудрость или невежество. Мы всего лишь пыль на ветру пред Его могучей силой! Даже вы со всеми вашими знаниями и достижениями всего лишь призрак в эфире!
        Она улыбнулась, когда заговорила:
        - Верно! И вы спасли бы этого призрака от окончательного растворения в воздухе?
        - Спас бы!  - ответил он.  - Я бы охотно поместил вас под Божье заступничество,  - и он торжественно перекрестил её,  - посредством молитвы, которая вывела бы вас из запутанных жизненных путей нашего времени к истинному счастью!
        Она схватила его руку и импульсивно поцеловала её.
        - Вы добры! Вы так добры!  - сказала она.  - А я дикая и своевольная, простите меня! Я теперь пожелаю вам доброй ночи, ведь мы уже у ворот! Доброй ночи, маркиз! Обещаю, что вы полетите со мной на Восток, одна я не поеду!  - И она одарила их обоих очаровательной улыбкой, затем повернулась и покинула, ступив на обратную дорожку к дому, которая была густо усажена деревьями, так что её фигура почти немедленно скрылась из виду.
        Двое мужчин молча переглянулись.
        - Вам не удастся ей помешать!  - предостерегающе сказал Алоизус.
        Риварди нетерпеливо дёрнулся.
        - А вам?
        - Мне? Сын мой, у меня нет никаких намерений относительно неё! Мне бы хотелось видеть её счастливой  - у неё огромное богатство, огромный интеллект и способности, но всё это не даёт истинного счастья женщине. И всё же я сомневаюсь, сможет ли она вообще стать счастливой когда-либо в обычном смысле.
        - Нет, потому что она не обычная женщина. Тем хуже для неё, я думаю,  - быстро сказал Риварди.
        - И для вас!  - многозначительно добавил Алоизус.
        Риварди ничего не ответил, и они зашагали рядом молча; священник распрощался с товарищем у ворот монастыря, а маркиз отправился в свою собственную полуразрушенную виллу, с её осыпавшимися стенами, выраставшими из листвы и напоминавшими об историческом прошлом, когда Цезарь проводил праздные часы в его великих садах, которые теперь стояли в запустении.
        В это время Моргана  - предмет их общих мыслей  - шла по дорожке к морю. В одиночестве она стояла, задумчивая, глядя на лунный свет в воде. Она простёрла руки в изнурении и с молящим жестом:
        - У меня есть всё! Всё, что можно купить за деньги! И всё-таки та неизвестная величина по имени «счастье» не продаётся. Что же это? Почему так? Я словно принцесса из сказки «Тысяча и одна ночь», которая была вполне довольна её прекрасным дворцом, пока старуха не прошла мимо и не сказала ей, что не хватает только яйца птицы Рух для полного совершенства. И она сразу же стала несчастной и недовольной, потому что у неё не было яйца птицы Рух! Я считала её глупышкой, когда читала эту сказку в детстве, но теперь сама я  - ещё большая дура, чем она! Мне нужно яйцо птицы Рух!
        Она рассмеялась про себя и подняла глаза на великолепную луну, круглую, как золотой щит в небе.
        - Как же сияла луна в ту ночь в Калифорнии!  - пробормотала она.  - И Роджер Ситон  - увалень как есть  - отдал бы всё на свете за то, чтобы удержать меня в своих объятиях и поцеловать меня, как он однажды сделал, когда сказал, что «не это имел в виду»! Ах! я гадаю, будет ли он хоть когда-нибудь иметь это в виду! Быть может, только когда будет уже слишком поздно!
        И тогда в её памяти всплыл образ Манеллы: её яркая, горячая, мрачная красота, её искренняя самоотдача чистой примитивной страсти,  - и она улыбнулась холодной, мелкой, странной улыбкой.
        - Может он и женится на ней,  - сказала она,  - хотя вряд ли! Но если и так, то никогда он не полюбит её так, как любит меня! Как же мы играем на схожих целях наших жизней! Он  - мужчина, не подходящий для семьи, как и я, и если кто-либо из нас преуспеет в своём деле, то что тогда? Будем ли мы довольны жизнью, завоевав победу, но оставшись без любви?

        Глава 17

        - Так значит, человек из Вашингтона велел тебе принести это мне?
        Роджер Ситон задал этот вопрос Манелле, вертя в руках нераскрытое письмо, которое она только что ему вручила. Она утвердительно кивнула головой. Он с недоверием посмотрел на неё, усмехнувшись тем очевидным страданиям, которые ей причиняло её платье и вся одежда. Он снова перекинул между пальцами письмо, будто игрушку.
        - Ничего не понимаю! А ты?
        Манелла пожала плечами с очаровательным безразличием.
        - Я? Мне-то откуда знать? Я думала, он твой друг?
        - Ничего подобного!  - и Роджер лениво потянулся и зевнул.  - У него нет друзей среди бедняков. Однако он добрый товарищ каждому, у кого обширная касса. Он жесток, как старый, высохший грецкий орех без сердцевины…
        - Ты неправ!  - сказала Манелла, внезапно вспыхнув.  - Ты неправ и несправедлив! Он уродливый старик, но очень добрый.
        Ситон откинул голову назад и искренне весело рассмеялся.
        - Манелла, о Манелла!  - воскликнул он.  - И что же он такого сказал или сделал, чтобы завоевать столь доброе мнение о себе? Не наговорил ли он тебе комплиментов, не называл ли красавицей? Каждый может это сказать, дорогуша! Не нужно слов мистера сенатора Гвента, чтобы удостоверить этот факт! То, что ты находишь его старым и уродливым, это естественно, но то, что ты при этом называешь его «очень добрым», меня весьма удивляет!
        Манелла серьёзно смотрела на него, и её красивые глаза сияли, как драгоценные камни из-под длинных чёрных ресниц.
        - Ты надо всем насмехаешься! Очень жаль!
        Её тон содержал в себе слабый упрёк. Он улыбнулся.
        - Девочка моя, я действительно не могу считать мистера сенатора Гвента достойным того, чтобы раскланиваться перед ним!  - сказал он.  - Он один из самых грязных, бессердечных старых скряг в Штатах. Я предоставил ему шанс нагрести ещё денег, но он побоялся…
        - Побоялся чего?
        - Теней! Теней грядущих событий! Да, он их испугался! Если ты хорошая девочка и посидишь очень тихо, то можешь спрятаться в моей хижине от этого палящего солнца и подождать там, пока я прочту письмо, возможно, мне придётся написать ответ на него, тогда ты сразу и отнесёшь его в «Плазу».
        Он вошёл в домик вперёд неё, а она последовала за ним. Он попросил её присесть на стул у окна, она подчинилась и застенчиво, но с любопытством оглядывалась по сторонам. Комната не была неопрятной, какой она ожидала её застать без женских рук, напротив, это был образец опрятности и чистоты. Её взгляд быстро привлекла колба с непрестанно волновавшейся жидкостью на столе.
        - Это что такое?  - спросила она.
        - Это? А, ничего! Моё изобретение; просто чтобы наблюдать за ней миленько и спокойненько в тёплую погоду! Это напоминает мне о женских капризах и фантазиях  - вечно в движении! Не хмурься, Манелла, так и есть! Теперь дай мне поглядеть, что там Гвент имеет сказать мне, чего раньше не успел,  - и, усевшись в кресло, он начал читать.
        Манелла наблюдала за ним из-под тени длинных, вьющихся ресниц; сердце её билось быстро и тревожно. Она боялась, что Гвент нарушил своё слово и, в конце концов, написал о её пустой страсти к этому человеку, который итак уже знал о ней слишком хорошо. Она терпеливо ждала, пока её «обожаемый идол» поднимет глаза. Наконец он это сделал. Но он, казалось, вовсе позабыл о её присутствии. Брови его были хмуро сведены вместе, и он громко произнёс сам себе:
        - Синдикат! Старый мерзавец! Он прекрасно знает, что это дело нельзя доверять синдикату! Нужно передать его в исключительное владение государства, особенно засекреченным службам. Будь я истовым разрушителем, каковым он меня счёл, я бы не стал терять времени и продал бы разработку Германии. Германия бы сразу её купила, и можно не сомневаться, что она бы ею воспользовалась! Германия сделала бы меня дважды миллионером за монопольное право обладать такой силой! Это в случае, если бы я хотел стать миллионером, а я не хочу. Но Гвент дурак, а я, должно быть, напугал его до смерти, иначе он не стал бы писать всю эту чушь о риске для моей жизни, советуя побыстрее жениться и остепениться! Боже мой! Мне? Жениться и остепениться? Что за бесславный конец всем жизненным приключениям! Эй, Манелла!
        Его глаза остановились на ней, будто он только что её заметил. Он поднялся и подошёл к ней.
        - Терпеливая девочка!  - сказал он, погладив её тёмные волосы своей огромной, обожжённой на солнце ручищей.  - Добрая и тихая, как мышь! Что ж! Ты теперь можешь идти. Я прочитал и ответа не будет. Мне нечего писать  - тебе нечего относить!  - Она подняла на него свои бриллиантовые глаза  - что за прекрасные глаза это были! Он не был бы мужчиной, если бы не чувствовал её любовного пыла. Он вновь погладил её по голове довольно по-отечески.
        - Мне нечего писать  - тебе нечего относить,  - повторил он отвлечённо,  - и как это прекрасно!
        - Так ты доволен?  - спросила она.
        - Доволен? Дорогая, нечему быть довольным, не о чем и печалиться! Старый урод, которого ты находишь «очень добрым», советует мне позаботиться о себе, что я итак делаю. А также жениться и осесть, чего я никогда не сделаю!
        Она выпрямилась, отвернув голову в сторону от его руки. Никогда ещё не выглядела она прекраснее, чем в тот момент: на ней было белое платье, в котором он прежде уже восхищался ею, и букет роз, пришпиленный к корсету, создавал контраст с мягким тоном её гладкой, загорелой кожи и легонько вздымался от неспокойного движения её прекрасной груди, достойной послужить скульптору совершенной моделью. Слабая, дрожащая улыбка показалась на её губах.
        - Никогда не сделаешь? Это звучит очень забавно! Значит, ты будешь не как все прочие мужчины в мире, которые женятся?
        - О, все ли? Тебе разве всё об этом известно? Мудрая Манелла!
        И он с улыбкой поглядел на неё. Её страстные глаза, исполненные яркого пламени, встретились с его, пляшущий огонь, казалось, проскочил между ними, и на секунду он почти утратил самообладание.
        - Мудрая Манелла!  - повторил он немного подрагивающим голосом, борясь внутренне с искушением, которое им овладело, искушением заключить её в объятия и погрузиться в то чувство любви, которое она готова была ему дать.  - Всегда ли они женятся? Нет, не всегда! Многие избегают брака,  - он помолчал, затем продолжил:  - и знаешь почему?
        Она покачала головой.
        - Потому что это конец всей романтике! Потому что на этом опускается занавес прекрасного спектакля! Музыка затихает  - огни погашены  - зрители идут домой, а актёры снимают свои очаровательные костюмы, смывают грим и пудру и садятся ужинать, вероятно, жареным стейком с луком и кружкой пива. Жареный стейк с луком и пиво представляют собой обычный брак.
        Этой циничной речью он вернул себе самообладание, которое так боялся потерять, и сердечно рассмеялся, когда заметил крайне удивлённое выражение лица у Манеллы.
        - Не понимаю!  - жалобно сказала она.  - Что такое стейк и лук? Каким образом они представляют брак? Ты говоришь странные вещи!
        Он опять засмеялся, искренне развеселившись.
        - Да, говорю! Но они и наполовину не так странны, как те, которые я мог бы сказать, если бы имел склонность к браку! Я странный парень! Ну а теперь, дорогая, пора тебе уйти. Тебя потеряют в «Плазе», а им не нужно подавать повод к мысли, что я тебя здесь удерживаю и занимаюсь с тобой любовью!
        Она вскинула голову и почти яростно сверкнула глазами.
        - Об этом нечего беспокоиться!
        - Неужели?  - и, обхватив её руками, он притянул её ближе к себе и заглянул в огромные глаза:  - Манелла, было о чём беспокоиться, минуту назад!
        Она сидела тихо в его объятиях, едва смея дышать, такой восторг её охватил внезапным экстазом, а он чувствовал дикое биение её сердца рядом со своим.
        - Минуту назад!  - повторил он полушёпотом.  - Минуту назад я мог заняться такой отчаянной любовью с тобою, что это меня самого поразило бы! И впоследствии я бы об этом сильно пожалел, как и ты!
        Переполняющие её эмоции нашли выход в словах:
        - Нет-нет, только не я! Я бы не пожалела! Если бы ты любил меня хоть один час, то это бы осчастливило всю мою оставшуюся жизнь! Ты мог бы бросить меня, мог бы забыть! Но я бы не потребовала назад мою гордость и моё счастье! Ты мог бы меня убить  - и я бы с радостью умерла, если это спасло бы твою жизнь! Ах, ты не ведаешь любви  - не знаешь любви Манеллы!
        - Спасибо тебе, Манелла! Ты помогла мне познать себя! Себя и свои истинные желания! Во мне нет любви, нет! Но что касается «маленькой удивительной леди», то я хочу её! А почему? Чтобы сломать ей крылья, поскольку она умеет ими пользоваться! Я хочу, чтобы её гордый разум склонился перед моей волей! Я хочу показать ей, как мужчина должен и будет повелевать женской душой и разумом! Видишь, Манелла, я хочу её, а не тебя!
        - Надеюсь, что ты никогда её не получишь!  - сказала она страстно.  - Я буду молить Богородицу спасти её от тебя! Потому что ты злой, а она ангел! Я теперь ухожу, но я скоро вернусь! Вернусь, даже только для того, чтобы обнаружить тебя здесь, убитым твоим собственным открытием!
        - Что ты имеешь в виду, Манелла?  - спросил он нетерпеливо.  - Ты жаждешь обнаружить меня мёртвым? Ах, Манелла! Этот старый дурак Гвент был у тебя и забил тебе голову всякой ерундой! Не верь ему! Когда ты снова придёшь, то найдешь меня здесь живым и сильным! Я слишком силён!
        Но Манелла, уступая своему внутреннему волнению, указала на него рукой с предупреждающим жестом королевы из трагедии.
        - Не хвастайся! Господь всё слышит! Возможно, у тебя есть тайна, но если станешь играть с божественными силами, то будешь наказан! И скажу тебе вот ещё что: если ты соберёшь над своей головой все громы, и молнии, и прочие ужасающие разрушительные явления мира, то я буду здесь! И тогда ты поймёшь, что такое любовь! Если Господь ввергнет тебя в ад, то я буду рядом!
        И на этом с диким, рыдающим криком она рванулась прочь, вниз по холму, прежде чем он успел вымолвить хоть одно слово.

