Одна сотая секунды Иулсез Алди Клифф

        Она не помнит, как попала в этот мир — мир, в котором небеса покоряют драконы, а земля изрезана железными дорогами, в котором телепортам присвоены серийные номера, а таблетки избавляют от магических воздействий. И этот мир не позволил остаться в стороне и спокойно за всем наблюдать, ведь он балансирует над пропастью и нуждается в самом элементарном спасении. Проблема лишь в том, что если женщина, называющая себя Кармой, вспомнит забытое, то может произойти что-то непоправимое. Но она начала вспоминать…

        Иулсез Алди Клифф
        Одна сотая секунды

        И этот мир, и эти сны,
        И всей вселенной дивный шар
        Нам лёг в ладонь, как робкий дар.
        И что же мы?
Сергей Калугин — «The Catcher in the Rye»

        Часть 1. Отношения

        Глава 1

        Бывает иногда так, чего уж тут скрывать, что ночь, отправив дрожащий и расплывающийся комок души в неведомые фантастические странствия, да вернув затем его на место, напоминает о себе и при свете дня — бередя, цепляя. То крохотный осколок повторения мелькнет в бытийном водовороте, то слово невольно сорвется с чьих-то уст, то что-то еще едва уловимым вороватым движением проявится. Бывает, бывает так. А случается, что и намеков нет никаких, а все равно не переключиться, не обрезать резким прочерком прошедшее, не заставить себя не возвращаться к случайно увиденному. Может, это признак скрипучей сентиментальности, не слишком мною почитаемой, может, обыкновенный симптом коварно и плавно растекающейся житейской утомленности. И все равно, несмотря на предельно четкое осознание того, что пусть и прекрасный, но сон является исключительно сном, что-то внутреннее, полузабытое тянуло поделиться, расплескаться, донести хоть до кого-то всепоглощающий образ свободного и бескрайнего лазоревого неба, так легко меня принявшего, так заботливо подхватившего под распластавшиеся крылья, так высоко поднявшего… Но я
стискиваю зубы, сдерживаю все порывы, не разрешая, строго запрещая изливаться подобным начальнику. Начальству вообще не стоит лишний раз приотворять проход в свои потаенные закоулки, пусть и такие мелкие, а уж Андрею — тем более.
        Поэтому я роняю в трубку то, что касается непосредственно дела:
        — Он почувствовал вкус.
        — Ты уверена?  — Легкий треск не способен перекрыть промелькнувшие нотки недоверия.  — Почувствовал?
        Уверена ли я? Не знаю. Наверное, нет, не настолько, чтобы взвинчивать собственный голос до вибрирующих высот на уровне личного оскорбления. И все же, невзирая на блистательный успех проведенной операции, моя собственная интуиция качнулась, насторожилась, вынудила в какой-то момент стянуть волю в сконцентрированную точку, не давшую дрогнуть, сбиться тону.
        Кольца волос, по привычке накрученные на палец, съехали и некрасиво перепутались.
        — Мне показалось,  — признаюсь я, отворачиваясь от зеркала.
        А ведь сама не заметила, как подошла к своему любимцу, безжалостному ко многим женщинам, но преданно служащему мне. Уж на что мне грех жаловаться, так это на щедрость природы, слепившей меня пусть и по стандартному образцу, но подарившему в жизни немало преимуществ. Как высказался один из клиентов? Огневолосая зеленоглазая ведьма? Вроде так…
        — Когда кажется, креститься надо.  — Буркнул Андрей.  — Или тебе напомнить?
        Ну вот, началось это невыносимое брюзжание, перетекающее то в несдерживаемое занудливое раздражение, то в бесконтрольный ор. С каким из вариантов предстоит столкнуться?
        Шеф сорвался в крик.
        — …не ошибался, слышишь!! Никогда я не ошибался! Ни-ког-да. Ясно? Сколько мы знакомы, Карма? Два года? Больше???
        — Андрей,  — пытаюсь я погасить разгорающуюся истерику и перевести разговор в мирное русло,  — все сработало, дядька… благодарность воспринял. Но ты пойми тоже…
        Не хочет понимать. А, с другой стороны, чего следовало ожидать?
        — Сколько?!  — Визг — железо по стеклу — резанул по ушам так, что я едва не выронила мобильник.
        — Три,  — чуть нараспев протягиваю я.
        — Вот видишь? Три.  — Андрей внезапно взял себя в руки, голос съехал, как на салазках, до обыденного умиротворенного звучания.
        Вообще-то, почти три с половиной года я работаю в паре с Семеновым. Только проглатываю, не уточняю, прекрасно понимая, что сей контроль эмоций мимолетнее осколка секунды: прозвучи вдруг опять не то слово, необоснованное сомнение, и бешенство вздыбится, чуть ли не опрокидываясь, нахлынет с еще большей, сметающей все на своем пути, силой. Мне-то, честно говоря, плевать на все подобные заскоки моего неустойчивого гения, но ведь он же потом будет названивать, трепать нервы. Оно мне надо?
        Теперь через динамик телефона полилась тонкой струйкой опасная вкрадчивость.
        — Три года, дорогая, целых три. И, признайся, моя рыжая бестия, была ли хоть одна осечка за все эти три удивительных года? Было ли хоть раз, что тебе пришлось удирать, спасать свою холеную шкурку, а?
        — Нет, конечно же — нет,  — несколько поспешно заверяю я босса. Даже излишне поспешно, но эта торопливость неожиданно сыграла мне на руку.
        — Во-от,  — совсем уже довольно промурлыкивает Андрей,  — и поверь, не придется, если ты, разумеется, не кинешь своего старого друга. А ты ведь не бросишь меня, правда?
        — Не брошу,  — я несколько вольно допускаю в речь некоторую игривость.
        Буря, оказавшаяся мелкой и несущественной, похоже, миновала, и грядущий вечер обещал порадовать ясностью и покоем.
        Андрей — гений. Действительно гений, наверняка повстречавшийся на моем пути не случайно. Может быть, я тоже гений, по крайне мере, на своем поле деятельности я чувствовала себя довольно свободно и уверенно. Правда, так уж получилось, что мне все равно немного недоставало тех чудесных и милых ниточек, которые в нашем приземленном мире принято называть связями. А вот у Семенова их, как показала в дальнейшем практика, хватало с лихвой. Его беда заключалась в другом — в ощутимой скованности, не позволившей в полной мере применить полученные результаты на полигоне действительности. Но фортуне ли или еще кому было угодно сделать так, чтобы мы сошлись как раз почти три с половиной года назад.
        Клиент ничем особым не выделялся среди тех, кто обычно спонтанно и неосознанно задевал ажурное плетение моих силок. Маслянисто поблескивающие глазки, способные цепко выдирать суть из любой чепухи, шаловливые ручки, тянущиеся не только к рыхлым телесам супруги, но и к свежим округлостям молодых представительниц слабого пола, в меру раздутое эго, позволяющее без зазрения совести переступать запретные границы, и сказочное богатство, привлекшее мое внимание. Ладно, вру, у господина Вишнева, владельца развивающейся сети забегаловок, сказочного богатства пока что не имелось. Он обладал совершенно другим — пленительным ювелирным шедевром, что и заставило меня в очередной раз выдрать из глубин памяти безотказные схемы и привести одну из них в исполнение, дабы в последующем согреть ладонями изумительное старинное гранатовое колье, да и некоторые другие милые моему сердцу и кошельку вещицы.
        Из своего арсенала я выбрала самую стереотипную схему, отличавшуюся простотой, а потому и являвшуюся наиболее действенной. Якобы случайное знакомство, затем как будто бы еще одна ненамеренная встреча через пару дней, почти ничего не значащий обмен телефонами… Стать для этого принца без белого коня, страдающего одышкой и нестабильным артериальным давлением, пассией, богиней, светом в окошке и предметом грез оказалось не сложнее, чем обольстительной дамой сердца для пылкого невинного юнца. Опять-таки, как это часто и происходило ранее, пошли типичные боевые маневры со стороны моего временного кавалера: мелкие и не очень подарки, проводы до гостиницы, сбивчивые хихикающие и перемежаемые нецензурщиной намеки на разделение ложа, выводы в свет. Признаюсь, мне даже ничего особенного тогда не пришлось делать, я просто поплыла по течению, позволяя старому ловеласу чувствовать себя героем и страстным самцом, способным покорить самою неприступную крепость женского пульсирующего очага эмоций. Я лишь изредка вмешивалась на поворотах, добавляя малую толику перца в разгоревшееся пламя бездумной влюбленности,
перемешанной в пропорции один к одному с потребностью обладания.
        Пусть обладает, мне не жалко, мое дело — вовремя подавлять тошнотворную брезгливость и внимательно следить за переломными моментами.
        Такой, пожалуй, мог бы наступить в ту гомонливую искрящуюся ночь, в ресторане.
        Если верить прочитанному и услышанному, то многие хищники перед точным броском замирают, группируются, превращаются в зрение и слух. А опытные хищники еще и безошибочно угадывают момент, когда необходимо совершить бросок, чтобы пронзенная клыками жертва забилась, окатывая морду свежей кровью, заметалась в агонии, уже не способная в очередной раз увильнуть от смерти.
        Я приготовилась к прыжку, почувствовала сладкое томление в мышцах, когда моя безошибочная интуиция породила неясное чувство тревоги. И этого чувства хватило, чтобы в считанные мгновения выгорел весь алкоголь, чтобы мой взгляд заскользил по лицам расслабившихся гостей и теней-официантов, а отправленная в рот сочная виноградина, раздавленная, брызнула во рту не сладким соком, а отдала неприятной горечью.
        В стадо закрался еще один хищник, замер, напряг каждый член до предела и внезапно учуял конкурента. Он меня нашел, он теперь следил за мной, тогда как я продолжала незаметно шарить глазами по толпе в тщетной попытке по случайным жестам, по особому блеску в глазах, по выбивающимся телодвижениям вычислить источник угрозы.
        К горлу подступил комок, в животе кольнула ледяная звездочка.
        — Котик, я припудрю носик,  — проворковала я в лоснящееся от пота раскрасневшееся ухо своей жертвы и выскользнула из-за стола.
        — Вали давай,  — добродушно прогудел вслед Вишнев, слишком занятый обрывочной и бессюжетной историей какой-то стареющей дивы.
        Меня кто-то стал «пасти»? Кто-то все понял? И кто он? Она? Они?
        Страх обволакивал липкой жижей, мешал думать, с трудом позволял мне вести себя столь же естественно, как и до сигнала тревоги, поданной интуицией. Но как там говорится — мастерство не пропьешь? И я, расслабленно и величаво, не забывая игриво покачивать бедрами, проплыла в дамскую комнату, не разрешая себе не то что даже обернуться, а просто допустить лишнее движение головой, бросить взгляд назад, хотя неизвестный противник не спускал с меня глаз и теперь прожигал дыру прямо меж лопаток.
        Аккуратно прикрыв дверь в дамскую комнату, я позволила себе тихо, но протяжно выдохнуть. Гибельной волной начала подниматься паника, и все же не захолонула, удержалась у какой-то критической черты, напоровшись на непробиваемое железо трезвых рассуждений, главными из которых были те, что, во-первых, все подобные ситуации не раз и не два прокручивались в голове, а, во-вторых, на данный момент мне очень сложно что-то предъявить.
        Так, еще раз вдохнуть, медленно выдохнуть… В сумочке — платочки, пудреница, прокладки, баллончик, ключи… Рука скользнула в шелковистое нутро, нащупала баллончик, медленно сжала металлический холодный цилиндр и все же его пока отпустила. Чутье зашкаливает, заставляет вырабатывать организм столько тепла, что еще немного, и сквозь поры кожи заструится не только пот, но и исторгнутся лучи света. Нет, спокойнее, просто нужно быть спокойнее. Все эти варианты уже представлялись, продумывались — до мельчайших деталей, до ярчайших образов. Да, есть некоторые уязвимые места, можно при желании болезненно зацепить, но вероятность такого все же низка.
        Я непроизвольно задержала дыхание. Стены нежно-розового цвета, зеркала выстроились идеальным сверкающим строем над белой гвардией умывальников. Тихое журчание воды, едва уловимое мерное гудение ламп, пьяные гости то ли хохочут, то ли уже ругаются. Скорее всего — и то, и другое. Слух пронзил истошный визг, тут же заглох, потонул в смехе. Кто-то, скорее всего — тот жеманный мальчик из популярного клипа, тоненько затянул «Катюшу», сбился и умолк. Зато нестройно подхватили другие. Кто же из них оказался волком в овечьей шкуре? Кто из них оборотень в человеческой личине?
        Дыхание почти уже выровнялось, вернулось в мерный ритм, пальцы нащупали в недрах сумочки ключи. Ключи, если уж на то пошло, тоже оружие. Вон, как приятно холодят кожу, какими безопасными, в случае чего, будут казаться в моем кулаке. Не кулаке, кулачке даже, если не лукавить — кисти рук у меня небольшие, с особым тщанием взлелеянные…
        — Не шевелись,  — нежный, почти эротичный, шепот над самым ухом, на самой грани слышимости, вместе с еще более тонким звоном,  — пошевелишься — умрешь.
        Никакой реакции мое тело не успело проявить, лишь замерло, окаменело, ведомое инстинктом самосохранения.
        Андрей потом так и не рассказал, как он сумел все это сделать, как ему удалось вычислить меня, а после нависнуть с устрашающей тенью, держащей в руке шприц с ядом. Или — не ядом. Я, правда, рискнула один раз поинтересоваться, но натолкнулась на столь жесткий взгляд обледеневших глаз, что мгновенно прикусила язык и дала себе зарок лишний раз не совать свой нос в те вещи, о которых шеф предпочитает не распространяться.
        — Я не сомневался,  — засмеялся в трубку Андрей, и в смехе проскочили привычные доминирующие нотки, вырвавшие меня из воспоминаний.
        — Ну а что же тогда?  — Позволила я себе чуть-чуть расслабиться.
        — Слышать приятно.
        — Оу…  — всего один звук позволил мне выразить и признание его победы, и выразить некоторую толику восхищения.
        Я прикрыла глаза, память вновь услужливо пролистнула передо мной ключевые выдержки из книги о нашей сплоченной деятельности.
        Мы оказались очень разными, даже слишком. По крайне мере, попытка познать друг друга через секс взорвалась бурной и неконтролируемой взаимной ненавистью. Вопреки ожиданиям, эта ненависть пронзила каждого из нас раскаленным прутом, выжгла что-то лишнее, а затем сама выгорела и рассыпалась прахом, оставив после себя яркую и опять же — взаимную — влюбленность. Как это ни смешно, но и влюбленность очень быстро истлела. Вызвало ли это сожаление, слезы печали? О, нет, ничего подобного, ибо что могла значить какая-то мелкая вспышка гормонов, когда над нашими душами властвовала, да и властвует по сей день истинная и неразменная любовь.
        Я люблю камни. Больше, чем людей, чем деньги, чем все удовольствия жизни. Нет, я не геолог, я не ювелир, я даже не специалист. Наверное, я действительно немножечко гений, потому что слышу, чувствую, замечаю в блеске отточенных граней, в множащейся глубине обработанного минерала не просто душу мастера, не просто историю, то полную завихрений и трагедий, то ровную, как накатанная дорога, а что-то особенное, личностное, куда более живое и осязаемое, чем души окружающих меня людей. И мне порой достаточно просто подержать в руках тот или иной камень, даже взглянуть на его фотографию, чтобы уловить в переливах цвета, в отблесках ту особую животрепещущую струнку, на которую я непроизвольно откликаюсь всем сердцем, всей своей сущностью. О, да, я очень отзывчивая натура, чего уж тут скрывать, и моя отзывчивость не позволяла и не позволяет мне оставаться равнодушной, она гонит спасать брошенные на произвол судьбы великолепные ожерелья и напоенные особой магией браслеты. Она шептала, и я не без изящества освобождала кольца, игриво выносила диадемы, видела в своих снах каменные цветы и золотые стебли,
дымчатые глаза и печальные аквамариновые слезы, горделивую роскошь бриллиантов и огненную страсть рубинов.
        Я никогда не ошибалась, даже в начале своего пути. Не это ли истинная взаимность и преданность?
        Помню, как-то один долговязый парнишка, только-только начавший осваивать азы ювелирного искусства, поинтересовался: «Как ты это делаешь?».
        Я, без лишней скромности томно на него взглянула сквозь завесу своего огненного водопада, нацепила на лицо улыбку Моны Лизы и чуть повела плечом, выражая этим жестом некоторую растерянность и смущение. Право, ну не буду же я делиться своими сокровенными козырями с кем-то случайным?
        Андрей тоже не удержался, один в один повторив вопрос того парнишки. Но в этот раз фокус не прокатил, его рука очень бережно провела по моей щеке, его уста исторгли то, отчего я едва не подавилась собственной слюной:
        — Не ври мне. Если соврешь — выброшу из окна.
        Не знаю, что именно — этот мягкий жест, или внезапно остекленевшие глаза, но что-то позволило мне тут же уяснить, что именно так оно и будет.
        Правда, мне удалось не раскрыть своего маленького преимущества и Семенову, заключавшемуся в умении отличать истинное от ложного, натуральный камень от подделки.
        Андрей, Андрей… кто ты, на самом деле? Три с половиной года, а я ведь так и не смогла распознать, какой кристаллической решеткой ты наделен, какой сингонии подвержен твой дух, в каких метаморфозах спрессовался твой характер. Андрей стал для меня еще одним камнем. Каким? На этот вопрос не было ответа. Я долго перебирала в уме все известные названия и образы, но так и не смогла остановиться на чем-то конкретном. Нежный ли ты турмалин или бесподобно ограненный алмаз? Задумчивый раухтопаз или теплый янтарь? Глубокий изумруд или великолепный топаз? А, может быть, переменчивый александрит? Нет, нет у меня подходящего сравнения для этого интеллигентного, скромного, чувственного и очень доброго внешне человека. О, эта доброта, этот согревающий огонь карих глаз и всегда чуть смущенная улыбка, эти обворожительные лучики, разбегающиеся от уголков глаз, этот платиновый проблеск в жестких коротко стриженных волосах… В тебя влюблялись все, а ты, не замечая, или делая вид, что не замечаешь, продолжаешь кротко идти дальше, на встречу со своей истинной любовью.
        Или любовь не одна, их две?
        Мне даже сейчас стыдно признаться в этом, но я до сих пор так и не поняла, кто же ты — химик, по уши влюбившийся в биологию, или все-таки биолог, закрутивший бесконечный роман с химией. Нет, не знаю. Ты не сказал, а я, наученная, не стала лезть с расспросами. Но эти две женщины, эти две немолодые дамы оказались в твоих руках столь страстными, столь покорными твоим стремлениям, что начали, может быть и не сразу, но все же начали оголять свои интимные тайны, делиться с тобой чудесами из потаенных чуланов, обнажать недоступные никому более секреты. И ты, способный аспирант, ведомый ими, сначала вроде как и повернул к дверям ближайшего института, чтобы блеснуть в научном обществе неординарным талантом, но остановился едва ли не на полпути. Что тебя остановило, бог микроскопов и лабораторной посуды? Кто шепнул тебе особое слово, король стерильности и точности? Не знаю, может быть, твоя не отмершая практическая жилка, так кстати намекнувшая, что одно лишь признание на хлеб не намажешь. Да и, откровенно говоря, до того признания было еще сколько десятков лет? И мне представляется, дорогой мой и
загадочный шеф, что одним погожим днем ты повертел в руках собственные заметки, полистал исписанные убористым почерком страницы дневников, оценивающе остановил взгляд на цветных кляксах в чашках Петри, и что-то уловил особенное, столь же яркое и манящее, как солнечные блики на стенках колб и пробирок. И это что-то, именно оно поведало неявными образами, неоформленными фразами, о том, какие иные, интересные и приносящие желанный шелест купюр, перспективы открываются перед твоим гением…
        Наверное, я слишком долго молчала и слишком глубоко погрузилась в размышления, потому что следующие слова потребовали от меня некоторых усилий, чтобы вернуться в реальность и сообразить, о чем идет речь.
        — Я пришлю данные клиента. Следующего. Он тебе должен понравиться.
        — Присылай,  — я присела на стул перед компьютером, шевельнула мышкой, пробуждая ото сна свою верную машину. Растворилась чернота экрана, явила открытую на поиске вкладку браузера.  — И не только данные.
        — Разумеется,  — легкий смешок в трубку,  — я же говорю, тебе понравится.
        — Жду.
        Посыпались короткие гудки. Не в привычках Андрея было прощаться в традициях современного общества.
        Да… тогда, когда два пути перехлестнулись на шикарной по виду и пустой по сущности пьянке в ресторане по поводу очередного успешного поворота в бизнесе Вишнева, пролилось немало слов, прежде чем выяснилось, что одну приманили драгоценности, а другого деньги. Но, тем не менее, переговоры, сопровождаемые обжигающим дыханием и легким дрожанием тончайшей иглы инсулинового шприца, начали приносить свои первые плоды.



        Глава 2

        Сделала себя я все-таки, большей частью, сама. Хотя не могу не признать, что если меня сравнить, скажем, с алмазом, то Андрею удалось отшлифовать его и превратить в бриллиант. Да, это именно он огранил меня, отточил мои действия до звенящего совершенства, до смертельной остроты, до вдохновляющей безупречности. Именно он напоил мои методы тем, что и эффект, и эффективность достижения задуманных целей стали превосходить мои самые смелые ожидания. Как всегда, мягко и ненавязчиво, покоряя теплом лучистых глаз и завораживая мелодичностью уверенного голоса, он вел меня при помощи незначительных фраз и легковесных советов, за которыми, как впоследствии выяснялось, крылась огромная, едва ли не бездонная глубина. Он не скупился на меня ни временем, ни силами, ни деньгами, как не скупятся иные мужчины на свои любимые игрушки вроде роскошного автомобиля или любовно собираемой коллекции фигурок персонажей культового фильма. Правда, порой тепло речей оборачивалось раскаленным железом, а нежность действий выдавала крепкую цепь, сжимающую мне горло. И тогда я билась, подыхала дворовой шавкой, захлебывалась
собственной несвободой, пока вдруг не соскальзывал рвущий душу шипами ошейник, не падала моя голова в заботливо подставленные мозолистые ладони…
        Гений. Сумасшедший. Тот, без кого дышать не смогу, но и кого боюсь до судорог во всем теле. Как ни напыщенно это звучит, каким пафосом не вязнет в зубах, но мы уподоблялись двум танцорам на лезвии ножа, смертельному тандему, в котором каждый готов был как к всепоглощающему доверию, так и к предательскому удару в спину.
        Выбора просто уже не было, не существовало возможности расцепиться и продолжить движение по своим собственным траекториям.
        Андрей откорректировал и мое имя. Когда-то я была Каролиной. Наверное, это хорошее имя, царственное. Другое дело, что оно не смогло озвучить мою суть, отразить верно то, что необходимо было показывать чуждым глазам. Пришлось стать Карой. Кара, да… та, что несет кару за прегрешения, за жадность, похотливость и нежелание думать.
        «Я читал книгу как-то. Там собаку так звали — Карма. Хорошая была сука, умная». Это так мне однажды сообщил шеф, после того, как почему-то назвал меня таким странным и непривычным именем. Обида, мелкая, но зудящая, пронеслась вдоль хребта и уперлась во что-то в груди. Наверное, под сердцем зацепилась, и выдала моим голосом, что я, вообще-то, не собака. Андрей лишь ухмыльнулся и порекомендовал мне почитать тот роман. Повинуясь неясному чувству, я все же прочитала — сначала неохотно, как выполняя бесполезный урок, а после — уже проникаясь и признавая право за боссом, а следом и за собой отзываться на пять простых букв, несущих в себе не меньшее воздаяние, чем прежнее обозначение моей персоны.
        Клиент мне не понравился — ни молодостью, ни фактом того, что он некогда имел несчастье оказаться моим одноклассником.
        Есть одна умная поговорка: не стоит гадить в собственном гнезде. Может, для кого-то это и означает всего лишь необходимость не плевать на пол в родной хибаре, и без зазрения совести сорить семечками на асфальт возле подъезда, но для меня сие предложение имеет довольно внушительный смысл. Мое гнездо было очень большим, распростершим сучья и ветки на многие города нескольких стран, зацепившим побегами всех тех, кто волею судьбы знал меня прежней, не то что не отшлифованной девчонкой, а даже не переродившейся из углерода в алмаз.
        Андрей предложил нагадить в собственном гнезде, пусть и у самого края.
        Первым моим порывом было желание отказаться от дела без объяснения причин. Такое случилось однажды, и Андрей отказ воспринял с пониманием, даже без истерики, признавая мое право доверять собственной интуиции. Но я помедлила, прислушалась к звучанию душевной глубины и, уловив пробивающийся мотивчик любопытства, поддалась искушению.
        Щелчок мышки, загрузка файлов, заполнение экрана ноутбука недурственным изображением комплекта, заставившего меня хищно раздуть крылья носа.
        Нет, стоп!
        Я вскочила из-за стола, прошлась по комнате. Знаю, сейчас сорвусь, отмахнусь от иного звучания — тревожного,  — пойду на поводу возгоревшейся алчности…
        В работе с Андреем, слаженной и безукоризненной, выверенной, как механизм швейцарских часов, что-то однажды заставило меня даже не споткнуться и, тем более, не остановиться, но самой кромкой сознания уловить некий незначительный диссонанс. Я долго не обращала внимания на эту мелкую погрешность, не замечала крошечной фальши, как иные часами не замечают мелкую соринку в собственном глазу. Я даже далеко не сразу нашла тот момент, когда в ровном гудении машины нашего дуэта раздался предупредительный призрачный всхлип. Мои мысли просеивались одна за одной, направлялись ищейками по давно остывшим следам, пока совсем непритязательная мыслишка не подняла голову с зажатой в пасти картинкой прошедшего. Вот он, слепок из собственной памяти: хмурый день, отяжеленный низким скомканным небом, конфузливые тени, не решившие, стоит ли прятаться по щелям и углам, или же остаться как есть, серые и тусклые блики на журнальном столике, желание включить верхний свет, чтобы небрежно пролистнуть журнал, купленный для вялого развлечения в пути. Кричащие цвета, большей частью желтые и красные, знаменитость, снятая с
неудачного ракурса и кажущаяся неизлечимо больной, мелкая заметка о смерти то ли на пятой, то ли на шестой странице, зацепившая знакомой фамилией.
        Некто господин Александр Орешко, не последний человек на телевидении и признанный коллекционер картин после продолжительной болезни скончался от остановки сердца. Орешко? Ну да, пополнил базу клиентуры в свое время.
        Тот день не сулил никакого озарения или выжигающего проблеска догадки. День сам по себе был слишком кашеобразен и вял, сер и уныл, чтобы что-то могло нарушиться интересными планами или животрепещущими событиями. Мне было невероятно лениво куда-то идти, что-то делать, чем-то себя загружать. Хотелось всего лишь горячего чаю с медом, теплого пледа и ни к чему не обязывающего безделья, реализованного, например, в виде медленного убивания времени при помощи социальных сетей, просмотров хлипких сериалов и прочтения дремотных рассказиков.
        Орешко, значит? Бывает, все мы не вечны, чего уж тут печалиться, каждому свой срок отведен. Кто еще значился в моем списке дарителем желанной прелести? О, Гвоздицын.
        Гвоздицын тоже оказался в числе отошедших в иной мир.
        Совпадение?
        Строй мурашек отмаршировал по моей спине, оставив под сводами черепа тоненький писк новорожденной мысли — а что, если… нет, все же маловероятно. В совпадения можно верить, можно и не верить, но в данном случае вере пока придется отойти на обочину. Кто еще пытался облапать мой зад? Иванов. Виталий Иванов, кажется, так звали того чудика. Ну да, он, с интересным именем и канонической фамилией, любитель покрутиться среди всесильных мира сего и декламировать стихи собственного сочинения. Те, кого он считал всесильными, время от времени снимали со своих ушей рифмованную лапшу, но благосклонно позволяли нуворишу потолкаться на приемах и тусовках.
        Мертв. Причина смерти не указана, но что-то мне подсказало, что нить жизни бесталанного поэта оборвала не автомобильная катастрофа.
        Кто следующий? Литвиненко. Признаюсь, мне этот клиент даже понравился: на фоне прочих он выглядел приятно, говорил мило, ухаживал красиво. Эдакий стареющий лев, не забывающий о своей царственности, невзирая на ломоту в пояснице и седеющую гриву. Его и звали очень органично, именно Лев. Действительно, уже не зовут, а звали… сердце не вынесло диагноза «ишемическая болезнь», тело — прогрессирующих проблем неврологического характера…
        Наверное, тогда я потеряла счет всему — и времени, и событиям, и обещаниям. Вероятно, со стороны я выглядела очень спокойной, даже умиротворенной. Но это только со стороны, а в действительности же меня сотрясала такая дрожь, такие землетрясения и ураганы, такая гремучая смесь из ужаса, неверия, истерики и безжалостного осознания происходящего, что уже мое сердце едва не отказало.
        В тот треклятый день, в очередной раз стряхнув пепел и не попав в пепельницу, разбив и расплескав кофе на так нравившийся мне белоснежный ковер, я набрала номер Андрея, и, преодолевая все возможное и невозможное в себе, отменила встречу. Вроде как я сослалась на плохое самочувствие, сейчас уже и не помню точно. Но, отшвырнув жегший пальцы мобильник, я принялась перерывать весь Интернет, все сайты и информационные ленты, чтобы добыть еще одну частицу, еще один фрагмент омерзительного шедевра, ненароком сотворенного моими руками.
        Умер. Погиб. Оставил нас. Отошел в иной мир. Скончался. После внезапной и тяжелой болезни… Служители желтых однодневных изданий щедро одаряли меня все новыми и новыми приступами болезненного страха, вынуждавшего опустошать чашку за чашкой с крепким до слез кофе и набивать окурками крупную египетскую пепельницу.
        На столе издевательски отражал свет монитора стеклянный флакончик без маркировки, уже практически полностью опустевший.
        Этот препарат, по запаху и виду ничем не отличавшийся от обыкновенной воды, Андрей преподнес мне как величайшее сокровище. «Ключик», а именно так мы стали его называть, действительно оказался подарком небес, рожденным стараниями шефа, упростившим очень многое в моей деятельности: всего несколько капель практически в любой напиток, и клиент мирно засыпал. А когда просыпался, то, судя по всему, мало что помнил из прожитого за последние несколько дней. Поначалу я проявила некоторое упрямство, выразила сомнения, но в дальнейшем уже не могла себя представить без этого чудесного ключика, так легко открывающего заветные двери и так волшебно защищающего меня. Деньги, драгоценности, успех — мы лихо с Андреем оседлали реальность и с ликованием понеслись навстречу сияющим горизонтам.
        Беда лишь в том, что «ключик» оказался ядом, слишком терпеливым и неторопливым, чтобы о его действии знали даже мы, владельцы.
        Или Андрей просто об этом умолчал?
        Я нервно металась по квартире, ставшей внезапно тесной клеткой, бросалась то к телефону, то к компьютеру, то вылетала на припорошенный снегом балкон в одном халате, то навзничь бросалась на кровать, не имея сил хоть как-то утихомирить рой встревоженных мыслей, лихорадочно скачущих в моей голове. Но неизбежно, раз за разом, мой взгляд приковывался к препарату, смертоносной разработке, в малом количестве сохранившейся на донышке безликой емкости. Я была воровкой, я была продажной, я никогда не стыдилась этого, а где-то даже и гордилась своим жизненным выбором и ювелирно отточенными навыками, но я никогда не была убийцей.
        Теперь же стала, пусть и неосознанно.
        Тревожно продолжала биться расчетливая жилка: если догадалась я, то догадаются ли… они? Догадаются ли прихвостни закона, сопоставят ли череду выглядевших естественно смертей с мельканием рыжеволосой соблазнительной девчонки? Ведь я потратила на все менее суток.
        Меня спасало то, что мои охотничьи угодья распростерлись на большую часть материка, я могла сегодня развивать мимолетный роман в сибирском промерзшем городе, а завтра наслаждаться солнечной погодой где-нибудь в Сочи или Ялте. Много ли людей способны сопоставить смерть достаточно обеспеченного человека, например, в Перми, гибель подобного где-нибудь в Киеве и женщину, украсившую их жизнь своим присутствием примерно за шесть-восемь месяцев до трагического события? Не будь я героиней этой драмы, так не смогла бы свести все концы нитей в единую связку.
        Подобные рассуждения меня несколько успокоили, хотя и не привели в чувство полного равновесия.
        За окном вновь возобновил свой неловкий танец редкий просоленный снег. Скупые белые точки падали мне на лицо, на руки и медленно таяли, превращаясь в мелкие и никчемные слезы, неспособные вызвать жалость даже у самой чувствительно натуры. Уставшее небо ворочалось, пристраивало набухшие вылинявшие складки отсыревшего одеяла, но так и не находило удобного положения.
        Знал ли Андрей? Знал ли?
        Окурок по дуге спикировал на расползшуюся слякотью дорожку.
        Доверие — слишком хрупкая, как ледяная иголочка, причуда тварного мира. И она же, ничем не защищенная, порой была способна совершать невозможное.
        Доверял ли мне Андрей?
        Доверяю ли я Андрею?
        Я не сразу решилась сделать тот звонок, но все же решилась.
        Семенов испугался, привычно распсиховался, не поверил, после едва не зарыдал, отключился, снова позвонил, окатив меня новой порцией яростных воплей, успокоился, бессвязно и нудно стал рассуждать о каких-то непонятных для меня вещах.
        Работа встала надолго, почти на четыре месяца, во время которых наши с ним встречи стали очень редкими и едва не свелись к нулю. Мне даже начало казаться, что отношения достигли той черты, за которой начинается независимость и самостоятельность, но ночью раздался звонок с возбужденным сообщением, что теперь-то все удалось, что все будет работать как надо.
        Я мысленно усомнилась, вслух же сонно выругалась сквозь зубы. Тем не менее, мы продолжили работу, постоянно оглядываясь и вздрагивая — действительно ли в этот раз заветный ключик правильно повлияет на биохимию жертвы?
        Ключик действовал правильно.
        Я вернулась за ноутбук, двумя пальцами взяла флакончик, поднесла к глазу, взглянув сквозь раствор на исказившийся мир. Жесткий диск с данными я спрятала в тайник к драгоценностям, квартиру снова стала сдавать, впустив в нее тихую семейную пару с полуторагодовалым спиногрызом, палас безжалостно отправила на помойку.
        Флакончик вернулся на место, мой взор снова обратился на присланные Андреем фотографии. Так, вернемся к самому клиенту, моему ровеснику, тихому и незаметному в классе, но теперь добившемуся определенных высот Петьке Веселовскому. С экрана меня пронизывал острый взгляд немигающих серых глаз, спокойных, привыкших ждать сколь угодно долго, если на то есть необходимость. Этот взгляд, эти глаза опытного хищника никак не вязались с остальными деталями облика, более подходившему бездарному рохле, а не успешному бизнесмену. Пухлые щеки, мясистые разлепившиеся губы, курносый широкий нос, нелепая щеточка усов, не бесформенный, но и не волевой подбородок. Одежда, если я не ошиблась, дорогая, брендовая, демонстративно кричащая о достигнутом статусе. Может, все же и взгляд не тигра, может, это просто игра света?
        Я помассировала виски, предупреждая накатывающуюся головную боль. Ладно, подумаем, посмотрим, ради чего я должна связываться с этим неопределенным типом, гордо носящим в свои двадцать семь титул генерального директора идущей в гору компьютерной фирмы, специализирующейся то ли на поставках оборудования из других стран, то ли занимающейся разработкой программного обеспечения. Семенов, зараза, почему-то не посчитал нужным указать эти детали.
        Следующие фотографии показывали ювелирные изделия, которые, по замыслу шефа, должны были пробудить во мне охотничий инстинкт и неутолимую жажду деятельности. Что ж, не прогадал. Да, прав он, наверное, был, сравнив меня с собакой. Уже первая фотография заставила вновь расшириться крылья носа, облизнуть пересохшие губы и сконцентрироваться. Старинный комплект с бриллиантами и прохладных тонов изумрудами, состоящий из колье, браслета, кольца и серег зацепил за самую трепетную жилку и. похоже, не намеревался отпускать. Да и как могут отпустить эти сверкающие дорожки, что изящно повторяют золотые края изделий? Как не испытать что-то беспокойное внутри, когда изумруды освежают одним только своим видом? Уже же ведь зовут эти чудесные камни, уже мне хочется сорваться с места, рвануть в неизвестность, протянуть руки и часто-часто зашептать — мое-мое-мое! Я выдохнула, сдерживая себя, с некоторым усилием щелкнула мышкой, сменяя одно изображение на другое. Ну… тоже неплохо — иридиевое колечко с дорожкой бриллиантов. Не то, чтобы что-то особенное, но вещица вполне приятная. Следующее фото? О, снова комплект,
на этот раз представленный кулоном и серьгами. Как и на первом изображении — изумруды и бриллианты, только изумруды в этот раз были иного оттенка, более сочного, напоенного особым внутренним светом.
        Хмыканье нарушило тишину комнаты само собой, непроизвольно: комплект не привлекал, даже отталкивал кичливостью, выраженной в неуемном обилии камней и массивности форм. И ради такого рисковать?
        А флакончик все стоит на столе, как напоминание о некогда свершившемся.
        Эх, та красота, те изгибы металла, впитавшие минувшие десятилетия, тот благородный золотой блеск, та прохлада искусно ограненных минералов… нет, от этого отказаться было решительно невозможно. Не могу отступиться, не желаю. Не способная я сейчас придушить собственное «хочу», невзирая на некоторые тихие, но предупреждающие сигналы верного чутья.
        Мои ладони оказались взмокшими, мой лоб — горячим, как у простуженной. Завтра среда, самый разгар рабочей недели. Если сегодня начать переписку, то к пятнице можно попробовать и рассчитывать на встречу. Нет, легкомысленный подход. Сначала узнаю, где нынче обитает это недоразумение, волею судьбы рискующее попасть в мои силки. Ну же, Петька, завел ли ты себе страницу хотя бы в одной социальной сети? Ага, завел, поставил на нее фотографию, изображающую Очень Важного Человека. И здесь такой же хищный проблеск на общем облике жвачного беспомощного животного. И как мне с тобой поступить-то, а? Придется, пожалуй, пойти более рискованным, но простым путем с типичным «Привет, как дела? Помнишь ли меня?» и дальнейшими воспоминаниями гулянок, драк и прочих атрибутов безпечной школьной жизни. Выйти со своей страницы, с той, на которой я просто женщина, увлекающаяся слюнявыми картинками, сбором рецептов и разведением цветов? Да, пожалуй, так вернее всего будет, мой мимолетный друг, так и оставшийся жить в сумрачном Питере.
        «Петька, привет! Сто лет не виделись. Помнишь меня? Это я, Каролинка, учились вместе».
        Вспомнит? Ответит? Действительно ли сейчас у монитора своего компьютера?
        Пока я дожидалась ответа, вскользь просмотрела указанные интересы, группы, скупо заполненную стену. Нет, ничего необычного, все стандартно: авто, мужские паблики, голые девицы, гаджеты и спорт, походы и рестораны. Ничего цепляющего, ничего такого, что выдало бы в клиенте интересную личность. О чем с таким говорить? Чем тебя окрутить, Петька Веселовский?
        «Привет»  — высветилось в окне,  — «Рад тебя видеть».
        На контакт пошел, это радует. Но — сухо, безынициативно, отдавая дань формальной вежливости. Что ж, умничать не буду, заинтересовывать в данном случае с первых строк — тоже.
        «Чем занимаешься? Как жизнь?»
        «Да вот… всякое… железками торгую всякими. А ты как?»
        «Ой, то тут, то там… как универ закончила, так долго без работы болталась. Потом успешно пристроилась, стала по выставкам кататься, материал собирать разный».
        «Ясно».
        Возникло молчание. Когда собеседник отвечает что-то вроде «понятно» или «ясно», то вероятность плодотворности дальнейшего диалога начинает стремиться к нулевой планке.
        Но неожиданно показалось новое сообщение:
        «У нас послезавтра компьютерная выставка будет проходить, моя компания тоже представляет продукцию. „Виртуальный мир — 2013“. Слышала?».
        «Не поверишь, но планировала как раз попасть. Не знаю, правда, успею ли, я только с другой вернулась».
        «Ты где сейчас?»
        «В Самаре, но билеты еще не брала».
        И какого черта я представилась кем-то вроде обозревателя или журналистки? Хотя, если вдуматься, можно все очень интересно обыграть. Например, я фотограф из мелкой газетенки… ой, не, вряд ли. Если Петька захочет посмотреть мою страницу, то наверняка удивится отсутствию обильного количества фотографий. Придется все же выступить в роли незадачливого колумниста. Незадачливого ли? В голове зрели схемы. А почему бы не использовать вполне действенную — «беззащитная девочка»? Приехать, потеряться, набрать номер, тонко намекнуть на собственную беспомощность, нехотя признаться в отсутствии знакомых в этом городе… многие на это велись. Хотя город-то родной, отсутствие знакомых будет выглядеть несколько странно. А, с другой стороны, столько лет уже прошло, и в моих немногочисленных друзьях по Интернету всего пара малознакомых мне личностей числится.
        «Должна успеть. Самолетом?»
        Можно и самолетом. Оплатит ведь Андрей своей любимице комфортную поездку. Или все же упрекнет, напомнит о моих доходах?
        Зазвонил телефон, на экране высветилось имя босса.
        — Легок на помине,  — не удержалась я от насмешливого комментария.
        Мобильник прижался к уху, в мозг полился знакомый до каждой интонации голос:
        — Ну, что скажешь? Как тебе клиент, моя дорогая?
        Я ухмыльнулась:
        — Не буду врать, товарищ не пришелся мне по вкусу. Но,  — произнесла я предупредительно, не позволяя перебивать,  — все же поработаю.
        — Так, значит?  — Наигранное или искреннее удивление?
        — Да, Андрей, да. Теперь активно размышляю, как мне перебраться в Северную Пальмиру из замечательной Самары — воздухом или землей.
        — А ты ничего поближе взять не могла?
        — Извини, милый мой босс,  — подпустила я капельку лести,  — так сошлись звезды.
        — Через границу…  — задумался Андрей,  — поездом, думаю…
        Я тоже склонялась к этому варианту. Как ни крути, но протаскивать препарат через таможню аэропорта пусть и не особо рискованно, но все же небезопасно. Да и схема, выстраивающаяся в моей голове, более удачно сочеталась именно с наземным транспортом.
        — Я еду на какую-то идиотскую компьютерную выставку, где должна буду восхищаться и закатывать глаза при виде всяких железяк.
        — О…  — только и протянул Андрей.
        — Вот именно,  — улыбнулась я в трубку,  — на которую не успеваю.
        — И что предлагаешь?
        — Ну…
        Я пробежалась взглядом по следующим сообщениям от Петьки, потянулась до сладкого хруста в суставах. Кого я там изображаю? Великовозрастную недотепу, не способную без дополнительной помощи просуществовать ни дня? Думаю, в таком ключе будет совершенно не сложно сгладить все мелкие огрехи, способные вызвать у неглупого человека некоторое чувство настороженности.
        — Ты уже что-то придумала,  — удовлетворенно не спросил, сообщил, констатируя факт, шеф.  — Когда ко мне заедешь? Завтра?
        Непроизвольно мои губы растянулись в победной улыбке:
        — Сегодня, Андрей. Сегодня.



        Глава 3

        Мобильник пришлось отключить и сдать в камеру хранения, как и многое другое. Старое едва ли не черно-белое недоразумение с тугими кнопками, приобретенное в ближайшем закутке, облепленном рекламными плакатами с новейшими моделями телефонов и выгодными тарифами, стало раздражать меня с первых же секунд. Нет ни сенсорного экрана, ни удобной навигации, ни полноценного менеджера контактов. С другой стороны, мне пришлось временно смириться с этим неудобством. Иначе вряд ли Петька поверит, что у красивой, но безмозглой девчонки украли все, кроме вполне привлекательного мобильника.
        Город встретил меня зло и ворчливо, как незваного гостя, что хуже татарина. Он раздраженно дернул за полы плаща, растрепал и без того непослушные волосы, плюнул в лицо колючей моросью. Ну, здравствуй, дорогой, я тоже тебя искренне рада видеть. А ты не сильно изменился, признаюсь. Вроде как солиднее стал, строже, бардак несколько уменьшился. Только, смотрю, все равно забыл умыться, начистить зубы и угомонить своих суетливых и вечно хмурых подопечных. Впрочем, мне некогда было сравнивать прошедшее и настоящее, поэтому я, едва сойдя с поезда, метнулась на другой вокзал, где терпеливо дождалась той минуты, которая лучше всего смогла бы подтвердить, что я приехала из Самары, растерялась, оказалась в безнадежном положении.
        — Петя… привет…  — всхлипнула я вполне натурально сразу после скупого «алло», мысленно ругая промозглую погоду,  — прости, что беспокою… тут такое дело… я. в общем… ну, мне очень неловко…
        — Что произошло?  — Сухо, по-деловому оборвал мои стенания собеседник.
        — Петенька… у меня все украли… я в милицию… на поезд первый, на второй села. А если бы… если бы только знала…
        — Ты где?  — Снова заставил замолчать меня Веселовский.
        — На Московском.
        — Жди, сейчас буду.
        Мне очень хотелось хотя бы мимолетным жестом отметить свою маленькую победу. Но я сдержала этот неумный порыв, обреченно кивнула и с такой же недовольной физиономией, как и у большинства окружавших меня людей, принялась шататься по вокзалу, стараясь не привлекать лишнего внимания.
        Питер, Питер… я давно уже отвыкла от этого, пахнущего водой и загазованностью воздуха, от вечного столпотворения и хмурого неба, от студенистой слякоти под ногами и тяжелых сводов метрополитена. Серые дома, обреченные лица, нервный гомон, непоколебимая суровость переживших многое зданий — тоска, непривычная, но слабая, прокатилась мутной волной и отступила. Этот город был удивительным, чарующим, он помнил светлые дни теплого лета и искрящуюся волшебную мишуру новогодних праздников, он когда-то укрывал от всех бед и горестей и когда-то вел своими многочисленными улицами и переулками, раскрываясь удивительными уголками и громко ухая закрытыми от чужих глаз колодцами. Он слепил горящими закатами и манил ржавыми лестницами на крыши, он шелестел золотой и багряной листвой высоких деревьев, тихо вторя моросящему дождю, и упорно укрывал дороги тополиным пухом, вызывая чихание и насморк.
        Петя сдержал слово, прибыл быстро.
        Я улыбнулась. Воспоминания казались обработанными профессионалом красивыми картинками, живыми и в то же время такими далекими, что с трудом верилось в их действительное существование. Белые банты и высокое синее небо, плеск свинцовых вод и сгорбленные спины мостов, начищенные купола и ряды многоэтажек, заплеванные подъезды и капли дождя на стекле, глупые мечты и еще более глупые влюбленности. Сколько всего было, сколько осталось за невидимой чертой, пролегшей где-то в щенячьей юности и разделившей прожитую жизнь на два этапа.
        Петька сам нашел меня. Подошел, молча кивнул и, перехватив чемодан, повел меня к своему автомобилю.
        — Дура я,  — сокрушенный вздох должен был убедить Веселовского в моей искренней нелепости,  — полная и круглая. Побоялась лететь самолетом… знаешь, до ужаса просто боюсь летать, не смогла себя пересилить… мне так жаль… а на поезд не успела, пришлось…
        Я опустилась на мягкое кожаное сидение автомобиля, пахнущее достатком и уверенностью в завтрашнем дне.
        Петька молчал, сосредоточенно вел машину, ловко маневрируя на дороге. Его молчание, строгий вид, взгляд, устремленный исключительно на дорогу, исподволь вызвали нечто, похожее на уважение. Я даже прикусила губу, поймав себя на мысли, что уже не испытываю столь сильного желания обманывать этого человека. Наверное, не стоило мне все-таки браться за задание, не хочется обманывать и грабить Петьку, тянет оставить его в покое, не мучить ни своим присутствием, ни последующими действиями.
        Хотя, если вдуматься, сейчас тоже можно все изменить: пожить пару дней в свое удовольствие и свалить обратно с пустыми руками. Иногда и такое случалось, когда инстинкт самосохранения останавливал, толкал прочь от цели, недвусмысленным воплем интуиции предупреждая о чем-то непредусмотренном, небезопасном для меня. Даже сейчас я чувствовала какое-то неприятное шевеление внутри себя, но неуверенное, не способное дать мало-мальски серьезное обоснование для отказа от намерений.
        Или, черт с ним, соврать Андрею, что ничего не получилось?
        На город опускались сиреневые сумерки, плавно перетекающие в глубокие темно-синие тона небесной пучины. Оживали стеклянные витрины, расцветали искрящимися бликами, вплетали свое сияние в гирлянды многочисленных квадратиков окон уютных квартир. Перемигивались светофоры, слепили фары встречных машин, проливали потоки рыжего света фонарные столбы, деля обочины и проезжую часть на более и менее освещенные участки.
        Петька что-то тронул, салон наполнила спокойная ненавязчивая музыка, настраивающая на романтический лад. Рискованно-то на дороге, да при такой погоде, расслабляться. А, может, он таким образом пытался угомонить мой бесконтрольный щебет? Признаться, я даже не обращала внимания на словесные конструкции, вылетавшие из моего рта. Что-то о животных, о трудностях работы в редакции, о стерве-начальнице, едва ли старше меня, но не имеющей никакой совести и ограничителя амбиций…
        Я послушно умолкла. Надо производить впечатление беззащитного ребенка, непосредственного и глуповатого, а не базарной бабы, перемывающей кости всем попавшимся под руку.
        — Мы сейчас в офис заедем сначала, надо документы забрать. Заодно гостиницу выберем,  — произнес через несколько минут мой собеседник, явно насладившись отсутствием назойливого треска.
        — Как скажешь,  — я провожала глазами улицы. Воспоминания снова потянули в свою глубину, заполняли меня и вытесняли все прочие мысли. Пришлось сделать дополнительное усилие над собой, чтобы контролировать ситуацию.
        — А ты красивая, кстати,  — Петр на миг оторвался от дороги, его внимательный взгляд отразился от зеркала заднего вида.
        — Спасибо, ты тоже хорошо выглядишь.
        Позволю ему теперь некоторое время подержать в своих руках ситуацию. Вон, как стремится производить впечатление на окружающих, как старается заявить своими манерами, что он, а не кто-то другой, талантливый лидер, альфа-самец, владыка реальности. Пусть, пусть играет в большого дядю, я же поиграю во внезапно засмущавшуюся и потому превратившуюся в немногословную девчонку, я даже немного отдохну, откинусь на спинку кресла и прикрою глаза, не скрывая усталости от долгой дороги и утомительных действий.
        — Приехали.
        А ведь я только-только задремала. Действительно незаметно для себя погрузилась в сон без сновидений, чуткий, но все же позволяющий хоть немного восстановить растраченные силы. И где мы? Глухой и темный двор, вытаскивающий из глубин сознания детские страшилки о чудовищах и обрывки полицейских сводок про изнасилования и убийства, редкий свет, теряющийся где-то вверху, тонкий пласт быстро тающего снега. Задержалась зима в этом городе, слишком даже задержалась. Или я все путаю?
        — Извини, дальше не проехать, придется пешком. Могли бы через центральный вход, но там такая вахта…  — не договорил Петька, явно сдержавшись от непечатного выражения.
        Он галантно обошел машину, открыл дверь. Помог мне выбраться из салона.
        Несмотря на слякоть, снег пытался быть здесь чистым и мягким, даже следы, рвавшие его полотно быстро расплывающимися асфальтовыми кляксами, не нарушили едва уловимый отголосок крошечного чуда, того самого, когда носом прижимаешься к холодному стеклу и восхищенно глядишь на замершие деревья, наряженные в пышные сверкающие шубы.
        — Сюда.
        Стальная дверь поддалась практически бесшумно, пространство внутри озарилось желтоватым светом, выдернувшим из темноты огромные — от пола до потолка — зеркала и мощно разросшиеся растения в практически одинаковых горшках.
        — Здесь уютно,  — отпустила я комплимент.
        — Ты еще моего офиса не видела, Лина,  — отозвался Веселовский,  — я долго добивался аренды этажа в этом здании. Ты даже не представляешь, сколько нервов на это ушло. Но — получилось.
        Нет, все же как бы не был солиден и серьезен Петька, но стремление похвастаться достижениями он не сумел подавить, утаить под оболочкой уравновешенного властителя. Роскошный автомобиль, кричащий о статусе, дорогие вещи, офис на последнем этаже, к которому поднял тихий быстрый лифт.
        В этом здании явно любили зеркала, их таинственную игру и беспощадную неподкупность. Вот и сейчас, в зеркале, я смогла оценить себя и остаться недовольной результатом: волосы окончательно растрепались, выбились совсем не художественными вихрами, щеки раскраснелись, на отдельных прядях замерцали капельки воды. Впрочем… если все преподнести должным образом, я и сейчас смогу выглядеть желанно, могу взбудоражить и вытянуть к поверхности потаенные фантазии. Взгляд глубже, тембр голоса мягче, и движениям придать большую плавность? Пожалуй, да, но самую малость, незаметно для окружающих и для самого Петьки, легкой пленкой на девичью неуклюжесть… так, чтобы что-то перемкнуло в глубинах его психики и направило по нужному пути.
        Кабинет также говорил о стремлении доминировать.
        Я скинула плащ, опустилась на черный диван, откинулась на спинку и обвела взглядом логово моей жертвы. Огромные окна открывали панорамный вид на город: подойди, прижмись ладонями к стеклу и прочувствуй, кому все это принадлежит. Колоссальных размеров плоский монитор покоился на бескрайнем столе из темного дерева, от стола — другие столы, составленные в ряд. Ну да, классическая буква «Т», столь любимая многими начальниками. Стены украшали картины в массивных рамах, среди них черным полотном терпеливо ждала разрешения на показ плазменная панель. Неплохо, неплохо, но и не столь гармонично, как бы могло быть. Все же слишком много вещей, задерживающих внимание, слишком много акцентов, мешающих сосредоточиться на деле.
        Петька вздохнул, включил кулер, подошел к окну, где застыл почти на минуту, после вернулся с кружкой к кулеру, наполнил кипятком.
        А мне предложить? Или в своих владениях уже можно скинуть личину?
        — Ты умная девочка,  — внезапно вздохнул он и тяжело опустился в свое безмерное, с высоченной спинкой, кресло,  — и ты долго нас устраивала. Все твои игры, умения — они прекрасно вписывались в наши планы. Ты — как великолепный инструмент. Но любой инструмент рано или поздно ломается.
        — Интересное сравнение,  — выдала я первое пришедшее в голову, чтобы не молчать беспомощно, не показывать даже сейчас своей оторопи,  — так про меня еще никто не говорил.
        — Ты умница, и я говорю тебе это искренне, поверь. Вся эта затея с поездами, твои способности обворожить любого достойны восхищения. Но, увы, тебе не хватило ума не лезть туда, куда не следует.
        — О чем ты?  — Продолжала я невинно хлопать глазами, хотя уже начала осознавать, в каком ключе потекла эта мирная со стороны беседа, и мне стоило огромных усилий не поддаться панической атаке, не впиться ногтями в кожаную обивку дивана, моментально ставшего неудобным.
        — Ты прекрасно знаешь, о чем я,  — Веселовский опустил подбородок на сцепленные руки, подумал, поднялся и замер вплотную у стекла, разве что не прижавшись к нему. В его руках мелькнула ручка, черный «Паркер», еще один атрибут всевластия.  — Когда-то я вытащил Андрея. Да, не удивляйся, именно я. Пойми, дорогая, он ученый до мозга костей и, как любой ученый, тщеславен. Он нуждался в признании и в вере в его работу, как в воздухе. И я дал ему этот воздух, позволил дышать полной грудью, взамен попросив о небольшой услуге.
        Он повернулся, и я могла поклясться чем угодно, что видела в глазах противника искреннюю боль и невероятное сожаление. Если Петька станет меня убивать, то это он будет делать со стенаниями и рыданиями.
        — Это все,  — широкий жест указал на сияющий огнями город,  — мое. Это не стало бы моим, если бы не некоторые деяния всей нашей замечательной команды. Поверь, все было просто восхитительно, но ты зачем-то заинтересовалась тем, чем не следовало интересоваться. И это привело к тому, что сейчас ты сидишь здесь, а я ломаю голову, что же с тобой делать.
        — Ты меня убьешь?  — Вот и озвучена мысль, холодно и спокойно прогремевшая в тишине кабинета. Наверное, я эмоциональнее спрашиваю цену за тушь в бутике.
        — Убью?  — Он поморщился, будто я нанесла непростительное оскорбление.  — Я не знаю, моя дорогая. Как ни странно, но до сих пор не знаю, потому что привык все делать чужими руками, не своими. Поначалу я думал использовать разработку нашего гения, но Андрей убедил меня в том, что ты способна догадаться. Концентрат, разве что? Но и это излишний риск. Нанимать кого-то? Тоже хлопотно.
        — Но ты и не отпустишь меня, так?  — Все, время игры в бирюльки прошло, наступил совсем иной период.
        — Может, и так,  — усмехнулся Петька, сунул «Паркер» в рот и тут же спешно вынул, устыдившись детской привычки.  — Знаешь, Лина… или лучше — Карма? Я долго думал, действительно долго. Когда ты узнала о побочном эффекте препарата, который и не был, если уж по правде, побочным, то провел немало бессонных ночей. В конце концов, из того, что у меня было, а у меня много чего было и есть на тебя, в этом можешь не сомневаться, я составил твой психологический профиль. И вот какая интересная вылезла штука: ты способна убивать, но тебе для этого нужно оправдание. То есть, человек ты добрый, не смотря ни на что, и я не могу не восхищаться этим. Поверь, я очень люблю добрых людей, они делают наш мир чище и светлее. Но вот незадача — в бизнесе нет места доброте. Бизнес — это искусная война, в которой или ты устраняешь конкурентов, или они тебя. Да, сейчас уже не гоняют по улицам с пушками наперевес, оружие приобрело совсем иные качества, но суть осталась той же. И я не могу позволить тебе остаться с нами, как бы ты того не желала.
        — Серьезно,  — хмыкнула я.
        Разговор мне напоминал какую-то типичную сцену второсортного боевика. Вот она я, оказавшаяся на грани пропасти, но еще пытающаяся балансировать. Вот он Петька, исполняющий роль главного злодея, читающий исповедь. Время, блин, доставать пушки, устроить эффектный мордобой, спалить все дотла при помощи невероятного количества подвернувшихся по руку бомб и в самый последний момент каким-то чудом спастись. Было ли мне страшно, пока Веселовский распинался передо мною? Наверное, да, только я этого не чувствовала. Как будто я уже перешла какой-то предел, как будто все осознала, почувствовала и смирилась с происходящим. Мне было не страшно, мне вдруг стало очень скучно и немного даже грустно. Я поднялась с дивана, прижалась ладонями к стеклу. Величественен пейзаж за окном, торжественен и велик город порождающий и город забирающий, многоликий и неразгаданный, сияющий и временами ослепляющий.
        Я провела пальцем по стеклу, оставляя едва заметный след.
        Петька стоял рядом, нескладный и даже какой-то несуразный, не желающий совершать поступок и вынужденный это делать. Или я просто стараюсь его оправдать? Того, кто без зазрения совести устранял неугодных людей, чтобы и дальше продолжать возвышаться над переливающимися в ночи огнями?
        — Серьезно, да,  — повторил Веселовский, на мгновение оторвался от окна и вновь приник взглядом к далекому мельтешению под ногами.  — Я отпущу тебя, но с тем условием, что ты исчезнешь. Нигде больше ничего не промелькнет о тебе — ни строчки в сети, ни слова в чьих-то разговорах, ни фотографии с корпоратива. Ты перестанешь существовать и забудешь обо всем, что было, обо мне, об Андрее. Ты даже не подумаешь обратиться за помощью, не станешь искать правды. В противном случае ты умрешь. Ты проснешься в своей постели, улыбнешься новому дню и даже не поймешь, что жить тебе останется считанные секунды. Уяснила?
        — Да.
        — Вот и умница,  — довольно кивнул Петька и вернулся к столу.
        А что мне спорить? Есть у меня какой-то иной выход? Один звук, другой, едва уловимый всплеск воды, стук. У меня всегда есть запасные пути, я всегда была готова к тому, что однажды все может пойти не по написанному сценарию.
        Наверное, со стороны все вышло очень красиво: колыхнулись рыжие кудри, я, как в замедленной съемке, повернулась и лучезарно, почти прощая, улыбнулась.
        — А теперь, котик, ты послушай меня.
        С момента нашей встречи и до нынешней секунды я в этих глазах увидела многое — и целеустремленность, и злобу, и торжество, и печаль, и холод. Теперь пришел черед изумления, сменяющегося страхом. Как будто Петька уже обо всем догадался, просто слов еще не нашел. Как будто теперь он смирился, не я, но еще не сообразил, с чем именно. И все же и страх, и сходные ему чувства исчезли, уступили место откровенной насмешке.
        — Карма. Милая и талантливая Карма… ты мне сейчас поведаешь, что искусно, пока я разглагольствовал, успела влить в мой кофе некоторое количество яда? О, это будет очень мило с твоей стороны.
        Кого я недооценила — Андрея, испугавшегося за целостность собственной шкуры? Или незадачливого Петра Веселовского, о существовании которого я, в общем-то, даже не догадывалась? Бедный жадный Петька, так стремящийся вырваться из своего кокона посредственности, мне, право, даже жаль тебя. Ты ведь все равно повелся, повелся как глупый мальчишка, ты совсем забыл, читая мою характеристику, что я очень часто подмечаю несущественные, на первый взгляд, мелочи. Ты терпеливо ждешь признания мною поражения, обсасываешь свою дорогую ручку и начинаешь немного нервничать, не понимая, почему я тяну с ответом. А мне просто нравится наблюдать за зарождением растерянности в твоих глазах, за тщательно скрытой, но все равно прорывающейся борьбой, в которой твоим главным противником выступаешь ты сам. Ты начинаешь метаться, судорожно перебирать в уме все произошедшее, высчитывать, где мог допустить досадный промах, но не находишь. Ты вроде даже успокаиваешься, но снова напарываешься на мой взгляд, непроизвольно щуришься, выдаешь волнение вздрагиванием венки на виске, однократным подергиванием пальцев. Знаешь, Петька,
я могла бы ждать так еще несколько минут, молча и просто наблюдая. Но мне скучно, мне снова скучно.
        И поэтому я просто спрашиваю:
        — И что ты сейчас делаешь?
        Петька теряется еще больше от столь неожиданного вопроса. Он отнимает от губ обслюнявленный «Паркер», не замечая тонкой и блестящей провисшей ниточки, смотрит на черное покрытие, на золотое перо, и замирает, пораженный еще не знанием истины, но ее предчувствием.
        — То есть…  — он настолько ошеломлен, что не может произнести свою догадку нормальным голосом, лишь сдавленно сипит.
        И я усмехаюсь, жестко и коротко, бессердечным плевком.
        — Ты и в школе сгрызал ручки, мой друг. Знаешь, Петь, ты так демонстративно вел меня к возможности влить яд в твою чашку, так беспечно ставил ее на стол и отворачивался, что только полная кретинка не смогла бы сообразить о твоих намерениях. Ты поправь, если я ошибусь. Ты желаешь заполучить образец препарата, отдать его неким своим доверенным лицам для изучения, а в дальнейшем устранить Андрея. Так?
        — Нет!  — Рявкнул Веселовский и уже спокойнее добавил: — Ты блефуешь.
        Да, блефую. Однако, судя по твоей реакции, своим блефом очень точно попала в цель, прямо-таки в яблочко.
        — Я тебя обрадую, Петька. Образец уже есть — в твоей крови,  — и в дополнение кидаю недвусмысленный взгляд на ручку с золотым пером.
        — Но… но как?  — Он даже не спорит, лишь сереет лицом и судорожно хватает ртом воздух.
        — Мой маленький секрет,  — хмыкаю я в ответ.
        У меня всегда есть запасные пути, я всегда стараюсь продумывать каждую операцию до столь незначительных мелочей, что иногда даже самой себе кажусь параноиком. Но такова моя работа, она не терпит погрешностей и оплошностей, ибо цена каждой может оказаться слишком высокой, а расплата — непомерной. Я не готова расстаться со свободой, мне дорога моя жизнь, пусть и ненормальная, но насыщенная и полноценная. Именно поэтому под моим широким браслетом, так удачно вписавшемся в образ беспечной и ветреной девчонки, нередко находится инсулиновый шприц, содержащий две дозы препарата. И одну из них ты, акула бизнеса, подрагивающая от предвкушения победы, благополучно слизал, поддавшись дурной привычке.
        — Ты блефуешь!  — Повторяется Веселовский.
        Я пожимаю плечами:
        — Можешь не верить, жизнь-то твоя.
        И тут он взорвался, рванул неконтролируемой бомбой, бросился вперед, нацелив кулак в мое лицо.
        Я легко увернулась, кулак проехал по стеклу. Нет, солнышко, уже слишком поздно, твоя нервная система стала сдавать, безнадежно проигрывать. Я уже вижу, как тяжелеют твои веки, как теряют остроту и слаженность движения…
        Второй удар оказался даже не ударом, я и боли-то не почувствовала. Просто как-то неловко отшатнулась, приложилась затылком к чему-то холодному и слегка прогнувшемуся. Я взмахнула рукой, желая стереть с губ внезапно проступившую горячую влагу, но остановилась, заметив, как стали очень медленно расширяться твои глаза. Также медленно, будто преодолевая что-то неведомое, стал раскрываться рот, демонстрирующий великолепные зубы, потянулись ко мне, будто вязнущие в киселе, руки, заскребли по воздуху растопыренные пальцы. Ты весь, каменеющий, подался ко мне, но не смог. Препарат, детка. Это все препарат с игривым названием «Ключик».



        Глава 4

        Звезды. Удивительные, пленительные, мерцающие. Они ринулись навстречу, они вознесли меня и пустили в свои чертоги. Они разогнали непроглядную тьму и тихим звоном далеких струн стали повествовать мне обо всем на свете, от мига создания Вселенной до мига ее бесславной кончины. Они кружили алмазной пылью. Они завораживали серебряной стружкой, они, смеясь, играли со всем спектром цветов, перетекая из белой невинности в солнечные брызги и алую любовь, в свежесть зелени и синеву небес. Они рассказывали, они то почти умолкали, то заглушали собой все мироздание, они приближались то невероятно близко и остро покалывали лучиками мою кожу, то терялись в далекой и невероятной черноте, отстраняясь от меня на миллионы и миллиарды световых лет. А потом возвращались, продолжая мелодичным переливом раскрывать мне все таинства законов природы, все ее непостижимые секреты. И я внимала, жадно, ожесточенно, боясь пропустить хотя бы звук. Я слушала, я верила, я впитывала все в себя, и уже сама неслась звездой в бесконечных завихрениях, сама стремилась к объятиям древних волн, без устали поющих свою песнь, сама
пьянилась свежестью и солью, сама растворялась в небытии, как положено рано или поздно раствориться любому тварному существу, я сама…
        …очнулась. Очнулась?
        Похоже, что я все-таки очнулась от какого-то странного сна… вернее, от… как же мне… нет, все не то, все как-то неправильно. Почему я так боюсь открыть глаза? Почему я страшусь пошевелиться? А, потому что все тело затекло, наверное… Нет. Так, дышим ровно, слушаем, пытаемся сориентироваться. Что я слышу? Ничего. Неправильный ответ. Я все-таки улавливаю, пусть и с трудом, но отдаленный слабый гул и чье-то мерное дыхание. Свое? Нет, не только свое, кто-то есть еще. Что я чувствую? Взгляд, похоже, напряженный. Ну правильно же, я ведь не одна. Что еще? Мягкость и тепло постели, приятное прикосновение тканей. Такое прикосновение в гостиницах не встретишь, но и дома или у Андрея они тоже иные. Я у клиента? Вероятно. Что еще? Боль. Много боли. Твою же мать, как больно! Эта проклятая боль выдирает из меня совсем не те слова, которые нужно произносить, она выталкивается из меня нечленораздельным протяжным стоном. Приходится совершать усилие, поправляться, с наигранной бодростью шутить:
        — Я умерла. Но даже после смерти мне скверно.
        Это точно я произнесла? Нет, наверное, просто подумала, потому что у меня не такой старческий и надтреснутый голос. Иди это все боль? Эта дрянь сверлом разворотила мне шею, покалечила затылок и, похоже, попутно перемолола ребра в кашу. Может, я действительно умудрилась откинуть коньки и попасть в ад? Ага, и теперь сам сатана строго на меня взирает, пытаясь подобрать подходящую посудину и прикидывая температуру наказующего огня. Было бы смешно, если бы не было так ужасно больно.
        Я все же медленно разлепляю веки, готовая к опаляющему, приносящему новые страдания, свету. К счастью, в аду к новоиспеченным грешникам относятся с некоторым снисхождением и терзают не сразу, позволяя перед пытками приходить в себя в приятном полумраке.
        Перед глазами все туманно, и мне не сразу удается сконцентрировать взгляд на расплывчатом силуэте, шевельнувшемся где-то на периферии поля зрения и приблизившегося ко мне.
        — Ну, на дьявола ты не похож,  — пытаюсь я усмехнуться, но лишь жалко хриплю.
        — Нет? Что.
        — Еще и с речью проблемы,  — констатирую я.
        — Строить. Говорить. Быть речь хорошо.
        У силуэта не только проблемы с построением фраз, но и с произношением в целом. Скачущие интонации, нелепые переходы, совершенно непонятный смысл. И откуда такое нелепое чудо взялось? Иностранец, что ли? Да как-то с заморскими гостями я не связывалась пока что, по крайне мере с теми, у кого явно все неладно с пресловутым великим и могучим языком. А если это не клиент, то кто? Перед глазами все покачивается, разваливается, рассмотреть товарища пока не получается… Что вообще было? Так, Воскресенский… да, он. Помню, как отпивает из стакана сок, морщится, плюется, что совсем там совсем охренели такой некачественный товар подсовывать… Вкус! Проклятье! Он же почувствовал вкус, надо об этом Андрею сообщить…
        Но почему я не помню иностранца?
        Так, Андрею же я все сообщила. Точно, я ему позвонила, он, как всегда, психанул, потом успокоился и обещал переслать мне данные на новую жертву. Значит, я в доме новой жертвы, так, что ли, получается? Но почему я ничего не помню?
        Господи… мамочка…
        Я рванулась, вскрикнула от новой вспышки боли, натолкнулась на чьи-то холодные ладони, бережно, но сильно удержавшие меня.
        — Говорить. Ты. Настроить речь. Говорить.
        Говорить, блин, настроить! Да мне препарат ввели, а ты со своим говорить-настроить лезешь! Но кто? Зачем? Случайно ли? Целенаправленно? Вот даже и не знаю, то ли плакать, то ли смеяться по поводу того, что некто обернул против меня мое же оружие. Посмеялась бы, если бы не ветвящаяся молния, выжигающая остатки мозга в районе затылка.
        — Говорить. Ты.  — Тихо, но настойчиво требовал иностранец.
        Хорошо, хорошо, уймись только.
        — Что произошло?  — Посмотрим, какую лапшу мне навешает этот тип.
        — Еще. Понять что быть речь твой слово мой.
        Вот зануда, хуже назойливой навозной мухи.
        — Хотя бы скажи, я долго спала?
        О чудо, мой заморский друг все же снизошел до ответа. Где бы это записать?
        — День несколько нет сознаний быть. Приращение сбоку действо.
        Ого! Несколько дней? Я, конечно, не лезла в особенности воздействия «Ключика», но мне всегда казалось, что клиент вырубался на несколько часов. Ну, максимум, на полдня. У меня, что ли, реакция оказалась нетипичной? Чую, мне придется еще много думать и узнавать, что же произошло на самом деле. Впрочем, если я несколько дней не выходила на связь, то Андрей наверняка насторожится и, может быть, даже попробует мне помочь. Хотя — не факт. Одно дело — строить сообща бизнес, и совсем другое — вытаскивать чужую задницу из дерьма, пусть и весьма ценную.
        — Говорить. Много. Надо.
        Вот же бесчувственная скотина. Нет у меня сил говорить, и желания — тем более. Привязался же, свалился на мою голову. Послать бы тебя, заграничный товарищ, по известным координатам да на три буквы…
        — Стихи тебе, что ли, почитать? На, подавись!
        Я напрягла свою покореженную память, извлекла первые подвернувшие строки:
        — Кончено время игры, дважды цветам не цвести. Тень от гигантской горы пала на нашем пути. Область унынья и слез — скалы с обеих сторон и оголенный утес, где распростерся дракон. Острый хребет его крут, вздох его — огненный смерч. Люди его назовут сумрачным именем: Смерть…
        Я захлебнулась собственными словами из-за так некстати выровнявшегося зрения, позволившего разглядывать все не сквозь слой пелены, а нормально, привычно, как и положено. На меня уставились два глаза, и эти глаза вынудили непроизвольно содрогнуться: один, бездонный, казалось, мог иглой вонзиться в душу и все там переворошить, другой же, мутный, в сетке шрамов — еще и под душу заглянуть, чтобы вытащить таких монстров, каких никакое больное и безграничное воображение не способно создать.
        — Смерть, значит…  — протянул разноглазый, отступил, слившись с темнотой.
        Я почувствовала укол совести. Наверное, не совладала с собственным лицом, отразила всю оторопь, так спонтанно меня охватившую. С другой стороны, сам напросился, нечего было ко мне так настырно лезть.
        — Стихи великого русского поэта Гумилева,  — произнесла я строго, на корню давя надежду услышать от меня извинения.  — Слышал о таком?
        — Нет,  — из голоса исчезли все эмоции, он прозвучал спокойно и безлико.  — Но согласовать языки стало уже лучше. После приращения требует время какой-то, настройка.
        Кто ты, разноглазый, несущий полную ахинею? Чем больше я слышала, тем быстрее с меня слетала сонливость и усталость. Да, было скверно, но даже вся болезненность отступила перед всей этой захламленной бессмыслицей неизвестностью. Я снова сделала попытку сесть, но, как и прежде, была остановлена.
        — Не надо. Рано.
        Разноглазый опустился на кровать, неудобно развернулся, чтобы видеть меня.
        — Ты меня понимать? Мой речь нормально воспринимаешь?
        — Не очень,  — призналась я, глядя на волну неровно обкорнанных волос, тускло блестевших в слабом свете.  — Плохо.
        — Надо еще говорить. Это настройка.  — Попытался уже совсем просто изъясниться незнакомец.
        А мне нечего было сказать. Каждая лишняя фраза, каждое необдуманное слово только могли усугубить мою ситуацию. С чем я теперь могу столкнуться, что ждет меня в ближайшем будущем? Да и не только в ближайшем? Сейчас я беспомощна и растеряна, сейчас я испытала всю прелесть изобретения моего гения на собственной шкуре. Они, мои жертвы, также терзались всеми этими сомнениями и не понимали, с какой такой радости череп готов разлететься на множество осколков? Да. Вероятно, что каждый, оказавшийся преградой между мной и моим желанием обладать великолепной вещью, просыпался со столь же мучительным набором ощущений. И боролись ведь, совладали как-то с собой, выходили в свет, улыбались и общались так, что только тонкий психолог мог заметить какое-то странное несоответствие.
        Я вздохнула, разноглазый терпеливо ждал.
        — Тебе бы подстричься…  — выплеснулось вдруг как-то само собой.
        И я неожиданно почувствовала непривычную неловкость. Разноглазый и так наверняка в комплексах погряз, а тут я со своими советами полезла. А ведь не клиент. Нет, я не могу себе представить, чтобы я, так и не выучившая ни одного языка, полезла охмурять иностранца. Не мой стиль, не мой принцип. А даже если все-таки каким-то образом этот тип оказался клиентом, то тем более нужно следить за языком.
        — Что?  — Не понял мужчина и тут же беззлобно усмехнулся: — А, Иннара тоже так говорить.
        — Кто?  — Переспросила я.
        — Иннара. Знакомить с ней потом, она понравиться ты. Должна.
        — Посмотрим,  — усомнилась я.
        Похоже, все-таки разноглазый — очередная жертва. Только если он применил ко мне мой же препарат, то почему так любезен сейчас? Наверное, прекрасно осведомлен об эффектах, и поэтому решил сыграть в свою игру. Ну-ну, мы еще посмотрим, кто кого переиграет. Пусть за тобой будет первый раунд, но поверь, солнышко, я еще возьму реванш. Посмотрим тогда, кто еще будет беспомощно распластан.
        Я прикрыла глаза. Как же сложно склеивать разговор, зная, что каждый лишний вопрос, каждое необдуманное слово могут оказаться той самой каплей, что отправит меня в бездну, тартарары и еще черт знает куда. Попросить еды? Я не голодна, наоборот, меня сейчас стошнит от малейшего куска пищи. Воды? А это можно, пару глотков я осилю.
        — Есть что попить?  — Попросила я.  — Можешь дать?
        — Да, сейчас,  — не удивился просьбе незнакомец.
        Он поднялся, на мгновение исчез из поля зрения, но тут же вернулся с полной кружкой.
        — Вот только поить меня не надо, сама как-нибудь справлюсь,  — усмехнулась я.
        Пить, оказывается, я хотела так, как может только человек, пару суток проведший в какой-нибудь пустыне. Я жадно глотала воду, давилась, проливала на себя, но все никак не могла утолить зверскую жажду. Да что же такого со мной произошло, что я сейчас чувствуя себя так, будто балансировала на краю смерти? А, может, действительно балансировала?
        — Спасибо,  — прохрипела я, откинулась на подушки и шумно задышала, стараясь унять внезапно зашедшееся сердце. Ну и средство, что б его, изобрел ты, Андрюха.
        Так, Карма, возьми-ка ты себя в руки. Разноглазый, похоже, уже сам начинает нервничать и судорожно вспоминать телефон «неотложки». Нет уж, никаких больниц, тем более — сейчас.
        — Все нормально,  — сделала я жалкую попытку улыбнуться.
        Незнакомец внимательно на меня смотрел секунд десять, после все-таки кивнул.
        — Похоже, что настройка прошла успешно.
        — О чем ты?
        — О приращении,  — сообщил разноглазый.  — Когда ты попала в этот мир, я рискнул сделать тебе лингвистическое приращение, благодаря которому ты теперь знаешь четыре наиболее распространенных языка.
        — Так, подожди!  — Опешила я от услышанного.  — Какое приращение? Что за…
        Последнее слово сорвалось и не прозвучало.
        — Просто выслушай, хорошо? Потом все вопросы.
        — Ладно.
        — Ты не в своем мире. Не там, где родилась, жила… полагаю, что ты попала в туннель Вернерса, в тебе столько заряда энергии… извини, это пока для тебя сложно. Ты попала в иную реальность, вероятно, сильно отличную от твоей. Догадываюсь, звучит очень абсурдно, но об этом говорит целый ряд признаков, позволяющих сделать мне такой вывод. Я, как уже говорил, пошел на риск и внедрил тебе настраиваемый переводчик. К сожалению, процедура негативно сказалась на твоем состоянии, но в противном случае не исключено, что ты могла бы годами осваивать хотя бы один из языков. Поэтому, прежде чем ты решишь, что я болен разумом, соотнеси то, какую речь ты используешь для мышления и какую — для разговора.
        Так, здравствуйте приехали! Желтый дом на выезде с психом в главной роли. Реальности, переводчики, сейчас еще инопланетяне заявятся в стрингах и с бластерами наперевес. Кто-то из нас свихнулся, или я, или мой собеседник. Или я в коме, а мое воображение изгаляется по полной программе? Но разве бывает так скверно, когда находишься в коме?
        И тут мой поток мыслей споткнулся о ранее озвученный факт: думала я действительно на русском языке. А вот вслух же выходило…
        — Такое разве может быть?
        А словесное воплощение становилось совершенно иным — более мягким, плавным и чужим. Будто горный своенравный ручей, стиснутый каменными берегами, преобразился в широкую равнинную реку.
        — Но как?! Как такое возможно?
        — Приращение.  — Терпеливо повторил разноглазый.  — Искусственное внедрение переводчика.
        — Я…
        И что теперь сказать? Как охватить сознанием все произошедшее? Как принять и допустить, что это действительно может быть? Нет, невероятно, невозможно!
        — Уходи,  — прошептала я,  — оставь меня.
        Мужчина послушно поднялся, признавая за мной право попытаться разобраться в себе, в реальности, во всей этой чертовщине. Он отступил вглубь комнаты, и снова я видела только его силуэт, теряющийся в полумраке. Человек? Тень? Призрак? Длинные свободные одежды скрыли его телосложение, темнота не позволила нормально разглядеть черты лица. А, может, это просто сон? Просто такой странный и бредовый сон?
        — Эй…  — бросила я вслед.
        Здесь ли он еще?
        — Как тебя называть?
        Легкий шорох, незапоминающийся голос:
        — Арвелл. Называй меня Арвелл.
        Несколько мгновений стояла полная тишина, потом нарушилась едва уловимым стуком.
        Произнесенное мне ни о чем не говорило, я не помнила никого с таким именем. Иностранец? Нет… да… не знаю. Не знаю я ни одного иностранца, который смог бы так легко, за каких-то минут двадцать перейти от невнятных и корявых попыток объясняться до нормального разговора. Нормального? Это действительно смешно, ибо нормального уже ничего не было, я ни за что не могла зацепиться — все расплывалось, расползалось и трещало по швам от множества противоречий. Мой несчастный мозг захлебывался от потока обрывочной информации, но так и не мог создать хоть какое-то подобие целостной картины. Сознание металось от одного факта к другому, оно безуспешно старалось протянуть хотя бы какую-то логическую цепь. Нет, ничего не сходилось, не сходится, не склеивается и не собирается в пристойную конструкцию. Все сыпется, превращается в пеструю мешанину.
        — Полигон,  — выдохнула я в темноту,  — это просто военный полигон.
        Наверное, это могло быть единственным обнадеживающим объяснением, удачно подгребающим в одну кучу все то, с чем я столкнулась с момента пробуждения. Ну Семенов, ну мерзавец! Или ты не знал, куда меня заслал? Нет, не верю. Но ради чего ты пошел на риск не чем-то, а мной, а своей любимицей? Или ты верил, что я не стану невольным участником какого-то неведомого эксперимента? Или, напротив, тебе захотелось гораздо большего, чем ты имел?
        Ты сказал, что клиент мне понравится. А что ответила я после?
        Полигон… площадка для опытов. Введенный препарат, искусственное приращение переводчика, что-то еще, причинившее мне, вероятно, невыносимую боль.
        На кого же мы с тобой нарвались, а, Андрей?