        Глава 18

        Красное небо разгоралось над Египтом, красное от интенсивной яркости растекавшегося огня. Медленно ползущие воды Нила несли пятна тусклого багрянца вдоль грязных, илистых берегов, окрашивая пальмы и покачивающийся камыш цветом киновари, тут и там длинные косы мокрого песка поблёскивали рыжеватым золотом. Весь Каир был на улицах  - и жители, и приезжие,  - а приезжие в особенности, почитая важнее их денежного дохода ни в коем случае не пропускать закат; и за пределами Каира, где пирамиды высоко вздымали свои вершины, строго предостерегая об угрозах из прошлого, настоящего и будущего, собралась толпа туристов с арабскими гидами и уставилась вверх, дивясь белому чуду на фоне красного неба  - огромному летающему кораблю, который, в отличие от прочих летающих машин, не издавал шума и быстро, плавно и ритмично взмахивал широкими крыльями, словно птица в полёте, будто по собственной воле. Он парил в такой невероятной вышине, что рассмотреть пилота или пассажиров представлялось невозможным. Он завис над пирамидами почти неподвижно на три-четыре минуты, словно собираясь спуститься, и наблюдающий снизу
народ усматривал в нём обычные тревожные предзнаменования зла, позаботившись подыскать поблизости безопасное укрытие для себя на тот случай, если огромная машина в небе над ними внезапно выйдет из-под контроля и упадёт вниз. Но, очевидно, его невидимый пилот не имел подобных намерений. Корабль задержался над пирамидами ненадолго и почти сразу же исчез с лёгкой грацией, тихо, стремительно и загадочно для тех, кто успел заметить, как он испарился вдали в направлении Ливийской пустыни. Пирамиды и даже Сфинкс утратили свой интерес для всех людей, пытавшихся разглядеть странного летучего гостя, пока он не исчез. После этого шквал вопросов и комментариев на всевозможных языках прокатился среди путешественников, многие из которых были вполне привычны к тому, что аэропланы, самолёты и воздушная навигация уже стали частью современной цивилизации, однако они оказались в замешательстве от полной бесшумности и лёгкой стремительности этого гигантского птицеподобного аппарата, который появился с необычайной быстротой на фоне глубокого розового блеска египетского закатного неба.
        В это время предмет их удивления и восхищения уже оставил позади множество миль и плыл над пустыней, которая с такой высоты представлялась не более чем маленьким песчаным пляжем, где играют у моря дети. Скорость постепенно снижалась, и пассажиры  - Моргана, маркиз Риварди и их механик-эксперт Гаспар  - всматривались вниз, в раскинувшуюся панораму под ними с пристальным и страстным интересом. Рассматривать было особенно нечего. Все признаки человека здесь отсутствовали. Виднелось только горящее небо над маленьким песчаным островом.
        - Каким маленьким представляется мир с воздуха!  - сказала Моргана.  - Не стоит и половины всей шумихи вокруг него! И всё же это прекрасная маленькая игрушка Бога!
        Она улыбнулась, и улыбка её выразила прелестную нежность. Риварди поднял глаза от штурвала.
        - Вы не устали, мадам?  - спросил он.
        - Устала? Вовсе нет! Как можно устать от столь краткого путешествия!
        - Мы всё-таки преодолели тысячи миль, покинув Сицилию с утра,  - сказал Риварди,  - мы выдержали темп, а корабль доказал свою скорость!
        Гаспар откликнулся со своего места в конце корабля:
        - Около двухсот пятидесяти-трёхсот миль в час,  - сказал он,  - но они вовсе не ощущаются в движении.
        - Но вы ведь ощутили, что полёт вполне безопасен и быстр, не правда ли?  - сказала Моргана.
        - Мадам, я признаю, что вы превзошли все мои знания,  - ответил Гаспар,  - меня поставил в тупик ваш секрет, но я смело признаю его силу и преимущества.
        - Хорошо! Тогда пойдёмте ужинать!  - сказала Моргана, раскрывая кожаную сумку, подобную тем, которые используются в автомобилях для провизии, выставив тарелки, стаканы, вина и еду на стол.  - Прекрасно, но нам не хватает ещё горячего кофе. Мы могли бы поужинать в Каире, но это была бы необычайная скука! Маркиз, мы остановимся здесь, прямо в воздухе, и звёзды станут нашими праздничными лампами, восполнив наше освещение!  - И она включила мягкую иллюминацию всего интерьера корабля.  - Где же мы теперь находимся? Всё ещё в Ливийской пустыне?
        - Думаю, нет. Мы уже её преодолели,  - сказал Риварди,  - мы теперь над Сахарой.
        При этом он остановил корабль в воздухе. Моргана подошла к иллюминатору шёлковой «гостиной» и выглянула наружу. Огромный корабль окружали освещаемые просторы небес, сейчас они имели интенсивный тёмно-фиолетовый оттенок, тут и там его пересекали тускло-красные остатки исчезнувшего солнца, внизу же была только тьма. Впервые нервная дрожь пробежала по телу Морганы от вида этого чёрного хаоса, и она быстро отвернулась к столу, где Риварди и Гаспар ожидали её к столу. Что-то весьма чуждое её отважному духу заморозило её кровь, но она переборола это чувство и, усевшись за стол, превратилась в очаровательную хозяйку для двух её товарищей во время ужина, хотя сама она едва притронулась к пище. После ужина они вновь заняли свои посты.
        Огромный корабль начал движение, и угнетающая нервозность вновь напала на Моргану, она сама себе не могла объяснить её причин и, чтобы укрепить силы, она вновь подошла к окну, забранному прозрачным, кристально-чистым материалом, на вид как стекло, но который совершенно невозможно было разбить, и сквозь него она с трепетом смотрела на великолепие звёздного неба. Миллионы миллионов миров, хранившие тайну бытия, скрытую от человечества, мелькали перед её глазами и располагали к глубокой печали. Отважная, со львиным сердцем, что билось в её хрупком теле, и упорная в своей решительности разгадать то, чего ни одна женщина ещё не разгадывала прежде, той ночью она чувствовала настоящий страх. Нечто неумолимое подкрадывалось и холодило её кровь, она чувствовала, что какая-то мистическая сила внутренне окружала её невидимым кольцом. Она позвала Риварди:
        - Мы не слишком ли высоко летим? Вы не меняли курса?
        - Нет, мадам, мы на прежнем уровне.
        Она повернулась к нему, и лицо её побелело.
        - Что ж, будьте осторожны! По-моему, мы находимся в иной атмосфере  - в воздухе я ощущаю сильное напряжение, или это мне только кажется. Не нужно рисковать, лучше избегать Большой Туманности в Орионе, например!
        - Мадам, вы шутите! Мы находимся с триллионах миль от любого крупного созвездия…
        - Мне ли этого не знать? Вы поняли меня слишком буквально, маркиз! Конечно же, я шучу! Но я уверена, что мы проходим через волны какого-то нового эфира, не совсем подходящего для обычного человека. Ах! что это было?
        Она тревожно вскинула руку и прислушалась. Слышался отдалённый и чётко различимый звон колоколов. Колоколов громких и мягких, колоколов звучных и глубоких, чистых и серебристых  - звонивших низкими дрожащими ударами вздымавшегося и опадавшего ритма и звука! Вы слышите?
        Риварди и Гаспар одновременно вскочили на ноги, поражённые. Несомненно, они слышали! Невозможно было не расслышать столь гармоничного звона! Напуганная сверх меры Моргана подскочила к окну кабины и, выглянув наружу, вскричала от смешанного ужаса и любопытства, поскольку внизу, посреди бывшей чернильной темноты Великой пустыни, лежал великий Город, простиравшийся на мили и блиставший из конца в конец необычайно глубоким золотым сиянием, которое, казалось, купало его в блеске закатного солнца. Башни, купола, мосты, улицы, площади, парки и сады ясно можно было различить с корабля, который внезапно замер и теперь неподвижно завис прямо в воздухе; хотя на несколько секунд Моргана была слишком потрясена, чтобы это заметить. Она снова призвала своих товарищей:
        - Смотрите! Смотрите! Мы нашли его! Медный Город!
        Но напрасно она звала их. Повернувшись в ожидании ответа, она увидела к своему ужасу обоих мужчин, распростёртыми на полу без чувств! Она подбежала к ним и попыталась оживить  - они спокойно и глубоко дышали, будто находясь в состоянии глубокого, здорового сна, но не в её власти оказалось разбудить их. Затем её осенило, что «Белый Орёл» больше не двигался, что он, фактически, висел неподвижно, и её исполнил мгновенный прилив энергии, поскольку она, как того и желала ранее, оказалась одна на корабле и могла делать что хотела. Её покинули все страхи, нервы успокоились, и отважный дух её загорелся решимостью. Она встала за штурвал, однако корабль, хоть и легонько вибрировал, но не двигался с места. Внезапно тихий, глубокий голос проговорил прямо у неё над ухом:
        - Не пытайся рулить. Ты не сможешь сдвинуться.
        Её сердце рванулось в груди, затем почти замерло от чистого ужаса. Она почувствовала, что ей становится дурно, и сделала отчаянное усилие преодолеть физическую слабость. Этот голос  - что за голос? Несомненно, его породило её воображение! Он заговорил снова  - на этот раз с интонацией исключительно успокаивающей и нежной.
        - Почему ты боишься? Тебе здесь нечего бояться.
        - Кто говорит со мной?  - спросила она слабым голосом, оглядевшись и никого не увидев рядом.
        - Один из города внизу,  - последовал немедленный ответ, данный ясным, отчётливым тоном,  - я общаюсь с тобой посредством Звукового Луча.
        Она задержала дыхание в немом удивлении, прислушиваясь. Голос размеренно продолжил:
        - Тебе известно о применении беспроводной телефонии  - у нас она тоже есть, только ваши методы несовершенны. Мы пользуемся теми звуковыми лучами, которые ещё неизвестны в твоей стране. Нам не требуется ни передатчик, ни приёмник. Куда бы мы не посылали своё сообщение, оно всегда дойдёт до получателя.
        К Моргане медленно возвращалось мужество. Постепенно она осознала, что добилась своего заветного желания: узнала то, чего ни одна женщина прежде не знала. Она снова вопросила голос:
        - Ты говоришь, что я не сдвинусь с места. Почему?
        - Потому что наш город находится под охраной и защитой воздуха. Мы окружены поясом эфирной энергии, который ничто не сможет преодолеть. Миллионы бомб не разрушили бы его, и всё, что захочет пройти сквозь него, разлетится на куски. Мы видели твоё приближение и были удивлены, поскольку никакой летательный аппарат прежде не забирался так далеко, мы зазвонили в городские колокола, чтобы тебя предупредить и остановить!
        Тёплая мягкость голоса отозвалась в ней внезапной симпатией.
        - Мило с вашей стороны!  - сказала она с улыбкой. Некто улыбнулся ей в ответ, или ей так показалось. Затем она снова заговорила:
        - Значит, я здесь теперь пленница?
        - Нет. Ты можешь свободно возвратиться туда, откуда прибыла.
        - Мне нельзя спуститься и осмотреть ваш город?
        - Нет.
        - Почему?
        - Потому что ты не одна из нас.  - Голос заколебался.  - И потому, что ты не одна.
        Моргана посмотрела на распростёртые и бессознательные тела Риварди и Гаспара с долей сожаления.
        - Мои друзья полумертвы!
        - Но не совсем!  - быстро последовал ответ.
        - Это та самая сила, защищающая ваш город, повергла их?  - спросила она.
        - Да.
        - Тогда почему я тоже не отключилась?
        - Потому что ты то, что ты есть.  - Затем, после паузы:  - Ты Моргана!
        На этом каждый нерв в её теле вздрогнул, как натянутые струны, тронутые умелыми пальцами. Невидимый собеседник знал её имя! И произнёс его с мягкой нежностью, которая заставила его звучать более чем музыкально. Она склонилась вперёд, протянув руку, будто для того, чтобы коснуться невидимого.
        - Откуда ты меня знаешь?  - спросила она.
        - Мы все знаем тебя,  - был ответ.  - И даже о том, как ты разгадала спектр солнечного луча!
        Моргана слушала, поражённая. Затем спросила:
        - Ты говоришь со мной на английском языке. В твоём городе живут англичане?
        Слабая дрожь смеха зазвучала в воздухе:
        - Не совсем! У нас нет национальностей.
        - Нет?
        - Никаких. Мы  - один народ. Но мы говорим на любом языке, когда-либо существовавшем в прошлом или ныне. С тобой я говорю на английском, потому что это для тебя язык привычный, хоть и не соответствующий твоему стилю жизни.
        - Откуда тебе известно о моей жизни?
        - Ты несчастлива в ней. Ты принадлежишь к нашему образу жизни. Он не имеет ничего общего с национальностью или народами. Ты Моргана.
        - А ты? Кто же ты такой, говорящий со мною? Мужчина, женщина или ангел? Кто обитает в твоём городе, если только этот город настоящий, а не сон!
        - Посмотри ещё раз и увидишь!  - отвечал Голос  - Убедись! Не обманывайся! Ты не спишь.
        Она подошла к окну и оттуда снова увидела удивительный пейзаж, раскинувшийся внизу.
        - Он прекрасен! Он выглядит настоящим, правдивым!..
        - Он и есть настоящий! Его видели многие путешественники, но, поскольку им не дано приблизиться к нему, они зовут его «мираж пустыни». Этот город более реален и обширнее любого другого города мира.
        - Я никогда не смогу войти в него?  - спросила она молящим голосом.  - Вы никогда меня не впустите?
        Последовала тишина, показавшаяся ей бесконечной. Всё ещё стоя у окна, она смотрела вниз, на сияющий город  - на широкую полосу великолепного золотого света под куполом тёмного неба с миллионами звёзд на нём. Затем Голос дал свой ответ:
        - Да, если ты приедешь одна!
        Эти слова прозвучали так близко к её уху, что она была уверена, что говоривший стоял у неё за спиной.
        - Я приеду!  - порывисто воскликнула она.  - Как угодно, я найду способ! Неважно, насколько это окажется трудным или опасным! Я приду!
        Говоря это, она ощутила неясную вибрацию вокруг себя, будто некая иная дрожь, отличная от мерной пульсации корабля, встревожила атмосферу.
        - Подожди!  - сказал Голос.  - Ты говоришь необдуманно. Не осознаёшь всего значения твоих слов. Поскольку, если ты придёшь, то должна будешь остаться!
        Дрожь пробежала по её телу.
        - Должна буду остаться!  - повторила она эхом.  - Почему?
        - Потому что ты раскрыла Тайну Жизни,  - ответил Голос,  - и, раз ты её познала, то должна и жить соответственно. Скажу тебе больше, если пожелаешь услышать…
        Прилив энергии накатил на неё при этих словах, она почувствовала, что невидимый собеседник признал существование той энергии, которой она сама знала, что обладает.
        - Всей душой я жажду услышать это!  - сказала она.  - Но откуда ты говоришь? И кто ты, говорящий?
        - Я говорю с центральной Наблюдательной башни, город охраняется с этой точки, и оттуда мы можем посылать сообщения по всему миру и на всех языках. Иногда их понимают, но чаще игнорируют, но мы, живущие со времён ещё до прихода Христа, не заботимся о тех, кто не хочет слышать. Наше дело  - ждать и наблюдать, пока века протекают мимо, ждать и наблюдать, пока нас не призовут в новый мир. Иногда наши послания «пересекаются» с беспроводной системой Маркони, и тогда случаются конфузы, но обычно Звуковой Луч попадает прямо в цель. Ты должна хорошо усвоить себе, что значит сказать нам «да!»: это означает, что ты оставишь человечество таким, как ты его знаешь, и станешь частью другой человеческой расы, ещё не известной миру!
        Это была подавляющая тайна, но она нисколько не смутила Моргану, которая продолжила расспрашивать.
        - Ты можешь говорить со мной посредством Звуковых Лучей,  - сказала она,  - и я это могу понять. Ты также можешь проецировать своё изображение  - истинное подобие себя  - посредством Световых Лучей. Покажись мне!
        - Твой дух  - само своеволие!  - отвечал Голос.  - Но ты знаешь многие тайны нашей науки и их действие. Так что, раз ты сама просишь…
        Через секунду кабина наполнилась жемчужным сиянием, словно туманом, который витает над холмами на летней заре, и в центре него, будто в ареоле, встала благородно сложенная фигура в одеждах золотого цвета в стиле поздних греческих моделей. Предположительно, этот персонаж был человеком, но никогда не было человека, столь сильно преображённого. Лицо и фигура принадлежали прекрасному юноше, глаза были глубокие и блестящие, и лицо выражало чистую искренность и добродушие. Моргана смотрела и смотрела на него, устремившись к её удивительному гостю всей душой и глазами, когда вдруг видение, если его можно было так назвать, побледнело и растаяло. Она слегка вскрикнула:
        - Ох, почему ты так скоро ушёл?
        - Не я ушёл,  - ответил Голос,  - а только моё отражение. Мы не способны проецировать картинку слишком далеко и слишком долго даже сейчас. Когда ты вернёшься к нам, если ты когда-нибудь вернёшься, то ты думаешь, что вспомнишь меня?
        - Как могу я забыть такого красивого человека!  - сказала она со страстью.
        На этот раз Звуковой Луч передал вибрацию музыкального смеха.
        - Там где каждое существо одарено красотой от рождения, как ты узнаешь меня среди других?  - сказал Голос.  - Красотой обладают все в нашем городе, как и здоровьем, потому что мы подчиняемся Божественным законам.
        Она в мольбе протянула руки.
        - О, если бы я могла теперь прийти к тебе!  - пробормотала она.
        - Терпение!  - Голос смягчился.  - Ты должна ещё кое-что сделать в своём мире. Ты должна потерять любовь, прежде чем её обретёшь!
        Она порывисто вздохнула. Что могли значить эти слова?
        - Тебе пора теперь возвращаться домой,  - продолжал Голос,  - тебя не должны видеть над Городом на рассвете. Тебя атакуют и немедленно уничтожат, поскольку ты проигнорировала полученное предупреждение.
        - Вы всех чужестранцев атакуете и уничтожаете?  - спросила она.  - Это ваш закон?
        - Наш закон  - сдерживать зло современной цивилизации,  - ответил Голос,  - которое прекрасно подтверждают пороки современных мужчин и женщин!
        - Я современная женщина!
        - Нет, ты нет; ты женщина будущего!  - сказал Голос серьёзно и настойчиво.  - Ты представительница новой расы. В назначенный час примешь ли ты свою судьбу вместе с нами в новом мире?
        - Когда придёт этот час?
        Настала пауза. Потом с прорывающейся нежностью и торжественностью Голос ответил:
        - Если Он пребудет до тех пор, пока я приду, то тебе что до того? Мы сняли барьер, ты свободна улететь.
        Она вздохнула.
        - Мне не хочется улетать!  - сказал она.
        - Ты должна!  - в Голосе зазвучали повелительные нотки.  - Если сейчас ты останешься, то вы с друзьями обречены на уничтожение. У тебя нет выбора. Будь довольна тем, что мы о тебе знаем, мы наблюдаем за тобою и будем ждать вскоре обратно. А пока уводи свой корабль! Путь свободен.
        Она быстро прыгнула за штурвал, почувствовала, как задрожал «Белый Орёл» и расправил широкие крылья, чтобы улететь.
        - Прощай!  - вскричала она со слезами на глазах.  - Прощай!
        - Не прощай!  - пришёл ответ, высказанный мягким нежным тоном.  - Мы скоро встретимся вновь! Я буду говорить с тобой в Сицилии!
        - В Сицилии!  - вскричала она радостно.
        - Там и повсюду!  - отвечал Голос.  - Для меня нет преград. Я буду говорить  - и ты услышишь, где бы ни находилась!
        Последние звуки умолкли, как слабо звучащая музыка, и через несколько секунд огромный корабль плавно лёг на свой курс и стремительно мчался вперёд, последний отблеск мистического Города исчез, и «Белый Орёл» парил в собольно-чёрной пустоте пустыни через тёмное пространство, усеянное звёздами. Испытывая новый прилив энергии и радости, Моргана держала штурвал в своих нежных, но сильных руках, и корабль преодолел ещё много миль, прежде чем маркиз Риварди вдруг вскочил и огляделся вокруг с удивлением и смущением.
        - Тысяча извинений, мадам,  - пробормотал он.  - Я себя никогда не прощу! Я заснул!

        Глава 19

        Почти в ту же секунду вскочил на ноги и Гаспар.
        - Заснул, заснул!  - воскликнул он.  - Бог мой! Какой позор! Что я за свинья, уснул прямо после еды и вина, вот так оставив даму одну! Позор!
        Моргана, спокойно управляя «Белым Орлом», улыбнулась.
        - Бедный Гаспар! Вы не могли этому противиться! Слишком утомились! И вы, маркиз, вы оба слишком устали. Я была рада видеть, что вы отдыхаете, ничего постыдного! Как я вам уже говорила, я вполне могу справиться с управлением и одна.
        Но Риварди аж побледнел от гнева и досады на самого себя.
        Гаспар прав!  - горячо подхватил он.  - Несомненно, могло случиться что-нибудь непредвиденное! Мы ведь слышали колокола…
        Моргана пристально посмотрела на него.
        - Да, мы все решили, что это колокола,  - сказала она,  - но то был всего лишь шум в голове  - звон крови от высокого давления, мы летели слишком высоко, поэтому давление сильно подскочило…
        Риварди подошёл к ней, терзаемый чувством недоверия и растерянности.
        - Передайте мне штурвал,  - сказал он почти резко,  - вы уже достаточно сделали!
        Она уступила своё место, улыбнувшись его раздражению.
        - Вы уверены, что вполне отдохнули?  - спросила она.
        - Отдохнул! Я вообще не должен был отдыхать, будь я хоть наполовину таким мужчиной, каким себя считал! Зачем вы повернули назад? Я думал, что вы намеревались исследовать Великую пустыню, что хотели отыскать затерянный Медный Город?
        Она пожала плечами.
        - Мне не нравится пейзаж,  - сказала она,  - ничего, кроме песка и бесконечных песчаных барханов! Легко поверить, что когда-то здесь был океан, а затем, когда земля вдруг отклонилась с оси, вся вода отступила. Если бы нам удалось поглубже раскопать песок, думаю, что мы нашли бы останки неудачливых кораблей со скелетами допотопных людей и животных  - останки одной из многих потерянных цивилизаций…
        - Вы мне не ответили,  - нетерпеливо прервал её Риварди,  - что насчёт поисков Медного Города?
        - А вы в него верите?
        Он с раздражением взмахнул руками.
        - Неважно, верю я или нет, это была ваша идея, и вы рвались любым способом доказать, что он существует, а теперь, после всего проделанного из Сицилии пути, вы вдруг поворачиваете назад!
        Она продолжала пристально на него смотреть.
        - Не стоит придавать такого значения женским капризам!  - сказала она с улыбкой.  - И, пожалуйста, запомните, что Медный Город  - не моя идея! Легенда о нём прозвучала из уст дона Алоизуса, вашего друга, и он подчеркнул, что это была «всего лишь легенда». С чего бы мне принимать её за правду?
        - Так мы теперь возвращаемся прямиком на Сицилию?  - спросил он.
        - Да, прямиком.
        Она скрылась в своей спальне. Маркиз Риварди вопросительно поглядел на Гаспара:
        - Мы обязаны ей подчиниться, я полагаю?
        - Иначе никак!  - ответил тот.
        - Странная она женщина! Какой абсурд, что мы, два умных человека, подчиняемся её сумасбродным приказам!
        - Нам прекрасно за это платят, ваше сиятельство!  - заметил Гаспар.
        Риварди покраснел.
        - Знаю! Всегда об этом помню, но деньги ещё не всё.
        - Я не удивлюсь,  - рискнул заметить Гаспар,  - если, пока мы спали, она сама рассмотрела Медный Город!
        Риварди на секунду показался озадаченным, затем отклонил предположение товарища, презрительно пожав плечами.
        - Баста! Нет никакого Медного Города! Она как ребёнок, который, прочитав сказку о зимней клубнике, выбегает на снег, чтобы её собирать. Она и сама в него не верит, но ей приятно думать, что верит! Простого вида высушенной пустыни хватило, чтобы её переубедить.
        Серый проблеск зари расширился в серебряный просвет, и серебряный просвет перетёк в полосу золота, а золото раскололось на пряди розового румянца и голубого света, словно праздничные флаги, свисавшие с яркого небесного шатра, и «Белый Орёл» быстро мчался вперёд, плавно и безопасно, среди славы рассвета, как крылатая машина из ангельского кортежа. Оба, Риварди и Гаспар, размышляли о том, что того и гляди появится и сам ангел, когда Моргана вдруг возникла в дверях её спальни, наряженная в ворсисто-шерстяное белоснежное платье, с распущенными золотыми волосами, которые спускались до пола.
        - Что за прекрасное утро!  - воскликнула она.  - Сегодня всё представляется мне в новом свете! Я так хорошо отдохнула! Воздух чист и свеж, мы, конечно, летим над морем?
        - Мы примерно в пятнадцати тысячах футов над Средиземным морем,  - ответил Риварди, глядя на неё с нескрываемым восхищением, думая о том, что никогда она ещё не выглядела такой обворожительной, молодой и прелестной.  - Рад, что вы отдохнули, вы просто сияете. В конце концов, вся эта поездка в Египет  - это проверка на выносливость.
        - Вы так считаете? Улыбнулась Моргана.  - Пустяки! Вы с Гаспаром ещё не окончательно уверились в том, что нашей двигательной энергии хватит на полёт любой длительности, а теперь я это вам доказала!
        - Да, мадам, доказали!  - сказал Гаспар.  - Но в чём секрет этой энергии?
        - Ах, это пока пусть останется запертым в загадочной шкатулке вот здесь!  - она коснулась пальцами своего лба.  - Мир к этому ещё не готов. Мир  - это дикарь-разрушитель, который любит зло больше, чем добро, и такую энергию он скорее использует во зло, нежели чем во благо, уж я-то знаю!
        День полностью вступил в свои права, и огромный корабль легко парил в прозрачной синеве  - синеве сверху и синеве снизу,  - его широкие крылья вздымались и опускались в совершенном ритме, словно у живого, чувствующего существа, которое упивается радостью полёта. Весь остаток дня Моргана была молчалива, довольствуясь тем, что сидела в очаровательном маленьком розовом уголке комнаты и читала, то и дело поглядывая на сияющий простор вокруг и наблюдая за медленным снижением корабля. Ей было о чём подумать, и, странно сказать, но ей теперь не казался неожиданным или каким-то особенным её краткий сеанс связи с Медным Городом. Напротив, это представлялось ей вполне естественным событием. Конечно же, он всегда там был, говорила она сама себе, только люди слишком глупы и безынициативны, чтобы его отыскать, кроме того, если бы они и обнаружили его (разные путешественники сообщали о том, что видели его вдалеке), то им бы не позволили приблизиться. Этот факт особенно занимал её разум  - научная загадка, которую она стремилась разгадать. Что же могло быть той невидимой силой, которая окружала город? Которая
защищала его нерушимым обручем от всех внешних вторжений? Миллионы бомб не смогли бы разрушить его, как сказал Голос, доносившийся до её слуха посредством таинственного Звукового Луча. Она думала о строках Шекспира: «…драгоценный этот камень в серебристой оправе моря, словно стена, служащая ему защитой, словно ров, охраняющий безопасность крепости против зависти других, стран, менее наделённых счастьем».
        Современная наука сделала море бесполезным в качестве защитной «стены» от воздушных атак, но если существует воздушная или «эфирная» энергия, которую можно было бы использовать и сжимать таким образом, чтобы окружить ею город или страну как защитным кольцом, которое устояло бы против любых попыток его сломать, то насколько надёжно можно было бы обезопаситься от вторжения «стран, менее наделённых счастьем»! Это была тайна, достойная изучения, замысловатая загадка, какие Моргана любила; и она погрузилась в то, что называла «продуктивными размышлениями», форму логического анализа, которая, как она знала по опыту, иногда действовала неожиданным образом на серые клетки мозга и побуждала их выдавать доселе неслыханные теории. Она спокойно сидела с раскрытой книгой, но сосредоточившись на поисках средств и способов для обеспечения безопасности и защиты народов, подобно тому, как был сосредоточен и Роджер Ситон на извлечении энергии с целью их уничтожения. Так быстро бежали часы, и никакие препятствия или неблагоприятные обстоятельства не мешали полёту корабля, пока он нёсся через безмятежную синеву
спокойного, прекрасного неба, которое всегда обещает отличную погоду, до самого позднего вечера, когда он начал почти неощутимо соскальзывать вниз, к земле. Тогда Моргана очнулась от своих долгих размышлений и выглянула в окно своей комнаты, наблюдая то, что казалось постепенным приближением земли к кораблю: открывались маленькие зелёные и коричневые квадратные участки, будто шахматная доска, затем дома и города, аккуратные как детские игрушки, затем лазурный блеск моря и лодки, танцевавшие как пробки на его поверхности, затем, наконец, более ровный, широкий вид, где земля с лесами, холмами и скалистыми мысами, казалось, вздыбилась разноцветным валом; плавно и легко корабль опустился вниз, к узору из цветов и трав, в центре которого «Палаццо де Оро» поднялся, словно маленький белый домик феи.
        - Прекрасный манёвр!  - сказала Моргана, когда корабль проскользнул внутрь ангара с точностью меча, входящего в ножны, и бесшумная вибрация его таинственной двигательной силы замерла.  - Снова дома! И всего за сорок восемь часов до Сахары и обратно! Как же далеко мы побывали и что мы повидали!
        - Мы ничего не повидали,  - многозначительно заметил Риварди, когда помогал ей спуститься.  - Всё увиденное относится только к вам!
        - И вся вера!  - ответила она с улыбкой.  - Моя благодарность вам обоим за первоклассное пилотирование. Вы, должно быть, очень устали,  - здесь она протянула им руку,  - ещё раз благодарю вас! Ни один человек не справился бы лучше вас!
        - И ни одна женщина?  - уточнил Риварди.
        Она рассмеялась.
        - Если вас это утешит! Но я была за штурвалом, только пока вы спали. Это ничто! Доброй ночи!
        Она их покинула, взбежав вверх по садовой дорожке лёгкими шагами, будто ребёнок после каникул, и исчезла.
        - Однако то, что она называет «ничем»,  - сказал Гаспар, глядя ей вслед,  - это и есть всё!

        Глава 20

        В продолжение нескольких дней после приключений в Великой пустыне Моргана предпочитала оставаться в полном уединении. Исключение было сделано только для леди Кингсвуд и домашней прислуги, больше она ни с кем не виделась и была недоступна даже для дона Алоизуса, который приходил несколько раз, движимый не только интересом, но и подлинным любопытством разузнать то, как она поживает. Многие жители окрестностей «Палаццо де Оро» то и дело перехватывали обрывки информации об удивительном летающем корабле, который они видели над своими головами во время его испытательных полётов, и, разумеется, они слышали нечто большее, чем просто обрывки информации, о его состоятельной владелице. Но сегодня острая страсть узнавать и выяснять уступила место какой-то гражданской апатии, которая приобретает популярность,  - это полное безразличие, которому бывает слишком скучно интересоваться делами других людей и которое не станет беспокоиться, если услышит от соседа, что тот собирается пересечь Атлантику на корыте. «Какая разница!»  - обычный ответ на все события и происшествия. Тем не менее размеры, скорость
и бесшумность «Белого Орла» и тайна, окутывающая его строительство, несколько расшевелили тяжёлый ком человеческого теста под названием «общество», и передаваемые шёпотом слухи об уникальности изобретения Морганы достигли Рима, Парижа и почти даже Лондона без её ведома и согласия. Так что в некотором смысле её завалили письмами; и известные учёные из Франции и Италии, хоть и с недоверием к её успеху, сочли делом принципа разузнать о ней всё, а данных было не больше, чем об обычной богатой женщине или мужчине с их личными капризами. Убийца завоюет пристальное внимание всей прессы  - его внешность, манеры, особенности будут подмечать и комментировать повсюду, но учёный, исследователь  - человек, чья работа направлена на то, чтобы приносить пользу человечеству, едва ли упоминается, разве что в насмешливом контексте. Так что нередко случается, что общество ничего не ведает о своих великих представителях, пока те не перешагнут грань всемирной известности.
        Моргана, однако, не имела желания, чтобы её знания или дерзновения подвергались оценке или признанию. Она была полностью свободна от амбиций. Она слишком много читала и слишком усердно училась, чтобы заботиться о так называемой «славе», которая, как ей было известно, всего лишь сиюминутная шумиха, в будущем обречённая погрязнуть в забвении. Она была сосредоточена на себе, но при этом не эгоистична. Она предчувствовала, что для осознания собственного жизненного пути, душевного и умственного состояния и возможностей для будущего развития достаточно было просто заполнить свою жизнь  - ту жизнь, которую она инстинктивно воспринимала, как заботу о внутреннем семени бессмертия. Её странная беседа с Голосом из города в пустыне и быстрый взгляд, который ей было дозволено бросить на обладателя этого голоса, не столько её удивили, сколько утвердили в той теории, которую она долго вынашивала внутри, а именно, что существовали и иные человеческие расы, неизвестные большинству обычных мужчин и женщин,  - расы, имеющие более высокую организацию и умственные возможности, расы, которые, по причине их высокой
развитости, скрывались и прятались от современной цивилизации. И она вновь немедленно окунулась в океан научных проблем, где плавала с лёгкостью сильного пловца, устремив свой разум к звёздам.
        Но всё-таки она не пренебрегала изысканным комфортом и прелестями «Палаццо де Оро», и жизнь продолжалась в этой очаровательной, мирной обители. Моргана всегда была добрейшей покровительницей для леди Кингсвуд и рассуждала с ней о женских банальностях, будто и не существовало в мире иных предметов для разговоров, чем вышивка и специфические лекарства от ревматизма. Она мало рассказывала  - на самом деле, почти ничего  - о её воздушном путешествии на Восток; кроме того, что она ею насладилась и что пирамиды и Сфинкс умалились до почти незначительных точек на земле, когда она глядела на них с воздуха, ей, очевидно, нечего было описывать, и леди Кингсвуд не настолько сильно интересовалась полётами, чтобы много расспрашивать. Одним ярким, солнечным утром, спустя неделю после её добровольного затворничества, она объявила о намерении вызвать из монастыря и увидеть дона Алоизуса.
        - Я была несколько неучтива,  - сказала она,  - конечно, он интересовался, чем закончился мой полёт на Восток! А я не прислала ему ни ответа, ни письма.
        - Он заходил несколько раз,  - отвечала леди Кингсвуд,  - и я думаю, что он остался весьма разочарованным отказом.
        - Бедный преподобный отец!  - Моргана улыбнулась.  - Ему не стоит так беспокоиться из-за женщины! Что же! пойду и увижусь с ним прямо сейчас.
        Леди Кингсвуд критически поглядела на неё. Моргана была одета в простое белое утреннее платье с голубоватым оттенком, а на голову надела широкополую тосканскую плетёную шляпу с голубыми небрежно обвивавшими её складками. Она являла собой милую картинку  - одну из дышащих юностью женщин в возрасте за двадцать, так что леди Кингсвуд задумалась о том, не оказывают ли воздушные путешествия омолаживающий эффект.
        - Женщин внутрь самого монастыря не пускают,  - сказала она,  - женские безделушки там запрещены! Но полуразрушенный двор открыт для посетителей, и я попрошу свидания с доном Алоизусом там.
        Она легко махнула рукой на прощание и вышла, оставив свою дружелюбную и довольную товарку в успокаивающем обществе вышивания, над которым она работала с ленивым спокойствием, которое дарят подобные увлечения.
        Полуразрушенный двор выглядел прекрасным в то утро с его осыпающимися сводами, коронованными и украшенными розами, которые карабкались везде, где им нравилось, и светлая фигура Морганы придала налёт человеческого любопытства всей торжественности этого пейзажа. Она ждала не дольше двух-трёх минут, когда появился Алоизус, который видел, как она подходила, из окна его личной библиотеки. Он медленно приблизился к ней, в его лице заметна была серьёзность, почти мрачность, и улыбка не осветила его лица, когда она встретила его пристальный, острый взгляд.
        - Значит, вы наконец явились ко мне!  - сказал он.  - До сих пор я не заслуживал вашего доверия! Почему?
        Глубокий упрёк прозвучал в его голосе, и она на секунду растерялась. Потом её природное самообладание и самоуверенность возвратились.
        - Дорогой отец Алоизус, вам не нужно моё доверие! Вы знаете всё, что я могу вам рассказать!  - проговорила она и, приблизившись, положила руку на его плечо.  - Или я не права?
        Дрожь пробежала по его телу. Он мягко отстранил её руку.
        - Думаете, я знаю!  - ответил он.  - Вы воображаете…
        - О нет, я ничего не воображаю!  - улыбнулась она.  - Я уверена,  - да, уверена!  - что вам известна тайна того, что представляется сказкой и всё же является правдой! Вы первый рассказали мне о Медном Городе в Великой пустыне, вы сказали, что это всего лишь легенда, но разожгли мой интерес и подтолкнули на его поиски…
        - И вы нашли его?  - быстро перебил он её.  - Нашли?
        - Вы знаете, что да!  - ответила она.  - Зачем же спрашивать? Послания через Звуковые Лучи доходят до вас, так же как и до меня!
        Он двинулся к каменной скамье, которая стояла в углу двора, и сел. Он был очень бледен, и глаза его лихорадочно горели. Вскоре он, казалось, оправился и заговорил в обычном тоне.
        - Риварди приходил сюда ежедневно,  - сказал он,  - и говорил только о вас. Он рассказал, что они с Гаспаром внезапно заснули,  - за что им обоим неимоверно стыдно,  - и что вы взяли на себя управление кораблём и повернули назад, прежде чем дали им возможность исследовать пустыню…
        - Это правда!  - спокойно отвечала она.  - И вы знали всё раньше, чем он вам об этом рассказал! Вы знали, что меня вынудили повернуть назад, не позволив продолжить полёт! Дорогой отец Алоизус, вам от меня не скрыться! Вы  - один из немногих, посвящённых в тайну будущего, в тайну той «перемены», которая неизбежна, в тайну «грядущего мира», который уже близко! Да! И вы отваживаетесь жить по-прежнему в оковах обычной веры, имея столь широкие взгляды…
        Он жестом остановил её, поднявшись со скамьи и поднимая руку в предупреждающем и властном жесте.
        - Дитя, осторожнее со словами!  - И в глубине его голоса зазвучали строгие нотки.  - Если бы мне было известно что-то подобное, то на чём основывались бы эти мои знания? Только на этой вере, которую вы зовёте «обычной», на этой вере, которую никогда не понимала большая часть мира! Эта вера учит, что Богочеловек был предан смерти безбожными людьми! И он, однако, духовной силой своего воскресения из мёртвых доказал, что смерти нет, а есть только обновление жизни! Это не просто «обычная» вера, не просто воображение или древняя сказка, это чисто научный факт. Непорочное зачатие божества женщиной и преображение человечества  - всё это правда, и научный прогресс докажет это, уничтожив все сомнения. Мы веками хранили веру, как и следовало, и это она привела нас и все страны ко всем накопленным ныне знаниям.
        - «Нас»?  - уточнила Моргана мягко.  - «Нас» из Церкви? Или «нас» из Медного Города?
        Он несколько секунд молча смотрел на неё. Его высокая фигура казалась более статной и эффектной, чем обычно, и его лицо выражало спокойную уверенность и достоинство мысли, которое ещё добавляло ему очарования.
        - Это смелый вопрос!  - сказал он.  - Ваш мятежный дух ни перед чем не останавливается! Вы много узнали  - и вы полны решимости узнавать ещё больше! Что ж, я не могу вам помешать и не вижу причин для этого! Вы решительная ученица, а также женщина, весьма отличная от большинства и обладающая нехарактерной женственностью. Так что вам я скажу, что это «мы» из Медного Города, если угодно! Мы существуем уже более трёх тысяч лет; мы изучали, мы делали открытия, мы узнавали. Мы  - избранные потомки всех цивилизаций, которые когда-либо являлись в мир; мы  - чистая соль земли; мы  - основатели будущего мира; мы жили, непрерывно наблюдая за расцветом и упадком цивилизаций, видели, как поколения рождались и умирали, потому что, подобно терниям, они взрастали без глубокого корня иной цели, не считая страсти душить и уничтожать своих соседей. Мы пребываем, как нам было приказано, ожидая полного явления тех сил, которые уже приближаются к своей кульминации, когда придёт «Царство»!
        Моргана придвинулась к нему и умоляюще глядела в его серьёзное, мрачное лицо.
        - Тогда почему вы здесь?  - спросила она.  - Если вы знаете, если когда-либо вы бывали в Медном Городе, то как же случилось, что вы его покинули?
        Он улыбнулся, глядя вниз, в её бриллиантово-голубые, ясные глаза.
        - Милое дитя!  - сказал он.  - Драгоценная душа, что так радовалась тому ощущению, которое подарило тебе, как ты говоришь, «открытие внутреннего состава солнечного луча»; ты, для кого предметы интересов современных людей представляются примитивными бледными игрушками; тебе лучше всех остальных людей должно быть известно, что когда законы вселенной будут раскрыты и их начнут соблюдать, тогда не останется никаких оков, а будет только истинная свобода её обитателей! Если бы мне посчастливилось побывать в Медном Городе,  - заметь, если бы!  - то ничто не помешало бы мне уехать, если бы я захотел…
        Она прервала его, вскинув руку.
        - Мне было сказано,  - медленно произнесла она,  - что если я туда войду, то мне придётся остаться навсегда!
        - Несомненно!  - ответил он.  - Поскольку тебя удержит любовь!
        - Любовь!  - откликнулась она эхом.
        - Именно так! Такая любовь, о которой ты никогда и не мечтала, дорогая моя душа, отягчённая миллионами долларов! Любовь! Единственная сила, которая столкнёт небеса на землю и свяжет их в единое целое!
        - Но вы, если вы побывали в Медном Городе…
        - Если!  - повторил он значительно.
        - Если так!  - согласилась она.  - То вас там любовь не задержала?..
        - Нет!
        Наступило молчание. Солнечный свет горел на древних серых плитах монастыря, и две прекрасные бабочки плясали над ползучими розами, что свисали с арок праздничными розово-белыми венками. Более глубокое сияние, чем солнечное, казалось, окружало стоявшие рядом фигуры  - одну эльфийскую, лёгкую и изящную, другую, наделённую какой-то королевской статностью, открыто выражаемую во взгляде и манере держаться. Что-то мистическое, сверхчеловеческое окружало их; дух и личность более высокие, чем у смертных. Спустя пару минут Алоизус снова заговорил:
        - Этот город  - не Медный,  - сказал он,  - так его называли путешественники, видевшие сверкающие золотые башни вдалеке. Золото часто походит на медь, а медь  - на золото, в отношении и человека, и архитектуры.  - Он замолчал, потом продолжил неспешно и выразительно:  - Несомненно, вы помните, что написано: «Город расположен четвероугольником, и длина его такая же, как и широта. И измерил он город тростью на двенадцать тысяч стадий; длина и широта и высота его равны. И стену его измерил во сто сорок четыре локтя, мерою человеческою, какова мера и Ангела. Стена его построена из ясписа, а город был чистое золото, подобен чистому стеклу». Разве это не намёк на меру человека, то есть Ангела? На то, что под новыми небесами и на новой земле старые порядки уйдут? Дорогое дитя, ты глубоко училась, рискнула достичь многого и великого! Продолжай своё приключение, но не забудь взять с собой направляющий Свет  - Веру, которую игнорирует больше половины мира!
        Она порывисто подскочила к нему и схватила за руки.
        - О, вы должны мне помочь!  - вскричала она.  - Вы должны учить меня  - я хочу знать всё, что известно вам!..
        Он удержал её осторожно и с трепетной нежностью.
        - Мне известно не больше вашего,  - отвечал он,  - вы действуете по-научному, а я  - по Вере, закладывая основание на том камне, от которого происходят все науки, и мы приходим к одним и тем же открытиям разными путями. Я бедный священник в храме Божьем, несу своё служение, но я не одинок, потому что в каждом обитаемом уголке земного шара есть один член нашего Города, который поддерживает связь с остальными. Всего один, но и этого довольно! Сегодня коммерческий мир использует устаревшие системы беспроводной телефонии, которая уже была известна и использовалась тысячи лет назад, но у нас есть Звуковые Лучи  - лучи, которые несут музыку на крыльях и обретают форму по пути.
        На этом он выпустил её руки.
        - Имея эти знания, вы не нуждаетесь в моей помощи,  - продолжил он,  - вы ещё не обрели своего счастья, потому что оно приходит только из одного источника  - Любви. Но я не сомневаюсь, что Господь даст вам его в своё время.  - Он помолчал, затем продолжил:  - Раз вы уходите, то загляните в часовню на секунду и вознесите молитву посредством Звукового Луча к самому Центру всех Знаний, источнику всех открытий; не бойтесь  - она дойдёт! Остальное решать вам.
        Она замешкалась.
        - А Медный Город?  - спросила она.
        - Золотой Город!  - поправил он.  - Что ж, у вас уже есть опыт! Ваше имя там известно и, несомненно, вы услышите Город, когда пожелаете.
        - А вы слышите послания оттуда?  - спросила она многозначительно.
        Он серьёзно улыбнулся.
        - Мне нельзя говорить о том, что я слышу,  - ответил он.  - И вам тоже!
        Она немного помолчала, затем посмотрела на него вверх умоляющим взором.
        - Мир для меня изменился,  - сказала она,  - и никогда уже не станет прежним! Я, кажется, больше к нему не принадлежу, другие связи окружают меня; как же мне жить в нём? Как работать? Что мне делать?
        - Делайте то, что и всегда,  - следуйте своим путём,  - ответил он.  - Путём, который привёл вас к таким открытиям и дерзновениям. Вы должны точно знать в своей душе, что вас на этом пути направляют и что успех  - это результат вашего добровольного согласия быть ведомой. Теперь вас во всём будут направлять  - не бойтесь за себя! У вас всё будет хорошо!
        - А у вас?
        Он улыбнулся.
        - Зачем думать обо мне? Я в вашей жизни ничто…
        - Неправда!  - отвечала она.  - Вы значите для меня больше, чем вам кажется. Я начинаю осознавать…
        Он поднял руки в предостерегающем жесте.
        - Тише!  - сказал он.  - Есть вещи, о которых нам не стоит говорить!
        В этот момент монастырский колокол пробил полуденный «Ангелус». Дон Алоизус склонил голову, Моргана инстинктивно последовала его примеру. Внутри здания глубокие голоса братии зазвучали, выводя:
        «Ангел Господень возвестил Марии, и она зачала от Духа Святого».

        Когда окончилась хвала Небесам, глубокая органная музыка в часовне насытила воздух волной торжественной, благоговейной нежности, и, откликаясь на эмоции той минуты, сердце Морганы забилось чаще, и слёзы навернулись на глаза.
        - В Золотом Городе, должно быть, прекрасная музыка!  - сказала она.
        Дон Алоизус улыбнулся.
        - Так и есть! И когда в жизни появляется время, чтобы прислушаться, вы нередко сможете её расслышать!
        Она счастливо улыбнулась в ответ, и тогда с молчаливым прощальным жестом она покинула дворик и направилась к часовне, одна часть которой держалась открытой для всех верующих. Внутри никого не было, не считая до сих пор игравшего скрытого органиста. Она подошла к главному Алтарю и преклонила колени напротив него. Она не принадлежала к католической вере, она, по правде, вообще не принадлежала ни к какой вере, кроме той, которой учит Наука, которая, словно раскрытая в небеса дверь, показывает все чудеса внутри; но её острое чувство прекрасного было тронуто торжественным умиротворением закрытой Скинии с крестом на ней и огромными ароматными лилиями, согнувшимися под собственным весом на другой её стороне.
        «Это символ вечной Истины, которая пребывает вовек,  - подумала она, когда сложила ладони в молитве.  - И как же странно и печально чувствовать, что тысячи её благонамеренных поклонников и священников так и не осознали её мистического значения. Богочеловек, рождённый от целомудрия женщины! Неужели только в Золотом Городе это понимают?»
        Она подняла глаза в полубессознательной мольбе и, как только она это сделала, сияющий луч света сверкнул вниз с вершины креста, венчавшего Алтарь, и косо расширился, устремившись к ней. Прямо над ухом послышался чрезвычайно мягкий, но прекрасно различимый Голос:
        - Ты слышишь меня?
        - Да,  - ответила она сразу с такой же нежностью.
        - Тогда слушай! У меня есть для тебя послание!
        И она слушала, слушала внимательно; сапфировый оттенок луча осиял её золотые волосы, когда она стояла на коленях, сосредоточенная. Услышанное наполнило её истинным ужасом; и страх этого предупреждения, как тьма, предвещающая бурю, потряс её нервы. Но её внутренний дух был облачённым в сталь воином, она ничего не боялась, и меньше всего, происшествий «сверхъестественных», не сомневаясь, что все видимые чудеса являются результатом действия сил природы и преображения. Её нисколько не удивлял тот факт, что свет проводит звук и что она получала сообщения таким способом. Каждое сказанное слово она внимательно выслушала, и тогда, будто облако вдруг закрыло его, Звуковой Луч испарился и Голос умолк.
        Она сразу же встала с колен, предупреждённая и готовая к действию, лицо её было бледно, губы сжаты, глаза горели.
        - Нет времени мешкать,  - сказала она,  - я могу спасти его и спасу!
        Она вышла из часовни и поспешила домой, где, как только вошла в свою комнату, она написала маркизу Риварди следующее письмо, которое более чем неприятно поразило его при прочтении.
        «Вы с Гаспаром мне понадобитесь для долгого путешествия на „Белом Орле“. Приготовьте провизию и всё необходимое. Не теряйте времени и не жалейте средств. Мы должны вылететь как можно скорее».
        Закончив это письмо, запечатав и отправив его с одним из слуг на виллу маркиза, она несколько мгновений сидела молча, погрузившись в размышления, печально глядя на её цветущие сады и сияющее Средиземное море вдали.
        - Я могу опоздать!  - сказала она вслух самой себе.  - Но я рискну! Он не остановится  - нет! Такой человек ни о чём, кроме себя, не думает. Он бы разрушил мою жизнь (дай я ему шанс!) ради эксперимента. Теперь, если я смогу, я спасу его ради идеала!