        Глава 5

        Утро принесло с собой многое, и обнадеживающее, и разочаровывающее, и порождающее череду новых вопросов. Вероятно, я снова провалилась в сон, потому что не заметила, как посветлело. Просто открыла глаза, и ясно увидела безвкусно оформленную комнату, навевающую мысли о неудачной попытке изобразить средневековый стиль. Такое чувство, что владелец выкупил замок со старинной мебелью, но внезапно обнаружил, что денег больше ни на что толком не хватило, поэтому часть гарнитуры распродал. Сложенные из неотесанных блоков стены, лишенные хоть каких-то украшений, поросшая паутиной массивная люстра без свеч или лампочек, старинный шкаф с резными дверцами и совершенно простой деревянный стол явно из другого набора. Два стула, ничего общего не имеющих со стариной, и явно знававшее лучшие времена кресло с вытершимся бархатом. Единственное, что производило приятное впечатление, так это кровать, на которой я и очнулась — огромная, застланная шелковыми простынями и приятным согревающим покрывалом. Все же остальное порождало во мне исключительно чувство брезгливости. Я встречала самые разные жилища, но не столь
часто встречала у богачей такое запустение.
        Мне удалось не просто сесть, но даже встать на ноги, обнаружить потемневшее зеркало и с прискорбием отметить, что отражение в нем не способно было в принципе кому-то принести эстетическое удовольствие. Нет, выглядела я и не так уж плохо, хотя под глазами и залегли темные круги. Гораздо больший ужас вызвали у меня длинные и глубокие шрамы на боках, на одном чуть меньшие, а на другом в полный размах. Это же какую зверюгу на меня выпустили гады? Проклятье, при всем желании мне теперь не удастся избавиться от рубцов, даже пластика, скорее всего, не спасет. Ох, Андрей, дорого же тебе придется заплатить, когда я выберусь из этого дурдома, так дорого, что на всю свою жизнь запомнишь, спать спокойно до старости не сможешь, если, конечно, доживешь до преклонного возраста.
        Пальцы потянулись к задней стороне шеи, нащупали мелкий вспухший рубец, слишком ровный, чтобы быть случайной травмой. Что там говорил ночью разноглазый? Мне внедрили переводчик? Похоже, что так.
        Я завернулась в покрывало, не найдя ничего более подходящего, присела на край кровати, отупело посмотрела на свои руки. На ногтях лак стал облезать, да и сами ногти уже нуждаются в качественном маникюре…
        Браслет! Браслет… Я, не веря собственным глазам, извлекла шприц, поднесла к лицу подрагивающей рукой. Вот оно, заветное средство, мой ключик к спасению, ставший проклятьем. Одна доза, не две, только одна. Примененная ко мне. Или все же я применила ее? Может такое быть?
        Маловероятно, как не прискорбно это признавать. Но сейчас меня взволновало даже не это, а странное несоответствие, вновь выбивающее почву из-под ног: почему щепетильные военные, оставившие меня без одежды и вещей, внезапно позволили сохранить при себе шприц с малым количеством препарата? Или я теперь участница какой-то странной игры, в которой ставкой стала моя жизнь, а оружием — вот эта самая тоненькая иголочка, несущая забвение на несколько дней?
        Бред какой-то. Хоть действительно признавай правоту разноглазого и все его бредни о перемещении между мирами.
        Деликатно скрипнула дверь, я быстро спрятала шприц и обернулась. Перед моим взором предстало прелестное создание из той породы, которую я органически не переношу. Уже по одному виду девицы, по ее манере держать поднос со снедью становилось ясно, что предел мечтаний в миловидной головке упирается в удачное замужество с последующим кудахтаньем, ловлей каждого слова супруга и радостным щебетом о необходимости нарожать кучу детишек.
        — Вот… господин велел тебе отнести,  — скромно, склонив голову, произнесла она тихим голосом.
        Ага, служанка. А служанка вполне может стать источником информации. Правда, сможет ли такая серая мышка быть мне чем-то полезной?
        — Не тебе, а вам,  — одернула я ее.
        — Почему?  — Девушка подняла голову, ее лучистые лазурные глаза выражали искреннее недоумение.  — Ты же здесь одна.
        Да, к тому же и необразованная. Ладно, образовывать ее никакого желания нет.
        Она поставила поднос на стол, представилась:
        — Я Эллис, служитель медицинских наук. В благодарность за спасение я пообещала господину помочь в уходе за тобой.
        Голова у меня пошла кругом. Господин, спасение, служение… Что за цирк тут устроили?
        — Расскажи-ка мне поподробнее,  — потребовала я.
        — Может, ты сначала поешь?
        — Нет.  — Отчеканила я тоном, не терпящим возражений.  — Сперва информация.
        — Хорошо,  — согласилась девушка,  — тогда я обработаю твои раны и расскажу то, что ты хочешь услышать.
        Она отсутствовала минуты три, потом вернулась со своими медицинскими принадлежностями.
        — Что ты хочешь услышать?
        — Много чего,  — хмыкнула я.  — Что это за место? Где мы находимся? В какой стране? Кто твой господин? Что здесь вообще происходит?
        — Мы…  — сбилась Эллис,  — находимся в замке господина Рутхела, в Фортисе.
        Очень понятно, просто понятнее некуда!
        Моей кожи коснулась губка, смоченная слабопахнущим раствором, медленно пошла вниз, к пояснице.
        — Кто этот Рут… как его там?
        — Господин Рутхел. Он хранитель Фортисы.
        — Что такое эта Фортиса?
        — Как что?  — Растерялась девушка.  — Страна, в которой мы живем.
        Я, конечно, не могу похвастаться великолепным знанием географии, но все же что-то не припомню такой страны. Может быть, это какой-то островок, входящий в состав какого-нибудь архипелага?
        — Мы на материке?  — Решила я иначе подойти.
        — Да.
        — На каком?
        — На Леоке,  — с готовностью ответила девушка и тут же поправилась: — на Большой Леоке.
        Застрелиться и не жить, честное слово. Или за время моего беспамятства все континенты решили переименовать?
        — Так, допустим… а какие океаны омывают эту Леоку?  — Уж такой вопрос явно даст мне хоть что-то.
        Эллис перешла ко второму шраму. Надо признать, что ее средство весьма недурно гасило боль.
        — С севера — Ледяной, с востока — Белый, с запада — Ближний, с юга — Южный,  — ответила она четко, как отличница у доски.
        И это окончательно вывело меня из себя.
        — Какой, твою мать, Белый? Да вы все тут, что ли, рехнулись? Какой, в задницу, Ближний? Один вещает о параллельных мирах, другая на ходу названия придумывает… Клиника, причем полная!
        Кажется, девчонка испугалась, она шарахнулась от меня, как от чумной, но, правда, тут же вернулась, с робостью продолжила процедуру. А я что? Я уронила лицо в ладони и захохотала. Полигон, как же? Дурдом, просто обыкновенная психушка, в которую я угодила после отравления семеновским изобретением. Видимо, не рассчитали дозу, и моя нервная система отказала. Сейчас меня пытаются лечить, не понимая, что в моей крови опасный и непредсказуемый яд, а я, лежу на койке, быстро выгораю и галлюцинирую на полную катушку. Замечательно! Просто блеск, чтоб его… Молодец, Карма, смогла в расцвете сил стать полным и неизлечимым психом.
        — Ты же из другого мира, да?
        — Ага,  — продолжала смеяться я,  — из нормального и замечательного мира. Была. Но, видишь ли, деточка, тетушка Карма внезапно сошла с ума, и теперь видит тебя, разноглазого, чувствует боль и представляет, что живет в замке на берегу Белого океана. Восхитительно, правда?
        — Не океана,  — поправила Эллис,  — а моря. Замок господина Рутхела находится на острове, что в Окраинном море.
        — А, какая разница,  — махнула я рукой.
        — Ты не сошла с ума.
        Галлюцинация еще и убеждать меня будет, приехали. Хотя это нормально, когда мой разум пытается убедить меня в моей же нормальности. Но я сильнее, я все прекрасно понимаю, я все осознала. Меня не так-то просто обвести вокруг пальца.
        Я судорожно выдохнула: какой теперь толк о чем-то расспрашивать? Сегодня я слышу диковинные названия, а завтра увижу зеленых гномиков и поприветствую их, как добрых знакомых.
        Смех закончился, истек, как истекает песок из верхней колбы песочных часов, ссыпался кучкой на дно души и бесследно развеялся. Продолжала молчаливо свои действия Эллис, уже смелее и увереннее, словно убедившись, что я не наброшусь на нее, не начну колотиться в припадке и испускать пену. А если присмотреться, так и девчонка недурна собой: точеные черты лица, изумительные глаза, здоровые и блестящие черные волосы, аккуратно убранные в прическу. Ее бы к визажисту и стилисту, так принцессу, королеву красоты можно сделать. Но нет же, она типичная зубрилка и белая ворона. Везде такие встречаются, в каждом коллективе подобные недоразумения…
        Эллис молчала, лишь когда оставила мое тело в покое, напомнила про еду. Не беспокойся, крошка, поем, куда я денусь-то.
        Бездумно поглощая остывшую кашу, я все же совладала с собой, со своими чувствами. Сумасшествие? Пусть будет так, но — для них, не для меня. А что для меня? А я пока все же остановлюсь на варианте некого военного эксперимента, и попробую что-нибудь раскопать. А когда раскопаю, то приложу все свои силы и умения, чтобы выбраться из этой зоны.
        Узнать бы только размеры полигона.
        Я закончила трапезу, прошлась по комнате. Да, вряд ли меня хватит на какой-то длительный маршрут. С другой стороны, чем раньше я спровоцирую своих похитителей, тем быстрее получу шанс понять, в какую передрягу я попала.
        Я, так и не найдя никакой одежды, обернулась покрывалом на манер римской тоги и приблизилась к двери, прислушалась и, не уловив никаких посторонних звуков, потянула ее на себя.
        Дверь приоткрылась. А это уже любопытно: простая небрежность или так и задумано?
        Я проскользнула в образовавшуюся щель и несколько разочарованно выдохнула: перед моими глазами в обе стороны простирался сумрачный холодный и темный коридор без малейших признаков того, что в угрюмых чертогах кто-то постоянно обитал. Нет, вру, к моему неуместному удовольствию я не обнаружила толстого слоя пыли и грязи, столь характерных для заброшенных строений. Тем не менее, если я и находилась в неком замке, а все свидетельствовало именно об этом, то подспудно надеялась узреть хоть что-то, намекающее на заботу о нем. Но нет, не было ни гобеленов, развернувшихся мгновениями героических сражений, ни искусно написанных портретов сурово глядящих в вечность предков, ни утративших блеск рыцарских лат в темных нишах, ни даже примитивной лепнины. Угнетающие, сложенные из неотесанного камня, коридоры замка тянулись и тянулись, слабо освещенные чадящими факелами. Монолитные стены навевали мысли о темницах и тюрьмах, о безнадежном и горьком заточении, и лишь порой их цельность нарушалась то широкими запертыми дверями, то узкими стрельчатыми окнами. Да, заточение… но с какой целью?
        За окнами было бескрайнее море, и только в одном мне удалось узреть выделяющийся клочок земли. Я даже не смогла разглядеть его размеры, понятно было лишь то, что он, вознесенный над водами моря, являлся частью платформы, на которой покоился замок.
        Не с первого раза мне удалось извлечь факел, да и это простое действие потребовало последующего отдыха. Мерзли ноги, несмело ступали по отполированному каменному полу, норовило соскользнуть покрывало и обнажить наготу. Сколько столетий помнят все эти камни? И позади ли остался расцвет некогда тут жившей династии?
        Я припала к стене, переводя дух, прикрыла глаза. Плыли дамы в парчовых и бархатных платьях, украшенные жемчугами и рубинами, обмахивались веерами и мило улыбались, ни на миг не забывая про ядовитые порошки, утаенные в перстнях с секретом, и маленькие лезвия в искусно сотворенных прическах. Галантно разминались кавалеры и мягко вели избранниц, изящно ускользая от разговоров о грядущем устранении соперников. Дипломатическая игра речей и особое искусство обмена взглядами, тайные жесты, ничего не значащие для непосвященных и оставленные в особых местах цветы, красноречиво передающие послания. Или все иначе было? И присаживались красавицы на корточки в углах, и отворачивались в сторону рыцари, чтобы исторгнуть содержимое желудка, освобождая его для новых блюд. Резкие запахи духов не перебивали дурную вонь нечистот и немытых тел, по одеждам скакали блохи, в прядях и локонах роились насекомые, ткани скрывали нарывы и сыпи пораженной кожи, а веера прятали гнилые пеньки зубов. Торжествовали тиф и чума, падали, пораженные горячкой, сливки общества, рождая новые всплески раздоров и взаимной ненависти. Сбивая
в кровь пальцы, драила прислуга полы и стены, услужливо подносила тянущие к земле подносы с жирными утками, сочащейся свининой и заморскими фруктами. Кусали губы и сдерживали стоны молодухи, когда очередной господин пьяно копошился в юбках, пытаясь добраться до девственного цветка, зная, что в случае беременности им грозит быть скинутой в морскую бездну. Покорно прятали глаза сильные мужики, уже видевшие ни раз и не два последствия гнева господ на обезображенных лицах таких же подневольных, как и они…
        Стены молчали, не нарушала тишины и я. Воображение рисовало одну картину за другой, предполагая, но не зная — была ли хоть одна из них близка к действительности.
        — А кто ты, разноглазый?  — Шепот отразился от стен и пошел гулять, подобно сквозняку, по коридорам.  — Потомок ли великих или жалкое отродье? Бастард или богач, покусившийся на культурное достояние страны? Руководитель эксперимента или невольная жертва?
        Нет, ты не выглядел жертвой. Значит, как минимум, добровольный участник. Или я опять все путаю, не уверенная в том, что ночной разговор действительно случился.
        Вопросы множились, перестраивались в голове бесчисленными фрагментами мозаики, гудели встревоженным ульем. А кто эта девочка с милой внешностью и ужасным характером рохли? Наемница? Нет, она что-то твердила о спасении господином… Фамилия никак не желала вспоминаться, бродила на краю сознания, трансформировалась в нелепо звучащие слова. Ладно, я еще вспомню, если мне это потребуется. Кого я обманываю? Потребуется ведь, когда я вернусь домой, то обязательно засуну свой нос в Интернет, в архивы, еще куда-нибудь, и попробую все разузнать.
        И все же — какова роль отведена мне? А какова — ему? А этой девчонке? И кто такой Рутхел? Да, так эта Эллис назвала своего господина, хранителя. Хорошо так назвала, с придыханием, с каким-то даже неявным обожанием. А разноглазый как представился? Арвелл. Арвелл, Эллис и Рутхел. Арвелл и Рутхел — одно лицо? Разноглазый и есть неведомый хранитель?
        Придет время, и я еще спрошу. Еще наступит тот момент, когда вопрос окажется очень уместным. А, может, и не спрошу, все самостоятельно пойму. В голове рождались первые, столь же неумелые, как и нетвердые шаги, планы. Как бы все ни было, и в каком бы искусственном мирке я не оказалась, но есть глубинная сущность, для которой не играют роли никакие изменения. Я окрепну, наберусь сил, все исследую, окручу начальника всего этого безобразия, даже если им окажется тот отталкивающий тип, и, верная себе, выйду на свободу. Кто знает, может быть даже с каким-то имуществом. Разумеется, это в том случае, если мне не удастся просто сбежать.
        — Что будет дальше, хранитель? Слышишь ли ты меня сейчас? Наблюдаешь даже? Ну, наблюдай.  — И я с мрачной усмешкой продемонстрировала средний палец в безмолвную тьму.
        Темные камни сурово молчали, стены не давали никакого намека. Они лишь вели дальше и дальше, нехотя прерываясь на лестничные пролеты и очередные створы дверей из осыпающегося дерева. Бежать сразу, чтобы очутиться без всего где-нибудь в жопе мира? Бежать босиком, вывалиться на трассу, размахивать руками и орать вслед матом, потому что никто не желает подбирать грязную бродягу?
        Нет, нужно сначала найти оружие, одежду, какие-то ценные предметы, за которые можно будет потом выручить достаточную для выживания сумму. Там уж как-нибудь, хотя бы тем же автостопом, я сумею добраться до родных краев.
        Вопрос в другом — может ли храниться здесь хоть что-то для меня ценное? Могут ли покоиться в потаенных уголках, если совсем уж дать волю фантазии, нежные опалы и пленительные сапфиры? Выдержат ли сырость и губительный упадок огненные рубины и помнящие дни расцвета изумруды? Не тяжко ли, незримо для человеческого уха, вздыхают черные и розовые жемчуга, перевитые нитями серебра и золота? И что освещает искусно выточенные грани роскошных алмазов, укрытых от жадных глаз? Подергиваются от тяжести времен тусклым налетом голубые аквамарины, меркнут зеленые и багровые гранаты, ждут перемен загадочные александриты, жаждут восхищенного удивления яшма и агаты, из последних сил хранит в себе капли солнца янтарь, умирает от одиночества чароит и помнит еще о магических деяниях горный хрусталь. Турмалины и цитрины, ониксы и нефриты, бирюза и аметисты шептали, стонали, взывали каждый на свой лад, создавая хор отчаяния, рождая песнь тоски о нежности и тепле человеческих рук, о жажде пульсации человеческих сосудов и шелковистости человеческой кожи.
        Мне казалось, что не воображение, а действительно, за пределом слышимости звучали эти мелодии, превращаясь в какофонию звуков, смешивающиеся, но все же позволяющие отделить и понять каждый голос, стон, плач.
        Нет, я совсем не о том думаю, глядя на этот лестничный пролет. Сбежать бы по нему, добраться до выхода, высвободиться, пока не стало поздно. И бог с ним, с камнями, не в этот раз, даже если они действительно здесь есть. Мимо… все же пока мимо пролета, не стану я оправдывать ожидания похитителей.
        — Еще немного, еще чуть-чуть.  — Мой шепот показался оглушительным, сотрясшим воздух не то что даже замка, а всего мира.
        Тело подводило, ноги подгибались, не держали. Факел казался столь тяжелым, что едва не выпадал из ослабевающего кулака. По-хорошему, надо возвращаться обратно, но как можно отступать, когда ничего серьезного, как такового, еще не выяснено?
        Следующая дверь, как ни странно, дрогнула под упором ладони. Скрежеща и надрываясь, но все же уступив, раскрылись створки, наполнив воздух закружившейся трухой. Пахнуло пылью и тленом, будто покой помещения не нарушали уже несколько лет. Я подняла руку выше, неровное пламя рассыпалось рыжими отсветами по грудам тряпья и истлевшим драпировкам, высветило угол резной кровати, разлилось по покрытому толстым слоем пыли столу, отразилось в латунных ручках шкафа.
        Сколько здесь было всего? Росчерком пера решались судьбы мира, а кровать, прославляя имя краснодеревщика, выдерживала самые искушенные любовные утехи. Падали, ныне заросшие паутиной, кубки с вином и струились шелковые балдахины, провожая в последний путь одного славного предка за другим. Торжествовало время, вращая круг сансары, и стрелка жребия указывала то на одного сына, то на другого, даруя как шанс прославить род, так и риск навлечь на него несмываемую пелену позора. И, купались одни, опьяненные, в роскоши и утехах, другие же, напротив, сосредоточено вели к вершинам славы собственное эго, оставляя за бортами признание и ненависть.
        Свет факела породил тусклый блеск и я, заинтересованная, подошла поближе. Нет, всего лишь еще одно зеркало, укутанное саваном разрухи и заката славных времен. Сквозь пыльную завесу на меня глянула горделивая ведьма, страстная и опасная, как яд, подмешанный в бокал с превосходным вином. Рассыпались по плечам огненные кудри и устремились непокорными потоками, огибая руки и грудь, расплескиваясь обжигающими брызгами об упругий выступ ягодиц. Таинственно мерцал бархат покрывала, напоминая запекшуюся кровь врага, и снова из пучины перемешанных образов тянулись к огненному цветку, трепещущему оранжевым и красным, мерцающие переливы, небесные печати, лучами сплетающиеся в зыбкую паутину на ночном бархате. Медь и гранаты, жадеит радужек в молочно-белых опаловых оправах белков, благородный чистый мрамор кожи и перламутровый блеск безупречных ногтей, коралл губ и жемчуг зубов… Приятно все-таки, очень приятно вспомнить, сколько мужчин теряли головы, сколько рук тянулось к изгибам и чертам, будто вышедшим из-под резца опытного мастера. Но не знали они, глупцы, что мой кварцитовый орган, перевитый питающими
сосудами, бьется всегда размеренно, не зная ни устали, ни болезненного пламени любви, ни даже мрака ненависти. Хвала Всевышнему, если он существует, но я не подвержена вирусу бесконтрольного безумия, заставляющего терять сон и по десять раз на дню отсылать глупые слюнявые сообщения. И, черт побери, это прекрасно.
        Да, красивое сравнение получилось.
        Шаги раздались слишком близко, чтобы что-то можно было успеть предпринять. Жесткие ладони легли на мои плечи и сдавили, пресекая попытку сопротивляться.
        — Ох…  — непроизвольно вырвалось у меня, как вырывается у любого, врасплох застигнутого на месте преступления. Как же я так попалась?
        Зеркало теперь равнодушно отражало двоих: меня — молодую женщину, и его — черноволосого мужчину, будто лишенного возраста. Мы даже помолчали, отдавая дань неуместному, но по-своему прекрасному моменту, признавая, что я, выставленная щитом, и он, тенью возвышающийся за мной, смотрелись шедевром, достойным восхищать многочисленных посетителей роскошного музея.
        — Позволял ли я тебе сбегать и бродить по моему дому?  — Дрогнули бледные губы.
        Я почувствовала некоторую досаду: такой рот мог принадлежать скорее капризному и избалованному мальчишке, чем отважному и знающему себе цену мужчине. А так ведь даже по-своему красив: в лице сквозит что-то хищное, опасное и почти совершенное, как у тщательно селекционированного породистого животного. Не требуется здесь особое умение, какая-то сверхъестественная проницательность, чтобы заметить благородство крови и отблески величия древнего рода, сохранившиеся в чертах, стане, движениях…
        — А разве запрещал?  — Зеркало отразило невинную белизну улыбки, что могла бы усмирить любого зверя.
        Хватка чуть ослабла, но не настолько, чтобы дать мне высвободиться.
        — Что ты здесь делаешь?
        — Я была голодна.  — Выдала я первое пришедшее в голову.
        — Предположим, я поверю.
        — Предположим?
        Сверкнуло что-то в бездонном глазу, задвигались тени на лице, и не сразу я поняла, что мой собеседник усмехнулся. Ладно, признаю свой промах, ложь оказалась очень глупой. Но и не сообщать же о своих истинных намерениях?
        — Ты не из тех, кому можно безоговорочно верить.
        — Это оскорбительно!  — Эмоционально, с жаром, но сдерживаемым.
        — Пусть так,  — согласился Арвелл.
        И мне сразу стало ясно, что разноглазый уже встречал на дороге собственной жизни искусительниц и коварных соблазнительниц, способных без жалости пройтись острыми каблуками по сердцу и, ничего не заметив, прошествовать далее, к своим собственным целям. И теперь за мной стоял мальчик с разбитым одной из таких дам сердцем? Но нет, ни тени печали или боли я не вижу, скорее — тень легкого раздражения на фоне холодного безразличия. Если и существовала былая любовь, то давно уже остыли угли и подернулись белой холодной золой. И даже если что-то другое крылось, то сейчас я не могла это расшифровать.
        — Отпусти, Арвелл.
        — Вернешься к себе.  — Машина и то живее бы сообщила, эмоциональнее.
        — Вернусь.
        И, немного помолчав, добавила:
        — Я пленница, да?
        Руки разноглазого соскользнули. Не человек, а тень, мираж.
        — Нет.  — Глухо произнес он.
        — А кто же тогда?  — Я обернулась, напоролась на немигающий взгляд.
        Ну уж нет, дорогой, я не малолетняя девчонка, меня такими штучками не проймешь. Конечно, признание я из тебя выбить не смогу, но и покорной собачонкой тоже не стану.
        — Кто же я тогда, а, Арвелл? Или мне стоит называть тебя господин Рутхел?
        Ответит?
        Ответил:
        — Не стоит. И ты не пленница, гостья. Неожиданная, хотя и…
        Мужчина не договорил, явно передумав раскрывать какую-то информацию. Казалось, что он в своей речи тоже балансирует, опасается выдать что-то лишнее. Боится сорвать эксперимент?
        — Боишься сорвать эксперимент?  — Усмехнулась я.
        — Что?  — невольно соскользнуло с его губ, и я поняла, что в этот раз не угадала.
        — Ничего,  — проворчала я с досадой.
        — Карма,  — теперь он вглядывался в мои глаза, и явно уловил то, как я вздрогнула, услышав свое имя,  — ты попала из такой реальности, о которой я ничего не знаю. Я могу делать лишь предположения и строить догадки на том, что вижу. Ты очень похожа на человека, по крайне мере, я не заметил никаких отличий, но мне сложно представить, какой будет твоя реакция на окружающий мир. Если ты готова воспринимать мою реальность, знакомиться с ней, то тогда я тебя не держу, исследуй ее, смотри, узнавай. Но попрошу лишь об одном: если ты столкнешься с чем-то непонятным и новым для себя, то лучше спрашивай того, кто окажется рядом, хорошо?
        Вот теперь как? Неожиданный поворот, однако.
        — Ладно,  — кивнула я.  — Тогда первый вопрос: ты — Рутхел?
        — Да,  — кивнул мой собеседник.
        — Второй: мне будет предоставлена какая-то одежда?  — И я взглядом указала на свою самодельную тогу.
        Снова кивок.
        — И третий,  — раз уж разноглазый пошел на контакт, то стоит этим воспользоваться,  — как я сюда попала?
        Арвелл помедлил. Если бы не сама ситуация, то я рискнула бы предположить, что он пытается подобрать те фразы, которые не травмируют мою психику.
        — Я тебя… доставил.
        — Откуда?
        И снова пауза, раздумья.
        — Я увидел тебя… падающую. Поймал.
        Так, все, период адекватности закончился, наступил период невменяемости.
        — Понятно…  — протянула я с видом «верю всей душой».
        Как бы там ни было, но с психами лучше не спорить.
        Итак, что мы имеем в активе? Я оценивающе окинула взглядом стоящего передо мною мужчину. Персонаж первый — Арвелл Рутхел, считающий себя владельцем замка. Вероятнее всего, такая же жертва, как и я. Только, в отличие от меня, уже с капитально промытыми мозгами. Скорее всего, легко поддался внушению, как часто и поддаются люди с физическими недостатками. На таких, даже если они и выглядят волевыми и несгибаемыми, нередко достаточно несложно надавить и вывести из равновесия. Судя по всему, верит теперь искренне в происходящее. Ладно, хотя и псих, но пока производит впечатление достаточно доброжелательного типа, хотя безобидным я не рискну его назвать.
        — Ну, я пошла,  — несколько скомкано завершила я нашу беседу и стала пробираться к выходу.
        Персонаж второй — девочка Эллис. А кто она такая, и где она живет? О да, слова песенки оказались весьма актуальными. А кто она такая? По виду — почти ботаник и зубрилка, по поведению — тоже. Наверняка краснеет при слове «секс», конфликтовать не способна в принципе, верит в белого принца на прекрасном коне. Ну, или в прекрасного принца, разница небольшая. Факт в том, что позже таким девочкам достаются исключительно кони не лучшего образца. Также, как и разноглазый, зомбирована, верит в некое спасение, боготворит Рутхела. Ну, по крайне мере, если я еще не растеряла свои навыки, то некоторое изменение интонаций в голосе и особый блеск в глазах свидетельствуют об этом. Называет господином, но все же не служанка, как я первоначально подумала. Форма обращения? Похоже, хотя разноглазому не понравилось, когда я его так назвала. Значит, он может воспринимать себя эдаким королем, уставшим от обязательств, сопряженных со властью. Только вот беда, роскоши королевской в этом логове нет в принципе.
        Что ж, все интереснее и интереснее получается. Цель неведомых экспериментаторов — психологическая обработка случайных людей. Но зачем? Нет, не цель, а средство. Обрабатывают людей, заставляют их поверить в какую-то чушь, и проверяют в последующем… степень веры, назовем это так. А дальше? А дальше идут подсчеты средств и времени для оценки рентабельности создания, например, солдата нового образца или шпиона.
        Нет, мои гипотезы тоже трещат по швам. И пусть я сейчас сходу не ткну пальцем в конкретное несоответствие, но даже в целом все рассуждения окрашиваются параноидальным оттенком в духе «вот, пришельцы уже захватили нашу планету».
        Что ж, это еще одна причина постараться как можно раньше отсюда выбраться.



        Глава 6

        Эллис снова принесла еду, питье, свои всякие медицинские принадлежности. Сначала у меня появилось желание попробовать расшевелить девчонку, донести до нее, что она попала в какой-то крупный переплет, но мне хватило одного взгляда, чтобы осознать бесполезность всей своей затеи. Нет, тут уже нужен психотерапевт высокого класса, я при всем желании не смогу вернуть девчонке разум, да и не хочу, если совсем уж честно. Мне бы самой как-то выбраться из всего этого безумия. Но как? Буду наблюдать, прислушиваться…
        Едва мелкая меня оставила, я быстро нацепила первое попавшееся платье, оказавшееся мне великоватым, и двинулась вниз за девчонкой, стараясь ничем случайно себя не выдать.
        Она привела меня на первый этаж к небольшому помещению, которое, судя по всему, являлось кухней.
        — …зря ты эту деваху решил оставить, поверь, ничего хорошего ждать от нее не стоит. Дело, конечно, твое, господин, но не могу я молчать.
        — А придется, Иннара,  — тихо раздалось.
        Второй голос принадлежал разноглазому. А первый? К сожалению, Эллис застыла, не дойдя до порога несколько шагов, вздрогнула от услышанной фразы, явно примерила ее на себя, и не дала мне возможности увидеть ту, недовольную. К счастью, зубрилка недолго колебалась, решилась, вошла в кухню и доложила:
        — Простите… господин Рутхел, я все сделала…
        Я смогла бесшумно приблизиться, затаиться за выступом и немного выглянуть. Ага, присутствовали трое: разноглазый, скромница и старуха вполне опрятной внешности. Еще одна сумасшедшая? Хотя нет, здесь стоит не забывать о разнице между душевнобольным и человеком, чья психика подверглась обработке. Старухе явно нравится Эллис, вон как тепло ей улыбается. О ком же негативно высказывалась? Обо мне?
        — И как она?  — Поинтересовался Рутхел.
        — Сегодня не пожелала разговаривать,  — скромно ответила девушка, с сожалением в голосе,  — и, по-моему… нет, неважно.
        — Говори,  — мягко потребовал разноглазый.
        — Это действительно не важно… прости…
        Старая служанка отставила в сторону начищенный котелок, хмыкнула. Арвелл, развалившийся в кресле, кивнул и указал на место подле себя.
        — Голодна? Поешь?  — Спросила старуха.
        — Да, спасибо,  — Эллис опустилась на краешек табуретки.
        — И тебя, господин, тоже накормлю,  — фыркнула Иннара, помешивая что-то в котле, облизываемом языками пламени,  — я не напомню, так вообще есть перестанешь. Никакой самоорганизации.
        — Перестань,  — поморщился Арвелл.
        — Перестану,  — недовольно проворчала Иннара,  — когда жену достойную найдешь, что будет глядеть в оба. Я вот умру, кто о тебе заботиться будет? Сам ведь себе даже кусок хлеба маслом намазать не сможешь, не то чтобы что-то приготовить. Или я не права?
        Старуха — мать? Нет, не вяжется. Служанка? А вот это уже более подходит.
        Зазвенели тарелки, встрепенулись белые крылья салфеток, легли поверх блестящие столовые приборы. Иннара умело разлила ароматное, щекочущее обоняние, варево, сама опустилась по другую сторону от мужчины.
        — Ешьте, ешьте, оба. Для кого готовила?
        И, подавая пример, приступила к трапезе.
        Если служанка, то почему садится за один стол с хозяином? Вернее, почему хозяин ест с прислугой?
        Нет, какая-то определенно ненормальная семейка.
        — Опять старый дурень опаздывает,  — промычала старуха с набитым ртом, прожевала,  — невесть где шатается. Сам виноват, будет есть холодное.
        — А кто это?  — Робко спросила девушка.
        Интересный вопрос и весьма информативный. Раз девчонка спрашивает такое, значит, сама недолго здесь пробыла. Но тогда, получается, ее обработали за очень краткий срок. Или психологическая работа проводилась раньше?
        Не ест, терпеливо ждет, когда суп остынет, хотя видно, что дразнящий запах буквально сводит ее с ума. Наверняка прикладывает определенные усилия, пытаясь сдержать себя и не наброситься на еду.
        — А!  — Взмахнула служанка ложкой.  — Супруг это мой, деточка, Гарор. Уж и не помню сколько лет вместе, друг друга как облупленные знаем. Господин тогда еще молодым совсем был, даже полувека человеческого не минуло, когда встречаться начали. Эх, времена были…
        Ее глаза застлала пелена памяти, взор расплылся, морщины на лице разгладились, словно прежние времена преодолели десятилетия и нагрянули дорогими гостями.
        — Он мальчишкой на подхвате был, я же матери на кухне помогала. Знаешь, детка, наши семьи испокон веков служили господину и его предкам. Так, господин? Скажешь, что не права?
        — Права,  — кивнул Арвелл, нехотя отрываясь от пищи.
        — Ну вот. Дружили мы, короче. Прямо не разлей вода были, ни единой ссоры, ни одного спора. А потом подросли, влюбились… Эх, вот господину давно пора влюбиться, а все никак не найдет себе ту единственную. А иногда нужно высунуть нос из своей работы, да оглядеться по сторонам.
        — Иннара!
        — Молчу, молчу, не мое это дело, господин. Мое дело большое разве? Супчик приготовить, мясо потушить, да тебя за шкирку к столу привести. И не говори ничего, ничего мне ты нового не скажешь.
        Не знаю, как на вкус, но аромат действительно будоражил и вызывал обильное слюноотделение. Такой — густой, наваристый, с пряными нотками — наполнит теплом и желанием самой расплыться по какому-нибудь удобному креслу, прикрыть глаза и предаться несбыточным мечтам. Но нет, не время для погружения в грезы. Что с деталями, что с мелочами, что может оказаться полезным? Деталей было полно, но ничего полезного для себя я не находила. Например, у девчонки ссадины на руках и обломанные ногти, а Рутхел сидит босой, хотя каменный пол требует хороших и теплых тапок. Иннара опрятна, седые волосы тщательно уложены, на одежде — ни пятнышка.
        Только все это мне ничего не дает, кроме некоторых характерологических эскизов. Три героя неведомой эпопеи, три участника непонятного эксперимента, и где-то должен быть четвертый. И ведь тоже верит во всю эту чушь?
        Я чувствовала, как в моей душе давало первые ростки и наливалось соком сомнение. Когда один является неадекватным человеком, то это еще нормально. Когда двое — начинаешь задумываться. А если трое? И, тем более, даже четверо… И зачем что-то тестировать на старухе? А если взяли самые разные категории, то почему я не вижу следов пребывания детей?
        — Иннара, принеси еще вина.
        — Ой, и не стыдно старуху-то гонять за пойлом? Совсем совесть ты, господин, растерял.  — Вскинулась Иннара, но послушно поднялась и, ворча на ходу, двинулась куда-то в сторону, выпадая из видимой зоны.
        — А нет здесь больше, все выхлестал!  — Донесся ее голос.  — Опять в подвалы тащиться мне придется. А что делать-то…
        Так, пора сваливать. Я отступила на несколько шагов, ведя рукой по стене. Рука провалилась в пустоту небольшой ниши. О, как удобно! Я нырнула во тьму, прижалась спиной к холодному камню.
        Старуха прошла мимо, не заметив меня.
        Я продолжила наблюдение.
        — Врет она все,  — вздохнул Арвелл,  — умею я готовить. Не так, конечно, как она. Но есть можно. И хлеб маслом намажу.
        Эллис, как всегда, теряется и не знает, что сказать. Кивает, подтверждая правоту. Что скажешь такому большому и сильному, таким же она его считает?
        — Правда,  — Рутхел вскочил,  — смотри.
        На столе возникли хлеб, колбасы, сыры, какие-то соусы, овощи. Блеснуло лезвие ножа, разметались на белом блюде ломти серого хлеба. Брызнул соком спелый помидор, замерцали сочной мякотью ломтики, легли нежно-розовые прозрачные лепестки мяса.
        — Еще того соуса… о…
        Нож соскочил, полоснул по руке.
        Выступили капли крови.
        — Господин…
        Арвелл с интересом посмотрел на ранку, как на невозможное, диковинное явление. На его невозмутимом лице мелькнуло что-то схожее с удивлением, быстро сменившееся равнодушием к произошедшему. Будто и не было ничего.
        — Дай мне,  — надо же, как быстро среагировала Эллис.
        Мужчина послушно протянул руку, белоснежная ткань легла на кисть и окрасилась красным. Замерли, она — прижимая салфетку, а он — позволяя.
        Мне стало даже неловко, как будто я оказалась свидетельницей постельной сцены. Ладно, палку перегнула, но определенно в происходящем было что-то, что не предназначалось для чужих глаз и ушей. Слишком сильно звенит их тишина, слишком оглушающее колотятся сердца, и даже треск поленьев наверняка не заглушал новые и непривычные звуки для мелкой. Да и, судя по физиономии Рутхела, для него тоже.
        — Ты очень славная девочка.
        — Спасибо,  — вспыхнула Эллис.
        Как сию сцену можно красиво обозвать?
        «И не отодвинуться, не отойти на безопасное расстояние. Так и стояла в опасной близости, напряженная до предела, кусающая губы и трусящая, что все ее чувства подобны раскрытой книге. В ее ладонях едва заметно подрагивала холодная кисть, и было что-то в этом особенное, что взывало к времени с немой мольбой затормозить свой бег. Но толку взывать ко времени, к этому бездушному явлению, что не признает в силу невозможности признания, что не чувствует в силу нереальности существования чувств? Время не сущность, оно не услышит, не примет, не смилостивится».
        Во мне однозначно умер поэт.
        — Неудачная затея,  — признался Арвелл,  — а хотел как лучше.
        — Ну…  — не нашлась Эллис.
        — Ты вино пьешь?
        — Да… иногда. Когда праздники.
        Его ладонь мягко выскользнула из ее рук, время продолжило движение, и лишь мятая мокрая салфетка с красноватым пятном осталась свидетельницей произошедшего.
        Я едва успела метнуться в нишу перед возвращением Иннары. Старуха, похоже, нахмурилась, глянув на стол, но ничего не сказала, поставила кувшин на стол, лишь резким стуком выдав свое недовольство. Правда, терпение ей недолго служило, она, смахнув несуществующую пыль с края стола, буркнула:
        — Был бы человеком, давно бы печенка отказала. А так пользуешься. Только нет пользы в этом, господин, как бы ты ни спорил. Вот дождешься, вылью я однажды все твое пойло, будешь знать тогда у меня. Только попробуй напиться и полететь куда-нибудь, на сто замков запру.
        — Иннара,  — процедил Арвелл,  — забываешься.
        — Да тихо, тихо,  — осеклась служанка — я же так, любя…
        Наверное, я могла бы получить еще какую-то информацию, но почувствовала усталость и в еще большей мере — скуку. Мне показалось, что я стала участником даже не эксперимента, а какого-то абсурдного шоу. Где камеры? Где должный свет? Вот мальчик, а вот — девочка. Они пройдут долгий и тернистый путь к большому и светлому чувству, вязнущего в зубах заезженным словом, потом поженятся, нарожают детишек, вместе встретят достойную старость.
        Я едва удержалась от зевка. Жизнь-то другая: отыграют гормоны, и начнется типичная семейная рутина с придирками и взаимным нежеланием друг друга лишний раз слушать и видеть.
        Шаг назад, еще один, третий — бесшумно, отступая в безопасный мрак коридора. Что мне надо было узнать о коллегах по несчастью, я, в принципе, узнала. Далеко не все, но на первое время этого мне хватит. Теперь же стоит искать выход из западни. Сейчас? Сегодня? Завтра?



        Глава 7

        Даже пленники способны радоваться новому дню, особенно если он яркий, солнечный, рассыпающийся сверкающими брызгами по пронзительно синим морским волнам, усмирившимся, миролюбивым. Или это только так, сверху, создается столь оптимистичное впечатление?
        Ушла молчаливая Эллис, забрала ворчливая старуха поднос с остатками еды.
        Новый день, новые силы, новые стремления.
        Я покрутилась перед зеркалом, нахмурилась и, тут же усмехнувшись, состроила своему отражению забавную моську. Отражение не осталось в долгу.
        Волосы еще не высохли, путались, мешая движению гребня, да и серое платье сидело не идеально. Но в целом — ничего, терпеть уже можно было.
        Пленница ли я? Или кто? Вот он, вопрос, занявший в рейтинге вторую позицию, тогда как первую уверенно удерживала проблема высвобождения.
        — Кто ты, моя дорогая? Будущая наложница, будущая жертва? А, может, будущая королева в этом нелепом средневековье?
        Отражение не ответило, его дело было показывать истину, а не вступать в глупые диалоги.
        Силы были новыми, цели оставались прежними.
        Я подвязала волосы, передумала, заплела косу и, пожелав себе удачи, выскользнула за дверь. Тот же коридор, те же факелы.
        Разноглазый, похоже, пока не проявлял ко мне особого интереса, как, впрочем, и остальные обитатели замка. Ну, правильно, там же высокие чувства зарождаются. Вот и воспользуемся этим — пошатаемся по замку, понаблюдаем, засунем свой нос во все щели — мало ли что может таиться под неуютными сводами. Хорошо бы найти какие-то деньги. Где я? В какой стране оказалась без средств и документов? Смогу ли я найти посольство и попросить помощи, не имея ничего за душой? Или мне придется пойти сложным и нудным путем — обворожить Рутхела, влюбить его в себя, вытянуть хоть какие-то гроши, а после дать деру, да так, чтобы фраза «бежит, роняя тапки» воплотилась в действительность.
        Сколько в необустроенных чертогах обитает человек? Пока достоверно известно, что есть трое, также речь шла о четвертой персоне. Всего четверо? Для такого замка маловато будет.
        Продвигаясь по коридору, я мысленно свела имеющиеся факты. Нет, жителей, похоже, действительно было мало — все-таки не слышала я огромного числа голосов, да и общая запущенность каменной обители не предрасполагала к большому числу людей. Сколько мною было увидено богатых семей или одиночек, сколько их квартир и особняков… Да, часто встречались заброшенные комнаты, неприятно поражающие пылью и хламом, явно выполняющие роль кладовок. Но так, чтобы целые этажи? Нет, это не вписывалось в представления.
        Аккуратно, не создавая лишнего шума, я стала спускаться по лестнице. Выщербленные ступени не внушали надежд на перемены, витые потемневшие перила холодили ладонь. Не дом, а труп исполина, окаменевшее животное, не выдержавшее усталости и сломавшееся под гнетом столетий. Разбудить бы, приласкать, напомнить о прежних временах.
        Послышались шаги — быстрые, уверенные, незнакомые.
        Я замерла, прислушалась. Нет, стихли.
        Да, действительно, четыре жильца. Судя по шагам — мужчина, но не разноглазый. Разноглазый двигался иначе, мягче, почти по-звериному.
        Немного подождем. Еще пару секунд. Теперь можно продолжить путь, опуститься этажом ниже. Начать свои исследования здесь? Но нет, столь же мрачные проходы, вся та же тьма клубится в углах и нишах, та же тоска распласталась унылым полотном.
        Тогда еще оставить позади пролеты, достигнуть самого низа. Вчера я не особо глазела по сторонам, старалась не упустить девчонку из виду. А сегодня стоит уже быть более внимательной.
        Последний этаж разочаровывал той же запущенностью, что и прочие. И пусть почудилось, что факелы горят ярче, что стены отражают свет веселее, не стоит обманываться. Передо мною расстелился подобный прочим коридор, Все, чем он мог привлечь — вероятной дорогой к выходу. Вопрос лишь в другом — не ошиблась ли я сегодня направлением? Мне казалось, что следуя за Эллис, я совершала те же повороты и пробегала те же расстояния…
        Несмелый шаг, второй, слух — на пределе возможностей. Лишние свидетели сейчас ни к чему, идеально будет, если ближайшие пару часов вообще никто не вспомнит о моем существовании.
        — Ненормальная семейка,  — буркнула я себе под нос,  — избалованный мальчишка, старая карга и девчонка-аутистка.
        С последним словом встроенный переводчик не справился, выдал что-то неудобоваримое. А если нецензурно выругаться? Вшитая программа снова дала сбой и с некоторой задержкой протолкнула из горла трехэтажную витиеватую конструкцию.
        — Вот оно как, значит,  — я все же улыбнулась.
        Неизбежно возвращаясь мыслями к обитателям этого логова, я так и не могла определиться, кто не нравился из троих больше: разноглазый, карга или же тихоня. Удастся ли мне больше с ними не связываться? Или все же придется использовать каждого из них в той или иной мере? Жизнь — штука непредсказуемая, не исключено, что в определенный момент каждый может сыграть свою роль в пьесе моего успеха.
        Коридор разделился. Я действительно где-то ошиблась, двинула совсем иным путем. Но один проход показался мне более используемым, и я рискнула свернуть в него. Несколько ступеней, площадка, от нее разбежались еще две лесенки, покорно припавшие к огромной зале.
        Зала помнила и лучшие времена, сейчас же под ее гулкими сводами обитали лишь призраки былых балов и приемов, торжественных застолий и безумных оргий. Массивные колонные покрылись прахом минувшего, тонули в вездесущих тенях, умирали гигантскими памятниками исчезнувшего величия.
        — Не можешь содержать, продай,  — проскользнуло само собой сквозь зубы.
        Я опустила факел ниже, испытав неясное боязливое чувство перед огромным пространством. Интуиция шепнула внутри меня — не стоит, не надо, не иди. Но при этом, в противовес, что-то тянуло, как будто чужая память, как будто какое-то правило, требование, беспрекословно подчиняющее себе.
        Это было смешно, невероятно глупо и совершенно по-детски. Но, воровато оглянувшись, я поклонилась, по губам скользнула улыбка, вспорхнули кисти рук и тело, подчинившись неслышимой музыке, задвигалось, рисуя в воздухе плавные линии. Жест рукой, изгиб, несколько торопливые шаги на цыпочках. Прикрыть глаза, откинуть голову и позволить размахнуться косе. Отдаться, выпасть из череды времен, плюнуть на правила. Как они это делали, короли и королевы прошлого? Они кружились, отдавая дань ритуалам и придворному этикету, они оставляли вне танца стратегии в любви и на войне, они едва касались пола и летали, летали, пока не напарывались на чей-то пристальный чужой взгляд.
        Опять я попалась, что же за незадача. И так бестолково, совсем по-идиотски, поддавшись нелепому и бессмысленному желанию.
        — Так танцевала леди Рутхел. Ты не похожа на нее, но двигаешься очень похоже.
        Я остановилась. Вот и новый персонаж абсурдной постановки: седой худощавый старик, держащийся столь прямо, будто всю жизнь маршировал по плацдарму. Аккуратная бородка, седые волосы тщательно расчесаны — волосок к волосу. Старинный костюм сидит безупречно, походка тверда и быстра, взгляд прям и скуп.
        — Я с ней никогда не встречалась,  — ответила я первое пришедшее в голову.
        — Я знаю. Позволишь?  — Старик протянул ладонь, поклонился.
        Сон ли или совсем уже крыша уехала, утащив за собой и остатки разума? На этом безумном полигоне все возможно.
        Я позволила. Скользнули белые пальцы, я слегка прогнулась под уверенной опорой другой руки. Когда я последний раз так танцевала? Когда последний раз моим партнером был не неуклюжий мешок, топчущийся по ногам, а мужчина, знающий, как обращаться с партнершей? Шаг за шагом, легко, с едва заметной каплей принуждения, повел по залу, закружил, продолжил мой одиночный полет, став той силой, что так не доставало. Шелестел подол платья, мерно отстукивали каблуки сапог ритм, дыхание ровно, особым музыкальным инструментом, вливалось едва ли не основой мелодии. Разошлись до граней допустимого, сомкнулись до черты недозволительного, взмахнули руками и, будто опомнившись, сдержали все жесты. Пробуждалось каменное чудовище, встряхивалось, потягивалось, стряхивало пыль векового сна и недоуменно глядело на нас — странную пару то ли скользнувшую из будущего, то ли преодолевшую прошлое. Выхватывал рыжий свет пламени то изгиб белой руки, то обтянутое темным плечо, то линию шеи, то мерцание бесцветного глаза, то перелив огня по ресницам.
        Остановились за мгновение до чего-то особенного.
        Мне даже захотелось что-то спросить, но чувствовалось — не стоит, не тот случай, который стоит подвергать влиянию обыденности.
        Старик, будто согласившись, кивнул и все же нарушил беззвучие:
        — Надеюсь, что не ошибется.
        — Кто?
        — Господин, кто же еще.
        Разошлись, каждый в своем направлении.
        Еще один, выбивший кирпич из фундамента моей уверенности. Дурдом? Полигон? А если действительно чужой мир? Как ни досадно это признавать, но теория параллельной вселенной начинала выглядеть логичнее прочих.
        Потонуло случившееся во мраке, растворилось тепло, воцарилось беззвучие, и вновь погрузился в крепкий сон замок. Будто и не было ничего. Да и действительно, всего лишь кусочек сна, не более того.
        Впереди замаячил свет, и быстрые шаги, перешедшие в бег, вывели под бездонные сияющие небеса. Я вдохнула полной грудью, раскинула руки, и, ослепленная ярким светом, зажмурилась. Соленый ветер весело, дергая то за рукав, то за волосы, легонько хлопая по щекам и шкодливо прихватывая за руки, приветствовал меня, на разные лады рассыпался новостями, гомонил и перебивал сам себя, захлебываясь свободой. О, это ощущение, эта жажда приволья! О, сколько бы можно было отдать, оказывается! За это волнение трав, за эти вздохи земли под ногами, за эту песнь моря, за этот шепот в кронах деревьев! Взмыть бы к редким перьев облаков, рухнуть в запредельный прозрачный холод вышины, рассыпаться миллионами капель дождя, склониться к горизонту созвездием сплоченных звезд. Что держит? Сделай шаг к обрыву, раскинь крылья, глотни до помрачения сознания воздуха, разбейся кружевной пеной об обломки поседевших скал.
        Что держит?
        Вопль раненного зверя разодрал глотку, разнесся во все стороны.
        — Куда же я? Как же я… это нечестно…
        Нечестно, да, это так нечестно. Ветер подхватил и поспешил прочь, чтобы поделиться с волнами — мол, взгляните на нее, что она ожидала? Да, нечестно, и куда ей, как ей, а?
        Догадки стали правдой, земля была островом, свобода — миражом.
        Я обернулась: дремало массивное строение, ни о чем не беспокоясь. Кто сможет вырваться из его лап?
        — Будь ты проклят, твою мать! Чтоб ты сдох, Арвелл Рутхел!  — Крик наполнил мой рот особой, ни с чем не сравнимой сладостью, сводящей мышцы и едва не выворачивающей челюсти. И плевать, что разноглазый может быть таким же невольником. Нет, он не невольник. Он — чудовище, поселившееся в сердце каменной твердыни, он — маньяк и похититель с истлевшим рассудком. Он — главный злодей этой пьесы.
        — Ненавижу тебя!
        Никто не ответил, не шелохнулись каменные хребты, не мигнули редкие окна-глаза. Он победил, он сразу знал о своей победе.
        — Так, дорогая… спокойно.  — Еще пойди, произнеси эти слова, когда судорожные всхлипы перекрывают горло, не дают ни вдохнуть, ни выдохнуть.  — Если ты… не видишь возможностей, это не значит… что их нет. Хватит закатывать истерики.
        Собственные слова не успокоили, но помогли сохранить достоинство. По крайне мере, мне так показалось. Сейчас бы глоток чего-то крепкого, отрезвляющего, позволяющего выровнять внутренние весы, свести разум и чувства в баланс, выпрямиться, разжать до боли сведенные кулаки.
        Но достану ли где?
        Разум, мой бедный изнасилованный разум метался, хватаясь то за одни обрывки мыслей, то за другие. Зашелестели желтыми страницами газеты и журналы, с особым наслаждением обсасывающие в своих статьях жертв ненормальных, запестрели в голове сайты и новостные ленты, соревнующиеся в демонстрации наиболее ужасных фотографий жертв, перенесших леденящие кровь пытки. Когда разноглазому станет скучно? Когда он приступит к своей дьявольской игре? Липкий страх душил, окутывал меня навязчивее и стремительнее, все изощреннее и изощреннее издеваясь над моей душой. Что будет? Чего мне ждать? Какой боли бояться?
        — Хватит!  — Сама себе приказала я, вцепившись в тонкий край еще не поддавшегося кошмару сознания.  — Если ты не видишь выхода, это не значит, что его нет. Хватит. Хватит!
        Пусть прозвучало банально, даже жалко, но на этот раз успокоение действительно вернулось — резко, очищая и выметая весь панический сор из моей души. Тот же завтрак украшали свежие овощи и сыр, которые однозначно попали на остров из вне, те же люди вели себя с разноглазым как угодно, но не трясясь испуганно за собственную жизнь.
        Я медленно приблизилась к краю обрыва, прошлась вдоль, там, где это позволяли разросшиеся кустарники и деревья. Если отстраниться от происходящего, если на мгновение забыть о своем безнадежном положении, то, скорее, этот остров вызывает симпатию, нежели отторжение. Есть в нем что-то особенное, даже мистическое. Бескрайние водные пространства, клочок земли, исполинское каменное строение… как последнее прибежище жизни во вселенной, последний уголок, собравший ненормальных людишек, ценою собственного рассудка сохранивших неведение о катастрофе, потрясшей всю планету. Нет больше городов и стран, все выгорело в беспощадном огне бедствия, навеки смолкли людские голоса, и лишь четверо, волею судьбы сумевшие спастись, создали свой крошечный мирок.
        Кажется, я тоже начинаю сходить с ума. Ну, или открывать доселе неведомые резервы собственной психики. Мир исчез? Нет. Мир далек? Да. По крайне мере, я не вижу нигде большой земли. До цивилизации как-то можно добраться? Опять-таки, да, судя хотя бы по тому же завтраку. Как? Вероятно, есть воздушный или водный транспорт, и теперь именно его потребуется найти. Смогу ли я им управлять? Обычным катером — да, уже пробовала. Чем-то иным — вряд ли. И это меня расстроило, потому что теперь мне придется втереться в доверие к Рутхелу и добиться того, чтобы он сам меня отсюда вывез. Придется соблазнить, намертво привязать к себе после потрясающей для него ночи?
        Я хмыкнула, сплюнула. Нет, он ничего, если бы не недостаток, так вообще бы вошел в список десяти самых сексуальных мужчин планеты. Но он — псих. Не избалованный богатый котик, чью близость можно перетерпеть, а сумасшедший со своими логическими конструкциями в голове. А как бы там не было, но куда опаснее непредсказуемая личность, оторванная от реальности, чем даже привыкший получать желаемое тиран.
        Ладно, раз так все обернулось, то попробую и я с иного ракурса взглянуть на ситуацию: пусть Рутхел станет моим тренировочным полигоном. Если я смогу сломать его, то в дальнейшем я смогу подчинить себе абсолютно любого мужчину.



        Глава 8

        Я продолжила исследование крепости, бесцеремонно заглядывая во все незапертые комнаты и помещения, высматривая потенциально полезные предметы и попутно корректируя в голове эскизы своих планов. Как бы там ни было, но само по себе содержание такого жилища должно влетать в очень ощутимую копеечку. Значит, как бы то там ни было, но Рутхел однозначно обладает каким-то состоянием. Вопрос лишь один: в чем оно выражается? Действительно ли я найду в подвале золотые слитки, или финансовая платформа выражается в виде чеков, акций и счета на Каймановых островах? В любом случае мне теперь имело смысл не торопиться с побегом. Нет, я найду способ выбраться, после получу доступ к счетам, затем изящно добавлю в бокал разноглазого свой волшебный ингредиент, после чего вырвусь на свободу не оборванкой, а вполне респектабельной дамой. Арвелл, конечно же, сообразит, что его обвели вокруг пальца, но я уже буду далеко. Схоронюсь на год-полтора, пока препарат не подточит его нервную систему, а после спокойно вернусь к прежней жизни. Или Андрейка не соврал, действительно сумел сделать так, чтобы его разработка больше не
убивала?
        Во рту стало кисло и противно: я и сама отравлена, мне самой придется балансировать и со страхом ожидать тех дней, когда я буду ежеминутно задумываться — а не стало ли мое сердце хуже работать? А не откажет ли оно сегодня, завтра или через пару дней?
        Надеюсь, у моего злобного гения хватит ума приготовить противоядие, да так, чтобы не стало слишком поздно.
        Не смотря на страстное желание приступить к задуманному незамедлительно, я никак не могла натолкнуться на владельца замка. Казалось, что он просто исчез, испарился, незаметно для остальных покинул свою необустроенную обитель. А, может, действительно так произошло? Но я не услышала ни рокота вертолета, не заметила пенного следа но воде, оставляемого яхтой. Впрочем, упустить такое событие я легко могла, учитывая размеры средневекового строения.
        — Здравствуй, Карма,  — поприветствовал меня старик, заметив на пороге кухни,  — заходи.
        Как его звали? Кажется, Гарор. И, судя по доброжелательности, на мгновение коснувшейся его лица, этот человек потенциально может стать моим союзником. Если потребуется, разумеется.
        Я, воспользовавшись приглашением, прошла, опустилась в несколько расшатанное, но удобное кресло.
        — Уйди,  — сварливо фыркнула старуха,  — не твое.
        — Таблички с именем я тут не вижу,  — холодно отразила я агрессивный выпад.
        Карга мне не понравилась. Нет, по виду — миловидная старушка, из тех, которых могут изобразить на пакете с молоком или соком. Но по характеру, судя по всему, та еще стерва. И теперь я принципиально, назло ей, не встану с этого кресла. Пусть это совсем глупо и ребячески, но она должна понять, что никогда не сможет ткнуть меня носом или что-то мне указывать.
        Гарор никак не изменился в лице, что вызвало у меня определенное уважение, а вот Эллис взглянула вскользь, но я заметила в этом мимолетном взгляде недобрую искру, красноречиво говорящую о возмущении тем, что я покусилась на что-то святое.
        Кресло — святое? Ой, не смешите мои тапочки, они у меня и так смешные.
        — В этом доме чем-нибудь вкусным кормят?  — Протянула я довольно доброжелательно, почти даже не демонстрируя мелкую мстительную издевку.
        Отдаленно, на самой грани слышимости, что-то зарокотало. Надвигается шторм? Возможно, виски ведь немного ломит. Я потерла их пальцами, нагло посмотрела прямо в глаза старухе.
        — Нет!  — Отрезала она.
        — Иннара,  — тихо, но строго произнес Гарор,  — не тебе решать.
        Странная формулировка, но подействовала. Карга швырнула мне под нос тарелку, небрежно плюхнула кусок холодного мяса.
        — А столовые приборы?  — Усмехнулась я, игнорируя откровенное хамство.
        Со стуком легли вилка и нож.
        Однако, вкусно. Что это? Мясо нежное, похоже на говядину, явно предварительно вымоченное… ага, нотки шалфея, гвоздики, не обошлось без лаврового листа. Что еще? Наверняка было использовано красное вино, сельдерей. О, а не то ли это изумительное блюдо, которое, если не ошибаюсь, готовится дня три? Похоже, что именно оно.
        Я с наслаждением и нескрываемым удовольствием отрезала ножом маленькие кусочки, накалывала вилкой и медленно, давая стечь густому вязкому соусу, отправляла их в рот. Жаль, нет разноглазого, он, как мужчина, оценил бы мою эротичную трапезу. Так, салфетка… промокнуть губы, отложить в сторону, отделить еще одну порцию совсем уж крошечного размера. Даже у старика глаза заблестели, чего уж тогда говорить о более молодом, которого величают господином?
        Атмосфера на кухне приближалась к тому состоянию, когда воздух вот-вот пронзят электрические разряды. Мне почти почудился редкий треск. С двух сторон меня пронзали пристальные взгляды, один необоснованно ненавидящий, другой же более слабый, еще не затвердевший под воздействием определенного чувства.
        Еще бы бокал вина.
        — К этому изумительному блюду подошло бы вино. Скажем, красное. Легкое фруктовое? Нет, мне хочется чего-то более насыщенного…  — принялась я, немного растягивая слова и покачивая вилкой, рассуждать вслух.
        Никто не шелохнулся, хотя мне и показалось, что за моей спиной прозвучало сдавленное рычание. Ну что же ты так, бабуля? Я ведь даже похвалила твою весьма недурственную стряпню. Или гостеприимство — не твоя сильная сторона?
        Вина налил мне Гарор — в небольшой кубок. Бронза? Какой-то сплав?
        Резковатый вкус неприятно поразил, но не успела я брезгливо скривиться, как он изменился, стал расцветать, раскрываться, поражая богатством ароматов и затейливой игрой. Будто невзрачный бутон распустился и развернулся веером лепестков с тонкими белесыми прожилками и насыщенным полотном, распахнул сердцевину и опьянил своим великолепием. Однако, интересный напиток, такой пробовать мне не приходилось. Конечно, это неизвестное вино не получит у критиков верхние баллы, но вряд ли будет отправлено за борт с пометкой «дешевое пойло».
        Чуть громче прогрохотало за стеной, уже не оставляя сомнений в надвигающейся грозе. Интересно, где раньше начнется беспредел — стихийный на улице или человеческий здесь? Воздух-то сгущался, затвердевал, все более и более напоминал густую патоку, в которой завязнуть и задохнуться проще простого. Переместилась старуха, теперь мне стало видно ее лицо. Смотрит на Эллис, сразу преображается, едва ли не светится каким-то особым душевным светом. На меня переводит глаза, так даже черты искажаются, резче и злее проступаю морщины, упрямее поджимаются губы, смыкаются в тонкую бескровную полосу. А что Эллис, ее любимица? И уйти боится, и оставаться бедняге тяжко, не из той она породы, что способна выявить особую прелесть в обнаженных мечах, все боится, что злая рыжая гостья исполосует ее. Глупый ребенок, ты в моем ранге пока стоишь не выше хомячка. Начнешь ерепениться, так получишь по носу. А пока сидишь тихо, можешь даже не бояться за свою тонкую нежную шкурку. О, да мы решили показать норов, да, мелкая? Блеснуло что-то колючее в глазах, спешно спрятанных, опущенных в пол. Хомячок с иголками, так? Ну-ну. Чем
это попыталось уколоть меня сие невинное дите с ангельской внешностью? Ревностью?
        Я едва не поперхнулась глотком вина от внезапной мысли. Уж ненароком не попала ли я в какую-то любовную паутину? Попала, чего уж самой себе-то врать. Помню, хорошо помню, как вы за ручки держались, да все разорваться вчера не могли. Значит, вот он, твой принц, Эллис — Арвелл. И ты боишься, что я могу отбить его у тебя? Господи, мне даже смешно. Детка, как ни печально для тебя это прозвучит, но я вынуждена забрать этого типа, затащить в постель, а после уже вернуть тебе попользованный товар. Ничего не поделаешь, такова жизнь.
        — Шторм снова будет,  — ни к кому не обращаясь, произнесла Иннара.
        — Уже третий,  — стеснительно подала голос Эллис.
        Да, действительно, уже отчетливо были слышны раскаты грома. А в голове-то как стучит, все удовольствие от происходящего на нет сводится: гроза будет выдающейся, молнии испепелят небо от края до края, от озона все задохнется. Сейчас бы на балкон, под плети дождя, вдохнуть свежесть полной грудью. Но я лишь снова помассировала виски.
        — Деточка…  — запнулась старуха, быстро оглянулась на супруга,  — господин же опять бездумно полетит. Может, тебя послушает.
        — Я постараюсь,  — пробормотала Эллис и выскользнула из-за стола.
        Полетит… Полетит? Это слово крюком поддело мое сердце и сбило ритм. Полетит. Мать вашу, на чем-то полетит! Вскочить, сорваться с места, броситься следом. Но не успела я даже выпрыгнуть из кресла, как меня обездвижил окрик старухи:
        — А ты куда собралась. Сиди, я сказала! Тоже мне, лезть к господину она вздумала.
        Я не удержалась, фыркнула, продемонстрировав все свое отношение к ее мнению. Правда, мои поспешные действия могут неправильно расценить, что в будущем негативно скажется…
        — Пусть идет,  — подал голос старик,  — не тебе, жена, решать.
        — Тебе, что ли?  — Огрызнулась служанка.
        — Сама знаешь все, не злись,  — бросил Гарор и умолк, лишь красноречиво взглянув на меня — мол, чего сидишь, иди, пока есть время.
        Я послушно поднялась, и действительно теперь бросилась следом, но сбавила темп, взяв себя в руки, пошла медленнее. Сейчас нужно быть особо внимательной, сосредоточенной, нельзя будет упустить ни одной лишней детали.
        В густую темноту коридора, напоенную красноватым свечением редких факелов, постепенно примешался другой оттенок — синий, холодный, чуждый. Он становился все заметнее, дробился, впускал иные примеси — свинцово-серый, грозно-фиолетовый, сумрачно-кобальтовый, темно-лазурный. Впереди маячил просвет — зыбкий, кажущийся рисунком, сделанным акварелью. Но я шла вперед, оставляя позади условное тепло безмолвных стен.
        Хлестнули первые капли дождя, острые и холодные. Я отступила на шаг назад, укрываясь от непогоды под неколебимыми сводами, стерла ладонью влагу с лица. Вот они, стоят, не боясь ни дождя, ни простуды. Стена ливня смывает все резкие линии, мне видны лишь зыбкие очертания силуэтов, но и этого хватает, чтобы понять: один о чем-то умоляет, другой же не поддается на уговоры, запрокидывая голову и всей своей сущностью стремясь в разверзнувшиеся небеса.
        Сумасшедший Рутхел, что ты там забыл? Что так гонит тебя в жгучее ураганное месиво, в котором хохочущие молнии перевивают раздувшиеся, распухшие от влаги тучи? Жажда смерти? Недостаток адреналина? Твое безумие? Что-то еще, что не понять даже мне?
        Но где твой самолет? Где прогнувшиеся от тяжести лопасти винта вертолета?
        И мне приходится выходить из укрытия, оглядываться, крутить головой в поисках летательного аппарата. Но нет, ни прекрасного изгиба крыла, ни плавной линии корпуса не высветили беснующиеся световые разряды. Что же я упускаю, разноглазый?
        Донеслись голоса, притянули еще на несколько шагов к себе силуэты.
        — Не лети, останься. Прошу!
        — Не беспокойся, все будет хорошо.
        — Прошу, пожалуйста. Это опасно ведь, это же…
        Яркая вспышка молнии ослепила и запечатлела перед глазами перепуганную Эллис и тоскливо глядящего в небо Арвелла. Он был уже там, он не понимал, что его продолжает держать здесь, на бренной земле, тяжелой, клонящей.
        Звезды, падать, запах моря…
        Я вздрогнула всем телом. Звезды. Почему они так ярко встали перед моим внутренним взором — мерцающие, звенящие, играющие в какую-то особенную и таинственную игру? Почему эта картинка пронзила мой позвоночник, холодом расплескалась по всему телу? Как красные флажки для волка, как лезвие ножа в глазах перепуганной жертвы.
        — Иннара прислала, так?
        — Да.
        — Прости.
        Арвелл, высокий и прямой, склонился, коснулся губами черноволосой мокрой макушки, едва ощутимо скользнул ладонями по дрожащим плечам и отступил.
        Я ничего не поняла, но что-то почувствовала, что-то такое, чему еще не дали название. Но это, глубинное чувство, эта внезапная сопричастность заставили меня выкрикнуть, перебивая и вой волн, и визг небес:
        — Да пусть летит!
        Зло, отчаянно, вынуждая их резко повернуться ко мне, заметить, что есть третий, лишний, мешающийся и ломающий все так тщательно и медленно строящееся.
        — Пусть!  — Настойчиво повторила я и смело пошла навстречу. Пальцами подняла за подбородок голову девчонки, выплеснула ей прямо в глаза: — тебе не понять этого, детка. Не понять.
        — Не говори так!  — Отпрянула Эллис, пораженная и опешившая.  — Не тебе решать!
        Кажется, я начала улавливать извращенную логику этого филиала дурдома. Я рассмеялась — легко, свободно и, наверное, даже обидно для остальных.
        — Да в этом доме хоть кто-то за себя решает? Я только это и слышу, что не тому-то или той-то решать. Нет, дорогая, в этой богадельне, пока я еще не свихнулась, я сама буду делать то, что считаю нужным, невзирая на то, нравится ли вам это или нет. Прими как факт.
        И, переведя взгляд на разноглазого, добавила:
        — Ну что, Арвелл, где твое чудо-средство для полетов? На чем ты так рвешься покорить небо?
        — А ты со мной?  — Тише, чем капля дождя, мельче, чем тающая пена на камнях.
        Но я услышала.
        Сейчас? Рискнуть собственной жизнью? Поддаться тому самому неясному безымянному чувству? В случае успешного полета я могу получить многое. А если все закончится совсем иначе? Ни одного лишнего шага, ни одного неосторожного жеста. До разгадки так близко, что особо больно будет ошибиться. Отступить? Преодолеть животный страх перед небесным беспределом?
        — А возьмешь?  — Вопросом на вопрос, оставляя себе простор для маневра. Пусть он говорит, пусть и он потом за слова отвечает. Мое дело — продолжать выглядеть уверенно, не сорваться.
        Удар молнии, запоздало прокатился раскатистый грохот.
        Арвелл не ответил, молча прошел мимо.
        — Проклятье,  — не удержалась я от брани, ведь не этого хотела, не этого добивалась.
        Победа случайно досталась девчонке. Ну, хомячок, где твое ликование?
        Девчонка смотрела беспомощно, но в этой беспомощности мелькали слабые отсветы ненависти. Или это опять мое разыгравшееся воображение. Не знаю, не поняла еще. Но она, явно еще ничего не осознавшая, понуро поплелась под своды замка. А ведь могла бы обернуть все произошедшее в свою пользу, обыграть так, что цветистая похвала, почет и уважение достанутся ей. Догадается? Хватит мозгов?
        Вряд ли.
        Дождь гнал назад, в замок, но небо, напротив, тянуло к себе. Кажется, я действительно прониклась тем же, что довлело над Арвеллом. Да, броситься туда, в самую вышину, ринуться в эту стихийную феерию. О, как там, сверху, все бесится, яростно исторгая наболевшее, и зовет того, кто смог бы достойно выплеснуться гневом, кто мог бы вступить в схватку и оказать достойное сопротивление. Крылья бы, но не дала мне природа крыльев.
        — Возьми.
        Руку отяжелила прочная толстая веревка, смотанная крупными кольцами.
        — Через шею бросишь и за гребень,  — бросил разноглазый.
        — Что?  — Исчез нормальный человек, вновь пробилась к поверхности неведомая мне душевная болезнь.
        Он не ответил. Небо выплюнуло синеватую молнию, та вспорола опухшие тучи, разделилась искривленной рогаткой и нырнула в беснующуюся пучину, высветив на мгновение зеленое стекло бездны.
        — Твою же…  — сорвалось с моих губ и смылось беспощадным ливнем.
        Вот и все, вот и оказалась поверженной. Подогнулись отказавшие ноги, ударила по коленям и ладоням вспучившаяся липкая и скользкая земля, охватила грязью и холодом пальцы. Нет, не может быть, не бывает так… Нет! Я нормальная, слышите?! Я нормальная! Это вы все… все вы тронутые… все вы…
        Весь этот мир.
        Ненавижу… проклинаю… верю. Нет, не верю, я не могла… другая реальность, другая.
        Протяни руку к ней. Я нормальная, я все равно нормальная! Это ошибка! Это действие гребанного препарата, вашего приращения… это… И я, униженная, убитая, уже тяну руку, и ледяная вода вымывает из межпальцевых промежутков глину, возвращает моим ногтям блеск. А я продолжаю тянуться, молиться, что-то шептать, плакать и смеяться одновременно.
        Верить?
        И даже верить…
        — Но как? Как…
        Мне не встать, все едет, не отпускает. Но я поднимаюсь, медленно, преодолевая тяжесть и неустойчивость земли, преодолевая все натянутое и грозившее лопнуть в своей душе, преодолевая захлебнувшееся дыхание, разрывающее легкие, делая первый шаг, снова падаю.
        Нет, нет! Слышите вы? Нет!
        Встану! Встаю! Иду, не отпуская взглядом того, кто так терпеливо ждет. Потому что знаю, что если я дам слабину, на миг сомкну веки, то все может исчезнуть.
        Я оступилась, едва снова не распласталась, разорвала нить видимости. Судорожно вскинуть голову, отчаянно забегать глазами, протолкнуть болью ком в горле… нет, не нужно.
        Он ждет.
        Как во сне, тяжело и медленно, но все ближе и ближе к великолепному огромному зверю, опасному хищнику, ужасному, но столь грациозному, что бесследно растворялись все слова, что не было ничего, способного дать какое-то описание. Антрацитом поблескивала черная чешуя, и нетерпеливо подергивался длинный хвост. Распластались могучие крылья и разошлись, вспоров землю когтями, сильные мускулистые лапы. Только он, только такой мог бросить вызов стихии, а не бездушные рукотворные машины. Только такой мог прорвать клочья тяжелых облаков и подчинить себе небеса.
        Я неверно коснулась пальцами кожистого крыла, провела по утолщению, прячущему сочленение костей, сдавила и тут же опасливо отпустила. Холодное? Теплое? Этого не почувствовать. Сильное? Этого даже не надо чувствовать. Крыло вздрогнуло, опустилось еще ниже.
        — Ты же невозможен, ты не можешь быть,  — беззвучно соскальзывают слова, одно за другим.
        Как же страшно отпустить, оторваться, оборвать контакт. Он опасен? Пусть. Он способен уничтожить меня в одно мгновение? Пусть. Он доказательство того, что слышанное ранее — правда? Да. Да, черт побери, я верю. Верю теперь, целиком и полностью, со всеми своими потрохами. Другой мир, другая реальность, другие нормы и правила. Верю.
        Непроизвольно, не осознавая, что не достану до горделиво вскинутой головы, все же тянусь к ней, жажду ощутить под руками чужую, легендарную, удивительную живую силу.
        Мигнул незрячий белесый глаз и, будто что-то почувствовав, дракон изогнул шею и повернулся, ткнувшись мордой в подставленную ладонь.
        Замерла испуганно я, застыл и он, как застывает смертоносный хищник, поверженный неведомой ранее и оттого обездвиживающей лаской.
        — Невозможный, нереальный…  — рвется на свободу неконтролируемый шепот, а мои пальцы уже скользят по чешуе с острыми краями, по тяжелой челюсти, задерживаются на выступающем влажном клыке толщиной с мое запястье, устремляются дальше, к роговым отросткам, венцом обогнувшим голову, по шрамам, нанесенным чужими когтями.
        Это на человеческом лице не понять, а в драконьем обличье все становилось ясным.
        Я отшатнулась, словно обжегшись, отпрянула.
        — Арвелл?! Арвелл, это ты?
        Глухой короткий рык служит ответом, и теперь на меня смотрит бездонный черный глаз. В зрачке отразилась изломанная молния, осветившая едва сдерживаемую тягу к небесам.
        — Арвелл… подожди, прошу. Подожди!
        Надо было другое сказать, совсем другое, но уже стало поздно. Слишком, чтобы разметаться другими фразами, извинениями, оправданиями, неуклюжими шутками, могущими хоть как-то обернуть произошедшее в игру, в случайность, в нечто, позволяющее сохранить собственное достоинство. Теперь я, забыв обо всех принципах, неслась обратно, скользя и отчаянно балансируя, и все не удержаться было, и время летело слишком быстро, чтобы больше не бояться, еще ужаснее — обернуться, узнать, что не дождался.
        Взвилась и соскользнула по чешуе веревка, и лишь со второго раза удалось замкнуть петлю, и судорожно сжимая концы, неловко взобраться. Еще петля, через гребень.
        Удержится ли дерзнувшая оседлать дракона в стремительной гонке?
        И простит ли он, если перебраться ближе к шее?
        В голову пришла нелепая ассоциация и смылась проливным дождем. Проскользнула вторая петля, заарканила древнюю силу, сцепила с тонкой хрупкой талией.
        Крикнуть? Я стукнула ладонью, беззвучно отдавая разрешение.
        Дракон этого только и ждал. Взмыл, взвился, набирая скорость, нырнул под самой молнией, выскользнул из ее сетей, ликующе расправил крылья, позволяя небесам держать.
        Нет, только не кричать, только не издавать ни звука, не позволять себе раствориться во всем этом непередаваемом великолепии. Справиться, во чтобы то ни стало, справиться с самой собой.
        Я, к счастью, и не кричала, это кто-то другой захлебывался искренним восторгом, ловя растрескавшимися губами капли дождя, пожирая воспаленными глазами величие происходящего. Это кто-то другой раскидывал руки и откидывался так, что гребень больно врезался в спину. Это кто-то другой ярил беснующуюся стихию, обнимая исполинскую шею и смотря прямо и смело в огненную бездну.
        Разкидывались рваные клочья облаков, вздувались жилами на исполинском челе, перемешивались, протягиваясь стеной воды к хрипящей морской бескрайности. И где тут верх, где низ, и остались ли эти понятия, когда ввинчивалась под самые звезды черная тень и без сил, опутанная чистой ослепляющей энергией, падала в бездну, чтобы в последний миг распластать крылья и ликующе исторгнуть столб огня.
        Закладывало уши стремительно меняющееся давление, оглушал ревущий гром, сливающийся в один беспрерывный грохот, и все злее боролся ветер, хлеща безжалостно наотмашь, с ненавистью рыская вслед за вольным зверем и мной — его спутницей, осмелившимся покуситься на святое. Все должны молчать, все должны искать укрытий и, повинуясь древним инстинктам, опасливо пережидать неистовство стихий. Но нет же, мы, двое, бросили вызов, это мы искренним воплем восторга рвем сотканные полотна, сильными взмахами разбрасываем облачные столпы, не ведая о всевышней воле, плюя на основы бытия. Одна за другой, вспенивая воды, тонули копья молний, одна за другой промахивались. И не безумные завихрения воздушных потоков, ни сама беспроглядная тьма не могли затормозить наш безумный полкт, оборвать его, перебить звенящие жизненные нити.
        Гроза разочарованно вздохнула и, сломленная, стала пятиться к горизонту. Не в этот раз, но это не последняя встреча. Будет еще решающая битва, будет…
        Дракон величаво раскинул крылья, уверенно позволяя подхватить себя воздушным течениям, потом чуть подогнул правое и начал снижаться, выписывая широкие круги и высматривая в безбрежном море затерявшийся остров. Ускорился, красиво размахнулся, соскользнул по наклонной линии. Встал косо горизонт, поплыл розовыми тонами и исчез. Теперь перед моими глазами было лишь небо, все еще насупленное, клубящееся, но уже отходящее от прежней истерики. Как ребенок: соленая капель блестит на ресницах, но пробивается робкая улыбка.
        Арвелл оттягивал возвращение, я это чувствовала. Раз, другой мелькнул в стороне замок, но нет, не повернул к нему. Или не увидел? С этой стороны действительно не видел, но ведь разворачивался, кидал небрежный взгляд и снова рвался ввысь. Летай, мой хороший, пари, нарушай все законы бытия, не возвращай меня туда, в это суету и бессмыслицу, тяжелым слоем, как болезнью, поразившую далекую и ненужную землю. Я не спорю с тобой, я наслаждаюсь всем происходящим, невзирая на пробирающий до костей холод, на горящую, будто ободранную наждаком, кожу. Пожалуйста, еще один круг, еще одна недосягаемая высота, еще один золотой перелив по твоему телу, подаренный пробившимися лучами солнца, того, в просвете над горизонтом. Не возвращай меня туда, Арвелл, не спеши к дому. Прошу, умоляю, не торопись. Пусть время остановится, пусть произойдет все что угодно, но только продолжи это величественное парение над таким прекрасным и совсем уже нестрашным морем. Что я могу сделать? Обломанные и ставшие некрасивыми ногти скользят по гребню, я уже не могу даже разогнуть закоченевшие пальцы. Мое сердце бьется через раз, а
потом, будто вспомнив, начинает истерично колотиться о клетку ребер, умоляя о продолжении, о вечности.
        Но кто я такая, чтобы предотвратить неизбежное?
        Угасал день, прощально проглянул и рухнул за горизонт расплавленный диск, позволив продолжиться вращению колеса бытия, склоняющему свет перед тьмой, а тьму вновь разменивающий на свет.
        Дракон, коротко рыкнув, на мгновение замер в воздухе и стал плавно снижаться, теперь уж не оставляя никаких сомнений. Не надо, хранитель Рутхел, не стоит. Но… да, мне придется смириться с этим, придется признать, что мое место там, внизу, в мирском бурлящем вареве, от которого ты отгородился морским простором, создав себе обитель вдали от человеческих глаз. Или твои предки, Арвелл, столь же сильные, гордые и могучие?
        Опустились, взмахом крыльев заставив пригнуться деревья и пойти волнами редкую траву.
        — Сейчас… я сейчас…  — мне даже говорить сложно, все, на что я способна — на свистящий хрип, на беззвучное бормотание. Намертво схватились разбухшие узлы, и никакая сила, не говоря уже о моих слабых и потерявших чувствительность пальцах, не способна была их распустить. Рвануть, потянуть зубами, еще больше обломать ногти? Нет, ничего не выходит. И так жалко все завершается, так портит беспомощность этот финал, и так глупо все выглядит.
        Дракон хрипло выдохнул, переступил.
        — Я пытаюсь, Арвелл!  — Что это за новые ноты, как всхлип? Что это за новое звучание, за долгие годы ни разу не промелькнувшее в моем голосе?
        Вдруг что-то изменилось. Что происходит? Боже, о таком даже не сразу сообразишь: дракон исчезает, являет миру человека. И ведь не поймать, не уловить ни одного перехода чувствами или зрением, не задержать на мгновение хотя бы одну перемену, чтобы малое понять. Где под ладонью была жесткая холодная чешуя, там теплом согрела кожа, где вздыбливался костяной гребень, там в пальцах запутались черные струи волос.
        — Ой…
        Над нами стремительно темнело небо, под нами обдавала новой дозой холода и влаги равнодушная земля, нас связывала так и не расплетенная веревка и общее непередаваемое чувство, когда тела были здесь, внизу, а сердца продолжали буйствовать в вышине. Грязные, промокшие, без сил повалившиеся… а ведь скажи только кто слово, так вновь рванем туда, уже в иную тьму, мирную и беспредельную.
        — Это было… было…  — и задохнулась, не нашла слов.
        Повернула голову и встретилась с разными глазами: один смотрел в прошлое, другой разглядывал будущее. И взгляд, пусть и насмешливый, все понимал, все объяснял. Не нужно было ничего рассказывать, не требовалось.
        И все же я восхищенно выдохнула:
        — Ты невозможный.
        Предложи он сейчас пойти за ним на край света, так и пошла бы. И за край. И вообще куда угодно, хоть в бездну, хоть к черту на рога.
        Не предложил, к счастью, спросил лишь:
        — Почему?
        Да неужели он не понимает? Не въезжает во все то, что случилось, что… И я, фыркнув, вскинулась, уперлась ладонями в тугие плечи, потеряла последние барьеры самообладания:
        — Да потому что не бывает такого! Потому что… ну, ты знаешь, потому что… вопросов столько! Невозможно же, физика ведь… ну, вообще, чешуя твоя — это… я не о том… и как так выходит, что…
        Осеклась и уже тише добавила:
        — Потому что нет в нашем мире драконов, понимаешь? Не летают так, нет этого, не бывает… а я вот, мы… это все…
        Он лишь засмеялся.
        И что оставалось мне делать? Засмеялась тоже, признавая несостоятельность всех своих сомнений — сначала оробело, натужно, а потом все смелее, искреннее, раскрывая что-то доселе неведомое в самой себе.
        Но отзвучал смех, мелькнула неуместная мысль о том, что больше такого не повторится. Стали подниматься, немного неуклюже поддерживая друг друга и освобождаясь от пут. Арвелл ловко, не то что я, справлялся с узлами, расправлял петли, будто каждый день катал кого-то на своей могучей спине. Легко сильные пальцы вынимали петли, сводили концы, то распрямляясь, то сгибаясь наподобие драконовых когтей, вспарывающих землю. Будь не руки, а действительно темные изогнутые когти, так никакая бы плоть не устояла, разъехалась бы под смертельным давлением. Щелкнуло тихо в голове, соединяя два фрагмента. Понимание, острое, молниеносное, ослепило, и хлестнуло моей рукой быстро и зло, ударило наотмашь, то ли в шею, то ли по щеке.
        — Не понимаешь, да? Не понимаешь?!
        Что-то в самой глубине меня мелко пищало, тонко взывало, требуя усмирить рванувшую враждебность, но гасло, терялось в бурном отравляющем мареве. Он, это он — то животное, что мучило меня, что играло, бессердечно уничтожая то едва ли не главное, что во мне было — мою красоту. Куда мне теперь? Какому папику нужна будет девочка, не способная надеть открытое платье или соблазнительно изогнуться, демонстрируя бархатистую и безупречную кожу? Кому нужна будет дешевая шлюшка, побывавшая игрушкой в лапах хищника? Зверски отмеченная, потерявшая значительное преимущество, оставшаяся с менее эффективным оружием…
        — Не понимаешь, совсем…  — бессильно протянула я, пролетая мимо слов, теряя звуки,  — а у меня же теперь вся жизнь под откос из-за этих шрамов, у меня же работа такая — нравиться людям…
        Арвелл неожиданно притянул меня к себе, зажал так, что я не смогла больше ни ударить, ни дернуться.
        — Прости, Карма,  — над самым ухом, просто, даже обыденно, гася всю мою ярость,  — я не смог с первого раза, не сумел поймать.
        И представилось вдруг, что из ничего, из пустоты скользнуло мое тело, безвольное, бездвижное, повиновалось закону притяжения, устремилось вниз — к седым волнам, готовое стать традиционной жертвой морским богам. И те уже предвкушали, потирали ладони, предвидя знатное пиршество, не заметив летящего дракона. Расширились глаза, а только уже сложились крылья, повинуясь первой, неосознанной реакции. Ближе, протянуть лапы, схватить… но мимо, и свело челюсти от пробудившегося охотничьего инстинкта, пробужденного опьяняющим запахом крови. Нет, не поддаться, рвануть еще, ближе, уже не промахнуться, не ошибиться…
        — Не прощу,  — пришла я в себя.
        Уже простила, но не скажу. Ты даже не представляешь, Рутхел, насколько я тебя сейчас простила. Ровно настолько, что содержимое моего заветного шприца не окажется в твоем кубке с вином, потому что я не могу дать гарантии, что это средство тебя не убьет.
        Я повела плечами, освобождаясь от ставших мне неприятными объятий. Подними выше голову, дракон. Что ты видишь? Там, в узком оконце на втором этаже? Нет, ты этого не видишь, не замечаешь искаженного ненавистью прекрасного девичьего лика. А зря.



        Глава 9

        Глянув в полюбившееся мне зеркало, я невольно присвистнула. Ни хрена себе, называется, мы полетали: мало того, что горло распухло и теперь саднит безжалостно, так еще и вся физиономия пошла пятнами. Аллергия, что ли? Ага, на чешую, драконью — черную и красивую.
        Дракон… Дракон! Нет, не сон, реальность, ведь произошло, отметилось, случилось — все это великолепие, вся эта бездонная свобода, все это невыразимое чудо. Нет, не думать, не об этом. А перед глазами уже встает косо горизонт, и подрагивает под рукой костистый гребень, и чувствуется всем телом, как под непробиваемой чешуей перекатываются мышцы, совершающие простую и при этом невероятную работу. Вверх, вниз, вверх и снова вниз: огромные, способные охватить едва ли не всю планету крылья уверенно поднимают меня выше, показывают совсем иной мир, не такой, как отсюда, снизу, и даже не такой, как из иллюминатора самолета. Другой, бескрайний, захватывающий, огромный и пленяющий…
        — Хватит!
        И уже другая картина: тянется рука к клыку, почти белому, с тонкой темнеющей полосой вдоль. Один точный удар, и треснет хребет самого жуткого зверя. Я непроизвольно прикоснулась к своему зубу: странное ощущение. Зубы, в чужом рту… фу! Мерзость-то какая. Я едва справилась и с приступом тошноты, и с желанием отдраить руки до костей. Вчера и так полночи отогревалась в ванне, наполненной горячей водой.
        …лежим, смотрим друг другу в глаза, все понимая без слов…
        Это ли те самые проклятые чувства? Эх, Карма, легко же ты купилась. Всего один полет, а уже роняешь слюни и не можешь выкинуть из головы прошедший день. А как же твои цели? А как же все то, чего ты так хочешь?
        Я вернулась на кровать, рухнула, закинув руки за голову. Не небо, а темный давящий потолок над головой. И все планы полетели в тартарары. Чего я теперь хочу? Как и прежде — свободы и независимости с материальным подспорьем. Верно ли писали в книжках моего мира о том, что драконы — страстные любители сокровищ? Есть ли у Арвелла что-то такое, что заставит меня почувствовать неутолимую жажду охоты и обладания предметом? Наверняка ведь есть, наверняка. Прикрыть глаза, прислушаться, и вот он — тоненький-тоненький, уловимый лишь особым чутьем, гармоничный перелив. Такие звуки могут издавать лишь благородные металлы и драгоценные камни.
        Или мне все это чудится?
        И снова — молния, рождающаяся прямо над головой, неспособная затормозить, смотрящая в глаза, в стекла зрачков, ослепляющая, обдающая волной горячего озона и… промахивающаяся.
        — Что же ты со мной сделал, а? Зачем ты так, ящерица разноглазая?
        Нет, погасить в себе все эти психологические синдромы, резко и бескомпромиссно. Другие цели, иные намерения. А полет в карман не положишь, чувства на хлеб не намажешь.
        Мысли как безумные, мечутся, то сбиваясь в стаю, то рассыпаются истлевшим ворохом. Куда я теперь? Как? И приходится стискивать зубы, вылавливать по одной нити, притягивать и фиксировать звеном, порождая новую логическую цепочку. Мир. Новый и неведомый мир, так? Пусть это и будет опорой, стартом. Может, новая реальность и удивительна, но пока она весьма знакома: стол — это стол, стена является стеной, а море — морем. Но — существуют драконы. По крайне мере, один дракон. Кто еще? Единороги? Эльфы? Кракены? Ладно, как ни странно звучит, но это все — лишь детали. Главное — какова глубинная суть нынешней реальности? Чем она управляется — страстями, жаждой, пороками? Также во главу угла ставятся власть и желание обладать, также над разумом нередко довлеют низменные инстинкты?
        Если да, то не столь важно, какие особенности преподнесет мне большая земля. Я просто войду в доверие к Рутхелу, а, судя по всему, вчерашний полет этому очень посодействовал, даже не смотря на мой выплеск эмоций в конце, и выведаю все то, что меня интересует, чтобы в дальнейшем изящным росчерком расписаться на полотне неведомой реальности.
        Я перекатилась на живот, обхватила лицом подушку и ткнулась в нее носом. Мир, новый и девственно чистый мир, еще незнакомый с моими приемами. Так, я уже откровенно льщу себе. Правда, шрамы на моей несчастной тушке… впрочем, зря я так распсиховалась, внешность играет огромную роль тогда, когда еще опыта нет, в дальнейшем уже это всего лишь подмога, удобный инструмент, но не более того…
        Неосознанно принюхалась: от подушки исходил какой-то странный запах. Нет, не неприятный, почти неощутимый, но вызывающий смутное отторжение. Я содрала с подушки наволочку, развернула ее против света, хмыкнула, заметив едва заметные разводы. На теле ведь пятен нет, только на лице и на участке на руке. Случайность? Может быть. А, может быть, и нет.
        На кухне правила нисколько меня не удивившая сгустившаяся атмосфера, ставшая, похоже, еще более напряженной с моим появлением. Казалось, скажи неуместное слово, и пробьет воздух испепеляющим зарядом.
        — Всем доброе утро,  — цените, что ли, мой доброжелательный настрой.
        Кивнул меланхолично Гарор, отвернулась Иннара, еще ниже опустила голову Эллис, пряча стоящие в глазах слезы.
        Я прошла, демонстративно выпрямив спину, и также демонстративно опустилась в полюбившееся кресло.
        — Это место господина Рутхела,  — холодно сообщила Эллис.
        — И что?  — Усмехнулась я.  — Его же здесь нет.
        — Уже есть,  — появился Арвелл, спокойный и невозмутимый.  — Сиди, Карма. Иннара, что у нас на завтрак?
        Мелькнул отблеск ярости в голубых глазах и угас.
        — Сейчас, господин,  — отозвалась старуха.
        И снова тишина, лишь служанка молча расставляла тарелки, да столовые приборы добавляла на стол. После разложила по тарелкам кашу, раздала лепешки и, наполнив свободное блюдо фруктами, села сама.
        Я смотрела на всех прямо, уже без вызова, но и не допуская к проявлению хоть какие-либо сомнения. Первый признак слабости — отведенные глаза. Поэтому на дракона я поглядывала ровно столько, чтобы дать понять: никоим образом, дорогой, ты не добился моего расположения, и если желаешь большего, то придется постараться.
        Уже традиционно ели молча и скованно, остальные не рисковали пересекаться взглядами, как нашкодившие подростки, ожидающие окончательного приговора от разгневанного родителя. Что ж, я тоже сдам обороты, уткнусь в тарелку, даже вновь по-доброму удивлюсь кулинарным талантам Иннары: простая каша, а не оторваться. Уподобилась остальным? Вполне, теперь же можно осторожно из-под ресниц продолжить наблюдение за присутствующими. Гарор, как всегда, собран, но не напряжен, будто все происходящее его совершенно не волнует. Лишь единожды, с минуту назад, он повернулся ко мне и, поймав мой взгляд, одобрительно кивнул. Это реакция по поводу вчерашнего? Или я уже сегодня совершила некий поступок, заслуживающий его похвалы? Впрочем, неважно, главное, что его действительно можно вносить в список союзников. Старуха, напротив, всем своим видом показывала, что я никто и звать меня никак. Лишь порой она бросала на меня такой взгляд, что непроизвольно в голове представлялись пытки с последующим расчленением. Интересно, а чего Иннара вообще взъелась-то на меня? Да, я, конечно, сказала пару ласковых слов, но в целом пока
еще ничего ей плохого не сделала. Хотя, думаю, вся разгадка заключается в девчонке. А, ну теперь и в полете тоже. Девчонка, так по-глупому потерпевшая поражение, казалась все той же скромницей и зубрилкой. Только примешалось что-то новое. Ну, детка, взгляни на меня, на свою неожиданную соперницу. Что я увижу в твоих волнующих очах? Ненависть? Ревность? Что-то еще более ужасное, что даже уроню от неожиданности ложку? Нет, маленькая чертовка не поддается, не показывает свою сущность, словно чувствует, что я готова ее прочесть вдоль и поперек. Она продолжала молча созерцать тарелку и неторопливо поглощать пищу, лишь напряжением подрагивающих плеч давая понять, что прошли те, безопасные, времена. Сам Арвелл ел торопливо, будто не чувствуя вкуса, задумавшись о чем-то своем, и, похоже, безрадостном.
        Доели, кто быстрее, кто медленнее. Иннара принялась разливать чай. Небрежно подтолкнула кружку супругу, вскользь погладила по плечу девушку, с благоговением поднесла напиток дракону, лениво и не сразу вспомнила обо мне…
        Странная семейка.
        А ведь действительно все эти люди какие-то странные, разбросанные. Пусть я мало провела здесь времени, но ведь не могу не замечать, что каждый из них сам по себе, собираются лишь для общей трапезы и после разлетаются по своим делам. По отдельности, как чужие. Тот же дракон — сколько раз я его видела за столом? Два, три раза? За три-то дня. Ладно, пусть не три, но все равно. Нет здесь ни семейного тепла, ни уюта, ни взаимной родственной нежности, по большому счету. Так, что-то мелькает порой, но не более того. Может, это только сейчас, но все равно неестественно, когда собравшиеся за одним столом напоминают два лагеря противников, едва удерживающихся от объявления войны: старуха с девчонкой против меня и Гарора. А главный приз — хранитель?
        — Ладно, хватит.  — Я снова распрямила плечи, дождалась, когда все обратят на меня внимания.  — В моем мире на люди на похоронах и то веселее выглядят. Что тут происходит?
        Переглянулись старики, недоуменно посмотрела, так и не позволив почесть содержимое души, Эллис, рассеянно поднял голову Арвелл.
        — Мне озвучить свои догадки?  — Нетерпеливо просипела я, порядком уставшая от всех этих недомолвок и утаиваний. Нет, с горлом определенно надо что-то делать, да и физиономией — тоже.
        — Не стоит,  — мягко осадил дракон.
        Произнес и замолчал, явно собираясь с мыслями. С тяжелыми, похоже мыслями, не способными здесь кого-то порадовать. Что у тебя не так, ящерка ты моя разноглазая? Что за беда стряслась, что так медлишь с ответом?
        — Я - дракон, принадлежащий к древнему роду, последний потомок. Полное мое имя — Арвелл-Сорайн-Корруан Треторриага Вега Содвердс Дестаби тридцать седьмой прямой наследник линии Рутхел, потенциальный владелец нынешней Фортисы. Впрочем, я известен больше как Арвелл Вега Рутхел.
        Ого, как круто прозвучало! Правда, из всего сказанного я запомнила от силы половину, но пока это не столь важно, наверное. А остальные как отреагировали? А остальные, судя по всему, ничего нового для себя не услышали. Эллис даже кивнула, будто подтверждая правоту сказанного. Я удивленно подняла брови, нахмурилась, пытаясь оценить значение услышанного.
        Рутхел продолжил, его голос зазвучал сильнее, не позволяя перебивать или комментировать.
        — И всем присутствующим, кроме Кармы, думаю, известно, что для вступления в право наследования я должен выполнить ряд условий. Все условия выполнены, кроме одного: до конкретного срока, определенного еще Великими, я должен обзавестись спутницей. Срок этот истекает менее, чем через сорок дней.
        — Женой, что ли?  — Ухмыльнулась я.  — Ну и порядки в ваших реальностях.
        Кажется, со своей небрежностью я перегнула палку, все же проскользнуло нежелательное даже мною легкое презрение. С другой стороны, не могу я обойтись без пары едких комментариев, когда речь заходит о всякой сопливо-розовой ерунде с ажиотажем и всякими предсвадебными хлопотами. Как там в последнее время в социальных сетях цитировали? «Семья заменяет все, поэтому подумай, что тебе важнее — все или семья». Как-то так примерно. Так вот, все мне важнее.
        — Да. Женой.  — Отчеканил дракон так, что все застыли.  — Вступив в право наследования, я стану гарантом безопасности для королевской семьи и спокойствия для нашей страны. Есть вопросы?
        Шевельнулась Эллис, несмело начала:
        — И это…
        И умолкла, не позволив прозвучать предположению.
        Арвелл вздохнул:
        — Да, ею станет одна из вас.
        Что? Я что-то не то услышала? Или ящерица что-то не то перед сном сожрала? Как он там говорил? Вернее, я… Говорить, блин, настроить! Даже уже и не знаю, как тут выразиться можно, чтобы переводчик не перемкнуло в моей голове.
        Я медленно и незаметно выдохнула, обхватила руками кружку, и совершенно спокойно, будто интересуясь погодой, осведомилась:
        — А почему не дракон, Арвелл? Почему не тебе подобная?
        Молчит. Снова молчит, но по глазам, по чиркнувшей по переносице вертикальной морщине видно, что перелопачивает в своей голове уйму информации. Вроде как, пойди же, объясни все, расскажи о всей путанице, порожденной необходимостью занять причитающееся место, о традициях и размышлениях, о непоколебимом и раз и навсегда установленном порядке.
        — Потому.
        И снова в себе, будто несколько разочарованный необходимостью здесь присутствовать и говорить о таких вещах. Узрел что-то в глубинах собственной души и обратился к нам — ко мне, к Эллис с немым вопросом.
        — И что получит… избранница?  — Последнее слово далось мне с некоторым трудом. Так, устраиваемся поудобнее, откидываемся на спинку кресла и созерцаем, вероятно, наиболее интересную часть действа.
        Мужчина пожал плечами, ему явно стало скучно.
        — Почет, титулы… имущество, принадлежащее мне…
        Прозвучало это вяло, равнодушно.
        И все? Ну нет, это совсем неинтересно. Складывалось такое ощущение, что разноглазый совершенно не стремится вызвать симпатию одной из нас, да и вообще не желает обременять себя семейными узами. Это с одной стороны. С другой стороны, он мне сейчас напоминал типичного мальчишка из аниме, которому по закону жанра должны девчонки вешаться на шею гроздьями. Ну, не знаю, мой дорогой Рутхел, насколько в этой реальности принято быть несчастным типом, терпеливо ждущим, пока счастье само свалится тебе в руки, но как по мне, с таким подходом ты и до глубокой старости можешь верить в свою принцессу на кобыле. Хотя вон, Эллис уже пускает слюни и смотрит на тебя преданной собакой. Что, не по душе тебе такая малышка? А зря, хозяйка и жена из нее выйдет отличная, уж поверь моему опыту. Все блестеть будет, салфеточки накрахмалит, носки постирает и рубашки выгладит. А после еще и к ногам твоим сядет, вышивать станет. Не это тебе нужно? А зря. А если вообще твоя душа к ней не лежит, так облети свою страну, устрой кастинг, в конце-то концов!
        Но вместо всех мысленных тирад я выдала совершенно иное:
        — Ага, а также драгоценности всякие, деньги, да?
        Ой, жариться мне на вертеле, как минимум! Да вся женская половина мне сейчас такие лучи ненависти послала, что в пору свариться в собственном соку.
        — Да.
        Мелкая, что-то вспомнив, спрятала лицо в ладонях, но тут же их отняла, постаралась сохранить невозмутимый вид.
        — Эх, Арвелл, не умеешь ты девушек привлекать,  — засмеялась я, устав от всей этой ерунды.  — Богатство, титулы… не знаю, как здесь, а в моем мире женщины и сами этого добиться могут. Другим брать надо, понимаешь? Вон, посмотри на Эллис. Что ей твои богатства? Ну, ты понял, о чем я?
        Эллис вспыхнула, еще больше склонила голову. Да не нервничай ты так, не издеваюсь я над тобой и даже не насмехаюсь. Мне все это замужество и даром не нужно, противоречит оно, знаешь ли, моим принципам и взглядам на понятие «счастливое бытие».
        — Я достаточно сказал,  — в тоне дракона прорезался лед.  — Прошу извинить меня, но мне нужно работать.
        Покинул всех, ускользнул от тягостного разговора. А еще мужик, блин, называется.
        Я залпом допила остывший чай и быстро слиняла, предоставив остальным прекрасную возможность перемыть мне все кости.