        Глава 21

        - Войн больше не будет! Не может быть!
        Роджер Ситон говорил эти слова вслух с яростным нажимом, обращаясь к молчаливому небу. Было раннее утро, но сильная жара так раскалила землю, что ни единой капли росы не блестело на остриях листьев травы; вся она была высушенная, коричневая и выжженная до лихорадочной сухости. Но Ситон был слишком занят собой и своим делом, чтобы замечать пейзаж или чтобы беспокоиться из-за какой-то изматывающей удушливости атмосферы; он стоял, глядя с обожанием страстного влюблённого на маленький плоский металлический ящик, содержавший внутри больше дюжины крошечных, ровных металлических цилиндров, таких же маленьких, как женские напёрстки, аккуратно уложенных в ряд, но изолированных от соприкосновения друг с другом полосками проложенного хлопка.
        - Вот оно!  - продолжал он, сотрясая неподвижный воздух.  - Совершенство! Продай я это любому народу под солнцем  - и он смог бы управлять всем миром! Смог бы стереть с лица земли всех, кроме себя! Я вырвал тайну из самого чрева природы! Она моя  - вся моя! Я бы отдал её Великобритании или Штатам, но они бы не приняли моих условий, поэтому я оставил её себе  - только себе! Я  - и только я вершитель судеб! Сила, которую мы называем Богом, передала этот материал прямо мне в руки! Что за чудо и почему бы мне им не воспользоваться? Так я и поступлю! Пусть Германия сделает хоть один агрессивный шаг  - и она перестанет существовать! И то же самое будет с любым народом, который затеет ссору, и я  - я один!  - разберусь с ним!
        Его глаза пылали фанатичным светом  - он был одержим силой собственных идей и планов, и металлическая коробочка на столе перед ним была, по его мнению, временем, жизнью, настоящим и будущим. Он дошёл до того сомнительного умственного состояния, когда человек забывает о том, что существует какая-либо сила, способная противостоять ему, и воображает, что он должен идти только вперёд, чтобы захватывать все миры и тайны их бытия. На этом этапе, которого столь многие достигают, устанавливается некая сверхсамоуверенность, убеждающая смертную природу человека, что он достиг бесконечности. Вся умственная организация человека дрожит от ужасного сознания своей силы. Он говорил внутри себя: «Жизни миллионов людей зависят от моего милосердия!»
        Прочие мысли, прочие мечты отошли до времени на второй план, он позабыл жизнь, какой она предстаёт обычному человеку. То и дело вспыхивающий образ Морганы смутно его беспокоил, её умственные возможности раздражали его, и всё же он был бы рад обсудить вместе с ней научный расклад его великого секрета  - она бы поняла его во всех отношениях, она могла бы дать совет… Совет! Нет уж! Ему не нужны советы женщины! А что касается Манеллы, то с ней он не виделся со времени её последней, как он называл это, вспышки «дикого характера», и он не испытывал потребности в её обществе. Поскольку теперь у него было дело первостепенной важности  - запрятать бесценное открытие его жизни в тайном месте, которое он уже выбрал, пока он не будет готов перевезти его в более безопасное жилище, или пока он не решит им воспользоваться. Будь он в достаточной мере религиозным человеком, он бы стал молиться о том, чтобы такая нужда никогда не возникла, но он довёл себя до такого абсолютного безразличия к жизни и ко всем её проявлениям, что ему представлялось бесполезным молиться о том, что не имело значения. Иногда у него
в мозгу вспыхивала мысль, ужасающая своей правдивостью, о том, что энергия, которую он открыл и сконцентрировал внутри маленьких колбочек, с одинаковой лёгкостью способна была уничтожить как один народ, так и полземли! Легендарные громовержцы Юпитера были детскими игрушками в сравнении с этими неприметными, напёрсточными цилиндрами, которые содержали столь ужасающую мощь! Намёк на колебание, на чисто человеческий ужас на секунду коснулся его нервов, он задрожал в окружении знойной атмосферы, словно от холода и оглянулся вокруг, будто подозревая, что некий тайный свидетель подглядывал за ним. В поле зрения не было никого, кроме птиц или бабочек, и он испустил глубокий, длинный вздох облегчения. День уже поднимался по ступеням рассвета в сиянии полной геральдики горящего калифорнийского солнца, и вдали, на расстоянии, хребты и пики высоких гор стояли, отчётливо видимые на фоне глубокой синевы неба. Повсюду стояла великая тишина,  - казалось, наступила пауза в движении всей вселенной. Птичий свист или крик какого-нибудь дикого животного принёс бы облегчение Ситону в тот момент, несмотря на то что он был
привычен к глубокой тишине.
        - Пора уже решиться и пройти через это,  - сказал он вслух,  - теперь, когда безопасное место готово.  - Здесь он поглядел на часы.  - Через пару часов они пришлют из «Плазы» человека, чтобы узнать, не нужно ли мне чего-нибудь; ирландец Джейк или Манелла притащится по какому-нибудь ерундовому делу, а мне лучше пользоваться полной секретностью, пока есть возможность.
        В следующие несколько мгновений он колебался от неожиданной мысли, что он о чём-то позабыл; он вывернул карманы в поисках сам не зная чего. Содержание их было смешанное и разнообразное, и среди всего этого отыскалось скомканное письмо, полученное несколько дней назад от Сэма Гвента. Он аккуратно его разгладил и перечёл, а особенно внимательно последние строки:
        «Думаю, что Штаты никогда не влезут в новую войну, но я искренне уверен, что влезет Германия. Если она объединится с Россией  - берегитесь бури. В твоей древней стране, которая представляется мне населённой сумасшедшими, есть один писака, который провёл две недели в России, этого недостаточно даже для того, чтобы разведать все входы и выходы из одной деревни, а он надеялся выяснить всё о величайшей территории в Европе, и вся пресса раздувает его невежество, будто это какая-то великая мудрость. Германия уже держит руку на пульсе, так что, вероятно, твоя штуковина вскоре пригодится. Но не забывай, что если ты примешь решение воспользоваться ею, ты похоронишь Америку, в коммерческом смысле. И, кроме того, многие другие страны. Так что подумай над этим хорошенько  - больше сотни раз подумай! Лидия Герберт, которую ты, может быть, помнишь, захомутала своего „древнего морячка“, так сказать, своего миллионера, и весь великосветский Нью-Йорк собирается на свадьбу, ждут и тебя. Я предполагал, что Моргана Роял почтит своим присутствием торжество, но я слышал, что она сильно занята украшением и меблировкой
её сицилийского дворца вместе с её художником-консультантом, весьма симпатичным маркизом, как его называют. Также перешёптываются о том, что она изобрела удивительный летающий корабль, который не имеет двигателей и на ходу вырабатывает энергию для своего полёта! Звучит вовсе невероятно! Но у нас сейчас век чудес, и никогда не знаешь, что нас ждёт. Только что появился новый Световой Луч, который разведывает золото, нефть и все руды и минералы, и способен обнаруживать их в радиусе пятидесяти миль, так что, вероятно, никому в будущем не придётся терпеть бедность. Когда все мы приобретём всё, о чём мечтаем, и не останется, ради чего работать,  - я гадаю, кому будет нужен этот мир!»
        Ситон бросил читать и снова засунул письмо в карман.
        - Кому нужен будет этот мир?  - процитировал он.  - Да никому!
        Внезапно поражённый этой идеей, которая никогда ещё не представала перед ним так остро и ясно, как теперь, он остановился, чтобы пораздумать над ней подольше. Деньги и Труд  - две силы, которые гораздо больше грызутся между собой, чем сотрудничают,  - они, возможно, исчезнут, если наука пройдёт свой путь до конца. Если золото, серебро и другие драгоценные металлы возможно будет «собирать под ногами», как в легендарной земле Тома Тидлера одним лучиком света, тогда стремление к богатству прекратится и работа сведётся к минимуму. Перспектива казалась колоссальной, но вряд ли сплошь радостной. Если не будет нужды делать усилия, то способности разума и тела ослабнут по инерции.
        - Какая будет цель у жизни?  - размышлял он.  - Просто размножать наш род и приводить больше бессильных существ в мир, чтобы его захламлять? Сама эта идея ужасна! Труд  - это сама кровь и кость существования, без него мы сгниём! Но человек должен трудиться ради чего-то или кого-то  - ради жены, детей? Бесполезная работа! Поскольку в девяти случаях из десяти жёны надоедают, а дети вырастают неблагодарными. Так зачем тратить на них силы и чувства?
        Таким образом рассуждая в мыслях, изящные строки из «Пожирателей лотоса» Теннисона вдруг прозвенели в его памяти, как колокольный звон в древней английской деревне, где он жил мальчишкой, когда его мать, одна из «добрых старых дам», читала ему и учила его многим лучшим литературным произведениям:
        «И смерть  - предел всего, и мы идём пустыней,
        Живя тревогою земной.
        Оставьте нас одних. Какая нам отрада  —
        Вести борьбу с упорным злом?
        Что нужды восходить в стремленьи бесконечном
        По восходящей в высь волне?
        Всё дышит, чтоб иметь удел в покое вечном,
        Всё умирает в тишине.
        Всё падает, мелькнув, как тень мечты бессильной,
        Как чуть плеснувшая волна.
        О, дайте нам покой, хоть чёрный, хоть могильный,
        О, дайте смерти или сна».

        Пассивное существование было бы подобно этим сказочным Пожирателям лотоса, более того, невозможно было бы продолжать такую жизнь, поскольку вся природа демонстрирует непрекращающуюся борьбу. Роджер Ситон знал это, как и все, но запросы его души оставались неудовлетворёнными, поскольку он искал причину всех трудов и неприятностей; ответ на вопрос: почему так должно быть? И на задворках его ума всегда стояло дразнящее напоминание о Моргане и её странных теориях, часть которых она ему привила, когда их дружба только начиналась. Для неё строки Теннисона: «И смерть  - предел всего», стали бы выражением глупого заблуждения, поскольку она верила, что нет такой вещи, как смерть, а есть лишь провал с целью приготовления духа к развитию и возвышению в его физической организации. Сегодня он вспомнил с необычайной ясностью её слова по этому поводу:
        «Радиоактивность  - это главная тайна жизни. Она существует для того, чтобы мы познали, как применить её в наших системах, когда мы созреем; чтобы прибавить её возможности к нашим источникам жизненных сил и энергии. Она никогда не истощается, как не должны выдыхаться и мы. Намерение Природы состоит в том, чтобы мы стали лучше, сильнее, прекраснее, умнее и духовно совершеннее; и то, что мы не выполняем этого намерения, есть наша вина. Опустошение человеческой расы посредством войн, чумы и голода всегда было следствием человеческой ошибки. Все несчастные случаи происходили при содействии тех, кто попускал им происходить; болезни порождались человеческой грязью, жадностью, невежеством и пренебрежением. Они не являются частью божественного плана. План состоит в том, чтобы продвигаться вперёд и делать прогресс от одной точки совершенства к другой, а не в том, чтобы останавливаться на полпути и поворачивать назад. Человечество вымирает потому, что оно не может научиться выживать».
        Она высказала эти слова со спокойной простотой и искренностью, которые так впечатлили его в то время, поскольку они почти по-детски выражали глубину мысли, в которую она, должно быть, погрузилась, несмотря на её молодость и пол; и этим утром, на которое он сам себе назначил выполнение задачи, к которой долго и тщательно готовился, он обнаружил себя полумеханически повторяющим её фразу: «Человечество вымирает потому, что оно не может научиться выживать».
        В этом не было никакого фатализма, никакой предназначенной судьбы; подразумевалась только сила Воли  - Воли учиться  - Воли познавать.
        - И почему бы человечеству и не погибнуть?  - спорил он сам с собой.  - Если в течение долгих веков доказано, что оно не научится и не познает этого,  - зачем ему жить? Для новой расы нужно вычистить комнату! Умный садовник способен вырастить совершенный, прекрасный цветок из незначительного и простого семени,  - несомненно, это для нас урок о том, что возможно вырастить бога из человека!
        Он любовно поглядел на ящичек с маленькими цилиндрами, стоявший открытым перед ним; только что взошедшее солнце упало на них, заставив засиять холодную сталь, и на секунду он вообразил, что они сверкнули пред ним почти зловещим блеском.
        «Сила добра или зла?  - внутренне вопросил он сам себя.  - Кто решает? Если уничтожение зла посредством добра  - это добро, тогда это добрая сила; а если уничтожение зла  - это зло, тогда она злая сила. Но Природа не делает таких различий  - она уничтожает зло и добро вместе одним вздохом. Тогда зачем мне, или кому-либо, предлагать различия? Если зло  - всегда превалирующий фактор?»
        Он вошёл в свою хижину и через несколько минут снова вышел наружу, одетый в толстую одежду тёмного, землистого цвета, держа в руке толстый жезл со стальным наконечником на манер швейцарского ледокола. Он взял с собой маленькую металлическую коробку, в которую поместил ящичек с цилиндрами, плотно накрыв его крышкой. Потом он положил эту упаковку в корзину, сделанную из грубых веток и полос коры, с прочной ручкой, к которой он привязал кожаный ремень, и закинул всё это за плечи наподобие рюкзака. Затем, оглянувшись ещё раз вокруг, чтобы убедиться в отсутствии свидетелей, он зашагал к склону холма в полностью противоположном направлении от «Плазы». Он шёл быстрым, размеренным, размашистым шагом, и хотя путь пролегал меж причудливых нагромождений камня и упавших глыб, он не задумывался об этих препятствиях, перепрыгивая через них с лёгкостью серны, пока не достиг точки, где начинался отвесный склон, уходящий в невидимые глубины, откуда разносилось блуждающее эхо падающей воды. На этой почти перпендикулярной каменной стене имелись редкие выступы, подобные ненадёжным ступеням сломанной лестницы,
по которым он и намеревался спуститься вниз. Зацепившись для начала за верхнюю кромку обрыва, он осторожно спускался дюйм за дюймом вниз, пока его фигура полностью не исчезла, словно потонув во тьме. Когда он исчез, послышался внезапный вскрик, шум будто крыльев, и женщина выпрыгнула вперёд из кустов, где она лёжа скрывалась,  - это была Манелла. Днями и ночами она вырывалась во время перерывов в своей работе, чтобы следить за ним, и ничто не могло утишить её беспокойства до настоящего времени, когда она увидела, как он появился у своей хижины и упаковал таинственный ящичек; и тогда она услышала его странный разговор с самим собой о вещах, которых она не могла уразуметь.
        Как только он начал восхождение, она последовала за ним, продираясь через жёсткий кустарник и карабкаясь по земле, где её нельзя было заметить; а теперь вся взъерошенная и напуганная, с глазами, полными ужаса, она в отчаянии прильнула к краю бездны. Бесслёзные рыдания сотрясали её горло:
        - О, Господь милосердный! Как же мне следовать за ним туда, вниз! О, помоги мне, Пресвятая Дева! Помоги мне! Я должна, должна быть с ним!
        Она собрала волосы в тугой узел и плотно обмотала юбку вокруг себя, разыскивая опору для ног. Она заметила глубокую трещину, которая когда-то была пробита потоком воды, она резко рассекала камень, наподобие дорожки; Манелла думала о том, что, вероятно, могла бы попытать счастья здесь, и всё же её голова шла кругом  - она почувствовала тошноту и слабость, не было ли разумнее оставаться здесь и ждать возвращения этого безумца, который отважился на одинокий спуск в один из глубочайших каньонов всей страны? Пока она стояла в сомнениях, то вдруг заметила, как он промелькнул внизу, ступая с очевидной лёгкостью по огромным верхушкам камней и упавшим обломкам на дне откоса; она следила за его движениями не дыша. Видела, как он вышел к обширному проёму в форме арки, похожему на вход в пещеру, там он замер на минуту, а затем зашёл. Этого для Манеллы было достаточно  - её дикая любовь и ещё более дикий ужас придали ей почти сверхъестественную силу и отвагу, и, больше не думая о последствиях, она смело прыгнула к глубокой расселине в камне, отталкиваясь от одного острого края за другим, пока, наконец,
не достигла дна, вся в синяках и крови, но невредимая; её остановил обрушивающийся поток воды, который срывался с огромных валунов и бросал брызги ей в лицо. Оглянувшись вокруг, она увидела к своему разочарованию, что арковидный вход, в котором исчез Ситон, находился по другую сторону потока,  - она стояла почти напротив, но как же перебраться туда? Отчаянно озираясь по сторонам, она вдруг заметила упавший ствол дерева, половина которого погрузилась в водопад, а другая половина торчала снаружи, он был зелен от наросшего скользкого мха и представлялся очень опасным для перехода по нему, однако она решила попытаться.
        «Я же сказала, что умру за него!  - подумала она.  - И я умру!»
        Когда она уселась верхом на ствол, он закачался под ней, но она обнаружила, что могла протолкнуть один из самых крупных сучьев вперёд, чтобы удлинить импровизированный мост, и, таким образом преодолевая потоки воды, которые с шумом обрушивались вокруг неё, она умудрилась, благодаря нечеловеческим усилиям, добраться до выступа галечного берега, где вход в пещеру раззявил перед ней свою чёрную, унылую пасть. Солнце во всей его утренней славе косо просвечивало свысока в темноту каньона, и пока она стояла, дрожа, промокшая насквозь и крайне измотанная, раздумывая над тем, что же ей делать дальше, то заметила фигуру, двигавшуюся внутри пещеры как тень, которая поднималась по крутой естественной лестнице столбчатых камней, наваленных друг поверх друга. Перепуганная видом похожей на гробницу глубокой пещеры она не отваживалась теперь подвергаться дальнейшим опасностям или потерпеть неудачу в конце своего приключения; обожаемый объект её неусыпной заботы был внутри этой подземной черноты  - с какой целью?  - она не смела задумываться! Но у неё было инстинктивное ужасное предчувствие  - предупреждение
о нависшем зле; и не она ли клялась ему, что «если Господь ввергнет тебя в ад, то я буду рядом!» Вход в пещеру выглядел как пасть этого самого ада, каким она видела его изображённым в одном из её первых католических учебников. Там были змеи и драконы, готовые пожрать нераскаянного грешника; в этой пещере тоже могли быть змеи и драконы, насколько она знала! Но какая разница? Если её любимый мужчина был бы даже в самом аду, она оказалась бы «рядом», как она сказала! Так что при взгляде на смутные очертании его фигуры, двигавшейся как призрак в полумраке, она стала её проводником, светом во тьме; и, когда, спустя пару минут, её жадный взор различил его, упорно карабкающегося вверх по крутым и опасным скалам, готового того и гляди совсем исчезнуть из виду, она возобладала над ужасом, который сковывал её нервы, и шаг за шагом осторожно прокралась в мрачный склеп, слепо нащупывая путь сквозь влажную, густую муть, пренебрегая всеми опасностями, желая только следовать за ним.

        Глава 22

        Из всех стихий человечества, если рассматривать его как явление толпы, нет ничего более бессмысленного и бесцельного, чем тот способ, которым люди собираются у дверей церкви во время модной или «светской» свадьбы. Скопление людей, толкающихся и пихающих друг друга, не имеет ничего общего ни с невестой, ни с женихом; церемония внутри священного здания в большинстве случаев уже утратила свой «священный» смысл и превратилась в простой парад разряженных манекенов, из которых многие представляют собой обычные произведения искусства, появляясь только для того, чтобы устроить модный показ для магазина дамских шляп. И всё же толпа сражается и давится, женщины царапаются и кричат  - и всё это для того, чтобы уловить проблеск женщины, которую отдают мужчине, и мужчины, который согласился принять эту женщину. Чем богаче пара, тем более дико и неистово внимание вокруг них. Дикари, представляющие сумасшедший танец войны,  - это образец благопристойности в сравнении с этими «цивилизованными» людьми, которые отдавливают ноги друг другу и готовы давиться насмерть ради того, чтобы поглазеть на двух человек, кого
большинство из них никогда прежде не видала и скорее всего никогда не увидит вновь. Свадьба мисс Лидии Герберт с её «древним морячком», семидесятилетним миллионером со славой богача почище Рокфеллера, стала одной из таких «сенсаций», главным образом за счёт того, что каждая незамужняя женщина, и молоденькая, и старуха, и вдова, напрасно охотилась за ним в течение полных пяти лет. Мисс Герберт считали заранее обречённой на провал, потому что она не скрывала своих экстравагантных вкусов в одежде и украшениях, и всё-таки, несмотря на общественных ворчунов, она сорвала этот куш. Это само по себе было интересно, поскольку миллионер, которого она отхватила, славился своей исключительной прижимистостью и скупостью. Тем не менее он выказал значительные признаки отступления от этих своих принципов, поскольку буквально осыпал бриллиантами свою избранную невесту, не оставляя места никаким жалобам по этому поводу. О её драгоценностях говорил весь Нью-Йорк, и в день свадьбы её платье буквально горело как фейерверк многочисленными сногсшибательными искрами. «Голос Господа Бога, ходящего в раю», не смог бы описать
всего великолепия её платья и блеска одетых в розовое подружек невесты  - молоденьких девушек, специально отобранных за красоту и изящность, которые все в большей или меньшей степени оказались разочарованными, не преуспев в борьбе за старикашку-богача. Ведь эти молодые девы подросткового возраста в своих сердцах втайне вынашивали амбиции, твёрже стали, «добрые времена» баловства и роскоши составляли все их жизненные устремления; фактически, у них не было понятия о каком-либо высшем идеале. Сам миллионер, хоть и старый, поддерживал благородную, средневозрастную внешность: он был худой, жилистый, хорошо сохранившийся мужчина с морщинистым лицом. Было бы сложно объяснить, почему из всех женских бабочек, порхавших вокруг него, он избрал именно Лидию Герберт, но он по-своему был проницательным судьёй и пришёл к выводу, что раз она уже миновала период своей ранней юности, то ей будет более к лицу принять на себя обязанности жены и хозяйки и в целом присматривать за его здоровьем и комфортом, чем это смогла бы делать менее ответственная женщина. К тому же она обладала «манерами»  - её внешность была
привлекательной, и одевалась она хорошо и стильно. Всего этого было достаточно для человека, который хотел найти женщину для ведения домашнего хозяйства и развлечения его друзей, и он был вполне доволен собой, когда повторял за священником слова: «Своим телом я тебе поклоняюсь и всеми мирскими благами с тобой делюсь», зная, что «своим телом» он никогда ничему не поклонялся и что жертвование его мирскими благами будет строго ограничено определённым расчётом. Он почувствовал себя на голову выше своего старого университетского друга Сэма Гвента, кто сопровождал его как «лучший мужчина» на церемонии, и кто, стоя совершенно прямо во время безупречного дневного посещения церкви посреди неустанно колыхавшейся, перешёптывавшейся толпы, всё время думал о вечернем сумраке в садах «Плазы» в далёкой Калифорнии и о прекрасном лице на фоне черноты и миртовых зарослей, распространявших острый аромат.
        «Какой пугающий контраст она явила бы рядом с этими модными куклами!  - думал он.  - Какой фурор произвела бы здесь! Здесь нет равной ей женщины! Будь я хоть немного моложе, я бы попытал счастья! Так или иначе, я всё-таки младше сегодняшнего жениха! Но она, Манелла, никогда и не взглянула бы на другого мужчину, кроме Ситона, которому плевать и на неё и на любую другую женщину!» Здесь мысли его приняли иное направление.
        «Да,  - повторил он внутри себя,  - плевать ему на всех женщин, кроме разве что, Морганы! И даже если бы это была Моргана, то он жил бы ради себя  - и только ради себя одного! В то время как она  - ах!  - она и впрямь умная женщина! И ничто в этом мире не привлекает её, насколько я вижу!»
        Тут орган наполнил глубокими нотами мягкой торжественной прелюдии всю переполненную церковь  - «священная» часть церемонии была позади, и невеста и жених направились к ризнице, чтобы там поставить подписи в кругу избранных друзей. Сэм Гвент был одним из них и, хотя он уже прежде нередко играл эту роль, теперь был более обычного заинтригован елейным и наглым лицемерием всего процесса: притворно улыбался официальный церковник; поражённое восторгом общество подхалимов роилось, словно осы, вокруг жениха и невесты, как будто они были особенно сладким блюдом для жалящих насекомых; и в своём уме он, казалось, слышал тёплый, страстный голос Манеллы во время её откровенного признания в любви к Ситону.
        «Любить его прекрасно!  - сказала она тогда.  - Я счастлива, что люблю. Я хочу только служить ему!»
        «Проще всего считать, что Ситон не совсем вменяемый,  - раздумывал Гвент.  - Он был одержим чудовищной кровавой бойней Мировой Войны и разочарован крайней неэффективностью Правительства после перемирия, и его ужасное изобретение стало результатом всего этого».
        Заключительные аккорды Свадебного марша «Лоэнгрин» до времени положили конец его размышлениям, люди рванулись и начали толкаться у выхода из церкви или оглядывались и вставали на цыпочки в попытке разглядеть бриллианты невесты, когда она спускалась очень медленно и грациозно вниз с солеи, держа под руку своего престарелого мужа. Она, конечно же, прекрасно выглядела и была полностью довольна собой и всем миром. Репортёры из кожи вон лезли, чтобы сделать удачные снимки. Гвент принял мудрое решение остаться около дверей церкви, пока толпа не разойдётся, и так, благополучно устроившись, он наблюдал за безумием массы глупых зевак, которые забросили их дневные заботы только для того, чтобы поглазеть на женившихся, с которыми они скорее всего вообще не знакомы.
        «Люди говорят о безработице!  - размышлял он.  - Вполне достаточно человеческого материала на одной этой улице, чтобы обогатить себя и всё общество, и всё-таки они бездельничают по собственному желанию. Если бы им было чем заняться, они бы не торчали здесь!»
        Он мрачно рассмеялся, осознание крайней скуки и отупения человечества в массе запоздало накрыло его, и он обнаружил все объяснения так называемой неэффективности Правительств, видя тот сорт людей, который призван управлять. Он осознал, как и все, кто читал историю, что мы не хуже и не лучше, чем народы прошлого; мы точно такие же лицемеры, мошенники и жестокие лжецы, как и люди во времена официально дозволенных пыток, и столь же радикально эгоистичные. Язычники исповедовали религию, в которую сами толком не верили, как и мы. На протяжении всех веков над Богом насмехались; на протяжении всех веков возмездие Господне настигало насмешников.
        «И, в конце концов,  - думал Гвент,  - войны так же необходимы, как и чума, чтобы вычищать избытки цивилизации, только, к сожалению, Природа действует своими неосторожными методами, когда чаще всего случается так, что уходят лучшие из нас, а худшие остаются. Я пытался донести это до Ситона, чья система уничтожения охватит и доброе, и злое, но эти учёные монстры разума не имеют ни совести, ни чувств. Чтобы доказать свои теории они готовы истребить целый континент».
        Тут внезапный безобразный порыв толпы, опасный для жизни и для здоровья, оттолкнул его назад, к церковному порталу, с силой океанской волны; это не было связано с новобрачными, так как они уже уехали прочь на своём автомобиле, ни со свадебными гостями, которые последовали за ними в огромный отель, где уже шёл свадебный бал; причиной тому стал дикий бросок примерно полудюжины неопрятных мужчин и мальчишек, которые прорывались через движущийся поток зевак, размахивая газетами над головами и громко выкрикивая пронзительными, ясными голосами:
        - Землетрясение в Калифорнии! Ужасное число жертв! Тысячи погибших! Чудовищные события! Землетрясение в Калифорнии!
        Люди ещё раз качнулись, затем замерли, собравшись группами; некоторые хватали мальчишек-газетчиков, когда те пробегали мимо, и покупали газеты как можно скорее.
        Сэм Гвент оторвался от дверей церкви, проталкиваясь локтями через всеобщее смятение; крики продавцов газет остро зазвенели в его ушах, и на секунду он едва мог понять их значение; «Калифорния» было тем единственным словом, которое завладело всем его вниманием, будто ударив молотком по голове; затем «тысячи погибших». Отыскав наконец проход через отчаянную толпу, он почти бегом догнал одного мальчишку и вырвал последнюю газету из его рук.
        - Что случилось?  - спросил он, отдавая деньги.
        - Да не знаю!  - отвечал мальчишка, едва дыша.  - Кажись, вся Калифорния полегла!
        Гвент развернул газету и уставился на огромные заголовки, напечатанные толстыми чёрными буквами, которые ещё сильно пахли типографскими чернилами.
        «Ужасающее Землетрясение в Калифорнии!», «Горный Обвал!», «Города Сметены!», «Отель „Плаза“ разрушен!», «Ужасающие Потери!».
        Зрение его помутилось, и глаза разбегались  - разум поплыл; он смотрел вверх, не замечая голубых небес, высоких небоскрёбов, мятущихся потоков людей и транспорта вокруг; и в его взволнованное сознание вошло прекрасное лицо Манеллы, как призрак между ним и всем остальным перед ним,  - это лицо, приветливое и озарённое женской нежностью, чудесные тёмные глаза, воспламенённые любовью к человеку, чьё безразличие к нему лишь усиливало её обожание; и он, казалось, услышал глубокий яростный голос Роджера Ситона, прозвеневший в его ушах:
        «Истребление! Холокост микробов! Я смету их с лица земли за двадцать четыре часа!» Он действительно мог и сделал это!
        «И, клянусь Небом,  - сказал про себя Гвент,  - он это сделал!»