        Глава 10

        — Женитьба! Женитьба, мать вашу! Свадьба!
        Я в ярости металась по комнате, пиная стулья и зло швыряясь неудачно подвернувшимися вещами. Стулья, отбивая пальцы и пятки, с грохотом разлетались, едва не переворачиваясь. Падающие, чиркающие по полу, врезающиеся в стены чернильница, карандаши, канделябр создавали не меньший шум.
        — Сорок дней! Ящерица разноглазая! Козел крылатый! Дурак недоделанный!
        Я бы и матом сыпала, но подшитый переводчик исторгал такие громоздкие конструкции, что терялся весь смысл.
        Без смысла мне ругаться не нравилось.
        — Больной! Эгоист! Животное!
        Со стола слетели бумаги и книги, зашелестели, разметались в разные стороны. Снова отлетел стул, по которому я так неудачно заехала мизинцем. Вой прорвался сам собой, я запрыгала на одной ноге, шипя от боли.
        — Гадина!  — Сразу и Арвеллу, и стулу.  — Ненавижу!
        Выпалила и остановилась.
        Скверно. Гадко. Скверно и гадко. Гнусно. Мерзко. Отвратительно.
        Это же надо так — попасть в какой-то новый и до сих пор даже не исследованный мир, и практически сразу вляпаться в женитьбу. Нарочно не придумаешь, по другому и не скажешь.
        Зато теперь все окончательно обретало смысл, и уже не нужно было приглядываться к этой тихоне. И ежу становилось понятно, что та втрескалась по уши в великого и могущественного Рутхела. Или в его титулы.
        Я со стоном рухнула на кровать. В общем-то, если отринуть в сторону все психи, и подумать уже трезво, то меня вполне устраивал такой поворот событий: молодые найдут друг друга, будут жить долго и счастливо. Правда, во всей развертывающейся идиллии существовал один серьезный изъян: мои собственные планы, касающиеся свободы, а теперь еще драгоценностей. Вернее, свобода наверняка мне будет предоставлена. Средства для существования? Придется пообщаться с разноглазым. Драгоценности? А вот здесь уже существует некоторая загвоздка — они пока не обнаружены. Но и эта не столь большая проблема, как сам дракон, вернее, его поведение на уровне пятнадцатилетнего юноши. Это что, болезнь всех миров, что мужики теперь такие рохли и тюфяки пошли, все ждут от девчонок первого шага? А ведь эта ящерица разноглазая мне даже почти понравилась, в моем кварцитовом органе что-то чуточку даже треснуло. Но уже — разонравился, целиком и полностью. Нет, друзья-товарищи, вы как хотите, но я лучше пешком постою и теперь капитально обмозгую, как мне не прогадать во всей этой ситуации и при этом ненароком не нацепить на голову
белую фату. Значит, придется из Эллис делать конфетку, а из себя — лучшую подружку жениха.
        Да уж…
        Я, успокоившись, стала устранять последствия учиненного погрома. Нагнулась, подобрала листы, выудила из-под кровати расплескавшуюся чернильницу. Блин, перо сломалось, придется новое искать. Однако, жизнь ставит передо мной все более и более интересные задачи, ничего тут не скажешь. Была у меня как-то компьютерная игрушка, так там для перехода на следующий уровень требовалось придти к финишу первой. А мне какая-то трасса так понравилась своим антуражем, что я навострилась приходить не первой, второй — и игровая валюта пополнялась, и на полюбившемся уровне оставалась. Вот и здесь также — надо оказаться не третьей, десятой, сотой, а именно второй. Но как? Отношения — это не гонка, хотя что-то схожее есть. Прямо Арвеллу сказать, что, мол, так и так, дорогой мой друг, но в мою сторону ты можешь не смотреть? Во-первых, ты не в моем вкусе, во-вторых, я противница межвидовых скрещиваний, в-третьих, все эти пеленки, носки и борщи меня ни в коей мере не привлекают. Так ведь нет гарантии, что покорно кивнет, вздохнет и добровольно останется, как сейчас модно говорить, во френдзоне. Все же он дикий и
свободолюбивый зверь, хотя и выглядящий весь из себя таким милым и безобидным. Уж не знаю, каким я это местом чую, но не удивлюсь, если я была чуть ли не первой, разделившей полет с драконом — все эти его реакции…
        Я пододвинула стулья, сложила стопкой книги.
        Ладно, с Арвеллом я как-нибудь разберусь. А вот что делать с мелкой? Змеиное гнездо в составе двух баб мне же палки в колеса будет вставлять на каждом шагу. С Эллис я, конечно, попробую приватно побеседовать, может, в ее милой головке что-то положительно и перемкнет. Но сколько уйдет на это времени? Это я могу влюбить в себя каждого второго чуть ли не за минуту. Девчонка — не я, там и годы могут уйти на то, чтобы превратить ребенка в интересную женщину, способную взмахом ресниц остановить мужское сердце. Что к нее сейчас есть за плечами? Создает впечатление чистой и невинной простушки, эдакого застенчивого ангелочка. Ну, это уже хоть что-то. Сколько Арвеллу? Судить сложно, но, похоже, за тридцатку уже есть, если, конечно, продолжительность жизни драконов подобна человеческой. Тогда, по идее, должен среагировать. Что еще? Мелкая влюблена. А вот это и плюс, и минус. С одной стороны, ее не сложно будет мотивировать, но, с другой, это то самое состояние, когда у человека в голове мозги целиком и полностью пропитаны гормонами.
        Похоже, пришла пора союзников.
        Гарора удалось отыскать мне далеко не сразу, он представлял собой столь же неуловимого типа, что и разноглазый. Когда не надо — вот они, рядом, а когда нужны — днем с огнем не сыщешь. Но сегодня мне потребовалось всего полчаса шатания по каменной обители Рутхела, чтобы я смогла натолкнуться на этого Неуловимого Джо. И еще минут десять, чтобы донести до старика задуманное. Не скажу, что Гарор порадовался моей затее. Но все же кивнул и сообщил, что испросит разрешения у господина.
        Боже, как же все тут сложно! Но зато я теперь узнаю, как можно выбраться с острова.
        Так, первая часть миссии выполнена. Теперь стоит приступить ко второму действию пьесы «Давайте поженим двух кретинов». А для этого на сцену необходимо вывести главную героиню. Только ее тоже сначала требуется разыскать. Найти Эллис оказалось сложнее, чем Гарора. Она будто намеренно избегала встречи — не нашлось ее на кухне, не таилась в собственной комнате, не любовалась морем.
        — Несварение желудка, что ли, на почве влюбленности случилось?  — Поделилась я предположением с мрачными стенами.
        Три этажа были пройдены, остались лишь подвал и все то, что располагалось выше. Вот и появился повод подняться на четвертый. Я двинулась, останавливаясь возле каждой двери и проверяя — не откроется ли. Ничего нового: одни услужливо распахивались, представляя взору печальную картину, другие же стойко продолжали хранить свои секреты.
        Одни двери особо привлекли мое внимание. Вроде бы и ничем не отличавшиеся, они совсем иначе отозвались на прикосновение. Не дерево, а металл — вот, в чем таится их особенность. Да, тут уже любопытство зашкаливает, даже не буду пытаться его угомонить. Тяжелая, зараза, створка, но поддается, отъезжает в сторону.
        Хлынул невероятно яркий свет, ослепивший после полумрака коридора и заставивший даже глаза заслезиться. Поэтому первые шаги я сделала, практически ничего не видя. А когда зрение восстановилось и сошли на нет отпечатавшиеся на сетчатке блики, то я едва не уронила собственную челюсть.
        — Ущипните меня, я сплю…
        А иначе как же было объяснить все это белое, чистое, сверкающее, так походившее на сверхсовременную лабораторию? Бесшумно работало странное и непонятного назначения оборудование, змеились по мониторам графики и линии, строками бежали числа и символы, перемигивались диоды, где-то в воздухе едва заметно мерцали сложнейшие схемы.
        Коллайдер отдыхает на обочине, а современные технологии моего мира нервно глотают окурки. Да я сейчас и сама начну не менее нервно сглатывать слюну, медленно бредя вдоль столов и предметов, выглядевших вроде и не слишком необычно, но все же так не вписывающихся во все ранее мною увиденное в этой реальности. А ведь я даже примерное назначение всех этих ящиков, измерителей, счетчиков и прочих штуковин назвать не могу, даже приблизительную область применения не укажу. А ведь так тянет потрогать, пощупать, убедиться, что все это — не сон, и даже не другая реальность, а всего лишь очередная грань, удивительная, яркая, но при этом естественная для этого мира.
        На одном из столов лежала раскрытая тетрадь, валялись карандаши, разметались какие-то бумаги, и невозможно было пересилить любопытство, ничто не могло сдержать. Я глянула в тетрадь, перевернула страницы. Записи, расчеты, схемы и заметки, сделанные твердой рукой. Отдельные слова я могла разобрать, но они ничего мне не сказали. Физические величины? Вероятно, что так, если обращать внимание на такие термины, как «энергия», «перепад», «пространство». Это твои тайны, разноглазый? Могу ли я к ним прикоснуться? Нет, не стоит трогать эти секреты, не для чужих глаз они предназначены. Мой взгляд переместился на прозрачную пластину рядом. Стекло и стекло, ничего особенного, лишь форма странная, изогнутая легкой волной. Рядом две сцепленные закругленные полоски с мигающими светодиодами. Деталь какая-то?
        Послышались шаги, и первым желанием было сбежать, скрыться. Но схлынула волна тревоги, я лишь чуть отступила от стола, давая понять вошедшему, что не намерена причинять неудобства.
        — Что ты здесь делаешь?  — Хмуро поинтересовался Арвелл.
        — Искала Эллис, забрела сюда. Прости, не хотела тебя беспокоить.
        — Сделаю вид, что поверю.
        О, да я посягнула на чужую территорию, покусилась на неприкосновенное. А здесь ты, Рутхел, совсем другой. Я бы даже сказала, что совсем другой человек, не тот, который механически поглощает на кухне изумительные блюда старухи, и не тот, что всей душой рвется в небеса.
        Дракон прошел мимо, устроился в кресле. Пластины удобно устроились на пальцах, ожило неяркими буквами изогнутое стекло, засветилось черное полотно монитора, который я поначалу и не распознала. Вон оно что, компьютер такой…
        Дрогнули пальцы, сменилось изображение — одни столбцы чисел на другие.
        — Ты еще здесь?  — Обернулся Арвелл.
        — Первый раз вижу такой компьютер,  — призналась я.
        Переводчик не сразу справился с последним словом, получилась неуместная заминка.
        — Обычная модель,  — пожал плечами мужчина.
        — У нас иначе все.
        — Ты еще много различий обнаружишь. Гарор сообщил мне, завтра можете отправляться, куда вам надо. Деньги у него есть.
        — Спасибо.
        — Иди, Карма, не мешай. Хотя…
        Он замолчал, устремив взор на монитор.
        Я нетерпеливо переминалась, это «хотя…» меня насторожило.
        — Ладно, потом все. Иди, иди.
        Но я не торопилась, топталась неуклюже на месте, не решаясь заговорить о самом важном для меня. С одной стороны, мы остались наедине, с другой — я не была уверена в разумности откровенного признания.
        — Ар…
        Резко стукнула «мышка» по поверхности стола, в меня впился жесткий и недовольный взгляд черного бездонного глаза.
        — Карма,  — предупреждающе понизил голос дракон,  — независимо оттого, что произойдет дальше, запомни одну простую вещь: пока я здесь, все проблемы внешнего мира меня не касаются. Никак. Вообще. Ясно?
        — Ясно.
        Я, повиновавшись, тихо вышла и едва ли не нос к нос столкнулась с Эллис. Яростно сверкнули голубые глаза и погасли, в узкую прямую полосу сомкнулись пухлые губы. Мгновение, и девушка ринулась прочь.
        — Стой!  — Бросилась я следом.  — Эллис! Эллис!
        Вроде вся такая тихоня, хрупкой, домашней кажется, но ведь же пойди еще, догони ее.
        — Эллис!  — Мой выкрик загулял по лестничному пролету и развалился где-то на нижних ступенях.  — Ты любишь этого дракона?!
        Стихли шаги, повисла тишина.
        Вот дуреха. Чувствую, еще наплачусь я с ней.
        — А тебе-то что?  — Раздалось на так тихо, что едва коснулось моего слуха.
        — А то,  — главное — не скрипеть зубами, нацепить маску доброжелательности,  — что мне этот камин хвостатый и даром не нужен. Не соперница я тебе, поняла?
        — Ты врешь,  — и все же подошла чуть ближе, показалась растерянная мордашка.
        Сговорились все, что ли? Сколько раз меня в новом мире во вранье обвинили? С десяток? Но всяко больше, чем за последние несколько лет.
        — Не вру,  — я постаралась произнести это с максимальной искренностью.
        Пробежка небольшой получилась, но запыхалась так, будто хороший такой марафон осилила. Пора приводить себя в форму.
        — У меня другие цели,  — продолжила я,  — и замужество с последующим «жили они долго и счастливо» в мои планы не входит.
        — И он не камин,  — уже увереннее, напористее.
        — Что?
        — Господин Рутхел…
        О, боже ты мой, там гормоны не только мозг переплавили, но и вообще все, что можно, переворотили.
        — Да, да, самый лучший, самый замечательный и вообще мечта всех женщин от восьми до восьмидесяти. Но, понимаешь, Арвелл не в моем вкусе. Сложилось так, что я других мужчин предпочитаю, иного типажа. Голубоглазых блондинов я люблю, и более откормленных.
        Ну, с последним я порядком приврала, но не суть, главное, чтобы девчонка наконец-то сообразила, что дракон весь ее, от чешуйчатого носа до кончика хвоста. Ну, в животном обличье. В человечьем пусть она сама все себе представляет.
        Медленный спуск. Не девчонка, не человек, а испуганный зверек передо мной, готовый сорваться с места из-за любого неосторожного движения или слова.
        — А тогда… когда вы вместе… это…
        Это о чем вообще? А, все тот пресловутый полет, который уже успел мне порядком надоесть. Каждый, по-моему, ткнул меня носом и вставил свои пять копеек.
        — Просто ни к чему не обязывающий полет. Да, понравилось, и было хорошо, но это не стало поводом для отношений. Мало того, мы даже поругались, потому что я не знаю, как и отчего тебя спас это ящер-переросток, но со мной обращался он не слишком бережно. Иными словами, нас вообще ничего не связывает. Пойми, глупая, ты ему интересна. Другое дело, что этот интерес надо развить, и я готова помочь.
        — Ты? Мне?
        Придуривается или действительно настолько изумлена? Да нет, такое удивление нарочно не сыграешь, специально так не распахнешь глаза.
        — Я. Тебе. Наверное, это прозвучит странно, но мне любой ценой надо избежать замужества.
        Ну, может, и не любой ценой, но становиться леди Рутхел меня совсем не прельщает. Я все же отдам предпочтение, если придется, мужчине с более волевым характером. Тому же Андрею, например, если уж на то пошло. Арвелл… нет, как ни крути, ничего хорошего не получается в принципе. Каким-то образом он завязан на политику, а меня это не устраивает категорически.
        — Почему?
        — Потому что это не входит в мои планы,  — терпеливо пояснила я, избегая подробностей — и если ты перестанешь воспринимать меня, как разлучницу и покусившуюся на святое, то мы сможем друг другу помочь. Ясно?
        Эллис наморщила лоб, усиленно размышляя и ища в моих словах подвох. Понимаю, забавно — подвоха-то никакого нет. Ну, практически нет. Но, в сравнении с ее целями некоторое уменьшение имущества выглядит совсем уж смехотворной деталью. Или думает, что я хочу выставить ее в невыгодном свете? Высмеять?
        — Я тебе не верю.
        — Ну и зря.
        И как до этой малолетки все донести? Не раскрываться же целиком?
        — Оу…
        Внезапные и совершенно неприятные ощущения, вспыхнувшие в животе, отнюдь не составили положительную часть переговоров. Чувствуя, что вся дискуссия обернется полным провалом, я медленно продолжила спуск и, задержав дыхание, сдавленно процедила:
        — Ладно, потом еще встретимся… подумай пока над моими словами…
        Уже пребывая в уединении и сокрушенно вздыхая, я с отчаянием прокручивала в голове все происходящие события. Вот угораздило же ее очутиться в змеином гнездовье! Кто из них двоих — Эллис или Иннара — подмешали мне слабительное? Или они тут не причем, и снова произошла некоторая оплошность? Угу, конечно, так я и поверила. Чую, отправлять замуж мелкую нужно как можно скорее, иначе я из замка ногами вперед на свою долгожданную свободу выберусь. Ну да, она же медик, ей волшебный порошок мне в тарелку подсыпать — как два пальца об асфальт.
        Работы предстоял непочатый край. Малолетку предстояло приодеть, научить женским хитростям, объяснить самые основы. Невинность и стыдливость — это, конечно, хорошо, но пока они не дают ей весомого преимущества. А еще учитывая, что мир совершенно иной… хотя мужики везде одинаковы, главное, сообразить, что здесь считается особо сексуальным и привлекательным. Может, сильный пол сходит с ума от невероятно пышных форм, и тогда подопечную придется раскармливать. Впрочем, с этим и старуха справится, если нужда будет. А что с манерами? Правят все те же старые добрые инстинкты или же мужчины достаются дамам в качестве приза после преодоления полосы препятствий?
        Я фыркнула, желудок отозвался болезненным спазмом.
        — Что б вас…  — шипение заполнило «комнату задумчивости».
        А задуматься действительно есть над чем. Тот же Арвелл — вот почему ему приспичило выбрать из нас двоих, а не подобрать себе достойную супругу? Или у него фетиш такой — то ли спасать, то ли похищать девушек, а потом мучиться, не зная, кого себе в спутницы выбрать? Ох, уж эти драконы со своими ритуалами и свернутыми на бок мозгами.
        А не прогадала ли я сама? Откуда взялась эта паранойя, касающаяся сокровищ? Посмотреть на замок, на обитателей, так ведь не то, что драгоценностей, лишней крошки хлеба не найдется. А дальше как? Как прежде?
        Удивительно, но я даже не скучаю по дому, по прежнему миру, будто бы я просто в очередной раз заскочила в какой-то городок, чтобы затем перепрыгнуть в следующий, затем еще в один. Ну а тут получилось, что нечаянно перепрыгнула в иной мир. Бывает, хоть и редко. Даже нет того ощущения, что все — Андрей, прежние связи, излюбленные места — остались где-то позади. Сумею ли я к ним вернуться? Как-то так получилось, что этот вопрос еще ни разу не поднимался, но по косвенным моментам я поняла, что это, похоже, маловероятно. Надо будет как-нибудь спросить… А, может, это даже и к лучшему — вот она, новая реальность, не заляпанная чужими руками, чистый холст, на котором можно писать с нуля новую картину жизни. И это желание, это стремление оставить свой след в чужой истории, расписаться собственным именем на страницах безымянных и несохраняемых летописей довлели над всякой логикой. Логика же твердила о совершенно неумном рассматривании собственного будущего и вероятности не покидать неромантичное помещение до вечера.
        — Твари,  — процедила я и опустила голову на скрещенные руки.
        Желудок радостно отозвался новым позывом.



        Глава 11

        Ужином едва успокоившийся организм я тревожить не решилась и, вежливо откланявшись, вернулась к себе. Сегодняшние события меня порядком помучили, и я искренне понадеялась на крепкий оздоровляющий сон, но, увы, ожидания не оправдались. Сначала никак не удавалось заснуть — мучила духота, голову переполняли всяческие неуместные мысли,  — после все же задремала, но беспокойно, поверхностно, часто просыпаясь. Лишь к утру, когда небо за окном посинело, мне удалось закрыть глаза и погрузиться в крепкий и желанный сон.
        Снилось многое и странное. Сначала почему-то корил Семенов, утверждал, что разочаровался во мне, не думал, что я так бездарно раскрою нашу тайну. Я, с трудом двигающаяся, будто попавшая в толщу воды, все умоляла дать время объясниться, все исправить, но Андрей не желал слушать. Он лишь качал головой, пропуская все мимо ушей, и печально смотрел вдаль. Какой-то миг, и выстрелили перепончатые крылья, взмахнули, поднимая черное могучее и одновременно изящное тело. Дракон обернулся, покосился белесым глазом и рухнул в звездное небо, мерцающее и таинственно переливающееся…
        Я резко проснулась. Кажется, под потолком витал растворяющийся крик.
        — Сон, просто сон…
        Окно слепило ярким светом. Скомканные влажные простыни перетянулись жгутами, покрывала сползли на пол. Ни чувства отдыха, ни свежести, одна лишь разбитость и ноющие ощущения по всему телу. Хорошо же я отдохнула. В кавычках. С похмелья ощущения и то лучше.
        Повезло, если на пару часов отключилась.
        — Всем доброе утро,  — буркнула я, спустившись на кухню.
        Присутствующие — Эллис и Иннара — промолчали.
        — А остальные где?
        — Господин работает, Гарор уже позавтракал. Ждет тебя,  — нехотя ответила служанка.
        — Нас. Нас с Эллис.
        — Со мной?
        Я что, вчера со стенкой разговаривала? Или все мои слова влетели в одно ухо, и, минуя все извилины, вылетели в другое? Если все пойдет в таком ключе, то мне потребуется молоко за вредность и надбавка к пенсии.
        — Ну, ты же хочешь замуж выйти? Думала, что для этого достаточно только ресницами похлопать? Нет уж, дорогая, чтобы влюбить в себя парня, придется потрудиться.
        Выскользнула из старческих рук тарелка и разбилась, разлетевшись осколками по каменному полу.
        — Вот без этого давай,  — простонала я, когда этот звук перетряхнул весь мой несчастный мозг,  — и так голова раскалывается. Чай лучше бы налила.
        Иннара молча пододвинула кружку, до краев наполненную крепким горячим чаем, в этот раз на удивление спокойно. Однако, прогресс на лицо. Когда детки поженятся, чую, старуха начнет преподносить мне чай с поклоном и благословениями.
        — Ты серьезно?  — Эллис все не могла поверить услышанному.
        — Серьезнее некуда. Вчера же говорили.
        Женщины переполошились, мешая завтракать, чем еще больше распалили головную боль. В этом мире вообще есть таблетки? Про таблетки никто не услышал, Иннара требовала подробностей, Эллис отвечала сбивчиво, путаясь, все время оглядываясь на меня, будто боялась, что я встанет, хлопну по столу и рассмеюсь, мол, совсем уже ум потеряли.
        Не переживай, детка, рассказывай все так, как видишь, как помнишь. А я пока еще немного отдохну в этом замечательном кресле, из которого вы меня сегодня забыли попытаться согнать, попробую хоть как-то взбодриться, прихлебывая из чашки бодрящий терпкий чай и радуясь тому, что этот повседневный напиток существует в вашей реальности.
        Если бы не отдельные моменты, то я бы начала подозревать, что передо мною не человек, а киборг — ни раздражения, ни нахмуренных бровей, ни вообще какой бы то ни было негативной реакцией, связанной с нашей задержкой, не отразилось на лице Гарора. Я все же чуть виновато улыбнулась, не тратясь на ненужные слова: я не знаю, какой мир меня будет ждать, и поэтому мне пришлось долго и мучительно перебирать свой скудный гардероб, надеясь не стать как посмешищем, так и причиной каких-то мелких неприятностей.
        Вопреки ожиданиям стали не спускаться, а наоборот, подниматься выше. Отворилась знакомая дверь, и я предусмотрительно опустила веки, спасаясь от яркого света. Безукоризненно чистая лаборатория была пуста, многие приборы не подавали признаков жизни.
        — Не задерживайтесь,  — подтолкнул старик.
        Прошли гуськом дальше, в самый конец, где в полумраке терялись еще одни двери — гладкие, хромированные, без каких либо обозначений, лишь что-то вроде панели управления рядом.
        — Если придется пользоваться, дамы, то разумно это делайте. Технология дорогая, энергии потребляет много. Часа два минимум проходит, прежде чем заряд набирается,  — сообщил мужчина, постукивая пальцами по панели.
        — Портал, что ли?  — Наугад ткнула я.
        Разъехались двери, являя небольшую кабину с испещренными синими светящимися штрихами стенками.
        — Можно и так сказать. Заходите.
        Вот стучать-колотить! Телепорт! Самый натуральный телепорт! Наверное, мои глаза сейчас уподобились блюдцам, если не тарелкам. Нет, что, правда — в этом мире еще и до кучи есть телепорт? Я начинаю любить эту реальность.
        Сомкнулись двери и практически сразу же снова разошлись. Быстро, без каких-то эффектов, я даже разочаровалась. А как же яркое свечение, рябь по пространству, утягивающие в неизвестность вихри? Несерьезно как-то…
        И снова лаборатория, сначала почудилось, что та же, но нет, совсем иная и наполненная людьми. Люди, занятые своим делом, не обратили ни малейшего внимания на наше появление.
        — Вот, детище Арвелла Рутхела,  — повел дальше, на ходу объясняя, Гарор,  — научный центр, один из самых современных в мире и собравший многие видные умы.
        Видные умы продолжали пребывать в каком-то своем, отстраненном мире. Лишь один парень, еще достаточно молодой, поднял голову и, узрев гостей, рассеяно улыбнулся. Я не удержалась, подмигнула. Щеки юнца заметно порозовели.
        Перед светлыми ступенями раскинулся город, распластался, довольно ухмыляясь в мое озадаченное лицо. И вновь мою душу затопила смесь, собравшая и разочарование, и любопытство, и надежду на какое-то очередное чудо, и странное удовлетворение. Город красовался, выдвигая то белое здание в зеленых оборках, то подталкивая желтый домик с резными балкончиками и покатым изгибом блестящей крыши. Он звонко хорохорился булыжной мостовой и чарующе поводил хитро заплетенными оградами.
        — Проводов нет,  — поделилась я.
        — Что?  — Переспросила Эллис.
        — В моем мире очень много проводов, а здесь я ни одного не вижу. И машин совсем нет. А в остальном…
        А в остальном было все понятным, пусть и кажущимся местами несколько экзотичным. И все же я внимательно все рассматривала, стараясь не пропустить ни одну деталь. Прогуливались женщины в ярких одеждах, большинство носили платья разных фасонов — закрытые, но не скрывающие очертаний фигуры. Встретились девушки и в более практичном одеянии, даже в брюках. Мужчины тоже радовали глаз хоть и сдержанным, но отчетливым разнообразием. Нет, ни костюмы или шорты, многие были в жилетах, ливреях, холщовых штанах, кто-то же обходился разного кроя балахонами и мантиями. Лица тоже самые разные, симпатичные и не очень, веселые и уставшие, добрые и злые, смуглые и белокожие. Прокатил мимо экипаж, запряженный лошадьми. Лошадьми? Но что-то было в них отличное, выбивающееся из типичного представления. Я присмотрелась к животным и не сразу сообразила, что и масть несколько непривычная, и ноги какие-то немного другие у этих лошадей. Но что именно особенное в них, я так и не успела разглядеть.
        — Куда хотите?
        — По местам всяким, где женщина прихорошиться может. Будем из нее,  — я кивнула на девушку,  — куколку такую делать, что не только ящерица наша, но и все мужики слюной обольются.
        — Он не ящерица,  — тихо, но упрямо возразила Эллис.
        — Ну, ящер. Главное, что все из той же, чешуйчатой, породы.
        Гарор насупился, ковырнул камень сапогом. Так, понятно: одно дело запас продуктов пополнить или с бумагами какими дело иметь, покупать что-то полезное для хозяйства, а совсем другое — юных барышень выгуливать и их прихоти исполнять.
        — Гарор,  — я прикинула, как бы попроще все объяснить,  — закинь нас туда, откуда местные модницы не вылезают. Денег дашь, напутствие скажешь и часа на три, а то и больше, свободен будешь. Или как тут со временем принято?
        — В сутках двенадцать часов, в часе восемьдесят минут, в минуте девяносто секунд.
        — Ненормальные,  — это же надо так было извратиться над временем,  — еще неудобнее придумать не могли?
        И, не дав прокомментировать мой выпад, поспешно выдала, переведя свое время на местное:
        — Ладно, тогда… пара часов, наверное, потребуется.
        До улиц, пестревших всевозможными вывесками, привлекающих товарами, услугами и прочими многообещающими удовольствиями, добрались пешком и достаточно быстро. Гарор, сдержанно порадовавшийся моему предложению, распрощался с нами, взяв обещание не теряться и встречаться через два часа на «той скамье у фонтана» или рядом.
        — Куда мы?
        — А сейчас и определимся,  — промурлыкала я, поглаживая жесткие, будто пластиковые купюры.  — Надеюсь, твой жених не поскупился, и все задуманное получится.
        — Он еще не жених,  — буркнула Эллис.
        Ох ты, горе мое луковое! И кто же тебя с таким настроем в самостоятельную и взрослую жизнь выпустил? С какого дуба ты рухнула? С какой луны свалилась-то? Да с тобой же рядом ни один мужик не выживет. Носители Y-хромосомы — вообще товарищи специфические, они могут простить тебе неумение наворачивать котлеты, но однозначно сбегут при виде кислой мины.
        Я глубоко вдохнула, досчитала до трех и выдохнула.
        — А кто же? Нет, детка, так не пойдет. Мысли материальны, как будешь думать, так все и выйдет, ясно тебе? Так же и про красавчика своего — жених, возлюбленный, твоя судьба… в общем, в таком ключе соображай. И веселее, свадьба же на носу!
        В свадьбу, похоже, Эллис не верилось, как и во все происходящее. И мне хотелось застрелиться и повеситься одновременно. А, еще и утопиться, потому что это чудо с миловидной нежностью и характером беззащитного котенка смотрело на все со странным отупением и не проявляло ни малейшего интереса к истинной женской святыне — магазину нижнего белья. Нет, ну как так можно? Мнется, стыдливо отводит глаза, теряется и конфузится, как будто мы прямо на месте тестируем товар из секс-шопа. О, интересная мысль, а есть ли в этом городе закутки с хитрыми игрушками для взрослых? Или эта цивилизация придерживается пуританских нравов?
        Какой замечательный комплект: черненький, невесомый, уже одним видом дразнящий воображение. А главное, должен как раз идеально подойти моей спутнице. Да я и сама бы не отказалась от такого. Я причмокнула от удовольствия, представив, как красиво могли бы все эти хитрые шелковистые переплетения лечь на мою кожу. Хотя нет, к моему загару больше подходят красные оттенки.
        — Ну-ка, подойди,  — велела я, и девушка молча подчинилась.  — Вот это должно подойти… так, а этот великоват будет, это не твой стиль… запомни, дорогая, у любой приличной девушки должно быть, как минимум пять комплектов хорошего белья. Ни три, ни один, а именно пять, чтобы она всегда могла раззадорить воображение мужчины. Вот этот, черный, как тебе, нравится?
        Я снова покачала черными трусиками, приглянувшимися мне, едва они попали в поле моего зрения.
        Несчастная девчонка запылала, совсем уж уменьшилась в размерах. Бедный ребенок, что же у нее за родители такие, не сумевшие или не захотевшие объяснить, что женщина должна выглядеть красиво, должна заботиться о своей красоте.
        — Эллис,  — произнесла я проникновенно, проглотив все рвущиеся издевки,  — если ты позволила себе влюбиться в Арвелла, то теперь ты должна позволить себе быть достойной его. Ты должна стать украшением этого мужчины, причем, в любой ситуации, а не бледной тенью. Его гордостью. Его страстью. Понятно? И все это,  — я кивнула головой в сторону белья,  — не менее важная часть, чем все остальное.
        Она что-то невразумительно пробормотала в ответ.
        — Что?
        — Они… ничего не скрывают…
        Пристрелите меня, пожалуйста. Причем двумя выстрелами: первым в голову, а вторым — контрольным, чтобы я точно умерла.
        — Они и не должны скрывать,  — терпеливо стала я разъяснять банальные основы,  — все эти трусики, кружева, бюстики предназначены для того, чтобы подчеркивать достоинства, прятать недостатки и рождать в голове у мужчины соответствующие фантазии. Вот… смотри, какие изумительные бретельки. Они восхитительны. И представь себе, ты случайно сталкиваешься со своим возлюбленным, вы оказываетесь наедине… ты вся такая скромная, простенько одетая. И тут случайно оголяется твое точеное плечико. Что же он видит? Да, невероятно тонкую, невесомую черную бретельку, будто бы ненароком выглянувшую, но так и намекающую о страсти, о бездонной сексуальности… И все, мужское сердце не выдерживает, гормоны бьют прямо в мозг, и лишь годами выдержанная порядочность не позволяет овладеть тобой тут же, на месте. Но с этой минуты, поверь, он исключительно твой, он будет думать только о тебе, засыпать с твоим именем на устах. Представила? Желаешь, чтобы такое воплотилось в реальность?
        Похоже, я несколько перестаралась и сама воодушевилась собственными словами, заканчивая уже не тихим повествованием, а в полный голос. Это привело к несколько неожиданному эффекту: немногочисленные покупательницы, глазевшие на нас, ринулись к черному белью, и я едва успела выхватить приглянувшийся комплект.
        Правда, я забыла указать, что в последних фразах все же несколько покривила душой, но это уже не мои проблемы.
        — А так же,  — отойдя на безопасное расстояние от толпившихся теток, продолжила я курс молодого бойца,  — тебе нужен красный комплект, белый, жемчужный и какой-нибудь веселенький. Не мешает иногда пожар притушить чем-нибудь сдержанным или же внести эффект новизны какой-нибудь неожиданной деталью. О…
        Теперь уже я неслась, роняя тапки, к открывшемуся передо мною великолепию, ради которого можно было без сожаления отдать очень даже приличную сумму.
        — Иди сюда!  — Окликнула я подопечную.
        Эллис послушно, едва удерживая набранное, подползла.
        Нет, с таким настроем мы действительно три часа местного, а не моего, времени потратим.
        — Оставь все. Только взгляни, ты в этом его будешь иногда встречать после работы.
        Скользнула, распластавшись в воздухе крылом, невесомая прозрачная ткань, припала к зардевшейся Эллис.
        — Изумительный пеньюар. Обязательно берем. Так, тебе хватит, сейчас я себе пару трусов прихвачу, а то непривычно как-то без оных гулять. Ваш мир такой мир…
        Лысый и сонный продавец долго все пересчитывал, затем объявил:
        — С вас, леди, три тысячи восемьсот шестьдесят инстедов.
        Тихо охнула Эллис, наверняка не привыкшая к таким растратам, я же только усмехнулась, немного путаясь в незнакомых, безликих купюрах.
        — А теперь, моя дорогая, небольшая передышка в виде ухода за телом и волосами. А то когда ты последний раз стриглась? У тебя не волосы, а мочалка.  — Прокомментировала я, пощупав пальцами секущиеся концы ее, в общем-то, неплохих волос.
        Не знаю, как для Эллис, а мир мне все больше и больше нравился. Он щедро предлагал нам всевозможнейшие способы отдохнуть телом и душой, освежиться, омолодиться и переродиться, подобно фениксам, чтобы заблистать уверенностью и красотой, засветиться особым, мягким и женственным сиянием. Нас обмывали и натирали маслами, гладили и мяли руками, нежно ухаживали за ногтями и довольно неприятно удаляли лишние волосы на лице, в щеки втирали какие-то жидкости, а в глаза капали чем-то прохладным, ее длинные густые волосы беспощадно обрезали и долго укладывали. Мы перебегали из одного храма красоты в другой, мы кружились в этой пестрой карусели, тонули в волнующих и неожиданных ароматах, наслаждались примерками и с особым удовольствием разбрасывались деньгами. Вернее, это я млела от всех этих чудесных процедур и моментов, Эллис же испуганно следовала за мной и послушно выполняла каждое мое указание, явно так и не сумев получить хотя бы половины того наслаждения, которое получила я. Ну ничего, пусть привыкает, она станет второй леди страны. Или третьей… какая в этом мире иерархия, кто идет после короля?
        — Хватит,  — взмолилась девушка, перегруженная сумками и паркетами, уже не скрывая своей мечты вырваться из этой круговерти.
        — Хватит,  — согласилась я,  — у меня тоже руки закончились. Да и Гарор нас уже час, наверное… вернее, полчаса ждет. Того, чего я ожидала, мы с тобой добились. Спину только выпрями, не старуха же ведь.
        Эллис послушно выпрямилась.
        — И что это?
        — Внимание мужчин. Посмотри, сколько взглядов к тебе приковано.
        — Я… непривычно…
        — Привыкай,  — улыбнулась я и снова напомнила,  — рядом с великим мужчиной должна быть достойная спутница. И еще, кстати, принимай красоту как должное, как личное достижение. Будут вопросы какие-то — не стоит отвечать прямо, ускользай, играй, мужчинам ни к чему знать, какими методами и с чьей помощью ты добиваешься идеальной внешности.



        Глава 12

        Я неожиданно для самой себя волновалась, даже нервничала. Девчонка действительно оказалась чудо как хороша после должной обработки. Стройная, но не тощая, с нежной бархатной кожей, плавными линиями бедер, небольшой, но красивой грудью… Если наша ящерица на все это не поведется, то он просто последний безмозглый болван. Да я и сама уже готова протянуть руки к невинному телу, провести ладонями по мягким округлостям. Впрочем, боюсь, что даже намек на такую попытку будет расценен как самое ужасное извращение. Эх, жаль, что я не мужчина. Но это лишние мысли. Сейчас же важно, чтобы мелкая не сглупила, не стушевалась на ровном месте. Ах да, и чтобы пень крылатый вытащил свой нос из бумаг и вспомнил про ужин или хотя бы вообще про то, что у него существует дом и будущая невеста.
        Пень крылатый про ужин не вспомнил, чем едва не вызвал приступ слезотечения. Он хотя бы домой вернулся? А то, я как поняла из отдельных разговоров, Рутхел тот еще ненормальный трудоголик, способный по два-три дня не вылезать из своего центра. Ох, и сочувствую же я его подчиненным…
        К счастью, сегодня Арвелл вернулся домой, чем спас меня от ужасной участи стать утешительницей для прекрасной и юной леди.
        Правда, планы пришлось несколько поменять.
        — Увидеть хочешь своего ненаглядного?  — Встряхнула я Эллис. Голова ее безвольно качнулась, но в глазах тут же вспыхнула живая искорка.  — Тогда дуй в лабораторию и настойчиво позови ужинать. Сначала дашь отведать старухиной стряпни, и пока он ест, приготовь что-нибудь сама. Только не надо наваривать на десять персон. Так, быстрое, но показывающее твою заботу. Поняла? С Иннарой и Гарором я разберусь. Все, вали.
        Эллис, механически поправив непривычно широкий ворот платьишка, бросилась к лаборатории.
        — Да… здесь работать и работать…
        Сколько еще всего объяснять придется, сколько бесед придется провести, растолковывая о том, как вызывать к себе интерес, как держать нужное расстояние, как поддразнивать и вовремя слегка охлаждать, как стоит учитывать отдельные особенности характера жертвы…
        Что-то внутри меня дрогнуло, я остановилась, оперлась рукой о стену.
        Жертва, значит? Надо же, увлеклась и сама не заметила, что пытаюсь сделать девчонку своей ученицей, думаю о том, чтобы внушить, как юлить и хитрить, как играть на чувствах. А ведь если научится, то добьется желаемого. Проблема лишь в том, что сама я была свободна от болезни под названием «любовь», и все мое ремесло сводилось к построению, но не поддержанию отношений. А, может, наоборот, это не недостаток, а заметное преимущество, позволяющее мне адекватно воспринимать ситуации.
        — Ничего, разберутся потом как-нибудь,  — утихомирила я свою совесть и вошла на кухню.
        Старики сосредоточено разбирались в каких-то записях, редко перебрасываясь отдельными фразами.
        — Надумала поужинать?  — Буркнула, впрочем, беззлобно Иннара.
        — Нет, не сейчас. Так,  — хлопнула я радостно в ладоши,  — господа хорошие, у нас намечается свидание. Поэтому быстро догрызайте гранит своего счетоводства и освобождайте помещение для голубков. Не обижайтесь, но семейные посиделки — не самое романтичное мероприятие.
        — Не врешь ли?  — Прищурилась служанка и все же приподнялась.
        — Вот делать мне больше нечего! Не вру, успокойся. У вас две минуты. Или как тут по вашему времени? Короче, резвее, резвее.
        Выпалила и выскочила. Как там влюбленные? Арвелл достаточно ясно дал понять, что его лаборатория — сугубо личная территория. Но устоит ли перед ангелом?
        Если Эллис, конечно, изобразит из себя ангела. Такого невинного ангела с роковым омутом на дне наивно распахнутых глаз.
        Голоса доносились из-за дверей приглушенно, и ни слова не удавалось разобрать, да интонации казались затертыми, лишенными окраски.
        Подслушивать, конечно, нехорошо, но ради таких-то целей? Совесть, ты в доле? А куда ты денешься-то с подводной лодки? Я прошмыгнула в приоткрывшуюся щель, затаилась в тени, обратившись в зрение и слух, даже забыв, как дышать. Не могу не порадоваться тому, что мои расчеты оказались верными. Арвелл вел себя сдержано, но девушку не погнал, что уже является жирным плюсом. Мало того, он, как нормальный мужчина, порой задерживался взглядом на вырезе и с явным трудом от него отрывался.
        Похоже, из меня получается весьма неплохая сводница. Другое дело, что это не то занятие, которое способно приносить мне море удовольствия. Совсем иной разговор — мои любимые, мои волшебные камни. Так, не сейчас, не время предаваться мечтам.
        Подопечная смущалась, но вела себя неплохо, даже лучше, чем я ожидала. А школа тетушки Кармы не прошла даром, ученица-то первые успехи делает. Только что они кота за причинные места тянут? Мелкая, возьми его за руку, физический контакт порой способен заменить сотни слов. Да… ну, теперь веди — легко, ненавязчиво. И спину выпрями, ты же молодая, юная, прекрасная. Да, молодец, хвалю. Замечаешь ли ты, как что-то меняется во взгляде Арвелла? Ой, надо будет тебя научить читать людей по глазам. Дракон, конечно, не простой экземпляр, даже мне не всегда удается понять, о чем он думает. Но ничего, это в какой-то хорошо, долго сохранится интерес. Идете? Идете, наконец-то. Вот и славно.
        И я ускорила шаг, чтобы невзначай не попасться на глаза и все не испортить.



        Глава 13

        Потекли дни, вроде и не быстро, а обернешься — щелк-щелк — стопочка-то их уже и сложена. И как, спрашивается, все так пролетело? А сколько осталось до того, решающего дня? Я прикинула, мысленно перебрала прошедшее. Дней двадцать, а то и менее. Дело, поначалу так ладно пошедшее в гору, застопорилось. Вроде и Эллис ходила уже прямо, а не сутулясь, и выглядела бесподобно, и говорила вполне интересно и умело. Казалось бы, что вот оно — счастье, только притяни руку, скажи слово доброе, отринь неуместные сомнения. Так нет же, теперь разноглазый маялся дурью, не торопился вести суженную под венец. Вроде и проводил с ней время, а вроде порой выглядело это все так, что он просто отдавал дань своей нелепой традиции, которую не спешил исполнять. И даже, как и прежде, сваливал из дома на два-три дня в свой треклятый центр. Невеста печалилась, но терпеливо и прилежно продолжала принимать уроки женской мудрости. Не скажу, что ей все давалось, порой вылезали какие-то мелкие огрехи, но все же они были несущественными, легко поддающимися корректировке.
        Иногда мне нестерпимо хотелось подлететь к дракону, отвесить мощный подзатыльник и ткнуть носом, чтобы увидел своим глазом, что судьба ему преподнесла. Но нет, гад такой, держал за ручки, вел задушевные беседы, а не целовал и о браке даже не намекал.
        Или ученица интимные подробности умело скрыла?
        Нет, теперь Эллис, маленькая и все же по-прежнему наивная Эллис делилась со мной всеми своими секретами и переживаниями, всеми мыслями, опасениями и сомнениями. Я подбадривала ее, как могла, а сама все чаще и чаще обращала мысленный взор к Роузветлу — тому самому городу, с которого начнется мой удивительный и непредсказуемый маршрут. Столица Фортисы, затем, наверное, метнусь в Калматан… на досуге я время от времени поглядывала на географическую карту, не особо запоминая названия стран и населенных пунктов, но находя удивительное сходство между двумя мирами.
        А потом случайно столкнулась с Рутхелом.
        — Полетим?  — Как случайно, вскользь, оборонил Арвелл.
        Полетела бы, честно. Но я до сих пор помню твой взгляд, после того покорения небес — благодарный, понимающий, наполненный еще чем-то лишним и неуместным, ни тогда, ни, тем более, сейчас.
        Я вымученно улыбнулась, покачала головой.
        — Как знаешь,  — сухо ответил дракон и отправился своей дорогой.
        Когда это было? Вчера? Или дня три-четыре назад?
        Наладились отношения с Иннарой, она стала уже добрее и теплее ко мне относиться, даже способствовала моим усилиям сделать Эллис желанной невестой для Арвелла.
        Но почему же ты, разноглазый, так тянешь? Что за очередная нерешительность? Чего ты так боишься? Или это у всех мужчин вмонтирован в мозг страх перед семейными узами? Да велика ли проблема, не сложится у вас с мелкой, тогда разведетесь. Или твой статус не позволяет подобных поступков?
        В свободное от бесед, занятий, чтения и прочих бытовых дел, в число которых вошла даже неутомительная помощь старикам, я рыскала зверем по замку, уже детально изучая каждый уголок, обнюхивая каждую щель, орудуя самодельными отмычками в каждом замке. Некоторые двери смилостивились, поддались, но, увы, оставили меня с пустыми руками и чувством разочарования. Я все дальше и глубже продвигалась в подземелья, порой обнаруживала там странные, неприятные и даже отвращающие вещи, о которых тут же стремилась забыть. Не знаю, прославился чем-то род Рутхелов, но если и прославился, то явно не добросердечием и миролюбием. Правда, судя по запущенному состоянию подвалов, во многих камерах никто не бывал уже лет десять, если не больше. Это позволило мне понадеяться, что последний отпрыск рода все же не развлекал себя садистскими забавами. Мне, конечно, все равно, но этот маленький факт отзывался какой-то теплой и непривычной ноткой в сердце.
        Я пересиливала себя, продолжала открывать новые двери и решетки, входить под новые заплесневелые и мрачные своды, сдерживать тошноту и уворачиваться от сыплющихся костей или гремящих орудий пыток. Я не теряла надежды, верила в свой успех, следовала за крошечным трепещущим огоньком в своей душе, шепчущим о том, что мой путь верен, и лишь еще немного настойчивости требуется для его преодоления. Там, где-то там заветная награда, так настойчиво зовущая, так жаждущая тепла моих рук. Я иду, мои милые, я спешу к вам, мои бриллианты и аметисты, изумруды и опалы, жемчуга и рубины. Я не отступаю, не сворачиваю с пути, я шаг за шагом преодолеваю и страх, и усталость. Я отметаю все сомнения и колебания, я упорна и настойчива, и я уже почти ничего не боюсь, лишь одного — не успеть, опоздать, покинуть эти стены ранее, чем встречусь с вами. Я ведь уже не смогу без вас, мои маленькие сокровища, даже если дракон даст на первое время мне каких-то денег. Но деньги — это всего лишь средство, вы же — цель. Скоро, я это чую, скоро я выпорхну в новый мир, как выпархивает птенец из гнезда, освоюсь в нем, разверну свое
игровое поле, начну прокладывать новые пути и дорожки.
        …а потом я возвращалась к книгам, терпеливо осваивая страницу за страницей. Переводчик справлялся, выстраивал символы, наделял их значением, позволял увидать в речевом кружеве не только хитросплетение буквенных элементов, но и сам смысл. Но все равно порой отдельные слова, а то и целые предложения выпадали из вязи повествования, и тогда приходилось думать, напрягаться, морщить лоб и выискивать аналоги, позволявшие расшифровать увиденное. Из-за этого тексты становились скучными, вязкими и неподатливыми. И уже не увлеченность рассказом позволяла мне отключаться от всего происходящего, но зарождающаяся головная боль возвращала в тянущуюся резиновую действительность. Тогда я со вздохом закрывала книгу, брела к выходу и останавливалась под открытым небом. Вдыхая свежий, просоленный воздух, наслаждаясь бескрайностью пространства, я отпускала все свои мысли и просто плыла в вольном потоке, вливавшемся в широкое течение собственного сознания. И начинало перед глазами проносилось самое разное — от воспоминаний до фантазий, все то, что не причиняло боль, но и не кололо каким-то волнением мое утомленное
сердце.
        Зато ночи приносили мне все большее мучение. Почти постоянно снился один и тот же сон, не несущий в себе ничего пугающего, но заставляющий меня просыпаться объятой ужасом. Просто звезды — волшебные, живые, многочисленные, приближающиеся и отдаляющиеся… но после я уже долго не могла заснуть, ворочалась, вздрагивала от малейшего шороха, а по утрам спускалась к завтраку усталая и разбитая.
        Новый день возвращал меня к старому, уже устоявшемуся ритуалу — трапеза, уроки, подземелье, чтение…
        Освещая себе путь факелом и соскальзывая в холодную сырую утробу подземелий, я мысленно рисовала в голове схему расположения всех коридоров и ответвлений, безошибочно отмечая на карте проверенные места и вскрытые сундуки.
        Очередная дверь показалась сначала накрепко запертой, и я даже уже сжала в кулаке отмычки, но все же она едва заметно поддалась, когда я довольно чувствительно навалилась на нее плечом. Тяжелая, зараза! Я уперлась ладонями в леденящее влажное железо, налегла всем своим весом и так, сантиметр за сантиметром, проскальзывая ногами по полу, но все же сдвинула махину настолько, чтобы протиснуться в камеру.
        Я подобрала факел, поводила им над головой. Нет, не камера даже, не темница, а какое-то совершенно уж странное помещение высветилось колеблющимся пламенем — пустое, лишь в центре подобие каменного алтаря, на котором покоился стилизованный металлический дракон. Статуэтка? Машина? Скорее уж машина, судя по сочленениям. Я коснулась ладонью сложенных крыльев, провела пальцами по маленькой голове со стеклянными глазами, невзначай укололась о маленький клык. Надо же, как детально и остро сделаны зубы. Что же это все-таки такое? Что за устройство?
        Я решила от греха подальше покинуть эту комнату. Может быть, именно его надо как-то запустить, чтобы получить сокровища. А, может, напротив, оно способно превратить темницы в смертельную ловушку. Нет уж, сначала исследую все остальные места, а затем, если потребуется, вернусь к машине.
        Снова ниши, решетки, осклизлый коридор, обрывающийся каменными выщербленными ступенями, вырубленными прямо в породе и ведущими еще ниже. Куда уж ниже? К счастью, лестница оказалась непродолжительной, она уперлась в небольшой и почти круглый грот. Воздух здесь оказался еще более спертым и тяжелым, желание выбраться отсюда поскорее усилилось. Но нет, не отступлю, пока не проверю эти семь дверей. Да, семь. Я медленно двинулась по часовой стрелке, успешно отворяя каждую дверь, но натыкаясь лишь на горестно раззявившие пустые рты сундуки. Правда, иногда факел выхватывал неверный блеск, но я с разочарованием поднимала с пола мелкую монетку, пусть даже и золотую. Где же сокровища? Неужели что-то произошло такое, что Рутхелы были вынуждены избавляться от богатства? Нет, скорее неумеренно тратили, предаваясь развлечениям… Или это уже сомнительная заслуга самого разноглазого? Лишь последняя, седьмая дверь вырвала из моей глотки победный клич. Вот они! Вот они, родные, милые, желанные! Я припала к сундуку, нежно погладила мореные доски и обитые железом углы. Мало, гораздо меньше, чем я ожидала, но все же они
были здесь — изумительные ожерелья и сверкающие перстни, облагороженные кубки, массивные слитки и вливающиеся горстями в ладони монеты, завораживающие нити корундов и жемчугов, диадемы с бриллиантами и браслеты с сапфирами. Что из всего этого станет моим? Что зовет меня сильнее, трепетнее? Что дышит живее, звучит мелодичнее? То старинное ожерелье и превосходными изумрудами? Тот огромных размеров сапфир, от которого просто невозможно отвести глаза? Или эти прекрасно ограненные бриллианты, созвездием рассыпавшиеся по золотой основе?
        Время еще есть, я еще почувствую, пойму, выберу безошибочно и без сожаления. Пусть сейчас мне тяжело расстаться со всей этой прелестью, пусть на сердце зарождается тяжесть разлуки, и так нелегко прощаться, пусть и на время, с этими остывшими без долгого внимания камнями, отводить взгляд от причудливо множащих образы граней, но я не буду в этот раз торопиться. Я вернусь тогда, когда нужно будет вернуться.
        Не сейчас, позже.



        Глава 14

        Еще один день загорался вечерним огнем. Розовели редкие облака, протягивались золотистыми струнами небесного инструмента. Кто переберет их пальцами и родит заоблачную музыку? Чье умение оживит голоса далеких сфер, что прольются гармонией на умиротворенную морскую гладь, шелковисто переливающуюся под ласками ветра?
        Я провожала взглядом солнце, еще яркое, но наливающееся первым румянцем. Заходит, закатывается, чтобы умереть, а завтра возродиться вновь. Пора и мою жизнь закатывать, менять, возрождать уже в ином качестве, пока я не привязалась слишком сильно ко всем обитателям этого удивительного острова. Нет, нет для меня ничего более опасного, чем крепкие связи, чем первые проблески нежелания расставаться. Сегодня это мимолетная нить, которую можно разорвать, а завтра уже кованые цепи, стесняющие движения и не отпускающие на волю.
        В двух шагах и через тысячи расстояний возвышался Арвелл. Ветер трепал его волосы, так и не подстриженные умелой рукой, солнце щедро рассыпалось золотом по прядям.
        — Хорошо иногда быть драконом.
        — Иногда?
        Не ответил, и я поняла, что и ждать не стоит продолжения. Да и вопрос неуместно прозвучал, как какая-то мелкая и никчемная придирка.
        Прозрачный завиток облака растекся, изогнулся силуэтом истомленного скитальца. Скиталец превозмог усталость, распростер в немой мольбе руку, и кто-то великий, смилостивившись, позволил ей обрести силу крыла, потянувшего прочь от земли, переполненной несовершенством во всех его обличьях.
        — Полетишь?
        Пойдешь? Последуешь?
        Не это прозвучало в высушенном слове, лишь пустота, слишком глубокая, чтобы пытаться в ней что-то искать.
        Нет, не могу, не стоит. Но…
        — Нет… хотя…
        И все же я прикусила губу, чтобы бездумно не выплеснуть не те слова. Ведь слишком прямолинейно это будет. А, с другой стороны, чего ждать? Что нужно было сказать — сказано, что можно было сделать — сделано. И нечего тянуть, откладывать. Меня ждет новая, независимая и свободная жизнь, и следовало уже достойно распрощаться со старой. Все ведь найдено…
        — Ладно, полечу. Только пообещай мне выполнить кое-что.
        — Что?
        — Сначала пообещай.
        — Драконы не обещают просто так.
        — Что, будем препираться?  — Улыбнулась я, но без веселья.
        — Да,  — серьезно ответил Арвелл.
        Вот что за мужчина? Где не надо, упрямства хоть отбавляй, а где нужно, там вся решимость куда-то вдруг испаряется и мгновенно сводится к нулю.
        — Ладно, твоя взяла.
        Неуместно вздохнула, продолжила через силу:
        — Короче, титулованный ты наш, полечу, если потом женишься на Эллис. И не строй из себя невесть что, такой второй девушки ты днем с огнем не сыщешь, понял? Дураком полным будешь, если упустишь свое счастье.
        Ни мускула не дрогнуло. Обсидиановая статуя с мраморным ликом.
        Хоть услышал сказанное?
        — Я за веревкой,  — ожила статуя.
        — Иди…
        Ветер тепло гладил по щекам и нежно теплел солнечный свет. А все же ведь прекрасно складывалось, просто замечательно, и на душе так спокойно и мирно. Почти. Лишь легкое сожаление о том, что этот полет будет действительно последним. Зато сколько всего впереди! Новый мир распахнет свои объятия и примет чужестранку, проведет на пьедестал и свергнет в бездну, развернется то прелестным боком, то уродливым, сверкнет черным глазом, затем белым, чтобы цепко разглядеть душу, а следом то, что еще глубже.
        Почему же что-то гложет мое нутро? Привязанности? Да, появились эти проклятые, ненавистные мне привязанности, еще не набравшие силу, но уже дающие о себе знать.
        Под ноги, свившись кольцами, упала веревка.
        Терпеливо изваянием ждал дракон, невыразимо прекрасный и все же внушающий трепет особой, древнейшей, силой.
        Я не удержалась, провела ладонью по крылу, прежде чем взобраться на спину.
        Крыло отозвалось и снова застыло.
        Надо будет не забыть сказать Эллис, чтобы она также, вместе с ним, поднималась к небесам. Да ведь боится, дуреха. И сколько времени пройдет, прежде чем сообразит, рискнет? И рискнет ли?
        — Погнали, Арвелл, нас ждет небо.
        Небо равнодушно приняло тяжело поднявшегося дракона и меня, его спутницу, прильнувшую к чешуйчатой шее. Так и казалось, если бы не костяные гребни — обвила бы руками, прижалась бы щекой. Я даже себе не могла объяснить, почему так получалось: холодное безразличие к Арвеллу-человеку, но особая теплота к нему в зверином обличье.
        В этом мире я действительно стала какой-то странной, ненормальной.
        Кружили молча, намертво выжигая в памяти чудную вязь озолоченных облаков и жадно впитывая разлившуюся по небосклону расплавленную медь. Дракон как-то особенно бережно спускался к поверхности моря, косо вспарывал крылом мелкую волну, рождая всплеск жемчужных брызг, и неуклюже, сдерживая себя, устремлялся вверх, так, чтобы больше половины умирающего солнечного диска было видно нам обоим. Замер, словно забыв о том, что ничего его не держит, не подстраховывает. Резко вздрогнул, взмахнул крыльями. Изогнул шею и сразу же выпрямил едва ли не струной, вскинув морду к безразличным алеющим небесам, но не столб пламени исторг, а злой и протяжный то ли рык, то ли клекот.
        — Тише, тише,  — ладонь проскользнула с одной чешуйки на другую, продвинулась дальше,  — ну что ты? Что же, а? Ар…
        Ну чего это он? Ну, перестань, не надо так, не порти.
        Все равно не слышит, все равно ветер, едва заметный внизу, здесь же рвал в клочья все слова и отбрасывал прочь. Свободный и чуждый таким мелочам, как невыразимость, неспособность прикоснуться к чужой свободе. Можно ли подрезать крыло тому, кто привык летать и не желал опутываться неподъемными цепями?
        Расправились, развернулись в полную силу крылья и устало легли на воздушные потоки, что держали крепче тверди. А ведь так можно вечно кружить, забыть о земле, о всей суете, переполнившей что-то там, внизу, такое мелкое и, если вдуматься, ненужное. Отдаться течениям и плыть под звездами до скончания времен, пока не побледнеет и осыплется чешуя, пока не размечется клочьями кожа, пока не растрескаются роговые гребни и не рассыплются в прах острейшие когти. Придет ведь время это, пусть и через столетия. А пока продолжать парить, не чувствуя ни судорог в сведенных лапах, ни пульсирующей боли. Он дракон, и ему бросать вызов стихии и вечности, ему раздирать время и пространство что своим существованием, что своими исследованиями.
        Мои ли это мысли? Или его, Арвелла? Или каким-то неведомым образом мы сейчас представляем себе одно и то же, в унисон молчали одинаковыми словами и образами?
        Растворился край солнца, проиграв в борьбе с тьмой. Заблестели влажно осколки звезд, безмолвно и отстраненно взирая с недоступных высот на парящих во мраке. Что холод, что ночная бездна, когда есть теплая искорка, когда в груди жара хватит на один выдох? Выдох один, а не останется города, лишь угли почернеют, да пепел понесется укором, взметенный вихрями.
        Молчать, стискивать до хруста зубы, сдерживать рвущийся вой к древнейшим. Древнейшие чередой призраков канули в прошлое, они слишком эфемерны, чтобы снизойти до разговоров. Потом, когда просочатся сквозь пальцы века, когда канут в пучине кости, тогда, возможно, невнятно что-то нашепчут. А сейчас какое им дело до молодого дракона, без цели шатающегося в ночи, уже и не помнящего ни направлений, ни ориентиров. А ведь мог бы, мог что-то внести и изменить. Но чего-то ждал, прятался за оправданиями, щитом выставлял свой долг и упоенно захлебывался расчетами, пока не соскользнули с когтей последние капли времени. И что теперь?
        Лететь.
        Лететь и падать, переваливаться с одних потоков на другие, чтобы не нарушать благоговейную тишину, чтобы не рвать взмахами крыльев кажущуюся вечность.
        Вернулись почти под утро, когда солнце, еще не рожденное, но все же готовящееся к новой жизни, высветлило край неба. В этот раз я справилась сама, невесомо соскользнула, дождалась, пока дракон станет человеком.
        — Ар…  — Прошептала я, глядя в древнюю бездну, и умолкла.
        Возвышается, отрешенный и пустой, надеется на что-то.
        — Иди, Арвелл,  — я протянула руку, но быстро опустила, не прикоснулась к плечу. Не надо, не стоит.  — Иди, она давно уже тебя ждет.



        Глава 15

        От присутствия на торжественной церемонии и последующих мероприятиях, если таковые и планировались, я отказалась, оправдавшись усталостью. Правда, меня и не слишком звали, только Эллис проявила некоторую настойчивость, но довольно быстро сдалась и оставила в покое.
        Ну, вот практически и все. Я обвела взглядом комнату, еще раз проверяя, не забыла ли чего-то важного. Осталось выспаться, привести себя в порядок, прихватить необходимое, терпеливо дожидающееся в подземельях, и в путь.
        Разыскалась сумка, легли в ее нутро одежда, пара полюбившихся книг, аккуратно устроился шприц. Как хорошо, что не пригодился! Поверх — расческа, прочие мелочи. С документами и деньгами Арвелл обещал помочь, сделать так, чтобы первое время мне не пришлось беспокоиться о своем благополучии и крыше над головой, и часть обещанного он уже исполнил. А дальше, заверила я его, сама прекрасно со всем справлюсь. Новый мир, это, в первую очередь, новые возможности, а потом уж какие-то трудности. И что из того, что я видела этот самый мир мельком, всего один раз? Не повод пасовать и отступать.
        А невеста была великолепна, она сияла так, что впору было поверить — действительно от нее исходит яркий свет. И, хотя, на мой взгляд, бледно-розовые кружева оказались не лучшим выбором, все же и мне пришлось признать, что серый скромный мышонок превратился в настоящую красавицу, от которой очень трудно отвести взгляд.
        Что там будет? Какая-то церковь? Профессионально доброжелательный текст от регистратора? Или весь город, Роузветл, соберется на торжественную церемонию? Впрочем, я не замечала каких-то особых приготовлений к торжественному дню, не витали разговоры о ритуалах и процедурах над столом и в коридорах.
        Опустились ресницы, подкатил сон — наконец-то спокойный, безмятежный и без изматывающих сновидений. Подкатил и треснул от разъяренных воплей:
        — Это все ты! Тварь! Дрянь! Это ты все подстроила! Я так и знала!
        Я инстинктивно прикрылась рукой, защищаясь от острых ногтей. И кто запустил мне в спальню бешенного суслика в оборках?
        — Ненавижу! Подлая тварь! Ты мне завидуешь!
        Чиркнуло по локтю острым, засаднило, грубо выдирая меня из сна. Замечательно, блин, выспалась перед дорогой. Это не дом, это какая-то психушка, в которой отдохнуть принципиально невозможно!
        — Да что случилось-то?  — Простонала я, попутно отбиваясь от разъяренной невесты.
        Ой, лучше бы я этого не спрашивала, потому что следующая порция децибелов едва не разорвала мои барабанные перепонки.
        — Еще и спрашиваешь?  — Завопила Эллис.  — Ты еще и спрашиваешь?
        Красивое лицо раскраснелось, перекосилось от проступившей злобы. Нет, мелкой неистовство совсем не идет, нет в ней этой воинственной жилки, она сразу превращается в какую-то глупую базарную бабу.
        — Ага, спрашиваю,  — несколько сонно протянула я.
        Хотя какое там сонно? Весь восхитительный желанный сон рассыпался ко всем чертям, швырнув меня в безобразную реальность, переполненную воплями и визгом. Пока Эллис размышляла над моими словами и судорожно глотала воздух, пытаясь выплюнуть новую порцию обвинений, я аккуратно отползла от нее подальше и, не рассчитав, навернулась с кровати. Вот теперь я точно проснулась, окончательно и бесповоротно.
        — Так что за беда-то стряслась?  — Сделала попытку я вывести девчонку хоть на какое-то подобие диалога.
        Эллис набрала в легкие побольше воздуха и вдруг обмякла, будто сломался внутри каркас, просел. На глазах блеснули слезы и потекли, переходя в отчаянный рев.
        И вот теперь мне стало не по себе. Я подлетела к своей подопечной, затрясла ее за плечи, надеясь услышать хоть что-то вразумительное.
        — Да что произошло-то? Что, говори! С разноглазым что-то?
        — Нне… нет,  — через силу выдавила девушка, судорожно вздохнула,  — не… не сработало…
        — Да что не сработало? Расскажи нормально! Кольца, что ли, потеряли? Или что? Этот… портал перемкнуло?
        Эллис часто и поверхностно дышала, стараясь справиться с истерикой. Она пыталась говорить, но из горла вырывалось лишь бульканье, переходящее в жалобный стон. Я перестала ее трясти, но не отпустила, сама уже нервно прокручивая в голове все, что могло привести к такому финалу. Каблук полетел? Рутхел надрался? Розами не так обсыпали? Ну что, что такого могло стрястись, что эта влюбленная идиотка прилетела ко мне и закатила скандал вселенского масштаба?
        — Я не могууу!  — Завыла девушка.  — Нечестно…
        Все бесполезно. Что я ни делала, дуреха, едва успокаивалась и снова впадала в рев, выбрасывая какие-то бессмысленные слова.
        — Так, сиди здесь,  — приказала я, не выдержав всего этого абсурда,  — и приведи себя в порядок, а то увидит тебя в таком виде Арвелл, что делать будешь? А я попробую разобраться во всем этом бардаке.
        Я быстро натянула первое попавшееся платье, небрежно заколола волосы и вывалилась в коридор. Взрослые, блин, люди, а даже пожениться нормально не могут. Одному за сотню, как я поняла из отдельных реплик Иннары, другой и двадцатки еще нет, а все равно на двоих мозгов меньше, чем у пятилетнего ребенка. Вот что такого могло произойти, что эта малолетка набросилась бешенной кошкой? Критические дни начались? Арвелл не так поцеловал? Ничего себе, начало семейной жизни, с соплей и плача! И где, твою дивизию, все? Что, замок ненароком окончательно вымер? Или несчастная невеста сначала старикам и мужу вынесла мозг, прежде чем прерывать сон своей наставнице? Война и немцы, одним словом.
        Я сама уже начинала заводиться. Столько сил и нервов истрачено, и ведь все так гладко шло. Нет, в последний момент случился какой-то перекос. Какой? Попробую выяснить. Вот только мне уже просто жизненно необходимо было или глотнуть чего-то крепкого, или же встретить хотя бы одного человека в ближайшие пять минут, пока я сама не начну крыть всех и вся матом, пусть и многоэтажным.
        Крепкое можно было найти на кухне. Там же нашлась и молчаливая пожилая чета.
        — Так!  — Гаркнула с порога я, сразу предупреждая какие бы то ни было попытки юлить и врать.  — Сначала мне ром, затем объяснения, что происходит в этом сумасшедшем доме.
        Супруги быстро переглянулись, Иннара вздохнула, извлекла кувшин и поставила на стол. Подумала и сама плеснула вина в первую подвернувшуюся кружку.
        Я без сил плюхнулась в полюбившееся кресло, одним глотком, не почувствовав вкуса, опустошила содержимое. И все же алкоголь, теплом растекшийся внутри тела, принес некоторое облегчение и спокойствие.
        — А теперь, дорогие мои, выкладывайте, с какого перепугу ко мне врывается наше чудо и закатывает истерику.
        — Лучше иди к господину,  — промолвил Гарор,  — самым верным будет.
        — Да я вам, что, гонец какой-то, туда-сюда свою задницу таскать?
        А еще чего мне предложат?
        — Иди-иди,  — мягко подтолкнула служанка,  — видно, сама судьба вмешалась, и не нам лезть.
        Ну, это совсем уже ни в какие ворота не лезет. Судьба, значит, решила все мои старания свести на нет? Я сейчас такую судьбу ящерице хвостатой устрою, что не побежит, полетит жениться, как миленький.
        Я потащилась наверх.
        — Ну, ты-то хоть поведаешь мне обо всех ваших злоключениях?  — С порога лаборатории оповестила я о своем присутствии.  — Ты здесь вообще?
        — Здесь,  — сухо отозвался Арвелл и вышел навстречу. Да… выглядел он как-то совсем не торжественно. Может, во внешнем виде и кроется причина всех трагедий моей ученицы?
        — Это хорошо,  — выдохнула я.  — А теперь рассказывай, чем ты обидел нашу принцессу, а я постараюсь придумать, как убедить ее простить тебя.
        Дракон приблизился ближе.
        — Пойдем.
        — Еще один…  — прислонилась я к косяку, не намеренная более совершать ни одного лишнего шага.  — Тут у всех массовый приступ косноязычия случился?
        — Пойдем,  — повторил таким тоном мужчина, что все предыдущие намерения были едва ли не посланы к чертям.
        — Нет,  — решила я настоять на своем.  — Пока не объяснишь, что произошло, я с места не двинусь.
        Наверное, такое я могла бы говорить кому угодно, но не человеку, в своей второй ипостаси являющимся драконом. Видимо, поняв, что я не шучу, и действительно буду подпирать косяк до победного конца, он без лишних слов закинул меня себе на плечо и куда-то понес.
        О да, я могла вырываться, кричать, ругаться, царапаться, дергать ногами и молотить кулаками в каменную спину. Я это и делала, шипя и извиваясь дикой кошкой, но все оказалось бесполезным. И мне пришлось, признав явное физическое превосходство Арвелла, постараться лишь удобнее устроиться на его плече и насмешливо протянуть:
        — Не устал?
        — Нет.
        Ну, хоть не лапает, молча несет по коридорам, все ниже и ниже, не сбиваясь с шага и ровно дыша. Я намотала на палец черную прядь, не сильно, но мстительно дернула — нет, никакой реакции, как будто подо мной не человек, машина. Но такое неадекватное поведение меня тревожило все больше и больше. А когда мы миновали первый этаж и стали спускаться в подвалы, то мне уже действительно стало не до веселья. Что надумал этот псих? Что пришло в его ненормальную голову? Я скрипнула зубами, стремясь удержать ставший уже настоящим страх. Пытки? Месть? Что-то еще? Он прознал про мое желание украсть драгоценности? Еще что-то? Я ногтями впилась в спину, с тоской и ужасом глядя на то, как мимо проплывают тусклые факелы, как удлиняется череда решеток по обе стороны, как все дальше и нереальнее выглядит помельчавший выход к свободе. Что же ты удумал, разноглазый? Что сейчас со мной будет?
        — Ар… Арвелл,  — зашептала я жарко и сбивчиво,  — пусти меня, пожалуйста, отпусти! Не делай мне ничего, не надо… ты меня пугаешь, Арвелл, перестань, прошу.
        Лишь придерживающая меня рука напряглась, крепче прижала к плечу, предотвращая попытку побега.
        Мы продвигались все дальше и дальше. Сокровища, значит? Все дело в них? Но я ведь ничего не украла еще, ничего не взяла, я пока еще ни в чем не виновата!
        Рутхел снял меня резко, поставил. Вот сейчас и надо рвануть. Но нет, холодные жесткие пальцы уже обхватили запястье, не оставляя ни малейшего шанса освободиться.
        Мы были у той самой двери, которую я с огромным трудом смогла открыть. Разноглазый же отворил ее одной рукой без видимых усилий.
        Блеснул металлом стилизованный дракон, грозным взглядом вонзились горящие глаза, вздыбились пластины крыльев.
        — Эта машина,  — кивнул в сторону дракона Арвелл,  — средство для упрощения сложного и длительного ритуала воссоединения. То, что ранее причиняло боль и соединяло навсегда, теперь свелось к действию в несколько минут.
        Он говорил спокойно, ровно, не позволяя себе никаких эмоций. Будто лекцию читал притихшей аудитории или показывал пример решения уравнения, разобранного им самим уже тысячу раз.
        — Единожды связав себя узами, драконы уже не способны что-то изменить, ибо такова их природа. И если ошибался дракон, то это была не та ошибка, которую можно исправить.
        — И?
        — Мы не соединились с Эллис узами потому, что машина ее отвергла.
        — Нормально,  — протянула я. И из-за этого нужно было меня тащить чуть ли не через весь замок сюда? Однозначно, тут даже не сумасшедший дом, а натуральный детский сад.  — А не пробовал доверять не машине, а сердцу? А еще лучше — собственным мозгам?
        Дракон ощутимо скрипнул зубами, и я невольно притихла, поняв, что лучше сейчас следить за своим языком. Или я не все понимаю, или же рядом со мной стоит далеко не самый безопасный и сдержанный человек.
        — А не приняла потому,  — уже мягче после некоторой паузы добавил Арвелл,  — потому что в нее попал генетический материал иного человека, не Эллис. Твой.
        — Мой?  — Изумилась я.  — Ты это… совсем того?
        — Твой,  — повторил Арвелл,  — только ты постоянно рыскала по моему дому.
        Когда? В памяти всплыл почти незаметный укол, даже ранки не оставивший. Этого, что ли, оказалось достаточно? Или простого прикосновения хватило?
        — И что же теперь?  — Голос подвел, дрогнул и зазвучал чуждо, хрипло.
        — А вот что.
        И он с силой содрал с моего запястья привычный и удобный широкий браслет, втолкнул мою руку в желоб под металлическое крыло дракону. Совсем, что ли, охренел?
        — Пусти!
        Вложил свою.
        — Не вздумай!
        Я не знаю, что сейчас происходило, но мне это не нравилось все больше и больше. Ритуал? Этот придурок что-то говорил о ритуале ведь! И это значит…
        Вспыхнули ярче каменные глаза.
        — Ненормальный!
        Два огонька, как брызги умирающего солнца, сталь, твердая, как уверенные потоки воздуха под крыльями.
        — Перестань! Немедленно! Прекрати! Твою же…
        Я осеклась, когда обожгло едва ли не до кости, пронзило болью и тут же отпустило. Хватка ослабла, и я рывком высвободилась. Но поздно: правую руку обвивал новый, едва ли не вросший в кожу браслет, тускло поблескивающий платиновыми краями и приковывающий взгляд черной полосой по центру с антрацитовым переливом.
        Я долго на него глядела, отупело и бездумно, не чувствуя совершенно ничего. А потом внутри меня вдруг что-то взорвалось и застлало все красной пеленой.
        — Вот ты в своем уме, Арвелл? Ты хоть чем-нибудь подумал? В твоей пустой голове хоть что-то есть? Идиот! Кретин! Бестолочь хвостатая! Психопат! Ненормальный!
        Мне уже не хватало воздуха…
        — Придурок! Тварь! Ненавижу тебя! Вот только не говори мне, что мы сейчас поженились! Скажешь — убью! Тут же! На месте!
        — Поженились…  — эхом подтвердил дракон.
        И мои силы иссякли, голос сорвался и стал совсем простым, тусклым…
        — Ящерица ты крылатая, дурень. Можно было же… ну не знаю, отмыть эту штуку, продезинфицировать… было… А теперь что? Как со всем этим разбираться?
        — Никак. Обратного пути нет. Но ты все равно свободна, можешь уйти, когда хочешь.
        Сообщил и, развернувшись, быстро двинулся прочь.
        — И уйду!  — Крикнула я вслед на пределе возможностей, моля всех богов, чтобы этот балбес даже не смел оборачиваться.
        Почему-то вдруг стало страшно с ним встретиться взглядом и заметить что-то такое, что все окончательно переломит и разрушит.
        Арвелл, к счастью, не оборачивался.



        Часть 2. Команда

        Глава 16

        Пила я много и опустошенно, отрешенно наблюдая за тем, как по главной дороге неслось время, не замечая меня, сидящую на обочине. Здравствуй, мир, а вот и я! Здорово мы с тобой начали знакомство, правда? Сейчас еще по одной, и… Я пила, поднималась в снятую в таверне комнату, погружалась в какое-то забытье, очухивалась, встряхивалась от липких мутных сновидений и снова спускалась — за следующей порцией то тяжелого кислого вина, то горчащего пива или пряной водки. Да, мир, нам с тобой хорошо, согласись? Зачем куда-то рваться? Нет, надо куда-то рваться, но я уже не помню, зачем. А, не, еще помню. Ну ничего, еще посидим тут… Порой я что-то брала поесть, время от времени механически расплачивалась, и снова погружалась в грязно-серое перетекание дней. Или недель? А, может быть, всего лишь часов, только очень долгих, растянутых и лишенных границ.
        Время… Время иногда спотыкалось, растягивалось, обдирая коленки и ладони об асфальт, и зло и пьяно цеплялось ко мне, садистки забрасывая в какие-то безумные петли. Или это память шалила? Или все тот же красивый, новый, сверкающий и пестрый, как узоры из стеклышек в калейдоскопе, мир глумился надо мной?
        И снова выла зверем Эллис, пока я сама не вызверилась так, что та моментально заткнулась. Отступила, полная ужаса, кинулась прочь… Или все иначе было? Да, по-другому, разумеется… Это Эллис лишила меня дара речи, это она прокляла всевозможными проклятьями. Хотя нет, вот как, на самом деле, все произошло…
        Выровнялась петля, оглушила звоном завибрировавшей струны, выбросила прочь — в королевские чертоги. Король — златокудрый ангел, молодой и ясный, дружески беседовал, а супруга его, беременная и нездоровая, поджимала змеиные губы, но тут же, спохватываясь, улыбалась. Первенца ждали, и дракон дал гарантию, что теперь их благополучию ничего не угрожают. Король то ли поздравил, то ли посочувствовал, вывел на балкончик — навстречу ликующей толпе. А я… а что же тогда я-то…
        Выровнялся еще один изгиб, натянулся нитью, скрылся на дне глиняной кружки.
        …а я погрузила пальцы в прохладу драгоценностей, загребла, не глядя, все то, что попало в горсть, подняла и… выпустила. Звон, звон… в бездну все обреченным взмахом руки, в пустоту… не надо мне теперь ничего, когда подло отобрано самое главное, самое ценное…
        По потемневшей столешнице ползла муха, подбиралась к тарелке с объедками. На нее показывали пальцами, перешептывались за спиной, а я продолжала ползти промокшей мухой к очередной порции, отодвигающей на время похмелье, и мутными глазами озираясь вокруг в поисках просвета нового мира. Новый мир щерился рожами пьяниц и тенями нищих странников из тех, что вечные перекати-поле. Новый мир плавал желтыми бликами в паршивом пойле и обсыхал грязной пеной на стенках сосудов. Не был он цветным и ярким, не завораживал удивительными и неповторимыми узорами. Меня рвало долго и мучительно, а какая-то нищенка распевала о качании мира и о доверии к той, что с железом в белых волосах. И я все пыталась ответить, что плевать мне на этот мир, пусть хоть до соплей он укачается. Но, показалось ли, сквозь беспросветную пелену, или действительно подсела к столу поджарая блондинка с металлическими кольцами в выжженных прядях? Все вокруг, как та нищенка, что-то вещали, что-то твердили, но я отмахивалась, без сил падала в несвежую постель и отгораживалась черной пустотой до следующего спуска. Время путалось, картавило,
заплеталось и заплетало меня в какие-то невероятные узлы, выдергивая и сваливая в кучу что прошлое, что настоящее. И в этой тошнотворной мешанине слишком настойчиво пронзали голубые глаза, слишком назойливо бил в мое плечо маленький кулачок, вызывая такие ненужные трещины в надежных стенах.
        — Чего тебе? Ну чего приклее… илась?  — Речь расползалась, рассыпалась волокнами ненужной ветоши.  — Да тащи его в постель, давно пора. Я не против, плевать мне на… козла твоего.
        Не унимался стук, раздражал, не отставал. И тонкий голос мерзко ввинчивался в уши, сверлил мозг, не давая вернуться в мутный и мелкий поток теплой вонючей реки. Время спешило, но оглядывалось на сидящую на обочине, на меня, то есть, ведь это я вроде сидела на обочине, так, да… дергало, тянуло за собой, что-то требовало и не отставало, как не отстает назойливый комар, что жужжит, раздражает и не дает уснуть. Нет, не время, эта бестолочь Эллис. И даже сейчас режет взглядом, выдергивает кружку из рук, трясет, что-то требует.
        — Ну что тебе?  — Мне пришлось приложить усилия, выплеснуть их в голос, заставив прозвучать почти твердо, почти спокойно.
        — Карма…
        Нервный всхлип, тут же подавленный.
        — Ну?
        Взгляд шарил в поисках вожделенного пойла. Пойло оказалось дальше, чем вытянутая рука, и это огорчало. Значит, надо встать, подойти, перегнуться. Нет, слишком сейчас сложно, не получится. Ничего, я немного отдохну, потом расправлю крылья, перелечу, заодно на хрен сожгу эту зануду… ой, я же не могу, я же не дракон…
        — Карма, господин Рутхел пропал.
        — И? Я-то пра… причем здесь?
        — Карма…
        Время остановилось, прислушалось. Медленно опрокинуло кружку, еще медленнее растеклась лужей желтая жидкость, кисло завоняв. Достигла края, закапала вниз, вызвав пошлую ассоциацию и нервический смех. Действительно, как будто кто-то прямо здесь стал справлять нужду.
        — … пожалуйста…
        — Катись отсюда.
        Вали, греби, шевели ластами, не лезь!
        — Карма.
        — Ч-что?
        Задрожали мелко полные, красивой формы, губы, сморщился точеный подбородок, пошел портящей всю прелесть рябью. Нельзя женщинам плакать. Нель-зя. Дурнеют они от этого, от слез своих беспредметных, только оторопь и раздражение вызывают.
        — Помоги, прошу. Спаси его.
        — Вали!  — Сколько же можно втолковывать дурехе, что все давным-давно кончено?
        — Только ты…
        — Пошла вон.
        — Он ведь погибнет.
        — И поделом. Тот еще мераз… мерзавец!  — Какое же слово сложное. Но правильное, да! Мерзавец, этот разноглазый, поддонок. Чтоб сдох он там.
        Эллис зарыдала — тихо, только плечи вздрагивали. Покорно склонилась голова, скрыли черные волны мгновенно опухшие глаза и пошедшее красными пятнами лицо.
        Начинается…
        Не отвяжется ведь. А мне-то что? Мне со временем тянуться надо, пора, с миром разбираться, покорять, блин, его. Но ведь не даст эта паршивка, не отвянет, так и прилепится сорной колючкой, бездарно разливающей благородные напитки. А за них, между прочим, заплачено. И что тут делать? Еще бы закинуться для начала, подумать…
        — Карма…  — совсем уже тихо, но так твердо, что в пору горам разродиться обвалами и камнепадами.
        — Ладно,  — мотнула я головой. Ой, блин, неудачно-то как, по всему столу своими волосами прошлась, грязному… хотя башку все равно давно помыть надо,  — вещай, чего стар… стряслось.
        Вытянула из себя и ткнулась лбом в липкие доски: выполненный маневр в виде собственного отступления требовал перерыва в виде сна. Ничего, проиграно лишь одно сражение, а не целый бой. Сейчас, когда отступит эта темнота, я поднимусь, я все выскажу этой курице, как мне и положено высказываться, когда всякие соплячки пытаются втянуть меня в какую-то бессмысленную затею. И нечего трясти, тянуть, выбивать скамью из-под задницы. А не, показалось, скамья просто ниже. Шатается только, гомонит, ругается непристойно, так, что уши вянут…



        Глава 17

        Кружились, плыли улицы… О! О, как прикольно дом едет… а, не, показалось. Так, блин, а куда я иду-то? А, не, меня ведут. Да, этот разноглазый поддонок меня тянет, пыхтит. Ничего, тебе полезно напрячься лишний раз. Куда мы? Разводиться? О, это я одобряю, это правильно, давно пора. Я, понимаешь ли, своей дорогой, а ты своей, и все просто за-ме-ча-те-льно. Какое сложное слово. Но правильное, хор-рошее слово.
        — Ар… ты это… дра… драконом быстрее будет! Слышишь?
        Не, пыхтит, сопит, молчит. Ну, ты вообще любитель помолчать. Ступени… Ступени? Ты сдурел, что ли, на такую высоту пешком подниматься? Да я же не осилю. Не-е, я обратно… Ой, кончились. А зачем мы сюда пришли?
        А чего это так мокро-то? Э, пустите! Я сейчас вам как когтями тут двину! Я сейчас как…
        Темно. Темно и тихо. Темно, тихо и неприятно мокро. Я растерла руками лицо, очухиваясь от липкого и долгого сна. Где я вообще нахожусь? И когда я успела помыться и лечь с мокрой головой? И почему мне так скверно?
        — Я умерла,  — сообщила я в пустоту.
        Никто не ответил, я была одна, в своей комнате, в замке Рутхела. Но как я сюда попала? Я так неплохо проводила время в недурственной таверне, праздновала начало новой жизни. Но теперь я здесь. Что-то опять произошло? Не помню. А, меня зачем-то сюда привел Арвелл. И Эллис, она тоже была… Да, она же мне сказала, что кто-то потерялся, что ли, или потеряли они что-то. Но я же ничего не взяла, при чем тут я?
        Чувствую, придется подниматься, тащиться на кухню и все разузнавать. Мутит только так, что я даже не знаю — то ли пойти и обнять унитаз, то ли все-таки немного переждать. И в голове самый настоящий ад, еще немного, и череп треснет. А, может, я уже умудрилась попасть в какие-то неприятности? Нет, у меня-то, если не считать нелепого замужества, все просто замечательно. Ладно, подъем. Вставайте, граф, вас ждут великие дела!
        Медленно, бережно неся себя, особенно на лестницах, я спустилась на кухню. О, почти все в сборе, разноглазого только не хватает.
        Я прислонилась к стене. Шершавая, прохладная, такая приятная. Можно я так и останусь стоять?
        — Проходи, госпожа,  — Иннара заметила меня первой, указала на кресло.
        Обернулись остальные — Эллис и Гарор. Выглядели они неважно, встревожено и нервно.
        — Карма. Просто Карма,  — поправила я служанку и доползла до кресла.
        Передо мной возникла большая кружка традиционного ароматного обжишающего чая. А вот это очень правильно, это, пожалуй, чуть ли не лучшее, что случилось за сегодняшний день.
        Я обхватила кружку двумя руками, стала медленно и с наслаждением пить, радостно отмечая, что даже головная боль стала сдаваться, отпускать, уползать. Боль-то уползала, но разбросанные мысли и полное непонимание оставалось. Все молчали, ожидали, видимо, того момента, когда я дам добро на беседу. Как меня служанка назвала — госпожа? Да, вот и еще одно подтверждение, помимо браслета, который мне так и не удалось содрать, что я теперь носительница фамилии Рутхел. Карма Рутхел. Нет, не звучит, не состыкуется.
        Чая оставалось еще больше половины, но это нетерпение в глазах, это напряжение в лицах мне уже порядком надоело.
        — Рассказывайте, что стряслось.
        Ближе всех ко мне сидела Эллис. Она подняла осунувшееся лицо с сухими запавшими глазами и выдавила из себя:
        — Господин Рутхел пропал.
        Молча, подтверждая озвученное, кивнули подпиравшая пухлые разрумянившиеся щеки Иннара, и молчаливой тенью высившийся за нею Гарор.
        Так, я чего-то не поняла, разве не ящерица меня сюда притащила?
        — А как я сюда тогда попала?  — Озадаченно протянула я, совсем уже потерявшаяся и в собственных воспоминаниях, и в новых фактах.
        — Эллис привела,  — промолвила служанка,  — поверила в тебя деточка. Мы уж всех, кого надо оповестили, а она уперлась, решила, что ты только можешь помочь. Ну, Гарор и нашел тебя, с Эллис выдернули из той ямы поганой.
        Гарор, значит, не Арвелл. Видно, совсем все серьезно, раз после моего ухода из этого дома с потрясающим скандалом все же вернули, умыли, чаем теперь отпаивают.
        — Пропал, понимаешь?  — Голубые глаза тщетно пытались вывернуть мне душу в надежде на отклик.
        — По бабам с горя пошел,  — парировала я.
        — Не пошел,  — возразила служанка.
        — А зря. Когда пропал?
        — Шесть дней точно прошло. Последний раз видели в его центре, вечером.
        — Тогда точно по бабам. И по барам. Для разнообразия, так сказать.
        — Да нет же!  — Воскликнула, вскочив, Эллис.  — Нет! Он… он не такой!
        — Все мужики такие,  — усмехнулась я.  — Ладно, чего вскочила-то, как ужаленная? Лучше поведайте, в первый раз такой цирк ваше чудо устраивает?
        — Нет, но…  — уже не девчонка, Иннара снова вмешалась.
        Начала и не договорила.
        Тихо вернулась на место Эллис, пронзила напряженным взглядом, как иголкой ткнула. Да иголка — не рапира, насквозь не проткнет.
        — Ну и чего тогда с ума сходите?  — Протянула я. Головная боль окончательно ушла, настроение вернулось, и теперь мне было даже немного забавно наблюдать, как эти курицы переполошились на ровном месте.  — Решил ваш ненаглядный отдохнуть, мир посмотреть, развеяться. Он же взрослый мужик, при деньгах и крыльях, в самом деле! Пройдет время, вернется сам, никуда не денется. И из-за этого, мать вашу, надо было мешать мне наслаждаться новой жизнью. Эх… ну что с вас взять?
        — Ты пила как сапожник,  — процедила девушка, не скрывая разочарования.
        — О!  — Хохотнула я: — Детка, не недооценивай меня, я пила так, что вашим сапожникам впору начать вести трезвый образ жизни, дабы не позориться.
        — Нашла, чем гордиться,  — проворчала Иннара.
        — А что?  — Повела я плечом,  — как говорится, за неимением других поводов… Короче, дорогие мои, успокойтесь и ждите. Нагуляется ваш дракон, разберется со своими душевными терзаниями, и после — посвежевший и загоревший, вернется в отчий дом. Гуляет, гуляет он просто, как любой нормальный мужик, у которого в доме имеется ненормальная штука, определяющая ему жену.
        Я говорила и сама чувствовала какую-то фальшь в собственных словах. Нет, уж если я хоть немного понимаю разноглазого, то он из породы тех ненормальных, что любой стресс забивают активной работой. Да и Иннара подтвердила, что в научном центре он был. Даже если и решил выпить, развеяться, то вряд ли бы шесть дней не просыхал. Скорее, расправил бы крылья, полетел бы…
        — А шторма за это время были?
        — Нет,  — покачал головой Гарор,  — я уже об этом думал. После твоего ухода, Карма, господин Рутхел напился, после улетел на несколько часов, вернулся и с тех пор все время проводил то в лаборатории, то в центре. Поэтому поверь, что в данном случае действительно что-то произошло плохое. Мы с Иннарой прожили рядом с ним всю жизнь, Арвелл нам как родной. Мы уже наняли сыщиков и оповестили короля. Но пока никаких результатов нет. Первые слухи поползли, письма даже пришли.
        Ну, раз все так серьезно… Одного не понимаю, а при чем здесь я? Ах, да, я же теперь жена, мне положено, вроде как, сидеть и переживать. А, может, напротив, стоит порадоваться? Муженек пропал без вести, я же теперь вольная вдова. Продам замок, прихвачу драгоценности, открою какой-нибудь милый ювелирный магазинчик. Нет… не могу я так. Сама даже не знаю, но почему-то в тайне, самый далеким уголком своего сердца я понадеялась, что бестолковый дракон жив и невредим, и мне не придется распоряжаться его наследством, как материальным, так и не материальным.
        — Письма, значит,  — произнесла я, чтобы не создавать ненужных пауз,  — ну, давайте я почитаю эти письма, посмотрю, каким тут стилем принято изъясняться.
        — Придется подняться в лабораторию,  — сказал Гарор,  — часть пришла на электронную почту.
        Нет, а все же меня этот мир радует. Никогда не думала, что словосочетание «электронная почта» вызовет во мне такой теплый и душевный отголосок.
        Писем оказалось немного. Разные конверты — плотные или шелковистые, шероховатые или гладкие, они содержали в себе одно и то же: изящные или безвкусные, витиеватые или сдержанные строки, выражающие лицемерную или не очень надежду на благополучный исход.
        Я отложила письма в сторону. Прочитала, даже не прочитала, а так, пробежалась глазами, и только просматривая третье, неожиданно поняла, что они адресованы мне. Это теперь ко мне обращаются «леди Рутхел», это меня пытаются в меру своих талантов подбодрить или же, прячась за изысканным слогом, облить грязью. Да, это я теперь вторая леди страны, на которую смотрят и решают, что вот она, женщина, позорит имя рода или, напротив, его возвеличивает. Впрочем, все это так — шелуха ни листе бытия, слетающая от одного дыхания. Разминутся года, раскланяются дни, проскользнет веселой разноцветной змейкой череда случайностей, и ничего не будет стоить некогда прилепившееся обозначение, чужое и чуждое, слетит осыпавшейся позолотой, и хорошо, если раньше, чем множество глаз запомнит новую фигуру на шахматной доске, а тысячи ртов произнесут ее название.
        Осознание этого ни согрело, ни отозвалось хоть чем-то приятным в сердце. Просто очередная утомительная роль. С таким же равнодушием можно изобразить зайчика или лисичку на утреннике, когда позади остались тысячи зайчиков и лисичек, и столько же их будет впереди.
        Еще пара сообщений пришла на электронный адрес. Вроде вся техника не сложной оказалась, но мне пришлось просить помощи у Гарора, приноравливаться, прежде чем пальцы смогли привыкнуть к манипулятору, а глаза вычленить логическую структуру в операционной системе.
        Все то же, ничего особенного. Что электронная версия, что бумажные послания — все они содержали длинные имена и серьезные титулы, наверняка способные привести в трепет каждого второго простого смертного в этом мире. Но я-то из другой реальности, и весь пафос, все эти лживые любезности, все эти сложенные в величие буквы ничего для меня ровным счетом не значили. Вернее, я понимала, что невольно став спутницей Арвелла, я также невольно вляпалась во все эти политические паутины. Пусть я пока только с самого края задела невидимые нити, но дрожь уже прошла, пауки среагировали и замерли, оценивая, насколько серьезно завязла в клейкой ловушке новая жертва.
        Эх, ну какого ляда я тогда стала трогать ту проклятую машину? Судьба? Да не судьба это, а моя собственная дурость, замешанная на любопытстве.
        Рассыпаться в благодарностях и отвечать я не стала. Собрала тощую стопку, подумала и отшвырнула подальше. Не желала я ни этого замужества, ни последующих за ним проблем, которые все равно мне не под силу разрешить. Если бы выкуп требовали или как-то угрожали, то можно было подумать, обмозговать, прикинуть что к чему. А так? Остается сидеть на попе ровно и ждать вестей.
        Я поднялась, потянулась, упоительно хрустнув каждым суставом. А ведь есть что-то тонко вибрирующее, не дающее покоя, не позволяющее послать всех по известным адресам. Не опровергающие слова даже, не печаль и тревога, так изменившие лица, успевшие надоесть до зубовного скрежета. Нет, сама интуиция задрала голову и промямлила невнятную чушь. Но интуиция, пусть и стервозная, да всегда была моей верной союзницей, знавшей, что не с руки ей давать сигнал ложной тревоги. И если уж кольнула чем, загудела тронутой струной, то остается только вцепиться сильнее в край стола, отринуть сумасбродные танцы расшатанных мыслей, и обратиться в слух, чтобы там, за последним сбившимся аккордом уловить особое предостережение. И что это за предостережение? Что я не заметила и не уловила? Что уже обработало мое подсознание и теперь пытается протолкнуть в сознание?
        Я поднялась и все же, следуя чутью, потянулась к распотрошенным письмам, перебрала рассеянно, да и замерла, еще не понимая, но уже видя повторение. На одном конверте плотной вязью выписывалось «Вестренденский» и то же имя красовалось на другом.
        Два дома Вестренденских? Вряд ли. Тексты схожи, один — сухой и безликий, принадлежал некому Стенхалу, другой же отличался большей эмоциональностью и заканчивался подписью Уэлла Вестренденского.
        Просто слова. Просто бумага. Имена. Несоответствие.
        Наверное, озарение даже и не пыталось направляться ко мне, просто двигалось мимо по своей траектории, но, случайно пошатнувшись, напоролось на меня и от неожиданности все и вывалило. Родившееся предположение смущало меня свой нелепостью, оно казалось совсем уж бессмысленным и ни на чем не основанном. И, наверное, попади я в подобную ситуацию в своем мире, то просто выбросила бы оба письма в мусорную корзину. Но это в моем мире, в оставшейся за какой-то неуловимой чертой шириной в несколько дней реальности, не здесь. Здешняя жизнь могла включать в себя все что угодно, и я пока не могла себе позволить поддаться сугубо логическим рассуждениям. Да и, если откровенно признаться, промелькнуло какое-то любопытство, какая-то детская жажда загадки, породившая надежду на то, что я смутно уловила и разгадку.
        Разгадка? Ребяческая заинтересованность?
        Конверты жгли руки. А если, напротив, я что-то сейчас узнаю, и это вынудит меня втянуться в некие события, участие в которых меня разочарует? Кто мне все эти люди, бывшие рядом около месяца? По большому счету — никто. Так уж много ли они сделали, чтобы я, очертя голову, бросилась искать неприятности?
        «…прости… не смог с первого раза, не сумел…»
        Чтоб тебя, ящерица разноглазая! Ладно, уговорил, рискну дернуть за эту веревочку. Но если что-то получится, если ты вернешься, то по гроб жизни должен мне будешь.
        И я, схватив письма, громко позвала Гарора.
        Старик отозвался практически сразу, подскочил, точно и не было за спиной многих десятилетий, взглянул на меня с такой надеждой, словно я уже готова была указать, где и с кем развлекается их ненаглядный господин. Нет, дорогой мой, ничего тебе такого я сказать не смогу, лишь поделюсь размышлениями, да спрошу совета.
        Поделилась, спросила, после стала слоняться по замку, мучительно ожидая следующего акта действия. Дождалась, потащилась вслед за Гарором к кабине телепорта. Вспыхнули чуть ярче синие диоды, разъехались двери и явили нас под очи низкорослого обезьяноподобного типа, сонно почесывающего затылок.
        — Леди Рутхел, очень рад, очень рад,  — затряс он мою руку,  — Эдвис Беренг, управляющий центром. Гарор мне сообщил, сейчас все проверим.
        Мне едва удалось выдрать ладонь из цепких лап этого Беренга. Видно, Арвелл совсем был нетрезв, когда нанимал подобного типа — тщедушного, всклокоченного, ушастого, с большущим ртом, крупными выдающимися зубами и нервно бегающими глазками. Такому место, скорее, в зоопарке, чем в серьезном учреждении, да и еще на ответственном посту. Впрочем, когда Беренг развернул письма и отправил их на сканирование в какой-то прибор — сначала один лист, затем другой, моя неприязнь несколько угасла. Теперь в монитор смотрел не отталкивающий невротик, а профессионал с холодным и цепким взглядом, четко знающий, что и как нужно делать.
        — Господин Беренг,  — тихо шепнул на ухо Гарор,  — доверенное лицо Арвелла, очень надежный человек.
        — И много их таких, доверенных?  — Хмыкнула я, наблюдая за тем, как на мониторе разрастаются цветные всполохи.
        — Мне известны четверо…
        Обернувшийся и радостно растянувший рот от уха до уха Беренг жестом поманил нас, ткнул узловатым пальцем в экран.
        — Ты оказалась права, леди Рутхел,  — радостно возвестил управляющий,  — химический анализ показал, что в письме от Стенхала Вестренденского действительно есть скрытое послание. Вывести на экран?
        — Выводи,  — кивнула я.
        Не поздно еще отступить? Есть у меня хотя бы несколько секунд, чтобы от всего отказаться? Нет, уже нет, потому что на экране проступил текст длиною всего в полстроки: «Полночь с десятого на одиннадцатое, Вергил-Де». Время? Осталось менее суток. Расстояние? Неизвестно…