        Глава 23

        Низвержен десницей Господней! Так говорят люди, когда, после долгого пренебрежения Богом в течение их жизни, кажущаяся прочная земля вздымается под ногами, как корабль на штормовой волне, утаскивая вниз в глубину их жизни и дома. Землетрясение! Его неудержимое восстание и сила делают человеческих существ беззащитнее насекомых; их дома и собственность оказываются не прочнее паутины, которая надёжнее перекидывает свои хрупкие нити между поломанными колоннами, чем любой созданный руками человека каменный мост; и ужас, смешение, безнадёжность, беспомощность охватывают каждое существо, оказавшееся лицом к лицу с крайней жестокостью природных сил, которые с самого основания играли злую шутку с борющимся человечеством. Низвержен десницей Господней! И беспощадным ударом! Все солнечные долины и волнообразные холмы прекрасных просторных земель Южной Калифорнии, в центре которых стоял санаторный отель «Плаза», теперь были неузнаваемы: земля разлетелась на куски и вздыбилась огромными кучами, гигантские камни и валуны вперемешку нагромоздились друг на друга, словно ужасные хаотические горы, и на мили вокруг
город?, деревни и дома лежали в руинах. Это была сцена абсолютного кошмара; ни на одном языке не выразить и не описать его  - не найдётся подходящего слова, способного рассеять черноту отчаяния и смерти. Группы людей приступили к спасательным работам, как только их вызвали, и занялись поисками мертвецов и спасением умирающих, чьи стоны и предсмертные крики звучали упрёком той Силе, которая привела их к такому концу; и, может быть, столь же ужасно звучал дикий рёв вырвавшегося на свободу потока, который яростно устремился вниз, с расколотых холмов в нижние земли, через великий каньон позади бывшей «Плазы»; каньон, который чудовищным образом расширился из-за разъехавшихся и разорвавшихся пород, таким образом дав простор для хода диких потоков воды, которые прежде были заключены в узком ущелье. Непрестанный поток жидкой грязи заполнил каждый дюйм пространства звуками ужасного, даже угрожающего шума, суля дальнейшее опустошение и смерть. Люди, занятые смертоносным делом вытаскивания расплющенных трупов из-под камней, которые на них навалились, были почти подавлены и с трудом работали из-за жуткого шума,
которого одного было достаточно, чтобы сокрушить нервы даже самого стойкого человека; и некоторые из них, напуганные чудовищным множеством тел, которых они находили, вообще сдались и бессознательно впали в полнейшую усталость и изнеможение, несмотря на героические усилия их начальника,  - человека, привычного к великим катастрофам. Поздний вечер застал его всё ещё занятым организацией и координацией людей с помощью двух-трёх католических священников, которые рыскали вокруг, стараясь успокоить и утешить тех, кто находился уже «на грани». Все энергичные помощники готовились работать всю ночь, погружаясь в обширную, внезапно возникшую могилу, в которой оказались похороненными и мертвецы, и живые; и уже близился час заката, когда один из священников, отважившись поднять глаза от земляного хаоса вокруг него к ясному небу, заметил то, что вначале он принял за огромного орла с распростёртыми крыльями, медленно парившего над сценой опустошения. Он двигался с исключительной лёгкостью, то и дело, казалось, останавливаясь, будто в поисках места приземления; и после минутного созерцания священник привлёк к нему
внимание некоторых людей вокруг. Они устало взглянули вверх, оставив свой отвратительный труд раскапывания мертвецов.
        - Это летучий корабль,  - сказал один,  - и весьма большой!
        - Летучий корабль!  - повторил поражённый священник и затем замолчал, глядя на сияющий простор небес, сквозь который птицеподобный корабль прокладывал свой неспешный путь, как сказочное видение за пределами всякой реальности. Было что-то странным образом контрастное между таким спокойным и безопасным движением сквозь ясный простор, в то время как внизу, на так называемой «твёрдой» земле, весь грунт сжимался в конвульсиях и был разворочен в клочья. Чудесное следствие человеческой изобретательности в сравнении с беспощадным действием сил природы казалось слишком пугающим, чтобы быть реальным, по мнению испанского священника, который, несмотря на всю очевидность триумфа материализма, всё ещё цеплялся за крест и держал свою простую, верную душу высоко над волнами, которые угрожали захлестнуть её. Вновь возвращаясь к своему меланхоличному занятию, он склонился над умирающим юношей, только что вытащенным из-под тяжёлых камней, которые его размозжили. Быстрый взгляд мальчика устремился к небесам.
        - Вы видите ангела?  - прошептал он слабенько.  - Я никогда в них не верил! Но вот он  - точно один из них! Слава!..  - И речь его оборвалась навеки.
        Священник скрестил руки на его груди и произнёс молитву, затем снова поглядел вверх, на то место, где летучий корабль парил в темнеющей синеве. Теперь он находился прямо над каньоном, как раз над огромным разломом, образовавшимся после землетрясения, через который мчался гремящий поток воды. Пока он смотрел, корабль вдруг замер, затем медленно нырнул вниз, будто поклонился, плавно опускаясь в самую глубину расщелины. Он не смог удержать восклицания, которое заставило всех окружающих устремить взоры в том же направлении.
        - Этот воздушный корабль полетит в Царствие грядущее!  - сказал один.  - Ничто его не спасёт, если он нырнёт туда.
        Все они смотрели, поражённые, но их ужасная работа не оставляла времени на раздумья над прочими вещами. Священник понаблюдал ещё несколько минут, как бы зачарованный ужасом, поскольку он видел, что, без сомнений, огромное судно целенаправленно спускалось в широкую раззявленную черноту под ним и что, упав туда, оно было обречено разбиться. Вдруг корабль исчез из виду, как казалось, в темноте ревущего потока, и наблюдавший священник перекрестился, пробормотав:
        - Господи, спаси их души!
        Если бы он мог видеть, что произошло, он бы подумал, что помутившийся рассудок умирающего мальчика, который принял летающий корабль за ангела, не так уж сильно заблуждался, поскольку ни один романист или писатель-фантаст не смог бы вообразить более странной и нереальной картины, чем чудесный «Белый Орёл», с лёгкостью балансирующий на фоне поднимающихся облаков от брызг от кипящей массы воды, в то время как на его носу стояла женщина, прекрасная как легендарная богиня,  - женщина, презревшая все опасности и бывшая начеку, ощупывая горящим взглядом каждый укромный уголок и трещину, которую можно было разглядеть сквозь туман. Над ревущим потоком её ясный голос звучал серебряным трубным зовом, когда она отдавала приказы двум мужчинам, которые, также презрев всякий страх и риск, отважились на это путешествие под её командованием,  - Риварди и Гаспару.
        - Опускаемся медленно, дюйм за дюймом!  - кричала она.  - Нужно искать здесь!
        Они молча подчинились. Оба отдались в её руки, смирились и были готовы в любой миг встретить смерть. Поначалу они не пытались противиться приказам Морганы, они вместе покинули Сицилию через пару часов после её призыва, и их трёхдневное путешествие через океан прошло без рисков и происшествий, да на такой скорости, что это трудно было себе вообразить без холодной дрожи. Им не было дано никаких объяснений по поводу цели этого длинного и стремительного полёта; и лишь теперь, когда «Белый Орёл» парил над Калифорнией и достиг сцены ужасной разрухи, произведённой землетрясением, они начинали думать, что подчинили свою волю и жизнь капризу сумасшедшей женщины. Однако никто из них не отступил, а продолжал выполнять приказы, поскольку даже в стрессовой ситуации и посреди ужаса, естественным образом вызванного их потрясающим положением, они видели, что летучий корабль держался ровно и, чем бы ни была та энергия, которая его поддерживала, он держал высоту, а его таинственные вибрирующие диски непрестанно пульсировали жизнью. Казалось, ничто не могло нарушить его равновесия или повредить механизмы.
И в соответствии с командами его женщины-создательницы, они опускались, пока, так сказать, почти не окунулись в поток и не промокли от брызг; на самом деле сама лёгкая фигура Морганы на носу выглядела скорее как прелестный дух, восставший из вод, чем как тело из плоти и крови,  - так преобразилась она в пыли вездесущей пены. Она стояла прямо, отдавшись приключению, которое казалось безнадёжным, осматривая каждый водоворот и мерцавшую рябь; её глаза, горящие как звёзды, обыскивали чёрные расколотые камни со страстной жадностью, когда вдруг на её глазах тонкий луч света  - цвета чистого золота  - ярко упал, подобно указующему персту, на мелкую заводь прямо под ними. Она посмотрела и вскрикнула, оборачиваясь к Риварди:
        - Сюда! Сюда!
        Он поспешил на её сторону, и Гаспар за ним. Бассейн, на котором остановился её взгляд, был достаточно неглубоким, чтобы было видно галечное дно под водой, и там лежали, казалось, два трупа  - один мужской, другой женский, который наполовину прикрывал собою мужской.
        Моргана указала на них.
        - Их, должно быть, сюда вынесло!  - уверенно проговорила она.  - Нужно их поднять! У нас есть верёвки и лебёдки  - это несложно! Почему вы медлите?
        - Потому что вы требуете невозможного!  - сказал Риварди.  - Вы посылаете нас на смерть, чтобы спасти уже мёртвых!
        Она повернулась к нему с гневом во взгляде.
        - Вы отказываетесь мне подчиниться?
        Что за лицо предстало перед ним! Бледное как мрамор и со столь же ужасным выражением, как у Медузы Горгоны, оно оказало парализующий эффект на него, и он задрожал и затрясся под её взглядом.
        - Вы отказываетесь мне подчиниться?  - повторила она.  - Тогда, если так, то я уничтожу этот воздушный корабль и вас вместе с ним за две минуты! Выбирайте! Повиновение или жизнь! Ослушание или смерть!
        Он отступил в ужасе от её взгляда, который придавал ей сверхъестественную красоту и властность. Эта женщина-«фея» была и в самом деле феей! И те необычайные силы, которыми её наделяет легенда, теперь, казалось, проявились в её неотразимом влиянии.
        - Выбирайте!  - повторила она.
        Без слов она повернулась к Гаспару, кто также молча уже доставал верёвки и лебёдки, о которых она говорила. Летучий корабль замер на месте, неподвижно зависнув над дикими потоками воды и почти затерявшись в брызгах; и посредством странной вибрации множества дисков, которая продолжалась внутри них, он стоял твёрдо, как скала. Сладкая улыбка, будто солнце после бури, смягчило выражение лица Морганы, когда она увидела, что Риварди перемахнул через борт корабля над бассейном внизу, пока Гаспар раскручивал шестерню, с помощью которой он смог бы поднять и удержать утопленников.
        - Вот истинное благородство!  - воскликнула она.  - Я знала, что ваша отвага не изменит вам! Поверьте, вам ничто не грозит!
        Вдохновлённый её словами маркиз прыгнул вниз и, сначала подхватив тело женщины, оказался опутанным толстыми прядями её волос, как водорослями, которые обвили его руки и ноги и мешали двигаться. У него было время только на то, чтобы увидеть мраморно-бледное лицо под ними, затем ему нужно было поскорее обвязать верёвками её тело и подтолкнуть вверх, пока Гаспар тянул; оба мужчины сомневались, не нарушит ли её вес баланс корабля, несмотря на его необычайную устойчивость. Моргана, наблюдая с корабля, видела каждое действие и не выказывала ни тревоги, ни нетерпения, ни беспокойства, и когда Гаспар вдруг сказал: «Это даже легче, чем я ожидал!», она только улыбнулась, словно знала это изначально. Ещё через пару мгновений тело утопленной женщины оказалось в кабине корабля, где Моргана опустилась перед ним на колени. Отделив тяжелую массу чёрных волос, скрывавших её лицо, она увидела то, что и ожидала: лицо Манеллы Сорисо. Однако то была смертельная маска её лица  - странно прекрасная, но ужасная своей бледной неподвижностью. Моргана с беспокойством склонилась над ним, но лишь на секунду; сняв маленький
пузырёк со своей груди, она силой влила несколько капель из него меж её губ и осторожно смочила также запястья и горло. Пока она этим занималась, второе тело, мужское, также было положено у её ног; и она, чуть не теряя сознание, глядела на этот могильный образ Рождера Ситона. Даже каменное изваяние не могло выглядеть холоднее, жёстче, серее, чем эта неподвижная фигура мужчины, случайным образом невредимая, поскольку не было заметно никаких следов ран или царапин на его лице, которое представлялось замороженным; мужчина был так же несомненно мёртв, каким только могла его сделать смерть! Моргана слышала, будто в далёком сне, слова маркиза Риварди:
        - Я выполнил ваш приказ, потому что вы меня вынудили,  - сказал он дрожавшим от волнения голосом после его отважной вылазки.  - И это было не так уж трудно. Но это был напрасный риск! Их уже не вернуть.
        Моргана оторвала благоговейный взор от окоченевшего тела Ситона. Глаза её были полны невыплаканных слёз.
        - Я так не думаю,  - сказала она,  - есть ещё в них жизнь  - да, есть, хоть временно она и замерла. Но,  - здесь она одарила их нежнейшей улыбкой, исполненной любви,  - вы, храбрый Джулио! Вы устали и насквозь вымокли, приведите сперва себя в порядок, потом вы сможете помочь мне с этими двумя несчастными; а вы, Гаспар, Гаспар!
        - Я здесь, мадам!
        - Вы действовали прекрасно  - без страха и ошибок!
        - Благодаря Богу милостивому!  - отвечал Гаспар.  - Если бы верёвка лопнула, если бы корабль накренился…
        Она улыбнулась.
        - Так много «если бы», Гаспар? Не говорила ли я вам, что он не может накрениться? И не подтвердились ли мои слова? Теперь мы закончили нашу спасательную работу и можем лететь, можно уже трогаться…
        Он поглядел на неё.
        - На борту стало больше тяжести!  - сказал он значительно.  - Если мы собираемся переносить по воздуху два мёртвых тела, то это может превратиться в небесные похороны для всех нас! «Белый Орёл» не проходил проверку на предмет высокой грузоподъёмности.
        Она терпеливо его выслушала, потом повернулась к Риварди и повторила свои слова:
        - Мы можем трогаться в путь. Штурвал вверх и прямо!
        Как загипнотизированный он подчинился, и через несколько мгновений воздушный корабль, плавно откликаясь на управление, легко взлетел как пузырь из глубин каньона, сквозь яростно бушевавшие брызги, поднимавшиеся от пенного потока, и воспарил вверх, всё выше и выше, так быстро, как какая-нибудь живая птица, рождённая для длительных и изматывающих перелётов. Наступила ночь; и сквозь плотные пурпурные тени калифорнийского неба проявилась огромная белая луна, созерцая, словно призрак, сцену разрушения и хаоса, освещая бледным сиянием усталые и измученные лица спасателей за их ужасной работой выкапывания живых и мёртвых из глубоких земляных ям, которые вдруг поглотили их; а в это время далеко-далеко над ними пролетал «Белый Орёл», постепенно уменьшаясь в размерах на расстоянии, пока не стал не крупнее голубя на своём пути домой. Несколько священников, оглядывая ряды безжизненных мужчин, женщин и детей, убитых во время землетрясения, пели «Nunc Dimittis», когда вечер становился темнее; и только один из них, который первым заметил летающий корабль над каньоном, теперь поднял глаза в изумлении, когда
заметил его, опять парящим на свободе в направлении луны.
        - Несомненное чудо!  - выдохнул он.  - Избежание гибели посредством милосердия Божьего! Слава Богу!
        И он набожно перекрестился, присоединяясь к торжественному пению своей братии, стоя на коленях в лунном свете, который бросал мертвенный блеск на мёртвые лица жертв землетрясения,  - жертв, низверженных не «десницей Господней», но рукой человека! И он, ответственный за взрыв, лежал теперь, не осознавая этого, и его стремительно и безопасно навсегда уносил через пространство корабль прочь от этой трагической сцены разрушения и опустошения, бывших его рук делом.