        Глава 18

        Если верить расписанию, то поезд пребывал на мелкую станцию Вергил-Де примерно за полтора часа до полуночи. За полтора часа местных. Сколько это получится по моему времени? Так, здешний час — это два моих… значит, за три. Три часа, выходит, придется болтаться неизвестно где и пока еще неизвестно — зачем. Но других вариантов, к сожалению, больше не наблюдалось. Правда, и этот теперь ставился под сомнение, потому что увиденные мною очереди, вившиеся жирными гадюками от самых обыденных касс самого обыкновенного вокзала, нисколько не внушали оптимизма. Вроде и город совсем небольшой, хотя и столица Фортисы, ан нет же, вон какие толпы людей. Или не только людей?
        Я понуро поплелась в хвост очереди, показавшейся мне наиболее быстро продвигающейся.
        — Мама? А это леди Рутхел, да? Мама? Это она?  — Донесся до меня детский голос.
        Я почувствовала направленные на меня взоры. Блин, я же, наверное, теперь знаменитость, звезда таблоидов и прочей печатной продукции. Или нет?
        — Да, да. Уймись уже.
        Ага, теперь во всех газетах появится мерзкая статейка под заголовком «Вторая леди страны болтается в очередях, как простая горожанка». А потом пойдут по местному Интернету картинки на тему, как я кормлю котят и спасаю щук от браконьерского вылова и помогаю гусям ориентироваться по солнцу.
        — А у меня тоже такой браслет будет? И я тогда…
        Кто там говорил, что устами младенца глаголет истина? Правда, истину исторгала в данный момент девчушка лет шести, но я готова ее была расцеловать.
        — Еще лучше будет,  — подмигнула я нисколько не смутившемуся ребенку, и, задрав над головой руку с браслетом, громогласно возвестила: — Уважаемые пассажиры… э… я действительно леди Рутхел, жена того самого Арвелла Рутхела, и в данный момент опаздываю на поезд. Короче, не будете ли вы любезны меня пропустить без очереди, а?
        Сработало. Толпа медленно, как неуклюжее животное, чуть отползла, разделилась, признавая мое право и пропуская меня к окошку кассы. Ну и правильно, ваш любимый или не очень хранитель во что-то вляпался, и если желаете его вернуть, то можете и пожертвовать парой лишних минут. Разумеется, при условии, что он еще не накрылся медным тазом.
        На меня устремились десятки, если не сотни глаз, излучавшие самые разнообразные эмоции — от откровенных ненависти и зависти до едва ли не фанатичного обожания. Но мне то что, первый раз, что ли? Сколько я уже таких глаз видела, уже и не вспомню, чуть ли не каждый раз они возникали, когда я вышагивала под руку с очередным котиком на сумасшедшей высоты каблуках в вопиюще короткой юбчонке, совершенно ничего не скрывающей. Правда, некоторые папики желали видеть меня в куда более целомудренных нарядах…
        — Один до Вергил-Ге. Любое место. На ближайший,  — протянула я купюры в окошко.
        Кассир — молодой парень с длинным лицом — пошел пятнами.
        — Прости… леди… нет мест.
        — Что значит «нет мест»?  — Опешила я, грозно сверкнув глазами. Этот нахал еще не понял, кто перед ним?
        — Кретин,  — выругалась более смышленая соседка,  — сопля зеленая. Совсем уже…
        Голоса зазвучали тише, слов было уже не разобрать. По лицу парня было видно, что он мечтает переместиться куда подальше. Это потом будет перед друзьями хвастать, подробности высасывать, а сейчас выглядел жалко и беспомощно.
        Через некоторое время он, уже мертвенно бледный, выдавил:
        — Леди Рутхел… в пять шестьдесят две отбывает поезд твоей компании, прибывает на станцию Вергил-Де в двенадцать ноль одну. Тебе подходит? Как владелице, платить не нужно, места будут…
        Позже назначенного срока на одну минуту? В часе сколько, сказал Гарор, минут? То ли семьдесят, то ли восемьдесят… можно рискнуть.
        — Подходит,  — благосклонно кивнула я и отошла от окошка.
        Поезд моей компании? А вот это уже гораздо интереснее. Я покрутила головой и действительно увидела среди ярких и испещренных логотипами белых, серых и темно-синих вагонов кусок черного поезда с серебристой надписью «Вега Рутхел». Арвелл Вега Рутхел… а ты, ящерка моя, от скромности не умрешь. Но сейчас я даже тебе благодарна и за твое тщеславие, и за твое владение железнодорожной компанией.
        У меня образовалось около часа свободного времени. Эх, Гарор, что же ты мне не сообщил о столь важной информации? Или нет, сообщал, но я не обратила внимания? Да, вскользь ты упоминал, еще и порадовал информацией о том, что для передвижения по стране мне не нужны будут документы, большую часть которых Арвелл так мне и не сделал. Это я все пропустила мимо ушей, понеслась, едва зарядился портал…
        Мир разочаровывал, мир не желала расцветать чудесами и удивительными вещами. Напротив, он слишком часто обнажал столь знакомые грани, что становилось даже обидно. Тот же вокзал. Я снова покрутила головой. Есть хоть какие-то различия? Почти такие же люди с баулами, тележками, рюкзаками, саквояжами, чемоданами, сумочками, сумками и сумищами. Те же скамьи и извечные торговцы всякой мелочевкой, встречи и расставания, слезы, смех, хмарь или облегчение на лицах. Нежные или дежурные объятия, переплетения пальцев рук и дружеские хлопки. Шебутные подростки, неугомонные дети, замученные родители, собранные старики. Кучки и одиночки, пары и троицы — кто на платформах, кто спешил по лестницам и переходам, кто терпеливо ждал или отдыхал на скамьях. Даже поезда не слишком отличались от привычных — лаконичные или яркие, они вполне были узнаваемыми и отличались лишь какой-то массивной черной конструкцией на «морде». Проводов электропитания не было, вероятно, ток подавался по рельсам.
        Мир разнился от прежнего лишь крохотными, не сразу замечаемыми деталями. Было электричество, но ни разу не попались на глаза мобильные телефоны, встречались самые разные материалы, но не удалось узреть ни малейшего типично городского чада. От пристани отходили катера, лодки, судна разных размеров, но ни один автомобиль не прокатил мимо. Люди пили или дрались, пользовались документами, разменивались деньгами и исписывали кипы бумаг, но здесь словно ничего не было известно о курении. В местном наречии не существовало обращения на «вы», а есть на улице считалось столь же неприличным, как помочиться на площади…
        Есть, кстати, хотелось, несмотря на плотный завтрак. Такой поворот событий позволил выкроить время на то, чтобы где-нибудь перекусить и прикупить себе более удобной одежды, чем имевшаяся сейчас.
        Заколоть и убрать под косынку волосы, на плечи плащ, рукава длинные, закрывающие браслет, хорошие и мягкие сапоги… я взглянула в зеркало и не узнала себя, улыбнулась чуть подурневшей женщине. Как не приятна мне слава и лесть, но сейчас желаниями придется поступиться. Кто знает, что кроется за обыденными словами «Арвелл пропал»? И если ранее я убежденно твердила, что он развлекается на каких-то островах, окруженный красотками, то теперь, после зашифрованного послания, вылезшего между строк, как вылезает масло, если сдавить две краюхи, я уже отчетливо чувствовала тленную вонь интриг.
        Поколебалась и, воровато блеснув браслетом, как пропуском в любые двери, пробралась в плацкартный вагон. Роскошь — вещь замечательная, но что-то подсказывало, что не в этот раз следует идти на поводу тяги к комфорту. Да и вообще, уж что я без проблем переносила, так это подобные поездки. Плацкартный вагон — это такой замечательный инструмент, когда требуется сыграть роль наивной простушки или бедной девчушки. А сейчас же я сыграю роль обыкновенной горожанки, сумевшей выкроить пару дней, чтобы скататься к любимым родственникам. Что с обстановкой в самом вагоне? Все типично, даже расположение мест ничем не отличается от общепринятого в моей реальности, «купейные» койки и более приятные мне «боковушки», откидывающиеся столики, белые занавески с логотипом в виде, разумеется, черного дракона, достаточно пристойного вида ковровая дорожка, свернутые рулонами матрасы. Правда, порадовало наличие раздвижных ширм, позволяющих при желании отгородить отсек от остальных пассажиров. Хочешь быть одной — будешь, если только напротив за мгновение до отправления не рухнет спортивного вида девица в меховой
безрукавке, объемной сумкой через плечо и собранным на затылке «конским» блондинистым хвостом.
        Звякнули многочисленные металлические кольца, дрогнул, трогаясь, поезд. Вздохнул совсем по-человечьи и пополз, разгоняясь.
        — Твоя нижняя, так?
        Глаза — два осколка льда на замерзшей реке, кожа — снег за мгновение на рассвета, ухмылка — победительницы тысяч королевств.
        — Да.
        — Опять не повезло, да Аргул-Данхай с ним! Пиво будешь?
        Вагон — не улица. Вагон как квартира хиппи, в которой наблюдается постоянно какое-то мельтешение. Кто-то уходит, кто-то приходит, отдельные лица запоминаются, другие, напротив, расплываются. Разместившиеся пассажиры принялись распихивать багаж, шуршать обертками и упаковками, разворачивать припасы и знакомиться. Потянуло сдобой, колбасами, мясом.
        — Буду.
        Извлеклись две бутылки темного стекла, зеленые этикетки сообщили название: «Свой парень». Длинные музыкальные пальцы с безупречным маникюром без усилий содрали крышки, одну бутылку продвинули через столик и отпустили. На запястье мелькнула тонкая цепочка из сероватого металла. Я присмотрелась — не просто звенья, хитрое переплетение слов. А каких — прочесть не успела.
        — За знакомство, подруга. Радьявара Солейн, вампир, адаптированный. Некоторым местом имею несчастье принадлежать к клану Солейнов. Можно просто Рада.
        Ладонь — сухая и как неживая, но уверенная, сильная. Захочет — легко раздробит хрупкие косточки человеческой кисти.
        Рада не захотела, отпустила с насмешливым прищуром, ожидая ответного представления.
        — Кара,  — представилась я некогда используемым именем, стараясь не выдать удивление от неожиданного представления спутницы.
        — Карма,  — поправила вампирша,  — здесь ты известна все же как Карма.
        — Следила за мной?  — Так, теперь я все-таки действительно удивлена.
        — Да.
        Вампир, слежка. Вздохнуть остается только, бежать-то уже некуда. Но — девица хотя бы честно ответила.
        — Давно,  — продолжила Рада.  — Да ты не дергайся, я — из своих, из союзников. А если уж совсем по правде, то пока единственный твой союзник.
        — Почему я должна тебе верить?  — Если действительно союзник, то пусть помучается, пытаясь это доказать, а я пока пиво попью, понаблюдаю за ее стараниями. Хороший, кстати, вкус у этого пива с броским рекламным названием. Так и крутится в голове «А мы тут со „Своим парнем“ отжигаем…».
        — Потому что мне верит Арвелл. Я надеялась застать тебя в замке, но ты сама решила куда-то рвануть. Теперь выкладывай, подруга, куда.
        Я даже опешила от такого напора. Красотка, точно сошедшая с билборда, рекламирующего фитнесс-центр, вела себя бесцеремонно и так, будто привыкла, что с ней все должны считаться. Но я ведь — не все.
        — Шла бы ты своей дорогой, дорогая,  — не стала я утруждать себя деликатностью.
        — Зря,  — хмыкнула вампирша.
        Она приложилась к бутылке с пивом, долго и со смаком пила. Вампир ли? Ах да, говорила же что-то про какую-то адаптацию. Хотя, может, здесь вампиры представляют собой совсем не тех типов, в коих влюбляются малолетки в моем мире.
        За окном таяли жилые дома. На мгновение потемнело, и осталась позади городская стена, потянулись иного вида, сельского, домики — по большей части аккуратные и милые.
        Я упорно молчала, чувствуя себя неуютно и беспокойно из-за присутствия такой соседки, и усиленно рассматривала расстилающиеся пейзажи. Край неба клубился серыми редкими тучами, тучи звали в высокий полет, обещая интересные ощущения и перехлестывающие через край эмоции.
        Какие теперь уж полеты? Хотя, если разноглазый еще жив… или уже нет?
        Тайное послание давало надежду. Ну вот, я уже и надеяться начала. Старею, что ли? Или все дело в тех привязанностях, которых я так обоснованно опасалась?
        — Ты пиво-то пей. И послушай пока меня,  — Рада поправила ширму, откинулась на стенку и, удобно расположившись, заговорила.  — С Арвеллом я давно знакома, поверь. Если уж конкретнее, то он еще ребенком у меня на коленях сидел, когда иные времена были. Славным мальчуганом был, смышленым и нестандартным представителем своего клана. Драконы же знаешь, чем славятся? Наглостью, жадностью, безжалостностью и невероятной хитростью. Мать его порядочной тварью была, умудрилась столько кланов стравить меж собой, что среди народа так и прославилась как Рагнараза Стерва. Отец тот еще ублюдок. Думаешь, откуда у Арвелла шрамы такие? Драка? Ага, конечно. Собственный предок постарался, когда мальчонка посмел возразить. Хорошо, мой отец врач, смог хоть как-то лицо сохранить… В общем, Рутхелы допрыгались — нажили себе немало врагов и отошли поочередно в мир иной после кем-то удачно проведенной процедуры по добавлению яда. Только тогда твой супруг смог зажить нормальной жизнью…
        Ну, нормальной жизнь Арвелла я бы не назвала, но это уже меня не касается. Ладно, предположим, я сделаю вид, что поведусь на состряпанный рассказ о семейных разборках.
        — На встречу я еду,  — буркнула я.
        — С кем?
        Облака натягивались на небосклон тяжелым отсыревшим одеялом, земля дыбилась, каменела, ползла выше горными склонами, накинувшими на себя сочные зеленые платки и пелерины с ярким цветочным принтом. Сияли, как драгоценные камни, то красные всполохи, то сиреневые, то медовые и золотистые ковры расстилались.
        Я проигнорировала вопрос.
        — Святой Райган-Гули!  — Воскликнула Рада и тут же снизила голос.  — Вот не надо только сидеть с таким видом, будто тебе плесени на уши накидали. Я знаю о том, что ты, подруга, не из нашей реальности. Я знаю, что ты не собиралась становиться спутницей Арвелла. О том, что первое время тебя не жаловала Иннара, я тоже в курсе. Только, прежде чем и дальше изображать из себя самостоятельную недотрогу, подумай о таких вещах. Арвелл исчез, а это значит, что в ближайшее время зашевелятся остальные кланы. Не сразу, конечно, выдержат какое-то время, чтобы себя не подставлять. Но вскоре кто-то не выдержит, подруга, и начнется свара, в которой сначала полягут глупцы, а затем уже в борьбу за власть вступят уже те, кто похитрее будет. Это муж твой весь такой покладистый, королю не перечит, своей наукой занимается. А если те же Скайнеры займут место под солнцем, то о благополучной жизни можно будет забыть на ближайшие пару сотен лет. Хорошо, если Лахорд с Лагордом сохранят жизнь венценосной особе. А, скорее всего, выкинут труп в канаву и даже скрывать преступление не станут. И ты, подруга, не уцелеешь. Никто не
будет разбираться, что тебя интересует — уничтожат так, что даже твоего имени никто не вспомнит. Ясно тебе?
        Я пристально посмотрела в глаза соседки. Прямой взгляд, ровный и ничего не скрывающий, с таким не придумывают очередную страшилку на ночь.
        — Ясно,  — в нашем отсеке прозвучал длинный скорбный выдох.
        — Вот и чудненько. А теперь делись всем, что знаешь.
        Поделиться всем тем, что знаю сама? Девица вызывает множество подозрений, но все они оказались какими-то слабыми, призрачными. С другой стороны, если она желает навредить, то зачем предупредила о последствиях? Тогда гораздо разумнее было бы, наоборот, убеждать меня никуда не лезть, всего бояться и с острова даже носа не высовывать, чтобы в дальнейшем переслать в мой бокал капсулу с затейливым веществом.
        — Не много я знаю,  — призналась я, омраченная грядущими перспективами. Да уж ввязывалась я в разные авантюры, но все они были масштабами куда мельче.  — Разногла… дракона последний раз видели в научном центре его коллеги. Это было шесть… семь уже дней назад… Я получила несколько писем, фамилий не помню. Два от Вестренденских, одно содержало скрытое послание о месте и времени встречи. Написал его Стенхал, место — Вергил-Де. Вот, еду.
        — Эльф, значит,  — протянула вампирша,  — эльфы те еще жуки. Интересно, с чего глава темных решил вмешаться. Не иначе, как тоже сообразил, чем все может обернуться.
        Замолчала, лед в глазах припорошился раздумьями.
        — Эльф?  — Переспросила я.
        — Тебя это удивляет?  — Хмыкнула Рада.
        — Да,  — кивнула я, почувствовав неловкость,  — ни эльфов, ни вампиров, ни драконов в моем мире нет. Вернее, существуют, но как плод воображения, фантазия. А так — есть только люди и животные. Кошки, собаки, слоны и прочие.
        — О, ну тогда ты еще не раз удивишься, подруга.  — Рада убрала опустевшую бутылку, извлекла новую.  — Не исключено, что кто-то из нашей реальности просочился в вашу, раз фантазии… но мы отвлекаемся. С Вестренденским рекомендую быть осторожнее. Вообще, Стенхал, в отличие от своего родственничка из верхнего клана, мужчина приятный практически во всех отношениях. Благородный, галантный, в разборки лишний раз не лезет, мирно главенствует. Но — жуткий бабник и эльф. А как я уже говорила — эльфы те еще жуки.
        — Почему?
        — Встретишься — сама поймешь,  — отмахнулась вампирша.
        Поставлю в голове галочку. И все же я пребывала в некоторой растерянности: так ждала от мира обещанной новизны, удивления, каких-то тайн. И вот он, пожалуйста, выливал все нескончаемым потоком через уста этой женщины, представившейся вампиром. Обескровленная кожа, замороженный дух за стеклами зрачков, а жизни вдруг более, чем у иных людей. Говорит, смеется, держится свободно, не сбивается. Я исподволь надеялась, что реальность развернется веером чудес, и он развернулся, спустил со своих страниц воплотившиеся фантазии, так спокойно прижившиеся среди останков средних веков, вплетенных в стремящееся к будущему торжество технологий.
        — Рада, ты уверена, что Арвелл жив?  — Задала я, пожалуй, самый главный вопрос.
        — Более чем,  — кивнула спутница,  — он, хотя и сторонился публичности и участия во всяких интригах, тем не менее, прекрасно понимал, что рано или поздно может стать неудобным. Поэтому в свое время, когда технологии снова стали нормально развиваться, вручил мне один приборчик, чтобы я могла видеть — жив ли он. Дорогущая штучка, признаюсь тебе, но она того стоит: беспроводная, датчик работает во всех его измерениях, и пока, по состоянию сигнала я могу сказать, что Арвелл или в состоянии комы, или под неким воздействием.
        Я, допивая уже слегка согревшееся пиво, закашлялась, едва не пролила остатки на себя. Не ослышалась ли? Измерениях? Хотя чему тут удивляться, ведь сама их параллельного мира. Но ведь это значит, что реальностей может оказаться великое множество — десятки, сотни, тысячи планет, разделенных какими-то неведомыми, но время от времени истончающимися перегородками… Нет, как сказала девица? Во всех его измерениях. Его. Измерениях.
        — Измерений?  — Вздрогнула я, окончательно запутавшись в своих представлениях об устройстве вселенной. Или правильнее отныне — вселенных?
        — Да… ты же не местная. Не удивляйся, подруга, ничего тут сложного нет. Люди существуют в двух-трех, не имеющих практически границ, реальностях. Нелюдям или магам, ведьмам, доступен больший спектр. Это мы, например, видим того же Арвелла как человека или дракона, а на деле — он одна сущность, просто перешагивающая из одной реальности в другую. Или я, вампир. Большинство моих измерений позволяют тебе меня увидеть, но если я уйду к тем крайним, что мне доступны, то ты посчитаешь, что я исчезла. Футурологи, особенно природные, они работают больше с временными реальностями. Относительно недавно сталкивалась, если так можно выразиться, с одним, с Трепачом, так тот видит будущее как деревья с ветвями и побегами. Пожалуй, самые интересные, это маги и тени. С первыми вообще ничего не понятно — они то ли искривляют время и пространство, то ли вхожи в какую-то особую параллель, которую нередко называют информационным полем. А вторые — до сих пор загадка даже для лучших умов. Человеческого облика не имеют, условно-материальны, вездесущи. К великому огорчению, нередко сотрудничают с разными изданиями, верещат
о секретах на весь свет. Ой, да о многих сама еще услышишь со временем, не буду я сейчас тебе этим голову забивать. Так, где мы?
        Поезд замедлял ход, плавно подкатывал к платформе.
        — Семь минут стоять будем. Если хочешь, можно выйти, размяться.
        — Давай.
        Маги, тени… Детка, да ты мне уже голову забила так, что я чуть ли не до конца жизни теперь во всем этом разбираться буду. Одно дело вырасти и существовать исключительно среди людей, посмеиваясь над всякими шарлатанами, делающими пассы ручками перед выпучившими глаза простаками, и совсем другое — раздумывать над тем, что, может быть, экстрасенсы — это действительно люди с особыми способностями, вполне заслуженно сдирающими деньги с клиентов.
        Погода портилась, так неспешно надвигавшиеся тучи теперь уже легче перекатывались на другой край небосклона, свободно распластывались, устраивались, как зверь в гнездовье на ночлег. Еще немного, и пойдет дождь.
        На платформу почти никто не вышел, лишь с десяток людей лениво болтались и вяло интересовались товарами у вездесущих горластых торговцев. Я оглянулась: пустынное место и скучное, не взирая на вздыбившиеся зеленью холмы и скучившиеся в отдалении домишки. Деревенька? Поселок? Бог его знает.
        — Мало людей,  — бросила я.
        — Мало,  — согласилась Рада.
        Мне припомнился внезапно подвернувшийся под руку учебник по мировой истории. Эллис притащила? Иннара подсунула? Не знаю, но я все же его немного полистала, даже не ради того, чтобы иметь общие представления об этой реальности, а, скорее, ради сравнения исторических вех наших миров. Когда-то давно, если верить книжке, планету топтали около шестнадцати миллиардов людей и нелюдей, тщетно пытавшихся отвоевать хотя бы клочок лишней земли. Не выдержали, сорвались, грянула жесточайшая война. За войной прокатились Первая и Вторая чума, предвестившие эпоху Регресса. Многие полегли, не выдержали. Целый ряд видов оказался на грани исчезновения, а какие-то и вовсе исчезли…
        — Помню я Вторую чуму, помню…  — словно прочитав мои мысли, сообщила спутница,  — я была тем редким ребенком, который все-таки каким-то чудом умудрился родиться в Первую, отец еще не был вампиром, позже он… После Второй лет сорок дети не рождались, пока не изобрели все-таки лекарство. Да и то, не всем помогло. Сколько сейчас, если верить статистике? Только-только ко второму миллиарду подходим. Вон, драконы до сих пор не отошли, если больше полутысячи по миру наберется — уже хорошо…
        Я отвернулась, уставилась на черный лоснящийся бок вагона с хорошо знакомой вязью «Вега Рутхел». Так вот оно что, вот почему разноглазый тогда не пожелал отвечать, когда с такой неохотой рассказывал о необходимости жениться. Почему, Арвелл, не тебе подобная? А ведь пойди теперь найди себе подобную среди столь малого числа. А учитывая, что надо отсеять особей мужского пола, а еще и по возрасту не подходящих, да с вашими клановыми расшаркиваниями… Даже сочувствую, почти искренне.
        — Пойдем, Карма, пора, хочу дать тебе кое-что.
        В вагоне снова отгородились ширмой, как и многие другие. Рада достала небольшую потертую книжицу, оказавшуюся дневником. Листы пожелтели, отдельные слова поплыли, но все равно записи, сделанные знакомым, уже раз увиденным, твердым уверенным почерком, хорошо читались. Заметки пестрели именами, напротив некоторых стояли какие-то значки, часть предложений выглядела бессмысленно.
        — Арвелл велел его отдать тебе в случае непредвиденной ситуации. Если не вдаваться в подробности, то он отметил врагов и союзников. Какие-то противостояния уходят корнями в глубокую древность, какая-то вражда возникла относительно недавно. Что касается Арвелла, то он тоже внес свою лепту, после чего этот дневник и возник…
        В этом мире, помимо всяких рас и видов, имелись в наличии также и тролли с прочими многочисленными родственниками — работящие, нелюдимые и отличающиеся скверностью нрава. Традиционно они контролировали разработки сырья, драгоценных минералов и металлов. С одной стороны, консервативные по своей натуре, они нередко страдали от перемен, происходящих в этом мире. Тот же почти полный отказ от нефти как топлива и переход на пространственные движки значительно пошатнули их положение. Тем не менее, недра земли — это недра земли, и угрюмый народ сумел оправиться от удара и несколько иначе взглянуть на происходящее. В частности, они постепенно расширяли контроль над железнодорожными путями. Монополистским планам, к великому неудовольствию троллей, помешал Арвелл Рутхел, выкупив сразу несколько еще не захваченных компаний и слив их в единую. Тролли, разумеется, озлились и попытались выдвинуть ультиматум. Но были посланы в рудники не в самых пристойных выражениях. Они пошли по указанному направлению и стали создавать план мести. Вервольфы Скайнеры, разнюхав обстановку, предложили помощь. Но независимые по
духу шахтеры порекомендовали последним заняться оплодотворением своих женщин. Скайнеры ощетинились и зарычали. Тролли на время схоронились в шахтах и очень крепко задумались над правильностью всех своих действий. Но снова возник на горизонте Арвелл, погрозил оборотням пальцем и заключил с троллями договор поставок определенного сырья для своих поездов. Тролли для приличия поколебались, поторговались, но здраво рассудив о том, что пока ничего лучшего им не светит, приняли партнерские условия. С тех пор дракон завел дневник, припомнил разного рода конфликты и сделал соответствующие пометки.
        Я листала страницы и невольно ужасалась. Если верить записям, то род Рутхелов ненавидели практически все. С друзьями ситуация складывалась совсем печальная. Пресвятая сила Кориолиса, да за кого я замуж-то вышла, в самом деле? Это уже называется не вляпаться, и даже не найти приключений на свою задницу, а именуются такими терминами, которые мой переводчик озвучит уже четырех, а то и пятиэтажной конструкцией. Абзац, если одним, адекватно переводимым, словом.
        — И что же происходило такого, что образовался столь обширный черный список?
        — Разное,  — пожала плечами вампирша.  — Например, члены клана Пельц злы на Рутхелов за некий инцидент, закончившийся тем, что отец Арвелла вышвырнул в окно ныне здравствующего Эрлига Пельца. Солейны до сих пор не могут забыть тяжкого оскорбления, нанесенного им же, Рутхелом старшим. Он выкрал дочь главы клана — весьма недурственную Тамиру. Это вампиры бы, кстати, вынесли — привлечь внимание доминирующего дракона считается почетным. Но кровопийцы не смогли стерпеть того, что дракон побрезговал ею и не разделил ложе. А такое уже не прощается. Поэтому врагов у твоего супруга — хоть отбавляй, а теперь уже и у тебя. Где имели место личные конфликты, где застарелая вражда из-за земель. По правде говоря, Арвелл не слишком стремился налаживать отношения, но и практически, если сравнивать с предками, и не усугублял их.
        Договорила и как обрезала свою речь. Возле губ прорезались морщины и исчезли. На вид — едва ли до тридцати дотягивает, а на деле… Я не решилась уточнять, даже косвенным вопросом, даже произнесением о датах исторических вех, пошатнувших основы мироздания и перекроивших карты на новый лад. Век есть, наберется, наверное, и два. А я сижу, малолетка такая, по сравнению с ней, покачиваюсь в ритм вагона и морщинки замечаю. И пытаюсь все выглядеть солидно, достойно, как будто все услышанное и увиденное с момента отправления поезда представляет собой повседневную и рутинную обыденность. Подумаешь, вампиры? Или стоит ли переживать из-за того, что более полусотни человек… нечисти, не моргнув глазом, всадят нож в спину? Пустяки, дело житейское…
        По стеклу забарабанил неожиданно сильный дождь, почти сразу же потек скошенными извилистыми струями, превращая проносящийся безлюдный вид в творение художника импрессиониста. В вагоне стало тише, накатывали первые волны сна.
        — Ладно, я спать,  — сообщила Рада,  — и тебе рекомендую. Кто знает, чем обернется эта встреча.
        Я последовала совету, следом за спутницей расстелила пахнущую стиральным порошком постель, легла. Надо бы будет мужу сообщить, что запах слишком…
        …моря. Сыпались и сыпались сверху звезды шелестящим дождем, пытались догнать, да куда им. Я летела быстрее, и ничто не могло сдержать мой полет, только бездонная морская пучина, столь долго ждавшая, и все же рванувшая навстречу, истосковавшаяся по дарам, по жертвам. Не смотреть, не видеть, не помнить! Пусть звезды! Но нет, нет больше звезд, не воротить назад, к ним, только с ужасом следить за своим стремительным приближением к взволнованной поверхности, поседевшей от предвкушения. Только распростерлась неявная тень, отхватила себе кусок мира, угомонила одним своим видом бездонную и оголодавшую утробу стихии. Сверкнули лезвия когтей, вспороли бока, не удержав, сомкнулись снова, на этот раз схватив крепко и надежно, остановив падение…
        Я вскинулась, пошатнулась и приложилась затылком к стенке. Глухо прозвучал удар.
        — Ты чего, подруга?  — Несколько сонно поинтересовалась вампирша.  — Еще не приехали, спи.
        Спи, как же! Я с трудом, выравнивая дыхание, угомонила будто сорвавшееся с цепи сердце, стерла со лба проступивший пот. Что же это за сны такие поганые мне последнее время сняться. До телепортации в этот мир я вообще уже не помню сколько не видела кошмаров. А тут же, что б их, чуть ли не каждую вторую ночь снятся. И ведь сюжет совсем не страшный, красиво даже, да только выдергивает меня такой животный страх, стискивающий горло и перемешивающий все внутренности, что я пару раз даже едва не обмочилась в постели. Нет уж, пусть лучше маньяки за мной в снах с ножами и крюками гоняются, чем эта звездная пыль обволакивает.
        Сон больше не шел, мерный стук колес пробуждал отдельные проблески памяти, не стершиеся никакими воздействиями, а лишь на время провалившиеся в глухую яму и теперь упорно ползущие назад, прочь от ловушки. Наверное, также вспоминали мои жертвы — отдельными всполохами, рваными снами, мучительными размышлениями и попытками собрать фрагменты в нечто цельное, монолитное. Нет, здесь другое. Андрей говорил, что изменил формулу, что теперь никто не умрет. Но сейчас я не верила его словам, чувствовала, что он лжет. Тогда — нет, поверила, а сейчас уже не могла. Хотелось верить разноглазому о действии приращения, очень хотелось. Или он ничего не говорил? Тогда просто хотелось верить. Да и про шприц никто не знал, даже тот же Андрей. Или кто-то узнал? Одной дозы ведь не хватало…
        К полуночи дождь успокоился, будто кто-то повернул ручку и переставил на минимальное значение. Моросил, щупал мягкой лапой податливую землю, проверял прикосновением холод бетонных плит платформы, наивно льнул к оставшимся, проводившим поезд молчанием.
        — Ты опоздала.
        Призрачные мерцающие завесы соткались в невысокую фигуру, укрытую плащом. Голос выдал молодость, быстрые движения ее подтвердили.
        — Но я дождался.
        Фигура приблизилась. Жидкий свет фонарей выхватил из мрака капюшона мерцание внимательных глаз.
        — Мне было велено передать тебе это…  — голос дрогнул, из-под плаща вынырнул небольшой пластиковый конверт.
        — Что это?  — Удивилась я. Мои пальцы скользнули по пластику, но, прежде чем успели схватить, он исчез.
        — Сведения, которые могут оказаться полезными.
        — А что взамен?  — Насторожилась Рада.
        Я быстро на нее оглянулась. Я и сама подозревала что-то неладное, не надеялась на бесплатные подарки, но не успела так быстро все это оформить лаконичной фразой.
        Моросящая ночь влажно липла, глушила звуки. Шарообразные ореолы фонарей, напоминающие опушенные одуванчики, едва-едва разгоняли темноту, вытесняли за пределы платформы, да и только.
        — Информация, та, что будет получена в ходе расследования. Нам также необходимо знать имя врага.
        Вампирша цокнула языком.
        — Пока никакого расследования не ведется,  — покачала я головой.
        — Ты уже его начала. И тебе придется его провести ради пресечения войны. Ты — хранительница.
        Как говорила Рада? Эльфы — еще те жуки?
        Мальчик, ты слегка попутал. Это Арвелл хранитель, я же — несчастная тетка, оказавшаяся не в том месте и не в то время. Но вслух я произнесла совсем другое:
        — Почему сами не начнете?
        Ответа не последовало, незнакомец сдержанно хранил молчание.
        — Что еще?  — Сдалась я, все более и более чувствуя себя героиней абсурдной постановки.
        — Для этого я тебя буду сопровождать. Это и есть основное условие.
        — Тогда назовись,  — потребовала я.
        Вдали мелькнули огни, вероятно, приближался еще один поезд.
        — Уэлл Вестренденский, сын Стенхала Вестренденского, наследник клана Нижней Ступени,  — прозвучало на самой грани слышимости. Показалось, что просто ветер очнулся, перекатился, шурша по плитам.  — Следуя наказу отца, я подчинюсь твоей воле и послушаюсь во всем, если это не будет угрожать моей жизни, а также чести и здоровью.
        Тихо присвистнула Рада, отстранилась, оставляя право выбора за мной. А я будто знаю, что делать в таких ситуациях? У меня все же несколько иная специфика деятельности, хотя порой и тесно связанная с дипломатическими играми.
        Я не торопилась. Что крылось за этими словами? Видно, старший Вестренденский сильно испугался грядущего, раз рискнул оставить сына в заложниках. Или я что-то упускаю? Или наоборот, недооцениваю масштабы происходящего. В любом случае, у меня сейчас остается только два варианта: или отобрать конверт силой, или принять условия сделки. В первом случае я рискую отметиться в летописи Рутхелов как человек, наживший еще одного врага в виде эльфийского клана. Во втором же случае есть простор для маневров. Что мешает внушить юнцу, что вот она — угроза и для жизни, и для здоровья, и для совсем уж нелепого понятия «честь»? Да и так ли сложно будет утаить детали так называемого расследования?
        Уэлл терпеливо ждал решения, сжимая конверт. Рада лениво осматривала пространство вокруг, словно ожидая появления незваных гостей. А, если вдуматься, таковые могли появиться даже здесь.
        — Почему так?  — Рискнула я.
        Юноша понял. Колыхнулись полы плаща, он чуть подался вперед и, обдав горячим дыханием, торопливо прошептал:
        — Потому что футурологи видели будущее. Это будущее ужасно.



        Глава 19

        Поезд, возвращавшийся в Роузветл, должен был придти только утром, и Рада предложила переждать ночь в харчевне, расположившейся в минутах сорока отсюда, возле главного тракта. Харчевня оказалась вполне пристойной, хотя Интернет, называемый местными Скрибером, не работал, что вызвало недовольство у вампирши.
        — Мастеру уже сообщили,  — сообщил сонный пузатый хозяин,  — утром должен быть. Закажете что-то?
        На полированной столешнице возникли тарелки с рисом, яичницей, печеными колбасками и маринованными сливами. Мелкие, почти черные сливы, напоминающие видом оливки, мне не понравились — слишком кислые и вяжущие рот. А вот дымящийся чай в глиняной кружке, с добавлением чего-то, подобного лимоннику, оказался недурственным и пришелся весьма кстати.
        — Можно вопрос? Глупый, наверное… почему нет телефонов?
        Понимаю, это странно, но помимо глобальных вопросов типа «как спасти мир» и «что делать дальше» меня интересовали, и, наверное, даже больше, чем серьезные вещи, вот такие мелочи — где телефоны, что такое «пространственные движки», освоило ли солнечную систему человечество и придумало ли пароварки и роликовые коньки.
        Эльф нанизал на вилку колбаску, поднес ко рту и остановился. Жирная капля медленно стекла по металлическому изгибу и сорвалась в тарелку.
        — Есть,  — сообщил он,  — только они очень дороги и доступны немногим.
        — Но ведь Скрибер ваш…
        — Скрибер — это одно дело, а телефонная связь — совсем другое.  — Уэлл все же закинул сочный бордовый кружок в рот, прожевал и назидательно взмахнул вилкой.  — Совсем. Да и позвонить через Скрибер легко можно. Просто постоянные переходы через пространство, а теперь еще и движки особенно, сигналы глушат. Можно, конечно, использовать кабели для Скрибера, но никому не нужна обыкновенная телефонная связь, понимаешь?
        — Понимаю.
        Наверное, я действительно понимала, но очень смутно, примерно, не лучше, чем функциональное назначение потрохов автомобильного двигателя. Я, в отличие от своих спутников, съела все быстро, почти не ощущая вкуса, и теперь медленно цедила не успевший остыть чай, окончательно согреваясь и наблюдая за новым членом команды.
        Эльф оказался прелестным юношей, вполне соответствующий представлениям писателей-фантастов о расе. Большие и ясные глаза напоминали весеннюю синеву неба, слегка разрумянившиеся щеки вызывали желание прикоснуться, убедиться, что кожа действительно чистая, гладкая, по-девичьи нежная. Непокорные, правда, каштановые, а не светлые, вихри едва заметно подрагивали, выбивались из-за длинных ушек, когда Уэлл тщательно пережевывал пищу, усердно двигая челюстями и будто бы смакуя каждый кусочек. Так не просто насыщаются, так возносят почести и благодарят богов за сытный обед.
        Эльф, почувствовал мой взгляд, поднял голову и улыбнулся краешком губ.
        Рада тоже ела, но безлико, просто насыщая свое тело. Ее разум, казалось, обернулся в собачье чутье, пристально исследовавшее редких присутствующих — грузного одышливого старика, невесть по какой причине сорвавшегося с насиженных мест, и молодую смешливую парочку, поглощенную друг другом.
        — Вервольф, похоже,  — проинформировала вампирша, кивнув на старика,  — а те — просто люди.
        Старик ничем не походил на оборотня, и сколько я ни вглядывалась, но так и не сумела заметить признаков, выдающих в нем что-то нечеловеческое. Впрочем, в Рутхеле, не покажи он сам, я бы тоже никогда не узрела ящера…
        Комнату все-таки сняли, чтобы иметь возможность спокойно разговаривать. Хозяин, взглянув на нашу троицу — двух молодых женщин и юнца,  — для приличия поторговался, но махнул рукой и сбросил цену. В скудно меблированной комнате, в самом дальнем углу второго этажа, я с нескрываемой гадливостью обнаружила тараканов, но промолчала и проследовала за Радой к столу. Уэлл, утомленный долгой дорогой, с вожделением бросил взгляд на застеленную койку и стоически отвернулся, присоединился к нам.
        — Спи,  — милостиво разрешила Рада,  — потребуешься — разбудим.
        Тусклый свет трех тонких лампочек не разгонял тьму, клубившуюся по углам, но его хватало для того, чтобы рассмотреть содержимое конверта.
        Вампирша вынула лист, поднесла к глазам, молча передала мне.
        — Что это?  — Данных на бумаге было немного, какие-то названия и цифры напротив.
        — Магический поиск. Стэнхал нанял мага, чтобы тот прощупал остаточные эманации Арвелла.  — Рада вынула из моих рук лист, снова поднесла к лицу, принюхалась.  — Распечатке более суток, да и учитывая все остальное… похоже, что поиск был проведен дня через три после похищения.
        Это она по запаху определила? Если да, то надеваю несуществующую шляпу и снимаю перед ней.
        — То есть, ты думаешь…  — Мои глаза настороженно скользнули взглядом по спящему эльфу. Тот, подложив руку под голову и приоткрыв рот, мерно посапывал. Я снизила голос: — что Стенхал…
        — Нет, не думаю,  — покачала головой вампирша.  — Стенхал старается не вмешиваться в конфликты, он из тех, кто наблюдает со стороны и укрепляет по необходимости оборону. Склоняюсь, скорее, к тому, что он начал что-то подозревать и не щадил своего футуролога… Меня больше другое смущает — зачем нашего друга было тащить через всю Леоку?
        — Через Большую Леоку? Прости, я не очень разбираюсь в географии.
        — Да, через весь континент,  — пояснила Рада,  — последний пункт — восточное побережье. Конкретнее — острова Айли-Ивиж. Да и маршрут очень странный, если сопоставить значения. Впрочем… все же Скрибер нужен…
        Она не договорила, отложила распечатку, прислушалась.
        — Кто-то еще прибыл, проверю, пожалуй.
        Действительно, из тьмы донеслось тихое ржание, спустя некоторое время зазвучали едва различимые голоса.
        Работающая сеть и мне бы пригодилась. Было бы очень неплохо набросать пару строк Гарору, уточнить, известно ли ему что-то о персоне по имени Радьявара Солейн, поделиться первыми результатами. Может, и я в ответ получу что-нибудь ободряющее, позволяющее сложить с себя почетную миссию по спасению мира во всем мире. Я прошлась по комнате, чувствуя усталость в ногах не столько от дороги, а сколько от сапог. Скинуть бы их, опустить на пол ступни, почувствовать прохладу. Но серые разводы, видимые даже при таком свете, не внушали мне доверия. Ничего, потерплю, в следующий раз возьму в дорогу сланцы или тапочки.
        Если будет этот раз, конечно.
        Вернулась Рада, кивнула, что, мол, все в порядке.
        — Задержимся пока,  — сообщила она,  — многое обдумать надо.
        — Думаешь, придется ехать туда, на острова?  — Озвучила я свои опасения. Я, конечно, на подъем достаточно легкая, но не настолько, чтобы внезапно сорваться с места и укатить за тридевять земель.
        — Не знаю, посмотрим, что сообщит мой друг.
        — Рада,  — я присела на край свободной кровати, но та, скрипнув, прогнулась под моим весом, из-за чего я невольно откинулась назад,  — а с чего все могло начаться? Было ли что-то, что послужило… толчком? Да, толчком. Как думаешь?
        Судя по тому, как изменилось лицо женщины, я поняла, что действительно что-то было, и она сама уже задавала этот вопрос — где та щербинка, точка, камень, породивший лавину? Таяли льдины глаз, замелькали цветные лоскуты воспоминаний, на едва разомкнувшихся губах зародились первые слова.
        — Тебе, как человеку не местному, придется кое что сначала объяснить,  — основание ладони уперлось в ободранную столешницу, край врезался в обтянутое кожей бедро,  — основные понятия, так сказать. В Роузветле есть Орден футурологических наук. Знаешь такой?
        Я усиленно замотала головой.
        — Так я и думала,  — кивнула вампирша,  — тогда слушай. Этот Орден обитает почти в самом центре Роузветла, в здании, прозванном в народе храмом. Да, так и говорят — «храм футурологических наук». Футурологи, как я уже тебе сообщала, это люди, способные видеть параллель будущего, короче, предсказывать его иногда с поразительной точностью. Арвеллу для становления полноправным хранителем нужно было выполнить…
        — А кто до него был хранителем?  — Бесцеремонно перебила я собеседницу, внезапно почувствовав мелкий, но острый испуг перед еще непроизнесенными словами.
        Вампирша скривилась, ее брови взлетели, собрав лоб складками.
        — Прости,  — уже тише извинилась я за свой дерзкий выпад.
        Он молчала, лишь левый уголок рта напряженно подрагивал, выдавая все ее мысли обо мне и моем поведении. Но вот он расслабился, опустился, снова зазвучал рассказ.
        — Никто, Карма. Это вроде как и нарушение традиции, но своеобразное. По идее, должна идти непрерывная преемственность этой должности, драконы входят в право наследования со ста одного года, иные же — в зависимости от видовых особенностей взросления и иных личных качеств. Если нет состоявшегося хранителя среди драконов, то назначается так называемое Переменное Собрание, на котором собираются представители виднейших кланов и путем голосования выбирают другой дом, становящийся стражем благополучия в стране. По идее, так должно было случиться более шестидесяти лет назад — после смерти Кордарана Рутхела, отца Арвелла. Но тогда правил Эдвард X Косой, умнейший человек, несмотря на неблагозвучное прозвище. Он, грубо говоря, послал все эти собрания в бездну и, пользуясь своей властью, назначил молодого дракона хранителем. Не буду расписывать, что тогда началось, сколько прокатилось скандалов, главное, что свершилось то, что свершилось. Эдвард через десяток с небольшим лет отошел в мир иной, передав бразды правления в руки своему Сыну — Риману II Холодному. Тот, как и отец, также находился в дружеских
отношениях с нашим драконом, и ничего менять не стал. Правда, ему уже было легче, чем предку — люди к дракону привыкли, многие даже полюбили, увидев, что он спокойный и мирный, в отличие от Кордарана, да и среди кланов уже меньше слышалось протестов, ибо многие неплохо соображали и понимали, что, если свергнуть Арвелла, то наверняка придется иметь дело с более агрессивными и несдержанными вервольфами. Молодой Рутхел оправдывал надежды королевской династии, там, где это было возможно, добросовестно исполнял свои обязанности. Чуть менее трех лет назад скончался Риман, теперь правит Равид XVI Мирный. Хороший мальчик, скажу тебе, хотя и не столь смышленый и твердый, как отец и дед. Сейчас правящие кланы настояли, чтобы был проведен весь ритуал уже официального вступления в должность хранителя, и Равид прислушался к голосу большинства, попросил Арвелла соблюсти традицию. На самом деле, это даже правильно: Равид не настолько жесткий правитель, чтобы держать всех на коротком поводке, а сам факт наличия уже не формального, а официального хранителя способен предупредить многие лишние шевеления и претензии.
        Она замолчала, я же старательно переваривала услышанное. Зашевелился Уэлл, растревоженный нашими головами, но не проснулся, лишь перевернулся на другой бок.
        — И ты, Рада, думаешь, что кто-то устранил разн… Арвелла, чтобы самому занять это место?
        Вампирша кивнула, светлый бряцающий хвост слетел с плеча.
        — По крайне мере, не исключаю. Самый лучший способ стать хранителем — это устранить действующего хранителя. Правда, мне не очень понятны сроки. Объяснимо, почему никто серьезно не пошел против Рутхела до правления Равида. И даже со скрипом, но объяснимо, почему первые три года царствования нынешнего короля все было спокойно — наверняка изучали самого Равида. Но почему устранен Арвелл, когда он, фактически, вступил в право? Вот этого я вообще понять не могу. Складывается такое ощущение, будто кто-то не верил, что будет совершен ритуал. Но ладно, об этом можно очень долго бесплодно рассуждать, сейчас пока никаких фактов нет, чтобы обоснованно кого-то подозревать. Разве что Скайнеров — главных противников рода Рутхелов, это в их манере совершать необдуманные поступки. Но все равно, без доказательств никто и ничего предъявить им не сможет. Поэтому вернемся к тому, что ты назвала началом.
        Рада побарабанила ногтями по столу, переключаясь, кинула взгляд в окно, за которым болезненно всхлипывал ветер и порой доносился звук копыт и проезжающих мимо экипажей.
        — Тогда я пришла в центр к Арвеллу, он дожидался результатов по своему очередному проекту, постоянно отвлекался, поэтому разговор получился несколько скомканным. Ему было дано два предсказания о той, кто станет его спутницей. Оба дали в храме футурологических наук. Первое сделал мальчишка, настройщик оборудования. Не к чести твоего супруга, но он напился, ввалился в обитель футурологов среди ночи и потребовал вынуть и положить, кто станет его спутницей. Мальчишка не смог отвертеться, рискнул сам. Выдал какую-то чушь, но Арвелла успокоил. С утра ему уже сделали нормальное, по всем правилам. Но, похоже, вышло так, что мальчишка оказался ближе к истине, чем весь сброд старичья, сообщив такие слова — «она будет преподнесена», тогда как маститые мастера указали совсем на другое. Мол, друг, сиди на месте и не дергайся, за пару дней до срока встретишься ты со своей ненаглядной.
        — И ты считаешь это началом?
        Рада прошлась по комнате, мягко и совершенно бесшумно. Так кошки ночью крадутся, заметив беспечную жертву. Подбираются на нужно расстояние, замирают, трясут задом и совершают свой убийственный прыжок.
        — Это известная мне видимая часть. Футурологи — народ, по большей части, ни от кого не зависящий, живущий больше будущим, чем настоящим, и ловко обходящий ловушки судьбы. Но неподкупным его не назовешь.
        — То есть, по идее, можем найти того, кто нарочно неверно все сообщил?
        В прореху туч краем выползла надутая запятнанная луна, сплюнула молочным светом на подоконник и скрылась. Еще раз вздохнул, закашлялся и пронесся по верхушкам деревьев ветер, склонив их слугами перед собой, царем.
        — Уже пробовала, подруга. Безуспешно.
        — А мальчишка?  — Не сдавалась я.
        — А что мальчишка?  — Удивилась вампирша.  — После инцидента погнали его взашей из храма, чтобы не портил репутацию. Ладно бы какому простолюдину наплел, но не Рутхелу же.
        — Но ведь верно же сообщил? Или нет? Арвелл поступил как полный придурок, он насильно меня потащил и…
        — Отстань,  — вдруг обрубила Рада.
        И я поняла, просто и ясно, как понимают, что день — это день, а ночь является ночью, что я не нравлюсь блондинке с выдрессированным телом и душой старухи, привыкшей к тому, что смерть забыла о ее существовании. И эта антипатия не была ревностью или порождением чувственной сумятицы, она носила иной характер — точный, математически рассчитанный и холодно просчитанный. Рада давно все взвесила на чашах весов и теперь только аккуратно настраивала эти весы, справедливо и невозмутимо наблюдая за колебаниями необходимости и предпочтений, принимая как должное перекосы как в одну сторону, так и в другую.
        — Ладно,  — Я поерзала на кровати, уже осторожнее передвинулась к стене, хотя все равно вызвав скрипучие аккорды повидавших многое пружин, и прислонилась спиной к плохо зачищенным от заноз доскам. Опущенные веки явили взору коричневые тона.  — Утра дождемся.
        Дождались без сна. Погода снова испортилась, дождь то кокетливо поглаживал стекла, то набирал силу и начинал бесноваться, вспенивая грязью и пузырями дороги. Поезда ходили, но на лошадях добираться было уже гораздо сложнее, и к утру мастер так и не объявился.
        Эльф слонялся по комнате, не зная, чем себя занять, но и не пытаясь лезть к старшим. Когда совсем надоедал, Рада отправляла его вниз поинтересоваться у хозяина, как обстоят дела со Скрибером. Ответ каждый раз оказывался одним и тем же.
        — Пойдем, позавтракаем,  — доброжелательно предложила мне Рада.
        Впрочем, я не обманулась мягкостью интонаций, за внешним обволакивающим теплом по прежнему таилась твердость каменной неприязни.
        Уэлл, обрадованный хоть каким-то переменам, дернулся к двери, но вспомнив о своем происхождении, замедлил шаг. Потом махнул рукой и бодро, пробуждая остальных постояльцев, загрохотал по ступеням, спеша занять столик. Впрочем, он мог не опасаться. Хотя народу было больше, чем ночью, но мест хватало с лихвой. Вчерашний вервольф мерз в углу, бесполезно пытался отогреть ноющие старческие кости, что теплым пледом, что горячим вином. Воркующей парочки, напротив, не наблюдалось — или спали, или плюнули на погоду и укатили дальше являть миру свою любовь. Их заменила семья с напряженными лицами и бегающими глазами. Мальчонка лет шести не походил ни на отца, ни на мать и несколько испуганно косился в сторону хмурого тролля. Тролль упоенно ковырял в носу и снимал с ногтя козявки о край стола.
        Я, почувствовав, как дернулся желудок при виде этого нелицеприятного зрелища, спешно перевела взгляд на нашего юного товарища, бойко снующего возле стойки и стремящегося выбрать себе что-то повкуснее. И чем думал Вестренденский, отправляя к нам сына? Мальчонке ведь, судя по всему, даже восемнадцати нет, совсем еще ребенок, увлеченный чем угодно, но только не спасением мира. Или напротив, как раз всем сердцем жаждет стать героем, размахивающим мечом направо и налево, без устали разящим многочисленных врагов? А, может, его проникновенный шепот едва ли не о конце света — такая же часть неосознаваемой игры, значительно приукрашенная трагическими тонами?
        Раскрылись входные двери, в зал, оставляя грязные отпечатки на полу, прошел сгорбленный мужчина. Дошел до стойки, откинул капюшон и спустил с плеча объемную сумку. Что-то шумно брякнулось, будто внутри находилась банка с гвоздями или десяток сваленных в кучу гаечных ключей.
        — Дагра! Хазир!  — Перевитые жилами вен руки уперлись в отполированное дерево.
        Каравеллой выплыла стареющая женщина, еще сохранившая изящество в верхней части тела, но безнадежно располневшая в нижней.
        — Что так долго?  — Недовольно рявкнула хозяйка.
        — Так это, дождь же,  — отмахнулся парень,  — ключи давай.
        Легла на подставленную мозолистую ладонь куцая связка.
        — Мастер, похоже,  — сообщил Уэлл, успевший вернуться и теперь увлеченно потрошащий золотистый бок рыбины.
        — Похоже,  — согласно кивнула Рада,  — и это хорошо, а то пришлось бы ехать так.
        Мастер занимался поломкой недолго, едва ли дольше тридцати минут. Спустился, кивнул хозяйке, потребовал полотенце и оплату.
        — Что там было?  — Полюбопытствовала хозяйка. Отсчитываемые купюры в ее руках зажили отдельной жизнью, замелькали неяркими всполохами.
        — Дерьмо крысиное. Вытравили бы этих тварей, пока все не погрызли. Каждый раз одно и тоже.
        — Так их разве…  — и осеклась. Полагаю, что в ее заведение и так все реже заглядывали нормальные посетители, не хватало еще оставшихся разогнать.
        Снялась с места Рада, достигла стойки и спросила:
        — Где терминалы?
        — Там,  — махнула рукой Дагра,  — по коридору и налево, перед туалетами.
        — Сиди здесь,  — велела я эльфенку и направилась вслед за вампиршей.
        Эльф что-то промычал, похоже, кроме еды его сейчас больше ничего не интересовало, по крайне мере, я могла так судить, увидев, как он без малейшего беспокойства взял себе еще одну порцию.
        Мелкое помещение, залитое мертвенным светом, вызывало неприятные ассоциации то ли с больницей, то ли с моргом, и содержало в себе три компьютера, или терминала, как назвала их Рада. Спутница заняла крайний левый и теперь умело двигала пальцами, открывая нужные страницы. Я несколько стушевалась, нерешительно выбрала центральный. Неумело, боясь, что отвалятся, и поэтому тщательно прилаживая, нацепила на пальцы зажимы манипулятора, провела рукой по клавиатуре, и та отозвалась тускло зажегшимися символами.
        Как здесь это делается?
        Развернутая таблица терпеливо ждала команды. Я чуть согнула пальцы, со второго раза выделила «почтовые сети», стукнула по клавиатуре. Следующая таблица: ячейки для доменов. Выделила, ругаясь на собственное неумение управлять манипулятором, необходимый. Домены исчезли, на передний план выдвинулись две другие, предлагающие ввести имя и пароль.
        Ввела.
        Новых сообщений было немного, и все они оказались бесполезными. Пополнился список соболезнующих, разбавился деловыми предложениями и ответами тех, кто еще не был в курсе происходящего. Позволит ли аналог Интернета сделать то, что легко делалось в том, прежнем мире?
        Пальцы, непривычные к чуждой клавиатуре, стали медленно набирать текст.
        — С кем решила связаться?  — И ведь головы даже не повернула вампирша, но все увидела.
        — Своим, домашним, пишу.
        Как оно вырвалось-то — домашним…
        — А, понятно. Лишнего не сообщай, ни к чему.
        — Ладно,  — признала я справедливым замечание.
        «Гарор, здравствуй. Встреча прошла успешно, передали кое-какие данные, которые, возможно, подскажут, где искать Арвелла. Я не одна, со мной Радьвара Солейн, утверждающая, что она старинный друг. Надеюсь, ты это сможешь подтвердить…»
        Я задумалась — стоит ли писать про Уэлла — и решила повременить. Напечатала еще одну строку: «Есть ли у вас какие-то вести? Карма».
        Отправила письмо на свой же адрес. Прошло, высветилось тут же пришедшим.
        Осталось дождаться ответа, особенно насчет той, что так уверенно строчила, не отрываясь, какие-то послания.
        — Мой друг обещал помочь,  — проговорила, не отрываясь от экрана, Рада, почувствовав мой взгляд или же просто заметив завершение процесса,  — сообщил, что в течение ближайшего часа, а то и меньше, постарается что-нибудь выдать.
        Я закрыла почтовую сеть. Снова приглашающее развернулась таблица с иными видами сетей — научными, развлекательными, торговыми… Этим разработчикам руки в одно место бы засунуть — настолько, по сравнению с привычным, здесь был убогий браузер. Я отошла от терминала, потом как-нибудь внимательно с монстром под названием «Скрибер» ознакомлюсь.
        Рада вернулась гораздо позже. В руках она небрежно держала несколько листов.
        — Есть кое-что,  — ответила она на немой вопрос присутствующих,  — хотя и не дающего точного ответа. Мой друг, личность надежная, еще посмотрит, но пока есть это.
        Резво потянулась изящная мальчишеская рука, но я перехватила быстрее эльфа листы, грозно предупредила взглядом, вынуждая отступить и подчиниться моему праву первой получать новую информацию.
        Сел послушно на кровать и принялся терпеливо ждать.
        — Да иди сюда,  — смягчилась я и придвинулась ближе к столу.
        — Спасибо, леди Рутхел,  — не остался в долгу Уэлл, но присоединился осторожно, боясь ненароком спугнуть удачу.
        Листы легли веером, Рада ловко подцепила ногтем один и вытянула из общей кучи.
        — Это,  — стукнул ноготь, оставляя продавленный след на уголке,  — биография того парня, из храма. На досуге ознакомишься. В принципе, ничего особенного, разве только то, что он природный футуролог. А это,  — пальцы пробежались по вееру, выдернули еще один лист,  — список официально зарегистрированных порталов, таких же, как в научном центре. Ниже — считающиеся недействительными. Недействительные, бывает, на свой страх и риск тоже используют. Также — несколько незарегистрированных. Обычно — очень слабые, заряжающиеся по несколько суток и быстро выходящие из строя.
        Я внимательнее глянула на список. Сверху шли серийные номера, напротив — имена и, наверное, города. Или наоборот, сначала города, а затем имена. А ниже, под жирной чертой, встречались пробелы — то имен не хватало, то серийных номеров.
        — А это что?  — Я прижала ладонью оставшиеся бумаги.
        — Думаю, ты и сама поймешь. Если в общем, то — события, произошедшие за интересующий нас период во всяких местах. Разные. Аукционы, ярмарки, турниры, преступления разного рода, скандалы, выставки, открытия… предлагаю вам все внимательно изучить, может, что-то и найдется полезное.
        — Хочешь сказать, что, если кто-то украл картину из музея, то это может подсказать имя убийцы?
        Я признаю, что являюсь пришельцем из неведомой реальности, и периодически создаю впечатление наивного создания, вылупившегося на элементарные вещи, как на какое-то откровение. Но все же я не клиническая идиотка, и такой вещью, как поиск информации в сети, владею очень даже пристойно, прекрасно себе представляя, на что надо обращать внимание.
        — Не смейся,  — зевнула Рада,  — однажды в моей практике подобное было. Некий товарищ крал коллекционное оружие и продавал на черном рынке. А другой, наоборот, скупал и применял по прямому назначению.
        Прозвучало достаточно убедительно, хотя я все равно слабо себе представляла, как может быть связано выступление второсортной певички с интригами вокруг королевского трона.
        — И что же искать здесь?  — Выдала я вместо своих измышлений.
        — Не знаю. Сравнивай. Сопоставляй. Отмечай то, на что отзывается интуиция. Прислушивайся ко всем своим сомнениям.
        Так и до паранойи недалеко.
        — Ладно,  — вздохнула я,  — приступим.
        Уэлл согласно кивнул, потянулся к листам.
        — Постой,  — я бездумно пресекла его попытку,  — подожди.
        На меня с изумлением уставились ясные притягательные глаза, способные вывести из равновесия самого черствого циника. Стоит ли так рисковать? Хотя о каком риске может идти речь? Даже если эльф обладает феноменальной памятью, то вряд ли это в дальнейшем обернется чем-то страшным. Да и договор… нам же все-таки предоставлены данные, хотя и не подлежащие верификации.
        — Задам тебе сейчас странный вопрос, Уэлл. Ты знаешь врагов дома Рутхелов?
        — Так… более-менее. В основном, да.
        — Это хорошо. Тогда давай поступим так,  — я, поколебавшись, все-таки извлекла дневник Арвелла и, стараясь не замечать неодобрительный взгляд Рады, с некоторой задержкой передала эльфу.  — Они указаны здесь, отметь их, пожалуйста, на распечатках везде, где хоть как-то встречаются… А еще — выдели те города, список которых дал твой отец. Города и страны, в которых есть эти города, если сами они вдруг не указаны. Сделаешь?
        — Сделаю,  — Уэлл забрал книжицу с благоговением, как редчайшую и очень хрупкую драгоценность.
        Какой покладистый ребенок. Я в детстве, в отличие от него, когда еще была с матерью, имела совершенно иной и далеко не образцово-показательный характер. Впрочем, мать ведь тоже… Усилием воли я оборвала свои мысли, отогнала вглубь, туда, где им и надлежало храниться. Тот период, когда у меня было нечто, что иные называют семьей, остался далеко позади. Теперь ему следовало покоиться в сундуке с навесным замком в запертом подвале.
        — Работайте, а я — спать,  — сообщила Рада.
        — Угу,  — промычали мы с Уэллом, уже втянувшиеся в обработку информации.
        Дождь и не думал утихомириваться, все неугомонно разбивался о стекла и даже не пытался сбавить силу. Будто сами небеса решили оплакать грядущее, которого ждали, боялись и надеялись, что произойдет чудо, что сможет взнуздать само время, подчинить его резвый бег и не позволить сорваться с обрыва, увернуть в безопасную сторону. Но ведь я, Карма Рутхел, не седок, объезжающий лошадей, не моими руками держать поводья, управляющие чудищем, существующим для того, чтобы снисходительно наблюдать за возникновением новых жизней и мстительно радующемуся стремительному старению и увяданию. К кому оно благожелательно? Драконов и вампиров терпит, людей презирает, с магами снисходит до контакта. Эльфы? Может быть, и им дает какую-то фору. Ведь все равно знает, что все, даже самые долговечные, сломаются под его напором, сникнут, придавленные годами, потерпят поражение и сдадутся на милость победителя, признавая его несокрушимое превосходство. А я? Что я? Еще лет пять, и уже в своем отражении обнаружу столь пугающие морщинки. Лет десять — и задумаюсь гораздо серьезнее об образе жизни. Двадцать — начну беспощадно, на
износ, бороться с первыми, пока незначительными, симптомами. И ведь кобылой буду гнать прочь от старости, от смерти, пока сама не сорвусь с обрыва, как срывались до меня миллионы и как сорвутся миллиарды после.
        Карандаш подрагивал над бумагой, но пока еще ни единого штриха не оставил. Прошел конкурс красоты в Калматане, победительница — юная Озиша Луца Ки — получила в награду диадему из белого золота, инкрустированную девятнадцатью белыми бриллиантами, солидную сумму и путевку в Осар-Бихти.
        — Уэлл?
        — Мм?  — Оторвался от работы юноша, поправился: — Леди Рутхел?
        — Скажи, пожалуйста, что это за место — Осар-Бихти? Только так, чтобы я поняла.
        Эльф прикусил губу, почесал карандашом за ухом и перевернул лист. На оборотной стороне он нарисовал бесформенную кляксу.
        — Это,  — ткнул острием карандаша в кляксу,  — Большая Леока, материк. Мы находимся здесь,  — карандаш оставил след в юго-западной части. А Осар-Бихти — удивительно красивое и популярное место на побережье Южного океана, древний город, которому, если верить археологам, не менее двух с половиной тысяч лет.
        Теперь карандаш указывал на нижнюю часть материка. Я по-птичьи склонила голову, прищурилась. Если отбросить всякие неточности и учесть то, что на рисунке контур явно сглажен, то все равно отчетливо угадываются очертания Евразии.
        — Если сравнить с моим миром, то мы где-то в районе Украины. А это,  — я уперлась пальцем во вторую точку,  — вроде как Индия.
        — Странные названия,  — пожал плечами Эльф и вернулся к работе.
        Я продолжила читать.
        В Осборнорогский музей поступил найденный при раскопках практически полностью сохранившийся набор агатовых статуэток, получивший название «Танец богинь». Улицы Чрегарда омрачила смерть казначея, преступника ищут.
        Я покачала головой. Кем бы ни был замечательный друг Рады, но он слил ей слишком много лишней информации, явно не имеющей отношения к делу. Почему бы не обратить внимание только на те населенные пункты, которые имелись в списке Стенхала? Хотя, мне ли возражать опыту той, что сейчас неподвижно лежала на койке, отвернувшись лицом к стене? Да в том то и дело, что мне, умеющей обращаться с информацией. С другой стороны, вампирша пока произвела на меня довольно положительное впечатление. Резковатая, знающая себе цену, и в некоторой мере даже наглая, но зато не глупая клохчущая курица. Она не совершит лишних движений там, где их можно будет не совершать, и не станет натягивать маску добросердечной и бесконфликтной тетки без нужды, поняв за свою невероятно долгую жизнь, что истинно ценных вещей даже в этом мире куда меньше, чем принято считать.
        В Осборнороге прошел открытый аукцион, с молотка ушли доспехи времен Четвертой мировой войны, кубок князя Фитриша Любезного, бриллиант «Черный принц» весом ровно в триста тринадцать лапидов. Внутренний переводчик, увы, был лишен калькулятора, способного переводить земные меры в меры этого мира. Наверное, триста тринадцать — это, как минимум, величина с мандарин или даже кулак. Заметный камушек, иными словами. По крайне мере, указанная цена внушала трепет количеством цифр. Или все дело в валюте?
        Я поняла, что отвлекаюсь, поддавшись своему влечению к минералам.
        Между главами Калматана и Артины был заключен договор об упрощении правил пересечения границы, теперь в обе страны разрешался ввоз дополнительных товаров, в частности, имеющие фармацевтическое и химическое назначение.
        Глаза слезились, в висках в такт дождю стучали молоточки, голова переполнялась кучей бесполезных сведений. Когда-то я ведь уже так сидела, по крупицам собирая информацию и ужасаясь открывающейся правде. Но тогда имелся кофе, который можно было хлестать без передышки. Шприц, ставший уже едва ли не талисманом, был с собой. Имел ли яд срок годности? Андрей никогда об этом не упоминал, но каждый раз, независимо от времени проведения операции, он срабатывал. Наверное, если на его свойствах не сказался прыжок из одной реальности в другую, он и сейчас эффективен.
        — Уэлл? Не желаешь сделать передышку? Предлагаю выпить по чашечке кофе.
        Переводчик знал это слово — «кофе», и это радовало.
        Кофе действительно существовал в этом мире. Хозяйка несколько сварливо приняла заказ и скрылась в лабиринте за стойкой.
        — Уэлл, можно личный вопрос?  — Вкрадчиво спросила я, решившись все-таки поговорить о не дающем мне покоя обстоятельстве.
        — Задавай, леди Рутхел.
        — Тебя не смущает то, что твой отец вот так отправил именно тебя ко мне? Мы, конечно, не враги, но и дружеских отношений между нашими кланами тоже вроде как не наблюдается.
        — Это было обоюдное решение, леди Рутхел. Наш футуролог, Асцар Шармиш, сказал, что мое присутствие рядом с тобой усилит благополучную ветвь.
        — И ты ему веришь?
        — Да.  — Коротко и прямо, отметая все сомнения.
        Принесли кофе. Я с упоением вдохнула аромат бархатной жидкости, с некоторой нерешительностью глотнула. Да, по вкусу — именно кофе, только с явным добавлением какой-то душистой травы. Впрочем, бодрил, снимал просачивающуюся дремоту.
        — Ты хочешь причинить мне вред?  — В свою очередь поинтересовался юноша.
        — Я? Зачем?  — Хотя вопрос прозвучал логично, но я все равно едва не подавилась.  — Наверное, тебя это удивит, но если бы я не стала женой дракона, то у меня в ближайшее время и не было бы врагов.
        — А потом?
        — Что потом?
        — Появились бы, да?
        «А почему вы отвечаете вопросом на вопрос?»  — припомнился мне кусок анекдота. А потом… возникли бы, конечно. Может, в этом мире и есть аналог изобретению Семенова, а, может, и нет. И тогда пришлось бы действовать по старинке, исчезая и оставляя после себя недобрую память.
        — Да. У всех, так или иначе, они есть. Друзья — не всегда, а враги — обязательно. Они заставляют жить, бороться, становиться лучше. Выживать даже,  — поделилась я своими мыслями на этот счет.
        — Есть такое философское течение,  — эльф задумчиво посмотрел в чашку, где плескались остатки напитка,  — о единстве крайностей. Только оно немного иначе говорит, о том, что сколько есть соратников, столько есть и противников. И, даже если в один день будет больше противников, то другой день уравновесит числом соратников.
        — Сомнительно это,  — не согласилась я,  — чаще получается так, что в жизни остается один-два друга, а враги только множатся.
        — Это у тебя так, в твоем мире было, да? Ты говорила, что в твоем мире названия… я не сразу понял. Ты ведь из какой-то другой реальности?
        Вот и проболталась, уже настолько привыкнув, что все в курсе моего прыжка, и даже не попыталась пошевелить мозгами, сообразить.
        Прав ли эльф в своем не слишком тактичном вопросе? Смотрит, ждет с искренним интересом. Да, наверное, он прав. Так оно и было. Андрей не был другом, только начальником, даже просто партнером, пусть и близким. Да и образ жизни не позволял обзаводиться какими-то душевными связями. Зато тех, кто потом сыпал проклятьями в мой адрес, хватало с лихвой. Мимолетное приятельское общение, правда, все же было, да и находились те, кто время от времени высвечивался значком сообщения на странице моего профиля в сети. Но такого человека, с которым можно было провести ночь за душевными разговорами или пустой болтовней — нет, не имелось, даже в бесшабашном подростковом возрасте. А Лена, что была на четырнадцать лет старше, на вечность мудрее и стала учителем? Она вытянула все секреты, растоптала их, собрала осколки, сплавила в нечто новое и это новое вложила в меня. Но это не дружба, это уроки, пусть и откровенные до самой вопиющей глубины.
        — Не совсем,  — уклонилась я от ответа.  — Допил? Пойдем тогда, там еще этих сведений вагон и тележка средних размеров.
        И снова черные строки, буквы, сплетающиеся в слова, а слова — в предложения.
        Обрушение перекрытий в одном из зданий запретной окраины в Рагтале стало причиной смертей двух детей в возрасте одиннадцати и тринадцати лет. Частная компания «Горуд-Лано» выпустила в продажу препарат нового поколения, способный теперь в течение двух-шести часов устранять негативные воздействия большинства распространенных магических зелий. На островах Айли-Ивиж, входящих в состав Каенаты, в городе Киран-Са был торжественно открыт памятник нерожденным жертвам Второй чумы.
        Может, они не жертвы, а наоборот, счастливцы? Не видели всех тех ужасов, не страдали, не задыхались в безумстве бега от беспощадного времени?
        …памятник вызвал противоречивые отзывы.
        В Сарцити успешно проведена операция по задержанию банды, активно распространявшей наркотик второго класса «Синяя Дива». На складе обнаружено сто двадцать семь с половиной пондов сырья.
        И снова незнакомая мера. Метры и километры, килограммы и граммы, вольты и амперы — все это осталось позади, придется как-то осваивать новые, приспосабливаться к ним. Хорошо, хоть время осталось почти прежним: дни — днями, минуты — минутами.
        Маг Дасао Греккер, известный на островах Айли-Ивиж, как Дасао Скряга, выкупил платиновое ожерелье «Вдовьи слезы». Восемь черных бриллиантов представляют собой слабовыраженный артефакт, на место утерянного девятого был вставлен бриллиант весом в триста тринадцать лапидов «Черный принц». К сожалению, не смотря на великолепную огранку и явную красоту минерала, в нем обнаружился мелкий дефект в виде белого вкрапления неизвестной природы. Это и послужило причиной перепродажи камня…
        Я почувствовала, как рот переполнился слюной. Что там Рада говорила о голосе интуиции? Сейчас интуиция истерично завизжала, как взбесившаяся баба при виде мужа-алкоголика, появившегося спустя три дня на пороге с бутылкой водки и разящего на всю квартиру перегаром и мочой. Мне даже не нужно было ничего выделять, я и так запомнила каждое слово, имеющее отношение к камням. Будь я магом — я однозначно повелевала бы минералами, кристаллами, породами, заставляя их вздыбливаться, менять форму, перетекать один в другой, врастать в человеческую кожу. Я их слышала, чувствовала, понимала. Уэлл спрашивал про друзей? Вот они, лучшие друзья, не бездушные и не безмолвные, как думает большинство людей, а чуткие, зовущие, поддерживающие.
        Я с усилием, как огромный и шершавый ком, сглотнула слюну. Не время для спешки, надо сначала дочитать все до конца.
        В Урбурге выступил знаменитый певец-чароплет Ихтинг Саввинг, во время исполнения столбы на площади покрылись зелеными побегами, на которых распустились удивительной красоты белые розы.
        Глава дома Гульюд Светран Гульюд нанес оскорбление эльфийскому клану Марунгов. Общественность ждет ответной реакции от Гранвара Марунга. Ни город, ни страна не указаны.
        В Сейшвиле прошел благотворительный аукцион в пользу пострадавших от крапчатки. Доходы от скупленных лотов поступили во все больницы, находящиеся на казенном содержании.
        Научно-техническая ежегодная выставка «Прогрессивное будущее» в Ратгале собрала рекордное количество посетителей числом более девяти тысяч с разных частей света. Даже произошедшая трагедия не омрачила это событие. На выставке представлялись новинки и разработки, касающиеся пространственных, энергетических и коммуникационных технологий…
        Статуя Райган-Гули в Храме Очищения заплакала жидким янтарем. Пока неизвестно, стоит ли это отнести к чуду или все же — к магическому воздействию, маги и специалисты изучают…
        — Уэлл, оторвись на минутку, пожалуйста. Где распечатка с магическим следом?
        Эльф поковырялся в бумагах, извлек нужную.
        — Короче, я сейчас вниз спущусь, посмотрю в Скрибере кое-что. Если Рада проснется, то пусть ждет.
        — Ты что-то нашла?
        — Не уверена пока,  — произнесла я, боясь спугнуть переменчивую и капризную фортуну, рассеяно озарившую мирозданье робкой улыбкой,  — поэтому и хочу зайти в сеть. Жди.
        И, взметнув рыжим хвостом, я едва не вылетела из комнаты.
        Таблица предлагала выбрать тип сети по функции. Справочная сеть? Пальцы подрагивали, и не сразу удалось попасть по нужной ссылке. Выползла ячейки, предложившая выбрать тип организации или адрес.
        Нет, не то. Возврат назад.
        Скрибер был чертовски непродуманным, неудобным, так и вызывавшим желание высказаться покрепче.
        Энциклопедическая сеть? Вряд ли… или все же глянуть?
        «Нет»  — Шепнула интуиция. Она сладко подрагивала внутри, как хищник, инстинктами уже все просчитавший и ждавший того самого момента, когда один-единственный прыжок удачей завершит охоту. Я же замедляла биение сердца и охлаждала кровь, не позволяя страстям совершить преждевременный рывок.
        Осборнорога и Айли-Ивиж в списке. Осборнорога и Айли-Ивиж, отметившиеся присутствием бриллианта.
        Терпение. Спокойствие. Сначала разум.
        Хотя какой, в бездну, разум, когда весь мир полоумен? О какой логике может идти речь, когда телепортам присваивают серийные номера, проводятся благотворительные аукционы и продаются антимагические таблетки?
        «А разве в твоем мире не так?»  — Возразила интуиция.
        — Так…
        Торговая сеть?
        Категория — аукцион. Место — Осборнорога. Время… четвертое число пятого месяца.
        Событие не найдено.
        Событие нашлось пятого числа.
        Развернулась страница, посвященная аукциону, сразу бросились в глаза наиболее дорогие лоты, что произвели больше всего шума. Вот и он, заветный «Черный Принц». Неумелая попытка нажать по нему, выделяется все что угодно.
        Попала.
        Развернулись в ряд фотографии.
        Бриллиантовая огранка, завораживающие грани, волшебный блеск.
        Зверь прыгнул. Животная жажда забурлила в крови, заставив сладострастно задрожать. По позвоночнику пробежались электрические разряды, собрались на мгновение клубком в животе, стрельнули ниже, вызвав желание, выше, введя сердце в бешенный ритм.
        Я облизала пересохшие губы.
        Камень звал, призывал, как самец самку в брачный период. И я, забыв о своей человеческой сущности, отзывалась всем естеством, раскрылась навстречу, развернулась нутром, позволяя прорасти незримыми нитями в душевное месиво, заскрежетала зубами, едва сдерживая рвущийся наружу стон.
        Нет ближе никого камней. Никто не способен так говорить, как они, никто не в силах найти тех слов, что находят они. Или не слов.
        Они — совершенство. Совершенство еще реже снисходит до разговоров, чем боги.
        Оно знает себе цену. Оно не заблуждается, когда выбирает раба.
        Я, вся мокрая, мелко дрожащая, откинулась на спинку стула, долго и протяжно выдохнула, приходя в себя. Безумно? Да. Невозможно? Разумеется. Ошиблась? Нет.
        Назад летела так, будто была драконом с могучими крыльями. Взвилась по лестнице, ввалилась в комнату, едва не споткнувшись о порожек, разбудив Раду и заставив подскочить от неожиданности Уэлла.
        Спокойно, под обстрелом недоуменных взглядов, заперла дверь.
        Молча пересекла помещение и положила бумаги на стол.
        Обернулась, так, чтобы видеть всех присутствующих.
        Произнесла:
        — Я знаю, где Арвелл.



        Глава 20

        — Этого не может быть,  — отчеканила Рада.
        — «Черный Принц» это и есть Арвелл,  — устало повторила я.
        — Нет,  — побледнела, хотя куда уж больше, вампирша.  — Я проверяла. Никаких магических следов. Ни малейших. Ни одного магического флюида.
        — Это он.
        — Ты человек. Ты не можешь знать! Ты просто девчонка, прожившая около четверти века. Что ты можешь понимать?!
        Многое, Радьявара Солейн, назвавшая себя адаптированной. Очень многое, если требуется. Да, я тебе уступлю практически во всем, лишь по отдельным направлениям смогу выше прыгнуть, да и то, еще перепроверю — действительно ли перебила тебя хотя бы на миллиметр. Но все же, невзирая на все упрямые факты, на свое происхождение, на свою ущербность в сравнении с тобой, драконом, Уэллом и остальными, я, простой и ничем не выдающийся человек, буду до последнего отстаивать заявленное. И это, дорогая, уже твои проблемы и трудности выбора — поверить той, что якобы недостойна обожаемой безмозглой ящерицы, или переломить гордыню и признать собственную неправоту.
        — Это он. Тот бриллиант и есть Арвелл. Прочитай еще раз то, что я подчеркнула. Даже дефект соответствует. Или не согласишься?
        Я не испытывала ни злости, ни раздражения. Просто спокойно наблюдала за сменой эмоций на лицах своих спутников и чувствовала себя легкой и удивительно сбалансированной. Меня настроили, устранили все самые мелкие изъяны, почистили и смазали, сделали рихтовку и отполировали до зеркального блеска. И теперь я, совершенная и отделенная как от логики, так и от страстей, спокойно настаивала на истине.
        Камни не врут тем, кто умеет слушать.
        Я умею.
        — Что у тебя?  — Взвинчено, но все же сдерживая себя, спросила Рада у Уэлла.
        — Во всех поселениях из списка есть порталы. В четырех точках зарегистрированные, в одном — Новороге — недействительный,  — отчитался юноша.  — А что касается врагов дома Рутхелов, то я подчеркнул некоторые имена, но никакой связи не заметил.
        — Хорошо…
        И снова безжалостно высветило время свои старания на лике дерзнувшей ему воспрепятствовать. Метнулось от глаз по вееру морщин, сомкнулся тонкогубый рот в пораженческих скобках. Проступили то ли десятилетия, то ли столетия, и растворились под напором воли.
        — Хорошо,  — снова произнесла Рада.  — Значит, Дасао Скряга. А это уже не хорошо. Пересекалась с ним как-то, неприятный тип, не зря так прозванный.
        — Ну…  — улыбнулась я,  — хотя он и маг, да устоит ли перед женским обаянием?
        — Устоит. И перед мужским тоже. Этого скупердяя интересует только вещи. Больше вещей он жаждет лишь одного — артефактов.
        — То есть, выкупить не удастся?  — Подал голос Уэлл.
        — Нет. Разве что обмен.
        — Утерянный алмаз из ожерелья его устроит?  — Наудачу бросила я предложение.
        Вампирша хмыкнула, уперлась подбородком в подставленные кулаки.
        — Возможно. Но вряд ли мы найдем. Тут…
        Она встала, пробежалась пальцами по бумагам, выдернула один лист. Взмахнула им как флагом и задорно, разом помолодев, подмигнула:
        — Сначала мы найдем природного футуролога. Признаю, Карма, твой интерес к пацану оказался полезным. Так что, мои дорогие, сначала навестим Ридия Дазгина. Нам — в Щоветь.
        Что связывало мальчишку и Дасао Скрягу, мне не было ясно. Догадки проскальзывали одна за другой, выстраивались в неуверенные логические цепочки, складывались на одну полочку и оставались там до лучших времен. Ноги скользили в хлюпавшей внизу жиже, перед глазами маячила прямая спина Рады, не испытывающей, казалось, никакого неудовольствия из-за скверной погоды, по капюшону барабанили капли дождя. И, хотя одежда верно укрывала от льющейся сверху воды и мутных потоков, все равно меня не покидало чувство того, что я превратилась в ноздреватую губку, отяжелевшую от сырости.
        На поезд мы успевали.
        Мир напоминал грязную половую тряпку, закинутую в угол нерадивой поломойкой. Он валялся серыми, коричневыми, черными скомканными кусками рванины и медленно протухал, он не желал вставать, встряхиваться, приходить в норму, сдавшись на милость судьбы, как сдается безнадежный больной. Даже ранее радовавшая глаз зелень потускнела, выцвела, потеряла насыщенность, став еще одними нестиранными лоскутами и заплатками.
        Мир признал поражение и не видел смысла в дальнейшей борьбе.
        Электронный адрес Ридия также был в распечатке, и Рада предупредила о приезде футуролога. Я перед выходом еще раз залезла в почту Рутхелов, наткнулась на скупое письмо от Гарора и с огромным облегчением прочитала слова старика, подтверждающие сказанное вампиршей.
        Тянуло внизу живота, предвещая скорое наступление женских дней, по-стариковски ныли колени и ломило поясницу. Мир не слишком потчевал незваную гостью, он жаждал пусть своей странной, но цельности, которую не должны были нарушать всякого рода женщины, подобные занозе в пальце. Не то, чтобы мешает, можно иногда и не отвлекаться, но время от времени покалывает, обращает на себя внимание, вызывает досаду.
        — Не отставайте,  — не оборачиваясь, напомнила Рада.
        После промозглой улицы, обесцвеченной неимоверным количеством воды, сухой и прогретый вагон показался особо уютным.
        — В этом мире не хватает самолетов,  — я сняла плащ, легонько встряхнула. Разлетелись сверкнувшие ртутью брызги.  — Или они все же есть?
        — Были,  — произнес эльф, пытаясь руками пригладить встопорщившиеся вихры,  — да смысла в них не стало. Те, кто победнее, не могут себе позволить, а те, кто побогаче, предпочитают порталы.
        — А… ну да,  — вынуждена я была признать логичность утверждения.
        — Мы сейчас доберемся Лагпоста, а там уже пересядем на калматанское направление. Ну и платить уже придется, разумеется. Это ты королева железнодорожная только в Фортисе,  — прервала вампирша нашу бесполезную, с ее точки зрения, беседу.
        — Я вообще-то не планировала устраивать своей заднице мировое турне,  — хмыкнула я на такое заявление,  — и денег у меня — всего около двенадцати тысяч.
        — Тебе Арвелл документы сделал? Для банка все же недостаточно только браслета даже в Фортисе.
        — Один всего лишь.
        Конечно, аналог паспорта — штука сильная, но я бы не отказалась еще и от медицинской страховки, загранпаспорта и иных документов, устраняющих излишние проволочки и трудности. На карточке, удостоверяющей мою личность, отчетливо читалось «Карма Рутхел». Вот поганец же, видно, еще до внезапной женитьбы все продумал. Тварь чешуйчатая.
        — Один и нужен,  — мягко пояснила Рада,  — свяжешься с Аврозом Виждечем, он тебе переведет необходимую сумму.
        Наверное, у меня было такое растерянная физиономия, что Рада сразу поняла — ни о каком Виждече я не имею ни малейшего понятия.
        — Это управляющий компанией «Вега Рутхел», доверенное лицо твоего мужа, очень талантливый и преданный человек. Если так можно выразиться, то он тот цемент, что скрепляет финансовый фундамент вашего дома. Если бы ты не отправилась заливаться дешевым алкоголем в ближайший трактир, то уже знала бы многих полезных личностей.
        — Замуж я не хотела,  — буркнула я, оправдываясь,  — так и знала, что ничего из этого хорошего не выйдет. Не успела стать женой, как уже вляпалась в кучу неприятностей, а все из-за безмозглой железяки.
        — Ты о чем?  — Опешила вампирша.
        — Не в курсе?  — Зло оскалилась я, неожиданно для себя порадовавшись, что не совсем все эта блондинка знает обо мне.  — Расскажу. Каким-то образом в машину попал мой генетический код. Впрочем, я даже догадываюсь, когда. Имела несчастье напороться. Короче, дракон потащил под венец свою возлюбленную, а им вместо свадьбы — кукиш. Так этот дурак меня схватил и со словами, что уже ничего не исправить, насильно женил на себе.
        Рада молча мигнула — раз, другой, и неожиданно взорвалась смехом. Она смеялась громко, заливисто, порой кашляя, но не в силах остановиться и лишь судорожно вдыхая и стуча себя кулаком по коленке.
        Я переглянулась с эльфом, но мы оба не понимали, что происходит.
        — Ой… Арвелл… молодец…  — выдавливала из себя слова женщина, не в силах остановиться,  — молодец… сумел-таки…
        — Что смешного?  — Прорычала я так, что вампирша мгновенно заткнулась.
        — Да так,  — спокойно произнесла Рада,  — скажем, тебя слегка обхитрили.
        — Что ты имеешь ввиду?  — Проскользнувшая догадка обдала холодом. Вот ведь только подумала о документе, о фамилии, но понадеялась, что такой трюк был проделан совсем из других соображений.
        — Ничего особенного, не переживай. Арвелл просто мальчик интеллигентный, к желаниям окружающих относится уважительно. Только все же не смог противостоять своей натуре.
        — Козел он, пусть и крылатый,  — прошипела я.
        Лицо Рады оказалось очень близко, за льдинами глаз грозно распахнули клыкастые пасти древние чудовища.
        — Это ты дура,  — голос не в уши вплыл, а вонзился в мягкое беззащитное нутро,  — если до сих пор ничего не поняла. Арвелл ради твоего желания оставаться независимой готов был обречь себя на столетия одиночества. Он — дракон, и природа в этом отношении не позволила рассчитывать на второй шанс. Вот почему я поверила тебе, когда ты так убеждала нас, что «Черный Принц» и есть Арвелл.
        Она отстранилась.
        — Он и так обрек,  — отрезала я, выставив щитом неоспоримый факт.  — Я человек, который проживет, может быть, еще лет семьдесят.
        Повисло тягостное молчание. Бесполезно пытался укрыться Уэлл за бумагами, это молчание все равно давило, сплющивало мысли и опускало руки. Не удивлюсь, если в первое мгновение ему показалось, что мы — две кошки — передеремся, сцепимся и покатимся, забыв о своих статусах и положениях. Да у меня и самой пробежал холодок по спине, показалось, что так оно сейчас и будет. Отчетливо я увидела в зеркале зрачков, как сверкнули уже опасно зеленью изумрудов мои глаза, невольно выступили напротив, предупреждая, клыки из-под бледных губ, грозно звякнули кольца в волосах. В самую пору вскочить, рвануть к двери и закричать, позвать на помощь. Но нет, мы угомонились, расползлись по разным углам, уставились каждая в свою точку.
        Не знаю, как у эльфа, но у меня отлегло от сердца.
        Я воровато на него оглянулась. Ну да, похоже, что теперь сидит и размышляет, а будут ли потом за него так женщины драться? За внимание отца, если верить слухам, такие склоки и ссоры разгорались, что те, кто потрусливее, прятался от греха подальше.
        — А Эллис тогда? Ты же знаешь Эллис?  — Насколько смогла, доброжелательно я протянула.
        — А что Эллис?  — Негласно принимая перемирие, ответила Рада.  — Успокоится со временем, сама все поймет.
        — Рада, можно личный вопрос?
        — Валяй.
        — А почему не ты? Вы же вроде как…
        Стучал колесами поезд, еще более зажался в угол эльф, чувствуя себя лишним и неуместным.
        — Не подхожу, подруга. Чтобы тебе понятно было, скажу так: энергетика у нас несовместимая. Хотя было дело, договорились, что если Арвелл до окончания отпущенного срока не найдет свою единственную, то мы проведем ритуал. Но — нашел. Жаль, что ты этого не понимаешь.
        — Я не люблю его.
        — Совсем?  — В глазах заплескалась добродушная усмешка. Вот и верь, что секунду назад там роились ужасные и безжалостные чудища, изголодавшиеся по горячей свежей крови.
        Я хотела ответить, да не вышло сразу. Вот крыло рассекает мелкую волну, и опаленные брызги разлетаются в стороны. Выгибается черная шея, вскидывается морда к небесам, и мир оглушается беспросветной тоской и отчаянием. И не нужно знать языков, не нужно понимать непроизносимых слов, чтобы все прочувствовать каждой клеточкой тела. И непроизвольно, прижимаясь, движется ладонь по чешуе, с помертвевших губ слетает какая-то ерунда…
        — Я отойду.
        Раунд проигран, да все равно выигрыш не доставил бы удовлетворения и уж тем более радости.
        — Дурак, ящерица разноглазая…  — бессильно шептала я равнодушному стеклу в коридоре.
        Двоящееся отражение расплывалось, разбивалось яркими осколками и подрагивало в блестящих бусинах дождя, не способное выбраться из хрустального плена.