        Глава 24

        Великая тишина довлела над «Палаццо де Оро»  - напряжённая тишина активной деятельности, отягчённой неизвестностью. Слуги сновали туда и сюда с бесшумной быстротой; дон Алоизус постоянно был замечен шагающим вверх-вниз по лоджии, поглощённый беспокойными мыслями и молитвой, и маркиз Риварди приходил и уходил с поручениями, значение которых знал только он один. Купол небес сверкал безоблачной голубизной; солнце блестело круглым щитом ослепительного золота весь день напролёт на груди безмятежного моря, но внутри дома шторы были опущены, чтобы затемнить и смягчить свет для глаз, которые, вероятно, могли уже никогда не открыться снова навстречу благословенной красоте дня. Целая неделя миновала с тех пор, как «Белый Орёл» вернулся из длинного и опасного полёта над обширными просторами океана, унося с собой двух человек, утонувших насмерть в глубине калифорнийского каньона; и только одна из них возвратилась к жизни, а второй всё ещё пребывал на грани «Великой Пропасти». Моргана удачно посадила на землю свой корабль с тяжким грузом мнимых мертвецов и просто заявила леди Кингсвуд и всем слугам, что
во время спасательной операции они подобрали два трупа (каковыми те и казались), которые теперь лежали в раздельных комнатах, окружённые всеми возможными средствами для их воскрешения. В атмосфере, светящейся нежным теплом, на мягких постелях они покоились, неподвижные и бледные, как замороженная глина; состояние их, очевидно, было столь безнадёжным, что представлялось глупым воображать, будто с их губ ещё мог сорваться хоть один вздох или малейшая капля крови могла шевельнуться в их венах. Но Моргана нисколько не колебалась в своей вере в то, что они были живы, и час за часом, день за днём она наблюдала с неистощимым терпением, накладывая таинственные бальзамы или средства, которыми распоряжалась лишь она одна; и не ранее пятого дня её непрестанных забот Манелла выказала слабые признаки возвращавшегося сознания, и тогда Моргана послала в Рим за знаменитым учёным и врачом, с которым часто переписывалась. Она доверила Риварди доставить её сообщение, сказав:
        - Настало время просить иной помощи. Девочка поправится, но мужчина  - мужчина всё ещё во тьме!
        И взгляд её подёрнулся облаком сожаления и печали, что смягчило её изящную красоту и придало ей ещё больше неземного, чем обычно.
        - Кто они и кто он для вас?  - ревниво спросил Риварди.
        - Друг мой, было время, когда подобный вопрос от вас я расценила бы как дерзость!  - сказала она спокойно.  - Но вы сильно рисковали, и ваша удивительная отвага заслуживает прощения многих вещей!  - И она улыбнулась, заметив, как он вспыхнул под её пристальным взглядом.  - Кто мне этот мужчина, спрашиваете вы? Никто! Уже никто! Когда-то он был для меня всем, хоть никогда об этом и не знал. Что-то внутри него отозвалось ключевой нотой в мотиве всей моей жизни, он был великой иллюзией мечты! Но теперь иллюзия развеяна  - мечта рассеялась! Но ради того, чем он был для меня, пусть и только в моих мыслях, я и попыталась спасти его жизнь, не для себя, но для той женщины, которая его любит.
        - Эта женщина, которую мы спасли вместе с ним? Которая тоже здесь?
        Она утвердительно качнула головой. Глаза Риварди смотрели на неё с ещё большей нежностью, чем когда-либо прежде; она казалась такой хрупкой и похожей на фею, и в придачу такой одинокой. Он взял её маленькую ручку и осторожно поцеловал с учтивым поклоном.
        - Тогда, в конце концов, вы научились любить!  - произнёс он тихим голосом.  - Вы почувствовали это, хоть и уверяли в обратном!
        - Мой дорогой Джулио, я и сейчас отрицаю самым искренним образом то, что мир называет «любовью»,  - отвечала она;  - нет более земного и эгоистичного чувства! Чувства, состоящего наполовину из животной страсти, наполовину из личной жажды восхищения, признательности и самоудовлетворения! Да, Джулио, так и есть! И я отрицаю его за все эти составляющие, по правде, это вообще не то, что я понимаю или принимаю за любовь…
        - Что же вы понимаете или принимаете?  - мягко спросил он.
        Её глаза добродушно засветились, и она устремила на него взгляд.
        - Не то, что вы могли бы мне предложить, Джулио!  - сказала она.  - Любовь, по моему мнению, это духовная составляющая нашего бытия, она должна стать полным слиянием двух душ, которые действуют как одна; словно два крыла птицы составляют тело, пригодное для высочайшего полёта, даже до самых небес! Физические связи между мужчиной и женщиной редко бывают выше любой подобной связи у животных; животные не ведают ничего выше этого, но мы  - мы должны знать!  - Она замолчала, затем продолжила:  - Порой бывает величие даже и в физическом смысле так называемой «любви»  - такая страсть, как у этой женщины, которую мы спасли, по отношению к мужчине, за которого она готова была умереть; примитивная страсть примитивной женщины в её лучшем проявлении. Подобные чувства  - редкость сегодня, мы уже преодолели этот рубеж, и огромный неисследованный мир открылся перед нами  - и кто может предсказать, что мы там обнаружим? Может быть, мы ещё познаем то, что все женщины искали с самого начала бытия…
        - И что же это?  - спросил он.
        - Счастье!  - ответила она.  - Совершенное счастье жизни в любви!
        Теперь он, наконец, выпустил её руку.
        - Хотел бы я дать вам это!  - сказал он.
        - Вы не можете, Джулио! Я не создана ни для одного из мужчин!
        - Вы не жалеете об этом?  - спросил он.  - Поскольку, в конце концов, вы всего лишь женщина!
        - Так ли это?  - пробормотала она, и странная блуждающая улыбка осветила её лицо.  - Может быть! А может быть и нет! Кто знает!
        Она оставила его озадаченным. Каким-то образом она всегда заставляла его быть более откровенным в своём отношении к ней. Благородная и добродушная, какой она была, она держала его на расстоянии и непреклонно сохраняла своё недоступное положение. Менее деликатный человек, чем Риварди, напустил бы на себя циничность и стал бы утверждать, что её отрицание любви и брака происходит из её собственной неспособности обрести любовь и выйти замуж, но он понимал её лучше. Он был достаточно умён, чтобы заметить редкостную тонкость её физической и умственной организации и характера,  - характера, сложившегося таким прекрасным образом, будто нарочно для того, чтобы все прочие женщины казались грубыми и материалистичными на её фоне. Он чувствовал, что она превосходила его духовно и умственно; и сам этот факт оставлял невозможным для него когда-либо подчинить её волю и приручить её к подобострастию семейной жизни. Этот её неустрашимый дух никогда не склонится в подчинении, даже любовь (если она была на неё способна) не заставит её зайти так далеко. И этот спасённый ею мужчина  - кто он ей? Как она узнала о том,
что ему грозила опасность?
        Все эти вопросы Риварди обсуждал с доном Алоизусом, который внимательно его слушал, не обременяя себя никакими ответами. Как бы Моргана ему не доверяла (а она доверяла ему немало), он придерживался собственного мнения.
        В течение сорока восьми часов после того, как Моргана вызвала специалиста из Рима, прибыл профессор Марко Ардини, известный по всему миру своими чудесными исцелениями тех пациентов, перед которыми уже опускали руки другие врачи. Он выслушал историю спасения мужчины и женщины от утопления серьёзно и без всяких эмоций, более заинтересовавшись Морганой, с которой он прежде никогда не встречался, а только вёл переписку относительно актуальных научных вопросов. Из чрезвычайно учёного и проницательного тона её писем у него сложилось мнение о ней, как о даме в возрасте, глубоко эрудированной, которая истратила большую часть жизни на учёбу, так что его удивление при виде этой маленькой, нежной девушки, которая приняла его в библиотеке «Палаццо де Оро», было за гранью любого словесного описания; фактически, ему потребовалось несколько минут на то, чтобы прийти в себя от магнетического «шока» после взгляда её голубых глаз и задумчивой улыбки.
        - Я буду с вами предельно откровенной,  - сказала она после предварительного разговора с этим великим мужем на его родном итальянском языке:  - эти двое пострадали от утопления, но не только. Они стали жертвами землетрясения и были выброшены сдвигом пласта земли в глубокую пропасть, залитую водой…
        Профессор её прервал.
        - Простите, синьора! В Европе в последнее время не было землетрясений.
        Она слегка кивнула.
        - Не в Европе, нет! В Америке  - в Калифорнии произошло чудовищное землетрясение!
        - В Калифорнии!  - повторил он с удивлением.  - Бог мой! Вы же не хотите сказать, что привезли этих двоих из Калифорнии через весь огромный океан?
        Она улыбнулась.
        - На летучем корабле  - да! На самом деле, ничего необычного! Вы не спрашивайте пока об этом, профессор!  - и она успокаивающе положила руку ему на плечо.  - Мы с вами прекрасно знаем, как важно бывает знать как можно меньше о нашей работе или приключениях, пока кто-либо ждёт лечения и каждая секунда на счету! Я отвечу на все ваши вопросы после того, как вы осмотрите моих пациентов. Девушка  - прекрасное создание, к ней начинает возвращаться сознание, но вот мужчина, я боюсь, уже за пределами даже ваших способностей. Идёмте!
        Она указала путь, и профессор Ардини последовал за ней, поражаясь её лёгкой грации и красоте и будучи более чем заинтригованным этим «делом», которое требовало его вмешательства. Войдя в прекрасную комнату, залитую светом и теплом, он увидел лежащую на кровати и слегка опиравшуюся на подушки прекрасную девушку, бледную как слоновая кость, с тёмными волосами свободно распущенными по обе стороны её головы. Глаза были закрыты, и длинные чёрные ресницы прикрывали щёки пушистой каймой; губы имели бледно-красный оттенок, и дыхание медленно и неохотно вырывалось наружу. Профессор склонился над ней и прислушался  - сердце билось медленно, но ровно, он нащупал пульс.
        - Она выживет!  - сказал он.  - Повреждений нет?
        - Ни единого,  - ответила Моргана.  - Несколько царапин, но ни одна кость не сломана  - ничего серьёзного.
        - Вы её осмотрели?
        - Да.
        - У вас нет сиделок?
        - Нет. Меня и моих слуг вполне достаточно.  - Голос её стал несколько властным.  - Нет необходимости для вмешательства посторонних. Все ваши указания будут выполнены.
        Он посмотрел на неё. Лицо его было несколько строгое, нахмуренное от задумчивости и беспокойства; но когда он улыбался, удивительная доброжелательность придавала ему почти красивый облик. И теперь он улыбнулся.
        - Нам не потребуется вмешательство,  - сказал он,  - вы всё сделали правильно! Полный покой, уход и ваша забота  - вот всё, в чём нуждается эта пациентка. Она вполне оправится в очень скором времени. Она чрезвычайно красива!
        - Видели бы вы её глаза!  - сказала Моргана.
        И словно эти слова достигли глубин её разума, веки Манеллы затрепетали и приподнялись, великая тёмная прелесть звёзд её души засияла на мгновение, осветив неожиданным блеском бледность её лица, затем они снова закрылись, будто от крайней усталости.
        - Великолепно!  - сказал Ардини, едва дыша.  - И глаза полны жизненного света  - она будет жить!
        - И будет любить!  - добавила Моргана мягко.
        Профессор вопросительно поглядел на неё.
        - Мужчина, которого она любит, находится в соседней комнате,  - продолжила она.  - Мы спасли их вместе, если это можно назвать спасением. Его состояние хуже. Только вы можете вернуть его в сознание  - я потратила все силы впустую. Если и вам не удастся, то придётся нам оставить надежу.
        Она проводила его в соседнюю комнату; войдя в неё следом за ней, он остановился, почти испугавшись, несмотря на его долгую карьеру хирурга, при взгляде на подобную камню фигуру мужчины, который лежал перед ним. Он был похож на раскопанную статую, посеревшую от времени,  - прекрасно выполненную статую с властной головой и строгими чертами лица; отросшая борода скорее подчёркивала, чем скрывала несколько жёстокие контуры рта и подбородка. Профессор медленно приблизился к постели и смотрел на это странное чучело человека, пребывая в молчании немало минут; Моргана, наблюдала за ним с трепетным, но молчаливым ожиданием. Для начала он пощупал лоб  - он был холоден как камень и неподвижен, он нагнулся и прислушался к сердцебиению  - ни трепета, ни стука! Оторвавшись от осмотра, он посмотрела на Моргану, она встретила его взгляд ответным вопросительным взором, который ещё усилила, задав вопрос:
        - Мёртв?
        - Нет!  - отвечал он.  - Не думаю. Мужчине такого склада очень непросто умереть окончательно. Благоприятное стечение обстоятельств  - и если бы не несчастные случаи, вызванные беспечностью других людей, то он был бы обречён на вечную жизнь. Но,  - здесь он замешкался,  - если я прав в своём предположении,  - конечно, это только первое впечатление,  - то смерть стала бы для него лучшим концом.
        - Ох, почему вы так говорите?  - спросила она с сожалением.
        - Потому что мозг безнадёжно повреждён! Этот человек, кем бы он ни был, работал с какой-то химической энергией, влияние которой он не вполне осознавал; всё его тело заряжено её излучением, и именно оно и придаёт его внешности такой неестественный вид, который делает его похожим на умершего, однако он не мёртв. Если оставить его без вмешательства, то он, вероятно, скончается, не приходя в себя, через несколько дней; но если  - после всего, что я только что вам сказал,  - вы захотите, чтобы я вновь запустил атомы жизни, даже когда механизм уже повреждён, то я смогу устранить то напряжение, которое сейчас парализует клетки, мускулы и нервы, и он будет жить  - да!  - как и большинство людей без мозгов, он проживёт долгую жизнь, вероятно, даже слишком долгую!
        Моргана приблизилась к постели и с торжественной серьёзностью поглядела на неподвижное, беспомощное тело, вытянутое перед ней, словно приготовленное к похоронам. Сердце её сжалось от переполнявших эмоций, она с тоской думала о его блестящем уме, сильной, самоуверенной натуре, которая довела себя до такого раздрая посредством переоценки своих человеческих возможностей. Слёзы навернулись на её глаза.
        - О, подарите ему жизнь!  - прошептала она.  - Подарите ему жизнь ради женщины, которая любит его больше жизни!
        Профессор бросил на неё быстрый проницательный взгляд.
        - Вы?
        Она задрожала при этом вопросе, будто холодный ветер подул на неё, затем, превозмогая минутную слабость, она ответила:
        - Нет. Девушка, которую вы только что видели. Он  - весь её мир!
        Брови Ардини сошлись над мрачным, хмурым взглядом.
        - Её мир будет пуст!  - сказал он с выразительным жестом.  - Мир бесплотный и безрадостный, без света и песен! Кошмарный мир! И таким он будет обречён на существование до самой смерти.
        - Вы в этом совершенно уверены?  - спросила Моргана.  - Может ли кто-либо из нас, даже самый мудрый, быть уверенным хоть в чём-то?
        Брови его разгладились, и всё выражение лица смягчилось. Он взял её руку и доброжелательно погладил.
        - Синьора, вы знаете не хуже меня, что вселенная и всё в ней отражает закон и порядок. Человек  - это маленькая вселенная внутри себя, и если руководящий закон этой системы уничтожен, то остаётся хаос и тьма. Мы, учёные, можем сказать: «Да будет свет», но последующий за этим результат  - «и стал свет»  - происходит по воле одного только Бога!
        - Почему бы Господу не помочь и в этом деле?  - предположила Моргана.
        - Ах, почему!  - сказал Ардини, пожимая плечами.  - Что могу я ответить? Мой долгий опыт научил меня, что там, где нарушается закон, Господь не помогает! Кто знает, каким образом эта застывшая человеческая руина нарушила или вышла из подчинения у закона? Я могу сделать лишь то, что предлагает наука…
        - И вы это сделаете!  - страстно прервала его Моргана.  - Вы примените все свои возможности и знания  - всё что угодно будет в вашем распоряжении  - назовите любую сумму…
        Он поднял руки с жестом упрёка.
        - Деньги для меня ничто, синьора!  - сказал он.  - Так же, как и для вас. Главная цель, чтобы работа приносила успешный результат! Не так ли? Да! И только потому, что я не вижу истинного успеха в этом деле, я и мешкаю; успех в данном случае означал бы полное выздоровление этого мужчины и его разума, но жизнь без разума  - это не триумф науки. Я могу сделать всё, что предоставляет в моё распоряжение наука…
        - И вы сделаете «всё» это! Вы достигнете триумфа из простой жалости! Из жалости к девушке, которая несомненно умрёт, если погибнет он! И, может быть, в конце концов Господь поможет в выздоровлении!
        - Да будет так, как вы хотите, синьора! Мне придётся остаться здесь на два-три дня…
        - Столько, сколько вы найдёте необходимым,  - сказала Моргана.  - Все ваши приказы будут исполнены.
        - Хорошо! Пришлите ко мне надёжного мужчину-слугу, который смог бы помочь мне передвигать и поддерживать пациента, и мы сможем начать работу. Я оставил несколько важных инструментов у вас в холле  - нужно, чтобы их перенесли в мою комнату, и ещё…  - тут он взял её руку и нежно пожал,  - вы можете предоставить это дело нам и пойти отдохнуть. Вы, должно быть, очень устали.
        - Я никогда не устаю,  - отвечала она любезно.  - Заранее благодарю вас за всё, что вы собираетесь сделать!
        Она вышла из комнаты, бросив один взгляд назад, на неподвижное тело на кровати, и отправилась устраивать всё необходимое для профессора. Леди Кингсвуд, глубоко заинтригованная, слышала, как она раздаёт чёткие указания, и спросила:
        - Так значит, ещё есть надежда? Эти двое несчастных будут жить?
        - Думаю, да,  - отвечала Моргана с печальной дрожью в нежном голосе.  - Они будут жить  - и дай Бог, чтобы их жизнь стоила того!
        Она увидела, как мужчина-слуга, которого она назначила профессору в ассистенты, открыл дверь комнаты Ситона и скрылся за ней, затем последовала тишина. Подавленная внезапной тяжестью на сердце она подумала о Манелле и вошла в её апартаменты  - просто взглянуть, как она. Глаза девушки были широко раскрыты и полны светом жизни и сознания. Она улыбнулась и протянула руки.
        - Это мой ангел!  - слабо пробормотала она.  - Мой маленький белый ангел, который пришёл ко мне во тьме! И это Рай!
        Быстро и бесшумно Моргана подошла к её постели и, взяв её протянутые руки, обвила их вокруг своей шеи.
        - Манелла!  - нежно сказала она.  - Дорогая, прекрасная Манелла! Ты меня узнаёшь?
        Большие любящие глаза остановились на ней, изучая тепло и радость.
        - Конечно узнаю!  - и голос Манеллы, слабый как у больного ребёнка, прозвучал таким далёким:  - Маленькая, бледная леди из моих снов! Ох, я так хотела тебя увидеть! Так хотела! Почему ты не вернулась вскоре обратно?
        Боясь утомить её разум внезапным возбуждением от слишком быстрого возвращения памяти, Моргана не ответила, а только нежно погладила её, когда вдруг сразу же она сделала отчаянную попытку подняться с постели.
        - Мне нужно идти!  - закричала она.  - Он зовёт меня! Я должна следовать за ним  - да, даже если он меня убьёт, он в опасности!
        Моргана твёрдо притянула её к себе.
        - Тише, тише, дорогая!  - заговорила она.  - Успокойся! Он в безопасности  - поверь мне! Он рядом, в соседней комнате! Вне всякой опасности.
        - Ох, нет невозможно!  - и глаза её наполнились ужасом.  - Он не может быть в безопасности! Он себя уничтожит! Я следила за ним в то утро и всё видела! Он что-то нёс, словно очень ценное для него, что-то сверкало как золото, и он быстро-быстро ушёл в каньон, а я последовала за ним в пещеру, в черноту!  - Она замолчала, а потом вдруг обхватила Моргану, закричав:  - О, держи меня! Я в этой тьме пыталась его отыскать! Он обернулся и заметил меня в свете своего фонаря; он знал, что я шла за ним, он разозлился! Он поднял руку, чтобы ударить меня! Безжалостный, бессердечный! Эта сверкающая вещь в его руках напугала меня  - что это? Я упала перед ним на колени, на холодные камни, я молила его простить меня, пойти со мной, но рука его всё ещё воздета надо мной, готовая ударить! Ему всё равно!..
        Здесь её лицо побледнело от ужаса, она вырвалась из объятий Морганы и раскинула руки, будто в инстинктивной попытке избежать падения с большой высоты. Моргана испугалась её вида, снова поймала её в объятия и нежно держала, пока слабая улыбка не озарила её губы и её беспорядочные движения не прекратились.
        - Что это?  - спросила она.  - Моя маленькая, белая леди, как ты здесь оказалась? Как перешла поток? Разве только на крыльях? Ах! ты ведь фея  - ты можешь делать всё, что пожелаешь! Но тебе не спасти его! Слишком поздно! Он и сам себя не спасёт! И ему всё равно, ему плевать на тебя и на меня!
        Она уронила голову на плечо Морганы, и глаза её закрылись от крайнего изнеможения. Моргана осторожно положила её обратно на подушки, накапав несколько капель сердечного лекарства, которое использовала и прежде, секретный состав которого был известен ей одной. Манелла послушно выпила его, очевидно, сознавая теперь, что о ней заботились. Но она всё ещё была беспокойна и теперь сидела прямо, прислушиваясь внимательно и подняв одну руку.
        - Слушай!  - сказала она тихим благоговейным голосом.  - Гром! Ты слышишь? Господь говорит!
        Она снова устало улеглась и долго молчала. Проходили часы, день приближался к концу, и Моргана, терпеливо наблюдавшая за ней, решила, что та заснула. Вдруг Манелла встревожено подпрыгнула с широко раскрытыми глазами.
        - Что это было?  - вскричала она.  - Я слышала, как он звал!
        Моргана, перепуганная её быстрым движением, замерла на месте, прислушиваясь. Глубокие тона мужского голоса зазвучали громко и дерзко:
        - Войн больше не будет! Не может быть! Это я говорю! Я  - Властелин Мира!