        Глава 21

        Шоколад. Да, плитка ароматного, потрясающего, тающего во рту шоколада. Божественная плитка шоколада. Я никогда не думала, что именно она, стоящая копейки и принесенная проворным Уэллом, вернет меня к жизни.
        Этот мир не был безнадежен, в нем существовал шоколад. И плевать я хотела с самой высокой башни на фигуру, на последствия, да на все, что угодно. Я сейчас просто упивалась уже почти забытым вкусом и не способна была оторваться от лакомства, даже если неожиданно вокруг начнись паника и загремели бы взрывы.
        Ни паники, ни взрывов не было, лишь деловитое снование.
        По меркам прежнего мира Лагпост являлся захудалым городишкой, почти деревней. По меркам нового — оживленным перевалочным пунктом, ядром, ганглием, раскинувшим в разные стороны пучки железнодорожных волокон. Глянуть на карту — на север и юг тянутся они на многие и многие километры, к западу и востоку пролегли более короткие, жадно припавшие к морям.
        Нам предстояло обогнуть Земельное море и уйти резко восточнее, потом чуть выше — за изгиб великой реки Ужнецы, несущей свои воды к вечным льдам.
        — Холодно может быть,  — предупредила Рада,  — лучше прикупи что-нибудь, а я пока за билетами. И да, сигну свою давай… документ. И ты, Уэлл, тоже.
        Рада оказалась права. Хотя стаял снег, и нежным зеленым пухом окутывались озябшие ветви, еще покусывал котенком холодок, лез облизываться, шершавым языком оцарапывая кожу.
        — Обычно немного теплее,  — хмуро сообщила вампирша, оглядывая унылую местность.
        Простирались однообразные, в зеленовато-бурых разводах, равнины, сумрачно взирали на чужаков, рискнувших нарушить устоявшийся покой. Высились исполинскими старцами могучие ели, оценивали приезжих, не обращая внимания на робкое нашептывание ветра, думали неспешно, прежде чем вынести окончательный вердикт.
        Вздохнули протяжно, дали разрешение.
        — Нам в другую сторону.
        По другую сторону от железнодорожной артерии зеленели дома, немногочисленные, вросшие накрепко в землю, привыкшие к царящей тишине.
        — Здесь живые-то есть?  — Эльф произнес несильно, а разлетелось едва ли не криком.  — Не город, а призрак какой-то.
        — Это в Стандаре жизнь бурлит. А здесь если более людей числом семьсот наберется — уже хорошо будет. Да, не повезло парню в такой глуши родиться.
        Я была полностью согласна со своей спутницей. Наверняка тут солнце все же проглядывало и преображало мир, наливало его соками, освежало плоть, раскрывало незаметной с первого взгляда красотой. Но сейчас такое уныние царило, что хоть волком взвой, а все равно ничего не изменится. И останется только налиться до самых бровей чем-нибудь дрянным и с ног сбивающим, чтобы выключиться до скончания времен. Иссякнут времена, пересохнет их русло, тогда и можно будет выйти на порог дома, потянуться, разминая затекшие конечности, да оглядеться — не появилось ли чего такого, особенного.
        Дома неодобрительно пялились стеклами глазниц, внимательно изучая чужаков и запоминая их каждый шаг. Чужак — всегда чужак, и кто знает, что он несет с собой. Один беды волоком волочет, сам того не ведая, другой же просто взбудоражит покой фокусом с исчезающей косточкой, а третий тенью сгинет. Ни имени, ни следа не останется.
        Улица одна, скупо от нее разбегаются узкие переулки, разбитые, в редкой пожухлой сорной траве.
        — А с языком тут как? Свой?
        — Свой. Но ты поймешь, он не сильно отличается от фортиского.
        Брехнула вслед собака — негромко, с достоинством, всего лишь напоминая о то, кто здесь настоящие хозяева. Молчаливо метущая дворик старуха остановилась, оперлась на древко метлы, да так и не шевельнулась, пока я не потеряла ее из виду.
        — Похоже, что нам сюда.
        Такой же дворик, как и прочие. И дом подобен — зеленый, ноздреватый, с поползшими по стенам языками прошлогодней растительности. От дерева к дереву протянулись веревки со стылым бельем, к забору прислонилась уставшая стража — грабли, лопаты, тяпки, облысевшая швабра. Дорожку контуженным часовым перегородил тусклый таз с дырявым днищем, у самого порога терпеливо ожидало наполненное водой ведро.
        Хотя и был разгар дня, но потемнело, погрузилось все в свинцовый мрак. Вот-вот разрядятся обвисшие тучи дождем. Но нет, терпели, скученным стадом ползли дальше.
        Зажглись желтым светом ближние окна, выскользнула из приоткрытой форточки свара.
        — Уродился олух! Ишь какой! Жеманка царевная, а не мужик!
        — Мам, я занят! Дай закончить.
        — Закончить ему! Все как не гляну, сидишь с этим ящиком, дури набираешься. Ишь, шибко умный, значит!
        Рада постучала, сильно, уверенно, оглушая дом и разметеливая ссору.
        — Кто еще? Опять девки твои? Куклы напомаженные, все без делов носами крутят.
        Шаркающие шаги, протяжный скрип отворившейся двери. Из темноты показалось птичье лицо, изборожденное морщинами. Придирчиво глянули глаза-бусинки.
        — Чего надобно? Опять сношалки надумали? Сейчас как погоню метлой поганой, запомните до самой свадьбы, если возьмет вас кто, дурех таких.
        — Здесь проживает Ридий Дазгин?  — Холодно спросила я.
        — Ну, здесь. А тебе что надо?
        — Поговорить,  — поравнялась Рада.
        — А вы кто будете, действительно?  — Над старухой возник молодой улыбчивый парень.
        В глазах прыгали черти, казалось, что ворчание матери его только забавляет.
        — Мы из Роузветла,  — Вампиршу несколько не трогал доброжелательный облик парня.
        У меня же, напротив, сразу зародилась какая-то необоснованная симпатия.
        — Ого! Ну, заходите тогда. Мам, посторонись, гости это.
        — Гости, гости…  — проворчала старуха, но пропустила.  — Здесь, значит, все снимайте, а то наследите.
        — Голодны?  — С любопытством оглядел парень нашу троицу.  — В столовую проходите, не стойте. Мать, супу поставь!
        — Нет, спасибо,  — поспешила я отказаться.
        — Мам, не надо уже! Вы не обращайте внимания на нее, она хорошая, учиться любит. Вот, фортиский выучила, соседок теперь подбивает. А то, что ругается, так не со зла.
        Я улыбнулась. Простоватое, но такое открытое лицо, спутанные рыжие, совсем как у меня, волосы, щедрая россыпь веснушек и крупные лошадиные зубы. Совсем не красавец, а лучится солнышком, одним видом согревает. На такого мальчишку взглянешь и сама растаешь, засветишься, позабыв обо всех печалях.
        — Чай, может? Варенье есть, мама сама делала.
        — На чай соглашусь, не жарко здесь,  — уступила я его гостеприимству.
        — А, это день просто такой выдался. Позавчера вообще жарища была, все удивлялись. Да не стойте, садитесь, будьте как дома, а я сейчас воды вскипячу.
        Ридий исчез.
        Вытканные ковры во все свободные стены, по центру — большой стол, застеленный аккуратной плетенной скатертью. К окну притулился громоздкий сервант с идеально отмытыми стеклами, внутри — сияющая чистотой посуда, деревянные фигурки, не скрываемые ни от чьих глаз украшения из цветного стекла и поделочного камня, расписная пузатая и четырехрукая статуэтка.
        Рада взглянула на статуэтку, мельком провела двумя пальцами по переносице, что-то прошептав, и села следом за остальными.
        Ридий быстро натаскал чашки, ложки, пиалки. Разлил чай из глянцевито поблескивающего чайника, разложил густое варенье, вскочил, что-то вспомнив, вернулся с блюдом, полным серых ломтей хлеба.
        — Если хотите, могу и настоечки вытащить, есть еще.
        От настойки отказались.
        — Ну, давайте теперь нормально знакомиться. Меня вы уже знаете, Ридий я. Друзья называют Ридик. Письмо читал, но ничего не понял, если честно.
        — Карма,  — протянулась рука, встретилась с крепкой, приятной ладонью.
        — Она же — леди Рутхел,  — добавила вампирша,  — рядом — наследник эльфийского клана Нижней Ступени Уэлл Вестренденский, я же — Радьявара Солейн, адаптированный вампир.
        — Ого!  — Присвистнул Ридик.  — Мощно!
        К моему приятному удивлению парень не растерялся, не поменялся в лице, спокойно воспринял громкие имена. Наверное, даже если бы сам король сюда явился, он также радушно и безмятежно потчевал гостя крепким сладким чаем и серым хлебом с вареньем.
        Раде, похоже, это, наоборот, не пришлось по душе.
        — Господина Арвелла Вега Рутхелла помнишь?  — Сухо спросила она. К еде так и не притронулась.
        — А как не помнить-то? Ты, Карма, прости, но господин Рутхелл меня тогда чуть по стенке не размазал.
        — Не забывайся, мальчик.  — Тихо предупредила Рада.
        — Спокойнее,  — осекла ее я и взглядом дала понять — не стоит.
        Вампирша поджала губы, но кивнула.
        — Радьявара, ты чай пей, невкусный же будет. В такой холод самое то.
        — Я вампир.
        — Прости, крови нет, а у меня дурная,  — весело доложился Ридик.
        Мы с Уэллом прыснули, вампирша грозно сдвинула брови, но махнула рукой, сдалась и тоже беззлобно усмехнулась.
        — Расскажи подробнее, пожалуйста,  — попросила я.
        — А чего тут рассказывать-то?  — Парень почесал затылок, качнулся на стуле.  — И откуда?
        — С самого начала,  — блеснула серпом вампирская улыбка.
        — Хех… я рано работать в храме начал, с четырнадцати, меня туда мой покойный учитель, Берсед Ясноглазый направил, сказав, что придет время, и сведу концы событий в один узел. Ну, не знаю, свел ли. Наверное, да. Сам не предсказывал, сначала на подхвате у старших был, потом меня определили за оборудованием следить и ремонтировать по случаю необходимости. У нас же как, многие по природе не слишком сильны, поэтому к помощи машин прибегают. Такое начало вам пойдет?
        — Пойдет,  — милостиво кивнула Рада.  — А ты?
        — А я-то что? Учитель говорил, что моих способностей и так хватит, если развивать стану. Короче, в тот день я домой не пошел, решил все проверить. Днем ведь люди разные приходят, работают все, не очень-то можно что-то делать. А ночью — самое то. К часу или даже позже, я тогда почти все закончил, кто-то ломиться настойчиво стал. Сначала подумал, что бродяга уличный какой, потом сообразил, что и клиент может быть. Ну, знаете, бывает иногда так, что невеста перед свадьбой или купец перед сделкой прибегают. На самом деле мы очень редко ночью оказываем услуги, чаще отказываем. Если есть кто, желает подработать, тогда бывает. А так… В общем, я спустился, а там господин Рутхел. Вижу — пьян и зол. Сказал, что нет никого, чтобы утром приходил. А он уперся, ни в какую не хотел уходить. Да и я, признаться, неловко себя чувствовал. И что делать? По привычке глянул в ближнее будущее, а там отчетливо, что я же ему пророчу. Удивился, конечно, а потом и сам сообразил, что какая разница, что я скажу: когда господин Рутхел протрезвеет, все равно все забудет. Открыл ему двери, спросил, чего хочет. Он потребовал,
чтобы я ему рассказал про всякие дела личные, про любовь, короче. Есть ли что в ближайшее время. Ну, мне же машина не нужна, я взял его за руку, глаза закрыл. Я будущее как нити всякие вижу, сначала переплетением, а после уже в конкретные вглядываюсь — там что-то вроде образов возникает. Вижу — две нитки, одна пустая, а в другой что-то есть. Пригляделся, а там образ непонятный, путанный весь какой-то — то ли есть женщина, то ли нету, то ли она как подарок дается, то ли, наоборот, отнимается. Это же не так, как здесь — сижу и на вас смотрю. Не, будущее иначе открывается. Я и так глянул, и так, даже интересно стало. Господин Рутхел ждал терпеливо, зато я сам на взводе уже был, все понять не мог, думал, что весь свой дар растерял. А у нас, футурологов природных, есть прием такой, «хваткой» называем,  — это когда ничего не понимаешь, то лезешь в свое же будущее. Залез тогда украдкой в свое, заглянул — а там достаточно ясно, что я говорю фразу одну. Снова в будущее господина Рутхела переключился, только в нем уже все поменялось, нить пустая рассыпалась, осталась та, что с женщиной — уже ясная, хотя образ в
ней все равно переменчивый. Но главное-то уже есть! Я ему и сказал, что-то вроде такого: чуть ли не на блюдечке тебе будет преподнесена, только не разминуться, главное. Ну, или немного иначе, не помню, нервничал тогда дико. Господин Рутхел поблагодарил, расплатился, как положено, даже и не подумать, что пьян был. А как вышел, так его снова накрыло по полной. Он драконом обернулся, не рассчитал, двери вышиб и ступени все когтями покрошил, пока взлететь нормально пытался. А утром пришли старики, прибалдели от такого расклада. Я, как есть, все им и изложил. Переполошились уже тогда пуще прежнего, на меня наорали, прочь погнали. Ну, я тогда не подозревал ничего, учитель приучил меня не лезть в грядущее без нужды, домой пошел. Вечером вернулся Андис, который меня приютил, и расстроено сообщил, что меня уволили за самовольство. Жаль, конечно, было, да что поделать? Еще два дня в Роузветле побыл и поехал домой, все равно в этом городе не смог бы работу найти. Наверное, меня теперь во всем Фортисе не возьмут. Я надеялся в городах Карска или Калматана пристроится, да только мест совсем нет, своих футурологов
хватает. А к кланам уж тем более соваться нечего. Теперь через Скрибер помаленьку зарабатываю. Конечно, меньше, чем в храме, но все же больше грузчика или метельщика улиц. Вот и вся история, ничего особенного в ней нет. Если еще что-то нужно, то спрашивайте, потому что времени осталось уже мало.
        — Сын! Я к Фиске!
        — Хорошо, ма!
        — Мало времени? Почему?  — Что-то мне не понравилось в этой фразе.
        — Потому что через семнадцать минут вы должны будете уйти.
        Нет, не с таким выражением лица избавляются от назойливых гостей. Нет ни раздражения, ни злости, ни усталости. Скорее, такой взгляд, почти незаметно, но частенько обращающийся к часам, говорит о другом, о том, что…
        — Тогда к делу,  — сказала Рада.
        — Постой…  — моя легла рука на грубые и толстые пальцы, тускло пробежался антрацитовый перелив по браслету.  — Ридик! Признавайся, что случилось. Ты увидел что-то в будущем, да?
        Ридик лучезарно улыбнулся.
        Что могут означать отрешенные глаза, умиротворенно смотрящие вперед и видящие то, что не видят остальные? Этот парнишка что-то знал, но не пытался ничего изменить. А зачем что-то менять, если все дороги грядущего пометились одним событием, которое уже не обойти, не миновать, не обогнуть? Или не только будущее способно обманывать и обводить вокруг пальца, выставлять простаком на посмешище перед толпою, или можно обхитрить эту сущность, резвящуюся в особой параллели, перпендикулярной всем остальным параллелям? Что способно порой переломить ход едва ли не любого события и спутать все карты старухе-судьбе?
        Ответ напрашивался сам собой: смерть.
        — Через два с половиной года,  — все с той же безмятежной и легковесной улыбкой заговорил Ридик,  — разразится война, которая станет последней в истории этого мира. Останутся выжившие, но их будет слишком мало, чтобы сохранить то, что есть сейчас. Все технологии, все достижения канут в небытие. Но есть те, кто не дают исчезнуть другой нити, которая может привести ко множеству перемен и также породить неспокойные времена, но все же лучшие, чем война. Эти люди — вы. Ты, Карма, должна верить в свою силу. Ты, Уэлл, однажды окажешься единственным, кто не даст порваться этой нити. А ты, Радьявара, будешь хранить ее все оставшееся время. Вам пора. Идите. Я рад, что мы встретились.
        Он же не просто прощается с нами, он прощается со всем миром. Отзвучали уже напутственные слова. Ты выбрал меньшее из двух зол, глупый лучезарный мальчишка? Но таких, как ты, веснушчатых и несуразных, слишком мало во всех мирах. Ты уйдешь, и станет еще меньше.
        — Так не пойдет,  — покачала я головой,  — ты не умрешь.
        — Не я, так кто-то из вас. Но вам нельзя,  — он даже не удивился моим словам.  — Идите, а то слишком поздно будет.
        Опасно прищурились глаза Рады, будто уже узревшие врага, опасно напряглись плечи.
        — Пойдем, Карма. Уэлл, вставай.
        Казалось, ее совсем не трогала жертва парня. Ее, но не меня. Я и сама не могла объяснить, почему мне вдруг стала небезразлична судьба этого ребенка. Потому что он мог пригодиться? Потому что он напророчил дракону? Потому что благодаря его действиям у нас появилась пусть и совсем крохотная, но все же зацепка? Нет, это все играло роль, но не являлось определяющим. Что-то было другое, чему я не могла дать ни названия, ни, тем более, объяснения.
        — Нет. Ридий, разве нет никакого другого варианта?
        — Нет. Сегодня один из нас четверых умрет, существует лишь выбор, касающийся того, кто это будет. Если мы все сейчас уйдем, то погибнешь ты. Если мы останемся, это будешь снова ты. Если вы уйдете позже, чем через семь минут, то погибнет Уэлл. Во всех остальных случаях — Радьявара. За вами отправлен посланник.
        — Проклятье! Аргул-Данхай!  — Выругалась вампирша.  — Быстро собирайтесь и выметывайтесь отсюда!
        Этот возглас не терпел возражений.
        — Я, леди Вега Рутхел, приказываю тебе, Ридий Дазгин, идти с нами. И ты знаешь, что не имеешь права не подчиниться.  — Прибегнула я к практически неоспоримому аргументу.
        И мой тон тоже не терпел возражений.
        Сплюнула в сердцах Рада, отвесила оплеуху замешкавшемуся Уэллу, толкнула в спину, подгоняя, меня, намертво вцепившуюся в рубаху футуролога.
        — И куда теперь?
        — Вперед, прямо, быстро. На ходу думать будем.
        — Что это за посланник?  — Эльф, казалось, совсем не был испуган.
        — Если это то, что я думаю, то тогда за нами следует магическое порождение. Скверная тварь, практически неуничтожимая и с трудом отслеживаемая. Преследует жертву до тех пор, пока не настигает и не убивает. Убивает, правда, безболезненно, после чего бесследно исчезает сама. В первые сутки после создания нередко путает жертву с теми, кто находится возле нее. Ридий, что в будущем?
        — Смерть Кармы в лесу.
        — Туда, к открытому пространству.
        — Смерть Кармы в поле.
        — Проклятье! Тогда разделяемся, это даст нам время.
        Будущее, разве ты не столь велико и многогранно, чтобы не иметь совсем уж никакой лазейки? Вот она я, привлекла к себе взгляд твоих тигриных глаз. Но разве ты еще более опасный зверь, разве тебя нельзя задобрить ласковым движением руки? Я не хочу умирать, слышишь, будущее! Не хочу! Я, вместе с драконом покорившая небеса, не верю, что ты не дашь мне ни малейшего шанса. Не верю, что я, преодолевшая в себе столько, сколько чуть ли за всю жизнь не преодолевала, окажусь просто перемолотой твоими челюстями. Не верю, что нет не единой возможности, пусть самой крошечной. Слышишь, ты, будущее? Это говорю тебе я, ныне зовущаяся Кармой Рутхел. Я не верю!
        — Бесполезно,  — выдохнул Ридий,  — смерть. Ее. Смерть на перроне, смерть во дворе, смерть у торговой лавки, смерть у моста, смерть у школы, смер… не… то есть…
        — Что?  — Рявкнула Рада.
        — Смерть в воде… но и не смерть… нить совсем тонкая. Не знаю. Карма погибнет в воде, но вернется живой. Я не знаю! Она умрет и не умрет, понимаешь, Радьявара?
        — Рада. Можно просто Рада. К реке. Ридий, продолжай смотреть.
        Повернуть обратно. Бросается под ноги разбитая дорога, отбивается ритм шагов, разлетается нестройное дыхание — хрипящее, ровное, быстрое.
        А вот и тень позади, такая тень, которую ни с чем не спутаешь. Ни клыков, ни шерсти, просто сгусток недооформившейся материи, на вид такой неопасный. Приближается, не знающий преград.
        — Бегом! Быстро. Ридик?
        — Вода. Карме нужно будет погрузиться в воду. В реку.
        Как во сне, когда выдыхаешься, а все равно не успеваешь, не можешь достигнуть цели. И пусть так стремительно проносятся по обе стороны дома, пусть дорога подстилается портовой шлюхой, все равно так далека та свинцовая лента, до нее столько лиг, километров, метров. Или как здесь принято измерять расстояния? В бок вонзилось шило, рассыпалось иглами. Обжигало горло, слезились глаза, и так мучительно не хватало воздуха утомленным легким. Не останавливаться, бежать. Прижать руку к боку, сбросить сумку, забыть обо всем, просто нестись вперед, уже ни о чем не думая.
        Я влетела в ледяную вводу, завизжала от пронзившей стылой боли и, зацепившись за что-то сапогом на дне, рухнула. Льдом ударило в лицо, захлестнуло в рот и нос. Дернуть вверх, отплеваться, заработать руками! Нет, нельзя назад, как бы не обжигало холодом! Хвататься руками, грести, плыть, рваться прочь, не обращая внимания на лезвия судорог в сведенных ногах. Не сдаваться! Не оглядываться! Не…
        Перед глазами тьма. Не та, что все выключает, а что медленно гасит мир, что подобна мутному стеклу, только подвижному, насыщающемуся поблескивающими пузырьками воздуха. Воздух… Не хватает воздуха! Воздуха и света! Слишком темно и мутно, чтобы сообразить направление. Надо вынырнуть, увидеть небо. Рывок руками. Еще один. И еще. Совсем немного осталось, истончилось стекло, ярче блестят пузырьки. Надо…



        Глава 22

        Я выбралась, выкинула одеревеневшее и, превратившееся будто в чужое и непомерно огромное, тело на берег. Не встать, ни сесть даже. Нет, друзья, с меня хватит. Наплевать, пусть демон убивает, пусть происходит что угодно, у меня не осталось никаких сил, никакого дыхания — ни второго, ни тридцать второго. Все, честно поднимаю лапки кверху.
        «Ты и так мертва».
        Не время для философии. Может, с точки зрения отдельных личностей я и мертва внутри, но они свое мнение могут засунуть куда подальше, даже не буду уточнять место. В данный момент я дышу, мерзну, отбиваю чечетку зубами, трясусь на поганом берегу поганой реки и мечтаю оказаться на берегу какого-нибудь тропического моря.
        «Ты мертва».
        Внутренний голос звучал непривычно, раздражая детскими интонациями.
        «Ну, какой голос есть, таким и озвучиваюсь. В общем, предлагаю познакомиться, пока ты не решила, что свихнулась. А то знаю, сейчас начнешь истерить, вспоминать симптомы шизофрении… Я практически легендарная сущность, которую как только не называют. И бродячий дух, и неуспокоенная, и паразит, и много еще всяких названий… Так что присядь, а еще лучше — встань, пока задницу себе не отморозила. Мне, знаешь ли, теперь твоя тушка очень дорога, такая удача раз в жизни улыбается».
        Где-то я уже такое встречала.
        — Ты кто?  — С трудом я разлепила непослушные губы, но все же поднялась на ноги.
        Вода ручьями стекала с одежды, руки и ноги почти не чувствовались, пальцы невозможно было разогнуть. И дрожь, крупная дрожь сотрясала все тело, не принося никакого облегчения, заставляя лязгать зубы.
        «Так вот и слушай. Да, и общайся со мной мысленно, а то твои друзья сочтут тебя клиенткой дурдома. Кстати, они вот, идут. Короче, я — Юси. Имя такое. Была человеком, столкнулась с несчастной любовью, прыгнула с моста в Ужницу. Это семь лет назад было, если ничего не путаю. По какой-то причине я не перестала быть, а сохранилась в виде… ну, разума, призрака — так тебе понятнее будет».
        «Охренеть и не встать!»
        «Ага. Но случилось так. Ридик, похоже, не знает про меня, поэтому и не мог сказать конкретно, что произойдет. Ну ладно, давай по делу. Ты умерла. Посланник тебя коснулся и высосал из тебя все жизненные силы. Конечно, это все иначе называется, но я использую те слова, которые есть в твоем сознании. Я была рядом, так уж случилось. И это позволило мне заменить собой твои жизненные силы, понимаешь? То есть, если я покину твое тело, то ты тут же умрешь, мгновенно. Это как… ну как в больницах твоего мира, когда аппаратура вместо органа работает. Да не кивай, выглядишь странно. Вот…»
        «И что, так просто? Или ты теперь можешь контролировать мое тело?»
        «Контролировать не могу, не дергайся. Я знаю все, что знаешь ты. Даже то, что ты не помнишь, мне доступно. Каждый твой сон, каждое твое действие, каждое мгновение, которое фиксировал твой мозг, теперь передо мной как открытая книга. Я теперь вижу твоими глазами, слышу твоими ушами, чувствую все то, что чувствуешь ты. Например, у тебя сейчас критические дни, и все эти ощущения я испытываю в той же мере, что и ты. Я читаю все твои мысли».
        «Блин! И это везение? А если я, пардон, в туалет захочу?»
        «Да не переживай, договоримся. Я же не злой дух, я просто неудачница-суецидница, которая еще помнит, что такое быть человеком».
        «И как долго ты будешь со мной? Или тебе нужно выполнить какое-то незавершенное дело?»
        «Я понятия не имею, честно! Подобного себе я встретила, но он уже так изменился, что мы не смогли контактировать. Ладно, я тебя больше не трогаю, тебя блондинка зовет».
        И действительно, Рада стояла рядом и озабоченно всматривалась в мое лицо.
        — Карма? С тобой все в порядке?
        — Если не считать того, что я замерзла как собака, то да.
        — Точно?
        — Точно.
        Дорога домой оказалась невероятно долгой и противной, и мне казалось, что мы никогда не доберемся до нужного дома, что я сяду где-нибудь посреди дороги, сожмусь в комочек и просто выключусь, как выключается обесточенный механизм. Но я все же дотерпела.
        В доме имелась ванна и горячая вода.
        Если я мертва, то почему мне, погрузившей свое тело в теплые воды, так хорошо? Вернее, почему сначала я в полной мере ощутила ту характерную болезненность, когда из адского холода попадаешь в долгожданное тепло, а после поплыла на волнах наслаждения, готовая ради этих минут отдать многое, очень многое. Нет, все-таки весь тот диалог на берегу оказался просто временным помутнением рассудка.
        Я уставилась в потолок. Змеилась трещинами краска, отгибалась лепестками и завитушками, готовая в любой момент отвалиться, параллельными провисшими линиями тянулись бельевые веревки, по углам разрасталась черная плесень.
        В моей квартире, в той самой, в которой я хранила награбленное и которую сдавала, ремонт был лучше. Черный с серебром кафель, навесной потолок, качественная итальянская сантехника, широкая и удобная ванна со ступенями, а не чугунное шершавое корыто…
        Но сейчас не было ничего лучше этого корыта.
        Лежала замоченная в тазу пропахшая тиной одежда, терпеливо дожидался теплый цветастый халат, разлетелось по поверхности тумбочки всякое женское барахло, поникшими флагами висели полотенца.
        Я жива. Чтобы ни говорил Ридик, он ошибся. Я жива, цела и невредима. Разве что после такого внепланового купания рискую теперь обзавестись насморком или ангиной.
        «Я же объясняла тебе. Забыла?»
        «Юси?»
        «Да».
        «Ты не существуешь. Этому нет объяснения».
        «Ты упряма, как баран. Но я докажу».
        Мигнул свет, и на мгновение все затопила кромешная тьма.
        Свет вернулся, но рассеянно, тепло, размывая предметы.
        Твою же…
        Дышать… Дышать!
        Я резко вынырнула, расплескав воду, судорожно глотнула воздух, часто и шумно, как страдающая от жары псина, задышала. Ладно, внезапная попутчица, убедила и очень доходчиво.
        «Успокойся, я вернулась. Теперь веришь?»
        — Да. Верю. А что мне остается еще делать?
        «Мысленно, не забывай».
        «Хорошо».
        Отдышаться, успокоиться, снова лечь в поостывшую воду.
        И все принять — разом, безоговорочно. Теперь нельзя сомневаться, нисколько, ибо малейшее сомнение способно будет разрушить целостность моей психики. Я долго не могла признать того, что оказалась не в своей реальности, и теперь не могу позволить себе повторить все эти метания. Умерла, значит, умерла. Хорошо, пусть будет так. Все, согласилась, ради сохранения своего разума. Он мне еще нужен, тем более — сейчас, когда наше, как выразился Уэлл, расследование стало вызывать довольно интересную реакцию со стороны неведомого противника.
        А пока поговорить, что ли, с тем чудом, что засело в моем котелке? Что она там про память утверждала?
        «Ты говорила, что знаешь все, даже то, что я не помню. Так?»
        «Да».
        «Расскажи мне, как я попала в этот мир».
        «Не могу. Нельзя. Потому что если ты вспомнишь, то случится кое-что непоправимое. Но я могу тебе сказать другое. В твоей крови нет препарата Андрея, и ты не умрешь».
        «Это радует. Ладно, это не просто радует. Это восхитительно!»
        Это даже не восхитительно, это гораздо большее, это как разомкнувшиеся оковы и как необъятная гора с плеч, это как та упоительная свобода и независимость, чей неуловимый вкус заставляет выпрямлять спину, высоко поднимать голову и идти навстречу абсолютно любым трудностям, потому что есть самое главное — вера в себя.
        «Я знала, что ты обрадуешься».
        В дверь постучали. Негромко, но требовательно.
        — Ты не утонула? Ты уже больше часа в ванной.
        Рада.
        — Все нормально, вылезаю.
        — Давай, а то мальчишки уже нервничают. Белый дракон, чувствую, раньше взлетит, чем ты вылезешь.
        — Иду, иду. Не ворчи. Тебе это не идет.
        Мальчишки, натрескавшиеся сытной солянки, с подозрением уставились на меня, но, не приметив ничего особенного, вернулись к болтовне. Похоже, эти двое, внешне не слишком разнящиеся по возрасту, быстро нашли общий язык.
        — И ты голодная, да?  — Сердито осведомилась мать Ридия.  — Свалились тут на мою голову, как снег. Иди, давай, к столу — сейчас разогрею снова.
        — Мама, это леди Рутхел.
        — Королевна что ли?
        — Почти так. Считай, что да.
        Сейчас начнется: изменится лицо, взгляд наполнится подобострастием…
        — Нечего королевнам у простых людей делать.  — Отрезала старуха.  — Опять баб водишь бессовестно в дом, а матери своей врешь напропалую. Вот вернется отец, он тебе живо по ушам даст, разгонит всю эту кодлу.
        Она, продолжая ворчать, удалилась.
        «А она мне нравится. Прикольная. Классно тебя обломала».
        «Юси, ты откуда слова такие знаешь?»
        «От тебя».
        «Матом только хотя бы не ругайся, ладно?»
        «Как скажешь».
        — Ну что, поговорили?  — Вдруг осведомилась Рада.  — И не пытайся отвертеться, подруга, и что-то скрывать. Признаю, я не сразу поняла, но когда сообразила, то все встало на свои места.
        «Ага, Радьвара Солейн, та самая. Можно поболтать с ней?»
        «Заткнись!»
        «Карма, пожалуйста, я очень-очень хочу кое-что у нее спросить! Мой папа с ее отцом работал, это важно!»
        «Потом».
        «Блин. Ну ты и вредина!»
        «Сама такая».
        — Эй! Карма!
        Юноши прекратили свои разговоры, теперь на меня взирали две пары любопытных глаз и одна пара недобро поблескивающих.
        — Да,  — вздохнула я, понимая, что в этот раз тайна недолго хранилась,  — внутри меня сидит некая сущность, которая утверждает, что я мертва, а она заменяет собой мои жизненные силы.
        «Не некая, а вполне определенная. И с именем».
        — Ее зовут Юси. И она хочет зачем-то с тобой поговорить.
        — Понятно,  — кивнула Рада,  — так я и думала. Случай крайне редкий, но не исключительный. Пусть говорит.
        «Юси, и как ты собираешься общаться?»
        «Очень просто. Ты просто повторишь мои слова, хорошо?»
        «Ну, давай тогда, начинай».
        — Радьвара Солейн, я очень рада с тобой познакомиться. Как ты уже слышала, меня зовут Юси. Позволь спросить, твоего отца зовут Габриель Солейн?
        — Да.
        — Радьявара… госпожа Солейн…  — внезапное волнение Юси передалось и мне,  — это для меня такая честь встретиться с тобой… мой отец, он на конференции… он с твоим лично встречался, он мне рассказывал… это такой великий человек, то есть, вампир…
        — Довольно,  — оборвала Рада,  — сейчас не стоит об этом. Лучше ответь на мои вопросы. Если ты покинешь тело Рутхел, она умрет?
        — Да.
        — Если кто-то станет ее отслеживать, то какие результаты получит?
        — Если магическим способом, то теперь вообще не сможет ее увидеть. Иные методы, конечно, покажут. Для мира Карма умерла. Даже именно ее будущее нельзя посмотреть. Но Ридик, может быть, сумеет, потому что он знает про меня.
        — Ясно. Спасибо. Карма, поешь, мы скоро выдвигаемся. Поезд через полтора часа, даже меньше.
        Мать Ридика внесла тарелку с солянкой, густо заправленной с молоком.
        — И с хлебом чтобы ела! А то пошла молодежь, никакой совести.
        — Мама!
        — Что «мама»? Вон, как вымахал, а как был лоботрясом, так и остался, никакого проку.
        — Мама, остановись. Я уезжаю. Сегодня. Мы через полчаса выходим.  — Сообщил Ридик, уже без улыбки, всем своим видом выдавая серьезность намерений.
        Старуха картинно подбоченилась, грозно выдвинула вперед нижнюю челюсть.
        — Куда это ты собрался? Опять шляться и в неприятности влипать, да? Другие парни знай себе работают, а ты чего опять удумал?
        — Ма… ну надо мне ехать, пойми.
        Мне даже стало жалко парня, бесплодно пытавшегося хоть что-то донести до своей родительницы. Впрочем, он это делал без грусти, легко, уже давно убедившись в том, что все разговоры с матерью будут похожи на этот.
        — Ехать! Ветер у тебя один в голове, совсем о старой матери не думаешь. Ну и катись себе колесом. Тьфу!
        — Мама-мама…  — вздохнул Ридик вслед удалившейся женщине.
        Суп оказался удивительно вкусным и сытным. Задумчиво отправляя в рот ложку за ложкой, я вернулась к общению с внезапной гостьей.
        «Юси, а чем знаменит отец Рады?»
        «О! Ты сейчас прибалдеешь! О нем же пишут в каждом учебнике!»
        «Расскажешь?»
        «Легко! Я, правда, начну немного раньше. Слушай, в общем. Была Первая Чума, которая унесла очень много жизней. А спустя семьдесят лет по континентам прокатилась волна Второй Чумы. Она оказалась не столь смертоносной, как первая — погибших практически не было, но гораздо более коварной: вирус, непонятно как, где и каким образом вырвавшийся на волю, поражая жертву, делал ее бесплодной — что мужчин, что женщин. В мире стихли детские голоса. Каждый рожденный ребенок, независимо от вида, считался подарком небес. Каждая гибель ребенка освещалась всеми средствами массой информации. Численность живущих неуклонно падала, ученые в своих лабораториях сходили с ума в тщетной попытке хоть как-то противодействовать инфекции. Шли годы, умирали старики, безвозвратно терялись знания и достижения, эпоха Регресса набирала силу, борьба с вирусом, замешанным на магии и каких-то биологических особенностях одного из исчезнувших видов, казалась проигранной. Люди все чаще и чаще стали идти к вампирам в надежде сохранить не род свой, но хотя бы жизнь… Годы сменялись годами, и надежд оставалось все меньше. Нас спасла
случайность. Вампиры, не слишком переживавшие по поводу потомства, большей частью занимались совсем иными вещами. В частности, они пытались устранить собственную уязвимость перед ультрафиолетовыми лучами и рядом веществ. Их исследования практически не имели успеха, первые результаты сложно было назвать положительными, а количество побочных эффектов вообще сводило всю затею к нулю. Тем не менее, именно один из побочных эффектов натолкнул на те мысли, что позволили создать противоядие. Надо отдать должное вампирам. Не смотря на сладкие грезы о единовластном пребывании в мире, лишенном соперников, и об обладании всеми богатствами, они все-таки проявили гуманные чувства по отношению к остальным. Вернее, один проявил — Габриель Солейн. Он просто опубликовал свое открытие в самом популярном в то время научном журнале, не отдавая предпочтения какому-либо из видов. За такой поступок, за эту публикацию его изгнали из клана, но сделать ничего уже не могли. Наверное, ни один журнал в мире не имел такого успеха, как тот номер „Биологических и медицинских наук“. Позже Солейны пытались вернуть Габриеля, начали
давить на него, но мировая известность работала лучше любой защиты. Кстати, он был когда-то человеком, и Рада его биологическая, а не приемная дочь».
        «Мощно!»
        «А то! Теперь представляешь, почему я так среагировала? Кстати, ты скребешь ложкой по тарелке, и на тебя все пялятся».
        И точно, солянка давно закончилась, и теперь присутствующие с недоумением взирали на меня, вернее, на то, как я механически засовывала пустую ложку в рот.
        — Так, подруга,  — усмехнулась Рада,  — ты уж как-нибудь сумей договориться с Юси так, чтобы не выглядеть в чужих глазах помешанной. Извини, но иногда жутковато становится.
        — Угу.
        Ридик не выдержал и громко заржал, ему подхихикнул Уэлл.
        «Нашли, блин, друг друга».
        «Ага. Зато ушастый не мается».
        «Тоже верно».
        — Рада,  — вернулась я из себя,  — У меня к тебе два вопроса. Первый — по поводу отъезда, о котором ты говорила. Я, конечно, понимаю, что скоро полмира на ушах стоять будет, но нельзя ли передвинуть время нашего отбытия? А то, уж прошу прощения за подробность, но ехать мне совершенно не в чем. А второй вопрос такой: что это за неведомый посланник был отправлен? Кто его вообще мог сотворить?
        Вампирша нахмурилась.
        — Так, Карма, давай со второго начнем. Я думала, прикидывала, но пока ничего тебе конкретного сказать не могу. Я знаю пять, может даже шесть боевых магов, способных на создание такой сущности, из оседлых. К сожалению, вероятность того, что посланник был создан бродячим магом, гораздо выше, да они и чаще практикуют подобные вещи за определенную плату. Можно попробовать отследить, но обычно это пустая трата времени.
        Вампирша обхватила пальцами подбородок, оглянулась на хозяина дома.
        — А что касается отъезда, так следующий поезд только послезавтра будет, это тебе не Роузветл, где сел и поехал. Пока ты превращалась в русалку, Ридик тебе какие-то тряпки прикупил, да и я поделюсь.
        То, что приобрел Ридик, непроизвольно вызвало у меня стон, полный отчаяния, потому что ни одна нормальная девушка не согласилась бы без нужды оказаться в длинном бесформенном тулупе, рейтузах и аляповатом платье в мелкий цветочек.
        — Извини,  — развел руками Ридий, нахально наслаждаясь моими стенаниями,  — местные девчонки в Стандару за нормальными вещами гоняют, здесь сейчас ничего нормального не купить. Да ты не переживай, тебе же только до поезда, чтобы не мерзнуть.
        — Ну не только. Еще в самой Стандаре пересадка,  — глумливо усмехнулась Рада.
        — Вы издеваетесь или только начинаете?  — Придушить бы их всех — медленно и мучительно.
        «Ага, и еще кишки по карнизам для большей убедительности развесить».
        «Между прочим, ты во мне. А это значит, что в этом безобразии тебе тоже ходить».
        «Я же дух, мне как-то пофигу».
        «Опять выражаешься?»
        «Ты решила бороться за чистоту родного языка?»
        «Нет. Завидую просто. Переводчик не справляется с большинством нецензурных выражений. Ругаюсь как пятилетний ребенок».
        — Поговорили?  — Хихикнул, подражая вампирше, Уэлл.
        — Чтоб вас…  — поискала я переводимое словцо покрепче, но не найдя такого, махнула рукой и ушла переодеваться в ванную.



        Глава 23

        — И что это будет за человек? Хоть что-то о нем сказать можешь?
        Выкупить одно купе оказалось не так просто, но все же удалось. Рада надеялась, что теперь двинутся к островам Айли-Ивиж, но Ридик спутал все планы.
        Зубочистка, как живая порхавшая в его руках, замерла.
        Эльф увлеченно что-то рисовал в блокноте. В какой-то момент, отвлекшись на разговор, он нечаянно повернул ко мне рисунок, и я с негодованием обнаружила себя, изображенной весьма художественно, но не в нормальной одежде, спешно приобретенной в Стандаре, а в том ужаснейшем бесформенном тряпье. Ну, паршивец, он у меня еще получит по своим длинным ушам! И Рада тоже хороша — вместо того, чтобы сделать горе-художнику замечание, она лишь одобрительно хмыкнула. Сговорились, значит, да? Ну смотрите у меня, еще познаете, что такое гнев драконовой жены.
        Ридик молчал, пытаясь найти в себе исчерпывающий ответ на заданный вопрос, постукивал, попадая в ритм колес, по краю стола зубочисткой.
        Я почувствовала на себе внимательный взгляд вампирши. Похоже, она понимала, что я не сплю. Возможно, меня выдавало дыхание, хотя не исключено, что ее природа позволяла улавливать куда более тонкие вещи. Слышала ли она биение моего сердца? Коснулся ли ее ушей звук тока крови по сосудам?
        Мои ресницы слегка дрогнули, но нет, ничего не изменилось во взгляде серых глаз. О чем она вспоминала? Я могла лишь догадываться. Может быть, невольно своим сбивчивым восхищением Юси откинула эту женщину в те времена, когда первые брызги крови пьянили сильнее любого алкоголя. Спровоцировала, выдернула застарелые пласты, сохранившие непередаваемую смесь страха и восторга, когда после многих лет тьмы можно было снова встать в полный рост перед восходящим солнцем. Молилась ли она, как молиться сейчас своему Райган-Гули, когда думает, что никто ее не видит? Или знает, что я уже это замечала и делала вид, что ничего не происходит? Солейны, глупые и алчные вампиры столько всего потеряли, изгнав их своего клана того, кто когда-то был простым человеком, а после сумел сохранить свою человечность… Или это все мои догадки, бесплодные раздумья?
        — Рада, извини, не знаю,  — кончик зубочистки сбился, постучал по пластиковой столешнице в ином ритме,  — будущее все-таки не книга, так просто не прочитаешь.
        — Опиши еще раз, что видишь.
        Парень послушно закрыл глаза, опершись подбородком на кулак и продолжая выбивать тихую дробь. Волосы надо лбом встопорщились, одна прядь завернулась неровным колечком. Щеки порозовело, веснушки проступили золотистыми крапинками.
        — Ну, вот теперь пока самая вероятностная нить. Я стою рядом с тобой в каком-то экзотическом месте. Ну, то есть, если верить картинкам, мы в Осар-Бихти. Солнечный день. С нами странный человек, который на нитке грядущего как узел. На ладони у него камень. Черный. Как капля. Образ очень ясный, даже многие детали можно разглядеть.
        Отломался кончик у зубочистки, отлетел в сторону, но Ридий этого не заметил, продолжил ритмичное движение.
        — Человек этот странно выглядит. У него молодое здоровое тело, но очень старое лицо. Вот. Дальше пока не могу видеть, слишком много нитей, чтобы их без последствий трогать. Но, к счастью, я в своем будущем не вижу фиксированных событий. То есть, нет события, которое обязательно случится, несмотря на то, что произойдет ранее.
        — Это хорошо?  — Уточнил Уэлл, оторвавшись на мгновение от создания полотна высокой художественной ценности.
        — Конечно,  — улыбнулся Ридик,  — потому что редко фиксированные события бывают положительными. И если они возникают, то их уже не смог бы обойти даже Берсед, мой учитель. А более сильного футуролога, чем он, я не встречал еще.
        Рада принялась чистить и смазывать «игольник»  — маленькую смертоносную машинку. Ловко разобрала, вытряхнула из отсека металлическую пыль, прошлась кисточкой. Как-то она обмолвилась, что ей еще довелось подержать в руках огнестрельное оружие, совсем давно.
        Каково это, Радьявара Солейн, не стареть телом, но дряхлеть душой? А ведь я никогда не спрошу, а ты ни мне, ни кому бы то ни было еще никогда не ответишь.
        — Берсед мне делал предсказание. Ему тогда едва за тридцать было,  — тихий щелчок отошедшего элемента.
        — И какое?  — Полюбопытствовал юноша, но тут же смутился, виновато закончил: — Прости, наверное, это что-то личное?
        — Да нет,  — чистящая жидкость вылилась из тонкого отверстия дула.  — Он уже тогда был сильным, хотя и не таким знаменитым. Сам меня остановил — просто вцепился за руку и отвел в сторону. Думала, что полоумный какой-то. Оказалось — Берсед. Сказал тогда, что придет время, и мне нужно будет встать на защиту великих. Я не то, чтобы посмеялась, но не придала этому значению. Забыла даже. Хотя, в общем-то, наемником я уже тогда была.
        — Интересно.
        — Эй!  — Шепотом позвал Уэлл, его ушки возбужденно подрагивали.  — Похоже?
        Он развернул блокнот, демонстрируя рисунок. Листок, находящийся против света, просвечивал, и я не могла не отметить поразительное сходство. Точно придушу ушастого.
        Ридик прыснул, спешно зажал рот кулаком.
        — Если ты меня вот так нарисуешь, убью,  — пообещала, улыбаясь, Рада.
        — Нарисую,  — поддел эльф.
        — Я все слышу,  — решила я подать голос, дабы некоторые Вестренденские-младшие совсем уж не зарывались.
        — А ты, леди Рутхел, продолжай беседу, мы тут о своем,  — изобразил из себя саму невинность футуролог.
        — Ага, так и поверила,  — я села на койке, потянулась.  — Не знаю, как вы, а я скоро возненавижу все эти поезда. Уже и не помню, когда последний раз в нормальной кровати спала. Хотя нет, помню. Только поспать мне тогда не дали, потому что одна полоумная красавица изобразила истерику и попыталась расцарапать мне физиономию.
        — Ну, я не удивлюсь, если таких красавиц было за сотню в твоей жизни,  — Ридик продолжил отбивать ритм зубочисткой.
        Я фыркнула:
        — Если это комплимент, то идиотский.
        — А еще леди!  — Притворно возмутился парень.
        — Да ну тебя!
        Предстояло ехать более двух суток в то место, которое считалось раем в этом мире. Мир, мирок… взять в ладони шарик, как драгоценность, как что-то хрупкое и нежное, чувствительное к малейшему воздействию. Подуешь легонько, а ураганы уже сотрут с его лика целые города и селения, обветрят заснеженные вершины, взбурлят моря и океаны. Это не алмаз, что стоек и тверд.
        Алмаз…
        Потянуло под сердцем неизведанной жилкой, царапнуло когтем. Черный бриллиант ждал, терпеливо и стоически, той минуты, когда мог лечь в теплые ладони, что защитят от всех бурь и ураганов мира, что удержат бережнее, чем самый хрупкий мирок.
        «Так ты его любишь!»
        «Кого?»
        «Арвелла этого. Ты его любишь, вот почему ты тогда уступила мольбам Эллис».
        В этом мире есть хоть кто-то, кто не станет начинать бессмысленных разговоров о тех вещах и людях, к которым я не желаю иметь никакого отношения?
        «Неправда. Я этой ящерице разноглазой крылья-то еще пообломаю. На всю свою жизнь запомнит, как против воли под венец тащить! Я, как только мы вернем этого придурка, пошлю его так, как никто еще не посылал. И вообще, чтобы я не слышала всех этих сопливых бредней от тебя. Уяснила».
        «Логика у тебя потрясающая: сначала спасать, затем посылать… Ладно, не кипятись, все я поняла. Не хочешь признавать — дело твое».
        Я лишь стиснула зубы.
        Что же произошло тогда, еще в том мире? Что стало мостом между реальностями? Мерцали звезды над головой, то ли как пыль, то ли как штрихи. Так звезды не мерцают, когда просто лежишь и смотришь. Но если едешь или как-то движешься, то тоже не похоже. Нет, это напоминало что-то другое, совсем простое. Звезды. Запах моря. Когти, оставившие на боках рубцы, от которых вряд ли удастся избавиться. Это скверно, это несколько может все усложнить в дальнейшем…
        «Ты не должна вспоминать. Даже не пытайся. Как только ты вспомнишь или догадаешься, случится кое что очень ужасное».
        «Что? Что случится?»
        «Я не могу тебе сказать. Если я как-то озвучу, это может спровоцировать твой мозг, твою память. И тогда уже невозможно будет ничего исправить. Просто забудь про этот кусок».
        «Я не могу. Мне снятся сны. Я иногда боюсь даже заснуть из-за них».
        «Теперь я с тобой. Их больше не будет. Я смогу сделать так, чтобы тебе больше ничего не снилось не из прошлой жизни, ни из того, о чем нельзя вспоминать».
        «Из прошлой жизни?»
        Я похолодела, судорожно сглотнула. Юси знает все то, что известно мне. Значит, все махинации, все преступления, все то, что было ранее?
        «Да. Но срабатывает твоя собственная психологическая защита, поэтому ты не помнишь этих снов. И да, я действительно все знаю. Благодаря тебе умерли семнадцать человек. Еще шесть умрут, если Андрей соврал о препарате. Ты отвратительна и бессердечна. Ты эгоистична и равнодушна. Тебе плевать на людей. Они, их жизни стоят меньше, чем кучка побрякушек. Ты — убийца. Не просто воровка или мошенница, а самая настоящая убийца. И их лица ты видишь почти каждую ночь. Да, они не были ангелами, и их руки тоже нечисты. Например, тот, седой, Голубев который, отдал свою почку дочери и анонимно вносил пожертвования детскому дому. Но ты предпочла этого не заметить. Крестовский поддерживал университет и давал возможность студентам получать нормальное образование. Теперь университет обнищает и станет просто еще одной шарашкиной конторой. Дяченко был единственным достойным конкурентом насквозь коррумпированному Гришко. Ты все это знала, ты подмечала каждую деталь, когда выходила на охоту, но предпочитала не думать о таких вещах, заменяя факты образом вожделенных драгоценностей. Ты чудовище, Белотырь Каролина
Игоревна».
        Горькая усмешка искривила мои обветрившиеся губы.
        «И что, Юси, жалеешь, что попала в тело такой твари? Почему не покинешь меня? Так хочется испытывать ощущения, что рада даже такой оболочке?»
        «Нет, Карма, не жалею. Ты ценой собственной жизни готова была спасти Ридика. И ты спасла его. Ты пыталась оправдаться, не признаться самой себе, укрыться от правды логическими объяснениями и представлениями о выгоде. Но, на самом деле, ты стала превращаться из расчетливой сволочи в человека. Ты можешь сколько угодно считать это слабостью и бесхребетностью, но ты, Карма, просто становишься человеком».
        — Что это с ней?  — Донесся сквозь обвинения Юси напряженный шепот свесившегося с полки Уэлла.  — Плачет?
        — Не трогай ее.  — Также тихо ответила Рада.
        Я плачу? Да я никогда не плачу, я уже забыла, что это такое и не желаю даже вспоминать. Нечего тут врать! И я, проведя тыльной стороной ладони по щеке и виску, медленно опустила руку на простыню.
        Она стала неожиданно мокрой.



        Глава 24

        Духота изнуряла, убивала малейшее желание что-либо делать. Даже мысль о том, что нужно набрать текст, казалась чем-то сродни подвигу. А ж просмотр почты, передвижение пальцев по клавиатуре, управление манипулятором, так все это вообще казалось чем-то сверхъестественным. И я не знаю, каким чудом мне удавалось все это проделывать.
        — Я здесь умру. Прямо сейчас.
        — Это еще сезон дождей не начался, так что радуйся и не ной,  — Рада была равнодушна и к жаре, и к духоте.
        На границе пришлось заплатить заметную сумму, чтобы таможенники позволили провезти некую полоумную и немую леди. Вервольфы долго по-собачьи принюхивались, цеплялись, но все же сдались при намеке на договор с помощью денег. На второй границе сгорела еще одна пачка инстедов. Зато я поняла, что во мне умерла блестящая актриса.
        — Сигна новая готова к приезду будет. Нужно только найти материал подходящий и терминал,  — проворчала вампирша, глядя в спину довольным таможенникам. Еще бы им не быть такими довольными, куш-то сорвали приличный.
        Пластик, тот самый, разыскали далеко не сразу. Рада бойко сновала вдоль лавок, внимательно всматриваясь в лица и изредка контактируя с отдельными торговцами, Уэлл огромными глазами поглощал новую сторону мира, а любопытный Ридий самым натуральным образом страдал от незнания царящего как в самом Осар-Бихти, так и по всей Бадии, языка.
        Я тоже страдала, но — от непривычной жары.
        Осар-Бихти действительно поражал воображение. Яркий, красочный, будто сошедший с ярких туристических буклетов, он был многолик и непостоянен. Тянулись к небесам оплетенные зеленью полуразрушенные небоскребы, оставшиеся в наследие от древних, поражали роскошью и помпезностью головокружительные виллы, ужасали грязью и смрадной вонью трущобы, замирало сердце при взгляде на кружевные белоснежные дворцы и томительно что-то мелодично перебиралось в душе, когда волны нежно облизывали берег. Этот город был создан для ночных феерий и красавиц всего мира, он не мог существовать без многоголосия и столпотворения, он умер бы без льющейся со всех сторон музыки и карнавальных зрелищ, он угас бы без завораживающих уличных танцев и проворных рук, ловко обчищающих карманы незадачливых туристов. Каждый ручей, каждый лист пышных пальм, каждый искрящийся на свету камень шептал, утверждал, настаивал, что это и есть рай, где ангелы на время снимают нимбы, а черти отставляют в сторону вилы.
        Подшитый переводчик довольно быстро подстроился под новую речь, звучащую то ли пересыпью мелкой гальки в прибойной волне, то ли шелестом соскользнувшего шелка с бархатного плеча томной дивы.
        Разменянные не с первого раза инстеды стали звонкими шалишами, распечатанный терминалом документ на имя Даризы Лотунг на вид ничем не отличался от предыдущего, настоящего. Я почувствовала что-то сродни грусти, перестав быть Кармой Рутхел. А ведь не так уж и скверно звучало, на самом деле.
        Теперь же Рада терзала Скрибер и надежных людей в поисках информации о недостающем камне из ожерелья «Вдовьи слезы», мужская половина команды украдкой лезла в игровые сети, а я мучительно перечитывала набранные Гарором строки. Молодой король выступил со скорбной речью, глубоко сожалея о несчастье, случившемся с четой Рутхелов. Равид Мирный со слезами на глазах был вынужден заявить о том, что он не может оставить страну без хранителя более, чем на десять дней. Поэтому, если в течение этого срока не будет никаких вестей о господине Рутхеле, то за час до полуночи ему придется начать проведение Переменного Собрания.
        «Переменное Собрание»  — любезно продолжал писать не терявший надежды Гарор,  — «представляет собой закрытые переговоры в течение одной (или более) ночи, в которых участвуют как члены королевской фамилии, так и главы могущественнейших кланов Фортисы».
        Клан же Рутхелов признают более не существующим, по нему объявят траур. И даже если Арвелл появится после исторического сборища, то это уже не сыграет никакой, по большому счету, роли. К сожалению, добрых вестей пока не имелось, футурологи бессильно разводят руками, а в Роузветле начинаются волнения. Люди искренне верят в возращение хранителя и питают слабую надежду, что новыми стражами покоя страны не станут Скайнеры, Срибрисы и им подобные.
        Мне очень хотелось ответить, приободрить старика, прокричать, что я еще жива, что я делаю все возможное. Но разве можно так рисковать? Пока вездесущие тени растрезвонили по всему миру о моей гибели, есть еще эта фора, дарующая вероятность с меньшим количеством препятствий продвигаться к цели.
        — Рада, нам осталось на все десять дней, каких-то десять дней. Я не знаю, что делать.
        Замерли, оторвавшись от игр, Уэлл и Ридий, скептически подняла брови вампирша.
        — Десять? Видать, сильно трясется над собственной шкурой Равид. Хотя оно понятно, первенец вот-вот родится. Но все равно, я надеялась, что до Переменного Собрания он оставит хотя бы месяц. Что ж, нам придется поторопиться.
        — Но как? Рада? Как мы успеем?
        — С помощью денег, обаяния и порталов. Как только мы найдем то, на что согласится обменять «Черного Принца» Скряга, то при удачном стечении обстоятельств сможем добраться до Айли-Ивижских островов в течение дня. Сколько денег тебе перевел Авроз Виждеч?
        — Двести семьдесят тысяч инстедов. Но осталось уже двести сорок.
        — Неплохо. У меня при себе пока тридцать две тысячи. При необходимости могу запросить перевод на сумму в шестьдесят тысяч. Если совсем все плохо будет, то достану еще примерно же столько. Что у тебя, ушастый друг?
        — А ты клыкастая подруга,  — фыркнул эльф.
        — Уэлл, я серьезно,  — осадила Рада,  — время игр кончилось. Итак, сколько тебе в дорогу дал Стенхал?
        — Восемьдесят пять тысяч.
        Ридий густо покраснел. Услышав такие сумасшедшие суммы, он, похоже, почувствовал себя жалким оборванцем, нелепой и мешающейся нагрузкой.
        — Эй, ты чего?  — Шепнул эльф.  — У меня еще двадцать есть, если что, скажешь, что твои.
        — Я все слышала, Уэлл. Ридик, мы сейчас не соревнуемся, кто богаче, не переживай. Дело совсем в другом.
        — В чем?  — Грустно протянул парень.
        — В том, что придется за проходы через порталы платить. И поверь мне, как выразился Уэлл, клыкастой, хорошо, если мы будем обходиться десятками тысяч.
        — Ого…  — только и смог выразить изумление Ридий.
        — Вот-вот. Но теперь возвращаемся к работе. Ридик, проверяй грядущее. Уэлл, закрывай своих разбойников и проверяй все зарегистрированные порталы в Осар-Бихти, на островах и вообще на территории Каенаты. Наткнешься если на незарегистрированные или недействительные, то тоже отмечай. Карма, ты что-то хотела?
        Теперь просить, наверное, было неуместно. Но, с другой стороны, а будет ли теперь время, когда станет уместно?
        — Можешь написать Гарору? Так, чтобы он понял, что я жива?
        — Подумаю,  — склонила голову вампирша,  — хорошо. А ты попробуй посмотреть, что там с нашим Дасао Греккером? Может, полезное что-то найдешь.
        Послушно дрогнули пальцы, возвращаясь к исходной таблице Скрибера.
        Но меня терзал еще один вопрос. Один простой и все же очень важный вопрос. А что мы сможем сделать, когда черный бриллиант попадет им в руки?
        «Не торопи события. Сначала получите его».
        Юси была права, и я, теперь подгоняемая столь малым сроком, отведенным королем, стала усердно выискивать в сети те крупицы информации, которые могли нас хоть на чуть-чуть, на йоту приблизить к заветной цели. Увы, это действительно были крохотные и бесполезные обрывки сведений. И сколько я не пыталась нарыть пару лишних предложений, все, что попадало мне в руки, имело ценности не больше, чем подобранный на мостовой камень.
        После, когда мы обменялись результатами своих трудов, то совсем приуныли: сведений оказалось слишком мало, чтобы пробудилась хоть какая-то толика оптимизма. Если верить сети, то «Вдовьи слезы» стали порождением сумасшедшей ведьмы Дарьевы Хрустлинг-Гелай, жившей более полувека назад. Вернее, Дарьева была до поры до времени среднестатистической магичкой эмоционального профиля, пока на старости лет не потеряла голову от любви к некому Кришу. Бич всех ведьм такого профиля — постоянная потребность в поддержании своих магических сил за счет эмоций сторонних людей. Похороны или свадьба, рождение ребенка или сгоревший дом — все это манило стервятниц не хуже, чем вампира свежая кровь. Нередко такие особи селились возле погостов, питаясь чужим горем. Если ведьма пила эмоции один-два раза, то редко это сказывалось как-то на жертве. Но если присасывалась к кому-то намертво, то почти всегда сводила жертву в могилу. Ослепленная любовью, Дарьева истощила своего возлюбленного. А когда поняла, что натворила, то пролила девять черных слез и, дико хохоча, сама сгинула бесследно. Черные алмазы огранили и заключили в
платиновое кружево. Само ожерелье не слишком ценилось, ибо, как артефакт, нередко уступало по силе иным магическим предметам, и поэтому постоянно переходило из рук в руки, от одного дома к другому. В процессе перемещений и был утерян один камень, ожерелье резко упало в цене и еще чаще стало использоваться в качестве разменной монеты. Потом оно лет на десять затерялось в чьих-то сундуках, пока внезапно не возникло на аукционе…
        — А почему выкупить «Черного Принца»? Выкрасть? Отобрать силой?  — Неистовствовал эльф.
        — У мага? Силой?  — Не прозвучавший смех искрами рассыпался в льдистых глазах.
        — Но он же слабый, не маг даже, если на то уж пошло. И объяснить все, провести переговоры…
        — Да. Слабый. И даже не боевой, а из тех, что бытовыми кличут. Посуда сама вымоется, окошки протрутся, ничего особенного. Только артефактов он собрал уже столько, что впору боевым начать нервно чесаться. Колечко наденет и вымоет тебя всего изнутри, каждый орган один за другим, пока не станешь ничем. Выкупить? Попросила я написать одного из друзей, чтобы тот поинтересовался гребнем Вирны, для несведущих — слегка оттенок волос меняет, и не более того. Так друг тот меня после предупредил, что еще одна такая просьба, и я могу забыть о его существовании. Еще вопросы?
        — Неужели этот маг настолько неуязвим?  — Поразилась я.  — И все остальные… разве никому нет дела до происходящего?
        Вампирша пожала плечами.
        — Дасао — безумец, но неопасный. Ему нет дела до мирового господства или политических интриг. Он сидит в своей башне, чахнет над артефактами и укрепляет оборону. Рано или поздно, а скорее — рано, он сдохнет, не смотря на все его сокровища. Наследников и учеников нет, все отойдет в сокровищницу Каенаты. А через какое-то время артефакты снова вернутся в мир.
        Понятно, эдакий круговорот артефактов в природе — приходят и уходят, и ни у кого навечно не остаются. Кто умирает, кто теряет, кто продает или меняет… придет время, и Скряга забудется миром, перестанет существовать и телом, и именем, а все эти магические игрушки разбредутся по свету, сыграют свои трагические, эпические и драматические роли.
        Найти человека с молодым телом и старым лицом тоже не удавалось. Бесполезно рыскали по побережью мы с Уэллом и Ридиком, тщетно ссылку за ссылкой открывала в Скрибере Рада, надеясь найти хоть какое-то упоминание или совпадение с рисунком, сделанным эльфом по словам футуролога. Ни в сообществах, ни среди прибывших и убывших, ни в каких-либо записях ничего не упоминалось об этом типе.
        Впору руки опустить.
        — А ты не мог ошибиться?
        — Может, нужно отыскать то место, встать там?
        — Эй, а если объявление?
        — Как такое вообще может быть?
        Вопросы и предложения сыпались как из рога изобилия, но ответы получились смазанными и неубедительными, да и не ответы даже, а так, ничего не значащие слова, произносимые лишь для того, чтобы поддерживать тлеющие угли надежды. Не было у меня уже никаких насмешек над миром и его опасным балансированием на цирковой трапеции, он оказался слишком неподготовленным и самоуверенным, чтобы великолепно, без осечек, без этого ужасающего и всеми ожидаемого падения совершить свой смертельный номер. Он положился на слишком малое, но уже ничего не мог сделать, не мог отступить, откатиться в те времена, когда существовал иной, безопасный путь. Нет, теперь ему придется двигаться только вперед и тихо бормотать вместо молитвы одну единственную фразу: «Меня спасет лишь чудо». Прости, не мой новый и беспечный мирок, я не чудо. Все мы — не чудо, просто люди и не люди с человеческой сущностью. Юси говорила, что я становлюсь человеком, она думает, что я становлюсь сильнее. А вот в этом, увы, моя попутчица очень сильно ошибается, ибо чувства отнимают холодность разума, снижают его эффективность. Когда есть чувство
«хочу», то оно становится топливом для внутренней расчетливой машины. Когда возникает чувство привязанности, то оно, напротив, сыпется песком на отлаженные шестеренки, запускающие работы мысли.
        Я шла по влажному песку, оставляя цепочку следов. Теплые волны накатывали, приятно омывая ступни, и сползали, оставляя после себя матово поблескивающие и идеально выглаженные поверхности литорали. Огромный диск солнца устраивался в сизоватой дымке, примерял к лику то огненные тона, то обряжался в звенящий пурпур.
        В той, прошлой жизни, всегда хотелось укатить куда-нибудь далеко-далеко, чтобы вот так бродить по берегу, следить за бегом волн, чувствовать себя экзотичной принцессой, обряженной в золотисто-зеленые шелка, вздымающиеся то крыльями чудесной бабочки, то поникающие полотнами флага в штилевой день. Мечта сбылась, разум холодно это запротоколировал и поместил на одну из полок памяти.
        «Юси? Прием, как слышно?»
        «Да здесь я. Задумалась. Просто таких закатов не видела. И вообще никогда в Осар-Бихти не была».
        «Есть какие-то мысли по поводу нашего Неуловимого Джо?»
        «Есть… но вряд ли чем-то помогут, да и Рада уже говорила про это. Такая внешность может говорить о каком-то проклятье. И, может быть, он еще не проклят».
        «Наверное, пацаны правы… нужно просто выйти на то место, которое есть в видении».
        «Но Ридик же ясно дал понять, что это не фиксированная точка. Вероятность осуществления — около сорока процентов. Для будущего, конечно, довольно высокая, но все же рискованная. А если не сработает? Найдем ли мы вообще того человека?»
        «Да, ты, наверное, права. Ладно, давай возвращаться, в темноте вообще дорогу не отыщем».
        «Может, еще немного побудем здесь? Тут так красиво».
        «Хорошо».
        Я отошла от полосы прибоя, опустилась на теплый песок. Багряный шар опускался ниже, тускнел, но продолжал приковывать к себе взгляд. Беспокойная водная поверхность окрасилась в матово-серый, нарушаемый возникающими и тут же исчезающими розовыми, рыжими и фиолетовыми штрихами. Порой волна посмелее поднималась повыше, мелькала прозеленью, и вновь возвращалась в родную стихию.
        «Как же мало времени, как же его мало осталось… что можно сделать за десять дней?»
        «Справимся как-нибудь».
        «Как? Даже если телепорты обеспечат зеленый свет, даже если все будет работать…»
        «Карма… мне очень хочется тебя приободрить… мне хочется верить в успех, но…»
        «Но логика беспощадна ко всем нашим желаниям, так?»
        «Да».
        «Знаешь, Юси, я сижу вот здесь, беседую с тобой и думаю — а гори оно все синим пламенем. Катись оно к чертям! Была бы я магом, драконом, вампиром, то, наверное, смогла бы что-то сделать. Но посмотри даже на Раду. Вот она — сильная, быстрая, бессмертная. И что? По существу, ничего сделать не может. Или Ридик, да. Видит будущее. А иногда кажется, что это только мешает».
        «Но если ты человек, из плоти и крови, то я просто бестелесный дух, неудачница и самоубийца, так ничего и не достигнувшая ни при жизни, ни после».
        Сгущалась дымка, наливалась, вбирала в себя нижний край солнца, не пропуская света. Еще одна грань мира, зажигающего первые огни и выпускающего на волю молодых, сильных и здоровых, брызжущих энергией и жаждущих феерических ощущений. Пусть будут боль и смерть, пусть взбурлит взбудораженная кровь, пусть сольются губы в сладострастных поцелуях. Изовьются тела, нахлынут волшебные грезы, хрустнут капсулы в ладонях и скрипнет пыль на зубах. Отразятся сотни бликов в синих и красных винах, поманят унизанные кольцами девичьи руки, укроет океан ищущих уединения. Содрогнутся, польются ритмом сильные, не знающие устали, закружатся, откинутся возбужденно, разметав по плечам роскошные гривы. Наступит ночь, и придет время королей и королев, не считающих ни денег, ни времен, ни событий. Полуобнаженные, с трепещущими ноздрями, с отуманенными глазами, они исполнят в совершенстве ритуал, как исполняли уже бессчетное количество раз, выпьют свет звезд с небес, насытятся экстазом рваных мелодий, очистятся до совершенства в выжигающих души танцах, а к утру расползутся обессиленными животными, порой не досчитавшимися
кого-то из своих, чтобы на следующую ночь снова править балом.
        Вот она жизнь — просто череда мимолетных всполохов на гранях стекляшек, нашитых на среднего качества ленту. Идет время, катится колесом, оставляет следы на спинах и лицах, отрывает стекляшку за стекляшкой. И что в конце, где лезут и собираются в бахрому? Пустота. Свалка для отработанных душ и истлевших тел. Всех нас ждет в конце мусорный контейнер, хотя и некоторые верят в наклейку со знаком переработки. Но вера, опять же, чувственная область…
        — Разве пристало такой красивой леди грустить в этом изумительном месте?
        Я подняла глаза. Мужчина. Средних лет. Не красив, но интересен. Внешность неуловимо сочетает в себе черты и южан, и северян. Скорее всего, ищет необременительный секс.
        — Пристало. Извини, я не желаю общаться.
        Мужчина пропустил мои слова мимо ушей, сел на песок рядом.
        — Говорят, что Осар-Бихти — это не просто город тысячи удовольствий, а место силы. И, если загадать желание, то оно обязательно исполнится,  — чуть нараспев, с неуловимым акцентом, произнес он.
        — Замечательно. Но мне пора идти.  — Огрызнулась я.
        — Позволишь проводить тебя?
        Вот же настырный тип. И чего привязался, мало, что ли, свободных женщин на этом пляже, жаждущих приключений? Мне своих сполна хватает.
        — Нет.  — Тверже стали, холоднее полярной льдины.
        — А хотя бы угостить бокалом вина? Я знаю одно замечательно место, где подают лучшие вина со всего мира, где нет дорвавшихся до денег подростков, где Осар-Бихти раскрывается своей особенной стороной.
        Вина хотелось. Чтобы заглушить вину. Бокал вина сейчас подходил лучше всего. Пожалуй, только он и мог бы оказаться живительной влагой, способной хоть как-то воскресить павший дух. И мне представился затерянный уголок на самом краю вселенной вне всех пространств и параллелей, где галактики отражаются в стеклянных водопадах, бокалы наполняются пенящимся звездным светом. Да нет, невозможно. Или что ты скажешь? Интуиция? Интуиция была спокойна, она не чувствовала ни опасности, ни какой-либо угрозы, она безмятежно вплеталась мечтаниями о бескрайности, погнувшей линию, что разделяет аквамариновую высь и таящие множество секретов материи, она изгибалась бескостной кошкой и прорезала грядущее вертикальными лезвиями зрачков на игровом зеленом бархате, она терлась о ноги и топорщила усы, готовая слукавить и предать, если возникнет в этом необходимость.
        Бархатные глаза напротив терпеливо ждали ответа, белозубая улыбка пленяла искренностью и открытостью.
        А почему бы и нет? А почему бы действительно не покачнуться на краю полосы шириною в десять дней и не спрыгнуть в бесконечный стремительный полет?
        — Хорошо. Но только один бокал.
        Незнакомец повел легко и ненавязчиво, то увлекая в узенькие, дышащие древностью, переулки, то притягивая к вершинам, с высот которых город рассыпался несметными сокровищами легендарных султанов и падишахов. Ажурные мостики и невесомо парящие переходы, резные балкончики и загадочно светящиеся окна чередой проносились перед глазами и пропадали миражом. А на их месте уже мерцали иглы шпилей и магическими заклинаниям выстраивались зубцы тысячелетних стен. Но дальше, дальше, где висячие сады чествовали восхитительных цариц, а парки воспевали хвалу богиням переливом позолоченных струн, где жемчугами щедрились хрустальные ручьи и в искусно обрамленных прудах находило свой покой бездонное небо. Но прочь, в глубину, к дорогам, хранившим помять о великолепных шествиях и роскошных церемониях, где с ладоней рабынь слетали лепестки роз, а рубины перстней обливались жаркими поцелуями. Еще, еще! Туда, где каждая плитка под босой ногой хранила знак счастья, где каждый фонарь горел восьмым цветом радуги, где суровые боги ушедших времен расплывались испещренными улыбками и благословляли каменными длинными перстами.
В их глазах таилась вечность, а молчании плыла история о тех истинах, что видны каждому, и потому никем не замечаемы.
        — Нравится?  — Сбивчивый шепот горячит новым солнцем в крови, наполняет желанной истомой.
        — Да.
        Белое вино — ключевая вода в бокале с лунным ароматом и вкусом наливного винограда редкого сорта. Южный ветер ненавязчиво обласкивает поющие трубочки из серебра и бамбука, резной столик отделяет от всего мира. Трепещут белые и желтые, оранжевые и охряные, красные и карминовые крылья миллионов бабочек, сплетясь в загадочный узор на потолке, ползут змеями лозы, обнимают в любовном приливе резные столбы. Вот он, край вселенной, отдельный угол, на котором сошлись все реальности. Мерцают в стекле рукава спиралей и волнуются бескрайние поля, тянутся зигзагом отуманенные поседевшие пики и слетают вязью слов со встряхивающихся косматых дорог пряные и опустошенные людские судьбы, звучанием втекают забытые песни несуществующих народов и оживают ненаписанные полотна слепых художников. Растекаются по ступеням обратных лестниц убаюкивающие фантазии и исправленное прошлое склоняется в танце, легко ведя под локоть будущее в зал справедливого суда. Много ли надо? Ничего, по сути, всего лишь — все, вьющееся бестелесным сизым дымком. Всего лишь все миры и все вселенные, рожденные смеющимся божком, всего лишь огонек
жизни, всего лишь антрацитом блеснувшую грань. Много ли надо? Много — ту последнюю каплю сил, что позволит сделать еще один шаг. Много — полвдоха, чтобы рискнуть еще раз пробиться через предел.
        — Осар-Бихти ничего никогда не забывает. Он помнит все, он хранит в себе каждый день минувшей жизни, начиная с зари времен.
        Глаза напротив — обсидиан ли в обрамлении? Нет, скорее черный оникс, влекущий и волнующий. Задержишь взгляд на мгновение, и утонешь. И какое имеет значение, что мгновение теперь захватывает всю мою жизнь? И пусть тщетно молит Юси, пусть мечет бестелесным криком, затерявшимся в лабиринтах мечт и грез. Все равно слов не разобрать, все равно уже…
        …сизой поступью подкрадывается утро, принюхивается, гасит мягкой лапой утомленные фонари. Поднять тяжелую голову, заморгать и вытаращить сонные глаза, уставиться на черный силуэт напротив. Как же четко обведен, как резко очерчен контур профиля. Но смягчаются тени, отодвигаются в углы, уходят вместе с волшебством ночи. Долгожданная прохлада успокаивает задержавшихся полуночников, ободряюще касается длинных, негодующе вспенивающихся серыми клочьями длинных волн, разгоняет последних сонных посетителей бренчанием музыки ветра. Плывет силуэт, растворяется, облетает, являя зарождающемуся дню уставшего человека.
        Шелестит отголосками пляжная полоса, готовится к новому буйству бьющей через край жизни. Удивительно, столько кружили, плутали, перебегали из одной действительности в другую, а нет же, будто и не убегали никуда, вернулись едва ли не в исходную точку.
        Лабиринт чудес, загадочное переплетение дорог, слои из сказок и преданий, манящая изнанка бытия — и все это теперь уходило, оставляло, укрывалось от безжалостного наступления новой эпохи солнечного света. Вернуться? Не вернуться, остается только сохранить пыльцу, как напоминание, в особом закутке души.
        — Ну и кто ты такая?  — Ночной незнакомец теперь был под стать рассвету — холоден и безучастен, слетела и с него теплота и таинственность минувшей южной ночи.
        «Юси, я напилась до поросячьего визга?»
        «Нет. Но это тебя не оправдывает».
        «Что ты имеешь ввиду?»
        «Ха… когда я пыталась достучаться до твоих куриных мозгов, ты размышляла исключительно о том, как соблазнить этого типа».
        «И что тут такого?»
        «Да ничего особенного, если не считать того, что на нас попытались оказать некое магическое воздействие».
        Мужчина не дождался ответа, молчаливо наблюдал за тем, как отголоски невесомого призрачного рассвета претворялись в реальность, выхватывали из небытия первые цвета, примеряли и несколько неуверенно все же их утверждали. Наверное, там, где-то за углом пестрой крыши, за хаотичной мозаикой городских переплетений улиц уже во всю пылало небо, но здесь, на этой крошечной площадкой, вознесшейся над ворчливым океаном, еще плыли тени ушедшего.
        — Закрываются… идти надо,  — несколько неуклюже сообщила я, поняв, что самым лучшим будет просто сейчас расстаться.
        Он пожал плечами:
        — Я совладелец этого заведения.
        — Однако…  — не нашлась я.
        На меня смотрели пытливые глаза — разочарованно и в то же время заинтересованно. Светлело все быстрее, все жестче выдергивало тот неизбежный хлам, что остается после любого бала и пиршества. Ползали по пляжу первые фигурки, собирающие мусор, ползал по лицу ночного друга мой взгляд, отмечая отпечаток усталости, так некрасиво отразившийся на его челе.
        — Не ведьма ведь, человек… или не человек?  — Спросил он очень тихо.  — И не вампир, да и если бы даже вампир… нет.
        — А тебе какое дело?  — Скрывая настороженность, несколько грубовато ответила я.
        — Я не чувствую твоего времени.
        Ничего себе заявление. Я поискала взглядом на столе остатки вина, но не найдя таковых, плеснула в бокал сока.
        — А при чем тут мое время?
        Начавшийся разговор скатывался по какой-то абсурдной плоскости. Что значит — чувствовать мое время? Будущего моего, что ли, не видит? Ну, так это объяснимо, ничего удивительного нет, я же мертва. Этот тип, конечно, этого не знает, но это уже не мои трудности.
        — Не бери в голову,  — он чуть улыбнулся, снова отвернулся от меня, погрузившись в какие-то свои размышления.
        Ну и пусть размышляет, а мне пора. И так, чувствую, Рада выскажет мне пару ласковых, а мальчишки для профилактики добавят. Слишком беспечный и эгоистичный поступок я себе позволила, тут уж бесполезно спорить. От праведного гнева меня теперь действительно только чудо спасет.
        Я начала вставать, но снова плюхнулась на попу от окрика Юси.
        «Стой!»
        «Э-э…»
        «Прежде, чем свалим, можешь у него кое-что спросить?»
        «Зачем?»
        «Проверить одну догадку хочу».
        Повинуясь, я повторила вопрос духа:
        — Послушай…  — а ведь имени так и не знаю, не нужно оно было,  — а ты случаем не маг?
        Мужчина нехотя вернулся ко мне, уставшие веки сомкнулись и снова разошлись, явив обсидиановый блеск. И в этом блеске что-то медленно перетекало, обреталось новым, заставлявшим уже меня не торопиться с уходом.
        — Возможно,  — выпустили чувственные губы.
        — Эмоционального… профиля?  — Ткнула я наугад.
        Он не рассмеялся, наверное, только благодаря своей воспитанности, но глаза все выдали лучше любых слов и действий. Но не это меня встревожило, и даже не вопрос Юси повлиял на мое чутье, и даже не отсутствие ответа. Мысль бродила где-то по самой обочине сознания, но соскальзывала в пропасть, едва я пыталась к ней обратиться. И снова возвращалась, но ровно настолько, что бы ни я, ни моя попутчица не могли ее распознать, понять, вычленить из потока прочих и с облегчением воскликнуть «Да это же ведь…». Она была слишком простой, чтобы сознание ее могло зацепить, очень привычной. Она походила на всем знакомый предмет, который поместили в необычное положение. Как, например, рисунок вилки не сверху или сбоку, а со стороны зубцов… Рисунок! Рисунок талантливого Уэлла, сделанный по словам футуролога.
        «Юси!»  — я завопила мысленно так, что сама чуть не оглохла, если в этом случае применимо такое сравнение.
        «Что?»
        «Юси, помнишь рисунок Уэлла? Тот, на котором изображен долбанный Неуловимый Джо?»
        «Конечно!»
        «Можешь попробовать его мысленно омолодить и сопоставить результат с этим мачо, что перед нами?»
        «Ты думаешь, что…»
        «Ничего еще не думаю. Просто сделай! Ну, или наоборот, накинь нашему магу лет так сорок. Пожалуйста».
        «Уже. И ты знаешь… в общем-то, совпадает. Ну, мне так кажется».
        «И мне. Спасибо».
        — Все еще думаешь, кто я?  — Я едва сдерживала радостное возбуждение, мне приходилось особо пристально следить за своими эмоциями, мимикой, жестами и интонациями, чтобы случайно не спугнуть севшую на расстоянии вытянутой руки птицу везения.  — Я не вампир, не зомби, не ведьма и не кто-то там еще. Я человек, простой смертный такой человек. А вот ты, мой загадочный друг, действительно интересен.
        — Чем это?  — Усмехнулся он.  — Нераспознанным тобой профилем?
        Как правильно сказать? Как его увлечь и притащить к Раде? Увлечь собой, своим телом? Уже слишком поздно, раньше надо было соображать. Завести интеллектуальную беседу? Тоже уже не то. Что тогда? Чем?
        — Многим. Ладно, рассказываю. То, что я скажу, тебе может показаться чушью и бредом сумасшедшей, но так уж сошлись звезды. Если в двух словах, то, по мнению нашего футуролога, ты станешь еще одним участником абсолютно ненормальной команды, спасающей мир. Можно начинать смеяться.
        Мужчина лишь пожал плечами, казалось, его совершенно не интересовало озвученное мною. Наверное, я не первая, кто пытался урвать еще пару лишних минут.
        «Он как пыльным мешком огретый».
        «Карма, если это значит „он чем-то расстроен“, то я соглашусь».
        — Тебя как зовут?  — Главное, не прерывать диалога, не молчать, не дать ему шанса спокойно распрощаться и откланяться. Он не торопится, но уже не наслаждается моим обществом…
        — Далим Ра.
        — Тогда скажи мне, пожалуйста, Далим, что за магию ты попытался применить по отношению ко мне? Знаешь ли, такое не каждый день происходит, любопытно все же.
        — Не переживай. Просто легкое эмоциональное воздействие, чтобы ты согласилась составить мне компанию.
        — Но ты же маг не эмоционального профиля!  — Запуталась я.
        — Нет. Я настройщик.
        Что-то я уже совсем ничего не понимаю. Кто такой настройщик? С этими их названиями сам черт ногу сломит.
        Похоже, Далим счел меня забавной. Пусть, зато он снизошел до объяснения.
        — Я маг, это правда. И мой профиль — время. Я занимаюсь временем.
        «Карма! Не знаю, как ты это сделаешь, но этот мужик нам нужен! Время, блин! Время!»
        «Знаю! Не мешай!»
        Ночь окончательно уползала, подбирала и утягивала свои ошметки, забирала последние покорные тени, сдирала молодость с лица Далима Ра, смывала одолженный на время своего царствования цвет волос. Все четче проступали множащиеся морщины, все краснее становились глаза, усыхали и теряли чувственность полные губы, вваливались и обвисали щеки, складками собиралась кожа под подбородком. И вместе с тем все смелее расправлялись плечи, наливались силой руки, выравнивалась спина.
        Все медленно менялось в молчащем человеке, неспешно текли метаморфозы, но они так поражали безотчетным ужасом, что дышать было невозможно, ибо как бы непроизвольно не обернулось дыхание резким вскрикиванием.
        Не обернулось, сдерживая себя, через ком в горле, я спросила:
        — Останавливать его можешь? Вспять обращать?
        Не ответ, всего лишь взгляд насмешливый, красноречиво говорящий «Да что ты можешь понимать, глупенькая?».
        — Позволь тебе, невозможная леди, рассказать кое-что. Ты смотришь на меня и видишь чудовище. Ты боишься и ничего не понимаешь, так? Знаю, что так, не оправдывайся.  — Его тон изменился, как меняется у человека, долго хранящего неудобную колючую тайну, а потом попавшего в плацкартный вагон, где можно поделиться самым сокровенным со случайными людьми.  — Забавно, я маг-настройщик, попал в ловушку времени. Часть меня существует в одном временном направлении, а другая часть — в противоположном. Не проклятие, долг… неважно. И вот, такой я пытаюсь выжить, чтобы наслаждаться вином, женщинами, великолепными закатами, интересными книгами, вкусной едой. Но как выжить магу-настройщику, когда его тянет в разные стороны? Приходится красть время у других, у красавиц, подобных тебе. Понемногу, украдкой, где час, где два, чтобы просто чуть сдвинуть две свои половины и дотянуть до следующей ночи. Поверь, я люблю женщин, я наслаждаюсь их обществом. Я нахожу обделенных, грустных, чуть-чуть влияю одной безделушкой и после веду их в удивительный мир. Я дарю цветы, я покупаю им драгоценности, я показываю самые
интересные места, я исполняю любые капризы и никогда их не обижаю, не принуждаю. Я просто мелочно и подло ворую чуть-чуть времени. Они даже не понимают этого, они благодарят за чудесно проведенное время, награждают легким поцелуем, растворяются в лучах восходящего солнца и после долго, я думаю, вспоминают эту ночь, не подозревая, что их жизнь сократилась на час, на два… Я же просто живу еще одни сутки. Я хотел и твое время взять, стащить, оторвать себе кусочек. И не смог, потому что у тебя его нет.
        Я, поколебавшись, опустила ладонь на его загорелый, стиснутый так, что посветлели костяшки, кулак. Улыбнулась — чуть виновато, но и ободряюще.
        — А что это за безделушка? Черный камушек, да?
        — Да, он.  — Он стряхнул мою кисть, пальцами потянул за шнурок и извлек оплетенный кулон, один в один соответствующий восьми камням из «Вдовьих слез».
        Я едва не задохнулась от увиденного. Уж не знаю, что сейчас происходило на небесах и что повлияло на творца мирозданья, но удача не просто ослепительно скалилась в тридцать два зуба, а нежно обнимала меня за плечи и напевала в ухо ободряющие оды. Нужно лишь было не сорваться, сконцентрировать все в необходимые слова, наделить их таким смыслом, который откроет передо мной, перед моими спутниками неподатливые двери.
        У меня были такие слова.
        — Далим… мне кажется, что мы можем помочь другу-другу.  — Я поднялась, посмотрела сверху вниз и продолжила с непоколебимой уверенностью.  — Мне нужен твой артефакт, но взамен я предложу тебе познакомиться с тем, кто сможет дать достаточное количество времени.



        Глава 25

        — Рада, нужно твое время,  — говорю я торопливо, прежде чем ситуация выскользнет из моих рук.
        Я уже вижу эту всеобъемлющую алчность, пусть и разбавленную другими чувствами, но слишком слабо, чтобы не замечать ее превосходства в глазах практически каждого. Да, сквозит в открытой и светлой улыбке гордость у точно сделавшего прогноз Ридика, довольно, не скрывая радости, сравнивает Уэлл рисунок с тем, кто сейчас находился под перекрестьем взглядов.
        Вампирша не среагировала, будто не услышала мои слова. Первая реакция — отсутствует, вторая же почти непроизвольная:
        — Что?
        Притягивает к себе взоры черный камень, лежит на ладони, ждет своей цены. А цена эта ныне не в деньгах измеряется, во времени. Сколько минут, часов, дней стоит осколок артефакта? Сколько требуется, чтобы получить шанс спасти друга? Или все же не только друга, но уберечь мир от грядущих потрясений, которых так боятся футурологи, заставляющие и остальных содрогаться?
        Мы все, позабыв о собственном значении и затаив дыхание, терпеливо ждем, боясь невольным жестом сломать что-то незримое и очень важное. А эти двое — неподвластная времени и управляющий временем — смотрят друг на друга и будто бы ведут бессловесный диалог. В старческих глазах мага плещется опасная жажда, наркоманская тяга, необуздываемое желание припасть, испить бесконечного времени, утолиться вдоволь. Но — сдерживается, лишь ладонь с камнем слабо подрагивает. Боец ли он? Или просто рохля, бесхребетник?
        Рада не спешит. К бессмертию очень быстро, наверное, можно привыкнуть. Поначалу пьянит, вызывает невероятные фантазии, после же, напротив, страшит, когда приходит осознание, что с поезда сойдут друзья, близкие, любимые и даже сам мир. Накатывает необъяснимая усталость, за усталостью — смирение, за ним уже подтягивается равнодушие, требующее все больше сил для проявления чего-то живого и человеческого. Удивляться уже нечему, любой прогресс предсказуем, потуги футурологов смешны, расчетам подчиняются все большие сферы бытия, в числа облачаются спонтанные и случайные области, такие, как любовь или тоска, верность или предательство. Чему можно удивляться? Ничему. Но приходиться, не ради высоких целей, а ради попытки сохранить самое себя, не стать такими, как вечно спящие старшие по духу и сущности. Только все же несколько неожиданно рыжеволосая девчонка сбивчиво выпаливает:
        — Дай свое время.
        И иная цена назначается куску бессмертия, всему бессмертию. Отдать, зная, что не убудет? Продать?
        Мы ждали, пока через какое-то время будет решен вопрос о времени, пока не считающая дней решит, желает ли она купить настройщика — то ли самого ценного, ценнее, чем остальные маги вместе взятые, то ли еще более бесполезного, чем песчинка на гребне дюны.
        — Сколько времени и в какой срок можешь обработать?  — Рада не отвечает мне, она видит перед собой исключительно обладателя частицы артефакта.
        Потускневшие обсидианы смотрят уже иначе, в них сквозит уважение.
        — В сутки, в среднем, две минуты и тридцать две секунды с половиной. Раньше доходило до шести минут и трех секунд.
        В час, получается, по сути, едва ли более десятка секунд. В минуту — какие-то сотые доли. Это приблизительно, не вдаваясь в расчеты. И какова цена сотых долей секунд?
        Кто-то скажет, что невелика. Тот, кто не знает, с какой скоростью отравленная игла пробивает человеческую кожу. Тот, кто не знает продолжительности произнесения последнего фрагмента заклинания боевого мага. Тот, кто не рвал ногтями землю, сгорая от бессилия и осознания того, что не хватило всего каких-то сотых долей секунд. Знает ли вампирша цену одной сотой доли секунды? Испытала ли когда-то на себе этой душащей нехватки какого-то паршивого мгновения?
        Она сказала «обработать». Значит — не просто остановить или обернуть поток времени вспять? Что-то иное? Юси нерешительно сообщила, что, возможно,  — это соотнести все временные потоки так, чтобы мир не треснул по швам, чтобы не замкнулся на самое себя, не переслоился, не перестал существовать. Но я не почувствовала силы в ее утверждении, как нет ее в неподтвержденной догадке.
        Сколько времени стоит такой мастер, редчайший из мастеров? Ведь я вижу алчность, растапливающую даже серый лед глаз. Сколько стоит маг, даже не могущий обработать пяти минут в сутки?
        Терпеливо ждем ее ответа, не в силах целиком владеть собой. У кого уголок рта дернулся, кто пальцы нервно сплел в замок, кто губу прикусил.
        И Далим Ра, не скрывая безумной жажды и не позволяющий себе лишнего движения, тоже ждет. Видно, что знает и себе цену, и ей.
        — Хорошо,  — кивок головой, привычный звон колец в волосах,  — за сутки, проведенные с нами, получишь сутки времени. Такова цена за артефакт и твою работу.
        Жадность исчезает, но взамен не приходят ни радость, ни восторг, ни неверие.
        — Договорились.
        Спокойствие в глазах, за спокойствием — расчеты. Пока остальные размышляют над услышанным, они двое прекрасно понимают, что цена не столь высока, чтобы безоговорочно соглашаться. Но она и не столь низка, чтобы отказываться или торговаться. Сколько вытянет секунда обработанного времени? Хорошо, если всего пару часов. А если потребуется использовать все две минуты и тридцать две секунды с половиной разом? За этим ведь и смерть может последовать. Или нет?
        Но я подозреваю, что маг-настройщик, скорее, все-таки боец.



        Глава 26

        Каенаты достигли за шесть часов и пятьдесят минут, уже к ночи. На островах Айли-Ивиж оказались еще через сорок семь минут. У башни Дасао Греккера, начиная с момента отсчета,  — через восемь часов и две минуты.
        Холодно и цинично раскрывались рты, называя суммы.
        — Четыреста тысяч за человека.
        — Двенадцать.
        — Пятьдесят.
        Перевести все в инстеды — две с лишним сотни и растаяли бесследно. Растаяло бы и больше, но у двух владельцев удалось сбить цену. Уэлл предложил сунуться в незарегистрированные, но Рада не рискнула. Где гарантия, что один разбитый диод не перешлет тебя отдельными частями?
        Дасао Скряга ответил на письмо какого-то дурачка Ра, предложившего обменять на что-нибудь камень, некогда являвшийся частью ожерелья «Вдовьи слезы». На что обменять? На адрес Далима пришел список, явно не соответствующий ценности артефактов. Кубок Горгия Вельвеча, осколок зеркала Тумхиты, рубиновый диск, черный бриллиант.
        Наверное, Дасао радостно потирал руки, избавляясь от дефектного камня.
        Башня коротким отекшим перстом указывала ввысь, грозила, предупреждая, что не стоит даже в мыслях пытаться обмануть ее обитателя, а то хуже ведь будет, придется пинать исключительно на себя. Дасао Греккер немало пожил на этом свете, чтобы наивно попадаться в ловушки простачков.
        Оцинкованная дверь не сразу раскрылась передо мною и Далимом. Заскребла по серому камню, разверзла тусклое нутро. Так и тянуло оглянуться, убедиться, что все хорошо, что нас ждут. Но нет, остальные слишком далеки, у той условной черты, которую настройщик велел не переступать ни под каким предлогом.
        Шагнули в душный полумрак узкой захламленной прихожей.
        Маг велел ничего не трогать и ни о чем особенном не думать, лишь о камне, как не о величайшей ценности, но как о еще одной бирюльке. Я ничего и не трогала теперь, усердно отгоняла лишние мысли, представляла, каким украшением может стать «Черный Принц» в обрамлении белого золота нового ожерелья.
        Выплыл Дасао — мелкий, жирный, шевелящий пухлыми тестообразными пальчиками, унизанными яркими перстнями. Присмотрелась — на некоторых пальцах и по два, и даже по три. Из-под самой головы, из-под вздувшейся складки, что закрывала шею, поползли цепи и цепочки, шнурки и веревки, неизбежно заканчивающиеся когтями, зубами, камнями, клыками и, кажется, даже костями. Шевельнулись бесформенные кисти рук, и заиграли, заблестели цитрин и гранат, малахит и бирюза, яшма и лазурит, гематит и родонит, берилл и турмалин. Сделал шаг, всколыхнулся всем телом, подмел полами пестрой мантии полы, отозвались звоном ожерелья на необъятной груди с аметистами и рубинами, цирконами и лабрадорами, агатами и янтарями.
        Тонкий писк возвестил:
        — Принес ты, собрат по природе, то, что обещал?
        — Принес,  — незаметно придержав меня, выступил вперед Далим.  — Сохранил ли ты, собрат по природе, почтенный Дасао Греккер Хранящий то, ради чего я пришел?
        Скряга усмехнулся.
        — Сохранил. Покажи мне камень, ради которого я должен отдавать тебе жемчужину своей коллекции.
        Настройщик извлек мешочек, распустил тесьму и продемонстрировал минерал.
        От меня не ускользнули, как вспыхнули глаза хозяина башни.
        — Похож…  — с сомнением протянул Дасао, теребя одно из ожерелий.
        — Мне нет нужды тебя обманывать,  — отрезал Далим.
        — Нет, говоришь?  — Покачнулся Скряга.
        Будто колонна пошатнулась.
        — Ближе, ближе,  — потребовал Скряга.
        Неизвестный источник света разгорелся ярче, разогнав сумрак. Черный камень в руке мага вспыхнул искрами и исчез из виду, сокрытый зажавшими его пальцами.
        — Не заигрывайся,  — предупреждающе сказал Далим,  — желаешь совершить сделку, так совершай. Покажи бриллиант моей женщине. Если он ей понравится, то я отдам тебе последний фрагмент артефакта. А если нет, то тебе придется постараться меня убедить произвести обмен.
        Рот Дасао выгнулся подковой, щеки, висящие бульдожьими брылями, опустились еще ниже.
        — Ладно, собрат, твоя правда,  — теперь и его руки держали камень, тот, ради которого мы пересекли почти весь континент,  — вот он, прекрасный образец, чистейший и идеальный, прекрасно ограненный и несравненный. Смотри, леди, мало где еще такой найдешь экземпляр, остальные ведь как сделают — зачаруют, и подсунут булыжник вместо сокровища. А я, Дасао Хранящий, человек честный…
        Я уже его не слушала, я неотрывно смотрела на перелив света на гранях, на черную бездонность, на глубинную бархатистую сущность.
        — Ну…  — добавил я некоторую напряженность.
        — Нравится, дорогая?  — Склонился ко мне Далим.
        — Большой, смотри какой большой!  — Подхватил Скряга и ткнул рукой с бриллиантом мне под нос.
        И я, забыв обо всем на свете, медленно его сняла с потной ладошки…
        …слишком тяжело, застывший воздух не пропускает, и мне бы ни за что не пройти, но уверенно тащит вперед маг, тянет на буксире, выдергивает из духоты башни, не дает остановиться, лишь раз оборачивается, и я содрогаюсь, напоровшись на одряхлевшее и обозленное лицо, и уже сама карабкаюсь вперед, к барьеру, за которым башня станет просто башней, а не нашпигованной артефактами охранной системой.
        Все знают, что Дасао Скряга безумен настолько, что любая неверная мысль, любое резкое слово могут сорвать с цепи его стражей. И горе тому, кто отступился, ошибся, позволил себе позариться на чужое достояния. Нет спасения несчастному, если он облапошил жирного мага, если хоть намеком дал понять, что унесенное куда ценнее, чем оставленное: слетят со всех сторон заклятия, размозжат кости, спалят глупца так, что даже праха не останется. Горе несчастному, если он только не маг-настройщик, быстрее безумца собравшего в хитрый узел временные волокна и прогнавший через прореху себя и свою незадачливую спутницу.
        Рухнул на колени Далим Ра, изнуренный, выпустил бессильно из рук потоки времени, слишком истощенный, чтобы что-то говорить.
        Подлетела из тени Рада, схватила за плечи, встряхнула, вынудив обратить к себе разом постаревшее лицо.
        — Все, все уже. Бери, пей, забирай.
        Сама ведь когда-то умирала от неутолимой жажды.
        Расслабились пальцы, выпустили бриллиант. Сверкнули грани, пробежал по плоскостям антрацитовый блеск и замер, когда бриллиант лег в мою подставленную ладонь.
        Выше, прямо к самым глазам. Триста тринадцать лапидов размером с грецкий орех с мелкой белой примесью. Триста тринадцать, стоящие мира во всем мире.
        Маг через силу поднял голову, и наши глаза встретились. И там, в зеркале его зрачков я вдруг увидела саму себя, невозможную, непонятную, не живую и не мертвую, но знающую, что больше никто не сможет взять этот бриллиант. Разве что только через мой труп.
        Я держала на ладони мир.



        Часть 3. Технологии

        Глава 27

        Уже не снимали комнаты, не смотрели расписания. Время неслось обезумевшим скакуном, и никто не в силах был предотвратить его бег.
        Восемь дней отделяло все слои реальностей от разделения их на «до» и «после». Так что зачем снимать какие-то комнаты? Забрели в ближайший приют для странников, заказали щупальца осьминогов в лимонном соусе и рыбные прослойки с маринованными виноградными листьями, махнули по стопке красной водки и замолчали, терпеливо ожидая, когда произнесет хотя бы слово та, что не замечала ни еды, ни действительности.
        А я действительно не замечала, лишь немного плыла от алкоголя и не выпускала из ладоней «Черного Принца».
        «Что ты чувствуешь?»
        Вопрос Юси остался без ответа. Да и был ли он услышан? Был. Услышала каким-то лишним краем самой себя, тем же самым, что фиксировала происходящее, тем самым, что позволял взирать на все со стороны и отмечать каждую деталь, облаченную в звенящую четкость.
        — Карма так и будет с ним сидеть?  — Не выдержал Уэлл.
        Буду, юный наследник эльфийского дома Вестренденских, так самоотверженно поверивший чужим словам и бросившийся на защиту мира. Видишь, юный друг, нет никаких сражений, и даже смерть небрежна к нам, она с ленцой лишь изредка поглядывает в нашу сторону краем глаза, хмыкает и убирается по своим делам. Видишь, мой славный друг, нет никаких боев и нет нужды обнажать кленки и скрещивать их, ибо в вашем мире теперь принять сечь врагов информацией, упорством и все той самой пресловутой верой. В вашем мире молчит оружие, бесполезное против стука колес поездов и синих всполохов телепортов, против яркого света экранов и таблиц Скриббера.
        — Не мешай,  — одернула Рада,  — если Арвелл в ней не ошибся, то теперь и она не ошибется.
        Не мешает, подруга, отщепенка от дома Солейнов, его позор и великолепие. И ты не мешаешь и не помешаешь, самоотверженная до последнего волоса в хвосте, до последней секунды в своей жизни, мертвая, но живая, просеявшая бытие сквозь пальцы и сохранившая лишь то, что воистину имеет значение.
        Королева камней. Я. Непризнанная и самовозведенная на известняковый трон. Была бы магом… Хорошо, что не маг, не ведьма, а то бы пронзались кальцитовыми жилами сердца неугодные, спекалась бы в гематит кровь предателей, застывали бы кремнием легкие подлецов.
        Сама бы обернулась камнем, дабы не пихать палки в колеса бесполезных жизней, в которых за шелестом купюр и блеском роскоши ворочаются честь и низость, гордость и трусость.
        Нет, и не королева. Просто слышу их, чую, чувствую нутром. Грани характеров, грани минералов, плоскости интересов, плоскости камней, сингонию души, сингонию кристаллов — искать ли различия? Люди лживы, камни честны. Я лжива, а камни все равно честны. Как и этот, покоящийся на ладонях. Белесая примесь смотрит то ли в будущее, то ли в прошлое, черная глубина зовет в еще один последний полет. И разве можно отказать? Нет, не противиться, идти следом, ступать и бережно нести под открытое небо. Кто-то рванулся позади, кто-то остановил рванувшегося.
        — Сегодня лунная ночь, видишь?
        Бриллиант вобрал в себя лунный свет, ответил таинственным мерцанием, холодный и вечный, находящийся дальше самой далекой звезды, дальше последнего предела, дальше всех логических и нелогических доводов. Вне слов и вне разума, вне реальностей и вне нереальностей.
        Он.
        Она. Она — это я.
        Вера в свою силу. Вернее, вера в веру в свою силу.
        И начхать на ее мифичность и несостоятельность.
        Время летело в бездну, бездна рушилась под натиском времени. С небес сыпались мерцающие звезды, а под ногами распахивалась морская глубина. Да, нельзя вспоминать, нельзя… о чем можно? О крыле, что взрезает волны? О молниях, вспарывающих небо? О свободе, распирающей грудь криком? О вопле ненависти, брошенном в спину? Почему ты тогда не обернулся, Арвелл Вега Рутхел, глупый и нерешительный мальчишка, разменявший век?
        Он слишком далеко, чтобы говорить.
        — Ты слишком далеко. Ты там, где нет миров, где не сформировались коридоры. Где нет даже теней. И я не знаю, где это…
        Не знаю, не представляю, не могу создать тот верный образ. Стою, являясь вроде бы человеком, но слишком беспредельная, чтобы в этом «здесь» и «сейчас» им быть, слишком многое замечаю, слишком многими глазами все вижу, слишком многими ушами слышу, как будто я уже и не я, а мироздания спонтанный всплеск, не имеющий ни формы, ни границ.
        Рада и не заметила, что возносит молитву, еле слышно шепча слова, идущие из сердца. Осознала только тогда, когда теплая ладонь накрыла ее кисть, чуть сжала и отпустила.
        — Она справится, эта невозможная леди.  — Голос Далима прозвучал мягко, успокаивающе.
        — Она просто человек. Она уже могла…
        — Ты же знаешь, что нет.
        — Знаю…
        И я смотрю глазами мага на ту, что не позволит себе лишнего, даже если прямо сказать о том, как она желанна. Что я для нее? Мимолетный росчерк, очередной инструмент, оскверненный смертностью. Но ведь подняла голову, посмотрела так, что становится понятным: если спрошу позволения коснуться ее губ, то позволит, ответит…
        …отвечу, потому что и этому знаю цену. Ибо чем дольше жизнь, тем бесценнее минуты, напоенные не просто продажей собственного времени, но тем забытым чувством, исключительным и редчайшим, чтобы и его подвергнуть математическому расчленению. И я уже представляю тебя не павшим от неизведанного мне проклятья, но повелителем необузданной сущности, перед которой склоняют голову самые великие, ибо нет никого, кого бы не победило время. Лишь ты способен движением руки рвануть поводья, сбить, прервав полет, заставить замереть. Перед тобой само время падает ниц, покорно простирается, пока ты несмело ищешь во мне тот проблеск разрешения, который позволит сделать следующий…
        …в будущем. Вот, выжил же благодаря рыжей драконовой жене, расплетаю нити будущего. Что ты имел ввиду, мой однорукий учитель Берсед Ясноглазый, говоря, что я сведу все концы воедино? Ты многому, старина, меня научил, жаль, не доучил. Погнал в этот Роузветл, где я так бездарно провалился, усмехнулся, явно заметив и этот день. Ты ведь говорил, что нужно порой выбирать меньшее из зол, как выбрал однажды ты, и я постарался тогда не ошибиться. Правильно ли я поступал, учитель? Вон, сейчас сижу, тереблю цветные нити, подсматриваю едва ли не за каждым. Разлетимся мы концами, учитель, все мы, а потом снова сплетемся в одну тесьму. Вернется водной гладью Уэлл, пройдет полем травы Карма, поплетусь я, проваливаясь то по колено, а то чуть ли не по шею в снег. Это в одном будущем. А в другом моего друга пронзают копьем, а он не верит, он еще продолжает отстаивать что-то очень для всех важное, хотя уже и умершее. Но я рядом, и Рада, и маг… а Кармы нет. Но мы не сдаемся, хотя знаем, что уже ничего не изменить. Но, учитель, я не ты, я не понимаю всего этого, я путаю сроки, я иногда даже думаю, что все виденное
впереди уже случилось. Или нет? Не случилось? Мне хочется верить, что этот отличный парень действительно восстанет против всех нас и удержит нить, когда мы просто ступим и все неправильно поймем. Мне хочется верить, что все получится, что наши жизни наполнят другие эпизоды. Смотри, учитель, вот те же Рада и Далим. Они сейчас сидят как чужие, а в их нитях я вижу совсем иной перехлест. Ну да, любовь там всякая, все эти слюни. Но отчетливо же, в деталях, как он, маг, выходит из поезда совсем другим, вынуждая с почтением расступаться пассажиров и встречающих. Пусть его одеяние уступает одеяниям иных собратьев по искусству, пусть серая мантия без роскошного шитья, подпоясанная простой веревкой, и не единого магического атрибута, кроме подвешенных песочных часов, но люди все равно интуитивно чувствуют силу, отодвигаются, шепчутся, глядя на него. Одна смотрит лишь иначе — чуть удивленно, чуть насмешливо, и очень тепло, так, что лед тает в светлых глазах. Опирается на ограждение и не знает, то ли на шею броситься, то ли дождаться, ибо к такому невозмутимому типу просто так девчонкой не рванешь… А дальше не
хочу смотреть, учитель, я уже говорил — сплошные слюни. Но почему я вижу, хватаю такие мелочи, столь бесполезные сейчас, когда мне бы приоткрыть иное, вглядеться в…
        …когда же скажет. Ее бы нарисовать такой — зелень тканей кажется прозрачной, голову окружает искаженный нимб из холодной меди, подчеркнуть черным карандашом каждую деталь и каждую складку… Она уже четверть часа там стоит, все медлит, а клыкастая велит ждать, не дергаться. А я-то вижу, что сама вся на нервах. Вот как промахнулись мы, так все, точно придется возвращаться домой и говорить отцу, что ничего не получилось. И тогда… Нет, леди Рутхел, не оборачивайся лучше. Не говори. Не…
        Я обернулась, вернулась, села. Не бойся, Уэлл, я не ошиблась, и тебе не нужно будет виновато отчитываться перед Стенхалом.
        — Он. Это Арвелл.
        — Дай,  — протянул руку маг,  — пожалуйста.
        Волчица, защищающая детенышей, и то с меньшей злобой посмотрела бы. Но ведь Ра не враг. Знаешь ли ты, маг-настройщик, что в моем мире именем Ра величается у египтян бог солнца? Скажу тебе как-нибудь, позже.
        — Я брать не буду, посмотрю только,  — поправился Далим.
        Я неуверенно разжала кулак, явила черное сокровище.
        Даже если ты настройщик, то все равно маг, так, Далим? Я ничего не понимаю в магии, но чую сейчас, словно снова видя твоими глазами, что тебе в стократ сложнее будет заприметить чужие следы воздействия, чем тому же стихийному собрату. Тебе нужно разгрести гору секунд, снять пласты минут, разрыть слои часов, расколоть породы дней, чтобы прикоснуться к перемене и попробовать сообразить, действительно ли теплее стало или показалось, действительно ли ударил по ноздрям запах воды или все же воображение разыгралось. Тебе нужно отслоится от родственных потоков, выпасть в ничто и никогда и оглянуться в нигде, чтобы увидеть кожей ничего и услышать вкусом никого. А потом вернуться, выдохнуть, упиться потоком времени, и только тогда уверенно произнести:
        — Нет, магии здесь нет. Не чувствую. Просто красивый бриллиант.
        — Не Рутхел?  — Не сдержалась, высказала опасения Рада.
        — Случаются порой и невозможные вещи,  — деликатно уклонился маг.
        — А почему не технологии? Не наука?
        На меня посмотрели как на внезапно ожившую статую. О да, я, казавшаяся вам завороженной с той самой минуты, как заполучила «Черного Принца», теперь взираю на всех с удивительной ясностью и с огромным аппетитом уплетаю поданную пищу.
        Еще и комментирую:
        — Осьминоги отменные, даже в моем мире таких не пробовала.
        — Технологии?  — Фыркнул эльф.
        — А почему нет?  — Поддержал Далим.
        — Рада, ты ведь особенная, ты одна из первых, кто испробовал…  — продолжала я, но осеклась. Перевалила через неловкую паузу: — с момента моего появления в этом мире почти все, что я считала волшебством или чем-то сверхъестественным, нашло свое научное объяснение. Просто кто-то нашел возможность превращать человека в камень, оставляя его при этом живым.
        — Допустим, ты права. Я, конечно, не ученый, но все же стараюсь держаться в курсе последних новостей. И, подруга, пока ни о чем подобном не слышала.
        — А если такая разработка у военных?  — Не отступала я.  — Если они владеют этой технологией, и просто не афишируют ее существование?
        — Военные?  — Рассмеялась вампирша.  — Гвардия короля, что ли? Подруга, у них давным-давно отобрали все игрушки. Да, они элитарны, владеют множеством видов оружия и способны дать достойный отпор в случае угрозы. Тем не менее, все разработки в последнее время исходят от различных кланов. С другой стороны, если ты права, то найдя такую машину, мы автоматически обнаруживаем и того, кто был причастен к похищению.
        — А не могла ли это быть случайность?
        — Ушастый, случайность?
        — А ты клыкастая.  — Передразнил Уэлл.
        — И как ты себе это представляешь?
        — Ну…  — замялся эльф,  — неудачный эксперимент, например.
        Глупо, маловероятно, но и исключить тоже полностью нельзя. Вот и думай, что хочешь. Кажется, что магия непостижима, а вот гляди же, в науке оказалось сложнее разобраться. И к какой области повернуться? Геологические теперь это чудеса? Вряд ли. К биологии обратиться? Медицине? Физике?
        — Это пространственная технология,  — постучала я по столу костяшками пальцев, привлекая внимание.  — Ну, та, которая с реальностями связана. Рада, помнишь, ты мне примеры приводила? Те, где сущность одна, а людям видна по-разному? А я все еще не могла понять, как дракон оборачивается человеком, человек — драконом… смущало то, что масса тела совсем разная, размеры… Здесь же тоже самое — совершенно разные обличья, разные массы одной сущности — Арвелла.
        «А ты молодец! Даже я, зная все услышанные тобой слова, не сразу въехала».
        «Спасибо».
        — А это уже что-то… по крайне мере, это можно проверить.
        — Как?  — Поинтересовался Ридик.
        Бедный парень стоически боролся со сном и едва уже не вырубался прямо за столом. Ход правильный, участие в обсуждении на некоторое время вернет условную бодрость.
        — Если в двух словах, то, теоретически, можно отметить следы перехода через реальности. Примерно как спил дерева, показывающий годовые кольца.
        — И нам теперь нужно будет разыскать некий научный центр? Или возвращаться в Роузветл?  — Вздохнул эльф.
        — Нет,  — приободрила Рада,  — не придется. В Каенате есть соответствующий институт, правда, на большой земле. Так что утром тогда отправимся в дорогу. «Черный Принц» у нас в руках, поэтому сейчас найдем ночлег с доступом в Скрибер, а утром пересечем пролив.
        Покачнулись мелкие огоньки над нашими головами.



        Глава 28

        Рада посмотрела на нас со смесью сочувствия и разочарования. Как бы там не было, но мы нуждались в банальном и столь сейчас неуместном отдыхе. Даже она, способная сутками обходиться без сна, была отмечена печатью усталости. А что говорить тогда об остальных? Мы держались, старались не показывать вида, но никакая сила воли была не способна утаить залегшие под глазами темные круги, и заторможенность, и вялость в движениях. И так уже двое суток без сна, если и дальше, то повалимся один за другим.
        Пришлось снять на два часа четыре койки. Какие там комнаты? Когда теперь каждый инстед на счету? Благо, маг оказался платежеспособным, внес пусть и не роскошную, но заметную долю.
        Я думала, что мгновенно отключусь, едва окажусь в постели, с зажатым в кулаке бриллиантом. Хотя настройщик и отдал свой шнурок от кулона, а все равно из рук почему-то выпустить не могла, все боялась, что стоит только чуть расслабиться, как пропадет, исчезнет, растворится, как растворяется предмет, схваченный во сне, но не существующий уже после пробуждения. Юси надо мною посмеивалась, ей вторили остальные, кидая красноречивые взгляды. Пусть думают, что хотят. Все мое поведение не имеет никакого отношения к чувствам, если именно это вертится в утомленных мозгах моих спутников, что телесных, что нематериальных. Все гораздо проще: если что-то случится с этим камнем, то я больше не выдержу никаких поездок и метаний чуть ли по всему миру. Куда нас в противном случае закинет? На другие континенты? В Южную Америку, которая здесь как-то иначе обозвана? В жаркую Африку под названием Катра? Нет уж, спасибо, никакого усложнения этой безумной миссии. Так что смейтесь, подшучивайте, переглядывайтесь и многозначительно хмыкайте. С тех пор, как я однажды написала в своем дневнике фразу «Вокруг меня сплошная
любовь, а я с какого-то перепугу сижу без коньяка», ничего не изменилось. И вообще, я и так многим пожертвовала.
        «Чем же это?»
        Начинается. Чем, блин? Временем, силами, планами. Разве мало?
        Рвался помочь Раде Уэлл, героически сражавшийся с усталостью, да ушел в мир грез раньше, чем голова коснулась подушки. Не стал бороться и сразу завалился Ридик, сонно пробормотав что-то невнятное. Может, и видение из грядущего описал, да только больно уж неразборчиво. Пристально посмотрел в глаза вампирше Далим, коснулся ободряюще плеча и все же отступился.
        Рада осталась один на один со всеми своими связями, контактами и сетевыми технологиями. Впрочем, не одна. Я поворочалась, приняла в кровати все возможные и невозможные позы, посчитала прекрасные сверкающие камни вместо овец и убедилась, что вопреки всему уснуть сейчас не смогу. Разочарованно махнув рукой на проигнорировавшего меня Морфея, я поплелась вслед за Радой.
        В этой ночлежке за пользование терминалом полагалось вносить особую сумму. Раде явно хотелось внести особую новизну, приставив «игольник» к виску чрезмерно вежливого узкоглазого владельца, но она лишь отсчитала купюры. Правда, терминалы оказались шустрыми, Скрибер летал, клавиатуры порадовали многоязычностью.
        — Не против, если я с тобой посижу?  — Придвинула я к ее столу мягкий раскладной стульчик с выдвижной спинкой.
        — Сиди уж,  — буркнула, впрочем, беззлобно, вампирша.
        Она не торопилась запускать необходимую сеть, над чем-то раздумывала, опустив голову на сцепленные руки. Не хотела при мне работать? Вряд ли, Рада из тех, кто привык прямо говорить, без излишней деликатности.
        — Эх, если бы обычная магия…
        — Что?  — Настолько неожиданно прозвучали ее слова.
        — С магией иногда проще справляться, чем с научными хитросплетениями.  — Четко, отняв лицо от рук, произнесла женщина.  — Это Арвеллу нет дела до магической грани мира, это он привык все исследовать при помощи своих расчетов… А сейчас меня, Карма, грызут сомнения. Встает столько всяких «если» и «но». Какова вероятность того, что некто изобрел возможность перемещения через огромное число пространств и никак не отметился? Как такая технология в таком случае попала в некий клан? Сами изобрели? Но вряд ли в этом вопросе в Фортисе может кто-то соперничать с Рутхелом, понимаешь, подруга. Значит ли это, что предателем оказался кто-то из своих? Но каковы тогда мотивы? Деньги? Или кто-то пообещал расколоть череп единственному сыну, вынудив продаться?
        Вопросов было много. Ответов не имелось вообще, по крайне мере, я их не видела.
        — Любой ученый…  — и запнулась, испытав прилив чего-то темного и зловещего. Обычная фраза, случайно запомненная, а вот же, даже выговорить не могу.
        — Тщеславен, да?  — Закончила за меня Рада.  — Не знаю, подруга, есть исключения… хотя ты права. Но их тщеславие тоже разным бывает. Кто-то на весь мир о себе заявляет, а кто-то и четыре стены не покидает.
        И я поняла, что сейчас она, возможно, вспомнила своего отца. Хотя могу ли я судить? Так, догадки, не более того…
        А, может, за всем происходящим действительно кроется насмешливая случайность? Нахимичил что-то мой ненаглядный, не туда глянул, не к тому графику обратился, да и обернулся камнем? Вот он, на моей шее, блестит, переливается. Ирония судьбы, однако: ты меня нес к облакам, теперь я повезу по странам… Нет, полный бред. Как бы то там не было, это уже смогли бы это выявить. Даже если кто-то стал причиной этой случайности, то все равно бы смогли все обнаружить. Рада же говорила, что в первую очередь всех сотрудников проверили. И футурологов тоже проверили, черт бы их побрал! Или как вампирша выразилась? Аргул-Данхай. Так вот, Аргул-Данхай бы их побрал! Все чисты, все, бездна их раздери! И при этом такое странное несовпадение в предсказаниях. Мальчишка оказался прав, этот деревенский Ридик. Или ошиблись те, все в титулах и почете, просто ошиблись? Или не прав лучезарный парень? Почему все так уверены, что я, приблудная, вывалившаяся из иной реальности, и есть та единственная и неповторимая для всеми обожаемого дракона?
        Рада приступила к работе, выпрямилась, зашевелила руками, позволяя мне видеть все происходящее на мониторе.
        «Здравствуй, Палач. Можешь общаться?»
        Пальцы уверенно пробежались по клавиатуре. Ни сегодня-завтра преимущество, связанное с моей смертью, исчезнет. Кланы встрепенутся, возобновят охоту. Когда обман раскроется, нужно будет обнадежить короля и попросить отсрочить Переменное собрание. Уж он-то явно, как никто другой, обрадуется добрым вестям об обнаружении хранителя. Всего четверо, кому доверяет Арвелл Рутхел: Рада, Равид Мирный, двое управляющих — научным центром и железнодорожной компанией. И… мне. Нет, мне не может, хотя и хочет этого.
        «Здравствуй, Игла. Могу. Что нужно?»
        Сколько еще будет держать язык за зубами Дасао Скряга? Никто не скажет — может, уже растрепал всем, а, может, и до смерти молчать будет. А если не он, так где гарантия, что не несутся по своим коридорам тени с охапкой убийственных новостей?
        «Вопрос есть. Можешь покопаться в своих источниках и найти что-нибудь об устройстве, способном пробивать коридор в пространствах. О перемещениях людей или предметов через слои реальностей. Что-нибудь в этом духе».
        А ведь хитры они оказались. Или он. И откуда? Наверняка кто-то из клана Скайнеров или Срибрисов, эти давно к власти рвались. А, с другой стороны, врагов-то у рода Рутхелов столько, что хоть стелу возводи и имена на ней выбивай на всех четырех плоскостях. Но именно эти стервятники имеют больше всего шансов стать хранителями. Или кто-то решил вести особую игру?
        «У тебя, однако, запросы, Игла. Ладно, жди».
        Подождем, поразмышляем. Слишком тонко все было проделано, не дошли бы вервольфы до такого, если свести воедино все услышанные мною мнения о них. Жадные, агрессивные, прямолинейные. Такие убивают, а не хитроумные комбинации проворачивают. А так, чтобы ни среди живых, ни среди мертвых не было возможности обнаружить, да пустить разменной монетой по рукам? Нет, за такой идеей стоит кто-то гораздо более умный, тот, кто не смог лишь одной помехи предусмотреть в своем идеальном плане — рыжеволосой девчонки, человеческой особи, каким-то чудом сумевшей распознать в камне Арвелла. Маги не смогли, а я — за считанные минуты, даже не держа в руках. Неужели настолько сильна связь между драконами. Но я же не дракон, человек. Может, спящая магичка? Да, наверное, так — стихийная ведьма, работающая с камнями. Могу я такой быть? В этом мире все возможно.
        — Палач не просто талантливейший мальчишка, способный змеей скользнуть в самый потаенный уголок Скрибера,  — поделилась Рада, ожидая первых результатов,  — но и маг-самоучка информационного профиля. Как проглядели такое сокровище, ума не приложу. Ну а я не проглядела, вцепилась мертвой хваткой и уже не отпускаю. Многое прощаю, капризы, все его проблемы разгребаю, иногда просто сумасшедшие деньги трачу из-за него. Но он того стоит.
        Мигнуло новое сообщение.
        «В публикациях и выставочных архивах я ничего такого пока не нашел. Пока проверяю журналы институтов, но тоже пусто. То есть, встречаются упоминания о природных явлениях, о счетчиках, но ничего такого, чтобы отвечало на твой вопрос».
        А если гений-одиночка, жаждущий хаоса или затаивший смертельную обиду? Королевские сыщики вроде и таких перетряхивали. Да и пойди, еще, справься с Арвеллом в одиночку. Хотя, если подмешать зелье, засунуть тело в машину, отправить в неведомое измерение, забрать камень… Остаточные следы гасли очень быстро, в распечатке Стенхала это отчетливо видно. Большой удачей оказалось, что именно Скряга приобрел камень. Выкупи кто другой, перевези через Белый океан, так вероятность найти «Черного Принца» упала бы в десятки раз.
        «Игла, пусто. Может, иначе запрос сделать?»
        А как иначе?
        «Подожди немного, подумаю».
        Набрала, отправила, посмотрела на меня с немым вопросом в глазах — мол, есть идеи?
        Идей не было.
        Рутхела перевезли камнем. Значит, сам процесс происходил в Роузветле. То есть, в научном центре есть такая машина, возможно, просто еще не прошедшая тестирование.
        И Рада тоже об этом подумала.
        «Ты можешь войти в сеть научно-исследовательского центра пространственных технологий Роузветла? Попробуй там посмотреть».
        «Уже смотрел. Мало того, у меня там есть надежный источник, который уже успел отписаться, цитирую „да за такое у нас бы тут все, включая поломоек, душу бы самому Аргул-Данхаю продали“. Так что прости, все глухо».
        Рада шумно выдохнула, вкладывая в этот выдох все разочарование. Снова повернулась ко мне.
        — Иначе надо посмотреть, с иного ракурса. Ты уж прости, подруга, но вот ты — порой ничего не соображаешь, хлопаешь глазами, как наивный ребенок, тычешь пальцем в небо, и, зараза такая, попадаешь. Вот как мне взглянуть, чтобы заприметить что-то необычное?
        Я с некоторой обидой пожала плечами, хотя прозвучавшее было вполне справедливым.
        — Как можно обнаружить новую технологию, если о ней вообще никто не сообщал?  — Продолжила рассуждать моя спутница.  — Значит, нужны внешние признаки. А какие существуют внешние признаки, когда происходит перемещение через слои пространств?
        — Постоянные переходы живых существ из одной параллели в другую не позволили развиться беспроводной связи из-за неустранимых помех,  — припомнила я ответ Уэлла.
        — Нет,  — покачала головой вампирша,  — не думаю… хотя интересная мысль. Но… смотри, порталы, в зависимости от мощности, заряжаются от нескольких минут до нескольких дней, высасывая из пространственных движков колоссальное количество энергии. Сами пространственные движки уже тянут из перепадов самих пространств…
        Она споткнулась и тут же вскинулась:
        — Пространства. Энергия. Ее поглощение или, наоборот, выброс! Карма, подруга, это и есть тот самый симптом, позволивший кому-то заинтересоваться и обнаружить невероятное устройство.
        Ее руки запорхали над волнистым изгибом прозрачной клавиатуры, безошибочно отмечая нажатием необходимые буквы.
        «Палач, придумала. Посмотри все события, связанные с мощными перепадами энергии, начиная, пожалуй, с начала этого месяца и включительно до сегодняшнего дня. Я подозреваю, что скачки… скорее всего, даже один… должен заметно отличаться от производимых порталами. Чем — не знаю, вероятно — силой выброса или поглощения».
        «Логично».
        А не слишком малый срок? Аппаратуру ведь всяко сначала тестировали. И те места, где проводилась серия опытов, наверняка помогут с раскрытием личности неведомого врага. С другой стороны, если Рада догадалась таким методом обнаружить машину, маловероятно, что сглупил пожелавший избавиться от Арвелла, и протестировал в своем родовом гнезде. Но если враг — не изобретатель, то сам автор технологии вряд ли чего-то опасался. Да и устройство, способное вместить человека, не монетка в кошеле, туда-сюда просто так возить не будешь.
        «Палач, и еще. Если что-то подобное обнаружится, то поищи и по более ранним срокам, хорошо?»
        «Без проблем».
        — Знаешь, Карма,  — весело обратилась ко мне Рада,  — был у меня один знакомый, тоже из ученых, Рейгер. Ивран Рейгер. Его фамилия нарицательной стала, ею теперь обозначается сила перепада энергии. Своеобразный товарищ, любил пафосные речи, крепкий ром, цитировать дедушку и спорить до хрипоты по любому поводу. А когда напивался, так и вовсе становился невыносимым. Так он как-то сказал, что любое, даже самое безобидное открытие неизбежно послужит как силам зла, так и силам добра. Говорю же, без напыщенных выражений жить не мог.
        Рада улыбнулась, на мгновение ее глаза подернулись дымкой воспоминаний. Вот отражаются от стен неопровержимые аргументы, мимо первых подвернувшихся под руку чашек хлещет ром, бездарные дельцы от науки подвергаются словесному остракизму…
        Она очнулась, быстро набрала очередное послание.
        «Есть что?»
        «Терпение. Есть. Ты права. Есть перепад в семь с лишним тысяч рейгеров, в Роузветле. Как раз в ночь с третьего на четвертое. Но потерпи, поиск продолжается. Кстати, если интересно, есть и еще кое-что необычное, совершенно случайно обнаружил. Короче, Игла, есть ряд мощных порталов. И вот, что интересно, некоторые из них один раз сработали, но весьма странно. Перепад энергии составил всего первые сотни рейгеров. Муху, что ли, пересылали? Короче, скидывать?»
        «Да».
        «Хорошо. Я, когда закончу поиск, тебе все разом скину. Идет?»
        «Конечно».
        Всплеск энергии всего в несколько сотен рейгеров? Это как?
        — Это нормально? Такие цифры?  — Интересуюсь я, несколько смутно понимая происходящее, но улавливая какой-то перелом.
        — Для совсем слабых порталов,  — откликается Рада,  — но Палач ясно написал, что такое случилось с мощными. Принцип порталов достаточно прост,  — пустилась она в разъяснения,  — работают парами. Один принимает, другой — выпускает. Принимающий, исходный который, стягивает на себя всю энергию. Вернее, движок… но не суть. Ты перемещаешься, выходишь из второго, порталы обнуляются, и им требуется время для накопления заряда на обоих движках. Чем быстрее заряжаются движки, тем более мощным и, соответственно, дорогим, является портал. У Арвелла в замке один из наиболее современных, хотя есть и еще более мощные, которые всего около часа восстанавливаются. При перемещении происходит выброс излишков энергии — что-то вроде компенсаторного механизма. Хотя, в редких случаях, может и наоборот происходить, поглощение, но это симптом того, что случился сбой в работе движка. Вот по количеству выброса и по скорости восстановления и оценивают работу и эффективность порталов. Это так, поверхностное объяснение, в любом учебнике физики найдешь, если глубже…
        Она внезапно осеклась, тонкие губы шевельнулись, но не выпустили ни единого звука. Что, еще одно озарение? Еще одна гениальная идея? Но нет, метнулась к экрану, пробежалась глазами по тексту переписки, замерли на строке со зловещим указанием в семь тысяч рейгеров.
        Не подозрение, но что-то сродни пониманию пробежало холодком по хребту от лопаток до крестца. Мне ни о чем не говорило это число, кроме того, что оно необычно. Или не в нем дело? Напротив, не больших, но маленьких стоит опасаться, тех чисел, что укладываются в первые сотни этих рейгеров?
        «Юси! Ты врубаешься в то, что здесь происходит?»
        «Не кричи, врубаюсь. Революция здесь происходит, вот что. Перелом в научно-техническом прогрессе, сравнимый с изобретением парового двигателя в твоем мире. Представь себе теперь такую картину будущего, простую, как две копейки: дорогущие и невероятно энергоемкие телепорты стремительно дешевеют, распространяются по миру, вытесняют весь остальной транспорт. В каждом доме, в руках каждой домохозяйки появляется ключ к любому уголку мира. Поезда, лошади, экипажи, судна, троллейбусы? Они больше не нужны. Ну, почти не нужны. Стираются границы, начинается передел мира по новым меркам и по новым законам, к власти приходят те, кто производит эту технологию, а бывшие короли скрипят зубами и тщетно пытаются спасти свои сбережения. Вот что значат эти первые сотни, Карма».
        И начинается война.
        — Нет, не начнется,  — прошептала Рада.
        Я что, вслух произнесла?
        — Мир изменится радикально, со временем изменятся его культура, этика, принципы, но не это послужит причиной для возникновения войны. Не первый раз новые технологии меняют лик планеты, и чаще всего все обходилось вполне благополучно,  — дополнила она.  — Хотя, знаешь, мой папа, когда разработал адаптацию для вампиров, включающую не только устойчивость к солнечному свету, но и способность воспринимать многое другое, что не позволяла природа, не стал делиться открытием. Я тогда не поняла, а он ответил очень просто — «Зачем же делать бессмертных еще и всемогущими?». Мне нечего было возразить.
        — К чему ты…
        Но я не договорила, услышав шаги за спиной, выдававшие человека, не намеренного скрываться. Они нарушили тишину естественно и просто, как шум моря травы в поле или ливень в сезон дождей.
        Руки мага опустились на напряженные плечи собеседницы.
        — Не спится?  — Закинула она голову, встретилась взглядом с мужчиной.
        — Не спится.
        — Не верю.
        — Не верь. Могу помочь чем-то?
        Между ними промелькнуло что-то такое, что я почувствовала себя неуместной.
        — Нет, не думаю. Тебе нужно отдыхать, беречь силы. Ты же…
        — Не переживай,  — отступил Далим.  — Как успехи?
        — Да интересные у нас результаты, смотри,  — она прокрутила переписку,  — жду уже сводки. Чувствую, сейчас такие списки любопытные получим, что пару стран за них купить сумеем, а на оставшуюся сдачу еще и несколько островов. О, готово.
        Зашуршал терминал, начал плеваться листами, исторгая столбцы данных.
        Палач постарался на славу, испещренные данными листы исторгались нескончаемым потоком.
        Одно меня смущало. Казалось, что приход настройщика невольно спугнул какие-то очень простые, но важные мысли — как раз из тех, что подобны нарисованной с необычного ракурса вилки. Увы, в этот раз ассоциация не помогла.



        Глава 29

        Каким образом Палач углядел странный перебой двухлетней давности в работе отдельных порталов, я была не в силах объяснить. Да и никто не смог бы, чего уж там. Но углядел же! Не иначе, как какое-то провидение вело его особый ум и магическое чутье. Всего два парных портала, но нанеси на карту — выстроятся почти в прямую линию, нацеленную на Мертвый Город. А в самом Мертвом Городе — перепад энергии мощностью в шесть тысяч девяносто семь рейгеров.
        — Два года назад?  — Не поверил Уэлл.
        — Да,  — кивнула Рада,  — два года назад. Правда, путаница возникла какая-то, там еще… Снова «мигнула» пара четвертого числа. А до этого — всплеск в самом Роузветле, в ночь… и снова, сначала шестого, затем тринадцатого. Причем, дважды в одном месте.
        — Если честно, то ничего не понимаю,  — признался эльф.
        Судя по растерянным взглядам, остальные тоже слабо себе представляли, что за устройство творило такое.
        — Но это еще не все. Мой источник глянул все порталы за этот период. Было обнаружен сбой в работе еще одной пары, самый первый. Эта пара связывает замок Рутхела и научный центр.
        — То есть?  — Нахмурилась я, уже понимая, что прозвучит дальше, осознавая, что эта была одна из тех мыслей, которые ускользнули от меня.
        — То есть, можем достаточно серьезно полагать, что изобретателем оказался сам Арвелл Рутхел. И у меня складывается вот какая картина, возможно, не слишком соответствующая реальности, но все же. Арвелл разрабатывает прототип, обладающий колоссальной мощью. Возможно, неустойчивый. Опасаясь непредсказуемых последствий, он выбирает заброшенную территорию, где и проводит испытание, после чего возвращается обратно, иным путем. Что-то работает не должным образом, и Рутхел то ли не обращается к устройству, то ли отвлекается на другой проект, то ли что-то еще. Тем не менее, некто узнает о свойствах прототипа и в дальнейшем эффективно использует против самого создателя, после чего продает обращенного в камень Арвелла на аукционе. Я бы продолжила, что сам похититель с устройством движется дальше, но есть одна неувязка. Устройство проявляет себя в родовом гнезде достаточного глупого и падкого на лесть вервольфа Кеана Кременда Реслуфа, любителя потолкаться на различного рода мероприятиях и выставлять свою персону великим знатоком научных направлений. Исходя из всего вышесказанного, я могу сделать два вывода.
Во-первых, прототип представляет собой довольно компактное устройство, а, во-вторых, враг нам до сих пор неизвестен.
        Сказать, что мы были на грани шока — ничего не сказать. Но чем больше я узнавала, тем меньше вообще что-либо понимала, особенно о человеке, ставшим моим супругом. Гений? Чудик? Сумасшедший? Кто ты, разноглазый? Который раз я сама себе задаю этот вопрос, но ни на миллиметр не приближаюсь к ответу, лишь беспомощно развожу руками, осознавая, что мы с тобой из столь разных параллелей, что никакими единицами расстояний не измерить эту пропасть.
        Остались позади загадочные острова Айли-Ивиж, уснувшие в ночи и так и не раскрывшие своих тайн. Пройтись бы днем, зачаровано рассматривая белые монолиты непоколебимых зданий и теснящиеся вдоль берега рыбацкие хижины, подняться бы по мощеным дорожкам, провести рукой по невесомому кружеву перил мостиков, замереть бы и познать что-то особенное, глядя на крошечный садик, в котором на камнях распускаются коралловые, светло-сиреневые и желтые цветы. Но нет, ночь накрыла все непроницаемым крылом, огородила от любопытных взглядов чужаков. И сколько не силилась луна заменить собою солнце, все равно ее сияния хватило только на то, чтобы выявить лишь зыбкие силуэты, лишь призрачные намеки. И были ли все эти садики и мостики, пели ли бамбуковые рощи и наполнялся воздух солью? Скрипели ли под ногами деревянные половицы, трепетали ли расписные завесы и горели ли тускло покачивающиеся фонарики?
        Все осталось там, в ночи. А с утра помчался, едва ли не взлетая, великолепный лайнер, заставив расступиться редкие узконосые лодчонки. Он, быстрый, снабженный мощными движками, легко рассекал спокойные воды пролива. Белоснежный, оставляющий пенный шлейф, он напоминал чудную птицу, свободно пронзающую небесные потоки. Два с небольшим часа пути. Хочешь, лови на палубе ветер, хочешь — добирай еще крупицы прерванного сна. Мерное, ненавязчивое гудение и легкое покачивание как раз способствовали его приходу.
        Но мне не спалось. Усталость не прошла, бодрости не было, но сон, словно обиженный за какой-то проступок, решил меня и в этот раз не удостаивать своим посещением. Ну что ж делать, нет, так нет. И я, раздасованная, поднялась на палубу. Высокое и чистое небо аж вибрирует от хрустальной игры солнечных лучей. Вдохни глубже, раскинь руки, устремись ввысь. Что мешает? Тебя, дракон, не хватает, крыльев твоих, сумасшествия, безбашенности мальчишеской, безалаберности, выраженной в наивной вере, что все злые молнии промахнутся.
        Мои ладони покоились на леере, как и десятки других ладоней.
        «Что скажешь, леди Рутхел?»
        «Теперь и ты решила меня так называть?»
        «Тебе идет. Ладно, я же о другом сейчас спрашиваю».
        «Не знаю, Юси. Запутанно все слишком. Рада разбирается, понимает, старается до нас донести. А я… я смотрю на все происходящее, пытаюсь собрать в единую картинку, и даже собираю. Только не картинка получается, а мазня какая-то. Вот, ты поняла, что теперь главное? Мы ведь сначала думали, что все дело во власти, что кто-то стремится занять место разноглазого. А теперь? А теперь выясняется, что этот кретин-изобретатель создал штуковину, такую, за которую его могли отправить куда подальше, да так, чтобы никто не нашел. И отправили ведь. Или все-таки власть?»
        «Ну, та же Рада дала понять, что наш противник является личностью интересной».
        «Это и пугает. Сбивает…»
        «С основной цели?»
        Со всего, Юси, со всего. Даже если сесть с листом бумаги, набросать вероятные и невероятные схемы, то все равно что-то встает поперек логических линий, вылезает неудобством, мешает соринкой в глазу и костью в горле. То ничего не было, то вдруг всего стало слишком много. И вот за что зацепиться, какой нити придерживаться? В будущее Ридик поглядывает, так там такая сумятица, что лишь усложняется все. От прошлого отталкиваться? Так слишком шаткое оно, неустойчивое, чтобы на его фундаменте выстраивать свои рассуждения. Вот так и плывем, цепляемся то за один порог, то в другую струю срываемся, то в стрежень вносимся, то за выступающие коряги хватаемся. Много ли у нас сейчас есть? Без лукавства, так — много. Проверим бриллиант, поймем, что я не промахнулась, а там и навестим вервольфа. Дальше что? А, в зависимости от того, что собой представляет то интересное устройство.
        То ли свежий воздух, то ли царившее вокруг умиротворение все же позволили уловить, как мои веки все чаще пытались сомкнуться. Морфей меня простил, довел до каюты и пустил в свои владения. Отпустил же неохотно, когда прибыли к большой земле, когда судно вошло в порт и покорно приткнулось к широкой пристани. И я, сонная, плохо соображающая, дорогу до института почти не запомнила, лишь отметила, что та вроде бы оказалась довольно недолгой. Рада, оставив меня на попечение мужской части команды, сама пошла во всем разбираться, встряхнув лишь раз, требуя отдать бриллиант.
        Отдала я не сразу.
        — Ждите. Результаты будут через двадцать минут,  — прозвучало с суховатой вежливостью.
        Ждали.
        На территории Большой Леоки было всего четыре нормальные структуры, занимающихся исследованием пространственных технологий, и повезло, что одна находилась так близко, на территории самой Каенаты. Обратились, заплатили за проверку, доплатили еще столько же за время.
        Время, как и было нам обещано, действительно свелось до двадцати минут. Они истекли, и вышел, бережно неся упакованный камень и запечатанный конверт, сотрудник института. Взгляд спокойный, спина ровная, в движениях скрывается привычное уважение к гостям.
        — Проверка прошла успешно,  — легкий поклон,  — все полученные значения в этом конверте.
        Я тут же, на месте, уже окончательно проснувшаяся, распечатала конверт, впилась глазами в термины, увенчанные числами, и, устыдившись собственной поспешности, отдала распечатку Раде, хотя и сама поняла, что такое множество строк вряд ли могло принадлежать обычному предмету.
        — Как минимум, «Черный Принц» пересекал около двадцати реальностей. Как минимум,  — подчеркнула она.  — Здесь насчитали шестнадцать достоверных параллелей, семь вероятностных и не исключили наличия еще некоторого количества.
        Да уж, Арвелл Вега Рутхелл, знатное ты путешествие совершил, то ли по неосторожности, то ли принудительно. А пока все указывает на то, что кто-то послал тебя в такие дали. И ведь как просчитал все, а? Исправно работает датчик у Рады, показывая, что ты жив. Забавно, не находишь — сигнал-то пробивается сквозь все эти измерения, да по сигналу не удается проследить, увы, нет еще таких разработок. А маги, эти маги, стаями вьющиеся на аукционах, даже не заметили за великолепным блеском человеческой жизни. А ведь и не искали они, как и Далим, проверяли наличие чар и магических воздействий, а не технических каких-то метаморфоз.
        И еще семьдесят тысяч инстедов перекочевали в чужой карман, позволив разом сократить путь вдвое. А дальше никуда не деться, только поездом, что лишь к вечеру прикатит к владениям Кеана Кременда Реслуфа.
        Да хоть бы и утром!
        Витала опасная уверенность, что вот он, конец пути близится. Доехать, добраться, завалиться и уговорами или силой запустить машину, чтобы извлечь дракона, свалить уже на него разборки со всеми врагами, а самим отдохнуть, вернуться к мирной жизни, к обыденным занятиям.
        Немного осталось, ведь правда? Пусть будет так, пусть это станет окончанием нашего утомительного маршрута, ибо, разноглазый, я не та, кто способен тягаться с тем, кто затеял всю эту чудовищную игру. Я не та, мы — не те. Вернись, Арвелл, пожалуйста. Просто вернись и разберись со всем сам. Ты же хранитель.



        Глава 30

        Все, даже самый бессовестный мальчишка, таскающий с прилавков яблоки и орехи, знали, что войти в чужой дом без приглашения — это значит объявить войну. Я это тоже узнала, пока мы добирались к обители Кеана Реслуфа, как и то, что Рутхелы были большими любителями ударом ноги или хвоста — в зависимости от принятого облика — распахивать чужие двери.
        Сейчас мы — пятеро странников с шестым бестелесным в комплекте — вошли под расписные своды особняка нагло, не таясь, не намереваясь даже подумать о шаге назад. Завизжала проснувшаяся служанка, опрокинулась под ударом белокожей ледяной руки, отползла в сторону, боясь пикнуть, но не в силах сдержать рвущиеся всхлипы. Девчонка, конечно, ничем не виновата, но и Рада ударила ее не сильно, так, обрывая действующий на нервы истошный звук.
        Хотя мне от этого эпизода вдруг стало не по себе.
        Еще пару часов назад мы, расслабленные, распивали пиво в вагоне, умеренно, не забывая о том, что дело не завершено, но все же позволяя себе перекинуться шутками, оптимистично взглянуть на будущее, полюбоваться мелькнувшим светом в конце туннеля. Ридик прошелся по поезду, то ли одолжил, то ли арендовал у кого-то инструмент, очень похожий на гитару, сыграл и спел пару скабрезных песенок, вызвав неудовольствие у пассажиров из соседнего купе и соответствующий стук в перегородку, а после и хождения. Даже типичный вид мага не испугал агрессивную соседку, и нам пришлось смириться, вести себя потише.
        — Реслуф!  — Не крик, а рев прокатился по малахитовым ступеням, покачнул искрящиеся люстры, сотряс мраморные стены.  — Выходи!
        — Рада…  — простое лицо, усыпанное веснушками, встревожено, приоткрытые побледневшие губы приготовились пропустить слова, которые не хотелось выпускать,  — мы опоздали… наверное. Ты будешь смотреть на… в подвал спустишься, а там…
        — И что же раньше молчал?  — Рявкнула вампирша.
        Футуролог потупился, признавая свою ошибку. Усталость, наверное. Или действительно, слишком расслабился, отпустил многочисленные нити будущего, не углядел ту, единственную, затерявшуюся среди прочих, сам настолько уверился в успешном исходе, что мельком лишь бросил взгляд, небрежно, не придав значению множеству перепутанных нитей. А ведь всего лишь нужно было притормозить, перебрать тщательнее и увидеть скверную вероятность, предупредить. Если бы раньше сообразил, еще перед поездом… И вот она, цена ошибки — распростершееся в бледном свете бездыханное тело. Полы халата задрались, обнажили кривые, но мускулистые мохнатые ноги. С одной ноги слетел тапок, отъехал до самой стены, будто отброшенный небрежным пинком. Раскрытые глаза Реслуфа, выпученные, остекленевшие, продолжали до сих пор удивляться внезапной смерти. Как это так? Он же просто шел к своим многочисленным приборам, чтобы проверить их сохранность. А тут какие-то иглы просто впились в висок и разорвали мозг изнутри. Разве так бывает? Упал как-то внезапно, споткнулся, что ли. С чего? Подняться, встряхнуться, двинуть дальше. Ой, не удается…
        Рада ткнула носком сапога в бок трупа, брезгливо поморщилась, когда тот колыхнулся.
        — Не больше часа прошло, не остыл,  — сообщил присевший на корточки Далим,  — но слишком много, чтобы я мог что-то сделать.
        Показалось или в глазах вампирши действительно мелькнуло разочарование?
        Я поморщилась от тошнотворной вони: Реслуф во время смерти обмочился, и теперь стойкий запах мочевины пропитал все помещение. Как будто десяток псов пометили все углы.
        — Прототип забрали?
        — Полагаю, что да,  — кивнул Эльф на распахнутые створки шкафа,  — по крайне мере, явно его искали. Но нашли ли?
        — А если не прототип?  — Понадеялась я.
        — Сама-то в это веришь?  — Недетская усмешка, совсем не идущая миловидному облику эльфа.
        Глупое предположение. И все же бьется обезумевшей птицей мелкое чаяние, что все еще можно исправить, зацепить за рукав удачу, вернуть ее, уговорить, подкупить. Ну же, Далим, ну сделай же что-нибудь! Ну, пожалуйста! Я прошу тебя, сделай, верни время, откати, отринь его назад, вытащи все произошедшее, Далим Ра…
        Не вытащит, не сможет, не выдернет.
        Настройщик хмурится, не отнимая пальцев от спины мертвеца, будто получает какую-то неведомую нам информацию.
        — Можно к некроманту обратиться.  — Поднял он голову.  — Труп есть, ехать никуда не придется.
        — Собираешься здесь, сейчас вызвать?  — Эльф отошел к дальней стене, как будто расстояние могло защитить его от вида покойника.
        — Связаться могу,  — спокойно ответил Далим, пропустив мимо ушей сомнение,  — я все же маг. Есть у меня один должник, тип весьма консервативный, правда. Весь мир перешел на Скрибер, а ему, старой упрямой развалине, мертвецов подавай, связь магически настраивай. Через ритуал, так что…
        — Свяжись…  — дала добро Рада,  — посмотрим…
        Далим-Ра писал долго и много на листе мелким убористым почерком, потом свернул бумагу рулоном, перевязал шелковой нитью, выдернутой из расписного халата Реслуфа, и отложил в сторону.
        Пришлось искать свечи, мел. Пышная дева, так пока еще и знавшая о смерти хозяина, долго не могла понять, что от нее требуют чужаки. И все же нашла две декоративные свечки, мелкий кусок мела, отдала с такой боязнью в глазах, будто ждала, что незнакомец в сером прямо сейчас ей то ли руки оттяпает, то ли шею свернет.
        Далим хмыкнул, но принял. Был бы Реслуф магом, все нашлось бы — и черный мел, и куда более подходящие белые свечи, и корка нормального хлеба. Впрочем, на хлеб можно было не жаловаться.
        Настройщик откусил от корки, пожевал, то ли прикидывая, что и как рисовать надо, то ли припоминая схему заклинания.
        — Давно уже ни с кем не связывался, тем более со стервятником, все из головы выветрилось на моем роскошном южном берегу.  — Пожаловался он.  — В изголовье положен символ «нгэ», точно он, в ногах — «у-удж». Ладно, руки сами вспомнят…
        Опомнился, отложил краюху в сторону, вернее, то, что от нее осталось.
        Покойника пришлось переворачивать на спину, свечи резать на три части, получая совсем уж крохотные огарки. Далим начертил круг, подправил, выровнял, чтобы действительно был круглым. Теперь второй, чуть больше, рыкнул на путающуюся под ногами, точнее, руками, молодежь. Кто это такой тупоголовый? А, Ридик, стоит, отвесив челюсть.
        — Отойди, не мешай.
        Парень послушно убрался. Отодвинулись дальше и остальные, я так и вовсе в стенку рядом с Уэллом вжалась, испытывая какой-то безотчетный ужас перед происходящим. А только ведь недавно радовалась тому, что все так бескровно происходит, что я единственная, кто условно пострадал.
        Мел не желал оставлять нормальных следов на полу. Не мел, а кусок известки какой-то, царапает больше, чем пишет. Хитро заплетенный знак двоящейся восьмерки с перекладинами приходится повторять дважды, обводить по контуру. Руки трупа раскладывается, ладони прижимаются к полу. Теперь расставить свечи, зажечь, от одной занять пламя для свитка. Разгорелся, стал разваливаться крупными коричневыми хлопьями. Главное, чтобы мимо не просыпались, все аккуратно в рот покойнику попали.
        Надругательство? Так в своей сути некромантия представляет собой надругательство над мертвыми. Или нет? Если вспомнить все прочитанное некогда, так нормальный человек не пойдет в ученики к такому чародею, выберет что-нибудь стихийное. Хотя и тут своя неправда. Какой может быть выбор, если тьма оттеснила свой отпечаток в душе и наполнила ее страстями? Или опять я все неверно понимаю? Так, поверхностно если судить, то есть своя мрачная романтика в этом особом слове «некромант». Только сейчас упираюсь лопатками в холодную стену и едва сдерживаю дурноту, мечтаю оказаться подальше от всего происходящего. Логически расчленить — ничего ужасного не происходит, ни боли, ни надрывного ора, почти полная тишина царит, прерываемая лишь действиями мага. А все равно жуть какая-то берет, дергает за сердце и все кишки в тугой узел связывает.
        Пламя облизнуло крепкие пальцы, вызвав всплеск резкого шипения. Надо же, какие у мага ногти чистые и ровные, мои-то давно превратились не пойми во что. Боже, о чем я думаю? О ногтях! Или это реакция психики такая, защитная?
        Последняя часть послания скользнула между ровными рядами зубов.
        Далим устало вытер со лба выступивший пот, опустился в ногах покойника.
        Покойник отозвался почти сразу.
        — И что это за будуар?  — Голос лязгал, как звенья цепи, соединяющей кандалы невольника.
        — И я тебя приветствую, брат Манхул.  — Качнулся на носках, чуть вытянув вперед руки, настройщик.
        — Нет, ты совсем меня не уважаешь, брат Далим Ра.  — Рот покойника оставался открытым, глаза — дешевыми стекляшками.  — А еще ты символы «берз» и «ксит» перепутал. Я мог вообще не приходить.
        — Извини, в ближайшей лавке необходимым не торгуют. И ты знаешь, что пришел бы в любом случае. Ты мне должен.
        — Знаю,  — согласился Манхул.  — Что тебе нужно?
        — Поговорить с бывшим обитателем этого тела.
        — И как я организую тебе желаемую аудиенцию?
        — Не знаю. Приди сам. Напряги ученика. Подумай головой.
        Далим произнес все это таким тоном, что я сама готова была сорваться с места и помчаться искать… что-то.
        — Ты забываешься, настройщик Далим Ра Тишайший,  — некромант оказался более стойким.
        — Сделай, Манхул Бере-Беши Серый,  — потребовал маг.
        Зависла напряженная тишина. А чего невидимому собеседнику бояться-то? Прервать аудиенцию, послать куда подальше зарвавшегося брата по природе, и дальше жить себе спокойно. Да, видимо, серьезно некромант оказался должен, особое что-то и когда-то произошло, раз сдался, покорно отозвался:
        — Ладно, через это же тело и скину. Только он сейчас полоумный, мало чего добьешься.
        Далим хмыкнул:
        — Нужда заставляет.
        — Будь по-твоему, жди.
        Настройщик с опасением взглянул на свечи: погаснет хоть одна, диалог оборвется. А они ведь вот-вот начнут меркнуть одна за другой. Хоть и вправду отсылай молодых лбов рыскать по чужому селению и выискивать проклятые свечки.
        Что-то незримо в покойнике переменилось. То ли смерть продолжала вершить свои биохимические деяния, то ли тело наполнилось новым сознанием.
        — Кеан Кременд Реслуф?
        — Где я?
        — Кто тебя убил? Отвечай!
        — Я ничего не вижу! Не вижу! Не вижу! Отпустите! Верните!
        Визг, падающий до рева и взмывающий едва ли не ультразвука, резал уши, раздражал, вызывал желание пнуть под ребра.
        — Заткнись!  — Пододвинулась к кругу вампирша.  — И отвечай. Кто тебя убил?
        — Хозяин.
        — Кто твой хозяин?
        — Не знаю.
        — А как понял, что хозяин?
        — Он пахнет ужасом. Больше никто так не пахнет.
        — Зачем он тебя убил?
        — Не знаю.
        — Он забирал прототип Рутхела?
        — Не знаю.
        — Он забирал устройство, способное перемещать через реальности?
        Небольшая запинка перед ответом.
        — Не знаю. Может быть.
        — Где устройство было?
        — В сейфе, в спальне, за картиной.
        — Как выглядит устройство?
        — Серый бло…
        Умерли, испустили дух сизым дымком сразу две свечи. Расплавленные лужицы в бело-синих разводах стали застывать. Мигнула третья свеча.
        Пробился тихий смех, все более походящий на лязганье металлических цепей.
        — Я выплатил долг, брат Далим Ра Тишайший?
        — Нет, брат Манхул Бере-Беши Серый.
        — Я это запомню, брат.
        Разом погасли оставшиеся огарки, хотя могли бы пару минут протянуть.
        Настройщик махнул рукой, произнес, прежде чем кто-либо что успел сделать.
        — Идите, проверяйте. А я тут пока… уберусь.
        Вышли, оставили одного. Лишь я на мгновение задержалась, поддавшись любопытству.
        — Уберешь?  — Спросила и похолодела, хотя и так, по-моему, уже изо льда состояла. Как он это сделает?
        Маг, прочитав все в моих глазах, покачал головой:
        — Ну, тут пока ничего сложного, не бойся. Слегка защипну полотно времени, переслою одну десятую секунды, укрывая труп и следы ритуала, прижму немного и отпущу поток. Маги, конечно, быстро залом обнаружат, остальным же куда дольше придется искать. Поняла?
        А через мгновение — пустая комната, и Далим уже возле меня, подталкивает к выходу. Почти даже не изменился, лишь тускло блеснуло серебро на висках.
        Мы тихо затворили дверь и поспешили в спальню, на второй этаж.
        Сейф, как невольно ожидалось, был открыт и даже не пуст, содержал в своей утробе ларец с драгоценностями, пачки денег, какие-то бумаги.
        Рада подумала, и сгребла деньги, к остальному не притронулась.
        — Пригодятся нам,  — быстро бросила она, ни на кого не смотря.
        Никто и не думал осуждать.
        — И кто же нас опередил?  — Спросила я излишне громко, пытаясь сгладить возникшую неловкость.
        — Да есть у меня подозрение, только не понимаю, за…
        Вампирша бесшумно пересекла спальню, припала к двери, нахмурилась. Так же тенью скользнула к окну, едва заметно отодвинула бархатную портьеру.
        — На первый этаж, быстро,  — велела она.  — Ридик, будущее.
        На ходу, видимо, заглядывать в грядущее не так уж просто, все равно сосредоточение нужно, пусть и непродолжительное, поэтому я схватила его под руку, хоть мелко, но как-то помогая. А он все равно притормаживал, повисал на мне, но тут же спохватывался, двигался дальше. Как это происходит? Клубок бросает, ловит разлетевшиеся во все стороны цветные нити? Опасно промелькнет, скажем, белая, но уйдет в глубокие пласты. Вырвется ближе, например, багровая? Я так и сяк вертела собственное представление, в котором перевивались ржавые и сине-зеленые линии, спутывались охристые и петлями лезли шафрановые, но наверняка даже примерно не могла приблизиться к тому, что разворачивалось перед внутренним взором Ридика. Рада как-то рассказала про одного выдающегося, хотя и неприятного в общении футуролога, что Ордаром Трепачом прозвали. Так у него будущее — не ленты-нити, а лес самый натуральный, со стволами, ветвями и побегами. Обломится ветка, так и жизнь чья-то сгинет в ничто. Стрельнет упруго сочной зеленью молодой стебель, так это и есть надежда на иную ветку грядущего…
        — У Реслуфа должен быть портал,  — кинул Ридий в спину товарищам.
        Исчезла, словно растворившись, Рада, и возникла рядом с нами через несколько секунд. В какие глубокие слои уходила? Представить даже страшно.
        — На первый этаж, в конце коридора.
        Соскользнуть по лестнице, приложить к губам палец и тихо покачать головой, повстречавшись взглядом с побледневшей служанкой. И что она тут делает? Почему не спит вместе с остальной прислугой?
        Беспечный глупый Кеан Реслуф. Меньше бы за игрушками гонялся, больше бы внимания уделял своей безопасности. Ну что твои два охранных амулета? Погасить их вампирше оказалось не сложнее, чем сплюнуть под ноги. А два охранника на посту? Ведь и пикнуть даже не успели, уж не говоря о том, чтобы как-то противостоять поджарой блондинке. Глупый-глупый оборотень, не жалевший денег на блестящую обертку, на мелочную ерунду, но поскупившийся на более дорогой портал. Впрочем, хорошо, что поскупился, приобрел самую дешевую, самую простую модель, с трехзначным паролем. Кнопки стерты, угадать комбинацию проще простого. Но вот заряд… Индикатору оставалось совсем немного до того момента, когда он мог полностью заполнить шкалу и поменять свой цвет на синий.
        Порталы работают парами. Куда выведет вторая кабина?
        Рада оглядела присутствующих — встревоженных, но контролирующих свою тревогу. Хмурился Далим, разом постаревший лет на десять, прислушивался к доносившимся звукам, вертикальная черта все глубже прорезала переносицу. Грубые удары сменились топотом. Голоса, вероятно, расспрашивающие. Замерший топот возобновился, усилился, свидетельствуя о приближении.
        Шкала налилась синим, пальцы запорхали над панелью. Четвертая комбинация заставила разъехаться двери, впустить в тесноту кабины беглецов.
        Мелькнули тени, обрели человеческие лица.
        — Стоять! Выйти из портала!
        Но уже кто-то утопил кнопку, пришли в движение сервомеханизмы дверей, ярче вспыхнули загадочные штрихи диодов, испещривших стены от пола до потолка.
        Выстрел был тих, как робкий поцелуй в висок, и точен, как открывшаяся истина. Человек бы не среагировал, но не человек, вампир, успел. Дернулась Рада, расталкивая остальных, прикрыла руками, как смогла, настройщика, неосознанно желая защитить, уберечь.
        Расплылся мелкими лепестками цветок на бледном запястье, показавшимся совсем белым на фоне темного «ежика» волос. Кто-то запоздало охнул, кто-то ойкнул, зажимая ушибленный бок.
        Опасно хрустнуло под моим локтем лопнувшее стекло.
        Сомкнулись створки.



        Глава 31

        …рассеялся туман, явив скудную картину голого песчаного берега, не имевшего границы с водой, что не имела черты разделения с небом. Просто сизо-серое сверху перетекало в белесо-розовый, а этот цвет, в свою очередь, перетекал в выцветший охристый.
        Я поднялась, упершись в обломок металлической стенки. Кожу царапали осколки диодов, неприятно покусывали, но я не сразу этого заметила. А когда обратила внимание, то было уже поздно: вся ладонь покрылась короткими неглубокими порезами, не опасными, но постоянно отвлекающими.
        Но сейчас даже это меня не взволновало, прошлось отметкой по периферии сознания и кануло в кучу таких же бесполезных мыслей.
        Я откашлялась, смочила горло скудной слюной, но все равно выдала хрипло и прерывисто:
        — Где я?
        «Не знаю».
        Неуверенный шаг вперед. Песок теплый, кажется влажным. Почему-то на ногах нет обуви. Зато сумка с бумагами, дневником, шприцем, деньгами и документами при себе. Или чего-то не хватает? Нет, вот две разноименные карточки, пачки купюр…
        «Что произошло?»
        «Похоже, кто-то повредил диод в портале Реслуфа. Из-за этого нас с тобой закинуло сюда».
        Не кто-то, а я. Случайно, просто не удержав равновесие из-за возни у выхода. Этот звук оказался таким громким и таким знакомым, что я от неожиданности даже ничего не успела сказать. Да и если бы сказала, хотя бы пискнула, все равно ничего сделать было уже невозможно.
        «А остальных? Остальные куда попали?»
        «Не знаю. Повезло, если так же, как и мы, разлетелись по древним телепортам. Повезло, если целиком, а не по частям или не сплавились друг в друга…»
        Не пользуйте, детишки, телепорт недействительный, иначе разлетитесь вы по белу свету очень удивительно: ручка в Азии, голова в Евразии… нет, поэт из меня никудышный, даже пробовать не стоит.
        Из горла вырвался нервный смешок, выполз скрипучим хохотком.
        Я двинулась вперед, остановилась, огляделась. Позади, еще дальше за перекореженными останками металла, напоминающих творение сумасшедшего скульптора, буйно разрастались насыщенные, бодрящие всевозможными оттенками зеленого, леса, ползущие все выше и выше, к каменным твердыням, к вековечным пластам, к расщелинам, зовущим двинуться в путь, к яйлам, обещающим отдых, к сурово вздыбленным горбам и женственным прогибам.
        «Это Мертвый Город».
        Юси произнесла это слишком твердо, чтобы возникло хоть малейшее желание усомниться…


        Время текло сквозь пальцы, как ручей сквозь ощерившиеся камни — звонко, весело, ни на миг не останавливаясь. Побежать бы вслед за ним, не щадя себя, да куда бежать-то? Я побрела вдоль берега, надеясь рано или поздно выйти к чему-то более привычному, чем дикая природа, но была остановлена словами Юси, прозвучавшими у меня в голове.
        «Увы, подруга, не все так просто. Поработаю энциклопедией для тебя, так и быть».
        «Мы вляпались в очередной полный и бесповоротный абзац?»
        «Если кратко, то — да. Но ты послушай сначала, чтобы осознать, так сказать, масштабы бедствия».
        Чувствую, очередной вводный курс будет долгим и не слишком приятным. Наверное, я все-таки недооценила этот мир, посчитав его не слишком качественной копией с моего, но только с излишком примесей в виде материализовавшихся осколков чужих фантазий. Что ни день, так очередное ведро информации выливается на мою бедную распухшую голову, заставляя иначе смотреть на те вещи, к которым я успела более-менее привыкнуть. Ага, как же! Забудь, Карма, о таком понятии, как привычка. Проживи тут сначала года два, а потом уже и рассуждай, что привычно, а что — нет.
        Я, не найдя никакого камня или деревяшки, отправила свой зад на песок.
        «Валяй, Юси».
        «Мертвый Город — это нарицательное имя для некоторых областей. Так прозвали отдельные участки со сбитым пространством. Ну… знаешь, что-то вроде аномалий. Их мало, и они блуждающие…»
        Так, всем стоять, и тебе, Юси, тоже.
        «Подожди, ничего не понимаю. Рада же на карте отмечала, Арвелл в нем…»
        «А ты не перебивай, блин. Тут не все так просто. В общем, участки со сбитым пространством перемещаются по всей планете. Иногда они долго находятся на одном месте, годами даже. Вот тогда их и можно их нанести на карту. Потом они снова сдвигаются — тогда на карте удаляют прежние. Это своего рода пузыри, в которых частота пространства отличается от частоты прочих пространств. Мы сейчас можем находиться в одном из таких, хотя, не исключено, что сам „пузырь“ накрыл какой-нибудь город или же болтается посреди океана. Попасть в этот „пузырь“ сложно, но можно. Иногда просто своими силами, каким-то образом синхронизировавшись. Ну, это так некоторые говорят, я не знаю точно. Короче, как писали в книжках и статьях, которые я читала, путь в Мертвый город лежит через двойной переход — надо переходить из реальности в реальность и при этом в этот момент переступить границу самого участка. Тогда можно попасть. Или же проще — через телепорт. Только вот никто этого делать не желает. В смысле, попадать сюда».
        «Почему?»
        «По кочану! Ладно, извини, нервничаю просто. В Мертвом Городе не работает все так, как в остальном мире. Вернее, не все, но многое. И никто не может понять, почему. То есть, иными словами, некоторые маги теряют свои способности, пребывая здесь. Некоторые футурологи не видят будущего. Кто-то не может переходить в пределах привычных реальностей. Но все же есть те, кто в Мертвом Городе, наоборот, отмечает рост своих возможностей. Человек, например, неожиданно начинает управлять растениями. Или дракон вдруг прозревает грядущее. А когда попавший в „пузырь“ выбирается из него, то возвращается к своему обычному состоянию. Многие считают, что Мертвые Города возникли из-за обилия пространственных движков, питающихся за счет перепадов реальностей, находятся и те, кто их причисляет к наследию древних. Даже нашлись люди, утверждающие, что порталы возникли благодаря Мертвым Городам».
        «Их разве не изобрели?»
        Юси — не телевизор, кнопку на пульте не отключишь, если с экрана начинают литься какие-то помои. А сейчас все прозвучало так, будто в мою голову ссыпались страницы желтых газетенок.
        «Мутная история. Наверное, все-таки изобрели. Сложно сказать. Четвертая Война и Вторая Чума унесли слишком много жизней, чтобы мы могли знать правду. Одни говорят, что первый телепорт обнаружили именно в Мертвом Городе, и уже на его основе стали сооружать прочие. Другие настаивают, что были просто найдены записи, позволившие создать прототипы, которые остовами разбросаны по всему миру. Третьи относят возникновение порталов к тем временам, когда корабли летали в космос, мол, оттуда пришла эта технология. Четвертые называют разные имена изобретателей. Короче говоря, мы сейчас преодолеваем за секунды огромные расстояния, строим новые кабины, неплохо разбираемся в их устройстве, но при этом все равно не понимаем до конца это изобретение. Я, конечно, не специалист, я просто читала всякое разное, но, за время своей жизни, ни разу не столкнулась с объяснением, почему, если разбить один диод, то тебя швырнет в произвольный портал, а если другой — то расщепит на атомы».
        «И сколько таких Мертвых Городов?»
        «Было три крупных, по твоим меркам — около семидесяти-восьмидесяти километров в диаметре, и примерно шесть-семь меньших размеров».
        «И можно понять, в каком мы именно?»
        «Нет, не думаю».
        Я, неудобно вывернувшись, оглянулась, нашла глазами останки телепорта. Он меня выплюнул, как подростки выплевывают под ноги жевательную резинку. Способен ли принять обратно? Вряд ли, все диоды перебиты, никаких панелей управления я не обнаружила ни снаружи, ни внутри.
        Что использовал Арвелл для тестирования своего прототипа? И что проверял?
        Пальцы коснулись камня, висящего на шее.
        — Почему ты не можешь мне сказать? Ну почему?
        Я не маг, я человек. Как говорила Рада? Две-три реальности?
        «А есть люди, которые сюда без телепорта попадали?»
        «Ну… говорят, что так проходили только вампиры и драконы. Пойми, я не могу тебе все объяснить. Я сама не знаю, как выбирались те, кто терял способности. Может, они и не выбирались вовсе. Но тогда откуда эти рассказы? Может, приходили, переступая границу, а уходили через портал. Я не знаю, просто не знаю… я не могу сказать, выпустит ли тебя Мертвый Город, если ты достигнешь границы. Может, ты просто начнешь ходить кругами, даже сама этого не понимая».
        Мне представилась аквариумная рыбка, красная, пучеглазая, заключенная в сферу. Вот она зависает, вот делает круг, второй, не осознавая крошечным мозгом, что заточена в стеклянную банку для эстетического удовлетворения некого субъекта из династии венцов природы.
        Тоже буду рыбкой?
        Что проверял разноглазый, нагло нарушив покой Мертвого Города? И почему именно выбрал в качестве полигона Мертвый Город, а не какую-то другую территорию? Два миллиарда даже не человек, всего разумных существ. Неосвоенных, заброшенных территорий теперь — на каждом шагу. Но нет же, надо было переться именно в «пузырь».
        — Как же вы все меня достали со всеми своими изобретениями… все вы, ненормальные гении…
        Телепорт. Портал. Способ перемещения из точки А в точку Б, либо из точки А в точку А, но находящуюся за десятком слоев. Способен вместить в себя и человека, и прототип. А дальше? Прототип подключается каким-то образом снаружи? Или внутри? Вживляется ли вообще?
        Но не махину же какую-то протаскивал Арвелл, штуковина явно поместилась в стандартную кабину.
        Мысли разбегались во все стороны, не желая оформиться должным образом в целостную логичную картину. Портал. Арвелл. Прототип. Эксперименты. Обрывки, клочья, по которым просто стараешься угадать простой, но жизненно необходимый факт.
        «Да, можно поискать в „пузыре“ работающий портал»  — прекратила мучения Юси.
        «И куда вынесет?»
        «Не знаю. Может, здесь и не работает парный принцип. Некоторые из тех, кто считает Мертвые Города источником телепортационной технологии, писали не о паре порталов, об одном. Да и выбор у тебя, признаться, невелик».
        Обрадовала. Впрочем, если немного пораскинуть мозгами, то мой выбор действительно ограничивался двумя вариантами: или искать границу, или искать портал. Ну или, на худой конец, продолжить сидеть на попе ровно, жалея себя и живописно представляя варианты своей смерти. Понадеяться на выход через границу? Даже если невероятным чудом я смогу проскользнуть, обернувшись болотной кикиморой, то не исключено, что с облегчением выйду, например, на край утеса, красиво взмахну руками и пролечу три десятка метра, пока не размажусь по острым камням. Или обнаружу себя в беснующихся волнах где-нибудь за триста километров от ближайшего берега. Да даже за тридцать — все равно не доплыву же. Телепорт? А есть ли здесь еще один телепорт? Так в таком случае даже вероятность не просчитать, ибо ее цифры начинаются от нуля и теряются на неопределенном числе. Может, я сейчас заберусь туда, в горы, и самым натуральным образом выпаду в осадок от тучи кабин, усеявших участок Мертвого Города.
        Сложно принять окончательное решение. Но надо, иначе только и остается, что сесть на задницу и зареветь. Хотя уже сижу.
        Наверное, последняя мысль и подтолкнула меня. Я нехотя, по-старчески кряхтя, поднялась и направила свои стопы к буйно разросшейся растительности, обещавшей дать приятные ощущения ненавязчивой прохлады под своим пологом. И первые пару десятков подъема действительно придали мне бодрости и уверенности в своих действиях. Но чем выше я поднималась, тем тяжелее казался путь. Мягкий и шелковистый на вид ковер коварно таил в себе то мелкие сучки, то острые камни, то мелкие колючки, легко впивавшиеся в стопы. Я попыталась сделать из широких листьев хоть какое-то подобие обуви, но ничего из этого путного не вышло. Кору содрать? Распечатками пожертвовать? Самой сумкой? В сумке только и было — бумаги, блокнот дракона, деньги с поддельным документом, шприц и совсем уж никчемные мелочи. Ножа — и того нет. А сейчас бы пригодился… Вот куда делись мои милые сандалии? Между прочим, в полторы тысячи мне обошлись… с другой стороны, хорошо, что я только без обуви осталась, а не без ног.
        А остальные? Если выжили, то где они? Тоже по Мертвым Городам разлетелись, вытолкнутые энергетической вспышкой? По какому принципу сработал сломавшийся портал? Подчинился сдетонировавшей в последний миг защитной программе, разнес всех по ближайшим свободным телепортам? Или мог ведь иначе, в заброшенные кабины закинуть… или нет никакой такой программы, и лишь я счастливицей оказалась. А ведь из-за меня все это произошло. Вернее, из-за нелепой случайности. Точнее, из-за блондинки, попытавшейся спасти так внезапно полюбившегося ей мага. Прикрыла бы я руками, защищая, того… а кого, Карма Рутхел? Или правильнее будет, Карма Вега Рутхел? Я поняла, что не дам ответа на этот вопрос. Сейчас не дам, да и потом, в будущем — тоже вряд ли.
        Я остановилась возле поросшего мхом камня, привалилась к нему, упираясь пятками в податливую землю, схватилась за край подола и, приложив усилия, оторвала широкую неровную полосу, оставив юбчонку едва ли до середины бедра.
        «Введем, если что, новую моду».
        Юси в ответ усмехнулась.
        Ткань была разорвана еще на несколько полос, которыми я обмотала истерзанные ступни на манер бинтов. Идти стало гораздо легче.
        «Побегали, блин, теряя тапки. Сейчас хотя бы сланцы, а еще лучше — туристические кроссовки».
        «Ой, да хватит ныть. И так нормально вышло. Жаль, что мы раньше не сообразили».
        «Жаль. Ладно, погнали дальше».
        Пологий подъем, практически не вызывавший усталости, плавно набирал крутизну, вынуждая все чаще и чаще хвататься руками за ветки и стволы. Жара вызывала жажду, а излишне влажный воздух обещал, что даже залпом выпитый литр ледяной воды не принесет никакого облегчения, только наполнит ненужной тяжестью, да усилит потоотделение. Хуже всего приходилось, когда на пути вставали целые заросли цепких кустарников. Сколько бы я не старалась отгибать ветки, они все равно царапали ноги, вонзались колючками, задерживали, хватаясь за одежду и волосы. Нет, не нож — мачете нужен. Хотя справлюсь ли я с мачете? В руках-то никогда ведь не держала…
        Преодолев кустарник и добравшись до ближайшего валуна, я без сил опустилась, часто дыша. Хоть назад поворачивай, пока не навернулась. Нет, назад уже жаль идти, не так проста оказалась дорога, как представлялось. Обидно теперь просто сдаться, да и смысла в этом никакого нет.
        Перепад энергии в семь тысяч каких-то единиц был где-то в центре Мертвого Города. По крайне мере, мне так показалось, когда я с умным видом пялилась в распечатанную карту. Рада быстро тыкала ногтем то в одну точку, то в другую, не давая мне возможности уследить за всеми ее действиями. Нередко мне казалось, что вампирша вообще воспринимала меня кем-то вроде несмышленого ребенка, которого было бы проще отправить к бабушке в деревню, а не таскать за собой. Да она так и сказала, почти прямым текстом. Но важно ли это сейчас? Нет, теперь значение имеет другое — центр этого ли «пузыря» отметил на карте смышленый Палач? Не знаю. И Юси молчит, не знает. Но если в том Мертвом Городе портал находится примерно в центре, то, наверное, и в этом также. Или ложное рассуждение?
        Я нехотя продолжила путь. Подвернулась под руку хорошая толстая палка, немного облегчившая передвижение. Пришла на ум из детства мелкая хитрость, позволяющая на время обмануть жажду. Камушек бы найти. Нашла — мелкий, округлый, там, где деревья поредели, сменились по видовому составу, стали ниже и раскидистее. Обтерла краем подола, закинула в рот, стала обсасывать. Вскоре рот наполнился слюной, утихомирил саднившее горло.
        Выше, к тому провалу между двумя пологими вершинами. Одна точь-в-точь как нежная девичья грудь с соблазнительным изгибом, упершимся в напряженный сосок, а другая представилась сгорбленной спиной, вырванной куском из тела великана. Там, где должны были быть плечи, спина круто обрывалась до массивного уступа, продолжением переходящего в отлогую горную цепь.
        «Погнали?».
        — Погнали…
        Оборачиваться назад и приятно и страшно одновременно. Глянешь, а позади, оказывается, столько осталось, что дух захватывает. Берега совсем не видно, лишь как туманом что-то белое плывет. И не сразу догадаешься — упокоенная поверхность воды дремлет. А вперед развернешься — так отчаяние с головой захватывает. Сколько еще ползти порой даже на карачках, оскальзываясь и едва не падая? И все же пробуждалась совсем уж неуместная, странная гордость — вон, какой путь самостоятельно я проделала!
        Терраса, послужившая отличным местом для кратковременного отдыха, была небольшой, всего метров шесть шириной. Но все равно стало легче двигаться, когда крутые участки чередовались почти с горизонтальными. Еще одно усилие, еще один подъем, затем отдых. И с каждым таким отдыхом все сложнее стать на ноги, заставить себя продолжить путь, не сидеть еще одну дополнительную минутку, даже секундочку.
        А я ведь всегда думала, что если доведется мне попасть в горы, то явно не ударю в грязь лицом — буду изящно покорять вершины и вершинки тех пиков, что не слишком высоки, чтобы покрываться слоем вечных снегов, эффектно и красиво, подобно дикой кошке. Но вот я и попала, даже не в такие уж крутые горы. И что? Ползла, виляя задом и неуклюже хватаясь за все предметы, грязная, мокрая и неповоротливая, неуклюжая, как корова на льду, и едва сдерживающаяся, чтобы порой не захныкать. И все же доползла, упала, хрипя и тщетно стараясь унять зашедшееся сердце. Все, хватит, с меня. Приехали.
        «Вставай!»
        «Отвали!»
        «Поднимайся, Карма».
        «Пошла к черту!»
        «Карма, дальше уже гораздо легче. Ну же, посмотри. Видишь?»
        Подчинилась, подняла голову. Даже на это действие сил не хватало, голова тряслась как у маразматической старухи. Но девчонка оказалась права: расстилалось дорогой межгорное понижение, хоть сейчас поднимайся и беги по нему, по зеленым, бурым и желтым травянистым разводам.
        Будьте вы все прокляты со своим миром и телепортами.
        Я поднялась, навалилась всем весом на палку, но все же встала на подергивающиеся от усталости ноги.
        Сделала шаг вперед, рыкнула точь-в-точь, как зверь, но перенесла вес на другую ногу. Еще шаг, ровнее спину, вот так, войти в ритм, настроить дыхание, поверить, что все гораздо проще, чем кажется.
        Идти действительно стало легче. Встречались порой колючки, впивались в ноги, но разве это помеха по сравнению с тем, что осталось позади? Так, ерунда, что-то незначительное, что и внимания-то не стоит. А здесь еще был хоть какой-то, но ветер. Не сильный, не сбивающий полностью жару и духоту, а все же позволявший дышать свободнее.
        «Сколько мы прошли?»
        «В целом — километров десять-двенадцать».
        Это и чувствовалось, мышцы ног налились свинцом, отзывались нытьем на каждое движение, просили пощады. Начинало ломить спину, сумка и палка в руке тянули вниз, будто под тяжестью десятка кирпичей. Ткань на ногах, заменявшая обувь, совсем истерлась, но пока еще держалась, худо-бедно защищая стопы. Но я чувствовала, что если позволю себе хотя бы одну передышку, то вряд ли уже сумею продолжить путь. По крайне мере точно не в том ритме, в котором двигаюсь сейчас. А ведь время, это проклятое время, что даже и не думало притормозить, задержаться, дать дополнительный шанс, летит очумевшей птицей, спасается от гигантских челюстей минувшего. Нет никаких дополнительных шансов, бывают лишь милостиво подаренные судьбой случайности, редкие и часто незаметные. Вот что-что, а это я давно, еще в той жизни хорошенько усвоила: не стоит полагаться на дары и щедрости, все возможности надо у подлого рока вырывать самой, ни на что более не надеясь. Есть те, кому везет, а есть те, кто везут.
        «Покопайся, Юси, пожалуйста, в моей памяти».
        «Зачем?»
        «Хочу послушать твои рассуждения. Как думаешь, кто за всем стоит? Ведь Рада кого-то заподозрила».
        «Я не могу тебе ничего нового сказать, прости. А она слишком многих знает, чтобы делать какие-то выводы».
        «Хорошо, а если иначе посмотреть? Реслуф, его дух сказал, что хозяин пах ужасом. Кого может бояться оборотень?»
        «Ну… много кого. Другого оборотня, мага, вампира, какое-то магическое порождение, дракона. Много кого».
        «Да не, Юси… тут что-то не так, понимаешь? Он не так бы тогда сказал. Он бы наверняка назвал именно… расу, вид».
        «Тогда получается, что маг. Пожалуй, если именно так рассуждать, то только маг и получается. Но я не помню, чтобы в списке Арвелла упоминались маги. Маги и драконы, если честно, редко конфликтуют: так уж случилось, что стараются без нужды не пересекаться».
        «Все чудесатее и чудесатее… но ведь с магом же столкнулись, вернее, с посланником».
        «Алиса из страны чудес?»
        «Что? А, да».
        «Хорошая книга, хотя и странная. Но мне понравилась».
        «Ты прочитала ее в моей голове?»
        «Ага. И многие другие, которые ты читала. Жаль, что некоторые бросила, они оказались тоже очень интересными. Ты их могла бы потом Арвеллу пересказать, своему любимому дракону».
        «Ты опять за свое? Я не желаю разговаривать об этом человеке. Это, по сути, из-за него я оказалась втянута во все эти передряги, хотя могла бы просто наслаждаться жизнью».
        «Да, разумеется, потихоньку спиваться в кабаке. Карма, ну уж себе-то врать не нужно. Сама прекрасно понимаешь, что не ты, так Эллис оказалась бы на твоем месте. И, скажи мне на милость, она бы справилась?»
        «Рада, с ней…»
        «Ты лицемеришь, и ты сама это знаешь».
        Вот зараза мелкая, подселилась в голову, жужжит, и ведь не отгонишь, как назойливую муху, не отмахнешься подушкой, не заткнешь уши.
        Далеко впереди, где гордые возвышения полого сходили на нет, дорога слегка поднималась, обещая открыть новую картину за перевалом.
        Эллис… хорошая девочка. Если закрыть глаза на ее проделки, то действительно неплохая девчонка. Может, и не блещет умом, но явно усердная и трудолюбивая. Из таких получаются отличные жены — верные, покладистые, преданные, наполняющие дом покоем и уютом. И чем она дураку крылатому не угодила? Кто знает, выбери он ее, так наслаждался бы сейчас, сидя в любимом кресле и попивая чай с домашними пирогами. А она млела бы возле его ног. Вышивала бы, например. Взмах иголкой, другой, и распустился на ткани дивной красоты цветок. И детишек с радостью нарожает по первому желанию этого пустоголового камина. Подумаешь, полетов боится. Привыкла бы со временем. А теперь что? Ну, даже если каким-то образом я, Рада или кто-то иной найдут прототип, вернут разноглазого из другого измерения, сотрут в порошок всех мыслимых и немыслимых врагов, то дальше-то что? Шить-вышивать, ворковать и носки стирать я не собираюсь. И сказки на ночь рассказывать — тоже. Уйду же снова, все равно уйду, верная себе и своим принципам, чтобы ни втолковывали мне другие, жадные до сплетен и вороха белья в чужих жизнях. Ну, может быть, иногда
забегать буду, если деньги потребуются. Или просто так, в случае скуки.
        Перевал был все ближе, он уже манил к себе, тянул.
        А! Черт с ним!
        Я побежала, подгоняемая нетерпением, взлетела на пригорок и остановилась, еще не понимая, что за чувства нахлынули — то ли облегчение, то ли разочарование.
        «Сколько осталось до Переменного Собрания, Юси?»
        «Если не считать сегодняшнего дня, то — шесть».
        Полого уходил спуск вниз. Перед глазами, почти до самого горизонта, расстилалась роскошным ковровым покрытием густая и пышная зеленая долина. Лишь там, где бледно желтел край неба, размыто виднелись силуэты гор.
        «Может, переночуем здесь? Судя по всему, здесь наступает уже вечер. Все-таки опасно двигаться в темноте».
        «Хорошо, Юси».
        — Хорошо…



        Глава 32

        Я подняла голову, уперлась руками в землю и встряхнулась совсем по-собачьи, сбрасывая с себя остаточную скованность, скидывая останки растворяющегося сна, потянулась, разминая члены, и охнула от неприятной ноющей боли во всем теле. Из моих окончательно спутавшихся волос посыпалась какая-то труха, мелкие листья, травинки. Нет, я, наверное, проклята или просто не вписываюсь в этот мир, исторгаюсь, как инородное тело. Был ли хоть один день, когда у меня ничего не болело, не саднило и не зудело? Когда я действительно выспалась, не тревожилась, не разрывалась от противоречивых мыслей и не плутала в петлях дилемм? Если вдуматься…
        Под ладонями и коленями было влажно, и липли песчинки. Сначала мне показалось, что ничего нет. Затем мгла расступилась, явив унылый берег. Ровное стекло воды спаяно одним краем с песчаной полосой, другим вросло в тусклое бесцветное небо.
        — Но как? Как же…
        Вот теперь действительно впору сесть на задницу и зареветь. Впрочем, и так на заднице ровно сидела, а слезы уже начали подступать, давя комком в горле и собираясь слизью в носу. Дыши. Ну же! Ровно и спокойно дыши. Как там во всяких романтических комедиях? Девицы хватаются за пакетик, начинают в него трубно, ухая, выпускать всю нервозность. Нет у меня пакетика с собой, да и никогда я не понимала смысла в этом действии.
        Безучастно взирали вершины гор, хребты и сколы, линии и выступы, тонувшие в толпе склонившихся в раболепном поклоне зеленых вздыбленных… чудовищ? Монстров? Одно чудище склонялось перед другим, один бог признавал силу другого. Жизнь и камень. Камень вознесся выше, растительность поверженной женой стремилась к повелителю, молила о прощении, тосковала о нежном объятии.
        Я снова легла, уставилась в безликое, бесцветное небо, то ли жемчужное, то ли затуманенное, не пропускавшее ни одного луча солнца, просто рассеивающего их в себе самом.
        — Почему?  — Шевельнулись запекшиеся губы.
        Вода молчала. Молчало небо. Не нашлись с ответом камень и зелень.
        — Это сон,  — хрип раздался громче,  — глупый кошмарный сон.
        «Нет, не сон. Я блокирую плохие сны».
        «А этот ты не смогла».
        «Это не сон. Это Мертвый Город. Сбитая с нормального ритма реальность. Знаешь, это как широкий скотч. Ты пытаешься его наклеить ровно-ровно, а все равно, зараза, пузырь возникнет, который все портит. И вреда от него, вроде бы, никакого и нет, но и всю работу насмарку отправляет».
        «Дурацкое сравнение».
        «Зато ты суть понимаешь. Поднимайся, попробуй обойти тогда. Или просто — по берегу».
        «Не хочу».
        «Сдалась?»
        Сдалась? Всего лишь из-за одного бесплодного дня? Из-за какой-то ерунды с пространством?
        Я стиснула зубы, села. Привычным движением нащупала бриллиант, осторожно зажала. Человек. Камень. Дракон. Какова истинная сущность? Содрать бы с шеи тебя, зашвырнуть так, чтобы никто никогда не нашел. Вот хотя бы в эту воду. Кто обнаружит? Да никто и никогда, и пойдет жизнь своим чередом, пусть и через какую-то там очередную мировую войну.
        Вспомнилась злая Рада.«…ради твоего желания оставаться независимой готов был обречь себя…». Надо будет сказать этому балбесу, что нормальные мужчины должны добиваться женщин, ухаживать за ними, хотя бы говорить о своих желаниях, а не изображать томных и несчастных мальчиков из сопливых сериалов для четырнадцатилетних подростков. Вот вернусь в нормальную реальность, дам пару уроков на будущее.
        На будущее?
        На будущее.
        Я встала, шипя и извергая ругательства, справляясь с переутомленными мышцами, неловко подобралась к воде, зачерпнула горсть. Рот наполнился противным холодком, из-за которого заныли все зубы разом. Вот гадость! Сплюнула горчащую соленую жидкость. От такой еще раньше, чем от обезвоживания, помрешь. Ладно, день еще как-нибудь протяну, а там уже…
        «Постой!»
        От истошного вопля в голове я припадочно дернулась, едва не упала, споткнувшись.
        «Повернись опять! Ну же. Еще. Да. Что видишь?»
        Зелень, горы, полоса пляжа.
        «Ну?»
        — Это же…
        «Ну?»
        — Это ведь…
        «Вот-вот! И я о том же!»
        Забыв обо всем на свете, я вскочила на ноги, подхватила сумку и помчалась, не чувствуя ни усталости, ни боли, ни страха. Одна надежда распирала грудь, истошно колотилась о прутья ребер обезумевшей птицей, грозя разнести все кости. Нет. Не может быть! Но есть же! Из-под ног вылетает песок, стопы пробуксовывают, бежать чертовски неудобно, все время подпрыгивает земля, готовая впечататься в мою физиономию и клонит к себе, желая объятий. Ну уж нет, не в этот раз!
        Матово поблескивала стена портала.
        Целая.
        Я добежала, долетела, припала, стукнувшись лбом, к прохладному металлу портала. Как же неуместно смотрелась эта кабина на фоне дикой природы! И как она была желанна! Господи, если ты существуешь, то огромное-огромное тебе спасибо. Слышишь? Спа-си-бо! Это и есть тот дар небес, который падает в руки лишь раз в жизни. И, видишь, господи, я его ловлю, я искренне радуюсь и благодарю, ибо ничего сейчас не может быть ценнее шанса на спасение.
        Милый мой, хороший, такой невзрачный, их дешевых моделей… наверное. Панель совсем простенькая, предлагающая ввести трехзначный код.
        Код… Ну елки-палки! Да вы смеетесь? Десять цифр, миллионы комбинаций. И пойди тут, угадай! Вечность можно потратить, не то что человеческую жизнь. А у меня и жизни нет, всего несколько часов, до наступления ночи. Верно рассуждаю?
        Ночью маленький мирок, эдакая болячка большого мира, внушающая ужас и вызывающая неподдельный интерес, может снова измениться. И неизвестно, совпадает ли ночь Мертвого Города с ночью реального мира. Реальный мир… настолько реальный, ощутимый, естественный, что уже прежний, страшно в этом признаться, но все же… кажется всего лишь сном, случайным из череды прочих снов. Когда успело все так поменяться, когда ощущение временного пребывания на чужбине перетекло в такие слова — «реальный», «мой»?
        Мой? Этот мир я назвала своим? Нет, Карма, хватит, успокойся. Осталось меньше недели. Есть ли в мире понятие «неделя»? Ни разу, вроде бы, не встречала.
        «Есть. Только длится десять дней. Один выходной дается на четвертый день, и два — на девятый и десятый. Ну, в некоторых учреждениях».
        Вот оно, значит, как. Неделя. Не деля. А здесь, в этом… моем мире разделили, поделили.
        Я наклонилась, взглянула на панель сбоку, снизу, стараясь заметить потертости, следы использования. Не знаешь кода, так поищи его. Но нет, кнопки были девственно чисты, ни отпечатков, ни соринки, будто только что их установили и протерли дезинфицирующим раствором.
        Что здесь искал Арвелл? Нет, иначе. Что проверял Арвелл в Мертвом Городе?
        Тоже неверно, не в цель.
        — Почему именно в Мертвом Городе? Почему именно портал Мертвого Города?
        Глупый дракон, но ты же как-то попадал сюда и как-то выбирался, так? Почему я не такая умная, как ты? Почему я терпеть не могу физику и не имею никакой технической жилки? Я же не смогу сообразить. Или мне стоит, проглотив все обиды, мысленно произнести слова Радьявары Солейн, сказавшей, что я могу иногда на привычные вещи смотреть нестандартно? Ага, как все с той же пресловутой вилкой…
        Итак, разноглазый, пришла моя очередь задавать те вопросы, которые умеете задавать вы — ты, Рада, остальные.
        Почему именно Мертвый Город? Потому, что именно в Мертвом Городе даже разрушенная технология восстановится? Потому что что-то произойдет со временем и пространством, и мирок обновится? Портал восстановился, так? А что может, если отбросить здравые рассуждения, вернуться в исходное состояние? Правильно, совершенный и идеальный объект, продуманный до каждой мелочи, до малейшего винтика. Но некоторые верят: первый телепорт обнаружили именно в Мертвом Городе. Значит ли, что эта закрытая кабина стала не венцом человеческого гения, а, напротив, изначальным образцом? Ведь там, в большом мире, они ломаются и не восстанавливаются, помечаются ярлыком «недействительный».
        И еще раз: почему, мать вашу, Мертвый Город?
        Потому что в Мертвых Городах находятся прототипы. И то ли сумасшедший, то ли гениальный дракон Рутхел решил испытать свой прототип при помощи другого прототипа, зная, что последний, в отличие от многих последующих образцов, не разрушится, а рано или поздно обновится.
        Перепад в семь тысяч рейгеров, если рвануть в другие пространства.
        — И перепад в ноль рейгеров, если просто перейти через портал с устройством. Так, Юси?
        «Я не знаю. Карма, я не знаю… но если ты права, если ты…»
        Мертвый Город.
        Место с особенной вибрацией пространства. Кто-то поглощает энергию. Кто-то выбрасывает. Кто-то усиливает или открывает свои способности. Кто-то — возвращается к нулевому уровню.
        Портал. Телепорт. Технология, имя создателя которой никому не известно.
        И если эта технология действительно пришла из Мертвого Города, если я действительно сейчас едва ли не обнимаю именно прототип, то…
        У прототипов обычно базовые заводские настройки.
        А чему-то первому нередко дают нулевой номер.
        Если я ошиблась, то ничего не произойдет. Если я права, то я даже боюсь позволить себе представлять все вероятные дальнейшие события. Кроме одного.
        Мой палец уверенно три раза утопил кнопку с черным символом, который встроенный переводчик признал нулем.
        Бесшумно разъехались створки.