        Глава 25

        Сверкающее утро разразилось над цветущими садами «Палаццо де Оро», и море простиралось бескрайним сиянием чистейшей голубизны, сверкая миллионами бликов крошечной серебристой ряби, которая щетинилась на его поверхности от лёгкого ветерка, столь же нежного, как дуновение от крыла птицы. Моргана стояла на своей лоджии из розового мрамора, глядя в печальной задумчивости на красоту пейзажа, а позади неё стоял Марко Ардини  - учёный, хирург и врач, который также глядел, но едва ли замечал что-либо, поскольку все его мысли сосредоточились на «деле», над которым он работал.
        - Всё именно так, как я с самого начала вам и говорил,  - произнёс он.  - Мужчина этот силён мускулами и сухожилиями, но вот мозг его разрушен. Он больше не способен управлять или отдавать команды механизму тела, поэтому тело практически бесполезно. Сила воли ушла, бедный парень больше никогда не сможет встать на ноги или хотя бы поднять руку. Возможность говорить отчасти сохранилась, но даже она ограничена теперь скудным набором из нескольких слов, которые, очевидно, являются следствием ранее преобладавших мыслей, которые повлияли на мозговые клетки. Возможно, что он будет повторять эти слова тысячи раз! Чем больше он их повторяет, тем больше ему это нравится.
        - И что же это за слова?  - спросила Моргана печальным голосом, исполненным сострадания.
        - Довольно странные для человека в его состоянии,  - отвечал Ардини,  - и всегда одни и те же. «Войн больше не будет! Не может быть! Это я говорю! Только я! Это моя величайшая тайна! Я властелин этого мира!» Несчастный дьявол! Какой там «властелин мира»!
        Моргана содрогнулась, будто от холода, прищурив глаза от сиявшего солнца.
        - Говорит ли он что-нибудь ещё?  - спросила она.  - Нет ли имён или мест, которые он вспоминает?
        - Он ничего не помнит и ничего не знает,  - ответил Ардини.  - Он даже не воспринимает меня, как человека, я мог бы быть рыбой или змеёй в его понимании. Одного взгляда на его неподвижные глаза достаточно, чтобы в этом убедиться. Они как булыжники в его голове  - без смысла и без выражения. Он бормочет слова «великая тайна» снова и снова и с них переключается на другую фразу «никаких войн» как бы полубессознательной скороговоркой; это, несомненно, беспорядочная работа мозга в попытке ухватить и объединить вместе безнадёжно разъединённые фрагменты.
        Моргана подняла свои небесно-голубые глаза с выражением серьёзной мольбы к строго интеллектуальному, полунахмуренному лицу великого профессора.
        - И нет никакой надежды на выздоровление в будущем?  - спросила она.  - Со временем и при условии полного покоя, при тщательном неустанном уходе не сможет ли этот несчастный мозг восстановиться?
        - Говоря с научной и с медицинской точки зрения, надежды нет вообще никакой,  - отвечал он,  - хотя, конечно, всем нам известно, что исцеляющие методы Природы неисчислимы, и часто мудрейшим из нас они представляются чудесами, потому что мы всё ещё не понимаем и десятой доли всех её процессов. Но в данном странном и ужасном случае это сами силы Природы вызвали повреждение мозга  - некое мощное воздействие, которое испытывал человек, само доказало ему слишком многое и совершило над ним собственное возмездие.
        Моргана выслушала это с напряжённым вниманием и интересом.
        - Скажите мне, что вы подразумеваете,  - проговорила она.  - Вы чего-то не договариваете, или я не совсем вас понимаю…
        Ардини сделал несколько шагов туда и обратно и затем остановился перед ней с видом учителя, приготовившегося дать урок своему ученику.
        - Синьора,  - сказал он,  - когда вы вступили со мной в переписку несколько лет назад из Америки, я понял, что со мной общается высоко образованный и развитый ум. Я принимал вас за гораздо более зрелую даму, чем вы есть, с богатым научным опытом. Но я встретил здесь молодую прекрасную и проникновенную женственную натуру, которая, должно быть, ведёт вечный спор между неукротимой силой ума и духовностью, а духовность  - это сильнейшая составляющая вашей натуры. Вы не похожи на прочих женщин. И вам я могу рассказать то, чего не поняли бы другие. Наука  - это предмет всей моей жизни, как и вашей; это окно, остающееся открытым во вселенную, через которое проникает великий свет. Но многие по глупости воображают, что этот свет исходит от нас самих, как результат нашего ума, тогда как он исходит от того Божественного Начала всех вещей, которого мы называем Богом. Мы отказываемся поверить в это  - ведь это ранит нашу гордость. И мы используем научные достижения во зло и самым эгоистичным образом  - без благодарности, смирения и благоговения. Так случилось, что главная цель безбожного человека  -
разрушение. Любовь к разрушению и страданиям проявляется в мальчишке, который отрывает крылья насекомому или убивает птицу ради удовольствия от убийства. Мальчик  - отец человека. И мы возвращаемся после долгого невежественного отрицания и упрямства к той неумолимой истине, что «всякий, кто берётся за меч, от меча и погибнет». Если мы под словом «меч» уразумеем метафору на каждый инструмент разрушения, то увидим силу этого выражения; подводная лодка, например, построенная для самых предательских видов морского боя,  - как часто она выполняет свой долг и погибает сама! И это пронизывает всю гамму научных достижений, когда они используются в жестоких и незаконных целях. Но когда тот же самый меч поднимается, чтобы положить конец страданиям, болезням и разнообразным жизненным несчастьям, тогда Сила, которая доверила его человеку, благословляет этот меч и его действие не влечёт за собою беды. Я говорю вам всё это, чтобы пояснить то мнение, которое вынужденно сложилось у меня об этом человеке, чей странный случай вы попросили меня разрешить; моё мнение таково, что он случайно или злонамеренно играл
с великой силой природы, которую не до конца понимал, имея перед собой какую-то разрушительную цель, и от этого сам же и пострадал.
        Моргана пристально смотрела ему в глаза.
        - Вы можете оказаться правым,  - сказал она.  - Он был одним из лучших молодых учёных. Вам знакомо его имя  - я присылала вам из Нью-Йорка некоторые сведения о его работе. Это Роджер Ситон, чьи эксперименты в области накопления радиации так перепугали Америку четыре-пять лет назад…
        - Роджер Ситон!  - воскликнул он.  - Человек, который утверждал, что нашёл новую энергию, которая изменит лицо мира?.. Он  - этот злодей? Этот слепец, глухой ком дышащей глины? Хотя, конечно, он не заслужил такой ужасной судьбы!
        Слёзы навернулись на глаза Морганы, она не в силах была отвечать. Она лишь кивнула в знак согласия.
        Глубоко тронутый Ардини взял её за руку и поцеловал с сочувственным почтением.
        - Синьора,  - сказал он,  - это и в самом деле трагедия! Вы спасли его жизнь, я не знаю, с каким риском для себя! И раз уж я в курсе того, какая труднейшая борьба ему предстоит, вы можете быть уверенной, что я не пожалею никаких сил на то, чтобы вернуть его в нормальное состояние. Но, честно говоря, я не верю, что это возможно. Есть женщина, которая его любит, её влияние может как-то помочь…
        - Если бы он её любил, то да…  - и Моргана печально улыбнулась.  - Но если не любил, если любовь только с её стороны…
        Ардини пожал плечами.
        - Величайшая любовь всегда исходит от женщины,  - сказал он,  - мужчины слишком эгоистичны, чтобы любить совершенной любовью. В данном случае, конечно, не осталось ни эмоций, ни чувств в этом человеческом обломке. Но всё же я продолжу работу и сделаю что смогу.
        Тогда он оставил её, и она недолго постояла одна, глядя вдаль, на голубое море и солнечный свет, едва замечая их из-за бессознательных слёз, которые застилали ей глаза. Вдруг Луч, но не солнечный, перпендикулярно прорезал пространство лоджии глубоким золотым сиянием. Она заметила его и посмотрела вверх, присушиваясь.
        - Моргана!
        Голос задрожал вдоль Луча, как тронутая струна эоловой арфы. Она ответила почти шёпотом:
        - Я слушаю!
        - Ты горюешь не о своей печали,  - сказал Голос,  - и за это мы тебя любим. Но ты не должна расточать свои слёзы за чужие ошибки. Каждая душа вершит свою судьбу, и никто, кроме неё самой, ей не поможет. Ты одна из Избранных и Возлюбленных! Ты должна получить счастье, ради которого была рождена твоя душа! Приходи к нам скорее!  - По ней пробежала дрожь неописуемой радости.
        - Приду!  - сказала она.  - Когда я выполню свой долг здесь.
        Золотой Луч уменьшился и поблёк и, в конце концов, умер в тонкой дымке, смешавшись с воздухом. Она следила за ним, пока тот не растаял, потом с чувством освобождения от её бывшей печали она вошла в дом, чтобы увидеть Манеллу. Девушка уже поднялась с постели и с помощью леди Кингсвуд, которая заботилась о ней как мать, оделась в свободное белое шерстяное платье, которое аккуратно собиралось вокруг её фигуры, усиливая контраст между красотой её тёмных глаз и волос и кожей цвета слоновой кости. Когда Моргана вошла в комнату, Манелла улыбнулась, показав маленькие жемчужные зубки, и протянула руку.
        - Что он тебе сказал?  - спросила она.  - Расскажи мне! Он разве не рад тебя видеть? Быть в безопасности рядом с тобой?
        Моргана присела рядом с ней.
        - Дорогая Манелла,  - ласково отвечала она с нежным сочувствием в голосе,  - он меня не узнаёт. Он никого не узнаёт! Он произносит лишь несколько слов, но не осознаёт их значения.
        Манелла с удивлением посмотрела на неё.
        - Ах, это оттого, что он ещё не пришёл в себя,  - сказала она.  - Падение камней, хлынувшая вода чуть не убили его, но он вскоре поправится и узнает тебя! Да, узнает тебя и возблагодарит Бога за эту жизнь, потому что сможет видеть тебя!
        Её самоотверженная радость при мысли о том, что любимый ею мужчина вскоре узнает женщину, которую избрал для себя, была глубоко трогательной, и Моргана поцеловала руку, которую держала.
        - Дорогая, я боюсь, что он уже никогда ничего не узнает в этом мире!  - сказал она печально.  - Ни мужчины, ни женщины! Не сможет он и возблагодарить Бога за эту жизнь, которая будет долгой, но мёртвой! Если только ты сможешь помочь ему!
        - Я?  - и глаза Манеллы загорелись страстным огнём.  - Я бы отдала свою жизнь ради этого! Что я могу сделать?
        И тогда с терпеливой неспешностью и осторожностью, понемногу, Моргана рассказал ей всё. Леди Кингсвуд, сидя в кресле у окна за своим вышиванием, роняла капли слёз, слушая подробности рассказа о том, как лучший ум Европы обратился в руины. Но удивительно было наблюдать за лицом Манеллы. Печаль, жалость, нежность, любовь  - всё по очереди пробегало вспышками в её глазах. И когда она выслушала всё до конца, то улыбнулась, как некий прелестный ангел мог бы улыбнуться покаявшейся душе. Всё её тело, казалось, дрожало от самоотверженных эмоций.
        - Я буду заботиться о нём!  - сказал она.  - Господь услышал мои молитвы и отдал его мне! Моя жизнь для него  - и только для него одного! Я верну его к жизни! Он выучится видеть моими глазами, слышать моими ушами, чтобы вспомнить всё, что позабыл!  - Голос её оборвался рыданиями. Моргана обхватила её рукой.
        - Манелла! Манелла! Ты не знаешь, что говоришь! Ты не понимаешь всей ответственности  - это сделает тебя узницей на всю жизнь…
        - О, я понимаю! Да! Я и желаю быть такой узницей! Если бы ты нас не спасла, то мы бы оба погибли! Теперь ты поможешь нам жить вместе! Правда? Ты наш ангел! Позволь мне стать его женой!
        - Его женой!  - повторила Моргана с удивлением, и леди Кингсвуд, отложив работу, посмотрела на двух прекрасных девушек  - одну столь духовную и прекрасную, другую  - такую человечную и похожую на королеву.
        - Да, женой! Позволь мне выйти за него, пока он ничего не понимает, но как только он придёт в себя, я уйду! И вы с ним снова будете вместе! Понимаешь? Я буду его женой только номинально, а потом, когда он возвратится из тьмы, он вернётся к тебе! К тебе, кого он любит…
        - Дорогая девочка, он никогда меня не любил!  - мягко сказала она.  - Он всегда любил только себя. Когда-то я воображала, что любила его, но теперь я знаю, что он  - не мой путь к любви. Ты хочешь стать его женой? Но понимаешь ли ты, что он никогда не будет знать, что он твой муж? Твоя жизнь превратится в жертвоприношение беспомощному существу без мозга, который не поймёт твоей заботы и совершенно недееспособен. О, нежная, слишком влюблённая Манелла! Ты не должна обрекать лучшие годы своей молодости и красоты на такую судьбу!
        Тёмные глаза Манеллы вспыхнули страстным пламенем и рвением.
        - Я должна! Я должна! Молодость и красота  - что они без него? Он работал над великим открытием, но мир теперь забудет его, миру на него наплевать, как и на всех людей! Только те, кто любит по-настоящему, имеют жалость!
        И она разразилась рыданиями и упала на подушку, пока раздиравшие её страсти не утихли и Моргана не успокоила её нежной заботой.
        - Я расскажу тебе ещё кое-что, пока не забыла об этом снова,  - сказал Манелла.  - Это нечто ужасное о том землетрясении. Это было не землетрясение! Это была не Божья работа! Это сделал он!  - И она указала в направлении двери в комнату Ситона.
        Холодный ужас пробежал по спине Морганы. Он! Обширные разрушения деревень и городов, опустошение огромной площади страны, смерть сотен мужчин, женщин и маленьких детей  - его работа?
        - Я всё знала!  - продолжала Манелла.  - Меня предупредил один его друг в «Плазе» о том, что он работал над чем-то опасным для его жизни, так что я следила за ним. Я последовала за ним в то утро и видела, как он уносил коробку, полную блестящих как мечи штук, как он ушёл в каньон, и там, в пещере, я нашла его. Я позвала его, и тогда он стал проклинать меня за то, что я последовала за ним; он поднял руку, чтобы ударить меня и поскользнулся на мокром, поросшем мхом камне. Что-то выпало из его руки с великим грохотом, словно гром, и была внезапная огненная вспышка! И камни поднялись вверх и разлетелись, земля сотряслась и разверзлась подо мной, и я больше ничего не помню до того, как оказалась здесь! С тобой!
        Моргана очнулась от того парализующего ужаса, в котором слушала этот рассказ.
        - Не думай больше об этом! Постарайся забыть всё это  - весь сумасшедший эгоизм и жестокость твоего любимого! Бедная, одурманенная душа! Он получил горькое наказание!
        - Мой прекрасный ангел, так ты мне поможешь?  - умоляла Манелла.  - Поможешь мне стать его женой?
        - Помогу!  - ответила Моргана с жалостной нежностью.
        И, подав знак леди Кингсвуд, чтобы та подошла ближе и села около девушки, так как она откинулась на подушки уже совсем измотанная, сама вышла из комнаты. Как только Моргана открыла дверь, сильный голос Роджера Ситона зазвучал с исключительной, ужасной резкостью:
        - Войн больше не будет! Не может быть! Моя великая тайна! Я повелитель мира!
        Задрожав от услышанного, она прижала руки к ушам и поспешила вперёд по коридору. Мысли её перефразировали сказанное мадам Ролан: «О наука! какие преступления совершались во имя твоё!» Она жаждала увидеться и переговорить с профессором Ардини, но вместо этого пришла к маркизу Риварди, который встретил её в дверях библиотеки и схватил за обе руки.
        - Что происходит?  - настойчиво потребовал он.  - Я должен поговорить с вами! Вы плакали! Что с вами происходит?
        Она мягко освободила свои руки.
        - Ничего, Джулио!  - она добродушно улыбнулась.  - Я печалюсь о чужих горестях и вполне напрасно! Но ничего не могу с собой поделать!
        - Так значит, надежды никакой нет?  - спросил он.
        - Никакой  - только не для мужчины,  - отвечала она.  - Тело его будет жить, но мозг мёртв.
        - Ужасно! Уж лучше бы он умер!  - Риварди выразительно взмахнул руками.
        - Да, лучше бы! Но девочка любит его. Она горячая испанка, верит, как и все женщины, когда любят впервые, что эта любовь имеет божественную силу, равную той, что есть у самого Бога; что она сотворит чудеса исцеления, когда уже не будет никакой надежды. Разочарование, конечно, придёт рано или поздно, но оно должно прийти само, а не через влияние других людей. Она, Манелла Сорисо, приняла решение стать его женой.
        - Бог мой!  - Риварди отступил на шаг от удивления.  - Женой? Эта прекрасная молодая девушка свяжет себя цепью с сумасшедшим? Несомненно, вы этого не допустите!
        Моргана поглядела на него с улыбкой.
        - Бедный Джулио!  - нежно сказал она.  - Вы самый неудачливый потомок своих римских предков, насколько мы, женщины, понимаем! Вы влюбились в меня  - и поняли, что я не для вас! Затем вы увидели совершенную, прекрасную женщину, которой не могли не восхищаться, и маленькая блуждающая мысль пролетела у вас в голове  - да!  - вполне невольно! Мысль о том, что, может быть, её любовь сможет вас утешить? Не злитесь, друг мой! Только одна эта мысль двигала вами, когда вы увидели её в тот день, когда я позвала вас посмотреть на неё, как она пришла в сознание и лежала на своей постели, как спящая статуя прекраснейшей из языческих богинь! Какой мужчина смог бы видеть её такой без нежной дрожи внутри! И теперь вы услышали, что вся эта красота и теплота юной жизни будут принесены в жертву каменному истукану (а предмет её обожания недалёк от этого сравнения)! Ах да! Мне жаль вас, Джулио! Но я ничего не могу поделать, чтобы избежать жертвоприношения; на самом деле, я пообещала помочь ей!
        Риварди то краснел, то бледнел во время этой речи, её проницательные, острые наблюдения о его тайных фантазиях озадачивали и раздражали его, но с хорошо разыгранным легкомыслием он отмахнулся от её тонко подмеченных предположений, словно он едва слышал их, и сказал:
        - Вы обещали помочь? Вы сможете примириться со своей совестью, позволив этой девушке стать пожизненной пленницей?
        - Смогу!  - быстро ответила она.  - Потому что она настолько упряма в своей страсти, что иначе просто убьёт себя. Так что будет мудрее позволить ей делать что хочет. Её любимый мужчина может умереть в любой момент, и тогда она освободится. Но пока она будет утешаться мыслью о том, что делает для него всё возможное, а также надеждой на его выздоровление; это может оказаться пустой надеждой, но в ней есть божественная самоотверженность. Ведь она говорит, что если он поправится, то она сразу же уйдёт и никогда не расскажет ему, что она его жена.
        Красивое лицо Риварди выразило крайнее недоверие.
        - Сдержит ли она своё слово, думаю я?
        - Сдержит!
        - Удивительная женщина!  - и в голосе его прозвучала горечь.  - Но женщины все оказываются удивительными, когда узнаёшь их лучше! В любви, в ненависти, в доброте, во зле, в уме и в крайней глупости  - они чудесные создания! А вы, прекрасная подруга, вероятно, самая удивительная из всех них! Такая добрая и в то же время такая жестокая!
        - Жестокая?
        - Да! Со мной!
        Она посмотрела на него и улыбнулась.
        - Если я и жестока с вами, друг мой,  - сказала она добродушно,  - то только, чтобы стать ещё добрее!
        После этого она его оставила и вышла наружу. Он видел, как её эльфийская фигура проходила среди цепей роз, которые в это время, казалось, связали сад яркими узлами цвета, и затем она спустилась террасами вниз, пройдя их одну за другой, приближаясь к монашескому уединению, наполовину похороненному среди сосен и оливковых деревьев, где дон Алоизус главенствовал над своей религиозной братией.
        Он разгадал её намерение.
        «Она ему всё расскажет,  - подумал он.  - И с его чудными полурелигиозными, полунаучными взглядами ей будет совсем нетрудно убедить его повенчать девушку этому безумцу, который наполняет дом своими криками».
        Он повернулся, чтобы покинуть лоджию, но заметил профессора Ардини, приближавшегося к нему изнутри дома, заложив руки за спину, с нахмуренными от глубоких размышлений бровями.
        - Сложное дело?  - спросил Риварди.
        - Более чем!  - ответил Ардини.  - За пределами человеческих возможностей! Но, вероятно, не за пределами той мистической силы, которую мы называем Богом.
        Риварди пожал плечами. Он был скептиком из скептиков, и его современный светский опыт убедил его в том, что чего не может сделать человек, на то не способен уже никто.
        - Последнее средство, предложенное синьорой,  - любовь!  - сказал он равнодушно.  - Манелла Сорисо приняла решение выйти замуж за этого несчастного…
        - Увы! Если она так решила, то само небо её не переубедит! Это будет возвышенным жертвоприношением одного человека другому, но что поделать? Такие вещи  - не редкость, хотя мир и не слышит о них. В данном случае некому её остановить.
        - Вы одобряете, вы согласны с этим?  - вскричал Риварди с гневом.
        - У меня нет власти одобрять или соглашаться,  - отвечал учёный прохладным тоном.  - Я не вмешиваюсь в это дело, как, я полагаю, и вы! Если любящая его девушка желает стать его женой даже в таком ужасном состоянии, то я не вижу причин для возражений против этого брака.
        - Тогда бедный дьявол будет женен бессознательно и, возможно, (если у него сохранились чувства) будет возражать против этого!  - сказал Риварди.
        Ардини ещё больше нахмурился.
        - Именно так,  - ответил он.  - Однако у него нет ни сознания, ни воли  - и вряд ли он обретёт их вновь. Эти великие Божественные дары человека у него были отняты. Воля и Сила  - два крыла Души!  - их нет и, вероятно, навеки. Наука ничего не может сделать, чтобы вернуть их ему, но я не стану отрицать возможности действия других сил, которые могут стать лекарством для этой руины «повелителя мира», как он себя называет! Поэтому я говорю: пусть любовь женщины попытается сделать всё возможное!

        Глава 26

        Дон Алоизус сидел в своей личной библиотеке  - в комнате, немногим больше монашеской кельи,  - а у его ног преклонила колени Моргана, словно дитя за молитвой. Розовый и пурпурный отблеск заката наискось проникал через высокое эркерное витражное окно, освящая ореолом её золотистую голову и усиливая прекрасные тёмные черты глубокомысленного лица священника, когда он с пристальным вниманием слушал мягкий чистый голос, дрожавший нежностью и сожалением, во время её рассказа о той девушке, которая желала принести себя в жертву ради любви.
        - В вашей Вере и в моей,  - говорила она,  - нет иного истинного связующего звена, чем Дух, и он может каким-то образом превзойти пределы наших познаний, когда священный обряд уже будет совершён. Вам не нужны никакие объяснения с моей стороны; вы гражданин и будущий обитатель Золотого Города; вы тот, кто был предназначен для долгой жизни после того, как эти бедные человеческие существа уже умрут в невообразимой бесконечности времени; и вы не должны колебаться в том, чтобы объединить их, насколько возможно, таким образом, чтобы они смогли по крайней мере спастись от вечного злословия общества. Однажды вы попросили меня рассказать вам о нескольких минутах истинного счастья, которые мне выпали, так вот для меня будет одной из величайших радостей, если я смогу утешить эту любящую девушку и помочь ей принять на себя это самостоятельно избранное мученичество. И вы должны мне помочь!
        Алоизус мягко положил руки на её склонённую голову.
        - Это и в самом деле будет мученичеством!  - медленно проговорил он.  - Длительным и ужасным! Подумайте об этом, как следует! Женщина, молодая и прекрасная, прикованная к просто дышащему образу мужчины; к созданию, которое не способно даже узнавать людей и предметы, беспомощному, неподвижному и обречённому на такое плачевное существование до конца жизни, если выживет! Дорогое дитя, ты уверена, что иного пути нет?
        - Для неё  - нет!  - отвечала Моргана.  - Она в душе решилась испытать Бога  - поможет ли он ей исцелить его, и она окружит его постоянным вниманием совершенной, беззаветной любви. Смеем ли мы утверждать, что такое воздействие не обладает целительной силой? Мы, знающие так много о том, чего не понимает остальной мир!
        Он погладил её сверкающие волосы с нежностью, как мог бы гладить мягкие пёрышки птицы.
        - А вы?  - спросил он тихим голосом.  - Как же вы?
        Она подняла глаза: небесный свет засиял в этих голубых безднах, и ангельский мир просвечивал сквозь все её черты.
        - Что может случиться со мной, кроме того, что моя мечта исполнится?  - отвечала она с улыбкой.  - Вам известны мои планы, а также моя судьба, потому что я вам всё рассказала! Вы станете обладателем всех моих богатств, поверенным для исполнения всех моих пожеланий, пока не настанет и для вас время отправиться туда же, куда иду я, или для меня возвратиться сюда. Нам неизвестно, что будет. Но для меня всё решилось ещё тогда, когда я увидела «Медный» Город, который мы зовём Золотым! И когда мне стало известно, что и вы принадлежите к нему и оставались в нём некоторое время, то я знала, что могу вам полностью доверять. Мы не принадлежим к скоротечному миру и его путям  - мы принадлежим к Новой Расе, и время для нас ничто.
        - Верно,  - сказал он,  - но для этих людей, о которых вы заботитесь, время всё ещё имеет значение, и для девушки оно превратится в вечность!
        - Только не с такой любовью, как у неё!  - отвечала Моргана.  - Каждая секунда, каждый час будет полон надежды, молитв и постоянного бдения. Любовь всё упрощает! Бесполезно спорить с судьбой, которую они оба, мужчина и женщина, для себя избрали. Он учёный, который открыл способ уничтожения любой части человечества по его воле и желанию, он играл с Божественным огнём и навлёк беду на себя. Моё открытие  - энергия, которая движет моим кораблём,  - энергия, которая является жизненным элементом всех обитателей Золотого Города,  - та же самая, что и его! Но я использую её для здоровья и движения, прогресса и мощи, а не для уничтожения любой живой души! Одним ошибочным шагом он навлёк смерть и несчастье на сотни беспомощных людей, и это преступление обрушилось и на его голову. Девушка Манелла не имеет злых намерений, она просто любит! Её любовь несвоевременна, но она тоже навлекла на себя свою судьбу. Вы работали, как и я, вместе с силами вселенной, а не против них, как это делает мир; и мы стали тем, что мы есть и чем ещё будем. Нет иного пути, кроме как вперёд или назад, вы это знаете!  - Тут она
встала с колен и предстала перед ним лёгким, воздушным созданием в окружении мягкого сияния и во всей своей эльфийской прелести.  - И вы должны выполнить её желание и моё!
        Он тоже встал и выпрямился  - благородная фигура мужчины с гордой физической красотой, которая, казалось, скорее принадлежала к классическому веку, чем к нашему.
        - Да будет так!  - сказал он.  - Я исполню все ваши приказы до последней буквы! Могу ли я только заметить, что ваше благородство по отношению к Джулио Риварди несколько неуместно? Обеспечить его до конца дней  - это, конечно, выглядит слишком благородно! Неужели он заслужил такую щедрость из ваших рук?
        Она улыбнулась.
        - Дорогой отец Алоизус, Джулио лишился из-за меня своего сердца!  - сказала она.  - Или того, что он им называет! Он достоин некоторой компенсации за такую потерю! Он жаждет восстановить свою древнюю римскую виллу, так что когда меня не станет, не останется никаких препятствий для его художественной работы  - я оставляю ему средства для этого! Надеюсь, что он женится, для него это лучший выход!
        Она повернулась, чтобы уйти.
        - А ваш «Палаццо де Оро»?..
        - Превратится в обитель для жертвенной любви!  - отвечала она.  - Он не мог бы послужить лучшей цели! Это была моя мечта, я люблю его и его сады, и я бы постаралась прижиться в нём, если бы не обнаружила тайну вечной жизни!  - Она помолчала, затем добавила:  - Завтра утром вы придёте?
        Он кивнул.
        - Завтра!
        Попрощавшись, она ушла. Он наблюдал, как она уходила, слушая звон колоколов в часовне, призывающий к Вечерне, и на секунду поднял глаза в молчаливой молитве. Свет вспыхнул, устремляясь вниз, играя на его руках, как золотая рябь; и он стоял неподвижно, ожидая и слушая. Голос прилетел по Лучу:
        - Ты всё делаешь хорошо и правильно!  - сказал он.  - Ты освободишь теперь её от груза притворства тем, кем она не является. Она из Новой Расы, и дух её продвинулся слишком далеко, чтобы страдать от тягот и материализма Старого поколения. Она заслужила всё, что познала и для чего работала: вечную жизнь, вечную красоту, вечную любовь! Ничто теперь не удержит её!
        - Ничто!  - ответил он.
        Луч ослабил своё сияние и постепенно растворялся, пока полностью не исчез; и дон Алоизус с сосредоточенным выражением святого и провидца вошёл в часовню, где уже собралась его братия, и запел вместе с ними:
        «Велики дела Господни; изысканы во всём желания Его!»