        Глава 33

        Лаборатория. Знакомая. Пусть и не своя, но сейчас показавшаяся невероятно родной, близкой, безопасной. Не моя, но Арвелла, человека, которого могли убить из-за знаний.
        Но убрали дракона — из-за власти.
        Или нет?
        Теперь я не имела ни малейшего понятия. Раньше не было толком ни одного мотива, теперь же образовалось слишком много причин. И за какую ухватиться сейчас?
        Нет, не надо хвататься, не мое это дело. Мое дело выдернуть разноглазого из неведомой недостижимой параллели. Только прототип, вероятно, способный мне помочь, глупо выскользнул из рук. Какими были последние слова умершего Реслуфа? «Серый бло…». Серый блок, больше ничего в голову не приходит. Серый блок унесли, утащили едва ли не перед нашим приходом, даже портал не успел зарядиться. Или неведомый противник всего лишь резво, перед тем как сомкнулись створки телепорта, вмазал по кнопке активации, а сам выбрался обычным путем? А что, неплохой маневр. Но, скорее всего, он не уходил, напротив, приходил через портал. В любом случае, все сводится лишь к тому, что изобретения дракона у нас нет. Я не удивлюсь, если его нет и в непосредственной близости и у врага. Я же не таскала при себе все свои драгоценности, вот и наш мистер Икс сначала хранил технологию у глупого вервольфа, затем уже наверняка скинул кому-то другому. Прошелся ли он телепортами? Думаю, если я пришла к этой мысли, то Рада с Палачом наверняка проверили. Если вампирша жива.
        Странно все. А ведь враг испугался, раз совершил такой маневр. Причем, убил именно Кеана, а не отправил его в неведомые реальности. Психанул? Не успел все рассчитать? Это может значить лишь одно — мы оказались ближе к цели, чем он рассчитывал.
        Греет. Несильно, но греет. Жаль, что мы проиграли, по крайне мере, пока.
        Надо проверить, поделиться, списаться… Но так хочется плюнуть на все. Сбежать вниз, обнять стариков, махнуть приветственно Эллис… нет, тоже обнять, крепко, искренне радуясь встрече. Потом доползти до ванной, с наслаждением погрузиться в теплую воду, смыть с себя кровь, пот, усталость, время. Отмокать до тех пор, пока все не сойдет, не исчезнет, как страшный сон, пока не сотрется целиком и полностью.
        Но я не побежала, лишь опустилась на корточки, обхватила рукам голые коленки. Или вот так, остаться на месте, замереть, никуда не идти, ни о чем не думать, просто ждать, когда все кончится само собой. Пусть они сами все решают — большие, умные, обладающие способностями. Не хочу я больше ничего — ни Мертвых Городов, ни поездов, ни трактиров, ни загадок, ни ответов, ни погонь. Тишины только. Я не для этого, не для подвигов предназначена. Ни для шрамов, ни для синяков, ни для свершения невозможного. Мое дело — блистать среди обеспеченных ублюдков и вызывать зависть шлюх. Мое дело — очаровывать, возбуждать, вызывать неутолимое желание, ради которого можно расстаться с чем угодно, хоть с драгоценностями, хоть с честью. А сейчас? Была светской львицей, роскошной женщиной, роковой красоткой, а превратилась в драную кошку, в беспризорницу, в ходячего мертвеца.
        — Как же мне все надоело.
        Произнесла и вздрогнула. А если эта глупая ящерица все слышит, все чувствует сквозь уйму измерений? Терзается там, слепо надеется на чудо, немо кричит «А как же наши полеты, Карма? А как же все?».
        Представилось, что не мягкие кожаные петли, оплетшие бриллиант, а стальные оковы, ржавые цепи беспощадно впились в плоть.
        Нет…
        Не может так кричать, даже если слышит. Скорее выдаст холодно и рассудочно что-нибудь о долге, о необходимости.
        Но…
        Ведь не Раде дракон оставил дневник, велел мне передать.
        Зачем?
        Верил, что именно я спасу? Надеялся, что именно я догадаюсь, запримечу что-то?
        Или просто пытался меня же и защитить, меня, а не себя?
        В мире, где не человек топчется на пьедестале пищевой пирамиды, любой вид представляет опасность. Всех надо бояться — вампиров, драконов, оборотней, ведьмаков. Любой может высушить, выжать, растоптать, испепелить мелкое и слабое недоразумение под названием «человек». Но ведь не испугался Ридий Дазгин, готовый отдать жизнь ради того, чтобы мелкая кучка героев постаралась предотвратить непредотвратимое. Или признание смерти — это тоже страх?
        Мало кто задумывается о том, что гораздо чаще проще и легче умереть, чем идти дальше, бороться с неизвестным, сражаться с самим собой.
        Стучалась без устали в голове Юси, что-то твердила, пыталась заставить совершить какие-то действия. Но, оказывается, можно научиться не воспринимать, не слышать голос в собственной голове, обращать на него внимания не более, чем на городской шум за окном. Пусть хоть до хрипоты визжит. Хватит. Я имею право на отдых, на то, чтобы стать снова человеком, а не бродягой в лохмотьях.
        Увы, нет. Теперь, точно нет, потому что…
        — …ты, неведомая мне тварюга, покусилась на святое — на мою семью, на моих друзей и на мой мир.
        Да, я произнесла эти слова, не как человек, но как хранитель, как дракон, пусть и не являясь таковым. А драконы ненавидят, когда у них пытаются что-то отобрать.
        Я поднялась, скрипнув зубами. Механически, будто у себя дома, включила компьютер, провела пальцами по белой столешнице. Надо же, ни следа пыли, девственно чисто. Заботятся, значит, дряхлеющие супруги, верят искренне и честно в возращение любимого господина. Черный дракон окружил себя белым, белизной. Инь и ян, крайности, противоположности, классика. В драконе в крапления белого, в лаборатории — черного. Когда они вместе, то наступает гармония.
        Я остановилась, нерешительно сняла с шеи бриллиант, положила на белую поверхность.
        — Чувствуешь, Арвелл? Ты дома. Ты в своей обители. Надо сообщить королю, правда? Он отложит Переменное Собрание, Рада найдет твой прототип, и все будет хорошо. Разберутся, сильные и умные разберутся, те, кто знает, как правильно двигать гранитные плиты информации. Вот, сейчас прямо и напишу, найду адрес в твоей почте, слышишь, Арвелл?
        Голос звучал жалко, фальшиво, нахлынувшая уверенность уже отступила, подобно отливу. Требовалось одобрение, слова, что я делает все правильно. Но ничего не было, только молчание, даже внутри головы.
        Я провела пальцем по блестящим граням.
        Знаешь, Арвелл, а ведь до сих пор меня преследует ощущение, что я что-то упускаю. И я, и Рада, и мальчишки. Что-то мы недопоняли, во всем этом лабиринте не заметили прямой дорожки только потому, что не поверили, что таковая может быть. Или я накручиваю себя, придумываю того, чего нет?
        Запустилась операционная система, даже не потребовав пароля. Беспечно? Очень, когда имеешь в руках вещи, способные изменить мир. Или я не найду ни в твоем компьютере, ни в твоих дневниках, разноглазый, этих записей? Ведь я собранный материал, способный уничтожить нас с Андреем, запрятала так далеко, что ни одна живая душа найти не сможет. С другой стороны, кто-то не просто записи стащил, сам образец нагло упер.
        Я с тоской оглянулась на выход, но все же переселила себя, все свои стонущие желания, села за стол, нацепила манипулятор на пальцы и уже более уверенно, чем когда-то ранее, запустила Скрибер, выбрала почтовую сеть и зашла на свой «ящик». Среди некоторого числа пришедших за последнее время писем, почти одним из самых последних было отправленное Радой. Я жадно впилась глазами в текст.
        «Здравствуй, подруга! Если ты жива, то, подозреваю, что догадаешься сделать такую глупость, как выйти в почтовый ящик Арвелла. Увы, несмотря на все защиты, существует риск утечки информации, так что будь осторожна в словах, особенно выходя в Скрибер в общественных местах. Теперь же позволю немного тебя утешить: есть надежда, что все выжили. По крайне мере, я уже скоро встречусь с Далимом, также отписался Ридик. Ридика выбросило сильно севернее, сообщил, что его спас какой-то шаман, показавший путь к недействительному порталу. Сейчас он, хотя и далеко, в конкретной глуши, но в сеть выходить может. Правда, пожаловался на нестабильную работу Скрибера. Короче, денег я ему переслала, скоро к нам должен будет присоединиться. От ушастого нет никаких вестей, ничего сказать не могу. Но, подозреваю, что также оказался в не самом населенном месте. Я вылетела в пустыне, в северной части Катры, почти сутки к цивилизации добиралась. Примерно так. Теперь о делах. Времени на размышления у меня было достаточно, чтобы сопоставить некоторые факты. Наверное, ты и сама догадалась, что наш противник допустил ошибку,
убив Вервольфа. Я, в общем-то, сообразила, кто за всем стоит, но пока не могу понять мотивов. Я написала королю Равиду, надеюсь, он хотя бы задумается и повременит со своим собранием. Тебе тоже пишу: кто-то из Старших — либо вампиров, либо драконов. Я знаю только троих. Кто именно из них — пока указать не могу, все они очень хитры и умны, а также, как выразился Кеан, „пахнут ужасом“. Конкретно же разгадку могут дать именно мотивы. Сообразим, в чем выгода, тогда поймем, кто это может быть. Так что, подруга, листай дневник и излагай свои мысли, вдруг снова не промажешь. О прототипе. В записях Арвелла можешь ничего не искать, они у меня. Не при себе, в тайнике. Если прототип действительно у одного из Старших, то, извини, но мы эту войну не выиграем, ни я, ни даже сам Арвелл не способны победить их в прямом противостоянии. Поэтому я, допишу тебе письмо, встречу Далима и рвану за данными, которые мне придется отправить Беренгу. Может, разберется, сможет со своими подчиненными что-то придумать. Короче, надежда на них только. А, еще. Мы проверили портал Реслуфа. Увы, ничего интересного. Тот, кто унес
прототип, не стал пользоваться порталами. Пока все, Карма. По возможности, буду выходить в Скрибер, но ненадолго».
        От сердца отлегло, и даже будто бы вся тяжесть стала менее ощутимой. Только неизвестность о судьбе Уэлла тревожила, теребила внутри. Выжил ли этот славный отважный мальчонка? Или просто застрял где-то? Что видел Ридик? А что видела я его глазами, тогда, на Айли-Ивижских островах? Немногое, водный путь…
        Мои пальцы рухнули на клавиатуру, дернулись и все же стали набирать ответ.
        «Здравствуй, Рада. Я была в одном из Мертвых Городов, но сумела выбраться. Сейчас я дома и очень рада, что вы выжили. К твоим рассуждениям мне добавить, увы нечего. Про Уэлла — он, скорее всего, на каком-то корабле. То ли сейчас, то ли будет. Мне сложно объяснить, откуда я это знаю, но об этом лучше спроси Ридика. А еще…»
        Я задумалась над тем, как оформить какофонию мыслей в голове в понятные предложения. Могу ли я без опаски писать обо всем том, что узнала? Или действительно, на противной стороне есть свой гениальный Палач, который всего в пару минут расшифрует мое послание? Но ведь же Рада написала мне. А здесь, в компьютере Рутхела, неужели нет достойной защиты? И что теперь имеет большее значение — риск или шанс получить новую подсказку?
        «…я знаю, почему дракон был именно в Мертвом Городе. Вернее, подозреваю, что причиной была не безопасность, а именно особенность находящегося там портала. А что касается мотивов, то меня тут вообще бесполезно спрашивать. Вот мои идеи, тем не менее. Первая причина, разумеется, сама власть. Вторая — месть. Третья — его разработки. Ну и четвертую, совсем уже безумную, лови — кому-то выгодно, чтобы война случилась. Например, чтобы продавать оружие или же, как у вампиров было, когда к ним шли люди, как твой отец. Вот и все, что могу предложить. Жду от тебя сообщения, напиши, что мне делать дальше. Карма».
        Написала, отправила, отвалилась на спинку кресла. Только что теперь? Даже несокрушимая Рада признала, что мы на грани поражения. Почему же я должна верить? И во что теперь я могу верить? В то, что суетливый и дерганный Беренг за несколько дней соберет хитрое устройство и вместе со своей командой вернет дракона?
        Но у меня же больше нет выбора.
        Я медленно взяла со стола бриллиант, побрела к выходу.
        Передо мной раскрылась металлическая дверь, и несколько мгновений мы просто удивленно пялились друг на друга. А потом я не выдержала, бросилась навстречу, повисла на шее и завыла, зарыдала в голос, как маленький брошенный ребенок.
        Старческая иссушенная, но сильная рука провела успокаивающе по моим волосам. Так отец успокаивает свою испуганную дочку, без слов обещая разобраться со всеми обидчиками.
        — Ну чего ты, Карма, девочка? Успокойся, милая…
        — Га… рор… не вышло… украли… он слишком…  — выталкивала в напряженную шею, пахнущую мылом и чем-то сладковатым, вязкие и неподъемные слова,  — а Арвелл… он… теперь не можем… не… не успели чуть… прототип… и там еще…
        Душили всхлипы, топили собственные слезы, и так болезненно сжималось горло, когда я пыталась бессвязными обрывками охватить все случившееся — и собственную смерть, и множество догадок, и бесплодные потуги, и страх перед Мертвыми Городами, и тревогу за друзей, и пережитые мгновения таинственного единения с миром, и сомнения в своих силах, и злобу на врага, и гордость от собственных поступков, и горячий стыд от ошибок, и желание, чтобы все закончилось. Но лишь отдельные звуки вырывались, терялись в новой волне рева, и ничего мне так и не удавалось сказать.
        — Тише, тише,  — уверенно, не отпуская, говорил Гарор,  — ты же умная девочка, ты же хранитель. Тише.
        — Я… мы… еще горы, так трудно… три нуля… поэтому разногла… прототип.
        Он все же отнял меня от груди, легонько встряхнул. Чуть выцветшие серо-голубые глаза смотрели внимательно и очень по-доброму.
        — Давай не все сразу, милая. Что за прототип?
        Я судорожно вдохнула, вперилась глазами в сверкающий потолок, стараясь погасить слезы, шумно зашмыгала носом, удерживая соленую влагу.
        И все же выдавила:
        — Арвелл… устройство сделал… чтобы энергию порталов… блок серый, которым… им же в другие измерения, но украли… не вернуть теперь… в Мертвом Городе он протестировал прототип, но его…
        Чуть крепче сдавили ладони мои плечи и тут же немного разжались. Гарор смотрел весело и искренне, будто все проблемы, все угрозы мира оказались за бортом и потеряли свое значение.
        — Прототип, девочка?
        — Угу,  — промычала я, готовая снова расплакаться.  — Его через портал, а он… первые сотни этих… рейганов, рейгеров, точнее… он нужен, чтобы Арвелла вытащить… его же в другое пространство, совсем далеко…
        И снова бережное потряхивание, и я невольно поднимаю голову, смотрю на искрящуюся изморозью седину, перемежающую облачно-серые пряди.
        — У господина, у нашего Арвелла, девочка, два устройства было. Одно он оставил в Мертвом Городе, а другое в своем центре вроде бы держал.
        — Два?  — Протянула я, не веря услышанному.
        — Да,  — мягко улыбнулся старик, но тут же погрустнел.  — Наверное, из центра и выкрали. А вот как второе достать, я, к сожалению, не знаю.
        Но теперь я уже улыбнулась сквозь слезы, лучезарно и смело, хотя мелькнувшая догадка была ничем не обоснована.
        — Зато я, Гарор, кажется, знаю.
        — Вот видишь! Хранитель же!  — Всплеснул радостно Гарор.  — Тогда давай-ка, милая, иди и приведи себя в порядок, а я пока Иннаре скажу, чтобы обед разогрела. Пошли, пошли, пока она тебя в таком виде не увидела.
        Я последовала совету.
        Наполненная парящей водой и распространяющая душистые ароматы пена нежно нашептывала обо всех минутах, которых она способна доставить. Надо только лечь, расслабиться, отдаться этому кусочку стихии, поплыть по течениям, выкинув все лишнее из головы. Нет, нельзя. Как бы там не было, но теперь особенно нельзя расслабляться, война не окончилась, я не отступила, проникла в дом. И пусть в этой войне пока всего один убиенный, это не делает ее менее опасной. Это только внешне кажется, что чем больше крови, тем страшнее. Иногда самые ужасные события проходят совершенно бескровно. Взять ту же Вторую Чуму. Умирал ли кто? От простых болячек, потасовок, несчастных случаев — да. А так — просто не рождались дети. Ведь заметили даже наверняка не сразу. Ну, отметили врачи некоторое увеличение числа бесплодных женщин и мужчин, после уже напряглись, понимая, что дело не только в последствиях чего-нибудь, вскоре забили тревогу. Как это так, вдруг на тридцать процентов рожденных детей стало меньше, чем в прошлом году. Или не на тридцать? На пятьдесят? На семьдесят?
        Я, невзирая на все царапины и ссадины, энергично терла себя жесткой мочалкой, сдирая и подсохшие корки, и грязевые полосы, и ошметки растений. Откуда столько всего? Будто бы не день, месяц бродила по чащам и зарослям, медленно превращаясь в дикого зверя.
        Облилась холодной водой, смывая с волос и с кожи клочья потемневшей пены, намылилась еще раз, вся, целиком.
        Надо же, сидела, ныла, а как услышала чудотворные слова, так вскинулась породистой сукой, собралась, принюхалась, готовая опять рвануть в бой.
        Снова холодная вода на распаренные плечи, грудь, спину. В самой ванной вода мутная, с пленками грязи. Увидь кто из прошлого мира, наверняка палец к виску приставил бы и провернул — мол, совсем чокнулась эта холеная Карма. Нет, не в том направлении, не так. Верное направление — кто может быть некой фигурой «Икс». Кто? Дневник пролистать… Нет, сначала прототип.
        Не, и даже не он сейчас. Война войной, а обед по расписанию.



        Глава 34

        Иннара, разумеется, обитала на кухне. И хотя старушка уже знала о моем прибытии, все равно, услышав мою поступь, обернулась, мгновение смотрела пустыми глазами, а затем изменилась в лице, всплеснула руками, выронив гору чистых тарелок.
        Грохот оглушил, во все стороны брызнули веселые светлые черепки, снежными комками расцветили темный пол.
        Традиция уже, не иначе.
        — Ой…  — вымолвила она.
        — Да, незадача вышла… иди сюда.
        Старушка робко придвинулась, а я, плюнув на все, едва не задушила ее в своих объятиях. Вот и кто бы мог подумать, что каких-то недели три по моему времени назад я ее терпеть не могла? А сейчас так рада была чувствовать ее домашнее тепло, что снова едва чуть не расклеилась. Отпустила, быстро проморгалась, плюхнулась в любимое кресло.
        — Исхудала-то как! Карма, что же было? Нет, ты посмотри на себя. Живого места не осталось. Что случилось? Что с господином? Нашла, да? А Рада? Она? Ой, ты же голодна, а я все тебя тут терзаю.
        На плечи мне лег теплый плед.
        Поесть мне все-таки нормально не удалось. Сколько не одергивал супругу Гарор, но та умолкала лишь на минуту, и снова начинала засыпать вопросами.
        Пришлось рассказывать — подробно, обстоятельно, лишь опуская некоторые детали, которыми не следовало бы шокировать стариков.
        — …так что,  — медленно подобралась я к окончанию истории,  — Арвелл пока со мной в виде бриллианта, но живой и невредимый. Как зарядится портал, мне придется снова отправиться в дорогу, буду разыскивать прототип, времени у нас все-таки мало. Да оно и понятно, я бы тоже на месте короля как можно скорее провела бы это проклятое собрание, наследник же.
        — Бедный господин,  — вздохнула Иннара,  — бедный наш Арвелл…
        Я с наслаждением держала в руках большую кружку душистого горячего чая, позволив немного себе отстраниться от всех переживаний и предаться представлениям, что все уже хорошо. Да, опасно, преждевременно, но так желанно и приятно. Прикрыть глаза, прислушаться — не раздадутся ли практически бесшумные шаги, или, напротив, босое шлепанье дракона. Иннара разворчится, как всегда, выскажет в своей манере все, что думает, а Арвелл лишь добродушно рыкнет. А следом невесомо скользнет моя подопечная, растеряется…
        — А где Эллис?  — Открыла я глаза.  — Почему не с нами?
        Поджала губы Иннара, увернулась от моего пристального взгляда, не желая делиться. Так, опять какие-то тайны мадридского двора.
        — Ушла,  — коротко сообщил Гарор.
        — Как это, ушла?  — Хлопнула я ресницами.
        — Да вот так, Карма,  — тяжело встала с табуретки старушка, потянулась к полкам,  — собралась, попрощалась с нами, все объяснила… Гарор ее проводил. А тебе письмо оставила.
        Передо мной возник неподписанный конверт из белой плотной бумаги. Я приняла его, вскрыла и развернула сложенный лист.
        Не сразу приноровилась к мелкому изящному и убористому почерку.
        «Дорогая Карма. Наверное, когда ты вернешься, меня уже не будет в замке. Знаешь, я просто с того момента, когда мы повздорили, многое поняла, я видела Арвелла, потом я видела тебя — пьяную и совсем не такую, какой привыкла считать. Я действительно оказалась глупой девчонкой, способной часами зубрить темы из учебников, но не видящей того, что твориться у меня под носом. Арвелл никогда не любил меня, он просто пожалел и приютил, а я это приняла за чувства. На самом деле, наверное, с самой первой минуты, он отдал свое сердце целиком и полностью тебе. Просто мне не хотелось этого признавать, я глупо ревновала и что-то пыталась всем доказать. Но я никогда не смогу пойти за ним в небо. А ему как раз нужна та, что не боится летать, что способна также ринуться под самые облака, невзирая ни на что. И есть только один такой человек. Это ты, Карма, и тебя никто не сможет заменить. Так что прости меня, пожалуйста, прости мою бестолковость. И сердечное тебе спасибо, что ты постаралась сделать меня счастливой, пусть даже и не ради меня, а ради собственных планов. Я была счастлива, правда. Я с огромным
удовольствием вспоминаю дни, проведенные с тобой. Но все же я не готова отказываться от своей работы, от своей настоящей страсти. Поэтому очень-очень прошу тебя, чтобы ни случилось, не сдавайся, спаси Арвелла, эту ящерицу, как ты его называешь. А когда спасешь — не отталкивай, будь с ним рядом, потому что пусть он и великий, но, как ты сама же говорила, несносный мальчишка без царя в голове. Я в тебя верю. Искренне твоя, Эллис».
        — Напыщенная чушь,  — отшвырнула я от себя лист и передернула плечами, подчеркивая сказанное.  — Бред сивой кобылы.
        — Опять поругались?  — Робко спросила Иннара.
        — Если бы,  — уронила я голову на подставленные ладони,  — если бы мы поругались… эта мелкая решила влиться в стихийно организованный хор под названием «Давайте сведем…», а ладно, не обращайте внимания.
        Почему-то мне стало очень неловко при стариках признаваться, что я не собираюсь всю оставшуюся жизнь торчать в каменных стенах, оберегая всеми обожаемого Рутхела. Что-то пикнула в голове Юси, но тут же замолчала, почувствовав мое нежелание развивать тему. Вообще, я не могла не признать, что Юси оказалась очень деликатным духом, лишний раз не тревожащим меня и нередко позволяющей мне ощутить себя одной.
        — Ладно,  — я допила чай,  — сидеть можно долго, но миссия еще не завершена. Так что я сейчас отправлю еще одно письмо Раде и отправлюсь в путь. Портал, по идее, должен уже зарядиться.
        Сказав это, я с огромным нежеланием покинула теплое кресло, еще раз обняла Иннару и Гарора, и бросилась в свою комнату, где меня ожидала нормальная одежда и подготовленная сумка. Безумная, конечно, мысль, но вдруг сработает? А если не сработает? Значит, разноглазый долго будет ловить собственную челюсть, стремящуюся к полу, а после закопает меня, сообразив, в какую копеечку ему влетит замена телепорта.
        А вот не фиг было женить меня на себе.
        Я подлетела к компьютеру, краем попы придавила кресло и быстро залезла в почту. Нет, Рада еще не читала мое письмо. Ну ничего, потом два письма прочитает. И я стала спешно набирать текст, периодически опечатываясь и нетерпеливо исправляя ошибки.
        — Карма.
        Ну что еще? Я мельком взглянула на Гарора и тут же удивленно уставилась на старика, одетого уже совсем не по-домашнему.
        — А ты куда собрался?
        — С тобой, девочка. Ты хоть представляешь себе этот прототип?
        — Не-а,  — покачала я головой, злясь на придурь старика.
        Ну вот куда ему-то рваться в Мертвый Город? Заняться, что ли, больше нечем?
        — А я видел,  — назидательно поднял палец Гарор,  — и поверь, ты, хрупкая женщина, недалеко его унесешь.
        Вот же черт, а об этом я совсем не подумала. Пришлось переписывать последнюю строчку, сообщать теперь, что я не одна рвану в свое удивительное путешествие.
        — Ладно,  — уступила я, признавая логичность сказанного,  — погнали тогда. Только я еще не знаю, получится ли то, что я задумала.
        Я закрыла Скрибер, запустила выключение компьютера.
        Что делает человека человеком? Нелепая и странная мысль, но именно она мне пришла в голову, когда я оказалась возле матово поблескивающих дверей и уперлась взглядом в тонкую гравировку, выделившую цифры на серебристом полотне. Вот она, синяя шкала, подтверждающая готовность. Идеи? Размышления? Смех? Что-то духовное? Но вот, к примеру, вампир, способный думать, размышлять, наверное, даже сочувствовать. А вот Радьявара Солейн, способная наслаждаться обычной едой, алкоголем, сном и прикосновением живой руки. Была бы как другие, бездушным порождением ночи, но прошла процедуру адаптации. Так, значит, просто житейские мелочи делают человеком? Но вот маг Далим Ра, которому я так и не сказала, что его фамилия означает «Солнечный Бог», хотя он, сам того не зная, стал солнцем для Рады. Привык все измерять сутками, воровать, обделять, отбирать, может быть, самые драгоценные секунды. Какая из его жертв не протянет лишнего часа, чтобы увидеться с сыном? А какая не допишет последнюю строку, выронит преждевременно из ослабевшей руки карандаш? Так, значит, все дело во времени? Или в будущем, как у Ридика? Или все
же в несгибаемом духовном стержне, как к Уэлла?
        Позади стоит и понимающе молчит Гарор, не торопит, каким-то чутьем улавливая, что мне нужно не просто решиться, а что-то окончательно уяснить, навсегда оставить определенный этап перед тем, как рискнуть собой, им, Арвеллом и, наверное, все-таки всем миром.
        Так что же человека и не человека делает человеком? Что меня изменило? Обстоятельства? Да, они. Но не только. Все мы? И вот это то, что, наконец, отозвалось правильным отголоском в душе. Все мы влияем друг на друга, делаем и формируем, лепим и ломаем тех, кто стоит рядом. Это мы сами убиваем друг в друге веру и возрождаем надежду. Старо как мир, как миры. Банальная истина, ничего нового и даже и близости нет к сакральному откровению. Так почему же я так долго не могла понять, что не только я себя делаю, но и других. А другие мастерят меня. И так — в непрерывной взаимосвязи.
        Почему?
        — Или я не права, Арвелл?  — Шепот отражается от серебристой плоскости.
        Камень молчит, таинственно преломляя в своих глубинах свет.
        — Ты все просто знал наперед? О тебе так много говорят, что ты подозревал…
        Или я сама это придумываю?
        Я держу хрупкий мирок в своих руках, из последних сил стараясь его защитить. Из последних ли? И защитить ли?
        Я прикасаюсь к панели, прохладной и гладкой. Хорошая модель, новая, уже не с трехзначным кодом, а более солидным семизначным. Но ведь даже в самых сложных, самых современных устройствах остается лазейка для мастеров, не так ли? Иногда — особая комбинация, иногда — сброс на заводские настройки. Иногда — просто заводской код.
        Насколько разобрались люди в этих удивительных телепортах? Сколько тех, кто догадался о заводском коде? Десятки? Сотни?
        — Что ты понял, ящерица разноглазая?
        Ведь ты не мог не понять. Кто угодно, но не ты, спокойно вошедший в Мертвый Город и оставивший там запасной вариант, как копию на случай краха, как предчувствуя, что она еще понадобится, что она позволит переписать поврежденные файлы операционной системы под названием действительность.
        Теперь — в путь. Пора.
        Ноль. Ноль. Ноль.
        Пошел сигнал по сложным переплетениям, с одного звена на другое, с одной клеммы на другую, потек по проводам, расползся по плате, перепрыгнул, влился в электронный мозг, обработался в ответный импульс, перекинулся на другие пути, разбудил датчики, расшевелил зубчики и струны.
        Вздрогнули створки, вспомнив о чем-то древнем, разъехались, подчинившись команде.
        Около десятка вариантов. Одна кнопка. Если ошиблась, то попадем в затихшее здание научного центра. Если не ошиблась, то попадем просто в один из Мертвых Городов. В тот ли, который так нужен? Если фатально промахнулась, то расщепимся на атомы, ибо до сих пор никто не знает, что за базовая программа установлена в эти устройства, покорившие пространства. Никто не знает, почему иногда десятки разбитых диодов сохранят жизнь, а один поврежденный — уничтожит. Никто не знает, почему иногда отзываются и пропускают мертвые порталы.
        И я не знаю. Я лишь думаю о том, что если даже прототип будет найден, то куда мы выберемся потом? На каком континенте окажемся, и в какой стране? В каком городе разойдутся металлические створки и выпустят путешественников?
        Этого никто не мог сказать.
        Диоды ждали. Всего один шаг. Всего одно нажатие кнопки.
        Готова, Карма Вега Рутхел?
        Я отвела назад руку, поймала теплую ладонь и крепко сжала. Нет, не готова.
        Но мы пересекли порог кабины портала, я мягко вдавила кнопку.
        В смыкающейся тьме ярко брызнули синим диоды.



        Глава 35

        Не лаборатория. И не Мертвый Город, по крайне мере, совсем не тот, в который я попадала. За безопасной теснотой кабины — мрачная разруха опустевшего здания. Навалившиеся доски — как клетка.
        Я уперлась ладонями, вогнав разом десятки заноз, толкнула. Деревяшки сдвинулись, посыпалась едкая колкая труха. Гарор мягко меня потянул за плечо.
        — Пусти, Карма.
        Под его резким толчком доски сломались, рухнули, взметнув клубы серой плотной пыли, щекотно засвербившей в носу и вызвавшей зуд на веках.
        «Как думаешь, куда мы попали?»
        «Мертвый Город».
        «И как ты определяешь, Юси?»
        «Не знаю. Просто понимаю, и все».
        Просто понимает… перед глазами небольшая заваленная комната. Стены подернуты трещинами, в полу зияют дыры, с потолка свисают клочья паутины. Обломки мебели застыли гротескными чудовищами, до последнего защищающими покой своей обители.
        Не то что ступить, дышать — и то страшно. Первый шаг вызвал протяжный атональный стон, второй продолжил безнадежную симфонию.
        «Лучше по краю».
        — Нет, Карма, не пройдем,  — вторит словам Юси мой спутник.
        Сорванная с петель дверь, упершаяся в косяк, кажется недоступной и далекой. Да нее три года можно ползти, и все равно не доползешь. Окно, хищно приоткрывшее оскольчатую пасть, и то ближе. Клыки посерели, покрылись грязным налетом, но все равно предупреждают — не лезь, мало не покажется.
        Но я полезла. Дотянулась рукой до стены и брезгливо отдернула. Стена оказалась влажной и мягкой на ощупь, видимо, поросшая плесенью. И действительно, протянулись коричневые полосы, не сразу отличимые от цвета стен. Где прогнившее дерево зияет, где еще остатки краски безуспешно пытаются перебороть общее уныние. Так нерадивая хозяйка наполняет вазу живыми цветами, когда надо вынести хлам и отдраить полы.
        Подоконник с вздыбившимися ошметками краски и осколками стекла в раме кажется совсем близким. Иду по перекрещенным доскам, осторожно ступая то на одну, то на другую, каждое мгновение ожидая рокового треска, балансирую и словно возвращаюсь в детство, когда нельзя было касаться пола или земли, потому что безграничное воображение рисовало кипящую огненную лаву. Но ровно дыхание за спиной убеждает, что не пропаду, не свалюсь в нее, доберусь до спасительной твердыни. А вот и она, совсем уже близко. Главное, не поддаться стремлению резко броситься вперед, не совершить этого беспечного поступка, оборачивающегося провалом и фатальными переломами.
        Вот оно, окно. Осторожно остановиться, чуть наклониться вперед и выглянуть.
        Второй этаж, при желании, наверное, даже спрыгнуть можно. Была бы веревка или простыни, так я без раздумий бы полезла.
        Впрочем, все равно полезу. Или нет?
        — Только так,  — виновато смотрю я на Гарора.
        — Невысоко, справимся,  — приободрил он меня.
        Возникший в его руках кусок деревяшки точными методичными ударами выбил из рамы последние стеклянные зубы. Скалилось, чудовище, насмехалось, а теперь вот, получай, разевай беспомощно пасть. Хотя мелкие обломки остались, способные еще цапнуть, но серьезного тебе уже ничего нам не сделать.
        Я аккуратно залезла на подоконник. Прогибается или показалось? Нет, держит пока. Захрустело под ногами раздавливаемое стеклянное крошево. Выглянула уже смелее, оценивая внешнюю стену, оказавшуюся, к счастью, не гладкой, и изъязвленной выбоинами, трещинами и провалами. Не лестница, конечно, и даже не горная тропинка, на которой далеко не всегда, но периодически можно за что-то зацепиться, да все же преодолимая.
        Первым вылез Гарор, нахмурился, выискивая ногой надежный упор, спустился ниже.
        — Давай, Карма, не бойся.
        Теперь и я перелезла через окно, нащупала ногой выступ, встала, найдя устойчивую позицию. Руки держатся за оконный проем. Если нога соскользнет, то вряд ли я сумею удержаться.
        — Это издевательство какое-то.
        — Спокойнее, девочка, сейчас спустимся.
        Переместиться ниже сложнее, второй выступ никак не удается найти. Я беспомощно задергала ногой в воздухе, не в силах наткнуться на что-то надежное. Но за лодыжку взяли пальцы, уверенно повели и указали на углубление — совсем не глубокое, но позволяющее упереться. Рукой влезть в трещину. Мелкая крошка неприятно впивается в пальцы, но не причиняет никакого вреда. Лишь бы никаких насекомых не было… нет, об этом лучше не думать.
        Теперь самое страшное — отпустить вторую руку, найти другой шрам на теле дома, за который можно ухватиться. Есть. Скользкий, ненадежный, но все же удерживающий.
        Еще ниже, медленно, шаг за шагом. Если бы знала, что попаду в такое место… так нет же, ограничилась минимальным набором, поместившимся в сумку, в очередной раз не подумав своим пустым котелком.
        Ниже, неторопливо, тщательно проверяя каждый изгиб, каждое углубление, каждый выбившийся из стены кирпич. До земли осталось метра полтора, можно и прыгать. Удивительно, но даже столь малое расстояние пугает. Кажется, что стоит только расслабить скрюченные и побелевшие от напряжения пальцы, так обязательно свалюсь, рухну тяжелым мешком и обязательно все себе переломаю, каждую кость. И наступит такая боль, которую представить невозможно. Я закусила губу, не решаясь на последнее действие. Вроде и не так жарко, как в прошлый раз, а вся взмокла, хоть скручивай и выжимай досуха.
        — Прыгай, девочка,  — уверенно доносится снизу.
        Резко, задержав дыхание, я разжала пальцы и оттолкнулась от стены.
        Приземление вышло пружинистым, легким, подстрахованным крепкой хваткой рук.
        — Фух… а ведь еще забираться придется,  — поделилась я.
        «А что делать? Думала, мир спасать — это что-то вроде шопинга?»
        «Придумала, тоже мне!»
        — Ничего, заберемся,  — не сдался Гарор, невольно встряв в начавшийся спонтанно диалог.
        А ведь я так и не решилась ни ему, ни Иннаре признаться в том, что существую за счет Юси.
        «Иди уже. Пять дней — это не так уж много. Ты еще не знаешь, как дракона возвращать».
        «Умеешь обнадежить».
        «Иди».
        — Пойдем, Гарор.
        Заросли, окружавшие дом, пропустили неохотно. Им вообще не понравилось, что кто-то посмел нарушить застывший покой, но эти кто-то оказались настойчивыми. Ладно, пусть идут.
        Мы выбрались на разбитую дорогу, медленно отходящую во владения природы, я огляделась кругом. Жизнь, наполнившая побеги, листья, ветви, стволы, цветы, дала команду своей армии идти в бой. И флора подчинилась приказу, начала наступление, штурмом захватывая здание за зданием неприятеля — белое, голубое, желтое, с остроконечной или покатой крышей, с резными окнами и расписными дверями, с глянцем стекол и шкафами, полными скелетами. И лишь один боец продолжал держаться прямо, гордо, уже зная о грядущем поражении и не веря ни в какое чудо. Он высился темным исполином, каменным стражем, не склонившимся ни перед бурями, ни перед войнами, ни даже сейчас — перед медленной и ласковой угрозой. Вопьются тонкие зеленые иглы в каменную кладку, дадут всходы первые семена, пробьют свежие корни новые пути, обрекая великана на медленную и мучительную смерть.
        — Неужели башня мага?
        Прямая, хоть линейкой замеряй. Величественная, хоть сейчас колени преклоняй. Неприступная, хоть тут же поворачивай на месте и отправляйся домой.
        «Если Арвелл был здесь…»
        «Если он был здесь, то наверняка оставил свой прототип в башне, Юси. Идем».
        Дорога не сопротивлялась, напротив, легко легла под ноги.
        И снова подтвердил Гарор:
        — К башне, да. Так Арвелл и говорил.
        — А что он тебе вообще говорил?
        Старик покосился на меня то ли с легкой укоризной, то ли прощая невольное неверие. Ну да, он всего лишь слуга, с младых лет и до седин прислуживавший господину.
        Только ведь именно он, Гарор, и Иннара вернее всех прочих были рядом. Именно они, как никто другой, видели и взлеты и падения, и горечь и победы, и непотребный вид и сияющее великолепие, преданно и верно принимая истинную сущность Арвелла. Они заменили ему родных, они сами стали самыми близкими, настоящей семьей. Так кому же, как не им можно было без опасений раскрыться, ни секунды не страшась удара в спину или даже мелкого подвоха. И каким бы не был дракон — надменным, нетрезвым, злым, разочарованным, беспокойным, именно эти смертные и безродные люди принимали и любили его таким, какой он был.
        — Да много, Карма. Модель себя оправдала, идея оказалась состоятельной. По этому поводу Арвелл и позвал меня посидеть, выпить вина. Иннаре это, как всегда, не понравилось, но она поругалась, да и спать пошла. А мы тогда полночи просидели, едва ли не утра. Уж не буду в детали вдаваться, девочка, прости, скажу только то, что к делу относится. Господин два прототипа сделал. Вернее, собрал сначала один, но был неуверен, в том, что все правильно сделал, поэтому уже более тщательно со вторым работал. Только и второй оказался нестабильным, что-то все-таки не получилось. Арвелл же как хотел? Чтобы четкая зависимость вышла между мощностью портала и компенсаторным действием прибора. А не выходило, все равно погрешность большая вылезала. Пусть и не слишком больше сотни рейгеров, да все же не устраивал его результат, опасался, что может обратный эффект дать, такой, что в один миг портал просто уничтожит. Поэтому взял один из прототипов, я тут не скажу даже какой — первый или второй,  — и отправился в Мертвый Город. Больше недели отсутствовал. А потом вернулся. Мы когда сидели, он все вина подливал, молчал,
вспоминая, я уже думал, что и не скажет. Но поделился все же, растерянный такой весь был. Первый раз ничего не вышло, канул в небытие портал. Да только на утро снова возник, снова с прибором. А второй раз наоборот все получилось, сказал, что менее десяти рейгеров выброс произошел. Вот как сейчас помню, цифру четыре назвал. Господин то ли испугался таких результатов, то ли еще, но уже прямо из горла отхлебнул и признался, мол, Гарор, не понять пока, надо дальше работать. Тот прибор в башне оставил, ибо башня, как и портал, не исчезает, обновляется только, а второй в научный центр утащил. После два года прошло, никаких опытов не проводил, модели только переделывал. Вот так-то, Карма. А видишь, прознал же кто-то, решил на свой страх и риск небезопасную технологию утащить, которая и бомбой может стать, если уж на то пошло.
        Бомбой. Как интересно Гарор назвал прототип. А ведь действительно, подключи неправильно, и рванет почище взрывчатки, присоедини неверно, и переслоит все реальности так, что ни драконов, ни магов не станет, будущее схлопнется, настоящее прошлым заменится. Да нет, вряд ли, опять я драматизирую, рассуждаю о том, о чем представление лишь поверхностное имею. Если прототип и бомба, то совсем иного рода, что не породит войну, а мир удержит от падения в пропасть, что науку взорвет и кинет на десятилетие вперед. Стабилизатор это, а не бомба, что заглушит шумы и даст свободу новым направлениям. Протянутся во все стороны беспроводные технологии, заговорят люди во всех частях света, начнут без умолку трещать в мобильники и слушать модные хиты по радио. А ведь потом и самолеты в воздух поднимутся, и даже ракеты в космос полетят, более не сдерживаемые невозможностью нормальной связи с командным центром. Прочертят орбиты спутники, смело раскроет неисчерпаемый потенциал дистанционное оборудование.
        Этого ты хотел, свободолюбивый дракон? Свободы общения? Свободы передвижения? Свободы во всем? А телепорты ведь даже не цель, просто удобный инструмент, оказавшийся под рукой.
        Я смотрела под ноги, не отрывая глаз от пестрой дороги, не зная, как объять словами… Да что там словами? Мыслями! Чувствами! Как охватить, пропустить через себя перехлестнувшее через край восхищение. Мальчишка, блин! Какой там царь в голове? Там беспредельные мечты, безудержные, страстные, рожденные от взмаха уверенных крыльев и трепета преклоняющегося неба. Ну, ящерица разноглазая… слов нет, букв даже…
        Да ради твоего безумства, ради этой беспредельности я умру, но клянусь, все сделаю, чтобы вернуть тебя в наш мир.
        И я, воодушевленная, смело посмотрела вперед.
        Башня, казавшаяся такой близкой, даже и не думала сделать хотя бы шаг навстречу. Казалось, она столь же мерно удалялась, сколь мы пытались ее достичь. Дорога, местами совсем разрушенная вырвавшимися вздыбленными корнями, все же не терялась, вела между заброшенными строениями, то слегка уклоняясь влево или вправо, то снова выравниваясь в прямую. Дома, чаще в один-два этажа, погруженные в отравленную дрему, теперь с глухой ненавистью провожали дерзнувших нарушить их покой, слепо пялились чернеющими провалами окон-глазниц. Иногда боковым зрением будто бы даже улавливалось какое-то движение, но нет, всего лишь неподвижная ветка колыхнулась или осыпалась прогнившая штукатурка со стен.
        Небо, как и в прошлый раз, было бесформенным, серым, с отдельными жемчужными проблесками — то ли воздушная кисея, то ли немного свалявшаяся вата. Так и не разберешь. И если за небом и было солнце, то в Мертвом Городе оно растекалось равномерно, захватывая каждый участок и размазывая от горизонта до горизонта — ни времени суток, ни положения не определить.
        Впрочем, я не беспокоилась по поводу направления, башня была видна даже тогда, когда дорога совсем уж круто поворачивала. Больше я беспокоилась по поводу времени. Пространство, живущее по своим законам, легко могло откинуть нас от цели и вынудить снова проделывать пусть и не сложный, но долгий путь. Да и кто скажет, что завтра мир «пузыря» останется таким, каким обернулся сегодня?
        Первый Мертвый Город. Еще — с десяток. Повернется ли удача лицом, оскалится ли в улыбке, как ранее? Пока, невзирая на все, чертовски везло. Пока мир открывал пути, предоставлял возможности, подталкивал к нужным мыслям, будто и сам был живым, переживающим, стремящимся всеми силами сохраниться, уберечься от грядущих бед. Мир устал от потасовок и драк, от выяснения отношений и дележа ресурсов на своем теле, утомился от суеты, захватившей всех — что древних, что тех, чья жизнь подобна танцу пылинки в солнечном луче. Все проходит, все остается в прошлом. Но даже то, что мимолетно и незаметно, способно нанести раны и причинить боль. Боль, впрочем, тоже проходит, но память о ней остается надолго.
        Здания изменились, теперь нас сопровождали не те, слабые, не устоявшие перед гнетом наступающей армады лиан и корней, а более суровые, выносливые, еще не покоренные. И по ним вились зеленые черви, и их стены задыхались в шелестящих коврах, и их лики растрескивались морщинистыми сетками. Но они держались, стойко перенося невзгоды и мужественно глядя на деликатно подбирающегося противника. Они напоминали людей, принявших неизбежное, и потому уже ничего не страшившихся. Они были под стать своему предводителю, чья корона аспидно-черным силуэтом плыла под небесами.
        Я невольно ускорила шаг, догоняя Гарора.
        Мертвый Город. Совпало нарицательное имя аномалии с ее содержимым. Вот он, тлен, уже лишенный мрачности и теней призраков, ставший просто декорациями, где нет больше ни страха, ни клубящихся теней, ни запаха разложения. Умиротворение, покой. Просто не стоит нарушать эту сонную тишину торопливым дыханием, покашливанием, редкой переброской фразами. Пусть призраки былого покинули обветшавшие стены, не стоит гулкой дробью тревожить вещный сон. Пусть прошли те годы, когда жили люди, правили короли и колдовали маги, не стоит историю будоражить биением заходящегося сердца.
        Не стоит.
        Но приходится едва ли не бежать, страшась внезапных сумерек более всего остального не из-за чудищ, порожденных потаенными мыслями, а из-за того, что сам Мертвый Город есть дремлющее чудовище.
        Впрочем, и чудовища бывают добры, добрее прочих живых и мертвых.
        Башня плыла, не теряясь и не приближаясь, как мираж, как коварная фата-моргана, приласкивающая потерявшихся спутников, а затем коварно высасывающая последние жизненные соки. Но она, черный каменный вызов всем законам, ждала, звала, изнывала от одиночества, не позволяла отступить, развернуться, броситься прочь. Слишком поздно, даже если совершена фатальная ошибка, даже если убеждения внутреннего голоса, даже если уверенность седовласого спутника твердят о верном направлении.
        Упрямо вперед, чтобы догнать, схватить, познать.
        Или разочароваться, стиснуть зубы и возобновить поиски в другом пространстве. Пять дней. Что за цифра? Пять дней до победы — много? Мало? Но заползает в образы сладость, изысканно терзает предвкушение, непроизвольно возгорается желание приблизить миг торжества. Много? И страх поражения ледяными путами парализует сердце, и одна за другой восстают картины, полные страданий и боли. Полыхают пожары, искажаются безумием лица, алчные вопли сотрясают небеса и заглушаются иными, преисполненными ужаса. И пять дней, как пять песчинок, сорванных ветром с ладони — не удержать, и не поймать.
        За пять дней не обойдешь все места, вибрирующие в ином ритме, чуждом для мира, и половину даже вряд ли облетишь. Нажмешь заветные кнопочки, а куда попадешь — никому не ведомо. Далеко же ты, черный дракон, запрятал свое изобретение. Устрашился, не доверил обычному миру защитить прототип. Жаль, что один, не два. Или ты подумал, что все предусмотрел, просчитал, что все у тебя под контролем? Но нет, щелкнула судьба по носу, сбив самоуверенность и спесь. Нашелся некто, посягнул на тебя, глупый дракон, оказавшийся более сильным и умным, лишенным пыли никчемных чувств и руководствующийся лишь опытом и логикой.
        Очередной поворот дороги, случайный, быстро выпрямившийся, проведший мимо молчаливых каменных стражей и направивший туда, где сама дорога разбухла, разметалась блином площади. Центр аномалии? Точка, равноудаленная от границ «пузыря»?
        Реяла башня, дальше, за мертвыми лицами, когда-то взиравшими на базарные дни, когда-то слышавшими вопли глашатаев, когда-то наблюдавшими за казнями и помилованиями, потасовками и чудесными спасениями, похоронными процессиями и ликованием, за безнадегой и позором, за поражениями и победами. Выгодные сделки и мелкие склоки, встречи влюбленных и стремительные погони, тени искусных воров и огни, срывающиеся с холеных пальцев, ничего не решающая борьба за кровных отпрысков и цирковые представления. Сколько помните вы, немые церберы ушедшего? Все ушло, и вам пора на покой. Вы слишком стары, чтобы охранять, чтобы возвращать, чтобы не путаться в собственных воспоминаниях.
        Молчат, погружены в сны, не замечают, прячась в рассеянных тенях собственных крыш.
        Ближе ли стала башня? Склонилась ли перед упрямством эта горделивая красавица, все еще думающая о том, что время не властно над нею?
        Нет. Но и отступать перестала, достигла своего предела, согласилась немного подождать.
        Мы пересекли площадь, двинулись по тесной улочке через молчаливый строй. Я чувствовала, что старику не так уж и легко дается этот бодрый вид, и пройденное расстояние, без передышки, без лишней остановки, проскальзывало то в лишнем жесте, то в разнящихся отрезках между касающимися брусчатки носов и каблуков сапог. И все же я молчала, преследовала его тихой тенью, даже в мыслях не смея предложить сделать паузу в пути. Меня саму гнало вперед подспудное предчувствие, неощутимый кнут хлестал в спину — не задерживайся, не отставай, поторапливайся, иначе уже не будет все хорошо.
        Все будет хорошо.
        Простые, даже затасканные слова. Еще более пошлые, чем «я тебя люблю» и «ты мне нужен». Но приходит время, наступает момент, когда не остается иных слов, кроме этих, почти лишенных смысла. И тогда они звучат. Звучат иначе, наполняясь чем-то новым, жизненным, магическим, способным воскресить самый падший дух и унять любые колики.
        Почему-то показалось, что их произнесла Рада.
        Что она напишет мне? О чем думает сейчас? О том, что если придется, то встанут на пороге Безымянной Башни, той самой, где родится историческая веха, и будут до последнего сражаться против всех, против волков и вампиров, людей и королевской гвардии, против троллей и магов, против всех тех, кто будет требовать начала Переменного Собрания. И плевать, если придется выпустить все иглы в напирающую толпу, в женщин, детей и стариков. Или нет, дрогнет рука, опустится без сил со сжатым в кулаке «игольником», когда полоснет взглядом мальчуган, так похожий на старшего или младшего сына. Как неожиданно, тогда, в последней поездке, это прозвучало, легким светлым откровением. Как там ее балбесы, уже привыкшие к постоянному отсутствию пусть и приемной, но матери? Наверняка достали уже деда, готового послать всевозможные проклятья на голову своей беспутной дочери, мечущейся по миру, но не способной элементарно поиграть в солдатиков с сыновьями. Хотя какие солдатики? Выросли уже из этого возраста, особенно старший…
        Поторопись, Карма.
        «Поторопись»  — шепчет в голове Юси, Рада, Ридик, Уэлл, Далим, Иннара, Эллис,  — «Не опоздай».
        «Не опоздай»  — твердит разноголосица — «Не опоздай, ради Райган-Гули, успей, вернись, пока не стало слишком поздно. Уже на все плюнули, на всю безопасность, на всю осторожность. Это уже не играет никакой роли. Истекает время, Карма. Воздай этому миру должное, спаси его, невзирая на все прегрешения. Мы совершили слишком много ошибок, чтобы заслужить мирные времена, чтобы жить в мире друг с другом и самим миром. Но мы стараемся, мы пытаемся, неумело и постоянно оглядываясь на свою кровавую историю, труся и трясясь, совершая глупости и зачастую не понимая последствий своих деяний. Мы по-прежнему, как и тысячи лет назад, алчны и строптивы, агрессивны и бездумны, злы и сварливы, эгоистичны и жалки. Но мы стараемся, мы пытаемся примирить все наши различия, мы учимся сходиться и протягивать друг другу руки, мы пробуем любить, даже если знаем, что наша любовь кратковременна и обречена на разлуку только потому, что один вечен, а другой привык не заглядывать дальше, чем на сутки. Пусть будет так, пусть несовершенно и нелепо. Но, ради всего святого, не отступись, не усомнись в себе, в своем чутье. И пусть
ты чужая, случайная, слабая и порой глупая, не поверни назад, не остановись там, где не нужно останавливаться».
        Дойди.
        Донеси.
        Сохрани.



        Глава 36

        Скрылась площадь, заслонилась стенами древних домов. Повыше, пониже, а все же ползли они в гору, медленно, неохотно, совсем по-стариковски, сберегая силы и часто останавливаясь, Тянулись обгрызенные временем карнизы, бельмами провожали ослепшие окна, разевали беззубые рты дверные проемы, кряхтели иногда, не сдержавшись, истлевшими половицами. Красавцы и красавицы, щеголи и роскошные барышни в прошлом, безуспешно они пытались удержать на себе рассыпающиеся в прах каменные кружева и сохранить невозмутимую строгость скупых линий. Поздно, слишком поздно. Что-то есть в тебе, безымянный город, схожее с Роузветлом, можно еще уловить общие признаки. Но ты умер, ты перестал существовать, тогда как вьющийся, карабкающийся по холмам, играющий с перепадами высот Роузветл дышит, наслаждается морской свежестью, бурлит событиями, крутит жизнями, влюбляет в себя, торгуется, привередничает. И он ждет — молча, снисходительно, но ждет, как верная жена своего капитана. Пусть он не скажет, пусть даже ни малейшим движением не покажет, но все равно стеснительно, оглядываясь по сторонам, урвет момент, чтобы легонько
намекнуть вскриком серой птицы, кружением зеленого листа, всплеском волны у пристани — возвращайся, я жду.
        А ты, мертвый город, ты уже никого не ждешь. Ты, наоборот, избегаешь встреч, не понимаешь взглядов, укрываешься от речей. Ты слишком устал, чтобы принимать в себя бытие, ты больше не веришь в мирную жизнь. Ты остался в прошлом, тогда как Роузветл есть сейчас, в настоящем.
        Мы оставляла позади улицу за улицей, переулок за переулком, не подпуская к себе усталость, почти не сбиваясь с шага. Время — лучший хищник из хищников, страшнейший монстр из монстров, оно искуснее всех чудовищ способно гнать вперед.
        Впрочем, иногда с чудовищем можно договориться.
        Со временем? Нет. Оно не бывает добрым, даже к тем, кто знает его лучше остальных, кто способен жестко схватить за загривок и прижать головой к земле, давая дополнительное преимущество бегущим.
        Но им, если таковое есть, надо пользоваться.
        И я не шла, почти летела, уже обгоняя Гарора и настигая заносчивую башню.
        «…на нашем пути. Область унынья и слез — скалы с обеих сторон и оголенный утес, где распростерся дракон…»
        «Почему именно это, Юси? Почему опять это стихотворение?»
        «Ну… Хороша эта женщина в майском закате, шелковистые пряди волос в ветерке, и горенье желанья в цветах, в аромате, и далекая песня гребца на реке. Хороша эта дикая вольная воля; протянулась рука, прикоснулась рука, и сковала двоих — на мгновенье, не боле,  — та минута любви, что продлится века».
        «Лучше не читай стихи, не надо».
        «Как скажешь. Могу частушки петь».
        «Давай и без них обойдемся».
        — Гарор, а ты стихи знаешь?  — Вдруг спросила и устыдилась нелепости своего вопроса.
        — Знаю,  — отозвался тот.  — Захочешь — расскажу. Но не сейчас.
        Тоже верно, и так сил не осталось, из топлива лишь энтузиазм остался, двигателем гонит обороты воля.
        Отступили за спину те, что были выносливее, потянулись другие строения — захиревшие, совсем почти слившиеся с невозмутимой и не торопливой природой. Но и они недолго сопровождали странников, так спешащих к окраине. Что там делать, на этой окраине, где над морем травы вознеслась, несломленная в своей гордыне, башня, облицованная черным базальтом? Но нет, торопятся, спешат, упрямо преодолевают, сокращают расстояние, незаметно для себя то хмурясь, то выдвигая нижнюю челюсть, то жуя губами. Одна стирает небрежно пот со лба, сжимает сумку, что-то иногда скупо произносит вслух, словно забыв, что даже краткие слова сейчас непозволительная роскошь. Другой, будто отстранившись, тянется к опустевшей фляге, на полпути одергивает руку, собирает складками крутой загорелый лоб.
        Расступилась рухлядь, отстранилась подальше от живой, но лишенной жизненных сил. Кто его знает, что за сущности такие, что за беды принесут. А ну их, в бездну, к башне. И какая разница, что последний маг сгинул без вести, не оставив ни завещания, ни праха. Пусть идут, пусть…
        Раскинулось перед глазами поле травы, побежало волнами. Пусти сюда корабль, и корабль бы прошел гордой дивой, ни разу не усомнившись, что под килем надежные, верные воды. Пусти стаю рыб, и они, не почувствовав разницы, вплывут в душистые травы, как в родную стихию. Догоняли одна другую волны — зеленые, отдающие бирюзой и шафрановые, окаймленные золотом, вечные и неумолимые.
        Я вошла, ступила в море, разбила надвое движение, оставляя позади себя мелкий штрих пути.
        — Вот оно, начало финала…
        «Что?»
        — Что?
        — Песня… из старого мира. Там строки: «Кто мог знать, что началом финала станет вечный одиннадцатый…». Посмотри в моей…  — Я спешно замолчала, осознав, что чуть не брякнула лишнего, потом едва не рассмеялась сбою переводчика, не сумевшего дать достойное название ноябрю.
        — Здесь и не такое встретишь,  — хмыкнул спутник.
        «Ты так поверила, что достигаешь конца пути… почему ты всегда так веришь — неистово, будто не веришь, а знаешь?»
        «Потому что я оказываюсь правой. Потому что я слишком привыкла к тому, что даже если я не права, то мир исправляется, не я, сам мир и делает так, что я оказываюсь права».
        «Рискованно».
        «Да».
        Хлестали по груди волны, но расступались, пропускали ту, что привыкла к истинности собственных разумений. Кого иначе пропускать, как не тех безумных, что сомневаются в каждом деянии, и все же прочь отстраняют колебания и прут напролом, уже не оглядываясь назад, не ища там, в прошедшем, более ничего? Кого, как не ту, чьи глаза горят расплавленными изумрудами, видящие лишь одну цель?
        Должны пропустить меня, обязаны.
        Расступались, пропускались, не смыкались над нитью проложенной тропы, прямой и смелой.
        Башня ждала. Время — нет. Оно заалело скудной полосой, облизавшей горизонт, растеклось тусклым налетом по бездвижному небу.
        Стой. Стой, зараза!
        Под ладонь бросился черный гладкий камень, в глаза — невероятная высота. Взлететь попытаешься, все равно до вершины не долетишь. А дойти?
        — Пусти… пусти, дрянь такая!  — Ногти бессильно ломаются о базальтовые плитки, безнадежно соскребают ржавчину с двери.  — Пусти меня, Карму Вега Рутхел.
        Хоть стучи, хоть кричи, хоть бей ногами, хоть дергай изо всех сил — все бесполезно. Вплавленное в камень железо не слышит, не чувствует ни боли, ни отчаяния.
        «Поворачивай»  — молчат стены.
        «Поворачивай»  — молчит дверь.
        «Возвращайся»  — смеется время и гаснет.



        Глава 37

        Косо вбок падали звезды, а после — кружились, мерцали, рвались с черных небес, чтобы быть ближе. Взамен их к небу рвется черная башня, самая высокая в мире, в мирах, но не удовлетворенная этим, стремящаяся на всех взирать с еще больших высот. И кто-то отчаянно просит проснутся, кто-то кричит, но волны, эти беспокойные волны не отпускают, тянут к себе, зовут познать глубину, бьют по ноздрям запахом терпкой соли, обещают… нет, но кто так истошно верещит? Кому там неймется?
        Размылись звезды, перетекла чернота небес в коричневое, в красное.
        «Проснулась?»
        — Карма, девочка, проснись.
        «Да».
        — Проснись,  — бережно коснулась рука, поскребла пальцами по локтю.
        «Тогда вставай. Времени в обрез».
        — Встаю,  — ответила я сразу обоим.
        Не морские волны, травяные пели свою бессмертную песнь о круге жизни, о бессмертии шелестели, простершиеся от края до края, насколько глаз хватало, поглотившие целиком так стойко сопротивлявшийся город. Ничего не осталось — ни ветхих крыш, ни усталых стен. Лишь бег волн, не способных замереть, остановиться, задержаться хотя бы ради кого-то и ради чего-то.
        Одна башня никуда не делась. Посветлела, переплелась белесыми прожилками по розовому мрамору, надела хрупкую белоснежную корону, принарядилась, как перед встречей с любовником.
        Мир изменился, обновился. Башня сохранилась, но тоже обновилась. И теперь не грубое железо не пускало, а изящные створки, инкрустированные перламутровыми узорами, вставали нерушимой преградой.
        — Проклятье!
        Хоть все листики отколупай — ничего не изменится. Сто лет так можно биться о дверь, а все без толку, и вливается в мысли простое понимание того, что это дракону, не человеку, такая башня будет по зубам. Но неужели невероятно предусмотрительный, если верить остальным, Арвелл не учел, что и он однажды не сможет взлететь? Или он тут совсем не причем? Мир может меняться или не меняться, перенаправлять ориентацию и, наверное, даже выворачиваться наизнанку. Но ведь остаются порталы, которые пусть и не познанная до конца, но все же технология. А что тогда башня? Тоже технология? Или живое существо? Ведь и люди не меняются, так?
        Или просто предмет? Ведь не исчезла ни тогда, ни сейчас сумка со всем содержимым. Или только потому, что принадлежала внешнему миру, не этому?
        — Уймись, Карма,  — Гарор отринул переживания, меня, все лишнее.
        Внимательно стал рассматривать каждый кусочек кокетливых врат, цепко выискивая взглядом серо-голубых глаз тот мелкий излом, что пробудит потайной механизм.
        Тогда пусть башня будет технологией с неведомым назначением. Стержнем, закрутившим вокруг себя Мертвый Город детской юлой. И что из того, что не по центру? Это мы так видим, сам мир иначе может воспринимать такие понятия, как центр и окраина. Пусть технология, ибо не зря тогда подслеповато щурятся слезящиеся глаза, облизывая взглядом каждый изгиб, не просто так мои ладони внимательно изучают каждый сантиметр двери, ощупывают пальцами каждую выпуклость и улавливают, почти случайно, то, что разжигает костер надежды с новой силой.
        Панель управления. Очень незаметную, едва отличимую, но все же имеющую заветных девять цифр. Даже думать не надо.
        Ноль. Ноль. Ноль.
        Внутри что-то тихо щелкнуло, створка чуть отъехала.
        Я просунула пальцы в образовавшуюся щель, потянула на себя. Створка легко поддалась, бесшумно отворилась, пропуская настырных чужаков в темный проем.
        Голые стены и лестница, изгибом уходящая вверх. Насколько вверх? Я закинула голову. А пойди разбери — насколько, первая же площадка все скрывала. Остается только подняться и преодолеть упорным скитальцам всю спираль, пока либо ноги не откажут, либо руки не вцепятся в серый блок, либо сердце не запнется от всепоглощающего разочарования.
        Я ступила на первую ступень, усмехнулась:
        — Если Арвелл закинул его на самый верх, то я сначала спасу эту бестолочь, затем собственноручно придушу.
        — Не слишком разумное решение,  — не оценил юмора Гарор.
        Поднимется ли он, сможет все преодолеть? Я в своих-то силах сомневаюсь, а что говорить про того, кому время оставило какой-то огрызок отрезка до небытия? Только не мне следует так рассуждать, не мне позволительно выискивать в твердом блеске прямой души мелкие изъяны.
        — Тогда пойдем,  — киваю я и делаю второй шаг.
        А там и третий, и четвертый, и пятый, и все остальные. Вешками проплывают мимо пустые — глазу не за что зацепиться — площадки, переваливают через первый десяток, выжимают из легких хриплый воздух, тихий скрип из коленного сустава. Но уж нет, идите к черту все вы! Идут, медленно и не плавно подкатываются под гудящие ноги еще пяток. Сравнить с этажами — так двенадцатый? Пятнадцатый? Мелкие редкие окошки, как огрехи нерадивых строителей, вроде и давали картинку волнующегося моря, да все равно сбивался внутренний счетчик, лишь приблизительно маятником колебался в районе неспешно разменивающихся чисел.
        А лестница, проклятая, и не думала заканчиваться. Равнодушная, тянулась выше, помеченная, как в насмешку, деревянными узлами плоскостей. Что за безумец здесь жил? И жил ли когда-то? Город шелестел, что да, а захолонувшее сердце хрипело, что нет. Сердце, пожалуйста, тише, еще не дошли.
        — Точно придушу,  — прорычала я, рванула еще через десяток ступеней, до следующей площадки.
        Двадцать шестая?
        «Двадцать четвертая». Юси беспристрастна и точна. Что ей, духу, до моих физических сучений, до градом катящегося пота по спине и колотье в боку? Нет же, говорила, что все то же, что и я, чувствует. Но, поди же, терпит, молчит, не ноет. И Гарор, чуть прихрамывающий, плотно сомкнувший губы, не отстает и не сдается. Лишь бисер блестящих капель, срывающихся и стекающих по вискам, красноречивее любых стенаний говорят о чрезмерном напряжении.
        Зря ты пошел, верный слуга, не ты должен преодолевать себя, другие, молодые и сильные. Но где найти такого сильного, как ты? Троих знаю, но трое разлетелись щепками по белу свету. Сюда бы рослого Ридика, сюда бы мужественного Далима. А сейчас ты, привычно ремонтирующий всякие мелочи, да приносящий из внешнего мира снедь для готовки, придерживаешь мирок, не даешь ему сорваться в бездну.
        Тридцать вторая?
        «Тридцать первая».
        Ну почему не наоборот? Почему всегда такая мелкая и оттого особо кусачая несправедливость? Да я уже бы сто раз привалилась к стене. Не могу, не дает фанатичное упорство старика, легко поверившего всем моим порывам, поверившего мне сразу, едва увидев мои нелепые па в пустом и спящем зале.
        Тридцать третья. Нет, как хотите, до сороковой дойду через все «не могу» и «не хочу», а там просто рухну трупом. Хоть стреляйте, хоть пинайте, хоть по лестнице спускайте.
        Тридцать четвертая, до тридцать пятой — бесконечность с парой километров в хвосте, до тридцать шестой — вечность, на тридцать шестой — прототип размером со здоровый строительный кирпич. Надо бы ринуться, припасть, засюсюкать, но я лишь опускаюсь на колени, подползаю на четвереньках и шумно выдыхаю, заменяя этим звуком все ругательства и измышления. Разноглазый, труба тебе. Однозначно. Поверь, я запомню эту минуту, когда, прости уж, но раком стою, нависая над твоим изобретением, таращусь на темно-серый сплав, отъезжающую панель и мертвые диоды с сокращенными подписями, сделанными твердой рукой.
        — Да уж…  — Гарор привалился спиной к стене, его грудь ходила ходуном.
        Не говори только ничего, умоляю, не сейчас.
        Как слышит, не произносит более ни звука, лишь успокаивает дыхание, выравнивает спину, чуть сгибает в коленях ноги, едва заметно поморщившись. Как же ты назад дотащись прототип, Гарор. И назад ли теперь, когда больной мирок обновился и все перетасовал в своих владениях? Я попробовала поднять и тут же отпустила, поняв, что в одиночку вряд ли бы смогла донести прототип, весящий под треть сотни килограммов. Хотя, придется если, смогу. Куда денусь?
        — Вот он, значит, какой, кирпичик, что должен спасти наш мир,  — присвистнула я, постаравшись вывести хоть какую-то нотку радости.
        Радость осталась где-то там, на двадцатых этажах.
        — Не переживай, девочка, найдем, донесем.  — Гарор тяжело встал, взглянул наверх.  — Поднимусь на пару этажей повыше, вроде как почти до последних добрались. А там, сверху, гляну, может, блеснет чего.
        Недолго отсутствовал верный слуга, друг и товарищ. Стихли шаги, а через пару минут снова стали нарастать, сообщая о возвращении. Вот и показался. Морщинистое лицо озарила задорная улыбка, помолодевшие глаза — лукавый блеск.
        — Станцевать бы с тобой, Карма, да в другой раз как-нибудь. Посторонись.
        Гарор рывком поднял прототип, взвалил на плечо и, чуть пошатнувшись, все же твердо стал подниматься наверх.
        Да что же там такое? Неужели удача настолько расщедрилась? Неужели карточка с рисунком телепорта, наугад прогнанная через колоду, легла наверху — прямо над нашими головами?
        И вот теперь я поняла, что такое позабыть об усталости, легко подорвалась, бросилась вслед за стариком, перескакивая то через одну, а то и через две ступеньки.
        Еще один пролет, тридцать седьмой, а за ним лестница уже выводила на самый верх, на обзорную каменную площадку, с высоты который весь мир тонул в белесом мареве. Приглядеться, так можно различить разводы на бескрайнем поле, но уже нельзя смело утверждать, что именно там, внизу — бескрайнее поле травы или же морской простор.
        А по центру, поблескивая металлическими боками, ждал портал.
        Я уверенно набрала пароль. Уже привычно для меня сработали двери, услужливо предоставили дорогу в родной мир, озаренную синим светом.
        «Исторический момент, не находишь?»
        «Думаешь, Юси?»
        Я смело шагнула в кабину, посторонилась, пропуская Гарора.
        Ладонь легла на кнопку.
        Куда мы теперь попадем?
        — Погнали.
        — Погнали,  — усмехнулся, произнося нехарактерное для себя слово, старик.
        Двери сомкнулись.



        Глава 37

        Интуиция не обманула меня, хитрозадая старуха-судьба действительно не смогла преподнести безвозмездный подарок. Разошлись двери телепорта, и кабины выплюнула нас в здание банка, находящегося едва ли не на краю обжитого мира. И то, не сразу выяснили, сначала пришлось обомлевшим людям долго доказывать, что о грабеже никакой речи не идет, затем еще дольше допытываться, что это за город и есть ли в нем Скрибер. Выяснилось, что в Рхене Скрибер был, а сам Рхен находился в самой юго-восточной части Калматана, почти на границе с Ньолой.
        Но самый жестокий удар судьба преподнесла в виде нового знания, что до Переменного Собрания осталось не многим более суток, всего четырнадцать с лишним часов. Издевательски красовался календарь, жестоко высвечивались цифры на часах, глумливо проползла стрелка на еще одно деление. Проклятье! Даже самые быстрые поезда не успеют довезти до рокового часа. Только порталы, вся надежда оставалась только на порталы.
        — Куда ведет этот портал?
        — А тебе какое дело?  — Рявкнула женщина нечеловеческого облика.
        Гоблин? Орк? Тролль? Не важно, главное, что на одно языке говорим, не жестами общаемся.
        — Милая,  — я сжала волю в кулак, понизила голос, заставила себя улыбнуться,  — поверь, сейчас это очень важно. Если надо, я заплачу за использование портала.
        Упоминание о деньгах привнесло свой эффект.
        — В Ка-Тан, в центральный филиал. Но он теперь зарядится через три часа и двадцать минут.
        О, эта реальность, эти окаянные технологии, это безжалостное время! Когда-то я посмеялась, не понимая ничего о порталах, теперь же готова была лезть на стену из-за их несовершенства. Три часа и двадцать минут… до ночи ждать, и тогда останется времени уже меньше суток.
        Это были самые долгие три часа в моей жизни. Вот он, прототип, осталось лишь привезти, как-то подключить, вызволить Арвелла и наконец-то отстраниться от спасения мира. И ведь времени было так много, целых пять дней! А теперь? А теперь стремительно убегали последние часы до той минуты, что в очередной раз отметится эпохальной вехой в школьных учебниках. Или не отметится, если верны предсказания.
        От Рады пришло два письма. Я открыла более раннее и едва сдержала стон. Не поторопись я так, прочти этот вопль, прорвавшийся сквозь короткие строки, задержись хотя бы на пятнадцать минут, и сейчас у меня остались бы не часы, а даже, может быть, дни.
        Я еще раз пробежалась по написанному.
        «Нет, не идите вдвоем! Мертвые Города — это временные аномалии. Чем больше человек попадают, тем медленнее там идет время».
        Под ногами прототип, рядом дремлет Гарор. Так и хочется заскрипеть зубами, выплеснуться гневом, разораться базарной бабой. Но я лишь нажимаю на второе письмо, раскрываю и впиваюсь глазами в текст.
        «Здравствуй, Карма. Судя по тому, что ты не отвечаешь, я полагаю, что ты убежала раньше, чем я успела отправить тебе предупреждение. Что ж, теперь нам остается только молиться Райган-Гули, чтобы ты не опоздала. Я тебе скинула все возможные маршруты через порталы, постарайся в них разобраться, также там расписание практически всего транспорта. Но лучше, как получишь это письмо, открой второй документ, там предоставлены необходимые данные, чтобы быстро связаться с Палачом, а через него даже со мной».
        Да, были документы, оба. Но я все же продолжила чтение, нынче две лишних минуты ничего не решат.
        «А теперь обо всем обстоятельнее, подруга. Далим был в Мертвом Городе, его учитель пытался в свое время исследовать особенности этой заразы. История в итоге скверная вышла, учитель погиб, Далим пострадал, но смог выжить. И тогда-то он и узнал об этой особенности: чем больше человек или иных живых существ попадают в Мертвый Город, тем сильнее получается разница во временных потоках. Вот почему я пыталась тебя предупредить. Жаль, что не смогла. Уэлл нашелся, ты оказалась права, он выпал около одного из мелких островов южнее Каенаты, местные рыбаки спасли. Пришлось ему на торговом судне почти двое суток добираться, посмеялся, что вдоволь хватил приключений. Беренгу документы я отправила, пытаются разобраться, вроде как какие-то проблески имеются. Так, все стягиваются в Роузветл, я тоже, когда допишу тебе, туда ринусь. Король, кстати, Карма, не ответил. И, знаешь, я наконец-то сообразила, что мы все упустили и, в первую очередь, я сама. Признаю, моя оплошность, и очень грубая. Меня смущает, почему Равид не сделал магический поиск сразу же, как отдал приказ на розыск Арвелла. Ведь многих поднял,
действительно все перетряхнул, а такое простое и эффективное средство почему-то не использовал. Так что, дорогая, нам очень повезло, что Стенхал проявил инициативу. Ну и самое скверное напоследок. Ты снова попала в цель своим предположением. Да, я действительно не рассматривала войну, как итоговую цель, мы все считали это последствием. Но когда ты, пусть и не совсем верно, предложила этот вариант, головоломка наконец-то собралась. Увы, не спеши радоваться, против Арвелла решил выступить ни кто иной, как сам глава клана Солейнов, Старший вампир, называющий себя Басертаном, невероятно сильный, способный уходить в те параллели, которые мне и не снились. Басертан очень стар, и я даже сама не знаю, сколько ему столетий. Мне доводилось видеть его лишь единожды, в детстве, и тогда меня действительно обуял ужас. Но одно я знаю — Басертан Солейн ровесник тех времен, когда идеологией многих вампиров было простое утверждение: вампиры — высшая раса, а люди — скот, пища. Такой подход характерен для всех вампиров, но именно Солейны жестче всего придерживаются этой философии. Вот и получается, что за место хранителя
сначала перебьют друг друга самые нетерпеливые, затем более могущественные, а в итоге выиграют вампирские кланы и осуществят свою мечту, в которой планета — одна огромная ферма. Короче, я постараюсь подготовиться, на случай прямого столкновения, но скажу откровенно — я не знаю никого, способного противостоять Басертану. Вот и все, подруга. Надеюсь, ты успеешь. В любом случае, мы постараемся оттянуть начало собрания».
        Вот оно, значит, как…
        Проиграл ты, ящерица разноглазая, дурак крылатый.
        Проиграл, потому что слишком слабыми оказались козыри в твоем рукаве, мелкими картами, против тузов и джокеров. Маг, вампир, футуролог, эльф и человек с пришлым духом в теле против древнейшего вампира, помнящего мир таким, каким его не помнит никто из ныне живущих. Вот и вся твоя сила, дракон. Лишь одна стоящая карта обнаружилась совершенно случайно — второй прототип. Но столь ли она важна? Может, твое изобретение и спасет мир, вернув тебя самого. Вопрос в другом — насколько. Противник умеет ждать, он дождется другого подходящего момента, он сплетет иные силки, куда ни ты, так твой потомок попадет. Даже если ты узнаешь имя врага, как мы узнали его, что ты сделаешь, молодой и беспечный дракон? Ты решил возглавить неудержимый технический прогресс, ты решил вознестись на гребне технологий, но ты слишком оторвался от чуждых тебе и, наверное, даже ненавистных корней. Ты не стал похожим на отца, ты не впитал его науки, которые так нужны сейчас. Ты отрекся от коварства и интриг, от жестокости и беспощадности, склонившись в сторону добра.
        А добро, как известно, без кулаков.
        Нет, Арвелл Вега Рутхел, нельзя хранить покой без клыков и границы без меча, нельзя уповать лишь на грозное имя рода. Пройдут годы, и остальные начнут поднимать головы, один за другим, и понимать, что нет тех свирепых тварей, что выжигали, испепеляли непокорного, посмевшего косо посмотреть. Осознают, что беззащитен и робок потомок, последний листик на мощном древе. Сорвет тебя ветер и унесет прочь, оставив трон незанятым. А удержишься даже, так только хуже будет, не верящие в мирные времена умело перегрызут тебе глотку, искусно подольют яд в излюбленное вино.
        Ведь это даже могла сделать та, которую ты звал вместе покорять небеса. И одному Всевышнему ведомо, что дрогнуло во мне, что отвело руку.
        Я открыла прикрепленные файлы, с маршрутами сразу отправила на печать. Второй же привел меня к исходной таблице Скрибера. Коммуникационная сеть предложила выбрать профиль клиента: видеосвязь, голосовая связь и текстовой набор. Ну, и какой именно? Я, как и было набрано в файле, указала текстовой. Развернулась огромная таблица с видами клиентов, логотипами и основными характеристиками.
        «Ну, блин, это нечто! Этот мир достоин гибели хотя бы из-за такого убогого Интернета».
        «Радуйся, что не почтовыми голубями здесь пользуются».
        «Не, расплодить столько всяких „асек“ и „скайпов“ разве нормально?»
        «По мне — вполне нормальная компенсация неразвитой телефонной сети».
        Разноглазый, если выживешь, то обязательно заверши свое изобретение и пусти в массы. Я чертовски соскучилась по обычному мобильнику.
        Нужный клиент занимал семьдесят третью позицию. Нажатие по нему вызвало открытие окна. Окно поприветствовало необходимостью введения имени и пароля. Вставила. Отправила обычное приветствие. Через мгновение пришел ответ.
        «Леди Рутхел? Здорово! Я сейчас Иглу попробую прицепить».
        Минуты три, наверное, протекло, за время которых я со скорбью убедилась, что в этой дыре, в которую нас вышвырнуло, действительно только один телепорт. Ему еще заряжаться и заряжаться. Были бы у меня мозги Арвелла, я без колебаний применила бы устройство. Но у меня свои, увы, мозги, да юсины.
        «Здравствуй!»
        «Нашла?»
        «Да! Мы нашли! Мы с Гарором!»
        «Слава Райган-Гули! Видела скинутые мной материалы?»
        «Да, спасибо! Нас выбросило в Рхену, портал разряжен».
        «Через сколько зарядится?»
        «Через три часа».
        «Много… а поездом?»
        «Ближайший тоже почти через три часа. Портал выкинет нас в Ка-Тане, в центральном банке».
        «О… тогда вот что, подруга. Я сейчас попробую вам проложить быстрейший маршрут. Напишу владельцам порталов, попрошу не пользовать. В общем, буду делать. Если повезет, то вы часов за семь-девять доберетесь до Роузветла».
        Иными словами, примерно за восемь. Три часа, четверть суток, останется на то, чтобы вытащить дракона. И опять сакраментальный вопрос — много это или мало?
        «Спасибо! Как вы там?»
        «Воюем с сотрудниками научного центра. Хорошо, хоть Беренг понятливым оказался, загрузил своих оболтусов — сидят, головы ломают над поставленной задачей. Да, кстати, вам придется на последнем участке пройти через недействительный портал и выйти достаточно далеко».
        «Почему?»
        «Разряжать портал нельзя, не успеет уже зарядиться. Ученые центра сошлись на том, что все-таки сам портал использовался в качестве устройства. Так что его сейчас обесточат».
        «Понятно».
        «Ладно, жди тогда от меня маршрута».
        Долгие часы ожидания, бесплодные попытки отвлечься. Но как? Вот они, на финишной прямой, не могущие даже разговаривать, тяготящиеся напрасной тратой времени.
        Сколько сейчас летело писем? Чем брала Рада, какими угрозами или уговорами заставляла владельцев телепортов послушно прокладывать путь?
        Мир брался за руки. Маленький капризный мир опоясывался цепью контактов, он замирал, он прислушивался к грядущему и делал настоящее. Он рассыпался сотней слов, и сколько из этих слов достигали цели? Он вспоминал ушедшее и непроизвольно, боясь оступиться, разворачивал лицом друг к другу противников, пытаясь сообщить, донести, что настал день перемирия. И пусть это всего один день, пусть он не отметится потом ни в одной книге, пусть о нем тысячи даже сейчас не знают, но этот день начинался. И летели, летели письма в страны, в города, с мольбами обеспечить зеленый свет рыжеволосой девчонке со стариком, что понесут в своих руках бомбу, предотвращающую войну, удерживающую от катастрофы.
        И столько было веры, столько надежды от неизвестной Радьявары Солейн, что махнул рукой владелец железнодорожной компании и велел скорректировать расписание. Столько искренности и убеждений звучало в каждой строке, что досадливо проворчал седовласый вервольф и написал своей любовнице, чтобы сегодня в его доме не появлялась под страхом смерти. Столько живого огня в каждой букве, что мужчина, так страстно желавший успеть на день рождения дочери, подошел к порталу, с тоской взглянул на синюю шкалу и отступил.
        Девочка с бомбой мира, девочка с самим миром в ладонях, лови маршрут, беги, не оглядываясь, не сомневаясь уже ни в чем. Давай! Пора!
        И я побежала, понеслась, заскользила из банка в банк, из банка в экипаж, из экипажа в дом, из дома в дом, из дома в троллейбус, из троллейбуса в логово, из логова в вагон поезда, из поезда в башню, из башни в особняк, из особняка опять в экипаж, из экипажа во дворец, из дворца снова в экипаж, а из него в другой поезд, из поезда в другой дом…
        — Прости, милая,  — остановился Гарор, рухнул, как подкошенный, на одно колено, не способный более стоять,  — стар я слишком уже, подвел тебя. Придется самой добежать.
        Но как же? Но как?
        — Но ты как?
        — Не переживай,  — вина плещется в глазах, а мне даже сказать нечего,  — оклемаюсь немного и тихонько поездом. Думал, что дольше протяну, но вот же…
        Обвалился в руки всей тяжестью прототип, но тут же его перехватили другие, донесли до терпеливо раскрытых дверей. Оглянулась за миг до схождения дверей — помогали уже старику подняться, вели бережно.
        …из дома в клинику, ломаясь под весом груза, из клиники в третий поезд, где подхватили, забросили в вагон, из поезда — на платформу, с нее бегом по узкой дороге, спотыкаясь, едва не падая и не роняя такой громоздкий и впивающийся углами мир, туда, к последнему порталу, к той паре, что могла разнести на атомы, прервав бешенную гонку.
        Истаяли последние деньги, хотя не везде брали плату, и едва ли хватит на следующий билет, на телепорт, на кусок пространства, на его отрезок.
        «Как ты это сделала?»  — удивилась я, получив маршрут.
        «Пообещала кое-что отрезать и кое-куда засунуть»  — пришел ответ.
        И я поняла, что белокожая вампирша врет, боясь признаться в слабости, в том, что не требовала, а едва ли не умоляла ставших в единый миг владельцев порталов всесильными мира сего. Но всесильные мира всего желали мира.
        Сам мир желал мира.
        И именно поэтому ко мне тянулись десятки рук и предлагали помощь, именно поэтому сбились расписания и рейсы, встали и пропустили люди и нелюди, именно поэтому подхватывали и не давали упасть, пропасть.
        Вот она, кабина, что обеспечит скачок.
        Старые кнопки поддались с трудом, продавились со скрипом. Со скрежетом разъехались створки, явили нутро кабины с десятком битых диодов.
        Да здесь прахом стать — как пальцем об асфальт.
        «Она не ошиблась?»
        Я и сама с удовольствием задала бы такой вопрос. Но пришла пора поверить уже не себе, другу.
        — Нет. Не ошиблась. Пойдем.
        По кнопке запуска пришлось бить основанием ладони, затем кулаком, обдирая костяшки, прежде чем она утопилась и запустила механизм управления створками.
        Плюнули синим диоды, и будто бы даже вздох пронесся по кабине.
        Разошлись наполовину и остановились двери — уже другие, уже выкинувшие из полыхающего вечера в уступающий бразды правления день, еще удерживающийся над Роузветлом. Сколько осталось? Часа два, может, чуть-чуть больше.
        Створки пришлось раздвигать вручную, протискиваться.
        Где я? В какой части Роузветла?
        Вон, внизу вокзал, правее виднеется бухта. Минут сорок буду добираться, это если сразу транспорт поймаю. А если нет? Своими ногами уже не дойду, не смогу, не осилю. А если придется?
        Не придется.
        Не терять времени, бежать к ближайшей дороге, выскакивать на нее, махать рукой, пытаясь остановить экипаж, демонстрировать браслет и сбивчиво объяснять, что надо гнать во весь опор к научно-исследовательскому центру пространственных технологий.
        Понеслись, не столь быстро, как мечталось, но быстрее, чем можно было ожидать от не слишком упитанных лошадок.
        Вот они, ступени, двери.
        И я, едва не бросив себе на ноги прототип, замолотила кулаками по глянцевым плоскостям, истошно завопив:
        — Откройте! Пустите! Это я! Ну пустите же!
        Наверное, примерно как-то так когда-то рвался Арвелл Рутхел в футурологический храм.
        Открыли. Пустили.