        Следующее утро, осиянное солнцем, увидело самую странную из всех свадебных церемоний; ту, которая, без сомнений, стала редчайшей, если вообще когда-либо виданной среди людей. Манелла Сорисо, бледная как белая лилия, с прекрасными тёмными волосами, украшенными единственным вкраплением оранжевого цветка из сада, стояла, дрожа, позади постели, на которой лежало вытянувшееся, неподвижное тело когда-то энергичного, бросившего вызов всему миру Роджера Ситона. Его глаза, широко распахнутые и глядевшие в бесконечность, были как тусклые камешки, замершие на лице, неподвижном и жёстком как глиняная маска, и только его равномерное дыхание свидетельствовало о жизни. Жалостный взгляд Манеллы на эту руину человека, которому она посвятила своё сердце и молодую красоту, мог бы растрогать даже каменное изваяние до ответной дрожи, но ни единого проблеска ответного выражения не появлялось на застывших чертах этой ужасной, падшей колонны человеческого самодовольства. Позади постели рядом с Манеллой стоял Марко Ардини, пристально глядя и страстно желая отметить хотя бы дрожь тела или движение мускула; и около него
леди Кингсвуд, напуганная и всё же восторженная это сценой и переживающая за Моргану, которая выглядела как статуя и была задумчива как маленький ангел, прислуживающий дону Алоизусу. Он в своём священническом облачении читал брачную службу с мягкой, торжественной интонацией, сам отвечая за жениха; и, взяв руку Манеллы, он вложил её в ладонь Ситона, соединив их вместе: одну  - такую податливую и тёплую, и другую  - жёсткую как мрамор, и надел золотое обручальное кольцо, поданное Морганой, на палец невесты. Когда он перекрестил их и высказал последнее благословение, Манелла упала на колени и прикрыла лицо. Последовала напряжённая тишина, Алоизус положил руку на её голову:
        - Господь да поможет и да благословит тебя!  - торжественно произнёс он.  - Только Божественная помощь может придать тебе сил, чтобы вынести груз, который ты на себя приняла!
        Но при этих словах глаза её засияли величайшей радостью.
        - Это не груз!  - сказала она.  - Я молилась о том, чтобы стать его рабыней, и теперь я его жена! Это даже больше, чем я могла мечтать! Поскольку теперь у меня есть право о нём заботиться, и никто не сможет нас разделить! Какое счастье! Но я не стану злоупотреблять его состоянием  - нет! Святой отец, я клянусь перед всеми и перед святым распятием, что если он поправится, то никогда не узнает! Я сразу же оставлю его без единого слова, и он решит, что я его наёмная слуга, или скорее он даже вообще не станет думать обо мне, потому что я уйду туда, где он меня никогда не найдёт и будет свободен, как прежде! Я скорее убью себя, чем дам ему знать о себе!
        Она казалась по-королевски прекрасной, лицо её сияло гордостью и любовью души; и, пользуясь её вновь обретённой привилегией жены, она наклонилась и поцеловала бледное лицо, лежавшее как лицо трупа на подушке перед ней.
        - Он бедное, раненное дитя!  - пробормотала она нежно.  - Но я буду о нём заботиться! Доктор скажет мне, что делать, и всё будет исполнено! Я ничего не упущу, а что касается денег, то у меня их нет, но я буду работать…
        Моргана положила руку ей на плечо.
        - Дорогая, не думай об этом!  - сказала она.  - Ты пока что останешься здесь, а я вскоре отправляюсь в путешествие, так что ты с леди Кингсвуд будешь заботиться о моём доме до моего возвращения. Будь счастлива! У тебя будет всё, что пожелаешь для него и для себя. Профессор Ардини теперь переговорит с тобой и всё объяснит, идём…
        Но Манелла внимательно смотрела на лежащую фигуру на постели  - она заметила, что его серые губы двинулись. С пугающей неожиданностью жёсткий голос сотряс воздух:
        - Войн больше не будет! Не может быть! Это я говорю! Я властелин мира!
        Она отпрянула и задрожала, слабое рыдание сорвалось с её губ.
        - Идём!  - опять сказала Моргана и мягко потянула её за собой. Оранжевый цветок выпал из её волос, когда она двинулась, и дон Алоизус, наклонившись, подобрал его. Марко Ардини заметил это действие.
        - Вы сохраните его как память об этом странном браке?  - спросил он.
        - Нет,  - и дон Алоизус коснулся ароматного цветка своим распятием,  - я положу его, как молитвенное прошение, на алтарь Мадонны!

        * * * * *

        Около двух недель спустя, жизнь в «Палаццо де Оро» вошла в привычное русло порядка и рутины. Профессор Ардини выбрал двоих компетентных человек, разбиравшихся в хирургии и медицине, чтобы наблюдать за Ситоном со всем тщанием научного ухода, а сам взял на себя ответственность регулярно навещать пациента и докладывать о его состоянии. О женитьбе Ситона на Манелле Сорисо было кратко объявлено в европейских газетах, а также телеграфировано в американскую прессу; сенатор Гвент стал одним из первых, кто прочёл об этом событии к своему огромному удивлению.
        - Он практически стал святым, в конце концов!  - проговорил он сам себе.  - И красота победила науку! Я дал девушке добрый совет  - сказал ей выйти за него, если сможет, и она это сделала! Я гадаю, как им удалось спастись от землетрясения? Может быть, он предчувствовал его! Так-так! Смею предположить, что скоро я их здесь увижу, думаю, что они проводят свой медовый месяц у Морганы. Любопытное дельце! Хотел бы я знать всю его подноготную!
        - Вы слыхали, что Роджер Ситон женился?  - так спрашивали его все, кто его знал, особенно в сверкающем обществе бабочек, порхавших вокруг Лидии Герберт, которая в эти первые дни своего замужества выжимала всё, что только могла, из своего миллионера.  - И не на Моргане! Подумайте только! Какое разочарование для неё! Уверена, что она его любит!
        - Я тоже так думал,  - осторожно отвечал Гвент,  - и он её тоже! Но кто знает…
        - Нет, никто не знает!  - рассмеялась благородная Лидия.  - Бедняжка Моргана! Промахнулась на охоте! Но она так богата, что это неважно. Она может женить на себе любого.
        - Замужество ещё не всё!  - заметил Гвент.  - Для кого-то оно может оказаться раем, но для других…
        - Худшим местом!  - согласилась Лидия.  - И Моргана не похожа на обычных женщин. Я гадаю, чем она занята и когда мы вновь её увидим?
        - Да, я тоже гадаю!  - расплывчато ответил Гвент.  - И тема разговора переменилась.
        У них появилась бы гораздо более необычная причина для «гадания», знай они хоть отчасти тот образ жизни и намерения этой странной, полудуховной женщины, которую они считали не более чем обычной смертной, движимой теми же эфемерными целями и желаниями, что движут и прочими грубыми светскими людьми. Кто, даже среди учёных, привычных к изучению процессов эволюции личинки в прелестную радужную бабочку и к превращению обычных сорняков в изысканные цветы совершенных форм и прекрасного цвета, копнёт достаточно глубоко, чтобы понять простую способность превращения в человеческий организм, самостоятельно натренированный на то, чтобы так эволюционировать и развиваться? Кто в это время суток, даже при ежечасных ярких озарениях лампами научных исследований, возвратится к прошлым теориям людей, подобных де Габалису, который постановил, что существа в процессе тонкой эволюции и формирования и известные как «элементали», питали своё развитие в более тонкое существование силой радиации воздуха и огня, могут жить среди нас неузнанными, и всё ещё продолжая свой путь прочь от низости к возвышенности, от безразличия,
от мирской любви, от удовольствий и суждений и стремясь только к вечной жизни? Подобные верования годятся только в качестве материала для насмешников и иконоборцев, тем не менее они могут оказаться истиной и могут в конце посрамить насмешки материалистов, которые сами по себе ничто, всего лишь серая тень, создаваемая великим светом.
        Удивительнейшие драматические события как-то неловко успокоились, и, таким образом, дни в «Палаццо де Оро» протекали спокойно своим чередом; Манелла, которая обосновалась там и стала известна как прекрасная синьора Ситон среди жителей маленьких окрестных деревень, которые постепенно приходили к пониманию беспомощного состояния её мужа и соответственно жалели её. Леди Кингсвуд согласилась оставаться в качестве подруги и покровительницы при девушке так долго, как это будет угодно Моргане; на самом деле у неё не было желания покидать прекрасный сицилийский дом, который ей так посчастливилось отыскать и где к ней относились с такой добротой и уважением.
        В деньгах не было ни недостатка, ни стеснений, чтобы выполнять все намеченные планы, и Манелла была слишком простой и примитивной по своей натуре, чтобы спрашивать о чём-то, что её «маленький белый ангел», как она звала Моргану, предлагал или приказывал. Бесконечно благодарная за любовь и заботу, оказанные ей, она уступала в том, что считала методами возможного лечения разрушенного человека, с которым связала свою жизнь.
        - Если он поправится, совсем-совсем поправится,  - говорила она, поднимая свои прелестные тёмные глаза,  - то я уйду и отдам его тебе!
        И она действительно имела в виду именно это, не думая ни о чём другом, кроме как сделать своего возлюбленного счастливым.
        В это время Моргана объявила о своём намерении предпринять ещё одно воздушное путешествие на «Белом Орле»  - к большой радости Джулио Риварди. Получив её приказ приготовить чудесный корабль для долгого полёта, он и Гаспар энергично работали для того, чтобы предусмотреть каждую мелочь. Если раньше он испытывал чувство страха по отношению к возможностям огромного судна, управляемого энергией, тайну которой знала одна только Моргана, то теперь он был исполнен уверенности и доверия и так ей об этом и заявил.
        - Я рад,  - сказал он,  - что вы покидаете это место, где вы связали тех людей, которые мне представляются несоединимыми. Этот ужасный человек, который кричит: «Я повелитель мира!»  - ах, Мадонна!  - я работал над вашим дворцом не ради подобного жителя!
        - Я знаю,  - спокойно отвечала она,  - я тоже не намеревалась взваливать на себя столько забот. Я мечтала об этом месте, как о приятном доме, в котором стала бы жить одна! А вы говорили, что мне будет скучно! Помните?
        - Я сказал, что это место для любви!  - ответил он.
        - Вы были правы! Любовь населяет его  - любовь самого чистого, самоотверженного характера…
        - Любовь, ставшая жестоким мученичеством!  - возразил он.
        - Верно!  - и глаза её засияли странным блеском.  - Но любовь, какой мир её знает, никогда не бывает иной! Да, не хмурьтесь, друг мой! Вы никогда не наденете её тернового венца! И вы рады, что я улетаю?
        - Да, я рад, что у вас будет шанс,  - сказал он.  - Ваша постоянная забота и беспокойство об этих спасённых людях, должно быть, вас утомила до безумия. Вы познаете радость свободного полёта через пространство, и корабль находится в идеальном состоянии; он понесёт вас как ангел по воздуху!
        Она улыбнулась и подала ему руку.
        - Добрый Джулио! Вы такой романтик! Вы говорите об ангелах, а сами в них не верите!
        - Я верю в них, когда вижу вас!  - сказал он со всей порывистостью итальянской галантности.
        - Как мило с вашей стороны!  - и она отняла руку от его слишком страстного пожатия.  - Мне жаль, что я не могу правильно принять столь очаровательный комплимент!
        - Это не комплимент,  - истово заявил он.  - Это правда!
        Её глаза смотрели на него с задумчивым добродушием.
        - Вы то, что некоторые люди называют «добрым парнем», Джулио!  - сказала она.  - И вы заслуживаете большого счастья. Надеюсь, так и будет! Я хочу, чтобы вы настолько преуспели в жизни, чтобы смогли восстановить вашу огромную древнюю виллу до её прежней красоты; я также хочу, чтобы вы женились и создали большую семью,  - здесь она слегка рассмеялась,  - семью с сыновьями и дочерьми, которые будут вам благодарны и не растратят впустую ни одного вашего пенни, хотя это как раз современная манера сыновей и дочерей.  - Она замолчала, улыбаясь его угрюмому выражению.  - Так вы говорите, всё готово? «Белый Орёл» готов взлететь?
        - Он покинет ангар по первой команде,  - отвечал он,  - как только вы установите двигательную энергию!
        Она кивнула с пониманием и задумалась на секунду.
        - Приходите ко мне послезавтра,  - сказала она,  - вы тогда получите мои указания.
        - На этот раз полёт будет долгим?  - спросил он.
        - Не таким долгим, как в Калифорнию!  - отвечала она.  - Но довольно длинным!
        На этом она его оставила. И он отправился в ангар, где «Белый Орёл» стоял, готовый к старту, дрожащий, как казалось, от страстной жажды движения, которая представлялась сверхъестественной или просто необычайной для простого механизма.
        Следующий день неторопливо наступил. Моргана писала множество писем, сменяя это занятие случайными посиделками на лоджии за разговорами с Манеллой и с леди Кингсвуд, которые обе теперь казались привычными обитательницами «Палаццо де Оро». Она просто говорила о своём намечающемся полёте, так что они воспринимали его как нечто обычное, лишь Манелла упрашивала: «Не пропадай слишком надолго!»  - с красноречивым взглядом, который усиливал её мольбу. То и дело ужасные крики Ситона разрывали тишину дома, несмотря на закрытые двери; крики, которых они притворялись, что не слышали, хотя Манелла и морщилась от боли, словно от удара кинжалом каждый раз, когда их эхо разносилось по воздуху.
        И настала ночь, мягкая и прекрасная с полной луной, сиявшей на почти безоблачном небе, не считая маленьких тонких крылышек белоснежного облачка, плывущего на востоке, словно блуждающие формы птиц, которые гнались за рассветом. Джулио Риварди, выглянув из одного из богато украшенных оконных проёмов своей полуразрушенной виллы, смотрел на небо с радостным предвкушением грядущего дня, обещавшего полёт на «Белом Орле».
        «Погода будет славной!  - думал он.  - Она останется довольной. И когда она довольна, то бывает прелестнее любой другой женщины! Она не так красива, как Манелла, но зато обладает чем-то большим, чем красота,  - она очаровывает! Интересно, куда она намеревается отправиться?»
        Внезапная мысль поразила его  - живое предчувствие, которое появилось неизвестно откуда,  - идея о том, что он позабыл о какой-то крошечной мелочи в устройстве корабля, которую его хозяйка могла заметить, но которая, конечно, подразумевает досадную забывчивость с его стороны. Он посмотрел на часы  - близилась полночь. Поддавшись внезапному порыву, он решил не дожидаться утра, а пойти сразу же вниз, в ангар, и удостовериться в том, что всё на корабле было в идеальном порядке. Когда он проходил мимо ароматных кустарников и цветов в садах и за их пределами по направлению к морскому берегу, то на него произвела впечатление глубокая тишина, царившая повсюду. Всё выглядело как неподвижная картина  - живой натюрморт. Проходя мимо маленького оливкового дерева, которое росло между его землями и морем, он остановился, выйдя из тени деревьев, и посмотрел наверх, где короной возвышался «Палаццо де Оро», в верхних окнах которого мерцали несколько огней, обозначая ту комнату, в которой «повелитель мира» лежал, вытянувшись в безмозглой неподвижности, ожидая вечно не спавших медицинских сестёр и жену, о которой
ничего не знал и которая заботилась о нём с неотступной самоотверженностью скорее верной собаки, чем человека. Поднимаясь вверх в какой-то отстранённой задумчивости, он снова остановился, оказавшись на берегу, очарованный мечтательной прелестью пейзажа. На открытом просторе ослепительного блеска море предстало его взору тонкой сетью драгоценных камней, осторожно нанизанных на серебряные нити, и он пристально смотрел на него, как можно смотреть на «заброшенные земли фей» Китса в его очаровательных стихах. Несомненно, никогда ещё не видел он ночи прекраснее, думал он, такой совершенной в своём умиротворении. Он лениво шагал, длинная тень, в которой скрывался летучий корабль, стояла прямо перед ним, её чёрные границы вырисовывались на фоне неба, но когда он приблизился к ней, нечто заставило его резко остановиться и пристально вглядываться, словно в каком-то неописуемом ужасе, затем он бросился бежать, пока, задыхаясь, не оказался у тени, выкрикивая: «Бог мой! Его нет!»
        Его не было! Ангар оказался пуст! Никакого дрожавшего в нетерпении летучего корабля там не оказалось  - чудесный «Белый Орёл» расправил свои крылья и упорхнул! Но куда? Как сумасшедший он метался туда и обратно, напрасно крича и взывая, но было уже за полночь и рядом не было никого, кто мог бы услышать его. Он рванулся бегом во дворец, чтобы затрубить тревогу, но затем вернулся, удерживаемый неописуемой силой, которой он был не в состоянии противостоять. Он напрасно боролся всеми своими силами.
        - Моргана!  - закричал он в отчаянии.  - Моргана!
        Сбежав вниз, к кромке моря, он вглядывался в его даль и вверх, в прекрасные небеса, через которые лениво катилась луна, как серебряный мяч. Не было ли там чего-то ещё, кроме луны и звёзд? Предельно напрягая зрение, он обыскивал каждый кусочек видимого пространства  - стоп! Не белый ли голубь парил на востоке? Или это растворялись остатки облачка?
        - Моргана!  - позвал он вновь, протягивая руки в отчаянии.  - Она ушла! И одна!
        Когда он это говорил, голубиная форма исчезла из вида в свете сияния ночных звёзд.

        Заключение

        Несколько месяцев назад обломки огромного летучего корабля были обнаружены на краю Великой пустыни, настолько разбитые и поломанные, что их механизм уже невозможно было распознать. Никто не мог разгадать их происхождения, никто не мог объяснить его устройства. Не осталось и следа двигателей, и крылья его рассыпались до самых рёбер. Путешественники, которые набрели на его останки, наполовину похороненные в песках, оставили их там же, решив, что ужасная катастрофа случилась с неудачливыми авиаторами, которые забрались в такую даль. Они рассказали об этом по возвращении в Европу, но никто не мог бы предложить им ключ к тайне происхождения корабля. Эти же путешественники были теми людьми, которые вскоре после этого заполонили определённый сегмент жёлтой прессы сказками о «Медном Городе», виденном в далях пустыни с башнями и куполами, которые сияли как медь или как «город из чистого золота», описанный Святым Иоанном Богословом, посреди улиц которого стоит Древо Жизни. Подобные сказки всегда принимались и будут приниматься с презрением большинством людей, для которых еда и деньги составляют главный
интерес существования; тем не менее легенда порой оказывается правдой и мечты воплощаются в жизнь. Как бы то ни было, Моргана живёт и может когда пожелает заставить услышать свой голос с помощью «Звукового Луча»  - этого удивительного «беспроводного устройства», которое вскоре станет известно миру. Потому что нет такого расстояния, через которое свет не мог бы перебросить мост, и нет такого разделения звука, которое невозможно было бы вновь гармонично объединить. На небе и на земле гораздо больше всего, что нам и не снилось, и «Золотой Город»  - одна из таких вещей! «Повелители мира»  - в лучшем случае всего лишь несчастные создания, но Обладатели тайн Новой Расы  - это боги Будущего!
        notes

        Примечания

        1

        «Буря» Шекспир, перевод Миx. Донского.

        2

        Шекспир «Как вам это понравится».

        3

        Scotch  - «шотландец», а также сорт виски (англ.).

        4

        Элементаль  - мифический дух стихии (огня, воды, воздуха и др.).