        Глава 38

        — Вот, леди Рутхел, что-то нашли, записи были, мы похожее…  — Беренг семенил рядом, суетился, пихал под нос бумаги, эти бумаги едва не рассыпались,  — расчеты уже делаются, мы пытаемся выяснить.
        Я притормозила, резко, так, что сопящий молодой ученый, на время сделавшийся грузчиком, едва не врезался мне в спину. Ткнулся тихонько и тут же смущенно отступил.
        — Что-то не так, леди Рутхел?  — Больной подвижный рот с мясистыми губами совершал множество движений, даже не требующихся для произнесения прозвучавших слов.
        — Не надо мне ничего говорить из вашей науки. Просто скажи — есть результаты?
        — Есть, леди Рутхел, есть,  — радостно закивал головой управляющий, уподобляясь китайскому болванчику.  — Леди Солейн все объяснила, сейчас лучшие умы работают над этой проблемой.
        Да мне плевать, кто работает, лишь бы все получилось, лишь бы успели, прежде чем этот венценосный идиот начнет официальный распил власти. Но я сдержалась, с некоторым промедлением сняла с шеи шнурок с камнем. Зажала в кулаке, так, что грани вонзились в ладонь и тут же, опомнившись, ослабила хватку.
        Позади нетерпеливо переступил с ноги на ногу юноша, явно уставший держать блок. Ничего, я его через полконтинента проволокла, потерпишь.
        — Ну чего столбом стоишь???  — Вызверился вдруг Беренг на несчастного.  — В двести четырнадцатую неси! Все всегда говорить надо, самому не додуматься. Кейнеру отдашь, понял?
        — Понял,  — кивнул парень, и, протолкнувшись, поспешил прочь с глаз начальства.
        — Прости, леди Рутхел, молодые, они еще такие… а…  — махнул управляющий рукой.  — Что ты еще хотела сказать мне?
        Я разжала кулак, подняла выше, так, чтобы бриллиант оказался на уровне глаз мужчины. Красиво играет свет на гранях, манит бархатная глубина и лишь особо пристально нужно всмотреться, чтобы заприметить белый, все портящий, дефект.
        — Этот камень и есть Арвелл. Я отдаю тебе. И запомни, головой отвечаешь.
        — Конечно, конечно,  — быстро затряс головой Беренг,  — не беспокойся.
        Не беспокойся… как же. Цепкие пальцы сняли «Черного Принца» с ладони, прищуренные глаза пристально изучили, впиваясь взглядом в каждую плоскость, в каждый луч преломившегося где-то в глубине света.
        — Мы идем?  — Подтолкнула я.
        — Разумеется, леди Рутхел. Твои коллеги в двести двенадцатой, присоединяйся к ним.
        И все же я прошла мимо указанной двери, засунула свой нос в двести четырнадцатую комнату. Во всю кипела работа, толпящиеся и спорящие у компьютеров люди теперь облепили прототип, внимательно изучали, кто скептически, кто, напротив, не скрывая восхищения. Зазмеились по полу кабели, вспыхнули новыми колонками цифр мониторы, поползли цветные кривые линии.
        — Работаем, господа, работаем. Время! Кейнер, где Шоракаджи? Пусть заберет образец, обработает со своими. Давайте, потом наиграетесь! Галиша, ты мне нужна…
        Управляющий хаотично метался по кабинету, раздавая указания и отгоняя любопытных, не позволяя тратить бесцельно ни одной секунды. Ушла одна группа, стало свободнее, но не тише, продолжались споры и обсуждения, в которые я даже не пыталась вникать, осознавая, что понимаю едва ли треть произнесенного.
        Я отошла от прохода, вернулась к двести двенадцатой, тихо провернула ручку и открыла дверь, прислонилась к косяку. Вот они, команда героев, намеренная идти до самого конца.
        Поднялся и кивнул Далим, выглядевшей теперь совсем не так, как в райском Осар-Бихти. Прямой, как струна, уверенно смотрящий вперед, он напоминал бойца, проделавшего стратегические расчеты и теперь готового сломить неприятеля. Улыбнулась Рада — немного устало, нервно. Я коснулась взглядом сцепленных рук, и вампирша качнула головой — да, мол, так оно получилось. Спал, развалившись на диване, смешно приоткрыв рот, всклокоченный Ридик. Выглядел он так, будто только-только проделал огромный путь, рыжие вихры напоминали буйные то ли фонтаны, то ли цветки фейерверков. Помахал приветственно Уэлл. Чем-то неуловимо он тоже изменился. То ли плечи чуть разошлись, то ли во всей позе проскользнула какая-то новая сила. Он двинул рукой, призывая присоединиться, не стоять в дверях.
        Я пересекла кабинет, присела на край стола, проигнорировав свободный стул.
        — Волнуешься?  — Льдистые глаза смотрели тепло, ободряюще. Удивительное сочетание, но вот же, и лед способен согревать.
        — Есть немного,  — призналась я.
        — Ты молодец,  — шепнула Рада, протянула руку.
        Сошлись — холодные сильные и влажные от напряжения — пальцы, сжались в замок.
        — Ты молодец,  — повторила вампирша,  — вы все.
        — Мы старались,  — усмехнулась я, с грустью вспомнив виноватый взгляд старика.
        А ведь действительно старались. Пусть наши старания не окрасились чем-то героическим, пусть не было ни особого риска, ни каких-то ситуаций, вынуждающих перебарывать сой страх, переламывать свою натуру, пусть просто упорно шли вперед, к цели, полагаясь лишь на зыбкие доводы рассудка и голос интуиции.
        — А Гарор…
        — Чуть-чуть не дошел, колено отказало,  — вздохнула я,  — обещал поездом подтянуться, не сегодня, правда.
        А что мне было делать? И бросить не могла, и остаться тоже. Выбрала меньшее из двух зол, логично поступила, а будто гадость сделала — так тошно.
        — Пойду, гляну, как там,  — произнесла я, не в силах томиться от нервозного ожидания.
        А в двести четырнадцатом воздух разве что не искрил, не озарялся всполохами зарниц — столько энергии чувствовалось в каждом слове, в каждом жесте, термине, взгляде, человеке и том, кто находился в облике человека. Вот тот мужчина неопределенного возраста с напряженной спиной — человек ли? А движения, повадки хищные, переступает волком. Или пожилая дама, гордо вскидывающая голову? В золотистых глазах что-то особенное, возвышенное. Впрочем, зачем смотреть в глаза ей, когда уши выдают эльфийку.
        Время летело, как сумасшедшее. Едва затихшие ученые загомонили с новой силой, замершее движение вновь набрало обороты, всколыхнуло воздух. Вернулись с результатами те, что были отосланы Беренгом, ушли другие, переместились третьи, забегали пальцами по клавиатуре четвертые, заспорили пятые, пришли к компромиссу шестые…
        — Леди Рутхел, леди Рутхел, очнись!  — Кто-то энергично похлопал меня по плечу.
        Я повернула голову, уставилась с недоумением на Беренга.
        — Наконец-то! Все. Все готово. Только… Кейнер! Кейнер, сюда подойди!
        Подошел. Мощный, суровый, с посверкивающей пролысиной в коротко стриженных волосах, о скулы порезаться страшно. Взгляд колючий, выпирающий кадык ходит ходуном. Встреть такого на улице, так воображение само пририсует пушку и типичный лексикон бандита.
        — Система собрана…  — слова Кейнеру давались с трудом, как человеку, внезапно понявшему, что придется обойтись без привычных терминов, ограничиться неуклюжими синонимами, дабы собеседник все правильно понял,  — но есть некоторые особенности. Образец… господин Рутхел будет отправлен в… пространство, которое для него сейчас характерно. Это — двадцать седьмой блок измерений. Будет протянуто что-то вроде коридора. Проблема в том, что за ним нужно будет кому-то отправиться. То есть, мы не можем пока пойти на такой риск, чтобы отправить два объекта в столь дальнее пространство. Поэтому, нужно будет добраться, а затем вывести… вынести в наше.
        — Хорошо,  — спокойно отреагировала я.
        — Ты не понимаешь,  — покачал крупной головой физик,  — мы не можем предсказать, что будет в этом «коридоре». Где-то до пятнадцатого-семнадцатого блока модель показывает, что все должно быть стабильно. А вот утверждать о более дальних я ничего точно не могу, элементарно не хватает данных. Поэтому думай, стоит ли кого-то посылать.
        — Я пойду,  — тихо сообщила Рада и с удивлением оглянулась на Далима.
        Маг еще сильнее сжал ее руку и покачал головой.
        И как так незаметно успели оказаться за моей спиной? Вон, даже Ридик сонно растирал лицо и зевал, все еще не могущий окончательно проснуться.
        — Нет, Рада, не пойдешь,  — слова родились сами собой,  — это моя дорога, моя финишная прямая.
        И, после спонтанной заминки:
        — Ты понимаешь, Рада… должна понимать.
        Понимала. Отступила, оказалась еще чуть ближе к магу-настройщику.
        Я вернулась к физику:
        — Кейнер, что надо сделать?
        — За мной тогда,  — проворчал мужчина.
        В коридоре, упиравшемся в оживший портал, стало тесно из-за обилия людей, оборудования, кабелей.
        — Мы перевели на внешнее управление,  — обернувшись, сообщил совсем молодой парень, выглядевший королем за пультом управления,  — в случае какого-то сбоя до восемнадцатого блока включительно все будет обесточено. Это позволит сохранить жизнь тому, кто отправится на Рутхелом. Расчетное время — от двадцати секунд до двух минут на один блок. Начинаем?
        Расступились, пропустили меня. Нехотя пропустили и остальных моих спутников в первые ряды, но оттерли к стене, чтобы не мешали.
        — Начинаем.  — Звонко, задорно, не скрывая искреннего любопытства.
        Разъехались створки портала. Кейнер протиснулся вперед, опустил на пол кабины черный бриллиант, вышел и коротко повел рукой — мол, запускай. Сошлись створки, вспыхнула синим шкала и устремилась вниз. Я прижала руки ко рту, подавляя невольный вопль — с такой скоростью исчезал, казавшийся жидким, свет. Но нет, синее сияние упало лишь до середины столбца, и нехотя поползло вверх.
        — Формируется коридор,  — доложил оператор, бросил быстрый взгляд на прототип.
        Изобретения дракона играло огнями, индикаторы уверенно сообщали об исправном выполнении поставленных задач. Не подведи, устройство, только, блин, не подведи, не выдай свои чертовы погрешности. Или сейчас, в данной ситуации, их и не стоит опасаться?
        — Готово.
        Снова обнажила нутро кабина, пустая, без камня.
        На плечо опустилась тяжелая рука.
        — Удачи, девочка.
        И Кейнер слегка подтолкнул в спину.
        «Погнали, Юси».
        «Погнали, Карма».
        И медленно, на несгибающихся ногах, деревянной куклой с тугими шарнирами и предательской слабостью во всем теле, я прошла в кабину портала.
        Обернулась. На меня смотрели десятки глаз. Проснулся, наконец-то, Ридик, несколько нервно пригладил огненный беспорядок на голове. Чуть ободряюще улыбнулась Рада, уютно примостившая голову на уверенном плече Далима. Маг едва заметно кивнул. Сжал руки в кулаки Уэлл, готовый и здесь бороться, если это потребуется.
        — Приступаем к следующей стадии,  — четко сообщил оператор.
        Двери сомкнулись, прежде чем я успела хоть что-то сказать.
        И через минуту разъехались, явив взору пустой отсек. Ни людей, ни оборудования, ни одного лишнего предмета, просто ящик с металлическими стенами, заканчивающийся стальной дверью.
        «Ну, видимо, нам туда».
        «Ага».
        Я пересекла отсек, легко отворила дверь.
        Точно такое же помещение, ничем не отличающееся от первого.
        Пересекла, отворила дверь.
        Третье. Пересекла.
        Четвертое. Чуть темнее, что ли? Нет, показалось. Следующая дверь впустила в пятый отсек, за ним последовал шестой, седьмой, восьмой…
        «Боишься?»
        «Я? С чего ты взяла?»
        Нет, девятый все же казался действительно более темным и размытым, словно кто-то медленно приглушал свет, бережливо экономя электричество.
        «Воздух. Чувствуешь? Воздух стал другим».
        Или тоже показалось, наверное, что стало немного тяжелее идти.
        Десятый. Да, труднее. До следующей двери уже не получается добраться за считанные секунды. Но ничего, я все равно быстро перемахиваю их, эти блоки.
        Одиннадцатый. Если прямо смотреть, то все нормально, а боковое зрение улавливает, как все ползет, медленно течет, будто отделенное от меня нагретым воздухом, поднимающимся от раскаленного асфальта.
        «Карма… тут…»
        «Что, Юси?»
        «Нет, показалось, наверное…»
        Двенадцатое измерение. Тянутся стены, несильно, тоже только боковым зрением уловить можно. Но уже и перед глазами встает марево. Какими были бы все эти измерения, если бы не прототип? Я не сомневалась, что коридор, привычные формы, четкие линии — все это результат работы изобретения. Впрочем, я так далека от всего этого, могу и ошибаться.
        Отсеки действительно удлинялись, незаметно, постепенно. Но расстояния выдавали себя в сравнении.
        Тринадцатый. Да, еще чуть длиннее, еще чуть более расплывчатый. Но идти стало немного легче.
        «Юси, с тобой все в порядке?»
        «Да… да, мне хорошо, идем».
        Остался позади четырнадцатый, был преодолен пятнадцатый, поплыл, но все же сформировался шестнадцатый. Где-то тут он, обещанный переломный момент. А, может, уже позади остался, либо, наоборот, впереди поджидает, ехидствует себе потихоньку.
        «Черт! Нет…»
        «Что случилось, Юси?»
        «Прости меня…»
        И так это произнесено, что я невольно останавливаюсь, захожусь внезапным то ли страхом, то ли предчувствием того, что вот-вот когтистой лапой переворошит все мои внутренности жуть.
        «Юси?! Юси, что произошло?»
        Ответь же, глупая девчонка, не молчи. Я прикрываю глаза, а то если стоять и смотреть хоть прямо перед собой, хоть в сторону, то все рано кажется, что отсек медленно оплывает восковой свечой, не забывая слегка пошатываться, двоиться. Ну, точь-в-точь, если до вертолетов в башке напиться.
        «Юси, что случилось?»
        «Прости меня, Карма… блин, прости, я просто не поняла сразу, не въехала, понимаешь?»
        «Да ты объясни по-человечески! Во что не въехала?»
        Я начинала злиться. Там меня дракон ждет, мир уже в обрыв шагает, а эта девчонка…
        «Я умираю».
        Начинается! Вот самое, твою ж дивизию, время!
        «Что? Ты совсем рехнулась?»
        «Нет. Я действительно умираю. Я не поняла этого, мне просто было хорошо. Но, оказывается, это и есть смерть».
        Так, Карма, думай. И очень-очень быстро. Какие варианты?
        «Надо повернуть обратно?»
        «Нет… бесполезно… меня убивают не сами измерения, а переходы. Меня, а, значит, и тебя».
        «Значит, мы останемся здесь и будем ждать помощи».
        «А смысл? Переходы никуда не денутся. Меня хватит еще где-то до двадцатого блока. Или до двенадцатого в обратную сторону. А потом — все».
        А потом — все… вот и финишная прямая, вот и последние шаги. Сколько мы не дойдем, прежде чем бездыханное, лишенное жизненных сил и их замены, тело рухнет на зыбкий пол одного из отсеков? Семь измерений. Подумать — так совсем ничего. Или, наоборот, это очень и очень много. Что-то в последнее время мне часто приходится задаваться подобным вопросом. Да и вообще, за минувшие дни я столько вопросов задала, что немного не по себе становиться.
        Глаза обожгли злые слезы. Да, реву я тоже часто, как невротичная барышня. Я грубо махнула рукой по лицу, стирая неуместную влагу. Ну уж нет, так просто не сдамся. Сейчас я возьму и… придумаю что-то, пойму в очередной раз. Нет, так не может быть, должен быть какой-то выход. Всегда существует запасной вариант, план Б, возможность выкрутиться. Всегда в голове есть схема эвакуации, а под браслетом шприц, всегда есть быстрый вызов на мобильнике и заветное слово. Не бывает так, чтобы не было больше никаких путей.
        …встречным посигнальте, укажите им дорогу в никуда…
        Или другие слова в той песне были? Да какая разница?! Не бывает! Не бывает так, чтобы захлопнулся капкан, и не нашлось в рукаве отмычки, шпильки в волосах, мысли в моих переклиненных мозгах.
        Но вот оно, есть… вот, сижу, ругаюсь трехэтажными конструкциями, бью кулаком в пол, все делаю, чтобы унять этот мерзкий липкий страх перед неизбежным. Я не хочу умирать.
        Я просто не хочу умирать, потому что я люблю жить, даже если сама жизнь превосходит самый отборный бред.
        «Карма… наверное, тебе пора знать правду…»
        «Какую? Наш король — трансвестит? Что он козел, мы уже с нашей леди-блонд выяснили».
        Юси невесело усмехнулась.
        «Да… это была бы та еще бомба. Но нет, другую, ту, которую теперь ты можешь знать».
        «Это мне напоминает концовку мыльной оперы».
        «Ты зря смеешься… я чувствую, ты боишься… и я тоже».
        «Ладно, выкладывай».
        «Вот так просто?»
        Ага. Вот так просто. Ты расскажешь, а я неожиданно соображу, как можно взломать этот беспредел, и выкарабкаться к жизни.
        «Этого мира не существует. Вернее, не так. Он просто придуман тобой».
        Так, начинается. Это даже хуже постоянных размусоливаний про наши с Арвеллом отношения. Бред, чушь и ересь, порожденная процессом умирания. Говорят, что такое бывает. Видимо, духов тоже накрывает.
        «Нет, так оно и есть, это правда».
        Я, конечно, понимаю, что история кружит по спирали, мода постоянно возвращается, а античная культура начинает внезапно влечь к себе толпы людей, но уже смешно, ей богу. С этого началось мое пребывание в этом мире и эти же должно закончиться? Вопросом — где я и что со мной? Я в коме? Галлюцинирую? Или вернуться к идее военного полигона?
        «Нет, Карма…»
        Юси замолчала, и от этого молчания мне стало не по себе.
        «Продолжай, ладно… Юси?»
        «Я здесь… Как бы это начать… Начну издалека, как сумею…»
        И начала, беспощадно и безжалостно, как ребенок, отрывающий насекомым лапки, отхватывать от моей души что-то особенно важное, выпестованное, пробившееся особо хрупкой и уязвимой жилкой. Просто, монотонно рассказывая своим детским голоском, уже решая за меня, за всех, за мир, ибо лучше…
        «…срез, пластина с нанесенным эскизом. Нет никакой логической оценки, никаких сценариев, лишь все тобой увиденное, продуманное, прочувствованное, представленное, воображенное, осознанное, а также неосознанное, зарожденное и только начавшее зарождаться спонтанно выплеснулось в здесь и сейчас, создав прообраз мира, зыбкий, но раскинувшийся в пространстве, рванувший в прошлое и будущее, затвердевший ровно настолько, чтобы можно было существовать, чтобы ты могла обернуться назад и несмело взглянуть вперед, чтобы свелись в отлаженную систему природные законы, чтобы запустились все круговороты — вещества, энергии, информации, чтобы люди стали людьми, а нелюди — нелюдьми, чтобы происходила выбраковка и сортировка, чтобы возникла автономность и цельность. Но… Карма, Карма, Карма… ты так привыкла к запасным вариантам, к существованию альтернативных дорог, что, даже породив этот мир, ты не смогла, вернее, твоя сущность, не сумела обойтись без черного входа. Точнее, уместнее сказать, запасного выхода. И именно он оказался, увы, недостающей каплей, не нанесенным штрихом, не позволившим завершить и воплотить
картину мира в реальность — стертое воспоминание о переходе в этот мир. И тебе немногое нужно, Карма, просто вспомнить, чтобы чуть затвердевшая иллюзия снова расплылась призрачным маревом и растаяла без следа. Но почему ты, да? Как такое вообще возможно, так? Ну, опять все упирается в твою привычку прятаться в собственных фантазиях, если нет иного спасения. Помнишь, как это было в детстве?»
        Помню. Было. Вечно надравшаяся до потери человеческого облика мать и ее похотливые мужики. Это я потом научилась убегать из дома, а не в книжные воспоминания о прекрасных принцессах и рассекающих космические просторы звездолетах. В один из весенних дней я убежала окончательно, тихонько притворив входную дверь. А менее чем через полгода, я стала воспитанницей Лены…
        «…покажу тебе. Ты поехала к клиенту из Питера, Петьке Веселовскому, бывшему однокласснику. Вы поднялись к нему в офис…»
        Мне хотелось все остановить, заставить замолчать звучащий в голове голос, выключить его, как выключают радио. Но он продолжал с какой-то садисткой увлекательностью описывать едва ли не каждую минуту события, запуская неведомые доселе тяжелые шестеренки заржавевшего механизма воспоминаний.
        — Нет. Нет, не надо…
        Но поздно, слишком уже поздно.
        «Да, Карма, да. Вот почему я так боялась, что ты вспомнишь. Потому что, когда ты перестанешь существовать, миг этого мира исчезнет…»
        — Нет!
        …второй удар оказался даже не ударом, я и боли-то не почувствовала. Но треснуло под затылком стекло, окрасилось первыми каплями крови. Побежали, стремительно набирая скорость, во все стороны прямые и зигзагообразные трещины, расползлись, расширились и выпустили на свободу. Мерцание, блеск, звон — осколки стекла срезали один волос, другой — где ближе к корням, а где уже и у кончиков, скользнули по лицу и взметнулись в черное неживое небо, где на мгновение замерли, и устремились вслед за мной. Красивые, завораживающие, как удивительные волшебные звезды, они притягивали к себе взгляд, и так трудно было заметить что-то еще. Но ворвались стремительно убегающие ввысь ослепленные этажи, слились в единую исполосованную росчерками стену. Я падала. Я стремительно падала с вершины небоскреба и неслась навстречу равнодушному асфальтовому полотну, перекореженному трещинами и ямами, заделанному неумелыми заплатками и заляпанному вечной грязью. Лишь сегодня робкий поздний снег попытался прикрыть его уродливую наготу.
        «…и исчезнем все мы. Карма, ты падаешь. Ты продолжаешь падать, вылетев из окна офиса, и от момента, когда твой череп разлетится вдребезги, тебя отделяет всего одна сотая секунды…»
        — Нее…


        Звезды… мерцают, искрятся, отстают… не звезды, простые осколки стекла…
        Тьма.



        Часть 4. Проверка

        Глава 39

        Хорошо быть ребенком. Ребенок не терзается от вопросов, какое его место в жизни, не сомневается в своих мечтах, наделяет жизнью все, что видит вокруг, окружает себя невозможными, смешными и преданными друзьями, теми, что невидимы бестолковым взрослым. Он просыпается и не нарушает безмятежность солнечного утра неповоротливыми уродливыми планами, он просто искренне бежит в огромный мир одного дня, где нет ни пределов, ни границ. Ну, разве что, родительские запреты. Бывает, конечно, что возникают фиксированные точки событий, когда маленький человечек знает, что сегодня будет то, чего он с нетерпением ждет, или же, напротив, не желает. А так — жалуется плюшевый медведь на ушиб и едят куклы песок с тарелок-листьев, несет по волнам на необитаемый остров кресло-корабль, а старая скрипящая кровать позволяет подпрыгнуть до небес. А так — разит острый меч, подобранный с растрескавшейся земли, хранит заморскую тайну закопанный под высоченной липой камень, и особо опасна и недосягаема отшлифованная до блеска гора. Не грызет, не гонит время, наоборот, ласково разворачивает бесконечный путь целого дня, а за ним
— еще одного, и превращает лето в бесконечность. Что ни поворот, то огромный мир. Что ни мысль, то бескрайний мир. Что ни игра, так снова — миллионы и миллиарды миров. Только эти взрослые ничего не понимают, лезут, все портят, рушат, да еще и начинают сыпать тяжелыми и неправильными словами. Мир ведь разрушили, сломали, осквернили своими глупыми правилами и законами. Да еще и кричат, что все это ерунда, чушь. Но как может быть мир ерундой? Он же поломался, его надо починить…
        Хорошо быть ребенком, пока не лезут те, кто ничего не понимает.



        Глава 40

        …ееет!
        Врезалось в уши и откатило, рассыпался несуществующий крик, разлетелся пеплом выгоревшей мысли. И все равно я вздрогнула, дернулась всем телом, привлекая ненужное внимание. Ничего, бывает, просто молодая респектабельная женщина о чем-то сильно задумалась, а потом внезапно очнулась. Со всяким такое, наверное, случалось…
        Косые лучи солнца, пронзая затемненное стекло, наполняли помещение кафе удивительно теплым рыжим светом и уютной атмосферой, играя мягкими и чуть размытыми бликами на поверхностях изящных столиков, плавных изгибах спинок лаконичных стульев, крутобоких бокалах и низеньких кофейных чашечках. Руки согревали белые керамические стенки, душу — живительный аромат отличного кофе.
        Сон? Фантазии? Такие долгие и яркие, что и вправду поверилось: все было, все случилось… Или это все и произошло, или это и была все-таки жизнь? Но тогда что теперь жизнь, а что — сон? Где она, даже они — границы, все разделившие? И в границах ли дело?
        Знакомый город, излюбленное место. Весна уже заканчивала все приготовления, распахивала двери перед знойным летом. Она лишь аккуратно поправляла гирлянды цветов и нежно взбивала персиковый цвет, приглаживала сочную зелень и подкрашивала лазурью самое синее в мире море.
        Родной мир, любимый город.
        Мир, в котором мне надлежит быть. Мир, переполненный людьми и машинами, мир, в котором бормочут телевизоры и плетут сети орбитальные спутники, мир, в котором в каждой руке зажат мобильник и есть нормальный Интернет. Мир — живой, дышащий, поразительный в цифрах и фактах, зарожденный то ли Богом, то ли случайностью.
        Падал ли Бог, когда его создавал?
        Мир, полный возможностей и перспектив, прекрасный и хрупкий, покоящийся в чьих-то ладонях. И кто знает, может и здесь бежит какая-нибудь никому не интересная девчонка и пытается успеть, не опоздать, предотвратить катастрофу.
        — Беги, милая, беги.  — Тихо, так, чтобы никто не услышал, бормочу я.
        Пусть спасает, пусть сохраняет и оберегает, если она действительно есть, существует, не знающая, что ее от смерти отделяет всего одна сотая секунды, от ее смерти и смерти всего мира.
        Однажды мы просто перестанем быть и даже не поймем этого.
        Мне хотелось смеяться. В который раз я усомнилась в собственной нормальности? Подскажешь, Юси? А… тебя же не существует. Конечно, тебя и не может существовать, ведь я пока все же адекватный, психически здоровый человек, просто слишком погрузившийся в фантазию, а теперь сидящий в замечательном кафе и мысленно рассуждающий на бесплодные темы. Бывает, усталость просто.
        На столике, возле чашки, распечатанная пачка сигарет. Тонкие, белые… А я курю? Точно, курю, особенно, когда нервничаю. Да, я действительно курю, а затем старательно избавляюсь от запаха, чтобы из-за такой досадной мелочи не сорвать всю операцию. Многим папикам он не нравился.
        Одежда… непривычная. Блузка, джинсы, каблуки. Когда последний раз надевала туфли с каблуками? Нет, о чем это я? Вопрос другой — когда я последний раз надевала что-то без каблуков, не считая домашних тапочек? Нет, не о том я думаю, привыкшая отзываться на имя Карма. Я сижу и упорно цепляюсь за мимолетный сон, что растворился, исчез без следа. Так, мгновение. Пытаюсь с ненормальной настойчивостью отыскать доказательства его реальности, ищу изменения в себе. Изменилось ли что-то? Ничего же ведь.
        — Да… изменилось…
        — Простите?  — Молоденькая официантка остановилась рядом.  — Вы что-то хотели? И да, позвольте напомнить, у нас не курят.
        — Нет, нет…  — медленно я покачала головой,  — это я так… просто…
        Да, здесь обращаются на «вы» и не подшивают переводчик. Здесь не вселяются духи и не летают драконы. Здесь нет тех людей, которых можно называть друзьями. Здесь нет Арвелла.
        — Ящерица, блин, разноглазая… а ведь так немного осталось…
        Нет, сон, просто сон, ничего более. Но почему таким знакомым все кажется? Почему этот день, это кафе, все эти движения кажутся такими знакомыми?
        Мир, в котором летают самолеты, потому что нет пространственных движков. Мир, в котором от порчи не спастись таблеткой и не присваиваются серийные номера телепортам. Мир, в котором по замкам водят туристов, а предсказание будущего любой здравомыслящий человек считает ахинеей. Мир, в котором от некоторых песен вянут уши, а не обвивают побеги колонны. Мир, в котором звери — это звери, а люди иногда хуже зверей. Мир, в котором я могу без запинки выдавать крепкие словца и не путаться от сложного и лишенного смысла звучания.
        Самый лучший мир.
        Только все равно что-то скребет на сердце, заставляет внимательно приглядываться ко всему тому, что меня сейчас окружает. Ну же, мир, подскажи мне, прояви милость.
        Подсказывает, говорит беззвучно, что он мир, в котором был уже этот день. Был же? Вот тому мужчине, сидящему через столик, сейчас позвонит разъяренная супруга и начнет устраивать скандал.
        Зазвонил телефон. Мужчина вытащил мобильник, над переносицей собралась глубокая складка.
        — Да. Что опять?
        А у той пары девочка уронит на пол игрушечного зайца и разревется, прежде чем мать успеет его поднять.
        Женщина откинула ложечку.
        — Маша, блин…
        Послышался детский рев, становящийся все громче и громче. Мелькнул переживший не одну стирку заяц, серо-голубой, смеющийся, с приклеенными глазами. Один глаз начинал отваливаться.
        Мир. Просто мир, давший второй шанс.
        Я достала из сумочки мобильник, неловко, не сразу приноравливаясь, пролистала список контактов, нажала вызов.
        Гудки. Между гудками даже не сотая доля секунды, а целая вечность. За время этой вечности рождались и умирали вселенные, совершались открытия и покорялись звезды, прокатывались волнами эпидемии и исчезали народы, взрывались атомные бомбы и рождались дети.
        Не сдавались, не отступали друзья, то смело, то нервно глядя в грядущее.
        Стонали от душевной боли, задрав морды к небесам, глупые драконы.
        — Александр? Здравствуйте, вас беспокоит Каролина Белотырь, помните такую? Да, я тоже вас рада слышать.
        А слова сами собой, легко и без усилий, выскальзывают, складываются в предложения, передают самую суть.
        — Александр, мне надо срочно оформить кое-какие документы.
        Мир же дал второй шанс?
        — Да, по квартире, у вас удивительная память. Если через пару часов подъеду, вас это устроит?
        И нужно быть последней балбеской, чтобы им не воспользоваться.
        — Через полтора? Да, устроит. Спасибо.
        Второй шанс, второй звонок.
        Совершить? Ведь обратного пути точно не будет. Не останется запасных вариантов. Не сработает запасной выход, и некуда уже будет отступать.
        Мой безупречный ноготь коснулся кнопки, задержался.
        Всего лишь нажать надо, а я не решаюсь.
        Нет, пусть не будет никаких планов Б.
        Ответ прозвучал практически сразу, только один гудок проскочил.
        — Привет Андрей. Не хочешь встретиться вечером? Часов в… одиннадцать?
        Андрей в хорошем расположении духа, бархатистый вкрадчивый голос переливается, лоснится.
        — Нет, ничего не случилось. Вернее, случилось. Мне надо будет уехать по своим делам.



        Глава 41

        Почему именно это место? Наверное, потому что я здесь родилась, потому что здесь все началось. Ветер бил в лицо, отталкивал, не позволял. Ветер не верил, что что-то может получиться, он уговаривал — яростно, зло, находясь на грани истеричного буйства. Даже слезы проступили, мелкие, бесцветные.
        Серое небо. Серый город.
        С такой высоты он прекрасен.
        Мерзнут руки. А ведь уже весна, теплее должно быть.
        …сначала я хотела драгоценности, как и квартиру, подарить квартиросъемщикам — та милая пара робко мечтала о втором ребенке, да жилищные условия не позволяли, все приходилось скитаться по чужим углам. Но передумала, представила, сколько может возникнуть вопросов и разборок. Улучшив момент, когда дома никого не было, я открыла квартиру своим ключом, разворошила тайник и сгребла все свои сокровища в первый попавшийся непрозрачный пакет.
        Пакет отправился в мусорный контейнер в конце двора.
        Александр обещал со всем разобраться. Основные бумаги были оформлены, оставались мелкие детали, в которых я могла уже и не принимать участия. Наверное, я стала лучшим клиентом Александра, если измерять все деньгами.
        А встречу с Андреем пришлось перенести на следующий день. Во-первых, я элементарно запуталась со временем, забыв, что в часе всего шестьдесят минут, а в сутках — двадцать четыре часа.
        Шестьдесят… двадцать четыре… как же это неудобно, оказывается.
        Вторая причина была важнее. Вторая причина таилась в двух папках с собранным материалом. Лица, имена, статьи из электронных изданий — я, как ненормальная, терзала Интернет, выискивая каждую крупицу информации обо всех жертвах, распечатывала, бежала в магазин за новыми картриджами, снова распечатывала…
        Разговор с Андреем получился тягостный, мучительный не словами, а необходимостью кривить душой и подлавливать момент, чтобы добавить дозу яда в чашку с коричневыми разводами на стенках.
        Гений, то ли биолог, то ли химик, оказался сообразительным. Уже падая, безуспешно пытаясь зацепиться за край немытой плиты, он спросил лишь одно:
        — За что?
        Наверное, этот взгляд будет преследовать меня до конца жизни — понимающий, угасающий и все равно не верящий, что он, мастер своего дела, получил удар в спину от едва ли не самого близкого человека. И мне стало его очень-очень жаль, мне захотелось тут же все изменить, повернуть время вспять, почти признать, что я по-своему люблю этого человека с такими милыми морщинками, разбегающимися веером от уголков пытливых глаз. И все же, в моей любви к нему не хватало каких-то штрихов, которые могли бы сделать ее реальной.
        — За это,  — я выложила на стол папку.
        Андрей умный, он все сообразит, когда очнется. У него мозгов хватит, чтобы найти противоядие. А если не успеет… что ж, мир избавится, хотя бы на время, от одной разновидности отравы. Ну, или, по крайне мере, будет использовать его разумнее.
        Впрочем, вряд ли.
        Сложнее было с Веселовским, молодым и претенциозным бизнесменом, привыкшим исподтишка убирать неугодных конкурентов чужими руками. Хотя, чем ему мешали старики из других городов, не имеющие никакого отношения к компьютерной индустрии, я так и не поняла. Но и он получил свою дозу яда в комплекте с папкой.
        Вот и все, верный талисман, ты отслужил свое.
        Ветер подхватил с моей разжавшейся ладони опустевший шприц, покатил его по темному настилу крыши, прибил к каменному выступу, опоясавшему по периметру площадку.
        С замком все же удалось справиться, хватило обычной шпильки. Хотя в этот раз потребовалось времени чуть больше, как будто бы руки отвыкли от привычных действий.
        Все? Все сделано?
        Я выбила из полупустой пачки сигару, прикурила. Поблажка, конечно, но эта сигарета действительно последняя, независимо от того, что произойдет дальше. Признаю — слишком беспечно, слишком. Сейчас там, внизу, все переполошатся, догадаются выбежать на крышу, схватят, скрутят руки за спиной… Зачем?
        Наверное, затем, чтобы последний раз все как следует продумать.
        Страха не было, это хорошо. Впрочем, еще возникнет, наверное. Но — не сейчас.
        «Слышишь, Юси? Я не боюсь».
        Ах да, я снова забыла, что нет больше никакой Юси. Есть только возящийся в себе сумрачный город, привыкший ко всему, помнящий столько всего, что мог бы создать миллионы миров. Или нет? Для того, чтобы создать новый мир, нужно пройти череду страданий и унижений? Этот город прошел, и еще пройдет.
        Что нужно для того, чтобы было иное небо над головой, иная земля под ногами? Что сделала ты, девочка, бегущая по зеленому коридору? Что сделал ты, старик, не отстающий от нее, не смотря на тяжесть бомбы мира? Что все вы делали, когда творили новые реальности и сохраняли их, и вдыхали в них жизнь? Что за таинственный ингредиент должен быть во всех этих сумасшедших психических и психологических смесях под названием «душа»? Что позволяет рождаться мигу, под который формируется история и от которого отталкивается грядущее? Какие неведомые шаги совершаются, что становится незыблемой реальность, в которой матери разбивают рты дочерям, а отчимы насилуют малолетних падчериц, в которой яды подсыпаются в бокалы, а в теневой игре всесильные рвут друг другу глотки, в которой все равно есть любовь и надежда на лучшие времена?
        Вера в свои силы, да?
        Последняя затяжка. Выкинуть бычок за борт… нет, не стоит лишний раз гадить в мире, созданном кем-то, кому осталась всего одна сотая секунды до небытия.
        Бычок раздавился под каблуком, был отправлен обратно в пачку.
        Я встала на край. Порывы ветра едва не сбивают то в одну, безопасную, сторону, то в другую, где так далеко внизу текла обыденная жизнь. Ветер срывает берет и треплет рыжие волосы, взметает, превратив их в безудержное пламя.
        Наверное, Уэлл захотел бы меня нарисовать такой: внешне отрешенной и балансирующей на краю.
        — Беги девочка с бомбой, беги. А я побежала спасать свой мир.
        Шаг.
        Мир ринулся навстречу.



        Глава 42

        «…отделяет всего одна сотая секунды…»
        — Знаю.
        Голос в моей голове спотыкается и умолкает, а я прямо-таки физически чувствую, как меняется состояние Юси — от смущенного до откровенно ошалевшего.
        «Но как?!»
        — Да вот как-то так,  — усмехнулась я.
        «Но… я ничего не понимаю, мы же должны перестать существование».
        — Ты лучше в моей памяти поройся, думаю, там все ответы есть.
        Юси роется. Юси ищет, проживает каждое мгновение, растерянно протягивает: «Но… но почему? Ради чего ты подарила квартиру, наказала злодеев, а потом просто шагнула с крыши небоскреба? Почему ты поверила, что вернешься сюда, а не просто размажешься по асфальту?»
        Я смотрю на следующую дверь, ведущую в семнадцатый блок. Почему, Карма Вега Рутхел?
        — Потому что люблю эту ящерицу, Юси. Да, ты это услышала. Люблю. Я вернулась в свой мир и поняла, что уже не хочу жить без него. Да, я его придумала, да, я чокнутая. Но мне просто очень хотелось быть с ним рядом, хотя бы одну сотую доли секунды.
        «Ну, Арвелла и всех остальных придумала не ты. Ты создала только мир, его мгновение. А уже он создал все остальное, уже он завершился и воплотился в жизнь. Да, Карма, теперь этот мир столь же реален, как и твой, он действительно имеет свою историю развития и множество тайн и загадок, которые ты не разгадаешь, даже если сможешь отсюда выбраться. Этот мир, настоящий, наверное, теперь еще более непознанный, чем твой, вращающийся планетой вокруг солнца и плывущей в бескрайнем космосе. Ты была творцом, но теперь ты просто еще одна крошечная часть этой реальности, обычный человек, выделяющийся лишь тем, что пытаешься предотвратить войну».
        — То есть, если я умру, мир останется?
        «Да».
        — Но я не умру, моя хорошая Юси.
        «Перестань говорить вслух».
        — Почему? Мне нравится общаться с тобой, как с живой…
        Да, нравится. Я вплетаюсь в этот мир, а мир щедро, прежде чем окончательно отделиться от меня, делает последний подарок.
        Мы объединяемся, мы на какой-то миг, прежде чем начать существовать по отдельности, становимся единым целым. И я разом чувствую миллионы запахов, одновременно смотрю всеми глазами, слышу все звуки, чувствую все чувства. Я — мир, мир — это я. Но я устремляюсь туда, где напряженно ждут, пока рыжеволосая девчонка пройдет свой коридор. Падают на мониторе опасно столбцы, и начинается какая-то суета и паника. Теряется и не знает, что делать, оператор. Рвется все обесточить Кейнер, напарывается на простершуюся руку несносного ушастого мальчишки, ударяется о твердый взгляд спокойных глаз. Подрывается Рада, чтобы оттащить, отцепить эльфа, но вдруг удерживается Ридиком, произносящим всего лишь одну фразу. А Уэлл сдерживает, не сдается, и не понимает, почему все они не понимают то, что понимает он, но держит упрямо над рычагами и кнопками подрагивающую руку, на растопыренных пальцах сохраняет одну-единственную натянутую до предела нить того будущего, ради которого стоит бороться. Не дай, мой славный эльф, ее разорваться, не дай.
        Ты и не даешь, ты просто произносишь самые нужные слова, сам не зная, откуда они к тебе пришли:
        — Она и есть источник энергии.
        Да.
        Они.
        Те, что позволят теперь мне дойти.
        И я отпускаю мир на волю, возвращаюсь в себя, в плывущий отсек и торопливо произношу:
        — Юси, мы теперь спасемся. Я и ты. Вспомни, что говорил Арвелл, когда я только попала в его дом, про скачок.
        «…полагаю, что ты попала в туннель Вернерса, в тебе столько заряда энергии…»
        — Именно оно.
        Юси в моем теле, но ей не нужно больше заменять собой вернувшиеся там, в старом мире, жизненные силы. Ей теперь вообще ничего не надо делать, потому что я, пронесясь метеором через множество реальностей, зарядилась энергией круче любого телепорта. Да даже если они там отключат прототип, то я все равно смогу пройти весь путь. Другое дело, что мне необходим стабилизатор, чтобы не разрушился портал. Не знаю, каким шестым чувством уловил это эльф, но он не дал отключить прототип, справился, выстоял.
        «Прости, но я все равно умру, уйду».
        — Почему?  — Опешила я от такого неожиданного заявления.
        И Юси рассказывает, просто и искренне, историю о том, как надеется совершить свой прыжок и соединиться с тем, кто ее любил, но воле случая был насмерть сбит поездом.
        «…но теперь у меня появился второй шанс. Позволь мне его использовать».
        — Ты уверена?
        «Да».
        — И это — прощание?
        «Ну… можно и так сказать. Мы пойдем вперед, и где-то меня просто не станет. Но знаешь, Карма, я очень рада, что попала именно к тебе».
        — Спасибо, Юси, я тоже.
        «Ну, вот только давай без соплей и плача, хорошо?»
        — Хорошо…  — Я ее понимаю. Я душу в себе снова наворачивающиеся силы, но признаю, что всему приходит своей время. Пришлось отпустить мир, придется отпустить Юси, дав ей второй шанс.
        А слезы все равно, заразы такие, лезут.
        «Погнали?»
        — Погнали!



        Глава 43

        Я бежала, неслась пущенной ракетой, я едва не срывала двери с петель, я действительно гнала себя, не позволяя себе ни на миг остановиться, обернуться, отвлечься. Где-то по пути, в двадцатых блоках, незаметно исчезла Юси, лишь отдалось внезапной пустотой и тут же затянулось, убирая брешь, но оставляя память о замечательной бестелесной девчонке, в свое время оказавшейся рядом.
        Мне будет тебя не хватать, Юси.
        Но все же сбилось дыхание, раскрылось вязкое двадцать шестое пространство. Бугрились пласты стен, переслаивались, текли, застывали на миг безобразными наростами и снова оживали постоянно меняющими формами. Вспучивался под ногами пол. Не пол, земля, источавшая в равной мере с прочим жидкий, едва рассеивающий мрак, свет. И там, далеко, за миллионы километров, едва заметно выделялась она, дверь, в последний блок пространств.
        Дойти, все равно дойти. Неведомо как, но и здесь прототип продолжал пусть и отвратительно, но сохранять какое-то подобие коридора. Что же будет там, в двадцать седьмом?
        Земля хлюпала под ногами, продавливалась, но все же подкладывалась под ноги твердью, хотя постоянно волновалась, перетекала, заставляла прикладывать особые усилия, чтобы удержать равновесие. И все же я, шаг за шагом шла вперед, стискивая зубы и веря в себя.
        Рука погрузилась во что-то мягкое и теплое, зашевелилась упругая коричнево-розовая бахрома, обвила запястье, вбирая в себя, желая сделать и меня подобной себе.
        Дернуть. Едва не упасть от бешенного ветра, рванувшего в проем.
        Вот она, двадцать седьмая реальность, бескрайняя и злая. Истощались ресурсы прототипа, не было больше ни подобия стен, ни потолка. Вспучивалась и лопалась гнойными нарывами воспаленная земля. Да и не земля даже, скорее как распадающаяся плоть гигантского чудовища, пораженного неведомой болезнью. Корчилось в желваках небо — черных, серых, белых, четко отделенных друг от друга. Эдакие нарывы, продавленные сквозь невидимую сеть, стекающие сталагмитами и с всхлипом втягивающиеся обратно.
        Шаг. Нога погрузилась в глянцево поблескивающую серовато-желтую слизь, теплую, жадно обволакивающую ступню.
        Нет, не обращать внимания, двигаться дальше. Пусть беснуются ветер, пусть воет пространство раздирающими мозг изнутри тонами. Вот он, впереди, пытающийся встать, но уже лишенный всех сил.
        — Арвелл!  — Кричу я, надрываясь до хрипа.
        Бесполезно, ветер пожирает слова быстрее, чем они успевают прозвучать.
        Наплевать. Идти вперед. Верить в себя. В изобретение дракона. В тех людей, что отделены двадцатью семь реальностями, но ждут и тоже верят.
        Вперед. Брести, продираться, даже проваливаясь по колено, по пояс, по грудь. Выбираться, ползти, отталкиваться, падать, вылезать, продираться, снова ползти, но не отступать.
        Еще. Еще немного.
        Еще кусочек неведомого расстояния, погружаясь руками в гнойники, задыхаясь от слизи, стискивая зубы, исторгая рев и стон от бессилия, но продвигаться — по миллиметру, по маленькому шажочку.
        Протянуть руку, опустить ее на сведенную судорогой кисть.
        Медленно поднимается некогда черная, а теперь расчерченная белыми прядями голова. Смотрят непонимающе разные глаза — один безумно, другой безнадежно. Вздрагивают губы и не произносят ни слова.
        Ну уж нет, сейчас пойдешь как миленький у меня. Ты еще получишь за все то, что я пережила. Ты еще побегаешь по всему замку, спасаясь от меня. Даже не вздумай мне тут изображать слюнявого психа, не ради этого я прыгала с огромной высоты.
        — Арвелл… Ар… пойдем домой. Арвелл, вставай… пошли… ну давай же, поднимайся, ну же! Вставай! Ну, пожалуйста, Ар… Встань, я тебе сказала! Поднял свою задницу и потащил прочь отсюда!
        И что-то неуловимо меняется, какой-то всполох, слабый и бесполезный, но все же проскакивает в черном зрачке. Неуверенно упирается рука в плоть взбесившейся земли, выпрямляется. Или не рука — лапа? Где лопатки, там неуверенно лезут крылья и снова исчезают, обрастает чешуей и вновь очищается кожа.
        Там, в нормальном мире, сущность по имени Арвелл переходит из одной реальности в другую, здесь же будто вобрала их всех в себя, теперь не знающая, кто же она — человек или дракон.
        — Пойдем, Арвелл, пойдем, пока у меня мозги не взорвались от этого безумия. Давай, вставай же, хватит валяться.
        И я тяну, злюсь, ору, и все же заставляю свою глупую ящерицу выпрямиться в полный рост, шагнуть, упасть, но все же двинуться туда, где освещал надеждой наш путь нестабильный, чудом сохраняющийся проем в двадцать шестой блок реальностей.



        Глава 44

        Мир покачивается, дергает, накатывает тошнотворной волной и отступает. Кажется, меня несут. Только меня?
        Кто-то рядом не удерживается, выдыхает едва ли не с ужасом:
        — Святой Райган-Гули…
        Или мне кажется, что с ужасом? Не ужас, наоборот, облегчение?
        Моя спина наконец-то упирается во что-то уверенное и неподвижное. Диван? Да, наверное, похоже на это. Это правильно, это очень даже хорошо. Тошнит только так, что хоть сейчас наизнанку выворачивайся. Если у меня и была какая-то невероятная энергия, то теперь вся выгорела, осталась лишь на том обычном уровне, что иные называют жизненными силами.
        Отшумели, стихли многочисленные голоса под натиском резкого окрика. Нет, не надо, и так мозг в кашу сплавился.
        Я глубоко вдыхаю, но тут же задерживаю дыхание, с трудом гася позыв организма избавиться от чего-то лишнего и инородного. Ну уж нет, я еще пока нигде не встречала такого, чтобы герои завершали свой триумф, низменным сгибанием пополам и исторжение из себя потока вонючей рвоты. Кажется, тело прониклось возникшей картиной, по крайне мере, стало чуть легче.
        — Я опять умерла. И мне опять скверно. Это какая-то проклятая традиция.  — Голос чужой и скрипучий.
        — Вообще-то,  — усмехнулся Далим,  — я чувствую твое время. Ты жива.
        — Еще хуже,  — простонала я, хватаясь за голову.
        И все же нормально села, встряхнулась, как собака, ругнулась сквозь зубы. Ничего себе путешествие получилось, сама не знаю, каким чудом я смогла дотащить наши с Арвеллом задницы. Арвелл… разноглазый… нет, вот он, рядом, без сознания, но живой. Заросший, какой-то весь потрепанный, даже жалкий. Да, дорогой, сейчас тебе явно не светит попасть в топ пятидесяти красивейших мужчин планеты.
        И все же я, еще не признавая, еще оставаясь где-то там, позади, спрашиваю:
        — Все? Все кончилось ведь, да? Миссия выполнена, мир спасен… Все кончилось? Да?
        — Да,  — ободряюще кивает Рада,  — почти все.
        Ну да… треклятое Переменное Собрание. Успели мы? Успеваем?
        Наверное, мои глаза настолько расширились, что все поняли немой вопрос без слов, Уэлл отвечает прежде остальных:
        — Менее получаса…  — и красноречиво кидает взгляд на неподвижного дракона.
        Мигнул и погас свет. Лишь последние всполохи вечера кровью высветились за окнами.
        — Эй? Что со светом?  — Ридий обернулся к окну, прижался лбом к стеклу.  — Нет, только у нас, похоже…
        А я, подскочившая, не могла ответить, еще ничего не чувствовавшая, но уже пораженная подсознательным чутьем беды, смотрела на оцепеневшую от ужаса Раду, видевшей своим совершенным зрением что-то невообразимо ужасное за моей спиной. Что там? Поверну… не повернусь уже, слишком поздно, слишком твердо держит что-то, пронзающее ледяным холодом.
        — Разве кончилось?  — Дыхнул тленом в ухо шелестящий голос.
        Невольный вопль булькнул и застрял в горле.
        — Вот ты, значит, какая, девочка, мешающаяся под ногами.
        Тянулась рука Рады к «игольнику», но разве он здесь поможет? Разве что-то сделают мелкие иголки древнейшему бессмертному существу, почти нежно прижавшего меня к себе, если они только не из сплава серебра и чего-то еще, особенного? Угомонившаяся тошнота снова набрала обороты. Эй ты, придурок мертвый, если ты так будешь меня сдавливать, то сейчас точно весь пафос закончится!
        Но мне оставалось лишь судорожно хватать ртом воздух и нервно сглатывать горчащую слюну, боясь совершить случайное движение — слишком щекотно касались горла изогнутые бурые когти, способные оборвать мою жизнь одним несильным взмахом.
        — О, маг-настройщик, приятно видеть столь редкий экземпляр,  — прошипел, видимо, так насмехаясь, Басертан Солейн.  — Впрочем, я разговори…
        И я отлетела на пол, оглушенная ударом, откатилась.
        Рот наполнился теплым и соленым. Брызнули редкие капли крови, в темноте показавшиеся черными, когти вампира полоснули не по моему горлу, а по еще продолжавшей движение руке Далима. Время! Остановленное на какие-то мгновения время, скорее всего бездумно, просто чтобы опередить движение Старшего.
        Я быстро, путаясь, поползла к окну. Черт! К двери же надо! Нет, просто подальше от этого чудовища.
        Блеснули, прочертили прямые белесые линии выпущенные иглы. Я обернулась — лицо вампира, безжизненное, иссушенное, мало подобное человеческому, сминалось, скомкивалось оберточной бумагой. Побежал трещиной лысый серый череп, но тут же пропал, распался тенями.
        Тени через мгновение снова обрели форму, уже клонящуюся над слабо зашевелившимся Арвеллом.
        — И это все?  — Издевательский шелест заполнил комнату.
        — Нет,  — на тощей обвисшей шее сомкнулись сильные пальцы.
        Арвелл… но и он не в силах ничего сделать. Вампир выскользнул из руки, тенью мелькнул, лезвием острого когтя вспорол столь податливую и мягкую плоть. Вот и все, нет дракона.
        — Мимо, Солейн,  — прохрипел Рутхел.
        Он едва стоял на ногах, но безумный огонь в глазах, хищно согнувшиеся пальцы, искривленный оскал рта позволили блеснуть какой-то робкой и совершенно необоснованной надежде.
        Вновь запредельный и невероятный рывок, и две сцепившиеся тени совершили какой-то нереальный, невозможный бросок.
        Брызнуло во все стороны стекло, посыпались камни, вызвав крики ужаса на улице.
        — Ар…  — Выдохнула я и тоже совершила невозможное.
        Наверное, это простая истина: если мужчины дерутся, то самым глупым будет со стороны женщины — это участвовать в этой драке. И, тем не менее, я, заходясь от пронзившей жути, судорожно цеплялась за костистые гребни и молилась всем неведомым богам лишь об одном — только бы не сорваться, не сорваться, не рухнуть туда, вниз, на стремительно удаляющуюся землю.
        Боже, ну зачем я бросилась следом, прыгнула совершенно бездумно? Непроизвольная попытка удержать супруга? Скорее всего. Только сейчас, хватаясь за гребни, ступая ногами на них, как на лестничные перекладины, медленно и упрямо ползла к холке, в надежде хоть как-то удержаться в этом безумном полете.
        Черный могучий дракон тащил древнюю тварь в небо, в свою стихию. Вампир судорожно бился, преображался, менялся, распуская полотна иссохших крыльев.
        Выше, выше. И зачем, скажи? Что тебе поможет в небе?
        — Так, значит, Рутхелл?  — Расхохотался Солейн.
        Он привычно выскользнул из когтистых лап, исчез на мгновение и распластался черным флагом над головой дракона.
        — Помериться силами, да? Зная, что у тебя нет ни единого шанса, да?
        Из горла Арвелла вырвался лишь яростный рык.
        — Тебе не победить, Рутхел.
        Вспороли, выдирая с мясом чешую, когти шею. Ящерица глупая, ну на что ты надеешься? Ты ведь даже не видишь своего врага с этой стороны, ты плюнул наугад огнем и промазал. Арвелл, милый, я лаже крикнуть не могу, а не то что вступить в бой!
        Обагрилась кровью спина, стала скользкой. Снова вонзились когти в свежие раны, погрузились в обнажившиеся мышцы.
        — Ах ты дрянь паршивая!  — Процедила я и с удвоенной силой стала ползти уже не к более удобному и безопасному участку хребта, а к мертвому уроду, с удовольствием потрошащего моего дракона. Чего ты добиваешься, Солейн? Хочешь добраться до артерии, оборвать ее, вырвать жизнь?
        Погрузились пожелтевшие клыки в плоть, сбилась слаженная работа крыльев, исчезли все звуки, заменившиеся ровным гудением в заложенных ушах.
        Умрем мы, ящерица, ибо никто не в силах победить древнего вампира. Даже тебе с ним не справиться, большой и сильный дракон, продолжающий, не смотря ни на что, уже просто, не сражаясь, тянуться в высь, к редким краснеющим облакам. И все же я отталкиваюсь вперед, срываюсь, хватаюсь, снова тянусь, чтобы неловко шлепнуть по костистой лапе, впившейся когтями под чешую.
        Никакой реакции, только нижняя челюсть старается быстрее сомкнуться с верхней, ища заветный сосуд. Ну же, Арвелл, сделай что-нибудь! Спали его к чертям! Уничтожь!
        Но тебе не развернуть так голову, чтобы хоть как-то зацепить Солейна, не выгнуться. И я продолжаю бессмысленно стучать, царапать ногтями присосавшегося паразита.
        Прокатилась волной судорога от головы до хвоста, обвисли беспомощные крылья, и все же, преодолевая саму смерть, взмахнули снова, и еще раз, и…
        …и в моих глазах переливаются цветные всполохи, и я уже сама на грани потери сознания, то ли от нехватки кислорода, то ли от стремительных перепадов давления, то ли от ужасающего холода. Поганая слабость разжимает руки, и приходится стискивать до боли зубы, чтобы все же не слететь, не отпустить дрожащий гребень.
        Арвелл, безумец… что же ты делаешь?
        Взмах, как бессильный, бесполезный скребок по воздуху…
        Мертвеющий край солнца выстрелил последними лучами и померк.
        Все.
        Ветер смахнул с черной спины прах и отпустил молодого дракона, так бездумно погнавшегося вслед за солнцем. Отказали крылья, и великолепный зверь, восхитительный и смертоносный хищник камнем рухнул вниз.
        Вспыхнула в голове и ушах сумасшедшая боль, вернувшая сознание.
        И понимание, что бездыханный дракон, невероятным чудом выигравший смертоносную схватку, отдал слишком многое ради победы — наши жизни.
        Но нет, ниже, где ночь вступила в свои права, вздрогнуло что-то под — где маслянисто, а где антрацитом — поблескивающей чешуей, завелся мотор и неуверенно, но все же распрямил крылья, положил их на воздушные потоки, что держали надежнее и крепче тверди.
        — Ар…  — не веря случившемуся, выдохнула я, тщетно пытаясь закрыть, зажать рукой рваные раны.
        Совсем уж обнадежил короткий и злой, но сильный рык. Изогнулась-таки немыслимо шея, извернулась голова, явив холодный и бездонный черный глаз. И пойди, пойми, что там, в глубине — то ли ярость, то ли все-таки радость, то ли просто расчет, позволяющий оценить ситуацию. Нет, не могла я прочитать, как ни старалась, не проникала в эту непроницаемую бездну.
        Дракон кивнул головой, проворчал, словно пытаясь что-то сообщить.
        — Арвелл, что?
        И снова какой-то странное движение головой, точно приглашение куда-то пойти.
        — Что? Я не понимаю!  — Прокричала я, перекрывая ветер и шум, рождаемый движением крыльев.
        Причиняю боль? Мешаю? Что-то еще?
        Опять то же движение, сопровождаемое мягким, будто упрашивающим порыкиванием.
        Что может означать дугообразный жест, стремящийся к земле?
        Первое пришедшее в голову предположение обдало осознанием бессмысленности, неверием. Я должна прыгнуть? Просто прыгнуть вниз?!
        — Я должна прыгнуть?  — Смеясь, кричу я.
        И рокочущий ответ, совсем иной тональности, обрывает мой смех, срывает с напряженно замерших губ. Но зачем, разноглазый? Зачем?
        Рык — длинный, мягкий, обнадеживающий, передающий просьбу просто поверить, но в то же время нетерпеливый, подгоняющий.
        Поверю. Попробую поверить.
        Встать на драконьей спине — это не то же самое, что встать на земле. Не было бы затвердевшей пластины гребня, так давно бы навернулась. А так — вцепилась, почти выпрямилась.
        Сколько же можно прыгать, падать, пролетать? Закончится ли когда-нибудь?
        — Не поймаешь — убью.  — Шепчу я и, раскинув руки, отталкиваюсь.
        Навстречу бросилась жадная земля, довольная подарком небес. Летела я так уже, неслась к седым волнам. И вот же, снова стремлюсь, расширившимися глазами вбирая раскинувшийся подо мною город, выгорая от запредельного восторга, разделенного напополам с непреодолимым ужасом, замешанного на непередаваемом восхищении и приправленного остротой приближающейся смерти. То же испытывают прыгающие с парашютом? В любом случае наверняка они твердо верят в купол, что вовремя раскроется.
        Я же верила, что меня вовремя подхватит дракон.
        Подхватил, поймал, мягко и даже нежно, не причинив могучими лапами никакого вреда и сложив их так, что я, могла свободно болтать ногами, пялиться вниз и не бояться вывалиться.
        Теперь мир нес меня в своих ладонях.
        Крылья заработали быстрее, развивая сумасшедшую скорость, чтобы мы могли успеть до начала Переменного Собрания.



        Глава 45

        Почему приземистое здание, напоминающее собой собор, назвали Безымянной Башней, я так и не смогла осилить своим умом. Но вот оно, освещенное, живое, говорливое — несется нам навстречу. Ближе, еще ближе. Внизу, на площади, огромная толпа. Да и не только на площади, на улицах, в переулках и даже на крышах теснились многочисленные горожане, стремящиеся хоть одним глазком узреть своего короля. Посчастливилось тем, кто едва не сметал гвардейский кордон, наверное эти люди и нелюди с утра прибыли к Безымянной Башне, чтобы самыми первыми узнать, что же произойдет, кого назначат стражем страны. А смысл? Закроются двери на ночь, а то и на более долгий срок, а после глашатаи разнесут весть, передадут в уши страждущих. Запестрит Скрибер, переполнится статьями, обзорами и сплетнями, позволяя любому желающему все узнать независимо от присутствия на этой площади. Но нет же, надо все-таки толпиться, тесниться, давить друг друга и все равно ничего толком не увидеть. Впрочем, зато каждый мог услышать изысканно составленную королевскую речь, усиленную магическими пассами и заклинаниями. Она разносилась едва ли не на
весь город, отражаясь от стен и раскатываясь по всем дорогам.
        Мое внимание привлекла юркая фигурка, вынырнувшая из экипажа и нервно махнувшая рукой — вероятно, швырнула деньги извозчику. За ней выскочили другие, побежали следом, но куда там, первая, посветлее, уже лезвием вошла в толпу и стала протискиваться, раздвигая спины и плечи восхищенно застывших жителей столицы и ее гостей.
        Рада? Скорее всего, она.
        Я переместила взгляд на того, кто привлек всеобщее внимание. Да, чем ближе, тем больше деталей можно рассмотреть — светлые сверкающие одежды короля, массивное и наверняка щедро усыпанное камнями украшение во всю грудь, красивые, не раз отработанные, жесты.
        Арвелл пошел чуть косо и ниже, начиная выписывать широкую дугу. В какой-то момент чуть опрокинулся назад и исторг столб слепящего пламени. Внизу задрали головы, дружно ахнули — будто гигантское животное вздохнуло. Споткнулась королевская речь, оборвалась на полуслове. Равид приложил руку козырьком ко лбу, прищурился, стараясь во тьме разглядеть то, что посмело нарушить его восхитительное выступление.
        Толпа одобрительно загудела, гул перешел в восхищенный визг, когда на залитую светом площадь опустился черный дракон. Мгновение, и я уже стояла на земле, бережно придерживаемая Арвеллом, ставшим человеком, жалким и окровавленным, не тем, о ком ходили легенды, а тем, кто выглядел как последний оборванец.
        Он отпустил меня, приблизился к королю, замер, точно что-то забыв. Зажал рукой кровоточащую шею, поморщился.
        И тихо протянул:
        — Выключай говорилку, Равид.
        — Ар, я же…  — растерялся король.
        — Выключай,  — повторил дракон.
        Равид взмахнул рукой, отдавая приказ. Незаметно отпустил чары маг, окаменел. Будет ли дан какой еще приказ? Дрогнули пальцы, готовые к незамедлительному действию.
        — Ар… я рад.
        — Брось, Равид. Пойдем в башню, поговорим.
        — Но там же…
        — Пойдем. Да, еще… Карма, ты тоже.
        Я покорно подчинилась, лишь позволила окинуть себе взором толпу, напороться на внимательные светлые глаза и успокаивающе кивнуть вампирше.
        — Арвелл, а не слишком ли…  — и осекся король, поймав пронзительную стрелу взгляда, пущенную бездонным зрачком.
        — Не слишком,  — протянул Рутхел,  — пойдем, начнем твое собрание.
        И, ни на кого не глядя, направился к входу в башню.
        Не было ничего особенного во внутреннем пространстве здания, здесь время замерло раз и навсегда, свято храня традиции. Тянулись грубо сколоченные скамьи, лежали нетронутые листы, стояли чернильницы с перьями. Чадили свечи, давая слабый свет. Лишь нелюди в облике людей и величайшие маги нарушали сумрак и аскетизм роскошными одеяниями из парчи, атласа и бархата, сверкая каменьями и благородными металлами.
        — Все вон,  — устало произнес Арвелл.  — Цирк закончен, можете отправляться по домам.
        — Но ведь…  — кто-то вякнул — то ли самый смелый, то ли не признавший в оборванце того самого грозного Рутхела.
        — Что, Скайнер? Считаешь, что я больше не хранитель?
        Поджал хвост пес, склонил голову, опасаясь навлечь на себя еще больший гнев.
        — У кого-то еще есть особое мнение?
        Зашевелились, стали медленно и нехотя подниматься, брести к выходу, стараясь не встречаться взглядом с драконом. Правда, один отделился. Статный зрелый красавец, на голову выше Арвелла, приблизился к Рутхелу, поклонился.
        — Можешь, хранитель Рутхел, не верить, но я рад твоему возвращению.
        — Спасибо, Стенхал.
        — Позволишь один вопрос?
        — С твоим сыном все в порядке.
        — Благодарю.
        Арвелл кивнул, принимая благодарность.
        Остались мы трое. Сомкнулись двери.
        — Смотрю, ты основательно подготовился, Равид. Перья на заказ делали, да? Да.
        Прошлась ладонь по столу, тронула чернильницы, небрежно смахнула чистые листы, не запятнанные судьбоносным текстом.
        — Ар… у тебя кровь…
        — Переживу,  — усмехнулся дракон.  — Ну что стоишь столбом? Давай посидим, поболтаем, как старые друзья.
        Равид выглядел так, что еще немного, и он обмочится прямо в штаны от такого вкрадчивого и будто бы даже доброжелательного тона. Не спасали ни корона, ни роскошное одеяние, ни осознание собственной значимости.
        — Не стой, давай, достань кубки и свое лучшее вино, разлей. Жену мою не забудь, этой леди нужно отдохнуть, расслабиться. А то, знаешь ли, ей пришлось совершить нелегкий путь.
        — Да, да… конечно.
        Руки тряслись, едва не роняли драгоценную посуду, не смогли открыть бутылку. А, может, все нормально? Может, обойдется? Арвелл вздохнул, как вздыхает учитель, видя бесплодные попытки упрямого ученика. Сам откупорил вино, разлил.
        — За твое возвращение?  — Робко предложил король.
        Мальчишка, просто мальчишка, едва ли старше меня. Ему бы на сцену, а не на трон. Блистать своей ангельской внешностью и собирать охапками фанатичных поклонниц.
        — Нет,  — поморщился дракон,  — не стоит. Предлагаю другой. Давайте за преданных и верных. Вот ты, Равид, многих таких знаешь? Верных и преданных?
        — Д-да.
        — Повезло,  — хмыкнул Арвелл.
        Сдвинули кубки, молча выпили.
        Дракон сел на стол, провел пальцем по изгибу бутылки.
        — Знаешь, дорогой мой друг, у меня было очень много времени для того, чтобы поразмышлять. Я все думал, чем тебя не устраивала моя персона, что ты так лихо решил совершить перестановку кадров. Кстати, поделись, на кого сделал ставку?
        — Я не… не надо Рутхел, этого.
        — Ты был не в курсе?  — Предостерегающе растянулись в усмешке губы.  — Равид, ну что ты, в самом деле-то?
        Король сгорбился, спрятал лицо в руках. Не властитель передовой страны, а провинившийся мальчишка, которого отчитывает старый и добрый учитель. Но кончится терпение у наставника, и тогда неминуемо взвизгнет розга, хорошенько приложившись к оголенной заднице.
        Как же он жалок в своем страхе.
        — Как ты мог на меня такое подумать? На своего короля?
        Блеснули сквозь раздвинутые пальцы, отразив трепыхание огня, пронзительные глаза.
        — Я же сказал,  — вздохнул дракон,  — у меня было очень много времени, чтобы подумать и сложить фрагменты в логическую цепочку. Итак, кто?
        — Скайнеры,  — процедил Равид, не отнимая рук.
        — Скайнеры, да… Деньги, значит? Правильно, деньги. Эх, зря ты Солейну поверил, зря.
        — А что ты хотел?  — Вдруг, тонко, по-девчачьи завопив, вскочил король.  — Что я долго буду позориться перед всем миром? Ты — голодранец! Нищий! Случись что, так от тебя пользы вообще никакой не будет. Что, полетишь, полыхнешь огнем на врагов, да? Не я, ты позор нашей страны!
        — Да чего ты так нервничаешь, Равид? Успокойся, разлей еще вина. Давай, давай, наливай, я соскучился по столь прекрасному вкусу. И подумай кое о чем. Вот он я, сижу перед тобой. Дракон, если что. И ты думаешь, что я, потомок древнего рода, нищий? Позволь тебя уверить, мой король, что это не так.
        Король молчал, вцепившись в кубок, как в спасение.
        — Как ты понял?  — С трудом разлепились пересохшие губы.
        Я с тревогой смотрела на дракона. Он выглядел беспечным, умиротворенным, и лишь особо пристальный взгляд позволил мне обнаружить холодную расчетливую ярость, бурлившую в его душе. И кровь, когда же остановится эта кровь, окончательно превращающая выглядевшую со стороны почти дружеской беседу в какой-то невменяемый трагифарс?
        Рутхел пригубил вино, блаженно зажмурился.
        — Неплохо, неплохо…почти как у меня. А, ты спрашивал, чем себя выдал? Ну, тут совсем все просто. Футурологический храм, Равид.
        — Мальчишка,  — сдавленно процедил мужчина.
        — Да, в том числе и мальчишка.
        Медленно таяли толстые свечи, плясали блики по стенам, отражались в глазах сидящих.
        — Ты убьешь меня?  — Просипел сдавленно король.
        — Ну, не говори глупостей. Люди тебя иногда даже любят, тебе к лицу корона… Тем более, что ты прекрасно знаешь, что меня куда сильнее власти интересует наука. Нет, Равид, я не стану тебя ни убивать, ни свергать, мне не нужна революция в Фортисе.
        Вино, дорогое, впитавшее в себя солнце и воды теплого южного края Фортисы, стояло в горле тошнотворным комом, мешающим не то что говорить, дышать. Хорошо, что мне все же не нужно раскрывать рта, по крайне мере, пока.
        — А что же тогда?  — Прорезался нормальный тон, чуть деловитый, но в больней мере удивленный.
        Дракон ответил, как по бумаге прочитал — сухо и без эмоций:
        — Ты останешься на троне, будешь приветствовать людей, принимать гостей, растить сына, заботиться о супруге. Но отныне каждый твой шаг будет согласован с подобранными мною советниками. Не с теми подхалимами, которыми ты себя окружил, а с серьезными людьми. Начнешь своевольничать — дорого поплатишься. Погибнет хоть один, и я обнаружу, что не своей смертью — украсишь своей головой одну из моих комнат в замке. Понятно тебе?
        — Да.
        — Тогда ступай.
        Но Равид не двигался, молчал, напоминая своим видом застывшую в камне статую.
        — Я неясно выразился?
        — Я…
        — Иди, Равид. Иди и успокой свой двор.
        Король повиновался, выполз побитый дворнягой. Лучше смерть, чем такое унижение. Или нет? Наоборот, легко отделался.
        Я, не шевелясь, изучала древесный рисунок столешницы. Медленно переместила взгляд на тускло блестевший кубок, на свои руки. Закончилось первое действие, начался второй акт с мысленного вопроса: почему я испытываю вину? Почему что-то изнутри без устали грызет?
        Какой приговор вынесет этот безумец?
        Молчали долго, тягостно.
        Потом Арвелл взял мою руку, несильно, но настойчиво притянул к себе.
        Коснулся губами ладони, прижался влажной горячей щекой, вдохнул, шумно и глубоко. Кольнула щетина, что-то царапнуло внутри меня.
        — Когда я был там…  — голос прозвучал иначе, сдавленно и прерывисто,  — то думал, что сойду с ума. Но я надеялся, что когда-нибудь тебя увижу.
        Промолчал, добавил:
        — И ты пришла.
        Отпустил руку — не сразу, опасливо, словно ожидая, что стоит только перестать чувствовать тепло тонких пальцев, как сразу исчезнет та, что упорно прятала глаза. Не могла смотреть, не могла я переселить себя и заставить снова заглянуть в бездонную глубину.
        И снова вечность прошла, прежде чем прозвучали еще слова.
        — Пойдем домой, Карма.
        Я порывисто встала, но так и осталась стоять, растерявшись и не зная, что делать дальше, как все начать. И нужно ли, если уж на то пошло, что-то начинать? Я переселила себя, подняла голову, посмотрела в лицо, в глаза того, из-за которого вернулась в этот странный мир. Я поверила себе, потом поверила другу. Но можно ли верить ему, стоящему напротив?
        Арвелл приблизился, объял руками, собой, своей сущностью, окружил, отринув весь остальной мир. Стало жарко, тесно и неожиданно спокойно, спокойно и свободно, будто распались оковы, рухнули стены, исчезли преграды, покоренные чуть сбивчивым дыханием и мерным биением сердца. Я закрыла глаза, отдалась этим звукам, поплыла на их волнах к чему-то неведомому и удивительному для себя, уверенно обещавшему, что теперь действительно все кончилось, действительно все будет хорошо.
        Заговорил.
        — Я не тот, о котором можно грезить, и я многого не умею. В моем доме неуютно, а подвалы не ломятся от сокровищ. Я не устраиваю пышных приемов и, похоже, все-таки не умею готовить. Я бываю глуп и безрассуден. Я обожаю летать и свое дело. Я часто забываю о времени и даже о тех, кто рядом. Я крылатый дурак, хвостатый камин и ящерица одноглазая…
        — Разноглазая,  — механически поправила я, растворяясь в биении сердца.
        Стоять бы так вечно. Пока стоишь, не нужно… А что не нужно? Врать? Признаваться? Обнадеживать? Нет, теперь все это не то, совсем не то.
        — Пусть так,  — согласился Арвелл.  — Я знаю, что ты искала драгоценности в моем доме, что ты хотела стащить их и начать жить своей независимой жизнью. Мелко так, подло даже… А я еще мельче, еще подлее посягнул на твою свободу. Да… Я не могу тебя заставить полюбить меня, и все же попрошу лишь об одном. Будь со мной рядом. Хоть немного. Пожалуйста.
        Бьется, бьется это сердце. И кому, как ни его мерному стуку, верить?
        — Ты и вправду дурак,  — прошептала я,  — если ничего еще не понял.
        И уже громче, преодолевая нежелание что-либо менять, добавила:
        — Пойдем домой, Арвелл.



        Глава 46

        Наверное, замок и не помнил, когда столько голосов отражалось от его сводов и гуляло по мрачным коридорам. Пришлось привести в порядок залу, отдраить колонны и стены, начистить полы и столкнуться с внезапным фактом, что в этом доме нет даже нормального стола.
        Я представила себе Арвелла, в облике дракона тащащего с большой земли увесистый дубовый стол, не способный уместиться в кабине портала, и, не выдержав, расхохоталась. Когда поделилась, улыбнулся даже сдержанный Гарор, теперь важно вышагивающий с резной тростью. Дракон же, напротив, разобиделся, надулся, как мышь на крупу.
        Я не знаю, с чего все вдруг решили, что мы с Арвеллом представляем собой идеальную пару. Может, чисто визуально мы вместе и неплохо смотрелись, но вот в отношениях и в помине не было всего того, что должно быть у нормальных влюбленных. Мы постоянно спорили, даже по самым незначительным мелочам, споры перерастали в ссоры с воплями и едва ли не битьем посуды, которые заканчивались затем отнюдь не неземным сексом, а весьма приземленным и неромантичным разбеганием по разным углам. Правда, быстро отходили, даже нежничали друг с другом — до следующей склоки. За четыре дня, минувших после схватки с вампиром, мы с Арвеллом орали друг на друга, практически не стесняясь в выражениях, раз двадцать, если не больше. Нет, семейная жизнь — это что-то такое, отчего хочется пустить себе пулю в висок.
        — Ну и скатертью дорожка,  — буркнула я в спину удаляющемуся дракону.
        Сейчас ведь услышит, и такое опять начнется… но, к счастью, не услышал, а я же целомудренно прикусила язык.
        Со столом разобрались, решили проблему. Правда, после стола причиной горячих дебатов стал портал и его пропускная способность. Тоже не сразу возникло перемирие. Но теперь по всему замку раздавались вопли носящихся младших Солейнов, к которым, плюнув на свой возраст и статус, присоединились Уэлл и Ридик.
        На кухне всем заправлял Далим, обещая, что его блюда по особым рецептам, нелегким путем добытых на просторах Осар-Бихти, способны затмить даже королевские яства и деликатесы королевского стола. К такому заявлению, как и к смелому командованию, Иннара отнеслась крайне скептически, но все же смилостивилась, попробовав приготовленного совместно магом и старшим Солейном запеченного угря. Попытавшегося же принять участие Арвелла позорно из кухни изгнали, единодушно признав, что хранитель не способен себе сделать даже элементарный бутерброд. Разумеется, опять от шпильки не удержалась я, вызвав преувеличенно громкое топанье, без слов дающее понять весь настрой дракона. Впрочем, супруг без дела не остался, присоединился к Гарору и Палачу — простодушному пареньку, назвавшемуся Сандером. Те совместно протягивали сеть для создания более пристойного освещения, чем чадящие факелы. Сандер, восхищавшийся каждым предложенным источником питания, не забывал при этом время от времени поглядывать на юную и скромную красавицу Эллис.
        Рада разрывалась между героическими попытками воспитывать отбившихся от рук отпрысков и не менее героическими стремлениями найти нормальную посуду, столовые приборы и иные предметы, предназначавшиеся для создания праздничной атмосферы. В какой-то момент она сдалась, сделала в своих беспорядочных метаниях паузу, и с бокалом вина присоединилась к мужчинам на кухне. Далим и Габриель горячо обсуждали достоинства калматанской и ньолской кухни, открывая для меня удивительные и порой не самые приятные факты, но постепенно скатились к своей излюбленной биологии, на все лады костеря последнюю статью некого Бривига. Рада, воздев очи к потолку, залпом допила вино и вернулась к делу. Видимо, ей и дома хватало всех этих разговоров.
        Ну а я что? Я честно пыталась принять участие во всеобщем деянии, но в плане хозяйственности не слишком превзошла супруга, больше мешая трудящимся, чем помогая. Я то болталась на кухне, то путалась под ногами у Рады, непроизвольно ломая ее представления об идеальном дружеском ужине, то просто развлекала гостей рассказами о всяческих эпизодах, случившихся и в этом мире, и в прежнем. Правда, и это занятие оказалось не таким уж легким, постоянно приходилось отклоняться от основной темы и пояснять мелкие и незначительные детали. В конце концов, я, несколько устав, отправилась просто шататься по замку.
        — Эллис,  — я поймала девушку,  — все нормально?
        Взглянули печально пронзительные небесные глаза. Так, что на этот раз случилось? У нас тут самый натуральный праздник, веселье сейчас через край перельется, а мелкая опять в унынии с трагическим видом и кислой миной. Вот только не говори, что мне нужно будет все бросить и снова отправиться в какие-нибудь непечатные дали, чтобы спасти очередного идиота.
        — Ну, ты чего, а?
        Она смутилась, но, переборов стеснение, выдавила из себя.
        — Понимаешь, Карма… мне так неловко из-за всего произошедшего. Я так хотела, и вот… отступилась. А если бы не отступилась, то…
        Она замолчала, но собралась с силами, продолжила:
        — Я просто поняла, что я не могу отказаться от своей работы… от своего дела. Но даже не это главное. Просто я постигла, что никогда не смогу полететь с Арвеллом. Понимаешь? А ему нужна ты, ты можешь с ним покорять небеса.
        Все понятно. Если я сию же минуту не прерву это безобразие, то мне придется выслушивать почти точный пересказ ее никчемного письма. Сейчас… вдох, выдох, доброжелательный вид… погнали!
        — Не переживай,  — я приобняла девушку за плечи,  — так бывает. Лучше скажи, ты заметила того мальчика, Сандера?
        Лучший способ прервать пустую беседу — это переключить собеседника на что-то другое.
        Эллис, смутившись, зарделась.
        — Значит, заметила. Ну и что тогда стоим? Помнишь, чему я тебя учила? Скажу по секрету, этот парень гениален. Мало того, он вроде бы мечтает перебраться в Роузветл.
        — Так мне идти к нему?  — Робко дрогнули шикарные густые ресницы.
        — Нет, стучать-колотить, на уши мне плесень вешать!
        Зря я так, конечно, но зато и эффект возник: мелкая улыбнулась, выпрямилась и, для проверки вильнув бедром, отправилась покорять трепетное мальчишеское сердце.
        Давай, давай, не подведи меня, не опозорь мою школу.
        Едва исчезла Эллис, как сразу, будто бы вынырнув из пустоты, возник Арвелл.
        — Учила, значит?  — Он обнял меня со спины, легонько куснул за плечо.
        Терпеть не могу! Все люди обладают недостатками, и это нормально. Но так, чтобы состоять исключительно из недостатков?! Первый раз встречаю. И ведь кому так повезло? Правильно, ходячий недостаток достался именно мне в качестве мужа. Из серии, блин, «нарочно не придумаешь»!
        — Ну что за дурацкая привычка?  — Возмутилась я.  — Как лошадь прямо!
        — Мне напомнить о том, что ты делаешь ночью?  — Тихое ехидство намекнуло о том, что я действительно рискую получить развернутое описание с упоминанием каждой мелочи.
        — Так. Молчать.
        Арвелл усмехнулся, зарылся лицом в мои волосы и игриво протянул:
        — Есть деловое предложение. Не желаешь ли, пока тут все активно разбирают наш дом по камню, исчезнуть на пару часов? Сегодня очень хороший ветер.
        — О, весьма заманчиво,  — улыбнулась я,  — ладно, твой укус и попытка шантажа прощены.
        Просто мирно и незаметно свалить? Как же! О предстоящем полете услышали дети. Алех и Ольгед, те еще сорвиголовы, бросились к дракону, наперебой совершенно бесцеремонно прося их покатать. Рада, к своему несчастью оказавшаяся поблизости, имела, что называется, бледный вид. Вот уж никогда не думала, что увижу такой выраженный стыд на лице своей подруги. Впрочем, стыд быстро ушел, сменившись опасным сверканием в глазах, явно обещавшим интересный разговор Габриелю, не привившему элементарных правил приличия детям.
        Ну-ну. Думаю, старый Солейн не останется в долгу и найдет, что ответить своей беспутной дочери.
        — В другой раз, хорошо?  — Подмигнул Арвелл.
        Мальчишки, несколько разочарованные отказом, все же пришли к выводу, что другой раз — это тоже неплохо, и с гиканьем и топаньем унеслись в недра замка.
        Ветер действительно был хорош. Вряд ли удастся подняться высоко, да и последствия о бое с вампиром давали еще о себе знать, но в целом полет обещал быть потрясающим.
        Рвались невысокие, но пенные волны, возмущалось, рокоча, море. Серое небо иногда давало прореху, и тогда с высот веером падали зеленоватые солнечные лучи, бриллиантовым светом зажигая воды.
        — А веревка где?  — Спросила я, сообразив, что чего-то не хватает.
        — А разве нужна?
        Нет, вот здесь я уже вообще не поняла. Все мозги там, в двадцать седьмой реальности остались? И теперь пора постучать по скворечнику с вопросом «Есть кто живой? Ау! Отзовитесь»? И ведь видно, что издевается, наслаждается прямо-таки гаммой чувств, отразившихся на моей физиономии. И за что, спрашивается, я вообще тебя люблю, а?
        — Нет, не готовая твоей женой быть,  — тихо пробормотала я себе под нос.
        Увы, дракон услышал, все веселье тут же с него хлынуло.
        — Почему, Карма?
        Так, кажется, полет накрывается медным тазом. Ну вот кто меня за язык-то потянул? А теперь поздно сокрушаться, придется оправдываться, как-то объясняться. Я с сожалением глянула на волны, на далекое небо.
        — Ну… не могу я сидеть дома и изображать образцово-показательную домохозяйку. Не мое это… Не хочу я сидеть в клетке, когда в жизни существует столько всего интересного.
        Вот и вывалилось признание. И что теперь дальше?
        Дракон вылупился на меня, как деревенский простак на городскую стриптизершу.
        — А я, что, заставляю тебя обеды мне готовить и на работу носить? Или я тебе что-то запрещаю? Карма, чем хочешь, тем и занимайся! Своими камнями, наукой, или чем ты там хочешь.
        — То есть…  — опешила я и не нашлась, что ответить.
        Зато у Арвелла набралось слов на целую тираду.
        — Нет, все же вы, женщины, невозможные существа. Сначала что-то придумываете, потом тщательно формируете на своих выдумках теорию, затем начинаете свято в нее верить и обвинять всех вокруг в том, чего и в помине нет. Логика вообще отсутствует.
        Простите, что? Кто меня только что безмозглой назвал?
        — Что?  — Взъярилась я.  — На себя бы посмотрел, гений! У самого логика на две ноги хромает и ползает на костылях. Нет, чтобы сказать мне о своих чувствах сразу. И об этом — тоже! Конечно! Надо молчать, юлить, изображать страдальца, влипать во всевозможные неприятности, трепать всем нервы. Разумеется, Арвелл же у нас самый умный…
        Нет, я в следующий раз точно дам в табло тому, кто ляпнет, что мы идеальная пара. Если все происходящее считается идеальным, то я просто боюсь представить, что может твориться в других семьях. Это Раду с Далимом стоит называть идеальной парой, вон как за ручки постоянно держатся, воркуют, берегут друг друга, не то что мы с разноглазым.
        Арвелл приблизился и накрыл ладонью мой рот. А вот это особенно, эта его эгоистическая мужская привычка затыкать меня, бесит. И вообще, он весь, целиком, иногда так меня бесит, что убить готова.
        Я продолжала мычать в ладонь, пытаясь высказать все, что думаю, но, поняв тщетность своих усилий, сдалась. Ничего, сейчас как освобожусь, так и вставлю по первое число. Неделю по углам прятаться будет. Нет, две! Месяц! Год! Хотя, год — это слишком много…
        Супруг опустил мне на плечо голову, нежно, щекоча дыханием, шепнул в самое ухо:
        — Успокоилась?
        Я против воли кивнула. Почему, почему он всегда так делает? Все, я уже не могу ругаться, не могу, и все тут. Ищу, подбираю самые колкие и цепкие выражения, а они, заразы такие, испаряются, растворяются без следа.
        — Полетим?
        И снова непроизвольный кивок. Полетим, а как иначе? Ты и сам прекрасно это знаешь, что я в любую минуту готова сорваться и взмыть с тобой к небесам.
        — Вот так-то лучше,  — ухмыльнулся Арвелл и освободил меня.
        Мне стало неудобно, немного неловко. Опять ведь победил, да так, что мне нечего теперь сказать.
        — А… ты щедрый,  — я неуклюже попыталась избавиться пусть и от сладкого, но все же чувства поражения,  — жилье Ридику, восстановление в храме… он чуть не умер на месте от счастья.
        — Заслужил.
        — Заслужил,  — согласилась я.
        Вспомнилось, что надо бы не забыть отдать Раде или ее отцу шприц с ядом, может, обнаружат что-нибудь интересное для себя. А, возможно, напротив, уничтожат, как совершенно бесполезное в этом мире вещество.
        — С Вестренденским я заключил мирный договор,  — поделился Арвелл.  — Эльфы, конечно, те еще жуки, но Уэлл достоин моего доверия.
        — Да почему вы все так говорите?
        — Как?
        — Что эльфы — те еще жуки?
        — Когда-нибудь поймешь,  — лукаво прищурился дракон.
        Ага, Рада мне тоже так ответила. Жаль, что ты, Юси, не слышишь нашего диалога, но обещаю, что эту загадку мира я обязательно когда-нибудь разгадаю. Интересно, удалось ли моей бестелесной попутчице воссоединиться со своим возлюбленным?
        — Летим?  — Снова спросил Арвелл.
        И зачем спрашивал? Уже трепетали крылья грозного зверя, нетерпеливо поглядывающего вверх, и блестела антрацитом черная чешуя.
        И все же, прежде чем рвануть в небо…
        — Эй, ящерица ты моя любимая? А поцелуй на удачу?
        Послушно легла в мои протянутые руки клыкастая морда, прижались ладони к челюсти. Я губами коснулась чешуйчатого носа, запечатлевая невесомый и мимолетный поцелуй.
        — Вот так-то лучше. Ладно, я быстро.
        По крылу, выше, аккуратно минуя шрамы, осторожно пристроилась меж костистых гребней и несильно стукнула по чешуе, подтверждая готовность покорять воздушную стихию.
        Крикнула задорно и громко:
        — Погнали!
        В ответ — короткий рык, мягкий рывок, оставляющий внизу остров и всю предпраздничную суету. Хватятся, конечно, скоро, но поймут, простят. Да даже наоборот — обрадуются, что бестолковая чета Рутхелов наконец-то перестала путаться под ногами и оказывать медвежьи услуги.
        Вверх!
        Вверх?
        Но Арвелл плавно опустился, не достигнув каких-то пары метров до взволнованной поверхности удивительно прозрачного моря, и внезапно сложил крылья.
        Я не то что взвизгнуть, подумать еще ничего не успела, как с головой ушла под воду, хоть и не ледяную, но все равно еще весьма бодрящую. Драконья спина под руками стала человеческой.
        Я вынырнула, отплевалась, глубоко вдохнула, сверля взглядом мокрый затылок мужа. Ну, Арвелл Вега Рутхелл, ты сейчас у меня схлопочешь! Крышка тебе! А выбираться, блин, как будем? Дурья башка, кретин, балбес полнейший без царя в голове, ящерица разноглазая, дубина стоеросовая, камин хвостатый, придурок чешуйчатый… Так еще и целоваться, гад, лезет!
        И что делать? Что-что… отвечать, разумеется, своему любимому хранителю.



        Послесловие

        В этой частице книги, уважаемый читатель, мне бы хотелось просто поделиться некоторыми своими мыслями о романе. Он оказался одним из самых нетипичных проектов среди прочих, рожденных в моей голове, хотя бы по той причине, что здесь все очень хорошо закончилось: злодеи повержены, герои получили награды, а сам мир смело смотрит в интересное и полное перспектив будущее. Будет ли продолжение — пока еще не знаю, но если получится, то постараюсь написать, чтобы окончательно разрешить вопросы, которые пока еще не нашли ответа.
        Нередко, перед началом произведения пишут, что любое сходство персонажей с реальными людьми является случайным совпадением. В общем-то, так оно и есть — почти все от первой и до последней строки, является результатом моего воображения. Но, на самом деле, некоторые герои романа создались с оглядкой на реальных людей, хотя персонажи наделялись больше отдельными внешними чертами, нежели характерологическими.
        Ряд слов и названий имеют отсылку к искаженной латыни или пересобранным географическим названиям, тогда как большинство имен действующих лиц рождалось спонтанно, отсеиваясь по принципу благозвучности. Кстати, о географии — она сыграла в произведении далеко не последнюю роль, и мне пришлось потратить немало времени, рыская глазами по карте или же читая справочные статьи о тех или иных городах и областях. Да, в книге иногда описания той же природы довольно поверхностны, указаны редкими мазками, но даже это потребовало просмотра информации о температурных режимах, особенностях выпадения осадков, ознакомления с фотографиями и видеозаписями.
        Некоторые строки — части стихов или песен — были позаимствованы у следующих замечательных поэтов: Николая Гумилева («В пути»), Константина Бальмонта («Минута»), Олега Медведева («Дождь») и Сергея Калугина («The Catcher in the Rye», «Станция мертвых сердец»). Кстати, интересный момент из области «бывают же совпадение»: стихотворение Н. Гумилева было выбрано совершенно случайно, без каких-либо мыслей, и вызвало некоторое изумление, когда мои глаза наткнулись на строку «где распростерся дракон».
        В завершение я хочу поблагодарить:
        — Мою маму, благодаря которой мне впервые удалось дописать роман, а не привычно бросить его на середине.
        — Всех тех, кто проявил терпение и удивительную выдержку, пока длился упоительный период творческого процесса, весьма неплохо оторвавший меня от реальности.
        — Тебя, уважаемый читатель, за то, что не пожалел своего времени, и добрался до этих строк.


        С уважением, A. I